[Наталья Владимировна]

Авторский (оригинальный) текст без редактуры и корректуры

40

ТАНЦЫ НА УГЛЯХ

Вечером мы вернулись из одного горного села, где нестинары танцевали на углях. Деревня находилась где-то высоко, но не так высоко, как Шипка. На Шипке сразу становилось понятно, на какую высоту мы въехали, и с меня там сошло семь потов, когда я карабкался по лестнице к этой чертовой башне — памятнику Свободы. Свобода — это прекрасно, но я запыхался.
С пика все любуются потрясающим видом на перевал и окрестности, там целая огромная горная страна, и во все стороны торчат установленные на горах пушки, и на склонах стоят ухоженные обелиски; тропинка ведет на серые игольчатые скалы, покрытые мхом, по которым мой друг прыгал, словно горный козел, с превеликим удовольствием. Но для меня там оказалось высоковато.
Я сделал оттуда целую серию панорам – и как горы, такие зеленые вблизи, растворяются в голубизне, и как под ногами круто все обрывается вниз, и там, внизу, плывут облака и цепляются за ели, и летают птицы; но я был рад, когда мы поехали дальше — помнится, тогда путь наш лежал в Габрово.
В этой деревне с нестинарами склоны гор казались пологими до тех пор, пока дорога не выходила на обрыв, и тогда раскрывалась огромная, полная воздуха долина с крошечными коробочками домов внизу, вся расчерченная квадратами лесов и полей, и серебряными лентами рек, которые текли к морю. Такие ленты вяжут на священные деревья. Иногда под ними и дерево-то незаметно — сплошной клубок лент.
Моря от деревни видно не было, оно лишь угадывалось вдали, там, где горы расходились, словно долина раздвинула их локтями, и с той стороны дул ветер, сильный и горячий. В деревне у забора с чрезвычайно унылым видом стоял осел, земля была распахана, а там, где росла трава, под деревьями паслись лошади. Лошади смотрелись очень красиво, но нам стало жалко осла — уж больно он был несчастен.
Дожидаясь захода солнца, мы сидели в доме у крестьян и обедали, а перед нами выступали танцоры. Нам подали мясо с картошкой - сытное, но не очень вкусное блюдо. Мне показалось, что в нем маловато соли. Мясо мы запивали молодым вином — оно сильно бросалось в ноги. Музыка играла громко, гулко били бубны и очень резко взвизгивали скрипки, а гармонь придавала звуку густоту. Иногда танцоры вскрикивали, они кружились, прыгали по комнате и были разодеты в пестрые национальные рубашки; в глазах рябило, и все вокруг хлопали, но я бы предпочел пить вино в тишине.
Когда стемнело, нас повели смотреть танец на углях, и кряжистый, будто выточенный из дуба мужик с обвислыми усами, весь состоящий из бугров и узелков, сделал из углей багровый крест и долго ходил по ним, и крест расплылся, не причиняя мужику боли. Эти люди знали, до какого состояния нужно довести угли, и кожа на подошвах у них, наверное, отросла слоновья. В этом деле они тут в деревне были специалисты.
Мужик танцевал под жесткую мелодию волынки, а потом взял на руки какого-то ребенка и стал кружиться по углям с ним. Все притихли, только бараны и птицы шевелились в сарае, расположенном недалеко от круга. Я хотел сфотографировать нестинара, но никак не мог сообразить, как сделать так, чтобы кадр получился: наступила ночь, свет давали только угли, а у меня слишком расшумелось в голове от молодого вина.
На обратном пути я заснул и проспал всю дорогу вниз, к морю. У отеля меня разбудили и рассказали, что наш автобус чуть не опрокинулся в пропасть, потому что гнал в темноте по горным серпантинам на сумасшедшей скорости, и никто ничего не видел, только фары то упирались в скалу, то проваливались вниз; машину немилосердно трясло, но даже это не разбудило меня.
- Да, болгары, они такие, они любят гонять по дорогам, - отметил мой друг.
Он был бледен, и я сказал ему об этом.
- Станешь тут бледным, парень! Такая гонка! - ответил он.
Я пожалел, что проспал самое интересное, но потом мы пошли ужинать и заказали гювеч, а мой друг еще и чорбу.
- Я, когда нервничаю, очень кушать хочу, - приговаривал он за ужином. - А я нервничаю. Глупо было выжить под Иловайском после той мясорубки, которую там устроили ваши бандиты, и умереть, кувыркаясь в старом «Икарусе», который ведет пьяный жирный болгарин.
- А он был пьян?
- Так же, как и ты, - ухмыльнулся мой друг. - И, по-моему, тоже спал. За рулем. Ты что, не заметил, как он дул вино?
Нам было немного грустно, но мы запивали гювеч ракией «Бургас 63» и воспрянули духом, и мой друг постепенно успокоился, а я сказал себе, что нестинаров все-таки повидал, а остальное не так уж и важно. Если кто-то хочет успокоиться после таких дел, то «Бургас 63» - самое оно. Это лучшая ракия на всем побережье Болгарии.
Приятно было пить ракию в этом ресторанчике. Мы сидели около печи, с которой свисали связки трав и зеленого перца. Если поднимался слишком сильный ветер с моря, официанты опускали клеенчатый полог, и жизнь казалась прекрасной.
- А вот в Москве я не пью ракию, - сказал я. - Невкусно. В Москве ракия не идет.
Друг пренебрежительно фыркнул.
- Каждому напитку — свое место, - глубокомысленно сказал я. - Не могу в Москве я пить ракию.
- К дьяволу Москву, - заявил друг. - К черту ее. Не хочу даже думать сейчас про Москву.
- Тогда и Киев к черту.
- Нет. Киев нельзя посылать к черту. Не получается.
- Почему же Москву можно, а Киев нельзя?
- Не знаю. - Мой друг задумался, а потом встрепенулся. - Знаешь, и правда ведь. Я люблю Москву, и Киев тоже люблю. Но вот ведь как интересно! Москву я могу послать к черту, а Киев — нет. Язык не поворачивается. Слушай, как интересно получается. Москву — можно, а Киев нельзя.
Спорить мне не хотелось.
- Эй, ты не забыл, что мы на отдыхе? - спросил я, пока мой друг не помрачнел. Он был веселым человеком, но после того, через что ему пришлось пройти, он иногда мрачнел. Тогда он становился нехорош. Он становился нехорош настолько, насколько он был великолепен веселым.
Он посмотрел на меня и улыбнулся, и я расслабился, потому что увидел, что это — мирная и добрая улыбка.
- Ладно, парень, - сказал он. - О,кей. Мы на отдыхе. И я, чтобы все были равны, готов послать к черту и Москву, и Киев. Черт с ними со всеми.
Я поглядел туда, где в темноте горбились поросшие кустарником дюны. За ними было море: невидимое отсюда, но шумное. Казалось, что там, где море, в темноте кто-то мерно и мощно дышит.
- Да, к черту это все, - согласился я. - Налей еще «Бургаса». Это очень хороший сорт.
В ресторанчике работали красивые официантки. Некоторые понимали русский язык. Одна девушка согласилась посидеть с нами. Она рада была немного передохнуть.
Официантка рассказала, что родом из Молдавии, живет со своим молодым человеком в Велико-Тырново и заканчивает педагогический факультет университета Кирилла и Мефодия. В Молдавии бедно, но у нее отец — болгарин, и он ее забрал из Кишинева. В Болгарии тоже очень бедно, но лучше, чем в Молдавии. Официантка тараторила легко и быстро, четко произнося звуки. Она прекрасно говорила по-русски, только иногда запиналась, вспоминая слова, и тогда нетерпеливо прищелкивала узкими пальцами. Девушка говорила, что каждое лето ездит работать на побережье и проводит здесь весь сезон, зарабатывая деньги. В Болгарии можно заработать только на побережье. Все стремятся к морю летом, и не у всех получается найти дело, потому что слишком много народу, и турки здесь же, и греки, и даже сербы. Но хозяин давно ее знает, доверяет и всегда дает работу. Он пока держит ее на зарплате и чаевых, но она на хорошем счету и надеется через несколько лет войти к нему в долю.
Мы и хозяина, разумеется, прекрасно знали. Это был еще молодой, но уже невероятно толстый турок. Он часто приходил и сидел за столиком у кассы, а когда видел знакомые лица, поднимался и с достоинством, но радушно пожимал всем руки. Это был обходительный человек, который страшно гордился своим рестораном.
А девушка была длинноногая, худая, угловатая, с маленькой острой грудью, у нее смешно торчали во все стороны коленки и локти. Она коротко стриглась и это ей шло. Все знали, что она — хорошая официантка, и рады были, когда именно она обслуживает столик.
- Купаться-то тебе удается, девочка? - спросил я.
- Редко, - сказала она с сожалением. - Очень много работы. Мы заканчиваем в час ночи, а уже в семь утра надо вставать.
Мой друг предложил ей ракии, но она отказалась.
- Не пью, - сказала она и засобиралась вставать. Когда мой друг предложил ей ракии, она сразу стала держать себя холоднее, а до этого мы были хорошими друзьями.
Я пнул друга ногой под столом, и он мне ответил тем же, но не унимался и стал предлагать ей сходить искупаться после смены. Девушка покраснела и встала.
- А я думала, вы приличные люди, - сказала она. - Все вы, русские, такие.
Она убежала и больше не подходила к нам в этот вечер. Я поглядел на друга:
- Что, съел?
Он рассмеялся.
- Что же ты не сказал, что ты украинец? - спросил я его. - Что ты промолчал?
- А пусть она думает, что мы оба русские. Все русские такие. Пусть так и думает, - ответил мой друг, продолжая смеяться. Он хорошо смеялся, от души, показывая полный набор великолепных зубов. Я знал, что половина из них — вставные. Ему разворотило челюсть на фронте, и половину зубов пришлось вставлять заново. Но это ему не мешало, а шрам был почти не виден.
- Сволочь ты, - сообщил я.
- Не переживай, парень, - произнес он небрежно. - Я просто пошутил.
- Нет, ты все-таки сволочь. Сукин сын.
Мой друг пребывал в безмятежности, он подставил ветру свое красное лицо и заявил:
- А, пустое. Ерунда все это. Она подойдет завтра. А мы с тобой, парень, сейчас пойдем купаться.
Я еле уговорил его от этого. Я подумал, что не стоит ему сейчас лезть в воду: для плавания он выпил слишком много ракии. Вот уж точно было бы глупо утонуть после того, как он выбрался из дебальцевского котла и не спал по дороге к морю, глядя на то, как фары срываются в пропасть. О, это было бы втройне глупо.
Мой друг отчасти оказался прав: на следующий вечер девушка подошла, но старалась держаться моей стороны стола и даже пару раз коснулась пальцами моего плеча, и мне это очень понравилось.
Мой друг не обращал внимания на такие мелочи: он приехал отдохнуть, и он отдыхал. На всю катушку. Мой друг любил и умел отдыхать, и такие мелочи не могли испортить ему настроение. Гораздо больше он испугался автобуса, который мчался в ночи вниз по горному серпантину. Ведь если что-то случилось бы, это могло всерьез испортить ему отдых, не то, что какая-то официантка.

[Наталья Владимировна]

Авторский (оригинальный) текст без редактуры и корректуры

41

НЕРАДИВЫЙ АВТОР ДЛЯ АНИТЫ

Книга о книге и книга о написании книг. Книга о том, как ценна книга, как добра. Вообще-то их много существует здесь, в мире, в котором я живу, ровно столько же, сколько в мире, где живёт мой автор.
Я ничем не отличаюсь от обычных людей, но я – всего лишь персонаж.
Мало это или много? Хорошо или плохо? Как возможным стало это знание, не сошла ли я с ума? Может быть, кто-то неудачно пошутил?
Нет. Текст не шутка, никогда. С учётом того, что я есть исключительно в тексте, моё существование растворено где-то в междустрочье, а интонации вшиты в контраст чёрного и белого, подобные слова задели бы меня глубоко за живое, и не только меня.
Он бы тоже был расстроен, мой Автор.
Конечно, я никогда не видела его и не говорила с ним, и голоса в моей голове никогда не раздавались, и почти никаких знаний о нём не имеется. Я могу, например, сказать: «Автор расстроится», но утешить не выйдет. Я даже не знаю, люблю я или ненавижу того, кто скрывается там, в изогнутом пространстве, и определяет мои социально-психологические параметры.
Кстати, я знаю о себе ровно столько же, сколько и он, то есть у меня нет потайных отделов души; мне известно, что сотворил он меня в возрасте 28 лет, назвал Анитой, привил слишком нежные на мой вкус черты лица и светлые волосы, которые я по его воле крашу в золотистый блонд, потому что по его воле мне нравится этот оттенок; у меня синие глаза и едва заметный сколиоз. Я знаю, что все мои воспоминания о детстве – выдумка, нет никакой пятилетней Аниты, рисующей мелом на асфальте котиков, нет семилетней Аниты, забывшей стихотворение на новогоднем утреннике и позорно разревевшейся, нет десятилетней Аниты, плававшей с дельфинами в огромном голубом бассейне и громко смеявшейся. Почти как Ева, без отца и матери, но не интересующаяся яблоками (раз уж речь зашла о фруктах, я больше люблю лимоны и апельсины).
Вот такая расстановка событий, и причина неизвестна. Ведь редко происходил этот сбой, когда делалась тоньше граница между миром художественной целостности и над-вселенной, приютившей автора целиком, а не только лучшую его часть, фантазирующую и оформляющую самоё себя так, чтобы кто-то спонтанно и естественно, отбросив лишнее, просто любовался бы и пил красоту, как олимпийский нектар. Кое-кто занимался этим в мятежном двадцатом веке (осознанно) и, надо заметить, достигал значительных успехов. Это всё весьма интересно. Стоит поблагодарить моего Автора, отправившего меня на филологический факультет. Должно быть, он сам там учился.
Главное преимущество книги, вернее, нахождения в ней, переплетения собственных кровеносных сосудов с тканью повествования и запахом смысла в том, что вы как персонаж можете быть на сто процентов уверенным, что ваша жизнь не будет монотонна и скучна, как синтетическая лапша быстрого приготовления. Даже если вы второстепенный герой, что-то с вами непременно будет. Хотя бы как в анекдоте:
Умер человек и спрашивает ангела:
- В чём бы смысл моей жизни?
- А помнишь, как ты поехал на курорт и пошёл обедать в вагон-ресторан?
- Да вроде помню.
- А за соседним столиком сидела женщина, она попросила тебя передать соль?
- И что?
- И ты передал.
- Так в чём был смысл моей жизни?
- Вот.
Интернет-фольклор.
А если серьёзно, в пять лет или в пятьдесят, но с вами непременно случится нечто из ряда вон выходящее. Вы встретите другого персонажа, который превратит чёрное в красное, отвезёт вас в путешествие по пространству или времени, полюбит или возненавидит, и вместе вы измените ход истории или останетесь её малой, но такой важной частью, спасёте драгоценный город, планету, Вселенную и сделаете всё, что только может вообразить разум, самый гибкий инструмент во всех системах бытия.
Это всё верно, но…
С некоторых пор в моей голове тлеет один вопрос. Конечно, я живу спокойно, всё идёт своим чередом, пятницу сменяет суббота, а весну – рыжее лето. Мимо моего стареющего организма мелькают двери и стены, парки и экраны, я получаю удовольствие от просмотра остроумных комедий, покупаю новые пиджаки и сапоги на смену немодным уже пиджакам…
Может быть, вам удастся его встретить. Меня не покидает ощущение, что он, Автор, скрывает что-то от меня, но разве это возможно? Он медлит. Да, мне кажется, что он медлит, но такого просто не может быть, верно? Словом, если вдруг увидите его, передайте, пожалуйста… Однако это странно. Сказать нечего. В таком случае, передайте привет – от Аниты.
Напрямую сказать – нельзя.
«Почему со мной ничего не происходит? Я же твоя героиня, твой главный, не второстепенный персонаж».
Напрямую не смогу. Меня словно что-то удерживает, как будто я маленькая речная рыбёшка, попавшаяся на крючок.
Возможно, это горестные плоды цивилизации, которая ненавидит ждать и желает получить всё, сразу, и герои её молоды, улыбчивы, амбициозны, добиваются успеха в карьере и личной жизни очень рано. Автор поместил меня в глубокий реализм, и мне нравится мир, которому я принадлежу. Меня не убьют инопланетные осьминоги с двенадцатью щупальцами, и не придётся в считанные секунды устранять поломки космического корабля. Вряд ли во мне проснётся талант детектива, чтобы помочь полиции раскрыть дело о похищении века (собственно, похищений века на горизонте не наблюдается), а значит, не придётся удирать от какой-нибудь мафии. Мне комфортно и привольно здесь, в начале двадцать первого века, в моём довольно крупном городе, в моей двухкомнатной квартире, оснащённой горячей водой, отоплением, электричеством и так далее.
Что же тогда? Чем всё обернётся?
Раньше я думала, что моя история обернётся романом о любви – вообще-то, это ожидание мне привил автор только что, но это самый красивый сценарий. Многие девочки любят «про любовь». Кстати, я не имею ничего против. Не все согласились бы со мной, ибо дамские романы в некоторых кругах, особенно кичащихся своей образованностью, принято опускать: розовые сопли, примитив, нюни. Лично я не вижу ничего дурного в том, что девушка или женщина мечтает «о принце» (клише, клише). Мечта уносит в другую реальность и лечит от ран настоящего. Человек без мечты, равно как и человек, у которого за душой одни мечты – кусок пространства.
Я работаю в библиотеке. Работа размеренная, нетяжёлая. Стараюсь быть доброжелательной и вежливой, и люди попадаются интеллигентные (конечно, не без исключений, хулиганы время от времени приходят, и много интеллектуально беспомощных). Больше всего мне нравится наблюдать за публикой. Одни робко заходят к нам, как в храм, держат книги кончиками пальцев, будто они сахарные и могут растаять от тепла рук, выбирают долго, нерешительно и иной раз тихо поднимают на меня глаза: «Вы не читали эту книгу?» Другие целенаправленно идут к избранному разделу, выбирают книги, как продукты, делятся впечатлениями: «Очень вкусное было чтение, можно ещё что-нибудь в этом роде?» Часто приходят с конкретным заказом, не утруждая себя удовольствием побродить меж полок, то есть, по их мнению, потерять время.
Жаль, конечно, что мне пока не удалось ни с кем разговориться, хотя на свои навыки общения я не жалуюсь. Может быть, этот день и настанет. Придёт необыкновенный человек и расскажет мне что-то такое, о чём можно было бы сложить повесть. Тогда мой гость будет главным героем, а я рассказчиком, но в этом тоже есть своё очарование, не так ли? Другой вариант: рассказанные события отразятся на моей жизни, я окажусь в самом эпицентре. Тоже неплохо.
Я же персонаж, а не человек. Со мной непременно случится что-то необыкновенное.
Персонажи часто страдают. Боль, на которую обрекают персонажей, чудовищна, но мне кажется, она стоит того, чтобы рискнуть. Ради чего? Посмотрим в финале.
Если подумать… Я персонаж, и конец моей жизни ему известен, записан в книге. Можно было бы взглянуть на последнюю страницу, и тогда…
Я никогда так не делаю, когда читаю книги. И сейчас бы не стала. Я просто буду жить, ведь он от меня хочет этого. Нужно просто жить, пока не прозвучит сигнал. Он обязательно прозвучит.
Меня не забыли.
Автор должен быть достаточно смелым. Отважиться на создание персонажа – это ведь ещё более ответственно, чем завести ребёнка, и разница здесь в том, что не бывает персонажа-сироты.
О чём думал он тогда, когда меня не было ещё? И каков был мир до моего появления? Как он выдумывал меня? Может быть, у меня есть прототип: девушка, стоявшая где-нибудь на улице или пьющая лимонад в летнем кафе, светловолосая, задумавшаяся. Может, она дожидалась зелёного сигнала светофора, а может, громко разговаривала с подругой-спутницей. Что для создателя появилось раньше – моё имя или моё лицо, мой возраст или профессия?
Меня не забыли.
Время окружает со всех сторон, но тем ближе я плыву к завязке истории, к интересному, яркому. Настоящая жизнь начнётся вот-вот, стоит только подождать немного.
Я пойду в кино смотреть на чей-то сюжет и ждать.

Записка автора «Аниты».
Анита – мой самый свободный персонаж, но её несчастье в том, что она не понимает этого. Когда-то по молодости я выплавлял героев и боролся с ними, потому что мне хотелось показать человека сильного, мужественного, с несгибаемой волей – но в таком случае они, восстав, собственными руками делали свою судьбу и словно смеялись мне в лицо, показывая своё презрение к свергнутому богу. Я возмущался и рвал бумагу, и моей жене снова приходилось варить мне кофе, потому что только он и успокаивал меня. В конце концов я находил силы и сковывал каждого, но результат всё равно мне не нравился.
Я решился дать волю Аните и ослабил хватку, предоставив ей самой право выбора. Поначалу всё шло неплохо. Каким-то образом она чуяла моё присутствие, что поначалу удивило меня и слегка напугало, но, поразмыслив, я пришёл к тому, что в этом и заключается новизна приёма, на который я только что отважился.
История должна была начаться, но что-то сдерживало персонажа, и я никак не мог найти точку опоры. У меня не получилось ни в первый день, ни в тридцатый, и чем дальше я сидел перед пустыми листами или печатал буквенную бессмыслицу, тем горячее становилось моё отчаяние. Доходило до крайностей, я повышал голос на Наташу, не спал ночами, не мог ни есть, ни пить и курил больше обыкновенного.
Виноват ли человек, у которого был нервный срыв, или стоит списать всё на окружающих? Но что я мог – обвинять придуманного мной персонажа?
В конце концов, пройдя курс лечения, набрав вес и избавившись от внешних признаков расстройства, я больше не возвращался к Аните.
Это самое подлое, что я делал в своей жизни. Новые мои герои сильны и мужественны, у них хватает душевных сил пережить самые невероятные приключения. Возможно, это – моя стихия, мой родной дом, где меня терпеливо ждали, пока я скитался где-то в чужих дворах, нежеланный гость, и наводил беспорядок. Как бы то ни было, сейчас я живу хорошо, и о прошлом напоминает разве что непрозрачная папка, где лежат листы с текстом «Аниты». Я сохранил их как урок для себя, напоминание о том, что не стоит прыгать выше головы и браться за то, что изначально тебе не свойственно. Отступать перед первой неудачей позорно. Мне стоило больше практиковаться.
А ошибки свойственны всем, главное – вовремя исправить их. До чего я был глуп – надеяться на героя и отпустить вожжи. Нельзя надеяться на кого-то, ведь я – Автор.

[Наталья Владимировна]

Авторский (оригинальный) текст без редактуры и корректуры

42

ГОЛОС С НЕБЕС

За Нижней Осиновкой, среди верб, кущ и левад прячется хуторок Дубовой. Оттуда бабы в выходные на суровикинский базар привозили молоко кислое и сла-адкие яблоки. Во всей округе таких не сыскать. И, главное, без червоточин! Чистенькие, крепкие, наливные, откусишь – сок брызжет! И дух медовый исходит. Зрели фрукты об речку у хутора. Её и речкой-то трудно назвать: журчит ручейком по балке, по степи то петляет, то пропадает… А потом возле родничка появляется, омутом разливается, рыбу заманивает. И рыбаков. Щурята в тех ямах за мальками гоняются, раки ползают, поедешь с бреднём – без улова не останешься. И яблочек нарвёшь, в кабине запах до-олго держится. Загадку Дубового и местные агрономы пытались понять, и учёные из сельхозинститутов. Говорили, мол, сады древние, залуженные, там никто не лезет в природу: не пашет и не копает, не обрезает и не поливает деревья. Яблони свет застят, не дают траве высокой вырасти, и её не косят – поэтому в ней живёт много червячков и жучков, что личинки вредителей уничтожают. Так ли это или нет – неведомо. Зато известно: казачки в хуторе такие же сладкие да завлекательные, как плоды над речкой.
У одного из омутов, какой таился под сенью удивительного сада, сидел с удочкой из тонкой хворостины Пашка – шофёр суровикинской автобазы. В бардачке его машины всегда лежала леска, намотанная в треугольные вырезы длинной и твёрдой картонки. Где бы ни был, в первую очередь узнавал у местных о водоёме и спешил порыбалить. Использовал каждую возможность: обеденный перерыв, погрузка-выгрузка, очередь за товаром. Убегал на речку, пруд или озеро, майстрячил из прибрежных выгонок удилище и тягал мелочёвку. За крупной рыбой не гонялся – был не жадный, но азартный человек.
Спокойная гладь воды отражала высоту безоблачного, вечереющего неба, потеплевшую зелень деревьев и кустов. Не клевало. Изредка рыбак подёргивал снасть. Поплавок из сухой куги, откликнувшись на жест удильщика, снова замирал в дрёме… Раздражающее поплавковое спокойствие не волновало рыболова на сей раз. Витал мыслями в Дубовом.
Он возил из хутора зерно на суровикинский элеватор. Не раз подбрасывал какую-нибудь колхозницу до фермы или до стана, приголубит её, она и тает, как масло на солнушке. Ласки-то послевоенным женщинам не хватало… Вот и старался ублажать их, хоть и семейный был. Не понимал бабий угодник, что на всех одного не хватит, а ежели женился, то люби ту, которая выбрала тебя из всего мужчинского роду.
Познакомился на току с симпатичной говоруньей. Ей слово, она тебе – два, шутканёшь – ответит, улыбнёшься – засмеётся. Весёлая бабёночка. Разговорились – напросился на ужин.
– Только, – предупредила, – если будешь ехать ко мне, по улицам не пыли, заезжай со степи. А то увидит кто-нибудь, на утро разговоров не оберёшься. Я живу на краю в сторону Обливской. Там у нас выгон, за ним – алевада* большая, терны. Место укромное.
Сделав последний рейс в Суровикино, Павел вернулся снова будто бы за зерном. А сам у омута выжидал, когда солнце нырнёт за горизонт и ночь станет густить фиолетовостью придонский пейзаж.
С наступлением сумерек смотал удочку, завёл автомобиль и медленно двинулся на свидание. Из-за дальних холмов лениво выползала луна, тускло подсвечивая окрестности, но фары не включал, на первой передаче крался, отыскивая указанные приметы… Углядел терны. Ага, значит, близко куренёк милахи. ЗиС подминал бампером низкий кустарник, а сердце шофёрское стучало мелко и часто в предвкушении горячей встречи. Сладострастные томления прервало громкое шипение и медленное, будто в болото погружался, проседание грузовика… Откуда топь в сухой степи? Да и не предостерегала о ней казачка… Страх вымел из головы утешные картины, заставил крепко вцепиться в руль и вслушиваться в шип, каковой, казалось, тянулся со всех сторон… Всматривался в округу и везде чудилось шевеление… Неужели в терновник сползлись змеи со всего Придонья и попал в этот гадюшник?! Продолжал прислушиваться. Шипение стало затихать. Вовсе умолкло. И оседание прекратилось. Неизвестно, сколько просидел, пришёл в себя от того, что пальцы заболели, сжимая баранку. Луна поднялась и осветила окрестности. Открыл дверь, вглядываясь в землю возле машины… Вроде бы ничего подозрительного нет. Змей – точно. Осторожно опустил ногу. Что-то острое. Хоть страх и вертелся вокруг, пересилил себя и столь же осторожно пошарил руками по грунту. Нащупал колючки. Металлические. И понял: ежи, оставшиеся с войны. Большие противотанковые варили из рельс, а мелкие – противопехотные – из стальной проволоки или тонкого прута. Вот так вляпался! Десять колёс клеить надо: зисовские и у прицепа! И шумнуть некому, чтобы помогли. Одному придётся возиться, ведь завтра на работу. Не выйди – начнутся расспросы, выяснения: где был, чего делал? Не говорить же, что поехал к бабе и вместо того, чтобы её окучивать, всю ночь болоны охаживал! Засмеют! Присел на подножку, голову обхватил… Но… Сиди, не сиди, а выпутываться надо. Монтировкой разгрёб место для ног, потом начал выковыривать шипы из-под скатов… Чем больше расчищал, тем крепче серчал на себя и обзывал всякими нехорошими словами. Но когда принялся разбортировать покрышки, молчал, только губы покусывал… Колесо за колесом, колесо за колесом… Вот забава так забава – сил столько ушло, сколько и самая пылкая любовница не забрала бы!
В те времена у каждого уважающего себя водителя за спинкой сиденья хранился «цех вулканизации» с обычной резиной, а также со свёрнутой «сырой» или с растворённой в бутылке или в баночке. А ещё старый поршень, обрезанный ниже отверстий под систему и под шатунный палец. Эдакая алюминиевая чашка с тягой для огня. Место прокола зачищали наждачной бумагой, затем смазывали клеем, на него накладывали вырезанный резиновый кружочек и зажимали струбциной. Она также входила в набор «цеха». Плеснув в плошку немного бензина, поджигали. Ждали, когда выгорит. Остывшую конструкцию разбирали, и место вулканизации отличалось лишь цветом: края заплатки впаивались в камеру намертво и сливались с нею в одно целое. От склеивания одной-двух дыр водитель пропитывался бензиново-резиновым смрадом, а Пашке пришлось их вулканизировать на десяти колёсах! Благо, у ЗиСа компрессор и не пришлось мучиться с накачиванием.
Утро уже розовило горизонт, проснулся ветерок, пробежался по полям, разбудил дремавшие деревья и травы, скользнул по спине шофёра. Тот разогнулся у последнего ската прицепа, осмотрел свою колею, что тянулась вдоль тёрна в степь, где за горизонтом пряталась Обливская… По следу таились ежи. И валялось их вокруг автомобиля тьма тьмущая! Какие-то в землю вросли, какие в траве запутались или между собой сплелись. Устало ковыляя, страдалец забрасывал сапёрной лопаткой, что возил с собой, стальные колючки в колючки терновые… Позже узнал: на выгоне аэродром во время войны базировался и шипы были одной из защит от противника. Когда немцев турнули с нашей земли, на ту луговину скот выгнали и напоролись на заграждения и люди, и животные. Созвали хуторян на сбор этой пакости. Куда её девать? А ну кидать в тёрн! Да не все в заросли зашвыривали, многие бросали около кустов, которые со временем разрослись, но не так, чтобы упрятать ежи. Тысячи их остались, терпеливо поджидая жертву…
Отъезжал тоже крадучись. И медленнее, чем пробирался на встречу, держался расчищенного им же пути. Когда разворачивался от левады, в окошке милахи вспыхнул огонёк, видать, решила: раз обманщик не заявился, пораньше подою корову…
На проходной главный инженер автоколонны спросил: «Ты где был? С цыганями, что ли колобродничал?» – «В Дубовом у казачки развлекался» – «Крепко же она тебя заездила – за версту прёт палёным, видать, горячая!» – «Горячее не бывает».
Дмитриевич потом, подписывая гулёне путёвку, время от времени спрашивал: «В Дубовой командировать до утра или до вечера справишься? Ох, доиграешься, парень… Твоя жена – раскрасавица, а ты за юбками вьёшься. Накажет тебя за это или бог, или чёрт». Водила в ответ улыбался, и невинно хлопал голубыми очами, коими и полонил многих женщин...
Однажды греховодник пришёл на работу пораньше. Присел на скамье у конторы, закурил. О чём-то крепко думал. Увидев инженера, вскочил и подбежал к нему. Не поздоровавшись, выпалил:
– Ну ты напроро-очил, Дмитрич!
– Что случилось?
– А вот слушай – расскажу.
Когда меня сняли с Дубового и отправили в Черенку, обрадовался! Маршрут подлиннее – заработок, стало быть, увеличится, во-первых, а во-вторых, хуторов-то сколько по пути! И в каждом – незамужние казачки или вдовушки. Есть, где развернуться! Выезжая в рейс, всякий раз тебя добрым словом вспоминал. Мало того, что половине не сдал, ещё и расширил круг моих будущих знакомств. Еду туда или оттуда – песни пою. И заруливаю в хуторочки… Если домой поздно возвращался или вовсе под утро, всегда оправдание было: хлеб надо вывозить, пока стоит погода. Маня моя на веру принимала, ещё и сочувствовала.
В субботу собрался к залёточке из Калмыкова-хутора. Говорю супруге: «Манечка, бельишко моё пропылилось, пропотело, сниму его, замени на чистое и выглаженное. Директор совхоза попросил зерно покачать, а то они отстают со сдачей его государству». – «Хорошо, – отвечает. – Мойся, я приготовлю всё и сбегаю к соседке, Нюра звала чего-то». Вышел из душа – еда на столе, одежда чистая на стуле лежит. Умял кушанье, рубашку с брюками в сумку положил. Покурил на улице, завёл ЗиС.
Солнце клонилось к закату, пыль за машиной оранжевыми клубами курилось. Насвистывал да поглядывал в зеркала: то на себя – синеокого красавчика, то на убегающую от машины дорогу…
Свернул к хуторку, покатил к крайней хате. Всегда выбираю тех, кто на отшибе живёт, чтобы никто не увидел. А то соседи вмиг о гостёвнике округу известят. И до Суровикино трёп может донестись. Тормознул в падинке, переоделся, нарвал уже закрывавшихся ромашек. Постучал о ставенку. Вышла зазноба и огорошила с порога: «Зря, Павлик, приехал, у меня «гости рязанские». Вот те и раз! Постоял, помолчал, а потом брякнул: «Нет, так другую найдём!», сунул ей букетик и рванул к грузовику. «Ладно, – думаю, – не ты первая, не ты последняя. Есть, куда податься, с кем помиловаться». Газанул и поскакал в Захаровский. Смерклось уже, но ночь ещё впереди – успею утешиться. Заехал в проулочек, что вдоль речушки кривится от степи, дёрнул на ходу тех же ромашек, которые закрыли лепестки, но ещё белели в вечерней серости. Вбежал на подворье. Ага, дома подружка: светится оконце. Хотел, было, стукнуть в него, глядь, а она за столом с каким-то хмырём сидит. Ужинают, да не на сухую, с бутылочкой! Швырнул цветочки на крыльцо и задом-задом за забор. Сел в кабину. Прикинул, куда дальше двигаться. «Ничего, – утешаю себя, – ночушка только начинается. Своего не упущу!» По газам и – через бугор в Верхне-Черенский совхоз! Уж там-то промашки не будет… Все кочки и ямы собираю! Спешу к чернявенькой доярочке. Мы с ней для летней дойки ездили в одну из балочек за ключевой водой. Родничок тот культурненько облагорожен: труба выведена, камушки-валуны вокруг уложены. Травушка зелёная да мягкая, как перина. Помяли мы её… И вода та была сладкая, и ударница! Бидон через край плещется, а нам всё мало! Мчусь, вспоминаю смугляночку, млею в преддверии встречи. Подкатываю к куреню, а во дворе на столбе лампочка горит и говор слышится. Решил не отступать и шагнул в калитку. Подхожу к беседке. И тут гость. Здороваюсь. «Не дадите ли напиться путнику?» – спрашиваю потом. – «Дадим, – отвечает милка. – Можем и чаем напоить, ужином накормить. Дядюшка вот в гости приехал, присоединяйтесь к нашей компании». – «Не могу, спешу, в следующий раз обязательно повечеряю у вас». Проводила меня, прошептала: «Дядька завтра уедет». Я ж бегом к грузовику!
«Что ж за невезуха!» – злюсь, а сам давлю на газ, машина аж захлёбывается от оборотов! Пыль прёт со всех щелей и рубашечка с брюками потеряли вид, ничем не отличаясь от рабочей одежды. Не знал я, что и дальше, в Нижней Царице, в Перелазе тоже получу от ворот поворот. Оставалось одно: катить обратно в Суровикино. Но напоследок надоумился в хутор Ефремовский заглянуть. Ну не может же эта скачка впустую закончиться! Остановился у кустов, метрах в ста от хатёнки. Иду, луна заливает окрестность. Тихо. Тепло. Полынок пахнет. Стук-стук в оконный кружок. Стук-стук. Вышла казачка. В ночнушке. Платок на плечах. Зевает и укоряет: «Кто ж в эту пору приезжает?» – «Ну, не днём же!» – «Давай в следующий раз встретимся. Но не в такое время, пораньше. Спать хочу. Да и на работу рано вставать». Развернулся я и, как побитый пёс, поплёлся к ЗиСу. И вдруг откуда-то голос нежный, прям, ангельский: «Павлуша, бросай своих залёток! Езжай домой, там накормят, напоят, спать уложат. Не мыкайся и не мучайся». Показалось, слова те с небес летели… Вспомнил, как ты говорил: «Накажет тебя или бог, или чёрт», ноги подкосились – брык в полынь. А от неё пыльца и пыль, осевшая за день, туманом вокруг поднялись… Почудилось, серафим в таком виде ко мне спустился… Ни во что не верил, а тут… Не знаю, сколько сидел, но облачко уже рассеялось и луна побледнела в утреннем свете …
Подъехал к своим воротам. Положил голову на руль и до-олго из кабины не выходил… На цыпочках пробрался в спальню. Глянул на Манечку. Лежит, ладошка под щекой, волосы по плечам растекаются. И такая она милой да красивой показалась – дух захватило!
Во как, Дмитрич! Как думаешь, чего это было?
– Ты ж сам сказал: голос с небес.
Водитель мотнул головой, сунул папироску в рот и молча направился к своему грузовику.


Много лет спустя автоколонна встречала Новый год. На праздник пригласили ветеранов, и они вносили в него своеобразинку: в перерывах, когда умолкал грохот усилителей, заводили песни пятидесятых, шестидесятых, а иногда и сороковых лет, которые подхватывала и молодежь. Душевные, запоминающиеся слова и мелодии, долетев до настоящего, по-прежнему волнуют сердца и соединяют незримым мостиком поколения.
Устав от танцев, тостов, здравиц, народ разбился на группы, где слышались смех с хохотом, аплодисменты и восклицания от воспоминаний, анекдотов и баек.
Бывшие инженер и шофёр оказались за одним столом.
– Дмитрич, помнишь историю с голосом с неба?
– А то как же!
– У нас после неё двойняшки народились! И уж большенькими стали, когда Маша призналась: это она меня звала. Оказывается, в ту ночь разъезжала со мной по хуторам. Когда попросил чистое да наглаженное бельё, заподозрила неладное и, пока ужинал, перелезла через наращенные борта в кузов. К переднему борту, сам знаешь, запаску на цепь цепляли, чтобы во время выгрузки зерна не вываливалась. Марья схватилась за дырки диска, и её мотало вместе с колесом! Как удерживалась – ума не приложу! Надоело кататься, да и не знала, сколько я ещё проскачу, в Ефремовском и сказала: «Павлуша, бросай ты своих залёток!» Голос-то от усталости и напряжения изменился, я его не узнал. И хорошо.
Зато после той поездки никуда ни ногой! Только домой. К Машеньке под бочок.

*алевада, левада – садик или сад с огородом.

[Наталья Владимировна]

Авторский (оригинальный) текст без редактуры и корректуры

43

ЕЁ МУЖЧИНА

– Квартиру городскую продам, куплю дом в пригороде с баней и участком. Буду «витамины» выращивать, а на выходные и на всё лето привозите внуков на свежий воздух за здоровьем!
Зоя Павловна в свои пятьдесят восемь лет была свободной, уверенной в себе женщиной. Вдовствовала с тридцати пяти, но знала твёрдо, что ни на какого принца не променяет свою независимость.
С мужем жила так себе…Пил он. Пьяным и погиб.
Вот выросли-оперились её два сына. Сегодня объявила им своё решение.
– Мам! Ты же никогда в деревне не жила. Как ты там будешь? – с неподдельным беспокойством спросил младший Денис.
Старший Антон пока молчал… Он ли не знал, что, если мать задумала что-то, её бесполезно отговаривать. Подумав, поддержал, обратившись сначала к брату:
– Да ладно, Деня! Пусть будет, как мама хочет… Мамуль! Надо хотя бы с удобствами дом брать! Сейчас и в деревнях такие есть.
– Вот спасибо, Антошка! Увидишь: всем лучше станет!

Через пару месяцев вещи и мебель перевезли в приличный посёлок в пятидесяти километрах от города. Дом почти новый, лет десять в нём только прожили прежние хозяева, уехавшие на историческую родину в Германию.
Антон одобрил материнский выбор, а Денис никак не мог смириться с этим спонтанным переездом.
Зоя Павловна была человеком общительным. Перезнакомилась с соседями, продавщицами, нашла сверстниц, скучающих на пенсии. Сама-то она не скучала никогда.
Не умела скучать! В голове постоянно роились идеи, планы, желания.
Уже через месяц забурлила весна! Такого в городе не увидишь: дружно таяли снега, кипели, булькали ручьями под ногами! Это днём. Ночью всё затихало, набиралось сил для дневной круговерти: подмораживало!
Как-то в полдень Зоя Павловна, обновив утеплённые резиновые сапожки, решила оглядеть окрестности. Пошла по грунтовой дороге, ведущей за посёлок. По асфальту Антон её везде провёз-прокатил, а в этой стороне она не бывала. Что-то новенькое увидит!
Только закончился крайний ряд двухквартирных, похожих друг на друга домов, как перед ней раскинулось чудное небольшое озеро. Продолговатое: вытянутое вправо-влево от неё, оно очаровало с первого взгляда …
В тёмной зеркальной поверхности воды купались-красовались белёсые растрёпы-облака… Но самым необычным был противоположный берег. Там росли высокие корабельные сосны, сквозь которые чернела-зеленела тайга. Зоя ахнула: берег выглядел не по-сибирски! Вспомнилась прибалтийская Юрмала, куда однажды ездила с мужем и первенцем.
Зоя почувствовала слёзный ком в горле. От восторга или воспоминаний? Что из них так крепко сжало сердечко в своих объятьях, что заставило почти крикнуть никуда:
– Вот это дааа!! Да никакой город не сравнится с такой красотой!
– Тётка! Рыбу распугаешь! Чего орёшь?
Незамеченным сидел на ящике у самой воды рыбак. Удочка – пародия на удочку: удилище – не очищенная от коры толстая ветка, от которой торчком кустились маленькие веточки. В остальном оснащении женщина ничего не смыслила.
– Какая я Вам тётка? У меня здесь племянников нет! Грубиян! Никто не научил вежливо к женщине обращаться?
– Ты что ль женщина? Бабка старая! Топай отсюда, а то я по твоей дурости голодным останусь!
Зоя Павловна будто задохнулась от этих слов! Какой-то невежа испортил настроение. Недолго думая, подняла из-под ног увесистый камень и бросила его так, что рыбака окатило холодными брызгами! Этому женщина научилась в детстве, когда отбивалась от пацанов.
– Что? Получил? Это тебе за тётку и за бабку!
Отмщённая, повернула к посёлку: спина прямая, голова вскинута, нос в небо…

Дня через три обнаружилось, что из-за грунтовых вод обвалился погреб. Вот незадача! Соседка Аннушка утешала:
– Не расстраивайся, Зоя Павловна! Прежние хозяева в неудачном месте погреб вырыли. Здесь всегда вёснами ручьи: и наземные, и подземные. Новый надо копать на сухом месте!
– Да кто ж мне его выкопает? Придётся лета ждать, когда мои мальчишки в отпуск пойдут!
– Тебе сыновей не жалко? Они должны отпуск на погреб тратить? А отдохнут когда? – Анна была на себя не похожа от возмущения. – Я своих детей жалею. Думаешь, они без нас не устают?
– Что-то я понять тебя, Аннушка, не могу. То говоришь, что погреб новый нужен, то о жалости к детям… Конечно, яму вырыть я, наверное, сама смогу… Но остальное?
– Пусть подсохнет малость! Недельки через две доставлю я тебе работника! Зоя Павловна ещё не остыла, но заинтересовалась:
– Кто такой? А платить сколько? Ты, Аня, знай: я ведь всю разницу от купли-продажи детям отдала… Не забирать же обратно!
Соседка подошла к окну, посмотрела в него, потом опять присела на стул. Каким-то виноватым тоном продолжила:
– Дёшево тебе всё обойдётся! Водки прикупи в запас. Мужик этот водкой берёт: бутылка в день!
– Если он пьяница, что сделать сумеет?
Зоя недоверчиво посмотрела на собеседницу. Потом достала фен, расчёску.
– Не волнуйся: когда он работает – не пьёт! Вечерами навёрстывает только! Имя я его не знаю, да и никто не знает! Кличка Электроник…Бомж из города. Прибился! Уже почти три года в посёлке. Рукастый! Много чего умеет! Его даже участковый наш не беспокоит. Вроде помогает документы выправить…
– А где он живёт-то? Ну ночует же где-то.
– Живёт у озера – на том берегу. Там когда-то насосная была – будка осталась…Он её кое-как утеплил, печурку сложил. Там и обитает!
– А возраст какой? Мужчина молодой или старый?
Аннушка засмеялась! А Зоя стала феном укладывать волосы.
– А кто знает? Может, лет 60. А может, 40…Зоя, а ты куда собираешься? В город поедешь?
– Никуда не поеду. Во дворе работы полно. Глажка ждёт… С чего ты про город спрашиваешь, Аннушка?
– Так ты феном жужжишь зачем? Волосы у тебя сухие.
Зоя Павловна улыбнулась в ответ. Потом пожужжала минут пять. Уложила волосы.
– Знаешь, соседка, возраст обязывает растрёпой не ходить! Это молодость всегда красива, а старость нуждается в уходе и украшательстве!
Анна втянула голову в плечи, боком-боком стала пятиться к двери.
– Ну надо же! Совсем память потеряла! Я ведь тесто затеяла с утра на пирожки. Побегу!
Зоя Павловна понимающе улыбнулась.
– Аня! Приходи вечером – вместе волосы покрасим! У меня краска есть, как раз на двоих! А то у тебя голова вся седая!
– Да не знаю даже… Муж ещё заподозрит чего! Потом когда-нибудь!
Уже с улицы Анна стукнула в окно и крикнула:
– Часиков в шесть приду! Уговорила!
Через неделю привела Аннушка работника.
– Вот, Электроник, знакомься с хозяйкой и «объектом»!
Зоя недоверчиво разглядывала мужчину. … Невысокий, хлипкий, руки ходуном ходили. Рыжие, а точнее, пегие какие-то кудри давно не видели не только ножниц, но и расчёски с водой! Зубы отсутствовали наполовину, а щёки впали от нехватки зубов или от недоедания?
Электроник заговорил, когда втроём стояли у обвалившегося погреба:
– Ладно, тётеньки! Завтра начну! Сегодня ещё не лечился, да и настроение не то: кошка ночь орала-рожала, так я не спал почти. Да и молока для кошки надо раздобыть…
Зоя Павловна узнала по голосу того рыбака.
– Так это ты, племянничек? Сейчас я тебе таких тётенек покажу!
Электроника будто ветром сдуло! Потом из обвалившегося погреба, куда он пятясь рухнул, послышался голос:
– Ой, девочки! Не вздумайте сюда подходить! Здесь всё «дышит»! Засыплет меня заживо – вам же отвечать!
– Ааа… Сразу « девочками» стали? Пока не извинишься – там и сиди! Я сейчас лопату принесу, чтоб труп твой закопать, чтоб его никогда не нашли!
Зоя Павловна уже не могла сдерживаться – хохотала до слёз! Аннушка, отсмеявшись, добавила:
– А какой прыткий! И когда успел в погреб прыгнуть? Вытаскивать придётся теперь!
Позже она сходила за мужем. Электроник цепко ухватился за брошенные ему вожжи. Вытянули-спасли его от завала! Благодарный, он долго и серьёзно просил прощения. Зоя Павловна спросила:
– Зовут тебя как?
– Электроник.
– Ну и дурак!
За одиннадцать дней «объект» был построен!...
Каждое утро умелец приходил на работу. Вручную вырыл яму, закидал землёй старый погреб. Все перекрытия, люк, полки, отсеки делал своими руками. Доски, брёвна, всякая мелочь нашлись в сараюшке – остались от прежних жильцов. Хозяйка часто наблюдала за работой Электроника, но делала это незаметно. Видела, как аккуратно и старательно он трудился! Аннушке не раз говорила:
– И где всему научился? По-моему, хороший он человек! Спасибо тебе, Аннушка, за такого работника!
Соседка, помолодевшая лет на десять после окраски волос, была тоже довольна, что смогла помочь новой подруге.
В субботу «объект» был полностью готов. Сначала женщины всё осмотрели, потом Аннушкин муж хотел придраться, да оказалось, что не к чему! Зоя протянула работнику очередную, теперь уже последнюю, бутылку водки и пакет с пирожками. Только их он принимал на закуску.
– Сегодня баня. Может, сходишь? Я уже натопила! Подожди полчасика, я первая схожу, пока не жарко. Посиди-покури!
– Неээ… Я не пойду. Спасибо, конечно!
Хозяйка уже намылась, высушила-уложила волосы, включила телевизор, когда кто-то позвал с улицы:
– Зоя Павловна! Можно Вас?
По голосу узнала Электроника. Точно, это был он! Стоял у калитки с берёзовым веником под мышкой, в руке прозрачный пакетик, а в нём новый кусок хозяйственного мыла. Тре-звый!
– Вы не передумали меня в баньку пустить?
– Решился всё-таки?... Посиди чуток на лавочке. Я сейчас!
Минут через пять женщина вернулась.
– Я там полотенце повесила и халат Антошкин. Сына моего старшего…Ты всё своё в печку брось, пусть горит! Я тебе одежду дам, подберу что-нибудь из вещей сыновних. Они мне сюда кучу привезли того, что не носят. Вещи чистые, добротные. Не противься! …Насекомые в голове есть?
Электроник только кивнул.
– Там баночка с мазью на подоконнике стоит. Я её для тебя купила, да предложить стеснялась. Ты, в первую очередь, голову намажь, пакет надень поверх, а минут через двадцать смой. После бани в дом заходи, поужинаем. Калоши утеплённые и носки шерстяные в предбаннике тоже для тебя.
Электроник не поднимал головы. Потом достал из кармана непочатую бутылку, протянул хозяйке:
– Это к ужину!
В бане он находился около двух часов! Зоя не беспокоилась: пусть побалует себя, отогреет тело и душу. Что хорошее видел человек в последние годы?
Уже был накрыт стол в кухне – по-домашнему.
А кухня просторная: стол большой, диванчик даже стоит, напротив телевизор. Уютно, чисто, тепло!
Громко хлопнула дверь! Зоя обернулась – из рук выпала рюмка на тонкой ножке, которую она в последний момент решила ещё раз протереть.
Не обращая внимания на осколки, женщина не сводила глаз с Электроника. Он ли это?
Коричневый халат был ему длинен, но так хорошо оттенял рыже-седые кудри, гладковыбритое лицо! Губы, щёки порозовели, стали детскими. А глаза…
Такие беспомощные, светло-карие, почти рыжие… В них столько лучилось радости, что Зоя почувствовала умиление к этому большому мальчику. Такое умиление всегда обволакивало её своей нежностью, когда она наблюдала за детьми и стариками…
– Вот это перемены! Сколько же тебе лет? И зовут как? Имя хочу знать, а не кличку!
– Толя я. Анатолий… Анатолий Борисович Углов. Седьмого июня исполнится шестьдесят. Юбилей.
Зоя слышала дрожь в голосе Анатолия. Будто говорил, а сам себе не верил! Потом она отодвинула стул, предложила присесть. Вдруг вспомнила про разбитую рюмку, кинулась убирать осколки.
Электронику явно мешал халат: он его то и дело запахивал, одёргивал, поправлял.
– Ты, Толя, иди в боковую комнату, надень нормальную мужскую одежду. На стуле лежит. Там и бельё есть. Я сама не люблю мужиков в халате – смешные они!
Вернулся гость – рот до ушей! Опять похож был на ребёнка, которому очень обновка понравилась! Подвёрнутые Денискины джинсы, полосатая тенниска Антона подходили ему по размеру, но были длинноваты. Зато в момент сделали гостя почти родным человеком.
Зоя Павловна засмущалась. Только с виду гром-баба! На самом деле краснела от «солёных» анекдотов, от матерщины, от комплиментов в свой адрес. А сейчас причиной её застенчивости стал страх. Страх невзначай обидеть этого малознакомого человека, волей судьбы ставшего бомжем…
За столом они сидели друг против друга.
– Не хочу сегодня пить. Уберите водку, пожалуйста!
Зое Павловне это очень понравилось! Она улыбнулась.
– Хорошо, Толечка. Ну и слава Богу!
– Как… Вы… меня… назвали?
– Извини! Вырвалось! Я с детства привыкла к ласковым, то есть к ласкательным именам. Мама что ли приучила…
– Не надо извиняться. Я такое обращение в свой адрес лет пятьдесят назад слышал. От бабушки.
И вдруг глаза его покраснели, часто-часто заморгали! Сначала выкатилась слеза, а потом хлынули слёзы. Зоя растерялась…
Рванулась к Электронику, обхватила его сзади за плечи и тоже расплакалась, зарыв лицо в его спутанных кудрях… Он не шевелился. Только смахнул рукой свои нечаянные слёзы, а потом, казалось, вовсе не дышал…А Зоя плакала от жалости к этому мужчине за его неустроенность, за его слёзы. Плакала от жалости к себе, что прожила жизнь, а нежности нерастраченной ещё так много, что тесно ей внутри – вот и хлынула слёзным потоком на седины чужого обездоленного мужика.
Потом разом они оба заговорили! Перебивая друг друга, слушая и не слушая… Говорили и говорили! Так бывает, когда после долгой разлуки встречаются два близких или родных человека.
… После ужина и чая на освобождённом от посуды столе лежали горы фотоальбомов и просто фотографий. Зое Павловне очень понравилось, что Анатолий сам попросил показать ему её сыновей и внуков. Узнав, кто где, гость самостоятельно рассматривал застывшие миги чужой жизни.
Зоя Павловна включила ему телевизор, а сама вышла в свою комнату поискать фотографии её молодости – Толечка попросил! Когда вернулась в кухню, увидела, что он спит на диванчике, свернувшись калачиком, держа руку на груди, под рукой альбом с фотографиями Зоиных внучат… Она опять видела лицо счастливого ребёнка, только спящего.
Женщина осторожно убрала альбом, выключила телевизор, погасила свет.
Оделась… На ногах утеплённые сапожки. Когда вошла в предбанник, увидела постиранные мокрые вещи, сложенные в пакет… Стирал! Пожалел свои одежды. На лавке лежал паспорт, пачка « Примы», мелочь…
Развесила его «стирку», пахнущую хозяйственным мылом, во дворе. Потом Зоя долго стояла и просто смотрела в звёздное небо, думала…
Утром Анатолий проснулся раньше хозяйки. Увидел на стуле приличную куртку, на ней вязаную чёрную шапку, перчатки. А на полу стояли сапоги-дутыши, почти новые! Он вышел во двор, увидел на бельевой верёвке свои вещи, потрогал их, будто они могли за ночь высохнуть! Ушёл, не попрощавшись.
Когда счастливая, озарённая внутренним светом Зоя Павловна хлопотала у плиты, услышала, как хлопнула калитка. Накинула на плечи шаль, вышла на крылечко. Анатолий стоял угрюмый, какой-то потерянный.
– Что случилось, Толечка?
– Моё жильё сгорело… Дотла. В печке, наверное, угли оставались. Как-то выпали что ли…
Шагнув к Зое, заплакал.
– Муську жалко – кошку мою. У котяток уже глазки прорезались! Сгубил я их, Зоечка!
Сквозь слёзы её имя выговорилось: « Зосссечка».
Она ладонью вытерла его глаза, взяла за руку, повела в дом. Потом легонько подтолкнула в спину, когда остановились перед дверью в спальню. От неожиданности он не удержался, споткнулся о порог и, хватаясь за открывающуюся дверь, всё-таки плавно растянулся перед большой кроватью. Зоя машинально рассмеялась, протянула ему руку. Взглянула озорно, как девчонка-хитруля. Толечка встал, подозрительно посмотрел на женщину.
– Да не буду я тебя соблазнять! Подожду, пока ты захочешь соблазнить меня! Я тебя сюда привела для другого…
Взглядом показала на радиатор отопления под окном. Под ним на полу стояла коробка, а в ней Муська и пять спящих, уткнувшихся в тёплый мамин живот котят!
– Этто…как… они… здесь очутились?
– Ну я же не душегуб!


Прошёл год. Подросли котята – любимцы Зоиных внуков. Толечку внуки называли дедушкой. Полюбили его. Да и как не полюбить? Он наравне с ними играл в какие-то придуманные на ходу игры, учил их мужской работе, рассказывал забавные сказки… Однажды Зоя спросила: – Толечка, где ты читал такие сказки? Я ни одной из них не знаю.
– Зосенька! Да они как-то сами складываются!
… Уже наступил март. Анатолий уехал на неделю в город. Должен был вернуться «зубастым», так как вплотную занимался протезированием зубов. Остановился, как обычно, у Антона. Денис так и не смирился с фактом, что мать вышла замуж за бомжа. Он приезжал в деревню, общался, но не скрывал своего недовольства присутствием Анатолия. Всё тешил себя надеждой, что пройдёт мамин каприз.
Каждый вечер Толя звонил домой:
– Зосенька моя! Как ты там? Ты отдыхай больше, я всё переделаю, как приеду! Мы дружненько приедем восьмого тебя поздравлять! Потерпи уж. Не скучай!
Седьмого вечером Толя позвонил с автовокзала Антону:
- Тошка! Вы меня сегодня не ждите! Я в деревню поеду. Взял билет на последний автобус.
– А что так? Завтра со всеми бы и поехал… Да тот автобус в посёлок не заезжает, тебе от поворота придётся два километра топать.
– Я налегке. Сильно соскучился по Зосечке своей! Я такой красивый – с зубами! Пусть полюбуется! Да и поздравить с женским праздником хочу первым! Я же её мужчина!.. Антош! Посоветоваться хочу. Тут на автовокзале тюльпаны только жёлтые в продаже остались, красные раскупили! Зося тюльпаны больше всех цветов любит. Она не обидится на меня за жёлтые тюльпаны? Может, розы купить?
– Это девчонки шестнадцатилетние на жёлтые тюльпаны реагируют, считают их символом разлуки. А мама моя во всём хорошее видит, как, впрочем, и ты, батя. Представляю, как она скажет: « Какие солнечные цветы!»
Ты же знаешь, что она от всех цветов в восторге! За всю жизнь ты ей один только их дарил!
Каким-то потеплевшим голосом Анатолий ответил:
– Решено! Беру охапку жёлтых тюльпанов! Жёлтых, но охапку! До завтра, Антошка!
– Как доберёшься, позвони!

Анатолий не позвонил и трубку мобильного не брал. Антон уже не на шутку встревожился. Почти в полночь позвонил матери.
– Тошенька! А что звонишь? Случилось что-то?
– Да нет, всё в порядке! Чем занимаешься?
– А я пироги пеку. Припозднилась. А то Толечка завтра скажет: «Зося! А капустного пирога нет?» Он же, когда погреб копал, только против пирожков с капустой устоять не мог! От другой еды наотрез отказывался! Ты ему не говори. Он спит уже? Три часа назад звонил, про какой-то сюрприз говорил. Я ничего не поняла толком.
Антон еле сдержался, не сказал, что Толя должен быть давно дома.
– Мамуль! Ты отдыхай! До завтра!

Ночные дороги пусты. Антон ехал медленно, внимательно вглядывался в обочины. Что могло случиться? Может, Толя не на тот автобус сел? Да нет, он не ребёнок! Господи! Хоть бы он просто напился, загулял где-то!
Но сердце подсказывало молодому мужчине, что стряслась беда…
У поворота в посёлок на огромной бетонной тумбе на арматуре стояла большая вывеска: «Первомайск».
Антон остановился, потому что не знал, что делать. Ехать дальше – в районный центр? Разузнать в больнице? Обратиться в милицию? А вдруг батя уже дома? Решил ехать к матери…
Когда поворачивал в посёлок и фарами осветил тумбу, увидел что-то тёмное на белом снегу.
…Толя сидел почти в естественной позе: ноги вытянуты вперёд, спина упирается в тумбу. Глаза открыты. В них такое детское недоумение!
– Почему? Зачем? Мне к Зосечке нужно! Я соскучился!
Крови не было видно, только след больших машинных колёс у самой вывески. Наверное, лесовоз «юзнул», задел Толечку. Антон рукой, как видел в фильмах, закрыл Толины глаза. Позвонил Аннушкиному мужу, попросил вызвать к повороту милицию и скорую из райцентра.
Минут через десять сосед привёз Зою Павловну и Аннушку. Зоя не кричала. – Сынок! Может, он живой? Ты сердце слушал?
Фары двух машин хорошо освещали тело её Толечки. Только для того, чтобы что-то хоть делать, Антон пытался расстегнуть молнию на кожаной куртке Анатолия. Что-то мешало. Потом рванул сильнее! Из-под куртки посыпались тюльпаны! Целая охапка красных тюльпанов!
– Всё-таки красные где-то раздобыл! Спрятал под куртку, чтоб не подморозить! – удивился Антон.
– Мама! Это тебе цветы Толя вёз…
Зоя сжала в руках цветы, поднесла к лицу. Вдруг резко бросила охапку в снег и завыла, протянув красные руки к сыну. Жёлтые тюльпаны стали красными от крови мужчины… Её мужчины…

[Наталья Владимировна]

Авторский (оригинальный) текст без редактуры и корректуры

44

ОШИБКА

Помни место, где ты родился. Однажды, когда ничего не останется, ты придешь туда и поймешь, что все – прах, а корни твои помогают крепче стоять на земле.

Он вышел из кабинета врача на непослушных, будто бы ватных ногах. И хотя в коридоре было многолюдно, он никого не замечал. Неуверенной, и какой-то рассеянной походкой он побрел к выходу. Ну, вот и все. Точка. Диагноз врача прозвучал как приговор. Приговор всей его жизни. В распахнутом кожаном пальто, абсолютно не замечая летящего на него снега, он подошел к своему белоснежному шикарному «Ауди А7», смотревшемуся особняком на фоне стоявших рядом «Жигулей», «Волг», «Опелей». Вот и все. Он опустил голову, уже кое-где тронутую сединой, на руль. Почему я? Почему это случилось именно со мной? Он понимал, что не будет жить вечно, ведь человек уже с самого своего рождения обречен. Но почему именно сейчас, в это время?
У него было много планов. Казалось, что впереди, ну пусть не целая жизнь, но еще достаточный отрезок времени. И вдруг как гром среди ясного неба. Он резко повернул ключ в замке зажигания и выехал с больничного дворика.
Домой он приехал только ближе к вечеру. Остановив машину на широком дворе. Он немного постоял перед огромным трехуровневым особняком и решительно открыл дверь. Дом был пуст. Он заранее позвонил по телефону и отпустил домой домработницу. Пройдя в большую гостиную, он подошел к бару, нерешительно постояв перед выстроившимися чинно в ряд бесконечными бутылками с отменными спиртными напитками. Немного поколебавшись, он достал коробку шотландского виски «Teacher’s», которое очень любил. Бывая в Шотландии, он всегда привозил этот божественный напиток. Налив в пузатый бокал немного этой завораживающей жидкости, и вдохнув аромат, он сделал глоток. Потом он решительно достал мобильный телефон и набрал номер.
-Слушаю, Павел Алексеевич? – буквально сразу ответили ему.
-Юрий Вениаминович, у меня к тебе деловое предложение.
-Я весь внимание.
- Ты все еще хочешь приобрести сеть моих супермаркетов или уже нет?
-Ну, насколько мне не изменяет память, вы, Павел Алексеевич, мне в резкой форме отказали, не правда ли?
-Так вот я передумал и хочу принять твое предложение. За ту же сумму, что ты мне предлагал.
На другом конце повисло молчание.
-Повторяю, я готов принять твое предложение и еще скинуть тебе 10 %.
-Это какой-то подвох?
-Ну почему сразу подвох? Ты же сам ко мне обратился с этим предложением. Так вот, я подумал и решил его принять.
-Вы не так просты, Павел Алексеевич, и поэтому я должен подумать. Насколько мне помнится, последний разговор у нас прошел на повышенных тонах. И вдруг через несколько дней вы сами звоните и предлагаете мне сделку, да еще и с 10% скидкой. Вы бы не задумались на моем месте? Я могу подумать?
-Нет. В таком случае, я предложу сеть супермаркетов Игорю Львовичу. Всего хорошего.
-Подождите, Павел Алексеевич, хорошо, я согласен.
-Ну, вот и отлично!
-Когда мы совершим сделку?
-Завтра!
Положив телефон, он снова налил в бокал виски. После третьего бокала он почувствовал облегчение. А перед тем как налить четвертый, снова взял в руку телефон.
-Николай Трофимович?
-Слушаю вас, Павел Алексеевич.
-Я по поводу своего сына.
-Я понял. Все в порядке. Все, как и договаривались.
-Вам уже передали?
-Да, конечно, нужная сумма уже у меня. Не беспокойтесь.
-Николай Трофимович, несколько изменились обстоятельства… Понимаете, надо сделать все наоборот.
-Не понял вас?
-Я подумал и решил. Пусть идет в армию. Ведь растет оболтусом. Палец о палец не бьет. Ничем не интересуется, кроме как ночными клубами, девочками и автомобилями. Живет на всем готовом. За свою жизнь не заработал ни одной копейки. А мы в свое время стремились в армию. А если кого не брали, то они себя считали людьми второго сорта, переживали. А сейчас никто не хочет служить. Я в свое время отслужил три года в морфлоте, и ничего. Так что я передумал. Пусть служит.
-Вы это серьезно?
-Вполне. А за излишнее беспокойство я вам передам столько же в денежном эквиваленте.
Он закончил разговор и налил очередную порцию виски. Так, нужно сделать еще один звонок.
-Раиса Тимофеевна? Добрый вечер. Я по поводу дочери.
-Слушаю вас?
-Как там ее успеваемость?
-Вы же знаете, все прекрасно!
-Ну да, конечно. Разве может быть иначе. Я хочу, чтобы вы серьезно и по всей строгости проверили ее по всем предметам.
-Не поняла?
-А что здесь непонятного. Она все время разъезжает по заграницам и уже отца родного не ставит в известность об этом. Она хоть иногда появляется в институте?
-Ну, иногда…
-Вот именно, иногда. Я хочу на этом поставить точку. Теперь она должна там присутствовать всегда. Она – то на неделе показа мод в Париже, то на ужине в Праге, то решила отпраздновать свой день рождения с друзьями в Лондоне. А я в свое время – днем работал, вечером – учился. И если на мой День рождения был торт, то это был большой праздник.
-Я вас поняла, Павел Алексеевич.
-Ну, вот и прекрасно.
Он отключил телефон и подошел к бару за следующей бутылкой виски.
Она была в ярости. Так и не закончив комплекс и одеваясь буквально на ходу, она выскочила из тренажерного зала и побежала к машине. Напрасно пыталась дозвониться домой. Абонент был недоступен. Альбина Сергеевна поняла, что-то случилось. Сначала ей позвонил сын, потом дочь. Нарушая все правила движения, она спешила домой. Оставив машину у ворот дома, она в расстегнутой норковой шубке влетела в двери. От увиденного она едва не лишилась дара речи.
Павел Алексеевич сидел в глубоком кресле, вытянув ноги на хрустальный журнальный столик, с бутылкой виски в руках.
-Пашенька, что случилось?
-Альба, но ведь нормальные люди вначале здороваются.
-Ты пьян? Я не могу до тебя дозвониться. У тебя выключен телефон. Что это значит?
-Ты о чем?
-Мне звонил сын, потом дочь…
-Кстати, где она сейчас, в Штатах или где-то в Азии? А сынок наш драгоценный, в каком ночном клубе сейчас отдыхает?
-Ты можешь объяснить, что стряслось? Сашка позвонил и сказал, что его завтра ждут в военкомате. Мальчик сильно напуган.
-Знаешь, я в свое время был на седьмом небе от счастья, что меня забирают служить в армию.
-Звонила Настя. Завтра она должна быть в институте. Но она не успевает, Объясни мне, я прошу тебя!
-Так это еще не все. Сеть супермаркетов я уступил Юрию Вениаминовичу. Так что с завтрашнего дня я не владелец.
-Это все? Где охрана? Прислуга?
-Сегодня я их отпустил, а завтра рассчитаю.
Альбина Сергеевна подошла к бару и налила полный бокал французского коньяка.
-Пашенька, объясни мне, черт возьми, что случилось?
-Что случилось?
-Да.
-Я решил пересмотреть свою жизнь.
-Вот как? Ну и…
-Ну и я решил, что неправильно живу. Все то, что я имею, добился не честным путем, а именно благодаря обманам, аферам, интригам, устранением конкурентов и так далее. Мы размениваем жизнь за все это. Посмотри, каких мы с тобой детей вырастили. Один прожигает жизнь в ночных клубах. Не нравится одна машина, подавай ему другую. Трижды я его забирал из милиции. Армии боится как огня. Его абсолютно ничего не интересует, кроме развлечений. А дочь? Нет такого места в Европе, где бы она ни побывала. Тусовки. Вечеринки. А ты? В кого превратилась ты? Что стало с той девочкой, какой ты была, когда мы познакомились? Раньше в твоих глазах отражалась зелень трав, а сейчас зеленые хищные огоньки под цвет долларов. Ты сейчас, как это говорят – бизнесвумен. Свой салон красоты, молодые любовники.
-Паша, что ты несешь?
-Что я несу? Разве не так все это? Мы разговариваем на языке денег. В нашем обиходе – это слово ключевое. Деньги. Деньги. Деньги. В нас не осталось больше человечности. А где делось милосердие? Не так мы живем.
-Ты решил таким образом все изменить?
-Да, я решил все изменить. Жизнь проходит в вечной погоне за наживой. Все мало. Надо еще. Какой у нас сейчас круг общения! А где-же делись те люди, с которыми мы дружили раньше? Правильно – их нет. Они остались там, в прошлой жизни. Сейчас они нам не ровня. Нас изменили деньги. Мы стали черствыми, равнодушными, стали не такими, какими были.
-Пашенька, остановись.
-Нет, Альбина. Завтра подаю на развод и уезжаю на свою родину.
Он взял недопитую бутылку виски и швырнул в барную стойку. Стройные ряды солдат-бутылок разлетелись в разные стороны, распространяя разнообразный спиртной запах.
-Ну что же, делай как знаешь, Паша.
Выговорившись, в эту ночь он заснул крепким сном. Проснувшись утром, он первым делом снова позвонил. На этот раз своему приятелю, который занимался недвижимостью. Он попросил его найти хороший вариант с квартирой в центре. Получив утвердительный ответ, он оделся и вышел во двор к машине.
Подъехав к одному из ближайших мусорников, он окликнул одного из бомжей:
-Как мне найти Костю Добрякова?
-Какая у него кличка?
-Ну, я не знаю, раньше его Добрыней называли.
-А, Добрыня… Его надо искать на окраине. Он где-то там сейчас обитает.
Он объехал еще два или три мусорника, пока не нашел одного сговорчивого бомжа, который за бутылку водки показал точное место обитания Добрыни – полуразвалившийся дом на самой окраине города. Поцарапав свои кожаные туфли об острые края арматуры, он добрался через рассыпанные кучи щебня и битого кирпича до висевшей на одной петле двери. Зашел внутрь. На ржавой кровати, застеленной каким-то тряпьем, лежал в оборванной одежде человек.
-Костя, ты? Ты меня не помнишь?
Давно не бритый, с немытой головой – в нем едва можно было признать Константина Добрякова, бывшего начинающего бизнесмена, которого он однажды так жестоко обманул. От него прежнего остались все те же добрые и доверчивые глаза.
-Это я – Паша. Ну что, признал? Собирайся, поедешь со мной.
Он усадил Добрякова на переднее сиденье, рядом с собой, и они поехали к центру города. Во дворе новостроя их уже ждал агент по недвижимости.
- Как вы и просили, последний этаж, – отдавая ключи, проговорил агент
-Этот человек с вами? – спросил консьерж, указывая на Добрякова.
-Этот человек отныне владелец квартиры в этом доме и конкретно в вашем подъезде, – ответил Павел Алексеевич.
Консьерж пропустил, недоуменным взглядом провожая элегантно одетого человека и шедшего рядом с ним бок обок другого человека, явно бомжатского вида.
-У богатых свои причуды, – подумал консьерж.
На лифте они поднялись на последний этаж. Он открыл дверь и, пропуская вперед Добрякова, сказал:
-Ну, вот я и отдал тебе долг. Теперь эта квартира твоя, как ты и мечтал, чтоб с окна виден был весь город. Я разрушил тебе жизнь, я очень сильно тебя обидел. Сейчас хочу расплатиться за это. Но это еще не все. Вот документы – отныне мой ресторан переходит тоже к тебе. Ты ведь в свое время мечтал об этом. Ну все, мы квиты, Костя. Он подал руку. Добряков медленно протянул свою грязную ладонь для рукопожатия. И потом еще долго смотрел на маленькие новенькие ключи от квартиры в своей руке.
Здание железнодорожного вокзала напоминало растревоженный улей. Прибывали и отправлялись поезда. Кто-то возвращался домой, кто-то уезжал.
Заняв место в своем вагоне, он подумал: «Когда я в последний раз ездил на поезде? Последнее время – все больше самолетом и автомобилем».
Как-то получилось символично. Он приехал покорять этот город тоже на поезде. Много лет назад, выйдя на этом же вокзале, с одним чемоданом. И, примерно с таким же чемоданом, он уезжал навсегда из этого города. Этот большой город так и не стал для него своим. Может быть еще и потому, что в том родном маленьком городишке остались его корни. Там жили его родители, остались друзья. Настоящие друзья, а не те, которые были здесь. Выгодные, как он их называл.
Поезд тронулся, оставляя навсегда позади этот непонятый отрезок времени.
Он проснулся задолго до своей остановки и смотрел в окно, узнавая свои родные и до боли знакомые места. Выйдя на перрон, он постоял несколько минут, наслаждаясь первыми лучами солнца. Здесь дома было намного теплее, чем там. Чувствовалось скорое приближение весны.
Домой он решил идти пешком. Когда он в последний раз ходил по родным улочкам? Так сразу и не вспомнишь. Если он и приезжал сюда, то все время проездом, на автомобиле. Передать деньги родителям и все…Только сейчас он понимал, что родителям важнее всего было общение. А вот его то, как раз и не было. Все было впопыхах. И после
его отъезда, старики еще долго сидели в беседке и смотрели на дорогу.
И вот теперь, увидев его с одним лишь чемоданом и без машины, на их немой вопрос он ответил:
-Я приехал навсегда.
Потом они пили чай с фирменным маминым яблочным пирогом. И когда во время беседы он спросил: « А как там поживает Люба?». То, услышав в ответ: «Все также и до сих пор одна», поспешил на встречу к ней. Купив по дороге ее любимые цветы и немного постояв перед ее окнами, в которых горел теплый свет, он вошел в подъезд.
Когда она услышала условный стук в дверь (он придумал этот стук еще в детстве, тогда это был их условный сигнал), то вначале подумала, что это ей просто кажется. Но когда стук повторился, она поспешила к двери. Он стоял на пороге, запорошенный снегом, с букетом роз. Они проговорили до самого рассвета.
-Пашка, я все время тебя ждала. Я знала, даже нет, я была уверена, что ты однажды вернешься. И вот, видишь, дождалась.
-Ты никогда не была замужем?
-Никогда.
-Но почему?
-Потому, что ждала тебя.
-Ты отказалась от всех предложений и жила в ожидании?
-И как видишь, я не ошиблась.
-А я ошибся. Ошибся, что не приехал раньше.
Он рассказал ей все.
-Я не знаю, сколько мне отпущено Богом. Но я хочу, чтобы ты знала обо всем.
-Знаешь, Паша, самое большое счастье – что ты рядом со мной. А все те дни, что тебе отпущены, мы проведем теперь вместе.
Они теперь часто гуляли по городу, по своим старым любимым местам. С каждым новым днем чувствовалось приближение весны. Встречались со старыми школьными приятелями. Они были счастливы и совсем не думали о том, что будет завтра.
Этот звонок позвучал совсем внезапно. Он ему сразу напомнил о той прошлой жизни. Звонил ему его врач.
-Алло, Павел Алексеевич, послушайте меня внимательно. Произошла чудовищная ошибка. Вы здоровы.
-Что вы сказали?
-Ошибка. Вы абсолютно здоровы. Простите. Я знаю, что после этого, как теперь оказалось ошибочного диагноза, вы полностью изменили свою жизнь. Простите еще раз.
-Спасибо! Спасибо вам за эту ошибку.
-Я не понял вас, Павел Алексеевич?
-Вы знаете, благодаря этой ошибке, я полностью пересмотрел свою жизнь. Если бы не эта ошибка, то все осталось бы так, как было. Благодаря этой ошибке, я стал счастливейшим человеком. Я понял, что такое настоящее счастье, настоящая любовь, настоящая дружба. Благодаря этой ошибке, я стал другим. А значит, не все потеряно. Я несказанно рад, что эта ошибка полностью изменила мою жизнь. Хорошо, что так случилось. А если бы этого не произошло? Что было бы тогда? Я остался бы жить в чужом для меня городе и продолжал бы общаться с чужими людьми. Как иногда поздно к нам приходит прозрение. Но хорошо то, что оно к нам приходит. Плохо, что мы начинаем задумываться о жизни тогда, когда с нами что-то случается. Как иногда все-таки полезно остановиться и переосмыслить свою жизнь.
Отключив телефон, он бросил его в урну, навсегда освобождаясь от прошлого, и уверенной походкой зашагал вперед, в новую жизнь, прикрыв рукой глаза от слепящих лучей по-настоящему весеннего солнца.

[Наталья Владимировна]

Авторский (оригинальный) текст без редактуры и корректуры

45

Сеглерка


(фрагмент романа «Страгглеры»)

Коптят факелы, освещая неровным светом грязные бревенчатые стены и нетрезвых мужчин. Средневековый общепит полон: три стражника торопливо глотают вино, ватага из десятка ремесленников, четыре великана в кожаных панцирях, старик и крепкий черноволосый парень.
Хозяин трактира, окинув цепким взглядом подростка, спросил:
– Что угодно?
– Разрешите музыканту заработать.
– Ладно.
Флора присела на лавку и запела: «Призрачно всё в этом мире бушующем, /Есть только миг, за него и держись…»
Песня закончилась – раздались восторженные возгласы.
– Друже! Сыграй про любовь! Играшка сладится – заплачу!
Когда смолк последний аккорд, к ней подскочил подвыпивший мужчина. Он так эмоционально размахивал руками, пытаясь объяснить обуревавшие чувства, разбуженные песней, что неловким жестом смахнул с головы панамку – длинные волосы рассыпались по плечам.
Тишина взорвалась свистом, хохотом и криками:
– Эй, мордашка, иди сюда! – Пташка, лети к нам. – Ублажи ребят! Заплатим!
Её за руку грубо схватил верзила:
– Цаца наша! Проверим, так же хороша в постели, как и её играшки.
– Господин берёт девушку под покровительство. Идём. Мой господин ждёт тебя.
Прижимая к груди музыкальный инструмент, Флора пошла к столу, за которым сидел сухощавый пожилой человек с щеголевато-подкрученными усами на узком породистом лице, длинные чёрные с проседью волосы аккуратно подстрижены.
– Добрый день, пресветлый господин.
Он поднял на девушку тёмные печальные глаза и спросил, указывая на лавку:
– Ты пришла сюда издалека зачем?
– Проголодалась! – присев на указанное место и выдержав оценивающий взгляд, ответила Флора.
– Эй, хозяин! Мясной похлёбки и кружку шареша.
– Наелась? – холодно спросил, когда отодвинула тарелку.
– Да, благодарю!
– Твоё имя?
– Флора!
– Откуда ты и куда идёшь?
– Пресветлый господин, я смогу лучше ответить на вопросы, если пойму с какой целью задаёте.
– Я невежлив с девушкой. Прости. Твоя одежда необычна, как и песни. Откуда ты?
Говорить правду не хотела, лгать не умела, ответила уклончиво.
– Я виконт Ренельи Таунбер, – гордо представился аристократ, – это Алангиз, мой… телохранитель. Можешь поехать с нами.
– В качестве кого?
– Сеглерки!
– И каковы будут мои обязанности?
– В руках сеглер, а ты и не знаешь?
– Господин виконт, я пела, чтобы купить еду.
– Видишь, Алангиз, талантливый человек всегда скромен.
– Господин, Флора отклонила похвалу, чтобы услышать её ещё раз.
– Ваш хранитель тела хорошо разбирается в людях. У него и тело приобрело умное выражение. Тот здоровяк отпустил, когда умнейший хранитель… тела попросил.
Мужчины рассмеялись:
– Прости Алангиза. Ты где остановилась?
– Я только что пришла.
– Жить будешь в одной из снятых нами комнат.
Вскоре появился человек, которого ждал аристократ. Виконт Ренельи встретил маленького незаметного человечка радушно. Незнакомец Флоре не понравился: насторожил холодный взгляд. Гость поставил на стол маленький кувшин, сломал печать и разлил вино по кубкам. Накрывая на стол, девушка почувствовала горьковато-пряный запах лагса.
– Господин виконт, хотите навеки уснуть – отведайте вина.
Гость злобно заорал:
– Замолчи, девка!
– Ого, нам приготовили сюрприз!
Алангиз поставил перед гостем кубок:
– Выпейте вина, господин.
– Слуги, ко мне! – завопил человечек, вскакивая с места.
Телохранитель коснулся шеи гостя, тот плюхнулся в кресло. В комнату ворвалось два стражника. Алангиз сделал шаг навстречу, но Флора дружелюбно сказала:
– Господин позвал промочить горло.
Стражники посмотрели на вяло улыбающегося хозяина.
– Не так ли, пресветлый господин? – Алангиз дотронулся до гостя, тот махнул рукой; слуги расценили жест, как разрешение выпить.
Флора поставила на поднос два кубка с отравленным вином и подошла к стражникам. Поняв, что тревога ложная, заулыбались, выпили и тут же упали на пол.
Алангиз усмехнулся и кивнул на помрачневшего гостя.
– Убить?
–Нет. Это слуга двух господ, – предположила Флора.
– Кто тебе сказал? Господин виконт, клянусь, не хотел предавать! Если не привезу доказательств вашей смерти, Урмида Фозерджия убьёт сына.
– Каких доказательств?
– Ваше тело. Я стану рабом того, кто научит, как оставить в живых виконта Ренельи и сохранит жизнь моему сыну, – сказал наёмник.
– Пора петь, – посмотрев на мрачных мужчин, поставила вино на поднос и пошла к двери.
– Вернись! – приказал виконт Ренельи.
Флора вздрогнула, кувшин упал – в кроваво-красной лужице пестрели черепки. Вытерла разлитое на полу вино и тщательно вымыла руки. Посмотрев на отравленных стражников, вздохнула: «Спасаешь одних – погибают другие», – и пошла в зал.
За столами только роскошно одетые мужчины. «Ого, аристократы слетелись. Буду петь о сражениях, мужской дружбе, доблести на поле брани», – думала, перебирая струны.
Притихли те, кто скептически усмехался, когда бедно одетая девушка настраивала сеглер. Мудрые слова неизвестных песен, выразительные мелодии заворожили. Одна песня сменялась другой. Но всему приходит конец.
Алангиз растолкал гудящую от восторга публику подошёл к ней и тихо сказал:
– Как дивно ты пела!
Девушка улыбнулась своим мыслям – решение проблемы найдено! Входя в комнату виконта, сказала:
– Фемиарс, переодень и загримируй отравленного под лжевиконта, отнеси в карету. И вы переоденьтесь слугами, – обратилась к виконту Ренельи и Алангизу.
– Зачем?
– Виконтессе Флоре нужны слуги. Алангиз, ты достал, что просила?
– Платье – на постели, запряжённая четвёркой карета – во дворе.
Флора разглядывала сооружение из позолоченных верёвочек, блестящей парчи и каких-то железок.
– Платье? Ну и как влезть в этот батискаф?
– Какой скаф! Это носят аристократки! Позови Идану, поможет.
Трактирная служанка, сделав ей высокую причёску, помогла одеться. Облачённые в серые домотканые рубахи и холщовые штаны мужчины поклонились и замерли в восхищении.
Ночью в лесу, когда грелись у костра, виконт Ренельи спросил:
– Где ты родилась?
– В России! Я пришла из другого мира.
Посмотрела на мужчин, что-то общее в повороте головы и разрезе глаз, спросила:
– Надеюсь, это не пугает ни вас, господин виконт, ни вашего сына?
Виконт Ренельи сжал её руку:
– Кто сказал, что Алангиз мой сын? Шпионишь?
– Вы похожи. Язык мой – враг мой! Говорила же мама: «Лучше съешь лишнее, чем скажи».
– Отец, отпусти её.
Мужчины молчали. Чтобы разрядить обстановку, тихо запела: «Время расставит по местам, /Всё, что разбилось на куски, /Новая жизнь развеет прах, /Будни излечат от тоски…»
Отложив инструмент, сказала:
– Вы спасли мне честь. Я спасла вам жизнь. Можем стать друзьями.
– Хорошо. Что хочешь узнать!
– Почему вас хотят убить? Почему Алангиз – телохранитель?
– Когда-то я оказал услугу королю – отцу нынешнего правителя.
– Какую?
– Передал пергамент, в нём Кавалер рода Торбьерри сообщал врагам тайные сведения. Был судебный поединок. Я ранил противника. Мои обвинения в его измене подтвердились. Его лишили имени, земель и замков. Служители Ордена Орста отпели ещё живого. Король подарил мне замок казнённого виконта. Между родами началась вражда.
Виконт Ренельи замолчал. Флора подумала: «Интересная система правосудия. Если бы во время поединка погиб виконт, оправдали бы предателя».
Аристократ хриплым голосом продолжил:
– Мою жену Мелисс и тёх малолетних сыновей убили. Слуга Харгель спас Алангиза, отправив в Орден Теней под именем своего сына. Вскоре Харгеля убили. Столько пролито крови!
– Я сохраню тайну. Вам трудно говорить, отложим беседу?
– Нет, я отвечу. У нас говорят: «Хочешь умереть – встань на пути воина Тени». Годы обучения делают тело воина Тени оружием. Ещё вопросы?
– Здесь много таких пришельцев, как я?
– Не встречал. Ты знаешь нашу тайну, ты спасла нам жизнь. Ты друг. Добро пожаловать в наш замок!
«Как романтично! Башни, подъёмные мосты, зубчатые стены. Рыцари, турниры. Даже не верится, что всё происходит наяву», – подумала она, а вслух сказала:
– Благодарю. Побуду сеглеркой. Я умею жонглировать, петь и танцевать.
– Есть что-то, что не умеешь? – с улыбкой спросил виконт Ренельи.
– Я не умею предавать, – ответила она.
Солнце было высоко, когда подъехали к замку. Воин преградил дорогу копьём.
– Господин, мы музыканты, – с улыбкой вкрадчиво произнесла Флора.
– У нас кручина великая: везут тело господина. Пшли прочь!
– Какое несчастье! Мы слышали, что виконт Ренельи добрый хозяин. Приехали почтить его. А когда привезут тело? – зачастила Флора.
– Отряд Касара Доблестного за ним ладится! – и стражник скрылся в кустах.
У начальника отряда чёрные волосы коротко обрезаны, на висках – седина. Простую добротную одежду дополняли висевшие на поясе ножны, в которых покоился меч. Касар спешился и, преклонив колено, с волнением произнёс:
– Господин! Какое счастье, что известие о смерти ложное! Устроим праздник!
– Торопиться надо при ловле блох!
– Господин, кто эта девушка, которая вмешивается в разговор мужчин?
– Флора! Я обязан ей жизнью.
– Госпожа, простите Касара, – встал на колено и прижал правую руку к сердцу.
– Виконт Ренельи должен присутствовать на своих похоронах, – сказала Флора.
– Я жив!!
– У нас говорят, если человек видел свои похороны, будет долго жить!
– Мне нравится примета. Что задумала?
– Заменить тело лжевиконта вашим.
– Что?! – почти хором воскликнули мужчины. – Зачем?
– Хотите оставить людей Урмиды в дураках?
– Хочу! Но не хочу лежать на погребальных носилках.
– Вы охотник? Сидели в засаде? Повторим трюк. Пребывание на погребальных носилках временное. Вы… оживёте!
Аристократ рассмеялся:
– Представил лица врагов, когда увидят, что воскрес. Что делать?
– Вассалы соберутся проводить в мир иной, Алангиз окропит носилки. Вы оживёте.
– Кем только не был: слугой, лесным жителем, бродячим музыкантом, теперь вот покойником, – произнёс виконт Ренельи. – С тобой не соскучишься!
– Господин, вы согласны?
– Да. Побуду живым мертвецом.
– Ничего не понял, – почесал затылок Касар.
– Опознаешь в трупе виконта Ренельи. Тело положишь в шатёр. Мы приедем обрядить господина, украсить носилки цветами. В носилки положим виконта, а труп спрячем.
– Хорошо придумано, – согласился виконт Ренельи.
Через несколько часов карета подъехала к шатру, возле которого стоял Касар.
– Ты всё выполнил?
– Да. Только… Неловко говорить благородной Даме, но…
– Не тяни.
– Тело смердит.
– Где люди Урмиды?
– Их костёр на опушке.
Флора зажала нос, подумав: «Мне предстоит неприятная грязная работа».
Касар выкопал яму, мёртвое тело засыпал землей. Она скоблила ящик, в котором лежал труп. Под ворохом цветов перенесли в шатёр виконта Ренельи. Мужчины замаскировали могилу тайком срезанным слоем дёрна. Девушка отсыпалась в карете.
Утром инструктировала спрятанного под цветами аристократа:
– Господин, не шевелитесь, не открывайте глаз, дышите незаметно.
– Когда доберёмся до замка, пусть меня не беспокоят.
«Какой стеснительный покойник», – усмехнулась и заверила:
– Конечно.
Алангиз фыркнул, еле сдерживая смех.
Все довольны: отвратительный запах из мрачного ящика исчез. Воины с уважением смотрели на девушку в залатанном сарафане, суетящуюся у траурных носилок.
Шесть всадников во главе с Касаром, В телеге под ворохом цветов ящик с виконтом Ренельи. Замыкали процессию пешие воины. На почтительном расстоянии верхом несколько человек, среди них Фемиарс.
Поправляя цветы, она увидела, что мнимый покойник морщится.
– Почеши нос! – стиснув зубы, прошептал аристократ.
– Вот, наказание, – проворчала девушка, исполняя просьбу.
К траурному кортежу присоединились крестьяне. И вот уже множество плачущих людей отделяло от слуг Урмиды.
Ящик с виконтом Ренельи поместили в часовенке. Церемония погребения утром. Флора и Алангиз поехали в трактир, где за богато накрытым столом сидел Фемиарс. Его улыбка не соответствовала трагическому повествованию о погребении Урмиды, Дамы рода Торбьерри:
– Фадд – доверенное лицо Урмиды – пожелал присутствовать на похоронах.
– Если наследник рода Торбьерри умер, кому будет принадлежать замок?
– Королю. Флора, я твой преданный раб!
– Мне не нужны рабы. Мне нужны друзья. Последи за Фаддом.
– Хорошо, – сказал Фемиарс и торопливо ушёл.
– Я давно хотел… – Алангиз поднялся со скамьи и, опустился на колено.
– Не поняла…
– Прекрасная Флора, соблаговолите оказать честь славному роду Таунбер и согласитесь принять предложение Алангиза стать мужем и защитником!
– А отец знает?
– Виконт Ренельи просит тебя оказать честь нашему роду.
– Алангиз, у меня нет титула. Тебе возрождать великий род Таунбер. Женись на знатной девушке и займи достойное происхождения место…
– Отец прав! Ты не хозяйка своему сердцу. Как я завидую твоему избраннику! – с грустью сказал Алангиз.
– Он не стоит твоей зависти. Тебя я люблю, но как брата. Если бы не так, с радостью приняла предложение.
Воин поднялся с колен и хриплым голосом тихо сказал:
– Никогда и ни к кому я не чувствовал, что чувствую к тебе. Благодарю тебя за это чудесное и изумительное чувство! Я не отступлюсь. Я буду ждать, когда и ты почувствуешь… Боги! За что вы меня наказываете? Почему я не могу облечь в слова то, что кипит в моём сердце? Тогда бы ты поняла…
– Не печалься, Алангиз! Тот, кто в состоянии выразить, как пылает, охвачен слабым огнём. Останемся друзьями…
– Едем в часовню!
Обнявшись и свесив ноги, начальник охраны и виконт Ренельи сидели на краю катафалка. Касар щедро плеснул в кружку виконта. Встреча друзей в полном разгаре!
– Вы с ума сошли!
– Девочка моя! Алангиз! Давайте выпьем! – заплетающимся языком предложил виконт Ренельи.
Флора вырвала кружку и швырнула на пол. Остатки вина разлились по каменным плитам.
Виконт Ренельи приказал:
– Хочу колыбельную! – и тут же раздался его громкий храп.
– Такой храп неправильно истолкуют, – улыбнулся Алангиз, выходя из часовни.
Она присела и задумалась.
– А не сделать ли мне горение без пламени?
Подняла осколок кружки, накапала воск, сверху горкой зелёную краску насыпала. Светало. Закутавшись в плащ, размышляла: «Приму предложение. Стану виконтессой Флорой. Звучит! Если бы Хитар сказал, что женится на мне без любви, согласилась бы я? Увы, да». Достала подарок оборотня, вдохнула чарующий аромат и вздрогнула: в часовню вошёл Алангиз.
Спрятала бусы, смахнула слёзы и спросила:
– Когда усопшего везут на кладбище, в его руках горит свеча?
– Зачем? За телом несут факелы.
– Подойдёт. Разбуди Касара. У него главная роль.
– Какая роль? – спросил начальник охраны, потирая опухшие от пирушки глаза.
– Ты воскресишь господина.
– Я не умею!
– У нас есть вот это, – и показала обломок кружки. – Положу черепок у ног господина виконта. Ты громко призывай богов, чтобы оживили виконта Ренельи.
– Я не жрец!
– Мы отвлечём внимание, ты подожжёшь то, что насыпано в черепке. Постарайся, чтобы никто не увидел. Понял?
– Да.
– После оживления, беги в храм Орста и воздавай благодарственные молитвы. Не пей и не говори, что я тебе рассказала.
– Да, Светлейшая Вестница богов! – Касар вышел из часовни.
Воскрешение виконта Ренельи прошло как по нотам. Слуги и вассалы собрались перед часовней. В расшитой золотыми узорами мантии шёл священнослужитель Орста, за ним четверо охранников несли носилки с телом виконта Ренельи. Со всех сторон раздавались возгласы, прославлявшие доброту, великодушие и мужество усопшего.
Люди плакали, но громче всех начальник стражи. Он тёр опухшие глаза и красный нос, шатался, рыдал, не дойдя до носилок, споткнулся и упал. Алангиз помог подняться. Цепляясь за носилки, Касар схватил факел, разма-хивал так, что летели искры и причитал:
– Очнись, мой господин! О, Всемогущий Орст, верни нашего добрейшего господина! Прояви могущество, справедливость и великодушие! Оживи виконта Ренельи! Оживи!
Даже плакальщицы пристыжено замолчали. Касар был или великим актёром или хмель из головы не выветрился.
Звучным и сильным голосом вдруг закричал Алангиз:
– О, Всемогущий Орст! Яви свою милость! Воскреси нашего господина! – и упал на колени, Флора, споткнувшись об его ногу, рухнула рядом.
Погребальные носилки окутал густой зелёный дым.
«Ура! Дым без огня! Получилось! Всё-таки оживление – тяжёлый труд», – поднимаясь с колен, она поспешила к катафалку.
Дым рассеялся. А на носилках, чихая, кашляя и вытирая обильно текущие по лицу слёзы, сидел виконт Ренельи.
Начальник стражи схватил руку виконта и закричал:
– Чудо! Великий Орст сжалился! Наш господин жив! Великий Орст вернул нам нашего доброго господина!
Флора спрятала глиняный черепок с остатками дымящегося воска, воскликнула:
– Всемогущий Орст вернул нашего доброго господина! Слава Добрейшему Орсту!
К носилкам осторожно подходили вассалы.
Флора и Алангиз восторженно кричали:
– Живой! Воскрес!– Чудо! Живой! – повторяли на разные лады, пока сначала один человек, чуть слышно, затем другой, уже громче, и вот уже все присутствующие хором выражали восторг, прославляя Милостивого Орста.
Дня через три виконт Ренельи спросил:
– Согласна стать женой Алангиза, когда король признает его Старшим Сыном рода Таунбер?
– Я не знаю... – закашлялась ошеломлённая девушка.
– Ты полюбишь его. Он хороший! А как тебя любит!
– Когда приедет король? – перевела Флора разговор.
– Не знаю.
Этот день начался как обычно. После тренировки присела на поваленное дерево и подставила солнышку лицо, наслаждаясь безмятежным состоянием. Когда ворота замка открыл Харт-привратник, увидела на скуле ссадину, глаз заплыл.
– Кто это тебя?
– Откуль-то понаехали господа лихие!
В голове не укладывалось, почему посторонние люди так обращаются со слугами. Поздним вечером в комнату постучала Марсана:
– Господа требуют.
– Кто приехал?
– Не ведаю. Страшно… – служанка сгорбилась, как старуха, и торопливо вышла.
Собираясь на концерт, надела потрёпанный сарафан, на голову набросила покрывало, скрывающее лицо.
За богато накрытым столом нарядно одетые мужчины. Заправлял представительный человек с властным и жёстким лицом; рядом в парадных бело-голубых камзолах виконт Ренельи и Алангиз.
– Спой нам, сеглерка! – приказал виконт Ренельи.
Она низко поклонилась и почтительно сказала:
– Приложу все старания, чтобы угодить пресветлым господам! – и затянула балладу. Это нуднейшее повествование о том, как благородная дева, дожидаясь жениха, уехавшего на войну, вышивает ковёр, поливает цветы, готовит варенье. Героиня баллады представляет: вот приедет суженый, она расскажет, как ждала, спросит, сколько подвигов совершил, какой подарок привёз?
Виконт Ренельи улыбался, а гости недоумённо переглядывались.
Закончив петь, почтительным тоном спросила:
– Пресветлый господин, могу предложить ещё одну удивительную по красоте балладу? Она называется «Вернусь я к тебе».
– Нет!!! – громко воскликнул гость. – Благодарю за развлечение.
Встал. Все ему поклонились. Гостя сопровождало пять воинов. Проходя мимо Флоры, вельможа остановился, сдёрнул покрывало, поднял за подбородок, пристально посмотрел ей в глаза, хищно усмехнулся и вышел. За ним потянулись остальные.
Никогда она не видела Алангиза таким злым. Ощутила тревогу.
– Откуда ты знаешь, «Вернусь я к тебе» самая ненавистная баллада? – поинтересовался виконт Ренельи.
– Пела то, что никому не понравится.
– Иди к себе, – и поспешно вышел вслед за Алангизом.
Флора направилась к столу, но дорогу преградил высокий красивый молодой человек. Тёмные волосы ниспадали на богато расшитый камзол серого цвета. Облегающие чёрные штаны заправлены в высокие кожаные сапоги, небрежно наброшенный на плечи длинный чёрный плащ по краю оторочен серым мехом. Остановилась, с предупредительной улыбкой взглянула на незнакомца.
– Куда торопишься, милашка? Давай поговорим о музыке, – хрипловатым голосом предложил он.
– Пресветлый господин, я хочу пойти в свою комнату.
– Идём к тебе. Не пожалеешь, что проведёшь со мной ночь, – цепкие пальцы сомкнулись на талии, лицо мужчины, по выражению матери Флоры, приобрело нецензурное выражение.
На девушку обрушилась целая симфония ароматов: вино, смесь духов, но доминировал запах немытого тела. «Мальчика давно не стирали», – дёрнувшись в тщетной попытке освободиться из объятий пахучего кавалера, оглянулась. Никого.
Мужчина прижимал к стене, его руки спускались от талии девушки всё ниже и ниже. Длинные жёсткие чёрные волосы, скользнули по её лицу, напомнив густую шевелюру Славика, гордо называвшего себя кодером. Парень употреблял такие словечки, что далёкому от мира программистов и продвинутых пользователей не понять. Припомнив их, визгливо закричала кавалеру в ухо:
– VPN, пресветлый господин! Советую для надежного подключения LAN по WAN, Open VPN с тунулированием портов и gpg-шным шифрованием файлов, когда после дождичка в четверг будете создавать эхо-сервер, не забудьте пропинговать его. Дейтаграммы могут попасть в бесконечное зацикливание в сети и обнулиться по TTL. Пресветлый господин, не волнуйтесь: демон gated исправит таблицы маршрутизации, сокет будет установлен прямо на вас, прямое подключение удаленно расположенных маршрутизаторов реализуется.
Девушка хихикнула, и, выбегая, крикнула:
– Так-то лучше! Это тебе не ёжиков лохматить! Вот пропингую я тебя нефрагментированным пакетом, поговоришь тогда!
Наступила ночь. В замке тихо. Она пошла на кухню. Факелы на стенах узкого коридора светили тускло. Казалось, кто-то крадётся. Остановилась. Никого. По пути забежала в эркер.
Повар обрадовался, предложил густую ароматную похлёбку.
– Спасибо. Целый день голодаю. Что происходит в замке?
– Не знаю. Господин виконт приказал готовить. Вот поставил тесто для булочек.
– Иди, отдохни. Я здесь посижу.
Когда достала румяные ватрушки, дверь распахнулась, вошёл мужчина, что сидел во главе стола.
– Пресветлому господину что-то угодно? Хотите шареша с ватрушками?
– Давай.
Блюдо с выпечкой придвинула ближе к гостю, зачерпнув половником из котла ароматный дымящийся напиток, поставила перед вельможей. Он ел ватрушки, осторожно прихлёбывая горячий шареш, Флора исподтишка его разглядывала. Аристократу лет сорок, чуть полноват, но осанка великолепна. Привлекателен. Густые длинные тёмные волосы, завитые крупными локонами, слегка тронуты сединой. Проницательные карие глаза, франтоватые усы, тщательно подстриженная небольшая бородка – говорили о высоком поло-жении.
– Ты не только хорошо поёшь, но и вкусно готовишь.
– Благодарю.
– Виконт скрывает тебя, как скряга свои золотые. Меня бы так охраняли! Смешной дурачок! Вырядил тебя как нищенку. Я тебя сразу узнал. Ты пела в трактире и не подняла золотой, который я бросил.
– Я с пола деньги не подбираю.
– Когда узнал, что в замке Шатор живет сеглерка, чьи песни нельзя забыть, понял: это ты.
– Зачем пресветлый господин искал простолюдинку?
– Я обещал десять золотых тому, кто тебя приведёт ко мне. Надо сказать, слуги виконта обнаглели, отказались отвечать на вопрос: «Где ты?» Пришлось учить почитать господ.
«Видела я следы учёбы на их лицах и телах», – а вслух спросила:
– И кто получил деньги?
– Я! Приказал виконту тебя привести. Но он заставил петь мерзкую балладу. Королю понравятся твои песни, – сказал вельможа.
– Я не хочу уезжать из замка.
– Все стремятся быть ближе к королю. Всем нужны деньги и титулы.
– Не всем.
– Ты очень странная.
– Мудрец говорил: «Я странен, а не странен, кто ж? Тот, кто на всех глупцов похож». Я не люблю большого скопления людей, а при дворе вельмож больше, чем кресел, на какие можно присесть.
– Для тебя у короля найдётся кресло. Такой молодой красивой девушке нужен влиятельный богатый муж, – рассмеялся незнакомец и обнял. Сильные руки не позволили даже приподняться.
– Мое поведение не даёт право на такие действия!
– Моё положение и желание дают право действовать, как хочу.
Правой рукой он крепко держал её за талию, прижимая к себе, а левой – провел по волосам, лицу, шее, поддел ворот сорочки и коснулся груди. Чтобы охладить пыл вельможи, Флора несильно размахнулась, дала пощёчину и резко дёрнулась, пытаясь вырваться. Не ожидавший сопротивления аристократ замер, затем ещё сильнее прижал к себе. Глаза весело блеснули, улыбнулся и сказал хрипловатым голосом:
– Это забавнее, чем я себе представлял.
«Думай, Флора. Если не обмануть – удиви и насмеши». Придав лицу чрезмерно наивное выражение, спросила:
– Неужели во дворце нет привлекательных женщин?
– При дворе дамы чересчур… – мужчина не договорил, его лицо приняло озадаченное выражение: он нащупал бюстгальтер.
–У меня на родине говорят: «Ах, что за мука! Вокруг одни голые женщины в закрытых по шею платьях», – переиначила она афоризм Ежи Леца.
Аристократ раскатисто захохотал.
Вошли виконт Ренельи и Алангиз. Она с облегчением вздохнула.
– Ренельи, какого... тебе здесь надо? Где охрана?!
– Я счастлив, Ваше Величество, что дочь привела в прекрасное расположение духа!
Вельможа резко отпрянул от девушки.
– Флора, король проницателен, сразу догадался, что ты не сеглерка, а виконтесса Флора, Старшая Дама рода Таунбер.
Король с недоумением смотрел на девушку. А Флора с ужасом думала: «Это же надо! Дать пощёчину королю! За это могут отрубить руку. Виконт – зараза, не предупредил, Алангиз тоже хорош, друг называется! В замке король, а мне не сказали. А Йолис третий – первый в королевстве гусь лапчатый! Развлечься захотел инкогнито».
– Почему не представил дочь?
– Ваше Величество знает, почему скрывал своих детей.
– В трактире? Сеглеркой?
– Ваше Величество, я воин!
– И где же воспитывалась твоя дочь?
– В глухом селении, принадлежащем Ордену Теней.
– Братство не принимает девушек.
– Они сделали исключение.
Открылась дверь. На большой кухне тесно от вошедших рослых плечистых мужчин. Лица трёх телохранителей короля кривились от боли, они пристыжено смотрели на государя, бросая злые взгляды на Алангиза.
Увидев избитых воинов, король гневно крикнул:
– Вон, дармоеды! – те мгновенно испарились.
Король с усмешкой потянулся к богато украшенному поясу, на котором крепились ножны. Вытащил кинжал с длинным широким лезвием и сказал:
– Воины Ордена Теней, умеют обращаться с оружием. Не могла бы виконтесса попасть во что-нибудь.
Флоре вспомнился диалог короля с Алисой в Стране Чудес: «…увидеть Никого на таком расстоянии…» – улыбнулась и сказала:
– Ваше Величество, соблаговолите указать цель. Когда нет цели, попадают без промаха.
– Виконтесса, попадите в миску у жаровни.
До выбранной цели метров тридцать. Флора взяла кинжал, повертела, определяя балансировку, и метнула. Раздался звонкий хлопок, черепки посыпались на каменные плиты. Обернулась к Алангизу, ожидая одобрения, но увидела такое страдание и горечь от безвозвратной утраты.
– Вы опасный противник, виконтесса, не знал, что теневики сделали женский панцирь. – Король подошёл к Флоре и с сожалением прошептал на ухо: – Мне жаль, что вы – виконтесса.
– Жаль, что нельзя наказать за пощёчину? – тихо спросила она.
– Глупая девочка! Я мог бы устроить твою жизнь, – король вышел.
Девушка обиженно поджала губы: «Давно известно, справедливое общество состоит из одного человека. Король продукт эпохи, не продукт, а ещё тот фрукт! Но я не в сказку попала. Маркиз Галифакс говорил, что управление государством занятие жестокое и добрый нрав государя в таком деле помеха».
– Ты права, Флора. Жизнь непредсказуема. Моя любовь к тебе безгранична, но теперь это любовь… брата, – Алангиз подошёл, взял её руку и поцеловал.
– Я счастлива, у меня такой красивый, умный, смелый… брат, – пыталась утешить Флора, прикасаясь губами к его щеке.
Алангиз с нежностью обнял её, а виконт Ренельи тихо сказал:
– Дети мои, обратного хода нет! Боги послали Флору возродить наш род.
– Спасибо, что спасли от… внимания короля. Я бы не справилась…

[GREEN]

Авторский (оригинальный) текст без редактуры и корректуры

46

Варенье от тети Вали


Еще издалека Айвар заметил распахнутую дверь подъезда. Приблизившись, он увидел, что она подклинена камнем, это обычно бывает, когда вносят в дом новую мебель, а потом забывают убрать этот камень.

Айвар уже наклонился, чтобы сделать это, как услышал голос из подъезда:

- Эй, не трогай дверь!

Приглядевшись, он увидел двух слесарей, сидевших под лифтом и, очевидно, ремонтировавших его. Стало ясно, что не придется воспользоваться еще одним достижением цивилизации, но это не огорчило Айвара, и он легко пробежался до шестого этажа и нажал кнопку звонка.

За дверями послышались шаги и стихли, было понятно, что хозяева разглядывали в глазок гостя, затем послышались щелчки запоров, дверь открыли.

Айвара встретил сам Борис, который предпочитал, чтобы его все называли просто Бор.

- Проходи, - сказал Бор, дождавшись, когда гость прошел, тщательно закрыл дверь на несколько запоров, количество которых удивило последнего.

Затем Бор, махнув рукой, пригласил его идти за ним, пошлепал в диковинных большущих шлепанцах по коридору. Вообще Бор любил все диковинное. Вот

и сейчас на нем была яркая майка, с изображением какого-то поп идола, и шорты, какие как он утверждал, носят американские солдаты.

Они вошли в небольшую комнату, забитую сумками и баулами, разбросанными вещами, коробками.

- Деньги принес? – спросил Бор, затем, увидев в протянутой руке Айвара купюры, взял их, тщательно пересчитал и небрежно бросил в коробку, лежащую у ног.

Он на секунду задумался, вспомнил, что ему нужно, выдернул из одной кучи рубашку в блестящей упаковке.

- На, - произнес Бор. – Носи, цвет, какой ты просил.

- Спасибо, Бор, - сказал Айвар. – Ну, ты прямо как волшебник. Что надо, так по одному мановению руки.

- Ну, допустим, - ответил тот, - я еще не волшебник, а только учусь, но кое-что уже разумеем в этом деле. Обмоем сделку что ли?

Он небрежно раскрыл дверцу видавшего виды старого холодильника, чтобы гость мог увидеть его содержимое, который был набит разными напитками, достал из него пару банок пива и подбросил одну в сторону Айвара. Открыл и отпил из своей банки и не без удовольствия наблюдал, как Айвар рассматривает неведомую ему марку.

- Чего глядишь? Ты попробуй, попробуй! Такое ты еще не скоро попьешь! – заявил он.

- Факт, - согласился Айвар. – И где ты это только достаешь такое?

- Это вы достаете, а мы имеем, - обронил Бор. – У кого какой бизнес, тот и имеет, что может. Хочешь, покажу свой?

- Что свой? – не понял Айвар.

- Эх ты, недоумок! Бизнес покажу, пошли!

Они прошли по коридору и остановились у двери, которая была закрыта на два замка. Бор достал из кармана шорт связку ключей, два самых сложных из них подошли к замкам, открыл дверь. Он щелкнул выключателями, комната ярко осветилась и перед Айваром раскрылась необычная картина. Вся комната было увешана коврами и паласами, но их наличие едва угадывалась, поскольку они были сплошь увешаны значками, орденами и медалями. На полу, столах, столиках и просто различного рода полках валялись кучи значков, орденов и медалей, а также альбомы специально для значков и энциклопедии, справочники о наградах всех стран мира. Все это блестело и горело огнем различных красок, лакированных и цветных знаков. Здесь было все: от высших орденов СССР до суровых и впечатляющих Железных крестов фашисткой Германии. Наряду с блестящими экспонатами, в этих кучах иногда проглядывались и совсем уж заржавевшие и с подгнившими бантами образцы наград.

- Ну, как?! – спросил Бор.

Но он уже понимал, что спрашивать и не стоит, потому что Айвар уже его не слышал от впечатлений увиденного.

- Откуда у тебя все? – спросил Айвар.

- Ну, это, брат, у каждой вещицы своя история, - разоткровенничался Бор. - Обычно алкаши или ботаники сдают, реже – пацаны притащат, чтобы им на мороженое хватило. Но я стараюсь с ними не связываться, потом родители начинают допытываться, куда дели. Приходят и скандалят. С отморозками проще. Но иногда берешь и у детей. Один щегол мне два ордена Суворова притащил и три Боевого Красного знамени, так я потом его предкам такие комедии разыгрывал, что я мальца ихнего в первый раз вижу. Частенько черные копатели скидывают, ну те, что на местах боев работают. Им с этими бирюльками связываться не охота, а мне с них навар. Вот посмотри, - и Бор показал рукой на небольшой металлический столик с тисками и инструментами, на котором одиноко лежала с полусгнившей колодкой медаль «За отвагу». – Вот эту побрякушку мне Васька Костыль подкатил, фамилия у него Костылев оттого и позывной такой. Он часто на эти раскопки с дружками выезжает, а так официантом у Мусы в кафе «Барабаш» подрабатывает. Сколько, по-твоему, эта вещь стоит?

- Не знаю, - пожал плечами Айвар.

- Правильно, - сказал Бор. – Потому что это еще не вещь. Вот сейчас мы сделаем из нее вещь.

Он присел за стол, взял на нем папку и вынул из нее черно-белое фото, на котором было изображение пробитой осколком медали «За отвагу» на чьих-то ладонях.

- Видал? – спросил он Айвара.

- Да, видел, - ответил Айвар. – Эту фотографию часто в Интернете на разных сообществах выставляют.

- Правильно, - согласился Бор. – А теперь, слушай сюда. Вот эта штуковина сейчас стоит тысячу рублей. Конечно, не малые деньги. А вот мы из нее сейчас сделаем вещь, которая подороже некоторых орденов будет стоить. Гляди!

И Бор неожиданно вдруг взял со стола молоток, зубило, двумя резкими и точными ударами отколол от медали, точно такой же осколок как на фото. Потом, он схватил медаль, положил его на фото, обернувшись к Айвару гордо спросил:

- Ну, как? Была тысяча, а сейчас ей красна цена – двадцать! Похоже? Осталось только специальным раствором придать старость срезу! Это уже мой седьмой экземпляр.

- И как ты их продал? Неужели никто не догадывается, что эта не та медаль? – спросил Айвар.

- Э, братец! – заважничал Бор. – Да ты не знаешь, что я в артисты хотел идти! Артиста с меня не вышло, а вот по жизни я артист еще тот! Ну, к примеру, когда такую последнею медаль продавал, подходит ко мне один хлыщ и спрашивает, что мол, та самая, что в Интернете. Я, ему, конечно! А он допытывается, а с чего это ты ее продаешь? А я ему, так и так – дед, чья эта медаль, помер, а бабка болеет, ей операция нужна. А я – студент, сирота, помочь ничем не могу, вот и приходится эту семейную реликвию продавать. Так он мне двадцатку и сверху две, с уговором, чтобы я молчал, что это я ему уроду эту медаль скинул, класс?! Я к чему это рассказываю тебе, может, ты мне поможешь? Не хотелось бы мне еще раз светиться с этой медалью на толкучке. А так, ты толкнешь еще штуки три, бабки пополам и заляжем на дно переждем, а там посмотрим!

Айвар еще раз взглянул на медаль и вдруг спросил Бора:

- Слушай Бор, а у тебя кто-нибудь на войне воевал?

- А как же! – оживился Бор. – Дед воевал! Так с него все и началось. Он, как помер, мне как-то деньжата нужны были на новые кроссовки, я к предкам, а они в отказ. А тут я читаю объявление в газете, отношу деда ордена к одному барыге, так мне этих бабок не только на кроссовки, но и на телок с шампанским хватило. Это я только потом понял, что продешевил, когда сам этим делом занялся.

- А ты ведь, сволочь, - сказал вдруг Айвар, подняв глаза на Бора.

- Чего это я сволочь? – смутился Бор. – Понятно, не очень хорошо получилось. Я ведь потом в шкатулку эту все ордена, какие там были, положил, правда, чужие, но какая разница? Предки главное не догадались, до сих пор ими знакомым хвастаются!

- А все равно ты, дерьмо! – сказал Айвар. – Жаль дед твой не живой, я бы ему рассказал, какой ты есть, он бы тебе в глаза плюнул!

- С чего бы это плюнул? – огрызнулся Бор. – От хорошей жизни кто плюется? Вон ты пиво такое у меня пьешь, тебе такое пиво и не снилось!

- Да пошел ты со своим пивом! – прокричал Айвар и плеснул им из банки ему в лицо.

- Ты…ты… , – растерянно прошипел Бор, сжимая кулаки, но явно напуганный. – Пошел отсюда!

- И пойду. Мразь ты! – уверенно сказал Айвар.

Он хотел было уйти, но вдруг развернулся, схватил со стола пробитую медаль, сжал в кулаке, вышел в коридор, повозившись с запорами, открыл дверь, хлопнув ею, ушел.

На стуле, у стола, так осталась купленная им у Бора рубашка.

2.

К вечеру все немного забылось. Погуляв с ребятами, Айвар провожал свою однокурсницу Олесю, с которой они уже целый год сидели рядом. Провожать ее Айвар начал с прошлого года, вернее, это Олеся приучила его и с некоторых пор весьма ревностно относилась к этому, если он забывал свои обязанности. Еще в прошлом году за Олесей, самой красивой девушкой их курса, пытались ухаживать старшие ребята, а она неожиданно для всех выбрала Айвара.

Прощаясь, Олеся поправила воротник его рубашки и случайно прикоснулась к его груди.

- Ой! – вскрикнула она. – Что у тебя в кармане? Я укололась!

Айвар взглянул на палец Олеси, на котором показалась капелька крови, вспомнил, что у него в кармане, сказал:

- Это медаль.

- Какая медаль? – удивилась девушка.

- Да, так, - смутился Айвар. – У человека одного взял.

- Покажи, - попросила девушка.

Айвар неохотно вынул из кармана медаль и осторожно положил на ладонь девушки.

- Ой, - вскрикнула девушка. – А я видела ее в Интернете! Зачем ты ее взял, Айвар, чтобы кому-то показать? Постой, постой! Эта не она, срез совсем свежий! Это ты сделал, Айвар?

И девушка с каким-то недоверием и отчаянием в глазах ожидала ответа Айвара, и тому ничего не оставалось делать, как рассказать, как все было.

- Вот паразит! – сказала Олеся. – Как земля носит таких! Надо было двинуть ему как следует!

- Надо было, - согласился Айвар. – Но не хотелось пачкаться. Вот медаль забрал.

- Правильно сделал! – одобрила Олеся.

Ей было несколько неудобно, что минуту назад она плохо подумала об Айваре. Еще раз внимательно посмотрела на медаль и вдруг воскликнула:

– Айвар, посмотри, номер медали очень хорошо сохранился! Послушай, у меня тетя работает в этих самых архивах военных, давай попросим ее узнать, чья она и вернем владельцу!

- Нет владельца, - ответил Айвар. – Медаль черные копатели нашли на месте боев.

- Ну и что! – заявила Олеся. – А родные? Ведь там, в архивах указано, откуда родом награждённый и призывался. Давай попробуем!

- Ну, попробуй, - согласился Айвар. – Не верю я, что что-то из этого получится.

- Не получится, так и ладно, - сказала Олеся. – А если получится, так хоть родные узнают, где он погиб!

- А где он погиб? – спросил Айвар. – Кто его знает? Наверное, мы этого никогда не узнаем.

- А мы посмотрим, - сказала твердо Олеся. – Вот если я узнаю, чья эта медаль, то выяснить, где ее нашли, эта уже твоя задача. Будешь искать этих копателей.

- Ладно, - согласился Айвар, он слабо верил в то, что предлагала Олеся.

Прошло три дня. Айвар вернулся с тренировки, как обычно усталый и голодный, и мама, которая не одобряла то, сколько он времени посвящает спорту, взглянула на него и сказала:

- Иди, покушай и ложись, поспи, Марадона ты наш! Да, кстати, тебе девчонка эта звонила, ну та, что с тобой за одной партой сидит. Просила, как придешь, сразу ей перезвонить. Ты уж позвони, может по школе что.

И Айвар позвонил.

- Получилось! Получилось! – услышал он на другом конце провода возбужденный голос Олеси. – Немедленно приезжай на наше место, я тебе покажу ответ из архива.

И бросила трубку.

Когда Айвар приехал, она гордо протянула ему клочок бумаги.

- Так, так, - сказал Айвар, когда прочитал, что было написано на бумаге. - Значит, Горелов Иван Степанович, уроженец деревни Святки. Это же полторы сутки от нас поездом. Пропал без вести под Смоленском. Все ясно. Нужно ехать в эту самую деревню, узнать, кто есть из родных и сообщить.

- Что сообщить, Айвар? – спросила Олеся. – То, что Горелов погиб, они знают, а вот где похоронен, вряд ли. Нужно это узнать!

- Да не похоронен он! – сказал Айвар. – Его останки откапали черные копатели на месте боя. Нам нужно еще добраться до них.

- Так узнай, где они, Айвар! – посоветовала Олеся.- Тряхани этого твоего Бора!

- Э, нет, - сказал Айвар. – Я, кажется, знаю, что делать. Ты случайно не знаешь, где находится кафе «Бурабаш», кажется?

- Как не знаю, - сказала Олеся. – Это совсем недалеко от нашего дома! Только называется «Барабаш». Рядом с остановкой «74-й квартал».

- Все, понял. Поехали к тебе, на нужной остановки сойдем, там один из этих копателей работает, - решил Айвар.

Они сели на нужный им маршрутный автобус, на остановке они сошли и направились к кафе.

Кафе еще только готовилось к открытию, у столов возилась пожилая уборщица, смахивая с них пыль.

- Скажите, пожалуйста, - обратился к ней юноша. – Василий Костылев работает сегодня?

- Васька! – прогремела трубным голосом уборщица, даже не взглянув на молодежь. – Где ты там? Тут до тебя допытываются!

- Иду! – откликнулся голос из темноты и вскоре в зал вышел крепкий на вид мужчина лет сорока.

- Это кому я понадобился, - спросил он. – Вам что ли?

- Да нам, - сказал Айвар.

Он достал из кармана медаль и протянул ее этому человеку.

– Василий, вот эту медаль мы взяли у Бора и узнали, кому она принадлежала. Мы узнали также, где могут проживать его родственники и хотели бы им сообщить, где погиб их родственник. Пожалуйста, скажите нам, где вы ее откопали. Мы знаем, что под Смоленском, но где точно. Может быть, родственники захотят навестить это место.

Мужчина взглянул на медаль, сплюнул в сторону и сказал:

- Вот что, босота. Никакого Бора я не знаю. Ничего и нигде я не копал. И вас я не знаю, и знать не желаю. И еще раз сунетесь ко мне, вам будет плохо. Я ясно сказал. А теперь давайте, топайте, пока целы!

Они ушли.

- Вот гад! – сказала Олеся. – Он знает, что ему за эти дела срок светит! И где только у людей совесть?! Что будем делать, Айвар?

- Нет, - твердо сказал Айвар. – Раз мы уже начали это дело, значит, мы и должны его закончить. Может в полицию обратиться?

- Да что ты, Айвар! Эти копатели, если ты понял, не медалями промышляют, а еще более чем криминальным и их-то менты точно крышуют. Ты давай думай! Не зря же я тебя самым умным парнем на свете считаю!

Айвар с удивлением посмотрел на нее и только и сказал:

- Хорошо, будем думать.

3.

Прошло еще несколько дней. Мысль о том, как выпытать у Костылева место, где тот с дружками откопал останки Горелова, ни на секунду не оставляла Айвара. Вот и сегодня он после тренировки сел в свой автобус, и, уткнувшись лбом в стекло, размышлял об этом. Проезжая в одном месте, он увидел знакомую для себя картину. В открытом летнем кафе за столиком с краю сидела группа молодежи, крепкого телосложения, бритоголовых, в черных куртках. Одного из парней Айвар знал. Это был когда-то их сосед, звали его Федя, был он намного старше его. Парень этот тоже когда-то занимался спортом и даже учился на физкультурном, а в девяностых бросил это дело, вступил в какую-то группировку, в конце концов, попал в тюрьму. Но говорят, что это было хорошо, поскольку всех остальных его дружков судьба была куда хуже. А Федя, вот освободился, стал жить сразу в почете, правда сменил место жительства.

И тут Айвар пришла в голову одна отчаянная мысль. Он дождался следующей остановки и почти бегом вернулся в это кафе, переживая, что Федя уйдет оттуда. Но он напрасно беспокоился. Федя был на месте, и дружки были вместе с ним.

Отдышавшись, Айвар решительно подошел к их столику.

- Привет, Федя! – сказал он.

- О, привет Айвар! – доброжелательно отозвался Федя и пояснил друзьям. – Это мой бывший сосед. Ну, ты, брат, и вырос! Как поживаешь, как мама? Передавай ей привет! Ты школу уже закончил?

- Да, - ответил Айвар. – Уже год учусь в универе, - и немного помедлив, прибавил. – Федя, у меня к тебе дело есть.

- Ха-ха! – рассмеялся один из дружков Феди. – Слышь, братва, тут клиент к нам подкатил! Наверное, заказать кого хочет! Слышь, пацан, а бабки у тебя есть!?

Но Айвар уже не обращал на них внимания, уже приблизившись к столику, он понял, что Федя среди них самый главный и поэтому спокойно продолжил:

- Федя, мне бы с глазу на глаз.

Федя пытливо взглянул на него, побарабанил зажигалкой по столику, но встал, обняв его за плечо, увел в сторону.

- Ну, говори, - сказал он.

Айвар рассказал все как есть.

- Вот гад, - сказал Федя, когда он узнал о Костыле. – Ну, я тебя понял. Тебе нужно, чтобы мы его тряханули.

- Да, - сказал Айвар. – Только не особо сильно. Мне с ним еще на место раскопок ехать нужно будет.

- Лады, - ответил Федя. – Дело святое, поможем.

Он оглянулся к дружкам и присвистнул:

- Эй вы, Аксакал и Башка, поехали!

Вскоре они подъехали к кафе.

- Ну, и? – вопросительно взглянул Федя.

- Вон тот, что за стойкой стоит! – указал Айвар.

- Ясно, - кивнул головой Федя. – Братва, работаем мягко, без переломов и ссадин. Вперед! А ты сиди в машине.

Они вышли с машины и направились к кафе, где Костылев у стойки старательно мыл стаканы в тазике.

Трое медленно подошли к нему и молча стали рядом.

- Чего вам, пацаны? – только и промолвил Костыль, как получил удар ноги в пах, а дальше, когда уже упал, технические приемы ударов были давно ему уже известны.

Когда бить перестали, тот, что просто стоял, отправил своих дружков восвояси, а сам вылил на него тазик с водой.

- Вставай, утопленник, - потребовал он.

Костыль знал, что в таких случаях команды нужно выполнять немедленно и поэтому, как бы ему не было трудно, поднялся, оперившись об стойку, старался не смотреть будущему собеседнику в глаза.

- Костыль, - сказал медленно Федя, приглядываясь, слышит ли и понимает ли его тот. – Тут к тебе пацан подходил по поводу медали и раскопок. Ты сделай, что он просит, и мы тебя забыли. Прости, конечно, тут дело не в интересах, но человеком нужно быть. В общем, давай. Это я сказал, чтобы ты целый был. Цени.

Он вернулся к машине, где его уже ждали дружки.

- Иди, – сказал Федя, не оборачиваясь. – Клиент готов.

Айвар поблагодарил, вышел из машины, которая тотчас сорвалась с места, и умчалось в ту сторону, откуда приехала.

Айвар вошел в кафе. Костыль, только что отошедший от умывальника и прикладывающий мокрое полотенце туда, где было больнее всего, увидел его, махнул рукой, приглашая присесть к столу, присел и сам, достал свой блокнот, стал быстро писать на нем.

Наконец он закончил, вырвал лист и проговорил:

- Доедете до Смоленска, потом на электричке до станции, я тут вот написал и от нее уже пешком мимо деревни в лес, тут все тебе начертил.

Айвар, даже не взглянув на лист, отодвинул его к Костылю.

- Если я найду родственников, тебе придется ехать туда с ними. Где гарантии, что они точно найдут это место, - сказал он.

- Да ты что!? - возмутился Костыль. – Меня же менты там могут повязать, а эти родственники, не дай бог, вообще меня грохнут! Ни за что!

- Ну ладно, - сказал Айвар.

Он поднялся из-за стола и направился к выходу.

- Эй, пацан! Ты куда? – окликнул его Костыль.

- Сейчас мы вернемся, - ответил ему Айвар. – И что ты не понял, тебе объяснят.

Костыль быстро поднялся с места, догнал Айвара, ухватил его за руку, проговорил:

- Все пацан, все понял. Когда едем?

4.

Святки, небольшая, но ухоженная деревня, куда добрался Айвар, больше напомнила ему дачный поселок, чем он, собственно, и являлся. После того, как развалился колхоз в ней стали скупать дома горожане под дачи, где обитали там все лето, вплоть до глубокой осени. И поэтому местных жителей в ней было гораздо меньше, чем пришлых. Но, несмотря на это, Гореловых оказалось целых три семьи, когда Айвар подошел ко второму такому дому, где ему как сказали, тоже жили Гореловы, он еще издалека заметил у калитки женщину с двумя корзинками с молоком в бутылках, какие обычно продают на станциях пассажирам, выходящим прогуляться на стоянках.

Айвар поспешил к ней, женщина и остановилась в ожидании.

- Вы Горелова? – спросил Айвар.

- Да, только теперь по мужу Варвара Завьялова, - ответила женщина. – А что случилось?

- А Горелов Иван Степанович не ваш родственник? – сказал Айвар.

Женщина как-то испуганно взглянула на него и с непонятной слабостью прошептала:

- Это мой папа. Но, наверное, вы ошиблись. Он погиб в войну, вернее, пропал без вести, я сама-то его не видела и не помню. Потому что родилась через четыре месяца, как он ушел на войну.

Айвар достал из кармана платок, где лежала медаль, развернул, протянул женщине.

- Это медаль вашего отца, - тихо сказал он, с трудом пересиливая комок, вдруг подступивший к его горлу. – Его нашли при раскопках, в тех местах, где он погиб, это под Смоленском.

Женщина осторожно приняла платок с медалью в руки, прижала их к лицу, ее плечи затряслись, и Айвар увидел, как из - под платка полились слезы.

Из дома вышел мужчина, он быстро прошел к калитке, взглянул на женщину и Айвара, спросил:

- Что? Кто?

Подавленный увиденным, Айвар не смог ответить.

Женщина отняла руки от лица, приникла к груди мужчины.

- Сережа, папка, папка нашелся! – запричитала она.

- Как нашелся?! – спросил мужчина, поглаживая ее плечи и поглядывая на Айвара.

- Его останки нашли при раскопках, - сказал Айвар. – И я приехал узнать, есть ли его родственники. Может быть, вы захотите поехать на это место.

Мужчина с недоверием взглянул на него и заявил:

- А почем вы знаете, что это его захоронение? Мало ли кто там лежит!?

- Сереженька, - заговорила женщина. – Он вот медаль его привез, говорит, что папина.

- Да, - сказал Айвар. – Мы номер этой медали в архив посылали, нам ответили: эта медаль Горелова Ивана Степановича, уроженца деревни Святки. И не похоронен он, его останки нашли прямо на поле боя. Может быть, вы поедете и похороните как надо.

- Да, да, конечно. Сереженька, я поеду, как думаешь? – сказала Варвара.

- Конечно, езжай, Варя, раз такое дело, - ответил мужчина, вдруг с одобрением взглянув на Айвара.

- А когда? – спросила женщина Айвара.

- Не знаю, - сказал, пожав плечами он. – Когда сможете. Я только позвоню человеку, который эту медаль нашел, он будет ждать вас в Смоленске.

- Сегодня же поеду! – заявила вдруг женщина и с надеждой взглянула на мужа.

Но того решение жены ничуть не смутило.

- Конечно, сегодня, - решительно сказал он и спросил Айвара. – Если Варя сегодня выедет, этот человек сможет быть к ее приезду в Смоленске?

- Да, конечно, - уверенно сказал Айвар. – Он не то что поедет, но если надо и прилетит туда к сроку.

- Это хорошо, - сказал мужчина. – Как тебя зовут парень?

- Айвар, - сказал тот.

- Вот что, Айвар, - помолчав, сказал мужчина, - Я понимаю, что тот человек может быть и надежный, но я его не видел. А тебя я вижу и верю, что ты хороший человек. Поезжай с Варей, очень прошу, я тебе дорогу оплачу, а?

- Ладно, – согласился Айвар.

- Ну и лады, - с облегчением сказал мужчина.

Он поднял с земли корзинки и заявил:

- Все, порешили! Пошли в дом! Варька, ты собирайся! А я сейчас Айвара накормлю и вам баул соберу в дорогу.

5.

Телеграмму Костылю и маме Айвара, что он задержится, дали с вокзала.

Перед посадкой Варя что-то долго толковала мужу о хозяйстве. Тот молча кивал головой, все глядел ей в глаза. На прощание он, как-то слишком по-мужски, крепко пожал Айвару руку и приобнял Варю. Она подтянулась к нему и поцеловала его в щеку.

В поезде Варя не сводила с него глаз и тот, словно устал от этого взгляда, когда поезд тронулся, достал платок и провел им по лицу лицо.

- Плачет, - печально сказала женщина и с какой-то нежной улыбкой, не свойственной взрослым женщинам, прибавила. – Он у меня добрый такой.

По дороге она все рассказывала об отце и матери, которая долгие годы еще после войны ждала отца и верила, что жив, он много раз возвращался к ней в ее вдовьих снах.

Она сняла с пальца красивое золотое кольцо и сказала:

- Вот это кольцо папа подарил маме. Он поехал в город продавать мясо и почти на половину от вырученных денег купил это кольцо. Говорят, мама его сначала очень его за это ругала. А потом, я помню, когда маме было трудно или просто грустно, она всегда поглаживала это кольцо. Или просто снимала его с пальца и смотрела на него, и как будто улыбалась. Мы, когда были маленькие, всегда думали, что это мама с папой разговаривает, и притихали.

В Смоленске они легко нашли на вокзале Костыля.

Варя не спускала с него благодарных глаз. Смущенный Костыль не знал, что ему и делать.

- Не робей, - подсказал ему Айвар. – Я ей ничего такого о тебе не рассказывал.

И только тогда Костыль немного осмелел.

Они доехали на электричке до нужной им станции. Сошли и направились в сторону деревни. Шли очень долго, никаких попутных машин не было. Деревня эта, в отличие от Святок, оказалась очень заброшенной и почти никому в этом мире не нужной, несмотря на то, что она почти в три раза была больше тех же Святок.

Дорога вела их вдоль деревни и в конце ее мягко перешла в тропинку в близлежащий лес.

У крайнего дома Костыль остановился, окликнул хозяев и попросил у вышедшего на зов старика две лопаты. Старик спросил зачем, Костыль, зная деревенских, ответил честно зачем. Лопаты старик не только дал, но и напросился пойти с ними, и к удивлению прохожих, легко и бодро зашагал впереди.

В лесу Костыль неожиданно для всех остановился в таком месте, которое никак не подсказывало простому человеку, что здесь может что-то находиться или что-то скрыто.

Он оглядел попутчиков, о чем-то подумал, вздохнул, взял в руки лопату и стал копать.

Копал он легко, умело. Только то, что он делает, вызывало у стоящих рядом людей какое-то недоумение. Трава, в том месте, где копал Костыль была почти вровень с окружающей травой, и ничто не говорило о том, что здесь когда-то копали или кто-то здесь был.

Костыль копал недолго, когда проходил уже второй штык, вдруг остановился, неловко отступил и опустил лопату. Все смотрели на него, ничего не понимая, а он старался не смотреть на них и смотрел в сторону, где копал и тогда все посмотрели туда же. Только приглядевшись, они увидели, как на почти сырой, буроватой земле едва белели несколько осколков костей.

- Папа? – спросила Варя, подняв глаза на Костыля.

Тот махнул головой, и Варя без чувств сползла на землю.

Первым опомнился старик. Он опустился на колени, схватил почти безжизненное тело Вари, легонько потряс ее и побил ладонью по щекам. Варя от этого резко вздохнула и открыла глаза. Она взглянула на людей, как бы вспоминая их, потом окончательно придя в себя, взглянула туда, где копал Костыль.

- Что будешь делать, а? – спросил ее старик. – Здесь схоронишь, аль увезешь?

- Увезу, копайте, - сказала Варя.

Она подошла к распахнутой земле, подобрала эти несколько косточек и отошла в сторону.

Костыль и присоединившийся к нему Айвар стали копать дальше. Копали нескоро, мелко, рассыпая землю, чтобы Варя успевала заметить останки.

Старик отправился назад в деревню за мешком, вскоре вернулся на машине, заявил, что он уже успел заказать гроб для покойного и на удивленные взгляды Костыля и Айвара, подсказал:

- Ну, небольшой такой, как бы детский. Не в мешке же возить, не по-христиански это будет.

Шофер, молодой парень, недолго думая, подключился помогать, и поскольку сноровки у него было хоть отбавляй, дело скоро было сделано.

Старик принес с машины мешок, подошел к останкам, прежде чем сложить их в мешок, сказал Костылю:

- Я буду их укладывать, а ты понемногу землю сверху досыпай. Это его земля, пусть с собой заберет.

Получилось с полмешка. Оставшуюся землю мужчины засыпали обратно. Усадили Варю, мешок осторожно подняли с собой на кузов.

Машина въехала в деревню и поехала по ее улицам и, вскоре бывшие в машине увидели толпу людей, все население деревни. Они расступились, пропустили машину, которая остановилась недалеко от маленького, обитого красным с черной каемкой гроба, стоявшего на двух табуретах.

Люди приняли мешок и, дождавшись, когда те, кто был в машине, подойдут к гробу, осторожно высыпали его содержимое в гроб.

Увидев белеющие останки, заплакали в голос женщины, да и мужчины не смогли сдержать своих слез.

Из толпы к Варе подошел пожилой мужчина в орденах и о чем-то тихо расспросил ее.

Затем он поднял руку и затем громко сказал:

- Товарищи! Сегодня мы провожаем в последний путь из нашей деревни, ее защитника и защитника Родины рядового Горелова Ивана Степановича. Нелегкая доля досталась этому солдату: защищать нас, нашу землю и много лет пролежать в ней безвестным солдатом.

Но мы, те, кто обязаны ему и миллионам таких же солдат, безвестно канувших в этой проклятой войне, никогда не забудем их подвига! Спасибо тебе, солдат Горелов Иван Степанов сын! Возвращайся домой! Мало кому из нас удалось вернуться, а ты вернешься и обретешь покой. Прощай, солдат Иван Горелов! Кланяйся своей земле от нас благодарных за твою короткую жизнь и твой подвиг!

Гробик закрыли и осторожно погрузили в машину.

К сопровождающим подошел неизвестно откуда появившийся милиционер, бывший здесь один на всю округу.

- Мы звонили в военкомат и на станцию. Они перезвонили к нам и сказали, что будут ждать на вокзале, - заявил он и вместе со всеми мужчинами запрыгнул в кузов.

На вокзале к ним сразу подошли лейтенант с двумя солдатами и начальник вокзала.

- Простите, - сказал лейтенант Варе. – Можно я буду Вас тетей Варей называть?

Получив утвердительный ответ, сказал:

- Мы как узнали о вас, так всем начали звонить. Дело дошло до того, что наш министр, позвонил его министру (здесь он указал рукой на начальника вокзала) и было принято решение организовать ваш переезд домой. Сдайте, пожалуйста, все трое ваши билеты этому начальнику, он вернет вам деньги. Гроб с останками решено повести в почтовом вагоне.

Вы доедете до Москвы, и там вас встретят наши и их люди, они будут сопровождать вас дальше.

- А мне нельзя тоже в почтовый вагон? – спросила его Варя.

- Извините, нельзя, - ответил за лейтенанта начальник вокзала. – Есть указ, еще со времен Сталина, никого в таких вагонах не подвозить. У нас с этим строго. Но вы не беспокойтесь, все будет очень хорошо.

Когда подошел поезд, солдаты подняли гробик и осторожно занесли в почтовый вагон.

Лейтенант и начальник вокзала проводили Варю, Костыля и Айвара к вагону, усадили на места и, сделав соответствующие внушения проводникам, оставались с ними до самого отъезда.

4.

В Москве их встретили капитан с четырьмя солдатами и какой-то железнодорожный чин.

Они быстро прошли с Варей и ее попутчиками к почтовому вагону, вынесли оттуда гробик. Проходившие рядом люди стали спрашивать, чей это гроб, почему встречают военные, им отвечали. Новость, что перевозят останки погибшего солдата, незаметно разнеслась по вокзалу, вскоре возле них собралась приличная толпа в основном из пожилых людей. Айвара встречали Олеся и мама, они даже затерялись среди этих людей.

Солдаты понесли гроб к машине, которая ожидала их недалеко от платформы.

Когда загрузили в машину, железнодорожный чин обратился к Варе:

- Ваш поезд отходит через два часа, и вы пока можете отдохнуть в специальной комнате.

- А можно я с вами? - спросила Варя капитана.

- Конечно можно! – сказал капитан. – Мы и доедем быстрее в два раза!

- Тогда хорошего вам пути – откланялся железнодорожник.

Стали прощаться.

К Варе подошел Костыль и сказал:

- Простите меня, Варвара Ивановна. Я никогда не думал, что так получится. Я ведь не со зла. Завод наш закрыли. Что делать? Я токарь первоклассный, а работы нет, если и есть, то платят мало. А у меня семья, дети. Простите меня!

- Что ты, что ты, - заговорила ничего не понимающая Варя. – Я так благодарна тебе и век буду молиться о тебе и твоей семье. Приезжай к нам в гости с детьми, вот Айвар, он адрес знает!

- Спасибо, - прошептал Костыль и быстро ушел.

- Какой хороший человек, - сказала Варя, глядя ему в след, и обратилась к Айвару. – Айвар, поехали со мной. Давай, будь уж со мной до конца. Ну, хоть денек побудешь у меня, и Сережа будет рад.

- А что, поехали с нами, - сказал капитан. – Мы тебя на обратной дороге сюда завезем! А если хочешь, то прямо в часть к нам увезем, будешь у нас служить! Нам такие парни нужны.

- Я вам увезу, - погрозила пальцем капитану мама. – А ты, Айвар, езжай, мы будем ждать тебя.

И она обняла стоявшую рядом Олесю.

Они ехали в Святки очень быстро, словно для них не было преград и расстояний. На коротких остановках солдаты как могли, обхаживали Варю и Айвара, спрашивали, не хотят ли они отдохнуть подольше. По дороге Айвар рассказал Варе все, как было. О Боре, рэкетире Феди и копателе Костыле.

- Эх, что за время, - сказала тогда Варя, которая, как выяснилась, всю жизнь проработала учительницей в сельской школе. – Наверное, все они были бы нормальными людьми. Ведь не воспитывали их родители такими.

Сменяя друг друга, водители действительно очень скоро довезли их до места.

В Святках, было то же самое, что и в смоленской деревне. На похороны пришел весь народ, и те, кто жил здесь совсем недавно, как дачники. Все говорили о том, как в то далекое время в каждой семье были такие потери.

Отсалютовав у могилы Ивана Горелова, которого похоронили рядом с женой, солдаты поехали дальше, а через два дня заехали обратно за Айваром.

Муж Вари, Сергей, не только успел похвастаться перед солдатами своим кителем, который он сохранил после службы в армии все эти долгие годы, но и вынес им в дорогу огромную корзину с провизией. Другую корзину, поменьше, они передали Айвару.

Машина поехала, и Айвар еще долго наблюдал, как две одинокие фигуры смотрят ему вслед, напоминая, что на этом свете у него прибавились еще два близких человека.

5.

Федя играл в нарды, как всегда на интерес. И если посетителей кафе немного смущал тот шум и возгласы, которыми посыпали игру не только сами игроки, но и наблюдающие за игрой, то это было от незнания. Интерес того стоил, а если учесть, что и наблюдающие делали между собой не малые ставки, то все в воздухе казалось, витало деньгами.

Феде сегодня везло, он в очередной раз выиграл на последнем броске. Проигравший, напрасно пытался сделать безразличную физиономию, выбрасывая на стол проигранную сумму. Она сегодня была равнозначно годовому доходу большинства посетителей этого кафе.

Федя смахнул пачки денег по-комсомольски в синий пакет и, взглянув на окружающих, спросил:

- Ну, что, желающие есть?

Он знал, желающие будут, каждый из его бригады будет бравировать своей бесшабашностью в вопросах денег, зная одно, Федя, он же Князь, не любит тех, кто жмот, ведь он достаточно платит всем, чтобы они жили безбедно.

И уже вот-вот определились те, кто сейчас скажет свое «да», как в дело вмешался Башка.

Он слегка подтолкнул Федю и сказал:

- Кажется, наш клиент нарисовался.

Федя оглянулся и увидел за соседним столиком Айвара.

- А-а, татарчонок, - промолвил Федя. – Как дела? Подходи сюда, присаживайся!

Айвар пересел напротив него.

- Ну, рассказывай, как дела? Что прикажешь, снова нам к этому Костылю ехать и накостылять ему как следует?! – балагурил Федя.

- Нет, - ответил Айвар. – С Костылем все ровно. Я вчера был у него. Он все дела свои темные бросил, нашел себе работу по профессии.

- Ай-ай-ай! – продолжал ломать комедию Федя.- Кто же на это его надоумил, уж не ты ли наш Макаренко? Может, ты и меня, хочешь перевоспитать как Костыля?!

- Нет, ответил Айвар. – Ты мне и такой нравишься.

- Это почему? - опешил Федя.

- Да если бы не ты, то ничего бы у нас не получилось, - сказал Айвар.

- А что получилось? – спросил Федя.

- А повез нас с дочерью этого солдата Костыль, - рассказал ему Айвар. – к месту, где он погиб. Перевезли мы его останки на его родину и похоронили там. Столько народу было там.

- Так это же хорошо, – только и сказал Федя.

- А то, - ответил ему Айвар. – Так что дочь его, солдата этого, Горелова Ивана, очень благодарна тебе за помощь. Ее Варвара зовут. Вот прислала тебе тетя Варя низкий поклон и банку варенья в благодарность.

Он достал из пакета банку, завернутую в газету, поставил перед Федей.

Федя разорвал газету, открыл банку и понюхал:

- Смородина? – спросил он.

- Да, смородина, – сказал Айвар.

- Смородина!? – захохотал рыжеватый парень, который только что проиграл Феде кучу денег. – Князь, да брось ему в морду, эту банку! Че она, тетка эта, за такую б… услугу не могла нормальные бабки подкатить!?

- Бабки говоришь? – сказал Федя, еще раз понюхал содержимое банки.

Он достал из-под стола пакет, вывалил перед рыжеватым парнем его деньги и сказал:

- На, забери свое фуфло! А варенье это я мамке отнесу. Я ей рассказал тогда за Костыля, да она, кажется, не поверила. Вот я принесу этого варенья, может она и поверит, как ты думаешь, сосед?

- Конечно, поверит! – уверенно сказал Айвар, наблюдая за тем, как Федя укладывает эту банку в пакет. – Такого варенья ты нигде не сыщешь!

-То-то, - резюмировал Федя, он же Князь. – А глядишь, мне это и на том свете зачтется.

Айвар возвращался домой в хорошем настроении. Он думал, что не все на этом свете так плохо, как некоторые пытаются это представить. В городских газетах уже три недели не было объявлений о скупке медалей и орденов от Бора. Нет, их не стало меньше, таких объявлений. Но от Бора не было.

Дома Айвар вспомнил, что тетя Варя и ее муж вручили ему в подарок маленький сверток, который положили на самое дно корзины вместе с банкой варенья для мамы.

Он достал этот сверток, и увидел, развернув его, маленькую коробку, в которой лежали медаль Ивана Горелова, золотое кольцо его жены и небольшая записка.

«Дорогой Айвар, - написала тетя Варя в записке, на редкость красивым почерком. – Я посоветовалась с Сережей, и мы решили, что ничем особым не сможем отблагодарить тебя и поэтому дарим тебе самое ценное, что у нас осталось от моего отца и матери. Храни эту медаль, потому что ты сам являешься частицей того осколка, которую отрубили от нее эти варвары. А кольцо подари своей будущей жене, чтобы глядя на него, она всегда помнила о тебе, и ничто не разлучало вас. Я знаю, мама была бы очень довольна, если бы знала, что будет покоится рядом с нашим папой. Спасибо тебе за это! Не забывай нас. Приезжай! С уважением тетя Варя и дядя Сережа».

[GREEN]

Авторский (оригинальный) текст без редактуры и корректуры

47

Случай в похоронном бюро
Театр закрыли в связи с плохой наполняемостью зрительного зала. Ситуацию не помогло исправить даже приглашение новомодного режиссера, обладавшего, как поговаривали в узких театральных кругах, неординарным взглядом на устаревшую классику, омолодить которую ему, несмотря на все предпринятые усилия, так и не удалось. Зрители окончательно взбунтовались и перестали ходить на спектакли, поэтому руководство города N приняло решение не подвергать дальнейшим испытаниям и без того отягощенный бюджет, а ликвидировать не оправдавший себя рассадник культуры. После закрытия театра большая часть труппы разъехалась по соседним городам в надежде осчастливить собой другие культурные очаги. Гримеру Володе Кострыкину ехать было некуда и не на что. К тому же год назад он обзавелся семьей. Поэтому Володя отправился на городскую биржу труда. На бирже ему сообщили, что в наличии имеется только одна вакансия, да и то в похоронном бюро. Но Володе надо было кормить семью, которая со дня на день грозила увеличиться, и он пошел в бюро.

В похоронном бюро его встретили тепло и радушно: напоили чаем и угостили пирожками со свежей капустой. На следующий день, точнее, вечер, Володя заступил на свою первую смену. Пока в качестве ученика, дабы овладеть всеми премудростями столь тонкого и деликатного дела.

В небольшом помещении, в котором приторно пахло пудрой, Володю уже ждал его наставник, у которого он должен был стажироваться целую неделю.

- Привет! – бросил Володе Михаил, черноволосый тридцатилетний парень, и, заметив нерешительность и робость стажера, ободряюще произнес: - Ничего, не дрейфь! И вообще, я тебе сразу скажу, работа у нас интересная. Каждый день - новые лица. К тому же ты ведь с актерами работал?

Володя кивнул. «Правда, с живыми», - хотел уточнить он, но в горле у него неожиданно пересохло.

- Ты, главное, абстрагируйся, - посоветовал Михаил. – Представь себе, что это тоже артисты, которых необходимо загримировать. Ну, там для какой-нибудь роли.

- Хорошо, - сдавленно пробормотал Володя, медленно приближаясь к своему новому рабочему месту.

Когда Володя подошел к секционному столу, то увидел лежащее на нем тело мужчины средних лет, с небольшим брюшком, сединой в волосах и кровоподтеками, обильно разлитыми по всему лицу, над которым уже колдовал Михаил. Из одежды на мужчине ничего не было, за исключением золотой цепочки с крестом, обильно усыпанным камнями.

- Вот, полюбуйся на этого голубчика, - сказал Михаил, кивая на покойника. – Говорят, у него в каждом городе по бабе было, и даже не по одной.

- Он что, дальнобойщик? – спросил Володя и вздрогнул: у покойника были широко отрыты глаза. Володе стало не по себе от остекленевшего взгляда мертвеца.

- Да нет, депутат, - ответил Михаил и неожиданно задумался. – Хотя его можно и так назвать, - произнес он через некоторое время. – Этот тоже много катался.

- А кто это его так отделал? – стараясь изо всех сил подавить внезапно охвативший его приступ тошноты, поинтересовался Володя. – У наших же депутатов неприкосновенность.

- Неприкосновенность – это когда прокуратура хочет нагрянуть с обыском, да не может, - глубокомысленно произнес Михаил, - а на этого какие-то парни наехали. Он в командировку должен был вчера отправиться – это он так жене сказал, - а сам на ночь решил в городе задержаться. У любовницы. А у той пельменей в холодильнике не оказалось.

- Он к любовнице поехал, чтобы пельмени поесть? – удивился Володя. – А дома разве нельзя было?

- Дома нельзя, - категорично ответил Михаил, принимаясь кисточкой затушевывать синяки. – Дома он на диете все время сидел, с лишним весом боролся.

- Что-то по его животу не скажешь, что он с ним боролся, - пробормотал Володя.

- У них, у депутатов, всегда так, - сказал Михаил, внимательно разглядывая ссадину на левом виске покойника. – Даже с собственным весом справиться не могут. Все хитрят, обмануть пытаются. И кого? Самих себя. – Михаил закончил изучать ссадину и продолжил рассказ: - В общем, любовница в магазин за пельменями поскакала, а он, пока ее нет, решил ванну принять.

- Он же только что из дома, - вновь прервал Михаила Володя. – Неужели не мог дома помыться?

- Много ты понимаешь, - усмехнулся Михаил и внимательно посмотрел на Володю. – Тебе сколько лет? – неожиданно спросил он.

- Двадцать пять, - растерянно ответил Володя, не понимая, какое отношение к принятию ванны может иметь возраст.

- Вот когда еще двадцать пять проживешь, тогда поймешь, почему люди не всегда дома моются и пельмени едят, - назидательно произнес Михаил и снова склонился над покойником. - Ну, значит, любовница за порог, а он раздеваться пошел. Только разделся – звонок в дверь. Он подумал, что любовница вернулась. Дверь открыл, а там двое. В масках. Причем в новогодних.

- А откуда известно, что их двое было, да еще в масках? – в очередной раз удивился Володя.

- Благодаря камерам наблюдения, что при входе в подъезд установлены, - авторитетно пояснил Михаил. – Этот депутат их же сам и распорядился поставить, чтобы точно знать, кто в его отсутствие к его любовнице захаживает. Подозревать он ее начал. В неверности. В общем, ворвались парни в квартиру, приложили хорошенько этого субчика несколько раз по физиономии, потом голого в ванну засунули и напоследок бросили в воду включенный фен. А там его, бедного, так колотило, так колошматило… В общем, сам видишь. Результаты налицо, точнее, на лице.

«Так вот почему у него глаза не закрываются», - подумал Володя, мысленно представив всю картину происходившего.

- Любовница вернулась и сразу в крик. Сбежались соседи, вызвали «скорую», но, как говорится, бедняга уже богу душу отдал.

Михаил закончил маскировать ссадину и сделал шаг в сторону, любуясь своей работой.

- Ну как? – поинтересовался он у Володи.

- По-моему, неплохо, - ответил растерянно Володя, потому что сравнивать ему пока было не с чем, так как опыта по гримированию трупов у него еще не было.

- По-моему, тоже, - удовлетворенно произнес Михаил и напоследок любовно провел кистью по щеке мертвеца. – Вон мы из него какого красавца сделали. Прямо загляденье. Все девки его будут.

Володя хотел было заметить, что какие девки могут быть у покойника, тем более на том свете, но передумал и оставил свое замечание при себе.

В это время Михаил посмотрел на часы, что стояли у него за спиной на полке, и, вздохнув, обреченно произнес:

- Сейчас полезут.

Володя тоже бросил взгляд на часы и вдруг увидел, что стрелки показывают без четверти двенадцать. Володя похолодел и внезапно вспомнил, что похоронное бюро находится недалеко от кладбища.

- Кто полезут? Призраки? – облизал пересохшие губы Володя.

- Да нет, - махнул рукой Михаил и снова вздохнул: - Если бы… Люди. Днем-то им все недосуг. Зато сейчас истерики начнутся, крики, слезы. То, сё. Он ведь, как-никак, депутатом был.

И точно, не успел Михаил договорить, как дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая, худая женщина в темных очках и длинном черном пальто.

- Я одежду принесла, - глухо произнесла женщина и кивнула на покойника.

- Давайте, - обрадовался Михаил.

Женщина протянула Михаилу пакет и села на один из стульев, стоявших возле входной двери, затем вынула из кармана пальто пачку сигарет и зажигалку. Михаил принялся проворно одевать мертвеца. Володе вновь стало нехорошо, и он перевел взгляд на женщину, которая, положив ногу на ногу, затянулась сигаретой и подняла очки вверх.

- А это точно его костюм? – вдруг спросил Михаил.

- Его, - кивнула женщина и усмехнулась: - Домашний.

- Понятно, - озадаченно произнес Михаил, а затем глазами показал Володе на покойника, на которого он только что натянул брюки. Володя увидел, что брюки невероятно коротки усопшему.

- Ну, брюки - это не проблема, - тихим голосом произнес, наклонившись через стол, Михаил, - мы их вуалью прикроем, а вот что с пиджаком делать – ума не приложу.

Взяв в руки пиджак, Володя понял, что и пиджак мертвецу явно не по размеру.

В это время женщина перестала курить и подошла к ним, встав рядом с Володей.

- Ну что глаза-то вылупил? – вдруг насмешливо произнесла она.

Володя не сразу понял, что вопрос адресован покойнику. Женщина неожиданно с наслаждением выпустила в лицо мертвеца густую струю дыма. Володя даже вздрогнул от такого непочтительного отношения к усопшему.

- Ну смотри, смотри, - сказала женщина и вдруг изо всех сил плюнула в покойника. По нарумяненной щеке медленно пополз плевок ядовито-желтого цвета.

- Женщина, ну что же вы делаете! – укоризненно покачал головой Михаил и принялся убирать следы коварного плевка.

- А мне теперь все можно! – дерзко ответила женщина. – Утром при народе уже ничего не скажешь, а здесь еще пока можно, - объяснила она и вернулась на свое место, чтобы оттуда наблюдать с нескрываемым удовольствием за мучениями Володи и Михаила, которые в это время пытались облачить покойника в пиджак.

- А у вас дома больше ничего из одежды нет? – спросил Михаил.

- Нет, - покачала головой женщина и закурила новую сигарету. – Я всю его одежду на кусочки порезала, как только узнала, где его нашли. Вот пусть теперь помучается, - злорадно произнесла она. – Не все же мне одной.

Володя понял, что это вдова покойного.

Кое-как мертвеца удалось втиснуть в пиджак. Хорошо, что хотя бы рубашка оказалась впору, радовался Михаил. Не успел Володя перевести дух после столь нелегкой процедуры, как из коридора донеслись пронзительные женские крики, а затем дверь широко распахнулась, и в комнату влетела женщина в кожаном плаще и с переброшенной через плечо косой, чей конец украшала блестящая заколка.

- Пустите меня! Пустите меня к нему! Я все равно его увижу! – истерически вопила она, хотя ей никто не препятствовал.

«Должно быть, та самая, у которой он собирался есть пельмени», - предположил Володя.

Женщина, увидев покойника, подлетела к столу и упала лицом ему в ноги.

- Нет, это неправда! Этого не может быть! – простонала она.

Володе стало неловко, он всегда чувствовал себя лишним в подобных ситуациях.

- Ты даже не свозил меня в Париж! – между тем с отчаянием выкрикнула женщина. – А ведь обещал!

- Он много кому чего обещал, - неожиданно спокойно произнесла вдова, наблюдая за женщиной.

Обладательница кожаного плаща тут же перестала рыдать и, медленно повернув голову, исподлобья посмотрела на вдову, которая дважды кивнула, как бы подтверждая сказанное.

«Ну и дела, - поразился Володя, - даже у нас в театре такого никогда не было».

Женщина, которую так и не свозили в Париж, оторвалась от ног покойника, встала и решительным жестом отбросила косу назад, тряхнув при этом головой. Коса, описав круг, неожиданно хлестнула свою хозяйку с другой стороны, пребольно ударив заколкой по губам. Женщина чуть не взвыла от боли, однако превозмогла страдания и, подбоченившись, с вызовом произнесла:

- Да, я была его любовницей!

- Тоже мне новость, - усмехнулась вдова.

- Но в Париж я могу поехать и без него, так как у него там, насколько мне известно, имеется… квартира.

- Имеется-имеется, - снова кивнула вдова. – Еще как имеется. Но на нее, к вашему сведению, уже претендуют две его бывшие жены и пятеро детей от предыдущих браков, не считая меня и двух моих сыновей.

Однако женщину в кожаном плаще нисколько не смутило обозначенное вдовой количество наследников.

- Я буду бороться за свою часть, - твердо сказала она, - потому что у меня тоже есть от него ребенок. И, между прочим, он его признал. Еще два года назад.

Вдова пожала плечами. Та, что была в кожаном плаще, решительным шагом направилась к двери, однако, дойдя до нее, не стала открывать дверь, а демонстративно уселась на один из стульев, что стояли с другой стороны от дверного проема. Достав из кармана плаща сигарету и зажигалку, она тоже закурила, всем своим видом показывая, что не собирается так просто оставлять поле битвы.

В это время кто-то еле слышно постучал в дверь. Головы всех присутствующих разом оборотились к двери: на пороге стояла молодая женщина, одетая в элегантное светлое пальто и шляпку.

- Можно? – робко спросила женщина. – Можно мне взглянуть на него? Всего только минуту! – И, не дожидаясь ответа, бесшумно заскользила по направлению к покойнику. Заявившая о своей претензии на парижскую квартиру так и замерла и не отрывала своего взгляда от незнакомки. Между тем женщина в шляпке приблизилась к столу и, наклонившись к мертвецу, нежно поцеловала его в лоб, оставив на лбу ярко-красный отпечаток своих губ.

- Понаблюдай-ка за нею, - неожиданно прошептал Михаил Володе, - а то прошлый раз я и оглянуться не успел, как клиенту всю голову обкромсали. Правда, он певец был, а не депутат, но все равно будь начеку.

Володя, глядя на новую посетительницу, заметил, как в руках той блеснуло что-то металлическое.

- Минуточку, гражданка, - со скоростью, которой могла бы позавидовать сама молния, метнулся к женщине Михаил и схватил ее за руку. – Что это тут у вас?

Володя увидел в руках женщины маникюрные ножницы и удивился: «Зачем это они ей?»

- Я хотела всего лишь прядку, одну лишь прядку, - заволновалась женщина. – Просто на память.

- Знаем мы эту память, - внезапно хохотнула вдова.

- Я хочу положить локон в медальон, - продолжала лепетать тем временем пойманная с поличным, - и носить всю оставшуюся жизнь.

- Для ДНК она его локон хочет, а не в медальон, - продолжала истерично хохотать вдова.

Женщина в светлом пальто внезапно обмякла и повисла на руках Михаила.

- Помоги! - крикнул Михаил Володе и кивнул на стеклянный шкаф. - Там нашатырный.

Володя достал пузырек с нашатырным спиртом и поспешил к Михаилу, который в это время пристраивал на кушетке потерявшую сознание владелицу маникюрных ножниц. «Ну и ну, - не переставал дивиться Володя, - куда там нашим». Пока они с Михаилом хлопотали вокруг женщины, в комнате незаметно материализовался старик лет семидесяти, в серой поношенной куртке и с палкой в руке. Прихрамывая, он довольно быстро для своих лет заковылял в сторону стола.

- Ни с места, дедуля! – взревел Михаил, первым заметивший незнакомца. – Вы кто покойному будете?

- Я? – испуганно замер дед. – Я ему сыном прихожусь.

- Сыном? – удивился Михаил. – Позвольте, но вы же его лет на двадцать старше, - возмущенно произнес он.

- Я хотел сказать, что я его духовный сын, - тут же вывернулся старикашка и, низко наклонившись над покойником, стал что-то нашептывать тому чуть ли не в ухо.

- Побудь с ней, - сказал Михаил, кивая Володе на все еще находившуюся в беспамятстве женщину. - За этой публикой глаз да глаз нужен, - и он направился к деду. - Зачем это вы, милейший, к покойному в пиджак лезете?

- Я травки принес, - забормотал старик. – Травки. Для аромата. Вроде благовоний.

- Давай выкладывай, травник, что ты там себе в карман только что положил, - потребовал Михаил, грозно глядя на старика. – Выкладывай, выкладывай.

Дед, бросив оценивающий взгляд на противника и поняв, что ему с ним не справиться, немного помявшись, достал из кармана своей куртки золотой крест на цепочке.

- Хотел на память взять, - вздохнул он. – Ему там все равно не пригодится, а нам, грешным, хоть какая-то здесь, на земле, да подмога.

- Ты мне зубы-то про грехи не заговаривай, - строго сказал Михаил. – Чуть за вашей публикой не доглядишь, и покойник, не то что без креста, без трусов останется.

Не успели выдворить деда и приладить крест на место, как в коридоре послышался нерешительный цокот каблуков.

«Да когда же это все закончится?» - не без раздражения подумал Володя и вдруг признал в очередной посетительнице, высокой блондинке с длинными волосами, актрису из своего бывшего театра, которая обычно играла в массовке.

- Он здесь? Да? Он здесь? – тихим голосом произнесла блондинка, двигаясь по залу, словно слепая.

- Да здесь он, здесь. Где ж ему еще быть? - устало сказала вдова, но все же с интересом посмотрела на блондинку.

Блондинка остановилась и уставилась на вдову.

- Ах, это вы, – несколько растерянно произнесла она. – Ну да мне теперь все равно, что люди скажут. Я была его последней любовью!

- Вы в этом уверены? – не без сарказма спросила вдова.

- Да, - тряхнула волосами блондинка. – У нас был такой красивый роман. Мы встретились глазами и сразу поняли, что будем вместе. Навсегда. Когда он признался мне, что продавил решение о закрытии нашего театра, то поклялся, что я стану рекламным лицом его предвыборной кампании, а после того как мы переберемся в столицу, он бросит к моим ногам самый лучший театр Москвы, где я буду играть только главные роли.

«Так вот кому я обязан тем, что остался без работы», - потрясенно подумал Володя и бросил негодующий взгляд на покойника.

- Вам он Москву обещал, а кому-то Париж, - насмешливо произнесла вдова, презрительно глядя на блондинку. – Что же вы продешевили-то?

Блондинка гордо вскинула голову и одарила вдову высокомерным взглядом, на который вдова, тем не менее, никак не отреагировала. Тогда блондинка отвернулась и уставилась на покойника. Спустя некоторое время в ее голове, по-видимому, в связи с последними словами, сказанными вдовой, стали происходить какие-то мыслительные действия, потому что Володя вдруг увидел, как у блондинки сначала расширились, а потом загорелись зрачки. Не успел он и глазом моргнуть, как она метнулась к покойнику и вцепилась тому в лицо.

- Оттаскивай ее! Оттаскивай! – взвыл Михаил, бросаясь к блондинке.

Вдвоем им кое-как удалось отцепить незадачливую приму от депутата, однако спасти его лицо не удалось. Пока Володя увещевал в углу бывшую коллегу, Михаил трясущимися руками пытался исправить повреждения, нанесенные блондинкой.

- Да что же это делается! – плачущим голосом воскликнул он. – Такую ювелирную работу испортить!

В конце концов, Володе удалось усадить трепыхавшуюся жертву то ли искусства, то ли сложной политической игры на стул. Едва он перевел дыхание, как дверь резко распахнулась, и в комнату уверенным шагом вошла еще одна длинноволосая и длинноногая особа. Правда, в отличие от блондинки, она была брюнеткой. Остановившись посреди комнаты, она развернулась и обвела внимательным взглядом всех.

- Это даже лучше, - громко произнесла она, - просто замечательно. Потому что я сразу хочу сказать: у меня с ним был роман.

- Лучше скажите, у кого романа с ним не было, - хихикнула вдова.

- У меня с ним был роман, - повторила вошедшая, но уже менее уверенно. – Пять лет назад.

- А вот и врешь! – вскочила со стула та, что пришла второй по счету. – Пять лет назад роман с ним был у меня!

- У меня есть доказательства, - возмутилась брюнетка. – Мы ездили с ним в Испанию смотреть корриду.

- И я ездила с ним в Испанию смотреть корриду! – тут же воскликнула оппонентка. – Весной.

Вдова едва не подавилась очередным приступом смеха.

- У меня от него сын! – после непродолжительного раздумья решилась на главный аргумент брюнетка.

- У нас у всех от него дети, - ввернула вдова.

Брюнетка в ответ уже была готова произнести что-то еще, как дверь в очередной раз открылась, и в зал вплыла дородная дама лет шестидесяти. Все с изумлением уставились на нее.

- Что, и у вас от него дети? – всхлипнула несостоявшаяся театральная звезда.

Дама с удивлением посмотрела на нее и не без достоинства ответила:

- У меня нет детей. И вообще никогда не было.

- Тогда у вас с ним был роман? – поинтересовалась брюнетка.

Дама с возмущением взглянула на нее.

- Никаких романов у меня с ним не было.

- Тогда что у вас с ним было? – воскликнула наконец-то пришедшая в себя хозяйка маникюрных ножниц.

- С ним у меня был общий бизнес, - произнесла дама и вынула из сумочки бумагу, заглянув в которую, она строго произнесла, обращаясь уже к Михаилу: - Меня интересует золотой крест, украшенный бриллиантами, который должен быть на покойном.

- А какое вам дело до его креста? – возмутилась брюнетка.

- Такое, что я распорядительница его фонда, - важно ответила дама.

- Фонда? – удивилась вдова.

- Дело в том, что покойный месяц назад открыл фонд своего имени и вложил в него все свое имущество, как движимое, так и недвижимое, - отчеканила дама. – Я уже произвела сверку, и в моем списке не хватает только креста.

- Что еще за фонд? – прищурила глаза вдова.

- Фонд, в который может обратиться каждая уважающая себя женщина с целью зачать ребенка от покойного, - любезным тоном объяснила дама. – Материала у нас для этого предостаточно, условия и средства тоже имеются. Так что если кто-нибудь из вас пожелает это сделать, милости просим. Мы всем будем рады. Ведь это просто замечательно, когда от достойного человека рождаются дети, пусть даже и после его смерти. Вы можете найти нас в здании бывшего театра. Ну, так что там насчет креста? – снова обратилась дама к Михаилу.

Михаил, не говоря ни слова, подошел к покойнику, снял с его шеи требуемое украшение и отдал крест с цепочкой даме.

- Благодарю, - произнесла распорядительница фонда и выплыла из зала, оставив всю женскую составляющую общества в ошеломленном состоянии.

Впрочем, продлилось это недолго. Первой из ступора вышла брюнетка. За ней последовали и все остальные. Соратницы по несчастью переглянулись, а затем дружно уставились на мертвеца. И взгляды их, как тут же заметил Володя, не выражали ничего хорошего по отношению к умершему. Все пять, не говоря ни слова, вдруг выстроились в шеренгу и решительным шагом двинулись на покойника. Володя беспомощно попятился назад. Однако Михаил быстро нырнул под стол и через мгновение вынырнул с пистолетом в руке.

- А ну все назад! – грозно крикнул женщинам Михаил. – Еще один шаг, и я вынужден буду стрелять! – пригрозил он, загораживая спиной стол с покойником и принимая оборонительную позу.

Женщины остановились, вновь переглянулись и исчезли друг за другом в темноте коридора.

- Ну и ночка, - покачал головой Михаил, вытирая рукавом пот со лба. – Давненько такого не было.

- А ты давно оружие здесь держишь? – спросил Володя.

- Ты про это? – Михаил покрутил на указательном пальце пистолет. – Нет, он не настоящий. Племянник как-то оставил, когда здесь играл.

Володя, чтобы скрыть вновь охватившее его беспокойство, отвернулся, сделав вид, что поправляет прическу депутату, как вдруг у усопшего дрогнуло одно веко, затем другое, отчего Володе показалось, что мертвец ему подмигивает. Затем веки покойника дрогнули одновременно и закрылись.

Володю качнуло. У него закатились глаза, и он, теряя сознание, рухнул на спину, больно ударившись затылком о кафельный пол.

На следующий день гример Кострыкин на работу в похоронное бюро не явился.

[GREEN]

Авторский (оригинальный) текст без редактуры и корректуры

48

Сюр приз


Звонок тренькнул мелодией из Шумановской пьесы «Вечером», дверь отворилась мгновенно и утомленный службой хозяин дома с чувством исполненного долга и сопутствующим этому сверхпозитивному ощущению удовлетворением переступил порог своей немалогабаритной, многоуровневой квартиры. В прихожей его встречала чертовски привлекательная супруга в очень откровенном, можно сказать, даже вызывающем разные атавистичные идеи наряде.

- Куда вырядилась-то? – спросил муж хоть и сурово, но как-то совсем незаинтересовано. И по тону, и по самому вопросу хозяйка поняла, что у любимого проблемы на работе.

Не дожидаясь ответа, супруг стал стаскивать с себя скафандроподобный комбез, к задней части которого был приделан шланг жизнеобеспечения, увенчанный на конце фривольной для такого серьезного снаряжения кисточкой.

- Давай помогу, милый!- бросилась к мужниной спецовке красотка.

- Сам управлюсь! – отказался сначала от помощи хозяин дома, но, поразмыслив, решил уважить супругу, - Ты лучше потом обработай вот это местечко чем-нибудь посерьезней, - указал он на упомятый участок шланга, - а то такого сегодня довелось... вобщем, используй средство поедреней...

-Мистер Пропер подойдет? – с энтузиазмом примерной домохозяйки предложила жена.

- Пропер? – ухмульнулся разоблачившийся уже мужчина,- Пропер будет самый пропер, - добавил он, размещая рабочую одежду в специальный шкаф. Закончив устройство комбеза на заслуженный отдых, его хозяин со свойственной мужскому полу сентиментальностью погладил, прямо как живое существо, жесткий ворс на плечах скафандра, сквозь который поблескивали большие шестиугольные звезды, взгляд его при этом заметно потеплел. Закрыв дверцу шкафа, он вновь потускневшими глазами посмотрел на жену и повторил свой вопрос, - Так ты по какому случаю вырядилась?

- А у меня для тебя сюрприз! – кокотничая без меры проворковала домашняя соблазнительница.

- Только не это! – В ужасе всплеснул руками уже не такой представительный как в форме (значат все-таки что-то звезды на плечах) совсем заурядный мужчина, чуть выше среднего роста с положенным возрасту брюшком, круглой головой, точно посреди которой разместилась постоянно стремящаяся к экспансии природная тонзура, презрительно называемая молодыми волосатыми самцами плешью, - Хватит с меня на сегодня сюрпризов...

- Да, да, конечно, конечно, дорогой! Сначала обед, потом отдых, ну а по... – хотела она продолжить изложение заготовленной для родного человека программы, но вовремя осеклась, увидев, как гладкий лоб мужа пошел штормовой рябью морщин, - Иди умываться и сразу в столовую... У нас сегодня столько вкусненького и твои любимые гнилые яйца...

- Яйца, опять яйца, снова яйца, кругом одни яйца - прибавляя к каждому отдельному яйцу с дюжину децебел, заорал на жену яйцененавистник и, не обращая внимания на совсем потерявшуюся супругу, карликовым гиппопотамом пронесся на водопой в ванную. Вслед за стенопотрясательным хлопком дверью квартиру наполнила музыка рейхенбахского водопада – началось яростное омовение ответственного работника.

Не раз, да и не два наблюдательными людьми было подмечено, что хорошо организованные, хоть и тихие, но настойчивые звуки могут не только превозмочь грубый напор стихийных шумов, но и возобладать над ними. Это и произошло с негромким кошачьим поскребыванием в дверь ванной комнаты, подкрепленным немудренным речетативом, - Зая, ну прости меня, Зая! – изредка прерываемым трогательными всхлипываниями.

Дверь, отворенная рывком, лишила опоры женщину, пребывающую в уничижительном пароксизме, и она картинно упала в руки опоясонного махровым полотенцем громовержца.

- У кого ты набралась этого отвратительного жаргона? – смягченный беззащитной хрупкостью жены спросил он хоть и сурово ради приличия, но уже не столь воинственно.

- У того же у кого и ты, - между двумя всхлипами последовал легко угадываемый ответ.

- Да, все из-за них, все из-за них, но довольно, больше о делах ни слова. Есть хочу! – сказал хозяин дома и, повернувшись к жене спиной, хотел было вернуться к прерванным процедурам, но супруга на мгновение удержала любимого, нежно проведя кончиками пальцев по идущим вдоль его позвоночника шрамам, которые тот наверняка получил при выполнении какого-то очень ответственного поручения.

За столом, после нескольких разгонных рюмок, салатов, густого и пахучего первого хозяин квартиры созрел для исповеди, конечно в рамках домашнего протокола, но не в разрез с ведомственными предписаниями.

- Так что же таки произошло сегодня на службе? – помогла сделать первый шаг готовому ринуться в исповедальню мужу.

- Катастрофа! – подвел черту под всем пережитым ответственный работник.

- Разве у вас такое бывает? – начиная тревожиться, поинтересовалась красавица.

- До сегодняшнего происшествия я тоже думал, что не бывает, но, как они говорят, и на старуху бывает... Еще два дня назад на праздновании юбилея ведомства наш шеф Вельзевулыч уверял, что у кого-кого, а у нас никаких сокращений штатов даже в далеком необозримом будущем не предвидится и, что согласно последней статистике клиентов у нас будет только прибавляться... Тогда все еще повскакали с мест и хором заголосили: «Нас не уволят, нас не уволят!» - и вот тебе на – сегодняшний конфуз.

- Может ты все по порядку изложешь, как дело было, - предложила мужу картбланш мудрая женщина, зная, что тот все равно без подробностей не обойдется.

- По началу, как всегда. Поднялся я к себе на этаж, а там «....хвост огромный в кибинет из людей, пожалуй, ста...», ну, я, естественнно, сразу быка за рога – объявляю командирским голосом, ты знаешь, как я умею, - Граждане, - говорю, - блудодеи, развратники и разные прочие моральные разложенцы, кто хочет искупить вину перед «Отцом всех тварей» становись в очередь в шестой кабинет. Ну, они, понятное дело, разом загалдели все: «Хотим! Хотим!» и, повинуясь своей греховной природе, попытались и у нас беспорядки учинить – не тут-то было-с... Я копытцем прихлопнул, хвостом прищелкнул, вобщем, навел на них должного страху-ужасу. Как миленькие в струнку вытянулись, к стеночке поприжались. – Вот так, - говорю, - и стойте, пока ваш черед не придет в пургаторную заходить. Сказал я это и пошел на свое рабочее место в кабинет с горящими над входом литерами «PURGATORIUM». Но перед тем как захлопнуть за собой дверь я обернулся для последнего напутствия, но не произнес, как делали раньше: »Забудь надежду всяк сюда входящий!» а просто предупредил (и нас затронула всеобщая гуманизация), - Только не вздумайте приставать к сотрудникам очистительных органов с глупостями разными – бакшишами всякими, ну и прочими дарами данайскими. В нашем ведомстве за совесть работают и взяток не берут-с. Да, и имейте ввиду, что те, в чьих показаниях я хоть чуть-чуть, размером в толщину шерстинки моей парадной шкуры засомневаюсь, будут пропущены через рамку магнетогрехотрометра.

Дальше тоже было, как по накатанному. Сел я за стол, развязал тесемочки на первой папке, нажал красную кнопочку под столешницей и скомандовал, - Запускай, Жора!

- Первый пошел! – раздался из-за двери скрипучий, ничего хорошего не сулящий, голос моего помощника, - Второй пошел! Третий пошел!

И так продолжалось часа три. Почти одни и те же истории с мало чем примечательными отклонениями в базовом сюжете. Если ответчицей была она, то можно было не сомневаться, что отговорка будет хрестоматийной «Не виноватая я, он сам пришел!» У особей же мужеского полу все оправдания точнехонько укладывались в рамки всего лишь двух основных фраз «Просто пожалел я ее, уродину такую, как же бабе жить без этого...» и « Беленькая во всем виновата – от нее поганой все беды у мужского народонаселения...» Тоска смертная, но работа есть работа и зло должно быть наказано, вобщем, каленым железом и на шомпол...

И вот перед самым, перед обедом прозвенел первый звоночек - попался мне шутник. Редкое, можно сказать, даже небывалое на моей памяти это дело, когда в нашей консистории шутить кто-то осмеливается.

- Номер восемьдесят восьмой пошел, - доносится слегка подсевший, но еще более укрепленный в своей неблагожетельности к клиентам голос Георгия.

Заходит, стало быть, в кабинет мужичок, хоть сам себе не с ноготок, но и не богатырь былинный. Однако в походке его, да и в самой манере держаться было нечто мне незнакомое – эдакое полнейшее пренебрежение к нашему институту.

«Он или пьян, или под инфлюенцией и номер у него какой-то блатной», - услужливо подсказало воображение простейшую разгадку этого феномена. «Но этого не может быть!» - опровергла скороспелый вывод более дисциплинированная часть рассудка:«К нам они от всего уже отрезвленные поступают, кроме чванства, правда».

- Ну, будем признаваться или будем запираться! – решил я сразу сбить с него спесь.

- В чем признаваться-то, господин-товарищ-барин или, как там вас звать-величать положено?

- В грехах своих тяжких, вот в чем, - начинаю раздражаться я, но не подаю виду, - А обращаться ко мне надо, как повсеместно принято у воспитанных людей - просто на «вы».

- Вы уж извиняйте, товарищ начальник, но контора у вас солидная и одним выканием здесь небось не отделаешься, - говорит он вроде бы правильные слова, но ухмылочка гуляющая по уголкам губ намекает на что-то прямо противоположное.

Оставляю его замечание без внимания и продолжаю гнуть свое, пропуская предварительный опрос 88-ого (обед на носу, не время миндальничать), -Так в чем вы хотите сознаться и с нашей помощью покаяться.

- Да не в чем мне особо сознаваться – жил как все, да и греховодником особым не был, - говорит он и не страха в нем ни на грамм, ни полутени раскаяния.

- Так вы к нам по ошибке попали, вы наверное святой, и ваше место пятью этажами выше, - закипаю я, однако держусь в рамках протокола.

- Какой же я святой, - усмехается подследственный, - святые на пескариках спасаются, да лбы в поклонах расшибают, а я, любитель скоромного и идейный противник идолопоклонства.

«Да это самая настоящая революция!» - кричит во мне врожденнная допропорядочность,- «Этому хамству надо класть конец – раз и навсегда», - решение принято и я приступаю к его осуществлению, правда, плана у меня никакого нет, но есть надежда, что старые наработки снова вывезут.

- Ну, раз вы не святой и даже не праведник, значит вам самое место перед моими очами, а коли так, так не лучше ли вам все-таки сознаться и раскаяться. Вы часом не слыхали, как сказано, что «лучше (для человека) чтобы погиб один из членов (его), а не все тело было ввержено в геенну.»

- Прощеньица прошу, господин хороший, вы мне пургу про членовредительство добровольное не гоните, хоть у вас на дверях про нее, пургу-то, так красиво написано, а член у меня один, и расставаться с ним я даже здесь не собираюсь, - красуясь собой, заявил негодяй, барственно складывая руки на груди.

Временно я потерял дар речи, и неизвестно чем бы закончилась невольно взятая мной пауза, если бы не корабельный гонг, возвестивший об обеденном перерыве : Saved by the bell! – пронеслась в мозгу фраза из какого-то мордобойного боевика, пронеслась и понукнула к действию, - Жора, - призвал я своего доверенного миньона, - 88-й возвращается в санпропускник на дополнительную прожарку, смену регистрационного номера и... ну, там ребята сами решат, какая строптивцу помощь требуется, да, и пусть не лютуют, - последние слова я наиболее четко проартикулировал.

- Будет исполнено-с и в наилучшем виде-с, - враз повеселев, отрапортовал помощник, ему нравилось работать с трудным контингентом.

- Ну и что ж тут форсмажорного такого, пупсик, - не впечатленная рассказом супруга вклинилась в монолог молодка, - Подумаешь, еще один бодливый жмурик выискался, нуворишка наверное, но ничего, и ему рога пообломаете, не он первый, не он по...

- Ты это прекрати! – грубо оборвал жену ответственный чистильщик, - Сколько раз повторял, чтоб никаких «пупсиков», когда о службе докладываю. Не понимаешь ты ничего, женщина, – дело тут не в бодливости 88- ого, а в его уверенности, что ему и здесь откупиться удастся. Вот номер себе фартовый каким-то макаром выбил. Селезенкой своей чую, что выкрутиться он надеется, а это значит, что и в наших рядах изменой попахивает – оборотни завелись... ну, ничего, найду я этого Макара, - тише обычного произнес он концовку фразы, и в глазах его полыхнули огни плавильных печей.

- Да с ним-то ладно, с ним даст Вельзевулыч, разберемся. Другой клиент мое нутро еще сильнее взбаламутил... – задумчиво констатировал хозян дома, печально взирая на пустую рюмку.

На этот раз жена избрала другую тактику – ловко наполнив опустошенный сосуд горячительным, она, приобняв муженька за плечи, ласково проговорила-пропела, - Не кручинься, сердэнько мое, поведай мне свою грусть-тоску, может вместе и разберемся.

- Да уж, с твоим бабским умом разберешьсь здесь... – усмехнулся спец по очистке, но рюмку поднял и, осушив не поморщясь, продолжил повествование, - Впрочем, слушай.

- Вечерело, до конца смены всего ничего, входит ко мне за номером 745 неказистое такое существо в унисексном прикиде, однако с холеной бородкой и ухоженной богемной гривой. «Очередной, наверное, паразит на вольных хлебах пробавляющийся», - физиогномирую я клиента и без малейшего намека на живущее во мне с детства некоторое предубеждение к подобным персонам (ничего субъективного, а как нынче изволят выражаться – личного позволить себе в отношении подследственного не имею права) приглашаю его садиться,

- Присаживайся, дорогой, разбираться будем.

- Дорогая! – отвечает вошедший и не двигается с места.

А я тем временем роюсь в бесчисленных папках, заваливших стол, в поисках досье на 745, и смысл сказанного клиентом до меня доходит не сразу.

- Кто дорогая? – спрашиваю машинально и сам же предполагаю, - Папка ваша, что ли, дорогая? Ничего найдем, в нашей канцелярии все тип-топ - ничего не пропадает, ни один грешок, в этих документах зафиксированный, ни водой не смыть, ни огнем не выжечь, ни топором не вырубить, ни тем более металлом презренным выкупить...

-Ты садись, родной, садись, не мозоль глаза! Да и силенки побереги, они тебе еще, ох, как понадобятся, - снова приглашаю я его к более комфортному размещению.

- Родная. – говорит он и продолжает пешком стоять.

- Еще один весельчак на мою голову, - отрываю я вгляд от стола, - Что за чушь, что за родная-дорогая такая? – спрашиваю и начинаю не то чтобы догадываться, а просто физически ощущать, что клиент-то мой с сюрпризом.

- Это я - для кого-то и родная, и дорогая, - с вызовом константирует 745-ая и смотрит на меня так, будто это я на очистку прислан.

- Извольте объясниться, - откидываюсь я на спинку кресла, в тот же миг утрачивая интерес к поиску досье.

- Леди, перед вами,- напыжишись, заявляет подследственный, в мгновение ока превратившийся в подследственную.

- Так, так, так, очень интересно! – в этих пяти словах умещается весь мой многолетний опыт. Ошарашен! Не зная, как дальше продолжить дознание, возобновляю поиски дела. Что расчитываю найти в бумагах, тоже не знаю, но мне, как воздух нужна пауза. И я ее держу - по Станиславскому, и по другим спецам слова, жеста, позы. Моя бородатая визави отвечает мне тем же. Хотя всем своим видом я показываю, что она для меня не более пустого места (у нас, жителей других сфер, очень развито переферическое зрение, оно у нас сродни ихнему третьему глазу, все видим, даже спинным мозгом). Так вот, несмотря на то, что все мое внимание сосредоточено на столе, существо, стоящее у двери, изголяется в перемене поз. То ручонки свои упрет в тощие бочонки и посмотрит пренебрежительно, да свысока, то грудь прыщеобразную подаст в направлении стола, то ножку отставит, в надежде, наверное, поразить меня ее стройной кривизной, то...

- Еврика! – вскричал бы я вслед за Архимедом, кабы, папка, наконец-то найденная, помогла мне в разгадке ребуса о двух ногах, но на титульном листе в графе пол – значилось – муж. Что ты мне мозги то... – захотелось мне заорать на клиента, но опять вспомнилась ихненародная мудрость «Слово не воробей...»

« Постой!» - прикусил я удила, что-то здесь не так, что-то за всем этим кроется, подумалось мне, а коли такое дело, то придется взяться за него всерьез и прокачать по-смершевски.

- Давайте знакомиться, - начал по-сахарному, даже не предполагая назваться самому - Как вас зовут?

- Кончита! – вздернув носопырку, как благостью некой одарив, возвестило существо.

«Имя вроде женское, хотя и не на мой вкус», - загнул я палец на левой ноге.

- А фамилия у вас тоже есть? – продолжаю лезть под кожу.

- Безусловно, как и у любой нормальной женщины, - неполный ответ и из каждого глаза по паре фунтов презрения.

Но я пока добрый следователь, хотя чуть придурковатый и очень дотошный, - Так может назоветесь?

- Вурст! – это прозвучало, как команда «На брусверт!»

«А фамилия-то мужская, в артилерии этим словом ящик пороховой обозначен!» – и никто меня в обратном не переубедит (если кому не понятно, то пусть сравнят хотя бы с Клинтон, к примеру, еще не долго и их черед наступит пред мои светлы очи объявиться), загибаю я палец на правой ноге.

- Чем в жизни занимались? – перехожу я к более динамичной стадии бытия, стараясь, по мере возможности, не придавать вопросам гендерный окрас.

- Жила! – высокоинтеллектуальный и, судя по надутым губам, высокосенсуальный ответ.

- А о чем-нибудь из прозы жизни поведать не желаете, ну работа там, увлечения, то да се..?

- Певица я! – и в слове этом все, восторг и мука, радость и страданье.

«Да, ну!?? – чуть не брякнул я этих заморашек- воробушков на волю, но створка клетки захлопнулась за более привлекательными пичугами, - Это же надо, я так и думал! Ну вот, как вы вошли, я так сразу и понял, что прима предо мной – донна! Даже встать хотел, чтобы букет вам преподнести, но хоть верьте, хоть нет – постеснялся. У меня с творческими людьми всегда так - вот чувствую, неровня я вам и ничего с этим не могу поделать...

- Постойте, - удивленно вскинув брови, перебивает меня певичка, - Зачем вы меня обманывете, какой букет, нет у вас никакого букета...

«Дурочк, ты дурочк, если уж я тебя обманывать начну...» - думаю я, а вслух авторитетно заявляю, - А вот и есть, - говорю и впадаю в ребячество - так все нелепо, грустно и смешно, - Смотрите!

Ныряю под стол, роюсь в корзине для бумаг, и на глазах единственного, в собственном лице, зрителя клочки секретнейшей корреспонденции превращаются, - Копперфильд да и только, - в букет алых роз, не миллион конечно (обойдется и семь ю).

- Eccola! – перехожу я на язык разворачивающейся на глазах человеческой комедии, с примами только так, и протягиваю одну иллюзию другой.

Но уловка моя не срабатывает: в ситуации, в которой любая другая особь женского пола превратилась бы, хоть и не надолго, в разогретый воск, Кончита не утратила своей брустверной сучности.

- Не нужен мне ваш букет, у меня на цветы аллергия!

«Вот гадина! А я старался», - слишком персонально отношусь я к ее отказу и подумываю о том, чтобы по примеру еще одного шутника-фокусника – Моше превратить цветы в гада ползучего, но минутка ребячества из детского «Фитиля» позади, и я - цветы в корзину - возвращаюсь к сухой, полуодушевленной чиновничьей лексике.

- Ну, а теперь, Томас Нойвирт (очередной фрагмент информации с титульного листа), кончай дурочку ломать, давай поговорим серьезно, - говорю строго, долой личину добрячка-просточка, - Как вы дошли до такой жизни?

- Если вы еще раз назовете меня этим именем, я уйду.... - замялся Том в поисках подходящей месту и времени угрозы, - Я уйду, не попрощавшись.

«Ну, это ты попал пальцем в небо, дорогой, сказанул, как говорится, не подумавши. Куда ж ты уйдешь отсюдова, болезный...»: мне даже стало его жалко, но зря предался сантиментам я, клиент уже вылез из-за фортификационного сооружения и пошел в атаку во весь свой сарделишный (wurst – сарделька нем. 2 знач.) рост.

- Вы не имеете права, я уже не он, я - она, я изменилась и восстала из пепла, словно Феникс... – второй куплет утоп в соплях и всхлипах.

- Ну, будет, будет, чего уж теперь, все позади, - попытался я успокоить расчувствовавшееся без меры от любви к себе существо, - время плотских томлений прошло, теперь и о душе неплохо бы побеспокоиться, - проникновенно взываю я к греховоднику, а сам тем временем совсем не политкорректно посмеиваюсь над ним-ней, «Недоразумение ты, а не женщина – Кончита сарделишная.»,

- Я и отсюда улечу, для Феникса нет преград, он бессмертен, он сгорает и восстает, он сгорает и восстает... – в шизофреническом угаре, в миг позабыв о слюнях, продолжает талдонить свое Томас и делает рывок к столу, словно следуя словам Сенеки : «...О как сладко, тому, кто гибнет увлекать других», хочет и меня заодно испепелить своим мифологическим талантом.

- Место! – рявкнул я так, что даже на соседних этажах лишенцы содрогнулись. Одновременно, вернее быстрее звуковой волны в бруст (грудь) Вурста ударяется кончик моего хвоста, (любимая кисточка моей жены, подруги дней моих суровых) и отбрасывает зарвавшегося клиента к предназначенной для бедолаг мебели.

– Сидеть смирно! Вставать только по моей команде, - поясняю я уже более миролюбиво, а про себя комментирую произошедшее: «Вот что значит уважать свое личностное пространство, маай в некотором роде, и держать подопечного на расстоянии вытянутого хвоста.

Что ни говори, как ни крути, не выкручивайся и не выкаблучивай- ся, но иногда физического воздействие на подследственного, бивает действеннее, самых справедливых и суровых слов. Клиент притух и больше не был похож на легендарную путицу, походил он сейчас на бройлера из американского Буша.

- Каяться-то будем? – перешел я к заключительной стадии общения, посчитав, что Нойвирт доведен до нужной кондиции.

Век живи, как говорится, а людей хрен поймешь. Томас может и готов был бы к разговору по душам, но его место уже забрала Кончита и забрала крепко.

- Ни за что! – сказала, как отсекла, дива погорелого театра, - Мне не в чем каяться, я исправила ошибку природы.

«Ну вот, сам во всем и сознался, ошибк, ты мой луковый», - подумалось мне, но мысль эта была только для служебного пользования.

– А может не надо так, против матери природы-то? – подбросил я ей последнюю соломинку для спасения, - Может стоит к жизни с благодарностью относиться...

- А я и отношусь с благодарностью только не к той, чем меня, ваша, так называемая природа, в виде моих родителей наградила, а к своей собственной, собой сотворенной.

- Ну, мы это уже проходили и неоднократно: и про кузнеца счастья и про венец творения, и про новый мир и всякое другое прочее, - все пытаюсь вразумить, хотя знаю, что зря теряю время.

- Мне больше не о чем с вами разговаривать. Вам все равно не понять тонкую натуру, вы чело.., - осеклась она на неверно подобранном определении, осеклась и застыла.

Пришлось придти на помощь. – Ничего, ничего, это случается со многими, нас иногда путают, но можете называть меня самый человечный нечеловек, а чтобы не так громоздко, запросто сокращайте до Самчел Нечел...

- Вы издеваетесь!? Вот я и хотела сказать, что таким грубым и бескультурным нас не понять.

- Корректирую, - не приминул я исправить очередную оплошность дивы, - Бес культуры у нас заправляет тремя этажи ниже – это первое, кстати вам, как деятельнице той самой культуры, возможно еще придется с ним прересечься, а на второе – вопросец к вам имеется, - Вы тут местоименьице мн. числа обронили, случайно или подтверждение наличествует?

- Нас много и с каждым днем становится больше, - было доложено с дрожью в голосе и лихорадочным блеском в глазах.

«И это тоже знакомо – имя им легион», - устало констатировал я и с горечью подумал :»Как это я раньше на них внимания не обратил, а предупреждали, они сами же и предупреждали - науку даже целую придумали «Высшей социологией» обозвали, а речь-то всего лишь о деградантах-вырожденцах. Кто ж знал, что чума эта так быстро распространится. Ну, да ладно, все это надо хорошенько обмозго- вать и принимать меры, а пока заканчиваем с Томом-Кончитой.

- Итак, барышня придется вас тоже отправить в предвариловку, там сотрудники опытные, старательные, исполнительные, в меру изобретательные, они вам помогут, как бы это поточнее выразить.., вот- вернуться к истокам, ну, а потом, милости просим опять к нам. Жора, забирай!

И долго еще из коридора доносилось истошное «Не хочу к истокам, мести не хочу, а воздаяния жажду, я Фени-и-икс, я вам всем еще покажу...

«Только этого нам не хватало, особенно демонстрации новоприобретенных прелестей» - невольно откликаюсь на припев убирая со стола отработанный материал.

- Трудный выдался денек, шеф? – сочувствует мне Георгий, когда я выхожу из кабинета.

- Да, уж, - отвечаю, - давненько такого не было.

- То ли еще будет...

- Типун тебе, Жора, на все нежные места, даже не думай, я их всех раньше в бараний рог...

Уже иду по коридору и спиной слышу последнее Жорино напутствие то ли «полно Батенька!», то ли «поздно Батенька!» До сих пор не определился, что это было-то, как думаешь, милая?

- Вот завтра придешь на службу и сам у него спросишь, чего он там бурчал тебе в спину, - как всегда практично и рассудительно предложила супружница.

- А ведь верно, так и поступлю. Ну, а как тебе, новые тренды у нашей клиентуры, - устало спросил чистильщих, одновременно и изможденный неприятными воспоминаниями, и облегченный состоявшейся исповедью, спросил и впервый раз за час взглянул на жену.

Настроение лучшей половины семьи к концу повествовония изменилось драматически, вместо веселой и игривой хозяйки дома она превратилась в женщину, обремененную какой-то нехорошей тайной, что и не ускользнуло от всепроникающего взора профессионального дознавателя,

- Тебя что-то беспокоит, родная?

- Нет, все в порядке, - молвила слово жена, и сразу стало ясно, что порядка нету и в помине.

- Говори, все говори, как есть говори, - серьезно сказал муж, и было понятно, что полуправдой не отделаться.

Дело было вечером, делать было нечего, пришлось сознаваться.

Женщина поднялась с ручки мужниного кресла, оправила очень ей шедшую одежонку и, присев на краешек стула, стоявшего по другую сторону журнального столика, начала,

- Ты помнишь, милый, когда ты пришел, я сказала, что у меня для тебя сюрприз...

- Помню, - подтвердил супруг.

- Так вот, в нашем ведомстве давно уже знают об этих новых человечьих трендах...

- А мне почему никто, ничего... – гневно начал старый чистильщик

- Тебе же скоро на пенсию, дорогой, наверное хотели тебя поберечь...

- Меня, заслуженного комиссара по очистке... – хотел продолжить возмущаться муж, но, не совладав с дыханием, умолк.

- Так вот,- воспользовалась паузой красотка, - в целях выявления корней и определения тех глубинных процессов, которые и приводят к подобным психофизиологическим изменениям в организмах землян, весь наш отдел временно переводится в состояние трансгендерной изменяемости...

- И это вот твой сюрприз? - чуть ли не шипя и не брызгая ядом, проговорил убитый новостью хозяин дома.

- Ну да, а разве тебе не интересно? – искренне удивилась любопытная жнщина.

- Интересно, что? Жить с мужиком? – если бы не бледность чистильщика, его вопросы вполне уместно было бы назвать саркастическими.

- Ну, во первых, это работа, а во вторых , это же не навсегда.

- Да-с, - действительно сюрприз – настоящий черный сюр, - изрек муж и вновь умолк, печально умозаключив, что человеческая зараза и до них добралась..

Тишина упала между ними, как тяжелый бархатный занавес. Длилась она долго, а завершилась чем-то известной, а в чем-то и уместной фразой,

- Кончита ля комедиа, финита ля профессия!

[GREEN]

Авторский (оригинальный) текст без редактуры и корректуры

49

Кости мамонта


Жара, установившаяся повсеместно, казалось, не закончится никогда. Даже ветер к этому часу будто утомился, и скорее по привычке, слегка перебирал зеленые воды неглубокой удмуртской реки Кырыкмас, образуя на поверхности мелкую рябь. Огромные зеленые лопухи, во множестве растущие на песчаных берегах, поникли и выглядели жалко.

Очередной речной поворот вызывал растущий изнутри протест. Обгоревшие плечи наливались тяжестью. Очень хотелось пить, но теплая вода из пластиковых бутылок, такая свежая и холодная с утра, к этому часу попахивала тухлятиной.

Девушки уже не пели. Устало свесив босые ноги прямо в воду, они вяло поднимали и опускали весла. Унылую тишину нарушал теперь лишь плеск воды и жужжание насекомых.

Наконец, к четырем часам пополудни Аркадьич - руководитель экспедиции, пятидесятилетний профессор естественнонаучных дисциплин, предложил сделать остановку на обед. Группа облегченно выдохнула и, небрежно подтянув байдарки к берегу, разбрелась кто куда.

Профессор, махнув рукой, отправился изучать отмель. Густая крона деревьев на границе берега и леса склоняла его к отдыху, все-таки сказывался возраст и утренние нагрузки.

На пару минут он даже остановился, но, тряхнув головой, упрямо пошел дальше. Профессору не давал покоя вероятный провал их затеи, ведь по его расчетам и результатам других поездок, окаменелости время от время вымывало на берег именно в этой части Кырыкмаса. Он шел, погруженный в свои мысли, незаметно все дальше и дальше удаляясь от берега и лагеря.

Неожиданно внимание Аркадьича привлекла пирамидка, сложенная из веток и камней, сложенная, вероятно, наспех. Маскировка, но чего? Места глухие, туристы сюда, как правило, не доходят, да и рыбаки предпочитают другие места. Немного поколебавшись, он руками начал разгребать непонятное сооружение.

Парой минут позже, седой профессор, по-молодецки резко разогнулся, вскочил на ноги и притянул находку поближе к глазам.

- Ребята… - крикнул он севшим от волнения голосом. - Я нашел! Идите сюда!

На восклицание Аркадьича никто не обратил внимания. По-армейскому ранний подъем, полдня интенсивной гребли в поисках подходящей для раскопок отмели, отсутствие каких-либо находок в сочетании со звенящей июльской жарой все больше и больше понижали авторитет руководителя экспедиции в глазах участников.

Максим, аспирант профессора и его безотказный помощник уже дежурил на походной кухне. Пшеничная каша, поверхность которой постоянно покрывалась большими лопающимися пузырями, так и норовила подгореть и оставив группу без обеда.

Максим понимал, что допустить этого никак нельзя, поэтому продолжал стоять и помешивать кашу, щурясь от едкого дыма.По полноватому лицу, спине и груди аспиранта рекой струился пот, который он время от времени вытирал полинявшей футболкой.

Чета Булычевых, Роман и Оксана, случайно затесавшиеся в состав участников экспедиции, дремали в палатке. Они заступали на дежурство по лагерю ближе к ночи.

Студентки Варя и Маша, обгоревшие, разомлевшие от полуденного зноя, лежали в тени деревьев, щелкали семечки и сплетничали, изредка лениво обмахиваясь большой ковбойской шляпой своего нового приятеля Влада.

Сам же Влад мрачно курил, сидя на берегу. Он был зол — прошел уже почти целый день, а они не нашли ничего, что даже с большой натяжкой можно было бы выдать за сенсацию к следующему номеру.

Ни единой окаменелости! Ну ладно, нет костей мамонта, поиск которых и был основной целью экспедиции, так не ведь они не нашли вообще ничего интересного! Главред его за это дело по головке не погладит, это точно.

-Ребята, да что же вы! - кричал профессор на бегу. В руках он нес какой-то предмет, бережно прижимая его к груди.

Остановившись у костра, он раскрыл ладони, показывая находку Максиму. Тут же резво подскочил Влад, подтянулись на шум девушки. В руках профессора были перепачканные в земле, позеленевшие от времени золотые монеты.

Обед так и не состоялся — каша, оставленная без внимания, конечно, пригорела, и ее пришлось выбросить. Казалось, что никто, кроме Максима этого даже не заметил.

После того, как утихли первые восторги, было решено еще раз осмотреть то самое место. Булычевых бесцеремонно разбудили, и группа в полном составе отправилась в лес. После часа бесплодных поисков участники экспедиции вернулись в лагерь, и усевшись перед догорающим костром, механически грызли печенье, приготовленное для вечернего чая.

- Похоже 17 век... - Аркадьич продолжал внимательно рассматривать одну из монет, то приближая ее к глазам, то отдаляя. - Находка ценная. Надо бы сдать кому следует.

- А кому следует? - быстро спросил Влад.

- Государству, кому же еще. - убежденно ответил профессор. - Начать надо с музея, я считаю, а там уж разберутся.

- Плакали наши денежки. - отшутилась журналист. - И получим мы с вами жалкие двадцать пять на всех процентов.

- А чего они зеленые такие? Может подделка? - засомневалась Маша.

- Зеленые потому, что в составе бывает медь. Это то как раз объяснить проще всего. - уверенно сказал прежде молчавший Роман. - Меня гораздо больше занимает вопрос как эти монеты оказались здесь в лесу. Понятно же - заначка недавняя, трава и листья на ветках свежие, даже увянуть не успели.

- А это говорит о чем? - продолжил его мысль Влад. - Скорее всего, человека, ну того, что перед нами клад нашел, кто-то спугнул. А что - он бросает монеты, маскирует место тем, что под руку попалось. А может, он деньги вообще собирался передать кому-то, а каменная пирамидка — условный знак, где искать!

- Продолжая твою мысль, приятель, скажу вот что — человечек этот за кладом вскоре вернется. И не обнаружив его на условленной месте, вряд ли обрадуется. И скорее всего, будет искать тех, кто забрал его имущество. И скорее всего, церемонится при этом не будет.

- Валить надо, вот что. - подытожил Влад. - И чем скорее, тем лучше. Если рисковать жизнью и здоровьем не хотите.

Журналистское чутье подсказывало парню, что будет сенсация. Значит, чем скорее он доберется до места, где ловит сотовая связь и есть интернет, тем для него лучше.

Группа переглянулась и замолчала. От уверенных заявлений Ромы и Влада по спине пробежал холодок. Рисковать не хотелось.

В этот момент не хотелось думать даже о возможной прибыли от продажи клада. Хотелось спать, закутавшись в спальник, не думая о находке. Спать до тех пор, пока утреннее, молодое и веселое, солнце не нагреет палатку так, что в ней станет душно. А еще очень хотелось есть. Подгоревшую кашу с тушенкой, слипшиеся макароны, пересоленный суп - что угодно, лишь бы горячее.

Уже стемнело, с реки тянуло сыростью. Тени деревьев походили на лапы доисторических животных, затаившихся в ожидании добычи. Где-то вдалеке резко и зло крикнула ночная птица. Ей ответила другая, после чего они обе сорвались с места и улетели. Одна из них, пролетев в двух шагах от группы, большим и мягким крылом задела Варю. Та вздрогнула от неожиданности и обняла себя за плечи.



- Может спать уже ляжем, я устала очень. И кушать хочется — целый день без еды же сегодня! — неожиданно предложила Маша. - Ну кто по ночам клады искать будет? А завтра пораньше встанем и поедем.

- Маша, ты как хочешь, а я здесь спать не буду. Мне страшно. Я домой хочу.- Варя уже почти плакала от страха и усталости. В поисках поддержки она обратилась к симпатизирующему аспиранту. - Ну хоть ты им скажи, Максим!

Максима раздирали внутренние противоречия. Открытого конфликта с Аркадьичем он не хотел. Собственно, ему с самого начала было не столь важно, чем закончится эта экспедиция. Он и поехал-то туда с целью еще раз показать профессору, что он, Максим, его самый преданный последователь и помощник.

Возможность занять хорошую должность на кафедре уже которую неделю грела душу молодого аспиранта. Ради этого, он, не спортивный по натуре человек, был готов дни напролет махать веслом, спать на земле и есть подгорелую кашу с костра. Но знакомство с Варей перевернуло все с ног на голову. Максим понимал, что если не поддержит ее сейчас, о робкой попытке познакомится поближе можно забыть. Он должен стать для нее героем. Если для этого придется выдержать ночной переход и расстроить профессора, что ж, он готов.

- Варя, не бойся, все будет хорошо. Я тоже считаю, что разумнее сейчас отправится в город, пока совсем не стемнело.

Девушка благодарно улыбнулась Максиму, а он, чтобы скрыть смущение, подбросил в костер еще дров. Сухая ветка ярко вспыхнула, озарив лица присутствующих. Булычевы обнявшись, сидели чуть в стороне на стволе поваленного дерева. Аркадьич, Влад, и Маша стояли друг напротив друга, напряженные, готовые отстаивать свое мнение.

- Я так понимаю, кости мамонта завтра искать никто уже не собирается? - ехидно заметил Аркадьич. - Мы же ничего еще не нашли, они должны быть где-то здесь. Я считаю, что монеты эти от нас никуда не уйдут, завтра продолжим экспедицию и к понедельнику вернемся в Ижевск. Там и сдадим.

- А может не сдадим? - Влад посмотрел на Аркадьича с вызовом. Глаза его блестели, на губах играла хитрая улыбка.

- Как не сдадим? А что с ними делать? - удивился профессор.

- Да вот так! Найдем нужного человека, продадим, поделим на всех.

Лица присутствующих вытянулись от удивления. Профессор даже открыл рот. Предложение Влада никак не вписывалось в его устоявшуюся годами картину мира.



- Твое счастье, журналист, что здесь мобильный не ловит! Тебя бы сдал куда следует. - наконец ответил он.

- Меня-то за что? Я клад не крал, даже не находил. А то, что предлагаю - так грех отказываться, когда деньги сами в руки плывут - Влад откровенно насмехался.

Окружающие тем временем обдумывали новый вариант развития событий. Маша представила себе шубку, о которой давно мечтала, Варя размечталась о поездке в Испанию, Максим мысленно подбирал новый компьютер помощнее. Булычевы вспомнили про ипотеку.

Тут до ушей мечтателей донеслись явно посторонние звуки. Со стороны леса раздавались глухие голоса. Чьи-то ноги ломали сухие ветки, из стороны в сторону метался тусклый луч фонаря. И это были явно не припозднившиеся туристы. Ребята замерли на месте.

- Ёшкин кот! - в сердцах обронил Роман.

- Прячемся!В лес пошли! - крикнул Влад. Худой, изворотливый, он привык быстро принимать решения.

- Какой лес? По байдаркам живо! - скомандовал Аркадьич. - Лодки оставлять нельзя. Увидят — поймут где искать нас.

- Максим, я с тобой. - Варя подбежала к аспиранту и взяла его локоть. Она вся дрожала.

- Машка, со мной поедешь! —крикнул Влад, на ходу разворачивая байдарку.

Для профессора и Булычевых осталась “тройка”.

- А вещи? У нас палатка там… - пролепетала Оксана. Роман, не отвечая, схватил жену за руку и потащил в сторону реки.

Посадка заняла не больше пары минут. Позабыв о недавнем споре, группа резко, сильно и слаженно работала веслами. На голове у каждого горел налобный фонарь, и группа походила на плывущих светлячков.

Когда место бывшего лагеря скрылось из виду, и все позволили себе перевести дух и осмотреться. Летняя ночь будто накрыла спящую реку плотным черным колпаком. Со всех сторон стрекотали цикады. Мерно, спокойно шумел ночной лес. Отодвинув в сторону чернильные облака, на небе появилась круглая луна. Сразу стало светлее и как-то веселее.

- Какая луна красивая...Полнолуние сегодня. - нарушила тишину Маша.



- Оторвались, Машка. Можем же! - улыбнулся он девушке, и наклонив голову, негромко крикнул в сторону “тройки”. - А чего, Аркадьич, будем завтра кости искать? Я уже не против!

- Ну уж нет! Хватит с меня приключений! - ответила за него Оксана.

Ей никто не возразил. Роман и даже профессор, утомленный поспешным бегством, молчали.

Байдарка Максима шла последней. Обернувшись, чтобы сесть поудобнее, аспирант наткнулся на открытый и прямой взгляд Варя. Девушка все еще была бледна, но улыбалась. В темноте ее карие глаза сверкали, как два больших агата.

И внезапно, будто кто-то произнес это ему прямо в ухо, молодой человек понял, все только начинается. У него появился шанс завоевать сердце этой красавицы. Определенно, стоило возразить профессору.

В этот момент, их байдарку круто развернуло и потащило носом вперед. Замечтавшись, Максим не заметил поваленное дерево.

- Варя, греби правым! - крикнул он напарнице, изо всех сил пытаясь выровнять положение.

- Не могу! Весло потеряла…

- Ах, черт! Достать сможешь?

- Не знаю...

В лунном свете было отчетливо видно весло, проплывающее совсем рядом., Стоит лишь чуть-чуть протянуть руку. Вот так, еще чуть-чуть...

- Ай! - вскрикнула Варя. Потянувшись, она не удержала равновесие, и теперь байдарка медленно заваливалась на бок.

- В другую сторону ложись!

Извиваясь всем телом, Максим и Варя старались придать байдарке устойчивое положение. Через борта внутрь лодки стремительно наливалась вода.

Остальные, услышав крики, принялись было разворачиваться, но помощи от них ждать было некогда. К тому же, темнота сильно затрудняла работу. Максим понял, что еще чуть-чуть — и байдарку уже не спасти.

Он не знал, хорошо ли плавает Варя. Проверять не хотелось. Сильно оттолкнувшись от воды веслом он с ревом перебросил вес тела на другую сторону.



Не помогло - вскрикнув, Варя вывалилась за борт. На миг уйдя под воду, она вынырнула и теперь изо всех сил молотила руками по темной воде.

-Варя, держи! - из соседней байдарки к ней уже тянул весло Роман.

Варя подтянулась и забралась на борт “тройки”, отчего та сразу сильно просела.

До ушей дрожащей девушки будто сквозь вату доносился разговор Ромы и Оксаны.

- Тут вода! Она же нам сейчас тоже байдарку перевернет!

- Ты бы лучше вещи сухие ей поискала. - бросил Роман жене.

- Так рюкзак со сменкой же в палатке остался!

- Варя, иди сюда! - Максим протянул руку, но видя, что девушка никак не реагирует на его слова, как куклу затянул ее в свою байдарку.

Отдышавшись, группа поплыла дальше. Накинув на плечи анорак Аркадьича, Варя безучастно сидела в байдарке и ждала, когда наступит утро. И когда сил терпеть эту темноту, сырость и усталость у нее совсем не осталось, тишину разорвал радостный крик Маши.

- Ребят, связь появилась!

Ровно через неделю, ранним субботним утром все участники экспедиции собрались перед зданием “Арсенала”, где располагался главный музей республики.

Монеты, которые Аркадьич принес на экспертизу, действительно представляли ценность. И сегодня, каждому, кто был причастен к находке, торжественно вручили документы и рассказали о процедуре получения своей доли.

Влад держал в руках авторский экземпляр “Комсомолки”, целый разворот которой был посвящен сделанными ими открытию. Большая цветная фотография на обложке демонстрировала всю компанию: загорелых Булычевых и Влада, Максима, обнимающего Варю, а в середине — Аркадьича, который бережно держал в ладонях, сложенных лодочкой, золотые монеты XVII века.