МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: "Сестра таланта" - реализм, рассказ о жизни или о любви (до 15 тысяч знаков с пробелами, превышение +10%) - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 7 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

"Сестра таланта" - реализм, рассказ о жизни или о любви (до 15 тысяч знаков с пробелами, превышение +10%) Конкурсный сезон 2023 года.

#11 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 30 ноября 2022 - 19:56

10

ПОСЛЕДНИЙ СНЕГ


Последний снег – как последний шанс – никогда не знаешь что он последний. Привыкаешь что он есть, и будет еще, никуда не денется. Или наоборот, думаешь, да хватит уже, сколько можно – ну надоело, ей-богу! И оказывается, что действительно – хватит. Или не ждешь его уже, думаешь, все, баста! А он вдруг нагрянет нежданно-негаданно… и не знаешь радоваться ему или грустить.
Сегодня ночью шел снег – такой белый, пушистый, чистый-чистый, и не верилось даже, что это он, настолько все уже было по-весеннему. Я смотрела в окно и думала: хорошо снегу, он приходит, не думая о том ждут его или нет, нужен он кому-то или помешает. И мне казалось, что одеяло мое из теплого снега, и подушки - сугробы. И сны мне снились рассыпчатые, некрепкие, кристально-белые, но теплые…
А потом пришла боль и вывернула меня из сна наизнанку, дальше я просто лежала и думала обо всем на свете. Я представляла, как усну и не проснусь. Хорошо бы чтобы тогда был снег. Болело все сильнее, но надо было терпеть. Мама опять сегодня на работе, а дедушка боится делать мне уколы. И в больницу не отдает меня – говорит: «Знаю я ваше «на время», заберете ребенка, и больше я ее не увижу! Не дам!»
Мне опять стало очень страшно. Что со мной будет? Кто со мной будет? Я увижу боженьку… Но будет ли у него время играть со мной, как это делает дедушка? Увижу ли я еще маму? И когда мои волосы отрастут – а мама говорит, что это обязательно произойдет – кто будет расчесывать меня и делать красивые прически?
Снег все шел и шел, и куст за окном превратился в огромный сугроб. Мне вдруг ужасно захотелось нырнуть в него. Надо завтра попросить дедушку достать санки. А вдруг завтра утром снег растает? Ведь уже апрель!
Я села в кровати и опустила ноги на холодный пол. Тапочки опять куда-то убежали. Прошлепав босыми пятками в дедушкину комнату, я на цыпочках подошла к его кровати и тихо позвала «Деда!», но мой голос потерялся в его храпе. «Дедууууль!» Я потянула за край одеяла. Дед быстро сел в кровати.
- Что случилось? Анютка, ты? Тебе плохо?
- Я, дедуль. Болит опять.
- Ох, беда…
Дед бережно посадил меня к себе на колено и погладил по колючей голове.
- Дедуль, там снег идет. Давай достанем санки!
- Утром обязательно, Анютка. А сейчас ночь, спать надо. Давай я тебе таблетку дам волшебную?
- Не хочу я таблетку! Снег может растаять к утру! Пожалуйста, дедуль, давай сейчас пойдем кататься, ну, понимаешь, может это последний шанс! …
Неба не было видно из-за снега. Большие пушистые хлопья медленно падали вокруг, но, когда санки ехали с горки, снег разгонялся и бежал мимо так быстро, что я не успевала его ловить. Дедушка брел по колено в вязком и рыхлом снегу, с усилием затаскивая санки на горку снова и снова. А я верила, что боженька очень на него похож. И с ним мне будет хорошо… как сейчас…
0

#12 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 05 декабря 2022 - 16:17

11

ЗВЕЗДЫ УМИРАЮТ ПО-РАЗНОМУ


Дверь с комариным стоном отворяется, и в сырой сумрак августовской ночи выходим по очереди: я и мой дед. После духоты натопленной впрок комнаты пространство ночного воздуха отдает сладостью. Деревянное крыльцо старчески поскрипывает, и нас встречает растрепанная влажная трава. Где-то у реки молодежь всерьез разыгралась с костром: дым от него виден сквозь этот душистый сумрак и заметно склоняется к низовью реки. А сверху внимательно наблюдают вековые звезды. Именно они – цель нашей прогулки. Сегодня важная ночь – мой экзамен по астрономии.
— Ну, начнем с легкого… — Дед пытается выразить мысль по-учительски, серьезно. – Найди-кась всех известных на небесах Медведиц.
Я бегаю глазами по россыпи алмазной крошки, цепляюсь за Полярную звезду и останавливаюсь раз, затем второй. Теплая куртка мне велика в рукавах – она досталась по наследству от двоюродного брата Павла. Правда, он носил ее в 15 лет, а мне только скоро восемь. И все же указательный палец попадает точно в две цели – не очень-то и сложное испытание.
— Будем считать, потренировались. Погляди теперь на этот участок неба и сообрази, какое созвездие приютилось там.
Я внимательно слежу за рукой деда. Он обводит скопление блескучих точек чуть выше Малой Медведицы. Я хмурю брови – это созвездие мне точно известно, только вот не могу вспомнить его мудреное название.
— Касьяпея! – Вырывается у меня после напряженного молчания.— Она еще имеет форму штанов… Ну, как большая буква «М».
Дед едва улыбается и снова прячется в сурового экзаменатора.
— Имя это заморское и звучит так: Кас-си-о-пе-я. Запомнил? Но об этой девице ты узнаешь на уроке истории перед сном. А теперь вернемся к астрономии. Скажите-ка, товарищ студент, где спряталось созвездие Лебедя. – Искоса он наблюдает за моей реакцией.
Мне нечего сказать – место, где спрятался Лебедь, я когда-то благополучно прослушал, завороженно глядя на этот огромный замерший калейдоскоп. Поэтому, как можно более виновато, говорю:
— Не помню… Но точно знаю, что в Лебеде есть черная дыра! – Мой ответ из признания в невежестве превращается в радостное восклицание.
Учитель издает звук, смешавший в себе кашель и смех, и голосом академика отчеканивает:
— Недурно, молодой человек. Но ваши знания требуют доработки.
Я облегченно выдыхаю и предчувствую мягкость постели. Как же хорошо спится на природе! А сны снятся яркие-яркие, объемные, а не приплюснутые, как в городе.
— Деда, а как получаются черные дыры? – Мне хорошо, что теперь я могу спрашивать моего экзаменатора.
— Видишь ли, звезды умирают по-разному. Те, что поменьше, превращаются в белых карликов. Огромные сгустки горящего газа. Таким будет и наше Солнце через миллиарды лет. Те, что побольше, станут нейтронными звездами. Они похожи на фонтан, испускающий потоки нейтронов в разные стороны. А самые большие превратятся в черные дыры, заглатывающие другие объекты своей гравитацией. Ну как, догоняешь деда?
Я киваю, хотя не все слова мне понятны. Но это неважно. Меня удивляет, что у миллиардов звезд всего три пути их существования. Денеб, Вега, Альтаир – все они превратятся либо в карликов, либо в фонтаны, либо в черные дыры… А все-таки скоро спать, и, если повезет, мне приснятся неведомые миры в их необыкновенном развитии...
— Ты, деда, настоящим астрономом был раньше? Я всего за целую жизнь не узнаю…
— Прижмет — узнаешь. Мне в школе одна девочка нравилась. А ее мать у нас астрономию преподавала… Вот, как ты думаешь: обязан был я знать этот предмет? Каких только брошюрок да журналов в библиотеке не начитался про этот звездный мир…
— Ну, а она?
— Кто она?
— Ну, та девчонка…
— А-а-а-а-а… А ей-то чего? Ей другой по нраву пришелся. Вот и вся история. Правда, в астрономии он оказался ни бум-бум… Но это уже не для нашего стола разговор…
Я гляжу на деда, предвкушая скорое возвращение в натопленную комнату. Но он напряженно вглядывается в место, откуда виднелся дым костра. Столб дыма разросся, будто в костер кинули несколько автомобильных покрышек. А кроваво-черный хвост, кажется, подпер небо.
— Пойдем-ка, астроном, проверим. Не к добру это…— Дед говорит вдумчиво, как видно, перебирая в голове все возможные варианты ответа на вопрос: почему дыма становится больше и больше?
Мы идем сбивчиво и быстро, спотыкаясь на мелких преградах, видных днем, но исчезнувших из вида во мгле ночи. Я то и дело отстаю от энергичного хода крепкой фигуры деда.
Вскоре послышались крики: испуганные женские и напряженно отчетливые мужские. В мужских можно разобрать команды: «Тащи еще!», «В окна заливай», «Люда, уйди отсюда! К Семеновым беги!»
Дед что-то бормочет и ускоряет ход. Его крупные шаги равны моему бегу. Мы выходим из зарослей и видим тот самый огромный костер, который на деле оказался пожаром. Чем ближе к полыхающему дому, который каждую секунду перестает им быть, тем жарче. Сырая летняя ночь обратно стала дневным зноем.
— Чем я Бога прогневила? За что нам это?! – Рыдает тетя Люда и повисает на пиджаке деда. Ее и без того полное красное лицо стало еще краснее от слез и жара.
Дед одной рукой обнимает неженские плечи тети Люды и внимательно смотрит на тщетные попытки нескольких мужиков укротить бешеного огненного зверя – но тот махом проглатывает воду из ведер.
— Че в пожарке сказали? – спрашивает мужик в старом ватнике, прожженном на груди.
— Да ниче! Пятьдесят километров переться до развилки да по просеке пять. Час – минимум. – Отвечает ему хозяин дома дядя Сергей, как икона, застрявший в одних трусах в проеме бани. — Но обещали приехать…
— Эх, холера!..— выругался раздетый по пояс Оськин, сосед Сергея.
Дед бегло осматривается по сторонам.
— Володя где? – В его голосе перемешались тревога и надежда.
Тетя Люда рыдает еще громче. Слова женщины тонут во всхлипывании. Дед отстраняет ее и бежит к ликующему огню. Его останавливают мужики.
— Не успел он, Иваныч!… На верху спал. Я полез к нему – на меня чуть лестница не рухнула…— Слышу я обрывки диалога, переходящего на басовитое ругательство.
Дед хватает ведро с водой и в отчаянии выливает его на то, что осталось от уютного деревянного гнезда, в котором доживал свои годы его закадычный друг Володя. А после с минуту смотрит на зверя, который начинает утихать без еды. И безысходно ковыляет ко мне. Злой, в красных пятнах на лбу и совсем без седых бровей.
Мы плетемся домой молча.
— А чем стал дед Володя? – Наконец задаю я вопрос, который мучил меня всю дорогу. Вместо ответа в свете полной луны я вижу только дедовы слезы.
Я почему-то вдруг понимаю, что ни карликом, ни фонтаном, тем более никакой дырой дед Володя не стал.
Люди умирают совсем по-другому.
0

#13 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 12 декабря 2022 - 17:18

12

УДАР


По улице небольшого города направляется в школу семиклассник Серёжа. Одет он самым обычным образом: брюки на размер чуть больше нужного, слегка помятая рубашка, выглядывающая из однотонной жилетки, и лёгкая куртка, расстёгнутая нараспашку. Попутно он своими оборванными кроссовками пинает камушек, воображая себя нападающим российской сборной.
Вдруг Серёжа замирает у магазина одежды и останавливает взгляд на стильных, новеньких спортивных кроссовках. В его карих глазах виднеется страстное желание приобрести их, и в то же время – глубокая, ноющая боль от того, что он не может этого сделать. С трудом отвернув голову, он продолжает добираться до школы, ведя свою игру маленьким каменным мячом.
Впереди Серёжа замечает фонарный столб и решает для себя, что попадание в него – обязанность для будущего чемпиона. Рассчитав замах ноги и сделав удар, он попадает точно в цель. Однако камень совершенно не собирается на этом останавливаться, поэтому, сделав рикошет, прилетает в лежащего неподалёку кота. Услышав пронзительное, страдающее «мяу!», Серёжа бежит к бедному млекопитающему: «Чёрт, прости, я случайно!»
Гладит его, пытаясь успокоить. Спустя несколько секунд тот заводит свой кошачий мотор, издавая приятные кошачьи звуки. Виноватое лицо Серёжи сменяется мягко улыбающимся.
***
Уроки тянутся предательски медленно. Отсидев всё, что можно отсидеть, Серёжа с облегчением слышит звонок на большую перемену.
– Димон, пойдём на улицу ноги размять? – спрашивает Серёжа своего закадычного друга.
– Я только за! – отвечает тот с намекающей улыбкой.
Накинув куртки, они выбегают из школы и останавливаются за её углом. Дима, кроме ног, решает «размять» ещё и лёгкие, поэтому, осмотревшись по сторонам, достаёт пачку сигарет, берёт одну и закуривает.
– Будешь? – спрашивает игриво Серёжу, протягивая ему вторую.
– Я, конечно, раздолбай, но не до такой же степени, – смотрит на друга с лёгкой усмешкой.
– И правильно, – убирает пачку обратно. – Ты же у нас спортсмен.
– Спортсмен… – вздыхает Серёжа и немного поворачивается в сторону.
Дима замечает в куртке друга подозрительный карман.
– Серый, а что у тебя там? – не выдерживает наблюдательный подросток, указывая на находку.
– В кармане? – несколько растерявшись спрашивает Серёжа. – Да так, ничего.
– Ок, понял, не моё дело, – наигранно по-джентльменски отстал Дима.
Постояв молча какое-то время и посчитав ворон, они пошли обратно в школу.
***
Снимают куртки в раздевалке.
– Ты сколько насчитал? – интересуется Дима.
– Четыре, а ты?
– Пять. Я выиграл! – радуется Дима и ставит товарищу щелбан.
– Да, что-то я потерял бдительность…
Серёжа отходит от крючка, куда повесил куртку. Дима, воспользовавшись моментом, пытается заглянуть в таинственный карман. Однако Серёжа оборачивается и ловит своего друга на гнусном деле.
– Эй, куда ты лезешь?! – взрывается владелец куртки и резким движением убирает руку Димы с места преступления.
– Что же ты там прячешь? – с удивлением спрашивает Дима и вновь пытается проникнуть в карман.
Между друзьями завязывается небольшая потасовка, перерастающая в вольную борьбу с обоюдными оскорблениями. Спустя время Дима таки одолевает Серёжу. С нетерпением открывает карман и обнаруживает там… деньги.
– Деньги?.. – разочарованно произносит Дима. – О, раз у тебя есть деньги, сходим в KFC за твой счёт? – уже более радостно и игриво спрашивает Серёжу.
– Нет, это не на развлечения! – строго отвечает тот. – Я коплю на новые кроссовки.
– А-а-а… – огорчённо протягивает любитель KFC. – А откуда они у тебя?
– Подрабатываю иногда. У мамы лишних денег нет, поэтому решил накопить сам.
– Понял, – заканчивает Дима после некоторой паузы и возвращает куртку другу.
– Кстати, идёшь сегодня на футбол после уроков? Играем против 7 «Б», – с огоньком в глазах говорит Серёжа.
– Спрашиваешь ещё! Конечно, иду.
Весёлые и помирившиеся, выходят из раздевалки.
***
Наконец-то уроки закончились. Серёжа, быстро собрав рюкзак, бежит на выход из класса, как вдруг у него начинает звенеть телефон. Он отвечает. Постепенно радость уходит с его лица, оставляя после себя сначала злость, а потом грустное смирение. Закончив разговор, убирает телефон обратно.
– Да чтоб его! – бьёт находящуюся рядом стену и спустя секунду жалеет об этом, тряся повреждённой рукой.
– Что случилось? – спрашивает Дима.
– Мама задержится на работе, попросила забрать Вову из садика. Из-за него я теперь не успею на игру! – с огорчением констатирует Серёжа.
– Да, плохи дела… Ну, один раз – не вилкой в глаз, – ехидно блеснул остротой Дмитрий.
– Тебе лишь бы шутки шутить! Для меня каждая игра важна, а тут этот... Сдался вот он мне!
На секунду Серёжа остановился и посмотрел в окно.
– Знаешь, что здесь самое обидное? Даже если бы у нас был отец, всё равно бы меня посылали. Наверняка он бы ещё больше мамы работал. Или для воспитания отправлял бы меня за ним. Ведь так обычно ведут себя отцы? – спросил Серёжа риторически и перевёл взгляд на друга.
Дима сочувствующе пожал плечами. Серёжа, постояв мгновение, пожал тому руку и, попрощавшись, поплёлся за младшим братом в детский сад.
***
«Вова… Что вообще за имя такое? Мама что – хотела, чтобы все анекдоты мира были про него? Он станет таким же балбесом? Тогда тем более мне такой брат не нужен».
Серёжа медленно волочит ноги по улице, попинывая очередное каменное подобие мяча.
«Дома постоянно меня достаёт со своими просьбами и вопросами, а теперь ещё и школьную жизнь ломает. Ничего. Ещё немного и я поступлю куда-нибудь в другой город. И уеду от него подальше…»
Мысли подростка без предупреждения прерывает уведомление на телефоне. Серёжа проверяет, кому он вдруг срочно понадобился, и читает сообщение: «Серёга, тут 7 «Б» задерживается, мы начнём игру позже, чем планировали. Может, ты даже успеешь».
За мгновение Серёжа превращается из улитки в гоночный болид и устремляется за Вовой, оставив камушек наедине с чувством одиночества.
***
Залетев в кирпичное здание и воспарив по лестнице, Серёжа находит нужную группу и подходит к няне.
– Здравствуйте, сегодня я заберу Вову вместо мамы.
– Здравствуй, хорошо, через 10 минут ребята закончат играть и ты сможешь его забрать.
– А можно уже сейчас пойти с ним домой?
– Нет, раньше времени детей могут забирать только родители. Или другие люди, если у них есть записка от родителей. У тебя есть?
– Нет… – устав от жестокой жизни, отвечает Серёжа.
– Тогда подожди немного. Можешь пока пройти внутрь и посмотреть, как они играют, – заботливо предлагает няня.
Залипать в телефон не хочется, поэтому, не желая помирать эти 10 минут со скуки, Серёжа соглашается с предложением малознакомой тётеньки и тащит своё тело внутрь группы. Он быстро обнаруживает брата и, опасаясь быть замеченным и растерзанным его объятиями, прячется за углом и начинает наблюдать за ним.
Пятилетний мальчик одет в бежевые шортики и белую футболку. Он сидит на мягком ковре и играет сам с собой в куклы. Перед ним находится игрушечная кухня, на которой удобно располагаются три фигуры: одна женская и две мужских – побольше и поменьше.
– Мальчики, ужин готов. Сегодня у нас макароны с фаршем и овощами, накладывайте себе, – озвучивает Вова маму в этой игрушечной семье.
Берёт маленького мальчика и изображает, как тот накладывает микроскопической вилкой воображаемые, но такие вкусные макароны. Вдруг вилка падает.
– Ой, упала! – огорченно произносит мальчик голосом Вовы.
– Ничего страшного, возьми другую, а эту потом помоем, – реагирует добрая мама.
«Он что, во вчерашний вечер играет? – думает про себя Серёжа. – Видать, с воображением у него туго».
Оба мальчика пробуют еду. Тот, что постарше, изображает ловкими руками Вовы недовольство:
– Слишком много лука! Сделай в следующий раз вообще без него.
«Какой лук? Я про брокколи говорил! Ещё и память, что ли, страдает?» – недоволен актёром скрытый наблюдатель.
Спустя несколько секунд «пережёвывания» пищи мальчиками, мама обращается к старшему сыну:
– Серёжа, я сейчас пойду на прогулку. Поиграй, пожалуйста, с Вовой недолго.
– Ну почему я?! Ему уже пять лет – пусть сам с собой играет.
– Одному скучно, побудь с ним немного, он же твой брат.
Мама прихорашивается и выходит из кухни. Вова откладывает её в сторону, а мальчиков перемещает в другую часть импровизированного домика – в гостиную. «Серёжа» ложится на диван и начинает играть в телефон, а «Вова» ходит вокруг него:
– Давай поиграем во что-нибудь? Может, в машинки?
– Я не хочу с тобой играть.
– Ну пожалуйста! А в солдатиков?
– Нет. Отстань.
– Я не отстану!
Игрушечный Серёжа прикладывает руку к лицу.
– Хорошо. Давай поиграем в прятки. Я прячусь – ты ищешь.
– Давай! – радуется Вова и идёт в угол.
Начинает отсчёт. Тем временем «Серёжа» на цыпочках выходит из комнаты.
Игрушечный Вова резко оборачивается и замечает, что брат пытается улизнуть из гостиной, играя не по правилам.
– Так нечестно!
– А ты почему раньше времени обернулся? Так нельзя. Всё – теперь ты наказан за нарушение правил. Вот и стой там теперь в углу и думай о своём поведении! – заключает «Серёжа» и, по велению руки Вовы, отправляется в сторону.
«Вова» остаётся один в гостиной. Медленно поворачивается лицом обратно к углу. Стоит.
Проходит несколько секунд. Игрушка до сих пор стоит в углу, не шелохнувшись.
«Он что, так и остался вчера там?..» – удивляется про себя Серёжа.
Проходит ещё какое-то время. Наконец, Вова тихо заговаривает:
«Серёжа, почему ты такой?.. Я просто хочу поиграть. Мне очень грустно оставаться одному… Почему ты не хочешь играть со мной?»
Грустно вздыхает.
«Ты так часто ругаешься и кричишь на меня…Что я делаю не так? Я не знаю, что мне сделать, чтобы ты не ругался. Я правда изо всех сил стараюсь быть хорошим, но у меня не получается…»
«Знаешь, а ведь я хочу быть таким как ты. У тебя столько друзей. Ты такой взрослый и сильный. Ты для меня как папа. Настоящий папа. Прости, что у меня не получается быть хорошим братом. Прости меня, пожалуйста…»
Серёжа замер. Он вдруг почувствовал, как внутри него что-то упало. Стало тяжело стоять на ногах – пришлось опереться о стену. Глаза совершенно не к месту начали заполняться горькой водой. А уже секунду спустя, не думая о внешнем виде подростка, на лице появились стекающие вниз капли.
Серёжа сильный парень. К своим тринадцати годам ему пришлось прожить несправедливо много боли. Каждый вызов судьбы он принимал с уверенно поднятой головой. Но этот удар – искренними словами любви – он не смог выдержать.
Закрывшись ото всех руками, Серёжа стоял и горько плакал. Он начал осознавать, что всё это время не замечал около себя чего-то важного.
Кого-то важного.
***
По прошествии 10 минут, как няня и обещала, дети закончили играть и наступило время идти по домам. Вова, ожидавший маму, с удивлением обнаружил в дверях Серёжу.
– Ой, привет, а где мама?
– Она на работе задерживается, попросила меня за тобой зайти.
– А, понятно.
Вова начинает медленно одеваться. Серёжа, наблюдавший за ним какое-то время, переводит взгляд на окно. На улице всё как обычно. Она заполнена крышами домов – побольше и поменьше – из-за которых выглядывают редкие, ещё зелёные деревья. Временами мелькают птицы, спешащие раздобыть еду, чтобы не умереть от голода.
Вдруг глаза Серёжи останавливаются. Что-то выбивается из общей картины. Он присматривается, и тут его сознание пронзает неожиданная мысль.
– Вова… – несколько взволнованно начинает Серёжа.
– Что?
– А ты когда-нибудь был на колесе обозрения?..
– Нет.
– А… хочешь?
Вова ловит на себе тёплый, ожидающий взгляд Серёжи.
– Да!
Серёжа улыбается.
– Тогда давай сходим прямо сейчас?
– Давай!
Радостно ускоряется в одевании себя.
– А… У тебя есть деньги? – обеспокоенно спрашивает Вова.
Серёжа чувствует, как в области сердца, где расположен внутренний карман, приятно разливается тепло. Мягко, с улыбкой отвечает:
– Есть.
Спустя минуту братья покидают детский сад. Счастливые, они отправляются в парк навстречу приключениям.
На встречу друг с другом.
0

#14 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 12 декабря 2022 - 21:07

13

РАНЕТКИ


Заезжать в поселок я не стал, свернул с дороги и, остановившись возле небольшого пустыря, сплошь заросшего крапивой и кустами, заглушил двигатель. Вышел и, осмотревшись, втянул носом воздух. Почему-то на пустырях, несмотря на обилие травы, всегда пахнет пылью. Заметив в высокой траве большой булыжник с плоской, будто специально стесанной вершиной, сел на него, через джинсы чувствуя накопленное камнем за день тепло.
Поселок разросся и изменился до неузнаваемости. Появились новые улицы, на которых величаво выстроились современные коттеджи. Они с барской ленцой поглядывали пластиковыми окнами на невзрачные, покосившиеся от старости домишки, доживавшие по соседству с ними свой век.
Это и неудивительно, сорок лет я здесь не был. Сорок! Большой срок для человека. Половина жизни прошла! За это время успел много где побывать, повидал немало. Детей вырастил...
Как дело к «занавесу» пошло, все чаще стал вспоминать места, где вырос и провел самое прекрасное время в жизни. Вот и сподобился, разобравшись с делами да лень поборов!
Уже по дороге сюда знал, что остановлюсь в этом месте... Именно здесь в детстве я испытал сильнейшее потрясение, запомнившееся на всю жизнь. Здесь, на пустыре, когда-то стоял большой дом, во дворе которого, как мне казалось, я мог с этой жизнью распрощаться.
Я сидел на камне, как и много лет назад, смотрел на пустырь и думал: «Наверное, это и к лучшему, что дом разобрали. Стоял бы он сейчас в одиночестве, с выбитыми стеклами да провалившейся крышей, и медленно умирал, сетуя на то, что не может быстро уйти вслед за своими коротко живущими хозяевами».
Сидеть на теплом камне было приятно и, как ни странно, удобно. Улыбнулся и, прикрыв глаза, прислушался к ошалелому звону кузнечиков, заполнившему все вокруг.

«Что делать?» Казалось, этот вопрос плавал в воздухе, безрезультатно стукаясь о наши головы. Почему безрезультатно? Потому что осенним вечером, когда уже стемнело, группе десятилетних пацанов действительно нечем было заняться. Мы сидели в беседке во дворе нашего дома и не знали, чем загрузить свои деятельные натуры.
– Может, на школьный стадион пойдем, мяч попинаем? – предложил Мишка, живущий в соседнем доме. – Мне как раз папка новый мяч купил, только подкачать надо.
– Да не, Миха!.. Как раз сегодня и не получится! – вздохнул я. – Брат сказал, что там свет не включили. Он недавно мимо проходил, видел.
– Тогда, может, на котлован? На плотах поплаваем...
Мы еще долго гадали и перебирали варианты, но сгущавшиеся сумерки сводили на нет все наши умственные потуги. В потемках не больно-то разгуляешься.
Неизвестно, до чего бы мы все же додумались, если бы не Серега, который предложил «похорьковать».
– Да ну на фиг! Надоело уже! – забраковал идею Миха. – У всех огороды есть, чё не хватает-то?
– Ага!.. Ты бы, наверное, только за арбузами полез? Да? – не сдавался Серега. – Не обязательно ведь огурцы да помидоры тырить!
– А что, это идея! – поддержал я приятеля. – Давайте за ранетками сходим. Давно уже собирались.
– Да не-е-е, – заупрямился Миха. – У Бабарихи они кислые, а к Семке Косому идти далеко, и ранетки у него тоже не очень-то вкусные. Только время потеряем.
– Да я не их имел в виду, – пожал я плечами. – Предлагаю к Угрюмому сходить. Сами ведь знаете, ранетки у него обалденные.
– Вы чего, с ума тут посходили?! – подошла к нам моя одноклассница Светка и, покрутив пальцем у виска, добавила, обращаясь ко мне: – А ты – в первую очередь!
Светка очень мне нравилась, но на меня она внимания не обращала. Когда я увидел её, то захотел произвести впечатление. И произвел! На свою голову...
Я уже заметил: как только она появлялась в поле моего зрения, мой мозг отключался и переставал нормально работать. Вот и сейчас я брякнул не подумав...
Залезть к Угрюмому было равносильно самоубийству! Это знали все. Старшие парни рассказывали, что у него по огороду трупы детей закопаны – тех, которые не сумели убежать, когда забирались к нему за ранетками. Это походило на правду. Угрюмый одевался во все тёмное и выглядел, как убийца – высокий, худой и хромой. Вдобавок ко всему, лицо его пересекал шрам и казалось, что он всегда злобно усмехается. Его дом стоял на окраине поселка, и мы с пацанами, когда бегали на озёра, старались обходить его стороной.
– Ты точно сбрендил! – вытаращился на меня Серега и ехидно добавил: – Ну и кто же к нему в огород полезет? Кто у нас такой смелый? Уж не ты ли?
Вопрос правильный. Нечего исполнение своей идеи на других перекладывать.
– Мое предложение, мне и лезть, – как можно равнодушнее ответил я и покосился на Светку.

Она несколько секунд смотрела на меня, а потом решительно заявила:
– Тогда я иду с вами! Иначе обязательно куда-нибудь вляпаетесь!
Вот теперь точно всё! Отступать некуда. Уже, можно сказать, вляпался...
На улице стемнело окончательно, и можно уже было начинать операцию, но я всё стоял и стоял, прильнув глазом к щели в заборе, пытаясь рассмотреть хоть что-то в огороде Угрюмого.
– Ну что? Ты полезешь, в конце концов, или нет? Ждёшь, что ли, когда рассветёт? – прошипел Миха и ткнул меня локтем в бок. – Сам вызвался, никто тебя за язык не тянул!
– Да ладно тебе, лезу уже, лезу!.. – прошептал я и посмотрел в сторону кустов, за которыми пряталась Светка.
Подпрыгнул, ухватился за верх забора, подтянулся и, помогая носками кед, влез на него. Прыгать в темноту не стал, справедливо рассудив, что под забором может быть что угодно. Нащупал ногой сначала верхнюю поперечную слегу, а потом, опустившись на руках, – нижнюю. Всё, на земле. Присел на корточки и, чувствуя, как в груди бешено колотится сердце, прислушался.
Я знал, что огород у Угрюмого обширный, но сейчас темнота сожрала расстояние и казалось, что стою я на небольшом пятачке, ограниченном с одной стороны забором, а с другой – темными громадами яблонь.
Вокруг тишина и спокойствие, никого. Я осторожно встал и, пригнувшись, подошел к ближайшему дереву. Еще раз осмотрелся и стал на ощупь разыскивать плоды. Срывал их трясущимися от страха руками и торопливо заталкивал за ворот футболки.
За спиной раздалось негромкое ворчание, и я замер с поднятой рукой, не решаясь пошевелиться, чувствуя, как от ужаса сковало тело и перехватило горло.
Медленно обернулся и увидел сидящую возле забора собаку. Что за собака, в темноте было не разглядеть, но видно, что большая. Я судорожно всхлипнул и, не делая резких движений, отступил от дерева. Даже такой бестолочи, как я, стало понятно: попался! От этой зверюги не убежишь и на забор залезть не успеешь. В подтверждение правильности моих рассуждений пёс зевнул, продемонстрировав блеснувшие в темноте здоровенные клыки.
Возле дома вспыхнул свет, осветив половину огорода, и раздался хриплый насмешливый голос:
– Что, Граф, никак гости к нам пожаловали?!
И следом послышались тяжелые шаркающие шаги, направлявшиеся в мою сторону. О бегстве не могло быть и речи: страх парализовал тело так, что я пошевелиться не мог. Когда шаги остановились возле меня и в лицо ударил свет фонаря, я зажмурился, с тоской осознавая, что мне никто не поможет.
– Не смейте его трогать! – вдруг раздался из-за забора взволнованный Светкин голос. – Нельзя убивать детей за ранетки!
– А ну брысь отседова! – рявкнул Угрюмый. – Сам решу, что с ним делать! Убивать аль нет...
Он с минуту рассматривал меня, освещая фонариком, а потом, усмехнувшись, сказал:
– Открывай глаза, герой! Да пошли на свет, неча тут в потёмках ковыряться.
Я открыл глаза и осмотрелся. Собаки не увидел. Ушла. Сейчас, наверное, где-то по огороду бегает.
– Топай давай! – подтолкнул меня в спину Угрюмый, и я, опустив голову, обречённо побрел в сторону дома по выложенной камнями дорожке.
Двор освещался несколькими лампочками. Угрюмый выключил фонарь, уселся на лавку у ворот и, обдав меня запахом перегара, спросил:
– Что, для неё, небось, старался-то?
– Для неё, – прошептал я, не решаясь поднять голову.
– Однако дела-а-а... – протянул он и вдруг сказал: – Садись-ка вона на булыгу, поговорим, а то я, знаешь ли, давненько с ребятней не общался.
Я оглянулся и, увидев приткнувшийся к забору большой, с ровной вершинкой камень, осторожно опустился на краешек.
Подождав, пока я устроюсь, Угрюмый грустно добавил:
– Дети выросли, разъехались, жену на погост свёз. Вот, брат, и получается, что один остался. А поговорить иной раз хочется...
Он помолчал, а потом спохватился:
– Только ты не подумай чего! Сыны у меня правильные выросли. Как погостить приезжают, так с собой зовут. Чего, говорят, тута одному прозябать...
Угрюмый помолчал, а потом тяжело вздохнул:
– А куда я отсель подамся-то? Старики тут лежат, Сонечка моя тоже здеся... Да и друзья фронтовые, с кем воевал, в землю ужо укладываться начали. Куда ж я от них съеду?..
Я удивленно посмотрел на него. С ума сойти! У него, оказывается, семья есть! Жена... была... Дети взрослые... Он даже воевал! А как же я?! По идее, он меня уже должен где-нибудь под деревцем закапывать.
Он опять вздохнул и, словно извиняясь, сказал:
– Я тут принял на грудь трошки – день сегодня у меня особый, брат! Я, можно сказать, в этот день заново родился. – Он недоуменно развел руками и, пожав плечами, добавил: – Пристрелить меня должен был немец, но почему-то не убил.
– Как не убил?! – ошарашенно прошептал я и даже привстал с камня, забыв, что недавно готовился распрощаться с жизнью. – Фашисты же всегда советских солдат убивали!
– Не всегда, выходит! – усмехнулся Угрюмый. – Я, как видишь, вот он, живой и здоровый.
– А как же так получилось? – уставился я на него, а потом с надеждой спросил:
– Наверное, Вы его первый успели застрелить? Правда ведь?!
Несмотря на то, что я боялся Угрюмого, мне почему-то хотелось, чтобы он победил этого фашиста.
– Нет, неправда, – покачал головой Угрюмый. – Я в тот момент вообще ничего не смог бы сделать – осколками посекло. Даже не был вооружен, от автомата только бесполезные куски остались.
– Тогда почему он Вас...
– Наверное, потому, что он не был фашистом. Повезло мне, выходит...
– Но вы же сами сказали, что это немец!
– Да, сказал, – улыбнулся Угрюмый. – Но, как оказалось, не все немцы – фашисты.
Поднявшись с лавки, Угрюмый зашел в дом. Через пару минут вернулся с начатой бутылкой водки и стаканом. Сел и, посмотрев на меня с сожалением, сказал:
– Это не богоугодное дело, но люблю я выпить. Грешен!
Он налил полстакана и, резко выдохнув, опрокинул водку в рот. Посидел несколько секунд, прикрыв глаза, потом довольно крякнул и попросил:
– Дай-ка яблочко...
Я запустил руку за ворот футболки, подцепил несколько ранеток и протянул ему. Он взял одну, оторвал хвостик и, целиком засунув ранетку в рот, с хрустом начал жевать её вместе с косточками.
– Вот скажи, чего ты ждал, когда я к тебе подошёл? – вдруг спросил он и внимательно посмотрел на меня на удивление трезвыми глазами.
Я замялся. Неудобно было повторять за пацанами бред о том, что он детей тут убивает.
– Ну-у-у... В общем, я думал, что вы меня сейчас... это самое... убьёте. Пацаны рассказывали, что...
– А я взял и не убил!
– Да, не убили...
– Вот и я, брат, думал, что меня немец убьёт, – пробормотал Угрюмый и крепко потер лицо ладонями.

– А он взял и не убил? – прошептал я и с не меньшим ужасом, чем в тот миг, когда меня поймали, увидел, как по изуродованному лицу Угрюмого катятся слезы.
Я не знал, что и думать. Это был не тот Угрюмый, которого мы знали. Вернее, думали, что знаем.
– Извини, браток, – шмыгнул он носом. – Знаешь, как выпью, завсегда так-то вот происходит...
– А как получилось, что фаш... немец вас не убил?
Угрюмый поставил на лавку пустой стакан и, неловко смахнув ладонью слезы, грустно улыбнулся.
– В сорок втором мне семнадцать исполнилось, но я обманул военкоматовских – год себе прибавил. Сказал, что документы при бомбежке вместе с домом сгорели. И к тому времени, о котором идет речь, я уже целый год воевал. Тогда, помню, приказ мы получили – станцию взять. Пошли в атаку и нарвались. Попали под обстрел из минометов.
Меня сразу же накрыло. Когда очнулся, было уже тихо. Понятно, что атака не получилась. Полезли нахрапом – нас и разделали, как бог черепаху. Если бы наша взяла, то санитары давно бы уже раненых разыскивали да убитых собирали. А тут – никого.
Мне повезло – отшвырнуло в воронку. Может, потому и жив остался. Сидел на дне этой ямы и смотрел, как из ноги сквозь разодранную штанину кровь сочится. Перевязаться нечем, да я и не смог бы – правую руку зацепило, пальцы онемели и не шевелились...
Немца увидел, когда тот уже стоял на краю воронки и смотрел на меня. Он снял с плеча винтовку, и я понял, что меня сейчас убьют. Страшно стало так, что заплакал. Жить, брат, хотелось... Очень хотелось!
Угрюмый замолчал, налил еще водки и выпил, закусив ранеткой, которую я догадливо подал.
– А что дальше было? Что немец сделал-то? Ушёл?
– Да нет, брат, не ушёл! Он спустился в воронку и положил рядом со мной перевязочный пакет. А когда понял, что я не справлюсь, сам меня и перевязал...
Угрюмый поднялся и, подойдя к большой бочке, стоявшей под водостоком с крыши, умылся. Потом опять сел напротив и, вытирая руки о штаны, сказал:
– Я не помню, как он выглядел, не запомнил лица, только руки. – И он, вытянув свои руки в мою сторону, покрутил ладонями с длинными узловатыми пальцами. – Большие у него были ладони, пальцы сильные, я это чувствовал. Под кожу чернота въелась. Шахтёром, наверное, до войны был. А может, молодость мою пожалел, – может, у самого сын был такой же, как я...

Скрипнула калитка, и во двор осторожно заглянула Светка.
– Ну вот! – обрадовался Угрюмый. – Подружка твоя пришла. А я всё думаю, отважится заглянуть на огонек али нет? Смелая дивчина!..
Светка стояла и не отрываясь смотрела на меня, будто увидела впервые. Я улыбнулся и помахал ей рукой. Она фыркнула, вздернула нос и ушла, хлопнув калиткой.
Угрюмый засмеялся и опять потянулся за бутылкой...
На следующий день мне было неловко оттого, что я так плохо думал об Угрюмом. О человеке, которого мы совершенно не знали, который, оказывается, воевал за нас. За меня, за то, чтобы я мог маяться дурью и «хорьковать» по чужим огородам! Его звали Степаном. Степаном Николаевичем...

Я много думал о том, почему мы в детстве так легко верили в явную чушь про убитых и закопанных в огороде детей. В то, что на старом кладбище каждую ночь из могил выползают мертвецы и ловят на окраинах посёлка одиноких прохожих. И в то, что если в лунную ночь забраться на старую кочегарку, то ровно в двенадцать часов у тебя остановится сердце...
Я нашел ответ на этот вопрос.
Мы настолько были уверены в своей безопасности, что где-то там, на уровне нашего детского подсознания, эта уверенность нас тяготила. Нам хотелось, как сейчас говорят, драйва, почувствовать, как захватывает дух и сжимается сердце. Потому и придумывали эти страшилки. Нам было мало просто бояться темноты!
Мне, моему поколению, посчастливилось жить и расти в великой державе, где дети без опасений сами приходили в детский сад и вечером возвращались домой. В стране, в которой я сам ходил встречать маму, когда она задерживалась на работе. В стране, где родители были уверены в том, что с их детьми на улице ничего плохого не произойдет, и доверяли их воспитание школе, зная, что их чада будут учиться только по одной программе – той, которая учит любить Родину, уважать рабочего человека и его труд, защищать слабых, гордиться своей историей, помнить и чтить подвиг наших воинов.
Я родился через восемнадцать лет после войны и, едва начал осознавать себя, слышал о ней. Рядом со мной жили и трудились солдаты: рабочие-солдаты, врачи-солдаты, учителя-солдаты, колхозники-солдаты, – которым тогда, в начале семидесятых, не было еще и пятидесяти лет. Они все воевали, начиная от нашего школьного завхоза и заканчивая Угрюмым. Я слушал их истории, радовался за них, когда они, смеясь, рассказывали, как били фашистов. И удивлялся, когда эти мужики-герои, подпив, плакали... Зачем плакать?! Они ведь победили! Мы победили!.. Тогда я не мог понять этих слез.
...Ладно. Пора. Я с неохотой поднялся с теплого камня и, напоследок еще раз вдохнув пыльный воздух пустыря, направился к машине. Пройдет немного времени – и на этом месте вырастет большой красивый дом, в котором будут жить молодые, умные, радостные люди. И это будет правильно: жизнь должна продолжаться. Мне хочется, чтобы у этих людей было всё для счастливой жизни. И я верю, что так будет!
Единственное, чего уже не будет никогда и чего они никогда не увидят, – это как перед ними сидит солдат, прошедший великую войну, и, зажав в ладони ранетку, плачет...
0

#15 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 15 декабря 2022 - 22:55

14

МИШАНЯ


По обе стороны «Великого Салгира» раскинулся великолепный Симферополь, город-собиратель, в котором собралась практически каждой твари по паре со всего мира.
Именно в этом граде родился и вырос Мишаня, не низкий, не высокий, худощавый шатен. В школьные годы Мишаня чем только ни занимался: и борьбой, и боксом, футболом, хоккеем, стрельбой из мелкашки... В те времена с этим было проще: всё или почти все было бесплатно. В каких-то видах спорта были результаты в каких-то нет, но, во всяком случае, Мишаня имел представление неповерхностное и прекрасно разбирался в том, чем занимался. Золотые школьные годы подошли концу, и Мишаня пошел работать на телезавод с своим закадычным другом Гариком.
В начальники сразу не взяли, потому пристроили на конвейер по сборке тогда ещё ламповых телевизоров, друзей распределили по разным бригадам. Мишаню обставили коробками с лампочками, штук по 15. И эти лампочки надо было воткнуть в гнёзда проезжающей плате за каких-то 35 секунд. Всё, что получалось – так это рекордно к концу смены четыре лампочки воткнуть, а всё остальное – помогали девчонки. Мишаня был раздражен этим моментом, этим первым рабочим днём, хотя у Гарри была такая же ситуация: он тыкал резисторы. И у него их было штук тридцать.
На третий день к обеду Мишаня тщательно старался воткнуть лампочку, а она никак не хотела сдаваться и ложиться в гнездо. От натиска лампочка лопнула и, понятно, порезала всю ладонь. Крови было тьма. Увели Мишаню в санчасть, обработали, сделали перевязку и даже сказали, что могут дать больничный на три дня. Но Мишаня ринулся в бой. Как ни удивительно, но как только Мишаня вернулся и сел на свое место, сразу всё стало получаться. Он полностью делал свою операцию. Мишаня на руку даже внимание не обращал, хотя порезался достаточно глубоко. Он был на седьмом небе.
Прошел почти год, и Мишаню призвали в армию. На работе проводы прошли скромно. Была вторая смена, которая заканчивалась 23.30, и уже за проходной в небольшой парковой зоне собралась молодежь с конвейера. А это были андроповские времена. И поэтому пили только «Андроповку» из горла, закусывая одной шоколадкой на 15 человек. Водки хватило всем.
Бригадир, молодая девушка, которой только недавно стукнуло 21, сказала пару слов напутствия и из горла осушила сама всю бутылку. Остальные приглашённые решили не отставать. Правды ради надо сказать, не у всех так получалось – только у опытных коллег, которые пережили не одну «растяжку». Растяжка – смена по 12 часов и днём, и ночью. Растяжки могли длится 10 – 14 дней. А ночную смену спирт лился рекой.
В армии Мишаня служил в пехоте. Там все как обычно: сначала ты «дух» и тебя в принципе нет как человека; потом ты «молодой» – ещё не совсем человек. И только став «черпаком», обретаешь некую власть.
Мишаня уже был «дедом». Была зима, заступил в караул в 23.00 на два часа, охранял склады ГСМ. Было достаточно холодно, наверно -10 – 12 С, приходилось и попрыгать, и потанцевать. А тут ещё и проверка с караула нагрянула. В полку было всего три поста, вот меня и ещё коллегу обнаружили. А третьего найти не смогли. Начальник караула, «вечный капитан» в возрасте под сорок пять, орал благим матом:
– Пропал солдат, ееееее! Сейчас караул в ружьё поднимем, ееее!
А потом втихаря:
– Где эта сука спит? Тут целый офицер Советской армии его должен искать!
Канитель с поиском продолжалась уже полчаса, обошли все уголки, парка. И тут Мишаня произнёс: «Так он, наверно, в котельной». Помчались туда. И точно, Курдабердиев вместе с своим Зёмой-истопником сидели и грелись возле печи.
Капитан немного покричал и успокоился. Ни о какой «губе» речи идти не могло. Полк был «кадрированный», и солдат свободных вообще не было, а в наряды заступали тогда на два, а то и на три месяца.
Но этот эпизод жизни отложился у Мишане на сердце камнем, он его мучил еще долго и после армии. Мучило его вопрос: правильно, справедливо ли он сделал что сдал своего товарища? На его репутации перед коллегами по службе эта тема никак не сказалась. Многие поддержали даже, тем более, что Мишаня уже был практически дембелем. Ну кто мог что-то возразить? А вот душу, сердце не обманешь. Иногда просто разрывало.
Прошло два года, и Мишаня вернулся домой. Вернулся на свой родной телезавод. И жизнь потекла своим чередом. Но тут выяснилось, что телевизор ламповый уже устарел и будут осваивать новые модели. А этот конвейер просто утилизируют.
К Мишане подошла мастерица и говорит:
– Пошли скорей с мной начальнику участка: там на регулировку человек нужен. А ты после армии как раз подойдёшь!
И Мишаня с ней ломанулся к инженеру Гарину, именно такова была фамилия нач. участка. Он посмотрел на будущего регулировщика пристально, махнул рукой:
– Пошли!
И вот Мишаня уже – регулировщик радиоаппаратуры – просто по тем временам круть! Зарплата вместо 160 руб. сразу стала 350 руб. В общем, радости полные штаны!
Спустя месяц-другой к Мишане пришла мысль о том, человек способен на многое – надо только захотеть и приложить усилия. И это свое первое открытие Мишаня распространил не только на рабочие профессии, но и на искусство. Собственно, сам Генри Форд оказал самое прямое воздействие на мотивацию Мишани (это что касается конвейера).
В это интересное время середины 80-х уже гуляли по рукам записи БГ, «Кино», «Алисы2 и тд. А тут еще прошёл слух что в городе тоже открывается свой, родной, местный рок-клуб. Директор рок-клуба оказался знакомый, Боря Тыловик. Раньше, в школьные годы, у него музыку на бобины записывали. Тогда Мишаня с Гарри вечерами часто пропадали у него, а теперь появился повод поговорить о группе.
– Боря? А если мы соберём команду с Гарри, можно ли будет тут выступить? – c сумасшедшим вдохновением спросил Мишаня.
– Так для этого и открылись – сказал Боря.
– А вы чё, парни, играете?
– Боря, а давай через месяц, вот так же, в субботу вечером, мы выступим с своей программой? – пропел Мишаня.
– Ты чё, охренел, – толкая в бочину, взревел Гарри
– Отлично, парни! Договорились. Через месяц, – резюмировал Боря.
Так, чтобы было понятно, вкратце поясним: ни Гарри, ни Мишаня играть не умели, ну, в том смысле, что ноту «ля» от ноты «ми» отличить не могли. Даже инструмента не было. А не было две мандолины: одна была, как бы соло-гитара, а вторая – бас. Но все те инструменты остались с детства, когда просто бренчали, барабанили по чемоданам, что-то орали и записывали на магнитофон, прогуливая уроки.
А тут надо выступить через месяц с своей программой. Мишаня с Гарри пришли домой и изрядно так накатили и пришли к единому мнению, что дороги назад нет.
Мишаня бросил клич – и тут же появились единомышленники. Моня, почти гитарист. Он знал аккорды, иногда ноты, и понимал, чем отличается ритм три четверти от четыре четверти. Он и был практически гуру и ускоренно нас обучал. Парни нашли и барабанщика Одзе (почему его так звали, никто не знал) с барабанами. И клавишника Бороду. И инструмент был взят в рассрочку, тогда это просто было. Ах да, клавишник Борода стал им только благодаря тому, что рассрочку взял на себя, а Мишаня, Гарри и Моня отдавали с получки свою долю.
На клавишах фломастером были нарисованы цифры от одного до семи, и так на каждой октаве; сверху синтезатора у Бороды лежал, как правило, лист, на котором был написан текст, а над каждым словом текста стояла та или иная цифра-клавиша, которую нужно было нажимать.
Мишаня с Гарри быстро учились у Мони. Репетиции были каждый день. Тексты писались на работе и ночами. С Моней был уговор, что делают программу из 12 песен: шесть песен пишет Моня и шесть – Мишаня.
Да, тут ещё надо на минуточку внимание заострить: Мишаня и Гарри слушали арт, симфо-рок, панк и новую волну («Генезис», Кинг Кримсон и т.д.). А Моня был хардовый парень (Блекмор, «Перпл»). Ну, а Одзе с Бородой было всё равно, что извлекать из инструмента. Это мы уточнили, что бы было немного понятней, как могла звучать сия компания. Да, чуть не забыли: назваться они решили «Сталкер». Того попсового «Сталкера» тогда ещё не было. И да, ровно через месяц вот это дружный коллектив таки выступил с своей программой, с двенадцатью песнями. Солидности компании придавал конечно, Борода. Так, чтобы было понятно: он вылитый Карл Маркс, ну один в один. И когда этот столп коммунизма нажал на первую клавишу, зал просто притих..
– Ба-а-а-а-а-андерлоги!.. – затянул Мишаня.
Выступление прошло нормально. Барахлило оборудование: то педали на соло не включались, то ещё что… Ну это обычные вещи на концертах в те времена. Репетиции, иногда выступления… Опять все потекло своим чередом. Перед самым Новым годом завод выделили путёвки на три дня вроде бы для комсомольцев, но поехали все, кто хотел.
Что такое заводская тусовка в пансионате под Новый год объяснять наверно не надо, именно там и встретил Мишаня Куби. Куби – парниша под два метра ростом и похоже, что и в ширину такой же, потому и куб, Куби. Не смотря на свои размеры человек добрей души, рубаха парень. Куби писал тексты, сочинял музыку, Мишане было о чем с ним поговорить, и тогда и пригласил Куби в группу.
Начался новый этап жизни группы: Мишаня всё рулил, Куби сочинял и пел. Было много выступлений: в городе и по Крыму. Года два продержались парни, а потом одеяло каждый начал тянуть на себя: Куби хотел играть пост панк, Моня – хард, а Мишаня – «Новую волну». Все эти передряги раздражали Мишаню, и в какой- то момент команды не стало: поругались сильно. Может, гормоны, токсикоз бил парней… Может, ещё что… Разбежались.
Трудно сказать, был ли Мишаня полностью удовлетворен своим музыкальным движением или можно было ещё расти и двигаться дальше, но на музыке был поставлен крест, тем более, этому способствовала женитьба. Да, гормоны взяли свое, токсикоз одолел, нужна была стабильность. Весь инструмент и аппаратуру выкупил Моня за копейки в лихие 90-е. Он то женится, то разведётся – хобби у него такое было. Вот когда в разводе, обычно собирал какую-нибудь команду и играл, потом опять распускались.
Как-то почти год Моня и Куби вместе играли. Но потом Куби умчал в «Большую деревню» (Москву). Гарри пристроился где-то на птичнике работать, Одзе почти исчез с поля зрения, собственно как и Борода. Мишаня где только ни промышлял: на вокзале и картошку молодую с огурчиком продавал пассажирам, и книжки всякие оккультные (народ тогда эту тему любил); и ездил по селам скупал яйца и тут, на вокзале, их реализовывал; потом так же морковку скупал и в Ялту на рынок возил… Одним словом, было весело. Собственно, так было по всей стране.
Уже к концу 90-х Мишаня с компаньоном открыли фирму, оборудование холодильное продавали, дела потихоньку шли в гору. Да, это был ещё один шаг по принципу «из ниоткуда, из ничего»…
Однажды пришли два товарища, представились службой безопасности какой-то Днепропетровской компании и попросили разъяснить: как так вышло, что цены на сайте на 20% ниже цены, за которую их «дочка» в Судаке приобрела? Мишаня сначала делал вид, что не понимает, что от него хотят (в те то времена ничего без откатов не делалось), но потом сказал:
– Так Петрович сам попросил такую цену дать.
На этом парни развернулись и уехали, а Мишаня впал в ступор: он вспомнил армию тот случай в карауле. Теперь вот Петрович.
– Ну никто же за язык не тянул! Можно же было их просто послать подальше, – терзал себя Мишаня. – Опять сдал….
Через недельку Петрович, проезжая мимо по делам своим, заехал к Мишане безо всяких обид, так будто ничего не произошло. Мишаня не находил себе места. Он не мог понять, почему так происходит: что первый раз в армии, что сейчас? Вырвалось откуда-то из небытия, абсолютно не подконтрольно сознанию… Некая «справедливость»…
– С этим надо было что-то делать, – размышлял Мишаня, опрокидывая третью стопку текилы.
Многие сокровенные вещи Мишаня держал при себе, но иногда под хорошую закуску он мог поделится с Гарри или с Шурой Маяковским. Шура в ту пору работал в театре машинистом сцены и был человеком верующим и православным с детства. По словам бабушки, именно он и посоветовал Мишане зайти в храм. В храм Мишаня пошёл, рассказал батюшке всё как есть. Отче посоветовал не морочить себе голову, благословил и отпустил с миром.
Прошло время. Мишаня оказался в горячей точке, надо было защищаться. На рассвете их группа нарвалась на засаду и Мишаня остался прикрывать отход ребят, его взяли в плен, а группа успела уйти без потерь. Ребятам Мишаня рассказывал о своих переживаниях о «справедливости», в минуты отдыха, поэтому у многих висел вопрос в воздухе что будет, если Мишаня…
Но буквально часа через четыре все вопросы были сняты. Артиллерия противника усердно била по квадрату рядом, где, кроме лесопосадки, не было ничего. Ребята, переглянувшись, обнажили головы.
Мишаня погиб.
0

#16 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 17 декабря 2022 - 22:09

15

ПО ИМЕНИ «ЖИЗНЬ»


Почему люди в поездах становятся откровенными? Где-то прочитал, что так происходит потому, что собеседники знают: они никогда больше не встретятся. Поэтому вряд ли кто будет проверять истории, рассказанные под стук колёс, под храп какого-нибудь пассажира с соседней полки или хныканье ребёнка из соседнего купе. И совсем уж завораживают ночью огни проносящихся мимо станций и посёлков!
Напротив меня мужчина лет пятидесяти. На нижней полке, отвернувшись к стене, спит женщина. Мужчина, бережно поправив на ней покрывало, сидит рядом, приютившись на самом краю. Я кивком показываю ему: садись, мол, возле меня, рядом, но он отрицательно машет головой и, положив руки на столик, внимательно смотрит в окно.
Спать пока не хочется. Вчера отоспался у друга, бездельничая весь день. Поэтому я внимательно присматриваюсь к своему безмолвному собеседнику, который за два часа нашего вынужденного соседства не произнёс ещё ни одного слова.
Я вздыхаю и отправляюсь в тамбур покурить. Тогда ещё в поездах курить разрешалось. Знаю, чувствую, что сосед обязательно выйдет следом, потому что почувствовал я в его сердце какую-то тяжесть, разглядел в тёмном вагоне потаённую тоску в глазах, печаль…
Протянув ему зажигалку, отворачиваюсь к окну.
- Тебя как зовут? - мужчина глубоко затягивается и медленно выпускает из ноздрей дым.
- Георгий.
- А я Фёдор. Такое вот имя дурацкое родители дали!
- Ну почему же дурацкое? - я удивлённо смотрю ему в глаза. - Имя как имя!
Фёдор усмехается и снова глубоко затягивается сигаретой. Немного колеблется.
- Ты писатель? Я, кажется, знаю тебя. Волжский? Георгий Волжский.
- Ну да.
- Читал Ваши книги. Очень они мне нравятся! Извините! - Фёдор переходит на «вы».- Всё гадал, а теперь вижу.
-Ладно тебе, давай на «ты»! Мы примерно ровесники, да и знакомимся в интересной обстановке!
- Да уж…
Мы закуриваем ещё по одной. Дымим нещадно, наполняя тамбур сизой едкой завесой. Благо, все спят, и ворчать на нас некому!
- Ты веришь в любовь?- приблизив ко мне своё лицо, внезапно спрашивает Фёдор.
- Конечно.
- А если это чужая жена?
- Как это? - мне становится интересно.
- Хочешь, историю расскажу? Может, напишешь чего-нибудь… Только имя моё не вспоминай, не надо! - он внимательно смотрит на меня и ждёт ответа.
Я утвердительно киваю.
- Представь: жил себе человек. Город большой, квартира красивая. На работе ценили так, что начальство чуть ли в рот не заглядывало. Специалист, одним словом! И семья у него вроде бы положительная. По выходным за город выезжали на своей машине. От друзей отбоя не было! Словом, замечательная жизнь! В достатке! Живи и радуйся!
- Ну и…
- Однажды вот так же в поезде встретил этот человек ЕЁ!
Фёдор вдруг опускает глаза, но продолжает рассказ:
- Просто сел рядом и… замер. Слова сказать не может, а смотрит и всё! Как земля перевернулась с ног на голову!
- Это она, там в вагоне?
Фёдор не отвечает на мой вопрос.
- Знаешь, сколько она со мной вынесла? То ли вину за собой чувствую, то ли грех… Она ведь не привыкла к такой жизни. У неё и муж из небедных, и дети с положением! А я что?
В общем, считай, в том вагоне новая семья сложилась! Хотя…
- Что?
- Она до сих пор чужой женой числится, так вот!
- Но ведь развестись можно!
- Это тебе кажется, что всё так просто… Я-то развёлся, ни разу не пожалев об этом! С ней другая ситуация… Понимаешь, муж у неё за границей, ему никак разводится нельзя. Вот она и жалеет его, наверно. Написала ему, рассказала всё. Не знаю уж, как он там перенёс всё это, а только дети от неё отвернулись. Ни звонят, ни пишут… А мне главное – чтобы рядом была! Что б видеть мог её каждый день, за руку держать…
Я ошарашенно вынимаю очередную сигарету. Фёдору протягиваю тоже.
- Знаешь,- вагон сильно качает, и огонёк пляшет прямо перед моими глазами, – всё время мечтаю, что когда-нибудь закончатся наши мытарства и мы вернёмся в свой дом, который построю своими руками. Красивый, уютный!
Мы ведь с ней и от бандитов бегали, и чуть не замёрзли на Севере! Может, и жив потому, что Надюшка всё время рядом. И нельзя мне расслабляться, чтоб ненароком не осталась она в одиночестве, без защиты!
И ещё… знаешь, Волжский, трудно начинать, когда тебе за пятьдесят!
- А сейчас куда?
- На Дальний Восток… Может, там найдётся нам место под солнцем. Руки специалиста везде ведь нужны, правда?
- Конечно…
- Ладно, спать пора… Вторые сутки не сплю, всё думаю.
- Давно вы?
- Давно… Пятый год пошёл, а всё как первые дни вместе! Только вот до сих пор ни кола ни двора. За что не возьмусь – всё из руки валится! Может, во мне дело, Волжский? Только одно знаю: Надюшка и жизнь – это для меня одно и то же… Так вот!
Фёдор ушёл в вагон, а я, смяв выкуренную пачку, всё пытаюсь разобраться в поступках и зигзагах судьбы этих людей. Где правда, где вымысел – вряд ли когда придётся мне разгадать. Но вот очередную человеческую трагедию я уже знаю. Хотя, трагедию ли?
Вернувшись в вагон, долго смотрю на Фёдора, который, положив голову на сплетённые на столе руки, крепко спит. Мне становится даже завидно, потому что даже здесь он остаётся верным стражником своего так поздно встреченного счастья, свой Надюшки…
И в этих скупых его фразах, отрывочных и, порой недосказанных, я вижу всю их жизнь, странную и непонятную, но в которой присутствует самое главное – любовь… Я так и не увидел лица этой женщины. Наверное, красивое.
На горе или на радость, но ведь для чего-то встретились эти два человека?!
Через полчаса я выхожу в небольшом уральском городке, и мы никогда больше не встретимся.
0

#17 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 19 декабря 2022 - 16:12

16

БРЕМЯ ГЕРМАНА


Герман шел по жизненному пути трагедией о себе. «По сути, судьба моя – реинкарнация драмы, драмы о потерянном поколении... Мало избранных, ярких и уникальных, людей чести и воли, но тьма приспособленцев». Мысль неновая, но, являя характер, нёс он её в народ всякий раз с обновленным сердцем. В тонкости сложного для вниманья определения не вникал, поскольку на прямую был выразителем идей поколения, полного мотивированных надежд, но раненного в большую душу грубым цинизмом суетного мира. «Мир – смертельная суматоха вокруг тривиальной наживы» – подыгрывал он себе.
Герман сложился замысловатой, иррациональной личностью. В круг интересов человека входило всё, на что падала тень истинного декадентства! «Лицемерие хуже лжи, поскольку является её донором и образом бытия. А образ бытия меняет историю». Герман обрел себя в роли психолога деток с полуставкой егеря. «Дети живут любовью, а любовь – свободой». Но отнюдь не приветствовал солнечную активность будничных радостей. «Личность грустит, а не ломает комедию».
7 октября, 19:50. Герман прошел торжествующий ресторан, бездыханную библиотеку, вечный продмаг и дьявольский ЗАГС. Барственно наблюдая мир подарков, он неожиданно вспомнил, что у значительной части клиентов кафе, где он провел часть жизни, были проблемы со временем.
«Пока найдешь себя в жизни, больше можешь в ней потерять… Если ты долго был справедлив и прав, как тебе думалось, переключайся на объективность. Нужно не лгать, хоть себе; по возможности, изыскать силы для продуктивных идей, отринуть рутину и суету, сосредоточиться на фундаментальных ценностях и возвысить трезвую честность. Победа! Вот что вне конкуренции в этой жизни».
Мысли такого рода отрадно томили Германа, как негласная эротическая фантазия. Много народу стало повествовать о том, как рисовать в воздухе пальцами, чтобы жить красиво. Герман всегда предчувствовал: быть успеху! Предчувствием этим он мог то сезонно заболевать, то жить с ним легко и непринужденно, как в лес массиве. Вера – понятие победное, однако в казино фортуны она приводила Германа к зловещим фиаско. Делайте ставки, дамы и господа! Непостижимость философа – рок. Если сытость объединить с голодом – кто кого поглотит? Вопрос бесхитростный. Герман обращал его в философский, чем с сомнительной пользой, решительно усложнял. Социум его не жаловал. Надежда в ужасе отвернулась. «Проигрывался». После, привычно нарезая ребром ладони в пространстве метафизический хлеб, с гневом мог метко отметить: «Нет, нет ему счастья на земле».
Адам Каминский был лучшим мастером часовых дел в городе. В его мастерской часы, шли как религиозные праздники. Он был не из тех, кому нальёшь простого вина – и он твой. Казалось, что Адам влюбил в себя само время и переживёт саму смерть. Нужно добавить, что у живущего под счастливой звездой часовщика было два сына. Одним он гордился, как человеком серьезных правил. Другого готов был убить за вычурный юмор.
Смеркалось. Герман шёл ментальным представлением. Искрясь, затеялся посеребренный дождь. Асфальт стал глянцевой кожей дельфина, а небеса – чёрным морем. Надежда взяла из кармана плаща мелодично воркующий телефон, а также магнетически привлекательный пакет с бриллиантами, который был инкрустирован листьями румяной осени.
«Как же это коробит, когда ты внезапно осознаешь, что чужое тебе намного нужнее. А понимаешь ты это всегда безошибочно. У человека всего лишь выпали из кармана бриллианты, а тебе неймётся и не желается делать для него ничего хорошего. Чертов постмодернизм…»
Герман прибавил шаг и, перебрав пальцами драгоценные камни, с тягостной грустью в голосе поведал женщине: «У Вас бриллианты выпали». Он произнес эту фразу, словно стальные трубы донес до склада и сбросил с плеча. Взглянув на часы с шафранным оттенком от Alain Silberstein, женщина беззаботно ответила: «Вечно я что-то теряю, если, что-нибудь нахожу…»
«Когда люди любят, они прощают всякое зло, а если не любят, то и добра не простят». Герман взглянул Надежде в глаза и понял, что всё, что бы он ни сказал, будет лишним. 20 минут спустя, встретив её в дождившем, тревожном парке, он швырнул женщину в листья и отобрал бриллианты.
...Он знал, что этим советским поступком задушит в себе часть мужчины. "Чтобы выстраивать полноценные отношения с человечеством, нужно как минимум быть полноценной личностью". Но вот его специфическое воображение было порой в отрыве от истины и не имело ни чётких убеждений, ни социальных страхов. Тем не менее, Германа удивила его нестандартная фантазия.
...Карточный долг! Он не должен был про него забывать. «Проклятие всех игроков. Везет редко... Никогда не рассчитывай на везение! Ударишь по себе... Победа! Вот что вне конкуренции в мире. Успех – убийца критики. Но если не подфартит – победу сместит наказание. Что ж теперь, как собака, ждать костей от судьбы? Не думал я, что Адам так дьявольски меня подставит! Ребра дико болят. Не-ет, душить фармазона! Право имею. Такого простишь – себя покалечишь. Пара мыслей, одно воспоминание – и ты в бешенстве».
20:15. Герман вежливо предложил Надежде нелишнюю безопасность.
– Присаживайтесь, я Вас подвезу, – доверчиво улыбнулась женщина. В чёрном «Порше» умирала мечта и молитва. Герман сделал проникновенный комплимент влекущей красоте Надежды и трижды ударил её ножом в сердце. «Твоя жизнь, чья-то смерть! Твой успех – беда другого. Мир стоит на костях его жертв!» Герман лихорадочно мыслил: «Ничего личного. Она прекрасна». И делал попытки убедить себя в беспристрастности, глядя на нож, пробивший грудину Надежды, и платье, мокнущее от крови… Жизнь – убийца... Социум – самоубийца... Как быть при таких обстоятельствах? Мечтаешь... Сбылась мечта... Умерла мечта...
Герман отдал часы и бриллианты миру и с перерезанным горлом ушёл в закат, возрастающий в триумфальный водородный взрыв!
0

#18 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 26 декабря 2022 - 17:13

17

УКРАДЕННОЕ ДЕТСТВО


У детей войны украли детство
И хотели Родину отнять…
Галина Маштакова

1941 год. Ленинградская область.
Многодетные Ивановы из деревни Пашково жили дружно. Ребятишки росли в тёплой семейной атмосфере. Благодушные взрослые в них души не чаяли, ими дышали, устраивали им праздники с играми и подарками. Особая уютная обстановка влияла на младшее поколение наилучшим образом. Сыновья и дочери, впитывая родительскую доброту и заботу порами своей души, были отзывчивыми, ласковыми, жизнерадостными.
Всё в семье спорилось и ладилось, и, казалось, никто не нарушит в ней мира и покоя, не обездолит детей. Но… грянула Великая Отечественная.
В один из дней июня семилетняя Тоня Иванова с двумя братьями в четыре утра отправилась в лес за душистой дикой малиной. Только она принялась за ягоду, как вдруг увидела в небе самолёт – он был почему-то без красных звёздочек на крыльях. В стороне парили двенадцать парашютистов. «Что происходит?» – Тоня не могла понять. Как только самолёт и парашютисты исчезли из поля зрения, она стала искать свою корзинку, которую случайно выпустила из рук. И тут её взгляд упал на огромного человека в странном одеянии – он был в отдалении. Чужак наклонился над её корзиной, отправил горсть малины в рот и выронил белый рулончик. В это время послышалась команда на непонятном языке. Чужак помчался большими прыжками на поляну, где строились тремя четвёрками парашютисты. После построения все разошлись в разных направлениях – к озеру Долгое, к мельнице, к станции Струги-Красное.
Рулончик оказался картой данной местности. Подхватив корзины и этот трофей, ребята побежали домой. И в тот же день на место высадки десанта привели работников сельсовета и двух военных. Взрослые нашли прикопанные в земле десять парашютов, один отдали детям – в награду за смелость и смекалку.
Через восемнадцать дней будут гореть западные города и сёла страны. Фашистский кованый сапог оставит кровавый след на русской земле.
…Шла пятая неделя жестоких боёв под Ленинградом. Деревня Пашково горела. Повсюду взрывались мины, убивая скот и людей. В баньках и сараях прятались от немцев дети, женщины и старики. Лишь по ночам они выходили на свои огороды за овощами.
Родители и старшая дочь Ивановых погнали колхозный скот на восток, спасая его от гитлеровцев. Тоню с двумя братьями односельчане должны были посадить, вместе с другими деревенскими детьми, в поезд, идущий в Среднюю Азию. Но началась бомбёжка, грузовик с продуктами и вещами отъезжающих загорелся. Ребятишки чудом успели спастись. Деревня пылала, кругом валялись мёртвые животные, живые – призывно мычали, ржали, хрюкали. Стоны, крики раненых, расстрелы в упор, беженцы… Страшная картина!
Двенадцатилетний Николай отвечал за Тоню и четырёхлетнего Мишутку. Во время бомбёжки он растерялся: вокруг творилось ужасное! Неожиданно подоспела помощь. Из этого ада всех троих вывезли на повозке в лес два красноармейца, оставив им коробки с продуктами. Тело Тони ныло, ноги были разбиты, на лице – ожоги и синяки. Пострадали от бомбёжки и братья, оба были в ссадинах и ожогах.
С этого дня началась борьба детей за выживание в немецкой оккупации.
Поселилась троица в лесной землянке. Николай, защитник и добытчик, вечерами ходил в сгоревшую деревню за урожаем. И однажды привёл в своё хозяйство козу Катьку. Мишутка её кормил, Тоня доила. Прижилась Катька-кормилица...
Текли томительные дни ожидания возвращения родителей... Прячась в лесу от фашистов, дети выживали как могли. Однажды произошло вот что.
Пошли все трое в соседнюю рощу, за малиной. В какой-то момент Тоня почувствовала, как на неё кто-то смотрит. Повернулась – о ужас! – на неё уставился, прислонив к берёзе голову, удав; изо рта его то появлялся, то исчезал раздвоенный язык. Страх на доли минуты сковал Тонино тело. Схватив Мишутку за руки, троица понеслась в землянку. Второй раз эту змею дети увидели зимой, в деревне. Местный сапожник поехал на лошади в лес за дровами и вместе с хворостом привёз домой удава. А наткнулся он на замёрзшего пятнистого питона, когда разбирал сухостой. Откуда взялся в лесу диковинный змей – не понятно. Со временем всё прояснится. Поезд с эвакуировавшимся ленинградским зоопарком попал неподалёку от этих мест под немецкий обстрел. Оставшиеся в живых животные разбежались кто куда.
Однажды Тоне приснился сон, будто старший брат Василий (он учился в Ленинграде в лётной школе) весь перебинтован, ослеп, не может ходить. Спрашивает Тоня во сне:
- Что произошло с тобой, Вася?
- Фашистский десант забросал нас гранатами, когда мы шли на аэродром. Все наши погибли, а меня, израненного, доставили в госпиталь.
Сон длился шесть дней, он мучил Тоню, она просыпалась в слезах.
27 сентября 1941-го видит она в очередном сне: брат прощается с ней. Навсегда. Спустя два года, вернувшись в свою деревню, дети получили письмо от отцовой сестры-блокадницы, где она сообщала, что их двадцатидвухлетний брат Василий умер 27 сентября 1941 года от тяжёлых ран, похоронен в братской могиле на Пискарёвском кладбище.
Тот сон оказался вещим.
Как-то раз, вернувшись из деревни, Николай сообщил сестре и брату, что все трое будут помогать односельчанам – выпекать лепёшки и хлеб для партизан. Тоня с Мишуткой обрадовались: хлеб! Воспоминания о нём вызвали слюнки и слёзы...
На месте сгоревшей деревни взрослые построили четыре печки. Дети таскали для них дрова из леса, женщины за это их кормили. Узнав о пекарне, фашисты «сняли» партизанские посты и окружили деревню. Разгорелся бой. Немцы всё прибывали на крытых машинах и, выгоняя жителей из сараюшек, заталкивали в кузова машин. Николай, Мишутка и Тоня тоже не избежали этой участи. Привезли гитлеровцы пленников на станцию, загнали всех в товарные вагоны. Немецкие овчарки с диким лаем рвались с поводков, готовые разорвать измученных людей на куски.
В вагоне – жара, хотелось пить, жажда мучила, тянула в сон. Спать, спать… Николай и Мишутка лежали на полу и еле шевелили губами от жажды. Тоня крепилась. И увидела она, как односельчанка, бабушка Маша, вышла в тамбур, сняла с шеи золотую цепочку и предложила её охраннику – за освобождение. Немец попробовал цепочку на зуб – остался доволен. Так Мишутка, Тоня, Николай и их спасительница баба Маша оказались на воле. Позже узнали они, что все старики и ребятишки из тех четырёх вагонов были расстреляны фашистами в Цыганском Яру.
…Зима 42-го. Двое суток, не переставая, бушует метель. Дети сидят в землянке, с ними их больные друзья Валя и Лёня. Николай привёл ребят из сожжённой деревни. Прижимаясь друг к другу от холода, обнимая свою собаку Томку, дети вспоминают родителей, довоенную счастливую жизнь. Но как же хочется есть! Николай не выдерживает и идёт проверять капканы, поставленные им на зайца. А Тоня отправляется к дальней родственнице, живущей в двух километрах от леса, в надежде получить известие о родителях. Договариваются так: Николай встретит сестру на развилке дорог выстрелом.
Тётушка накормила Тоню, дала ей с собой медовые соты и пареную брюкву. Сытная пища быстро повлияла на изголодавшийся детский организм. На половине обратного пути, присев на корточки, Тоня освобождает валенок от снега и мгновенно засыпает. В забытье чувствует: кто-то лизнул её в губы. Очнулась – волк! Жёлтые горящие глаза, оскаленная страшная пасть… Невиданная сила подняла девчушку из сугроба в воздух! «Прочь, серый!» – крикнула Тоня. И в ту же минуту услышала выстрел Николая. Ей показалось, что она летит и что волк тоже летит, но в другую сторону. И тут Тоня столкнулась с братом, оба упали в снег. В землянку добрались уже ночью. Все радовались вкусному гостинцу, который Тоня принесла из деревни. Валя и Лёня повеселели. Но наутро не стало Валентины – она тихо скончалась. А через три дня погиб Лёня. Вот как это случилось.
Сидят в землянке, дрожат от холода. Мишутка просит есть. Но еды не осталось. Решают идти на лыжах за мельницу, где в гуртах – картофель и турнепс. Пурга была в тот день их союзником – укрывала от фашистских глаз. Николай быстро открыл лазы в трёх гуртах, и, едва успели они набрать овощей, послышался лай собак.
- Всем в гурт! Закрыть отверстия мешками! Прижать лыжами и ногами! Не шевелиться! – крикнул Николай.
Ясно... Немцы наблюдали за ними из бинокля и выпустили овчарок.
Вдруг раздался душераздирающий крик Лёни: на него напали собаки. Тоня потеряла сознание. Пришла в себя от ласковых слов Николая – он шептал ей на ухо:
- Очнись, сестричка, собак уже нет!
Тоня открыла глаза и… не узнала брата. Он был седым.
Фашисты сделали ещё одно чёрное дело: вместо Лёни остался кровавый ком.
Еле живыми добрались до землянки. Лёню похоронили рядом с Валей лишь на третий день: ни у кого не было сил.
Горе от потери друзей оказалось безутешным...
Кое-как дождались лета.
Однажды, обнаружив в деревне маленького поросёночка, решили забрать его в своё лесное хозяйство. Назвали малыша Зюзей. Поросёнку чудом удалось избежать смерти. Он трижды вырывался из рук фрица, в него стреляли, метали ножи, но он был неуловим и неутомим. Это видел Николай.
Нашли поросёнка, взяли с собой, по дороге в землянку набрали в саду яблок и направились к лесу. Неожиданно появились фашисты. Тоня с поросёнком в руках бросилась бежать. Рыжий верзила в два прыжка оказался рядом, стал вырывать Зюзю, а Тоня – кричать, кусать немцу руку. На шум прибежала собака Томка. Она мёртвой хваткой сжала запястье фашиста. Тот изловчился и свободной рукой полоснул ей ножом по горлу, и тут же – по горлу поросёнка. Тоня обезумела от злобы: ногти впились в лицо врага, в шею. Видевшие это немцы захохотали. На крики и смех прибежал Николай и с ходу оторвал Тоню от разъярённого верзилы. Раздался немецкий выстрел – голову девочки обожгло болью, тёплая кровь залила лицо. Очнулась Тоня в землянке. И почувствовала, что голова перебинтована, крепко стянута. Эта фашистская метка осталась на Тониной макушке на всю жизнь.
…Немцы организовали учёбу для русских детей, с целью: подготовить покорных рабов для Германии. В канун нового года их привлекли готовить концерт. На внутренних стенах школы появились портреты Гитлера, Геббельса, Гимлера, Геринга. Комнату с портретами закрыли. На следующий день фашисты, возбуждённые от выпитого шнапса, гоготали, хлопали детей по плечам, готовились смотреть их выступление. Секунда… и немецкие физиономии превратились в оскалы злых псов: фашисты увидели испорченные портреты на стенах. Кто-то порезал их накануне концерта.
- Кито это сделал?! – рявкнул верзила, взглянув на Тоню, стоящую рядом.
Язык девочки онемел.
Школьникам приказали быстро одеться, повели их к карьеру, поставили в шеренгу. Раздалась немецкая команда, и выпущенные из автоматов пули просвистели над детскими головами. Тоня была самой маленькой. Фашист подошёл к ней, поднял за воротник, он оторвался, девчушка упала на снег. Грохнул жуткий немецкий хохот. Опять дали очередь из автомата. Смех прекратился.
И тут из строя вышел Лёша – сын старосты, стал говорить дрожащим голосом:
- Это я сделал. Отпустите всех! Они не виноваты.
Ребята знали, что Лёша ни при чём. Он был безобидным, тихим, даже не обижался на своё прозвище «Косой». Мина, взорвавшаяся на огороде, унесла в могилу его мать, сам он остался калекой с повреждённым глазом.
Фашисты забрали Лёшу с собой. Больше его никогда не видели.
…Сёла, где жили родственники Ивановых, лесная троица посещала раз в месяц. Надежда найти родителей не покидала ребят. Как-то раз шли они, истощённые и оборванные, в деревню Скучнево.
- Сколько же лет вы скитаетесь, бедолаги? – вдруг услышали мужской голос за спиной.
Обернулись – старик на деревянной ноге – как приведение.
- Два с половиной года прячемся в землянке. Давно бы воевал я с фашистами, но мне мешает «хвост». Ведь они ещё дети, – ответил Николай, указывая рукой на Мишутку и Тоню.
Из-за поворота показалась пегая лошадь, в санях сидела старушка. Дед махнул рукой:
- Эх, была не была!
Старики взяли детей с собой в лес, к партизанам. Ребятишки то сидели в санях, то, еле переставляя ноги от голода (два дня не ели), бежали трусцой, чтобы не замёрзнуть на крепком морозе и северном ветре.
- Сейчас будем лечиться, а потом – спать. Потерпите, родненькие, – приговаривала старушка ласково, суетясь в землянке.
Детей накормили, напоили душистым настоем трав, протёрли их грязные тела мокрой тряпкой, одели в длинные рубахи и повязали головы дурно пахнувшими косынками.
Проснулась Тоня от тихого плача Мишутки. Он жалобно звал маму. Сестрёнка приласкала брата, он уснул. С улицы доносились звуки боя. Неожиданно дверь распахнулась, в землянку вбежали люди, с криками:
- Наши пришли! Все спасены!
Дети вскочили, заплакали...
А потом была баня! И снова еда! И – царские подарки! Каждый из ребят получил валенки, шапку и варежки. А Мишутка в придачу – тулупчик и игрушечный пистолет.
Спасители детей – Иван Петрович Михеев – герой двух войн, сапёр, связной партизанского отряда. Его жена – Екатерина Васильевна Михеева – медсестра, знаменитая на весь Лужский район травница. Они избавили ребятишек от чесотки, отмыли их, обогрели и накормили – спасли от смерти.
Как только советские войска освободили район от немцев, дети перебрались в свою деревню. И вскоре у них появился новый член семьи – Бирюков Миша. Он остался без родных, без дома. Два его брата-близнеца подорвались на фашистской мине, которую фрицы привязали к веялке так, что освободители лошади и веялки взорвались бы на месте. Отец и старший брат погибли под Ленинградом.
Дети привели в порядок свой огород: за три лета трава выросла толстой и высокой. Но вот беда – не было посевного материала. И вдруг – удача! На пашне Тоня нашла шесть зёрен пшеницы. И, копнув кромку земли, увидела: толстым слоем лежит пшеничный пласт – два с половиной ведра зерна! Это грызуны, чувствуя неблагоприятные условия, запасли еды на несколько лет вперёд. Часть пшеницы дети обменяли у жителей на семена овощей. И целый месяц варили из зерна похлёбку. И пекли пшеничные, наполовину с полевым хвощом, лепёшки. Остатки находки посеяли.
Пшеница, на радость, выросла высокой и густой. Ай да зверюшки!.. Спасли от голода!
…Последняя стоянка фашистов была детьми обследована, едва сошёл снег. Ребята обнаружили тайник в земле, в нём – две коробки: одна – с банками мясной и рыбной каши, другая – с мужским пальто, шляпой, костюмом. И – с «золушкиными» туфельками! Все ахнули, увидев эту красоту, попросили Тоню примерить. «Чудо! К школе будут в самый раз!» – ликовала девчушка. Но поносить их не пришлось. Вот почему.
Тоня переносила через речку вброд, по очереди, шестерых детей. Замёрзла в холодной воде и заболела. Пылала жаром, не узнавала окружающих. Николай привёл в своё жилище старую цыганку и протянул ей чудо-туфельки. Она скрылась с подарком и вскоре вернулась с мёдом и отварами трав. Тонино тело быстро натёрла мёдом, обернула простынёй, смоченной в лечебном отваре, накрыла цыганским тулупом. И шесть дней не отходила от постели больной. Выходила! День выздоровления Тони – 12 мая 1945 года – второй день её рождения.
Жили дети после оккупации в брошенном амбаре (их дом сгорел), работали на временном полевом аэродроме – за горячее питание. Маму не дождались, она погибла во время бомбёжки в начале войны. Отец воевал, был контужен, долго не знал, где его деревня; вернулся домой, когда восстановилась память. Старшая сестра была угнана фашистами в польский концлагерь, где перенесла страшные мучения. Вернулась на родину, но прожила мало. Михаила и Николая тоже давно нет: военные невзгоды подорвали здоровье.
О войне Тоня не рассказывала людям более семи десятилетий: не могла возвращаться в детство, украденное войной.
0

#19 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 30 декабря 2022 - 20:09

18

УЖИН У КНЯЗЯ МОНАКО


Бежевые занавески еле заметно колыхались в такт перестуку колёс. Солнечные лучи, сумевшие-таки пробраться в купе, шарили по столу и кокетливо преломлялись в гранёных стаканах с чаем, рисуя на скатерти причудливые волны из света и тени. Какой-то непонятно откуда взявшийся под застеленной полкой винтик шумно подскакивал — колесо наезжало на стыки рельс. Воздух излучал тёплый свет — он был переполнен успокаивающей симфонией железной дороги и незатейливыми запахами съестного. Мирно парившие в воздухе пылинки то и дело попадали на свет, превращались из невидимок в уютные белые звёздочки. От слегка помятого белья пахло лавандой, хлоркой и свободой — свободой от работы, суеты и душного, приевшегося города.
Он допивал уже третий стакан Эрл Грея, ему было тепло и спокойно. Он — мужчина с живописными чертами лица и статной, подтянутой фигурой, к которому ещё можно обратиться «молодой человек», но уже очень уважительным тоном. Мужчина знал, что его внешность не отталкивает, а, наоборот, располагает, излучая приятную силу — Он про себя тихо радовался и этой уверенности, и душистому дымящемуся напитку, и тёплому дню, и приличным отпускным, и стоящему в уголке синему рюкзаку с аквалангом.
Он должен был приехать в Ниццу на следующее утро. Должен был исходить вдоль и поперёк все средневековые улочки Антиб и Канн, сто раз потеряться в лабиринте каменных домов с садами на крышах и сто раз найтись. Он должен был попробовать все благородные французские вина, почувствовать все их виноградные, карамельные, молочные и медовые послевкусия (или хотя бы большую их часть). Стать на два или, ещё лучше, три оттенка темнее, засахарившись под июльским солнцем. Должен был неистово нырять весь отпуск, обшаривая потайные закоулки подводного мира, и уж непременно должен был встретить на одном из скалистых пляжей Её – такую же горбоносую, загоревшую и зеленоглазую, похожую сразу и на непокорную дикарку, и на нежного ребёнка.
Поэтому Он улыбнулся то ли стакану, который зачем-то грел в руках, то ли беспорядочно вспыхивавшим в голове мыслям, и устало закрыл глаза. А за окном играли в догонялки провода и мелькали сосны.

Спустя дня три или четыре (отдыхая, с трудом замечаешь, как один перетекает в другой) интерьер идиллии чуть изменился. Мужчина был уже не в купе, а на тихой площади, куда ветер доносил шум волн. Где-то над его головой раскачивалась вывеска «Cafe Rotondе», а между соседними столиками прохаживались голуби и редкие мечтательные прохожие. На террасе было прохладно, хотя камни мостовой гудели жаром совсем близко, в нескольких метрах. Зелёная стенка из лаванды, тимьяна и каких-то душистых колосков, названия которых не знал и сам хозяин заведения, надёжно защищала оазис от духоты. Откуда-то из листьев за спиной Мужчины дружелюбно щебетнула цикада, и гарсон, будто поняв её условный знак, направился туда с полным подносом, где дымились сытный марсельский буйябес и салат из тянущегося солёного сыра; свешивал клешни лобстер по-каталонски, украшенный приготовленными на огне овощами. Мужчина был голоден и заказал такое количество блюд, какого, казалось, хватило бы и на троих. С первого раза официанту даже не удалось донести до столика порцию бургундских эскарго: пришлось специально возвращаться на кухню. С края подноса вдруг упал золотистый кусочек багета, на который тут же накинулся рябой голубок. Гарсон для приличия шикнул на него, но тот продолжал хрустеть свежей корочкой, торопливо похлопывая крыльями по земле. Наверное, свежеиспечённый хлеб был не менее вкусным, чем изысканные морепродукты или островатые средиземноморские соусы. Мужчина сбрызгивал уже разделанного розоватого лобстера лимоном, обмакивал розмариновые сухарики в сыр и дружелюбно наблюдал за городской жизнью, то и дело подмигивая голубю и ненароком смахивая локтем со скатерти белые мякиши.

Так час за часом протекал его отпуск, одновременно и размеренно, и до обидного быстро. У каждого дня был особенный запах — то вина «Шато Монтроз», то облепихового мороженого, то французских газет и бегоний в горшках. Эти пёстрые впечатления по кусочкам складывались в гармоничную и умиротворённую картину, в центре которой — конечно, голубизна пахнущего ракушками моря. Его прохладная солоноватость пропитала и акваланг, и тёмные волнистые волосы Мужчины, и всю его душу. Когда Он направлялся к причалу, где сновали туда-сюда катера с табличками «Sainte-Marguerite aller-retour» , то не мог думать ни о чём, кроме волн, водорослей, раковин, полипов. Пара десятков минут — и Он уже на острове. Суетясь над водолазным снаряжением бок о бок с другими дайверами, мужчина морщил нос от слепящего солнца и улыбки. Волны радостно шумели, ударяясь о пляж, и одного за другим проглатывали любопытных смельчаков, решившихся коснуться святыни подводного царства и посмотреть через стёкла защитных очков на то, что должны видеть лишь причудливые морские чудовища.

Под водой — гул непроницаемой тишины, первое время непривычной для человеческих ушей. Мужчина оглянулся на аквалангистов, ставших похожими на косяк неповоротливых рыбёшек в своих гротескных костюмах, и поплыл прочь. К чему наблюдать за новичками? Огромные серебристые пузыри воздуха улетали куда-то к поверхности воды, но её уже не было видно. Только зеленоватые лучи, прорезающие густой подводный туман. Даже не понятно, с какой стороны находится источник света — так пусто и одинаково кругом.
Но Он упорно плыл туда, где, по его мнению, должно было располагаться дно. Минуту, другую, десять. Вдруг ослепительный бесформенный вихрь охватил, закружил его, окончательно спутав все направления. Живое облако, то сгущающееся, то распадающееся на тысячи частей, нахлынуло и сомкнулось вокруг.
Мужчина рванулся в сторону, прочь от тёмного наваждения, и вихрь рассеялся, унёсся дальше, мелькая плавниками и хвостами. Это огромная стая сардинелл поспешно уплывала от кого-то, кружась в затейливом защитном танце. Наверняка мутноватый свет виноват: мерещатся странности. Но вот показались чёрные ветвистые очертания скал, и мужчина устремился туда, радуясь, что отыскал какой-то риф. Привычными движениями он принялся обшаривать скользкую поверхность в поисках необычных раковин или обточенных волнами камней, продвигаясь всё дальше и дальше в лабиринт известковых ущелий. Странно, но казалось, что толща воды становилась светлее, хотя мужчина погружался глубже. Вот скалы закончились, и Он оказался на краю гигантского котлована, гладкого и пустого, будто вышел из тёмного узкого коридора на белую площадь.
В центре котлована — нагромождение из причудливых кораллов, напоминавшее своей формой что-то хорошо знакомое. Мужчина проплыл немного вперёд, чтобы оглядеться, и вдруг понял: это не рифы, не кораллы и не скалы.
Перед ним хоровод великанов, воздевших руки к небу и цепляющихся за солнечные лучи. Их пустые глаза жадно смотрели вверх, искали поверхность, но не могли увидеть: из глазниц торчали полипы. По изуродованным то ли морскими течениями, то ли гримасами боли лицам ползали крабы, забивались в ноздри и в уши.
Хоровод плавно двигался по дну, умоляя кого-то о спасении или совершая тёмный ритуал. Мужчина в ужасе отшатнулся, но вместо крика из его рта вырвался лишь серебряный дрожащий пузырь, больше похожий не на воздух, а на ртуть. Он кинулся прочь от котлована с гигантскими живыми утопленниками, но тут же наткнулся на стоящее на дне фортепиано. За ним сидел тучный старик и беззвучно, бесстрастно наигрывал одному ему слышимую мелодию. Пианист повернулся к мужчине и улыбнулся — всё лицо покрылось коростой и поросло ядовитыми актиниями, словно ужасными мягкими опухолями.
Старик не дышал: вода у его ноздрей оставалась неподвижна. Мужчине показалось, что мир перед его глазами плывёт и стирается; неизменно чёткими оставались лишь чудовищные подводные люди, приближавшиеся со всех сторон и смотревшие уже не в небо, а на него, на него одного. Вот какая-то четырёхлетняя девочка (или это ссохшаяся старуха?) в сдувшихся нарукавниках потянулась своими сморщенными ладошками к аквалангу: волосы, стянутые на её голове в два жиденьких хвостика, похожи на колючие рога, а гигантские глаза — на колодцы злобы.
Вон толстяк (человек или гротескный кусок расплывшейся, растленной плоти?) — развалился на дне перед телевизором, тупо смотрит в одну точку, жуёт бургер.
Рядом — превратившаяся наполовину в скелет то ли утопленница, то ли ведьма, уже занёсшая когтистую наманикюренную руку для удара. Но вскоре и отдельные фигуры слились в сплошную буро-зелёную массу. Дышать стало трудно. Бешеная пляска глубоководных чудовищ, людей, идолов не выпускала из своего водоворота.
Как мужчина ни метался, как ни кричал внутри своего непроницаемого костюма, как ни бил руками и ногами, устремляясь к поверхности, он оставался на одном месте — будто примагниченный к центру котлована. Среди скалящихся лиц утопленников показалось существо человеческого роста. Великаны расступились. Пловец, пловец в таком же гидрокостюме! Неужели и этот смертный среди них? Ни лица, ни тела не было видно чётко — только уверенные, властные движения и иссиня-чёрная неопреновая ткань. Что-то леденящее душу было в том, как этот маленький аквалангист повелевал гигантами, которые замирали, чуя его приближение.

Костюм мешал шевелиться и дышать… Комбинезон стягивал, душил, даже как будто становился теснее. Мужчине вдруг подумалось: он — рыба, акваланг не так уж и нужен. Все эти шланги и железки только мешают. Он начал конвульсивно стягивать с себя снаряжение. Чёрная фигура подплыла совсем близко, вцепилась в плечо мужчины тонкими колючими пальцами. Его рвануло в сторону раз, другой. Наверное, человекоподобное существо разодрало его на части. Потом изо всей силы дёрнуло и потащило куда-то — то ли наверх, то ли вглубь, в преисподнюю. Голову болезненно сжало, мужчина больше не видел и не слышал ничего, что происходит кругом, будто в глубоком обмороке. Затем стало светло.
— Как вас угораздило?
Чёрный аквалангист склонился над ослабшим телом, распростёртым на золотистой от солнца палубе миллионерской яхты.
— Разве можно нырять так глубоко? Вы же пьяны, как после десяти бокалов мартини!
Пловец убедился, что мужчина потихоньку приходит в себя, и с трудом освободил лицо от маски. Она так плотно прилегала, что на нежной коже отпечатались синеватые полосы. По плечам рассыпались каштановые кудри. Горбоносая. Загорелая. Зеленоглазая. Спасённый удивился чуть ли не больше, чем когда попал в хоровод великанов. Это была Она... Та самая. Девушка ласково улыбалась, сияя свежими морскими каплями, в каждой из которых отражалось солнце. Мужчина опомнился: он, должно быть, по-дурацки выглядит и совсем растрёпан. Смущённо принялся тереть покрасневшие от соли глаза и кое-как пальцами укладывать взмокшую шевелюру.
— А утопленники — это тоже «эффект мартини»?
Кокетливо поглядывая на его растерянное лицо, Она по-детски расхохоталась.
— Нет-нет, утопленники самые что ни на есть настоящие. Так вы ничего не знаете? Как только в прошлом году появилось это чудо, я стала частенько выбираться сюда на яхте. Понырять… Поглазеть на подводных ж…

***
Телефонный звонок не даёт дописать: «...ителей».
По ту сторону трубки — знакомое сопрано:
— Ну, привет, как ты? Хотя я вообще-то по делу. Есть две новости: плохая и ещё хуже. С которой начать?
— Давай с плохой.
— Ты со своей писаниной, как всегда, в блаженном неведении? Локдаун продлили ещё на месяц. Так что выживай один, граница закрыта!
— Значит, опять не приедешь? А что ещё хуже?
— Заказчик договор подписал.
— Наконец-то!
— А вот гонорар срезал в два раза... Из-за ковида.
— В таком случае путь сам рекламирует свои подводные морги .
— Ну-ну, не дури. Сейчас все сидят сам знаешь в чём… Мой совет — не слишком увлекайся ужастиками. Это ж не сценарий Хичкока!
Обросший щетиной человек отключает телефон. Смотрит поверх очков на осеннюю грязь, проникшую с улицы на подоконник, плетётся к холодильнику.
— Шаром покати… А доставка — только завтра. Как это у меня: «Лобстер по-каталонски, "Шато Монтроз"»?
Открывает кильки в томате, берёт начатую бутылку пива и возвращается к работе.

***
Их взгляды встретились и уже не могли оторваться друг от друга. Она пригласила Его на дружеский ужин к князю Монако…

15.05.2021

1. Остров Святой Маргариты, туда — обратно (фр.).
2. «Эффект мартини» — дайверский сленг. Когда пловец ныряет на большую глубину, наступает азотное отравление. Возникает чувство опьянения, как после принятия приблизительно стакана мартини. В это время у ныряльщика теряется бдительность, наблюдается неадекватность поведения.
3. Имеются ввиду подводные музеи скульптур английского художника Джейсона Тейлора, открытые в Средиземном и в других морях.


0

#20 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 01 января 2023 - 19:37

19

ДА СПЛЮНЬ ТЫ!


Перейдя Первомайскую улицу, заворачиваю за аптеку «АмурФармация» и иду дворами. ЧетыретрёхэтажныЕ дома, как старые книги, расположившиеся на запустелой библиотечной полке, стоят недалеко друг от друга и переглядываются своими балконными заголовками. Потёртые, грязно-жёлтые и неуклюжие, они напоминают могильные плиты посреди приходящего в себя от зимы села.
Середина весны, но никаких весенних признаков. Грязная клейковина липнет к ботинкам, старые штакетины под сиреневыми кустами скалятся, как наполовину выбитые зубы, а клумбы у подъездов скорее напоминают землю, отведённую под раскопки былых тёплых деньков, нежели жилплощадь для растительности.
Картина невоодушевляющая. Иду медленно мимо голых огородов, замурованных в серость деревьев, мимо мусорных контейнеров, подвергшихся натиску бродячих собак. Где-то сигналят машины. Где-то кашляют воробьи. Где-то… смеётся человек?
Прихожу в себя. Подняв брови, отгоняю унылые мысли и пытаюсь понять, откуда раздаётся смех. Подумать только: монотонность этого серого четверга пронзает, как скрипичная партия, женский смех! Подхожу ближе к третьему от аптеки дому и вижу, что на старой скамейке у второго подъезда хохочет старушка. И так заливисто, так по-девичьи звучит её смех! Маленькое хрупкое тельце её подскакивает на месте, а ноги болтаются, как две качели, параллельно подвешенные, но двигающиеся вразнобой. Тёмно-синие шлепанцы, обутые на разноцветные шерстяные носки, едва касаются промёрзшей земли. Её застиранный зелёный пуховичок, расстёгнутый нараспашку, обнажает вязаную ярко-розовую кофту, надетую наизнанку. Пушистая шапка, слетевшая с запрокинутой назад головы, лежит на клумбе, где каждое лето, вплоть до глубокой осени, цветут бархатцы.
По улыбающемуся лицу старушки катятся слёзы, с точностью попадая в борозды морщин.
Женщина смеётся, а я стою в стороне, как истукан, и улыбаюсь. Ничего не могу с собой поделать. Этот смех, как простуда, распространяется воздушно-капельным путем, проникает и в моё тело, и в мои мысли.
«Что же её так рассмешило?» — думаю про себя я, но не вижу вокруг причин для радости.
Заливистый смех заполняет весь жилой массив, делает остаток четверга чуточку светлее. На небе проступает солнце.
Ловлю себя на мысли, что ни разу не видела эту хохотушку здесь раньше. Хотя чему удивляться — я живу в этом районе недавно. Продолжаю свой путь с довольной улыбкой, перебирая сегодняшние проблемы в голове и уже не расценивая их как глобальные. Целительный смех. Как подчас счастье незнакомых нам людей может распространяться на нас самих!
Подхожу к своему дому, вся охваченная этой неожиданной радостью, окрылённая, открываю подъезд и слышу с балкона первого этажа: «Здрасьте!»
— Здравствуйте, — подняв голову и прикрыв обратно дверь, отвечаю я соседке.
— С работы? — спрашивает тётя Нина, ставя таз с постиранным бельём на балконный столик. Один носок вываливается из таза и падает на клумбу.
— С работы, — отвечаю я и подаю ей полосатого беглеца. Улыбаюсь — ну ничего не могу с собой поделать. А смех всё еще раздаётся у меня за спиной. — Слышите, там старушка смеется. Так заразительно!
— А! Клавдия Ивановна? Она смеётся уже минут пятнадцать, всё не успокоится никак, — ухмыляясь, отвечает соседка.
Тон её ответа и особенно ухмылка вызывают во мне удивление и даже негодование.
— Такая жизнерадостная она! Мне бы так! — оборачиваясь на старушку, восклицаю я.
— Да сплюнь ты! — морщится соседка.
— Почему это? – я ничего не понимаю, но всё равно три раза плюю через левое плечо.
— Деменция у неё. Ей, видишь ли, для смеха причины не нужны.
И вот улыбка моя тает на глазах соседки с первого этажа. Тает и растекается по треснувшему асфальту. Тает, как смех за моей спиной. Тает, как только что зародившаяся радость.
И как моя уверенность в том, что для смеха нужен повод…
0

Поделиться темой:


  • 7 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей