МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: "Капля воды" - не более трёх отрывков из одной большой новеллы, повести или романа (до 21 тысячи знаков с пробелами) - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 3 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

"Капля воды" - не более трёх отрывков из одной большой новеллы, повести или романа (до 21 тысячи знаков с пробелами) Конкурсный сезон 2012 года.

#1 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 15 сентября 2011 - 21:07

НОМИНАЦИЯ ЖДЁТ СВОИХ СОИСКАТЕЛЕЙ С 01.10. 2011... возможно по 01.03. 2012 - подробней
можно узнать всё здесь
: http://igri-uma.ru/f...?showtopic=4118


Прикрепленные файлы


0

#2 Гость_Анилинский_*

  • Группа: Гости

Отправлено 14 октября 2011 - 01:51

№ 1

Когда будущее в прошлом
(записки мёртвого человека)

Роман в четырёх частях

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«Если жизнь - это книга,
то АРМИЯ - это две главы,
вырванные из нее на самом интересном месте...»
(из записной книжки рядового ВВ)

5

…22 мая впервые заступил в наряд на кухню и до утра чистил картошку. А ночью пошел снег. Поразительно: в мае - снег!
Рано утром мы вскочили под громогласную команду сержанта:
- Форма РАЗ – ТРУСЫ, ПРОТИВОГАЗ!
Мы поначалу опешили, но быстро оценили солдафонский юморок замкомвзвода. Форма номер один – это майка, трусы и кирзовые сапоги.
Когда в 6.00 все, кроме тех, кто в наряде, выскочили на зарядку в таком прекомичном виде, многие джигиты, ежась от холода, лупясь на побелевшую за ночь земле, произнесли первое слово по - русски:
- Ой, би-ля-аат!..
…После наряда на кухне нас ждала баня, а после бани мне пришлось сразиться с небольшой дикой оравой наших соседей армян.
В бараке в отдельной комнатушке ютился горнист, он же барабанщик из полкового оркестра, будивший нас по утрам, и вообще заменивший атеистам часы, а верующим колокольный звон. Мы прониклись симпатией друг к другу и часто беседовали по душам о том, о сём.
Вот и на этот раз я, начистив сапоги, сменив подшивку, до блеска надраив пуговицы и решенную бляху, направился к нему в каморку. Но несколько армян нашли себе такую забаву: они метали штык - ножи в дверь музыканта, и зайти к нему не было никакой возможности. Я вежливо попросил прекратить на время их интеллектуальное занятие и решительно направился в гости к музыканту. Но только я взялся за дверную ручку, откуда ни возьмись, в дверь рядом с моей головой ударился штык-нож и, отскочив от нее, разбил мне в кровь нижнюю губу. За спиной раздались восторженные крики вперемешку со смехом.
Я спокойно поднял нож, подошел к хохочущим арам и с улыбкой поинтересовался:
- Кто это сделал?
- Что, русский, понравилось?..
- Еще хочешь, да? - услышал я в ответ.
Я повторил свой вопрос, по-прежнему улыбаясь.
- Ну, я это сделал! Ну, я!- выкрикнул один со стула, и я, что было сил, швырнул в него штык-нож рукояткой в лобешник, а ногой ударил его точно в нос. Армянин захлебнулся смехом, кубарем слетел с табурета, свалившись навзничь, и заверещал что-то по-своему, закрывая обеими ладонями лицо и катаясь по полу, извиваясь как припадочный. Его соседи разом кинулись на меня, и я успел ударить второго - в рыло, третьего - в живот... Затем на меня со всех сторон разом посыпался град ударов, я был сбит с ног и... потерял сознание.
Очнулся я уже в своей кровати. Никаких особых травм у меня не было, так: синяки, царапины, ушибы... А вот моему обидчику повезло меньше,- сломан нос, и его увезли в город.
…В тот день я впервые удивился поведению русских. Впоследствии я многажды это лицезрел, но тогда я был удивлен до крайности. По рассказам очевидцев, как только я ударил ару, на меня бросилась целая толпа. Они бы непременно забили меня до смерти, но их было очень много, слишком много и каждый стремился или пнуть, или ударить меня рукой, или ремнем с бляхой, а потому они только мешали друг другу к счастью для меня.
Меня лупили не меньше минуты, когда наши наконец-то очнулись от оцепенения и, лениво поднявшись со спальных мест и с табуретов стали подходить к гарцующей на мне толпе армян и полными беспокойства голосами опрашивать:
- А что случилось?..
- А кто виноват?..
Почему русских эти вопросы всегда интересуют во время драки, а не после нее? Вот у армян, узбеков, азербайджанцев - все предельно ясно; своего бьют - впрягайся, и не важно, кто начал драку, что вообще случилось и кто-то во всем этом виноват. А у нас, если двое дерутся, третий – не встревай!
Прошло еще не менее минуты, пока наши не сообразили, что следует все-таки вмешаться, и пара - тройка пермяков предприняла робкие попытки унять танцующих по мне, но лихо получили по мордасам.
Вот только когда проснулось их самосознание и они, рыча от негодования, аки медведи отвлеченные от спячки, обрушили всю силу уральских кулаков на беззащитные кудрявые головы южан. Особенно лихо молотили руками Леха Длинный и Миша Седой, оба с севера Пермской области.
Но больше всего, по рассказам тех же очевидцев, меня поразил наш «замок» - замкомвзвода сержант Андрей Рюха. Зайдя в расположение взвода, и увидев малопонятную кучу малу, он, не раздумывая, бросился в самую гущу боя, запустив по пути, словно очередь из пулемета отборную матерщину и три табурета один за другим. Кстати, все они, как по мановению волшебной палочки, попали в головы армян, что и не удивительно, пожалуй, так уж кучно они сражались.
Откуда ни возьмись, на подмогу Рюхе подоспели еще два сержанта. Не выдержав яростной контратаки украинцев, южане позорно ретировались и заняли глухую оборону в самом дальнем конце казармы.
Можно было конечно закидать их табуретками, но преследование было решено приостановить. Наши подобрали трофеи: штык - ножи, ремни, пилотки и отдали их сержанту Рюхе. Он сам опосля раздавал хозяевам брошенные ими на поле боя вещи.
На следующий день рано утром в общем туалете типа сортир произошла стычка между армянами и таджиками. Одному из армян стало совсем невтерпеж и он, при наличии свободных мест, выбросил с очка несчастного таджика. Может, тот его любимое место занял?
А другому аре пришло в голову помочиться на своего соседа-таджика в то время, как житель братской республики пыхтел над не строганным очком. Таджики было возмутились таким отношением, но яростную вспышку самосознания таджикской нации быстро и жестко погасила другая нация. Армяне с самого начала и морально, и физически подчинили себе более многочисленную группу таджиков.
С первого дня нашего прибытия в летний лагерь они всю дорогу блатовали, и не прекращали попыток подчинить и нас, но пока безрезультатно.
В тот же день 24 мая после обеда в окрестностях того же туалета я и трое моих товарищей схлестнулись с 5-6 армянами. Они вели себя крайне вызывающе, и мы решили им не спускать. И к нам, и к ним стекалась подмога и битва шла с переменным успехом. Не более чем через четверть часа с начала боя с обеих сторон было задействовано около семидесяти бойцов.
Таджики выбрали роль сторонних наблюдателей и участвовали в побоище исключительно в качестве зрителей. Они напоминали шакалов, молча наблюдавших за схваткой более крупных хищников. Так всегда бывает. Где два дурака дерутся, там третий смотрит.
Постепенно наши стали брать верх, но тут армяне схватились за камни и палки. К такому повороту мы явно не были готовы, а тут еще один из наших основных бойцов, здоровенный бугай Миша Седой пропустил сильнейший удар в лицо тяжеленной дубиной и валялся на траве с окровавленной головой. Наши опешили, и смутились, опустив руки; армяне издавали воинственные крики почище иных обезьян, еще немного и ары перешли бы в атаку и, боюсь, наши не сдюжили бы удара. Но положение опять спас сержант Рюха. Он выскочил вперед, этот низкорослый, но плотно сбитый хохол (невеличка – да Кузьминишна!) и в одно мгновение перехватил инициативу у армян, заголосив, что было сил:
- Что встали?! Вы русские, или нет, мать вашу?!.. Вы мужики, или бабы?! Вперед! За мной, кто русский! Бей, гадов! Бей, черножопых!..
И наши ринулись на армян, и была схватка короткой, но жаркой. Армяне дрогнули и побежали, а мы гнали их до самого плаца, где ары спрятались за штабом под укрытием доблестного офицерского состава. Только погоны со звездами смогли остановить дальнейшее избиение армян.
Во время преследования мне не повезло, я оступился и упал, а пока поднимался, получил ременной пряжкой несколько раз по спине и затылку. Поднявшись, я увидел расширенные от ужаса глаза полуеврейчика. Он, видите ли, перепутал меня с армянином! Пришлось дать ему в зубы для пущей памяти!
Синяков, ушибов, да ссадин и у нас, и у них было предостаточно, но серьезно пострадал только один: наш Миша Седой. Он быстро был отправлен в горбольницу с разбитой головой и сломанным носом. Но все равно мы были довольны: хоть рыло в крови, да наша взяла!
Слоны построили нас - русских и армян лицом к лицу на плацу и заставили пожать друг другу руки. Мы улыбались и жали руки, в душе смертельно ненавидя друг друга; мы мечтали вцепиться друг другу в глотку, а там будь, что будет. И армяне, и многие из нас вполголоса с улыбкой говорили мерзкие ругательства, не отстал от них и я. Своему визави я с елейной улыбочкой сказал:
- Мерет кунем!
Услышав мое грязное армянское ругательство, ара пошел пятнами, шумно задышал носом и в скором времени пообещал меня зарезать. На том и расстались.
Так закончился день 24 мая, день ненавистной дружбы двух наций скрепленный обоюдной кровью русских и армян…



ЧАСТЬ ВТОРАЯ

«Армия.
Здесь не живут,
Здесь службу «тащат»,
Здесь обиды терпят слабые.
Здесь не поймут и не простят.
Здесь не откажутся поднять потяжелее камень на ваши плечи…»
(из записной книжки рядового ВВ)
7

Все стрельбище было обнесено сторожевыми вышками, а сами вышки расположены наверху громадного котлована, то ли природного происхождения, то ли искусственного, по мнению одного бойца, призванного с геологического факультета Пермского политеха. Он считает, что здесь велась открытая добыча каменного угля, а как весь уголек вычерпали, военные устроили в отработанном карьере стрельбище.
Нам выдали каждому по пять обычных патронов и пять трассирующих, а также фосфорические насадки для стрельбы в темноте. Я скроил один трассер и один простой патрон.
Палили короткими очередями по двум грудным мишеням и одной ростовой. Мушку почти не видел, но отстрелялся на «хорошо».
Холодрыга была страшная. Хорошо, что слонам пришло в голову приказать разжечь костры. Отстрелявшись, старослужащие грелись у костра, а молодые чистили свои и чужие автоматы. Меня отослали на одну из сторожевых вышек сменить не стрелявшего бойца.
Сверху на стрельбище открывался удивительный вид, жуткий, но красивый. Ночное стрельбище отдаленно напомнило мне последнюю фазу плавки металла в ночную смену. Сквозь непроницаемую для человеческих глаз глухую темноту яростно пробивается упорный свет мощных прожекторов с охранных вышек. Свет многочисленных автомобильных фар освещает вновь прибывающие лилипутовые роты, а вокруг разожженных костров копошатся как вши плотные кольца живой плоти. А подо мной в черной бездне, словно корпускулы дьявольского вещества в подогреваемой среде, беспорядочно носятся отрекошеченные трассеры, как смертельно опасные светляки с единственным, но смертельным укусом. Впрочем, куда попадет…
Парочка трассирующих пуль ударилась в землю буквально в нескольких метрах от моей вышки, а одна чиркнула по железной крыше над моей головой и успокоилась где-то в лесу. Но главную опасность представляли не трассирующие, а обычные пули. От первых, казалось, можно увернуться, а потому их не так страшишься, как обычных, они-то не видны! Кто его знает, вылетит из темноты и вдарит в лоб, и малым явится утешением, что она на излете, моему лбу хватит... Одна из таких прожужжала вдруг возле самого моего уха. А может, мне почудилось с непривычки? Решив более не искушать судьбу, я спустился с вышки и до конца продолжал оставаться внизу, наблюдая, как время от времени, в нескольких метрах над моей головой взмывают не нашедшие мишеней трассеры и отправляются в свой последний путь - к сокрытым за густыми облаками звездам.
Вернувшись со стрельбища я забыл положить пилотку под подушку и поутру не обнаружил ее, а в ней три швейных иглы с черной, белой и зеленой нитками. Опять меня вынуждают тоже у кого-то воровать. Опять меня толкают на низкое и недостойное человека действо. А если я не хочу заниматься этим мерзким и богопротивным делом? НЕ ЖЕЛАЮ! Господи, до чего же мне все это надоело!
…А в дивизии опять «ЧП». Целых два. В М-ском полку в результате небрежного обращения с оружием трое солдат получили ранения. Стрелявшего намереваются отдать под суд. Один из потерпевших ранен в голову (задет глаз!), у другого нарушена артерия в бедре и нервные узлы (тоже опасно!), а у третьего просто прострелена мякоть бедра. Утверждают, что раненый в голову не выживет, к нему уже вызвали родителей... По слухам, молодой боец стрелял намеренно. Еще одни жертвы дедовщины, черт бы ее побрал!
Второе «ЧП» произошло на одной из зон, охраняемых нашей дивизией. Два жулика, так здесь часто называют ЗК, убили двух офицеров и, переодевшись в их форму, спокойнехонько вышли через КПП (контрольно-пропускной пункт) и скрылись в неизвестном направлении. В штабе слышал краем уха, что в подобных случаях отдается негласный приказ: «Живыми не брать!»…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

«Девушка никогда не ждет. Она ищет, ищет лучше... И если не находит, говорит, что ждала...»
(из записной книжки рядового ВВ)


…Первое, что меня изначально неприятно поразило, это – решетки на окнах, аккуратные, окрашенные в белый цвет. А вообще, мой первый день в сем экстравагантном заведении начался для меня со сдачи анализов. Здесь, пожалуй, КБК не отличался ни от какой другой больницы. Причем, сдал все, какие только можно было; были и такие, о существовании коих до этого момента я и не подозревал. Например, мазки из носа и горла. Наверняка они проверяли, нет ли у меня во рту пены соответствующей бешенству.
Поместили меня в палату № 1. У входа - верзила-санитар, так что тут не хухры-мухры, а строгий надзор.
В комнате медсестры есть деревянный ящичек, разделенный на три колонки. Так вот, моя карточка находится в первой, что означает одно: за мной назначен строжайший пригляд.
Ну, дела.
…Собрана здесь самая разношерстная публика. Я моментально сошелся с единственным здесь, пожалуй, нормальным человеком – рецидивистом-наркоманом, остальные - все дурачьё, в большей или меньшей степени.
…Я частенько беседую с бывшим студентом. Общение с ним доставляет мне несказанное удовольствие. Он, вишь ты, часто лицезреет синих человечков из параллельных миров и подолгу мысленно (телепатически?!) беседует с ними. Это они ему сказали, что в скором времени в палату подселят солдата, который в будущем вполне возможно станет известным писателем. Вот почему, когда я только лишь перешагнул порог палаты и поздоровался со всеми, он быстро подошел ко мне, протянул руку и сказал, сразу огорошив меня:
- Ну, здравствуй, солдат и писатель! Я жду тебя. Я знал, что ты к нам обязательно придешь. Мне сообщили о твоем приходе.- И приблизившись к самому моему лицу, зашептал мне на ухо: - Обо мне тоже будешь писать? Напиши поскорее, пожалуйста. Не могу я здесь больше... Меня зовут с собой мои братья из параллельных миров...
Фантастика! Как ему удалось узнать о моей литературной деятельности?! Быть может, действительно существуют параллельные миры и синие человечки? Бред. А может не зря издревле сумасшедших считали чуть ли не святыми? Может у них пробуждаются какие-то скрытые возможности? Не знаю. Но факт, остается фактом.
«Вот я попал!- подумал я тогда.- Ну, и психи здесь лежат! Здоровски у этого паренька крышу заворачивает».
Однажды в середине ночи он довольно бесцеремонно разбудил меня и позвал с собой. Якобы, там, в углу, мол, сидит синий человечек и желает-де, со мной познакомиться. А у самого глазищи горят, волосья на голове шевелятся. Я едва не обделался с перепугу, но тут, откуда ни возьмись, появился санитар и одним мощным пинком успокоил болезного.
Но особенно мне жалко мужика лежащего у нас, как дрова - ни туда, ни сюда. Ехал, бедняга, в пургу на лошадке и не заметил поваленный высоковольтный столб. Его и шарахнуло! Лошадь - насмерть, а он получил такую солидную порцию тока, что до сих пор отойти не может, лежит, как поваленный дуб, и даже не разговаривает.
…Есть тут и настоящие дебилы. Одному - двадцать пять лет, а дурак - дураком. Его вчера отсюда убрали, ибо я над ним слегка прикалывался, а врачи заорали, мол, издеваешься... Бараны! В армии не были, а то узнали бы на своей шкуре, что такое издеваться!
Второму дебилу тридцать девять лет и здесь его держат, страшно вымолвить, аж двадцать годочков. Говорят, раньше он отлично учился и в школе, и в художественном училище. Очень хорошо рисовал и вот - на тебе! - тоже от учебы крыша потекла... Утверждают, что сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса он сумел одолеть, а при глубоком изучении наследия В.И. Ленина на сорок девятом томе свихнулся. Ходил, вроде бы, по улицам, прижимая к груди раскрытый том полного собрания сочинений Владимира Ильича, и при этом выкрикивал разные политические лозунги и цитаты Ленина, Маркса, Энгельса. Да, дела-а…
В дурдоме тьма-тьмущая солдат, и мне крайне сложно определить, кто из них действительно больной, а кто «дуру гонит», чтобы комиссоваться домой.
Недавно наблюдал, как пара солдат в шахматы резались. Как они ходили! Я не принадлежу ни к любителям, ни, тем паче, к знатокам этой мудрой игры, но знаю наверняка, что ни одна из шахматных фигур «восьмерками» или еще какими загогулинами не ходит. Конец игры для победителя оказался печален. Проигравший схватил шахматную доску и, не успел я и слово примирения вымолвить, как все было кончено: от доски остались щепки, а солдатик валялся с разбитой головой в луже собственной крови. Кровищи было море!
Не успел я прийти в себя от такого незаурядного зрелища, как зачинщика-драчуна свалили на пол, прибежавшие на шум санитары, отоварили его, походя, облачили в смирительную рубашку и отнесли в палату. А раненым занялись медсестры и куда-то его увезли. Что с ним, где он - нет никаких известий. Надеюсь, выживет.
Кстати, я тоже попал под замес! Черт меня дернул стоять рядом! Меня скрутили и, несмотря на мои горячие заверения, что я в этом инциденте не участвовал, привязали на ночь к кровати. Козлы!
Всю прошлую ночь не мог уснуть. Привезли алкаша с белой горячкой, вот он и орал как резаный. Его наш санитар привязал покрепче к кровати, а тот все равно орет, разок съездил ему по чавке, второй - по дыхалке, третий - не знаю уж куда, а тому все нипочем; еле-еле к утру угомонился.
А вообще живем мы весело. В соседней палате часто берем гитару и устраиваем концерты.
Здесь впервые я услышал множество не известных мне доселе песен Владимира Семеновича Высоцкого, таких как «Случай в ресторане», «Сыт я по горло...», «Охота на волков», «Бабье лето» и т.д. Замечательные песни замечательного барда! Как жаль, что не слышал их раньше...
Письма здесь писать запрещено, но я плевать хотел на их дурацкие запреты. Пишу ночью под одеялом, а представиться оказия отправлю на волю нелегально. Одна беда: чертовски сложно здесь достать и конверты, и бумагу. А ручку и карандаш я исхитрился дюзнуть в комнате медсестры…


…Оказывается мой рассказ «Прапорщик», который я сдуру отослал в московский журнал «На боевом посту», был задержан в Новосибирске, прочитан спецурой и... Словом, такой кипишь начался, мертвому позавидуешь! Последовал запрос в нашу часть, меня немедленно бросились искать, а я - в самоволке. Всех на ноги подняли, чтобы меня найти. И нашли... Спасибо одному сверхсрочнику, сдал меня, гнида. Во время конвоирования прапора малость повултузили меня и сломали мне кисть левой руки.
Двадцать первого октября я был арестован и посажен на полковую гауптвахту в специальную камеру. Вместе со мной сидели еще четверо за различные дела. Двое вскорости отбыли на разные сроки в дисбат, а один - на зону. Последний, точно не жилец, это ясно, как божий день.
Меня таскали на аудиенцию к замполиту полка, начштаба полка, командиру полка и даже к заместителю комдива по политчасти.
Замполит полка, к примеру, очень долго изучал меня взглядом, словно иноланетянина, а потом задал совершенно идиотский вопрос:
- И сколько процентов правды в твоем рассказе, чекист?
- Вы сами знаете, товарищ подполковник, по меньшей мере - восемьдесят пять. Остальное - фантазия автора.
- Ты что, дурак?! Ты что, действительно не понимаешь, какую бомбу ты накропал, солдат?!
А я и, правда, не понимаю. Что такого?! Я же ПРАВДУ написал! Без правды люди не живут, а только плачут да маются…
Все на меня орали, все мне угрожали. Заставили меня по памяти написать этот вызвавший столько перетолков рассказ, а потом начальник штаба, к примеру, спрашивал меня, чередуя матерщину с матом:
- Где ты видел, щенок, чтобы советский солдат продавал ЗК чай? Или водку?! Где ты видел, на службе пьяных советских прапорщиков...?!
И дальше все в таком же духе. Полная дичь! А у самого, козла, на столе и зажигалка газовая с зоны в виде «ПМ» и пепельница зоновской работы, и ручки шариковые наборные...
- Тебе, сволочь ты этакая, ЦРУ за твой поганый рассказ полмиллиона долларов бы отвалило!..
Интересно, на хрена американской разведке он сдался? Да еще за такие деньги! Мудак он, наш начштаба, что с него взять, с убогого... От свиньи всегда визгу много, а шерсти и вовсе нет!
А начальник политотдела дивизии прямо обозвал меня «капиталистическим прихвостнем, опорочившим советский строй и Советскую Армию». А еще добавил:
- Ты, солдат, такая же сволочь, как Солженицын, мать-перемать!...
Вона, куда хватил! Совсем у полканов от моего рассказа крышу сорвало. Другие слоны тоже несколько раз сравнивали меня с Солженицыным. В их устах фамилия этого человека, известного диссидента, звучала как самое распоследнее ругательство, хуже педераста. Несмотря на страх, мне от этого дюже лестно стало…
0

#3 Гость_Анилинский_*

  • Группа: Гости

Отправлено 13 ноября 2011 - 19:10

№ 2

Колыбель роз

роман

ГЛАВА 2

Знаменитый и одинокий

Уже несколько дней в моей квартире царит беспорядок, точнее даже будет сказать – хаос. Но «сидение на чемоданах» хоть каким – то смыслом наполняет мою жизнь, которая в последнее время кажется нуднее философских трактатов в тысячи страниц. Не знаю, почему я так устал, что хочу сбежать из мегаполиса в глушь. Лет мне не так уж много, и то, что происходит со мной, наверное, неправильно будет называть возрастной депрессией. Но я не могу… Не могу смотреть в окно на муравьиную суету вечно спешащих людей. Не могу выстаивать в дорожных пробках. Я давно уже не просыпался утром, думая, какой сегодня приветливый солнечный день. Меня раздражает свет, шум, люди. Да что там говорить – я сам себя раздражаю. Но это все – ничто, по сравнению с тем, что я не могу, не хочу писать, играть и петь. Тексты смяты. Гитары пылятся. Это – моя внутренняя смерть. Зачем жить, если во мне погиб композитор, музыкант, певец? Если годы нашей былой славы отгремели в поза-каких-то там десятилетиях, и только преданные поклонники еще помнят, как мы взрывали стадионы, размахивая длинными шевелюрами, заставляя воздух и землю вибрировать от пронзительных голосов наших гитар. Бедный хэви, ты уступил место готике, эр-эн-би, и прочим бредням…
И все-таки мы еще не забыты! Мы еще нужны! Но… Я не хочу! Я не в силах! Я – павший лидер нашей рок-группы, без меня она – ничто. Но как мне выпутаться из этого круга? Нет вдохновения, озарение давно не посещало меня. Что я только ни делал! Хорошо, что меня вовремя вырвали из болота, в котором я начал тонуть, пытаясь найти новые образы в пьяном тумане…
- Джон, ты все-таки прислушался к моему совету: решил отправиться домой? – спросил вошедший в квартиру мой лучший друг Рэймонд Сейтли, гитарист нашей группы.
- Ни в коем случае. Зачем? – нехотя ответил я.
- Ну как? – почесав затылок, усмехнулся Рэй. – Вспомнить шальную рокерскую молодость.
- Не желаю окунаться в прошлое. К чему мне вспоминать, как все начиналось. Было весело, трудно, болезненно – всяко. Но это БЫЛО. Сейчас другое время. Мой городок уже не тот. Моих родителей нет в живых. Моя любовь… В общем, ни к чему старое поминать, - грустно проговорил я.
Рэй обнял меня за плечи:
- Джонни, влюбиться тебе надо, да так, чтоб крылья выросли!
- Ну, ты и шутник, - освободился я из его дружеских объятий. – В мои годы уже поздно начинать жизнь сначала.
- «В мои годы»! Тьфу! Не надо хоронить себя заживо. Вспомни, я тоже падал духом. Помнишь, Джонни, как ты меня вытаскивал? Как моя Мелани страдала? Ух, чего я наворотил тогда. Но вернулся в семью – туда, где я всегда в безопасности.
- И не вспоминай… Но, мне некуда возвращаться, да и черти с ним. Надо писать, петь, - с надрывом произнес я.
- Ты в себя приди сначала, друг. Как мне жаль тебя: такой талант, такая личность! И ты хочешь убежать, насколько я понял по твоим собранным чемоданам, - окинув комнату взглядом, произнес Рэй.
- Не совсем так, но, в самом деле, на какое-то время мне нужно уехать. Я оставляю все… Поймите меня правильно: мне необходимо что-то поменять. Стать другим что ли, или же просто отдохнуть. Я не знаю, что хочу найти, от чего умчаться навсегда, но мне требуется другая обстановка, другие люди, возможность почувствовать себя другим, - задумчиво проговорил я, устремив невидящий равнодушный взгляд в окно.
- Я смогу найти тебя? – только и спросил Рэймонд.
Я оторвал взгляд от вида за окном и улыбнулся Рэю настолько тепло, насколько мои чувства еще позволяли это сделать:
- Конечно! Адрес я тебе оставлю. Это не так уж далеко: всего шесть часов езды. Прибрежный городок с красивым названием Санта-Ф*. Я нашел объявление в Интернете – меня заинтересовало.
- Там хорошая природа?
- Море. Пляжи. Горы. Вроде, ничего. Там живут простые люди. Там меня никто не знает, и я смогу затеряться в толпе, - мечтательно произнес я.
- Хм! Думаешь, что ты так постарел, что никто не узнает в тебе знаменитого рокера Джона Дерика Тэйлора? – усмехнулся Сейтли.
- Я надеюсь на это. А что? Мой домик расположен в довольно скромном квартале, там не живут какие-то мега-богачи, хотя и бедняков среди них нет. Все намного проще, тише, спокойнее. Думаю, мне удастся остаться никому неизвестным новым жителем. К тому же, мы уже так давно громко не заявляли о себе, что вряд ли каком-то Санта-Ф* кто-то вспомнит о моем существовании.
- Ясно, Джонни. Когда ты думаешь двинуться в путь?
- Завтра. С самого раннего утра. Часть вещей уже отправил багажом, а сам уж поеду на родном автомобиле.
- Надеюсь, не навсегда. Верю, что Джон Тейлор напишет новые песни, набравшись впечатлений в тихом городке, где не достают папарацци и фанаты не лезут в окна, - грустно глядя мне в глаза, произнес Рэй.
- Не знаю, что будет – гадать не берусь. Но ведь я не продавал квартиру. Может быть…
- Может быть, мы еще поднимемся! Эх, Джонни! Джонни! – и с этими словами Рэй обнял меня.
- Ладно, что ты, в самом деле? Не навсегда прощаемся! – мне стало немного неловко, потому как я еще чувствовал себя виноватым в том, что, по сути, оставил мою группу без творческой работы. – Приезжай ко мне, Рэймонд, и ребят зови: устроим в горах пикничок, поиграем на гитарах.
- Вот-вот, - ткнув меня кулаком в грудь, произнес Рэй Сейтли. – Не забудь своих крошек!
- Они уже ждут меня в Санта-Ф*.
- Это хорошо, а то я уж было подумал, что ты решил отречься и от музыки!
- Я бы не хотел ни от чего отрекаться, да так получается…

ГЛАВА 3

Сосед

В этот жаркий солнечный день мне что-то нездоровилось, поэтому я решила отлежаться дома. Мама с утра ушла в «Морской прилив», оставив меня наедине со своими мыслями. К обеду мое состояние несколько улучшилось – я даже приготовила бутерброды и собиралась варить кофе, как в дверь позвонили.
На пороге стоял мужчина крепкого телосложения, среднего роста. На вид ему, как мне показалось, около сорока или чуть более того. На лицо он довольно симпатичный, но красавцем я бы его не назвала: строгие тонкие губы, волевой подбородок, широкий лоб и почти прозрачной голубизны глаза. Волосы его были короткими светлыми без единого намека на седину. Его черты словно напомнили мне кого-то, но, несколько оторопев, я не смогла бы ответить точно – кого.
- Добрый день, мисс! Я – ваш новый сосед, – сказал мой нежданный гость мягким приятным, но слегка взволнованным, голосом. – Простите, что вынужден нарушить ваш покой, но не могли бы вы оказать мне маленькую услугу. Со мной приключился нелепый случай: мне бы где-нибудь достать бинты. А еще не могли бы вы одолжить мне карманный фонарик и, если есть, лампочку.
- Лампочку? Бинты?- сначала я ничего не могла сообразить, но потом увидела ссадину на его руке и опомнилась. – Боже, вы же серьезно повредились. Проходите, что же стоите на пороге.
Мужчина словно растерялся от моей суетливости:
- Да вы не беспокойтесь, мисс. Все в порядке.
- Царапину нужно промыть и обработать. Да у вас же кровь идет и идет, вот вы уже и футболку испачкали… Ну осторожнее! Здесь срочно необходим пластырь…Пойдемте в ванную.
Сама не помню, как я привела этого неизвестного господина в ванную, но вид крови и собственное неважное состояние сделали из меня великую паникершу. Пока он промывал руку, я искала в шкафчиках пластырь и йод, слушая совершенно абсурдную историю про темный подвал, взорвавшуюся лампочку и падение с лестницы.
- Ура! Нашла. Давайте, я помогу вам, - и с этими словами я осторожно стала обрабатывать края ссадины йодом.
- Как зовут столь любезное создание, которое не отказало в помощи неуклюжему неудачнику? – спросил мой «пациент».
Я подняла голову, взглянув в его лицо. Он улыбался так дружелюбно и ласково, но в глазах его будто застыло остекленелое выражение глубокой душевной тоски.
- Луиза Эммет, - ответила я в полголоса. – Вы, кстати, тоже так и не представились.
- Правда! Простите, я заставил вас выслушать столько ужасного, мисс Эммет, и даже не назвал себя. Меня зовут Джон… Э-э-э, Джон Честер, - как-то неуверенно произнес мой новый знакомый.
- Странно, вы словно забыли свою фамилию, - посмеялась я, так как стала чувствовать себя более раскованно.
- Все это так ново для меня, поэтому я немного теряюсь, - объяснил Джон. – Я ведь только сегодня приехал. У меня еще столько работы, а тут эта лампочка…
При последнем слове мы оба рассмеялись: такая маленькая стеклянная виновница столь масштабных происшествий – мысль об этом чересчур развеселила нас, и мне стало совсем спокойно находиться рядом с этим пока еще загадочным для меня человеком…
Я даже не ожидала, что мама в это самое время войдет в дом. Понятно, что ее сильно встревожил смех, доносящийся из ванной комнаты – это было заметно по ее недоуменному выражению лица.
- Луиза! Что здесь происходит? – в ужасе прокричала она. – Почему ты находишься в ванной с совершенно незнакомым мужчиной?
Мой «пациент» явно почувствовал себя в неловком положении:
- Миссис, я все объясню…- только и смог выдавить он.
- Мама, ничего страшного. Не надо так кричать, ты же совсем перепугала нашего нового соседа. Это мистер Джон Честер, - удалось мне спасти ситуацию.
Тут маме пришлось выслушать все те нелепости, которые предшествовали тому, свидетельницей чего она стала. Теперь мы все втроем смеялись над злополучной лампочкой.

[…]
- Конечно, это же старая газонокосилка мистера Коллинза, об нее вы и споткнулись. Наши бывшие соседи с любовью и вниманием следили за своим садиком. Вам придется продолжить эту традицию, мистер Честер, - говорила я, пока освещала карманным фонариком путь в подвал дома нашего нового соседа.
- Да уж, косилки, лопаты, кривые ступеньки, - добавил Джон. – Придется немало поработать, чтобы привести все в полный порядок.
- А вы сюда приехали навсегда?
- Скажем так, на неопределенный срок: на месяц или на два, на год, а, может, и на всю жизнь. Я не знаю.
- А работа?
- Работа… Ну, делать хорошие снимки я могу и здесь, - сообщил Джон, наконец вкрутив в патрон новую лампочку.
Мы вышли из подвала.
- У нас есть что поснимать, вы сами убедитесь… - произнесла я.
- Не сомневаюсь. Почему вы так смотрите на меня, мисс Эммет, словно не верите мне?
- Не знаю, у меня странное ощущение, что вы не тот, за кого себя выдаете, - смело сказала я.
- А вы очень прямолинейны, несмотря на свой юный возраст, - улыбнулся Джон.- Так кто же я, по-вашему? А может, я садист, а вы пришли ко мне – в логово к одинокому волку.
- Вы хотели сказать, что я не сдержана и не вежлива. Извините, что лезу к вам в душу. Кто вы, я пока не разобралась. Еще до вашего приезда люди в Санта-Ф* судачили о том, что новым жителем нашего городка станет какой-то известный человек. Но то, что вы не садист и не бандит, я знаю точно.
- Почему вы так уверены? – Джон пристально посмотрел на меня. – Может, я решил скрыться в вашем городе.
- Разве что только от себя самого, мистер Честер. Я чувствую, что вы хороший человек, и вы совсем не случайно оказались в Санта-Ф*.
- Вы меня пугаете, Луиза Эммет, - говорите, точно пророк. Откуда вам это известно?
- Ниоткуда! – улыбнулась я. – Я так думаю. Мне вообще кажется, что ни одна встреча в этой жизни не происходит просто так.
- Что ж? Может, оно и к лучшему. Буду рад, если вы и ваша мама станете мне хорошими приятельницами, - отрешенно улыбаясь, сказал Джон.
- Да! Мы тоже будем этому рады, - ответила я. – Ну ладно, не стану больше вам мешать: вы устали с дороги, еще эта ваша травма и целый список дел на вечер и утро. Я пойду. Вы не стесняйтесь и, если что-то нужно, обращайтесь.
- Спасибо вам, мисс Эммет. Не забудьте про мое приглашение.
- Ни в коем случае. Мы с мамой навестим вас завтра, чтобы одинокому волку не было скучно в своем милом и светлом логове.
Джон улыбнулся уже более открыто. До чего же мне знакомо его лицо!
- Вы нравитесь мне, мисс Эммет. Никогда не замечал столько остроумия в юной девушке.
- Я расцениваю это как ценный комплимент и благодарю вас за него, мистер Честер. Можно попросить вас об одном – зовите меня просто Луиза. К чему все эти формальности, я намного младше вас и потому не стоит одаривать меня столь щедрым почтением.
- Хорошо, Луиза!
- Вот так намного лучше! Ну, все, мистер Честер, до завтра.
- Всего доброго.
И я вышла из дома нового знакомого, ощущая на себе взгляд этого необычного человека, показавшегося мне нестерпимо несчастным. Что же может так угнетать его? От чего он сбежал сюда? Кто он?
Вечером что-то заставило меня перебрать старые диски. Даже не знаю, какая сила, какое чутье привели меня к этой полке, но они не подвели. Мое открытие меня немного шокировало…
Когда после полуночи мама, наконец, вернулась из «Морского прилива», я встретила ее почти безумным возгласом изумления и, отчасти, восторга:
- Мама, ты не поверишь, но я уже не сомневаюсь, что наш новый сосед некто иной, как известный рок-музыкант Джон Тейлор!

ГЛАВА 6

Муза из морской пены

Какие жаркие потянулись дни! К вечеру Солнце стало более щадящим, и я решил прогуляться. Надев темные очки, направился к морю. Рабочий день еще не закончился, поэтому отдыхающих на пляже было немного. Но мне хотелось уйти туда, где не было бы никого, и вовсе не потому, что я боялся быть разоблаченным, просто внутреннее состояние этого требовало…
Вскоре я добрался до песчаной косы за небольшим скалистым выступом, который словно отделил меня от окружающего мира. Я шел по самой кромке берега. Белая кудрявая пена ластилась к моим ногам. Жара все-таки заставила меня подставить обнаженные плечи, спину и грудь огненным лучам – я снял футболку и сандалии. Вода была удивительно теплой, подобно живому существу. Как хорошо здесь! Какое умиротворение! В эти минуты, казалось, я не думал ни о чем.
Вдруг мое безмятежное спокойствие прервал звонкий смех. Я невольно вздрогнул. Из-за скалистого выступа, вздымая босыми ногами песок, выбежали девушки. Это были четыре резвые стройняшки. Меня они не заметили: громко смеясь, девушки на бегу скинули свои легкие платья и в разноцветных купальниках бросились в пенящиеся волны. И тут… Не может быть! Это же Луиза Эммет! В голубом купальнике, под стать небу и морю. Она бежала навстречу пенящимся волнам, которые захватили ее, слившись воедино с волнами ее каштановых волос.
Я снял очки - мне захотелось лучше разглядеть Луизу в свете лучей. С морем она явно была «на ты»: оно то проглатывало ее, то выбрасывало на воздух. Луиза отплыла дальше всех – было видно, что в этом единении с морем ей никто не нужен. Три ее приятельницы бросались друг в друга искрящимися брызгами, что-то кричали вслед Луизе. Но она скоро превратилась в точку. Потом стала возвращаться к берегу. Ее путь несколько искривился, так что теперь она направлялась в мою сторону. Вскоре она была уже совсем близко. Я медленно пошел ей навстречу, но девушка еще ничего не замечала. Сильная волна толкнула ее в спину, уронив в соленую воду. Луиза пыталась подняться, задыхаясь от легкой усталости и восторга. Лицо ее было счастливым. Тут она увидела меня.
- Джон! - прозвучал ее радостный возглас. Луиза вышла на берег и побежала ко мне, на ходу отжимая свои длинные густые волосы. Ее кожа с едва уловимым загаром казалась хрустальной от множества капель. Как же она прекрасна, – вдруг подумал я.
Луиза подбежала ко мне и совершенно неожиданно для меня прильнула своей влажной хрупкой фигуркой к моему телу. Мои футболка, очки и сандалии бесшумно упали на песок. Я инстинктивно обхватил руками ее тонкую талию, и был потрясен гладкостью теплой высыхающей на Солнце кожи. Прерывистое взволнованное дыхание девушки звучало у моего уха, ее мокрые волосы касались моей щеки. Какая-то невообразимая волна накрыла меня с головой…
- Казалось, прошло так много времени! Где вы были? Почему до сих пор не зашли к нам в кафе? – воскликнула она, отстранившись, и вдруг, смущенно прикрыв ладонью губы, виновато улыбнулась. – Джон, простите, я сегодня совсем не контролирую себя. Что я наделала…
Луиза посмотрела на мои джинсы, на которых остались влажные следы. Несколько капель от ее волос теперь ползли по моей обнаженной груди. Девушка подняла взгляд, остановив его где-то на уровне моих плеч. Я вдруг понял, что на меня смотрят не беспристрастно, а оценивающе.
- Ничего, такая жара – все быстро высохнет, - сказал я, выпутавшись, наконец, из своего оцепенения.
- Ну, да… - смущенно произнесла Луиза.
- Ты же должна быть сейчас в кафе, Лу? – неожиданно назвал я девушку ласкательной формой ее имени.
Ее лучистые глаза встретились с моими.
- Мы с девчонками решили сбежать ненадолго, - пояснила она, обратив внимание на своих подруг, которые выходили из воды, с осторожностью поглядывая на Луизу. – Алиса и Николь – наши официантки, а Синди работает в магазинчике неподалеку. Мы с детства знакомы…
Поняв, что речь идет о них, девушки то махнули рукой, то застенчиво кивнули, но ни одна не решилась помешать нашему разговору.
- А почему вы не купаетесь Джон? – спросила Лу.- А давайте с нами!
- Что мне, старику, делать с прекрасными юными девчонками? – выговорил я.
Луиза уже совсем серьезно и даже немного обиженно посмотрела мне в глаза.
- Знаете что, Джон, никакой вы не старик. Вы, между прочим, очень хорошо выглядите, - она снова окинула меня взглядом с ног до головы. – А возраст абсолютно не имеет значения, ведь душа не меняется от количества прожитых лет.
- Еще как меняется, малышка, - произнес я и с нежностью посмотрел на Луизу.
Девушка смолкла, взгляд ее стал рассеянным, но, вновь собравшись с мыслями, она сказала: «Нет, не меняется… Просто душа, как и тело подвержена болезням».
- Но ведь от болезней остаются осложнения, - продолжил я в наш почти философский спор.
- Ничего не останется, если правильно подобрать лекарство! Никогда не унывайте, Джон! Ах, к сожалению, я должна идти – нужно еще привести себя в порядок и снова браться за работу, - произнесла Луиза, взглянув на подруг.
- Что ж, не хотелось бы тебя отпускать, да придется, - я неожиданно для себя приблизился к ней, а потом прижал ее к себе. Луиза сначала словно смутилась, но потом обвила гибкими руками мою шею. Я не удержался и поцеловал ее в висок. Отстранившись, она ласково улыбнулась.
- До встречи, Джон! Заходите в кафе или просто к нам в гости! – и она побежала к зовущим ее подругам.
- Пока, Лу! Обязательно зайду! – крикнул я ей вслед.
Девушки скрылись за скалистым выступом – я снова остался один. Что это со мной? Я вдруг заметил, что уже несколько минут улыбаюсь. «Никогда не унывайте, Джон!» - отпечатались слова этой милой девочки. Легко такое говорить, когда тебе немного больше двадцати, и пока можно ошибаться и начинать заново, можно падать, ведь еще достаточно сил, чтобы подняться. Но когда тебе сорок два – все иначе: уже столько шишек и шрамов от былых испытаний и ошибок. Уже кажется, что все лучшее позади. А душа ведь действительно не меняется с возрастом, она только черствеет и остывает после обид и разочарований, но, наверное, не стареет. Я думал так, пока шел к своему дому по тихим улочкам Санта – Ф*. В те мгновения мне безумно хотелось жить! Воображение вновь и вновь рисовало образ этого обворожительного юного неугомонного создания, которое вышло из морской пены и прижалось ко мне не телом, а пылающим, полным жизни, сердцем. Искорка этого огня пронзила меня: вернувшись домой, я принялся работать над новой песней.
0

#4 Гость_Анилинский_*

  • Группа: Гости

Отправлено 21 декабря 2011 - 23:03

№ 3

Почти как три богатыря
(Волшебно-приключенческая сказка)


Коли перевелись в родном отечестве богатыри, их следует… назначить

Вместо предисловия

Если вам посчастливилось столкнуться с этой, откровенно говоря, повестью разновременных лет, то, перед тем как вы начнёте с упоением её читать, давайте-ка «не отходя от кассы» сразу расставим все точки над «Ё». Под этими пресловутыми «точками» я подразумеваю следующее: лучше здесь и сейчас определитесь (чтобы потом не было мучительно больно за нецелевую растрату вашего драгоценного времени), чего вы хотите получить от прочтения. Может быть, вам, действительно, лучше не рисковать и почитать что-нибудь иное. К примеру, если вы целенаправленно изъявили желание пощекотать свои и так расшатанные нервы – лучше почитайте жёлтую прессу с всякими шокирующими «сенсациями»; если есть необходимость в том, чтобы гарантированно стошнило (допустим, по каким-либо медицинским показаниям или после молодецкой забавы) – вдумчиво (и это обязательное условие) полистайте пухленький гламурный «глянец»; нестерпимо потянуло к вечному – достаньте с пыльных антресолей фундаментальный труд классика, («Войну и мир», например, вечно её никто не дочитывает до конца); неожиданно для себя соскучились по прекрасному – откройте поэтический томик с вдохновенной лирикой; просто надо убить приличный отрезок времени – кроссворд (как вариант: сканворд, чайнворд или судоку), лучший помощник в этом небезопасном деле. А если вам и так тошно, ни к чему не тянет, нет никакого желания, вы ни по чему не скучаете, и чувствуете, что время само, медленно, но верно убивает вас, значит вы по адресу, значит пришла пора дать достойный ответ вашей нешуточной депрессии.
Нет депрессии? Не огорчайтесь! Эта повесть показана при любом душевном состоянии.
Жизнь прекрасна, с этим согласны все и даже те, кто считает, что жизнь всего-навсего чудесна, но в ней, непонятно откуда, всегда столько всякого негатива, столько, что даже закалённые чужими неурядицами семейные психологи порой, без видимых причин, внезапно «съезжают с катушек». А вот именно для того чтобы успешно противостоять многочисленным нынешним переживаниям и стрессам, неплохо было бы взглянуть на нашу серую обыденность под иным ракурсом и, параллельно, прошвырнуться по «местам боевой славы», то бишь хоть на несколько минут окунуться в тот мир, когда «деревья были большими», каждый день был полон удивительных открытий, а перед сном, после кружки парного (стакана пастеризованного, бокала стерилизованного) молока, мы отправлялись в путешествия по безграничным сказочным королевствам. Здесь, кто ещё не уловил тонкого намёка, имеется в виду наше безоблачное детство – время, когда герои сказок частенько оживали в наших, ещё далеко не эротических, и, зачастую, не радужных снах, помогая справляться нам с самыми скверными монстрами наших сновидений. Правда, в этой истории, где, кстати, каждое королевство и герцогство уже имеет не только свои юридически оформленные границы, но и стойких бравых пограничников, герои, как и мы, «повзрослели», стали немного циничными, деловыми, но где-то глубоко-глубоко в душе остались теми же бесшабашными наивными детьми.
Не спорю, может быть, эта тёмная история покажется кому-нибудь чересчур «сказочной», если не сказать большего, но не забывайте, что давным-давно один очень старый и, не смотря ни на что, мудрый человек, однажды совершенно точно подметил, приблизительно, следующее: сказка – она того, истинная ложь, основанная на сюрреальных событиях, и в ней, ко всему прочему, завсегда кроется некий ненавязчивый урок – всем, без исключения, добрым молодцам «шпаргалка», всем красным девицам, если не ошибаюсь, благопристойный намёк или что-то в этом духе.
Да, и давайте сразу договоримся: в процессе чтения не будем искать никаких ассоциаций, намёков и полунамёков, параллелей, совпадений, скрытого смысла, двояких толкований, схожести имён и событий, над- и подтекста, двусмысленностей и т.д. и т.п. Не надо, не ищите. Они сами найдут вас. Поэтому рекомендую по возможности отключить аналитическую составляющую мозга (я имею в виду его левое, нет правое, секундочку, гляну в медсправочнике… а нет, всё правильно, левое полушарие), а с ним и все имеющиеся чувства, кроме чувства юмора, а вместо этого выставить на максимум чакры, отвечающие за ваше дикое воображение.
А вообще, между нами говоря, если безжалостно вырвать с корнем, суффиксом и приставкой из этого неоклассического произведения всякую аллегорическую выдумку, перефраз, откровенное вранье, сомнительные исторические события, тщательно закамуфлированный плагиат, колючий сарказм, грустную иронию и чёрный юмор, то в нём практически ничего не останется кроме занудной нравоучительной истории о вечных, никому кроме нас с вами не нужных, ценностях: любви, дружбе, чести, долге.
И последнее. Хочу сделать официальное заявление, кто бы там, что по ходу повести ни говорил, лично я за неформативную лексику, заумные цитаты и крамольные реплики, использованные героями и злодеями сказки, как любое уважающее себя физическое лицо, юридической ответственности не несу и нести никуда не собираюсь, все же случайные совпадения здесь абсолютно закономерны, а закономерные, соответственно, совершенно случайны.
Надеюсь, не утомил, нет?
Отлично! Если вы добрались до этого вопроса, значит, с уверенностью можно заявить, что у вас крепкие нервы и высокая сила духа, а это, в свою очередь, означает, что у вас появился отличный шанс потратить небольшой промежуток своей единственной и неповторимой жизни на то, чтобы с нескрываемым удовольствием погрузиться в мир буйной фантазии, от корочки до корочки прочитать сказку и, уж поверьте моему честному слову, это того стоит.

1 Часть: Про то как «заваривалась каша»

В некотором царстве, в некотором государстве, жили-были как-то старик со старухой. Хотя нет, слишком неопределённо, да и про царя с царицей так говорить неприлично, ну и волшебно-приключенческие сказки излагаются несколько иначе…
Вот так, например.
Давно это было. Так давно, что и представить трудно. А придётся.
В те стародавние времена, когда колорадские жуки только-только начинали выгрызать одноимённый каньон, а в зоне вечной мерзлоты нет-нет, да и попадались ещё первобытно-общинным оленеводам депрессивные мамонты, саблезубые тигры и неадекватные реликтовые ленивцы, а в тридевятом (по уровню жизни) царстве, в тридесятом (по количеству ВВП на душу населения) государстве уже торжественно занимал пост «гаранта конституции» государь по имени Владибор (что означает – владеющий определённой, в основном заросшей лесом, территорией земли, в простонародье – наследный президент 1/6 части суши), по отчеству Ильич (чувствуете, да, корни Муромские?), а по прозвищу – Ясно-Понятно Солнышко. Сам-то царь Владибор Ильич и не подозревал про своё прозвище народное, коим его подопечный электорат, несмотря на постоянную заботу государя о нём, без зазрения совести, стыда и элементарного уважения к монарху нарёк. А всё из-за благоверной супружницы государя – Надежды, по прозвищу Крупной. Ну, тут и к волхвам-друидам не ходи, издалека видно, откуда такое прозвище – от массы её тела, помноженного на объём. Крупная женщина была, и всё тут. И чтобы она не возжелала, на все её неординарные, мягко говоря, капризы только и вздыхал царь Владибор: «Ясно-понятно, солнышко, быть по сему».
Во-от!
Ну, значится, жили они, поживали дружно вместе с вышеуказанным подопечным народом. Друг дружке хлопот особых вроде-бы не доставляли, а кое-где даже и веселились сообща. Так, бывало, царь с августейшей супругой в гости к народу пожалуют, поглядеть, кому окромя их на земле родимой хорошо живётся. А всезнающие воеводы да бояре заранее среди народа рассредоточатся и щекочут того: кому пятки, кому подмышки, а кому и нервишки. Народ-то и не хочет смеяться, а деваться некуда, хохочет до слёз, воеводу-то не отгонишь аки муху назойливую и как занудливого комара боярина не прихлопнешь, они, если что не так, опосля с дружинами своими вернутся с обидчика спрашивать. А кому эти «тёрки-разборки» надобны, никому не надобны. Вот и лыбятся люди добрые, по добру, по здорову.
Посмотрит царь, как его народ весело живёт, и не менее радостный и умиротворённый возвращается в покои царственные. А в следующий раз уже к нему ходоки-парламентёры, от народных масс отряженные, пожалуют, с жалобой ли челобитной, али с поклоном-просьбою, а как увидят необыкновенные хоромы государевы, так и забывают, зачем, собственно, приходили. А воеводы с боярами их не прогоняют, за сущие гроши экскурсию им устроят, поводят гостеприимно по палатам, покажут, где белоснежные мармарисовые нужники басурманского производства установлены, где джакузии окаянные, размером с баскетбольную площадку, пузырятся, да и к фонтанам немыслимым аквапарка государева отведут, чтобы окончательно оных охмурить, а потом ошеломлённых ходоков и к царю препроводят, ежели тот более государственными делами не занят. Ходоки потопчутся-потопчутся, похихикают нервно в кулак, облобызают преданно рученьки царёвы, да спешат сломя голову из хором беломраморных. А другим рассказать бояться про всякую невидаль заморскую во дворце виденную, дабы не попасть за «малохольство» на учёт к лекарям-аптекарям, что в специализированном остроге душевнобольных излечивают шиловой терапией.
Так и жили государь с челядью и народ евонный. Жили, не тужили.
Иллюзия… тьфу ты, идиллия, другого слова не подберёшь.
Всё бы ничего, только вскоре серьёзная оказия с ними приключилась. Со стороны болот гиблых, из-за дебрей непролазных, да из-за гор верхолазных явилось к ним, хоть и запылилось, Чудо-Юдо страшное и совершенно дурнопахнущее. За то, как омылось оное чудище без элементарного, с позволения сказать, разрешения в джакузии пузыристой от пыли да грязи болотной, пригладило да уложило свою шерсть (хотя некоторые очевидцы утверждают, что у него просто борода такая, по всему телу расположенная), что в дебрях да в горах взъерошилась, так и увидели все, что не Чудо-Юдо это вовсе, а Лихо-Одноглазое, в отличии от других «лихачей», белое и пушистое, но и не Циклоид, а нечто ещё крупнее и совершенно иное внешностью.
Попытались отважные, до поры до времени, воеводы со своими не менее бесстрашными ратниками да дружинниками, на бои-баталии тренированными, отогнать Лихо от джакузий государевых, да только рассверипили оное, разнервировали и схлопотали от последнего по число, да по первое, да по полной программе.
Когда увидел государь, что Лихо не так-то просто «попросить выйти» и числом и умением, приуныл слегка, а Лихо, знай себе, полощется в джакузиях, лопочет что-то непонятное, видно, песню задушевную затянуло. А тут супруга государева Надежда, как специально, в самый разгар острого сюжета вышла из опочивальни, потянулась со сна и, узрев сию неприглядную картину, так смачно выразила своё недовольство сложившейся ситуацией, что и воеводы, места свои ушибленные потиравшие, рты разинули, и бояре дрожать от страха перестали, и царь забыл промямлить «ясно-понятно, солнышко», что было совсем уж нетипично, и даже Лихо, прекратив бубнить, открыло свой глаз огромный и, поведя им по сторонам, узрело хозяйку короткого, но весьма насыщенного восклицательными предложениями монолога.
Непонятно какими такими чувствами руководствовалось Лихо, может, красноречием нешаблонным, может голосом визгливо-ласковым, только улыбнулось оно нежно, оскалив клыки бивнеподобные, и, схватив государыню за талию (хотя уместней будет сказать – за «экватор» телесный) в несколько скачков скрылось в том направлении, откуда прежде объявилось, оставив на память о себе запачканные джакузии, развороченные фонтаны да потоптанные садово-огородные плантации царские, а на память о царице корону погнутую, что с головы её слетела, покуда размахивало ей Лихо, прикидывая «на глазок» удельный вес последней.
Тут бы возрадоваться царю (как весь его двор уже мысленно поспешил сделать), что так лихо и скоротечно избавились и от Лиха одноглазого, царицей откупившись, и от царицы капризной, агницей жертвенной (вечная ей память) в итоге обернувшейся. Ан нет! Пригорюнился царь, приуныл почему-то. Челядь подумала, что по джакузиям да фонтанам скорбит Владибор Ильич, быстро всё в порядок привела, ещё и шарами праздничными оформила, да к пиру подготовку начала. А царь и не смотрит на шарики разноцветные, радужные струи и пузырчатые бассейны, а переводит взгляд свой тоскующий то на палача, то на бояр с воеводами, и всё по государыне вздыхает.
Видят дворовые, неладное с царём-батюшкой творится, совсем худо ему, в таком унынии он прежде никогда не бывал, даже с похмелья пиргоройского таким сумрачным не припоминал его никто. А как его хандра может на них отразиться, даже думать никто не хочет, от того что головы на плечах другими думами заняты.
Подумали, значит, придворные, поразмышляли ещё немного, поломали головы, да смекнули, наконец, что никак по августейшей супружнице скорбит царь-батюшка. Эка невидаль, государю новую невесту оформить, мысленно ухмыльнулись придворные и мигом преподнесли самодержцу несколько резюме принцесс-царевен-герцогинь в безвозмездное владение. К слову сказать, резюме те были с эротохабными портретами девиц, с волшебсайта знакомств Бабы-Ягодки, которые бояре прежде у себя под одеялками рассматривали, мечтая, втайне друг от дружки, хоть разок на какой-нибудь пожениться, посему, уверенно считали они, царь в один миг забудет про Надежду, а изберёт себе гораздо более другую царицу. Вот, например, Зульфию Шамаханскую, Пенелопес Грекоримскую, или, на, совсем уж худой конец, Эвелизу Ричардовну, княгиню Берелевскую.
Однако глянул государь Владибор на картинки скабрёзные, пробежался мельком по тексту с параметрами девичьими и пуще затужил. Ему, пожилому, ведь не титьки пустоголовые нужны были, а душа родственная, вновь догадались бояре с воеводами, и, хлопнув себя по лбу, тоже пригорюнились. Знали – у государя одна «душа» Надежда, она и «компас его земной» и, при удачном стечении обстоятельств, та самая «награда за смелость».
А где её, царицу, нынче искать, не ведал никто из придворных. Но сидеть, положа руки на сердце, на почки, на печень (в общем, у кого что болит), боярам да воеводам тоже не пристало. Делать что-то надо. Ведь ежели без царицы государь-батюшка занеможет, захворает, зачахнет и скоропостижно умрёт от тоски, то царство-государство безотцовщиной останется, да по миру пойдёт. Наследников у него нет, завещание суеверным государём до сих пор не написано. А это что значит? Верно! Ведь как пить дать перегрызёмся за власть, перебьём друг дружку, угрюмо думали придворные, искоса поглядывая на золочёный трон, да и народ за время смуты распоясаться может, тоже аспект немаловажный. Так кто виноват и что же делать, искали ответ на исконные сакраментальные вопросы в своих головах придворные и додумались-таки до того, что оба вопроса у них слились воедино – кого виноватым сделать? А тут и царь из думы горькой, почти даже государственной, вышел ненадолго и задал тот же вопрос, только совершенно другими словами:
– Азм есмъ кесарь, али не кесарь эгидодержавный?! Инда допрежь аки паки негоже намо троноправити, ибо быху во намо лютозвереху проснути, земляху во кровути утопиху. Азмо велимо понежу, али не добже азм боги веди глаголю добре есмъ живот зело земля иже инить гервь како людие мыслито наш он покою рцы слове твирдо херъ ци шта ёта ять?
Ничего не понявший из сказанного царём, но нутром прочухавший, что речь не поздравительная, боярско-воеводский люд сидел чинно, не шелохнувшись, опасаясь нарваться на более крупные неприятности. Видя, что никто из близкого окружения ничегошеньки не понимает на древневелиречавском наречии, удручённый Владибор перешёл на упрщёный язык межнационального, межклассового и меж так далее общения.
– Ну что, слуги мои верные, притихли несвоевременно и глядите, словно в первой видите? – поинтересовался самодержец, мрачно оглядев сидевших на скамьях бояр да воевод, и вновь кинул клич в массы. – Кто из вас, мужики, готов храбро броситься вослед супостату великорослому, да в смертном бою отбить у оного разлучника, царицу, мать вашу? А-а?
Замолк государь в ожидании ответа, а в ответ… такая тишина, словно уже никто не вернулся из боя.
Мужики в поле пашут, дружно подумали придворные, недовольные подобным обращением («слуги»-то уху привычней слышать), но вслух никто не решился обмолвиться, вдруг его и пошлют за «супостатом». Зато, опосля вопроса царского, все бояре с воеводами дружно занялись внезапно возникшими делами: кому срочно в носу поковыряться приспичило, кому в ухе (мол, обожди государь, чего-то со слухом не то), более культурные начали сморкаться в батистовые платочки, лишь бы не встретиться с внимательным взглядом государевым, и только боярин Годунович (вот же чувствительный человек) решительно обратился к царю с низким поклоном.
– А можно выйти? – зажимая нос пальцами, испросил он разрешения у Владибора Ильича. От событий последних, включающих и речь государеву, так худо стало бедолаге, что у него поднялось давление и кровь носом пошла.
Отпустил его царь восвояси и ещё раз окинул взглядом свою челядь, но больше ничей взгляд так и не споймал. Спички жеребьёвочные же не стал заставлять тянуть оных, справедливо предположил, коли по доброй воле не решились, силком от них толку ещё меньше будет. Озадачился государь и задумал, как время будет, пересмотреть свою кадровую политику, провести аттестацию и ротацию с регионами. А пока решил стариной тряхнуть.
– Эх, вы! – поднялся государь с трона золочённого, сжимая скипетр-батюшку и державу-матушку. – Неужто не осталось среди вас отчаянных героев?! – зыркнул он в первую очередь на заслуженных воевод. Те же, уже схлопотавшие от «супостата», только растерянно развели руками, мол, нет, не осталось, ни героев, ни желания. – Али не я государство наше сколачивал, ночи недосыпал? – пытался пристыдить царь своих «слуг верных». Те только криво мысленно ухмылялись, мол, уж точно не ты. – Али не батя мой, Илья-богатырь, полный кавалер былинных наград, пядь за пядью расширял уделы родины нашей? – напомнил царь «преданье старины недавней».
Бояре с воеводами дружно закивали, соглашаясь, мол, тут, да, Илья-богатырь человек авторитетный, его заслуги у всех на виду.
– Эх-ма! – молодецки взмахнул скипетром Владибор Ильич, словно булавой богатырской. Революцию бы затеять, как раз ситуация подходящая – верхи хотят, низы не могут, боятся – да уже сам не первое лето на троне, свергать некого. Али, для науки, бороды боярам да воеводам поотрубать всем поголовно (экое страшное словосочетание в государевой-то голове оформилось). Да, согласен, немного остыл в своей горькой думе царь, бороды рубить, это вообще беспредел достойный самых отъявленных отморозков, лучше уж революцию.
Ну, а про неё, родимую, государь уже думал чуть раньше и понимал, что с революцией тоже ничего не выйдет, но, всё же, как говорится, «туфлёй постучать по трибуне» самодержец не преминул – высказаться решил по полной, по кузькиной.
– Дак доколе нас, царя-государя эгидодержавного, во всех державах иностранных, да и свой люд, пьяницей алкозависимым да лентяем расточительным считать будут? Вот займусь дзюдо, вольной борьбой или вообще на горные лыжи запишусь, буду к Людовику Надцатому на горно-обогатительные курорты ездить, слалом осваивать, – пафосно, правда, не совсем в тему, выпалил государь, и тут же поправился: – Но эти дела подождут, а сейчас подайте мне мово богатырского коня, Макроцефала, доспехи мои парадно-выходные с орденами и планками, я сам отправляюсь за матушкой вашей, Надюшенькой-царицей! – вновь взмахнул государь скипетром, но в этот очередной раз что-то стрельнуло у него в пояснице, и царь с пронзительным стоном повалился на трон.
Трон со стонущим царём моментально окружила ватага озабоченно-возбуждённых вельмож.
– Не бережёшь ты себя, царь-батюшка, хорохоришься всё, – с тугой повязкой на носу суетился рядом с самодержцем вовремя обернувшийся туда-обратно боярин Годунович. – В твои-то годы так скипетром махать неосмотрительно. Благо, что ещё державу отжимать от груди не стал, мог ведь растяжение связок и сухожилий схлопотать на ровном месте.
– Так с вами, дармоедами, по-другому никак, – слабо просипел царь, поправив сползшую на лоб корону. – Вы же ни делом, ни словом подсобить в критической ситуации не способны, только празднества устраивать, да ягодицы наши августейшие лобызать горазды.
– Без этого никак, не нами ритуал установлен, – не смутился боярин Годунович, подкладывая подушку царю под локоток. – Но и словом, то бишь своевременным советом, помочь можем. Мне тут идея светлая на ум пришла.
– Озвучь-ка! – вперил государь тяжёлый взгляд в боярина. Кажется, он уже предварительно наметил себе кандидатуру «виноватого». – Только гляди, Годунович, не огорчи меня! Если что, пеняй на себя!
– Ладно! – сглотнул боярин, орошая вмиг пересохшее горло и, взяв себя в руки, поделился с царём своей «светлой идеей». – Я что разумею государь? Ежели у нас в стране нынче наблюдается кризис на собственных героев богатырственных и богатырей героических, то можно не заморачиваться, не посылать глашатаев по деревням и весям, а запросто заказать оного за рубежом. У тамошних киллеров – по-иноземному героев, и такса на любые услуги установлена, и расценки, судя по прайс-листам, вполне нашему бюджету государственному по плечу. Если хочешь, милостивый государь, можно с ними через Бабу-Ягодку связаться, обговорить условия и заключить двусторонний обоюдовыгодный контракт с наиболее приоритетным киллер-богатырём. Как вам такой план?
Владибор Ильич не обратил почему-то внимания на то, откуда такая осведомлённость в вопросах, касающихся иноземных киллеров, и зачем она вообще понадобилась его боярину, а вместо этого задумался ненадолго над словосочетанием «обоюдовыгодный контракт», взвешивая всевозможные «за» и «против», и единственный вывод, который он из всего этого извлёк, что на отечественном безрыбье и заморский рак желанный рыбак.
– Быть по сему! Я к Бабе-Ягодке ездок! – провозгласил царь и, превозмогая боль в пояснице, поднялся с престола. – Карету мне, ох-хо-хонюшки, карету!........
0

#5 Гость_Анилинский_*

  • Группа: Гости

Отправлено 05 января 2012 - 15:50

№ 4

ГРИША ВОЛКОВ – КОРОЛЬ ГАРМОШКИ

Отрывки из повести

II

Несколько минут Волков бесцельно брел по вечернему городу с гармошкой на плече, раздумывая, как ему провести время часиков до одиннадцати, а уж потом пойти обратно к Нестерову. Когда он проходил мимо пивного погребка со странным названием "Волчье гнездо", остановился и какое-то время размышлял - не зайти ли к приятелю, владельцу заведения - татарину Рафаэлю. Но зашагал дальше.
Но далеко не ушел.
- Григорий! - крикнули сзади. Волков обернулся. У погребка стоял Рафаэль в своей тюбетейке, безрукавке и с сигаретой в руке. Рядом с ним маячила фигура незнакомого мужчины. Видимо, Рафаэль провожал гостя заведения.
- Иди сюда! - махнул рукой хозяин погребка Волкову. - Слушай, Гришка, - сказал Рафаэль, - что-то у меня сегодня публика плохо веселится и мало пьет. Пойдем, поднимешь настроение…
За одним из столиков компания зашевелилась, увидев гармониста.
- Гришка притопал! - крикнул кто-то. - Браво, маэстро!
С разных мест раздались недружные, но искренние хлопки.
- Гришуня, иди к нам! - позвал чей-то знакомый голос. Кто-то поймал его за штанину и потянул к себе.
- Да подождите вы! - прикрикнул на нетерпеливых посетителей Рафаэль. - Дайте человеку налью кружку пива. С сухой глоткой не много напоешь.
Рафаэль усадил гармониста перед стойкой и налил ему свежего, холодного пива местного производства.
- Гришка, спой про рыжую! - поступила первая заявка из глубины зала. Несколько пьяных голосов поддержали заявку и даже не дожидаясь аккордов гармошки стали вразнобой орать строчки первого куплета.
Его наперебой стали зазывать к своим столикам завсегдатаи погребка. Гриша, смущенно улыбаясь, сидел перед стойкой с гармонью на коленях, пока к нему не подошел местный кутила и известный в городе мастер драться Серега Шалфеев...
- Пошли, Гришка, познакомлю тебя с моей телкой, - взял Серега руку гармониста и потянул его к своему столику.
Волков послушно потопал за пьяненьким Шалфеевым. За столиком сидели явно перепивший усатый брюнет с тусклыми глазками и симпатичная белокурая девушка, которая весело посмеивалась над брюнетом и отпускала незлобные шуточки по поводу его невменяемого вида.
- Знакомься, Людмила! - указал на девушку Серега, усаживая гостя рядом с собой на скамью и пододвигая к нему стакан. Он откупорил бутылку водки и сказал уже подружке:
- Людочка, ты знаешь, что за музыкант перед тобой?! Это же Гриша Волков - лучший гармонист города, а может быть, и в стране!
- Ну ты скажешь тоже, - смущенно улыбнулся Гриша.
- О-о, - сделала круглыми синие глазки Люда, - лучший?! Ну тогда я хочу что-нибудь послушать такое... такое... не-ежное, что-нибудь ми-илое такое...
- А ну-ка, Гришуня, сбацай, что дама просит! - хлопнул гармониста по спине Шалфеев. - Что-нибудь такое!
- Что-нибудь такое? - наморщил лоб Гриша. - Ну что же, для дамы! - И он ласково перебрал клавиши.

Я хочу быть спокойным и нежным,
Я хочу научиться любить,
Все, в чем был виноват, в чем был грешен,
Умоляю простить и забыть.
Черт возьми, Вы настолько красивы!
Столько в Ваших глазах доброты!
Я стою бесконечно счастливый,
Созерцая любимой черты.
Но от Вас мне не будет прощенья
За мою непутевую жизнь,
Хоть я ползай теперь на коленях,
Хоть башкою о стены стучись!

- Охо-хо, браво! - захлопала довольная Людочка. - Это действительно мило!
- Это чьи это черты любимые?! - нахмурился Серега, сделав неестественно зверское лицо. - Вот сейчас я тебя башкой о стены то постучу!
Он схватил Волкова за шею и легонько стукнул того лбом о поверхность стола, демонстрируя, как будет воплощать строчку из Гришиной песни в жизнь. Брюнет, не понимая шутки напарника, сердито уставился пьяными гляделками на гармониста.
- Не знаю, по поводу игры, я в этом не разбираюсь, но такой классной песни я не ожидала! - призналась девушка, глядя во все глаза на скромного Гришу и попивая пиво из бокала…
Тут дверь в погребок открылась и в него, как тень, семенящими шагами вплыл человек лет этак тридцати двух в цветастой рубашке, застегнутой на все пуговицы, в старых мятых штанах темного цвета, с суховатым остроносым лицом под прилизанным набок чубчиком. Своими светло-голубыми глазами он не мигая смотрел прямо перед собой, и на лице его светилась тихая, бесконечно долгая улыбка, какие нередко можно встретить у пациентов психиатрических лечебниц, прохаживающихся туда-сюда по коридорам.
- Смотри, и Цезарь привалил! - заржали за многими столиками.
- Гришка, твой конкурент заявился, - подковырнул соседа Шалфеев, в предвкушении нового представления скаля зубы.
Волков болезненно воспринимал всякие намеки на конкурентство с Цезарем Клавушикным, местным базарным артистом, у которого, по выражению его постоянных слушательниц - рыночных торговок, были "не все дома". Цезаря Клавушкина знали все, кто хотя бы иногда посещал центральный рынок города. Его часто можно было видеть стоящим напротив лавок с овощами и фруктами и распевающим популярные песни советского времени или народные песни скорбного содержания жалобным, по-женски тонким, чистым голоском. Бывало иногда, если у продавщиц было хорошее настроение и торговля шла бойко, ему даже и подпевали. Когда Цезарь плаксиво выводил голосом грустные мелодии, он стоял чуть ли не по стойке смирно, и физиономия певца с его известной улыбочкой выражала полную отрешенность от происходящего вокруг и сладостное наслаждение драматическими сюжетами исполняемых песен. Иногда посетители рынка видели Цезаря сосредоточенно танцующим напротив киосков, где продавались аудиозаписи и откуда без конца гремела современная поп-музыка. Причем танцору было все равно, наслаждается ли кто рядом его подпрыгиванием и размахиванием руками или нет. Но не это раздражало Волкова в Клавушкине. Цезарь был навязчивым мужичком и порой доставал Гришу своей беспардонной активностью. В иные дни, когда Гриша поудобнее устраивался где-нибудь с краю рынка и развлекал идущих мимо людей своими неповторимыми песнями, рядышком неожиданно, как тень, появлялся Цезарь Клавукшин. Он своими мелкими шажками тихо подплывал к Грише, останавливался сбоку, метрах в двух-трех от гармониста и начинал подпевать Волкову, но так как самобытных песен Волкова никто больше не знал, кроме него самого, то и вокальные потуги Клавушкина больше походили на бессмысленное подвывание. Люди, кто удивленно, а кто с ироничной улыбочкой поглядывали на странный дуэт уличных артистов. А когда Гриша играл что-нибудь задорное и веселое, Клавушкин переходил в пляс, чем совершенно выводил из себя гармониста. Мягкий и неконфликтный в жизни Волков резко сдвигал меха и сердито кричал непрошенному напарнику: "Цезарь! Идиот, пшел отсюда!" Клавушкин отходил еще метра на три в сторону и без всякого злого умысла продолжал портить Волкову концерт теми же средствами - жалобным завыванием и шаманским пританцовыванием. В конце концов Гриша плевал с досады, сдвигал гармошку, напяливал кепку, которая до этого валялась рядом, на голову, и с изрядно подпорченным настроением убирался с рынка восвояси. Поэтому, когда Клавушкина даже в шутку называли конкурентом или коллегой Волкова, то у последнего это вызывало сильное раздражение и справедливый протест. Все-таки они были совсем не ровня: один - полусумасшедший и юродивый, другой в абсолютно здравом уме с большим музыкально-поэтическим даром. Правда, и в этом остроумный Владик Нестеров находил родственность. "Гениальность и сумасшествие стоят рядом", - дружески как-то поддел он Волкова, когда однажды тоже стал свидетелем "совместного концерта" Гриши и Цезаря.
Клавушкин маленькими шажками двигался между столиками, улыбаясь молчавшему за стойкой Рафаэлю, затем неожиданно встал у столика Шалфеева как вкопанный и, положив руки ладонями на тощую грудь тонко и грустно запел:

Спрашивал я у ковыльных степей:
"Вы не видали любимой моей?"
"Там она, там, - шелестела трава,
- Где зеленеет лесная листва".
В поисках милой я лесом прошел,
Но мою радость и здесь не нашел.

Задал я лесу все тот же вопрос.
Он прошептал: "Средь печальных берез
Вьется неслышно по руслу река,
Там ее встретишь наверняка".
Радостный к речке приблизился я:
"Ты не видала, где дева моя?"

Рябь пробежала по светлой воде,
Горько поведав о страшной беде.
"Здесь она, здесь, - мне плескала волна, -
В лилиях белых уснула она,
Листья кувшинок лежат на груди,
Криком своим ты ее не буди.

Кружатся чайки рыдая над ней,
Поздно пришел ты к любимой своей.
Долго она дожидалась тебя,
Сердцем тоскуя и страстно любя.
Но не дождалась... и водная гладь
Тихо ласкает волос ее прядь".

Посетители погребка, поблагодарив певца кто одобрительным улюлюканьем, а кто хлопками, почему-то с юмором восприняли песню об утопленнице.
- Что ж Вы, молодой человек, поздно пришли к любимой своей, а? - задала тон шуткам Людмила.
- Да он по бабам другим ходил, вот и не дождалась его! - крикнул кто-то. Многие со смеху чуть не попадали со скамеек, представив Клавушкина этаким коварным ловеласом.
- Ты, Цезарь, кончай девчонкам дурить головы! - погрозил ему сквозь смех и Шалфеев.
- Слушай, - поднял пьяную голову черноусый сосед Шалфеева. - Налей этому развратнику сто грамм за мой счет, хорошо поет, соббака!
Клавушкин молча стоял и, глупо улыбаясь, выслушивал все отпускаемые в его адрес шуточки.
- Ладно, падай, Цезарь, - посадил его рядом с собой Шалфеев, - Слушай, кто тебе такое дурацкое имя дал?
- Мамка, - ответил Клавушкин, ни на секунду не прекращая улыбаться, - она любила книжки читать про Цезаря и Наполеона. И когда я родился назвала меня Цезарем.
- А почему не Наполеоном?
- В сельсовете, когда выписывали свидетельство о рождении, сказали, что такого имени нету.
- Хе, - ухмыльнулся Серега, - а имя Цезарь есть да? Это же тоже фамилия!
- Сережка, что ты пристал к человеку, - хмельным голосом заметила Людмила, - налей ему.
- Да ты что, он же не пьет, - повернулся Шалфеев к подруге.
- Да-а? - удивленно вытаращилась девушка на Клавушкина.
- Я пью только чай и лимонад, и еще компот, - с готовностью ответил тот.
- Рафаэль, у тебя есть лимонад?! - крикнул хозяину погребка Шалфеев.
- Нет, только минералка.
- Ну давай, угощу Цезаря. А ты пока, - сказал он Клавушкину, - лопай рыбу и булочку.
XI

Несколько дней посидев у сестры, он решил возобновить свою "концертную деятельность". Субботним утром в меховой курточке и кроличьей шапке Гриша уселся на одну из скамеек со своей гармонью близ центрального универмага… Когда он исполнял уже известную в городе "Песню о друге", возле него остановилась группа студентов.
- Это же Гриша Волков! - весело воскликнула одна из девушек-студенток. - Что-то Вас давно не видно, - сказала она гармонисту, бросая в кепку пару белых монет.
- Да, куда Вы пропали после фестиваля авторской песни? - спросил высокий молодой человек в кожаном плаще.
- Был в творческом отпуске, - важно ответил Гриша, приглушая гармонь, - а точнее: в деревне коровам хвосты крутил.
Молодые люди рассмеялись, а потом попросили:
- Ну так спойте нам что-нибудь новенькое, написанное в творческом отпуске.
- За заказы нужно деньги платить, - вдруг строго сказал угрюмого и неряшливого вида мужчина, который сидел в десятке метров от Гриши на скамейке с матерчатой сумкой пустых бутылок у ног.
Молодые люди повернулись к нему, а потом, смущенно переговариваясь, стали копаться у себя в карманах.
- Вам стипендию давно платили? - неожиданно спросил Волков.
- Полгода назад, - ответил парень в плаще.
- У меня для студентов, пенсионеров и детей льгота, - улыбнулся Гриша, - играю - бесплатно!
Молодые люди вновь рассмеялись, оставив свои карманы и сумочки в покое.
- Итак, "Жалоба скитальца", - шутливо-торжественно сказал гармонист, раскрывая гармонь, чтобы впервые исполнить слушателям свое новое детище.
Музыка и слова "Жалобы скитальца" полились в грустном единстве эмоционально-романтического переживания человека и щемящего чувства человеческого одиночества в этом мире. Мелодия была спокойной и глубокой, слова - саркастически-правдивы, за внешней иронией томилось истинное чувство печали и невыразимая боль грешности земного бытия.

И вот опять пришла зима-а-а,- тянул Гриша.
А жизнь уходит понемногу.
Метут снега. Метут снега.
И не видать конца дороги.

Зачем иду? Куда иду?
Вокруг сугробы, как могилы.
Молюсь на дальнюю звезду,
На вечер мрачный и унылый.

Засну в осиновом лесу,
Зароюсь в снег, как зверь бродячий,
Ржаную корку погрызу.
И прокляну судьбу собачью.

Быть может больше мне не встать,
Душа моя заледенела.
Когда придет весна опять,
Найдется скорченное тело.

Под злое карканье ворон
Меня землею закидают.
Никто не спросит: кто же он?
Друзья былые не признают.

Лишь только ветер - тихий брат
То посмеется, то повоет.
Вороны стаей прилетят
И поминальный пир устроят.

Зачем иду? Куда иду?
Вокруг сугробы, как могилы.
Молюсь на дальнюю звезду,
На вечер мрачный и унылый.

Под аккомпанемент Гриша с затиханием еще несколько раз рефреном повторил стержневые слова песни-жалобы: "Зачем иду?... Куда иду?..."
Когда гармошка и голос умолкли, возле Гриши кроме студентов стояли еще десятка полтора юношей и девушек. "М-да" - сказал кто-то задумчиво в наступившей тишине. И вслед за этим одиноким междометием благодарные слушатели громко захлопали Волкову. Вдруг среди них появился сидевший ранее поодаль небритый и взлохмаченный мужчина. Он поставил рядом с Гришей сумку с пустыми бутылками и, дыша перегаром, сказал слегка заплетающимся языком:
- Ты меня растрогал, пацан. Это песня про меня и таких как я. У меня нет денег, и в награду я отдаю тебе эти пустые пузыри. Между прочим, целое утро собирал, восемнадцать штук.
- Спасибо, - растерялся Гриша, - но мне не нужно, оставьте себе.
- Бери-бери, а то обидишь, - сказал мужчина и, повернувшись, побрел в разбитых ботинках куда-то в сторону дома быта "Экспресс".

XIII

В субботу часа в четыре, когда уже короткий зимний день переходил в сумерки, Гриша выбрался за город на рудненскую трассу. В кармане у него почти не было денег, и он надеялся до соседнего города добраться автостопом. Мороз был очень существенный, и Гриша в валенках, в теплых, связанных матерью варежках, опустив уши шапки, быстро шел по кромке трассы, иногда поднимал руку, чтобы остановить проносящиеся мимо на высокой скорости автомобили. С полчаса никто из водителей не реагировал на его просьбы остановиться. "Да что же это такое! - мысленно восклицал парень. - Так и замерзнуть можно!"
Он не ожидал, что остановится не что-нибудь, а серый красавец - джип "Ландкраузер". Шофер махнул в окошко рукой: залезай. Парень окоченевшими руками, их мало спасали даже шерстяные рукавицы, открыл дверцу автомобиля, сел в уголок на заднем сиденье, положил рядом гармонь и затих. В салоне было тепло, ровно гудел мотор, и даже не верилось, что за окнами мороз около тридцати градусов.
Машина легко неслась по асфальту и, покачиваясь, баюкала Гришу. Он обогрелся и теперь с благодарностью смотрел в спину рослого, спортивного сложения водителя, слушал его разговор с рядом сидящей женщиной, им было лет по тридцать пять. "Симпатичные, - отметил про себя Волков, - и одеты хорошо, а меня, простачка в валенках, подобрали. Не то что некоторые".
- Ты как здесь оказался-то? - вдруг спросил его мужчина. - В такую погоду в степи опасно гулять - и замерзнуть можно.
- Да я на автобусе до дач доехал, а дальше пешком пошел. Думал, что быстро сяду в попутку, да не тут-то было, никто не останавливается.
- Эк, захотел! - усмехнулся водитель. - Кто же тебе в потемках в степи остановится! А может в канаве под грейдером рядом с тобой целая кодла в засаде сидит. Сейчас же плохо видно.
- А в Рудный что на вечер глядя едешь? - повернула к нему холеное, красивое лицо женщина.
- Да ребята-студенты в общежитии ждут по делу, - ответил Гриша. Ему стало жарко, он расстегнул куртку и положил на сиденье варежки.
- Общага? - переспросил мужчина. - Это какая?... А знаю, знаю. Недалеко от центра. А родители твои кем работают?
- Папка - слесарь, а мамка - доярка в селе.
- Так ты, значит, деревенский?
- Ага.
- Да-а, - сожалеюще протянул хозяин джипа. - Слесарь, доярка - это, брат, не дело. - И после минуты молчания добавил:
- Но ничего, как там тебя, закончишь свой институт, затем доходное дело организуешь, повертишься и... смотришь, в каком-нибудь джипе, как я, будешь со временем сидеть.
Гриша не стал объяснять, что он совсем не студент, и только робко спросил:
- Извините, а Вы где работаете?
- Бизнесом занимаюсь. Фирма, брат, есть у меня. Куплей-продажей зерна занимаемся, ну и другого.
- А мне это - купи-продай - не интересно, - сказал Гриша и смущенно улыбнулся, как бы извиняясь за отсутствие симпатий к работе незнакомца.
- Смешной ты, мальчик, - засмеялась женщина, - весь интерес как раз в этом - сделать деньги. Если бы не "купи-продай", как ты говоришь, ты бы сейчас пешком по морозу шел, а мы бы эту машину никогда в жизни не купили бы.
Впереди показались громадины отвалов пустой породы рудников. Сумерки все более гасли, и в окнах уже зажигались еще не близкие огни горняцкого города.
- Как тебя зовут-то, - повернулся водитель к Волкову.
- Григорий.
- А деньги у тебя есть?
- Зачем?
- Ты, Гриша, видать с луны свалился. Едешь в чужой машине, значит должен платить.
- Да у меня только десять рублей, - Грише стало неудобно, и лицо его залилось румянцем.
- Эх, Гриша, Гриша! Вот видишь: ты от стыда даже покраснел.
Машина остановилась у кромки дороги.
- Ладно, давай свои десять, дальше сам доберешься. И так даром почти двадцать километров проехал, - протянул руку шофер.
Волков сконфуженно положил две монеты на протянутую ладонь и открыл дверцу машины.
- Хорошенькое воспитание. Садится без денег в чужой автомобиль, - с иронией заметила женщина. - Да, так воспитать могут только доярки и слесари.
Больно стало Грише от этих слов. Он выбрался с гармошкой из джипа и со злой обидой крикнул в открытую дверцу:
- Если бы они вас воспитали, вы бы за каждую копейку не дрожали!
Женщина и мужчина на миг оторопели от такой дерзости.
- Ах ты, гаденыш неблагодарный! - завопил водитель и выскочил из джипа.
"Побьет!" - со страхом понял Волков и побежал сломя голову в заснеженную степь. Мужчина быстро догнал его и что есть силы ударил кулаком в лицо. Гриша упал, из его носа потекла кровь. Шапка слетела с головы. Но он вскочил и, не выпуская из рук гармошки, снова побежал. Теперь только его серая тень мелькала в сумерках на фоне бледного снега.
Мужчина поднял с земли шапку Гриши, зашвырнул ее на середину дороги под колеса идущего транспорта и зашагал к шикарному "Ландкраузеру".
Гриша остановился, тяжело дыша и вытирая рукой кровь на лице. "Ах, ты, черт, я же варежки в машине забыл!" - в отчаянии воскликнул он, не зная что делать с обнаженными руками в такой мороз. А джип уже сорвался с места, и его огни понеслись в ночную мглу по трассе, быстро удаляясь. Гриша с гармонью под мышкой и с открытой головой побежал обратно к дороге. Слава богу, почти сразу нашел валявшуюся на асфальте шапку. Он нахлобучил ее поглубже на голову, повесил гармонь на плечо, спрятал мерзнущие руки в карманы куртки и рысью побежал в сторону Рудного
.Когда на трассе появлялись огни попутной машины, он останавливался, махал рукой, но все проезжали мимо, даже не притормаживая. Гриша шагал и шагал по обочине уже в полной темноте в сторону ждущих его огней города. Пальцы рук в матерчатых карманах быстро коченели. Левую руку Гриша упрятал за пазуху под куртку, отстегнув среднюю пуговицу, а правой в обхват под мышкой держал гармошку, сумев только пальцы и часть ладони засунуть в карман. Эта рука и мерзла больше всего, не сладко было и левой, которую то и дело нужно было вытаскивать из тепла, чтобы махать рукой очередной автомашине или поправлять гармонь, которая норовила выскользнуть из-под правой руки. У Гриши мерзли нос и щеки, но на них он уже не обращал внимание.
Волков прошел еще километр, и ему стало по-настоящему страшно: пальцы рук с каждой минутой становились все скованнее и менее чувствительными, а автомобили также безжалостно-равнодушно проносились мимо. "То ли под машину броситься, - с долей иронии, но уже в панике размышлял парень, - чтобы наконец кто-нибудь остановился!"
Наконец кисти рук, особенно правой, совсем перестали слушаться Гришу. Гармошку под рукой он уже держал только усилием уставших мышц. Гриша в отчаяния что было сил побежал по кромке трассы. Слезы потекли из его глаз, он бежал и бежал, пытаясь шевелить пальцами рук, но они стали совсем нечувствительными. Летели минуты, иногда мимо проносились машины, под ногами Волкова мелькала заснеженная земля, а огни города были также далеки от него.
Золотые огни все зовут и зовут.
Но кому они светят? Кого они ждут?
Я иду прям на них. Нескончаем мой путь.
Но надеюсь счастливым до них дошагнуть...-
что-то отчаянно пело внутри Гриши. И вот он, усталый, упал у километрового столба. Поднялся, и с размаху врезал столбу левой рукой, а затем правой. Рук как будто и не было, словно он колотил по столбу деревянными палками. Волосы зашевелились у Гриши под шапкой, ужас расширил его зрачки. Он, словно свихнувшийся, стал осыпать столб ударами, пытаясь разбудить руки.
Возле него затормозил старый жигуленок. Волков не услышал этого, продолжая свое безумное занятие. Седой водитель посигналил, открыл дверцу со своей стороны и крикнул:
- Ты что, парень! Ненормальный что ли?!
Гриша обернулся и очумело уставился на "Жигули" и его хозяина.
- Залезай в машину! - опять крикнул шофер. Волков сунул руку в ремень гармошки, повесил ее на изгиб локтя и побежал к автомобилю. Он остановился у дверцы, но не мог открыть ее, слезы опять потекли из его глаз.
Водитель из кабины с минуту наблюдал за эго возней, а затем открыл дверцу сам. Гриша наконец залез в машину.
- Что такое, парень? - пристально вглядываясь в пассажира, хмуро спросил хозяин "Жигулей", сухощавый дядька лет шестидесяти.
- У меня... у меня руки замерзли, - очень тихо ответил Гриша, протягивая синие конечности на свет.
Дядька мельком взглянул на них, быстренько сам захлопнул дверцу со стороны парня, гармошку снял с его локтя и положил на заднее сиденье. Затем опять строго и мрачно посмотрел на Волкова и его руки.
- Подставь их под теплый поток воздуха из печки и держи, - приказным тоном сказал он парню, срывая машину с места и быстро набирая скорость. Гриша послушно сделал, что сказали.
- Ты, молодой человек, ненормальный что ли, в такой мороз в степи без рукавиц находишься?! - наконец воскликнул он.
- Я варежки в другой машине случайно оставил, - пролепетал Гриша.
Они помолчали, на спидометре стрелка зашкаливала за сто километров в час.
Волков, памятуя о том, как он прокатился на джипе, повернулся к водителю и слабым голосом сказал:
- Вы простите, но у меня денег нету.
- Зачем? - удивленно взглянул на него седой дядька.
- Ну как? - замялся парень. - Вы же меня везете.
Водитель промолчал, жестким взглядом всматриваясь в дорогу. Огни города стремительно приближались и были уже близко.
- Руки чувствуешь? - спросил дядька.
- Нет.
Опять замолчали. "Жигули" стремительно въезжал в заснеженный ночной город.
- Вы не знаете, где нужно выйти, чтобы попасть в студенческую общагу? - и Волков назвал адрес.
- Какая тебе общага! - вдруг закричал дядька. - Только в больницу! Молись! Молись, парень! Молись, милый, чтобы тебе вернули руки!
В голосе шофера было что-то жуткое. У Гриши заныло в сердце, и он стиснул зубы, чтобы не заплакать.
0

#6 Гость_Анилинский_*

  • Группа: Гости

Отправлено 14 января 2012 - 14:43

№ 5

Уродка

(Отрывки из романа)
* * *
Когда мы подошли к окраине посёлка, мама крепко взяла меня за руку и, наклонившись к самому уху, прошептала:
- Не вздумай что-нибудь им отвечать! Даже если они станут оскорблять нас. Тем более, спорить не вздумай! Просто молчи и всё!
- Я буду молчать, ма! – пообещала я.
- Значит, договорились! – проговорила мама (с некоторым сомнением, правда), но всё же отпустила мою руку и лишь тихонько вздохнула.
Я и сама знала, что в посёлке лучше молчать. Люди не любят уродов, они терпеть их не могут…
А мы с мамой – уроды!
Так нас называют жители окрестных посёлков. Если же говорить научным языком, то мы – мутанты. Так нас тоже называют иногда. В основном, представители власти: жандармы и сборщики налогов, которые ежемесячно наведываются в резервацию за очередной данью.
Откуда мы взялись и почему выглядим именно так – вопрос сложный. С мамой на эту тему разговаривать бесполезно, дальше хозяйственных забот о завтрашнем дне и ежедневной тревоги о моём будущем её мысли никогда не идут. А вот падре, наш духовный наставник, как-то объяснил мне, что всё это началось очень давно, ещё в самом начале Новой Эры. Когда после долгой ядерной зимы и глобальной эпидемии, уничтоживших в общей сложности девяносто девять процентов человечества, началось постепенное его возрождение… вот тогда то и появились среди обычных людей первые мутанты…
Мы, то есть…
Отношение обычных людей к мутантам – если верить словам падре - не всегда было таким, как сейчас. В первые десятилетия (а, возможно, и столетия) Новой Эры, люди и мутанты частенько проживали в одних и тех же селениях и даже (в это сейчас и поверить трудно!) всячески помогали друг другу выжить, может быть потому, что общая беда, она как-то сплачивает. Но, по мере того, как губительные последствия катастрофы постепенно отходили в прошлое, отношение людей к мутантам кардинально изменилось. Это значит, что терпеть рядом с собой уродов, вроде нас с мамой, людям стало просто невмоготу…
После великого множества кровавых эксцессов и погромов, после долгого периода массовых гонений, когда мутанты были, вообще, поставлены вне всякого закона и беспощадно уничтожались, уцелевшие жалкие их остатки были загнаны в специальные резервации, в коих и продолжают пребывать по сегодняшний день. Вернее, продолжают прозябать и постепенно вымирать там. А выходить из резервации (ненадолго, разумеется) имеют право лишь по специальному разрешению коменданта или его заместителя.
Такое разрешение у нас с мамой имелось, но полной безопасности оно, конечно же, не гарантировало.
Но пока всё шло благополучно. Люди не цеплялись к нам, даже оскорблений почти не выкрикивали (кроме детей, но что с них взять, с несмышлёнышей!). Так, провожали неодобрительными взглядами, сплёвывая презрительно в пыль. А некоторые и вообще потянулись вслед за нами в сторону рынка. Оно и понятно…
На рынке было довольно многолюдно, но других мутантов я, как не вглядывалась, так нигде и не разглядела. Это хорошо, значит, есть неплохой шанс быстренько распродать весь товар и так же быстренько слинять отсюда. Ибо, как бы не успокаивала меня мама, в посёлке я всегда чувствовала себя весьма неуютно…
Подойдя к отдельно стоящему торговому месту с грязной корявой надписью сверху «Для уродов» и заплатив положенный торговый сбор, мама принялась раскладывать на тёмной, растрескавшейся от непогоды и времени поверхности стола наши изделия: игрушки, деревянную посуду, изящные плетёные коробочки для разных мелких предметов. В общем, всё то, что мы с мамой успели сделать за последние полторы недели…
Обычно люди всё это охотно покупали, тем более, что мы с мамой (в отличие от многих других продавцов-мутантов) цены предлагали весьма умеренные и даже снижали иногда первоначальную цену, особенно если видели, что покупатель настоящий и действительно намеревается купить что-либо солидное. Но сегодня торг почему-то шёл вяло. Немногие подходили к нашему столу, да и то, чаще всего для того лишь, чтобы презрительно сплюнуть в пыль и вновь отойти, так ничего и не приобретя. К обеду мы смогли продать лишь несколько деревянных ложек разных размеров, одну музыкальную игрушку и одну простую , а также две небольших плетёные коробочки для разных мелочей...
А потом к нам подошла целая компания подвыпивших молодых людей. И, конечно же, не с целью покупки игрушек или коробочек…
- Смотрите, пацаны, две уродки! – с ухмылочкой, не предвещавшей ничего хорошего, проговорил один из парней, самый высокий из всех и, по всему видно, вожак всей их компании. – А молодую я бы поимел! А вы как?
Его компания лишь дружно и одобрительно загоготала в ответ.
Как я уже говорила, подавляющее большинство людей не испытывает по отношению к мутантам ничего, кроме инстинктивного какого-то отвращения, что ли... Они нас даже не ненавидят, им просто муторно на нас смотреть, а уж, тем более, общаться с нами. Но вот среди молодых парней в последнее время появилась такая извращённая мода: вступать в половые сношения с уродками. Причём, не одному, а сразу всей компанией. Вернее, не сразу, а по очереди. Это у них, вообще, за шик моды почитается…
Впрочем, насилие над уродками, тем более, групповые их изнасилования, случаются довольно редко (ещё реже насильников пытается разыскать для профилактической беседы жандармерия, но это так, к слову…). Чаще всего половые контакты происходят по взаимному согласию и за чётко установленную плату. Причём уродки обычно берут деньги вперёд, хоть и это не всегда гарантирует их сохранности. Не от поселковых парней, чаще – от своих же охранников резервации. Они то хоть часть выручки, да ухитряются конфисковать в свою пользу…
А пьяная компания тем временем подошла к нам вплотную и некоторое время забавлялась тем, что по одному сбрасывала разложенные изделия со стола на землю. Впрочем, ногами их пока не топтали… и на том спасибо!
- Молчи! – тихо, одними губами прошептала мне мама. – Не вздумай им хоть в чём-то перечить!
А я и не собиралась. Не потому, что мама так приказала, просто от страха.
Мне вдруг стало так страшно, что даже в глазах потемнело, а ноги сделались какими-то ватными, что ли…. Судорожно я ухватила маму за руку, и она тоже крепко сжала мою ладонь своими тёплыми пальцами.
- Желаете что-нибудь приобрести? – спросила мама парней чужим, охрипшим каким-то голосом. – Отдадим недорого…
- На фиг нам твои долбанные тарелки, старая ты уродина! – рявкнул на маму вожак. – Ты что, не поняла, что нам нужно?!
И, выхватив из кармана несколько монет, он, не считая, швырнул их маме прямо под ноги.
- Этого, я думаю, хватит!
После этого он, крепко ухватив меня за руку, рванул к себе.
- А ну, иди ко мне, моя красотка!
- Нет! – заорала я, не выпуская маминой руки. – Не хочу!
- Отпустите её! – ещё громче, чем я, закричала мама и даже попыталась заслонить меня собой. – Она же совсем ребёнок!
- То, что надо! – глумливо загоготал вожак.
А потом он коротко и страшно ударил маму по лицу, и она молча опрокинулась на спину и осталась лежать так, совершенно неподвижно, и лицо у мамы было всё в крови. А меня куда-то потащили, попутно срывая одежду… а я кричала и вырывалась, вернее, пыталась вырваться. Но на помощь я никого не звала, потому что это было запрещено: уродам просить помощи у людей. Да и бесполезно, ибо все они: или с любопытством смотрели нам вслед, или (в основном, пожилые и женщины) лишь брезгливо сплевывали в сторону гогочущих парней и тут же отворачивались. А пьяные парни, затащив меня в какой-то сарай и бросив на прелую солому, сразу же принялись решать, кому первому со мной развлекаться. И, что самое удивительное, никто не хотел быть первым, настолько большое, видимо, я внушала им отвращение. Кончилось всё тем, что парни, выругавшись и пнув меня хорошенько напоследок, ушли, а я, всхлипывая, принялась искать хоть что-то из своей одежды, но так ничего и не смогла обнаружить.
Это было ужасно, а потом я вдруг вспомнила, как мама лежала неподвижно на земле с окровавленным лицом, и поняла, что стала сиротой, и никого-никого у меня не осталось больше на всём белом свете. И эта мысль была ещё ужасней… она была настолько ужасной, что я сразу же обо всём остальном просто позабыла. И о том, что я совсем голая и потому не могу выйти из этого сарая, и о том, что я настолько уродливая, что даже эти пьяные парни мною побрезговали. И я, упав навзничь на солому, принялась рыдать, и рыдала долго, очень долго, и всё никак не могла и не могла успокоиться.
А потом я почувствовала, как кто-то осторожно гладит меня по бритой голове тёплой мягкой ладонью, и, обернувшись, увидела рядом с собой маму. И крови на лице у неё уже не было, и она сразу же улыбнулась мне чуть вспухшими губами.
- Мама! – закричала я, крепко её обнимая. – Мамочка!
- Всё хорошо, Вика! – сказала мама, тоже обнимая меня. – Главное, что они тебя не тронули! Ведь они не тронули тебя, да?
Я хотела сказать, что один из парней очень больно двинул меня ногой в живот, но потом поняла, что под словами «не тронули» мама подразумевает совсем не этот болезненный пинок…
- Нет, - сказала я тихо, чуть слышно. – Они меня не изнасиловали!
- Тогда одевайся!
Оказалось, что мама как-то ухитрилась подобрать всю мою одежду. И она, одежда то есть, оказалась почти целой.
- Одевайся поскорее! – повторила мама, тревожно озираясь по сторонам. – Нам надо срочно уходить отсюда!
Это я и сама хорошо понимала. И потому быстренько оделась.
- Всё равно, это был удачный день! - сказала мама, когда мы уже подходили к ржавым, густо обнесённым колючей проволокой воротам резервации. – Исключительно удачный день, правда, ведь?
Я ничего на это не ответила, да мама и не ожидала от меня никакого ответа. Она лишь молча вздохнула и также молча возвратила угрюмому охраннику наш разовый пропуск вместе с обязательной монеткой… а потом мы пошли дальше. И не разговаривали до самого нашего дома.
Но когда я и дома продолжала упорно молчать, мама всерьёз забеспокоилась.
- Ну, чего ты?! – спросила она, садясь рядом со мной на топчан и обнимая меня за плечи. – Расстроилась из-за тех пьяных придурков? Плюнь и забудь!
- Как же я могу забыть, ма?! – сказала я, вставая и подходя к тусклому, треснувшему по краю зеркалу, висевшему на стене. – Ведь они даже отказались насиловать меня, настолько я им была неприятна!
- Ты расстроилась из-за того, что тебя не изнасиловали? – удивилась (правда, несколько ненатурально) мама. – Ты из-за этого так переживаешь?
- Не надо утрировать, ма! – крикнула я, чувствуя, как подкатывается к горлу какой-то тугой солёный комок. – Ты прекрасно знаешь, о чём я!
- Знаю, - тихо проговорила мама и вздохнула. – Не наша вина в том, что мы… что мы не такие, как все… что мы…
- Что мы уроды, ты хочешь сказать?! – закончила я за неё, внимательно и безжалостно рассматривая в тусклом зеркале собственное своё отражение.
Отражение мутантки, уродки, чудовища!
Эта жуткая шерсть на голове! И сколько её не сбривай, всё равно хорошо заметно, что она тут была, есть и всегда будет!
И эти руки с пятью пальцами на каждой, когда у нормальных людей их всего только три! И эта мягкая кожа без роговых чешуек! И большие глаза с круглыми, а не щелевидными зрачками! И ушные раковины, что так безобразно торчат в стороны!
И эта постоянная и такая ненормально высокая температура тела, из-за которой люди особенно нас презирают!
- Уродка! – прошептала я, прижавшись горячим лбом к прохладной глади стекла и крепко зажмурив глаза, чтобы только не видеть в нём мерзкого своего отражения. - Уродина!
……………………………………………………………………………………
Отца своего я помню смутно. Вернее, почти совсем не помню. Когда он умер, мне было всего лишь пять лет. Впрочем, даже пяти ещё не было…
Со слов мамы, отец был совершеннейшим неудачником и являлся основной причиной всех маминых бед и несчастий. Он, не то, что не смог выбиться в помощники старосты блока и даже в десятники (самая низшая руководящая должность в резервации), но и ремесленник из моего отца оказался совершенно никудышный.
Пришлось маме всю заботу о благополучии нашей семьи взвалить на свои (тут я дословно цитирую мамино выражение) хрупкие плечи. Ведь даже продавать произведённые товары на рынке она, наученная горьким опытом, не могла доверить отцу и всегда сопровождала его в этих походах за пределы резервации (вернее, это он её всегда сопровождал). Единственной пользой от отца в этих самых походах было то, что он был очень сильным физически и всегда мог защитить и товар, и саму маму от всяческих посягательств со стороны других уродов. Впрочем, эта физическая сила его однажды и подвела…
Я не очень хорошо осведомлена о том, с чего всё тогда началось. Мама на эту тему разговаривает неохотно (всякий раз начинает плакать), но, исходя их тех неполных и отрывочных сведений, которые я получила (и не только от мамы), выходило, что отец имел неосторожность (глупость! - всегда поправляла меня мама) заступиться за каких-то совершенно незнакомых ему мутантов (не из нашей даже резервации).
Этих мутантов (молодую пару… кажется, даже, молодожёнов) начали избивать подвыпившие юнцы (или это они только мужа принялись пинать ногами, а с женой хотели сотворить… ну, вы сами понимаете, что…), и, разумеется, никто из мутантов, находящихся в то время на базаре, не рискнул вступиться за несчастных. Никто, кроме моего отца…
По словам очевидцев, этих юнцов мой отец даже пальцем не тронул. Он просто пытался оттеснить их от избиваемой жертвы, чем и вызвал живейшее неудовольствие всех взрослых мужчин, находящихся поблизости.
А вот с этими то мужчинами отец дрался уже всерьёз. И даже нанёс некоторым из них «увечья различной степени тяжести» (цитата из судебного протокола). Но что он мог поделать один против целой толпы, словно опьяневшей при виде крови и осознания полнейшей своей безнаказанности…
Я хорошо помню тот день, ибо это был самый страшный день в моей жизни. И помню отца, вернее, его незнакомо длинное тело, неподвижно возлежащее на грубых деревянных носилках. Но больше всего мне запомнилось лицо, синее, распухшее, так непохожее на лицо отца, что мне всё время хотелось крикнуть собравшимся, что тут какая-то ошибка, что это вовсе не мой отец… что тут, на носилках, лежит кто-то другой, и пусть его поскорее заберут отсюда! И тогда, может быть, мама перестанет так страшно и пугающе кричать и захлёбываться слезами…
А потом я тоже закричала и захлебнулась слезами, и, кажется, даже потеряла сознание, потому что все последующие события помню смутно и отрывочно, как во сне. Помню, как падре (тогда у нас был другой падре, высохший и сгорбленный старик, который, кстати, вскорости и сам скончался) бормотал свои напевные молитвы, плавно поводя во все стороны тёмным от ветхости крестом. Ещё помню алое пламя крематория… и как мне сунули в руку горсть чёрного липкого пепла и я, неумело взмахнув рукой, развеяла его по ветру. Я проделала это спокойно и даже с каким-то тайным удовольствием, ибо чёрный пепел уже не был папой и ничем его не напоминал. А потом мама, не переставая плакать, подхватила меня на руки и понесла домой, и я тоже тихонько плакала ей в ухо, но теперь я плакала уже единственно по причине жалости к маме…
- Почему никто из мутантов не пришёл папе на помощь? – как-то спросила я маму, и, спросив, сразу же поняла, что задала очень глупый вопрос. Впрочем, мама на него всё же ответила.
- Потому что второго такого идиота, как твой отец, поблизости не оказалось! – сказала она, отвернувшись и вытирая ладонью уголки глаз. – Потому что остальные отцы думали не только о себе, но и о своих детях и о том, что нельзя оставлять их сиротами! А твой отец об этом подумал?!
Я ничего не ответила, да и что было отвечать. Мама, конечно же, была права, тем более, что жертвенный поступок моего отца привёл к тому лишь, что молодую пару тоже забили до смерти (чего, скорее всего, не случилось бы, не вступись за них отец). А ещё за этот проступок (преступление даже) моего отца примерно наказали всю резервацию, на две недели запретив жителям любой выход за её пределы. Я была маленькая, но хорошо запомнила, как мама тогда приходила с улицы вся в синяках и царапинах. И платье её было изорвано в клочья, а потом мама тихо, тайком от меня, плакала по ночам. И я тоже плакала тогда по ночам тайком от мамы и от огромной жалости к ней…
И так же хорошо я запомнила камни, с завидной регулярностью летевшие тогда в наши окна… а была ещё и не совсем удачная попытка поджечь наш дом, хотя этого я почему-то совершенно не помню…
Мама, безусловно, была права, и всё же правота её была какой-то неправильной, что ли. Но в чём именно заключалась неправильность маминой правоты… в этом вопросе я так и не смогла окончательно разобраться…
………………………………………………………………………………………………..
- Ты не уродливая, нет!– шептал меж тем Алан. – Наоборот, ты очень красивая! Ты даже сама не представляешь, какая ты красивая!
Он, конечно же, издевался надо мной, и мне надо было рассердиться и оттолкнуть его… и уйти самой, но почему-то я этого так и не сделала, просто не смогла этого сделать. Более того…
Я уже почти верила ему!
А Алан всё продолжал и продолжал говорить (шептать, то есть), и его губы уже вплотную касались моего уха.
Моего оттопыренного уродливого уха, но почему-то Алану было нисколечко не противно к нему прикасаться…
- Это они все уроды! – как сквозь сон доносился до моего почти одурманенного сознания тихий его голос. – Они, а не ты! Все ваши хвалёные красавицы, и уж, тем более, настоящие люди! Эти, так называемые, настоящие люди! А знаешь почему?
Но я так и не успела этого узнать, потому что в это самое мгновение Алан вдруг резко толкнул меня. И я упала на спину, а Алан упал прямо на меня и крепко прижал к земле немалым своим весом.
«Так вот что ему от меня нужно было! – внезапно пронеслась в моей, разом протрезвевшей голове единственно здравая мысль. – Вот чего он от меня добивался, а все эти красивые слова… они просто так … для отвода глаз!»
И в это самое время что-то тёмное и мохнатое пролетело прямо над нашими головами и тяжело шлёпнулось о землю. И тотчас же в нос мне ударил запах…
Резкий мускусный запах, такой знакомый и такой ненавистный мне…
А Алан уже вскакивал на ноги и в руке у него был зажат нож. И когда крыса вновь бросилась в нашу сторону с копьём наперевес, он, чуть отклонившись, встретил мерзкую тварь одним быстрым точным ударом ножа в шею. И крыса, пронзительно взвизгнув, вторично шлёпнулась наземь. На этот раз уже мёртвой…
- Она… она одна была? – медленно поднимаясь с земли, спросила я Алана и даже сама почувствовала, как срывается, как дрожит испуганный мой голос. – Это простая мародерка, да?
- Тихо! – бросил мне Алан, внимательно осматриваясь по сторонам. – Помолчи, пожалуйста!
Тут я вспомнила о странных тенях, замеченных мною чуть раньше. И даже похолодела вся от недоброго какого-то предчувствия. И, словно подслушав эти мои мысли, сразу несколько тёмных крысиных фигур выскользнуло вдруг из-за поворота…
И я поняла, что никакие это не мародёры! Это был набег, самый настоящий массированный набег крысиной орды… самое страшное из всего, что могло случиться в резервации…
Если и существует кто, кого люди ненавидят больше чем нас, уродов, так это крысы. Мы тоже ненавидим крыс… в этой своей общей ненависти и мы, и настоящие люди – на удивление едины…
Ибо крысы - общие наши враги!
Они стараются уничтожить нас при всяком удобном случае. Мы, впрочем, тоже не остаёмся в долгу и отвечаем им тем же. Совсем недавно, к примеру, одну отставшую от своих крысу-мародёрку наши парни загнали в угол и забили до полусмерти дубинками. А потом её, ещё подававшую признаки жизни, зашвырнули в печь крематория…
И мне трудно осуждать за это парней, ещё труднее жалеть крыс, погибающих такой страшной смертью. Они знали, на что шли…
А шли они за добычей. И эта добыча – не только наши разнообразные изделия и продукты питания. Ещё крысы воруют детей. И наших, и человеческих…
Что они потом делают с этими детьми – мы не знаем. Но никто из похищенных детей ещё назад не вернулся, а это говорит о многом…
Меня тоже в детстве едва не похитила крыса, хоть я об этом ничегошеньки даже не помню. Просто мне не было ещё и шести месяцев, но я что-то всё-таки сообразила, потому как завопила во всю глотку… и хорошо ещё, что папа оказался поблизости.
Папе не понадобилась дубинка, тем более нож. Одним ударом пудового кулака он перебил крысе хребет, и успел вырвать меня из мерзких когтистых лап, прежде чем подоспели её товарки. Но всё равно я потом очень долго болела и категорически отказывалась спать по ночам. А запаха мускуса не могу переносить до сих пор…
0

#7 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 19 января 2012 - 13:11

№ 6

Рожденный в Вороне
/из повести «Судьба математика»/

Он был среди тех, кто держал оборону Ленинграда, прорывал кольцо блокады и гнал врага от неприступного города. Освобождал Прагу в 45-ом. И всегда хотел изучать математику.

До войны (1922-1941)

Василий родился 9 февраля 1922 года в деревне Ворона (Мордовия). У Васи в детстве были деревянные коньки. Их ему сделал его отец Иван Васильевич. В основании коньков делалась канавка, в которую вставлялась и крепилась металлическая полоска – она-то и скользила по льду. Передняя часть скользящей части не закруглялась, а обрезалась под углом, выступающий над ней деревянный брусок служил опорой для носка валенка. С боков у коньков были ушки, за них привязывали коньки к валенку. Катались в овраге, за колодцем – там и снежной зимой удавалось сохранять лед для катания. Еще любил в детстве бегать на лыжах. В армии (до войны и после войны) всегда не оставался к ним равнодушным и участвовал в различных лыжных пробегах. В «вороньем» детстве любил кататься со склонов, которых в оврагах было достаточно. Катались и на «ледянках» - на склоне, обрывающемся в низину оврага. Семья их – многодетная (четыре брата и одна сестра). Старшие - Егор (1914 г рожд) и Михаил (1918 г рожд) - осели потом в Вороне, построив свои дома-избы недалеко от оврага.
Мама Васи (Аграфена) - родом из русского села Черемис. Русские и мордовские села почти никогда не смешивались. Село Рыбкино - мордовское село, однако, в нем было небольшое число русских жителей. В Рыбкинской школе преподавание велось на русском языке. Мордовский язык был отдельным предметом, но его изучали слабо - мордва знала его, исходя из общения в семье, а русским особенно это не было нужно. Русский язык знали все во всех деревнях Мордовии. Село Черемис было почти вплотную к Рыбкино. Там же рядом было мордовское село Борки. С 5-го класса - учеба в Рыбкино, там была семилетняя школа, называлась ШКМ – школа колхозной молодежи. Когда Вася учился там, ее перевели в разряд «неполной средней школы», а потом ее сделали средней школой (учились 10 классов). Вася год работал учителем в этой школе перед войной... Он тогда вернулся после Бауманского института в Ворону. Вел математику в девятом классе у младшего брата Кости. В 1942 году Костя закончил школу, полгода проходил подготовку в пехотно-минометном училище, вышел сержантом - на Сталинградский фронт, потом ему присвоили звание лейтенанта. Сестра Васи (Анна) была самой младшей в семье, в начале войны она училась в 6-ом классе, потом бросила школу - до Рыбкино было далеко, шла война. Анна помогала матери – отец и все братья были на фронте.

У Ивана Васильевича было два брата. Младший – Федя, он потом уехал из деревни и с женой Настей жил под Москвой – в Электростали, Старший брат - Максим ушел на 1-ю мировую войну с 1914 года и пропал без вести (21 год, погиб). Ивана Васильевича призвали тоже, но он не успел повоевать тогда - служил в тыловых частях. Потом уже (в Гражданскую войну) он воевал в дивизии Думенко, участвовал в форсировании Севаша (командира дивизии Думенко потом расстреляли) ...

«Ледянками» в Вороне называли конструкцию из старого решета. Дно такого решета заливали коровьим пометом и замораживали. Решето с таким ледяным дном обладало хорошим скольжением при спуске со склона оврага, и любой мальчишка, несясь к заветному подножию ледяного склона, в таком ледяном «тазике» чувствовал себя вполне комфортно. Скатывались со склонов и на «скамейках» - устройство их начиналось с широкой дощечки, на которую набивались бруски-столбики, завершающиеся сиденьем (дощечкой поменьше). Скользящая поверхность «скамейки» также заливалась пометом и замораживалась. В течение зимы «ледянки» и «скамейки» хранились в сенях избы, где было холодно, и «пометный лед» сохранял свою «свежесть» и готовность к спускам в любой морозный день. Кроме валенок в деревне носили «чесонки» (более тонкие валенки), к ним нужны были калоши; подошва и задники «чесонок» подшивались кожей, иначе срок их службы оказывался небольшим.
Вася пошел в школу в 29-ом году. 1-я попытка учебы была в 6-летнем возрасте. Тогда за возрастом детей не следили – в школу ходил тот, кто хотел, или тот, кого посылали родители. В одном классе могли оказаться дети с разницей в возрасте в 1-3 года. В деревне Ворона – 140 дворов, семьи – не менее 3-х детей. Одна школа – в середине деревни (возле церкви), другая – в дальнем конце. Учеба в Вороне - это 4 начальных класса. С 5-го класса - учеба в Рыбкине. Рыбкино было уездным центром, но потом из уезда сделали район.

Летом дети бегали босиком, осенью носили лапти. Лапти плели из лыка и бересты, к ногам их крепили веревками. В дождливую погоду по раскисшей земле ходили не просто в лаптях, а в лаптях на «скамейках», подбитых деревянными брусками, которые не давали возможности «потонуть». «Скамейки» чем-то напоминали «ходули» - высокие деревянные шесты прямоугольного сечения, с внутренних боков которых на высоте около метра от земли были набиты бруски – подставки для ног. В холодное время в Вороне лапти обували на «онучи». Онучи делали из куска тонкого сукна, который наворачивали на ногу (иногда с носком), сверху оборачивали все это портянкой, и потом обували лапти. «Онучи», перевязанные веревками от лаптей, доходили почти до колена. Такие «обмотки» носили зимой, в холода, а если не очень холодно, то «онучи» с лаптями не одевали – только портянки, поверх которых – лапти с веревками, обхватывающими намотанные портянки. Часто такая обувь выглядела довольно объемной, однако неудобств при движении не доставляла. Зимней обувью все-таки считались валенки, но если в семье не хватало на всех валенок, то носили и лапти с «онучами». Нередкой была также ситуация, когда дети зимой сидели дома, в избах – если нечего было обуть, то дети и не ходили в школу. Отсутствие валенок было одной из причин, которые привели к тому, что Вася, начав посещать школу с 6-ти лет и проучившись в ней несколько месяцев, бросил ее. Он играл с товарищами, которые были на год-два старше его, и когда те пошли в школу, расположенную в дальнем конце деревни, то пошел и он. От уже умел считать и знал буквы. И очень хотел изучать математику. В 1-й раз в школе учительница, видя, что он мал ростом, спросила, сколько же ему лет. А он заплакал. Его оставили в том 1-ом классе, где были и дети на два года старше его, разрешив посещать эти нехитрые три урока – чтение, письмо и арифметику. Дома учебников не было – вся учеба проходила в школе. В один из осенних учебных дней выдавали буквари - Вася не был в тот день в школе... Потом их уже не выдавали. Отсутствие основного школьного учебника также привело его к решению в начале зимы прекратить учение в том первом классе. На следующий год он снова пошел в школу, и, пройдя начальные классы в Вороне, пятый класс стал посещать в Рыбкине. Их было трое воронских ребят. Они каждый день проходили 4 километра до районного центра. В рыбкинскую школу ходили учиться также дети и из более далеких деревень. После уроков возвращались в Ворону поздно. Зимой ходьба в Рыбкино на учебу становилась особенно сложной и потому на зимний период детям снимали на окраине Рыбкина квартиру-избу. Так там и жили пяти-семиклассники (человек 5-6) из разных деревень. Хозяйке платили, обычно, продуктами, часто картошкой или яйцами, а детям запасали картошку и сухари.

В 39-ом году Вася закончил среднюю школу в Рыбкине на отлично. В его аттестате было написано, что имеет право поступать в высшее учебное заведение без экзаменов, и он поехал в Москву - чтобы реализовать свое право. Право реально осуществить почти не удавалось – на собеседованиях обычно говорили, что в данный ВУЗ не могут взять из-за перебора студентов и из-за отсутствия общежития или по другим причинам. Сначала Василий обратился на мехмат МГУ, но там отказали. Он тогда поступил в Московское высшее техническое училище им.Баумана. В 39-ом этот вуз назывался физико-механическим институтом. У Васи было только собеседование. Хотел идти на факультет инженеров машиностроения, но в комиссии его отговорили, сказав, что там может не оказаться общежития. Василий, помыкавшись в комиссиях и отчетливо понимая, что институты не стремятся помогать отличникам из “глубинки” в их желании получить высшее образование. написал заявление, что согласен на любой факультет, но только с общежитием. В Бауманском институте было 3 военных факультета, и его зачислили на один из них – факультет боеприпасов. На самом деле мест в общежитии все равно не оказалось. Студентов селили временно в спортзале. Часть студентов-призывников фактически не училась, а ждала своего направления в армию. После призыва могли появиться места в общежитии. Хотя шанс получить потом место в общежитии все-таки оставался, Василий его не реализовал и вернулся в Ворону. Зимой 40-го его призвали в армию и направили в Прибалтику

Военные годы (1941-1945)

В Прибалтике на границе с Германией был обмен жителями - те немцы, что жили в СССР вблизи границы, переезжали в Германию, а латыши и литовцы – возвращались в Прибалтику. Василий наблюдал и эшелоны с грузами почти вплоть до начала войны. Их артиллеристская батарея стояла тогда в Риге. За те полгода в армии их не успели подготовить -только изучали пушку. Они не выстрелили ни разу. Зима 40-41 годов - под Шауляем. Карабины будущих артиллеристов пока без патронов, и выстрелов нет. Учения не проводились. Снабжение плохое и обмундирование неполное –обмундирование было как у танкистов, зимой на головах - «буденовки», то есть то, что было из армейской формы вообще перед войной. В середине апреля батарея перебазируется в Ригу. Обычно тогда к самолетом на шлангах-тросах прикреплялись фанерные щиты-мишени, по которым и учились стрелять из пушек. Снаряды использовали не разрывные, а прямого попадания, да и от несущего самолета мишень была далеко (тросы до 100 метров), так что и совсем уж «непопадающие» в мишень не могли повредить несущему ее самолету. Под Ригой так и не получилось сделать ни одного выстрела. Батарея оставалась неукомплектованной, и учения не было. С собой в гимнастерке всегда были комсомольский билет с фотографией, красноармейская книжка без фотографии (как и у всех тогда), справка о том, что работал прежде учителем. В Риге всем взводом фотографировались, но фотокарточки должны были быть готовы через неделю-две. Их получить не успели – поступила команда выступать в сторону Шауляя (19-го июня ушли из Риги). Хотя о предстоящей войне не говорили, но намеки на ее близость все же появлялись – к карабинам выдали патроны, воинскому составу выдали пластмассовые пеналы. В пенал вкладывалась записка с домашним адресом солдата – пенал всегда был у солдата в гимнастерке. 22 июня в 12-00 командиры объявили о начале войны с немцами, но все в их батарее узнали и поняли, что она идет еще раньше - в то утро все небо было в немецких самолетах - летели вглубь страны бомбить. Артиллеристам автомат не положен - только карабин. Вообще автоматов до войны и в начале войны было мало в армии. Патроны к карабинам выдавали только тогда, когда солдат заступал на пост – охранять пушку. С началом войны выдали патроны ко всем карабинам. У Василия фронт считался Северо-Западным. Уже в первые 3 дня войны их батарея принимала бои, и отступала, много орудий было разбито, большие потери личного состава. Стрельбе из пушки уже приходилось учиться в боевых условиях, при отступлении из Прибалтики (с танковой дивизией Черняховского) через Псков к Ленинграду. В июле 41-го - первые выстрелы из пушек - научились стрелять по немецким самолетам и сбивать их. Василий видел Черняховского на танке - будущий генерал-герой Черняховский тогда был полковником в танкистской форме.. Отступали вместе... В дивизионе были большие потери ...были разбиты многие орудия... С этими силами отошли в Ленинградскую область в декабре 41-го...В составе батареи особого назначения сдерживали прорыв немцев на этом направлении.
26 июня положение войск на Северо-западном фронте резко ухудшилось. 11-я армия потеряла до 75% техники и 60% личного состава. Генерал-лейтенант В.И.Морозов упрекал командующего фронтом генерал-полковника Кузнецова В.И. (его потом расстреляли) в бездействии. 26 июня 1941 года в районе Даугавпилса начальник оперативного управления штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенант Трухин сдался в плен. Потом служил в армии Власова (Трухина повесили 1 августа 1946 года). В 11-ю армию входил 21-й механизированный корпус, что содержал танковую дивизию и тот артдивизион, в котором служил Василий. Было решение о создании оборонительного рубежа в Прибалтике. 25 июня Ставка выносит решение о контрударе против 56-го танкового корпуса вермахта, прорвавшегося к Даугавпилсу. Туда был также направлен и 21-й механизированный корпус, Сдержать немцев не удалось, отступали с большими потерями к Риге. На дороге перед Ригой был случай, когда встречный неизвестный военный в форме капитана с пистолетом в руке приказал остановиться и занять позицию с пушкой. Лейтенант не подчинился этому капитану, так как имел до этого приказ отходить к Риге.... На территории отступающих советских войск попадались часто немцы, переодетые в советскую военную форму. Потом выяснилось, что тот капитан был тоже диверсант. В небе часто «висели» разведывательные немецкие дирижабли, которые надо было сбивать из пушек...
Местное население Прибалтики было враждебно настроено... в конце июня 41-го года в тех местах были и местные националисты (их наши называли «чудкоровцами»). К Риге отступили 30-го июня. Так, в Риге с какой-то церкви стреляли из пулеметов по солдатам их артдивизиона. Тогда они развернули пушку и сделали несколько выстрелов по той опасной церкви. Пулеметы затихли... Из Риги отошли к Пскову, потом был приказ отходить далее к Новгороду - немцы уже бомбили этот город и рвались к Ленинграду. Остатки разбитого артдивизиона потом вошли в состав дивизии резерва и сдерживали прорыв немцев к Ленинграду.
Вася далее в войну служил в зенитно-артиллерийском дивизионе. В нем – 3 батареи, в каждой из которых по 2 взвода, да еще плюс третий взвод – хозяйственно-управленческий. На взвод – по два орудия (орудие – пушка с калибром снарядов -37 мм, обойма из 5 снарядов). Боевой расчет при орудии из 7 человек (наводчики, подносчики снарялов, заряжающие), да плюс восьмой – командир орудия (как правило, сержант второго года службы). Василий был заряжающим (функции солдата в артиллиристском рассчете могли меняться в зависимости от боевой обстановки) – «заправлял» обоймы снарядов в «магазин» орудия. Надо было успевать делать это быстро, так как скорострельность пушки была высокой, а «цель» (немецкий самолет) за минуту или даже десятки секунд (за это время и надо было сделать многие серии выстрелов) могла уже уйти из зоны досягаемости наших зениток. «Нос» пушки можно было развернуть довольно круто (до 85 градусов), при такой крутизне работа «заряжающего» была тяжела и проходила на коленках, так как иначе нельзя было «заправить» снаряды в пушку.
До войны артиллеристов учили по силуэтам (по внешнему виду) и по гулу моторов самолетов различать их тип. В войну уже умели это делать практически безошибочно. Немецкий самолет от советского отличали всегда, бомбардировщик отличали от штурмовика издалека. У нас были легкие самолеты «У-2» (старого типа), - учебные, на них учились летать в летных школах. Этот самолет, созданный под руководством Поликарпова в 1928 г., стал одним из лучших и самых известных отечественных самолетов. Применялся более 35 лет. После смерти Поликарпова в 1944 году самолет в честь создателя назвали По-2. На таких летали женщины - женским авиаполком командовала Марина Раскова (получила звание Героя до войны). Те самолеты летали низко и не быстро. Их было трудно обнаружить. Потом к ним стали прикреплять бомбы и использовать, чтобы бомбить вражеские позиции.
На войне важно, чтобы в череде перемен «успех-неуспех» завершающим этапом был бы успех. Иначе все предыдущие подвиги перечеркивались последующими «провалами». Как-то был случай, когда немецкий самолет появился неожиданно в небе под Ленинградом и наделал много шума в их батарее. Некоторые орудийные расчеты даже не успели расчехлить орудия. Васин орудийный расчет не был застигнут врасплох, они успели провести активную атаку на «цель», и «немец» был сбит, несмотря на то, что орудийный расчет был неполным в момент появления цели в небе. Не было и командира орудия в момент нападения (находился в штабе полка). Васе пришлось быть и наводчиком в том бою, и от его действий была поймана во-время цель в небе. Потом был рапорт в штаб полка с представлением его к награде, кто-то уже начинал поздравлять с надвигающейся медалью «За Отвагу», но ...ее не дали потому, что последующий «провал» в батерее нивелировал все предыдущие успехи и представляния к наградам. А «провал» был связан с нашим стратостатом-разведчиком (январь 1943 год, под Синявиным). Тогда советский стратостат охранял целый полк, то есть три артиллеристские батареи. Это были пушки прикрытия, которые должны постоянно следить за ситуацией в небе. И все-таки та наша «охрана неба» просмотрела – из-за тучи вынырнул немецкий самолет (такие тогда наши называли «рама» из-за его формы) и сбил наш стратостат. Хотя одна из пушек батареи сбила тот самолет.. Досталось многим из полкового комсостава за тот «зевок». Поснимали и некоторых командиров орудийных расчетов. В соседнем расчете командира орудия (сержанта Степанова) разжаловали в рядовые. Командир полка все-таки удержался на своей должности... Но потом «рвал и метал». Режим в батареях стал жесткий, от орудий не отходили совсем, спали на лафетах, солдатам из расчета приносили еду в котелках прямо на пушку, ели возле пушек – то есть постоянное боевое дежурство и готовность в любой момент «прочесать» небо и найти цель. Командир полка постоянно требовал от орудийных расчетов: «Вы мне достаньте колеса!». Имелось ввиду – сбить немецкий самолет!
Из наград Василия Ивановича - 1) 1943 год (проверка в боевых условиях, под Синявиным) – нагрудный знак «отличный артиллерист». 2) Медаль «За Оборону Ленинграда» - приказ от 22 декабря 1942 года. Вручена 31 июля 1943 года. По указу Президиума Верховного Совета. 3) Медаль «За Отвагу» - за наступление на чешской земле. Медаль выдали в Праге в мае 1945 года. Медаль серебряная. Диск большой (больше чем у других медалей), 4) Медаль «за Победу над Германией» - 21 августа 1946 года, 5) Орден Отечественной войны 2-й степени – за храбрость и мужество, проявленные в годы Великой Отечественной войны. Орден вручен 11 марта 1985 года, 6) Медаль Жукова – в 1996 году.
Благодарности Верховного главнокомандующего (И.В. Сталина)1). За прорыв блокады Ленинграда – 18 января 1943 года, 2). За освобождение Ленинградской области от немецко-фашистких захватчиков – 27 января 1944 года, 3). За освобождение города Троппау – 23 апреля 1945 года.
18 января 1943 года сняли 1-е кольцо блокады Ленинграда. Там были особенно жаркие бои «Земля-небо». За январь их батарея сбила 16 немецких самолетов. Стало возможным снабжать Ленинград со стороны Москвы.2-е кольцо сняли через год, 27 января 1944 года.
Весна 1944-го - освобождение Ленинградской области. Овободили Кингиссеп, двинулись к Нарве, там застряли надолго – противник был силен. Потом - освобождение Выборга. Осенью разбили финнов. Зимой 44-45 гг начались учения... Потом поступил приказ – идти в Германию, война шла уже на ее территории, батарея была нужна там.. Долго добирались железной дорогой. Потом своим ходом – с пушками...
На войне есть хотелось всегда. Норма хлеба падала до 100 г по мере наступления холодов и общего голода. Иногда в поездке за «кашей» в продуктовый взвод удавалось получить от повара «приварок» к той крошечной пайке хлеба. Трудно представить, как выжили они тогда... В январе-феврале 43-го (уже снято первое кольцо блокады) в районе станции Мга Василия и еще одного солдата командир послал за дровами. Под Ленинградом тогда находили много немецких снарядов и гранат. Тот солдат был всегда любопытен в таких находках, хотел показать, как вставлять запал в немецкую гранату. У тех гранат ручки были деревянные, и сами они были побольше наших. В момент показа у солдата граната взорвалась в руках. Взрывной волной Василия отбросило на землю – он почти не пострадал. А солдату обожгло лицо и оторвало кисть руки. Повезло, что Василий сумел доставить раненого в госпиталь во-время и солдата спасли... Был другой случай – солдат случайно прострелил себе ладонь (из карабина Василия). Когда занимали позицию и окапывали пушку, то потом выставляли возле нее непрерывную охрану. Первый боец заступал на пост со своим карабином с боевыми патронами. Потом сменщик, заступая на пост, не брал свой карабин, а принимал тот, что оставался от предыдущего солдата в охране. Вот так оружие Василия попало к парню. Тот ладонью оперся на ствол карабина, оступился, и нажал курок... Объяснительная записка Василия и свидетельские показания солдат из их расчета спасли того парня от штрафбата.
Отец Васи был призван на фронт в 1942-ом (в возрасте 49 лет). Воевал во взводе связи. В 1943 году при отступлении наших под Киевом получил тяжелое ранение в ногу (раздробило кость). Теряя силы, долго полз и выбирался один по оврагам и землянкам... Потом его подобрали отступающие наши солдаты. Жена Ивана Аграфена в 1943 году носила еду и мешок сухарей младшему сыну Косте, когда он проходил подготовку в лейтенантской школе. Добиралась пешком неделю от Вороны к месту, где были у него сборы. Питание в училище было еще хуже, чем «собственный» голод в деревне.
В апреле 45-го батарея Василия форсировала Одер, потом получили приказ– идти в Чехословакию на Прагу... Шла переброска наших войск, и восставшая Прага нуждалась в помощи русских.14 апреля их батарея уже двигалась к Праге. Василий и солдаты ехали на грузовике. Прицепом они везли пушку, на ней верхом сидел солдат из взвода связи, парень из Удмуртии. Он заснул. Пушка попала в колдобину, и тряхнуло парня. Упал он – головой прямо под колеса. Местные жители схоронили его на чешской земле... Был и случай, когда солдату из их расчета разбило ногу. Ехал он в кузове грузовика – с краю, у борта. Считалось безопасным сидеть в центре кузова, но не у борта. Дороги – разбиты, и грузовик «шатает». Встречная машина сбила борт их грузовика, и солдату срезало ногу.

. К математике он вернулся только в 46-м году... В 45-ом демобилизация шла партиями – сначала студенты, потом бывшие учителя, потом еще кто-то и т.д. У него не было с собой справки, что год до войны работал учителем. Справку прислал брат Егор. Почти неделю добирался – до Москвы, потом Ковылкино, оттуда пешком 30 км. 19 ноября прибыл в Ворону. Поработал полгода учителем в селе Большой Азясь. С его аттестатом он мог поступать в ВУЗ без экзаменов, и ожидал лета 46-го для поступления. В МВТУ им. Баумана он уже возвращаться не хотел.
Зимой 45-го Василию предложили стать секретарем комитета комсомола Рыбкинского района, вызвали на заседание партбюро в Рыбкино для обсуждения вопроса. Он поехал туда, ждал долго, а там сначала решали другие вопросы с председателями колхозов, а его вопрос был намечен на конец дня. Не дождался он, уехал, известив, что отказывается. Обосновал отказ тем, что хочет учиться в университете и заниматься математикой. Его не уговаривали, хотя и сказали, что могли бы послать на учебу в высшую партийную школу.
Его отец выписывал в Вороне газету «Красная Мордовия». Вот там Василию попалась заметка про Казанский университет. Он послал свои документы в Казань. Его приняли. Так он попал на физико-математический факультет на 5 лет... К концу учебы на кафедре математического анализа - встреча с ректором КГУ Ситниковым, которого студенты за его рост называли «13-я колонна» (у здания КГУ было 12 колонн), и странное распределение на «Объект Белова», который строился на базе патронного завода....
0

#8 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 22 января 2012 - 22:41

№ 7

Так сказал Заратустра

Фрагмент 1.

Велимир ворвался в сознание Тыковки, словно десантник-парашютист, прибывший с неба для захвата вражеской территории. Девушка сидела на скамье посреди сквера, обожаемого ею во все времена года. Вокруг высокие – головой до неба – клёны, весной ярко-зелёные, по осени пламенеющие. Дикие яблоньки – в цвету розовая и белые. В укромном уголке необыкновенной пышности куст сирени, распустится – не наглядишься!.. Даже унылые зимние сумерки представали здесь завораживающей мистической сценой. Чудилось, будто колдунья Серость стёрла летние краски не из вредности, а чтобы обнажить напоказ изнанку многообразности: вот же она, художественная основа, – чёрно-белые стволы–веретёна, на которые вечность мотает пряжу сиюминутного.

В свидетельстве о рождении Тыковки значилось имя Айшат, а сквер был её святилищем, самой природой предназначенным очищать путаные мысли от наносной суеты. Айшат заглядывала сюда почти каждый день после занятий, чтобы помочь «я» домашнему высвободиться из-под скорлупы учащейся педагогического колледжа. Паломничество было приятным целительным церемониалом – наверное, так расправляла грудь, снимая с плеч лягушачью кожу, сказочная Василиса Прекрасная.

В вечер, когда материализовался Велимир, деревья шелестели недавно проклюнувшейся листвой, а яблони и сирень набухали почками. И вместе с ними зрело, полнилось соками совсем уже близкое будущее: в колледже перестали наконец пугать выпускными экзаменами и деловито объяснили, как их сдавать. Через два месяца однокурсники превратятся в ватагу специалистов с дипломами. Потом каждый отправится собственным путём…

Глядя на носившуюся вокруг ребятню, Айшат грезила о предстоящем учительстве: когда она, красноречивая и мудрая, станет любимицей и непререкаемым авторитетом класса. Интересно, где ей выпадет преподавать? Только бы не в семнадцатой школе: Тыковка проходила в ней практику, и тамошние сорванцы не слушались, прыгали по партам, кричали глупости. Не позволяли себя воспитывать…

- Ну как сегодня дела? – спросил незнакомый голос. – Ты нимфа – защитница городской рощи?

Айшат повернула голову и обомлела: с противоположного конца скамьи на неё глядел чужак, она и не заметила, откуда он появился. Под расстегнутым чёрным пальто – болотного цвета пиджак, кремовая рубашка и бежевый с золотистым отливом галстук. Солидный мужчина, по виду лет тридцать пять – сорок: с позиции её двадцати – непростительно много. Рука перестарка лежала на внушительном кожаном портфеле, подобающем разве что начальнику или богачу. Как в скромном скверике могла возникнуть такая важная персона?

- Чего жмешься? Не местная, что ли? – насмешливо продолжил приставала. - Не кусаюсь я! Видишь, клыков нет, слюна не капает... – и он широко улыбнулся, показав ровные зубы.

- Местная, - ответила Айшат, краснея.

- Уверена?.. В наших краях девицы бойкие — в карман за словом не лезут!..

Небрежная, чуть презрительная интонация незнакомца разбудила в душе девушки пугливую Айю, давно канувшую в лету и забытую. Но что-то от горького детства осталось в крови заразой – голова непроизвольно втянулась в плечи.

- Работаешь? – задав очередной вопрос, чужак придвинул к себе Тыковкин ранец. Расстегнул, достал тетради и начал внимательно изучать – ах, как хотелось ей отобрать своё, но она не смела. - Хороший почерк… Ба! Да ты у нас будущая училка!.. Ну, даешь!... – он захохотал. – Нынешние поросята сделают из тебя гамбургер, Аэлита! – и, отсмеявшись, произнес подчёркнуто серьезно: - Помогаю желающим раскрепоститься.

- …

- Не веришь?.. Я современный мудрец Заратустра. Никогда о таком не слыхала?

Айшат оторвалась от созерцания асфальта и снова упёрлась взглядом в золотистый галстук: современные мудрецы одеваются в бутиках?

- Так и знал – не слыхала! И кого только готовит наша хвалёная система образования!.. Не объясняли тебе, умница, что человек – это канат над пропастью между животным и сверхчеловеком?

Канат над пропастью?.. Воображение нарисовало длиннющего тощего субъекта. Ступнями он цеплялся за голову обремененной сумкой кенгуру, а ладонями – за пояс великана, борода которого застила солнце чёрными космами туч. Тело человекоканата ходило ходуном, потому что между двумя его живыми опорами зиял бездонный провал, куда бедняга боялся свалиться.

- Над глубокой-глубокой пропастью… – сказала она потрясенно.

Заратустра кивнул и, таинственно понизив голос, продолжил:

- В миру зовусь я Велимиром, а ты, дитя… Не говори, сам догадаюсь – на то и мудрец!.. Шарам, барам, ууум… Достаем из кармана имя… Вот оно… Ай… ша… точ… ка!..

Не может быть! Неужели он сам догадался?!. В космах бороды умозрительного великана прорисовался пиратский череп со скрещенными костями, в воздухе запахло грозой. Заратустра заметил её испуг, скорчил забавную гримасу и ткнул пальцем в ранец – информация, мол, оттуда. И тогда до неё дошла истинная цель его беспардонного копания в тетрадях. С сердца словно валун свалился, борода на глазах порыжела, сделалась похожей на пушистый лисий хвост…

Через минуту, дивясь себе, Тыковка прыснула в ответ на шуточную Велимирову самопрезентацию:

- Извольте жаловать - неуловимый киллер. По желанию заказчика убиваю смехом. Контрольный выстрел производится анекдотом про Вовочку…

Откуда у чужака эта внезапная власть над нею? Пожелал – за десять минут стал приятелем.



Фрагмент 2.

Вопреки обыкновению, мама ни о чем Тыковку не расспрашивала – опаздывала на день рождения тёти Тани с первого этажа. Убедившись, что дочь ест с аппетитом, приобняла за плечи, напомнила: «Ложись спать вовремя!» и захлопнула за собою дверь.

В конце мая темнеет поздно, но на кухне уже наступили сумерки. Айшат лениво дожевала ужин и, не зажигая света, принялась слоняться по квартире, касаясь стен, мебели, занавесей и безделушек. Иногда она останавливалась у одного из двух окон и наблюдала, как на лавочке посреди двора пьют пиво бомжеватого вида мужики. Её дом был свидетелем множества несбывшихся страхов, высмеянных и забытых. Воспоминание об их иллюзорности крепило дух.

… Впервые оказавшись здесь, Айя вообразила, будто очутилась в царских покоях: ванна в кафеле – ни следа осыпающейся штукатурки. Высокий белоснежный холодильник с громадной морозилкой, где можно хранить уйму запасов на зиму. Цветной телевизор с пультом на журнальном столике.

О, как боялась она возвращения могущественной хозяйки! Ужас переполнял душу, когда они с любушкой обметали потолок и стены, мыли полы, готовили куриный бульон, полезный для выздоровления. Вдруг труд их будет отвергнут, а сами они изгнаны?..

Ещё через день девочка пугалась тёти Нюриных гримас — того, как старушка морщила нос, раздувала ноздри или широко разевала беззубый рот. Дальше больше: на следующей неделе в квартиру ворвалась жена дяди Толи, и паника беспомощности напрочь снесла Айину волю, убила зарождавшуюся в душе надежду. Брызжущая слюной фурия разбрасывала вещи и гнала любушку на улицу. Больная тётя Нюра ковыляла за ней, мыча и плача. Слёзы сроднили Айю с хозяйкой царских покоев: стало всё равно, где жить – на рынке или в квартире, лишь бы бабушку при ней больше не обижали.

Накинув впопыхах пальто, они с мамой выскочили из квартиры и сели на лавочке во дворе ждать всесильного дядю Толю, которого вызвала по телефону соседка Таня. Спаситель не подкачал, вернул их назад, а скорая помощь сделала тёте Нюре укол, и она уснула. Слава Всевышнему, Айя только чуть-чуть простудилась, и их с мамой миновала очередная большая неприятность.

… Тыковка снова подошла к окну. К мужикам во дворе присоединились две громко хохочущие девицы. Орлы и змеи собрались повеселиться. Как больно будут они терзать друг друга в ночи!

Заметив на подоконнике пыль, взялась за тряпку. Заодно прошлась ею по мебели. Протирая буфет, задержалась около фотографии молодых бабы Нюры и её сестры, дяди Толиной мамы. Юная красавица Нюра показалась ей не по годам грустной, тогда как глаза у сестры лучились счастьем…

«Наверное, это потому что они предчувствовали будущее, -подумала Айшат. - Умирать первым намного легче: ведь не тебе оплакивать потерю и учиться жить заново…»

Опять вспомнилось.

… Они жили в этой квартире уже четыре месяца. Иссякали скудные мамины сбережения, а устроиться на работу не получалось - не ладилось с документами. Какие-то органы не отвечали на запросы. Чтобы ускорить получение бумаг, дядя Толя, вопреки отчаянному сопротивлению любушки, свозил её в родной посёлок. Поездка получилась удачной. С мамой приехали документы, а ещё – старая обувная щетка с тёмно-синей бархоткой. Раньше эти вещи принадлежали ушедшим к Всевышнему бабушке и дедушке Айи, убитым не на войне, а во дворе собственного дома. Сердобольный сосед помог тогда восемнадцатилетней маме тайком бежать из посёлка, иначе, наверное, она тоже не выжила бы.

После взволнованного маминого рассказа девочка влюбилась в её наследство, только им и стала полировать обувь. Гладкость дерева истёртой щётки с редкими пучками щетины, мягкость затрёпанной до дыр бархотки ласкали ладони, делясь нежностью, накопленной задолго до её рождения. Айя словно касалась заботливых рук, которым даже смерть – не преграда, чтобы прийти на помощь, поддержать в миг сомнения или слабости. Наверняка, это бабушка с дедушкой поддерживали сзади плечи обременённой сумкой кенгуру, чтобы она могла выстоять под тяжестью неуклюжего человекоканата…

Сколько раз чистка туфель помогала Тыковке пережить неприятности в школе! Или ссоры с подругами… Или когда Стас написал, что не любит…

Вот и сейчас Айшат собрала обувь – всю, что нашла в коридоре, и отполировала её до немыслимого сияния. Потом спрятала старые щётку с бархоткой в ящик и стала перед прикреплённым к вешалке зеркалом.

- Разве можно бояться Галадриэли? - спросила она у своего растерянного отражения. – Галадриэль хорошая – подарила Фродо фиал, который освещает самые тёмные места… - и, проглотив подступивший к горлу комок, продолжила: - Если бы Велимир был похож на Сарумана или орка, надо было бы бежать со всех ног. А он просто берёт на себя лишнее – без всяких на это оснований утверждает, будто Всевышний мёртв… Заратустра умный… и, наверное, добрый… Иначе зачем ему обещать вырастить из меня льва?.. И еще…. Айшату из снов надо помочь, а я не умею… Вдруг научусь, пройдя искушение? Помощью Галадриэли нельзя пренебрегать – в её магической чаше я увижу опасность и как достичь цели…

Решение было принято, глаза отражения озорно блеснули:

- Айя, дрожащая от страха малышка на дне почти взрослой души, мы с тобой страха не видели, что ли?



Фрагмент 3.

Зачем в трёхэтажном здании лифт? Но здесь он был. И вознёс Тыковку с Велимиром на второй этаж. И распахнулся, выпустив их в лимонно-жёлтый коридор - вау! – с квадратными крапинами постмодернистских репродукций на стенах.

Следуя по проходу, точно по музейному залу, Айшат замешкалась перед картиной с двуликим клоуном. Грустная половина исполосованного треугольниками лица отливала мертвенной голубизной, весёлая – розовела округлостями, словно принадлежала виниловому пупсу. Туманные провалы глазниц расколотого чудища полнились равнодушием.

- Шутовской прикид цивилизации! – усмехнулся самодеятельный гид, заметив её ошарашенный ступор, и как ни в чём не бывало потащил девушку дальше – к единственной в этой части коридора двери. Повернул массивную ручку и гостеприимно пригласил внутрь: – Вот мы и на месте, верблюжонок. Милости прошу в пещеру Заратустры!..

Через проём она увидела журнальный столик тёмного стекла, кожаные кресла и подобие конторки в глубине комнаты.

- Это приют для посетителей, с великими трудами добравшихся до вершины! – судя по игривости тона, провожатый пребывал в отличном настроении. - Сам я в предбаннике редко сижу – только в часы планового приёма паломников, когда приходится регулировать очередь. Но позаботился, чтобы усталые ходатаи перед встречей содержались в уюте.

Айшат неуверенно переступила порог. Обернулась, услышав стук захлопнувшейся за спиной двери. Как ей показалось, Велимир перекрыл выход слишком поспешно. Неужели опасается побега?..

Теперь современный мудрец перевоплотился в радушного хозяина: достал из шкафа пакетики чая и кофе, поинтересовался, что предпочитает гостья. Налил в чашки кипятка из кулера. Одну чашку, установив на блюдечке, вручил Тыковке… Было заметно: приятель гордится своей пещерой и ждёт её восхищения. Привычно поведясь на заказ, она подтвердила: офис отличный, ни в одном похожем она раньше не бывала. В действительности же, несмотря на стильную меблировку, в предбаннике отчётливо присутствовал казённый дух, не то что в загадочно-модерновом коридоре. Душу снова обожгло дурное предчувствие.

- Это кто? – спросила она, показав на плакат с изображением полного достоинства седовласого гражданина. На стенах было рассредоточено несколько похожих образцов утилитарной художественности: разноголосица слоганов только подчёркивала неизменность главного персонажа.

- Не узнаёшь? – удивился Велимир. – А ведь наверняка видела по телику!

Айшат отрицательно покачала головой.

- Странно. Андрей Иваныч – очень известный человек. От него зависят судьбы страны. Уж поверь мудрецу, раз настолько, - Заратустра очевидно искал слово помягче, – настолько оторвана от жизни. Он мой непосредственный руководитель. Пещера – наша с ним общая… - наставительная интонация гида незаметно дрейфовала в сторону прежней, игривой: - Обычно тут шефа днём с огнём не сыщешь! То в Госдуме заседает – зампред комитета, – а то в регион к избирателям махнёт… Так что в офисе рулю я, его личный помощник. Видишь табличку? Фамилия босса – большими буквами, моя пониже – мелкими, но они рядом. Не разлей вода!

Тыковка уже в который раз согласно кивнула. Её знобило, на блюдце чуть заметно подрагивала чашка. Может, попроситься в туалет и оттуда смыться? Поздно.

Велимир покровительственно похлопал верблюжонка по плечу, пообещал образовать его в скором времени и в области общественно-политических наук, распахнул следующие двери. Они переместились в просторное внутреннее помещение – фешенебельный кабинет.

- Святая святых! Мало кто удостаивается! - он подвёл её к огромному письменному столу с отходящим от него перпендикуляром стола приставного. – Видишь стулья? В горячие деньки на них восседает куча ответственных господ. Поставь питие и пошли за печеньем!..

В следующий десяток минут Тыковке дали полюбоваться на памятные подарки знаменитостей и наградные статуэтки общественных фондов: «Эксклюзив от мэра – просил посодействовать в каверзном дельце, ну, я и посодействовал…» После разглядывали вытканный на коврике портрет президента, девушка вынуждена была удостоверить необычайное сходство тканья с оригиналом на групповом снимке: «Второй справа – Андрей Иваныч»…

- Ты, наверное, думаешь, шеф сам решения принимает?.. Ни-ни! Он у нас командный игрок. Вопросы-то надо решать государственные!.. И по бо-ольшому секрету: Андрей Иваныч недоучка, без меня никуда… – приятеля несло, Айшат это коробило, и от неловкости она прятала глаза. - Устроил я шефа в академию госслужбы, сам за него контрольные и курсовые пишу. Через пару лет получим диплом и примемся за диссертацию… А теперь самое-самое… – Велимир распахнул ещё одну дверь – она была оклеена обоями, и гостья её не заметила. - Вот сюда орёл и змея по очереди приносят райскую пищу. Бери сахарницу, коробку оставь мне… - и остановив её на самом пороге: – Там, за буфетом, вход в душ, принять не желаешь? Я частенько пользуюсь…

Гостья ничего подобного не желала, и они вернулись к приставному столу. Сели друг против друга. Принялись чаёвничать.

- У тебя сегодня и так достаточно впечатлений, но собрались-то мы для философских бесед! – продолжал гнуть свою линию хозяин. - Поговорим о понятиях добра и зла. Готова?

- Не очень… - озноб немного ослаб, но навалилась усталость. Больше всего Тыковке хотелось, чтобы её отпустили домой.

- Тогда начну я. Предлагаю обсудить формулу: добро и зло - суть бегущие тени, влажная скорбь и ползущие облака.

- А что такое «влажная скорбь»? – Айшат из последних сил пыталась сосредоточиться.

- Добро – словно влага, разлитая в воздухе, её не рассмотришь и не потрогаешь, хотя влажность чувствуется. Сегодня добро - одно, завтра – другое. А скорбь, оттого что скучно уже о нём пререкаться.

- Зло тоже – «влажная скорбь»?

- Конечно. Как бы ни пытались доказывать обратное, зло нам необходимо.

- Почему? Если люди любят друг друга, зло не может возникнуть.

- Ересь! Где ты такого нахваталась, верблюжонок? Знаешь, что случается, когда мы преодолеваем свои недостатки? За первенство начинают сражаться сами добродетели. Например, типичный неразрешимый выбор – каким надлежит быть, добрым или справедливым?.. Добродетель жаждет всего твоего духа, чтобы он был её глашатаем. Глашатаем в гневе, ненависти и любви. Так что и добродетели завидуют, клевещут и подличают. Без зла не обойтись…

- Не понимаю…

- И всё-то ты не понимаешь!.. – Велимир вскочил. Казалось, он не на шутку разозлился. – Неужели нравится быть такой… такой… лёгкой добычей?.. - он перевёл дыхание, пытаясь взять в себя в руки. Потом продолжил обычным легкомысленно-дружелюбным тоном: - Раздевайся, верблюжонок! Буду учить твое тело бороться с моим.

- Но причём тут тело? – сердце Тыковки ухнуло в пропасть. - Разве нельзя словами?

- Некоторые слов не понимают, - он скорчил скорбную гримасу. – Если с тобой только разговаривать, жизни не хватит, чтобы ты стала львицей. А в сексуальной битве мужчина и женщина обмениваются лучшим, что есть у каждого. Я поделюсь мудростью и волей, ты – юностью и красотой.

Айшат завладел необоримый ужас. Она была готова на многое, но такого представить не могла. И ослушаться Заратустру не смела. Вот оно, искушение. За то, чтобы стать учительницей, от неё требуют отдать себя… людоеду. А она не умеет сопротивляться…

Велимир требовательно обнял её, и она сдалась. Почти бессознательно раздевалась, аккуратно складывая вещи на краешке стула. Позволила уложить себя на диван в углу. Замерла, зажмурив глаза, плотно сжав бёдра и прикрыв грудь ладонями. Почувствовала, как сверху что-то навалилось и начало выкручивать руки и ноги… Слюнявый рот, неприятно всасывающий губы, торопливое ёрзанье на её окаменелом теле… И это раскрепощение?

- Не серчай, подруга! – Велимир сполз с неё и лёг рядом. – Ты слишком напряжена, поэтому пока без ярких ощущений. Дальше, когда притрёмся друг к другу, станет восхитительно!

- Меня дома ждут! – стараясь не расплакаться, она соскользнула на пол.

- Тю-тю-тю, верблюжонок!.. А ты опоздай! Небось не убьют!

- Мама испугается…

- Мамы все сначала пугаются, а потом привыкают.

Чтобы не видеть проклятого дивана она, схватив вещи, забилась за письменный стол. Торопливо застёгивая туфли, присела на начальственное кресло и прочла в центре бросившегося в глаза листа: «Так говорил Заратустра».

«Боже, да ведь это название книги! - ахнула Айшат. – Автор – Фридрих Ницше».

Руки сами потянулись к распечатке, перелистнули… «Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком. Канат над пропастью». Прижав к груди рукопись, она подбежала к расслабленно возлежавшему Велимиру и задыхаясь спросила:

- Вы говорили мне не своё?

Бумаги полетели на пол.

- Ах, верблюжонок, сколькому тебя ещё надо учить!.. То, что вошло в нас, стало нашим. Конечно, своё.

Современный мудрец сел, его длинные худые ноги показались ей похожими на паучьи.

- Но это же Ницше! Вот! Здесь написано! – она подобрала с пола лист и протянула ему.

- Мы с Ницше думаем одинаково. Просто он родился пораньше, ну и что?.. И кто виноват, что ты не читаешь книжек? Могла хотя бы слово Заратустра прогуглить, - судя по тону, ситуация Велимира забавляла.

- Дома нет компа, а в колледже всем видно, на каком я сайте… - даже переполненная возмущением, Тыковка не могла не оправдываться.

- А хочешь, я тебе эту книгу подарю? – голос отвратительного паука снова наполнился сочувствием. - Или завтра скопировать тебе другой экземпляр, без моих пометок?.. Со временем Заратустра Айшаточке и ноут преподнесёт…

- Не хочу! Нет! – переполнявшее Тыковку омерзение выплеснулось наконец в крик.

В ответ всё то же сладкое воркование:

- Зачем сердиться, верблюжонок?.. Ты слабая и пропадёшь в жизни, а я вытащу из тебя львицу…

Пробегая мимо двуликого клоуна, она всё ещё слышала ненавистный паучий зов:

- Жди меня в понедельник на нашей скамейке!



***

До чего же гадко на душе! Тыковка ощущала себя обезличенным насекомым. Или, не догадываясь о том, всегда насекомым была?.. Явившийся воображению жук был настигнут в полёте сачком и спелёнат сеткой. Не пытался спастись, хоть и поводил крыльями, – исход противоборства был заранее предопределён.

Мысленная картинка с жуком окончательно сокрушила девушку. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Кружится голова. Вскоре и вовсе накроет пелена обморока. Тогда набежит народ – и стыд во сто крат умножится… А ведь, собираясь в опасный поход за мудростью, Айшат мнила, будто неистребимо живуча.

Как могло насекомое так глупо попасться? Возомнило, что человек, и хотело счастливого будущего. Повелось на особое знание, исправляющее изъяны судьбы. Зато постигло теперь цену своим мечтаниям. Спорь не спорь с Велимиром, но Тыковка и вправду зависима, не слишком образована и, наверное, очень глупа… Для такого ничтожества Всевышний не раздвинет границы. И сверхчеловек с кенгуру не станут ему помогать. Оставшееся существование – это падение в пропасть. Без надежды, без чувства достоинства – только холод и тьма…

Прикорнуть бы на первой встречной скамье… Бесполезно. Дрёма уже не излечит, снова потопит в болоте. Вот и сейчас под ногами, очевидно… твёрдое! Девушка обнаружила себя посреди мостовой. Слева и справа от белой линии, на которой она стояла, носились автомобили. Добраться до тротуара казалось почти подвигом, но не торчать ведь на улице, пока схлынет поток! Если перейти на сторону универсама, через пару минут она будет в своём райском скверике… Нет, ни за что! Колдунья Серость победила Тыковкину весну. Не взглянуть ей больше на дерево, не вспомнив с содроганием современного мудреца. И становиться учительницей расхотелось…


0

#9 Гость_Анилинский_*

  • Группа: Гости

Отправлено 23 января 2012 - 17:53

№ 8

Миг истины

Глава 6

Синдром Бельмондо


К счастью, Диана осталась жива, и наша история не заканчивается этим печальным инцидентом. Упав с пятого этажа, Ди отделалась только переломом руки. Провалявшись больше двух месяцев в больнице, девочка так и не пошла на поправку. Врачи лишь неопределенно разводили руками: "Время, лечит только время", а на вопрос матери: "Каковы же шансы того, что рука срастется?"- отводили взгляд в сторону. Впрочем, мать не слишком то и расстраивалась, временами Ди замечала тень сожаления на ее лице, но чаще на нем отображалась злость, граничащая с безнадежностью.
- Как же ты умудрилась залезть на перила? Меня же не было рядом буквально полчаса!
В такие моменты Диана старалась молчать, подсознательно она боялась сказать правду, чувствуя, что мама все равно ее не поймет. С каждым следующим днем становилось все хуже, мамины эмоции все более накалялись, но Ди продолжала упорно молчать, разглядывая витиеватые трещинки на побеленном потолке, которые по мере того, как она в них всматривалась, складывались в занятные фигурки. Вот сейчас несколько поперечных трещин явно образовывали слона с поднятым вверх хоботом. Переведя взгляд на маму и снова на потолок, Ди вновь увидела яркую картинку: на этот раз перед глазами предстала наклонившаяся веточка тополя. Это занятие было единственным времяпровождением Дианы, которое хоть немного развеивало ее скуку и бесконечные серые дни в больнице, похожие друг на друга, как две капли воды. Мать, навещавшая Ди два раза в день, приносила полезную, но такую невкусную манную кашу или куриный бульон, изредка пару бананов, несмотря на то, что знала, что Диана их терпеть не может. Заикнувшись один раз об игрушках, Ди навсегда запомнила взгляд матери: он был настолько исполненным раздражения, что Ди, встретившись с ним, тут же уткнулась носом в подушку и, боясь высунуться, пролежала так несколько часов подряд. Каждое утро заходили врачи, их было двое: один - совершенно лысый, приземистый, толстоватый, который всегда одинаково занудным голосом задавал те же вопросы, что и мать, и страшно не нравился Ди, время от времени угощавший юную пациентку какими-то странными лечебными конфетами, отдаленно напоминающими ириски; второй, напротив, создавал контраст первому, на голову выше его, и при виде этого лекаря Диана вспоминала сказку о калифе-аисте - было в нем что-то загадочно-восточное. Пока врачи переговаривались, время от времени ощупывая руку пациентки, Ди с интересом их изучала, разглядывая, будто диковинных животных и подолгу фантазировала, каким бы существом стал один из врачей, если бы не был человеком.
- ...Синдром Бельмондо, определенно! - вскрикнул первый врач, смешно жестикулируя руками, будто выпуская когти. Ди тут же живо представила на месте врача огромного откормленного белого кота, который в эту секунду посмотрел на Диану так, словно вместо нее на кровати лежала большая крынка с молоком.
- Девочка, не бойся, сейчас мы проведем один маленький и совершенно не страшный эксперимент, - с этими словами "белый кот" подскочил к Ди и неожиданно заломил ей больную руку за спину.
Диана удивленно заморгала, с испугом глядя на врача.
- Что вы делаете?
- Тебе ведь не больно, девочка? Что ты сейчас ощущаешь?
- Ну, мне не по себе и руку немного покалывает....
- Поразительно, поразительно, - забормотал второй врач, восторженно взирая на Диану, точно на сверкающий бриллиант, - Это большая редкость, большая редкость, что мы вас встретили. Не чувствует боли. Таких, как ты, дорогая, всего несколько на миллион.
- Это хорошо или плохо? - осторожно поинтересовалась Диана.
- Для нас определенно хорошо, а для тебя не очень, - весело захохотал первый и, подмигивая второму, вместе с ним вышел из палаты.

***
Наступила ночь. Целый день Ди провела в раздумьях, что бы значила эта странная фраза – «синдром Бельмондо». Она чувствовала себя другой, будто прокаженной. И это ощущение ее сильно угнетало. При малейшем шорохе Ди вздрагивала и оборачивалась на дверь, боясь, что вот-вот зайдут те два ужасных типа и снова начнут проводить неприятные эксперименты. Но они не заходили, а Диана все никак не могла отделаться от грызущего ее душу волнения. Дошло до того, что ей начало казаться, будто за ней установлены приборы наблюдения и врачи, сидящие по ту сторону, зловеще посмеиваются над лежащей беспомощной жертвой. Ди вскочила с кровати и начала прохаживаться из стороны в сторону, разглядывая потолок, где могли быть расположены эти самые приборы. В палате было темно, лишь тонкие серебристые лучи полнолуния проникали вглубь. Внимание Ди привлек странный свет - пульсирующий шарик, излучающий то синие, то фиолетовые искры, и лишь потом девочка разглядела стоящую фигуру, над плечом которой он завис. Диана не испытывала испуга, скорее любопытство. Боясь спугнуть видение, она подошла ближе к мужчине и тихо прошептала:
- Вы кто? Что вы здесь делаете?
Светящийся шар метнулся в левую руку владельца и замер, освещая его. На Диану смотрел мужчина с длинными темными волосами чуть ниже плеч. Его пронзительно-голубые глаза красиво контрастировали с очень бледным лицом. Почему-то именно таким Ди представлялся ее отец. Но этот человек был явно лет на десять – пятнадцать моложе. Незнакомец молча поманил девочку пальцем.
- Что вы здесь делаете? Если вы сейчас же не расскажете, я закричу, - прошептала Диана, буравя взглядом человека. Продолжая молчать, он схватил ее за руку, и из светящегося шара вылетел фиолетовый луч света, обволакивая Ди. Незнакомец крепче сжал руку Дианы и, закрыв глаза, поднял шарик над головой. Через мгновение никаких следов от пребывания Ди в палате не осталось.

Глава 13

Обреченность


На уровне пятого этажа неподвижно зависли молодой мужчина и женщина преклонных лет, правда лишенная всяческих возрастных деформаций – морщин, припухших кругов под глазами. Лишь глубокий мудрый взгляд синих глаз сквозь очки в виде совиных крыльев да седые волосы - выдавали ее истинный возраст. Оба были одеты совершенно обычно, привычно для современной украинской нации. Мужчина в белой, порядком потрепанной футболке и темных джинсах, женщина - в длинном, ниже колен, красном платье в горошек. От среднестатистической старушки ее отличала и татуировка на лбу в форме ивовой ветки. Мужчина и женщина находились в воздухе, как само собой разумеющееся: мужчина, подложив под себя ноги, женщина, удобно разлегшись. Если бы сейчас какой-либо проходивший мимо человек увидел такую картину, он был бы, по меньшей мере, шокирован. Парочка же, как ни в чем не бывало, наблюдала через окно за происходящим в одной из стахановских квартир.
- Геста, послушайте, по-моему - это чересчур жестоко, - взволнованно твердил молодой человек, нервно теребя свои длинные темные волосы.
- Что ты разнылся, ты мужчина или кто? Это не смертельно...ну почти,- ухмыльнулась женщина, проводя по татуировке.
- С..смерте-ельно? – заикаясь, переспросил мужчина,- Н-но вы мне об этом не говорили!
- Ну, сказала, и что от этого изменилась? Только не расплачься, Карно, терпеть не могу, когда мужчины ноют.
Не обращая внимания на ее презрительный тон, тот продолжал:
- Она мучается, я не могу этого вынести, медальон разъедает ее изнутри. Пожалуйста, прекратите ее страдания, она же умрет...
- Умрет, - согласно кивнула Геста.
-И вы можете об этом так спокойно говорить?- вскричал Карно, дернув свои волосы с такой силой, что вырвал клок. - Она же не успела пожить! Ей всего семнадцать лет!
-Восемнадцать, - уточнила женщина, - И именно в этом возрасте она должна умереть. Это не ее выбор, все давно решено. Она удостоена великой чести
- Чести? Да она хочет жить! Совсем еще юное дитя, чистое и непорочное!
- Сожалею, это не в моей компетенции, менять правила и решения, - сухо произнесла Геста. Женщина приподнялась, собираясь ретироваться.
- Подождите! - вскричал Карно, - А можно ли хоть каким-нибудь образом отменить это решение? В чьей это компетенции?
- Вероятно, уже не в чьей: ее же мать, как известно, давно умерла, - Геста неприятно улыбнулась. - А теперь изволь, мне пора.
От платья отделился светящийся шар. Прикоснувшись к нему, она тут же исчезла, блеснув на прощание зеленой искрой.
Карно еще долго неподвижно сидел напротив окна, всматриваясь внутрь. На диване, сжавшись в комочек, лежала красивая темноволосая девушка, ее глаза были плотно закрыты. Вокруг суетились врачи, то осматривая ее, то делая совершенно бесполезные уколы и суя под нос нашатырный спирт. Как жаль, что они не могли видеть медальон, плотно вошедший в девушку, их усилия в любом случае были обречены на провал. Скоро она умрет, осталось около месяца, максимум месяц мучений,- грустно думал Карно, но в то же время его не покидала какая-то призрачная надежда на спасение.
Девушка приходила в себя, она открыла глаза и посмотрела не на врачей, не на стоящую рядом с ней женщину, а в окно. Карно восхитился - этот взгляд ярко-зеленых глаз был настолько пронзительным, что он на мгновение подумал, будто она его сейчас видит его. Но пока она всего лишь человек, и максимум что может разглядеть - это зеленые ветки тополя, расположившиеся за его спиной.
Мужчина еще раз медленно обвел взглядом девушку, будто желая запомнить ее внешность до мельчайших деталей. Отделившийся от футболки шар выстрелил двумя искрами: розовая угодила на подоконник, за считанные секунды образовывая алую розу, каждый лепесток которой был идеален по форме и цвету; зеленая искра прыгнула на лицо Карно и, на мгновение осветив его загадочную улыбку, исчезла, постепенно растворяя силуэт мужчины.



Глава 29

Победа или поражение?


Поправляя свой новенький черный смокинг, Карно придирчиво осматривает себя в зеркале и довольно хмыкает. Чьи-то нежные руки заботливо поправляют воротник. Он накрывает руку ладонью и оборачивается - перед ним стоит сияющая Диана, одетая в роскошное изумрудное платье, что так прекрасно оттеняет ее ярко-зеленые глаза. Сегодня она удивительно красива: длинные черные волосы тщательно уложены замысловатыми волнами, а глаза, слегка подведенные тонкими стрелочками, с радостью взирают на него.
- Дорогая, ты прекрасна! - искренне выдыхает Карно, а она, залившись легким румянцем, скромно отводит глаза.
Карно галантно подает руку, и вот уже небольшую уютную залу наполняет его любимая романтическая мелодия. Они кружатся в старом добром вальсе, не отрывая друг от друга восторженных взглядов. Ди все быстрее и быстрее увлекает его в вихрь изящных па.
- Счастье. Вот, что такое истинное счастье, - улыбается Карно.
- Карно, Карно, проснитесь же, - откуда-то издалека доносятся слова.
- Не сейчас, пожалуйста, не сейчас, - жалостливо отмахивается тот, не желая покидать полюбившуюся сказку. Но до боли знакомый голос продолжает настойчиво к нему взывать. Наконец, Карно, сонно потягиваясь, открывает глаза.
Низкие деревянные стены и огарок свечи прямо перед его лицом. Карно поднимает глаза чуть выше и едва не вскакивает с кровати:
- Диана! Где я?
- Вы в замке, вечером вас собираются казнить, - прошептала Ди, прикладывая палец к губам.
- А как здесь оказалась ты? Ты ведь должна быть у Аллатарго... - непонимающе спросил Карно, тут же переходя на телепатическую связь.
- Оо, это долгая история. Давайте я как-нибудь в другой раз вам ее расскажу. Нам нужно уходить отсюда, пока этот не очухался, не хочется его убивать, - Ди бросила выразительный взгляд на валяющегося при входе стражника.
- Неужели это совершила та самая капризная принцесска, которую я оставлял у друга? Невероятно, - в глазах Карно читалось восхищение, и Диана невольно залилась краской.
Карно попытался подняться и охнул, садясь обратно на кровать.
- Вы не можете идти? - испуганно спросила Ди, не отрывая встревоженного взгляда от Карно.
- Прости, детка, но тебе придется оставить в покое измученного жизнью старика, - немного грустно усмехнулся Карно, вновь откинувшись на кровать.
- Глупости! - раздосадованно воскликнула Диана, - Я вам помогу!
- Да зачем я тебе сдался? Ты, вижу, и без меня не пропадешь.
- Вы же спасли мне жизнь...
- То есть, ты хочешь мне помочь, только потому, что однажды я спас тебя?
Диана молча кивнула, наивно глядя на Карно. Что же, пришел черед включать свою изобретательность, - подумал Карно.
- Я не такой благородный, как тебе кажется, детка. Я пообещал Айрене позаботиться о ее дочери, а также помочь освоиться в нашем мире, вот и выполнял поручение. А теперь иди, тебе не стоит обо мне так волноваться, - не моргнув, спокойно соврал Карно, мысленно ставя себе жирную пятерку.
- Я вам не верю! - выкрикнула Ди, но слеза, покатившаяся по щеке выдавала противоположное.
- Тебе жаль себя? Но такова жизнь, - попытался придать голосу как можно больше равнодушия Карно.
Неожиданно для Карно, да и, вероятно, для самой себя, Диана смахнула слезу и произнесла:
- Мне безразлично, кому и чего наобещали, но вы выполнили свое обещание. а я выполню обещание, данное себе, и помогу выбраться вам, - Ди схватила Карно за руку и неожиданно сильно потянула.
Тот нехотя встал, а Диана, подняв валявшуюся на полу рубашку, накинула ее на Карно. Этот жест напомнил ему сон, и все внутри странно сжалось, разливаясь по всему телу одновременно тревогой и облегчением. Диана выбежала первой и, проверив обстановку, вернулась к Карно, уже одетому в свою неизменную рубашку.
- Никого, - шепнула она и, поддерживая Карно, у которого невольно из груди вырывались стоны, шагнула к выходу. Карно настолько ослабел, что едва перебирал ногами, но мужественно делал вид, что он в состоянии передвигаться самостоятельно. Зачем я только дал себя уговорить. Теперь чувствую себя полным ничтожеством, - скрежеща зубами от безысходности, думал Карно.
Ди выглядела отстраненной, и Карно казалось, что именно сейчас она придумывает способ поскорее от него отделаться. Поймав его взгляд, Диана потупилась, еще более уверив Карно в собственной догадке. Они свернули за очередной поворот и осторожно двигались по широкому темному коридору. Карно чувствовал, что Ди начинает выдыхаться, и им овладела всепоглощающая ненависть к себе.
- Оставь меня здесь, я же вижу, ты едва держишься. Уже и сама не рада, что со мной связалась, - едко процедил Карно, останавливаясь на полушаге.
В ответ Диана разревелась, левой рукой размазывая нахлынувшие потоки слез. Карно, робко коснувшись рукой, помог вытереть льющиеся капли. Но Ди от его прикосновений зарыдала еще сильнее.
- Прости, я не хотел, - успокаивающе проговорил Карно, не в силах более смотреть на женские слезы.
- Да как вы не понимаете! - всхлипнула Ди, - Вы...Вы мне дороги. Именно поэтому я и пыталась Вам помочь, а вы...
- Мне сегодня снился странный сон: мы кружились в вальсе и ты...мы выглядели совершенно счастливыми. Когда я проснулся, первой моей мыслью было повторить все это в реальности, - неожиданно для себя выдал он.
Диана изумленно поглядела на него, смахивая растекающиеся слезы.
- Прости, глупость сказал, - резко отвернувшись от Ди, он принялся вглядываться в темноту. - Долго еще идти?
- Нет, коридор заканчивает вон там, - она неопределенно махнула рукой и, взглянув на Карно, тут же отвернулась, скрывая неловкость.
Каждый шел молча, не решаясь перейти границу недосказанности. Диана прерывисто дышала, тем самым, как ни старалась, не могла скрыть напряжения и волнения. Карно же грустно считал шаги, прикидывая сколько еще протянет прежде, чем свалится, как подкошенный. Наконец, Диана вывела Карно через дверной проем, и потоки дневного света устремились на благодарно подставленные лица. Карно почувствовал прилив сил, и его глаза вновь озарились привычным блеском.
- Свобода, - облегченно выдохнул он и самостоятельно шагнул вперед.
Следующее мгновение Диана запомнила навсегда. Сотни алых искр, разом выстреливших, попадают в Карно. Крик боли эхом разносится, отбиваясь от стен замка. Но он чудом удерживается на ногах и, собрав последние силы, выкрикивает: «Прячься!», закрывая Диану собственным телом. Следующий поток искр сбивает его с ног.
- Карно, Карно, - отчаянно восклицает Диана, наклоняясь над ним. Боль, невероятная всепоглощающая боль пронзает каждую клеточку тела. Сердце все еще стучит, но иначе: медленно, гулко и, кажется, с каждой минутой удары становятся все тише.
- Убийца! - судорожно всхлипывая, Ди оборачивается и обезумевшим взглядом встречает Витольсу в окружении стражи, выходящую из тени.
- Зачем ты это сделала? Чего ты хотела этим добиться?
Витольса повелительно взмахивает рукой, и слуги замирают в готовности в любой момент продолжать столь неравный бой.
- Вообще-то моей целью была ты, а он ловушкой, приманкой не более. Вот теперь я достигла, чего хотела, через мгновение ты умрешь, и впредь у меня не будет соперниц. Я стану полноправной королевой, - холодно молвит Витольса, заливаясь мерзким смехом.
- Соперницей? Мне не нужно твое королевство, а власть тем более. Ты убила его, убила, ненавижу, - в ярости восклицает Диана. Боль, отчаяние и невыносимая безнадежность сплетаются в плотном коконе безрассудства.
Что значит смерть? Освобождение и конец мук, душевных и физических. Она готова ее принять, ибо здесь ей более нечего делать. Словно прочитав ее мысли, королева визгливо вторит:
- Что вы ждете? Убейте, убейте ее!
Как в замедленной съемке, она видит град красных искр, но не пытается от них укрыться.
- Все равно, уже все равно, - шепчет Диана и, не смея отвернуться, с широко открытыми глазами встречает свой конец. Она падает и затихает. Искры продолжают сыпаться, словно кровавый снег.
- Ну вот, и с нею покончено, - удовлетворенно произносит королева, - Сегодня все получают щедрую прибавку к жалованью.
- Пора, - громко произносит голос.
- Умри-и-и, - громкой волной разносится голос. В этот мысленный импульс Диана вкладывает всю свою ненависть и боль.
Взметнувшийся золотой шар энергии неумолимо несется в Витольсу. Испуганный поворот головы, и полные ужаса глаза - все то, что отделяет королеву от неминуемого. В следующую секунду шар касается королевы и взрывается, целиком поглощая ее фигуру взвившимся пламенем, а заодно и крики ее агонизирующего окружения.
- Только одного ты не учла, что я бессмертна, - задумчиво говорит Диана, провожая равнодушным взглядом чьи-то полусожженные останки.
0

#10 Гость_Анилинский_*

  • Группа: Гости

Отправлено 24 января 2012 - 18:29

№ 9

Игры Богов

Роман

Глава 2

Было ощущение невероятной лёгкости… Казалось, что я могу летать – да так оно и было. Только я подумал об этом, как начал подниматься. Я посмотрел по сторонам: вокруг был свет, и было совершенно непонятно где низ, а где верх, хотя ощущение полёта было полное. Мы летели вдвоём, Оля держала мою руку. Наши обнаженные тела были полупрозрачны, и на вид Оле было не больше двадцати лет, хотя я точно знаю, что в реальности мы с ней ровесники. Фигура у неё была просто идеальна, а от лица я не мог оторвать взгляд.
Внезапно я понял, что Оленька смотрит на меня с таким же восхищением. И я увидел себя её глазами. Таким я никогда не был. Нельзя сказать, что в молодости я был хилым, но никогда не следил за красотой своего тела. Сейчас же мои мышцы были просто идеальны: они были не перекачены, как у культуристов, и не были дряблыми. Возраст был тоже около двадцати – двадцати двух лет. Лицо было моё и не моё одновременно. Все недостатки моего лица словно были перерисованы талантливым художником. Перестав любоваться собой, я опять осмотрелся по сторонам и подумал, что создатели игры для большей реальности могли бы изобразить какой-нибудь красивый пейзаж… и мы уже парили на небольшой высоте над живописной лужайкой с полевыми цветами.
─ Оленька, ты что-нибудь понимаешь?
─ Издеваешься? Я же тебе говорила, что я блондинка.
─ А причём здесь твой уровень интеллекта? Я очень надеюсь, что мы не в стране дураков. Ладно, давай рассуждать логически. Мы оба сидели за компьютерами и одновременно нажали одну и ту же ссылку. Что из этого может следовать?
─ Сёма! ─ так иногда называют меня близкие люди, ─ прекращай задавать вопросы, на которые может ответить только Бог.
─ Радость моя, ты как всегда гениальна! Как называлось приложение, в которое мы играли, прежде чем очутились здесь? ─ У тебя уже начался старческийсклероз, плавно переходящий в маразм? Приложение называлось «Разговор с Богом», и что из этого следует?
─ А из этого следует, ─ продолжал я, ─ что мы могли очутиться в игре и значит, можем поговорить с Богом.
─ Да, точно, прогрессирующий маразм на основе врождённого кретинизма! ─ вымолвила ехидно Оля.
─ Придумай лучшее объяснение!
─ Да мы просто вырубились от переутомления, потому что не спали больше суток!
─ Ага, и спим рядышком, ну почти, всего каких-то полторы, две тысячи километров между нами, и видим одинаковый сон. И скажи мне Голуба моя, это ты в моём сне, или я в твоём? ─ рассмеялся я.
─ ТАК, ГОЛУБИ СИЗОКРЫЛЫЕ, ВЫ И ДАЛЬШЕ БУДЕТЕ ВОРКОВАТЬ, ИЛИ ВСЁ-ТАКИ ВСПОМНИТЕ, ЗАЧЕМ ВЫ ЗДЕСЬ ОКАЗАЛИСЬ?
Голос шёл отовсюду. Вернее казалось, что он просто у меня в голове.
─ Ты тоже это слышала? ─ спросил я, глядя в расширившиеся глаза моей спутницы.
─ О, Господи! ─ только и смогла выдавить из себя Ольга.
─ НУ, В ВАШЕМ ПОНИМАНИИ, НАВЕРНОЕ, ДА! ─ усмехнулся голос.
─ Блин, этому есть несколько объяснений! Первое – мы с тобой оба сошли с ума, вернее я сошёл, а ты пошла следом. Второе – мы оба умерли и сейчас проверяем правдивость заявлений о том, что загробная жизнь существует. И, наконец, третье – я сплю и всё это вижу во сне.
─ ДА, ОЛЯ ПРАВА, ВРОЖДЁННЫЙ КРЕТИНИЗМ! ─ уже откровенно издевался голос. ─ А Я-ТО НАДЕЯЛСЯ, ЧТО ПЕРВЫЕ ИГРОКИ БУДУТ СООБРАЗИТЕЛЬНЕЕ!
─ Ладно, допустим, мы каким-то невероятным способом попали в компьютерную игру. В таком случае сейчас с нами говорит мой компьютер. Но ты тоже его слышишь… Бред!
─ Сергей, а может попробуем задать пару вопросов? В конце концов мы именно это и собирались сделать, когда нажимали одновременно кнопку.
─ МЕЖДУ ПРОЧИМ, ЖЕНЩИНА ОКАЗАЛАСЬ НАМНОГО СООБРАЗИТЕЛЬНЕЕ ТЕБЯ. И ХВАТИТ КРУТИТЬ ГОЛОВОЙ – ПОКА ТЫ САМ НЕ ЗАХОЧЕШЬ МЕНЯ УВИДЕТЬ, ЭТОГО НЕ ПРОИЗОЙДЁТ. КСТАТИ, ОЛЯ МЕНЯ УЖЕ ВИДИТ!
И тут я увидел ЕГО. Определить его возраст было практически невозможно. Внешне он выглядел лет на тридцать – тридцать пять… Вполне симпатичный молодой человек с маленькой бородкой, добрым игривым взглядом, который в отличие от нас, являлся далеко не бестелесным и был одет в лёгкую рубашку и брюки. Но несмотря на очевидную молодость, выражение лица и взгляд излучали нечто такое, что казалось, перед нами седой, умудренный опытом старик.
─ М-да, чудеса, ─ пробормотал я. ─ И как к вам обращаться? Как нас зовут вы, видимо, уже знаете.
─ ЗОВИТЕ МЕНЯ ФЕЛИКСОМ! ХОТЯ ИМЕНА ЗДЕСЬ ЗНАЧЕНИЯ НЕ ИМЕЮТ. ВЫ МОЖЕТЕ СПРОСИТЬ У МЕНЯ ВСЁ, ЧТО УГОДНО И ПОЛУЧИТЬ ОТВЕТ. Я ПОСТАРАЮСЬ ОТВЕЧАТЬ ТАК, ЧТОБЫ ВЫ МЕНЯ ПОНЯЛИ.
─ А можно мы сначала осмотримся, для того что бы понять какие вопросы задавать? ─ осмелел я.
─ НЕТ, ТЫ ТОЧНО ТУПОЙ! ПОСМОТРИ НА ОЛЮ, ОНА СТОИТ И УЛЫБАЕТСЯ. ОНА УЖЕ ДАВНО МНОГОЕ ПОНЯЛА. ЧЕГО ТЫ СОБРАЛСЯ ОСМАТРИВАТЬ? СТОИТ ТЕБЕ ПОДУМАТЬ О МОРЕ, ЗДЕСЬ БУДЕТ МОРЕ. ПОДУМАЕШЬ О ДОМЕ, ПОЯВИТСЯ ТВОЯ КВАРТИРА В ЛЮБОЙ, ИНТЕРЕСНЫЙ ТЕБЕ, ОТРЕЗОК ВРЕМЕНИ. НО ЕСЛИ ХОЧЕШЬ, ОСМОТРИСЬ. ЗВАТЬ МЕНЯ НЕ НАДО, ДОСТАТОЧНО ПОДУМАТЬ, ЧТО ХОЧЕШЬ МЕНЯ ВИДЕТЬ, И Я ПОЯВЛЮСЬ.
И Феликс исчез так же внезапно, как и появился.
─ Серёга, ты чего? – прошипела Оля, ─ Неужели ты ещё не понял, что мы каким-то образом оказались в игре? Не знаю как… может быть придумали какой-то супер плагин или супер расширение!
─ Сама ты супер расширение! – прорычал я в ответ. ─ Мы что сейчас, сидим перед компом и тупо смотрим на дисплей?
И тут я оказался у себя дома, причём, вместе с Олей. Правда мы всё также были полупрозрачны, и я очень надеялся, что моя жена не видит наши обнажённые тела. В противном случае меня не спас бы никакой Феликс и даже Господь Бог.
Я заглянул в свою комнату и увидел своё тело. Правая рука лежала на мышке, а голова на клавиатуре. Жена была в другой комнате, и видимо, ещё ничего не заметила. Я подумал – интересно, когда она заметит, что с мужем произошло что-то не ладное. Произошёл скачок во времени, и я увидел, как жена заглянула в комнату, после нескольких неудачных попыток получить от меня ответ на какой-то вопрос, увидел сначала удивление на её лице, затем испуг, а затем признаки паники. Её хватило только на то, чтобы позвонить соседке и истерично попросить срочно прийти. Опять скачок… и меня уже выносят на носилках в машину скорой помощи.
Дальше я смотреть не стал, и мы оказались в квартире у Оли. Ситуация была прямо противоположная. Её муж развил бурную деятельность практически сразу, как только её голова коснулась клавиатуры. Прощупав пульс на шее, он попытался привести её в чувство с помощью нашатыря. Не помогло. После этого он вызвал скорую, которая приехала на удивление быстро, и сел в машину вместе с врачами, после погрузки носилок.
Мы опять оказались на знакомой поляне…
─ И что ты по этому поводу думаешь? ─ безнадёжно спросил я Олю. ─ Твоя теория про плагины или расширения начинает потихоньку подтверждаться.
─ Я уже и сама не знаю, что думать по этому поводу, ─ прошептала Оленька, ─ как-то не похоже на происки приложения. За такие выкрутасы с пользователями создателей сайта могут затаскать по судам, а сам сайт закрыть навечно. Никто на такое не пойдёт. Может пора задавать вопросы?
─ Оль, ты себе представить не можешь, как я люблю умных женщин, а ты среди них просто академик. Кто будет думать про Феликса?
─ А ЧЕГО ПРО МЕНЯ ДУМАТЬ? ТУТА Я. ОСМОТРЕЛИСЬ?
─ Блин, ты хоть мяукай, когда появляешься. Было бы у меня тело и штаны, уже просил бы Олю затеять стирку.
─ ЭКИЙ ТЫ ПУГЛИВЫЙ! ─ вкрадчиво произнёс Феликс. ─ И КАК НЕХОРОШО С НЕЗНАКОМЫМИ НА «ТЫ». ДА И ПОСТАРШЕ Я ТЕБЯ БУДУ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ НА НЕСКОЛЬКО.
─ Я конечно могу и на «ВЫ», но зачем? Это же ТЫ нас сюда вытащил?! Значит тебе от нас что-то надо! – рявкнул я в ответ.
─ НУ ТЫ ХАМ, ПРИЯТЕЛЬ! ─ веселился наш мучитель, ─ ДА И ЧТО МНЕ МОЖЕТ БЫТЬ НУЖНО ОТ ВАС?
─ Откуда же я знаю? ─ всё больше бесился я. ─ Да и вообще, кто ты есть и зачем мы здесь?
─ НА ПЕРВЫЙ ВОПРОС ОТВЕТ ПРОСТ – Я ФЕЛИКС. НА ВТОРОЙ… МОЖНО Я НА НЕГО ОТВЕЧУ ЧУТЬ ПОЗЖЕ?
─ Я не поняла, ─ вставила Оля, ─ Феликс – это имя, звание, должность или хобби?
─ Правильно, Оленька, ─ поддержал я, ─ мне например ничего не говорит слово Феликс.
─ НУ, СКАЖЕМ ТАК – Я СМОТРИТЕЛЬ ЭТОГО ЗАПОВЕДНИКА.
─ Феликс, ты обещал, что на наши вопросы мы получим ответы, а пока мы получаем только загадки. У нас с Олей миллион вопросов, а ты не можешь дать ответ даже на первый.
─ ХОРОШО, ПОПЫТАЮСЬ ПОЯСНИТЬ. ТОЛЬКО ДЛЯ ТОГО, ЧТО БЫ ВЫ ПОНЯЛИ, МНЕ ПРИДЁТСЯ ПРИМЕНИТЬ НЕКОТОРЫЕ СРАВНЕНИЯ, КОТОРЫЕ МОГУТ ВАС ОБИДЕТЬ. ЕСЛИ ВЫ ДАЁТЕ СЛОВО НЕ ВПАДАТЬ В ОБИДУ ЗА АНАЛОГИИ, Я НАЧНУ!
─ Я не обидчивый.
─ Я тоже постараюсь! ─ подхватила моя спутница.
─ ДОГОВОРИЛИСЬ! ЕСЛИ ЧТО БУДЕТ НЕПОНЯТНО, СПРАШИВАЙТЕ. Итак, представьте всё происходящее, как игру с очень большим количеством уровней. Любое живое существо, включая растения – это игрок на определённом уровне игры. Цель игры я объяснить не смогу, так как сам её не знаю. Самый первый этап, это одноклеточные. Да, забыл сказать. Суть игрока это далеко не его телесная составляющая. Скоро вы это поймёте. Игрок, это набор интеллекта, памяти, опыта, чувств и т.д. На вашем уровне это называют душой.
─ Стоп, стоп! ─ перебил я. ─ Ты хочешь сказать, что наше тело для игры особого значения не имеет и, переходя на второй уровень, наша душа освобождается от тела?
─ Сергей, ты невнимательно слушаешь, ─ терпеливо продолжил Феликс, ─ первый уровень, это одноклеточные, второй растения, третий животные. Люди, вообще-то, это четвёртый уровень, но ты, похоже, застрял на втором.
─ Всё, молчу, ─ вздохнул я, ─ и тщательно тебе внимаю.
─ Сейчас вы находитесь на пятом уровне. Вот только в игру вас не пускают. Вы находитесь в… ну, по-вашему, в лаборатории. Потому вы и не видите других игроков и не можете с ними общаться. Мои возможности намного больше, я игрок более высокого уровня и, как я ранее говорил, смотритель этого заповедника.
─ Подожди минутку, ─ взмолился я, ─ дай переварить информацию. Иначе мозги закипят.
─ У тебя нет мозгов, закипать нечему. ─ Феликс усмехнулся. ─ Больше того, у тебя и тела-то сейчас нет.
─ Феликс, ты на четвёртом уровне, не иначе был русским, ─ не остался я в долгу, ─ причём ехидным и занудным.
─ А ты помнишь, кем был на третьем уровне? ─ ласково спросил собеседник.
─ В смысле?
─ Ну, каким животным ты был до того, как стать человеком?
─ Я даже не знал до сего момента, что существовал вне человеческой оболочки!
─ Тогда зачем говоришь глупости? Хотя это риторический вопрос. По уму и вопросы.
─ Слушай, Гермес хренов, ─ взорвался я, ─ тебя никто не оскорблял. Если ты играешь в эту игру на несколько столетий дольше, это не даёт тебе право унижать других. Я сильно сомневаюсь, что на четвёртом уровне ты был досрочно приглашён на пятый на экскурсию.
─ Уел. Ты прав, извини, постараюсь в дальнейшем быть более корректным. Но встань на моё место. Как бы ты общался с амёбой, если бы нашёл способ как это сделать? А между нами уровней намного больше, чем между тобой и одноклеточными.
─ А на каком ты уровне?
─ А разве в числе дело? ─ Феликс усмехнулся, ─ кстати, спасибо за Гермеса. Такое сравнение мне приятно. Хотя по своим возможностям в вашем понимании я могу претендовать на звание Бога, но я обычный игрок. На более высоких уровнях, когда телесная оболочка не мешает игрокам, общение между представителями разных воплощений иногда происходит, хоть и бывает это крайне редко. Да и среди людей иногда встречаются личности, способные разговаривать и даже видеть бестелесных пятых.
─ Феликс, разреши нам с Олей немного побыть вдвоём и обсудить полученную информацию, ─ попросил я, ─ извини, но мой интеллект перегружен и требуется время для осмысления.
─ Да не вопрос, ─ кивнул наш собеседник, ─ тем более что понятие времени здесь несколько другое. Когда буду нужен, ты знаешь что делать.
И мы остались одни…

Глава 5

………………………
─ А как ты хотела! ─ твёрдо заявил Феликс. ─ Вас исследуют аналогично тому, как вы наблюдаете за подопытными животными. Только в отличие от вас, мы даём испытуемым большие возможности и вознаграждаем за некоторые неудобства.
─ Ты сейчас опять назовёшь меня ворчуном, ─ вступил я в разговор, ─ но я не вижу разницы! Мы тоже даём подопытным собачкам и мышкам кусочки вкусного корма и немного повышаем их уровень интеллекта, вернее вырабатываем в них полезные инстинкты.
─ Может ты и прав, Сергей, но давай не будем менять правила игры и выторговывать более выгодные условия. Я постараюсь дать вам как можно больше информации, а вы не будете возмущаться по поводу того, что за вами наблюдают, тем более что самого наблюдения вы даже не заметите. Игроки с пятого уровня хотят получить интересующие их знания, вы им в этом поможете, а я помогу вам получить из этого некоторую выгоду. Если такая расстановка вещей вас не устраивает, я могу просто уйти, и за вами будут просто наблюдать, не спрашивая на то вашего разрешения.
─ Я же говорил, что ты на четвёртом уровне был русским! Твой последний монолог напоминает мне девяностые годы в России и ассоциируется со словом «рэкет». Ладно, шучу… Конечно, мы не хотим остаться одни, без твоей поддержки. Только у меня есть одна просьба, можно нам побывать на пятом уровне.
─ Но вы и так на пятом уровне, ─ слукавил Феликс.
─ Ты же сам говорил, ─ возмутился я, ─ что мы как бы в карантине и в игру нас не пускают.
─ А ты уверен, что твой интеллект выдержит подобное? Ты думаешь, просто так придуманы уровни? Игроки на каждом этапе проходят соответствующее обучение и подготовку, и только закончив её, могут сделать следующий шаг, да и то далеко не все. А ты хочешь сразу и всё. Задай себе вопрос – готов ли ты к этому?
─ На этот вопрос можно получить ответ, только побывав на пятом! ─ парировал я. ─ Ты можешь ненадолго дать нам взглянуть на то, что там происходит, а мы уже будем думать, сможем мы это переварить, или нет. Не знаю, как Оля, а я готов рискнуть.
─ Я тоже готова, ─ заявила моя боевая подруга.
─ Вот вы шустрые, как электровеники! ─ рассмеялся Феликс. ─ И что я буду делать, если ваш интеллект просто взорвётся от избытка информации?
─ Не считай нас полными идиотами! ─ отмахнулся я. ─ Если ты дал нам такие возможности на четвёртом уровне, то я не поверю что твои возможности на пятом, как игрока с более высоким уровнем, не позволят тебе исправить ситуацию.
─ Умный, зараза! ─ продолжал веселиться Феликс. ─ Хорошо, уговорил. Вы посетите пятый уровень, но ваши возможности там будут равны нулю. Вы просто понаблюдаете немного, думаю, для вас этого будет достаточно. Если я вас просто выпущу на пятый, это будет равносильно, что вы перенесёте дикого зайца в ваш мегаполис и оставите посередине оживлённого проспекта. Если он не погибнет сразу, под колёсами транспорта, то получит разрыв сердца от страха.
─ По рукам! Будем изображать зайчика в клетке. Вернее зайчика и зайчиху! ─ Сергей ехидно улыбнулся Оле.
─ Сам дурак! ─ рявкнула Оленька. ─ Я не зайчиха – я зайка!
─ Хватит придуривать, ─ не поддержал наши брачные игры Феликс, ─ будьте серьёзнее. То, на что вы напросились, может вас сильно изменить. Готовы? Тогда поехали!
Всё, что произошло с нами дальше, описать практически невозможно. Прежде всего, было неописуемое ощущение того, что ты окунулся в море добра и любви. Наши призрачные тела исчезли, осталось только осознание себя. Мы не могли видеть ничего, но всё равно, видели: это были волны приятного, тёплого света, которые проходили сквозь нас и вызывали приливы счастья и радости. У меня появилось чувство, что моя мама обняла меня и гладит по волосам. Это трудно передать, это надо почувствовать…
Всё исчезло так же внезапно… Мы снова очутились на знакомой поляне, рядом стоял Феликс. На Оленьку было жалко смотреть – она напоминала маленькую девочку, у которой отобрали обожаемую куклу, и которая вот-вот расплачется.
─ Феликс, почему так мало? ─ простонал я.
─ Видел бы ты сейчас выражение своей рожи! ─ буркнул наш мучитель. ─ Вы ещё не готовы! Хорошо хоть не визжите, как малые дети.
─ Я почти готова это сделать. ─ Еле слышно произнесла Оля. ─ Я хочу туда навсегда!
─ Оленька, могу тебя уверить: ты там будешь, но очень не скоро. У тебя есть все предпосылки для перехода на пятый уровень, чего нельзя сказать с уверенностью про тебя, Сергей. Хотя и такой вариант не исключён!
─ Это почему такая дискриминация? ─ чуть не потерял я дар речи от заявлений Феликса.
─ Я уже говорил, ─ вздохнул собеседник, ─ что с четвёртого на пятый переходят далеко не все: это один из ключевых уровней. На начальных уровнях происходит обучение, завершив которое, можно перейти дальше. Непрошедшие – просто умирают. Правда, некоторым выпадает второй шанс, их душа рождается в новом теле и они могут пройти четвёртый уровень с начала.
─ А чему мы учимся на первых четырёх уровнях?
─ На первых трёх вы развиваете свой интеллект, те, у кого это получается, переходят дальше, остальные отсеиваются. На уровне человека, вы учитесь добру и любви, всё остальное – всего лишь учебные пособия. У Оли в жизни была настоящая любовь, которая оставила след в её душе, а ты, Сергей пока это чувство не испытал. Ты слишком любишь себя!
─ Не знаю, как Оле, а мне надо побыть одному! ─ удрученно промолвил я. ─ Можно вас оставить? Я хочу побыть в убежище.
─ Я бы тоже не отказалась, ─ подхватила Ольга.
─ Да, конечно! Я прекрасно вас понимаю: такое надо переварить в одиночестве…
0

Поделиться темой:


  • 3 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей