[GREEN]

№ 20

Снег.

Снег... Как он был прекрасен... При ночном городском освещении. Божественно. Но она не замечала всей этой красоты... Может потому, что мысли ее были далеки от этого, или может потому, что он был рядом. Это был один из тех моментов в жизни, когда хочется сказать "остановись мгновение - ты прекрасно". Хотелось, чтобы дорога не заканчивалась. Было все равно куда идти, все равно, о чем говорить. Было неважно то, что мороз был суров на все – 40 - это все было неважно. Они подошли к набережной. Душа просто рвалась на части от переполнявших ее чувств. Она засмотрелась на фонарь, на танец снежинок, как будто мотыльков, летящих на свет. Но лишь одно прикосновение прекратило полет мыслей. Его рука нежно прикоснулась к ее щеке. Все замерло вокруг. Он аккуратно снял с нее очки. Без них она была еще красивее. Белый иней тут же охватил длинные пушистые реснички, сделав ее похожей на снежную королеву только с горячим, страстным и любящим сердцем. Румянец на белой коже, красивые серо-голубые задорные глаза, обрамленные черными ресницами, и как полумесяц в Рамадан - аккуратные изгибы черных бровей. Волосы цвета пепельного блонда локонами выбиваясь из-под берета, обрамляли милое личико. В этот момент она показалась ему маленьким чудом. Милым ангелом, грустящим на больших, холодных городских улицах. Он смотрел в ее глаза и не мог понять, что твориться в ее голове. О чем она думала? Он не понимал. Она казалась ему стихией - огнем, который может растопить любой лед. Но в то же время какая-то необъяснимая боль взяла в оковы льда ее сердце... Он всегда хотел понять ее до конца. Все эти мысли и еще сотни других промчались в его голове за какие-то доли секунды, секунды, которые кажется, длились вечность. Длились, пока он не увидел в ее глазах призыв: "Дай мне возможность перестать быть сильной, хотя бы на миг". В это мгновение она показалась ему такой маленькой и беззащитной... Мог ли он защитить ее? Мог ли подарить хотя бы мимолетный покой ее вечно бушующему сердцу?..

Творческий беспорядок в его мыслях творился, пока он не коснулся ее алых губ. Потоки крови, казалось, помчались в своем беге еще быстрее и вдруг замерли. Время вокруг остановилось. Вокруг них больше ничего не существовало. Какой-то незримый купол охватил их и спрятал от мирской суеты... Тихо шел снег. Тихо шли двое влюбленных, не думая о том, что будет дальше, о том, что на улице - 40. Им было все равно куда идти, все равно, о чем говорить... Им не нужны были слова, чтобы понять, что им хорошо друг с другом... Под этим декабрьским снегопадом им было тепло и уютно... Под снегопадом, который казалось, послала им сама судьба...

[GREEN]

№ 21

Сильная любовь


Куприян все-таки дожил до пенсии. Дожить-то дожил, но не пережил. В тот же день напился с друзьями на радостях, что закончились трудовые мучения, до дома кое-как доволокся, на второй этаж почти поднялся, да на предпоследней ступеньке споткнулся и кубарем скатился вниз. Там и остался лежать до утра. Утром соседка с первого этажа скотину собралась убирать, вышла в коридор и наткнулась на Куприяна, лежащего почти у самой её двери.

– Купрей, чего развалился у самого порога, ни пройти ни проехать, – слегка пнула сапогом соседа Антонина. – С утра уже нализался, как свинья.

В ответ Куприян только что-то невнятно прохрипел.

– Что, что? – не расслышав, нагнулась над ним соседка и тут же резко отпрянула назад, разглядев синюшное лицо с запекшейся на лбу кровью. – Да ты чего, Купрей, ты чего? – испуганно прошептала Антонина, пятясь от скрюченного на полу соседа. – Плохо тебе, чего ли?

Наткнувшись спиной на собственную дверь, Антонина резко развернулась, рывком отворила её и прокричала вглубь квартиры:

– Федула, вставай, подь сюды твоему дружку Купрею совсем курдык, синий весь у нашего порога ляжит и еле дышит, кровью по всей башке присох!
– Ох-ма, чё орать-то, я чё, врач, чё ли? – раздался недовольный голос.
– Врач не врач, а поди, посмотри чего с им, я боюсь, – отодвинулась от двери Антонина, давая возможность мужу подойти к скрюченному соседу.
– Купрей, дружбан, ты чего? – склонился над бедолагой Федор.
– М-м-м, – промычал что-то в ответ Куприян.
– Купрей, не понял, плохо тебе? Повтори, – осторожно тронул за плечо друга Федор.
– А то не видишь, что плохо! – прикрикнула на супруга Антонина, придя в себя от потрясения.
– Да, заткнись ты, – цыкнул на жену Федор. – Без тебя раберемся. Пойди, поднимися лучше к Любке, скажи ей, что с мужиком ейным плохо, пусть спустится.

Боязливо обойдя соседа стороной, Антонина стала подниматься на второй этаж.

– Купрей, давай я тебя подниму, – попробовал оторвать друга от пола Федор, схватив его подмышки.
– Хр-р-р, – захрипел Куприян, вытаращив глаза. И тут же из уголка его рта потекла кровь.
– Вот, чёрт, – испугался Федор и уложил Куприяна обратно на пол. – Чего это с тобой?
– Хр-р-р.

На втором этаже громко хлопнула дверь, и раздался визгливый голос Любки:
– Ну и где этот алкаш?
– Я ж говорила, внизу лежит, синий весь, – ответила Антонина.
– Синий? Потому что, синюга, законченный алкан, – грузно спустилась вниз Любка и сходу с силой пнула лежащего мужа. – Вставай, падло, хватит народ баламутить!
– Хр-р-р.
– Ты, чё, дура, ему ж плохо. Глянь, кровь горлом идет, – оттолкнул Куприянову жену Федор.
– Плохо ему! – скривила рябое лицо Любка. – Пить без меня не надо было, тогда б и плохо не было, а так боженька наказывает. Не фиг супругу законную динамить.
– Ну, эт, вы отношенки-то свои потом завыясняете, – отодвинул Любку рукой подальше от мужа Федор. – А сейчас врачей вызывать надоть и за фельдшерицей сбегать. Давайте-ка, бабоньки, мухой, одна нога там, другая здесь, а я пока с Купреем побуду.

Через минут двадцать подошла фельдшер, посмотрела на Куприяна, достала мобильник и вызвала «скорую». Приехавшая «скорая» увезла мужика в больницу, где он и умер на следующий день.

Узнав о смерти мужа, Любка тут же отправилась в сельскую администрацию.

– Кать, горе у меня нынче, – притворно захныкала Куприяниха, войдя в кабинет главы поселения, – Купрей помер.
– Слышала, – отложила в сторону деловые бумаги Екатерина Матвеевна и сочувственно посмотрела на Любку, растиравшую кончиком черного платка сухие глаза, – соболезную. Что делать собираешься?
– А что делать, хоронить. Вот за деньгами к тебе пришла, поминки надо устраивать, туды-сюды, расходы одне. Я уж посчитала – только водки ящика три-четыре надобно, а жрачки так и того больше. А еще гроб, могилку копать, да мало ли… Так что тысяч десять давай, не меньше.

Сочувственное выражение на худом лице Екатерины Матвеевны сменилось удивлением.

– Ты, Любка, что-то путаешь. У нас тут не собес и не благотворительная организация. Помочь поможем, транспорт там - Куприяна из морга привезти, да на похороны, ну, венок от поселка, а на водку и на прочее сама изыскивай, у меня на это деньги не заложены.
– Да ты чё, Кать, как не заложены? – покрылась красными пятнами Любка. – А где ж я возьму, у меня отродясь таких денег не бывало. Кать, ты чё?
– Кто ж виноват, копить надо было, а не пьянствовать всю жизнь, – строго оборвала Любкин визг Екатерина Матвеевна. – Работать надо было, а ты только и знала, что гулять и веселиться. Поезжай в собес, оформи бумаги о смерти на Куприяна, они тебе выделят тысячу-другую, на гроб хватит.
– Да на какой гроб?! – наливаясь злобой, заорала Любка. – Мне на поминки денег нет, а ты про гроб!
– Ну, про поминки с водкой ты забудь, киселя с кутьей людям подашь, – стукнула по столу кулаком Екатерина Матвеевна.
– Да ты чё, дура?! – визгливо завопила вдова. – Ты чё, издеваешься? Какой кисель, какая кутья, чё обо мне народ подумает?
– Ну, вот что, голубушка, – нахмурившись, поднялась из-за стола глава сельсовета, – иди-ка ты отсюда, пока я не передумала с транспортом. И мой тебе добрый совет – поезжай в район, в собес, пока рабочий день не кончился. А людям про тебя думать нечего, они о тебе и так всё знают.
– И на что я поеду? – сбавив тон, захныкала Любка. – У меня ни рубля нет.
– Что, вообще нет?
– Откуда, я ж не работаю, а этот даже пенсию первую не получил.

Екатерина Матвеевна укоризненно покачала головой, достала из своей сумочки кошелек и протянула Любке триста рублей.

– На. На дорогу туда и обратно, хватит вполне.
– Ой, Катюш, спасибочки, – тут же просияла заискивающей улыбкой Любка. – Ты настоящая баба. Душевная. Всегда буду за тебя голосовать.
– Иди, иди уже, – отмахнулась от неё Екатерина Матвеевна.

Вечером из Куприяновой квартиры раздавались пьяные голоса.

– Почему так несправедливо на свете, а? Я тебя спрашиваю! – стучала кулаком по столу Любка, обращаясь к уже совсем охмелевшей соседке Антонине и её мужу Фёдору. – Вот подох мой и меня одну оставил. Это что, правильно? Не прощу ему!
– Да-к, надо было и тебя с собою Купрею забрать? – пьяненько оскалился Фёдор, расстегивая ворот полинявшей рубахи.
– Ты чё, придурок? – вылупилась на него вдова. – Я про то, на что жить мне до пенсии еще три года.
– Да-к делай чегой-то нибудь, – Фёдор разлил по стаканам остатки самогона.
– Чего делай, чего делай? Больная вся, ноги не ходят, руки не шевелятся. Вот выпью, так ещё ничего, а как трезвая, хоть вой.
– Ну, может, пенсию по потере кормильца запишут, ты к Катьке-то сходи завтра, узнай, не откладывай, – хитро сощурил глаза сосед и опрокинул в себя содержимое стакана.
– А что, есть такая? – оживилась Любка.
– А то! – важно подтвердил Фёдор. – Хоронить Купрея когда будешь?
– Вот завтра у Катьки пенсию за кормильца получу, тогда и буду.
– Ну, ладно, бувай, что ли, как нужен буду – позовешь, – Фёдор поднял свою жену с табуретки и, шатаясь, повел её к двери.

С утра Любка нетерпеливо топталась у сельсовета.

– Ну, оформила бумаги, деньги получила? Когда за Куприяном машину посылать? – подошла к двери Екатерина Матвеевна.
– Ты, Кать, мне зубы не заговаривай, ты мне пенсию на потерю кормильца выпиши, тогда и поедем.
– Подожди-подожди, – опешила Екатерина Матвеевна, – что-то я не пойму, какую пенсию, какого кормильца? Ты вчера в районе была, в собес ходила?
– На кой мне твой собес? – завизжала вдова. – Что мне там сдалось? Из-за тысячи унижаться? Не ездила я туда и не поеду. Да ты мне на мозги не капай, а лучше пенсию выписывай на Купрея, на мою поддержку.
– Как денег нет? – ахнула Екатерина Матвеевна. – Я ж тебе дала вчера триста рублей.
– Фу ты, ну ты, триста рублей, – сплюнула на землю Любка, – тоже мне деньги!
– Постой-постой, так ты их пропила?! – дошло до Екатерины Матвеевны.
– Не пропила, а помянула Купрея с соседями. А что, нельзя? – нагло подбоченилась Любка. – Или копеек своих пожалела? Подачкой откупиться решила?
– Пожалела, вот теперь точно пожалела. Ну да ладно – впредь наука.
– Так как насчет пенсии?
– Совсем у тебя от сивухи мозги брякнулись, – укоризненно покачала головой Екатерина Матвеевна. – Ты что, дитё несовершеннолетнее? Это им такие пенсии назначаются, да и то не мной.
– А кем?
– Да какая разница кем, тебе все равно не светит. Ты лучше скажи, когда за мужем поедешь? Уже второй день пошел, а хоронят по обычаю на третий.
– А вот сама и хорони по обычаю, – с ненавистью взвизгнула Любка. – А у меня денег нет.
– Да ты что, Любка? – аж всплеснула руками Екатерина Матвеевна. – Побойся Бога, он же муж твой. Ты с ним сколько прожила? Лет тридцать-тридцать пять?
– А сколько б ни прожила, не твоего ума дело. Хоронить не буду, пусть государство хоронит. Вот! – удивилась своей неожиданной мысли Любка.
– Как же так? – возмутилась Екатерина Матвеевна. – Он же тебя всю жизнь поил-кормил, сына родили. Что Серёга скажет, когда из тюрьмы вернётся? Спросит, где батькина могила, а ты ему что?
– А ничего, на кой ему такой батька. Серёга его никогда не любил, он ему всегда до лампочки был.
– Тьфу на тебя! – в сердцах сплюнула в сторону Любки Екатерина Матвеевна. – Последний раз спрашиваю, в район поедешь?
– Денег дай.
– Нет.
– Ну, тогда сама и хорони, – отвернулась от Екатерины Матвеевны Любка.

Все последующие дни Любка слонялась по деревне пьяная и жаловалась людям:

– Что за жизнь, разве это жизнь? Похоронить мужика не дают по-человечески, что он, и на пенсию хоть одну не заработал?
– Ты б не пила, а бумаги в собесе оформила бы да и похоронила, – осуждающе неслось ей в след.
– Какие похороны без поминок? – сетовала Любка, не замечая неприязни окружающих.
– А тебе только б напиться. Жалко ведь Купрея, хороший мужик был, а похоронят как собаку, под номером, – жалели Куприяна на деревне.
– А мне что, не жалко, мне не жалко?- пускала слезу Любка.- Мне больше вашего жалко, как я без могилки… И помянуть некуда придтить будет, и помру – лежать мне не рядом.
- Так езжай, забери Куприяна.
– Пусть Катька хоронит, у меня денег нет, – злобно огрызалась в ответ Любка и уходила прочь.

Через три недели невостребованное тело Куприяна закопали на краю районного кладбища и воткнули в холмик металлическую табличку с прописанной на ней белой краской фамилией и годами жизни. А ещё через неделю непросыхавшая от пьянства Любка споткнулась на предпоследней ступеньке своего дома и кубарем скатилась вниз, свернув себе шею.

Утром Антонина в коридоре наткнулась на разбитое тело соседки и дико закричала от ужаса.

- Купрей за собою забрал, сердечную, – сделал вывод нахмурившийся Фёдор, не обнаружив пульса у Любки. – Любил, видать, сильно.

[GREEN]

№ 22


Здравствуй, дорогой


Было очень любопытно, где весь долгий август пряталось глупое солнце, наверное, где-то за горами. Но первого сентября оно вдруг вспомнило о нашем городе и вернулось назад, виновато прикрывшись небольшим облаком.

– Марин, букет не помни. Да не держи ты его как веник! Ну все, иди. До вечера, – наставляла меня мама.

Я поплелась на линейку, размахивая новым дипломатом. «Ну, что там нового?» – спрашивала я саму себя и тут же отвечала: «Ни-че-го».

Действительно, в школе, как и все прошлые первые сентября, пахло свежей краской, окна горделиво демонстрировали новые стекла, а кабинеты приветливо распахивали двери стремящимся в них ученикам. Как и всегда, стоял равномерный гул от сотен голосов школяров и их родителей. Как всегда, голос директора, усиленный шипящим микрофоном, взлетел над головами, а потом всем разом влупил по ушам, заставляя поморщиться.

– Дорогие ребята! – заорала директор. – Поздравляю вас с началом нового учебного года…

Ни-че-го нового.

Чтобы не уснуть под скучные крики, я начала гадать «любит - не любит» на самом большом георгине из моего букета. Лепестки я предусмотрительно складывала в карман. Произнеся последнее счастливое «любит», я мысленно поздравила себя и посмотрела на то, что осталось в руках: в шикарной упаковке, перетянутой серебристой ленточкой красовались два розовых георгина, а между ними торчала тоненькая зеленая палочка с желтенькой макушкой. «Да, любовь не обходится без жертв», – подумала я и отдала один цветок Нерпе – своему однокласснику, получившему сие прозвище за невероятную схожесть фигуры и глаз с детенышем тюленя, который пришел без букета и теперь с сосредоточенным видом доставал пальцем что-то из уха и разглядывал. Зеленый стебелек жалко согнулся и спрятался в дипломате.

А потом, в классе, стало еще скучней, потому что, свалив на учительском столе все цветы в кучу, одноклассники принялись обсуждать новую прическу Макарихи – самой симпатичной девочки в классе. Мое обычное прямое и русоволосое каре тяжело вздохнуло, изрекло: «Нам под барана не пойдет» и утащило меня к парте, самой последней в среднем ряду. Ко мне подошел Нерпа и попробовал сесть рядом. Однако я не позволила.

– Ну, нет! – твердо заявила я, подкрепляя слова ударом дипломата по круглой Нерпиной башке. – Если мы будем списывать друг у друга, то нас выкинут еще в начале года.

Дело в том, что Нерпа учился почти хуже всех. Почти – это потому что хуже него училась только я. Сидеть вместе было бы полной катастрофой. Я очень надеялась, что меня прикрепят к кому-нибудь из хорошистов-отличников. К тому же Нерпа, по моим понятиям, находился только на начальной стадии становления личности. Я была твердо убеждена, что человек взрослеет поэтапно: сначала он перестает искать ископаемые в носу и ушах, потом без напоминаний подстригает ногти, причем даже на ногах и в зимний период, и, в конце концов, начинает носить в кармане чистый платок и рассуждать на разные интересные темы. Нерпа пока никак не мог перешагнуть первый рубеж, я же считала себя абсолютно взрослой.

В тот момент, когда кто-то из мальчишек, виртуозно матерясь, поставил прическе Макаровой наивысший балл, в класс протиснулась сначала левая, а потом и правая половины нашей классной – Нины Алексеевны, которую весь класс называл Квашней. Она была не одна, рядом с ней стоял неизвестный высокий и темноволосый молодой человек в очках в золотистой оправе.

– Садитесь, садитесь, ребятки. Ну, садитесь же! – сказала классная, медленно оплывая на стуле. – Поздравляю с началом учебного года, надеюсь, что вы за лето хорошо отдохнули и приметесь грызть гранит науки с новыми силами. Это Никита Максимов – наш новый ученик. Прошу любить и жаловать.

Пока она говорила, в моей голове отчего-то вдруг возник огромный мыльный пузырь. Он издал победное «Ур-р-ра!», лопнул и оставил после себя радужную лужицу, в которой начали поочередно отражаться солнечные блики и стекла Никитиных очков. Мне даже показалось, что, на самом деле, Квашня пробубнила: «Поздравляю тебя, Марина Новоселова, с Никитой. Он – наш новый мученик. Прошу любить и не жаловаться».

– Ты не против, если я посажу тебя вон туда, – обратилась к нему классная, указывая на меня. – Нет? Ну и славно.

Он подошел к моей парте, сел на стул и, улыбнувшись, спросил:

– Как у тебя с русским?
– Нормально, – заплетающимся языком едва выговорила я, – я на нем вполне свободно разговариваю.
– А пишешь ты по-русски вполне свободно или с ошибками? – поинтересовался он.
– Одно другому не мешает. А как у тебя с геометрией?
– Хорошо. Могу помочь, – предложил Никита.
– Вообще-то помощь нужна не мне, а несчастным параллельным прямым, которые окончательно запутались в накрест лежащих и соответственных углах, появившихся на этих доверчивых прямых после неравной схватки с коварной секущей прямой.

Пока я молола всю эту белиберду, Никита разглядывал сногсшибательную по кудрявости голову Макаровой. Моя рука судорожно сжала лепестки, жалобно застонавшие: «Любит, любит, только отпусти».

– Какая безвкусица, – усмехнулся он. – Ты где живешь, рядом?

Я облегченно выдохнула, погладила себя по каре и кивнула.

– А я в центре, езжу на пятом автобусе.
– Чего так далеко? Там негде получать знания? – поинтересовалась я.
– Есть, конечно. Отцу посоветовали отправить меня сюда, эта школа считается лучшей.
– Правда? – искренне удивилась я.
– Да. Она же с углубленным изучением английского, – пояснил Никита.
–Точно! – вспомнила я. – С углубленным!

Нам выдали учебники, объявили расписание, назначили дежурных на неделю и отпустили.

На крыльце Никита спросил: «Тебе в какую сторону?». Тут я впервые в жизни соврала.

– Вправо, – махнула я рукой в направлении автобусной остановки, – надо хлеба купить в булочной, дома нет.

Мы молча пошли вместе. К концу пути размах наглости моих мечтаний зашкаливало. Стоя посреди зала бракосочетаний в ослепительном белом платье, я уж было приготовилась сказать «да» и обменяться с улыбающимся Никитой кольцами, как он вдруг опередил меня:

– Надоест, конечно, мотаться туда-сюда каждый день. Но, что поделаешь, придется полгода потерпеть.
– Вы переедете поближе к школе? – наивно предположила я.
– Нет. Я с отцом улетаю в Америку на три года.

У меня затряслись колени и намокли ладони, я почувствовала, как кровь отливает от лица. Надо было срочно что-то делать, что-то сказать, иначе он мог это заметить.

– В Северную или в Южную? – бодрым голосом спросила я.
– В США. Там у папы брат живет, он должен прислать нам приглашение. Понимаешь, отец – хороший инженер, дядя Саша устроит его на завод, – пояснил Никита.
– А почему на три года?
– Родители разошлись. Отец договорился с матерью, что я три года поживу с ним в Штатах, а позже вернусь обратно.

Я мысленно отвесила Никите-жениху хорошую затрещину и даже попыталась выйти замуж за Нерпу, но в самый последний момент передумала.

Мимо нас проехал пятый автобус.

– Вот, черт! Опоздали! – в сердцах крикнул новоиспеченный сосед по парте, подбегая к остановке и глядя вслед желтому «Икарусу». – Следующий только через полчаса, придется здесь торчать.

Я решила «поторчать» с ним, мы устроились на лавке.

– Слушай, Марин, будешь мороженое?

Я, как взрослый человек, хотела сказать: «Нет, что ты. Спасибо, но я не буду», однако мое плохое настроение опередило, выдало: «Валяй!» и прибавило: «Лучше пломбир».

«А что, – размышляла я, оставшись наедине и сосредоточенно ковыряя землю носком туфли, – махну-ка и я куда-нибудь, да хоть в ту же Америку. Выучу инфинитивные формы костлявых английских глаголов, выйду замуж за какого-нибудь Роберта, рожу Полли и Молли. Потом, конечно, разведусь, оттяпаю у него половину денег и имущества, заберу Полли и Молли и вернусь домой к маме». Однако где-то выходила нестыковка. «Э-э-э, стоп! – одернула я себя. – А зачем я тогда вообще в эту долбаную Америку попрусь, если все равно домой собралась!?».

Я мысленно нарисовала на асфальте контуры США, собралась с силами, пробормотала: «На! Вот тебе, гадина!» и смачно плюнула в страну, подарившую мне часть состояния Роберта. Плевок приземлился примерно в районе Лос-Анджелеса. Америка, понятное дело, заорала: «Вашу российскую мать!» и тоже харкнула в мою сторону, но, само собой, промахнулась.

Кто-то рядом хлопал в ладоши, я очнулась и подняла глаза. Это был Никита.

– Браво, – смеялся он, – никогда не видел такой далеко плюющей девицы. Угощайся.

Он достал из пакета пломбир и протянул мне.

– Кстати, я тебе хлеба купил. Две булки. Тебе столько надо было?

Пришлось врать, что, да, столько.

– Я летом отдыхал в Одессе. Знаешь, там очень здорово. Порт такой большой, лестница, теплоходов и сухогрузов много-много. Только вода грязная, плавает всякая дрянь: окурки, бутылки, пивные банки. А ты ездила куда-нибудь?
– Нет, я дома все лето просидела, – ответила я, и тут у меня мелькнула догадка. – Ты в Одессу в августе ездил?
– Ага, путевка недорогая подвернулась, – сказал он, откусывая кусок мороженого.

Теперь все стало понятно, почему глупое солнце куда-то запропастилось. Оно помчалось в Одессу и преспокойно устроилось на скамеечке возле загаженного причала. В его обязанности весь август входило лишь будить Никиту, перепрыгивая с теплохода на сухогруз с криками «Опля!» и закидывая в окно прибрежной гостиницы пригоршни солнечных зайчиков. А в конце месяца оно едва успело на поезд, который должен был домчать Никиту домой, запрыгнуло на крышу вагона, растеряв в вокзальной суматохе все свое тепло, в котором так нуждался наш плачущий мелкими грибными дождями город.

– Марин, ты вечером что думаешь делать? – обратился ко мне сосед по парте, снимая очки и глядя незащищенными близорукими глазами.
– Вечером я пишу письмо одному очень хорошему человеку, – поворачиваясь к нему, ответила я. – Кажется, у тебя у самого должно быть дел невпроворот. Разве тебе не надо английским заниматься, загранпаспорт оформлять, с близкими и родными прощаться…
– Да все уже оформлено, а прощаться еще рано, я же только через полгода улетаю, да и то не навсегда, а всего на три года, и потом, Марина, я непременно вернусь.

Вероломная Америка схватила Никиту за шиворот цепкими пальцами, крикнула: «Хрен тебе, а не три года!» и скрутила кукиш, злорадно хохоча.

– А известно ли тебе, Никита, ЧТО за три года может случиться с человеком? – спросила я.
– Ничего особенного, я думаю, – предположил он и как-то очень по-взрослому посмотрел прямо в глаза.
– Ошибаешься! За три года можно выйти замуж и родить троих детей, а еще можно успеть постареть и поседеть. Но самое главное, за три года можно забыть все-превсе и всех-превсех, – выпалила я, подбоченясь. – Ладно, я пойду, мне и самой надо собираться.
– Марин, нам только четырнадцать лет, – пытался вразумить меня Никита.

Мне очень хотелось уйти красиво, покачивая бедрами, помахивая пакетом с хлебом и насвистывая веселую песенку. Но, как только я вознамерилась все это исполнить, тяжелый, набитый учебниками дипломат стукнул ручкой и спросил: «А я!?». Пришлось потихоньку плестись.

Никита нагнал меня.

– Марин, я же вернусь, в конце концов, все куда-нибудь уезжают, а потом возвращаются. Пойдем сегодня гулять, а?
– Нет. Я не могу. Мне надо собираться, я и сама скоро улечу, только не на три года, а навсегда.
– В Америку? – с надеждой в голосе спросил он.
– В Анадырь, – уверенно соврала я.

Он снова нагнал меня.

– Зачем? Почему именно туда?
– Потому что это тоже очень далеко, – ответила я и пошла прочь.


* * *

Придя домой, я провела с собой серьезную разъяснительную беседу относительно всяких высоких молодых людей в очках, однако, это не помогало. Никита стал преследовать меня повсюду. Я шла на кухню, наливала чай, а он сидел на соседнем табурете и улыбался совсем так же, как час тому назад на остановке. Я включала телевизор, он преспокойно устраивался рядом на диване. «Пошел вон, в Америку!» – кричала я, но призрак Никиты никуда не уходил, и, по-моему, даже не обижался. Я оборачивала учебники целлофаном, а он предупреждал: «Осторожно, не обожгись!» и смотрел на меня, близоруко щурясь.

Он никак не мог понять, в чем состоит моя проблема, что мешает мне спокойно отвечать ему на письма и закончить одиннадцать классов. Это была моя вина, я ничего не рассказала Никите. Ему было невдомек, что последние четыре года я уже ждала одного человека, и что ждать двоих я просто не смогу, просто не выдержу. Никита не мог догадаться, что того – другого я тоже полюбила с первой минуты, как только увидела. Он не мог почувствовать, что я уже писала другому любимому человеку длинные письма с ошибками, и что однажды, ясным мартовским днем, получила их все обратно нераскрытыми. А еще этот парень в очках в золотистой оправе, конечно же, не знал, что я и сейчас продолжаю каждый день заклеивать конверты с вложенными посланиями, правда, уже не отдаю их матери, идущей на работу мимо почтамта, а просто складываю в коробку с прорезью под кроватью. Кто бы успел ему рассказать о том, что моя мама втихушку плачет всякий раз, когда я вывожу очередное «Здравствуй, дорогой…», и пытается приводить какие-то глупые доводы? Конечно, Никита не знал, что тем «другим» был мой отец – единственный человек, которого не смогли найти вместе с другими погибшими в геологической экспедиции на Камчатке. Почти год я строчила письма, отдавала маме, хранившей их на антресолях у бабушки (конечно же, сама я о том и не догадывалась). Как страшно злилась я на отца за то, что не ответил ни на одно из них, и, сломя голову, неслась к телефону, чтобы услышать, как трубка знакомым хрипловатым голосом спросит: «Ну, как ты там, дочка?». Очевидно, мама просто не выдержала моих бесконечных «Когда?!» и провела черту между прошлым и настоящим, возвратив мне назад мешок с нераспечатанными, подписанными моей рукой конвертами, в каждый из которых я старательно вкладывала маленький кусочек надежды. Их было больше трехсот – белых прямоугольников с марками. Я ненавидела маму и бабушку несколько долгих часов, но, увидев их глаза с одинаковой застывшей болью, простила. Вот только поверить, что отец больше никогда не переступит порог нашей квартиры, не скинет с плеч тяжелый рюкзак с гостинцами и не крикнет: «Девчата, айда подарки разбирать!», я наотрез отказалась. Каждый вечер я усаживалась за письменный стол, брала бумагу, ручку и «протестовала», как говорил психиатр, к которому меня водила мать, и который предположил, что у меня это пройдет безо всякого лечения.

– Ты зачем хлеба купила, да еще две булки? – спросила мать, вернувшаяся с работы. – Мы их за неделю не осилим.
– Понимаешь, эти булки сами нечаянно купились, мне ничего не оставалось делать, как забрать их домой, – разливая суп, честно призналась я.

Никита хотел было попросить тарелку и сесть с нами, но я, собрав всю волю в кулак, сказала: «Нет, голубчик, никак нельзя». Он тяжело вздохнул: «Эх, ты!» и ушел дожидаться меня в комнату.

Перед сном я, как обычно, написала отцу письмо, рассказав в нем о мальчике в очках, о проклятой Америке и о лепестках, что лежали в кармане юбки. Потом взяла альбомный лист, нарисовала космический корабль «Земля-Юпитер» и запихнула туда почти плачущего Никиту Максимова, помахав на прощание рукой. А после нажала на «пуск», отправляя соседа по парте к далекой и холодной планете. Эти меры помогли лишь на ночь, а утром Никита, легко сбежав по трапу, вновь уверенно занял все мои мысли.



Оказалось очень трудно, сидя на уроках, не скашивать глаза в его сторону, особенно, когда я сама чувствовала, как он смотрит на меня. Ах, как было тяжело не схватить его случайно за руку, рассказывая какую-нибудь веселую чепуху, пока мы шли к автобусной остановке. Стоит ли говорить, что покупка хлеба стала моим ежедневным ритуалом. Правда, опасаясь тащить домой, я скармливала его воробьям и голубям.

Хитрая Америка терпеливо выжидала.

Смешно, конечно, но моим врагом номер один стала вовсе не она и даже не дядя Саша, который должен был устроить Никиткиного отца на работу, нет. Им стал Христофор Колумб. Я открывала энциклопедию, находила нужную страницу и выговаривала изображенному на ней отважному мореплавателю: «Что ж ты, брат, язык за зубами держать не умеешь!? Плыл, понимаешь ли, в Индию, потом напутал что-то и приплыл в Америку. Понял ведь, что слонов и специй там нет, так чего было о своих ошибках на весь белый свет кричать. Видишь, что из этого получилось!». Колумб пытался оправдаться, ссылаясь на неточности тогдашних научных познаний, чем еще больше злил меня, вынуждая лупить линейкой.

В октябре меня угораздило сильно простудиться, неделю я пролежала дома, глотая лекарства и температуря. Никита навещал каждый день, приносил школьные новости и натравливал на меня геометрию и физику, заботясь, чтобы я не сильно отстала. Временами начинало казаться, что никуда мой одноклассник не уедет, и что про Америку он соврал точно так же, как я про Анадырь.

Я рассказала ему об отце, о Камчатке и об экспедиции, а потом показала свою боль – мешки и коробку с прорезью для писем. Он внимательно слушал, не перебивал и лишь изредка задавал вопросы. А потом, уходя, надевая в коридоре пальто, очень серьезно сказал:
– Мне очень жаль. А ты – молодец, я бы так не смог! Марина, если не станешь писать мне, я пойму, хотя будет очень тяжело, не зная, как ты здесь. Но я пойму! И, слышишь, я обещаю, что вернусь, веришь ты в это или нет!


* * *

Дурные новости пришли намного раньше, чем их ожидали. Америка начала упаковывать Никитины вещи, победно размахивая вызовом от дяди Саши, в начале зимы.

В последний раз проводив его до остановки и усадив в автобус номер пять, я пришла домой, упала лицом вниз на подушку и разрыдалась. От Никиты остались: фотография, ручка, которую он подарил мне накануне, и записка с новым адресом, написанная несмелыми английскими буквами.

– Ну, что ты, дружок!? – гладила меня по волосам мама. – Ты же сильная и очень терпеливая. Ну же! Посмотри на меня. Я не выдержала, сдалась, а ты каждый вечер пишешь отцу письма. Правда, писать обоим будет трудно, но ты справишься. Знаешь, папа бы не одобрил, что ты вместо того, чтобы надеяться и ждать, сидишь вот так и горько плачешь. И потом, вспомни, Марина, как он любил повторять: «Жизнь только начинается».

Позже, вечером, я включила настольную лампу, как обычно достала чистый лист бумаги и написала письмо, которое некуда было отправить.



Здравствуй, дорогой папа. Это мое последнее письмо к тебе. Послезавтра Никита улетает в Америку. Я отметила в атласе точки, где находишься ты, и где будет жить Никита, и померила расстояние линейкой. Глупая, конечно, затея, но я решила, что до кого будет дальше, тому и буду писать. Можно было бы писать вам двоим, но всегда приходится выбирать. Неправда ли, ты и сам это часто повторял? Получилось, что до тебя всего восемь с половиной сантиметров, а до него все шестнадцать, выходит, что он намного дальше. А еще, помнишь, ты говорил, что даже плохим людям надо давать шанс, что это – справедливо. Огромная несправедливость – то, что тебе этот шанс не дали, но я, к сожалению, ничего не могу с этим поделать. А Никита не кажется мне плохим, поэтому я должна дать шанс ему, а, может быть, заодно и себе. Знаешь, это очень тяжело больше четырех лет писать человеку и ни разу не получить ответа. А вероятность того, что Никитка будет отвечать, все же существует, и даже есть небольшая надежда, что он вернется назад через три года. Ты только не подумай, что я жалуюсь, просто, наверное, я действительно повзрослела. Прости меня, папа, пожалуйста, но писать я теперь буду только ему. В школе у меня, как всегда, неважнецки. Бабушка чуть-чуть приболела, но ты не переживай, врач сказал, что ничего серьезного. Мама держится молодцом, только немножечко поседела, но ей это даже идет, жаль, что ты ее давно не видел. Если ты приедешь, когда нас не будет дома, то запасной ключ можно взять у соседки. Мама специально там его держит, потому что, ты и сам, поди, помнишь, я все постоянно теряю. Ну вот, пожалуй, и все. Заканчиваю, потому что могу расплакаться, а ты не любишь, когда я реву. Крепко целую тебя. Помню и жду.

Твоя дочь Марина.


Я вложила письмо в конверт, убрала в коробку и подошла к окну.

На улице быстро темнело. На небе уже уютно устроилась рогалик-луна, окружив себя десятком маленьких белых звездочек. В домах зажигался свет, ребята во дворе строили горку, где-то играла музыка.


* * *

Мама оказалась права, да и сам Никита сдержал слово, вернувшись через два года.

Прошло десять лет, а мой муж до сих пор помнит то самое первое сентября и трепетно хранит всю нашу переписку. Он часто повторяет, что не верил до последнего в то, что я буду ему отвечать, и все спрашивает, почему я все же решилась. Я так и не рассказала ему о том – самом важном письме в моей жизни, пусть это останется секретом.

[GREEN]

№ 23

Дочь Горного Ветра

Крепко сжатые челюсти говорили о его решимости в очередной раз серьёзно поговорить с родителями. Последний раз. В конце концов, он не мальчик – скоро двадцать исполнится, может и один прожить. Родители сидели в гостиной за столом, накрытым горничной к завтраку.

Сын сел за стол, сделав вид, что увлечён завтраком, стал ждать, когда родители закончат трапезу.

- Папа, мама, я хочу с вами серьёзно поговорить, - в его голосе звучала даже не решительность, а ультиматум. – Как бы вы ни были против Олеси, вам придётся смириться. Без неё я жить не смогу.
- Никита, мы сегодня с матерью всю ночь не спали – всё о тебе разговаривали,

Напряжённое лицо отца говорило о том, что он принял окончательное решение. Сын знал – от произнесённых слов тот не отступится и, сузив глаза, со злостью смотрел ему в лицо. И вдруг на каменном лице отца мелькнула улыбка:
- Женись ты на своей Олесе, приводи её к нам – вместе жить будем!

Сын потёр глаза, словно боясь проснуться. Отец был крупным бизнесменом. Большие деньги, связи в высшем обществе и коттедж, похожий на старинный замок, ставил их семью на аристократический уровень. Его возлюбленная жила в маленьком доме на окраине города у объездной дороги, проходящей возле самого леса. Отца у неё никогда не было, а мать была ведьмой. По крайней мере, так считало большинство жителей их небольшого городка. Родители, естественно, были против того, что их «красавец сын» свяжет свою судьбу «неизвестно с кем».

«Он что? Пошутил? – Никита столь безумно любил свою Олесю и боялся поверить его словам. – Неужели это правда?»

- Не думала, что ты на ведьме женишься, - заплакала мать, - но любишь ты её сильно. Приводи уж свою красавицу!
- Папа, мама! – вскочил на ноги их взрослый сын. – Спасибо! Я вас так люблю! Я побежал. Ладно?


Он не стал выводить из гаража свой Ниссан Мурано, просто надел спортивный костюм и пошёл к своей любимой. Рюкзаки с альпинистским снаряжением стояли у неё в сарае, всегда готовые к прогулкам по окрестным горам, невысоким, но таким живописным. Даже цветы не купил Никита. Он знал, где растут настоящие эдельвейсы – лишь их достойна его любимая.

Мир был прекрасен лишь потому, что его ждёт та, без которой нет жизни, та, которую будет любить вечно. Как это необычно, просыпаться утром, а рядом Олеся. И так будет всегда, всю жизнь. Сейчас я ей скажу об этом, затем сходим в горы и наберем эдельвейсов.

Настроение на мгновение испортил выжженный участок леса. Лес и горы связали их судьбу, став вторым домом, а беспорядок в доме он терпеть не собирался.

«Пожар, что ли вчера был? Узнаю, кто это сделал, голову оторву», - мелькнула в голове мысль и тут же исчезла.

Никита забежал во двор, влетел в дом. Даже на непроницаемом лице её матери сегодня читались человеческие чувства:
- Здравствуете, тётя Варя! Где Олеся? – улыбнулся он.

И тут заметил, какие чувства выражало лицо женщины: скорби, горя, ужаса…

- Что случилось? – с трудом выдавил он.
- Никита! – женщина буквально рухнула ему на грудь и, глотая слёзы, завыла диким голосом. – Вчера авария была… Бензовоз загорелся… Олеся ребёнка спасала… Затем взрыв сильный… Ту девочку собой закрыла, а ей осколок в затылок… Она мгновенно умерла, даже не почувствовала…

И мир рухнул. Исчезли слова, которыми выражают горе – их просто не хватало, и самого горя не было – это понятие было просто ничтожным по сравнению с тем, что случилось. Жизнь перестала иметь смысл.

Мать, у которой накануне погибла дочь, взглянула в глаза парня, и слёзы тут же высохли. Ей стало страшно. Ей, которую, не без основания, считали ведьмой.

Он застыл, окаменел. Прошёл час, другой. Никита не слышал, как во двор въехал автомобиль. Через минуту в комнату внесли пустой гроб и поставили на выставленные в ряд табуретки. Четверо мужиков занесли на покрывале его Олесю, аккуратно положили в гроб.

Он даже не пошевелился. Просто смотрел на прекрасное, словно живое, лицо своей любимой, на её белое платье. Именно такой ещё пару часов назад он представлял свою невесту во дворце бракосочетания. Но не в гробу же!!!


…Сколько дней прошло? Одетый во всё чёрное, он сидел в холодном тёмном подвале отцовского коттеджа. Стоило заснуть, и перед глазами появлялась одна и та же картина. Его любимая в белом платье стояла на фоне горящего леса, ветер ласково играл её распущенными волосами. Она звала Никиту, и он бежал к ней, но стоило протянуть руку, что бы коснуться её тела, как просыпался.

Раздался скрежет открываемой двери, и в подвал вошла мать.

- Сынок, девять дней как ты здесь сидишь, - она погладила по голове сына, словно маленького. – Олесю не вернёшь, а тебе жить надо. Выйди, покушай, подыши свежим воздухом.
- Мама, я не могу жить без неё. Хочу умереть, что бы встретиться с ней.
- Что ты говоришь, Никита? – из глаз матери полились слёзы. – Ты ещё молод – время всех лечит.
- Прости, мама! Я не мыслю жизни без Олеси.

На некоторое время в подвале воцарилось молчание, затем мать с печалью взглянула в затуманенные очи сына.

- Сынок, о том, что сейчас скажу, возможно, буду сожалеть всю жизнь, - каждое слово давалось ей с большим трудом. – Сходи к Олесиной матери, она поможет. Страшно посылать тебя к ведьме, но другого выхода не вижу.

Сын поднял голову, посмотрел в темноту, словно увидел где-то вдали свет.
- Спасибо, мама! – задумчиво произнёс он. – Я так и сделаю.


По этой дороге Никита шёл много раз с тех пор, когда на альпинистском сборе встретил свою Олесю.

«Она тебя околдовала!»
«Затянет в омут!!».
«Ты погибнешь!!!».

Слышалось от друзей и родных, а он хотел, чтобы эта девчонка его околдовала, хотел с ней в омут. Вот только погибла… она. Прожив двадцать лет на белом свете, он тогда не верил в две категории бытия - любовь и потусторонние силы. Оказалось, любовь существует – огромная, всепоглощающая и сейчас, направляясь к матери своей любимой, зная, что та ведьма, думал о реальности потусторонних сил.

В его руках был огромный букет роз, словно шёл на свидание. Никита подошёл к выгоревший поляне, страшным чёрным пятном зияющей на фоне прекрасного июльского леса и разбросал цветы. Красные пятна преобразили поляну, сделав ярче, но и ужасней – они лежали на, пробивающейся сквозь пепел, зелени, словно капли крови.


Никита зашел в дом, где был много раз. За столом сидела её мать, а на столе фотография Олеси в чёрной траурной рамке. Женщина медленно обернулась, провела платочком по глазам:
- Здравствуйте, тётя Варвара!

Ведьма подошла, взглянула парню в глаза и строго спросила она.

- Зачем пришёл?
- Я хочу встретиться с Олесей, - в его голосе звучала безумная уверенность.
- Ты понимаешь, о чем просишь?
- Это невозможно? – голос резко упал до отчаяния.
- Она дочь Повелителя Горных Ветров, и едва ли он откликнется на твою просьбу.
- Тётя Варвара, прошу вас! Я не могу жить без неё.
- Ты понимаешь, о чем просишь? – вновь спросила колдунья.
- Умоляю вас!

Женщина надолго задумалась, кивнув парню на стул. Никита сел, не отрывая от колдуньи взгляда, полного надежд.

- Она тебе снится? – неожиданно спросила женщина.
- Да, каждую ночь.
- Значит девять дней, - посчитав, с каким-то грустным удивлением произнесла ведьма. – Видно, Олеся зовёт тебя.
- Мы должны встретиться.
- Подумай ещё раз хорошенько! – она с тревогой посмотрела ему в глаза. – Если это случится – в рай ты уже не попадёшь.
- «Рай без любви называется адом», - произнёс парень появившиеся в голове строки из песни.
- Что ж, ты сам выбрал свою судьбу, - женщина встала и кивнула головой. – Идём со мной!


Они шли по лесистому склону, поднимаясь всё выше. Этот путь Никита много раз проделывал с Олесей. Лес закончился, и путники очутились перед разинувшей зев пропастью, а перед ними открылась огромная скалистая вершина.

- Спрячься за дерево и не вздумай выйти! – строгим голосом приказала Варвара.

Никита вернулся в чащу и встал за огромную сосну.

- Повелитель Горных Ветров, муж мой, ты слышишь меня? – громко крикнула колдунья.
- Здравствуй, моя земная супруга! – раздалось в ответ, словно эхо. – Что привело тебя ко мне?
- Со мной парень, который безумно любит нашу дочь. Он хочет встретиться с ней.
- Зачем ты совершаешь столь глупые поступки? В том, что с ним произойдёт, будешь виновата ты.
- Я знаю об этом, но за ночь со своей любимой он готов отдать даже душу.
- Будь, по-твоему! – прогремело в воздухе. - Пусть этот парень приходит с наступлением сумерек. Их время до рассвета.
- Где они могут встретиться?
- Он знает – они были там много раз. До свидания, моя земная супруга!
- До свидания, Повелитель Горных Ветров!

Женщина ещё некоторое время смотрела на горную вершину, затем подошла к Никите.

- Ты всё слышал? – в голосе её звучали грустные нотки. – Неведомо, что произойдёт с тобой в ближайшее время. Ты сам выбрал свою судьбу.
- Спасибо, тётя Варвара! – в его голосе звучала сумасшедшая радость.


Сердце переполнялось трепетным ожиданием, мысли уносились в сладостную даль, и это читалось на его лице, когда вошёл в родной дом.

- Сынок, у тебя всё в порядке? – испуганно спросила мать, впервые за последнее время, увидев улыбку на лице сына.
- Да, мама! Я хочу вымыться и поесть.
- Никита, ты был у матери Олеси?
- Да.
- И что она тебе сказала?
- Мама, не спрашивай ни о чём. Всё отлично!

Когда он вышел из ванной комнаты, рядом с матерью стоял и отец, и вновь прозвучал вопрос:

- Никита, у тебя всё в порядке?
- Да.
- Сын, что произошло? Ты словно на свидание собираешься.
- Папа, ты отгадал, - Никита загадочно улыбнулся.
- К кому?
- К Олесе. Не пугайтесь вы. Это вроде спиритического сеанса.
- Сынок, может не надо туда ходить? - в голосе матери звучала тревога. – Вдруг с тобой что случится.
- Мама, если я не пойду – не смогу жить.

Он собирался на свидание, словно не было этих ужасных девяти дней. Никита просто стёр их из памяти, о них напоминали лишь тревожные взгляды родителей.

- Сынок, ты словно в горы собираешься, - испугано спросила мать.
- Хочу эдельвейсов набрать, - и загадочная улыбка на его губах.
- А если сорвёшься?
- Я третий год по горам лазаю, и знаю, где растут эти цветы, - Никита поцеловал мать. – До свидания, мама!

Хлопнул по плечу отца и беспечной походкой вышел из дома. А родители смотрели ему вслед со слезами на глазах, предполагая, что может скрываться за этой беспечностью.


Никита пришел на то самое место, где они с Олесей обычно начинали свои горные прогулки. Если немного подняться по этому склону, будет площадка с небольшой пещерой. Опытный альпинист мог попасть туда без труда, но с подругой… Разве что, и она такая же альпинистка.

«Она придёт туда, - в этом Никита не сомневался. – До захода солнца часа три. Успею».

Несведущие люди думают, что эдельвейсы растут лишь на высоких скалах и по одному. Нет, они растут и на горных полянках, немало встречающихся в Карпатах. Вот на одну из них, известную лишь ему, Никита и отправился.

Полянка была не больше комнаты в отцовском коттедже. Семь белоснежных звёздочек с жёлтым сердечком стояли на своих плотных ножках с серебристыми листочками.

Он сорвал шесть цветов и потянулся к седьмому, но в нерешительности замер:
«Нечетное количество мёртвым дарить нельзя, - мелькнула мысль, но рука уже сорвала цветок. – Для меня Олеся всегда будет живой».


Никита сидел в пещерке и смотрел, как солнце заходит за большую гору, на которой жил Повелитель Горных Ветров. Вверху тёмное небо, внизу – пропасть и между ними человек с сердцем, переполненным любовью, ждёт свою любимую, умершую несколько дней назад. Вот солнце коснулось вершины и, казалось, остановилось.

«Почему солнце медленно движется? Совсем остановилось, - он не открывал взгляда от багрового светила. – Нет, уже край скрылся за горой. Оно такое большое. Как Олеся будет выглядеть? В белом платье? Волосы распущены – ей это так идёт. Ей всё идёт. Солнце наполовину скрылось и, что-то застыло. Лишь бы пришла. Схвачу и не отпущу. А если не придёт? Она же умерла. Нет, нет, нет! Она придёт. Ещё немного – остался лишь краешек. Приди, родная! Я жду!»

Солнце полностью зашло за гору. Он встал, несколько минут простоял каменным изваянием и пошёл к пропасти. Всполох света расколол пространство и к нему словно по воздуху шла…
- Олеся!!!
Она была живая, тёплая, родная, пахнущая свежим ветром и луговыми цветами.
- Никита, родной мой!!! Ты пришёл ко мне, любимый! – шептала она, жадно отвечая на поцелуй.
Она была не с распущенными волосами и не в белом платье, в котором её похоронили, а в шортах и майке на голое тело. Такой его любимая была здесь в последний раз, в этой пещере.
- Мы не должны терять ни одной секунды нашего счастья, - продолжала шептать девушка, расстегивая его рубашку.

Никита стал целовать её шею, груди, а она, изогнувшись, падала на спину и лишь его сильные руки, державшие за бёдра, не позволяли этого сделать. Но через минуту они лежала внутри пещеры на матрасе, принесенном сюда месяц назад.

Даже наступившая ночь не смогла сразу остудить их безумные головы. Обессиленные, они ещё некоторое время лежали молча. Затем Никита обнял свою возлюбленную и вновь стал страстно целовать, словно боясь, что она исчезнет, затем, положив голову на её грудь, горестно произнёс:
- Обещал беречь тебя всю жизнь, а в самый ужасный момент рядом не оказался.
- Меня отец к себе взял.
- Какой отец? – удивлённо поднял голову Никита. – Ты говорила, что у тебя нет отца.
- Мама всегда твердила, что я дочь Повелителя Горных Ветров, и когда-нибудь он заберёт меня. Я, конечно, не верила, но это оказалось правдой.
- Слушай! Мы с твоей матерью пришли к вершине, она стала разговаривать с Повелителем Ветров, и он ответил ей. Тогда я думал о тебе и не придал значения их разговору. Действительно существует другой мир?
- Да, Никита. Тот мир не хуже этого, но… Там нет тебя.

Он не смог ничего ответить, просто обнял и нежно поцеловал, затем показал на стоя́щие в простой банке эдельвейсы, каким-то таинственным голосом стал рассказывать:
- В тот день мой отец сказал, чтобы я привел тебя в наш дом навсегда. Я решил набрать эдельвейсов и сделать тебе официальное предложение, - его голос дрогнул. – Давай вычеркнем эти дни из нашей жизни! Выходи за меня замуж, и я уйду с тобой.
- Это невозможно, - в её улыбке светилась нежность вперемежку с грустью.
- Каким бы не был твой ответ, утром я пойду за тобой.
- Ты просто упадёшь в пропасть и разобьешься.
- Знаю, но я останусь с тобой.
- Ты просто упадёшь в пропасть и разобьешься, - со слезами на глазах повторила она. – Самоубийцы попадают совсем в другой мир, и мы не встретимся никогда. Ты должен прожить жизнь и умереть, а не покончить с жизнью. Тогда, возможно, мы встретимся, пусть через много лет, но встретимся. Живи, мой родной! Умоляю тебя, живи! Женись, вырасти детей, проживи обычную жизнь. А я буду ждать.
- Родная моя, я не смогу! – его лицо озарила радостная улыбка. – Помнишь, год назад ты первый раз пришла к нам в группу на тренировочный сбор? Я тогда опоздал, немного, а инструктор сказал, что бы за тобой присмотрел. Лишь взглянул на тебя, и другие девушки для меня перестали существовать.
- Я тоже в тебя с первого взгляда влюбилась, - задумчиво улыбнулась Олеся. – Потом узнала, какой у тебя богатый отец и испугалась – разве ты меня полюбишь, отца нет, а мать ведьма. Потом, помнишь, пригласил сходить в горы вдвоём. Я этой ночью уснуть не могла. А когда первый раз поцеловал, чуть с ума не сошла.
- Я и тогда не представлял жизни без тебя, - совсем тяжело вздохнув, Никита добавил. – А сейчас тем более не представляю.
- Никита, поцелуй меня! – попросила Олеся, прижавшись к его телу. – Уже́ полночь. Хочу эту ночь помнить бесконечно.

Казалось, они хотели испить чашу любви до конца, чтобы капли не осталось, но та чаша была огромна и, возможно, всей жизни не хватило бы для этого, а у них была лишь ночь, которая таяла с ужасающей быстротой.

- Откуда ты силы берёшь? – спросила девушка, вырвавшись из его объятий.
- Когда ты рядом – она у меня нескончаема.
- Как ты похудел, - она погладила его по голове, - и волосы побелели. Расскажи, как ты жил без меня эти дни.
- Я не жил, - Никита улыбнулся через силу. – Все эти дни сидел в подвале и ждал смерти.
- А я боялась, что ты сведёшь счёты с жизнью, и мы никогда не встретимся, - она вдруг грустно улыбнулась. – Когда парню девять ночей подряд снится его погибшая девушка, на десятый он может попросить у Повелителя Ветров встречи с ней. А как ты об этом узнал?
- Ко мне в подвал мать каждый день заходила, что-то говорила, но я этого не слышал. А вчера зашла и сказала, что бы сходил к твоей матери, и я вдруг понял, что смогу найти тебя. Пришёл и сказал ей об этом. И вот мы встретились. Она у тебя, действительно, жена Повелителя Горных Ветров?
- У меня отца не было. Когда стала побольше и поняла, что так не бывает, спросила об этом у матери. Она мне рассказала эту историю. Я внимательно выслушала, но не поверила – незамужние женщины всегда сочиняют своим детям фантастические истории про их отцов. Но дочь Горного Ветра – это слишком.
- У меня голова отказывается соображать. Но всё это реально происходит с нами.
- Никита, ложись-ка ко мне на колени и поспи немного.
- Я не могу последние часы с тобой потратить на сон.
- Больше часа я тебе спать не дам. Буду гладить тебя по голове, как маленького. Ложись!

Никита прилег, обхватил её бедра… и вскоре действительно заснул крепким спокойным сном.

Через час в голове сработал какой-то механизм, и он резко проснулся, улыбнулся своей любимой:
- Как я крепко заснул, - парень оглядел пещеру. – У нас ведь вода есть, пойду, умоюсь.
- Я тебе полью.

Олеся взяла пятилитровую бутыль, две недели назад наполненную родниковой водой. Она смотрела на своего любимого с улыбкой на лице и тяжёлыми думами в голове:
«Осталось около двух часов, и Никита навсегда исчезнет из моей жизни. Повелитель не позволит нам ещё раз встретиться. Через многие годы он, возможно, и попадёт в мой мир. Но будем ли мы и тогда вместе? Для этого нужно, что бы он умер своей смертью, где-то рядом, например, в этой пещере. Но через много лет это будет совсем нереально. Пусть мой любимый не знает об этом и спокойно живёт на белом свете. Время залечит его душевную рану, и он забудет обо мне».
- Никита, поцелуй меня! – она понимала – это последний час их любви.

Но этот час был особенно страстным – он тоже понимал, что последний. Опомнились они, когда за горами забрезжил рассвет. Неизбежность близкого расставания наполнила ужасом их сердца.

- Никита, - промолвила она дрожащим голосом. – Ты должен полностью прожить свою земную жизнь, лишь в этом случае мы встретимся. Кроме рая и ада есть много промежуточных миров и один из них мой. Если к глубокой старости ты меня не забудешь, и почувствуешь свою смерть, приди сюда и позови меня. Я приду, и мы навеки будем вместе.
- Я не смогу без тебя.
- Любимый мой, вними моим словам! - на её глазах появились слёзы. – Другого пути, остаться навеки вместе, нет.
- Я не смогу без тебя, - повторил он, глядя невидящими глазами на окрашивающуюся багровым светом гору.
- Никитушка, родной мой, ты слышишь меня? – Олеся стала осыпать поцелуями лицо любимого. – Мне нужно идти. Прощай, Никита!
- Я не могу без тебя, - вновь повторил парень и почувствовал, как его сердце разрывается на части.

Она повернулась и сделала первые шаги по невидимой дорожке к жилищу Повелителя Горных Ветров, оставив любимого на краю пропасти.

- Олеся!!!

И тут его сердце остановилось, навсегда. Он смог сделать шаг над пропастью и схватить девушку за руку.

- Что ты наделал!? – в ужасе закричала она. – Ты самоубийца! Теперь мы не встретимся никогда.

Но что это? Они стояли, обнявшись на воздушной дорожке, ещё не понимая, что произошло, а вниз падало его, уже́ ненужное, земное тело.

[GREEN]

№ 24

КОРОЛЕВСКИЕ ЛИЛИИ

После завтрака, когда солнце уже подсушило росу, я, взяв корзиночку, собирала клубнику. Было её довольно много, но мелкая она уродилась в этом году. Заморозков весной не было, грядки от её буйного цвета были просто белыми. Прошла первую грядку, разогнулась, постояв несколько минут, полюбовалась двумя королевскими лилиями. Наконец-то! Одна блеснула снежной белизной, правда пока только единственным цветком, зато на второй – цвета фрез – в третьем ярусе сразу раскрылись четыре бутона, а под ними готовились явить всё свое великолепие ещё пять в два яруса: на одном – два цветка, на другом – три. «Эх, если бы они все зацвели одновременно!» – подумала я. По песку зашуршали шины подъехавшей и остановившейся машины. Её было не видно из-за дома. Я даже не обернулась – мы никого не ждали.

– Какие роскошные у Вас лилии, - услышала я за своей спиной вкрадчивый баритон. – Гостей принимаете?

На дорожке стоял мужчина лет семидесяти пяти. Одет он был в светло-голубую рубашку с воротником апаш и синие форменные брюки, какие обычно носят лётчики. Мужчина опирался на трость с набалдашником в виде головы льва, а в левой руке у него был букет оранжево-персиковых орхидей. Седые волосы были довольно редкими, а вот ресницы… ресницы были, хотя и седыми, но такими же загибающимися вверх густыми, длинными, как и тридцать лет назад. Я его сразу узнала. Передо мной стоял сам ВэВэ – Владимир Володькин, командир корабля, с которым летал мой отец, и по которому сохли все «неземные» и наземные девушки и дамы авиаотряда. «Неземными красавицами» он называл стюардесс, и так с его лёгкой руки их и называют в отряде до сих пор.

– Неужели Володькин? Собственной персоной? Мама! У нас гости. ВэВэ приехал! Проходите на веранду. Мама там чистит клубнику.
– Володя! Ты? Вот уж не ожидала.

Они трижды поцеловались, мама вспыхнула, зардевшись. Он протянул ей орхидеи.

– Спасибо, но зачем ты деньги тратишь? Посмотри, сколько у нас цветов.
– Видел. Видел уже. Королевские лилии. Такие же я вам тогда на новоселье привёз. В Праге покупал. У нас их ещё не было.
– Ты, Володя, всегда умел найти подход к женскому сердцу, да ещё и потрясти присутствующих, - улыбнулась мама. – У всех наших красавиц глазки загорелись.

Я этот букет помнила, на следующий день даже сфотографировалась с ним. А в Володькина была тайно влюблена. Впрочем, в пятнадцать лет это простительно. Мама быстро убрала в холодильник ягоды, вытерла клеенку, позвала меня.

– Лера, накрывай на стол, сейчас будем полдничать. Да, кстати, а где машина? Ты с кем приехал? Сам вёл?
– Нет, сын подбросил.
– А где же он? Зови к столу.
– Да не может он, здесь по делу. Потом, Валюша, он за мной заедет.
– Это старший? Простил? От Татьяны у тебя же девочка была.
– Нет, это меньшой. Поскрёбыш. Впрочем, это длинная история. Потом расскажу.

Я собрала огурчики, нарвала зелени, нашла тройку красных помидоров, они только начали поспевать. Мама достала заветную бутылку – водку, настоянную на перегородках грецких орехов, порезала ветчину, копчёную колбасу, поставила разогреваться борщ. И потекли воспоминания.


Володькин был легендарной личностью. Первый парень авиаотряда. Он одним из первых командиров пересел с маленьких самолётов на ТУ-104, но прославился не этим.

Его бесконечные романы обсуждала, как поговаривали, вся страна. Куда бы он ни прилетел, в какой бы гостинице ни остановился, всегда его встречал «и стол, и дом», и очередная земная или неземная красавица. Попасть в разряд «красавиц ВэВэ» стремились многие, но не всем это удавалось. Выбор был огромным. Аэрофлот в то время раскинул свои тенеты по всей стране. И хотя ТУ-104 принимали только крупные аэропорты, но там же приземлялись и маленькие самолёты, и на них были стюардессы. Время стюардов ещё не насупило – мужчины были либо на земле, либо в кабине пилотов.

Володькин был женат на учёной даме – кандидате наук, что по тем временам было редкостью, которая родила ему сына и глазастую дочку, с такими же пушистыми ресницами, как у отца . Жили они в квартире жены на улице Марата, так как сам он родился в небольшой деревне под Курском, где в отчем доме остались мать и младшая сестра. Отец пропал без вести в первые месяцы войны. Жена ВэВэ была на три года старше его, внешне симпатичная, но неулыбчивая, строгая, – не терпела шумных застолий экипажа, обязательных после возвращения из полёта, если впереди маячили два – три дня отдыха. Я её не видела ни разу, – но такой она представлялась из разговоров членов экипажа и их жён, общавшихся между собой. А уж когда грянул скандал по всем правилам советского времени – с разборами в отряде, патртбюро и последующим разводом Володькина, – тут началось столько разговоров, что остаться в стороне от этого события было просто невозможно. Авиаотряд разделился на два лагеря: за ВЭВЭ и против него. Мужчины, естественно, были за него, за исключением тех, кто по своему положению не мог поощрять его аморальное поведение, хотя в глубине души и осуждал его жену, сочувствуя попавшему в «историю» Володькину. А что до меня, я держала ухо по ветру, стараясь не пропустить ни звука, чуть услышу эти заветные две буквы «В».

А дело было так. Стюардессы не были закреплены за экипажем, они менялись. Но, как отметил мой отец, часто с ними стала летать некая Татьяна Петрова. Было ей года двадцать три, не красавица, но пышущая здоровьем «чувиха», как тогда говорили. Она отнюдь не соответствовала стандартам стюардесс, которые позже появились на зарубежных рейсах, - плотная, с широкими плечами, высокой грудью, и сравнительно узкими бёдрами. Вот она-то и пошла в атаку со всем нахрапом молодки, не отягчённой излишним интеллектом. Окончив школу, пару лет проработала продавщицей в каком-то филиале «Пассажа», а потом сумела устроиться стюардессой. Володькин, который обычно избегал связей в своём отряде, не выдержал осады и в одном из полётов на восток упал в её объятья. А вот вырваться из них ему не удалось. Кто рассказал о новом увлечении, трудно сказать. Экипаж никогда никого из своих не предавал, даже под пытками жён ни один из них не сказал бы ни слова. То ли сама Татьяна в состоянии лёгкого подпития похвасталась своей победой над «первым любовником» отряда, то ли напарница поделилась с подружками, но по аэропорту поползли слухи и слушки, сначала намёки, потом любопытствующие неземные и наземные красавицы устроили просто слежку за каждым рейсом, куда летит ВэВэ, с кем из стюардесс, где остановки, и насколько. Не обошлось без доброжелательницы.

Жене Володькина в красках рассказали о «небесных полётах и залётах» её мужа, возможно, их весьма приукрасив. Правда, кино– фотодокументов не было. Что было между супругами? Об этом история умалчивает. Но благожелатели сообщили жене домашний телефон Татьяны. Она позвонила ей и спокойно, сухо и вежливо сообщила Татьяне, что муж подтвердил ей слухи об их связи и что она хотела бы знать, как Татьяна представляет себе свою дальнейшую жизнь. Татьяна растерялась в первую минуту от вопросов, но сразу выпалила. «Слушай, подруга, а пошла бы ты со своими расспросами на…. Жила с ним, живу и буду жить. А ты, старуха, катись колобком. И подальше». Вот тогда-то оскорблённая учёная дама и прибегла к помощи парткома, написав заявление о том, что в отряде нарушены принципы коммунистической морали, что отсутствует воспитательная работа с персоналом, что к полётам допускаются женщины лёгкого поведения, что они разбивают ячейку социалистического общества, что …

Когда Володькин вернулся из полёта в Петропавловск, то его ждала целая сеть сюрпризов – письмо жены в отряд, дверь квартиры с новыми замками, ключей от которых у него не было, и чемодан с его одеждой, который учёная дама выставила в ту же секунду на лестницу. Заявление на развод, конечно, уже лежало в районном суде. Володькин был ошеломлён, – такого наступления по всему фронту неделю назад перед полётом ничто не предвещало.


– Так что же это за длинная история? – Спросила мама. – У тебя ещё один сын родился? Когда? От кого? Где Татьяна? Как Юля?
– Валюша, как давно мы с тобой не виделись. Можно сказать, две жизни прошло. Расскажу, расскажу. Я не тороплюсь, если ты не торопишься.
– А мне куда торопиться? На тот свет всегда успею. Толя пока не зовёт.
– Давай помянём Толю… Лучшего бортинженера у меня не было. Да, впрочем, весь экипаж был… С кем потом ни летал, а ребят вспоминал часто. Настоящие мужики. Вечная память!

Мы выпили, не чокаясь. Он залпом, мама небольшими глотками, – не любила она водку и могла выпить рюмку только в исключительных случаях. Толя, мой отец, закончив летать, работал инструктором. И однажды, сопровождая новый экипаж в качестве проверяющего, он не вернулся из полёта в Ташкент. На земле почувствовал себя плохо – в медсанчасти вызвали реанимацию, но не успели. Обширный инфаркт. Боже, какой это был ужас встречать из полёта гроб с телом отца! Мама вытерла глаза рукавом халата. Немножко помолчали.

– Татьяна? Юля? – Первым заговорил Володькин. – Да нормально, наверное. Они живут в Бельгии. Юля кончила финансовый техникум, работала в банке. Нашёлся бельгиец, – клиент их банка. Поженились, родила она ему двойню – парня с девкой. Татьяна летала помогать, вот и долеталась. Нашла себе бой-френда на девять лет моложе себя. Так что бабушка теперь «европейка». Это мы азиЯты! Юля иногда прилетает, ребятишек привозит. Да они по-русски плохо говорят, но всё понимают. Меня любят пока. Такая вот жизнь. А твои-то с тобой?
– Ну, сейчас этим никого не удивишь. Все рвутся за зелёными, кто как может. Нет, мои со мной. Сын ударился в науку, но и свой небольшой бизнес имеет, открыл фирму. Пока всё нормально – два раза в год летают всей семьёй отдыхать то в Европу, то в Азию. Сейчас в Австралии. Через неделю вернутся. Лера замужем, муж – диспетчер в Аэрофлоте. Она преподаёт в музыкальной школе. Внучка – Леночка. Думаю, будет второй Каллас. Или, на худой конец, Нетребко. Талантливая девочка! Она сейчас с ребятишками из музыкальной школы в Финляндии по обмену.
– За жизнь! За нашу смену, детей, внуков, – произнёс Володькин, наливая нам настойку.
– Да, – поддержала его мама.– Чтобы жили они лучше нас.
– Да и мы жили – не тужили, – усмехнулся Володькин. – Чего только не было. Есть, что вспомнить. Только куда все делось? Я инвалид! Мог ли представить себе такое? Без палочки и шагу не ступить – и артроз, и облитерирующий эндартериит. Может быть, ещё придётся ногу ампутировать.
– Неужели до этого дошло? Да, старость…. А отчего? Что наши эскулапы вещают?
– Хирург говорил – расплата за бурную юность – пил, курил, спортом не занимался и т.д. А что скажешь? И пил, и курил, да и с «неземными красавицами» порой любились. Что тебе говорить? Ты сама всё знаешь.
– А сейчас-то с кем живёшь? Сын от кого?
– Сейчас? Ты помнишь в Мурманске аварию? ИЛ на брюхо приземлился, грузовой, с капустой. Стюардесса Галина. Она тогда ногу сломала. А незадолго до этого мы с ней встречались иногда: то нелётная погода, то время отдыха экипажа, то рейс в Мурманск… Как оказалось, не без последствий. Но я–то ничего не знал. Родила себе моего сына – и молчок. Так бы и умер, ничего бы не узнал, если бы не случай.

Он снова наполнил рюмки, себе полную, мне и запротестовавшей маме – по половинке.

– Ну, за сына-то выпейте, не откажите. Последнюю. Потом всё расскажу. Без утайки. Как на духу.

Выпили. Я засыпала кофе в турку. Убрала посуду, поставила чашки, сахар и дежурное печенье – в шоколаде, пара пачек которого всегда хранилась у нас для маминых гостей. Соседки забегали порой на чаёк. ВэВэ поставил перед собой чашку с кофе и заговорил.

– Татьяна меня бросила, когда я уже не летал. Медики забраковали: и моча не та, и сердце не так стучит. Валюша, ты это и сама знаешь. Толю-то тоже забраковали. Да и по возрасту пора уже было давно сесть на скамеечку запасных. Работы не было. Вот тут я и пошёл в загул. И в вытрезвителях побывал, и на сутках посидел. Есть, что вспомнить! Могу сравнить наше родное, советское со сволочным, демократическим якобы.

Я пила кофе, внимательно слушая поток воспоминаний. Кого-кого, но первого любовника отряда представить в роли «пятнадцатисуточника» я просто не могла. А он говорил, погружаясь в воспоминания.

– При советах я раза три побывал в вытрезвителях. Под душем постоять не довелось, Ты же знаешь, я когда выпью, смирный, добрый. Не ругаюсь ни с кем. Милиционеры видят, – человек не в себе. Подберут, в воронок подсадят. Привезут – и в кроватку. Простыни чистые белые. Поспишь, а утром… «Ну, что, командир, платить будем?» Документы- то всегда со мной. «Будем, будем». Правда, лезешь в кошелёк, а там уже всё чисто, – вроде бы заплатил уже. Главное договориться, чтобы в отряд не сообщили. Возьмёшь квитанцию, заплатишь. Тогда-то я платил. Это позже… Ну, заедешь ещё разок в их смену, квитанцию покажешь, да ещё бутылку коньячка оставишь как бы невзначай. Ни разу не подвели. В отряд – ни гу-гу. Никто не знал. Это потом всё изменилось. В середине девяностых. То ли вытрезвители совсем закрыли, то ли не хватало их. Да и милиция охамела. Подберут на улице, сунут за решётку и сиди, если повезёт, на скамейке, а если опоздал, то и на полу. Все вместе и наш брат, и дамочки… Подремлешь, а часа в три – четыре ведут к дежурному. Тот: «Штраф платить будешь?» Ну, уж им я никогда не платил.

– Что это ты так? – спросила мама.
– Да к этому времени мне сказали, что оказывается им платит бюджет за каждого, «вытрезвляемого». А эти квитанции – это вроде бы как для отчётности: стольких-то подобрали и привезли. А если заплатишь, так это им, как сейчас говорят, «бонус», вроде премии. С какой это стати? Двойное налогообложение!
– Какой ты грамотный стал! Прямо-таки экономист, – улыбнулась мама. – Ну и что, в суд-то не вызывали?
– Какой суд, Валюша! Ни разу! Я эти квитанции тут же выбрасывал. Ну, а им как скажешь, что платить не будешь, протокол составят и, гады, тебя сразу на улицу выгоняют. Не смотрят, можешь ты идти или снова упадёшь. Иди, куда хочешь. А не можешь идти, – так ползи.

Он замолчал на минутку, улыбнулся и продолжил.

– Я однажды так и полз.
– Как полз? – тут уже не выдержала я. – По-пластунски? Или вы шутите?
– Какие шутки? Приехал я на недельку ребят навестить, на юбилей к Сергею, радист наш. Сначала в ресторане, на следующий день – дома. Потом ещё добавил где-то с кем-то. А зима. Вышел, метель, даже пурга. Крупа острая колючая, ветер с силой бросает в лицо. Будто не в Ленинграде, а в Чите или Иркутске. Снега намело, – сугробы. Перед этим циклон налетел. А на площади Ломоносова – такой скверик, круглый. Вот там я поскользнулся и упал. Заснул. Очнулся – меня менты в воронок втаскивают. Середина девяностых. Затащили в «аквариум», – сесть там негде. Две бабы на лавке растянулись. Ну, я одну пододвинул, присел. Подремал. Часа в три ночи вызывают. Как обычно, протокол, платить будешь? А у меня, не поверишь, в кармане мелочь какая-то. Даже не помню, где пил, с кем, где деньги. «Не буду, – говорю. – Нет денег». Они меня матом и вытолкали на улицу. А метель ещё сильнее. Скользко, ветер ураганный. Страшно стало, думаю – упаду и замерзну на х….

Он выругался, спохватился.

– Извините, случайно вырвалось. А соображаю, что через мост мне надо. От холода, протрезвел слегка. Фонтанку-то кое-как перешёл, за перила держался. А как стал с моста спускаться, поскользнулся и пооо –ее – хал. Лежу на мостовой – не встать. Хорошо ещё ни одной машины. Ну, что делать? А голова работает: «Замёрзнешь, блин, замёрзнешь. Ни за грош пропадёшь». Сколько ни пытаюсь, – не встать. Пополз на четвереньках. Ползу, ползу, отдохну немножко и снова… Так и дополз до парадной.

Мама сочувственно покачала головой, а я …, еле сдерживаясь от смеха, говорю ему:

– Да, ВэВэ, вот это картина! Жаль, кинооператора не было!
– До ручки дотянулся, встал. Дверь была приоткрыта, на лестнице снег, почти сугроб. Поскользнулся и грохнулся, уже в парадной. И снова пополз. Отдохну на площадке, и так до пятого этажа. А заснул бы тогда, так бы и замёрз, не дай бог. Брюки-то, конечно, выбросить пришлось.
– Ну, как же ты так, Володя?– Мама укоризненно покачала головой. – Как ты мог?!
– Да так и мог, тянуло к бутылке. Я и на сутках пару раз был: один раз пять суток дали. Дурак, права решил покачать в милиции. В Ленинграде ещё. Татьяна в Крыму с дочкой отдыхали. А я из санатория вернулся, ну, и отметил возвращение. Утром в вытрезвителе выдают одежду, а в кармане – ветер гуляет. Я им – верните деньги. А они мне и вернули – вкатили пять суток и во внутреннюю тюрьму, в Большой дом.
– В Большой дом? – удивилась я. – На пять суток?
– Да, на Литейный. Туда со всего города свозили «суточников». Утром построят, распределяют по работам, кого куда. Я там два дня улицу подметал. В тюрьме-то два раза в день кормили. В меню только два блюда: «хряпа» и «могила». Утром хряпу, вечером – могилу. А завтра – наоборот.
– Ну и что это за «могила»? Хряпу я знаю, – вмешалась я в разговор, – это верхние листья капусты. Когда я училась, была в гостях у своей подруги. Они в пригороде жили, огородик у них был небольшой. Вот они меня и угостили «квашеной капустой». Привезла я банку, мама попробовала и плюнула: «Надо же, – говорит,– хряпу квасят. У нас, на орловщине, ей только свиней кормят». С тех пор вот и запомнила эту хряпу.
– Нет, хряпа – это не квашеная капуста, а суп. Без мяса. Капустные листья, картошки немножко, лук и вода. И с голода не умрёшь, и сыт не будешь.
– Но хлеб-то хоть давали?
– Хлеб давали, конечно, по норме, по большому куску выдавали. А могила – это суп из рыбных голов и хребтов, да кое-где картошка плавает. В первый день вообще есть ничего не мог.
– Конечно, – сказала мама. – Это тебе не аэрофлотовский буфет, особенно в начале становления гражданской авиации. Помню, помню. Перед рейсом всем экипажем – в буфет, приняли по сто граммов коньяка, закусили бутербродами с сёмгой и – в кабину.
– Потом пришла заявка из собачьего питомника. Милицейского, под Всеволожском. Три дня меня туда возили. Дадут ведро с сырым мясом, вот я им и бросаю в клетки по куску. А самому жрать хотелось дико. Там совсем днём не кормили, нальют стакан чая с хлебом – и всё.
– Но ничего, жив остался? – в голосе мамы послышались нотки раздражения.
– Не умер, остался. Но собакам завидовал – этих сук кормят мясом, а человека – хряпой. А вот в ельцинские времена, правда, в Москве это было, всё изменилось. Хорошо стали кормить. Но работать заставляли, а эти новые бизнесмены и куска хлеба никогда не дадут.
– Ты и в Москве в тюрьме побывал? – удивилась мама. – За что же это?
– Валь, не поверишь, сам не знаю. Ничего не помнил. Написали якобы за участие в драке. С кем, за что? Ей-богу, не помню. В аэропорту в кафе сидел, выпивал понемножку. Началась какая-то драка, человек десять дрались. Как я там оказался? Дрался? Нет? Вызвали милицию. У них разговор короткий: всех в чёрный ворон. А на следующий день – к судье. Привезли нас целую пачку. Судья такой маленький, лысый зяма . Перед ним кипа бумаг . Он только посмотрит, и сразу – пять суток. Меня спросил, за что? Я ему и говорю, что не знаю. Это милицейский произвол. Буду подавать жалобу на это отделение. Он даже подскочил на месте: «Жалобу!!! На милицию?! Десять суток!» Всем, кто дрался – по пять, а мне двойной срок вкатил, гад. Такая вот демократия!

Он замолчал, покачав головой, взглянул на часы.

– Да, плетью обуха не перешибёшь. Правда, тюрьма после перестройки совсем другая стала. Чистенько. Кормят хорошо. Кусок мяса или рыбы обязательно. Утром кашу с мясом или макароны. Правда и работать заставляли. В советское время на Литейном народу было – видимо- невидимо. Все нары заняты, голые, матрасов нет. Спишь одетый. А тут – половина кроватей пустые. А заявок от предпринимателей – масса. Дармовая рабсила. Меня отправили к гробовщику.
– Куда?!
– В мастерскую. Готовые гробы таскать. Главное, не уронить. А у меня уже ноги так болели, что, дай бог, себя бы дотащить. Или сразу в гроб. Пару раз покачнулся, уронил. После этого меня туда уже не отправляли. Стал я судомойкой в офицерской столовой для ментов. Это уже была разлюли – малина. Меня даже без сопровождения туда отпускали. Приду – первым делом накормят, полный обед. Перед уходом – опять. Если днём захочешь перекусить – пожалуйста. Что хочешь – первое, второе, чай, кофе с молоком. Вернёшься в тюрьму, там ещё и ужин принесут. Посуду-то мыть меня ещё Татьяна приучила. Не любила она это дело. Поставит грязную в мойку, и адьё… Придёшь, а ни одной чистой тарелки в доме. Не знаю, приучил её бельгиец к порядку…
– Сейчас-то, что приучать, – прервала я его, – купил посудомоечную машину – автомат, нажал кнопку, и нет проблем.
– Да, сейчас с техникой неплохо. Сколько там набежало? – Он взглянул на часы. – Скоро сын подъедет.
– Наконец-то о сыне, – направила мама разговор в нужное русло. – А то всё о вытрезвителях. Откуда сын? Скрываешь что ли?
– Да нет, что тут скрывать. Неожиданная радость. Странная штука эта судьба. Никогда не знаешь, как обернётся, что там за поворотом. Сижу я в своём Домодедово, в кафе, пью понемножку, закусываю. Дверь открывается, и я вижу Галину. Я-то после той аварии в Мурманске её не встречал. А до этого, бывало, пересекались рейсы. Приятно вспомнить. Я её сразу узнал, а она как посмотрела… И в слёзы: «Неужели это ты? До чего же ты дошёл!» Выпили мы с ней за встречу, поговорили за жизнь. Она в Москву прилетела на какую-то встречу с однокашниками. Остановилась у меня, вошла, посмотрела так вокруг с отвращением. Но ничего не сказала. Целый день убирала мусор, мыла. О себе рассказала, что живёт с сыном, замуж не выходила. А я…, будто помолодел. И показалось мне, что всё, что было до неё, было не со мной, а любил её одну. Бывает же так!

«Сентиментальность на старичка нахлынула, – подумала я. – Старый ловелас раскаялся, сопли распустил».

– Вот она и вернула меня к жизни. Потом призналась, что любила меня всю жизнь, единственного. Перед аварией мы должны были с ней свидеться в Мурманске. Да не довелось – у неё был перелом ноги. После она летать перестала, окончила пединститут и работала учительницей. Позвонила сыну, сказала, что остаётся у меня. Я ни о чём не спрашиваю, она тоже ни звуком не обмолвилась, кто отец. Через месяц полетели мы с ней в Мурманск, вещи её кой-какие забрать. В аэропорту её сын нас встречает. Я как увидел, – стою глазам не верю. Вылитый я, один к одному. Даже ямочка на правой щеке как у меня, и ресницы. Смотрю на неё: «Мой?» Она головой кивнула, а я, старый дурень, стою и чувствую, как слёзы по щекам покатились. Вот такая-то история, Валюша. Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Так и живём теперь: сын – в Питере, квартиру купил, недвижимостью занимается. А мы с Галиной – у меня в Домодедово.

Какое-то неведомое дотоле злое чувство поднялось у меня в душе. «Ты бы поискал по Союзу,– подумала я, - может быть, ещё найдешь тройку – пятёрку "своих", володькиных ребятишек, Казанова двадцатого века».

– Такое у меня чувство, будто тонул я в трясине. А она подошла, руку протянула и за волосы меня оттуда вытащила. Пить бросил, теперь только дома и только по праздникам. Домашним стал, как кот. А когда Игорь приезжает навестить стариков, так понимаешь, так тепло в душе, радостно… Ни к одному из своих детей до этого не испытывал. Правда, на мою фамилию не перешёл. Так и остался на материнской – Королёв Игорь Владимирович. Да я, впрочем, и не настаивал.

«Ещё бы ты и настаивал!! – я еле сдержалась, чтобы это не выпалить ему прямо в глаза. – Молодец, Игорь. Мать одна его растила, учила, замуж не выходила… Мне почему-то подумалось, что не столько из-за Володькина, сколько из-за сына. А тут – идиллия: папенька объявился, и сын побежал мать предавать… Не настаивал он, видите ли… Вот уж истинно мужская логика!». Но я промолчала. А мама растроганно посмотрела на Володькина, мне даже показалось, что у неё слезы навернулись… Но, может быть, только показалось.

– Рада за тебя, Володя. Хоть на старости лет остепенился. Молодец. Твою-то Татьяну, дело прошлое, я терпеть не могла. Хабалка, одним словом. До сих пор помню, как у нас на новоселье она напилась, да дебош устроила. Не понимала я тогда тебя, как ты мог уйти из семьи к этой … Впрочем, чего только не бывает в жизни. А вот твои королевские лилии тогда долго стояли, все бутоны один за другим распускались. Мы с Лерой на следующий день сфотографировались с ними. Отдала увеличить фотографию. С тех пор она так и висит на стене. Посмотрю, вспомню былое. И теплеет на душе. А теперь вот и у меня они расцвели. Лера, – позвала она меня. – Срежь лилии. Пошлём их Галине на счастье. А ты от меня ей так и скажи: Королеве – королевские. Я, ей-богу, рада за тебя. Да и за неё тоже. Дождалась своего счастья.

Я не стала спорить, хотя, если честно, мне было жаль этих лилий, как живых. «Ну, а что до счастья Галины, подумала я, – то ещё счастье! Правильно моя бабушка говорила, что все бабы – дуры. Или… Единственная любовь?»

У ВэВэ зазвонил мобильник.

– Игорёша на подъезде, он торопится. Пора прощаться. Что-то разговорился я сегодня. Будто всю жизнь заново прожил. Уж не обессудь, Валюша.

Он медленно с трудом встал, поднял львиную палку и, опираясь на неё, тяжело пошёл по дорожке к выходу. Мама с букетом лилий и я последовали за ним. «Форд – фокус», уже развернувшийся в конце линии, подъезжал к нашему дому, остановился. Из машины вышел Володькин, тот самый, в какого я была влюблена пятнадцать лет назад, один к одному, как близнец. Он аккуратно положил букет у заднего стекла, помог отцу сесть на переднее сиденье. Машина тронулась. Королевские лилии поехали к королеве. А любовь? Любовь, любовь…

[GREEN]

Приём в номинацию завершён.

Жюри может приступать к определению своих предпочтений.

До 15 марта всему составу жюри номинации надо прислать мне свои шорт-листы, лучше раньше.

[GREEN]

Объявляется состав жюри в номинации «Стрела Амура» конкурса
"Триумф короткого сюжета", серии международных литературных
конкурсов "Большой финал" / 2013 - 2014 /

1. Андрей Растворцев, 1958 / г. Чебоксары, Россия / - председатель жюри номинации. Многократный лауреат и призёр Международной серии литературных конкурсов «Большой финал» /2011, 2012, 2013, 2014/ в номинациях малой прозы и поэзии. Редактор издательского проекта «Ковдория». Автор поэтических сборников: «За тех, кто в поле», «От любви до любви», «Свободное плаванье», «Там хлебом пахнет дым», «Полёт сквозь август», «Точка возврата», книги стихов для детей «Лунная дорога». Публиковался в литературно-художественных журналах «ЛИК» и «Таван Атал» /Чебоксары/, «Невский альманах» /Санкт-Петербург/, «Дальний Восток» и «Родное Приамурье» /Хабаровск/, местной периодической печати. В1978 году окончил Ленинградский топографический техникум, работал геодезистом в различных регионах России. Проживает в г. Чебоксары. Работает начальником топографо-геодезической партии Экспедиции № 138. Родился в Амурской области в 1958 году.

2. Татьяна Жилинская / г. Минск, Беларусь /. Старший преподаватель Белорусского Государственного педагогического университета, кафедры «Теория и методика преподавания искусства». Награждена грамотой Участника Международного фестиваля «Звезда Рождества» /Запорожье, 2013/. Диплом Призер конкурса и диплом «Золотой Лауреат» Международного конкурса «Большой литературный финал - 2013» в номинации «Поэзия – «Посох и лира». Диплом Лауреата Международного фестиваля «В стенах Серебряного века - 2013». Дипломант фестиваля «Звезда Рождества» /Запорожье, 2014/. Является членом литературного объединения «Пламя». Публикуется в сетевых и городских газетах, сборниках и альманахах. Персональный сборник. Двое. Смоленск. Ноопресс, 2013. С – 213. ISBH 978-58003-0686-9. Живёт Татьяна Геннадьевна в Минске.

3. Надежда Сергеева / г. Нижний Тагил, Россия /. В 2010 году стала обладателем Звания и Знака "Золотое перо Руси" в номинации "поэзия". Неоднократный победитель и призёр сетевых и других литературных конкурсов, в их числе и конкурс «Большой финал 2010». Пишет рассказы, сказки, стихи. Публиковалась в международной литературной газете "Провинциальный интеллигент-1", издан сборник рассказов "Я поделюсь душой с вами" и электронная книга "Сказки и рассказы для детей". Живёт на Урале в г. Нижний Тагил.

4. Евгений Варламов / г. Тула, Россия /. Ветеран Вооруженных сил РФ. Профессия - военный финансист. Писать начал в 2007 году после выхода в отставку. Стихи пробует писать только с февраля 2011 года. Дважды публиковался в электронном журнале «Точка Zрения», в журнале «Новая литература», и дважды в журнале «Эрфольг». Получил грамоту от поэта Эльдара Ахадова за участие в поэтическом конкурсе «Озарение», занял второе место в конкурсе короткого рассказа сайта «Неогранка». Победил в конкурсе короткого рассказа на сайте ОЛСР. Призер серии литературных конкурсов «Большой финал 2012 г» в двух номинациях малой прозы. Интересуется литературой, живописью, музыкой. И еще тысячами интересных вещей, от рыбалки до лоскутного шитья. Уроженец Ульяновской области. Живёт в г. Тула Российской Федерации. Псевдоним Юджин Гебер.

5. Александр Бобков / г. Москва, Россия /. Лауреат конкурса малой прозы в 2010 году и номинант 2009-2010 на большом и малом поэтическом конкурсе "Серебряного Стрельца". Начало публикаций в 1997 год - "Стресс. Жизнь и Смерть", в 1999 - "Из семейной записной книжки. Мысли. Раздумья. Стихи. Рассказы", в 2003 - "Тайное и явное в эволюции жизни и сознания", в 2004 - "Неизвестная смерть". Всё - в издательстве "Элит". Более поздние публикации - в цифровом виде на сайтах Интернета - роман "Обречённые на жизнь", "Книга афоризмов", "Книга стихов", сборник "Божественные Спирали" и др. Доктор медицинских наук. Преподавал в Учебно-Научном Центре УДП РФ. Автор более 100 научных публикаций, рационализаторских предложений по методам гормональных исследований, ранней диагностике размеров инфаркта миокарда, способам лечения холецисто-панкреатита. Под его руководством, за 30 лет, лабораторией освоено 25 новых гормональных методик, широко практикуемых сегодня в диагностике в развитых странах.Отличник здравоохранения Советского Союза. Награждён медалями и дипломами за многолетнюю плодотворную работу, большой личный вклад в подготовку научных и медицинских кадров. Александр Ильич родился в Новосибирске, в 1944 году.

6. Влад Галущенко / рп. Елань, Волгоградской обл., Россия /. Лауреат Международного фонда Великий Странник Молодым – 1 место в конкурсе /2011/. Лауреат Международного литературного конкурса «Большой финал 2011». Пишет более 30 лет. Увлекается социальной психологией, журналистикой. Участвовал во множестве сетевых конкурсов на различных сайтах. Постоянно пишет обзоры в самосудных конкурсах, где голосование идет в основном «от противного». Борется с «кумовством» на конкурсах, с троллизмом, особенно судейским. В писательстве ценит сочинительство, искристые диалоги, легкое перо, разумный реализм, не нравятся «песни акынов», морализаторство, пошлость, политиканство, наставничество и напористое графоманство. В человеке ценит честность и доброту.

7. Игорь Федоровский / г. Омск, Россия /. Поэт и прозаик из Омска. Образование филологическое. Член редколлегии альманаха «Вольный лист», выходящего в Омске. Куратор, предноминатор и член жюри многих номинаций серии Международных конкурсов "Большой финал". Участие в двух конкурсных сборниках проекта "Ковдория" в 2012 году. Многочисленные публикации в Омске и Красноярском альманахе «День и Ночь». Автор книг «Восьмая нота» 2007, «Научите меня плакать» 2009, «Оттачивать снег» 2010. Работает журналистом. Родился в 1988 году.


Сколь бы ваш текст не был гениален – всегда найдется тысяча читателей, которые сочтут его бездарным. Как бы ваш текст не был бездарен, всегда найдется тысяча читателей, которые сочтут его гениальным. И вообще – каков бы ни был ваш текст – найдутся миллионы читателей, которых он не оставит равнодушными…

Найдено на просторах Интернета…

Мое напутствие тем, кто не вышел в финал. Не стоит отчаиваться, что первый блин пошел комом. И опускать руки тоже не стоит. Каждый человек по-своему талантлив, но не каждый этот талант в себе развивает. Не отчаивайтесь. Взгляните на свои произведения и попробуйте понять, а что же не устроило нас, членов жюри? Если вы это поймете сами, в следующий раз вы напишете так, как надо.

С уважением ко всем участникам конкурса Любовь Рябикина.

[GREEN]

Подведение итогов конкурса малой прозы «Триумф короткого сюжета»,
серии международных литературных конкурсов «Большой финал» / 2013 – 2014 /,
определение победителей номинации «Стрела Амура» - рассказ или новелла "О любви"

Оценки и комментарии жюри:

1. Андрей Растворцев / г. Чебоксары, Россия / - председатель жюри номинации

+№ 10 - 1 место: 9 баллов – «Красавица»
+№ 14 - 2 место: 7 баллов – «Танцующая с огнями»
+№ 7 - 3 место: 5 + 2 коррекции = 7 баллов – «Вот и встретились два одиночества»
+№ 15 - 4 место: 3 балла – «История любви Вито из Кадиса»
+№ 3 - 5 место: 2 балла - «Рассказ парковой лавки»
+№ 21 - 6 место: 1 + 1 балл коррекции = 2 балла – «Сильная любовь»

Краткий комментарий:

№ 10 – «Красавица» - по разному можно рассказать о первой любви, но вот так – душевно и чисто – дано не каждому. Спасибо, автору. Прекрасный рассказ. Небольшой рассказ – но охватывает большой промежуток времени – почти всю жизнь персонажа. И детство, и юность и настоящее – и всё ненавязчиво, без излишней затянутости, нудного морализаторства, и, что не маловажно, хорошим литературным языком, без ныне модных жаргонизмов и сленга. Читается на одном дыхании. А по прочтении – долго моделируешь дальнейшую судьбу героев. Рассказ – не отпускает. А это очень-очень важно! Значит, есть в нём какая-то изюминка, что и нашей, читательской, душе – не безразлична. Значит, что-то подобное, или близко к этому – мы сами пережили, и теперь сопереживаем героям рассказа. Данный рассказ – большая удача автора. Поэтому я, со спокойной душой, ставлю его на первое место в данной номинации.

№ 14 – «Танцующая с огнями» - впечатляет и подкупает погружённость (не верхушечная начитанность, а именно глубокая погружённость) автора во времена столь отдалённые от нас. Да и мысли (ответственность художника перед временем, соотношение таланта и посредственности, свой взгляд на мир и т.д.) заложенные в данном рассказе – вызывают уважение и неподдельный интерес. После прочтения рассказа остаётся тонкое послевкусие и понимание того, что сегодня, читая рассказ, ты не зря потратил время – ты узнал что-то, что до сего дня не знал, и это «что-то» тебе понравилось. Данный рассказ – хорошая пища для размышлений.

№ 7 – «Вот и встретились два одиночества» - при чтении рассказа возникает ощущение «несовременности». Сегодня «так» о любви не пишут. Да и просто, о хорошем – не пишут. А здесь всё – хорошее: и люди, и их чувства. Нет в рассказе нахрапистости, агрессивности, сюсюканья и жалоб на безответные чувства. В рассказе просто люди – обычные в своей обычности. Только очень душевно чистые. И так хочется, чтобы всё у них получилось и сложилось. Так и хочется сказать - счастья Вам - ребята! А ещё этот рассказ «приправлен» прекрасными стихами, что вообще не свойственно современной литературе. Вот за всю эту «несовременность» я и даю два балла коррекции.

№ 15 – «История любви Вито из Кадиса» - увлекательнейшая, заманивающая читателя завязка сюжета и … и всё. Дальше всё простенько и банальненько. В финале - афористический вывод. Ждал большего. Не отметить рассказ не могу, но и дать ему более высоких баллов не могу тоже.

№ 3 - «Рассказ парковой лавки» - сентиментальная мелодраматическая новелла. Добрая. Милая. С небольшим перебором патетики. Читабельна. Слегка мешает восприятию повествование от лица парковой скамьи – нет, это вполне приемлемо, как литературный приём, и спорить не о чем, но больно уж прямолинейно это повествование построено. Может быть, стоило уйти от ПРЯМОЙ РЕЧИ скамьи - построить рассказ как ретроспективное воспоминание скамьи о прожитых ею семидесяти годах, включая и этот интереснейший эпизод с Везувием и Помпеей, т.е. без монолога с художником?
Но, повторюсь, и сама идея рассказа и чувства, привнесённые автором в рассказ – хороши.

№ 21 – «Сильная любовь» - жутковато, но жизненно. Узнаваемо на раз! Рассказ цельный – без всяких отвлечений на разные «вкусности». Чётко и ясно. Вот за чёткость и жизненную правду балл рассказу и добавляю.


2. Татьяна Жилинская / г. Минск, Беларусь /

+№ 22 - 1 место: 9 баллов - Здравствуй, дорогой
Язык, и стиль изложения, необычная взрослость героев, Взгляд ЛГ на себя со стороны вызвали мой читательский восторг!
+№ 23 – 2 место: 7 баллов - Дочь горного ветра
+№ 21 – 3 место: 5 баллов - Сильная любовь
+№ 10 – 4 место: 3 балла - Красавица
+№ 17 – 5 место: 2 балла - Рыбацкое счастье
+№. 5 – 6 место: 1 балл – Снежная

3. Надежда Сергеева / г. Нижний Тагил, Россия /

+№ 7 - 1 место: 9 - 1 балл коррекции = 8 баллов - Вот и встретились два одиночества!
+№ 12 – 2 место: 7 баллов - Любовь и лошади
+№ 23 - 3 место: 5 баллов - Дочь Горного Ветра
+№ 17 - 4 место: 3 – 1 балл коррекции = 2 балла - Рыбацкое счастье
+№ 13 - 5 место: 2 – 1 балл коррекции = 1 балл - Бурная река
+№ 24 - 6 место: 1 балл - Королевские лилии

4. Евгений Варламов / г. Тула, Россия /

+№ 22 - 1 место: 9 баллов - Здравствуй дорогой
+№ 15 - 2 место: 7 баллов - История любви Вито из Кадиса
+№ 10 - 3 место: 5 баллов - Красавица
+№ 17 - 4 место: 3 балла - Рыбацкое счастье
+№ 18 - 5 место: 2 балла - Дерево
+№ 21 - 6 место: 1 балл - Сильная любовь

5. Александр Бобков / г. Москва, Россия /

+№ 3 – 1 место: 9 баллов - Рассказ парковой лавки
+№ 23 – 2 место: 7 баллов - Дочь Горного Ветра
+№ 8 – 3 место: 5 баллов - Материализация
+№ 19 – 4 место: 3 балла – 14 февраля
+№ 10 – 5 место: 2 балла - Красавица
+№ 17 – 6 место: 1 балл - Рыбацкое счастье

6. Влад Галущенко / рп. Елань, Волгоградской обл., Россия /

+№ 18 - 1 место: 9 баллов - «Дерево»
+№ 11 - 2 место: 7 + 1 балл коррекции = 8 баллов - «ЖЕНЩИНА, АНГЕЛ И МУЖЧИНА»
+№. 2 - 3 место: 5 + 2 балла коррекции = 7 баллов - «В вагоне»
+№ 17 - 4 место: 3 балла - «Рыбацкое счастье»
+№ 16 - 5 место: 2 балла - «Мастер Волшебный и Золотой, а так же про три золотых кольца»
+№ 12 - 6 место: 1 балл - «Любовь и лошади»

7. Игорь Федоровский / г. Омск, Россия /

+№ 8 - 1 место: 9 баллов - Материализация
+№ 4 - 2 место: 7 баллов - Звездочёт
+№ 11- 3 место: 5 баллов - ЖЕНЩИНА, АНГЕЛ И МУЖЧИНА
+№ 18- 4 место: 3 балла - Дерево
+№ 16- 5 место: 2 балла - Мастер Волшебный и Золотой, а так же про три золотых кольца.
+№ 1 - 6 место: 1 балл - Двое в чужом городе
___________________________________________________________

№.. 1 – ( 1 ) ………... = 1 – Тамара Арефьева, 1953 / г. Харьков, Украина /
№.. 2 – ( 7 ) ………... = 7 - Надежда Витвечберг, 1990 / г. Ликино-Дулево, Московской, РФ/
№.. 3 – ( 2+9 ) …….. = 11 – Владимир Маталасов, 1991 / г. Виноградов, Закарпатская обл., Украина /
№.. 4 – ( 7 ) ………... = 7 – Роман Михеенков, 1973 / г. Москва, РФ /
№.. 5 – ( 1 ) ………... = 1 - Лина Богданова, 1961 / г. Гродно, Беларусь /
№.. 6 – ( 0 ) ………... = 0 – Юрий Молчанов, 1941 / г. Москва, РФ /
№.. 7 – ( 7+8 ) …….. = 15 – Анатолий Коновалов, 1946 /д. Хмелинец, Елецкий р-н, Липецкая обл., РФ/
№.. 8 – ( 5+9 ) …….. = 14 - Евгений Ткаченко, 1947 / г. Колпино, Санкт-Петербург, РФ/
№.. 9 – ( 0 ) ……….... = 0 – Лидия Калашникова, 1947 /г. Барнаул, Алтайский край, РФ/
№ 10 – ( 9+3+5+2 ) . = 19 – Виталий Шевцов, 1952 / г. Калининград, РФ /
№ 11 – ( 8+5 ) …….. = 13 - Евгения Москаленко, 1963 / г. Волгоград, РФ /
№ 12 – ( 7+1 ) …….... = 8 – Галина Солонова, 1948 / г. Сельцо, Брянская обл., РФ /
№ 13 – ( 1 ) ……….... = 1 – Людмила Ударцева, 1975 / г. Бийск, Алтайский край, РФ /
№ 14 – ( 7 ) ……….... = 7 - Филимошкина Наталия, 1980 / г. Днепропетровск, Украина /
№ 15 – ( 3+7 )…….. = 10 - Шакир а-Мил, 1956 / г. Сатпаев, Казахстан /
№ 16 – ( 2+2 ) .……... = 4 - Татиана Рут, 1981 / г. Киев, Украина /
№ 17 – ( 2+2+3+1+3) = 11 – Галина Стеценко, 1957 / г. Москва, РФ /
№ 18 – ( 2+9+3 ) ….. = 14 – Михаил Третьяков, 1982 / г. Белгород, РФ /
№ 19 – ( 3 ) ………… = 3 - Натали Рейсоул, 1979 / г. Харьков, Украина /
№ 20 – ( 0 ) ……....... = 0 - Арника Аджешь, 1993 / г. Находка, Приморский край, РФ/
№ 21 – ( 2+5+1 ) ….... = 8 – Дмитрий Воронин, 1961 /п. Тишино, Багратионовский р-н, Калининградская обл., РФ /
№ 22 – ( 9+9 ) .......... = 18 – Елена Маючая, 1978 / г. Троицк, Челябинской обл., РФ /
№ 23 – ( 7+5+7 ) ….. = 19 – Александр Паршин, 1957 / г. Орск, Оренбургская обл., РФ /
№ 24 – ( 1 ) ……….... = 1 - Татьяна Лестева, 1941 / г. Санкт-Петербург, РФ /

Использован предварительный отсев при приёме произведений соискателей на конкурс.
Произведения прошедшие в финальную часть попадают в лонг-лист /длинный список/ номинации конкурса.
Произведения получившие баллы от жюри попадают в шорт-лист /короткий список/ номинации конкурса.
__________________________________________________________________

Победителями конкурса малой прозы «Триумф короткого сюжета», серии
международных литературных конкурсов "Большой финал" / 2013 – 2014 /,
в номинации «Стрела Амура», стали:

СЕРЕБРЯНЫЙ ЛАУРЕАТ

№ 10 – 19 баллов - Виталий Шевцов, 1952 / г. Калининград, РФ / - «Красавица»
№ 23 – 19 баллов - Александр Паршин, 1957 / г. Орск, Оренбургская обл., РФ / - «Дочь Горного Ветра»

ЛАУРЕАТ

№ 22 – 18 баллов - Елена Маючая, 1978 / г. Троицк, Челябинской обл., РФ / - «Здравствуй, дорогой»

ПРИЗЁРЫ:

№ 7 – 15 баллов - Анатолий Коновалов, 1946 /д. Хмелинец, Елецкий р-н, Липецкая обл., РФ/ - «Вот и встретились два одиночества!»
№ 8 – 14 баллов - Евгений Ткаченко, 1947 / г. Колпино, Санкт-Петербург, РФ/ - «Материализация»
№ 18 – 14 баллов - Михаил Третьяков, 1982 / г. Белгород, РФ / - «Дерево»

Сердечно поздравляю всех дипломантов конкурса малой прозы
«Триумф короткого сюжета», серии международных литературных
Конкурсов «Большой финал» /2013 - 2014/, в номинации «Стрела Амура».

Победители - призёры и лауреаты, награждаются дипломами, а по их заявке
им отрывают именной авторский форум в читальном зале проекта. По выбору
редактора издания, дипломанты конкурсов могут принять участие, без гонорара,
в издательских проектах «Ковдории», по авторскому договору с составителем
тематического сборника, конкурсной антологии или альманаха.

Желаем всем дальнейших творческих успехов!


Тема открыта для комментариев и пожеланий

[GREEN]

Представляю победителей номинации «Стрела Амура»

Серебряными лауреатами стали:

Виталий Шевцов, 1952 / г. Калининград, РФ /. О себе: Шевцов Виталий Евгеньевич. Член Союза писателей России. Председатель правления Калининградского регионального отделения «Союз писателей России» …

Александр Паршин, 1957 / г. Орск, Оренбургская обл., РФ /. О себе: Александр Паршин, 1957 года, г. Орск, Оренбургской, Россия. Писать начал в 2007 году. Дипломант конкурса «Большой финал» 2011 и 2012 годов, участник конкурсного сборника малой прозы «Триумф короткого сюжета». Победитель некоторых других сетевых конкурсов, публиковался в электронных журналах.

Лауреатом конкурса стала:

Елена Маючая, 1978 / г. Троицк, Челябинской обл., РФ /. О себе: Шорт-лист и лауреат «Белой скрижали», финалист второго и третьего тура конкурса «Пламенеющая лилия», победитель конкурса «За гранью» 2012 год, лонг-лист «Буревестник», лонг-лист «Литературный Олимп», победитель декабря на сайте «Альтернативная литература» (рассказ «Фанты)… Лонг-лист «Дебют» 2013 год (рассказ «Я- Кит»). Изданная книга «Добро пожаловать на тот свет». Публикации в журналах «Лампа и Дымоход» (Москва) и «Флорида» (США), а также в сборниках.

Призёрами конкурса стали:

Анатолий Коновалов, 1946 / д. Хмелинец, Елецкий р-н, Липецкая обл., РФ/. О себе: Коновалов Анатолий Васильевич, родился в семье лесника 6 октября 1946 года. Сегодняшнее мое трудовое пристанище – Елецкий государственный университет имени И.А. Бунина, где являюсь помощником ректора по связям с общественностью и СМИ, доцентом кафедры журналистики. Лауреат Международных литературных конкурсов малой прозы "Белая скрижаль-2011" и «Отгремели песни нашего полка» в рамках конкурса «Новые писатели 2012», а также Липецких областных премий: литературной – имени Е.И. Замятина, журналистской – имени А.А. Вермишева.
Член Союза российских писателей, Литературного фонда России, Международной ассоциации писателей и публицистов. Академик Петровской академии наук и искусств. Являюсь автором 22 книг прозы и публицистики.

Евгений Ткаченко, 1947 / г. Колпино, Санкт-Петербург, РФ /. О себе: Окончил Ленинградский политехнический институт им. М. И. Калинина. Начал трудовую деятельность инженером. Автор более 80 технических и литературных публикаций. Печатался в литературных журналах « ВОЛГА 21-й век» и «ДЕНЬ и НОЧЬ», в альманахах «Автограф» и «Пишущая Украина». Член Международного союза писателей «Новый современник».

Михаил Третьяков, 1982 / г. Белгород, РФ/. О себе: Третьяков Михаил Юрьевич – прозаик.


Желаю всем дальнейших творческих успехов
СЮДА БУДУ ДОБАВЛЯТЬ ССЫЛКИ НА АВТОРСКИЕ ПУБЛИКАЦИИ ЛАУРЕАТОВ И ИХ ИЗДАНИЯ: