Помощь
Тема закрыта
№ 10
Замечательная
Он уехал. А потом и улетел. Я же места себе не находила и ждала сообщений от него. И в голове все прокручивались слова, которые он говорил мне, легонько шурша пальцами по моим бровям: «Ты замечательная!». Не знаю, что он в них нашел такого, чтобы их разглаживать все время – брови как брови, я даже их никогда не подкрашивала. А он называл их «магнитно-силовые линии» и, исследуя их губами от переносицы к вискам, шептал: «Вот здесь поле сильнее, так как линии идут гуще...». Смешной такой – все ему хотелось объяснить и понять, что, да как, да почему... Во мне ведь ничего особенного – ну, искринки есть в глазах. Так ведь они у меня и возникали от того, что он все в глаза мне заглядывал и пытался что-то в их глубине разглядеть. Как бы пронзал их своим излучением. Вот на дне моих глаз его излучение наверное и отражалось искринками. А он все шутил, что мол это излучение «глаза в глаза» слабее любого лазера, ну разве что сравнимо с тем, что работает в инфракрасном диапазоне. И еще говорил что-то про «угол полного внутреннего отражения». И что есть такой эффект в оптике, когда луч, зайдя в какую-то среду, так и гуляет там – отражается внутри и не выходит. Он объяснял про показатель преломления, но я все равно не поняла. Что же он там делает так долго - луч этот, если не выходит обратно. Мне просто было тепло, спокойно и хорошо от его взгляда. Он какой-то у него ласкающий и успокаивающий. И по телу разливается такая нежность, что сразу вспоминается детство - и как мама по головке гладила, и как плавали на теплом море с родителями. Я ведь и выросла у того теплого моря. Сейчас вот скучаю по теплу на этом острове с прохладным летом и бесснежной зимой. И все осенне-зимние вечера неизменно включаю газовый котел центрального отопления. Да еще люблю и прижаться боком к распаленной батарее перед тем, как забраться в постель.
Потом он прислал сообщение, что добрался, и что рад, что приезжал ко мне сюда, и что...Значит, ему у меня понравилось. Может и я тоже... Наверное, реснички мои понравились – он все губами своими их ловил, когда они схлопывались... А сейчас почему-то вот слезы на них не удержались, когда прочитала те его слова «моя замечательная». И я ждала все снова и снова этих слов. Они и пришли потом попозже тоже: « Приеду снова к тебе – не могу без тебя, моя хорошая». А потом еще добавил: «и замечательная...».
А борщ мой ему тогда очень понравился. Он все говорил еще про загадку - что я ему как загадка. И что борщ – тоже загадка. Все хотел разгадать эти загадки – вот и спрашивал, как же так получается приготовить вкусно и так необычно. А мне казалось, что все - как обычно, как и мама варила раньше. Я только свеклу заранее отварила, а потом и потерла ее. Да вот пастернак протерла туда немного. Его лучше потушить сначала с савойской капустой и морковкой. А сладкий перец я использую только оранжевый и его режу мелко-мелко. Тут это все есть на острове. Не знаю, что уж там вкусного получилось. Я почти и не солила – он ведь не любит соленого. Вот, правда, думала о нем, когда готовила и ждала, и... заплакала. Может слеза одна и попала в кастрюлю? Я аж испугалась тогда – хотела даже переварить все снова...
Это все было перед его приездом ко мне в этот небольшой двухэтажный домик, который я арендую на окраине старинного городка. Отсюда поездом меньше часа до метро столицы королевства.
Он так и говорил тогда: «Загадочно хороший борщ. И загадочная девушка, замечательно его приготовившая...»
Он потом взял меня на руки и отнес в спальню. У меня волосы были перехвачены упругой заколкой. Когда же он опустил меня на кровать, заколка и отскочила пружиной. Вот волосы так и рассыпались по подушке – он и зарылся в них сразу. И щекой потерся о мою щеку при этом... А потом...
... Когда после он ушел в ванную комнату, я поспала немного. Мне показалось, что несколько минуток. Я и ночнушку не стала тогда надевать, чтобы сон не прошел от лишних движений. Только свернулась в клубочек под одеялом, чтобы потеплее было. Может всего лишь подремала чуток, пока ждала, когда он вернется из ванной.
Потом сквозь ресницы подглядывала, я так умею делать незаметно, как он одевался рядом с кроватью, отбросив на спинку стула слегка влажное полотенце.
Ему тогда надо было уже в аэропорт, но вот все же присел еще раз на постель, погладил мне «магнитно-силовые линии» бровей и поцеловал в губы – я и «проснулась». Открываю глаза, а он так обрадовался и... Хотел снова рядом прилечь... Но я остановила – пора, мол, тебе, а то до аэропорта ведь не близко. А он зашептал мне... И мне хорошо так было от его слов в те минуты «ты права, моя замечательная».
"Редакторский портфель" - в формате оптимистического рассказа, тематика - вера, надежда, любовь, дух победы созидания (до 20 тысяч знаков с пробелами) Конкурсный сезон 2012 года.
Цитата
#12
GREEN 
- Главный администратор
-
- Группа: Главные администраторы
- Сообщений: 18 243
- Регистрация: 02 августа 07
Отправлено 22 января 2012 - 22:18
№ 11
Август красного петуха
Нелегкая пора - август в России. Ступил на порог - жди беды. В этом году полыхнул август красным петухом. Духота, дым горло дерет и глаза щиплет. Голова мутная от отравы. По радио о жертвах тотальных пожаров сообщают.
Собрали мы помощь погорельцам, а на сердце легче не стало. Раздражаюсь на домашних, к работе вкус потеряла... Под конец распластало меня на постели не совсем понятное чувство - то ли вина за нехватку во мне геройства гнетет, то ли бремя беспомощности последние силы отнимает. Противно глаза открывать и на жизнь безотрадную глядеть...
Но рассудок пока жив. Сознаю: отчаяние следует побеждать, иначе станет уныние попутчиком на вечные времена. Надо хотя бы себе помочь, раз другим не могу. Поднялась на ноги с решением порядок в квартире навести. В ящике среди ненужного хлама откопала забытую другом старую линейку. Застыла над находкой библейским соляным столбом...
В конце девяностых приятельствовала я со странным геодезистом, умевшим все на свете величины определять касанием пальцев к линейке. Придет, бывало, в гости, задержится в дверях, наставив на меня дощечку с зазубринами сантиметров, произнесет, озабоченно хмурясь:
- А ты, мать, на девять единиц поумнела, что неестественно. Быстрый прирост интеллекта - последыш мучительного отрезвления... Что, розовые очки - в пыль, знакомое лицо - в морду? Колись, какой супостат святую простоту смел обидеть? Разнесу в клочья!
И ведь никогда не ошибался Юрка в диагнозе: третьего дня я, действительно, втайне рыдала. А что святая простота - это он так, шутя. В каких единицах меряет, не объяснял - по-кошачьи вальяжно щурился и зеленый чай, посмеиваясь, прихлебывал, пока не отстану.
В один нелепый день поссорились мы с Юркой и разошлись в разные стороны. Колдовская его деревяшка непостижимым образом осталась в моем ящике пылиться.
Оттаяла я после шока. Обняла линейку. Радуюсь ей, как потерянному другу. Улыбаюсь во весь рот. Послал ее, наверное, Бог, чтобы не тосковала: самые звонкие душевные струны всколыхнулись и соловьем заливаются! Счастливые времена вспомнились, когда компания наша пыталась тайну мироздания постичь, - и не было у нас занятия важнее. Какие только подвиги Юрка с помощью своего потешного прибора ни совершал! От Томки беду отвел, определив в неведомых единицах срочную надобность медикам отдаться. Виталику квартиру покупать отсоветовал - потом подтвердилось, что мошенники торговали...
Я для гаданий на волшебных предметах не пригодна, но нашлась ведь почему-то линейка, и сделалось мне с нею весело в тяжелый час. Может, она не просто так ко мне явилась, а чтобы буйство красного петуха извести? Говорят, подобное притягивается подобным... Начну что-нибудь радостное мерить, долгожданный дождь и прольется... Вера в нечаянные возможности - подспорье усталой психике, замена коварным транквилизаторам: побочные эффекты, если не увлекаться, минимальные...
Сделаю по науке... Взяла у сына тетрадь и вывела крупными буквами: "Данные о глубине счастья"... Чуть-чуть поразмыслив, добавила: "очищенного от вкраплений удовлетворенного инстинкта обладания". Инстинкты - приспособленцы, подчиняют слабого сильному. И не за сытостью я гонюсь, творю на врага управу!
Сынишка в соседней комнате опять тяжело закашлялся. Метнулась к нему дыхание неровное послушать... Красный петух не дремлет: вянет букетик радости, находкой нечаянной дареный... Пока не сломалась воля, надо мне поспешить!..
Где взять для линейки счастье, если душа тоскует? Достала альбом с фотографиями: родные веселые лица... Ищу в них опору и вдохновение...
Примериваюсь к снимкам, как Юрка не раз у меня на глазах делал. В каких единицах все-таки эмоции определять?..
Пришли откуда-то слова. Нашептываю, подбадриваясь, речитативом:
Огню место в небе, чтобы солнце светило!
Огню место в печке, чтобы дом полной чашей!
Увы! Красный петух продолжал хозяйничать в моей душе, выклевывая зерна надежды. Подталкивал бросить линейку и снова упасть в постель.
А ты, красный петух, не с добром пришел,
а ты, красный петух, войной наступаешь...
Юркина деревяшка не желала обуздывать буйство петуха, наоборот, мне, слабосильной, норов показывала - сантиметрами дразнила, словно больше ничего не умеет. Креплю дух самодельным заклинанием, но чувствую: подхожу к краю.
Не отдам тебе, супостат, сына,
не отдам тебе, супостат, дочку!
Верчу я деревяшку, прошу у нее чуда, объясняю, что нужно людям счастье вернуть. А как вернуть, не поняв потерянного? Плечи устали, голова пуще прежнего разболелась, в душе уже не горе, пустота... Эх, Юрка, Юрка... Где чары столетнего дерева, из которого, по твоим словам, магический эталон жизненной меры струган?
Ни живой душой, ни природной красой
не дам полакомиться!
Вздохнула я тяжело, признавая поражение, и вдруг услышала, как кто-то рядом мелодию моего заклинания подхватил. Почувствовала на себе хитрющий Юркин взгляд, увидела усмешку ехидную...
Залейся водой, закопайся землей!
Снова стань, огонь, людям другом,
не злым ворогом!
Точно подставил товарищ плечо, укрепил мою волю своей. Подчинилась линейка! Начала я ощущать глубину за плоской фотографией: словно изображение - всего лишь дверь в неведомое пространство, где мы, люди, туманные легкие облачка. Скользим по жизни, почти ее не касаясь, но иногда погружаемся глубже - и тогда напрягаемся струной, искрящей желаниями... А счастье, оно каждый раз особенное... Появилась первая цифра...
Вот счастье краткое - всего в одну-две неведомые единицы, но зато разбросано оно по каждому дню без счета. В самые ненастные времена посреди унылой серости яркими всполохами секунд проявляет себя счастье созерцания природной красоты. Ощущаешь, что мир хорош, и полнишься через край радостью. Любая травинка может подарить такой миг, любая снежинка, прозрачный воздух, чистая вода...
Вот счастье гораздо длиннее первого - попадается глубиной единиц по двадцать. Это счастье любви, когда чувствуешь внутреннее единство с родным человеком - родителем, ребенком, любимым... Без слов понимаешь, переполняешься нежностью...
Удивительный снимок такого счастья измерила я в альбоме: мне шесть лет. Мама, бабушка, прабабушка и я сидим на лавочке около дома. Увлечены друг другом, едины во всем: мы такие разные и так похожи...
Через несколько страниц фотография, где муж знакомится с новорожденной дочкой. В его руках розовый сверток, и мы, открыв рты, заглядываем под кружева... Какие забавные лица!
А вот счастье редкое - зато какой глубины достигает чувство, в нем отраженное! Случается такое счастье, когда ценой огромного напряжения прорываешься сквозь невозможное. Оно плод огромной работы. Оттого, что не сдалась ты, не отступила, опасно занедуживший ребенок встал на ноги... семья не погибла в котле распада страны, пустила корни на новой почве... И приходит счастье спасением на последнем усилии борьбы с роком - оно кажется чудом, посланной Богом благодатью...
Этот вид счастья - приговор тебе, красный петух! Раз раньше справлялись, и сегодня справимся.
Цифра за цифрой выстроились в тетради аккуратные столбики - "Данные о глубине счастья, очищенного от вкраплений удовлетворенного инстинкта обладания"... Сравниваю, размышляю... Суть дела постепенно проясняется...
Линейка для Юрки была способом сосредоточиться, отбросить лишнее, отвлекающее от главного: слово правды тихое и неспешное, а инстинкты кричат, ревут, нет с ними сладу...
Поняла я, что пожары пожарами, а страшнее всего страх, который невидимо ярится, крохи разума выклевывает. Страх и есть настоящий красный петух - жизни губитель! Порабощает страх человека, скручивает в козявку: забывает человек, для чего родился. А среди козявок случайному огню и безответственности раздолье - нет на них управы. Когда же перестаешь крику красного петуха поддаваться, выпрямляешь спину - поднимается дух, возвращается радость. Если не обременять себя тщетными сожалениями об утраченном, настоящее счастье не ссыхается, не черствеет, - обладает оно особой антикризисной стойкостью...
Невероятным, ни на что не похожим явлением оказалось наше счастье. К происходящему в реальности словно отношения не имеет. Иногда в блаженстве тонешь, несмотря на творящийся вокруг беспредел (как я сейчас). Иногда, наоборот, тоскуешь, хоть сам Зевс на тебя золотым дождем пролейся. Выпадает счастье из ряда собственных прагматичных синонимов, связанных с обстоятельствами: благополучием, везением, удовольствием, что за счастье частенько себя выдает...
Истинное же счастье от земного на диво свободно: изливается из души в мир благодатным источником... Может, потому не надышимся мы на своих детей, несмотря на хлопоты и заботы о них, что живет в них субстанция счастья почти первозданная? Разве что влюбленные, да и то не все, излучают похожее сияние...
Знаю я теперь, в чем главный Юркин талант, - непринуждённо в компании ребячился, заражал нас невольной радостью, а жизненного опыта у него было не в пример больше. И беспокоилась его мудрая душа о нашем счастье... Мы же, по юности своей, считали его волшебником, который в ничьей заботе не нуждается. Юрка и сегодня не забыл о нас, позвала я - помог в беде...
Из-за чего я с Юркой поссорилась? Хоть убей, не помню! Вспыхнет, разгорится пламя ссоры от искры, что и живет-то один миг, а какой длинный хвост горя за ним... Искра сверкнула и погасла, а потаенный огонь неприязни терзает душу годами! Вот как бывает...
Пошарила еще в ящике, отыскала старую телефонную книжку, набрала номер... Спасибо тебе, волшебная линейка, вернула старого друга, одолела красного петуха: пусть только в моей душе, но будут и другие, надеюсь...
Август красного петуха
Нелегкая пора - август в России. Ступил на порог - жди беды. В этом году полыхнул август красным петухом. Духота, дым горло дерет и глаза щиплет. Голова мутная от отравы. По радио о жертвах тотальных пожаров сообщают.
Собрали мы помощь погорельцам, а на сердце легче не стало. Раздражаюсь на домашних, к работе вкус потеряла... Под конец распластало меня на постели не совсем понятное чувство - то ли вина за нехватку во мне геройства гнетет, то ли бремя беспомощности последние силы отнимает. Противно глаза открывать и на жизнь безотрадную глядеть...
Но рассудок пока жив. Сознаю: отчаяние следует побеждать, иначе станет уныние попутчиком на вечные времена. Надо хотя бы себе помочь, раз другим не могу. Поднялась на ноги с решением порядок в квартире навести. В ящике среди ненужного хлама откопала забытую другом старую линейку. Застыла над находкой библейским соляным столбом...
В конце девяностых приятельствовала я со странным геодезистом, умевшим все на свете величины определять касанием пальцев к линейке. Придет, бывало, в гости, задержится в дверях, наставив на меня дощечку с зазубринами сантиметров, произнесет, озабоченно хмурясь:
- А ты, мать, на девять единиц поумнела, что неестественно. Быстрый прирост интеллекта - последыш мучительного отрезвления... Что, розовые очки - в пыль, знакомое лицо - в морду? Колись, какой супостат святую простоту смел обидеть? Разнесу в клочья!
И ведь никогда не ошибался Юрка в диагнозе: третьего дня я, действительно, втайне рыдала. А что святая простота - это он так, шутя. В каких единицах меряет, не объяснял - по-кошачьи вальяжно щурился и зеленый чай, посмеиваясь, прихлебывал, пока не отстану.
В один нелепый день поссорились мы с Юркой и разошлись в разные стороны. Колдовская его деревяшка непостижимым образом осталась в моем ящике пылиться.
Оттаяла я после шока. Обняла линейку. Радуюсь ей, как потерянному другу. Улыбаюсь во весь рот. Послал ее, наверное, Бог, чтобы не тосковала: самые звонкие душевные струны всколыхнулись и соловьем заливаются! Счастливые времена вспомнились, когда компания наша пыталась тайну мироздания постичь, - и не было у нас занятия важнее. Какие только подвиги Юрка с помощью своего потешного прибора ни совершал! От Томки беду отвел, определив в неведомых единицах срочную надобность медикам отдаться. Виталику квартиру покупать отсоветовал - потом подтвердилось, что мошенники торговали...
Я для гаданий на волшебных предметах не пригодна, но нашлась ведь почему-то линейка, и сделалось мне с нею весело в тяжелый час. Может, она не просто так ко мне явилась, а чтобы буйство красного петуха извести? Говорят, подобное притягивается подобным... Начну что-нибудь радостное мерить, долгожданный дождь и прольется... Вера в нечаянные возможности - подспорье усталой психике, замена коварным транквилизаторам: побочные эффекты, если не увлекаться, минимальные...
Сделаю по науке... Взяла у сына тетрадь и вывела крупными буквами: "Данные о глубине счастья"... Чуть-чуть поразмыслив, добавила: "очищенного от вкраплений удовлетворенного инстинкта обладания". Инстинкты - приспособленцы, подчиняют слабого сильному. И не за сытостью я гонюсь, творю на врага управу!
Сынишка в соседней комнате опять тяжело закашлялся. Метнулась к нему дыхание неровное послушать... Красный петух не дремлет: вянет букетик радости, находкой нечаянной дареный... Пока не сломалась воля, надо мне поспешить!..
Где взять для линейки счастье, если душа тоскует? Достала альбом с фотографиями: родные веселые лица... Ищу в них опору и вдохновение...
Примериваюсь к снимкам, как Юрка не раз у меня на глазах делал. В каких единицах все-таки эмоции определять?..
Пришли откуда-то слова. Нашептываю, подбадриваясь, речитативом:
Огню место в небе, чтобы солнце светило!
Огню место в печке, чтобы дом полной чашей!
Увы! Красный петух продолжал хозяйничать в моей душе, выклевывая зерна надежды. Подталкивал бросить линейку и снова упасть в постель.
А ты, красный петух, не с добром пришел,
а ты, красный петух, войной наступаешь...
Юркина деревяшка не желала обуздывать буйство петуха, наоборот, мне, слабосильной, норов показывала - сантиметрами дразнила, словно больше ничего не умеет. Креплю дух самодельным заклинанием, но чувствую: подхожу к краю.
Не отдам тебе, супостат, сына,
не отдам тебе, супостат, дочку!
Верчу я деревяшку, прошу у нее чуда, объясняю, что нужно людям счастье вернуть. А как вернуть, не поняв потерянного? Плечи устали, голова пуще прежнего разболелась, в душе уже не горе, пустота... Эх, Юрка, Юрка... Где чары столетнего дерева, из которого, по твоим словам, магический эталон жизненной меры струган?
Ни живой душой, ни природной красой
не дам полакомиться!
Вздохнула я тяжело, признавая поражение, и вдруг услышала, как кто-то рядом мелодию моего заклинания подхватил. Почувствовала на себе хитрющий Юркин взгляд, увидела усмешку ехидную...
Залейся водой, закопайся землей!
Снова стань, огонь, людям другом,
не злым ворогом!
Точно подставил товарищ плечо, укрепил мою волю своей. Подчинилась линейка! Начала я ощущать глубину за плоской фотографией: словно изображение - всего лишь дверь в неведомое пространство, где мы, люди, туманные легкие облачка. Скользим по жизни, почти ее не касаясь, но иногда погружаемся глубже - и тогда напрягаемся струной, искрящей желаниями... А счастье, оно каждый раз особенное... Появилась первая цифра...
Вот счастье краткое - всего в одну-две неведомые единицы, но зато разбросано оно по каждому дню без счета. В самые ненастные времена посреди унылой серости яркими всполохами секунд проявляет себя счастье созерцания природной красоты. Ощущаешь, что мир хорош, и полнишься через край радостью. Любая травинка может подарить такой миг, любая снежинка, прозрачный воздух, чистая вода...
Вот счастье гораздо длиннее первого - попадается глубиной единиц по двадцать. Это счастье любви, когда чувствуешь внутреннее единство с родным человеком - родителем, ребенком, любимым... Без слов понимаешь, переполняешься нежностью...
Удивительный снимок такого счастья измерила я в альбоме: мне шесть лет. Мама, бабушка, прабабушка и я сидим на лавочке около дома. Увлечены друг другом, едины во всем: мы такие разные и так похожи...
Через несколько страниц фотография, где муж знакомится с новорожденной дочкой. В его руках розовый сверток, и мы, открыв рты, заглядываем под кружева... Какие забавные лица!
А вот счастье редкое - зато какой глубины достигает чувство, в нем отраженное! Случается такое счастье, когда ценой огромного напряжения прорываешься сквозь невозможное. Оно плод огромной работы. Оттого, что не сдалась ты, не отступила, опасно занедуживший ребенок встал на ноги... семья не погибла в котле распада страны, пустила корни на новой почве... И приходит счастье спасением на последнем усилии борьбы с роком - оно кажется чудом, посланной Богом благодатью...
Этот вид счастья - приговор тебе, красный петух! Раз раньше справлялись, и сегодня справимся.
Цифра за цифрой выстроились в тетради аккуратные столбики - "Данные о глубине счастья, очищенного от вкраплений удовлетворенного инстинкта обладания"... Сравниваю, размышляю... Суть дела постепенно проясняется...
Линейка для Юрки была способом сосредоточиться, отбросить лишнее, отвлекающее от главного: слово правды тихое и неспешное, а инстинкты кричат, ревут, нет с ними сладу...
Поняла я, что пожары пожарами, а страшнее всего страх, который невидимо ярится, крохи разума выклевывает. Страх и есть настоящий красный петух - жизни губитель! Порабощает страх человека, скручивает в козявку: забывает человек, для чего родился. А среди козявок случайному огню и безответственности раздолье - нет на них управы. Когда же перестаешь крику красного петуха поддаваться, выпрямляешь спину - поднимается дух, возвращается радость. Если не обременять себя тщетными сожалениями об утраченном, настоящее счастье не ссыхается, не черствеет, - обладает оно особой антикризисной стойкостью...
Невероятным, ни на что не похожим явлением оказалось наше счастье. К происходящему в реальности словно отношения не имеет. Иногда в блаженстве тонешь, несмотря на творящийся вокруг беспредел (как я сейчас). Иногда, наоборот, тоскуешь, хоть сам Зевс на тебя золотым дождем пролейся. Выпадает счастье из ряда собственных прагматичных синонимов, связанных с обстоятельствами: благополучием, везением, удовольствием, что за счастье частенько себя выдает...
Истинное же счастье от земного на диво свободно: изливается из души в мир благодатным источником... Может, потому не надышимся мы на своих детей, несмотря на хлопоты и заботы о них, что живет в них субстанция счастья почти первозданная? Разве что влюбленные, да и то не все, излучают похожее сияние...
Знаю я теперь, в чем главный Юркин талант, - непринуждённо в компании ребячился, заражал нас невольной радостью, а жизненного опыта у него было не в пример больше. И беспокоилась его мудрая душа о нашем счастье... Мы же, по юности своей, считали его волшебником, который в ничьей заботе не нуждается. Юрка и сегодня не забыл о нас, позвала я - помог в беде...
Из-за чего я с Юркой поссорилась? Хоть убей, не помню! Вспыхнет, разгорится пламя ссоры от искры, что и живет-то один миг, а какой длинный хвост горя за ним... Искра сверкнула и погасла, а потаенный огонь неприязни терзает душу годами! Вот как бывает...
Пошарила еще в ящике, отыскала старую телефонную книжку, набрала номер... Спасибо тебе, волшебная линейка, вернула старого друга, одолела красного петуха: пусть только в моей душе, но будут и другие, надеюсь...
#13 Гость_Анилинский_*
- Группа: Гости
Отправлено 24 января 2012 - 18:52
№ 12
Стреляный воробей
Посвящается
всем моим друзьям-сноубордистам.
И всем моим друзьям, у которых есть дети.
Сегодня десятое декабря, и я вновь отправляюсь на передовую.
Сын уже собрался, карман куртки оттягивают ключи от гаража. Он никогда до конца не завязывает шнурки, они волочатся за ботинками, как усы за откормленными сомами. Эти ботинки и правда похожи на рыбьи морды.
Я заглядываю сынишке в глаза, пытаясь разглядеть там ответ на свои незаданные и не сформулированные вопросы. Он там есть - яркий, как детская раскраска. Глаза большие и испуганные, но собрался он быстро и безо всяких капризов.
Наклоняюсь и завязываю ему шнурки.
Не сговариваясь, крадучись проходим мимо кухни, где моя сестра и денискина тётя сидит на кухне с книгой в руках. Мы оба её боимся. В наше время мужчины, боящиеся женщины, уже не вызывают порицания и какого-то общественного резонанса. У каждого на языке множество примеров, таких же жалких, как мы.
- Ты его убьёшь, - говорит она и откладывает книгу. Поражённый её прямотой, я выталкиваю сынишку за дверь.
- Он ведь только оправился, - продолжает она. Словно хорошо подготовленный легионер, она метает в меня один словесный дротик за другим.
- Ну Наташ. Он этого хочет.
- Он хочет, потому что ты этого хочешь. Ты его отец. На тебе особая ответственность.
Ответственность – вот слово, которое характеризует Наташу. В карманах у неё всегда есть одноразовые носовые платки. А в карманах домашнего халата – бинт. В сумочке всегда найдутся запасные чулки.
Я закрываю за собой дверь.
- Тётя Наташа расстроилась, - говорит Денис. На руках у него большие варежки, и мне кажется, что под этими варежками руки сжаты в кулачки.
- Тётя Наташа за тебя волнуется, - отвечаю я, толкая его перед собой, как тележку в супермаркете. Мне хочется оказаться подальше от этой двери, дырявой от дротиков-взглядов. Конечно же, она не выскочит следом, не будет ругаться и клясть меня, на чём свет стоит. Честно говоря, я был потрясён её прямотой до глубины души. Обычно она действует другими методами. Мы вернёмся, и на ужин нас будет ждать что-то подгорелое, приготовленное без ответственности, окольными путями наводящее меня на мысль, что я сущее дерьмо. Ната пишет книги о воспитании детей, и она знает, как усложнить жизнь их нерадивым отцам.
Как настоящая террористка.
Дениска терпеть не может ссор. Тем не менее, конфронтации в нашей семье имеют место быть постоянно, и его сварометр всегда настроен на нужную частоту, он выдаёт тревожный сигнал задолго до того, как я начинаю что-то чувствовать через свою толстую носорожью шкуру.
Мы отпираем гараж, и я выдаю моему маленькому воину его оружие. Он принимает его настороженно, вспоминая своё недавнее ранение. Снимает перчатки, пальцы пробегают по кантам, проверяя, не слишком ли они затупились.
- Отлично, пап! – говорит он мне.
- В чехле ведь хранилось, - говорю я.
Выгоняю машину, бросаем на заднее сидение сноуборд и термос с чаем. Дениска садится рядом со мной, шлем он держит на коленях, так бережно, словно юный палеонтолог – голову доисторического человека из музея.
Погода сегодня такая, какая нужно - всю неделю шёл снег, а сейчас светило яркое солнце. Мы стоим на перекрёстке и ждём, пока проедет вереница грузовиков со снегом.
- Повезли на дачи олигархам.
- Каким олигархам?
- С большими холодильниками.
Мы провожаем глазами последний грузовик. Кажется, он везёт целый Эверест. Снег вчерашний – чистый и нетронутый городскими выхлопами. Как сахарная вата.
- Смотри, сколько счастья! А летом олигарховы дети открывают дверь огромного холодильника, и идут гулять по снегу. Может, им завозят туда снегирей и пингвинов, лыжную базу и сосны. Сам бы с удовольствием купил такой, да ведь всю комнату займёт. И придётся срезать там батареи…
Я гляжу на сына поверх тёмных очков. Он улыбается.
- Папа. Ты опять говоришь ерунду.
Я рад, что мне удалось немного отвлечь его от воспоминаний. Следы несчастного случая в конце прошлой зимы ещё не сгладились до конца. Правую руку он теперь не выпрямляет до конца, всегда держит чуть согнутой в локте. Может, положив кисть на колени или просто держа её перед собой, подолгу наблюдать за движениями мизинца. Вправо-влево, влево-вправо… Именно мизинец подал в отставку после последней операции на локтевом суставе и вернулся на пост только сравнительно недавно – три месяца назад, когда все остальные кости давно уже срослись, а мышцы функционировали.
На Дениске красная с синим курточка, штаны со множеством застёжек и ремешков. Я вспомнил, с каким удовольствием он влезал в них сегодня. Возможно, решение не бросать сноуборд обусловлено всего лишь возможностью носить эти штаны, с отделением под перчатки, магнитную карточку и маску, с множеством различных утяжек и смешно звенящим карабином для ключей. За такие штаны можно продать душу.
Вот, наконец, склон. Не чета серьёзным горнолыжникам – всего один подъёмник, никаких тебе снежных пушек и специализированной техники. Детская горка. Здесь ровно, там ухабы, справа отрабатывают прыжки с трамплинов, слева крикливая шантрапа катается на досках по перилам. Это называется – джиббинг, и я честно надеюсь что мой сын до этого ужаса никогда не дорастёт. На самый верх можно было заехать по объездной дороге прямо на машине, что мы и сделали. Подъёмник ещё не включили, но народу уже много.
- Ну вот, мы и здесь, - сказал я.
Денис не ответил. Я видел только его затылок в блестящем шлеме и выглядывающей из-под него невзрачной серой шапке, и мог только догадываться, с ужасом он смотрит спуск или с восторгом.
Он молчал. Я молчал. Строил из неуклюжих слов, будто из конструктора «Лего» следующую фразу. Когда я уже собрался её произнести, Денис уселся на снег и стал надевать доску.
- Ты не наигрался в свои игрушки в детстве и теперь пытаешься это компенсировать опытом Дениса, - сказала однажды Наташа.
Строить умозаключения на основе моих отношений с сыном и женщинами – её хобби. Ей, видимо, собственные изречения кажутся довольно остроумными. Больше всего я, пожалуй, боюсь найти их в очередной Наташиной книге. Очень неприятно, когда тебя раскладывают на столе и препарируют ножом попсовой психологии для домохозяек. Я имею ввиду, она, конечно же, не будет указывать фамилий, но я-то буду знать, что мы с Денисом стали героями целой главы. На целый том нас не хватит, но на главу – запросто.
Мои мысли прерывает свист. Самый натуральный разбойничий свист, который я когда-либо слышал. Я не могу найти ему равных уже пятнадцать лет – столько я знаком с его хозяином.
- Эй, Семёныч! Как там твоя печень? – жизнерадостно спрашивает меня крупный мужчина.
Мы жмём руки; я смотрю в постаревшее ещё на полгода красное лицо.
- Тебя интересует та часть, что досталась собакам, или та, что ещё во мне?
- Я же взаправду спрашиваю, - Пётр тускнеет. Все изменения цвета его лица ограничены красным градиентом.
- Ладно-ладно, извини.
Пётр работает на местной лыжной базе инструктором. Мы познакомились, когда он только устроился сюда работать, а я, закупив горные лыжи и рассовав по карманам энтузиазм, пришёл учиться. Если подумать, это один самых старых моих знакомых, уникальный случай - отношения, которые практически не изменились за прошедшие годы. Он как был приятелем, с которым пересекаемся только на склоне, а в остальное время почти не поддерживаем связь, так им и остался.
А потом я заболел и мне пришлось уйти. Молодая кровь била тогда фонтаном, да и алкоголь на столе имелся всегда. Но к моему циррозу он не имеет никакого отношения. Это хроническое. Наш с Наташей дед умер именно от поражения печени и я, видно, был на очереди. Хворь распознали на ранней стадии, и почти четыре года я не выбирался из больниц. Печень стачивалась, как карандаш, и в конце концов от неё и остался огрызок.
Конечно, лыжи пришлось забросить. Компании тоже. Тогда я был в таком настроении, что стоило мне где-нибудь появиться, как это место сразу же становилось непригодным для жизни.
Потом я женился, но с Мариной мы прожили недолго и ребёнок, который у нас получился, остался со мной.
Странно, но жертвой стремления женщины к независимости и свободе часто становятся самые глубинные инстинкты, вроде материнского чувства. Поди теперь разберись, чей удел теперь править миром, а чей – растить детей.
Как бы то ни было, Денис стал той панацеей, волшебной пилюлей, которая призвана была вернуть меня к жизни. И ему это удалось.
И вот сейчас Пётр стоял передо мной, краснолицый, широкогрудый, с мощными ляжками. В неизменных лыжных ботинках – собственно, без них я его видел всего несколько раз, когда он приходил навестить меня в больнице. Он обзавёлся усиками и оранжевой формой инструктора. В наше с ним время уделом тренера был обычный лыжный костюм.
Петя поглядывает на Дениску, осторожно вставшего на ноги и медленно съезжающего на заднем канте вниз по склону и спрашивает:
- Как малец? Оправился?
Я качаю головой. Я сам ещё точно не знаю. Рука срослась, но рука только полдела.
В своё время он был очень рад меня видеть здесь вместе с сыном, и даже взялся его тренировать, хотя доска – не его стихия.
- Какая разница, - сказал он тогда, - одна доска или две?
И тут же спросил:
- А почему вдруг борд? Лыжи… благороднее, что ли.
Я без запинки ответил:
- Сейчас это модно. У многих есть доска. Вон, смотри, сколько их катается!
- Хорошо. Я его поучу. Через пару лет все эти сопляки будут ломать себе кости, чтобы сделать так же красиво, как твой малец.
- Не надо ломать кости. Пусть просто ходят к нему за советом.
Когда Денис разбился, влетев в опору подъёмника, именно Пётр поднял его на руках наверх. Я лишь суетился вокруг и дрожащим голосом пытался объяснить диспетчеру скорой, на какую конкретно лыжную базу им нужно ехать.
Разговариваем ни о чём. Прибежал Дениска, держа под мышкой доску.
- Здравствуйте, дядь Петя!
- Привет-привет. Ты что же – ездить разучился? Ползаешь, как будто тебя отвязать забыли.
Денис потупился.
- Я привыкаю.
Пётр читает лекцию, употребляя слова «кочерга», «солнышко», «пидорить снег» и «оба, мать их, канта», Денис покорно кивает. Они похожи на боксёра и тренера в перерывах между раундами.
- Петя, - говорю я мягко. – Он только после травмы. Ему привыкнуть надо!
Петя морщится, взмахом руки отсылает Дениса. Бурчит:
- Ладно уж.
Это походило на сход лавины, настолько было внезапно. Год назад я купил Дениске доску и помогал ему осваивать первые движения, подглядывая за другими начинающими, бегая по склону туда и сюда, и спрашивая у всех подряд совета.
А к концу сезона он гонял уже так, что даже в моих венах замирала кровь. И от страха, и от восторга.
Когда Дениса выписали из больницы, мы с ним решили, что сноуборд он не бросит. А потом Наташа сказала мне:
- Ты не оставил ему выбора.
- Почему это? – возмутился я. – Я предлагал продать комплект. Он отказался.
- Дело не в том, спрашивал ты или нет.
- А в чём же тогда?
В разговоре с сестрой мне часто не хватало терпения. Она же как ледокол, движется вперёд с одной и той же скоростью, взламывая гремящие льды моих нападок.
- Дослушай. В том, как ты это спрашивал. Ты говорил: «Может быть нам сплавить твою доску какому-нибудь храбрецу, а, приятель? Я не буду говорить, что с тобой на ней случилось. Может быть, у него получится лучше. Хочешь чтобы на твоей доске катался кто-нибудь другой?»
Я скрёб затылок. Я не помнил, присутствовала ли сестра при этом разговоре, но да, именно так я и говорил. Примерно так.
- Ты его отец. И оттого, на чьей ты стороне, зависит очень многое. В тот раз ты был на своей стороне. А он твой сын. Ещё ребёнок. Он всё сделал, как должен был – подчинился твоему решению.
А потом она сказала кое-что, что я запомнил надолго.
- Твой сын в разы серьёзнее тебя. Поменять бы вас местами и хорошенько бы тебя отшлёпать.
Чёрт бы её побрал с её проклятыми книжками.
На исходе второго часа истекает и моё терпение.
- Ну что ты плетёшься, как черепаха? – кричу я в спину, когда он в который раз аккуратно нарезает снег на мелкие ломтики кантами.
Денис просто устал. Он взбирается на склон, упрямо наклонив вперёд голову, словно горный козёл. Когда он подходит, я чувствую запах пота. Взмокло у него даже лицо.
- Извини. Поехали домой, а то простудишься.
Кивает.
Дорогой я засылаю к Денису разведотряд.
- Очень сложно, - отвечает он. – Как будто заново учишься. Хотя ноги всё помнят. Дядя Петя ругался.
- Ты молодец, - говорю я, распечатывая жвачку. Может, получится вмять в неё мои нервы. Отчего-то я вымотан не меньше сына. – Встал на доску после травмы. Как настоящий спортсмен. Как Кевин Пирс. Ты знаешь, он несколько лет лежал в коме, и…
- Кевин Пирс снова катает?
Денис встаёт коленями на сидение. До дома нам ехать недалеко, полицейских по дороге нет, поэтому я посадил его рядом с собой.
- Да. У него была травма…
- Я знаю. Ты рассказывал. Вот здо-орово. Мы с ним, значит, вместе. Как Хаус и Уилсон. Как Чип и Дэйл.
Я давлюсь жвачкой и едва не пропускаю красный сигнал светофора.
Следующую вылазку предпринимаем через три дня. И опять, как и в прошлый раз, я не могу понять, нравится ему или нет. Во мне просыпается страстный болельщик и я немного больше кричу, то подбадривая сына, то науськивая его на свежевыпавший снег, как пса на тренировочный манекен.
Толку никакого. Пётр сегодня выходной, так что успокоить мои расстроенные чувства некому. Я несколько раз глубоко вздыхаю, вспоминаю голос сестры. Просто голос, не привязывая его ни к каким нравоучительным высказываниям. В голове я заставляю петь его похабную песенку.
- Мы уходим, - говорю я сыну. – Оставь сноуборд прямо здесь.
- Зачем? – не понимает Денис.
- У тебя не получается. Ты не хочешь. Может, у того, кто заберёт эту доску себе, будет желания побольше. А ты займёшься чем-нибудь другим. Например, шахматами. Или рисованием комиксов.
Я отбираю у него борд и выкидываю его в сугроб. Разворачиваюсь и шагаю к машине. Мне кажется, я сделал всё правильно и очень взвешенно, но в боку просыпается ноющая боль. Так внезапно может начать болеть только пустое место, заполненная кровью полость. Такие боли преследовали меня во время моих конфликтов с миром десять лет назад.
Я загружаюсь в машину. Тихий, как тень, Денис открывает заднюю дверь и пристраивает на пол доску. Сам заползает на сидение. Лицо окутано паром от сочетания слёз и морозца, но сам не издаёт ни звука.
- Прости. Я не хотел на тебе срываться, - говорю я.
«Такое впечатление, будто тебе вырезали мозги», - сказал бы Пётр.
В следующий раз мы приходим сюда почти неделю спустя, вечером, когда я освобождаюсь с работы. Склон освещён несколькими прожекторами, дающими оранжевый свет, отчего он похож на танцплощадку начала девяностых. Никого нет, только несколько подростков восседают на своих досках и передают друг другу коробку с вином. Они напоминают тропических попугаев, каким-то невероятным образом очутившихся в русской зиме.
Одного из них я знаю. Кличка у него Кальмар, он подходил к нам знакомится в прошлом году. Этот парень мне сразу не понравился. Не смотря на то, что стоит на доске, как Бог.
Он и правда похож на кальмара. Вялый, с глазами потомственного наркомана, в которых плещется странная смесь спокойствия и безумия. С бесцветными, в меру длинными волосами, которые неизменно пристают к уголкам его рта.
Он видит нас и машет рукой, предлагая подойти, но я веду Дениса в другую часть склона. Кто-то свистит. Вино ходит по кругу, капли на снегу напоминают кровь.
- Это же Кальмар, - оживляется Дениска. Машет в ответ.
После знакомства с Кальмаром мой сын долго выбирал себе звучную кличку, стал носить шапку так, чтобы она едва закрывала уши и обзавёлся парочкой идиотских жестов. К счастью, сейчас всё это позабылось.
В этой части склона небольшой трамплин, на котором Денис в прошлом году освоился буквально за неделю. Теперь же он подходил к нему с осторожностью, будто наездник к лошади, которая сбросила его на землю. Смотрит на меня, и я одобрительно киваю:
- Хочешь? Давай, у тебя замечательно получалось в прошлом году.
Лицо его светлеет, я в своём воображении уже беседую с сестрой о том, как важно иногда так вот словесно погладить сына по голове, но тут замечаю, как к нам подходит Кальмар.
- Привет! – кричит ему Денис.
- Привет, воробышек. Ну как, ещё не раздумал стать профи?
Дениска застенчиво жмёт плечами. Садится на снег и быстро, в четыре движения застёгивает крепления. Я с горечью отмечаю, что одно панибратское выражение из уст кумира явно оказывает влияние большее, чем все мои направляющие пинки.
- До Олимпиады ещё пара лет. Как раз успеваешь подать заявку, - говорит Кальмар.
Что-то в облике Кальмара меня настораживает. Дурацкая шапка, общая помятость и синяки под глазами – всё как всегда… Вот оно! Валенки на ногах никак не вписываются в общую картину.
- Это твои новые ботинки? – спрашиваю я. - Креативно. Кто это придумал? Форум? Или Бёртон?
Кальмар демонстрирует жёлтые зубы.
- Я сегодня не катаю. Так что у твоего воробышка есть все шансы меня нагнать.
- Он ломал руку, - сказал я. – Всего полгода назад. Сложный перелом.
Говоря «сложный перелом» я имел ввиду не только тяжесть самого перелома, но и совокупность последствий. Кирпич, в который они срослись, я разбивал головой, и для меня он был действительно сложный.
- Ух ты! Так наш воробышек теперь стреляный воробей! – восхитился Кальмар. – И что? Снова встал на борд? Так быстро.
Мы наблюдаем, как он медленно съезжает на заднем канте почти до самого трамплина. До последнего я думаю, что он просто не сможет набрать скорость. Но в последний момент Денис ставит борд по ходу склона, и подпрыгивает на кочке, ловко подтягивая колени почти к подбородку. На шлеме вспыхивает блик от фонаря. В голове у сына явно имеется тетрадный лист с нужными расчётами, называемый опытом.
- Он стал бояться. Ездит очень осторожно.
Кальмар шмыгает носом, задумчиво наблюдая за мальчиком.
- Может быть, так и нужно, - продолжаю я. – Пусть себе ездит потихоньку.
- Так и нужно, - подтверждает Кальмар, и невразумительно машет рукой в варежке. – Для воробышка это перестало быть игрой. Это экстремальный спорт, мужик. И главное слово здесь…
- Экстремальный? Да, понимаю…
- Спорт. Нужно уметь сращивать конечности и быть готовым оказаться как можно скорее снова на доске. Нужно уметь бояться потерять квалификацию. Навык. И – допускать возможность, что однажды ты сломаешь себе шею.
Пока я осмысливаю его слова, он прибавляет:
- Я сегодня пьян, мужик, вот почему я без доски. Те лакаботы думают, что сноуборд особенно хорош под винишко. Никак не вобью им в голову, что если они хотят развлечься, пускай оставляют доску дома и приходят сюда с санками. Никогда не позволяй своему воробышку пить на склоне. Договорились?
Кальмар хлопает меня по плечу и неверной походкой идёт прочь. Валенки на его ногах больше не кажутся такой уж нелепицей. Уже отойдя на порядочное расстояние, он оборачивается и кричит:
- Пройдёт время, и он будет гонять не хуже, чем прошлом году. Не выпуская из головы ту боль. Это ведь на самом деле больно, мужик.
- Но необходимо, - бормочу я себе под нос. Я опускаюсь на корточки и жду, пока поднимется Денис.
- А где Пашка?.. Видел, как я прыгнул?
Точно… а я и забыл, что Кальмара зовут Пашей.
- Слушай, - говорю я. Наши с ним глаза на одном уровне. – Я действительно не буду против, если ты забросишь сноуборд. Это ведь очень опасно. Я буду гордится, если ты будешь участвовать в каких-нибудь соревнованиях и победишь, но я буду тобой гордится ещё больше, если ты сейчас скажешь мне правду – хочешь ты кататься, или делаешь это просто чтобы я тебя не ругал.
Денис замирает. Нижняя губа его подрагивает, словно демонстрируя растерянность, но я вижу по глазам, что ответ у него давно уже готов.
- Если я вдруг что-нибудь ещё себе сломаю… - он долго переводит дыхание, словно раздумывая, закончить ему фразу или нет. Но всё-таки заканчивает: - Я хочу, чтобы моё имя тоже писали на досках. «За Дениса Сухова». Вот будет круто, да?
Услышь всё это Наташа, она нашла бы, что сказать. Например, что таким образом я переложил ответственность на сына. «Он же ещё маленький», - сказала бы она. – «Как он может решать?». Но Денис гораздо серьёзнее меня, в этом я с ней согласен.
Стреляный воробей
Посвящается
всем моим друзьям-сноубордистам.
И всем моим друзьям, у которых есть дети.
Сегодня десятое декабря, и я вновь отправляюсь на передовую.
Сын уже собрался, карман куртки оттягивают ключи от гаража. Он никогда до конца не завязывает шнурки, они волочатся за ботинками, как усы за откормленными сомами. Эти ботинки и правда похожи на рыбьи морды.
Я заглядываю сынишке в глаза, пытаясь разглядеть там ответ на свои незаданные и не сформулированные вопросы. Он там есть - яркий, как детская раскраска. Глаза большие и испуганные, но собрался он быстро и безо всяких капризов.
Наклоняюсь и завязываю ему шнурки.
Не сговариваясь, крадучись проходим мимо кухни, где моя сестра и денискина тётя сидит на кухне с книгой в руках. Мы оба её боимся. В наше время мужчины, боящиеся женщины, уже не вызывают порицания и какого-то общественного резонанса. У каждого на языке множество примеров, таких же жалких, как мы.
- Ты его убьёшь, - говорит она и откладывает книгу. Поражённый её прямотой, я выталкиваю сынишку за дверь.
- Он ведь только оправился, - продолжает она. Словно хорошо подготовленный легионер, она метает в меня один словесный дротик за другим.
- Ну Наташ. Он этого хочет.
- Он хочет, потому что ты этого хочешь. Ты его отец. На тебе особая ответственность.
Ответственность – вот слово, которое характеризует Наташу. В карманах у неё всегда есть одноразовые носовые платки. А в карманах домашнего халата – бинт. В сумочке всегда найдутся запасные чулки.
Я закрываю за собой дверь.
- Тётя Наташа расстроилась, - говорит Денис. На руках у него большие варежки, и мне кажется, что под этими варежками руки сжаты в кулачки.
- Тётя Наташа за тебя волнуется, - отвечаю я, толкая его перед собой, как тележку в супермаркете. Мне хочется оказаться подальше от этой двери, дырявой от дротиков-взглядов. Конечно же, она не выскочит следом, не будет ругаться и клясть меня, на чём свет стоит. Честно говоря, я был потрясён её прямотой до глубины души. Обычно она действует другими методами. Мы вернёмся, и на ужин нас будет ждать что-то подгорелое, приготовленное без ответственности, окольными путями наводящее меня на мысль, что я сущее дерьмо. Ната пишет книги о воспитании детей, и она знает, как усложнить жизнь их нерадивым отцам.
Как настоящая террористка.
Дениска терпеть не может ссор. Тем не менее, конфронтации в нашей семье имеют место быть постоянно, и его сварометр всегда настроен на нужную частоту, он выдаёт тревожный сигнал задолго до того, как я начинаю что-то чувствовать через свою толстую носорожью шкуру.
Мы отпираем гараж, и я выдаю моему маленькому воину его оружие. Он принимает его настороженно, вспоминая своё недавнее ранение. Снимает перчатки, пальцы пробегают по кантам, проверяя, не слишком ли они затупились.
- Отлично, пап! – говорит он мне.
- В чехле ведь хранилось, - говорю я.
Выгоняю машину, бросаем на заднее сидение сноуборд и термос с чаем. Дениска садится рядом со мной, шлем он держит на коленях, так бережно, словно юный палеонтолог – голову доисторического человека из музея.
Погода сегодня такая, какая нужно - всю неделю шёл снег, а сейчас светило яркое солнце. Мы стоим на перекрёстке и ждём, пока проедет вереница грузовиков со снегом.
- Повезли на дачи олигархам.
- Каким олигархам?
- С большими холодильниками.
Мы провожаем глазами последний грузовик. Кажется, он везёт целый Эверест. Снег вчерашний – чистый и нетронутый городскими выхлопами. Как сахарная вата.
- Смотри, сколько счастья! А летом олигарховы дети открывают дверь огромного холодильника, и идут гулять по снегу. Может, им завозят туда снегирей и пингвинов, лыжную базу и сосны. Сам бы с удовольствием купил такой, да ведь всю комнату займёт. И придётся срезать там батареи…
Я гляжу на сына поверх тёмных очков. Он улыбается.
- Папа. Ты опять говоришь ерунду.
Я рад, что мне удалось немного отвлечь его от воспоминаний. Следы несчастного случая в конце прошлой зимы ещё не сгладились до конца. Правую руку он теперь не выпрямляет до конца, всегда держит чуть согнутой в локте. Может, положив кисть на колени или просто держа её перед собой, подолгу наблюдать за движениями мизинца. Вправо-влево, влево-вправо… Именно мизинец подал в отставку после последней операции на локтевом суставе и вернулся на пост только сравнительно недавно – три месяца назад, когда все остальные кости давно уже срослись, а мышцы функционировали.
На Дениске красная с синим курточка, штаны со множеством застёжек и ремешков. Я вспомнил, с каким удовольствием он влезал в них сегодня. Возможно, решение не бросать сноуборд обусловлено всего лишь возможностью носить эти штаны, с отделением под перчатки, магнитную карточку и маску, с множеством различных утяжек и смешно звенящим карабином для ключей. За такие штаны можно продать душу.
Вот, наконец, склон. Не чета серьёзным горнолыжникам – всего один подъёмник, никаких тебе снежных пушек и специализированной техники. Детская горка. Здесь ровно, там ухабы, справа отрабатывают прыжки с трамплинов, слева крикливая шантрапа катается на досках по перилам. Это называется – джиббинг, и я честно надеюсь что мой сын до этого ужаса никогда не дорастёт. На самый верх можно было заехать по объездной дороге прямо на машине, что мы и сделали. Подъёмник ещё не включили, но народу уже много.
- Ну вот, мы и здесь, - сказал я.
Денис не ответил. Я видел только его затылок в блестящем шлеме и выглядывающей из-под него невзрачной серой шапке, и мог только догадываться, с ужасом он смотрит спуск или с восторгом.
Он молчал. Я молчал. Строил из неуклюжих слов, будто из конструктора «Лего» следующую фразу. Когда я уже собрался её произнести, Денис уселся на снег и стал надевать доску.
- Ты не наигрался в свои игрушки в детстве и теперь пытаешься это компенсировать опытом Дениса, - сказала однажды Наташа.
Строить умозаключения на основе моих отношений с сыном и женщинами – её хобби. Ей, видимо, собственные изречения кажутся довольно остроумными. Больше всего я, пожалуй, боюсь найти их в очередной Наташиной книге. Очень неприятно, когда тебя раскладывают на столе и препарируют ножом попсовой психологии для домохозяек. Я имею ввиду, она, конечно же, не будет указывать фамилий, но я-то буду знать, что мы с Денисом стали героями целой главы. На целый том нас не хватит, но на главу – запросто.
Мои мысли прерывает свист. Самый натуральный разбойничий свист, который я когда-либо слышал. Я не могу найти ему равных уже пятнадцать лет – столько я знаком с его хозяином.
- Эй, Семёныч! Как там твоя печень? – жизнерадостно спрашивает меня крупный мужчина.
Мы жмём руки; я смотрю в постаревшее ещё на полгода красное лицо.
- Тебя интересует та часть, что досталась собакам, или та, что ещё во мне?
- Я же взаправду спрашиваю, - Пётр тускнеет. Все изменения цвета его лица ограничены красным градиентом.
- Ладно-ладно, извини.
Пётр работает на местной лыжной базе инструктором. Мы познакомились, когда он только устроился сюда работать, а я, закупив горные лыжи и рассовав по карманам энтузиазм, пришёл учиться. Если подумать, это один самых старых моих знакомых, уникальный случай - отношения, которые практически не изменились за прошедшие годы. Он как был приятелем, с которым пересекаемся только на склоне, а в остальное время почти не поддерживаем связь, так им и остался.
А потом я заболел и мне пришлось уйти. Молодая кровь била тогда фонтаном, да и алкоголь на столе имелся всегда. Но к моему циррозу он не имеет никакого отношения. Это хроническое. Наш с Наташей дед умер именно от поражения печени и я, видно, был на очереди. Хворь распознали на ранней стадии, и почти четыре года я не выбирался из больниц. Печень стачивалась, как карандаш, и в конце концов от неё и остался огрызок.
Конечно, лыжи пришлось забросить. Компании тоже. Тогда я был в таком настроении, что стоило мне где-нибудь появиться, как это место сразу же становилось непригодным для жизни.
Потом я женился, но с Мариной мы прожили недолго и ребёнок, который у нас получился, остался со мной.
Странно, но жертвой стремления женщины к независимости и свободе часто становятся самые глубинные инстинкты, вроде материнского чувства. Поди теперь разберись, чей удел теперь править миром, а чей – растить детей.
Как бы то ни было, Денис стал той панацеей, волшебной пилюлей, которая призвана была вернуть меня к жизни. И ему это удалось.
И вот сейчас Пётр стоял передо мной, краснолицый, широкогрудый, с мощными ляжками. В неизменных лыжных ботинках – собственно, без них я его видел всего несколько раз, когда он приходил навестить меня в больнице. Он обзавёлся усиками и оранжевой формой инструктора. В наше с ним время уделом тренера был обычный лыжный костюм.
Петя поглядывает на Дениску, осторожно вставшего на ноги и медленно съезжающего на заднем канте вниз по склону и спрашивает:
- Как малец? Оправился?
Я качаю головой. Я сам ещё точно не знаю. Рука срослась, но рука только полдела.
В своё время он был очень рад меня видеть здесь вместе с сыном, и даже взялся его тренировать, хотя доска – не его стихия.
- Какая разница, - сказал он тогда, - одна доска или две?
И тут же спросил:
- А почему вдруг борд? Лыжи… благороднее, что ли.
Я без запинки ответил:
- Сейчас это модно. У многих есть доска. Вон, смотри, сколько их катается!
- Хорошо. Я его поучу. Через пару лет все эти сопляки будут ломать себе кости, чтобы сделать так же красиво, как твой малец.
- Не надо ломать кости. Пусть просто ходят к нему за советом.
Когда Денис разбился, влетев в опору подъёмника, именно Пётр поднял его на руках наверх. Я лишь суетился вокруг и дрожащим голосом пытался объяснить диспетчеру скорой, на какую конкретно лыжную базу им нужно ехать.
Разговариваем ни о чём. Прибежал Дениска, держа под мышкой доску.
- Здравствуйте, дядь Петя!
- Привет-привет. Ты что же – ездить разучился? Ползаешь, как будто тебя отвязать забыли.
Денис потупился.
- Я привыкаю.
Пётр читает лекцию, употребляя слова «кочерга», «солнышко», «пидорить снег» и «оба, мать их, канта», Денис покорно кивает. Они похожи на боксёра и тренера в перерывах между раундами.
- Петя, - говорю я мягко. – Он только после травмы. Ему привыкнуть надо!
Петя морщится, взмахом руки отсылает Дениса. Бурчит:
- Ладно уж.
Это походило на сход лавины, настолько было внезапно. Год назад я купил Дениске доску и помогал ему осваивать первые движения, подглядывая за другими начинающими, бегая по склону туда и сюда, и спрашивая у всех подряд совета.
А к концу сезона он гонял уже так, что даже в моих венах замирала кровь. И от страха, и от восторга.
Когда Дениса выписали из больницы, мы с ним решили, что сноуборд он не бросит. А потом Наташа сказала мне:
- Ты не оставил ему выбора.
- Почему это? – возмутился я. – Я предлагал продать комплект. Он отказался.
- Дело не в том, спрашивал ты или нет.
- А в чём же тогда?
В разговоре с сестрой мне часто не хватало терпения. Она же как ледокол, движется вперёд с одной и той же скоростью, взламывая гремящие льды моих нападок.
- Дослушай. В том, как ты это спрашивал. Ты говорил: «Может быть нам сплавить твою доску какому-нибудь храбрецу, а, приятель? Я не буду говорить, что с тобой на ней случилось. Может быть, у него получится лучше. Хочешь чтобы на твоей доске катался кто-нибудь другой?»
Я скрёб затылок. Я не помнил, присутствовала ли сестра при этом разговоре, но да, именно так я и говорил. Примерно так.
- Ты его отец. И оттого, на чьей ты стороне, зависит очень многое. В тот раз ты был на своей стороне. А он твой сын. Ещё ребёнок. Он всё сделал, как должен был – подчинился твоему решению.
А потом она сказала кое-что, что я запомнил надолго.
- Твой сын в разы серьёзнее тебя. Поменять бы вас местами и хорошенько бы тебя отшлёпать.
Чёрт бы её побрал с её проклятыми книжками.
На исходе второго часа истекает и моё терпение.
- Ну что ты плетёшься, как черепаха? – кричу я в спину, когда он в который раз аккуратно нарезает снег на мелкие ломтики кантами.
Денис просто устал. Он взбирается на склон, упрямо наклонив вперёд голову, словно горный козёл. Когда он подходит, я чувствую запах пота. Взмокло у него даже лицо.
- Извини. Поехали домой, а то простудишься.
Кивает.
Дорогой я засылаю к Денису разведотряд.
- Очень сложно, - отвечает он. – Как будто заново учишься. Хотя ноги всё помнят. Дядя Петя ругался.
- Ты молодец, - говорю я, распечатывая жвачку. Может, получится вмять в неё мои нервы. Отчего-то я вымотан не меньше сына. – Встал на доску после травмы. Как настоящий спортсмен. Как Кевин Пирс. Ты знаешь, он несколько лет лежал в коме, и…
- Кевин Пирс снова катает?
Денис встаёт коленями на сидение. До дома нам ехать недалеко, полицейских по дороге нет, поэтому я посадил его рядом с собой.
- Да. У него была травма…
- Я знаю. Ты рассказывал. Вот здо-орово. Мы с ним, значит, вместе. Как Хаус и Уилсон. Как Чип и Дэйл.
Я давлюсь жвачкой и едва не пропускаю красный сигнал светофора.
Следующую вылазку предпринимаем через три дня. И опять, как и в прошлый раз, я не могу понять, нравится ему или нет. Во мне просыпается страстный болельщик и я немного больше кричу, то подбадривая сына, то науськивая его на свежевыпавший снег, как пса на тренировочный манекен.
Толку никакого. Пётр сегодня выходной, так что успокоить мои расстроенные чувства некому. Я несколько раз глубоко вздыхаю, вспоминаю голос сестры. Просто голос, не привязывая его ни к каким нравоучительным высказываниям. В голове я заставляю петь его похабную песенку.
- Мы уходим, - говорю я сыну. – Оставь сноуборд прямо здесь.
- Зачем? – не понимает Денис.
- У тебя не получается. Ты не хочешь. Может, у того, кто заберёт эту доску себе, будет желания побольше. А ты займёшься чем-нибудь другим. Например, шахматами. Или рисованием комиксов.
Я отбираю у него борд и выкидываю его в сугроб. Разворачиваюсь и шагаю к машине. Мне кажется, я сделал всё правильно и очень взвешенно, но в боку просыпается ноющая боль. Так внезапно может начать болеть только пустое место, заполненная кровью полость. Такие боли преследовали меня во время моих конфликтов с миром десять лет назад.
Я загружаюсь в машину. Тихий, как тень, Денис открывает заднюю дверь и пристраивает на пол доску. Сам заползает на сидение. Лицо окутано паром от сочетания слёз и морозца, но сам не издаёт ни звука.
- Прости. Я не хотел на тебе срываться, - говорю я.
«Такое впечатление, будто тебе вырезали мозги», - сказал бы Пётр.
В следующий раз мы приходим сюда почти неделю спустя, вечером, когда я освобождаюсь с работы. Склон освещён несколькими прожекторами, дающими оранжевый свет, отчего он похож на танцплощадку начала девяностых. Никого нет, только несколько подростков восседают на своих досках и передают друг другу коробку с вином. Они напоминают тропических попугаев, каким-то невероятным образом очутившихся в русской зиме.
Одного из них я знаю. Кличка у него Кальмар, он подходил к нам знакомится в прошлом году. Этот парень мне сразу не понравился. Не смотря на то, что стоит на доске, как Бог.
Он и правда похож на кальмара. Вялый, с глазами потомственного наркомана, в которых плещется странная смесь спокойствия и безумия. С бесцветными, в меру длинными волосами, которые неизменно пристают к уголкам его рта.
Он видит нас и машет рукой, предлагая подойти, но я веду Дениса в другую часть склона. Кто-то свистит. Вино ходит по кругу, капли на снегу напоминают кровь.
- Это же Кальмар, - оживляется Дениска. Машет в ответ.
После знакомства с Кальмаром мой сын долго выбирал себе звучную кличку, стал носить шапку так, чтобы она едва закрывала уши и обзавёлся парочкой идиотских жестов. К счастью, сейчас всё это позабылось.
В этой части склона небольшой трамплин, на котором Денис в прошлом году освоился буквально за неделю. Теперь же он подходил к нему с осторожностью, будто наездник к лошади, которая сбросила его на землю. Смотрит на меня, и я одобрительно киваю:
- Хочешь? Давай, у тебя замечательно получалось в прошлом году.
Лицо его светлеет, я в своём воображении уже беседую с сестрой о том, как важно иногда так вот словесно погладить сына по голове, но тут замечаю, как к нам подходит Кальмар.
- Привет! – кричит ему Денис.
- Привет, воробышек. Ну как, ещё не раздумал стать профи?
Дениска застенчиво жмёт плечами. Садится на снег и быстро, в четыре движения застёгивает крепления. Я с горечью отмечаю, что одно панибратское выражение из уст кумира явно оказывает влияние большее, чем все мои направляющие пинки.
- До Олимпиады ещё пара лет. Как раз успеваешь подать заявку, - говорит Кальмар.
Что-то в облике Кальмара меня настораживает. Дурацкая шапка, общая помятость и синяки под глазами – всё как всегда… Вот оно! Валенки на ногах никак не вписываются в общую картину.
- Это твои новые ботинки? – спрашиваю я. - Креативно. Кто это придумал? Форум? Или Бёртон?
Кальмар демонстрирует жёлтые зубы.
- Я сегодня не катаю. Так что у твоего воробышка есть все шансы меня нагнать.
- Он ломал руку, - сказал я. – Всего полгода назад. Сложный перелом.
Говоря «сложный перелом» я имел ввиду не только тяжесть самого перелома, но и совокупность последствий. Кирпич, в который они срослись, я разбивал головой, и для меня он был действительно сложный.
- Ух ты! Так наш воробышек теперь стреляный воробей! – восхитился Кальмар. – И что? Снова встал на борд? Так быстро.
Мы наблюдаем, как он медленно съезжает на заднем канте почти до самого трамплина. До последнего я думаю, что он просто не сможет набрать скорость. Но в последний момент Денис ставит борд по ходу склона, и подпрыгивает на кочке, ловко подтягивая колени почти к подбородку. На шлеме вспыхивает блик от фонаря. В голове у сына явно имеется тетрадный лист с нужными расчётами, называемый опытом.
- Он стал бояться. Ездит очень осторожно.
Кальмар шмыгает носом, задумчиво наблюдая за мальчиком.
- Может быть, так и нужно, - продолжаю я. – Пусть себе ездит потихоньку.
- Так и нужно, - подтверждает Кальмар, и невразумительно машет рукой в варежке. – Для воробышка это перестало быть игрой. Это экстремальный спорт, мужик. И главное слово здесь…
- Экстремальный? Да, понимаю…
- Спорт. Нужно уметь сращивать конечности и быть готовым оказаться как можно скорее снова на доске. Нужно уметь бояться потерять квалификацию. Навык. И – допускать возможность, что однажды ты сломаешь себе шею.
Пока я осмысливаю его слова, он прибавляет:
- Я сегодня пьян, мужик, вот почему я без доски. Те лакаботы думают, что сноуборд особенно хорош под винишко. Никак не вобью им в голову, что если они хотят развлечься, пускай оставляют доску дома и приходят сюда с санками. Никогда не позволяй своему воробышку пить на склоне. Договорились?
Кальмар хлопает меня по плечу и неверной походкой идёт прочь. Валенки на его ногах больше не кажутся такой уж нелепицей. Уже отойдя на порядочное расстояние, он оборачивается и кричит:
- Пройдёт время, и он будет гонять не хуже, чем прошлом году. Не выпуская из головы ту боль. Это ведь на самом деле больно, мужик.
- Но необходимо, - бормочу я себе под нос. Я опускаюсь на корточки и жду, пока поднимется Денис.
- А где Пашка?.. Видел, как я прыгнул?
Точно… а я и забыл, что Кальмара зовут Пашей.
- Слушай, - говорю я. Наши с ним глаза на одном уровне. – Я действительно не буду против, если ты забросишь сноуборд. Это ведь очень опасно. Я буду гордится, если ты будешь участвовать в каких-нибудь соревнованиях и победишь, но я буду тобой гордится ещё больше, если ты сейчас скажешь мне правду – хочешь ты кататься, или делаешь это просто чтобы я тебя не ругал.
Денис замирает. Нижняя губа его подрагивает, словно демонстрируя растерянность, но я вижу по глазам, что ответ у него давно уже готов.
- Если я вдруг что-нибудь ещё себе сломаю… - он долго переводит дыхание, словно раздумывая, закончить ему фразу или нет. Но всё-таки заканчивает: - Я хочу, чтобы моё имя тоже писали на досках. «За Дениса Сухова». Вот будет круто, да?
Услышь всё это Наташа, она нашла бы, что сказать. Например, что таким образом я переложил ответственность на сына. «Он же ещё маленький», - сказала бы она. – «Как он может решать?». Но Денис гораздо серьёзнее меня, в этом я с ней согласен.
#14 Гость_Анилинский_*
- Группа: Гости
Отправлено 06 февраля 2012 - 17:10
№ 13
Ложь высокого полета
Первые лучи солнца лениво заглядывали в окно, а я уже была на ногах. Не то, чтобы было куда спешить, просто в моей жизни с детства все было строго по плану и теперь было сложно избавиться от набившей оскомину привычки. Егор собирался на работу, а я, перемыв оставленную с вечера в мойке посуду, скрупулезно протирала полотенцем каждую вилочку с ложечкой, складывая их в ящик, распределяла по разным отсекам, и не дай Бог, что-то окажется не на своем месте. Порядок в нашем доме был прежде всего, у каждой, даже самой крошечной вещи существовало свое определенное место. Закончив с домашними делами, я, подпирая одной рукой спину, медленно, раскачиваясь, как неуклюжая утка, направилась к двери, чтобы проводить мужа на работу. Неожиданно, мой живот пронзила острая боль, и свет в глазах померк.
Очнулась я в обычной городской больнице, правда в отдельной палате, что меня очень удивило, так как по плану отца, я должна была рожать так же, как все остальные среднестатистические жительницы страны. С самого моего рождение жизнь среди людей стала для меня нелегким испытанием. В то время, мой отец, только начинал карьеру политического деятеля, мама конечно, сомневалась, что у него что-то получиться, но с годами он доказал всем, что достойнее кандидата на пост президента, чем он, не найти. Он проделал долгий утомительный путь и год назад, наконец, удостоился чести руководить страной. Вот только мы с сестрой не испытывали от этого особого восторга, нам изо дня в день диктовали, что делать и как себя вести, наша семья была под прицелом СМИ и телевидения, что делало личную жизнь невыносимой. Отец даже сватал мне в мужья афроамериканского студента, прибывшего в Украину по обмену для учебы в медицинском университете, он считал, что этот брак станет неоспоримым свидетельством того, что в нашей стране нет национальной розни. Я же считала, что подобное событие повергнет в шок всех жителей Украины и, отстояв свое мнение, вышла замуж за Егора – обычного предпринимателя. Папа быстро свыкся с моим выбором, так как его, несомненно, радовал тот факт, что мой муж не олигарх, и никто не сможет сказать, что деньги липнут к деньгам.
В палату, прервав мои раздумья, вошла Олеся и, окинув меня подозрительным взглядом, робко опустилась на край кровати, не проронив при этом и слова. Олеся – моя сестра, мы совершенно не было похожи внешне, и существенно отличались друг от друга характером и темпераментом, хотя и были двойняшками.
- Как ты? – почти шепотом, спросила сестра.
- Нормально, - по-привычке фыркнула я. – Что я делаю в отдельной плате?
- Непредвиденные обстоятельства, родители решили, что так будет лучше.
- Какие еще обстоятельства? – возмутилась я. - И ты не хочешь мне сообщить, кого я родила?! – почти потребовала я.
- Да, конечно, - проговорила она, слегка замявшись. – У тебя очень симпатичный мальчик.
- Наверное, его видели уже все, кроме меня, - искренне улыбнулась я. - Сын, это просто прекрасно, должно быть Егор и отец, наконец, счастливы.
- Не совсем… - промямлила Олеся, потупив взгляд в пол.
- Не поняла?! – переспросила я с рассвирепевшим видом.
- Возникли определенные сложности.
- Хватит мямлить, говори уже, в чем дело и где мой муж? – закричала я, не помня себя от злости.
- Так на какой из вопросов отвечать сначала? – уточнила сестра, натянуто улыбнувшись.
- Начни с первого, - буркнула я, уставившись на неё испепеляющим взглядом.
- Жанна, ты, мягко говоря, поступила не очень хорошо, когда изменила Егору. Я, конечно, понимаю, что ты не ожидала такого рода последствий, но то, что произошло, просто ужасно, - проговорила Олеся, подняв на меня недоумевающий взгляд, полный упрека.
- Какая измена, о чем ты говоришь?! – я была шокирована и просто не верила в то, что слышала это из уст родной сестры.
- Егор не придет, он вообще не хочет тебя видеть и планирует подать на развод в ближайшее время, но папа уговорил его пока ничего не предпринимать, чтобы никто кроме нашей семьи и докторов не узнал о случившемся.
- Все хватит, пусть немедленно принесут моего ребенка, я хочу знать, чем же он так не похож на Егора.
Олеся неуверенно кивнув головой, вышла за дверь, чтобы позвать медсестру. Спустя пять минут, она вернулась в палату, а следом за ней вошла детская медсестра, держа на руках тщательно закутанного ребенка.
- Дайте мне его, - попросила я, протягивая вперед слабые руки.
Женщина, слегка смутившись, подала мне ребенка. С беззаботной улыбкой на лице, я откинула краешек одеялка, прикрывающий личико младенца и замерла с широко раскрытым ртом. Ребенок оказался самым настоящим мулатом, его глазки были плотно закрыты, а губки время от времени шевелились, словно он хотел есть.
- Это не мой ребенок, - заявила я, немного оправившись от шока.
- Ваш! – заверила меня перепуганная медсестра.
- Нет, нет, вы что-то путаете. Я и его отец славяне, мы белокожие, наверное, произошла досадная ошибка и детей перепутали.
- Никто ничего не перепутал, за прошлые сутки в нашей больнице родился только один младенец – ваш. Лучше, я позову акушера принимающего роды, может, он сможет убедить вас не отпираться, - с этими словами медсестра с сердитым видом покинула палату.
- Олеся, это не может быть мой ребенок! Ну, хотя бы ты поверь мне! – умоляла я сестру, пытаясь найти в её лице поддержку.
- Я верю, просто, не понимаю, как все это объяснить. Отец просто сума сойдет, я уже вижу огромные заголовки желтой прессы: «Одна из дочерей президента, будучи в браке родила ребенка не от законного мужа, а от афроамериканца!». Ужас! Ты хоть представляешь, что будет! Сколько я себя помню, отец больше всего на свете дорожил своей репутацией. Думаю, это серьезно подорвет его статус, враги выжмут максимум из сложившейся ситуации.
- Да, я понимаю, но… Возьми, пожалуйста ребенка, я слишком напряжена, чтобы держать его, - попросила я, дрожащими руками протягивая ей темнокожего малыша.
- Хорошо, - выдохнула, она, взяв его на руки. – В конце, концов, он не виноват в случившемся.
В палату без стука вошел пожилой доктор и, поставив стул у моей кровати, по-деловому уселся напротив меня.
- Я понимаю, что когда вот так раскрываются самые страшные семейные тайны – это неприятно. Но давайте не усугублять ситуацию, я предлагаю вам признаться в том, что вы обманывали мужа и принять ребенка, потому как вам никуда от него не деться. Сейчас подойдут ваши родители, надеюсь, они смогут вас переубедить в том, что отпираться бессмысленно, - сообщил он, похлопывая меня по руке.
В помещении на некоторое время повисла неловкая пауза, а спустя несколько минут, в палату вошли мои родители в сопровождении Егора.
- Егор, любимый, я не знаю, как все это объяснить, но поверь мне, я тебя не обманывала! – взмолилась я, пытаясь встать с кровати. – Я же люблю тебя!
- Лежите, лежите! – строгим тоном приказал врач. – Вы ещё слишком слабы, чтобы вставать, тем более пережили такой стресс.
- Кажется, я знаю, как это объяснить, - сказал отец, с виноватым видом заглянув мне в глаза. – Вы не могли бы нас оставить, - с невозмутимым видом обратился он к врачу.
- Да, конечно, - без лишних слов мужчина в белом халате покинул палату.
В комнате царила напряженная атмосфера, я не знала что сказать, мне казалось, ещё секунда, и я увижу витающие в воздухе разряды статического электричества.
- Может, я пойду, отдам ребенка медсестре? - неуверенным голосом предложила Олеся, не желая присутствовать при дальнейшем выяснении отношений.
- Нет, останься! – резко сказала мама, я ещё никогда раньше не видела её такой серьезной как сегодня.
- Пожалуй, пора, нам кое о чем вам рассказать, - начал отец, медленно прохаживаясь по палате. – Мы с мамой очень виноваты перед вами и перед тобой Егор тоже, нужно было раньше вам все рассказать, чтобы избежать подобной ситуации.
- Папа, я не понимаю, о чем ты говоришь, в чем твоя вина, не ты же принимал роды! – возмутилась я, считая, что это досадная врачебная ошибка.
- Жанна, не торопись, сейчас вы все поймете… - продолжил он. – Много лет назад, у меня была мечта стать политическим деятелем, тогда я и думать боялся о президентстве, но как видите мой час все же, настал. Мне предложили место в Раде, но чтобы занять желаемую должность, я должен был быть женат и в скором времени обзавестись детьми. Но все оказалось очень не просто, мы с вашей матерью, долгое время были знакомы и отлично ладили, вот я и предложил ей заключить, можно сказать, брак по расчету и она согласилась.
- Мама, как ты могла так поступить! – возмутилась Олеся. – Значит, вы никогда не любили друг друга и вся эта идеальная семья не более, чем фарс!
- Это не совсем так, - проговорила смутившаяся мама. – Мы хотели дать вам настоящую семью, чтобы вы имели хорошее будущее и мне кажется, у нас это получилось.
- Но папа, почему ты не выбрал другую женщину, ту которую бы полюбил по настоящему, - не унималась сестра.
- Это было невозможно и время поджимало. Я не хотел вам этого говорить и всячески старался, чтобы никто и никогда ничего подобного не заметил, потому что иначе, я бы не добился успехов в политике, но меня совершенно не интересуют женщины. Я безумно вас люблю и абсолютно неважно кто бы стал моей женой, речь шла не о любви. Ваша мать хороший друг и советчик, она всегда понимала и поддерживала меня, а это главное.
- Теперь понятно, почему вы всегда спали в отдельных комнатах, - съязвила я. Сколько я себя помнила, мои родители спали раздельно, мотивируя это тем, что так удобнее. Отец допоздна задерживался на работе и чтобы не будить маму, ложился спать в отдельной комнате, по крайней мере, так он объяснял это нам.
- Так мы дети из пробирки или как? – уточнила смущенная Олеся.
- Нет, ваша мать не может иметь детей. Поэтому нам ничего другого не оставалось, кроме как сымитировать беременность. В тот день, когда в роддоме появился отказник, я отвез вашу маму, якобы на роды, заплатил кучу денег главврачу, чтобы никто не узнал, что ребенок будет не наш. Документы оформили так, будто Олесю, родила именно моя жена, а не другая женщина, но произошла накладка. Доктор сказал, что не оформит бумаги должным образом, если мы не согласимся взять вместо одного ребенка двоих. В тот день ещё одна женщина отказалась от малыша, которого родила втайне от родителей, мы не очень хотели забирать двоих детей, потому, как твоим Жанна отцом был афроамериканец, и мы понимали, что когда-то эти гены, могут проявиться, что и произошло.
- Так, значит мы не двойняшки? – недоумевала я.
- Нет, мы оформили вас как двойню, потому что нам не оставили другого выбора. Но мы очень любим вас и сделаем, все что угодно для вашего счастья, - заверил взволнованный отец.
- Значит, ребенок все же мой! – воскликнул шокированный Егор. – Просто бразильский сериал какой-то. Мне кажется, как-то слишком много информации для одного дня, - сказал он, взяв меня за руку. – Прости, что не поверил в то, что он мой. Зато теперь все стало предельно ясно.
- Конечно, на твоем месте, я бы поступила точно так же, - прошептала я, немного успокоившись.
- Мы вас оставим, - произнесла мама и вышла за дверь, увлекая за собой отца.
- Не понимаю, как они могли столько времени скрывать все от нас! – возмутилась с раздосадованным видом Олеся.
- Не кричи, ещё ребенка разбудишь, - попросила я, спокойным тоном. – Дай лучше его мне. - Олеся вернула мне малыша и заметно повеселела.
– Хорошо хоть у вас с Егором, все разрешилось. Но что мы теперь будем делать?
- Ничего, наша жизнь останется такой же, как раньше. Родители всегда давали нам все самое лучше, заботились о нас, воспитывали и не важно, что мы им не родные, других у нас нет!
- Наверно, ты права, зато теперь понятно, почему мы с тобой такие разные, но я все равно люблю тебя! – сказала Олеся, и из её глаза скатилось несколько скупых слезинок.
- Мне кажется, что твоему отцу нелегко было через столько лет, открыть свою тайну. Ведь он не знал, как вы отреагируете. Отец очень вас любит, раз решился, рассказать правду, он мог позволить нам развестись, сделать Жанну виноватой, но все же, не захотел, чтобы из-за его лжи кто-то пострадал. Поступок моего тестя достоин восхищения, - заметил Егор, строго посмотрев мне в глаза.
- Мы должны помочь ему избежать скандала, - решительно заявила я.
- Но как ты собираешься это сделать? – недоумевала Олеся. – Одно дело перевести тебя в отдельную палату, чтобы никто не увидел ребенка и совсем другое скрыть его от всего мира.
- Мы не будем его прятать. Егор, я хочу, чтобы мы усыновили ещё одного ребенка,- неуверенным голосом проговорила я, прижимая к себе сыночка.
- Я не понимаю о чем ты? – насторожился и без того взволнованный Егор.
- Я готова ради своего отца, поступить так же как когда-то поступили наши родители. Мы подождем, пока кто-то откажется от белокожего ребенка, и усыновим его, но оформим все немного иначе.
- Хорошо, - согласился Егор, понимая, что другого выхода помочь моему отцу, нет.
Мне, наконец, стало понятно, почему папа, так старался выдать меня замуж за афроамериканца, тогда бы при рождении ребенка мулата, ни у кого бы, ни возникло лишних вопросов. К сожалению, в нашей стране почти каждый день кто-то отказывается от новорожденных, оставляя их прямо в больнице. Но мы этой статистике были рады, уже на следующий день, молодая мама отказалась от хорошенького здорового мальчика. Поддержав мое решение, папа помог мне оформить белокожего ребеночка как рожденного мной сына, а родного малыша как усыновленного. Меня благополучно выписали из роддома с двумя детьми на руках. Благодаря тому, что одна из дочерей президента усыновила ребенка со смуглой кожей, мнение о нем только улучшилось, и на следующих выборах, он остался президентом на второй срок.
Жизнь шла своим чередом, мы все так же казались прекрасной семьей с безупречной репутацией, я была счастлива в браке, а Олеся помогала мне с детьми, правда в доме уже не было идеального порядка…
Ложь высокого полета
Первые лучи солнца лениво заглядывали в окно, а я уже была на ногах. Не то, чтобы было куда спешить, просто в моей жизни с детства все было строго по плану и теперь было сложно избавиться от набившей оскомину привычки. Егор собирался на работу, а я, перемыв оставленную с вечера в мойке посуду, скрупулезно протирала полотенцем каждую вилочку с ложечкой, складывая их в ящик, распределяла по разным отсекам, и не дай Бог, что-то окажется не на своем месте. Порядок в нашем доме был прежде всего, у каждой, даже самой крошечной вещи существовало свое определенное место. Закончив с домашними делами, я, подпирая одной рукой спину, медленно, раскачиваясь, как неуклюжая утка, направилась к двери, чтобы проводить мужа на работу. Неожиданно, мой живот пронзила острая боль, и свет в глазах померк.
Очнулась я в обычной городской больнице, правда в отдельной палате, что меня очень удивило, так как по плану отца, я должна была рожать так же, как все остальные среднестатистические жительницы страны. С самого моего рождение жизнь среди людей стала для меня нелегким испытанием. В то время, мой отец, только начинал карьеру политического деятеля, мама конечно, сомневалась, что у него что-то получиться, но с годами он доказал всем, что достойнее кандидата на пост президента, чем он, не найти. Он проделал долгий утомительный путь и год назад, наконец, удостоился чести руководить страной. Вот только мы с сестрой не испытывали от этого особого восторга, нам изо дня в день диктовали, что делать и как себя вести, наша семья была под прицелом СМИ и телевидения, что делало личную жизнь невыносимой. Отец даже сватал мне в мужья афроамериканского студента, прибывшего в Украину по обмену для учебы в медицинском университете, он считал, что этот брак станет неоспоримым свидетельством того, что в нашей стране нет национальной розни. Я же считала, что подобное событие повергнет в шок всех жителей Украины и, отстояв свое мнение, вышла замуж за Егора – обычного предпринимателя. Папа быстро свыкся с моим выбором, так как его, несомненно, радовал тот факт, что мой муж не олигарх, и никто не сможет сказать, что деньги липнут к деньгам.
В палату, прервав мои раздумья, вошла Олеся и, окинув меня подозрительным взглядом, робко опустилась на край кровати, не проронив при этом и слова. Олеся – моя сестра, мы совершенно не было похожи внешне, и существенно отличались друг от друга характером и темпераментом, хотя и были двойняшками.
- Как ты? – почти шепотом, спросила сестра.
- Нормально, - по-привычке фыркнула я. – Что я делаю в отдельной плате?
- Непредвиденные обстоятельства, родители решили, что так будет лучше.
- Какие еще обстоятельства? – возмутилась я. - И ты не хочешь мне сообщить, кого я родила?! – почти потребовала я.
- Да, конечно, - проговорила она, слегка замявшись. – У тебя очень симпатичный мальчик.
- Наверное, его видели уже все, кроме меня, - искренне улыбнулась я. - Сын, это просто прекрасно, должно быть Егор и отец, наконец, счастливы.
- Не совсем… - промямлила Олеся, потупив взгляд в пол.
- Не поняла?! – переспросила я с рассвирепевшим видом.
- Возникли определенные сложности.
- Хватит мямлить, говори уже, в чем дело и где мой муж? – закричала я, не помня себя от злости.
- Так на какой из вопросов отвечать сначала? – уточнила сестра, натянуто улыбнувшись.
- Начни с первого, - буркнула я, уставившись на неё испепеляющим взглядом.
- Жанна, ты, мягко говоря, поступила не очень хорошо, когда изменила Егору. Я, конечно, понимаю, что ты не ожидала такого рода последствий, но то, что произошло, просто ужасно, - проговорила Олеся, подняв на меня недоумевающий взгляд, полный упрека.
- Какая измена, о чем ты говоришь?! – я была шокирована и просто не верила в то, что слышала это из уст родной сестры.
- Егор не придет, он вообще не хочет тебя видеть и планирует подать на развод в ближайшее время, но папа уговорил его пока ничего не предпринимать, чтобы никто кроме нашей семьи и докторов не узнал о случившемся.
- Все хватит, пусть немедленно принесут моего ребенка, я хочу знать, чем же он так не похож на Егора.
Олеся неуверенно кивнув головой, вышла за дверь, чтобы позвать медсестру. Спустя пять минут, она вернулась в палату, а следом за ней вошла детская медсестра, держа на руках тщательно закутанного ребенка.
- Дайте мне его, - попросила я, протягивая вперед слабые руки.
Женщина, слегка смутившись, подала мне ребенка. С беззаботной улыбкой на лице, я откинула краешек одеялка, прикрывающий личико младенца и замерла с широко раскрытым ртом. Ребенок оказался самым настоящим мулатом, его глазки были плотно закрыты, а губки время от времени шевелились, словно он хотел есть.
- Это не мой ребенок, - заявила я, немного оправившись от шока.
- Ваш! – заверила меня перепуганная медсестра.
- Нет, нет, вы что-то путаете. Я и его отец славяне, мы белокожие, наверное, произошла досадная ошибка и детей перепутали.
- Никто ничего не перепутал, за прошлые сутки в нашей больнице родился только один младенец – ваш. Лучше, я позову акушера принимающего роды, может, он сможет убедить вас не отпираться, - с этими словами медсестра с сердитым видом покинула палату.
- Олеся, это не может быть мой ребенок! Ну, хотя бы ты поверь мне! – умоляла я сестру, пытаясь найти в её лице поддержку.
- Я верю, просто, не понимаю, как все это объяснить. Отец просто сума сойдет, я уже вижу огромные заголовки желтой прессы: «Одна из дочерей президента, будучи в браке родила ребенка не от законного мужа, а от афроамериканца!». Ужас! Ты хоть представляешь, что будет! Сколько я себя помню, отец больше всего на свете дорожил своей репутацией. Думаю, это серьезно подорвет его статус, враги выжмут максимум из сложившейся ситуации.
- Да, я понимаю, но… Возьми, пожалуйста ребенка, я слишком напряжена, чтобы держать его, - попросила я, дрожащими руками протягивая ей темнокожего малыша.
- Хорошо, - выдохнула, она, взяв его на руки. – В конце, концов, он не виноват в случившемся.
В палату без стука вошел пожилой доктор и, поставив стул у моей кровати, по-деловому уселся напротив меня.
- Я понимаю, что когда вот так раскрываются самые страшные семейные тайны – это неприятно. Но давайте не усугублять ситуацию, я предлагаю вам признаться в том, что вы обманывали мужа и принять ребенка, потому как вам никуда от него не деться. Сейчас подойдут ваши родители, надеюсь, они смогут вас переубедить в том, что отпираться бессмысленно, - сообщил он, похлопывая меня по руке.
В помещении на некоторое время повисла неловкая пауза, а спустя несколько минут, в палату вошли мои родители в сопровождении Егора.
- Егор, любимый, я не знаю, как все это объяснить, но поверь мне, я тебя не обманывала! – взмолилась я, пытаясь встать с кровати. – Я же люблю тебя!
- Лежите, лежите! – строгим тоном приказал врач. – Вы ещё слишком слабы, чтобы вставать, тем более пережили такой стресс.
- Кажется, я знаю, как это объяснить, - сказал отец, с виноватым видом заглянув мне в глаза. – Вы не могли бы нас оставить, - с невозмутимым видом обратился он к врачу.
- Да, конечно, - без лишних слов мужчина в белом халате покинул палату.
В комнате царила напряженная атмосфера, я не знала что сказать, мне казалось, ещё секунда, и я увижу витающие в воздухе разряды статического электричества.
- Может, я пойду, отдам ребенка медсестре? - неуверенным голосом предложила Олеся, не желая присутствовать при дальнейшем выяснении отношений.
- Нет, останься! – резко сказала мама, я ещё никогда раньше не видела её такой серьезной как сегодня.
- Пожалуй, пора, нам кое о чем вам рассказать, - начал отец, медленно прохаживаясь по палате. – Мы с мамой очень виноваты перед вами и перед тобой Егор тоже, нужно было раньше вам все рассказать, чтобы избежать подобной ситуации.
- Папа, я не понимаю, о чем ты говоришь, в чем твоя вина, не ты же принимал роды! – возмутилась я, считая, что это досадная врачебная ошибка.
- Жанна, не торопись, сейчас вы все поймете… - продолжил он. – Много лет назад, у меня была мечта стать политическим деятелем, тогда я и думать боялся о президентстве, но как видите мой час все же, настал. Мне предложили место в Раде, но чтобы занять желаемую должность, я должен был быть женат и в скором времени обзавестись детьми. Но все оказалось очень не просто, мы с вашей матерью, долгое время были знакомы и отлично ладили, вот я и предложил ей заключить, можно сказать, брак по расчету и она согласилась.
- Мама, как ты могла так поступить! – возмутилась Олеся. – Значит, вы никогда не любили друг друга и вся эта идеальная семья не более, чем фарс!
- Это не совсем так, - проговорила смутившаяся мама. – Мы хотели дать вам настоящую семью, чтобы вы имели хорошее будущее и мне кажется, у нас это получилось.
- Но папа, почему ты не выбрал другую женщину, ту которую бы полюбил по настоящему, - не унималась сестра.
- Это было невозможно и время поджимало. Я не хотел вам этого говорить и всячески старался, чтобы никто и никогда ничего подобного не заметил, потому что иначе, я бы не добился успехов в политике, но меня совершенно не интересуют женщины. Я безумно вас люблю и абсолютно неважно кто бы стал моей женой, речь шла не о любви. Ваша мать хороший друг и советчик, она всегда понимала и поддерживала меня, а это главное.
- Теперь понятно, почему вы всегда спали в отдельных комнатах, - съязвила я. Сколько я себя помнила, мои родители спали раздельно, мотивируя это тем, что так удобнее. Отец допоздна задерживался на работе и чтобы не будить маму, ложился спать в отдельной комнате, по крайней мере, так он объяснял это нам.
- Так мы дети из пробирки или как? – уточнила смущенная Олеся.
- Нет, ваша мать не может иметь детей. Поэтому нам ничего другого не оставалось, кроме как сымитировать беременность. В тот день, когда в роддоме появился отказник, я отвез вашу маму, якобы на роды, заплатил кучу денег главврачу, чтобы никто не узнал, что ребенок будет не наш. Документы оформили так, будто Олесю, родила именно моя жена, а не другая женщина, но произошла накладка. Доктор сказал, что не оформит бумаги должным образом, если мы не согласимся взять вместо одного ребенка двоих. В тот день ещё одна женщина отказалась от малыша, которого родила втайне от родителей, мы не очень хотели забирать двоих детей, потому, как твоим Жанна отцом был афроамериканец, и мы понимали, что когда-то эти гены, могут проявиться, что и произошло.
- Так, значит мы не двойняшки? – недоумевала я.
- Нет, мы оформили вас как двойню, потому что нам не оставили другого выбора. Но мы очень любим вас и сделаем, все что угодно для вашего счастья, - заверил взволнованный отец.
- Значит, ребенок все же мой! – воскликнул шокированный Егор. – Просто бразильский сериал какой-то. Мне кажется, как-то слишком много информации для одного дня, - сказал он, взяв меня за руку. – Прости, что не поверил в то, что он мой. Зато теперь все стало предельно ясно.
- Конечно, на твоем месте, я бы поступила точно так же, - прошептала я, немного успокоившись.
- Мы вас оставим, - произнесла мама и вышла за дверь, увлекая за собой отца.
- Не понимаю, как они могли столько времени скрывать все от нас! – возмутилась с раздосадованным видом Олеся.
- Не кричи, ещё ребенка разбудишь, - попросила я, спокойным тоном. – Дай лучше его мне. - Олеся вернула мне малыша и заметно повеселела.
– Хорошо хоть у вас с Егором, все разрешилось. Но что мы теперь будем делать?
- Ничего, наша жизнь останется такой же, как раньше. Родители всегда давали нам все самое лучше, заботились о нас, воспитывали и не важно, что мы им не родные, других у нас нет!
- Наверно, ты права, зато теперь понятно, почему мы с тобой такие разные, но я все равно люблю тебя! – сказала Олеся, и из её глаза скатилось несколько скупых слезинок.
- Мне кажется, что твоему отцу нелегко было через столько лет, открыть свою тайну. Ведь он не знал, как вы отреагируете. Отец очень вас любит, раз решился, рассказать правду, он мог позволить нам развестись, сделать Жанну виноватой, но все же, не захотел, чтобы из-за его лжи кто-то пострадал. Поступок моего тестя достоин восхищения, - заметил Егор, строго посмотрев мне в глаза.
- Мы должны помочь ему избежать скандала, - решительно заявила я.
- Но как ты собираешься это сделать? – недоумевала Олеся. – Одно дело перевести тебя в отдельную палату, чтобы никто не увидел ребенка и совсем другое скрыть его от всего мира.
- Мы не будем его прятать. Егор, я хочу, чтобы мы усыновили ещё одного ребенка,- неуверенным голосом проговорила я, прижимая к себе сыночка.
- Я не понимаю о чем ты? – насторожился и без того взволнованный Егор.
- Я готова ради своего отца, поступить так же как когда-то поступили наши родители. Мы подождем, пока кто-то откажется от белокожего ребенка, и усыновим его, но оформим все немного иначе.
- Хорошо, - согласился Егор, понимая, что другого выхода помочь моему отцу, нет.
Мне, наконец, стало понятно, почему папа, так старался выдать меня замуж за афроамериканца, тогда бы при рождении ребенка мулата, ни у кого бы, ни возникло лишних вопросов. К сожалению, в нашей стране почти каждый день кто-то отказывается от новорожденных, оставляя их прямо в больнице. Но мы этой статистике были рады, уже на следующий день, молодая мама отказалась от хорошенького здорового мальчика. Поддержав мое решение, папа помог мне оформить белокожего ребеночка как рожденного мной сына, а родного малыша как усыновленного. Меня благополучно выписали из роддома с двумя детьми на руках. Благодаря тому, что одна из дочерей президента усыновила ребенка со смуглой кожей, мнение о нем только улучшилось, и на следующих выборах, он остался президентом на второй срок.
Жизнь шла своим чередом, мы все так же казались прекрасной семьей с безупречной репутацией, я была счастлива в браке, а Олеся помогала мне с детьми, правда в доме уже не было идеального порядка…
#15 Гость_Анилинский_*
- Группа: Гости
Отправлено 06 февраля 2012 - 18:35
№ 14
Назови меня мамой
Самки разных видов животных иногда проявляют заботу о чужих детенышах. Чаще это бывает в случае потери собственного потомства в период лактации, когда молоко начинает «перегорать». Но иногда и вне периода лактации у самок проявляется материнский инстинкт по отношению к чужим находящимся поблизости осиротевшим детенышам. В условиях неволи это наблюдалось у обезьян, лисиц и некоторых других зверей, а в естественных условиях у джейранов, сайгаков и косуль. Даже куры способны полюбить чужих детенышей. Они берут под свою опеку котят, греют их под своими крыльями и чистят их шерсть как перышки. А я не могу.
Детский звонкий голосок резанул моё ухо, кажется до крови. Маленькая девчушка лет шести в красивом синем платье и с бантом на голове вбежала в комнату и уставилась на меня большими голубыми глазами.
Следом вошёл Саша. Высокий, мускулистый, он весь был соткан из обаяния и привлекательности. Он улыбнулся, оголив свои ровные белые зубы.
- Вот собственно и мой сюрприз. Наверное, это слишком неожиданно для тебя. Прости. Не мог сказать раньше. - Саша подошел к девочке и взял её за руку.
Я, наверное, должна была что-то спросить, но голос улетел из моего тела.
- Это Полина. Моя дочь.
Я попыталась изобразить приятное удивление.
- А это Василиса, моя… подруга. Надеюсь, вы с ней поладите. - Саша подтолкнул девочку вперед, и она нерешительно протянула мне руку.
- Привет, - я наконец-то смогла совладать с собой. - Какое у тебя платье красивое. Ты на каком-то празднике была?
- Нет, - Полина крутила головой и покусывала нижнюю губу. - Я в садике была. Это меня так бабушка всегда одевает, как на праздник.
Она отпустила Сашу и села рядом со мной.
- У тебя тоже платье красивое, - девочка откинулась назад и провела пальцами по моей обнаженной спине. - Папа, когда я вырасту, ты купишь мне такое?
Саша засмеялся.
- Да. Но только когда вырастишь! - Саша сел рядом и сделал тоже самое. Он слегка коснулся моей спины, от чего я напряглась и вздрогнула.
Вот собственно и всё. То, что происходило со мной потом, было поистине странным. И дело даже не в злости из-за такого сюрприза. Конечно, это было, мягко скажем, неожиданно. У мужчины, за которого я планировала выйти замуж, есть дочь и он воспитывает её сам. Он скрывал от меня это полгода. Срок довольно большой. Но не из-за этого мне так тошно. Я её не люблю. Я не могу её полюбить. Я черствая. У меня нет сердца.
Сначала я думала, что это пройдет. Девочка то у него замечательная. Мы даже с ней поладили. Гуляли, играли, я заплетала ей косички и рассказывала сказки на ночь. Но потом я поняла, что всех обманываю, и в первую очередь саму себя. Я не люблю этого ребенка. Он не мой, и никаких материнских чувств к ней я не испытываю.
Мне противно от самой себя. Я же будущая мать. Да это у меня в крови должно быть. Почему всё так?
И самый главный парадокс. Сашу то я люблю. Я готова весь мир перевернуть, только бы быть рядом с ним. Правда. И по идее, его проблемы - это и мои проблемы, его жизнь - моя жизнь, его дочь - моя дочь. Но всё не то.
Что со мной не так? Я смотрю на счастливых мамаш вокруг, вижу их безграничную материнскую любовь, и мне хочется пустить пулю в висок.
Куры. Даже куры могут любить чужих детей. А я не могу.
- Я смотрю, вы с Полиной нашли общий язык? - Саша сидел напротив и тыкал вилкой в остатки салата.
- Ну да… вроде бы.
- Да нет, я же вижу, что всё складывается очень хорошо, - его глаза горели, а губы кривились в блаженной улыбке. - Я так боялся. Полине нелегко расти без мамы, но она к этому начала постепенно привыкать, и мне казалось, что она уже никого к себе не подпустит. Но ты ей однозначно понравилась. Что-то не так, любимая? - Саша заметил моё смятение и накрыл мою руку своей.
- Всё хорошо.
- Я знаю. Знаю, почему ты такая.
- Знаешь?
- Да. Ты переживаешь из-за того, что Полина не называет тебя мамой.
Кровь ударила в голову и глаза наполнились отчаянием.
- Нет. Ничего я не переживаю.
- Не обманывай! Или думаешь, что она тебя так никогда не назовёт?
- Да ничего я не думаю, Саш!
- Нет думаешь. Я же вижу, что с тобой что-то происходит. Но не так много времени прошло. Дай ей привыкнуть…и…
- Саш, я всё понимаю и никуда не гоню! Мы с ней подружились. Всё замечательно. Чего тебе ещё нужно? Я не достаточно провожу с ней время? Я плохо о ней забочусь? Может, ещё упрекнешь меня в том, что я её не люблю?!
- Я этого не говорил.
- Именно так ты и сказал. Можешь думать, что пожелаешь. Люблю я её, не люблю,… какая вообще разница, что я чувствую?!
- Василиса, помолчи. Ты чего завелась то? - Он встал и хотел меня обнять, но я резко отвернулась и заплакала.
- Саш, я ухожу.
- Куда?
- Домой. Поживу пока там.
- Что случилось то?! Ты меня не любишь?
- Люблю.
- Так что же?
Я хотела ему сказать. Слова вертелись на кончике языка. Но я не смогла. Молча собрала сумку и ушла.
Вот и всё. Сама лишила себя счастья.
Я долго думала над этим. По нескольку раз в день задавала себе вопрос: почему? Почему я, нормальный адекватный человек, добрый, заботливый и порядочный, не могу полюбить красивое маленькое создание, которому так эта любовь нужна?
Я хочу семью. Хочу счастья. Но какая-то стена встала передо мной. Какое-то непонятное отторжение. Я пытаюсь. Я очень стараюсь стать для этого ребенка мамой. Но не выходит.
Солнце скрылось за горизонтом, и я решила отдохнуть. Тело от чего-то болело и ныло. Неожиданно в тишине моей комнаты раздался звонок.
- Василиса… это Софья Алексеевна…
- Здравствуйте… - я вжалась в кресло, судорожно соображая, зачем мне звонит мама Саши. Сейчас будет плакаться, что им так без меня плохо, чтобы я вернулась,… нет, скажет какая я сволочь. Точно. Это будет в её духе.
- Ты сидишь? Ты только не волнуйся…
Сердце в ожидании замерло.
- Полиночка… Саша… Они… попали в аварию.
Пуля в висок. Мои мысли плавали в лужице кровавого киселя.
- Василиса! Ты что молчишь? Они живы, но…
- Где они сейчас?! Что с ними?! - я кричала как ненормальная, надеясь, что это поможет заглушить подступающую боль.
Спустя пять минут я уже мчалась по ночному городу, глотая соленые горькие слезы.
Не зря говорят, пока не потеряешь, не поймешь. Мне казалось, что у меня забрали всё и сразу. Всю мою жизнь, мечты и планы на будущее. Осталась одна дикая боль и безудержная ненависть. Ненависть к самой себе. Мне в очередной раз стало противно. Кто-то всю жизнь ищет свое счастье, бьется в закрытые двери, терзается и умирает в устрашающем одиночестве. А я? Мне поднесли счастье на блюдечке, Ни за что. Просто так, на тебе Василиса. И что я с ним сделала? Я его убила. Раздавила собственной массой глупости, трусости и предательства.
А что от меня требовалось то? Что от меня хотели? Саша всегда был рядом. Он за меня радовался и огорчался, переживал и любил. Он - самое лучшее, что случилось со мной в этой жизни. А я принимала это как должное. Он был обязан меня любить. Так и никак иначе. А это на самом деле чудо. Это подарок судьбы. Сколько я всего упустила, сколько всего потеряла.
Потом появилась Полина. Ей всего лишь нужна мама. Ни больше, ни меньше. Разве для меня это так сложно? Саша - это часть меня, и значит его милая дочурка - это тоже моя частичка. Да. Она неотделима ни от него, ни от меня. Как я хочу видеть её радостную улыбку, её еще несмышленые глазки.
Я очень хочу, чтобы они были рядом. А что если я опоздала? Что, если всё ушло, всё кончилось? Пролетело как птица над Парижем. Не надо мечтать, придумывать, ждать и любить. Если вдруг уже поздно? Бессмысленно?
Слезы были горячими, а тело пустым. Душа почти улетела.
Я неслась по мрачным коридорам больницы, а в голове молотком била одна мысль. Всего одна. Одно желание. Одно маленькое глупое желание.
- Василиса! Наконец-то! - Софья Алексеевна подскочила и схватила меня за руку.
- Что? Что с ними?
- Не волнуйся. С Полиной всё хорошо.
- Я здесь,- раздался тихий голос где-то совсем рядом.
Полина вышла из-за спины бабушки и уставилась на меня большими голубыми глазами.
Одна мысль. Только одна. Пожалуйста, сделай это.
Я подошла поближе, схватила девочку и сжала так, будто боялась её здесь потерять.
- Папа там. За этой дверью. Ему делают какую-то операцию. Но врачи сказали, что ничего серьезного нет, и он уже совсем скоро поправится.
Ну же. Пожалуйста.
Я заметила огромную, еще слега кровоточащую царапину на её щеке и яркий огромный синяк.
- Всё будет хорошо, Полина. Я здесь. Я с вами.
Мысль до сих пор вертелась внутри, не давая покоя. Она душила меня всего лишь тремя словами. Пожалуйста. Ничего больше не нужно. Просто назови меня мамой.
- А ты к нам вернешься? Папа сказал, что ты куда-то уезжала. Я очень по тебе соскучилась.
- Конечно! Конечно вернусь. И мы будем опять жить все вместе. Втроем.
Полина вцепилась в меня своими маленькими ручонками и заплакала.
- Я очень этого хочу. Я же тебя люблю, мама.
Из глаз брызнули сладкие слезы, комок боли сжался до самых маленьких размеров и исчез. Мысль медленно растворилась, оставив тихую радость и благодарность. Благодарность за то, что сегодня я стала мамой.
Назови меня мамой
Самки разных видов животных иногда проявляют заботу о чужих детенышах. Чаще это бывает в случае потери собственного потомства в период лактации, когда молоко начинает «перегорать». Но иногда и вне периода лактации у самок проявляется материнский инстинкт по отношению к чужим находящимся поблизости осиротевшим детенышам. В условиях неволи это наблюдалось у обезьян, лисиц и некоторых других зверей, а в естественных условиях у джейранов, сайгаков и косуль. Даже куры способны полюбить чужих детенышей. Они берут под свою опеку котят, греют их под своими крыльями и чистят их шерсть как перышки. А я не могу.
Детский звонкий голосок резанул моё ухо, кажется до крови. Маленькая девчушка лет шести в красивом синем платье и с бантом на голове вбежала в комнату и уставилась на меня большими голубыми глазами.
Следом вошёл Саша. Высокий, мускулистый, он весь был соткан из обаяния и привлекательности. Он улыбнулся, оголив свои ровные белые зубы.
- Вот собственно и мой сюрприз. Наверное, это слишком неожиданно для тебя. Прости. Не мог сказать раньше. - Саша подошел к девочке и взял её за руку.
Я, наверное, должна была что-то спросить, но голос улетел из моего тела.
- Это Полина. Моя дочь.
Я попыталась изобразить приятное удивление.
- А это Василиса, моя… подруга. Надеюсь, вы с ней поладите. - Саша подтолкнул девочку вперед, и она нерешительно протянула мне руку.
- Привет, - я наконец-то смогла совладать с собой. - Какое у тебя платье красивое. Ты на каком-то празднике была?
- Нет, - Полина крутила головой и покусывала нижнюю губу. - Я в садике была. Это меня так бабушка всегда одевает, как на праздник.
Она отпустила Сашу и села рядом со мной.
- У тебя тоже платье красивое, - девочка откинулась назад и провела пальцами по моей обнаженной спине. - Папа, когда я вырасту, ты купишь мне такое?
Саша засмеялся.
- Да. Но только когда вырастишь! - Саша сел рядом и сделал тоже самое. Он слегка коснулся моей спины, от чего я напряглась и вздрогнула.
Вот собственно и всё. То, что происходило со мной потом, было поистине странным. И дело даже не в злости из-за такого сюрприза. Конечно, это было, мягко скажем, неожиданно. У мужчины, за которого я планировала выйти замуж, есть дочь и он воспитывает её сам. Он скрывал от меня это полгода. Срок довольно большой. Но не из-за этого мне так тошно. Я её не люблю. Я не могу её полюбить. Я черствая. У меня нет сердца.
Сначала я думала, что это пройдет. Девочка то у него замечательная. Мы даже с ней поладили. Гуляли, играли, я заплетала ей косички и рассказывала сказки на ночь. Но потом я поняла, что всех обманываю, и в первую очередь саму себя. Я не люблю этого ребенка. Он не мой, и никаких материнских чувств к ней я не испытываю.
Мне противно от самой себя. Я же будущая мать. Да это у меня в крови должно быть. Почему всё так?
И самый главный парадокс. Сашу то я люблю. Я готова весь мир перевернуть, только бы быть рядом с ним. Правда. И по идее, его проблемы - это и мои проблемы, его жизнь - моя жизнь, его дочь - моя дочь. Но всё не то.
Что со мной не так? Я смотрю на счастливых мамаш вокруг, вижу их безграничную материнскую любовь, и мне хочется пустить пулю в висок.
Куры. Даже куры могут любить чужих детей. А я не могу.
- Я смотрю, вы с Полиной нашли общий язык? - Саша сидел напротив и тыкал вилкой в остатки салата.
- Ну да… вроде бы.
- Да нет, я же вижу, что всё складывается очень хорошо, - его глаза горели, а губы кривились в блаженной улыбке. - Я так боялся. Полине нелегко расти без мамы, но она к этому начала постепенно привыкать, и мне казалось, что она уже никого к себе не подпустит. Но ты ей однозначно понравилась. Что-то не так, любимая? - Саша заметил моё смятение и накрыл мою руку своей.
- Всё хорошо.
- Я знаю. Знаю, почему ты такая.
- Знаешь?
- Да. Ты переживаешь из-за того, что Полина не называет тебя мамой.
Кровь ударила в голову и глаза наполнились отчаянием.
- Нет. Ничего я не переживаю.
- Не обманывай! Или думаешь, что она тебя так никогда не назовёт?
- Да ничего я не думаю, Саш!
- Нет думаешь. Я же вижу, что с тобой что-то происходит. Но не так много времени прошло. Дай ей привыкнуть…и…
- Саш, я всё понимаю и никуда не гоню! Мы с ней подружились. Всё замечательно. Чего тебе ещё нужно? Я не достаточно провожу с ней время? Я плохо о ней забочусь? Может, ещё упрекнешь меня в том, что я её не люблю?!
- Я этого не говорил.
- Именно так ты и сказал. Можешь думать, что пожелаешь. Люблю я её, не люблю,… какая вообще разница, что я чувствую?!
- Василиса, помолчи. Ты чего завелась то? - Он встал и хотел меня обнять, но я резко отвернулась и заплакала.
- Саш, я ухожу.
- Куда?
- Домой. Поживу пока там.
- Что случилось то?! Ты меня не любишь?
- Люблю.
- Так что же?
Я хотела ему сказать. Слова вертелись на кончике языка. Но я не смогла. Молча собрала сумку и ушла.
Вот и всё. Сама лишила себя счастья.
Я долго думала над этим. По нескольку раз в день задавала себе вопрос: почему? Почему я, нормальный адекватный человек, добрый, заботливый и порядочный, не могу полюбить красивое маленькое создание, которому так эта любовь нужна?
Я хочу семью. Хочу счастья. Но какая-то стена встала передо мной. Какое-то непонятное отторжение. Я пытаюсь. Я очень стараюсь стать для этого ребенка мамой. Но не выходит.
Солнце скрылось за горизонтом, и я решила отдохнуть. Тело от чего-то болело и ныло. Неожиданно в тишине моей комнаты раздался звонок.
- Василиса… это Софья Алексеевна…
- Здравствуйте… - я вжалась в кресло, судорожно соображая, зачем мне звонит мама Саши. Сейчас будет плакаться, что им так без меня плохо, чтобы я вернулась,… нет, скажет какая я сволочь. Точно. Это будет в её духе.
- Ты сидишь? Ты только не волнуйся…
Сердце в ожидании замерло.
- Полиночка… Саша… Они… попали в аварию.
Пуля в висок. Мои мысли плавали в лужице кровавого киселя.
- Василиса! Ты что молчишь? Они живы, но…
- Где они сейчас?! Что с ними?! - я кричала как ненормальная, надеясь, что это поможет заглушить подступающую боль.
Спустя пять минут я уже мчалась по ночному городу, глотая соленые горькие слезы.
Не зря говорят, пока не потеряешь, не поймешь. Мне казалось, что у меня забрали всё и сразу. Всю мою жизнь, мечты и планы на будущее. Осталась одна дикая боль и безудержная ненависть. Ненависть к самой себе. Мне в очередной раз стало противно. Кто-то всю жизнь ищет свое счастье, бьется в закрытые двери, терзается и умирает в устрашающем одиночестве. А я? Мне поднесли счастье на блюдечке, Ни за что. Просто так, на тебе Василиса. И что я с ним сделала? Я его убила. Раздавила собственной массой глупости, трусости и предательства.
А что от меня требовалось то? Что от меня хотели? Саша всегда был рядом. Он за меня радовался и огорчался, переживал и любил. Он - самое лучшее, что случилось со мной в этой жизни. А я принимала это как должное. Он был обязан меня любить. Так и никак иначе. А это на самом деле чудо. Это подарок судьбы. Сколько я всего упустила, сколько всего потеряла.
Потом появилась Полина. Ей всего лишь нужна мама. Ни больше, ни меньше. Разве для меня это так сложно? Саша - это часть меня, и значит его милая дочурка - это тоже моя частичка. Да. Она неотделима ни от него, ни от меня. Как я хочу видеть её радостную улыбку, её еще несмышленые глазки.
Я очень хочу, чтобы они были рядом. А что если я опоздала? Что, если всё ушло, всё кончилось? Пролетело как птица над Парижем. Не надо мечтать, придумывать, ждать и любить. Если вдруг уже поздно? Бессмысленно?
Слезы были горячими, а тело пустым. Душа почти улетела.
Я неслась по мрачным коридорам больницы, а в голове молотком била одна мысль. Всего одна. Одно желание. Одно маленькое глупое желание.
- Василиса! Наконец-то! - Софья Алексеевна подскочила и схватила меня за руку.
- Что? Что с ними?
- Не волнуйся. С Полиной всё хорошо.
- Я здесь,- раздался тихий голос где-то совсем рядом.
Полина вышла из-за спины бабушки и уставилась на меня большими голубыми глазами.
Одна мысль. Только одна. Пожалуйста, сделай это.
Я подошла поближе, схватила девочку и сжала так, будто боялась её здесь потерять.
- Папа там. За этой дверью. Ему делают какую-то операцию. Но врачи сказали, что ничего серьезного нет, и он уже совсем скоро поправится.
Ну же. Пожалуйста.
Я заметила огромную, еще слега кровоточащую царапину на её щеке и яркий огромный синяк.
- Всё будет хорошо, Полина. Я здесь. Я с вами.
Мысль до сих пор вертелась внутри, не давая покоя. Она душила меня всего лишь тремя словами. Пожалуйста. Ничего больше не нужно. Просто назови меня мамой.
- А ты к нам вернешься? Папа сказал, что ты куда-то уезжала. Я очень по тебе соскучилась.
- Конечно! Конечно вернусь. И мы будем опять жить все вместе. Втроем.
Полина вцепилась в меня своими маленькими ручонками и заплакала.
- Я очень этого хочу. Я же тебя люблю, мама.
Из глаз брызнули сладкие слезы, комок боли сжался до самых маленьких размеров и исчез. Мысль медленно растворилась, оставив тихую радость и благодарность. Благодарность за то, что сегодня я стала мамой.
#16 Гость_Анилинский_*
- Группа: Гости
Отправлено 06 февраля 2012 - 18:43
№ 15
ШКОЛА ЖИЗНИ
Мы учимся всю жизнь, не считая десятка лет, проведенных в школе.
Габриэль Лауб
Михаил Иванович, весь седой, но еще подтянутый, резкий и порывистый, недавно вышел на пенсию и привыкал к свободе и новой жизни. Жизнь эта, когда она была еще впереди, в какой-то степени манила, но больше пугала. Страхи оказались напрасными. Ему понадобилось совсем немного времени, чтобы неожиданно для себя впервые по-настоящему осознать, какое же счастье и радость - жить на белом свете. Радость была связана с тем, что появилось, наконец, время для занятия любимыми делами и для спокойного осмысления прожитого. Все чаще, оглядываясь назад и рассматривая длинную и извилистую тропинку, по которой шел, понимал, что он все еще ученик в этой школе жизни. Отчетливо видел, что ничего в ней случайного нет, все закономерно и логично, должно быть оттого, что кто-то любящий, но невидимый, заботливо его ведет. Присутствие этой доброй направляющей силы он ощутил давно. Момент же, когда стал слушаться и подчиняться, вдруг увидел очень ясно. Произошло это тогда, когда появилась у него семья, в общем, когда резко возросла ответственность. В его сознании легко высветился этот фрагмент. Нет, это был не фрагмент, это был целый «класс» из этой школы. Учился он в нем два месяца и учителем был совсем молодой человек.
Михаил Иванович видит себя молодым инженером, который уже второй час не подходит к кульману, а все это время тихо сидит, не меняя позы, за рабочим столом и сосредоточенно думает. Его правая рука рисует на листе бумаги разные фигурки. Определенно, она разделяет настроение хозяина, и они получаются все страшненькие, заостренные со всех сторон. Михаил мучительно раскладывает «пасьянс» сложившейся ситуации: «Так, сентябрь кончается, на дворе холодно, а с ребенком гулять надо, при этом каждый день, невзирая на погоду. Значит, Тане теплое пальто и сапоги купить надо, причем срочно. Двести рублей минимум. Да плюс семьдесят долга».
Он тяжело вздыхает. «Пасьянс» не складывается. Ну как тут можно выкрутиться на зарплату в 120 рублей, да еще и без премий? Правда, начальник, Иосиф Ильич, за срочную работу, которую он делает, обещает премию в целых два оклада, но будет она только за четвертый квартал, а это не раньше, чем через три месяца. Работа на финише, и он знает, что начальник не обманет, но деньги... деньги нужны были прямо сейчас, срочно!
Финансовые проблемы начались четыре месяца назад, когда родилась дочь. Настроился было Михаил уйти в цех: там платили больше, но ему оформили загранкомандировку, и Миша остался. Как же было не остаться, видя впереди такую большую и сочную морковку! А сегодня вот с утра неожиданно собрали всю молодежь отдела в красном уголке, и выступил там «змей-искуситель» в лице очень молодого, но важного, гладкого, круглолицего представителя райкома комсомола. Предложил он участвовать в красивой сказке, в конце которой пообещал денежный дождь на головы всем участникам. Правда, сказочным и красивым в ней был только конец в виде денежного дождя. А чтобы его вызвать, нужно было пару месяцев отработать в ночную смену бетонщиком на строительстве цеха Металлического завода.
Именно это утреннее событие заставило Михаила на время забыть работу и заняться раскладыванием «пасьянса», кстати, с позволения начальника, Иосифа Ильича.
После собрания Михаил подошел к шефу и сказал ему, что имеет непреодолимое желание поработать пару месяцев бетонщиком. Иосиф Ильич с изумлением окинул взглядом мнущуюся перед ним фигуру и слишком надолго, как показалось Михаилу, задумался. Наконец поднял глаза, наполненные сочувствием, и изрек:
- Пожалуйста, не возражаю…. Только премию за этот проект вы не получите, и в дальнейшем я не смогу доверять вам важные работы… А впрочем, Миша, подумайте до обеда, может, и передумаете?
Вот Миша и думал, рассматривая в окно высоченный грустный тополь с осыпающейся листвой. Он привлекал внимание тем, что при порывах ветра щедро сбрасывал листья, затейливо разлетавшиеся, совсем как живые существа. Иногда стайка листьев ударялась в его окно, а некоторые медленно спускались по стеклу. Казалось, они делали это специально, чтобы рассмотреть его или развлечь. В такие мгновения Миша невольно улыбался и с теплым чувством смотрел на тополь как сродное его настроению живое существо, спокойно и естественно переходящее от летнего тепла к зимнему холоду и при этом даже сбрасывающего с себя одежду.
Разум говорил ему, что начальник прав, и лучше всего где-то подзанять еще денег. Комсомольскую-то кухню он знал хорошо и сказке, конечно, не поверил. Миша понимал, что за первый месяц там заплатят, а на финише обещанного денежного дождя как раз и не будет. Понимал и то, что премию на работе не получит, хоть и сделал большую часть этой срочной работы. И Михаил уже почти склонялся остаться в отделе, однако внутри, в душе, сидела какая-то странная сила, которая так тянула его в эту авантюру, что он не мог сопротивляться. Она была не связана с сознанием, совсем нелогичная, но при этом мощная. И он этой силе подчинился.
В первый же день работы на строительстве Михаил познакомился с Володей Павловым и тут же сдружился с ним. Они оказались одногодками. Отличие было очень «маленьким» - вырос Володя в профессорской семье и сильно превосходил Мишу знаниями, интеллектом, и, самое главное, развитием духовным. Михаил тогда этого, конечно, не замечал. Низший интеллект не в состоянии адекватно оценить высший, и понял он, с каким интересным человеком свела его жизнь, значительно позже. Именно Володя заставил задуматься о том, что основа человека, суть его - совсем не во внешнем виде, положении или каких-то действиях, а в чем-то глубинном, может, в каком-то невидимом поле, которое от него исходит. Поле обычных людей слабое, но чувствуем мы и его, а воспринимаем так: кто-то нам симпатичен, а кто-то нет, объяснить же почему, не можем. У Володи поле было мощным, и ощущали его все определенно положительным. В бригаде бетонщиков он совершенно естественно был признан старшим с первого дня работы, ничего для этого не предпринимая.
В дальнейшем выяснилось: кроме того, что Володя математик, он еще и историк. Увлекается с юности. Это у него семейное: отец - профессор истории. Оказался Павлов и талантливым рассказчиком. Он не только открыл глаза Мише на то, что история родины сильно отличается от того, чему учат, но и очень аккуратно подправил его восприятие действительности. Володя жестко ничего не доказывал, а говорил всегда спокойно и тихо. Позиция его отличалась от общепринятой, и странным образом было понятно, что базируется она на глубоких и основательных знаниях. Был Володя настолько убедительным, что Миша не спорил, даже когда был не согласен с ним. У них сложились интересные отношения: с одной стороны как учителя и ученика, а с другой – как добрых приятелей.
Как раз в это время впервые в истории Советской России начал издаваться двухсоттомник «Библиотеки Всемирной Литературы». Миша мечтал подписаться на него, предпринимал много усилий, готов был даже значительно переплатить, но все было тщетно. Подписка распространялась только среди тех, кто имел положение в обществе. Во время очередного перекура на работе он поделился переживаниями на эту тему со своим новым приятелем. Володя внимательно выслушал и засмеялся:
- Не переживай, Мишка, ты немного теряешь.
Миша возмутился:
- Да что ты, Вова! Имеешь эти двести томов - больше книг можно не покупать и хорошо ориентироваться как в нашей, так и мировой литературе!
Володя ответил с добродушной улыбкой:
- Ну, это ты загнул. Ведь тут, Миша, такой парадокс получается: чем больше читаешь и имеешь книг, тем больше потребность в них. У меня дома библиотека четыре тысячи томов, и ты не представляешь, сколько в ней пробелов! А по поводу
«Библиотеки Всемирной Литературы» не переживай: издание неудачное. Лучшей мировой литературы там нет, а треть авторов вообще непонятно, как там оказалась. Из двухсот томов я бы хотел видеть в своей библиотеке не больше десятка книг.
- И какие же? Назови хоть одну, - попросил уже успокоившийся Миша.
- Ну, например, «Старшая Эдда», «Песнь о Нибелунгах». От классической прозы Дальнего Востока тоже не отказался бы.
Они некоторое время молчали. Миша переваривал информацию. Володин интерес к истории был ему понятен, только вот почему эта история не наша? «Надо спросить», - подумал он.
- Слушай, Володь, а чего тебя занимает их история, а не наша?
Володя спокойно ответил:
- Ну что ты, Миша! Наша в первую очередь. Увлекался я гуннами, историей религиозного раскола на Руси. Последняя моя работа посвящена старообрядцам.
Михаил тут же спросил:
- Володь, так где же ты находишь их, старообрядцев, для изучения?
- Ездил я, Миша, пару раз на Волгу. Там старообрядческих деревень много.
Тут Михаил сделал удивленное лицо и, выдержав паузу, сказал:
- А зря, Вова, ты так далеко ездишь. Я, к примеру, настоящий старообрядец. И здесь под Питером, между прочим, их целая деревня живет. Федосьевцы мы, и службы у нас проходят регулярно, и, между прочим, в доме моей бабушки.
Очевидно, что такого развития событий Володя не ожидал, и снова возникла пауза, теперь вполне естественная. Наконец он спросил:
- А где это, Миш? Как далеко от Питера?
-Да рядом, совсем рядом. Деревня Сологубовка. С Московского электричкой до Мги, а там немного автобусом.
Информация оказалась неожиданной, и воспринял Володя ее с интересом. Особенно заинтриговало то, что службы проводятся регулярно. Тут же он попросил узнать, когда будет ближайшая служба и можно ли на ней присутствовать. Оказалось, что в наступающие выходные - религиозный праздник, молиться будут всю ночь и против их присутствия не возражают.
В субботу они встретились на Московском вокзале, доехали электричкой до Мги, пересели на маленький автобус ПАЗ, который благополучно довез их до места.
Служба еще не началась, приехали они рано и, несмотря на темноту, решили прогуляться по деревне. С автобусного кольца пошли к развалинам церкви. Переходя реку, постояли несколько минут на плотине, послушали шум падающей воды. Потом поднялись к церкви, обошли ее вокруг, зашли внутрь и сожгли полкоробка спичек, рассматривая помещения и оставшиеся росписи на штукатурке, при этом все время опасались испачкать ноги: доблестные россияне использовали церковь как общественный туалет.
И вот идут они к дому Михаила. Молчат: каждый думает о своем. Тихо, прохладно, подмораживает, чувствуется приближение зимы. Окна во всех домах светятся. Из каждого двора, отрабатывая свой хлеб, на них лают собаки. В какой-то момент Володя спрашивает:
- Ты ничего не знаешь из истории появления здесь церкви?
- Нет, - отвечает Миша, - ничего.
Снова идут молча.
- Миш, а ведь здесь какая-то тайна. Размеры и богатство церкви зависят от прихода. Ты говоришь, что большая часть живущих здесь - староверы. Приход из половины деревни нищих крестьян не мог содержать такой красивый и большой храм, – рассуждает Володя.
- Вроде так. Говоришь ты правильно, но я об этом как-то не задумывался. Слышал, что после революции в церкви был клуб и показывали там кино. После войны использовал колхоз ее в качестве склада, это я сам хорошо помню... Вся моя родня – староверы, может, поэтому ничего не знаю из истории церкви. Держатся они от православных на дистанции, относятся к ним с некоторой брезгливостью, что ли. Считают православных грязнулями и говорят, что вера их неправильная.
Володя ухмыльнулся:
- Действительно, везде так. Староверы помешаны на чистоте и хозяйстве. Ты знаешь, Миша, в Поволжье есть деревни, где живут одни староверы и там же есть поселения немцев. Так представь себе, живут староверы аккуратнее их, и порой приходят к ним немцы учиться, как нужно вести хозяйство.
Друзья подходят к дому и еще с дороги слышат пение, значит, служба уже началась. Проходит она на первом этаже дома в самой большой комнате. Дверь в комнату набрана из толстых, почерневших от времени досок. Высота ее всего метра полтора. Они снимают шапки, потихоньку открывают дверь, входят. Проходя в такой низкий проем, невольно делают поясной поклон. В нос ударяет букет непривычных запахов: старого дома, старой одежды, горящих свечей и ладана. Осматриваются. В помещении полумрак, свет исходит только от иконостаса, где горят лампадки, и от двух свечей, стоящих на столике псалмопевца. Хорошо освещены и видны только фигуры сидящей под иконостасом девяностолетней старицы Прасковьи Федоровны Пешкиной и псалмопевца. Остальные верующие рассредоточены в полумраке комнаты, и их сразу рассмотреть не удается. Псалмопевец - старушка, внимательно смотрит в раскрытую толстую книгу, лежащую на столике, и гнусавым голосом поет по-старославянски псалмы, остальные верующие подпевают, и, надо сказать, получается ладно. Всего в помещении человек пятнадцать: двое мужчин, остальные - старые женщины. Прасковья Федоровна руководит службой, играет роль священника.
У самой двери, у стеночки, простояли они всю службу, целую ночь. Михаил обратил внимание, что Володе было проще, чем ему. Володя знал старославянский, что-то понимал в этом действе и даже с чем-то его мог сравнивать. Миша же, еле выдержал, извелся весь. За ночь сделали всего два перерыва, и каждый раз выходили на улицу размяться.
Выходят на первый перерыв.
-Тебе это ничего не напоминает? - спрашивает Володя.
Миша, думает.
- Что-то такое есть, но вспомнить не могу.
- Подскажу: манеж, выставка, Глазунов.
Миша спохватился:
- Вспомнил, вспомнил: Мельников-Печерский, «В лесах», Мать Манефа. Действительно, как же я не заметил, ведь один к одному!
Их присутствие явно влияло и на службу, и на богомольцев. Уж больно подчеркнуто старательно они и молились, и пели, и кланялись, а старушки время от времени поворачивались вполоборота и рассматривали молодых людей.
И вот уже раннее утро, светает, служба закончилась. Они подходят к Прасковье Федоровне, благодарят. Володя задает ей вопросы, что-то выясняет. Вдруг поворачивается к Мише:
- Ты знаешь, где здесь магазин?
- Ну, конечно же!
- Идем!
Выходят на улицу, и Володя объясняет:
- Они сейчас накрывают стол и нас пригласили на трапезу. Нужно купить бутылку водки. После такой тяжелой службы возрастным людям допинг необходим для сохранения здоровья.
Друзья возвращаются. Стол уже накрыт, все сидят, ждут, у каждого тарелочка и маленькая рюмочка. Володя открывает бутылку, обходит стол и каждому наливает по тридцать граммов, ровно по глотку. Читается молитва, каждый выпивает свой глоток и приступает к трапезе.
Минут через двадцать они уже идут к автобусной остановке. По пути Володя благодарит Мишу. Говорит, что действительность превзошла все ожидания, и он очень доволен. Михаил, хоть и устал, но рад тоже. Приятно то, что его другу поездка понравилась и то, что навестил дом, с которым связано много хорошего. Несмотря на некоторое отупение после ночного бдения, мысли, навеянные всенощной, в голове у Миши все же ворочаются: «Где бы достать Библию и почитать ее, и где бы это узнать, наконец, в чем же суть этого религиозного раскола на Руси? Да и, в конце концов, разобраться, чем же я, крещенный в старой вере, отличаюсь от обычного православного?».
Михаил Иванович невольно улыбался. Ему было приятно вспоминать Володю и «учебу» в этом классе. Библию он, конечно, добыл, и она стала его главной книгой. А еще он, не приемля нетерпимости и даже некоторой агрессивности старообрядцев, перешел в традиционную православную веру и вторично крестился в той самой церкви, конечно, уже восстановленной, на развалинах которой он с Володей был много лет назад.
Михаил Иванович уверен, что только после крещения началась у него настоящая жизнь, а наблюдая стремительное возрождение Православия в России, он впервые увидел здоровую перспективу для своей родины и своих детей. Как раз благодаря этому сердце его переполнено счастьем, ему как никогда хочется жить и быть полезным.
ШКОЛА ЖИЗНИ
Мы учимся всю жизнь, не считая десятка лет, проведенных в школе.
Габриэль Лауб
Михаил Иванович, весь седой, но еще подтянутый, резкий и порывистый, недавно вышел на пенсию и привыкал к свободе и новой жизни. Жизнь эта, когда она была еще впереди, в какой-то степени манила, но больше пугала. Страхи оказались напрасными. Ему понадобилось совсем немного времени, чтобы неожиданно для себя впервые по-настоящему осознать, какое же счастье и радость - жить на белом свете. Радость была связана с тем, что появилось, наконец, время для занятия любимыми делами и для спокойного осмысления прожитого. Все чаще, оглядываясь назад и рассматривая длинную и извилистую тропинку, по которой шел, понимал, что он все еще ученик в этой школе жизни. Отчетливо видел, что ничего в ней случайного нет, все закономерно и логично, должно быть оттого, что кто-то любящий, но невидимый, заботливо его ведет. Присутствие этой доброй направляющей силы он ощутил давно. Момент же, когда стал слушаться и подчиняться, вдруг увидел очень ясно. Произошло это тогда, когда появилась у него семья, в общем, когда резко возросла ответственность. В его сознании легко высветился этот фрагмент. Нет, это был не фрагмент, это был целый «класс» из этой школы. Учился он в нем два месяца и учителем был совсем молодой человек.
Михаил Иванович видит себя молодым инженером, который уже второй час не подходит к кульману, а все это время тихо сидит, не меняя позы, за рабочим столом и сосредоточенно думает. Его правая рука рисует на листе бумаги разные фигурки. Определенно, она разделяет настроение хозяина, и они получаются все страшненькие, заостренные со всех сторон. Михаил мучительно раскладывает «пасьянс» сложившейся ситуации: «Так, сентябрь кончается, на дворе холодно, а с ребенком гулять надо, при этом каждый день, невзирая на погоду. Значит, Тане теплое пальто и сапоги купить надо, причем срочно. Двести рублей минимум. Да плюс семьдесят долга».
Он тяжело вздыхает. «Пасьянс» не складывается. Ну как тут можно выкрутиться на зарплату в 120 рублей, да еще и без премий? Правда, начальник, Иосиф Ильич, за срочную работу, которую он делает, обещает премию в целых два оклада, но будет она только за четвертый квартал, а это не раньше, чем через три месяца. Работа на финише, и он знает, что начальник не обманет, но деньги... деньги нужны были прямо сейчас, срочно!
Финансовые проблемы начались четыре месяца назад, когда родилась дочь. Настроился было Михаил уйти в цех: там платили больше, но ему оформили загранкомандировку, и Миша остался. Как же было не остаться, видя впереди такую большую и сочную морковку! А сегодня вот с утра неожиданно собрали всю молодежь отдела в красном уголке, и выступил там «змей-искуситель» в лице очень молодого, но важного, гладкого, круглолицего представителя райкома комсомола. Предложил он участвовать в красивой сказке, в конце которой пообещал денежный дождь на головы всем участникам. Правда, сказочным и красивым в ней был только конец в виде денежного дождя. А чтобы его вызвать, нужно было пару месяцев отработать в ночную смену бетонщиком на строительстве цеха Металлического завода.
Именно это утреннее событие заставило Михаила на время забыть работу и заняться раскладыванием «пасьянса», кстати, с позволения начальника, Иосифа Ильича.
После собрания Михаил подошел к шефу и сказал ему, что имеет непреодолимое желание поработать пару месяцев бетонщиком. Иосиф Ильич с изумлением окинул взглядом мнущуюся перед ним фигуру и слишком надолго, как показалось Михаилу, задумался. Наконец поднял глаза, наполненные сочувствием, и изрек:
- Пожалуйста, не возражаю…. Только премию за этот проект вы не получите, и в дальнейшем я не смогу доверять вам важные работы… А впрочем, Миша, подумайте до обеда, может, и передумаете?
Вот Миша и думал, рассматривая в окно высоченный грустный тополь с осыпающейся листвой. Он привлекал внимание тем, что при порывах ветра щедро сбрасывал листья, затейливо разлетавшиеся, совсем как живые существа. Иногда стайка листьев ударялась в его окно, а некоторые медленно спускались по стеклу. Казалось, они делали это специально, чтобы рассмотреть его или развлечь. В такие мгновения Миша невольно улыбался и с теплым чувством смотрел на тополь как сродное его настроению живое существо, спокойно и естественно переходящее от летнего тепла к зимнему холоду и при этом даже сбрасывающего с себя одежду.
Разум говорил ему, что начальник прав, и лучше всего где-то подзанять еще денег. Комсомольскую-то кухню он знал хорошо и сказке, конечно, не поверил. Миша понимал, что за первый месяц там заплатят, а на финише обещанного денежного дождя как раз и не будет. Понимал и то, что премию на работе не получит, хоть и сделал большую часть этой срочной работы. И Михаил уже почти склонялся остаться в отделе, однако внутри, в душе, сидела какая-то странная сила, которая так тянула его в эту авантюру, что он не мог сопротивляться. Она была не связана с сознанием, совсем нелогичная, но при этом мощная. И он этой силе подчинился.
В первый же день работы на строительстве Михаил познакомился с Володей Павловым и тут же сдружился с ним. Они оказались одногодками. Отличие было очень «маленьким» - вырос Володя в профессорской семье и сильно превосходил Мишу знаниями, интеллектом, и, самое главное, развитием духовным. Михаил тогда этого, конечно, не замечал. Низший интеллект не в состоянии адекватно оценить высший, и понял он, с каким интересным человеком свела его жизнь, значительно позже. Именно Володя заставил задуматься о том, что основа человека, суть его - совсем не во внешнем виде, положении или каких-то действиях, а в чем-то глубинном, может, в каком-то невидимом поле, которое от него исходит. Поле обычных людей слабое, но чувствуем мы и его, а воспринимаем так: кто-то нам симпатичен, а кто-то нет, объяснить же почему, не можем. У Володи поле было мощным, и ощущали его все определенно положительным. В бригаде бетонщиков он совершенно естественно был признан старшим с первого дня работы, ничего для этого не предпринимая.
В дальнейшем выяснилось: кроме того, что Володя математик, он еще и историк. Увлекается с юности. Это у него семейное: отец - профессор истории. Оказался Павлов и талантливым рассказчиком. Он не только открыл глаза Мише на то, что история родины сильно отличается от того, чему учат, но и очень аккуратно подправил его восприятие действительности. Володя жестко ничего не доказывал, а говорил всегда спокойно и тихо. Позиция его отличалась от общепринятой, и странным образом было понятно, что базируется она на глубоких и основательных знаниях. Был Володя настолько убедительным, что Миша не спорил, даже когда был не согласен с ним. У них сложились интересные отношения: с одной стороны как учителя и ученика, а с другой – как добрых приятелей.
Как раз в это время впервые в истории Советской России начал издаваться двухсоттомник «Библиотеки Всемирной Литературы». Миша мечтал подписаться на него, предпринимал много усилий, готов был даже значительно переплатить, но все было тщетно. Подписка распространялась только среди тех, кто имел положение в обществе. Во время очередного перекура на работе он поделился переживаниями на эту тему со своим новым приятелем. Володя внимательно выслушал и засмеялся:
- Не переживай, Мишка, ты немного теряешь.
Миша возмутился:
- Да что ты, Вова! Имеешь эти двести томов - больше книг можно не покупать и хорошо ориентироваться как в нашей, так и мировой литературе!
Володя ответил с добродушной улыбкой:
- Ну, это ты загнул. Ведь тут, Миша, такой парадокс получается: чем больше читаешь и имеешь книг, тем больше потребность в них. У меня дома библиотека четыре тысячи томов, и ты не представляешь, сколько в ней пробелов! А по поводу
«Библиотеки Всемирной Литературы» не переживай: издание неудачное. Лучшей мировой литературы там нет, а треть авторов вообще непонятно, как там оказалась. Из двухсот томов я бы хотел видеть в своей библиотеке не больше десятка книг.
- И какие же? Назови хоть одну, - попросил уже успокоившийся Миша.
- Ну, например, «Старшая Эдда», «Песнь о Нибелунгах». От классической прозы Дальнего Востока тоже не отказался бы.
Они некоторое время молчали. Миша переваривал информацию. Володин интерес к истории был ему понятен, только вот почему эта история не наша? «Надо спросить», - подумал он.
- Слушай, Володь, а чего тебя занимает их история, а не наша?
Володя спокойно ответил:
- Ну что ты, Миша! Наша в первую очередь. Увлекался я гуннами, историей религиозного раскола на Руси. Последняя моя работа посвящена старообрядцам.
Михаил тут же спросил:
- Володь, так где же ты находишь их, старообрядцев, для изучения?
- Ездил я, Миша, пару раз на Волгу. Там старообрядческих деревень много.
Тут Михаил сделал удивленное лицо и, выдержав паузу, сказал:
- А зря, Вова, ты так далеко ездишь. Я, к примеру, настоящий старообрядец. И здесь под Питером, между прочим, их целая деревня живет. Федосьевцы мы, и службы у нас проходят регулярно, и, между прочим, в доме моей бабушки.
Очевидно, что такого развития событий Володя не ожидал, и снова возникла пауза, теперь вполне естественная. Наконец он спросил:
- А где это, Миш? Как далеко от Питера?
-Да рядом, совсем рядом. Деревня Сологубовка. С Московского электричкой до Мги, а там немного автобусом.
Информация оказалась неожиданной, и воспринял Володя ее с интересом. Особенно заинтриговало то, что службы проводятся регулярно. Тут же он попросил узнать, когда будет ближайшая служба и можно ли на ней присутствовать. Оказалось, что в наступающие выходные - религиозный праздник, молиться будут всю ночь и против их присутствия не возражают.
В субботу они встретились на Московском вокзале, доехали электричкой до Мги, пересели на маленький автобус ПАЗ, который благополучно довез их до места.
Служба еще не началась, приехали они рано и, несмотря на темноту, решили прогуляться по деревне. С автобусного кольца пошли к развалинам церкви. Переходя реку, постояли несколько минут на плотине, послушали шум падающей воды. Потом поднялись к церкви, обошли ее вокруг, зашли внутрь и сожгли полкоробка спичек, рассматривая помещения и оставшиеся росписи на штукатурке, при этом все время опасались испачкать ноги: доблестные россияне использовали церковь как общественный туалет.
И вот идут они к дому Михаила. Молчат: каждый думает о своем. Тихо, прохладно, подмораживает, чувствуется приближение зимы. Окна во всех домах светятся. Из каждого двора, отрабатывая свой хлеб, на них лают собаки. В какой-то момент Володя спрашивает:
- Ты ничего не знаешь из истории появления здесь церкви?
- Нет, - отвечает Миша, - ничего.
Снова идут молча.
- Миш, а ведь здесь какая-то тайна. Размеры и богатство церкви зависят от прихода. Ты говоришь, что большая часть живущих здесь - староверы. Приход из половины деревни нищих крестьян не мог содержать такой красивый и большой храм, – рассуждает Володя.
- Вроде так. Говоришь ты правильно, но я об этом как-то не задумывался. Слышал, что после революции в церкви был клуб и показывали там кино. После войны использовал колхоз ее в качестве склада, это я сам хорошо помню... Вся моя родня – староверы, может, поэтому ничего не знаю из истории церкви. Держатся они от православных на дистанции, относятся к ним с некоторой брезгливостью, что ли. Считают православных грязнулями и говорят, что вера их неправильная.
Володя ухмыльнулся:
- Действительно, везде так. Староверы помешаны на чистоте и хозяйстве. Ты знаешь, Миша, в Поволжье есть деревни, где живут одни староверы и там же есть поселения немцев. Так представь себе, живут староверы аккуратнее их, и порой приходят к ним немцы учиться, как нужно вести хозяйство.
Друзья подходят к дому и еще с дороги слышат пение, значит, служба уже началась. Проходит она на первом этаже дома в самой большой комнате. Дверь в комнату набрана из толстых, почерневших от времени досок. Высота ее всего метра полтора. Они снимают шапки, потихоньку открывают дверь, входят. Проходя в такой низкий проем, невольно делают поясной поклон. В нос ударяет букет непривычных запахов: старого дома, старой одежды, горящих свечей и ладана. Осматриваются. В помещении полумрак, свет исходит только от иконостаса, где горят лампадки, и от двух свечей, стоящих на столике псалмопевца. Хорошо освещены и видны только фигуры сидящей под иконостасом девяностолетней старицы Прасковьи Федоровны Пешкиной и псалмопевца. Остальные верующие рассредоточены в полумраке комнаты, и их сразу рассмотреть не удается. Псалмопевец - старушка, внимательно смотрит в раскрытую толстую книгу, лежащую на столике, и гнусавым голосом поет по-старославянски псалмы, остальные верующие подпевают, и, надо сказать, получается ладно. Всего в помещении человек пятнадцать: двое мужчин, остальные - старые женщины. Прасковья Федоровна руководит службой, играет роль священника.
У самой двери, у стеночки, простояли они всю службу, целую ночь. Михаил обратил внимание, что Володе было проще, чем ему. Володя знал старославянский, что-то понимал в этом действе и даже с чем-то его мог сравнивать. Миша же, еле выдержал, извелся весь. За ночь сделали всего два перерыва, и каждый раз выходили на улицу размяться.
Выходят на первый перерыв.
-Тебе это ничего не напоминает? - спрашивает Володя.
Миша, думает.
- Что-то такое есть, но вспомнить не могу.
- Подскажу: манеж, выставка, Глазунов.
Миша спохватился:
- Вспомнил, вспомнил: Мельников-Печерский, «В лесах», Мать Манефа. Действительно, как же я не заметил, ведь один к одному!
Их присутствие явно влияло и на службу, и на богомольцев. Уж больно подчеркнуто старательно они и молились, и пели, и кланялись, а старушки время от времени поворачивались вполоборота и рассматривали молодых людей.
И вот уже раннее утро, светает, служба закончилась. Они подходят к Прасковье Федоровне, благодарят. Володя задает ей вопросы, что-то выясняет. Вдруг поворачивается к Мише:
- Ты знаешь, где здесь магазин?
- Ну, конечно же!
- Идем!
Выходят на улицу, и Володя объясняет:
- Они сейчас накрывают стол и нас пригласили на трапезу. Нужно купить бутылку водки. После такой тяжелой службы возрастным людям допинг необходим для сохранения здоровья.
Друзья возвращаются. Стол уже накрыт, все сидят, ждут, у каждого тарелочка и маленькая рюмочка. Володя открывает бутылку, обходит стол и каждому наливает по тридцать граммов, ровно по глотку. Читается молитва, каждый выпивает свой глоток и приступает к трапезе.
Минут через двадцать они уже идут к автобусной остановке. По пути Володя благодарит Мишу. Говорит, что действительность превзошла все ожидания, и он очень доволен. Михаил, хоть и устал, но рад тоже. Приятно то, что его другу поездка понравилась и то, что навестил дом, с которым связано много хорошего. Несмотря на некоторое отупение после ночного бдения, мысли, навеянные всенощной, в голове у Миши все же ворочаются: «Где бы достать Библию и почитать ее, и где бы это узнать, наконец, в чем же суть этого религиозного раскола на Руси? Да и, в конце концов, разобраться, чем же я, крещенный в старой вере, отличаюсь от обычного православного?».
Михаил Иванович невольно улыбался. Ему было приятно вспоминать Володю и «учебу» в этом классе. Библию он, конечно, добыл, и она стала его главной книгой. А еще он, не приемля нетерпимости и даже некоторой агрессивности старообрядцев, перешел в традиционную православную веру и вторично крестился в той самой церкви, конечно, уже восстановленной, на развалинах которой он с Володей был много лет назад.
Михаил Иванович уверен, что только после крещения началась у него настоящая жизнь, а наблюдая стремительное возрождение Православия в России, он впервые увидел здоровую перспективу для своей родины и своих детей. Как раз благодаря этому сердце его переполнено счастьем, ему как никогда хочется жить и быть полезным.
#17 Гость_Анилинский_*
- Группа: Гости
Отправлено 11 февраля 2012 - 17:36
№ 16
Голос
- Ты куда бежишь?
Я остановился. Действительно, куда я бегу? Я оглянулся по сторонам - никого.
Что это было, что за наваждение? Куда я бегу. Еще несколько минут я оглядывался по сторонам и прислушивался к ощущениям внутри себя. Какое-то странное чувство, словно я потерялся. Я маленький мальчик, семи лет, стою в неизвестном мне месте и кто-то взрослый и, по сравнению со мной, очень умный, спросил меня - "Ты куда бежишь?".
Несколько глубоких вдохов, несколько секунд, ощущение улетучилось. Осталась только его тень и вопрос.
- Я на пробежке, - меня словно осенило. Причем это сделал мой же голос.
Я несколько раз подпрыгнул на месте и побежал дальше. Дурдом какой-то.
В следующий раз это произошло через неделю. Я был дома, читал книгу на диване. Негромко играла спокойная фортепианная музыка.
- И как книга?
- Хоро... - я осекся.
В квартире кроме меня никого не должно быть. Чувство страха, растерянности. И словно я чувствую себя ребенком, с которым говорит кто-то взрослый. Медленно встаю с дивана и откладываю книгу. Оглядываюсь по сторонам, что бы найти оружие. Тяжелый предмет, нож, бутылка - все что угодно. На глаза попадается куча разнообразного хлама, но ничего по существу. Сердце бьется на запредельной скорости, почти выпрыгивая из груди. На глаза попадается настольная лампа. Аккуратно, стараясь не шуметь выключаю ее из розетки и поудобней беру в правую руку. Обхожу всю квартиру, тихо, на носочках, боясь издать лишний звук. Никого.
Ставлю лампу на стол в кухне. Глубоко вдыхаю и выдыхаю.
Что со мной?
Страх ушел, растерянность тоже. Я прекрасно понимаю, что я не ребенок, и что книга действительно хорошая. Но что за вопросы? Уже второй раз.
Больше читать не смог, пришел отложить книгу и лечь спать.
Снов не было, как обычно.
На следующее утро я был немного усталый, но все же заставил себя выйти на пробежку. Утренняя свежесть и разминка для мышц немного улучшили мое настроение. Вопросов из ниоткуда также не было, что очень меня порадовало.
Прохладный душ, быстрый завтрак - яйцо в крутую и немного овощей и пора идти на работу. Я вставил в уши наушники, добавил громкости. Вышел на улицу.
Меня начала мучить одна мысль. Я слышал этот голос ушами, или в голове. Попытался вспомнить свои ощущения по этому поводу, но ответа не нашел. Может так, а может и нет. Не могу сказать, что этот голос звучал не так как все остальные вокруг. Но ведь я же не знаю, как должен звучать голос, который рожден в моей голове.
В ушах сменялась музыка. Все хорошо знакомые мне мелодии, джаз и классика. До работы добираться сорок минут, пешком. Конечно можно было воспользоваться общественным транспортом, но это позволило бы сэкономить не более пятнадцати минут, а взамен мне пришлось бы толкаться и стоять в неудобной позе. Я давно уже для себя решил, что пройтись пешком намного полезней для меня. Я люблю слушать музыку и наблюдать за городом и людьми. За всем, что попадается мне на пути. За год, который я вот так хожу по одной и той же дороге почти каждый день, все успело измениться и вернуться на свои места. Сейчас деревья были покрыты молодой зеленой листвой, как и тогда, когда я первый раз шел по этому пути. Пробивалась свежая трава, приятно пели птицы, которые никак не могли нарадоваться приходу весны уже как месяца полтора.
Периодически я менял свой маршрут. Где-то прочитал, что это полезно. Не запомнил чем, но с тех пор хожу на работу разными дорогами. Но именно по этой в самый первый раз.
Вдруг что-то меня смутило. Я сам не понял что, и начал оглядываться по сторонам. Через несколько секунд я сообразил, что дело в музыке - появился какой-то шум, словно кто-то пытался мне что-то сказать, но сквозь музыку пробивались лишь слабые отзвуки. Я снял наушники.
- Музыка это хорошо, но тогда ты меня слышать не будешь, - сразу же услышал я.
- Что? Кто? Где?! - чуть не вскричал я, судорожно оглядываясь по сторонам. Несколько людей, которые шли по улице испугано оглянулись на меня, никто не остановился спросить что случилось.
- Спокойно, - произнес голос, - не нервничай, и не кричи. А то решат еще, что ты псих и заберут в соответствующее учереждение.
- Не хочу в учереждение, - чуть слышно пробурчал я себе под нос.
- Вот и я так думаю - поддержал голос.
- Чего ты хочешь? Кто ты? - спросил я, пытаясь говорить как можно тише, и что бы никто не видел моих шевелящихся губ.
- Называй меня просто - голос. Так будет проще. Я и сам толком не понимаю, что я такое.
- Голос?
- Угу. Ладно, мне нужно идти, еще услышимся.
Молчание.
- Ей, ты здесь? - пробормотал я. - Голос, ты где?
Но ответа не было. Несколько минут я просто стоял, пытаясь переварить все случившееся. Дурдом - иначе не скажешь.
Потом одел наушники и пошел дальше - опаздывать на работу не хотелось. Сам же думал о голосе. Он был похож скорее на женский. Был мягким и немного бархатистым. В целом можно было бы даже назвать его приятным, если бы он не звучал из ниоткуда.
Воображение услужливо нарисовала девушку немного старше меня, приятной внешности. Красивая фигура, приятная на вид грудь, спрятанная черной кофточкой. Джинсы и кеды. Лицо уверенное, глаза зеленые, яркие, смеющиеся. Темные волосы, собранные в хвост.
Я настолько ушел в мысли, что споткнулся, и чуть было не упал. Но в последний момент успел удержать равновесие.
Весь остаток дня, на работе, по дороге домой, на улицах и в магазинах, я пытался найти хозяина голоса. Ходил везде без наушников и прислушивался к женским голосам… порой мне даже казалось, что я слышу знакомые интонации и этот необычный бархат, но, увы, каждый раз я понимало, что это не то.
Теперь я боялся и, в тоже время, безумно хотел снова услышать… ее. Страх, который был поначалу, отступил. Наверное, потому, что последний диалог показал – голос не у меня в голове. Он где-то рядом, вокруг, но не внутри. Это радовало и вдохновляло. Можно быть спокойным – я не сумасшедший. Хотя в какой-то момент, всего на несколько секунд, мне в голову пришла мысль, что мозг может надо мной издеваться, делая вид, что в наушниках и голос не слышно, но я сразу же отбросил эту идею. Не хочу быть сумасшедшим. Лучше уж поверить в потусторонние силы, духов и прочее.
Домой я пришел довольно поздно: ходил и искал девушек, которые разговаривают. Слушал их. Много схожих голосов… но не тот.
Я приготовил себе салат из свежих овощей и зелени, и кусок жареной рыбы. Достал из холодильника холодное пиво. Разместил все это на журнальном стоике и включил телевизор. Хотелось немного расслабить мозг, а что может быть лучше телевизора, в таких целях?
Крутили какие-то фильмы, сериалы, мультфильмы. Рекламу. Прощелкав все каналы несколько раз, я все же остановился на какой-то молодежной американской комедии. Они все, конечно, лишены смысла, но посмеяться ведь можно?
Доел и помыл посуду, потом досмотрел фильм, попивая пиво. Книгу читать не хотелось, поэтому, когда тот закончился, отправился спать.
Заснул быстро, удалось как-то прогнать из головы все мысли и уйти в мир снов. Легко и беззаботно.
Будильник я услышал, когда сидел в тени большого зеленого дерева. Вокруг, куда ни глянь, было поле золотистого цвета. Кто-то мелодично пел балладу о бесстрашном рыцаре. О том, почему я здесь сижу, и сколько времени это все длится, я подумал только под звук этого самого будильника. Но ответ найти не успел – проснулся.
Быстро умылся и отправился на пробежку. Где-то глубоко в душе надеясь услышать уже знакомый голос. Я, почему то, начал считать его родным. И даже, в какой-то степени, «своим».
Но голоса не было. Ни на пробежке, ни по дороге работу, ни на работе, ни когда шел домой. Настроение немного испортилось. Начало казаться, что у меня отобрали очень близкого и нужного человека. Я очень сильно удивился этому чувству, ведь я слышал ее всего три раза. Любовь с первого звука?
Прошло несколько дней. Три или четыре. Я не считал, просто не мог этого делать. Ходил на работу, пил, ел. По утрам бегал, но все проходило словно на автомате. На работе даже интересовались, не заболел ли я.
И вот голос возник вновь. Неожиданно и спонтанно.
- Скучал? – спросила она.
- Да, - прошептал я. Очень тихо, так как ехал в лифте. Вокруг люди.
- Ты так тихо говоришь, словно не рад, - в голосе звучали нити обиды.
Я оглянулся, несколько человек смотрели на меня. Немного задумался. Потом достал телефон, несколько минут делал вид, что что-то нажимаю кнопки – звоню.
- Привет! – воскликнул я через пару секунд, - Очень рад тебя… слышать! Где пропадала?
- А почему ты решил, что я пропадалА? – вопрос прозвучал, словно с улыбкой на устах.
- А как иначе? – возразил я, - Что я, в голосах не разбираюсь?
- Хм… наверное ты прав… я тоже так думаю.
- То есть, думаешь?
- Я не знаю, кто я… - ответил голос.
Лифт остановился, и я вышел в холл торгового центра. Вообще я планировал еще зайти в супермаркет, на нулевом этаже, но после появления голоса совсем об этом забыл.
- Что значит, не знаешь?
- Не знаю и все тут!
- А чем ты занимаешься? Кто ты? Где ты? – спросил я.
- Я… здесь я. Слушай, мне уже нужно идти, скоро буду.
- Что? Куда?!
Молчание. Я убрал телефон в карман и побрел домой.
На ужин пришлось есть консервы с макаронами. Хорошо хоть смог купить пива в ларьке, возле дома.
Закончилась очередная трудовая неделя. Вечер пятницы это, своего рода, праздник. Обычно мы с сотрудниками шли куда-нибудь пить пиво, танцевать или смотреть футбол. Когда как. А я вот пропускаю уже второй такой поход.
С этим голосом я стал немного диким – стараюсь избегать людей, чаще нахожусь в одиночестве. Ведь голос может возникнуть в любую минуту, и я не хочу выглядеть глупо перед другими, разговаривая сам с собой.
Настроения не было, и я неспешно шел по улице, кутаясь в легкую куртку, вечерами еще было прохладно. Хотелось о чем-то думать, но не получалось. Голова словно была заполнена туманом, белесым и густым. Мысли, если и возникали, то двигались медленно и быстро растворялись в белой мгле.
Лицо у меня, вероятней всего, выглядело хмуро, потому что на улице меня все обходили стороной. Так я и брел по улице, словно опущенный в воду. Медленно и бесцельно, снова и снова пересекая свой район разными маршрутами.
- Ты можешь, то есть не так. Ты должен мне помочь! - возник голос.
Я медленно остановился и оглянулся. Как и следовало ожидать - вокруг никого.
- Ой, а ты грустный что-то сегодня….
- Есть немножко… - пробормотал я, - ну, что там у тебя?
- Подожди, - встревожено произнес голос. – У тебя что-то случилось?
- Да нет, просто нет настроения… - попытался отвертеться я, - что у тебя?
- Точно?
- Точно, давай рассказывай.
- Ты должен найти моего хозяина! – гордо ответил голос.
- Хозяина? – переспросил я.
- Да, человека, у которого нет голоса.
- Немую что-ли? – уточнил я еще раз.
- Ну, да.. врядли немого, сам же определил, что я девушка.
- И как мне ее найти? Приметы какие?
- Не знаю.
- Замечательно! – воскликнул я, - найди того, не знамо кого…
- Не хочешь – не надо, - обижено произнес голос.
Мы оба замолчали. Я продолжал медленно шагать.
- Ладно, я попробую, - произнес я через несколько минут.
- Спа…
Голос пропал. Опять.
«И что теперь?» - думал я, - «Буду ходить по собраниям немых и спрашивать, а не вы ли голос потеряли, бархатистый такой. Он со мной разговаривает постоянно»… глупости.
В конце концов, я добрел домой и лег спать, не ужиная.
На следующее утро я проснулся свежим и голодным. Сразу же отправился на кухню, где приготовил себе большую тарелку салата и картофель с мясом. С большим аппетитом съел, запивая томатным соком.
Потом включил компьютер и поискал в интернете места, где можно найти немых людей в нашем городе. Ничего путевого не нашел. Потом вспомнил, что ест одна школа для глухонемых детей, не очень далеко от моего дома. Так как других вариантов все равно не было, решил отправиться туда. Мне вдруг стало интересно – сколько немых людей у нас в городе?
До школы добрался за двадцать минут быстрым шагом. Но, как и следовало ожидать, в субботу там был только сторож. Вполне разговаривающий. От него я узнал, что кроме детей в школе есть несколько немых преподавателей, в том числе и две девушки.
Сторож сказал, что их можно будет застать в понедельник – на выходных нет смысла кого-то ждать.
«Что ж, нужно отпроситься с работы в понедельник утром» - подумал я, и попрощался с охранником.
Остаток выходных провел очень нетипично для себя, почти все время спал или читал книги, не выходя из дома. Где-то на дне сознания блуждала мысль, что стоит выйти на улицу, ведь там такая хорошая погода. Свежо и не жарко, весна. Но со дна эта мысль так и не поднялась, придавленная размышлениями о немых девушках, о том, что я им буду говорить, и прочими мыслями, из книг. А ведь действительно, что я им скажу? «Мне мерещится голос, женский, и он утверждает, что ищет хозяйку! Может это кто-то из вас?». Меня, наверное, пошлют…
В понедельник утром я встал пораньше, и отправился на утреннюю пробежку. Было на удивление легко и приятно бежать. Никакой усталости или напряжения, как это бывает обычно. Организм словно наслаждался движением. Я даже немного нарушил свой обычный маршрут, сделав его немного больше.
Дома обмылся в душе и быстро позавтракал. Быстрым шагом направился в школу.
Можно сказать, что мне повезло, когда я подошел на проходную, сторож как раз что-то рассказывал двум девушкам. Когда он увидел меня, то радостно улыбнулся и указал в мою сторону. Девушки ему молча кивнули, и направились ко мне.
Обе они выглядели довольно не плохо. Та, что правее, была чуть повыше, обладала красивыми русыми волосами и синими глазами. У второй были светлые волосы, почти белые, и карие глаза. Одеты были в, одинакового покроя, черные юбки и белые блузки. Видимо в этой школе были установлены правила, в плане одежды учителей.
На вид были немного моложе меня. Возможно ровесницы. Про себя я также ответил, что они не похожи на ту девушку, которую рисовало мое воображение.
Они подошли ко мне и, улыбнувшись, кивнули головами в знак приветствия.
- Здравствуйте, - начал я, абсолютно не зная как продолжать, но тут вновь возник голос.
- Здесь ее нет, - грустно произнес он.
На секунду я растерялся, но потом быстро придумал, что делать дальше.
- Девушки, я хотел бы выучить язык глухонемых! – радостно сообщил я. Они переглянулись, было видно, что моя радость немного не уместна. Но все же я продолжил, - Может вы можете мне подсказать, где можно научиться. Может, вы встречаетесь где-то и общаетесь. Кружок какой-нибудь?
Девчонки быстро начали друг другу что-то показывать и хихикать. Потом одна из них достала тетрадь и ручки. Вырвала листок и начала что-то писать.
- Она пишет, что их зовут Ира и Леся… - произнес голос.
-Меня, кстати, зовут Юрий. Или просто Юра, - решил быстро исправиться я. – Совсем забыл представиться!
Девушки снова захихикали.
- Выкрутился, - прокомментировал голос и тоже хихикнул.
Мне протянули листочек. Там были написаны их имена. Беловолосая – Леся, вторая – Ира. Еще были их мобильные телефоны с припиской SMS. И адрес. В самом конце значилось – «Каждую среду, 19:00-20:00».
- Спасибо большое! – произнес я дочитав записку. – Спасибо Ира, Леся. Я обязательно буду!
Они еще раз мне улыбнулись, помахали ладошками на прощание, и направились к школе.
- Ты им понравился…
- Мне кажется, или я слышу нотки ревности? – отойдя подальше от людей негромко, произнес я.
- Нет.
Несколько минут я ничего не слышал, подумал, что мог обидеть столь приятный мне голос незнакомки.
- Ты обиделась?
В ответ молчание. Ушла. Зря я так.
Она не появлялась до самой среды, до семи вечера, когда я пришел на собрание клуба глухонемых. Все это время я мучился и терзал себя мыслями о том, что не надо было такого говорить.
- Извини, я не хотела пропадать, - сказала она, за несколько минут до того, как я пришел по указанному адресу. – Извини.
- Это ты прости, не надо было мне так говорить.
- Та все нормально. Ты готов?
- Ага.
Мы вместе вошли в холл какого-то офисного центра. Я узнал у охранника, где проходят нужная мне встреча, и отправился в нужный кабинет.
Я постучался, потом подумал, что это глупо и вошел.
В кабинете была полная тишина. Несколько человек оглянулись на меня, но большинство никак не отреагировало. Я сразу увидел знакомых девушек. Они улыбнулись мне и помахали ладошками. Ира, она была ближе к входу, поднялась со своего места и подошла ко мне, протягивая несколько листков бумаги. Видимо что-то вроде азбуки.
Я оглянулся еще раз. Все сидели прямо на полу в большом кругу, который был услан толстым ковром. Обувь лежала сразу у входа. Я разулся, нашел свободное место и уселся.
- Ее здесь нет, - услышал я голос. Он был неожиданный и непривычный в этой тишине, и я невольно дернулся, но сразу же взял себя в руки.
«И что, теперь час тут сидеть?» - мысленно спросил себя я. Уходить не позволяла совесть. Это было бы ужасно не красиво и оскорбительно.
В итоге я провел час в этом необычном обществе, внимательно наблюдая за тем, как общаются эти люди. Не могу передать, что я чувствовал тогда, но удивление точно присутствовало в моих эмоциях. А еще страх, жалость и немного зависти… Они смогли добиться того, что их слушают, даже не умея говорить. Им весело вместе, они понимают друг друга. И даже, как мне показалось, лучше, чем простые люди.
Час пролетел почти не заметно. Когда расходились, Леся спросила меня «Ну как?», на языке жестов. Немного помучавшись, я смог ответить ей, также на языке жестов – «Мне понравилось». Она приятно улыбнулась. Мы попрощались.
По дороге домой я думал о немых и глухонемых. Все они отличаются от нас, не только тем, что не могут говорить или слышать. Они думают по-другому, ведь их восприятие мира совершенно отличается от нашего. Они взаимодействуют с окружением совсем другими средствами, другими методами.
Идти до дома оставалось минут пятнадцать, когда я увидел в сквере на лавочке девушку. Она слушала музыку, плавно кивая головой в такт. Я не поверил своим глазам. Это была она, без сомнений. Именно так я ее и представлял. Одета она была не так, как в моем воображении. Сейчас на ней была легкая куртка и светлые джинсы. На ногах белые кеды. Но темные волосы были собраны в хвост, именно так, как я и представлял. И лицо. Это именно то лицо. Даже в темноте я уловил свет зеленых глаз. Я присел рядом. Девушка повернула ко мне лицо, вопросительно вскинув брови.
- Привет, - сказал я. Где же этот голос, когда он так нужен.
Девушка сняла наушники, выключила музыку.
- Привет, - повторил я.
Она кивнула.
Я вспомнил, что в сумке у меня лежит азбука для глухонемых. Быстро достав ее, я произнес:
- Я тебя пойму, у меня есть азбука.
Девушка удивленно глянула на меня. Аккуратно взяла бумаги и мельком просмотрела, потом вернула. Начала что-то показывать на пальцах.
- Стой, не так быстро, - произнес я. – Я пока только учусь.
Она замедлила темп, начав с начала. Я начал сверять показываемые знаки с книгой.
- Нет, это не розыгрыш, - ответил я, улыбнувшись, когда понял, к чему она клонит.
Девушка снова начала что-то показывать.
- Нет, я не знаю, кто вы, и общих друзей у нас, наверное, нет. Хотя… - я осекся, подумав, что не стоит говорить о том, что знаком с ее голосом. – Нет, наверное, нет. Да, кстати, я Юра. Постоянно забываю представляться.
Девушка ответила, что ее зовут Аня.
- Ты нашел ее! – от резкого крика я подпрыгнул на лавочке, чем немного испугал Аню. – Ты нашел! Ура!
- И что дальше? – спросил я.
Аня вопросительно уставилась на меня.
- Сейчас ответил голос, минутку. Посчитай до десяти и попроси ее что-то сказать… и, пока!
Считать я решил про себя, подумав, что вслух это будет выглядеть совсем странно.
- Попробуй что-то сказать.
«В смысле?» - показала Аня знаками.
- В прямом, скажи что-то! – повторил я.
Аня сосредоточено посмотрела мне в глаза. «Какие же они зеленые…» - промелькнуло в голове.
-Ты дурак… - негромко произнесла она, и замерла в удивлении.
- Спасибо, - улыбнулся я. – Но, надеюсь ты еще изменишь свое мнение.
- Но как? – пробормотала она, все еще не веря в то, что происходит.
Я быстро рассказал историю о голосе. Аня, молча, слушала, не перебивая и не задавая вопросов. Когда я закончил, на несколько секунд воцарилось молчание.
- И что теперь? Голос пропал?
- Угу, - кивнул я.
Мы просидели на лавочке несколько часов, разговаривая на абсолютно разные темы. Потом я провел ее домой, не забыв записать номер телефона.
На следующий день мы снова встретились, и с тех пор встречаемся каждый день. Я безумно ее люблю и она меня, вроде бы, тоже…
Хотя иногда… совсем редко, я скучаю по голосу, который звучал в моей голове… совсем редко…
Голос
- Ты куда бежишь?
Я остановился. Действительно, куда я бегу? Я оглянулся по сторонам - никого.
Что это было, что за наваждение? Куда я бегу. Еще несколько минут я оглядывался по сторонам и прислушивался к ощущениям внутри себя. Какое-то странное чувство, словно я потерялся. Я маленький мальчик, семи лет, стою в неизвестном мне месте и кто-то взрослый и, по сравнению со мной, очень умный, спросил меня - "Ты куда бежишь?".
Несколько глубоких вдохов, несколько секунд, ощущение улетучилось. Осталась только его тень и вопрос.
- Я на пробежке, - меня словно осенило. Причем это сделал мой же голос.
Я несколько раз подпрыгнул на месте и побежал дальше. Дурдом какой-то.
В следующий раз это произошло через неделю. Я был дома, читал книгу на диване. Негромко играла спокойная фортепианная музыка.
- И как книга?
- Хоро... - я осекся.
В квартире кроме меня никого не должно быть. Чувство страха, растерянности. И словно я чувствую себя ребенком, с которым говорит кто-то взрослый. Медленно встаю с дивана и откладываю книгу. Оглядываюсь по сторонам, что бы найти оружие. Тяжелый предмет, нож, бутылка - все что угодно. На глаза попадается куча разнообразного хлама, но ничего по существу. Сердце бьется на запредельной скорости, почти выпрыгивая из груди. На глаза попадается настольная лампа. Аккуратно, стараясь не шуметь выключаю ее из розетки и поудобней беру в правую руку. Обхожу всю квартиру, тихо, на носочках, боясь издать лишний звук. Никого.
Ставлю лампу на стол в кухне. Глубоко вдыхаю и выдыхаю.
Что со мной?
Страх ушел, растерянность тоже. Я прекрасно понимаю, что я не ребенок, и что книга действительно хорошая. Но что за вопросы? Уже второй раз.
Больше читать не смог, пришел отложить книгу и лечь спать.
Снов не было, как обычно.
На следующее утро я был немного усталый, но все же заставил себя выйти на пробежку. Утренняя свежесть и разминка для мышц немного улучшили мое настроение. Вопросов из ниоткуда также не было, что очень меня порадовало.
Прохладный душ, быстрый завтрак - яйцо в крутую и немного овощей и пора идти на работу. Я вставил в уши наушники, добавил громкости. Вышел на улицу.
Меня начала мучить одна мысль. Я слышал этот голос ушами, или в голове. Попытался вспомнить свои ощущения по этому поводу, но ответа не нашел. Может так, а может и нет. Не могу сказать, что этот голос звучал не так как все остальные вокруг. Но ведь я же не знаю, как должен звучать голос, который рожден в моей голове.
В ушах сменялась музыка. Все хорошо знакомые мне мелодии, джаз и классика. До работы добираться сорок минут, пешком. Конечно можно было воспользоваться общественным транспортом, но это позволило бы сэкономить не более пятнадцати минут, а взамен мне пришлось бы толкаться и стоять в неудобной позе. Я давно уже для себя решил, что пройтись пешком намного полезней для меня. Я люблю слушать музыку и наблюдать за городом и людьми. За всем, что попадается мне на пути. За год, который я вот так хожу по одной и той же дороге почти каждый день, все успело измениться и вернуться на свои места. Сейчас деревья были покрыты молодой зеленой листвой, как и тогда, когда я первый раз шел по этому пути. Пробивалась свежая трава, приятно пели птицы, которые никак не могли нарадоваться приходу весны уже как месяца полтора.
Периодически я менял свой маршрут. Где-то прочитал, что это полезно. Не запомнил чем, но с тех пор хожу на работу разными дорогами. Но именно по этой в самый первый раз.
Вдруг что-то меня смутило. Я сам не понял что, и начал оглядываться по сторонам. Через несколько секунд я сообразил, что дело в музыке - появился какой-то шум, словно кто-то пытался мне что-то сказать, но сквозь музыку пробивались лишь слабые отзвуки. Я снял наушники.
- Музыка это хорошо, но тогда ты меня слышать не будешь, - сразу же услышал я.
- Что? Кто? Где?! - чуть не вскричал я, судорожно оглядываясь по сторонам. Несколько людей, которые шли по улице испугано оглянулись на меня, никто не остановился спросить что случилось.
- Спокойно, - произнес голос, - не нервничай, и не кричи. А то решат еще, что ты псих и заберут в соответствующее учереждение.
- Не хочу в учереждение, - чуть слышно пробурчал я себе под нос.
- Вот и я так думаю - поддержал голос.
- Чего ты хочешь? Кто ты? - спросил я, пытаясь говорить как можно тише, и что бы никто не видел моих шевелящихся губ.
- Называй меня просто - голос. Так будет проще. Я и сам толком не понимаю, что я такое.
- Голос?
- Угу. Ладно, мне нужно идти, еще услышимся.
Молчание.
- Ей, ты здесь? - пробормотал я. - Голос, ты где?
Но ответа не было. Несколько минут я просто стоял, пытаясь переварить все случившееся. Дурдом - иначе не скажешь.
Потом одел наушники и пошел дальше - опаздывать на работу не хотелось. Сам же думал о голосе. Он был похож скорее на женский. Был мягким и немного бархатистым. В целом можно было бы даже назвать его приятным, если бы он не звучал из ниоткуда.
Воображение услужливо нарисовала девушку немного старше меня, приятной внешности. Красивая фигура, приятная на вид грудь, спрятанная черной кофточкой. Джинсы и кеды. Лицо уверенное, глаза зеленые, яркие, смеющиеся. Темные волосы, собранные в хвост.
Я настолько ушел в мысли, что споткнулся, и чуть было не упал. Но в последний момент успел удержать равновесие.
Весь остаток дня, на работе, по дороге домой, на улицах и в магазинах, я пытался найти хозяина голоса. Ходил везде без наушников и прислушивался к женским голосам… порой мне даже казалось, что я слышу знакомые интонации и этот необычный бархат, но, увы, каждый раз я понимало, что это не то.
Теперь я боялся и, в тоже время, безумно хотел снова услышать… ее. Страх, который был поначалу, отступил. Наверное, потому, что последний диалог показал – голос не у меня в голове. Он где-то рядом, вокруг, но не внутри. Это радовало и вдохновляло. Можно быть спокойным – я не сумасшедший. Хотя в какой-то момент, всего на несколько секунд, мне в голову пришла мысль, что мозг может надо мной издеваться, делая вид, что в наушниках и голос не слышно, но я сразу же отбросил эту идею. Не хочу быть сумасшедшим. Лучше уж поверить в потусторонние силы, духов и прочее.
Домой я пришел довольно поздно: ходил и искал девушек, которые разговаривают. Слушал их. Много схожих голосов… но не тот.
Я приготовил себе салат из свежих овощей и зелени, и кусок жареной рыбы. Достал из холодильника холодное пиво. Разместил все это на журнальном стоике и включил телевизор. Хотелось немного расслабить мозг, а что может быть лучше телевизора, в таких целях?
Крутили какие-то фильмы, сериалы, мультфильмы. Рекламу. Прощелкав все каналы несколько раз, я все же остановился на какой-то молодежной американской комедии. Они все, конечно, лишены смысла, но посмеяться ведь можно?
Доел и помыл посуду, потом досмотрел фильм, попивая пиво. Книгу читать не хотелось, поэтому, когда тот закончился, отправился спать.
Заснул быстро, удалось как-то прогнать из головы все мысли и уйти в мир снов. Легко и беззаботно.
Будильник я услышал, когда сидел в тени большого зеленого дерева. Вокруг, куда ни глянь, было поле золотистого цвета. Кто-то мелодично пел балладу о бесстрашном рыцаре. О том, почему я здесь сижу, и сколько времени это все длится, я подумал только под звук этого самого будильника. Но ответ найти не успел – проснулся.
Быстро умылся и отправился на пробежку. Где-то глубоко в душе надеясь услышать уже знакомый голос. Я, почему то, начал считать его родным. И даже, в какой-то степени, «своим».
Но голоса не было. Ни на пробежке, ни по дороге работу, ни на работе, ни когда шел домой. Настроение немного испортилось. Начало казаться, что у меня отобрали очень близкого и нужного человека. Я очень сильно удивился этому чувству, ведь я слышал ее всего три раза. Любовь с первого звука?
Прошло несколько дней. Три или четыре. Я не считал, просто не мог этого делать. Ходил на работу, пил, ел. По утрам бегал, но все проходило словно на автомате. На работе даже интересовались, не заболел ли я.
И вот голос возник вновь. Неожиданно и спонтанно.
- Скучал? – спросила она.
- Да, - прошептал я. Очень тихо, так как ехал в лифте. Вокруг люди.
- Ты так тихо говоришь, словно не рад, - в голосе звучали нити обиды.
Я оглянулся, несколько человек смотрели на меня. Немного задумался. Потом достал телефон, несколько минут делал вид, что что-то нажимаю кнопки – звоню.
- Привет! – воскликнул я через пару секунд, - Очень рад тебя… слышать! Где пропадала?
- А почему ты решил, что я пропадалА? – вопрос прозвучал, словно с улыбкой на устах.
- А как иначе? – возразил я, - Что я, в голосах не разбираюсь?
- Хм… наверное ты прав… я тоже так думаю.
- То есть, думаешь?
- Я не знаю, кто я… - ответил голос.
Лифт остановился, и я вышел в холл торгового центра. Вообще я планировал еще зайти в супермаркет, на нулевом этаже, но после появления голоса совсем об этом забыл.
- Что значит, не знаешь?
- Не знаю и все тут!
- А чем ты занимаешься? Кто ты? Где ты? – спросил я.
- Я… здесь я. Слушай, мне уже нужно идти, скоро буду.
- Что? Куда?!
Молчание. Я убрал телефон в карман и побрел домой.
На ужин пришлось есть консервы с макаронами. Хорошо хоть смог купить пива в ларьке, возле дома.
Закончилась очередная трудовая неделя. Вечер пятницы это, своего рода, праздник. Обычно мы с сотрудниками шли куда-нибудь пить пиво, танцевать или смотреть футбол. Когда как. А я вот пропускаю уже второй такой поход.
С этим голосом я стал немного диким – стараюсь избегать людей, чаще нахожусь в одиночестве. Ведь голос может возникнуть в любую минуту, и я не хочу выглядеть глупо перед другими, разговаривая сам с собой.
Настроения не было, и я неспешно шел по улице, кутаясь в легкую куртку, вечерами еще было прохладно. Хотелось о чем-то думать, но не получалось. Голова словно была заполнена туманом, белесым и густым. Мысли, если и возникали, то двигались медленно и быстро растворялись в белой мгле.
Лицо у меня, вероятней всего, выглядело хмуро, потому что на улице меня все обходили стороной. Так я и брел по улице, словно опущенный в воду. Медленно и бесцельно, снова и снова пересекая свой район разными маршрутами.
- Ты можешь, то есть не так. Ты должен мне помочь! - возник голос.
Я медленно остановился и оглянулся. Как и следовало ожидать - вокруг никого.
- Ой, а ты грустный что-то сегодня….
- Есть немножко… - пробормотал я, - ну, что там у тебя?
- Подожди, - встревожено произнес голос. – У тебя что-то случилось?
- Да нет, просто нет настроения… - попытался отвертеться я, - что у тебя?
- Точно?
- Точно, давай рассказывай.
- Ты должен найти моего хозяина! – гордо ответил голос.
- Хозяина? – переспросил я.
- Да, человека, у которого нет голоса.
- Немую что-ли? – уточнил я еще раз.
- Ну, да.. врядли немого, сам же определил, что я девушка.
- И как мне ее найти? Приметы какие?
- Не знаю.
- Замечательно! – воскликнул я, - найди того, не знамо кого…
- Не хочешь – не надо, - обижено произнес голос.
Мы оба замолчали. Я продолжал медленно шагать.
- Ладно, я попробую, - произнес я через несколько минут.
- Спа…
Голос пропал. Опять.
«И что теперь?» - думал я, - «Буду ходить по собраниям немых и спрашивать, а не вы ли голос потеряли, бархатистый такой. Он со мной разговаривает постоянно»… глупости.
В конце концов, я добрел домой и лег спать, не ужиная.
На следующее утро я проснулся свежим и голодным. Сразу же отправился на кухню, где приготовил себе большую тарелку салата и картофель с мясом. С большим аппетитом съел, запивая томатным соком.
Потом включил компьютер и поискал в интернете места, где можно найти немых людей в нашем городе. Ничего путевого не нашел. Потом вспомнил, что ест одна школа для глухонемых детей, не очень далеко от моего дома. Так как других вариантов все равно не было, решил отправиться туда. Мне вдруг стало интересно – сколько немых людей у нас в городе?
До школы добрался за двадцать минут быстрым шагом. Но, как и следовало ожидать, в субботу там был только сторож. Вполне разговаривающий. От него я узнал, что кроме детей в школе есть несколько немых преподавателей, в том числе и две девушки.
Сторож сказал, что их можно будет застать в понедельник – на выходных нет смысла кого-то ждать.
«Что ж, нужно отпроситься с работы в понедельник утром» - подумал я, и попрощался с охранником.
Остаток выходных провел очень нетипично для себя, почти все время спал или читал книги, не выходя из дома. Где-то на дне сознания блуждала мысль, что стоит выйти на улицу, ведь там такая хорошая погода. Свежо и не жарко, весна. Но со дна эта мысль так и не поднялась, придавленная размышлениями о немых девушках, о том, что я им буду говорить, и прочими мыслями, из книг. А ведь действительно, что я им скажу? «Мне мерещится голос, женский, и он утверждает, что ищет хозяйку! Может это кто-то из вас?». Меня, наверное, пошлют…
В понедельник утром я встал пораньше, и отправился на утреннюю пробежку. Было на удивление легко и приятно бежать. Никакой усталости или напряжения, как это бывает обычно. Организм словно наслаждался движением. Я даже немного нарушил свой обычный маршрут, сделав его немного больше.
Дома обмылся в душе и быстро позавтракал. Быстрым шагом направился в школу.
Можно сказать, что мне повезло, когда я подошел на проходную, сторож как раз что-то рассказывал двум девушкам. Когда он увидел меня, то радостно улыбнулся и указал в мою сторону. Девушки ему молча кивнули, и направились ко мне.
Обе они выглядели довольно не плохо. Та, что правее, была чуть повыше, обладала красивыми русыми волосами и синими глазами. У второй были светлые волосы, почти белые, и карие глаза. Одеты были в, одинакового покроя, черные юбки и белые блузки. Видимо в этой школе были установлены правила, в плане одежды учителей.
На вид были немного моложе меня. Возможно ровесницы. Про себя я также ответил, что они не похожи на ту девушку, которую рисовало мое воображение.
Они подошли ко мне и, улыбнувшись, кивнули головами в знак приветствия.
- Здравствуйте, - начал я, абсолютно не зная как продолжать, но тут вновь возник голос.
- Здесь ее нет, - грустно произнес он.
На секунду я растерялся, но потом быстро придумал, что делать дальше.
- Девушки, я хотел бы выучить язык глухонемых! – радостно сообщил я. Они переглянулись, было видно, что моя радость немного не уместна. Но все же я продолжил, - Может вы можете мне подсказать, где можно научиться. Может, вы встречаетесь где-то и общаетесь. Кружок какой-нибудь?
Девчонки быстро начали друг другу что-то показывать и хихикать. Потом одна из них достала тетрадь и ручки. Вырвала листок и начала что-то писать.
- Она пишет, что их зовут Ира и Леся… - произнес голос.
-Меня, кстати, зовут Юрий. Или просто Юра, - решил быстро исправиться я. – Совсем забыл представиться!
Девушки снова захихикали.
- Выкрутился, - прокомментировал голос и тоже хихикнул.
Мне протянули листочек. Там были написаны их имена. Беловолосая – Леся, вторая – Ира. Еще были их мобильные телефоны с припиской SMS. И адрес. В самом конце значилось – «Каждую среду, 19:00-20:00».
- Спасибо большое! – произнес я дочитав записку. – Спасибо Ира, Леся. Я обязательно буду!
Они еще раз мне улыбнулись, помахали ладошками на прощание, и направились к школе.
- Ты им понравился…
- Мне кажется, или я слышу нотки ревности? – отойдя подальше от людей негромко, произнес я.
- Нет.
Несколько минут я ничего не слышал, подумал, что мог обидеть столь приятный мне голос незнакомки.
- Ты обиделась?
В ответ молчание. Ушла. Зря я так.
Она не появлялась до самой среды, до семи вечера, когда я пришел на собрание клуба глухонемых. Все это время я мучился и терзал себя мыслями о том, что не надо было такого говорить.
- Извини, я не хотела пропадать, - сказала она, за несколько минут до того, как я пришел по указанному адресу. – Извини.
- Это ты прости, не надо было мне так говорить.
- Та все нормально. Ты готов?
- Ага.
Мы вместе вошли в холл какого-то офисного центра. Я узнал у охранника, где проходят нужная мне встреча, и отправился в нужный кабинет.
Я постучался, потом подумал, что это глупо и вошел.
В кабинете была полная тишина. Несколько человек оглянулись на меня, но большинство никак не отреагировало. Я сразу увидел знакомых девушек. Они улыбнулись мне и помахали ладошками. Ира, она была ближе к входу, поднялась со своего места и подошла ко мне, протягивая несколько листков бумаги. Видимо что-то вроде азбуки.
Я оглянулся еще раз. Все сидели прямо на полу в большом кругу, который был услан толстым ковром. Обувь лежала сразу у входа. Я разулся, нашел свободное место и уселся.
- Ее здесь нет, - услышал я голос. Он был неожиданный и непривычный в этой тишине, и я невольно дернулся, но сразу же взял себя в руки.
«И что, теперь час тут сидеть?» - мысленно спросил себя я. Уходить не позволяла совесть. Это было бы ужасно не красиво и оскорбительно.
В итоге я провел час в этом необычном обществе, внимательно наблюдая за тем, как общаются эти люди. Не могу передать, что я чувствовал тогда, но удивление точно присутствовало в моих эмоциях. А еще страх, жалость и немного зависти… Они смогли добиться того, что их слушают, даже не умея говорить. Им весело вместе, они понимают друг друга. И даже, как мне показалось, лучше, чем простые люди.
Час пролетел почти не заметно. Когда расходились, Леся спросила меня «Ну как?», на языке жестов. Немного помучавшись, я смог ответить ей, также на языке жестов – «Мне понравилось». Она приятно улыбнулась. Мы попрощались.
По дороге домой я думал о немых и глухонемых. Все они отличаются от нас, не только тем, что не могут говорить или слышать. Они думают по-другому, ведь их восприятие мира совершенно отличается от нашего. Они взаимодействуют с окружением совсем другими средствами, другими методами.
Идти до дома оставалось минут пятнадцать, когда я увидел в сквере на лавочке девушку. Она слушала музыку, плавно кивая головой в такт. Я не поверил своим глазам. Это была она, без сомнений. Именно так я ее и представлял. Одета она была не так, как в моем воображении. Сейчас на ней была легкая куртка и светлые джинсы. На ногах белые кеды. Но темные волосы были собраны в хвост, именно так, как я и представлял. И лицо. Это именно то лицо. Даже в темноте я уловил свет зеленых глаз. Я присел рядом. Девушка повернула ко мне лицо, вопросительно вскинув брови.
- Привет, - сказал я. Где же этот голос, когда он так нужен.
Девушка сняла наушники, выключила музыку.
- Привет, - повторил я.
Она кивнула.
Я вспомнил, что в сумке у меня лежит азбука для глухонемых. Быстро достав ее, я произнес:
- Я тебя пойму, у меня есть азбука.
Девушка удивленно глянула на меня. Аккуратно взяла бумаги и мельком просмотрела, потом вернула. Начала что-то показывать на пальцах.
- Стой, не так быстро, - произнес я. – Я пока только учусь.
Она замедлила темп, начав с начала. Я начал сверять показываемые знаки с книгой.
- Нет, это не розыгрыш, - ответил я, улыбнувшись, когда понял, к чему она клонит.
Девушка снова начала что-то показывать.
- Нет, я не знаю, кто вы, и общих друзей у нас, наверное, нет. Хотя… - я осекся, подумав, что не стоит говорить о том, что знаком с ее голосом. – Нет, наверное, нет. Да, кстати, я Юра. Постоянно забываю представляться.
Девушка ответила, что ее зовут Аня.
- Ты нашел ее! – от резкого крика я подпрыгнул на лавочке, чем немного испугал Аню. – Ты нашел! Ура!
- И что дальше? – спросил я.
Аня вопросительно уставилась на меня.
- Сейчас ответил голос, минутку. Посчитай до десяти и попроси ее что-то сказать… и, пока!
Считать я решил про себя, подумав, что вслух это будет выглядеть совсем странно.
- Попробуй что-то сказать.
«В смысле?» - показала Аня знаками.
- В прямом, скажи что-то! – повторил я.
Аня сосредоточено посмотрела мне в глаза. «Какие же они зеленые…» - промелькнуло в голове.
-Ты дурак… - негромко произнесла она, и замерла в удивлении.
- Спасибо, - улыбнулся я. – Но, надеюсь ты еще изменишь свое мнение.
- Но как? – пробормотала она, все еще не веря в то, что происходит.
Я быстро рассказал историю о голосе. Аня, молча, слушала, не перебивая и не задавая вопросов. Когда я закончил, на несколько секунд воцарилось молчание.
- И что теперь? Голос пропал?
- Угу, - кивнул я.
Мы просидели на лавочке несколько часов, разговаривая на абсолютно разные темы. Потом я провел ее домой, не забыв записать номер телефона.
На следующий день мы снова встретились, и с тех пор встречаемся каждый день. Я безумно ее люблю и она меня, вроде бы, тоже…
Хотя иногда… совсем редко, я скучаю по голосу, который звучал в моей голове… совсем редко…
#18 Гость_Анилинский_*
- Группа: Гости
Отправлено 11 февраля 2012 - 18:30
№ 17
Тот мальчик
Пелена рассеялась, перед глазами белый потолок палаты. Взгляд опустился на противоположную стену, по которой гулял солнечный лучик.
«Пока жива! – подумала больная. – Сколько это будет продолжаться? Наверно уже скоро. Не будет больше ни белого потолка больничной палаты, ни солнечного лучика на стене».
-Трофимова, к тебе подруга, - медсестра пропустила в палату женщину лет сорока в белом халате, из-под которого выглядывала праздничная блузка.
-Здравствуй, Марина! – она села на стоящий возле кровати стул. – Опять кровь чистили?
Больная кивнула головой и попыталась улыбнуться.
-Залечат они тебя совсем, - возмущенно проворчала подруга. – Современная медицина, а толку нет.
-Лариса, сходи, узнай у врача всю правду, - тихим голосом попросила больная. – И не вздумай от меня что-либо скрыть. Чувствую, что последние дни на белом свете живу.
-Что за паническое настроение? Ты должна верить в хорошее.
-Я верю и надеюсь. Иди, узнавай!
Подруга отсутствовала минут двадцать, вернувшись, села на кровать к подруге.
-Плохо, Марина, все плохо, - произнесла она, обняв подругу. – Этот твой «унос» стал первым.
-Значит, осталось не более недели. Шансов на выздоровление нет даже теоретических.
-Теоретические – есть. Нужна трансплантация печени. Я кое-что об этом узнала. Клетки печени, оказывается, могут восстанавливаться, поэтому достаточно пересадить половину здоровой печени и через месяц она восстановится полностью. Конечно, должна быть та же группа крови, и даже размер самой печени учитывается, и осложнений после операции много. Я у врача напрямую спросила: сколько это будет стоить, - подруга тяжело вздохнула. – Он ответил полмиллиона долларов. В областном центре есть больница, где подобные операции успешно проводят.
-Ох, Лариска, Лариска, и фантазерка ты! – улыбнулась подруга, смерившаяся с неизбежным исходом. – Сама представь, где можно найти подобного донора и произнесенную тобой сумму?
-Можно взять у человека, погибшего в аварии, можно договориться с кем-нибудь имеющим здоровую печень и твою группу крови.
-Лариса, кто согласиться отдать свою печень и, где я смогу взять полмиллиона долларов? Моя квартира стоит полмиллиона рублей.
-Позвони дочери.
-Они с зятем кое-как концы с концами сводят. Нет, подруга, пусть все будет, как есть. Дочери даже не звони. Умру – они мою квартиру продадут, и им полегче жить будет. Деньги на похороны ты знаешь, где лежат. Похорони меня по-человечески. Будешь раз в год на могилку приходить и рассказывать как дела у моей дочери и у тебя. Внуки у меня родятся – сообщи сразу.
-Как же я без тебя буду? – Подруга упала на ее груди и заревела. – Мы столько лет с тобой вместе.
Наревевшись вдоволь, она вытерла слёзы и твердым голосом произнесла:
-С завтрашнего дня иду в отпуск. Съезжу в эту областную больницу, разберусь, что там к чему.
-Ох, Лариска, Лариска! – грустно улыбнулась Марина. – Ничего у тебя не получится. Лучше у меня приберись, а то принесут меня в грязную квартиру.
Часы на сотовом телефоне показывали полночь, но сон не приходил, несмотря на уколы.
«Так чувствует себя приговоренный к смерти, - думала она, глядя на потемневший потолок. – Пройдет неделя и в мире все останется по-прежнему, но меня в нем не будет. Обидно помирать в сорок два года. Подумать только, простой парацетамол, который принимает половина населения России, разрушил мою печень. Кто бы знал, что он в сочетании с алкоголем или барбитуратами… Куда смотрит наше медицинское министерство? Да, и пили мы с Лариской не часто, лишь по праздникам, правда, барбитураты я часто употребляла, что бы уснуть, а этот чертов парацетамол, постоянно».
Она закусила губу, что бы ни расплакаться. Успокоившись, стала вспоминать свою жизнь.
«Где ты моё счастливое детство? Какой я была красивой и беспечной. Всегда в кого-то влюблялась. Первый раз, когда пошла в школу. Я даже не помню, как его звали, но он был очень красивый и серьезный. Вскоре поняла, что он сопляк, как и все одноклассники и стала смотреть на парней повзрослей. Зато все одноклассники были влюблены в меня, дурацкие записки писали.
В четвертом классе появился Витька Гарин из шестого «Б». Ночей, дура, не спала, а он даже не замечал меня. Сейчас, даже смешно вспоминать. Что в нем хорошего? Обычный хулиган, его и посадили на «малолетку», едва четырнадцать исполнилось.
Кто же был следующий? Игорёк. Он у нас в седьмом появился, когда их класс расформировали. Как я возмущалась, что его со мной посадили. Парнем он оказался неплохим, и разговаривать с ним очень интересно, но не могла представить, что я с ним под ручку пройдусь на каблуках. Меня бы тогда не только класс, а вся школа засмеяла. Я ведь считала себя первой красавицей. Не помню, куда он потом делся, кажется в новую школу перешел.
В то время у меня этих мальчиков было не счесть. Кирилл Лузин, боксер, с этим не зазорно было пройтись, но кроме своего бокса и драк ни о чем говорить не мог. До настоящей любви мы с ним так и не дошли. Миша Нойкин на два года старше меня был, по нему все девчонки сохли. Еще бы! Как он потрясающе пел и играл на гитаре. Отбила его у меня Анжела Бардина – дочь директора завода.
В девятом классе у меня самая настоящая любовь появилась, Денис Ерников. Через месяц он стал моим первым мужчиной. Два года продолжалась наша любовь, пока он не ушел в армию. Там и остался. Сейчас полковник, двое сыновей. Интересно, помнит мой Дениска обо мне? Как я его любила!
Пока не появился Илья. Здесь все было по серьезному. Вышла замуж, родилась Светка. И тут началась перестройка, и не выдержал мой Илюша – запил горькую. Убил кого-то в пьяной драке и отправили его на двенадцать лет, как раз когда дочь в школу пошла, и пропал совсем. Может, уже и нет его на белом свете – не мог он просто так забыть о нас со Светкой.
Перестала думать о богатых и красивых. Кому я была нужна с мизерной зарплатой, дочерью и больной матерью. Вскоре мама умерла, а следом за ней отец. Очень он её любил – не выдержало сердце разлуки с любимой.
Пошла на завод и поступила в техникум, там и Ларису встретила, она тогда еще замужем была. Следующим моим был Костя, друг Ларискиного мужа – меня на десять лет старше. Любви между нами не было, но ко мне он относился хорошо и к дочери тоже. Уехал на Север за большими деньгами, там и остался.
Последним был Ромка Ситников. Как красиво о любви говорил, жениться все собирался, а, как узнал о моей болезни – сразу исчез. Кому я больная нужна? Одна Лариса и приходит.
Дочь с зятем в соседнем городе живет, но я ей даже не сообщила, что умираю – зачем расстраивать».
Подруга пришла к вечеру, по ее хмурому виду стало ясно, что хорошего она ничего не скажет.
-Как дела? – произнесла она дежурную фразу, садясь на кровать.
-Лариса, говори, что узнала, - перебила ее больная.
-Была я в этой больнице, разговаривала с врачом. У них там, таких восемь человек, ты девятая. Он сказал, что цену на операцию снизят наполовину, если донора найду, который согласиться отдать половину своей печени. Марина, я б тебе отдала, но моя не подходит ни по группе крови, ни по размеру, ни по другим параметрам.
-С ума сошла! – воскликнула подруга. – Меня уже ничто не спасет, а ты хочешь и себя в гроб загнать. Да, и четверть миллиона нам не найти.
-Как же я без тебя буду?
-Ты знаешь, Лариса, нет у меня шансов обмануть смерть, но все равно верю в чудо. Не могу я просто так умереть.
-Это ты меня успокаиваешь? – сквозь слёзы спросила подруга.
-… я лишь сейчас поняла, как прекрасна жизнь, - продолжила Марина. – На улице сегодня весь день солнышко светило, завтра Восьмое Марта.
-Маринка, а я и забыла. Мы с тобой в этот день всегда пирожными объедались.
-Лариса, когда наступит мой последний день, купи мне самое вкусное.
-Тебе же нельзя?
-Я же говорю: в самый последний день. Я их так любила.
И эта ночь была бессонной – разве уснешь, когда до конца жизни остались считанные часы. Сон пришел под утро. К ней из густого тумана шел мальчик. Она видела, что он торопился, но оставался все таким же далеким. Марина проснулась.
«Жива! Что за мальчик мне снился? Может это демон смерти, идущий забрать меня к себе. На демона он, вроде, не был похож. Я его где-то видела. Где?»
Вспомнить она не успела, почувствовав боль в правом боку – печень совсем не очищает кровь. Это чувство всегда возникало за два дня до чистки.
«Когда мне делали первую? До Нового Года, а следующая была в средине января. Между ними был месяц, даже немного больше. Третья была в феврале, но до нее уже меньше месяца, затем в конце февраля. До пятой было всего девять дней и вот уже нужно делать следующую. Последнюю, после которой я не проснусь. Может, проснусь, последний раз».
-Трофимова, к тебе родственники.
В комнату вошла дочь и зять. Дочь бросилась к матери:
-Мама, как себя чувствуешь?
-Хорошо! – улыбнулась Марина. - Врач сказал: если дальше так пойдет, то скоро выпишет домой.
-Мама, ты правду говоришь?
-Разве я тебя, когда обманывала? А у вас, как дела? Ваня, садись на табуретку. Что стоишь у двери?
-Мама, - дочь смущенно опустила голову, - у нас будет ребенок, примерно, в октябре. Мамочка, ты почему плачешь.
-Это я от счастья, - вновь улыбнулась Марина, вытираю слезы. – Буду с внуком нянчиться. Вы, главное, дружно живите. Света здесь долго нельзя.
-Мама мы тебе фруктов купили. Поздравляем с праздником! Ладно, мы побежали.
Они вышли из палаты, а слёзы сами хлынули из глаз Марины. В таком состоянии её и застала подруга.
-Ты что плачешь?
-У Светы ребенок будет, - сквозь слезы произнесла Марина. – Я так мечтала, что увижу внука, буду его нянчить.
-Поплачь, поплачь, легче будет, - она обняла подругу и заревела сама, но быстро пришла в себя и строгим голосом приказала. – Прекращай реветь! Я тебе цветы принесла. Гляди, какие красивые.
-Розы! – слезы высохли на глазах больной. – Спасибо, Лариса! Последние мои цветы.
-Вижу, ты улыбаешься, а человек, который улыбается, еще долго проживет. Верь в чудо, Маринка!
-Я верю, и они происходят: внук у меня будет, прекрасные розы на моей тумбочке. Да, Лариса, мне сегодня мальчик снился, идет он ко мне, а дойти не может.
-Мальчик красивый?
-Красивый.
-Внук, значит, у тебя будет. Здесь все ясно.
-Понимаешь, Лариса, я его, где-то видела. Даже не просто видела, а хорошо знала, но вспомнить не могу. У меня все время было чувство, что рядом был кто-то, кто любил меня по-настоящему, но я «проворонила» свое счастье. Этот мальчик, словно, напомнил мне об этом.
-Марина, все мы когда-то не смогли разглядеть свое счастье. Думаешь, у меня такого чувства нет?
Подруга ушла лишь под вечер. Обе понимали, что эта встреча, возможно, последняя в их жизни. Даже если не самая, то одна из последних. Марина прекрасно понимала, что умрет завтра, в лучшем случае послезавтра – капельницы и уколы не помогают.
«Позвоню, завтра утром Лариске и попрошу пирожное, хоть умру красиво. Нет, буду до конца бороться! Надежда должна умереть после меня».
Мальчик все приближался и приближался, на вид ему лет тринадцать-четырнадцать, красивое знакомое лицо. Он подбежал к ней и радостно произнес: «Успел!»
Марина хотела что-то спросить, но проснулась от сильной боли в боку.
«Последнее мое пробуждение. Последнее утро. Все, что сегодня будет – будет последним. – Дверь палаты открылась и вбежала подруга. – И Лариска пришла в последний раз. А что за мешок у нее в руке? И глаза какие-то ненормальные».
-Маринка! – ее крик заставил вздрогнуть подругу. – Тебя переводят в областную больницу. Мне твой врач позвонил и сказал, что бы я немедленно приехала и собирала тебя, их машина стоит внизу, а санитары с носилками за дверью.
-Куда собираться? Зачем?
-Кто-то внёс полмиллиона долларов. Я сама ничего не пойму. Давай я тебя одену.
-Лариса, может, я не умру?
-Конечно, не умрешь. Я в этом не сомневалась.
-Что, Трофимова, погода сегодня хорошая? – Сергей Иваныч, главврач областной больницы бесшумно подошел к Марине, смотрящей из окна на распускающиеся листочки черемухи. – Пойдем, я доведу тебя до лавочки, посидишь немного на свежем воздухе.
-Сергей Иванович! – она уткнулась ему в плечо и заплакала.
-Ты чего ревешь-то?
-Тогда, девятого марта, я думала, что последний день на белом свете живу.
-Сейчас-то уже конец апреля и состояние твое очень неплохое. Скоро совсем тебя выгоню.
Доктор улыбнулся и, взяв женщину за руку, повел в сквер, где распускались листья черемухи и щебетали птицы. У женщины закружилась голова. Врач усадил ее на скамейку и сел рядом.
-Все в порядке? - спросил он строго.
-Голова немного кружится.
-Посижу с тобой.
-Сергей Иванович, - Марина на секунду задумалась. – Вы не знаете, кто за меня деньги на операцию внёс?
-Он не представился. Девятого марта просто забежал, подал деньги и приказал, что бы вас вылечили, именно, приказал, - доктор так же на секунду задумался. - Недавно он вновь приходил. Спросил, как у тебя здоровье и просил передать письмо. Вот оно.
Сергей Иванович протянул конверт и, улыбнувшись, произнес:
-Через полчасика вернусь, помогу до палаты добраться.
Марина с трепетом открыла таинственное послание и впилась глазами в строки:
«Здравствуй Марина!!! Рад, что у тебя все в порядке. Ты хочешь узнать, кто я такой? Сразу скажу: не граф Монте Кристо. Деньги на твою операцию и то собрал с трудом. Человек я, конечно, обеспеченный, имею свою фирму, но деньгам не служу, и они ко мне не прилипают.
Откуда знаю тебя? Ты единственная женщина, которую всю жизнь любил, и буду любить, но не хочу называть себя – получится, что навязываюсь. Если сердце подскажет тебе, кто я, то набери на сотовом телефоне номер: восемь - девятьсот девять - семьсот семь - семьдесят семь - ноль семь и назови мое имя. Не вспомнишь – забудь этот номер. Если позвонишь ради любопытства – я не отвечу и выброшу «симку».
До свидания!»
Забилось сердце, и закружилась голова. Марина схватилась за спинку лавочки. Тут же появился Сергей Иванович:
-Что с тобой?
-Голова закружилась.
-По-моему здесь печень не причем, но, все равно, идем в палату.
Подруга пришла вечером. Она была настоящей подругой и приходила каждый день.
-Марина, что с тобой? – испуганно произнесла Лариса. – На тебе лица нет.
-Читай! - она протянула подруге письмо от незнакомца.
Та внимательно причитала его, несколько минут восхищенно смотрела куда-то в окно, наконец, смогла произнести:
-Марина, рядом с тобой был такой мужчина, и ты не знала об этом?
-Я даже не могу понять кто он, но точно знаю, что он был, был рядом. Мне нужно было лишь протянуть руку, но я не сделала этого.
-Так вспомни всех, кто в тебя был влюблен.
-Их так много, что я всех и не вспомню.
-Ты должна это сделать, - твердо произнесла Лариса. – Позвони ему!
-Нет, подруга, мне сердце должно подсказать, кому звонить.
Она не могла уснуть всю ночь – вспоминала свою жизнь. Заснуло лишь под утро и вновь увидела того мальчика, на его лице была счастливая улыбка, он радостно махал ей рукой и… удалялся. Марина бросилась ему вслед, но мальчик, продолжая улыбаться, удалялся, и тогда она закричала…
-Больная, что с вами? – девушка в белом халате легонько трясла ее за плечи.
-Сон приснился, - произнесла Марина, стряхивая с себя остатки сна.
-Постарайтесь не волноваться, - строго произнесла медсестра. – Сильные стрессы вам, пока, противопоказаны.
Белый халат скрылся за дверью. Марина встала, подошла к окну, словно надеясь найти там разгадку сна, но внизу был лишь, освещенный весенним солнцем, безлюдный больничный сквер. Она долго смотрела на распускающиеся ветки черемухи, а в голову лезли мысли о весне, о судьбе и, конечно, о любви. Человек, вырвавшийся и когтистых лап смерти, по-иному чувствует жизнь: он понимает, какое это счастье просто смотреть на зеленые листья, на прыгающих воробьев. Даже на любовь такой человек смотрит, словно сбросив с себя груз прожитых лет, словно, это первая любовь.
«Первая, первая, первая любовь, - она словно зацепилась за нужную мысль. – Кто моя первая любовь? Миша Нойкин. Нет – этот красавчик никогда и никого не любил, кроме себя. Денис. Любили ли мы друг друга? Все считали: у нас настоящая любовь. Почему же простая разлука с такой легкостью притупила наши чувства. Илья – единственный мой официальный муж, и здесь наши чувства не выдержали испытания разлукой. Костя – и здесь разлука.
Разлука, разлука..., а тот мальчик… Почему мальчик?... Какой мальчик? Тот, чья любовь выдержала эти испытания… Какой мальчик? Который снился, который мне снился!!! Это он!!! Кто он?... Причем здесь этот мальчик?... Он всю жизнь был моим ангелом-хранителем, он спас меня от смерти, он всю жизнь любил и любит меня. Кто? Кто? Кто?»
-Марина, ты почему на завтрак не идешь? – строго спросил, заглянувший в дверь главврач. – Письмо покоя не дает?
Марина кивнула головой. Врач улыбнулся:
-Пора тебя выписывать. Смотрю, мысли о смерти уже не посещают твою голову, она занята любовью. Три дня еще полежишь, а на первое мая – домой. Можешь сказать подруге, что бы вещи тебе собирала.
Женщина уткнулась в плече врача и заплакала, поплакав минут, пять, она подняла мокрые глаза и прошептала:
-Спасибо вам, Сергей Иванович! Вы вырвали меня из объятий смерти.
Завтрак и процедуру притупили мысли Марины о странном незнакомце и о мальчике из недавних снов, но едва Марина легла в кровать, эти мысли вновь обрушались на нее. Она чувствовала, что они как-то связаны между собой нитями, тянувшимися из прошлого.
«Почему я решила, что между ними существует связь? Незнакомцем не может быть ни Ромка, ни Костя, ни Илья. Денис еще может быть, но это не он, если любил – просто вернулся бы из армии. Миша? Этот меня едва ли помнит. Кирилл? Нет, он и романтика понятия совершенно несовместимые».
-А-а-а!!! – крик вырвался из её груди, из самого сердца.
Он схватила телефон, бросила его, стала метаться по палате, прижав руки ко рту, вновь схватила телефон, набрала номер подруги:
-Лариса, принеси немедленно мой школьный альбом! - закричала в трубку, едва та ответила.
-Марина, что случилось? – раздался тревожный голос подруги.
-Лариса, я знаю кто он. Принеси мой альбом!
Подруга примчалась всего через пару часов, видно сбежала с работы и весь путь проделала на такси. Она забежала в палату, одной ругой застегивая белый халат, а другой – протягивая альбом. Марина выхватила его и дрожащими руками стала листать. Она остановилась на своем седьмом классе, внимательно всмотрелась в чье-то лицо и облегченно произнесла:
-Это он.
-Кто он? Подруга.
-Тот мальчик из моих снов, он всю жизнь был рядом со мной.
-Так это он внес за тебя деньги?
-Он Лариса, он.
-Звони ему сейчас же!
-Не могу – я не достойна такого счастья.
Они долго сидели завороженные происшедшим, затем Лариса улыбнулась, найдя ту фразу, которая должна разрубит узел:
-Марина, а ведь он достоин счастья. Этот мальчик всю жизнь любил тебя, всю жизнь страдал из-за твоей глупости. Твоя любовь принадлежит ему и твоя жизнь тоже. Ты должна позвонить!
Она весь день не могла решиться, чувствовала, что этот звонок перевернет всю жизнь. Медсестра выключила свет, и лишь уличный фонарь, улыбаясь, смотрел в ее палату. Марина долго держала телефон во вспотевшей руке, затем набрала, навечно запечатлевшийся в памяти номер. Осталось последнее движения пальца. Прошло еще полчаса, прежде чем она нажала заветную зеленую кнопку. На дисплее появилось слово: вызов. Время замедлило свой ход. Подключение – время остановилось. Мысли путались в голове, чувство радости менялось чувством страха. На дисплее замелькали секунды. Марина набрала полную грудь воздуха и тихо произнесла:
-Игорь!
-Маринка, родная моя…
Тот мальчик
Пелена рассеялась, перед глазами белый потолок палаты. Взгляд опустился на противоположную стену, по которой гулял солнечный лучик.
«Пока жива! – подумала больная. – Сколько это будет продолжаться? Наверно уже скоро. Не будет больше ни белого потолка больничной палаты, ни солнечного лучика на стене».
-Трофимова, к тебе подруга, - медсестра пропустила в палату женщину лет сорока в белом халате, из-под которого выглядывала праздничная блузка.
-Здравствуй, Марина! – она села на стоящий возле кровати стул. – Опять кровь чистили?
Больная кивнула головой и попыталась улыбнуться.
-Залечат они тебя совсем, - возмущенно проворчала подруга. – Современная медицина, а толку нет.
-Лариса, сходи, узнай у врача всю правду, - тихим голосом попросила больная. – И не вздумай от меня что-либо скрыть. Чувствую, что последние дни на белом свете живу.
-Что за паническое настроение? Ты должна верить в хорошее.
-Я верю и надеюсь. Иди, узнавай!
Подруга отсутствовала минут двадцать, вернувшись, села на кровать к подруге.
-Плохо, Марина, все плохо, - произнесла она, обняв подругу. – Этот твой «унос» стал первым.
-Значит, осталось не более недели. Шансов на выздоровление нет даже теоретических.
-Теоретические – есть. Нужна трансплантация печени. Я кое-что об этом узнала. Клетки печени, оказывается, могут восстанавливаться, поэтому достаточно пересадить половину здоровой печени и через месяц она восстановится полностью. Конечно, должна быть та же группа крови, и даже размер самой печени учитывается, и осложнений после операции много. Я у врача напрямую спросила: сколько это будет стоить, - подруга тяжело вздохнула. – Он ответил полмиллиона долларов. В областном центре есть больница, где подобные операции успешно проводят.
-Ох, Лариска, Лариска, и фантазерка ты! – улыбнулась подруга, смерившаяся с неизбежным исходом. – Сама представь, где можно найти подобного донора и произнесенную тобой сумму?
-Можно взять у человека, погибшего в аварии, можно договориться с кем-нибудь имеющим здоровую печень и твою группу крови.
-Лариса, кто согласиться отдать свою печень и, где я смогу взять полмиллиона долларов? Моя квартира стоит полмиллиона рублей.
-Позвони дочери.
-Они с зятем кое-как концы с концами сводят. Нет, подруга, пусть все будет, как есть. Дочери даже не звони. Умру – они мою квартиру продадут, и им полегче жить будет. Деньги на похороны ты знаешь, где лежат. Похорони меня по-человечески. Будешь раз в год на могилку приходить и рассказывать как дела у моей дочери и у тебя. Внуки у меня родятся – сообщи сразу.
-Как же я без тебя буду? – Подруга упала на ее груди и заревела. – Мы столько лет с тобой вместе.
Наревевшись вдоволь, она вытерла слёзы и твердым голосом произнесла:
-С завтрашнего дня иду в отпуск. Съезжу в эту областную больницу, разберусь, что там к чему.
-Ох, Лариска, Лариска! – грустно улыбнулась Марина. – Ничего у тебя не получится. Лучше у меня приберись, а то принесут меня в грязную квартиру.
Часы на сотовом телефоне показывали полночь, но сон не приходил, несмотря на уколы.
«Так чувствует себя приговоренный к смерти, - думала она, глядя на потемневший потолок. – Пройдет неделя и в мире все останется по-прежнему, но меня в нем не будет. Обидно помирать в сорок два года. Подумать только, простой парацетамол, который принимает половина населения России, разрушил мою печень. Кто бы знал, что он в сочетании с алкоголем или барбитуратами… Куда смотрит наше медицинское министерство? Да, и пили мы с Лариской не часто, лишь по праздникам, правда, барбитураты я часто употребляла, что бы уснуть, а этот чертов парацетамол, постоянно».
Она закусила губу, что бы ни расплакаться. Успокоившись, стала вспоминать свою жизнь.
«Где ты моё счастливое детство? Какой я была красивой и беспечной. Всегда в кого-то влюблялась. Первый раз, когда пошла в школу. Я даже не помню, как его звали, но он был очень красивый и серьезный. Вскоре поняла, что он сопляк, как и все одноклассники и стала смотреть на парней повзрослей. Зато все одноклассники были влюблены в меня, дурацкие записки писали.
В четвертом классе появился Витька Гарин из шестого «Б». Ночей, дура, не спала, а он даже не замечал меня. Сейчас, даже смешно вспоминать. Что в нем хорошего? Обычный хулиган, его и посадили на «малолетку», едва четырнадцать исполнилось.
Кто же был следующий? Игорёк. Он у нас в седьмом появился, когда их класс расформировали. Как я возмущалась, что его со мной посадили. Парнем он оказался неплохим, и разговаривать с ним очень интересно, но не могла представить, что я с ним под ручку пройдусь на каблуках. Меня бы тогда не только класс, а вся школа засмеяла. Я ведь считала себя первой красавицей. Не помню, куда он потом делся, кажется в новую школу перешел.
В то время у меня этих мальчиков было не счесть. Кирилл Лузин, боксер, с этим не зазорно было пройтись, но кроме своего бокса и драк ни о чем говорить не мог. До настоящей любви мы с ним так и не дошли. Миша Нойкин на два года старше меня был, по нему все девчонки сохли. Еще бы! Как он потрясающе пел и играл на гитаре. Отбила его у меня Анжела Бардина – дочь директора завода.
В девятом классе у меня самая настоящая любовь появилась, Денис Ерников. Через месяц он стал моим первым мужчиной. Два года продолжалась наша любовь, пока он не ушел в армию. Там и остался. Сейчас полковник, двое сыновей. Интересно, помнит мой Дениска обо мне? Как я его любила!
Пока не появился Илья. Здесь все было по серьезному. Вышла замуж, родилась Светка. И тут началась перестройка, и не выдержал мой Илюша – запил горькую. Убил кого-то в пьяной драке и отправили его на двенадцать лет, как раз когда дочь в школу пошла, и пропал совсем. Может, уже и нет его на белом свете – не мог он просто так забыть о нас со Светкой.
Перестала думать о богатых и красивых. Кому я была нужна с мизерной зарплатой, дочерью и больной матерью. Вскоре мама умерла, а следом за ней отец. Очень он её любил – не выдержало сердце разлуки с любимой.
Пошла на завод и поступила в техникум, там и Ларису встретила, она тогда еще замужем была. Следующим моим был Костя, друг Ларискиного мужа – меня на десять лет старше. Любви между нами не было, но ко мне он относился хорошо и к дочери тоже. Уехал на Север за большими деньгами, там и остался.
Последним был Ромка Ситников. Как красиво о любви говорил, жениться все собирался, а, как узнал о моей болезни – сразу исчез. Кому я больная нужна? Одна Лариса и приходит.
Дочь с зятем в соседнем городе живет, но я ей даже не сообщила, что умираю – зачем расстраивать».
Подруга пришла к вечеру, по ее хмурому виду стало ясно, что хорошего она ничего не скажет.
-Как дела? – произнесла она дежурную фразу, садясь на кровать.
-Лариса, говори, что узнала, - перебила ее больная.
-Была я в этой больнице, разговаривала с врачом. У них там, таких восемь человек, ты девятая. Он сказал, что цену на операцию снизят наполовину, если донора найду, который согласиться отдать половину своей печени. Марина, я б тебе отдала, но моя не подходит ни по группе крови, ни по размеру, ни по другим параметрам.
-С ума сошла! – воскликнула подруга. – Меня уже ничто не спасет, а ты хочешь и себя в гроб загнать. Да, и четверть миллиона нам не найти.
-Как же я без тебя буду?
-Ты знаешь, Лариса, нет у меня шансов обмануть смерть, но все равно верю в чудо. Не могу я просто так умереть.
-Это ты меня успокаиваешь? – сквозь слёзы спросила подруга.
-… я лишь сейчас поняла, как прекрасна жизнь, - продолжила Марина. – На улице сегодня весь день солнышко светило, завтра Восьмое Марта.
-Маринка, а я и забыла. Мы с тобой в этот день всегда пирожными объедались.
-Лариса, когда наступит мой последний день, купи мне самое вкусное.
-Тебе же нельзя?
-Я же говорю: в самый последний день. Я их так любила.
И эта ночь была бессонной – разве уснешь, когда до конца жизни остались считанные часы. Сон пришел под утро. К ней из густого тумана шел мальчик. Она видела, что он торопился, но оставался все таким же далеким. Марина проснулась.
«Жива! Что за мальчик мне снился? Может это демон смерти, идущий забрать меня к себе. На демона он, вроде, не был похож. Я его где-то видела. Где?»
Вспомнить она не успела, почувствовав боль в правом боку – печень совсем не очищает кровь. Это чувство всегда возникало за два дня до чистки.
«Когда мне делали первую? До Нового Года, а следующая была в средине января. Между ними был месяц, даже немного больше. Третья была в феврале, но до нее уже меньше месяца, затем в конце февраля. До пятой было всего девять дней и вот уже нужно делать следующую. Последнюю, после которой я не проснусь. Может, проснусь, последний раз».
-Трофимова, к тебе родственники.
В комнату вошла дочь и зять. Дочь бросилась к матери:
-Мама, как себя чувствуешь?
-Хорошо! – улыбнулась Марина. - Врач сказал: если дальше так пойдет, то скоро выпишет домой.
-Мама, ты правду говоришь?
-Разве я тебя, когда обманывала? А у вас, как дела? Ваня, садись на табуретку. Что стоишь у двери?
-Мама, - дочь смущенно опустила голову, - у нас будет ребенок, примерно, в октябре. Мамочка, ты почему плачешь.
-Это я от счастья, - вновь улыбнулась Марина, вытираю слезы. – Буду с внуком нянчиться. Вы, главное, дружно живите. Света здесь долго нельзя.
-Мама мы тебе фруктов купили. Поздравляем с праздником! Ладно, мы побежали.
Они вышли из палаты, а слёзы сами хлынули из глаз Марины. В таком состоянии её и застала подруга.
-Ты что плачешь?
-У Светы ребенок будет, - сквозь слезы произнесла Марина. – Я так мечтала, что увижу внука, буду его нянчить.
-Поплачь, поплачь, легче будет, - она обняла подругу и заревела сама, но быстро пришла в себя и строгим голосом приказала. – Прекращай реветь! Я тебе цветы принесла. Гляди, какие красивые.
-Розы! – слезы высохли на глазах больной. – Спасибо, Лариса! Последние мои цветы.
-Вижу, ты улыбаешься, а человек, который улыбается, еще долго проживет. Верь в чудо, Маринка!
-Я верю, и они происходят: внук у меня будет, прекрасные розы на моей тумбочке. Да, Лариса, мне сегодня мальчик снился, идет он ко мне, а дойти не может.
-Мальчик красивый?
-Красивый.
-Внук, значит, у тебя будет. Здесь все ясно.
-Понимаешь, Лариса, я его, где-то видела. Даже не просто видела, а хорошо знала, но вспомнить не могу. У меня все время было чувство, что рядом был кто-то, кто любил меня по-настоящему, но я «проворонила» свое счастье. Этот мальчик, словно, напомнил мне об этом.
-Марина, все мы когда-то не смогли разглядеть свое счастье. Думаешь, у меня такого чувства нет?
Подруга ушла лишь под вечер. Обе понимали, что эта встреча, возможно, последняя в их жизни. Даже если не самая, то одна из последних. Марина прекрасно понимала, что умрет завтра, в лучшем случае послезавтра – капельницы и уколы не помогают.
«Позвоню, завтра утром Лариске и попрошу пирожное, хоть умру красиво. Нет, буду до конца бороться! Надежда должна умереть после меня».
Мальчик все приближался и приближался, на вид ему лет тринадцать-четырнадцать, красивое знакомое лицо. Он подбежал к ней и радостно произнес: «Успел!»
Марина хотела что-то спросить, но проснулась от сильной боли в боку.
«Последнее мое пробуждение. Последнее утро. Все, что сегодня будет – будет последним. – Дверь палаты открылась и вбежала подруга. – И Лариска пришла в последний раз. А что за мешок у нее в руке? И глаза какие-то ненормальные».
-Маринка! – ее крик заставил вздрогнуть подругу. – Тебя переводят в областную больницу. Мне твой врач позвонил и сказал, что бы я немедленно приехала и собирала тебя, их машина стоит внизу, а санитары с носилками за дверью.
-Куда собираться? Зачем?
-Кто-то внёс полмиллиона долларов. Я сама ничего не пойму. Давай я тебя одену.
-Лариса, может, я не умру?
-Конечно, не умрешь. Я в этом не сомневалась.
-Что, Трофимова, погода сегодня хорошая? – Сергей Иваныч, главврач областной больницы бесшумно подошел к Марине, смотрящей из окна на распускающиеся листочки черемухи. – Пойдем, я доведу тебя до лавочки, посидишь немного на свежем воздухе.
-Сергей Иванович! – она уткнулась ему в плечо и заплакала.
-Ты чего ревешь-то?
-Тогда, девятого марта, я думала, что последний день на белом свете живу.
-Сейчас-то уже конец апреля и состояние твое очень неплохое. Скоро совсем тебя выгоню.
Доктор улыбнулся и, взяв женщину за руку, повел в сквер, где распускались листья черемухи и щебетали птицы. У женщины закружилась голова. Врач усадил ее на скамейку и сел рядом.
-Все в порядке? - спросил он строго.
-Голова немного кружится.
-Посижу с тобой.
-Сергей Иванович, - Марина на секунду задумалась. – Вы не знаете, кто за меня деньги на операцию внёс?
-Он не представился. Девятого марта просто забежал, подал деньги и приказал, что бы вас вылечили, именно, приказал, - доктор так же на секунду задумался. - Недавно он вновь приходил. Спросил, как у тебя здоровье и просил передать письмо. Вот оно.
Сергей Иванович протянул конверт и, улыбнувшись, произнес:
-Через полчасика вернусь, помогу до палаты добраться.
Марина с трепетом открыла таинственное послание и впилась глазами в строки:
«Здравствуй Марина!!! Рад, что у тебя все в порядке. Ты хочешь узнать, кто я такой? Сразу скажу: не граф Монте Кристо. Деньги на твою операцию и то собрал с трудом. Человек я, конечно, обеспеченный, имею свою фирму, но деньгам не служу, и они ко мне не прилипают.
Откуда знаю тебя? Ты единственная женщина, которую всю жизнь любил, и буду любить, но не хочу называть себя – получится, что навязываюсь. Если сердце подскажет тебе, кто я, то набери на сотовом телефоне номер: восемь - девятьсот девять - семьсот семь - семьдесят семь - ноль семь и назови мое имя. Не вспомнишь – забудь этот номер. Если позвонишь ради любопытства – я не отвечу и выброшу «симку».
До свидания!»
Забилось сердце, и закружилась голова. Марина схватилась за спинку лавочки. Тут же появился Сергей Иванович:
-Что с тобой?
-Голова закружилась.
-По-моему здесь печень не причем, но, все равно, идем в палату.
Подруга пришла вечером. Она была настоящей подругой и приходила каждый день.
-Марина, что с тобой? – испуганно произнесла Лариса. – На тебе лица нет.
-Читай! - она протянула подруге письмо от незнакомца.
Та внимательно причитала его, несколько минут восхищенно смотрела куда-то в окно, наконец, смогла произнести:
-Марина, рядом с тобой был такой мужчина, и ты не знала об этом?
-Я даже не могу понять кто он, но точно знаю, что он был, был рядом. Мне нужно было лишь протянуть руку, но я не сделала этого.
-Так вспомни всех, кто в тебя был влюблен.
-Их так много, что я всех и не вспомню.
-Ты должна это сделать, - твердо произнесла Лариса. – Позвони ему!
-Нет, подруга, мне сердце должно подсказать, кому звонить.
Она не могла уснуть всю ночь – вспоминала свою жизнь. Заснуло лишь под утро и вновь увидела того мальчика, на его лице была счастливая улыбка, он радостно махал ей рукой и… удалялся. Марина бросилась ему вслед, но мальчик, продолжая улыбаться, удалялся, и тогда она закричала…
-Больная, что с вами? – девушка в белом халате легонько трясла ее за плечи.
-Сон приснился, - произнесла Марина, стряхивая с себя остатки сна.
-Постарайтесь не волноваться, - строго произнесла медсестра. – Сильные стрессы вам, пока, противопоказаны.
Белый халат скрылся за дверью. Марина встала, подошла к окну, словно надеясь найти там разгадку сна, но внизу был лишь, освещенный весенним солнцем, безлюдный больничный сквер. Она долго смотрела на распускающиеся ветки черемухи, а в голову лезли мысли о весне, о судьбе и, конечно, о любви. Человек, вырвавшийся и когтистых лап смерти, по-иному чувствует жизнь: он понимает, какое это счастье просто смотреть на зеленые листья, на прыгающих воробьев. Даже на любовь такой человек смотрит, словно сбросив с себя груз прожитых лет, словно, это первая любовь.
«Первая, первая, первая любовь, - она словно зацепилась за нужную мысль. – Кто моя первая любовь? Миша Нойкин. Нет – этот красавчик никогда и никого не любил, кроме себя. Денис. Любили ли мы друг друга? Все считали: у нас настоящая любовь. Почему же простая разлука с такой легкостью притупила наши чувства. Илья – единственный мой официальный муж, и здесь наши чувства не выдержали испытания разлукой. Костя – и здесь разлука.
Разлука, разлука..., а тот мальчик… Почему мальчик?... Какой мальчик? Тот, чья любовь выдержала эти испытания… Какой мальчик? Который снился, который мне снился!!! Это он!!! Кто он?... Причем здесь этот мальчик?... Он всю жизнь был моим ангелом-хранителем, он спас меня от смерти, он всю жизнь любил и любит меня. Кто? Кто? Кто?»
-Марина, ты почему на завтрак не идешь? – строго спросил, заглянувший в дверь главврач. – Письмо покоя не дает?
Марина кивнула головой. Врач улыбнулся:
-Пора тебя выписывать. Смотрю, мысли о смерти уже не посещают твою голову, она занята любовью. Три дня еще полежишь, а на первое мая – домой. Можешь сказать подруге, что бы вещи тебе собирала.
Женщина уткнулась в плече врача и заплакала, поплакав минут, пять, она подняла мокрые глаза и прошептала:
-Спасибо вам, Сергей Иванович! Вы вырвали меня из объятий смерти.
Завтрак и процедуру притупили мысли Марины о странном незнакомце и о мальчике из недавних снов, но едва Марина легла в кровать, эти мысли вновь обрушались на нее. Она чувствовала, что они как-то связаны между собой нитями, тянувшимися из прошлого.
«Почему я решила, что между ними существует связь? Незнакомцем не может быть ни Ромка, ни Костя, ни Илья. Денис еще может быть, но это не он, если любил – просто вернулся бы из армии. Миша? Этот меня едва ли помнит. Кирилл? Нет, он и романтика понятия совершенно несовместимые».
-А-а-а!!! – крик вырвался из её груди, из самого сердца.
Он схватила телефон, бросила его, стала метаться по палате, прижав руки ко рту, вновь схватила телефон, набрала номер подруги:
-Лариса, принеси немедленно мой школьный альбом! - закричала в трубку, едва та ответила.
-Марина, что случилось? – раздался тревожный голос подруги.
-Лариса, я знаю кто он. Принеси мой альбом!
Подруга примчалась всего через пару часов, видно сбежала с работы и весь путь проделала на такси. Она забежала в палату, одной ругой застегивая белый халат, а другой – протягивая альбом. Марина выхватила его и дрожащими руками стала листать. Она остановилась на своем седьмом классе, внимательно всмотрелась в чье-то лицо и облегченно произнесла:
-Это он.
-Кто он? Подруга.
-Тот мальчик из моих снов, он всю жизнь был рядом со мной.
-Так это он внес за тебя деньги?
-Он Лариса, он.
-Звони ему сейчас же!
-Не могу – я не достойна такого счастья.
Они долго сидели завороженные происшедшим, затем Лариса улыбнулась, найдя ту фразу, которая должна разрубит узел:
-Марина, а ведь он достоин счастья. Этот мальчик всю жизнь любил тебя, всю жизнь страдал из-за твоей глупости. Твоя любовь принадлежит ему и твоя жизнь тоже. Ты должна позвонить!
Она весь день не могла решиться, чувствовала, что этот звонок перевернет всю жизнь. Медсестра выключила свет, и лишь уличный фонарь, улыбаясь, смотрел в ее палату. Марина долго держала телефон во вспотевшей руке, затем набрала, навечно запечатлевшийся в памяти номер. Осталось последнее движения пальца. Прошло еще полчаса, прежде чем она нажала заветную зеленую кнопку. На дисплее появилось слово: вызов. Время замедлило свой ход. Подключение – время остановилось. Мысли путались в голове, чувство радости менялось чувством страха. На дисплее замелькали секунды. Марина набрала полную грудь воздуха и тихо произнесла:
-Игорь!
-Маринка, родная моя…
#19 Гость_Анилинский_*
- Группа: Гости
Отправлено 11 февраля 2012 - 18:57
№ 18
Альфа
Если Алла видела бродячую собаку у дороги, то всегда притормаживала, боясь, что собака в любой момент может выскочить на проезжую часть и попасть под колеса её машины. Однажды, на её глазах машина сбила собаку, и эта жуткая сцена осталась в памяти навсегда. Потом, она заметила, брошенных собак на улицах стало больше, а у неё больше переживаний за них. Ей казалось, что она понимает этих несчастных собачек, во всяком случае, понимает их основную мысль. Они как будто говорят своими взглядами снизу: «Простите меня, могущественные люди, за мое существование». Иногда она просто была готова разрыдаться под этими взглядами, однако в дом не приводила. Но, передвигаясь по городу, в её машине всегда был пакетик с угощением для бездомных собак. Забрать собаку в дом она не могла из-за работы, которая обязывала её всегда быть готовой к выезду из города. Порой она сама не знала, где может оказаться завтра, такая уж работа у администратора на Мосфильме.
Например, сегодня у неё не было времени даже перекусить толком, слишком много было хлопот с проводами очередной киногруппы. Только в аэропорту она с облегчением вздохнула, когда проводила актёров на посадку в самолёт. Уставшая, голодная, она спешила домой, чтобы быстрее принять душ, а потом достать из холодильника вчерашнюю пиццу, которую недоела. До дома оставалось ехать минут десять, когда она чуть было не наехала на сучку с умильной мордой, но вовремя затормозила.
- Господи, куда же ты лезешь? Ты, дура, знай, прежде чем под колеса кидаться, - поганое это дело, какой бы жизнь ни казалась. Хотя, не реши ты свести счёты с жизнью, так бы и прозябала на улице в голоде и холоде. А по весне сношали бы тебя случайные кобели, пока тебя не пустили бы в расход санитары города. А теперь… Ну, полезай! Да смелее полезай в машину! Теперь будешь вся в шоколаде у меня. Я ведь, как видишь, не бедная… И машинка-то у меня недешёвая. И вообще – не всегда счастье на дороге. Так вот, дорогая моя собака, я ведь тоже когда-то того… когда узнала свой диагноз. Решила: «Выпишут из больницы, и я отравлюсь!» А тут приходит напарница по работе с куриным бульоном, блинчиками, я и давай реветь… по вашему - выть… Собака, ты когда-нибудь слышала, как воют люди? Почти как вы, но страшней.
Испуганная сучка перестала трусить и понимающе смотрела ей прямо в глаза. Вернее, в те глаза Аллы, что были в зеркале заднего вида. И не было в этом отражении ни мрака, ни ужаса. Лишь понимание и жалость. Глаза, исполненные пониманием и жалостью, и глаза, пониманием и доверием наполняющие. «А зеркало… Что зеркало? – задумалась Алла, поглядывая и на дорогу, и в зеркало. - Всего лишь возможность смотреть. Видеть мы можем и без него. Потому что – вот оно, всё понимающее и всё приемлющее живое существо. Вот запах её рыжей шерсти и невероятно умные глаза. В мире людей нет такого понимания и доверия. А мы ведь сразу поняли друг друга! Да и как иначе, если я сама пережила собачью жизнь: когда, не поступив во ВГИК, я осталась на улице. Решила не возвращаться в родной Уральский посёлок, где часть населения спивалась, остальные деградировали. А в Москве хотя бы был шанс остаться собой, то есть рыжей, как эта дворняга. Тогда и я узнала, что значит быть «беспородной дворнягой» в Москве. Пережила и стаю «кобелей», и через них узнала боль и слёзы. Научилась «ладить» с санитарами города, чтоб не пустили в расход…»
- Да что говорить, ты всё это знаешь, - вслух прервала свои мысли Алла, и нажала на газ.
Спустя час рыжая счастливица была отмыта шампунем и накормлена. К радости Аллы, ещё не решившей как её назвать, собака готова была откликаться на любую кличку. Выбирая место для собаки, Алла то и дело посматривала на неё, как будто примеряла собаку к месту, или место к собаке, пока не додумалась до самого простого – да пусть она сама найдёт себе место. И стала наблюдать за собакой. Наблюдая, решила назвать собаку Альфой – «началом» нового в её жизни. Собака тем временем осмотрелась и куда-то пошла. У Аллы есть плюшевая игрушка, которую трогать запрещено, и вдруг она видит: собака направляется прямиком к этой игрушке. Алла – за ней и спокойно так, вежливо говорит: «Альфа, к ней прикасаться нельзя. Если тебе не трудно, отойди, пожалуйста, от игрушки». И собака поняла! Тотчас же отошла.
Пока Алла поправляла игрушку на диване, Альфа исчезла. Алла оглянулась – где собака?
Пошла искать по квартире и обнаружила в спальной. Сидит собака у зеркала, замерев и наклонив голову, - себя разглядывает. Сидит, ни на что больше внимания не обращает и не шевелится. «Ну, вся в меня!» – подумала Алла, и стала наблюдать, что же будет дальше.
Алла тоже не могла существовать без зеркал, но вовсе не потому, что обожала любоваться собой, как многим казалось. У неё была такая форма клаустрофобии: когда долго не видела в зеркале своего отражения, невольно возникал навязчивый страх потерять себя, словно она и не существовала вовсе. Поэтому она любила помещения с зеркалами. Но это не значило, что она всегда получала удовольствие от собственного изображения в зеркале, чаще – как раз не получала.
А собака минут двадцать у зеркала просидела! И такое странное поведение собаки ещё больше порадовало Аллу – и в этом они совпали! Алла подошла к собаке и погладила её по голове. Потом она взяла мобильник со столика, и набрала номер своей начальницы, чтобы сообщить ей о расторжении контракта. Морально Алла давно была готова поменять работу на более спокойную. На этом же настаивали и врачи. Но она никак не решалась, боялась одиночества. Но теперь, когда появилась собака в доме, вопрос был решён в одночасье. Ей даже отпуск пообещали за два года, чтоб было время подумать и определиться с дальнейшей работой. Она определилась: найдёт такую работу, которую можно делать дома, и начнёт выполнять все предписания врачей. Теперь у неё был смысл бороться за жизнь, хотя бы ради этой бездомной собаки.
Алла подошла к собаке и присела рядом:
- Только я мало знаю о тебе… Может быть, ты обо мне даже больше знаешь. Возможно, ты чувствуешь мою патологию и знаешь, что меня ждёт? Но ты не вой, если что! А молчи, как сейчас…
Собака, до этого послушно сидевшая рядом, вдруг придвинулась ближе и, положив голову на колени, носом уткнулась в её живот и несколько раз лизнула.
Алла где-то читала, что собаки вместо лекарства используют язык – зализывают раны. И не только себе, но и другим собакам, то есть «лечат» друг другу больные места… Алла с надеждой погладила её по рыжей шерсти и обняла, а себе сказала: «Теперь мы подруги».
С тех пор она всюду таскала Альфу с собой. Однажды они отмахали километров двести, пока нашли место, где Альфа могла вволю набегаться, а Алла вволю налюбоваться природой, которая вселяла в неё радость жизни. Вот и сейчас они ехали туда же по пустынной дороге, окруженной холмами и деревьями, Альфа спала, свернувшись калачиком на заднем сиденье автомобиля, а она, упершись взглядом в постоянно убегающий горизонт, неудержимо мечтала: о том, как она с Альфой поедет к Чёрному морю, и обе навсегда забудут о собачьей жизни.
Альфа
Если Алла видела бродячую собаку у дороги, то всегда притормаживала, боясь, что собака в любой момент может выскочить на проезжую часть и попасть под колеса её машины. Однажды, на её глазах машина сбила собаку, и эта жуткая сцена осталась в памяти навсегда. Потом, она заметила, брошенных собак на улицах стало больше, а у неё больше переживаний за них. Ей казалось, что она понимает этих несчастных собачек, во всяком случае, понимает их основную мысль. Они как будто говорят своими взглядами снизу: «Простите меня, могущественные люди, за мое существование». Иногда она просто была готова разрыдаться под этими взглядами, однако в дом не приводила. Но, передвигаясь по городу, в её машине всегда был пакетик с угощением для бездомных собак. Забрать собаку в дом она не могла из-за работы, которая обязывала её всегда быть готовой к выезду из города. Порой она сама не знала, где может оказаться завтра, такая уж работа у администратора на Мосфильме.
Например, сегодня у неё не было времени даже перекусить толком, слишком много было хлопот с проводами очередной киногруппы. Только в аэропорту она с облегчением вздохнула, когда проводила актёров на посадку в самолёт. Уставшая, голодная, она спешила домой, чтобы быстрее принять душ, а потом достать из холодильника вчерашнюю пиццу, которую недоела. До дома оставалось ехать минут десять, когда она чуть было не наехала на сучку с умильной мордой, но вовремя затормозила.
- Господи, куда же ты лезешь? Ты, дура, знай, прежде чем под колеса кидаться, - поганое это дело, какой бы жизнь ни казалась. Хотя, не реши ты свести счёты с жизнью, так бы и прозябала на улице в голоде и холоде. А по весне сношали бы тебя случайные кобели, пока тебя не пустили бы в расход санитары города. А теперь… Ну, полезай! Да смелее полезай в машину! Теперь будешь вся в шоколаде у меня. Я ведь, как видишь, не бедная… И машинка-то у меня недешёвая. И вообще – не всегда счастье на дороге. Так вот, дорогая моя собака, я ведь тоже когда-то того… когда узнала свой диагноз. Решила: «Выпишут из больницы, и я отравлюсь!» А тут приходит напарница по работе с куриным бульоном, блинчиками, я и давай реветь… по вашему - выть… Собака, ты когда-нибудь слышала, как воют люди? Почти как вы, но страшней.
Испуганная сучка перестала трусить и понимающе смотрела ей прямо в глаза. Вернее, в те глаза Аллы, что были в зеркале заднего вида. И не было в этом отражении ни мрака, ни ужаса. Лишь понимание и жалость. Глаза, исполненные пониманием и жалостью, и глаза, пониманием и доверием наполняющие. «А зеркало… Что зеркало? – задумалась Алла, поглядывая и на дорогу, и в зеркало. - Всего лишь возможность смотреть. Видеть мы можем и без него. Потому что – вот оно, всё понимающее и всё приемлющее живое существо. Вот запах её рыжей шерсти и невероятно умные глаза. В мире людей нет такого понимания и доверия. А мы ведь сразу поняли друг друга! Да и как иначе, если я сама пережила собачью жизнь: когда, не поступив во ВГИК, я осталась на улице. Решила не возвращаться в родной Уральский посёлок, где часть населения спивалась, остальные деградировали. А в Москве хотя бы был шанс остаться собой, то есть рыжей, как эта дворняга. Тогда и я узнала, что значит быть «беспородной дворнягой» в Москве. Пережила и стаю «кобелей», и через них узнала боль и слёзы. Научилась «ладить» с санитарами города, чтоб не пустили в расход…»
- Да что говорить, ты всё это знаешь, - вслух прервала свои мысли Алла, и нажала на газ.
Спустя час рыжая счастливица была отмыта шампунем и накормлена. К радости Аллы, ещё не решившей как её назвать, собака готова была откликаться на любую кличку. Выбирая место для собаки, Алла то и дело посматривала на неё, как будто примеряла собаку к месту, или место к собаке, пока не додумалась до самого простого – да пусть она сама найдёт себе место. И стала наблюдать за собакой. Наблюдая, решила назвать собаку Альфой – «началом» нового в её жизни. Собака тем временем осмотрелась и куда-то пошла. У Аллы есть плюшевая игрушка, которую трогать запрещено, и вдруг она видит: собака направляется прямиком к этой игрушке. Алла – за ней и спокойно так, вежливо говорит: «Альфа, к ней прикасаться нельзя. Если тебе не трудно, отойди, пожалуйста, от игрушки». И собака поняла! Тотчас же отошла.
Пока Алла поправляла игрушку на диване, Альфа исчезла. Алла оглянулась – где собака?
Пошла искать по квартире и обнаружила в спальной. Сидит собака у зеркала, замерев и наклонив голову, - себя разглядывает. Сидит, ни на что больше внимания не обращает и не шевелится. «Ну, вся в меня!» – подумала Алла, и стала наблюдать, что же будет дальше.
Алла тоже не могла существовать без зеркал, но вовсе не потому, что обожала любоваться собой, как многим казалось. У неё была такая форма клаустрофобии: когда долго не видела в зеркале своего отражения, невольно возникал навязчивый страх потерять себя, словно она и не существовала вовсе. Поэтому она любила помещения с зеркалами. Но это не значило, что она всегда получала удовольствие от собственного изображения в зеркале, чаще – как раз не получала.
А собака минут двадцать у зеркала просидела! И такое странное поведение собаки ещё больше порадовало Аллу – и в этом они совпали! Алла подошла к собаке и погладила её по голове. Потом она взяла мобильник со столика, и набрала номер своей начальницы, чтобы сообщить ей о расторжении контракта. Морально Алла давно была готова поменять работу на более спокойную. На этом же настаивали и врачи. Но она никак не решалась, боялась одиночества. Но теперь, когда появилась собака в доме, вопрос был решён в одночасье. Ей даже отпуск пообещали за два года, чтоб было время подумать и определиться с дальнейшей работой. Она определилась: найдёт такую работу, которую можно делать дома, и начнёт выполнять все предписания врачей. Теперь у неё был смысл бороться за жизнь, хотя бы ради этой бездомной собаки.
Алла подошла к собаке и присела рядом:
- Только я мало знаю о тебе… Может быть, ты обо мне даже больше знаешь. Возможно, ты чувствуешь мою патологию и знаешь, что меня ждёт? Но ты не вой, если что! А молчи, как сейчас…
Собака, до этого послушно сидевшая рядом, вдруг придвинулась ближе и, положив голову на колени, носом уткнулась в её живот и несколько раз лизнула.
Алла где-то читала, что собаки вместо лекарства используют язык – зализывают раны. И не только себе, но и другим собакам, то есть «лечат» друг другу больные места… Алла с надеждой погладила её по рыжей шерсти и обняла, а себе сказала: «Теперь мы подруги».
С тех пор она всюду таскала Альфу с собой. Однажды они отмахали километров двести, пока нашли место, где Альфа могла вволю набегаться, а Алла вволю налюбоваться природой, которая вселяла в неё радость жизни. Вот и сейчас они ехали туда же по пустынной дороге, окруженной холмами и деревьями, Альфа спала, свернувшись калачиком на заднем сиденье автомобиля, а она, упершись взглядом в постоянно убегающий горизонт, неудержимо мечтала: о том, как она с Альфой поедет к Чёрному морю, и обе навсегда забудут о собачьей жизни.
#20
GREEN
- Главный администратор
-
- Группа: Главные администраторы
- Сообщений: 18 243
- Регистрация: 02 августа 07
Отправлено 15 февраля 2012 - 00:21
№ 19
Спасибо за любовь
Жаркое летнее солнце опускалось за горизонт, на котором не было ни единого облачка.
- Погожая завтра погода будет, - улыбнулась Ольга, - а раз нет проблем с нею в день свадьбы, значит, прекрасно сложится семейная жизнь.
Бросив последний взгляд на половинку рыжего диска, она вошла с балкона в комнату.
- Я - невеста, - сказала девушка громко, прислушиваясь к звучанию этого слова. - А завтра стану женой.
Ольга встала перед свадебным платьем и чуть коснулась пальцами ткани.
- Ты будешь самой красивой невестой, - вдруг услышала она приятный голос и с удивлением оглянулась.
На подлокотник кресла опускался, взмахивая золотистыми крылышками, человечек ростом с ладонь, одетый в белый смокинг, в белоснежном цилиндре.
- Ой, ты кто? - еле смогла проговорить девушка.
- Амур, - представился человечек.
- Какой Амур? - удивлению Ольги не было конца.
Человечек пошевелил золотыми крылышками, и вздохнул:
- Тот, кто соединяет влюбленных.
- Ты ж должен быть.... Ну,... голенький, - смутилась Ольга.
- Ну, сказала! - рассмеялся Амур и не упал бы с кресла, если бы не крылья. - Что ж это я чужой невесте буду являться обнаженным?! Я ж все-таки с визитом.
- И чем же это я обязана этому визиту, - улыбнулась девушка.
- Ты оказалась самой неподатливой, - Амур, нахмурившись, сделал несколько шажочков по подлокотнику.
- Неподатливой? Ты это о чем?
- О чем? - Амур взлетел, покружился перед лицом Ольги и, опустившись на кресло, грустно сказал, - о том, милая девушка, что я несколько раз пытался поразить твое сердце своими стрелами, но безрезультатно...
Амур снял цилиндр, который вдруг превратился в белую палочку со звездочкой.
- А ты ничего не путаешь? - смогла лишь прошептать удивленная Ольга.
Гость прошелся по подлокотнику.
- Понимаешь, - заговорил он, - любовь проникнет в сердце, если я одной, всего одной стрелой сражу два сердца. Тебя же, почему-то, мои стрелы не задевали.
- Что-то я ничего такого не припоминаю! - пожала плечами хозяйка.
- А вспомни, в институте? – нахмурился Амур.
- Вот тут я могу тебе сказать только одно. Я обещала отцу закончить вуз, - Ольга пыталась говорить спокойно, но это давалось ей с трудом.
- Да-да, учеба на первом месте. Перед этим я был бессилен, - вздохнул Амур и взмахнул своей палочкой, наполнив комнату серебристыми искорками.
- Ой, что это? - немного испугалась хозяйка.
- А, не обращай внимания. Это мои эмоции, - грустно проговорил человечек, - пронзить стрелой твое сердце мне было трудно потому, что с годами у каждого человека сердце черствеет, и редко открывается, чтобы я смог пустить стрелу.
- И как же это тебе удалось? - поинтересовалась девушка.
- Я просто поймал момент, когда ты себя не контролировала, - улыбнулся Амур, - ты упала с лодки, Игорь тебя спас. И вы не избежали моих волшебных стрел.
Гость взмахнул палочкой, вызвав звездопад.
- Опять эмоции? - Девушка подставила ладонь под искорки.
- Это уже от радости, ведь я, наконец, выполнил свое предназначение! Наполнил ваши сердца любовью! И завтрашняя свадьба тому подтверждение! - Амур закружился по комнате, рассыпая серебряные искры, и вылетел в открытую балконную дверь.
- Ты будешь счастлива, - донеслись до Ольги его слова.
Девушка вышла на балкон, солнце, скрывшись за горизонтом, окрашивало летнее небо.
- Спасибо за любовь! – прошептала невеста.
Спасибо за любовь
Жаркое летнее солнце опускалось за горизонт, на котором не было ни единого облачка.
- Погожая завтра погода будет, - улыбнулась Ольга, - а раз нет проблем с нею в день свадьбы, значит, прекрасно сложится семейная жизнь.
Бросив последний взгляд на половинку рыжего диска, она вошла с балкона в комнату.
- Я - невеста, - сказала девушка громко, прислушиваясь к звучанию этого слова. - А завтра стану женой.
Ольга встала перед свадебным платьем и чуть коснулась пальцами ткани.
- Ты будешь самой красивой невестой, - вдруг услышала она приятный голос и с удивлением оглянулась.
На подлокотник кресла опускался, взмахивая золотистыми крылышками, человечек ростом с ладонь, одетый в белый смокинг, в белоснежном цилиндре.
- Ой, ты кто? - еле смогла проговорить девушка.
- Амур, - представился человечек.
- Какой Амур? - удивлению Ольги не было конца.
Человечек пошевелил золотыми крылышками, и вздохнул:
- Тот, кто соединяет влюбленных.
- Ты ж должен быть.... Ну,... голенький, - смутилась Ольга.
- Ну, сказала! - рассмеялся Амур и не упал бы с кресла, если бы не крылья. - Что ж это я чужой невесте буду являться обнаженным?! Я ж все-таки с визитом.
- И чем же это я обязана этому визиту, - улыбнулась девушка.
- Ты оказалась самой неподатливой, - Амур, нахмурившись, сделал несколько шажочков по подлокотнику.
- Неподатливой? Ты это о чем?
- О чем? - Амур взлетел, покружился перед лицом Ольги и, опустившись на кресло, грустно сказал, - о том, милая девушка, что я несколько раз пытался поразить твое сердце своими стрелами, но безрезультатно...
Амур снял цилиндр, который вдруг превратился в белую палочку со звездочкой.
- А ты ничего не путаешь? - смогла лишь прошептать удивленная Ольга.
Гость прошелся по подлокотнику.
- Понимаешь, - заговорил он, - любовь проникнет в сердце, если я одной, всего одной стрелой сражу два сердца. Тебя же, почему-то, мои стрелы не задевали.
- Что-то я ничего такого не припоминаю! - пожала плечами хозяйка.
- А вспомни, в институте? – нахмурился Амур.
- Вот тут я могу тебе сказать только одно. Я обещала отцу закончить вуз, - Ольга пыталась говорить спокойно, но это давалось ей с трудом.
- Да-да, учеба на первом месте. Перед этим я был бессилен, - вздохнул Амур и взмахнул своей палочкой, наполнив комнату серебристыми искорками.
- Ой, что это? - немного испугалась хозяйка.
- А, не обращай внимания. Это мои эмоции, - грустно проговорил человечек, - пронзить стрелой твое сердце мне было трудно потому, что с годами у каждого человека сердце черствеет, и редко открывается, чтобы я смог пустить стрелу.
- И как же это тебе удалось? - поинтересовалась девушка.
- Я просто поймал момент, когда ты себя не контролировала, - улыбнулся Амур, - ты упала с лодки, Игорь тебя спас. И вы не избежали моих волшебных стрел.
Гость взмахнул палочкой, вызвав звездопад.
- Опять эмоции? - Девушка подставила ладонь под искорки.
- Это уже от радости, ведь я, наконец, выполнил свое предназначение! Наполнил ваши сердца любовью! И завтрашняя свадьба тому подтверждение! - Амур закружился по комнате, рассыпая серебряные искры, и вылетел в открытую балконную дверь.
- Ты будешь счастлива, - донеслись до Ольги его слова.
Девушка вышла на балкон, солнце, скрывшись за горизонтом, окрашивало летнее небо.
- Спасибо за любовь! – прошептала невеста.
