[GREEN]

Номинация ждёт своих соискателей с 1 октября по 28 февраля.


Все подробности в объявление конкурса, здесь: http://igri-uma.ru/f...?showtopic=4704

ОДИН НА ВСЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ЗАПОЛНЕННЫЙ ФАЙЛ ЗАЯВКИ
НАДО ПРИСЛАТЬ НА ЭЛ. ПОЧТУ: <proza-kovdoriya@mail.ru>

Прикрепленные файлы

•  ФИО - ЗАЯВКА - ПРОЗА - Триумф короткого сюжета 2015.doc (29К)
  Количество загрузок:: 113

[GREEN]

№ 1

Фрейд

Старые, грустные дома уткнулись в вязкое серое небо. Весна… никто не верил, что она придет, а она назло грязи, снегу, отчаянью от беспросветности серых будней и тоски по пряному запаху влажных облаков заглянула в город и, посмотрев на лица уставших от себя людей, задумалась о чем-то своем – нежном, первом, готовая простить так, как только любящая мать прощает своим детям. Сначала не было даже солнца – просто в крайней правой части яндекса появилось «плюс 3», но люди давно не верят яндексу, поэтому на улице было так много зимних пуховиков и только парочка легких курток и отчаянно ярких пальто. Но прошло всего три дня – и пальто серые, черные, красные, густые синие и сумасшедшие желтые затопили каменные пространства очнувшегося от сна города.

Снег медленно умирал на карнизе его окна, выходящего на Невский проспект. «Неужели ждать – это унизительно», - думал Он, отчаянно стараясь задушить ожидание мыслями об Анастасии Михайловне, которая до конца весны обещала сменить машину своему нежному «Пусику», о загрустившем с приходом весны Фрейде и о прочей жизненно важной чепухе. Сегодня ему не верилось – не верилось в уходящую в никуда жизнь, в Аль Пачино в фильме «Запах женщины», в то, что с годами ты перестаешь радоваться большой порции даже самого дорогого и вкусного мороженого. «Так не бывает, так не бывает» - твердил Он, сжимая вспотевшими ладонями виски – «кто-то теряет, кто-то теряет – а кто-то находит… А я поэт», – улыбнулся он неожиданному продолжению собственных мыслей, - «хотя нет не я – это кто-то раньше в 19 веке или в 20. Сейчас это уже не имеет принципиального значения – кто-то потерял, кто-то нашел. Это как кошелек с баксами – пока ты убиваешься по своим трем сотням, кто-то радостно покупает на них новый телефон, или часы, или наркотики, а утром его находят мертвым, потому что передоз, ибо не фиг было красть мои деньги. Ты сдох, а я всего лишь остался без нового свитера – жизнь сука хитрая, я думал, мне плохо без моих зеленых, а оказалось, что и тебе с моими зелеными тоже не сильно хорошо. А Фрейд второй день ничего не жрет, я ему уже и вискас его любимый купил, а он смотрит на меня, как будто я его котят утопил, которых в принципе и в природе не было – он же кот. А я городской сумасшедший, или полустоличный ненормальный». Он пытался запутать себя, но актерская натура, верно служившая ему в запудривании чужих мозгов, оказывалась бессильна, когда надо было применить ее к себе. Ему хотелось думать о предстоящей поездке в Рим, о влажных поцелуях Леночки на террасе шикарного особняка в Репино, который принадлежал ее мужу, о вечеринках в Деке, об огромных маковых полях в пригороде Бухары – о чем угодно, только не о девушке с пронзительно голубыми глазами и кожей цвета парного коровьего молока. Человек молчал – он писал ему длинные сообщения в контакте и даже отправил пару смс, но ответа не было, а значит, на том конце давно сменили номер. Но в контакте предательски светилось Online, и его сообщения часа два как были прочитаны. Снег отделился от края крыши и тяжело, как тело мертвеца, рухнул на асфальт. Фрейд прыгнул на диван и устало посмотрел на сгорбившегося перед ноутбуком хозяина.

- Фрейд, я купил тебе вискас! – Он попытался заглянуть в печально желтые глаза кота.

- Видел, - подумал кот.

- Почему же ты не ешь. Тебе не вкусно? – продолжал хозяин, как будто верил в то, что сейчас кот встанет на колени и начнет оправдываться за свое недостойное поведение.

- Вкусно, – подумал кот, отказываясь признавать свое поведение «недостойным».

- Так какого хрена ты не ешь уже вторые сутки? – Он сделал трагическое лицо и посмотрел на кота взглядом святой инквизиции, призывающей ведьму очиститься от грехов в пламени костра.

- Не хочу, – кота было трудно пронять грехами и святой инквизицией. Во-первых, потому что, с инквизицией он был не знаком, во-вторых, потому, что он не грешил. Коты в принципе не грешат, ибо лужи на новом паркете, разодранные обои и поцарапанных чужих детей – трудно назвать стоящими внимания Боженьки грехами. Поэтому Фрейд был безгрешен и в конце кошачьего пути его ожидал кошачий рай, и с гордостью сознавая это факт, кот не боялся умереть, в случае смерти его страшило только одно – там, за неведомым порогом света - он никогда больше не увидит своего хозяина. А в том, что Вика в раю не ждали, кот был уверен даже больше, чем в том, что вискас – это единственная пища, от которой его не мучают газы.

- И что ты молчишь, Фрейд? Я с кем сейчас разговариваю – с тобой, наглое бездушное животное, или с обоями? Что ты смотришь на меня как Ленин на буржуазию? Если ты не будешь жрать как нормальный кот, я буду кормить тебя из шприца как заморышного котенка!!! – Он вошел в роль оскорбленного родителя и был готов хоть час отчитывать неблагодарное «дитя», но кот уже не первый год знал своего хозяина, поэтому на словах «заморышного котенка» Фрейд оторвал свой трехцветный зад от дивана и лениво прошествовал в туалет.

- Куда, куда, сцуко, куда? Я еще не все сказал, а ты уже уносишь свое криволапое тельце по сортирным делам!!! – Он негодующе прошлепал босыми пятками за котом, но увидев, как тот с задумчивым видом справляет дела первой необходимости, брезгливо прикрыл дверь в туалет и отправился на кухню заваривать любимый зеленый чай с жасмином. Там Он гневно стучал баночками с заваркой, матерился на грязные чашки и приниженно причитал: «ну где моя любимая ложечка, ну ложечка, ну найдись! Бабайка, бабайка, поиграл и верни» - Он вспоминал бабушкины присказки для потерянных вещей, и когда с ритуалом завариванья чая было покончено, довольный вернулся к ноуту с огромной зеленной чашкой, наполнившей комнату сладким ароматом весеннего жасмина.

Но контакт молчал, и кот не думал возвращаться – на телефоне было восемь пропущенных от Анастасии Михайловны («старая шлюха хочет секса», – как-то отстраненно подумал Он и не перезвонил) и одна длинная смс от Леночки, смысл которой сводился к тому, что муж объелся груш, до 20-го марта в Киеве, а она свободна и одинока для половых забав у себя в Репино, и для полного счастья ей не хватает только Его. Он перечитал смс, инстинктивно морщась на каждую грамматическую ошибку, которых Леночка допускала непростительно много, покрутил в руках уже поднадоевший Vertu и опять уткнулся в матрицы чужой жизни на экране уставшего макинтоша. Все сводилось к тому, что ответа не будет. Будет новое утро, серебристый Lexus, лирика Лялюша, лето, виски, музыка ветра – только пары нужных до зубовного скрежета строк он никогда не увидит.

Его не пугало НИКОГДА. Столько раз он за свою недолгую жизнь сталкивался с этим в общем-то бессмысленным словом, что у него выработался иммунитет к НИКОГДА. В 13 ему сказали, что с его здоровьем он НИКОГДА не станет летчиком – он перестал спать, потом есть и в конце концов сжег свою коллекцию открыток с военными самолетами. И когда мама, любимая, заботливая мама увидела на дне ванны полуистлевшие фотографии Су, Ил и ТБ-7, она взяла сына в охапку и повела к психологу. Детский психолог – пожилая женщине с теплыми руками – долго расспрашивала его о школе, друзьях, мечтах, а потом посмотрев в его красные от слез глаза, начала предлагать варианты для того, чтобы более менее удачно скоротать 30-40 лет оставшейся жизни. После пятого посещения ее кабинета Он поверил ей или сделал вид, что поверил. Но результат был один – через пару недель появились другие заботы, и он постепенно стал забывать, что недавно так хотел в небо. В 18 после серьезной аварии ему удалили левое яичко и семявыводящие пути и доктор сказал, что Он НИКОГДА не сможет иметь детей – но в это время он уже точно знал, что дети ему в принципе не так и нужны – его взрослые, влюбленные поклонницы совсем не хотели иметь от него детей, а то, для чего они держали при себе этого юного, самовлюбленного красавчика, он мог исполнять и с этим косметическим недостатком. В 27 Она сказала: «Ты НИКОГДА не сможешь по настоящему любить!» Он добавил вполголоса «тебя» и отправился на очередную модную тусовку в недавно открытый клуб. Тогда Он знал только один метод борьбы с «НИКОГДА» - принять и идти дальше. Сегодня, впервые за долгие годы, Он вдруг не мог принять Ее молчания, а значит, стало невозможно двигаться дальше. Туда, где Его ждала новая машина, отпуск в Бразилии, эфир на Культуре и статья о его фильме в Тайм–ауте. Туда где Анастасия Михайловна на веранде Шелеста разливает по бокалам красное вино и нежно гладит Его сильные руки, туда, где смазливая Леночка ласкает его усталые губы в белом дурмане «Ландышей», туда, где все «шоколадно», «Стильно», «модно» и «без проблем». Но Он молчит сам с собой и обреченно ждет несуществующего ответа. «Она счастлива, теперь…», - бьет по гладко выбритым щекам очевидность. «Когда тебе было плохо, Она была рядом, теперь Ее нет – и, значит, тебе хорошо, должно быть хорошо…», - проговаривал он про себя никому уже не нужные истины. Уже несколько дней после ее ухода тянуло где-то в районе солнечного сплетения, не хотелось пить, не хотелось ждать, не хотелось отвечать на звонки и в сотый раз обновлять страничку в контакте. И глупый Фрейд перестал есть, что тоже очень расстраивало. Когда вчера звонила Ника, единственный живой человек из всей этой феерии людей-штампов, которые крутились вокруг – и спросила: «ну как у вас?», Он честно ответил: «Она от нас ушла. И я еще хоть как-то держусь, а кот совсем не жрет – если я позвоню Ей и попрошу покормить моего кота, это поможет?», - с надеждой спрашивал Он. «Нет», - безапелляционно ответила Ника, - «Оставь Ее там, куда Она от вас ушла. Так будет лучше…» И Он, конечно же, знал, что так будет лучше, только вот понять, для кого это будет лучше, совсем не хотелось. И Нике тоже не хотелось этого знать, ибо она сама когда-то была влюблена в этого бесшабашного, рискового мальчишку - прирожденного актера и любимца женщин от 13 и до 65 лет. Но Ника переболела, была счастливо замужем за небедным испанцем и по полгода жила то в Питере, то на Майорке, а Ему звонила в среднем раз в месяц по старой памяти, чтобы узнать, как дела, и обсудить парочку общих проектов. И Ника лучше всех догадывалась, отчего сбежала Она, и искренне, хотя может быть и слегка эгоистично, желала этой жизнелюбивой, голубоглазой девочке никогда не возвращаться назад. А Он продолжал бесцельно слоняться по квартире – пролил на себя чай, понаблюдал из окна за обедом голубиного семейства на собственном подоконнике, пнул справившего свои дела Фрейда, за что вполне заслуженно был укушен за голую пятку.

- Фрейд, братан, ну чего ты все время молчишь, – сказал Он, плавно пропинывая кота по коридору от туалета к комнате.

- Возможно оттого, что с вами, мудаками, поговорить не о чем, – подумал гордый кот, после очередного пинка хозяина продвинувшийся на несколько сантиметров в сторону комнаты. – Если ты, глупый человек, еще раз прихватишь мне яйца своими тощими, длинными ногами, то я тебе все пальцы на этих самых ногах понадкусываю, – обиженно думал кот, продолжая медленно скользить по коридору.

- Это Она из-за тебя ушла, – резюмировал хозяин, коронным пинком перекинув ленивый зад кота через комнатный порог.

- Вот жизнь, мудаком был ты, а ушла она значит, из-за меня, – мстительно подумал кот.

- Это потому, что ты много жрал и срал где попало, - продолжал свои рассуждения хозяин.

- Ну, я хотя бы срал где попало и то только тогда, когда ты, ленивая скотина, забывал почистить мой лоток, а ты трахался где попало, пока Она тут ждала тебя вечерами и плакала, когда становилось ясно, что ты сегодня дома не ночуешь, – парировал его высказывания кот.

- Вот если бы ты был добрый, ласковый, не царапался, не кусался и любил людей, Она была бы здесь.

- Она была бы здесь, если бы ты любил ее, чуть больше чем себя, – сделал неутешительный вывод кот, - а я и так был достаточно ласков с Ней, в отличие от тебя. Я прыгал Ей на колени, когда она пыталась часами до тебя дозвониться, а ты не слышал ее звонков, потому что «В клубе музыка орет – я что, по твоему, этот телефон из рук не выпускаю, чтобы видеть все твои звонки», Я спал с Ней на одной подушке и мурлыкал ей свои самые лучшие колыбельные, когда она, наглотавшись успокоительных, пыталась уснуть в пустой постели. Я видел все ее отчаяние от и до, когда после совместно проведенных выходных, ты вдруг исчезал на несколько дней и возвращался с новыми дорогими часами или навороченным девайсом, а Она даже не могла тебя упрекнуть в том, что ты мудак, потому что любила и верила в какое-то чудо, а оно, как обычно, забыло случиться, – развивал ход своих мыслей кот.

- А теперь Она ушла, еще и ты не жрешь, третий день одно и то же – я, Вискас и твоя наглая физиономия. К ветеринару отвезу нафиг, пусть он тебе яйца отрежет, может, хоть аппетит появится, – зло сказал Вик.

- Железная логика – отрезать яйца, чтобы появился аппетит. Пусть, он лучше тебе отрежет что-нибудь такое, чтобы у тебя мозги появились, – обиженно подумал кот. - Хотя зачем они тебе, ты же все равно ими пользоваться не умеешь, – неумолимо заключил Фрейд и устроился поудобнее на диване рядом с хозяином.

- Точно, отвезу тебя к ветеринару, может, правда заболел или еще что, – начал волноваться Он и полез в ноутбук искать адрес ближайшей ветеринарной клиники.

- Стоооять, – пронеслось в голове у многострадального кота. Печаль, конечно, печалью, но без яиц мне явно веселее не станет, - в панике думал Фрейд и, не теряя достоинства, медленно спрыгнул с дивана и потрусил на кухню к своей миске. После трехдневного голодания вискас показался коту произведением кулинарного искусства. И если сначала процесс поедания корма шел медленно, ибо Фрейд помнил, что он скорбит, а скорбящему коту не пристало есть за обе щеки, то ближе к середине миски чудесный вкус еды пересилил его тоскующее сердце, и он даже начал причмокивать и торопиться, а зашедший в этот момент в кухню хозяин на несколько секунд обомлел от такой картины, а потом подвел неутешительный итог - «Правильно говорил царь Соломон, все проходит - и это пройдет. Вон и Фрейдюша кушает, с такими темпами, может, и меня к пятнице отпустит», - после этого Он закурил свой любимый ментоловый Voq и быстро вернулся в комнату проверить Контакт.
Она по прежнему молчала, и сердце сжалось так, что даже дым от любимых сигарет не проходил внутрь, Он закашлялся, нервно раздавил в пепельнице окурок и окончательно понял, что к пятнице «ЭТО» точно не пройдет. Даст Бог, к лету отпустит, и то не факт.

[GREEN]

№ 2

Иван, Ванечка и Вадим

«Вава» - было первое моё слово. Ни «папа», ни «мама», а именно «Вава». Чуть позже я научилась выговаривать точнее – «Ваня». Так звали моего старшего брата. В силу возраста – а он был почти на 10 лет меня старше – Иван часто заменял мне и няньку, и воспитателя. Родители легко оставляли меня с братом, зная, что для него это настоящее счастье. С невиданным для ребёнка рвением, а тем более для мальчика, он охотно варил мне кашки, водил на прогулки и придумывал интересные игры, в которых мы участвовали непременно вдвоём. Я так привыкла к обществу Вани, что и девочки-сверстницы во дворе не могли по-настоящему заинтересовать меня: со своими пупсами и тощими Барби они казались мне слишком скучными… Понятное же дело, что с братом мы никогда не играли в куклы – он приучил меня к машинкам (Ваня собрал полную коллекцию миниатюрных «Жигулей») и настольным играм. Особенно мы любили нарды. В шахматах я была не сильна – брат часто обыгрывал меня, а вот в нардах я всегда давала ему фору! Не скрою, с годами я всё больше ощущала, что Ваня – моя безоговорочная, непререкаемая собственность. Детский эгоизм взращивается незаметно, но укореняется надолго и глубоко. В 17 лет у Вани появилась первая девушка. Теперь, когда он приводил её в наш дом, дверь в его комнату была для меня закрыта. Он ласково проводил ладонью по моим волосам и говорил извиняющим тоном: «Лисёнок, нам с Томкой надо готовиться к вступительным экзаменам!» Какие это были «экзамены», я узнала практически сразу. Охваченная приступом ревности и непомерным любопытством, я заглянула как-то в замочную скважину двери. Ваня с Томкой нежно обнимались, то и дело одаривая друг друга долгими поцелуями. Мне стало противно до тошноты – когда по телевизору показывали подобные сцены, родители просили меня уйти в другую комнату или, по меньшей мере, закрыть глаза. Я побежала на кухню, где мама священнодействовала над ужином («вот, снова пытается удивить Томку!» - подумала я недовольно).

- Мама, если бы ты знала, чем они там занимаются! – возмущенно выпалила я.

Мама отстранилась от кухонной плиты, источающей аппетитные ароматы, и обняла меня за плечи.

- Деточка, подсматривать нехорошо! Твой брат уже взрослый… Всё равно тебя он любит больше всех, не сомневайся! – мама коснулась указательным пальцем кончика моего носа. Она любила так делать. – И обещай, что больше никогда не будешь подглядывать!

- Угу! – пристыжено хмыкнула я, понурив голову.

К моей великой радости, брат легко поступил в институт, а Томка провалила экзамены. Её строгий отец, полковник в отставке, пристроил дочь в столичный университет, пользуясь своей влиятельностью и старыми связями. Томка уехала, и Ванька поначалу загрустил. Позже брат признался мне, что накануне её отъезда, они решили «расстаться друзьями». А сам долго хранил на Томку обиду: ей, новоявленной «москвичке», хотелось найти выгодного жениха из столицы. Что она и сделала вскорости: на втором курсе Томка приехала домой на зимние каникулы вместе с новоиспечённым мужем, 30-летним директором фирмы.

Долгое время у Ваньки не было девушки. Зато у него появился друг – одногруппник Вадим, с которым брат теперь ежедневно общался. Даже в выходные они не расставались: ходили в спортивные секции, выбирались на рыбалку, организовывали с другими приятелями походы или просто шашлыки на природе. Меня часто брали с собой. Хоть я и была ещё «мелкая», как они меня с иронией называли, но я абсолютно не доставляла им хлопот и даже, в меру своих сил, старалась помочь, когда требовалось. Ванька не мог на меня нарадоваться и часто, теребя мои веснушчатые щёки, приговаривал:

- Видишь, Вадим, какая у меня сеструха растёт! Настоящая красавица и хозяйка отличная! Повезёт же кому-то!

Я заливалась ярким румянцем от смущения, а ребята добродушно посмеивались надо мной.

Вадим был чем-то неуловимо похож на Ваньку: и даже не внешне, а отдельными жестами, мимикой, особенной интонацией голоса. Он, в целом, мне нравился – если говорить по большому счёту, но к брату я его всё же ревновала. Не так, как к Томке, конечно, но ревновала.

- Почему вы даже на каникулах всегда вместе? – наконец спросила я у Ивана.

- Мне интересно с ним, а ему со мной, - скупо ответил брат. – У него никого больше нет. Он сирота.

Услышанное так потрясло меня, что я прекратила задавать свои бестактные вопросы и даже… перестала ревновать! Странно, но жалости к Вадиму не возникло – настолько сильным, уверенным и самодостаточным человеком я его считала. Брат попросил меня не говорить другу о нашем разговоре – Вадим держал в секрете печальный факт своей биографии.

После окончания института дороги ребят разошлись. Вадима, как перспективного специалиста, пригласили на работу в Москву в крупную нефтяную компанию. Иван же, видимо, не дотянул до столь высокой планки, и остался в родном городе преподавать химию школьникам.

- Рад за тебя, дружище! – радостно произнёс Иван, когда мы провожали Вадима в столицу. – Удачи тебе и… прощай!

Последнее слово как-то неприятно резануло слух, и Вадим ответил:

- Погоди прощаться, не навсегда же расстаёмся! Свидимся ещё!

Но свидеться им не пришлось.

Я заканчивала школу, когда Иван встретил свою большую любовь. Я же первая и узнала про Леру из доверительного рассказа брата.

- Я уже предупредил родителей: в выходные приведу её к нам, на семейный ужин. Ты уж поласковей с ней, Лисёнок! – Ваня, конечно, всё ещё помнил моё «радушное» отношение к Томке.

Лера оказалась миловидной девушкой, с внимательным, будто изучающим взглядом карих глаз и с модным в ту пору коротким каре из тёмно-каштановых волос. Брат рядом с ней выглядел беззаботно-счастливым и каким-то растерянным. Но первое очарование гостьей быстро улетучилось после её искреннего рассказа о своей прошлой жизни. Лера три года была замужем, но супруг ушёл к другой, бросив её с грудным сыном на руках… Потом она жила с кем-то гражданским браком, но отношения вновь не сложились. К тому же, Лера призналась, что старше Ивана на четыре года. Меня даже тронула её неприкрытая откровенность, а мама с отцом так многозначительно переглянулись, что я сразу поняла – невеста не понравилась. Да и я понимала: зачем любимому брату, ещё не очень-то вставшему на ноги ни в профессии, ни в жизни, женщина «с багажом»?

Но Ванька упёрся, как бык – недаром, что телец по гороскопу, - люблю и всё! Как родители ни отговаривали, он оставался глух и безответен к их мольбам.

Спустя некоторое время меня потрясла неожиданная находка. Наводя порядок в комнате брата, я обнаружила на полке запрятанную между книгами маленькую коробочку, обитую красным бархатом. Охнув, я осторожно открыла её. В самом центре белоснежного поролонового донышка красовалось золотое обручальное колечко с алмазными насечками. «Какое красивое! – отметила я. – Но… насечки ни к чему – плохая примета. Жизнь не будет гладкой!»

Вечером, когда Иван вернулся, я снова зашла к нему в комнату и закрыла за собой дверь.

- Рассказывай! – тихонько начала я.

- Если ты так спрашиваешь, значит, сама уже всё знаешь! – устало улыбнулся брат.

- Ты собираешься делать ей предложение? – напрямик спросила я.

Лицо Вани растерянно вытянулось. Он не ожидал такой крайней осведомлённости.

- Значит, ты нашла кольцо…

- Но почему, почему ты не сказал мне об этом, держал всё в тайне? – я почувствовала, как мои глаза набрякли слёзной влагой от обиды.

- Никакой тайны нет. Кольцо купил два дня назад, а предложение собираюсь сделать Лере в субботу. Я ещё не знаю, что она ответит…

- Поэтому и не рассказал мне?! Чудик! Конечно же, она согласится! Но почему такая спешка?!

Брат шумно выдохнул.

- Ладно, я скажу. Только никому ни слова, договорились?

Я согласно кивнула в ответ.

- Я, конечно, люблю Леру, но пожениться мы хотели через полгода – торжественно, красиво, с лимузином… Но недавно выяснилось, что Лера беременна.

В душе я очень даже обрадовалась – скоро у меня будет племянник, но вслух произнесла:

- Родители тебя не поймут…

- Я тоже этого боюсь, поэтому и прошу тебя молчать.

- Можешь быть уверен во мне, - успокоила я Ваню.

Он благодарно обнял меня и потрепал по щеке, как в детстве.

В субботу я не могла найти себе места и даже отказалась пойти с подружками в кинотеатр на премьеру давно ожидаемого нами фильма. Мне не терпелось увидеть брата и узнать решение Леры. Когда к полуночи Иван не появился, мама забеспокоились, и я вынуждена была рассказать ей, с кем он проводит вечер (про предложение я, как и обещала, не проболталась). Мама облегченно вздохнула и со словами «Слава богу!» пошла спать. Ко мне сон не шёл. Хотя я и понимала, что романтический ужин вполне мог плавно перетечь в такую же романтическую ночь…

Около трёх часов ночи в замочной скважине тихо заворочался ключ. «Ваня вернулся!» - догадалась я и опрометью кинулась к входной двери.

Брат, пошатываясь, стягивал с себя куртку и почему-то не включил в прихожей свет.

- Ты ещё не спишь? – спросил он хриплым, будто не своим голосом.

В этот момент я зажгла ночник и ахнула. Левый глаз Ивана заплыл багрово-красной гематомой, а из углов рта сочилась кровь.

- Кто тебя так?.. Что случилось? – меня охватила нервная дрожь.

- Ничего, всё нормально. Утром расскажу…

- Нет, я сейчас вызову тебе «скорую»! – не отступала я.

- Лисёнок, - продолжил Ваня своим привычным, мягким голосом, - ничего страшного, всё хорошо. Два-три дня – и я приду в норму. А сейчас – марш в постель! Спокойной ночи!

Он прижался ко мне щекой, но целовать не стал – боялся, видимо, запачкать меня кровью, которая всё ещё сочилась из губ.

- Давай, хотя бы компресс холодный на лицо положу!

- Спать, спать, спать! – отрезал брат и закрылся в своей комнате.

- Спокойной ночи! – произнесла я в пустоту и, погасив ночник, с тяжёлым сердцем отправилась спать.

Проходя мимо Ваниной комнаты, я тихонько постучалась в его дверь:

- Я забыла спросить… Она согласилась?

- Да, - совсем тихо ответил брат, уже, наверно, засыпая.

Переполненную эмоциями минувшего дня, сон сморил меня лишь под утро. В обед я проснулась от сладкого аромата маминой фирменной шарлотки.

- Ну, вы и сони, дети мои! – улыбаясь, проговорила мама.

- Как, Ваня тоже ещё спит?

- Да, представь себе! Всю ночь шлялся с этой Леркой, теперь отсыпается.

Неприятно кольнуло сердце в груди.

- Мам, я пойду разбужу его…

- Да пускай спит, воскресенье же!

Я нехотя согласилась. Через час зазвонил телефон – Лера спрашивала Ваню. Я постучалась к брату. Никто не открыл и не отозвался. Я снова постучалась – опять тишина. Легонько толкнув дверь, я зашла внутрь Ваниной комнаты. Он лежал ко мне спиной, с головой накрывшись одеялом.

- Ваня!.. – я тронула его за плечо и трубка радиотелефона выпала из моих рук. Плечо было твёрдым и холодным, очень холодным…

Жизнь остановилась. Для меня – на несколько ужасных мгновений, для Ивана – навсегда. Я очнулась лежащей на полу, а вокруг меня металась безутешная мать, то вскидывая кверху руки, то припадая к бездыханному Ване, отец курил прямо в комнате, чего раньше никогда себе не позволял, и на его лице лихорадочно двигались желваки.

Одновременно приехали «скорая» и Лера. Врач бригады скорой помощи зафиксировал смерть, наступившую вследствие «полученных тяжёлых травм», и тело брата – ещё недавно такого близкого и дорогого человека – увезли на вскрытие. Через сутки мы узнали, что Иван скончался от разрыва селезёнки – фатальный исход можно было бы предотвратить экстренным удалением органа. От отчаяния я кусала губы, рвала на себе волосы – я могла его спасти! Но не настояла на своём, не убедила! Это мой крест до конца моих дней… Иван был слишком независим и горд, чтобы просить о помощи, обременять своими проблемами кого-то… Но брат, я твёрдо верю в это, просто не подозревал, насколько серьёзны его травмы.

Лера подробно пересказала нам тот трагический вечер. Всё поначалу было как в сказке – шикарный ресторан, красная бархатная коробочка с колечком, Лерино радостное «да!» и бутылка шампанского, распитая по поводу столь грандиозного события. Неожиданно сказка оборвалась. К столику влюблённых подсел развязный молодой мужчина с сильнейшим запахом перегара:

- Очередного хахаля себе нашла, шлюха!

Лицо Ивана побагровело. Он схватил под грудки непрошенного гостя – как призналась Лера, им оказался её бывший сожитель, - и выволок из-за стола на улицу. Там они начали разборку «по-мужски». Вслед за ними выбежала и Лера, но растащить сцепившихся, озверевших мужиков не смогла. Поддавшись панике, она не догадалась даже вызвать милицию. Каждая секунда драки была страшна: «сожитель», несмотря на изрядный градус алкоголя в крови, наносил Ивану мощные и выверенные удары профессионального боксёра. И лишь когда Ваня обмяк и бессильно осел на тротуар, негодяй смачно выругался и удалился в неизвестном направлении. Лера предложила вызвать «скорую», но Иван, как и следовало ожидать, отказался. Он заверил Леру, что может самостоятельно идти, а главное то, что ему удалось отстоять «честь любимой женщины»!

Мама, услышав эту жуткую историю, тут же указала Лере на дверь:

- Пошла вон, сволочь! Угробила моего сына!..

Отчасти я теперь тоже так считала, но во мне боролись два противоречия: с одной стороны, Лера могла бы вызвать «скорую» и не спрашивая мнения брата, а с другой… она носила его ребёнка!

- Мама, зачем же так… - робко вставила я. – Лера беременна. От Вани.

- Что за чушь?! – накинулась на меня мама. – Она может быть беременна от кого угодно!

Лера в слезах выбежала из нашей квартиры. Почти три года мы её не видели и ничего не знали о ней.

Сломившись под грузом обрушившегося на нас так внезапно несчастья, мы не смогли оставаться в доме, где каждая вещь напоминала о безвременно ушедшем Иване. Мы продали квартиру и переехали в другой город, в котором у мамы жила старшая сестра. С прошлым нас связывали только редкие поездки – два или три раза в год – на могилку Вани.

В один из таких приездов мы с мамой, возвращаясь в привычно-подавленном настроении с кладбища, не спеша брели по парку. Впереди, навстречу нам, шла женщина с двумя шустрыми, шаловливыми мальчуганами: одному было около семи, другому – не более двух лет. Мама резко остановилась и схватилась за сердце:

- Ванечка…

- Мама, ты что? – прижалась я к ней.

- Похож на Ванечку нашего – в детстве, - мама смахнула застывшую на ресницах слезу и указала мне на младшего мальчика.

Когда женщина поравнялась с нами, мы узнали в ней Леру.

- Здравствуй! – с трудом выговорила мама.

- Здравствуйте! – холодно ответила Лера, явно не настроенная продолжать разговор.

Мама поймала её за руку и остановила.

- Погоди… Я тебя обидела тогда, знаю… Прости, если сможешь, но и ты должна меня понять: у самой вон два пацана подрастают. Как младшенького зовут?

- Иван, - твёрдо произнесла молодая женщина и чуть мягче добавила:

- Как же ещё я могла назвать? Только Ванечкой…

- Ой! – выдохнула мама и снова схватилась за сердце. Я достала из сумочки нитроглицерин – в последнее время она не обходилась без него.

Ванечка взглянул на меня своими глубокими, не по-детски смышлёными голубыми глазами – глазами моего брата. Я присела на корточки и притянула к себе малыша. Он не противился – с радостью и любопытством прильнул ко мне, хотя я и была для него совершенно незнакомым человеком.

- Привет, я твоя тётя!

Мальчишка улыбнулся и ткнул пальчиком в мои веснушки, которые снова ярко проявились на бледных щёках от тёплого весеннего солнца. Это действительно был Ванечка, только совсем-совсем маленький! Я не смогла сдержать слёз.

Молча мы проводили Леру с детьми домой. Мама, прощаясь, попросила несостоявшуюся сноху разрешить нам навещать внука – теперь ни у кого не оставалось сомнений, что Ванечка действительно наш. Лера, забыв прежние обиды, легко согласилась. Когда она закрывала за нами дверь, я заметила, как на безымянном пальце её правой руки блеснуло золотое колечко – то самое, с насечками. Лера теперь жила одиноко, только ради сыновей.

- Карина, постой! – окликнула меня Лера, когда мы спускались с мамой по лестнице. Так непривычно было слышать своё имя, но и Лисёнком теперь никто бы не назвал… - Совсем забыла. Тебя молодой человек разыскивал. Письмо даже оставил…

Принимая из рук Леры заклеенный почтовый конверт, я не имела ни малейшего представления, от кого оно.

«Милая Карина! Вот и пролетели незаметно годы, вот и нет с нами теперь Ивана. Не верю, пишу эти строки, и не верю. Держись, девочка, пусть в твоей жизни это станет первым и последним тяжёлым испытанием. Не хватит слов, чтобы выразить мою боль по поводу нашей общей безутешной утраты.

Знаю, что ты с семьёй переехала – никто не знает, где вы сейчас живёте. С трудом разыскал Леру – Иван успел рассказать мне про неё… Но Ванечка-то, Ванечка – точная копия папы! У меня мурашки по коже побежали, когда увидел его…

Личная жизнь моя не складывается: в голове одна работа, бесконечные командировки… Всё чаще возвращаюсь мыслями в те годы, когда мы втроём проводили время: я, Ванька и ты. Мне кажется, что это и была настоящая, моя жизнь. Сейчас всё по-другому. Как видишь, я совсем не умею писать письма. Нам гораздо проще увидеться, поговорить, вспомнить…

Ты всегда мечтала побывать в Москве. Так вот, приезжай! У меня теперь в столице собственная квартира есть, да и город я неплохо узнал за эти несколько лет – могу экскурс устроить! Жду тебя, Лисёнок!»

Внизу стояла подпись «Вадим» и указывался точный московский адрес с телефоном. Чувство небывалого внутреннего подъёма накрыло меня с головой. После гибели брата я впервые ощутила что-то, похожее на восторг и предвкушение счастья.

- Мама, я еду в Москву! – огорошила я маму и протянула ей письмо. Прочитав его, она молча улыбнулась и со спокойной душой отпустила меня.

Так началась новая глава моей жизни, неразрывно связанная тонкими прочными нитями со старой. Вадим, конечно, не заменил мне брата, зато полностью подошёл на роль идеального (по моим, естественно, представлениям) мужа и отца. С племянником Ванюшей мы часто видимся и поддерживаем прекрасные отношения – с годами он ещё больше стал похож на отца, который, раньше времени вычеркнутый из жизни, будто обрёл в своём ребёнке второе воплощение…

[GREEN]

№ 3

Гайкин «прикид»


-1-


До спасительного звонка с урока осталось каких-то десять минут. Гайка скрестила пальцы на удачу, втянув голову в плечи, как испуганная черепаха. Помянув «добрым» словом матушку-природу, щедро одарившую ростом, девочка не без сожаления позавидовала одноклассникам с «галерки». До них классный руководитель шестого «Б» почему-то не доходила.

- Повторя-а-а-ю – произнесла протяжно невозмутимая Ольга Сергеевна. Костюмированный бал состоится в следующую субботу. Прошу поторопиться, времени не так уж и много. Надеюсь, с пажами все определились?

Девичья половина класса немедленно опустила взгляды в тетради, как будто в них были не школьные сочинения, а будоражащая воображение вампирская сага. Понятное дело, заставить шестиклассниц расшевелиться даже ради бала – занятие неблагодарное.

Ольга Сергеевна, будучи опытным педагогом, сдаваться, не собиралась. Она взяла длинную паузу. Беспроигрышный прием сработал как всегда безупречно. Выдержать более минуты давящую тишину «бэшкам» еще ни разу не удалось. Не было случая, чтобы кто-нибудь не сорвался, начиная бурно возмущаться или оправдываться, а это уже начало диалога. На почве нервного возбуждения у Гайки засвербело в носу:

- Апч-хи! Апч-хи!

По помещению пронесся спасительный выдох. Макаркина почувствовала себя жертвой, загнанной в угол.

Ольга Сергеевна не стала терять время и перешла в наступление:

- Макаркина, ты готовишься?

Девочка обреченно пожала плечами. Увильнуть от дурацкого, на ее взгляд, мероприятия не удалось. Она виновато захлопала белесыми ресницами, и с грохотом встав из-за парты, невразумительно пробубнила:

- Ольга Сергевна, я пажа не могу найти…
- Неужели в первых классах нет мальчиков? – приподняла домиком тонкую бровь «классная».
- Есть…

Ольга Сергеевна нервно притопнула по паркету двенадцатисантиметровой шпилькой узконосых туфель:

- Уже хорошо!

Макаркина готова была сквозь землю провалиться. Мало того, что выставила себя посмешищем, так еще придется признаться.

- Никто не хочет ко мне… в пажы...

В классе откровенно захихикали. Ольга Сергеевна профессионально пригвоздила взглядом хулиганов и продолжила диалог:

- Ответ неправильный, Макаркина!
- В начальной школе карантин, грипп – выдавила из себя девочка наиболее вразумительную версию. - Здоровых разобрали, остальные дома лечатся.
- Вот что, Макаркина! – раскраснелась потерявшая самообладание Ольга Сергеевна, ты единственная из класса, не поддерживающая школьные традиции!
- Я поддерживаю! Очень даже поддерживаю! – вспомнила собственные достижения Гайка. - В прошлом году на легкоатлетической Олимпиаде по «бегу» второе место заняла, а по метанию мяча – почетное третье, в музее «Славы» лекцию провела для вторых классов…
- Это все хорошо – прервала на полуслове «лебединую» песню Макаркиной учительница, только я говорю о ежегодном «Осеннем бале», где ты с одноклассницами должна продемонстрировать собственноручно сшитый наряд «Леди-осень».
- Да какая она «леди»? – выкрикнул с места циничный увалень Воронцов, скривив в ядовитой ухмылке пухлые губы со следами «свежесъеденного» сникерса. - Уж лучше пусть нарядится фонарным столбом, чтобы сцену освещать!

Одноклассники, не скрывая недвусмысленного отношения к Макаркиной, покатились от смеха. Гайка метнула в сторону Воронцова убойный взгляд, который, впрочем, должного действия на толстокожего одноклассника не возымел.

- Тишина в классе! – прикрикнула зычно Ольга Сергеевна. Макаркина, не тяни время.
- Я постараюсь – пообещала еле слышно девочка.
- Вот и прекрасно! – успокоилась на удивление быстро Ольга Сергеевна, мистическим образом обретая прежнюю благородную бледность. - Все свободны.

Мольба Макаркиной о скорейшем окончании занятий была услышана уборщицей тетей Клавой, хоть и поздновато. Интеллигентное треньканье звонка заглушил дикий рев «алчущих» свободы школьников. Они кинулись к выходу смертоносным «цунами», выдавливая друг друга как пасту из тюбика в не менее оживленный общешкольный поток.

Гайка осталась на месте, тупо уставившись в унылую панораму за окном. Сухие, пергаментные листья закружились хороводом, устилая персидским ковром блестящую от моросящего дождя беговую дорожку. Девочка сейчас отдала бы многое, чтобы оказаться на месте падчерицы в сказке «Двенадцать месяцев», где времена года чудесным образом поменялись местами.


***

Гайка вяло взяла курс к барачно-деревянному микрорайону. Он скромно затерялся среди молодцеватых бетонных «девятиэтажек» - понятной гордости современного дизайнерского мышления. Из открытых форточек потянуло обеденным борщом. Макаркина прибавила шаг, проигнорировав размашисто начертанную работниками «ЖэКа» лаконичную фразу: - «На снос». Толкнув плечом набухшую от влаги дверь, она поднялась по скрипучим ступенькам до верхней площадки, с силой придавив указательным пальцем запавшую кнопку звонка.

- Дзинь-дзинь-дзинь!

По другую сторону двери приятный женский голос бодро откликнулся:

- Бегу! Одну минуту!

В темноте веерообразного коридора, заставленного ржавыми тазами, сундуками и велосипедами с гнутыми рамами, показался контур миниатюрной женщины с рыжей копной коротких волос:

- Как дела в школе? – поинтересовалась она деловито с порога.
- Норм – отказалась конкретизировать дочь и торопливо прошмыгнула в комнату.
- Может, поделишься? – спросила сочувственно мама.
- Не зови меня больше Гайкой…
- Это уже серьезно! – всплеснула руками женщина. - Помню, соседка спросила годовалую рыжеволосую девочку: - «Как тебя зовут?», на что получила ответ: - «Гаечка», вместо Галечка. Ты выговорить не смогла, с тех пор и пошло. Выходит, выросла моя Гаечка.

Мать обняла дочь, пустившую скупую слезу:

- Не плачь, пойдем чай пить.

Домашние ватрушки и фирменный мамин чай с тимьяном сделали свое дело. На душе у Гайки потеплело. Она даже замурлыкала под нос веселый мотивчик, вытесняя из памяти недавний позор в классе. Благообразные мысли девочки перебил настойчиво затрещавший телефон. Гайка неохотно поднесла трубку к уху:

- Квартира Макаркиных…
- Кхм-кхм, Гай, можно к тебе?

Простуженный мальчишеский голос на другом конце провода шумно засопел, в надежде получить положительный ответ.

- Давай! – сдалась соседка и сердито пробурчала: - Карантин, называется.


***

Соседский Василек предстал перед Гайкой, как и положено больному, с намотанным на тонкой шее теплым, но ужасно колючим шарфом, и в любимой серебристой пижаме со звездами, отдаленно напоминающей костюм астронавта. Ангина, температура и кашель никак не вязались с железным здоровьем покорителей Космических просторов, и мальчик чувствовал себя крайне неловко.

Пронзительно голубые глаза мальчишки, всегда спокойные и уверенные, потускнели, взывая к сочувствию. Он неловко, как бы извиняясь за столь странный внешний вид, протянул перед собой альбом для рисования.

- Вот… кх-кх-кх…

Прокашлявшись, он с усилием прохрипел:

- Кхм-кхм, по-хи-шуем?
- Ты похож на инопланетянина! – не удержалась Гайка.

Василек предусмотрительно уронил на пол прозрачную слезу. Старый как мир прием сработал. Соседка сменила гнев на милость:

- Не дуйся.… Проходи уже, оболтус.
- У тебя неприятности, кхм…кхм? – спросил Василек несколько заискивающе, чутко уловив настроение подруги.
- Когда у первоклашек карантин закончится? – поинтересовалась девочка вместо ответа.
- Продлили до субботы – шмыгнул мальчишка распухшим носом.
- В субботу «Осенний бал», а у меня до сих пор пажа нет, да и наряда – процедила Гайка сквозь зубы. - Ненавижу девчоночьи мероприятия!
- Все так плохо? – моргнул невинно ресницами сосед.
- Ты меня в платье представляешь? – обратилась она к ерзающему на продавленном диване Васильку, выпрямившись во весь рост.
- Кхм.… Не совсем – пролепетал ошарашенный мальчик и нервно икнул: - «Й-ик!».
- Вот и я так думаю! Девчонки в классе весь день только о нарядах и трепятся: - Ой, у меня рукава – «фонарики», а у меня настоящий кринолин! – передразнила противным голосом Гайка «гламурных» одноклассниц. Дуры дурами, но у них-то все в порядке…
- Гайка, а может, не все так плохо? – подбодрил подругу Василек. - Хочешь, я пажом буду?

У Василька неожиданно прошел кашель.

- А горло?
- До субботы стопудово пройдет! – заверил искренне Василек, убедительно таращась на девочку снизу вверх.
- Но … платье? – напомнила не без тревоги Гайка.
- Что-нибудь придумаем…
- Волосы торчат в разные стороны, ресницы красить не умею, наверняка, девчонки «шпильки» наденут, а я модельную обувь всего один раз примеряла, когда мама на море отдыхала – перечислила нелицеприятные моменты Гайка. Вот зачем мне это все?
- На праздник «восьмую» школу пригласили, Тарасов придет – намекнул прозрачно Василек, уставившись невинным взглядом в потолок.
- Опять? – залилась густым румянцем Гайка. - Еще раз про него скажешь…
- Ладно, ладно – отмахнулся Василек, и сипло закашлял – кхе-кхе-кхе. - Мне домой пора.
- Беги, пока не поколотила…
- А я не боюсь, ты добрая! – просиял начищенным пятаком мальчишка, и юркнул за дверь.

Проводив гостя, Гайка критично покрутилась перед зеркалом. Отражение показало высокую, не лишенную миловидности девочку с кудрявым хаосом медного цвета на голове, поблекшими перед зимой веснушками, и ногами «от ушей», которым позавидовала бы любая модель.

Макаркина же осталась к себе неумолимой:

- Разве бывают такими «леди»?


***

Василек, а если полностью, Василий Евгеньевич Журавлев, проживающей с Гайкой на одной лестничной площадке, не зря вызвался на помощь. Макаркина не постеснялась дружбы с малолеткой, за что навсегда завоевала его безграничную симпатию. Кроме того, именно это послужило последним доводом для непреклонных родителей, категорически отказывающих записать сына в школу. Начитавшись книг по современной педагогике, они решили, что можно еще годик подождать.

- Сынок, тебе только шесть!
- Пойдешь в школу вместе с группой!
- Да скучно! – заявил решительно ребенок. Мне же развиваться как-то надо…

Он имел в виду, что в песочнице с одногодками невозможно обсудить назревшую проблему утилизации космического мусора, и пойманные в радиоэфире любителями-уфологами шумы с далекой звезды. Родители смирились, и отвели юного вундеркинда в первый класс.

Школьные заводилы тут же отреагировали презрением:

- Смотрите, девочки, Макаркина с «мелюзгой» связалась!
- Из джинсов не вылезает, что такое платье в принципе не знает.
- Вот-вот! Ей только с малышней и возиться...
- Ой, а что я знаю-ю-у-у! Ей Тарасов из восьмой школы нравится! – зашептала на ухо подружкам девочка с мелированными прядями, хитро стреляя глазами по сторонам. Он в прошлом году на соревнованиях по борьбе первое место занял, а Макаркина на него т-а-а-а-к смотрела, т-а-а-а-к смотрела!
- Да ты что? Суперский чел, просто красавчик! Правда, Макаркиной ловить нечего!
- Точно! Да она выше его ростом, метра на два! Ха-ха-ха!

Не считая нужным продолжать неблагодарную тему, подружки быстро потеряли интерес к обсуждению Макаркиной, уткнувшись носами в глянцевый журнал:

- У меня будет платье, как у одной известной актрисы. Портниха шьет точь в точь…
- Подумаешь! Мне купили в модном бутике. Такого ни у кого нет.
- А я в журнале присмотрела. Девочки, зацените!
- Ой, это же прошлый сезон! Отстой!

Они забыли про Гайку, погрузившись в манящий мир «высокой» моды.


***

Макаркины получили документы на право владения благоустроенной квартирой с ванной и центральным отоплением несколько месяцев назад, но с переездом затянули, придумывая объективные причины, чтобы задержаться в родном дворе. Совсем не просто вычеркнуть из жизни вишневое дерево, посаженное во время весеннего субботника, покосившуюся песочницу с козырьком в красно-белый горох, и футбольную площадку, зимой превращающуюся в каток, благодаря заботе местного дворника Иваныча. За двенадцать лет Гайка изучила каждую трещинку в ступеньках, и широкий подоконник на площадке, на котором так здорово болтать ногами. А вездесущий Василек, прибегающий на запах маминых пирогов по утрам в воскресенье? И уютная комната, где на спинке дивана развалился заяц из потертого розового плюша?

В новом дворе - такая же песочница и свежевыкрашенные лавочки, только ступеньки в подъезде – цементные, серые. Чужие.

- Зато рядом «восьмая» школа – промелькнула нескромная мысль в голове девчонки.

Гайка задохнулась от собственной смелости, и решительно загнула палец:

- А что? Паж уже есть, это раз. А вот платье и макияж…

Выглядеть шаблонно Гайка не пожелала. Порывшись в шкафу, она вытащила на белый свет мамино платье из золотой парчи. Создав в уме образ будущего «шедевра», она безжалостно искромсала портняжными ножницами детали, не подходящие под определение бального платья. Когда от первоначального варианта остались жалкие рваные лоскуты, Гайка позволила себе отдохнуть, и расслаблено откинулась на спинку дивана.

- Начало положено! – промычала она удовлетворенно.

Вечер не прошел даром. Тесная комната превратилась в эпатажный салон, где новоиспеченная портниха с нескрываемым восторгом натянула перешитое платье поверх драных джинсовых штанов. Завершающим штрихом послужили лаковые босоножки, перетягивающие лодыжку узкими ремешками. Неуверенно переставляя ноги-ходули и отчаянно цепляясь за стены, Гайка решила продефилировать по коридору, где зацепила острым каблуком телефонный провод. Новоиспеченная модель с грохотом растянулась во весь рост. На шум выскочила встревоженная мама, щелкнув в темноте выключателем:

- Кто здесь! Я полицию вызову!

Гайка задрыгала ногами, пытаясь освободиться от неудобной обуви:

- Мам, да это я.… Помоги!

Женщина, наконец, рассмотрела собственную дочь, и заохала:

- Ничего не сломала? А что на тебе…
- Я все могу объяснить – развеяла девчонка мамино недоумение, потирая ушибленное колено. - Я должна выглядеть в субботу, как Леди-осень.
- Звучит исчерпывающе – кивнула мама, тщетно пытаясь узнать в лохмотьях собственное платье. - Пойдем, подправим кое-что в образе…


-2-


Школа загудела перед предстоящим балом как улей, ожидая фурора от зарвавшихся пятиклассниц. Учителям не очень-то пришлось по нраву мероприятие такого рода. Под толстым слоем пудры и румян узнать вчерашних скромниц не представлялось никакой возможности, но на что не пойдешь ради выявления талантов и общего сплочения коллектива!

В этом году появилось новое правило - обязательное наличие у каждой номинантки услужливого пажа. Эта унизительная по сути роль досталась мальчикам младших классов. Их сверхзадачей было беспрекословное следование за «благородной» госпожой, и обмахивание ее чела веером из куриных перьев, выкрашенных акварелью. Педагогический Совет справедливо решил, что первоклашкам будет полезно принять участие в жизни школы, и без душевных травм влиться во временно незнакомый коллектив. Вряд ли эта идея семилеткам показалась удачной, но девчонки пажей разобрали, неистово поучая на переменах, как обращаться с длинным шлейфом или кланяться, раболепно шаркая ногой. Пажи быстро поняли всю вопиющую несправедливость и высказали несогласие, отказавшись обряжаться в короткие шелковые панталоны и цеплять на грудь белых рубашек девчачьи кружева. Умудренные опытом шестиклассницы угрожающе зашипели непокорным на ухо, что расскажут «директрисе». Пажи, стиснув кулаки, и оттачивая в головах планы отмщения, поплелись позади, поправляя ненавистные жабо.

Гайка забежала в 1 «А» и поманила пальцем смирно сидевшего за партой Василька.

- Выздоровел?
- Ага, смотри!

Василек широко открыл рот, демонстрируя розовые гланды.

- Ладно, приходи ко мне после школы.
- Я пажом буду? – повеселел мальчишка. - Мне костюм бабуля шьет… на всякий случай.
- У меня проблема – на каблуках ходить не умею – поделилась секретом Гайка.
- Это обязательно, да?
- Для меня – нет, а для бала – да!

Прозвенел звонок, и школьники разбежались по классам, шумно захлопав створками дверей. Гайка попыталась разделаться с паршивым настроением, но в голову ничего толкового не пришло, кроме одного давнего события, когда Судьба столкнула ее нос к носу с тем самым Тарасовым Андреем, учеником той самой «восьмой» школы.


***

В канун прошлого Нового года, Гайка, неукоснительно следуя маминому списку, добралась до последнего пункта, где значился «французский» батон. На этом добровольно-принудительные хлопоты дочери благополучно могли закончиться в момент расчета с неприветливой кассиршей, если бы не одно неприятное обстоятельство.

Выбравшись из плена бесконечных очередей за мандаринами и майонезом, Гайка отдышалась, и отщипнула зажаристую корочку хрустящего багета. На аромат свежей «хлебокомбинатовской» выпечки, откуда ни возьмись, приковыляла бродячая собака. Жадно глотая слюну, она зарычала, требуя подачки. Гайка, с детства обходившая собак седьмой дорогой, струхнула и безвольно бросила в голодную пасть дворняги кусок хлеба. Девочка резко ускорила шаг, надеясь убежать раньше, чем собака справится с куском отлично пропеченного теста, но та щелкнула зубами, и плотоядно облизнулась. Стараясь отделаться от четвероногой попрошайки, Гайка отломила другой кусок, потом еще, и еще, пока от батона остались только сухие крошки. На счастье, из-за угла строящейся многоэтажки вывернул коренастый паренек в тонкой не по сезону куртке нараспашку и вязаной спортивной шапочке, чудом державшейся на макушке. Он лихо заскользил по ледяной дорожке, беспечно размахивая пустым пакетом. Мальчишка еще издалека просек сложившуюся ситуацию. Плотным снежком он метко попал в запавший бок дворняги. Псина взвизгнула, и стыдливо поджав ободранный хвост, потрусила в противоположную сторону. Гайка облегченно вздохнула, многозначительно косясь на опустевшую сумку. Незнакомец недвусмысленно хмыкнул, и деловито поинтересовался:

- Что, весь хлеб скормила этому чудовищу?
- Типа того.… Спасибо за помощь, мальчик… не знаю, как тебя зовут.
- Не парься, делов-то! Еще купишь. Давай знакомиться – Тарасов Андрей.
- У меня деньги кончились, а зовут Га… - всхлипнула нервно Гайка, так и не представившись.
- Только не реви. Далеко живешь?
- В бараках, которые под снос.

Гайка кивнула в сторону старого квартала, крыши которого едва виднелись за фасадами новостроек.

- Не ближний свет! – присвистнул понимающе Тарасов.

Гайка безучастно пожала плечами:

- Свежий хлеб только в этом гастрономе.… Да еще перед праздником.
- Пошли! – предложил запросто мальчишка и, ухватив новую знакомую за рукав пуховика, потащил обратно в бурлящую очередь. Получив заветный батон, Тарасов нравоучительно наказал:
- Держи, да в другой раз не будь разиней.
- Не надо было…
- Вот этого я не люблю. Надо-не надо.…
- Все равно я собак боюсь.
- Давай провожу!

Предложение прозвучало так, будто мальчик каждый день только и делал, что выручал из беды таких вот девчонок, как Макаркина.

- Я сама – стушевалась Гайка и бросилась бежать.

Больше они ни разу не встретились. Макаркина потихоньку забыла новогоднюю историю, пока не объявили межшкольную Олимпиаду. Тогда-то она и приметила знакомое, добродушное лицо, но подойти постеснялась, а он не заметил. Девчонки из класса оказались более прозорливыми, добиваясь расположения спортивно сложенного Андрея. Макаркина, тайно подсматривая с приличного расстояния за «спасителем», даже не заметила, что сама послужила объектом наблюдения. Шпионом оказался … Василек, который вскоре по малоопытности проговорился, взахлеб нахваливая классного пацана из «новостроек» - мол, лучший нападающий в футбольной команде, борьбой занимается и вообще.… Вот тогда-то Гайка покрылась бурыми пятнами и, скрывая волнение, остановила хвалебную тираду:

- Ничего особенного, и чего его нахваливают? Все мальчишки одинаковые.
- Что же тогда за ним подсматривала? – парировал Василек.
- Дурак – отвернулась Гайка. - Что бы понимал, мелочь пузатая…


***

Мамина поддержка оказалась кстати. Нещадно изрезанное платье эффектно подчеркнуло тонкую талию похорошевшей девчонки. Ровные строчки скрыли рваные края, а прозрачная накидка с нашитыми сухоцветами нежно прикрыла плечи, выравнивая костлявую фигуру. Последний штрих, и россыпь кудряшек присмирела под золотым ободком.

- Ух, прикольно! – оценил наряд Василек, наклонив голову к плечу. - У тебя появился шанс.
- Замолкни!
- А чего я сказал-то?
- Ладно, не стони, я и правда забыла, когда платье последний раз надевала – согласилась довольная Гайка, вертясь у зеркала. - Но все равно, выгляжу, как каланча на празднике.
- А обувь? – напомнил смышленый сосед.
- Это не смешно – огрызнулась Гайка, с платьем еще можно справиться, а вот туфли – больная тема. - Смотри.

Гайка достала из картонной коробки кожаную пару модельных туфель, и еле удерживая равновесие, с трудом примерила на босу ногу.

- Мда-а-а-а, не фонтан – наморщил лоб расстроенный Василек. - Я рядом с тобой – мелкая букашка, а не паж.
- Не буду участвовать в идиотском конкурсе! – разозлилась Гайка и швырнула туфли под диван. - Пусть из школы выгоняют.

Она всхлипнула, скрестив руки на груди.

- Чего ты? – погладил по плечу Гайку Василек, совсем не обязательно леди быть на таких высоченных каблучищах. - Я недавно фильм видел, там тоже бал был, и дамы танцевали мазурку в туфельках без каблуков. Ну, почти, без каблуков.
- Так это когда было! – засомневалась Гайка, сейчас другое время. - Девчонки обязательно как модели оденутся, уж я-то знаю. Воображалы…
- Что-то я раньше не замечал, чтобы ты страдала «стадным» чувством – покачал головой не по годам рассудительный Василек. - Может, из-за Тарасова, а?
- Все, вали домой, твоя миссия окончена.
- А как же просмотр моего костюма? – нашел весомую отговорку Василек, не желая уходить.
- Я надеюсь, он окажется достоин платья «леди-осень» – вытолкала бесцеремонно друга из комнаты Гайка.
- Пока – вздохнул покорно Василек.

Не успел он переступить за порог, как Гайка кинулась к шкафу. Она вспомнила, что где-то среди босоножек и кроссовок затерялись старые чешки. Перевернув все верх дном, девочка вытащила вожделенную обувь на белый свет:

- Нашлись, миленькие.…

Гайка обмахнулась воображаемым веером и томно произнесла:

- Ах, этот танец я обещала графу, э-э-э-э, короче, графу… Ладно, удивлять, так удивлять – только бы бисер нашелся!

Неумело взявшись за иголку, она старательно расшила разноцветными узорами простенькие чешки. Исколов с непривычки пальцы, Гайка скептически осмотрела плоды своего труда. Текстильные тапочки художественным великолепием не блеснули.

- Для первого раза совсем неплохо – подбодрила себя мастерица.


***

Субботнее утро для Гайки началось с паники. Ее зазнобило, подкатила тошнота, в глазах поселился ужас.

- Настал день моего позора! – подумала с грустью Гайка. - Вот уж не везет, так не везет.

Между тем школа забурлила радостным ожиданием праздника. Ей не было никакого дела до страданий и душевных терзаний шестиклассницы Макаркиной. Праздничное настроение витало в воздухе вместе с воздушными шарами и ароматами французского парфюма. Любопытные первоклашки столпились у замочной скважины плотно закрытой двери актового зала. Они поочередно докладывали обо всем, что происходило по ту сторону занавеса:

- А на сцене рояль стоит!
- Клево!
- Щас петь будут!
- Ой, директор.… Бежим!

Раздраженная Гайка откровенно позавидовала их беспечности, живо представив, сколько будет пересудов и смеха, когда она выйдет на сцену, да еще с пажом.

Актовый зал набился до отказа. Первоклашки расселись в первых рядах, вертя по сторонам бритыми затылками и белыми бантами. Учителя выстроились ровной цепочкой вдоль стен. Из-за кулис зазвучала медленная, приятная музыка. На сцену торжественно вышли гордые шестиклассницы, шурша кринолинами и одинаково натужно улыбаясь. Скуля за кулисами от нервного напряжения, Гайка запуталась в узком платье. Она одновременно попыталась застегнуть молнию на спине и натянуть чешки, отчего-то ставшие размера на два меньше прежнего. Услышав свою фамилию, девочка истерично завопила:

- Василе-е-е-о-ок, наш выход!

Мальчик остался спокоен и молчалив, как отлично вышколенный дворецкий. Он подошел к Гайке и, одернув накидку, сбившуюся в комок вокруг девчоночьей шеи, уверенно произнес:

- Смотри только прямо. Дойдешь до конца сцены, постарайся не рухнуть и сделай умное лицо.
- Ага! - только и успела сказать Гайка, как была вытолкнута под лучи ярких софитов, освещающих школьную сцену.

Как она дошла до указанного Васильком места, как выстояла, растянув рот до ушей, демонстрируя голливудскую улыбку и, наконец, каким образом снова оказалась за кулисами, Гайка запомнила смутно.

- Третья премия – приз зрительских симпатий, присуждается ученице шестого класса ….
- Вторая премия – за смелость дизайнерского решения, награждается…

Гайка торопливо скинула чешки, облегченно пошевелив затекшими пальцами, и услышала:

- Первой премии удостоилась Макаркина Гайка! Простите… Макаркина Галина! Поздравляем и просим на сцену Леди-осень!

В душном зале воцарилась тишина, разбавленная секундами позже редкими и неуверенными хлопками преподавательского состава. Хулиганский свист с задних рядов выдал однозначное отношение к номинантке.

- Неправильно!
- Требуем пересуда!
- По-зор! По-зор! – заскандировали несогласные с судейским решением.
- Пошли, тебя вызывают – шепнул Василек окаменевшей Гайке. - Ты на первую премию номинирована.
- Ты не ошибся? Я не пойду! – заупрямилась девчонка.

Ее бросило одновременно и в жар, и в холод.

- Позорище…

На прямых, не сгибающихся в коленях ногах Гайка вышла из-за кулис на середину сцены и чуть не грохнулась в обморок. Сквозь пелену заплаканных глаз она чудом разглядела Тарасова. Он улыбнулся ей как закадычной подружке, одобрительно подняв вверх большой палец. Получив неожиданную поддержку, Гайка облегченно выдохнула, оставшись безучастной к завистливым взглядам одноклассниц, царапающих от негодования высокими каблуками паркет, к неистовому улюлюканью, и даже забыв про пажа, который так вовремя позаботился о неблагодарной «госпоже».


***

Гайка подстроилась под короткий шаг Василька, с удовольствием вдыхая холодный, осенний воздух.

- Гайка, ты молодчина! – порадовался искренне мальчик.
- Я ничего не помню! – потрясла головой Гайка, - расскажи, как все было.
- Да у всех лица намалеванные, платья, как под копирку, а ты …
- А я с копной на голове, в тряпичных чешках, без намека на тени – прервала его Гайка, умора. - Уверена, завтра в школе извинятся и скажут: - Произошло недоразумение, жюри ошибочно удостоило первой премии девочку, похожую на бревно.
- Ты была настоящей – раздался позади глухой мальчишеский голос.

Гайка с Васильком застыли в нелепых позах, пока с ними не поравнялся Тарасов.

- Отомрите, не кусаюсь!
- Ой! А мы тут разговариваем…
- Слышал, немного – сознался Андрей и поправил тяжелый рюкзак за спиной. - Вы домой?
- Д-д-домой – выговорила Гайка, с усилием разжимая онемевшие губы.

Василек недоуменно уставился на вновь замершую, как на сцене Гайку, потом на такого же Тарасова, и ретировался, с удовольствием зашлепав по лужам в новых ботинках:

- Я побежал! Мне … надо!

Гайка растерялась, оставшись без поддержки:

- Вот предатель!

Андрей, не подозревая об эмоциях, клокочущих в душе Макаркиной, спросил:

- Можно, до дома провожу? Давай рюкзак.
- Да я сама…
- Слушай, я все-таки мужчина!

Макаркина немедленно подчинилась, передав с рук на руки непосильную школьную поклажу.

- Поздравляю! Леди-осень получилась классная…
- Правда? – обмерла Гайка, от волнения споткнувшись на ровном месте.
- Во всяком случае, неординарная. Ненавижу шаблоны.
- Спасибо.… А мы скоро переезжаем.
- Адрес скажешь?
- Ага.… Только телефона пока нет.
- Ну, будет…

Две тени, будучи неотъемлемой частью хозяев, поплыли следом, отражаясь в свете тусклых уличных фонарей. Очень скоро они подровнялись, ликвидируя разницу в росте.

- Можно, я …. в гости как-нибудь зайду? Ну, узнать, как на новом месте разместились…
- Конечно – прошептала обалдевшая Гайка.

Именно сейчас, а не тогда, когда стояла на школьной сцене, Макаркина Гайка ощутила себя настоящей леди…

[GREEN]

№ 4

Подружка

Стояла невыносимая жара. Казалось, еще немного, и начнут плавиться камни. И хотя в конце лета для Иерусалима это было нормальным явлением, все же пыльная дымка над городом затрудняла дыхание и обжигала легкие. Правда, многочисленных туристов в Старом городе это, по-видимому, не смущало. Повсюду слышна была разноязыкая речь экскурсоводов. Особенно много было туристов из России, и среди русскоязычных гидов особенно выделялась стройная, подтянутая женщина с ярко-рыжими волосами и хриплым голосом. На вид ей было лет 40-45, звали ее Ольга, бывшая москвичка и, по-видимому, искусствовед. Видно было, что Ольга устала – и от изнуряющей жары, и от необходимости множество раз повторять одно и то же. Но группа, стоявшая на смотровой площадке, внимательно слушала…
- Перед вами мечеть Омара, - говорила Ольга, указывая на великолепный золотой купол в центре Старого города. – Но это не вполне верное название, ведь мечеть – это место, где читают молитвы. Правильное название в переводе с арабского – Купол над скалой. Это – мавзолей, внутри которого находится священный для мусульман камень. По легенде, именно отсюда пророк Мухаммед вознесся на небеса, где получил завет от Аллаха…
Как обычно, в конце экскурсии Ольга повела группу к Стене плача – месту паломничества и молитв, символу веры и надежды всех евреев. Как и большинство приходящих к Стене людей, несколько человек из группы написали записки со своими просьбами ко Всевышнему и разместили их в расщелинах древних камней. И хотя сама Ольга не была верующей, она вдруг тоже неожиданно для самой себя решила написать записку, чего раньше никогда не делала и, более того, скептически относилась к подобного рода вещам.
Прошла неделя, другая. Группы следовали одна за другой. В будничной суете Ольга позабыла о своей записке. Дни пролетали быстро, домой она возвращалась, как всегда, усталая. Жила Ольга одна. С мужем они давно разошлись (да и какой муж выдержит такой распорядок дня жены), взрослый сын жил отдельно в Тель-Авиве. Сентябрь подходил к концу, когда однажды, вернувшись домой после напряженного дня, она увидела в почтовом ящике извещение. "Что бы это могло быть?" – подумала Ольга. На следующий день, выкроив время, Ольга забежала на почту, где ей выдали маленький сверток. Бандероль была без обратного адреса. Недоумевая, Ольга развернула сверток и увидела небольшую коробочку, похожую на портсигар, и письмо.
"Здравствуйте, Ольга, - прочла она.. Наденьте его на шею, как амулет, и нажмите кнопку, которую увидите в его центре. Кнопка загорится красным светом, а все остальное прибор сделает сам.
Ну, заинтриговал, - подумала Ольга.
Встретив очередную группу, Ольга привычно начала свой рассказ. Это не были обычные туристы, группа состояла из руководителей крупных фирм и бизнесменов. Ольга была одета особенно тщательно и выглядела просто великолепно. Неожиданно к ней подошел мужчина в дорогом костюме с вопросом, может ли она организовать частную экскурсию для 2-3 человек, и передал ей свою визитную карточку с номером телефона.
Ольга задумалась. Перед ней стоял красивый мужчина, по виду немного старше ее, и видно было, что она ему нравится. Ольга давно уже не чувствовала на себе таких восхищенных взглядов, и сейчас ей это явно льстило. Таким взглядом, она это хорошо помнила, смотрел на нее при первом знакомстве ее муж. Но это было давно… Конечно, случались в ее жизни романы, мужчинам она нравилась, но это, как правило, были мимолетные увлечения, не оставлявшие в ее памяти какого-то следа…
Ольга уже готова была согласиться на предложение мужчины, но вдруг услышала, как кто-то негромко посоветовал ей подумать, прежде чем ответить согласием. Женщина обернулась, посмотрела вокруг, но не увидела никого, кто мог бы это произнести. А голос на этот раз настойчиво сказал: "Не соглашайся". Как человек, привыкший слушать свое внутреннее чувство, Ольга ответила, что она подумает и вечером перезвонит.
Всю дорогу домой Ольга раздумывала, что бы все это могло значить. Такое с ней случилось впервые, и она, признаться, была несколько обескуражена.
И тут она вспомнила, что обещала позвонить импозантному мужчине, просившему об индивидуальной экскурсии, и уже взялась за трубку телефона, как вдруг уже слышанный ею голос требовательно сказал: "Не делай этого". Ольга почти рефлекторно спросила: "Почему, черт возьми?" И тот же голос объяснил: "Этот человек – любитель женщин и кутежа, в жизни и в бизнесе очень ненадежен. Кроме того, большие проблемы с интеллектом и страдает нарциссизмом". Ольга пугливо оглянулась по сторонам, но в квартире она была одна. И тут ее взгляд упал на прибор, и она увидела, что кнопка на нем горит. Наверно, забыла выключить. "Так что ты решила?" – спросил тот же голос. Только теперь женщина поняла, откуда исходит этот голос, так похожий на ее собственный.
Ольга никогда не была суеверной, но все происходящее напоминало какой-то сон. В это трудно было поверить! Справившись с понятным волнением, она спросила: "И что, так ты можешь определить любого человека?" (ей показалось естественным обратиться к прибору на "ты"). "Разумеется, если ты попросишь меня об этом, я дам тебе характеристику любого человека". "Фантастика", - только и смогла выговорить Ольга, постепенно приходя в себя. Она позвонила человеку, давшему ей свой номер телефона, и, сославшись на большую занятость, вежливо отказалась. "Очень жаль", - произнес он, явно не ожидавший такого ответа. Ольга с облегчением положила трубку и спросила: "Ты довольна?" "Ты поступила разумно", - ответил прибор, и Ольга подумала, что вот у нее появилась подружка. Она приняла душ и, уже засыпая, решила завтра же еще раз проверить эту загадочную способность прибора.
На следующий день, встретив очередную группу, Ольга привычно включила свой прибор и начала говорить. Последнее время она почти не уставала, ей даже нравилось, что она теперь не одна и с ней ее подружка. Ольга внимательным взглядом обвела своих туристов и невольно остановилась на невысокой яркой женщине с золотой цепочкой на полной шее. "Директор собственного магазина, хитра и изворотлива, муж – подкаблучник и доволен этим, т.к. все проблемы решает жена", - голос хотел продолжить, но Ольга решительно сказала: "Стоп, все ясно". Вот это да, вот уж действительно – техника на грани фантастики. "А скажи мне", - Ольга задумалась, решая, как обратиться к прибору, и тут же услышала: "Можешь называть меня Джин". "Нет, - ответила Ольга, - ты же моя подружка, да и голос мой, значит – Джина. Так и буду тебя называть. А скажи мне, Джина, ты видишь в людях только плохое?" "Ну почему же, - последовал ответ. – Если встретится достойный человек, я скажу все как есть". И на том спасибо, подумала Ольга, начиная экскурсию.
Прошло полгода. Почти каждый день она встречала новую группу туристов и рассказывала об Иерусалиме, его истории, традициях и праздниках. Ольга была востребованным гидом, и о ней давно говорили как о замечательном гиде. Когда ей хотелось больше узнать о человеке, на которого она обращала свое внимание, Джина выдавала короткую, но всегда ясную и емкую информацию. Тем временем усталость накапливалась, и Ольга все чаще стала задумываться об отдыхе. Она даже спросила об этом свою механическую подружку и получила подтверждение. Ну, что же, добро получено, оставалось выбрать маршрут. Дома Ольга открыла компьютер и стала смотреть, какие туры предлагают различные компании. Ее взгляд остановился на Японии – эта загадочная страна давно привлекала Ольгино внимание. Конечно, она читала об этой стране, знала, что Япония славится своими традициями, своей культурой, многочисленными поражающими воображение синтоистскими и буддийскими храмами. Ну и, конечно, своими гейшами. Итак, решено: Япония. Ольга покосилась на Джину и тут же услышала: "Хороший выбор. Одобряю". "Она одобряет", - не без ехидства подумала Ольга. "Напрасно иронизируешь, я хорошо знаю Японию и смогу предоставить тебе массу дополнительной информации", - сказала Джина. Ну, раз так, - едем!
Ольга уже настолько привыкла к присутствию Джины, что не мыслила своей жизни без нее. Не теряя времени, был заказан тур на конец марта – это было лучшее время для посещения Японии, время цветения сакуры.
В назначенный день она была в аэропорту имени Бен-Гуриона. Ольга очень любила сюда приезжать. Чистота и порядок, слаженность работы всех частей этого огромного организма приводили ее в отличное настроение – недаром же этот аэропорт всегда называют в числе лучших аэропортов мира. Она без труда нашла место сбора группы. Экскурсовод по имени Александр уже был на месте и объяснял подходившим к нему туристам порядок их действий на ближайшие часы.
Маршрут поездки был достаточно интересным: Киото-Такаяма-Мацумото-Токио, и, кроме того, включал в себя опции, позволявшие увидеть еще массу интересных мест. Уже сидя в самолете, Ольга незаметно для себя задремала и почти все время продолжала спать, делая только предусмотренные длительным полетом перерывы на завтрак и обед.
Наконец самолет приземлился в аэропорту Осака, и группа наших туристов отправилась на ожидавшем их автобусе в отель города Киото. Тур начался!
Два фактора, что сразу поразили туристов в Японии, - вежливость японцев и необыкновенная чистота вокруг. Ну, то, что японцы необыкновенно доброжелательны и всегда готовы прийти на помощь, Ольгу нисколько не удивил: это она знала, и все же одно дело – быть информированным о чем-либо и совсем другое – почувствовать это на себе. Было необыкновенно приятно сразу после размещения в номере и душа прогуляться по ухоженным дорожкам вокруг отеля и полюбоваться огромными рыбами, плавающими в очень красивом водоеме рядом с ним.
Весь следующий день был посвящен Киото – городу, бывшему ранее столицей Японии. Александр много и подробно рассказывал об истории города, о знаменитом храме Чистой Воды Киемидзу, о Золотом храме – масса интереснейшей информации говорила о его энциклопедических знаниях, что очень импонировало Ольге. Группу сопровождала также молодая японка, вполне прилично говорившая по-русски (как выяснилось, русский язык она изучала в университете) по имени Кацуми. Она охотно отвечала на множество вопросов, которыми засыпали ее любознательные туристы, и Саша нередко насыщал ее ответы дополнительными интересными деталями.
Назавтра вся группа отправилась посмотреть один из старых районов Киото – знаменитый Гион, где, как им сказали, если повезет, можно встретить настоящую гейшу. Говоря об этом, Саша подчеркнул, что это было бы большой удачей. И удача улыбнулась нашим туристам. Из узкой улочки семенящей походкой выпорхнула она – настоящая гейша в традиционном японском наряде: великолепном кимоно и типичной обуви японской женщины – "окобо".При ходьбе ,,окобо,, мелодично позванивали бубенчиками, прикрепленными к ним. Особо рьяные любители экзотики из группы бросились следом за ней в надежде сфотографировать редкостное видение. А Ольга внезапно услышала голос своей подружки: "А ты знаешь, что когда-то гейшами – первыми гейшами – в Японии были вовсе не женщины, а мужчины. В отличие от продажных женщин – юдзе – гейша (правильнее – гейся, что переводится как человек искусства) призваны удовлетворять культурные и духовные потребности человека". "Я не знала этого", - призналась наша героиня.
Дальше путь группы лежал в древнюю столицу Японии - город Нара. По дороге Саша много и увлекательно рассказывал об этом городе, так что Джине почти не пришлось ничего добавлять. "Это не гид, а ходячая энциклопедия",- подумалось Ольге. "Это лучший гид, какого я знаю", - услышала она голос своей подружки. Саша действительно очень нравился Ольге, впрочем, как и всем остальным в группе. Его мягкий, негромкий голос приковывал всеобщее внимание, а худощавая подтянутая фигура говорила об увлечении спортом. Видно было, что ему нравится реакция группы на его рассказы.
После Нары и лежавших на пути туристов по-своему уникальных городов Такаяма и Мацумото группа прибыла в Токио. Ольгу не переставало восхищать трепетное отношение японцев к своей традиционной архитектуре, что так органично переплелась с современной. Встречавшиеся чуть не на каждой улице огромного города старинные храмы великолепно смотрелись на фоне суперсовременных небоскребов. В один из дней Саша повел группу в один из множества токийских парков – Синдзюку.
Накрапывал мелкий дождь, но это никак не мешало туристам наслаждаться тишиной и спокойствием парка. Не верилось, что огромный город – вот он, сразу за оградой виднеются его небоскребы, а здесь царила звенящая тишина. Стоял конец марта – время цветения сакуры – японской вишни. На всем протяжении пути от Киото к Токио сакура цвела повсюду, но здесь, в парке, казалось, все охвачено этим весенним ликованием. Другие деревья еще не проснулись после зимы и стояли обнаженными, и на их фоне воздушные бело-розовые, словно кружевные, вишневые деревья выглядели просто фантастически.
Ольга не заметила, как отстала от своей группы. Ей хотелось сфотографироваться на фоне одного особенно красивого цветущего дерева, но вокруг не было никого, кроме одинокого пожилого японца. Мимикой и жестами Ольга объяснила ему свою просьбу, и японец вежливо улыбнулся. Снимок получился замечательный, и довольная, женщина, произнеся "аригато" ("спасибо" – единственное японское слово, которое она успела узнать), уже отправилась на поиски группы, как что-то – не иначе как голос подружки - заставило ее оглянуться. Японец продолжал неподвижно стоять под зонтом, а голос Джины пояснил: "Он не просто стоит – он любуется сакурой. В ее цветении японцы видят глубокий смысл, и прежде всего это повод для размышления о быстротечности жизни: ведь сакура цветет не дольше недели. "Потрясающе! – только и смогла произнести Ольга. – Я этого не знала". Тут она увидела свою группу, в центре которой Саша что-то оживленно рассказывал, указывая на цветущие деревья.
У Ольги оставалось нереализованным одно желание. С первых дней в Киото, когда на узенькой улочке им посчастливилось мельком увидеть гейшу, ей очень хотелось поближе познакомиться с этой уникальной частью японской культуры. Конечно, за время экскурсии наши туристы не раз встречали на улицах японок в национальных одеждах и любовались ими, но гейша… в самом этом слове для любого иностранца сокрыто нечто таинственное. А после всего, что было рассказано о гейшах Сашей и Кацуми, после того, как Ольга соприкоснулась с историей и культурой этой удивительной страны, особенно хотелось узнать чуть поближе эту сторону Японии. Но как это сделать? Ольга понимала, что это почти невозможно: ведь языка она не знает, да и общение с гейшей, как им говорили, стоит немалых денег. Угадав ее переживания, в дело, как обычно, вмешалась Джина. "Подойди к Кацуми, ведь она говорит по-русски, и спроси, нельзя ли организовать такую встречу для группы. Уверена, она поможет". Прекрасная мысль, подумала Ольга и в который уже раз порадовалась своей спутнице.
В тот же вечер она постучалась в номер Кацуми. Девушка встретила ее, как всегда, с приветливой улыбкой и внимательно выслушала. К удивлению Ольги, оказалось, что такая встреча вполне возможна. "Только это дорого, - смущенно проговорила японка, - но если вас наберется человек 10 или больше, то сумма на каждого будет вполне реальной. А я могу взять на себя организацию". У Ольги заблестели глаза. Конечно же, в группе найдутся желающие пообщаться с настоящей гейшей! Наутро список желающих был у нее на руках, и Кацуми заказала такую встречу в оригинальном японском ресторане, к тому же всего в нескольких минутах ходьбы от отеля.
Последний день прошел как во сне. Прогулки по городу, последние фотографии – и, наконец, вечером желающие собрались в холле и отправились в ресторан. При входе всех попросили снять обувь и предложили тапочки для прохода в зал, где были разложены традиционные татами. Ольга успела подумать, насколько неудобно иностранцу сидеть на полу, но тут же обнаружилось, что для гостей уже расставлены столы и стулья. Когда все расселись, две японки в ярких кимоно стали с поклонами разносить аутентичные японские кушанья. И вот в сопровождении хозяйки ресторана появилась она – гейша. В своем ослепительном кимоно, с этой сложной прической с украшениями и ярким веером в руках она танцевала, и каждому из присутствующих казалось, что она танцует для него.
После представления гейшу забросали вопросами, а Кацуми терпеливо переводила их на японский. И напоследок самые смелые попросили автограф на память, и гейша написала свои пожелания – как положено, кисточкой и на тончайшей рисовой бумаге. Вечер закончился довольно поздно, но расходиться не хотелось, и наши туристы еще долго гуляли по вечернему Токио. А ночью Ольге долго снился этот вечер с гейшей…
Наступил день отъезда. Вся группа погрузилась в автобус, направлявшийся в аэропорт. Туристы шумно обменивались впечатлениями о поездке и дружно благодарили Александра за прекрасно проведенное в Японии время. В свою очередь гид признался, что такой замечательной группы у него не было. Перед посадкой в самолет Саша подошел к Ольге со словами, что он был бы рад встретиться с ней в Иерусалиме. И она, с первого дня чувствовавшая симпатию к этому человеку, с удовольствием приняла приглашение, а уже сидя в самолете, не преминула по сложившейся привычке посоветоваться с Джиной. Ответ подружки ее почти не удивил: "Достойный человек”-коротко ответила Джина. Ольга благодарно посмотрела на свою маленькую спутницу. На душе у нее было так спокойно, как не бывало уже очень давно. "Если она это говорит, значит, так и есть. Мне крупно повезло с подружкой". И, закрывая глаза в предвкушении дальнего полета, Ольга подумала, что, видимо, если чего-то очень желаешь, твое желание рано или поздно сбудется.

[GREEN]

№ 5

Машкины мужчины


Первый жених у Машки был красавец. Слегка грек, немного русский, глаза-маслины, умница, эрудит, окончил актёрский факультет лесотехнического института и работал ведущим тренингов повышения личностного роста, личностной эффективности и самооценки. Ещё он занимался психологией имиджа и коммуникативным разогревом, создавал кому-то позитивную мотивацию, эмоционально сплачивал коллективы и поднимал корпоративный дух. Зарабатывал, кстати, неплохо, у нас же в стране беда с позитивной мотивацией. А идиотов, которые за свои деньги хотят быть позитивно мотивированными и эффективно коммуницированными, навалом и многие из них к Машкиному жениху на тренинги и семинары ходили. Машка тоже несколько раз сходила, уговорил её жених cделать новый скачок в развитии. Ей там даже понравилось, все улыбаются, друг друга знают, здороваются радостно, сразу и не скажешь, что они слегка странноватые, смыслы с гармониями потеряли и про своё предназначение ничего не знают. И дороговато, конечно, пять тысяч рублей за то, что Машкин жених книгу два часа пересказывал, «Прелести тренинга и достижения выпускников» называется, автор, разумеется, американец. Машка сама её покупала. Двести страниц о том, как заставить начальника увеличить зарплату на тридцать восемь долларов и достичь при этом небывалого состояния души. Да, ещё Машку на первом занятии назвали солнцем, которое светит, даже если на пляж никто не пришёл. Но Машка, во-первых, то, что она солнце, и так знала, бесплатно, а, во-вторых, солнце ведь не только пляжи освещает, а ещё выгребные ямы, мусороперерабатывающие заводы, скотные дворы и кладбища, но жених ей про это запретил говорить – непозитивно. Конструктор успеха может разрушиться. А как-то они домой с очередного тренинга возвращались и к ним два хулигана пристали, то ли телефон хотели у Машки отобрать, то ли просто так куражились, неважно, но Машкиного жениха как ветром сдуло. Вместе с его позитивной улыбкой и таким же настроем. Хулиганы удивились, куражиться перестали и телефон отбирать раздумали. Головой просто покачали и ушли тихо. А жених позвонил через день, извинялся, сказал, что он не мог находиться в пространстве конфликта, что надо записаться на коучинг «Дерево конфронтации целей», курс – пятнадцать занятий, проводится в Турции, дорого, конечно, но он стоит этих денег, плюс экскурсии и питание, и тогда они достигнут наконец гармонии, объективно оценят происходящее и, если Машка готова оплатить этот модуль за себя и за него… Машка телефон выключила, потом номер поменяла и об этом женихе забыла. Даже не плакала почему-то…

Второй Машкин жених тоже был симпатичный, умный и образованный, а работал адвокатом в какой-то адвокатской конторе. Происходил он, по его словам, из рода Аракчеевых, но фамилию носил простую – Кузькин. Он так клиентам и представлялся: «Адвокат из старинного дворянского рода Аракчеевых Сергей Кузькин. Какая у нас проблема?» Адвокат он был настоящий, работал много, в выходные пил виски и ругал клиентов за жадность, иногда ходил в гости к другим адвокатам, где они пили виски и ругали клиентов за жадность, ещё он копил деньги на «БМВ» и на кожаный портфель, ненавидел начальство и имел две супермечты – стать главным адвокатом и уехать в Америку. Потому что «в этой стране нам, Аракчеевым, делать нечего». Единственный минус – скуповат был. Говорил, что «мы, Аракчеевы, денег черни никогда не ссужали». Так что Машка с ним на свои деньги жила и ещё ему подкидывала. Любила его сильно. Даже забеременела от этого Аракчеева-Кузькина, очень ребёночка от него хотела, но он, когда узнал, скандал грандиозный закатил. Кричал, что «детей рано ещё заводить, надо сначала карьеру сделать, стать главным адвокатом, денег накопить и уехать отсюда, и там уже рожать, и вообще он, Аракчеев, детей хочет как минимум от Волконской, а не от какой-то там Машки, и денег на детей он тратить на данном этапе жизни не собирается…»… Машка до конца его истерику не дослушала, ушла. Даже за вещами потом подругу посылала, видеть его не могла. А ребёночек изумительный родился, копия Машки, от Аракчеевых, слава Богу, ничего не взял. Характер, правда, в Кузькина, адвокатский, без конфет пальцем не пошевелит, но Машка с этим успешно борется…

С третьим женихом Машка на Гоа познакомилась. А что - сын взрослый, три года уже, бабушка его обожает, оставить есть на кого, можно и отдохнуть – и от работы, и от суматошной московской жизни. Купила путёвку и полетела. А там, на Гоа, только она в гостиницу заселилась, в бар на берегу океана пришла - сразу этого парня приметила. Его трудно было не заметить - высокий статный блондин, красивое тату на руке и глаза с поволокой. Дымчатые такие глаза. Он на берегу сидел, медитировал, а в баре ромом угощался. Машка к нему подошла, познакомилась и они так две недели и просидели, глядя на океан. С перерывами, конечно, на ром, анашу и всё остальное. Жених ей и про лоскутное одеяло индийских снов рассказывал, и про мандалу, и про випассану, и дышать её верхней губой научил, и «Бхавату, Сабба, Мангалам» говорить заставлял, это вместо тоста у него было, и про мудрость недвойственности шри объяснял, пока не засыпал пьяный и обкуренный. Машка уже начала догадываться, откуда у него такие дымчатые глаза, а потом ей его знакомые всё рассказали. Жених этот, оказывается, что б на океан смотреть и травку спокойно курить, квартиру в Москве сдаёт родительскую, а самих родителей в дом престарелых сдал – мешались они ему. Родители и умерли там, в доме престарелых, он даже на похороны не летал. Торчал здесь, как пальма, созерцал чего-то. Ему ж главное, что б было кому про сущность Ваджрасаттвы втюхать и рома на халяву выпить, а всё остальное это ненужные вибрации. Улетела Машка на следующее утро, хоть он и предлагал оставаться, визу продлевать, семью создавать и бизнес совместный начинать, наших туристов на всякие «медитации прозрения» разводить. Говорил, что о детях мечтает… А Машка весь полёт до Москвы проплакала. Не из-за жениха этого растительного, нет – родителей его жалко было, хоть она их и не видела ни разу. Она даже могилки их потом разыскала и хоть немного в порядок привела, цветочки посадила…

Потом женихов долго не появлялось, не до них Машке было – сын, работа, закрутилось всё как-то. Ну а через год возник в её жизни очередной возлюбленный – моложе Машки, из Питера, то ли поэт, то ли музыкант, то ли художник, сразу и не разберёшь. С тонкой и ранимой душой был мальчик, дождь слушал, Монтеня читал, по радуге бегал, любил Машке вещи в Париже выбирать, но… Изменил он Машке, причём со своим другом. Машка домой пораньше пришла и застукала, как они там резвятся. На её постели, между прочим. Хорошо хоть, что сын в школе был. Машку сначала чуть не стошнило, а потом она смеяться начала, и всё время, пока они вещи собирали, смеялась. А вещи они часа два собирали, даже некоторые Машкины прихватили, деньги Машка и пересчитывать не стала, и так понятно. С сыном потом долго серьёзно разговаривала, но там всё нормально оказалось, к счастью – за девочками ухаживает, в футбол играет, о мужской дружбе не говорит. Потому что Машка хоть человек и толерантный, но когда касается сына, вся толерантность куда-то улетучивается.

Ещё у Машки были алкоголик-писатель и совершенно непьющий тренер по фитнессу, один водку мог сутками пить, второй мышцы качать, а в постели оба – ни петь, ни рисовать, что Машку обижало. Был олигарх, но тот всё покупать привык, а Машка и сама прилично зарабатывала. Хотя подарки ей нравилось получать… А кому не понравится? Но ушла от него – гордая, к тому же он тоже выпить любил, как алкоголик-писатель и мышцами хвастался, как тренер по фитнессу, а зачем Машке все трое, но в одном флаконе? И в постели там тоже проблемы были… Ещё француз мелькнул какой-то, журналист с армянскими корнями, но там вообще смешно, эти европейцы… Да ещё с армянскими корнями...

И было Машке уже за тридцать. И смирилась она с тем, что женского счастья в её жизни уже не будет. Не судьба, что поделаешь… Хотя почему – есть оно, счастье, сын растёт, золотце Машкино, родители живы-здоровы, работа хорошая, отдыхать вот с сыном на море ездила, в Геленджик… У других-то, у Машкиных подруг, вообще всё наперекосяк, хотя и мужья любимые, и любовники богатые… Но так думать Машка себе запрещала, хотя раз в неделю слёзы-истерики подружкины терпела, успокаивала, слушала, коньяком отпаивала… Всё знала, словом.

А однажды она за сигаретами пошла в магазинчик рядом с домом, а там грузчик-узбек. Так на Машку посмотрел, что у неё сердце остановилось и только через минуту снова застучало. И где он шикарный букет за две минуты купить успел? Увидел, что Машке понравилось, и её теперь каждый день у подъезда букет ждёт. Продавщицы потом сказали, что он всю зарплату на цветы тратит. Смеялись над Машкой, хотя видно было, что завидуют. А узбек этот ещё и дворником устроился, двор Машкин подметать, по ночам «бомбить» на машине начал, потом в крановщики перешёл на стройку и, что Машку удивило, в институт строительный поступил на заочное. И учился по-настоящему, днём на стройке вкалывал, а ночами книги-учебники читал, у него свет в комнате только под утро гас. Машка видела, он комнату в доме напротив снимал. И она почему-то тоже спать не ложилась, ждала, когда он свет погасит и к окну подойдёт. А потом он ей в любви признался, в парке, на колесе обозрения, на самой верхотуре. И когда их кабинка вниз приехала, там всё в цветах было, и стол в кафешке рядом накрытый, и колечко золотое, и живая музыка с Машкиной любимой песней. И Машке почему-то казалось, что если б у него денег побольше было, он бы ей и Эйфелеву башню подарил, и остров в Тихом океане, и Луну со всеми её кратерами.

Две девочки у Машки родились, двойняшки, а это только от большой любви случается. И очень Машка с мужем любят с балкона смотреть, как с ними старший сын гуляет, как он их даже от ветра защищает, хулиганы-то и близко не подходят. Настоящий мужик растёт, по радуге в тридцать лет бегать не будет, делом будет заниматься. А подруги Машкины ругаются на неё, говорят, что с такой красотой и с такими мозгами могла бы и получше кого найти, а не узбека-грузчика. И сидят у Машки в гостях, никак их не выгонишь. Потом признаются, что за счастьем приходят, у них дома-то нет такого, что б счастье всю квартиру переполняло, хоть они и на тренинги ходят, и мужья у них прилично зарабатывают, и на Гоа они каждый год летают. Без мужей, правда, не летаю мужья с ними. А любовников жёны не отпускают…

А Машка об одном жалеет – поздно она в магазинчик этот за сигаретами зашла. Так могла бы и ещё двоих родить. Детей должно быть много, как её муж говорит…

[GREEN]

№ 6

Аромат настоящей любви


Красный пакет летел вниз, время от времени предпринимая кокетливые попытки живописного порхания на ветру. Ускорение с каждой секундой усиливалось, и порхал он все меньше. Наконец, пакет приземлился прямо на голову солидного (даже напыщенного) молодого человека с дипломатом и в деловом костюме.

От неожиданности молодой человек выронил дипломат. Однако, по-видимому, пакет не нанес ему никаких ощутимых повреждений. Он снял с головы пакет и частично вывалившееся содержимое, и задрал голову, чтоб посмотреть, кто хулиганит. Не требовалось большого ума, чтоб определить, что пакет вылетел из окна прилегающей к тротуару многоэтажки. Однако злоумышленники, если таковые были, остались скрыты от него. Вообще никто не высовывался, разве что флегматичный дядька с заветренной стороны продолжал курить на четвертом этаже. Молодой человек как раз наблюдал за ним, когда пакет короновал его. И потому никаких претензий к курящему гражданину пострадавший не имел. Скорее уж он ругал свою машину, которая сломалась, и он предпочел пешую прогулку давке в общественном транспорте в час пик.

Пакет оказался набит старыми капроновыми колготками и чулками. Хламом, в общем. И молодой человек никак не ожидал от себя, чтобы подобное богатство заставило его замереть столбом посреди дороги, забыв про брошенный дипломат.

***

Молодому человеку было чуть за тридцать, его звали Никита, и он уже лет пять работал в процветающей фирме, выпускающей парфюм, в химическом отделе. Собственно, фирма была дочерним предприятием заграничного магната на местной почве. Платили Никите там хорошо, вот только однообразие служебных обязанностей начало потихоньку приедаться. На местах требовалось продавать все те же брендовые ароматы, которые крутились в рекламе, а рационализаторских предложений у Никиты возникло пруд пруди, вот только слушать его никто не хотел. Никакого творчества! Вот придумать бы свой, новый аромат, ни на что не похожий! Запатентовать, продвинуть через фирму! И денежно, и душе приятно, да куда там.

По этому поводу как раз сегодня за обедом у коллег Никиты вышел спор. Начал его скептик Тимур из отдела продаж, заявив, что все уже придумано до нас, и ничего нового уже не будет.

- Все запахи по сути цветочные или кондитерские, можно их сочетать, и чаще всего фигня полная выходит, - авторитетно изрек он. – Ну на фига гибрид розы с лопухом? В шампуне оно, может, чего-то там питает, а зачем девке на себя его для проформы выливать? Ясно, что мужику, у которого ностальгия по лопухам, розы нафиг не нужны.

- А разве лопухи пахнут? – удивился почтенный седовласый бухгалтер с вечно заложенным носом.

Никита его едва услышал; он понимал, что никто его специально не поддевает, но просто так сидеть и слушать гимн безнадеге не мог.

- Между прочим, те же розы пахнут по-разному, к примеру, в жару, или после дождя, - снисходительно указа он Тимуру. – А запахи в разное время выбирают разные, историю почитай! Неизменно только желание полов нравиться друг другу, а наше дело – им в этом помогать.

- На этот счет тоже уже придумали духи с феромонами, - не менее снисходительно заметил Тимур.

- Нюхала я ваши духи с феромонами, по-моему, чушь полная, - заявила начальница Никиты, кандидат технических наук Камилля Рустамовна.

- Я вот читал, что любовь для каждого пахнет по-своему! – высунулся Баха-практикант.

- Я тоже читала «Гарри Поттера»! – усмехнулась на это его напарница, шустрая и веселая Олеся. – Вот только надо магией владеть, чтобы сварить любовное зелье! А раз тебя этим природа обидела, как ты собираешься вывести формулу таких духов?

Никита усмехнулся в сторону: за прошедшую неделю не ему одному стало ясно, что если Баха и выведет формулу, так только в стихах. И способности, и склонность к точным наукам у парня отсутствовали начисто, и непонятно, кой черт занес его на химфак.

- Дура ты! – огрызнулся Баха. – Спорим, у каждого есть такой запах, перед которым он не может устоять?

Никита тоже верил, что нечто подобное должно быть.

***

И вот теперь Никита застыл, не в силах пошевелиться, потому как душа его без всякого предупреждения переселилась в рай. Он определенно врос в этот запах. Влюбился.

Постепенно ощущение эйфории подвинулось, уступая место злости на себя, как это он, химик с высшим образованием, не может определить, что именно он так самозабвенно нюхает! От капроновых тряпок определенно не исходило никаких грубых физиологических миазм, чего можно ожидать. Нет, колготки были старые, пропыленные, и запах от них шел тоже старый, впитавшийся, тонкий, едва уловимый, ни на что не похожий. «Блин, у кого сейчас такое старье найдешь? А если я влюбился в старую бабку?» - посетила Никиту ужасная мысль. Но нет, бабуськи обычно ничего не выбрасывают, тем более – такой дефицит.

Это трудно объяснить, когда на нормального человека в нормальном настроении ни с того, ни с сего вдруг накатывает такая тоска. И все же Никита знал, что унюхал как раз такой запах, перед которым не может устоять, и жить без этого дальше не сможет.

Значит, в любом случае придется найти хозяйку пакета. В том, что хозяйка проживает в многоэтажке, Никита не усомнился. Не принято таскать с собой в гости пакеты со старыми колготками. С пакетом же, вероятнее всего, дети баловались, или случайно свалился. Падения Никита не заметил, значит, досталось ему сверху или чуть сзади.

Молодой человек обернулся, и сердце его, еще недавно спокойное, подпрыгнуло от радости: он успел пройти всего один подъезд, притом в подъезде, как сразу выяснилось, не оказалось домофона. Ему предстояло обойти двенадцать этажей, по три квартиры на каждом. Итого 36, всего лишь. До сих пор Никите никогда не приходилось ходить по квартирам, однако остановиться он не мог.

Первый этаж Никита исключил сразу. Поколебавшись, решил начать со второго. Удерживая под мышкой дипломат, Никита позвонил в квартиру на втором этаже. Выставил вперед пакет и спросил выглядывающую из-за двери женщину:

- Простите, пожалуйста, это не Ваше? Понимаете, мне на голову упало, - добавил он несколько воинственно.

По взгляду женщины ему, впрочем, сразу стало ясно, что пакет ей незнаком. Она вежливо ответила, что вещь не ее, и попрощалась.

С тем же вопросом Никита обошел третий, четвертый и пятый этажи, причем: дважды на него сперва бросились собаки весьма крупных пород и облаяли; пять раз пришлось выслушать сетования бабушек о том, какие теперь дети хулиганистые; один мужчина довольно агрессивно заявил с порога, что ничего не покупает; и один раз ему с ходу сунули в дверь мусорное ведро, причем хозяйка, даже осознав, что Никита не ее супруг, все равно воспылала возмущением от его нежелания выносить мусор. Все это Никита пережил на одном дыхании, и пережитые испытания ничуть не остудили его запала.

На пятом этаже на звонок вышла недовольная, что оторвали от кухни, женщина, рассеянно вертящая в руках окровавленный нож. И скворчащая за спиной сковорода почти тут же вынудила ее броситься со всех ног назад. Никита терпеливо переждал на пороге, сам себе удивляясь: никогда раньше он не влюблялся до таких безумств.

Между тем раскрасневшаяся тетка вернулась с кухни и слегка успокоилась, видя, что он мирно стоит на лестничной клетке и не пытается вломиться в дом. И тут судьба в ее лице смиловалась над Никитой.

- А знаете, что? – сказала она, внимательно разглядев предъявленные вещи. – Вы к Семеновне загляните, это в квартиру напротив. Я, кажется, видела, что с год назад ей внучка что-то дарила в таком же пакете. А она бабка такая, ни в жизнь не выбросит!..

Еще не нажав на кнопку звонка, Никита понял, что пришел. От квартиры даже сквозь закрытую дверь исходил тот самый неуловимый чарующий аромат. Вдруг припомнив разом все пройденные испытания, он мысленно обругал себя за то, что неправильно искал. Надо было принюхиваться, и все! При этом молодой человек совершенно проигнорировал, что, не будучи собакой, не может быть настолько уверенным в своем нюхе.

Тем временем ему открыла суровая пожилая гражданка и, заметив пакет, оживилась.

- Мне на голову упал, - с болью промямлил Никита, не зная, куда деться от ощущения щемящей грусти и утраты. Бабка определенно не годилась для того, чтобы поселиться в его грезах, но от нее и вокруг нее витал райский запах.

- Видать, ветром сдунуло, - с извиняющейся интонацией произнесла бабка. - Юлька, она же все бросает, я сказала – прищепкой!

Между тем Никита мучительно искал хоть какую-то зацепку, что-то, что позволит ему остаться в раю. И его осенило.

- А Вы разве колготки такие носите? – удивился он. И правда, никогда в жизни не видел он бабушек, щеголяющих в капроне. Впрочем, он к ним никогда и не приглядывался.

- Я? Надевать? Да ты что! – тотчас обрадовала его бабка. – Нет, я в них яблоки храню. Заворачиваю в листья, и лежат всю зиму.

Она запнулась и вопрошающе уставилась на Никиту. Тот вдруг сообразил, что, кажется, расплывается в самой идиотской улыбке, на какую способен, но ничего не может с собой поделать.

Яблоки! Объяснения вспыхнувшей любви оказалось гораздо проще, чем он опасался. Детство, аромат яблок, большие, красивые плоды на столе, гнущиеся под весом плодов ветки на всех дачах, сады в горах. Бабушка варит варенье; хорошие, не червивые плоды специально отбирают всей семьей, заворачивают в листья или в газеты и кладут в ведро, чтобы убрать на даче в погреб; тогда зимой можно кушать свежие яблоки и груши.

- Мне в школу с собой давали яблоко, - счастливо прохрипел он.

- А, да, - заулыбалась бабушка. – И я своим детям давала. Тогда были яблоки не то, что нынешние! Здоровенные, обычные до кило вытягивали. А рекордные по пятнадцать - двадцать килограмм! Такое в колготки не засунешь.

Никита кивал без остановки. Рекордных яблок он не помнил, но какая разница?

- Ты чего орешь, бабуля?

За спиной пожилой гражданки появилась девушка. Она была невысокая, тоненькая, окутанная тем же райским ароматом. Никита отшатнулся, как от удара, когда бабка принялась ее ругать, объясняя, почему пришел Никита.

- Извинись перед человеком, бесстыжая! – потребовала под конец строгая бабушка.

- Ой! – смутилась девушка, начала рассыпаться в извинениях и, внезапно оборвав их, участливо спросила: - Вам плохо?

Никита сообразил, что пялится и улыбается, должно быть, совсем тупо.

- Нет, мне по голове не сильно досталось, - уверенно заявил он. – Я просто Вас увидел сейчас и подумал…

Он очень кстати вспомнил об одном мероприятии на работе, но далее последовала целая серия ненужных акробатических упражнений с его стороны, пока он перекидывал дипломат, пытаясь залезть в карман. Целую вечность Никита пытался нащупать визитку, наконец, нашел и передал девушке, которая, на пару со своей бабушкой, к тому моменту совершенно обалдела.

- Понимаете, у нас послезавтра начинается акция, - принялся сбивчиво объяснять Никита. – Для одной газеты, люди будут выбирать, какие духи лучше. Нужны, так сказать, дегустаторы. Абсолютно бесплатно! Хотите поучаствовать?

Идея оказалась удачной: девушка проявила к акции живой интерес. Зато ее бабка мгновенно набычилась, и они вместе принялись уговаривать подозрительную пожилую женщину, что акция – обычное дело, и никакого ужаса из новостей с ее ненаглядной Юлькой не случится.

- Вы послезавтра приходите обязательно, Юля, - попросил Никита, еще раз повторив, что на «пакетом по башке» не обижается.

- Приду, - пообещала девушка.

Спускаясь по лестницы, он услышал, как бабушка из-за двери ворчит:

- Чего это он, как чокнутый?

Молодой человек больше не пыжился; он улыбался. Он не мог дождаться послезавтра, но ему было и сейчас хорошо. И, прежде чем дойти до дома, он решился еще на один странный поступок.

Как и все солидные люди его уровня, Никита давно отоваривался только в супермаркетах. Но на этот раз он купил яблок прямо с тележки на улице.

[GREEN]

№ 7

Клубника со сливками


Лиза возненавидела лето в тот самый момент, когда не сумела застегнуть на талии хит прошлого сезона, купленного про запас в конце августа.

- Блин! Растолстела, как корова! А еще замуж собралась! И на курорт.

Если откровенно, то сначала на курорт, а уж потом, если повезет с курортным романом, то замуж. Откладывать было некуда – тридцать пять. Год - другой и не взглянет никто.

- И что теперь? На моря с личным спасательным кругом? Так там меня и ждут! Нет уж, только к тетке в деревню! Хотя бы для начала. Полгектара картошки прополю, столько же свеклы – и можно будет думать о Крыме. За неделю справлюсь.

И на всякий случай заказала билеты на юг на конец месяца. Чтоб уж наверняка. Если тетушкина картошка не поможет, то неделя в финтес-клубе доведет ее замыслы до логического завершения. В плане фигуры. На все остальное – воля божья.

- Но ты же не дашь мне умереть старой девой? – просительно взглянула Лиза в форточку. В последнее время с богом у нее были натянутые отношения.

В Крым она ездила каждый год. И романы заводила в тех же временных рамках. Ничего лишнего номинанту на звание счастливого супруга не позволяла. Но держала на коротком поводке. В том смысле, что не упускала возможности пообещать золотые горы, молочные реки, кисельные берега. И прочие составляющие светлого и счастливого будущего. Семейного, разумеется.

Роман благополучно развивался на всем протяжении крымских каникул. И завершался на вокзале. Охапкой цветов, горячими поцелуями и обещанием встретиться на рождественской декаде. Пустым, к сожалению. Ни один из нежных, великодушных, верных, признательных, честных – плюс соответствующих еще трем дюжинам настоящих мужских достоинств – кавалеров так и не появился на жизненном пути Лизы ни в Рождество, ни во все последующие и не менее прекрасные дни. На звонки не отвечали, из друзей во всемогущих «Одноклассниках» загадочным образом исчезали.

Можно, конечно, было бы заарканить кого-нибудь из местных. Но тоже не случалось. Работа -дом. Дом – работа. На выходные – родительская дача. Или очередной девичник. На больше не хватало ни сил, ни времени, ни фантазии. Ни элементарной удачи. Принцы, герцоги и виконты успешно проходили, пролетали, проезжали мимо. Не удосужившись оценить волнующие изгибы вошедшего в стадию молочной зрелости женского тела. И всего остального – тем более…

- А ведь на диете семь недель сидела! – чуть не плакала Лиза, выбирая в магазине бесформенный – спрятать бы хоть как все эти вопиющие округлости – сарафан для деревенского отдыха.

По дороге домой зашла в парикмахерскую – записывалась на мелирование. Мастер порадовал новыми ценами. Лиза приуныла: стоимость планируемой красоты превышала пределы разумного.

- А вы что хотите? – пожал плечами парень. – У нас салон, а не забегаловка.

- Знаю, что салон. Но иногда сопротивляюсь. А что можно сделать с моими кудрями за пятьдесят?

- Разве что остричь. Коротко и ясно. Модно, между прочим. Авангардно. И молодит к тому же.

- Куда уж моложе? – вздернула носик Лиза. – Хотя… давайте короткую – пропадать, так с музыкой! И голове легче.

Все равно – с кавалерами у нее в этом сезоне не получится – и слону ясно. А с короткой стрижкой плавать удобнее. Вон, хотя бы в тетушкином пруду. Не Крым, конечно, но плавается хорошо.

- Решено: стрижем коротко.

Мастер кивнул и углубился в профессиональную деятельность. Лиза закрыла глаза.

И открыла через минуту. Как ей казалось.

- Готово! – мастер повернул ее к зеркалу. – Самому не верится.

Лиза удивленно рассматривала свой новый облик.

С последними локонами она сбросила с плеч лет десять. И выглядела теперь заполошенной тинеджершей. Полнота пришлась ко двору. И щечки, и плечики. Так, без претензий. Но мило. Как раз для деревни. Сарафан. Босые пятки. Ушки на макушке.



- Хорошенькая какая! – всплеснула руками тетушка. – Хоть сейчас под венец.

И прикусила губу, вспомнив о Лизиной «трагедии».

- А и пойду, если кавалера найдете. Только, чур, не агронома! Меня с работы не отпустят. Так что сойдемся на шофере. Или трактористе. Тому и в городе работа найдется.

- Чего уж сразу тракторист? – возмутилась тетушка. – Вон, к соседям с самого Питера племяш приехать должен. Хирург. Говорят, даже главный.

- А что и такие бывают? – фыркнула Лиза, накладывая в глиняную миску клубнику и заливая ее молоком. Она обожала клубнику с парным молоком и с удовольствием давила посыпанные сахаром ароматные ягоды большой ложкой. При этом понимая, что никакие хирурги ей в этом году не светят. Даже главные. Но не портить же себе отпуск!

Оставив хирурга конкуренткам, она окунулась в радости сельского лета. Подолгу нежилась в постели, наблюдая в открытое окно за кружащими над садом ласточками. Отрабатывала лишние калории в картофельных рядах. Купалась в пруду до посинения. Босиком носилась по двору, по нагретым солнцем тропинкам.

Ворошила пахучее сено. Пила холодную колодезную воду прямо из ведра. Набирала в подол сарафана огурцы с грядок. И по три раза на дню бегала за клубникой.

- Ты б хоть изредка туфли надевала. Да губы красила, - вздыхала тетушка. – Сосед не ровен час заглянет, а тут не девка, а пацанка ягодой перепачканная.

- Как заглянет, так и выглянет! - отмахивалась ошалевшая от июньских вкусов и запахов Лиза.

У нее и без соседа голова шла кругом – свежее сено, спелая клубника, парное молоко. Ветерок доносил из ближайшего перелеска аромат соснового цветенья и земляники. Река напоминала о себе озоновой свежестью. Солнце играло росинками поутру. А вечер дарил Лизе низкое звездное небо… Хотелось наплевать на Крым и остаться до августа у тетушки. Раз уж похудеть не получалось…

Какое там похудеть!

Лиза соскочила с кровати, натянула сарафан и понеслась в огород. Сейчас молоко будет, а у нее ни одной клубничины на завтрак! Непорядок.

Благо, что огород рядом – десять шагов туда. Десять обратно. А если бегом, то…

- Ой!

В калитке она столкнулась с незнакомцем. Должно быть, с тем самымг лавным хирургом из Питера. Ходят тут всякие! Жить мешают.

С досадой отметила рассыпавшиеся от столкновения ягоды. Одна, вторая, третья… жалко-то как! Такие спелые, такие крупные… разве что поднять… вымыть…

Она дернулась, почувствовав легкое прикосновение к щеке.

- Вы что?

- Простите, не удержался. Не женщина – сплошные соблазны…

Она вспыхнула. Произвела в уме молниеносную инвентаризацию внешних достоинств. Вспыхнула еще больше. Оглянулась в поисках той самой женщины. Никого не увидела. Но не сама же… Подняла глаза, пытаясь найти ответ во взгляде незнакомца. И тут же опустила. Никто и никогда не смотрел на нее ТАК! Это же неприлично, в конце концов! С ума сойти!

Возмутиться не успела. Почувствовала легкое прикосновение к руке.

- Мой любимый десерт – клубника со взбитыми сливками.

Надо же! Их вкусы совпадали. Но откуда… Взгляд коснулся руки. Господи… Пальцы были перепачканы клубничным соком. Мало того, на руку выплеснулось молоко из банки, которую держал мужчина. Молочные реки… клубничные заводи… та еще соблазнительница.

- Это молоко, а не сливки… - потупилась она.

А он… он был хорош. Если не принц, то по меньшей мере, действительно главный хирург – только они бывают так притягательны и недоступны. Так недоступны и притягательны. И так непредсказуемы…

- Вы что… что себе позволяете? – запоздалый вопрос повис в воздухе.

А главный хирург целовал и целовал ее руку, снимая губами клубнично-молочные пузырьки.

- Ничего вкуснее в жизни не пробовал. Не сливки, говорите? И не взбитые?

Голова шла кругом. В застигнутом врасплох женском организме происходили необратимые изменения. В находящейся в том же состоянии душе – экстренная переоценка ценностей.

- Молоко… - тупо твердила она, все быстрее вращаясь в вихре непознанных ранее эмоций. – Обыкновенное парное молоко… сюда бы щепотку сахару – вас вообще бы было не оторвать…

- Меня уже и так не оторвать. Даже без сахару, - мурлыкал он, продвигаясь все выше. – Такое могут оценить лишь настоящие гурманы. Но если вы настаиваете, можем добавить…

- Чего? – пискнула Лиза, испугавшись несанкционированной добавки.

Куда уж тут добавлять? Ей бы с этим элементарно управиться!

- Сахару… сами же предложили…

- Да? А давайте в другой раз?

- Если вы настаиваете…

Ее ощущения замерли во времени и пространстве. На самой высокой ноте. Главное, чтобы молоко не кончилось. Или клубника. Или рука. Или…

Поляна у калитки кружилась во Вселенной, расцвеченная свежей июньской зеленью и ярким солнечным светом. Они стояли друг к другу настолько близко, что из космоса казались единым целым. Растерянная в нечаянном счастье девушка в широком сарафане со сползающей с округлого, чуть тронутого загаром, плеча бретелькой. И склонившийся в затянувшемся на века поцелуе ее нечаянный рыцарь. В сгустках чувств и эмоций парили корзинка с клубникой и банка с парным молоком – виновницы очередного зигзага судьбы. Было там что-то еще, непосредственно относящееся к лету, к деревне, к старому дворику под недавно отцветшими яблонями. Обязательное, но такое незначительное на фоне разворачивающихся событий…

[GREEN]

№ 8

Шурочка


В половине третьего ночи, точно по расписанию, поезд замер на минуту посреди леса и, едва дождавшись, когда я спрыгну прямо на насыпь, снова застучал стальными колесами по рельсам и исчез в темноте.

Я уже не первый год приезжаю в Таежный на охоту и каждый раз удивляюсь, как машинисту удается не прозевать станцию, ведь единственным ориентиром для него является свет одиноко горящего фонаря - ни станционного здания, никаких признаков даже заброшенного жилья, не говоря уже о простой платформе. Сам поселок находится всего в километре, а от него мне еще топать двадцать километров до охотничьей избушки. Идти ночью даже лучше, чем днем: свежо, и в темноте двигаешься как автомат: идешь, идешь по заросшей дороге, ведущей в заброшенную деревню на берегу быстрой речушки, в которой еще ловится хариус, - и вдруг, на рассвете, когда сумрак рассеивается, выясняется, что путь, почти весь, пройден. Про эту деревню уже мало кто помнит, мне же ее показал дядька, лет двадцать тому назад валивший неподалеку лес. Дядька больше не охотится – здоровье сдало, а я вот езжу. Дома все давно уже раскатали и вывезли, но один домик каким-то чудом остался нетронутым; в нем я всегда и располагаюсь.

В отличие от большинства охотников-любителей, я предпочитаю охотиться в одиночку, даже без собаки. В сущности, я ведь приезжаю не ради трофеев и уж тем более не ради того, чтобы попить водки: для этого существует коллективная охота. Просто так легче почувствовать хоть более или менее единство с этим могучим суровцем по имени тайга, дружбы которого так хочется добиться. Я один, и он один – только тогда он станет разговаривать со мной – без единого слова, но я услышу, я пойму и буду счастлив и бесконечно благодарен. Именно поэтому я и не ценю групповую охоту: там много пустого, а главное ускользает. Однако у каждой медали есть оборотная сторона. Ценой ошибки для любого таежника-одиночки может оказаться жизнь или здоровье. Это не значит, конечно, что охотники мрут как мухи, но можно нарваться на медведя; бывают несчастные случаи; в конце концов, охотник запросто может заблудиться или оказаться без должного ухода и лекарств наедине с внезапной хворью – да мало ли что может произойти.

В первый день я охотился мало, зато на второй поднялся с рассветом, и охота задалась. К трем часам дня я настрелял уже семь рябчиков и, посчитав, что лучше не гневить удачу жадностью, отправился в свою избушку. Путь мой лежал мимо болота, и я решил собрать немного брусники для морса. Клюквы еще попадалось достаточно, а вот брусники, как и следовало ожидать, было уже совсем мало - так, по одной-две ягодки кое-где. Мне же хотелось именно ее: не так кислит. И я упорно продолжал чавкать сапогами по ржавым лужицам, наклоняясь за красивыми крепкими ягодами. Неожиданно у меня заболела голова. Боль стремительно нарастала, и надо было бы уже уйти, наконец, но... я по-прежнему терпел. Вскоре лоб заломило невыносимо, и, скрючившись, как старичок, я с трудом доплелся до суши. И здесь совершил вторую ошибку: прилег прямо на землю, от боли не найдя в себе воли наломать хотя бы свисавшего едва не до земли пихтового лапника, чтобы подстелить под спину. А в начале октября этого делать не стоило. Через некоторое время боль притупилась, но меня охватил озноб.

Еще было светло, однако приближение вечера уже наметилось: тени начали вытягиваться. Я поспешил к своей избушке, потому что уже знал, что заболеваю: знобило уже ощутимо, идти стало тяжело. Я мечтал о непритязательном уюте своего жилища и живо представлял, как буду слушать потрескивание сгорающего в огне валежника, как буду наблюдать за синими язычками разгорающихся сыроватых веток и ярко-желтыми язычками – сухих.

Все эти фантазии так и остались фантазиями: оказавшись, наконец, в избушке, я ощущал себя уже настолько обессиленным, что первым делом завалился на нары и, укрывшись с головой стареньким шерстяным одеялом, сразу же уснул. Спал я плохо и, открыв поутру глаза, долго лежал, размышляя над тем, что же дальше делать. Лучше мне не стало, сил не было даже встать с нар. Конечно, стоило бы как-нибудь дойти до станции, а там уж дотерпеть ночь в поезде да полчаса в трамвае и вызвать уже из дома скорую. Однако двадцать с гаком километров, без особого напряжения преодоленные по приезде, в нынешнем моем состоянии пугали меня. Приемлемее выглядела вторая возможность: вниз по реке, в семи километрах, находилось село. Такой выбор отдалял меня от станции уже почти на тридцать километров, но я надеялся добраться до нее из села на машине.

Идти, понятное дело, было тяжело: если еще вчера я свободно поднимал одной рукой пятидесятикилограммовый мешок, то сейчас еле тащил полупустой рюкзак, часто присаживаясь у деревьев перевести дух. «Как тонка грань между жизнью и смертью, между молодостью и старостью. Сегодня ты силен, а завтра бессилен», - подумалось мне. Когда-то в школьном кабинете биологии красовался плакат: «Человек – царь природы». Никогда раньше этот лозунг не казался мне таким глупым, как сейчас – глупейший изо всех глупейших, выдуманных когда-либо человеком. Этого царя собственный «слуга» прихлопнул бы сейчас ладошкой и не заметил. Я – царь! М-да… Жалкое зрелище жалкого царька, выдающего желаемое за действительное. Ну как тут не посмеяться над чванством муравья, уносимого внезапным порывом и возвещающего на весь лес, что он управляет ветром?!

На окраине села, куда я вышел, строилась церковь. Особо не размышляя, я сразу отворил калитку. Неподалеку, у забора, два бородатых мужика укладывали бревно на стоявшую под навесом пилораму. Заметив меня, они остановились.

- Бог в помощь, мужики, - вспомнил я полагавшееся в таких случаях в православной среде пожелание и протянул ладонь. Оба неторопливо сняли по верхонке и крепко пожали мне руку. – Как бы мне священника увидеть?
- А никак, - ответил тот, что был постарше - лет пятидесяти, низенький, как говорится, метр с кепкой, но мощного телосложения мужичок с цепким взглядом. – Уехал батюшка в Таежный.
- Может, посоветуете, как бы и мне добраться до Таежного? – спросил я.
- Нет, сейчас невозможно. Никак дорога после дождя не высохнет, так что никак не проехать.
- А как же батюшка-то уехал? – пожал я плечами в недоумении.
- Так только на его «уазике» и можно проехать. А больше ни на чем сейчас и не проедешь. А что у тебя за дело такое?
- Да заболел я. Приехал поохотиться – и на тебе. Боюсь, как бы не воспаление.
- А ну-ка пошли со мной, - низенький мужик без всяких церемоний положил руку мне на плечо и тихонечко подтолкнул вперед. – Пошли… пошли.

Тут же на территории строящейся церкви находился жилой дом. К нему он меня и повел. Мужичок по-хозяйски широко распахнул дверь, и, войдя вслед за ним внутрь, первым делом я с радостью ощутил, как хорошо протоплена изба. Посредине большой комнаты стоял длинный стол, за которым две женщины чистили крупную картошку. Слева располагалась еще одна комната, поменьше первой. На противоположной стене висела большая деревянная икона с полустершимся от времени ликом.

- Человеку вот надо помочь, захворал он, - обратился мужичок, указывая на меня. – На Дальней Гари охотился… вот такое дело. До станции ему оттуда тяжело идти… до нас вот добрался…. Анна, пусть он тут у вас сидит, пока я за Аллой Владимировной схожу. Напои человека чаем… пошел я. – И прежде чем скрыться за дверью, сказал уже мне, - присядь пока, в ногах правды нет.

Одна из сидевших, круглолицая, приятная внешне пожилая женщина поднялась и включила электрический чайник. Затем вновь присоединилась к напарнице.

Пока вода закипала, мы познакомились, и я, отвечая на вопросы женщин, поведал им свою историю. Круглолицая женщина, как я и предполагал, и оказалась Анной, а вторую звали Александрой, но Анна называла ее Шурочкой. Анна, видимо была у них за старшую, и говорила тоже все она, а Шурочка молчала.

Я с удовольствием выпил одну кружку горячего чая с медом и принялся за вторую, когда за дверью послышались шаги, а затем в избу вошел все тот же мужичок с пожилой, но еще привлекательной женщиной. Она перекрестилась на икону и, слегка наклонив голову, поздоровалась молодым и очень приятным голосом, сопроводив свое приветствие сдержанной улыбкой вначале женщинам, а потом и мне.

- Ну что там у вас? - подошла она ко мне. – Рассказывайте. А пока температуру померьте.

Температура у меня оказалась высокая – тридцать девять и две. Но после прослушивания легких Алла Владимировна, как я понял, врач по специальности, успокоила меня:

- Воспаления у вас, к счастью, нет - обычная простуда. Но вообще я вам скажу: так на собственном здоровье ездить нельзя. Все вы мужики одинаковы, совсем не бережетесь, как будто мешок жизней под кроватью стоит. Одна жизнь-то!
- Да это понятно, - я сокрушенно вздохнул, как провинившийся школьник; по правде сказать, я всегда чувствовал себя не в своей тарелке с врачами и милиционерами.
- Ну, коли все понимаете, то придется выполнять мои предписания. В первую очередь полный покой, постельный режим. В общем, поживете, пока батюшка не вернется, в этом доме. За вами здесь и поухаживают, и накормят.

Ничего другого, как согласиться, в моем нынешнем состоянии мне не оставалось. Запив водой выданную Аллой Владимировной таблетку парацетамола, я улегся в маленькой комнате и слушал, о чем говорили женщины, да поглядывал в окно. На улице было пасмурно, и выходить куда-то из теплого дома не хотелось; лежал бы и лежал так не знаю сколько. Где-то взвизгивала, вгрызаясь в дерево, пила, стучали молотки, кто-то кому-то кричал. А мне не было ни до кого и ни до чего дела: я просто слушал чужую, совершенно неведомую мне жизнь, и ничто не напрягало меня. При всем при этом мне вовсе не было скучно, хотя дома бездействие меня всегда угнетало. Даже неторопливый разговор женщин и дробный стук шинковавшего овощи ножа звучали для меня баюкающей музыкой. И я уснул.

Проснулся я от шума голосов. Из кухни выглянула Анна и спросила:

- Как вы себя чувствуете?

Привстав на локти, я покрутил шеей, с удовольствием ощущая, как слегка захрустели позвонки.

- Гораздо лучше.
- Ну, тогда пойдемте с нами пообедаем.

Я согласился и вышел ко всем. За столом уже сидели еще три женщины и четверо мужиков моих лет. Вошел тот мужик, что привел меня сюда, - вместе с напарником.

- О, Петрович пришел. Ну, пора приступать, - разом заговорили люди, поднимаясь со своих мест.

Повернувшись лицом к иконе, стали молиться. Я стоял позади всех и дожидался окончания молитвы.

- Не веруешь, что ли? – обратился ко мне с вопросом Петрович.
- Бога признаю, церковь - нет, - ответил я.
- А… ну, смотри, немаленький уже, своя голова на плечах, – спокойно сказал Петрович и принялся за еду, удивив тем, что, вопреки моему ожиданию, не стал проповедовать невежде свою единственно верную из всех правд правду.

Сидевшая напротив меня старушка, подавая за вторым свою миску, вдруг посмотрела прямо на меня, и в ее глазах проскочила озорная хитринка:

- Ну а как вам наш храм?
- Ну как? – пожал я печами в изумлении. – Красивый. Разве бывают некрасивые церкви?!
- Да в общем-то да, - согласилась со мной старушка. – Просто нам самим очень нравится наш храм. Жаль, молодежь не хочет ходить. Одна вот Шурочка и отдувается за них.

Я машинально взглянул на Шурочку и заметил, что она покраснела в смущении. Не поднимая глаз, молча поставила она на стол большую миску с гречневой кашей и, отойдя к окну, стала оттуда за всеми наблюдать. Щеки ее по-прежнему пунцовели. Выглядела она лет на тридцать с небольшим. Приятная, но не так чтобы уж очень. И тихая какая-то уж больно, как пришибленная.

За столом больше говорили о погоде, о том, что осень, по приметам, должна быть теплой и сухой. После обеда снова помолились да и разошлись по своим делам, а я опять завалился спать. Шурочка с Анной принялись убирать со стола.

Но сон не шел, и я попросил что-нибудь почитать. Шурочка порылась в тумбочке и достала старый, пухлый от времени церковный журнал.

- Вот, больше ничего нет, - произнесла она, и я понял, почему Шурочка до сих пор молчала: речь ее была заторможенной, как у глухих.
- Ну и ладно, пойдет, все равно не просто так валяться, - согласился я.
- Ты, главное, отдыхай… отдыхай, - перешла на «ты» Анна, - тебе сейчас сил надо набираться.

Подложив повыше подушку, я принялся просматривать церковный журнал. Признаться, в любом другом случае такая литература меня бы не заинтересовала, но на безрыбье и рак рыба. Вначале я просмотрел фотографии, потом, заглянув в статью о каком-то немолодом и, видимо, заслуженном священнике, увлекся ей и, начав читать с середины, вернулся к самому началу и прочел в итоге до конца.

Все же мне удалось уснуть. Сон был глубоким, и, проснувшись, я уже не чувствовал себя так, как это было прежде, - будто меня переехала телега. Женщины уже ушли по домам, и оставшийся вечер я коротал со сторожем – дедом Пахомом. «Зови меня Пахомом», - велел он мне при знакомстве, но обращаться так запросто к старику я не решился и называл дядей Пахомом.

Мы разговорились. Я в основном слушал, а дед Пахом, как свойственно всем старикам, предпочитал в разговоре солировать. Как-то незаметно он перешел на молодежь и на Шурочку.

- Вот ты не гляди, что она такая с виду. Это оно так только кажется. С речью у нее нелады, вот и кажется. На деле-то оно не так все. Умная она девка… очень, образования-то, понятное дело, нет, да оно ей ни к чему: любого грамотея за пояс заткнет. Ты присмотрись к ней. Был у нас такой случай, давно уже… помнится, Пасха в тот год поздняя была, чуть не в мае. То ли восемь, то ли семь годков тому. Ну, где-то так примерно. Наведался тогда летом к Матрене, есть тут у нас такая, внук с другом погостить… на рыбалку приехали. Первый день пропьянствовали, а на второй, правда, ничего – собрались на реку. Бабы рассказывали, а им Матрена: Шурочка увидела этого внука-то с другом на дороге да как пристанет к дружку-то к этому: уезжай, дескать, скорей, пока не поздно, не то быть беде. Тому бы послушаться, да кто ж всерьез бы принял на его месте ее слова. Как говорится, задним числом все мудрецы - так оно всегда в жизни бывает. Посмеялись над Шурочкой – блаженная, мол, - да и ушли, а Шурочка-то права оказалась: утоп гость-то, в тот же день и утоп по пьянке.… Дернул его леший купаться надумать. Вода-то еще холодная. У Матрениного-то внука хватило ума в воду не лезть, а этот вот и утоп понапрасну.

Так-то вот оно, чует она человека. Не знаю, как, а чует ведь – и все тут. У нас ее даже побаиваются.– Дед Пахом задумался на миг о чем-то о своем и продолжил, - так вот оно… дар, видать, у нее такой – человека видеть.

Он замолчал, и я, воспользовавшись паузой, спросил:

- А чего же она замуж до сих пор не вышла.
- А судьба у нее, знать, такая. И потом, какие у нас женихи? Все разъезжаются, а которые остаются – то название одно, а не женихи. Вовремя не успела выскочить, а теперь уж судьба одной вековать. Да и куда ей ехать-то?! У нас дом копейки стоит, да и тот еще кому-то продать нужно. И что она даже в том же Таежном купит? Сотку под забором?! - Да уж… - вздохнул я.
- То-то и оно! – сердито пробурчал дед Пахом.

Мы поговорили еще немного и легли спать. Дед Пахом почти сразу и захрапел, да и я тоже долго не церемонился.

Проснувшись, я почувствовал себя значительно лучше. Температуры уже не было, и лишь небольшая слабость напоминала о перенесенной болезни. Дед Пахом уже успел согреть чай, и мы выпили по три стакана с медом до прихода Шурочки и Анны, после чего он сразу же ушел домой. Я тоже оделся и вышел на улицу, так как лежать в кровати, будучи практически здоровым, мне было неловко, а мешать женщинам не хотелось.

Времени у меня теперь было вдоволь, и, чтобы хоть как-то убить его, я тщательно осмотрел церковь и снаружи, и внутри. Церковь, понятное дело, была деревянной. Особых архитектурных изысков, на мой взгляд неспециалиста, не обнаруживала. Затем я отправился бродить по деревне, и за этим занятием едва не пропустил обед. Точнее сказать, пришел на него, когда все уже заканчивали трапезничать.

- Где же ты так долго ходишь, мы уже ждем-пождем, когда же наш гость, наконец, объявится, - встретила меня у порога Анна.
- Привыкать уже стали, - поддержала напарницу Шурочка, с трудом выговаривая слова.
- Куда тебе ехать? Оставайся у нас. Мы за тебя Шурочку отдадим. Смотри, какая молодушка! – пошутил Петрович, громко рассмеявшись собственной шутке.

Я в ответ лишь улыбнулся, предпочтя промолчать, заметив, как смущенно покраснела Шурочка.

- Все бы тебе пересмешничать, - вмешалась в разговор незнакомая мне старушка, - че девку-то попусту смущаешь?

После обеда все опять разошлись по делам; Анна, сославшись на то, что захворала коза, тоже ушла вслед за остальными. Я сел за стол и стал листать от скуки вчерашний журнал. Внезапно ни с того, ни с сего я вскинул голову и встретился взглядом с внимательно смотревшей на меня Шурочкой. Только теперь я заметил, что смотрит она не по-бабьи, а по-девичьи – коротко, резко обрывая взгляд.

- Хочешь еще чаю? – произнесла она непослушным языком.

Мне показалось, что ее красивые карие глаза высветили меня, как рентгеном, до самых потаенных уголков души; и мне стало не по себе. Так что я даже поежился, как от озноба, при одной мысли, что она, верующая, чистая женщина, видит меня, светского человека, и таким, каким в любой другой среде мне не зазорно, но вот именно перед ней - стыдно. От неловкости я уткнулся в журнал и, не успев ничего сообразить, тут же согласился:

- Да-да, конечно.

Чай был горячим, и, отхлебывая его маленькими глоточками, я стал расспрашивать Шурочку о жизни в деревне. Говорить ей было трудно, и я старался задавать вопросы так, чтобы получать однозначные или короткие ответы. При этом во взгляде ее отражалось ровное, идиллическое спокойствие умудренного размеренным ходом жизни человека. Не знаю, что меня толкнуло, но я вдруг спросил Шурочку, отчего же она не пошла в институт. Боялась, что затруднения с речью? Она утвердительно кивнула головой. В детстве испугалась? «Да», - снова кивнула Шурочка. А что же тебя родители не лечили? Лечили, в Таежном, но далеко ездить, и врач потом уехал. Эх, Шурочка, да ведь тебе надо было институт заканчивать: у тебя такие умные глаза. Шурочка зарделась и вскинула на меня короткий благодарный взгляд.

С того момента некоторое напряжение, всегда присутствующее при первом знакомстве, между нами исчезло. Я снова ушел бродить по деревне, прогулялся по тайге, а когда ближе к вечеру вернулся обратно, Шурочка встретила меня уже со спокойной улыбкой, и не опускала поспешно глаз, встречаясь со мной взглядом.

После ужина работники разошлись, а Шурочка задержалась с уборкой.

- Знаешь, Шурочка, - промолвил я, - гляжу вот на тебя и не пойму, куда же мужики смотрели. Почему не замужем-то? Проовыбиралась сама, или так сложилось?

Она пожала плечами, грустно поджала губы в трогательной детской улыбке и вместо ответа на мой вопрос произнесла:

- Завтра батюшка должен приехать, так что ты от нас уедешь.
- Да, итак задержался. Пора уже.
- А ты побудь еще чуть-чуть, а потом и уедешь себе спокойно. У нас хорошо. – Шурочка снова улыбнулась по-детски наивно, и, заглядывая в эти чистые карие глаза, осветившиеся изнутри, я невольно улыбнулся в ответ так, как не улыбался уже сто лет.

- Рад бы, Шурочка, да никак нельзя. Я же подневольный человек. Работа! – И, преодолев возникшую во мне неловкость, добавил: - а ваши мужики все равно дураки.

Шурочка смутилась и перевела разговор на другую тему:

- А чего ты церковь не признаешь? Бога вот признаешь, а церковь нет.
- Да посмотришь на попов – и всякое желание идти в церковь испарится.
- Так ведь в церковь-то мы не к попам идем. – Шурочка заволновалась и оттого стала произносить слова с еще большим напряжением.

Мы заспорили, и Шурочка улыбнулась (улыбчивость была ее естественным состоянием):

- Я не умею говорить, у меня лучше получается записывать свои мысли. Читаю их потом. Интересно ведь, что я думала, как сейчас думаю. Я вообще очень люблю читать. Если хочешь, покажу, что написала, только ты никому не говори. Я никому не показываю.

Я заверил Шурочку в своей джентльменской порядочности, и она, ненадолго отлучившись, принесла мне из дома потрепанную тетрадку.

Вскоре пришел дед Пахом, и Шурочка ушла. Дед, как и вчера, рассказывал, я слушал. Затем он лег спать, а я принялся за чтение. Признаться, я рассчитывал просмотреть из вежливости страничку-другую обычной женской сентиментальщины, но в итоге с удовольствием прочел большую часть записей. Неужели так могла написать молодая женщина, да еще деревенская, без образования? И хотя писала она в основном на совершенно чуждую мне религиозную тему, ничто не раздражало меня в этот раз. Напротив, я впервые подумал, что православие может состоять не только из дорогого парчового облачения священства, богатых храмов, деревянных икон, восковых свечей и бабушек в платочках, но и уходить глубже церковной помпезности.

«Подобно тому, как винтовка уравнивает большого и маленького, покаяние уравнивает слабого и сильного перед Богом. Ведь при покаянии одинаково очищаются оба – и тот, кто получил силы преодолевать, и тот, кому эти силы не приложились ни при рождении, ни воспитанием. Покаяние – высшая справедливость, а не выдумка людей. Главное, что требуется от нас, - выбор света и желание очищения», - поражался я неожиданному откровению Шурочки, до какого сам бы никогда не додумался при всем своем институтском образовании.

«Я бесконечно благодарна Господу за то, что наделена совестью; при помощи ее мне более или менее удается не переступать черту, за которой теряется достоинство человека. Совесть – это такой замечательный инструмент для человеческой души».

«Ну, откуда молодая деревенская женщина без высшего образования может знать, что слово инструмент употребляется еще и в качестве философского понятия? – удивлялся я. - Понятное дело, где-то прочла, но ведь уяснила!»

«Как страшен человек! Как легко он соглашается быть зверем. Как же ему можно жить без Бога?»

То ли Шурочка действительно хотела поделиться сокровенным, то ли через свои записи проводила для меня ненавязчивую проповедь, и все же, отдавая рано поутру тетрадь, я был искренне рад, что, хваля Шурочку, ни капельки не кривлю душой.

- Я рада, что тебе понравилось, - обрадовалась она. – Оставайся…

Договорить Шурочка не успела, потому что за дверью послышались быстрые шаги, дверь распахнулась, и вошел Петрович.

- Батюшка приехал. Отдохнет немного, сам и отвезет тебя в Таежный.

Священник оказался молодым, лет тридцати, веселым малым. Вечерний поезд из Таежного отправлялся только в половине одиннадцатого вечера, а езды, по его словам, выходило, при самом неблагоприятном раскладе, не более чем часа на два. Так что впереди был еще целый день.

Чтобы хоть как-то отблагодарить хозяев, я стал помогать строителям. Петрович выдал мне пару рукавиц и отправил перетаскивать вместе с одним стариком доски из-под навеса в церковь. В какой-то момент старик отлучился, а меня заинтересовал лежавший в опилках крупный жук-носорог. Мимо кто-то проходил, и, подняв голову, я увидел Шурочку.

- Привет, Шурочка. Вечером вот уезжаю, - улыбнулся я.
- До Покрова не уезжай, без тебя будет скучно, - озарилось в ответ Шурочкино лицо. – Оставайся!

После обеда все опять разошлись, Анна тоже ушла, а мы с Шурочкой продолжили чаевничать. И в который уже раз она произносит:

- До Покрова не уезжай… ты веселый - без тебя будет скучно.

Бедная, бедная Шурочка, я должен был ответить тебе, что дома меня ждет жена, дети. Но я промолчал об этом. Живо увидел, как потухнет мерцающая искорка в оживших после многолетней спячки глазах, - и не хватило духу. И зачем только я улыбнулся тебе вчера теплее, чем следовало?! Чтобы растопить корку льда, скрывавшую во взрослой девочке не знавшую любви женщину? Ну почему так бывает? Почему никто раньше не принял в себя этот свет, так некстати прорвавшийся из твоей души именно сейчас? Только потому, что Шурочка плохо говорит? А эти глаза, улыбка, правильные черты лица и бесконечный поток света? Это зачем? Просто так? Как глупы люди! Милая кареглазая снегурочка, если бы ты знала, для какого грешника оттаяло твое сердце! Да не будь даже у меня семьи, разве осмелился бы и тогда прикоснуться к твоему сиянию! Ночь не сходится с днем…. Может, потому никто и не подошел к тебе? Не из молодых, конечно: тех пугает отклонение от нормы – а из тех, кто поглубже прикоснулся к знанию жизни, познал, как золото оказывается позолоченным свинцом, а простой темный камешек – бриллиантом.

Шурочка сидит рядом, и я чувствую, как она тянется ко мне, внешне оставаясь неподвижной. И мне не по себе, оттого что я не могу потянуться в ответ. И сам себе я представляюсь сейчас камнем, на который сбредивший с чего-то ветер бросает горящие августовским солнцем пшеничные зерна. Я напрягаюсь – она тоже застывает – прямая, как у Майи Плисецкой, струнка спины. Для кого-то, скорее всего, просто спина, а не струнка, но они не видят, Шурочка, в тебе девочку, как я. Для них ты просто одинокая женщина с легким жизнерадостным характером.

Вот ты уже идешь по двору, а я смотрю на тебя в окно. У тебя глаза девочки, а ноги женщины. При ходьбе ты слегка косолапишь их, как это делают неуверенные в себе люди. Непонятно, почему ты так запала мне в душу, ведь это не любовь, а обычная жалость, может быть, даже и к себе - пронзительная тоска по несбывшемуся. Нет, я не сожалею о своей судьбе, соединившей меня со своей женой: я люблю ее. Но о таком свете, рождающемся в одной из миллионов, мечтает каждый неглупый мужик, даже полностью счастливый. И этот свет, что больнее всего, наверное, так и потухнет в тебе никем невостребованным. Странна, поразительно странна эта хитрая штука под названием судьба: вознесет на вершину непонятно что – и не заметит соли… сути… света…солнца….

«Твоя жена очень хорошо готовит?» - спрашиваешь ты меня непослушным языком (бедная Шурочка, тебе уже рассказали, и ты все знаешь - я ведь говорил с дедом Пахомом о семье). «Хорошо», - отвечаю я.

Глаза у тебя подергиваются печальной пеленой, и губы мягко раздвигаются в виноватой улыбке: «У тебя красивые дети?» - и я не могу понять, то ли ты спрашиваешь, то ли утверждаешь: слова звучат нечетко и тихо. У меня и в самом деле красивые дети, но я задумчиво пожимаю плечами: «Наверное». - «А жена тоже красивая?» - «Пожалуй, да»

Ты спокойно улыбаешься, по-детски чистая, всегда радующаяся чужому счастью. И вдруг улыбка деревенеет на твоем лице мертвой маской. А я ненавижу себя за то, что выронил из блокнота семейную фотографию. Ты рассматриваешь моих детей, жену, а я кляну себя за то, что из-за меня тебе больно, ведь ты видишь на снимке свое несостоявшееся – не со мной, понятное дело, но все равно несостоявшееся… с кем-то.

Вот и подошло время расставанья. Я прощаюсь со всеми и выглядываю в окно. Милая Шурочка, кареглазая пугливая лань, я вижу, как в сгущающихся сумерках мелькает за забором твоя белая косынка.

- Батюшка, вы не спешите: я в туалет пока на дорожку заскочу, - закрываю я за собой дверь, с радостью замечая его согласный кивок.

Выхожу за калитку, и ты подходишь со своей неизменной улыбкой.

- Ты приезжай. Я буду скучать без тебя, - смущаешь ты меня незатейливой простотой обескураживающе откровенных слов.

Я широко улыбаюсь в ответ. Ты неотрывно глядишь на меня, и мы оба знаем, что, скорее всего, больше не увидимся. Но при этом, как в каком-то абстракционистском фильме, радостно улыбаемся. Я знаю: ты будешь помнить меня хорошо, Шурочка, и от радости мне хочется сказать тебе на прощанье что-то особенно душевное, но боюсь сфальшивить.

И я тоже тебя не забуду, Шурочка, хотя и люблю другую. Прощай, снегурочка, и прости глупца за неосторожный взгляд. Я так и говорю тебе:

- Прощай, Шурочка, и прости, если что не так.
- За что п-п-прощать? - как обычно, медленно растягивая буквы, произносишь ты, и твое лицо освещается грустной улыбкой. – С тобой интересно было.

Я не выдерживаю печального взгляда и, почему-то волнуясь, говорю:

- Шурочка, уезжай отсюда в город.
- А где я буду жить?

Я не знаю, что ответить, и, понимая твою правоту, все же произношу:

- Но здесь же можно свихнуться от тоски. Здесь нет будущего.
- Это так только кажется. Везде можно жить, да и поздно уже куда-то ехать.

От этих слов мне становится не по себе, и я замолкаю.

- А ты приезжай к нам в гости... с семьей. Я буду ждать, - улыбаешься ты и опускаешь глаза. – Я буду скучать без тебя.

Услышь любой другой сейчас эти слова, посчитал бы Шурочку недалекой умом, блаженной, но я-то знаю, что она просто не от мира сего, искренняя и чистая до той самой боязни перед ней деревенских, и сказанное воспринимаю сравнительно спокойно, боясь только одного – чтобы легкое смущение не отобразилось на моем лице.

В вагоне уже давно стоит дружный храп, и лишь только я все никак не могу уснуть. Мне все время вспоминается Шурочкино лицо, то по-детски простоватое, то не по-детски мудрое, и ласковые глаза, то смеющиеся, то вдруг темнеющие от печали. Я невольно усмехаюсь: напротив меня спит девушка, как сейчас говорят, модельной внешности, а вот ее лицо не отпечаталось в моей памяти, хотя и разговаривал с ней совсем недавно.

Все же мне удалось немного вздремнуть. Проснувшись, я стал смотреть в окно. Трава серебрилась инеем, болотца под насыпью отсвечивали тоненькими ледяными стеклышками - зима уже возвещала о своем приближении ночными заморозками. Вскоре пошли пригородные дачи – мы подъезжали. За соседними боковушками проснулись и зашептались между собой две девушки. Одна из них спустилась с верхней полки и склонилась над сумкой. Сквозь белую футболку угадывалось хрупкое тело совсем юной девушки, старающейся при помощи макияжа и напускной солидности выглядеть старше. Я слышу произносимые юными соседками «первая пара, деканат, общага» - а передо мной встает глухая таежная деревня и одинокая женская фигурка у церковной калитки. Выходя из купе, я улыбаюсь студенткам: «Девушки, удачи вам в жизни». Они оборачиваются на меня - губки вначале удивленно приоткрываются, а затем растягиваются в искренней улыбке: «Спасибо».

[GREEN]

№ 9

Десять сеансов аутотренинга.

«Аутотренинг – самовнушение человека
с положительным воздействием на состояние
нервной системы и организма в целом».

(Медицинский справочник).

Сеанс 1.
Она.
«Я очень хочу, чтобы моя правая рука стала тяжёлой.

Очень хочу, чтобы моя правая рука стала тяжёлой.

Хочу, чтобы моя правая рука стала тяжёлой.

Чтобы моя правая рука стала тяжёлой».

Боже! Неужели это не сон? Неужели это Я сижу на сеансе у психотерапевта и повторяю с остальными пациентами какие-то глупые слова – «моя правая рука стала тяжёлой»? А, собственно, почему глупые? Если есть этот аутотренинг (ещё и не выговоришь), значит доказано в медицине, что он помогает людям. Может, и мне, действительно, поможет? И этот врач – как уж ему фамилия? Что-то с иконой связано! А! Окладников, кажется. Весь седой, и лицо у него решительное и суровое, в морщинах весь. Наверное, многое повидал в жизни…
Господи, что-то я отвлекаюсь. А ведь врач сейчас только что сказал, что нужно вдумываться в то, что говоришь. А я вдумываюсь в свои мысли? Господи, какая глупость – «вдумываться в свои мысли».
Рука стала тяжёлой.

Стала тяжёлой.

Тяжёлой.

Как врач-то хорошо сказал в начале сеанса: «Если вы не можете изменить мир вокруг себя, измените в себе отношение к миру». Да, но как его – отношение-то изменить? Все они – врачи – хорошо говорят, а денежки-то любят. И этот тоже. После консультации догнал её в коридоре и, задав какой-то пустяковый вопрос, затем, понизив голос, сказал: «А деньги вы можете не через кассу, а прямо мне отдать. Вам так дешевле выйдет на пятьсот рублей». Успела сегодня «случайно встретить» врача одного в коридоре и, пролепетав что-то, сунуть деньги ему в карман. Даже не поморщился, а величаво изрек: «Вы помните, - начало сеанса ровно в 12.00». Раз такие деньги заплатила – дома с семьёй целый месяц на них бы жили, - конечно, запомнила, что в 12.00. Да, и Бог с ними с деньгами-то, лишь бы помогло. А помочь может одно, - если муж пить бросит. А он не бросит. Вот и аутотренинг.
Да, даже не вериться, что она, Катерина Суглобова, которую подружки и друзья по техникуму знали как заводилу, хохотушку и жизнерадостную девушку, сидит сейчас на сеансе у психотерапевта с перекошенным на нервной почве лицом и повторяет какие-то бессмысленные слова. А она сидит и повторяет. Укатали Сивку крутые горки. Ещё только 34 года, казалось бы, живи и радуйся! А сейчас? Не то, что радоваться, - жить не хочется! Жизнь семейная оказалась непростой. А так счастливо все начиналось …
По направлению администрации своего колхоза она поступила в финансовый техникум, успешно закончила его, вернулась в родное село, стала работать бухгалтером, а вскорости и главным бухгалтером. Хозяйство развивалось успешно, председатель был толковый, в работе своей она видела интерес и её нужность людям, - благосостояние сельчан повышалось с каждым годом. И в её личной жизни произошли изменения. Она познакомилась с хорошим парнем – Егором Сивковым, который тоже после техникума по распределению попал в их колхоз на должность фельдшера-зоотехника. Они поженились. Через девять месяцев родилась Полинка, а ещё через четыре года Ксюша.
Первые пять лет замужества пролетели как-то быстро и незаметно. Было много хлопот – работа, домашнее хозяйство (колхоз выделил им хороший каменный дом как молодым специалистам), забота о дочках, которые росли почему-то очень болезненными, хотя ни она, ни муж на здоровье не жаловались. И как-то за всеми этими проблемами и хлопотами она просмотрела мужа. А, может быть, и не просмотрела, а все списывала на его работу фельдшера – зоотехника. Муж был уважаемым человеком в колхозе, - почти большинство жителей держали скотину, ну, а он помогал вылечить животное или принять приплод. И с работы он приходил очень часто навеселе. Выпивши, он был спокойный, немногословный, добрый, с постоянной улыбкой на лице.
С улыбкой. Вот от этой-то пьяной улыбки она и находится на приеме у психотерапевта.
Первый, кто поговорил с ней о муже, был председатель колхоза.
- Катерина Ивановна! – однажды он задержал её после планерки.- Вы извините меня, пожалуйста, но я хочу обратить ваше внимание – не частенько ли у нас Егор Михайлович выпивать стал? Выпивка-то к хорошему не приведет, только к плохому. Вы уж извините меня, старика, может и не мое это дело!
- Да, да, Валентин Николаевич, я и сама чувствую, что-то делать нужно! Я обязательно поговорю с мужем! – пообещала тогда она. Но убедить мужа отказаться от пристрастия к выпивке оказалось не так-то просто. Наоборот, тогда они очень сильно разругались.
- Я что на работу не хожу? Или плохо работаю? – кричал муж. – Меня в колхозе уважают все! Сама видишь, идем – все от мала до велика кланяются! Я что – алкоголик какой? Чтобы больше от тебя таких разговоров не слышал! Для себя муж никаких выводов не сделал. Жизнь продолжалась дальше, но это была уже другая жизнь – со страхами за дочерей, с постоянными раздорами, с желанием потрафить мужу во всем и с его придирками и все более возрастающей тягой к спиртному. Работа стала для неё уже не в радость. Она напряженно ждала вечера и загадывала – какой сегодня придет муж. А муж снова и снова приходил домой после работы изрядно выпивши. Заходил за порог, вставал и с улыбкой смотрел на неё. Людям его улыбка нравилась, - она была добродушной и дружелюбной, но её улыбка пьяного мужа стала бесить, выводить из себя. И в их интимных отношениях наступил кризис. Постоянные выпивки делали свое дело. Ночью в постели, если не успевал уснуть, муж пытался выполнить свои обязанности, но чаще всего уже не мог. Да, и у неё никакого желания не возникало: от мужа сильно несло перегаром водки, весь он потел, и его настойчивые сырые, холодные руки она уже просто отталкивала. Он злился, что ничего не получалось, и от этого становился сердитым и упрямым. Такие минуты, по большей части несостоявшейся близости, становились для неё сущим кошмаром. Утром муж обычно был злым, раздраженным и придирчивым по всем пустякам. Скандалы возникали все чаще и чаще. Дочки все больше и больше времени проводили у её матери, которая жила одна в своем доме в их селе. На работе, конечно, заметили перемены, происшедшие с нею. Она стала задумчивой, малоулыбчивой, раздраженной. Казалось, что она даже как-то сильно состарилась за последнее время.
Полгода назад экономист Фролова специально завела разговор в бухгалтерии, (чтобы слышала главный бухгалтер), о стрессовых ситуациях и рассказала о своей двоюродной сестре, которая впала в жуткую депрессию после гибели мужа в автокатастрофе. Лишь только сеансы аутотренинга в областной больнице, которые проводил известный на всю Россию психотерапевт Окладников, вернули её к полноценной жизни. Тогда, как будто специально для «шефа», экономист Фролова и адрес больницы, и сумму за все сеансы назвала и указала телефон врача.
И вот последний вечер дома, после которого она оказалась у психотерапевта, муж как обычно пришел пьяный, свалился в одежде на кровать и захрапел. Она помыла посуду, немножко посмотрела телевизор, легла на краешек кровати и заснула. Ей снился институт, субботние танцы в общежитии, звучит музыка, все пары разошлись танцевать, а она стоит у стены. И вдруг к ней подходит какой-то уголовный тип с бритой головой и с улыбкой на лице (как у мужа), хватает её за грудь и сильно жмёт. Она проснулась, ночник был включен и муж с самодовольной улыбкой, действительно, сильно сжимал рукой её грудь. Она вскрикнула так, что даже муж напугался и отпрянул от неё. А она почувствовала, как левый уголок её губ пополз куда-то вверх к глазу и всё лицо задеревенело и его свела судорога…
Утром на первом автобусе, никому ничего не сказав, она с перекошенным лицом уехала в областную больницу к психотерапевту…
«Я – спокойна. Я совершенно спокойна!» – повторяла она, а перед глазами было лицо пьяного мужа с его постоянной улыбкой.

Сеанс 2.
Он.
« Я очень хочу, чтобы мои руки и ноги стали тяжелыми и теплыми.

Очень хочу, чтобы мои руки и ноги стали тяжелыми и теплыми…»

Да, этот врач, без сомнения, большой психолог. Как здорово он угадал мои желания, когда мы с ним первый раз встретились. Выслушал, а потом так спокойно и говорит: «А хотите, я вам скажу, о чём вы сейчас мечтаете? Вы мечтаете пожить один где-нибудь в лесу в избушке хотя бы месяц! Угадал?» Я остолбенел. Он как будто прочитал мои мысли. Ну, словно Мессинг. Хотя все стрессовые школьные ситуации и домашние невзгоды, наверное, были написаны на моем лице. Да, как-то все сложилось одно к одному.
В школе вел русский язык и литературу. Работал на 1,5 ставки, - это приличная нагрузка с огромной подготовкой и бесконечной проверкой тетрадей. Так директор заставил после первой четверти взять ещё 8 часов дополнительно вместо одной дамочки, которая просто не справлялась с классом. «Виктор Алексеевич, вы человек молодой, у вас семья, ребенок маленький, лишние деньги вам не помешают!» Я не смог отказать ему тогда! Вот и результат! Попал по направлению невропатолога на сеансы к психотерапевту.
Да, вспомнить то время – мурашки по коже! Тетради проверял до двух ночи, а в шесть часов уже вскакивал, - дома холодно, ребенок маленький. Отгребал огромные сугробы около дома и растапливал котел в кочегарке. И так зимой изо дня в день, а зима выдалась холодная и снежная. Может быть, и справился бы с этой нагрузкой, а на другой учебный год глядишь взял бы поменьше часов, если бы не жена. Никак не мог предполагать, что жена окажется неважнецкой матерью. Дочке сейчас четыре года, а как тяжело дается её взросление. Жена расцветает только тогда, когда Валюшку заберёт мать или тёща. Вот тут она сразу становилась доброй, покладистой, веселой. А за дочерью ходить у неё ни желания нет, ни времени. Лишний раз дочку не обнимет. В садик я веду, на утренник я бегу, читать дочку я учу. Любимое занятие жены – ходить по магазинам и что-нибудь себе покупать. «Ой, я вот тут туфли на каблучке купила, мама денег добавила!» Чего там мама добавит, если она всю жизнь воспитателем в детском саду проработала, и зарплата у неё кот наплакал. Короче, видимо, нервы тоже предел имеют. На том уроке литературы я поставил пластинку – запись рассказа А. Толстого «Русский характер». И вдруг по ходу урока почувствовал – выступают слезы, в горле ком образовался, в голову что-то теплое ударило, - вышел в коридор, физкультурник идет. «Ой, Алексеевич, что с тобой? Ты белый весь!» Увезли в больницу с гипертоническим кризом. И вот невропатолог послал на эти сеансы.

Сеанс 3.
Она.
«Я очень хочу, чтобы мои ноги стали тяжелыми и теплыми…

Ноги стали тяжелыми и теплыми.

Тяжелыми и теплыми.

Я совершенно спокойна, совершенно спокойна!»
А спокойна ли я? Вот повторяю эти слова, а у самой на сердце не спокойно, - как там мои-то дома? Ой, лучше не думать, а то ещё расплачусь сейчас, - вон и так что-то врач сердито посматривает, как будто чувствует, что отвлекаюсь. А мысли всякие сами в голову лезут, хотя на эти сеансы вся надежда. Даже пришла сегодня из гостиницы при больнице, где с огромным трудом удалось устроиться, на 40 минут раньше. Походила по больнице, купила в киоске маленькую иконку Богородицы. Мужчина в сером свитере из нашей группы подошел. Похоже, он тоже в гостинице устроился. Молодой, симпатичный, а какой-то весь усталый, подавленный, измятый, даже лицо как будто измятое и взгляд как у загнанной лошади. Спросил меня, открытая ли столовая в больнице, а я и не знала, что здесь столовая есть, ой, опять отвлеклась.
«Я спокойна, я совершенно спокойна!»

Сеанс 4.
Он.
«Я очень хочу, чтобы моя грудь стала теплой.

Очень хочу, чтобы моя грудь стала теплой.

Хочу, чтобы моя грудь стала теплой».

Врач говорит, что если заниматься серьезно и настойчиво аутотренингом, то будешь управлять своими эмоциями и своим организмом в целом. А я что-то сомневаюсь. Сомневаюсь, потому что мысли уходят куда-то и нет полной сосредоточенности. Да, думаю и врач-то что-то сомневается в своей методике, иначе посредине сеанса он не читал бы вслух «Отче наш», да и не выставлял иконы на столах перед нами. Значит, уповает на Господа! Да, и правильно делает! Группа наша из семи человек – самая разношерстная: вон та дамочка, наверное, жена какого-нибудь директора – наряды меняет на каждом сеансе, вся в золоте, а вот мужичок рядом со мной в кресле – пролетарий. Его руки на подлокотниках кресла говорят сами за себя – такие руки только у трудяги. А вот эта женщина, у которой вчера я спрашивал про столовую, - миловидная, и фигурка замечательная, а лицо какое-то все перекошенное, как будто её напугал кто-то. Да, все приехали сюда со своими проблемами.
«Согрелось мое сердце.
Мое сердце купается в тепле!»
А ведь на самом деле как-то уютно делается и хорошо!

Сеанс 5.
Она.

«Согрелось мое сердце.
Мое сердце купается в тепле.
Я совершенно спокойна, совершенно спокойна.»

Сегодня уже пятый сеанс, а стало ли мне лучше? Да, пожалуй, чувствовать я себя получше стала, и застывшая судорога на лице пропадает. Недаром врач перед сеансом, поглядев на меня, сказал вслух: «Лучше! Значительно лучше!» Я переспросила: «Это вы мне?» А он уклонился: «Это я про всех, Екатерина Ивановна, про всех!» Надо же – даже знает меня по имени, отчеству. Ой, не буду отвлекаться, нужна полная сосредоточенность. Не только повторять, но и вдумываться в то, что говоришь.
«Сосуды сердца расширились, и в них влилась горячая кровь».
О, Господи, это предложение даже как-то пугающе звучит.
Вон мужичок слева сидит, - как придет, через пять минут засыпает. Во психика-то железная, его хоть в космос запускай. Хотя врач, поглядев на него на втором сеансе, сказал, если кто на сеансах спать будет – проку от этого мало. Но ведь не будит мужичка-то. А может, он просто не досыпал раньше.
А как внимательно делает все этот в сером свитере – Виктор Алексеевич Блинов. Да, сегодня мы познакомились. В столовой не было свободных столиков, и я с подносом подошла к столику, где сидел этот в сером свитере. Обедали вместе, познакомились, разговорились. Он – учитель русского и литературы, что-то в школе произошло. Сказал, что у него был сильный гипертонический криз. Я ему заметила, что от криза терапевты лечат, а сюда по направлению невропатолога попадают. Он рассмеялся и сказал, что я очень наблюдательная (хотя, причем здесь наблюдательность?) А потом сказал, что во время криза он чуть не умер, и боязнь смерти в нем, видимо, закрепилась. Потом были, как он сказал, панические атаки. Ему казалось, что он вот-вот умрет. «Я бегал по дому, думал все! - горько усмехнулся он. – И вот теперь здесь». Опять я отвлекаюсь и не повторяю за врачом.
«Я – спокойна, я – совершенно спокойна!»

Сеанс 6.
Он.

«Моя грудь теплая.
Моё сердце бьется ровно, спокойно.
Я совершенно спокоен. Совершенно спокоен».

Ну, никак не ожидал от себя такого!?! «Ай, да Пушкин, ай, да сукин сын!» Вот я приехал сюда лечиться, а увлекся женщиной! Это что-то! И повторы этого доктора на ум нейдут! Как все неожиданно происходит.
Вчера часов в шесть я решил прогуляться по городу. Закрыл номер, смотрю, передо мной идет по коридору эта бухгалтерша из нашей группы – Екатерина Ивановна. Догнал её: «Куда это вы, на ночь, глядя?» - говорю. Оказывается, она тоже пройтись решила. «Не откажетесь, если я вам компанию составлю?» - спросил я. Она равнодушно пожала плечами: «Пойдемте! С вами безопасней – город все-таки огромный, а уже смеркается!»
Мы с ней гуляли часа четыре. Кругов пять, наверное, вокруг всего больничного комплекса сделали. Она рассказала мне о себе, я о себе. Оказывается, у неё муж сильно пьет, вот нервишки-то и сдали. Она очень интересная женщина. (Да, на фоне моей жены, наверное, сейчас все женщины интересными покажутся.) Но что больше всего подкупило меня в ней – она очень естественная. Не скрывает, что живет в селе. Очень просто, с юмором рассказывала про свою работу, про своих дочек. И ещё у неё обаятельный голос. Я даже сделал комплимент, - сказал, что ей диктором на радио можно работать с таким голосом. Вести какие-нибудь вечерние программы. Очень женственный и мелодичный голос.
А когда мы с ней пришли в гостиницу, оказалось, что мы с ней поселились через шесть номеров. У меня 113 комната, а у неё 120. Я рассмотрел, что она… она просто красавица. Глаза голубые, улыбка обворожительная, фигура – ну, совсем не скажешь, что у неё двое детей.
И вчера, и сейчас я про неё думаю.
Вот кому-то досталась эта женщина – душевная, умная, красивая, а он пьёт. Остолоп. Ну, и женщина, как в песне поется «мне б такую!»
Врач глядит.
«Я спокоен, я совершенно спокоен!»

Сеанс 7.
Она.
«Расслаблены мышцы лица. Дышу свободно, легко. Мне приятно и я отдыхаю! Я совершенно спокойна, спокойна!»
Кажется, я понравилась этому учителю из нашей группы. Сегодня я пошла на ближайшую почту звонить своим, а он меня уже ждал. Напросился в провожатые. Не знаю почему, но мне этот мужчина приятен. Он очень умный, спокойный, рассудительный. С ним легко и просто. Ой, что спросил меня доктор? Купила ли я его брошюру для самостоятельных занятий дома? Купила, конечно, у медсестры. Попробуй не купи… Да, так вот этот учитель с потрясающим чувством юмора. Пока мы шли до почты, он меня раз пять насмешил. Дома я уж и не помню, когда последний раз смеялась.
А вообще жалко мужичка. Чувствуется ему в жены такая стерва досталась. А дочку-то свою он, похоже, без ума любит.

«Я спокойна, я совершенно спокойна!»

Сеанс 8.
Он.

«Мой живот стал теплым.

Живот стал теплым.

Стал теплым

Я совершенно спокоен».

Сижу на сеансе, а сам представляю эту бухгалтершу Катю… в роли моей жены. Ну, точно сеансы аутотренинга пошли на пользу. Ожил мужичок! Или я влюбчивый такой. Да, при чем здесь влюбчивый. Просто реальный. Я стал разбираться в женщинах! Это меня жена моя нелюбимая научила. Да, из Кати славная бы жена вышла. Господи, что я придумываю. Она и так жена. Только не мне. Другому. Тому, кто пьет и не ценит её. Почему так в жизни получается. Осталось два последних сеанса! И мы разъедемся «коротать ночи с нелюбимыми!» За свои ошибки самому и платить! Жену сам себе нашел такую, не хватило ума или житейской мудрости понять её характер, - вот и мучайся всю жизнь!
«Моё сердце бьется спокойно, ровно!»
Внушаю себе, - а разве так на самом деле?

Сеанс 9.
Она.

«Мой лоб приятно прохладен.
Моя голова ясная и свежая.
Я совершенно спокойна, совершенно спокойна!»

Нет, я совершенно не спокойна. Что-то сердце подсказывает нехорошее – неужели кто-то из дочек заболел, или муж натворил чего-нибудь. Завтра последний сеанс и сразу поеду домой.
Что мне дали эти сеансы? Наверное, прав этот учитель из нашей группы (вчера опять увязался за мной, когда в магазин ходила). Он тоже, видимо, задумывается, что дали ему эти сеансы? И, наверное, я с ним согласна. Он сказал, что польза уже больше в том, что мы на десять дней вырвались из той среды, где получаем отрицательные эмоции. Мы побыли как будто в маленьком отпуске. Жили без семей, без забот в общем-то. И это, конечно, пошло на пользу. Я согласилась, - лицо у меня выправилось. Я стала даже пользоваться здесь косметикой. «Вот-вот!» - подтвердил он и улыбнулся.
- «Да, вы и без косметики красавица!»
Мне давно не говорили комплименты, я даже покраснела.
И ещё он сказал, что у аутотренинга может быть и другая – неприятная сторона для человека. Если сила самовнушения будет большая, а у человека, например, будет резкая боль или сердце прихватит. Он напугается ещё больше, а мысль ему мгновенно увеличит эту боль. Да, в этом рассуждении есть что-то. Может, спросить об этом после сеанса у врача?

Сеанс 10.
Он.

«Дыхание спокойное,
Моё сердце бьется ровно, спокойно!
Я совершенно спокоен!»

Она не пришла! Она не пришла на последний сеанс! Значит уехала домой. Да, она вечером говорила, что у неё заболела младшая дочка.
А я даже адреса у неё не взял. Да, и нужно ли было брать его? Всё что должно было случиться – случилось…
Я сидел у себя в номере и читал детектив Агаты Кристи. Напарник по номеру – провинциальный врач – кожник, приехавший на курсы повышения квалификации (кстати, отличный мужик), спал. И вдруг в дверь тихонечко постучали. Я открыл – Катерина Ивановна, бухгалтерша из нашей группы, стояла перед дверью.
- Ой, извините, пожалуйста, наверное, вы уже спите? – тихо спросила она.
Я вышел в коридор и закрыл за собой дверь. – Да, нет! Книжку читаю!
Екатерина Ивановна опустила глаза:
- А я вас в гости в свой номер пригласить хочу! Завтра последний сеанс! Пойдемте, у меня торт есть, чайку попьем!
В двухместном номере Екатерина Ивановна оказалась одна, – оказывается её соседка срочно выписалась и уехала. Мы пили чай и разговаривали, разговаривали обо всем! Потом…, потом мы целовались – страстно, долго и, как раньше писали, «упоительно». «Останься у меня на эту ночь!» - у меня и сейчас звучат в ушах её слова.
Я – женатый человек, были у меня женщины и до свадьбы, но ничего подобного я не ощущал. Было такое чувство, что мы занимались любовью как будто в последний раз оба.
Потом она плакала, спрашивала меня: «Я – плохая? Ты меня осуждаешь?» А я ничего не нашел умнее (вот уж во мне учитель литературы застолбился), как сказать ей словами Пьера Безухова: «Если бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей!» Не мог сам что-то путное сказать. Эх, бестолковый! Она тихонько засмеялась и сказала: «Спасибо тебе, преспасибо огромное! Дай, Господь, тебе счастья!»
Я прошептал: «И тебе тоже!» - и стал её снова целовать…
Ну, а дальше, как писал Есенин: «Расстались мы с ней на рассвете с загадкой движений и глаз…»
Она ничего не сказала, что не придет на последний сеанс.
И вот не пришла.
Последний сеанс аутотренинга. Последний…

«Согрелось моё сердце.
Моё сердце купается в тепле!
Я спокоен, я совершенно спокоен!»