МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: «Триумф короткого сюжета» - реализм, рассказ о жизни (до 15 000 знаков с пробелами). - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 6 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

«Триумф короткого сюжета» - реализм, рассказ о жизни (до 15 000 знаков с пробелами). Конкурсный сезон 2016 года.

#21 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 26 января 2016 - 23:57

№ 20

ЧТО ЕЩЁ НАТВОРИТ НИКОЛАЙ ПАВЛОВИЧ?

Бывший интеллигент, а ныне - бомж Арсений Кашкин по прозвищу Бутылёк накануне хорошо заложил за воротник. Поэтому спал крепко, без сновидений. Однако проснулся посреди ночи от непонятного шума.
Он почивал на обычной городской деревянной скамейке, которую они с другом Васькой Метёлкиным (Метла – для друзей), стащили с аллеи в глубь зарослей, густо разросшихся по берегу Яузы. Метла сегодня ночевал в другом месте. Кажется, у своей подруги – Зойки-Носатой. Или ещё где... Неважно.
Здесь, в зарослях, было темно. Но на чистом небе во всей своей новоявленной красе сияла нереально огромная полная луна, и её зыбкий мертвенный свет пробивался кое-где через густую листву деревьев. Обильные дожди весной и в начале лета и быстро наступившее летнее тепло (а по сути – настоящая жара : даже ночью душно) в этом году поспособствовали бурному и раннему развитию растительности. Тополиного пуха было немерено: даже спать мешает, в ноздри лезет.
Но не это разбудило Арсения Кашкина. Сейчас там, за кустами, ближе к берегу полноводной после дождей Яузы, происходила какая-то возня и слышались приглушённые голоса и даже, как ему показалось, металлический лязг или скрежет. «Ну что за чёрт? – подумал он недовольно. – Какие-то гады спать не дают». Он полежал минут пять, прислушиваясь и надеясь, что всё стихнет. Но – нет, не стихало: возня продолжалась. Арсений уже хотел крикнуть им там, чтобы не шумели. Но потом подумал, что это, может быть, уединившаяся влюблённая парочка… Пыхтит. И решил подсмотреть.
Усмехаясь как-то гаденько от предвкушения пикантного зрелища, он медленно встал со скамейки, потянулся, разминая болевшие бока (Жёсткая всё же эта скамейка!), глубоко вздохнул с облегчением, одновременно зевая во весь рот. А потом стал неслышно, по-партизански, пробираться сквозь густые кусты в сторону непонятного шума. Осторожно раздвинув ветви, Кашкин просто остолбенел, уставившись на открывшееся взору видение, как баран из известной присказки.
На небольшой полянке, укромно укрытой зарослями, в лунном свете он увидел призрачную картину, напомнившую не раз виденный сюжет из мультфильмов и кинокартин, когда банда разбойников после удачного дела ночью у костра делит добычу. Костра, правда, не было, но лунного света хватало, чтобы рассмотреть происходящее. Сначала трое крепких мужиков с ломиком, топором, кувалдой и каким-то жужжащим инструментом (то ли дрель, то ли болгарка аккумуляторная – решил Бутылёк) изредка включая фонарик, возились вокруг какого-то большого и тёмного металлического ящика, видимо, пытаясь его вскрыть. «Бандиты, - мелькнула догадка, - похищенный сейф вскрывают!» Арсений несколько минут, не отрываясь, словно заворожённый, наблюдал за их усилиями, которые вскоре увенчались успехом. Что-то лязгнуло, хряснуло, мелодично погудело и замолкло. И у одного из бандитов, лысого и выглядевшего постарше и поплотнее других, вырвался приглушённый победный возглас:
- Аллес копец! Ура, мы победили!
Бандиты стали вытаскивать из чрева ящика пачки денег и складывать их на предусмотрительно постеленный на земле большой кусок фанеры или картона, белевший на чёрном фоне. Главарь, подсвечивая фонариком, зорко следил, чтобы деньги были разложены по кучкам строго по достоинству. Через минуту на подстилке выросли объёмные стопки денег. Денег было много, очень много. Но, может быть, это мерцающий лунный свет визуально увеличивал их количество в глазах поражённого наблюдателя...
Кашкин-Бутылёк никогда в своей жизни столько денег не видел и вытаращил глаза, стараясь всё разглядеть. Он даже непроизвольно сделал шаг вперёд, и под ногой предательски треснула ветка…
- Тихо! – сказал главарь, подняв руку, и грабители замерли, вслушиваясь в тишину ночи. Замер и Бутылёк, ругая себя мысленно за оплошность. Тянулась вечность…
- Показалось, -через минуту произнёс кто-то из бандитов.
«Уф, пронесло» – подумал Арсений, осторожно отступая назад.
Грабители уселись на травке вокруг денег, и главарь принялся их делить. Он сам по себе был довольно мерзкого вида, как вурдалак, а тут вдобавок лысина и большое круглое лицо мертвенно отсвечивали в лунном свете. И контраст с глубокими чёрными глазницами создавал впечатление, что это череп говорит грубым голосом. «Мёртвая голова какая-то, – испуганно подумал Бутылёк. Мурашки непроизвольно побежали у него по коже,– просто живой труп». Подсвечивая себе фонариком, чтобы не ошибиться с достоинством купюр, череп брал стопку купюр и раскладывал их на четыре кучки. «А почему на четыре, их ведь трое?» – недоуменно подумал Кашкин и, словно услышав его мысли, главарь, кладя деньги в четвёртую, как бы отдельную кучку, сказал уважительно:
- А это – Николаю Павловичу из газеты!
Так он повторил несколько раз: «А это – Николаю Павловичу из газеты!», как вдруг один из грабителей, в белых брюках и легкомысленной белой летней кепочке, похожей на блин, лежащий у него на макушке, не выдержал:
- А почему это ему наравне с нами? Мы рискуем шкурой, можно сказать – под пули лезем, а он деньги гребёт…Сидя у себя в кабинете, палец о палец не стукнув!
- Заткнись, Жуган, – резко и с угрозой осадил его главарь неприятным скрипуче-сиплым голосом, – если б не Николай Павлович, хрен бы ты знал, куда на дело идти! Николай Павлович лучше всех в городе знает, где стоят банкоматы, только что наполненные деньгами под завязку, и где охраны нет, или почти нет. Ведь у него в газете шобла пронырливых репортёров и корреспондентов, этих писак борзописных, которые каждый день везде шныряют, всё видят, всё вынюхивают и потом сливают информацию Николаю Павловичу. И эта информация стоит четвертины… Я сказал: четвертина – Николаю Павловичу! И точка! Ишь, под пули он лезет…
После этих слов возмутившийся было Жуган замолк, как показалось Кашкину, испуганно. Главарь-череп, видимо, был суров, и не только Арсений его испугался...
- А я что, я это так… Как скажешь, Фюрер, – пошёл он на попятный, – Николаю Павловичу, так Николаю Павловичу…
Третий грабитель, молодой парень в светлой футболке и тёмных джинсах, молчал, не встревая в разговор старших.
«Вот оно что – так это они грабят банкоматы!» – Кашкин сразу вспомнил прочитанную буквально вчера в городской вечерней газете информацию о неуловимой банде, похищавшей банкоматы по всей Москве из плохо охраняемых помещений. Полиция с ног сбилась, разыскивая их, но пока безрезультатно. Уж не из Сбербанка ли этот банкомат?.. Здесь поблизости, на Бажова есть отделение…
Между тем, грабители сложили деньги в четыре больших пластиковых пакета, которые выдают за отдельную плату в большом супермаркете «ЕД-ДА!», название которого крупными буквами было напечатано на пакетах. Затем они с усилием перекантовали раскуроченный и опустошённый банкомат к реке и на «раз-два-три» резко столкнули его в воду. Булькнув как-то жалобно, железный ящик скрылся в тёмной воде. Громко и возмущённо в наступившей тишине квакнула потревоженная лягушка и затаилась.
- Раз - и концы в воду! – засмеялся главарь зловеще и его большие зубы нехорошо сверкнули в лунном свете. «Ну, блин, череп и есть череп!» – ещё раз поразился сходству Бутылёк и инстинктивно отодвинулся в глубь кустов.
Бандиты прошли в темноту, за деревья. Хлопнули дверцы, заработал, утробно урча, автомобильный двигатель, и машина поехала прочь. Арсений, пошатываясь, вышел из своего укрытия, но увидел только медленно удаляющиеся ярко-красные габаритные огни автомобиля, въезжавшего в хорошо видимую в ночи арку акведука, освещённого декоративной подсветкой. У Бутылька от этой картины и ещё не прошедшего опьянения возникло чувство нереальности происходящего. Он вспомнил, когда трое бандитов замерли в лунном свете, как окаменевшие, когда у него под ногой хрустнула ветка, и помотал головой, словно прогоняя наваждение. «Машинка типа «Буханка» или «Газель», – подумал он, – банкомат на легковушке не вывезти». Кашкин подошёл к тому месту на берегу Яузы, с которого скинули в воду банкомат, но ничего не увидел. Только тёмная вода тихо текла, да две потревоженные утки обеспокоенно бороздили реку у противоположного берега… Он вернулся к месту делёжки и в неясном лунном свете пошарил по картонке, надеясь найти затерявшуюся купюру, даже поискал в траве вокруг, но ничего не нашёл. Кашкину вдруг явственно почудился волнующий запах новых купюр, которыми ещё недавно был заряжен ограбленный банкомат.
- У-у-у, падлы, ничего не оставили…
Огорчённый, он побрёл в темноте, спотыкаясь и чертыхаясь, досыпать к себе на скамейку, решив вернуться сюда утром, чтобы поискать вожделенную денежку при солнечном свете. Но на своей скамейке он теперь долго не мог заснуть, вспоминая произошедшее. «Ба! Кажется, полиция объявила награду за информацию о банде. Эх, жаль, номер машины не запомнил! ¬– подумал Кашкин, – а то ведь можно было деньжат срубить, – он даже заворочался с боку на бок от этой мысли.– А что, если сообщить куда следует об этом Николае Павловиче? Кажется, редактора одной городской газеты так звать, утром посмотрю. Мало ли он ещё натворит? Денег точно дадут! Чёрт, да ведь главарь грабителей по-немецки говорил! И его этот, второй, как его…Жуган, Фюрером назвал! Ну и кличка! Может, шпион, так можно и в ФСБ накапать…», – уже засыпая, подумал патриот, хоть и бомж, Кашкин - Бутылёк. В полудрёме он вдруг вспомнил, что его дружок-собутыльник Метла как-то рассказывал, что давно, в лихие девяностые некто Коля-газетчик организовал поставку в Москву наркоты из Средней Азии!
«Так в девяностые он был Коля-газетчик, а в наше время – Николай Павлович из газеты! – догадался Бутылёк. – Блин, растут люди…» Мысли роились у него в голове, назойливые, как мухи и мешали спать. От мыслей не отмахнёшься, как от мух. Он беспокойно ворочался на жёсткой скамейке, выбирая наиболее удобное положение, но никак не мог заснуть. Память услужливо извлекала из своих запасников всё, что было связано с этим Николаем Павловичем. Вспомнилось, как недавно, бесцельно бродя по магазину электроники «Золотой глаз», он видел сюжет в работающем телевизоре: какая-то разбитная деваха заявила в столице одной страны ближнего зарубежья, что её в Москве использовала банда сутенёров, заставляя заниматься проституцией. Она-де приехала искать работу, а её похитили, отобрали паспорт и насильно заставили… По словам девушки, сутенеры в своих разговорах неоднократно упоминали имя: «Николай Павлович из газеты». Вроде как именно Николай Павлович был организатором этого незаконного бизнеса.
«И вот снова возник этот Николай Павлович. И опять в роли организатора… Организатора грабежа банкоматов. Широта и наглость его криминальных дел поражают. Просто какой-то криминальный король Москвы под благообразной личиной уважаемого редактора! Куда только полиция смотрит? И что ещё натворит этот Николай Павлович! А уж точно, натворит, если его не остановить, – фантазии и предприимчивости у него хватит... Нет, обязательно надо заявить… Гражданин я или не гражданин?..»
И с этой правильной патриотической мыслью он вдруг сразу и крепко заснул – хорошо спится на свежем воздухе с чистой совестью.
… Всё так же призрачно светила полная луна. Вокруг стояла абсолютная предрассветная тишина – лист не шелохнётся. И если б Бутылёк сейчас взглянул на поляну, то увидел бы, как на забытую грабителями картонку из темноты выскочил какой-то юркий ночной зверёк и стал жадно, с присвистом, её обнюхивать, скребя, словно в экстазе, когтями по картону. Видно, не только люди любят пьянящий запах денег…
0

#22 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 31 января 2016 - 15:26

№ 21

РОКОВОЕ НАСЛЕДСТВО

Шёл далёкий 1928 год. Село прощалось со старым Милошем. Трёх лет от роду прибыл он вместе с родителями в Крым из далёкой Герцеговины. За свою жизнь многое успел: дом построил, не одно дерево посадил, четверых сыновей воспитал да нехитрый крестьянский скарб нажил.
После похорон собрались в доме его дети: Арсен, Иван, Яков, Иосиф и Алёна. Спросили они у мачехи:
- С кем из нас, мать, жить будешь?
- Я всех вас одинаково люблю. Кто вернётся в отцовский дом, с тем и буду свой век доживать! - не раздумывая, ответила женщина.
Между братьями состоялся серьёзный разговор.
- Наследовать имущество отца должен старший сын, - робко начал кто-то.
- Дом у меня лучше отцовского, и в хозяйстве всё есть. Хватит и дочкам моим, и сыну Жорке, - возразил Арсен.
- Тогда пусть всё достанется Иосифу! - раздался голос одного из братьев.
- Почему мне? Я же младший!
- Так мы ничего не решим. Давайте бросим жребий! - предложил Иван.
Все согласились. Фортуна в тот день благоволила Якову. Отцовский дом, хозяйство и земля отныне стали принадлежать ему. Украдкой смахнул слезу Иван. Только Яков это заметил:
- Не годится так, брат, ты ведь старше меня!
- Пойми, Яша, не за батькиным двором да мачехой плачу я. Скажу честно: мне жеребца жалко...
Молча снял Яков со стены уздечку с блестящей серебряной отделкой и протянул её Ивану со словами:
- Бери, брат!
А через несколько месяцев до села, где жил Иван со своей семьёй, докатилась волна коллективизации. В отчаянии ушёл мужчина из дома и долго скитался по бескрайним крымским степям: всё жеребца прятал. Не мог он так просто со своей мечтой расстаться, какому-то колхозу отдать! Уставшим и измождённым вернулся Иван к своим близким, а жеребца с ним уже не было: продал он его по пути цыганам. За этот «проступок» пришлось ему несколько лет с лопатой в руках «исправляться» на «Беломорканале».
В мае 1930 года дошла очередь «платить» за наследство и до Якова с семьёй. С «головокружением от успехов» исполняли директивы 15 съезда ВКП (б) по ликвидации крупных (и не только) собственников представители Советской власти в их селе. Экспроприированные дома переходили в распоряжение сельсовета, мелкая собственность — в дырявые карманы «активистов», и лишь то, что не съешь и не спрячешь, становилось колхозным. А бывших собственников в вагонах для телят под конвоем отправляли в архангельские леса. Яков, его жена Анна, сыновья Николай и Валентин, дочери Тамара и Анна были высланы на станцию Плесецк. Сын Леонид, который в то время учился в Керчи, по совету «доброжелателей» отправился к родителям, но «возврата» оттуда уже не было.
Жена Якова, Анна, пытаясь спасти семью, написала письмо Н.К.Крупской, в котором взывала о помощи. Надежда Константиновна сделала для незнакомой женщины всё, что смогла. Благодаря ей Анне удалось вырвать из лагеря для «спецпереселенцев» трёх младших детей, а Николая и Леонида, несмотря на полученное разрешение, сняли с поезда в Вологде и отправили назад, к отцу.
Вместе с Валентином, Тамарой и Анной матери удалось добраться до Крыма, где жили её сестра и братья. Но помогать в открытую сестре- «спецпереселенке» было крайне опасно, а все остальные, без исключения, считали её «врагом народа». Дом и имущество, доставшиеся мужу в наследство, были экспроприированы. Чтобы выжить, требовалось проявить характер.
Как-то раз в городской больнице Анна обнаружила утерянный кем-то бланк для рецепта, на котором стояла печать. С нацарапанным её рукою текстом ничего не значащая бумажка превратилась в грозную записку «начальника над начальниками», которую она показала малограмотной председательше сельсовета, прочла и тут же порвала. «Большой начальник» требовал немедленно возвратить бывшей владелице швейную машинку «Зингер». И кто-то из активистов вскоре приволок в сельсовет присвоенную вещь.
Анна стала зарабатывать тем, что шила на заказ. День и ночь стучала её машинка. Рослого Валентина взяли обходчиком на железную дорогу. Мать и её дети ютились в крошечной станционной будке...
Так прошёл год. Потом Анне сообщили, что её мужа и сына Леонида уже нет в живых. А ещё кто-то передал, что её первенец Николай «опух» и, вероятно, скоро умрёт.
Оставив детей одних, женщина помчалась в Плесецк, оттуда — в лагерь. Старший сержант, он же «хозяин», медленно полистал какую-то книгу и, заглянув в глаза матери, сказал: «Если хочешь забрать его, не возражаю. Он уже не жилец». Два крепких мужика помогли Анне перетащить из саней на полку вагона полуживого парня, и мать отвезла его на родину.
...Могил у Якова и Лёни не было: умерших бросали в болото. Всего на шесть лет пережила их сама Анна.
0

#23 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 06 февраля 2016 - 20:49

№ 22

МЫСЛИ ЖЕНЩИНЫ

Шёл тридцать второй год моего проживания в этом угрюмом и неприветливом мире. Была ли я счастлива? Наверное... Каждое утро, по обыкновению, я просыпалась для того, чтобы не опоздать на работу. На работу, которую считала несправедливостью, добытой для нас борцами за справедливость. Вечером бежала домой, дабы в рамках начавшейся ещё утром суеты выполнить свои обязанности и лечь спать с одной лишь мыслью – не опоздать утром на работу.
Во всей этой беготне, заключённой в короткий отрезок «туда – обратно и назад», я пыталась растить и воспитывать сына. Воспитывать непременно порядочным, благородным человеком, ответственным за свои мысли и поступки. Получалось ли это у меня? Покажет время. И сын.
А, меж тем, шёл тридцать второй год моей жизни. Что я представляла собой к этому моменту? К чему пришла и чего добилась? Вопросы были, конечно, из разряда риторических. Да и кому нужны были эти ответы? Жизнь проходила в беготне, тут уж не до высоких размышлений. Однако в те редкие минуты, когда мне удавалось остаться наедине с собой, одинокая навязчивая мысль не давала покоя, требуя детального рассмотрения себя. Сама мысль была до неприличия банальной, но вот моё мнение относительно неё могло стать яблоком раздора в нашем феминистском обществе.
А всё потому, что я никак не хотела соглашаться с тем, что в современном мире женщине приходится работать. Работать 36 часов в неделю (когда дом и семья становятся доступными только в свободное от работы время). Работать и, по сути, надевать на себя «мужскую рубаху», причем на несколько размеров больше. Да,да, именно так. Поскольку труд, направленный на заработок – это мужская прерогатива. Мужская обязанность. А женщины всеми силами эту обязанность у них пытаются отнять.
Только вот ни счастья, ни удовлетворения вся эта «мышиная возня» никому не приносит, что видно невооруженным глазом. В частности, по женщинам, которые в большинстве своём имеют вид колючего, вечно недовольного и обиженного существа. Воображаю, как многие представительницы некогда слабого пола стали бы возражать мне, скажи я это прилюдно.
Но никакие истошные возражения не способны меня обмануть – пусть не все, но большая часть трудящихся особ согласны с тем, что женщина должна всегда оставаться женщиной со всеми вытекающими из этого последствиями. А именно: быть нежной, хрупкой и, что главное, – зависимой. Зависимой от мужчины. С этими убеждениями я жила, убегая утром на работу и прибегая вечером домой. Периодически ругаясь в душе на тех, кто когда-то захотел носить брюки и работать наравне с мужчинами.
Ругаясь и проваливаясь в бездну сна, в которой отовсюду слышался беспокойный голос, твердивший одно: «Главное - не опоздать на работу».
А, меж тем, шёл тридцать второй год моей жизни. Была ли я счастлива?
Наверное...
0

#24 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 07 февраля 2016 - 22:43

№ 23

ДОБРОТА

После ночного дождя снег у подъезда снова сошёл, оставив после себя несколько пустых пачек от сухариков, жёлтый пакет-майку, разодранную поперёк, и розовую детскую варежку. Грязная, вся в ямах выбитого асфальта, дорога напоминала полосу препятствий для автомобилей. От дальнего конца дома по ней, завывая изношенным двигателем, в мою сторону ползла тёмно-синяя девятка, ковыляя на ходу.
На удивление, тучи разошлись и показалось солнце. Несмотря на грязь, кучи наваленного в палисадники буро-серого снега, на душе стало хорошо, и я, оглядываясь вокруг, заулыбался.
Внезапно, громко запиликав домофоном, дверь подъезда открылась, и на пороге появилась моя соседка, тётя Валя. Лет шестидесяти, но ещё крепкая и, по-мужски ухватистая, она, придерживая дверь, выпустила на крыльцо свою любимицу, неопределённой породы маленькую собачку по кличке Манюня. Крохотная вертушка тотчас ринулась ко мне и заплясала вокруг, требуя ласки. Я, конечно, присел на корточки и потрепал Манюню по шёлковой шерсти на загривке.
- Слышь, Генка, что, опять этого урода не было?
Я оглянулся к соседке в недоумении.
- Какого урода, тёть Валь?
- Да дворника же нашего, кого же ещё? У всех дома, как дома, всё вычищено да выметено, а у нас снова - бедлам.
- Я не знаю, тёть Валь, мне пофиг, - сказал я, дразня Манюню, которая с энтузиазмом наскакивала на мою хищно раскрытую ладонь.
- Как это по фиг, Генка! – снова воскликнула соседка. - Да мы скоро из дому не выйдем, в мусоре утонем. Куда эта старшая дома смотрит?
- А я видел: позавчера как она ему куртку тёплую выносила, - наябедничал я, - и, вроде бы, еды какой-то.
- А он что?
- Да что, взял вещи, метлу свою да пошёл себе.
Дворник у нас был, действительно, странный. Молодой парнишка, лет девятнадцати – двадцати, родом из Средней Азии, он выглядел немощным и больным. Работать он, судя по всему, не умел или не мог. Небрежно помахав метлой, он закидывал её на плечо, и исчезал, чтобы появиться на следующий день. И хорошо, если с утра. С метёлкой и пустым пакетом для мусора он бесцельно бродил возле подъездов и незаметно исчезал вновь.
Судя по окружающему нас мусору, дворник сегодня ещё не появлялся. Зато появилась старшая дома, вышедшая из соседнего подъезда. Тётя Валя, словно коршун, слетела с крыльца, и, забыв про собаку, устремилась к Зинаиде (как звали начальницу).
- Зина, доколь мы терпеть-то будем? – разорялась она, вздымая к небу внушительный кулак. – Где этот чурка? Почему у нас не убрано? Я его своими руками задавлю!
- Ладно тебе, Валя, - нисколько не испугавшись нависшей над ней соседки, устало ответила невысокая Зинаида, - мальчик на трёх работах работает, не успевает.
- Да мне то что? Хоть на десяти, - с новой силой воскликнула тётя Валя, - мне порядок нужен. А как он его наводить будет, мне по фиг, как вон Генка говорит.
- Тут видишь, какие обстоятельства, - спокойно и чуть задумчиво ответила Зинаида, - он на калым копит. Девушка у него есть, там, в ауле. Или в кишлаке, вроде, да не всё равно, что ли? Так без калыма ему девушку не отдают. А у них любовь!
- У них любовь, а у нас мусор. Зина, ну, мыслимое ли дело выгораживать его? Ведь сачкует он! Я же вижу!
- Нет, Валя, он хороший, приличный мальчик. Вот выздоровеет, все уберёт.
- Так он что, на больничном?
- Да какой те на больничном! - отозвалась Зинаида. - Кто его в больницу возьмёт? Сидит вон у меня на кухне. Не знаю, куда его и деть-то. Нас самих семеро в двушке, да ещё и больной узбек.
- Так чего с ним? – жадно спросила моментально утихомирившаяся тетя Валя. – Гриппует, что ли?
- Нет, что-то с почками. Застудил, наверное. Они же, узбеки, к нашим морозам непривычные. Я ему медвежьих ушек заварила, пускай попьёт, а я пока че-нить придумаю.
Тётя Валя тоже задумалась, не обращая внимания на Манюню, уже сделавшую все свои дела, и, в ожидании возвращения домой, прислонившуюся к её ноге. Наконец, она вздернула подбородок и уверенно заявила:
- Слышь, Зин, давай-ка его ко мне. Я одна в двушке с собакой. Он нам не помешает. Да и с больными я сколько лет провозилась… Хоть и санитаркой в больнице, да всё ж что-то, да понимаю. Так что давай его мне. Я и полечу, я и обихожу.
- Да ты же его сейчас задушить собиралась, - воскликнула удивленная Зинаида, - или забыла?
- Так это ж я не со зла! Я же так просто, как положено! А так-то я всегда, – смущённо стала оправдываться тётя Валя,- да и больной, мальчонка-то. Что ж на нём зло-то срывать? Генка, иди помоги ему до моей квартиры дойти. Что стоишь, как пень с глазами? А я пока пойду, постель ему приготовлю.
Я усмехнулся, в который раз уверившись в женской доброте и жалостливости, подхватил под руку Зинаиду и отправился за незадачливым дворником.
0

#25 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 08 февраля 2016 - 23:21

№ 24

МУЧЕНИК

Был когда-то у меня дедушка, очень хороший, достойный человек, настоящий. К сожалению, тепло его рук почувствовать мне не довелось. Да и маме моей это счастье только чуть-чуть улыбнулось: ведь папа в её жизни был всего три месяца. Мой дедушка – святой.
Ну, обо всём по порядку.
Началась эта история с того самого момента, как мой дедушка стал священником, и звали его теперь отец Пётр или просто батюшка. Какое родное и тёплое слово – батюшка!
Времена тогда были тяжёлые – шёл 1930 год. Его духовный отец и любимый учитель отец Александр со дня на день ждал ареста, а у него было много духовных детей, которые очень боялись остаться без пастыря. Эти времена для верующих были страшны тем, что власть пыталась перестроить церковь под себя. Тех священников, которые соглашались принять новые условия, власть называла обновленцами. Их не только не трогали, но и создавали все условия. Таких священников было много, а вот истинных, таких, как отец Александр и отец Пётр, было мало. Поэтому духовные дети, хоть все они давно выросли, так держались за своих духовных отцов. Верующие люди знают, какое это великое счастье - иметь духовного отца. Его можно искать всю жизнь, да так и не найти. Это человек, которому ты доверяешь самое дорогое, что у тебя есть, свою душу. Духовный отец – человек, в котором нравится абсолютно всё, ты во всём берёшь с него пример. Это человек, который не идёт на сделку со своей совестью ни при каких обстоятельствах, никогда не ищет выгоды для себя.
Много Вы встречали таких людей? Их мало даже в обычное время, а во времена гонений это вообще - раритет. И вот однажды отец Александр представил духовным детям своего любимого ученика - отца Петра и сказал:
- Он единственный, которого, я без сомнения, рекомендую.
Отец Пётр никогда не сидел без дела, он очень любил Бога. Даже хозяйку квартиры, где они жили, научил петь псалмы, рассказал ей порядок службы, и она стала его псаломщицей. Бывало, идут они вдвоём пешком в Краснодар и всю дорогу поют псалмы.
Когда о. Петра послали служить в Краснодар, учитель предостерегал его не ехать туда, так как большевики на Кубани сильно лютуют. На что о. Петр ответил:
- Куда меня посылают, туда я и поеду. Да будет на все Божья воля!
И поехал в Краснодар. Большевики священников ненавидели и истребляли без устали, а отец Петр ходил по улицам в подряснике, никого не боясь. Его родной меньший брат, когда видел батюшку вдалеке, переходил на другую сторону и проходил, даже не здороваясь, так как очень боялся, что его исключат из института. Правда, потом, через много лет, он сам и его внук тоже стали священниками. Настоящими, достойными.
Отец Пётр был строго благочестивый священник. У него служил церковный староста - двоежёнец, так батюшка не разрешал ему входить в алтарь. И тот смиренно подчинялся.
У отца Петра было четверо детей: Мише – 6 лет, Коле – 4 года, Варе – 3 года, Кате – 3 месяца. Когда старшеньким было 4, 2 и 1 год, во время поста отец Пётр не разрешал матушке Марии (своей жене) покупать молоко, говорил:
- Соблазн верующим. Не все знают, что у нас малые дети. Ничего, не умрут.
Однажды на Пасху Миша подбежал к отцу и говорит:
- Папа, ты забыл закрыть Царские врата, но ничего, я закрыл.
Ох, и досталось Мишане за его инициативу! Ведь на Пасху врата всю неделю стоят открытые. Вообще, отец Петр не разрешал сынишке лишний раз заходить в алтарь, чтобы не привыкал и всегда чувствовал крайнее благоговение перед святым местом.
Батюшка никогда не устанавливал плату за совершаемые им требы – кто сколько даст. Бывало, что из четырёх похорон за день оплачивали только одни, у остальных не было возможности вообще что-то заплатить. Отец Петр никогда не считался со временем: к нему приходили и днём, и ночью, вызывали к больным или умирающим. И он никогда никому не отказывал, всегда был готов исполнять свой пастырский долг.
Первый раз взяли о. Петра в январе 1933 г. и через неделю отпустили. Как-то, читая жития святых, он сказал своей матушке:
- Хотел бы и я пострадать за Господа.
В начале весны о. Петру приснился сон, что к нему спустился нерукотворный образ Спасителя и опять поднялся. Утром он матушке говорит:
- Значит, предстоят мне мучения.
Уже на следующую ночь за о.Петром пришли, устроили обыск, шумели, дети проснулись.У Коли всю жизнь стоит перед глазами эпизод, как чекист стоял на стуле и обшаривал аптечку, а папа светил ему, чтоб видней было. Старший Миша стоял молча, а Коленька и Варюша стали реветь. Второй чекист бросил о. Петру:
- Успокой своих щенков.
Батюшка отошёл к детям и стал им говорить, что дяди такие злые потому, что голодные. Они найдут что-нибудь покушать и уйдут, помолитесь за них. Малыши перестали плакать.
Чекисты забрали всё, что было в квартире: все продукты и баночки с вареньем, даже с детей посрывали золотые крестильные крестики. Отец Пётр поцеловал матушку с детьми, благословил и, не колеблясь, пошёл на мучения за Христа. Оставили 30-летнюю матушку с четырьмя малышами без средств к существованию, без продуктов, без квартиры (после ареста о. Петра матушке предложили освободить жилье) – на верную голодную смерть. На работу её никуда не брали: ведь считалась женой врага народа.
Была зима, дома не было еды, а дети плакали и просили кушать. Но дать им было нечего, так голодными и уснули. А матушка Мария стала читать акафист Божьей Матери Скоропослушнице. Вдруг в окошко дважды настойчиво постучали. Матушка подошла к дверям, прислушалась – тихо, никого нет. Она со страхом приоткрыла дверь. Видит: на крылечке стоит сумочка с крупой, а сверху лежит большая круглая булка хлеба. Матушка открыла дверь – никого, и на снегу никаких следов тоже не было. Матушка внесла хлеб - он был ещё тёплый. Не иначе, как сама Матерь Божья принесла это богатство. Аромат заполнил всю хату. От запаха хлеба дети проснулись и опять стали плакать, просить кушать. Матушка дала им хлеба, детишки поели и спокойно заснули.
Матушка постоянно переживала, что малышей нечем кормить, и знакомые стали уговаривать её отдать на время детей в детдом, чтоб они не умерли с голоду, пока она сможет устроиться на работу. 4-летний Коленька услышал, стал плакать и просить:
- Мамочка, не отдавай нас никуда, мы не будем больше просить кушать.
Матушка обняла сыночка, прижала к себе и говорит:
- Не плачь, малыш, я никогда вас не отдам.
Однажды к ним пришла псаломщица о. Петра и увидела, что матушка Мария худющая, как доска, а на руках у нее 3-месячная Катюша - синяя прямо. Женщина перекрестилась и говорит:
- Слава Богу, что я не вышла замуж и теперь не мучаюсь так с детьми.
Наступил праздник Пасхи, а в доме не было ни пылинки муки, ни крошки хлеба. И вдруг в первый день праздника приходит посылка весом 11 кг. от духовной дочери о. Петра. Чего там только не было: пасха, яйца, конфеты, деньги, одежда… Для детей это было торжество, а матушка от радости плакала и благодарила Бога.
Господь не дал пропасть семье мученика. Он посылал матушке добрых и отзывчивых людей. Когда остались без квартиры под открытым небом, одна старушка, духовная дочь о. Петра, подарила в этом же дворе полхатки (одна комнатка и сени) под камышом, с земляным полом, с малюсенькими окошечками, вросшими в землю. Эта хатка была для матушки счастьем. Она благодарила Бога, что есть крыша над головой. Старушке это могло стоить жизни.
Это был 1933 год. Голодовка. Но люди приносили продукты, кто что мог. Вечером матушка переживает, что завтра детей нечем кормить. Помолится, ляжет спать. Утром открывает дверь, а на крыльце стоят продукты: то немножко муки, то капелька крупы. Кто-то принёс раненько, потихоньку поставил и ушёл. Отдать в руки боялись - за это могли расстрелять. И так было много раз. Мать епископа периодически приносила матушке золото: то серёжку, то колечко, то брошечку, чтоб матушка сдала в скупку и купила продуктов.
И так Господь поддерживал семью.
Матушка носила о. Петру передачи в тюрьму 2 недели. Однажды пришла, а у неё передачу не приняли. Мать митрополита, когда сама вышла из тюрьмы, сказала матушке:
- Не ждите. Его уже нет. Умер на электрическом стуле.
Последний раз о. Петра видели в числе 17 человек на грузовой машине вместе с епископом. Больше их никто не видел. Со временем матушке с Божьей помощью удалось устроиться на работу. Младшенькая Катюша была очень болезненная и слабенькая. Каждый день ждали, что она может умереть. Чтоб матушка могла спокойно работать, Катюшу брали к себе духовные дочери о. Петра, мать и дочь. Они возились с ней, больной. Катюша у них жила, пока не поправилась. Они её и кормили, и одевали, и любили, как родную.
Эта маленькая Катюша – моя мама, а тётя Геля и её мать стали для нас на всю жизнь родными людьми. Мы часто ездили к ним в гости, я прекрасно помню тётю Гелю, хотя её уже давно нет в живых. Они уже встретились с дедушкой в лучшем мире.
Когда Коле было 16 лет, он пошёл сдавать экзамены на водительские права босиком, так как нечего было надеть на ноги.
Но от голода никто не умер. Трое младших детей и сейчас живы, им уже за 80 лет. Варя стала монахиней.
Вот такая судьба.
Большой человек в бурю, в смертные дни и годы жил, как будто все было тихо и спокойно, служил Богу, как должно. Наказанный (по ошибке) властью так же просто умер и исчез. Он не ругался, не противился, не брал в руки оружие, он тихо горел, ровно, как свеча, терпением веры, спасая свою Мать-Церковь.
Всё так просто и потому величественно. Он был поставлен Богом на посту, как часовой. Часовому надлежит стоять и охранять. И он стоял, и охранял, как и многие его товарищи. И выстоял, и сохранил РУССКУЮ ПРАВОСЛАВНУЮ ЦЕРКОВЬ.
Слава Богу, слава мученику!
Спустя 60 лет пришла скупая справка о реабилитации с извинениями и соболезнованиями. Теперь высшее духовенство решило дедушку канонизировать, объявить святым. Но опять слышны отголоски тех времен: когда стали поднимать и готовить документы, нашли приговор – расстрелять, а вот запись, что приговор приведен в исполнение, делать не успевали, а, может, не считали нужным. Главное - что не забывали истреблять весь цвет нации. А без этих трёх слов канонизация невозможна.
Ну, что ж, дедуля! Ты никогда не ждал наград и почестей, ты просто любил Бога и всё положил к Его ногам. Ты – наш ангел, наша защита, наш маячок. И горишь для нас всегда. Нам уже не сбиться с пути. Спасибо тебе, родной. Ты – наш герой. Нам не оставили даже могилки, куда можно прийти с цветами, но ты всегда в нашем сердце. Сбылась твоя мечта - ты теперь рядом с Господом. Молись за нас на небе, а мы молимся за тебя на земле.
Это очень важно для нас. В твоё время были одни обновленцы, а сейчас - целое полчище сект. Они, как инфекция, пытаются завладеть душами людей. А поют как складно!
Так жаль людей, которые верят сладким речам и тянутся к ним, думая, что идут к Богу.
Твоей огромной души хватало на всех. Спасибо, что ты был в нашем роду, что передал нам по генам такую беззаветную любовь к Богу и людям!
0

#26 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 09 февраля 2016 - 17:01

№ 25

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ…

Я живу в Луганске. Родилась, получила образование, создала семью, родила детей, работала, строила планы на будущее – в общем, всё, как у всех. Хотя нет! Чего уж тут скрывать! Были у меня (как и у половины соотечественников) сепаратистские наклонности: мы разговаривали на русском, во время застолий голосили украинские песни, на олимпиаде болели за «наших» (русских, украинцев, белорусов и… евреев), на обед варили борщ, а по выходным всей семьёй лепили пельмени…
Вторая половина соотечественников (я всё ещё считаю их таковыми) решила, что продолжаться этот беспредел больше не может и терпеть наши преступления против независимости у них нет больше сил. Так к нам пришла война…
Нас уничтожали изо всех известных и неизвестных нам видов оружия, отключали от электричества и водоснабжения, «глушили» связь, лишали наших стариков пенсий, детей – социальной помощи, угрожали лишением гражданства, и, в конце концов, устроили нам гетто: объявили экономическую и продовольственную блокаду, окружив блокпостами и автоматчиками. Мы оказались в вакуумированном мирке с названием ЛНР: вчера ещё за линию фронта ходила маршрутка – сегодня там «заграница»; вчера ещё поездка на дачу в выходной была изнурительной обязанностью (копай, сажай, поли, поливай) – сегодня оказалась щемящей душу ностальгией. Всего несколько километров бетонки от дома в одночасье стали пропастью. Чтобы их преодолеть, нужно пересечь границу с Россией, затем несколько сот километров по её территории, далее ‒ граница с Украиной, и ещё несколько сотен километров назад. Поездка, на которую до войны уходило 20-30 мин, превратилась в изнурительный 24 часовой вояж!
Но суть не в этом. Мы притерпелись, радовались долгожданному перемирию, перестали прислушиваться к звукам за окном, начали спать по ночам – жизнь потихоньку брала своё. Решили мы купить детям обещанную ещё до войны собаку. Определились с породой. Изучили объявления о продаже. Ни в Луганске, ни в Донецке предложений нет. Охота пуще неволи! Звоню в Киев: приятный молодой голос, продавец явно увлечена своим делом, словоохотлива (кстати, говорит на русском), интересуется, откуда я ‒ узнаёт, что из Луганска, «зависает» и, наконец, выдает: «Я собаку в зону АТО не продам. У Вас там неспокойно, а у меня щенки породные, элитные!» Только представьте, в Луганске, оказывается, даже киевским собакам жить небезопасно! Кладу трубку. Ладно, думаю, найдём собаку, столичной жизнью неизбалованную! Звоню в Харьков. Это к нам поближе и в плане расстояния, и в плане сепаратистских наклонностей (Куда ж без них, родимых?). Отвечает мужчина зрелого возраста. Поговорили, сошлись в цене. Говорю: «А не могли бы Вы помочь с доставкой? Я приехать не могу: пропуска нет». Он удивлён, вопросы сыплются, как из рога изобилия: какой пропуск? Как не можете выехать? Кто Вас не пускает? Почему Вас не пускает? Никого не пускают? Блокпосты??? Блокада??? Я чувствовала себя Колумбом, открывшим Америку!.. Он тоже на время «завис». «Знаю, ‒ говорит, ‒ что ходит на Луганск автобус... через Белгород». «А почему ‒ через Белгород? Вы не задумывались?» ‒ спрашиваю. Оказалось, он не задумывался... Кладу трубку. Состояние слегка ошарашенное, но надежду не теряю. Звоню в Краматорск. Нас разделяют всего 170 км. Уверена, что там уж точно меня поймут! Мы, из зоны АТО, все «одной крови»! Отвечает женщина среднего возраста... И вот он, АПОФЕОЗ! Она ВООБЩЕ не в курсе, где живёт: на Украине?.. В ЛНР?.. В ДНР?.. А, может, в Гондурасе??? Тут уже «зависаю» я... «Единая страна», - говорите? Ну-ну…
Мне иногда кажется, что все мы живём в параллельных реальностях. Уверенность, что они никогда не пересекутся, возводит между нами - нет, не границы - непробиваемые массивные стены. И если правда начинает сочиться из щелей, мы закрываем уши, глаза и, как мантру, повторяем: «Я ничего не знаю! Меня это не касается! Только меня не трогайте! Я здесь ни при чём!» Вот только когда беда, сделав очередной виток в спирали истории, заглянет на огонёк, не стоит роптать, что никто не слышит криков о помощи…
А собаку мы так и не купили. Подобрали лохматого и грязного, выброшенного предыдущими хозяевами на улицу, пса. В его чёрных глазах читалась такая боль и одиночество, что мы просто не смогли пройти мимо. Теперь в нашей семье живёт Мир. Уж он-то не бросит и не предаст. И это самое дорогое, что оставила нам война.
0

#27 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 10 февраля 2016 - 00:28

№ 26

ПОХОРОНЫ

непридуманное


Gaiz ist die Wurzel allen Übels(нем.).
Скупость есть корень всего зла.


Она сидела перед гробом супруга и внимательно смотрела за руками, опускающими деньги в суповую вазу. В деревне существовал и существует поныне хороший закон – дарить деньги семье умершего.
Мария Кондратьевна уже пожалела, что подставила для пожертвований выщербленную с одного края вазу вместо старенького подноса. На подносе сразу видно, кто сколько не пожалел, а если и в конверте, то хозяина слишком уж тонкого конверта можно было сразу же вычислить и запомнить. Те, кто давал много, обходились, как правило, без маскировки – чего им стесняться? Смотрите все, какой я щедрый!
Конечно, лучше видно «кто есть кто» при наличии подноса. Но, с другой стороны, увидят большую горку денег на блюде, подумают и урежут в кармане втихаря уже приготовленную сумму для семьи покойного. Нет, лучше не рисковать и не вызывать зависть. Потом всё одно пересчитаем. Надо только не забыть перед тем, как засуетятся выносить гроб из избы, унести вазу с деньгами от греха подальше и закрыть на ключ в сундуке спальни.
Пахло «Тройным» одеколоном. «Лабухи» - музыканты духовых оркестров, играющие на похоронах, называют его покойницким, потому что чаще всего усопшего натирают для благовония именно этим, самым дешёвым ароматическим средством. У Марии Кондратьевны были не меньшие основания называть одеколон «покойницким», поскольку на высоте запоя покойный супруг догонялся по ночам, когда был закрыт магазин, именно «Тройным».
Сквозь парикмахерский дух убогого парфюма отвратно подсластивало трупным запашком. Не падалью – нет, так – смердюнчиком несло от муженька.
Денёк серенький мартовский. Подтаяло. Несут на валенках серый снег в дом. Мелькнула в окне широкая спина управляющего отделением Ждановецкого. Ну, этот сильно не раскошелится, хоть и богат. И точно, сунул конвертик в вазу, как выстрелил, не целясь, и Мария Кондратьевна успела заметить: конвертик тоненький, как пустой. У! Жидовецкий! Недаром его так покойный Степан обзывал.
А вот доярка Клава прошла. В сенях топает, снег сбивает. Эта отвалит от души. Простодырая! И точно: толстую денежку, долго не мусоля, отвалила и отошла в сторонку. Закручинилась.
Сама Мария Кондратьевна не кручинилась. Супруг болел долго. Цирроз печени неизлечим. Давно уж в мыслях похоронила. Не помогал в последнее время по хозяйству. А работы невпроворот. Картошку нынче за хорошую цену не продать. Задавили нехристи-перекупщики. Выгоднее обменять в Казахстане на зерно и скормить поросятам. А как одной управиться? С петухами вставала и дотемна на ногах. Нет, не помогал, и не потому, что ленив, а от слабости.
Взглянула на часы. Пора выносить, а младшенький так и не приехал. Его одного ждут. Не появится к полудню, придётся хоронить без него. Обещал ведь Коля. Как был сынок пустомеля и лентяй с рождения, таким и остался. Бывало, пройдёшь за ним по вскопанному, а половина куста картошки в земле. Степан драл его нещадно за такое расточительство, а ему - как с гуся вода. Вот ещё, когда вельветовую курточку в лесу посеял, Степан тоже страшно разгневался. Главное, только сын на порог, а он: «А где вельветка?» Мужик, а заметил тряпичную недостачу.
- Папа, я её потерял.
Изменился лицом да как заорёт:
- Ты мне не сын!
И - раз! По щеке! А рука тяжёлая, ладонь - лопатой. Дёрнулась головёнка. Шейка тоненькая. Раз! И снова по щеке, как доской. Ну, а когда Коля настольную лампу нечаянно разбил – убил бы, как пить дать, убил бы сына, если бы сама не подставилась. И самой покойник за компанию славно тогда отвесил.
Подошёл старший сын. Наклонился. Дохнул сивухой – хоть закусывай.
– Сколько ещё ждём?
– Не пей больше. Неудобно. Позвонили ему?
– Не отвечает.
– Может, едет уже?
– Он, может, до вечера будет чухаться. Давай выносить. Все уж собрались.
– Ещё десять минут подождём. Срам один.
– Может, он с Жамкой опять снюхался?
Мария Кондратьевна не ответила. Оглядела собравшихся. Не услышали. Зацепилась взглядом за ненужное… Грязная вата между окнами? Чистая сажа. И откуда только берётся? Не углём же топим! Дровами. Томик на подоконнике. Сто лет уж на одном месте. Степан подставил под горшок с геранью, чтобы свежая краска на подоконнике от влаги не запузырилась. Так и стоит. Опухла уж верхняя обложка от сырости. Толще книга на вид стала. А была тоненькая. На переплёте серебром выдавлено: «Роман». Спроси название – не вспомнить. А разве может быть тоненький роман? И ведь так и не прочитала роман-то! Книг, кроме этой, в доме отродясь не водилось. А эту Коля когда-то принёс. Так и лежит на подоконнике. Пыль вокруг сотрёшь, а его не трогаешь. Роман! Господи, твоя воля, святые угодники! Слово-то какое красивое! Поправила седую прядь. Рука в старческой гречке. Роман! Опустила глаза. Интересно. Когда смотришь на голову супруга сзади, так синий нос из-под бледного лба выглядит колуном. Истинный Бог, колуном торчит. Старшую сноху за длинный нос «колуном» обзывал, а сам? Роман! Сумрачный был жених. Сумрачный был вечер. Остались вдвоём на току – сушили зерно. Время строгое, тоже сумрачное. Сталин ещё живой был. Залило дождём урожай. Повалило пшеничку. Председателю – либо суши зерно, либо сухари суши для казённого дома. И сушили. Сутками топили установку. И лопатили без продыху. Рома-а-н! Степан не ухаживал. Огляделся, взял сзади за груди. Сдавил. Больно сделал. Кинул на горячий поддон. Уступила. Одна только мысль: скорее бы только всё кончилось. Поддон жжёт. Сил нет терпеть. Роман! Всю жизнь потом упрекал, что нечестной замуж за него вышла.
– Как это нечестной? Что ты такое говоришь?
– Но ведь до свадьбы дала?
– Дак ты же и настоял.
– А ты должна была себя блюсти. Не поддаваться. А то обрадовалась!
Приблизился Ждановецкий с беспощадным выражением лица. Наклонился. Сказал вроде тихо, но так, чтобы все услышали.
– А музыкантов не заказывали? С музыкантами жальчее. Вот мы шуряка хоронили, так, как заиграют - слёзы не удержишь.
– Заказывали, да их уже до нас перехватили. Хоронят сегодня в районе.
Вот, гад, Ждановецкий! Как чувствовала, что спросит. Хорошо, что догадалась, как ответить. Музыканты! Они такую цену заломят! Да он бы в гробу перевернулся. Каждую копейку считал. Сначала противилась, а потом поняла, что у него только от денежек лицо светлеет. Тогда и в доме благостнее. Не заметила, как подыгрывать ему стала. В больнице санитаркой вкалывала, а потом по хозяйству ишачила. Свету белого не видела. И не заметила, как сама переменилась. Озлобилась. От непроходящей усталости, надо полагать, озлобилась. Про других за глаза - как Степан. Только с насмешкой, только с издевкой, без благожелательства. Думать стала точно так же, как он. Муж и жена – одна сатана. Вот уж верно. Горбатилась на картошке. А как продашь в городе – радость. И осенью, как забьёшь скотину да сбудешь на базаре, – ему ублажение. Деньги! Сберкассам Степан не доверял. И правильно делал. В овечьем навозе старый общепитовский термос держал. А в коровьем – нельзя. Сыро. Вонько. Для денежек вредно. Хватит ли водки на поминках? Много не наливать. По три рюмки – и будет. Тут такие проглоты – им только подноси. Однако нужно вставать. Коля так и не приехал. Неужели с Жамкой помирился? Дурак! Степан как увидел, что сноха резинку без конца жуёт, так сразу ей определение дал – Жамка.
– Как Вы, мама, так жить можете? – в первый же день спросила.
– А как, милая?
– Без удобств. Туалет на улице. Задницу зимой морозите.
– А мы уж так привыкли…
Лопату в руки так и не взяла, хоть родом из соседней деревни. Не стала помогать в огороде: «Раком стоять над картошкой, как Вы, не собираюсь». А как Степан завезёт мешок картошки – радуется. Но виду не показывает. Блудлива на вид. Бесплодна. Может, потому и бесплодна, что блудлива. Уже вторая неделя у них с Колей раздрай. К маме укатила. Надолго ли? Господи! Образумь его! Нашёл бы себе девку здоровую, работящую. Вернулся бы в деревню. Детишек бы нарожали. Жили бы, как люди. Всё, пора Степана выносить. Не до темноты же ждать.
Поднялась, оглянулась, увидела в окно: спешит через дорогу санитарка Эльза Майер. Зря с ней поругалась. Кто-то перепутал в ведомости ночные дежурства, и Эльзе лишнюю галочку поставил. Разобрались. Эльза деньги за одно дежурство сама вернула. А Степан пересчитал на калькуляторе – оказалось, что три рубля недодала. Стыдный был скандал. Не надо было поворачиваться к ней и себя при людях по заднице хлопать. Но Степан одобрил, как трёшник получил. Главное, чтоб в доме было тихо. Это главное. А Эльза зла не держит. Крупную купюру оставила на подносе. Зря я её тогда за три рубля костерила. Зря. Ох, грехи наши тяжкие. Встаю.
Волнение в сенях. Зашептались, как зашипели. Заудивлялись, тихо возбудились и вспугнули тишину.
Скрипнули половицы под увесистым шагом. Шёл к матери с протрезвевшим лицом старший сын. Ничего ещё не сказал, а у неё уже беззащитное выражение лица. Тревога в глазах. Замерла в дурном предчувствии.
Обрывки слов: Коля… Сейчас только позвонили… Частный извозчик… Пьяный… Наповал… К нам ехал… В морге.
Змеиное шуршание сползающей на пол ткани. Охнула, наклонилась, подняла простыню. Снова занавесила зеркало. Так положено. Повернулась к сыну. Тон приказной, исключающий возражение.
– Давай, Мишаня, в город. Давай, милый. Первым делом, замени замок. Жамка появится раньше нас – не видать нам квартиры и мебели, как своих ушей. Эта сучка своё не упустит.
– Хорошо, мам, сразу после похорон.
– Не после, а прямо сейчас. Мешки с собой захвати. Собери, что сможешь.
– А ты?
–Управлюсь и тоже приеду. Машину у Ждановецкого попрошу, – деловитая озабоченность на лице.
Вынесли гроб из избы. Зачавкали по жидкому снегу. Скользко. Неровно. «Утонула деревня в ухабинах»…
Как поднимались на пригорок, оступился первый из несущих, припал на колено с полотенцем через шею. Остальные сдюжили. В поле – посуше. Мария Кондратьевна трудно за гробом идёт. Ковыляет. Одну ногу ставит уточкой, другую – циркулем. Распирают наплывы на стопах старенькие ботики.
На погосте – совсем благодать. Почти не подтаяло. А вот у могилы – слякоть, глина сырая, вязкая.

***
Пришла после поминок в спальню. Разулась. Потёрла отёкшие ступни. Открыла сундук. Извлекла суповую вазу с деньгами. Вытряхнула содержимое на стол. Пересчитала денежки. Осталась довольной – не поскупились селяне.
Подняла голову. Встретилась с глазами сына на портрете. Широко размахнулась - и вазу о стену. Вдребезги! Босиком по осколкам к портрету. Стала, как перед иконой.
«Коленька! Кровиночка моя! Сынок! Прости ты отца за вельветочку! И меня прости за то, что не вступилась, когда он бил тебя за то, что ты картошку в гнезде оставил. Как жить мне теперь? Как жить? И зачем? Не одного тебя машина сбила. Она и меня поперёк переехала!» – перешла на крик. Упала, забилась на полу. Порезала руку об острый край разбитой вазы и не заметила. Затихла, как умерла. А когда открыла глаза, за окном уже сгустилась мартовская синь.
Ночь. Лай собак. Золочёный серп луны. Воздух пряный с дымком, с неописуемо свойским запахом навозца, сена и талого снега. С грустинкой воздух, с печалью. Ломкость льдинок под колёсами подъезжающей к дому грузовой машины.
Открытые настежь ворота. Чёткий прямоугольник шифоньера в кузове. Силуэты людей, снующих по двору. Всё деловито. Обыденно. По-деревенски споро.
Со зловещей неожиданностью наплыли с запада тяжёлые тучи. Погасили звёзды. Притушили луну. Обильно просыпались снегом. Крупные с замысловатым рисунком хлопья потанцевали в воздухе, покружились, а потом успокоились и накрыли деревню, как саваном.
0

#28 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 11 февраля 2016 - 00:25

№ 27


ХРОМОВЫЕ НАЧИЩЕННЫЕ САПОГИ

Из всех сил я стараюсь напрячь свою память и как можно дальше погрузиться в свои детские воспоминания о моём ещё живом отце, которого время упорно старается стереть из моей памяти.
Мне было 4 - 5 лет. Коммунальная квартира - 11 квадратных метров. Отец - красивый, молодой, носил брюки-галифе и хромовые сапоги. Это были тяжёлые пятидесятые годы. Я сидела на маленьком стульчике и видела сапоги снизу доверху.
Врезался в память именно процесс чистки хромовых сапог, которые он начищал с особой любовью каждый день. В пустую алюминиевую коробку из -под зубного порошка клал чёрный обувный крем, ставил на печь в общей кухне - её растапливали по очереди соседи, в духовке сушились сухари. Приятный запах наполнял кухню, вызывая аппетит. Отец разогревал крем до нужной консистенции, снимал, ставил на край деревянного стола, переворачивал деревянный табурет, который сам смастерил, принимался за дело.
Надевал сначала один сапог на ногу. Брал заранее подготовленный шерстяной мамин шарф. Переворачивая шарф с нанесённым кремом на нос сапога, быстрыми движениями вправо-влево чистил носовую часть сапога, затем переходил на пяточную часть. И движениями вверх-вниз принимался чистить его со всех сторон. Затем, довольный своей работой, брал кусочек бархата и полировал сапог. То же он проделывал и с вторым сапогом.
Я, затаив дыхание, наблюдала за этим процессом. И в душе меня охватывала гордость за своего отца. Надев, наконец, отполированные до блеска сапоги, он их «расхаживал», меряя комнату большими шагами. Сапоги скрипели, сияли, придавая ему вид аккуратного мужчины.
Довольный, папа всё приговаривал: «Вот теперь - полный порядок!» Хромовые, до блеска начищенные сапоги...
В воскресенье мой отец шёл со мной прогуляться, так он маме говорил.
Мы шли к воротам в другой конец двора пятиэтажного дома по улице Привозная, 39, который строили пленные немцы, к навесному автомату с другой стороны дома. Отец поднимал меня, и я с большим удовольствием вставляла двухкопеечную монетку, после которой он быстро подставлял своё лицо под струю одеколона. Шли к шумному базару, где валялись дубовые бочки, и солёный лёд с запахом рыбы, распластанный вокруг них, удивлял меня.
Всюду ровные ряды. Гуси, куры, мясо, сало, в изобилии выставленные на прилавках рынка. Мы шли в павильон. От множества конфет у меня кружилась голова. Я любила «Белочку» и «Кшью в шоколаде». Сладкоежкой была с детства.
Мне всё покупал отец: мандарины, апельсины, хурму, мочёные яблоки.
Помню большую стойку, наполненный бокал пенистого пива «Жигулёвское»… Вяленая рыбёшка, баночка мелкой чёрной икры…А у меня вдруг под расплывчатую улыбку продавщицы оказывалась в руках шоколадка «Чайка». Отец мне говорил: «Ты маме не говори, что мы с тобой заходили сюда. Не скажешь?» Я мотала головой и, понимая, что в этом нет ничего хорошего, шла за ручку с ним домой. Маме же я ничего не говорила, но весёлое настроение папы говорило само за себя.
К тому времени мама уже успевала приготовить жаркое с свиными копчёнными рёбрышками, аромат которого дразнил собравшихся на кухне соседей, и фруктовый кисель, который продавался на развес и в брикетах.
Это были тёплые воспоминания из моего детства. Где были все живы, здоровы, молоды. Где я была обласкана родительской любовью, где мне казалось всё большим и не понятным...
Время ушло... Оставив светлый отпечаток в моей памяти...
0

#29 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 11 февраля 2016 - 17:48

№ 28

ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ

Будущее весело машет тебе из окна пролетающего по рельсам поезда, а прошлое раскрывает широкую пасть чёрного туннеля в надежде проглотить этот скорый поезд. То, что ещё вчера было так ярко, дышало жизнью и трепетало ломкими крылышками, сегодня абсолютно забыто, заброшено в пыльный угол или спрятано под диван.
Миражи прошлого будят в нас несуществующие воспоминания, распутывают целый клубок Ариадны, отправляют нас в лабиринты памяти, откуда мы порой совершенно не в силах выбраться. Нас засасывают зыбучие пески времени, и вместо зелёного оазиса мы оказываемся в мёртвой пустыне. Совсем одни. И совершенно некого позвать на помощь.
Я сажусь в свой поезд. Он уносит меня на те остановки, которые оставили в памяти свои названия и даты. Часы перестают тикать. Зеркало расплывается, превращаясь в обычную воду, тени из прошлого тянут ко мне свои руки. Я закрываю глаза и делаю шаг на перрон. А поезд продолжает нестись с сокрушительной скоростью, и машинисту совершенно нет никакого дела до того, что я сошла на этой станции.

Воспоминание №1.
У меня перед глазами летний день, зелёный луг с проблесками клевера и маленьких ромашек. Небо такое голубое, что его хочется немедленно рисовать. Но я не умею. Зато у меня есть сачок, и я могу ловить им насекомых, которые вьются вокруг цветков клевера. Сачок мне сделал папа из марли, проволоки и палки, которую он нашёл за огородом. Он стесал сучки, чтобы я не занозила пальцы. У меня прекрасное настроение, день очень тёплый, луг пахнет мёдом, вдалеке блестит озеро, и от нашего дачного домика тянется легкий дымок. Бабушка, должно быть, затопила печку и готовит обед. В этом дне нет ничего необычного. Я накрываю сачком пчелу, которая собирает нектар с клевера. И мне очень хочется её рассмотреть, поэтому я беру её пальцами. Указательный палец пронзает острая боль, я отдергиваю руку и бросаю сачок вместе с пчелой. В подушечке моего пальца торчит пчелиное жало, мне очень больно, но я не плачу. Я ложусь в траву и думаю, что сейчас умру, как спящая красавица. Потому что злая колдунья прислала пчелу уколоть мой палец ядовитым жалом. Я лежу и жду, когда мне захочется спать и смотрю, как по листу клевера медленно ползёт муравей. Маленький муравей и маленькая я – вот и все воспоминания.
Мой поезд делает поворот и въезжает в тёмный туннель.
Воспоминание №2.
Это лето было очень тёплым, наполненным стрекотанием цикад и беспощадным ароматом скошенной травы. По ночам в соседнем лесу кричали еноты. Лунный свет лился в открытые окна, и тени тревожили моё воображение. Казалось, что всё вокруг шевелится и живёт своей ночной жизнью. А мне было дозволено нарушать эти хрупкие границы. Я смотрела на тени, которые плясали на стене в лунном свете. Это ветер шевелил ветки деревьев или одеяла, которые сушились, развешанные за окном на длинных верёвках. Говорят, что каждый человек видит реальность по-своему, поэтому совершенно невозможно понять, видят ли люди то же самое, что видишь ты.
В это лето я встретила гнома. Он был очень зол. Всегда. И никогда не улыбался. На нём был яркий бархатный камзольчик с рукавами-фонариками, бордового цвета, с золотой окантовкой. И короткие панталоны, которые плавно переходили в полосатые носки и заканчивались маленькими ботинками на каблучках. Ботинки эти тоже были бархатными, с большой золотой пряжкой посередине. Гном что-то злобно бормотал и пытался запрыгнуть ко мне на кровать. Но даже маленькие каблучки на его туфлях не могли ему в этом помочь - моя кровать стояла на возвышении, а гном был очень мал. Помню, как я лежала, объятая страхом, зажмурив глаза, не в силах даже пошевелиться, чтобы позвать маму. А он всё злился, продолжал прыгать и злобным шёпотом бормотать что-то на непонятном языке. В конце концов, мне стало до такой степени страшно, что, рискуя быть замеченной гномом, я спряталась с головой под одеяло. Через какое-то время я уснула, а проснулась оттого, что не могла дышать. Я была уверенна, что это злобный гном душит меня. Но, когда прикоснулась к лицу, оно было совсем мокрым, покрытым какой-то тёплой жидкостью. Тогда я встала и пошла в мамину спальню, чтобы разбудить её. Оказалось, что у меня пошла носом кровь, да так сильно, что я запачкала всю подушку, кровать и свои длинные белые волосы. Мама так испугалась, что даже не нашла сил ругаться. А папа отвёз меня в больницу, где мне в нос вставили специальные хирургические тампоны, останавливающие кровь, выписали какие-то таблетки и сказали, что такое бывает. С тех пор кровь носом шла очень часто, но никогда - так сильно, и, поскольку больше меня ничего не беспокоило, я не придавала этому особого значения. Гном не появлялся, и я с полной уверенностью приписала его ночным призракам, разыгравшемуся детскому воображению и миру теней, из которого он возник.

Но гном пришёл ещё раз, когда я уже была взрослой. На этот раз я видела лишь его тень, профиль, пляшущий на стене. И слышала топотание его маленьких ног. Наверное, одной из причин, почему я так полюбила крыши, стал тот факт, что на крыше может жить только Карлсон, а гномам крыши неподвластны. Гномы живут под горой и в любой момент могут утащить туда и тебя.

Воспоминание №3.
Я сижу в прокуренном баре «Hard Rock Cafe». Моя соседка танцует на сцене. К ней прикованы все взгляды, она очень эффектная девушка. Мы с ней вместе снимаем квартиру, и она тоже русская. Только, в отличие от меня, умеет веселиться и отдыхать. Я провожу всё свободное время в Университете, она – в ночных клубах Бангкока. Это она притащила меня в бар, сказав, что со мной совершенно невыносимо жить и что хотя бы раз в месяц нужно менять библиотеку на танцы. Мне слишком неуютно среди такого количества людей, приправленного сигаретным дымом и громкой музыкой. Я совсем не пью – совершенно не умею, поэтому она заказывает мне колу со льдом, пока сама потягивает Пину Коладу. Потом группа начинает играть её любимую песню, и она срывается с места и оказывается у самой сцены. А через пару минут музыканты затаскивают её прямо на сцену и под громкие аплодисменты и улюлюканье публики она сексуально крутит бедрами в такт любимой мелодии.
- Красивая, - раздается крик мне прямо в ухо.
Я поворачиваю голову и вижу тайскую девушку, которая сидит на стуле, предназначенном для моей подруги. Она кивает в сторону сцены и снова выкрикивает, наклоняясь ко мне:
- Красивая!
- Да! – кричу я в ответ и для надёжности ещё киваю головой.
Девушка выглядит очень ярко, но что-то меня смущает. Что-то в её облике не даёт оторвать от неё глаз. Короткий топ, глубокое декольте, длинные ноги и мини-юбка. Она представляется и закуривает сигарету, протягивает мне другую.
- Давай, я закажу тебе коктейль!
- Спасибо, я не пью, - пытаюсь я перекричать музыку.
Она запрокидывает голову назад и смеется.
- Что же ты делаешь в баре? –
- Я с ней, – киваю я в сторону своей подруги.
Девушка осматривает меня критическим взглядом, трогает мои распущенные волосы, и резюмирует:
- Ты тоже красивая. У тебя очень красивые волосы.
- Спасибо.
Она заказывает у бармена два коктейля, протягивает мне один. Чтобы не обидеть её, я делаю вид, что пью, хотя на самом деле прикасаюсь к жидкости губами, но не делаю глотков. Тайская девушка начинает рассказывать мне свою историю жизни.
В двенадцать лет мама продала её из деревни в город, и в течение нескольких лет она работала в разных ночных клубах и барах. Потом она достает кошелёк и показывает мне фотографию своего бойфренда.
- Вот, - она указывает пальцем на фото, - это мой жених. Он в Дании, скоро вышлет мне деньги на последнюю операцию.
- Ты чем-то больна? – осведомляюсь я с искренним с сожалением.
Она смотрит на меня с непониманием, потом начинает смеяться.
- Я не больна. Операция по смене пола. Сейчас мне пора менять тут, - она улыбается и показывает между ног. - Грудь я уже сделала. Хочешь потрогать?
Не дожидаясь моего одобрения, она хватает меня за запястья и кладёт мои ладони на свою грудь.
- Как настоящая, - гордо заявляет она.
Я обескураженно улыбаюсь и убираю руки. Согласно киваю в ответ - не дай, Бог, она подумает, что я сомневаюсь.
- Вот, сейчас пью таблетки. Потом сделаю последнюю операцию и уеду к жениху в Данию… - девушка мечтательно закатывает глаза к потолку.
А я, наконец, понимаю, что меня смущало: слишком широкие запястья, большой кадык, плечи. Она просто мужчина. Вот что меня смущало. Вернее, она женщина, заключённая в мужскую оболочку. Добро пожаловать в Таиланд! Визуализируем, господа! Визуализируем.
Я хотела бы очень о многом её спросить. Хотя намного больше вопросов я бы с удовольствием задала её жениху. Но тут музыка заканчивается, возвращается моя русская подруга. У неё настоящая грудь и сильное желание провести вечер, не скучая. Я знакомлю её с тайской девушкой, и веселье набирает обороты.
Мой поезд делает то же самое.

Воспоминание №4.
- Смотри: твой гном вернулся…
Моя собака разговаривает человеческим голосом. Но у меня нет белой горячки, я не принимаю наркотики, я даже не курю. Это просто сон. И в моём сне собака разговаривает со мной. Я всегда знала, что она всё понимает, но вот говорит на общем языке у нас до сих пор не выходило.
- Хочешь, я его укушу? - у собаки довольно нелепый вид, когда она задаёт мне вопросы. Её пасть очень странно двигается, словно кто-то дергает за верёвочки.
- Нет, - отвечаю я. - У него просто никого нет, кроме меня, и даже я его боюсь. Вот он и злится. Это очень грустно - быть совершенно одиноким существом на планете…
- Должно быть… - собака задумчиво смотрит на гнома, который по-прежнему пытается взобраться на мою кровать. Он бегает вокруг, семенит маленькими ножками, злобно потряхивает кулачком, но больше не кажется таким страшным, каким он был раньше. В нём появилось что-то жалкое, он будто бы потускнел и мне на самом деле немного жаль его.
- Что-то не так… - рассудительно произносит моя собака.
- Что-то всегда не так, - отвечаю я.

Воспоминание №5.
Мои дни больше похожи на монотонное движение поезда. И этот поезд почти всегда совершает своё движение ночью. Вагоны трясутся на рельсах, шторки на окнах сбиваются, и свет фонарей врывается в купе мимолётными вспышками. Я лежу на верхней полке и слушаю стук колес. А на нижней полке справа от меня сидит попутчик. Я не могу разглядеть его лица: в купе слишком темно, но в нём есть что-то знакомое. Неуловимые движения, абрис фигуры… Но освещение, падающее от фонарей, не даёт достаточно света, чтобы разглядеть фигуру целиком. Я стараюсь не смотреть на неё; перевожу взгляд на потолок, который движется в такт стуку колес. По нему плывут тени и отблески станционных огней. Я не хочу смотреть, но фигура притягивает меня. Мне обязательно нужно узнать, кто же сидит в моем купе? Поэтому я спускаю ноги и медленно переползаю на нижнюю полку. Я сажусь напротив тихой и тёмной фигуры и вглядываюсь в неё. Капюшон закрывает лицо, и длинные полы плаща ниспадают до самого пола. Мне кажется, что моё сердце сейчас остановится, но мне нестрашно. Просто я понимаю, что так и должно быть. Как же мне хочется оказаться сейчас на крыше!
Я вглядываюсь в фигуру сидящего напротив человека (если это вообще человек), но знаю, что мне нужно протянуть руку и включить в купе свет, чтобы я увидела реальность. Я нажимаю на кнопку выключателя, но у меня ничего не выходит: свет не желает загораться.
И вдруг поезд останавливается на станции, и яркий свет фонарей пробивается тонкими нитями через задёрнутые шторы. Я раздвигаю их и оборачиваюсь, чтобы рассмотреть фигуру. Протягиваю руку, чтобы снять капюшон, но вместо лица вижу голову своей собаки. И это совсем не страшно.
- Ну вот, - говорит собака, - это, конечно, чересчур гротескно, но по-другому как-то не выходит. Ты понимаешь, что всё это значит?
- Думаю, да, - отвечаю я ей.
И действительно понимаю. То есть я не понимаю, но мне кажется, что вот-вот пойму.
Моя собака начинает смеяться, запрокинув голову, её лицо расплывается и становится лицом тайской девушки из бара. Она смотрит на меня своими весёлыми глазами, а потом обнажает грудь.
- Потрогай. Как настоящая… - говорит она и протягивает ко мне руку.
- Нет, - я уже начинаю понимать, - это мой сон, и я хочу видеть совсем не тебя.
Её лицо смазывается, улыбка исчезает, а капюшон падает на сиденье. На какое-то мгновение кажется, что теперь плащ опустел и в нём никого нет, фигура растворилась. Но краем глаза я замечаю шевеление и начинаю раздвигать складки плаща, помогая выбраться наружу маленькому существу.
- Наконец-то. - Ворчливо жалуется существо, когда я освобождаю его из плена. – Долго же пришлось с тобой возиться! И, главное, столько времени потрачено впустую!
Я протягиваю ему руку, и гном проворно вскакивает ко мне на колени. В желтоватом свете от падающих станционных фонарей он совсем не кажется злым. Он кажется старым и уставшим.
- Ну что, - поворачивает он ко мне голову, - поехали?
- Поехали, - покорно отвечаю я.
Поезд медленно трогается с места.

Я просыпаюсь оттого, что не могу дышать. Всё лицо залито чем-то тёплым и немного липким. Я уже знаю, что это моя кровь. На этот раз, не справляясь сама, я вызываю скорую и жду, когда моя соседка впустит врачей в квартиру. Молодая девушка осматривает меня, задаёт мне несколько вопросов, а потом решает, что меня нужно отправить в больницу на осмотр. Полночи я провожу полусидя-полулёжа на твёрдых больничных стульях в приёмной. Сюда привозят людей с настоящими травмами, поэтому до меня у врачей не доходят руки. Когда, наконец, я иду на осмотр, то вместо травматолога меня осматривает хирург - он на данный момент единственный свободный врач. Он тоже задаёт мне вопросы, долго смотрит в мой нос через смешную железную трубку, а потом отправляет меня на МРТ. Я спрашиваю: «Для чего это?» У меня нет головных болей. А он отвечает, что просто хочет кое-что проверить.
Я лежу на холодном столе, который медленно въезжает в капсулу. Внутри капсула прибора очень похожа на крышу вагона, в ней тоже живут тени. И мне кажется, что сейчас я поверну голову и увижу своего старого знакомого – гнома в бархатной курточке и туфлях с золотыми пряжками.

Через пару дней я узнаю, что у меня опухоль мозга.
0

#30 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 19 февраля 2016 - 22:20

№ 29

СЕДОЙ

Полгода, как завершилась война. Всю войну деревенские бабы мечтали: «Вот закончится война, вернутся мужики…» Да только вернулся, хорошо, если каждый десятый. Ни один двор не обошла похоронка. Всё меньше и меньше оставалось надежды у женщин Андреевки обнять своего близкого и любимого отца, мужа, сына.
Но по субботам Дарья запрягала колхозную лошадь и бабы, не потерявшие ещё надежду, отправлялись за пятнадцать вёрст на полустанок, где один раз в неделю останавливался воинский эшелон. Но за последние два месяца тот ни разу не остановился, чтобы высадить счастливого солдата, вернувшегося с войны.
Подошла Ольга, в фуфайке и ватных штанах – ноябрь на дворе. Молча села в телегу. Нежная улыбка на миг мелькнула на лице и исчезла, вновь превратив тридцатилетнюю красавицу в пожилую бабу. Подошла дородная женщина. С ухмылкой посмотрела на Ольгу:
- Ты что, в фуфайке мужа встречать собралась?
- Не береди душу, Валентина! - тяжело вздохнула та. – Садись, уж, поехали!
- Нинку подождём! – тихо произнесла Дарья. – Тоже с нами поедет.
- Это городская-то учительница? А она кого ждёт?
- Вон идёт. Сама у неё и спроси.
Подошла молодая женщина в лёгком пальто и тихо произнесла:
- Можно сесть?
- Ох, горе ты, горе! – вздохнула Ольга. – На дворе ноябрь, а ты в чулочках. Садись уж! Вон, набрось на ноги попону, а то околеешь, пока доедем.
- Спасибо! – та робко села в телегу.
- Рассказывай, кто у тебя! – Валентина не любила молчать, и новенькая собеседница была в радость.
- Муж! Его год, как на фронт забрали. Три месяца не пишет… - на её глазах появились слёзы. – Последний раз написал, что едет с японцами воевать - и всё.
- Так с этой Японии письма вовек не дождёшься. Где она находится?
- Япония находится в Восточной Азии. Расположена в Тихом океане, на Японском архипелаге, - сквозь слёзы затараторила учительница, словно на уроке в школе. – Это государство ещё называют «страной восходящего солнца», и это название говорит само за себя. Так как солнце восходит на востоке, то, соответственно, Япония находится на крайнем востоке от ее ближайших соседей Советского Союза, Кореи и Китая.
- Ну, ты даёшь! – первой пришла в себя Ольга. – Мне даже в школу захотелось.
- Говорят, японцы хорошие воины, - вставила Валентина. – Никогда не сдаются. А если проигрывают, то животы себе разрезают.
- Если с Серёжей что случится, я не переживу, - вскрикнула Нина и заревела.
- Ты, девка, успокойся! – со злостью в голосе крикнула Ольга. – У меня и отец, и муж, и брат на войне. Мы с мамкой на всех похоронки получили, - её голос дрогнул. – А вдруг кто-то жив? Вон, на Кольку Чинкова тоже похоронка пришла, а он вернулся! Без руки только.
Валентина наклонилась к уху молодой учительницы и прошептала:
- Дарья вон тоже три похоронки получила. На мужа и на обоих сыновей.
- Четыре, - перебила её извозчица, видно, услышав. – На Витеньку - два раза. Его как раз два года назад забрали. Прошлой осенью первую похоронку получила.
Женщина на минуту замолкла, видно, сдерживая поступивший к горлу ком.
- А перед Новым годом письмо написал: жив, здоров… Война уже кончилась… Думала, приедет скоро… Похоронка… Погиб уже после войны… в Праге…
- Он у тебя красивый был! Лицом маленько на девушку похож. А как плясал! – Валентина почувствовала: сейчас плохо будет подруге. - Всё думала: подрастут мои девки, отдам какую-нибудь за него замуж…
- Ты что замолчала? – спросила Ольга, посмотрев на удивление грустную подругу.
- Варе уже двадцать два, Кате – двадцать, да, и Светке уже восемнадцать исполнилось. А мужиков нет. Видно, нам вчетвером век куковать.
- У вас трое дочерей? – поинтересовалась Нина, чтобы утешить женщину.
- До войны у меня и сын был, и муж. Погибли они в сорок третьем. А я всё встречаю. Хоть бы кто-нибудь из деревенских парней вернулся! Мои уже не вернутся. Ванька у меня такой сильный был, как и отец…
- Дарьин Пётр, пожалуй, сильнее был, - вздохнула Ольга, посмотрев на свою подругу-извозчицу. – Сестрёнка моя всё на него заглядывала.
- На Витьку она заглядывалась, - засмеялась Валентина. – От него все девчонки без ума были. Такой красавец! А твой Ванька (да и Петька тоже) - увальни увальнями. Им только с медведицами миловаться.
На миг на губах Даши мелькнула улыбка, но тут же погасла. И со злостью в голосе она выдавила:
- Зато теперь никого нет. Девчонки мои в детстве умерли, а сыновья и муж на войне погибли. Такая тоска нападает - хоть на стенку лезь! У тебя, Валя, три дочери. Есть с кем вечерами и поговорить, и поплакать. У Ольги и сестра, и мать, а у меня… - она смахнула с глаз слезу и дёрнула повод. – Одна радость – вас вожу. Смотрю, как вы радуетесь - и забываюсь. Хоть ненадолго.
- Эх, жизнь наша бабская! – почти вскрикнула Ольга. – Так без мужиков всю жизнь и проживём! У Нинки муж вернётся. Да и молодая она ещё. А мы…
- Ты-то что себя хоронишь? - задорно проворковала Валентина. – Тебя всего тридцать. Я и то мечтаю какого-нибудь старичка найти.
Валя сладко потянулась. Но улыбка сошла с её губ, и она отрешённо махнула рукой.
- Поздно я замуж вышла, и с дитём у нас что-то не получилось, - словно вслух думая о своём, промолвила Оля. – Был бы сейчас мальчонка на моего Сёму похожий. Всё же мужик в доме…

За разговорами незаметно доехали до полустанка. Там уже стояли две телеги: с ильичёвскими и октябрьскими.
- Что, бабоньки, остановится сегодня эшелон? – крикнула им вместо приветствия Валентина.
- Дай, Боже! – раздались в ответ возгласы, полные надежд.
- Опять часа два прождём - и всё напрасно, - проворчала Ольга.
Замолкли бабы. Коль два месяца никто в их три деревни не возвращался, и сегодня, поди, не будет…

Более часа делились женщины новостями - и вдруг смолкли. Гудок паровоза. Вот и сам показался вдалеке, на полной скорости. Промчится мимо! Нет – тормозит! Тормозит!
Машинист высунулся из окна, пытаясь определить, как нужный вагон остановить возле телег. Заскрипели тормоза. Застыли взгляды женщин на ближайшей теплушке. И вот выпрыгнул солдат, повернулся.
- Степушка!!! – вскрикнула одна из ильичёвских баб.
Подбежала, обняла мужа, словно боясь, что тот исчезнет. И заревела первый раз за четыре года - от радости!
- Подожди, Катя! – муж оторвал от себя жену и крикнул вовнутрь теплушки. – Давайте, сынки!
А счастливая ильичёвская баба повернулась к своим подругам, прижала руки к груди, всем своим видом крича: «Простите меня, подруженьки! Такое счастье выпало! Вернулся мой Стёпушка!» Между тем, двое молодых солдат спрыгнули на землю и, подняв руки, стали спускать ещё одного воина.
Застыли взгляды женщин на нём. Офицерский мундир и лицо, изрешечённое шрамами, Звезда Героя на груди и волосы - совершенно седые. Возвращались мужики с войны и с медалями, и с орденами. А вот со Звездой – такого ещё не было.
Состав тут же тронулся и, набирая обороты, помчался к следующему полустанку, где его с нетерпением ждали такие же женщины. Воин, постояв, попытался шагнуть, но боль ещё сильнее исказила его страшное лицо, и он обессилено схватился за плечо солдата.
- После сильного ранения он. Чудом выжил, - поддержал его Степан и раздражённо крикнул. – Андреевские, вы что стоите? Ваш мужик-то!
Но совсем окаменели андреевские бабы. Нет, неродной! Родной образ давно бы узнали! Знакомый увидеть бы!
- Сроду у нас таких не было, - наконец выдавила Валентина.
Вдруг Дарья слезла с телеги. Зачем? Разум молчал. Сделала шаг, другой. Разум продолжал молчать. И вдруг из самого сердца, минуя этот самый разум, вырвался крик:
- Витенька!!!
- Ты что, Дарья, с ума сошла? – удивлённо промолвила Валентина. – Твой Витька мальчишка, а этот… Седой.
- Мама! – произнёс седой и бросился навстречу.
Он не упал. Обнял свою маму, уткнулся ей в плечо, как два года назад, во время проводов. А женщины смотрели на Витьку и не могли поверить, что перед ними тот самый мальчишка.
0

Поделиться темой:


  • 6 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей