[GREEN]

№ 10

Развод по-русски

***
Стояла теплая весенняя погода. Люди радовались голубому небу, яркому солнцу. Радовались тому, что, наконец, можно снять до чертиков надоевшие шубы и дубленки.
Она шла по улице, тихо напевая незатейливую песенку, радуясь весне и улыбаясь идущим навстречу людям. Как же хорошо!

*** Новый начальник отдела осваивался в кабинете. Он достал все переданные ему дела и начал изучать.
- Так, здесь порядок, здесь тоже. А это что такое? – мужчина открыл тонкую папку и обнаружил пачку жалоб от разных людей. Внимательно изучив исписанные листочки, мужчина задумался. Потом нажал кнопку внутренней связи:
- Витя, зайди ко мне, дело есть…

*** Николай вошел в новое кафе и осмотрелся. Хорошо здесь, уютно. Девчонки такие милые и приветливые. Но этого было мало человеку, который никому и ничему не доверял. Он сел за стол, посмотрел меню. Ну, на фото все было такое красивое и аппетитное, а на деле? Надо проверить.

Мужчина заказал фирменный салат и зеленый жасминовый чай. Гм, вкусно! Поев и расплатившись, он громко объявил, что придет сюда с друзьями праздновать назначение на новую должность. Его жена была загружена, да и не хотелось ей стоять у плиты два дня. И места в маленькой квартирке мало.

Николай посмотрел на счет. Его немного удивило, что сумма оплаты была верной, в соответствии с заказом.

«Хорошо. Приду еще раз, но не один, а с другом», - подумал мужчина и, попрощавшись с приветливыми хозяйкам, ушел.

*** Анна стояла за стойкой бара и наблюдала за посетителями. Пока их было не очень много. Будний день. В такое время люди приходили пообедать или просто посидеть, пообщаться за чашкой чая. Мда-а, не густо. Пока народа мало, девчонки не теряли время даром. Они отглаживали свежевыстиранные скатерти, протирали до блеска ложки и вилки.

Анна смотрела на интересного мужчину, который заказал совсем немного, но, видимо, ему понравилась еда. Анна подозвала одну из официанток и что-то шепнула. Девушка кивнула и побежала выписывать счет. Пока все хорошо, без проколов. Надо же марку держать, а то хозяин расстроится. Вот Света вернулась, и начала что-то искать в столе. Оказалось, визитку кафе. Да что же девчонки никак не запомнят, что все карточка стоят на барной стойке, чтобы их могли брать все, кто хочет. Анна приветливо улыбнулась довольному посетителю:

- Приходите к нам еще.
- Обязательно! – мужчина галантно раскланялся и ушел.

Анна подумала, что приняла хорошую тактику привлечения посетителей: внимание, улыбки, ненавязчивый сервис. Все же тяжело работать в новом кафе. Народ пока не знает о нем, поэтому приходится делать саморекламу. А она сколько раз предлагала хозяину заказать большой рекламный щит в центре города. Да он не хочет слушать. Говорит, что еще не заработали. Анна вздохнула. Одна надежда на «сарафанное радио», посредством которого слухи об их кафе быстро разнесутся.

*** Через пару дней Николай с другом зашли в понравившееся заведение общественного питания. Они решили не просто посидеть, а плотно пообедать и прикинуть, какие вкусности заказать, чтобы гости были довольны.

- Да, Коля, еда отличная, обслуживание на уровне. Ты меня удивил, - довольный приятель развалился на стуле и не собирался уходить. – Нравится мне здесь. Хорошее место, чтобы посидеть и повеселиться.
- Вроде, хорошее, - согласился с приятелем Николай. – Но что-то меня напрягает, не могу понять. И все меня устраивает, и вкусно готовят, но что-то здесь есть. Какая-то червоточина…
- Да ты становишься параноиком на своей работе. Расслабься и получи удовольствие,- рассмеялся приятель.
- Ладно. Уговорил. Закажу здесь вечеринку. Девушка, счет, пожалуйста.

Юная официантка принесла счет. Николай достал бумажник и начал, было, отсчитывать сумму, как вдруг его взгляд упал на стоимость чая.

- Погоди-ка! А что это у нас за чай такой бриллиантовый? Могу я попросить администратора? – возмущенный клиент выскочил из-за стола.
- Коля, успокойся. Это просто описка, девочка недоглядела и на автомате поставила стоимость, - приятель схватил друга за руку и усадил на место, - Не кипятись. Все выясним.
- Конечно, недоглядела и нолик лишний приписала, - кипел Николай.

В это время к ним подошла миловидная девушка.

- Здравствуйте, меня зовут Анна. Я – администратор. Что- то случилось?
- Что случилось? А вот смотрите! – Николай сунул счет Анне. – Видите? Чай-то у вас на вес золота!
- Ах, простите! Это простое недоразумение. Мы сейчас все исправим. Девушке будет сделано замечание за невнимательность, – Анна взяла счет, унесла за стойку бара на несколько минут и принесла вновь и пересчитанной суммой. Лишний нолик зачеркнули.
- Анна, вы не подумайте, я не жадный, но не люблю, когда меня обманывают. – Николай рассчитался за обед. – Надеюсь, больше таких недочетов не будет. Мне еще заказывать банкет.
- Что вы, что вы! Конечно, не будет. У нас приличное заведение, - уверила Николая Анна.
- Хорошо. Поверю вам на слово.

*** Делать заказ Николай отправил жену. Придя домой, Ольга с недоумением посмотрела на мужа:
- Не понимаю, что ты нашел в этом кафе. Ну, да, ты прав, там уютно и тепло, но знаешь, когда я заказывала банкет, то приходила женщина разбираться. Оказывается, ей сдачу неправильно дали. На полторы тысячи обсчитали. Меня это очень насторожило, но деваться уже некуда, заказ сделан.
- А ты счет принесла? - поинтересовался Николай.
- Конечно. Держи.

Николай посмотрел на счет, и его внимание привлекла цена за те блюда, которые он пробовал с приятелем. Память у него была отличная. Он отчетливо помнил, что стоил тот самый фирменный салат на несколько рублей дешевле. Значит, стоимость округлили, но не в пользу клиента. Чаевые зарабатывают? Ну, да, это же не Запад. Коля задумался. Он вспомнил приветливость администратора и ее искреннюю улыбку. А была ли улыбка искренней? Ладно. Проверим…

*** - Так, девчонки, сегодня три банкета. Действуем по плану «Б», - администратор вечерней смены кафе распределила роли своих подчиненных, официанток ресторана.
- Света, обслуживаешь первый стол. Виолетта - второй. Катя, тебе третий. Галя - на подхвате.

Анна посмотрела на копии счетов на банкетный день. Она была удовлетворена. Пока. Девчонки молодцы, так незаметно и хитро выбивали себе чаевые. Но этого было мало. Когда-то она тоже была молоденькой официанткой под руководством опытной прожжённой «совковой» администраторши Интуриста, которая увидела в молодой девушке ум и особый склад характера, необходимый для администраторов ресторанов и кафе. Инга Васильевна научила юную Анну, как можно раскручивать клиента на деньги. Много было способов. Потом, набив руку и повзрослев, Анна придумала свои собственные методы. Но Инга, уходя на пенсию, предупредила свою воспитанницу:

- Анька, что не запрещено, то разрешено. Но смотри! Аппетит должен быть умеренным. И помни, за все надо платить. А еще лучше, вовремя остановиться.

Анна сначала помнила все наставления Инги, но потом, войдя во вкус, стала отмахиваться от слов, которые как назойливые мухи лезли в голову при каждой провернутой операции. Потом ее уволили из бывшего Интуриста за регулярные обсчеты, и она долгое время работала простой техничкой в книжном магазине, стараясь быть неприметной, чтобы ее поскорее забыли в определенных кругах. Но на ее счастье хозяин продал ресторан и уехал осваивать новые горизонты. А в городе открылось кафе, организованное китайским предпринимателем, который почти никого не знал. Анна и пришла к нему. Китайцу понравилась обаятельная девушка, а узнав, что у нее был опыт работы, взял ее администратором, не удосужившись попросить рекомендацию.

Вся ее прошлая жизнь пролетела в голове за секунды, будто предупреждая, что надо остановиться, хоть на время. Но Анна быстро взяла себя в руки, уняв беспричинное беспокойство. Ничего. Сегодня три банкета, и упускать возможность получить дозу адреналина девушка не хотела.

*** Николай собрал своих друзей, которых пригласил в кафе.
- Так, друзья, теперь слушайте внимательно. Идем в ресторан, веселимся, но не забываем о главном – подмечаем все! Сегодня работаем под прикрытием. Иван, ты будешь нашим оператором. Особо не пей, только делай вид. Я тебе потом выставлю литр коньяка. Но снимай все и всех, кто будет подходить к нашему столу. Все, что поставят на стол. Ты должен не просто фиксировать все мероприятие, но и поработать папарацци. Обрати внимание на меню с его ценами. Остальные держат глаза открытыми, уши навостренными. Все играем роль хорошо подпитых посетителей. А я …. Об этом узнаете в свое время.

*** И вот все собрались в нужном месте.
Первыми пришли гости юбиляра. Такие приличные дамы! Они все хорошо организовали: приготовили поздравление, культурную программу, шутливые подарки. Потом стали подходить другие гости. Вот мужская компания, а вот тот самый импозантный мужчина с коллегами. Интересно, что он празднует?

По приходу гостей, официантки начали выносить заказанные блюда и расставлять на столе. Как только было выставлено достаточно, все гости заняли свои места и приступили к праздничной трапезе.

Анна смотрела на веселящихся людей и думала:
«Пока к ним подходить рано, трезвые еще. Но пробочки от бутылок мы все же собрали со всех столов, чтобы не смогли унести свое оставшееся спиртное. Гульнем потом с девчонками!

Ну-с, блюда мы все вынесли. Ага. Гости за первым столом уже подшофе и все танцевать пошли. Посмотрим, что за другими столами. Вроде, все, как надо. Ну-с, приступаем к своему плану».

- Галя, отнеси пару бросовых блюд вон за тот стол, - обратилась Анна к своей помощнице. - Поставь куда-нибудь, пока не видят, рис и крахмальную лапшу. Все равно это никто никогда не хочет. А наши гости не заметят лишнего, попробуют, а кто-то свой навар получит.
- Света! Ты куда блюдо понесла? Его заказывали? На какой стол? На первый? Погоди. Одно поставь, согласно заказу, а второе унеси на третий. Потом все сведем к одному – нашему удовольствию. А народ уже пьяненький, ничего не поймет.

Сделав нужные распоряжения, администратор заняла свой наблюдательный пост.

Через некоторое время Анна подошла к Николаю и поинтересовалась, все ли хорошо, устраивает ли обслуживание. Николай заверил девушку, что все отлично, что он всем доволен. Анна, мило улыбаясь, отошла за стойку бара, стараясь быть незаметной. Она наблюдала за всеми посетителями. Ее взгляд был наметан на уже изрядно подпивших клиентов. Она молча смотрела, ждала своего коронного выхода и думала:

«Как мне эти людишки противны! Эти довольные морды… А тетки-то, тетки! Юбилей празднуют. Коньяк хлещут, как кони, а все жалуются, здоровья у них нет. А те, за вторым столом, с мужиками флиртуют, того гляди, подерутся. А как у нас третий стол? Та-ак! Здесь уже готовы. А мужичок с палкой тот еще кабель! Даже Катерину снять пытался. Ладно. Потерпим выкрутасы наших «дойных коровок». Я с девчонками потом свое возьмем. А то юбилеи у них».


Пока гости Николая веселились, Иван снимал. Он не был профи, но все его фильмы давно получали первые места в различных конкурсах операторов-любителей. Пока все было прилично. Женщины танцевали, мужчины выходили на перекур. Но в один момент Иван зашел за одну колонну и увидел, как к столу подошла незнакомая девушка и поставила одно блюдо, через некоторое время другое. Именно тогда, когда за столом никого не было. Иван все снял. Надо бы Коле рассказать, но он не мог уйти. Надо дождаться, чем все закончится. Он проверил диктофон и решил, что пока рано его включать. И момент настал.

Не успел Николай вернуться к столу, как к нему подошла администраторша и что-то сказала. Иван подошел ближе и включил аппарат.
- Новенькая официантка ошибочно поставила вам десять блюд с другого стола, - смущенно говорила Анна. Говорила-то смущенно, но ее выдавали глаза. Глаза опытной авантюристки, играющей на грани фола. Она прикинулась невинной овечкой, говоря, что за блюда нужно заплатить. Николай взял свой счет и проверил. Все, что стояло было его заказом. Кроме двух, какого-то риса и лапши.
- Я этого не заказывал, - Николай указал на лишнее. - Остальное мое. Так какие десять блюд были поставлены на мой стол?

Анна промолчала, но это ее не остановило. Она быстро оглянулась и продолжила:
- Но ваши гости их уже попробовали и вам следует за них заплатить.
- А почему я должен платить? У меня что, на лбу написано «Лох»?
-Но ваши гости уже попробовали, поэтому вы и должны заплатить.
- Хорошо. Разберемся. Что еще?
- Еще была съедена свинина в сухариках, которую тоже поставили ошибочно.
- Не может этого быть!
- Ну, так получилось. Иначе мне придется вычитать из зарплаты молоденькой девочки, - Анна пыталась разжалобить Николая.
- А я мешок с деньгами, который должен оплачивать косяки молоденьких девочек. Сейчас все выясним, как только народ соберется, - заверил мужчина.

- Кто-нибудь видел свинину в сухариках? – спросил Николай собравшихся. Никто не видел. Потом мужчина вынул из внутреннего кармана удостоверение начальника Роспотребнадзора.
- А с вами, уважаемая, мы поговорим в другое время и в другом месте. Иван, ты все снял…?

Увидев документ, Анна побледнела. «Вот вляпалась! Было же предчувствие, что мутный тип, ан нет, не послушалась», - думала девушка.

Николай позвал помощника хозяина кафе, пояснил ситуацию и пригласил всю обслуживающую бригаду на завтра к себе в кабинет…


ЭПИЛОГ

Спросите, чем все закончилось? А банально просто. Анну и всю ее бригаду уволили без права работы в заведениях подобного типа.


Николай, принимая дела своего предшественника, обнаружил множество жалоб на обман и вымогательство со стороны обслуживающего персонала, а именно конкретного администратора недавно открывшегося кафе. Жалобы не успели разобрать. Да и чего их разбирать? Доказать что-то было просто не реально. Тогда и придумал новый начальник хитрый план, чтобы поймать за руку жадную до денег девицу.

Засветившись несколько раз в кафе, Николай разыграл ситуацию как по нотам, буквально поймав за руку аферистку. Конечно, судебного иска он ей не предъявил, но с хлебного места девицу уволили…

***
- Ненавижу! Всех ненавижу! – ворчала Анна, намывая пол в книжном магазине, куда ей пришлось вернуться.
– Будь проклят тот день, когда я встретилась с этой хапугой Ингой! Я - Леди! Леди! Я не аферистка! – повторяла Анна слова, как мантру, яростно отжимая тряпку.

Но что случилось, то случилось. Об этом- то и предупреждала Инга. И будем надеяться, что когда-нибудь этот урок пойдет Анне на пользу.

[GREEN]

№ 11
Через тернии к храму, или Танцующий под дождем

Владлен Тарханов был мужчиной джеклондоновского типа – крепко сбит, высок ростом, с курчавой и черной, как у араба, шевелюрой и волевым лицом. Еще недавно он был преуспевающим человеком, но после августовского дефолта обнищал. Жена выставила его за порог, бросив за ним чемодан с кое-какими вещами и настольной книгой «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса. Выбросила со двора, как старую собаку, которая уже ни на что не годилась и была лишним ртом.

Теперь он сидел в небольшой захудалой кафешке, где раньше не позволил бы себе выпить даже минеральной, и пил водку, размышляя о превратностях судьбы.

Несмотря на перенесенные беды, Тарханов не успел обветшать, хорошо выглядел, был элегантно одет и не перестал нравиться женщинам. Вот и в этот раз, едва зайдя сюда, ощутил легкое прикосновение васильковых глаз красавицы-брюнетки, которая сидела невдалеке в кругу подруг. Потом они еще несколько раз обменялись взглядами обворожительной женщины и импозантного мужчины, каждый веря в превосходство своей притягательности. Она не сдавалась. Не сдавался и он. Решив быть более экспансивным, настойчивым, Владлен поманил красавицу пальцем к своему столу. «Неа!» - не сводя с него васильковых глаз, засмеялась чародейливо она и покачала головой.

Посчитав, что им все-таки потеряны былые лоск и магнетизм, заплатив курносой и рыжей официантке, Тарханов вышел.

Шум большого города, как еще недавний дефолт, казалось, поглотил его, но нет. Чей-то звонкий и приятный голос вырвал обратно.

- Ну, куда же вы? – окликнула она.

Тарханов повернулся. На пороге кафе в сиреневом платьице стояла та самая красавица-брюнетка.

- Хотите доиграть в игру? - спросил Владлен.
- Нет, - снова рассмеялась она. – Что с вами?
- В каком смысле?
- У вас глаза больной собаки.
- А я и есть старая, побитая жизнью собака, - ответил Владлен.

Она посерьезнела, подошла и стала рядом, и Тарханов почувствовал ее хрупкое, но кажущееся очень надежным плечо. Они пошли вместе.

- Когда мне плохо, я хожу к маме, - тихо сказала она.
- У меня давно нет мамы, - грустно ответил он.

Они долго гуляли по тенистым аллеям городского парка, гуляли и молчали, и молчание это было выразительней и красноречивей миллионов слов, потому что их лица светились счастьем, счастьем, которое они подарили друг другу.

- Все это у меня когда-то было, - будто испугавшись нахлынувшего чувства, сказал он при расставании. - И это весна, и парк, и любовь…

Она чуть приподнялась на цыпочки, коснулась губами его щеки, прошептала:
- Никто не может запретить прихода новой весны и любви.
- Не может, - нежно смотря ей в глаза и желая утонуть в этом васильковом лугу, гладя волосы, пахнущие жимолостью, улыбнулся он.

Алена, так звали ее, упорхнула в темную и теплую ночь, а он вернулся в гостиничный номер, в котором жил вторые сутки. Уснул быстро, но спал плохо. Ему стали являться какие-то люди, простые люди, в простых одеждах и заговаривали с ним. Выслушивая их бессвязные речи, он силился и просыпался, засыпал снова, но теперь другие, не те, что в первый, второй и третий разы, опять являлись к нему. Никогда и нигде никого из них он прежде не видел. Устав отбиваться от них и будучи в состоянии вялой дремоты, Владлен заставил себя погрузиться в глубокий сон, надеясь, что, когда сознание отключится полностью, видения в конце концов исчезнут. Уснул крепко, но увы… Теперь к нему явились трое, одетые в сияющие подобия римских туник, и присели на нечто неосязаемое в темноте. Двое, находившиеся по краям, были юны и неподвижны, а третий, посередине, возвышался над ними величавой осанкой, белый, как лунь, старец, с удивительно правильными и благообразными чертами лица. «Неужели водка в этой кафешке была галлюциногенной?» - подумал во сне Владлен.

- Нет, нет, мы совсем не то, что ты подумал, - прочитал его мысли старец и от его слов и лика повеяло такими светом и волей, что Владлен даже содрогнулся.
- Неужели ты… Вы… Это есть Он! - подразумевая под «он» бога, приготовился броситься ниц Тарханов.

Старец поднял тонкую ладонь с длинными пальцами в светящемся ареоле и ответил:
- Нет, я не Он. Велика была бы честь для тебя, которой Он не удостаивал даже своих пророков.
- Кто тогда Вы? Ангел?! – пересилил волнение Владлен.
- Да, - ответил старец. – Один из Его поверенных.
- Кто же тогда были те, в простых одеждах?
- Это люди, взывавшие к твоему сочувствию и помощи.
- Но я никогда не встречал их раньше.
- Не встречал и, может быть, не встретишь никогда. Они дети разных народов и живут далеко друг от друга.
- Но как я им могу помочь тогда? – спросил Владлен.
- Все и всё в вашем мире взаимосвязано. Верша добро и зло, человек не ведает, когда, в каком уголке земли, на ком они откликнуться, - ответил старец.
- Мне нужно стать праведником?
- Нет, это не твоя планида, - заключил он. – Для начала иди и найди золото Пантелея, что он завещал своей дочери Пелагее.

После этих его слов троица стремительно вознеслась.

- Но что я с ним буду делать потом? – крикнул вслед ей Владлен и вновь увидел ангельский лик старца средь неба в облаках, который громогласно, сквозь всполохи надвигавшейся грозы, возвестил ему:
- Что делать с ним подскажет тебе Он.

Тарханов проснулся потрясенным и долго смотрел в темный потолок. Он никогда не был ни атеистом, ни глубоко верующим человеком и никак не мог понять, почему этот сон приснился именно ему. «А может быть, это был просто разговор с собственным подсознанием, - предположил он. – Ведь помогает же оно людям, подавая тот или иной знак в трудные минуты».

За стеной, за домом, по крупной автомагистрали гудели грузовики, шуршали по асфальту легковые машины, с ревом пронеслась группа мотоциклистов. Жизнь била ключом даже ночью. Еще час назад он лежал, выброшенный бесцеремонно на ее обочину, но теперь ему был подан знак, к которому он посчитал необходимым прислушаться.

Поутру, купив на местном «блошином» рынке металлоискатель, он покинул этот большой и шумный город, в котором умело отбивался от бандитов, откупался от чиновников, но не уберегся от ударов судьбы, и уехал в станицу своего детства.

Тарханов любил возвращаться в нее. Сходил на дальней станции и лугами, перелесками, оврагами, которые были дороги ему во все времена года, шел не спеша к отчему дому, наслаждаясь неторопливо, как добрым вином, воздухом родины и нарастающей в груди трепетностью по приближению к станице. Он всегда любил малую родину. Но бурные девяностые годы вовлекли его в такой водоворот жестоких и подчас кровавых событий, что он стал менее сентиментален и все реже и реже наведывался сюда. На этот раз Тарханов не приезжал больше трех лет.

Пелагея, что доводилась матери Тарханова двоюродной теткой, никогда не делала тайны из клада, завещанного отцом. «Однажды в далеком восемнадцатом году, - рассказала как-то старушка ему, - отец позвал меня в огород, где стоял наш деревянный и длинный сарай. Было мне в ту пору одиннадцать лет, а сестре моей Тасе, что родилась по смерти матери глухонемой, пятый годок пошел. Так вот, вырыта была в этом сарае яма по пояс, куда отец, завернув в черную шаль две больших золотых чаши и кубок, положил и закопал «Будет вам совсем невмоготу с Тасей, раскопаешь», - сказал он, - а на следующее утро ушел с корниловцами и пропал без вести. Тася померла через несколько месяцев после того дня, а меня потом забрали как дочь белогвардейца в детскую коммуну на перевоспитание. В ней я пробыла шесть лет. За это время сарай сгорел, а огород несколько раз перепахивали. Так я и потеряла то заветное местечко…»

Пелагее мало кто верил в станице, где еще продолжали жить те, кто хоть и детьми, но помнил Пантелея. «Справным и лихим казаком был, то правда, - говорили они, - но вот золотишка у него отродясь не водилось».

«Кто и у кого в те смутные времена, махая шашкой, мог отобрать богатства, только богу ведомо, - думал Тарханов по пути в станицу. – Так что, мог заполучил его и Пантелей». Да и рассказ Пелагеи всегда казался ему вполне логичным и правдоподобным.

На околице старый станичник Николай Межевой косил поспелые травы, укладывая их в высокие и ровные валки.

- Здравствуйте, Николай Петрович! – приветствовал его Тарханов.

Межевой остановился, опираясь на косу, прищурился, присмотрелся:
- Никак ты, Владька!
- Он самый.
- Давно тебя не было видно.
- Вот, решил, наконец, заглянуть, дядьку проведать, да и кое-какие другие дела сделать.
- Сказывают люди в станице, что больно разбогател ты. А что ж пешком-то? Наши богатенькие и те на «Мерседесах» раскатывают, хотя и не чета вам, городским? – спросил Межевой.
- Решил пешочком пройтись по родным местам, - ответил Владлен и подумал: «И впрямь, разбогател больно, только вот «больно» в прямом его значении. Ну, ничего, возродимся, как феникс из пепла. Мы, Тархановы, не из слабых, нашему казачьему роду, как говорится, нет переводу».

Михаил Тарханов, младший брат его отца, погрузневший и постаревший за те годы, которые Владлен не приезжал в станицу, встретил племянника радушно, но потом встревожено спросил:
- Что ж ты Галину свою с собой не взял?
- Нет больше Галины, - ответил Владлен.
- Как это нет?!
- Она то есть, но в моей жизни ее уже нет.
- И что вам неймется, не живется молодым, - побрюзжал дядька, - как мы, вроде холодом и голодом неморенные, в достатке и тепле выросли и жили.
- В том то, наверное, и дело, что неморенные, - ответил Владлен, - а то ценили бы друг друга, крепость уз и что имели.

Они помолчали. Потом дядька спросил его, глядя в упор:
- Вижу, Владька, неспроста ты пожаловал. Говори, что у тебя еще там стряслось в городе?
- Я обнищал, - ответил Тарханов.
- А миноискатель зачем с собой привез?
- Миноискатель?
- Говори, меня не проведешь. Я эту бандуру, которая у тебя из сумки торчит, четыре послевоенных года в армии протаскал, разминируя Украину.
- Это металлоискатель, - уточнил Владлен.
- Какая разница!
- Он проникает глубже. Хочу золото Пантелея найти, - не стал более отпираться Тарханов.

Неожиданно для него это сильно напугало Михаила.

- Упаси тебя господь, племянник! – перекрестился он.

Владлен усмехнулся:
- И давно ты, дядька, креститься стал? При советах вроде в партийных ходил?
- Ходил, ходил, но не без бога в душе, - ответил Михаил. – А сейчас исправно в церковь хожу.
- И чего же ты так испугался?
- Как и все в станице, я тоже не верил Пелагее, - сказал он, - пока не встретил на маевке в соседней станице в году семидесятом старого казака Никиту, что в семнадцатом с Пантелеем службу в Москве нес. Сказывал он, что отец Пелагеи и еще какой-то солдат одну из церквей тамошних в смуту ограбили, а попа убили. Кровь на этом золоте, Владька, не принесет оно тебе счастья.

Владлен снова усмехнулся.

- Как же оно не принесет, грех-то и кровь ведь не на мне?
- Еще говорил тот казак, - не перестал спорить Михаил, - что попадья убитого прокляла убийц и всех, кто не богоугодно прикоснется к тому золоту.
- Ерунда все это, дядька, - рассмеялся Тарханов. –Не верю я и никогда не верил во всякую мистику.

На подворье Пелагеи он пришел на следующее утро, спозаранку, и нашел его в глубоком запустении, так как хозяйка умерла несколько лет назад, а усадьбу никто не пожелал прибрать к рукам. Порос густо берестой, орешником, терновником и огород. Но это совсем не испугало Владлена, он быстро взялся за дело. В первые два дня металлоискатель часто подавал сигнал, но ничего путного выкопать не удавалось, находил то тяпку, то зубья бороны, то топор с прогнившим топорищем и прочую крестьянскую утварь. А слух о том, что Тарханов ищет в огороде Пелагеи клад, быстро разнесся по станице.

Первым явился на огород местный криминальный авторитет Володька по кличке Кандалы. Важничая, в цветной рубахе и узких черных очках, ковыряясь длинным и ухоженным ногтем на мизинце в зубах, с толстой золотой цепью на шее, он спросил:
- Ну что, копаешь?
- Как видишь, - ответил Владлен.
- Когда найдешь золотишко, дашь знать.
- С чего бы это?
- С того, что на моей земле копаешь.
- Твоя земля та, что лежит в твоем огороде, - ответил Тарханов. – А эта, покойной тетки моей матери.
- Я в смысле копаешь на моей территории.
- Ну, а если не дам знать, то как тогда, убьешь?
- С этим подожду, - сказал Володька. – Кто же станет убивать курицу, которая может принести золотые яйца. Ну, а не скажешь потом, увидишь! – грозно хмыкнул Кандалы и удалился.

С того дня с пригорка над огородом кто-то стал следить за Тархановым из старенькой иномарки.

На другой день притарахтел на допотопном мотоцикле с коляской гладко выбритый и слегка пьяный участковый милиционер.

- Кто разрешил копать? – строго спросил он.
- На это разрешения не требуется, - ответил Владлен. – Я раскапываю не памятник истории и культуры.

Участковый измерил его одним бегающим вверх и вниз глазом, другой при этом был неподвижен, не мигал, и казалось, смотрел Владлену прямо в душу.

- На все требуется разрешение, - строго сказал он. – Найдешь золото, сдашь государству, получишь причитающиеся проценты.
- Есть! – ответил Тарханов по-военному, положив на «краул» на плечо лопату.
- И смотри мне, не забалуй! – пригрозил участковый и утарахтел на своем мототранспорте.

«Как и всегда на Руси, - семеро с ложкой, а один с сошкой, - вздохнул устало Тарханов. – Нет чтобы стать рядом и копать, нет, а вот заработаешь - обязательно поделись. Фиг вам, бандюкам, с маслом, а не золото. И государству тож. Где оно было то государство, когда я претерпел полный разор! Почему не защитило меня, того, кто вытаскивал его из разрухи и нищеты!»

На третий день за покосившейся мазанкой Пелагеи, рядом с углом огорода, поросшим терновником, металлоискатель снова подал сигнал. Владлен выкопал яму выше колен, и решил, что наверняка его находкой будут не предметы утвари, а что-то иное, так как на эту глубину по логике вещей сами по себе они попасть еще не смогли. Потом, как и вспоминала Пелагея, что сделал ее отец, выкопал по пояс – золота не было, а сигнал продолжал идти. «Неужели Пантелей был двухметрового роста», - подумал он и снял землю еще на две штыковые лопаты. Снова прозвонил, но сигнал почему-то пропал. «Что за чертовщина!» - присел на край ямы он, а затем почти осенило: «Прошел, наверное, вниз, мимо». Прозвонил правую стену. В унисон зазвучавшему сигналу радостно в груди забилось сердце. «Надо копать нишу, надо копать нишу! - застучало в висках, запульсировали на них лихорадочно вены.

Долгая работа Владлена на одном месте не осталась незамеченной и для того, кто наблюдал за ним. Он выбрался из машины, облокотился на нее и стал открыто следить за Тархановым. Чтобы притупить его бдительность, Владлен остудил свой порыв, свернул всю работу и пошел с огорода, решив вернуться сюда ночью.

- Куда ты, Владька, на ночь глядя, - окликнул его дядя, когда он, тихо открыв дверь, попытался выйти из дома незамеченным.
- Пройдусь по станице, проветрюсь перед сном, - слукавил Тарханов.

Ночь была тихая, лунная, звездная. В огороде Пелагеи, нарушив ее, где-то заверещал сверчок, сорвалась с дерева ночная птица, потревоженная скрипом старой калитки, которую он открыл. Уверенный в удаче, он несколько раз ткнул лопатой в то место в правой стороне ямы, которое прозвонил днем. Лопата во что-то уперлась. Оно показалось мягким. «Шаль» - подумал Владлен и дернул ее за край, она по ветхости порвалась и обнажила другой край – твердый и блеснувший в ночи. Тарханов задрожал от восторга и трясущимися от волнения руками стал вытаскивать из образовавшегося провала увесистые предмет за предметом…

Теперь он снова был богат, но эйфория быстро сменилась тревожностью. Ведь за ним пристально следили. Сложивши чаши и кубок в спортивную сумку, Тарханов поспешил убраться восвояси.

Он вышел и заночевал на том месте в лесу, где в юности у подсечной бахчи отца стоял шалаш. Но прежде чем заснуть, предался воспоминаниям. Отец его Леонид Николаевич слыл в станице знатным хлеборобом, работал на колхозной земле круглый год. В начале 80-ых, похоже, в нем что-то надломилось, всегда презиравший тех, кто чаще пропадал на собственном огороде, а не на колхозном поле, он вдруг весной стал выращивать арбузную рассаду, а потом высадил ее на этой прогалине, на которой незадолго вырубили лес. В начале того лета целую неделю непрерывно шли дожди и рассада, не успев выбросить завязь, сгнила. Но упрям был отец. Все то же он сделал на следующий год. На бахче было выросли арбузы, но однажды ночью, сонм каких-то непонятных животных нагрянул на нее и, продырявив овощи, высосал из них все содержимое. «Наверное, это сделали мыши», - предположил колхозный агроном Аркадьич, которого отец вызвал на бахчу. Шел в то время с охоты другой станичник – Степан Оноприенко. «Никакие это не мыши, - возразил он, - а дикие кабаны. Они часто к нам с гор наведываются, то картошку перелопатят рылом да съедят, то арбузы, как кровососы, выпьют».

Не успокоился отец и на следующий, третий, год. Едва появились на бахче первые арбузы, стал зорко днем и ночью охранять их. В тот злополучный день Владлен принес ему из дома обед. Отец, прохаживаясь между завязями с большими полосатыми цвета зеленого жемчуга овощами, довольно приговаривал: «Послезавтра, сынок, у нас будет первый и большой сбор. Купим тебе велосипед и одежку получше к школе».

Где-то от станицы в тот момент, урча и лязгая гусеницами, стал приближаться к лесу трактор. Ни отец, ни сын не обратили на него внимания. Мало ли ездило их тогда, ведь поля были кругом и работы на них всегда непочатый край. Но когда трактор с высоко поднятым плугом, словно петушиным хвостом, появился на просеке, что вела к бахче, отец насторожился. За ним ехал милицейский УАЗик. У края бахчи они остановились. Из машины вышел с двумя милиционерами худощавый с невозмутимым холодным взглядом инструктор райкома партии Коцюба.

- А для тебя, что, Тарханов, закон не писан, - визгнул он, стараясь перекричать трактор. – С указом о нетрудовых доходах не знаком?

Отец ничего не ответил.

- А еще передовик, орденоносец, коммунистом называешься, - визжал дальше инструктор. – Ну, ничего, поставлю о тебе вопрос на первом бюро райкома партии! Коцюба махнул трактористу рукой и тот, заехав на бахчу, опустил свой «хвост». Через полчаса все закончилось и поле, словно кровью, было залито алой арбузной мякиной.

Когда они уехали, отец скорбно махнул вслед и сказал ему: «Никогда, сынок, не поступай, как они, и всегда уважай труд человека». Потом, в дни дефолта, он испытает те же чувства, поймет отца и оправдает его дальнейший поступок, когда тот, не дождавшись пока исключат из партии с позором, пришел в райком и положил на стол секретаря свой партийный билет, полученный в окопах под Сталинградом.

К семи часам утра Владлен вышел к первой электричке и, к своему удивлению, увидел у дверей к кассам станции милиционера, того, кто приходил в огород Пелагеи. Может, это было случайностью, и участковый поджидал не его, а находился тут по своим делам, но для Тарханова не было никакой разницы. Пройдя вниз с километр от станции, он вышел на полевую дорогу, справа от которой текла река, а слева, почти до самого горизонта, тянулась заброшенная рисовая плантация, разбитая дамбами на квадратные чеки, заболоченная и буйно поросшая густым и высоким камышом.

Первые три машины, что пропылили по дороге, не остановились. Прошло еще около получаса. А потом на дороге показался черный джип и притормозил, как вкопанный, возле Владлена. За рулем сидел Володька-Кандалы. В салоне еще четверо его дружков. По выражению лица авторитета Владлен понял, что тот не ожидал увидеть его на дороге в столь ранний час.

- И куда это ты намылился? – выбрался из машины он.

Одет Кандалы был в сапоги-заброды, теплый для весны свитер и выглядел так, будто собрался на рыбалку или охоту.

- Домой еду, - ответил Тарханов.
- А я Ваньчу присмотреть за тобой послал, - недоверчиво посмотрел он. – Ну что, нашел золотишко-то?
- Нет!

Кандалы приблизился.

- Не врешь? – и ухватился двумя руками за сумку.

Владлен не отпускал ее. Некоторое время Кандалы с брезгливой ухмылкой, как на червя, которого ему ничто не стоит раздавить, а Тарханов с готовностью к прыжку льва, у которого хотят отнять добычу, смотрели друг на друга. Владлену было что терять, решение созрело мгновенно, и он тяжело ударил лбом в широкое лицо Кандалы. Не так страшен оказался авторитет, как его малюют, отпустил сумку и рухнул в пыль. Бежать к реке не было смысла, с таким грузом, когда следом еще будет погоня, ее не переплыть, и Владлен бросился в заросли камыша и помчался по ним, что есть сил. «Стреляйте, стреляйте, идиоты, уйдет же!» - кричал своим браткам опомнившийся Володька. И они, выскочив из машины, начали палить по нему из ружей. Дробь рассыпалась рядом с ним, слева, справа, как шрапнель, а он бежал, бежал и бежал. Погнались за ним и они. Преодолев несколько чеков, Тарханов почувствовал, что силы его на исходе и начал лихорадочно искать место, где смог бы затаиться и передохнуть. Глаза наткнулись на шлюз, который имелся в каждом чеке. Он быстро поднял его заслонку, прополз в грязную жижу в бетонной трубе, тяжелая заслонка сползла вниз, погрузив его во мрак. На дамбе рядом послышались голоса «Не мог он далеко уйти, смотрите в оба!», - кричал Кандалы. – Вам бы на печи сидеть, а не на охоту ходить. Подстрелить вчетвером одного не смогли». «Подстрелишь его, бежал быстрее, чем лось», - не согласился с ним кто-то и они прошли мимо. Владлен облегченно вздохнул. Через пару часов бандюки проследовали обратно. Их джип громко заурчал и со злой, визжащей пробуксовкой сорвался с места. Подождав немного, Владлен попытался поднять заслонку, чтобы выбраться наружу, но она не поддалась. Попробовал поднять вторую с другого конца – тоже было бесполезно. Только теперь он осознал недвусмысленность своего положения. Заслонка поднималась с внешней стороны рычагом, который потом плотно ее защелкивал. «Бежал от смерти, а попал в могилу», - задыхаясь от болотного смрада, подумал он.

Он просидел в трубе целый день, а потом и ночь. Химикаты, которыми долго пичкались земля и вода в чеках, болотные зловонья смертоносным грузом оседали в легких, душила его теперь и клаустрофобия. Когда он совсем задыхался, прикладывался ртом к небольшой щели в злополучной заслонке, жадно втягивал воздух. Как почти всегда водится с людьми, попавшими в подобную ситуацию, вспомнил он о боге: «Пощади, пощади!» - бормотал часами напролет, еле ворочая распухшим языком в прогорклом рту, отбросив от себя сумку с золотом, что принесло ему эту беду. Собственная жизнь оказалась намного, ох, как намного, дороже… И это стало его первым прозрением.

К следующему дню, к которому он потерял счет времени и силы, Владлен уже не мог подтянуться к заветной щели и, если удавалось это сделать, то только в мыслях. Он окончательно стал задыхаться. Как раз кто-то в это время двинулся по дамбе и шаги его стали громко отпечатываться в ослабевшем мозгу, будто шел по ней не человек, а каменный колосс. «Колосс, колосс!», – истошно прохрипел почти невменяемый Владлен. Шедший остановился, прислушался, спустился к шлюзу, нажал на рычаг. Яркий свет потоком хлынул в трубу, ослепляя Тарханова. Потом в проеме показалось лицо того ангела-старца из странного сна. Владлен вдохнул полной грудью, тряхнул головой, протер слезящиеся глаза. Лицо старца мало-помалу стало обретать черты какого-то незнакомого человека. «Помоги!» - прохрипел Тарханов. «Ай-я-яй, красавчик, как ты попал сюда», - приговаривая так, подошедший вытащил его из шлюза, стал под руку и вывел на дамбу. Владлен, почувствовав твердь, плюхнулся на нее и, казалось, в пьянящей свободе обнял всю планету. Затем, еще не веря своему счастью, спросил:
- Кто ты, спаситель мой?

Тот обнажил ряд белых зубов на смуглом лице, приподнял правую бровь с небольшим клочком седины и ответил:
- Беженец я из Баку, Элимсар.
- Элимсар!..
- Можете меня звать Элиш, - как друзья называли, - простодушно сказал тот.

«Не только жизнь, но и свобода дороже золота. И без нее оно ничто», - прозрел на мгновение во второй раз Тарханов, но соблазн быть еще и богатым при этом снова взял верх и он, бросившись обратно в шлюз, выволок из него тяжелую сумку.

Элиш отвел его в бывший домик лесника на реке, в лачугу, которую облюбовал несколько лет назад, отпоил молоком. Тарханов помылся в реке, отстирал одежду и, облачившись в халат, который протянул Элиш, присел на небольшой веранде. В память о невольном заточении из-за долгого согбенного сидения в узкой трубе теперь только болела спина. Попивая крепкий чай, он спросил своего спасителя:
- Элиш, ты вроде бы азербайджанец, что заставило в таком случае тебя покинуть родину?
- Азербайджанец? Не совсем, - ответил он. – Я наполовину кумык, но женой моей была армянка. Там ее убили.
- Все мы не совсем, - подумал Тарханов, - а заверения в чистоте своей крови, национальности, сопряженные с убеждением в собственной исключительности – бред и обыкновенный фашизм.

И это явилось его третьим прозрением.

- Вот и живу теперь беглецом – без семьи, дома и паспорта, - грустно улыбаясь, продолжал тем временем Элиш.
- Будет у тебя и дом, и паспорт, и, надеюсь, в будущем семья, - уверенный в своих возможностях, пообещал Владлен. – Только не покидай этого места и дождись моего возвращения.

Он оделся в подсохшую одежду и, взяв сумку, пошел к дороге.

Вернувшись в город, Тарханов первым делом зашел к Алене.

- Я уже думала, что ты никогда не придешь, - склонила она голову к дверному косяку своей комнаты в общежитии. – Где же ты пропадал так долго?
- Разве это долго, - пожал плечами Владлен, - всего каких-то пять дней. Я дома был и теперь мы сказочно богаты.

Она нерешительно сделала шаг вперед, осторожно прижалась к его груди:
- Обещай, что больше не станешь покидать меня надолго. Ты – моя сказка и другой мне не надо.

Он поверил в искренность ее слов и почувствовал, как отогревается от невзгод сердце. О нем думали и его ждали. Это окрыляло.

- Обещаю! – ответил он.

Алена прижалась к нему еще крепче и, словно веточка, будто бы старалась прирасти к нему и быть неразлучной, неотъемлемой частью.

В гостинице при дневном свете он впервые взглянул на свои находки и почти потерял дар речи. На кубке был выгравирован лик Христа, на одной чаше – Мадонна с младенцем, на другой – Тайная вечеря. В общем-то, обычные портреты, библейский сюжет, но как они были сделаны, несомненно, гениальным мастером!.. Как живые, вернувшись из многолетней тьмы, они, словно торопились отдать миру сполна свои теплоту и свет. «Что есть золото – презренный металл, лом, - подумал Тарханов, - не будь человеческого гения, способного вдохнуть в него свою душу».

И это было его четвертым прозрением.

На следующий день Владлен, сфотографировав свои находки, спрятав их в банковской ячейке, отправился к известному в городе антиквару Ширванскому. Открыв входную сейфовую дверь, охранник провел Владлена через широкий и светлый холл к его кабинету. В надежде увидеть антиквара хватким мужчиной в богатом домашнем халате и пенсне, обставленного предметами седой старины, какими их обычно показывают в фильмах, Тарханов был немного разочарован. Антиквар скорее походил на взъерошенного воробушка, узкоплечий, большеголовый, немного неуверенный в себе, можно даже сказать, стеснительный. И интерьер вокруг него был совсем обычный – обычная офисная мебель, которая, правда, едва вмещала множество фолиантов с золотыми и серебряными тиснениями.

- Я слушаю вас, молодой человек, - чуть нараспев протянул Ширванский.

Тарханов молча положил ему на стол фотографии. Несколько подслеповато Ширванский вблизи рассмотрел их, а потом потянулся за лупой. Рассматривая долго кубок и чаши сквозь нее, стал прицокивать языком, не скрывая своего восхищения. Потом он поднял чуть мокрые глаза и спросил горячо Владлена:
- Откуда у вас это диво, молодой человек?
- Откопал, - ответил Тарханов.

Антиквар засеменил к шкафу, достал из него толстую книгу, название которой Владлен успел прочитать – «Золото православной церкви» и стал листать ее. Остановился и протянул Владлену развернутую книгу. С глянцевого листа просияли золотом его находки – тот же кубок и две чаши.

- Это, молодой человек, - продолжил тем временем антиквар, - утварь Великого поста. С этим кубком русские патриархи возвещали о начале и конце светлого праздника, а чаши использовались при торжественной трапезе. Подарены они были русской церкви императором Византии Михаилом VIII в знак признания ее заслуг в распространении православия. Этим реликвиям более 700 лет. Они пережили все смуты на Руси, а вот в 1917 году были безвозвратно потеряны.
- И сколько это диво стоит? – поинтересовался Владлен.
- Понимаете ли, - погладил его по руке «воробушек», - эти реликвии не имеют цены.

Антиквар смотрел на Тарханова горячечно, почти прожигая его, и показался теперь далеко не стеснительным, а волевым и алчным. В глазах его пылала жажда завладеть увиденным.

- Все имеет свою цену, - ответил Тарханов.
- Эти раритеты ищут давно. И вряд ли вам удастся их продать в России, - все в той же горячке продолжил Ширванский.
- Ну и как мне быть?
- Я бы вам мог посодействовать, - вкрадчиво предложил антиквар.

Слова Ширванского сбросили Тарханова в глубокую бездну смятения. Конечно же, то, что предметы являлись религиозными реликвиями намного увеличивало их стоимость, но была и иная сторона у этой медали – Владлен Тарханов не считал себя настолько безнравственным человеком, чтобы продать их и нажиться.

- С этим нужно повременить, - ответил он антиквару и быстро вышел.

Он пошел по улице, не замечая прохожих, не слыша шума машин, вспоминая свой странный сон, положивший начало этой истории, о проклятии попадьи, о котором рассказывал дядя, погоню братков, невольное и страшное заключение в шлюзе. «Неужели все это было не случайно и мне предначертана судьбой особая миссия» - подумал он. Никогда Владлен не был так сказочно богат и никогда эта состоятельность его так не угнетала. И тем не менее в этот день он впервые поборол собственный соблазн – продать реликвии, но и как распорядиться ими, пока не знал. Теснимый противоречиями, Тарханов вернулся в гостиницу и долго не покидал ее, обдумывая, как быть дальше.

Не терял даром времени и Ширванский. Как только Владлен вышел за порог, он немедленно вызвал охранника и наказал ему: «Проследи-ка, Виталик, за этим супчиком, узнай кто он, откуда, чем занимается, с кем имеет дела». К вечеру Виталий вернулся и выложил все, что узнал: «Зовут Владленом Тархановым. В прошлом бизнесмен, возил крупным оптом баранину из Калмыкии и Дагестана, процветал. При дефолте прогорел подчистую, разошелся с женой, живет в 82 номере гостиницы «Набережная». Практически не поддерживает отношения ни с кем».

- Спасибо, Виталя, - ответил на это Ширванский. – Ни с кем – хорошо и плохо. Хорошо, потому что заступиться за него будет некому, и плохо, потому что у одинокого нет слабого места - ни женщины, ни ребенка. Ну ничего, будем брать этого богатенького Буратино. А теперь иди и еще последи за ним, может чего-нибудь более интересного нароешь.

Через некоторое время после визита к антиквару в гостиничный номер к Тарханову ввалился Володька-Кандалы с дружками. Они стали бить его, повалили на пол, связали, а затем усадили на стул.

- Что, паскуда, в городе думал сховаться! – процедил Кандалы. – У нас длинные руки, из-под земли достанем, если надо. Говори, гнида, где спрятал золотишко?
- Сам ты гнида! – сплюнул кровью Тарханов. – Фиг тебе, а не золотишко!

Разъяренный Кандалы опять свалил его ударом на пол и стал бить ногами, злобно приговаривая:
- Разделаю, как бог черепаху, по-другому запоешь!

Владлен молчал.

- Так ведь и убить сможешь, - попридержал Володьку кто-то из дружков.

Владлена снова усадили на стул.

- Ну? – грозно прикрикнул Кандалы.

В открытое сзади настежь окно подул свежий весенний ветерок. И хотя Владлену достаточно намяли бока, а голова гудела, как трансформаторная будка, он все же нашел в себе силы подумать и найти единственно верное решение. Резко поднявшись и опрокинувшись назад, он змейкой выбросился из окна на арку входа в гостиницу, скатился и упал на землю. К нему стали сбегаться прохожие. «Атас!» - крикнул из номера Кандалы и вместе с дружками, выскочив из гостиницы, бросился к своему джипу.

Кто-то вызвал «скорую помощь». С многочисленными ушибами и легким сотрясением мозга Тарханова доставили в больницу. Сюда к нему и пришел следователь прокуратуры.

- Э-э, как они вас! – заключил он, рассмотрев Владлена, и представился, - следователь Заднепровский.

«Хорошо, что не Задунайский, - сыронизировал про себя Тарханов, наблюдая за его тонкими и ухоженными пальцами, которыми тот раскладывал на тумбочке перед ним бумаги. Огласка совершенно была не нужна Владлену.

- Ну и кто напал на вас? – расположившись поудобней и расправив накинутый на плечи больничный халат, спросил Заднепровский.
- Не знаю, - ответил он.
- Тогда за что?
- Этого я тоже не знаю, - вновь схитрил Владлен.
- Амнезии вроде у вас нет, - продолжил допытываться следователь. – Не валяйте дурака, Тарханов, что-то же прослужило причиной?
- Амнезии у меня на самом деле нет. Но я не знаю их и зачем они напали.

Следователь ответил:
- Просто так в гостиницы не ходят и ни за что на постояльцев не нападают. Это была спланированная акция.
- Я плохо себя чувствую, - покачал головой Владлен. – Дайте время восстановиться и подумать.
- Три дня хватит?
- Да, - ответил он.
- Но для начала я поставлю перед вашей палатой охрану, чтобы спокойно думалось. И не стройте иллюзий, те, кто напал на вас, имеют привычку возвращаться. Лучше будет, если вы все расскажете мне, и мы своевременно примем меры, - сказал перед уходом Заднепровский.

Тем временем говорили о том, что произошло с Тархановым и на квартире Ширванского.

- М-да, расстроил ты меня, Виталя, - выбивая содержимое трубки в пепельницу, сказал антиквар. – И что ты узнал о нападавших?
- Пока не очень много, Лев Давидович, - ответил тот. – Не наши они, не городские, похоже, «быки» какие-то периферийные.
- Коли так, - рассудил вслух Ширванский, - управу мы на них найдем, а вот с прокуратурой, тут будет посложнее.

Он некоторое время походил по комнате о чем-то думая, а потом снова обратился к охраннику:
- Ты, Виталя, возьми с собой и наших молодцов, да покарауль у больнички. Думаю, вскоре там весь этот клубок и развяжется.

Владлен же замыслил свой побег и, дождавшись ночи, связал четыре простыни, благо все кровати рядом были пусты, и спустился по ним из окна вниз, спустился и застыл в вспыхнувшем ярком свете фар иномарки. Взвизгнув шинами, она подлетела и несколько дюжих парней, выскочив, затолкали его в нее.

В то же время с другого конца площади перед больницей за ними погнался джип.

- Кажется, за нами «хвост», Виталий, - сказал водителю один из сидящих рядом с Тархановым.

Тот посмотрев в зеркало, приказал:
- В городе не стрелять, выйдем на трассу, там можете лупить со всех стволов.

Киношной погони с захватывающим сюжетом, держащей во внимании азартом зрителя, однако не получилось. Едва они выехали за город, преследуемые открыли автоматный огонь, преследователи ответили тем же.

Пуля горячо обожгла ногу Владлена, попала она и в Виталия. Автомобиль, потеряв управление, сбив придорожные столбики, несколько раз опрокинулся на дорожной насыпи и в поле. Как только машина, задрав кверху колеса, легла на крышу, Тарханов выполз из-под обмякшего тела одного из похитителей в разбитое окно и, волоча раненую ногу, отбежал в буерак рядом и прилег. Иномарка вспыхнула, как коробка спичек, и запылала, освещая на дороге джип преследователей, среди которых Владлен узнал Володьку-Кандалы. Посчитав, вероятно, бесполезным делом спускаться теперь к ним, уже объятым огнем, они отъехали.

Выбравшись на обочину, Тарханов направился в город. Голова его кружилась, а здоровая правая нога уставала все больше и больше. Потом огни близкого города стали мутнеть в глазах и, мельчая, будто бы отдаляться от него…

Вернулось сознание к нему через пару дней в больнице. Склонившийся над ним доктор в синем медицинском костюме сказал:
- В рубашке ты родился, парень. На твое счастье наша «скорая» с выезда за город возвращалась. Увидели тебя на обочине. Пролежи ты так еще некоторое время – истек бы кровью.

За последние несколько дней он трижды попадал в опасные ситуации и чудом выбирался из них. «А что, если мне действительно предопределена свыше великая миссия, – еще раз подумал об этом Владлен, - и Он ведет меня через страдания к цели. Ведь говорил же старец из того странного сна, что Он подскажет, как тебе распорядиться золотом…»

- Тут девушка ваша у двери сидит с утра, - прервал его мысли доктор, поправляя капельницу. – Пообщайтесь, но недолго.

Все в том же сиреневом платье впорхнула в палату Алена.

- Как ты меня нашла? – удивился он.
- Ты ведь обещал не покидать меня надолго. Когда ты не пришел на следующий день, я стала обзванивать больницы. Что происходит Владлен?
- Это долгая история, - ответил он и промолчал, не желая впутывать ее, и подумал о том, что хорошо иметь рядом такого любящего человека, как она, дороже золота всего мира… И это было пятым его прозрением, таким же простым, как и предыдущие, но дарующим просветление и уверенность в том, что все будет хорошо.
- Медсестра говорила, что ты бредил всю ночь и звал какого-то монаха, - сказала Алена.

Бывают, бывают такие метаморфозы в бессознательном, когда привидевшееся в нем, ясно вспоминается после возвращения памяти. Сначала он увидел собственного дядьку, твердившего ему о небогоугодности, попадью, сотрясающую руками и проклинающую его. Появился какой-то монах и поманил рукой к лучезарному, белокаменному и златоглавому храму на горе, а сам вдруг исчез. Владлен стал кричать ему вслед, но тот не отвечал, и тогда, падая и разбивая в кровь руки и ноги, он стал упрямо карабкаться все выше и выше, а храм отдалялся и отдалялся. «Надо вернуть золото церкви, - решил он, когда очнулся от воспоминаний. – Только так, наверно, можно успокоить бога и собственную душу».

- Быть рядом со мной, Алена, сейчас очень опасно, - сказал он ей, окончательно вернувшись в реальность. – Уладится все, сам дам знать.
- Но как я смогу! – в тревоге за него спросила она.
- Так надо! – настоял он.

Алена поднялась.

Зашел к нему и следователь Заднепровский.

- Ну, что же это вы, Тарханов, сбегаете от нас, как мальчишка? Ведь предупреждал же я вас, что такие люди, как ваши преследователи, имеют привычку возвращаться!

Владлен промолчал.

- Ну, ничего, - продолжил Заднепровский. – Нет худа без добра. В тот день камера наблюдения больницы засняла те две машины. Мы установили принадлежность одной из них, что сгорела на дороге, известному антиквару Ширванскому, другая в собственности криминального авторитета Кандалы, который нынче проживает в станице, откуда вы родом. К Ширванскому я обязательно загляну сегодня, за авторитетом выслана группа захвата. Так что, с какого бока вы при этом деле, думаю, кто-то из них объяснит мне. Обязательно докопаюсь до истины. И не дай бог, Тарханов, если узнаю, что ваши руки замараны чем-то противозаконным…

Он поднялся.

- Подождите! – окликнул его Владлен, когда тот был почти на пороге палаты. – Вам можно верить?
- Так или иначе вы это обязаны по закону.
- Тогда обещайте, что найденным мною кладом я распоряжусь в будущем по своему усмотрению.
- Кладом? Так вот почему они вас преследуют. И зачем, собственно говоря, вы не сдали его государству?
- Это золото не принадлежит государству, оно – церковное, - ответил Тарханов, - а государство и церковь, хорошо вам известно, отделены друг от друга.
- М-да, - следователь почесал за затылком. – А что если я не пообещаю?
- Тогда золото навсегда останется там, куда я его перепрятал.
- Ну и как вы хотите им распорядиться? – проницательно, будто разложив Владлена под микроскопом, уткнулся в него взглядом Заднепровский.
- Признаться, я долго боролся с соблазном продать его и поправить свои дела, - пояснил Владлен. – Некоторое время, преодолев соблазн, не знал, что с золотом делать. А вот часа за два до вашего прихода решил вернуть найденное церкви.
- Ну и что вас подвигло на это великодушие?
- Понимаете ли, это не просто золото, а церковные реликвии, - ответил устало Тарханов. – После того, как я откопал их, достаточно испытал физических мук. Не хочу в будущем прибавить к ним и мук нравственных. От них ведь душевные раны. Они не заживают, а боль сопровождает человека всю оставшуюся жизнь.
- Будь по-вашему в таком случае, я обещаю вам содействие, - сказал напоследок Заднепровский. – Но так или иначе, посоветовал бы вам лежать спокойно и ничего впредь не предпринимать.

Выйдя из больницы, следователь направился к Ширванскому. Антиквар, подкармливая с руки попугая в клетке, встретил его не совсем приветливо.
- Чем обязан вниманием наших доблестных органов к своей скромной персоне? – спросил он.
- Лев Давидович, - без обиняков обратился к нему Заднепровский, - как вы объясните то, что на вашей машине было совершено похищение человека?
- Я к этому не имею никакого отношения, - отрезал Ширванский. – Это сделал мой телохранитель Виталий Елагин, упокой бог его бандитскую душу!
- Я очень сомневаюсь, Лев Давидович, что он похитил человека без вашего ведома. Фамилия Тарханов вам о чем-нибудь говорит?
- Тарханов, Тарханов, что-то не припомню.
- Бросьте, не проводить же с вами очную ставку. Я о том Тарханове, который раскопал церковные реликвии.
- А-а, утварь патриархов, - засиял антиквар. – Заходил он ко мне, показывал фото кубка и двух чаш, проконсультировался. И скажу вам, его находками могли бы гордиться самые известные музеи мира. Работа лучших византийских мастеров.
- И тем не менее Тарханов хочет вернуть их церкви.

Антиквар впервые выказал волнение, почти вскрикнул:
- Он сошел с ума!
- Нет, Лев Давидович, он то не сошел, а вот вы сейчас очень похожи на сумасшедшего. Тарханов пришел к вам, доверился, а вы открыли на него охоту.

Антиквар сник.

- За всю мою жизнь, - тихо сказал он, - я не видел ничего подобного, что стало бы для меня предметом всепоглащающей мечты. Увы, вам не понять.
- И ради этого вы обрекли на страдания и смерть других. Жестокие у вас, Лев Давидович, воплощения мечтаний.
- Кто же мог знать, что так сложится.

Заднепровский отошел к окну и, не оглядываясь, ответил оттуда:
- Когда на кону такие сокровища, и вы ввязываетесь в игру за них, можно было бы предположить и подобный исход.

Ширванского арестовали и осудили за причастность к похищению человека, а Кандалы в тот день был убит в перестрелке с группой захвата. Через полтора месяца вышел из больницы и Владлен. Заднепровский, как и обещал ему, оказал содействие и обеспечил охраной для доставки реликвий в Москву. Ясным июльским днем он вошел в патриархию. Служитель ее, ведающий пожертвованиями, человек уже немолодой, в рясе и с окладистой бородой, с восторгом рассмотрев кубок и две чаши, спросил:
- Вы хотите их пожертвовать, сын мой, на строительство храма?
- Это не пожертвование, а церковные реликвии, похищенные много лет назад. Я возвращаю их вам.
- Да, да, - служитель снова рассмотрел золотой набор, будто бы что-то припоминая. – И как вас изволите величать, благородный человек?
- Владлен Тарханов.
- Да снизойдет на вас божья благодать! – перекрестил он его.

Божья благодать сошла на Владлена, едва он покинул патриархию, теплым летним моросящим дождем. Он приподнял, открыл ему лицо и почувствовал себя легким, как пушинка, и бестелесным, как дух, что казалось вот-вот был готов вознестись подобно одной из героинь любимого романа «Сто лет одиночества». Хотелось движения, радостного веселья и он протянул руки с открытыми ладонями назад, сделал два притопа, потом еще, и пустился в шаг в танце вольного орла, как тот калмыцкий мальчишка, которого он наблюдал когда-то в степи. Затем он вскинул руки вверх со сжатыми кулаками, выровнял их и стал парить по кругу. Так исполняли танец орла мужчины горного Дагестана. Он был совершенно свободен, а благодать нисходила и нисходила дождем. Прошедшая мимо в патриархию монашка, посчитав его, вероятно, за сошедшего с ума, тоже перекрестила его. Откуда было знать ей, скромной послушнице, какой груз упал с сердца этого мирянина, с каким трудом он прошел свой путь через тернии к храму и построил его в собственной душе. Но прохожие, видя просветление в его глазах, улыбались ему, а проезжавшие водители сигналили приветливо, а он кружил и кружил…

С того дня дела Владлена Тарханова снова пошли в гору. Он построил новый дом и привел в него Алену, которая оказалась хорошей хозяйкой и хранительницей очага, забрал с реки Элиша, который тоже на редкость был хорошим мастером краснодеревщиком и теперь работает у него в фирме. В минуты редкого отдыха Тарханов всегда вспоминает тот странный сон, который перевернул всю его жизнь, вспоминает старца и тех людей, что взывали к нему о помощи, а потому в иные дни спешит в банк и отсылает деньги в фонды международной поддержки больных церебральным параличом, полиемиолитом и лейкемией. Великодушие и благородство навсегда поселились в его душе и от сделанного добра он чувствует себя состоявшимся и счастливым человеком.

[GREEN]

№ 12

Царствие дурака Ивана
Сказочка, для детей возраста близкого к изрядному.

Основа

Большинство из нас знакомы с русской народной сказкой: Об Иване - дураке, Василисе Премудрой, Кощее бессмертном. Все знают, что закончилась эта сказка пиром горой, в честь свадьбы Ивана и Василисы. Никто не озадачился, как правил своим Полцарством, полученным в приданое с невестой, Иван - дурак. А ведь он как-то правил. Предлагаю свою версию его правления.

Напервоё кладём. Брачная ночь

После пира - горой Иван - дурак и Василиса удалились в опочивальню. Иван начал примерять царские одежды и регалии, а Василиса, застелив брачное ложе, обнажилась и в нетерпении дожидалась новоиспечённого царя.

- Слушай, Вась, а скипетр в какой руке надо держать
- В правой, Ванечка, в правой, родненький. А державу - в левенькой. Айда скорее в постельку, а то моя девичья плоть изнемогает!

- Да погоди ты! Зачастила, а право и лево у меня где?

- На правой-то у тебя колечко обручальное, а на левой - перстень с печатью царской. Айда милый ко мне, айда, а то надорвёшься сразу-то так рьяно браться за дела государственные. Тяжела корона-то.

- А как корону надевают, где у неё перед?

- Там камешек такой большенький и красный, лал, прозывается. Ванечка, ну я уже вся трепещу да истекаю желанием тебя, родненький, экий ты право, хочется уже.

- А пояс у шубы царской каким узлом вязать?

- Не буду я тебе никакого узла показывать, пока не полюбишь меня крепко - накрепко, сладенько, да не один разочек!

- Ну что ты, Васенька! Я же царь топерича! Вишь, мне с утра к народу выходить, а я ни в зуб ногой, а ты - полюби, да полюби, экое нетерпение у неё. Не отвлекай! Тут дело государственное, а я ни ступить, ни молвить не умею.

Тяжело вздохнув, Василиса отвернулась к стене потихонечку и сделала вид, будто заснула.

Ванька, нарядившись в царские одежды и покрутившись перед зеркалом, счёл свой вид сносным и неспеша разоблачился. Развесил всё аккуратно, а корону положил так, чтоб второпях не перепутать где у неё перёд.

Василиса, приоткрыв один глаз, увидела, что он присел к её столику с мазями да румянами заморскими, сгрёб с него всё, вытащил мятый листок бумаги, помусолил карандаш бровки подводить и начал карябать на бумаге каракули.

Разбираемая любопытством, она спросила:

- Вань, ты спать-то сегодня будешь со мной?

- Кака ты нетерпеливая, вот напишу дли памяти словы к своёй речи, тезисы то исть, да приду к тебе. Чем отвлекать, ты бы лучше мне помогла, не силён я в грамоте - то!

Тута накропал я, чё нада завтре у дьяков приказных поспрошать. Как думашь, на первый раз хватит?

- А что ты там накропал, Ванечка?

- Дак нада у их спросить, как у нас армия? Много ли злата в казне? Да каки дела-то в государствии?

Сердце у Василисы ёкнуло тревожно, но добавив в голосок елея, она проворковала:

- Ванечка, утро вечера мудренее, выспимся, и сам всё увидишь.

- А и правду может только перву-то ночь и удастся поспать ладом, чует сердце-то, не зря жёнушка меня от дел-то государевых отвлекат. Полюби, да полюби, опять же если наследника зачинать, так на трезву голову нада, а шумит голова-то. Не только на пиру-то по усам текло, а и в рот изрядно попало.

С этими думами Иван заголился, сиганул под одеяло, отвернулся к стене и захрапел. Сморили беднягу думы-то о государстве, да заботы неотложные.

Василиса с горечью покивала головой. Любви плотской расхотелось. Она встала, прибрала раскиданные заморские тени, пудры и помады с румянами, да стала думать, как дурака вкруг пальца обвести. Дела-то уж очень неважно шли в том Полцарстве, которое отец за неё в приданое дал. Можно сказать, что и не шли даже, а стояли или пятились.

Скоро сказка сказыватся, да нескоро дело деется...

На второё кладём. Полцарства

Наутро Иван - дурак, проснувшись затемно, не обнаружил Василисы под боком. Снились дураку сны кошмарные, будто идёт на Полцарствие его орда сарацинская, а у него в руках заместо меча - кладенца кол из плетня вытащен, а вороги приступают да уже и луки натянули со стрелочками калёными, и тетивы звенят в натуге. Звон и разбудил, да только не от луков, а в головушке. Присел Иван на краешек кровати и задумался: куда это жена с ранья подевалась, да решил, что дела царские и без неё можно вершить. В трапезной ждал его завтрак, да с запотевшим графинчиком посереди стола. Но дела царские трезвой головы требуют и Ванька, скрипя душой, отодвинул водку, покушал кашки с маслицем, да и засобирался на крыльцо высокое, принарядившись по - вчерашнему.

Перед крыльцом уже толпились бояра да дьяки приказные. Василисы не было. Прочистив горло, новый царь начал вещать, вынувши вчерашнюю бумагу и косясь в неё одним глазом. Вывалив на собравшихся всё, что задумано, Ванька прислушался. Толпа роптала и не сказать, что одобрительно. Отпустив всех с миром, царёк огляделся. Терем стоял на горе и, доколе видело око, расстилался стольный град. Маковки церквей золотило солнце. Весёленькие улочки разбегались от холма с теремом, но что - то в виде насторожило Ваньку, но пока он не разобрал, что? Захотелось пройтись по стольному граду, да только он собрался со двора, как охрана скрестив бердыши воспрепятствовала. Да кто я, Царь или...!? Но главный караульный ответил:

- Без ведома царицы Василисы в город отпущать не велено!

- Так зови её, я ей покажу, кто в доме хозяин!

- В отъезде Оне.

Ванька не стал спорить и направился в заведение, куда и царь без охраны ходит. Сидя на золотом горшке, раздумывал, что это за закидоны у жёнушки такие? Переоделся в дурацкое, на всякий случай прихватил удостоверение Царя и мызнул через чёрный вход из дворца на задний двор.

У конюшни толклись кучера и конюхи. Пробираясь мимо них, услышал:

- Гляди-тко, новый-то царёк, как круто решил порядок-от навести. И армию проверить и казну, а невдомёк дураку, что и армии нет, и казна пуста.

- Да так Василиска и подпустит дурака к своим делам!

Ванька хотел вмешаться в разговор, да подумал - рано и, решив погодить, поплёлся дальше, думая невесёлое.

За конюшней был загон, кой - как огороженный. В нём, накрытый брезентом, храпел какое - то Чудище о трёх головах, откинув в сторону большие когтистые лапы. Растолкав одну из голов, Иван сунул в сонные очи удостоверение и заорал:

- Встать, когда с тобой Царь разговаривает!

Вторая голова приоткрыла один глаз, а третья продолжала храпеть. Ванька схватил жердь из забора и огрел её по макушке. Все три головы проснулись и захныкали.

- Ну всегда так, как что - армия виновата!

- Ты - армия?! - изумился царь.

- А то? Все три рода войск: тут и сухопутные, и воздушные, и флот.

- Как это? - открыл рот от неожиданности Иван.

- А вот так. На суше - огонь мечу из голов. Крылья расправлю - авиация. А на море, я ведь змей, значит - земноводное. Вишь, один в трёх лицах, зачем кого-то ишо держать?

- А разведка, штаб, солдаты?

- А на чё они, я вместо. Министр обороны, правда есть, так он на острове Буяне моё довольствие в казино с любовницей спускат.

- ???

- Да ты мил человек рот-то прикрой, ишо и не того тут навидашша.

- Так, а что ты ещё знаешь?

- Как чё? Дак всё, я же сказал - я вся армия и разведка тоже, и контрразведка.

- Не врёшь? А ну - ка,сказывай, где Василиса?

- А это у тебя, раздолбая, нада спрашивать, ты ведь её проспал! Да я сегодня добрый. Она уж меня тормошила с утра.

- Что, поди уж свергнуть меня хотела?

- Нет, хотела на мне слетать, да полцарства в порядок привести, пока ты дрыхнешь, да не вышло ничего.

- Эт почему?

- Дак не боеспособный я.

- ???

- Да чё ты зенки - то вылупил? Смотри!

- Змей вылез из под брезента и пред Иваном предстал скелетоподобный ящер в лохмотьях шкуры и с голыми костями вместо крыльев, на которых не было перепонок. Ясно, что ни летать, ни плавать на таком невозможно.

- Ну, хоть огнемёты - то у голов работают? - в отчаянии спросил Иван, чуя недоброе.

- Да где там!!! Министр обороны всю огнесмесь с них слил в своего мерина.

- А перепонки - те где с крыльев?

- Дак сперва министр их на теплицы пристроил, розы выращивать, да продавать.

Обещался заморские купить. Василиса сама в Париж с ним ездила. Так там зонтики в моду вошли, она и накупила заморского шёлку, да с Марьей - искусницей и пустила весь на зонты.

- Это что же, моё Полцарство можно голыми руками взять, что ли?! - завопил Иван.

- Дак так выходит, вороги-то по всёй границе, почитай шкодят, только и боязни, пока не знают, что у нас за развал.

Ванька сел на землю и заплакал. Одна из голов свесилась к нему на плечо и прошептала:

- У тебя краюха за пазухой, ты бы покормил меня, мил человек, на голодное-то брюхо ох и тяжела служба. А там, глядишь, и придумаем чего.

Царь добыл из за пазухи утрешний графин, приложился к нему солидно, нюхнул краюху и разломив её натрое, скормил головам Горыныча. Змей повеселел.

- Да не горюй ты так, меня опочинить можно. Ты за Василису горюй, она на Буян подалас. Там любовник у неё - Гвидон. Да и казну она там дёржит, в нашей - то и полушка не валялас. Вот починим меня, так и наведём порядок. Только втихаря нада. Ты в конспирации, гляжу, силён. Не попёрся в шубе-то с короной, то ведь дальше конюшни-то и не ушёл бы. Зол народ-от на Василису-то, ну и на тебя - дурака, попутно! Остаток водочки - то дай допить, давлюсь ведь.

На третьё кладём. Горыныч

Головы поочерёдно приложились к остатку в графине. Змей повеселел ещё больше. Хотел было расправить крылья, да вовремя спохватившись, вновь залез в брезентовый чехол.

- Тьфу, чуть не демаскировался. Так, Ваня, давай - ка будем думу думать о нашей дальнейшей тактике и стратегии.

- Это что за звери такие?

- Ну, эт просто. Тактика - это меня починить. А стратегия, это брат сложнее, это как меня использовать с толком. Понял?

- Не совсем, но что сперва надо тебя чинить, да.

- Тогда слушай сюда. Допреж починки нада нам Василису на Буяне задержать, то не успеем ничего, вернётся она и будешь ты опять... дураком. Для этого придётся Бабу Ягу привлечь. Зла она на царицу-то. Всё отобрала та у неё и отправила в лес дремучий, в ссылку, считай!

- А за что это? Чем старуха-то не угодила?

- Так бабка-то пожила и Мудрая уже, а Василиса только Премудрая ещё, кто ж стерпит?

- Чем Баба помочь может в своём лесу-то?

- Дак бурю на море замутит, яхта - то у Василисы так себе, не то что у Гвидона - в бурю плыть побоится. Ты сейчас садись на свово Серого Волчка, да и дуй до неё. Дорогу - то помнишь? Договоришься о буре-то.

- Хорошо, а дальше-то что?

- А к Искуснице подкатишься, так, мол и так, Марьюшка, полотна нада. У неё есть холсты белёные, не шёлк конечно, но прочные. Тише полетим, да это не так и страшна. Поспеем!

- Куда это ты собрался?

- А на Буян, Ваня, на Буян!

- Чего мы там не видали?

- А денежки наши тама! Ты думашь, чего тебя в город-то не пустили?

- ???

- Дак нету города-то стольного, деревня по уши в грязи. Народ - от, сперва вовсе плохо жил, а потом всё хуже и хуже. А денежки-то на строительство бургомистр сперва в храм вбухал, а те что остались прихватил, да и на Буян убёг. Шале там, сказывают, купил для бургомистерши.

- Чего купил?

- Ну дак и я не знаю чего, только, сказывают, дорого.

- Слушай, змей, а ведь город - от красив: церквы там, улочки мощёные, лавки. Лепота. Так вон оно что, народ - от не шевелится ровно?

- Дак пока ты дрых, Марья Искусница и нарисовала его на холстине, не отличишь ведь от взаправдашнего. Талант!!! Холстину-то придётся на крылья пустить и камуфляжа не нада будит.

- Чиво, чиво?

- Ну, глянет кто, город и город летит. Мало ли чудес на свете? Да, ведь чуть не забыл! Яга самогонку приспособилась гнать, синим огнём горит, так ты ей скажи, чтоб прихватила бочонок.

- И куда ты с ним?

- Ваня, Ваня, так огнемёты - то и зарядим им. Да с него, если я пукну и факел поднести, так взлетим, как на форсаже. А не поджигать, так кто нюхнет - не выживет. Пужнём маленько Гвидошу-то, так всех выдаст и денежки отдаст. То, вишь ли, при дележе - то ему белка, да дерево с золотыми орехами достались. Он и приподнялся. Так-то вот! Давай, не сиди, зови Серого Волчару, да и с Богом!

На четвертоё кладём. Баба Яга

Яга томилась в ссылке! Василиса отобрала у неё почти все сказочные артефакты. Ни помела со ступой, ни гуслей самогудов, ни ковёрного самолёта. Сиди в глуши лесной и наслаждайся своей мудростью. Но Яга была не только лыком шита и блюдечко с яблочком припрятала, заявив Василисе, что разбила блюдце впопыхах, стараясь спрятать хоть что-то и даже предъявила осколки. Василиса, воочию не видевшая блюдца, поверила. Оставили старушке и кота Баюна, но он от старости ничего уже не мог и, только мурлыкая, помогал старушке засыпать, да травил на ночь байки, коих знал предостаточно. Так и тянулись бабушкины дни. Втайне она рассчитывала, что с приходом нового царя что-то и в её жизни изменится. Посмотрев по блюдцу последние новости, она укрепилась в своих ожиданиях. И когда Серый Волк с визгом притормозил у её избушки, подхватилась и развернула избушку, как мать поставила.

- Здравствуй, Ванечка! Здравствуй родненький! Знаю, знаю все твои проблемушки, проходи в избушку, чайку испей, в баньке париться у тебя времени нету, потому уж и не предлагаю. Ты, Волчишка Серый, погуляй пока невдалеке, а то Баюн на тебя будет фыркать, поговорить с гостем дорогим не даст.

- Некогда мне чаи распивать Ягусенька, время дорого, того и гляди без Полцарства останусь.

- Ой какие нонче цари-то пошли занятыя, всё ведь пекутся о Полцарствах своих, нет чтоб бабульку уважить. Приспичит - так и нечистой силе готовы в ножки кланяться. Не по уму это, Ваня.

Иван смутился и решил делать всё так, как скажет бабуся. Слишком много стояло на кону, чтоб пренебречь гостеприимством.

Испив чайку с выпечкой, Иван собрался было открыть рот для своих просьб, но Яга опередила.

- Счас новости по блюдцу будут, сам всё и увидишь. Знаю твои дела да только буря не нужна будет, Василиса и так у Гвидона загостится, ещё и сам поедешь за ней. А самогонки для змея в погребе не одна бочка, так что по ноздри ему зальёшь все головы.

Блюдце тем временем прояснилось и показало заставку одной из программ новостей.

Главная новость во всём мире! Уже второй день на острове Буян банковский кризис. Банки не в состоянии выплатить своим вкладчикам не только сбережения, но и зарплату. Всебуянская забастовка охватила остров. В порыве гнева народ обтрёс дерево с золотыми орехами и растащил их. Белка, оставшись без работы, извелась от скуки и не поёт больше песенок. Прибывшая с официальным визитом Царица Полцарства Василиса Премудрая, не только не может получить свои офшорные вклады, но и покинуть остров. Команда царской яхты разбежалась, не получив обещанную зарплату. Гвидон на ковре - самолёте отправился в вояж по Царствам, Полцарствам и Совсем нецарствам, в поиске кредитов.

- Видел, повезло тебе, я так думаю кризис - от как раз из за Василисы вышел. Народ подумал, что она деньги с острова вывезет и повалил в банки-те. А Гвидон - обормот, на чём полетел, мой коврик-то у него. Сама плела, сама наговаривала, отменить что ли колдовство-то, вроде как авиакатастрофа будет.

- Ну бабусь, давай уж без вредительства. Прознают, так и в террористы недолго загреметь. Ты лучше ему вынужденную организуй, где - нибудь в Совсем нецарстве, где и не видали самолёту-то.

- А что, Вань, это у меня запросто. То скажешь, чего мол к бабусе мотался, самогон-то и Искусница умеет варить.

- Да не до самогону ей, она змею крылья чинит.

- Ну хоть этим искупит обман - от свой.

- Ты о чём это, Яга?

- Дак я сегодня чуть с печи не рухнула, когда смотрела новостя-то. Про нашу столицу говорят. Я знаю, что это дыра дырой, а глянула - обомлела. Городище белокаменный, улицы мощёные, церковки маковками золотятся. Ещё подумала, что обман, так хитренько показали, не отличишь.

- Я тоже купился! Талантище у Маруськи-то! Ну бабушка надо мне поспешать, кризис кризисом, но воротилы финансовые везде лазейку найдут. И Гвидоша тоже не уступит им умом. Прощевай. Бочку-то не повезу я сейчас. Змея буду на ходу пробовать, так и залетим к тебе.

- Ну поезжай, да вспоминай про старушку-то почаще, избушка-то вишь одряхлела совсем, починить ба.

На пятоё кладём. Гвидон.

Ковёр летел по ясному небу. Под ним проплывали земли Царств, Полцарств, Четверть-царств и Совсем-нецарств, как в народе называли страны сарацинов. Размеры царств Гвидона не интересовали. Он прекрасно знал, что в Совсем-нецарствах, где на взгляд Дурака водились только верблюды и песок. Денег - как этого песка. Царства давно уже пересели на меринов и коньков - горбунков; скотину неприхотливую, но пожирающую огнесмесь. Совсем-нецарства плавали на подземных морях диковинной жидкости и сарацины быстренько разобрались, что она хорошо меняется на золотишко.

Гвидон, руля ковёрным самолётом, погрузился в невесёлые мысли:

- Чёрт дёрнул эту красавицу, умницу, спортсменку, заявиться за своими капиталами. Денежки Василисиного Полцарства прекрасно работали на благо острова. Буян процветал. Буяне давно уже отвыкли работать. Основные их дела: показывать пальцем на достопримечательности, лежать на травке и косить зелень с приезжих беглых бургомистров и прочих неудавшихся губернаторов отдельных полуостровов.

Правитель прекрасно понимал, что белка с золотыми орехами - весьма хилый источник доходу для подобной жизни. Остров давно уже скупила Василиса, но править сытыми лентяями - такое удовольствие. Дёрнуло эту премудрую дуру выйти замуж. Отдавать деньги Гвидон не собирался, но молва о том, что Ванькина жена заберёт всю наличность, вызвала кризис, чреватый бунтом, а тридцать три престарелых астматика для его подавления подходили слабо - сами не прочь примкнуть к народу. Гвидоша летел занимать деньги, чтоб решить свои проблемы. Он прекрасно знал, что Василиса довела своё Полцарство до ручки и ничем не могла пригрозить Буяну.

Вдруг ковёр несколько раз чихнул и стал терять высоту. В ушах засвистело. Гвидон в отчаянии рванул на себя ручку управления. Действия не возымело, и ковёр плюхнулся в барханы подняв тучу песка и пыли. Незадачливый пилот прокашлялся и огляделся вокруг. В отдалении поднимался столб дыма, вокруг кроме песка ничего не наблюдалось. Смотав ковёр и взвалив его на плечо, главный буянин поплёлся на дым.

Посреди пустыни стояла юрта, порядком закопчёная. Двое сарацинов жгли под огромной бочкой кизяки, а третий фасовал выгнанную огнесмесь в бурдюки. Из колодца рядом с бочкой смердило. Князь понял, что очутился в одном из Совсем-нецарств. На горизонте появилось облако пыли и, вскоре, около бочки затормозил шикарный мерин. На нём восседал друг Гвидона - Али Баба.

Он слез с мерина, напинал всем троим под зады за плохую работу, вылил мерину в пасть три бурдюка, три приторочил к седлу и только сейчас увидел Гвидона.

- Вах! Какой гость! Что, тоже за огнесмесью?

- Нет, ковёр поломался. Вынужденная.

- Всё! Ты мой гость, залезай на мерина, поехали!

Али Баба слыл заядлым игроком в рулетку и частенько гостил на Буяне, научив взамен местных курить анашу. С Гвидоном он был на короткой ноге, иногда вместе шатались на острове по борделям. Пристроив ковёр, друзья взобрались на мерина, Али Баба бросил работникам мешок с гашишом и тронул скотину.

В шатре, накурившись кальяна, Али Баба, прищурив хитро глаз, спросил Гвидона:

- Куда это ты так спешил, что сам отправился на ковре?

Гвидон тяжело вздохнул и вывалил на голову Али все свои проблемы.

- Вах, дарагой! Тяжело тебе, но мы же друзья! Дам тебе лаве, только сам понимаешь под процент, но тебе, как другу, под маленький.

Гвидон повеселел, и, хоть отдавать было нечем не только долг, но и процент, согласился. Он давно уже привык жить одним днём. Али кликнул слуг и те мгновенно снарядили караван верблюдов, в тюках которых благородно позвякивало. Взгромоздившись на одного из дромадеров, Гвидон двинул к морю, где решил зафрахтовать галеру для доставки кредита на Буян. Не омрачило даже то, что ковёр так и не ожил. Пусть Василиска там погрызёт локти.

На шестоё кладём. Василиса.

- Да! Это я влипла, так влипла, и не сделать ничего. А всё Ванька - сидел бы да помалкивал. Царём себя возомнил! Вот вылезут такие в князи и забудут откуда вылезли, и кому, и чем обязаны. Ладно, я здесь не умру с голоду, а чего он там навытворяет, пока меня нет? На месте сидеть, ясен перец, не будет, во все дыры влезет. Ну, во все, положим, не влезет, у нас кругом дыра. Зря что ли я деньги-то тут держу? Дома растащат всё, если даже на них задом сесть. Подкопают. И народ оборзел совсем, что ни начни - всё не так, всё мало. А работать лень, отучил Емеля. И этот тоже, деятель Буянский. Улетел! Кто ему, дураку, денег даст? А и дадут, как он их потащит? Коврик-то только двоих возит, а золото-то ой, тяжёлое. Если по морю поплывёт, так не дождёшься его. Тут, того и гляди, война начнётся. Белка в голодный обморок падает - орехов нет. Земноводные эти мечами уже помахивают и воздух им не тяжек стал. И связи никакой, всех почтовых голубей команда приела. Ой, чует моё сердце, не кончится это добром!

Так рассуждала Василиса, сидя полуголодная в своей каюте на яхте. Она прекрасно понимала, что каждый день Иван что-то творит в Поцарстве, но сделать ничего не могла и искала хоть какой - нибудь выход, но не находила. Сидеть без дела не хотелось и царица лихорадочно металась по каюте, строя планы, один несбыточней другого и кляня себя за то, что отправилась на Буян.

- Показать бы Ваньке всё, как есть и сообща искать выход. Наверняка Ванька бы всё понял, а сейчас поди, докажи ему, что думала, как лучше. Может охрана не выпустит его из дворца никуда и он не наделает делов. Нет это вряд ли, он сидеть не станет, уж раз с Кащеем расправился, что для него охрана?

День тянулся за днём, а на острове становилось всё неуютнее и хужее. Купцы, заслышав, что казна у Гвидона пуста, перестали приставать к острову, несмотря на пальбу пушек. Островитяне перешли на подножный корм и съели все фрукты из царского сада. Бунт чудился не за горами. Матросы гуляли по злачным местам, хорошо хоть вина пока в кабаках вдосталь и они не просыхали. Когда вино кончится, протрезвеют и возьмутся за кортики, в чём царица не сомневалась, зная норов полцарствиян.

Выход подвернулся неожиданно. Синдбад - мореход, которому так и не сделали операцию, отправился в очередное путешествие. Шило свербило нестерпимо и нечаянно он шёл мимо Буяна. Пушки открыли такую пальбу, что морской бродяга подумал, зовут в гости, да и запас анаши на судне подходил к концу. Пить вино Синдбад не желал, как ортодоксальный мусульманин, курнуть травки - пожалуйста.

Корабль приткнулся к пирсу рядом с яхтой Василисы. Она зазвала морехода к себе, быстренько втолковала диспозицию. Свита перенесла вещи на его корабль, прихватив и контрабандного гашиша. Синдбад, видя оборванных и голодных островитян, предпочёл за благо убраться побыстрее и подальше, к досаде буянцев. На счастье Василисы Синдбад прихватил в путешествие новую подружку и царицы не домогался, а принял в оплату гашиш. Сговорились, что он доставит свиту с царицей в ближайший к Полцарству порт. Василиса на радостях курнула с бродягой анаши, воспрянула духом и подумала:

- Ну, чего это я раскисла, жизнь-то только начинается, и может дурачок-то мой не такой уж и дурачок, да и простит меня, если покаюсь.

Пребывающую в эйфории Синдбад и высадил её с немногочисленной свитой в порту Салтании, откуда до Полцарства подать рукой.

Подать - то подать, да денег у полуцарствиян не осталось ни гроша. Василиса продала двух фрейлин в портовый бордель, пообещав выкупить и наняла рикшу до Полцарства. Остальные поплелись пешком.

На седьмоё кладём. Иван.

Скоро сказка сказывается.

Оставим на время бредущего по пустыне с караваном Гвидона и спешащую домой Василису.

Иван не терял времени. Слуги во дворце дивились его аппетиту. Царь ел за четверых. Заморские яства, купленные на рынке буквально возами, исчезали во дворце. В своих - то лавках ничего не водилось, кроме скобяных товаров. Сам Ванька сидел полуголодным, по ночам таская змею продукты. У змея перестали выпирать рёбра, наросла новая лоснящаяся кожа. Он стал вполне мореходным. Но, если флоты в других царствах что-то могли противопоставить Горынычу, то змей мечтал о небе. Кроме хиленьких и безоружных ковров-самолётов, конкурентов у Чудища в воздухе сказки не придумали. Искусница, как и Ванька, втихаря ночью шила змею крылья. Марья работала с упорством швейной машины, искупая вину.

На крылья аккуратно вырезали часть столичной картины, сшив её снова. Столица Василисы съёжилась, но привычные ко всему полцарствияне, несильно этим огорчились. Давно уже они привыкли жить в обмане царей, дефолтам и секвестрам. Настала ночь, когда Марья сделала последний стежок. Змей вылез из под брезента, расправил крылья и удовлетворённо хмыкнул:

- Да, потяжелее прежних, но и прочнее, неча за морем комплектующие брать. Ну что, опробуем? - обратился он к Ивану.

- Ночью-то, убьёмся!

- Не боись, я ночью ещё лучше вижу, да и днём-то не хотелось бы раньше времени. Боекомплекта-то у меня нет.

- Ванька забрался в огромную корзину, которую сплёл и закрепил меж лап Чудища. Сидеть царю на шее Горыныча показалось неудобным. Змей взмахнул крыльями и земля косо ушла из под корзины. Уши заложило.

- Э! Не так резво, попривыкни сначала, сколько времени не летал.

- Ничё, ничё, в воздухе везде опора, - ответствовал змей.

Набрав высоту, змей уменьшил стреловидность и спикировал прямо на поляну перед избушкой Яги. Сонная бабка вышла с "летучей мышью", обошла змея вокруг и удовлетворённо поцокала языком.

- Да, талант у Машки! И куды ты Ванька только глядел, сук-от по себе нада бы рубить.

Ванька покраснел и вспомнил, как вздыхала Мария, когда они пришивали полотнища к мослам Горыныча, хорошо что впотьмах этого никто не увидел.

- Ну, вали за боекомплектом, - напутствовала Яга.

Иван слазил в погреб и выкатил две бочки самогона, одну вылил во все три пасти змея, вторую закатил в корзину.

- Ну чё, бабуль, полетели мы?

- Экий ты прыткий, айда-кось новости поглядим.

Ничего не оставалось, как пройти за Ягой в избушку. Баба покатала по блюдечку яблочко и блюдце засветилось. По пустыне шёл караван, на переднем верблюде восседала знакомая фигура, завёрнутая в бурнус.

- О! Гвидоша, нашёл спонсора - стервец! Я говорил - выкрутится, - заметил Иван.

- Погоди, это не всё, ещё смотри-ко, - молвила Яга.

На другой картинке навстречу каравану пылила странная процессия. Иван узнал жёнушку. Она сидела в коляске, которую тащил унылый раскосый сарацин, а за коляской тащилась босая, порядком пообтрепавшаяся и утратившая лоск свита.

- Вань, они к обеду встретятся, вы с Горынычем как раз и поспеете, чего на Буян тащиться, тут и разберётесь: кто, кому, кем. А Гвидошу на Буяне встретят и олигархов твоих бывших с острова выпрут. Да и пора бы уж всем по средствам жить. Да, подарочек я тебе наговорила тут. Помнишь, как включать-то его?

Яга вытащила из под лавки суковатый дрын.

- Скажешь! Ну-ко дубинка обломай... бока! Надо кобеля Гвидошу поучить малость. Всё, давай не сиди - время дорого. Да меня с Баюном заместо себя оставь, а огнемёты горынычевы по дороге опробуем, вороги-те совсем оборзели вдоль границ. Пужнём. Айда с... Тьфу ты, чуть не помянула всуе, я же нечисть.

Ванька подсадил Ягу в корзину и змей взмыл ввысь. Огнемёты попробовать не удалось, враги разбегались от одного вида пикирующего на них с трехголосым воем змея. Точно также разбежалась и Василисина охрана, когда змей приземлился возле дворца. Наказав Яге, что делать, Иван с Горынычем взяли курс на сарацинскую пустыню.

Восьмой венец. Встреча

Караван брёл по пустыне. Гвидон, покачиваясь на спине верблюда, думал, как выкрутиться с долгом Али Бабе. Ничего путного на ум не приходило. И так и этак прикидывал главный буянин, но отдавать было нечем. Пока нарастут новые золотые орехи, пока из скорлупок нальют монет, Али заявится и включит счётчик. О Василисе Гвидон не думал, а зря. Разъярённая женщина куда опасней любого сарацина. Не придумав ничего дельного, Гвидон задремал. Разбудил его многоголосый рёв и тень, закрывшая солнце. Никогда не видевший Горыныча, правитель Буяна скатился с верблюда и побежал прятаться в барханы. Сарацинов сдуло с верблюдов, точно ветром и с криками:

- Спаси, Аллах!!! - они устремились по обратной дороге. Верблюды спокойно отнеслись к явлению Чудища. Сбились в кучу и прилегли. Им не раз приходилось участвовать в налётах и разборках, и змей их нисколько не изумил.

Горыныч приземлился. Из корзины вылез Иван и направился к распластавшемуся на песке Гвидону.

- Вставай, сластолюбец! В портки-те не наложил? - приветствовал он князя.

- Гвидон, посчитав, что опасность миновала, взъярился:

- Ты чего это, дурачина этакая, разогнал моих людей?! Иди и собирай их теперь, я и так уже опаздываю.

Видя такое нахальство Ванька не сдержался и скомандовал:

- Ну - ко, дубинка, вправь ему мозги!

Команда не произвела никакого действия и, осмелевший Гвидон, схватив растерянного Ваньку за грудки рукой, засветил другой ему в ухо. Ванька рассвирепел и вмазал Гвидону в глаз. Горынычевы головы вытянули шеи и крайние заспорили, кто победит, а средняя сказала, что будет принимать ставки. Правители мутузили друг друга с переменным успехом, пока Ванька, выросший в деревне, не одолел изнеженного во дворцах Гвидошу, подбив ему и второй глаз. Гвидон сел на песок и заплакал. Раздались аплодисменты. В пылу битвы ни Горыныч, ни сражавшиеся и не заметили, как из - за барханов выкатились коляска и Василиса, и обтрёпанная свита с азартом наблюдали за схваткой.

Иван, вытер ладонью кровь под носом и со свирепым видом направился к жёнушке. Василиса струхнула, свита попряталась за коляску, лишь сарацин всё ещё неумело хлопал в ладоши.

- Хорошо ли отдохнулось тебе, жёнушка, в заморских краях? - вопросил Ванька, надвигаясь на испуганную Василису.

Василиса вывалилась из коляски и упала перед Ванькой на колени.

- Прости меня, Ваня! Прости, дуру грешную! Думала ведь, как лучше. И знаю, что на обмане далеко не уедешь, а вот поди ж ты - не хватило мудрости. Прости дуру!

- Да ладно, чего уж там, только не делай так больше, - великодушно молвил Ванька, зардевшись от такого внимания жены.

- Вставай, люди смотрят.

- Что прикажешь делать с другом твоим разлюбезным?

Гвидон, всё ещё всхлипывая, сидел на песке.

- Ну это уж тебе, Ваня, решать! Ты царь и победитель. Думаю, всё же надо отпустить его, только... сперва пусть денежки наши вернёт.

Главный буянин взвыл дурным матом:

- Куда я пойду? Дома - свои в клочья разорвут, обратно - Али Баба зарежет. Лучше уж сразу тут убей.

- Тьфу, руки об тебя поганить. Домой отправишься и по средствам будешь жить. Яхту продашь, да и кушать будешь не с золота, только и делов. Да народец - то твой, поголодав, вспомнит, что работать надо, чтоб на травке-то валяться. Ступай, пока совсем я не осерчал.

- Грузитесь, дармоеды! - обратился Иван к свите.

- Да не сами, а сперва золотишко Гвидоново загрузите. Да дайте ему пару монет, чтоб лодку нанять. А ты не вздумай везти его, пусть пешком топает, - обратился он к сарацину с коляской.

Гвидон уныло побрёл по караванной тропе, свита загрузилась с тюками золота в корзину, а Ванька, раскатав ковёр - самолёт, пригласил на него Василису.

- Айда, дорогая жёнушка! Я во многом неправ, ладно Яга вставила дураку мозги на место. Змей, а что с дрыном, почему он не сработал?

- Так ты Вань, этава, пароль неправильный ввёл, - ответила средняя голова. Две крайние весело заржали.

- За это полетите за нами ... в отдалении, да смотри мне - без форсажу!!! Не дрова, чай, повезёшь.

Ванька поднял ковёр в воздух, включил автопилот и овладел Василисой, которая отдалась ему с такой страстью, что Ванька почувствовал себя на седьмом небе, хотя ковёр летел много ниже.

Горыныч, летевший следом, весело хохотал во все три пасти.

- Невдомёк ведь молодым, что у меня локатор включён и я всё видел. Но мы же никому не скажем, - сказала средняя голова.

- Ну, я не знаю... - засомневалась левая.

- Могила! - сурово проронила правая.

Черепушка. Деяния

На другоё утро проснулся царь Иван, а Василиса уж завтрак приготовила, да прибрала всё во дворце. Посмотрел Иван на жёнушку и молвил слово ласковое. Поцеловал крепко да похвалил. Позавтракали они и сели думу думать.

- Вась, мы со змеем облетели всё царство, развал у нас везде. Поля непаханные лесом заросли. Заводы, фабрики стоят, дорог нету, сарацины только и работают. Пошто всё в упадке-то таком?

- Дак, Вань народ - от у нас сперва работящий да сметливый в царстве-то был и процветало всё: и армия могучая и флот, да незадача с моим батюшкой приключилась. В молодости - то, сказывают, он лодырь был страшный, только на пинках его и заставляли делать что-то. Да повезло ему несказанно, выловил щуку волшебную в реке, да она ему и сказала слова. Как что пожелаешь и заклятие-то скажешь, так всё само собой и делается, по - щучьему велению. Поднялось наше царство-то. Процветало всё. Что не придумает кто, к Емеле, отцу моему, с челобитной, а щучье веление уж тут как тут и всё-то у нас есть, да всё лучше всех. Краше всех!

- Так ведь хорошо это. Знай себе желай, тут можно всё в золоте сделать.

- Ой, Ванечка, быстро народ-от попривык к хорошему. Чего спину-то гнуть, когда всё есть да задаром. Только пожелай. Потихоньку и разучились работать-то вовсе. А щука возьми и помри. Ну и обратно всё покатилось. Регресс - называется. А работать-то лень, надо семь потов пролить, чтоб дело-то спорилось, а отвыкли все, отучил Емеля. А как ты женился - то на мне, батюшка самый никудышный кусок царства нам нарезал. Дескать молодые да прыткие - подымайте. Дворец-то наш - последнее щукино строение, для себя его отец заказал, чтоб на отдых удалиться, да вишь, как оно повернулось, какой уж отдых, того и гляди - свергнут. А невдомёк народу-то, что щука-то одна была, хоть кто теперь правь - всё едино.

- Ну жёнушка, раз я Кощея замочил, то и с этой задачей справлюсь.

- Да тяжела ноша-то, да деваться некуда. Я думаю не зря замуж шла, из бабы-то какая царица? Одна только у нас в родове-то была, так её и счас Великой кличут в народе, да добром поминают. На тебя, Вань, вся надёжа, а я уж на подхвате буду. Как ты змея-то починил, я в тебя верить стала, а то уж сомневалась. Прости мне.

- А с чего начать-то, как думашь?

- А ты не понял разве. С народу Ванечка, с народу нада!

- Как с народу-то начнёшь, лодыри ведь, живут в грязи голоде и холоде, а не ропщут, не шевелятся, лень работать-то.

- А это Ванечка не разом, не спеша надо. Думай!

Иван удалился в кабинет и долго размышлял над словами Василисы. Хотел Ягу попросить помочь колдовством, но Баба ответила:

- Никаким колдовством, Ваня, народ не возьмёшь, не дурак он, да и я стара уж для колдовства-то. Совет дам. Но, ох трудный совет-то. Народ-то пошто обленился? К халяве привык. Забыл главну-то заповедь. Потопаешь - полопаешь. Сумеешь обратно её вернуть-будет цвести земля-то твоя. Не сумеешь - захиреет вовсе, да и нагрянут вороги на неё, лакома она. Всё ведь есть у нас, только ума нет.

- А что для этого делать-то надо, Яга?

- А этого Ваня и я не знаю. Но думаю, надо отучать народ от дармового-то, да к работе приспосабливать, а как - уж на это ты, царь, и поставлен!

Долго думал Иван, да и выдал на другой день боярам да дьякам указ:

"Отныне повелеваю всяку работу в Полцарствии делать самим.

Сарацинов выселить в их земли, пусть свой песок прихорашивают.

Искуснице открыть школу ремесла, да учить в ней детишек сызмальства ремёслам разным.

В приказах оставить: по - одному министру и дьяку секретарю.

Серого волка назначаю казначеем.

Кто придёт к нему с бизнес - планом, кредит выдавать немедля.

Столицу отстроить по Марьиному проекту. Белый камень на это добыть в своих копях.

Кто указу противиться будет - сечь на площади принародно.

Царю и министрам контролировать всё!"

Народ возроптал на царёв указ. Но Горыныч, давно уже мечтавший опробовать огнемёты, полыхнул всеми головами так, что дьяки и бояре разбежались с опалёнными бородами, попритихли, да делом занялись.

Помыкался народ, помыкался и начал потихоньку сам: и пахать, и строить, и границы охранять. Тут и Искусница подоспела с ребятишками обученными, и полегонечку, а пошла лень из народа. Не быстро, ох не быстро это случилось. Пришлось и пороть особо нерадивых. У нас ведь как? Умом-то, если сразу не постигнешь, так через задницу-то гораздо быстрее доходит.
Долго правил царь Иван. Поднялось его Полцарство из грязи, а тут и другие Полцарства, Четвертьцарства и Совсемнецарства потянулись объединиться. Сперва Белое, потом Раскосое, тут и сарацины не стерпели, и Али Баба лично приехал проситься. Только три гордых княжества балтийских долго упирались, да смекнув, что нет у них ничего за душой и в казне, тоже примкнули. Нескоро это случилось, да случилось. Постарели Иван с Василисой, только народились у них дети и было кому передать Царство объединённое. А уж они-то гордятся им и чести его не уронят. Так-то!
Ну вот и сложил рассказчик сказочку, как сруб, от основы до черепка. Крепко ли сложил!? Судить Вам!

[GREEN]

№ 13

Шляпа

Глава первая.

Женька домыла полы в огромном холле и в изнеможении уселась на ведро. Она уже третью неделю работала уборщицей в этом престижном офисе. Метания по всем «городам и весям» в поисках работы ее порядком утомили, и когда ее бывший одноклассник Венька предложил попробовать себя в качестве главного мойщика офиса, где он работал, она, неожиданно для себя, согласилась. Осталось помыть один большой зал, с кучей столов и компьютеров. Здесь было сердце офиса - компьютерный зал. Женька взяла ведро, села на швабру, как приличная ведьма, и «полетела» выполнять свою, теперь уже, работу.

Вдруг, её взгляд зацепился за белую широкополую шляпу. Шляпа была давней Женькиной мечтой. Ни одна витрина магазина не оставалась без внимания, если там присутствовала шляпа с широкими полями. Женька представляла себя этакой дамой из высшего света: шляпа, маленькое черное платье и огромные каблуки. Платье должно было слегка прикрывать то место, откуда растут ноги, а шляпа полностью закрывать то место, где должна быть густая шевелюра. Женька недавно подстриглась и теперь очень об этом жалела. Волосы были ее гордостью. Но назло кому-то, вернее, чтобы доказать, что она способна на неординарные поступки, она отрезала свои шикарные локоны и превратилась в этакого подростка: то ли в девочку переростка, то ли в мальчика "недоростка". Теперь она смотрела на это белое чудо и не могла от него отвести глаз.

***
В коридоре раздались шаги. Женька вздрогнула, в это время все сотрудники были дома. На вахте оставался один охранник дядя Петя и она - «ведьма со шваброй», как заведенная, носилась по нескончаемым коридорам. К Женьке приближался молодой парень, лет двадцати пяти. Щеголь с тоненькой полоской усиков, он уверенной походкой проносился мимо всех дверей и стремительно приближался к Женьке.
- Мадам, а вы, почему в столь поздний час, находитесь в рабочем помещении?
Женька открыла, потом закрыла рот, при этом она одной ногой задвигала ведро под близстоящий стол, второй двигала швабру, которая почему-то вывалилась из ее рук. А руками?! Руками она сдернула с вешалки шляпу и начала быстро прилаживать ее на свою макушку. Когда незнакомец поравнялся с ней, Женька была уже «дамой». Она томно улыбнулась, потупила глазки и с придыханием выдала:
- Я? У меня была серьезная работа. Я уже готова и собираюсь отправиться домой. Не хотите ли Вы меня проводить? На улице темно я очень боюсь одна идти. А... А моего личного шофера я отпустила, сегодня его бабушка именинница. Вы представляете, ей исполняется сто один год! - От такой наглости у незнакомца отвалилась челюсть. Он уставился на Женьку выпученными глазами. А Женьку несло:
- Так что, вы меня проводите? - Незнакомец загадочно улыбнулся:
- Мадам, я с радостью, но мне надо куда-то пристроить этот сверточек, идти с такой респектабельной дамой!!! Пакет будет явно неуместен. - В руках у незнакомца была брезентовая сумка, в две маленькие дырочки металлической ручки был продет кусок шпагата, и всю эту красоту завершала какая-то блямба. Женька так и не поняла, что висело на концах шпагата.
- О, я знаю, как Вам помочь. Здесь есть маленькая комнатка, там хранится всякий инвентарь, но Вы не подумайте. Просто наша уборщица сегодня убежала раньше и забыла отдать охраннику ключ. Я думаю, что она не будет против, если мы воспользуемся ее комнатой. Там даже есть шкаф. А ключ мы возьмем с собой. Завтра Вы заберете свою сумку, а ключик я верну.
Незнакомец сначала опешил, потом глаза его радостно сверкнули и на губах заиграла улыбка:
- Мадам, я буду безмерно рад. Быстренько идём, положим моё сокровище в вашу потайную комнату. И вперёд!

***
Когда Женька и незнакомец спустились вниз, дядя Петя спал. Его богатырский храп сотрясал сонную тишину офиса. Женька хотела его разбудить, но незнакомец показал глазами на приоткрытую входную дверь и они тихонько нырнули в серую, звездную ночь. Огни города заманчиво горели и играли. Женькина душа пела и играла вместе с ними. Она - королева бала, дама из высшего общества в шляпе с широкими полями и под руку с прекрасным кавалером вышагивала по ночным улицам. Ну, подумаешь, не в черном маленьком платье, а в простой джинсовой юбке и не на шпильке, а в простых кроссовках и белых носочках, которые смешно топорщились над шнурками. Зато в шляпе!

Незнакомец глянул на Женьку и предложил ей зайти в бар, мимо которого они проходили. Она согласилась. Грохот музыки забивал все звуки, синий, от дыма, воздух сотрясался массой тел, какие-то подростки орали и плясали так, что захватывало дух. Женька и незнакомец опешили, а потом вместе, разом кинулись в этот хаос. Они крутились, вертелись, орали что-то дикими голосами и размахивали... Размахивали Женькиной белой шляпой. Шляпа пошла по кругу, ее как флаг передавали из рук в руки, кто-то цеплял ее на голову, кто-то проделывал с ней невероятные "па". Шляпа была главным действующим лицом в этой дикой оргии. Время пролетело незаметно. Когда Женька и незнакомец вышли из бара, огни были потушены, звезды не мерцали на темном небе, и на горизонте тянулась тоненькая полоска рассвета.
- Мадам, мы провели великолепную ночь. А теперь я хотел бы получить свой волшебный мешочек и за сим откланяться.
- А как же? Вы же меня обещали проводить домой.
- Мадам, разве можно портить такую замечательную ночь, посещением какого-то дома? На работу, только на работу.
Незнакомец быстро поймал такси, и они, в считанные минуты, доехали до офиса. Входная дверь так и оставалась приоткрытой. Дядя Петя продолжал храпеть. Женька сбегала наверх и вынесла незнакомцу его "волшебный мешок". Незнакомец галантно поцеловал Женькину руку и... Пока она, смущенная, не знала, что сказать, растворился за соседним углом.
Женька поднялась в компьютерный зал, до начала рабочего дня оставалось пару часов. Она повесила шляпу, полюбовалась еще раз на ее широкие поля, которые были уже далеко не белого цвета, и быстренько домыла полы. Ключ от своей каморки Женька тихонько повесила на доску. Дядя Петя так и не проснулся.
Когда следующим вечером Женька пришла на работу, офис гудел, как растревоженный улей. Венька перехватил ее на входе в компьютерный зал и шепотом сообщил сногсшибательную новость. Оказывается, вчера Вера Семеновна получила вечером в банке огромную сумму денег и оставила ее в сейфе. А сегодня утром сейф оказался пустым. Куда «ушли» деньги никто не знал. Когда первые сотрудники потянулись на работу, дядя Петя им открыл дверь и чин-чинарем впустил в здание офиса. Милиция, которая толпилась здесь с самого утра ничегошеньки не нашла, а собаки след не взяли.
Женька глянула на шляпу, шляпа висела на том же месте и задорно подмигивала Женьке своими огромными полями. Она-то знала, куда и с кем ушел "волшебный мешок". А Женька знала, что ни одна собака, после того, как она помыла пол, не возьмет след. Бутылка «белизны» на ведро воды, сделала свое дело.

Глава вторая.

Женька бежала по заснеженному городу. Мысли в голове путались. Сегодня опять приходила милиция. После того, как из офиса похитили сумку с деньгами, многое изменилось. Женьку из уборщиц перевели в отдел к компьютерщикам, и Венька теперь обучал ее хитростям "молодого хакера". Дядю Петю затаскали в милицию на допросы. Но он стойко держался и не признавался в том, что в ночь ограбления дверь в офис была открыта. Вера Семеновна была сама не своя: репутация и карьера висели на волоске. «Главный» распорядился ее не увольнять до конца следствия. Надо же было на кого-то повесить украденную сумму. Только шляпа так и осталась висеть на вешалке. Каждое утро Женька бросала на нее взгляд из-под припущенных ресниц, а шляпа ехидно ей подмигивала:

- Что, подруга, прогуляли мы с тобой общественные денежки...

Было бы не так обидно, если бы они их, действительно, прогуляли, а то просто поплясали вечер в баре с приятным молодым человеком. Кто же знал, что он окажется вором. Она даже не спросила, как звали молодого человека. Мысленно она к нему обращалась, «товарищ вор». А как же он ее называл? Кажется, мадам.

Женька резко остановилась. Что-то знакомое мелькнуло в образе незнакомца. Только вот эти усики и бакенбарды они полностью меняли облик. А что-то знакомое явно просматривалось.

- Дура, куда прешь? Жить надоело?

Женька очнулась. Один ботинок валялся под колесом машины, второй был на ноге, а Женька сидела на асфальте и тупо смотрела на водителя старенького «Запорожца».

- Эй, коза, ты меня слышишь? С тобой все в порядке? Давай в машину, а то ты какая-то ненормальная.

Водитель помог Женьке подняться и усадил ее на переднее сидение, туда же он бросил ботинки и положил Женькину сумку. Они отъехали метров сто и свернули в какой-то переулок. Машина остановилась.

- Давай вытряхивайся, приехали.

Женька вылезла из машины. На подъезде висела вывеска: детективное агентство «Ветерок». Незнакомец буквально втащил Женьку в подъезд и поволок по ступенькам на второй этаж.

- Ребята, принимайте ненормальную, чуть не переехал ее. Кинулась под колеса, а теперь молчит: то ли шок, то ли немая.
- Мальчики, погуляйте. Я сама с ней разберусь,- молоденькая девица с короткой стрижкой и в огромных очках уставилась на Женьку.
- Подруга, эй, подруга, очнись.

Что-то резкое и вонючее шибануло Женьке в нос и тут она окончательно пришла в себя. Женька замотала головой, начала фыркать и отталкивать руку с вонючим флаконом.

- Вы кто? А я тут как оказалась?
- Расслабься, все нормально. Ты в детективном агентстве «Ветерок», тебя наш Петр чуть не сбил и привез сюда, ты была в полном шоке. Ты хоть что-то помнишь?
- Да,- Женька посмотрела на девицу - Слушай, а мне к вам и надо было. У меня тут такое случилось! А я когда бежала, подумала что я уже где-то…

И, тут Женька запнулась, она никак не могла вспомнить что же она подумала.

Ребята заглянули в приоткрытую дверь:
- Лика, мы заходим, можно? – они зашли в комнату и уставились на Женьку.
- Ладно, давай знакомиться, меня зовут Лика, а это Петр, он у нас самый молодой, но самый умный и Серега - наш главный сыщик. Давай выкладывай, что там у тебя случилось.

Женька рассказала про свое приключение. Ребята молчали. Потом Петр не выдержал:

- И четы хочешь?
- Ребята помогите мне разобраться, а то я себя такой виноватой чувствую и Веру Семеновну жалко. Она знаете, как переживает. И дядя Петя. Он всегда, как огурец, при пистолете и стакане с чаем. И дверь у него всегда закрыта, и всех проверяет и записывает. А тогда он спал. Вы знаете, как он храпел, - стены дрожали.
- Давай так, мы помозгуем, что можно будет сделать, а ты присмотрись на месте, с людьми поговори. Может кто-то, что-то видел. С дядей Петей побеседуй. Он к тебе, как относится? А завтра вечерком встретимся и сравним нашу информацию. Ну, все по домам. Женька, ты адресок офиса оставь. Все, ребята, разбежались.

***
Ночью Женьку мучили кошмары. Она – знаменитая воровка Сонька Золотая Ручка, на метле влетала в кабинет «главного», кружила под потолком, потом медленно спускалась на стол для заседаний и начинала выделывать такой стриптиз, что все стриптизерши мира ей не годились в подметки. Тут появлялся «главный» и отдавал ей сумку с деньгами. Женька открывала сумку и деньги, как стая ворон, разлетались по кабинету, потом они превратились, в маленьких зеленых птичек и тихонько, завывая, скрылись в дымоходе…

Женька открыла глаза. Будильник надрывался. Надо было бежать на работу.

На входе бравый дядя Петя, потягивал свой бесконечный чай.

- Привет, Женюра, ты что-то сегодня раненько. Венька еще не пришел, кто тебя учить-то будет. Давай со мной чайку. У меня чаек знатный, я его сам готовлю, травки разные добавляю. Ты попробуй, вкусно!
- Дядь Петь, а помните, когда у нас деньги украли, вы тоже свой чаек пили?
- А-то. Я без него, Женюрка, не могу, он у меня заговоренный. Ты чего думаешь я на посту не сплю никогда? Мне-то уже годков много. Другие старики в моем возрасте, сидят себе на печке, да кости греют, а я смотри какой «гарный хлопец». Как ты думаешь, Женюра, сколько мне лет? Мне уже седьмой десяток идет, а я еще по девкам не прочь пробежаться. Вон наша Вера Семеновна-баба ягода, хороша! Не была бы с «черным пятном», женился бы. Ты тоже ничего, только сильно молодая, да носишься, как ведьма, помело на компьютер сменила, а все никак не остепенишься. Так чего ты у меня спросить хотела?
- Дядь Петь, а вы, ведь, спали, когда деньги украли. Я выходила, дверь в офис была открыта. Я мусор вынесла, потом опять вышла, хотела вас разбудить, но вы так храпели. А утром дверь оказалась закрытой, так следователь сказал, и вы всем говорите, что всю ночь пили чай и не спали. Дядь Петь, я вас не выдам. Но как такое могло случиться?
- Понимаешь, Женюрка, конфуз вышел. Ты уж меня старого не выдавай. У меня в тот день чаек-то мой закончился. Как такое могло произойти? Был-был, а тут раз и пустая банка. Я-то с поста не могу отлучиться, вот и попросил Веньку сгонять в соседний ларек за заваркой. Он пока бегал, а тут «главный» идет. Чего, говорит, дядь Петь, чай не пьешь? Говорю, чай закончился, а он возьми и вынеси мне целую пачку. Представляешь, вернулся в кабинет и сам, мне чай принес. Да пачка-то какая-то нерусская, буквы по ней иностранные – ероглихвами называются. А пахучий! Я того чаю и накатил пару стаканов. И все, ниче не помню. А глаза, когда открыл. Батюшки! Семь часов. Входная дверь настежь, ветер гуляет. Вот-вот сотрудники начнут на работу сбегаться. Я бегом дверь на запор. Воды себе в морду плеснул, чтоб значит при параде быть. Женюрка, а я ж чаю того иностранного хотел попить. А пачка-то исчезла. Вот так, Женюрка. Смотри, вон твой Венька скачет. А вы, молодые люди, к кому? Документики покажите.<br style="mso-special-character:line-break"> <br style="mso-special-character:line-break">

***
Женька чуть со смеху не лопнула. Возле дяди Пети остановилась пара. Молодой человек в костюме-тройке с бабочкой и тростью, на плечах енотовая шуба. Его сопровождала тоненькая девица, в черном парике, волосы небрежно были разбросаны по спине, длинное черное платье и туфельки на тонкой шпильке, делали девушку очень стройной и высокой, на плечи было наброшено песцовое манто, а наряд завершали… огромные очки, которые топорщились, конечно же, на Ликином чудном носике.

Глава третья.

Женька поднялась в компьютерный зал. Ехидная шляпа, так и висела на месте. Девушка глянула на нее и почему-то показала ей язык. Настроение заметно улучшилось, раз ребята здесь, значит, они что-то придумали. Женька уставилась в монитор. Мышка быстренько забегала по страничке. Ой, какой интересный сайт. Ага, а здесь можно фотошопить, надо у Веньки спросить, как здесь все работает. Вот бы пририсовать ему бороду и усы, интересно, что получится. Женька, аж подскочила на стуле. Вот оно! У того молодого человека были усы и бакенбарды, а лицо было ужасно на кого-то похоже. Где же Венька?

Венька влетел в зал:

- Слушайте, у главного иностранные гости. Нам предлагают очень выгодный контракт. Срочно нужен переводчик с китайского языка. А у нас только французы, англичане и немцы. Ребята, кто знает китайский? Ну, хотя бы на уровне "привет-пока".

И тут Женька подумала: "А почему бы нет?"

- Венечка, я знаю китайский. Мы в детстве жили в коммуналке и у нас были соседи-китайцы. На бытовом уровне мы с ними общались, ну и мат китайский я еще хорошо знаю, он на наш похож. Тебя такой вариант устроит.
- Женечка, ты наша спасительница, хоть что-то. Бегом к главному. Откуда только эти китаяшки на нас свалились? Сидят, что-то по-своему лопочут. А «главный» вокруг них прыгает, а ничего не понимает.
- А чего вы решили, что они китайцы?
- Так они все время говорят "китайся друг", "китайся контракт".
- Вень, а выглядят-то они как?
- Он весь при параде, в шикарной шубе, а она...Королева! Худовата только.

Сомнений не оставалось. Это были Лика и Серега.


***
Венька постучал в кабинет, открыл дверь и втянул за собой Женьку.

- Вот, это Женя, Евгения Александровна. Она знает китайский язык... ээээ... в совершенстве. Артем Иванович, вы не сомневайтесь, она вам все переведет.

Лика и Сергей глянули на Женьку. Закивали головами: точно - два китайских болванчика, и стали быстро-быстро лопотать. И тут Женьку осенило. Когда-то в детстве они с девчонками играли в "болтологию" - это когда надо было срочно сказать что-нибудь секретное, а вокруг была сотня ненужных ушей. Они к первому слогу прибавляли ля, ко второму си и потом чередовали их. Например, Женька звучало, как Желянькаси. Красота! Язык получался тарабарский. Никто не мог понять на каком языке и о чем они говорят. Женька прислушалась к "детскому" наречию и радостно закивала головой. Игру можно было начинать.

- Наши иностранные гости приехали к нам из Китая. Они наслышаны о нашей фирме. И хотят заключить контракт на выгодных условиях. Поставки китайских товаров в больших количествах обогатят нашу фирму и прославят ее на весь мир. Мы будем одним из самых крупных импортеров. Контракт они готовы подписать сейчас, но там должны быть оговорены все форс-мажорные обстоятельства. Такие как: сели, наводнения, пожары, атомная бомбежка, воровство и ограбления.
- Женечка, скажите им что мы согласны. Форс-мажора у нас не бывает. Ну, какое к черту ограбление, когда кругом надежные сейфы и охрана. Мы сейчас же изучим контракт и завтра добро пожаловать на подписание. Чертовы китайцы и откуда они разнюхали про нашу фирму? Хотя заманчиво. Весьма заманчиво. Женя, это не переводите. По бокалу шампанского, за знакомство. Господа, вы не против?
- Артем Иванович, они просят показать помещение офиса, наши склады и охрану.
- Черт возьми, - Артем Иванович схватил трубку телефона - Вениамин, а ну, мухой метнулся. Быстренько на пару кабинетов навесить замки - скажем, что склады закрыты, а ключ только у кладовщицы. И расставить охрану по всем коридорам. Кто там у нас ходит «раздолбаями»? Как какими «раздолбаями»? Да-да, в камуфляжной форме. Быстренько всех собрать, расставить, дядю Петю куда-нибудь спрячьте, на его место - дюжего молодца. Вениамин, смотри у меня, не справишься... Выгоню. А мы пока с гостями дорогими по шампусику.

На стол была выставлена бутылка с шампанским и хрустальные бокалы. Главный разлил напиток и одним глотком осушил бокал. Серега, Лика и Женька переглянулись. Лика показала глазами, что надо выйти, пошептаться.

- Артем Иванович, госпоже Лилякаси надо выйти припудрить носик, мы вас не- надолго оставим.

Девчонки вышли из кабинета.

- А ты, молодец, быстро врубилась. Теперь давай по этажам, обрисуешь мне где, что находится. Серега вашего Артема доведет до нужной кондиции, завтра он и не вспомнит, что собирался подписывать контракт века. Ты что-то узнала?
- Да, дядю Петю напоили чаем, а потом банка с заваркой исчезла. Смотри, это комната для инвентаря, здесь мы оставили сумку, дверь я закрыла, а потом сама ее отсюда забрала и отдала в руки тому парню. Лика, а я вспомнила, что мне он кого-то очень напоминал, только я не могу понять кого.

Девчонки пробежали по коридорам, заглянули во все открытые двери. Внимания на них никто не обратил. Все были заняты работой: пили кофе, трещали по телефонам или мыли кости отсутствующим сотрудникам. Только в бухгалтерии сидела задумчивая Вера Семеновна. Лика быстренько стянула с головы парик и засунула его в сумку. На талии застегнула пояс, и длинное платье превратилось в коротенькую тунику с двойной юбкой.

- Ну, Женька, экспромт на ходу. – Лика заглянула в открытую дверь бухгалтерии.
- Здравствуйте, вы Вера Семеновна, а я ваша новая сотрудница. Евгения Александровна любезно согласилась меня проводить и представить.
- Вера Семеновна, это... ммм Татьяна Сергеевна, она оканчивает институт и ее, ее прислали к нам на практику. Вот. Артем Иванович. Он, он сказал, что вы в курсе и сможете объяснить ваши маленькие бухгалтерские хитрости.
- Что? Женечка, ты что-то сказала? Извини, я задумалась. Сама знаешь, столько всего навалилось. А это, что за прелестное дитя?
- Это практикантка. Татьяна, Таня. Она к нам всего на один день. Вера Семеновна, вы уж ей объясните чего-нибудь, а то вдруг она захочет к нам вернуться. После такой длительной практики..., - Женька хихикнула и выскочила за дверь.

По коридору гуляли два мордоворота в камуфляже и кроссовках. Венька расстарался, но деталей не продумал. Хорошо хоть гости не настоящие, а то опозорились бы на весь Китай. Женька нырнула в кабинет главного

- Артем Иванович...

Артем Иванович, смотрел на нее стеклянными глазами и что-то невразумительное мычал себе под нос. Серега быстро просматривал документы и какие-то блокноты. Он открывал ящики стола, все вытаскивал, пробегал глазами, что-то фотографировал и в том же порядке складывал в стол.

- Ты Лику куда дела?
- Она с Верой Семеновной. Ты не боишься, что кто-нибудь зайдет?
- Нет, ты постой с той стороны, я попробую посмотреть, что в сейфе.

Женька прикрыла за собой дверь и начала болтать с секретаршей Леночкой, которая только что положила трубку и сидела счастливая и ошарашенная, ее пригласили на свидание. Новость из нее так и перла и она тут же поделилась с Женькой.

- Представляешь, встречает меня вчера возле входа тааакой красавчик, с цветами, с усами, с бакенбардами, такой галантный, такие комплименты мне сыпал. Ой, Женька, мечта любой женщины. Я ему визитку свою сунула, букетик забрала и такая вся неприступная ушла. А сегодня он позвонил.
- Лен, а чего ты решила, что он тебя встречает, да еще и с цветами. А ты его раньше видела? Может он за кем-то из девчонок пришел?
- Так не было же уже никого. Вчера шеф уехал на встречу, мне приказал его дождаться. Я, как дура, просидела до девяти вечера, а он так и не вернулся. Выхожу, а меня с цветами встречают.
- А дядя Петя, где был?
- Как обычно пил чай. Он за мной дверь закрыл, еще и посмеялся, что утром на работу не явлюсь, после такого-то букета... А меня никто и не задержал. Хорошо хоть сегодня позвонил. Ох и оторвусь я. Слушай, а че там шеф делает? Он с этим китаезом уже два часа сидит. Может заглянуть, вдруг что-то надо.
- Лен, я совсем забыла, Артем Иванович сказал тебе домой идти. Ты же вчера работала сверхурочно, вот. А сегодня у тебя компенсация. Ты иди. Тебе еще и на свиданку надо успеть. Завтра расскажешь, как все прошло? А я пока тут посижу. Вдруг, что-то переводить придется.

Ленка быстро накинула куртку, обула сапожки, туфли полетели в нижний ящик стола, схватила сумку и выбежала за дверь. Ящик стола остался открытый. И тут Женька увидела прямо под левой туфлей банку с иероглифами.

Глава четвертая.

Сергей выглянул из кабинета.

- Зови Вениамина, шефа надо спустить в машину. А Лика где? Жень, ты что увидела? - Сергей недоуменно глянул на Женьку - Очнись, ты меня слышишь?

Женька подняла глаза и показала Сергею банку, которую она держала в руках. На дне оставалось чуть-чуть какого-то порошка.

- Давай проверим что это. У тебя должны быть какие-то знакомые. Это банка, из которой дядя Петя брал заварку. А что ты у меня спрашивал? Веньку я сейчас позову. А что с Артемом Ивановичем?
- Пьяный твой Артем Иванович, надо его отправить домой. Быстро звони Лике и заканчиваем этот маскарад.

***
Тем временем, Лика и Вера Семеновна пили чай. Вера Семеновна сетовала на трудную жизнь главного бухгалтера, а Лика все пыталась разузнать, чем же та так огорчена.

- Понимаешь, детка, когда перед глазами мелькают цифры с огромным количеством нулей, а ты получаешь на несколько порядков меньше. Да на тебя вешают еще и то, что ты не брал - это очень тяжело. Вообще, деточка, профессия у нас самая неблагодарная. Привезешь мешок с деньгами, отдашь его «главному» в руки, а получишь оттуда большую дулю... Но ты должна все расписать и разложить по полочкам так, будто бы деньги все ушли в дело, а на самом-то деле... Эх, девочка, не надо тебе в нашу фирму идти работать. Нехорошие здесь дела творятся.
- Ой, а мне сказали у вас здесь круто и деньги хорошие платят, и народ отзывчивый...
- Слушай, что я тебе расскажу. Не надо бы, да может хоть ты не получишь "по лбу граблями". Фирма наша была создана много лет назад. Одним из руководителей был мой муж, царство ему небесное. Было их три компаньона. В далекие 90-е занимались они "экспроприацией" - модно это было тогда. Вот на чужих деньгах и разбогатели. Создали небольшое предприятие, стали технику возить из-за границы. Поднялись хорошо. Техника шла составами, снабжали ей половину России. Я тогда еще совсем молоденькой была. Только университет закончила. В ресторане, по случаю окончания, мы с девчонками обмывали дипломы. Вот тут к нам и подсела эта троица. Молодые, красивые, деньгами швыряют направо и налево. А мы девчонки - вчерашние студентки. Нам, чтобы в этот ресторан сходить - надо было неделю на воде и сухарях сидеть. Но очень уж хотелось красиво окончание университета отпраздновать.

Подсели они, познакомились. Весь вечер с меня не сводил глаз кареглазый красавец, да и мне он очень понравился. Ушла я с ним в тот вечер. Впрочем, не о чем не пожалела. Федор мужем был хорошим. Мальчик у нас с ним родился, назвали его Андрюшкой. Когда сынок наш подрос Феденька взял меня к себе в фирму главным бухгалтером. Вот тут и пришел конец нашей счастливой жизни. Я когда начала работать, поняла какие деньжищи проходят мимо налоговой. Крутили мужики безбожно, а мне приходилось прятать все хвосты. Бухгалтерия была не то что "черная", а "серо-буро-малиновая". Как я ухитрялась выкручиваться перед налоговой один Господь бог знает. Куда уходила основная масса денег мне не говорили. Жили мы хорошо, не в чем, не нуждались, поэтому я сильно и не интересовалась. Меньше знаешь - крепче спишь.

Однажды мужики уехали на какую-то встречу. Уехали втроем, а вернулся мой Федор один. Погибли его компаньоны. Парились они в бане, да загорелась та банька. Нашли несколько трупов. Обгорели они до головешек, кто там был, сколько человек погибло, так и не смогли определить. Слишком сильно все полыхало.

- Как же ваш Федор жив остался?
- А его, когда это все случилось, вызвали звонком куда-то, вот он и уехал. Долго милиция таскала моего Феденьку. Но смог он доказать, что не было его на месте и не убийца он, и не поджигатель. Фирму он оформил на себя, название ей дал другое. Все говорил, раз руководство новое, то и название новое должно быть. Да не помогло все это. С того времени начали неприятности на нас валиться одна за другой: то налоговая нагрянет внезапно, то ОМОН обыск проводит, то пожар случился. Заметили, правда, сразу потушили. А потом случилось самое страшное. Андрюшка наш пропал. Пошел в школу, в первый класс он тогда ходил, и не вернулся. Что мы только не делали, где его только не искали, как в воду канул. Думали, выкуп за него потребуют. Нет, ничего, пустота. Так до сих пор никто и не знает где он. Жив ли? Как мы тогда выжили?

Не хотела, я уже этой проклятой работы и денег этих поганых. А Федор, как с ума сошел. Ему все было мало. Он мотался по всему миру. Заключал сделки. Выкупал маленькие фирмы, сливал их в одну большую империю. Я его просила - остановись! Нет, не слушал он меня, черт в него вселился.

Как-то вечером я была дома одна. Звонок по телефону. Трубку поднимаю, а оттуда голос детский: "Мама, пусть папа фирму продаст, я к тебе хочу...",- у меня ноги подкосились, время уже много прошло, как Андрюшенька пропал, а тут голосок, совсем детский. Не вяжется все как-то... Рассказала я все Федору, дурой он меня обозвал. А потом не знаю что случилось. Но через месяц, Федор подписал договор купли-продажи. Продал он фирму. Кому продал, не сказал. Покупатель за границей был. Здесь все оформляли его представители. Оговорка только была одна в том договоре. Должна была я остаться в этой фирме бухгалтером. Вот с той поры и работаю.

- Вера Семеновна, а муж ваш где? С ним что стало?
- Федор? Так он умер. Спился. Пить он стал. За несколько месяцев спился. А может и помог кто. Денег, которые он получил за фирму, не нашли. Банковские счета все были обнулены, загородный дом заложен. Осталась у меня одна маленькая квартирка. И империя наша стала разваливаться по кускам. Все, что Федор слепил, все развалилось. От прежнего огромного концерна осталось название и вот эта фирмочка. А сколько руководителей поменялось... Да и казус тут у нас недавно случился. Ограбили нас. Я вечером деньги в банке получила, оставила в сейфе. Утром сейф оказался опечатан, но денег в нем не было. Печать лежала в ящике моего стола, ключ был только у меня. Милиция до сих пор ничего не нашла, а шеф требует погашения долга. Если мне его гасить, значит надо продавать квартиру, да и то не хватит. Вот так деточка. А ты говоришь "круто". Это я "круто" все потеряла, в бомжиху вот скоро превращусь. - Вера Семеновна вытерла слезы. - Беги отсюда.

***
Женькин звонок застал Лику в коридоре.

- Давай к шефу в кабинет, Серега сказал маскарад заканчивать. Я сейчас Веньку позову, шефа в машину надо отнести.

Когда Женька и Вениамин зашли в кабинет, шеф и гости чинно сидели за столом за бутылкой шампанского. Только голова шефа свисала на грудь и тишину комнаты время от времени взрывали какие-то хрюкающие звуки.

- Господа, вы закончили? А что это с Артемом Ивановичем?- спросил Венка. Сергей что-то буркнул себе под нос, а Лика рукой показала на дверь.
- Вень, давай их отведем в машины, пусть едут, а завтра проспятся, что-то решат.

Гостям помогли подняться и под белы ручки проводили к лимузину. Артема Ивановича пришлось выносить, сам двигаться он уже не мог.


***
Вечером все собрались в агентстве.

- Ну, что мы имеем? До сути так и не удалось докопаться. Женька, ты ничего больше не узнала? Что там было после того, как мы уехали? А дядю Петю, куда убрали? Я что-то его не заметил.
- Сережа, дядю Петю, потом посадили на место. А вот мы с Венькой попытались создать портреты всех сотрудников. Он меня учил пользоваться программой фотошоп. А я подставляла лица всех наших ребят. Никто не похож. Но я точно знаю, что было что-то очень знакомое.
- Венькино лицо ставили?
- Да, совсем не то. Я над ним поиздевалась вволю. Не-а... Кто же это мог быть? Ладно, ребята, я побежала. Поздно уже, мне еще добираться.

Женька выскочила на улицу. Снег крупными хлопьями сыпался с неба. Она подняла голову - красотища! Жалко к утру все растает. Оставалось несколько дней до Нового года. Город принарядился в яркие кружева. Чья-то неведомая рука переплетала лампочки - они горели всеми цветами радуги. Вспыхивали, потом гасли, потом огонечки начинали бегать по затейливому узору, сверкать, блестеть, ух... Хорошо! Снег поскрипывал под ногами, прохожих почти не было. Женька бегом припустилась к ближайшей станции метро. Из-за угла вынырнула машина

- Девушка, вы не подскажите, как проехать к площади Восстания? Мы здесь колесим уже второй час, не можем найти.
- Это вам надо свернуть за тем углом и...,- договорить Женька не успела, чьи-то руки оказались у нее на лице. И...


***
Женька открыла глаза. В окно било солнце. Компьютер мигал, синим экраном, на столе стоял нарядный фирменный пакет огромных размеров. Рядом на стуле дремал Венька, на коленях у него лежал большущий букет желтых роз.

- Вень, а что это было?
- Что?
- Ограбление и частное агентство... А меня же похитили. А деньги нашли? А незнакомец? Он кто?
- Женечка, я вчера тебя обучал фотошопу. Мы засиделись почти до утра. Тебе так понравилось лепить всем бороды, бакенбарды и усы, что я тебя от экрана не мог оттащить. А потом...

Женька, ты мне прожужжала все уши про шляпу с большими полями. Посмотри в пакет. Нравится? Женька, завтра Новый год, я тебя поздравляю, розы это тоже тебе. Надевай шляпу и вперед.

- А как же?...
- Женечка, сон, это все сон в предновогоднюю ночь...

p.s. Пусть будет пока так. Будут в голове глобальные мысли - будет и глобальный конец повести о шляпе. Всем счастливого Нового года и исполнения всех несбыточных желаний! И, конечно же, кто желает получить шляпу с огромными полями - пусть ее получит.

[GREEN]

№ 14

Ах, Одесса, моя ненаглядная…


Время неумолимо бежало, а я все никак не мог собраться с мыслями. Сидел, тупо уставившись в экран монитора. Жена, несколько раз проходившая мимо меня, только качала укоризненно головой. Наконец, она не выдержала и с иронией спросила:
— То целую неделю по клавиатуре стучал, ночами спать не давал, а тут «заглох». Второй вечер сидишь, глазами монитор «протираешь». Что, Пушкин, Муза не посещает?
— Пушкин – поэт, а я прозу пишу, — угрюмо пробурчал я.
— Ну, значит, Достоевский, — произнесла жена и тут же, переживая за меня, добавила: — В чем загвоздка? Не заболел?

Взглянув на ее лицо, на котором было написана озабоченность, я оживился:
— Понимаешь, в Одессе должны объявить ежегодный литературный конкурс: «Есть город, который я вижу во сне…», хочу заранее написать что-нибудь об этом городе, сделать вычитку. Ну, в общем, подготовить рассказ к объявлению конкурса.
— Хороший рассказ может получиться только у одессита, а что ты сможешь рассказать, живущий за тысячи километров от Одессы. Дался тебе этот конкурс, — с иронией усмехнулась жена.
— Мне нужно участвовать в этом конкурсе, душа требует! — твердо заявил я и, глянув в глаза жены, смотревшие на меня, как на капризного ребенка, тут же вспылил:
— Да я, в Одессу влюблен с восьми лет!
— Как это?
— Влюблен, как все мальчишки в этом возрасте; одни – в первую учительницу, другие – в соседку по парте…. А я – в Одессу!

Жена удивленно подняла брови:
— Даже интересно стало! Как это мальчишка, из глухой сибирской деревни, влюбился в незнакомый далекий город? Давай, рассказывай!

Я, вспомнив детство, улыбнулся и произнес:
— Сейчас расскажу, только не смейся. Это мои сокровенные чувства.

***
Из-за сильных морозов, для нас, школьников с первого по четвертый класс, занятия отменили, и я с утра сидел на подоконнике, изнывая от скуки. К окну меня загнала надежда – увидеть своих сверстников через «пятачок», растопленный языком во льду на стекле. Через час наблюдения мне стало ясно, что мороз действительно сильный, и мои друзья, также как и я, сидели взаперти.

Скучая, я начал крутить регулятор громкости радио, то увеличивая звук, то уменьшая его.

— Не балуйся, динамик уронишь! — прикрикнула мать, суетясь у печки: — Дай послушать, Трошин поет!

Я насупился, обидевшись, и начал прислушиваться, вникая в смысл песни.

— Мам, а чего они в сырой земле лежат?

Мать, перестав помешивать ложкой в кастрюле, задумчиво спросила:
— Кто?
— Ну, эти: «Сережка с Малой Бронной и Витька с Моховой»?
— На фронте погибли, похоронили их, — ответила она и смахнула ладонью набежавшую слезу.

Песня закончилась, и диктор объявил следующую.

— О, Леонид Утесов! — обрадовано воскликнула мама и попросила: — Сделай громче, моя любимая песня.

Я добавил звук, но голос певца мне не понравился, и, чтобы досадить матери, принялся опять баловаться регулятором.

— Ты можешь, послушать?! Песня хорошая! — рассердилась она.
— А мне не нравится! — вызывающе воскликнул я.
— Это еще почему?!
— Голос, как будто душат его. Трошин лучше поет.
— У Трошина голос может быть и лучше, но Утесов поет душой. За это его все любят! — страстно воскликнула мама, раскрасневшаяся; то ли от печки, то ли от восторга, затем, уговаривающим голосом добавила:
— Вот послушай, тебе понравиться.

Повинуясь, матери, я начал слушать песню, и, действительно, Утесов начинал мне нравиться. Певец, завораживающе, как бы обволакивая своим бархатным голосом все у меня внутри, с большой любовью пел:

«Ах, Одесса, моя ненаглядная,
Без тебя бы не смог, вероятно, я.
Ни душой молодеть, ни шутить, ни песни петь.
Ни шутить, ни песни петь».

Слушая эти слова, я покосился на динамик, возле которого лежала материна незатейливая косметика; флакон духов «Красная Москва», расческа, черный карандаш для бровей, который мама с трудом выпросила у меня, и круглая картонная коробочка пудры «Кармен». Мой взгляд упал на пудру, где была нарисована красивая женщина с красной розой в черных волнистых волосах, и меня осенило: «Вот оно, настоящее имя девушки!». И я, не задумываясь, послюнил карандаш и жирно зачеркнул слово: «Кармен», а сверху написал: «АДЕСА».

Мама давно мне объясняла, что нарисованную на коробке женщину зовут Кармен. Но я в душе не принимал это имя, считал грубым и мужским, хотя и необычным. Долго перебирал в уме имена, чтобы назвать понравившуюся девушку с пудры, но ничего, кроме как; Света, Таня, Валя, мне в голову не приходило. А таким банальным именем я назвать не мог, пропадала загадочность во взгляде этой женщины, которая смотрела на меня с картинки. Да к тому же, какая-такая; Света, Таня, Валя, могут жить в далекой чудесной стране (эту страну-сказку я видел на картинке в какой-то книжке), где все время лето, пальмы, море с белым пароходом и чайки? Конечно же, нет! Там должны жить красивые женщины, только с необычными именами, такими как «Одесса».

Втянув носом сладковатый запах пудры, который мне нравился своей неповторимостью, я зажмурился от удовольствия и, прошептав: — Одесса, — поставил коробочку на место. В этот момент мне показалось, что нарисованная девушка улыбнулась и подмигнула, как бы одобряя свое новое имя.

Когда песня закончилась, я спросил:
— Ма, а его жену Одесса звать?
— Почему, ты, так решил?
— Ну, он же поет: «Ах, Одесса, моя ненаглядная…».

Мама улыбнулась и объяснила:
— Город так называется. А поет: «…ненаглядная…», потому что Утесов из Одессы, и сильно любит ее.
— Как свою жену?
— Да. А может еще сильней, — задумчиво произнесла мать и, подойдя ко мне, провела ладонью по моим волосам: — Расчешись! С утра лохматый ходишь.

Не желая смириться с тем, что «Одесса» - это название города, я не унимался:
— Мам, а женское имя «Одесса» бывает?

Мать, взглянув на коробочку с пудрой, все поняла и улыбнулась:
— Мужское имя «Одиссей» бывает, значит и женское «Одесса» есть.
— Правда?! — обрадовано воскликнул я.
— Правда! — подтвердила мама.

Меня распирало любопытство, хотелось больше узнать о городе с таким нежным названием:
— А город этот, от нас далеко?
— Далеко. На Черном море. Очень красивый. Там есть Потемкинская лестница, ступеньки которой спускаются к морю… — начала рассказывать мать. Но я нетерпеливо перебил:
— Ма, а белый пароход есть?
— Есть и не один.
— А чайки?
— Конечно, есть. Как же море без чаек? — сказала мама, с удивлением заглядывая мне в глаза, пытаясь узнать: «Отчего такая заинтересованность этим городом?».

Я сиял от счастья, потому что догадался: «Вот, оказывается где, эта страна-сказка, с морем, чайками и белым пароходом, и зовут ее – Одесса! И красавица с пудры, с таким же именем, живет, не где-нибудь, а только там!».

— Ты в Одессе бывала? — спросил я, затаив дыхание, желая услышать утвердительный ответ.
— Нет.
— Откуда знаешь, что там красиво?
— Сейчас увидишь, — улыбнулась мама и, поднявшись на табуретку, достала с шифоньера свой фотоальбом, который она ревностно оберегала от моих варварских посягательств.

Когда мне было пять лет, мама дала этот альбом, чтобы занять меня чем-нибудь. И пока она ходила в магазин, я почти половину фотографий изрисовал карандашами. Мать сильно расстроилась и, дав мне хорошую оплеуху, отругала меня. С тех пор фотоальбом перекочевал с этажерки на шифоньер, а я, помня тяжелую руку матери, потерял к нему всякий интерес.

Подавая две цветные почтовые открытки, мама произнесла:
— Это оперный театр, а вот Потемкинская лестница. Правда, красиво?

Вцепившись в открытки, я некоторое время переводил взгляд с одной на другую и, наконец, задыхаясь от восторга, выдохнул: — Да… — затем, отдышавшись, спросил: — Ма, откуда у тебя это?

— Во время войны у нас жили беженцы из Одессы. Я подружилась с девочкой моего возраста, которая много рассказывала о своем городе. Ей всего тринадцать лет было, а какая любовь к Одессе чувствовалась в ее рассказах. Вот она и подарила эти открытки. Одесситы все, от мала до велика, большие патриоты своего города, и сильно тосковали по нему.

— А где сейчас эта девочка? — поинтересовался я. Мать рассмеялась: — Она уже взрослая, как и я, — а затем, с грустью добавила: — Они уехали, как только наши освободили Одессу от немцев. После войны звали в гости, но мне не пришлось побывать. Вышла замуж, да и с деньгами туго, не до поездок.

Мама взглянула на меня и улыбнулась:
— Вот вырастешь, заработаешь денег и съездишь. Хочется посмотреть Одессу?
— Еще как! — воскликнул я.
— Раз сильно хочешь, значит поедешь, — твердо сказала мать и о чем-то задумалась. Через некоторое время она воскликнула:
— Помнишь, мы в прошлое воскресенье смотрели кинокартину «Жажда», там еще наши в катакомбах были?!
— Хорошее кино, — ответил я, вспоминая воскресный поход в деревенский клуб.
— Так это шли бои за Одессу.
— Да?! — сильно удивился я, потому что в кадрах фильма, которые мысленно прокрутил, не увидел ни оперного театра, ни Потемкинской лестницы.

Ночью мне снился сон, что я в белой морской форме стою, держась за штурвал, на капитанском мостике белоснежного парохода. Вот из-за горизонта показался с зеленеющими пальмами берег, который быстро приближался. И тут я разглядел лестницу, спускающуюся каменными ступенями в море. Я поднес к глазам бинокль и увидел, стоявшую на ступеньке, у самой воды, красивую девушку с красной розой в черных волосах, которую зовут Одесса. Она, улыбаясь, встречала меня.

Через три дня спали морозы, и я с одноклассниками, после занятий в школе, принялся каждый день играть в войну. Нарыли в сугробах норы и, чтобы воевать по-настоящему решили разделиться на две команды; одна - защитники Одессы, сидящие в катакомбах, другая – фашисты, которые должны нападать.

Конечно, фашистом быть никому не хотелось. Все желали быть русским солдатом и держать оборону в сугробах. Поэтому я, многозначительно посмотрев на свой деревянный ППШ, который сделал мне отец, объявил:
— У кого оружие русское, тот в катакомбах, а у кого «шмайсеры», будут фашистами.
— У меня винтовка русская! — воскликнул соседский Витька. Желая попасть в оборону, он спешно сорвал с плеча веревку, привязанную двумя концами к палке, и протянул мне на экспертизу. Критически оглядев Витькино оружие, я командирским тоном бросил:
— В катакомбы!
— А мне куда? — умоляюще заглядывая в глаза, протянул мой лучший друг Серега и кивнул головой на свой «шмайсер» - кусок штакетины, с вертикально прибитыми к ней двумя планками, одна из которых олицетворяла магазин, а другая рукоять автомата.
— Дай сюда! — приказал я и с силой вырвал «шмайсер» из рук друга. Выломав магазин и загнув валенком торчавший из штакетины гвоздь, я со словами: — Вот, теперь у тебя маузер! Идешь в катакомбы! — отдал оружие Сереге.
— Так нечестно! Мы тоже маузеры можем сделать! — заорал мальчишка из параллельного класса, у которого от негодования даже выскочила зеленая сопля из носа и повисла над верхней губой.
— Серега комиссаром будет, а у всех комиссаров – маузеры, — пояснил я.
— Я, может, тоже комиссаром хочу! — не унимался сопливый пацан, который был в нашей компании впервые, так как жил на другом краю деревни, и его привел кто-то из моих одноклассников. Мальчишка еще не знал, что мой авторитет при игре в войну был непоколебим, из-за знаний в военном деле, полученных от двух моих дедов и отца, которые геройски воевали и дошли до Берлина, поэтому он вел себя вызывающе.

Презрительно смерив взглядом новенького, я усмехнулся: — Сначала сопли вытри, а потом в комиссары просись!

Тот поспешно вытер рукавом нос и успокоился. Одноклассники радостно загалдели, удовлетворенные моей репликой.

Мы втроем сидели в снежной норе и оживленно переговаривались, предвкушая интересный бой, так как был уговор: «До первой крови!». Серега в благодарность мне, что я взял его комиссаром, ежесекундно выглядывал наружу, наблюдая за противником. Наконец, он с волнением прошептал:

— Ползут, сволочи. Может, в атаку пойдем, да фашистам сопатки набьем?
— Не спеши, успеем! — авторитетно заявил я и скомандовал: — Приготовились!

Семь моих одноклассников ползли к нашему сугробу, собирая по пути твердые комья снега. И тут меня осенило: «Как не догадались насобирать гранаты?». Расстроившись, я оглядел свод нашего оборонительного укрепления и успокоил сам себя: «Все равно здесь не размахнуться. Прорвемся!».

Прикрывая вход в катакомбы спиной и, морщась от чувствительных ударов комьями снега, я распорядился: — Как закончатся у них гранаты, сразу – в рукопашную!

Когда шквал ударов по моей спине утих, послышался крик наступавших:
— Хонде Хох! Сдавайтесь!
— А вот хрен вам! Русские не сдаются! — дрожащим от волнения голосом пропищал в ответ Витька, сжимая конец палки-винтовки.

Из укрытия я выскочил первым, и с криком: «Вперед, за Одессу! Бей фашистов!» ринулся в гущу неприятеля, раздавая прикладом автомата зуботычины направо и налево. Раздался дружный рев поверженного врага.

Бой остановил недавно мобилизованный из армии парень, который, заинтересовавшись, с улыбкой наблюдал за нашей игрой. Похлопав меня по плечу, он воскликнул: — Хороший из тебя солдат получится!

На что я с вызовом ответил: — Я буду моряком и буду жить в Одессе!

***
Я искоса посмотрел на жену, пытаясь понять: «Не смеется ли она в душе надо мной?». Но она, неопределенно пожав плечами, с серьезным видом протянула:
— Маловато будет для конкурса, да к тому же, это детские воспоминания. Есть что-нибудь повзрослее?
— Взрослее? Мы уже были старшеклассниками, когда появились так называемые блатные одесские песни, которые можно было услышать из динамика магнитофона в любом городе нашей необъятной страны. Они понравились мне и моим друзьям.

Как-то, впервые услышав эти песни, я спросил у хозяина магнитофона:
— Кто исполняет?

На что он, гордясь тем, что имеет такие популярные записи, ответил: — «Одесситы»! И я чуть не задохнулся от зависти.

Мы, и Владимира Высоцкого – нашего кумира, не зная его биографии, причислили к одесситам, после того как он снялся в фильме «Опасные гастроли».

Побывать в Одессе – стало нашей общей мечтой.

Жена усмехнулась:
— Мои одноклассники тоже слушали эти песни, но никто не ринулся в Одессу, хотя жили намного ближе к этому городу, чем ты.
— Значит, не поняли песен, не прониклись духом Одессы, с ее колоритными жителями, — угрюмо подытожил я и, помолчав некоторое время, собираясь с мыслями, продолжил:
— Никому не говорил, но тебе расскажу. На зимних каникулах школа получила путевки для старшеклассников - на экскурсию в город Одессу. Все мои одноклассники поехали, а меня, за какую-то провинность, отец не отпустил. И я всю ночь, как девчонка, проплакал от обиды. До сих пор стыдно, что не сдержал свои эмоции! Потом, друзья, восторженно рассказывая о поездке, жалели меня, что было еще обидней.
— Да, — вздохнула жена: — Не повезло тебе.
— Почему же, не повезло? — улыбнулся я: — Повезло, но только позже. Все-таки судьба преподнесла подарок.
— Неужели осуществилась детская мечта – побывать в Одессе? — удивленно вскинула брови жена.
— Да, и не один раз! — рассмеялся я и тут же с гордостью пояснил: — Служил в Краснознаменном одесском военном округе.
— Ну и как, не разочаровался?
— Наоборот, с каждым разом бывая в Одессе, я с еще большей любовью и уважением относился к этому городу и его жителям, которые искрометно шутили на своем неповторимом говоре.
— Ну, а как само ожидание встречи с Одессой, первое впечатление от города? С кем из одесситов общался в первый раз? Расскажи! — поинтересовалась жена. Я грустно улыбнулся, вспоминая события сорокалетней давности.

***
Повестки «выдергивали» моих друзей из гражданской жизни, как патроны из обоймы – один за другим. Вот подошла и моя очередь - отдать воинский долг Родине.

В военкомате кто-то случайно узнал, что будем служить в Одессе. Друзья, которым еще не пришли повестки, начали завидовать, а родственники радоваться: «Повезло, будете служить на юге; море, тепло, фрукты…». Насчет юга, я начал сомневаться, подумав, что это шутка военнослужащих из военкомата. Но на вокзале подали состав, и сомнения мои рассеялись; на вагонах таблички: «Новосибирск — Одесса». Мы обрадовались: «Здесь снег лежит, а в Одессе тепло, в пиджаках ходят!». Значит, информация верной оказалась.

Мы стояли на перроне, в окружении родственников и друзей, ожидая погрузки, и с усмешкой наблюдали, как два сержанта, которые будут сопровождать нас, затаскивали в вагон; ящики с тушенкой и мешки с хлебом – для новобранцев.

Кто-то, из призывников, пренебрежительно крикнул: — Подумаешь, тушенка…, деликатес, нашли! Все дружно, со смехом, поддержали его, потому, что у каждого из нас, за плечами – рюкзак с домашним провиантом, которого с лихвой хватило бы, чтобы проехать поездом от Ленинграда до Владивостока.

В поезде к тушенке так никто и не притронулся, но в карантине мы долго будем ее вспоминать и жалеть, что не набрали этого продукта впрок.

Проводы затянулись. Я с нетерпением начал поглядывать на молодого старшего лейтенанта, который давал какие-то указания сержантам. И вот, прозвучала первая в моей жизни военная команда: «По вагонам!», которой следует беспрекословно подчиниться.

Зареванные девчонки-невесты сразу ухватились за отъезжающих, клятвенно уверяя, что будут ждать. Никто из них, конечно, не дождался, не прошло и полгода, как они, одна за другой выскочили замуж.

Возле меня сосед по дому – Славка, его невеста Натаха, с опухшими от слез глазами, не стесняясь, его матери и других взрослых, ревела в голос и клялась ждать. У них большая и светлая любовь с шестого класса. Правда, через два месяца, она вышла замуж за моего двоюродного брата, который только что отслужил в армии.

«Хорошо, что у меня невесты нет!» — радостно подумал я, искоса посматривая на «раскисших» девчонок.

Глядя на Натаху, я представил, как моя бабушка провожала деда на фронт, и мне стало тоскливо, спазмы сдавили горло. Проглотив комок, я бодро, подражая Гагарину, сказал: — Поехали! — и, попрощавшись с друзьями и родителями, начал подниматься в вагон.

На ходу, роясь в рюкзаке, достал бутылку портвейна, и со словами: «Разливай! Кончилось детство, выпьем за взрослую жизнь», — сунул в руки приятеля. И тут началось…, по всему вагону зазвенели стаканы.

Через некоторое время, послышались громкий смех и пьяные выкрики. Многие, впервые вырвавшись из дома, почувствовали себя вольными птицами, и те дозы спиртного, которые они употребляли где-то на танцплощадках, увеличили в десять раз, но у большинства организм не выдержал такой нагрузки и освободил желудок от яда, в виде рвотных масс.

Две сорокалетние проводницы, не ожидавшие, что призывников будет целый вагон, и все они напьются, громко матерясь, спешно вытирали тряпками блевотину, которую разносили по коридору своей обувью пьяные новобранцы.

Устав от бесконечной уборки, они, чуть не плача, бросились к служебному купе, где расположились; старший лейтенант и два сержанта. На долгий стук, вышел пьяный офицер, переодетый в гражданскую одежду. На жалобы проводниц, он, еле ворочая языком, демократично заявил:
— Пусть пьют…, они же, в армию едут!
— Нет, ви, таки, посмотрите на этого поца! Да они же, весь вагон засрали! Мене цикавит, кто будет убирать рыголлеты у помещении… Пушкин? Шоб я так жила, как эти вояки! — запротестовала одна из проводниц.
— А, вы, на какой хрен здесь?! — удивляясь неизвестному диалекту, воскликнул пьяный старший лейтенант и удалился в купе, с громким стуком задвинув дверь.

«Благородный» поступок офицера мы оценили по достоинству и сделали ответный «жест». Когда проводницы привели начальника поезда и бригадира проводников в вагон, и начался диалог на повышенных тонах между старшим лейтенантом и железнодорожниками, а когда начальник поезда и офицер схватили друг друга за грудки, мы с боевым кличем: «Ура-а!», — отбили своего командира. Железнодорожное начальство с позором ретировалось.

Проводницам ничего не оставалось делать, как закрыть вагон с двух сторон на замки, чтобы мы - пьяные не шатались по всему поезду, выискивая девчонок среди пассажиров и приключений на свое заднее место.

На вторые сутки у всех закончился портвейн, взятый из дома. И злые от перепоя новобранцы попытались взять штурмом закрытые двери, чтобы прорваться в вагон - ресторан. Но проводницы, засунув ключи от дверей в свои лифчики, сообразив, что молодые пацаны туда не полезут, отчаянно держали оборону. Одна из них, более воинствующая особа, кричала на одесском говоре:
— Ви, шо, такие тупые, как ваши сибирские валенки! Сюда вам, таки, нельзя…, ви ведь, солдаты, защитники!

На уговоры, вторая раздраженно отвечала:
— Ой, не морочьте мне голову! Морочьте своему командиру, шоб я так жила, как ваш офицер!

Призывники сдались и разошлись по своим местам. Вдруг, проводницы-одесситки, смекнув, что «на дверях» можно заработать, начали за мзду пропускать в ресторан «гонцов» за вином. Но при условии, что мы, напившись, не будем буянить. Так был найден компромисс.

Ранним утром, четвертого дня пути, поезд начал подходить к Одессе. Увидев, в окно, поля с зеленеющей озимой пшеницей, которая была принята нами за траву, и непривычное отсутствие снега, мы начали восторженно орать, при этом напугав своим криком проводниц.

Некоторые призывники, несмотря на протесты одесситок, открыли окна и высунули головы, чтобы проверить температуру воздуха. Удостоверившись, что на улице тепло (по сравнению с Сибирью), они радостно закричали тем, кто стоял за их спинами и не имел «счастья» оценить одесский климат своей головой: — Ништяк, теплынь-то, какая! — и начали выбрасывать верхнюю теплую одежду, считая ее уже не нужной. Другие последовали их примеру.

Под дружный хохот из окон полетели куртки, фуфайки, пальто. Под откос пошли и продукты.

Впоследствии, мы сильно пожалели, что выбросили одежду, потому что продрогли в туманной и влажной Одессе сильнее, чем на сибирском морозе.

Наконец-то Одесса, встречи с которой я так долго ждал! Она и в тумане величественна, встретила нас неповторимым грандиозным вокзалом. Вот он, оказывается, какой - город-герой, город-легенда, воспетый великими писателями и поэтами, в который я все-таки приехал.

Когда новобранцы выходили из вагона, проводницы с улыбками каждому пожелали: «Легкой службы, сынок!». Они были несказанно рады тому, что закончился их трудный рейс, поэтому щедро делились своей радостью с нами, напутствуя ласковыми словами. Милые щедрые одесситки!

Солнце поднялось выше, и туман рассеялся. Я, сняв шапку и задрав голову, осматривал архитектуру железнодорожного вокзала. Через некоторое время с восхищением произнес:

— Славка, смотри какая красота!

Но приятель в ответ удивленно воскликнул: — Ты лучше посмотри на газоны! Видишь, трава зеленая? И розы еще цветут! А у нас снег.

— Дурак ты, Славка, не туда смотришь! — рассмеялся я.
— Шо, красиво? — спросил парень-одессит лет двадцати пяти, на голос которого мы обернулись. Дождавшись от нас утвердительного кивка головой в знак согласия, он смерил наши фигуры взглядом и с гордостью добавил: — Одесса-мама, пацаны, тута все красиво! Это не Аляска ваша.
— Причем здесь Аляска, которая находится в Америке? — удивился я и уточнил: — Мы из Сибири, из Омска.
— Не делай мне смешно, я за это и говорю, — усмехнулся парень, блеснув фиксой из «цыганского золота».
— Как, ты, догадался, что мы из Сибири? — насторожился Славка.
— Сам же сказал, шо у вас снег лежит, — рассмеялся наш новый знакомый.
— Эх, сейчас бы Потемкинскую лестницу посмотреть, — мечтательно протянул я.
— И оперный театр, — в тон мне добавил Славка.
— Правильно будет: «Одесский национальный академический театр оперы и балета», — поправил я Славку, решив блеснуть знаниями перед парнем-одесситом. Он с удивлением воскликнул:— А, ты, не фраер! Сей момент организую экскурсию по городу-герою! — и засуетился, ища глазами такси.
— Не получится! Сейчас машины придут за нами, в часть поедем, — остудил я парня.
— Жаль, — протянул он и, хитро прищурив глаза, попросил: — Расскажи, шо ты еще знаешь за Одессу?

И я целых полчаса рассказывал одесситу; историю возникновения его города, о катакомбах, о контрабандистах, а также, за что Одесса получила звание: «Город-герой». Все эти знания я получил из Большой Советской Энциклопедии, когда был еще школьником. Парень внимательно слушал, с уважением поглядывая на меня, иногда удовлетворенно хмыкая.

Мой рассказ прервал звук подъезжающих к вокзалу трех «Уралов».

— Сотая команда, строиться! — заорал злой с похмелья старший лейтенант. Два сержанта, сопровождавшие нас в поезде, забегали, выравнивая строй.
— Вот поц, разбакланился! Интересную беседу поломал! — сердито воскликнул парень и зло посмотрел в сторону офицера.
— Нам пора, — вздохнул я, пожимая руку одесситу. Мы уже прошли метра три, как услышали: — Аляска, подожди! Подошедший скорым шагом парень сунул мне в карман купюру в десять рублей.
— Зачем? — удивился я.
— Не кидай брови на лоб! — усмехнулся он и добавил: — В армию идешь, пригодятся.
— Не надо, у меня есть. Да и деньги большие даешь, — запротестовал я, протягивая десятку.
— Кончай мене этих штучек! — нарочито сердито сказал одессит и пошутил: — Деньги – навоз, сегодня – нету, завтра – воз! Зауважал я тебя, Аляска! Где живешь, а шо знаешь, рассказал о городе-герое как экскурсовод, — произнес парень и быстро, не оглядываясь, пошел прочь.

***
Жена рассмеялась:
— С одним из первых одесситов пообщался, и тот оказался какой-то уголовный элемент!
— Возможно и уркаган, но как любит Одессу, — задумчиво произнес я и добавил: — Права была моя мать, когда говорила, что все одесситы – патриоты своего города. Даже к тому, как произносят приезжие слово: «Одесса» они относятся ревностно. Если скажешь пару раз: «Адэса», жители города поправят, а на третий раз обидятся. Только через «о» и «е»!
— А разве мы не патриоты своих городов? По-твоему выходит, что только одесситы являются таковыми! — эмоционально возразила жена.
— К большому сожалению, мы – другие! На вопрос приезжего: «Как пройти по такому-то адресу?», мы стандартно ответим, что нужно пройти направо, потом налево, при этом усиленно помогая руками. И нам кажется, что чем больше мы жестикулируем, тем подробнее объясняем гостю нашего города. А затем, равнодушно отходим от него, в душе удовлетворенные тем, что помогли. Не проще ли провести человека и заодно показать достопримечательности, как делают одесситы? Не любим мы свои города, поэтому не хвалимся ими перед гостями, — пояснил я и, вспомнив случай, добавил:
— Когда служил в армии, направили нас троих в командировку. В Одессе до поезда в город Балта было много времени. Решив посмотреть на Потемкинскую лестницу и не зная как туда пройти, мы обратились к двум спешившим куда-то парням за помощью. Они, бросив свои дела, с радостью согласились показать город, при этом потратив без сожаления два часа. А мы разве сможем так сделать? — с горечью спросил я жену.
— Наверно, нет, — согласилась она.
— Вот, видишь? — воскликнул я, обрадовавшись тому, что смог доказать разницу между нами и жителями Одессы. Затем, помолчав некоторое время, сделал вывод: — А мы - не патриоты! В отличие от одесситов, мы ими становимся тогда, когда уезжаем из своих городов далеко и надолго!

Я посмотрел на жену и неожиданно для нее заявил: — Я ведь, тоже стал одесситом! — и с усмешкой добавил: — А однажды, даже пришлось защищать честь одесских гопников, но они об этом не знают.

— Когда и каким образом? Интересно даже стало, — произнесла она.
— Это было, когда учился в институте города Запорожье. На первом курсе познакомился с парнем-одесситом, который стал моим другом.… Рассказывать дальше? Будешь слушать?

— Да, да, Расскажи!

***

Оглядев плакаты на стенах аудитории, я украдкой принялся рассматривать своих будущих однокашников, и расстроился: «Одни салажата! Не с кем и пообщаться!». Отслужив в армии, себя я считал бывалым человеком, не чета этим вчерашним школьникам, которые только что вырвались из-под родительской опеки.

Взор мой остановился на парне моего возраста, который так же, как и я, снисходительно поглядывал на молодежь. Наши взгляды пересеклись. Озорно сверкнув голубыми глазами, он доброжелательно улыбнулся мне. А на перерыве подошел и шутливо произнес: — И шо я в тебя такой влюбленный? — затем, протянув руку, представился: — Иван!

Услышав мое имя и помолчав для приличия некоторое время, он обнадежил:
— В группе только мы с тобой «старички», но ничего, перезнакомимся – будет весело….
— Из Одессы? — нетерпеливо перебил его я, услышав мягкое произношение шипящих звуков, характерное для одесситов.

Парень с уважением посмотрел на меня и проникновенно произнес:
— Здесь только ты правильно назвал имя города-героя, — и, презрительно сморщив нос, добавил: — А то все: «Адэса, адэса»! Тьфу! — затем, прищурив глаза, с удивлением спросил:
— Как догадался?
— Служил в Одесской области и много раз бывал в Одессе, поэтому ваш незабываемый говор – знаю.
— Ой, не морочь мене голову! Серьезно?! — обрадовался он и тут же засыпал меня вопросами:
— Оперный видел? А Потемкинскую, Дюка, Пассаж? Дом-стену видел? На Дерибассовской был?

Я утвердительно кивал головой. Расспросив меня об Одессе более подробно, Иван разочарованно протянул:

— О, да ты мало знаешь о городе-герое. Но ничего, первого апреля поедем на «Юморину» и я покажу тебе Одессу-маму во всей ее красе.

И мы начали ездить, и не только на «Юморину», а просто так – по поводу и без повода. Иван познакомил меня со своими приятелями, которые оказались отличными парнями. Они приняли меня как своего.

Во время очередного приезда в Одессу, друзья Ивана сделали мне шуточный экзамен – «На знание истории города и ориентировании на местности». После испытаний они вынесли вердикт: «Экзамен сдал на «отлично»! Теперь, ты, можешь смело называть себя одесситом!».

— А это ничего, что я живу в другом городе? — сконфуженно спросил я.
— Быть одесситом – это не обязательно жить в Одессе. Это состояние души! Главное, что ты любишь город-герой, и до мозга костей пропитан одесским духом, — успокоил меня Иван.

Вот так я – сибирский парень, после армии живший в Запорожье, не думая, не гадая, стал одесситом. И был горд этим званием!

***

— Одессит! А в Одессе пожить не пришлось! — рассмеялась жена.
— Какие наши годы, может еще и поживем, — с сожалением вздохнул я, понимая, что этого уже не будет.
— Расскажи об одесских гопниках, и чем они отличаются от наших, — напомнила жена. Я улыбнулся, вспомнив случай в Одессе.
— Расскажу, но только уговор – не смеяться! — громко произнес я, шутливо сделав строгие глаза, и, не выдержав, расхохотался: — Слушай!

***

Ванька влюбился в однокурсницу, которая была родом из Одесской области. Решили пожениться. Свадьба должна быть у родителей невесты, в городке районного значения. Жених и невеста укатили туда за пять дней до торжества.

Уезжая, Иван наказал мне:
— Ты у меня шафер на свадьбе! Поэтому, шобы я не натер мозоли на глазах, выглядывая тебя в такой торжественный день, приезжай за сутки до росписи.
— Не переживай, не подведу, — успокоил я друга.

Иван, озабоченно почесав затылок, добавил: — Не забывай, шо еще от Одессы электричкой чухать до райцентра, а там я встречу.

Он, хитро сверкнув глазами, ухмыльнулся: — Если бы знал, шо будущая жена живет у «черта на куличках» никогда бы не женился. Попробуй наездиться к теще на блины!

Из всей нашей студенческой группы ехать на свадьбу со мной вызвался Сергей. Остальных напугала дальняя дорога на поезде с пересадками. Отказ от поездки не помешал мне собрать с каждого по десятке в подарок молодоженам. Получилось сто пятьдесят рублей, которые я как старший по возрасту положил себе в карман для сохранения. По тем временам – деньги большие. Мелочь, которую мы насобирали в общежитии на билеты – туда и назад, а также на мелкие расходы, я вручил Сереге. На что он, похлопывая по набитому монетами карману, недовольно пробурчал:
— Теперь, буду звенеть пятаками, как крестоносец латами.
— Носи, ординарец, а то на свадьбу не возьму! — припугнул его я. Сереге очень хотелось увидеть Одессу, поэтому он обиженно посопел носом и смирился со своей участью.

В поезде я, не умолкая, рассказывал приятелю; об Одессе, одесситах и своей службе в армии. От желания поскорее увидеть город-герой у Сереги горели глаза.

И вот мы в Одессе. Серега, выйдя из вагона, так же, как и я в первый раз, задрал голову, осматривая здание вокзала.

— Ух, ты, какая мощь! — восхищенно воскликнул он.
— Ты еще Потемкинскую лестницу не видел, вот это мощь! — авторитетно заявил я, и сокрушенно добавил: — Но мы туда не успеем, скоро наша электричка.

Подумав: «Куда же сводить Серегу?», я радостно вскричал: — Идем на Привоз, здесь рядом! Знаешь, какой колоритный базар?!

Но ступив на территорию рынка, понял, что удивить приятеля не удалось. В ноябрьский пасмурный вечер прилавки были пусты. Где-то вдали маячили две фигуры торговок.

— Да, — разочарованно протянул я: — Колорита не получилось, поздно для торговли уже.
— Давай хоть с одесскими бабами пообщаемся, торгаши любят с посторонними разговаривать, — жалобно попросил Серега. По его глазам, я видел, что ему в этом городе все нравилось. Он познавал Одессу и с жадностью впитывал ее дух. Конечно, на восприятие Сергея большую роль сыграли мои и Ванькины рассказы об одесситах.

Мы остановились возле толстой тетки, которая торговала рыбой. Глянув на ее широкое лицо, с пробивающимися усиками над верхней губой, я прошептал Сереге:

— Помнишь, «Белеет парус одинокий»? Катаев будто с нее писал.
— Точно! — обрадовано подтвердил мой приятель, вспомнив торговку бычками из повести.
— Хлопцы! И шо ви там шепчетесь? Подходьте, гляньте какие крупные бычки! На всем Привозе таких нет! — и женщина, поворошив рыбную кучу пальцами-сардельками, доверительно прошептала: — Почти даром отдаю.

Я ткнул пальцем в голову рыбешки. Серега, млея от певучего голоса продавщицы, с восторгом сделал то же самое. Чтобы поддержать разговор, я произнес:
— Действительно, крупные бычки, — и с улыбкой добавил: — Прямо настоящие быки! Хоть, в стойло ставь, да сеном корми!

Сергей и продавщица громко рассмеялись. Отсмеявшись, женщина сказала:
— По говору слышу – не местный, а шутишь, как одессит, — и внимательно оглядев меня и Серегу, спросила: — Наверно, студенты?
— Таки да, студенты, — по-одесски, чтобы понравиться местной торговке, подтвердил я.

Тетка широко улыбнулась и, ласково глянув на меня, засуетилась:
— Хлопцы, я таки вам пару килограмм рибы положу. В общаге пожарите.

Увидев наши растерянные лица, она заявила:
—Задаром! Грошей не надо! Будете кушать и тетю Розу вспоминать!

Я, отказываясь, замотал головой: — Спасибо, тетя Роза! Мы не в Одессе учимся. Здесь проездом. В Килию на свадьбу к другу едем, — и, взглянув на часы, добавил: — Нам пора на электричку. До свидания!

Тетка неподдельно вздохнула: — Жалко, шо рибу не покушаете. Ну, бувайте, хлопчики!

Выходя с территории рынка, Серега восторженно воскликнул:
— Здорово, ты, с местными разговариваешь! В Одессе с голода не умрешь!
— А, ты, думал! Не зря меня Ванькины друзья в одесситы приняли! — с гордостью заявил я.

Пройдя некоторое расстояние, мы услышали: — Пацаны, постойте!

От группы в шесть человек, стоявших в двадцати метрах от нас, отделилось двое парней. Пока они шли к нам, я успел шепнуть Сереге: — А вот, и одесский гоп-стоп. Сейчас курить будут просить.

— Пацаны, дайте двадцать копеек! — хищно сверкнул «золотой» фиксой один из парней.

Пока я размышлял: «Ого, в Одессе прямо с денег начинают! В других городах обычно – с курева», Серега ответил:
— Нету!
— Без, бе? — в злой ухмылке блеснула фикса гопника. Он так и сказал: «Без бе?», через «е», желая этим показать принадлежность к преступному миру.
— Без, бэ, — ответил Серега, машинально хлопнув по карману, набитому мелочью, которая предательски сочно звякнула. Фикса потухла, на лице ее хозяина появилась растерянность.
— Ну, тогда идите, — протянул парень.

Серега шел какой-то поникший. Чтобы растормошить его я заговорил: — Чего раскис? В жизни и не такое бывает.

Он некоторое время молчал, а затем, остановившись, начал мне эмоционально выговаривать:
— Ты все восхищаешься Одессой и жителями ее, а нас эти одесситы, чуть не ограбили, как в каком-нибудь городишке, вроде Урюпинска!
— Ну, не ограбили же, — вяло возразил я.
— Пытались! Я бы возненавидел этот город, если бы мы остались без денег! Чего защищаешь их?! Тоже мне, одессит хренов нашелся! — воскликнул Серега, со злостью посмотрев на меня. Обидевшись на «одессит хренов», я вскипел:
— Но, ты, видел, как по-джентльменски грабили?! А затем, благородно отпустили, поверив на слово! Хотя, ты, мелочью звенел, как рыцарь доспехами! В том же Урюпинске, или в твоем Днепропетровске из нас, подняв за ноги, вытряхнули бы все деньги!
— Это точно! — улыбнулся Серега, сверкнув повеселевшими глазами, и добавил: — Пойдем быстрее, а то на электричку опоздаем. Пройдя несколько шагов, он остановился и, радостно рассмеявшись, произнес: — А все-таки хороший город, эта Одесса-мама!

***

— Грабители-джентльмены! Разве так бывает?! — удивилась жена, улыбнувшись.
— Бывает.… Уже в наше время, воры-домушники, «гастролируя» по городам, залезли в квартиру, хозяйка которой, бедная старушка, в этот момент была в аптеке. Оказалось, брать нечего. Они осмотрели даже холодильник, оказавшийся пустым. Все средства старой женщины уходили на лекарства и коммунальные услуги. Воры оставили деньги и записку: «Купите что-нибудь покушать. Разве так можно жить?», — я сделал паузу, чтобы воспроизвести на жену впечатление концом рассказа, и добавил: — На очередной краже в Киеве, воров взяли. Оказались одесситами.
— Выходит, что и до наших дней одесские грабители остались милосердными?
— Выходит, да, — кивнул головой я.

Жена, поднявшись со стула, вздохнула:
— Не получится у тебя рассказ для конкурса. Нет единого целого, одни обрывки воспоминаний об Одессе.
— Сам понимаю, — произнес я, расстроившись.
— Не переживай, будет еще много литературных конкурсов, в которых сможешь поучаствовать, — тронула меня за плечо жена и добавила: — Пойду, новости по телевизору посмотрю.

«Она права. Действительно, не получится», — с горечью подумал я. Но тема об Одессе не отпускала, и я решил послушать любимую мамину песню «Ах, Одесса, моя ненаглядная…». Набрав на клавиатуре ключевые слова, удивился: «О, даже клип есть! Нужно посмотреть».

— Иди, глянь, что в Одессе творится! Людей прямо заживо жгут! — раздался крик жены из другой комнаты.

Досмотрев кадры репортажа, я в бессильной ярости прошептал: — Вот, суки… Фашисты! Что с вами, одесситы?! Почему не дали отпор, как ваши отцы и деды в Отечественную?!

И мне непреодолимо захотелось взять в руки автомат, не деревянный ППШ, а настоящий, и как в детстве крикнуть: «Вперед, за Одессу! Бей, фашистов!».

Мое сердце сжалось, и за грудиной появилась ноющая боль. Не делая резких движений, я направился к компьютерному столу. «Сейчас пройдет. Нужно просто отвлечься», — успокоил себя я и, надев наушники, взялся за «мышку», и тут же почувствовал резкую боль, будто кто-то кинжалом ударил в сердце. В моих глазах поплыл экран монитора. «Инфаркт!», — мелькнуло в голове, и пол стремительно приблизился к лицу… В наушниках звучали слова песни: — Ах, Одесса, моя ненаглядная, без тебя бы не смог, вероятно, я…, — пела Елена Утесова-Палашек. Но ее, я уже не слышал.

[GREEN]

№ 15

Памело для ведьмы

Глава 1

В это далеко не раннее утро я валялась на диване и активно ленилась. Любимый муж вчера отбыл в очередную командировку, и мне было немного грустно. Я лежала и думала, чем бы мне этаким заняться, чтобы занять свободное время до его приезда.

Звонок на мобильный телефон прервал это неимоверно важное занятие. Я взяла трубку, взглянула на высветившийся номер, и рот невольно растянулся в улыбке Звонила Юлька. Безалаберная и смешливая девица вот уже целых пять лет была моей лучшей подругой. Веселая, заводная, брызжущая во все стороны позитивной энергией, как батарейка «Энерджайзер», она могла расшевелить даже мертвого. Я тоже не могла противиться ее мощному обаянию, и подруга бессовестно этим пользовалась, вовлекая меня в самые сомнительные мероприятия и подвигая на такие поступки, о которых я потом могла вспоминать только при плотно закрытых дверях с дрожью в коленках и легким недоумением от того, как я вообще могла на такое повестись. Тайком от мужа.

Самое интересное, что мы с Юлькой умудрялись выходить сухими из воды даже там, где, казалось, справедливое возмездие за наши шкоды было неизбежным. Как это объяснить с научной точки зрения я не знала. Подруга же в ответ на мое недоумение по поводу очередного счастливого финала только похохатывала, указывая пальчиком на небеса:

- Дурочка ты! Ну, нравится Ему за нами сверху наблюдать! Если Он в свое время создал людей по образу и подобию Своему, значит, ничто человеческое Ему не чуждо! И посмеяться Он тоже любит! Вот и столкнул нас с тобой, чтобы самому развлечься!

Задумчиво пригладив вздыбившиеся от мистического ужаса волосы, я подумала, что в ее словах есть некая доля истины. Иначе зачем бы Господь постоянно сталкивал нас лбами в самых необычных местах, если не готовил для каких-то своих, одному Ему известных целей? С завидным постоянством мы как бы случайно встречались с ней на остановках, в магазинах, у киосков и даже в общественном транспорте!

Например, не далее, как вчера я собиралась в салон, чтобы сделать педикюр и эпиляцию. Нужная маршрутка помахала мне ручкой и ушла из-под самого носа. Плюнув с досады, я целых пятнадцать минут ждала следующую. И как вы думаете, кого я увидела первым, войдя в салон? Правильно, Юльку!

Заверещав от радости, подруга кинулась мне на шею к вящему удовольствию всех пассажиров-мужчин. Я же вытаращила глаза от удивления:

- Кой черт занес тебя на эти галеры? Тебе же ехать совсем в другую сторону!
- А вот сегодня почему-то решила поехать вкруговую! – довольно хихикнула она, - Как знала, что тебя встречу!

Словом, ни на какой педикюр я, конечно, не попала. Зато как славно мы с ней провели время! Погуляли по бутикам и магазинам, приобрели несколько забойных вещичек, а под конец еле унесли ноги из какого-то злачного места типа кафе, куда зашли выпить кофе.

Публика этой, не к ночи будет помянутой забегаловки, сплошь состояла из молодых подвыпивших мужчин, справляющих там веселый мальчишник. При виде двух хорошеньких девиц мужики дружно сделали стойку и пошли на нас в атаку. С трудом вырвавшись из окружения, мы пулей выскочили из помещения, забыв про кофе и пирожные.

Плюхнувшись на заднее сиденье вовремя подоспевшего такси, посмотрели друг на друга и захохотали.

- О! Попили кофейку, называется! - постанывая от смеха, веселилась Юлька, - Это что же, выходит, приличным девушкам одним уже и выйти никуда нельзя?!
- Так то ж приличным! – потешалась я в ответ, - А таким как мы нужно лучше смотреть, куда несет! А все ты! «Попьем кофейку! Попьем кофейку!» Вот и попили! Хорошо еще, что так обошлось! А то утащил бы тебя тот рыжий троглодит к себе в пещеру и сделал законной супругой, как обещал!
- А что? Может, я счастье свое упустила! – притворно запечалилась подруга, - Ведь двадцать семь уже! Пора бы и о семье подумать! А рыжий ничего, парень крепкий! Еле вырвалась!

И снова весело захохотали. Водитель, про которого мы совершенно забыли, неожиданно хрюкнул, сдерживая смех, и подал голос:
- Вам куда, красавицы?

Мыс подругой недоуменно переглянулись и одновременно ткнули пальчиками в разных направлениях:

Водитель снова заржал и тронулся с места.

- Давайте, я вас немного покатаю, что ли! Ну, пока вы решите, куда именно вам надо!
- Куда-куда…Домой нам надо! – хмыкнула Юлька и, сжалившись, наконец, над несчастным водителем, назвала мой адрес.


- Вот и подумай на досуге, любит ли Он нас! – пробурчала я, выходя из машины. Все это везение до поры, до времени! Влипнем как-нибудь с тобой по самые уши, будешь знать!
- Авось, пронесет! – беззаботно отмахнулась подруга, - Не родился еще тот человек, который смог бы меня на повороте обойти! Я лошадка молодая, породистая! Все равно приду к финишу первой!
- Да не лошадка ты, а ведьма чистой воды! – брякнула я со смехом, - Только помела и не хватает!
- А что? – важно приосанилась она, - Мне это нравится! Ведьма так ведьма!

И покрутив, своим хорошеньким носиком, как это и положено всякой уважающей себя колдунье, пожаловалась:

- Только мне не помела не хватает, а памело! Давай, сбегаем, что ли, купим парочку и съедим вместе? А то у меня с колдовством пока напряженка! Не получается материализовать то, что хочется!

Я только покачала головой, зная страсть своей любимой подруги к этому экзотическому фрукту. Юлька при всей своей хрупкости, могла умять сразу парочку таких гигантов и даже не чихнуть. Думаю, что только природная стыдливость мешала ей слопать сразу три штуки подряд.

- Ну, нет, дорогая! Ешь их без меня! А я уж лучше домой, на диванчик!

И, целуя ее на прощанье, хихикнула:
- Спокойной ночи, «ведьма с памело»!


…И вот не прошло и десяти часов с тех пор, как мы расстались, а Юлька снова тут!

- Что, интересно, учудила она в этот раз? – усмехнулась я, нажимая на клавишу телефона.

В уши ворвался звонкий голосок подруги:
- Спишь, что ли, соня? Выходи скорее, что покажу!
- Да ты где? - опешила я, - Куда выходить?
- Где-где! – фыркнула несносная подруга, - В Караганде! Под твоими окнами стою! Выходи скорее!

Я выглянула и потеряла дар речи. Под моими окнами, гордо подбоченясь, стояла новоиспеченная ведьма. Только вместо метлы рядом с ней возвышался новехонький «Фольксваген – гольф»! Поскольку лиц мужского пола поблизости не наблюдалось, вывод был очевиден: Юлька исполнила-таки свое горячее желание и купила машину!

Последний год она была просто одержима этой идеей и делала все, чтобы претворить ее в жизнь. Пахала на двух работах, прихватывала все дежурства, осмотры, замещала заболевших коллег... И результат ее титанических усилий впечатлял! Он стоял такой стремительный, элегантный и загадочный, голубовато-серого цвета, горделиво поблескивая своими лаковыми боками, что я пришла в полный восторг.

Пулей вылетев на улицу. я повисла у Юльки на шее.

- Какая же ты все-таки умница! Когда купила?! И ведь ни словом не обмолвилась, вредина!

Юлька улыбалась, как наевшаяся сметаны кошка.

- Еще неделю назад! Пришлось взять кредит, не хватило немного! Да, ладно! Я быстро отдам! Думаю, уложусь в год, а то и меньше!

Я засмеялась:

- С твоими-то талантами - за полгода отдашь!

Довольная Юлька важно открыла дверцу своего экипажа и пригласила:
- Садитесь, мадемуазель! Карета подана! Опробуем мою киску!
- А почему киска? – удивилась я, усаживаясь рядом с ней, - Это же Он! Мальчик! «Фольксваген»!
-- Сказала, что девочка¸ значит, так и есть! – сурово отрезала подруга.

И, смягчившись, добавила:

- Ты на рожицу ее посмотри! Сразу видно – девочка!
- Ну, девочка, так девочка! – улыбнулась я, -Какая разница! Езжай уже, Шумахер!

То, что произошло дальше, я запомнила на всю оставшуюся жизнь!

Водитель из Юльки был еще тот! Она неслась, как угорелая, срезая углы и пугая пригревшихся на солнце кошек и собак. Через пять минут мы с ней уже мчались по окружной трассе, где движение в это время суток было не слишком оживленным, и дружно пищали от восторга, пролетая под мостами. Да, судьба определенно к нам благоволила! За все время бешеной гонки не встретился ни один пост ДПС! Дорога словно вымерла!

Когда, круто развернувшись и дико взвизгнув покрышками, «Фолькс» остановился у моего дома, я шумно выдохнула:

- Да! За такой адреналин можно и душу дьяволу продать! -У меня просто нет слов! Вот уж никак не думала, что ты и вправду водишь машину, как Шумахер! И когда только научиться успела?
- Шумахер твой отдыхает! – довольно фыркнула подруга. Меня еще папуля водить учил! 12 лет назад! Ясно?
- А то! –хихикнула я, - Конечно, ясно!

Радостная, с сияющими, как звезды, глазами, Юлька сказала:
- Я так безмерно счастлива! Впервые с того времени, как…

И неожиданно замолчала.

- С какого, Юль? – переспросила я.
- А? – очнулась она, - Да так, пустое! У меня, кстати, для тебя еще один сюрприз! Завтра утром поедем на классную турбазу! На машинке! Пробудем там неделю, до приезда твоего любимого. Я уже и домик сняла! Покупаемся, позагораем! Места чудесные, сама увидишь. Так что готовься, ровно в восемь я за тобой заеду!

И умчалась, не дав мне сказать в ответ ни слова.

- Ну, точно ведьма! – улыбнулась я, качая головой вслед машине.

И глубоко вздохнула, демонстрируя полную покорность судьбе в образе Юльки.

Весь следующий день мы провели, валяясь на желтом песочке пляжа. Место действительно было отличное. Ухоженный пляж, чистая вода, масса киосков и магазинчиков, в которых можно было купить все, начиная от надувного круга и заканчивая горячими обедами. Купались, загорали, ели шашлыки, купленные тут же в кафе, и беззлобно потешались над ищущими новых знакомств местными мачо. Подруга моя то и дело возвращалась к животрепещущей теме, вспоминая, как там ее Киска – так она любовно назвала свое новоприобретенное сокровище.

А я, жарясь на солнышке и попивая холодную колу впервые серьезно задумалась о том, почему у такой красивой и самодостаточной девушки нет любимого. Ведь она не была обделена мужским вниманием! Напротив! Обладая смазливой мордашкой и стройной фигуркой, Юлька пользовалась бешеным успехом у лиц противоположного пола от шестнадцати и старше! Но почему-то предпочитала одиночество…

- Слушай! А почему у тебя никого нет? – прервала я ее очередной пылкий монолог о Киске.

Юлька запнулась на полуслове и вытаращила на меня глаза.

- В смысле?
- В смысле - любимого нет! Смотри, сколько тут красивых мужчин…
- Не хочу! – неожиданно сухо сказала подруга и отвернулась.
- Но ведь это ненормально! – возразила я, - Любая нормальная девушка мечтает выйти замуж! Женщине нужна семья!
- Мне не нужна! – снова отрезала подруга.

На этом месте мы дружно замолчали, оставшись каждая при своем мнении.

Дело в том, что за многолетнюю дружбу мы с Юлькой твердо уяснили одно: не стоит навязывать друг другу свою точку зрения, это бессмысленно. Время само все расставит на свои места.

Около восьми вечера мы наконец отправились в снятые на неделю апартаменты. Приняв прохладный душик и наевшись до отвала своих любимых памело, Юлька решила сходить посмотреть, как там поживает ее машинка.

- А то знаешь ли! Всяких уродов полно! – озабоченно проговорила она и, увидев, что я тоже встаю, замахала обеими руками:
- Нет! Ты лежи! Я одна! Это же совсем рядом!

Юлька убежала, а я, разморенная водой и солнцем, даже не заметила, как задремала.

Громкий стук в окно разбудил меня и поверг в состояние, близкое к ужасу. Стояла глубокая ночь. На темном бархате неба ярко светила полная луна. Юльки не было! Домик на самой окраине. Сразу за невысоким заборчиком начинался лес. Мама!!! Маньяк!!! Подкравшись к окошку, я осторожно скосила глаза вниз и увидела там приплясывающую от нетерпения Юльку. Но Боже мой, в каком она была виде!

Оторванный рукав футболки держался на одних только нитках. Грязная, выпачканная чем-то мордаха, всклокоченные волосы и безумный блеск в глазах! Видел бы сейчас кто-нибудь из пациентов этого чудо-гинеколога всех времен и народов, к которому в драку записывались жаждущие потомства дамы! Ибо она обладала каким-то поистине магическим даром: после общения с ней и недолгого лечения, все желающие как одна беременели и рожали абсолютно здоровых младенцев!

Так вот! Если бы увидели - бежали бы от нее, как от чумы, роняя на ходу тапки!

- Тьфу на тебя! – с облегчением выдохнула я и открыла окно, - Где это ты так умудрилась изгваздаться? Упала в лужу, что ли?
- Какая там лужа! Я вора выслеживала! – страшным шепотом сообщила подруга, - Там у моей машинки какой-то тип крутится! Я его заметила, когда из магазина шла! И спряталась в кустах, чтобы не спугнуть, там и в грязь влезла! Выходи скорей, а то упустим!
- А почему шепотом? – испугалась я.
- Так спугнем же! Пойдем, сама увидишь!
- Я боюсь! Может, лучше полицию вызвать? – трусливо запротестовала я, но, поймав свирепый взгляд подруги, замолчала, быстренько выкатилась из домика и послушно поплелась за ней, спотыкаясь в темноте о корни деревьев и проклиная свою мягкотелость.
- Как это его охрана пропустила? – прошептала я.
- Не знаю! Может, тоже здесь отдыхает! - пояснила подруга, пыхтя от напряжения.

Метров примерно через десять, мы услышали голоса и затаились, прижавшись к не остывшей еще стене ближайшего домика.

- Милый! – донесся из открытого окна капризный женский голос, -Ты скоро? Твоя птичка уже давно ждет тебя!

Юлька фыркнула, как рассерженная кошка, и повернулась ко мне.

- Ты ЭТОГО мне желаешь? – ехидным шепотком поинтересовалась она.
- Дур на свете много! – огрызнулась я, - Иди уже, эмансипе ты наша! Лови своего злодея!

Вскоре мы вышли к парковке и несколько минут стояли там тихо, как мышки, вслушиваясь в темноту. Было темно. И очень страшно. Рядом с Юлькиной машиной действительно смутно виднелся мужской силуэт и явственно слышались осторожные шаги злоумышленника. Шепотом я предложила подруге обезвредить преступника, стукнув его чем-нибудь по башке. Юлька согласно кивнула и извлекла откуда-то из кустов здоровенную торбу. Я нервно хихикнула и тут же получила легкий подзатыльник от любимой подруги.

- Тише ты! Спугнешь! – сердито прошипела она.

Вдруг мужчина резко наклонился.

- Вот мерзавец! Колеса снимать собрался! - возмутилась Юлька.

И бросившись вперед, она изо всех сил треснула вора своей кошелкой. Издав душераздирающий стон, злоумышленник рухнул на землю как подкошенный. Это придало нам мужества. Падение тела означало, что враг находится в отключке. Приободренные этими позитивными мыслями, мы устремились к поверженному неприятелю, отбросив в сторону сослужившую свою службу торбу.

- Будешь знать, как воровать чужие колеса! - кровожадно сказала подруга, переворачивая поверженного врага лицом вверх, - Ну-ка посвети мне! Хочу посмотреть, кого замочила!
- Так нет у меня фонаря! – заморгав, виновато ответила я.
- В телефоне у тебя есть! – рявкнула подруга, - Быстрее, ну! Господи! С кем приходится работать!

Непослушными пальцами я нашла нужную кнопку. Снопик света высветил широкую мужскую грудь.

- Выше свети! На лицо! – прошипела Юлька, - Сдается мне, не того замочили! Тот мелкий был! А этот прямо бугай какой-то!

Я повиновалась. И в слабом свете фонарика материализовалось красивое мужское лицо со страдальчески сведенными к переносице широкими бровями.

Увидев его, Юлька вдруг сдавленно охнула и выпустила несчастного из рук. Тот послушно брякнулся на землю.

- Что с тобой?! - испугалась я, -Тебе плохо?!
- Со мной-то ничего…- пробормотала она, - А вот его я, похоже, крепко приложила! «Скорую» вызывать придется!
- Чем это ты его? – удивилась я, - И вообще, откуда у тебя взялась кошелка?
- Да я тут заодно в местный магазинчик сбегала! – стеснительно призналась подруга, - Ну, и прикупила парочку ананасов да тройку памело!

Я нервно хихикнула.

- В общем, килограммов шесть наберется! Звони скорее 03! Пока этот тип не очнулся и не разобрал нас с тобой на фрагменты!
- Этот не разберет! - грустно сказала Юлька, поднимаясь, - Я с ним очень хорошо знакома! Это Данька. Мой бывший жених. Опером работает. Правда, не знаю, сможет ли там работать теперь... Ну, после того, как я его ананасами с памело приложила!

Потом ухватила его за руку, сжала запястье, пошевелила губами, что-то считая, и выдала:

- Пульс-то ровный, хорошего наполнения! А вот насчет головы – не знаю! Да кто ж думал, когда мы с ним говорили несколько дней назад, что он за мной сюда потащится!

Я вытаращила глаза.

- Так это он сюда к тебе приехал, что ли?!
- Ну, да! – кивнула Юлька, пожав плечами, - Мы с ним иногда общаемся! Он все не теряет надежды, что я передумаю и выйду за него замуж!
- Так он что, предложение тебе делал? – изумилась я, - И почему же ты отказала? Парень красивый, явно не дурак! Или какие скрытые пороки имеет? И я почему ничего об этом не знала?! Скрытная ты какая, оказывается, подруга! Вот не думала, что у тебя от меня тайны есть!

Юлька махнула рукой и отвернулась.

- Вся эта история еще до тебя произошла! – нехотя буркнула она, - Вспоминать не хотелось! И нет у него никаких пороков! И я его, можно сказать, тоже любила! И даже замуж за него собиралась! С радостью, причем! До свадьбы меньше месяца оставалось, я уже и платье купила… А за две недели до знаменательного события на улице в обнимку с другой увидела! Идет, паразит, за плечики ее обнимает, рожа такая счастливая! Потом взял и поцеловал! А баба противная - маленькая, тощая! И старая! Лет тридцать, не меньше! Меня аж затошнило! Ну, ладно, думаю, устрою я тебе свадьбу, родимый! И когда он вечером позвонил, сказала, что замуж за него выходить раздумала, потому что такой муж меня не устраивает…
- И что, он все это принял как должное и не пытался ничего сделать?! – изумилась я, с трудом переваривая услышанное.
- А что он? – хмыкнула Юлька, - Поверил! Я же еще добавила, что муж, который с утра до вечера пропадает на работе и получает за это жалкие гроши, не нужен никому! До сих пор противно вспоминать!
- Ну, ты даешь! – только и смогла пробормотать я, - .Зато теперь мне стало понятно, почему ты ни с кем из парней не встречаешься! Просто ты его до сих пор его любишь! Да, дела! Вызывай скорее «Скорую»! А то сгинет тут твой любимый смертью безвременной!
- Не надо мне «Скорую»! - вдруг раздался снизу хриплый, но уже довольно бодрый голос.

Мы дружно ойкнули и подскочили от испуга. Позабытый нами Данила вдруг ожил и подал голос.

– Мне ведь не впервой по башке получать! Я уже минут пять как ваши речи слушаю! Да выключите же вы фонарик, девушка!

Он слегка поморщился, потому что я с перепугу направила луч света прямо ему в глаза. Потом, оперся рукой о землю и неожиданно легко вскочил.

- Так говоришь, с девушкой меня видела? – грустно промолвил оживший жених, поворачиваясь к Юльке, - А я-то все никак понять не мог, за что ты меня так! Так вот, тетя это моя была! Та девушка, с которой ты меня видела! Понимаешь?! Родная тетя! Она актриса-травести, мальчиков в театре играет! И выглядит соответственно - маленькая, худенькая! А радовались мы с ней тогда браслету, что она тебе в подарок купила! За что я ее и поцеловал! И что ты мне на это теперь скажешь, Юлечка?

Стук юлькиной отвисшей челюсти был слышен далеко за территорией кемпинга, а реакция на его слова - весьма странной. Подруга не подавала никаких признаков жизни, только озадаченно моргала, открывая и закрывая рот.

Потоптавшись на месте, но, так и не дождавшись ответа, Даня нерешительно сказал:

- Ну, что ж… Раз так, я, пожалуй, пойду?
- Подожди! - статуя Юльки вдруг ожила и бросилась к нему, - Постой! Что же я наделала?! Как могла?! Я же люблю тебя, Данечка! Прости меня!

Я так и не узнала, о чем они потом говорили, и что было дальше. Потому что уже шла вверх по тропинке, восхищаясь необузданной фантазией Творца, который в пять минут разрешил шекспировские страсти шестилетней давности и помирил влюбленных таким необычным способом! И еще я совершенно точно знала: Он нас действительно любит!

[GREEN]

№ 16

Ботанический сад


Уходящее в горизонт серой змеей шоссе стало для современного человека больше, чем транспортная артерия. С нее, родимой, кормились самые разные люди, и единственное что их объединяло, это дорога. На ней, вооружившись полосатым жезлом, стояли, как непоколебимый символ системы, гаишники, нередко становящиеся героями громких скандалов и юмористических передач.

Здесь промышляли ватаги разбойного люда, освобождая от денег и груза, от машин, а то и самой жизни, остановившихся на ночлег у обочин водителей. Сколько их, прикопанных в лесополосе, находят до сих пор и сколько еще найдут.

Как грибы после дождя, то тут, то там, на самых отдаленных участках трассы, появляются заправочные комплексы, предлагая весь спектр придорожных услуг, от помытой машины до недорогого обеда. Базарный народец, поставивший по обеим сторонам магистрали фанерные ларьки собственной конструкции и круглосуточно торгующий всякой всячиной. Потомственные гадалки, доморощенные астрологи и наследственные прорицатели, вещуны и спасители, рыночные воры и жены на пятнадцать минут. Для них трасса стала домом, здесь они проводят свою жизнь, не заглядывая дальше еще одного дня.

Набивший оскомину афоризм, больше не кажется таким смешным: что делали бы умники без дураков и как узнали б они про плохие дороги (которые, к слову, все равно ремонтировать не за что), не будь ни того, ни другого?

Но все дороги, обычные и пара хороших приводят в одну точку, а потом разбегаются отсюда, оплетая асфальтовой паутиной территорию не самой маленькой в Европе страны. Они лезут по горам, прокладывают путь сквозь леса, стелятся полями и мостами на реки. Но исходят из одного места, что словно огромное сердце бьется, разгоняя кровь по венам, и имя ему – Город.

Казалось, он навсегда утратил главенствующую роль во вскормленной с его ладони империи, но, волею судеб, частично вернул ее вновь, потрепанный и потасканный, как портовая шлюха, растративший былинный колорит, свой гонор и блеск, но это был все еще он – Город. В нем живут разные люди, число их огромно, о всех не упомнить, не упомянуть в самой объемной книге, но о нескольких, чьи судьбы сплелись меж собою, автор расскажет в этой правдивой истории.

***
На точке у метро в компании товарок стояла обычная девушка Женя Маневич, труженица больших дорог. Как родители ее шли на цементный завод, так и она выходила теперь каждый вечер на трассу. Пусть проведенное тут время не войдет в стаж, и работать приходилось совсем не тем, чем ее родителям, это не смущало Женьку, или Женеву, как прозвали ее на трассе. Со свойственным юности оптимизмом, она верила, что все у нее еще впереди.

То, чем Женька занималась, всегда было прибыльным бизнесом, да и как изменить естество человека, если один согласен платить, не второй, так третий обязательно назовет свою цену. От пуританства советской эпохи, в которой не было ни секса, ни многого другого не осталось следа. Как канула в Лету и сама эпоха, оставив не у дел своих последних героев, постаревших, растерявших авторитет и былое влияние, но все еще живых. В наши циничные дни никого не удивишь, что на трассе, как игрушки на полках магазинов стоят на выбор молодые люди обоих полов. Они путаются в таблице умножения, как и в датах истории и ее основных персонажах, но знают все о венерических болезнях и ценах на наркоту.

Окончив одиннадцать классов, Женька уехала с подружкой в Город и уже здесь познакомилась с Лешей. Алексею было под тридцать, он давно нигде не работал, жил с матерью, тихо спивающейся пенсионеркой. Был невысок, заметно ниже по-девичьи стройной Женевы, глаза его немного косили, вероятно, от постоянного вранья; стригся он коротко, а вот брился нечасто, успевая прилично обрастать. Алексей предложил ей жить у него, а деньги зарабатывать на трассе, и, подумав, Женя согласилась. Так Лешка стал ее гражданским мужем и сутенером одновременно. С апреля по сентябрь Женева жила в его комнате, покупала еду, недорогую одежду Алексею и его матери, выплачивала накопившуюся за зиму задолженность по квартплате, а в середине осени возвращалась домой до следующего сезона, говоря родителям, что работает в летнем кафе на Гидропарке.

Жизнь на трассе не была особо сложной, но таила кучу опасностей, таких себе подводных камней, о которых запросто можно разнести голову. Или клиент «кинет», или «фараоны» наедут, если не заплатить. В том году Женьку закрыли на сутки, и она провела на «Ремонтной» десять дней. Вначале, как не местную, вообще хотели на месяц посадить, но Лешка съездил домой и привез ее новенький паспорт, вложив туда пятьдесят гривен.

После суда Женева плакала крокодильими слезами, размазывая по лицу остатки косметики – полторы недели казались ей вечностью. Но потом пообвыклась, скудный паек не сказался на ее стройной фигуре, единственное, что досаждало, это жесткий лежак, застеленный вместо простыни, старыми газетами.

Чтобы убить время, Женька согласилась мыть полы в коридоре и лестницы, да и курить хотелось больше, наверное, чем кушать. Черепашьим шагом срок ее заключения вышел на экватор, а потом так же медленно добежал до конца.

«Сутки», это еще не самое страшное, что могло произойти. Знакомую девчонку с соседней точки менты чуть не забили до смерти. Подробностей Женька не знала, вроде бы из-за денег, но может и из-за чего-то другого. Например, из-за гонореи.

Вернувшуюся суточницу удивила непривычная тишина в квартире.

– А что с холодильником, сломался? – спросила она, направляясь в ванную.
– Отключили, чтобы зря не работал, все равно ложить туда нечего.

Женева вышла на трассу, и холодильник ожил, деловито урча стареньким мотором.

***
Повернув на клумбе, со стороны Лесного массива, выехала на Броварской проспект разбитая городскими дорогами темно-синяя пятьсот тридцать пятая «BMW». За рулем хищно крадущейся вдоль обочины машины сидел, разглядывая стоявших на тротуаре возле метро девиц, некто Румпель. Или Олег Руденко, как значилось в его правах. Он был среднего роста, в возрасте Христа, взошедшего на Голгофу. Седина густо покрывала его темно-русые волосы и, борясь с ней, Олег стригся раз в месяц под насадку. Лицо и тело украшали мелкие шрамы, и выглядел он таким же потертым, как и его побывавшее в аварии авто.

Прозвище, что пристало к нему еще с детства, пошло от первых букв фамилии и от длинного, воинственно торчащего носа с горбинкой, перебитого в одной из бесчисленных драк. После почти семилетней отсидки, Румпель решил завязать с криминалом. Открывать двери «крестному отцу», высматривая притаившихся врагов, в тайне надеясь, что после его смерти маленький кусочек поделенного на доли пирога достанется и тебе, не хотелось. А новых «авторитетов», появившихся за время, которое он «мотал» срок, было трудно отличить от внештатных сотрудников милиции.

И Румпеля взяли в бизнес, вернее это он взял под себя кредит на большую сумму для очень перспективного проекта. Но что-то не срослось, не сложилось, не влезло туда, куда должно было влезть, и заем повис на Олеге, обрастая процентами.

Уговоривший влезть в долги «бизнык» продолжал твердить, что все будет хорошо, но, похоже, не верил в это уже и сам. А неделю назад Румпель узнал, что бизнесмена, выступившего его поручителем в банке, подали в розыск за махинации с землей.

Агенты коллекторной службы вначале вежливо просили по телефону гасить задолженность, и Румпель отвечал им, что обязательно заплатит, вот только выкроет время из плотного графика, деньги-то у него есть. Звонки становились с каждым разом все настойчивей, звучавший из трубки голос все холодней, он уже не просил, а требовал и угрожал. Угроз Олег не боялся, но отнесся к ним с должной серьезностью.

Теперь в багажнике он возил охотничье ружье, в чехле на поясе носил нож, а в кармане куртки лежал револьвер с боевыми патронами и заявление в милицию о якобы только что найденном пистолете. Чтобы совпадало число, заяву приходилось переписывать каждый день, хотя ментов Румпель тоже не особо боялся, это так, на крайний случай, если дойдет до стрельбы. В барсетке вместе с документами лежала грозная «ксива», на багровой коже которой было вытеснено золотыми буквами: «Кабінет Міністрів України». Удостоверение было выписано на его фамилию, а сам он, в подобранной компьютером форме офицера Минюста строго смотрел с фото. Липовую корочку сделал все тот же приятель-бизнесмен, чтобы отпугивать гаишников. Проверять место работы бравого капитана, безупречно розмовлявшего державною мовою, вряд ли кто станет, магия золотых букв действовала завораживающе на стражей дорог, и в этом Румпель не раз убеждался, но один случай запомнил на всю жизнь.

Покойная теща, торговавшая на базаре привезенными из-за тридевять земель шмотками, попросила его съездить на вокзал за компаньоншей. Встретив московский поезд, Олег загрузил тюки в машину, занявшие все свободное место в багажнике и на заднем сидении, и, забрав женщину, поехал на Лесной. Лил приличный дождь, спускаясь Петровской аллеей в шуме стучащих по крыше капель, дребезжания брусчатки, звуках музыки из радиоприемника и бормотания спутницы, он не услышал прозвучавшей команды движущегося правительственного кортежа. По правилам, он должен был принять вправо и остановиться. Румпель так и сделал, но лишь тогда, когда мимо него с рассерженным фырканьем стали проноситься один за другим, блестя черным лаком шестисотые «мерсы». В зеркало он увидел спешащего к нему гаишника.

- Ваши права, - закричал тот, гневно сверкая глазами из-под надвинутого до бровей капюшона. Но Олег не спешил выполнять его требованье. Вместо этого, он достал заветную «корочку», и не открывая, чтобы была видна надпись, показал из окна промокшему старлею. На лице его теперь читалось растерянное недоумение, пожелтевшие от табачного дыма кончики усиков, удивленно полезли вверх, своим поведением отражая полнейшее замешательство в голове их владельца. Не зная, как поступить, гаишник залепетал просительно:

- Мени наказалы, щоб я Вам права порвав.
– Шановный, Вы турбуете заняту людыну, я дуже поспишаю по державным справам, – как маленькому разъяснял летёхе Румпель, добавив в конце: – На вот тебе двадцать гривен за беспокойство, я поехал. Скажешь своим, задание выполнено.

Впечатленная увиденным торговка, уже с некоторой робостью глядя на Олега, молча полезла в кошелек и возместила ему понесенный ущерб.

Прошедшая неделя выдалась особенно нервной. Мало того, что в делах был полный завал, так еще и «коллекторы» – на лицах которых явно читались школа милиции и юрфак заочно – все же выследили его возле дома. Последовал тяжелый разговор, во время которого банковские рэкетиры пытались отбуксировать на штраф-площадку его «BMW». Вытащив «ствол», Румпель сказал, что прострелит башку любому, кто подойдет к «тачке». Проверять, так ли это, никто не решился, и разговор вернулся в русло переговоров, но после этого «наезда» дома Олег пока не жил. Теперь нужно было срочно снять стресс, а что может быть лучше легкого секса, не поход же в кино или картинную галерею.

На Пионерке, как упорно продолжали называть горожане метро «Лесная», ни одна из стоящих путан не обратила на себя его внимание. Если и дальше никого не сниму, придется на Окружную ехать, - решил Румпель, набирая скорость.

Он проехал станцию «Дарница», а за ней почти у моста увидел трех девах и одного небритого парня. Две проститутки оказались не на Румпеля вкус, а третья вполне даже ничего – лет двадцати, высокая, стройная, со стянутыми в хвостик коньячного цвета волосами почти до лопаток. Ее овальное лицо казалось ромбовидной формы – расширяясь в скулах, оно сужалось вверх и к острому подбородку. Кожа, еще не успев загореть, была бледной, лоб высок, щеки впалы, глаза серо-зеленого цвета. Было в этой дешевой шлюхе что-то нездешнее, угадывалась порода, некая внутренняя чистота и даже классический наряд трассовичек – короткая юбка, короткая куртка, черные чулки и туфли – не портил впечатления. Раньше здесь Олег ее почему-то не видел, может, просто не замечал, и, остановившись напротив, разглядывал понравившуюся девчонку.

Виляя полными бедрами, к машине подошла одна из путан, ожидая с поощрительной улыбкой, когда он сделает выбор.

– А что эта француженка хочет за свои услуги? – спросил Румпель, не глядя на подошедшую девушку.
– Щас спрошу, – ответила та и продефилировала на своих коротких ногах в обратную сторону.
– Женева, твой клиент. Прибацаный какой-то – француженкой тебя назвал, спрашивает почем услуги.
– Скажи, двести гривен минет, – ожидавший ответа парень не понравился Женьке, было в нем что-то злое, что-то от садиста и психопата. Она ощутила это, едва скользнув по его холодным глазам, и, назвав завышенную цену, надеялась, что этот неприятный субъект уедет.
– Ты шо, гонишь, он же сдрыснет, – удивилась товарка.
– Пусть валит, – отмахнулась Женька, не глядя на «BMW», под неодобрительное сопенье Алексея. С утра она чувствовала себя разбитой, до обеда ныл живот, а к вечеру разболелась голова, на погоду или бог его знает на что.

Услышанная сумма не вызвала у Олега эмоций, он согласно кивнул, сказав только подошедшей вместе с Лешкой Женеве:
– Едем на час.

Открыв дверь, Леша заглянул на заднее сиденье и предупредил клиента, пропуская Женю:
– Братела, не обижай девочку, чтоб через час она тут была.
– Какой я тебе братела, сутенерская рожа, для таких как ты, я – Олег Николаевич, – процедил Румпель, включая скорость. – С тобой вообще никто не базарит, иди побрейся. Мачо.

Засвистев протекторами «беха» рванула с места, обдав пылью отскочившего Лешку, вглядывающегося в номера отъезжающего авто.

– Где ты только сутенера такого нашла, потомственного? Сразу видно, предки его работать не любили, поэтому и остались обезьянами.
– Это не сутенер, он – мой брат, – ответила Женева, задетая выпадом. Прожитое вместе время сроднило ее с этими людьми, и она относилась к ним, как к своим родственникам.
– Час от часу не легче – брат сестру на панель привел, – проворчал Олег, вздохнув в сердцах: – Куда катится этот мир! Родители знают, чем ты занимаешься?
– Ты что, они бы меня убили, если б узнали, – удивленно посмотрела на него Женька. Эта поездка нравилась ей все меньше: какое ему дело, он что, полиция нравов? Сунул, вынул и разбежались, как говорится – до новых встреч!
– А куда мы едем? – сухо спросила она, глядя в зеркало на оставшуюся позади «Левобережку».
– Прокатимся, хоть город посмотришь, а то кроме трассы и салонов машин ничего больше не видела.
– Через час меня искать начнут, – напомнила Женя.
– Ничего с тобой не случится. Сейчас съездим в Ботанический сад, энергетика там хорошая, благотворно действует на нервы. Такой флоры нигде больше по Украине нет, по крайней мере не в нашей области. Мы тут и как бы уже за тысячу километров, если включить воображение. Я раньше жил в тех краях, на углу Льва Толстого и Горького, родился в роддоме за Универом, в школу ходил в тридцать третью, ее еще еврейской называли, хотя учились там все подряд. Это на Владимирской. А когда мне двенадцать было, нам квартиру дали на Радужном. Но я туда частенько наведываюсь, как на экскурсию по местам своего пионерского детства, – с грустной улыбкой закончил Румпель, не зная толком, зачем рассказывает это своей случайной спутнице.

Чокнутый какой-то, - подумала Женька, глядя, как плывут за окном шатры Гидропарка.

– Почему подруга твоя тебя Женевой назвала – я краем уха услышал, – спросил Румпель, снова выезжая на мост.
– Да какая она мне подруга, так, стоим вместе. Зовут Женей.
– Красивое имя, но бесполое – и мужское, и женское, – подумав, заметил он. – Вот меня Олегом зовут, сразу ясно, какого оно пола. Короткое, сильное, словно лезвие ножа. Скандинавское. И от него уже пошло женское – Ольга. Так, кстати, княгиню киевскую звали, которая поначалу не была ни княгиней, ни даже Ольгой. Жила такая себе Юлия Тимошенко, только звали ее Прекраса, и промышляла тем, что через Волхвов людей на лодке перевозила. А в Ольгу ее уже позже Вещий Олег переименовал, мол, из его семьи. Я точно не помню, как у них там получилось, – произнес Румпель, взглянув на девушку.
– А ты откуда все это знаешь?
– Прочитал. Было много свободного времени, вот и занимался самообразованием, это только самолечением нельзя. Как думаешь, кто лучше всего разбирается в политике и истории? – спросил он, следя за дорогой.
– Не знаю, – равнодушно пожала плечами Женева. – Политики и историки?
– Эти-то да, по роду деятельности, но еще пенсионеры и алкаши безработные, по зову сердца. Вот те в курсе всех нюансов. Помню, бабку свою покойную спрашивал:
– Бабуль, кто такие пролетарии, откуда они в революцию взялись?
– А это те, – говорит, – что сейчас у магазинов кучкуются, мелочь на бутылку сшибают. Вот это, сынок, были самые, что ни на есть ярые большевики.
– А ты за кого голосовать будешь? – просто так спросила Женька, вспомнив о приближающихся выборах городского Головы.
– Голосуй, не голосуй, все равно Омельченко выберут, у него все схвачено. Это же не Горсовет, крептократия, – ввернул Олег мудреное слово, – власть сборища воров и олигархов. Честно говоря, мне все равно за кого, только не за Бронского. Депутат один, тоже балатируется, – пояснил Румпель несведущей в местной политической жизни Женеве.
– А он тебе чем не угодил? – с улыбкой посмотрела на него девушка.
– «Сидел» с ним, месяц в одной камере, так что он мне еще в тюрьме надоел.

***

В выстроенном до революции из красного кирпича здании Житомирского централа, СИЗО №8, Олег Руденко провел два с половиной года. Будучи связывающим звеном двух межрегиональных бандитских группировок, занимавшихся рэкетом, грабежами, разбоями и заказными убийствами, он обзавелся целым букетом тяжких статей У.К. и шел более чем по тридцати эпизодам. Лидеров бригад взять живыми не удалось (может, никто и не старался): одного застрелили при задержании, второй, забаррикадировавшись в частном доме, отстреливался от бойцов спецназа, а когда остался один патрон в обрезе охотничьего ружья, выпустил заряд дроби себе в голову.

Адвокат сказал Олегу прямо и просто:
– Если Вам дадут восемь лет, считайте это чудом.

В начале его поместили в камеру на тридцать человек, но Румпель в ней не ужился. В «хате» шел ремонт: побелили потолок, покрасили стены и, наконец, санузел. «Смотрящий» запретил им пользоваться, но Олег, вместе со встреченным здесь знакомым не обратил внимания на его слова.

«Смотряга» через своих «шестерок» подозвал их на разговор.

– Не чудите, пацаны, подождите, пока краска высохнет, – недовольно сказал им высокий, атлетично сложенный парень лет тридцати. – Сегодня поголодаем, зато наведем в своем доме порядок, я же предупреждал.
– Тебе надо, ты и голодай. Мало того, что «мусора» свободы лишили, так еще и здесь сплошные запреты – то нельзя, туда не ходи! Ты кто такой вообще? – теряя терпение, зло спросил Румпель.
– Я кто? – багровея от гнева, недобро усмехнулся «смотрящий», и его приближенные начали подходить ближе, готовясь, по знаку босса подавить бунт. – Да меня люди знают!

Дальше говорить было не о чем. Схватив с общего стола по литровой металлической кружке – «тромбону» – Олег с приятелем вкладываясь в удар, одновременно шарахнули здоровяка по голове, и тот, заливаясь побежавшей кровью, тяжело рухнул на колени.

Свита замерла в нерешительности, не зная, что делать: защищать поверженного вожака или приветствовать новых хозяев.

– Мы тебя не знаем, – процедил Румпель, стирая тряпкой кровь с эмали.

«Смотрящего» вывели в санчасть, обработали раны йодом и вернули на место, а следующим утром, открыв «кормушку», прапор скомандовал:
– Руденко Олег Николаевич, с вещами на выход!

Новым местом его содержания стала крохотная камера, в которой с трудом поместились две кровати, маленький столик, лавки и загороженная полутораметровой стеной уборная с умывальником.

В этой каменной норе Румпель прожил два года и пять месяцев. Каждый день на полчаса их с сокармеником выводили в маленький прогулочный дворик, но это не помогало. От малоподвижного образа жизни перед этапом на лагерь Олег, заплыв складками жира, стал похож на уменьшенную копию борца сумо. А однажды, в середине срока его пребывания в «двойнике», к ним подселили третьего.

***
– Помню, после утренней проверки дальше спим с сокамерником, – рассказывал Женеве Румпель, – и вдруг слышим в коридоре шум, гам какой-то кипишь. Открывается дверь, и входит мужик лет сорока, невысокий, но плотный такой, кабан. Весь взъерошенный, под глазом синяк наливается, одет в какую-то поддевку кулацкую без рукавов, а обут в рыбацкие сапоги. Явно, все с чужого плеча. Осмотрелся он и заявляет:
– Хлопци, не чипайте мене, бо буду бытыся! Я – депутат Верховнойи Рады!

Посмотрели мы с кентом на него, на его сапожищи, потом друг на друга. Ну, думаем, пришел конец спокойной жизни – совсем у мужика крыша съехала. И дальше себе спим, а сокамерник наш новый сидел у двери до обеда на своем бауле, пока мы не проснулись и нару ему не поставили. Так и жили: мы себе, он себе, а потом смотрим, одну передачу получил, такую, что на столе для продуктов места не хватило, через две недели – вторую. Тогда уже ясно стало, что в натуре депутат.

До нас он тоже в «двойнике» был, с крытчиком – это когда весь срок – год, два, пять – в тюрьме сидят, на крытом режиме, пояснил Олег. – Так крытник этот, Молдаван погоняло, здоровый такой, все время качался, передачу у Бронского забрал и положил себе под нару, типа в общак. Это туда пойдет, это сюда, и ничего ему брать не разрешает, даже одежду позабирал. Вот, как-то, Молдавана вывели из камеры, к оперативнику или в санчасть, Бронский этим моментом воспользовался, схватил банку меда и начал есть. Тут и сокамерник возвращается, увидел он это дело и депутату в глаз с кулака, тресь! За собственный мед. И орет на него: такой-сякой, крыса, ты в общак руку запустил!

А тот видит, дело плохо, давай в дверь барабанить: – Начальник! Хулиганы зрения лишают!

Там он две недели провел и у нас месяц. Освободился, наверное, и купил себе с радости, два джипа. А Молдаван, поди, до сих пор еще не вышел. После Бронского подсадят к нему такого же, как сам, и будут целыми днями молча в нарды «шпилить».

Один только рот откроет что-нибудь рассказать, а второй уже машет: «Слышал, давай дальше». Что тот, что другой кроме зоны ничего больше в жизни не видели.

– Ну и что, что Бронский «сидел», – удивилась Женька, – сейчас среди депутатов это обычное дело. Наоборот, борец с режимом.
– Не знаю, – покачал головой Румпель, – может он и достойная личность, но если Броня в тюрьме за себя постоять не смог, как он с целым городом справится. Меня, по крайней мере, ничем не впечатлил, и я за него свой голос не отдам. Да и мыслимое ли дело, жида мэром матери городов Русских ставить? Еще такого, «выкопанного». На него только глянешь, сразу семь сорок танцевать хочется, ноги сами в пляс идут. Князь Владимир хазарам отлуп дал, когда те веру свою предлагали. Он хоть и признан церковью равным апостолам, памятник ему поставили, улицу назвали, на деньгах печатают, но не все с его детьми чисто. Считается, это Святополк Окаянный, брат его, Бориса с Глебом порешил – тоже родных братушань, а как оно на самом деле было, по сроку давности уже не узнаешь. Может, это и Ярослав своих конкурентов на престол под нож пустил – победителей не судят. А по-другому кто ж ему даст в Киеве княжить, с его-то родословной? Он ведь не старшим сыном был, а только четвертым. Да и не особо любимым. Поэтому и присвоил себе строительство Софиевского храма.

Женька молчала, глядя, как машина поднимается вверх по Днепровскому спуску к площади Славы. На этом густо заросшим диким лесом былинном холме стоял когда-то апостол Андрей, сам часть еще более древней и сложной легенды. Спустя века, к этому месту причалила ладья Полянского князя Кия, а по прошествии еще многих лет на берег, с младенцем в руках вышел Олег, варяжский князь из рода Рюрикова, повернув историю захолустного языческого городка в новое русло. И первые жертвы, как капли крови на алтарь ненасытного бога, пали, пронзенные сталью норманнских мечей. И после, раз за разом, кровь уже не сочилась, она лилась багровыми реками по семи холмам, от Аскольда и Дира до Бабьего Яра и наших дней…

– Да и потом, что Броня хорошего сделал, когда из тюрьмы вышел? – не мог успокоиться Румпель. – Кто ж за него голосовать будет, если все знают, что Бронский интриган и кляузник. Волков, президент БК «Киев», дает недавно интервью на «Мегаспорте» и говорит: – По требованию «Черкасских Мавп» бухгалтерия клуба в течении трех дней подвергалась тщательной проверке налоговой инспекции.
– Это каких мавп? – возмущенно спросил он спутницу. – Тех, что по паркету бегают и не знают, как мяч в кошик забросить? Которые и по-русски-то не базарят? Понятно, что это Брониных рук дело! Строит из себя серьезного человека, а сам черт чертом.

Шафиню свою, Юльку, сдал с потрохами. Собрал журналистов и заявляет: – Она на моей даче с Нестором трахалась! Нормально?

– С Махно? – пряча улыбку в зеленых глазах, спросила Женя. Как раз в этом она ничего плохого не видела. Премьер-министры, пусть даже и бывшие, тоже люди и ничто человеческое им не чуждо.
– Нет, – грустно взглянул на нее Олег, – с Летописцем. Совместила приятное с полезным – пиар с интимом. Моего бывшего сокамерника не зовут даже в шоу Савика Шустера, так как, по словам ведущего, темы ниже пояса его не интересуют.
– Ты так сказал интересно, в шоу, можно подумать, они там действительно поют и танцуют.
– А что ж они там еще делают? – удивленно посмотрел на девушку Румпель. – Конечно, каждый под свою дудку! «Регионы» под свою, БЮТ под свою, НУНС и блок Литвина тоже стараются изо всех сил вытянуть партию, переходя из минора в мажор. Даже ведущий выделывает коленца под мелодию хозяев телеканала. Как же иначе – кто платит, тот и заказывает музыку. Это же всё марионетки, а кукловоды – они в тени, их на экране не увидишь. Мне депутат один, из БЮТа… забыл фамилию! Серега, Серега… На языке вертится, – пытаясь вспомнить, стучал по рулю ребром ладони Олег. – Скажи, я скажу, его все время по телеку показывают? – вопросительно посмотрел он на Женеву, но та только пожала плечами – депутаты из БЮТа ее клиентами не были. – Так вот, Серега сказал, что Юлька «дернула» миллиард гривен из бюджета и за свой личный долг с Россией рассчиталась. Вот это масштаб, в лучших традициях вдовствующей Императрицы Матери!
– А ты откуда про кандидата этого столько знаешь? Ты что, следишь за ним? – подозрительно спросила Женька, не хватало еще связаться с маньяком!
– Смотрю телевизор и читаю газеты, в отличие от тебя, – уколол ее Румпель.
– Зачем мне глаза портить, если я могу от таких, как ты, начитанных, все узнать, – парировала она.
– Имеющий уши да услышит, – проворчал Олег, останавливаясь возле Ботанического сада. Можно было показать сторожам ксиву и заехать на полчаса внутрь, но зачем – происходящего в салоне и так было не разглядеть.
– Ну что, начинать? – спросила Женя, вынимая из сумочки презерватив.
– Подожди, – ответил водитель, достав из-под сиденья пакетик с белым порошком. – Какая ты горячая, просто знойная женщина. Сейчас мы с тобой в игру сыграем, для обострения ощущений, чуть-чуть взбодримся.
– Слушай, Олег, я девушка, а не Плейстейшн, время-то идет, – напомнила Женя, незаметно открывая дверь – что за рискованную игру придумал этот чокнутый, она не знала. К ее сожалению дверь оказалась заперта центральным замком.

Отсыпав на согнутый ваучер пополнения счета часть порошка, Румпель высыпал его в бутылку, на дне которой было немного минералки. Взболтав, он выпил воду и закрыв глаза, откинулся на сиденье. Женева насторожено следила за его манипуляциями. Амфитамин употребил, – догадалась она, – теперь полчаса кончить не сможет.

Так прошло несколько минут, негромко играло «Мьюзик Радио», выдавая одну за другой похожие мелодии. А клиент все так же сидел неподвижно, лишь на расчерченном морщинами лбу выступили прозрачные капли пота.

– Олег, ты спишь что ли? – спросила Женя, дотронувшись до его плеча.

Парень открыл глаза и сосредоточено посмотрел на нее.

– Ну что, пора?
– Пора, – ответил он и Женька, наклонившись, стала расстегивать ему ширинку.
– Подожди, подожди, – зачастил Румпель, отстраняя ее руки. – Мы же в игру еще не сыграли.

Сбитая с толку, Женева молчала, не ожидая больше от этого странного типа ничего хорошего. Достав из кармана револьвер, тот вынул барабан и извлек пять патронов. Приведя пистолет в боевую готовность, Олег крутанул его несколько раз, прислушиваясь к щекочущему нервы звуку, а после этого направил дуло на Женьку. Та отпрянула, лихорадочно дергая ручку двери, но клиент, держа палец на спусковом крючке, приставил пистолет к ее голове, предупредив спокойно:
– Лучше не смыкайся, не дай бог рука дрогнет.
– Это и есть твоя игра? – сквозь побежавшие слезы спросила Женя.
– Да, очень эмоциональная, после нее такой секс будет обалденный, – Румпель как-то странно смотрел на проститутку, с любопытством инквизитора. Наверное, так академик Королев разглядывал Гагарина перед полетом, шансов вернуться из которого у первого космонавта Земли было гораздо меньше, чем пятьдесят на пятьдесят.
– Слушай, Олежка, – взмолилась Женька, – давай я тебя бесплатно обслужу, и потом приезжай хоть каждый день. У меня дома деньги есть, штука «баксов», забери, если хочешь, но отпусти меня, пожалуйста, – в этот момент она была готова обещать все, что угодно, в каждом ударе бешено колотящегося сердца ей слышалась только одно, многократно повторенное слово – жить!
– Нет, – покачал головой ее мучитель, – это не ограбление. Ты знаешь, что это? – строго спросил он, глядя на зажатый в руке револьвер. – Это перст божий, пуля в нем дура, но управляется божьей милостью. Разве мы живем теперь? – задал вопрос Румпель, и, не ожидая ответа, заговорил возбужденно:
– Нет, мы пребываем по инерции, одна лишь божья кара властна над этой немочью. И реки станут горькими, потому что залили их человеческой кровью. И придут в жилища дикие звери, привлеченные запахом падали. И огненный дождь упадет с неба, чтобы сжечь четвертую часть человечества. И возмущенная земля всколыхнется, чтоб от стыда и ужаса скрыться под водами. И еще одна четверть людей погибнет в развалинах своей жизни.
– Так будет, – вещал Румпель, глядя на нее помутневшими глазами, и от жуткого шепота, от безумного взгляда по телу Женевы побежали мурашки. Оцепенев от ужаса, она мечтала сейчас лишь об одном: грохнуться в обморок, а очнуться уже когда-нибудь после и пусть этот сумасшедший делает с ней, что хочет.
– Так будет, – повторил он, – ибо книга судеб одна и дерзко сорвана с нее печать. Зашелестели страницы, и сбывается виденное и слышанное Иоанном…

Румпель нажал спуск; револьвер, сухо щелкнув бойком, крутанул барабан, отделяя от нее смерть на еще один выстрел.

После пережитого, Женька снова ревела, Олег потрясенно молчал, не глядя на нее. Кажется, он сам не ожидал, что нажмет собачку.

– А ты фартовая, – наконец произнес он.
– Ты что, всем так пистолетом в голову тычешь? – заревано спросила Женя; обиженно надутые губы и страшненькое, опухшее от слез лицо сделали ее похожей на смешную обезьянку.
– Нет, тебе первой.
– Да?! – закричала девушка, с силой стукнув Румпеля кулаком в плечо. – И за что мне такая честь?
– Тогда у меня не было «плетки», – пояснил он, расстегивая джинсы.
– Нет, нет, подожди, – запротестовала Женева, – давай ты теперь: крути барабан, приставляй дуло к голове, жми курок. Что бы все по-честному было или ты только других пугать можешь? Что, слабо? – с ненавистью спросила она, и, вдруг, засмеялась безумным истеричным смехом. И неуместный смех этот звучал как фанфары фантастической вакханалии, как литавры на похоронах, в которых еще не было покойника, но пустой гроб уже стоял у раскрытого рта вырытой могилы.
– Прекрати истерику, – процедил Олег, коротко хлестнув ее ладонью по щеке. – Думаешь, я не смогу? – зло сказал он, глядя перед собой в бледное апрельское небо, на которое только что чуть не отправил Женеву и куда, возможно, сейчас вознесется сам.
– А ты попробуй, каково оно, разминуться со смертью. Зато какой секс потом будет обалденный, – передразнила Женя, вытирая платком в уголках глаз слезы, после плача и смеха.

Подняв пистолет, Олег приставил его к виску и, закрыв глаза, прошептал:
– Не убоюсь я, Господи, гнева Твоего, ведь пришел я в Твой город земной, Град обреченный и проклятый на языках многих, чтобы выжечь огнем и словом Твоим скверну…

Что хотел он сказать дальше, Женька не узнала.

В грохоте прогремевшего выстрела она слышала только чей-то дикий, безумный вопль и не сразу поняла, что кричит сама. Сквозь облако порохового дыма она увидела, безвольно откинувшегося на сидении, мертвого Румпеля. Над ухом его чернела обожженная рана, из которой стекала на шею тонкая темная струйка, а в окне, заляпанного кровью и мозгом водительского сидения, зияла круглая дыра, от которой паутиной расходились трещины.

Не глядя на мертвеца, теперь уже боясь совсем некстати грохнуться в обморок, Женька ногой разбила окровавленное стекло и стараясь не порезаться об осколки вылезла из машины.

К ее ужасу туфелька свалилась с ноги, зацепившись о что-то и она прыгала на одной ноге, не зная как поступить. Возвращаться, даже заглядывать в салон, Женя боялась, но и босиком она далеко не уйдет. И потом, только в сказке, потерявшей хрустальный башмачок Золушке, одевает найденную пару прекрасный принц, ей примерять обувь будут совсем другие люди.

Вновь заплакав, она наклонилась над покойником и, бегло осмотрев салон, достала застрявшую между сиденьями туфлю. Подумав, Женька вытащила из кармана застрелившегося парня барсетку. Старясь не бежать, она поднялась по алее нисходящего террасами сада, в нежной зелени нездешних кустов и деревьев, к куполообразному зданию метро. Возле него Женя привела в порядок свой внешний вид, умывшись затхлой водой из бассейна под неработающим еще фонтаном. Достав конфискованный в оплату проведенного времени бумажник, Женька снова чуть не заревела.

– Вот подонок, кинуть меня хотел! Бизнесмен хренов, – сдержав слезы, посмотрела она вниз, где у въезда в Ботанический сад стояла темно-синяя «BMW» с, казалось спящим водителем.

В многочисленных отделениях кошелька Женя нашла сотенную купюру и, положив в сумочку, выбросила портмоне в мусорник, стерев платком отпечатки.

Может деньги у него и были, – подумала она, покупая жетон, вспомнив, как один ее клиент, уроженец Бангладеш, доставал купюры из носка. Но искать их, шаря по телу мертвеца, она ни за чтобы не стала. – Пусть будет с половины, ни тебе, ни мне, - решила Женева, поднимая блестящую треногу турникета.

Жизнь продолжалась.

[GREEN]

№ 17

Инстинкт справедливости


За пару суток до нового года ИО комроты связи, ну очень бравый лейтенант Беленький вызвал после обеда доблестного старослужащего, младшего сержанта Сеню в канцелярию. — Собирай манатки, через два часа отправляешься по разнарядке на курсы младших лейтенантов в Подмосковье. Возражения не принимаются, да и документы на тебя уже в штабе полка. Добираться придётся своим ходом без сопровождающего, а с тобой ещё едет Энно. Чёрт, фамилию не выговорить, в общем, знаешь о ком речь, твой земляк из Таллинна, — на одном дыхании с ходу выложил новоиспечённый командир роты, небольшого роста с округлым лицом, поблёскивая линзами очков и не скрывая радости, что избавляется от непокорного подчинённого.

— За что такая немилость, товарищ лейтенант. Я же за вами в огонь и в воду готов, да и сержанты Кагайнис или Гринберг больше заслуживают такой чести, тем более у них техникум за плечами, — попытался выложить последний контраргумент будущий офицер запаса.

— Ничего, съездишь — проветришься, да и я тут без тебя отдохну. Гринберга отправить не могу, он единственный толковый специалист по радиостанциям средней мощности, а Кагайнис с сегодняшнего дня старшина нашей роты. Сам понимаешь, какой из тебя старшина роты, ты мне всю дисциплину загубишь в подразделении, а спросят с меня, — закончил разговор ИО комроты и выпроводил младшего сержанта Арсения из канцелярии, грустно вспомнив о новом прозвище «Маленький мотороллер», полученном месяц назад от Сени за свой внешний вид.

Как-то незаметно о прозвище узнали сослуживцы-офицеры из полка и теперь между собой по-другому бравого лейтенанта без улыбки и не называли.

В предновогодней суете обошлось без проводов с выпивкой и посиделками. Да и какой дурак будет тратить заблаговременно приобретённую водку на такое незначительное событие, как отъезд двоих старослужащих на офицерские курсы, терять которым кроме налаженного армейского быта и несостоявшегося празднования Нового года было нечего.

Лишь небольшое сожаление впоследствии осталось в памяти у Сени, что неполученные продуктовая посылка и небольшой денежный перевод из родного дома «накрылись медным тазом».

Затем бессонная ночь в поезде Рига — Москва, пролетевшая в пьяном угаре и оставившая лёгкие воспоминания от продолжительных поцелуев упругих девичьих губ молоденькой продавщицы, восполнившей недостаток мужского внимания вперемешку с материнской жалостью к солдатику и вышедшей на предпоследней остановке перед столицей.

Вживание в новую среду в первый месяц службы – учёбы на новом месте, где-то под Ногинском для курсанта Сени происходило медленно и отстранённо.

Новый год в качестве пока единственного курсанта первого учебного взвода в роте связи Центральных курсов частей ГО СССР Арсений встретил в гордом одиночестве на койке под звуки курантов, раздающихся из казарменного динамика и совершенно трезвым.

Армейский сослуживец Энно, нескладный ефрейтор высокого роста с замедленной реакцией попал в другой взвод и праздновал наступление нового года в противоположном конце казармы с встреченными земляками из Таллинна. Его новые приятели служили в другой части и не успели пропить все деньги в дороге на офицерские курсы.

Однако о своём русском земляке с северо-востока Эстонии однополчанин не забыл. Через пятнадцать минут после отсчёта курантами начала нового года он подскочил к «земляку» Сене и поздравил с праздником, пожав руку и вручив пару печенюшек и шоколадную конфету. Говорят, как Новый Год встретишь, так его и проведёшь….

В январе особых событий в учебной роте связи не произошло, комплектация взводов личным составом завершилась, даже оказалось несколько знакомых для младшего сержанта Сени сослуживцев ещё по учебке в городе Колпино.

Во второй половине января в роту прибыло пополнение откуда-то с Кавказа, около дюжины огромных амбалов больше похожих на команду борцов в полутяжёлом и тяжёлом весе, прибывших на спартакиаду народов СССР и не похожих комплекцией на большинство курсантов-связистов учебной роты, не отличающихся отменным телосложением.

— А, вы откуда прибыли ребята, случайно не из Грузии? — наивно поинтересовался Сеня у старшего группы в звании старшины, мужчины около тридцати лет, не вписывающегося по габаритам в остальную группу.

— Из Азербайджана, — коротко, не желая продолжать разговор, словно отмахнувшись от назойливой мухи, ответил коренастый старшина - срочник чуть выше среднего роста и с жёсткой щёточкой усов на загорелой физиономии.

Затем повернувшись, тотчас непререкаемым тоном он выговорил указуху на гортанном языке крупногабаритному сослуживцу-азербайджанцу, похожему на гориллу с квадратным юношеским лицом, подтверждая свой статус лидера.

— Из Азербайджана так из Азербайджана, нам один хрен, без разницы, — тихо проговорил Сеня, отправляясь в другой конец казармы обменяться новостями с приятелем Энно с трудно произносимой эстонской фамилией, в переводе на русский язык означающей: «Речная гора».

Однообразные курсантские будни, именуемые офицерами-преподавателями учебным процессом и идейно-воспитательной работой с личным составом, понемногу начали утомлять. А формула командира учебной роты связи майора Красавцева, что «все курсанты равны между собой независимо от званий и ранее занимаемых должностей» оказалась не жизнеспособной, во всяком случае, для избранных.

В отличие от курсантов из славян и прибалтийцев, выходцев из средней Азии и большинства кавказцев, гордые прикаспийские джигиты не были распределены между разными взводами и поселились в отдельном помещении казармы — кубрике, рядом с импровизированной спортплощадкой, оборудованной для занятий тяжёлой атлетикой.

Чем мотивировал старшина Имранов, неформальный лидер и командир отдельного взвода курсантов из солнечного Азербайджана перед командиром и замполитом учебной роты связи, но в наряды, связанные с уборкой казармы или работой на кухне прикаспийских джигитов не ставили.

Не джигитское это дело мыть посуду на кухне или полы в казарме….

Месяц для курсанта Арсения пролетел почти незаметно, а чтобы скрасить вечернее безделье будущий специалист по гражданской обороне для народного хозяйства приобщился с группой таких же курсантов к накачиванию мышц «железом». Странно, но до службы в армии Сеня с трудом поднимал штангу равную собственному весу, а здесь, на курсах после трёх недель занятий умудрился толкнуть снаряд на двадцать килограмм больше своей нынешней комплекции, почти на полпуда превышающую допризывную.

Возможно, не хватало знаний и технических приёмов по поднятию тяжестей, которым его обучил новый приятель и старый сослуживец по учебке Володя Орлов, рослый уроженец из донского края, с усами на волевом лице и четырьмя курсами какого-то вечернего питерского ВУЗа за плечами.

Несмотря на то, что ношение усов и бороды в СА военнослужащим срочной службы было запрещено, в виде исключения такая возможность предоставлялась лишь лицам тех национальностей, для кого это служило неотъемлемым признаком национальной гордости. Почему-то по сложившейся традиции славяне к таковым не относились….

Как-то на очередном утреннем осмотре нечастый гость командир роты, майор Красавцев, быстро проходя мимо строя подтянутых и выбритых курсантов, неожиданно для себя притормозил перед курсантом Орловым. Обнаружив причину своей остановки в виде шикарных усов на его смуглом лице, коротко приказал: — Сбрить! Затем добавил: — И чтобы такого безобразия я больше в моей роте ни у кого не видел!!

— Не могу, товарищ майор, национальная гордость не позволяет, — возразил улыбающийся курсант Володя.

— Ну, и что за национальность у этой гордости? — с ехидцей в голосе, наклоняясь немного бочком и подставляя ухо в сторону усатого курсанта, поинтересовался грузный командир учебной роты, будучи сам с пышными усами.

— Русский!! — гордо ответил Володя Орлов и, видя изумление майора, добавил: — Из донских казаков!

— После развода на занятия личного состава зайдёшь ко мне в канцелярию роты, там и поговорим о национальной гордости, — не обостряя ситуацию, велел комроты, и быстро пройдя мимо строя недосмотренных курсантов, скрылся за дверью своей спасительной вотчины.

К занятиям взвода доблестный сержант Орлов присоединился после первого перерыва.

— Ну, как там всё прошло? — поинтересовался младший сержант у своего приятеля.

— Да поговорили «за жизнь». Майор, он нормальный мужик, сам из тех же краёв, с Дона. Наши станицы километров в тридцати одна от другой. Свои усы только здесь на курсах отпустил, когда стал командиром учебной роты связи, а до этого не разрешали. Просил меня усы всё-таки сбрить, чтобы авторитет не терять перед подчинёнными, — кротко изложил приятель почти часовую беседу в канцелярии.

— Так чего решил — сбреешь? – уточнил Сеня у сослуживца донских кровей.

— Повременю, а там видно будет, — закончил диалог гордый потомок с Дона.

Вот так младший сержант Арсений прикоснулся к проявлению национальной гордости в отдельно взятой учебной роте связи на офицерских курсах в советской армии где-то недалеко от Ногинска, младшего брата Иваново, также города потенциальных невест прядильно-ткацко-швейного производства.

А тем временем прикаспийские батыры изменили к большинству курсантов роты нейтрально пренебрежительное отношение на высокомерно снисходительное презрение. Выходцы из Азербайджана оказались дружной командой и менее чем за месяц после немногочисленных стычек в казарме или столовой и ночных разборок с избиением наиболее ретивых курсантов понемногу прибрали негласную власть в роте в свои руки.

При этом устанавливались порядки только в их пользу, от валяния с дремотой на койках перед ужином в тишине до вселения в сушилку казармы парочки сексуально-озабоченных шлюх-малолеток из несостоявшихся прядильщиц или ткачих, сделав их личными наложницами, интенсивно используемыми по прямому назначению в вечерне-ночное время. Правда, к чести большинства будущих младших лейтенантов их услугами за деньги, а платить нужно было прикаспийским джигитам, воспользовались только единицы.

Все эти события никак не задели доблестного курсанта Сеню, успевшего за месяц не только повысить свои личные достижения в тяжелой атлетике, но и познакомиться в многочисленных самоволках с молоденькой ткачихой в близлежащем от воинской части многоэтажном женском общежитии.

Девушка оказалась заложницей деревенских семейных традиций и строгого нравственного воспитания, поэтому дальше жарких поцелуев и объятий дело не продвинулось. А когда между обнимашками речь зашла об устройстве Сени после дембеля и до свадьбы на ткацкую фабрику учеником слесаря, слабая психика нашего героя не выдержала такого поворота в застоявшихся отношениях, и доблестный младший сержант с позором убрался по-тихому в свою казарму продолжать военное образование.

Тем более до свободы оставалось каких-то три жалких месяцев.

Конечно, и до Сени доходили слухи о возрастающем влиянии прикаспийских джигитов на неформальную жизнь в роте. Однако умудрённый предыдущим опытом службы и учитывая свой полусреднюю весовую категорию, менее четырёх пудов младший сержант Арсений придерживался в армии негласного правила: «Не связывайся, а не можешь дать сдачи, утрись и заткнись», услышанного от друга юности Анатолия, когда тот учил младшего брата Сашку «уму разуму».

Вот только жаль, что часто эмоции, а тем более инстинкты «бегут впереди паровоза» — разумного принятия решений.

Вот и курсант Арсений, еще до конца не оправившийся от несостоявшегося романа, решил перед ужином «потягать железо», словно забыв предостережения сержанта Орлова, о негласном тихом часе кавказских джигитов перед ужином. Не обращая внимания на возмущённые возгласы прикаспийских батыров на смешанном русско-азербайджанском диалекте пополам с матом, курсант-нарушитель расстегнул ремень, спокойно снял гимнастёрку и всё аккуратно уложил на табурет рядом с помостом.

Только не успел младший сержант Сеня в гордом одиночестве на импровизированной площадке установить начальный вес на штанге, как в его сторону направился с едва уловимой гримасой отвращения на словно подкопченном лице старшина Имранов, оказавшийся ближе своих нукеров рассчитывая уладить недоразумение собственными силами без свиты.

Благо возмутитель спокойствия и потенциальный противник выглядел как-то совсем невнушительно. Тем более для поддержания авторитета иногда надо показывать своим подчинённым, как по-хозяйски правильно улаживать конфликты и недоразумения.

За дальнейшим развитием предсказуемости событий наблюдали из своего кубрика не только прикаспийские батыры, приподняв голову над подушкой или присев на солдатские железные койки, но и около десятка стоявших неподалёку разнокалиберных сержантов других национальностей, не рискнувших до ужина заняться тяжёлой атлетикой.

Двигаясь в сторону невзрачного младшего сержанта, бравый старшина Имранов по пути прихватил гимнастёрку и ремень непослушного курсанта и небрежно кинул в его сторону, которые Сеня ловко подхватил и переложил в левую руку. Затем кавказский витязь, словно заигравшегося ребёнка левой рукой попытался столкнуть зарвавшегося «штангиста» с помоста, добавив что-то на родном языке.

Мягко отступив на шаг вправо, словно кошка, курсант Сеня аккуратно правой рукой подхватил под левую руку старшину, оказавшегося на треть головы выше ослушника и как минимум на десять килограмм тяжелее, и подвёл к стене казармы, на которой висела выписка из приказа комроты связи по распорядку дня, напечатанная крупным шрифтом: «Занятия со штангой, гирями и гантелями проводятся строго с 17-00 до 20-00 и с 21-00 до 22-30», а затем указал на время на приличных наручных часах неформального лидера и командира взвода прикаспийских батыров.

— Ну, вот и всё. Проблема решена, против приказа комроты не попрёшь, — успел подумать младший сержант Арсений, снова положив свои вещи на грубо сколоченный табурет.

Жаль только, что старшина то ли плохо воспринимал прочитанное по-русски, то ли успел рассмотреть недоумённые взгляды своих подчинённых, видевших фиаско своего повелителя, и всё-таки решил наказать грамотного курсанта по-своему.

Быстро сблизившись с потенциальной жертвой, старшина коротко выругался и, замахнувшись правой рукой,… оказался на полу, правда, быстро вскочил, стараясь в течение нескольких секунд обрести равновесие на непослушных ногах. Короткий удар справа в челюсть и всего-то в полсилы Сеня провёл автоматически, не думая о последствиях.

Впрочем, думать было некогда. В ближайшем кубрике прикаспийские батыры соскочили с коек, а горилла с квадратным юношеским лицом бросился к своему князьку на помощь, но неожиданно был остановлен жестом руки старшины Имранова, одновременно как бы показывая, что конфликт исчерпан и сейчас не подходящее время для разборок.

Тем более в канцелярии роты находился кто-то из дежурных офицеров по роте. Кроме того была и другая веская причина, о которой доблестный старшина никогда и ни кому не рассказывал. Пытаясь удержаться на подгибающихся ногах, он на секунду столкнулся с жёстким взглядом серо-голубых глаз не просто бойца, а воина, готового рискнуть даже жизнью ради своей правоты. Среди своих земляков таких людей командиру взвода тридцатилетнему старшине Имранову встречать не приходилось.

И ещё лидер кавказских джигитов не просто понял, а скорее прочувствовал, что его преданные нукеры не успеют добежать вовремя, а второй раз ему уже не удастся подняться без помощи. Какой после этого личный авторитет даже со старшинской лычкой вдоль погон….

Пострадавший больше собственным авторитетом, чем физически старшина Имранов неспешно отправился к своим подчинённым нукерам в кубрик, откуда прикаспийские джигиты до самого ужина, никуда не выходили и тихо обсуждали сложившуюся ситуацию.

Интернациональная группа разнокалиберных сержантов быстро разошлась, разнося новость по своим взводам, никто не рискнул поработать с железом. Лишь старший сержант Крюков из соседнего взвода, довольно высокого роста и с кряжистой фигурой, обладающий недюжинной природной силой ненадолго задержался, поджидая маленького победителя в конфликте, младшего сержанта Сеню.

— Молодец! Сразу видно, не из бзделоватых. Ты что, боксёр? — похлопывая по плечу Арсения, спросил деревенский богатырь, с которым кавказские джигиты избегали связываться, а он без поддержки сослуживцев их просто игнорировал, не давая повода.

— Да какой там боксёр. Перед армией полгода походил на секцию, просто с тренером повезло. Всё-таки семикратный чемпион Эстонии, — ответил Сеня, вспоминая учебку, где Виктор Крюков был одним из негласных лидеров.

— Ладно, мне нужно со своими земляками из автороты перетереть ситуацию, а ты не бойся. Что-нибудь придумаем, — с этими словами старший сержант Крюков уверенной походкой, чуть ссутулившись, стремительно направился к выходу из казармы, обдумывая дальнейшие шаги по укрощению батыров.

Продолжение тренировки потеряло смысл, нужно было успокоиться и поразмышлять о случившемся, поэтому строптивый курсант Сеня отправился в кубрик своего взвода, где опустошённый душевно и физически присел на нижнюю койку сослуживца. Железные кровати в отличие от прикаспийских джигитов в помещении их взвода стояли в два яруса, а с понедельника наступила очередь Арсения спать на верхней койке.

Вернувшийся из умывальника голый по пояс и на ходу вытирающийся сослуживец, любитель рассказывать о своих любовных подвигах на гражданке и сменщик по койкам уже был в курсе случившегося и тотчас предложил Сене до конца недели вернуться на нижний ярус.

Так, на всякий случай. С нижней кровати легче отбиваться, если ночью нагрянут кавказские гости, а свою позицию определил короткой фразой:

— Извини, твои проблемы, сам и расхлёбывай.

И эта фраза оказалась позицией большинства курсантов взвода, которые перед ужином постепенно все собрались в кубрике и вели себя чуть более отстранённо, изображая занятость мелкими бытовыми делами так, как будто ничего не произошло. Каждый сам по себе.

— Ну, где собираешься нынешнюю ночь кантоваться? — поинтересовался перед построением на ужин сержант Володя Орлов. – Если хочешь, я договорюсь со знакомыми ребятами из роты химзащиты, там сегодня переночуешь, а дальше видно будет. Сам понимаешь, с твоим инстинктом несамосохранения оставаться в казарме это почти самоубийство.

— Пока не решил. Там тоже азербайджанцы есть — быстро своим землякам сообщат, да и вообще: надоело бояться. Если что, буду отбиваться до последнего, а там, куда кривая выведет, — завершил разговор младший сержант Сеня, трезво понимая, что и на приятеля сержанта Володю рассчитывать не приходится.

Нет ничего хуже, чем ожидание чего-то надвигающегося и неизбежного, особенно находясь в состоянии полного бездействия и с путаницей мыслей в голове, но если решение принято, то всё становится на свои места и приходит успокоение с жаждой любой деятельности.

После ужина Арсений сразу же отправился демонстративно к спортивному железу, где занимались любители тяжёлой атлетики и, договорившись с ними, прихватил два «блина» весом по 2,5кг. При этом времени на свою вылазку потратил столько, чтобы прикаспийские джигиты успели обратить внимание на эту подготовительную операцию. Немного потренировавшись ими в качестве импровизированного оружия рукопашного боя, положил под подушку.

Минут через пятнадцать, заметив возвращающихся после вечернего моциона трёх кавказских амбалов, Арсений опять обратил их внимание на себя. Сняв солдатский ремень, он несколько раз продемонстрировал своё умение обращаться с солдатским ремнем в качестве оружия: обмотав отработанным приёмом вокруг правой руки ремень, пару раз быстро превращал его в подобие разбойничьего кистеня, нанося удары воображаемым противникам.

Закончив демонстративную часть подготовки к ночной обороне от кавказских сослуживцев, курсант Сеня окончательно успокоился и приступил к зарождающемуся в сознании или всплывающему откуда-то из подсознания ритуалу духовного настроя к предстоящему ночному противостоянию.

За час до отбоя Арсений побрился, тщательно отмыл ступни ног и вымылся по пояс, обстриг ногти на руках и ногах, подшил свежий подворотничок и зашил порвавшуюся по шву гимнастёрку. Затем надраил до блеска сапоги и бляху ремня, под гимнастёрку надел чистый трикотажный спортивный костюм чёрного цвета, а вместо ненавистных портянок натянул на ноги новые шерстяные носки, недавно полученные в посылке из дома. Ложиться спать этой ночью несостоявшийся офицер не собирался.

Перед вечерней поверкой к Сене подошёл высокий, нескладный «земляк» и однополчанин, в трёх частях успели вместе послужить, но в разных взводах, Энно Арнольдович Йыэмяги, «Речная гора».

— Сеня. Я говорил с двумя друзьями из Таллинна о тебе, мы на твоей стороне. Эти азеры всех достали. Можешь эту ночь в нашем кубрике спать, есть свободная койка, — с мягким акцентом бережно подбирая слова, выдал ставший в одночасье настоящим другом земляк Энно.

— Спасибо Энно, наверное, я останусь в кубрике своего взвода, так мне спокойней, а то ещё подумают эти чурки, что у вас прячусь, — с теплотой в голосе поблагодарил Арсений обретённого друга.

— Тогда зови на помощь, если придут тебя бить, — с едва заметной улыбкой подбодрил приятеля ефрейтор «Речная гора», отправляясь в другой конец казармы, к правому флангу строя более чем из ста курсантов.

После отбоя младший сержант Арсений расположился поверх одеяла на койке, привалившись к стене и надеясь немного подремать, предварительно проверив наличие «железных блинов». Через час хлопнули двери казармы, дежурный офицер по части пришёл с проверкой.

Проверяя с дежурным по роте наличие личного состава, неожиданно увидев сидящего на кровати курсанта, полковой дежурный поинтересовался: — А вы, товарищ курсант, почему не спите, тоже дневальный?

— Никак нет, товарищ майор, просто бессонница, — ответил Сеня, вставая с койки и застёгивая ворот гимнастёрки.

— У него конфликт с азербайджанскими курсантами, — дополнил ответ младшего сержанта Арсения дежурный по роте, сержант Костя Красозов, родом из Донецка, он же заместитель командира взвода, в котором служил Сеня. По-своему решил помочь сослуживцу, который в своё время отказался от должности заместителя и предложил взводному лейтенанту его кандидатуру.

— Так это тот самый младший сержант из вашей роты, который старшину, азербайджанца нокаутировал, — утвердительно уточнил дежурный офицер.

— Никак нет товарищ майор, только слегка послал в нокдаун, защищаясь, больше десяти человек видели, — поправил Сеня дежурного по полку, удивляясь его осведомлённости. — Значит, кто-то из «стукачей» уже успел доложить ротному командиру, если дежурный по полку уже в курсе, — подумал борец за справедливость, надеясь на благополучный исход этой ночи.

— Ты, давай сынок ложись и поспи, завтра же на занятия, а я поговорю с этим старшиной, чтобы глупостей не наделал со своими джигитами, — по-отечески пожелал пожилой офицер, отправляясь в сторону кубрика прикаспийских батыров.

— Со мной сегодня дневальным парнишка из нашего взвода, говорит, что тоже боксёр. Так что выдвигайся к нам, у нас штыки-ножи и при телефоне. Можно сказать, власть и при исполнении, — добавил в шутку на мгновения задержавшийся сержант Костя.

Через полчаса после ухода пожилого майора Сеня перебрался к СВОИМ ребятам к тумбочке дневального, с которыми успел за ночь переговорить на разные темы и даже постоять дневальным, пока они делали уборку в казарме, а дежурный по полку ещё раз перед подъёмом проверил обстановку в учебной роте связи.

— Постарайся, сынок больше не провоцировать азербайджанских курсантов до конца моего дежурства, — выходя из казармы учебной роты связи, попросил курсанта Сеню пожилой майор. — Чёрт его знает, как до пенсии последние полгода дотянуть с этим интернациональным контингентом, — уже за дверью еле слышно добавил будущий военный пенсионер, чертыхаясь.

Этой ночью прикаспийские нукеры так и не выходили из своего кубрика, даже по нужде….

— Твоя работа?!! На гауптвахте сгною! Ты у меня в последний день июня демобилизуешься в лучшем случае! — через два часа на исходе завтрака багровый от злости дежурный по полку орал на курсанта Сеню, показывая в сторону ретировавшихся из помещения столовой прикаспийских батыров.

Во время инцидента седой ветеран-офицер находился в другом конце армейской столовой и успел подскочить только к «шапочному разбору».

Прикаспийские джигиты из разных рот отступали организованно, бережно поддерживая под руки едва переставляющего ноги горилла- подобного собрата с квадратным юношеским лицом, а двух других витязей немного меньших габаритов практически утаскивали. Старшина Имранов оттирал голову от перловой каши с комбижиром носовым платком и по-своему чертыхался, кто-то из курсантов-славян успел надеть ему на голову миску с перловой кашей в короткой потасовке.

— Никак нет товарищ майор! Мне такое не под силу. Я даже за колонну спрятался, чтобы не попасть под раздачу, — тотчас возразил младший сержант Арсений, в самом начале потасовки успевший выскочить из-за стола и спрятаться за кирпичной колонной, готовый включиться в драку из засады, используя подкованные кирзовые сапоги и отработанные удары в подбородок.

На секунду в голове у будущего офицера Сени мелькнула тщеславная мыслишка: приобщиться в качестве участника к победной схватке, но героями конфликта стали Лёня Крюков и его два земляка из автороты.

Старший сержант Крюков, словно по намеченному сценарию, специально зацепил батыра, размером с крупного шимпанзе, возвращающегося за персональный обеденный стол со специально заваренным для прикаспийских джигитов чайником, а затем уложил его на пол одним размашистым ударом.

На помощь поверженному нукеру старшина Имранов отправил горилла-подобного витязя с квадратным юношеским лицом и его «младшего собрата», размером чуть поменьше, полагая, что уж эта парочка монстров разберётся с одиноким старшим сержантом без проблем. Неожиданно для обоих откуда-то сбоку на парочку молниеносно набросился русоволосый, высокий спортивного типа парнишка, в сержантском звании и двумя разящими ударами, пусть и не поставленными технически отправил их в глубокий нокаут, а пытавшемуся подняться на четвереньки «горилле» аккуратно добавил ногой в челюсть.

Второй земляк-крепыш из автороты почти одновременно опрокинул скамейку с сидящими на ней двумя нукерами, а затем перевернул стол на попытавшихся вскочить батыров с другой скамейки. Старшина Имранов успел выскочить, но какой-то курсант надел ему миску с кашей на голову и отпихнул на группу поднимавшихся прикаспийских витязей.

Вся команда напавших курсантов моментально исчезла с места бойни и выбежала из столовой. Процедура умиротворения кавказских батыров заняла не более полуминуты и помощь кулачным бойцам во главе с кряжистым Лёней Крюковым со стороны доблестного младшего сержанта Сени не понадобилась.

— Уличные бойцы, — констатировал мысленно Сеня, восхищаясь красотой схватки, а для дежурного по части добавил:

— Вы, товарищ майор посмотрите на этих горилл, а потом на меня. Тут и слепому видно, что не моя весовая категория.

Дежурный по части не стал возражать, быстро успокаиваясь, так как обошлось без увечий, пострадавшие благоразумно удалились. Виновников инцидента обнаружить не удалось, но командира роты связи майора Красавцева всё-таки поставил в известность о младшем сержанте Арсении, главном зачинщике происшедших событий, по его мнению, за время беспокойного дежурства.

Буквально через полчаса курсант Сеня уже сидел в канцелярии роты, где командир его взвода с незапоминающейся фамилией по распоряжению майора Красавцева искал выход из возникшей ситуации. Командира роты вызвал на ковёр для профилактической беседы начальник курсов.

— Ну и что нам теперь с тобой делать? Заварил кашу — теперь хрен расхлебаешь, — вопрошал чисто философски старший лейтенант. — Может тебе в свой полк вернуться, до обеда все бумаги оформлю. Продуктовая машина до электрички подбросит, а завтра днем уже в родной части будешь, и причину отчисления подходящую подберём. Типа там по состоянию здоровья или сокращения числа слушателей-курсантов, нужно лишь твоё согласие.

— До конца офицерских курсов и демобилизации в конце мая остаётся чуть более трёх месяцев. Если вернусь в свой полк под Ригой сейчас, то все наряды и караул мои, да ещё и дембельский аккорд повесят, и значит, домой вернусь в конце июня. Такой расклад никак не в мою пользу, а претензий по учёбе или дисциплине у вас ко мне нет — не имеете права отправлять, — поразмышлял вслух курсант Арсений. — Да и какой я зачинщик, если почти всех курсантов из нашей роты кавказские джигиты зашпыняли, всего-то попытался, лишь согласно приказу командира роты, хоть какую-то справедливость восстановить на площадке для занятий со штангой и гирями, а вас офицеров это как будто не касается, что в роте происходит. Ну, а то, что врезал старшине Имранову, то получилось автоматически, всего лишь защищался. Это более десятка курсантов видели.

— Хорошо, не хочешь уезжать, твоё право, да и политотдел не пропустит отчисление. Подождём, с чем майор Красавцев из штаба вернётся, моё дело было предложить, а с этими кавказскими джигитами мы и на прошедших курсах ничего не могли поделать, сам понимаешь — национальная политика партии. Так и дотянули до конца с грехом пополам — не нашлось зачинщика, возмутителя спокойствия, чтобы их приструнить. Правда их меньше было, и не так себя нагло вели, а двоих наиболее резвых отправили обратно в их часть, а пока отправляйся на занятия, там тебя точно не тронут, — закончил беседу мордатый офицер, старлей, по неведомым военно-родственным дорожкам попавший на блатную должность сразу после военного училища.

Не прошло и часа, как с занятий курсанта Сеню снова вызвал командир взвода.

— Майор Красавцев договорился в санчасти, так что ты срочно заболел, быстро собирайся и минимум на неделю, чтобы о тебе здесь не было ни слуху, ни духу, — изложил дальнейшую судьбу курсанта Сени старлей.

Сборы заняли не более десяти минут, Арсений решил по подсказке комвзвода ничего из своих вещей в тумбочке не оставлять.

Затем старлей проводил непокорного курсанта, борца за справедливость до выхода из казармы и, указав направление, добавил: — Там тебя встретят, скажешь, что из учебной роты связи, а положат без официального оформления, с кормёжкой тоже решено. Так что давай, вперёд, — старлей легонько подтолкнул замешкавшегося младшего сержанта и, повернувшись, облегчённо выдохнул.

— И долго мне там торчать? — поинтересовался проштрафившийся курсант, умом и сердцем поддерживающий национальную политику нашей великой партии.

— Если понадобится, то и до самого дембеля. В общем, тебе сообщат, — ответил комвзвода. — Может всё ещё и рассосётся, в линейную часть служить как-то не особо тянет из-за таких вот искателей правды, — подумал старлей, захлопнув дверь в казарму и медленно возвращаясь в канцелярию роты.

Не успел курсант Сеня переступить порог санчасти, как его зазнобило, и потекли сопли. Сказались бессонная ночь и нервное напряжение.

— Э, да тебе, похоже, недельку, другую желательно полежать у нас и поправить здоровье, — поставил диагноз фельдшер из срочников, убирая градусник и выдав внезапно заболевшему младшему сержанту пару каких-то таблеток.

Борец за справедливость в отдельно взятой роте разместился на одной из верхних коек в переполненной санчасти, где и провалялся больше недели, спускаясь лишь перекусить или по нужде. Никто о нём не вспоминал, а бесконечная болтовня с рассказами пионерских страшилок окончательно утомила.

По истечении недели, поправив здоровье и случайно узнав, от попавшего накануне курсанта из соседнего взвода, что прикаспийских джигитов из роты куда-то убрали, а проституток-малолеток депортировали за пределы части, Арсений решил вернуться в казарму и приступить к дальнейшей учёбе.

Тем более от одного недоучившегося на гражданке вечного студента, а ныне будущего офицера получил ценную информацию: оказывается, офицеры, уволенные из вооружённых сил при успешно сданных экзаменах, принимаются в любой ВУЗ нашей многонациональной страны вне конкурса.

— А чем чёрт не шутит, может ещё и получится откорректировать свою биографию, — подумал будущий офицер запаса и студент.

После обеда, ближе к вечеру курсант Сеня выписался из санчасти, где его радостно встретили сослуживцы, пожимая руку.

— А мы случаем, даже подумали, что тебя обратно отправили в свою родную часть под Ригой, с занятий пришли, и никаких следов не осталось, лишь заправленная постель на кровати, как будто и не было человека, — улыбаясь, выдал Володя Орлов.

— Да, так немного прихватило, резко подскочила температура, наверное, инфекция какая-то привязалась, но сейчас полностью здоров, — ответил Арсений, втайне радуясь участию сослуживцев — приятелей.

— Да, твоих друзей из солнечного Азербайджана отправили обратно по своим частям из всех учебных рот, так что теперь можешь спать спокойно. Лёня Крюков с земляками ещё раз выписали им по полной программе на следующий день, где-то подкараулив на улице. Так что в роте они больше не появились и до отъезда их никто не видел, а потом и «наверху» решили, что так будет спокойнее для всех курсантов и для офицеров тоже, — проинформировал сержант Орлов своего приятеля.

Служба и учёба начала входить для младшего сержанта Сени в привычную колею, без эксцессов. Правда, пришлось провести показательный боксёрский поединок с пареньком-боксёром с трёхгодичным стажем и перворазрядником, тоже младшим сержантом из первого взвода.

Пропустив в средине показательного поединка два серьёзных удара от более опытного противника, Сеня тотчас пробил ему защиту и, перехватив инициативу, серией точных ударов чуть не закончил показательный бой досрочно.

Однако паренёк вовремя прекратил бой, в шутку выдав коронную фразу: — Вдвоём мы любого в роте сделаем.

Хотя младший сержант Арсений после прикаспийских джигитов ни с кем конфликтовать и не собирался.

А Лёня Крюков увлёкся боксом, но никто с ним становиться в пару не захотел, даже парнишка-перворазрядник, поэтому организатор национальных побед в отдельно взятой роте вежливо попросил Сеню показать ему несколько основных ударов и правильную защиту в боксёрских перчатках.

На что младший сержант Сеня, естественно согласился, взяв со старшего сержанта Лёни слово, что тот будет боксировать в треть силы.

После трёх занятий Леонид Крюков утратил интерес к боксу, когда оба ротных боксёра уверили его, что с такими навыками уличного бойца на ринге ему делать нечего. Это всё-таки спорт, а не побоище.

В конце марта весь первый взвод дружно отметил двадцатилетие у шести курсантов, родившихся с разницей в несколько дней. Отпраздновали после ужина, в учебном классе, от которого у Володи Орлова как лучшего радиста роты были ключи, значительным количеством водки и домашней закуской из родительских посылок, но на утро все были в форме, и даже трое самовольщиков вернулись вовремя.

За два месяца до демобилизации курсант Арсений начал отпускать усы. Конечно, двухнедельный результат получился не таким шикарным, как у сержанта Володи Орлова, но всё-таки на очередном утреннем осмотре нечастый гость в роте майор Красавцев приостановился напротив Сени, хотел что-то сказать, но махнув рукой, словно заранее зная ответ, под негромкие смешки курсантов быстро прошёл мимо всего строя в спасительную канцелярию.

После этого утреннего осмотра почти все курсанты первого взвода начали отращивать усы, как признак национальной гордости и самосознания, а немного позднее и остальные выпускники учебной роты связи на Центральных Курсах частей Гражданской обороны где-то в Подмосковье в начале семидесятых годов прошлого века….

В конце июня того же года командир учебной роты связи майор Красавцев получил письмо от бывшего курсанта, младшего лейтенанта запаса Сени письмо с просьбой выслать в его адрес две характеристики – рекомендации. Одну — для устройства инспектором по гражданской обороне в одном из районов на северо-востоке Эстонии, а другую для поступления на вечернее отделение Таллиннского политехнического института в районном центре.

Прочитав письмо, майор ненадолго задумался, затем вызвал бывшего командира первого взвода, старлея: — Не забыл, наверное, курсанта Сеню, который в физиономию этому кавказскому джигиту заехал, у нас из-за этого потом куча проблем было, пришлось всех азербайджанцев обратно в линейные части отправлять.

— Ну, разве такое забудешь, — усмехнулся старлей. — Так чего ему нужно?

— Да, вот просит две характеристики – рекомендации написать для работы по линии гражданской обороны и для поступления в институт, — пояснил будущий подполковник.

— Может, не стоит. Из-за его выходки нас едва в полки гражданской обороны не сослали,— возразил старлей.

— Так всё-таки обошлось и не сослали. А вот он смог съездить по роже старшему по званию, а я не осмелился в академии на подобное, хотя один национальный кадр и заслуживал. Напиши этому раздолбаю две приличные характеристики – рекомендации, и не забудь напомнить мне, чтобы письмо перед строем курсантов нового набора зачитать. Чтобы знали, каких кадров мы здесь готовим, — с этими словами майор отослал старлея из канцелярии и задумался о том, что еще одного такого курсанта с обострённым инстинктом справедливости ему в этой должности не пережить, да и получение очередного звания, подполковника может быть отложено на неопределённое время. Где уж там мечта о полковничьей папахе.

Недавний дембель и офицер запаса получил мало ожидаемое официальное письмо с двумя характеристиками – рекомендациями за подписью комроты в средине июля. Прочитав про себя такое, что хоть к правительственной награде представляй, будущий студент решил махнуть в Ленинград, попробовать сдать экзамены на дневное отделение в одном из престижных ВУЗов культурной столицы.

Ведь если всё складывается удачно, даже когда не ожидаешь, почему не попробовать замахнуться на большее. Тем более его армейский приятель Володя Орлов живёт где-то недалеко под Питером, в посёлке Вырице, а настоящих друзей в жизни не так уж много бывает. Жаль, что это в полной мере начинаешь понимать только в зрелом возрасте.

[GREEN]

№ 18

Целина


Вздохнул Иван Васильевич, поскреб узловатой пятерней с треском щетинистый подбородок и отвечает:

- А что целина? Ну, целина! Шуму было до потолка и выше. Радио день и ночь одно и то же трандычит. Газету было противно в руки брать, всё постановления партии да правительства. Тьфу ты! Если кино привозили, я всегда для верности через час приходил, потому что сначала лектор про эту самую целину врать будет, а потом целинную хронику одну и ту же будут крутить… И вот привозят к нам хлопцев с девчатами. Как сейчас помню: тринадцать человек. «Целину,- кричат,- поднимать будем!» Посмотрел я на них, худюсенькие, у девчат ножки, как спички, еще и титек-то настоящих нету. «Валяйте,- говорю,- поднимайте! И вам тут целину поднимут!» «Вы что это имеете в виду?»- закудахтали девчата. «Да ничего!- отмахиваюсь я. – Язык-то без костей». Правда, веселые были. Всё у них ха-ха, да хи-хи. Палец им покажи, смехом заливаются. Песни горланят, да друг над другом подшучивают. Ну, чисто дети. Им бы еще в куколки играть да с горки кататься. А они туда же – целину поднимать!

А кругом ширь неоглядная. Как в песне поется: степь да степь кругом. Ни кола ни двора. Пустыня, одним словом. Надо было бы хоть какой саманный домишко поставить. Да не до этого! Весна же уже! Пахать уже надо и сеять. Почитай, сутками в поле пропадали. А жили первоначально в армейских палатках. Может, видел? Здоровенные такие палатки! Нам-то, деревенским, это ничего. И на земле переночуем. Не велики баре! А им, городским, с асфальту, всё это в новинку, в диковинку. Из деревни-то на целину молодежь не ехала. В каждой деревне была своя целина. А этим городским задурили головы наши правители. Первое время такие герои были! Хлопчики по утрам из палатки в одних трусах выскочат и давай друг друга холодной водой поливать. Визжат, хохочут. Детский сад! И всё горланят: «Закаляйся, как сталь!»

Возвращались всегда поздно, уже по-темному. Так упластаешься, что пожрешь, не видя даже, что жрешь, и сразу засыпаешь, как убитый. А молодые еще костер разведут, на гитаре бренчат и песенки, как оглашенные, орут. Да всё не наши песни, а свои городские, те, что по радио передают, про комсомольцев-добровольцев да романтиков. Листочки там какие-то рисовали со стишками и на доске показателей вывешивали. То бригадира продернут, что вот самогонку пьет, то районное начальство, что вовремя горючку и запчасти не подвезло, то какого-нибудь бракодела изобразят. Ну, а через недельки две ребятки уже перестали по утрам в трусах выскакивать и обливаться. Бригадир стал меня посылать, чтобы я их будил. Так порой приходилось даже за ноги из палатки вытаскивать. На ноги его поставишь, а он спит, ажно посапывает. И ночные костры с гитарой прекратились. Бригадир порой начнет порой спрашивать их: «Что ж вы, ребята, стишки свои больше не вывешиваете? Посмеялись бы хоть!» А они: «Да вот… да потом… да обязательно!» Но больше уже не было никаких стенгазет. На сеялках засыпали. Мне-то страшно за них. А если упадет да под колеса? А как-то одна девчушка подходит ко мне. Владиленой ее звали. «А почему,- спрашивает она меня,- у нас нет выходной? Ведь это же нарушение трудового законодательства!» Мне смешно стало. «Э-э-э! девонька! В деревне испокон веков не были ни воскресений, ни выходных, ни отпусков, ни больничных. У нас, пока сам в эту землю ни ляжешь, всё должен ее ковырять». Смеюсь, а самому горько. Где уж им, городским, осилить такое! Только пуп надорвут и навсегда возненавидят эту деревню.

Вася там был, белобрысенький такой. Помощником у меня. Из института сам ушел. Ты представь только! Ушел из института, от папы с мамой уехал, чтобы этот целяк поднимать. Вот дурни-то какие были! Ну, вот…Утром поднимаемся, за стол пожрать. Смотрю: моего Васи нет. Я за ним в палатку.

- Ты чего, Василек! Давай быстрей! Каша твоя стынет. И в поле уже скоро ехать.

- Да я не хочу,- говорит,- дядя Ваня. Я лучше пять минуток еще полежу.

«Да ладно,- думаю,- пускай парнишка полежит! У меня с собой туесок, там в поле и перехватим». Ну, туда-сюда. Уже и ехать надо. Машина сигналит. А моего Васи всё нет. Я опять за ним в палатку.

- Васька! Ты что же творишь, паразит? А ну-ка вставай живо, а не то за ноги вытащу!

Он молча поднимается. Гляжу я на него. Э-э-э! парень! Чего-то тут нве того! Под глазами черные круги, а движения такие, как у пьяного. Рукой в рукав попасть не может. Потрогал я ему лоб. Жар, как от печки.

- Ну-ка, парень, ложись живо! Чего же ты не сказал, что болеешь?

А он, вроде и не слышит. Продолжает одеваться.

- Я же тебе сказал: ложись! У тебя температура под сорок градусов.

- Не надо,- говорит,- дядя Ваня! Я не лягу!

- Как так не лягу? Я тебе сейчас так не лягу!

- Да запросто! Про Павку Корчагина знаете?

- Да что-то не слышал про такого.

- Я вам, дядя Ваня, обязательно дам прочитать про него книгу.

Я к бригадиру. Так и так. Нерабочий парнишка.

- Но чем же я тебе помогу, Иван Васильевич? Нет у меня ни одного свободного человечка. Сам же прекрасно знаешь!

- Знаю,- говорю. – Только Васю всё равно надо везти в больницу.

- Да ты чего, Иван Васильевич? Какая больница? Что же я единственную машину в райцентр пошлю, посевную сорву. Ведь нам же завал без машины. А меня за срыв посевной, знаешь, как закатают, на полную катушку! Да чего я тебе говорю!

Оглянулся: а Васенька мой рядом стоит.

- Поехали, Иван Васильевич! Машина ждет.

Вот мы и поехали. А у меня сердце не на месте. За трактором сижу, да всё назад поглядываю: как там мой Васенька. А то остановлюсь, подойду к нему:

- Как дела, Василий?

- Нормалек, дядя Ваня!

- Чайку вот хлебни! На травках он, лекарственных.

- Вы бы из-за меня, дядя Ваня, не останавливались! А то мы с вами никакой нормы не выполним. На ужин себе даже не заработаем.

А к обеду разошелся я. Уже и назад не оглядываюсь. Жму во все железки. Ну, а когда обед привезли, стал кричать его. Не идет. Уснул, думаю. Подхожу к сеялке. А он сидит вот так вот на сеялке, глаза прикрыты. А так как живой.

Приезжал потом следователь. Нас в райцентр вызывали. Ничьей вины не нашли. Видишь, и вины нет, и парнишка умер. А ему еще бы жить да жить. У него, оказывается, с сердечком не лады были. Да кто про это знал?

Ну, а книжку эту потом я про Корчагина прочитал. Хорошая книжка! Жизненная! Говорят, сам писатель про себя писал, только фамилию другую взял.

А как Васю похоронили, завыли мои девки в голос. «Всё! Не можем больше! Домой хотим! В город! К маме! Мы тут все умрем!» Даже из райцентра первый секретарь комсомола приезжал. И упрашивал, и стыдил, и грозил и наобещал им там с три короба. Но две девчонки всё же сразу уехали. И билеты эти комсомольские ему в рожу бросили. «Не желаем из-за этих бумажек жизнь здесь свою гробить!» Сильно я тогда напугался за них. Как бы им за это дело чего не было. При Сталине бы сразу на Колыму упекли.

Вот тебе и вся целина! Через полтора года от комсомольцев-добровольцев у нас никого не осталось. Одна только память. Ну, и пришлось дальше нам, деревенским, поднимать целину. Но нам-то что? Мы к этому делу привычные. Считай, что всю жизнь одну сплошную целину поднимаем. Будь она неладна!

[GREEN]

№ 19

Волчик


На краю небольшой деревеньки, затерявшейся среди леса, стоял домик, в котором жила одиноко Клавдия. Никого у нее не было: ни родни, ни детей.
Не народили деток с мужем своим, которого схоронила недавно. Год прошел.
Скучала долго она по нему, слезы по ночам в подушку проливала. Боль потери никак не хотела отпускать бедное сердце женщины.
И вот однажды сидела она возле дома на скамеечке и вспоминала своего Васеньку… Не слышала, как ней подошел местный охотник Антип.
– Клавдия, здравствуй!
– Антип…– вздрогнула женщина от неожиданности: – ты, что крадешься–то, как мышь за сыром? Людей пугаешь. – Увидела, что из-за плеча ружьишко торчит, спросила: –Ты, что на охоту собрался?
– Нет. Уже возвратился, домой пришел, Дашка выгнала...
– Что так? Добычу не принес? Ох, Дашка, Дашка! Злющая она у тебя баба. Может, сам виноват–то? Любви мало даешь?!
– Да, нет вроде, сегодня при настроении… Тут другое дело–то. Вот смотри, что я на охоте–то добыл. – Антип достал из-за пазухи маленький, серенький комочек. –Не знаю, Клавдия, что с этим делать–то. – Сокрушенно проговорил охотник.
– Ну–ка, ну–ка, покажи! Что там у тебя? О-о-о-о. Да это же – волчонок, – взяла сжавшегося щенка в руки, – ему и месяца– то нет. Ты зачем его от матери–то забрал? Как он теперь без молока? Антипушка, неси–ка ты его обратно. Не дай–то бог, волчица–то по твоему следу к нам прибежит, беды не оберешься. На забери. – Сунула волчонка Клавдия в руки охотника. – Верни, верни матери дитя–то…
– Нет у него ни матери, ни отца, оба там возле логова–то полегли, и еще пять волчат придушенные. И кто это сделать мог, а, Клавдия? А этого чуть живого в сторонке–то нашел, видно недодушили, лежал, скулил жалобно. Вот и пожалел, взял, домой–то и принес, а там Дашка, словно с цепи сорвалась, орать–то стала, чтобы значит, убрал эту нечисть из дома–то и со двора. Вот и бегаю по дворам, всем уже соседям предложил… К тебе последней пришел. Клавдия, ну, что утопить, что ли? – Не услышал ответа женщины, прижал хрупкое тельце к груди, проговорил: – Вон уже глазки начали открываться: еще день, два и видеть будет. Значит, ему около двух недель, молоком недолго кормить–то надо. Им ведь, Клавдия, через три недели можно мясца давать, сырого. Ну, возьми! –Уговаривал Антип. – Охотиться буду, для него мяса добывать. Чего молчишь–то, соседка?
Женщина молчала, и Антип не мог даже предположить, что она мысленно думала о Васеньке: "Как бы он поступил? Взял, не взял бы волчонка? – Думала она. – Взял бы, обязательно взял. Доброе сердце у Васеньки–то было, сочувствовал, сопереживал всем, вот и не выдержало сердечко… не довезли до больницы, не довезли. Как же плохо без тебя, Васенька. Что же делать-то с волчонком?" – И уже вслух: – Антип, ты куда это пошел? А ну, вернись! - Крикнула вослед уходившему мужчине. Антип почти бегом вернулся и тут же с надеждой спросил:
– Не уж–то возьмешь, Клавдия?
– Давай, давай сюда волчонка. – Прижимая к себе теплый комочек, сказала: – назовем его Волчик.
– Спасибо, Клавдия, дай Бог тебе здоровья! Спасла невинную душу от погибели и меня от Дашкиного гнева.
– Да иди уж, Антип, а то я уже сомневаться стала, правильно ли сделала, что взяла волчонка. Чувствую, хлебну с ним еще горюшка. – Поглаживая и ласково глядя на Волчика, проговорила Клавдия. – А может, нет… – и тут подняла глаза, и не увидела Антипа. Смеясь, прошептала: – вот негодник, сбежал! Испугался, что передумаю. – и уже Волчику: – Ну, что? пошли, малыш, домой.
Пройдя в дом, Клавдия достала картонную коробку, положила в нее мех от старой шубы, соорудив для волчонка домик. Малыш не умел пить, был полуслепым, и Клавдии ничего не оставалось, как кормить его с ложечки подогретым молоком. Ухаживала за ним, как мать-волчица.
Волчик рос быстро. Вот он уже на дрожащих лапках пытается ходить, пьет молоко уже сам. Смешно тыкаясь мордочкой в блюдце, чихал, отфыркивался при этом.
– Волчик, ты опять все молоко расплескал, ну нельзя же так–то, как поросенок грязный…
Вдруг, хлопнула дверь в сенях, Клавдия удивленно оглянулась, думая: "Кого нелегкая принесла?" и быстренько спрятала в коробку Волчика.
Через минуту в комнату влетела Варвара.
– Ну, здравствуй, Клавдия. Как жизнь молодая? Говорят, ты волчонка–то на воспитание взяла? – Без остановки проговорила она и, не ожидая приглашения растерявшейся хозяйки, уже заглядывала в коробку. – А он прелесть, но к тебе не за этим я пожаловала, чтобы любоваться зверем–то.
Клавдия заволновалась, знала, что Варвара склочная, скандальная и от нее ничего хорошего не жди.
– Зачем пришла, Варвара? Мы, вроде, и не подружки, и вход ко мне для тебя–то закрыт. Уходи! – Клавдия открыла дверь и рукой указала на выход.
– Ой, ой, какие мы, больно надо–то! – Обиделась Варвара, – хоть и не считаешь ты меня подружкой, но хочу предупредить, что все против твоего звереныша. Аниська сказал, что прибьет волчару–то, если сама ты его не приберешь….
– Варвара, я сказала уходи! – Клавдия начала сердиться, рука потянулась за кочергой.
– Слушай, Клавка, я по-доброму тебя прошу, убери волка–то из деревни, иначе ху… – не успела договорить соседка, как в нее полетела кочерга. Успев, уклонится от брошенного в нее снаряда, выпрямилась и, проходя боком мимо Клавдии, выскользнула за дверь, но оттуда крикнула: – зря, соседушка, зря ты со мной так–то…
Клавдия не вытерпела угроз, выскочила, схватила, что-то под руку попалось, и кинулась на Варвару, та испуганно заверещала:
– Убивают, помогите! Клавка зарубить меня хочет!
На крики сбежались соседи и увидели, как всегда спокойная и доброжелательная Клавдия бегает с топориком в руке, за скандалисткой Варькой.
– Господи, что здесь происходит? – Крикнул Антип. – Клавдия, остановись!
Но та, как будто не слышала, молча бежала за орущей соседкой. ..
Вдруг мимо него пробежала Варька и, увидев Антипа, быстренько спряталась за него. Дрожит вся и уже кричать не может: голос сорвала. Прохрипела в ухо мужчине:
– Спаси, Антипушка…
– Клавдия! – Крикнул Антип. – Брось топорик–то!
Клавдия словно очнулась, остановилась, глянула - в руке топорик, удивилась очень:
–Господи! Что это? Я ведь палку в руки–то брала. – Проговорила она, бросая топорик в сторону. – Спасибо, Антипушка, что остановил. Не хотела я Варьку убивать, только припугнуть. Что б больше ноги своей в дом мой не ставила.– Клавдия, что случилось с тобой? Что или кто в гнев такой привел? – Удивленно спросил Антип. – Не видел я тебя такой.
– Антип, прости, вот она, Варька, сказывала, что весь деревенский люд требует убрать Волчика. А Аниська грозился убить…
– Кто это тебе сказал? – Возмутился Анисим. – Не говорил я такого, Богом клянусь, Клавдия.
– Как же не говорил? Варвара сказала, что если не приберу волчонка, ты сам его уберешь. Твои слова, Анисим?
Все повернулись к Варьке, которая как–то боком, боком через калиточку протискивалась. Анисим преградил ей дорогу, прошипел:
– Варвара, сколько можно на людей клеветать? Я ж тебя не видел почти как три недели?
Варька, оттолкнув мужичка, молчком убежала.
– Вот ведь, бестия какая! – Возмутился Анисим. – Молодец, Клавдия, давно ее надо было проучить... – и вдруг засмеялся, – а с топориком, зачем ты за ней бегала?
– Случайно, вышло, топорика под порогом не должно было быть, сама в растерянности я. Помню только, что вроде бы палку схватила, а вишь, как получилось, оказался топорик. – Оправдывалась Клавдия. – А Варька, я ж на нее давно в обиде. Еще когда Васенька жив был, сколько она кровушки нашей попила. Всякую гадость про нас говорила, чуть не разлучила нас, виновата она ой, как виновата в смерти моего любезного Васеньки…
– Ладно, Клавдия, не будем про этого черта в юбке говорить! – Сказала Дарья – Покажи-ка нам своего воспитанника, уже почти, как три недели живет у тебя, а мы его еще и не видели.
– И то правда. Надо вас с ним познакомить, может, полюбите, как я…
Через минуту Волчик был перед глазами любопытных соседей, всем хотелось подержать его, хоть минуточку.
– Клавдия, – вдруг вкрадчиво, чтобы не обидеть, Демьян спросил, – вот, когда Волчик твой вырастет, что делать будешь?
– За заборчиком держать буду. Вот только надо бы ему домик построить, да заборчик поставить. Беда одна – мужика у меня нет, некому построить…
– А мы, что не мужики? – Шутливо проговорил Антип, – правда, Анисим?–Правда твоя, Антип, завтра и начнем, а то вон, как быстро растет волчонок. Ну, ладно, пойду. Завтра встретимся.
– Ну и я пойду, Клавдия. Вон, Дарья возле калиточки стоит, ждет.
– Иди, иди, Антип, а мы с Волчиком немного погуляем, я его ведь еще ни разу на улицу не выносила, пора знакомить с живностью.
Антип ушел.
Клавдия огляделась и увидела курочек, штук так тридцать и вышагивающего между ними петуха, решила поднести волчонка чуть поближе к ним и отпустить. Посмотреть, как будет себя вести Волчик. Отпустила волчонка, стала наблюдать.
Волчик оказавшись на земле, испугался, сжался в комочек, лежит по сторонам глядит и тут он увидел курочек. Любопытство его было велико, хоть боялся, но пошел. Мордочку вытянул, носиком воздух забирает, к курочкам подбирается.
И вот он уже рядом. Курочки увидели волчонка, раскричались и в разные стороны разбежались, лишь петух, крылья распустил, кричит и на волчонка прыг, клюет, крылом бьет. Волчик и так–то боялся, а тут еще пуще испугался, к земле прижался, визжит.
Клавдия на помощь своему питомцу поспешила, петуха с него скинула и наклонилась, что бы Волчика на руки взять. Петух разогнался, хотел на волчонка прыгнуть, да угодил прямо Клавдии на голову. Женщина кое-как скинула с себя разгневанного петуха, кинулась в избу, тот за ней, под ноги кидается, клюет… Клавдия забежала в дом, плотно дверь прикрыла.
– Ох, бедный Волчик, обидел тебя петух негодный, разбойник, – проговорила Клавдия, прижимая к себе волчонка, – вот ведь, негодник такой! И надо ж было мне оставить тебя одного. Боялся, я видела, ну прости меня старую, хотела посмотреть, будешь ли курочек трогать или нет. А вышло, все, наоборот, тебя обидели.
Волчик, почуяв, что его жалеют, лизнул Клавдии руку, та совсем растрогалась. Прошла в избу из сеней, отпустила волчонка, проговорила:
– Эх, что тебя ждет, малыш, в жизни этой? Ведь говорят, что, сколько волка не корми, в лес смотрит. Но пока маленький еще поживешь со мной, а там посмотрим….
Утром едва Клавдия успела накормить курочек, вынесла Волчика во двор. Прогуляться, глаз с него не спускала, и как только петух приближался, хворостинкой его отгоняла. Постепенно курочки привыкли к присутствию волчонка, не разбегались при его появлении. А там и петух смирился, перестал нападать на Волчика, но Клавдия была рядом, на страже. За этим занятием и застали ее Антип с Анисимом.
– Клавдия, здравствуй. Что это ты пасешь волчонка, да еще с хворостиной? Не для нас ли хворостина? – Смеясь, проговорил Антип.
– Да, да, мы тут к ней строить, а она с хворостиной нас встречает. – Засмеялся Анисим.
– Здравствуйте, мужики. Проходите, проходите. А хворостина для петуха, воинственный петух у меня, того и гляди Волчика клюнет. Курочек своих защищает.
Пока мужики ставили заборчик, да будку сколачивали, Волчик под ногами путался. Антип об него запнулся, упал с доской, чуть волчонка не прибил. Клавдия тут же подхватила волчонка.
– Антип, ты бы поосторожней был! Вон, как Волчика испугал. – Заворчала Клавдия.
– Вот те на, тут меня пожалеть надо, а она волчонка жалеет, – вставая, пробурчал Антип, – отнеси его домой, там безопаснее будет для меня, ну и для него, конечно. Через него ж я упал.
– Клавдия, скажи-ка, у Волчика наверно зубки уже растут? – Спросил Анисим.
–Да, вон уже тапок изгрыз. Я его этим тапочком по носику стукнула. Так он обиделся, да так сильно, что под кровать мою спрятался и долго из-под нее не вылазил. Пришлось доставать из–под кровати. А вчерась, только я поставила на пол чугунок, в нем я варю ему супчик, так Волчик в него и залез, а там еще был супчик был, перепачкался весь, испугался как, хотел вылезть да чугунок и опрокинулся. Вот и представьте себе, что было. Суп вылился и Волчик вместе с ним, лапки в разные стороны расползаются. Встать не может. Вот и пришлось мне волчонка мыть, да суп с пола собирать.
– Весело живешь, Клавдия, скучать не дает, – рассмеялся Анисим. – А чем кормишь? Не одним ведь супчиком? Мясца сырого требуется волчонку.
– Антип вон помогает, дай бог ему здоровья. На охоту ходит, то зайца принесет, то двух. Пока маленький, хватает, как подрастет, больше надо будет. Ест пока супчик, сырого мало даю. Вот думаю в лес на прогулки с ним ходить.
– Вот это правильно, может, охотиться научится.
Так за разговором сделали дело мужики. Клавдия так и простояла с волчонком на руках.
– Ну вот, Клавдия, готово! – Проговорил Антип. – Давай своего питомца, пусть оценить новое жилище свое.
Клавдия тут же отпустила Волчика в загон, тот сразу стал все обнюхивать, в будку забрался и сразу там улегся.
– Вот и хорошо, – проговорил Антип, – ты уж в избу не пускай больше, пусть живет на месте своем. У тебя, наверно, запасы кончились мяса?
– Да, Антип, кончились, на завтра я уже сварила, больше нет мясца.
– Завтра на охоту пойду, проверю капканы, может, попался кто. Ну, ладно, Клавдия, мы пойдем. Дома нас заждались… – проговорил Антип, выходя из калитки, – до свидания.
– До свидания, Клавдия. – Сказал Анисим, выходя следом за Антипом. С тех пора жили Клавдия с Волчиком спокойно, любя друг друга. Волчик привык жить в загоне. Клавдия с Волчиком в лес часто ходила на прогулку.
Соседи больше не беспокоили Клавдию и волчонка. Антип охотился, приносил все, что мог добыть.
Так прошло три года.
В одно весеннее утро Клавдия собралась с Волчиком в лес. Глядя на него, она радовалась его красоте и мощи. Вырос Волчик, стал крепким и здоровым. Если вставал на задние лапы, то выше нее был. Куда ей было до него, маленькой, худенькой женщине шестидесяти пяти лет от роду. Однажды, играючи, Волчик с разбега прыгнул на нее, так она упала.
И вот сейчас, при виде Клавдии, стал радоваться, понимая, что пойдут в лес, как всегда в одно и в то же время. Вот уже несколько лет они совершают прогулки.
– Ну что, Волчик, пойдем в лес, – открывая калитку, проговорила Клавдия. – Давай, наденем ошейник.
Волчик наклонил голову, подставляя ее, чтобы Клавдия надела ошейник с привязанной к нему веревкой.
И вот они в лесу. Клавдия сняла с Волчика ошейник и он тут же начал носиться вокруг женщины. Вдруг остановился, вытянул морду и стал принюхиваться. Стоял так минут пять. Клавдия забеспокоилась.
– Волчик, ты что? Кого учуял?
Через минуту Волчик исчез в кустах. Клавдия побежала за ним. Крича:
– Волчик, Волчик, вернись!
Долго Клавдия ходила по лесу. Кричала, звала своего Волчика. И вдруг поняла: не вернется Волчик, не вернется.
Заплакала Клавдия, горе настоящее для нее была потеря любимца.
Придя домой, упала на кровать и разрыдалась, в голос плакала она, приросла всем сердцем, душой к Волчику.
– Вот, Васенька, опять я одна, – сокрушалась Клавдия, – может еще вернется? Был бы ты рядом Васенька, не так бы было мне одиноко.
Искали Волчика все. В лес ходили, звали. Но нет, не нашли, не откликнулся.
Так прошло три месяца, в ожидании возвращения Волчика. Клавдия уже смирилась с потерей своей, не искала больше, не звала.

В один осенний день пошла Клавдия в лес, грибочков поискать.
Ходит по лесу, ножичек в руке, в другой – корзинка почти полная грибочков, собралась уже возвращаться домой.
Глядь, а из кустов на нее смотрит волк, зубы скалит: вот– вот на нее прыгнет. Испугалась Клавдия, подумала: «Вот и все, погибель моя пришла. Загрызет волк меня, ой загрызет. Но нет, не дамся я … не смотреть в глаза волку, как страшно…» – Думала Клавдия, видя краем глаза, что волк уже готов к прыжку.
Клавдия как закричит:
– Вооолчиииик!
И тут же услышала, как под чьими–то ногами хрустнула ветка и перед ней появился второй волк.
От неожиданности Клавдия попятилась, упала. Закрыла глаза, готова уже была принять смерть. Но ничего не произошло, только слышно было рычание волков.
И вдруг все стихло. Открыв глаза, Клавдия увидела перед собой Волчика.
Наклонив морду, он заглядывал ей в лицо.
– Волчик, дитятко мое, – прошептала женщина, вставая, – вот ведь, как пришлось встретиться, спас ты меня! – Обнимая прильнувшего к ней волка и плача от счастья, проговорила Клавдия. – Пойдем домой… – но тут услышала тихое рычание, доносившееся из кустов, оглянулась, увидела, что волк не ушел, а следит за ними. Испугалась: – О боже, Волчик, что делать?! Не ушел волчара–то…
Волчик почуяв страх Клавдии, встал между нею и волком, и с рычанием смотрел на него. Чужак скрылся среди густого кустарника.
Клавдия, наконец, решилась идти. Молча, боялась нового появления зверя. Волчик шел рядом, почти прижимаясь к женщине. Но было слышно, что и чужак не отстает. Так они и шли, пока не вышли из леса. Клавдия обернулась и увидела, что волк сел на краю леса, под ветвистым дубом и наблюдал за ними.
«Господи, – думала Клавдия, – ведь говорил Антип, что видел Волчика с волчицей, видел. Но тогда Волчик увел свою спутницу, не подошел…. Да не уж–то, это – подружка моего Волчика?» – Догадалась женщина.
И вот они уже у калиточки заветной. Успокоилась Клавдия, нежно, все еще дрожащей рукой, гладила своего воспитанника, спасшего ее от неминуемой смерти. Не справилась бы она с волчицей, не справилась.
Волчик, пойдем домой, – сказала она, наклоняясь над волком, тот носом ткнулся ей в лицо. – Как тогда, когда маленький был… – прошептала женщина, понимая, что Волчик уйдет, что у него другой дом… другая жизнь ждет его. – Хорошо, Волчик, беги, и спасибо тебе, родной, – оттолкнув волка, сказала Клавдия. – Беги, уходи…
Волчик побежал в сторону леса. Клавдия стояла и провожала его взглядом, шепча:
–Иди, родной, иди к своей подружке…
Вдруг Волчик остановился, оглянулся на прощание и вдруг Клавдия услышала:
– Ууууууууууу ууу, Ууууууууу ууу, Уууууууууууууу ууу… – Волчик, спев свою прощальную волчью песню, скрылся в лесу…
– Научился выть, – прошептала Клавдия, заходя во двор и прикрывая калиточку. – А может, уже и детки есть, не зря волчица на меня кинулась, видно рядом я была с логовом, защищала дом свой и деток...
Вечером Антип пришел.
– Клавдия, здравствуй. Я тебе нового жильца принес, смотри! – Проговорил он, доставая из–за пазухи серый комочек.
– Антип, зачем волчонка опять принес? Не надо мне!
– Не волчонок это. Моя Жучка ощенилась, вот и принес тебе, чтобы не скучала.
– Ну, показывай, показывай, – взяв щенка, Клавдия прошептала: – на Волчика как похож! Хорошо, оставлю… Волчиком назову, серый такой же, как волк…
Волчика и его подружку больше никто не видел. Ушли волки.