МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: «Рояль в кустах» - новелла, острый сюжет, неожиданная развязка, юмор приветствуется (до 30 000 знаков с пробелами). - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 3 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

«Рояль в кустах» - новелла, острый сюжет, неожиданная развязка, юмор приветствуется (до 30 000 знаков с пробелами). Конкурсный сезон 2020 года.

#1 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 15 сентября 2019 - 23:03

Номинация ждёт своих соискателей с 1 октября до 20 января включительно.
Подробно о порядке участия в конкурсе в объявлении,
здесь: http://igri-uma.ru/f...?showtopic=5454

Прикрепленные файлы


0

#2 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 15 октября 2019 - 11:45

1

ИСКУШЕНИЕ

Переезд

Первые десять лет нашей супружеской жизни жили мы с женой и двумя детьми в однокомнатной квартире. Тесно, конечно, но куда деваться. Моя работа в милиции дохода не давала. Но, тем не менее, к двухтысячному году небольшая сумма у нас образовалась. И задумали мы хоть как-то расшириться. Стали покупать газету с объявлениями. Я, как всегда, энергично за это взялся, стал фиксировать разные объявления, звонить, уточнять. Подходящего ничего для нас нет. Все хотят продать подороже, купить бесплатно. Получается, что моя квартира в пятиэтажке – отстой полный, а их сараи чуть ли не золотом отделаны. Наверно около года мы безрезультатно дёргались, смотрели квартиры, показывали свою и уже духом упали. И вот однажды вечером в обычной газете, рядом с телепрограммой, я увидел объявление о продаже земельного участка с домом. Меня удивил адрес. Это была улица рядом с нами. Без особой надежды мы шли с женой смотреть дом. Участок оказался не с одним, а с двумя небольшими домиками, как раз то, о чём мы мечтали. Точнее – даже мечтать не могли... Купили!
И вот мы уже собственники участка с домом. Кто когда-нибудь переезжал из многоквартирного дома в частный, с садом, огородом, может представить наше состояние в то время. А состояние это – эйфория от первых посаженных цветов, овощей, фруктовых деревьев. Это ежедневный бесконечный кайф от вечернего отдыха в гамаке, в беседке. Что много говорить, первое время мы просто порхали от кустика к кустику, от дерева к дереву. Что это всё труда требует, так оно тоже в удовольствие. Земля знаете ли, это на любителя, далеко не всем нравится в ней возиться, но нам понравилось.
Поселились мы в одном доме, а другой решили снести, чтобы строить большой дом. Но деньги закончились и все предварительные работы по строительству я решил начинать сам, хотя в жизни ничем подобным не занимался. Первой решил снести веранду. Она оказалась пристроена к основному дому. Залез на крышу и давай снимать шифер. А как его снять, если он с тридцать второго года лежит. Всё в руках рассыпается. Но прошел один день, и крыши, как не бывало. Я ободрился и давай кромсать. Снимаю доску или раму оконную и несу к забору в кучу. Набралось на самосвал, звоню водителю, гружу с ним машину, плачу ему, конечно. Были правда большие брёвна, тяжелые очень, так я их на месте распиливал бензопилой. И так три месяца.
Через три месяца на месте старого дома осталась яма и бетонные столбики, на которых дом стоял. Как я ждал этого момента, когда начну размечать дом. Чуть ли не с песней забивал колышки. Затем нанял экскаватор, и он мне раскопал и расчистил котлован под фундамент. Землю тот же самосвал вывозил. С одной стороны котлована в земле оказалась чугунная труба – старая водопроводная магистраль. Одну двухметровую трубу выкопал экскаватор, а другая уходила дальше в грунт. Я и решил её выкопать, как раз для дренажа подошла бы. Но просто решить, не просто сделать. Прокопал я траншею по ходу трубы, начал её шевелить, раскачивать. Да уже пожалел, что связался. Труба крепко сидит, пришлось расширять траншею, подкапывать под неё.

Кирпичик

И вот тут произошло то, что и явилось темой, основой для этого рассказа. Труба уже подалась, качается вправо – влево. Я стоял в котловане, раскачивая её, как вдруг заметил, небольшой кирпичик, выскользнувший из-под трубы. Кирпичик слегка блеснул странным желтым оттенком. Бросив трубу, я наклонился и поднял предмет. Это был небольшой слиток золота. Он был чёрного цвета, но я сразу понял, что это золото. Слиток был изначально во что-то завёрнут, но обёртка рассыпалась от времени, обнажив блеск. Кладоискатели годами с вожделением ждут этого момента. О чудо! Они нашли клад! Но как им, может всю жизнь посвятившим кладоискательству, узнавать, что клад нашел совершенно случайный человек. И этим человеком был я.
Я с непонятными чувствами стоял в котловане. В жизни не поверил бы, что такое произойдёт именно со мной. Слегка промыв слиток под проточной водой, я обнаружил на нём герб Российской империи и надпись – 1 кило. Немедленно в памяти всплыла информация о золотом запасе России, о царском золоте, почти исчезнувшем после революции и во время гражданской войны. Читал несколько публикаций на эту тему... Затем вдруг меня осенило, что там возможно не один слиток, а настоящий клад. Бегом побежал к трубе, сунул под неё руку и вытащил ещё один слиток. Мою работу лопатой, при выкапывании трубы, можно показывать, как образец высокой производительности труда. Труба немедленно была вытащена и валялась на дне котлована. Под трубой в рядок лежали ещё семь слитков. На моё счастье дальше по ходу трубы был огород и я, не задумываясь повыдёргивал всё, что там росло и могло помешать. За два часа я вскрыл третью трубу и даже вытащил её, но ничего больше не нашел...
Найденные слитки я завернул в пакет и спрятал в кладовке. Никому, даже жене я ничего не сказал. А в душе у меня началась настоящая золотая лихорадка. Как вспомню, что отдавать клад надо – сердце заходится. Даже посчитал – выходит один только слиток тянет на три миллиона. А все девять – это ж состояние! Тут и дом и всё, что в нём! А что ихние двадцать пять процентов? Хожу, как шальной. Жена ко мне: «Что с тобой Игорёк творится! Устал с этим домом, тормозни. Какие наши годы? Успеешь построить». Мне только ей ещё не хватало рассказать. Сбесились бы оба.
Неделя прошла, другая и начал во мне мент просыпаться. Это как же – думаю – я всю жизнь с такими боролся, а теперь пойду налево толкать золотишко. Да ещё сколько. Как пить подставят – за честь сочтут. Решил подключить друга своего, следователя Сергея Волошина.
– Привет Серёга! Заходи вечерком, покажу что-то.
– Это что же я у тебя там ещё не видел?
– Такого ты у меня точно никогда не видел.
Пришел, увидел – глаза, как блюдца.
– Ты где это надыбал?
Показал я ему траншею, трубу, вызвали мы на следующий день спецов с приборами, да весь участок прозвонили, как следует – нет ничего больше.
– Игорь не дури! – стал пытать меня друг – где десятый слиток?
Он, как и я решил, что десятый слиток должен быть где-то. Стали мы вместе думать. А что долго думать? Золото – товар криминальный, мимо нашего учреждения на должен бы пройти. Взяли домовую книгу. Дом построили в тридцать втором году. Затем по наследству он переходил, а в сорок девятом его продали. Купил дом военный, фронтовик-орденоносец Власенко. Поискали его в архивах и точно, есть такой. Оказывается, в пятьдесят третьем его с поличным задержали при попытке продать кусок золотого слитка. Сам слиток дома нашли. Вот он и десятый слиток нашелся. Мужику десять лет дали, учитывая заслуги. На следствии сказал, что под домом нашел, да бес попутал, хотел продать и пожить в старости. Пожил...
Оставалось выяснить откуда у фронтовика десять слитков. Мы выяснили, что как раз в то время прокладывали водопровод для новой улицы, и траншея проходила через участок Власенко. За то, что он разрешил проложить трубу, ему на участке врезали кран. Значит положить слитки под трубу мог только он. Обратились с запросом в колонию. Там удивились, но информацию выдали. Таким образом мы узнали, что Власенко Евгений Васильевич прибыл в колонию для отбывания срока в пятьдесят четвёртом году, вышел в шестьдесят четвёртом и отправлен для проживания в город Березники. В течение пяти лет ему было запрещено выезжать в крупные города СССР. Немедленно отправляем запрос в Березники и через месяц у нас на столе лежит справка с указанием точного адреса...

Березники

С замиранием сердца иду по улице Березников. Вот и дом. Что меня ждёт, какой получится разговор? Много лет прошло, может не захочет он со мной разговаривать, отправит куда подальше. Смотрю через калитку и вижу – во дворе за столиком сидит пожилой мужчина. Стучу. Мужчина встаёт и направляется к калитке.
– Да! Я Власенко! А по какому поводу и кто Вы? – отвечает он на мой вопрос и задаёт свой.
Стараюсь ответить так, чтобы не настроить сразу против себя. Но Евгений Васильевич, судя по всему, прошлое прожил и просидел, а потому, ещё и при своём возрасте, ко всему относится с размышлением и немного даже с юмором. Дружелюбное отношение ко мне хозяина немного успокоило... На улице было довольно прохладно, и хозяин пригласил в дом, где его жена – шустрая круглолицая старушка в момент накрыла на стол. Я рассказал ему историю со слитками, ничего не утаивая, и даже то, что искушение постигло и меня.
– Вот видишь, даже тебя этот золотой дьявол пытал, – засмеялся Евгений Васильевич – а что я, обыкновенный человек. Ты знаешь, первое время там в тюрьме мечтал, что выйду, выкопаю золото, заживу, как король. Милицию, или как там вас теперь, полицию ненавидел – готов был любого из вас задушить. Но время прошло, поразмыслил я, с хорошими людьми повстречался. Сам ведь виноват! Менты, они только свою работу делали. И хорошо делали, раз меня повязали. За что ж ненавидеть? Вот покушаем, да пропустим по маленькой, гости у нас сейчас редко бывают, так я и рад, а потом сядем на диванчик, да я и расскажу тебе такое, что только в романах писать, куда этим сериалам.
Я был голоден, но, заинтригованный таким началом, ел нехотя. Водка прошла, как вода, хотя бутылочку мы с Евгением Васильевичем приговорили. Наконец обед закончился, и мы с расположились на диване.
– Когда началась война, мне было двадцать пять лет, – начал Евгений Васильевич, – конечно, с первых дней войны я попал на фронт. Отступал с частью от Минска, а под Оршей мы попали в окружение. Так я оказался в концлагере, размещённом на территории бывшего женского монастыря. Кормили нас ужасно, а вкалывать заставляли за троих. И вот однажды нас построили и погнали не в карьер, где обычно работали военнопленные, а в сторону леса, к железной дороге. На путях стояли пустые вагоны, нас же повели в лес, где вдоль дороги стояли, лежали на боку грузовики. Грузовиков много, целая колонна. Все они были груженые большими и маленькими ящиками. Очевидно, наши пытались вывести колонну в тыл, но не успели. Вот этот груз мы и должны были погрузить в вагоны. Берём по ящику и несём к железной дороге. Там немец смотрит и показывает в какой вагон положить ящик. А немцем вокруг – тьма, с собаками, стоят на расстоянии не больше трёх метров друг от друга – мышь не проскочит. Носим мы ящики. Я с первого дня плена знал, что сбегу, так вот ношу и поглядываю по сторонам. Там, в лесу, немцев столько вокруг, что дёргаться и смысла нет. На опушке и дальше, где больше обзор, мы шли по дороге метров двести практически по полю. Немцев меньше, но тоже напихано будь здоров.

Спасительница

Евгений Васильевич, посмотрев на моё серьёзное лицо, засмеялся.
– Что! Заинтриговал я тебя. Дальше будет ещё круче. Ну так вот, там в одном месте, около дороги росла просто огромная ель. На одном корню несколько стволов и низ ёлки, как юбка. Немцы вдоль дороги стояли до ёлки и после её, а вот у ёлки никого не было и, как я позже понял, у них не было обзора. Даже не заметил, как оказался в этой юбке. Мужики сомкнулись и понесли ящики дальше. И тут я вдруг испугался. Просто умер со страха. Ведь теперь крышка – найдут и убьют. Опять-таки собаки, о которых я не подумал. Стоявшие рядом фрицы ничего не заметили, но вдоль дороги проходил немец с собакой. Она зарычала, и бросилась к ели. Немец остановился, подошел ближе. Я даже дышать перестал. А он всё ближе и собака аж хрипит, душится в ошейнике.
И в этот момент у меня из-под ног вдруг что-то так рвануло в сторону дороги, что я уже от этого чуть не закричал. Лисица смогла пробежать всего метров пятьдесят – автоматная очередь и всё... Я-то решил, что в меня стреляли и почти сознание от страха потерял. Немцы заржали от удовольствия. Где б ещё им представилась возможность поохотиться. А собака меня чует и всё равно ломится к ёлке. Немец подошел, поднял лапы-ветки ёлки, слава Богу не с моей стороны, а там нора лисья оказалась. Он достаёт одного щенка, который визжит и тявкает по собачьи, затем другого. Фрицы вроде бы удовлетворились, а собака всё же нет, так и рвётся. Но её хозяину уже это надоело, и он насильно увёл свою псину. По времени это был примерно обед, а работы велись допоздна. И вот эти все часы, а за ними еще практически всю ночь я лежал почти без дыхания под моей ёлкой. Только рано утром очнулся от страха и смог пошевелиться. Я осмотрелся, вагонов не было, как и людей вокруг, вылез из своего убежища и хотел быстренько слинять в лес, но вспомнил за ящик. Походив вокруг и подняв штык от винтовки, попробовал открыть ящик. Это было сложно, но получилось. В ящике оказались завёрнутые в пергамент золотые слитки. Их было ровно двадцать штук. И, хотя шла война и возможность использовать их по назначению была совершенно нереальной, я решил спрятать их в лисьей норе. Забил ящик, положил его в нору и засыпал её землёй. Затем внимательно осмотрелся, чтобы запомнить местность и рванул в лес.

Странно, что живой

Я сидел, совершенно изумлённый и пораженный услышанным. В жизни не встречал и не разговаривал с человеком, пережившим такое. О Великой Отечественной написано много. Имена Алексея Маресьева, Космодемьянской Зои и тысяч других были всегда на слуху и уже превратились в легенды, но сидеть рядом и слушать рассказ человека, жившего в то время и видевшего всё это. То, что он остался живой – это удивительное стечение обстоятельств. При этом я почти забыл за слитки, а широко раскрыв глаза слушал его рассказ.
– А вот за слитки с того дня я не забывал никогда. Где бы я ни был, куда бы меня не направляли, вспоминал о них и верил, что непременно вернусь за ними. Я не алчный по отношению к золоту, мало того, не представлял себе в то время, что буду с ним делать. Просто с детства по жизни знал, что золото иметь – хорошо, золото – это богатство. Но я ежедневно помнил о нём и верил, что вернусь. Кто знает, может эта вера меня и спасла на войне от гибели. Не так важно во что верить, важно верить по-настоящему.
В то время я несколько дней ходил по лесу. Ел дикие несозревшие ещё яблоки и груши, от которых болел живот, ягоды, но голодный был очень. К огородам даже не приближался, боялся собак. Я слонялся недалеко от опушки леса, когда услышал треск мотоцикла. Выглянул из-за кустов. По дороге ехал мотоцикл с двумя немцами. Они остановились и один из них направился к деревьям, прямо на меня. Немец присел справлять свою нужду, тут я его и ткнул штыком, единственным своим оружием. Попал в шею. Немец заорал, потом схватился за горло, кровь хлестала струёй, и он упал. Второй немец окликнул его, вскинул автомат и тут щёлкнул выстрел. Второй тоже был готов. Из кустов неподалёку ко мне подошли двое ребят. «На нашу добычу покушаешься» – шутя произнёс один из них. Мы познакомились. Это были разведчики-партизаны. Так я и попал к партизанам. Мы нападали на автоколонны, обозы, минировали мосты, поджигали вагоны, цистерны. Пакостили фрицам, как могли. До сорок третьего мотался по тылам немцев, а, когда освободили Смоленск, наша партизанская бригада вошла в состав регулярной армии. От Смоленска почти до Берлина воевал, как надо. Несколько медалей заслужил.
А в последние дни войны чуть было не закончилась моя жизненная история. Недалеко от Дрездена есть маленький городок, а там речка небольшая, Мульда называется. Через Мульду навели понтон, а нашему взводу поручили охрану переправы. Взвод, это громко сказано. В тот момент нас осталось двенадцать человек. Ну мы, как положено, сразу вывели окопы в полный рост. Хочешь жить, копай лопатой – первая заповедь пехоты. Только у себя расположились пообедать, как кричат – «Танки». Танков было всего два, а один из них и не танк, а самоходка «Фердинанд» Вот эта самоходка и прёт на меня. За ней бегут немцы. Теперь они уже были не такие наглые, как в начале войны, из-за брони и нос не кажут. Но мы то тоже мордой песок не гребли, как раньше. Отбежал я в сторону от самоходки и, как гусеницы её прокатились через окоп, поднялся и вижу немец ко мне бежит. Снял его из автомата, а там ещё трое, у меня для них граната... Ну фрицы залегли. Я сейчас не корчу из себя героя. Всё опытом досталось и действовал, как на автомате – без раздумываний. Мы тогда и бояться не успевали. Самоходка проскочила всего метров на сто от меня, да как рванёт. Видно, весь боекомплект сдетонировал. Я левым ухом был в ту сторону. Так с тех пор ухо и не слышит почти. Что только не делали врачи. Оглянулся я тогда, смотрю, танк тоже горит, немчура ползком назад, прижучили мы их. Расслабились мы, все двенадцать живые. И помощь, кстати, нам подоспела. Мой дружок посмотрел на меня.
– Женя! Ты ранен! Всё плечо и рука в крови.
А я в горячке и не заметил, как осколок мне пол уха оттяпал, кровища. Меня ребята перебинтовали, как куклу, а тут наш полковник заявился.
– Спасибо братцы! Если бы не вы, эта самоходка нам бы такую переправу задала – говорит и ко мне поворачивается.
– Что, ранен – герой, давай в санчасть, пока затишье.
– Разрешите товарищ полковник остаться здесь, я ведь только контужен немного, а как же Гитлер без меня помрёт вдруг, – так я и сказал ему, в точности. Он засмеялся.
– Запиши, что отказался! – говорит адъютанту.
Я от того, что рядом сижу с таким мужиком, млею от уважения, а он и доволен, не часто видно слушатели находятся. Долго ещё про войну рассказывал, своих друзей перечислял, где кого похоронил. Немцы сегодня выпендриваются, русские у них агрессоры, опять Москва – враг номер один. А Евгений Васильевич и сегодня их дрездены и лейпциги могилами друзей своих меряет, да помнит, сколько он сам гадов положил.

Золотой запас


– Закончилась война дней через пять после той переправы – продолжал Евгений Васильевич – Мы, конечно, попраздновали знатно, отметили победу. А потом чистить нас начали. Как я не хотел от своих ребят уезжать, а заставили. Только совершенно здоровых оставляли. Вот меня с моим куском уха, контузией и списали в запас. Попсиховал немного, да за своё золотишко и вспомнил. Эшелоном в Смоленск, Оршу. Нашел то место. Ёлка моя стоит родная, только вокруг мелколесье подросло. Я и устроился лесником в лесничество, к ней поближе. Год почти поработал, жил в общежитии, впятером в комнате. Золотишко туда не возьмёшь. Из Москвы награда меня нашла. За ту переправу, за ухо моё орден Красной Звезды дали. Нацепил к медалям орден, да и женился мгновенно. Работала она там же в лесничестве. Дали нам квартиру, а ещё через год сын родился. Я десять слитков и принёс домой. Спрятал под пол, жене ни слова. А вовремя забрал половину клада. Пришел туда через неделю – рядом с ёлкой моей стоят вагончики, кирпичный завод начали строить, ведь железная дорога рядом, удобно. Ещё через месяц и вовсе то место распахали, площадку готовили под фундамент. У меня, как что-то в сердце оборвалось. Переживал.
И так сложилось в душе, что уговорил жену свою уехать оттуда. Так вот и попали мы в ваш городок. Купили домик, живём, как все. Слитки прикопал под домом, а на душе неспокойно. Такое количество золота, я слышал, на расстрельную статью тянет. Так и дерёт душу, что же с ним делать, куда спрятать, чтобы и с прибором не нашли? К тому времени проводили мимо нас линию водопроводную. Прораб и зашел ко мне, мол, если позволишь через участок линию провести, кран тебе во дворе поставим. Тогда ни у кого во дворах, в домах, краны не устанавливали. Обычно на углу улицы, переулка, один кран на десять-пятнадцать дворов. Как было не согласиться? А, когда прокопали траншею, я и понял, куда спрячу слитки. Под трубой их ни один прибор не найдёт. Дело сделано, но в последний момент бес попутал, и я решил один слиток оставить. Думал разрежу и по кусочкам продам. Лишний раз подтверждаю, чтобы заниматься любым делом, нужно хотя бы что-то о нём знать. А я выскочил и – попался сразу на подставу. Отсидел в колонии год и получил от жены письмо с известием, что сынок мой умер – беда видно одна не ходит. Написал жене, чтоб не ждала меня. Ничего уже туда меня не тянуло, а тем более слитки. И думать о них забыл. Отбарабанил десять лет и только тогда узнал, что ещё пять должен жить в Березниках. Здесь и нашел свою судьбу; и жену и трёх детей и теперь внуков. Как нашел её, так это своя история.
Обедать ходил в столовую, где она работала. Смотрю, ходит между столиков, грудь – во-о, щёки – во-о! Настоящая русская женщина. В эти щечки, да в тыковки мои и влюбился с первого дня. Я в жизни по бабам не ходок, пригласил на свидание, в первый же день поцеловал, а на втором свидании предложил замуж за меня. Она, видно сгоряча, да и согласилась. Мужикам то вокруг совсем другое нужно. Потом, когда дети пошли, что уж... Ходим иногда в гости к одним знакомым. Он говорит: «Вот моя комната, моя постель. Вот комната жены». Дивимся мы, как это врозь спать? Мы ложимся, она мне головку на плечо и, как в неведомое царство улетаем. Не могу без неё спать. Она в больнице, а я ночей не сплю, хожу по дому, как неприкаянный. И вот скажи – любовь это или нет? А ещё объясни мне, неужели ему, там наверху, надо было мне столько испытаний, искушений в жизни сделать, чтобы здесь, в этом холодном краю, я смог найти своё настоящее счастье.
Еду я домой и думаю, что лучше бы Евгений Васильевич продал тот слиток, да пожил нормально. Не обедняло бы наше государство. А с другой стороны, не было бы у него любимой жены, детей, внуков. Не поймешь нас – человеков, всё нам не так...
С чем я еду домой? На все вопросы найдены ответы. Но человека какого встретил. Громадину! Да рядом с ним эти десять килограммов золота – просто песчинка...
Вот где наш золотой запас!
0

#3 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 15 октября 2019 - 21:32

2

СВАХА


Жила в одном маленьком селе семья Сидорчуков. Жили дружно, что называется душа в душу: муж Василий со своей женой Глафирой и дочерью Анфисой. В одном доме жили – не тужили. Вот наконец-то подошла пора Анфису замуж отдавать. Да только жениха найти ох как трудно оказалось – красотою Анфиса не в мать удалась. Глафира то по молодости лет осень видной девкой была – высокой, статной, пышнотелой. Да и на косу богата была, а дочери от материнской красы ничего не досталось. Нос картошкой, редкие рыжие ресницы, куцая коса и лицо все конопатое. Вот только для своих родителей пригожей девицы не сыскать. Уж очень любил свою единственную дочь Василий да по-всякому баловал, ни в чем ей отказа не было, семья-то зажиточная.

Так и выросла Анфиска белоручкой, ничего по дому не делала, потому что не умела и учиться ничему не хотела. Вот и выходило, что невеста из нее плохая, ну кто такую замуж возьмет? Долго родители своими силами дочку пристроить пытались, да все напрасно. Приходили в дом женихи, на девку смотрели и уходили быстрее, чем пришли. Так и решили родители девки к услугам свахи прибегнуть:

- А что, мать, - пробасил Василий, задумчиво потирая могучей рукой волевой подбородок, - раз своими силами выдать замуж родимую кровинушку не получается, то надобно сваху на помощь звать! – протянул нараспев мужик, тяжело опускаясь на лавку возле жены.

Женщина грустно вздохнула, у нее ведь таких проблем в девичестве не было, женихи за Глафирой в свое время табунами ходили, а тут и калачом даже самого завалящего жениха под венец не заманишь.

- Да ты не грусти, Глашка, - Василий крепко обнял жену за плечи, успокаивая ее. – Выдадим Анфисушку замуж!

- Да скорей бы уж! – Глаша смахнула со щеки скатившуюся слезинку. – Годы-то девичьи идут!

- Ничего, - махнул рукой мужик, стараясь не падать духом, - придет сваха и поможет нам в нашей беде.

- Так эта сваха волшебницей быть должна, чтоб нашу дочку замуж выдать.- отмахнулась от супруга Глафира. – Вон мы уже почитай два года бьемся, что рыба об лед, а по сей день так никто и не просватал Анфиску!

- Ну-у-у-у, - медленно протянул глава семейства, - есть у меня на сей счет мысль одна! – он хитро прищурившись, ущипнул себя за моржовый ус.

- Какая? – вмиг встрепенулась, потерявшая уж всякую надежду мать.

- Слыхал я, что в соседнем селе сваха одна живет, что называется от Бога дар у нее нелепых красой девок замуж отдавать! – Василий резко встал с лавки и большими шагами смерил комнату, будто вспоминая чего. – Помнишь, мать, как конюх Федотыч в том году хвастал, что самую лучшую невесту в округе своему сыну просватал? – мужчина хохотнул, вспомнив этот забавный случай.

- Да, да, да, припоминаю… - Глаша потерла переносицу, чтобы окончательно вспомнить все детали. – Это когда после венчания оказалось, что невеста косая?! – женщина прыснула со смеху.

- Вот именно! – следом за женой зашелся заливистым хохотом и Василий. – А Федотыч, что индюк по селу ходил, да все уши мужикам прожужжал про неписанную красоту невестки. – Сидорчук вытер могучей ладонью выступившие от приступа веселья капельки пота со лба.

- То-то смеху было, когда после венчания с девки покрывало сняли, - припомнила Глафира лицо жениха в тот момент, его будто оторопь взяла, стоял только глазами хлопал. Так до конца свадьбы и слова не обронил.

- Так он теперь по сей день с отцом за это не разговаривает! – подавив очередной смешок, Василий в мгновенье ока снова стал серьезным. – Ну а с косой женкой так по сей день и живет! – заключил он.

- Ну, так что ж ему остается? – покачала головой супруга Сидорчука. – Стерпится – слюбится!

- Вот и я про то, Глашенька, - мужик поучительно поднял вверх мозолистый указательный палец, - раз та сваха косую замуж выдала, то разве нашу Анфиску не пристроит? – на лице мужика расплылась белозубая улыбка.

Долго тянуть с исполнением задуманного не стали. Уже на следующий день чудо-сваха – дородная матрона средних лет, предстала перед семейством Сидорчуков, придирчиво осматривая молодую:

- Уж больно тоща! – констатировала она, окинув опытным взглядом Анфису. – А жених-то что? Он же не волк, что ж ему на кости бросаться? – сделала вывод Аглая, а именно так звали дорогую гостью, на которую возлагали столько надежд.

- Были бы кости, а мясо нарастет! – заступилась за дочку Глафира.

- Оно-то, конечно, так, - крякнула Аглая, да только ждать некогда. – женщина наморщила гладкий высокий лоб.

Заметив в глазах девки недовольство, ну еще бы, никогда Анфиса не позволяла к себе такого отношения, сваха протянула заискивающим голосом:

- Ну-у-у ничего, это дело поправимое! – хохотнула она и продолжила тщательный осмотр невесты, поворачивая ее то одной стороной, то другой. – Волосенки жиденькие. – женщина бесцеремонно вцепилась в косу молодой и так и этак ощупывая девичью красу.

- Ой, больно! Взвизгнула девка.

- А ты как хотела? – Аглая быстрым движением повернула Анфису к себе, - Терпи, дорогая, раз замуж невтерпеж! – с этими словами она толстыми пальцами полезла в рот к невесте, чтобы посмотреть на ее зубы. – Да-а-а-а, - грустно протянула она, - тут работы – непочатый край! – вынесла свой вердикт гостья.

- Так даренному коню в зубы не смотрят… - Василий приблизился к свахе и взял ее за пухлую руку, чтобы отвести в сторону. – Если дело за деньгами… - начал издалека мужик, понимая на что намекает Аглая, - то мы на дочкино счастье не поскупимся!

- Да!

- Да! – в один голос поддержали главу семейства женщины.

- Ты, Аглаюшка, не сумлевайся, за этим дело не станет!

Сваха не спешила дать ответ, она взяла выжидательную паузу, чтобы создать интригу и цену себе набить. Молчанка продолжалась недолго, пока в руках у родителей невесты не появилась мошна, полная денег. Дородная матрона еще раз кинула беглый взгляд на Анфису и проворно вырвала из рук Василия кошель:

- Берусь! – дала согласие сваха. – И не таких замуж выдавала! – женщина зашлась заливистым хохотом.

Уже на следующий день, с самого утра, стали готовиться ко встрече с дорогим женихом.

- Нашла я вам одного молодца из соседнего уезда, - стала отчитываться о проделанной работе сваха, - хороший парень, работящий, с таким век жить – не тужить! Молодой, собою пригожий, - нахваливала молодца Аглая, - и жениться на Анфиске хоть сегодня готов! – заключила она, довольная собой, гордо подбоченившись.

- Так сватов что ль пришлет скоро? – встрепенулась Анфиса, ее щеки зардели багряным румянцем от волнения.

- Ну, сватов, не сватов, - хмыкнула сваха, - а сам сегодня мимо вашего дома пройдется, чтоб невестой в окошко полюбоваться.

- Так как же это? – всполошилась Глафира. – Он почитай дочку в окно увидит, так и сватов присылать передумает! – развела она в недоумении руками. – Нельзя допустить, чтоб он Анфиску до венчания видел.

- Э-э-э нет, - хитро прищурилась дородная матрона, быстрым шагом приближаясь к родителям молодой, - кто ж кота в мешке покупать будет?

- И то верно! – поддакнул Василий. – Так что ж делать, чтобы молодого раньше времени не спугнуть?

- Я знаю как быть… - перешла сваха на заговорщицкий шепот, - нужно его близко к дому не подпускать, не дать ему невесту хорошо разглядеть! – поучительно подняла вверх толстый указательный палец Аглая. – А издали все девицы пригожи. – довольно хлопнула она в ладоши.

Так и сделали, повязали на голову невесты яркий цветастый платок, глубоко на глаза его надвинули, шаль на плечи накинули да и посадили возле оконца полубоком, так чтобы лица разглядеть нельзя было. А во двор из конюшни лошадей выпустили, чтобы перед домом ходили и окна заслоняли.

Подошло время, вот уж и жених на горизонте появился. Анфиса рот разину4ла, рассматривая пригожего юношу.

- Что, дурра, рот раззявила? – шикнула на девку из-за угла сваха, ругая ее за такую неосмотрительность. - И лицо, лицо в сторону отвороти, - поучала Аглая молодую. – Ну а вы, Василий, что застыли на месте? – зашипела на главу семейства сваха, - идите будущего зятя отвлекать. И пастуху прикажите поживее скотину по двору гонять!

При этих словах мужик прытко выскочил за порог и направился к калитке, пообщаться с застывшим возле забора юношей. Тот так увлеченно пытался рассмотреть Анфису, но только кроме цветастого платочка на девичьей головке так ничего и не увидел.

- Так стало быть, - подавая руку юноше, пробасил Василий заискивающим тоном, - ты женихом нашим будешь! – мужик довольно улыбнулся в обвислые густые усы.

Молодец явно пришелся ему по душе:

- А что, - подумал он, - дочка точно довольна останется! Еще бы, такого хлопца отхватит. Высокий, белокурый, с ясными синими глазами. Да и одежа на нем приличная. Сразу видно – не обманула сваха, из порядочной семьи парень и культуре обучен.

Юноша приветливо улыбнулся, протягивая руку хозяину дома:

- Авдей. – представился он, все еще тщетно пытаясь разглядеть девицу. – А что это у вас, хозяин, скотина по двору ходит? – полюбопытствовал он, кося взгляд на окошко, которое то и дело заслоняли лошадиные крупы.

- Так это пастушок наш, шустрый малый, не доглядел! – почесал затылок Василий на ходу придумывая ответ, чтобы заговорить зубы пришедшему. – А дочка-то у меня красавица, - кивнул в сторону дома мужик, - волосы, что чистое золото, прям огнем горят! – выдал он заученную фразу, как Аглая научила.

При этих словах глаза юноши вспыхнули от восторга, предвкушая, что именно ему в жену этакая красотища достанется. Долго глава семейства Сидорчуков дочку свою расхваливал и так, и этак, все как сваха сказала сделал. Разошлись с женихом на том, что на следующий день на смотрины со своей семьей жених придет.

Настало завтра. С самого утра в доме Сидорчуков была суматоха. Все, словно угорелые, носились по дому, в ожидании дорогих гостей. Как-никак решающий день. Родители молодой очень сильно волновались. «А вдруг и в этот раз ничего не получится?» Но Аглая их успокоила, уверила в том, что с ее легкой руки и не такие еще замуж выходили:

- Вот, смотрите, - довольная собой, хвасталась сваха приобретенным вчера на базаре приданным для Анфиски, - скатерка какая, - разложила она на столе белоснежную скатерть дивной красоты, с искусно вышитыми на ней узорами.

В комнате послышались восхищенные возгласы:

- Никогда еще такой красоты не видывал! – Василий провел мозолистой рукой по ярким диковинным цветам, украшавшим принесенную свахой скатерку.

- Это ж какая искусница вышила? – развела от удивления руки в стороны Глафира.

- Кто вышивал – вам знать ни к чему. – Аглая проворно начала доставать из большой тряпичной торбы остальное добро, показывая принесенные вещи окружающим.

Следом за скатертью на столе появились цветастые платочки, сорочки с рушниками.

- А сватам скажете, что это все Анфисушкиных рук дело, - хохотнула дородная матрона, ее пышное тело так и содрогалось от приступа смеха, - пущай диву даются и гордятся тем, что такую рукодельницу себе в невестки берут!

- Хитро придумано! – следом за свахой хохотнул глава семейства.

Пока хозяева дома вместе с молодой разбирали в ее светелке приданое, в большой комнате местные бабы уже на стол накрыли. Расстарались бабоньки на славу, чего только на столе не было и расстегаи с рыбой, и пироги с разными начинками. Вот и Никитишна вошла в комнату, держа в руках поднос с кулебякой. Тут же возле кулебяки появилось и колечко домашней колбаски с луком и чесноком. Аромат в доме стоял такой, что слюной изойдешь.

Подошло время, на пороге появились гости. Как и обещал пришел Авдей со своими родителями на невесту смотреть. А тут их прямо с порога пирогами встречают. Расселись по лавкам.

- Угощайтесь, гости дорогие, - улыбалась пришедшим хлебосольная хозяйка, указывая на вкусные наедки, - дочка сама готовила! – слукавила она. – Все утро не покладая рук у печи провозилась.

- Ох и хорошая же хозяйка ваша Анфиса! – расхваливали, уплетая за обе щеки угощения родственники жениха.

- А колбаса-то какая… - с этими словами отец Авдея потянулся к колечку колбасы, жадно вдыхая мясной аромат.

Гости ели, пили и слушали истории о том, как же Анфисушка готовить любит, вышивать да и вообще все хозяйство на ее хрупких девичьих плечах держится. Все это время, по наущению Аглаи Авдею и его семейству то и дело в кружки хмельного подливали. Это, чтоб добрее они были и чтоб сильно к девке, когда ее выведут, не придирались. Пока за столом сидели, обо всем поговорили, приданым похвастались. Будущие родственники только и успевали, что рты от восторга и восхищения открывать.

В это самое время, в девичьей светелке, шли самые серьезные приготовления. Сваха колдовала над внешностью невесты, чтоб когда время подойдет, смогла предстать она пред ясны очи суженого во всей красе.

- Терпи, девка, - накладывая Анфисе на лицо толстый слой белил, шипела Аглая, - будешь лицом бела, словно та лебедушка.

Следом за белилами на девичьи щеки легли румяна:

- Ну во-о-о-т… - довольно протянула сваха, - совсем другое дело, прям королевишна!

- Правда? – недоверчивое лицо девки расплылось в широкой улыбке.

- А вот рот тебе, дорогуша, лучше без надобности не раскрывать! – Аглая больно щелкнула девицу по носу. – Незачем кривые зубы на показ выставлять.

Девушка недовольно наморщила гладкий высокий лоб:

- А с косой что делать будем? – полюбопытствовала она, теребя свои жидкие волосы. – Нельзя же как есть перед будущим мужем предстать… - следом за словами прозвучал горький вздох.

- Конечно нельзя, - поддакнула дородная матрона, - а то молодой со своими родителями решит, что раз коса девичья тонкая, то стало быть и невеста хворает чем-то.

- Так что ж тогда делать? – в глазах девки блеснули слезы.

- Ты что, дуреха, - взбеленилась Аглая, видя мокрые девичьи глаза, - рыдать что ль вздумала? – шикнула она на молодую. – Я тут битый час тебе лицо крашу, а ты все старания насмарку пустить хочешь? – женщина сурово сдвинула брови на переносице, ног долго сердиться не умела и тут же сменила гнев на милость. – Будет, будет тебе. Сделаем тебе косу такую, что просто залюбуешься! – с этими словами она вытащила из-за пазухи длинные рыжие локоны.


- Что это? – удивилась Анфиса, округлив от неожиданности глаза.

- Знамо что… - довольно крякнула Аглая, - грива конская. Вплетем ее тебе в волосы и коса твоя вмиг густой и длинной станет.

Девка хохотнула, перебирая руками длинные пряди лошадиной гривы:

- У батькиного любимого мерина, аккурат такая же грива…

- Была! – уточнила сваха. – Была у мерина, а теперь стало быть у тебя будет.

Вот и приготовления к концу подошли, в косу лошадиные пряди вплели, алой лентой повязали. А чтоб невеста казалась полнее – надели ей под сорочку телогрейку и три юбки одновременно. Полюбовалась сваха своей работой, и так, и этак Анфису крутила и осталась довольна.

- Ну что? – послышался за спиной нетерпеливый женский голос. В светелку вошла Глафира. – Сваты наелись, напились, тепереча на молодую взглянуть хотят.

- А у нас как раз все готово! – подмигнула пришедшей Аглая, и отступила в сторону, демонстрируя проделанную работу. Мать так и ахнула:

- Чудо, как хороша! – всплеснула она руками и поспешила вывести дочку пред светлые очи дорогих гостей.

Никогда еще такой красотищи Авдей не видывал, тут же и просватал девку.

Не долго думая свадьбу отгуляли. А как после венчания обман раскрылся, так поздно уже было. Ничего другого жениху не оставалось, как жить с постылой женой, которая и по дому ничего делать не умела. Хотел уж было Авдей на сваху за обман жаловаться, но ответ получил:

- Видели глаза, что брали!

Стерпится – слюбится! – в народе говорят.
0

#4 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 10 ноября 2019 - 00:38

3

ТАНЬКИНО ЖИТИЕ

For sale: baby shoes, never used.
Эрнест Хемингуэй

Танька стояла у окна, прижавшись подбородком к холодному подоконнику, и смотрела на улицу. За мутным стеклом – зима, искристый снег, весёлые дети…. Жаль, что она выйти на улицу не может. Летом хорошо, можно хоть в одних трусах бегать. С подружками играть. А зимой тёплая одежда нужна. Старое пальто на неё уже не налезет, а другого нет.
Ещё ей очень хотелось что-нибудь поесть, но еды в доме не было. Она грустно вздохнула, отошла от окна, прислонилась к ещё не остывшей печке и стала ждать родителей.
Таньке в сентябре исполнилось семь лет. Можно было пойти в школу. Там тепло, и дают поесть. Но мамка сказала, что у них нет денег, чтобы собрать Таньку в школу и нужно ещё годик погулять. А девочке очень хотелось учиться, читать книжки, ну, там и другое что-нибудь приятное….
Скрипнула входная дверь, и раздались неуверенные шаги. Это пришёл папка. Пьяный. Сейчас начнёт плакать и, размазывая слёзы по щёкам, жаловаться на «житие». Танька не знает, что это такое, но, наверное, что-то очень плохое.
Но в этот раз отец не плакал. Он достал из кармана яйцо в серебряной обёртке и протянул его Таньке. Она догадалась, что это киндер-сюрприз – уже видела такие яйца у соседских детей. Внутри там должна быть малюсенькая игрушка.
Ещё отец сказал, что нашёл себе работу, поэтому бросит пить, и они заживут как люди.
На улице было уже совсем темно, когда пришла мать. Мамка у Таньки добрая, хоть всё время или ворчит или кричит. Ей, бедной, приходится горбатиться на «живоглотов», кормить «оглоедов», и делать ещё много разных трудных вещей.
Как Танька понимала, мать ходила по домам и выполняла за «лодырей» домашнюю работу. Платили мало. Чаще давали выпить и поесть.
Вот и сейчас на столе появилась бутылка водки, белый батон, варёные яйца и солёные огурцы. Мамка не забыла про Таньку и дала ей яйцо и кусок батона.
Забившись в уголок, Танька съела куриное яйцо и принялась за киндер-сюрприз. Ой, как вкусненько! Она зажмурила глаза и долго не проглатывала сладкую шоколадно-молочную кашицу, пока её не осталось совсем мало. В середине яйца оказался зелёненький солдатик. Полюбовавшись на игрушку, Танька пошла спать. Всё равно родителям сейчас не до неё: опять напьются и будут петь свои песни, которые она давно выучила наизусть. Тем более, завтра они никуда не пойдут, потому что Рождество!
Она залезла в детскую кроватку, которая была ей мала, но не выбрасывать же мебель, когда люди её дали «от всего сердца»! И, Танька, свернувшись калачиком, залезла с головой под одеяло.
Утром мать разбудила девочку и с торжественным видом сказала:
– Ну, Танька, тебе и подвалило счастье! Ты пойдёшь на площадь к клубу, на ёлку. Там будут Дед Мороз и Снегурочка. Вот, посмотри, что мне дали!
Она вытащила из пакета тёплую красную куртку и настоящие такого же цвета сапожки. У девочки от радости защемило сердце и на глазах выступили слёзы. Она крепко обняла мать за шею:
– Какая ты добрая и хорошая, я так тебя люблю, мама!
– Примерь! – нетерпеливо проговорила та, довольно улыбаясь.
«Обновки» оказались впору, и Танька, умяв кусок батона, вышла на улицу. Как же хорошо! Детвора каталась на санках, кидалась снежками. Но у Тани не было варежек, чтобы включиться в игру, и она гордо засунула руки в карманы «новой» куртки.
Мимо двора в сторону центра проходили знакомые девочки. Мать, выглядывая в калитку и любуясь нарядной дочерью, поинтересовалась:
– Девочки, вы не на ёлку идёте?
Они утвердительно закивали.
– Ну, тогда захватите мою Таньку!
– Пошли, – согласились они.
Идти было недалеко, и вот уже показалась красавица-ёлка, вся увешанная блистающими на зимнем солнце игрушками и разноцветными гирляндами. Таньку от радости просто распирало.
Началось представление, прямо здесь, на площади. Девочка с волнением следила за действиями Зайца и Снеговика, стерегущих подарки для детей. Им всячески вредили злой Волк и жадная Баба Яга. Но, в конце концов, добро победило зло, и все дети радостно захлопали в ладоши.
И вот уже Танька вместе со всеми, что есть силы, кричит:
– Де-душка Мороз! Снегу-рочка!
И те появляются! Они даже лучше и красивее, чем в телевизоре. Вместе с детьми возле ёлки водят хоровод, награждают детей за стишки и песенки конфетами и хлопушками….
Танька хотела спеть одну из папкиных песен, но постеснялась. А стихов она не знала.
Потом Снегурочка стала вызывать детей в круг, а Дед Мороз вытаскивал из большого мешка подарки и вручал детям. Танька с замиранием сердца ждала, когда назовут её, но подарки быстро закончились.
Все начали расходиться по домам. Девочки позвали и её, Таньку. Но она стояла и ждала. Сердечко стучало так, будто выстукивало:
– А мне! Мне!
Мимо шли в клуб погреться Дед Мороз и Снегурочка. Их остановил недоумённо-горестный взгляд девочки. Он как будто спрашивал:
– А мне…. Подарок?
Снегурочка спросила:
– А твоя мама приносила подарок для тебя?
– Нет, – потупила взгляд Танька.
– На нет суда дела нет, – бодро пояснил Дед Мороз, – я раздавал родительские подарки.
У Таньки подкатил комок к горлу, но она не заплакала, нет. Всё равно у неё была ёлка, а вчера отец подарил ей настоящий киндер-сюрприз, и у неё красивая курточка и красные сапожки…. Так успокаивала она себя, одиноко стоя под ёлкой.
Неожиданно ней подошёл пожилой мужчина и сочувственно спросил:
– Тебе не досталось подарка, малышка?
Танька кивнула и от жалости к самой себе всхлипнула.
– Это поправимо, деточка, – успокаивающе проговорил он.
– А ты кто? – спросила Танька, устремив на незнакомца взгляд грустных влажных глаз.
– Я Дед Мороз, – бодро и уверенно ответил тот.
– А почему у тебя борода и усы чёрные? – недоверчиво проговорила Танька, – и шапка коричневая.
– Я ещё молодой Дед Мороз, – улыбнулся он, – вот состарюсь и побелею. А шапка у меня дома лежит.
Танька ещё сомневалась, но сочувственный голос, добрая улыбка этого «Деда» уже рассеивали недоверие.
– А ты что не знала, что Дедов Морозов много? Чтобы хватило на всех детей, – пояснил он, – вот как тебя зовут, девочка?
– Таня.
– У меня твой подарок, Таня. Пойдём, я отдам его тебе...

***
Семилетнюю девочку Таню Попову очень долго искали… Родители, полиция, волонтёры…. Но не нашли. Но мы-то с вами знаем, что в последний день своего короткого жития она была счастлива.
0

#5 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 18 ноября 2019 - 19:15

4

КОГДА ПЛАЧУТ КОНИ...


Шли тяжелые послевоенные пятидесятые годы. Небольшой цыганский табор остановился недалеко от села Лазаревское Краснодарского края. Молодых и крепких мужчин в таборе было мало, в основном женщины, старики и дети. Состоятельные семьи раскинули шатры, а кто беднее остались в своих кибитках. Многие устраивались и просто под повозками. Там можно было спрятаться от палящего солнца и от дождя. На лугу мирно паслись уставшие после долгого пути кони. Задымили костры. Цыгане варили похлебку из того, что Бог послал, раздували самовары.
В таборе существовал строгий порядок. Барон приказал: в соседних селениях не воровать и ничего краденого с собой не приносить. Нарушителей изгоняли из табора. Работали все, кто мог передвигаться. Женщины гадали. Дети плясали за кусок хлеба или просто просили подаяния. Сапожники продавали или выменивали на продукты сапоги, которые были в моде и пользовались большим спросом. В таборе имелись искусные мастера – умельцы, изготавливающие необычайно красивые кожаные пояса и уздечки. Воровство пресекалось. Только для Стефана было сделано исключение. Он был конокрадом. Мастер древнего цыганского ремесла полностью обеспечивал табор всем необходимым. На вырученные им деньги покупались повозки, лошади и необходимый в хозяйстве простой инвентарь. Семьи, желающие жить с большим комфортом, обеспечивали себя сами. Благодаря Стефану, табор особо не бедствовал, никто не голодал. Он был необыкновенно удачливым вором. Ремесло передавалось из рода в род. Это было не просто страсть к воровству, это была и страстная любовь к лошадям. При виде статного, породистого коня глаза цыгана загорались, и кровь сильнее стучала в жилах. Его дед и прадед тоже воровали лошадей. Сейчас, на закате своих лет, а шел ему уже седьмой десяток, он обучал этому делу своего пятнадцатилетнего сына Василия. Подросток давно хорошо знал теорию, но на практике ее еще самостоятельно не применял. На такие дела выезжали вместе с отцом. Они запрягали в повозку молодого тонконогого жеребца Орлика и уезжали на несколько дней. Возвращались обычно в хорошем настроении. Большую часть средств, полученную от продажи украденных коней, Стефан отдавал барону. Кроме того, он был отличным конским лекарем. Умел быстро определить лошадиный недуг и в большинстве случаев его излечивал. У него всегда имелся хороший запас различных снадобий и сырья для их изготовления. Жил Стефан безбедно. Имел две крепких кибитки и четырех быстрых, красивых коней. Семья состояла из пяти человек, в том числе трех дочерей - Дарьи, Полины и старшей Анастасии. Жена его умерла при родах Дарьи. Второй раз жениться он не захотел, поэтому все тяготы воспитания и обеспечения детей легли на его плечи. Все дети были при деле. Старшая дочь, семнадцатилетняя Настя, вела хозяйство. Она уже считалась невестой на выданье. Сватались многие, но Стефан совершил сговор с бароном. Отдавал дочку за его среднего сына, Николу. Согласия Насти он не спрашивал, так как в таборе это было не принято. Женихов и невест выбирали сами родители. В семье царило беспрекословное послушание. Слово хозяина было законом. Бывало, отец только глазами поведет, дети уже знают, что нужно делать. А за провинности следовало хорошее наказание: вожжи, а то и кнут. Поэтому дети боялись и старались не прогневить своего батюшку. Они уважали и любили его. Стефан тоже очень любил своих детей, но открыто этого не показывал. Однако частенько привозил им с базара обновки и различные лакомства. Старшая дочь имела богатое приданое. Цыгане любили золото. Оно передавалось по наследству. У всех дочерей были длинные увесистые серьги, широкие кольца с драгоценными каменьями и ожерелья из серебряных монет. Все это было спрятано до лучших времен. А времена были неспокойными. Поэтому они повседневно носили только простенькие, но все же золотые сережки, а дорогие украшения одевали в большие праздники.
Стефан был не многословен. Слова для него были на вес золота. Общение с детьми ограничивалось редкими фразами. Однако для сына он иногда делал исключения. Васек с малого возраста был любознателен и часто приставал к отцу с разными вопросами. Да вопросы задавал такие, что не всегда и ответ находился. Частенько своего батюшку ставил в тупик.
- Папа, а кони плачут? - Спрашивал маленький сынишка.
Этот вопрос Стефан помнил до сих пор. Васек вырос, но менее любопытным не стал. Он по-прежнему досаждал своему отцу ненужной болтовней, которую тот терпеливо переносил. Сын был единственным наследником и продолжателем рода. Отец с ним считался.
Надо привлекать Василия к самостоятельной работе, решил он. А то, не ровен час, самого прихватит, семья без кормильца останется. Спина болеть стала, да и ноги уже не те. Года идут. Как решил, так и сделал. Давно они присмотрели в одном селе породистого вороного жеребца. Украсть его не составляло большого труда. Вот и надумал Стефан на это дело отправить сына. Проинструктировал его, как надо действовать. Назначил место и время встречи в определенном месте. Домой украденных коней не приводили, а продавали за много верст в дальней стороне.
Едва забрезжил рассвет, Васек уже был на ногах. Он быстро собрался и вышел на улицу. Туман еще не рассеялся.
- Смотри же, не упусти, конь - настоящий самородок. За него хорошие деньги выручим, - напутствовал отец.
В ответ сын, лишь весело помахал на прощанье рукой.
Стоял теплый субботний день. Дочери, которым отец разрешил сходить в Лазаревское на ярмарку, наряжались в праздничные одежды. Настя разложила свои многочисленные юбки. Сначала она одела две тончайших батистовых, нижних, затем поверх них - длинную цветастую красивую юбку из шуршащего шелка. Все они были широкими, в мелкую сборку. Застегнула на груди облегающий жакет из красного бархата с пущенной по низу полы вышивкой и оборкой. Застегнула на тонкой талии широкий черный пояс, украшенный цветным стеклярусом. Вокруг шеи обмотала нитку монистов из маленьких мелких бусинок и повесила длинное янтарное ожерелье. Ее наряд дополняла большая шикарная шаль с крупными розами по белому полю. На ногах были изящные коротенькие легкие сапожки из красного сафьяна с подковками на каблучках. Длинные косы, как змеи, извивались вдоль спины. И без того красивая девушка, в этом наряде была необычайно хороша. Две младших сестры от нее далеко не отстали. Они также были нарядны, с той лишь разницей, что их цветастые юбочки - короче, а бусы - скромнее. Все - красавицы!
Дочери ушли вместе с другими цыганами, и Стефан остался один. Было тихо. Лишь иногда слышались ржание молодых жеребят да повизгивание собак. Собаки являлись неотъемлемой частью табора. Они были умными и попусту не лаяли. Денек удался на славу. Хозяин прилег на перину с большими высокими подушками. В шатре было уютно. Зеленая, сочная трава и журчащий недалеко ручей придавали легкую прохладу. Стефан уже начал засыпать, когда вдруг услышал грохот и звон бьющейся посуды. Он испуганно вскочил на ноги. Висевшая над складным столиком икона упала, разбив несколько тонких пиал. Старик невольно перекрестился. Еще раз перекрестившись, он поднял икону и повесил ее на прежнее место, покрепче закрепив шнурком. Недобрые мысли одолевали его. Сон пропал.
Тем временем Васек быстрым шагом подходил к намеченному пункту. Село было близко. Вечерело. Настроение у него было хорошее, хотя и чувствовалось небольшое волнение. В первый раз ему отец доверил такую ответственную работу. Он по несколько раз мысленно продумал свои будущие действия. Нужный дом находился на окраине села. Рядом был заброшенный и одичавший яблоневый сад. Небольшой стог свежего сена, стоявший у забора, пришелся как нельзя кстати. Васек забрался в него, оставив малое отверстие для наблюдения. Отсюда все было видно, как на ладони. Лошади уже, видимо, стояли в конюшне. Хозяева прибирались во дворе и все беспокойно посматривали на дорогу. Ага, - подумал Васек, - наверно, кого-то ждут.
Солнце уже клонилось к закату. Наконец вдалеке показался подросток, который вел под уздцы низкорослую серую лошадку, прихрамывающую на левую переднюю ногу. Вот он приблизился к дому. Вышел хозяин.
- Ну, что сказал ветеринар? - Спросил старик. Его изрезанное морщинами лицо было мрачным.
- Поздно, заражение началось, уже не вылечишь. На живодерню надо, пока не подох.
- На живодерню, так на живодерню! Вот сам завтра и отведешь. - Мужик недовольно крякнул.
Подросток хотел завести лошадку во двор, но отец махнул рукой.
- Оставь, - все равно завтра уводить. Не дай Бог, зараза к другим коням перекинется.
- А как украдут?
- Да кому она надо такая? Никто не позарится.
Подросток привязал лошадь к столбику возле ворот. Постепенно двор опустел. Сгущались сумерки.
Любопытство заставило Васю раньше времени выбраться из своего убежища. Он незаметно подобрался к лошадке. Она была тощей, с провалившимися боками, так, что выступали ребра. Больная нога, начиная от копыта до колена, распухла и, видимо, причиняла сильные страдания. Животное держало ее приподнятой, почти на весу. Большие черные глаза были влажными. Вниз от них тянулись мокрые дорожки. У Васи защемило сердце. Он достал из кармана кусочек хлеба и осторожно, чтобы не испугать, протянул. Мягкими, бархатными губами конек взял хлеб.
- Изверги, - прошептал парень, - даже не накормили, не напоили.
Он ласково потрепал коня по гриве. И лошадка вдруг потянулась к нему. Она шумно дышала ему в лицо, в ухо. Подросток обнял ее за шею и так они простояли несколько минут. Какая-то незримая связь возникла между ними за это время, такая, что Васек уже не мог оторваться от лошади. Он скормил ей припасенную на обратную дорогу горбушку хлеба и, не дожидаясь темноты, отвязал поводок. Животное тихо двинулось за ним. Внутреннее умиротворение и покой поселились в душе у парня. Он ничего и никого не боялся. Все было решено. И пусть отец накажет его, пусть. Он не мог уже бросить этого несчастного больного конька, ставшего ему таким близким. Они двинулись в путь.
Васек часто давал отдых Серому, так он ласково назвал лошадку. Пастись конек не хотел. Все стоял, понурив голову. Тогда парень находил мягкую и сочную травку, набивал ею свою торбочку и приносил ему, давая из рук. Животное не отказывалось. У небольшого ручья оба напились. Под утро был устроен большой привал. Парень заснул под развесистым каштаном, а когда проснулся, то увидел своего Серого, мирно стоящим рядом с ним. Васек забеспокоился. Он уже опаздывал к назначенному отцом месту на несколько часов. Не будет батюшка меня ждать столько времени, - подумал Васек, - пойду прямо домой. И они снова двинулись вперед.
Однако Стефан прождал сына до полудня и только потом, после долгих раздумий, пустился в обратную дорогу. Он понял - что-то случилось, но ничего предпринять не мог. Если не вернется в ближайшее время, надо будет пустить в ход «цыганское радио» и ждать, - думал отец. Велико было его удивление, когда подъезжая к своему шатру, Стефан увидел весьма довольного, веселого своего сынка, обхаживающего какого-то захудалого коня. Цыгана, как ветром сдуло с лошади. Выпучив глаза, он подскочил к парню и, указывая на коня, закричал:
- Это что за кляча? Ты где ее взял?
- Папа, у коня нога больная, я знаю, ты вылечишь. Его на живодерню хотели сдать, искать не будут. - Путаясь в словах, робко ответил Васек.
- Не будут? - Стефан рассвирепел. Задыхаясь от гнева, он схватил кнут и кинулся к коню. Но сын метнулся наперерез ему и повис на шее у Серого, защищая своим телом.
- Не тронь! - завопил он. - Не дам!
Отец изумился такой наглости и неповиновению. Кнут обвился вокруг худого смуглого тела. Конек всхрапнул и прянул в сторону. Озверевший старик сорвал с парня рубашонку и опрокинул его наземь. Кнут, извиваясь как змея, заходил по тщедушной спине. Заплакали и завыли испуганные сестры. Васек сжал зубы. Ни звука не услышал от него разъяренный отец.
- Ах ты, неслух, я тебе покажу кузькину мать, - распаляясь, крикнул Стефан.
Он со всей силы ударил и подернул кнут. Кожа на этом месте сразу вздулась.
- А-а-а-а! - закричал парень и потерял сознание.
Неизвестно, чем бы все закончилось, но тут подоспел барон, вызванный сестрами на помощь. Он выхватил у Стефана кнут и сердито взглянул на него.
- Ты что это делаешь? Парня искалечить хочешь? Учи, учи, да знай меру!
Барон подошел к больной лошади, осмотрел ее.
- И только-то? Из-за нее ты гробил своего сына? Дурень старый! До седых волос дожил, а ума не набрался. Завтра на совет приходи. А коня вылечишь, его искать не будут.
Собравшиеся цыгане отнесли Василия в шатер. Привели бабушку-ведунью. Она взяла мазь и, что-то нашептывая, стала смазывать его спину с кровоточащими рубцами. Потом окурила какими-то травками, и он уснул.
Стефана била нервная дрожь. Он никак не мог успокоиться и до конца осознать, что же такое произошло. Противоречивые чувства боролись в нем. Отец присел и закурил, глубоко затягиваясь. Ведунья Зара подошла к нему.
- Я сделала, что могла. Все, что сверху, - зарубцуется, а что внутри - не знаю, от тебя зависит. Ай-я-яй, цыган, что натворил! Сына твоего беречь надо, он лучший в таборе. Вырастет, бароном будет. Одно слово - самородок! Божие дело совершил, а ты его за это - кнутом. Ай-я-яй! Она осуждающе покачала головой и пошла, бормоча что-то, одной ей понятное.
Стефан пережил кошмарную, бессонную ночь. Слышал, как метался и вскрикивал Васек во сне. Настя часто вставала к нему, плакала и долго молилась. Но сам он, почему то не мог подойти к иконе и как всегда помолиться. Какая-то неведомая сила не пускала его. Вина камнем лежала на душе. Отец оделся и вышел на улицу. Розовел восход и уже весело перекликались птички, предвещая хорошую погоду. Табор еще спал. Кто-то фыркнул за его спиной. Он обернулся и застыл от неожиданности. Перед ним стояла вчерашняя доходная кляча, из-за которой и разгорелся весь « сыр-бор». Она смотрела на него своими черными глазами и переминалась с ноги на ногу. Цыган растерялся. Его взгляд остановился на распухшем колене коня. За ночь опухоль поднялась еще выше. Плохо дело, - подумал он, - время потеряно, но попробовать надо. Стефан вернулся в шатер, достал маленький деревянный сундучок и выбрал баночку с лошадиным снадобьем. Мазь была свежая и пахла травами. Он подвел коня к дереву и привязал. Лекарь не успел еще прикоснуться, как конь сам поднял ногу. Копыто было забито грязью. Пришлось развести костер и согреть водички. Нога была вычищена от грязи и хорошо промыта. Нащупав возле копыта бугорок, Стефан вскрыл нарыв, прокаленным на огне ножом. Из раны брызнул гной. Лошадь даже не дернулась.
- Надо же, скотина и та понимает, - тихо произнес он, - знать наболело здорово.
Еще раз, промыв и смазав рану мазью, Стефан наложил на ногу коню повязку, затем отпустил пастись. На сердце стало легче. Войдя в шатер, он подошел к иконе Николая Чудотворца. Строгий взгляд святого пробирал до костей. Внезапно слезы хлынули из глаз отца. Молитвы не получилось, но на душе стало спокойнее. Не раздеваясь, хозяин лег на свою постель и уснул здоровым сном. Ему снился табун черногривых коней, а впереди бежал маленький серый конь. И все следовали за ним. Странно - маленький, а вожак, - удивлялся цыган. Разве так бывает?
- Маленький, да удаленький, - произнес чей-то голос.
Стефан проснулся и сел, растирая затекшую ногу. Надо было собираться на цыганский совет. Он быстро умылся и привел себя в порядок. Красная атласная рубаха с черным вышитым серебряной нитью кушаком как нельзя хорошо шла к его смоляной с проседью бороде. Начищенные до блеска хромовые сапоги поскрипывали при ходьбе.
Все уже были в сборе. Решение созрело внезапно.
- Воровать коней больше не буду, - громко объявил Стефан.
Наступило тягостное молчание. Удивленные цыгане опустили головы.
- И правильно, - через несколько минут сказал барон, - пора с этим делом заканчивать. А то ведь, сколько веревочке не виться, когда-то конец будет. Есть у меня к вам, цыгане, предложение. Пора нам заканчивать с кочевьем. Тяжело это. Сами мучаемся и детей да стариков своих мучаем. Надо становиться на одно место, как все люди. Председатель здешнего колхоза зовет нас к себе и жилье к зиме обещает. Сколько можно жить под открытым небом и терпеть капризы природы? Будем трудиться. Мастера и у нас найдутся, а чего не умеем, научимся. Дети в школу пойдут. Давайте думать.
Цыгане встревожено загалдели. Полностью поменять свой образ жизни, это не шутка. Но дорожные трудности и лишения сыграли свою роль. К тому же они лишились теперь своего основного дохода. В конечном итоге все пришли к единому мнению и единогласно проголосовали за вступление в колхоз. А про Стефана забыли, и он не спеша отправился домой.
Солнышко уже припекало. У шатра, прямо на траве, была расстелена чистая льняная скатерть, на которой горкой лежали свежеиспеченные лепешки. Стояла вазочка с кусковым сахаром, тут же блестели щипцы. Рядом пыхтел начищенный до блеска медный самовар. Красивые фарфоровые пиалы с золотистой каймой застыли в ожидании целебного напитка. Из открытой металлической коробки с крепким дорогим индийским чаем исходил соблазнительный аромат. Дочери ждали отца к завтраку, но он, молча, прошел мимо. Подойдя к постели сына, сказал:
- Прости, я был не прав. Не держи зла, сынок.
Васек, не открывая глаз, улыбнулся. Слова батюшки бальзамом пролились на его сердце. Он знал, что Серый уже принимает лечение. Это было большой радостью. Конек топтался недалеко от шатра. Слышалось его фырканье. Чудодейственная мазь искусного лекаря сняла боль. Гной стал отходить, и к вечеру опухоль на ноге немного спала. Лошадка повеселела. Каждый день Стефан возился с ней. Промывал и смазывал рану. Поил животное различными витаминными отварами. Более послушного и умного коня он и не встречал. От хорошего ухода и внимания со стороны своих хозяев, Серый быстро пошел на поправку. Он, как собака, ходил за окрепшим уже пареньком. Бока лошади заметно округлились. А через месяц конек окончательно поправился и перестал хромать. Из него получилась замечательная выносливая ладная, лошадка, на которой можно было проехаться верхом или запрячь в легкую тележку. Его все полюбили. В семье снова наладилась мирная жизнь. Табор вступил в колхоз. Но это уже другая история.
0

#6 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 15 декабря 2019 - 23:14

5

СОСТРАДАНИЕ…


Вторая декада ноября, воскресный вечерок...Ужин. Семейная идиллия. Я в прекрасном расположении духа, чему способствовала прогулка оставившая в душе спокойствие и умиротворённость в поисках зайчишки по морозному свежему воздуху в хорошей компании, состоящей из пары лаек Ханта и Эльзы, моего Гая, верных ружей и Андрюхи – охотничьего приятеля.
Накопившаяся за пару прошедших недель усталость после интересно проведённого денька ушла куда-то далеко-далеко.
Разговоры за столом про то да сё лёгкие, добрые.
И половинка моя тоже разрядилась. Шоппинговый* променад и пара удачных покупок, сделали своё дело– щебечет ласточкой.
И, чего бы к чему, заговорили вдруг о сострадании... Понятно, что сострадание состраданию рознь, но! ...
–А давай! – молвит благоверная (нутром чувствую, что опять попал). Фондам всяческим телевизионным поможем. Страждущим косым, больным, хромым – непременно. Собачкам бездомным, брошенным? А как же!!!
–А, давай вот, – твердит своё, – поможем бомжам. Одежды, мол, какой дадим.
Задумался– и ... вспомнилось, отец покойный ныне, рассказывал, да и я истории той свидетелем сам был:
Середина девяностых. Жили в панельке –девятиэтажке. Я на этаже под крышей, а батя с матушкой этажом ниже. Район городка средненький по достатку, но все почему-то в народе Калифорнией величают. Всё бы ничего Калифорния и Калифорния. Да вот незадача! В январскую стужу в квартирах выше двенадцати, плюсом по Цельсию температура не поднимается.
Мэр – воришка вместо угля глинозём в топках городской кочегарки жечь пытается, купив за пятак, продав городу за рупь.
Неделя, вторая пошла как за окном за тридцать, с минусом. И... приблудился в подъезд гость незваный. Увидеть, повстречать его сложно было, но смрад от немытого тела стоял в подъезде терпкий.
Предвестником появления гостя стало исчезновение всех при дверных ковриков в подъезде. Народ сильно тому не удивился– времена лихие, недобрые пришли. Тащили всё и все. Кто что мог. А, может тому, кто их и спёр они нужнее на тот момент были. Холода ведь зверские!
Вскоре нашёлся и новый владелец. Появлялся в подъезде к темноте, благо смеркалось рано, украдкой прокравшись на самую верхотуру к шахте лифта, гнездился на ночь на стопке сложенных ковриков.
День, другой...Третий. Осмелел пришелец, прятаться совсем перестал. Уходить с рассветом ему было уже лень, и частенько, собираясь на службу, я видел торчащие на пол-лифтовой площадки ботинки сорок пятого размера.
Отец– человек порой жёсткий и жестокий к лодырям и бездельникам выгонять непрошенного гостя не стал, да и вскоре проникся к нему сочувствием. То еды ему вынесет, то по цигарке вместе выкурят, за жизнь погуторивши.
Соседи оказались люди понимающими – погода такая, что добрый хозяин и кобеля на улицу не выгонит, а не то что живого человека. Кто как мог и чем мог, помогали. В основном подкармливали.
В общем, стал наш БОМЖишка всеобщим любимцем, можно сказать, «сыном полка».
«Сыном» небритую харю, воняющую поросячьим хлевом и перегаром тройного одеколона, язык назвать как-то не поворачивался, но...всё же. Вроде стал как уже и свой...
Продолжалась сия идиллия почти неделю. А затем... Затем закончилась внезапно, как и началась. Потеплело. Исчез наш Гость. Ушёл «по-аглицки». Не прощаясь.
Уйти-то он ушёл, а вот вонь после него осталась. Запахи нет, чтобы через пару часов вместе с постояльцем развеяться– испариться крепли, и... становились до рвоты нестерпимы.
Не выдержав, я поднялся на площадку лифта. Среди загаженных окурками, пустыми банками, валяющихся ковриков увидел и свой– благородный, коричневой расцветки, напоминавшей своим величием ковёр персидского султана, на котором красовалась огромная куча... дерьма.
Про благотворительность, в этот милый вечер мы больше не рассуждали...
0

#7 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 19 декабря 2019 - 20:52

6

ВЕЛИКИЙ ДЕНЬ

«Сто метров бегом, сто метров шагом» − не уставал повторять на бегу Студент, вспомнив когда-то прочитанное о способе передвижения современной китайской армии и в то же время ощущая, как хваленные суперлегкие вьетнамские кеды разваливаются на ногах, а большой палец правой ноги уже отчетливо контактирует с дорогой.
–Вот хитроглазые! – пронеслось в голове, в адрес китайских пехотинцев и вьетнамских изготовителей кед.
– Но в кедах с такой тонкой подошвой китайские солдаты далеко не убегут по нашим дорогам и камням, − подытожил студент, сбавляя ход и переходя на размеренный, но быстрый шаг. Каменные осыпи упорно добивали кеды и Студент с ужасом думал о том, что скоро они развалятся окончательно.
Молодой человек около 19 лет отроду спешил в поселок Онгурён вдоль Приморского хребта, прикрывающего Малое море Байкала от северных ветров. Дорога плавно струилась вдоль берега, и было легко идти, наслаждаясь простором и открывающимися байкальскими видами. Слева тянулась уходящая вверх теснина Приморского хребта с бесконечными осыпями, справа берег Байкала с крупной серой галькой и промытыми до белого корягами, беспорядочно расселенными на берегу прибоем. Поклажи не было, ноги легки, а сердце наполнено восторгом от мыслей о предстоящей встрече с друзьями полевого отряда и Тане.
Полевой отряд Лимнологического института, укомплектованный в основном студентами, проводил работы по геологии Прибайкалья. С Таней Студент расстался на острове Ольхон, где они оказались с руководителем отряда Виктором Давидовичем, и полтора дня безмятежно возлежали на местном пляже, наслаждаясь солнцем, общением и возможностью немного отдохнуть после достаточно интенсивных перемещений по району работ и бесконечных полевых хлопот. Виктора Давыдовича уважали за профессионализм и побаивались за достаточно крутой нрав, но между собой называли иронично БиДэ, прочитывая инициалы на «англицкий манер».
Часть отряда находилась в поселке Онгурен,– на другом берегу Малого моря, и казалось, скоро вся компания воссоединится, когда вдруг под вечер последовали указания Студенту быстро собираться для переезда. Скоро Студент, БиДэ и человек по прозвищу Доцент оказались в моторной лодке и та, натужно оглашая окрестные берега работающим на пределе сил мотором, двинулась в направлении материкового берега, рассекая простор Малого моря. Следуя своей манере, БиДэ не давал дополнительных пояснений, и все должно было окончательно проясниться по прибытии.
Через час пути лодка ткнулась в берег, Доцент и БиДэ быстро сошли, удалились вдоль берега под откос амфитеатра, образованного оползнем, и можно было наблюдать их оживленную беседу, определяя накал научного спора по резким жестам и достаточно красноречивым позам.
БиДэ, подбоченясь, сверху-вниз сверлил оппонента глазами, упорно убеждая, что тут «ловить» не чего – всё уже проверили, а Доцент, нервно суетясь под взглядом коллеги, пытался убедить его в ненадежности результатов проведенных работ, указывая рукой в направлении крутого берега.
Студент взялся разгрузить лодку и по составу поклажи понял, что здесь придется поторчать несколько деньков, и видимо на пару с этим самым новоявленным палеонтологом, о котором много говорили в отряде, но увидел его Студент только теперь.
Скоро лодка отвалила, увозя Виктора Давидовича. БиДэ очень спешил, так как уже вечерело, а путь и неблизкий, и не скажешь, что безопасный.
− Байкал не озеро – Байкал море, ‒ вспомнились слова лихого рыбака на моторке, щедро одарившего студентов по прибытии в Онгурён тазиком, наполненным красавцами омулями и сигами, хвосты которых цветисто и богато свешивались через борта сосуда, образуя серебристые живописные гирдянды, запах от которых нес глубинную свежесть великого озера.
Вспомнилась также едкая шутка БиДэ, который там же в Онгурене, наблюдая, как прибывший из столицы мужичёк неумело пытается шелушить ещё совсем незрелую кедровую шишку, подошел и участливо, и вкрадчиво произнес:
– Обсеритесь, любезный.
Дядька замер, прислушиваясь к работе собственной утробы, видимо выискивая характерные для означенной ситуации желудочные сбои, и видимо что-то определив как положительный знак наступающего расстройства, попытался избавиться от шишки.
Сделав многозначительную паузу по всем правилам театрального представления, БиДэ участливо пояснил:
− Говорю, серой испачкаетесь, – обсерúтесь. Сырую шишку надобно сначала сварить или запечь.
Мужик в смущении, что поддался слабости, и еще не совсем понимая, что это была только шутка, теперь совершенно не знал, что ему теперь делать с шишкой. Он крутил ее в руках, видимо ему было неловко бросить таежный плод, но продолжать поедать орешки он уже не решался под ироничными взглядами присутствующих.
Оставшимся на берегу Студенту и Доценту следовало спешить, ведь нужно ставить палатку, развести костер, готовить пищу, а все это лучше делать засветло. Студент без лишних пояснений взялся за палатку и понес поклажу к месту установки, определив, что поставит он её именно в амфитеатре у полого берега к воде. Круча обрыва надежно прикроет палатку от ветра, который в этих местах дует каждый день и после обеда ветер этот бывает, как правило, чрезвычайно свеж и резок.
– Палатку поставь здесь! ‒ стоя у обрыва на самом краю выдающего в Байкал мыса, указал пальцем в землю, Доцент.
– Сдует! Мы здесь стояли пару недель тому назад, тут такие резкие ветрà в сторону Байкала! – попытался вразумить Доцента Студент.
−Да я на Байкале скоро двадцать лет полевые работы провожу, а ты меня будешь учить! Ставь здесь! Хороший вид на Байкал, сухо будет, даже если пойдет дождь, − отпарировал возражение Студента Доцент, высокомерно и критически оглядев поистрепавшегося одежонкой за месяц работы молодого человека, взялся приводить в порядок ноготки, умело орудуя миниатюрной пилочкой.
–Да здесь и колышков то не вобьешь, сплошная скала, − попытался вновь склонить Доцента к благоразумию Студент.
– А у меня польская палатка, сборная из трубочек, к ней металлические штырики прилагаются, − закрепишь, ‒ вновь осадил Студента Доцент.
− А палатку эту я достал по блату, таких ведь так просто не купишь. Новая совсем, – умиротворенно, с самодовольным видом произнес Доцент.
Палатка оказалась действительно почти новой, яркой, но не геологической приземистой из зеленого брезента, а туристической в виде высокого домика со скатами, окошками, прихожей и внутренней спальней из светлого материала с элегантным замочком на двери. Поставить ее было не сложно, и теперь палатка возвышалась над кручей победно и празднично. Студент приступил к разведению костра, а Доцент весело напевая оперетку, устраивал себе постель в новоявленной спальне.
Костер, суп из банки, чай с пряником и на боковую.
Место для сна Доцент определил Студенту именно в прихожей у входа, сам же тщательно умывшись и обтеревшись полотенцем по пояс, уютно устроился в спальне, зажег свет и теперь листал книжку. В прихожей Студент не помещался весь – голова или ноги должны были остаться на улице. Студент предпочел выставить на обозрение звезд лицо, кукольно смотревшее из спальника, и теперь лежал, осматривая свои сокровища – мириады звезд размером с горошины. Вспомнилось:
«Открылась бездна – звезд полна, звездам числа нет – бездне дна».
Красота! Вот нырнула звезда, рассекая черноту неба – «Пошла за молочком!»– подумал Студент, вспоминая наставления Доцента о том, что надобно будет сходить в Курму, – поселок из трех домов в паре километров от лагеря, за молочком, – доцент молочко уважал.
Уже засыпая, Студент вспомнил наставления Доцента о том, что у него гастрит, поэтому подгорелого он не ест. А еще он не ест того, этого и что Студенту нужно встать в восемь утра, чтобы к девяти был готов завтрак. А на завтрак нужно сварить кашу, но подгорелую он не есть, потому, что…., а потом нужно копать землю и промывать ее в поисках давно истлевших зверушек, чьи зубы и некоторые другие кости все же должны быть нами обнаружены и тог… да…, засыпая, бредил уже мерцающим сознанием Студент.
…Утро озарило мир светом, сговорившись с погодой и солнцем. Костер, крупа, байкальская вода и сухое молоко сделали кашу, а Студент позаботился о том, чтобы каша не подгорела.
Доцент, разбуженный Студентом в половине девятого, в одних трусиках бодро шагнул к воде и, довольно кряхтя, взялся приседать, тягать камни, размахивать руками и ногами. Фигурка служителя науки была совсем мальчишеская, ухоженная, без явных признаков мужской нескладной угловатости.
«Мальчик-с пальчик» – подумалось Студенту, который наблюдал за сценой утренней побудки, тщательно оттирая котелок от сажи.
Каша была съедена.
Доцент положительно и сдержанно оценил усилия Студента, облачился в туристический наряд и, указав длинной рукоятью геологического молотка на то место, где следовало рыть землю, удалился вверх по склону, предварительно дав указание к часу дня сделать обед и напомнил, что у него язва, он не есть того и того, и этого…
Студент с наслаждением растянулся на спальнике, разглядывая байкальские просторы: ряды ленивых с утра волн, далекие редкие суденышки и бескрайнее небо заселенное дымчатыми облаками. Рыть и промывать землю он не собирался, так как две недели они уже работали на этом участке и две Танечки ‒ студентки университета упорно выискивали заветный прах многие тысячи лет бегавших и плодившихся здесь мышей неведомого плейстоцена. Кости и зубы древних мышей должны были пояснить геологический возраст глин и суглинков, образующих материковую часть берега Малого моря.
Ребята студенты помогали девушкам, но каждый день те докладывали БиДэ, – пусто, ни одного стоящего зуба или даже захудалой косточки не находилось. Ситуация становилась тягостная и разрядка наступила после неуклюжей шутки Студента. Собрав как-то у дороги несколько достаточно крупных побелелых от дождей и ветров костей, Студент незамеченный врыл их в то место береговой расчистки, из которого на утро должны брать землю для поисков палеонтологических останков. Студент хотел порадовать и повеселить усердно трудящихся девчонок, но все вышло несколько иначе.
Утром, едва день разгулялся, раздался девичий переполох, и сияющие Танечки вприпрыжку примчались к БиДэ, неся как дар Богов два обломанных ребра, ‒ видимо овцы.
БиДэ, чинно сидевший у ящика-стола со своими записями, принял дары и, даже мельком не оглядев кости, молча запулил их в кусты, совершенно не прокомментировав происходящее, а, только выразительно взглядом оценил уровень научного несовершенства принесших находки юных дам.
После этого события БиДэ с девчонками не стал церемониться и окончательно «списал» в повара без права заниматься полевыми исследованиями.

К обеду вернулся Доцент, молча оценил объем вырытого и раскиданного Студентом без всякого поиска ископаемого материала.
К окончанию обеда, когда еще суп, неожиданно нахваливаемый Доцентом, не был съеден, посвежело, и резко усилился байкальский бриз. Палатка надулась парусом, её крепежи проявили слабость. Нарастающий напор стал валить палатку наземь, раздался треск рвущихся швов и резкий порыв ветра, мгновенно уложив строение на землю, стал его закручивать и гнать прочь с мыса к обрыву. Доцент засуетился и бестолково топтался вокруг обезумевшего своего жилища, хватал и придерживал палатку, тщетно пытаясь удержать её от полного крушения.
Студент доедал свой суп, сидя на камешке, и не спешил на помощь Доценту, помня его категоричные и достаточно обидные указания при установке палатки. Но ситуация грозила катастрофой и осознав остроту момента Студент быстро встал и прихватив по пути валун размером с конскую голову, придавил ожившую было конструкцию к земле. Для полной надежности, водрузив на палатку еще пару увесистых камней, Студент вернулся к недоеденному супу и закончил трапезу обсыпаемый крупными каплями дождя из невесть откуда взявшейся тучки.
Доцент помалкивал, осознав свою оплошность. Понимая, что нужно брать временное командование на себя, Студент предложил тащить весь скарб и палатку в амфитеатр, что и было оперативно сделано.
Палатка стояла теперь кривенько, демонстрируя свое внутреннее убранство через значительные по размеру разрывы. Но жить в ней было можно, тем более, что дождь исчез внезапно, как и появился, а костер, лихо раздутый шаловливым ветром и излучающий тепло и уют, быстро привел окружающий мир к гармонии.
Ночь на новом месте прошла спокойно, а утро выдалось чудным. После дождичка под первыми лучами солнца остро запахло чабрецом и медуницей, а стрекот кузнечиков и жужжание пролетающего шмеля наполнили мир умиротворяющей мелодией. К оркестру то и дело подключалась неведомая птица, в такт мелодии вставляя свои изысканные трели.
Доцент, поев кашки, удалился, а Студент предался вновь созерцанию окрестных красот, впитывая в себя величие и краски Могучего Озера.
Остатки свободного времени, Доцент проводил теперь за штопаньем своей несравненной палатки, надоедая Студенту бесконечными разговорами о незнакомых ему людях с которыми у Доцента были какие-то проблемы взаимоотношений.
Ситуация становилась тошнотворной и хотелось лететь бакланом ввысь и за горизонт.
За разговорами выяснилась забавная ситуация, в которой, по воле БиДэ, оказались Доцент и Студент.
Получилось так, что БиДэ улетел в верховья могучей сибирской реки Лены с неожиданной вертокрылой стрекозой-оказией, предоставленной местной геологической партией, а о том, что Студент и Доцент томятся здесь на этом пустом берегу, более не знал никто в отряде. Не знал этого и водитель их отряда Володя ‒ Чих-Пых, который должен был на днях возвращаться из города с ремонта на своем ГАЗе мимо их лагеря. Как следовало предупредить водителя об ожидавших его пассажирах, БиДэ не сообщил, а мобильная телефонная связь в те времена отсутствовала совершенно. Вопрос был поставлен на обсуждение, и немного поспорив, Студент и Доцент решили установить щит с надписью у дороги, если машина не будет вовремя замечена, благо, что дорога проходила теперь рядом с лагерем, который в прочем был совершенно не виден с дороги.
Володя, по прозвищу «Чих-Пых» был надежным товарищем, а прозвище отхватил по случаю своей часто повторяющейся поговорки, которая была результатом заикания. Часто что-то объясняя, торопясь и если не получалось выговорить какой либо глагол, Володя менял его на «Чих-Пых». После магического «Чих-Пых» речь у Володи текла плавно до нового сбоя.
Найденный на берегу ржавый и мятый лист жести внушительных размеров вместил весь нужный текст призыва о помощи и был установлен у дороги – мимо не проедешь.
Текст гласил: «Володя! ЧИХ-ПЫХ!!! Мы здесь на берегу под обрывом! Забери нас в Онгурён!!!»
Установили лист, прибитый к доске, которую привалили камнями: инструмента для рытья ямы в чрезвычайно каменистом грунте в наличии не было.
Пролетели деньки и в один из них, над обрывом и головами Студента и Доцента раздался как будто знакомый звук проезжающей машины. Студент рванулся вверх к дороге, и чуть было не перехватил грузовик, но тот промчался в клубах пыли и исчез за бугром раньше, чем рассеялась дорожная пыль. Монументально установленный призыв о помощи беспомощно и бесполезно валялся у дороги, видимо сдутый хозяином окрестных мест – байкальским бризом. Тот ли был грузовик, было не понятно и чувство неопределенности только еще больше запутывало ситуацию.
Положение осложнилось и речь пошла уже о том, что продукты заканчиваются. Деньги тоже. Конечно, о голоде было говорить неуместно, но что-то нужно было решать. БиДэ о скором своем возвращении не говорил, а ждать помощи было уже неоткуда.
Собрались обсудить сложившуюся ситуацию и, приняв за основу то, что видимо грузовик проехал мимо, стали решать, как выбираться из образовавшейся западни.
Доцент предложил ехать сразу в город, на какой либо попутке. Но этот вариант совершенно не устраивал Студента и он его успешно завалил, аргументируя тем, что много скарба, а машины ходят мимо крайне редко. Потом работа, отряд. Доцента это волновало в меньшей степени, но он согласился после некоторых сомнений с предложением Студента – идти одному налегке и если повезет, доехать до Онгурёна, где вероятно находится их машина. Если машины в отряде нет, можно выпросить грузовик в поселке, где размещалась контора геологической партии.
– Сто верст пешком! По тайге! А если, что случится? Кто будет отвечать? – сокрушался Доцент.
На что Студент, махнув от отчаяния рукой, парировал:
– Да скажите – сам ушел без спроса. Что может со мной случиться?
− Как пойдешь без еды, чем будешь питаться в дороге? ‒ стонал Доцент.
– Идти одни-то всего сутки, – не помру! – настаивал Студент.
Доцент, видимо с раздумьями о собственном гастрите, согласился. Студенту были выделены последние деньги – рубль с небольшим довеском мелочи и остатки перловой каши, сваренной накануне и недоеденной. Решение пришло утром и Студент с легким сердцем, не раздумывая, рванулся в путь. Легкие ноги и вперед летящие мысли несли Студента над косогорами и речками, лесками и оврагами. Малая остановка в пути и кило пряников – единственно, что можно было купить в сельмаге Курмы, составили всю его поклажу. Так, проскользнул соколиком Студент почти половину пути, сменяя бег на шаг и ругая косоглазых производителей легких кед. Перед поселком Зама, пройдя уже две трети пути, Студента нагнал первый грузовик. Поначалу у Студента екнуло сердце – «Может Чих-Пых едет!», но это оказалась машина местных рыбаков, которые любезно подвезли парня до поселка.
Доев на привале пряники и запив их водой из байкальского прибоя, Студент впервые озадачился состоянием ног. Подошвы и пальцы кровоточили, мозоли полопались и выглядели плачевно. Первые шаги давались с болью, но постепенно боль уходила и, разойдясь, можно было идти, ступая достаточно оригинально с некоторым вывертом ступней.
–Не привыкнуть бы так ходить, − подумал Студент и рассмеялся, представив как он многозначительно передвигается по земле подобно монгольскому арату, родившемуся на коне и не слазившего с седла последние пару-тройку десятков лет.
Дорога теперь пролегала в отдалении от Байкала, так как берега у озера стали скалистыми и непроходимыми. Сбывалось, ведь Онгурён, на местном наречии, ‒ конец дороги.
Быстро стемнело, дорога чернела и убегала, увлекая вдаль, в таежную глубину, но сил осталось уже мало, хотелось прилечь у дороги и забыться на несколько часов. Но Студент понимал, что если он возьмется ночевать, то завтра с разбитыми ногами он не сможет сделать и шага. Луна, выбравшись на небосклон, осветила дорогу и черный лес. Студента одолевала тоска при взгляде на эту самодовольную хозяйку ночи, которая надменно мерила усилия человека и возможно ставила на кон в споре со звездами:
– «Дойдет? – Не дойдет?».
Студент вспомнил уже пережитое им, когда на Камчатке в свирепую пургу нужно было дойти из школы до дома, где Студент проживал до поступления в институт. Резко набравшая силы камчатская пурга за пару часов полностью парализовала весь городской транспорт, оборвала провода и студенту, тогда еще школьнику, нужно было пройти мимо стоящих на дороге автобусов и машин, скрытно миновав милицейский и армейский кордон на окраине города, до дома – всего-то пару десятков километров. Последние километры пролегали за окраиной города, по замерзшему озеру с неожиданно выступившей водой. Именно эти последние километры пути показали, что силы человека не бесконечны, но терпение и воля могут быть безграничны. Облепленный снегом, смертельно усталый мальчишка ввалился в квартиру под причитания мамы.
И теперь Студент был спокоен. Он знал, что силы не главное, главное вера в их наличие. Он знал, что его ждут – там, в поселке, на берегу озера, в маленьком уютном домишке, и он пройдет этот путь, ведь было лето, дорога суха и тверда, совершенно нет ветра и тем более летящего в лицо колючего, жесткого, тяжелого от воды камчатского снега.
Последний поворот, огибающий высоченную гору, а далее развилка – налево в поселок, направо к берегу, где находился заветный домик.
– Пойду напрямик,– решил Студент и принялся штурмовать гору. Одолев подъем с вершины горы, он уже видел огоньки и блики на воде. В полной темноте, падая и поднимаясь, заваливаясь в канавы, и обходя огороды Студент, наконец, добрался до заветного оконца. Оконце светилось как бы затухающим огоньком, а внутри домика вокруг стола, на котором мерцала свеча, сидела вся компания. Чих-Пых что-то рассказывал, лукаво улыбаясь и поглядывая на Танечку. Та нахмурила бровки и быстро влепила Володе легкий подзатыльник. Все улыбались, а к столу подошел Толя, чуть в отдалении был замечен и Толян – парень существенно более крупный и от того получивший такое более увесистое имечко от друзей.
Насладившись картинкой, которую Студент определил как «Тайняя вечеря», он постучал в стекло, – сперва аккуратно, а затем с нарастающим усилием. Все подняли головы, а Володя, как старший в компании, слегка нахмурился и отправился к двери сосредоточенный и решительный. Студент не стал больше играть, а шагнул к проему открывающейся двери. Володя, не видя в кромешной черноте, кто такой ломится после полуночи в дом, внимательно оглядел силуэт, и быстро догадавшись, что это Студент, громко закричал:
– Студент, п….. чих-пых, приехал!
Вся честная компания вывалила в дверь и Студента под бесчисленные вопросы руки друзей повлекли в домик.
–Ты откуда?
– Куда вы запропастились?
– Что случилось?
И еще ряд таких простых и необязательных для ответа вопросов было задано друзьями Студента.
Студент обессилено отмахивался от друзей – вдруг подступила усталость, очнулась боль в ногах, и только и успел сказать, перед тем как уснуть:
– Я пришел, а Доцент остался – его нужно завтра забрать, ведь у него гастрит.
Утром, ярким байкальским утром, когда на берегу разгоралась каждодневная рыбацкая суета и подсчет улова, треск моторов лодок, мотоциклов и машин, Володя снаряжался в путь. Студент, промучившись всю ночь от болей в ногах, как и ожидалось, утром с огромным трудом вышел его проводить. Ноги распухли, проступили синяки, ссадины кровоточили. Девчонки уже носились вокруг него с бинтами и зеленкой. Махнув на прощание Володе рукой, Студент отправился к Байкалу на свой заветный камень, огромный, плоский и лежащий в воде у берега. На камне можно было лечь на спину, опустить ноги в воду и лежать, впитывая потоки бескрайнего неба и ловя шаловливые байкальские ветры. Именно так провел несколько часов Студент и с удовлетворением отметил – ноги, отмокая в байкальской воде, стали подживать.
К вечеру вернулся Володя с Доцентом. Зрелище напоминало эвакуацию погорельца. Доцент был несколько растерян и выглядел обиженным.
Через несколько дней к отряду присоединился и БиДэ, появившись внезапно, ровно так же, как и исчез. Узнав о событиях в отряде, БиДэ отвел Доцента в сторонку и несколько сердито выговаривал ему с полчаса, что всю компанию несколько позабавило.
Студент достаточно быстро оправился и уже на третий день вполне уверенно вышагивал, и вскоре приступил к работе, понимая теперь, что иной прожитый день стоит десятков иных и что иногда, что бы прожить достойно такой день, к нему следует готовиться загодя.
0

#8 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 20 декабря 2019 - 21:54

7

БРИТВА ОККАМА


Кабинет директора ботанического сада. На часах восемь тридцать. Директор сидит за стареньким столом. Основные вопросы рассмотрены, и, согласно повестке, которая лежит перед каждым заведующим сектором, сейчас должны перейти к категории «Разное». Сергей Петрович потирает мизинцем носогубную складку – этот его непроизвольный жест означает, что его что-то беспокоит. Все ждут, о чём же он будет говорить.
– Хотелось бы получить ответ на вопрос, который мучает меня уже не первый год...
Вопросов, которые могут мучить директора не первый год, много и оттого непонятно, что именно вызвало сегодняшнее состояние озабоченности. Все начинают методично перебирать многочисленные огрехи в своей работе. Сергей Петрович точно знает, что среди его подчиненных есть люди, которые в чём-нибудь да виноваты, и ждёт чистосердечных признаний. Однако заведующие, не первый год знающие директора, не ведутся на провокационную паузу и тоже выжидают.
– Сегодня проректор по строительству и хозяйственной работе, глубокоуважаемый Сан Саныч, выказал мне неудовольствие по поводу того, что у нас на входной группе пропадают туи. Вот я сегодня и хотел бы получить ответ на вопрос: почему на участке ботанического сада систематически пропадают туи?
Заместитель директора, Елена Ивановна неуклюже, как обычно она и делает всё в своей жизни, поднимается из-за стола, видимо, чтобы придать внушительность тому, что она будет говорить.
– Почему систематически? Да, это было всего-то один раз…
Директор, который очевидно знает о данных инцидентах, не хочет развивать мысли заведующих о тотальной коррупции в средних эшелонах власти, перебивает своего заместителя.
– Именно погибают, а не разворовываются. Кто может внятно ответить на этот вопрос?
В комнате повисает напряжённая тишина. Пауза выходит за рамки разумной мхатовской.
– Я вот что думаю, – отвечает заведующий сектором дендрологии Сергей Михайлович, – туя, она ведь не встречается в нашей естественной природной среде. Может, плохо акклиматизируются?
Директор перебивает.
– Так почему тогда остальные растения в ряду чувствуют себя нормально, а два крайних постоянно сохнут и погибают?
– Ну, если рассуждать логически, то, скорее всего, почва в этом месте отличается, – пытается возразить Сергей Михайлович, но директор уже отворачивается от него и задаёт вопрос заведующему сектором защиты растений.
– А вы что думаете на этот счет, Алевтина Евгеньевна, каково ваше мнение, как специалиста фитопатолога?
– На мой взгляд, у погибших растений были ярко выражены признаки заражения фитофторой: разрушается верхний слой корня, растения вянут, окрашиваются в серый цвет, нижняя часть ствола становится мягкой на ощупь. Ткань под корой меняет цвет на коричневый, а внизу появляется налёт. Корень становится ломким, с запахом гнили.
– Хорошо, допустим. Какие меры специалисты вашего отдела предпринимали для того, чтобы не допустить повторения данной ситуации?
– Повреждённые растения уничтожались, и почва в заправочной яме полностью заменялась.
– И эти меры дали какие-нибудь положительные результаты?
– Нет. Растения снова погибают.
– Итак. Я ещё раз спрашиваю, почему на участке ботанического сада пропадают туи?
Дверь в комнату директора открывается. Заглядывает сотрудник отдела природной флоры Дмитрий в своей стандартной униформе, слегка порванных, грязных штанах и свитере, который не снимает круглый год. Глядя, как всегда, слегка исподлобья, он спрашивает.
– Можно ключ от нижнего склада?
– Сколько раз я уже просил не заходить в мой кабинет, когда у нас идёт планёрка?
– Так я шо, для себя што ли? Там торф подвезли, надо нижний склад открыть.
– Ну, хорошо, – обречённо вздыхает директор. – Дайте ему ключ, Елена Ивановна.
Дима берёт ключ и уже собирается уходить, но в дверях его нагоняет вопрос директора.
– Дим, ну, может быть, хоть ты знаешь, почему у нас на входной группе погибают крайние туи?
Дима поворачивается и со всей своей непосредственностью человека, которому в общем-то не очень много надо от этой жизни, отвечает прямо и не стесняясь.
– Да шо тут думать-то. Всё ведь и так ясно, как божий день. Охранникам-то писать негде. Вот они и бегают под туи…
0

#9 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 26 декабря 2019 - 02:00

8

БАЛ НЕУДАЧНИКОВ ИЛИ НОВОГОДНИЙ ЭКСПРОМТ


Гражина поглядела на часы: половина шестого. Надеяться на нечто хорошее не приходилось. Всё складывалось по обычному сценарию.

С утра она пришла на работу с надеждой, что этот новогодний вечер она проведет как подобает – у телевизора в компании с бутылкой шампанского и любимым «наполеоном». Соседка из пятой квартиры расщедрилась – отломила от купленной двухметровой елки три нижние почти пушистые веточки. Теперь на подоконнике Гражининой комнаты красовалась настоящая новогодняя композиция со свечой и серебристыми снежинками, вырезанными из шоколадной обёртки. Оставалось лишь немного прибраться, испечь тортик – и можно встречать Новый год!

Накануне узнав о выпавшей на её долю невиданной удаче – тридцать первого Гражине предстояло работать в первую смену – девушка перенесла все предпраздничные хлопоты на тридцать первое. Рабочий день сократили на час, и времени до вечера должно остаться немало. Хватит и на то, чтобы отдохнуть, и на то, чтобы подготовиться к самой волшебной ночи в году.

– Гражиночка, солнышко! – Голос заведующей в этот раз звучал особенно нежно и явно не к добру. – Сегодня тебе придётся замениться на вторую смену.
– Но как же, Светлана Аркадьевна, ведь вчера…

– Вчера я и сама думала, что всё будет по-другому. Но жизнь не устаёт дарить нам сюрпризы, остается лишь подчиняться. В общем, заболела Аннушка из второй группы. У Людмилочки поменяться сменами не получается – сама понимаешь – семья. Так что остаешься ты и тётя Валя. Если хочешь…

– Нет, что Вы, Светлана Аркадьевна, не нужно, – видеть полные слез глаза тёти Вали (та плакала при любом мало-мальски подходящем случае, приводя в отчаяние и трепет окружающих) Гражина боялась даже во сне. – Я подежурю. Ведь сегодня садик работает до шести?
– До шести, деточка. А повезёт, сможешь уйти пораньше – в такие дни детишек разбирают сразу после обеда. За мной премия!

Премия была очень кстати. И пришлось Гражине отправляться домой, заниматься уборкой, выпечкой наполеоновских коржей и перепланировкой вечернего времени. О том, чтобы уйти раньше не могло быть и речи – сторожа приходили ровно к семи, а в предпраздничные дни сменяли дежурного воспитателя лишь на час раньше.

С везеньем у Гражины были сложные отношения. Удача отворачивалась от девушки всю сознательную жизнь. И потому вторая смена тридцать первого декабря – самая малая из неприятностей, которые могли бы её подстерегать.

Девушка работала в саду помощником воспитателя или, попросту говоря, нянечкой. На эту работу она устроилась не от хорошей жизни, а оттого, что нужно было в срочном порядке устраиваться хоть куда-нибудь. Иначе пришлось бы отправляться в родной поселок и корпеть над учебниками до следующего лета, в перерывах выслушивая упрёки матери, сочувствия соседок и бывших одноклассниц.

С поступлением Гражине не повезло. Как и следовало ожидать. После первого провала она поступила в колледж, который успешно закончила в этом году. Родители хотели дать единственной дочери и высшеё образование. Из двух выбранных специальностей после долгих сомнений была выбрана именно та, на которую абитуриентке не хватило двух баллов по ЦТ. Из оставшихся вариантов – платного дневного или бесплатного заочного – девушка выбрала второй. Скромно зарабатывающие родители не имели возможности оплатить учёбу, семейный бюджет едва бы выдержал питание и другие необходимые расходы дочери в городе.
Увы! Надежды на общежитие не оправдались, стипендия Гражине тоже не угрожала, вот и пришлось в срочном порядке искать жилье и работу. С жильём девушке болеё-менеё повезло – подвернулась старушка, желающая украсить свою одинокую старость общением с «порядочной молодой девушкой без вредных привычек» и обрести бесплатную помощницу по хозяйству за «весьма скромную оплату проживания».
Бабу Катю Гражина отыскала по объявлению и теперь радовалась жизни на пару с неугомонной старушкой. Хозяйка проводила дни в компании своих сверстниц, фланируя между поликлиникой, церковью и скамеёчкой у подъезда. А по вечерам заваливала жиличку обилием «наиважнейших» новостей и полученными в местах пребывания гостинцами.

С работой оказалось сложнеё – в городе не особо нуждались в работниках без специальности и опыта, да ещё обучающихся заочно. Пришлось соглашаться на то, что попалось.
Девушку постоянно ставили работать в самые сложные группы. Все проверки выпадали именно на её дежурства. Все жалобы родителей приходились именно на её смену. Стихийные бедствия типа сломанных веток и оборвавшихся качелей обрушивались именно на её участок. Если в саду завоздушивались батареи, сантехник бежал именно к Гражине. Если по всему зданию отключался свет, после ремонта тёмными оставались лишь окна её группы.

Так стоило ли огорчаться по поводу предновогоднего дежурства? Обычное дело. И Гражина нисколько не запечалилась, предупредив бабу Катю о позднем возвращении. Старушка лишь всплеснула руками:
– И тут тебе не повезло, голуба моя. Да сколько ж можно?! А я-то с утра ждала каких-то гадостей.
– Да ладно, баб Кать, садик сегодня в короткую смену работает. До восьми домой доберусь. Весь вечер наш.
– Нашла чему радоваться! Девчата по вечерам с парнями тусуются, – заметила «продвинутая» баба Катя, – а ты с телевизором! Пора что-то менять в своей жизни, детка! Кстати, меня к Новому году не жди, я у Клавки всю ночь гуляю. Вот там и расспрошу девчонок, у кого свободные хлопцы имеются.
– Только хлопцев мне для полного счастья и не доставало! – махнула рукой Гражина.
– Да с такой философией кабы тебе, голуба, совсем в девках не остаться! Скоро двадцать, а ты всё одна да одна. Я в твои годы уже сына имела. Нет, я этим вопросом обязательно займусь! А пока побегу в парикмахерскую – у меня на одиннадцать укладка и маникюр. Не лохушкой же в гости идти. Так что, с наступающим тебя, красавица! И до завтра!

Гражина проводила хозяйку, закончила уборку и заторопилась на работу. По дороге успела забежать в магазин и купить бутылку шампанского. Естественно, любимое полусладкое уже раскупили.
– Берите сухое, – предложила продавщица, – и к нему шоколадку – тот же кайф.
– А ещё можно обмакнуть краешек бокала в лимонный сок и в сахар, – посоветовала стоявшая сзади покупательница. – Получается так романтично и вкусно!
– А если положить на дно вишенку…
Последовал обмен рецептами, и Гражина положила в корзину два лимона:
– Где наша не пропадала – один раз Новый год в году отмечаем. Потом на чем-нибудь сэкономлю.

В группе осталось лишь трое малышей.
– Везет тебе, Полякова, – поджала губы тётя Валя. – Глядишь, до полдника всех разберут. И чего я не согласилась.
В глазах женщины появилась подозрительная влага, и Гражина поспешила успокоить просыпающуюся зависть коллеги:
– Так ведь Ёлкину вообще могут не забрать.
И тут же осеклась: язык мой – враг мой, сейчас накаркает на свою голову.
– Вчера её тетушка ещё до сна забрала, так что не волнуйся, – однако вырывавшиеся на волю тёть Валины слёзы высохли – видимо, она вполне допускала предложенный Гражиной вариант. – Ты, девушка, не кисни. Если до шести не заберут, оставляй на дежурную – и домой. Нечего все на себя брать! С наступающим!

К вечеру Гражина осталась один на один с Ёлкиной. Конопатая и курносая Лизавета не особо кручинилась по поводу своего одиночества – деловито разгребала игрушки в ящике и напевала под нос недавно освоенный шлягер: « Уходи и дверь закрой, у меня теперь другой…», а Гражина занялась наведением порядка на детских столиках. Когда Лизавета зашлась в старадниях: «Натерпелась, наждалась, я любовью обожглась…», в группу забежала запыхавшаяся воспитательница из первой группы:
– Гражинка, выручай! У меня пацаненок огнём горит, видать температура высокая, а дома у него никто трубку не берет. Вызываю «Скорую» и еду в больницу. Ты за дежурную остаешься. Извини, больше некому.
– Да ничего страшного. У меня ещё Елкину не забрали. Подожду. С наступающим!

В семь часов Лизавета с Гражиной сидели на скамейке у дверей и нетерпеливо ожидали сторожа.
– Опять дядя Вася нажрался, – заявила девочка.
– Это что ещё за слова такие? Ты же девочка! А девочки так говорить не должны.
– Тётя Валя тоже девочка, хоть и старенькая, а говорит именно так. Я слышала. И мама моя про папу так говорила, пока мы его не прогнали. А теперь про дядю Славу так говорит.
– А кто это – дядя Слава? – поинтересовалась Гражина.
– Это мой новый папа. Уже с осени. Но вряд ли долго продержится.
– И чего так?
– А чего за него цепляться, если он водяру хлещёт и за каждой юбкой ухлестнуть норовит.
– Лизавета! Ты как выражаешься?
– Ой, ну что Вы к словам цепляетесь, Гражина Станиславовна! У меня полдома так говорит, и ничего. Мама всю жизнь так говорит, а уже третьего мужа сменила. А вот Вы красиво и правильно говорите, а сама никак замуж не выходите.
– Ты рассуждаешь как старушка.
– Да нормально рассуждаю. Не в этом счастье.
– А в чём же? – Гражина тем временем набирала номер не явившегося на дежурство сторожа, прикидывая, не придётся ли ей остаться в садике ещё и на ночь. Наконец, на том конце подняли трубку: – Это из садика вас беспокоят. Ваш супруг ещё не пришел…
Выслушав ответ, Гражина снова стала нажимать кнопки мобильника:
– Светлана Аркадьевна, с наступающим Вас! Это Гражина. Наш сторож сегодня не придет, у него уважительная причина…
Она долго объяснялась с заведующей, потом с кем-то ещё:
– Ну, танцуй, Лизавета! Сейчас смена будет!
– Вы что меня со сторожем собираетесь оставить?! На Новый год!!!
– Ну что ты! И не думала ни минуты! Я тебя домой провожу. Ты же живешь тут неподалёку.

По дороге Лизавета учила свою воспитательницу уму разуму:
– Мужчину надо ловить на живца. Вот мама говорит…

Гражина думала о своём, ловя обрывки «полезных советов» и поражалась недетской практичности Лизы Ёлкиной – пятилетняя девочка рассуждала как умудрённая опытом женщина средних лет. Видимо, мать не скрывала от дочери ни своих чувств, ни намерений. Хотя что особенно скроешь в однокомнатной малометражке? Но чтобы забывать забрать собственного ребенка из сада! Это было необъяснимо!

Улицы пустели, дома светились многоцветьем окон, в которых мигали огоньками наряженные ёлки. Город готовился к празднику. И Гражине вдруг ужасно захотелось придти домой, зажечь свою свечку, порезать торт, открыть шампанское…
– А у нас в окошке свет не горит, – задергала её за рукав Лизавета. – Значит, мамы нет дома.
– И что теперь делать? – вырываясь из плена своих мечтаний, спросила Гражина.
Девочка развела руками:
– Или идти к тёте Рае или ехать к бабушке.
– Тётя Рая у нас кто?
– Это соседка. У неё мама мне ключ оставляет.
– И что, ты одна дома по вечерам сидишь?
– Нет, я в основном с тёть Раиным Ромкой играю. А потом приходит мама.

Тёти Раи дома тоже не оказалось.
– Бабушка где живёт? – Гражина чуть не плакала – уже восемь, а домой она ещё не собиралась.
– На Титова.
– Поехали!

Они направились на автобусную остановку. Начинал падать снег, и мир в неровном свете фонарей напоминал рождественскую открытку.
– Вот красотища! Так бы и стояла тут всю ночь! – захлопала в ладоши Лизавета.
– Нет уж, уволь меня от такой перспективы.
– А что такой перпети… Ну, то, что вы сейчас сказали?
– Да ладно, это я так. Погорячилась.
– А автобус скоро придёт?
– Как получится. После восьми они вообще редко ходят. А уж в такой день…
– Может, поедем на такси?
– Я на такси не зарабатываю. Так что у тебя есть возможность полюбоваться снегопадом.
– А пойдем к ёлке! Смотри, вон там!
На противоположной стороне улицы переливалась огнями новогодняя красавица. Лизавета помчалась к переходу.
– Даже не думай! Так мы автобус пропустим.
– Вы же сами говорите, что они в это время редко ходят.
– Лиза вернись сейчас же!

За спиной скрипнули двери, Гражина испуганно обернулась: так и есть! Долгожданный автобус, едва притормозив, откатился от остановки.
– Негодная девчонка! – Гражина догнала девочку на середине улицы и крепко ухватила за руку. – Из-за тебя мы опоздали на автобус! Теперь придется ждать целую вечность!
При этом она умудрилась поскользнуться и пребольно удариться коленкой об асфальт. От боли и обиды девушка громко разрыдалась, напугав Лизавету. Девочка обхватила воспитательницу руками и озабоченно спросила:
– Ты что ли ногу сломала?
– Не дождёшься! – Гражина захромала к тротуару, уселась на заснеженную скамейку и принялась вытирать платочком мокрое от слёз лицо.
Лиза присела перед ней на корточки и потрогала коленку:
– Вроде цела! Ну и намаялась я с тобой! Весь вечер одни капризы!
– Чего?! Это кто с кем намаялся?
– Я с тобой. Между прочим, тебе должно быть стыдно: здоровая девица, а падаешь, где попало и орёшь при этом, как резаная. Бери пример с меня. У меня горе, а я держусь молодцом.
– Какое ещё горе?
– Обыкновенное. Мать пропала. Дом закрыт. Идти некуда. А на дворе праздник. А ту ты ещё со своими капризами.
На такую наглость Гражина не смогла ответить сразу. Только рассмеялась:
– Ну, ты, Ёлкина, и юмористка!
– Приходится поддерживать боевой дух товарища, – пожала плечами Лизавета.
– А это ещё откуда?
– Так моя бабушка всегда говорит.

Автобус появился, когда стрелки на часах показали ровно девять.
– В гараж, – объявил водитель, и тогда Гражина не выдержала.
– Довезите нас до улицы Титова! Пожалуйста!
– У меня мотор барахлит. На неисправной машине возить пассажиров не имею права. До площади довезу, а там уж сами добирайтесь
– Ну, пожалуйста! Нам очень нужно!
– Дяденька шофер, выручай! – вмешалась в диалог Лиза. – Меня мама бросила, а Гражина Станиславовна ногу чуть не поломала. А тут ещё автобус укатил. А скоро Новый год.
– Вот-вот! – обрадовался водитель. – Скоро у меня смена заканчивается. А дома жена ждет. А тут вы со своими проблемами…
– До вокзала подбросите? – в автобус вкатилась обвешанная клунками невысокая женщина.
– В гараж! – стоял на своём водитель.
– Да ты что, сынок, – испугалась тётка, – я ж опаздываю. К сыну на праздник еду. А следующий поезд только послезавтра!
– Издеваетесь!
– И нас, дяденька! – канючила Лизавета. – Ну, чего Вам стоит?
– Пожалуйста! – поддержала Гражина. – Только один рейс!
– Говорю же, мотор барахлит! Десять километров не выдержит.
– А ты без остановок, сынок! Как экспресс! А я тебя за это пирожками угощу! С мясом и грибами!
– Только сначала на Титова! Это же всего три остановки.
– Эх, не везёт, так по жизни! – махнул рукой водитель. – Садитесь!

На улице Титова не горели фонари. Дома, затаившиеся за высокими заборами, почти не проглядывались.
– Где вас высадить?
– А тут за углом, – оживилась Лизавета. – Только Вы нас до дома проводите, а то темно и страшно.
– А больше вы ничего не хотите?!
– Да чего ты кипятишься, сынок, – вмешалась тётка с пирожками, – тут провожаться – две минуты, будь мужчиной. Тебя две красотки так просят.
– И дёрнул же меня черт связаться с этим гаремом! Давайте по-быстрому!
– Ой, спасибо Вам огромное! – обрадовалась Гражина.– Нам только до двери девочку провести, а там я с вами дальше поеду. А то города совсем не знаю.
– Час от часу не легче! До Нового года три часа, а тут народ по неизвестным окраинам разгуливает! Давайте в темпе, красотки!
Они вышли из автобуса и тут же провалились в сугроб.
– Надо же! Час метёт, а уже до сугробов дело дошло! – удивился водитель. – За ночь насыплет целые горы!
– А я люблю, когда снегу много! Тогда на саночках с горки кататься так здорово!
– Ты не рассуждай, дорогу показывай!
– Вы, дяденька, не ругайтесь! Вы же добрый, только строгий. Как Бог.
– Чего?
– А это меня бабушка в воскресную школу водила. Там батюшка нам про Бога рассказывал…

– Ну, вы и бегаете! Насилу догнала!
На дороге стояла запыхавшаяся тётка с пирожками.
– Вы? – удивился водитель.
– Я. Страшно одной в автобусе. Собаки лают, где-то пьяные ругаются. Я лучше прогуляюсь. Далеко ещё?
– Три дома – и мы дома! Я вас всех в гости приглашу. У моей бабушки сегодня холодец будет и котлеты с грибами – пальчики оближешь!
– Лиза! Поторопись!
– Я и так бегу изо всех сил! А вот и бабушкин дом!
Калитка оказалась заперта. Свет в доме не горел.
Лиза захныкала и опустилась на заснеженную скамейку.
– Не садись – простудишься, – подхватила её Гражина. – У бабушки мобильный телефон есть?
– Нет. У неё только городской. Она в современной технике не разбирается.
– Так, а соседи?
– С соседями новыми она не дружит, а баба Маня в прошлом году уехала к сыну…
– И долго мы тут будем стоять? – поинтересовался водитель.
– Да чего уж тут стоять? – расстроилась Гражина. – Поедем обратно!
– Ку-у-у-да?
– Ну, чего Вы злитесь? Сами же говорите, что торопитесь, а мне хоть провались с этим ребенком!
– И что же ты с ней делать-то будешь? – поинтересовалась тётка.
– Домой заберу. А завтра снова по всем адресам…
– Да, милая, повезло тебе.
– А мне по жизни только так и везет.
– Ну, не скажи. Ты, я вижу, здорова, молода, почти красавица.
– Ой, скажете тоже!
– И скажу: если у человека есть две руки, две ноги, два глаза, и при этом всё это ещё и работает – грех на судьбу жаловаться. Мне вот тоже частенько в жизни не везёт, а не жалуюсь. Муж бросил – сын остался. С работы вытурили – завела частный бизнес. Теперь имею свою сапожную мастерскую – живу и радуюсь. А у тебя все ещё впереди! Кстати, меня Верой зовут.
– Гражина. А это Лиза.
– Очень приятно! А Вас, молодой человек, как величать прикажете?
– Да какая разница?
– А, большая! Мы уже почти целый час вместе. А вдруг Новый год отмечать придётся?
– Типун Вам на язык!
– Шучу! И всё- таки?
– Вадик.
– Вот и познакомились!

У автобуса их поджидал симпатичный пожилой мужчина с собакой.
– До города не подбросите?
– Да мы и так вроде не в деревне.
– Не скажите! Я собаку сюда к ветеринару вожу. Отсюда вечером не выбраться.
– Садитесь.

Но автобус дальше не пошёл: покрышки были спущены неизвестными злоумышленниками. Злиться не имело смысла – не везёт, так не везёт.
– Вот и приехали, – Вадик развел руками. – Извиняйте, граждане, но автобус дальше не пойдёт!
– А как же мой поезд? – всполошилась Вера. – Дайте телефон, я такси вызову.
Диспетчер пообещала такси только через час.
– Всё! Никуда я не поеду! Все старания коту под хвост! И пирожки, и отбивнушки, и курочка! Будет мой Ванюшка справлять Новый год со шпротами и колбасой! В кои-то веки собралась – и на тебе! Позвоню, чтобы не встречал зря.
– А как отсюда до центра добраться можно? – обратилась Гражина к водителю.
– С полчаса пешочком по этой темени, а там выйдете на проспект. Главное на неприятности не нарваться. Район здесь шабутной…
– Вот все вместе и пойдем, – заявила Вера. – По одному гулять себе дороже.
– Я автобус не брошу, – категорическим тоном ответил Вадик. – Вызову техпомощь. Прожду до утра, раньше все равно никто не приедет – через полчаса пересменка, а там пока соберутся, пока доберутся…
– А мне собаку на себе не унести, – вздохнул мужчина. – Придется с Вами оставаться. Вот если только такси дождемся…
– Да и нам торопиться уже некуда. Лизавета еле на ногах держится. А тут снега полно…
– Кстати, снег уже кончился. И, сдается мне, что на смену ему пришел дождь.
Вадик выглянул в окно:
– Финита ля комедия! Настоящий ливень. И на мороз. Да сейчас всё вокруг превратится в настоящий каток! И никакое такси на эту гору не поднимется! Так что, уважаемые пассажиры, придется нам здесь и заночевать!
– Вы что смеётесь? Да мы к утру в ледышки превратимся! – Вера едва не плакала.
– А это мы ещё посмотрим! У меня солярки полный бак – на обогрев хватит! До утра продержимся! Так что располагайтесь поближе к кабине. Будем спать-ночевать!
Народ потянулся к спасительному теплу. Лизавета взобралась на переднее сиденье:
– Тёпленько! Давайте сюда собачку, – предложила она.
Мужчина положил на сиденье закутанную в плед собаку. Скоро все присутствующие разместились с максимальными удобствами. В салоне стало тихо. Мерно барабанили по крыше струи дождя, светились автобусные датчики, лаяли собаки где-то собаки…
– А чего это мы разлеглись? Ещё не поздно, да и Новый год на носу! – подала голос Вера.
– И, правда! У людей праздник, а мы чем хуже? – поддержал мужчина. – У меня с собой бутылочка имеётся – ветеринар угостил. Собственного, так сказать, производства.
– Подъём! – объявила Вера. – Никаких ночёвок! Да будет праздник! Бамбара-чуфала, ёрики-борики! Накрываем скатерть-самобранку!

Гражина с удивлением наблюдала, как в проходе сам собой явился стол (Вадик соорудил его из шофёрских заначек). Затем стол прикрыли белоснежной скатертью (в бездонной сумке Веры нашлась льняная салфетка приличных размеров), потом на столе появились аппетитные домашние лакомства – жареная курица, румяные пирожки, колечки вяленой колбаски, баночки с летними заготовками…

– Прошу всех за стол! – торжественно провозгласила Вера. – Три дня готовила для сына, не пропадать же добру! Да, совсем забыла, тут у меня ещё и…
– Ура! Ёлка! Настоящая! – Лизавета вмиг подскочила к Вере и выхватила у неё из рук маленькую искусственную ёлку, украшенную золотыми шишками и шарами. Покружилась по узкому автобусному проходу, помахала перед удивленными лицами новогодней красавицей и торжественно водрузила её в центр импровизированного стола. – Теперь у нас будет самый настоящий праздник.!!! А ещё я хочу лимонада!
– С этим могут быть проблемы, – сникла Вера.

А Вадик напротив, оживился:
– Один момент! – и скрылся в кабине. И тут же появился снова, неся над головой объёмный пакет: – Вот сыну приготовил к празднику. Пацан собирался с друганами на городскую ёлку. Попросил взять пару пакетов сока и пластиковые стаканчики. Вместо лимонада сойдёт?
– Настоящий сок? Супер! – запрыгала Лизавета. – Сто лет сока не пила!
Гражина подумала, что могла бы отреагировать на появление Вадика аналогично – сок в её жизни стал непозволительной роскошью. И тут она вспомнила про свое шампанское:
– И у меня кое-что есть! – загадочно объявила она и полезла в свой пакет.
– Ура! Шампанское!

К шампанскому девушка достала лимон и сахар:
– Будем пить по новогоднему рецепту! Вадим, дай-ка сюда стаканчики.
– И мне по-новогоднему! И мне! – запрыгала вокруг Лизавета. Потом стянула с ёлки блестящую мишуру и нацепила Гражине на шапку: – Красавица! Ты будешь у нас настоящей Снегурочкой! А как Вас зовут? – обратилась она к владельцу собаки.
– Иван Иванович.
– А ты, Иван Иванович, будешь Дедом Морозом! Вот только костюма у нас для тебя никакого нету.
– Как нету? Да сколько угодно! – Вадик достал из своей кабины красный колпак Санта Клауса. – Нам на завтра выдали. Для настроения. Гуляем!

И начался настоящий бал! Шампанское лилось рекой (хватило на два тоста!) в «замороженные» лимоном и сахаром стаканчики. Верины угощения распространяли вокруг соблазнительные ароматы. Даже завернутая в плед собака пришла в себя, принялась скулить, тявкать и норовила выбраться из мягкого плена. За столом много шутили и смеялись, нахваливали кулинарные таланты Веры и расточали комплименты всем присутствующим дамам.

Лиза, разморенная теплом и вкусной едой, уже клевала носом.
– Я её в кабине устрою, там почти жарко. Пускай поспит. – Вадик осторожно уложил девочку на водительском сиденье, вернулся к веселой компании и объявил: – Танцуют все!
И грянула музыка.
– Даёшь танцы! – Иван Иванович галантно подхватил Веру. – Что за чудо эти мобильные телефоны! И фотоаппарат, и справочник, и музыкальный центр! А Вы чудесно танцуете!
– Каков партнер, таков и танец, – потупилась Вера. – Сто лет не танцевала. Так что извиняйте, коли что не так.
– Все болеё чем так! Просто голова кругом!

А Гражина млела от счастья в объятиях Вадима. Не то чтобы он ей ужасно нравился, да и о жене с сыном она уже была наслышана. Но этот волшебный вечер заставлял радоваться самым незначительным мелочам. От шампанского кружилась голова, хотелось петь и совершать глупости. А тут ещё танец. Эти бережные мужские объятия, эти ласковые слова, сказанные на ушко, эта волнующая музыка. Как же мало нужно человеку для счастья!

Пластиковый стаканчик с шампанским в застывшем на тихой улочке автобусе, парочка комплиментов, танец вдвоем… И пусть никакого продолжения! И пусть никаких запретных мыслей! И пусть никаких особенных чувств! А всё равно чувствуешь себя на седьмом небе.
«Что бы ни случилось дальше в моей жизни, этот вечер запомнится мне навсегда, как один из самых счастливых, – думала Гражина, медленно покачиваясь в такт музыке. – Как же хорошо, что Лизу не сегодня не забрали родители! И что её бабушки не оказалось дома! Чего же ещё не хватает мне для счастья? Разве что чуда!»

И тут за окном темнота разорвалась сотнями ярких разноцветных огней. Отовсюду слышалось шипенье и свист, а в небе один за другим расцветали и гасли волшебные цветы.
– Господи! Какая красота! Так бы целый век смотреть-любоваться! Никогда в жизни такого не видала!
– Неужели ты никогда не видела фейерверка?
– Живьем – никогда. Пару раз по телевизору, но это не считается. У нас в поселке только петарды мальчишки запускали. Ну и разные там мелкие штуки. Разве сравнишь!
– Теперь насмотришься! У нас на все праздники за полчаса до полуночи эдакие сюрпризы…
– Погоди! Дай полюбоваться! – Гражина приникла к окну и впитывала, впитывала в себя всю роскошь цветов и света.
– Новый год на носу, а мы как дети малые салютом любуемся! – всплеснула руками Вера. – Давайте поскорей наполним бокалы! Шампанского!

Шампанское закончилось, а потому встречать Новый год пришлось ветеринаровым самогоном. Но напиток оказался хорош, и настроение участников бала стремительно пошло вверх. А потом были снова танцы, а потом песни.
– Сто лет так не веселилась! Самый необычный в моей жизни Новый год, – приземлилась на сиденье рядом с Гражиной Вера.
Она разрумянилась, помолодела лет на двадцать и вся светилась от счастья.
– Ты не смотри, что я дура старая к чужому мужику приклеилась.
– Я и не смотрю, – пожала плечами Гражина. – И никакая вы не старая. А очень даже симпатичная.
– Это я от радости! Мне Иван Иванович только что предложение сделал. Руки и сердца.
– Да Вы что!
– Думаешь, я легкомысленная? Ничуть. Просто я невезучая. Муж ушел через два года после свадьбы, Ванюшке только годик исполнился. И больше никаких мужиков! И чего я только не делала! И объявления по газетам рассылала, и на вечера «Тем, кому за…» ходила. Никакого толку.
Те, кто не прочь лёгкие отношения завязать мне не нравились. И наоборот. А тут… такой весь из себя одинокий, интеллигентный и положительный. Бывший, между прочим, прапорщик! Почти офицер! Конечно, я сразу согласие давать не стану. Чтоб не подумал, что пустышка. Помурыжу мужика месяцок, другой для приличия. Но от себя не отпущу! – Вера сверкнула глазами в сторону наполняющего стаканы Ивана Ивановича и спохватилась. – Ой, что это я всё про себя, да про себя! Ты-то как?
– Нормально!
– А с Вадиком что-нибудь наклюнулось?
– А что тут может наклюнуться, если он женат? Да и не слишком он мне нравится.
– Тогда лови момент!
– Это как?
– А так. Нам, бабам для полного счастья что нужно? Тепло, удобно и чтоб кому-то нравиться. Вот обнимет мужичок, слово на ушко ласковое скажет – и повалило счастье. Три минуты радости – неделю как на крыльях летаешь. И так до следующего раза. Главное, уметь отыскать этот следующий раз, почву для него подготовить. Так и порхаем от одной капельки счастья до другой, пока настоящеё не привалит. Тогда держись!
– Чего держись?
– А чтоб не разорвало! Такие мы бабы дурры-дурищи, собственными руками счастье рушим! Разнюнимся, разметелимся, растворимся в нём. Мужик поглядит, поглядит и не заметит. Только что тут зазнобушка была, а теперь нету. Вместо зазнобы какая-то нянька-кухарка-хлопотуха объявилась. Ой, да что это я тебе праздник порчу! Не слушай ты меня, дуру пьяную! Радуйся жизни! А хочешь, я тебя к себе на фирму устрою? Приёмщицей? У меня зарплата неплохая выходит и график удобный. Девка ты ничего себе, ответственная. Работы не боишься. Что тебе в нянечках маяться? А потом, глядишь, и с Ванюшкой своим познакомлю. А что? Ты ничего себе, он тоже.
– Спасибо, Вера, я подумаю. Мне и Вадим предложил в автобусный парк диспетчером устроиться. У них и общежитие дают. Даже не знаю, как тут быть. И в садике я уже привыкла, и зарплату хотелось бы побольше иметь.
– Надумаешь, приходи!
– Девочки, давайте за любовь!
Вера приосанилась и направилась к столу:
– Не слишком ли поздно за любовь пить? За любовь третий тост полагается!

Потом они ещё долго сидели за столом, что-то пели, над чем-то смеялись, танцевали, пока рассвет не позолотил крыши домов, и на улицу не высыпали дворники с ведрами. Они деловито разбрасывали песок по сторонам, оскальзываясь на неровном льду, покрывающем сплошной коркой тротуары, дороги, газоны.
– Вот и балу конец, – вздохнул Иван Иванович. – А хорошо мы погуляли!
– Да уж, есть, что вспомнить! – засмеялась Вера.
– А давайте встретимся на Новый год лет через десять! – предложил Вадик. – И придумаем что-нибудь особенное.
– Второй раз такое не придумаешь! Такое может получиться только само собою, – развела руками Гражина. – Пора и по домам. Спасибо всем за чудесный праздник.

Её слова мгновенно разрушили связь, что возникла между ними за эту необыкновенную ночь. Все почувствовали себя как-то неловко. Повисшеё молчание прервал рёв мотора за окном.
– Техпомощь пришла, конец сказке, – погрустнел Вадим. – Поднимайся, Лизавета!
Девочка округлила припухшие со сна глазки:
– Где я?
– Всё там же. Сейчас домой поедешь, – Гражина взялась за мобильный. – Так уж и быть, вызову нам такси.
– Мы составим вам компанию, – откликнулся Иван Иванович.
– А давайте сфотографируемся на память!

Как и предсказывала Вера, целую неделю Гражина летала, как на крыльях, чувствуя себя абсолютно счастливой, красивой, обаятельной. На Рождество она распечатала пять фотографий, написала на них трогательные поздравления (для каждого своё) и разослала их по адресам новых знакомых. Одну отнесла Лизе в садик.

Она ещё не решила, стоит ли переходить на другую работу, затевать знакомство с Вериным Ванюшкой (ведь если готовиться заранее, ничего путного не получится), зато уверилась в важном: быть счастливой – это почти просто.
В любом невезенье можно найти капельку счастья. И вообще, разве можно считать себя несчастным, если у тебя есть две руки, две ноги, два глаза, и все они нормально работают? Это же уже половина счастья! А вторую половину стоит лишь хорошенько поискать вокруг, и…
0

#10 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 29 декабря 2019 - 00:18

9

ТЁТЯ ТАНЯ


— Сынок, Славочка, иди чай пить! Опять ты мрачней тучи?
— Я уроки делаю на понедельник.
— А сегодня еще суббота. Успеешь! Серьезный не по годам. Иди к столу, говорю! Картошка вчера закончилась, а муки давно уже нет. Зато, вот, хлебушка тебе оставила. Раздели с сестренкой и подогрей чай, когда она проснется, — вот и позавтракаете. Все это временные трудности, сынуля. Скоро папа вернется с войны, и мы еще, ох, как заживем!
Ну что молчишь? Мне некогда тебя уговаривать, я на работу опаздываю.
— А каша тоже закончилась?
— Тоже. Понимаю, что кушать хочешь, но нужно потерпеть. Сам видишь, я сегодня, вместо выходного, иду на вторую работу — полы мыть в больнице, так что скоро накуплю вам с Леночкой еды. А пока прокатитесь-ка к тете Тане. Всего два часа, и только две пересадки. Не чужие же люди. И живут обеспеченно. Возьми Ленку и проведайте двоюродных братишек, поиграйте с ними. Чего одним тут сидеть-скучать в выходные? Заодно и угостит вас тетя Таня, накормит. Все же родная кровинушка — сестра отца вашего.
— Мне стыдно, мама! Ведь мы — не нищие, чтоб побираться у родни.
— Да что ты такое говоришь. При чем тут нищенство? Полстраны так живут, у кого отцы с войны не вернулись. Это ж тебе не довоенное время. Только День Победы отметили в мае, и только настроились на жизнь нормальную, а ты хочешь, чтоб все сразу было легко и просто. Конечно, несладко придется первое время. Но страна постепенно в себя придет, города и люди восстановятся, и все пойдет своим чередом. Наш-то папка еще вернуться может: похоронки ведь не было, значит, есть надежда, и нужно верить. А ты вот, взрослый парень, уже скоро 11 лет исполнится, а нет, чтобы маму поддержать словом добрым, так еще и характер свой показываешь.
— Ничего я не показываю.
— Сегодня у нас тяжелое положение, а завтра, глядишь, мы на ноги встанем и другим помочь сможем. Вот, если б наоборот было, и муж тети Тани, Виктор Павлович, с войны не вернулся, не дай Б-г, конечно, ты бы хотел помочь своим двоюродным братьям? Киваешь. А они, что, хуже тебя, получается? Нельзя так плохо о людях думать, тем более, о родных. Так что спрячь свою гордыню.

— Какую гордыню, мам? Просто… знаешь… Я давно хотел тебе сказать, но … Ты что, плачешь? Ну, мам, ну, не плачь, пожалуйста. Хорошо. Если нужно, то могу, конечно, и поехать поиграть с этой малышней.
— Какая же там малышня. Вадик почти твой ровесник. А Санечка всего на три года младше. И пока не забыла: Леночку тепло одень, да шарф, как следует, вокруг ее шеи оберни, чтобы не простудить ее. Варежки не забудь. И теплый свитер под куртку надень, а то в прошлый раз прямо на рубашку куртку напялил и потом кашлял целый месяц. И еще… Ты игры какие-то возьми с собой, ну, чтобы в гостях не скучать.
— Зачем? Мы в шашки и шахматы играем с Вадиком. Там все это есть. И вообще у них полно игр. А Сашка и Ленка домики строят из каких-то цветных штуковин: тетя Таня конструктор для детей где-то достала, да такой, что в него и взрослым, наверное, играть интересно.
— Ну вот и хорошо. Только Леночку держи все время за руку. Не задумывайся, как обычно, а смотри на дорогу, помни — ты отвечаешь за себя и за сестренку младшую. А я с работы вернусь поздно, так что попроси тетю Таню, чтобы оставила вас до утра, как в прошлый раз. Хотя я ей опять записку написала, пока ты спал. Вот возьми, раз ты такой стеснительный у меня: тебе ничего говорить не придется, раз записка есть.
— Мам, ну, может, мы лучше домой приедем, а? Ну, не люблю я оставаться у них ночевать.
— Люблю — не люблю… Что ты капризничаешь, как барышня. Там хорошие условия. А главное — родные люди. А ваша мать работает допоздна и просит, чтобы вы с Леной одни не возвращались домой по темному городу вечером. Это опасно. Что тут не понять? Почему нужно доводить меня своими «хочу — не хочу, люблю — не люблю»?
— Ну, хорошо, если так уж нужно, то потерплю. Но только ради тебя.
— Ну и характер! В отца весь… Иди поцелую!
— Мам, а полы мыть… Это стыдно ведь. Ты ж — учительница! Ты хоть не говори никому про это, а то ребята в школе узнают и хихикать начнут.
— Дурак ты мой предусмотрительный! Трудиться — не грех, а вот бездельничать — позор! И, знаешь, сын, обидно мне слышать это от тебя… Пойми: стыдиться своей родной мамы — это недостойно мужчины. А ты же –защитник мой! Я же для вас с Леночкой стараюсь, чтобы накормить вас получше, чтоб одежду купить…
— Мам, ты что, я не стыжусь! Я тобой горжусь, ты у меня — самая лучшая! Это я про мытье полов, а не про тебя сказал… Ты же умная, а полы мыть каждый дурак может…

— Ладно, хватит философствовать. Ленку уже не успеваю разбудить и одеть. Сам все сделай!

Дорога к тетке лежала через всю Москву. Сначала ехали трамваем до метро, потом в метро, а потом уже другим трамваем до теткиного дома. Ленка всю дорогу спала, как старушка, а потом, когда уже почти приехали, начала ныть о еде. В свои семь лет она была замкнутой, и добиться от нее слова было сложно. Маме это удавалось, но больше никому. Ее даже к врачам водили, но те сказали, что это не от болезни, а от характера и внутренних переживаний.
«Каких таких переживаний в ее-то возрасте? — думал Слава. — Я, что ли, меньше пережил? Но я-то не молчу целыми днями. Просто ей лень говорить, и она думает о чем-то своем».

Свой кусочек хлеба Слава сохранил, чтобы поближе к дому родственников разделить его с сестрой и прийти в гости не такими голодными, как в прошлый раз, когда уже боли в животе начались. Он тогда чуть сознание не потерял, да и Ленка тоже. Но он велел маме про это ничего не говорить — поберечь ее. Ведь если что с мамой случится, останутся они вообще сиротами. Да и как без мамы жить? И зачем?

В общем, при подходе к парадному тети Тани Ленка получила кусок хлеба, кусок сахара и подробную инструкцию: «Ничего не просить, на голод не жаловаться, а если уж совсем прихватит, то просить водички. Ну, и про ночевку молчать: про это записка имеется от мамы. Им остается только поздороваться, переобуть ботинки и как следует вымыть руки после общественного транспорта, чтобы, как говорит тетя Таня, игрушки оставались чистыми».

Муж тети Тани работал военным инженером и, как говорили, хорошо зарабатывал. Сама тетка трудилась на обувной фабрике. Она занимала какую-то серьезную должность по снабжению и имела солидные связи в городе.

Отец Вадика и Саши, Виктор Павлович, нередко отсутствовал дома: в семье говорили, что его должность связана с необходимостью командировок и секретных заданий. Как бы там ни было, но ни в прошлые, ни в эти выходные увидеть его ребятам не довелось. Зато его двоюродный брат Олег жил неподалеку от своих родственников и часто навещал их. Так что Олега ребята встречали почти всегда, когда гостили в этом доме. Он работал в мясном магазине и считал своим долгом снабжать продуктами семью Виктора.

Слава однажды услышал разговор межу ним и тетей Таней:

— Танюха! Я вам парной говяжьей печенки принес и курицу. Место хоть есть в холодильнике свободное? А то в прошлый раз отбивные положить некуда было.

Сама тетка встречала племянников приветливо, но особой теплоты не выражала. Она открывала дверь своей просторной квартиры в невиданно красивом лиловом халате, удивленно вскидывала вверх изогнутые брови и звала своих детей одной и той же фразой:

— Вадик, Саша! К вам — гости пришли. Встречайте!

После этого она предлагала гостям тапочки, следила за процессом мытья рук и неизменно удалялась по своим делам в далекую комнату, откуда подолгу не выходила. Иногда она начинала греметь кастрюлями в кухне. До ребят доносились умопомрачительные запахи мяса, лука, чеснока и какой-то зелени. Все это усиливало аппетит и вызывало сосущую боль «под ложечкой» у вечно голодных племянников. Каждый раз они терпели из последних сил, надеясь, что всех четверых вот-вот позовут за стол обедать, но этого никогда не случалось.

Вот и сегодня Слава и Вадим успели сыграть несколько партий в шахматы, Лена с Сашкой уже построили целый город из деталей конструктора, а манящие запахи продолжали вызывать боль и головокружение, смешанные с долгожданными мечтами о горячей волшебной еде.

И действительно, тетя Таня вспомнила о времени обеда и стала по одному вызывать своих детей на кухню:

— Саша, вымой руки и подойди на минутку к маме, оторвись, сынок, от игры!

Саша недовольно хмыкал и начинал ныть:

— Мама, ну зачем? Я еще поиграю немного.

Саша не был голоден, и ему хотелось беситься. Он начал разрушать только что выстроенные им же дома, что вызвало протест Лены. Они сначала поссорились, но тут же забыли про конструктор и стали лепить скульптуру из пластилина. Тетя Таня нетерпеливо повторила свое требование и лично пришла за непокорным Сашей. Минут через пятнадцать он вернулся, и тогда тетя Таня стала звать Вадика. Тот ушел на кухню и через какое-то время вернулся смущенным и грустным. Они снова во что-то играли, но больше на кухню никого не звали до самого вечера. Ужин проходил так же: своих детей тетя Таня кормила по очереди, чтобы не привлекать внимание гостей, кормить которых, как выяснилось, никто не собирался.

В прошлый раз тетя Таня вела себя по-другому: она тогда хоть вынесла племянникам по яблоку, пока ее дети обедали на кухне. Но что-то изменилось с тех пор.

Лена заплакала, а когда тетя Таня, услышав ее плач, спросила, что случилось, она ответила, что у нее сильно болит голова, и она хочет пить. Ей принесли стакан воды и таблетку от боли.

Ночью Слава обнимал сестренку и успокаивал, как мог, хотя он и сам был близок к обмороку. Они пили воду и глубоко дышали, чтобы пережить голод и обиду и как-то дожить до утра. Ведь когда они вернутся домой, мама накормит их хлебом, а может, даже еще чем-то вкусненьким, как она обещала вчера. С этими мечтами им с трудом удалось заснуть.

Проснулись они от стука Вадика в их дверь. Он был по-прежнему грустным, хоть и улыбался.

— Мама поехала на рынок за продуктами и взяла с собой Сашку. А я остался дома. Что мне на рынке делать! Я не хотел вас будить… Они, наверное, скоро вернутся… Вот, я вам тут поесть принес: котлетки, огурцы и хлеб. Но вы все это ешьте прямо тут, ладно? А я там на кухне чайник поставлю…

Встретив прямой взгляд Славы, Вадик густо покраснел и зачем-то соврал:

— Мне мама велела накормить вас…

И вдруг Ленка, из которой слова никто не мог вытянуть в обычной ситуации, быстро отправила котлету в рот, и, не успев прожевать, с какой-то не по-детски издевательской интонацией громко прошамкала:

— Ага! Мы так и поняли!

Вадик выскочил из комнаты как ошпаренный. А Слава покрутил пальцем у виска и строго посмотрел на сестренку. Но она так потешно уплетала еду, что он не стал ее ругать и принялся уничтожать свою порцию. До чая дело не дошло: раздался щелчок от ключа в двери, и на пороге появились родственники: тетя Таня и Сашка. Пока они вытаскивали из сумок покупки, пока тетка укладывала их в холодильник, Лена и Слава успели надеть уличные ботинки и куртки, вежливо попрощались и отправились домой. Вадик так и не вышел из комнаты: расстроился, видно, сильно.

Ехали молча. Говорить не хотелось. Да и о чем тут говорить!

Перед входом в квартиру Слава строго предупредил:

— Матери чтоб ни слова, поняла? У нее сердце больное, ей нервничать нельзя.

— А если она опять нас туда отправит подкормиться, мы что, поедем?

— Придется. Нет у нас пока другого выхода…

Так и не вернулся с войны отец Славы и Лены.

Лена выучилась на врача-кардиолога и работала заведующей больницей недалеко от своего дома. А Слава стал доктором биологических наук и возглавил кафедру в одном из московских НИИ. Они давно уже стали родителями, а их мама нянчила внуков, дружила с невесткой и зятем, и нередко приглашала в гости тетю Таню и ее взрослых детей.

Судьба тетки сложилась невесело: муж умер от инфаркта, Вадик стал

выпивать (что-то с нервами у него было не так, как утверждали врачи; «слишком тонкокожий» — комментировала это не без раздражения его мама).

Одним словом, долго не держался Вадим ни на одной работе, хотя и получил диплом инженера-механика. Он отлично играл на гитаре, да и вообще был талантливым во многих отношениях, но отличался замкнутостью и вспыльчивым нравом.

Сашка стал актером, но профессия эта, как все знают, ненадежная. То дают роли, то их нет, так что жена Александра вечно была недовольна его заработками и частыми посиделками друзей на их кухне во внеурочное время.

Нина Дмитриевна (так звали маму Славы и Лены) считалась отменной хозяйкой и любила устраивать пышные застолья по поводу и без.

Лена всегда напряженно смотрела в рот тети Тани, когда та уплетала мамины блюда, и удивлялась, как это она не подавится от ее взгляда. Но тетка по-прежнему приветливо всем улыбалась и радовалась неизменному гостеприимству родни.

После смерти мужа она чувствовала себя одинокой и потерянной. Прежнюю работу давно пришлось оставить из-за частых проверок фининспекции, суливших серьезные неприятности. А нынешняя работа была, хоть и спокойной, но куда скромнее в зарплате. Пошатнувшееся здоровье, вечные проблемы с детьми и внуками, неоконченный ремонт квартиры — все это тяготило и портило настроение. Роль королевы при хорошем муже устраивала ее намного больше, но попытки снова выйти замуж, которые она неоднократно предпринимала, почему-то заканчивались провалами.

Нянчить внуков Татьяна отказывалась: «Я еще не старуха и вовсе не сиделка, чтобы ограничивать себя стиркой пеленок. Я — леди, а не бабка, понятно? Да и вообще, мне-то кто помогал вас растить?»

Невестки ее не любили, сыновья обижались. А Нина Дмитриевна, закаленная жизненными трудностями еще с давних пор, с годами расцвела и оттаяла в атмосфере благополучия и тепла: ее любили в школе, где она была директором, и просто боготворили родные дети и внуки. Зять и невестка были благодарны за помощь с детьми. Да и вообще, как это обычно бывает: как родная дочь или сын относятся к своей матери, так и их «половины» начинают к ней относиться — закон неписаный, но действующий. И хоть Нина всю жизнь тосковала по своему мужу и замуж выходить во второй раз даже не помышляла, она чувствовала себя любимой мамой и бабушкой, а суровая послевоенная бедность осталась лишь в ее воспоминаниях. Ей, в общем-то, хватало на жизнь. Да и дети баловали. Бывают такие люди, которых возраст не портит, а извлекает из недр души озорные огоньки юности и зажигает их в глазах. Нина была как раз такой.

Она невольно чувствовала нынешнюю неприкаянность некогда избалованной счастьем сестры своего не вернувшегося с войны мужа и хорошо помнила добро, считая себя, в определенном смысле, должницей Татьяны с тех самых голодных времен, когда та подкармливала ее детей. Оттого и стремилась, как умела, приласкать родственницу добрыми словами, вниманием, вкусными блюдами, маленькими сувенирами по праздникам…

Лена много раз порывалась рассказать маме правду о тете Тане, но Славка строго запрещал:

— Знаешь, я столько всего пережил, и сам уже отец давно, но те голодные ночи в доме тетки не забуду до самой смерти. Лично мне больно и стыдно вспоминать, что мы с тобой через такие унижения прошли. Мне однажды во сне этот ужас приснился, как мы от голода у них в доме корчились, и я кричал на всю квартиру, жену испугал… А уж рассказывать об этом кому-то… Это — точно не для меня. А, во-вторых, мать пожалей! У нее — дружба с этой… Ну, что поделаешь, раз так сложилось. Пусть мать доживет, не понимая, кто такая наша тетя Таня на самом деле. Только представь себе, как больно будет маме, если она вдруг узнает правду. Зачем ее травмировать?
Ну и, в-третьих, подумай о Вадике. Он-то все знает давно. Может, и запил неспроста. Каково сыну родную мать презирать. Котлеты она сэкономила… А сына потеряла…

— Ты знаешь, Слава, я редко говорю много. Но считаю, что ей все равно отомстить нужно! Неправильно прощать. У меня тоже те ночи и запахи из теткиной кухни намертво в душе отпечатались: до сих пор от воспоминаний вздрагиваю. И никаких там сроков давности быть не может для таких, как она. И, знаешь, Слава, неправ ты! Нечего нашей матери вслепую дружить с ней. Мама достойна знать правду. Пусть душу вкладывает в тех, кто этого стоит!

А Вадик… По-моему, для него как для мужика наше молчаливое великодушие хуже откровенного презрения. Сам же говоришь, что он все понимает. И от этого ему еще больнее. Если бы мы вскрыли старый нарыв, может, и Вадику стало бы легче. Да, честно говоря, лично мне в глаза посмотреть этой дряни охота, когда мы с тобой при всех за столом правду расскажем о том, как она своих детей по одному на кухню вызывала, чтобы покормить их втайне от нас. И как она мне таблетку от голодной боли принесла, вместо еды в ответ на мой детский рев. Пусть оправдывается! Пусть краснеет! Хочу устроить дома Нюрнбергский процесс!

— Только попробуй! Я — другого мнения. Не стоит опускаться до уровня ничтожеств! Я где-то читал, что самая изощренная месть — это прощение. Нет, мы ее, конечно, никогда не простим. Но я мщу ей молчаливым презрением и щедрым гостеприимством.

— Ну хорошо, не нуди! Я вот чего понять не могу… Должно же быть хоть какое-то объяснение теткиному чудовищному поведению. Но чем больше я ломал голову над этим явлением, тем меньше понимал его. Мне кажется, что при любой степени жадности человек не мог поступать так жестоко без каких-то особенных причин. Но, насколько я знаю от мамы, наш папа никогда не враждовал со своей сестрой. Так что мстить ему, не вернувшемуся с войны, через нас, малолетних детей — это было бы слишком. Да и причин у нее не было для этого. И мама наша с теткой тоже никогда не ссорилась.

— А может, она просто патологически жадная? Потому однажды и решила, что избавить нас от голодных набегов можно только так! А корми она нас, так мы стали бы приезжать чаще. А? Простая логика: никто никому ничего не должен. Слышал про такую теорию? Каждый, мол, заслужил свое. Она, вот, наверняка считала, что ее достаток и роскошная жизнь — это ее достоинство: смогла замуж удачно выскочить, выгодно пристроив свою красоту и молодость. Муж с войны вернулся здоровым? Что ж! Везение такие люди тоже засчитывают в копилку своих заслуг. А если проще сказать, такие тети тани — это примитивные существа с глухими душами, которым никогда не бывает ни грустно, ни больно, ни страшно, ни голодно. Ни одной болевой точки. Такая вот душевная инвалидность. И чужие страдания им не только непонятны, но вызывают брезгливость и высокомерие. Они смакуют контраст своего благополучия и чужих бед: иначе не получат они такой радости от запаха жареного мяса, если нет рядом голодных племянников, которым это мясо только снится.

— Ты считаешь, она садистка?

— Можно и так сказать. Ну, она сама этого не осознает, конечно. Любит себя, как никто другой. Но ее раздувала непомерная гордость, что у нее все есть, и она может распорядиться этим по своему вкусу и разумению. Вот и распоряжалась в силу ее понимания справедливости. К тому же, в отличие от нас и нашей мамы, она-то сразу поверила, что ее брат — наш папа — не вернется с войны, а значит, его дружба ей уже не понадобится. Ну а дружба с мамой ей тогда казалась совсем лишней. Это сейчас она осталась одинокой, несмотря на детей и внуков. Это сейчас наша мама для нее — спасительная соломинка и близкий человек. Потому что эта тварь поняла, что никому не нужна больше на целом свете. А тогда…

— В общем, мне этого понять все равно не дано. Ты описываешь клиническую картину какой-то душевной патологии под названием «уникальная подлость».

— Увы, не уникальная. Мне рассказывали знакомые, как во время войны в эвакуации, завидев неустроенных родственников из окна, их двоюродная сестра мгновенно убирала всю еду со стола, хотя в этой семье жировали, попав на выгодную работу.

— Ладно. Мне противно так долго говорить об этом. Словно испачкался в липкой грязи. Не хочу я больше ковыряться в помойке теткиных мотивов поведения, какими бы они ни были. Но парадокс в том, что и забыть эти мгновения детских унижений я не могу. Особенно когда вижу ее за нашим столом. Понимаешь, Лена, я вдруг поймал себя на мысли, что я жутко стыжусь своих воспоминаний о теткином поведении, вместо того чтобы этот стыд испытывала она. Мне тоже было бы очень интересно узнать, что она чувствует, когда ест за нашим столом с таким аппетитом. Не стыдно ей?
— Так вот и я — о том же.
— Знаешь, возможно, ты и права… А что если, действительно, все рассказать маме, чтобы больше никогда в жизни не видеть эту нашу «замечательную» родственницу и забыть о ее существовании?
— Господи! Наконец-то! И мы обязательно озвучим в присутствии тетки и при всех остальных наше к ней презрение. Я так давно мечтала об этом!

На следующий день позвонил Вадик и сообщил, что тетя Таня неожиданно умерла: врачи сказали, что это похоже на оторвавшийся тромб.
0

Поделиться темой:


  • 3 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей