МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: Станислав Олефир. Рассказы. - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

Страница 1 из 1
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

Станислав Олефир. Рассказы. С электронной почты от автора.

#1 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 12 июня 2014 - 19:47

(с) Станислав Олефир

ГЛАЗАМИ ГОЛУБЫМИ

У моего дедушки Трофима Олефира было пять дочерей и три сына, но лишь самый старший сын Петр походил на него, как две капли воды. И голос тот же, и походка, даже головы наклоняли одинаково. Мама уверена, все не случайно. Природа тщательно следит, чтобы первый сын походил на отца, а первая дочь - на мать. Да, не только лицом, но и всей жизнью. Иначе, как отличить, кто какого роду-племени? Когда Всевышний создавал человека, фотографий не было, документов не выдавали. Только эта схожесть и выручала. Об этом даже в книжках написано. К примеру, старший сын Тараса Бульбы Остап – во всем копия героического отца. Даже погибли одинаково – в битве за веру Православную

Я тоже - старший из четырех братьев - больше других походил на папу. Да не только на папу, но и дедушку Трофима, и старшего папиного брата дядю Петю. Когда дедушка в девяностолетнем возрасте услышал мой голос, сразу же расплакался: «Петя, ты пришел!» Дядя Петя погиб больше тридцати лет тому назад на войне с фашистами, об этом была похоронка с указанием, где и когда захоронили, а дедушка все ждал. Да не только ждал, а даже помнил его голос. Бабушка Марфа говорила, никогда так, как с моим появлением, себя не вел, и никого даже случайно не называл именем старшего сына…

С папой у меня тоже полное совпадение. И по виду, и всему прочему. Оба настырные до умопомрачения, кареглазые и немного кудрявые, оба учительствовали, увлекались рыбалкой и путешествиями. Да что там путешествиями? Недавно, видел кино, как в давние времена лесные разбойники поймали царского гонца, отобрали письмо и принялись наперебой читать. Вот уж, брехня! Откуда они взяли таких образованных разбойников? Да, уже на моей памяти, когда мы жили при полном социализме, половину нашего села нужно было посылать в первый класс или к этим разбойникам на выучку.

Помню, пацаном бежал за каким-то делом мимо нашего Дома культуры, тамошние художники остановили и попросили прочитать плакаты, которые подготовили к первомайским праздникам. Подготовить-то подготовили, а прочитать свои творения не хватало грамотности. Я выполнил их просьбу, отыскал ошибки, помог исправить и получил в награду два рубля. Потом долго удивлялся. Плакаты-то очень красивые: цветы, порхающие над ними мотыльки и ласточки, - все как живое, но прочитать самими же подписанное, не умеют. Неужели так трудно выучить буквы? Рисовать-то, по моему мнению, куда труднее.

А вот, мой папа не только помогал читать письма, которые получали наши сельчане, но и сочинять ответы. Да не как попало, а в стихах. Не удивительно, что романтически настроенные парни с девчатами, да и некоторые женщины едва ли не очередь. Девчата и женщины за папину поэзию рассчитывались куриными яичками, парни - вязанкой сена для коровы Зорьки, а то и сумочкой сворованной в колхозе пшеницы. Помню, один влюбленный парень вспахал нам за письмо весь огород.

Я тоже, лишь получилось написать первую строчку, объявил себя поэтом. Помню, в школе дразнили: «Я поэт, зовусь я Светик. От меня вам всем приветик!» или «Села птичка на сучок, я смотрю, как дурачок». Если честно, сочинять стихи у меня получалось неважно, но вот чужие прикарманивал. Да разве я один? Помните в украинского кобзаря Тараса Шевченко: «А я у пьяницы дьяка сворую ловко пятака, бумагу в книжечку сведу и списую Сковороду».

Знакомый парень из Колымы, чтобы научиться сочинять, как Лев Толстой, переписал вручную все его произведения! Я думал этот колымчанин уже давно маститый литератор, потом случайно встретил в Москве: стоит родимый на Курском вокзале и зазывает народ посетить кладбище, где похоронены декабристы. На лице такая значительность, словно укокошил их сам.

Вот так немного в матюгальник покричал и укатил на пустом автобусе. Стоило для этого передирать всего классика?...

Лично я классиков не трогал. А вот народное творчество приходилось. Подоив корову, мама отправляла меня с молоком на базар. У нас их два: Центральный и Хитрый. Центральный - крупнее, и торговля бойче, но работал только по выходным. Хитрый – каждый день. Рядом узловая станция, вокзал. Вот пассажиры, пока стоит поезд, и покупают. Но главное, на этом базаре пивная, при которой что-то наподобие клуба фронтовиков. Недавно закончилась война, солдаты возвращались домой, некоторым возвращаться некуда, вот рядом с вокзалом в надежде встретить кого-то из знакомых, и застревали. В дождливую погоду спали на вокзале или в пустых вагонах, в сухую – на Хитром базаре. Бывало, так заселят прилавки, что негде пристроить бидончик с молоком.

Кому-то покажется, что там их очень много, но только не мне. Осенью сорок третьего года две недели через наше село шли колонны бойцов. На фронт. Неподалеку немцы разбомбили железнодорожный мост, вот их пешком до станции и отправляли. Красная Армия уже побеждала, от чего настроение у бойцов было нормальное. Мне хорошо запомнилась песня, которую они пели: «Когда мы покидали свой родимый край, и молча уходили на восток. Над синим Доном, под старым клёном маячил долго твой платок».

Солдат была настоящая река без конца и края. Возвращались после Победы маленьким ручейком, к тому же изрядно покореженным. Вот эти покореженные - безрукие, безногие, а то и с выжженными глазами скапливались на нашей станции. Некоторые собрали милостыню, другие искали какой-то приработок.

На Хитром базаре прижилась целая компания фотографов. На всех один баян, три фотоаппарата и полотно с безголовым джигитом на скакуне. Сунешь голову в дырку, изобразишь геройство и получай фото джигита в хохлацком исполнении. Первое время никаких подписей под фотографиями не было, потом наша соседка Ганна Боса съездила за тюлькой в Бердянск и привезла от таких же фотографов снимок с подписью: «Люби меня, как я тебя, глазами голубыми. Люби меня, не забывай и не гуляй с другими!». Я рассказал об этом нашим фотографам, те и приняли в свою компанию подписывать их продукцию. Я взялся за эту работу и приносил домой денег даже больше, чем за молоко.

Потом случился конфуз, и даже скандал. Умер какой-то дядька, наши инвалиды взялись увеличить его фотографию, чтобы поместить на кладбище. Мне ничего не объяснили, вот я, не долго думая, и подписал на счет любви глазами голубыми и не гулять с другими. Вдова прочитала и прямо на базаре устроила скандал. Пришлось все переделывать. Целый час бродил между крестов и читал надписи. Наконец, отыскал: «Не ходи прохожий, не топчи мой прах. Я уже дома, ты еще в гостях!». Забрал у тетеньки прежнюю фотографию и вручил новую. Эта ей очень понравилась, больше не ругалась и не грозилась заявить в милицию. А через неделю встречает по пути на базар, сует кулек конфет и просит возвратить первую фотографию:

- Пусть одна будет на памятнике, а та, которая про голубые глаза, дома. Я буду смотреть и все вспоминать. Это про мои глаза написано. А то уже стала забывать, какой он был…

Вот тогда-то я и завел блокнотик, чтобы записывать всякие поэтические высказывания. Самыми ходовыми были про любовь: «Сижу под дубом вековым, пишу пером я золотым. Перо скрипит, бумага рвется, моя любовь к тебе несется», «Свеча догорает, одна я сижу. Милый ожидает, что я напишу», «Люби меня, как я тебя, и будем вечные друзья», «Дарю сердечно, помни вечно!» И, конечно же, та, которая больше всего нравились нашим пацанам: «Целуй меня, я с поезда!»

Все заработанные деньги отдавал маме. Папа работал в двух школах, уходил на работу рано, приходил поздно, вмешиваться в мои дела некогда. Но пришлось. Виновата тетенька с «глазами голубыми». Она сделала нашей компании настоящую рекламу, народу повалило вдвое. Приходилось подписывать фотографии даже дома. Особенно кладбищенских. Я, понятно, гордился, что отыскал такую замечательную подпись…

Нежданно-негаданно к нам домой явился священник. В рясе и с крестом. Угостил всех просвирками, поговорил со старшими сестрами об учебе, подержал на руках младших братиков, затем принялся расспрашивать, откуда я беру стихи, которые пишу на фотографиях? После сделал замечание. Мол, нужно писать: «Остановись прохожий, помяни наш прах. Ведь, мы уже дома, ты еще в гостях».

После этого попросил помощи у нашего папы. Дело в том, что незадолго до войны уволили всех учителей, которые посещали храмы. Запретили работать в школах не только библиотекарями, но даже уборщицами. Да еще и навесили клеймо, почти, как «враги народа». Но, когда наша армия стала побеждать, Сталин задумался: «А как же посмотрят на нас европейские народы, когда будем освобождать их от фашистов? Ведь, и без этого в глазах европейцев мы настоящие безбожники!». Вот и приказал собрать в Кремле духовных начальников с тем, чтобы объявить послабление и вернуть на работу учителей, пострадавших за религиозные убеждения. В больших городах сталинский наказ выполнили сразу, а у нас через одного. Очень уж начальникам нравилось мурыжить народ. Вот батюшка и попросил папу написать в Москву, чтобы и у нас вернули всех уволенных учителей. Он бы написал сам, но ему нельзя. У нас церковь отделена от государства и могут лишить сана…

Когда батюшка покинул нашу хату, папа сразу же взялся выполнять его просьбу, но мама, которая не побоялась спорить и с фашистским бургомистром, вдруг запротестовала:

- Сейчас же положи ручку и не вздумай ничего писать! У твоего батюшки двое детей, а у меня - восемь. Он, значить боится потерять сан, а ты нет? Чем буду кормить свою ораву, если тебя выгонят с работы, ты подумал?...

Папа дал маме честное слово, что никому ничего писать не будет, на том и помирились. Но, как известно, правильная мысля, приходит опосля. До утра ворочался, с рассветом собрался и укатил в Запорожье. Там у него боевой друг по фамилии Шерстюк. Человек знаменитый. О нем даже вспоминает Брежнев в своей книге «Возрождение». Воевал Шерстюк в одном взводе с нашим папой, в одном бою ранило, рядышком лежали в госпитале. У папы ранение легкое, а Шерстюку попало в грудь. Вот папа за ним и ухаживал. И кормил из ложки, и горшок подкладывал. Папа говорил, что в начале войны от такой раны Шерстюк обязательно умер бы, потому что побеждали немцы. Теперь побеждали наши, и его друг выжил.

После ранения Шерстюк возвратился домой и стал большим начальником, но нас не забывал. То заглянет в гости, то пришлет кошелку карасей, а то живого сома. Вот к нему папа и направился. Шерстюку писать жалобу на папиных начальников не страшно. Ему «сан» позволял. Через месяц все изгнанные из школы учителя был восстановлены, папа же о своих заслугах в этом мероприятии особо не распространялся. Сан-то совсем хлипкий. У маминого папы дедушки Колотия, который пошил сапоги начальнику милиции, и то больше…

А вот у меня он повысился. Нет, не за стихи. Я сочинял их километрами, но ни одно не опубликовали даже на кладбище. Зато сочинение о том, как наша учительница на все свои соленья вместо камней положила противотанковые мины, даже напечатали в районной газете. Когда ей сказали, что мины могли взорваться, она с гордостью заявила: «Четыре года и огурцы, и помидоры, даже соленые арбузы этими минами придавливаю, ни одна не взорвалась!».

Но главное даже не это. Главное, мне заплатили гонорар, на который можно было купить целую пачку сахара.

Я уже принялся подбирать институт, чтобы после школы поступить учиться на писателя, но здесь на Украине случился неурожай и начался голод. Моих фотографов посадили в вагон и куда-то увезли. Вместо них на станции появились бездомные, которые колесили по всему миру в поисках куска хлеба. Вскоре к ним пристал и я. К тому времени уже прочитал «Дерсу Узала» Владимира Арсеньева и «Северные рассказы» Джека Лондона, конечно же, мечтал попасть в описанные ими края. Попал! Да не куда-нибудь, а на самую Колыму. Некрасов же писал: «Мужик, что бык: втемяшится в башку какая блажь - колом ее оттудова не выбьешь». Вот мне и втемяшилось.

0

#2 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 12 июня 2014 - 19:52

(с) Станислав Олефир

ЕГО ЗАРЫЛИ В ШАР ЗЕМНОЙ


/Светлой памяти прапорщика российской армии Владимира Гмызина/

Ох, какую брехню я видел недавно по телевизору! Сняли фильм о том, как после боя хоронили наших бойцов, и все они словно только из парикмахерской. Выбритые, причесанные и поглаженные. Лишь одеколоном не пахнут. Наш папа вернулся с войны в звании старшего лейтенанта, заведовал сельской школой, но брился только по субботам. Заросший же был ничуть не хуже остальных начальников. Это у французского писателя Золя: «Художник Клод так низко пал, что посещал парикмахерскую только один раз в день!». А наш папа, которого мы в парикмахерской вообще не видели, брился только по субботам, тем не менее, никуда не падал, звенел орденами, да смущал соседку тетку Ганну. Хотя у нее муж Петька моложе лет на десять и ни разу не раненный.

В те времена о безопасных бритвах не имели представления, электрических – тем более. Главное, мы носили штаны на помочах. Ремни были только у взрослых мужиков, которые, по нашему мнению, нужны им для того, чтобы точить бритву да еще воспитывать пацанов. Уж, по нашим спинам они погуляли!

Однажды, когда папа брился, тетка Нина, у которой муж погиб на войне, заглянула к нам за каким-то делом, посмотрела, расплакалась и прислала своих мальчишек Петьку с Гришкой. Пусть, мол, посмотрят, как до войны брился их отец. Те явились и устроили нам конкуренцию. Обычно, если папа порежется бритвой, мы с братом Эдиком заклеиваем ранки газетой. По очереди. Эти же влезли без всякой очереди, сидят с газетой, не дождутся, когда будет их момент. А папа давно наточил бритву, выбрил все опасные места, порезавшись пять или шесть раз, и больше никак не режется. Только Петьке заклеивать и повезло. Тогда папа, чтобы потрафить оставшемуся не у дел второму парню, порезался нарочно, да так неудачно, что пришлось искать пузырек с йодом. Здесь уж, работы хватило всем…

Если папа у нас старший лейтенант, то мама не ниже полковника. Скажите, может лейтенант повысить голос на полковника? Вот папа и не повышал. Но в то же время находил такие решения, что маме не придумать. Все из-за того, что полковники только рисуют планы, как ходить в атаку на фашистов, а лейтенантам в эту атаку бежать впереди бойцов с одним пистолетом в руке! К тому же нередко с планами полковников случается, как в той присказке: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги!».

Мама, увидев, каким счастьем светились глаза Петьки с Гришкой, когда помогали заклеить порезы нашему папе, распорядилась в следующую субботу собрать на папино бритье едва ли не всех пацанов с нашей улицы, чьи родители тоже не пришли с войны. Мы с Эдиком прикинули, если прибегут все, то папе придется порезаться столько раз, что не хватит районной газеты «Коллективное поле», а нужно целую «Запорожскую правду»…

Я весь в папу – все самые умные мысли приходят только ночью, да еще немного утром. Днем, особенно если хорошо пообедаю, – я стултус стултусом. По латыни - дурак дураком. Особенно запомнился такой случай, Когда уже вырос, попал на Колыму и решил охотиться на соболей. До этого в компании с опытными охотниками добывал на Дальнем востоке диких кабанов, благородных оленей и даже медведей. Попадались и соболи, но рыжие и неприглядные. Это бургузинский соболь шел на шубу Ивана Грозного и, если верить журналу «Охота», приносил дохода «как среднее крестьянской хозяйство за год». А из шкурок дальневосточного соболя охотники шили себе носки…

Так вот, уже на Колыме, попутным автобусом добрался до приглянувшегося таежного распадка, прошел километров пять на лыжах и насторожил под двумя лиственничными выворотнями по капкану. Обычно под корнями упавших деревьев поселяются мыши, прячут припасы бурундуки и белки, собирают камешки глухари. Почему не заглянуть и соболю? А здесь они дороже бургузинских…

Настороженные капканы проверяют раз в две недели. В первую - выветривается запах охотника, на вторую - попадается зверь. Дождался, поехал попутным автобусом проверять. По следам на снегу хорошо вижу, после меня вдоль распадка прогулялись соболь, глухарь и заяц.

Под первым выворотнем куча обрушившейся с корней земли, ни капкана, ни цепочки, которой он крепился, не видно, зато под вторым лежит огромный глухарь. Уже мертвый, лапа в капкане, а зоб выеден до самого мяса. Вокруг куча перьев и заячьи следы. По всему видно, беляк унюхал почки, которыми набит зоб глухаря, и устроил трапезу. Я о подобном даже не слышал. То-то будет в поселке удивления! Интересно, как же все произошло? Вес беляка полтора килограмма, глухарь больше семи. Живого глухаря косому не взять. Мертвый не по зубам. Мороз-то под шестьдесят градусов. Замершее мясо зайцу не прокусить. Да и не любит он мяса. Хотя, если подумать, тот же олень ест мышей и рыбу за милую душу. Почему не пожевать и зайчишке?

Вернулся в поселок, расспросил охотников, никто о подобном не слышал. Некоторые даже решили, что все сочиняю. В таких заботах лег спать, и больше ни о чем не думал. И вдруг среди ночи, словно кулаком под бок: «А куда подевался соболь? Выходного следа я-то не видел!». Опасаясь разбудить домашних, одеваюсь, прихватываю фонарик, почти бегом пятнадцать километров по таежной дороге, да еще пять по распадку к первому выворотню. Разрываю обрушенную из корней землю, отыскиваю цепочку, дергаю, и тут же из-под выворотня раздается грозное шипение. Соболь! Настоящий! Бургузинский! Тот, что «приносил охотнику дохода, как среднее крестьянское хозяйство за год»…

Но это было потом, лет через двадцать, а сейчас побрившийся папа до самого вечера думал, как ему выполнить наказ мамы. Но может, и не думал, а просто ждал своего кулака под бок? К утру озарение к папе, как со временем и ко мне, явилось. Ни свет, ни заря сходил на станцию, поговорил там со своим другом диспетчером Уманским, после откомандировал меня с Эдиком на чердак. В прошлом году мы нашли в камышах крыло от боевого самолета, папа распилил его на две части. Широкой накрыл погреб, а на узкой, где нарисована звезда, мы зимой катались с горки, а летом хранили на чердаке. .

Папа осмотрел остаток крыла, и удовлетворенно хмыкнув, наказал старшим сестрам написать на нем фамилии всех пап нашей школы, которые не вернулись из войны. Инна с Лидой у нас художницы, могли нарисовать даже Ленина со Сталиным. А это уже серьезно. В те времена, чуть нарисовал что-то не так, могли и посадить…

Школа, при которой наша квартира, как раз посередине села. Клуба, или там Дома культуры, нет. Не удивительно, что по воскресеньям вся детвора в нашем дворе. А здесь еще Инна с Лидой расположились расписывать крыло. Скоро к ним потянулись и взрослые. Беспокоились, не упустят ли их погибшего мужа или сына, и правильно ли все запишут? Тетка Нина даже принесла похоронку. А у тетки Наташки муж пропал без вести. Она не знает, можно записывать или нет? Женщины советуют записать. На всякий случай. Бывает, получили похоронку, а солдат и нашелся. Тогда двойная радость.

Все думали, что крыло с фамилиями погибших прикрепят на школу, но, я же говорю, что к папе пришло озарение, а у него оно сравнимо по стоимости с бургузинским соболем. В субботу нашей школе предоставили целый вагон дачного поезда, и мы – дети и некоторые мамы во главе с увешанными орденами папой и диспетчером Уманским покатили в Скифию. Туда, где половецкие степи, на границе с которыми стоят скифские бабы - высоченные их камней статуи. С нашей стороны от статуй Казачье поле, с ихней – дикое. Статуй много, все разные. Некоторые с головами, у других - просто заостренные шапки. Одна статуя изображает женщину с ребенком. Стоит себе и сторожит скирду соломы. Издали кажется, что живой человек.

Папа рассказывал, что раньше от этих статуй до самой Запорожской Сечи стояли казачьи дозоры. Лишь появятся в степи какие нехристи, казак зажигал на дозорной вышке костер, садился на коня и со всего духу гнал к казачьему войску, чтобы оно выходило на сражение с врагом. Случалось, степные разбойники подкрадывались совсем близко, а спичек в ту пору не было. Дозорному оставалось быстро убегать или добывать огонь кресалом, чтобы разжечь костер. Все это очень трудно и долго, а враг уже совсем близко. Все равно, казаки предпочитали погибнуть, но, пока не разожгут костер, покинуть сторожевую вышку и не подумают.

Еще папа сказал, что в дозорные выбирали только такого казака, который мог не спать две, а то и три ночи подряд. Если это так, то я казак из казаков. Когда учился в шестом классе, на нашу семью обрушилась большая беда. Заболела корова, ее пришлось дорезать, а в хате восемь голодных ртов. Папа от горя почернел, мама сидит за швейной машинкой едва ли не круглые сутки, но даже черного хлеба не вдоволь. Я отправился на станцию, пристал к беспризорным и шарахался с ними в поисках заработка по всему Союзу. Когда занесло на Дальний восток, подружился с гольдом Кешей и тот взял меня в засаду на благородных оленей – изюбрей. Летом рога этих оленей заполнены очень ценным лекарством пантокрином, за который корейцы готовы платить любые деньги.

Обычно изюбрей поджидают по ночам у рассыпанной среди хвощей соли, до которой эти олени большие лакомки. Кроме меня с Кешей было еще два охотника. Первые ночи все вели себя очень бдительно, потом устали и перед рассветом крепко уснули. Если честно, наверное, я спал бы тоже, но что-то меня разбудило. Может, просто очень замерз, вот меня в дрожь и бросило. Пытаясь согреться, кутаюсь в пальто, вдруг слышу, что-то шлепает. Смотрю, два огромных изюбря! У меня же ружьишко - хлипкая одностволочка, которая стреляет на тридцать метров с подбегом. Подать голос напарнику Кеше, у которого в руках кавалерийский карабин, боюсь. Хорошо, сообразил поскрести его ладонь. Тот мгновенно открыл глаза, спрашивает ими: «Они?». Согласно киваю и показываю кивком головы в сторону оленей. А те уже стали уходить в туман. Еще миг и скроются совсем. Но одним за другим ударили два выстрела, и все закончилось.

Хотя, не все. Оказывается, у северных народов: чукчей, эвенов, коряков и тех же гольдов существует обычай. Вернее, закон: «Добыча принадлежит не тому, кто удачно выстрелил, а кто первый заметил зверя и сообщил об этом охотнику». Кеше я обязан возвратить два использованных на этой охоте патрона и все. Конечно, я великодушно подарил обоих изюбрей Кеше, тот отрезал у них рога и продал корейцам. Мы честно поделили выручку между всеми охотниками, и мне досталось три с половиной тысячи рублей. Я отправил их маме. По почте. Самая лучшая корова на Украине стоила тогда немногим более двух тысяч!...

Умение спать очень чутко и бдительно выручало меня всю жизнь. Больше сорока лет охотился на соболя, часто ночевал в полном одиночестве и ни разу не проспал печку. Чуть она прогорела и дохнула прохладой, я на ногах. Бросил на угли два сухих полена, сверху три сырых и через десять секунд захрапел. Без разницы – в избушке, яранге или просто шалаше. На казацкой вышке тоже не проспал бы. Сейчас нет никаких нехристей, везде одни советские люди, но сторожевая вышка стоит. Пока не скосили пшеницу, на ней сидел колхозный сторож. Правда, без коня, но с привязанным к перекладине рельсом, чтобы поднять трезвон, если где запахнет дымом. Теперь он перебрался охранять колхозную бахчу. Папа вместе с Уманским и женщинами отправились к нему в гости, а мальчишки со сторожевой вышки наблюдают, даст арбузов или нет? Дал! Посыпались вниз и побежали встречать…

Сторож оказался казак из казаков: дал не только арбузов, но и большой котел, чтобы мы сварили кулеш на всю нашу компанию. Пшеничная крупа с солью, а также полбутылки растительного масла нашлись тоже. Оказалось, этот сторож, как и Уманский, награжден медалью «За взятие Кенисберга», вот и подружились.

Уманский лишь помог донести котел, сразу вернулся к сторожу. Нас предупредил, чтобы ужинали без него. Женщины решили, что и в следующий раз вернется тоже не с пустыми руками, и принялись варить кулеш.

А потом была ночевка на соломе. Ночь теплая, звездная, со сверчками и уханьем сычей. Папа учил нас отыскивать Большую и Малую Медведицы, Полярную Звезду, созвездия Кассиопеи и Дракона. Многие удивились, что Полярная Звезда такая маленькая, а полосу звезд на небе называют Млечный Путь. Еще папа рассказал, что очень даже может быть, где-то на невидимой нами планете, которая на этом Пути, у скирды соломы сидят такие же мальчики и девочки и разговаривают о звездах. И там же, в дальних от них краях захоронены убитые на войне их родные папы. Наши бойцы закопаны в планету Земля, а папы тех детей в какую-нибудь Ату или там Буту.

И здесь же начал читать стихотворение:

Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля -
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков…

Стихотворение длинное и каждая строчка в самое сердце. Когда папа умолк, все женщины и девочки плакали, а мальчишки шмыгали носами…

Утром следующего дня пришел Уманский, взял расписанное моими сестрами крыло и повел всех к казачьему кургану. Это большой холм, который насыпали на могилу казаков, погибших в бою с захватчиками нашей земли.

Приходим, а там целая толпа мужчин и женщин во главе с одетым в рясу священником. Некоторые мужчины с лопатами и уже закопали столбики, чтобы прикрепить к ним наше крыло. Когда все сделали, священник вместе с женщинами принялся петь заупокойную панихиду, во время которой несколько раз читал вслух записанных на крыле пап наших учеников и называл их воинами. Пели очень красиво, и всем было от этого хорошо. Потом священник побрызгал на расписанное моими сестрами крыло, заодно и всех нас Святой водой. Взрослые люди от брызг ничуть не прятались, а наоборот подставлялись и счастливо смеялись. Мы тоже ничуть не пугались и тоже смеялись. Под конец священник раздал нам по просвирке, а женщины угостили пирожками и вареными яичками…

Через неделю после этих событий ученик второго класса Сережа Панькович встретил нашего папу у школы и спросил: «А мы скоро снова пойдем к моему папе?» Наш папа потрепал мальчишку за чуб и пообещал, что скоро. Сам же, возвратившись домой, командирским голосом наказал мне с Эдиком пригласить Сережу к нам в гости, когда будет бриться в очередной раз.
0

#3 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 12 июня 2014 - 19:55

(с) Станислав Олефир

ЛЮДИ МУРАВЬИ

Не так давно ученые, которые изучают насекомых, сделали очень любопытное открытие: если какой муравей три раза подряд возвратился в муравейник без добычи, его съедают. Мол, такой рефлекс – тащи добычу до хаты и точка! А не тащишь – погоняй до ямы! Поэтому и бегают, словно угорелые. Жить-то хочется!

А люди? Кто их будет есть? Но хватательно-таскательных рефлексов хватает. Скажем, авиамоторный завод, на двигателях которого летает половина наших самолетов, и где я учился на слесаря. Кажется, на таком предприятии любой винтик на учете. Ан, нет! Рабочий класс этого завода живет такими рефлексами – муравьям не снилось. Без добычи домой – не смей и помышлять! К концу смены все готовят шабашки. Тот отрезает кусок доски, другой алюминиевого уголка, третий заталкивает под одежду рулон миллиметровой бумаги. Да что там бумаги? Даже электродвигатели в трусы прячут. А что в карманах – не смей думать. Оттопыриваются до самих локтей. И все, словно муравьи, тащат, тащат, тащат.

Один я без дела. Может, потому, что всего лишь ученик? Но, скорее, просто некуда прятать. Живу-то в общаге, до родного села больше ста километров. А, как говорят у нас на Украине: «Хорошо красти, есть куда класти».

Хотя, пару раз не удержался. Послали делать уборку в аккумуляторном цеху, на мне тряпичные туфли, а в такой обувке нельзя. Нарядили в новехонькие резиновые сапоги, которые не боятся не только воды, но даже кислоты! Я до конца смены поработал, да так в сапогах в общагу и ушел, а аккумуляторщики, слава Богу, запамятовали. Подержал для страховки за тумбочкой, после увез в село. Дома сказал, что выдали, как спецодежду, но мне оказались большие. Потом папа в этих сапогах даже ездил на областную конференцию и все шутил: «Спасибо Сталину грузину, обул Украину в резину!».

Так шутить было можно. Во-первых, в похвальбу, во-вторых, вокруг все свои. Не станем же мы ябедничать на родного папу?

Когда тащил в следующий раз, даже не знаю, было это заурядное воровство, или демократическая прихватизация? Решило наше заводоуправление менять в общежитии сантехнику. Возвращаемся с работы, а среди двора целая куча ржавых труб, батарей, треснутых унитазов и умывальников. Рядом две ванны. У одной выломан бок, вторая лишь слегка поцарапана. Я с пацанами эту, которая поцарапана, сразу в утайку. На селе испокон веков купаются в тазу или корыте, а здесь такую благодать и на свалку! Договорились с шофером, дождались субботы, да по холодку с этой ванной на вокзал. К счастью, тогда в каждом пригородном поезде имелся вагон-клуб, чтобы читать газеты с журналами, играть в шахматы и шашки. Там никаких спальных полок, одни сидячие, иначе с нашей ванной не развернуться. Уже не помню, брал ли билет на этот поезд, хорошо помню, загрузились лишь, когда проводница отлучилась в соседний вагон за каким-то делом. Возвратилась, а здесь сюрпризный момент – ванна, которая занимает едва ли не половину вагона. Крик, скандал, явился начальник поезда, затем и милиционер. Требуют штраф, пишут протокол, угрожают. Мы-то затаскивали ванну очень аккуратно, а эти обнаружили на обшивке вагона какие-то царапины и написали такое, что впору сажать в тюрьму. Конечно же, требуют платить. К счастью, у меня ни денег, ни документов, вот и записали истребовать все из родного дедушки, который умер три года тому назад. Из моих слов, конечно: «Село Чапаевка, улица Кладбищенская 17. Колотий Дмитрий Семенович».

Чапаевка уже за конечной остановкой, вот начальник поезда с милиционером решили устроить мне веселую жизнь по прибытию на узловую станцию. Я же не доехал ровно один перегон, выгрузился, и на бричке вместе с ванной покатил до хаты.

А через пару месяцев приехавшая в гости мамина сестра тётя Тося рассказала, что ее вызывали в сельсовет и требовали заплатить штраф за какую-то ванну, которую дедушка зачем-то вез на кладбище.

Но самое интересное не это. Самое интересное то, что в тот раз ни один пассажир переполненного вагона не стал на сторону начальника поезда и милиционера. Когда те ушли, я признался попутчикам, что везу ванну всего лишь до предпоследней остановки. Все принялись смеяться и жать мне руку. Помогли выгрузиться, улыбались и махали через окна…

Все у меня и получилось, как в песенке о трудолюбивом муравьишке:

Тащил, собой рискуя,
И вот, гляди ты, смог.
Хорошую такую
Хвоинку приволок!

Дома, понятно, удивились и обрадовались ванне даже больше, чем резиновым сапогам. Поставили на самое солнышко, натаскали из колодца воды и разрешили младшим братьям купаться. Те, хотя, вода еще ничуть не прогрелась, полезли скопом. Визг, смех, крики. Мама возится с ними, а папа устроил допрос, где добыл такую красоту? Похожие ванны раньше были только у дворян. Когда я все рассказал, обнял и прижал к себе…

После таких приключений можно бы и отдохнуть, но где вы видели отдыхающего муравья? Выдергиваю из купающейся компании Эдика с Виталием и в поход. Поход, по сути дела, в никуда. Поиски того, что плохо лежит. А лежит оно, как известно, далеко. То, что близко, давно нашли и надежно припрятали. Поэтому на Руси на требование: «Пойди туда, не знаю куда! Найди то, не знаю что!», богатырь садился на коня и ехал за три-девять земель.

У нас для подобных набегов имеется немецкий велосипед. В войну неподалеку от села разбомбили фашистский эшелон, в котором ехала фельдъегерская команда. Папин друг дед Губарь трофеем и запасся. Папа дает деду взаймы самогонный аппарат, а тот отблагодарил велосипедом. Кто-то скажет, что для деда это сплошное надувательство, но за змеевик к самогонному аппарату папа платил деньги, да еще, в случае чего светит штраф, а все село знает, что велосипед деду Губарю достался задаром. К тому же, мы с Эдиком уверены, что бомба, которой разбомбили немецкий эшелон, попала как раз в переднее колесо этого самоката. Иначе, с какой стати на нем сколько заплат?

С собою берем джентльменский набор добытчиков: мешки, веревки, самодельные ножи, солдатский котелок и бутылку самогона. Самогон дядьке Игнату от нашего папы. Одноногий Игнат его закадычный друг, да и наш с Эдиком тоже. Все лето сторожит на пожарной вышке, хорошо видит, где что уродило, убрали или не очень. Науке известно, старые муравьи, которые уже не способны к добыванию пищи, становятся хранителями запасов, сторожами или наблюдателями. За это их кормят и поят. Дядька Игната, который инвалид первой группы, кормит тетка Тамара, а поит наш папа. Потом переживает, не убился бы со своей вышки.

Хотя, это как уж, повезет. Когда наши войска уже побеждали, и фронт продвинулся к самой Германии, Сталин дал приказ всех, кто с высшим образованием отправить в третий эшелон. Это далеко за линией фронта, там мастерские для ремонта танков и пушек, медсанбаты и пекарни. Папа пекарней и руководил. Бойцов, которые покрепче, ставил таскать мешки, колоть дрова и месить тесто, а слабых и раненных охранять склад с мешками. Чаще других на охрану ставили москвича Серегу. Маленький, худенький, даже удивительно, как таскал ту винтовку? Поэтому и радовался, что попал в третий эшелон.

Однажды ночью, когда уже легли спать, взорвалась лежащая за пекарней бомба и убила Серегу. Она там лежала давно. Саперы оградили столбиками, да так и оставили, а она взорвалась. Папа говорит, может, Серега бросил в нее камушком, может, что другое, но причины так и не узнали. Эта история крепко запомнилась мне с Эдиком. Мы жалели Серегу и, если доводилось найти снаряд или бомбу, обходили десятой дорогой.

Шлях к нашему «Найди то, не знаю что!» проложен через балки. Сплошные подъемы да спуски. На подъемах я кручу педали, а хлопцы толкают велосипед, на спусках все так же на полном ходу Эдик запрыгивает на раму, Виталий на багажник, и катим, даже ветер в ушах. Нам такая езда нравится. Шутим по любому поводу, смеемся, вспоминаем всякие истории. Не успели оглянуться, уже и вышка с дядькой Игнатом. Вручаем ему папину самогонку, наблюдаем, как жадно дядька припал к горлышку, затем выслушиванием сетование на то, что ожил и начал выходить оставшийся с войны осколок. Спасибо, мы выручили! Теперь и болит не так сильно. Затем пошли истории о лисице, которая мышкует на косовище; председателе колхоза, который орет на бригадира так, что слышно на вышке; противотанковом ружье, которое нашли в терновнике…

Наконец, вспомнил о нашей просьбе и рассказал, что три дня тому назад чабаны перегоняли отару овец со второго отделения и остановились со своими овцами на старом косовище. Обычно впереди отары идет козел или пожилой человек, которого овцы знают и в лицо, и сзади. Даже одежды менять не стоит. Идти ему нужно тихо и ровно, чтобы овцы на тебя равнялись. А этот напился и несколько раз падал. От этого овцы забыли всю субординацию и отправились кто куда, а этот лежит. Вот отару и растеряли. На второй день организовали поиски, и нашли двенадцать голов. Заглянули и к дядьке Игнату, интересовались, не видел ли каких овец со своей вышки, и подарили две шляпки подсолнечника. Шляпки большие, семечки крупные. А ведь, вдоль шляха в этом году ни одного подсолнухового поля. Только люцерновое косовище, кукуруза да пшеница, которую давно скосили. Не иначе, как вместе с кукурузой за Кленовой балкой взошли прошлогодние семечки. Теперь подсолнухи перезреют, высыплются и достанутся на корм воробьям да мышам. Кукурузу-то убирают позже.

Кленовая балка почти под Зеленой казармой, туда катить да катить. Но глаза боятся, ноги делают. Крути педали, пока не дали! Говорим «Спасибо!» папиному другу, и на шлях. Снова на подъемах пыхтим от натуги, на спусках орем от восторга.

Наконец и кукурузное поле. Сразу же замечаем выглядывающие из кукурузных зарослей шляпки подсолнечника. Но кто-то здесь уже поработал. Прямо у кромки поля россыпь пустых корзинок. Это очень плохо. Вполне возможно, что срезал корзинки кто-то из колхозников, договорившись об этом с председателем колхоза или бригадиром. Значить, нужно вести себя очень бдительно, срезать и складывать шляпки в мешки, относить в растущую вдоль дороги лесополосу и только там добывать семечки.

Хлопцы с мешками и самодельными ножами скрылись в кукурузе, а я покатил к лесополосе прятать велосипед. Затащил в самую чащу, маскирую сломанными ветками, вдруг замечаю на тропе россыпь мелких катышков. Рядом следы маленьких копыт. Бросаю все как есть и бегом к братьям. В лесополосе пасется то ли овца, то ли коза. Катышки совершенно свежие. Сколько себя помню, мы всегда держали козу. Даже при немцах. Так что свежие катышки от завчеращних отличить умею. Да и Эдик с Виталием тоже. Приготовили веревку, крадемся по лесополосе и вскоре поднимаем двух овец. Прижимаясь друг к дружке, носятся меж деревьев, и никак их не поймать. То, что не домашние, а колхозные Виталий определил сразу же. Те на зов: «Бяша-бяша!» хотя бы повернули головы, а эти никакого внимания. Наконец, мы сообразили перекрыть просвет веревками и скоро обе овечки в наших руках. Привязываем к деревьям, выясняем, что на ушах и боках никаких отметок, и я прихожу выводу, что нужно ожидать до вечера. Если хозяин не появится к закату солнца, значить ничьи. Эдик уверен, что нечего и сомневаться. По дороге сюда мы вспугнули лисицу, не иначе как охотится за нашими овечками. А ведь, здесь хватает и волков! Минувшей зимой они съели путеобходчика. Если бы не мы, ночью обоим овечкам полный каюк. Виталий поддержал меня, затем Эдика, сгонял с котелком в балку, принес воды и поит овец. Пьют, даже трясут хвостами!

Пока суд да дело, решили набрать немного семечек, но заниматься этим уже никакого настроения, ожидать вечера тоже. Сворачиваемся и до хаты. Я по шляху на велосипеде, братья за лесополосой с овцами. Не теряя из виду друг друга, тихонько движемся в обратном направлении. Одна за другой по шляху проехали брички с женщинами, прогудела машина и все. На меня ноль внимания, а братьев с овцами за деревьями не видно. Игнатову вышку минули уже в сумерках, к селу добрались в темноте. Хорошо, у нас прямо из степи можно попасть в сад, а из сада в сарай. Закрыли в нем овец и поход в «Туда, не знаю куда» закончен, а «То, не знаю что» надежно спрятано от любопытных глаз…

Дома рассказали все до капельки. Если что и переврали, только когда рассказывали о пьяном чабане да волках, которые у Зеленой казармы. У Эдика вышло, что они за нами даже гнались. Папа все выслушал и постановил подержать овец пару недель в сарае, если что – сказать, что купили по случаю. Потом уже думать, что делать дальше.

А что думать? Шестеро своих детей, да двое приемных. И всем хочется есть, а мясо пробовали в прошлом году. Вот на стол и пустили.

Осталось сказать, что со временем я стал настоящим охотником. Добывал диких оленей, кабанов, росомах и даже медведей, но вот снежных баранов не получалось. Напарник по охоте Володя Молоков подстрелил больше десяти, а я ни одного. Выбрал этими овцами лимит, что ли?

И еще. Уже взрослым приехал на Украину и узнал, что на моем родном заводе заказов на самолетные моторы поубавилось. Зато освоили выпуск самогонных аппаратов. Приходи к любой проходной, отдай вахтерше сто гривен и через пятнадцать минут тебе вручат изготовленный из нержавейки аппарат. Самогон из него получается крепкий и чистый, как слеза. Я пробовал. Дядьке Игнату он понравился бы тоже.

Кстати, ученые выкладывали на пути муравьев забродившие ягоды голубики, те пили сок и вели себя, как тот чабан, который распугал овец. За это люди издревле называют голубику пьяника или дурниха. Но это далеко не все. Оказывается, муравьи еще и отъявленные наркоманы, при случае отдают жуку лемезухе за дозу наркотика собственных мурашат!

Что же это с нами и муравьями на белом свете творится, Господи?

0

Поделиться темой:


Страница 1 из 1
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей