Отправлено 22 октября 2013 - 16:48
№ 3
Мелодия из тридцать восьмого
***
- Нет, это просто невозможно, - возмутилась Полина Андреевна, переворачиваясь с бока на спину. – Нельзя же так.
Она открыла глаза и некоторое время лежала неподвижно, бесцельно разглядывая белый высокий потолок одноместного санаторного номера, в который она заселилась сегодня утром. Специально доплатила за одноместный, чтобы никто излишне не беспокоил. И вот на тебе – соседи. Раздражения не было: тихая досада, что послеобеденный отдых так и не стал привычным тихим часом, и то обстоятельство, что соседи за стеной справа, включившие телевизор чрезвычайно громко, как минимум нетактичны, удручало.
«А погода хорошая сегодня», – подумалось Полине Андреевне, и она вновь повернулась на правый бок.
За окном стоял тот самый солнечный день конца февраля, о которых довольно часто говорят: «Весенний». Хороший день и не холодно. Обязательно надо будет побольше погулять после отдыха.
Новый взрыв хохота в телевизоре за стеной заставил Полину Андреевну, мысленно уже прогуливавшуюся по аллее под заснеженными шапками сосен, вернуться к действительности. Какой тут сон? Просто никакой невозможности отдохнуть.
Будучи человеком чрезвычайно тактичным, терпеливым, Полина Андреевна вновь закрыла глаза в очередной попытке заснуть. Но, видимо, весь настрой на сон был сбит окончательно юмористической передачей, как она поняла по монотонному, лишенному всяких эмоций голосу известного писателя-сатирика, тем не менее вызывающего своим выступлением бурную реакцию зала.
«Да, заснуть в подобных условиях, видимо, не получится», - уже в который раз подумала она.
Сатирик наконец-то закончил свое выступление, и началось путешествие по программам. Их переключали попеременно, возможно, безо всякой конкретной цели, не задерживаясь ни на одной подолгу. Получался какой-то невыносимый акустический компот из рекламных слоганов, реплик без начала и конца, некоего подобия музыки, безликой и пустой, просто всевозможных непонятных звуков и шумов. Но вот поиск неожиданно прекратился. Громко зазвучала мелодия…
Полина Андреевна вдруг увидела себя маленькой девочкой в бежевом платье, с жидкими русыми косичками, читающей в беседке «Гулливера», большую красивую книгу с чудными картинками, подаренную недавно отцом. На столе стоят пустая чашка и блюдце с надкусанным печеньем. На земле, вытянувшись в струнку, - Тишка, котенок, месяц назад приблудившийся на дачу Ореховых и великодушно получивший разрешение тети Шуры остаться здесь. Не без слезной, в прямом смысле, просьбы Поли.
Солнечно и душно, и укрыться можно разве что в этой беседке или же, погрузившись в озеро, расположенное неподалеку с дачей, где они с тетей Шурой вот уже три года подряд живут каждое лето, отдыхая от столицы с ее «шумом и гамом», от «кутерьмы несусветной», как любит твердить тетя Шура. Но озеро, большое, овальное, с песчаными пляжиками, словно желтые пятна небрежно нанесенными неизвестным художником на зеленый контур берегов, второй день под запретом. Позавчера слегка подскочила температура, и озабоченная тетя Шура заохала-забегала, объявила девочке постельный режим и вместе с ним усиленную опеку.
- Что скажет Андрей Петрович, когда застанет тебя всю бледную и болелую? – причитает она. – Вот подарочек отцу-то будет.
Тетя Шура, домработница Ореховых, женщина большая и добрая, с красивым низким голосом, темными глубокими глазами, непреклонная, и даже жесткая, когда речь идет о порученном ей деле. И втройне непреклонная, когда дело это касается ее любимой Полиночки, к которой она по-особому прикипела после трагической гибели Ольги Александровны Ореховой, мамы девочки.
«Вот подарочек отцу-то будет», - негромко повторила вслух Полина Андреевна.
Она попыталась припомнить, когда же это было. Лето, тенистый сад, девочка читает большую книгу, которую принес посыльный отца, черно-белый котенок. Как же давно! Так далеко, что почти уже позабылось. Какой же был год? Скорее всего… Ах, да, конечно, тридцать восьмой. Ей вот-вот должно было исполниться восемь. Очень удобно считать. Был тридцать восьмой. Отец приехал назавтра поздно ночью. Она не услышала, когда. Наутро вышла из своей спальни и увидела: на стуле в гостиной - его китель. Только тогда и поняла: папка приехал.
А пока она читает большую красивую книгу в беседке, увитой диким виноградом, и сквозь редкие щели просачиваются веселые солнечные лучи. Со стороны пляжа, находящегося всего в каких-нибудь сотне метров, не дальше, доносятся звуки музыки, сочащиеся из репродуктора, установленного на фонарном столбе. Поля время от времени останавливает чтение и вслушивается в них.
За стеной тоже слушают мелодию. «Ту самую, из тридцать восьмого», - отчего-то уверена Полина Андреевна.
***
Ничего не изменилось за последние двадцать лет, кроме, пожалуй, скорости. Все нарастающей скорости движения времени. Она неумолимо приближает тот рубеж, за которым, возможно, ничего и нет. Кто знает, как оно там сложится? Но чего уж роптать – пожить еще чуток. Вроде бы и силы какие-никакие остались, и голова, слава богу, не затуманилась вконец. И хотя уж вроде бы грех жаловаться, девять десятков позади, хочется еще пожить. Умирать – потом, как-нибудь.
Матвей Матвеевич Ракитин всегда считал, что одной жизни человеку мало. Не успеешь толком ничего путного сделать. Потому и уверял всех, что сам-то он прожил несколько жизней. В этом была доля правды, не потому, что жизнь оказалась столь долгой, он сам не ожидал, да и, по совести, никогда не думал об этом, а потому что было в ней много такого, что со стороны могло показаться, вместила она сразу несколько судеб.
А умереть мог бы не единожды. Вначале когда заболел скарлатиной осенью двадцать восьмого. В семье было шестеро детей, он, семилетний Матюшка, предпоследний, за ним только – пятилетний Володя, тоже подхвативший эту болезнь, скашивающую в смертельной жатве людей налево и направо.
Глафира Савельевна, мать большого семейства, к тому времени уже вдова (муж в двадцать шестом погиб при запуске фабрики – несчастный случай), познавшая утрату двух новорожденных своих кровиночек, отдала младшенького в больницу. Матюшку, в коем еле теплилась жизнь, переселила на печь, будь, как будет. Истово молилась Ракитина о своих при смерти лежащих детях, и Бог внял, оставил одного. Матвей выжил. Володя же по недосмотру медички погиб в больнице: ночью из горла выпала трубка.
Следующего своего появления смерть особо надолго не стала откладывать. Летом тридцать четвертого гостил Матвей у своего дяди, председателя райкома Алексея Савельевича Сергеева. Напросился сам на каникулы и айда через шестьсот верст на поезде. Мать, было запротивилась сначала отпускать дите в такую-то даль, а потом отпустила-таки. У Алексея Матюшка всегда сыт будет, да и уход за ним обеспечен: Шура, жена брата, - сама хорошая мать, хозяйственная, знает, как дело поставить. Видимо, так рассуждала Глафира Савельевна, собирая в дорогу тринадцатилетнего Матюшку.
В далеком крае было интересно, многое - в новинку. На поле работал, в охотку-то всегда дело спорится, вместе с двоюродными братьями, почти одногодками, и другими деревенскими пацанятами купался до посинения в речке, в ней же и рыбу удили. Не забывали о походах в лес и, естественно, о всяких играх.
Подолгу пропадал на работе Алексей Савельевич, по долгу службы ездил по деревням, налаживал работу не так давно созданных колхозов и Матвея иногда с собою брал.
В тот день припозднились они в Вырково, что за верст пятьдесят от дома.
- Уж ночь почти, Савельич. Куда с мальцом по темноте? Сам знаешь, как у нас сейчас неспокойно. Оставайтесь, здесь переночуйте, места всем хватит. Как говорится, в тесноте да не в обиде, - советовал Василий Егорович Крайний, член правления колхоза и хороший товарищ Алексея Савельевича.
Они все сидели в комнате за большим столом и пили вот уже по третьей чашке чая. Матвей уже успел подружиться с двумя из трех сыновей хозяев, возрастом схожих с его, и рад был бы задержаться здесь на подольше.
- Оставайтесь, Алексей Савельич, - вторила мужу худенькая Евдокия Кузьминична. – А хотите, можно на сеновале постелить: ночи теплые сейчас.
- Нет, надо ехать, - наконец решительно произнес Сергеев. – Давай, Матюшка, допивай чай и собирайся. Спасибо за все, хозяева дорогие. Поедем мы.
Уже утром следующего дня по всей округе разнеслась ужасная весть: бандиты ночью зверски убили товарища Крайнего и вырезали всю его семью. Они знали о позднем приезде председателя райкома в Вырково, надеялись, что, скорее всего, он заночует в доме Крайнего, и в очередной раз пытались расквитаться с ним.
Да, и такое было. В войну, так вообще почти что каждый день смерть по пятам ходила за Матвеем. Попадал он в страшные передряги: и из окружения с боями прорывался, в штыковую ходил не раз, и под шквальным огнем глох, и горел, в Карпатах это было. Раза три тонул на переправах. Все было. Вот только пуля не брала. «Заговоренный, не иначе», - шутил он про себя. И лишь в самом конце, в середине апреля победного года, настигла-таки его - снайпер. И опять – чудо: прошла пуля, пробив легкое, навылет. Смазал фриц.
Видно не любила его, Матвея Матвеевича, смерть. Ох, не любила. Все время подступалась, заигрывала, а до решительного - не дошло. Значит, судьба такая. И пожить еще – хочется. Жить-то «не разонравилось», как говорил он в детстве. Сколько же до него верст, до этого самого детства? Не счесть.
Матвей Матвеевич и не заметил, как погрузился в сон, сидя в неудобном кресле своего номера.
***
Как только одна мелодия закончилась, за ней последовала вторая, и, вслушавшись, Полина Андреевна сразу безошибочно определила – из «Серенады Солнечной долины». Знаменитая увертюра.
Она свесила ноги с кровати, нашла свои тапки. Все же хорошая раньше была музыка. И концерты были не чета нынешним. А впрочем, это все старушечье дребезжание. И сейчас, верно, есть много достойного. - Она медленно встала с кровати, натягивая халат. - И голоса хорошие есть. Безусловно, каждое время рождает свои мелодии. Этим-то жизнь интересна. Так что не ворчи, бабка. Не к лицу. Но, ворчи не ворчи, а заснуть все же никак не удалось, обидно.
Полина Андреевна дошла до стола, налила в бокал соку и, стоя, медленно выпила его. Потом, решившись на что-то крайне важное для себя – да, да, важно решить сейчас, не откладывая, иначе весь отдых насмарку – пошла по направлению к двери.
Выйдя из номера, она направилась к соседнему, 735-му, и, дойдя, решительно постучала в дверь. Никто не отозвался. Она постучала настойчивее. Снова никакой реакции, лишь через дверь слышны были звуки громко работающего телевизора. На этот раз пела Кристалинская.
Подумав о чем-то, Полина Андреевна решила постучать еще раз и уже подняла руку, но как раз в этот самый момент распахнулась дверь номера 733.
Вышел высокий седовласый старик на вид постарше ее.
- Это Вы так громко музыку врубили, сдурели что ли? Всех отдыхающих перебудили тут. Немедленно убавьте звук. Слышите? – с напором почти кричал он.
Полина Андреевна опешила, не нашлась что ответить. Старик же, видимо, вдохновленный безмолвием своей жертвы, продолжал:
- Здесь Вам не колхоз «Заветы Ильича» во время посевной, а здравница. Люди здесь отдыхают, знаете ли, - лицо старика, еще не потерявшее окончательно следы былой красоты, источало праведный гнев. – Это просто неслыханно.
- А что особенного бывает во время посевной в колхозе? – взяв себя в руки, насколько возможно спокойно поинтересовалась Полина Андреевна.
Этот неожиданный вопрос маленькой хрупкой женщины, и сам тон, которым он был задан, застал распылавшегося жильца 733 номера врасплох.
- В каком колхозе?
- Как в каком? В «Заветах Ильича», - произнесла Полина Андреевна уже с вызовом. Она отошла от двери почти на середину коридора и смотрела на своего обидчика снизу вверх. Во всей ее позе виделась решительность и какая-то странная настырность. – Ну, что же Вы, любезный? Ответьте. Что же такого особенного, связанного с орущим телевизором, бывает в колхозе во время посевной. Говорите же, я Вас внимательнейшим образом слушаю.
За какие-то секунды они окончательно поменялись местами.
- Простите. Простите, если обидел Вас, - извинительно, видимо, поняв свою ошибку, стал ретироваться старик. – Мне показалось, что Вы моя соседка. Понимаете, бессонница у меня, а тут взял и заснул… Но вот… разбудили. Правда, музыка хорошая. Особенно та, что перед миллеровской вещью была.
- А разве все, что Вы сейчас сказали, дает Вам право кричать на меня?
- Простите, никак не отвыкну от дурной привычки. Как Вас звать, простите?
- Полиной Андреевной, – и зачем-то добавила. – Я из 737.
- Красивое имя. А я Матвей Матвеевич. Глуховатый я, Полина Андреевна. Сейчас-то все хорошо: аппарат, - он показал пальцем на левое ухо. – А кричать еще не разучился. Такое дело вот.
И он улыбнулся, искренне, подкупающе, и сразу же был прощен добрым сердцем Полины Андреевны.
- Ничего привыкнете. У меня-то, слава богу, нет такой проблемы, а вот сестра моя точно, как Вы… А все же, Матвей Матвеевич, как насчет «Заветов Ильича»?
Старик стушевался, но уже не по-настоящему, театрально:
- Телевизор тут, конечно не причем. Все проще, я такие концерты закатывал перед комбайнерами, закачаешься.
- Вы?
- Я. Брал гармонь и вперед. А потом – пошли-поехали. Обычное дело. Дни и ночи - в поле. Хлеб-то, он, ой как трудно всегда давался, - старик ожил, глаза его потеплели. Видно было, что воспоминания эти были ему дороги.
- Так Вы музыкант?
- Я того самого колхоза председателем был. Но, когда надо… А что мы стоим в коридоре? Милости прошу ко мне в номер, - старик вновь забрал инициативу в свои руки. – Без возражений, пожалуйста. Чай у меня первосортный. Почаевничаем по-соседски.
С этими словами Матвей Матвеевич сделал виновато ожидающую мину, словно мальчишка. Полина Андреевна, с каждой минутой их разговора все более и более становилась расположенная к этому, еще десять минут назад не известному ей, довольно странному человеку, в ответ на его неожиданное предложение, решительно произнесла:
- А пойдемте.
- Милости прошу, сударыня, - все таким же полушутливым тоном пригласил Матвей Матвеевич, распахнув перед дамой дверь и сделав галантный жест рукой. – Заходите, Полина Андреевна. За шумного соседа через стену сердечно извиняюсь.
- Вы опять кричите, Матвей Матвеевич, - заявила Полина Андреевна, проходя в номер.
- Я? Опять кричу?
- Именно, - отозвалась она уже из-за двери.
- Извините, я всегда забываю об этом. А кстати, та мелодия…
Закрывшаяся дверь не дала просочиться окончанию фразы, как и всему разговору, произошедшему между Матвеем Матвеевичем Ракитиным и его гостьей Полиной Андреевной Ореховой. Но пусть это останется тайной для нас. Кто же был таинственный жилец номера 735, ставший невольной причиной их знакомства, сказать не берусь, да это и неважно. Возможно даже, что и герои рассказа никогда ничего о нем так и не узнали, как, возможно, никто из них так и не вспомнил название «мелодии из тридцать восьмого». Важнее другое. Об этом другом, собственно, и рассказ.