[GREEN]

№ 1.


Цокотуха

Вот и апрель на носу... Солнышко начало пригревать совсем по-летнему и время, почувствовав это, тоже захотело сделаться летним, приготовилось к прыжку на целый час вперед. На балконе зашевелились первые мухи, прятавшиеся всю зиму в каких-то неведомых щелях и закутках. Неловкие и голодные они ползали по еще не вымытым стеклам, понемногу приходя в себя, словно после наркоза. Самые наглые экземпляры так и норовили проникнуть, через приоткрытое окно, на кухню – там было теплее и сытнее. И вот, одна некрупная муха, отогревшись, совершает тренировочный полет от холодильника к стене. Мы с Егором ее тут же заметили.

- Смотри, Егор, к нам муха залетела, вон, видишь, на стенке сидит!

Егор видит, но стоит, приоткрыв рот, требуя дальнейших разъяснений. Он просто не помнит, что же такое эти мухи. Была длинная-предлинная зима, короткие дни и долгие ночи, холод и снег. Никаких мух он зимой не видел. Он видел их прошлым летом. Мухи, как я помню, не на шутку докучали ему, еще совсем малышу, не умеющему ходить и разъезжающему в прогулочной коляске. Ползали по первому в жизни загару на ножках, щекотали и заставляли сердиться. Но сейчас, весной, Егору было ни за что не вспомнить прошлого лета. И мух. Приближающееся лето опять было для него «первым». Маленький счастливец.

Нужно было объяснить сыну, что же такое – эти мухи. И я сразу вспомнил, что Егор очень любит сказку про Муху-цокотуху. Можно даже сказать, что Муха-цокотуха – кумир его детства. Если бы Егор был постарше, то кумиров стоило бы искать среди заграничных героев: человеков-пауков, шреков, ну или пиратов, на худой конец. Но Егор пока мал и оттого патриотичен, нам милее сказка про муху. Он слушает эту сказку, в папином исполнении, каждый день. Егор знаком со всеми тонкостями развития сюжетных линий сказки и даже, по-своему, заучил сказку наизусть. Ну как еще объяснить тот факт, что все действие сказки абсолютно синхронно сопровождается Егоркиными кривляньями и выразительными звуками, обозначающими каждый поступок, каждого героя и предметы, проговариваемые отцом. Тут тебе и прибегание тараканов, и выпивание ими стаканов с крепким чаем, и надрывный крик мухи, захваченной вероломным пауком, и зловещая ухмылка этого самого паука, и, само собой, сцена венчания мухи с комаром-победителем. Мы с сыном могли бы давать представления, собирая при этом пусть небольшие, но честные гонорары, но Егоркина мама отговорила нас от этой затеи.

Так вот, я вспомнил про Муху-цокотуху. Точнее я никогда и не забывал про нее. Добрая сотня сыгранных спектаклей попросту не дала бы мне этого сделать. Я вспомнил про нее в связи с нашей маленькой непрошенной гостьей.

- Смотри, Егор, это же Муха из нашей сказки. Муха-муха, цокотуха, позолоченное брюхо, - проговорил я знакомые Егору слова, - это она! Познакомься!

Егор заметно оживился, с интересом посмотрел на муху, ткнул в нее указательным пальцем и повернулся в мою сторону, сделав, как он может, удивленное лицо. В этом лице без труда читалось легкое недоверие с его стороны. Вот эта черная штучка и есть Муха-цокотуха? И чего такого нашел в ней герой-комар! Но папа не обманывал.

- Да, да, это муха, как в сказке. Подойди к ней поближе, посмотри. Она может ползать и летать.

Егор подошел поближе к мухе и осторожно, с опаской, потянулся к ней. Ему почти удалось дотронуться до нее, ну муха, почуяв неладное, сердито заворчала и неровно полетела. Егор кинулся от мухи прочь, стал, как обезьянка, карабкаться по папе, пока в итоге не обвил шею того тоненькими, но крепкими ручонками.

- Ну что ты, Егор-малыш, испугался. Не бойся, муха совсем не страшная. Смотри, как она летает!

Егор тут же научился выразительному движению, обозначающему, с его точки зрения, мушиный полет. Мы еще немного последили за мухой, вдвоем подкрались к ней совсем близко, рассмотрели ее прозрачные крылышки и посмеялись над ее «умываниями». Егор совсем освоился и уже не боялся весенней гостьи, покрикивал на нее и гонял из угла в угол.

Но муха в доме – это, конечно, не порядок. Да и мама вряд ли одобрила бы появление такого рода живности. Нужно было что-то предпринять, тем более, что муха вконец обнаглела, стала жужжать в уши, ползать по столу, силясь утащить в своих лапках кусок печенья, не доеденный Егором… Я не задумываясь схватил подвернувшуюся под руку газету и, без предупредительных ударов, с первого раза прихлопнул муху. Она упала, обездвиженная, на пол, я подхватил ее все той же газетой и отправил в мусорное ведро. Дело сделано.

И только я это проделал, как голову кольнула неприятная мысль – зря я это все при сыне... Он еще слишком мал, чтобы видеть смерть, а тем более видеть – как смерть, пусть и такую мелкую, чинит его отец. Может быть стоило потратить чуть больше времени и выгнать нахалку в окно, туда, на балкон, но не убивать… Ту же секунду я, себе в оправдание, решил, что может и нет ничего страшного, в проделанном, все равно, рано или поздно, но сын столкнется с этим, таков уж этот мир, жизнь и смерть – неразлучные спутники, а сейчас – он пока ничего не поймет и скоро забудет. Но он все понял, мой мальчик… Он не двигаясь смотрел на меня такими глазами, какие я не забуду теперь никогда... Он понял все, он видел, как муха, его любимица муха из сказки, летала, а потом папа стукнул ее газетой, и она перестала шевелиться; и он уже наверняка знает, что в мусорное ведро выбрасывают что-то плохое и не нужное, и муха теперь там. Ее больше нет. Что же теперь станет со сказкой и нашими представлениями?.. Как теперь объяснить ему это все, чтобы он не только послушал, но и понял? Егор не сходил с места и молчал, может быть, не верил, может быть, искал оправдания отцу.

Мне ничего не оставалось, кроме как схватить сына в охапку, прижать покрепче к груди и утащить в комнату, чтобы отвлечь игрушками, стараясь при этом не показывать своих глаз, в которых предательски дрожала слеза.


Юный техник

Егору год и пять. Это, доложу я вам, самый благостный возраст для того, чтобы досконально освоить многочисленные аппараты, приборы, устройства, в общем, все то, чем наградил нас технический прогресс. Кнопочки, лампочки, переключатели, проводки, вилки и розетки – лучшие спутники этого, покамест ничем не омраченного, периода взросления.

Первое место в условном хит-параде Егора, как и у многих других детей, отдается мобильному телефону, при том, предпочтительно, папиному. Что-то подсказывает мне - это первое место настолько убедительно и неколебимо, что телефон продержится на вершине еще ни один год… Моему отеческому сердцу хотелось бы, конечно, верить – что все это благодаря наличию среди сигналов вызова «Богемской рапсодии» группы Queen и, соответственно, безупречному музыкальному вкусу сына. Но увы, молодое поколение гораздо более прагматично, чем их родители.

Для Егора телефон – это устройство многофункциональное. Когда телефон выключен - с ним можно расхаживать по комнате, приложив к уху, и громко выкрикивать, соблюдая необходимые паузы, нечленораздельное, но, безусловно, убедительное и даже нравоучительное, что подтверждается насупленными бровями и назидательными интонациями. Когда телефон включен и из динамика доносится соскучившийся голос бабушки, уговаривающей внука произнести хоть слово, хоть звук – можно по-партизански молчать и ангельски улыбаться. Еще можно слушать музыку, хаотично нажимать на кнопочки, не удивляясь, насколько кардинально и безвозвратно меняются настройки, звонить малознакомым людям и отправлять им SMS, рассматривать фотографии, ну и, конечно же, снимать самому. Признаться, я и сам толком не знаю, как быстро перейти в режим фотосъемки, а вот для Егора – это раз плюнуть. Стоит только отвернуться, зазеваться на секунду, как телефон, оказавшийся в маленьких, но умелых руках тут же начинает сверкать вспышкой. Просматривая сделанные снимки, я неизменно прихожу к выводу, что сын, в столь юном возрасте знает толк в выдержке, фокусировке и условиях съемки, имеет чутье к композиции кадра. Думаю, через пару лет придется покупать профессиональный фотоаппарат.

Суббота у нас «папин день». В этот день, наша мама уезжает на учебу, оставив дом, не без легкой дрожи в душе, мужчинам. Именно в этот день Егор может свободно наблюдать процесс папиного бритья... Конечно же, Егоркин папа бреется и в другие дни, по мере необходимости и успешности борьбы с ленью. Но в другие дни, когда папа занят этим удивительным процессом, Егор смотрит десятый, но еще далеко не последний сон. А в субботу можно спокойно понаблюдать, как родитель сосредоточенно водит черной жужжащей штуковиной себе по лицу, а лицо в результате становится гладким и совсем не колючим. В субботу есть возможность уломать папу на экспресс-бритье самого Егора. Экспресс – не потому, что экономит время, не теряя при этом в качестве, а потому что брить на молодом лице, собственно, нечего, и к тому же страшновато. Впрочем, в будни, когда папа устремляется на работу, а Егор остается единственным мужчиной – можно с легкостью продемонстрировать маме, мало что смыслящей в мужском бритье, как же это делается. А делается это при помощи любого сподручного предмета, но чаще при помощи все того же мобильного телефона. «Бреет» Егор уверенно и тщательно, не только лицо, но и все тело, в день ни по разу, и даже на ночь. Его мама – не возражает, женщинам, говорят, это нравится.

По наблюдениям Егора - очень неплохими предметами оказались телевизор и ДВД-плеер. Мало того, что по телевизору можно бесконечно смотреть рекламу и мультфильмы, а из ДВД-плеера, нажав на определенную кнопочку – выуживать диски – так эти, безусловно, полезные штуковины, еще и управляются при помощи замечательных аксессуаров – пультов дистанционного управления. Переключение каналов, игры с громкостью звука и режимами, внезапные включения и выключения – вот далеко не полный перечень того, что может предложить искушенной публике Властелин пультов. Пульты, кстати сказать, выполнены в одном стиле, да что там, они – практически одинаковые. Дело в том, что наш телевизор и наш ДВД-плеер по какой-то нелепой случайности имеют общего производителя; а производитель этот решил не усложнять себе жизнь разнообразием дизайнов – и вот мы имеем два идентичных (но не взаимозаменяемых!) пульта. Правда, на одном из них производитель, сжалившись, все же неброско вывел «DVD». Каким чудом наш сын отличает один от другого – до сих пор остается для меня загадкой! Ведь даже мы, взрослые, нередко обманываемся и, схватив не тот экземпляр, вынуждены вновь подниматься с дивана и заниматься поисками нужного... Но если Егор захотел пошалить при помощи телевизионного пульта – то бесполезно всучивать ему «неправильный» пульт, пытаясь таким жалким образом спасти целостность просмотра заинтересовавшей программы. Егор твердо знает, что ему нужно, и на обманы не поддается. Можно сказать, что я горжусь своим сыном…

Если уж говорить про телевизор и плеер, то нельзя не упомянуть и такую замечательную, очень нужную детям функцию, - караоке. Егор обожает петь больше, чем бриться, больше, чем фотографировать, и, наверное, даже больше, чем бриться и при этом сразу фотографировать. Очень любит, одним словом. Если пошел певческий зуд – Егор самостоятельно открывает ящик, достает микрофон, вставляет штекер в положенное гнездо, меняет, при необходимости, диск и притаскивает родителям оба пульта. Не потому, чтобы не ошибиться и не бегать из-за этого два раза, а потому, что необходимы именно оба: один – для включения нужно режима, другой – для выбора наиболее любимых песен. Песенный марафон начинается, а я, в свою очередь, начинаю терзаться выбором между фотокружком и музыкальной школой…

По своей значимости очень близок к телевизору компьютер. Это даже не вещь, а много вещей, соединенных среди себя проводками, мышь – в особой чести. Егор с компьютером фамильярен, он знает наверняка – перед ним тот же мобильный телефон, только с функцией ДВД по извлечению дисков. Пожалуй, компьютер единственный из всех упоминаемых в этой истории предметов, имеет не только узнаваемое из чужих уст наименование и условное обозначение при помощи нехитрой Егоровой пантомимы, но и вполне внятно произносимое самим Егором имя – «комп». Вероятно днем, в будни, Егор очень скучает по папе – и оттого отправляет ему сообщения по «аське» (пользуясь маминым номером, разумеется). Жаль, что русский язык пока дается Егору гораздо сложнее, чем освоение техники…

Егор – личность, практически, состоявшаяся. А каждая состоявшаяся личность прекрасно знает, что «делу - время, потехе - час». Ну нельзя же, ей богу, весь день провести у телевизора, просматривая новинки мира рекламы и напевая всеми любимые мелодии. Нужно и делом заняться! Уборкой, к примеру. И самому интересно, и мама двумя руками «за». А кто у нас при уборке первейший помощник? Нет, ну ясно же, что для мамы – конечно Егор! А вот для Егора? Само собой – пылесос. Хорошая вещь, жужжит от души, тем, видимо, и запала в эту самую душу. И управление не хитрое, «вкл-выкл», и все. Только вот, жаль, что пылесос всегда разобран, в целях экономии места, а мама обычно долго возится, настраивает, выбирает насадки; Егору приходится подсказывать: тут так, а шланг сюда, вилку в розетку включай скорее, ну что же ты, мама!.. Есть такой норматив в армии – по сборке-разборке автомата, на время. Отдельные умельцы даже с закрытыми глазами могут. Сдается мне – Егор с пылесосом уложился бы в отведенное время. С повязкой на глазах, разумеется…

Крайне малый интерес вызывает у Егора ультразвуковой увлажнитель воздуха. При внимательном изучении оказалось – что это, в сущности, то же самое, что ультразвуковой же ингалятор, над которым Егор уже давно заполучил господство. А господство над двумя одинаковыми предметами – это, простите, моветон… Поначалу ингалятор сыну совсем не понравился: он отказывался им пользоваться, настороженно относился к ненавязчивому бормотанию аппарата и все норовил улизнуть из цепких родительских рук во время лечебных процедур. Позже, заинтересовавшись самой методологией производства прохладного пара, с ингалятором сроднился, и теперь, практически безраздельно, властвует над ним. Насадки для взрослых, включенные в комплект модели ингалятора, именно поэтому и выбранной предусмотрительным папой, могут быть использованы только тайком и под строжайшим секретом от сына, например во время его сна или купания. Но уж если прознает – заканчивай сеанс, профилактика респираторных заболеваний у почти полуторагодовалых детей – вот первейшая задача нашего времени. Спорить тут сложно…

Несколько особняком во всем этом великолепии технических устройств стоят игрушки, те, которые музыкальные или движущиеся. Их включать совсем просто, а то и вовсе не нужно, знай только на кнопки нажимай. Зато у всех у них, снизу или сбоку, есть крышечка, под которой спрятаны такие красивые и блестящие палочки – батарейки. Взяв игрушку в руки Егор, в первую очередь, озадачивается поисками таких крышечек. Находит быстро и всегда, после чего основной функционал игрушки перестает занимать его совершенно. Хорошо, что у большинства игрушек крышечки эти еще и прикручены на винтики, от детей. Винтики, в отличие от простых крышечек, Егору никак не хотят поддаваться. Но, чувствую, ненадолго все это. В последнее время Егор проявляет нескрываемый интерес к набору моих отверток. Мы с мамой, конечно, всячески запрещаем, но ведь достаточно улучить минуту…

Вообще Егору давно уже понятно, что любая, даже маломальская, техника требует наличия источника энергии, будь то простые батарейки или подключение к сети питания. Именно поэтому у сына каждый найденный провод отыщет свою розетку, каждая батарейка, пусть даже напрочь истраченная, будет водружена в подходящий (или не подходящий, какая, в сущности, разница) предмет. Энергетика – это основа всех основ. Егоркин дедушка, энергетик по образованию и роду занятий, поддерживает внука в этих начинаниях, и так же, как Егоркины родители, гордится им…

А знаете, что в первую очередь делает Егор, только-только открыв глаза после дневного сна, положенного таким маленьким детям? Он включает, выключенный заботливой мамой, телефон в розетку. Так-то! Связь с внешним миром – это вам не хухры-мухры…

[GREEN]

№ 2.

Дочки-матери

Вечером небо усердно полоскало проношенные весь март облака. Но наутро хорошо выведрило, и грязь на глазах схватывалась. Деревья, еще не выпустившие свои листочки, и оттого по-прежнему призрачные, уже давали понять, что по усталым стволам потек живительный сок и вот-вот начнется настоящее зеленое буйство; а долгожданное солнце так непривычно разнежило чуть колышущийся воздух, что хотелось пить его стаканами.

Олег с двумя маленькими дочерьми отправился на прогулку. Вчера, в самую непогоду, он с семьей сошел на узловой железнодорожной станции города своего детства. Приехал навестить родителей. Здесь практически ничего не изменилось со времени последнего визита Олега. Все те же дома, все те же дворы, все те же мужики, торопливо справившие свои нехитрые домашние обязанности, и с полудня коротающие время за шахматами, все те же металлические, крашенные серебрянкой, гаражи, все с теми же кричащими из автомобильных магнитол радиостанциями. Все так же, ровно в 13 часов, в майке и трениках, спускался выгулять болонку директор местного завода, Антоныч, и мужики, традиционно-панибратски, зазывали его «в шахматишки»; здесь - двор, к тому же -воскресенье, и потому о субординации не было и речи. Антоныч не по-директорски тушевался, махал, отнекиваясь, рукой и объяснял все неотложными делами.

Олег вспомнил, что давно не играл в шахматы. Ему захотелось отвлечься. В конце концов, это у него был отпуск.
- Катя, Люба, идите, поиграйте. Папа здесь будет, рядом.
Девочки согласились и отправились в песочницу, знакомиться с местными детьми. Игра быстро наладилась. Песок был такой, какой надо, речной, почти белый – в мегаполисе такого не встретить - подсохший сверху и мокрый в глубине. Мальчишки, оказавшись в меньшинстве, вскоре сдали песочницу девочкам. Тут же отыскалось пластмассовое ведерко и началось производство куличиков для кукол.

* * *
- Здравствуйте, дядя Паша, - Олег подошел к склонившимся над клетчатой доской мужикам и начал поочередно протягивать им руку. - Привет, ребята!
- О, Олег, привет-привет! - радостно отозвался дядя Паша. – Давно тебя не было видно. К родителям?
- Ага, вырвались вот на недельку…
- Мужики, может быть за пивком сгонять по такому случаю? – сверкнул глазами Славик, великовозрастный бездельник.
- Славик, ты чего опять народ средь бела дня баламутишь? – сердился дядя Паша. – Лишнее это… Вот свечереет – тогда пожалуйста…
- Дядя Паша, а можно с вами сыграть? – перебил, не скрывая нетерпеливого зуда, Олег.
- Сыграть-то? Можно. Только продуешь ведь опять!
Окружающие гоготнули. Но Олег не сдавался:
- Ну, это мы посмотрим…
- Садись. – дядя Паша толстыми, но ловкими пальцами принялся расставлять исходную позицию. – Твои девчонки?
- Мои.
- Сильно подросли. Я ж их совсем малышками видел, а сейчас – вон, почти невесты! Хорошие девочки.– дядя Паша любил детей, у него самого было две дочери.

* * *
- Нас четверо, а кукол всего три. Все не могут быть мамами. Так не бывает, чтобы у куклов сразу две мамы было. – девочка из местных решила показать, кто настоящая хозяйка в песочнице.
- Путь тогда кто-то будет бабушкой. – рассудила Катя.
- Я бабушкой не буду! – моментально сориентировалась Люба.
- И я не буду!
- И я!
Началась целая какофония «Не буду», остановленная через пару минут возгласом младшей из сестер, Любой:
- Будете, будете!

* * *
Олег бездарно сдал первую партию, а во второй попался в такой замысловатый тупик, что уже минуты три не решался сделать тот или иной ход. Да еще девочки что-то расшумелись:
- Катя, Люба, ради бога, играйте спокойнее! Вы мешаете папе сосредоточиться.
- Ишь, какой важный. – буркнул дядя Паша и скорчил девочкам мудреную рожицу, призванную спародировать их отца. – Чего вы? Кукол не поделили?.. Погодите, сейчас я вам из дому принесу, вроде были еще… куклы-то…

Дядя Паша любил детей, у него самого было две дочери, которых он вырастил в одиночку. Жена его, быстро высушенная онкологией, умерла молодой, оставив на руках у дяди Паши двух крох, которым он стал и матерью, и отцом. Дядя Паша справлялся, вкладывал всю душу, с легкостью сносил все невзгоды, во многом отказывая себе и стараясь как можно больше дать дочкам. Всегда накормленные и ухоженные – они выглядели даже счастливее многих сверстников.

* * *
- Папа! Толик нам мешает играть – ломает наши куличики…
- А вы мешаете мне… Что за Толик?! – Олегу решительно не нравилось, что девочки не могут самостоятельно разобраться в своих маленьких проблемах.
- Вон тот мальчик. – неопределенно показала пальцем Катя.
- Ну так скажи ему, чтобы он больше так не делал.
Дядя Паша, тем временем, подманив пальцем одного из сорванцов начал что-то говорить тому на ухо. Сорванец улыбался и, в конце-концов, кивнул. Дядя Паша по-взрослому пожал ему руку.

Любил дядя Паша детей, у самого – две дочки. Взрослые уже. Старшая несколько лет назад вышла замуж и уехала за границу, откуда даже не звонила тоскующему отцу. А младшая выросла, по признанию всего двора, настоящей оторвой: имела стервозный характер, тянула из отца его честные, но невеликие деньги, неделями не ночуя дома, все пьянки-гулянки… Дядя Паша переживал не на шутку, но был не в силах что-то изменить. Умел он только лаской, не уместной в таких случаях.

* * *
Олегу, наконец, удалось свести партию к ничьей и, воодушевленный, он решительно намеревался «отыграться».
- Папа, Люба хочет пить. – с чувством ответственности за младшую сестру, серьезно сказала Катя.
- Так, девочки! Хватит гулять! У вас то одно, то другое! Сейчас же идите домой и просите у бабушки чего вам там надо!
- Ну чего ты, чего ты, Олег… Не шалят же, пусть себе играют… Не надо… Да и сам - шел бы с ними, поиграл. Время быстро бежит, не заметишь, как вырастут. Помяни мои слова… Затоскуешь по этим годам… Это же у них сейчас - дочки-матери… потом «отцы и дети» будут…
- Тоже игра? – ухмыльнулся Олег, но тотчас осекся - шутка не удалась.
- Жизнь… - вздохнул, дядя Паша; на его небритом и в короткий момент ставшем усталым лице заиграли желваки, - Славик… что ты там про пиво-то говорил?...

[GREEN]

№ 3.


Ангел
Моей милой мамочке...

На дворе стоял март 1947 года. Маленькая Лиля смотрела на лежавшую маму и плакала, - сегодня ей снова придется идти одной просить милостыню. Ноги у мамы распухли и напоминали две огромные бело-синие грязные колоды, с голубыми прожилками вен. Она лежала на соломенной подстилке, стараясь закутаться в уже не сходившееся на ней пальто. Из-под платка выглядывала прядь давно немытых, но когда-то пышных и красивых волос. Голод заставлял пить воду, и теперь она выходила из нее через водянки, которые красными волдырями покрывали внизу ноги.
- Иди, Лилька, хлеба проси. Я сегодня не ходячая... – тихо сказала мать и словно в доказательство, приподняла подол юбки, осматривая ноги.
Вздохнув, девочка надела на голову большой платок, обмотала его вокруг своей шейки раза два так, что образовался воротник на плечи. Потом замотала в тряпки свои тощие ножки, перевязав их, как могла, тесьмой. Дорога предстояла дальняя, и портянки спасали какое-то время.
Просить Лилю научила одна нищая, увидев ее случайно в начале зимы рядом с умиравшей от голода мамой.
- Собирайся, чадо, пойдем милостыню просить. А то, глядишь, так твоя мамка к утру представиться может, - сказала она тогда ей.
Первый день был удачный, - вечером Лиля принесла маме стакан зерна, две картошки и хлебную лепешку. Тут же все это вместе съели, медленно пережевывая и запивая водой. Всю зиму она проходила по разным селам, прося милостыню. Там, где они жили, Лиля просить не ходила, - было стыдно. За зиму повидала разное, многое узнала... Кто-то пускал ее в хату погреться и давал горячей воды с лепешкой, а кто собак науськивал. Слава Богу, Лильку они не кусали, а только пугали лаем, отрабатывая свой кусок у хозяина...
Зиму они с мамой прожили в сушилке для кирпичей. Это было маленькое одноэтажное строение на краю села, продуваемое всеми ветрами. Летом местные в нем делали из смеси глины и соломы кирпичи. Смесь закладывали в деревянную форму, трамбовали и выкладывали на железную решетку сушиться недели на две-три. Из такого кирпича можно было запросто за день сложить сарай или хлев для скотины. Денег в селе тогда не было, - после войны люди жили натуральным хозяйством и обменом.
Лиля знала, что ночь может застать ее в стогу среди поля или в сарае, поэтому надела на себя все вещи. Перекинув котомку через плечо и посмотрев на мать, она решительно вышла из сушилки и пошла по дороге с надеждой раздобыть хоть что-то на пропитание, а если повезет, то и старые ботиночки...
Весна выдалась ранняя. На полях появились проталины, где пробивалась к солнцу молодая трава. Птицы, почуяв весну, забыли о еде и гонялись друг за дружкой, чирикая и высвистывая, от переполнившего их маленькие сердца чувства. Лилька смотрела, щурясь, на яркое солнце. Оно приятно согревало плечи так, что стало даже жарко. На ветках деревьев начинали набухать почки, и совсем скоро их можно будет съесть. Тряпки на ногах намокли и стали тяжелыми. Она сбросила их и легко зашагала дальше босыми ногами, стараясь не угодить в грязь. Через некоторое время подошла к ручью. С удивлением, Лилька увидела, что лед уже вскрылся, и вода бурным потоком неслась вдаль, унося с собой холодную зиму и несбывшиеся надежды людей на урожай.
"Как же я тебя перейду?" – подумала Лиля. Недалеко, где ручей делал зигзаг, она увидела поваленное бревно, которое служило мостиком. Бревно было мокрое и скользкое, но делать было нечего, - другой дороги не было. Осмотревшись, она стала своими босыми ножками на бревно. Расставив руки в стороны для равновесия, Лилька малыми шажками стала двигаться вперед. Неожиданно правая нога соскользнула и она, завалившись, стала падать в ручей, уже готовая встретиться с ледяной водой. Вдруг за шиворот ее подхватила чья-то рука и словно щенка перенесла на другую сторону. Лилька опешила, - "откуда здесь взялся этот мужик?" Она повернулась, чтобы поблагодарить его, но... никого не было. Она стояла совсем одна. Ручей, словно насмехаясь над ней, продолжал весело журчать свою песенку, а черное бревно, чувствуя свою вину, еще больше спряталось в воде.
"Чудеса, да и только" – подумала Лилька и тут же, забыв о случившемся, отправилась дальше в путь, - ей надо было успеть до вечера.
Он смотрел на свою подопечную сверху. Маленькая девочка с котомкой шла босая по мартовской земле с огромным желанием жить и спасти свою маму. Улыбнувшись, что успел помочь, он взмахнул крылом и поднялся ввысь...


Случай на озере

В то утро Лилька проснулась от криков пастуха и лая собаки за окном. Коровы медленно проходили мимо хаты, оставляя на земле вмятины от копыт и теплые лепешки навоза. Мать ушла в колхоз еще до рассвета, положив на столе под платок завтрак – хлебную лепешку и склянку молока. Лилька нехотя слезла с печи и вышла во двор. Рыжик, который только что облаял все стадо вместе с пастухом, виляя хвостом, подбежал к ней, лизнул ногу и с видом победителя улегся под скамейкой. Он явно был доволен сегодня собой: большое стадо напугал и от батога пастуха успел увернуться.
Земля была еще холодная. Маленькие капельки росы на траве обещали жаркий день. Сизые клочья тумана прятались в низине от рано вставшего солнца и готовы были испариться от его первых лучей. Ежась, Лилька обхватила плечи и маленькими шажками вышла из тени хаты на солнце. Щупленькое тельце под рубахой сразу ощутило приятное тепло. Чтобы согреться, она по очереди подставляла солнцу спину, лицо и ноги, задирая рубаху выше колен. Устав, села на скамейку и стала большим пальцем ноги рисовать узоры на земле. Где-то над ней, оглушая криками тишину, летали жаворонки. Лилька запрокинула голову, стараясь разглядеть птиц, которых она никогда не видела вблизи. Шея от этого занятия заныла, и она, еще сонная, стала озираться вокруг. Вспомнила, что мать просила обобрать сегодня вишню, но спешить было некуда, а лезть на дерево с утра было неохота. Окончательно Лильку разбудил детский плач у соседей. Сначала он был одинокий и тихий, а через некоторое время уже два голоса надрывно звали к себе маму. "Опять двойняшек на Тольку оставили," – подумала Лилька, улыбнулась и пошла на крики.
Соседка, грудастая Галя, родила позапрошлой зимой своему Петру сразу двойню. Он так "обрадовался", что стал дотемна засиживаться в колхозном гараже с тракторами. "Что поделаешь, - надо кормить семью," – приговаривал Петр, возвращаясь поздно домой и вытирая руки тряпкой от машинного масла. На самом деле, он уставал от крика детей, своей говорливой Гали и тысячи забот, которые свалились на них вместе с двойней. В хату заходил, когда дети уже спали, молча ел и засыпал убитым. После положенных двух месяцев декретного отпуска Галине приходилось брать двойню с собой в поле или оставлять под присмотром старшенького, девятилетнего Толи. Многие в селе завидовали ей: мало того, что мужика с войны дождалась, так еще и трех сыновей воспитывает.
Лиля застала Тольку за изготовлением самодельных сосок для малышей. Пока те орали, лежа на кровати, он разжевал кусок хлеба и слепил из него маленький шарик. Затем положил его в платок и завязал узлом концы. Полученная соска напоминала Лильке тряпичную куклу, которую одевают на руку, только с лысой головой. Толька попробовал соску на вкус, одобрил и попытался засунуть ее в рот одному из братьев. Тот на секунду замолк, затем выплюнул ее и заорал снова. Его тут же поддержал другой, стараясь перекричать братца. Толькино терпение таяло на глазах. Лицо покрылось пунцовыми пятнами и, казалось, через мгновение он закроет им рты руками и сам начнет орать.
Лиля села на табурет рядом, взяла одного из братцев на колени и стала покачивать, напевая песенку о непослушном волчонке. Малыши, похныкали еще некоторое время и притихли, слушая ее тоненький голосок. Песенка им нравилась и они, засопев, стали усердно сосать хлебные мякиши. Про себя Лиля назвала одного братца Ивасик, а другого – Телесик, в честь героя любимой сказки про Ивасика-Телесика и бабу Ягу.
- Здорово это у тебя получается, Лилька, - сказал Толя, почесывая затылок. - Еще минута - и я поубивал бы их обоих. За что мне так не везет? Хлопцы, наверно, уже мяч у школы гоняют, а мне с этими двумя аж до обеда сидеть...
- Хочешь уговор, Толька? Я с твоими братцами часок посижу, а ты мне потом поможешь вишню обобрать.
Лилька смотрела на Толю и удивлялась, как это ей раньше такое не приходило в голову, ведь с малышами она сидела часто.
- Я бы рад, да мамка ругаться будет.
- Конечно, будет, если ты ей все расскажешь. Только я, Толька, молчок. У меня, ты знаешь, рот на замке, а ключ – не знаем где.
Толька задумался, но колебался недолго. Посмотрел на потолок, прикинул время и сказал:
- Ладно, договорились. Я ненадолго, один тайм отыграю и обратно.
Во время их беседы братцы смотрели то на Лильку, то на Тольку, понимая, что решается их судьба на ближайший час.
Толька, еще до конца не веря удаче, лихо перепрыгнул через изгородь и побежал огородами на поле, где уже в облаке пыли мальчишки гоняли тряпичный мяч.
Лилька смотрела на двойню и умилялась: Боже, какие же они хорошенькие!


***
Часов у Лильки не было, но час уже давно прошел, а от Тольки - ни слуху ни духу. Она спела все песни, которые знала и принялась за сказки. Солнце припекало, становилось душно. Дети слушали, затаив дыхание, как Лилька голосом бабы Яги приговаривала: "Ивасик-Телесик плыви, плыви до бережка. Это я, твоя мама, молока с хлебом тебе принесла..." И тут Лильку осенило: "Что же я тут с ними сижу, когда мы можем, как в сказке заплыть на середину озера, и тогда никакая нечистая сила нас не сможет забрать".
- Надо от бабы Яги спасаться, – серьезным тоном сказала она братцам и, взяв их за руки, повела к ставку. Ходили двойняшки еще плохо, зато на четвереньках передвигались быстро. Через каких-то полчаса были уже на месте.
На берегу ставка лежало корыто, выдолбленное из большого бревна. Женщины обычно использовали его для стирки, а дети – как лодку, играя в воде. Лилька сдвинула корыто в воду и посадила туда двойняшек. Корыто было сделано словно для них. Чтобы залезть самой, пришлось немного повозиться. Она зашла по колено в воду и, придерживая корыто двумя руками, села между двойняшками. Те, открыв рты, изумленно смотрели на Лильку, воду и корыто, понимая, что в их жизни происходит что-то значительное и необычное. Оттолкнувшись палкой от берега, а потом, используя ее как весло, Лилька представила себя тем самым Ивасиком-Телесиком, который спасается от бабы Яги. Теперь она думала не только о себе, но и о двух младенцах, которых коварная Яга давно мечтала съесть. При этом она совершенно забыла, что не умеет плавать. Остановившись на середине озера, Лилька продолжила свою сказку. Баба Яга пряталась где-то в камышах, но они уже ее не боялись. Заговоренная вода защищала их от всей нечисти мира.
Солнце над головой припекало все больше, и Лилька стала грести к другому берегу под тень огромной ивы. Крики за спиной заставили Лильку обернуться, отчего они чуть не перевернулись. Малыши испугались, схватились ручонками за края корыта и заплакали.
- Да что ж это творится, Господи! Она ж моих детей сейчас потопит! – кричала Галька на берегу.
Петр в чем был, зашел в воду и двинулся, помогая себе руками, к корыту. Летом уровень воды в ставке падал и был взрослому по грудь.
- Ты главное - не шевелись, деточка. Не шевелись, сиди тихо, - причитал он, глядя широко раскрытыми глазами и протягивая руки к корыту.
Лилька оцепенела от страха - что теперь будет? На берегу стоял заплаканный Толька, несколько соседей и кричащая Галька. Петр взялся осторожно за корыто и медленно повел его к берегу.
Как только приблизились, Галька подхватила малышей себе на руки и принялась их целовать. Петр вытащил корыто вместе с Лилькой на берег и сказал:
- Слава Богу, все живы, здоровы...
Потом выругался и сел на землю.
Соседи наперебой обсуждали, что могло быть, если бы корыто перевернулось. Толька смотрел в землю и хныкал для приличия, понимая, что главный разговор с ним будет дома.
- Лилька, у тебя хоть одна клепка в голове есть? – не унималась Галька. – Тебе ж семь лет уже! Как такое в твою дурную голову могло прийти? Ты ж могла их как котят утопить!
Петр снял мокрую рубаху. На спине виднелась отметины войны – красные рубцы от ожогов. Когда их подбили в танке, он чудом выбрался через нижний люк и остался живым. Тогда он впервые помолился Богу, сегодня – второй раз. Нервная дрожь в пальцах уже унялась, и он, шлепнув рубахой Тольку по заднице, скомандовал:
- Все, бабы, концерт закончен! Марш все до хаты!
Колонна двинулась к селу, а Лилька так и осталась сидеть в корыте. Оцепенение прошло, и слезы ручьями катились по щекам. Солнце нещадно палило ее подергивающиеся плечи. "До чего все несправедливо – думалось ей. – Сначала Галька накричала, вечером мамка будет бить, а за что? Ведь я их спасла..."

[GREEN]

№ 4.


Возвращение.

Таисия вышла из вагона на почти пустой перрон с лёгкой спортивной сумкой через плечо. Было раннее утро. Солнце уже поднималось, но ещё не грело, как это обычно бывает ранней весной. Девушка поёжилась от утренней прохлады, затем сладко потянулась, не совсем проснувшись с ночи, и посмотрела на часы: они показывали 7:15.
Сощурившись, Таисия взглянула на солнце и зашагала вдоль перрона к выходу. Она была достаточно хороша собой, чтобы немногочисленные приезжие и их встречающие бросали на неё восхищённые взгляды, едва она оказывалась в их поле зрения.Её пружинистая походка, длинные стройные ноги, маленькая крепкая грудь, обтянутая футболкой и, наконец, шикарные густые каштановые волосы, заплетённые в толстую косу - вся она в своих джинсах и кроссовках казалась к месту в этом отдалённом, заросшем зеленью и цветами местечке с низенькими крашенными оградками вокруг маленьких частных домиков. Однако, она также хорошо смотрелась бы и на городском стадионе, и на театральном помосте.
Девушка шла, уверенно выбирая дорогу: она хорошо знала эти места. Дойдя до скверика со скамейками вокруг небольшой круглой асфальтированной площадки, она остановилась. Ей припомнился выпускной вечер, который они закончили танцами здесь, в этом скверике. Для неё этот вечер закончился неожиданно мерзко: парень, в которого она была влюблена с 9 класса, который каждый день провожал её из школы домой и нёс оба портфеля---свой и её, который дарил ей цветы на все праздники и водил в кино и мороженицу, тот самый парень неожиданно для всех и уж тем более для неё, Таи, объявил о своей помолвке с её одноклассницей Натальей, красивой, чуть полноватой девушкой.Было ли это настоящее его увлечение, которое он почему-то старательно от всех скрывал, или сказалось влияние родителей, которые работали в одной компании - но факт был налицо: Тая была опозорена и разбита. Именно так она себя почувствовала после его объявления, и хотя вслух ей никто ничего не говорил, она ловила на себе взгляды одноклассников, порой - сочувственные, а порой - насмешливые.

Таисия ушла домой, не дождавшись окончания вечера. Ночь она пролежала с открытыми глазами, а под утро собрала сумку, взяла подаренные матерью в связи с окончанием школы деньги и, оставив матери на столе записку, ушла.
Купив билет на поезд, она подошла к телефону-автомату и набрала домашний номер. И сразу услышала встревоженный мамин голос:
- Привет, мам.
- Тая?!Где ты?!
- Мам, ты только не волнуйся. Ты же знаешь, я собиралась после школы учиться дальше....
- Да, но....
- Мам, я уже купила билет. До Н. Поезд отходит через 2 минуты. Я позвоню тебе. Пока!
Тая быстро повесила трубку, вздохнула и подхватив с земли сумку, пошла на перрон...
И вот, спустя 6 лет, Тая снова оказалась в этом скверике со скамейками. Он ничуть не изменился, видимо , за ним хорошо ухаживали. Деревянные скамейки были недавно выкрашены в зелёный травяной цвет и ещё пахли краской. Тая посмотрела на стайку воробьёв, клевавших рассыпанные кем-то возле одной из скамеек семечки, улыбнулась и пошла дальше.
Это была уже не школьница, не сумевшая справиться со своими чувствами и потому сбежавшая из дома. Она вернулась уравновешенной, уверенной в себе и в своих силах. После окончания факультета журналистики ей предложили работу стажёром в газете в её родном городке. Оклад был невысок, но она подсчитала, что его с лихвой хватит на все её нужды, и даже кое-что можно будет откладывать. Приступить к работе она должна была через 2 недели, а пока у неё получались небольшие каникулы.
Тая не заметила, как дошла до дома: она думала о маме, с которой не виделась эти 6 лет, а только перезванивалась. В последнем разговоре та жаловалась, что дом приходит в упадок и требует ремонта, а она - мать - уже не имеет тех сил, чтобы что-то делать самой, а лишних денег, чтобы нанять работников, конечно, как всегда, у них нет. Мама получала немного: она работала библиотекаршей в единственной в их маленьком городке библиотеке. Сперва она работала учительницей в школе и получала больше, но после смерти Таиных отца и старшего брата - они погибли в автомобильной катастрофе---она ушла с учительской работы. Ей тяжело было смотреть на детей в классе, где учился её сын.
Тая очнулась от воспоминаний только тогда, когда упёрлась в калитку. Она открыла её и пошла к дому. Сад был запущен, но в этом крылась особая прелесть: кусты роз поднимались выше её головы, а отдельные ветки свешивались небольшими, но плотными и тяжёлыми бутонами над её головой, пока он шла по дорожке к дому. Несколько деревьев магнолии ещё не отцвели и благоухали , и их причудливо изогнутые ветки были прекрасны.Они создавали естественное затенение, в котором Тая так любила укрыться в жару вместе с книгой, подстелив подстилку или усевшись прямо на траву, прислонившись спиной к прочному неширокому стволу.
Девушка присела на крыльцо и закрыла глаза.
- Как хорошо, - подумала она, - как хорошо снова быть дома! Жизнь продолжается!
А затем, посмотрев на солнце, подумала:
- А может, не продолжается, а только начинается?"

[GREEN]

№ 5.


Саша.

Семиклассник Саша шёл из школы и, не заметив занесённую снегом заледенелую лужу, подскользнулся. И, конечно, упал, больно стукнув коленку.
- Эх ты, тютя! - услышал он ненавистный голос мальчишки из параллельного "Б", - идти нормально не можешь, на ровном месте падаешь!
- Здесь лёд, я его не заметил - попытался возразить Саша, но его недоброжелатель презрительно сощурился и пошёл прочь.

Мимо прошли другие подростки, не обратив никакого внимания на мальчика. Он посидел, подождал, пока коленка перестала болеть и встал. Надо было идти домой. А дома старший брат Никита, как всегда, начнёт ругать. Просто так. Ни за что. Просто потому, что он старший. С грустными мыслями школьник добрёл до парадной и потянулся открыть дверь. В этот момент она распахнулась, и парнишка плюхнулся в сугроб возле дома, сбитый с ног каким-то мужиком, вылетевшим на улицу, как пробка из бутылки.

- Чего под ногами путаешься, прогульщик! Почему не в школе?! - заорал мужик и пошёл прочь, не дожидаясь ответа. Весь в снегу, Саша молча встал и начал отряхиваться. Потом осторожно подошёл к двери, забирая влево, и так же осторожно открыл дверь. Путь был свободен и он шагнул в подъезд.

Лифт, как всегда, был занят, коленка болела, идти на восьмой этаж пешком не хотелось. Мальчик присел на батарею у стены напротив. Наконец подъёмник приехал. Из него вышли его одноклассница Маша и Кирилл, с которым учился Сашин старший брат. Все они жили в одном большом пятнадцатиэтажном доме. Маша нравилась Саше, ведь она была самая красивая девочка в их классе. Но, как правило, красивые девочки не замечают обычных мальчиков, а он был как раз таким - самым обычным, невысоким, не особо красивым, худым - ничего такого, что могло бы привлечь к нему девочку.

- Вы куда? -спросил Саша.
- В кино,-ответила ему Маша, - фильм хороший, сегодня последний день идёт. Возьмём билеты, погуляем полчасика и на сеанс. Пойдёшь с нами?
"Пойду, только портфель положу" , хотел сказать паренёк, но, посмотрев на Машиного спутника, увидел, что тот из-за её спины показывает кулак, и ответил:
- Нет, я не могу, дома дел полно.

Подростки пошли по своим делам, а Саша, тяжело вздохнув, попытался встать с батареи, но почему-то у него это не получилось. Мальчик попробовал встать ещё раз, и ещё, но что-то крепко держало его за брюки. Собравшись с силами, он рванулся и - освободился от плена. Повернувшись к батарее, мальчик увидел на ней прилепленную кем-то огромную жвачку, незамеченную им при посадке. Точнее, он просто не догадался посмотреть, на что он садится. Жвачка потянулась за брюками и расползалась по ним тонкими липкими нитями. Неудачник потрогал задницу: да, там, конечно, размазалась приличная часть жвачки. Он расстроенно шмыгнул носом: отдирать придётся - и вошёл в лифт.

Там он побоялся к чему-нибудь прислониться, поэтому, когда агрегат неожиданно остановился между этажей, и ноги у паренька подкосились, не имея опоры, он шлёпнулся на пол. На полу была лужица, видимо, сделанная весёлым, не обученным ещё щенком с пятого этажа. Саша подумал, что всё равно брюки пришлось бы стирать из-за жвачки, и решил не расстраиваться. Гораздо больше его беспокоило то, что лифт встал. Он поднялся на ноги, и тут в лифте погас свет. Мальчик перепугался и стал звать на помощь.

- Помогите! помогите! Я застрял! - закричал он, стоя в полутёмном лифте тускло освещаемом светом с верхнего этажа. Через некоторое время ему послышались чьи-то шаги.
- Помогите! - снова закричал он.
- В чём дело, кто это? - спросил кто-то невидимый басом.
Саша узнал голос соседа с шестого этаж, который в это время всегда направлялся на пробежку, дабы "растрясти свои жиры", как тот сам говорил.
- Дядя Ваня, это я, Саша!
- Привет! - ответил спортсмен и спросил, - а что ты здесь делаешь?
- Здравствуйте! - ответил мальчик, - я застрял!
- Вызови аварийную службу - посоветовал ему дядя Ваня.
- А как? - спросил Саша, - у меня же нет телефона.
- Там красную кнопочку нажми! -сказал спортсмен и продолжил спуск.

Парнишка посмотрел на тускло освещённую панель и, увидев ярко-красную кнопку: "аварийный вызов!", удивился: "надо же, столько лет езжу в этом лифте, а только сейчас её заметил". Он потрогал гладкую поверхность и подумал: "а может, она появляется только тогда, когда кто-нибудь застревает в лифте?" Он задумался, пытаясь представить себе, как люди едут в лифте, каждый на свой этаж, и всегда на панели только пятнадцать чёрных кнопок. Но вот кто-то застревает в лифте, тот останавливается, и появляется ещё одна, шестнадцатая, вот эта - красивая, красная, специально, чтобы на неё можно было нажать и вызвать аварийку. А потом лифт чинят, и опять остаётся только пятнадцать чёрных, по числу этажей."

Задумавшись, он забыл нажать волшебный кругляшок и вспомнил о нём, только когда услышал грозный голос тёти Марины с четырнадцатого этажа:
- Мне что, пешком идти? Сколько будет стоять эта колымага?! Почему аварийка не срабатывает?!
Саша вздрогнул и скорей нажал красную кнопку. Ему ответил женский голос:
- Диспетчерская слушает! Что у вас случилось?
- Я застрял в лифте!
- Не волнуйтесь, сейчас поедете. - и диспетчер отключилась.
А лифт дёрнулся и поехал на нужный мальчику этаж.

Дома Саша быстренько переоделся и пошёл в ванную чистить и стирать брюки, чтобы мама не очень ругалась. Только он их повесил на верёвку и вышел, как услышал голос старшего брата Никиты:
- Ты картошку купил?
- Какую картошку? - удивился Саша.
- Как - какую? -театрально всплеснул руками брат, - в доме все продукты кончились! Где хлеб? Масло? Колбаса? Сыр? Яйца? Я тебя спрашиваю! Родители придут, жрать нечего! Шагом марш в магазин!
- А ты не можешь? - спросил Саша.
- Я?! Да ты чего! - возмутился брат, - меня Кирилл с Машкой ждут, мы в кино собрались, они мне билет уже, наверно, купили, а ты меня вместо этого за картошкой хочешь послать?! Не можешь раз в жизни в магазин сходить, лентяй!

Саша хотел возразить, что кино - это не самое важное в жизни, а вот ему, Саше, полно уроков на завтра делать, да и в магазин он ходит всегда, когда надо. Но не успел он и рта раскрыть, как Никита сунул ему в руки список, что надо купить и деньги, а сам схватил куртку и убежал, хлопнув дверью.

Паренёк посмотрел на список и положил его в карман. Затем взял большую хозяйственную сумку с пакетом под картошку и пошёл в магазин. Родителей голодными оставлять было нельзя. На всякий случай он решил спускаться пешком.

За полтора часа Саша успел купить всё по списку, а заодно отстоять несколько длинных очередей, которые пару раз удлинялись на одного-двух соседей по пятнадцатиэтажному дому. Не мог же мальчик не пропустить своих соседей вперёд себя, чтобы они не стояли длинную очередь!

Уже темнело, когда он возвращался домой. Из кино шла толпа людей. Среди них он увидел Машу. Она шла между Кириллом и Никитой. Вдруг Саша понял, что они приближаются к той самой обледенелой луже, на которой он днём подскользнулся. И он отчётливо представил, что вот сейчас Маша подойдёт прямо к этому катку и грохнется.

- Маша ! Стой! - закричал он и со всеми сумками бросился наперерез группе. - Маша! Там скользко! Остановись!

Парнишка хотел подбежать и загородить ей путь перед катком, но подростки были уже настолько близко к опасному месту, что ему пришлось наступить на лёд. Он подскользнулся, нелепо взмахнул руками с сумками и рухнул прямо под ноги девочке. Пакет отлетел в сторону, картошка рассыпалась по снегу. Никита и Кирилл стояли согнувшись, держась за животы, и хохотали. Маша молчала. Она даже не улыбалась, а просто смотрела на Сашу, как на какое-то диво дивное, широко отрытыми глазами. В них читались изумление и благодарность. Девочка протянула Саше руку и помогла встать. вместе они смахнули снег с его одежды. А потом Маша стала молча помогать собирать разлетевшуюся во все стороны картошку обратно в пакет. Притихли и её приятели. не глядя на них, Маша взяла пакет и пошла к дому. Саша пошёл за ней. Он нёс другую сумку. Кирилл с Никитой молча смотрели вслед уходящим. А Маша с Сашей всё удалялись от них.

[GREEN]

№ 6.


Гундосиха

Недалеко от кладбища, среди густо разросшегося бурьяна, стояла старая заброшенная хата, крытая камышом. Внутри, в грязной, давно не прибиравшейся комнате, среди оплетенных паутиной грубо сколоченного стола, лавки и табуретки, сидела одинокая фигура и тонким голосом пела, медленно покачиваясь на скрипучем разваливающемся диване. Со стороны это скорее походило на вой одинокой собаки, выгнанной со двора хозяином.
В грязные запотевшие окна с трудом пробивался свет. И поэтому в комнате при любой погоде постоянно был полумрак. Но, по-видимому, хозяйку это совсем не беспокоило. Она и сама давно не мылась. Единственное, что выдавало в ней женщину – это длинные белые распущенные волосы, которые легче было бы обстричь, чем расчесать. На лице, изрезанном морщинами, застыла улыбка, отчего беззубый рот приобрел такую гримасу, что не каждый рискнул бы подойти к ней вечером на кладбище, где она просила подаяния и собирала оставленные на могилках печенье и конфеты.
Все селяне, живущие много лет рядом с ней, знали о ее безвредности и нужде. И, кто чем мог, помогали бедной женщине, которая была не совсем в своем уме. Мало кто помнил настоящее имя старухи, и кто первый прозвал ее Гундосихой. Но это прозвище настолько к ней пристало, что многие считали, что у нее и не было другого имени. Говорили, что во время войны она с малолетним сыном скрывалась в погребе. А по ночам вылазила на картофельное поле и выковыривала из мерзлой земли окаменевшие клубни, чтобы прокормиться. Один раз ее выследили два дюжих полицая и так избили, что несколько дней она не могла двигаться. Помогли соседи, не дали умереть с голоду. Тогда-то, из-за перебитого носа, она и получила свое прозвище, приставшее навсегда.
После войны она работала не покладая рук, чтобы прокормить и выучить сына. И никому никогда не жаловалась.
Когда сын окончил школу, то заявил, что поедет в город поступать в институт. Сколько денег она ему отправила – никто не знал, но за все время его учебы никто не видел, чтобы она купила себе хоть какую-нибудь обновку.
...Это произошло лет через десять после отъезда сына. Сын приехал к ней на новеньком «Москвиче», в костюме и при галстуке. Мать гордо шла с ним по селу и каждому встречному объясняла: «Вот сыночек приехал, хочет меня к себе в город забрать». И действительно, сынок заходился продавать и дом, и хозяйство. Он не торговался, и поэтому дня через три буквально все продали. Остались лишь два узелка с личными вещами. Садясь в «Москвич», сын велел матери ждать бортовую машину. Три дня мать просидела на узлах на ступеньках магазина. На четвертый день пошел дождь, и кто-то из жалости пустил бедную женщину в старую кухню. Через неделю никто не поверил бы, что перед ними та самая Гундосиха, которую знали. По селу ходила старуха с распущенными седыми волосами и, громко смеясь, что-то пыталась рассказать прохожим. Бедная женщина тронулась умом.
Прошло несколько лет.
С самого детства Оле хотелось иметь бабушку. Она с завистью наблюдала, как другие дети гуляли в парке, а их дедушки и бабушки, под чьим присмотром они находились, покупали им мороженое и всякие сладости. Оля спрашивала у родителей, где ее бабушка. Мать обычно отмалчивалась, а отец отвечал, что она умерла. Для Оли отец всегда был примером, и девочка гордилась им перед друзьями, но один случай очень удивил и озадачил ее.
Как-то на день рождения Оли папа пообещал купить ей подарок, и они отправились в магазин. На улице незнакомая женщина остановила их и стала ругать отца, обвиняя его в том, что он обворовал свою мать и бросил на произвол судьбы
. К удивлению девочки, отец молча прошел мимо. На Олин вопрос «Кто это?» он односложно ответил: «Просто больная женщина». Ответ девочку не убедил, и, когда дома никого не было, она нашла в старых фотографиях письмо от бабушки, Агриппины Ивановны. На конверте был указан адрес. Недолго думая, девочка достала из копилки деньги и отправилась разыскивать свою бабушку.
В небольшом селе новый человек на виду. Так и у нас, невозможно было не заметить незнакомую девочку в серой юбке и белой кофточке. Девочке было лет четырнадцать, она стояла с небольшим рюкзаком и безнадежно оглядывалась.
– У тебя нет конфетки? – донеслось со стороны.
Только сейчас девочка увидела странную старушку в мятой грязной одежде с распущенными волосами. Девочка полезла в рюкзак и достала зефир.
– Бабушка, – спросила она, – а как найти Агриппину Ивановну?
Старуху как будто ударило током, в глазах что-то загорелось, и она затряслась, потом взгляд ее опять потух и она пошла по улице.
Когда девочка задала тот же вопрос проходящей мимо женщине, та внимательно и долго смотрела на нее, а потом спросила:
– А зачем она тебе?
– Я ее внучка, – ответила девочка.
Женщина удивилась и указала рукой на удаляющуюся фигуру Гундосихи.
На этот раз глаза от изумления раскрылись у девочки.
– Это моя бабушка? – единственное, что смогла проговорить она, и на глазах у нее появились слезы.
Весь день странная девочка ходила с Гундосихой, покупала ей мороженое и пирожки, отчего у старухи от переедания заболел живот. К вечеру Гундосиха решила, что глупая девочка покинет ее. Но девочка вслед за ней вошла в полуразвалившуюся хату. Со слезами на глазах она осматривала жалкое жилище своей бабушки, о которой она, Оля, узнала совершенно случайно. Потом девочка выскочила во двор, наломала каких-то веток и попыталась подмести пол. У бабушки не было даже ведра, чтобы принести воды, и девочка какой-то тряпкой протерла окна и стол. Когда стемнело, Гундосиха села на свой изломанный диван и стала напевать песню. Ее прервал шум машины возле двора. Из автомобиля вышел мужчина. Что-то очень знакомое почудилось Гундосихе в этом человеке. Но вот что?
– Эй, бабка, – грубо позвал он, – ты не знаешь, где живет Агриппина Ивановна?
«Какой странный», – подумала старуха. Мужчина хотел уже сесть в машину, но тут скрипнула дверь, и на пороге показалась девочка.
– Ты здесь? – удивился незнакомец. – А ну, марш в машину!
– Папа, – прокричала девочка, – посмотри, это же наша бабушка! – И она побежала к старушке, но отец перехватил ее на полпути.
Гундосиха, увидев, что обижают ее знакомую девочку, завывая бросилась на мужчину, схватила его за руку. Но тот брезгливо оттолкнул старушку, и она, словно перышко, отлетела в сторону и, ударившись головой о дерево, начала медленно сползать по его стволу. На какой-то миг взгляд ее стал осмысленным, и она что-то прошептала. Единственное слово, которое расслышала Оля, было «сынок», после чего взгляд Гундосихи застыл навсегда.

[GREEN]

№ 7.





Бес попутал

Случилось это все, как сейчас помню, на хуторе Большие Лапти. Население хутора в то время было небольшое, тысяч двадцать пять, если считать вместе с курами, воробьями, комарами да мухами. Жили дружно, считай, что все друг другу родней доводились, и поэтому делить-то между собой им особо и нечего было. Ну, разве что иногда, после выпивки, припомнит кто кому прежние обиды да оглоблей погоняет по хутору. А выпить на хуторе любили все, и без этого редкий день обходился. Ну, а вечером сам Бог велел, так что скучать по вечерам некогда было. И никакой телевизор им даром не нужен был, да и в электричестве хуторяне не нуждались, потому и детей в семьях помногу было. Так и жили. На работу – как на праздник, так что, почитай, каждый день праздником был. И надо ж такому случиться, что на этот сложившийся уклад посыпались странные происшествия, взбудоражившие все население хутора.
Никто не мог понять, с чего все это началось, кроме деда Панаса, который молчал, как рыба. Ничего этого могло бы и не быть, если бы у Панаса козел не объелся гущи с бражки и не сдох. Потеря была невосполнима, хотя козел частенько загонял деда то на забор, то на дерево. Но стоило хозяину налить козлу браги, как он становился дружелюбным и ласковым.
Похоронить своего любимца Панас решил по-христиански, на старом кладбище, но тайком от соседей. Мало ли что? Не дай Бог, узнают, еще и выволочку дадут. А если баба Кулёмиха проведает, так она и побить может. Никак не простит Панасу, что не женился на ней когда-то, вот и мстит. А куда было жениться, если она на две головы выше и в три раза толще Панаса была? Не пара, а смех! Так и осталась Кулёмиха соломенной вдовой, обвинив в своей неудачной жизни бедного Панаса.
И вот, дождавшись ночи, притянул Панас козла на кладбище и стал копать ему могилу. Долго рыл, года-то уже не те, и вдруг лопата уперлась во что-то твердое. Полез Панас в яму, начал землю руками разгребать (не на гроб ли случайно наткнулся?) и раскопал сундук, обитый по углам железом.
– Клад, – мелькнула у него мысль.
Никогда в жизни дед так не радовался, как в эти минуты. Он даже сплясал на крышке сундука. Наконец, угомонившись, он стал лопатой сбивать с крышки старый висячий замок. После нескольких неудачных попыток замок слетел, и Панас с замиранием сердца открыл крышку сундука.
– Привет, – проговорил выпрыгнувший из сундука бесенок и примостился на краю крышки. От неожиданности дед Панас выскочил из ямы, но поскользнулся на свежевырытой земле и вновь скатился вниз.
– Ну что ты прыгаешь? – постарался его успокоить бесенок. – Чертей никогда не видал?
Дед стал запоздало креститься, приговаривая:
– Чур меня! Чур меня!
– Да не бойся ты, – усмехнулся бес. – За свое освобождение должен я исполнять любые твои желания до последних твоих дней. Так что привыкай ко мне. А чтоб не пугать народ, приму-ка я облик твоего козла.
Панас в изумлении увидел, как зашевелился околевший козел. Он приподнял голову и кивнул деду:
– Ну, что сидишь? Пошли домой!
Дед вылез из ямы и на трясущихся ногах послушно поплелся за козлом. Уже подходя к дому, Панас вдруг услышал, как из-за плетня напротив громко закричала Кулёмиха.
– Эй, ты, обмылок! Куда это ты со своим козлом ночами ходишь? Не за капустой ли на чужие грядки?
– Чтоб у тебя язык отсох, – в сердцах воскликнул дед, и, к его удивлению, Кулёмиха замолчала
– Твое желание исполнено, – проговорил козел.
Панас посмотрел на Кулёмиху и увидел, как она с выпученными глазами машет руками и что-то пытается выкрикнуть, но кроме хрюканья у нее ничего не получается.
Все еще не осознав до конца случившееся, дед, как в тумане, добрел до дома и лег спать.
Проснулся он только к обеду и сразу стал вспоминать ночное происшествие. «Приснится же такое!» – подумал он и выглянул в окно. Все было как обычно, не считая того, что козел лежал на траве и с удовольствием курил, пуская кольца дыма.
– Ну что, выспался? – спросил он.
«Значит, не приснилось, – мелькнула у Панаса мысль. – Может быть, к батюшке в церковь сходить? Хотя после того, как я обозвал матушку жирной коровой, он точно не поможет».
– Не поможет, – подтвердил козел. – Он тебя в тот же день отлучил от церкви.
Дед Панас с ужасом заметил, что размышляет вслух.
– Слушай, ну отстань ты от меня, – умоляюще обратился он к нечистому.
– Идиот, – возмутился бес, – я начинаю понимать тех баб, которые говорят, что сотрясение мозга тебе не грозит. Я пытаюсь тебе втолковать, что, кроме выполнения твоих желаний, мне ничего не нужно.
– Правда? – с облегчением спросил старик.
– Конечно, – подтвердил бес. – Ты слышал, чтобы черти кого-нибудь обманули? Нет? Вот и я такой же. Так что живи себе, как жил.
Но жить как прежде Панасу было уже не суждено.
Один раз, примостившись под забором по большой нужде, Панас обнаружил, что не захватил бумажки, лопуха тоже поблизости не было, одна крапива.
– Эй! – позвал он нечистого. – Дал бы мне бумажку, что ли?
– С удовольствием, – ответил тот, и в руке у деда оказался лист бумаги.
Лист был чем-то явно намазан, так как после его использования дед, не надевая портков, обежал трижды вокруг хаты, а потом несколько часов просидел в кадке с водой.
– Изверг, – обругал он нечистого. – Чтоб я тебя еще о чем-нибудь попросил...
Бес промолчал, но по козлиной морде было видно, что он остался доволен своей проделкой.
Летними жаркими днями любили хуторские бабы после обеда пробежаться на речку, чтобы обмыть разгоряченные тела. А как купались бабы? Конечно, голышом, где ж на хуторе купальников наберешься? С ранних лет была у Панаса болезнь: любил он наблюдать за купающимися девками Несколько раз заставали его за этим занятием и довольно больно били, но все равно эту свою страсть Панас донес до седин и даже теперь не упускал
. случая понаблюдать за ними из-за кустов.Сейчас уже бабы просто не обращали на него внимания, так как Кулёмиха заявила, что он даже в молодости был таким же мужчиной, как она – балериной; короче, как сам, так и там, а сейчас он даже больше баба, чем они.И вот в один из таких жарких дней бабы на своем излюбленном месте купались в речке. Неподалеку из кустов выглядывало довольное лицо деда Панаса, а чуть дальше – морда козла. Искупавшись, бабы шумною гурьбой высыпали на берег и в растерянности стали: вся их одежда бесследно исчезла. Панас почувствовал неладное и потихоньку начал ретироваться; но тут с громким треском и блеяньем из кустов выскочил козел и запрыгал вокруг деда. На шум сразу обратили внимание бабы, и одна закричала:
– Так это же козел Панаса. Бабы, ловите деда! Это он одежду спрятал!
Панас понял, что незаметно исчезнуть ему не удастся. За вами когда-нибудь гонялась толпа разъяренных голых баб? Ну, значит, вам сильно повезло.
Даже смолоду Панас так не бегал, и убежать ему бы не удалось, потому что впереди бежал козел, громко ревя и путаясь под ногами. Деда спасла глядючая акация, на которую он взлетел, как на крыльях, причем, даже не оцарапавшись о колючки. Бабы с криками и шумом окружили дерево и, угрожая деду расправой, потребовали одежду. Дед божился и клялся, что ничего не брал, сваливал все на козла.
Так продолжалось минут десять, потом бабы вдруг дружно стали смеяться. Дед Панас с подозрением осмотрел себя: вроде бы все на месте, и вдруг он понял, что слезть с дерева без посторонней помощи невозможно. Он бы и залезть на него никогда бы не смог сам, а кто ему помог в этом, он догадывался. И тут дед заплакал.
– Бабоньки, – взмолился он, – не берите греха на душу, не оставляйте меня здесь, помогите слезть.
– Ничего, старый развратник, посиди до вечера, а там посмотрим, – пообещала одна из баб, и они, смеясь, скрылись в кустах.
– Это ты все подстроил, – стал выговаривать нечистому Панас. – Сними меня отсюда.
Но козла нигде не было видно, и Панас, прижавшись к колючему стволу, стал ожидать вечера.
Смеркалось, руки у деда начали неметь, во рту пересохло – и вдруг он услышал шум. Оглянувшись, Панас увидел, как к нему приближаются со смехом и улюлюканьем почти все жители хутора, не было лишь тех, кто не мог ходить. Единственное, что успокоило деда, так это пожарная лестница, которую несли дюжие мужики. Для хуторян такое событие – праздник: не каждый день снимали дедов с глядючих акаций, – ради такого случая все были под хмельком. Сопровождаемый шутками и подсказками, дед с трудом спустился с дерева. Но на этом его страдания не закончились. Бабы схватили его и понесли к реке. Там они быстро его раздели и бросили в воду; уходя же, прихватили одежду старика.
Тогда на берегу показался козел.
– Ничего не нужно? – поинтересовался он.
– Ах, ты, бисова душа, это все из-за тебя, – стал возмущаться Панас, вылезая из воды. – Дай хоть что-нибудь из одежды.
– Что-нибудь, так что-нибудь, – проговорил козел, и перед дедом появились валенки.
– Ты что, издеваешься надо мной? – возмутился дед.
Но делать нечего. Обувшись в валенки, оказавшиеся на несколько размеров больше, отчего ноги при ходьбе не сгибались, и прикрывая лопухом срамное место, Панас, как на ходулях, поковылял домой, сопровождаемый козлом. Перед хутором козел словно взбесился; стал громко блеять и прыгать вокруг Панаса, создавая такой шум, что невольно из хат стали выглядывать зрители.
Вскоре весь хутор со смехом провожал Панаса до дома. Особенно изгалялась Кулёмиха, но, так как сказать она ничего не могла, то, подпрыгивая и хрюкая, старалась хлестнуть крапивой деда по голому заду. Уворачиваясь от очередного удара, дед споткнулся и упал, потеряв лопух. Выскочив из валенок, он бросился по улице, ничего не предпринимая, чтобы скрыть свои прелести.
Через минуту он сидел дома, потирая места, по которым прошлась крапива, и проклиная тот день, когда решил похоронить козла на кладбище.
На следующий день Панас захотел попробовать браги, припрятанной на грядке. По его подсчетам, она должна была уже выиграться. Крадучись с кружкой в руке и озираясь по сторонам, – мало ли что может выкинуть козел? – Панас из лопухов достал вожделенную кастрюлю и попробовал содержимое. Брага оказалась на славу. Теперь у деда возникло две проблемы: если в течение трех дней он не выпьет все, брага может закиснуть; а двадцать литров за три дня он точно не осилит, – значит, надо гнать самогон. А где взять аппарат? Раньше он договаривался с Кулёмихой. За это она забирала половину водки. Теперь же, после того как она онемела, как с ней договариваться? Выпив кружку браги и прикрыв лопухами кастрюлю, Панас пошел искать козла. Он принял единственное правильное решение, хотя оно ему и не очень нравилось.
Козел развлекался тем, что плевал в колодец. Дед на это ничего ему не сказал, решительно подошел к бесу и потребовал:
– Раз ты выполняешь любые мои желания, то я тебе велю вернуть голос Кулёмихе.
– Не, – завертел головой козел, – не пойдет; что-нибудь плохое, гаденькое – это сколько угодно, а добрые дела пусть делает тебе кто-нибудь другой.
– Так что, она навсегда останется немой? – забеспокоился Панас.
– Вообще-то есть способ вернуть бабе голос. Ты должен жениться на ней.
От изумления дед Панас присел на край длинной лавки и даже не испугался, когда упал на землю вместе с лавкой.
– Чтоб ты сдох, козел проклятый, – в сердцах закричал Панас, и столько было искренности в его словах, что козел действительно задергался и упал.
Еще не веря своим глазам, дед подошел и ткнул ногой дохлую скотину. Перекрестившись, он схватил лопату и тут же на месте зарыл козла.
Больше ничего особенного на хуторе не происходило, не считая того, что через неделю после того как подох козел, дед Панас женился на Кулёмихе.
Гулял весь хутор, и, говорят, у Кулёмихи даже появился снова голос.

[GREEN]

№ 8.

Новый папа

Когда очередного мужчину мать велела называть Диме папой, сын запротестовал. Сколько было у мальчика этих пап, он уже сбился со счёта. Предыдущие отцы были хотя бы старше матери, а этот Виктор, так представился будущий папа, скорее подходил мальчику на роль старшего брата. Виктор не настаивал на том, чтобы мальчик называл его отцом, и это как-то примирило отношение Димы с будущим родственником. Обычно мать долго не жила с мужчинами, самое долгое три месяца. В первые дни сожительства с новым « папой», мать становилась ласковой, к концу третьего месяца её не возможно было узнать.
Раздражительная и злая она придиралась ко всяким мелочам, начинались скандалы и, в конце концов, мать прогоняла сожителя. Эти дни были самыми тяжёлыми в жизни Димы, тогда он готов был сбежать из дому, но приходил новый « папа» и мать успокаивалась. Дядя Витя, так Дима называл нового отчима, на удивление всем соседям, прижился надолго. Прошли уже более шести месяцев, а мать не могла на него надышаться, выполняла малейшие его желания. Про сына она забыла и, Дмитрий мог теперь позволить себе гулять сколько угодно и не переживать, что начнут проверять его дневник.
В свои тринадцать лет Дима так и не научился курить, хотя все его друзья, и в школе, и по соседству, давно этим баловались. Конечно, для солидности, он, как и все, брал сигарету, набирал в рот дым и, не затягиваясь, выпускал его. Курить ему совсем не нравилось, но в компании ребят и девчонок это придавало вес, доказывало, что ты уже взрослый.
Как-то раз отчим посадил Диму за стол, сел рядом и достал пачку сигарет:
- Я знаю, что ты уже куришь, - начал он.
Дима попытался возразить, но дядя Витя, не обращая внимания, продолжал:
- Я сам уже курил в твоём возрасте. С сегодняшнего дня хватит прятаться за углами. Можешь свободно курить. С матерью я договорюсь.
Он подал Диме сигарету, и впервые Дима закурил сигарету по-настоящему. С этого дня, мальчик, не стесняясь соседей, в открытую курил, на зависть соседским пацанам. Мать отнеслась к этому с безразличием. Только в школе приходилось прятаться, не могли же учителя для него сделать исключение из-за того, что родители разрешили ему курить.
Этот поступок отчима вызвал к нему уважение местных ребят, и они с завистью говорили:
- Повезло тебе. Вот бы и нам такого отца.
В последнее время Дима стал замечать, что мать с отчимом частенько бывают навеселе. Это не особенно его беспокоило, так как в такие дни дядя Витя становился щедрым и давал мальчику мелочь на карманные расходы. В один из выходных дней отчим предложил Диме навестить его мать: бабу Фросю. Мальчик ещё не был с ней знаком и согласился.
Мать дяди Вити, сухая, длинная женщина, оказалась очень неприветливой и злой. Она хмуро посмотрела на мать Димы и промолчала. На мальчика же она совсем не обратила внимания. За столом, покрытым резаной клеёнкой, собралось несколько мужчин и женщин, знакомых отчима. На стол выставили картошку в мундире, квашеную капусту и батарею бутылок с вином. Виктор на правах хозяина всем распоряжался и старался шутить, чтобы развеселить компанию.
- А ну, подойди сюда, - позвал он Диму.
- Пей! – поставил он перед мальчиком полный бокал вина.
- Я не хочу, - стал возражать Дима
- Ты мужик или нет? А ну, пей, - настаивал отчим.
- Пей! Пей! – подхватили сидящие за столом.
Дима послушно поднял бокал и под общее одобрение, выпил.
Виктор подсунул ему капусту. Уже через несколько минут у мальчика начала кружиться голова. Все присутствующие казались ему добрыми дядями и тётями.
Следующий стакан, предложенный ему отчимом, Дима выпил без уговоров.
Внезапно к горлу стала подкатываться тошнота. Мелькнула мысль:
- Надо выйти.
Мальчик, держась за стол, привстал и двинулся к выходу. В дверях показалась мать с трёхлитровой банкой подсолнечного масла. В этот день мать надела своё праздничное единственное платье, красного цвета. Она берегла его уже много лет и надевала лишь по великим событиям. Как только Дима оторвал руки от стола, невидимая сила швырнула его к двери, на мать. Банка выскользнула у неё из рук и разбилась. Всё платье было обрызгано тёмными пятнами. За спиной Димы взревел отчим. Неизвестно, что взбесило Виктора: испачканное платье или разбитая банка с маслом, но последнее, что помнит мальчик, как озверевший отчим толкнул его в угол, на кучу грязного белья, и стал с остервенением бить ремнем по спине и голове. Дима плакал и просил прощения, но это ещё больше распаляло Виктора. Наконец, у него на руке повисла мать. Старуха тоже что-то кричала. Гости с увлечением наблюдали воспитательную сцену. Сочувствия на их лицах не было.
Проснулся Дима в том же углу, на куче грязного белья. Во рту ощущался неприятный привкус. Лицо, руки и рубашка были перепачканы чем-то дурно пахнущим. Мальчик приподнял голову, чтобы оглядеться. Виски пронзила острая боль, от которой мальчик вскрикнул. За столом в окружении пустых бутылок и грязной посуды сидел отчим. Голова его покоилась в тарелке с квашеной капустой. От вскрика пасынка Виктор проснулся и поднял голову. Пьяно улыбаясь, он спросил:
- Похмелиться хочешь?

[GREEN]

№ 9.


Седьмое небо.

До этого на море я ещё не был. Передо мной открылся великий
простор. И тут я впервые увидел небо. Пятьдесят лет я его просто не
замечал. А здесь, над простором моря, оно было огромно и его нельзя было
не заметить. День был пасмурным. Свинцовые тучи низко проплывали над
морем. Солнечные лучи, каким то чудом находили просветы между ними,
причудливо очерчивая их контуры золотой каёмочкой. Пастух-ветерок
потихоньку гнал небесную отару, меняя диковинные декорации. Я, как
заворожённый, смотрел на фантастически освещённые тучки. Точно также я в
детстве не мог оторваться от сменяемых комбинаций цветных стёклышек
калейдоскопа.
К вечеру небо поредело от туч. Сменило и солнце своё освещение
– свет стал более мягким и розоватым. До этого закат над морем мне
доводилось видеть только на картинах и я всегда считал, что художник при
письме обязательно приукрашивает реальность. Но то, что я видел воочию
перед собой, было несравнимо по красоте даже с полотнами Айвазовского.
Две бескрайние равнины, напоённые нежным солнечным светом, казалось,
признавались друг другу в любви. Я чувствовал себя невольным свидетелем
этой пасторальной сцены, но не мог оторвать свой взгляд от чудесного
зрелища. Солнце мягко касалось золотистыми лучами спокойного моря, а оно
нежно играло с солнечными бликами. Мне даже слышался ласковый, но
невнятный шёпот влюблённых. Вдали облака касались моря и, казалось, что
две огромные стихии обнимают друг друга, сливаясь у горизонта в горячем
поцелуе. Это чувство великой любви и спокойствия, царящее вокруг,
передалось и мне. Я чувствовал полное единение с природой.
Вот солнце, достигнув линии горизонта, стало ярко-оранжевым и
неестественно большущим. Оно медленно покидало небо, опускаясь на ночь в
море. Я был восхищён увиденным! На душе было одновременно радостно,
спокойно и волнительно.
С тех пор я стал чаще любоваться небом. Созерцание неба
успокаивает. Чем больше любуешься им, тем умиротворённее становится на
душе, словно ты попадаешь на седьмое небо!

[GREEN]

№ 10.


Заброшенный участок.

Началось это ещё в советские времена. Подошла моя очередь на получение
садового участка. По выделенным мне пятнадцати соткам проходила пешеходная
тропка и разъезженная колея. Лес я за лето вырубил, пустив деревья на столбушки
для ограждения участка. Участок от города находился далеко и я его не проведывал
всю зиму. Появился я там ближе к лету. От заборчика не осталось и следа. Дорога
опять была разъезжена машинами. Сколько раз я не пытался загородить тропку и
дорогу, но каждый раз к выходным дням это препятствие устранялось. Мой
энтузиазм огородника быстро иссяк: много времени уходило на дорогу, да и
проводить выходные в борьбе с сорняками мне не нравилось. Занявшись
предпринимательством, я перестал ездить на участок и тот снова
превратился в грязную дорогу.
Через пять лет после этого, будучи в гостях у соседей
по квартире, я услышал от них чудесный рассказ о моём участке. Они
проводили весь отпуск на своей даче, находящейся поблизости от моих
пятнадцати соток.
Вот, что рассказала мне соседка:
– Как-то пошла я в купальнике за водой для поливки
цветов к озерку неподалёку. Близкий путь проходил, как ты знаешь, через
твой участок. По дороге я решила перестегнуть серёжку в ухе, да
поскользнулась и упала в грязь. Мало того, что вся измазалась, так ещё и
серёжку выронила в жижу. Шарила я, шарила, руками в грязи, но никак не
могла нащупать пропажу. Тогда я стала пригоршнями набирать жидкую грязь
в ведро с того места, где обронила серёжку. Тут проходили какие-то
дачники и, увидев меня, спросили: «Это что лечебная грязь?»
«Да, – отвечаю, – вот сама полечилась и соседу ведёрко набрала
(он хромой, а грязь ему хорошо помогает)».
Пришла домой, мужу всё рассказала. В грязи, что была в ведёрке,
пропажу мы с ним не нашли. Жалко было серёжку и как дорогую вещицу, и
как подарок свёкра со свекровкой. И решили мы с мужем ещё вместе её
поискать.
Подошли мы к луже и на ощупь принялись искать в грязи потерю,
отвечая любопытным, что проводим грязевые процедуры. Муж всё-таки нашёл
злополучную серёжку. И с тех пор стали мы замечать, что с каждым днём
всё больше и больше людей к этой грязи наведываться стали: кто грязь в
ведёрко набирает, кто на месте мажется, а кое-кто и сидя грязевую ванну
принимает.
Когда же мы по окончании отпуска возвращались с дачи домой на
электричке, то слышали, как рядом с нами женщины рассказывали об этой
целебной грязи, как она им помогла избавиться от боли в руках, ногах и
пояснице.
Выслушал тогда я Галину, посмеялся и забыл на год.
Через год от тех же моих соседей я узнал, что к грязи на моём
участке всё лето совершалось паломничество. Многими высказывались
опасения, что найдётся хозяин участка и огородит его.
К этому времени у меня было два продовольственных магазина и я подумывал
о дальнейшем расширении предпринимательской деятельности. Идея с грязью
пришлась мне по душе. Я сдал грязь на анализ и, получив результаты и
комментарии специалистов, что она не вредна для лечебных процедур,
огородил участок и прикупил соседний вместе с домиком. Затем нашёл
толкового специалиста, переманил его к себе, назначив директором
лечебного комплекса. С его помощью набрал необходимый штат, приобрёл
ванны и другое оборудование для грязевых и массажных процедур.
Зарегистрировал предприятие и получил лицензию. На своём участке начал
строительство просторного помещения, а пока открыл грязевую лечебницу,
аптеку, массажный и косметический кабинеты в приобретённом вместе с
соседним участком домике.
Так через шесть лет после того, как я забросил свой
участок, казалось навсегда, мне снова пришлось вернуться к нему, чтобы
использовать с выгодой для себя ажиотаж, связанный с целебными
свойствами его грязи!