Помощь
Тема закрыта
№ 10
История в квадрате
Владислав Иванович, почетный житель Пятигорска, любил кормить черную ворону: бывало выйдет поутру в сквер, цыкнет, чпокнет губами - ворона тут как тут, ходит важным сюртуком. Владислав Иванович складывал в картонку кашу, перемешанную с остатками от вечернего стола, ставил картонку на скамейку, усаживался удобно и смотрел в горные облачные дали. Ворона, медленно и важно переставляя морщинистые лапы, выклевывала все до последней косточки и садилась рядом с Владиславом Ивановичем. Тогда-то и начинался разговор.
Диего Хуан-Альберто, почетный житель Монтевидео, любил кормить зеленого попугая: бывало придет на пляж после сиесты, чпокнет, цокнет, свистнет пронзительно - попугай тут как тут, ходит пышным фейерверком. Диего Хуан-Альберто смешивал на картонке остатки пасты с кусочками шпинатного пирога, ставил картонку на песок, а сам садился рядом, смотря в даль океанского моря. Попугай, медленно и важно переставляя короткие розовые лапки, выклевывал все до последней корочки и устраивался рядом с Диего Хуаном-Альберто. Тогда-то и начинался разговор.
Разговор
- Когда-то я буду птицей?
- Когда-то ты будешь птицей...
- И буду в небе кружиться?
- И будешь в небе кружиться...
- И приду к человеку с картонкой?
- И придешь к человеку с картонкой...
И будет нам хорошо.
"Сестра таланта" - философская миниатюра, притча, народное предание, легенда, басня или короткий поучительный рассказ (до 7500 знаков с пробелами) Конкурсный сезон 2013 года.
Цитата
#12
GREEN 
- Главный администратор
-
- Группа: Главные администраторы
- Сообщений: 18 243
- Регистрация: 02 августа 07
Отправлено 10 ноября 2012 - 15:10
№ 11 ... ИЗВИНИТЕ, В ФИНАЛ НЕ ПРОШЛО - ОТСЕЯНО ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ЖЮРИ НОМИНАЦИИ. НЕ ЖЮРИТЬ!
Тень и король
Это было давно. Высокая гора родила большую тень, длинную и широкую. Когда она улеглась у подножия горы, то живущие близ горы животные и насекомые сразу же почувствовали себя хорошо и возрадовались. И было чему радоваться. Теперь от обжигающих лучей солнца можно было нырнуть в тень. Для всех желающих находилось место, и что удивительно: желающих отдохнуть в тени становилось всё больше и больше, а места хватало для всех, и никто не был обижен отказом или грубым обращением. Видно, что пословица – «В тесноте, да не в обиде» – здесь нашла своё подтверждение.
Однажды обессиленный долгой дорогой и изнуряющей жарой караван набрёл на тень. Люди и верблюды расположились в тени и радовались чудесному спасению от жары и жажды. Отдохнув и набравшись сил, караван отправился в путь. На прощание гости поблагодарили тень за её доброту и терпение.
– Пустяки! – ответила та, не скрывая, что похвала ей приятна.
– Посмотрите-ка! – крикнул орёл, пролетая близ подножия горы. – Тень выросла! Вчера она доходила до ручья, а сегодня уже на другом берегу виден её край.
И все, отдыхающие в это время в тени, отправились к ручью, чтобы удостовериться в правоте слов орла.
– Я и сама чувствую, что поправилась, – призналась тень неохотно.
Она ведь была женского рода, а какой женщине приятно сознавать, что фигура теряет былую стройность?
– Как хорошо! – воскликнули водоплавающие птицы.– Спасибо тебе, тень! Теперь мы можем плавать, не жарясь под лучами солнца.
– Что вы, что вы! Не стоит благодарности!– воскликнула тень и заметила, что расширилась ещё на метр.
«Если все, кто приходит ко мне за спасением, будут благодарить меня за приют, то со временем я превращусь в огромное бесформенное пятно на теле Земли», – подумала она и огорчилась.
Но этого не случилось, и вот почему. Когда тень нарушила границу охотничьих владений местного короля, тот разозлился и обозвал тень сначала самозванкой, а потом и вовсе произнёс что-то на незнакомом языке. Свита короля захохотала, а тень от обиды вдруг уменьшилась и оказалась за границей охотничьих владений дурно воспитанного короля.
– Вот как надо изгонять нарушителей! – воскликнул король. – Одна фраза – и враг бежал!
– Простите, Ваше Величество, – обратился к королю молодой придворный, исполняющий обязанности переводчика, – я не понял, на каком языке вы произнесли последнюю фразу.
Его слова вызвали хохот у присутствующих, и громче всех смеялся король.
– Вы только посмотрите на нашего переводчика! – обратился он к свите, – Не знать, что означает «ахутслот нов алшоп!» – это неприлично!
– Да! Да! Да! – в один голос прокричали придворные, чем окончательно смутили молодого переводчика.
– Но мне этот язык незнаком, – возразил тот.
Его слова вызвали ропот недовольства среди придворных и презрительную усмешку у короля.
– Читать надо наоборот! – ответил король и приказал уволить переводчика.
– Зачем мне переводчик, не знающий детского языка? – не глядя на склонившегося в поклоне молодого человека, пояснил он своё решение.
« Какой умный король», – уважительно подумала тень и попыталась прочитать наоборот запомнившуюся фразу, что не доставило ей удовольствия.
– Хам! – произнесла она вслух и укоротилась ещё на метр.
А молодой переводчик, прочитавший наоборот непонятную фразу, повергшую в бегство необычную тень, покачал головой.
– Не удивительно, что она сбежала, – произнёс он, глядя в лицо королю.
– Кто это она? – спросил тот.
– Она – это большая тень, дочь высокой горы, – ответил переводчик и, поклонившись королю, хотел было удалиться восвояси.
Но король пресек его намерение жестом.
– Нельзя ссориться с теми, кто выше тебя, – сказал он, глядя на удивлённого юношу. – Пойди и извинись за меня перед тенью.
Как только молодой переводчик произнёс слова извинения, тень сразу же увеличилась в размерах и снова нарушила границу охотничьих владений местного короля. Но в этот раз король встретил её благосклонно и даже пригласил посетить свой дворец. Тень, не раздумывая, согласилась, но с одним условием.
– Чтобы я смогла дойти до вашего дворца, надо постоянно благодарить меня, – сказала она, что и было сделано незамедлительно.
Свита короля принялась наперебой расхваливать тень, которая от множества похвал быстро удлинялась, и со стороны это было похоже на прерывистый бег.
Когда тень очутилась в тронном зале, то первым делом направилась к трону, на котором восседал король.
– Теперь ты, большая тень, будешь прислуживать мне. И все короли будут завидовать, что у меня в услужении самая большая тень, – произнёс король и жестом указал гостье на место за троном.
– Но я не умею прислуживать, я умею только служить, – возразила тень.
– Разве это не одно и то же? – удивился король. – Ты должна благодарить меня за то, что удостоилась такой чести.
Но тень не умела благодарить и поэтому съёжилась от предчувствия, что сейчас её будут ругать. Так и случилось.
– Какая неблагодарная тень! – повторяли друг за другом придворные.
«Ничего ведь не случится, если я поблагодарю короля»,– подумала тень.
– Благодарю вас, Ваше Величество, – сказала тень и хотела поклониться так, как кланяются другие придворные, но не смогла этого сделать потому, что уменьшилась в несколько раз.
А так как все входы во дворец и выходы из него были закрыты массивными дверями, то тень не смогла соединиться с ′большей своей частью, которая уже покинула территорию местного королевства. Свернувшись в клубочек, то, что осталось от большой тени, лежало за троном, словно побитая собачонка.
– Тень сбежала! – перешёптывались между собой придворные.
– Найти и обезглавить! – приказал король, и придворные разбежались по дворцу в поисках тени.
– Разве можно обезглавить безголового? – прошептало то, что осталось от большой тени и хотело вздохнуть, но не смогло, потому что не всегда часть может выполнять функции целого.
Так бы и пропало это то, что осталось от большой тени, лёжа за троном неразумного короля, если бы не помог случай.
Дело в том, что народ, устав от самодурства властителя, решил лишить короля власти и трона. Рано или поздно всякому терпению приходит конец. Когда в тронный зал вбежала толпа вооруженных людей, которые с криками «Да здравствует свобода!» вывели под руки короля из дворца и вслед за ним вынесли трон, то теперь уже бывший тронный зал превратился в большую комнату.
«Короли приходят и уходят, а солнце есть всегда!» – подумало то, что осталось от большой тени, и выползло из дворца наружу.
Когда объявляется свобода, то двери почему-то забывают закрывать. Может быть, из-за боязни, что свобода при закрытых дверях снова станет пленницей. А может быть, просто победители от эйфории способны терять разум.
Как бы там ни было, но то, что осталось от большой тени, благополучно добралось до границы охотничьих владений бывшего короля и воссоединилось с урезанной большой тенью. Наконец-то, большая тень снова стала полноправной дочерью высокой горы и радовалась этому. Ведь не всегда, оторвавшись от корней своих, можно вернуться к истокам. Примут ли они тебя?
С тех пор, лёжа у подножия высокой горы, большая тень часто думала о том, что лучше честно служить защитой всем, кто в ней нуждается, чем прислуживать одному властителю. По крайней мере, не тошнит!
Тень и король
Это было давно. Высокая гора родила большую тень, длинную и широкую. Когда она улеглась у подножия горы, то живущие близ горы животные и насекомые сразу же почувствовали себя хорошо и возрадовались. И было чему радоваться. Теперь от обжигающих лучей солнца можно было нырнуть в тень. Для всех желающих находилось место, и что удивительно: желающих отдохнуть в тени становилось всё больше и больше, а места хватало для всех, и никто не был обижен отказом или грубым обращением. Видно, что пословица – «В тесноте, да не в обиде» – здесь нашла своё подтверждение.
Однажды обессиленный долгой дорогой и изнуряющей жарой караван набрёл на тень. Люди и верблюды расположились в тени и радовались чудесному спасению от жары и жажды. Отдохнув и набравшись сил, караван отправился в путь. На прощание гости поблагодарили тень за её доброту и терпение.
– Пустяки! – ответила та, не скрывая, что похвала ей приятна.
– Посмотрите-ка! – крикнул орёл, пролетая близ подножия горы. – Тень выросла! Вчера она доходила до ручья, а сегодня уже на другом берегу виден её край.
И все, отдыхающие в это время в тени, отправились к ручью, чтобы удостовериться в правоте слов орла.
– Я и сама чувствую, что поправилась, – призналась тень неохотно.
Она ведь была женского рода, а какой женщине приятно сознавать, что фигура теряет былую стройность?
– Как хорошо! – воскликнули водоплавающие птицы.– Спасибо тебе, тень! Теперь мы можем плавать, не жарясь под лучами солнца.
– Что вы, что вы! Не стоит благодарности!– воскликнула тень и заметила, что расширилась ещё на метр.
«Если все, кто приходит ко мне за спасением, будут благодарить меня за приют, то со временем я превращусь в огромное бесформенное пятно на теле Земли», – подумала она и огорчилась.
Но этого не случилось, и вот почему. Когда тень нарушила границу охотничьих владений местного короля, тот разозлился и обозвал тень сначала самозванкой, а потом и вовсе произнёс что-то на незнакомом языке. Свита короля захохотала, а тень от обиды вдруг уменьшилась и оказалась за границей охотничьих владений дурно воспитанного короля.
– Вот как надо изгонять нарушителей! – воскликнул король. – Одна фраза – и враг бежал!
– Простите, Ваше Величество, – обратился к королю молодой придворный, исполняющий обязанности переводчика, – я не понял, на каком языке вы произнесли последнюю фразу.
Его слова вызвали хохот у присутствующих, и громче всех смеялся король.
– Вы только посмотрите на нашего переводчика! – обратился он к свите, – Не знать, что означает «ахутслот нов алшоп!» – это неприлично!
– Да! Да! Да! – в один голос прокричали придворные, чем окончательно смутили молодого переводчика.
– Но мне этот язык незнаком, – возразил тот.
Его слова вызвали ропот недовольства среди придворных и презрительную усмешку у короля.
– Читать надо наоборот! – ответил король и приказал уволить переводчика.
– Зачем мне переводчик, не знающий детского языка? – не глядя на склонившегося в поклоне молодого человека, пояснил он своё решение.
« Какой умный король», – уважительно подумала тень и попыталась прочитать наоборот запомнившуюся фразу, что не доставило ей удовольствия.
– Хам! – произнесла она вслух и укоротилась ещё на метр.
А молодой переводчик, прочитавший наоборот непонятную фразу, повергшую в бегство необычную тень, покачал головой.
– Не удивительно, что она сбежала, – произнёс он, глядя в лицо королю.
– Кто это она? – спросил тот.
– Она – это большая тень, дочь высокой горы, – ответил переводчик и, поклонившись королю, хотел было удалиться восвояси.
Но король пресек его намерение жестом.
– Нельзя ссориться с теми, кто выше тебя, – сказал он, глядя на удивлённого юношу. – Пойди и извинись за меня перед тенью.
Как только молодой переводчик произнёс слова извинения, тень сразу же увеличилась в размерах и снова нарушила границу охотничьих владений местного короля. Но в этот раз король встретил её благосклонно и даже пригласил посетить свой дворец. Тень, не раздумывая, согласилась, но с одним условием.
– Чтобы я смогла дойти до вашего дворца, надо постоянно благодарить меня, – сказала она, что и было сделано незамедлительно.
Свита короля принялась наперебой расхваливать тень, которая от множества похвал быстро удлинялась, и со стороны это было похоже на прерывистый бег.
Когда тень очутилась в тронном зале, то первым делом направилась к трону, на котором восседал король.
– Теперь ты, большая тень, будешь прислуживать мне. И все короли будут завидовать, что у меня в услужении самая большая тень, – произнёс король и жестом указал гостье на место за троном.
– Но я не умею прислуживать, я умею только служить, – возразила тень.
– Разве это не одно и то же? – удивился король. – Ты должна благодарить меня за то, что удостоилась такой чести.
Но тень не умела благодарить и поэтому съёжилась от предчувствия, что сейчас её будут ругать. Так и случилось.
– Какая неблагодарная тень! – повторяли друг за другом придворные.
«Ничего ведь не случится, если я поблагодарю короля»,– подумала тень.
– Благодарю вас, Ваше Величество, – сказала тень и хотела поклониться так, как кланяются другие придворные, но не смогла этого сделать потому, что уменьшилась в несколько раз.
А так как все входы во дворец и выходы из него были закрыты массивными дверями, то тень не смогла соединиться с ′большей своей частью, которая уже покинула территорию местного королевства. Свернувшись в клубочек, то, что осталось от большой тени, лежало за троном, словно побитая собачонка.
– Тень сбежала! – перешёптывались между собой придворные.
– Найти и обезглавить! – приказал король, и придворные разбежались по дворцу в поисках тени.
– Разве можно обезглавить безголового? – прошептало то, что осталось от большой тени и хотело вздохнуть, но не смогло, потому что не всегда часть может выполнять функции целого.
Так бы и пропало это то, что осталось от большой тени, лёжа за троном неразумного короля, если бы не помог случай.
Дело в том, что народ, устав от самодурства властителя, решил лишить короля власти и трона. Рано или поздно всякому терпению приходит конец. Когда в тронный зал вбежала толпа вооруженных людей, которые с криками «Да здравствует свобода!» вывели под руки короля из дворца и вслед за ним вынесли трон, то теперь уже бывший тронный зал превратился в большую комнату.
«Короли приходят и уходят, а солнце есть всегда!» – подумало то, что осталось от большой тени, и выползло из дворца наружу.
Когда объявляется свобода, то двери почему-то забывают закрывать. Может быть, из-за боязни, что свобода при закрытых дверях снова станет пленницей. А может быть, просто победители от эйфории способны терять разум.
Как бы там ни было, но то, что осталось от большой тени, благополучно добралось до границы охотничьих владений бывшего короля и воссоединилось с урезанной большой тенью. Наконец-то, большая тень снова стала полноправной дочерью высокой горы и радовалась этому. Ведь не всегда, оторвавшись от корней своих, можно вернуться к истокам. Примут ли они тебя?
С тех пор, лёжа у подножия высокой горы, большая тень часто думала о том, что лучше честно служить защитой всем, кто в ней нуждается, чем прислуживать одному властителю. По крайней мере, не тошнит!
#13
GREEN
- Главный администратор
-
- Группа: Главные администраторы
- Сообщений: 18 243
- Регистрация: 02 августа 07
Отправлено 16 ноября 2012 - 14:59
№ 12 ... ИЗВИНИТЕ, В ФИНАЛ НЕ ПРОШЛО - ОТСЕЯНО ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ЖЮРИ НОМИНАЦИИ. НЕ ЖЮРИТЬ!
Как у людей
«Наконец-то вырвался из города! Войти в лес и ни о чём не думать», - как заклинание твердил про себя человек, идя по дороге к лесу.
И действительно, чем ближе он подходил к опушке леса, тем меньше вспоминал городскую беготню, последние хлопоты. А войдя в лес и споткнувшись, он даже улыбнулся. Без привычки, ходить по лесу, человек то и дело спотыкался, пока не набрёл на просеку, по краю которой и решил идти.
Углубляясь в лес, он с опаской посматривал вверх, где медленно и прямо, как по просеке, плыли облака. Убедившись в их настроении не поливать сегодня землю, человек успокоился, и стал вглядываться в деревья. Незаметно для себя, он сошёл с просеки, и остановился вблизи огромного дуба, который выделялся своей мощью и силой. Рядом пристроилась осина, выглядевшая не так внушительно, однако довольная своим соседством с дубом.
«Надо же, как у людей», - подумал человек и направился дальше. Он шёл, а каждый шаг отдавался где-то в голове и повторялся словами: «Как у людей… Как у людей…»
Сегодня осине легко и спокойно жить под могучими ветвями дуба. Просторно корням, безмятежно веткам, не испытавшим холод и боль от ветра и снега.
Правда, за этот приют осина получает только остатки солнечного света и тепла, пьёт несвежую воду со стола прожорливого и самодовольного дуба. И всё же осине кажется: это лучше той жизни, какой живут братья и сестры. Не надо ей думать, как жить, как ладить с соседними деревьями. Конечно, и под дубом может случиться всякое. Например, налетит шквальный ветер, который закружит так, что не устоять даже дубу. Тогда он сокрушит всё под собою. Но осина думала: а вдруг пронесёт! Как у людей…
Человек отправился дальше. И скоро он вошёл в сосновую рощу. Здесь все деревья были похожими друг на друга, были равными даже по высоте. И это понятно, ведь сосны в равной степени получали свет и воду, одинаково радовались и страдали. Здесь всё было поровну. Может, поэтому, им и казалось, что этого мало. То мало тепла, то света, то мало земли, то влаги. И было видно, как между ними разыгрывается не вполне осознаваемая драма, ветвистая борьба за лучшее место. Они не понимают, что самое «надёжное место» они найдут только в земле, или в огне. Так не лучше ли им не ввязываться в борьбу за высоту, а отдать все силы родному корню. Но они были слабы и трусливы, чтобы иметь глубокий и сильный корень. Зато все тянулись вверх, распихивая соседние деревья. Сосны не думали о том, что высота ствола совсем не гарантирует стойкости при сильных ветрах. А постоянная зависть изводила их настолько, что сосны часто заболевали. А стоило заболеть одному дереву, и начать гнить, как болезнь быстро распространялась на другие, и деревья в одно время гибли. Их растительный дух был в плену болезней. И только санитарная вырубка облегчала их страдания. Словом, недолгая, серая жизнь. Как у людей…
Человеку послышалась песня. Он вышел из рощи на голос ручья. Ручей где-то рядом, и звонко поёт! Простой и нежный мотив льётся, льётся себе, повторяясь. И незатейливая мелодия вызывает тихую улыбку умиления в глазах человека.
Ручей всё ближе, здесь - за пышной зеленью берёз, которые водили хоровод на окраине сосновой рощи. Человек раздвинул руками ветки и попал в укромное местечко. Недалеко от хоровода, у ручья, росли две берёзы, обнявшись ветвями. Их ветки так страстно сплелись, что каждым листочком берёзы ласкали друг друга. Ветви сплелись, корни сплелись – лес любви в двух берёзах! И на ветру они качались в танце – то вершина одной склонялась к другой, то подруга тянулась к берёзке родной… И на ветках качались, качались серёжки! Как у людей…
Продолжая блуждать по лесу, человек надеялся найти одинокое дерево. Он обходил лесные поляны, овраги, но одинокого дерева так и не встретил. А ведь когда-то, в горах, он видел такие деревья. Невзрачные на вид, невероятно изогнутые, в трещинах и шрамах, с редкой листвою на морщинистых ветках, они казались ему больными и жалкими.
Тогда он не задумывался, отчего на искривленных стволах нет червей и гнили. Только сегодня он понял, что здоровей и сильней этих деревьев, нет на земле. Только им по плечу жизнь на скалистых откосах и голых вершинах, в выжженной степи и в безводной пустыне. Только их корни способны крушить лёд и камни, только их стволы могут выдержать любой ураган. Эти деревья знают тайну бытия! И они не станут искать спасения под дубом, они не приживутся в рощах и посадках. Их судьба – быть заживо распятыми на скале, заживо сожжёнными в пустыне. Жизнь одиноко растущего дерева есть жизнь пророка.
«Но где это дерево? Как разыскать его здесь?» - повторял человек, оставляя очередную поляну.
«Господи, выведи к сильному дереву! Я хочу прикоснуться к нему! Мне это нужно сегодня, сейчас! Я устал от пустой, бесполезной жизни! Устал от людей! Среди людей сегодня нет пророков!.. Где это дерево? Где же оно?» - кричал человек, уже не в силах сдержаться.
Он не помнил, как вышел из леса, как дошёл до станции, как сел в поезд. Только сидя в вагоне, он пришёл в себя, когда увидел за окном одинокое дерево. Он хотел вскочить и бежать к стоп-крану, чтобы остановить поезд, но силы покинули его. И он ещё долго клонился головой к окну, провожая взглядом дерево и пытаясь запомнить место. «Я завтра же вернусь сюда!..», - успокаивал себя человек.
Но, ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц, он так и не вернулся. Как у людей…
Как у людей
«Наконец-то вырвался из города! Войти в лес и ни о чём не думать», - как заклинание твердил про себя человек, идя по дороге к лесу.
И действительно, чем ближе он подходил к опушке леса, тем меньше вспоминал городскую беготню, последние хлопоты. А войдя в лес и споткнувшись, он даже улыбнулся. Без привычки, ходить по лесу, человек то и дело спотыкался, пока не набрёл на просеку, по краю которой и решил идти.
Углубляясь в лес, он с опаской посматривал вверх, где медленно и прямо, как по просеке, плыли облака. Убедившись в их настроении не поливать сегодня землю, человек успокоился, и стал вглядываться в деревья. Незаметно для себя, он сошёл с просеки, и остановился вблизи огромного дуба, который выделялся своей мощью и силой. Рядом пристроилась осина, выглядевшая не так внушительно, однако довольная своим соседством с дубом.
«Надо же, как у людей», - подумал человек и направился дальше. Он шёл, а каждый шаг отдавался где-то в голове и повторялся словами: «Как у людей… Как у людей…»
Сегодня осине легко и спокойно жить под могучими ветвями дуба. Просторно корням, безмятежно веткам, не испытавшим холод и боль от ветра и снега.
Правда, за этот приют осина получает только остатки солнечного света и тепла, пьёт несвежую воду со стола прожорливого и самодовольного дуба. И всё же осине кажется: это лучше той жизни, какой живут братья и сестры. Не надо ей думать, как жить, как ладить с соседними деревьями. Конечно, и под дубом может случиться всякое. Например, налетит шквальный ветер, который закружит так, что не устоять даже дубу. Тогда он сокрушит всё под собою. Но осина думала: а вдруг пронесёт! Как у людей…
Человек отправился дальше. И скоро он вошёл в сосновую рощу. Здесь все деревья были похожими друг на друга, были равными даже по высоте. И это понятно, ведь сосны в равной степени получали свет и воду, одинаково радовались и страдали. Здесь всё было поровну. Может, поэтому, им и казалось, что этого мало. То мало тепла, то света, то мало земли, то влаги. И было видно, как между ними разыгрывается не вполне осознаваемая драма, ветвистая борьба за лучшее место. Они не понимают, что самое «надёжное место» они найдут только в земле, или в огне. Так не лучше ли им не ввязываться в борьбу за высоту, а отдать все силы родному корню. Но они были слабы и трусливы, чтобы иметь глубокий и сильный корень. Зато все тянулись вверх, распихивая соседние деревья. Сосны не думали о том, что высота ствола совсем не гарантирует стойкости при сильных ветрах. А постоянная зависть изводила их настолько, что сосны часто заболевали. А стоило заболеть одному дереву, и начать гнить, как болезнь быстро распространялась на другие, и деревья в одно время гибли. Их растительный дух был в плену болезней. И только санитарная вырубка облегчала их страдания. Словом, недолгая, серая жизнь. Как у людей…
Человеку послышалась песня. Он вышел из рощи на голос ручья. Ручей где-то рядом, и звонко поёт! Простой и нежный мотив льётся, льётся себе, повторяясь. И незатейливая мелодия вызывает тихую улыбку умиления в глазах человека.
Ручей всё ближе, здесь - за пышной зеленью берёз, которые водили хоровод на окраине сосновой рощи. Человек раздвинул руками ветки и попал в укромное местечко. Недалеко от хоровода, у ручья, росли две берёзы, обнявшись ветвями. Их ветки так страстно сплелись, что каждым листочком берёзы ласкали друг друга. Ветви сплелись, корни сплелись – лес любви в двух берёзах! И на ветру они качались в танце – то вершина одной склонялась к другой, то подруга тянулась к берёзке родной… И на ветках качались, качались серёжки! Как у людей…
Продолжая блуждать по лесу, человек надеялся найти одинокое дерево. Он обходил лесные поляны, овраги, но одинокого дерева так и не встретил. А ведь когда-то, в горах, он видел такие деревья. Невзрачные на вид, невероятно изогнутые, в трещинах и шрамах, с редкой листвою на морщинистых ветках, они казались ему больными и жалкими.
Тогда он не задумывался, отчего на искривленных стволах нет червей и гнили. Только сегодня он понял, что здоровей и сильней этих деревьев, нет на земле. Только им по плечу жизнь на скалистых откосах и голых вершинах, в выжженной степи и в безводной пустыне. Только их корни способны крушить лёд и камни, только их стволы могут выдержать любой ураган. Эти деревья знают тайну бытия! И они не станут искать спасения под дубом, они не приживутся в рощах и посадках. Их судьба – быть заживо распятыми на скале, заживо сожжёнными в пустыне. Жизнь одиноко растущего дерева есть жизнь пророка.
«Но где это дерево? Как разыскать его здесь?» - повторял человек, оставляя очередную поляну.
«Господи, выведи к сильному дереву! Я хочу прикоснуться к нему! Мне это нужно сегодня, сейчас! Я устал от пустой, бесполезной жизни! Устал от людей! Среди людей сегодня нет пророков!.. Где это дерево? Где же оно?» - кричал человек, уже не в силах сдержаться.
Он не помнил, как вышел из леса, как дошёл до станции, как сел в поезд. Только сидя в вагоне, он пришёл в себя, когда увидел за окном одинокое дерево. Он хотел вскочить и бежать к стоп-крану, чтобы остановить поезд, но силы покинули его. И он ещё долго клонился головой к окну, провожая взглядом дерево и пытаясь запомнить место. «Я завтра же вернусь сюда!..», - успокаивал себя человек.
Но, ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц, он так и не вернулся. Как у людей…
#14
GREEN
- Главный администратор
-
- Группа: Главные администраторы
- Сообщений: 18 243
- Регистрация: 02 августа 07
Отправлено 17 ноября 2012 - 14:17
№ 13 ... ИЗВИНИТЕ, В ФИНАЛ НЕ ПРОШЛО - ОТСЕЯНО ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ЖЮРИ НОМИНАЦИИ. НЕ ЖЮРИТЬ!
Нет времени, есть только жизнь
- Михаил, опять эти твои выходки! Вся группа уже на борту! Вертолет - это тебе не такси! Имей совесть!
- Танечка, но я уже уговорил оператора, ну пожалуйста... Там сейчас тако-ое происходит!!!
- Миша, у меня нет полномочий, пойми!
- Зови ПалПалыча, скорее! Он даст добро, я уверен! Таких кадров не будет больше ни у одного канала!
Миша прижал наушник поплотнее и услышал шорох, звуки шагов и неясные голоса в отдалении. Жалко, что ничего нельзя разобрать... Спустя несколько секунд в динамике снова раздался голос ведущей:
- ПалПалыч разрешил... Через пятнадцать секунд - прямой эфир! А ты успеешь на борт?
Миша пританцовывал от свалившейся на него удачи... Слава лучшего репортера горячих точек ему теперь обеспечена! Его совсем еще юное, безусое лицо уже появилось на мониторе у ведущей, скоро он пойдет в эфир...
- Что? А, конечно, успею! У меня еще куча времени - целых двадцать минут до вылета, - сказал Миша.
Ведущая объявила его в эфире и он, состроив серьезную физиономию, собрался скороговоркой, которая уже стала его визитной карточкой - выдать на гора свежайшие новости о новых всплесках кровопролития в...
Неожиданно Миша дернулся, так и не успев ничего сказать, из уголка рта потекла кровь тонкой струйкой...
Он улыбнулся, так беспомощно и виновато, что у миллионов прильнувших к экранам людей сжались сердца... и осел на землю.
В объективе упавшей камеры - удалялся силуэт с автоматом наперевес.
У тебя нет времени - у тебя есть только жизнь.
Нет времени, есть только жизнь
- Михаил, опять эти твои выходки! Вся группа уже на борту! Вертолет - это тебе не такси! Имей совесть!
- Танечка, но я уже уговорил оператора, ну пожалуйста... Там сейчас тако-ое происходит!!!
- Миша, у меня нет полномочий, пойми!
- Зови ПалПалыча, скорее! Он даст добро, я уверен! Таких кадров не будет больше ни у одного канала!
Миша прижал наушник поплотнее и услышал шорох, звуки шагов и неясные голоса в отдалении. Жалко, что ничего нельзя разобрать... Спустя несколько секунд в динамике снова раздался голос ведущей:
- ПалПалыч разрешил... Через пятнадцать секунд - прямой эфир! А ты успеешь на борт?
Миша пританцовывал от свалившейся на него удачи... Слава лучшего репортера горячих точек ему теперь обеспечена! Его совсем еще юное, безусое лицо уже появилось на мониторе у ведущей, скоро он пойдет в эфир...
- Что? А, конечно, успею! У меня еще куча времени - целых двадцать минут до вылета, - сказал Миша.
Ведущая объявила его в эфире и он, состроив серьезную физиономию, собрался скороговоркой, которая уже стала его визитной карточкой - выдать на гора свежайшие новости о новых всплесках кровопролития в...
Неожиданно Миша дернулся, так и не успев ничего сказать, из уголка рта потекла кровь тонкой струйкой...
Он улыбнулся, так беспомощно и виновато, что у миллионов прильнувших к экранам людей сжались сердца... и осел на землю.
В объективе упавшей камеры - удалялся силуэт с автоматом наперевес.
У тебя нет времени - у тебя есть только жизнь.
#15
GREEN
- Главный администратор
-
- Группа: Главные администраторы
- Сообщений: 18 243
- Регистрация: 02 августа 07
Отправлено 25 ноября 2012 - 12:37
№ 14 ... ИЗВИНИТЕ, В ФИНАЛ НЕ ПРОШЛО - ОТСЕЯНО ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ЖЮРИ НОМИНАЦИИ. НЕ ЖЮРИТЬ!
Золотой Жук
Полено тихонько трещало в камине, ворча и выплевывая искры на ковер.
Пламя огня подрагивало и лизало сухую древесину. Тепло наполняло полутемную комнату, обнимая большое кресло-качалку, письменный стол из красного дерева и большую Рождественскую Ель. Она стояла прямо посередине кабинета, кокетливо раскинув свои зеленые, пушистые лапы. Картонный снег и прозрачные шары осыпали ее свежую хвою, а множество свечек-малюток удобно устроились средь ветвей-ладоней. Макушку вместо звезды венчала золотая диадема – вся в завитках и колечках, блестящих кристаллах-стразах.
Так Ель и стояла – большая, статная, красивая, словно мудрая королева. У подножия дерева лежали завернутые в разноцветную бумагу рождественские подарки. Поблескивая яркими лентами-бантами, они спокойно ждали часа, когда их откроют.
На стене висят старые часы с кукушкой. Темное дерево, из которого была сделана их крыша, сильно потрескалось, и создавалось впечатление, что она вот-вот развалится. Мерным стуком, как будто падают капли дождя, часы усыпляли в кабинете время. Совсем покрылся пылью настенный календарь, старая надпись «6 января» пожелтела, а на месте года пустота. Словно когда-то, давным-давно, кто-то упорно дул и дул на эти цифры, пока их окончательно не унесла с собой метелица веков.
Письменный стол как всегда загроможден всякой мелочью: кипа чистых листов, чернильница-черепаха, стакан воды, старое гусиное перо и грецкий орех.
На самом углу стола – потемневший громоздкий подсвечник с крошечным огарком. Небольшое колечко воска обрамляло ножку подсвечника, словно навек сливая его с поверхностью стола.
В воздухе витал терпко-сладкий аромат меда – он шел из грецкого ореха.
Орех – вещь полезная. Он может быть лакомством, например для белок. Эти шустрые зверьки ловко хватают орехи обеими лапками и в мгновение ока разгрызают их твердую скорлупку. Но иногда орех можно использовать как дом, если, конечно, вы в него помещаетесь и вам нравятся ребристые стены и потолок.
В этом орехе жил Золотой Жук.
Когда-то Жук обитал среди цветов и травы, и был вовсе не Золотым, а самым обыкновенным Жуком. Он важно гулял среди грозно возвышающихся влажных стеблей, и богомолы-франты снимали перед ним шляпы, а малютки-жучки обращались к Жуку на «вы». Он помнил, как приходил на вечерний бал к пчелам, и красавицы осы с тонкими талиями, милашки стрекозы с большущими трогательными глазками, барышни бабочки, пленяющие своей легкостью, грацией и обаянием, окружали Жука и наперебой щебетали, какой прелестный у Жука цвет надкрыльев – шоколадно-каштановый, как превосходна и хитра траектория его полета. В толпе этих прекрасных дамочек Жук очень любил проводить вечера, иногда украдкой целуясь с какой-нибудь пчелкой в глубине сот. Ночью на лунной дорожке лесного ручья танцуя с голубоглазой стрекозой, он зазывал ее в кувшинку, запряженную парой стройных водомерок. А днем – с яркой бабочкой, пригласив красотку на нектар, порхал по дивным полевым цветам.
Так проходило беззаботное, веселое лето Жука. Когда же приходила зима, снег покрывал ветви деревьев белыми ризами, лед затвердевал на тонкой водной глади ручья, Жук надевал свой ночной мягкий колпачок и шерстяные носочки (все три пары, как и положено порядочному жуку) и засыпал. В его подземной теплой норке стояла уютная постелька, в которой Жук просыпал всю зиму.
Но самым любимым занятием Жука в прошлой счастливой жизни был Великий полет.
Все начиналось с того, что он влезал на веточку из щелки в стволе дерева, или карабкался по стебельку цветка и становился на его чашечку. Затем Жук немного приседал и слегка приподнимал жесткие надкрылья. С тихим шелестом они шуршали, выпуская нежный шлейф крыльев Жука. Несколько раз вздрогнув ими для разминки, Жук поднимался в воздух. Крылышки вибрировали, сопровождая легкий полет монотонным жужжанием – песней Жука. Жук набирал высоту до тех пор, пока цветы под ним не превращались в разноцветные точки, и дальше летел прямо, стрелой. Он рассекал воздух, ощущая его острый свист всем тельцем, а набирая скорость еще больше, закрывал глаза. Тогда он чувствовал себя уже не Жуком, а самим воздухом, солнечным светом, ветром – в общем, всем, что имело вечное стремление и вечное движение.
Свобода и ощущение Великого полета накрывало Жука с головой. Только этот Великий полет давал ему ощущение настоящего счастья, ощущение самой его жизни. Но через несколько мгновений все прекращалось, Жук понижал скорость, уставал и приседал на какой-нибудь цветок, чтобы, отдохнув, снова взмыть в воздух и повторить полет.
И вот как-то Жук нашел на земле, у корней старого дуба пустую скорлупку от грецкого ореха, цельную, без единой трещинки, но с небольшим отверстием в боку. Кто-то выел всю сердцевину, оставив скорлупку нетронутой. Какие же это были замечательные хоромы для Жука! Он немедленно перетащил свои вещички из норки в скорлупку и устроил в ней себе домишко.
Но однажды, вылезши утром из домика, чтобы как всегда полюбоваться рассветом, вместо солнца Жук увидел маленький огонек свечи, вместо травы – холодные стены кабинета, вместо земли – гладкую поверхность стола из красного дерева. Жук захотел взлететь и осмотреть странные перемены в его мирке, но - о ужас! – не смог поднять надкрылья и выпустить прозрачные крылышки. В страхе он начал метаться по столу, пока не наткнулся на чернильницу-черепаху. В зеркальной поверхности ее панциря Жук разглядел свои надкрылья. Они были покрыты слоем тяжелого золота, который сковал спинку Жука, не давая бедняжке взлететь.
Жук залез в скорлупку и долгое время не вылезал наружу. Он не мог понять, зачем его сделали Золотым Жуком. Но одно он знал точно – больше ему не совершить Великого полета.
Так шло время. Жук смирился со своим новым миром. Маленькое и единственное счастье - полеты – было отобрано у него в обмен на золотые надкрылья, и Золотой Жук хранил воспоминания о нем где-то глубоко в своей душе. И именно в этот рождественский вечер, увидев Ель-красавицу, Жук вспомнил о нем. Потому как в Рождественскую ночь сбываются все самые заветные желания. Жук вспомнил, но виду не подал, как сильно мечта о полете его взволновала. Он как всегда величаво и степенно прошелся по столу до чернильницы, поздоровался с черепахой. Но она была так стара и глуха, что по своему обыкновению, не ответила. Тогда Жук подошел к подсвечнику, наскреб у его ножки воска и натер им свою спинку до блеска. Теперь она ярко сияла в полутьме кабинета и вторила огонькам самой Ели, которая, только заметив Жука, сразу к нему обратилась:
-Добрый вечер, Золотой Жук.
Жук подпрыгнул от неожиданности, затем пригладил лапками усики и вежливо поклонился.
- Сейчас канун Рождества, не хочешь ли загадать желание?
Радость встрепенулась в душе Жука. В знак согласия он зашевелил усиками.
Ель прекрасно знала это желание – вот уже целую неделю она читала его в грустных глазах Жука, с тех самых пор, как ее поставили здесь. Он тогда вылез проверить, что же за шум снаружи – так впервые познакомились Ель и Жук. Их взгляды встретились и она поняла – Жук снова хочет летать.
И вот теперь, по-прежнему веря в силу Рождественского чуда, Золотой Жук посмотрел на Ель, а она улыбнулась ему сиянием своей диадемы и осторожно затушила одну свечку.
Свобода. Жук вновь растворился в воздухе, стал ветром и солнечным светом, он стремился и стремился, взмывал вверх и пикировал вниз. Он жил. Он был счастлив. И жесткие надкрылья блестели в лучах солнца вовсе не золотом, а цветом теплых каштанов.
Прозрачные слезы смолы капали на ковер. Ель грустила. Ведь впервые в жизни она не смогла выполнить рождественское желание. А Золотой Жук в это Рождество спал в своей скорлупке самым беспокойным, но зато самым счастливым сном. Его мертвые крылья под тяжелыми оковами золота подрагивали и трепыхались – в эту ночь им казалось, что они снова живы.
Золотой Жук
Полено тихонько трещало в камине, ворча и выплевывая искры на ковер.
Пламя огня подрагивало и лизало сухую древесину. Тепло наполняло полутемную комнату, обнимая большое кресло-качалку, письменный стол из красного дерева и большую Рождественскую Ель. Она стояла прямо посередине кабинета, кокетливо раскинув свои зеленые, пушистые лапы. Картонный снег и прозрачные шары осыпали ее свежую хвою, а множество свечек-малюток удобно устроились средь ветвей-ладоней. Макушку вместо звезды венчала золотая диадема – вся в завитках и колечках, блестящих кристаллах-стразах.
Так Ель и стояла – большая, статная, красивая, словно мудрая королева. У подножия дерева лежали завернутые в разноцветную бумагу рождественские подарки. Поблескивая яркими лентами-бантами, они спокойно ждали часа, когда их откроют.
На стене висят старые часы с кукушкой. Темное дерево, из которого была сделана их крыша, сильно потрескалось, и создавалось впечатление, что она вот-вот развалится. Мерным стуком, как будто падают капли дождя, часы усыпляли в кабинете время. Совсем покрылся пылью настенный календарь, старая надпись «6 января» пожелтела, а на месте года пустота. Словно когда-то, давным-давно, кто-то упорно дул и дул на эти цифры, пока их окончательно не унесла с собой метелица веков.
Письменный стол как всегда загроможден всякой мелочью: кипа чистых листов, чернильница-черепаха, стакан воды, старое гусиное перо и грецкий орех.
На самом углу стола – потемневший громоздкий подсвечник с крошечным огарком. Небольшое колечко воска обрамляло ножку подсвечника, словно навек сливая его с поверхностью стола.
В воздухе витал терпко-сладкий аромат меда – он шел из грецкого ореха.
Орех – вещь полезная. Он может быть лакомством, например для белок. Эти шустрые зверьки ловко хватают орехи обеими лапками и в мгновение ока разгрызают их твердую скорлупку. Но иногда орех можно использовать как дом, если, конечно, вы в него помещаетесь и вам нравятся ребристые стены и потолок.
В этом орехе жил Золотой Жук.
Когда-то Жук обитал среди цветов и травы, и был вовсе не Золотым, а самым обыкновенным Жуком. Он важно гулял среди грозно возвышающихся влажных стеблей, и богомолы-франты снимали перед ним шляпы, а малютки-жучки обращались к Жуку на «вы». Он помнил, как приходил на вечерний бал к пчелам, и красавицы осы с тонкими талиями, милашки стрекозы с большущими трогательными глазками, барышни бабочки, пленяющие своей легкостью, грацией и обаянием, окружали Жука и наперебой щебетали, какой прелестный у Жука цвет надкрыльев – шоколадно-каштановый, как превосходна и хитра траектория его полета. В толпе этих прекрасных дамочек Жук очень любил проводить вечера, иногда украдкой целуясь с какой-нибудь пчелкой в глубине сот. Ночью на лунной дорожке лесного ручья танцуя с голубоглазой стрекозой, он зазывал ее в кувшинку, запряженную парой стройных водомерок. А днем – с яркой бабочкой, пригласив красотку на нектар, порхал по дивным полевым цветам.
Так проходило беззаботное, веселое лето Жука. Когда же приходила зима, снег покрывал ветви деревьев белыми ризами, лед затвердевал на тонкой водной глади ручья, Жук надевал свой ночной мягкий колпачок и шерстяные носочки (все три пары, как и положено порядочному жуку) и засыпал. В его подземной теплой норке стояла уютная постелька, в которой Жук просыпал всю зиму.
Но самым любимым занятием Жука в прошлой счастливой жизни был Великий полет.
Все начиналось с того, что он влезал на веточку из щелки в стволе дерева, или карабкался по стебельку цветка и становился на его чашечку. Затем Жук немного приседал и слегка приподнимал жесткие надкрылья. С тихим шелестом они шуршали, выпуская нежный шлейф крыльев Жука. Несколько раз вздрогнув ими для разминки, Жук поднимался в воздух. Крылышки вибрировали, сопровождая легкий полет монотонным жужжанием – песней Жука. Жук набирал высоту до тех пор, пока цветы под ним не превращались в разноцветные точки, и дальше летел прямо, стрелой. Он рассекал воздух, ощущая его острый свист всем тельцем, а набирая скорость еще больше, закрывал глаза. Тогда он чувствовал себя уже не Жуком, а самим воздухом, солнечным светом, ветром – в общем, всем, что имело вечное стремление и вечное движение.
Свобода и ощущение Великого полета накрывало Жука с головой. Только этот Великий полет давал ему ощущение настоящего счастья, ощущение самой его жизни. Но через несколько мгновений все прекращалось, Жук понижал скорость, уставал и приседал на какой-нибудь цветок, чтобы, отдохнув, снова взмыть в воздух и повторить полет.
И вот как-то Жук нашел на земле, у корней старого дуба пустую скорлупку от грецкого ореха, цельную, без единой трещинки, но с небольшим отверстием в боку. Кто-то выел всю сердцевину, оставив скорлупку нетронутой. Какие же это были замечательные хоромы для Жука! Он немедленно перетащил свои вещички из норки в скорлупку и устроил в ней себе домишко.
Но однажды, вылезши утром из домика, чтобы как всегда полюбоваться рассветом, вместо солнца Жук увидел маленький огонек свечи, вместо травы – холодные стены кабинета, вместо земли – гладкую поверхность стола из красного дерева. Жук захотел взлететь и осмотреть странные перемены в его мирке, но - о ужас! – не смог поднять надкрылья и выпустить прозрачные крылышки. В страхе он начал метаться по столу, пока не наткнулся на чернильницу-черепаху. В зеркальной поверхности ее панциря Жук разглядел свои надкрылья. Они были покрыты слоем тяжелого золота, который сковал спинку Жука, не давая бедняжке взлететь.
Жук залез в скорлупку и долгое время не вылезал наружу. Он не мог понять, зачем его сделали Золотым Жуком. Но одно он знал точно – больше ему не совершить Великого полета.
Так шло время. Жук смирился со своим новым миром. Маленькое и единственное счастье - полеты – было отобрано у него в обмен на золотые надкрылья, и Золотой Жук хранил воспоминания о нем где-то глубоко в своей душе. И именно в этот рождественский вечер, увидев Ель-красавицу, Жук вспомнил о нем. Потому как в Рождественскую ночь сбываются все самые заветные желания. Жук вспомнил, но виду не подал, как сильно мечта о полете его взволновала. Он как всегда величаво и степенно прошелся по столу до чернильницы, поздоровался с черепахой. Но она была так стара и глуха, что по своему обыкновению, не ответила. Тогда Жук подошел к подсвечнику, наскреб у его ножки воска и натер им свою спинку до блеска. Теперь она ярко сияла в полутьме кабинета и вторила огонькам самой Ели, которая, только заметив Жука, сразу к нему обратилась:
-Добрый вечер, Золотой Жук.
Жук подпрыгнул от неожиданности, затем пригладил лапками усики и вежливо поклонился.
- Сейчас канун Рождества, не хочешь ли загадать желание?
Радость встрепенулась в душе Жука. В знак согласия он зашевелил усиками.
Ель прекрасно знала это желание – вот уже целую неделю она читала его в грустных глазах Жука, с тех самых пор, как ее поставили здесь. Он тогда вылез проверить, что же за шум снаружи – так впервые познакомились Ель и Жук. Их взгляды встретились и она поняла – Жук снова хочет летать.
И вот теперь, по-прежнему веря в силу Рождественского чуда, Золотой Жук посмотрел на Ель, а она улыбнулась ему сиянием своей диадемы и осторожно затушила одну свечку.
Свобода. Жук вновь растворился в воздухе, стал ветром и солнечным светом, он стремился и стремился, взмывал вверх и пикировал вниз. Он жил. Он был счастлив. И жесткие надкрылья блестели в лучах солнца вовсе не золотом, а цветом теплых каштанов.
Прозрачные слезы смолы капали на ковер. Ель грустила. Ведь впервые в жизни она не смогла выполнить рождественское желание. А Золотой Жук в это Рождество спал в своей скорлупке самым беспокойным, но зато самым счастливым сном. Его мертвые крылья под тяжелыми оковами золота подрагивали и трепыхались – в эту ночь им казалось, что они снова живы.
#16
GREEN
- Главный администратор
-
- Группа: Главные администраторы
- Сообщений: 18 243
- Регистрация: 02 августа 07
Отправлено 28 ноября 2012 - 18:47
№ 15 ... ИЗВИНИТЕ, В ФИНАЛ НЕ ПРОШЛО - ОТСЕЯНО ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ЖЮРИ НОМИНАЦИИ. НЕ ЖЮРИТЬ!
СЕНТЯБРЬСКОЕ УТРО
У деревянной пристани не было почти никого. Повисла, соединяя тучи с землей, редкая ткань моросящего дождя. Мы стояли у поломанной, наполовину сгнившей изгороди. Запущенный мокрый сад уныло старчески вздыхал, что-то говорил нам о своей обездоленной судьбе. Всюду лезли влажные листья, срывались крупные капли и попадали за шиворот, но было хорошо.
Я не очень любил жизнь и не так доверял людям как она. У нас были разные ценности и разные идеалы. Все это не мешало нам быть вместе. Часто мы говорили о пустяках, думая каждый о своем и это обоим нравилось, - мы не стесняли друг друга.
Не знаю, любил ли я ее?
Иногда мне казалось, что если судьба разведет нас, я полюблю ее в воспоминаниях. Буду страдать мучиться, воскрешать в памяти ее голос, цветы которые дарил ей, этот сырой сад печальные оклики гудков и многое из того, что нельзя передать словами, потому как нет такого языка, который смог бы передать чувства двух людей, безмолвно стоящих и не говорящих друг другу ни слова.
Старик, очевидно рыбак, с бидоном в руках, проходил мимо. По его выражению лица, глаз, я понял, что он завидует нам. В эти секунды, его прежняя радость - улов, никчемная фальшивая плата старости. Он прошел так тихо, внизу под обрывом, как будто шел на носочках. Может, так оно и было, но в эти минуты я не удивлялся этому. Старик прожил на этом свете раза в три больше чем мы. Ему было о чем вспомнить.
Конечно, у него тоже была девушка.
Какая она была? Неважно.
Важно то, что ничего он вернуть ни в силах: ни одного дня, ни одного часа, ни одной секунды. Возможно он бы отдал остаток своей жизни за то, что бы постоять вот так, одну минуту. В сыром мокром саду, со своей девушкой. Постоять молча, ни о чем, не говоря, только слушать, как бьется ее сердце под тонкой твоей рубашкой, видеть, как плавится страх боль нежность в ее зрачках, когда губы ваши трепетно касаются друг друга, дрожат и боятся слиться, так как пропадет очарование.
Я не знаю, любила ли она меня.
Я не спрашивал ее об этом, скорей всего нас это в тот момент меньше всего интересовало. Это было странно, не правда ли!? Очень странно. Старик идущий на носочках, и мокрый сад, и это время, которое мы не чувствовали, потому, как его не было, не было совсем. Мы были только вдвоем и все остальное, весь мир, был создан для нас, охранял нашу тишину, наши чувства нас самих.
Река постоянно шуршала песком, ворочала мозолистую гальку и чуть видно покачивала пришвартованные лодки. Бледные унылые тона осени в волшебной полутьме позднего утра давили своей неповторимой тишиной, голубоватым рассеянным светом, острыми запахами рыбы, конопли и машинного масла.
В эти дорогие для меня воспоминания - возможно тогда, или чуть позже - вплелась печальная нить. Глядя на старика, я подумал: "Верно так будет и со мной, потому, что так должно быть. Когда-нибудь и я вот так, или чуть иначе пройду ......пройду мимо зеркала своих воспоминаний. И мое дряхлое сердце захолонет от боли и жалости к себе. Я без сил опущусь на землю и не заплачу .... нет, потому, что мужчины не плачут, но от этого будет еще горше, еще больней.
Один час, тот сырой сад и та девушка, которую я наверно не очень любил. Это, верно, зовется просто - счастье. Счастье!
Остановив время тогда в сыром мокром саду, мы были не силах остановить его совсем.
"Хотите, я расскажу вам о счастье, о времени и даже о старости. Да-да! Обо всем сразу, в нескольких строчках!" С этого стоило начать, но я этим кончаю.
СЕНТЯБРЬСКОЕ УТРО
У деревянной пристани не было почти никого. Повисла, соединяя тучи с землей, редкая ткань моросящего дождя. Мы стояли у поломанной, наполовину сгнившей изгороди. Запущенный мокрый сад уныло старчески вздыхал, что-то говорил нам о своей обездоленной судьбе. Всюду лезли влажные листья, срывались крупные капли и попадали за шиворот, но было хорошо.
Я не очень любил жизнь и не так доверял людям как она. У нас были разные ценности и разные идеалы. Все это не мешало нам быть вместе. Часто мы говорили о пустяках, думая каждый о своем и это обоим нравилось, - мы не стесняли друг друга.
Не знаю, любил ли я ее?
Иногда мне казалось, что если судьба разведет нас, я полюблю ее в воспоминаниях. Буду страдать мучиться, воскрешать в памяти ее голос, цветы которые дарил ей, этот сырой сад печальные оклики гудков и многое из того, что нельзя передать словами, потому как нет такого языка, который смог бы передать чувства двух людей, безмолвно стоящих и не говорящих друг другу ни слова.
Старик, очевидно рыбак, с бидоном в руках, проходил мимо. По его выражению лица, глаз, я понял, что он завидует нам. В эти секунды, его прежняя радость - улов, никчемная фальшивая плата старости. Он прошел так тихо, внизу под обрывом, как будто шел на носочках. Может, так оно и было, но в эти минуты я не удивлялся этому. Старик прожил на этом свете раза в три больше чем мы. Ему было о чем вспомнить.
Конечно, у него тоже была девушка.
Какая она была? Неважно.
Важно то, что ничего он вернуть ни в силах: ни одного дня, ни одного часа, ни одной секунды. Возможно он бы отдал остаток своей жизни за то, что бы постоять вот так, одну минуту. В сыром мокром саду, со своей девушкой. Постоять молча, ни о чем, не говоря, только слушать, как бьется ее сердце под тонкой твоей рубашкой, видеть, как плавится страх боль нежность в ее зрачках, когда губы ваши трепетно касаются друг друга, дрожат и боятся слиться, так как пропадет очарование.
Я не знаю, любила ли она меня.
Я не спрашивал ее об этом, скорей всего нас это в тот момент меньше всего интересовало. Это было странно, не правда ли!? Очень странно. Старик идущий на носочках, и мокрый сад, и это время, которое мы не чувствовали, потому, как его не было, не было совсем. Мы были только вдвоем и все остальное, весь мир, был создан для нас, охранял нашу тишину, наши чувства нас самих.
Река постоянно шуршала песком, ворочала мозолистую гальку и чуть видно покачивала пришвартованные лодки. Бледные унылые тона осени в волшебной полутьме позднего утра давили своей неповторимой тишиной, голубоватым рассеянным светом, острыми запахами рыбы, конопли и машинного масла.
В эти дорогие для меня воспоминания - возможно тогда, или чуть позже - вплелась печальная нить. Глядя на старика, я подумал: "Верно так будет и со мной, потому, что так должно быть. Когда-нибудь и я вот так, или чуть иначе пройду ......пройду мимо зеркала своих воспоминаний. И мое дряхлое сердце захолонет от боли и жалости к себе. Я без сил опущусь на землю и не заплачу .... нет, потому, что мужчины не плачут, но от этого будет еще горше, еще больней.
Один час, тот сырой сад и та девушка, которую я наверно не очень любил. Это, верно, зовется просто - счастье. Счастье!
Остановив время тогда в сыром мокром саду, мы были не силах остановить его совсем.
"Хотите, я расскажу вам о счастье, о времени и даже о старости. Да-да! Обо всем сразу, в нескольких строчках!" С этого стоило начать, но я этим кончаю.
#17
GREEN
- Главный администратор
-
- Группа: Главные администраторы
- Сообщений: 18 243
- Регистрация: 02 августа 07
Отправлено 30 ноября 2012 - 20:09
№ 16
Старое кольцо
Старое кольцо. Зеленый камень. Совсем - совсем зелёный. Серебряная оправа. Простоватое на вид. Я беру его в руки. От прикосновения камень становится теплым, а его зелень еще более темной и таинственной.
Старая бурятка сидит у юрты. Пора подводить итог жизни. Она камлала в последний раз. Не поднимет больше бубна. Он перестал ее слушаться. Вчера он гудел: «Пора! Пора!» И, когда в кружении обряда она встретилась со всеми духами родственников, они тоже шептали ей: Гульдэмэй, пора! Пора передавать свой дар! Пора!»
Да, она все понимает. Но кому?
Последняя внучка уехала в поселок учиться. А от ее сказаний только отмахивается: «Бабушка, ты же музейная ценность. На тебя ходят посмотреть, как на реликвию. Кому твои заговоры и камлания нужны?»
-Ну, и что она тут может сказать?
Гульдэмэй трет колени. Болят. Даже ее волшебная мазь не помогает. Старая стала совсем.
Но как она может уйти, не передав никому свой дар?
Пригревает весеннее солнышко. Старуха совсем разомлела и задремала под его лучами.
Ей снится странный сон.
Она сидит у своего старого сундука, что остался ей от ее бабушки, великой шаманки Агуй Гохон и разбирает его содержимое. Здесь много забытых ей вещей. Бабушкины бусы, что помнят ее молодой, остатки атласных лент и перьев, что украшали ее бубен, сам бубен, потертый и потерявший голос, осколок зеркала, забытые колечки. И множество мелких монеток, уже позеленевших и не имеющих никакой ценности.
И слышится ей голос бабушки:
Гульдэмэй, пора и тебе отправляться к нам. Некому передать тебе великую силу наших предков. Тяжело это признавать, но так есть. Сделай, как я тебе велю. Тебе осталось совсем немного. Достань все вещи из сундука. Ничего не выбрасывай. Раздай их людям на память. Каждый возьмет то, что заслуживает. Так мы раздарим нашу силу. И она вернется к нашим предкам, умноженная на талант тех, кому достанется наш дар.
Проснулась старуха. Поняла наказ великой шаманки Агуй Гохон.
Бережно достала из сундука, казалось бы уже ненужные вещи. Бережно разложила у порога юрты, стала ждать гостей.
Первым пришел ее племянник Эсэгэ, который называл себя Сергеем.
Смурной какой-то, - подумала старуха. Печаль какая – то в сердце. А ведь большой человек, говорят, ученый.
Эсэгэ пытался начать разговор, но никак не мог. Помог бабушке очаг развести, сделал ей травяной чай и засобирался.
- Выбери себе подарок, - сказала Гульдэмэй. Моя бабушка, великая шаманка,
так велела. Так надо. Ничего не спрашивай.
Эсэгэ в лице переменился. Стал рассматривать содержимое сундука. Не раздумывая протянул руку к бубну. Это возьму!
На выходные заехала внучка, взяла прабабушкины бусы. Посмеялась, конечно, над чудачеством старухи, удумала, мол, силу раздавать. Но примерила бусы и не захотела снимать. Больно уж тепло у нее в груди стало от прикосновения к коже прабабкиных камней.
Быстро все разобрали. Лишь кольцо великой шаманки, серебряное с бирюзой, от старости ставшей темно – зеленой каплей, лежало сиротливо на блюдечке возле юрты.
Ночью плохо стало старухе. Хорошо, что в этот день у нее остановился местный пастух, что перегонял стадо баранов на другое место. Сел он на коня, поскакал в поселок: «Бабушка Гульдэмэй умирает»
Привез докторшу Валентину. Грустную женщину с серыми глазами. Та поставила укол, но сказала, что он уже не поможет. Пришло, мол, время.
Бабушка попросила: «Возьми от меня на память кольцо. Оно не твое, но очень тебя однажды выручит. Отдай его тому, кто тебе поможет. Оно само своего хозяина найдет. Не беспокойся. А пока сама носи. Оно придаст тебе силы. А как только кольцо свою хозяйку найдет, твои беды закончатся. Ты хороший человек. Все у тебя будет нормально»
Умерла бабушка утром. Хоронили, как она просила, по местным обычаям
Докторшу Валентину сократили на работе. Какие-то дурные времена пошли. Стали русских отовсюду выгонять. А у нее двое детей. Теперь приходится стоять на рынке и торговать сувенирами. Тут и модные нынче бубны, точнее то, что за них выдают местные предприниматели, и поделки из камня, и расшитые шапки а-ля местная экзотика. Стыдобища, а не товар. Но туристы покупают. Ведь сейчас модно в шаманские места ездить. Хотя какие нынче шаманы? Она же сама бабушку Гульдэмэй в последний путь провожала. Но молчит она об этом. Да и кому это интересно? Каждый свой бизнес делает. И детей кормить надо. Совсем тяжело стало. Было бы к кому в Россию уехать, давно бы уехала. Но нет никого. А тут хоть плохонькое, но жилье. Свое, между прочим
За грустными мыслями не заметила, что на нее давно уже смотрит женщина, тоже славянка.
Заметив, что на нее обратили внимание, незнакомка поздоровалась,
- Вы грустная. Что-то случилось?
Валентина ответила, да, давно уже случилось, и почему – то стала говорить, говорить. О том, как переехала в Бурятию за мужем, как он погиб на перевале, как осталась одна с двумя детьми, что с работы ее уволили, что плохо ей. Не знает, что делать. Только дети ее и держат.
Марина, так звали незнакомку, внимательно слушала, не перебивала.
Потом полезла в сумку, достала кошелек, выгребла все, что в нем было, и протянула Валентине.
-Берите, жалко, что мало взяла с собой. И уходите с рынка. Я договорюсь, чтобы вас снова взяли на работу. На первое время вам хватит.
Валентина остолбенела.
-Не возьму, что вы!
-Так надо! Берите!
-Но как же мне отблагодарить вас?
-Ой, постойте. Я думаю пришло время передать вам подарок последней шаманки. Валентина сняла кольцо с шеи, она носила его на шнурке, чтобы не потерять, и протянула Марине.
Марина взглянула на кольцо: «Хорошая и ценная вещь, но не моя. Однако, я возьму его. Чувствую, так надо».
В Москву Марина вернулась из долгой поездки по Азии лишь через год. Колечко с бирюзой всегда лежало в ее кошельке. И она вспоминала о нем только тогда, когда получала очередное письмо с благодарностью от Валентины, что жила в далекой Бурятии, и которой она однажды помогла. Да, она решила вопрос с ее работой. Ведь ей, известному московскому редактору, который сопровождал государственную делегацию, не могли отказать. Вот она и попросила кого надо. Что тут особенного?
Сейчас она спешила в аэропорт. Приятельница через знакомую передала из-за границы важные документы для работы. Рейс состыковочный и надо успеть. Марина очень торопилась. В кафе ее ждала Наташа, с синей папочкой, как описала приятельница. Она ее сразу узнала.
-Ой, так здорово! Ты меня выручила! По почте я бы эти документы не дождалась. А они очень мне нужны для нового проекта. Не знаю, как и отблагодарить тебя.
Неожиданно она потянулась к кошельку, не понимая, что происходит, достала колечко с зеленой каплей.
-Примерь!
Наташа также удивленно смотрела на нее, однако, кольцо взяла. Примерила. Оно оказалось ей впору. Как будто всегда было на ее безымянном пальце.
-Странное у меня ощущение, как будто я его теряла и вдруг нашла. Ничего не понимаю.
-И мне так хорошо стало, - сказала Марина, - как будто я сделала что-то очень важное.
-Наверное, это твое кольцо и есть. В Бурятии мне сказали, что оно само хозяйку найдет. Видимо, ты и есть его хозяйка.
Старая шаманка Гульдэмэй довольна. Она часто приходит на место ее старой юрты. Её тут давно уже нет. Да и ее самой нет. А вот душа ее тут. И душа ее бабушки Агуй Гохон тут же. И они ведут неспешные разговоры.
-Как хорошо у них получилось с подарками. Они точно дошли до тех, кому и предназначались. А именно Эсэгэ , что взял бубен, издал народный бурятский эпос, это сказания и песни великих шаманов, внучка, что обрадовалась красивым бусам, стала заслуженной учительницей, преподает бурятский в школе, пастух, что привез докторшу, известный чабан. В
Все, кто получил часть силы последних шаманок, работают на память предков. Даже кольцо с бирюзовой каплей служит той, кто пишет сказки, дающие опору разуверившимся в жизни. И каждый из них чувствует поддержку, ту частичку великой силы, что дает им древний народ.
Гудит ветер. Дышит бесконечная степь, держит на своих ладонях рыжее солнце. И звучат шаманские бубны. Это Гульдэмэй и Агуй Гохон вспоминают свою молодость, соревнуются в умении усмирять ветер и разжигать солнце.
Наташа просыпается среди ночи. Странные сны не дают ей покоя. Как будто она идет по бесконечной степи, ковыль прижимается к ее ногам, а кто –то высоко –высоко поет песню. И ей необходимо, просто необходимо, записать ее слова. Это чужой язык. Но она почему-то его понимает. Это песня степи и великого народа, что здесь когда-то жил. И ей кажется, что она тоже когда-то здесь родилась.
Э – Ге- гей! Хочется ей закричать!
Но вместо этого она идет к компьютеру, и пальцы сами начинают писать. И теплеет на пальце колечко с бирюзой, что помнит старый сундук и свою хозяйку Агуй Гохон. Её пра-пра-бабушку.
Старое кольцо
Старое кольцо. Зеленый камень. Совсем - совсем зелёный. Серебряная оправа. Простоватое на вид. Я беру его в руки. От прикосновения камень становится теплым, а его зелень еще более темной и таинственной.
Старая бурятка сидит у юрты. Пора подводить итог жизни. Она камлала в последний раз. Не поднимет больше бубна. Он перестал ее слушаться. Вчера он гудел: «Пора! Пора!» И, когда в кружении обряда она встретилась со всеми духами родственников, они тоже шептали ей: Гульдэмэй, пора! Пора передавать свой дар! Пора!»
Да, она все понимает. Но кому?
Последняя внучка уехала в поселок учиться. А от ее сказаний только отмахивается: «Бабушка, ты же музейная ценность. На тебя ходят посмотреть, как на реликвию. Кому твои заговоры и камлания нужны?»
-Ну, и что она тут может сказать?
Гульдэмэй трет колени. Болят. Даже ее волшебная мазь не помогает. Старая стала совсем.
Но как она может уйти, не передав никому свой дар?
Пригревает весеннее солнышко. Старуха совсем разомлела и задремала под его лучами.
Ей снится странный сон.
Она сидит у своего старого сундука, что остался ей от ее бабушки, великой шаманки Агуй Гохон и разбирает его содержимое. Здесь много забытых ей вещей. Бабушкины бусы, что помнят ее молодой, остатки атласных лент и перьев, что украшали ее бубен, сам бубен, потертый и потерявший голос, осколок зеркала, забытые колечки. И множество мелких монеток, уже позеленевших и не имеющих никакой ценности.
И слышится ей голос бабушки:
Гульдэмэй, пора и тебе отправляться к нам. Некому передать тебе великую силу наших предков. Тяжело это признавать, но так есть. Сделай, как я тебе велю. Тебе осталось совсем немного. Достань все вещи из сундука. Ничего не выбрасывай. Раздай их людям на память. Каждый возьмет то, что заслуживает. Так мы раздарим нашу силу. И она вернется к нашим предкам, умноженная на талант тех, кому достанется наш дар.
Проснулась старуха. Поняла наказ великой шаманки Агуй Гохон.
Бережно достала из сундука, казалось бы уже ненужные вещи. Бережно разложила у порога юрты, стала ждать гостей.
Первым пришел ее племянник Эсэгэ, который называл себя Сергеем.
Смурной какой-то, - подумала старуха. Печаль какая – то в сердце. А ведь большой человек, говорят, ученый.
Эсэгэ пытался начать разговор, но никак не мог. Помог бабушке очаг развести, сделал ей травяной чай и засобирался.
- Выбери себе подарок, - сказала Гульдэмэй. Моя бабушка, великая шаманка,
так велела. Так надо. Ничего не спрашивай.
Эсэгэ в лице переменился. Стал рассматривать содержимое сундука. Не раздумывая протянул руку к бубну. Это возьму!
На выходные заехала внучка, взяла прабабушкины бусы. Посмеялась, конечно, над чудачеством старухи, удумала, мол, силу раздавать. Но примерила бусы и не захотела снимать. Больно уж тепло у нее в груди стало от прикосновения к коже прабабкиных камней.
Быстро все разобрали. Лишь кольцо великой шаманки, серебряное с бирюзой, от старости ставшей темно – зеленой каплей, лежало сиротливо на блюдечке возле юрты.
Ночью плохо стало старухе. Хорошо, что в этот день у нее остановился местный пастух, что перегонял стадо баранов на другое место. Сел он на коня, поскакал в поселок: «Бабушка Гульдэмэй умирает»
Привез докторшу Валентину. Грустную женщину с серыми глазами. Та поставила укол, но сказала, что он уже не поможет. Пришло, мол, время.
Бабушка попросила: «Возьми от меня на память кольцо. Оно не твое, но очень тебя однажды выручит. Отдай его тому, кто тебе поможет. Оно само своего хозяина найдет. Не беспокойся. А пока сама носи. Оно придаст тебе силы. А как только кольцо свою хозяйку найдет, твои беды закончатся. Ты хороший человек. Все у тебя будет нормально»
Умерла бабушка утром. Хоронили, как она просила, по местным обычаям
Докторшу Валентину сократили на работе. Какие-то дурные времена пошли. Стали русских отовсюду выгонять. А у нее двое детей. Теперь приходится стоять на рынке и торговать сувенирами. Тут и модные нынче бубны, точнее то, что за них выдают местные предприниматели, и поделки из камня, и расшитые шапки а-ля местная экзотика. Стыдобища, а не товар. Но туристы покупают. Ведь сейчас модно в шаманские места ездить. Хотя какие нынче шаманы? Она же сама бабушку Гульдэмэй в последний путь провожала. Но молчит она об этом. Да и кому это интересно? Каждый свой бизнес делает. И детей кормить надо. Совсем тяжело стало. Было бы к кому в Россию уехать, давно бы уехала. Но нет никого. А тут хоть плохонькое, но жилье. Свое, между прочим
За грустными мыслями не заметила, что на нее давно уже смотрит женщина, тоже славянка.
Заметив, что на нее обратили внимание, незнакомка поздоровалась,
- Вы грустная. Что-то случилось?
Валентина ответила, да, давно уже случилось, и почему – то стала говорить, говорить. О том, как переехала в Бурятию за мужем, как он погиб на перевале, как осталась одна с двумя детьми, что с работы ее уволили, что плохо ей. Не знает, что делать. Только дети ее и держат.
Марина, так звали незнакомку, внимательно слушала, не перебивала.
Потом полезла в сумку, достала кошелек, выгребла все, что в нем было, и протянула Валентине.
-Берите, жалко, что мало взяла с собой. И уходите с рынка. Я договорюсь, чтобы вас снова взяли на работу. На первое время вам хватит.
Валентина остолбенела.
-Не возьму, что вы!
-Так надо! Берите!
-Но как же мне отблагодарить вас?
-Ой, постойте. Я думаю пришло время передать вам подарок последней шаманки. Валентина сняла кольцо с шеи, она носила его на шнурке, чтобы не потерять, и протянула Марине.
Марина взглянула на кольцо: «Хорошая и ценная вещь, но не моя. Однако, я возьму его. Чувствую, так надо».
В Москву Марина вернулась из долгой поездки по Азии лишь через год. Колечко с бирюзой всегда лежало в ее кошельке. И она вспоминала о нем только тогда, когда получала очередное письмо с благодарностью от Валентины, что жила в далекой Бурятии, и которой она однажды помогла. Да, она решила вопрос с ее работой. Ведь ей, известному московскому редактору, который сопровождал государственную делегацию, не могли отказать. Вот она и попросила кого надо. Что тут особенного?
Сейчас она спешила в аэропорт. Приятельница через знакомую передала из-за границы важные документы для работы. Рейс состыковочный и надо успеть. Марина очень торопилась. В кафе ее ждала Наташа, с синей папочкой, как описала приятельница. Она ее сразу узнала.
-Ой, так здорово! Ты меня выручила! По почте я бы эти документы не дождалась. А они очень мне нужны для нового проекта. Не знаю, как и отблагодарить тебя.
Неожиданно она потянулась к кошельку, не понимая, что происходит, достала колечко с зеленой каплей.
-Примерь!
Наташа также удивленно смотрела на нее, однако, кольцо взяла. Примерила. Оно оказалось ей впору. Как будто всегда было на ее безымянном пальце.
-Странное у меня ощущение, как будто я его теряла и вдруг нашла. Ничего не понимаю.
-И мне так хорошо стало, - сказала Марина, - как будто я сделала что-то очень важное.
-Наверное, это твое кольцо и есть. В Бурятии мне сказали, что оно само хозяйку найдет. Видимо, ты и есть его хозяйка.
Старая шаманка Гульдэмэй довольна. Она часто приходит на место ее старой юрты. Её тут давно уже нет. Да и ее самой нет. А вот душа ее тут. И душа ее бабушки Агуй Гохон тут же. И они ведут неспешные разговоры.
-Как хорошо у них получилось с подарками. Они точно дошли до тех, кому и предназначались. А именно Эсэгэ , что взял бубен, издал народный бурятский эпос, это сказания и песни великих шаманов, внучка, что обрадовалась красивым бусам, стала заслуженной учительницей, преподает бурятский в школе, пастух, что привез докторшу, известный чабан. В
Все, кто получил часть силы последних шаманок, работают на память предков. Даже кольцо с бирюзовой каплей служит той, кто пишет сказки, дающие опору разуверившимся в жизни. И каждый из них чувствует поддержку, ту частичку великой силы, что дает им древний народ.
Гудит ветер. Дышит бесконечная степь, держит на своих ладонях рыжее солнце. И звучат шаманские бубны. Это Гульдэмэй и Агуй Гохон вспоминают свою молодость, соревнуются в умении усмирять ветер и разжигать солнце.
Наташа просыпается среди ночи. Странные сны не дают ей покоя. Как будто она идет по бесконечной степи, ковыль прижимается к ее ногам, а кто –то высоко –высоко поет песню. И ей необходимо, просто необходимо, записать ее слова. Это чужой язык. Но она почему-то его понимает. Это песня степи и великого народа, что здесь когда-то жил. И ей кажется, что она тоже когда-то здесь родилась.
Э – Ге- гей! Хочется ей закричать!
Но вместо этого она идет к компьютеру, и пальцы сами начинают писать. И теплеет на пальце колечко с бирюзой, что помнит старый сундук и свою хозяйку Агуй Гохон. Её пра-пра-бабушку.
#18
GREEN
- Главный администратор
-
- Группа: Главные администраторы
- Сообщений: 18 243
- Регистрация: 02 августа 07
Отправлено 04 декабря 2012 - 18:26
№ 17
КОВЧЕГ
То ли солнце светило очень ярко на безоблачном небе, то ли листья деревьев, в тени которых лежали бочки с виноградным соком, рано пожелтев, покрывшись коричневыми, сухими пятнышками, быстро облетели? Но от этого сок превратился в вино, кисловато-бурлящее, наполненное пузырьками воздуха, и красное, как кровь животных, которые, отдав свою жизнь богам, окрашивали жертвенные камни бордовыми густыми каплями. Вместо воды оракул пил, то, что хранилось в бочках, и его страшные пророчества становились еще более угрожающими. Он до хрипоты кричал о потопе, он стучал в закрытые двери, выкрикивал проклятия всем живущим в городе. Он ходил, шатаясь, простирая руки к небесам и падая в сухую, потрескавшуюся землю, глоток за глотком, отпивая скисший сок, из бутылочки, привязанной к поясу.
Чтобы понять, что оракул прав, не надо было слушать его вопли. Достаточно было посмотреть на небо, похожее на отполированное медное зеркало, слепящее и обжигающее. Урожай был выжжен беспощадным солнцем, ни капли воды не упало с безоблачного небосклона за долгие, долгие месяцы.
Ковчег не строил только ленивый. В каждом дворе стояло свое сооружение из досок, законопаченных паклей со смолой, с парусами, готовыми натянуться при порыве ветра, как натягиваются легкие новорожденного при первом вдохе. Они были разных размеров, эти странные суда, которые строили крестьяне, купцы и благородные жители города. Утро каждый из строителей начинал паломничеством к своему личному ковчегу. Надо же было проверить все ли готово, что еще можно сложить в трюм, не утащили ли соседи что-либо важное и необходимое. Пройдя вокруг ковчега, в спешке прочитав утренние молитвы, люди спешили закрыться в своих домах, спрятавшись от невыносимого зноя в погребах и подвалах.
- Господь покарает вас за эгоизм! Вы уже мертвы, ваши души разложились, как только вы преступили заповеди и стали на путь греха, – голос оракула сливался с ветром, который колотил песком по закрытым окнам, дверям и стенам домов, словно хотел превратить в решето жилища и всех, кто находился внутри.
Больше никаких звуков не издавал некогда шумный и оживленный город. Его базарные площади превратились в пустынные вереницы прилавков, засыпанные красным песком. Даже не верилось, что где-то есть люди, которые надеются спастись и выжить.
Но не только пьяный оракул шатался, как тень, по городу. Некий чужестранец, случайно оказавшийся в обреченном месте, не спеша, и спокойно шел от одного двора к другому, рассматривая ковчеги и улыбаясь чему-то, ведомому только ему.
В одном из дворов он заметил детей, которые строили из песка какую-то фигуру.
- Что вы делаете, малыши?
- Ковчег.
- Странно, но разве корабль из песка и щепок может быть ковчегом? – обратился чужестранец к чумазым ребятишкам, которые походили на маленькую стайку взъерошенных воробышков, - и зачем вы сидите на солнцепеке, если ваши родители уже позаботились о вашем спасении?
- О нас они позаботились, а кто позаботится о сиротках Агро и Лии? Кто возьмет с собой одинокую старуху Кигу? Кто спасет нашего доброго оракула и нищих, которые сейчас прячутся в катакомбах?
- Интересно, а почему вы называете оракула добрым?
- Он всегда играл с нами, рассказывал сказки и смешные истории, он мастерил для нас деревянных птиц и другие летающие игрушки. Еще задолго до засухи оракул предсказал неурожай, поэтому никто не умер от голода, сделав запасы. А когда он заговорил о потопе, люди стали строить корабли и лодки, чтобы спастись и на этот раз…
Чужестранец, улыбнувшись детворе, вошел во двор и постучал в дверь. За дверью раздался грубый мужской голос – Сколько можно шастать туда и обратно? Не ребенок, а исчадие ада! Вик, если ты не прекратишь выбегать на улицу к своим сорванцам, я отлуплю тебя и запру в чулане.
- Я не Ваш сын, я путник, которому нужен отдых и глоток воды, а также место в Вашем ковчеге.
- Пошел вон, чужестранец! Каждый сам за себя.
- Но Вы же нарушаете заповеди Господа и законы гостеприимства? Неужели все жители города столь же бессердечны и равнодушны к страданиям одинокого путника?
- О каких заповедях ты рассуждаешь, бродяга? Я честно жертвовал десятину жрецам, но Господу наплевать на мои жертвы, а мне наплевать на тебя. Убирайся немедленно, иначе я сейчас выйду и переломаю тебе все кости.
Путник задумчиво постоял минуту напротив закрытой двери, потом, потрепав ребятишек по спутанным и давно немытым волосам, сказал, – Попробую попытать счастья в других домах.
- Мы бы очень хотели, чтобы кто-то проявил милосердие, - сказали дети, - Но если этого не случится, возвращайтесь к нам, строить ковчег. Ваша помощь будет очень кстати, ведь теперь мы должны будем предусмотреть место и для Вас.
Много часов бродил путник по городу, его белые одежды покрылись красноватыми разводами. Это пыль оседала на пятнах пота. Он терпеливо стучал в двери и просил приюта и воды, но в ответ слышал лишь проклятия и угрозы.
Столкнувшись с оракулом, который походил на живой скелет, обмотанный разноцветными тряпками, чужестранец улыбнулся, - Здравствуй, чадо! Ты сделал все, как я просил?
В глазах оракула заблестели слезы, он рухнул на землю и принялся целовать ноги путника. Чужестранец нагнулся и бережно поднял изможденного старика, - Не говори, кто я. У нас до вечера много неотложных дел. Пошли.
Дети, увидев возвращающегося путника, который, перекинув руку оракула через плечо, практически волок его на себе, обрадовались.
- Приведите всех, для кого вы строите это сооружение, - сказал чужестранец.
- Но мы еще не закончили работу.
- Солнце еще не село, я успею доделать ковчег. Песка вокруг достаточно, у меня все получится, верьте мне.
Ребятишки разбежались в разные стороны. Через какое-то время они вернулись со старухой Кигу, с сиротками Агро и Лией, с полуживыми нищими, со всеми, кто не имел сил и возможностей позаботиться о своем спасении. Каково было удивление, когда перед взором прибывших, предстал огромный ковчег из песка. Монументальное сооружение, появившееся за полчаса, было прекрасно. Путник стоял возле песчаного траппа, и его темные волосы развевались на ветру, - Заходите, устраивайтесь поудобнее, придется поплавать.
Дети радостно взбежали на песчаный корабль, взрослые поднимались с опаской и недоверием, но у них не было выхода, и поэтому они последовали за малышней. Потом на борт взошел и чужестранец, придерживая еле передвигающегося оракула. Как только все очутились на корабле, солнце померкло, черные грозовые тучи затянули небо и, спустя несколько мгновений, пространство осветилось тысячей молний, разорвавших грохочущее небо, и тугие холодные струи полились на город.
- Пора прятаться в трюм, - сказал чужестранец, - сейчас отплываем.
За считанные минуты улицы заполнились ревущей водой. Горожане, выбегая из своих укрытий, бросались к построенным кораблям и лодкам. Через час все было под водой. Волны превращали в щепки большие и маленькие ковчеги, разбивая их, как глиняные горшки, и лишь песчаный корабль, вопреки всем законам природы, был неподвластен стихии. Он медленно плыл, оставляя позади то, что когда-то было городом. В его трюме сидели, обнявшись, перепуганные дети и взрослые, которые боялись не только за себя, но и за друг друга. И лишь оракул пел радостные гимны о спасении и милосердии Всевышнего.
КОВЧЕГ
То ли солнце светило очень ярко на безоблачном небе, то ли листья деревьев, в тени которых лежали бочки с виноградным соком, рано пожелтев, покрывшись коричневыми, сухими пятнышками, быстро облетели? Но от этого сок превратился в вино, кисловато-бурлящее, наполненное пузырьками воздуха, и красное, как кровь животных, которые, отдав свою жизнь богам, окрашивали жертвенные камни бордовыми густыми каплями. Вместо воды оракул пил, то, что хранилось в бочках, и его страшные пророчества становились еще более угрожающими. Он до хрипоты кричал о потопе, он стучал в закрытые двери, выкрикивал проклятия всем живущим в городе. Он ходил, шатаясь, простирая руки к небесам и падая в сухую, потрескавшуюся землю, глоток за глотком, отпивая скисший сок, из бутылочки, привязанной к поясу.
Чтобы понять, что оракул прав, не надо было слушать его вопли. Достаточно было посмотреть на небо, похожее на отполированное медное зеркало, слепящее и обжигающее. Урожай был выжжен беспощадным солнцем, ни капли воды не упало с безоблачного небосклона за долгие, долгие месяцы.
Ковчег не строил только ленивый. В каждом дворе стояло свое сооружение из досок, законопаченных паклей со смолой, с парусами, готовыми натянуться при порыве ветра, как натягиваются легкие новорожденного при первом вдохе. Они были разных размеров, эти странные суда, которые строили крестьяне, купцы и благородные жители города. Утро каждый из строителей начинал паломничеством к своему личному ковчегу. Надо же было проверить все ли готово, что еще можно сложить в трюм, не утащили ли соседи что-либо важное и необходимое. Пройдя вокруг ковчега, в спешке прочитав утренние молитвы, люди спешили закрыться в своих домах, спрятавшись от невыносимого зноя в погребах и подвалах.
- Господь покарает вас за эгоизм! Вы уже мертвы, ваши души разложились, как только вы преступили заповеди и стали на путь греха, – голос оракула сливался с ветром, который колотил песком по закрытым окнам, дверям и стенам домов, словно хотел превратить в решето жилища и всех, кто находился внутри.
Больше никаких звуков не издавал некогда шумный и оживленный город. Его базарные площади превратились в пустынные вереницы прилавков, засыпанные красным песком. Даже не верилось, что где-то есть люди, которые надеются спастись и выжить.
Но не только пьяный оракул шатался, как тень, по городу. Некий чужестранец, случайно оказавшийся в обреченном месте, не спеша, и спокойно шел от одного двора к другому, рассматривая ковчеги и улыбаясь чему-то, ведомому только ему.
В одном из дворов он заметил детей, которые строили из песка какую-то фигуру.
- Что вы делаете, малыши?
- Ковчег.
- Странно, но разве корабль из песка и щепок может быть ковчегом? – обратился чужестранец к чумазым ребятишкам, которые походили на маленькую стайку взъерошенных воробышков, - и зачем вы сидите на солнцепеке, если ваши родители уже позаботились о вашем спасении?
- О нас они позаботились, а кто позаботится о сиротках Агро и Лии? Кто возьмет с собой одинокую старуху Кигу? Кто спасет нашего доброго оракула и нищих, которые сейчас прячутся в катакомбах?
- Интересно, а почему вы называете оракула добрым?
- Он всегда играл с нами, рассказывал сказки и смешные истории, он мастерил для нас деревянных птиц и другие летающие игрушки. Еще задолго до засухи оракул предсказал неурожай, поэтому никто не умер от голода, сделав запасы. А когда он заговорил о потопе, люди стали строить корабли и лодки, чтобы спастись и на этот раз…
Чужестранец, улыбнувшись детворе, вошел во двор и постучал в дверь. За дверью раздался грубый мужской голос – Сколько можно шастать туда и обратно? Не ребенок, а исчадие ада! Вик, если ты не прекратишь выбегать на улицу к своим сорванцам, я отлуплю тебя и запру в чулане.
- Я не Ваш сын, я путник, которому нужен отдых и глоток воды, а также место в Вашем ковчеге.
- Пошел вон, чужестранец! Каждый сам за себя.
- Но Вы же нарушаете заповеди Господа и законы гостеприимства? Неужели все жители города столь же бессердечны и равнодушны к страданиям одинокого путника?
- О каких заповедях ты рассуждаешь, бродяга? Я честно жертвовал десятину жрецам, но Господу наплевать на мои жертвы, а мне наплевать на тебя. Убирайся немедленно, иначе я сейчас выйду и переломаю тебе все кости.
Путник задумчиво постоял минуту напротив закрытой двери, потом, потрепав ребятишек по спутанным и давно немытым волосам, сказал, – Попробую попытать счастья в других домах.
- Мы бы очень хотели, чтобы кто-то проявил милосердие, - сказали дети, - Но если этого не случится, возвращайтесь к нам, строить ковчег. Ваша помощь будет очень кстати, ведь теперь мы должны будем предусмотреть место и для Вас.
Много часов бродил путник по городу, его белые одежды покрылись красноватыми разводами. Это пыль оседала на пятнах пота. Он терпеливо стучал в двери и просил приюта и воды, но в ответ слышал лишь проклятия и угрозы.
Столкнувшись с оракулом, который походил на живой скелет, обмотанный разноцветными тряпками, чужестранец улыбнулся, - Здравствуй, чадо! Ты сделал все, как я просил?
В глазах оракула заблестели слезы, он рухнул на землю и принялся целовать ноги путника. Чужестранец нагнулся и бережно поднял изможденного старика, - Не говори, кто я. У нас до вечера много неотложных дел. Пошли.
Дети, увидев возвращающегося путника, который, перекинув руку оракула через плечо, практически волок его на себе, обрадовались.
- Приведите всех, для кого вы строите это сооружение, - сказал чужестранец.
- Но мы еще не закончили работу.
- Солнце еще не село, я успею доделать ковчег. Песка вокруг достаточно, у меня все получится, верьте мне.
Ребятишки разбежались в разные стороны. Через какое-то время они вернулись со старухой Кигу, с сиротками Агро и Лией, с полуживыми нищими, со всеми, кто не имел сил и возможностей позаботиться о своем спасении. Каково было удивление, когда перед взором прибывших, предстал огромный ковчег из песка. Монументальное сооружение, появившееся за полчаса, было прекрасно. Путник стоял возле песчаного траппа, и его темные волосы развевались на ветру, - Заходите, устраивайтесь поудобнее, придется поплавать.
Дети радостно взбежали на песчаный корабль, взрослые поднимались с опаской и недоверием, но у них не было выхода, и поэтому они последовали за малышней. Потом на борт взошел и чужестранец, придерживая еле передвигающегося оракула. Как только все очутились на корабле, солнце померкло, черные грозовые тучи затянули небо и, спустя несколько мгновений, пространство осветилось тысячей молний, разорвавших грохочущее небо, и тугие холодные струи полились на город.
- Пора прятаться в трюм, - сказал чужестранец, - сейчас отплываем.
За считанные минуты улицы заполнились ревущей водой. Горожане, выбегая из своих укрытий, бросались к построенным кораблям и лодкам. Через час все было под водой. Волны превращали в щепки большие и маленькие ковчеги, разбивая их, как глиняные горшки, и лишь песчаный корабль, вопреки всем законам природы, был неподвластен стихии. Он медленно плыл, оставляя позади то, что когда-то было городом. В его трюме сидели, обнявшись, перепуганные дети и взрослые, которые боялись не только за себя, но и за друг друга. И лишь оракул пел радостные гимны о спасении и милосердии Всевышнего.
#19
GREEN
- Главный администратор
-
- Группа: Главные администраторы
- Сообщений: 18 243
- Регистрация: 02 августа 07
Отправлено 10 декабря 2012 - 15:34
№ 18
Счастье
Наша жизнь утекает словно струя воды сквозь пальцы. И мы не успеваем уследить за ее течением. Но мы в состоянии контролировать ее поток. Прольется она мягким нежным ручейком, лаская твои пальцы и оставляя трепетно дрожащие капли на твоей ладони. Или же ворвется сильным огрубевшим потоком, рисуя синяки на твоем теле.
Все это решать тебе,- тебе человек! Ты в ответе за свою судьбу, за свое горе и счастье.
А что же это такое – счастье? Столько шуму и хлопот вокруг него, столько подлых дел совершает человек на пути к нему. А сколько мы видим измученных глаз, полных страха, стыда и разочарования на тропе проложенной кровавым лицемерием и эгоизмом, к этому вечному властителю нашего разума – счастью.
Счастье, словно солнце, манящее человека. Люди давят и уничтожают друг друга, карабкаясь по горе уже изуродованных человеческих душ. И тот, кто достигнет его и приблизиться к свету лучистого солнца, тот сиюминутно сгорит в его пылающем безжалостном пламени.
Ведь нет, как бы противоречиво это не звучало, нет счастья тому, кто вечно, перерывая все дороги стремится к нему. Счастье намного проще. Оно всегда рядом с нами: в тихом шелесте листвы, в чистоте детского смеха, в нежности рассвета. Счастье бесконечно…Оно всегда и везде готово принять нас в свои объятья. Просто пробуди в себе ребенка с той способностью чуткого и открытого взгляда на мир. Повернись к жизни. Открой ей душу свою. Поверь! И счастье непременно поверит в тебя.
Счастье
Наша жизнь утекает словно струя воды сквозь пальцы. И мы не успеваем уследить за ее течением. Но мы в состоянии контролировать ее поток. Прольется она мягким нежным ручейком, лаская твои пальцы и оставляя трепетно дрожащие капли на твоей ладони. Или же ворвется сильным огрубевшим потоком, рисуя синяки на твоем теле.
Все это решать тебе,- тебе человек! Ты в ответе за свою судьбу, за свое горе и счастье.
А что же это такое – счастье? Столько шуму и хлопот вокруг него, столько подлых дел совершает человек на пути к нему. А сколько мы видим измученных глаз, полных страха, стыда и разочарования на тропе проложенной кровавым лицемерием и эгоизмом, к этому вечному властителю нашего разума – счастью.
Счастье, словно солнце, манящее человека. Люди давят и уничтожают друг друга, карабкаясь по горе уже изуродованных человеческих душ. И тот, кто достигнет его и приблизиться к свету лучистого солнца, тот сиюминутно сгорит в его пылающем безжалостном пламени.
Ведь нет, как бы противоречиво это не звучало, нет счастья тому, кто вечно, перерывая все дороги стремится к нему. Счастье намного проще. Оно всегда рядом с нами: в тихом шелесте листвы, в чистоте детского смеха, в нежности рассвета. Счастье бесконечно…Оно всегда и везде готово принять нас в свои объятья. Просто пробуди в себе ребенка с той способностью чуткого и открытого взгляда на мир. Повернись к жизни. Открой ей душу свою. Поверь! И счастье непременно поверит в тебя.
#20
GREEN
- Главный администратор
-
- Группа: Главные администраторы
- Сообщений: 18 243
- Регистрация: 02 августа 07
Отправлено 10 декабря 2012 - 23:53
№ 19
МУДРОСТЬ ВОЛКОВ
– Вот незадача, – вздыхал Савелий, обходя вокруг саней, – вот горе так горе, вот беда так беда.
– Да что случилось, толком скажи? – встревожено спросила жена, не вставая с саней.
– Это ж надо – так вывернуть, – не обращая на жену никакого внимания, бурчал Савелий, – чуть не с мясом выдрало. Вчера только новую полосу нашил.
Он потрогал рукой оторванную стальную полосу правого полоза саней, попробовал выровнять, закряхтел, но мёрзлая сталь не поддалась.
– В кузню бы надо, – вслух подумал Савелий.
– Да что случилось, ирод? – всерьёз заволновалась жена.
– Ну встань да погляди – что! – рассердился мужик.
– Батюшки, – всплеснула руками женщина, увидев искореженную металлическую полосу, – как же мы теперь доедем?
– Да не причитай ты, доедем как-нибудь.
Они приехали в город вместе с Гришей, Соней и внуком. Целью поездки были крестины внука, а заодно, пока шёл обряд крещения, Савелий с женой Варей рассчитывали скупиться в городских магазинах. Всё было хорошо до тех пор, пока сани Савелия не наскочили на вмёрзший в землю металлический штырь неизвестно кем и зачем брошенный на пустыре возле церкви.
В это время двери храма открылись. Первым вышел Григорий, придержал массивную дверь, пропуская вперёд новоиспечённую крёстную мать с младенцем на руках
– А мы уже покрестились, – просияла Сонечка.
– А у нас вот беда, – залепетала Варвара.
– Что случилось, дядя Савелий? – спросил Гриша.
– Да вот, – показывая на сани, сказал мужик, – полоз вывернуло. Кабы вы не замали нашу деревенскую церковь, разве нужно было бы в такую даль лошадей гнать! – не удержался он от упрёка.
– Ну, знаешь, дядя Савелий, – возразил Гриша, – клуб тоже нужен.
– А я сказал, что не нужен? Берите и стройте себе! Или лесу у нас мало? Моему деду нужна была церковь – он срубил её с мужиками, а вам готовое всё подавай! Отца Фёдора из родного прихода изгнали, нехристи. Тьфу. Чего же вы тогда детей крестите, а?
– Ты сам знаешь, зачем. Да и доктора у нас в селе нет, а Прокопиха берётся лечить только крещёных.
– Вот видишь, даже Бог от нехристей отворачивается.
Григорий хотел что-то возразить, но в дверях появился отец Фёдор и участливо спросил:
– Что за беда, Савелий? Может, помочь?
– Помоги, батюшка, – бросилась целовать священнику руку Варвара, – нам далеко ехать, а ить с нами ребёночек.
– Да у них свои сани, без нас доедут, – спокойно сказал мужик, – а хошь, и ты с ними поезжай, а я поремонтируюсь и следом поеду. Езжайте, чтобы дитя не морозить.
– Ты подгоняй сани к кузне, а вы, если хотите, в светёлке у меня посидите пока, – предложил священник.
Раньше отец Фёдор был первоклассным кузнецом и после принятия сана не брезговал этой работой, изготовляя ограды и выполняя различные небольшие заказы, приносившие храму дополнительный доход, совсем не лишний в то непростое для церкви время.
Савелий подумал и сказал:
– Нет, пожалуй, пусть едут, чтобы до темноты успеть. И ты поезжай, Варя.
Но жена пожелала остаться, видимо, беспокоясь за сани, полные товара.
– Давай, Гриша, с богом. Возьми, Соня, мой тулуп, укутай дитё хорошенько.
– Бог помогай, – перекрестил их на дорогу отец Фёдор.
Через минуту сани с крёстными родителями и крестником скрылись за поворотом. Лошадка весело бежала лёгкой рысью; подгонять её не было нужды, так как она сама хотела побыстрее попасть домой в тёплое и сытное стойло. Соня, плотно укутавшись в тулуп вместе с младенцем, быстро уснувшим от мягкого скольжения саней, светилась счастливой улыбкой, наблюдая, как быстро убегают городские строения – и вот уже дорога белою лентой весело вьётся за ними. Только у Гришки настроение было испорчено разговором с Савелием. Но это длилось недолго. Он представил, как их встретят в деревне родные, как будет весело и радостно вокруг, как соберутся все за большим праздничным столом, будут есть, пить, петь и плясать… Стало легко и приятно на душе.
Так проехали уже больше половины пути, как Соня вдруг заметила вдалеке бегущую вслед за ними по дороге стаю волков.
– Гриша, волки, – неуверенно проговорила она, а потом уже закричала: – Волки!
– Откуда они тут? – удивился крёстный. – Сколько лет никто не видел их в наших краях.
Но, обернувшись, отбросил все сомнения: волки, много волков.
– Но, милая! Выручай! – заорал он, хлестнув что было силы лошадь так, что Соня с ребёнком едва не вылетели из саней после резкого рывка животного.
Началась борьба за жизнь. Девушка с ужасом наблюдала, как быстро сокращается расстояние между ними и волками. Хищники бежали клином, в голове которого выделялся крупный, завораживающий красотой бега, вожак. Стая растянулась на довольно большое расстояние, и это внушало ещё больший страх. Задние подпирали передних, иногда опережая друг друга, но никто не покушался на право вожака вести стаю, сохраняя почтительную дистанцию .
– Гришенька, они уже близко! – закричала Соня.
Он обернулся, испугав бедную девушку ещё больше своим перекошенным от ужаса лицом.
– Давай, давай, давай, родная! – Кнут заходил с остервенением по спине лошади, разрывая рыжую шкуру до крови. Но бедное животное и так выкладывалось из всех сил. Гриша то и дело оглядывался, и с приближением волков страх закрадывался в душу всё глубже и глубже.
– Брось им мальца! – заорал он срывающимся голосом.
– Что-о? – не поверила своим ушам девушка.
– Брось им ребёнка!
– Ты что?! Не брошу!
– Брось, говорю! Пропадём все!
– Нет!
– Так только ребёнок, а так все пропадём! Бросай!
– А жить потом как?
В это мгновение вожак уже заходил с правого бока саней. Гриша попытался достать его кнутом. Волк отскочил, лязгнув зубами, и снова некоторое время бежал позади саней.
– Бросай же! – Это была уже истерика. Соня молчала, крепко прижав к себе ребёнка. – Ну, так иди вместе с ним!
Он с силой толкнул ногой в спину девушки; та выпала из саней, ещё крепче прижимая к себе крестника. Но вожак уже выбрал жертву. Удара кнутом простить он не мог, да и лошадь выглядела более привлекательно в качестве трапезы. Послушная вожаку стая помчалась за ним, едва не наступая на обезумевшую от страха девушку. Только последний, видимо, самый старый и слабый волк остановился возле неё… Они встретились взглядом – зверь и человек. Волк оскалился. «Вот и смертушка моя пришла», – подумала Соня и стала совершенно спокойна от ощущения полного бессилия. Волк ещё мгновение поколебался, фыркнул громко и побежал догонять стаю.
Тем временем вожак уже бежал вровень с лошадью и примерялся надрезать острым клыком жилу на ноге, бешено скачущей жертвы. Как ни пытался Григорий достать его кнутом, всё было тщетно. Обезумевшая лошадь несла, не разбирая дороги, косясь налитым кровью глазом на своего убийцу. Волк уже не обращал никакого внимания на кучера: он был сосредоточен на выборе момента. И вот – бросок в ноги, лошадь делает рывок в сторону, сани опрокидываются, увлекая за собой возницу и запутывая ноги лошади, которая падает, взбивая брызгами снег. В следующее мгновение мощные челюсти вожака сомкнулись на горле жертвы. Подоспевшая голодная стая накинулась на нее и стала рвать ещё живую плоть.
Лежавший в стороне Гриша, увидев, что волки заняты лошадью, взглядом из-под сбившейся на брови шапки нашел удобное для спасения дерево и сначала украдкой, а затем со всех ног бросился к нему. Спасение было совсем близко, но тут подоспел самый старый, самый слабый в стае волк, опоздавший на общий кровавый пир стаи. Уже у дерева – казалось, протяни только руку, – волк запрыгнул юноше на спину, повалил и замкнул у него на горле старые, но ещё крепкие зубы…
Соня так и лежала на дороге. Ноги отказали напрочь. Пустота в душе, пустота в теле. Она не знала, сколько времени длилось это состояние, но когда послышался звук приближающихся саней дяди Савелия, силы вернулись, и она побежала им навстречу, всё также крепко прижимая к себе крёстного сына, даже не заметив упавшего на снег тулупа.
МУДРОСТЬ ВОЛКОВ
– Вот незадача, – вздыхал Савелий, обходя вокруг саней, – вот горе так горе, вот беда так беда.
– Да что случилось, толком скажи? – встревожено спросила жена, не вставая с саней.
– Это ж надо – так вывернуть, – не обращая на жену никакого внимания, бурчал Савелий, – чуть не с мясом выдрало. Вчера только новую полосу нашил.
Он потрогал рукой оторванную стальную полосу правого полоза саней, попробовал выровнять, закряхтел, но мёрзлая сталь не поддалась.
– В кузню бы надо, – вслух подумал Савелий.
– Да что случилось, ирод? – всерьёз заволновалась жена.
– Ну встань да погляди – что! – рассердился мужик.
– Батюшки, – всплеснула руками женщина, увидев искореженную металлическую полосу, – как же мы теперь доедем?
– Да не причитай ты, доедем как-нибудь.
Они приехали в город вместе с Гришей, Соней и внуком. Целью поездки были крестины внука, а заодно, пока шёл обряд крещения, Савелий с женой Варей рассчитывали скупиться в городских магазинах. Всё было хорошо до тех пор, пока сани Савелия не наскочили на вмёрзший в землю металлический штырь неизвестно кем и зачем брошенный на пустыре возле церкви.
В это время двери храма открылись. Первым вышел Григорий, придержал массивную дверь, пропуская вперёд новоиспечённую крёстную мать с младенцем на руках
– А мы уже покрестились, – просияла Сонечка.
– А у нас вот беда, – залепетала Варвара.
– Что случилось, дядя Савелий? – спросил Гриша.
– Да вот, – показывая на сани, сказал мужик, – полоз вывернуло. Кабы вы не замали нашу деревенскую церковь, разве нужно было бы в такую даль лошадей гнать! – не удержался он от упрёка.
– Ну, знаешь, дядя Савелий, – возразил Гриша, – клуб тоже нужен.
– А я сказал, что не нужен? Берите и стройте себе! Или лесу у нас мало? Моему деду нужна была церковь – он срубил её с мужиками, а вам готовое всё подавай! Отца Фёдора из родного прихода изгнали, нехристи. Тьфу. Чего же вы тогда детей крестите, а?
– Ты сам знаешь, зачем. Да и доктора у нас в селе нет, а Прокопиха берётся лечить только крещёных.
– Вот видишь, даже Бог от нехристей отворачивается.
Григорий хотел что-то возразить, но в дверях появился отец Фёдор и участливо спросил:
– Что за беда, Савелий? Может, помочь?
– Помоги, батюшка, – бросилась целовать священнику руку Варвара, – нам далеко ехать, а ить с нами ребёночек.
– Да у них свои сани, без нас доедут, – спокойно сказал мужик, – а хошь, и ты с ними поезжай, а я поремонтируюсь и следом поеду. Езжайте, чтобы дитя не морозить.
– Ты подгоняй сани к кузне, а вы, если хотите, в светёлке у меня посидите пока, – предложил священник.
Раньше отец Фёдор был первоклассным кузнецом и после принятия сана не брезговал этой работой, изготовляя ограды и выполняя различные небольшие заказы, приносившие храму дополнительный доход, совсем не лишний в то непростое для церкви время.
Савелий подумал и сказал:
– Нет, пожалуй, пусть едут, чтобы до темноты успеть. И ты поезжай, Варя.
Но жена пожелала остаться, видимо, беспокоясь за сани, полные товара.
– Давай, Гриша, с богом. Возьми, Соня, мой тулуп, укутай дитё хорошенько.
– Бог помогай, – перекрестил их на дорогу отец Фёдор.
Через минуту сани с крёстными родителями и крестником скрылись за поворотом. Лошадка весело бежала лёгкой рысью; подгонять её не было нужды, так как она сама хотела побыстрее попасть домой в тёплое и сытное стойло. Соня, плотно укутавшись в тулуп вместе с младенцем, быстро уснувшим от мягкого скольжения саней, светилась счастливой улыбкой, наблюдая, как быстро убегают городские строения – и вот уже дорога белою лентой весело вьётся за ними. Только у Гришки настроение было испорчено разговором с Савелием. Но это длилось недолго. Он представил, как их встретят в деревне родные, как будет весело и радостно вокруг, как соберутся все за большим праздничным столом, будут есть, пить, петь и плясать… Стало легко и приятно на душе.
Так проехали уже больше половины пути, как Соня вдруг заметила вдалеке бегущую вслед за ними по дороге стаю волков.
– Гриша, волки, – неуверенно проговорила она, а потом уже закричала: – Волки!
– Откуда они тут? – удивился крёстный. – Сколько лет никто не видел их в наших краях.
Но, обернувшись, отбросил все сомнения: волки, много волков.
– Но, милая! Выручай! – заорал он, хлестнув что было силы лошадь так, что Соня с ребёнком едва не вылетели из саней после резкого рывка животного.
Началась борьба за жизнь. Девушка с ужасом наблюдала, как быстро сокращается расстояние между ними и волками. Хищники бежали клином, в голове которого выделялся крупный, завораживающий красотой бега, вожак. Стая растянулась на довольно большое расстояние, и это внушало ещё больший страх. Задние подпирали передних, иногда опережая друг друга, но никто не покушался на право вожака вести стаю, сохраняя почтительную дистанцию .
– Гришенька, они уже близко! – закричала Соня.
Он обернулся, испугав бедную девушку ещё больше своим перекошенным от ужаса лицом.
– Давай, давай, давай, родная! – Кнут заходил с остервенением по спине лошади, разрывая рыжую шкуру до крови. Но бедное животное и так выкладывалось из всех сил. Гриша то и дело оглядывался, и с приближением волков страх закрадывался в душу всё глубже и глубже.
– Брось им мальца! – заорал он срывающимся голосом.
– Что-о? – не поверила своим ушам девушка.
– Брось им ребёнка!
– Ты что?! Не брошу!
– Брось, говорю! Пропадём все!
– Нет!
– Так только ребёнок, а так все пропадём! Бросай!
– А жить потом как?
В это мгновение вожак уже заходил с правого бока саней. Гриша попытался достать его кнутом. Волк отскочил, лязгнув зубами, и снова некоторое время бежал позади саней.
– Бросай же! – Это была уже истерика. Соня молчала, крепко прижав к себе ребёнка. – Ну, так иди вместе с ним!
Он с силой толкнул ногой в спину девушки; та выпала из саней, ещё крепче прижимая к себе крестника. Но вожак уже выбрал жертву. Удара кнутом простить он не мог, да и лошадь выглядела более привлекательно в качестве трапезы. Послушная вожаку стая помчалась за ним, едва не наступая на обезумевшую от страха девушку. Только последний, видимо, самый старый и слабый волк остановился возле неё… Они встретились взглядом – зверь и человек. Волк оскалился. «Вот и смертушка моя пришла», – подумала Соня и стала совершенно спокойна от ощущения полного бессилия. Волк ещё мгновение поколебался, фыркнул громко и побежал догонять стаю.
Тем временем вожак уже бежал вровень с лошадью и примерялся надрезать острым клыком жилу на ноге, бешено скачущей жертвы. Как ни пытался Григорий достать его кнутом, всё было тщетно. Обезумевшая лошадь несла, не разбирая дороги, косясь налитым кровью глазом на своего убийцу. Волк уже не обращал никакого внимания на кучера: он был сосредоточен на выборе момента. И вот – бросок в ноги, лошадь делает рывок в сторону, сани опрокидываются, увлекая за собой возницу и запутывая ноги лошади, которая падает, взбивая брызгами снег. В следующее мгновение мощные челюсти вожака сомкнулись на горле жертвы. Подоспевшая голодная стая накинулась на нее и стала рвать ещё живую плоть.
Лежавший в стороне Гриша, увидев, что волки заняты лошадью, взглядом из-под сбившейся на брови шапки нашел удобное для спасения дерево и сначала украдкой, а затем со всех ног бросился к нему. Спасение было совсем близко, но тут подоспел самый старый, самый слабый в стае волк, опоздавший на общий кровавый пир стаи. Уже у дерева – казалось, протяни только руку, – волк запрыгнул юноше на спину, повалил и замкнул у него на горле старые, но ещё крепкие зубы…
Соня так и лежала на дороге. Ноги отказали напрочь. Пустота в душе, пустота в теле. Она не знала, сколько времени длилось это состояние, но когда послышался звук приближающихся саней дяди Савелия, силы вернулись, и она побежала им навстречу, всё также крепко прижимая к себе крёстного сына, даже не заметив упавшего на снег тулупа.
