МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: Мы - солдаты из стройбата - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

Страница 1 из 1
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

Мы - солдаты из стройбата Кто не знает, что такое ВСО - тем сюда!

#1 Пользователь офлайн   ValeevMH Иконка

  • Новичок
  • Pip
  • Группа: Авангард
  • Сообщений: 5
  • Регистрация: 27 января 09

Отправлено 15 апреля 2009 - 05:42

Тура, зима 1989 года. Уже полгода, как мы, оставив Казахстан, живем и работаем с женой в Эвенкии по приглашению редактора окружной газеты «Советская Эвенкия». Сидим на кухне, завтракаем перед уходом на работу. На сте¬не бормочет сетевой радиоприемник - идет утренняя передача окружного радиокомитета «Хэглэн». Одним ухом ловлю то, что мне рассказывает Светланка, вторым фильтрую сообщения коллег с окруж¬ного радио. Вот пошел репортаж о работе ГАИ, из дина¬мика доносится чей-то невероятно знакомый, бубнящий голос. Так может говорить только один человек. Но от¬куда ему здесь взяться? Жестом прошу Светлану замол¬чать, добавляю звук. Этот самый бубнилка в чем-то оп¬равдывается, другой голос, требовательный, его обвиня¬ет. И комментарий корреспондента: "За нарушение пра¬вил дорожного движения на мотоциклиста Ивана Заливако Госавтоинспекцией налагается штраф в размере...". Я не поверил своим ушам. И знакомый голос, и имя героя репортажа свидетельствовали о том, что в Туре находит¬ся мой однополчанин Иван Заливако! Мы с ним вместе служили в 1970-1971 годах в одной стройбатовской роте сначала под Костромой, а потом в Петровске Саратовской области, куда нас перевели после сдачи построенной нами ракетной площадки (военной тайны я не раскрываю – срок ее хранения уже давно вышел, да и шахта та уже давно демонтирована, как и многие другие). Расстались мы в ноябре 1971 года, когда уволились в запас. Я вернулся к родителям в Казахстан, Ваня Заливако – к себе в Украину, кажется, в Запорожье. И вот почти через двадцать лет я слышу его голос, и где – у черта на куличках, в заваленной снегами Эвенкии! Но как он сюда попал? Хотя о чем я? Наверное, так же, как и я, по велению судьбы. Сразу нахлынули воспоминания…
Курс молодого обалдуя
В 1969 году я находился в командировке в Нижнем Тагиле на строительстве 6-й домны НТМК (Нижнее-Тагильского металлургического комбината) от Краснотурьинского завода ЖБИиК. А в Краснотурьинск меня, в свою очередь, судьба занесла семнадцатилетним пацаном из Казахстана сразу после школы – мы с родителями решили, что мне не мешает набраться ума-разума в родном городе, где я появился на свет в 1951 году, и откуда затем попал на целину четырехлетним мальцом. С родителями, разумеется. В Краснотурьинске жили родные отцовы старшая сестра и три младших брата (двоюродной, а также трою¬родной родни - и не счесть). Самый младший - и самый мой любимый дядя Марс (по-русски почему-то Шурик, хотя и почему Марс - тоже непонятно), красавец-брюнет, работал, не помню где и кем, но точно знаю, что не руко¬водителем и был неисправимым гуленой. А двое других дядей - Ясави-абый (соответственно, Яша) и Равиль-абый (Саша) - бригадирами. На семейном совете решено было пристроить меня к дяде Яше на алюминиевый завод: ра¬бота там хоть и тяжеловатая, но денежная. Однако туда меня не принял отдел кадров, поскольку мне только что, в авгус¬те, исполнилось всего семнадцать. Зато без проблем при¬няли в бригаду бетонщиков к дяде Саше, на завод ЖБИ-иК. На полигоне №1 (так назывался наш цех) под откры¬тым небом в большом прямоугольном углублении - каме¬ре в несколько рядов устанавливались металлические, с откидными бортами, большие формы для бетонных фун¬даментных блоков, а также деревянные сборные опалуб¬ки для различных колонн, подушек. Формы смазывались маслом и заливались из "туфли" (подвесной бункер, по¬даваемый краном) жидким бетоном, иногда густым - это как срабатывал находящийся неподалеку бетонный узел. Чтобы бетон плотно заполнял все углы и закоулки про¬стых и сложных бетонных и железобетонных (армиро¬ванных) конструкций, в ход пускались различные элект¬ромеханические вибраторы (не путать с изделиями из секс-шопов, хотя внешняя схожесть имеется). Особенно тяже¬лой была так называемая булава - она весила около пуда. И когда бетон был густой или когда набалдашник була¬вы застревал в переплетениях арматуры, она садистским образом выкручивала тебе руки, потому что начинала вращаться вокруг своей оси. К концу смены, заполнив камеру залитыми бетоном формами, мы накрывали ее с помощью крана гигантской металлической крышкой и впускали туда горячий пар. По прошествии определен¬ного времени (сутки-двое) камера раскрывалась, и из форм вынимались "свежеиспеченные", исходящие паром серые или белые - в зависимости от марки бетона - наши изде¬лия, которые ждали городские стройки. Вот, собственно, вся технология. Как у нас говорили: нажал кнопку, и вся попа в мыле.
Работа на ЖБИ, надо признаться, была все же тяжелой - ныли руки, выкрученные булавой, гудела спина. Но я быстро к этому привык (деревенского пацана, сызмаль¬ства привлекаемого к копке огородов, уходу за домаш¬ней живностью и пр. - тяжелой работой не смутить), и вско¬ре самозабвенно начал предаваться всем утехам холостой бесшабашной жизни, вдали от родителей, в городе, пол¬ном соблазнов. Чтобы мне никто не мешал, не стоял над душой с нравоучениями, быстренько, той же осенью пе¬ребрался в рабочее общежитие (на углу Чкалова и, кажет¬ся, Фрунзе - огибая этот угол, трамваи немилосердно скре¬жетали колесами под самыми окнами до поздней ночи). А рядом с нашим общежитием размещалось женское. Надо ли говорить, насколько приятным было такое со¬седство! Впрочем, вахтеры свирепствовали и там и тут.
В комнате нас размещалось трое молодых обалдуев. Хотя нет, поначалу двое - я обалдуем стал не сразу. Достаточ¬но сказать, что в первую получку приволок для угоще¬ния своих новых друзей (не буду их перечислять, потому что состав комнаты регулярно обновлялся) кучу пиро¬жных, вафлей, конфет. Видели бы вы рожи этих парней! Естественно, пришлось снова бежать в магазин - за вод¬кой. Правда, мне милостиво разрешили не тратиться на закуску, сказав что, закусят и это сладкой мерзостью, хотя и «западло». Зарабатывал я тогда немного-130-150 рублей (в селе это были бы солидные деньги, для города же - пшик один). Впрочем, другие обитатели комнаты – не намного больше, а то и меньше (это после прогулов). Мы приспособились жить так. Поскольку все трое оби¬тателей комнаты работали в разных организациях, зарп¬лату и аванс также получали в разное время. И мы про¬живали деньги сначала, скажем, Валерки Алтынбаева, потом мои, потом Борьки Анисимова. При таком раскладе денег нам, казалось, должно было хватать. Отнюдь (как любит говорить внук моего любимого в детстве писате¬ля) - они, как правило, почему-то заканчивались уже через пару-тройку дней. И начиналась черная полоса.
Пи¬тались кипятком с сахаром и хлебом (батон уже считался за праздник, хотя только вчера жрали шашлыки и пили шампанское, угощали девчонок). Сахар на этот случай закупался заранее. Никогда не думал, что этот продукт у нас такой волосатый - после его размешивания в прозрач¬ном кипятке на дне стакана обычно свивался целый клу¬бок шерсти. Я не сразу, но догадался, что это частицы мешков, в которых хранился в магазинах сахар. А в темном от заварки стакане с чаем этого безобразия практически не заметно. Вот ведь ка¬кое полезное наблюдение я сделал в совсем еще юные годы! Если сшибали где-то до зарплаты троячок, торже¬ственно шли в столовую. Брали всегда борщ (он не проз¬рачный), котлету без подливки, но с гарниром. Улучив момент, легким мановением руки топили котлету в бор¬ще и в кассе расплачивались только за картофельное пюре. Дешево и сытно. Но я был все же в лучшем положении, чем мои друзья - у меня в городе было полно родни, к которой в такие кризисные дни я вдруг начинал ощущать самые искренние родственные чувства. Я их навещал очень старательно и возвращался в общагу не только сы¬тым, но и прихватив с собой что-нибудь домашненького, ну и там пару-другую рублишек - до получки. И все же мне поначалу нра¬вилась такая безалаберная жизнь - с настоящей дружбой, взаимовыручкой, приключениями, легкими, ни к чему не обязывающими связями с девчонками, нередкими стыч¬ками с городской шпаной.
В те времена в Краснотурьинске (как, наверное, и в любом другом провинциальном городе), кроме официаль¬ной, существовала и власть шпаны. Или, как еще говори¬ли о главарях местных бандитов - хотя нынешним они, пожалуй, и в подметки не годятся, - они "держали (дави¬ли) шишку" в городе, а самих их называли шишкарями. До моего приезда в Краснотурьинск, в пятидесятые и в начале шестидесятых годов, шишку здесь держал блатарь Марат Васильевич - фамилию не знаю. Уже отошедшего от дел, я его видел (вернее, мне его показали) у нас на ЖБИ - он честно зарабатывал на хлеб в качестве бензорезчика. Вся его бурная жизнь отпечаталась на его лице - оно было страшным, и голос его был не голос, а рык. Представляю, что это за чудовище было при "делах". Славу по себе он, конечно, оставил еще ту. И то, что я волей случая оказал¬ся его тезкой, порой приводило к забавным недоразуме¬ниям. В общаге меня тут же прозвали "Василичем" - по отчеству шишкаря Марата. Когда я с кем-либо знакомился и называл свое имя, визави нередко впадал в ступор - на¬столько было разительным несовпадение между тем, что он слышал о Марате, и кого он увидел - розовощекого кудрявого пацана с наивными глазами. Кто-то, не разоб¬равшись, начинал заискивать, - а кореша, давясь от сме¬ха, подыгрывали, - кто-то пытался тут же попробовать меня на зуб. В общем, всякое было, и я лишний раз убеж¬дался, какое это хлопотное дело - быть шишкарем. А уже в конце шестидесятых годов ночным горо¬дом правил Аркан. И его я видел пару раз - крупный, веч¬но пьяный мужик лет тридцати в неизменной телогрейке и со свитой человек в пять-шесть бандитов. Были блатари и поменьше: Шуня, Кисель, у нас в общаге - Талап. Они жили какой-то своей непонятной жизнью, все время кого-то били, калечили, а то и убивали, к ним шли за раз¬решением споров... Да ну их всех! Лучше пойдем дальше.
Где-то в октябре меня и еще несколько человек с ЖБИ (подозреваю, что не самых классных специалистов, а лишь бы выполнить разнарядку) отправили в команди¬ровку в Нижний Тагил, на строительство 6-й домны на НТМК. Жили мы в сдаваемой под временное общежитие обыкновенной жилой пятиэтажке по переулку Газетный, в трехкомнатной квартире. На работу ездили трамваем. На территории завода было сыро, холодно, вечно дымно, впрочем, плотный смог постоянно висел над всем го¬родом. Мы проводили какие-то земляные работы. Эта бестолковая коман¬дировка слякотной осенью, когда меня, бетонщика аж третьего разряда, держали за землекопа, мне надоела, и когда пришла телеграмма из Краснотурьинска, в которой сообщалось, что меня разыскивает военкомат, я - можете смеяться или крутить пальцем у виска, - обрадовался, ведь в те годы в армию молодежь шла охотно. Да и общежитская жизнь с ее постоянными пьянками и драками за год мне обрыдла до чертиков. А тут, как никак, смена обстановки, армейская романтика! Вернулся из Нижнего Тагила в Краснотурьинск, рассчитался с завода, съездил к себе в Павлодарскую область попрощаться с родителями и друзьями. Франт я был еще тот. На мне был модный пиджак с вырезом вместо лацканов (как-то гла¬дил застиранный ворот и сжег его утюгом, а уж вырез мне соорудила кузина - под бабочку). И эта умопомрачительная переливчатая бабочка - клянусь! - как влитая сидела у меня на шее. На ногах у меня были двух¬цветные модные остроносые туфли на высоком, на конус, каблуке (купил в комиссионке - коричневые, со сбитыми носками и у одного народного умельца покрыл их чер¬ным лаком. Лак начал сползать уже в поезде, и я в тамбу¬ре битых два часа обдирал его перочинным ножом с го¬ловок туфлей, но оставил в верхней части, где он держал¬ся прочно). На мне также было светлое демисезонное пальто - моя гордость, так как эту вещь я приобрел сам, за полную стоимость, пусть и с полугодовой рассрочкой. И расклешенные книзу кремовые брюки. Знай наших! Правда, был я без копейки денег, и моим бедным родите¬лям пришлось самим тратиться на проводы (что за армия без проводов!), да еще и снаряжать меня в обратную до¬рогу. То есть в Краснотурьинск, где меня ждал военкомат.
Учебка
После недельного пребывания в сборном пункте в Егоршино под Свердловском меня "купили" в танковые войска и повезли в Чебаркуль, в учебку. Однако на второй или тре¬тьей станции за Свердловском весь эшелон призывников выстроили на перроне (все пьяные, оборванные, поцара¬панные и в синяках - ей-богу, орда моего древнего сопле¬менника Мамая, наверное, выглядела лучше) и зачитали список из полутора десятков имен. Фигурировал там и я. Нам объявили, что мы попали не туда, посадили в другой поезд и привезли... в Нижний Тагил! Надо было мне от¬сюда уезжать, чтобы вернуться сюда же через месяц, но уже солдатом… Определили нас в учебку, но стройбатовскую. Часть стояла прямо посреди города, отгородившись от него высоким забором, рядом с громадным Дворцом культу¬ры "Юбилейный". Обучали нас разным строительным специальностям, в том числе на жестянщиков, сантехни¬ков, газосварщиков, электросварщиков и еще на кого-то. Меня назначили электросварщиком. Служба, сразу скажу, была тяжелой, даром что стройбат. Учеба - от звон¬ка до звонка, шагистика на гулком плацу - до одури, мо¬роз не мороз, а маршируй. Утомительные часы в карауле - с настоящим карабином СКС, но без патронов ("Бей штыком, коли прикладом!")
Какая служба ждет нас в частях без специальности, нам дали понять сразу. Еще до принятия присяги полови¬ну учебки - а это батальон - бросили на "прорыв" под Кунгур в Пермской области. Там срывался срок сдачи ракетной площадки. И мы на тридцатиградусном морозе выдалбливали в промерзшей земле метровой глубины траншею (она змеилась на километры и соединяла между собой пусковые шахты, командные пункты и еще черт знает что там), затем укладывали на ее дно бронирован¬ный, толщиной с кисть руки негнущийся кабель и зака¬пывали это дело. Сущая каторга, доложу я вам! Соответ¬ствовал и быт. Батальон расселили в нескольких пустых казармах, совершенно неотапливаемых. Тепло подава¬лось по брезентовым рукавам с улицы от постоянно гудя¬щих огромных теплокалориферов. В казарме, правда, было все же теплей, чем на улице. Но спали мы в бушлатах и ушанках, перемотав ноги пор¬тянками (валенки на ночь все же снимали), на трехъярус¬ных нарах. Их сколотили наспех из тяжелого сырого гор¬быля, и в первую же ночь я проснулся от страшного гро¬хота и крика - под тяжестью солдатских тел, да и под соб¬ственной тоже, развалились и рухнули на пол нары по соседству. Одного парня сразу зашибло насмерть (наверняка его родителям написали, что он погиб, выполняя свой воинский долг), другому сломало руку, остальные были целы и невредимы, если не считать ссадин да уши¬бов. На другой день третий ярус нар был демонтирован во всех казармах, а на оставшихся двух образовалась не¬вообразимая теснота - спать можно было только на боку, прижавшись друг к другу как шпроты в банке. Впрочем, мы на это неудобство внимания обращали мало, потому что возвращались с объекта уставшие и за¬мерзшие как собаки и мечтали только об одном: наспех проглотить в столовой перловку с тушенкой да завалиться на этот самый бочок до утра. Когда нас, наконец, после сдачи ракетной площад¬ки вернули под новый 1970 год в учебку и смертельно уставший батальон, гремя котелками и шаркая валенка¬ми, втянулся сквозь настежь распахнутые железные воро¬та в часть, раздалось такое раскатистое "Ура!", что в близ¬лежащих домах нижнетагильцев задребезжали стекла. Мы все хорошо поняли, что лучше до одури маршировать, чем до посинения копать...
На родине Сусанина
По окончании учебки, получив квалификацию элек¬тросварщика третьего разряда, я и еще несколько кур¬сантов (Петров из Удмуртии, Тарбазанов из Кургана, Трофимов из Златоуста и др.) были направлены для про¬должения службы в военно-строительный отряд (ВСО) под Костромой. Часть базировалась в дремучем болоти¬стом лесу (в 90 километрах от нас было то самое Сусани¬но, а в двух десятках километрах - ни что иное, как Остро¬вское). ВСО был экспериментальным, целиком набран из призывников одного возраста и одного землячества – из Киргизии. Они сами расчистили в лесу площадку под часть и объект, сами выстроили казармы, штаб, хозслужбы, проложили деревянные тротуары (под ногами вне этих настилов все время хлюпало, особенно после дождя) и передвигались по расположению части гурьбой, совер¬шенно не имея представления о строе. Когда я отдал честь первому встреченному здесь ефрейтору (одна нога у него почему-то была в кирзовом сапоге, другая в резиновом, подпоясан он был узеньким брезентовым ремешком, сто¬ячий воротник его гимнастерки не знал, что такое подво¬ротничок. Дерьмо, короче, а не воин. Но у него была лыч¬ка на погоне, а во мне, уже на уровне подсознания, сидела полугодовая муштра в учебке!), этот заросший по самые глаза ефрейтор вначале остолбенел при виде моей лихо брошенной под козырек фуражки руки, а потом заржал так, что с ближайшей сосны посыпалась хвоя. А вообще этот киргизский призыв (русских там, впрочем, было больше, чем самих киргизов) состоял из нормальных парней. Они на себе не испытали, что такое дедовщина и нас, еще салаг, не гнобили, хотя были уже "дембелями". Да нас всего-то было десятка полтора - кур¬сантов из Нижне-Тагильской и Калужской стройбатовской учебок. После того, как киргизы уволятся, мы долж¬ны были составить костяк всей части и на ведущих сер¬жантских и хозяйственных должностях встретить очеред¬ной набор.
Но все же среди них нашелся один из дедов, который решил нагнать страха на молодых, то есть на нас. Это был невысокий, кривоногий и почти квадратный киргиз по фамилии Кадралиев, старшина роты. На нашу беду, боксер-самоучка. Так он взял моду вызывать к себе в каптерку каждый вечер по одному из нас, вручал боксерские перчатки, другие надевал сам и устраи¬вал показательный бой. Совершенно невзирая при этом на то, владеет ли его противник боксерскими навыками. Так он отлупил троих или четверых из пополнения (до меня еще очередь не дошла), потом вызвал и Ваню Заливако. Ваня что-то пробурчал себе под приплюснутый нос и зашел в каптерку. Скоро оттуда стали раздаваться характерные звуки уда¬ров, шмяканья тела о хлипкие стены каптерки, невнятные восклицания. А потом резко распахнулась дверь и из кап¬терки кубарем вылетел... старшина Кадралиев! Откуда ему было знать, что он нарвался на настоящего боксера. Боль¬ше Кадралиев никого не трогал. Иван тоже. Разве что ког¬да его трогали самого.
Часть, в которую мы попали, занималась тем, что строила ракет¬ную площадку (я не раскрываю военной тайны – срок ее хранения уже давно вышел). Это была 25-метровая дырка в земле, выло¬женная толстенными железобетонными блоками, облицо¬ванными мощными стальными пластинами - ракетный ствол, или шахта, с сопутствующими объектами. Таких дырок в Кос¬тромской и окружающих Москву других областях наты¬кано великое множество. Наконец киргизы уехали по домам, в часть стало прибывать пополнение. А проще говоря - дешевая, нещадно вкалывающая за гроши на копке траншей под ракет¬ные кабели рабочая сила. «Хлебных» должностей в части на всех нас, курсантов, все же не хватило - их позанимали сверхсрочники. По специальности работы мне поначалу тоже не было (пришлось даже с месяц дневалить в обще¬житии у гражданских специалистов - сварщиков высочай¬шей квалификации), так что и мне не удалось избежать земляных работ.
Костромские леса - убежище гигантских полосатых комаров, летающих в поисках добычи громко зудящими тучами. Когда такое чудовище отлавливаешь и сжимаешь в кулаке, чтобы придушить, ноги его свисают из горсти. Во звери, да? Во время работы как-то слабо обращаешь на них внимание, некогда. Но когда привозят обед и с миской горячего супа садишься на пенек подкрепиться (да что там - пожрать!), они начинают виться над тобой как вороны и, попадая в струи горячего пара, падают в суп. Отмахиваешься от них, отмахиваешься, вылавливаешь ложкой и выкидываешь их разваренные тельца... Потом замечаешь, что суп остывает и на обед у тебя вообще вре¬мени не остается, машешь на все рукой и поедаешь свой харч вместе с комариным мясом. Китайцы еще не то едят! А выдать вам военную хитрость - как в глухом, на¬водненном комарами лесу, ну, это самое, сходить по боль¬шому, и при этом сохранить в относительной неприкос¬новенности самую усидчивую часть тела? Значит, так. Берешь лопату, выкапываешь ямку, разжигаешь в ней костерок, сверху на огонь кладешь зеленую травку или лапничек. Когда повалит густой дым, спокойно приса¬живаешься по своему неотложному делу. Комары злобно гудят вокруг, а ниже - ни-ни. Класс!
Военная тайна
Наконец мне нашлось дело как сварщику на ракет¬ной площадке - сваривал несложные конструкции на стро¬ительстве наземных объектов (в шахте варили только гражданские специалисты). Работал с огромным удоволь¬ствием, мне нравилось, что я могу делать с металлом при помощи «держака» и электрода что угодно. Не смущало даже то, что к концу смены ноздри забивало гарью от расплавляемого железа и сгораемой электродной обмаз¬ки, а во рту ощущался неистребимый привкус металла. Ну и пусть, это не траншеи рыть за гроши - мне на книжку пошла зарплата. Правда, первые несколько месяцев при¬шлось покрывать задолженность, образовавшуюся за питание, обмундирование, помывку в бане, за мыло, за что-то еще - только за воздух с нас не брали плату.
Когда выпадали свободные минуты, мы пролезали под многослойным ограждением площадки (было наво¬рочено много чего мудреного, но пока не задействован¬ного: и звуковая сигнализация, и тончайшая паутина из прочного провода под напряжением, и просто "колюч¬ка") и шли в окружающий нас лес. Там было полно мали¬ны, черники, смородины. Вот так однажды, увлекшись поеданием сладкой черники, я убрел глубоко в чащу, по¬терял всякие ориентиры (что с меня взять - в степной зоне вырос) и битый час бестолково метался по ставшему вдруг мрачным и быстро темнеющему лесу. Чувствую - заблу¬дился. Сел на поваленную лесину, чуть не плачу. Вдруг слышу треск ломаемых сучьев, глухое позвякивание какого-то колокольчика-не колокольчика, и ста¬рушечье бормотанье. Еще минута, и прямо на меня из гу¬стого ельника вышел… печальный телок с болтающимся на шее боталом. Его подгоняла хворостиной повязанная цветастым ситцевым платком бабка с хворостиной. Как же я ей обрадовался!
-Бабуся, - завопил я, - милая, выручай! Заблудился вот. Тут где-то рядом часть моя находится.
-Это какая? - спрашивает бабка. Я огляделся по сторонам и шепотом (военная тайна же, подписку с меня взяли о неразглашении) сказал:
-54-я площадка, бабушка. Ты ее, конечно, не зна¬ешь. Но это рядом с трассой на Кострому...
-Это "Рябчик", что ли? - хмыкнула бабка. Я остолбенел. Кроме цифровых кодов, ракетные площадки имели еще и вот такие названия. Наша 54-я называлась именно "Рябчик". Вот тебе и военная тайна!
-Топай за мной, соколик! - проворковала моя спа¬сительница, и я побрел за ней, как тот телок. Ну да черт с ней, с этой военной тайной. Главное, что благодаря бабусе на ужин я в тот вечер все же успел.
Цистерна счастья
К осени 1970 площадка была сдана. Мы ее постро¬или за восемь месяцев (пацаны трепались, что Би-Би-Си якобы поздравила наше командование с успешным вы¬полнением боевой задачи и ядовито, как бы между прочим, сообщало, что США для постройки и сдачи аналогичного объекта достаточно трех месяцев). Площадку заняли ракетчики, СС-20 (вроде так называли ракету, для которой наша часть выколупала 25-метровую дырку в земле) устанавливали уже без нашего участия. Нам же предстояло поменять место дис¬локации. Часть свернулась в конце сентября, на станции Судиславль погрузилась в товарняк и отправилась на юг. Ехали несколько дней, и хоть в теплушках, которые я до этого видел только в фильмах про гражданскую да Великую Отечественную войну, но достаточно комфортно. Нам надоело безвылазно торчать в лесу, и мы с огромным удо¬вольствием предавались этому путешествию. На останов¬ках дневальные бежали к вагону с кухней с термосами наперевес за завтраками, обедами, ужинами. После от¬правки нашего эшелона на всех станциях, полустанках прилегающие бульвары, парки, лесочки оставались "за¬минированными": удобств в товарных вагонах не было никаких, и "пур ле птур" несколько сот солдатских зад¬ниц проделывали где придется.
Где-то на исходе седьмых суток часть прибыла в патриархальный городишко Петровск Саратовской об¬ласти. Здесь нам предстояло поставить воинский горо¬док для авиаторов - аэродром же был построен еще до нас. Уже поздно вечером начали разгрузку. И здесь слу¬чилось невероятное. Кто-то из пронырливых воинов об¬наружил по соседству с нашим составом несколько огром¬ных цистерн на колесах, охраняемых бабкой с незаряжен¬ным ружьем под мышкой. От цистерн тянуло спиртным. Эти проныры связали бабку, заткнули ей рот кляпом и аккуратненько положили в сторонку - чтобы не затоптать. Сбили запор на одной из цистерн, вскрыли ее и оша¬лели от счастья: там, под самой горловиной, плескалось море разливанное сухого красного вина (уже потом выяс¬нилось, что оно предназначалось для местного хлебоза¬вода - использовалось в выпечке)! Как раз оставленному на разгрузку хозвзводу привезли большие термосы с кашей и чаем. Все это немедленно оказалось на земле, а двухведерные термосы заполнили вином. Им же под завязку залили все имеющиеся в нашем еще не до конца выг¬руженном имуществе емкости: сорокалитровые фляги, канистры, оцинкованные бачки для воды... Естественно, по ходу затари¬вания емкостей то и дело прикладывались к дармовой выпивке сами, и в часть с последним скарбом хозвзвод прибыл очень веселым, да еще с трофеем - несколькими сотнями литров недурного красного вина. Короче, в тот вечер большая часть нашей части была вдрызг пьяной (каюсь, и мне кое-что перепало), напился даже наш начальник штаба, майор не скажу кто (мужик-то он был хороший). В тот же вечер большая группа пере¬пившихся солдат ушли в самоволку в город, передрались с местными, кое-кого отловила милиция. Вот так наша часть отметила свое появление на новом месте службы. Местная газета тут же разразилась фельетоном, в кото¬ром солдат новоприбывшей части именовали не иначе как "дикой дивизией", "сбродом в военной форме" и взы¬вали к совести нашего комбата. Командир ходил чернее тучи. Все попытки найти конкретных виновников ни к чему не привели: хозвзвод хранил гробовое молчание, несмотря на все попытки дознавателей из военной ко¬мендатуры и следователей из городской прокуратуры докопаться до истины.
Такие военные тайны у нас умели хранить. Потому как опыт был. Рассказывали: незадолго до нашего при¬бытия в "киргизскую" часть неподалеку от нее, на кост¬ромской автотрассе, в кювет слетел грузовик с водкой. Когда его обнаружил кто-то из воинов, водителя рядом не было. А весь снег в кювете был усеян сотнями рассы¬павшихся бутылок. Большей частью целыми. Ребятки бы¬стренько смотались за подкреплением, и когда водитель вернулся с техникой, вокруг его перевернутой машины с беспомощно задранными колесами на снегу валялись лишь битые бу¬тылочные стекла да пустые ящики. Уж не знаю, на кого хозяева водки списали столь грандиозный бой - можно только догадываться. Жаль, если только на горе-водите¬ля. Да если бы он, бедолага, догадывался, что за стеной деревьев, всего в сотне метров от автотрассы находится в "засаде" целый батальон мародеров в черных погонах, он наверняка постарался бы перевернуться подальше от этого опасного места. А так... Целую неделю после этого часть, вернее, ее несознательная часть, вклю¬чая младших командиров и одного командира роты-ал¬коголика, втихомолку пьянствовала. Хотя тихо получалось не очень. И вот так же проводилось дознание, и кон¬кретного виновника не нашли.
Дура бородатая
Я и еще восемь бойцов в составе очередного наряда ночью чистили на солдатской кухне картошку. Поскольку вместе с кожурой у нас почему-то снимался и толстый слой самого картофеля, бадья для очисток наполнялась очень быстро. Мы ее периодически выносили за кухню и опорожняли прямо на землю. Утром очистки должны были увезти в подсобное хозяйство на корм свиньям. Но очистки привлекли чье-то внимание уже этой ночью. В желтом свете, льющемся из фонаря на столбе, появилась крупная пятнистая коза и стала неторопливо хрумкать картофельной кожурой, недобро посверкивая в нашу сторону демонически горящими глазами. В ограждении части было много дыр – признаться, мы их сами понаделали, чтобы время от времени сматываться в самоволки в городишко Петровск, на окраине которого пристроился наш доблестный батальон. Видимо, через одну их них и просочилась эта рогатая бестия.
- А давай мы ее подоим, - внес полезное предложение рядовой Витька Тарбазанов (вне строя – Тарбазан), с которым мы вынесли очередную бадью с жирными очистками. – Знаешь, какое у коз молоко полезное!
- Давай, - согласился я. - Только вдвоем мы ее не поймаем, они очень шустрые, эти козы.
- Понял! – сказал Тарбазан и ушел за подмогой. Вскоре из кухни вывалило целое отделение одуревших от многочасовой возни с картошкой бойцов, с кружками, котелками – можно было подумать, что собрались доить слониху. Взяв в кольцо насторожившееся животное, мы стали подступать к нему с подхалимскими присюсюкиваниями типа: «Не боись, дура бородатая, мы тебя только подоим и отпустим». Коза затрясла бородой, пригнула башку и первым боднула Тарбазана. Потом ее саблевидные рога впились в толстый зад улепетывающего командира отделения ефрейтора Карачевцева. Он басом сказал: «Мама!», перекувырнулся через голову, но все же умудрился схватить разъяренно блеющую козу за рога. Тут и мы подоспели, схватили придушенно мекающее животное кто за что смог.
Я держал ее за бороду и кричал другу Тарбазану:
- Дои скорее!
Витька встал на колени и завозился с котелком в той области козы, где кончался живот и начинались хвост и все остальное. Возился он подозрительно долго. Коза от такого бесцеремонного отношения просто зашлась в крике.
Неожиданно Тарбазан сплюнул и зло сказал:
-Козел!
-Сам козел! – прорычал Карачевцев, уставший держать вырывающееся животное.
-Дои давай!
-Да за что доить-то? – с отчаянием сказал Витька. – Это же козел.
Повисла тишина. Потом раздался громовой хохот, да такой, что в ближайшей казарме проснулась целая рота отдыхающих солдат и они высыпали в трусах наружу.
- Пошел вон, и чтобы мы тебя здесь больше не видели!
Карачевцев дал здоровенного пинка всклокоченному козлу, тот подпрыгнул на месте и устремился к дыре в заборе. А мы поплелись завершать выполнение боевой задачи – дочищать картошку. Натощак.
Проглотиты
Похоже, в начале семидесятых пятигорский военкомат испытывал такой острый дефицит солдатского материала, что призвал в армию даже этих близнецов, настоящих дебилов. Впрочем, в стройбат «под лопату» кого только не ставили: и годных к нестроевой, и списанных из строевых частей, и отсидевших в тюрьмах (сразу отмету все подозрения относительно своей персоны: в ВСО попал, так как имел на тот момент профессию бетонщика, которая, впрочем, мне там так и не пригодилась: в «учебке» меня, как я уже сообщал, переучили на электросварщика). Эти братья – крупные носатые парни, с шишкастыми дынеобразными головами, - отличались необыкновенной прожорливостью. Призванный с ними из Пятигорска же смешливый паренек Василий (фамилию забыл) знал этих братцев и рассказывал про них разные смешные истории. Запомнилась одна. Родители уехали по делам в соседний город на пару дней. Близнецам, кроме того, что забили для них домашней стряпней холодильник, оставили еще и денег на всякий случай. Они тут же рванули в магазин и на все набрали своего излюбленного лакомства – три килограмма копченой колбасы. Вернувшись домой, уселись за стол, разложили колбасу, и обнаружили, что нет хлеба. Долго препирались, кому снова идти в магазин. Пошел тот, что младше на пятнадцать минут. Ходил он ровно столько же. Когда вернулся, с ужасом обнаружил, что его братец, давясь, дожевывает последний кусок колбасы!
-Драка была грандиозная! – с восторгом рассказывал Васька. – Они переломали в доме всю мебель, переколотили окна. Их смогли растащить только с помощью милиции, которую вызвали перепуганные соседи. Вот такие это братья-акробатья!
Слушая его, мы хохотали до упаду. Впрочем, эти «проглотиты» - так их окрестили в нашей роте, - насмешили нас еще не раз. Родители почти ежемесячно присылали им продуктовые посылки. Так вот, в каждом таком фанерном ящичке имелась перегородка, по обе стороны которой заботливые папа с мамой укладывали одинаковое количество гостинцев: по пачке печенья, по банке варенья, по банке сгущенки, по три-четыре десятка конфеток, и так далее. Чтобы их излюбленные чада не имели проблем при дележке. Но однажды мама с папой все же ошиблись: в одном отделении посылки на одну конфетку оказалось больше. Братья разбирались, разбирались, как ее поделить, и схватились врукопашную. Пока они, придушенно хрипя и волтузя друг друга, катались в проходе между солдатскими двухъярусными кроватями, от их посылки ничего не осталось – бойцы справедливо решили, что братцы и так зажрались, раз им силы девать некуда.
В роте с нами служил один здоровенный молдаванин, со здоровенными же кулаками. В нашей казарме, как, впрочем, и во всем батальоне, часто по самым разным поводам вспыхивали драки. «Молдаванин» - его так и звали, а не по имени, - в них не участвовал, поскольку боялся убить кого-нибудь. А если хотел кого наказать, то просто «отпускал пиявку» - пальцами правой руки оттягивал здоровенный, как сарделька, безымянный палец на левой и хлестко щелкал им по лбу или затылку провинившегося. Причем, в полсилы. Что могло быть при полновесной «пиявке», он однажды показал, со «всей дури» хлестнув своей «сарделькой» по перевернутой алюминиевой солдатской миске: на дне ее осталась заметная вмятина. Как-то «молдаванин» заработал у поваров целый котелок подливки с мясом – то ли дров им поколол от нечего делать, то ли тушу говядины разделал в два счета, это уже их дела, - сам все съесть не смог, и решил позабавиться. Дело было во время ужина. Он подозвал к себе одного из близнецов, сидящих за соседним столом:
-Вот полкотелка подливки. Хочешь?
«Проглотит» поперхнулся слюной и оглянулся на своего старшего брата. Тот не сводил горящих глаз с одуряюще пахнущей посудины. И хотя предложение было сделано только одному, ответили они хором:
-Хочу!!!
- Отдам, - сказал «молдаванин». - Но – за пиявку. Пойдет?
Обжора, жадно вдохнув аромат мясной подливки, покорно склонил свою коротко остриженную «дыню». Мы затаили дыхание. «Молдаванин», плотоядно прищурившись, медленно оттянул свой знаменитый бронебойный палец… И залепил в самую макушку «проглотита» такую смачную пиявку, что по всей столовой пошел звон, а мы в очередной раз убедились, что голова эта – совершенно пустая. «Проглотит» рухнул на стол лицом вниз.
- Крякнул! – прокатилось по солдатской столовой. «Молдаванин» испугался и стал тыкать той же «сарделькой» в шею потерявшему сознание братцу:
-Эй, ты это чего, а? А ну вставай!
Но «проглотит» уже пришел в себя. Он обвел всех нас мутными глазами. Потом осторожно ощупал свою голову и неожиданно попросил первого, кто оказался напротив – это был «молдаванин»:
-Погляди, у меня там дырки нет?
-Дырки-то не-е-т, - раздумчиво протянул «молдаванин», тщательно рассматривая эту бестолковую голову. – А вот вмятина осталась!
Столовая взорвалась хохотом. А «проглотит» прижал котелок к груди и побрел, пошатываясь, к братцу, который уже испереживался ждать его с ложкой в одной руке и краюхой хлеба – в другой… Поужинали «проглотиты» в тот вечер на славу.
Шагом марш на шабашку!
Это в других родах войск солдаты живут на всем го¬товеньком. А в стройбате на питание, обмундирование и прочее надо заработать. В ВСО, занятых на военных объектах, солдаты мало того, что месяцами и годами тор¬чали в какой-нибудь глухой местности, подальше от люд¬ского глаза, так еще использовались как самая дешевая рабочая сила (негры, одним словом), потому что заказ¬чиком строительства выступало Министерство обороны. На гражданских же объектах, особенно на жилье в горо¬дах, можно было заработать даже на машину (во всяком случае, такие легенды ходили). А на какой-нибудь ракет¬ной площадке, особенно на неквалифицированных рабо¬тах, платили сущие гроши. И нередко случалось так, что к «дембелю» у многих трудяг в военной форме на лицевом счету были одни минусы и образовывался долг, который позволял командованию части удерживать должника еще на месяц-другой даже после наступившего срока увольне¬ния. Этого боялись мы все и старались пахать не за страх, а за совесть, требовали у отцов-командиров фронта ра¬бот.
В Петровске для нас такого фронта своевременно подготовлено не было, и воины, особенно второго года службы, при получении на руки расчеток с ужасом кон¬статировали рост "кредита" над "дебетом". В части заб¬родили нехорошие настроения. Да и командиров такое положение не устраивало - солдат надо было кормить-одевать, а на какие шиши? И вы можете мне не верить, но то, о чем я вам поведаю дальше, так и было на самом деле. Построившись побригадно (отделение в ВСО именовалось еще и бригадой, как и, соответственно, командир отделения - бригадиром - "бугром"), мы после развода уходили с утра в город - на вольные заработки, шабашить. Шли на местные предприятия, на станцию, разгружали вагоны с цементом, углем, скелетами животных (на костную муку), продовольствием, работали на элеваторе. После освоения того или иного объема работ "буг¬ры" закрывали наряды и заработанные нами денежки пе¬реводились на счет части, а уж оттуда - на наши лицевые счета, после соответствующих вычетов. Время от време¬ни бригадиры договаривались на шабашку за наличку, часть тогда ни хрена не получала ("бугор" же - в нашем отделении это был здоровенный, под два метра хохол Карачевцев из Калужской учебки, - на утреннем разводе разводил ручищами: "А шо я мог зробыть, работы не було!"), зато в наших карманах появлялись приятно похрустывающие кредитки. И тогда в часть мы возвраща¬лись пьяными, с песнями, кого-то волокли уже под руки. Конечно, нас наказывали, закрывали на пару-тройку дней на собственной "губе" (и мне довелось дважды попасть туда), а особо отличившихся отправляли на гарнизонную гауптвахту в Татищево. Отсидевшие на тамошней "губе" рассказывали, как зверствуют над бесправными штраф¬никами служащие в комендантской роте чеченцы и ингу¬ши. Любопытная деталь: вот на такие места службы, где надо кого-то охранять, отцы-командиры предпочитали набирать кавказцев (такая же картина была в комендант¬ской роте в Судиславле), что добавляло им "любви" пред¬ставителей прочих невоинственных национальностей. Но национальных взаимоотношений в армейской среде я коснусь чуть позже.
Такая лафа с легальными вылазками в город за хле¬бом насущным длилась довольно долго - что-то месяц с неболь¬шим. Однажды с нашим отделением случилась, как бы это помягче сказать, нештатная ситуация. Заработав в очередной раз на железнодорожной станции наличные, мы по дорогое в часть прикупили у одной бабки целое ведро молока. Вместе с ведром. К молоку набрали свежих румяных батонов. И выбрав укромное местечко, уселись на корточки и пустили ведро по кругу. Ах, какое это было вкусное молоко, какие были замечательные, с темными зернышками мака в белоснежной мякоти, батоны. Мы молча и жадно глотали пенную, ласково скользящую по нашим огрубевшим пищеводам жидкость, агрессивно отхряпывали от батонов молодыми крепкими зубами огромные куски и снова проталкивали их в желудки молоком. Мы были счастливы и очень довольны собой – день завершился удачно. Выпив все молоко и сжевав все батоны, мы выбросили пустое ведро и бодро потопали к части, покуривая на ходу. Но что это? Сначала один из нас схватился за живот и заметался в поисках укромного места, потом второй, третий. На наше счастье, в этот момент мы проходили около полуразвалившейся заброшенной будки путевого обходчика. Вот там-то всем отделением, во главе с нашим могучим командиром Карачевцевым, и устроились вновь на корточках. Причем надолго. В часть вернулись зеленые, голодные и злые как собаки. Больше молока мы не покупали, предпочитая ему местную бормотуху и кильки в томате.
Но вот на объект привезли необходимые материалы, обо¬рудование, инструменты, и стройка начала набирать обо¬роты. У меня опять первое время не было работы по спе¬циальности, пришлось заниматься всякой ерундой: отне¬сти-поднести, привернуть-отвернуть. Мы строили подземный РУС (секретный бункер связи, платформа такая с разным электронным оборудованием, установленная на гигантских пружинах – чтобы смягчать толчки при близких разрывах в случае боевых действий), вертолетную площадку, жилье для авиаторов. Наконец я снова вооружился «держаком» и маской и с необычайным удовольствием сваривал сетки для армирования фундаментных поддонов, подушек, колонн, замысловатые конструкции из угольников, однотавро¬вых и двутавровых балок по чертежам, представленным мастером - таким же солдатом, как и я, только с сержант¬скими лычками. Жизнь наладилась хоть и достаточно однообразная, зато время летело очень быстро. После того, как наша часть перебралась из костромских лесов в саратовские степи, мне оставалось служить год. И он под¬ходил к концу. В принципе, уже можно ехать домой. Но я поступлю нечестно, если не расскажу еще об одной исто¬рии, случившейся в нашей части осенью 1971 года.
Войнушка с горцами
Наш батальон представлял собой пеструю смесь из представителей многих национальностей и народностей великого СССР. Конечно, больше было русских, затем украинцев. Понемногу было намешано и всего осталь¬ного: узбеки, туркмены, татары, удмурты, чуваши, корей¬цы. Но среди всего этого единства народов всегда особ¬няком держались кавказцы, особенно чеченцы и ингуши. Последних вроде было немного, около двух десятков. Но они были на¬столько сплочены и дерзки, что с ними никто не предпо¬читал связываться. Даже другие кавказцы - азер¬байджанцы, грузины, армяне. Если, допустим, ты неча¬янно наступал на ногу одному чеченцу, считай, что заде¬вал их всех. На своего обидчика они набрасывались обя¬зательно всей сворой и что печально, когда вайнахи, взяв в кольцо одного русского, могли бить его всей толпой, его земляки не мешали расправе. Некавказцы, увы, были разрознены, нередко малодушны, нерешительны, чем и пользовались дети гор. Включая азербайджанцев, грузин, армян и пр. Все кавказцы вместе, что называется, и держали часть в кулаке. Нашей ротой командовал майор Срухов, кабардинец, горбоносый черноусый красавец (пьющий, кстати, горькую со страшной силой. Нажравшись, он на автопи¬лоте приходил в роту, поднимал старшину, тот доклады¬вал ему, кто и как провинился в течение дня - обычно это были самовольщики. Срухов посылал за провинившими¬ся, устраивал короткий допрос, потом жестко бил каждо¬го по роже и удовлетворенный уходил спать домой). Пер¬выми на произвол со стороны горцев начали глухо роп¬тать украинцы. Срухов, урезонивая их, сказал, что на это не надо особенно обращать внимания, поскольку, мол, у всех кавказцев кровь горячая, и тут ничего не поделаешь. Происходил этот разговор во время вечерней поверки, перед отбоем. Кто-то из строя зло кинул в ответ на реп¬лику майора:
-А что, у хохла или русского вместо крови в жилах течет говно?
Срухов в ответ лишь хмыкнул.
Обстановка в части между тем накалялась. Стычки с кавказцами вспыхивали то там, то здесь, но пока горцы держали верх. К тому времени в часть прибыло пополне¬ние: сотня-полторы новобранцев из Новгородской обла¬сти, добрая треть из которых имели судимости. Первое время они повзводно жили в палатках. В один из теплых сентябрьских вечеров вся часть смотрела кино на летней площадке. Несколько кавказцев в это время забрели в одну из таких палаток и отлупили оставленного там дневаль¬ного за то, что не позволил им пошуровать в личных ве¬щах солдат. Тот кинулся к землякам за подмогой. А нов¬городцы были еще те ребята. Не поймав истинных обид¬чиков своего дневального, они принялись дружно колош¬матить всех попадавшихся им на территории части "чер¬ных". К ним тут же присоединились остальные славяне, в ком давно уже, исподволь, тлела искра мести за причи¬ненные кавказцами обиды и унижения. Горцы пытались сопротивляться. Да куда там - на территории части полыхал тот самый бунт, бессмыслен¬ный и беспощадный. Хотя нет, смысл-то как раз и нали¬чествовал. Дети гор бежали с территории части и пытались раствориться на ночных, слабо освещенных улицах Петровска. Но возмездие настигало их всюду. Кавказцев отлавливали и били до утра солдатскими ремнями, коль¬ями, арматурой. Убить никого не убили, но покалечили многих. В часть вызвали вооруженный комендантский взвод, перепуганных краснопогонников с автоматами. Но усми¬рять никого не пришлось, все утихомирилось само собой. Утром на разводе комбат коршуном ходил вдоль строя, пытаясь по внешнему виду солдат вычислить участников драки. Однако едва ли не каждый второй угрюмо смот¬рел на комбата или подбитым глазом, или белел перевя¬занной рукой, головой. Не отдашь же всю часть под суд? Конфликт был исчерпан тем, что кавказцев из батальона убрали от греха подальше на изолированную точку (были у нашего ВСО отдаленные объекты), и дело спустили на тормозах. Так что кровь - она у всех одинаково горячая. Разве что температура кипения разная…
А вот интересно, изменилось ли что-нибудь в стройбате за минувшие тридцать с лишним лет?
PS. Что касательно Вани Заливако… Он попал в Эвенкию из своего Запорожья, где жил после армии, так же, как и я – по велению судьбы. Конечно, я его тогда нашел в Туре. Оказывается, он видел мою подпись в окружной газете, но не мог поверить, что за ней стою я, тот самый Марат, с которым он служил в стройбатовской роте сначала в костромских лесах, а затем в саратовской степи. Мы обрадовано и долго хлопали друг друга по спине, что-то такое говорили бессвязное. Нас можно было понять – встретиться здесь, посредине таежной глухомани через много лет после службы в одной части было, конечно же, чертовски приятно. Правда, там, в армии, мы с Ваней особенно дружны не были. Мы служили в разных взводах, и у каждого был свой круг приятелей. Но сейчас это было неважно. Это ведь была встреча однополчан, а это почти что братья. Мы с Ваней тогда и выпили при нашей встрече как полагается, и от души повспоминали о том же квадратном старшине Кадралиеве, которого так знатно отметелил Ваня, о походах в город на шабашку, о войнушке с кавказцами и прочих стройбатовских делах... А теперь нет Вани Заливако. Он навсегда успокоился в толще эвенкийской вечной мерзлоты, когда ему не было еще и пятидесяти. Ваня работал в Туре механизатором, и несколько лет назад, при ремонте, был насмерть придавлен своим же трактором…



Авторский форум: http://igri-uma.ru/forum/index.php?showforum=302
0

#2 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 20 апреля 2009 - 16:32

Эх, как жалко Ивана...а вообще начал считать давних знакомых, о тех, что информация есть уж треьей части нет в живых... Мрут в России мужики... и молодые, и зрелые мрут... и без всякого смысла. unsure.gif
0

Поделиться темой:


Страница 1 из 1
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей