КРАСАВИЦА
1.
О счастливых и удачливых людях обычно говорят: «Родился в рубашке». О себе могу сказать: «Я, скорее всего, родился в очках». Эти проклятые круглые стекляшки, оседлав мою переносицу и мертвой хваткой вцепившись своими пластмассовыми крючками-дужками за многострадальные уши, отчего те были постоянно оттопырены в разные стороны, испортили мне все детство.
– Какой маленький, а уже в очках, – слышал я сочувственный шепот взрослых, когда мы с родителями гуляли по городу.
– Очкарик, очкарик! – дразнили дети во дворе.
– Будь аккуратным, – говорила бабушка каждое утро, – смотри, не разбей очки. Мне так хотелось их разбить. Но стоило только снять очки, как весь окружающий мир начинал расплываться передо мной, превращаясь, в конце концов, в одно большое разноцветное пятно. Со слезами на глазах приходилось опять возвращать их на прежнее место. А еще от своих сверстников я отличался именем. Звали меня Аполлон. Возможно, для моих родителей и бабушки я и был тем самым Аполлоном – единственным долгожданным поздним ребенком в семье. Но быть лопоухим Аполлоном в очках в детстве трудно. Поверьте. Приходилось на кулаках доказывать моим обидчикам, что я не слабак. Драки наши почти всегда заканчивались разбитыми носами и разорванными рубашками. Мои родители были люди интеллигентные. Мама работала учительницей в школе, папа – инженером на заводе. Воспитательные беседы, основанные на литературных примерах «что такое хорошо, и что такое плохо», которые проводила со мной мама после каждой драки, соседи считали делом несерьезным. Проживал в нашей коммунальной квартире народ, по большей части, простой, в воспитании подрастающего поколения верный принципу: «люби как душу, тряси как грушу». Некоторые даже предлагали помочь маме заняться моим воспитанием.
Поэтому роль исполнителя наказаний в семье возложили на папу. Наказание обычно происходило так. Мама с бабушкой демонстративно отправлялись на кухню, плотно закрыв за собой дверь. Папа ободряюще улыбался, потом делал страшное лицо и громко кричал, чтобы слышали соседи за стенкой:
– А я вот тебе сейчас покажу, как не слушаться, несносный мальчишка! – И несколько раз высоко подбрасывал меня вверх.
Не могу точно сказать, от чего я больше визжал, от страха или от радости. Закончив наказание, папа шел на кухню, где демонстративно пил воду из-под крана под одобрительный гул соседей и керогазов. Тем самым воспитательный эффект был продемонстрирован. Авторитет моего отца в глазах соседей был непоколебим.
Ночью, свернувшись калачиком на своем диване у окна, я слышал, как папа с мамой тихо шепчутся в соседней комнате обо мне. В такие минуты я считал: эта хитрость придумана родителями, чтобы обмануть наших злых соседей. И был несказанно рад, что являюсь участником семейной игры.
Главный смысл этой хитрости стал для меня понятен гораздо позже. Просто они очень любили меня и старались, как могли, воспитать добрым человеком.
2.
Мне было шесть лет, когда мама заболела и ее положили в больницу. Потом еще целый год папа и бабушка говорили, что она лечится в санатории у моря. Не знаю, как долго они смогли бы скрывать правду, если бы не соседский мальчишка, с которым мы что-то не поделили во дворе. Он в обиде крикнул:
– А у тебя мама умерла!
Теперь, когда бывает трудно, она всегда приходит во сне. Ничего не говорит, просто присядет рядом со мной на кровать, смотрит и улыбается. Неприятности исчезают на следующий день сами собой.
3
В нашем городе было три достопримечательности. Первая и самая главная – военный завод. За высоким деревянным забором, окрашенным ядовитой зеленой краской, собирали авиационные двигатели. Каждый в городе знал об этом с раннего детства и гордился, что является обладателем военной тайны. Вторая достопримечательность – летное училище. По субботам, независимо от погоды, в одно и то же время, курсанты училища под музыку духового оркестра с песнями маршировали по улицам нашего города. Это было так здорово! До сих пор помню, как тонко звенели стекла в окнах комнаты от их четкого, печатного шага по булыжной мостовой.
А еще была пристань. Погулять на пристани среди горожан считалось правилом хорошего тона. Сюда приходили семьями. Отдыхали – как заведено среди русских людей. Женщины по-хозяйски накрывали прямо на берегу скатерти-самобранки с разнообразной домашней снедью. Мужчины с бидончиками, стеклянными банками, не спеша, переговариваясь друг с другом, направлялись в это время в рюмочную, расположенную на пристани, за разливным жигулевским пивом. Мы, детвора, получив от родителей заветный воскресный рубль, тут же старались потратить его на мороженое и крем-соду.
Удивительное дело, но мне почему-то кажется, что та «крем-сода» из детства была более шипучей, а вафельные стаканчики, хрустящие на зубах и приятно покалывающие язык, – ароматнее.
День и ночь вверх-вниз по реке, гремя музыкой, переливаясь разноцветными огнями, спешили куда-то красавцы-теплоходы. «Ку-у-уда? Ту-у-да!» – переговаривались они друг с другом и исчезали за поворотом реки.
Стрекозами проносились над водой быстроходные катера на подводных крыльях.
Теперь я знаю точно: у всех мальчишек и девчонок нашего города была одна тайная мечта. Да, мы любили свой город, но с нетерпением ждали тот день, когда, купив билет в кассе на пристани, сможем оказаться на палубе одного из этих речных крикунов и уплыть за этот желанный поворот, где, как нам казалось, и начинается новая, незнакомая жизнь.
4 С первого класса за мной закрепилось место на первой парте. Как ни пытался я каждый новый учебный год пересесть куда-нибудь подальше от строгих и внимательных глаз учителей, все мои попытки не имели успеха.
Если любого ребенка с первого дня занятий в школе лишить возможности отвлекаться на уроках, пользоваться шпаргалками, играть в морской бой с соседом по парте и без уважительной причины пропускать уроки, ему не остается ничего другого, как стать отличником. Так произошло и со мной.
Умение безошибочно прочесть любой текст, лежащий вверх ногами, даже сейчас поражает моих друзей. Научился этому за той самой первой партой, когда от нечего делать разбирал записи учителей в их конспектах и классном журнале.
– Гордость школы, вундеркинд! – говорили отцу учителя после каждой моей новой победы на городских и районных олимпиадах по физике и математике.
– У мальчика большое будущее, – не уставала повторять бабушка.
Но ни учителя, ни отец с бабушкой не понимали одной простой вещи. Все мои школьные победы и отличные оценки вместе взятые были ничто по сравнению с авторитетом, которым пользовался среди одноклассников второгодник Вовка Кунда. Он демонстративно курил с шестого класса, не боясь даже самого директора. Ни одна драка в школе не обходилась без него. В классе его не любили и боялись. Но, стыдно признаться, многие мальчишки ему завидовали. Не каждый из нас мог позволить себе, хлопнув дверью, уйти с урока или на перемене приставать к одноклассницам, отпуская в их адрес двусмысленные шуточки. Ему все сходило с рук. Отца у него не было, и в школу вызывали мать. Она всегда приезжала на служебной белой «Волге», так как работала директором единственного в городе универмага. Это по ее просьбе Вовку посадили рядом со мной на перевоспитание. Но перевоспитание свелось к тому, что он просто списывал у меня все без зазрения совести. Каждый раз, списав очередное домашнее задание, вместо благодарностей он говорил:
– Аполлон, будут проблемы – скажи, я разберусь.
Но проблем не возникало, по одной простой причине: у меня не было ни друзей, ни врагов.
Данное мне когда-то в детстве обещание Вовка сдержал. А было это так.
Все в тот день происходило по закону подлости. Неожиданный утренний вызов главного редактора не сулил ничего хорошего.
– Туда и обратно, – произнес он, встретив меня в дверях своего кабинета.
Туда – это был Владивосток. Рушились все семейные планы. До Нового года оставалось три дня. Жене так и не удалось объяснить, что в нашей газете бывают командировки под Новый год. Прибывшее такси, не проехав и пару километров, заглохло посреди дороги. Я опаздывал во Внуково, до конца регистрации на рейс оставалось сорок минут. Частник, которого удалось тормознуть, заломил тройную цену. Время поджимало, и пришлось согласиться. Только мы выехали за город, как неожиданно на обочине дороги возникла фигура «гаишника». Даже без радара в его руке было ясно, что скорость нами превышена. Уже окончательно смирившись с опозданием в аэропорт, я даже не слушал, о чем говорят вышедший из машины водитель и милиционер. Неожиданно дверца машины открылась, и раздался требовательный командирский голос.
– Товарищ пассажир, предъявите документы и багаж к осмотру.
Это было последней каплей, которая переполнила чашу моего терпения за сегодняшний день. Возмущенный, я полез в карман за журналистским удостоверением и, как пробка из бутылки шампанского, выскочил из машины. Но, не успев открыть рот, тут же оказался в крепких объятиях гаишника.
– Аполлон, у тебя проблемы? – услышал я знакомую фразу. Передо мной стоял, широко улыбаясь, мой сосед по парте Вовка Кунда.
На самолет я не опоздал, у нас даже осталось время выпить по чашке кофе и обменяться телефонами. Прощаясь, Вовка, как тогда в детстве, серьезным голосом сказал:
– Аполлон, будут проблемы – звони, я разберусь.
5
Говорят, самые суеверные люди живут в Африке. Не верьте! Суевернее русского человека – нет.
Сон в руку, черная кошка, тринадцатое число, полные и пустые ведра, птица за окном – перечислять времени не хватит. На всякий случай жизни примета-причина найдется. Главное – для себя оправдание найти, сразу легче становится. И не играет роли, городской ты человек или деревенский – горе и радость одинаково всех с ума сводят.
Моя бабушка Люба была женщина верующая. В наших двух комнатах на стенах мирно соседствовали «папина мазня» (так он называл свои акварели) и бабушкины иконы. Со своим богом бабушка разговаривала по вечерам, сидя на стуле, потому что у нее были больные ноги. Она всю блокаду Ленинграда проработала прачкой в военном госпитале. От войны эта болезнь.
Церковь в городе закрыли давно. Сначала там были какие-то склады, а потом произошел пожар. Крыша сгорела, и церковь стала ничейной. К бабушке иногда приходили ее подружки, такие же старушки, как и она. Тихо молились за столом, пили чай с сушками, обмениваясь местными новостями.
Это бабушка научила меня внимательно относиться ко всему происходящему вокруг. Она обладала удивительным даром толкования того или иного события, усматривая в совершенно обычных вещах, окружающих нас, пророческий смысл. Все это называлось у нее красиво и загадочно, одним словом – знамение.
Многие из нас склонны объяснять происходящее стечением обстоятельств, а приметы называют бабушкиными сказками. Если бы так!..
6
Кем быть, по-настоящему я задумался в седьмом классе. До этого, как и всем моим сверстникам, мне хотелось сначала быть продавцом мороженого, потом капитаном корабля. Когда в космос полетел Гагарин, – космонавтом. Но все изменилось после встречи с папиным другом, который заехал к нему на один день по дороге в Ленинград. Звали его Владимир Павлович. Работал он журналистом в одном из ведущих журналов Москвы. Его рассказы и истории о дальних странах, в которых он побывал, о знаменитых людях, с которыми ему пришлось встречаться, захватили мое воображение. С того самого дня у меня не было никакого сомнения в выборе профессии. Для достижения своей цели я даже разработал тайный план. Главной его составной частью была учеба и еще раз учеба. Мои сверстники пропускали уроки, гоняли футбольный мяч на пустыре за школой, крутили любовные романы, хвастаясь на переменах друг другу своими победами, а я в это время вгрызался в «гранит науки». Заветная для многих золотая медаль, которая давала преимущество при поступлении, была у меня уже почти в кармане. До окончания школы оставался один год. Все шло по моему плану.
В то осеннее утро мы сидели с отцом за столом в нашей комнате, которую бабушка почему-то называла гостиной, и ждали ее с чайником из кухни. Все наши соседи завтракали, обедали и ужинали в кухне, где у нас, как у всех жильцов коммуналки, был свой стол. Но бабушка была противницей таких общих приемов пищи, называя их «столовкой». Она сама накрывала и сервировала стол в комнате. Белоснежные скатерти, полотняные салфетки. Каждую пятницу, несмотря на свой возраст, она кипятила их в выварке на кухне, а, выстирав и прополоскав, крахмалила до хруста. Раньше, когда была жива мама, отец много шутил за столом, называя бабушку то эталоном чистоты, то феей домашнего очага.
Помню, в детстве, я был еще совсем маленьким, после обеда, увидев, как бабушка, убирая посуду, собрала со скатерти хлебные крошки в сухонькую ладошку и аккуратно отправила их в рот, я громко рассмеялся и закричал:
– Бабушка – птичка, кушает крошки!
Но никто за столом не рассмеялся. Мама укоризненно покачала головой, а папа неожиданно звонко щелкнул меня ложкой по лбу. Слезы градом посыпались из глаз, и больше от обиды, чем от боли, я заревел на всю комнату. А бабушка вместо того чтобы обидеться на меня, вдруг стала ругать отца:
– Ребенок вырастет и поймет, а руками за столом махать не надо.
Прошло много лет, но каждый раз, когда вижу, как кто-то крошит хлеб птицам, вспоминаю бабушку. Те, кто пережил блокаду, знали цену хлебным крошкам...
Отец так и не женился второй раз. Хотя красивых женщин в нашем городе было много. Я сам слышал, как бабушка говорила ему:
– Хватит бобылем ходить. Ребенку мать нужна. Мне не век жить.
Но папа был однолюб. Не знаю, должен я его за это благодарить или нет? Но одиноким ребенком я себя не чувствовал никогда.
Правда, после смерти мамы у него появилась одна плохая привычка – он стал много курить. Вот и в это утро, достав пачку «Беломора» и открыв форточку, отец задымил, как говорила бабушка. Все остальное произошло словно в немом кино. В дверях появилась бабушка с чайником в руках. Отец попытался незаметно выбросить недокуренную папироску в форточку, но она, подхваченная сквозняком, предательски шлепнулась ему под ноги. Только бабушка открыла рот, чтобы в очередной раз прочитать ему лекцию о вреде курения натощак, как в форточку влетела маленькая серая птичка. Сделав два круга по комнате и громко пискнув, она вылетела на улицу.
– Это знамение, – трагическим голосом сказала бабушка. Чайник выпал у нее из рук и, ударившись об пол, выпустил белый клуб пара.
– Да ну вас, мама. – И, замахав руками, отец выскочил из комнаты. Уже в коридоре крикнул ей: – У меня сегодня собрание, буду поздно.
Сделав себе бутерброд, я прошмыгнул следом мимо так и стоящей посреди комнаты бабушки. Было ли все произошедшее в тот день на самом деле знамением, как сказала бабушка, или случайностью, не знаю. Но именно с этого дня в моей жизни и стали происходить неожиданные события.
Все началось с опоздания в школу. В раздевалке я и еще два таких же неудачника, опоздавшие в этот день, вынуждены были в течение пяти минут прослушать лекцию «О потерянном времени» в исполнении завуча. Он собственноручно записал каждому из нас опоздание в дневник. Но на этом мои неприятности не окончились. По расписанию первым уроком была литература. Предмет вела моя любимая учительница. Открыв дверь, я громко объявил на весь класс, что у меня заболела бабушка, и поспешил к своей парте. Но, опешив, остановился посреди класса. На месте моего соседа Вовки Кунды сидела рыжеволосая девушка, а Вовка приветливо махал мне рукой с «камчатки», довольно улыбаясь.
Лучи осеннего солнца, прорвавшись через пожелтевшую листву за окном, разбежались по классу. Но вдруг, подчиняясь какой-то неведомой силе, они бросили свою веселую беготню по стенам и потолку и вспыхнули ярким огненно-рыжим пожаром в прическе моей новой соседки.
До звонка я сидел, как завороженный, уткнувшись в спасительный учебник литературы. Сам не знаю от чего, но мои уши горели огнем.
– Как тебя зовут? – спросила на перемене девушка.
В этот момент у меня было, наверное, очень глупое выражение лица, потому что она, рассмеявшись, повторила свой вопрос.
– Аполлон, – выдавил я из себя со вздохом.
– А я – Элька, Элька Нестерова. – И, тряхнув своими рыжими волосами, она снова рассмеялась, чем привела меня в еще большую растерянность.
Новенькая с первых дней старалась держаться на равных со всеми в классе. Но, сама того не желая, она, как магнитом, притягивала взгляды наших мальчишек. К нам на переменах зачастили ребята из параллельных классов. Девчонки, обиженные таким поворотом событий, попытались организовать ей байкот. Но у них ничего не получилось – с красотой нельзя бороться. А если обладательница красивой внешности еще и умна, то это и вовсе бесперспективное занятие.
Рыжеволосая, зеленоглазая, она незаметно стала лидером в классе, а потом и в школе. Бывает так в жизни: даст бог все сразу – красоту, талант, удачу, любовь. Но сколько раз потом убеждался: дорого за это платить приходиться. А все оттого, что беззащитны такие люди от зависти человеческой. Чересчур они счастливы и открыты душой. А зависть, как ржавчина, незаметно свое дело делает.
У Эльки был необычайно красивый голос. Ни один концерт школьной художественной самодеятельности не обходился без ее выступлений. Наш учитель пения Модест Петрович, руководитель городского инструментального ансамбля, уговорил директора школы разрешить Эльке петь в городском Доме культуры на танцах. А время, когда мы учились, было не то, что сейчас, и это событие бурно обсуждалось как школьниками, так и учителями.
Претендентов «на руку и сердце» первой красавицы школы было достаточно. Между ними шло постоянное соперничество, которое иногда заканчивалось кулачными боями один на один в школьном саду. Я прекрасно понимал, что моя внешность очкарика с торчащими в разные стороны на голове вихрами, плюс природная стеснительность, практически не дают мне никаких шансов быть отмеченным ее вниманием. Но все-таки у меня было одно неоспоримое преимущество: в течение уроков я мог разговаривать с ней, тайком вдыхать аромат рыжих волос и даже касаться ее руки. Через подобную мечтательную влюбленность прошли многие из нас.
Во второй четверти Элька неожиданно обратилась ко мне с просьбой: вместе заниматься русским языком и литературой, тут же взяв с меня обещание никому об этом не рассказывать. Она призналась, что хочет после окончания школы поступать в театральный институт. Можете только представить, как я был в этот момент счастлив.
Занимались мы по воскресеньям. Элька жила в «военном доме». Так у нас в городе называли крупнопанельную пятиэтажку серого цвета, построенную за забором летного училища. Помню наше первое занятие. Я тогда набрал с собой целую кучу нужных и ненужных книг. И, не придумав ничего лучшего, как сложить их в старый отцовский чемодан, заявился к Эльке на квартиру. Дверь мне открыл дядька с огромными, как у маршала Буденного, усами, одетый в полосатую пижаму. Несколько минут мы смотрели друг на друга. Я растерялся и от волнения не мог сказать ни слова. А он, оглядев меня с ног до головы, неожиданно рявкнул командирским голосом:
– Слушаю вас.
Чемодан выпал из моих рук и, с грохотом съехав вниз по лестничному пролету, раскрылся. Я бросился собирать рассыпавшиеся по лестнице книги.
– Так вы торгуете книгами, молодой человек? – брезгливо произнес он, с презрением оттопырив нижнюю губу. – Немедленно убирайтесь, иначе я вызову милицию.
Бежать, бежать отсюда, и как можно скорее. Но книги, мои любимые книги, почему-то не желали вмещаться назад в чемодан. А этот дядя уже звал из квартиры какую-то Марину, чтобы та посмотрела на молодого спекулянта. Из дверей напротив стали выглядывать соседи. От всего происходящего голова пошла у меня кругом. Спасла Элька, поднимающаяся по лестнице.
– Дядя, это ко мне, мой одноклассник.
– Так бы и сказал, а то молчит, – пожал тот плечами в ответ и, как ни в чем не бывало, исчез за дверью.
Вот при таких странных обстоятельствах я в первый раз и познакомился с дядей Эльки. Через минуту, оказавшись в ее комнате, мы уже весело хохотали, вспоминая подробности моего конфуза.
Наши дружеские отношения в классе были просто не замечены. Им никто не придал значения, а тем более, не принял всерьез. Я стал для Эльки и «верной подружкой», и «влюбленным Пьеро», ничего не требуя взамен. Она это понимала и часто, подтрунивая надо мной, смеясь, читала вслух записки своих поклонников. Но я не испытывал обиды. Стыдно признаться, но скажи она мне: «Аполлон, прыгни в окно!» – я, не задумываясь, прыгнул бы...
Признаюсь честно, я раньше никогда не любил ходить на танцевальные вечера, которые проводились у нас в школе. Отдавал предпочтение книгам и кино. Но, с некоторых пор, заметил за собой, что с волнением жду приближения субботы.
Когда ведущий вечера громко объявлял на весь актовый зал «дамский танец», сердце мое замирало в надежде. Но Элька приглашала других ребят, а пригласить ее самому – просто не хватало смелости. Ведь для этого надо было пройти через весь зал на глазах у всей школы. Так и стоял я каждую субботу в ожидании, подпирая спиной стену и изображая на своем лице полное безразличие к танцующим счастливцам.
Возвращаясь вечером один домой, каждый раз давал себе слово: больше никогда не приходить на танцы. Но наступала суббота, и ноги сами несли меня в школу.
Первым, кто заметил мои душевные мучения, была бабушка. Все, что выходило за рамки спокойной и размеренной жизни семьи, она почему-то называла «броуновским движением». Как-то вечером, когда мы остались дома одни, она присела ко мне на диван и, обняв за плечи, ласково сказала:
– Выкладывай.
Выслушав мой сбивчивый рассказ, она посидела какое-то время молча, а потом, повернувшись ко мне, на удивление строгим голосом сказала:
– Не пара она тебе, выбрось ее из головы.
Почему в молодости мы всегда обижаемся на старших за их нравоучения и советы? Наверное, такова жизнь, и каждый из нас должен получить свою порцию шишек, чтобы потом точно так же учить уму-разуму своих детей и внуков.
8.
Раз в месяц к нам приходили с шефскими концертами курсанты летного училища. В блестящих хромовых сапогах, наглаженных галифе и ладно облегающих молодые плечи гимнастерках, с заложенными за ремень пилотками – они, прямо скажем, сводили с ума наших девчонок. После окончания одиннадцатого класса многие из них разлетались по всему Советскому Союзу «вторыми пилотами», как любили у нас шутить в городе. Так, наверно, было и будет всегда: что ни говори, а женщинам нравятся мужчины в военной форме.
В тот вечер после концерта как обычно начались танцы. У меня не было никаких шансов даже приблизиться к Эльке. Она стояла возле сцены, окруженная плотным кольцом поклонников в военной форме. До конца танцев оставался еще целый час. Но желание уйти домой одержало верх, и я уже стал пробираться через толпу к выходу, как ведущий вечера громко объявил:
– Танцуем дамский танец!
Мои ладони моментально стали влажными, а по спине, обгоняя друг друга, побежали ручейки холодного пота. Воротник новой нейлоновой рубашки, словно сговорившись с галстуком, так сдавил шею, как будто решил задушить меня. Наверно, со стороны выглядел я довольно смешно.
Такое состояние нынешняя молодежь называет «адреналиновый выплеск». Нам теперь трудно объяснить молодым, что в наше время значило простое соприкосновение ладоней рук за пять минут танца и взгляд глаза в глаза, от которого кругом шла голова, и мы были готовы на любые безрассудные поступки.
Ноги сами вернули меня на мое постоянное место, и я посмотрел взволнованно в сторону сцены. Через весь зал, обходя танцующие пары, ко мне шла, улыбаясь, Элька. Сколько раз в своих мечтах думал я об этом. Втайне от отца упросил бабушку научить меня танцевать вальс и танго. Эльке оставалось пройти ползала, какие-то десять метров разделяли нас. И тут я почувствовал, что мои ноги не смогут сделать ни одного заученного танцевального «па». Сгорая со стыда от того, что сейчас сделаю, я почти бегом бросился из зала и, промчавшись по коридору, вбежал в спасительную для меня раздевалку.
– Танцы уже закончились, молодой человек? – раздался голос за моей спиной.
Я обернулся, передо мной стоял невысокого роста, худощавый парень в курсантской форме. Нашивки на рукаве его гимнастерки говорили, что их обладателю остался год до выпуска. Как бы извиняясь за свой вопрос, он, улыбнувшись, произнес:
– Не очень люблю танцы. Вот жду ребят.
– Я тоже, – вырвалось у меня, – не очень люблю…
– Вот как! – обрадованно произнес он.
Во взгляде его серых глаз не было той высокомерной развязности, которую позволяли по отношению к нам, школьникам, курсанты. Обращение на «вы» и протянутая рука для знакомства сделали свое дело. Мы познакомились и разговорились. Курсанта звали Володей. Неожиданно, прервав наш разговор, в вестебюле перед раздевалкой появились девчонки из моего класса, среди них была Элька. Не отставая, с шуточками и смехом, их преследовала веселая компания курсантов.
–Как зовут вон ту, рыжую? – вдруг спросил Володя.
– Элька, – ответил я и почувствовал, как что-то предательски екнуло в груди. – А что?
– Красивое имя. Как у феи, – произнес он мечтательным голосом.
Сам не знаю зачем, я ляпнул в ответ:
– Хочешь, познакомлю?
Часто, совершая глупость, мы еще не знаем, что со временем она может превратиться в подлость.
– Ну и как ты думаешь меня познакомить?
Покраснев, я ответил:
– А ты напиши ей записку, она это любит.
Тут же в коридоре, на подоконнике, Володя написал записку, которую я добросовестно передал на следующий день Эльке.
– Кто этот сумасшедший? – с улыбкой спросила она.
– Хороший парень, – ответил я, покраснев.
– Он приглашает меня на свидание. Ой, смотри, Аполлоша, если что случится со мной, будешь отвечать.
«Будешь отвечать, будешь отвечать…» Сколько раз потом вспоминал я эти слова. Но время нельзя повернуть вспять.
9. Где встречались Володя и Элька всю ту зиму и весну, честно скажу, не знаю. Это сейчас у каждого мобильный телефон в кармане и можно звонить куда хочешь, кому хочешь в любое время суток. А тогда, в шестидесятые, даже городской телефон имелся не у каждого. Мне приходилось быть «почтовым голубем», как шутила Элька. По несколько раз в неделю я добросовестно ходил на проходную летного училища, где взамен тетрадного листка в конверте получал чуть ли не целую школьную тетрадь. Не знаю, что они писали друг другу. Ни разу не позволил себе прочесть хотя бы строчки. Но по радостному выражению лица Эльки, когда она читала Володины послания, и счастливым глазам Володи, когда он, получая из моих рук конверт с запиской, прикладывал его сначала к своим губам, а потом бережно прятал в нагрудный карман гимнастерки, было понятно, что они всерьез влюблены.
Незаметно подходило время выпускных экзаменов. Класс разделился на две неравноценные группы. Одни, кто не учился в течение года, занимались зубрежкой и подготовкой шпаргалок. Другие, уверенные в своих знаниях, отдыхали от «трудов праведных», изредка консультируя первых.
Последнее время я совершенно не узнавал Эльку. Настроение у нее менялось по несколько раз на день. То она, задорно смеясь на переменах, заражала своим хорошим настроением весь класс, то вдруг, ни с того, ни с сего, становилась задумчивой и грустной. Иногда на уроках, я это чувствовал, она, как говорят, словно улетала куда-то в открытое окно из класса.
Два дня назад я нос к носу столкнулся на проходной училища с дядей Эльки, когда с очередной запиской в руках ждал Володю. При первом моем неудачном посещении Элькиной квартиры она рассказала, что ее дядя служит в военном училище преподавателем. Свой приезд в наш город и то, что она живет у родственников, объяснила просто: «Родители полярники, на год уехали в командировку».
Очередная встреча с ее дядей ничем не отличалась от нашего первого знакомства. Даже не поздоровавшись, – наверно, такая у него была манера разговаривать с подчиненными, – он, ухватив меня за плечо, с подозрением, словно задержал шпиона, спросил:
– Что ты тут делаешь?
– Друга жду.
– Фамилия, факультет. – Он задавал вопросы, как на допросе.
Я растерялся, не зная, что сказать в ответ. Меня спасло то, что «любознательного» дядю пригласил к телефону дежурный офицер. Это дало мне возможность выскользнуть за дверь проходной и спастись бегством. Об этой встрече я не рассказал ни Володе, ни Эльке. И это было моей ошибкой. В дальнейших событиях, произошедших буквально через неделю, эта встреча сыграла свою роковую роль.
...В тот день мне удалось, несмотря на упорное сопротивление, чуть ли не силой затащить Эльку после уроков в библиотеку. Перелистав с безразличием на лице меньше половины из отобранных мной для нее книг, она заявила, что устала и ей пора домой. В первый раз за все время нашего знакомства я обиделся. Элька это сразу заметила. Когда мы вышли на улицу, он взяла меня за руку и, улыбнувшись, сказала:
– Ну какой ты глупенький Аполлоша, не до этого мне сейчас.
– Как не до этого? А экзамены?..
Но Элька, не дав мне сказать больше ни слова, притянула к себе, расцеловала в обе щеки, как маленького, и прошептала:
– Спасибо тебе, подружка моя дорогая, за все спасибо.
Я почувствовал себя стоящим на краю пропасти. Как же глубоки и бездонны были ее зеленые глаза! До этого меня целовали только мама и бабушка.
В нашем городе все улицы ведут к реке. Мы устроились с Элькой на скамейке, недалеко от пристани.
– Мы с Володей решили пожениться. – Элька сказала это таким спокойным голосом, словно сообщила мне, что они завтра идут в кино.
Это была расплата за мою нерешительность. Испугался признаться в любви, выбрал роль друга, и вот – итог.
– Ты меня слышишь, Аполлоша? Я хочу быть просто женой. Ведь для этого высшее образование не обязательно? – Довольная своей шуткой, она весело рассмеялась. – Ну что ты молчишь? Скажи что-нибудь.
– А разве вас распишут? – спросил я.
– А куда они денутся, глупенький. – Элька, вдруг широко раскинув руки, словно пытаясь взлететь, вскочила со скамейки и побежала к берегу реки, громко крича: –Да здравствует любовь!
Мне показалось, что она сейчас прыгнет в воду. Я бросился за ней, но упал, зацепившись за предательски торчащий из земли камень. Мои очки при падении улетели куда-то далеко в сторону. Как стыдно выглядеть беспомощным, когда пытаешься кого-то спасти.
– Получи свои стекляшки. – Я почувствовал Элькины руки на своем лице.
Когда я снова стал различать окружающий меня мир, то увидел ее сидящей передо мной на корточках и ласково улыбающейся.
– Я хочу тебе сказать…
Но она прижала свою прохладную ладошку к моим губам, прошептав в ответ:
– Я все знаю.
Жаль, что в жизни есть вещи, о которых мы, мужчины, всегда узнаем последними. В тот день Элька так и не сказала мне самого главного.
10.
Всю ночь я не мог уснуть. Какая-то непонятная тревога не давала мне покоя: «Почему? Зачем такая спешка с этой женитьбой? Неужели Володя не понимает, какому риску подвергает Эльку?». В конце концов, уже под утро, решил: надо обо всем поговорить с Володей. Ведь это я познакомил его с Элькой.
Но с утра все пошло шиворот-навыворот. За завтраком у меня лопнул стакан с чаем, чего раньше никогда не происходило. Бабушка промолчала, только укоризненно покачала головой. Уже подходя к школе, я вспомнил, что забыл конспект по литературе. Пришлось возвращаться домой. В коридоре столкнулся с соседкой, которая с ведром воды направлялась мыть лестницу. Бабушка, увидев меня мокрого с ног до головы, тут же заставила переодеться в чистую рубашку и брюки.
– В зеркало-то, в зеркало не забудь глянуть. Да улыбнись, не ленись, – напутствовала она меня. – Ведь возвернулся назад, не повезет.
Посмотрев на часы, я увидел, что да начала занятий остается десять минут. Снова встретиться с завучем и слушать его нравоучения не было никакого желания. Пропустив мимо ушей бабушкины слова, я, так и не улыбнувшись в зеркало, выбежал из комнаты. О том, что хочу поговорить с Володей, Эльке решил пока не рассказывать.
На перемене перед последним уроком в класс с радостным криком: «Англичанка заболела!» – вбежал Вовка Кунда и, схватив свой потрепанный портфель, пулей вылетел из класса.
Ему, конечно, не поверили – он уже так несколько раз срывал уроки. Прозвенел звонок, но англичанка в классе не появилась. Тогда кто-то из ребят крикнул:
– Элька, староста, сходи в учительскую, узнай.
Она вернулась быстро и еще в дверях объявила:
– Классная сказала – урока не будет, можно идти домой.
С радостными воплями все вскочили со своих мест, спеша покинуть класс. Теперь точно нельзя сказать, кто кого толкал и кто первый упал в дверях. Образовалась хохочущая куча-мала, которая никак не могла протиснуться через двери в коридор. Я не участвовал в этом «штурме» – очки. В девятом классе при аналогичных обстоятельствах их растоптали вдребезги.
Среди хохота ребят и визга девчонок я вдруг услышал звенящий от боли протяжный крик:
– Ой! Ма-моч-ка!.. – Это был Элькин голос.
Толпа начала медленно пятиться от дверей. Элька полулежала, прижимая руки к животу. По ее бледному испуганному лицу текли слезы.
В первый момент все растерялись, никто не понял, что произошло. Кто-то из девчонок позвал классную, вместе с ней появился и завуч. Первое, что они сделали, – стали кричать на нас за тот шум, который мы устроили во время уроков. Увидев лежащую на полу Эльку, они не придумали ничего лучше, как предложить ей подняться и сесть за парту. И тут все увидели небольшую лужу крови на том месте, где она только что лежала.
– По домам. Идите по домам, – взволнованно залепетала классная и стала выталкивать нас в коридор.
Приехала «скорая помощь», и два дяди-санитара пронесли мимо нас на носилках, накрытых зеленым одеялом, Эльку. Почти всем классом мы отправились сразу в больницу. В приемном покое с нами никто не захотел разговаривать, и только куривший на улице шофер «скорой помощи» посоветовал приходить завтра.
Испуганные и притихшие ребята и девчонки отправились по домам, а я, дождавшись, когда все разойдутся, побежал к училищу. Знакомый дежурный на проходной долго звонил по телефону, разыскивая Володю. Наконец вместо него прибежал какой-то курсант и, представившись другом Володи, сказал, что тот находится в наряде. Тогда я все рассказал ему о случившемся. Услышав мой сбивчивый рассказ, курсант побледнел, сразу заспешил, пообещав все передать Володе. Наверно, не надо было мне обо всем ему рассказывать.
Когда я встал утром с постели и пошел на кухню занять очередь для «водных процедур» к общественному умывальнику, там уже вовсю шло обсуждение вчерашнего случая, произошедшего у нас в школе.
– Это же надо! – судачили соседки, готовя завтрак. – В одиннадцатом классе и уже беременная.
Как только я пришел в школу, меня сразу вызвали в кабинет к директору. Он у нас был человек хороший, бывший фронтовик, в школе его все любили и уважали. Усадив меня перед собой на стул, он сел рядом и, заглянув в глаза, спросил:
– Скажи, парень, с кем встречалась твоя соседка по парте?
Мне сразу стало понятно – о Володе он не знает.
– Со всеми, – ответил я.
– Не дури, – грустно улыбнулся он. – Ты знаешь, о ком я спрашиваю. Иди, как вспомнишь – заходи.
Я не мог их предать. Было понятно, что и от Эльки они ничего не узнали. Ее выписали из больницы на третий день, но в школе она больше не появилась.
Самым удивительным было то, что в классе все вели себя так, словно на самом деле ничего не произошло, и когда я предложил сходить проведать Эльку, у всех появились различные причины, чтобы отказаться. А наша отличница Зойка Тимохина «сыграла на публику», заявив:
– Она весь класс опозорила, а мы должны к ней идти. Никогда! Тебе надо, Аполлон, ты и иди. Может, узнаешь, кто ее дружок… Нам не забудь потом рассказать. – И ехидно захихикала.
Никто в классе ей не возразил, а многие даже стали смеяться и отпускать по этому поводу грязные шуточки. Так бы все, наверно, и закончилось, глупо и подло, если бы не Вовка Кунда.
– Элька – мировая девчонка. А вы все – гады и трусы. – Он демонстративно прошел через весь класс и сел рядом со мной за парту. – Все, – громко повторил он, – кроме Аполлона.
Не раз еще потом приходилось мне, в моей работе журналиста, встречать людей, живущих по принципу: меня это не касается, – и каждый раз я вспоминал своих одноклассников. Удачно сдав экзамены, получив аттестат зрелости, они даже не заметили, что не справились с первым экзаменом, который принимала у них жизнь. Экзаменом на человечность.
11. В конце недели прошло общее комсомольское собрание школы, на котором комсомолка Нестерова за аморальное поведение, недостойное образа советской школьницы, была исключена из комсомола. После этого дурацкого собрания ноги сами понесли меня к дому Эльки. Дверь открыла тетя. Она замахала руками и захлопнула передо мной дверь. Но я решил не уходить, пока не увижу Эльку и не поговорю с ней, и снова громко постучал. Дверь тут же открылась нараспашку. Не успел я опомниться, как выскочивший на лестничную клетку Элькин дядя, схватив меня за шиворот, втащил в квартиру.
– Ну, что, змееныш, – зашипел он, – уроки пришел опять учить или письмишко принес? Так давай, вместе почитаем, – протянул ко мне руку.
И тут из соседней комнаты вышла Элька. Я не узнал ее сразу. Одетая в длинный серый халат, с черными кругами под глазами, она совсем не была похожа на ту веселую жизнерадостную девчонку, которую я знал.
– Оставьте Аполлона в поко, дядя, он здесь не при чем. Это я во всем виновата.
– Молчи, потаскушка! – Подскочив к ней, дядя ударил ее по лицу.
– Вы не отец, чтоб так с ней обращаться, – сам не ожидая от себя, закричал я.
– Не отец? – расхохотался он в ответ. – А кто тебе сказал, что у нее есть отец? Нет у нее отца, и не было никогда. Мать ее – алкоголичка – сестра моя родная. Вот государство и повесило мне на шею подарочек. А она, бесстыжая, отблагодарила за хлеб, за кров.
Было ужасно стыдно слушать такие слова от взрослого человека. Бедная Элька! Как трудно тебе жить в доме с этими «близкими родственниками», каждый день чувствуя себя чужой. Теперь мне стало понятным твое желание выйти замуж. Освободиться от доброты неволи и стать счастливой.
– Элька, одевайся пойдем отсюда. – Я знал: папа и бабушка поймут меня.
– Никуда она не пойдет! – Стоявшая до этого в дверях и не проронившая ни одного слова тетушка, подбоченившись, стала наступать на меня. – Ишь, чего захотел! А кто нам за позор заплатит? – брызгая мне слюной в лицо, громко закричала она. – Любви захотелось? Ну уж, дудки! – И, громко расхохотавшись, указала мн пальцем на дверь. – Вон из моего дома, сопляк!
– Вы! Вы… – Я сразу не мог найти подходящее слово. И вдруг вспомнил, как в детстве мы называли в нашем дворе тех ребят, которые любили издеваться над младшими, силой заставляя их подчиняться себе. – Вы, как фашисты! – выдохнул я.
– Что ты сказал? – Лицо дяди стало медленно наливаться кровью. – Да за такие слова… – сжав кулаки, он шагнул ко мне, – по стене размажу, гаденыша.
– Аполлон, беги! – раздался Элькин крик, и она, прыгнув дяде на спину, обхватила его за шею.
Не знаю, что могло произойти дальше, если бы не сильный толчок в грудь от гостеприимной тетушки, после которого я, не удержавшись на ногах, буквально вывалился из квартиры на лестничную клетку.
– Дядя, вам помочь? – Из открытых напротив дверей на меня с удивлением смотрела маленькая девочка с куклой в руках...
Все эти дни меня не покидала надежда, что в школе должны появиться Володя и Элька. Они пройдут в кабинет директора и объявят о своей свадьбе. И тогда все будут им завидовать. Ведь так должно быть, потому что нас этому учили. Учили верить в справедливость.
Бывает в жизни так: человек за исполнение одного заветного желания готов заплатить любую цену.
К летному училищу я летел, как на крыльях.
– Не велено посторонних пущать! – с серьезным лицом строго заявил молоденький курсант с красной повязкой на рукаве, стоящий в дверях проходной.
Мимо, не замечая меня, куда-то по своим делам спешили офицеры и курсанты училища. С некоторыми за этот год я даже успел познакомиться, но, странное дело, никто из них, как это было раньше, не поздоровался и не заговорил со мной. Словно подчиняясь отданному кем-то приказу, они старательно отводили глаза в сторону и делали вид, что не узнают меня. Незаметно наступил вечер, но я решил – не уйду, пока не увижу Володю и не поговорю с ним.
– Парень, парень...
Оглядевшись по сторонам, я увидел, что из-за забора училища мне машет рукой тот самый молоденький курсант, который не пускал меня на проходную. Ничего не понимая, я подошел к забору. Дождавшись, когда мимо нас пройдут два офицера, он скороговоркой выпалил:
– Ребята просили передать: Вовку отчислили из училища и отправили срочную служить, в линейную часть. Усатый постарался, – с опаской оглянувшись по сторонам, скорее всего уже от себя добавил он. – Зверь, а не человек.
...После торжественного вручения аттестатов я не остался на выпускной бал. Причин для веселья у меня не было. За ужином отец сообщил нам с бабушкой, что его направляют в командировку в Ленинград. Завтра от завода идет попутная машина, на ней он и вернется через три дня. Я тут же, не раздумывая, попросил его взять меня с собой. О моем решении поступать на факультет журналистики отец знал давно и не возражал.
– А как же белый теплоход? Друзья? – спросил он улыбаясь. – Трястись целые сутки в машине не мед, сынок.
– Белый теплоход остался в детстве, папа, – ответил я ему.
– Ну, тогда собирайся, сын, во взрослую жизнь. Завтра выезжаем рано. – И, не задавая лишних вопросов, отец вышел во двор – как обычно покурить перед сном.
«Если бы…» – Эти слова многим из нас не дают в жизни покоя, заставляя верить и надеяться, что жизнь могла бы сложиться по-другому. Но, может, как раз и счастливы мы в своем несчастье, что не знаем, от чего на самом деле уберегла нас наша судьба.