МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: «Полнолуние» - мистика или сказка для взрослых (до 20 000 знаков с пробелами). - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 6 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

«Полнолуние» - мистика или сказка для взрослых (до 20 000 знаков с пробелами). Конкурсный сезон 2018 года.

#21 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 26 декабря 2017 - 23:56

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

20

МОЁ ЛИЦО

«28 июня. Вторник. 2 часа дня»… - Выстроились в ряд первые строчки на краю тетради.
Парень мучительно посмотрел в зеркало. Взгляд карих глаз пробежал по отражению, словно ища внешнюю причину отсутствия мыслей. Пальцы нервно крутят тонкое деревянное основание карандаша, не находя удобной позы.
«Психолог посоветовал мне начать писать дневник и попросил более подробно описать недавние события… Врачи сказали не снимать повязки еще несколько недель, хоть в них и жутко неудобно писать. Страшно временами становится от того, что я совершил. Помню, как кровь была на руках, как её капли, похожие на муравьёв, сползали на грудь… (карандаш дёрнулся в руке, оставляя на бумаге кривую жирную линию) … но думаю к этому вернуться позже… Если честно, никогда не делал ничего подобного, но, признаюсь, это интересно - писать дневник. Выстраивать свои мысли… Писать намного интересней, чем заниматься физическими упражнениями, хотя и они представляют огромный интерес…»
Отдельные буквы и слова вкривь и вкось ложились на бумагу, напоминая очертания стволов деревьев с грубо обрубленными сучьями – ни дать, ни взять творение фотографа-натуралиста!
«Пожалуй, начну с самого начала…»
«Сенсация!» - вопили все газеты! Армия газетных ястребов, охотников за сплетнями, с фотокамерами наперевес облепили двоих, стоявших в центре площади. Один - крупный мужчина, коренастый, высокий как гора и широкий как дуб. Суровое лицо, черная борода, властный взгляд. Он оглядывал всю эту шушеру любопытствующих бестий. Мужчина явно привык к торжествам и публичности. Второй – худенький мальчик. "Чудо природы!" - говорили про него врачи…

По словам отца, я был полной его копией в семилетнем возрасте, хотя первые признаки похожести проявились уже в пять лет. Отец случайно заметил это, сравнив со мной свои детские фотографии и пришел в некое замешательство, даже на ринге противники не могли ввести его в такой ступор. Создавалось впечатление, что это были не его, а мои фотографии. Прошло два года, но сходство не менялась, а только усиливалось. Врачи предложили провести исследование. Отец согласился. И пошло-поехало: репортеры, журналисты, критики, писатели и даже режиссеры облепили нас, как чайки хлеб в море брошенный.
- Весь в меня! - Говорил папа. - Ждет тебя, сынок, большое будущее…
Ослепленный фотовспышками здесь, на площади, я понял, как много было смысла вложено в эти его слова…

- …И когда выходишь ты на ринг, сын, то чувствуешь, как пронзает тебя взгляд соперника. Приближение бури! Но страх, и предубеждения, все должно остаться за пределами ринга! Ты один на один с ним, и нет никого больше! Обмен ударами. Начинается бешеный пляс. Ожёг пропущенного удара… Огонь пышущий из задетых ноздрей… Из груди, как безумный всадник, вырывается дыхание. Замах, удар - и снова ты повелитель мира!
Соединяешься со стихией, в голову словно бьет фонтан пламени, сбивая все на свое пути. И если взгляд размывается, если видишь перед собой только пелену из плывущих по кругу развалин мира, тогда ты точно можешь назвать себя - воином! Бей!..
Раскачивалась груша, содрогаясь в конвульсиях. Белые хлопья набивки вырывались из-под жесткой ткани. Нарастающее напряжение сил и воли…
- Еще удар! Он не будет щадить тебя! Ни шагу назад! Есть только ты и он! Два человека, но выйдет-то только один! - Шептал твердый, пронизанный рвением и гордостью отцовский голос. - Давай серию!
Груша взлетала в воздух.
- Запомни Майкл! - Приблизился отец к самому уху, показывая взглядом на ринг. - Если ты посмотрел на него перед боем, и он опустил взгляд, то, значит, ты уже победил!.. Отскок и удар!

1 и 189. Для кого-то это просто числа, а для меня, как гимн, как молитва и колыбельная. Мой отец Владимир Протнев - кто не знает его! Правда, если вы не увлекаетесь боксом, то, конечно, нет… Одержать сто восемьдесят девять побед подряд и проиграть лишь один раз! Тот день был для него всем: днем траура, днем величайшего падения. И не раз он слышал: "Со всеми бывает! Проигрыши тоже нужно принимать достойно!" – но его именно менеджер, познал обжигающее прикосновение сорвавшегося метеора, полного злости и неприятия сочувствия!
Папа не говорил со мной, считая, что в глазах моих он упал, рассыпавшись на кусочки, погас как вулкан! Я же только дивился, как он неделю сидел у окна, всматриваясь в небо, словно желал только одного, наконец-то увидеть рассвет… Каждый день…
Прошло много лет и свои следующие 50 боев, он не проиграл. Зато я стал тенью. Тенью его тогдашнего поражения. Его ошибки, которую, похоже, нужно исправлять…

- Что ты будешь делать, Майкл, если поймешь, что тебе не справиться? - спрашивал отец у своего отражения. – А ты, ты что будешь делать в подобном случае? – переводил он взгляд на меня.
- А я справлюсь! Я всегда буду справляться! Всегда! - Отвечал я.
- О! Это мой сын! - Обнимал он меня по-отцовски, прижимая к своей широкой груди.

В тот день зал взрывался волнами рукоплесканий: у меня получалось всё, что я хотел сделать. И вот, наконец, финиш!..
- В этом бою… - Рефери сделал эффектную паузу, добиваясь тишины в зале. - В этом бою побеждает Майкл Протнев!
И новая волна рёва и рукоплесканий…
Моя рука направлена вверх, словно я выиграл не поединок, а ставку у Господа! Улыбки, слезы счастья, торжествующие взгляды, все переплавилось в симфонию моей победы и, конечно же, заслуженной награды. И только он... Как огромный бугор или как глубокая яма, изъян во всех пониманиях… На его лице читалось удовлетворение и уверенность в своём выборе.
- Я знал, что ты победишь! - Похлопал он меня по скользкому от пота плечу позже в раздевалке. - Путь начат: первый враг повержен!
Я посмотрел в зеркало, и увидел нас двоих, так похожих друг на друга... Но во мне ещё шёл поединок, я ещё был там, на ринге, я ещё наносил удары!.. А тут – взгляд! Взгляд, полный кровавого, словно дикарского, азарта. Взгляд такой силы, что, казалось, был способен превращать в руины города и сжигать поля и леса… Он уже не в состоянии был повернуть назад, или просто остановиться!..

- Ты опоздал! - закричал отец, продолжая одиночную разминку посреди пустого зала.
- На минуту всего!.. А где все остальные?
- Нам никто не нужен, давай переодевайся. Сегодня снова допоздна!
Тьма сгущалась за окнами. Зал гудел от серий ударов. Обливаясь потом, я колотил боксерские «хватки» отца.
- Удар! Удар! - кричал он мне снова и снова, - Где твоя хвалёная сила!.. Ну!
Круг за кругом вертелась стрелка на больших настенных часах, тренировки продолжались до самой ночи, я же тайком поглядывал на часы… Заметив это, отец схватил часы и вышвырнул их в коридор.
- Работай! Работай! Не отвлекайся!

Очередной бой. Сто девяностый, если быть точным! Повод для репортёров, узнать лишний раз, как боксер в таком почетнейшем возрасте еще честно и без подвоха срывает джекпот за джекпотом. Загадка современности, оставленная на вечное растерзание поклонников и зрителей. Обо мне тоже неожиданно вспомнили: хотя уже никого не удивляло моё феноменальное сходство с отцом.

«Этому моменту в дневнике стоит уделить особое внимание: впервые за год, я смог вырваться к друзьям. Вернее, не к друзьям, сколько к девушке. Каким-то чудом мне удавалось переписываться с ней в социальной сети. И то отцу пришлось врать. За всё время я сделал это впервые…»

- Ты еще что–то пишешь?! - Прозвучал нежный голос. - Дай посмотрю...
Молодая, стройная, красивая. Как говорит отец: "стандартный комплект". Ее звали Диана. Лицо приятное и милое, маленький, но острый нос, изящные губы, румяные щечки, льющиеся по плечам темно-рыжие кудрявые волосы. Она неожиданно возникла в палатке. Что-то притягательное было в этом взгляде голубых, как небо, глаз. Казалось, она светилась изнутри, правда увидеть этот прелестный свет мог только достойный избранник.
Ее взгляд скользнул по экрану планшета. Она прочла последние строчки сообщавшие, что я, якобы, уехал за новой формой и перчатками и прибуду только завтра. Она сразу хихикнула:
- Соврал!.. Папке?.. Как не хорошо!..
- Поверь, так нужно! - Из палатки мы выбрались вместе. Вместе же подошли к костру, вокруг которого звенела мошкара.
- У нас с отцом сложно насчет этого всего. – Я подкинул веток в костер. - Видишь ли, я готовлюсь к чемпионату мира, и потому тренировки - с утра до ночи. Отец говорит, что это мой самый важный бой в жизни…
- И ты ему веришь?
- А ты веришь родителям?
- Иногда… Иногда нет.
Наши взгляды встретились, и меня словно пронзило током. Даже поляна с палаткой и озером, что удобно расположилось на самом краю, возле леса, тихо, но верно стала бледнеть и расплываться! Что-то подобное я испытывал, вглядываясь в глаза сопернику… Правда, тогда преобладало чувство бойцовской ярости, а сейчас, вместо ярости, сердце наполнялось легкостью и желанием... Я просто тонул в ее нежном и любящем взгляде.
- А чем ты еще занимаешься в свободное время, кроме тренировок?
- Если честно - ничем больше, - ответил я после недолгой паузы.
- Что, даже музыку не слушаешь?
- Звук ударов по груше - вот моя музыка. Ну, иногда я действительно слышу в этом определённую закономерность…
- Ага, тогда продемонстрируй мне, - Она выудила из палатки гитару.
Я долго и шутливо отнекивался, мол, никогда раньше не играл, мол, научился только бренчать… Но отказать её улыбке и милому взгляду было невозможно. Взял в руки гитару, провёл пальцами по струнам:
  - Ну что можно спросить с боксера до мозга костей? – Но пальцы знали, что надо делать…
  - Ничего себе! - Проговорила Диана, спустя несколько минут, - Ты точно не обманываешь, что никогда раньше не играл?
  Ее удивлению не было границ. Я и сам удивился немало: никогда раньше не испытывал за собой такого стремления к музыке! Да и подобное вдохновение никогда не меня не посещало!..
  Всю ночь мы играли и пели песни, пока рассвет не коснулся верхушек деревьев… Удивительно, но Луна ещё долго висела в небе и отражалась в воде озера…

Диана спала, уткнувшись в стену палатки, а я любовался рассветом, лунным озером, лесом и самой Дианой…
- Утро доброе тебе, прирождённый гитарист. - Проговорила она, сонно потягиваясь, но затем на секунду застыла и побледнев, с истошным криком выскочила наружу.
- Что случилось?.. - Встревоженный, я вышел из палатки вслед за ней. – Сон жуткий приснился?..
Диана стояла возле костра, загораживаясь от меня приличных размеров корягой.
- Кто ты нафиг такой?!
- Что значит – кто такой?!. Успокойся, всё нормально, я здесь…
- Что значит: ты здесь?.. Ты, вообще-то кто?
- Майкл, кто еще? Если это шутка, то она не вполне удачная! – Я хотел подойти к ней, но она резко отстранилась от меня, почти отпрыгнула. В её глазах было явное недоумение и даже обида - на кого-то или на что-то, чего я никак не мог понять, будто бы ее жестоко обманули. Я сделал шаг к ней, но она вновь отпрыгнула от меня
- Не подходи!
- Что случилось? Скажи уж, наконец!
- В зеркало посмотрись, идиот! Может, это у тебя шутки такие? Напялил на себя маску!.. А я сразу и не догадалась…
Я, ничего не понимая, но догадываясь, что произошло нечто весьма неординарное, взял зеркало и обомлел. Мое лицо… Оно изменилось! Стало другим! Очертания стали мягче, а кожа стала гораздо светлее – загар исчез напрочь! Я просто перестал узнавать себя! Отражение в зеркале пугало и поражало одновременно: абсолютно ничего знакомого! Даже цвет волос изменился!

Моя жизнь подошла к чему-то новому, мною ещё не испытанному…. Ностальгия по прежнему облику, конечно же присутствовала, но была не настолько сильна, чтобы её принимать в расчёт. Всё перевешивала новизна ощущений и неожиданное внимание прессы… Больше всего мне нравились заголовки газет. Особенно в жёлтой прессе: "Сын чемпиона сделал себе пластическую операцию в желании быть лучше отца.» А ученые в очередной раз разводили руками: "Это по-прежнему наукой не объяснимо!"

Едва страсти улеглись, я снова взялся за тренировки. Отец узнал о моём походе. Гнев его был велик, и наказание страшно: не было мне больше покоя. Усиленные тренировки, круглосуточный надзор… Отец не мог смириться с моим новым лицом, и делал всё, чтобы изменить его. Но как он ни старался, и как ни старался я, в сердце навсегда засел образ Дианы, тем более, что наши отношения стали гораздо больше, чем дружба. Жаль только, что всё наше общение свелось к редким телефонным разговорам...

Очередной день стал потрясением. Небо и земля, наверно, поменялись местами: впервые я осмелился пропустить тренировку. Впервые… Не пришёл, потому что не захотел: я узнал от родителей Дианы, что она погибла в автокатастрофе…
Конечно же, отец узнал об этом, и, наверное, это был единственный раз, когда он вместо тренировки сел рядом со мной на скамейку:
- Я так же потерял твою мать... Раньше не рассказывал тебе, но на самом–то деле она никуда не уходила… Её… Она погибла в автокатастрофе…
Словно во сне я слушал эти его слова… А может, это было видение, вызванное чередой бесчисленных тренировок?.. Кто знает?.. Только неожиданно даже для себя самого, я стал считать часы, проведённые в спортзале. Они потянулись долгими и мучительными снами, прерывающимися только, когда мое полумертвое тело падало в койку среди ночного мрака…

- Пап, я хотел бы... – Мы стояли в раздевалке перед зеркалом.
- Что сынок? Я верю в тебя! Этот бой должен быть для тебя самым важным: я свой выиграл. Теперь твоя очередь. Выиграешь бой, и мы станем первой в истории парой - отец и сын, победившие в этом всемирном соревновании!
В зеркале я снова видел два похожих друг на друга лица. Отец похлопал меня по плечу и вышел, бросив мне возле двери:
- Три минуты и выходи, я тебя встречу.
Едва он ушел, как я вновь повернулся к зеркалу. Отражение моего лица вызвало во мне прилив раздражения, даже ненависти. Мне стало невыносимо все, что было вокруг. Даже гитара! Я не мог заставить себя прикоснуться к инструменту, а не то, чтобы поиграть на нём! Воспоминания о прошедшем вызвали новые приливы отвращения, к моему лицу. Отвращение такой силы, что я потерял контроль над собой: что есть мочи я врезал по этому ненавистному отражению…
Сильнейший удар разбрызгал зеркало на миллион осколков, со странным звоном разлетевшихся по комнате…

Я слышал, как рефери торжественно провозгласил: «В левом углу, Майкл Протнев…». Однако на ринг уже никто не выйдет. Я представил себе, как под насмешливым взглядом соперника и его тренера, под фотовспышки и галдёж журналистов, под удивлённые взгляды многотысячной толпы, отец бросится к секундантам.
Рефери снова объявит меня, но никто, по-прежнему, на ринг не выйдет. А отец, скрипя зубами, сжимая кулаки чуть ли не до крови, с ощущением, что его сейчас растерзает публика, бросится в раздевалку.
Увидит у входа в туалет полотенце и наверняка остолбенеет от удивления: такого поворота событий он никак не мог предвидеть! Все что угодно, но только не сына, спрятавшего в туалете от страха перед боем!..

Я стоял в уборной перед зеркалом и плакал.
Проклятый замкнутый круг, пропитанный яростью и дикой злобой. Я должен был разорвать его, вырваться из его плена! Как минимум, ради памяти о Диане…
Кто-то бил по двери, кто-то что-то кричал, но я не слушал… Меня захватила мысль о том, что надо сделать…
На краю умывальника лежали большие ножницы с тонкими лезвиями. Отец сам принес их сюда: резать боксерские бинты для рук. Мгновение - и они у меня в руках, еще секунда я подношу их к лицу…
…крик, перешедший в придушенный стон, смешанный с прерывающимся дыханием и всхлипами... Я отвел ножницы. Сопя, преодолевая конвульсии в мышцах, успокаивая руки, я снова приблизил холодный метал к коже.
- Я должен! Должен!!!
В комнате вдруг стало темно. Узоры на плитке и стене редели и растворялись, оставляя черно–кровавые вмятины… Я понял, что начинаю сходить с ума… Пол начал расползаться, на нём появились трещины и щели... Оттянув кожу, скользкую от крови и слез, я подвел лезвие совсем близко и нажал на концы ножниц… словно бесчисленное количество солнц вспыхнуло в глазах, сжигая все чувства… Красная прерывистая линия протянулась по зеркалу, и стремительно разрослась в пышную паутину…

Почти не помню, что было дальше. Когда в комнату ворвались люди, я уже лежал без сознания. Весь в крови и мое лицо... Как мне сказали, это было ужасно… Ничего не осталось…
Отец был в шоке. Впрочем, как и все, кто находились в зале. Уже в который раз я оказался в центре никогда не угасавшей бури сплетен, интриг и журналистских расследований.

Два месяца я провел в больнице и, хоть отец и оплатил лечение, но так ни разу ко мне и не пришел. Не знаю почему, но целыми днями валяясь на койке, я чувствовал истинное счастье. Кажется, я стал все видеть по-новому, чувствовать запахи и вкусы, словно родился заново. Ну, вот что могло остановить меня?..
- Сестра, – обратился я к миловидной дежурной, - А можно ли гитару в больницу?
…На следующий день я уже вовсю занимался струнами и звуками. Запасшись журналами, я стал учиться играть и уже через 3 дня развлекал соседей по палате музыкой собственного сочинения…

"Папа, привет! Вот уже почти шесть месяцев прошло, как все это случилось, и мы больше не виделись. Очень переживаю за тебя. Но не хочу говорить, о том, что случилось... Оно в прошлом.
Надеюсь, ты поймешь меня, и не будешь считать сумасшедшим. Я благодарен тебе за все! Если бы не твое воспитание, я бы никогда не достиг того, чего хотел, и к чему стремился. Главное, что мне это нравится. Очень хочется, чтобы ты это понял, и не считал меня предателем. Приглашаю тебя в бар "Склеп портретов", число и время на обратной стороне. Жду тебя с нетерпением. Твой сын, Майкл.

У нас небывалый успех. Рукоплескания, крики и одобрительный свист толпы. Я - "Майкл - зомби", так прозвали меня товарищи по группе. Видимо, из-за тех шрамов, что украшают моё лицо…
Я выжимаю из гитары всё до последнего звука. А первая песня, которой я хочу порадовать клуб, его обитателей и гостей, называется " Мы любим тебя". Я думаю, не надо объяснять, кому посвящена эта композиция… Главное, я чувствую, что она со мной и всегда будет в моем сердце. Среди всеобщего гвалта и столпотворения, мне кажется, что струны сорвались с инструмента, и я как древний шаман руковожу этими змеями, которые, захватывают всех и каждого и не отпускают до того, как последняя нота растворится в буре аплодисментов…
И вдруг среди всего этого моря, бурлящего эмоциями, извивающихся в такт музыки тел, я вижу ЕГО...
Суровое и гордое лицо... Он всё-таки пришел! Наши взгляды встретились и время, казалось, остановилось. Он пристально вглядывался в мои, наполненные счастьем, глаза, как будто что-то искал в них. Что-то ведомое ему одному… Наконец, его лицо осветила улыбка. Улыбка признания…
0

#22 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 03 января 2018 - 13:41

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

21

ЧЕСАЛЬНОЕ ДЕРЕВО


«Охальник! Повеса! Хвостатый ловелас! * ругалась дева Мария Платоновна, собирая с дверного коврика на газетку черные глянцевитые колбаски.
Из комнаты на мягких лапках неслышно подошла Василиса, потянулась через порог к коврику, обнюхала неожиданную весть. Побежала на кухню, стрельнула в комнату, опять на кухню. Давай козлиться * дождалась, свалилось на голову счастье. А только и новостей: здесь был Вася, горячий привет. Ждите, мол, будет снова.
«Э-э», * сказала Мария Платоновна, заглянула в зеленые глаза своей воспитанницы, все поняла и не одобрила. Помнится, Варфоломеев тоже приезжал к ней с букетом. Оранжерейные цветы не пахли, зато от самого Варфоломеева крепко забирало бензином, табаком и еще чем-то… мартовским, наверное, снегом. Только что из того? А ровным счетом ничего.
Квартира у Марии Платоновны как шкатулочка; обои финские, салфетки, гладью вышитые, макраме. Кровать в нише * прямо царский альков. А вот опять не спится. Мартовская ночь входит в окно, проникает под одеяло, обволакивает. Зябко. Открыла Достоевского, встала, глянула в окно. У, темнотища, жуть! Опять легла. Не уснуть, ни за что не уснуть… Заработал лифт * с чего это? Кому какая надобность в такой час? Остановился на ее этаже… осторожные шаги, едва слышный скрежет в замке. Вспархивают ажурные занавески, полощутся на сквозняке. Господи, дверь открыта, догадывается она. И холодеет от ужаса. Стараясь не скрипнуть чем, Мария Платоновна сползает с кровати. Время такое неспокойное, сто раз представляла, как все это будет. Но не надо было представлять, потому что как представляешь, так все и получается. Вот он, ужасный громила стоит над ней, бессовестно ухмыляется, крутит ус. А она * голая, почти голая. Муфта только и больше ничего, старинная, бабушкина. И кстати, ой как кстати! Пиф! Пиф! Пиф! * выхватывает она маленький дамский пистолет. Крохотные черные пульки отскакивают от лысой, в шрамах и вмятинах головы. Громила смеется: «Нехорошо, март на дворе, а ты меня так встречаешь». И тянет волосатые руки.
«Мао! * слышит она, * Мао!» * громила обращается в тень, тень бледнеет, становится прозрачной, еще какое-то время висят над шифоньером нахальные усы, но и они легкой табачной дымкой ускользают в форточную щель. «Мао! * голос громкий и требовательный. * Мао!» * в нем слышится даже угроза. Боже милостивый, это же Вася! Мария Платоновна отняла голову от подушки, щелкнула выключателем, прошла в коридор: Василиса сидит у порога. Ждала. Выпустить разве? «Мао!» * негодует Вася и шлет на крыльях попутного сквознячка категоричное любовное послание, а эта дурочка полосатая ловит носом из дверной щелки, считывает. Если судить по крепости запаха, любовь навек, однако посмотрим, хватит ли запала хотя бы до утра.
Утро, давно утро. Вернее, полдень. По атласному одеялу, по кружевному пододеяльнику грациозно ступают муаровые лапки. * Мрр, * Василиса ткнулась носом в нос хозяйки, затяжным движением провела влажно-холодную полоску по щеке. * Ну, здравствуй, здравствуй! * ответно и таким же манером поздоровалась Мария Платоновна.
А теперь рыбку вари, хватает за пятку Василиса. Позавтракав и вылизав блюдце, Василиса вылизывалась у двери сама. Сначала обработала языком меховую юбочку, затем * манишку, хвост, самый его кончик. Мария Платоновна позавтракала чашкой кофе, тряпку в руки и тоже начала вылизываться: протерла панели на кухне и в ванной, каждую плиточку. Потом занялась комнатными растениями. Рекомендуется хотя бы в неделю раз устраивать им водные процедуры. Набрать в рот побольше воды и * фрр! Чтоб выглядели свежо, чтоб проявилась каждая прожилка. Засмотрелась на столбиком прущий буйно-зеленый побег кактуса, тронула его пальцем, он качнулся, переполненный бестолковой плотской силой. Господи Иисусе, спаси-сохрани от искушения! Мария Платоновна бросила тряпку, отошла к окну.
Мальчишки гоняли мяч, старуха Ефросинья кормила гречкой голубей, Вася сидел на крышке канализационного люка. Морда сытая, вальяжный * понятно, только вылез из подвала. Что ему, обормоту?! Задавит пасюка * и проблема питания решена. Вчера Мария Платоновна встретила его случайно. Вошла в лифт * он за ней. В зубах подросток-пасюк. Видно, прихватил хозяину в качестве гостинца. Глянула на Васю и машинально нажала на кнопку пятого этажа, и он вышел, потому что это был его этаж, а она поехала дальше, на седьмой.
Вася * заядлый автомобилист, он частенько здесь сиживал. Отсюда удобно наблюдать за машинами, что толпятся в специальном для них загоне. Вот и сейчас наблюдает, но нехотя на сытый-то желудок, вполглаза. Подкатила еще одна. Драндулетина, каких свет не видел. Дребезжат плохо пригнанные куски железа. Ну и порода, мрак! Лениво позевывая, Вася встал, промялся к машине, зашел с одной стороны, с другой, понюхал колесо, развернулся к нему задом, прыснул желтой струйкой на пожеванную резину, с достоинством удалился на свой наблюдательный пункт. Мрр-да, в жизни есть две стоящие вещи: подвал и мурки. Не прост усатый прохвост, ой как не прост! Покатится колесо, разнося и щедро разбрасывая по всей округе шикарные Васины визитки, потянутся ко двору обманутые сладким мускусом надежды новые одалиски. Мало ему, обормоту, дворовых мурок.
Между тем, прихлопнув дверку авто, к подъезду шагал мужчина. Был он в кожаной куртке, в широких кожаных галифе, кожаной также шапке, тесно обжимающей маленькую, как орех, головку. «Это же Варфоломеев!» * обомлела Мария Платоновна. Мигом от окна, за расческу, пудру… Поздно * уже звонит.
«Приветствую! Не ждали?!..»
Мало того, что не ждали, узнали-то едва-едва. У Варфоломеева прямо страсть к переодеваниям и пластическим операциям. Она и узнает его только по двум неизменным предметам: усам и тому, что март. Варфоломеев приходил уже не раз, но обязательно в марте. Снял шапку * вздыбились цыганские кудри, широко, обезоруживающе улыбнулся * зубы сплошь золотые, только один сбоку свой, не нелюбимый, Варфоломеев прикрывает его пальцем. У порога разулся, грубый его мужской ботинок взгромоздился на ее белую женскую танкетку. Подошла Василиса, принялась обследовать башмачину, вдруг отпрянула, резко вскинула голову, глянула широко открытыми глазами: э, куда только не ступали эти подошвищи!
«Чай или кофе?» * простецки осведомляется Варфоломеев, проходя на кухню. И она что-то лепечет, готовая на все, то есть и на чай, и на кофе. А он снимает куртку, развешивает ее на стуле, хотя на стуле уже висит ее блузка. Черный атлас его грубой куртки облегает тонкую, нежную крепдешиновую ткань. Лицо Марии Платоновны вспыхивает красными пятнами. А Варфоломеев нисколько не смущен, вольготно развалился на стуле, рокочет басом. Сегодня он откровенен как никогда. Он, например, сознается, что ему по нраву ее чистая кухонька, белый столик, комнатные цветы, фарфоровый чайник, ароматная густо-коричневая струйка из чайника. Что примечательно, ему вчера столик снился, как раз вот такой. И все клонил к тому, что мятежная полоса в его жизни кончается, он не прочь бросить якорь. Время от времени он вставал, подходил к окну, смотрел, на месте ли его драндулетина. Видимо, он просидел довольно долго. Когда она вместе с ним глянула в окно, двор уже был иным: снег потемнел, засахарился корочкой, повсюду виднелись черные проталины, от которых шел пар. А в одном месте, на газоне, где проходит теплосеть, зеленела трава. Варфоломеевская драндулетина тоже заметно видоизменилась. Вместо колес * копыта, там же, где полагалось быть радиатору * морда. Надо сказать, драндулетина времени даром не теряла * жевала пробившуюся из земли траву. Соседи собрались, ругаются. Такое видеть хуже прорыва канализации. Долгой и морозной была зима, ждали тепла, зелени, высоких урожаев, а тут какая-то последняя драндулетина устроила потраву!.. Бабка Ефросинья принялась хлестать драндулетину хворостиной, мальчишки давай швырять камнями. Драндулетина подхватилась в галоп и умчала. «Ну и хрен с ней, никуда не денется!» * сказал Варфоломеев. А она подумала: слава богу, соседи утихомирились.
Пили чай, кофе, снова чай. И так далее. После какого-то чая или кофе Варфоломеев говорит, пора, мол, ехать в командировку. Вообще-то командировки надоели до чертиков, но делать нечего, обещал. Само собой, командировка опасная, и нет никакой гарантии, что он вернется к следующему марту. Он снимает со стула куртку, и она с ужасом замечает, что ее нежный женский крепдешин прилип к его мужскому грубому подбою куртки. Спелись. Сошлись. Соединились. Грех-то какой, господи! И она вырвала блузку из непрошенных объятий.
«А если это Любовь?» * грустно сказал Варфоломеев, и настроение его померкло. Что же она наделала?! Это перед командировкой, такой ответственной. Чтобы загладить свою вину, она идет его провожать. Идут, пересекают двор, он ее держит под руку, соседи шепчутся, вечереет, снег пошел, задуло, ну и март, не март, а кошмарт!.. Идут и идут, а места незнакомые: индивидуальные дома, сараи, подворотни. Встречается бедная Лиза, воспитанница соседей Ярыжкиных. «Мя-а», * холодно, дескать, поочередно поднимает лапки, отогревая. И пошла за ними. Встречается также Бобыкин. Хозяин-то его в Москву упылил, он теперь один, некому рыбки сварить, некому по шерстке погладить. Запаршивел, как последний бомж, прихрамывает на левую переднюю, чумку, наверное, подцепил. Через плечо перекинута белая матерчатая сумка с красным крестом. Может, к ветврачу направлялся, однако тоже развернулся, пошел за ними. И еще по дороге им встретилось немало сибирских, бухарских и всяких разных (один даже рекс девон) хвостатых прохожих. И все, отложив свои дела, сопровождали их. Но когда они приблизились к огороженному штакетником пустырю, враз исчезли * собаки откуда ни возьмись! Пропасть сколько! И все мелкие шавки, дворняги, полукровки. Лают, пасти рвут, из шкуры вон.
«Эх, говорил мне батя, учи иностранный язык… * поскреб затылок через кожаную шапку Варфоломеев, * ну да ладно, пара-то слов для такого случая у меня найдется. Уафф! Афф!» * гаркнул он на собак по-собачьи и сделал резкое движение, будто подхватил с земли камень. Неизвестно, что подействовало, только сучье племя вмиг испарилось. Они вошли в калитку и тотчас провалились в снег. У, какая метелища разыгралась! Колючие снежинки секут лицо, но как это прекрасно идти вдвоем, взявшись за руки, преодолевая трудности. Так они шли и преодолевали, преодолевали… И ей было совершенно не важно, куда и зачем. Но вот она увидела: на дощатом помосте, обдуваемом колючим ветром, стоит драндулетина, морда в желтых сосульках, а по бокам еще выросли маленькие, как у общипанной курицы, крылья.
«Жар-птица нашлась! * крикнул Варфоломеев. * Я тебя, мож скать, по всему белу свету!..» * И ударил ее кулаком в морду. Морда треснула и развалилась, пошла едучая * прямо горло перехватило * пыль. Обнажился новенький, в масле, железный пропеллер. Варфоломеев хватанул за лопасть * пропеллер закрутился, мотор закашлял, затарахтел. Варфоломеев прыгнул на маленькое велосипедное сиденье. Был он теперь (когда только успел переодеться?) в меховых штанах и меховой куртке. Поддал газу и улетел.
А она осталась одна…
Мария Платоновна подняла с пола тряпку, намочила, принялась вытирать уральские камни, их у нее пять, небольшая коллекция. Только коснулась яшмового среза * и проступила каждая прожилка, зажглись внутренним светом дивные узоры. Легко было разглядеть маленький домик на двоих, речку, клонящиеся ивы, лодку, в лодке Варфоломеева с острогой… Камень, особенно уральский, требует ухода. Рекомендуется как можно чаще смачивать его. С высыханием узоры тускнеют, а то и вовсе пропадают.
Одна… А где же Василиса? В комнате нет, на кухне нет. Мария Платоновна надернула пальто, вышла в коридор, заглянула за мусоропровод, посмотрела под батареей, спустилась вниз, обошла вокруг дома, просунулась в подвальное окошко: жутко-то как!
«Василиса, девочка моя, кыс-кыс!»
Тихо, только трубы журчат, вода скапывает, пасюки попискивают.
Пришла домой, села за белый столик и заплакала. Недолго так просидела, слышит: ба-ба-бам, забарабанили мягкие лапки. Мигом к двери. Ба! Входит Вася. Следом Василиса. С одной стороны забежит, с другой, проходите, мол, милости просим. Мур-мур, и хвостом стелет, и в глаза заглядывает. А Вася важный, чинный, словно деятель какой государственный, председатель комиссии. Прошел на кухню, оглядел кухонную утварь, прошагал в комнату, покосился на кресло, прищурился на новые финские обои, протопал в угол, пссс * и желтая струйка окропила золотые вензеля.
Потом, когда они остались вдвоем, Мария Платоновна выговаривала Василисе: «Я тебе, конечно, запретить не могу, ты самостоятельная особа, тебе уже пять, в переводе на наши * тридцать с хвостиком. Я даже могу допустить, что это последний шанс, но нельзя же за первого встречного обормота… Смотри, как бы не пришлось пожалеть. И потом, скажи честно, нам с тобой плохо, да?». Мрр, терлась об ногу хозяйки Василиса, положительно соглашаясь со всем, что та говорила.
Ну вот, еще один бестолковый день позади. Мария Платоновна потянулась к календарю оборвать листок, где значился март, тридцать первое. Полистала дальше, а дальше * апрель. В апреле будет скучно, решила она и не стала обрывать, так и легла. И надо же * опять не спится. Открыла Достоевского, открыла форточку. Не читается. Закрыла Достоевского, закрыла форточку. Не лежится. Свежо-то как, запах мартовского снега, голова кругом! Порядочные люди перед сном гуляют. Чем, спрашивается, она хуже?.. Вот захочет * и пойдет, и никого не спросит… Боже мой, куда она зашла? Какая-то свалка, битые кирпичи, сараи, подворотни. Зачем она тут? Где ее дом? Трещат кусты, некто огромный, лохматый выламывается из них. Мария Платоновна бежать. Из подворотни в стрельчатую арку, длинную, как ствол ружья. Ноги не слушаются, к каждой подвязана пудовая гиря. Слышит урчащее дыхание, чувствует у спины клыкастую пасть и острый коготь. Мария Платоновна в отчаянии припадает на передние конечности * и чудо: связывающие ее путы спадают, легко и свободно на четвереньках она мчит по покрытому сахаристой корочкой снегу, по зеленой траве и вверх по дремучему стволу старого карагача. Упруго и молодо изгибается спина, мускулы поют. И вот она у самой вершины дерева, в полной безопасности.
Ночь, фонари не горят, но видно-то как хорошо, батюшки!... Мяу!...
0

#23 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 05 января 2018 - 20:59

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

22

ЛЮБОВЬ СИЛЬНЕЕ СМЕРТИ


Садясь в самолёт с сыном, Вероника хотела только одного – забыть обо всём. Пусть всё уносится в прошлое, улетает почти со скоростью звука; пусть меняется пейзаж под ногами, меняются климат и часовой пояс. Любым способом оторваться от прошлого – не потому что хочется забыть, а потому что больно помнить. Сколько раз она говорила, кричала себе: «Хватит!» Хватит вспоминать, прокручивать кадры из прошлого, словно старую киноленту, и высекать слёзы, потому что было слишком хорошо, потому что было страшно оттого, что такого больше не будет… никогда.
-Мама, - четырёхлетний Андрей потянул её за руку, - сказали пристегнуть ремни. Это как?
Вероника вернулась к действительности и пристегнула сынишку и себя. Она достала из сумки несколько леденцов и, развернув фантики, положила один в рот Андрею, а другой себе.
- Пока мы будем взлетать, соси леденец, и тогда уши не будут болеть, - сказала она.
- Хорошо, - согласился тот. – А почему в самолёте болят уши?
Вероника улыбнулась – около года назад у её сына наступил «почемучный» возраст. Он перестал принимать её слова на веру. Он хотел всё понимать.
- Честно? Я сама толком не знаю, но это точно связано с давлением. Почему-то при взлёте на уши начинает давить. Вот подрастёшь, будешь учить физику, и сам мне всё объяснишь.
- А почему ты физику не учила? – резонно поинтересовался малыш.
- Учила, да не выучила, - вздохнула Вероника. – Твоя мама не дружила ни с физикой, ни с математикой. Я обожала читать, а не решать задачи.
В этот момент подскакивание самолёта от соприкосновения с покрытием прекратилось, он на миг замер, а затем рванул с места и пошёл на взлёт. Мгновение – и Вероника в который раз ощутила неприятный холод в подреберье, осознавая, что точка невозврата пройдена – они оторвались от земли и начали набирать высоту.
- Теперь мы больше не болтаем, а сосём леденцы, пока не разрешат отстегнуть ремни, - вполголоса сказала она сыну.
- А ремни, это чтобы мы не полетели по самолёту? – спросил тот.
- Играем в молчанку: кто первый заговорит, не получит больше леденцов, - сказала Вероника.
Такое молчание Андрея устраивало, и он уставился в иллюминатор.
Вероника откинулась в кресле, и водопад мыслей снова накрыл и поглотил её. С некоторых пор она перестала задавать себе вопрос: «Почему я?», который ещё недавно неотступно преследовал её в мыслях, не позволяя сконцентрироваться ни на сыне, ни на работе. Но однажды, после очередной сводки новостей, обыденно сообщивших о жертвах энного ДТП, она вдруг ясно, раз и навсегда, поняла, что вопрос: «Почему не я?» имеет под собой столько же оснований. Это успокоило её. Однако, осознание своей неисключительности, своей уязвимости перед лицом провидения, своей «равности» в получении порции счастья или несчастья не удерживало от постоянных попыток осмыслить то, что произошло.
Она родила сына вне брака – знала, на что шла, и никогда об этом не пожалела. Один взгляд налево, и светло-русая головка, уткнувшаяся в иллюминатор самолёта, вызывала в ней прилив такой глубинной любви, что мысль о том, что сейчас она могла бы быть одинокой, красивой молодой женщиной «без проблем» не вызывала ничего, кроме ужаса. На самом деле, на свете было достаточно мужчин, для которых её «проблема» таковой не являлась. Таким мужчиной был Сергей. Господи, как она любила его, как она любит его! Теперь она знала, что фраза «любовь сильнее смерти» - не пустые помпезные слова. Она любила его и сейчас, ничуть не меньше. Как жаль, что она не успела от него забеременеть – тогда на память о нём у неё осталось бы гораздо больше, чем просто воспоминания.
Они были друг для друга всем – любовниками, друзьями, родителями Андрея. И если бы не ДТП, её жизнь сложилась бы, как ни у кого из её подруг. Но… она не сложилась. Рассыпалась как те осколки лобового стекла, один из которых попал Сергею в шею и перерезал сонную артерию, не оставив тому ни единого шанса. Её память вновь добралась до того разрывающего душу в клочья момента, когда … Нет! Хватит! Она не даст затащить себя в прошлое, заставить опять идти по замкнутому кругу жалости к себе. Они с сыном летят к морю! Морские волны убаюкают её сердце, горячие пески отогреют душу, а южное солнце заставит поверить в то, что мир по-прежнему прекрасен. Пре-кра-сен!
Вероника задремала, задремал и Андрей, положив голову на уютные мамины колени.
Следующее, что помнила Вероника, был сильнейший удар головой и крик и плач Андрея. Она вынырнула из сна в кошмар. Сын отчаянно тряс её за руку и в ужасе глядел в иллюминатор, за которым полыхал огонь, дьявольски разукрашенный едким чёрным дымом. Вероника бессознательно сгруппировалась и прижала к себе рыдающего и трясущегося мальчика. Она не хотела впускать в себя ни единой мысли – слишком страшные они роились на обочине её сознания. Самолёт издавал ужасные звуки, в салоне стоял страшный крик людей, кто-то громко молился. Из потолка выбросило кислородные маски, и они болтались словно неуместные украшения. Вероника закрыла глаза. Она не видела, как в прошивке самолёта появилась трещина, а в салоне упала видимость из-за густого пара и пыли. Ей не надо было заглядывать в иллюминатор, чтобы понять, что самолёт падает, не успев набрать высоту. «Это конец», - задавливаемая усилием воли мысль успела-таки заискрить в её голове. Трещина продолжала увеличиваться, будто её резал гигантский невидимый нож. Заложенные уши взорвала адская боль, и в этот момент Веронике вдруг стало покойно, как никогда. На этой тончайшей грани, за которой сознание полностью отключается, ей вдруг вспомнился урок литературы: они обсуждают момент перед гибелью – последний – когда человек понимает, что смерть неизбежна. Там главному герою тоже становится абсолютно покойно на душе. Они спорят, могло ли так быть, пока кто-то не говорит: «У него умерла надежда», и тогда всё становится ясно. Что-то словно выбросило её из воспоминаний, и, повинуясь какому-то неведомому инстинкту, она отстегнула себя и Андрея и легла на пол, погребя сына под собой.
Голова трещины, между тем, соединилась с её хвостом – хруст, свист, цепенящий холод, запредельная боль в ушах. Вероника потеряла сознание и не знала, что двоих, сидевших перед ней пассажиров, выбросило из сидений и унесло в бездну.
Хвостовая часть самолёта продолжала лететь вперёд – пилотам в последний миг удалось выровнять самолёт. Сознание вновь вернулось к Веронике, она приподняла голову, чтобы посмотреть на сына. Он лежал под ней словно тряпичная кукла. Её не охватила паника, она просто прижала ухо к его сердцу – Андрей был жив. Она подумала о том, что смерть ей совсем не страшна – страшна только боль, которая ознаменует переход от жизни к смерти. Хорошо, что сын без сознания. Господи! Он же совсем не пожил на этом свете! Но он с ней, и, если там есть Что-то, они будут вместе. Во всяком случае, ей не уготована страшная доля пережить своего ребёнка. Ещё она успела подумать о маме – зачем ей на старости лет такая жуткая утрата? За что? Опять этот бессмысленный вопрос, как будто всем остальным есть за что. Сергей… Как странно – он погиб всего два года назад. Если бы знать, что она так скоро последует за ним…
- Вероника! – вдруг услышала она его голос.
«А где же боль, если я уже там?» - подумалось ей, но в этот момент хвост начал накреняться, и она поняла, что ей не удастся долететь до земли, спрятав глаза в пол. Ещё миг, и они выпали из самолёта. В первую долю секунды она ещё пыталась удержать Андрея, но встречный поток воздуха завертел её словно щепку в водовороте, и сын выпал из рук. Она ещё успела увидеть, как закувыркалось его обмякшее тельце, но ей было покойно…
Вероника очнулась и почувствовала, что падение замедлилось, как будто за спиной раскрылся невидимый парашют.
- Вероника, - она вновь услышала Серёжин голос. – Не бойся, ты будешь жить.
Она запрокинула голову назад и упёрлась глазами в глаза Сергея. Она не видела его целиком – лишь лицо и очертания головы.
- Серёжа! – ошарашено прошептала она. – Ты… как здесь?
- А где же ещё мне быть? А вот тебе рано… - и он улыбнулся своей прежней тёплой улыбкой. – Не пришло время.
От его близости, этой, уже начавшей растворяться в памяти и снова обретённой улыбки, мягкого света его серых глаз Веронику захлестнула такая волна любви к нему, такое смешение радости и горя, что слёзы брызнули из глаз.
Но вдруг кровь остановилась у неё в жилах, и она начала вырываться из невидимых ей рук любимого:
- Спаси Андрея! – раздался её исступлённый вопль. – Не меня! Андрея!
Глаза Сергея померкли, и он по-прежнему продолжал держать её.
- Я не смогу спасти двоих, - сказал он отрешённо, как будто часть его была где-то далеко. – Я здесь, чтобы спасти тебя, а не его.
- Но мне не будет жизни без него! Как я буду жить, зная, что можно было спасти его, а спасли меня!?
Вероника боялась смотреть вниз, ведь сейчас её сын приближался к земле намного быстрее чем она.
- Ему суждено умереть маленьким. Так должно быть, - прозвучал голос над её головой.
- И мне суждено! Людей не спасают их умершие любимые! Но раз уж ты здесь, и можешь спасти, спаси ЕГО!
В этот момент, она всё-таки превозмогла себя и взглянула вниз – фигурка её четырёхлетнего сына стремительно неслась навстречу своей гибели.
- Я возненавижу тебя и себя! – её глаза сверкнули бессильной злобой.
Вдруг её бросило вниз, как будто воздух под ней провалился. Вероника закрыла глаза. Сергей услышал её, он спасёт Андрея. Ей стало совсем легко – сын будет жить, а она … Сергей подождёт её, и они вместе уйдут – теперь она точно знала, что смерть это новое рождение в той, другой жизни, видимо, точно так же, как рождение в этой жизни, – это момент смерти в той. Её вновь одолел жуткий страх перед неизбежностью боли. Андрей будет сиротой, но у него есть бабушка. И для её мамы внук будет утешением после смерти дочери. Сознание покинуло её.
- Вероника, Андрей ждёт нас на земле. Я успел, - голос Сергея вернул её к действительности, и она вновь увидела над собой его лицо. Его невидимые руки подхватили её, и падение снова превратилось в медленный спуск.
- Ну вот, - помимо своей воли, она заплакала, - а говорил, что спасти можешь только одного.
Она смотрела ему в лицо счастливыми, блестящими от слёз глазами:
- Серёжа, милый, как же я люблю тебя…
- Я знаю, милая, - сказал он бесконечно печально. – У тебя будет другая жизнь… не сразу. Долгая, счастливая жизнь…
Голос растаял, а Вероника будто очнулась ото сна – она сидела на траве посреди необъятного поля, а рядом лежал Андрей, глаза его были закрыты.
- Андрей! – вскрикнула она в ужасе и, схватив сына за плечи, начала трясти.
Ребёнок медленно открыл глаза:
- Мама, а дядя Серёжа не умер, - проговорил он.
- Не умер, - кивнула Вероника, и тут в её душе словно смело невидимую дамбу – слёзы хлынули с такой неумолимой силой, что затуманили всё вокруг. Она рыдала, сидя в траве, в которой кипела жизнь, и не понимала, или не хотела понять, что она снова её часть.
Андрей сидел рядом, обняв маму и прижавшись к ней всем телом.
- Мамочка, не плачь, мы же живы, - говорил он между всхлипами и сильней прижимался к матери.

***
Вечерело. Вероника, как и вчера и каждый вечер, села на диван напротив двух фотографий. На неё смотрели два любимых лица: её не случившегося мужа Сергея и её единственного сына Андрея. Сергей знал, что говорил, – у неё была другая жизнь, счастливая. Её муж Пётр любил её, и у них были две чудесные дочурки. Когда через полгода после авиакатастрофы Андрей умер от менингита, она думала, что умрёт следом за ним. Но она выжила, а потом встретила Петра, который подарил ей второе рождение и вернул к жизни. Веронике было очень хорошо с ним, и она обожала своих маленьких девчонок. Почему же в эти вечера, когда она безмолвно разговаривала с утерянными навсегда дорогими ей людьми, глядя на их милые сердцу черты, Вероника так жалела, что осталась тогда жива?
0

#24 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 11 января 2018 - 19:48

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

23

КОШКА ЧЁРНАЯ С ТОПОЛЯ ЗЕЛЁНОГО


Подняв из сундука несколько вещей, потерявших для нее всякий смысл и значение, старуха извлекла смятый портфель с двумя застежками, одна из которых была вырвана с мясом. «Сыночек, — погладила она портфель и от слабости присела на сундук. — Васенька, как ты там?..»
Лет сорок назад первой любовью Васеньки была Лаура из аргентинского фильма, название не запомнилось. Он тогда собрался ехать к ней. «Куда? — спросила она. — Тебе только тринадцать!»— и не получила ответа. Чем она взяла его? Глазищами… Васенька о Лауре к весне забыл, так как ему вскружила голову другая красавица — Джанки.
На экраны города перед Новым годом вышел индийский фильм «Новый Дели». Там было столько страстей, что, выйдя из кинотеатра на остановку трамвая, хотелось застрелиться. Вася посмотрел фильм семь раз и стал копить деньги на поездку в Новый Дели. «Я, ма, как приеду в Мадрас, сразу на киностудию, к директору: позовите Джанки, я из СССР».
После школы Вася думал поступать в политех и затем по направлению ехать в Индию. К счастью, город славился летным училищем, и Ольга Ивановна уговорила сына идти в летчики. Хоть еще несколько годков побыть вместе…«Военного скорее пошлют за границу», — привела она железный довод.
Васенька стал летчиком, и настали годы разлуки. Его направляли в разные концы страны, и отовсюду он присылал письма, начинавшиеся: «Милая мамочка! Опять очередь в ж/д кассы. Странно даже, я летчик, а разъезжаю по железке».
В конце концов он попал в Индию. Зимой девяносто шестого отпраздновал там свое пятидесятилетие. Тогда еще пришло письмо, в котором сын удивлялся, что в тридцатиградусную жару индийцы греются возле костров. Ольге Ивановне самой было впору погреться у костра. «Всю жизнь одна, всю жизнь одна... И внука нет», — эта мысль не оставляла ее.
Ольга Ивановна уснула, и ей снился Васенька в летной форме на слоне возле костра. А впереди его сидит внучек, с ясным личиком и озорными глазенками… Приснился как наяву далекий-далекий день, когда к дому привезли саженцы, топольки и сирень… Жильцы дружно вышли на воскресник. Ольга Ивановна с сыном посадили два тополька, прямо под окнами. Деревца быстро набирали рост, и «сыночек» (так она называла тополек Васеньки) опережал в росте и ее тополек, и все остальные. Она гордилась этим не меньше, чем успехами сына.
А когда Васенька улетел из дома, тополь заменил сына. Хоть раз в день Ольга Ивановна подходила к дереву и гладила рукой по шершавой, а местами удивительно гладкой коре. По стволу сновали вверх-вниз муравьишки, грелись большие серые мухи, красивые жирные гусеницы, складываясь и раскладываясь, отважно преодолевали открытое пространство. Ей в этот момент казалось, что она гладит Васеньку по голове, а тот сидит, притихший, и слушает ее рассказы о войне.
Тополь стал для Ольги Ивановны своеобразным передатчиком ее состояния — более тонким, чем письма или телефон. Она была уверена, что тополь доносит до Васеньки сказанное ею без малейшего искажения, а то, что она не сумела выразить словами, передает каким-то одному ему ведомым способом. Ночью она часто открывала окошко и вполголоса обращалась к «сыночку»: «Милый сыночек! Я сходила в магазин, полила цветы, убрала квартиру, сготовила еду, поела, почитала газеты, посмотрела телевизор... Смотри, как спокойно на небе!..»
Одно время на тополь повадилась лазить черная кошка. Она устраивалась в развилке и лежала часами, свесив лапы, как пантера. Ольга Ивановна поначалу беспокоилась, но потом перестала обращать на нее внимание. Лазит, и пускай лазит. Но через год ей показалось, что кошка часто стала смотреть в ее окно. Она открыла окно: «Ну, чего тебе?» Кошка встала, прогнулась, поточила когти и снова улеглась. «Ну, лежи, лежи». И тут Ольга Ивановна со смятением заметила, что у кошки открыт рот и видны язык и зубы. Как гроза в ночи.
Ольга Ивановна страшно боялась грозы, еще с детства, когда на ее глазах молния сожгла бабку Броню с края хутора. И сейчас молния заливала всё небо так густо, что страшно было смотреть, она задернула шторки и вдруг увидела, как тополь заслонил всё небо, расставив веером свои ветки и листья. «Милый ты мой сыночек! — зарыдала она. — Ты думаешь обо мне, ты защищаешь меня!»
Она иногда ловила себя на том, что ее диалог с тополем выглядит странно, но тут же успокаивала себя, что ничего нет странного в общении двух живых существ. «Я говорю с ним, он отвечает, дышит — ведь я слышу его слова и его дыхание!»
Однажды Ольга Ивановна вышла из подъезда, и в глаза ей ударил белый цвет— изрядный кусок почерневшей от времени коры был содран, и обнажившийся ствол белел, как кость! Ольга Ивановна невольно отшатнулась. Ей сделалось плохо. Потом она достала в питомнике специальную мазь и, причитая, покрыла ею рану.
И в ту же неделю тянули кабель, и ее тополь спилили. Хорошо, оставили «сыночка».

«Неужели и в этом году не приедет? И не пишет уже сколько». Вместо писем приходят телеграммы: «Нахожусь Энске здоров вернусь напишу Василий». Деньги приходят, но от них делается пусто внутри.
Как-то сын приехал в отпуск с женщиной, милой, но уже под сорок, и всего на два дня.
— А потом?
— Путевки взяли в Домбай. Семенов рекомендовал. На обратном пути к тебе заедем.
— Зачем лишние траты? Вы уж сразу билеты до дома берите.
— Мне, ма, Светку всё равно завезти надо в Москву. Там у нее семья.
Два дня Ольга Ивановна крепилась, чтобы не сорваться, а на прощание перекрестила и поцеловала их обоих в лоб, как покойников.
С каждым годом встречи с Васенькой давались ей всё тяжелее. Чем дольше была разлука, тем сильнее сжигало время, как огнем, ненужный мусор мелкого, надрывного общения.
В первый день они, конечно, бывали счастливы. Васенька разоблачался, переодевался в трико и майку, усаживался за стол и под ее взглядом, переполненным любовью, уминал несколько тарелок, сковородок, чашек домашней еды. Она суетилась, подавая всё новые и новые блюда, подливала винцо (дома он потреблял только «сухонькое»), расспрашивала и, не слушая ответы, задавала всё новые и новые вопросы про службу, карьеру, дальние страны. О личной жизни в первый день она никогда не спрашивала. День длился вечность и пролетал как миг.
А уже на другой день Вася с утра собирался к старым друзьям, обзванивал их, договаривался о встрече, молчал, соображая что-то, хмурил брови, вздыхал под ее настороженными взглядами и часов в пять уходил, чмокнув в щечку: «Не волнуйся, мамуль». Он уходил, а она думала: «Еще день прошел».
От друзей он приходил крепко выпивший, отяжелевший, с мыслью, что уже устал от отдыха и что пора возвращаться на службу. Утром он долго отсыпался и болел. В обед, похмелившись и похлебав борща, вновь обретал довольный вид и, балагуря, рассказывал ей о вчерашнем вечере и о том, что изменилось в жизни каждого из его друзей. Когда он неосторожно упоминал об их детях, а потом и внуках, она робко касалась темы:
— А ты как, Васенька, сам-то думаешь?..
— Конечно, думаю, — делал вид, что не понял, отвечал Василий. — Как же мне не думать? В моем деле, мамуль, надо всё время думать. Техника сегодня такая, не успеешь подумать, как уже в раю, — невесело смеялся он.
— Я не о технике, Вася. Я о семье, думаешь обзаводиться?
— Потом, мама, после, — досадливо морщил нос сын, — куда спешить? Вон мои друзья обзавелись семьями, и что? Все почти развелись или так врозь живут. Зачем? Наша профессия, мамуль, такая, что в ней лучше быть холостяком.
— Ты же сам говорил, тебе в два раза сократили полетные часы…
— Сократили, сократили! — раздраженно вскипал Василий. — А я что, удлиняюсь? Тоже уже сокращен, во как, — он провел ладонью по шее. — Всё, ма, хватит! Спать давай. Надо отоспаться, завтра на рыбалку едем. Рыбки принесу, поедим до отвала.
— Столько славных женщин вокруг, одиноких... — не унималась мать, и сын неожиданно шутил:
— Можно, конечно, есть изюм горстями, но по мне лучше искать изюминку в кексе.
А на пятый день, вернувшись с двухдневной рыбалки, с десятком судачков, он и вовсе не открывал рта. Пил чай или квас, тяжело кивал головой, то и дело бегал в туалет. Ольга Ивановна вздыхала, но не лезла с расспросами. А уже перед сном, «оклемавшись манёхо», сын начинал шутить, совсем не смешно, о том, как его угощали «заливной говядиной из мяса курицы» и петровской водкой московского розлива.
После этого дни неслись под уклон, чем ближе к расставанию, тем больше дергались оба, тем больше таилось внутри обид, не спрошенных вопросов, не произнесенных ответов. Разлука приближалась и, как пресс, выдавливала из оставшихся дней горечь и раздражение. За несколько дней до конца отпуска Ольга Ивановна брала сына, что называется за горло, доводя его «вечными вопросами» до белого каления. Тихая квартирка взрывалась ожесточенным скандалом, после которого казалось, что всё покрыто пеплом. В конце концов, наступал последний день, и оба с облегчением и болью сердца, и неутоленной жаждой общения расставались на год, на два, как Бог даст.

В последний приезд Василий не сообщил матери точную дату, сказал: «по весне», и она готовилась к встрече каждый день два с половиной месяца. Каждый звонок пугал и радовал ее, она металась, запинаясь о тряпку, между телефоном и входной дверью. Сколько продуктов извела, так как одной их было не съесть, да и не хотелось.

В аэропорту Василий сел в такси и через полчаса был возле дома. В окне те же беленькие занавески, тот же гигантский кактус, похожий на крокодила. Завернув за угол и пройдя под вторым окном комнаты и окном кухни, уловил родной запах дома, который у него, оказывается, был, есть и останется вовеки. С кухни донеслись слабые звуки копошения...
Он взлетел по лестнице на второй этаж, не обращая внимания на сорванную с петли подъездную дверь, на запах мочи под лестницей, утыканный горелыми спичками потолок, с замиранием сердца нажал на кнопку звонка — и с этого момента время приобрело совершенно иной размер, ритм, смысл. Каждая секунда тянулась вечность, несла с собою вечность и забирала ее из души. Сколько раз он пережил это мгновение! Звук звонка он отличил бы от сотен тысяч других таких же звонков, сердце колотилось всё сильнее и сильнее, пока не открывалась дверь и на пороге не появлялась мать, с каждым разом всё меньше и меньше ростом и всё прозрачнее и прозрачнее.
Дверь открылась. Маленькая старушка протягивала к нему руки. Она беззвучно плакала, слезы текли по щекам. Он наклонился к ней, ощутив присутствие смерти, осторожно обнял ее, она легкими руками стала гладить его по голове и причитать.
Зашли в комнату. Василий не мог отвести глаз от ее редких седых волос, бесцветно-голубых глаз, бледной кожи рук и лица. Хотел сказать: «Ты хорошо выглядишь, мама» — и не смог. На буфете рядом с его фотографией была новая: группа преподавателей и сотрудников на фоне института. Он спросил:
— Недавно фотографировалась?
— Да, на 9 Мая. Участники войны, кто еще живой.
Он стал выискивать ее среди старичков и старушек с орденами и медалями, и не нашел.
— А ты не ходила?
— Почему? Ходила. Вот она я.
Она стояла с самого края в первом ряду, без двух своих орденов и пяти медалей, сгорбившись, и такая старенькая, что Василий с трудом удержал в себе рыдание. Он отошел к окну, комок стоял у него в горле.
— Тополь-то вырос как, — с трудом произнес он, не видя тополя, и закашлялся.
Ольга Ивановна, объяснив состояние сына по-своему, стала рассказывать о том, как они жили с «сыночком» всё это время, пока его не было.
«Это время» представлялось Василию непреодолимой пропастью. Какой у нее слабый, дребезжащий голос…
Как он омужичился, думала она, когда на мгновение немеркнущий в памяти облик сына-школьника заслоняла грузная, кряжистая, пугающе чужая фигура Василия. Какие залысины, шрам, какие мускулистые руки.
— На тополе иногда лежит красивая кошка. Вон там. Обрати внимание.
— Обращу, — с улыбкой сказал Василий.
Он с детства не терпел кошек, и мать-то наверняка знает об этом. «Бедная, для нее тут и кошка целое событие. Что еще, кроме телевизора? Двадцать лет одно и то же, одно и то же... Я за это время полмира повидал, а она... — Василий вспомнил, что и мать во время войны прошагала пол-Европы, но для нее это сейчас ровным счетом ничего не значило, словно и не было вовсе... — А для меня мои полмира? Мир-то мой тут».
Мать, радуясь открытой улыбке сына, вновь видела перед собой мальчика, а не заматерелого вояку. И ей хотелось отложить всё в сторону, не суетясь, сесть за кухонный стол и поговорить по душам, но... всё шло как-то не так...
«Ну и ладно, потом, — успокаивала она себя, после посидим, поговорим...»

Всю обратную дорогу к месту службы Василий думал о том, как хорошо было в детстве, когда он сидел возле матери, закрывал глаза и отдавался ее ласковой руке, ее бесконечным воспоминаниям. Это была его сказка, волшебная и неповторимая.
Закрыв глаза, он думал о том, что же мешало ему и сейчас, как в детстве, провести с ней так хотя бы один вечер. Всего-то один вечер в году! Не получилось, однако. Еще лет десять назад такой вечер был бы возможен. Позавчера у него вырвалось:
— Мне, ма, каждый раз страшно возвращаться с неба на землю.
— Ты хоть счастлив, сынок? — дрогнул ее голос.
— Сверху так красиво всё, — сказал он, почувствовав, как в сердце его вошла игла.
— Может… в отставку, Васенька?.. Ты побледнел что-то…
Мать возилась с жарким, а Василий сидел за столом и, незаметно для матери массируя себе слева грудь, глядел на тополь. Тополь стал раздражать его. Мать совсем зациклилась на нем, и уход за «сыночком» стал для нее ритуальным действом. При этом Василий с детства знал, что где-то внутри тополя хранится шкатулка с его, Василия, жизнью. Надо же, всю жизнь простоял на одном месте, не суетился, не рисковал, не рвался в люди, просто рос вверх, а о жизни знает больше меня, да и жизнь дала ему больше, чем мне. Он наполнен ею от вершины до корней. Он понимает мать лучше, чем я, а она — его, чем меня.
Василий вдруг вспомнил Джанки, а потом — Лауру, но вспомнил только глаза, без имени.

В мае стали срезать деревья, потихоньку приближаясь к их домам. С трепетом и нарастающей тревогой ожидала Ольга Ивановна ужасных событий.
Кошка не давала ей покоя. Вроде бы кошка сама по себе, она тоже сама по себе, а что-то не так. Лежит мурка в развилке, а Ольга Ивановна места себе не находит. А с чего, спрашивается? Ну, глядит иногда кошка на ее окно, на мух, наверное, или воробьев. Больно я ей нужна. Ей вдруг стало казаться, что кошка принесет несчастье. Что же неспокойно так, Господи? Однажды глянула в окно и вздрогнула — на подоконнике снаружи сидит кошка и смотрит на нее. Открыла окно: «Ну чего смотришь? Заходи».
Кошка зашла. Ольга Ивановна погладила ее по шерстке. Защелкали, пронзая кончики пальцев, искорки. Ольга Ивановна отдернула руку: «Какая ты!» Кошка протерлась по руке, обняла ее лапками, чуть-чуть выпустив коготки, легонько куснула зубами и спрыгнула на пол. «Надо же, — расчувствовалась Ольга Ивановна, — признала, значит, меня за свою».
— Молочка будешь? — она налила ей молока.
Кошка понюхала и отошла. Впрыгнула на буфет, обнюхала предметы, лежащие там десятилетиями. Долго принюхивалась к фотографии сына, а потом скинула ее на пол, спрыгнула и стала грызть уголок.
— А вот этого не надо, — Ольга Ивановна протянула руку к фотографии.
Кошка вдруг зашипела, схватила карточку в зубы и выпрыгнула в окно. Ольга Ивановна метнулась за ней, но той и след простыл. Подошла к тополю, погладила кору, тополь сегодня был странно молчаливый. Мимо прошел рыжий мужчина. Странное лицо, безбровое совсем. Когда-то египтяне в знак траура по умершей кошке сбривали себе брови.
Ночью она, сморившись от колготы, присела на табуретке в кухне, задумалась. Почувствовала, как потянуло по спине холодком, оглянулась и обмерла. На подоконнике стояла черная кошка с рыжими бровями, рот ее был открыт, торчал красный язычок, белели четыре зуба. Ольга Ивановна встрепенулась и едва не свалилась с табуретки. Перешла на кровать и уснула.
Проснулась поздно, совсем разбитая. Лишь бы приступа не было. Самое ужасное ощущение во время приступов — глубокая, неуловимая, как комариный зуд, настораживающая тошнота. Днем расходилась. Кажется, обошлось. Вот настроение только неважное. Больше недели она не могла успокоиться, всё выглядывала за окном кошку, но та больше не появилась.

Весь июнь Ольга Ивановна пролежала в больнице. После выписки первым делом проверила, как там ее «сыночек». Никому не нужен, земля, как бетон. Чтоб взрыхлить и полить, потратила все силы.
Приснилась мама, ясно так, близко… Будто в детстве их дом, ночь на дворе, мама в доме, а она снаружи стучит в стекло и машет ей рукой. Машет и удивляется, неужели ее не видно? И вдруг мама положила ей руку сзади на плечо и упрекнула: «И не заходишь к нам».
Утром занялась стиркой, а когда ближе к обеду глянула в окно, увидела «озеленителей», уже дорезавших деревья на соседней аллее. Оставался последний тополь. Из-за стирки ничего не слышала. Застучало в висках, и такая тоска взяла, такая тоска! На очереди была их аллея. Не помня себя, выскочила на улицу.

Рабочие стали обсуждать, начинать тополиную аллею до обеда или уж после. Они не обращали внимания на кружащую вокруг них старуху. Странная какая-то, бормочет чего-то, глядит дико.
— Бабка, чего надо? Иди отсюда!— несколько раз прогоняли ее, но бабка не уходила.
— Ладно, парочку срежем, а потом прервемся, — решил бригадир. — С этого и начнем. Красавец какой!
Услышав это, старуха стала прыгать вокруг тополя, с пеной у рта крича: «Вася! Васенька!!» Мужики со смешком вполсилы оттеснили сумасшедшую из опасной зоны. Та вдруг с пронзительным криком прорвала оцепление и припала к тополю.
— Вот же, зараза! — крякнул бригадир. — Пиявка! Да оттащите же ее! Зашибет!
В этот момент тополь с треском стал медленно валиться на землю. Рабочие отскочили в сторону, с ужасом, понимая, что уже ничем не помочь, ни бабке, ни бригадиру, смотрели, как тополь как-то ласково накрывает старуху, не сделавшую ни малейшей попытки хотя бы отлепиться от ствола.
— Сыноч... — донеслось из-под тополя. И тихо так стало…

— Прямо на моих глазах, сам видел — черная кошка на тополь прыгнула, откуда только взялась…
— Из «Места встречи…»
…а он так ме-едленно стал туда-туда-туда, наклоняться, наклоняться, наклоняться и бух на асфальт! И асфальт, как консервным ножом, мягко так стал взрезаться, по кругу, ровно так, а потом корни стали лопаться... И ничего такого больше не было, даже ветра.
— А кошка?
— Кошка? Чего кошка?
— Ну, кошка — может, она прыгнула и тополю когтями душу зацепила.

«Милый Васенька!
Получишь ли ты это письмо? Успею ли написать его?
Режут тополя, бегу...»

— «Болит?» — спросил меня. «Да,— отвечаю, — побаливает». «Отсечем больной орган». Представляешь, отсечь печень?! — Семенов хрипло засмеялся. — «Он у меня не один такой». — «Вижу. Отсечем все». Представляешь, все! «Если отсечь всё, — спрашиваю, — что останется?» Знаешь, что он?
— Душа? — Василий взглянул на Семенова. Тот ничего не ответил.
Полеты у летчиков во всех смыслах заканчиваются на земле. У Василия они закончились в летном училище. Дали однокомнатную квартиру в офицерском доме, на одной площадке с Семеновым.
Он по возможности звонил и регулярно писал матери. Она сама не звонила, но раз, а то и два в неделю присылала письма. Писала о своем состоянии и ощущениях от меняющейся, но неизменной жизни. Он по субботам отвечал. Те письма, что он писал, когда ему было лет сорок, помнил ясно, но письма последнего времени писал машинально, и потом мучительно вспоминал, отправил на этой неделе письмо или нет. По субботам часто напивался и потом смутно помнил события минувшей недели. Не виделись они давно, всего ничего, а пять лет прошло. И тут Василий ясно вспомнил, что последний раз написал письмо матери еще... в прошлом году. Он задумался, крутя тяжелый стакан в руке. Виски маслянисто обегало стенки, успокаивая его. «Что же я столько не писал ей?»
Зашел майор Горзень. Майор подошел к нему и протянул конверт с черной каемкой:
— В конце дежурства принесли.
Василий провел пальцем по траурной полоске и ощутил тепло. Письмо было от матери, ее рука. «Потом прочту», — решил он. Сунул письмо мимо кармана, не заметив, как оно упало на пол.

Через полчаса Василий и Семенов отправились домой. В комнате было свежо, даже зябко. Выключив кондиционер (от него болела голова), Василий разделся до трусов. Кожа стала гусиной. Поводил лопатками, сделал несколько согревающих движений. Через десять минут стало жарко и душно, в голове образовалась каша, и нельзя было избавиться от легкой, как запашок кондиционерного воздуха, тревоги. Рассеянно огляделся, ища письмо, но тут же и забыл о нем. Потной ладонью смахнул пот со лба и полез под душ. Стоял под ним долго, пока не устал. Еще сорок минут как не бывало. Стрелка приближалась к трем. Выходной перевалил на вторую половину.
Василий лег на диван, опять вспомнил Джанки. Откуда выплыли ее лицо и фигура? Забытое ощущение трепета перед встречей с неизведанным пронзило его. Тело его дрожало, и нетерпение разрывало душу. Томление и нетерпение, будто снова он мальчик, и вокруг так много всего чистого…И где-то в страшной глубине памяти таял, как фруктовое мороженое детства, пронзительно чистый голос Джанки, и никак не мог растаять. Он наполнял его ледяной прозрачностью, от которой всё сильнее и сильнее продирал озноб.
Василий почувствовал страшную слабость, в сердце что-то журчало, и из него будто выдергивали нити. Вены позеленели, точно по ним побежала тополиная кровь. Холодный пот покрыл его с головы до ног, глянул в зеркало — бледный как смерть.
Без стука зашел Семенов.
— Ну и что пишет матушка? — спросил он.
И тут вслед за ним в комнату зашла, грациозно изгибая тело, а хвостом рисуя знак вопроса, черная кошка, Она села у ног Василия и уставилась ему в глаза. В зубах она держала конверт с черной каемкой. Василий вздрогнул, его пронзила тоска, как от взгляда матери, в котором он всегда видел вопрос, на который так и не нашел ответа.
Он взял письмо, распечатал, взглянул на расплывающиеся строки и, положив руки на стол, опустил на них голову, которую, знал, больше не поднять. Страшная тяжесть легла на грудь и пронзила запредельная боль, Нет, не больно, а сладко было ощущать, как сердце расползается, словно ветошь…
Потом, мама, отвечу... После...
0

#25 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 12 января 2018 - 19:07

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

24

УСАЛА


Моя лодка под названием кандидатская диссертация дала течь….
Научный руководитель, мудрый Борис Моисеевич, прослушав доклад на заседании кафедры, резюмировал спокойно и увесисто:
− Что-то, брат, у тебя не сходится. Выявленная тобой погребенная россыпь слабо связывается с поисковыми признаками. Не верно, однако, определен маршрут формирования золотой россыпи. Думаю надо еще раз смотаться на реку и взять пробы в шурфах, пока шурфы не обвалились.
Было обидно.
Легко сказать – смотаться.
До россыпи тысяча верст на север в глухую тайгу, по норовистой реке, в мир дикого зверья и еще более оголтелой банды мошкары и комаров.
А казалось, что вот сделаю доклад на последнем в июне заседании кафедры, за лето все поправлю, уютненько устроившись на даче у реки, а осенью выйду на защиту и наконец, донесу до цели этот «чемодан без ручки» − свою диссертацию, которая несколько отравляла жизнь, отнимая массу времени. Но старик, которого между собой звали, используя инициалы имени и отчества – Буль Мастифф или просто Буль, был иного мнения.
Булем профессора прозвали мы еще студентами за сходство как внешне, – старик был грузен, если не сказать могуч, так и внутреннее: повадки профессора очень были близки к характеру популярной породы собак, из которых наиболее были заметны высочайшая скорость реагирования на раздражители и мертвая хватка, что необъяснимо сочеталось с некоторой медлительностью….
– Знаешь, Станислав, тема твоя хороша и методики выверенные, а вот в выводах о прогнозе коренного месторождения где-то путаница вышла. Если сейчас ошибку эту не устранить, потом сложно будет узелок развязать, − аргументировал Буль, мило улыбаясь, разглядывая меня нежным взглядом удава, который неспешно готовится тобой позавтракать.
Я было заершился.
− Зачем все это, Борис Моисеевич? Главные выводы и предложенные методы апробированы и подтверждены, а прогноз это уже второй вопрос. Может уже, закончим с диссертацией и начнем жить? − заскулил я, представляя эту поездку в забытый северный край, где все так сложно дается – и дорога, и снабжение, и отсутствие должной помощи.
̶ Смотри дальше, у тебя вся научная жизнь впереди. Эту тему ты будешь долго еще развивать. Думаю, материала и на докторскую хватит. А сейчас самое время по горячим следам все уточнить. А надо бы всего-то пробы дополнительные взять и еще раз провести уже более емкий анализ. Не ленись – на себя работаешь, – состроил хитренькое лицо Буль и продолжил монолог, включив отеческие интонации.
– Лето проведешь в поле, на чистом воздухе. И на месте все еще посмотреть уже отстраненным взглядом, оперируя новыми данными, будет крайне полезно.
А какая там рыбалка! Помнишь, таймешкá какого подняли у стрелки! Всем отрядом тянули – умотал он нас тогда! Завидую тебе! − ласково «заглатывал» меня Буль, нежно похлопывая по плечу.
Я сник.
Спорить с Борисом Моисеевичем, который еще и заведующий кафедрой, на которой я работал со студентами, было сложно. Да и прав он был. Какая-то червоточина в анализах была. Очень хотелось все уточнить. Так красиво могло все сложиться и с хорошей перспективой золотоносного прогноза.
− Ладно, − еще не веря в реальность предстоящей поездки, выдавил я.
̶ Вот и славно! Вот и молодец! − поспешил закрепить успех Буль, тайно вынашивая план закончить в этом году свою монографию о золотоносных перспективах далекого эвенкийского района, который он по молодости исходил вдоль и поперек, удивляясь геологическому разнообразию и богатству региона. И вот, еще, оказалось, есть чему удивиться. Удалось его аспиранту выявить редкую закономерность и новые поисковые признаки, но для уверенности нужны еще пробы и новый анализ. Этот материал мог очень сильно повысить уровень научной книги.
–В общем, – так, − уже сухо, по-деловому, продолжал душить меня Буль.
− Я там уже поговорил с местными. Обещали помочь. Много не дадут, но лодку со снаряжением и сопровождающего – местного охотника, выделят. Тебе нужно добраться до места от поселка по реке и там обойти за пару недель пробитые в прошлом году шурфы и взять пробы на комплексный анализ. Делов-то! А вернешься – сразу отдадим пробы в лабораторию, и к осени будут у нас новые данные. Все обработаешь сам, проверишь и осенью, сразу после отпуска тебя послушаем и сразу на защиту! Добро? − закончил Буль, с довольным видом хорошо позавтракавшего змея.

…. Через неделю, я уже пружинисто вышагивал по местному аэродрому эвенкийского края, на территории которого находилась моя золотоносная «провинция». Долетели без приключений на винтокрылой машине золоторудной компании, и теперь предстояло решать, как двигаться дальше до места, до которого было еще более пятидесяти километров тяжелого таежного пути.
Меня встречали – Буль серьезно подготовил мою поездку.
Жиденькая улочка тянулась вдоль реки, спокойной в своем местном русле. На берегу размещалась база геологического отряда – все, что осталось от прежде крупной геологической экспедиции. На пороге встречал начальник отряда, наш бывший студент, расторопный Саша Неверов.
− Привет! − шагнул ко мне Саша, топорща смешную свою бороденку и протягивая руку для приветствия.
̶ Нам звонили, но знаешь людей свободных нет, а там на участке у нас работ нынче не запланировано. Мне в местном сельсовете подсказали, что может тебя сопроводить местный охотник. Зовут его Усала, он коренной эвенк. Он, знаешь, немного странный. Шаманит, травку покуривает, живет в основном в лесу, но охотник от бога – вырос в лесу, вся семья испокон веку только охотой и жила. Он как раз в эти места собирался. Это знаешь, хороший вариант. У него и лодка подходящая для прохождения порогов на реке. А лучше него пороги никто из наших не знает.
– Ну, ладно, что делать? − буркнул я, представляя себя в обществе нелюдимого Усалы.
− Только знаешь, у него недавно младшего брата убили. Он с тех пор стал немного не в себе как бы. Нестандартная история. Брат у него – был отличный стрелок. Белочку бил со ста шагов и только в глаз. А тут, после всех этих вестей из Чечни про беспредел в Грозном, о наемниках и жестокостях боевиков, насмотревшись как совсем безусые призывники пытаются одолеть матерых мужиков-бандитов, ‒ собрался молча, в милиции взял справку на оружие и уехал в Чечню.
Поеду, мол, − нужно помочь старшему брату. Старшим братом они называют нас всех, кто в городах живет и вообще за рекой. Русских и всех других.
Саша прервался, закурил и продолжил свою, крайне меня заинтересовавшую историю.
̶ Через полгода вернулся. Сказывали, да и сам я видел, – часы золотые ему подарил генерал и орден Красной Звезды вручил, – как у деда моего еще с войны. Говорят, покрошил он там в Чечне духов столько, что кладбище средних размеров заселить можно. А вернулся когда, – говорит, устал душою, позвал его назад дух лесной. Вот такой народ, эти местные охотники.
– А убили то его как? − уже заинтригованный спросил я Сашу.
− Похоже, выследили его и в отместку за убитых в Чечне бандитов наказали.
Терсу его звали.
̶ Кто-то выдал его. А так, как могли найти? − вставил реплику я.
– Вероятно так и было. Стукачей у нас всегда хватало. А за деньги теперь и отца родного сдадут не моргнув.
Усала твердит, что брат его среди духов мира проживает, и он с ним разговаривает. Говорит, сказал ему брат что с ним случилось и что не жалеет о том, − закончил рассказ Саша.
Я крепко задумался. История шокировала меня. События в Чечне болью отзывались и в моем сердце.
Я не стал откладывать знакомство с Усалой и направился к его избушке, что стоял на окраине селения. Подходя к дому, почувствовал сзади чье-то присутствие и, оглянувшись, увидел пеструю собаку лайку с хвостом-калачом, которая беззвучно бежала сзади, контролируя пришельца. Пес смотрел умными серыми глазами, и было понятно, − угрозы нет, но шалить тебе не позволят.
На порожке дома сидел и пристально смотрел на меня маленький сухого тела человек в брезентовой куртке, кожаных потертых штанах и легких сапожках. Круглое добродушное лицо его возраста не выдавало – ему можно было дать сорок, а можно и все семьдесят лет. Наиболее яркими были черные точки глаз, внимательно смотревшие из-под бровей. На лице была редкая бороденка и едва заметные усы. На голове охотника одета небольшая выцветшая шерстяная шапочка в форме тюбетейки. Вся одежда выглядела сильно поношенной, но хорошо и ровно прилажена, а местами на одежде были видны заштопанные суровой ниткой разрывы, В руках Усала держал курительную трубку, изготовленную из рога. Трубка слегка дымилась, а горящий табачок немного искрил и потрескивал, распространяя едва уловимый аромат.
− Добрый день! Вы Усала? – задал я вопрос для начала нашего разговора.
̶ Да, а ты геолог из города? За помощью пришел? – спросил Усала и не ожидая ответа продолжил:
– Вчера еще хотел уйти по реке, но попросили тебя взять на стрелку, вот сижу, жду.
−Спасибо, Усала. Мне очень нужно на стрелку, а потом, – назад. Поможешь?
̶ Завтра с утра и пойдем. А пока давай чай попьем. Я тебя ждал, уже и чай заварил, – хитренько прищурившись, Усала встал и слегка косолапя, повел меня в дом к столу и задымленной печи. Чай был заварен в медной большой и темной от копоти кружке.
За столом, разлили чай по чашкам, заговорили о поездке. Чай был сделан из травяного сбора, горчил, но был приятным на вкус. Усала попыхивая трубкой, отхлебывал чай и, посапывая, молча глядел, то на меня, то в открытую настежь дверь и на лайку вытянувшуюся у порога.
Меня подмывало спросить охотника о его брате, о том, что произошло с ним.
Усала, опередив мой порыв, посмотрел на меня с укоризной, как мне показалось, и рассказал историю брата.
–Терсу поехал на войну тогда, когда узнал, что туда приехали и воюют против наших солдат чужие люди из других стран. Плохо воют − зло, жестоко. Когда два брата дерутся, как бы это ни было худо, чужим в этой драке места нет. А солдаты-призывники – они же совсем ничего не умеют на войне, дети еще совсем. И он поехал помочь старшему брату. А на войне он не убивал обычных чеченцев, а только чужих и самых озлобленных. Их там тогда очень много собралось. Очень злые. А брат он умеет превращаться в камень, в дерево, он может так спрятаться, никто его не найдет.
− А как же он попал им в руки уже здесь – дома? – вырвался вопрос у меня.
̶ Он сам так решил. Устал он сильно от убитых им людей. Убитые они возвращаются и отнимают жизнь. Когда они пришли, он вышел к ним. Но они испугались, и он сам пошел в баню. Они его там заперли, подожгли баню и убежали – так они его боялись. Он теперь там, – Усала показал пальцем вверх.
– Ему там хорошо. Мы с ним говорим обо всем. Вот вчера он мне рассказал, что приедешь ты. Он просил меня тебе помочь и рассказать про россыпь, – продолжил Усала.
Я встрепенулся:
– Откуда про россыпь знаешь?
− Теперь знаю. Ищите золото, да не там, где оно спрятано. Я точно не знаю, но знаю, что не там ищите. Так брат сказал.
Я отправился ночевать к Саше, мы долго говорили о золотой россыпи, которая всколыхнет здешние места, когда сюда придут большие деньги. О Усале и его брате мы не говорили, но я все думал о них и многого понять просто не мог – эти люди жили в каком-то ином измерении, мерой которому была уникальная восприимчивость к вибрациям природы, высочайшая космическая чувствительность и ответственность перед малозначимыми, как нам казалось, вещами.
Утром, чуть рассвело, мы с Усала и его верной лайкой отплыли из поселка вниз по течению реки. Плавное течение реки сменилось быстриной. Лодка ловко лавировала между огромных камней, срываясь с кручи порога вместе со стремниной. При преодолении порогов река ревела, обдавая лодку и людей холодным душем брызг. Собака легла на дно лодки, где стойко переносила качку и брызги. Я помогал править лодкой сидя на носу.
После порога река успокаивалась, и можно было разговаривать, но путники молчали, каждый занятый своими мыслями.
Беззвучный сплав по реке позволял наблюдать жизнь обитателей тайги на её берегах. То косуля, то олени были застигнуты на водопое.
Вдоль леса прошмыгнула лисица, воровато поглядывая на нас.
За поворотом реки открылся плёс с купающимся у берега медведем. Медведь был настолько беспечен и занят собой, что совершенно не обращал внимания на лодку. Усала приподнявшись, что-то зычно прокричал в сторону медведя. Тот встрепенулся и выскочил на берег, замер у кромки воды, поднявшись на задние лапы, внимательно и тревожно вглядываясь в проплывающую лодку.
̶ Что ты ему сказал? − спросил я Усала.
– Я ему сказал, что пусть будет осторожен. Пришли чужие люди в тайгу, − ответил серьезно охотник.
Так поворот за поворотом, от порога к порогу мы добрались до стрелки. Река здесь раздваивалась на два притока основного русла. Между двумя руслами у леса стояла охотничья изба, к которой мы и причалили. Пока Усала занимался поклажей, я успел сбегать до наступления ночи к ближайшим шурфам и с удовольствием отметил, что шурфы еще не осыпались окончательно и воротки на них вполне пригодны для спуска. Поэтому уже на утро я наметил взять пробы в ближайших шурфах.
Работа подвигалась быстро. За три дня мы с Усалой обошли ближайшие шурфы, и я успешно взял пробы песка со дна каждого из них. Оставался один шурф, который был пробит в отдалении под самым склоном хребта у заболоченной речушки.
Я объявил охотнику, что завтра, видимо закончим и можно будет порыбачить вволю и отправляться назад в поселок.
Усала кивнул, попыхивая трубочкой, которая светила ярким угольком, подсвечивая контуры лица охотника.
Смеркалось, и навалилась сразу непроглядная ночь. Я спал безмятежным сном человека, который выполнил сложную работу и не испытывал больше ни сомнений, ни каких-либо угрызений въедливой совести.
Утром с первыми лучами солнца уже хотелось вскочить и побежать по росе к реке, − так ярко и азартно начинался день.
Я сбегал к реке и, набравшись духа, нырнул в ледяную тугую струю воды, отчаянно гребя против течения. Вся моя мощь гребца в борьбе со стремниной позволила продвинуться не более чем на пяток метров – река летела со скоростью поезда.
Свежий и бодрый, утираясь на ходу полотенцем, я пришел к домику.
Усала сидел на пороге избушки и покуривал свою трубку – казалось, он и вовсе не ложился.
− Тебе не нужно ходить к дальнему шурфу? − попыхивая трубкой, сказал Усала.
̶ Там тебя ждет беда. Дождись меня, вместе сходим. Я схожу на кордон, где прикармливаю соболей, а потом и сходим? − продолжил Усала и пригласил позавтракать ухой из наловленных им с утра хариусов.
Позавтракали.
Усала взялся готовить поклажу для поездки на кордон.
Я, удобно устроившись в тени домика, чертил схему расположения шурфов и строил варианты прогноза выноса россыпи, размышляя о том, где же ошибка, и почему не сходится анализ проб и выстроенный нами прогноз коренного месторождения, которое по всему должно быть в направлении русла одного из рукавов реки.
Усала не спешил, хотя вчера говорил о раннем своем отплытии на кордон, – его как будто что-то сдерживало, не давало уехать. Покрутившись у лодки, он подошел ко мне и присел рядом на корточки. Поглядывая на мою схему и как всегда потягивая трубочку, на этот раз, погасшую, Усала показал на ближайший к нам склон горного массива и изрек фразу, которая, показалось, перевернула подо мной твердь земли.
− Там раньше текла река, − несколько напряженно выдавил он из себя.
̶ Как там? Там скалы, коренник. Там не могло быть русла реки! − воскликнул я, уже привыкнув к тому, что к словам Усалы всегда стоит относиться с вниманием.
– Землетрясение сильное было давно. Гора и сползла в русло. Видел там за горой озеро? Вот что и осталось от реки. А река поменяла русло – обогнула гору и вышла через ущелье здесь, − Усала уверенно показал на русло правого речного потока.
У меня перехватило дыхание.
− Значит коренное месторождение где-то там? Под этой грядой, которая сползла в результате землетрясения и накрыла истинно коренные выходы золотоносных пород? Вот это да! Это очень красивая легенда, − выдохнул я, уже сходу понимая, что все ранее сделанные анализы показывают именно этот маршрут формирования россыпи.
Попив чаю и еще раз наказав мне, чтобы я без него не ходил к дальнему шурфу, Усала с лайкой отправились верх по течению реки, огласив тайгу гулом лодочного мотора.
Я не находил покоя. Сказанное Усалой меняло все представления, все доводы, которые мы копили последние несколько лет. Нужно было искать варианты для поискового бурения через толщу пород, чтобы подтвердить возникшую версию и ответить, наконец, на вопрос о коренном месторождении.
Я ходко добежал до дальнего шурфа и, обвязавшись веревкой для страховки, соскользнул вниз в прохладу – благо, что шурф был неглубоким – метров пять-шесть, не более.
Расположившись на дне шурфа, стал ковырять песок и складывать его лопаткой в ведро. Вдруг навалилась слабость, перед глазами побежали яркие круги, дышать стало трудно. Я потерял сознание.
Очнулся я уже наверху. На меня смотрели Усала и пес. Встревоженный взгляд обоих я принял как укоризну и, поняв, что жив, снова потерял сознание.
Усала отпаивал меня чудными отварами трав, которые собирал здесь же в тайге, добавляя свои тайные снадобья из кожаных мешочков, что-то шепча. Несколько окрепнув, я смог, опираясь на Усалу, добрать до домика и лодки. Мое состояние нельзя было назвать стабильным и реальным. Приходя в сознание, я мог только попить или принять отвар и снова улетал в сумерки дремоты и пучину бессознательности. Очнувшись в очередной раз, я ощутил свежесть реки и понял, что нахожусь в лодке. На корме я увидел Усалу, который поверх меня остро всматривался в стремнину реки, управляя мерно работающим мотором и лодкой.
В поселке нам помогли добраться до базы геологического отряда. Саша Неверов тут же связался с городом, вызвал санитарный борт МЧС и позвонил Булю. Я же, продолжая пускать горькую слюну, жил на грани сознания и обморока.
Последнее, что я видел, улетая на вертолете МЧС, уже с капельницей в руке, это две фигуры на краю аэродрома – большая грузная ссутулившаяся Буля и маленькая сухая − Усалы. Они стояли, такие разные, но очень похожие общим – позой, в которой было ожидание и надежда.
Я, после интенсивной терапии, быстро пошел на поправку. Отравление болотным метаном, который скопился в шурфе, оказалось сильным, почти фатальным. Это крохотное «почти» было мало объяснимо с точки зрения медицинской науки, но что-то своевременно вмешалось в процесс отравления организма и защитило его от умирания.
Пока я болел, Буль развернул с помощью Саши активную деятельность и по принципу удава «заглотил-таки» своего бывшего студента, добившись от него организации буровых работ на склоне, сползшей когда-то во время землетрясения горной гряды. В результате была извлечена со склада новая компактная буровая установка поискового бурения, которую подняли на гору на лошадях по узким тропам, выделенных также отрядом, и уже к исходу лета нам передали выбуренные образцы замечательного керна жильного кварца с крупными прожилками желтого металла. Анализ показал – наряду со спутниками в пробе очень хорошее по составу золото.
На кафедре был праздник. Буль тряс образцами керна и без конца любовался на фотографии шлифов, тискал меня в избытке чувств и бесконечно часто поминал в своих рассказах Усалу, качая головой и с чувством выражая восхищение и уважение к охотнику.
А я вспомнил наш разговор с Усалой на стрелке, когда задал ему, как мне казалось, провокационный вопрос о том, как он относится к нам геологам и вообще к людям, несущим, так сказать прогресс в первозданные северные края, которые безвозвратно меняются, теряя свои природные заповедные качества.
Ответ Усалы как всегда озадачил меня и заставил задуматься:
− Всем нужен большой брат. Нам без большого брата не выжить. Нельзя сохраниться нам в этом мире без защиты большого брата, − так сказал старый охотник Усала.
А я тогда подумал:
̶ То, кто из нас большой брат понятно, но спорно, кто из нас брат старший.

2017 г.
0

#26 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 12 января 2018 - 20:13

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

25

ПЕВЧИЕ И КРОПАТЕЛИ ДРЕМУЧЕГО ЛЕСА


Юмористическая сказка

Жили-были в одном дремучем лесу звери. Жили по-дикому. Всяк зверствовал по-своему обычаю. Волк гонял зайцев. Лиса ловила мышей. Медведь Михайло Потапыч – почётный исправник.
Однажды в лес зашли грибники, да разговорились про разные новости. Оказывается, в деревне Климово староста дурит господ с мужиками по уму. Не просто клянчит у барина деньги на общество и обирает лапотников, а через конкурсы. И такая сладкая жизнь у жюри получается... Сам к ней потянешься.
Послушал их хозяин леса и решил – быть и у нас конкурсам. Созвал в полнолуние лису, кабана, волка – самых ловких хищников и объявил:
- Господа зверьё, пора бы и нам ума-разума набраться, да жить в мире, как первые звери.
- Это как? – настороженно спросила волк.- Траву жрать, как сохатые?
- Что ты, брат,- успокоил его Михайло Потапыч.- Никто тебя к сену не призывает. Нельзя же сразу в полное совершенство вернуться. Будем постепенно облагораживаться. Начнём проповедовать о лучших чувствах – о любви, доброте и кротости. Предлагаю каждому зверю написать о чём-то добродетельном, а кто лучше всех напишет, того наградим бочкой мёда и издадим на бересте.
- А пчёлы мёд дадут? – вежливо поинтересовался кабан, уже имевший печальный опыт общения с собирательницами нектара.
- Разумеется, а будут жалиться, так мы их быстро из дупла выкурим.
- Хорошее решение, только одна ложка дёгтя всю бочку мёда портит,- сказала лиса Патрикеевна.- Получается, что если сойка или полёвка лучше меня сочинит, так она мёд и получит? Да я лучше их добродетельно скушаю!
- Успокойся, лиса. Мышь еще ладно, не очень обидно,- ответил ей волк.- А вот если набежит зверьё из города. Собаки, кошки, крысы… Всякие канарейки налетят, так они нашу бочку мёда вмиг прихватят. Они же все грамотные да ушлые. Или же какая-то тварь заявит, будто бы она лесная и лишь временно в городе живёт…
- Тогда мы напишем положение, где укажем, что конкурс лесной. Так его и назовём «Конкурс дикого зверья».
- Этого мало. Кроме нашего леса, есть еще всякие джунгли, да тропики. Прилетит какой-нибудь заморский соловей и всех своей волшебной арией перепоёт. Я слышала будто бы у каких-то чужих птиц почти райские голоса и ими даже змеи заслушиваются. С ними будет тяжело тягаться.
- Тогда, нужно что-то такое придумать, чтобы чужаки не слишком-то нас донимали. Например, образцовую морду.
- А как мы решим у кого морда образцовая?
- Если он из нашего леса, то подходит, а нет – от ворот поворот. И добавить главное - лесной дух. Его мы нутром чуем, и чужих быстро распознаем. Для них мы выделим отдельную номинацию «Экзотическая жизнь». Пусть они в ней толкаются, и между собой грызутся.
- Правильное правило! Мудро сказано.
- А как же равноправие? – пискнула из глубины норки обиженная мышь, которая из праздного любопытства подслушивала ночной разговор хищников.
- Ты чего совсем дурная? Наших не уважаешь?!- яростно возмутился волк.
- Уважаю, но…
- Равноправие разводить?! Накось выкуси! Я тебе покажу волчью лапу.
- Не кричи. Сейчас всё решим. Кого ты слушаешь? Мелочь пузатую? Так у неё никакого соображения. Одна дурь в башке,- сказала лиса, хитро вглядываясь в норку смутьянки и по-тихому расширяя вход.
- Один зверь – один голос! Право имею! – храбро пропищала мышь, пятясь подальше от лисьей морды.
- Брысь отсель! Не смей хищников подслушивать, сожру с кротостью!
- А вот этому охотно верю. Не утруждайся, лисонька напрасно. У меня второй выход есть,- послышался слабеющий голосок норушки.
- Лишние уши ушли,- сказала лиса, и с чувством явной вины вздохнула,- улизнула злодейка, жаль.
- Умница, мышь поборола. Хорошо, но что же дальше делать, милая? Стоит ли для чужаков стараться?- вопросил кабан, удручённо покачав клыкастой головой.- Пустые хлопоты выходят.
- Всё проще парёной репы,- по-хозяйски пробасил Председатель.- Придумаем нужные правила конкурса. Выберем Совещание Хищников, и, для пущей солидности, Логово Экспертизы. Очень прекрасно филин подойдёт, ночной хозяин. Днём он ничего не видит, спит. С ним всегда можно договориться, и им припугнуть. Выборщики сначала определят длинный список, потом короткий и дело сделано. Главное, чтобы везде были свои звери. Можно даже из чужого леса. Мёдом поделимся, пчёлы наберут.
- Эх, всё равно чего-то мне тревожно... Обдурят нас. Давайте, для верности, запишем в положение, что премия даётся не за лучший рассказ, а за значимость. Так мы всякие недоразумения разрешим, даже если крокодил придумает самый интересный роман. И на законном основании вежливо объясним мою значимость,- вздохнула лиса и так горестно облизнулась, будто бы три дня голодала.
- Ишь, какая хитрая! Таким хитруньям хвосты рвут,- крикнула бойкая сорока, присевшая на ближайшую ёлку.
- Длинные и рыжие! – снова пискнула осмелевшая мышь.
- Ты опять хамишь, мышь?
- Ты еще не слышала моего вежливого хамства! – бойко ответила норушка.- Я тебя научу мышей уважать! Стаю свистну, отдубасят! Михайло Потапыч, так это или не так? Или ты сомневаешься?!
- Мало я мышковала, самую голосистую и наглую прозевала… Просто опростоволосилась.
Лиса стала яростно раскапывать нору. А мышь по-бойцовски свистнула, и весь ночной лес наполнился топотом мышиного полчища и армии сочувствующих крыс. Перевес в живой силе, зубах и когтях был очевиден.
- Требуем номинацию «Концерт пищащих голосов. Мышиная ария»! – серое большинство весело скалилось и пищало до небес.- Кабана – на мыло!! Лисьему хвосту – морской узел!!!
Лиса боязливо прижалась к земле, а кабан инстинктивно присел, дико завращал глазищами и выставил вперёд грозные клыки – даром не возьмёте. Искромсаю, затопчу. Сам медведь сообразил, что мышиный бунт – дело тяжкое.
- Будет вам и концерт, и ария. Хватит умничать. Лиса дело сказала. Я с ней согласен. Пусть пишет правила. Патрикеевну не обжулишь,- сказал Михайло Потапыч, давая понять, что пора закругляться, а мышиному народу на репетицию.
На том Совет Хищников и порешил. Затем собрали к берлоге всех лесных жителей и объявили «Конкурс зверья и певчих птиц».
И началось во всех лесах такое бурное творчество, уму непостижимо. Всё зверьё вдруг захотело сладкой жизни и славы. Все поверили в свою талант, в свою избранность… И даже более того – высшую справедливость суда! Всё-таки сам хозяин леса Председатель Жюри, хотя и знали его характер, любовь к мёду, и кое-что такое…, о чём принято умалчивать.
При этом и самому наивному ежу было известно: своя лапа – владыка… И лапа лапу моет. Но так всем хотелось верить в лучшее, в честное! Просто без удержу. Святая простота… Наивные дети природы.
Поэтому лев, позабыв верную супругу, притащил страстный рассказ о любви к юной львице. Его вежливо включили в длинный список, всё-таки царь зверей. Нужно уважить. Сытый крокодил накропал басню о своей доброте: он вылезает на берег, разевает во всю ширь свою пасть и разрешает птахам вытаскивать из неё мясо, которое застряло между зубами. Его тоже включили в длинный список - о благородстве проповедует.
Приняли и хор болотных цапель, заявившихся с концертной программой «Наше болото лучше всех». Её гвоздём стала трагическая ария «Жаба застряла в горле» и шуточная песня «Мы лису из кувшина попотчуем».
А вот эпиграмму шакала на слона отшили. Слон - фигура почтенная, трудяга. Про мартышек и говорить нечего - мордой не вышли. Они, конечно, подняли гвалт, что, дескать, наши стихи самые талантливые, их даже львица любит. И что же? Кривляк просто освистали и вытолкали из леса. Чего с ними церемониться?!
Дали по шее и шимпанзе, вздумавшему выплясывать «камаринского» под мужицкие песни. Причём угостили по всем правилам, не обжалуешь – у нас конкурс рассказов зверья, а не плясунов-скоморохов. Не садись, шимпанзе, в чужие сани…
Обезьяны впали в амбицию, обозвали Издательство Совещания Хищников издевательским и пустили сплетню «ИСХ издох».
Сложнее всего было с солидным удавом и очкастой коброй. Они принесли трогательные трагедии о душевных муках, которые они испытывают из-за змеиного образа жизни. Оказалось у них очень чувствительные и нежные души. Кто бы мог такое подумать? Скрипя сердцем, и змей включили в расширенный список. Пусть потешат своё самолюбие. Не жалко, всё равно в коротком все места... Вроде бы и не заняты, но и свободными их язык назвать не поворачивается.
Зато довольно просто было с дикими козлами. Кабан им прямо сказал:
- Вы же козлы! И вирши ваши козлиные.
- Зато в них лесной дух, а он – главное! - веско проблеял предводитель стада, гневно потрясывая тощей бородёнкой.- Сами же в премии написали. Никто за язык не тянул!
- Козлиный дух, а не лесной,- усмехнулся кабанище, и, поворачиваясь к рогатым поэтам хвостом, в довесок оскорбительно брякнул.- Козлам у нас не место!
Вот тут произошла самая скандальная страница уважаемого конкурса.
- Ты больше нашего козлишь, кабан!- нагло выкрикнул хриплый вожак рогатых соискателей мёда и славы.- Вали его, братцы!
Уговаривать никого не пришлось. Козлы всем стадом намяли хмурому кабану бока рогами и гордо ускакали домой.
- Шикарная, потрясающая новость,- радостно каркнула ворона.- Козлы за козлов кабана отлупили! Какая красота! Звери, ликуйте, кар-каррр! Красота!
Ворона замахала крыльями вглубь леса, раскаркивая свежие известия. А озлобленный кабанище тут же отыгрался на невинных голубях.
- Тоже мне нашлись певцы… Не сеют, не пашут, только жрут чужой хлеб… Тунеядцам вход запрещён! Особенно пернатым сплетницам и прочим бессовестным бестиям.
- А не будет ли лишнего шума, ваше степенство?- ехидно поинтересовался ушастый заяц, приятель кабана по деревенским огородам.- Они же песню о мирной любви принесли. Полетят жаловаться… Надо было принять, бестолочь. Тебе чего-то жалко или просто лень? Голубей нужно уважать – это и косому ясно.
Кабан угрюмо покосился на болтливого зайца, но промолчал. Мол, на глупые вопросы не отвечаю. Деловито порыл острыми клыками под развесистым дубом. Время обеда, а у него в желудке еще ни одного желудя.
Внезапно прямо под ногами кабана стала возрастать земля. От неожиданности клыкастый хищник мощно скакнул под ракитовый куст. Однако его волнения были напрасны – на свет появился подслеповатый крот, держащий в зубах десяток берестяных свитков.
- Кабан, радуйся! – прошепелявил старый крот, вылезший из-под земли.- Я принёс повесть о кротости крота, точно по теме конкурса. Похлопочи за меня, пожалуйста, а я в долгу не останусь… Ты меня знаешь, на одних полях подъедаемся.
- Тьфу, на тебя, кротище! Ты же лес не знаешь. Ползаешь под землёй, жрёшь червяков и жуков. Какой из тебя писатель?
- Кроткий, и повесть моя кроткая, поэтому прими, будь другом. Она же по теме премии, премиальная. Тем более, что про меня даже сама Патрикеевна стишок сочинила.
- Какой?
- Смешной.
- Тогда читай. Послушаю.
Крот взобрался на самый верх холмика и стал радостно декламировать:

Без крота жизнь маята –
В душе грусть и пустота…
Лишь, когда сожрёшь крота,
В пузе мир, блажь, красота!

В нём за мудрого крота
Грянул праздник живота!

- Весёлый стишок, и мне нравится. Реалистично сказано. Главное - жизненно и с юмором. Уговорил. Возьмём и твою червячную прозу,- снисходительно сказал повеселевший кабан.- Дам лисе, она зарегистрирует.
Счастливый крот вручил влиятельному члену жюри драгоценную рукопись и быстренько нырнул обратно в свою нору. Там поспокойней и привычней, и лиса зубами за холку не сцапает.
А сороки-белобоки сразу же принялись пересуживать снисходительность кабана. Дескать, принял повесть от своего зверя… Вот и верь теперь жюри…
Между тем конкурс, несмотря на все интриги и жульничества, притягивал к себе всё больше и больше лесных обитателей. Оригинальней всех оказалась болотная гадюка, заявившая себя литературоведом. Она наплевала свежим ядом на старой коже «Исследование утреннего кваканья» и эссе «О значении песни жабы в горле цапли». В номинации «Змеиное шипение» - лучший шедевр.
Высокозначимым признали и роман матёрого волка «Волчья доля: Ягнята, да зайцы», о трепетной любви к зайчатине и прочим малым леса сего. Доводы в его пользу были наилучшими – волчья стая за спиной.
Лесной доктор Дятел прилетел с ласковой песней о тайной страсти «Вылечу клювом и сердцем». Его вроде бы почти приняли, да нашлись злопыхатели с камнем за пазухой, которые высказались против.
- Кому-то доктор, а кому-то враг по жизни,- подал голос короед и тут же стал зарываться вглубь сосны, точить стенограмму заседания.
- Стукачи лишние,- грубо добавил волчара, грозно щёлкнув зубами.
Обиженный лекарь скрылся в сосновый бор, где застучал что-то похожее на поэтический демарш.
Лиса Патрикеевна вдохновилась на целый трактат о нежной любви к курам, который назвала «Жизнь в курятнике. Правила общежития». Получилось почти академическое издание. Блестящий стиль, прекрасное знание темы, оригинальный подход к курятнику и полнейшее соответствие всем пунктам положения премии.
С самой кислой миной приняли исследование дряхлеющей совы «Ночные дела в воспоминаниях очевидцев далёких, но славных лет». Самое сомнительное заключалось в том, что сова ничего своего и нового, кроме трёх абзацев предисловия, не написала. Всё сочинение состояло из замшелых писем пращура, валявшихся подстилкой в дупле.
- Молодым – дорогу, старикам – почёт,- горестно вздохнул кабан.
- Ты про кого говоришь?! – сова гордо нахохлилась, замахала крыльями и бодро перетопталась на ветке,- я еще птица в полной красе и силе!
- Вижу, вижу… Невеста на выданье. Лучше во всем лесу не найти. Только клюв почистить и ноги со спиной выпрямить.
- А ты, как видно хорошо спишь? Никто над ухом не ухает?
Кабан равнодушно пропустил совиный выпад. Ему ли со старой перечницей скандалиться? У птиц и права птичьи. Но, как ни крути, а родственника филина не обидишь. Он всё же член Жюри, а не какой-то воробей без роду и племени. С тем проще. Лишь зыкнешь, и нет его. Точно и не бывало.
Короче говоря, лесные просторы наполнились вдохновением творчества. И, скоро ли сказка сказывается, а дошло дело до длинного списка.
Крупные хищники расселись на почётные места, волки посерёдке, в задних рядах – зайцы, хорьки… Обсуждение прошло скучно. Знатные звери твёрдо знали, что пройдут, а лесная мелочь и не надеялась. Соек, муравьев, барсуков отсеяли общей кучей. А вот боевую песню беркута «Молнией слетаю на полёвок» приняли единогласно.
К удивлению всех, Михайло Потапыч одобрил хорьковскую поэму «Где пройду, там долго меня помнят». Своё мнение он пояснил прямо и незатейливо.
- Хорька включить, чтобы не вонял у берлоги. Я его хорошо знаю, когда он чем-то недоволен по всему лесу такой аромат, что хоть нос затыкай.
Поэтому пахучего зверька, слегка зажав носы, приняли последним номером. После сего, стали обсуждать: «Нужно оглашать длинный список?». Постановили: объявить о его принятии. А кто принят - это дело Логова Экспертизы.
Почему так решили? Чтобы не выносить сор из леса о разных сомнительных соискателях, скандалах и иметь больше свободы выбора. Ведь если его объявить, то начнутся нападки на Совещание Хищников при выборе наградного. Дескать, выбрали только своих, то есть сжульничали…
Но шила в мешке не утаишь. В воздухе запахло величайшим скандалом, точно хорёк повсеместно наложил свою особую мету. Она вроде бы жить не мешает, но дышать тошно и на душе как-то гадко…
Самые ожесточённые споры начались с обсуждения короткого списка. Когда кобру вычеркнули, она гордо встала в боевую стойку:
- Вы что-то на змей имеете?!
- Не имеем. Мы же болотную гадюку уважили.
- Но она местная!- воскликнула очкастая змея.
Грозно раздула капюшон, воинственно покачалась и разинула пасть с ядовитым зубом. Получилось весьма зрелищно. По-театральному потекла жёлто-зелёная слюна… От восторженного изумления ёж аж присвистнул:
- Кучеряво гады пляшут!
- Хватит шипеть, ползи домой по-добру, по-здорову,- сказал кабан, лениво зевнул и пояснил ситуацию.- А будешь капюшон раздувать, всем стадом затопчем.
- Звери вы, и конкурс у вас зверский. Одни гады собрались!
- А ты-то кто?! - отважно спросил мангуст, родственник хорька.- Ты и вовсе пресмыкающиеся. Шурши брюхом мимо мёда!
- И это справедливость?! Вы же прямо написали в положении «Премия даётся за значимость»! Мой яд самый значимый! Из него лекарства делают.
- Еще слово скажешь, и горло порву,- пригрозил мангуст и приготовился к ловкому прыжку.
Мудрая змея, по-тихому сдув капюшон, уползла в кусты, где привычно наплевала ядом на голубику… Знай, наших!
После долгих споров и обид появился наградной список. В него вошли: медведица (повесть «Моя нежная любовь - Михайло Потапыч»), лиса Патрикеевна, литературовед гадюка, лев, кабан, хорёк...
Начался процесс выбора лауреатов. Ими стали… Вы догадались? Совершенно верно! Так и закончился «Конкурс зверья и певчих птиц».
Грянул праздничный «Концерт пищащих голосов», солистка и лауреат серого большинства - бойкая мышка Норушка.
Радостный лев облобызал всё хищное Жюри, номинантов и пригласил лесную знать в гости на конкурс Царя зверей. Потом было всеобщее зрелище награждения славнейших и значимых. Мёд тут же растащили по норам, и лауреаты вернулись к привычному промыслу...
Сказка – ложь, да в ней намёк!
0

#27 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 12 января 2018 - 21:08

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

26

ДОСТОЙНЫЙ УХОД


На фоне блеклого, в потертом домашнем одеянии, хозяина, визитер смотрелся броско. Добротно сшитый костюм, аккуратно завязанный галстук под воротничком идеально выглаженной рубашки. Держался он учтиво, хотя и несколько свысока, как вначале показалось Виталию. Попросив разрешения, аккуратно поставил сложенный зонтик у стенки прихожей. Представился менеджером и поинтересовался, куда можно пройти. Несколько помявшись, Виталий позвал гостя на кухню. Обнаружив, что кухонный стол занят неубранной посудой, Виталий сконфузился и засуетился.
Гость водрузил на стол пеструю папку, посмотрел на хозяина и поинтересовался:
- Каков возраст клиента?
- Мой? – растерялся Виталий.
- Нет, – легко улыбнулся менеджер, – вашей…
– Ааа… Матери, – с облегчением выдохнул Виталий, – 82.
– Солидный возраст.
– О, да! Но вы знаете, в наших обстоятельствах… наши возможности.
Менеджер понимающе покивал головой:
– Конечно. В таком возрасте трудно обеспечивать постоянное внимание, это требует слишком много…
– Да, – обрадованно перебил Виталий. – Я вкалываю с утра до ночи… все дорого… В больницу на бесплатное место её не положат… Мы же не звери, вы не подумайте… Моя жена… Она все понимает… И вообще родному человеку хочется говорить и делать только хорошее… А тут ещё такой диагноз, что уже понятно, что неизбежно…
Менеджер продолжал кивать на каждую фразу. Угадав паузу, он вставил:
– Сроки вы можете обозначить сами, мне только понадобятся оригиналы заключений врачей. Со своей стороны мы обеспечим все самое лучшее. Все будут довольны.
–Достойный уход?
– Именно так, –подтвердил менеджер. – Мы на этом рынке более 5 лет.
Виталий слегка запнулся, явно желая задать вопрос, но гость его опередил:
– Не волнуйтесь. У нас очень демократичные цены. Давайте я расскажу вам подробнее о наших предложениях…
+++
Она была стара. Она устала жить, как устала поднимать свои ссохшиеся узловатые руки. Особенно тяжело дались последние полгода. Паралич. Опостылевший угол окна с куском пронзительно синего неба. Продавленная кровать. Грубоватые врачи.
Но в последние дни все стало иначе. Может быть, что-то посоветовал тот деловитый врач в костюме с галстуком. В голове была непривычная ясность. Мысли стали звонкими, как весенние ручьи, разбивающие мартовский лед. «Наверное, я скоро умру, – спокойно подумала она. – Это была счастливая жизнь».
В детстве мама звала её Шурочкой. Она стремительно бегала на улицу, потом в школу. В школе ей особенно нравился учитель математики. Он был седой, строгий, но всякий раз светло улыбался, когда она или её одноклассники правильно решали пример.
Влюбилась впервые она поздно, на первом курсе института. Его звали Жозеф. Почему такое имя? Память услужливо подсказала, что он был студент по обмену, француз. Жозеф великолепно умел танцевать и научил её целоваться.
Но первым мужчиной стал не он, с Жозефом они легко, не больно, расстались, когда он уехал назад в Париж. Первым стал красавец-спортсмен, с которым она познакомилась в аэропорту. Они оба опоздали на рейс, сидели в кафе и взахлеб разговаривали, словно встретились после долгой-предолгой разлуки. Григорий, Гриша… Двухметровый гигант с белозубой улыбкой и вечно непослушными соломенными волосами. А руки… от его сильных рук могла растаять любая женщина.
«Погоди, – сказала она себе, – что же такое с памятью? Он же был слесарь, а не спортсмен, и росточка небольшого, о чём это я?»
В памяти всплыла картинка медового месяца, и сомнения ушли. Они поехали к пальмовым островам, где на пляж набегала морская волна, где всегда беззаботно и безоблачно. Такой счастливой она не была никогда, пожалуй. Эти дни до сих пор живут в ней и греют.
«Странно, – подумала она, – почему я не помню рождения деток?». Но такая послушная сегодня память тут же помогла ей – конечно, первые роды, страшно и больно, но всегда рядом такой заботливый Гриша. И роскошные букеты, которые он приносил в палату. И семейное тихое счастье. У них было трое детей. Когда дети подросли, в квартире стало шумно и тесно. Гриша построил дом, и всё семейство переехало туда. Конечно, бывали и ссоры, какая пара обходится без этого? Но это далеко в прошлом, поэтому воспоминания о них потерлись и не жалят её. Она помнит только радостное, ничего дурного не пробивается в её память. Может поэтому она не помнит как умер Гриша, и как она старела без него?
Впрочем, радость не умерла вместе с ним. У неё же прекрасные дети. Правда старшие разъехались и редко радовали её своими визитами, но Виталий всегда рядом. Виталий. Такой честный, заботливый, добрый. Как он каждый день ухаживает за ней. Бежит после работы к ней, рассказывает о своих делах, поправляет подушку и всегда говорит: «Мама, я так тебя люблю». Сыновья любовь – это так важно и так хорошо. Не у каждой женщины бывает такое, а у нее есть. Жаль, что у него и его красавицы жены нет детей. Но ведь это пока. Жизнь-то продолжается. Счастливая жизнь…
Её веки закрылись, и синее небо исчезло.

+++
Виталий сидел, ссутулившись, за кухонным столом. Перед ним стояла бутылка в обрамлении тарелок с закуской и большой на треть наполненный стакан. Его жена, начинающая полнеть женщина с красным лицом, облокотившись руками о стол, вела подсчёты. Стакан перед ней был маленький и пустой.
– Шкаф придётся брать без стеклянной дверцы, – сказала она, не поднимая головы.
– Не начинай, а? – сморщился Виталий. – Сколько можно корить? Ну, хотелось что-то сделать. Пусть хотя бы в последний день она забыла про всё это…
– Кровать её выкинул? – спросила жена. – Когда обещал уже…
Виталий не ответил и опрокинул в себя содержимое стакана. Скривившись, он встал с табуретки и подошёл к окну, прижавшись лбом к холодному стеклу. На окне немедленно образовался потный кружок от дыхания. Было пасмурно.
Виталий полез было за сигаретами, но спиной почувствовав взгляд жены, остановился.
– Борщ будешь? – слышно было, как она встаёт, поправляет халат, и деловито бренчит кастрюлями.
– Смотри-ка, – позвал её Виталий. – По-моему, это тот самый тип из компании. К кому это он интересно?
У подъезда соседнего дома стоял мужчина и курил, быстро затягиваясь.
– Умирает кто-то, – безразлично сказала жена, заглядывая через мужнино плечо. – Будешь борщ?
Виталий кивнул.
Мужчина в пальто бросил окурок, смачно плюнул и как-то распрямившись, вошёл в подъезд.
На припаркованной машине виднелась реклама: «Достойный уход» – отборнейшие воспоминания для последнего дня.
0

#28 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 14 января 2018 - 18:25

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

27

ВОЗМЕЗДИЕ


Мэром небольшого городка Свияжска был некий Гаврил Гаврилович Ступин , крепко сбитый мужичок с невзрачным,незапоминающимся лицом и пронзительным взглядом бесцветных глаз.
Несмотря на неказистый вид,Ступина боялся весь город. Он сумел взять под контроль все местные ветви власти и все,без исключения, бизнесы. Без его одобрения во владениях мэра нельзя было сделать буквально ни шагу. Ступин мог сотворить с любым горожанином что угодно : обложить непосильным штрафом, уволить с работы и даже просто напросто посадить...
Так вот,в один прекрасный день,оглядев свою трёхкомнатную квартиру,где он жил вдвоём с женой,Гаврил Гаврилович подумал,что ему,первому человеку в городе,не пристало жить в обычной девятиэтажке,ни чем не отличаясь от рядовых граждан. Такому человеку,как он,необходимо обзавестись личным особняком.
Сказано-сделано,и начал мэр подыскивать подходящее место для постройки своего будущего жилища. И тут выяснилось,что в сильно застроенном Свияжске просто невозможно подобрать достойное место для пристанища городского головы.
То слишком близко были соседние дома,то неподалёку располагалось какое-нибудь вредное производство,то поблизости не было ни зелёного деревца,ни даже маленького кустика,а ведь Ступин мечтал проживать,что называется,"на природе".
И вот тут зоркий глаз мэра остановился на так называемом Старом кладбище. Этому убогому погосту было бог весть сколько лет,а может быть, и столетий.Вокруг него выросли дома и постройки,которые ограничили его территорию так,что в какой-то момент мест для новых усопших горожан не осталось,и тогда в противоположном конце Свияжска построили ещё одно место захоронения,которое стали именовать Новое кладбище.
А между тем,то самое Старое кладбище было расположено просто идеально : на обширной зелёной горке,по периметру которой раскинулась чудная роща,весной и летом звенящая трелями голосистых птиц и шорохом вездесущих белок, а внизу,под горкой,протекала живописная речка Свияга,полная всяческой рыбьей живности.
У Гаврила Ступина дыхание перехватило,когда он представил свой будущий особняк на вершине этого земного рая.
Но была одна загвоздка : как быть с множеством могил,рассеянных по территории этого чудного места?
Мэр вызвал одного из своих заместителей и поручил ему собрать максимум информации по Старому кладбищу.
Через два дня заместитель сообщил,что число могил там составляет около полутора тысяч,но большинство из них заброшены. Следят за могилами своих близких всего несколько десятков граждан,в основном пожилого возраста.
Удовлетворённый таким докладом,предприимчивый мэр принялся за подготовку юридического оформления своей задумки.
Прежде всего надо было провести через Горсовет постановление о ликвидации Старого кладбища. Это мероприятие осуществили по отработанной схеме,которая называлась "под сурдинку".
На очередном заседании Совета председательствующий,порывшись в бумажках,с безразличным видом сообщил :
- Тут нам предлагают решить один давно назревший вопрос : в условиях нарастающего дефицита свободных площадей,в нашем Свияжске имеется значительный участок земли,практически не используемый жителями. Имеется в виду Старое кладбище. Так вот присутствующим проедлагается проголосовать за ликвидацию вышеупомянутого объекта, с целью дальнейшего использования освободившейся земли для удовлетворения насущных проблем города.
Далее оратор подчеркнул,что при этом интересы горожан ни в коей мере не будут ущемлены : заинтересованным лицам,а их всего с десяток человек,будет предоставлено время для переноса праха родственников на Новое городское кладбище.
Голосование прошло без заминок.
Вскоре с ворот Старого кладбища снята была соответствующая вывеска,а сами ворота были снабжены амбарным замком внушительных размеров...
А в ближайшие выходные у этих самых ворот собралось несколько десятков постоянных посетителей кладбища.
Обнаружив перемены на фасаде,да ещё и огромный замок на воротах,толпа пришла в возбуждение. Люди возмущённо размахивали лопатами,мётлами и граблями и громко взывали к тем,кто, по их разумению, должен был находиться по ту сторону ворот.
И вскоре оттуда действительно вышел заспанный охранник.
- Ну чего разорались? - недовольно проворчал он.
Из группы недовольных вышел пожилой мужичок и громко проговорил :
- Мы пришли почтить своих близких. Сейчас же открывай ворота!
- Это невозможно,граждане, - развёл руками охранник,- кладбище закрыто.
И в ответ на волну возмущения,пробежавшую по толпе, пояснил :
- Вот ведь целый месяц висит объявление,-ткнул он пальцем в остеклённую рамку,висящую на заборе,- Сказано же : такого-то числа кладбище закрывается. Желающие могут перенести прах своих близких на Новое городское кладбище.
- Вы что там с ума все посходили? - наскочила на охранника низенькая старушка в белом платке. - Что переносить-то? Там, в могиле, разве только пара досточек от гроба да две косточки от моих родителей остались.Да и вообще,грех человеческие останки тревожить!
- Ну тогда я не знаю...- растеряно произнёс охранник.
Но когда народ,угрожающе размахивая своим огородным инструментом, решительно двинулся на ворота,охранник струхнул и миролюбиво предложил :
- Знаете что,уважаемые граждане,я доведу ваши справедливые претензии до городских властей,а они уже непременно как-то разрулят эту неприятную ситуацию. Приходите в следующие выходные,вам всё доложат. Лады? - и не дожидаясь ответа,он скрылся за воротами.
Мужики и бабы ещё немного покричали,поворчали,а потом разошлись, договорившись собраться здесь же в следующее воскресенье.
А Гаврил Гаврилович времени не терял. Он незамедлительно направил бригаду бульдозеристов на зачистку кладбища.
И вот уже под скребками машин летят в близлежащий овраг деревянные кресты, заборы,скамейки,высохшие венки...
Порой,когда бульдозеры срезали какой-нибудь могильный холмик,на поверхности оказывались кости и даже черепа.Всё шло под откос.
В какой-то момент на кладбище проникли три старушки. Они вцепились в кресты своих близких и не давали продвинуться бульдозерам. Пришлось вызвать полицейских,которые с трудом оторвали рыдающих старушек от их крестов.
А неуёмный городской мэр приступил к проведению в жизнь следующего шага своей многоходовки.
Этот этап требовал весьма тонкого подхода : теперь надо было провести через Горсовет постановление о передаче бывшей территории кладбища в частную собственность.
Гаврил Гаврилович был не лыком шит : он понимал,что продать городскую землю мэру - это нонсенс. Поэтому он недели две ломал голову : кому можно доверить его будущую самую дорогую собственность? Перебрав с десяток возможных кандидатов,мэр неожиданно вспомнил своего самого нелюбимого родственника, которого всегда называл никак иначе,как "тесть Моторин".
Это был препротивный старикашка с немыслимым количеством болезней,которого Ступин по настоянию жены был вынужден регулярно пристраивать в лучшие больницы города.
- С паршивой овцы хоть шерсти клок,- пробормотал Гаврил Гаврилович,и решил остановить свой выбор на тесте, тем более,что никому не было известно о его родственных связях с мэром города : предусмотрительный Ступин держал это в строгой тайне.
Приняв решение,мэр и его верный заместитель приступили к обработке членов Горсовета.
Самым доверенным депутатам объясняли,что гражданин Моторин - заслуженный человек,инвалид Отечественной войны,а по секрету добавляли,что знающие люди говорят,будто он воевал вместе с отцом мэра и,кажется,даже спас ему жизнь.
Иным народным избранникам обещали весьма существенные "пряники" за поддержку нужного решения,а некоторым пришлось даже пригрозить строгими мерами вплоть до лишения депутатского мандата.
Так или иначе,но мэру удалось пропихнуть желанное решение,хотя и со скрипом.
Как только постановление Городского совета вступило в силу,Гаврил Гаврилович взялся за материализацию своего плана.
Он вручил своему помощнику паспорт старика Моторина, и тот обошёл нужные инстанции,внёс необходимую сумму денег, и без особых хлопот оформил земельный участок на никому неизвестного ветерана.
А в ближайшее воскресенье у кладбища вновь собралась толпа,да раза в два больше,чем в прошлый раз.
Только подошли они к воротам да увидели опустевшую территорию - без крестов,памятников и заборчиков, как по толпе прошёл гул возмущения.
Мужики и бабы подняли лопаты,грабли, да метёлки и принялись яростно стучать по воротам кладбища.
И снова появился охранник :
- Ну чего разорались,чего ворота ломаете!
Из толпы ему напомнили,что неделю назад он обещался доложить начальству о недовольстве публики...
- Так я доложился, - оправдывался охранник.
- Ну и что? - донеслось из толпы.
- А ничего,- развёл мужик руками.
Народ загудел и снова начал стучать по воротам.
Из толпы вышел крепкий парень и решительно сказал :
- Мы будем барабанить , пока к нам не придёт представитель городской власти и не доложит,что происходит с кладбищем.
- Ну что ж,пойду отзвоню,- обречённо проговорил охранник. - Да перестаньте вы стучать,как оглашенные,даже уши заложило...
Но народ продолжал своё дело,пока не дождался начальства.
Думали люди,что явится какой-нибудь чиновник из мэрии,которого они забьют общими усилиями, но неожиданно прибыл к ним мэр собственной персоной, да не один, а в сопровождении целого взвода полиции. К этому они были не готовы : перед Гаврил Гавриловичем дрожал весь Свияжск. Этот мог и морду набить,а ещё того хуже,в кутузку посадить.
Толпа притихла,а мэр обвёл горожан пронзительным взглядом и заговорил :
- Ну что вы бузите,граждане? В городе напряжёнка с площадями, Горсовет решил использовать территорию этого древнего,переполненного кладбища для пользы горожан. Всё сделано честь по чести : заранее предупредили народ,чтобы могли принять меры,перенести прах родных и близких...
Из толпы раздались негодующие крики :
- Как можно сносить кладбище!? Это святое место! А если бы твои предки лежали здесь?!
Тут вышел известный всему Свияжску драчун и пьяница Тимоха Притула.
Он надвинулся на Ступина всем своим могучим телом,приблизил к нему своё обросшее,бородатое лицо и ,размахивая кулаками,заорал :
- Здесь упокоены мои родители - отец и маманя, а ты,гад ползучий,приказал сгрести их кости и сбросить в грязную канаву,словно останки последних собак! Вроде бы,верующий, в церкви со свечкой стоишь...Креста на тебе нет!
- Да вот он,крест! - мэр показал крупный золотой крест на груди.
И тогда Тимоха бросился на Ступина и мощным рывком сорвал с него массивный крест.
Стоящие поблизости полицейские схватили выпивоху и потащили к полицейской машине. Тот вырывался и кричал истошным голосом :
- Запомни,мэр поганый, не будет тебе отныне покоя! Заплатишь за грехи свои страшную цену, ибо сказано в библии : " И воздастся каждому по делам его..."
После этого полиция оттащила в машину с решётками ещё пару особо активных граждан,и толпа у ворот кладбища постепенно рассеялась : плетью обуха не перешибёшь!
Через несколько дней на территорию бывшего кладбища прибыла бригада строителей,которая возвела вокруг участка крепкий трёхметровый забор с красивыми литыми воротами,предварительно снеся всё,что было раньше.
----------------------------
Ещё на старте своей операции Гаврил Ступин принялся по вечерам рисовать на большом листе ватмана своё будущее жилище. По его задумке дом должен быть построен из камня и стекла,причём стекла должно быть больше,чтобы его жилище было пронизано солнечным светом.
Здесь уместно сообщить об одной слабости мэра. Гаврил Гаврилович боялся темноты. Настолько боялся,что не мог заснуть без света,и всегда рядом с его постелью на ночь оставлялась зажжённая лампа.
Именно поэтому Ступин желал,чтобы в его доме было как можно больше окон,а вокруг он придумал установить множество фонарей,которые в тёмное время суток освещали бы особняк. Про себя мэр называл своё будущее жилище "хрустальный дворец".
Он изобразил его трёхуровневым. В разрезе видна была просторная гостиная, несколько богатых спален и,конечно,светлая биллиардная,ибо это было любимым занятием Ступина.
Когда рисунок был закончен,мэр пригласил известного архитектора и поручил ему разработать проект дома.
А вскоре за высоким забором закипела работа. Не прошло и недели,как был готов фундамент,потом завезли красивый камень,добытый на Кавказе,доставили специальное стекло для будущих окон, - на строительном участке одна бригада сменяла другую...
И вот уже выросли каменные стены,затем они засветились множеством красивых окон,за первым уровнем поднялся второй,за ним - третий,а сверху всю эту красоту покрыли оранжевой черепичной крышей. Дом окружили кольцом красивых фонарей.
По городу побежали догадки - что же там строят? То ли музей,то ли городскую библиотеку,а кто-то даже предположил,что это будет приют для пожилых граждан...
Только закончилась стройка,только-только участок очистили от строительного мусора и механизмов и мэр начал организовывать въезд тестя в новостройку, как в так хорошу распланированную судьбу Гаврила Ступина вмешался непредвиденный случай - старик Моторин неожиданно скончался.
Хитроумный мэр кусал локти : до чего же поганый тип этот женин папаша - даже помереть умудрился в самый неподходящий момент. Как хорошо было задумано : заселить в дом заслуженного ветерана,потом,когда шум вокруг этого события уляжется, вернуть деда в прежнюю квартиру и как-то незаметным образом самому Гавриле Гавриловичу вселиться в свой хрустальный дворец и зажить там в своё удовольствие...
Тем временем особняк наполнялся мебелью,люстрами,украшениями,картинами - словом,всем тем,что превращает обычное жилище в настоящий дворец.
Ступин больше не мог терпеть. Его разрывало желание поселиться,наконец, в своём хрустальном замке.
И бог с ним,народом, - решил он однажды. Повозмущаются и успокоятся! Горожане наши - люди послушные и терпеливые. Не такое сносили! И в один прекрасный день он взял да переехал вместе с женой в свой сказочный дом.
Гаврил Гаврилович торжественно обходил свои новые владения.Любовался просторной розовой гостиной,собственной зелёной спальней и такой же, только голубой, спальней жены,чудесной биллиардной, разглядывал шикарные люстры и дорогие картины на стенах, выглядывал из множества окон,рассматривая затейливые фонари,окружающие дом, с наслаждением вдыхал запах свежеструганного дерева и весело напевал : "Мы рождены,чтоб сказку сделать былью..."
Остаток дня мэр провёл у телевизора. Потом с аппетитом поужинал вместе с женой,после чего они разошлись по своим спальням.
Здесь Гаврил Гаврилович порадовался тому,что его почивальня ярко освещена наружними фонарями - значит,столь ненавистная темнота ему не грозит.
Он разделся и с размаху плюхнулся на просторную деревянную кровать. Закрыл глаза,и его лицо озарила счастливая улыбка : никогда в жизни он не засыпал в таком праздничном настроении.
Однако,среди ночи Ступин внезапно проснулся от какого-то неприятного чувства. Ему почудилось,что кто-то страшный склонился над его постелью. Он в ужасе открыл глаза. В только что залитой светом спальне царил полумрак.Гаврил Гаврилович обернулся к окну и увидел, что весь оконный проём закрывает какая-то фигура,которая показалась ему огромной. От этой фигуры на противоположную стену спальни легла ещё более огромная тень.
Взбудораженный мэр приподнялся с подушек и пригляделся к силуэту в окне. Да это же Тимоха Притула! Да,да - этот бородатый злодей! Он смотрел на Гаврилу Ступина и злорадно улыбался. У перепуганного мэра побежали мурашки по спине,на лбу выступил пот. И в этот момент Гаврил Гаврилович отключился.
Проснулся он совершенно обескураженный : что это было - сон или явь? Поразмыслив немного,пришёл к выводу,что всё это ему приснилось : видимо,он в последнее время перетрудился...
Но в следующую ночь история повторилась : снова полумрак в спальне,снова в окне улыбающийся ненавистный пьяница.
Наутро,только войдя в свой кабинет, мэр вызвал начальника городской полиции.
- Помнишь Тимоху Притулу? - спросил Ступин.
- Как же не помнить,столько хлопот нам доставил...
- Так вот,чтобы сегодня же ты разыскал его и посадил в КПЗ!
- Слушаюсь,Гаврил Гаврилович! - отчеканил служака.
После этого пару ночей пьянчуга не появлялся,и мэр решил,что его приказание выполнено,но вскоре явления Тимохи возобновились.
Взбешённый мэр снова вызвал главного полицейского.
- Я что тебе приказал третьего дня? - вопрошал Ступин.
- Посадить Тимоху Притулу, - отвечал полковник.
- И ты его посадил? - ехидно произнёс мэр.
- Понимаете,какая штука,Гаврил Гаврилович...- залепетал полицейский.
- Не хочу ничего понимать,- прервал его разгневанный глава города. - Почему он не сидит?
- Тут такое дело,- промямлил полицейский. - Выяснилось,что этот разбойник неделю назад погиб в автокатастрофе...
- Да что ты мне голову морочишь! - закричал Ступин.- Этот негодяй каждый вечер околачивается у моего дома,заглядывает в окна и всячески хулиганит!
- Это какая-то ошибка,Гаврил Гаврилович, я собственными глазами видел фотографию трупа.
- Ты что хочешь сказать,солдафон? - вышел из себя мэр. - Что я спятил? Я только прошлой ночью видел этого бандита! Иди,разберись как следует,и до этого у меня не появляйся!
И полковник подобострастно попятился к двери...
Успокоившись и поразмыслив,Гаврил Ступин пришёл к выводу,что полицейский вряд ли ошибается. Он всё-таки квалифицированный криминалист и преданный служака. Так как же тогда всё это понимать? И тут страшная мысль потрясла Ступина : а что если этот проклятый Притула и вправду мёртв и достаёт его с того света? Гаврил Гаврилович истово перекрестился....
Несчастный мэр потерял покой. Теперь он ложился в постель с гнетущим чувством приближающегося кошмара.
Когда он в очередной раз просыпался и видел в окне страшную фигуру, Ступин моментально накрывал голову одеялом. Но и это было невыносимо : он весь покрывался потом от ужасающей темноты. Задыхаясь,он откидывал одеяло,но увидев в окне улыбающуюся рожу Тимохи,снова накрывался с головой. И так проходили все его ночи.
Но вскоре эти кошмары перекинулись и на дневное время.
Мэр города очень любил небольшие пешие прогулки. Направляясь к зданию Горсовета, он обычно выходил из машины где-то неподалёку от места работы и оставшуюся часть пути преодолевал пешком. Так вот однажды во время такой прогулки Гаврил Гаврилович почувствовал,будто кто-то его преследует. Он оглянулся и с ужасом увидел шагающего на некотором расстоянии вслед за ним Тимоху,причём совершенно голого. Как ни странно, прохожие абсолютно не реагировали на столь необычное явление, а насмерть перепуганный мэр опрометью бросился к дверям Горсовета.
С этого дня Ступин прекратил свои прогулки.
Такой же страх отнныне охватывал Гаврилу Гавриловича когда он только приближался к своему особняку, и ему стоило больших усилий заставить себя войти в собственный дом.
Ступин здорово похудел,да к тому же вдруг обнаружил,что у него появился тик : стала непроизвольно дёргаться правая щека.
Жена беспокойно спрашивала :
- Что с тобой,Гаврюша?...
Если даже собственный дом вызывал у мэра отторжение, то как тяжело переступал он порог своей спальни и описать невозможно. Дело кончилось тем, что Гаврил Гаврилович решил перебраться в другую спальню,так называемую гостевую. Несколько ночей он провёл здесь спокойно,но однажды сквозь сон вновь ощутил неладное. Открыл глаза и взглянул на окно. Кажется,у него даже волосы встали дыбом. Из окна на него глядел жуткий скелет. В свете фонарей,озаряющих его сзади,он выглядел словно под рентгеновскими лучами : чётко виден был каждый сустав,каждая косточка,каждая фаланга пальцев...Особенно зловеще смотрелся череп со светящимися красными глазницами.
Неожиданно это чудище проникло сквозь стекло и приблизилось к кровати Ступина. Гаврил Гаврилович вскочил на ноги и с отчаянным криком бросился вон из дома. Скелет помчался за ним.
Не помня себя от страха, мэр понёсся прочь от своего жилища.
Не успел он пробежать и десяток метров,как вдруг на его глазах, словно вырвавшись из-под земли,- вырос целый лес неестественно длинных, костлявых рук . Несчастный Гаврил Гаврилович в панике нёсся сквозь их ряды,а руки мертвецов колыхались, стукались друг о друга и тянулись,тянулись к обезумевшему Ступину.
А он мчался дальше,лавируя между мерзкими щупальцами, порой с отвращением касаясь их холодной плоти, падая и снова поднимаясь...
Внезапно мэр оказался у оврага, в который бульдозеры сбросили всё,что находилось на территории кладбища.
Гаврил Гаврилович чувствовал,что скелет догоняет его. Он напряг последние силы и ...с разбега полетел в овраг.
Ступин больно ушибся и не сразу пришёл в себя. А когда открыл глаза,то увидел перед собой отвратительно осклабившийся человеческий череп. Мэр дико закричал и потерял сознание.
----------------------------------
Гаврил Гаврилович Ступин закончил жизнь в психиатрической лечебнице. Его жена после той страшной ночи покинула злополучный особняк и навсегда отказалась от него. Дом перешёл в собственность города. Горсовет дал объявление о его продаже,но желающих жить на территории Старого кладбища так и не нашлось...
0

#29 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 20 января 2018 - 18:28

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

28

ИСТОРИЯ ТОРГОВЦА БУ СЫ


Бу Сы по праву считался самым богатым и хитрым жителем прибрежного города Гуанчжоу. Несколько лет назад он был одним из первых торговцев, осмелившихся вести дела с надменными британцами. Еще тогда, продавая им первую партию зеленого чая, он блаженно грезил о горах серебра, без дела пылившихся в трюмах европейцев. Разбогатев так же быстро, как всходят ростки бамбука, Бу Сы в мгновение ока позабыл о крестьянских корнях: выкупив небольшой участок земли в центре города, он возвел роскошный особняк, построенный по немецким чертежам, а после обзавелся тремя женами, покорно исполнявшими каждое желание своего драгоценного супруга. Мысли Бу Сы стали монотонными и однообразными, ведь все, над чем он размышлял было преумножение собственного состояния.
Окрыленный успехом, Бу Сы стал считать себя больше торговцем, нежели человеком, забыв о том, что его телу было все равно на количество европейского серебра в доме. Увлекшись опиумом и чревоугодием, он неожиданно осознал, что юношеское здоровье медленными шагами уступает свое место старости. Все чаще и чаще Бу Сы стал замечать одышку после пути в несколько сотен ли или головную боль во время волнительных сделок с британцами.
– Ваш организм приходит в упадок. – Заключил английский доктор. – Вы вели крайне вредный образ жизни, что свойственно Вам, китайцам. Увы, ничем не могу помочь. Проводите больше времени с женами. Возможно, скоро настанет день, когда они будут оплакивать Вас…
Бу Сы взволновали слова утонченного джентльмена. Он не страшился смерти, однако вопрос, куда денутся деньги, не на шутку пугал торговца. От одной только мысли, что серебро может разойтись по семьям жен, его волосы, заботливо собранные в маньчжурскую косу, вставали дыбом. Не на шутку обеспокоенный судьбой своего состояния, торговец решился на крайние меры.
– Есть множество путей достижения бессмертия. – Начал разговор даосский монах. – И я могу поведать их Вам… Не за просто так, конечно.
Бу Сы тратил огромные деньги на беседы с шарлатанами, вытягивая из них секреты вечной жизни. Перепробовав все: от эликсира из тертой кости дракона до ртутного экстракта, он понял, что дни его существования неуклонно приближаются к концу.
– Не помогает? – Изумленно спросил монах. – Давайте обратимся к императорским способам: Вам нужен гарем, состоящий из молодых красавиц. Занимаясь с ними любовью, Вы будете продлевать себе жизнь. Так поступал Великий Ши Хуан, так же поступит богатый торговец Бу Сы…
Прислушавшись к совету, он пригласил к себе в дом самых красивых крестьянок. Они ничего не видели, кроме рисовых полей, а потому, воспринимали предложение одержимого старика, как высшее благо. Проводя ночи напролет с обворожительными девушками, торговцу медленно приходило осознание: чудодейственный способ никак не отражается на его самочувствии, однако одну из комнат роскошного особняка пришлось выделить под детскую. Обессиленный, он редко вставал с кровати, совершенно позабыв о сыновьях и супругах. Дрожащей рукой подписывая документы о продаже очередной партии чая, Бу Сы все больше и больше печалила судьба своего состояния…
– О, благородный муж! – Вошла к нему в спальню старшая жена. – Простите, что беспокою….
– Женщина! Как ты посмела тревожить мой сон! Есть ли в тебе хоть капля сострадания к увядающему старику?
– Тысячу раз прошу Вас меня простить! Но это очень важное дело! У нас гости…
– Кто осмелился тревожить меня в полуденный сон?
– Не знаю. – Развела руками жена. – Он представился Вашим спасителем. Сказал, что может помочь Вам.
– В этих стенах побывали тысячи шарлатанов! Чем этот отличается от других?
– Ничем, благородный муж, ничем! Но мне, отчего-то, хочется ему доверять…
Она испуганно выбежала из комнаты, а уже через несколько секунд в дверях стоял низкорослый старец, почесывавший седую бороду.
– Мы с тобой похожи. – Произнес он. – Оба в плену у времени и оба ищем бессмертия. Разница только в том, что мне открылась истина вечной жизни, а Ваши глаза так и остались закрытыми….
– Но как ты….
– Ох, мой друг, слухи быстро расходятся по густонаселенному Китаю. Мне стало жаль, собственно, поэтому я и здесь.
– Мне не интересны твои речи! Давай ближе к делу: сколько хочешь получить, и что входит в твое волшебное зелье!
– Милый друг, мне не нужны Ваши деньги. Я готов открыть Вам великую тайну совершенно бесплатно….
– Отлично! – Он улыбнулся, осознавая какой же дурак стоит перед ним. – Что необходимо раздобыть? Прах черепахи? Язык дракона? Что?
– Милый друг, - засмеялся старик, - все, что мне нужно – это твоя готовность спуститься на первый этаж. Вечная жизнь давно тебя поджидает в одной из комнат….
– Что ты несешь? Я бы знал об этом! Я бы обязательно знал об этом, слышишь? Жены бы не утаили от меня этого секрета! Не утаили!
– Успокойся, милый друг, и просто иди за мной.
Спустившись по лестнице, они прошли по длинному коридору, оказавшись у дверей детской комнаты. Ничего не понимающий Бу Сы, зашел внутрь. Там не было ни склянок с чудотворным зельем, ни распрекрасных наложниц. Только толстые, неопрятные сыновья торговца, гневно рыча, неустанно дрались друг с другом.
– Как ты… – Прошептал он. – Как ты посмел меня обмануть?
– Милый друг, здесь нет никакой лжи! Взгляни, разве они не твое бессмертие? Разве не будут они нести сквозь века твою фамилию и прославлять ее своими деяниями? Разве не похожи они на тебя своей внешностью, своим поведением? Разве не сделал ты их своим безразличием копиями торговца Бу Сы? Разве не являются они тобою, милый друг?
Внимательно посмотрев на детей, на пол и на старика, Бу Сы печально прошептал: «Еще один шарлатан», и, шаркая ногами, вернулся в спальню, где продолжил думать о своем состоянии.
0

#30 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 24 января 2018 - 18:36

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

29

ГОЛОС ДАЛИ

Наступила долгая и холодная зима. Потянулись скучные и длинные вечера. Первое, что я почувствовал, это была тоска. Темная, тягучая и нарастающая, грозящая затянуть меня в трясину. Хотелось плакать, надрывно плакать. Тут же мелькнула мысль выйти на балкон и закричать: “О-го-го-го!”
Но что это даст? Может выйти на улицу, уйти, убежать от суеты, однообразия, шума…
Живет во мне то далекое прошлое и мучит меня, особенно долгими зимними вечерами. Тяжело на сердце. Надо на воздух. Уже легче, правда, лицо обжигает холод хлопьями снега, но я иду и думаю о бытие, о суете мирской. Куда я иду? Кончились уже дома, усилился вой ветра и хлопья снега превратились в метель.
Меня кто-то толкает. Нет, это, оказывается, ветер дует в спину.
А сейчас таинственный голос дали будит душу, властно зовет к себе.
Мои мысли читаются силами разума из космоса. От них ничего не скроешь, и я ухожу в другое измерение и внезапно прихожу к потрясающему выводу, что это — нежность зовущей дали, выходящая из границ обычных измерений наружу к необозримому миру.
Я и раньше пробовал силы разума вызывать, но видно не заинтересовал. Хотел быть их доверенным лицом на земле, но, видно, нужно время. И что значит смысл моего мгновения над этим небом? Да мгновения, иначе и не назовешь, если мерить измерениями космоса.
Правильно говорят, что нет религии выше истины, но истину надо искать.
Нет, я точно чокнусь. Куда я забрел? Снег уже перестал идти. Подняв голову к небу, я увидел светящийся объект, двигающийся в мою сторону. Нет, этого не может быть, это не НЛО, скорее всего аномальное явление в природе, или оптический обман.
Есть такое понятие — “рефракция”, искривления траекторий света от запуска спутников, ракет. Двигающийся объект прошел мимо, а мне показалось сквозь меня.
Прошла целая вечность, прежде чем я понял, что прогулка затянулась. Это меня слегка отрезвило, и неясная мысль вылилась в совсем отчетливый вопрос: “За что мне такое? Почему именно я? Ну живут же, не мучаясь этим вопросом. Домой надо идти, домой”.
Домой идти тяжелее. Встречный ветер обжигает лицо. Мерзнут щеки и нос. Да, в реальность возвращаться труднее. А в реальности звучат другие слова: “Мир един и материален, никакой иной жизни нет”.
Дома я долго сижу в кресле с откинутой головой и закрытыми глазами. Нет, это сидит моя вольнолюбивая душа, выпорхнувшая бабочкой из кокона временного бытия…
0

Поделиться темой:


  • 6 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей