[GREEN]

ДИПЛОМАНТАМИ СТАЛИ:

Дорохина Любовь, 1956 г./ г. Иркутск, Россия
О себе: литератор


26

(с) Любовь Дорохина

ЛЕГЕНДА О БЕЛОМ ШАМАНЕ И РЕКЕ КЫНГАРГА

Каждый раз, когда я гуляю по ущелью реки Кынгарга, что бежит в Восточных Саянах в районе посёлка Аршан, меня не оставляет мысль, что это место хранит какую-то тайну.
Всё здесь загадочно, торжественно и прекрасно. Причудливые, напоминающие чьи-то лики, очертания скал. Таинственные письмена-узоры на отшлифованных водой скальных прижимах. Огромные каменные глыбы, преграждающие путь горной реке.
Какие великаны здесь резвились? Замёрзшие водопады на скалах в виде ледяных кос каменной красавицы или седых прядей древней старухи. Чаши с хрустальной, ледяной водой, в которых играют солнечные блики, отражаясь на дне, выложенном разноцветной речной галькой. Они манят усталых путников искупаться в их прозрачных водах, смыть пыль трудных дорог, освежиться, взбодриться, наполниться энергией горной реки для новых свершений. Журчание водного потока, наоборот, расслабляет, убаюкивает, навевает грёзы. Сознание погружается в волшебный мир сказки.
И вдруг всплывает вопрос: что же означает название реки «Кынгарга»? Какая тайна с ним связана? Буряты переводят его как «барабан», «бубен». А что, если это не просто бубен, а бубен шамана? Ведь в этих местах многие поклоняются духам природы. И в моём воображении зримо возникают картины минувших событий…


Легенда о Белом шамане и реке Кынгарга

Кынгарга речка в ущелье бежит,
Камни катает и громко шумит.
«Бубен шамана» – имя её.
Древней легендой дышит оно.

Давно это было. Так давно, что люди уже и не помнят, кто и когда рассказал им эту легенду. Но память о событиях и героях того далёкого времени живёт в их сердцах.
Жило одно бурятское племя на берегах быстрой реки Саянских гор. Хорошо жило, ибо царила в нём любовь, доброта и уважение друг к другу. Управлял жизнью племени Белый шаман. Люди почитали его за мудрость, сердечность и бескорыстие. Они несли ему свои радости и горе, спрашивали совета, просили благословение для своих дел. Никто не уходил от него без слов утешения, наставления или благопожелания. Он помогал им разрешать споры между соплеменниками, увещевал одних, ободрял других, совершал различные ритуалы на выздоровление болящих, на семейное благополучие, на сближение членов рода.
Вся жизнь Шамана протекала в служении своему племени. Община его процветала, люди были счастливы. Соседние племена, прослышав о хорошем житьЁ-бытье соседей, приходили и селились рядом. Всех принимало племя в свою семью, ибо добрый мир с соседями – залог благоденствия для всех народов. Люди почитали и любили Светлого старца.
Позавидовал такой славе Мудреца чёрный шаман. И когда его соплеменники решили объединиться с этим племенем, он пошёл с ними.
Началась борьба Белого и чёрного шамана за души людей. Как известно, потакать своим порочным страстям легче, чем бороться с ними. Стали некоторые жители общины захаживать к чёрному шаману с просьбой: навести порчу на скот соседей, разлучить влюблённых, провести обряд на болезнь или смерть врага. Жгучей крапивой расцвело чёрное колдовство среди соплеменников. Вышли наружу все человеческие пороки: зависть, ненависть, жадность, обида, предательство, наговоры… Зловонными коростами стали покрываться души людей. Некогда процветающее племя раскололось на тех, кто вёл праведную жизнь, и на сторонников тьмы. Наступили в общине чёрные времена: люди болели, скот погибал – мор пришёл в селение.
Решил мудрый Старец вызвать на открытый бой чёрного шамана. Сошлись в смертельной схватке две могучие силы: силы Света и силы тьмы. На беду Белого шамана, звёзды в день битвы не благоволили ему, но медлить было нельзя: каждый миг промедления стоил чьей-нибудь жизни. Да и силы его с каждым днём таяли – ведь он был очень стар.
Ударили в бубны шаманы, завертелись, завыли, застонали в дикой пляске смерти, призывая силы природы и духов предков на решающий бой. Долго шло сражение. Белый шаман начал уставать. Годы брали своё. Предательским ударом исподтишка сбил чёрный шаман с ног старца и пронзил кинжалом его мудрое и самоотверженное сердце. В момент смерти дух Белого шамана вошёл в его бубен. Покатился бубен, упал в быструю горную реку, там и канул. А вода и окрестные скалы приняли душу Светлого старца, стала она частью природы.
Так навсегда остался Белый шаман со своим племенем, а река стала называться Кынгарга, что означает бубен шамана. Пьют люди чистую воду реки, слушают её говор, купаются в её холодных бодрящих водах и напитываются энергией доброты, красоты, творчества. Крепнет в них вера в непобедимую силу добра.
А на месте, где была пролита кровь Белого шамана, забил целебный источник, аршан, исцеляющий телесные недуги. Со всей России едут люди к этому святому месту.
Вся природа долины Кынгарги несёт очищение, умиротворение, благословение душам, измученным страданиями и борьбой. Белый шаман и после смерти служит людям самоотверженно и бескорыстно.
Когда идёшь по ущелью этой реки, то видишь, как множество ручейков больших и малых, точно слёзы природы, чистые и святые, несут ей свои воды, оплакивая и благословляя подвиг Белого шамана. Зимой и летом и днём и ночью шумит Кынгарга, рассказывая нам легенду о Светлом старце. Воды реки всегда чисты, прозрачны и хрустальны, как его большая и светлая душа.
В конце ноября на праздник Матери одевается река в кружевной наряд: каждый камень в воде украшается великолепным ледяным кружевом, точно воротничком; берега обрамляются узорчатой ледяной каймой; через реку наводятся хрустальные резные мосты, сквозь которые видны её бирюзово-васильковые воды. Это природа, прославляя подвиг Героя, принаряжается в праздничный день.
На одной из скал, в вышине, недалеко от водопада, можно видеть большое круглое светлое пятно на тёмном фоне гранитных пород. Это бубен Шамана как напоминание о нём отпечатался на скале. Природа помнит о подвиге Светлого старца. Помним и мы, ибо жертва во имя людских душ, запечатлённая кровью, надолго остаётся в памяти народа.




Бугаёва Надежда, 1989 г./ г. Ростов-на-Дону, Россия
О себе: лингвист, филолог, педагог (Отделение славянской и западноевропейской филологии ЮФУ, диплом с отличием, 2011), учитель литературы, русского и английского языков, победитель конкурса «Фельетон в ботах» (2 место, 2022), автор романа со стихами «Сказка о царевиче-птице и однорукой царевне» (ЛитРес, 2022), автор баллад и стихов, художник.




43

(с) Надежда Бугаёва

ОЛОНЕЖСКАЯ ПРИНЦЕССА

Однажды молодой рыбак заплыл на своей лодке дальше, чем осторожные старые рыбаки, и оказался на неведомом острове. Тот остров принадлежал Олонежской принцессе, и людям запрещено было ступать на его землю.
Молодой рыбак этого не знал.
Явился он на заповедный остров с неурочной волной, в неурочный час, когда Олонежская принцесса вот-вот готова была окунуться в море.
Молодой рыбак увидел её стоящей у кромки волн.
Была она нагой, белой, как бледное брюшко ряпушки в глубокой воде, а длинные косы Принцессы распустились до самых колен.
Молодой рыбак был поражён.
– Ты самое красивое из того, что я видел на земле и на воде, – сказал он ей.
Он не знал, что она была Владычицей моря, и принял её за простую дочку рыбака, пришедшую на берег искупаться.
Сам молодой рыбак был славно сложённым юношей, и все соседские девушки любили его.
Олонежская принцесса подняла на него глаза, чёрные и влажные, как у нерпы, и увидела, какое у него ясное лицо, какие добрые глаза, какая нежная улыбка, какие большие натруженные руки.
Он был первым мужчиной, подошедшим к ней так близко.
– Не бойся, – сказал ей молодой рыбак, – не бойся меня, красавица. Как тебя зовут?
Она назвала ему своё имя, которого прежде не слыхал ни один смертный.
– Это самое красивое имя, какое я слышал, – сказал ей молодой рыбак, – я буду шептать твоё имя, красавица, в самую страшную грозу, и тучи будут расступаться, потому что это имя – твоё, а ты так красива.
И он подошёл ближе, и играл прядью её волос, и подносил эту прядь к губам, как частенько делал с игривыми дочками рыбаков.
– Ты красивей всего на свете, и теперь всё будет казаться мне пресным, пока я снова не увижу тебя, – сказал молодой рыбак Олонежской принцессе. – Ты дрожишь, красавица. Хочешь, я согрею тебя?
И она дала юноше целовать себя и в ответ целовала его удивлённые глаза, его честное лицо, его нежные уста и даже его мозолистые от закидывания сильев руки, потому что он стал её господином и теперь она принадлежала ему навек.
Так Олонежская принцесса стала супругой молодого рыбака.

Несколько дней юноша оставался на заповедном острове, но вот ему пришла пора возвращаться к своим.
Опять они стояли на сырых камнях у самой кромки волн. Низкие тучи набежали на небо, а за спиной у них чернела, не шелохнувшись, одинокая сосна.
– Никому не говори обо мне, – сказала на прощанье Олонежская принцесса, – и не забудь вернуться до исхода новой луны, если ты действительно любишь меня.
¬ – Конечно, я люблю тебя, – ответил юноша, и его честное лицо было печально. – Конечно, я вернусь к тебе, ведь теперь, когда мы расстаёмся, всё, всё вокруг поблёкло, как перед бурей, и лишь когда я вновь взгляну на тебя, то на небе блеснёт луч и осияет море и сушу.
И молодой рыбак сел в лодку и покинул остров Олонежской принцессы.
Пока он плыл, погода испортилась, но юноша всё равно доплыл до родного берега.
Все выбежали его встречать, потому что считали утонувшим. Его мать плакала и целовала ему ноги, благодаря Владычицу моря, что та вернула ей сына.
– Встань, мама, – со смехом и слезами сказал ей молодой рыбак, поднимая её с колен, – какая Владычица? Это детские побасенки. Я вернулся, потому что я силён и молод, потому что никакая гроза мне не помеха.
«И потому что я люблю девушку, прекраснее которой нет на целом свете», – подумал он про себя.
– Нет, нет, это правда, – воскликнула его мать, – все эти дни я молилась Морской госпоже, Олонежской принцессе, чтобы ты вернулся невредим, и вот ты здесь.
– Я сам видел Принцессу издалека в одну страшную грозу, – сказал старый рыбак, – когда рыбачил со своим отцом. Тело у неё гладкое и блестящее, как у белой нерпы, кожа белая, как сверкающее брюшко ряпушки, а волосы до пят.
– Ты просто видел красивую дочку какого-то рыбака, – со смехом ответил ему молодой рыбак.
Он был молод, влюблён, счастлив и уже думал о том, как его красавица будет целовать ему лицо и каждую мозоль на его пальцах при встрече. Из дома он уплывал обычным рыбаком, а вернулся господином.
– Нет, я видел Олонежскую принцессу, – упрямо возразил старый рыбак. – Мой отец ни разу не взглянул в её сторону и сказал мне: сынок, не смотри, морская владычица утащит любого мужчину, посмей тот взглянуть на неё.
– Почему же тогда тебя не утащили? – с досадой спросил его молодой рыбак.
– Потому что у меня ещё не росли усы. Я тогда ещё не был мужчиной.

Шли дни, молодой рыбак всё поглядывал на луну и чинил лодку. Он помнил своё обещанье.
Он позабыл всех своих соседок, рыбачьих дочек, и они напрасно ждали вечерами под его окном.
Одна из них, гордая, широкоплечая, соболинобровая, не могла простить молодому рыбаку холодность, потому что считала себя его невестой, а он раньше всегда выделял её из всех и, вернувшись из моря, обычно сам приходил к её окну.
Чтобы вернуть его любовь, гордая девушка собрала под прибрежными камнями и на макушках старых валунов колдовские травы: молодильник, красный лишайник и чемерицу. Накануне исхода новой луны она распарила себе тело, натёрла себе волосы душистым оленьим маслом с лимонной травой и вдела себе в уши серёжки.
Молодой рыбак готовился выйти в море.
– Какой ты бледный, – сказала ему соболинобровая девушка, – на вот, выпей моего отвара, и в твои руки сразу придёт вдвое больше сил, а голова прояснится.
Молодой рыбак отпил.
– Ты стал ещё бледнее! – воскликнула коварная девушка. – Никогда прежде ты так не волновался, выходя в море. Это дурная примета. Сегодня тебе лучше остаться, а я побуду с тобой.
У молодого рыбака помутилось перед глазами. Сердце у него замерло, лоб похолодел, весь он задрожал и упал к ногам девушки.
– Почему ты так трепещешь? – спросила она его и легла рядом близко-близко. – Не потому ли, что от моей белой груди пышет жаром и пахнет лимонником, как от цветущего луга в летний день?

Молодой рыбак очнулся в полной темноте.
– Когда успела наступить ночь? – подумал он. – Ведь только что был день.
Он еле встал на ноги, залез в лодку и поплыл к заповедному острому.
Вода была чёрной и билась об лодку, как мёртвая рыба. Ни одной птицы не пролетело мимо. Всё небо затянуло тучами, и было неясно, день это или ночь.
Руки у молодого рыбака так ослабели, что дважды он опускал вёсла и садился на дно лодки, чтобы отдохнуть.
Наконец лодка ударилась о берег неведомого острова, и юноша впотьмах ступил на камни.
Олонежская принцесса его не встретила.
Молодой рыбак позвал её по имени, и тут тонкий серебристый луч упал на скалы и мхи – тучи расступились, и взошла молодая луна.
Там, где падал свет молодой луны, видна была каждая трещинка на камне, а слева и справа стеной стояла кромешная мгла.
Вдруг впереди забелело, молодой рыбак побежал туда, но это оказалась большая неясыть, упавшая на берег. Её узорчатые крылья полукругом распластались по камням, а голова разбилась об острый выступ.
Добрый юноша положил неясыть на мягкий лишайник.
– Возьми себе мои большие крылья, – сказала ему неясыть, умирая, – мне они всё равно больше не пригодятся, а ты полетишь на них, как птица. Быстрее моих крыльев только смерть.
Молодой рыбак взял крылья неясыти.
На них он сумел перелететь через весь остров, но нигде не нашёл Олонежской принцессы.

На небе взошло пол-луны: она бросила серебристый свет на ельник, и половина мглы отступила.
Молодой рыбак опять заметил что-то вдали.
Подлетел он ближе и увидел на большом валуне Олонежскую принцессу. Её волосы, гладкие и чёрные, как мокрый мех нерпы, были освещены лунным светом, а лицо оставалось в тени.
Юноша обрадовался и бросился к ней.
– Где ты была всё это время, моя любимая? – воскликнул он. – Я искал тебя много дней и никак не мог найти. Моё сердце едва билось, мои колени подкосились, мои руки едва могли удержать весло, но я всё равно искал тебя.
– Так ты всё ещё любишь меня? – спросила его Олонежская принцесса.
– Разве ты не самое красивое из того, что я видел на земле и на воде? Я никогда не разлюблю тебя.
– Тогда забери меня и унеси с собой.

Молодой рыбак обнял Олонежскую принцессу и полетел.
Поднялся ветер, он дул рыбаку в лицо и ломал ему крылья, и силы его были на исходе.
Сел он отдохнуть и увидел, что это тот же большой валун, на котором он и нашёл Олонежскую принцессу.
– Как так получилось, что я столько летел, но остался на том же месте? – с недоумением спросил юноша.

В этот момент на небе взошла полная луна и осветила море и землю без остатка.
Молодой рыбак взглянул в лицо Олонежской принцессе и увидел, что глаза её черны и мерклы, как у выброшенной на берег краснопёрки, а нежная чешуя на щеке, белая, как брюшко быстрой ряпушки, вздыбилась и иссохла.

– Правда ли, что ты всё ещё любишь меня? – спросила Олонежская принцесса у рыбака.
– Ты – самое красивое из того, что я видел на земле и на воде, – ответил молодой рыбак, не отрывая глаз от её лица, – и нет такой силы во всём мире, что бы заставила меня разлюбить тебя.

Тут блеснула молния, бешено раскатился гром.
Море страшно разгулялось, одна высокая волна накрыла валун и смыла Олонежскую принцессу прямо у молодого рыбака из рук, и он остался один.
– Где ты, где ты, моя милая жена? – закричал он, озираясь вокруг.
– Я здесь, – послышался голос.
– Где ты? Я нигде тебя не вижу!
– Ниже, посмотри ниже.
– Внизу только валуны да галька, я нигде не вижу тебя! – в отчаянье крикнул рыбак.
– Посмотри ещё ниже.
Тогда юноша спустился к самой воде и увидел её.
Она лежала под тем большим валуном, на котором они только что сидели.
– Красива ли я, мой муж? – спросила она его. – Любишь ли ты меня, как прежде?
– Ты самое красивое из того, что я видел на земле и на воде, – тихо ответил рыбак, – и мне не нужна другая.
– Тогда забери меня и унеси с собой.

Во второй раз поднял он Олонежскую принцессу и полетел.
Но крылья неясыти изломал ветер, а сил у рыбака почти не осталось.
Олонежская принцесса выскользнула у него из рук, как раненая нерпа, запутавшаяся в рыбацких сетях, упала и закатилась обратно под большой валун.
Бедный рыбак хотел броситься к ней, но не мог угнаться за воющим ветром.
Крылья неясыти вырвало у него из плеч, и с криком упал он прямо в ревущие волны.

[GREEN]

А судьи кто?


Состав жюри в номинации «Полнолуние» конкурса малой
прозы "Триумф короткого сюжета" серии международных
литературных конкурсов «Большой финал» / 2022 – 2023 /.



Олег Куимов / Подмосковье, Россия/. Председатель жюри Лауреат конкурсов «Славянские традиции -2011» (3 место), «Буревестник - 2011» (3 место), «Армянские мотивы - 2012» (2 место), «Славянская лира – 2014» (2 место), «Бумажный ранет -2013», неоднократный призер проекта «Ковдория» /2012 - 2015/, а в 2017 году Золотой лауреат - Международный литературный конкурс «Большой финал» в номинации малой прозы. Публиковался в журналах «Луч» (постоянный автор), «Наш современник», «Север», «Лампа и дымоход», «Южное сияние», «Южная звезда», «Вокзал», «Отчий край», «Берега», коллективных альманахах, различных газетах России, Беларуси и Армении. Несколько лет был сотрудником детского журнала «Рюкзачок с сюрпризом». Обучался в Томском государственном университете по специальности «Гидрология суши». Окончил Литературный институт. Имеет небольшой опыт редакторства в журнале «Неопалимая купина». Родился в семье офицера Советской Армии в городе Кировакане (ныне Ванадзор) Арм. ССР в 1967 году. Женат, воспитывает четверых детей. Проживает в Подмосковье.

Анастасия Соболева / г. Владивосток, Приморский край, Россия/.
Родилась в 1987 г. Состоит в объединении молодых литераторов Владивостока и Приморского края при Союзе Писателей России (СПР). По образованию – журналист, сейчас получает вторую специальность – художник-живописец. Рассказы публиковались в сборниках: «Стихотерапия» 2012 г., «Ступени» 2013г. Участник открытого городского конкурса молодых литераторов им. П. И. Гомзякова «Гул океанского прибоя». Живёт в Приморском крае, г. Владивосток.

Раткевич Александр /г. Полоцк, Республика Беларусь/.
Родился в 1954 г. в Ивангороде. Писатель, переводчик, издатель. Член Союза писателей Беларуси, Европейского конгресса литераторов, Российского союза профессиональных литераторов. Состоит в Международном поэтическом сообществе «ДООС». Является сопредседателем Совета Писателей и читателей Международного союза «Ассамблея народов Евразии». Окончил филологический факультет Белорусского государственного университета. Автор двенадцати книг стихотворений. Стихи переводились на английский, чешский, черногорский и белорусский языки. Основатель литературного направления катарсизм. С 1996 года издаёт книжную серию «Библиотека "Полоцкой ветви». С 2006 по 2010 гг. – редактор литературно-публицистического журнала «Западная Двина». Победитель II Международного фестиваля литературы и культуры «Славянские традиции» в номинации «Литературный перевод». Награждён серебряной медалью II Евразийского литературного фестиваля фестивалей «ЛиФФт» и др. Член оргкомитета и жюри Международного литературного фестиваля «Центр Европы» в Полоцке.

Ляман Багирова /г. Баку, Азербайджан/.
Родилась в 1969 г. в Баку. Филолог. Работает с книгами. Член СП Азербайджана и Российского Союза Писателей. Автор 4 книг рассказов и 1 рассказа в сборнике сказок "Там, на неведомых дорожках" (Ужгород, 2016 г.). Публикация в альманахе "Черные дыры букв" на базе Самарского университета (по итогам шорт-листа конкурса "Терра-Диалог). Публикация в журнале "Неман" (Беларусь). Публикация в альманахе «Ковчег» (Тула). Лауреат 1-й степени конкурса "Белая акация" (2015 г., 2017 г.) в номинации "Авторское слово". Была удостоена диплома и премии Посла России в Азербайджане "За творческий вклад в поддержку и развитие русского языка и литературы в Азербайджане". Лауреат 1-й степени в конкурсе "Русский Гофман" за 2017 г. в номинации "Малая проза". Финалист литературного фестиваля "Центр Европы – 2017" (г. Полоцк). Лауреат 1-й степени в номинации "Малая проза" в Международном литературном конкурсе "Большой финал 2016 – 2017 и 2017 – 2018 ". Финалист конкурса "Славянское братство"(Болгария). Лауреат 1-й степени международного конкурса ""Созвездие духовности" в номинации "Малая проза". Лауреат 1-й степени в номинации "Малая проза" конкурса "Сентябрь багряный" (МСП Болгария). Финалист XXXI открытого фестиваля авторской песни, поэзии и визуальных искусств «ВИТЕБСКИЙ ЛИСТОПАД – 2017». Дипломант 2-го международного конкурса "Ты сердца не жалей, поэт!". Лауреат конкурса "Новые имена" (МСП Болгария) в номинации "За мастерство". Дипломант международного конкурса Литературной Ассамблеи "Хранители наследия в действии" (Чехия МГП - 2018-12-20)) в номинацци «Открытие года» и «Публицистика».

Ковальчук Тамара /Республика Беларусь, г. Осиповичи/.
Член Союза писателей Беларуси, Союза писателей Союзного государства, автор 19 сборников стихов и рассказов на русском и белорусском языках (из них 5 для детей).Литературный редактор Международного литературно-художественного альманаха «Созвездие». Автор-составитель и составитель 12 Международных коллективных сборников.Лауреат литературной премии имени В. Никитина (2020), литературной премии имени А.Куприна (2021), литературной премии имени А. Березнева (2022), лауреат и победитель многих Международных литературных конкурсов. Награждена Российским Союзом писателей за вклад в развитие русского языка и литературы звездой «Наследие» (2019), медалями «Анна Ахматова – 130 лет»(2020), «Георгиевская лента»(2020), Союзом писателей России – медалями «И.А. Куприн (1870-1938)» (2021), «Родина-мать зовёт» (2021), почётными грамотами Союза писателей Беларуси, медалью МЧС Беларуси.

[GREEN]

Номинация "Рояль в кустах" - новелла, острый сюжет,
неожиданная развязка, юмор приветствуется


ЗОЛОТОЙ ЛАУРЕАТ

№ 9 – 31 балл – Шакир а-Мил, 1956 г./ г. Караганда, Казахстан
«Слёзы Закира»
Ссылка на издания автора:


СЕРЕБРЯНЫЕ ЛАУРЕАТЫ

№ 18 – 14 баллов – Харитонова Екатерина, 2003 г./ г. Москва, Россия
«Английский газон»
Ссылка на издания автора:

№ 33 – 14 баллов – Климович Леонид, 1962 г./ г. Гомель, Республика Беларусь
«Про кота»
Ссылка на издания автора:


ЛАУРЕАТЫ

№ 6 – 13 баллов – Гайдуков Николай, 1951 г./ Россия, г. Москва
«Длинные руки»
Ссылка на издания автора:

№ 43 – 13 баллов – Слуцкий Владимир, 1955 г./ г. Москва, Россия
«Как стать миллионером?»
Ссылка на издания автора:


ДИПЛОМАНТЫ

№ 52 – 11 баллов – Баракаева Ольга, 1969 г./ г. Москва, Россия
«Килька, тюлька – и никакой личной жизни»
http://igri-uma.ru/f...indpost&p=60229


№ 35 – 11 баллов – Нина Гаврикова, 1965 г./ г. Сокол, Вологодская обл., Россия
«Банник»
http://igri-uma.ru/f...indpost&p=60040

[GREEN]

ЗОЛОТЫМ ЛАУРЕАТОМ СТАЛ:

Шакир а-Мил, 1956 г./ г. Караганда, Казахстан
О себе: бывший горняк, писатель и публицист.



9

(с) Шакир а-Мил

СЛЁЗЫ ЗАКИРА

О войне, которую я прошел от начала до конца, всех дней не упомнишь. От одних контузий много что позабылось. Да и после войны, не особо о ней вспоминать хотелось, столько в ней мук и лишений было.
А тот день, когда я находился в расположение второй роты, запомнил. За день до этого на этом участке в тыл прорвались три немецких танка и наделали там много шума, прежде чем их удалось уничтожить. Я уже успел получить по телефону нагоняй от командующего и несмотря на то, что обстановка нормализовалась, решил лично узнать, как так получилось. Пропесочить кого надо и конечно принять какие-то меры, чтобы этого не повторилось.
Вот за этим занятием меня и настиг настойчивый сигнал машины и обернувшись я увидел подъехавший неизвестно откуда «виллис» на котором грозно восседал начальник штаба Ступин. Он увидел, что его заметили, махнул мне рукой.
Когда я подбежал и, как положено, доложился, Ступин устало сказал:
- Ну что капитан, чего ты тут навоевал? Я смотрю, ты не скоро еще будешь майором.
А я только-только заменил убитого во время бомбежки майора Завьялова, да и капитаном был по тем временам не по возрасту. Просто росли мы по званиям иногда не по заслугам, а потому, как оставались живыми. Особенно страдал от этого младший командный состав, многих мы просто не успевали запомнить. Хорошо еще тогда политруки в атаку бегали, так их тоже ведь пополнять приходилось.
- Ну, да ладно, - проговорил дальше мне начштаба. - В тот день нас еще и на правом фланге славно потрепали, и командующему не до тебя. Ты вроде как пополнение ждал, так не будет его. Все твое пополнение пришлось на этот прорыв бросить.
- Да как же так, товарищ полковник? - проговорил я. - У меня же недостаток до тридцати процентов имеется!
- Ишь ты, - усмехнулся полковник. - Процентов, говоришь? Ты капитан не на стройке находишься, где тебе кирпичи не доставили и раствор, а на войне! Так что изволь воевать пока умением, а не числом.
- Есть воевать умением, - махнул я под козырек.
-То-то, - удовлетворенно хмыкнул начштаба. - А пополнение тебе будет, раз обещал.
И вдруг как вспомнил, заявил:
- Вот чуть не забыл! Там после боя семеро раненых и один живой остался, так что принимай пополнение!
И обернувшись на заднее сидение скомандовал:
- Эй, боец, слезай! Приехали. Вот принимай, он все равно уже по бумагам у тебя числится.
И тут из заднего сидения неловко вывалился солдат азиатской внешности с заспанными глазами и винтовкой, которую он как-то странно, как дворник метлу, держал в руках.
- Ну, бывай! - прогремел полковник, и машина унеслась прочь, обдав нас придорожной пылью.
Я взглянул на списки, который полковник всунул мне в руки. Почти все фамилии там были вычеркнуты, семь фамилий подчеркнуты синим карандашом, раненые значит, и я с трудом нашел единственную не тронутую поправкой.
- Фамилия? - спросил я солдата, чтобы убедиться, что в списке живым числится именно он.
- Садыйков я, гражданин начальник, - ответил он вдруг мне.
Тут я очень удивился.
- Что значит, гражданин начальник? - вспылил я. - Ты что, рядовой, с тюрьмы к нам попал?
- Никак нет, гражданин начальник, - ответил тот невозмутимо. - Когда я тюрьма сидел, меня война не пускали.
- Это почему? Сейчас вроде всех на фронт берут? - сказал я.
- Не-е, гражданин начальник, - покачал головой солдат. - На войну берут, кто в лагере сидит. Это воры и бандиты и даже политические, понимаешь? А в тюрьма сидят за большие преступления, это которые особый вред нанесли. Их никуда не пускают. Я еле-еле в лагерь попал, а потом на фронт.
- И что такое ты там натворил, что в тюрьму попал и как оттуда в лагерь перебрался? Да и на фронт напросился. Сидел бы там и сидел, - поинтересовался я.
- Я, гражданин начальник, на продовольственных складах работал. Где-то, что-то списывал, где-то приписывал, вот и судили меня правильно. В тюрьме я их начальнику одну хорошую бумагу сделал, а он мне помог в лагерь уйти. А война пошёл, потому что у меня два сына армия пошли, стидно знаешь.
- М-да, - сказал я, почесав в затылке. - Ты хоть, боец, стрелял в прошлой атаке?
- Нет, гражданин начальник - честно признался солдат. - Бежать бежал, «ура» кричал, а стрелять не мог.
- Ну, и подарок ты у меня, - усмехнулся я. - От такого пополнения все фрицы в округе разбегутся. Ладно, ступай за мной, сейчас придумаем, куда тебя определить.
Солдат, несмотря на возраст, оказался шустрый и везде поспевал за мной. И тут, что называется на охотника и зверь бежит. Подбегает ко мне наш интендант по снабжению лейтенант Головоченко человек в возрасте и совсем не военный, подсунул мне свои бумаги для подписи и, собрав бумаги уже собрался уйти, и тут мне мысль нужная пришла.
- Слушая Кузьмич, - сказал я. - Ты как-то жаловался, что у тебя нет человека под рукой для помощи. Вот тебе боец, вот его бумаги. Оформи его как следует. Но поглядывай за ним, он к нам прямо с тюрьмы. Как что не то, так прямо ко мне обращайся. Я его сам, прямо перед строем расстреляю! А ты, Садыйков, смотри у меня! Здесь другие законы, какие командир пишет, понял? Ступайте
Так прошло некоторое время, я и забыл об этом бойце и только однажды спросил у Кузьмича, мол, как там у тебя Садыйков, всё ли ладно с ним.
- Ой, не спрашивайте, товарищ капитан! - ответил мне Кузьмич. - Спасибо вам за него! У него прямо талант в нашей службе, я его и сам раз в день вижу, весь в работе. Всё успевает!
Конечно, я не особо поверил тогда Кузьмичу, кому не охота лишнего помощника иметь, но и зря он так человека не похвалил бы.
А через два месяца беда случилось. Позвонили мне на КП и доложили, что машина, в которой куда-то направлялся Кузьмич, подорвалась на мине и он погиб. Я тут же велел обзвониться со всеми, чтобы кто видел бойца Садыйкова, направили его ко мне.
Но он и сам скоро меня нашел. Вижу, человек переживает, и я поддержал его как мог.
- Не дрейф, Садыйков, - сказал я. – Кузьмича, конечно, жаль, но на то и война. Как ты, боец, справишься, пока я замену Кузьмичу найду?
- Зачем замена, гражданин начальник, - ответил он. - Я сам всё делать буду. Тебе не стидно будет.
- А справишься? Тут проколов не должно быть. Сам понимаешь, чуть что, спрос будет не тот, как ты там в своей лавке торговал, - заметил я.
- Обижаешь начальник, я у себя на родине целую область кормил, - сказал Садыйков. - А тюрьма попал неправильно. Один бумага не так написал.
- Ну ладно, - решил я. - Служи коли так. Месяц тебе на испытание, а потом оформим как надо. Зовут-то тебя как?
- Закир я, гражданин начальник, - представился он.
- Закир, - повторил я, - Ну что же, запомнить можно. Вот, что Закир. Ты бы эту привычку говорить «гражданин начальник» бросил. С сегодняшнего дня на такой должности будешь, не все тебя поймут.
- Что ты хочешь, товарищ капитан, - с трудом исправился Закир. - Я тюрьма шесть лет был, а здесь всего три месяца. А все, кому надо, уже привыкли. Закир, все знают.
Вижу, что в этом деле я его не убедил и махнул рукой. На том и расстались.
И только на второй месяц, когда мне случайно из штаба напомнили, я оформил Садыйкова на эту должность официально, как - никак она была офицерской.
Садыйкова я видел редко. Вопросов к нему не было, а он умудрялся подсовывать мне свои бумаги, где только меня не находил, как-то не заметно и тут же просто испарялся из виду. А мне то что? Мне воевать надо было. А воевали мы хорошо.
2.
После Сталинграда дела и вовсе веселее пошли. Все чувствовали, что страна полностью на рельсы войны стала. Мы уже не чувствовали тех перебоев, что в техники, что в живой силе и в любом виде снабжения. Словом, если бы не неизбежные потери, то воевать стало легче.
И вот однажды, совсем случайно, на вверенной мне территории появился наш командующий, генерал Иванов и с ним начальник штаба, особист в чине майора и зам по тылу.
Когда тяжко было, оно, командование, особо на передовой не появлялись, а тут прямо как покрасоваться приехали.
Солдаты мои, как раз обед принимали, и генерал тотчас отменил все приветствия, заявив, что «война войной, а обед обедом», и громогласно поблагодарив бойцов за все мыслимые и немыслимые подвиги, обратился ко мне:
- Ну, что майор (а я уже был майором), кормить нас будешь?
Я конечно же дал нужную команду и через минуту свита генерала уже сидела за столом и поцокав языками от прекрасного аромата, исходившего от поданных блюд, тотчас принялись обедать. Генерал, было, присоединился к ним, но затем вдруг обернулся и махнул рукой солдату, что подал им обед.
- Вот что, воин, - сказал он солдату, отодвигая тарелку. - Ты чего это нам принес? А ну, убери все это и подай, что солдаты сейчас кушают!
Сидевшие рядом с ним офицеры, тотчас с сожалением также отодвинули тарелки.
- Так я, - начал оправдываться солдат. - Точно, как вы говорите, товарищ генерал, с одного котла набрал.
- С одного говоришь?! - заявил тут наш генерал, тотчас встал, и направился к бойцам.
Он заглянул в котелок, то к одному солдату, затем прошелся и заглянул к другому и наконец, нарушая Устав, обратился к третьему солдату, который при виде генерала перестал громыхать ложкой по почти опустевшему котелку и встал перед ним.
Генерал взглянул в его котелок и спросил:
- Как вас кормят рядовой, жалоб нет?
- Никак нет, товарищ генерал! Жалоб нет! Кормят как надо, все хорошо! - ответил солдат.
- И что, - с сомненьем в голосе спросил генерал. - Каждый день так кормят?
- Никак нет! - ответил солдат. - Бывает даже лучше!
Генерал покачал головой, однако не поленился, полез на телегу с котлом, заглянул туда, затем в котел с кашей и не спеша вернулся на свое место за столом.
- Продолжайте, - сказал он сидящим, и сам вместе с ними принялся обедать.
После обеда, задав несколько обычных для войны вопросов, покурив в сторонке, гости собрались уезжать.
- Ну, что, майор, - обратился ко мне генерал. - Вижу все у тебя хорошо. Продолжай также, глядишь и до генерала к концу войны дорастешь.
- Я и майором согласен закончить войну, товарищ генерал, лишь бы поскорее! - ответил я.
- Теперь уж скоро, - сказал генерал с надеждой в голосе и вдруг обратился к своим сопровождающим. - Как вам обед, товарищи офицеры?
- Хороший, хороший обед, товарищ генерал, - ответили ему, а начальник штаба даже прибавил. - А давайте каждый день сюда на обед приезжать!
- Вот-вот, - сказал генерал. - И я о том же. Вот ты…- продолжил он, ткнув пальцем на зама по тылу, а потом, как бы передумав, перевел этот палец на особиста и заявил. - Проверь хорошенько это дело.
Я стоял рядом и как-то не понял, о чем говорит генерал и поскольку меня это не касалось, спокойно проводил неожиданных гостей.
3.
А оказалось, зря я так спокоен был. Прошло некоторое время, нашел меня запыхавшийся особист и заявил:
- Давайте на КП, товарищ майор. Там мои коллеги армейские Садыйкова приехали арестовывать, вас требуют.
Пришли мы на КП, а там уже Садыйков под охраной автоматчика и трое шустрых таких особистов, время зря не тратят, о чем-то моих офицеров опрашивают. Старший, увидел меня, подошел и представился.
- Товарищ майор, - заявил он. - Ваш Садыйков обвиняется в расхищение и присвоение большого количества продовольствия. У следствия уже имеются документальные доказательства факта хищений. Сейчас мы ведем поиск личных вещей у подследственного, который утверждает, что ничего у него кроме этих нет.
И он указал мне на тощий вещь мешок, который лежал несколько в стороне недалеко от Садыйкова.
- Мы опрашиваем всех ваших офицеров и вынуждены спросить вас, - продолжил особист. - Не оставлял вам ли подследственный Садыйков на хранение каких-либо вещей или ценностей.
- Нет, - ответил я. - Ничего он мне не оставлял.
- Хорошо, - сказал особист. - Тогда пройдемте в помещение, я сниму с вас допрос, но, если понадобится, мы вас вызовем еще раз.
Ну, что я мог показать? Как было, так и показал: видел я Садыйкова редко; особых отношений не имел; по службе характеризовался положительно, с сослуживцами поддерживал ровные отношения; вину за то, что произошло, признаю; плохо я контролировал ситуацию со снабжением.
На том и закончили. Больше меня никуда не вызывали и не допрашивали.
Ну а дальше до нас доходили только слухи. Прошло следствие, Садыйков вину свою признал. Был суд, и его приговорили к расстрелу. Это конечно объявили всем, в пример, чтобы другим неповадно было.
А тут, как раз меня к генералу вызвали по делу. Дела-то мы с ним порешали, а я все думал, помянет он мне Садыйкова или нет. Не забыл, помянул.
- А что же ты майор, так этого афериста прозевал? - спросил генерал. - Вот нам с начшаба за тебя поручиться пришлось, а то плохо бы твое дело было. А каков молодец, ты видел, что он выдворял?!
- Никак нет, товарищ генерал! Виноват! - ответил я.- Но я на следствии и в суде не был и не знаком в чем его обвиняли.
- Жаль, жаль, - покачал головой генерал. - Впрочем, постой. Кажется, его дело у меня здесь валяется. Погоди, сейчас гляну.
И генерал подошел к соседнему столу и вскоре с удовлетворенным видом вытащил из кипы бумаг дело Садыйкова.
- Подойди сюда, - сказал генерал.
Он перевернул несколько страниц в середине дела ткнул пальцем на бумажку, спросил - Чья это подпись?
- Моя, товарищ генерал, - ответил я.
Генерал перевернул еще пару страниц, указал на другую бумагу, снова спросил:
- А это чья подпись?
- Ваша, товарищ генерал! - ответил я, нисколько не сомневаясь.
-То-то, - рассмеялся довольный генерал. - Никакие это ни твои и ни мои росписи! Вот ведь мастер - Левша, можно сказать подделки! Экспертиза, и то с трудом доказала это, пришлось к самым большим специалистам обращаться. Через эти подписи, все лучшие продукты к тебе уходили, представляешь?!
И тут меня какая-то обида двинула что ли, и я высказался:
- Насколько мне известно, товарищ генерал, следствие не доказало личных корыстных целей Садыйкова.
Генерал сначала не понял, продолжая листать страницы, потом вдруг остановился и подняв глаза на меня спросил:
- То есть, как не доказано? Ты что этим хочешь сказать?
Он немного призадумался, повертел в руках дело и приказал:
- Ну-ка присядь!
А сам вернулся к своему столу и не спеша стал листать дело, внимательно читая, а иногда и возвращаясь к прочитанному. Наконец он, придерживая рукой нужную ему страницу, сказал мне:
- А ведь ты прав? Тогда зачем он делал это?
- Не могу знать, товарищ генерал, - ответил я, пристав с места.
- Интересно, интересно, - сказал генерал.
Он поднял трубку телефона прямой связи, проговорил:
- Калугина мне! Калугин? Этот Садыйков, которому вышку дали еще у тебя, или уже нет? Что? Вечером расстреляешь? Ладно, вечером расстреляешь! Вечером, говорю! А пока давай его ко мне в кабинет, он деньги у меня занимал и не отдал. Верну. Верну, говорю!
И тут он обернулся ко мне и с веселым лицом заявил:
-Жив, твой аферист! Вот сейчас мы всю правду узнаем! Слушай, а эти следаки тоже мне орлы! Они, если им надо, любого заставят сознаться, что он враг народа, а тут простую вину доказать не могли! Что он, этот Садыйков, почём зря, воровал что ли?
Вскоре ввели Садыйкова, тот осунулся и похудел. Увидев меня, у него лишь на мгновенье ожили глаза, но он тотчас отвернулся, словно мы с ним незнакомы.
Генерал взял в руки его дело, подошел к Садыйкову, помахивая им сказал:
- Слушай, Садыйков, мы вот сейчас с майором очень внимательно прочитали это, и все поняли, кроме одного, зачем ты это? Ради чего?
Садыйков поднял свою голову и вместо ответа сказал:
- Зачем стреляешь, начальник? Что я плохого сделал? Я солдат кормил.
- Да уж кормил, это я вижу! - сказал генерал, бросив дело на стол. - У меня в штабе так не кормили! А другие солдаты на овес перешли, как лошади! Ты мне объясни, юродивому, зачем тебе это надо было?!
- Я солдат кормил начальник! Они мальчики, что видели? Завтра им помирать. Они мне говорили, что тут я их кормлю лучше, чем дома. Я все для них, понимаешь? И мать, и отец. Вот мой начальника спроси, я себе ни зернышка не взял, все для них.
- И спрошу, тоже мне тут архангелы нашлись! - воскликнул генерал, обернувшись ко мне. - А ты куда глядел!?
- Товарищ генерал, я не знал, думал, всех так кормят, - хриплым от волнения голосом ответил я.
Генерал прошелся по кабинету, затем еще, кто его знает, о чем он тогда думал.
И вдруг я услышал голос Закира:
- Товарищ генерал, разреши слово сказать?
Генерал остановился, прошел к нему и сказал:
- Говори!
И тут из глаз Садыйкова полились ручьем слезы, но он не плакал. Он говорил, а слезы просто лились, как будто, так и надо и он не замечал их.
- Товарищ генерал, - говорил Садыйков. - У меня два сына на фронте. Один, скоро сорок дней, погиб. Другой, два орден за храбрость, воюет. Не стреляй меня, начальник. Не дай позор. Дай сейчас винтовка, я один, сам в атака пойду, пусть убьют. Клянусь, нет моей вины, я солдат, как своих детей кормил. Я кормил и думал, что моих детей, может, кто так накормит. Не дай позор!
И тут он разрыдался так, что генерал отвернулся и отошел от него и подошел ко мне, как бы за помощью. Но я, никогда до этого и не после, не отводивший свой взгляд от людей, не выдержал и отвернулся.
Генерал прошелся еще по кабинету, подошел к своему столу, положил руку на трубку телефона и после недолгого раздумья поднял ее и сказал:
- Маргулиса мне! Маргулис, здорово! Слушай, чего это ты такой важный стал и в гости не зайдешь? Посидели бы, коньячку выпили. Ах ты, старый, раньше бы на халяву и спирт выпил! Ах дела! Ну, ладно, вот ты мое дело реши, а потом занимайся своими. Ты вот тут некого Садыйкова к расстрелу прописал, а мне бы надо, чтобы ты это дело пересмотрел, помнишь, да? Как расстреляли? Да нет, вот он у меня в кабинете сидит, чай мы с ним пьем! Почему не расстреляли? А я знаю? Я что ли должен такие вещи контролировать? Чего хочу? Пересмотра, я же сказал! В штрафники?! Да ты что, Иоська?! С одного расстрела на другой хочешь поменять?! Я же тебе намекаю, он мне живой нужен! Да, для армии, позарез! Вчистую! Ну что, я тебя должен учить что ли? Вот. Вот. Вот, теперь правильно. Ну, я же знаю, что ты умница. Заходи, обмоем это дело! Чего? Да ты, что, дурак что ли!? А что я твою Сару не знаю! Ну, бывай, до встречи!
Генерал положил трубку и посмотрел на Закира и подошел к нему.
- Ну, хватит, хватит, - сказал он солдату, похлопывая его по плечу. - Я вот с кем надо договорился. Не будут тебя стрелять. За сына твоего тебя прощаю. Слышь, не реви!
Но у того была просто истерика, и он не мог остановиться. Тогда генерал посмотрел на меня и спросил:
- Как его зовут?
- Закир, товарищ генерал, - ответил я.
- Хорошо, - сказал он. - Ты выйди пока, мне с ним поговорить надо.
Я вышел и думал, что мне еще долго придется ждать Закира. Но он неожиданно вышел буквально через минуту и оглянувшись сказал конвоиру:
- Тебе сказали зайти.
Конвоир зашел и обернулся через несколько секунд:
- Он свободен, - сказал он, указывая на Закира.
3.
Как-то, это уже когда мы уже границу нашу перешли, поздно вечером в доме где я остановился, появился Закир.
- Здравствуй, гражданин начальник, - сказал он. - Я тут немного потерялся. Можно я здесь спать буду?
- Конечно Закир, милости просим, - ответил я. - Вот только поужинать надо, я не успел. Будем кушать?
Вместо ответа Закир достал из сапога ложку и, сверкая в улыбке, своими красивыми блестящими зубами тотчас уселся за стол.
Кушал он быстро и жадно, видно было, что не ел с утра.
Зато после с удовольствием стали пить чай с необычайным вкусом, который Закир сам и заварил из своих запасов.
- Один старух из Сибири, целый мешок посылал, - пояснил он. - Я сам неделя пил, проверил, какой чай. Вот завтра для солдат раздам.
Тут за чаем я и спросил его:
- Слушай, Закир, можно я тебе один вопрос задам?
- Говори начальник, - откликнулся он. - Ты ведь знаешь, Закир тебе правду скажет.
- Вот ты мне скажи, - продолжил я. - Что тебе генерал тогда сказал, когда меня попросил выйти из кабинета?
Закир, обхватил двумя руками кружку, как бы пытаясь согреться. Его лицо стало печальным и задумчивым. Но вскоре он ответил:
- Когда ты вышел, он сказал мне: «У меня тоже недавно сын погиб, Закир. А я плакать, как ты не могу, не имею права. Не плачь, пожалуйста». Мне стидно стало. Я сказал: «Прости, командир» и вышел из кабинета. Мне до сих пор стидно, понимаешь…
Мы посидели так молча и тут Закир спросил:
- Слушай, гражданин начальник, можно я тебя тоже спрашивать буду?
- Конечно Закир, спрашивай, что хочешь?! - сказал я.
- Во-от, командир. Скоро эта война туда-сюда кончится, так? И Закир домой приедет, так?
Как моя родня, люди кругом узнают, что Закир с война пришёл, а?
- Как узнают? Ты же, Закир в форме придешь, с полным рюкзаком подарков!
Тут Садыйков усмехнулся и с печалью в голосе сказал:
- Закир бы и с тюрьма, в форме и с подарками пришел! У нас в Ташкент на базар, хоть форма покупай, хоть пулемет, все есть!
И взглянув на мое не понимающее лицо, договорил, прикоснувшись к моей груди:
- Слушай, командир, а не нельзя ли мне один такой медаль, а? Ну совсем маленький.
Конечно, я бы на базар и медаль себе купил и бумажку к нему сам сделал, но стидно, понимаешь?!
Тут я облегченно рассмеялся.
- Ну конечно можно, Закир! - ответил я. - И даже нужно! Как же мы о тебе дорогой забыли?! Ты уж извини, исправим мы эту ошибку!
И в первые же наградные списки, я вписал его фамилию, на медаль «За отвагу».
Он, когда ее отмечал, нам офицерам целый ящик такого коньяка принес, что я, ни до, ни после не пил.
Я на следующий день спросил у него:
- Слушай, Закир, а к нам из-за этого коньяка, особисты не придут?
- Уже приходили, - не моргнув глазом ответил он. - Я их тоже угощал, они спрашивали, нет ли еще.
Прошло какое-то время, и я еще в один список награжденных солдат, включил фамилию Закира, на ту же медаль.
Вечером из штаба вернулся офицер, который оформлял нужные нам бумаги, отчитался. Напоследок упомянул о списках награжденных.
- Изменения есть? - спросил я.
- Да, как всегда, - ответил он, и я не удивился. Генерал всегда щепетильно относился ко всем документам, как бы показывая пример нам беззаботным.
Листая списки награжденных, я не увидел исправлений и уже решил, что офицер ошибся, остались списки уж самых простых, бесспорных наград, как увидел на последней странице знакомую пометку генерала синим карандашом. Напротив, фамилии Садыйкова, он вычеркнул название медали и надписал над ней: «Орден Красной Звезды».
- Смотри, - сказал я Закиру, показывая на следующий день ему эту бумагу. - А ведь генерал не забыл тебя!
И тогда я увидел второй раз, как он плачет.
Ну а в третий раз он плакал, когда мы расставались. Я включил его в списки первоочередных солдат, кто подлежал демобилизации, по здоровью и возрасту. И он уехал домой одним из первых. В этот день, мы впервые прощались со своими боевыми товарищами. И только тогда, мы поняли, все закончилось.
А потом и я вернулся домой и прошел все круги восстановления страны и все, как-то стало забываться.
Это вот теперь, иногда вспомнишь их, своих боевых товарищей, и слезы невольно катятся из глаз, как тогда у Закира.
Оно и понятно, это слезы старости. Ведь лишь немногим она далась. А многие из нас так и остались навечно молодыми.

[GREEN]

СЕРЕБРЯНЫМИ ЛАУРЕАТАМИ СТАЛИ:

Харитонова Екатерина, 2003 г./ г. Москва, Россия
О себе: учусь на 3-м курсе филологического факультета МГУ, поэтому прозу сейчас пишу мало и неохотно. В 2021 – 2022 годах стала лауреатом 16 литературных конкурсов, приняла участие в 4 семинарах молодых писателей, выпустила (на стипендию МинКульта) второй авторский сборник прозы.



18

(с) Екатерина Харитонова

АНГЛИЙСКИЙ ГАЗОН

Осенью 2021 года я получила тройку в четверти по английскому (совершенно незаслуженно, ей-богу), и родители решили немедленно меня подтянуть. На роль подтягивательницы была нанята носительница, которая по совместительству охотно согласилась выполнять и функции полутюремного воспитателя-надзирателя. Мисс выглядела так, будто в своё время Создатель выдрал из сборника Чехова страничку с портретом «дочери Альбиона» и решил в шутку её оживить. Прямая, ссохшаяся, с симметрично расположенными по разные стороны головы длинным носом и седеющей косичкой. Характерами мы не сошлись: я любила копчёную колбасу, сосиски, жареные пельмени со сметанкой, картошку с салом, чебуреки, домашнюю шаурму… А она – веганка: запаха сала не переносила, питалась всякими листьями и таблетками. Розовенькие – от желудка, жёлтенькие – для иммунитета, зелёненькие – для профилактики ковида, рыженькие – от выпадения ногтей и так далее. Мисс ежедневно читала нотации на тему полезности для здоровья овсяной каши, фруктовых салатов и подозрительного смузи из шпината (я никогда не решалась его пить из-за тошнотворно-болотного цвета).
Всякий раз, когда родители поручали мне купить что-нибудь в магазине, англичанка заставляла переписывать список до тех пор, пока он не становился похож на театральную афишу, готовую к печати. Эти сомнительные процедуры должны были приучить меня к аккуратности и порядку: «Products располагайте строго в столбик, – нудела она, – и перед каждым поставьте its порядковый number». Если в шкафах с одеждой образовывался беспорядок (а он магическим образом появлялся в ту же секунду, когда я прикасалась к ящикам), англичанка педантично, с непроницаемым выражением лица выкидывала содержимое в центр комнаты и заставляла по новой раскладывать вещи на нужные полки, куда скотчем прилепила таблички с надписями: pyjamas, underpants, warm jackets, handkerchiefs... В довершение ко всему она ругалась каждый раз, когда я произносила её английское имя недостаточно по-английски: «Не мисс Смис, my darling, а мисс Смиth-h-h. В конце – межзубное –th-». Получалось нечто шепелявое и отвратительное, похожее то ли на шипение змеи, то ли на журчание из туалета.
Раздражение друг к другу с нарастающей скоростью переросло в антипатию, антипатия – в неприязнь, неприязнь – в ненависть. Финальным пунктом этой дорожки взаимного отчуждения стала история с дачным газоном.
Родители в конце мая отвезли меня с англичанкой в деревню для «оздоровительного отдыха на природе», навещая только по воскресеньям (эти визиты папа называл плановыми проверками целостности дачи). Мисс Смиth с первых дней стала питать к газону нездоровую нежность: он был ровный, зеленый, колючий, без единой помарки. Воспитательница обожала, коварно прищурившись, спрашивать кого-нибудь из соседей или гостей: «Do you знаете, как вырастить настоящий english газон? – и сама же отвечала: – А… don’t знаете! Very очень просто. Нужно разбросать в землю семена, а потом one раз в неделю стричь». И, сделав небольшую паузу, добавляла: «three tousand years», – после чего, удовлетворенная своим остроумием, разражалась противным лающим смехом, даже если другие никак не реагировали на услышанную в тысячный раз шутку.
Смиth утверждала, что наш газон напоминает ей о Родине – Великой Британии (от произнесения слова «Британия» подбородок у воспитательницы неимоверно задирался, будто она старалась разглядеть туманный Альбион прямо из русской деревушки). Мисс даже взяла на себя обязанности по уходу за лужайкой: орошение, стрижка и охрана от проникновения инородных тел, будь то ноги соседских сорванцов, мусор или сорняки. Главным образом англичанка ненавидела желтые одуванчики, называя их зловредными creatures. Если их не обезвредить in time, то цветы размножатся и испортят газону всю английскость. Я же терпеть не могла монотонную зелёнку: с солнечными вкраплениями было куда веселее. К тому же из жёсткой травы венков не сплетёшь.
Наша борьба вступила в открытую фазу. Мисс каждые три дня остервенело косила газон, пока окончательно не сломала косилку, наткнувшись на сосновую шишку. В городе согласились починить за неделю, но воспитательница на всякий случай звонила по два раза в день и успела значительно надоесть ремонтникам. Одуванчики тем временем подросли и сменили жёлтые береты на прозрачные шапочки. С каким наслаждением я рвала эти шапочки и раздувала во все стороны ажурный пух!
Приехав из города с заветной газонокосилкой и увидев остатки «Великой Британии», англичанка остолбенела, а её косичка встала дыбом. На поляне, которую уже вряд ли можно было назвать газоном, зубоскалили желтыми улыбками десятки одуванчиков. «У вас в Russia все is ненормально. Варварская county: ни порядка, ни civilization. Аbsolutely разный mentality», - по-змеиному прошипела мисс Смиth. Бросила сумки на пороге и, даже не переодевшись в рабочую униформу, ринулась косить, косить, косить. Когда газон снова стал зеленоунылым, она слегка успокоилась, но продолжала время от времени недоброжелательно шепелявить что-то вроде «dis-s-sgus-s-sting» себе под нос.
Косилка, наряду со Смиth, с тех пор превратилась в моего личного врага. Вообще-то я человек не мстительный и не слишком злопамятный, но насчёт зловредной тарахтелки вынашивала самые коварные планы. Её непременно нужно было вывести из строя: размозжить чем-то тяжелым (нашла большой камень, но не смогла поднять); затащить на второй этаж и грохнуть из окна (не вписалась по ширине в лестничный пролет); утопить (но до пруда тащить эту машинищу слишком далеко). Порывшись в интернете, вычитала, что можно залить олифу в бензобак. Попробовала. Сработало.
Англичанка забила тревогу, но на ремонте решила поставить жирную точку (не хотела надолго отлучаться, дабы не прозевать появления of the желтых beasts). Она пошла иным путем: решила обойти всех соседей в надежде одолжить нечто косящее. Нашелся только сизоносый Федя из дома напротив, который согласился раз в неделю арендовать свой ржавый агрегат за «сто рублёв у час». К моему удовольствию и воспитательскому неудовольствию недели моим желторотым друзьям вполне хватало для того, чтобы снова сделать газон жизнерадостным.
Одним словом, мы боролись не на жизнь, а на смерть. Как-то раз я даже устроила показательную декламацию энциклопедической статьи на тему одуванчиковой полезности:
«…Из одуванчиков готовят варенье, супы, салаты, вино. В медицине используют в качестве противоглистного средства; при лечении запора, метеоризма, геморроя и желтухи. Они также оказывают успокаивающее действие при камнях и песке...».
Но всё напрасно: мисс не было дела до страдающих метеоризмом.
Однажды утром надзирательница вышла к завтраку с большой сумкой; таинственно выпила любимый крепкий чай с молоком и, не сделав мне, по своему обыкновению, ни одного замечания, куда-то удалилась... Я сразу поняла, что англичанка снова собирается гадить.
Спустя три часа она скользнула в калитку и торжественно направилась к центру полянки, поставив сумку, в которой что-то шевелилось, на усеянный одуванчиками газон. «Я назвала them Холмс and Ватсон. Мне дали a piece of совет in the zoo. Эти gentlemens больше всего любят to eat желтые паразиты». Со словами «they лучше любой косилки» мисс Смиth открыла сумку и выпустила на волю двух одуревших от тряски в замкнутом пространстве кроликов (чёрного и белого). Изголодавшиеся бедолаги, орудуя челюстями, как жерновами, принялись с молниеносной быстротой превращать газон в унылую зеленую пустыню. Англичанка торжествовала. Такой изобретательности со стороны моего врага я не ожидала. На этом этапе битва была проиграна. К тому же начался июль, и пора цветения этих ни в чем не повинных сорнячков подошла к концу.

***
Но не всё коту масленица, бывает и великий пост. В конце месяца нашей мисс пришло приглашение из Италии на международный конкурс красоты домашних кроликов и морских свинок. Надо признаться, одуванчиковые пожиратели, переплюнувшие газонокосилку масштабами наносимого моему самолюбию ущерба, процветали. Питаясь одними жёлтыми лепестками, Холмс и Ватсон сделались какими-то невообразимо пушистыми и огромными, а шерсть стала блестящей и густой, как у овцебыков. Смиth нарочно больше ничего не добавляла в их рацион, дабы кролики уничтожали сорняки с удвоенным энтузиазмом. Куда только она не рассылала фотографии своих любимых beautiful little fluffy. И вот, наконец, дождалась.
В августе газон снова повеселел: началась новая пора цветения одуванчиков. А воспитательница, к огорчению родителей и моему торжеству, в деревню так и не вернулась. Мисс побоялась оставить свой дом наедине с беженцами, которые мгновенно занимали пустующие houses, и была вынуждена вернуться из Италии на родину. Кстати, Холмс занял второе место, а Ватсона отстранили от участия в конкурсе по причине его беременности.
Но на этом история не закончилась. Через некоторое время, к моему удивлению, я получила от Мисс Смиth покаянное сообщение с просьбой прислать… семена одуванчиков! Она объяснила, что хочет их разводить с целью обогащения. То есть заняться бизнесом: делать варенье, консервировать салаты, изготавливать разные лекарства. А за долгие столетия стрижки английских газонов эти flowers, внезапно превратившиеся из disgusting в wonderful, навсегда исчезли из их местности. Завязалась переписка. Семена я, разумеется, послала, но при этом язвительно поинтересовалась, с чем связана такая перемена. Она ответила, что из-за встречных русских санкций в их Великой Британии цены буквально на всё подскочили до небес: греемся дровами; ездим на bicycles; моем только некоторые (особенно дурно smelling) места; по TV советуют to дважды think, прежде чем нажимать кнопку слива в туалете; в общем и целом we живем впроголодь.
В ответ на посылку с семенами англичанка прислала стопку фотографий:
– Она, улыбающаяся, – на усыпанной ярко-желтыми одуванчиками лужайке;
– Она – на фоне стеллажей с многочисленными склянками варенья, джемов и других вкусностей из одуванчиков;
– Она в забавной кепочке – рядом с лекарственными пробирками и пузырьками, на которых изображены одуванчики.
Мисс Смиth с гордостью написала, что её примеру последовали соседи, и с досадой — что в их деревне больше не осталось ни одного английского газона.
Победа!
P.S. На мой вопрос, как сложилась судьба Холмса и Ватсона, воспитательница ответила, что rabbits сильно размножились и она, с целью устранения конкурентов, стала их выпускать на соседские поля одуванчиков. И, как бы оправдываясь, добавила: «Only по ночам и только twice a week».



Климович Леонид, 1962 г./ г. Гомель, Республика Беларусь
О себе: филолог, педагог, телеведущий. Игрок Элитарного клуба «Что? Где? Когда?». Окончил ГГУ им. Ф. Скорины. С 1993 г. — руководитель клуба интеллектуальных игр Гомельского Дворца пионеров, затем — клуба интеллектуальных игр «Белая Рысь». С 1984 г. по 1993 г. работал в СШ № 1 и СШ № 41 Новобелицкого района (учитель, заместитель директора по воспитательной работе). Первый президент Белорусской лиги интеллектуальных команд (БЛИК) (с 1996 года), организатор многочисленных фестивалей интеллектуальных игр, двукратный чемпион Беларуси по спортивному «Что? Где? Когда?» и «Брэйн рингу». Отличник народного образования РБ.




33

(с) Леонид Климович

ПРО КОТА

Часть главы из романа «Проходящий»

Жду, когда настанут зимни холода:
Запасу дровишек, заведу кота…
Да, завести кота было бы неплохо.
Как год назад.
Правда, непонятно, кто из нас кого завёл. Скорее, кот завёлся сам. Я, по старой своей опаске кого-то приручать, не рискнул бы сказать первым «кыс-кыс-кыс».
Однажды, завершая свой обход чужих владений ноябрьским вечером (на редкость мерзким вечером, с мечущимся по всем сторонам горизонта ветром и с ледяным дождем сразу отовсюду), я наткнулся на кота у самой лесенки ко мне в башню.
Хорошо, что шёл с фонарем – мог бы и не заметить, и кот совсем бы пропал до утра. Потому что ночью шарахнул вдруг мороз, и всё, что было мокрым, стало ледяным.
Кот сидел под решетчатыми ступеньками – мокрый и жалкий – и дрожал.
Кот сидел, спрятав под себя лапы и хвост, и капли со ступенек падали вокруг и на него.
Кот не понимал, наверное, почему сверху капает – ведь укрылся вроде бы!
Кот посмотрел на меня. Но глаза, которые должны были вспыхнуть под голубоватым лучом моего светодиодника ясными зелеными зеркальцами, отразили только унылую желтоватую муть.
Тусклые у него были глаза. Тусклые и тоскливые. Больные.
– Ты чей, кот?
Глупый вопрос. Кот не двинулся и не издал ни звука. Только закрыл глаза.
Я снова выглянул через полчаса.
Кот сидел на прежнем месте – спутанным шерстяным комком, мокрой шапкой, которую уронили в лужу.
Я накинул куртку и спустился до последних ступенек.
– Эй, кот, – сказал я шёпотом.
Кот не пошевелился. Кот даже уже не дрожал.
И тогда я решился: протянул руку, подержал секунду над кошачьим загривком (кот словно бы её и не заметил – не прижал уши, не оскалился, не зашипел) - и ухватил его за складку на холке. Ту самую, за которую мамы-кошки таскают своих котят и которую один мой знакомый кошатник пяти лет от роду называет «котоносильной ручкой».
Кот, выдернутый из-под мокрых ступенек, обреченно повис, не пытаясь даже зашипеть, отмахнуться лапой или как-то по-другому выразить свой протест. И возмущенного мява я тоже от него не услышал. И жалобного не услышал, и никакого другого: коту уже было всё равно.
Наверху я осторожно сгрузил кота поближе к огню и, порывшись в пакете «для стирки», растёр его весёленькой цветастой наволочкой. Кот растирание вытерпел, но не повеселел – он разлохматился и стал похож уже не на шапку, упавшую в лужу, а на шапку, которую из лужи вынули, отряхнули, но досушить не сумели. И стал дрожать.
Я подкинул в буржуйку дров, оставил дверцу открытой (отсветы огня легли алыми и золотыми мазками на мокрую шерсть) и не стал больше к коту приставать.
Иногда полезно оставить человека наедине с собой. Хотя бы для того, чтобы он решил: сдаться окончательно или продолжать трепыхаться. Потому что если человек сам не упрётся и не решит сопротивляться – ничем ты этому человеку не поможешь. Хоть танцуй вокруг него польку-бабочку день и ночь. Хоть убейся.
(Что? Кот не человек? Это вы плохо знаете котов…)
Так и здесь. Если ляжет кот, глядя мутными глазами перед собой – то всё. Хоть десяток ветеринаров к нему доставь.
И я оставил кота в покое, занявшись своими обычными вечерними делами. Но дела не ладились, а мысли всё время возвращались к оставленному наедине с собой гостю: ну что я ещё могу для него сделать?
Пока не пробило: ах, да! Сытый голодного не разумеет…
- Слушай, кот, мне даже покормить тебя нечем…
Кот уже не дрожал. Он слегка обсох у моей серебристой буржуйки и теперь вылизывался – старательно, по загадочной кошачьей схеме, которая у каждого хвостатого своя.
Услышав меня, он, кажется, вздохнул и, подняв голову, посмотрел на меня с таким пронзительным укором, что мне стало стыдно.
И я спустился вниз, я отпер все замки, я снял сигнализацию, я позвонил на пульт и успокоил готовых сорваться на вызов – сквозь дождь и ветер - бойцов «Охраны»: всё штатно, это не воры-разбойнички, это внештатный сторож из коттеджа номер такой-то, полный адрес такой-то и код такой то…
Я нарушил все свои зароки и с гордо поднятой головой прошествовал в гигантскую Кирюшину кухню.
Я порылся в самом большом на кухне морозильнике и нарыл в конце концов где-то в углу верхней камеры каменный пакет кильки в красивой фирменной упаковке со смешным логотипом «Рыба-хит». А потом, по здравом размышлении – когда ещё этот рыбный хит размёрзнется-оттает, это когда ещё от него можно будет отколоть хотя бы одну рыбку! – пошарил в холодильнике, который поменьше, и нашел коробку настоящих рижских шпрот.
В коридоре я зажег свет поярче и показал камерам и заиндевелый синий пакет, и черно-золотую коробку. По очереди.
И сказал строго:
– Не думай, Кирила, не себе беру. Живого человека спасать надо.
Пишется ли тут звук, и будут ли потом Кирюшины гости над этой записью потешаться, мне было совершенно наплевать.
Я даже не стал включать сигнализацию и громыхать ключами возле каждой замочной скважины. Так, прихлопнул дверь – авось не влезет никто этой ночью…
Дверь щелкнула удивленно одним-единственным язычком автоматического замка. Ожидала, как всегда, продолжения. Но продолжения не было. Ах, как часто приходится обманывать надежды тех, кто ждет продолжения…
Ничего, дорогая, никто на твои прелести не покусится. Постоишь до утра на одном замочке. У меня есть дела поважнее, чем ты.
У себя наверху я выложил пакет кильки на крышку от мусорного ведра неподалеку от буржуйки – пусть оттаивает. Потом нашел кусок толстого картона – стенку какого-то упаковочного ящика, еще не преданную огню – и устроил коту место кормёжки. Так, чтобы у стенки, и недалеко от тепла, и недалеко от двери, и недалеко от света.
Кот с интересом за мной наблюдал. Он уже обсох, и уже можно было различить его масть – котяра оказался самый обыкновенный, серо-полосатый. И шерсть не длинная вовсе, и пушистость никакая. Так, средняя пушистость, прямо скажем. Да, с такой пушистостью нашу зиму не переживешь… Нет, переживёшь, конечно, если есть печка или батарея, и коврик у этой печки, и колбаса в мисочке, и молоко в блюдечке.
Я дернул ключ на коробке, метнул крышку в мусорное ведро, поставил коробочку на картон, щелкнул ножом и вывернул из сияющего золотого масла несколько пряно пахнущих рыбок:
- Угощайся.
Кот осторожно, на полусогнутых лапах припадая к полу, подошел.
Осторожно заглянул в коробку, осторожно принюхался к лежащим на картоне рыбкам…
Оглянулся на меня.
Я с трудом удержался, чтобы не мурлыкнуть чего-нибудь одобрительное в ответ на этот вопрошающий взгляд. Но не мурлыкнул. Нет ничего хуже, чем при первом знакомстве испортить впечатление о себе из-за плохого знания языка.
Чтобы не мешать коту, забрался на свою топчан-тахту и…
Чтобы не мешать коту, я забрался на тахту…
Вот холера ясна, как выражается один мой знакомый интеллигент, после третьей вспоминающий, что он в каком-то там колене поляк. И тут рифмы достали! Того и гляди вырвется: «Чтоб развеселить кота, я танцую тра-та-та». Или – «Я болезному коту градусник держу во рту». Или – если уж совсем в тему: «Среди тысячи котов одного кормить готов…»
Кот тем временем сосредоточился на шпротах. Хорошо сосредоточился, качественно – как штангист на третьем подходе. Потом сделал подхватывающее движение пастью – вот так они, наверно, и мышей берут: ах – и уже в зубах.
Поймал мыша – ешь не спеша!
Ам, ам, ам – и нет рыбки.
Ам, ам, ам – и второй нет.
Ам, ам, ам – и третьей. Нет, и всё.
Ам – и ма, как говорят на Полесье. Ма – значит, нету.
Кот облизнулся и ожидающе уставился на меня.
– Давай-давай, - негромко подбодрил я его. – Не стесняйся. Я уже поел.
Кот дёрнул хвостом – вот ещё, стесняться! Не о том речь, мол – лучше бы ты с рыбой помог, а то таскай её… когти потом не отмоешь…
– Фиг тебе, - сказал я. – Я уже пригрелся. И вообще, тренируй лапы. Труд знаешь, что с обезьяной сделал?
Кот взглянул на меня искоса, понял, что вить веревки из человека пока не получается – но ничего, дайте только время! – пошевелил усами и решительно протянул когтистую лапу к коробке.
Смотреть на кота было одно удовольствие, тем более, что действовал он как-то не по-кошачьи методично. Натаскал (надёргал – просилось слово) рыбок из коробочки, брезгливо отряхнул лапу, задумался на мгновение, наклонив голову…
И расправился с рыбкой решительно и быстро.
– Может, ты еще и пиво пьёшь? – спросил я его, вспомнив удивительного рыжего кота из книжки про небывалую страну Ордусь.
Тому коту, правда, шпрот не предлагали – корюшкой обходился как-то…
Право, я не удивился бы, мяукни он в ответ утвердительно, но кот только облизнулся, прижмурился и повёл усами.
– Пива нет, - строго сказал я коту. – Пива мы с тобой не пьём, договорились?
И стал думать, из чего бы напоить гостя.
Посуды у меня было чуть – ну не из своей же единственной чашки зверя поить! Снова переться в Кирюшину кухню по дождю ужасно не хотелось, и выходка моя с демонстрацией рыбы недремлющим камерам казалась теперь смешной и ребяческой.
Конечно, положительный до начальной стадии святости герой душещипательного романа не поленился бы сходить за блюдцем или тарелкой. И прихватил бы заодно махровое полотенце для кота. И бутылку валерьянки из аптечки…
Нет, пожалуй, положительный валерьянку бы не прихватил. Положительный попёрся бы по соседям, стуча в двери и окна, и спрашивая, нет ли у кого молока. При этом нимало не беспокоясь поздним часом и еще менее беспокоясь тем, что разбуженные соседи будут удивленно таращиться на него сквозь стекло и крутить пальцем у виска.
Хорошо, что я не положительный.
Хотя… есть и еще один путь развития событий – где-нибудь дверь всё-таки распахнется, и на пороге появится, кутая хрупкие плечи в пушистую шаль, большеглазое милое создание в домашнем халатике и тапочках с помпонами. Ахнет, всплеснет руками, вынесет кувшин с молоком (и блюдце не забудет). И вместе со мной и с умилением будет наблюдать, как кот лакает из этого самого блюдца, благодарно урча.
А потом…
Ага, сказал я себе.
Так они здесь и ждут, хрупкие и большеглазые. Милые и одинокие. Так они и роятся по своим коттеджам-особнячкам в ожидании скорой зимы. Так они и коротают одинокие ночи, не отвлекая мужей, которые тем временем бьются в столице за прибавочную стоимость.
День за днём, ночь за ночью.
Друг с другом.
Насмерть.
Я не положительный – это верно. Но не у всякого положительного хватило бы сообразительности превратить в кошачью поилку банку из-под шпрот – кот, кстати, вылизал её до блеска, и осталось только протереть хорошенько туалетной бумагой.
Булькнула над блестящей коробочкой шестилитровая бутыль из супермаркета – вот тебе и водичка, котик. Питьевая и негазированная. Артезианская. Обогащенная кислородом. Прошедшая серебряный фильтр и государственную сертификацию.
Банка-коробочка всё же, как оказалось, была вылизана плохо, а протерта ещё хуже: выплыла на середину, покачиваясь и поблескивая, янтарная цепочка масляных пятнышек.
Кот понюхал воду, пошевелил усами и взглянул на меня. Как мне показалось, укоризненно.
Я выплеснул воду за дверь и повторил эксперимент.
На этот раз масляный медальон был один…
Кот фыркнул, подвинулся поближе и нетерпеливо махнул лапой. Водичка в банке плеснула – и медальона не стало.
А у меня родилась оригинальная мысль.
Вернее, она родилась давно, и только ходила на мягких лапах вокруг, дожидаясь, пока на неё обратят внимание. Раз кот пьёт без всяких там стаканов и рюмок, то и мне позволено не заморачиваться, а хлебнуть прямо из горлышка.
– За твое здоровье, кот!
Кот покосился не меня, приостановился на секунду и снова продолжил лакать.
Ах да, что-то я его всё котом да котом! Возьмёт вот он и обратится ко мне противным голосом подвыпившего купчишки в трактире: «Чилаэ-эк!»
– Слушай, кот, - сказал я. – Давай я не буду придумывать тебе какое-нибудь дурацкое имя типа Васьки или Мурзика. И умное тоже не буду – типа Кысь… тем более, что Кысь вроде для кошки, а не для кота. Давай я буду звать тебя просто Кот. А что, просто и со вкусом: Кот. Кот с большой буквы. А?
Кот остановился и раздумчиво почесал лапой за ухом. Но промолчал.
– Тогда договорились, Кот. Молчание, оно, знаешь ли… как это там? А, силенциум эээ … знак конфэссио.
И я глотнул ещё раз. Заесть? И как раз где-то лимон на блюдце был… Нет, лень. И сон наверняка спугнёшь…
– Тогда я сплю, - объявил я, осторожным движением (в самом деле, не спугнуть бы сон!) выключая лампу.
– Мррр, - ответили мне.
Дрёма моя продлилась недолго: накормленный и напоенный Кот, решив, наверно, чтобы уже всё было как в сказке, то ли насмешить меня, то ли напугать, осторожно устраивался у меня в ногах. Оказалось, что он горячий и тяжелый. Что горячий – ладно: я вычитал где-то, что у кошек нормальная температура чуть ли не под сорок градусов. Но небольшой в общем-то кот оказался приличного веса.
– Ну ты осторожнее там, - предупредил я движение тяжёлого и горячего по моим ногам вверх.
– Мррр, – отозвалась темнота примирительным тоном.
Так у нас и пошло.
Не исключено, что Кот уверился, что это он меня приручил.
Ибо я исправно кормил его, потратившись при этом на нормальную кошачью миску из зоомагазина (и наверно, напрасно потратился: рыбу, например, он так и продолжал вытаскивать средним когтем на картон). Правда, случалось, что мы усаживались рядом на пол возле печки и, глядя на огонь, черпали каждый из своей миски: я – гречневую кашу с тушёнкой, кот – тушёнку с гречневой кашей…
И дальше он относился ко мне совершенно покровительственно. Пожалуй, если бы он мог говорить, то предложил бы обучить меня какому-нибудь полезному в жизни занятию. Например, ловить мышей.
Да, ловить мышей – это он был мастер. Когда однажды в дурном настроении я обозвал кота хвостатым нахлебником, он спрыгнул с тахты и попросился выйти. Обиделся, подумал я, теперь до вечера не жди. Но отлучился Кот буквально на четверть часа, и очень скоро поскрёбся в дверь. Вошёл и выложил рядом со своей миской крупную упитанную мышь. Многозначительно на меня прищурился и вернулся на тахту.
Пришлось просить у кота прощения…
Да, конечно, я разговаривал с ним. И что с того? Вот Джошуа Слокам в своей одиночной кругосветке даже с луной разговаривал: «Гуд ивнинг, мистер мун!»
А чем мой Кот в качестве собеседника хуже?
Когда ты разговариваешь с кошкой – это не паранойя. Паранойя – это когда ты при кошке боишься сболтнуть лишнее.
Вот чего я не боялся – так это сболтнуть лишнего при моём полосатом постояльце.
Я читал ему чужие стихи, свои стихи и даже куски из своего полуденного романа. Кот слушал. Может быть, из вежливости. По крайней мере, он никогда не засыпал во время чтения. И не уходил. А иногда садился рядом и очень-очень внимательно следил, как летает по бумаге мой карандаш и как из белого ничего появляется нечто. Может быть, он хотел, чтобы я написал его портрет?
Вот только я побаивался иногда: вот посмотрит Кот на меня умными зелеными глазами, прищурится, облизнется, да и скажет: «Ну и хрень же ты городишь, мужик. А надо вот как». И пойдёт налево, говоря сказку… Это будет почище всякой критики.
Критиковать — значит объяснять автору, как сделал бы я, если бы умел.
Но Кот не критиковал меня.
Даже когда я смылся на два дня в столицу, чтобы попробовать в который раз поправить свои личные дела. В который раз – не получилось. Получилось только на совсем немного побыть с тем самым пятилетним кошатником, очень на меня похожим. И который сразу меня узнал, из чего родился преогромный скандал с криками, бросанием вещей, вызовом милиции, погоней с мигалками и чуть ли не со стрельбой.
Кот не обиделся, когда я, вернувшись, не поздоровался и не покормил его – он притих где-то в углу, а я его и не заметил. И не пытался напомнить о себе, когда я лежал, глядя в потолок – точнее, в то место, где потолок, несомненно, должен был быть. Потому что света не было, как не было и желания его включать – зачем?
Долго-предолго я лежал и совершенно серьезно взвешивал – уйти в запой или повеситься? Или сначала в запой? Или можно вовсе обойтись без такого промежуточного и вовсе не обязательного этапа, как запой?
Единственная проблема была в том, что после качественного запоя денег не хватило бы на веревку. И тем более на мыло. На хорошее мыло. Потому что отправляться на тот свет под креозотовый запах хозяйственного – согласитесь, это моветон. А искать верёвку в пустом кирюшином гараже, а потом воровать мыло в его роскошной ванной комнате – моветон в кубе.
Спас меня Кот.
Ну как спас – он просто запрыгнул ко мне на грудь, постоял, глядя мне в лицо (дальние отсветы уличных фонарей отразились в его глазах мистическими искрами), потом улёгся, сложил передние лапы и обернулся хвостом. Так, как делают все коты, устраиваясь на долгую лёжку. И завёл бесконечное мррррррр…
И я заснул. И приснилось мне, как печальный Кот сидит над пустой миской и человеческим голосом просит: «Не уходи, дурррак… Всё это мурррня…А я без тебя пррропаду…»
Наутро я не пошёл за верёвкой и мылом.
А ещё после этого он выводил меня гулять.
Обязательно днём, хорошо отоспавшись на топчан-тахте и слопав утреннюю порцию размороженной салаки.
Призывно муркал, оглядывался через плечо и шёл к двери. Но никогда не позволял мне сносить его по лестнице на руках – бодро проскакивал все семнадцать ступенек и ожидающе поглядывал на меня снизу: ну где ты там?
А потом легкой трусцой бежал впереди меня, уже не оглядываясь. Бежал «большим кругом»: вдоль недлинной улицы посёлка, потом мимо прудов - к ограде, а оттуда – коротким путём - домой. Я шёл следом, привычно поражаясь этой необычной для котов выносливости: коты – они по жизни спринтеры. Может быть, до меня он свёл дружбу с каким-нибудь местным незлобным псом и привык поэтому к прогулкам-пробежкам?
Бежал Кот ровно, только иногда присаживался на минутку – но, кажется, совсем не для того, чтобы отдохнуть: остановки были в самых красивых местах. Будь я пейзажистом, непременно наведался бы к его остановочным точкам с мольбертом и акварельками. Или с пером и тушью, чтобы запечатлеть очень стильный и серьёзный дом, возле калитки которого Кот останавливался непременно.
Но вот однажды – это уже было весной, когда снег сошёл и когда стало вспоминать о своих домах и участках летнее население дач, коттеджей и прочих вилл – Кот задержался перед калиткой особенно долго. Принюхивался, вытягивал шею, шевелил кончиком напряженного хвоста…
Посмотрел сквозь нетолстые прутья приоткрытой калитки и я.
Во дворике были люди. И было их трое: серьёзный, как его дом, мужчина, стильная даже в секонд-хэндовской «дачной» одежде женщина и мелкий мальчишка в яркой ветровке, который ни секунды не оставался на одном месте. Живая иллюстрация к моему Несбывшемуся. Они что-то делали на участке, перекликаясь. Им было хорошо.
Я понял, что это за люди.
Те самые, которые бросили Кота осенью.
Я уж было открыл рот, чтобы сурово бросить: «Пошли, Кот, предателей не прощают!» – но Кот уже просквозил в калитку и осторожно двигался к ним по дорожке.
Первым заметил кота мужчина. Заметил – и всю его серьёзность смыло широчайшей улыбкой: словно на чёрно-белый каменный фасад плеснули из канистры оранжевой краской. Женщина, поправляя очки, тоже заулыбалась – просто засветилась, как тёплое солнышко из-за лёгкого облачка. А мелкий радостно запищал, подпрыгивая:
– Мама, смотри, Серунчик вернулся! А ты говорила, что он…
Кот оглянулся на меня с извиняющимся видом.
– Я понимаю, что Серунчик – это серого цвета, – сказал я ему. – Это необидно. Тем более, что мальчишка маленький совсем. Иди, Кот.
И Кот ушёл.
Умчался, неся хвост трубой.
И правильно сделал. Нужно уметь прощать.
Прощать тех, кто тебя любит (может быть) и кто тебе рад – хотя бы иногда.
Жаль, что это не про меня.

[GREEN]

ЛАУРЕАТАМИ СТАЛИ:

Гайдуков Николай, 1951 г./ г. Москва, Россия
О себе: литератор


6

(с) Николай Гайдуков

ДЛИННЫЕ РУКИ

…Особенно завораживающим и просто шикарным был вид в иллюминаторе: бело-голубой шар Земли на фоне угольного Космоса. Он не любил слово «шикарный», но сейчас именно оно подходило в качестве наиболее точного определения. Конечно, вид чернющего Космоса с яркими вкраплениями звёзд, мутноватых туманностей и галактик тоже был грандиозным, а бледная, и как-бы в язвах кратеров, как кожа больного оспой, Луна и яркая красавица – Венера выглядели намного впечатляюще, чем с Земли, но космонавту-исследователю Константину Углову больше всего нравился вид матушки-Земли. «Подумать только: вся наша родная планета со всеми её континентами, горами, морями-океанами, лесами, полями и реками, миллиардами людей, её населяющими, всеми животными – зверями, птицами, насекомыми, рыбами и прочими морскими гадами, живущими в глубинах морей и океанов, когда-то казавшаяся невообразимо огромной, неохватной, сейчас поместилась на этом шарике, который я вижу и охватываю одним взглядом весь и целиком! Мог ли я в детстве предположить такое…» – думал он с волнением в груди и неожиданно нахлынувшей нежностью, удобно расположившись возле иллюминатора Международной космической станции – МКС – и наблюдая за Землёй. «Что такое: я становлюсь сентиментальным, – удивился он, – старею, наверное…». Константину было немного грустно: другие члены экипажа МКС сейчас спали, один Углов бодрствовал согласно расписанию работ. Он уже почти шесть месяцев находился на станции – послезавтра как раз будет шесть месяцев, – вдали от семьи и, ему, честно говоря, иногда становилось тоскливо. Текущий эксперимент, который нужно было сделать по графику он уже выполнил на десять минут быстрее графика и в свободную минуту прильнул к иллюминатору. От вида огромного необъятного Космоса ему стало одиноко, даже взгрустнулось: как мы затеряны в этом безбрежном Космосе. «Тоскливо… Хоть бы кто-нибудь из ЦУПа (Центра управления полётом) позвонил поболтать» – подумал он, но сам знал, что этого не будет: сеанс связи по графику должен быть через сто пять минут, или через один час сорок пять минут, когда МКС войдёт в зону видимости для радиосвязи с ЦУПом. Но, словно услышав его мысли, неожиданно пискнул и включился аппарат внешней связи и чей-то хриплый и какой-то неприятный голос произнёс:
- Алло, алло!
Константин очень удивился этому – как это ЦУП досрочно смог связаться с МКС? – и ответил:
- Да, я слушаю!
- Константин?
- Да, это я.
- Константин Углов?
- Да, да, другого Константина на станции нет, Углова тоже, если вы забыли состав экипажа, – съязвил Углов: кто в ЦУПе мог забыть, как звать членов экипажа МКС?
- А-а-а! – с торжеством в голосе сказал невидимый собеседник, – вот ты мне и нужен! Попался, наконец! Когда долг отдавать будем?
- Какой долг? – удивился Углов, – я вчера отправил вам отчёт по эксперименту № 21/3 РВ. Всё по графику, следующий отчёт по очередному эксперименту № 14 ЭГ через два дня, а если точно, через сорок пять часов. Пока я ЦУПу ничего по плановым экспериментам не должен. А внеплановые…
- Ты мне лапшу на уши не вешай, – неожиданно грубо перебил незнакомый голос, – экскременты свои оставь при себе, а мне деньги отдай! Константин удивился вульгарной грубости (хотя, конечно, эта долговременная проблема утилизации отходов жизнедеятельности экипажа МКС была предметом шуток, иногда очень рискованных, и даже нешуточных проблем с американцами, сверлившими дырки в корпусе станции, но зачем же так грубо?) и с минуту гадал, кому принадлежит незнакомый голос.
- Ну, что молчишь? Удивлён – думал не найдут?
- А это кто? – осторожно спросил Углов, начав что-то смутно подозревать.
- Да конь в пальто! Я – коллектор! Коллекторская фирма «Возвращалка»! Но между собой мы её называем «Выбивалка» – более правильно суть нашей работы передаёт… Когда долг отдашь, должник грёбаный?
- Какой долг, какая коллекторская фирма? – изумлённо спросил Углов, обескураженный потоком грубости – с ним никогда ещё так грубо в космосе не разговаривали. – Куда вы звоните, товарищ…господин коллектор?
- Долг в сумме сто тридцать восемь тысяч триста пятьдесят рублей на сегодняшний день. Ты должен микрофинансовой организации «Финансовая удачка». «Удачка» потому, что суммы мелкие, если б речь шла о миллионах, то тогда была бы «Финансовая удача». Занимал-то ты всего пять тысяч на два месяца, но срок возврата просрочил, проценты и набежали за три месяца просрочки. Куда ты смылся, тебя найти не могут эти грёбаные акулы бизнеса – микрофинансисты из «Финансовой удачки»? Тюхи-матюхи, только с бумажками управляться и могут, а как до дела дойдёт, так пшик, мать их…
- Я на МКС, на орбите, в космосе, уже полгода, – растерянно сказал Углов, пытаясь угадать голос шутника в ЦУПе, но…если это не шутка… – как вы сюда дозвонились? Это ведь в принципе невозможно: канал связи стопроцентно защищён от посторонних… Да и в зону радиовидимости мы ещё не вошли… Ох, вы меня разыгрываете, шутник, однако! Никак не соображу – кто? Кто в ЦУПе такой…креативный…
- Да будь ты хоть на Марсе! – перебил Углова невежливый собеседник, – для «Выбивалки» долгов нет ничего невозможного, – у нас длинные руки! Когда отдашь долг? Имей в виду, каждый день капают проценты и «Финансовая удачка», для тебя точно превратилась в финансовую удавку. Советую отдать побыстрее, чтобы совсем не остаться без штанов, а то и без трусов! Да и без квартиры. А надолго затянешь, так и эту…как её…свою грёбаную МКС за долги отдашь! И не такое отдавали!
- Ничего не пойму, – обескураженно сказал космонавт-исследователь, так и не угадав голос мистификатора из ЦУПа, – я не знаю никакой «Финансовой удачки», никакой «Финансовой удавки», никаких денег ни у кого не занимал… Да это просто физически невозможно: если деньги заняли пять месяцев назад, как я понял, я тогда уже месяц был в космосе!
- И что, ни разу не спускался? – не поверил коллектор после некоторого молчания.
- Не спускался! Как вы себе это представляете: спустился, занял у вас деньги и опять поднялся на орбиту? Зачем они мне здесь? Я на полном, так сказать, гособеспечении… да и магазинов здесь нет. Здесь деньги не нужны, в космосе…
Помолчав, коллектор, однако, сказал с угрозой, видимо, не поверив:
- Слушай, дорогой ты мой Константин Вячеславович Углов, можешь сколько угодно морочить мне голову, но деньги отдавать всё равно придётся! Я тебя везде достану, хоть на вершинах Гималаев, хоть на дне Тихого океана, хоть на Сатурне, хоть…
- Послушайте, коллектор…канализации, – перебил его, откровенно ёрничая, космонавт-исследователь, – я не Константин Вячеславович Углов, а Константин Владиславович Углов! Вы ошиблись! - Что? Углов…
- Углов, Углов, только Федот, да не тот: не Вячеславович, а Владиславович! Так у меня в паспорте записано. Газеты читать надо, морда ты коллекторская! – с торжеством в голосе сказал Константин, неожиданно для самого себя переходя на грубость. – Правду о вас пишут… Житья от вас нет нигде, даже в космосе. Так что, адью, дорогой товарищ со своей финансовой удавкой…
- Вот, чёрт, – произнёс коллектор раздосадовано, – ошибка с отчеством, надо по новой искать, этого хрена Вячеславовича…сколько времени зря потерял, блин… Ну, найду!.. Аппарат внешней связи вновь пискнул-квакнул и отключился. Космонавт-исследователь Константин Владиславович Углов вздохнул с облегчением, по-прежнему удивляясь, как коллектор из фирмы «Выбивалка» или «Возвращалка» смог до него дозвониться по сверхсекретному, трижды закодированному и суперзащищённому каналу связи: это же просто теоретически невозможно! Даже для «Выбивалки» долгов… Хотя, кажется, возможно… Десять минут прошли и нужно было приступать к новому эксперименту – по графику. Константин Углов, космонавт-исследователь, встряхнулся и сосредоточился, отбросив из памяти недавний удивительный инцидент с коллектором, как ненужную мысленную шелуху. На душе полегчало. Чувство лёгкой тоски и ностальгии, недавно терзавшее сердце и душу, исчезло…





Слуцкий Владимир, 1955 г./ г. Москва, Россия
О себе: сразу после института более 15 лет проработал в издательстве «Молодая Гвардия» за отделом сатиры и юмора. Печатался почти во всех центральных изданиях от «Литературной газеты» до журнала «Юность». Писал сценарии для Всесоюзного Радио, выступал в передаче «Вокруг смеха». Делал программы для канала «Россия». После перестройки занялся рекламным бизнесом. Несколько лет назад вернулся к литературному творчеству.



43

(с) Владимир Слуцкий

КАК СТАТЬ МИЛЛИОНЕРОМ?

Рудольф Иванович Князев с детства был очень впечатлительным. Рудик (так его звали друзья и родители) любил читать про волшебников, ведьм, леших. Но особенно ему нравились книги про благородных разбойников. Они, как правило, были умными, ловкими и богатыми. Причём богатство это приходило к ним не в результате тяжёлой работы, а с помощью лихих грабежей и приключений.
Когда Рудик чуть повзрослел, он стал читать про чиновников. Это были уже не литературные произведения, а расследования в прессе и Интернете. Чиновники, конечно, были не такими сильными, но тоже умными, хитрыми и ловкими. И тоже никого не боялись. А, самое главное, они были богатыми. Гораздо более богатыми, чем благородные разбойники. Они жили интересной красивой жизнью. Особняки, яхты, курорты, женщины. Для Рудика всё это было недоступно или, если сказать точнее, недосягаемо. Конечно, время от времени какого-нибудь чиновника отдавали под суд. Но это и понятно, жизнь разбойников всегда полна опасностей.
Сам Рудик жил на окраине маленького городка Верхневолжска в Саратовской области. Учился он хорошо, но что делать после школы, не знал. Никакие профессии его не привлекали. Просто хотелось богатой жизни.
Можно было пойти в бандиты. Даже в его маленьком городке было три группировки. Но там, во-первых, пока поднимешься из «шестёрок», тебя три раза убьют, а, во-вторых, современные бандиты вообще не были похожи на благородных разбойников. Ни культуры, ни обаяния. Да и бандиты в Верхневолжске были какие-то серые, затёртые. Нет, особым богатством там и не пахло.
От полной безысходности Рудик поступил в Саратовскую Школу Полиции. А куда ещё? Для открытия бизнеса у него не было ни знаний, ни денег. А стать большим чиновником вообще без шансов. Кому нужен в чиновниках парень из простой рабочей семьи без влиятельных друзей и связей?
Вот он и поступил в Школу Полиции. Учился Рудик, как всегда, на «отлично» и после Школы вернулся в родной Верхневолжск в звании лейтенанта и в должности участкового. В полиции Рудика встретили хорошо и сразу дали кликуху РУДИМЕНТ. А что? Всё правильно. Кто он, если не мент?
Мечта о богатстве так и оставалась мечтой. Рудик даже сходил на тренинг личностного роста заезжего коуча. После тренинга Рудик напрямую спросил у лектора:
⁃ Как стать богатым?
Коуч, на удивление, не поднял его на смех, а очень серьёзно ответил:
⁃ Чтобы стать богатым, надо создать ПРОДУКТ.
⁃ Какой продукт?
⁃ Такой Продукт, который можно продать очень за дорого. И чтобы его за дорого хотели купить.
Слова коуча произвели на Рудика сильное впечатление и он несколько дней неотступно думал о них. Через три дня у него наконец созрел ПЛАН.
Рядом с Верхневолжском во всю шло строительство нового коттеджного посёлка «Дворянское Гнездо». Под посёлок были выделены 20 гектар прямо на берегу Волги. Строительство шло нешуточное. Один из владельцев строил на четырёх гектарах настоящий средневековый замок, остальные 10 акционеров имели в собственности по одному гектару и тоже строили виллы невиданной красоты. Как выяснил Рудик (вот они, преимущества работы в полиции), главный акционер был большим чиновником из соседней области. Что-то там связанное с таможней. Остальные были его друзья, занимающие высокие должности в той же соседней области. Стройка ни на минуту не останавливалась, чувствовалось отличное финансирование объектов.
Рудик проверил документы на землю. Всё было идеально оформлено. Участок не залезал в водоохранную зону Волги. Но... Именно это «НО» и было частью плана Рудика. Он предположил, что, возможно, желая сделать участок ровным, они немного не добрали до границ водоохранной зоны. Он пригласил геодезистов (15 тысяч рублей) и они выяснили, что действительно кое-какое расстояние вдоль будущего посёлка имеется, но оно реально мизерное. «Мне хватит», - подумал Рудик и подал заявку на приобретение очень странного участка. Участок был длиной 152 метра, а шириной всего 3 - 4 метра. Получилась длинная «змея» вдоль всего посёлка «Дворянское Гнездо» со стороны Волги.
⁃ Зачем тебе такой участок? - удивлялись в муниципалитете. - На нём дом не построишь.
⁃ Капусту буду выращивать. - отвечал Рудик.
⁃ А ты учёл, что соседи могут быть недовольны таким приобретением?
⁃ Учёл, но у меня всё по закону!
⁃ Ох, Рудик, там люди непростые, намучаешься ты со своим участком. Земли под капусту в округе полно, выбирай - не хочу.
⁃ Нет, меня этот вполне устраивает. С видом на Волгу.
И что интересно, Рудик весной действительно засадил свой участок капустой, морковкой и прочим укропом. Строительство у соседей шло к завершению, замок уже величественно возвышался над окрестностями. Да и остальные виллы были почти готовы. Скоро, скоро должны были приехать будущие владельцы принимать работу. Рудик тоже ждал этого момента и всерьёз к нему готовился.
Он договорился с десятью сельскими жительницами, что они по первому зову придут на участок, распределятся по всей его длине, повернутся спиной к замку и начнут знакомую для них работу: полоть огород.
Друзья из ГАИ тоже были предупреждены. Мол, как появится кортеж из дорогих машин с номерами соседней области, срочно оповестить Рудика.
И наконец этот день настал. Хозяева приехали принимать своё будущее жильё.
Сначала всё шло хорошо. Архитектор и руководитель строительной компании показали главному акционеру Замок. Он остался доволен качеством строительства и вместе со свитой вышел на главный балкон полюбоваться Волгой. Тут то и произошёл конфуз. Главный акционер увидел под балконом Замка огород, который пропалывали селяне, абсолютно не обращая на него внимания.
⁃ Это что за херь?!!- взревел он. - Почему я должен любоваться на задницы сельхозрабочих?!! Немедленно убрать весь этот самострой!
Референт бросился куда-то звонить. Вся остальная свита тоже достала телефоны. Мрачнее тучи спустился Егор Дмитриевич (так звали основного акционера) в холл и вызвал машину.
⁃ Завтра доложите, - кинул он на ходу референту.
На следующий день референт докладывал:
⁃ Всё выяснили. Это не самовольный захват земли. Участок странной формы, 152 метра в длину и 3 метра в ширину, оформлен на некоего Рудольфа Ивановича Князева в качестве сельхозугодий. Весь участок используется по назначению: засеян капустой, морковкой, луком и прочими овощами.
⁃ Всё понял. Найдите этого Рудольфа, предложите ему 100 тысяч рублей за огород и ещё 50 тысяч рублей за будущий урожай. И чтоб духу его там не было!
⁃ Всё сделаем, не беспокойтесь Егор Дмитриевич!
Ещё через два дня референт докладывал:
- Не берёт, говорит, всегда мечтал иметь огород с видом на Волгу.
- И кто у нас этот фермер-эстет? Выяснили?
- Так точно! Рудольф Князев, местный участковый, в полиции кличка Рудимент. Характеризуется хорошо, вредных привычек нет.
- Тогда так, поинтересуйтесь у него, сколько он хочет за свой грёбаный участок?
- Уже поинтересовались. Сумма неадекватная.
⁃ Озвучь.
⁃ Два миллиона.
⁃ У этого мента просто крыша поехала? В этой «кишке» максимум 4 сотки. Дом на ней построить нельзя. Соответственно цена ей край 100 тысяч рублей. Ну, 200 тысяч за наглость.
⁃ Егор Дмитриевич, он хочет два миллиона долларов США.
⁃ ЧТО?!!!
⁃ Я же говорил, цена неадекватная!
⁃ Нет, милый мой, два миллиона рублей - цена неадекватная. А два миллиона долларов... Тут что-то другое... Привезите его завтра ко мне.
На следующий день референт сообщил:
⁃ Приехать наотрез отказался.
⁃ И что этот Рудимент сказал?
⁃ Сказал, что покупатели недвижимости всегда ездят к продавцу, а не наоборот. Мол, если покупатель серьёзный, с деньгами, то он готов его принять у себя.
⁃ У себя где, в отделении полиции?
⁃ Нет, прямо на огороде.
⁃ Ну на огороде, так на огороде.
⁃ Егор Дмитриевич, неужели Вы поедете?
⁃ А что делать? Надо же как-то избавиться от этого недоразумения.

Рудик, узнав, что главный акционер посёлка готов встретиться, тоже провёл некоторую подготовку. Он заказал кейтеринг из Саратова прямо на огород. Приехали статные ребята, развернули белый шатёр, поставили столик с гнутыми ножками, плетённые кресла. Отдельно столики с разнообразными элитными напитками и легкими закусками. Сервировка, естественно, по первому классу. Сам Рудик был в элегантном белом костюме (Спасибо Семёну Марковичу, лучшему портному Верхневолжска!).
Увидев всё это, Егор Дмитриевич только приподнял левую бровь. Так он делал в моменты крайнего удивления. Сам он был в резиновых сапогах (мало ли, в какое удобрение можно вляпаться на огороде) и в «брезентовом» бушлате.
После того, как произошёл обмен приветствиями, Егор Дмитриевич сразу приступил к делу:
⁃ Рудик, Вы же понимаете, что участок такой формы никакой ценности не имеет. Он по рыночным ценам стоит максимум 50 тысяч рублей. Мы предложили 100 тысяч плюс ещё 50 тысяч за будущий урожай. Более, чем по-божески.
⁃ Абсолютно с Вами согласен, Егор Дмитриевич. Но я хочу за него ДВА миллиона долларов США.
⁃ Хорошо, Рудик, давайте займёмся математикой. Два миллиона долларов это по сегодняшнему курсу 150 миллионов рублей. Ваша зарплата, я узнавал, 40 тысяч рублей в месяц или 480 000 рублей в год. С какого бодуна Вы за этот крошечный участок земли хотите получить эквивалент зарплаты более, чем за 300 лет?
⁃ Математика бывает разная. Строительство замка обошлось Вам, я узнавал, в 15 миллионов долларов. Плюс мебель, бытовая техника и прочее влетит, как минимум, ещё в 5 миллионов. Итого 20 миллионов долларов. Я же прошу всего два миллиона или 10 % от этой суммы за возможность любоваться Волгой напрямую. Согласитесь, это по-божески.
⁃ За такие деньги я готов потерпеть этот огород.
⁃ Ну это вряд ли. Вы же не наденете белую рубашку с очень маленьким, но чернильным пятном. Именно в те дни, когда к Вам будут съезжаться гости, мои селяне будут вести наиболее масштабные работы по прополке и окучиванию. А в будущем на этом участке разместится кемпинг. Название «У Замка». Чем плохо? На Волге, первая линия. И машину можно поставить, и палатку установить. Дети будут счастливы. А вечером костёр, уха, водка. И всё это будет происходить у Вас под балконом.
⁃ Рудик, мне кажется, Вы совсем страх потеряли. А Вы подумали о том, что я могу включить административный ресурс? И тогда здесь не будет ни Вас, ни этого долбанного участка. Я в Вашей области знаю всё руководство.
⁃ Не сомневаюсь, но перед увольнением я расскажу, что именно мы с Вами не поделили. И, зная своё руководство, думаю, стоимость участка возрастёт в разы. Они-то уж точно не удовлетворятся жалкими двумя миллионами.
⁃ А Вы, оказывается, шантажист!
⁃ То есть можно считать, что мы договорились?
⁃ Подумаю, - буркнул Егор Дмитриевич, вставая. - С Вами свяжутся.

А уже через 10 дней сделку по приобретению участка около 4 соток за рекордные 2 000 000 долларов США юристы закрыли. Деньги в полном объёме были переведены на счёт гражданина Князева.
Первым делом участковый Рудик снял со счёта довольно внушительную сумму и поехал по своему Участку. Все, кому была нужна материальная помощь, получили её. Ведь именно так поступали благородные разбойники, которыми восхищался Рудик ещё в детстве.

[GREEN]

ДИПЛОМАНТАМИ СТАЛИ:

Баракаева Ольга, 1969 г./ г. Москва, Россия
О себе: автор 5 книг. Выступала на телеканале «Россия 2» и радио «Россия», произведения звучали в эфирах радиостанций России и Белоруссии. Публиковалась в ряде изданий, среди них – «Формаслов», «Глаголъ». Лауреат Национальной литературной премии Российского союза писателей «Поэт года»; дипломант «Волошинского конкурса»; лауреат Международного конкурса радио «Голоса планеты» при поддержке ВКС Минобороны РФ, XXXVI фестиваля-конкурса «Витебский листопад» и Международных премий Союза писателей Северной Америки; победитель VI литературного конкурса «Уральский книгоход», конкурсов Международного союза писателей им. Св.Св. Кирилла и Мефодия и других. Председатель Правления Литературной ассоциации «1 место», организатор Союза литераторов «Перо и слово».



52

(с) Ольга Баракаева

КИЛЬКА, ТЮЛЬКА – И НИКАКОЙ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ

Москва
– Давай разведёмся, – решился муж.
Люська вздохнула, подняла глаза на мужчину, сидящего напротив, и отчетливо увидела, как он удаляется на дрезине (Почему на дрезине?) по несуществующим рельсам, становясь мельче, мельче, превращаясь в точку.
Ссорились они часто и со вкусом, мирились тоже со вкусом, что скрывать, но в конце концов ссоры стали происходить чаще пылких примирений. Уже несколько месяцев оба почти не разговаривали.
– Люда, ты меня слышишь? – спросила точка.
– Хорошо, Паш, давай, – спокойно кивнула Люся в сторону крошечной дрезины и закурила.

Керчь
На берегу лениво-пляжной Героевки разлеглись широко известные в узких кругах поэты Люська, Костя, Надя, Нюся и Великий Писатель Анатолий Крытов. Люсе, Наде и Костантину под сорок лет, Нюсе – за пятьдесят, а Крытов, солидный и корпулентный, вне возраста: слишком стар и известен для паспортных реалий. На лице мэтра ярко выделялись чёрные глаза под седыми бровями, маленький аккуратный нос напоминал совиный клювик.
Над обгоревшими розовыми телами неспешно плыл белый верблюд с полупрозрачными горбами, огненное небо постепенно выпивало горбы. На тарелках – вкуснющая крымская рыба, весело извлечённая Надей из пакетов:
– Лопайте! Килька, тюлька – и никакой личной жизни.
Огромное одиночество каждого из них разделилось на пятерых и уменьшилось во столько же раз; не прошло, но временно отступило, будто болезнь в ремиссии. Через пару недель они вернутся в свои гулкие дома, снова начнут слушать ночную тахикардию ходиков на стене и тишину, гудящую в уши купленными рапанами, но кого в эту секунду волнует то, что будет через четырнадцать бесконечных дней?
Ежеутренне под Керчью проходили чтения, литературная братия стеклась с разных концов страны – знакомилась, старалась выделиться. Нюся открыто флиртовала с Великим, тот снисходительно посматривал на всех «барышень» и цепко, искоса – на Людмилу. Она ловила изучающий взгляд и пыталась угадать: это дань её поэтическому таланту или стариковский бес в ребро? Самую знаменитую повесть Крытова, подобную ядерному взрыву мозга, Люда читала в детстве. Не напрасно, ох, не напрасно автор ублажён щедрыми премиями и обласкан властями любых эпох, «от Ильича до Ильича – ни одного паралича»! Прочее, им написанное, оставляло чувство недоделанности, но та книга была великолепна. Теперь писатель снова ошарашил народ, особенно женскую часть: новая повесть оказалась оглушительнее первой. Книга принесла Крытову бешеные тиражи и приятные доходы от продаж. Читательницы очаровывались переплетением мистики с реальностью, тревожным, горько-сладким миром распрекрасного главного героя и предполагали в нём самого автора – отчасти из-за схожести фамилий, отчасти из-за того, что им так намечталось. Сегодня как раз прошла презентация, Крытов зачитывал отрывки:
«В кухне, прямо над плитой, висела картина уличного художника «Снятие с креста». Крымов потратился на неё ни с того ни с сего. Иисуса на переднем плане с белым-белым телом и запрокинутой головой, кадыком вверх, поддерживали почтительными руками женщины с чёткими высокими еврейскими скулами и бронзовыми лицами. На женщинах красная одежда, накидки гардинно свисли тяжёлыми складками. Взгляд зацепил сюжет и готов был скользнуть дальше, к уютным натюрмортам с пионами, но Крымов внезапно почувствовал: картина лжёт. Ему стало жаль мёртвого Христа в окружении живых мещанских цветов. Тело Бога, худое, измождённое, нарисовано до горечи умело, а эти красивые женщины равнодушны к его боли. Страдальчески сложенные губы Христа таили усмешку, от полотна веяло фальшью. Страдание, выставленное напоказ, стало актёрством: Бог кичился своим величием, своими женщинами, даже кровоточащим телом; в Нём не было души. Крымов не хотел, чтобы другие увидели напыщенного Бога без души, купил его у тощего, угловатого, как саранча, художника и принёс домой, чтобы сжечь, изничтожить холст, но вместо этого повесил на стену. Тотчас всюду отключился свет – стало темно, как в полночь, повеяло потусторонним холодом, перестала течь набирающаяся в чайник вода. Внезапно над столом сам собой зажёгся светильник. В освещённом круге невесть откуда появилась старая, обтрёпанная по краям рукопись».

Костик ненавязчиво заигрывал с Людмилой, ростом напоминающей Дюймовочку:
– «Половина зёрнышка в день... В день – это немного. Женюсь! А в год? В году 365 дней. По половине зёрнышка в день – 182 с половиной зерна в год».
– Достопочтенный крот, «так ведь жену кормить надо, а жёны – они, знаете, какие прожорливые!» – парировала та, уплетая кильку.
– Ты замужем? – прощупал почву ухажёр.
– Юридически или фактически?
– Юридически.
– Юридически – да.
Люся подцепила кавалера сразу по приезду: на скучном мероприятии заснула под бубнёж юного прозаика и упала щекой на стоящее рядом пианино. Проснулась от мужского придушенного смеха, покраснела, смешалась: стыд и срам!
– Я тебе завидовал, – сказал потом Коська, – у меня-то пианино под боком не было.

Москва
Павел упаковал вещи, осмотрел белеющие пустые полки. Коллекция колокольчиков спрыгнула со стены и улеглась в громадные коробки. Казалось, собрано всё, но на самом видном месте обнаружилась забытая глиняная парочка, влюблённые коты в обнимку, ужасно похожие на них с Люськой, – семейный талисман. Он взял неразлучников в ладони и долго думал, что делать. Сунул в рюкзак – отдельно.
Ближе к утру удалось полузаснуть, мужчина провалился в дремотную тревогу, затем снова вынырнул. На всю квартиру бешено громыхало сердце. Пустая половина кровати, некого обнять за родную женскую мякотность. Телефон молчал, не гулькал. Павел накрылся одеялом с головой.
– Вот где она? – подумал о жене. – Уехала молчком. Куда? Номер заблокировала, не спросишь.

Керчь
– Мне тут неподалёку в наследство от тёти дача досталась, переселиться хочу из гостиницы. Поехали со мной, посмотрим, что за деревня: избушка на отшибе, одной страшно, – пожаловалась Люся. – Тётушка бобылкой прокуковала. Вроде, была у неё трагическая история полвека тому, но никто ничего не знает: с родственниками не делилась, подруг не заводила, мужчин больше не приближала. Я на неё, молодую, как две капли...
Одноэтажный домишко прятался в глубине большого запущенного южного сада. У входа рос блестящий ароматный лавр, левее – пышный бархатный инжир. Дверь поддалась, компания просочилась внутрь. Всем было не по себе. Тёмная теснота пахла деревом и побуревшей сухой лаврушкой, собранной в веники и развешанной по углам вперемешку с незнакомыми травами. Ни фотографий, ни безделушек – лаконичные голые брёвна, из украшений – только запасная связка ключей на кованом гвозде. Старая добротная мебель плотно стояла вдоль стен – грубо вырубленный буфет с пыльным хрусталём, ореховый шкаф с резными листьями и розетками, чуть поодаль – проеденный жуком стол часовщика, приспособленный вместо письменного. На нём Люська заметила пухлую папку, открыла. Выпали ветхие листки, исписанные знакомым летящим тёткиным почерком с наклоном влево. Письма? Наследница пристроила их обратно, положила в сумку: появится время – почитает.
Литераторы с робостью отворили кухонную дверь. Над плитой висела закопчённая картина: прелестные женщины в красных накидках отстранённо держат Бога, чьё тело с годами утратило былую белизну. Усмехающиеся губы Христа точно обвиняют собравшихся в том, что хлеб их недостаточно горек.
В повисшей жутковатой тишине Люся нервно вцепилась в ручку сумки, посмотрела на полотно, затем – Великому Писателю в глаза, которые огромными чёрными пятнами проявили желтоватую бледность щёк.
– Мне довелось знавать вашу тётушку, – глухо сказал Крытов, медленно развернулся и вышел в сад.
Гости покидали странный дом. Первой слишком поспешно, бочком, выскользнула Нюся. Костик остался, спасибо ему.
Люська глянула на стену, где только что висели ключи. Связка исчезла.

Она заперлась на два замка, закрыла форточку, плотно занавесила окна. Косте отвела низкую кухонную тахту, вручную перетянутую гобеленом, сама легла в единственной комнате. На толстенной, тёплой тёткиной перине не спалось: пугала незнакомая обстановка, силуэты старинной мебели возвышались угрожающе.
Люськино настороженное ухо уловило металлический звук – кто-то попытался отпереть входную дверь? Нечто тихо царапнуло снаружи и затихло. Неслышно переступая босыми ногами, она пробралась в коридор. Звук не повторился.
– Показалось, наверное, – женщина подождала ещё немного, прислушиваясь, потом ушла внутрь. Чтобы прогнать тени, включила торшер. Удобно подпихнула под спину подушки, достала из сумки папку. За стеной хрустнула ветка.
Человек? Зверь?
Стараясь не скрипнуть пружинами, Люська встала с кровати, прокралась к окну, трясущимися пальцами чуть отодвинула штору. Прямо в неё сквозь стекло смотрели чьи-то глаза, остальная часть лица замотана. Миг – и лицо упало вниз, зашуршала обувь в подвяленной июнем траве: ночной посетитель быстро уходил. Или посетительница?!
Она заорала так истошно, что буфетный хрусталь зазвенел в барабанных перепонках громче самого крика. Ошалелый Коська в одних трусах вбежал в комнату.

– Я тебя почему-то совсем не опасаюсь, – доверчиво прошептала Люська в большое, доброе, чуть рыхловатое плечо.
– Может, я тебя опасаюсь, Дюймовочка, – отшутился Костя. – Не разевай роток на чужой корешок!
С ним легко смеяться, легко молчать – как с братом, которого никогда не было.
До чтения старухиных бумаг дело, конечно же, не дошло.

Москва
Невыспавшийся Павел сортировал документы, делил на своё и чужое. Своё убирал в чемодан, чужое выкладывал на стол, придавливал чистой пивной кружкой, чтоб не сдуло ветром из распахнутого окна. Одна затемнённая, полуслепая копия заинтересовала мужчину. Невзирая на утреннее время, он зажёг настольную лампу и вгляделся.

Керчь
Поэты шумной оравой поехали изваляться в грязевом озере, а после отмыться в морюшке. Надюха сверкнула улыбкой, достала традиционную кильку; мужеподобная огромная Нюся перетянула внимание на себя, как одеяло, – предложила и расхвалила тюльку; Люся купила коньяка: с неё спиртное и рыцарь с автомобилем. Железный конь – самое ценное: как бы они добрались до Чокрака? Потухший, печальный Крытов взять еды не догадался, но и аппетит на нуле. Кроме Костика, все пили – разумеется, за чудесного трезвого водителя, за Крым, за любовь, которой никому не досталось, но каждому хочется.
Люся, прижмурившись под солнцезащитными очками, изучала новых друзей. Какие же они милые, интересные, яркие люди!
Тем не менее, кто-то из них взял ключи.
Зачем?!
Непохоже, что в доме зарыт клад: очень уж простенько, бедно. Антикварная мебель не особо дорогая, в шкатулке бижутерия, золотом-серебром и не пахнет. Что скрывает побитая годами халупа?
Людмила с Великим отошли в сторону – пошептаться. Нюся откровенно заволновалась.
– У нас с вашей тётей был роман, такой страстный, каких в наши дни не случается, – давно, вас тогда ещё не придумали. Вы верно поняли: в моей книге описана та самая картина… Поссорились, так бывает, расстались. Не простила, обиделась сильно, – тихо и грустно рассказал Крытов.
– Она прожила очень одинокую жизнь, – мягко упрекнула Люся.
– Да я, в общем, тоже. Всё есть – деньги, известность, а счастья нет.
Осторожно ступая по обжигающему песку, вернулись к компании. В Люсиной сумке проворно копалась Надя.
– Сигарету стрельнула, ничего? – смутилась, заметалась.
Лопатки Люды и Крытова сверлили внимательные глаза Нюси, но они этого не замечали.

Дружно залезли в Чокрак, намазали спинки друг другу чёрной грязью, перебежали через песчаную насыпь до Азова. Фотография на память – пять смешных эбонитовых тел на синем фоне с белыми пенками.
– Отмылись от грязи и души заодно очистили, – благостно промурчала Надежда.
Эх, Надя-Надя, что тебе понадобилось в сумке? Почему так торопливо вчера выскочила из дома, а теперь явно нервничает Нюся? Ревнует Великого? – мучилась Люда.
Разъехались кто куда: Нюся – на выступление, Надя – в музей, незадавшийся тётушкин возлюбленный пропал по-английски, а голодная Дюймовочка с рыцарем отправилась в ресторан, где долго вслух читала стихи, ощущая кожей спины недобрый взгляд; озиралась, вертелась и никак не могла определить, откуда за ней следят.

В кухне кто-то побывал, но постарался сделать визит незаметным. Книги лежат в другом порядке, передвинуты гигантские банки, почти бочонки, с крупами. Раньше они стояли на тётиных записках, сейчас записки пропали. Сердце запрыгало, в животе забились бабочки-махаоны, руки выше локтей покрылись мурашками. Стоит говорить Косте или нет? Он что, жена Цезаря вне подозрений? В отличие от прочих, постоянно был на глазах, но ведь ночью-то здесь один спал…
Кто взял ключи? Застуканная над сумкой Надя с хорошими стихами и килькой? Если ключи уже у неё, что искала? Или правда сигарету? Ревнивая гренадерша Нюся с плохими стихами и тюлькой? Что она вообще о «барышнях» знает? Где на самом деле они были сегодня? Обе утверждают, что познакомились только что, а так ли это?
– Мне по делам позарез надо метнуться, машину тебе оставлю, утром в Керчи встретимся, – сказал Коська и взял со стула белый льняной пиджак. В обоих карманах отчётливо оттопырились и звякнули ключи.
– Я же в страховку не вписана!
– Штраф ни о чём.
Люда заперла дверь и придавила изнутри комодиком. Так себе защита, чисто для успокоения. На прикроватной тумбочке обнаружила лохматый полевой букет – поздние маки, ранняя лаванда, колоски. Костик. Поэт, внук поэта. Романтик. Пашка, инженер, внук шахтёра, ни разу не романтик, колбасы бы принёс.
Зачем рыцарю две связки ключей?! Одна от его квартиры, а вторая откуда? Какую тайну хранит старый, не имеющий ценности дом? Или… имеющий ценность?
Женщина достала папку, погладила черновики: те помнили тётушкины руки – ласковые, не умеющие наказывать. Зимой тётя жила в Москве, летом уезжала в это самое родовое гнездо и никого не звала в гости. Взяв первый попавшийся лист, Люська принялась читать.
Этого не может быть!
Этого не может быть, потому что быть не может!
Продираясь сквозь зачёркивания и правки, она буквально проглатывала страницы одну за другой, выхватывая то ближе к началу, то из самого конца. Маленькая изжелтелая фотография упала на ладошку. На Люсю смотрели счастливая девушка, невозможно похожая на неё, и улыбающийся юноша. Уронив находки на одеяло, наследница в онемении посидела минутку, вскочила, судорожно запихнула всё обратно в сумку и, оттолкнув комодик, через страшную темноту сада кинулась к машине, не заперев дом: не до того, да и смысла уже нет.
Иссушенная степная деревенская грунтовка белела от света фар. Женщина вцепилась в руль, утопила педаль газа и очертя голову погнала легковушку по ухабам. За ней мчался тёмный джип, ослеплял через зеркало, то настигал, то приотставал. Номер заклеен, стёкла затемнены, водителя не видно. Дорога разветвлялась, петляла, было совершенно непонятно, куда ехать. Кое-где попадались спящие дома. Может, выскочить из машины, позвать на помощь? Нет, не добежать, да и вид нежилой, не факт, что хозяева внутри. Изба на отшибе… боже, это же тётина хибара! Получается, Люся заблудилась, сделала круг и вернулась?!
Выбора не осталось. Заглушив мотор, она вбежала в незапертый дом, метнулась в спальню, зажгла торшер и вооружилась венским стулом: больше нечем. Убийца небыстро, но неотвратимо приближался, шаги затихли у двери. Женщина была уверена, что человек с той стороны слышит стучащее набатом сердце жертвы, чует её страх. Через самую длинную в жизни пару секунд дверь распахнулась. В проёме появилась крупная фигура – замотанное тряпкой лицо, руки в кожаных перчатках, топор в руке. Люся, не в силах отвести глаз от ужасного топора, размахнулась и кинула стул в убийцу.
Мимо!
Она опустилась на кровать и молча закрыла лицо ладонями. Сдалась.
Раздался сильный шум, звуки борьбы, что-то тяжёлое упало на пол и закряхтело, металлический предмет звякнул, скользнул по полу. Не решаясь отнять руки, до смерти испуганная женщина осторожно раздвинула пальцы и в образовавшуюся щёлку посмотрела на возню трёх тел на полу; одно лежало лицом вниз, два других связывали ему ноги попавшимся поясом от тёткиного халата. Невдалеке валялся отброшенный топор. Запястья убийцы были уже стянуты ремнём.
Тяжело дыша, на неё смотрели два родных человека.
– Пашка! Костик! – хрипло воскликнула Люся и заплакала горестно, по-бабьи, опустив голову и некрасиво подвывая.
Павел убаюкивал, укачивал жену в больших ладонях, бережно прижимал к себе, гладил по волосам.
– Костя, зачем тебе две связки ключей? – полюбопытствовала Люда.
– Сосед в командировке, кота кормлю, – пояснил тот.
– Отличный дом, – наконец осмотрелся Павел. – Подлатаем, будем ездить. Константин, ждём на шашлыки!
– Договорились. Товарищи, в машине водка есть, принести?
– Да! – хором закричали «товарищи», забыв о связанном затихшем Крытове.

– Анатолий, я по вашей милости девчонок подозревала – просто потому, что одна курит, другая ревнует. Когда вы узнали про моё родство? – зло начала допрос Люся.
– Сразу: вы с тётушкой – одно лицо.
– Зачем украли её книгу?
– Людмила, вы однобоко видите ситуацию. Я по-настоящему, искренне любил вашу тётю, жениться хотел! Она была красива и талантлива, мы оба писали, но у неё получалось неизмеримо, неизмеримо, – Крытов повторил с нажимом, – лучше. Соперничество… вязкое чувство, мутное. Я никак не мог добиться той лёгкости изложения, которая моей будущей супруге дана природой. Купил печатную машинку, набрал текст, отнёс в редакцию. Не удержался. Повесть мгновенно заметили, а дальше вы знаете. Пытался помириться, вернуть отношения, много десятилетий, между прочим, пытался… всю жизнь. Полученную премию не себе взял – ей принёс, ещё раз предложил руку и сердце, так это благочинно называли тогда. Она ни в какую: гордая. Принимала, ужинами угощала, беседы беседовала – а к себе уже не подпускала. Так и состарились напару, ни котёнка, ни ребёнка. Последние годы мы летом вместе здесь жили. Не чужие ведь. Любовь наша засохла снаружи, болячкой обросла, а внутри не зажила. Вдвоём в старости теплее, чем по одиночке. Похоронил – запил с горя, рукопись не забрал, спьяну ключи в море утопил: квасил без продыха. И тут объявились вы! Ясно же: прочитаете – поймёте, что награды мои – золото самоварное. Не денег жалко, с собой не унесёшь, позора забоялся! Что люди подумают? Вся жизнь насмарку! Решил… – мэтр мучительно подбирал подходящее слово, но так и не подобрал.
– Нужно было объясниться по-людски, а не за топор хвататься! Вторую повесть зачем украли? В папке оба черновика, – Люся крепко зажала уголок старой фотографии, навсегда сохранившей память о любви девушки, похожей на неё, и черноглазого юноши.
– Не крал я, она сама дала. Сказала, мол, Толя, умру скоро, ты дольше проживёшь. Издай под своим именем: полвека отшуршало, что уж теперь считаться. Перед уходом простила, наверное. Не знаю. Фамилия главного героя на мою похожа, а герой-то положительный.
Грузный, ещё крепкий старик заплакал, икая, давясь воспоминаниями. Ни ворованная слава, ни большие деньги не сделали его счастливым. Безрадостная судьба: не вместе, но рядом с любимым человеком.
– Ребята, развяжите его, пусть идёт с миром, – попросила Люська.
Паша с Костей ловко освободили Крытова, но он остался лежать на полу большим неподвижным комом. Скорая прибыла быстро и всё равно опоздала: Великий Писатель, оказавшийся вовсе не великим, улетел к невесте, так и не ставшей ему женой.

Москва
– Мы больше никогда не будем ссориться, правда, Паш?
– Не будем, – эхом отозвался муж. – Тошно без тебя – хоть вешайся. Прикинь, я впервые в жизни стишок написал, хокку:
На моей доске
Осыпался парафин.
Навсегда ли это?
– Круть! А как ты меня разыскал-то?
– Документы разбирал, наткнулся на копию свидетельства о наследстве, там адрес указан. В машину прыгнул, помчался. Дом нашёл, у входа парень крутится, рассказал – уехал от девчонки, а душа не на месте, вернулся вот. Ну, познакомились. Сидим в засаде, глядим – сперва ты с дикими глазами несёшься, потом этот Крытов с топором… Люд, нельзя нам поврозь! Мы же с тобой за эти годы друг в друга вросли, как плесень в крепи, – сказал не романтик, внук шахтёра.
– А я решила попробовать прозу написать, рассказ.
– Про-озу? А как назовёшь?
– Килька, тюлька – и никакой личной жизни, – легко засмеялась Люська.





Нина Гаврикова, 1965 г./ г. Сокол, Вологодская обл., Россия
О себе: поэт, прозаик, детский автор. Сейчас на пенсии по инвалидности. Выпускница лит.курсов А. В. Воронцова (Москва, 2020) и ЧГИК Н. А. Ягодинцевой (Челябинск, 2022). Член ЛИТО «ТОЧКИ» при Совете по прозе Союза писателей России, Академии российской литературы, ТО ДАР, ЛиТО «Сокол». Руководитель МДЛК «Озарёнок». Редактор коллективного сборника «Кастальский ключик» (2022). Автор сборников «Зима седая с возрастом созвучна» (2018), «Задушевный разговор» (2019), «Душа нараспашку» (2020), «Осенний непокой» (2021). Победитель областного конкурса «Золотая Юнона» (Женщина года – 2015) в номинации: «Сердце отдано детям», Вологда, 2015.




35

(с) Нина Гаврикова

БАННИК

Глава 1

Зима. Пушистый снег выпуклыми сугробами торжественно улёгся на землю. Изогнутыми линиями серебристого инея он окутал ветви деревьев, взбитыми перинами вольготно примостился на крышах домов. Связующие нити-тропинки растянулись в разные стороны. Они то бегут параллельно друг другу, то пересекаются, образуя маленький, вытоптанный множеством валенок пятачок, то вьются в неведомую даль.
В русских селах и деревнях издавна отмечались Святки. Время, когда солнце поворачивалось с зимы на весну, считалось гранью между мирами. До сих пор существует поверье, что в канун Рождества, с появлением первой звезды, и до освящения воды на Крещение любая нечисть легко привязывается к людям.
Эта история произошла в далёкие семидесятые. В посёлке Михалёво, несмотря на запреты властей, люди не изменяли традициям предков. С давних пор повелось, что в эти дни гармонисты, вывернув полушубок наизнанку, собрав соседских ребятишек, ходили по домам со святочными песнями и прибаутками. Их гостеприимно встречали и щедро угощали. Молодые девицы разными способами пытались узнать о своём суженом, особенно в Рождественский Сочельник. Парни во время святок вольничали: у нерадивых хозяек могли развалить поленницу или дверь подпереть.
В тот год в ночь перед Рождеством ударил лютый мороз, да такой, что жители посёлка на улицу нос не могли высунуть, не то что колядовать. Но семиклассниц-подружек холод не испугал. Лиля, Валя, Оля и Надя решили сходить в баню, где работала кассиром мама Лили, а потом устроить гадания. Обычно они ходили перед самым закрытием.
В назначенный час подружки, энергично потирая варежками замёрзшие коленки и раскрасневшиеся щёки, прибыли в баню. Шумно скидывая заиндевелые пальто и шапки на лавку, зябко ёжась, плотно обступили горячую батарею. Лиля, собрав у подруг мелочь, прошла в кассу. Монеты высыпала на тарелку и уточнила у мамы, сколько там человек ещё моются. Мать ответила, что одна. Девчонки, лукаво переглянувшись, попросили тётю Олю рассказать о Баннике.
– Ну, коли вам неймётся – расскажу. Эта баня каменная! Построили её в пятьдесят шестом году. Раньше, где сейчас клуб, стояла банька маленькая, деревянная. Воду с реки вёдрами на коромыслах носили Толя Карпова и Лида Левинская. Первыми мыли сезонных рабочих. Они летом на заготовку торфа приезжали. Потом нас, механизаторов, местных жителей, в баню пускали. А чего в ней делать-то, коли воды нет? – тётя Оля горделиво улыбнулась. – Здесь-то, заметьте, сразу скважину пробурили. Баня по уму сделана: слева от кочегарки – прачечная, справа два отдельных входа: один в летние души, другой в баню.
– Мам, да про баню-то мы всё знаем, ты о Баннике расскажи, – оборвала дочь.
– Так я и говорю. Деревянная баня в центре посёлка стояла. Около неё барак находился. Однажды он, как непотушенный уголёк, ветром раздутый, вспыхнул! Огонь разбегался в мгновение ока! Жители кто в чём на улицу выскакивали. Пытались тушить, да куда там! Пламя только жарче разгоралось. Аннушка Титова, как увидела пожар (да вы её должны знать – небольшого роста, сухощавая набожная старушка), сразу домой побежала. С иконой в руках да с молитвой вокруг барака обошла, огонь начал утихать и совсем погас.
Только его после пожара отремонтировали, жильцы в свои квартиры переехали, как вновь огненные языки брёвна облизали. И всё в одном месте вспыхивало. Дом в дымящую головёшку превратился. Аннушка в тот день из города поздно вернулась. Подошла к пепелищу, начала охать, мол, это Банник озорует. Показала мне тропку от бани к реке. Я глянула – и правда: какие-то неведомые следы, будто кто босыми ногами прошлёпал. А след-то какой-то нечеловеческий, намного длиннее и шире. Аннушка тогда роптала, что на пути Банника барак неприступной крепостью встал, ему, горемыке грешному, никак не обойти препятствие, вот и осерчал. Глава посёлка всё слышал, решил здесь, на окраине, кирпичную баню построить.
– Мам, ты опять про баню, – недовольно фыркнула дочь.
– О чём разговор? – вышла из раздевалки тётя Дуся. – Эх, хорошо попарилась! Ольга Борисовна, спасибо за пар!
– На здоровье! – отозвалась кассирша. – О Баннике.
– Ох, уж эти бани да Банники! – она махнула рукой и поставила сумку на стул. – У нас в деревне баня по-чёрному топилась. Как-то мы с мужем приехали погостить. Матушка обрадовалась, баню затопила и в дом вернулась. Петруша решил помочь, дров подкинуть. Только было вышел из избы, как вдруг обратно вбегает, бадью с водой хватает, глаза ошалелые, руки-ноги трясутся, на баню показывает, бормочет невнятно: «Пожар… Дым… Двери… Окна…» Ну, тут мы с матушкой смекнули: не видал парень, как по-чёрному бани топятся. Взяла тогда я его за руку и повела показывать. Он – да и вся его семья – раньше в печи мылись.
– По-чёрному – это как? – подняла пытливые глаза Лиля.
– Да просто! У печи трубы нет, на подтопке – бак с водой, а дым выходит в отверстие в крыше, да в раскрытые окна и двери.
– Там же сажа кругом, – то ли спросила, то ли уточнила прагматичная Ольга Борисовна.
– Без сажи никуда. И стены, и потолок – всё чёрное. Зато какой воздух?! Словами не передать! А сажу, так бывало, сырой тряпкой оботрём со скамьи и садимся, ничего в этом страшного нет. Она же, как антисептик.
– Я бы не пошла в такую баню, – вздёрнула и без того курносый нос Оля.
– Ой, зря! Не видали вы, девоньки, настоящей бани!
– Да и ладно, – подмигнула подругам Лиля, попробовала разговорить женщину. – О Баннике расскажите?
– О Баннике-то? – задумчиво отозвалась та. Тяжело вздохнув, начала. – Ох, я ещё девчонкой была, – может, как вы теперь. Раз с подругами в Святки решили погадать. Сговорились в полночь вместе к бане пробраться. Дверь настежь распахнули и стали подолы задирать, ждали, кого какой рукой Банник потрогает.
– И что? Потрогал? – прыснули со смеха девчонки.
– Почудилось мне, будто коснулся: рука ледяная.
– В общественной бане гадать не станешь. В такую стужу подолы не подымешь, обморозишься, – насупилась Лиля.
– Видать, приглянулась я Баннику… Изо всех девчонок одна замуж вышла, – тётя Дуся поджала губы, – остальных война, проклятая забрала. Хорошо меня сюда отправили на торфоразработки… Хоть жива осталась.
– Все мы здесь приезжие, – поддакнула Ольга Борисовна. – Комбинат заботился о рабочих. В войну карточки выдавали: моей тётке шестьсот граммов хлеба в день положено было, мне – двести пятьдесят. Ещё и талонами на дополнительное питание обеспечивали, кто совсем плох был.
– Рыжова Евпраксия Ивановна – твоя тётка? А Никитина Александра – мать? – оживилась тётя Дуся. – Кто первым на посёлок приехал?
– Они самые! Первыми в тридцать втором году явилися Константин Карпов с женой (мы его дядей Костей звали), а моя тётка чуть позже прибыла. Я к ней в сорок третьем прикатила. А в сорок шестом мама из колхоза с двумя ребятишками сбежала к нам, даже трудовую книжку не забрала. Голод в тот год был жуткий. Неурожай страшный. Мама рассказывала: «Человек идёт-идёт, упадёт, смотришь – мёртвый лежит. Хуже, чем в войну».
– Говорят, здесь пленные поляки жили?!
– Чего тебе поляки-то дались? Жили они в войну в старом бараке, но недолго, мне об этом тётка рассказывала, сама-то я их не застала. Посёлок наш не бомбили, немецкие самолёты только до Сокола долетали, хотели взорвать мост через Сухону.
– Ой, пора мне! Муж заругает, – заторопилась тётя Дуся, широко распахнув дверь, исчезла в морозном мареве.

Глава 2

Девчонки умчались в раздевалку.
– Вот ключ, изнутри запрись, – строго приказала мать. – Я бельё прополощу, домой вместе пойдём.
Лиля заперла дверь. Скинув одежду в раздевалке, прошмыгнула в парную. Из ковшика плеснула воду на раскалённые камни, уселась между подругами на полог.
– Интересно, как выглядит Банник? – рассуждала мечтательная Надя.
– Знаете, а тётя Дуся не зря разговор в другую сторону увела, о Баннике, которого её Петруша видел вот в этом углу. Промолчала… – Лиля показала рукой под лестницу.
– Откуда знаешь? – сощурила смеющиеся глазки Валя.
Лиля загадочно улыбнулась, прикрыла пальцем рот, будто кто-то мог её услышать, вполголоса продолжила:
– Ш-ш-ш… Я подслушала разговор мамы с соседкой. Оказывается, этот Петруша как-то раз в баню пришёл, когда никого из мужиков уже не осталось. Ни о чём не думая, решил погреться в парилке. И то ли заснул, то и вправду увидел, как Банник недовольно фыркает. Тогда он резво вскочил, выбежал в раздевалку, бельё сгрёб в охапку и опрометью пронёсся мимо мамы. Она на другой день обо всём узнала.
– Какой он, Банник? Как выглядит? – ткнула подругу в бок Надя.
– Говорили, будто он видел низенького старичка с длинными белыми кудрявыми волосами, покрытого листьями от веника.
– Может, ему сон приснился, а он – Банник, Банник… – махнула рукой Оля.
– А где он живёт? – с любопытством спросила Валя.
– Здесь, в углу, и живёт. Слышите? Чешет спину о каменную стену, – рассмеялась Лиля.
Послышался какой-то шорох. Улыбки у девчат разом исчезли, с оглушительным визгом они выскочили из парилки, бросились в раздевалку. Встали за дверью и, задерживая разгорячённое дыхание, прислушивались к каждому шороху. В моечном отделении наступила неловкая тишина. Лиля, как самая смелая, приоткрыла дверь, осмотрела помещение. По правой стене стояла скамья с чистыми тазами, с обеих сторон от неё находились полки, над которыми торчали краны с горячей и холодной водой. Это общая стена с кочегаркой. На следующей (напротив их находились летние души) – с наглухо закрытой дверью. Левее – два душа с небольшой перегородкой, там тихо. За душами – распахнута дверь в парную, и там пусто. По третьей стене – два больших окна, стёкла покрыты изморозью. Свет уличных фонарей рассеивался в узорной наледи. В центре бани – два ряда деревянных скамеек.
– Никого! Померещилось! Пошли мыться!
Девочки, озираясь по сторонам, вернулись в моечное отделение.
Ольга, набрав в таз воды, мыла свои длинные роскошные волосы. Надя встала под душ, тёрла пемзой пятки. Валя намыливала мочалку. У Лили закончилась вода. Она взяла со скамьи таз и пошла её набирать. Только открыла краны, как с жутким скрипом распахнулась дверь в летние души. Она зарделась в смущении и завизжала. Свет погас. В тёмном проёме, в клубах морозного воздуха показался высокий чёрный силуэт. Блики уличного фонаря сквозь незамёрзшие стёкла окна летних душев освещали голову, отчего кончики кудряшек казались серебряными. В висках у Лили пульсировала одна мысль: «Банник! Это ОН!» Она закричала:
– Банник! В летних душах Банник!
Подруги на миг замерли, соображая, что случилось. Лиля, ладная, крепко взбитая девчонка, объятая страхом, бросила таз. Призрачной тенью скользнула к окну, мгновенно взобралась на подоконник, с силой дёрнула шпингалет форточки; та податливо распахнулась, разом раскрыла и вторую. Не помня себя, вылезла на улицу и спрыгнула в холодный сугроб. Ледяная корочка под ногами хрустнула, но Лиля, ничего не замечая, испуганной рысью сделала несколько отчаянных прыжков; выбралась на тропинку, от нетерпения дергая ногами, приплясывала всем телом в ожидании подруг.
За ней следом проворно вылезла небольшого роста, гибкая, голубоглазая, светловолосая Надя. Бойкая, весёлая Валя, откровенно разозлившись, швырнув мочалку в таз, покорно махнула за Надей. Высокая, стройная, своенравная Ольга тщетно старалась смыть пену с лица и, плюнув на всё, закинув мыльные волосы на затылок, лихо сиганула на улицу вслед за одноклассницами. Нестерпимый холод обжёг распаренные девичьи тела. В ушах звенел зловещий хохот Банника, казалось, он вот-вот выскочит из форточки. Подруги перепуганными ласточками промчались мимо кочегарки в прачечную.

Тётя Оля опешила. Девчонки наперебой объясняли, что случилось.
– Тише-тише, говоруньи мои! Не все разом.
– Свет-т-та нет-т-т. В душ-ш-шах Бан-н-н-ник! –лихорадочно стуча от страха зубами, ответила дочь.
– Вот я ему сейчас! – Мать взяла только что отжатую простынь, погрозила незваному гостю. – Корыта намыты, набирайте горячей воды, отогревайтесь. Я сейчас разберусь, кто это там озорует.
– Не надо! – с горящими, как угли, глазами, в один голос завизжали девчонки.
– Ну, не бойтесь, меня-то он не тронет, я же своя.
Тётя Оля скинула старые, стоптанные набок, шлёпки, сунула ноги в валенки, и, накинув пальто, вышла, не выпуская из руки простыню.

Глава 3

Кочегары увидели в окно, как в лютую стужу четыре девицы, друг за дружкой, голяком, промчались мимо. Они остолбенели.
Семён Семёныч опомнился первым, посмотрел на гвоздь, где должен висеть ключ и, поняв, в чём дело, заторопился в летние души:
– Ишь, стервятники! Чего удумали?!
Напарник не отставал. Только повернули за угол, смотрят: на крыльце в летние души копошатся их сыновья, вроде как замок запирают. Одному шестнадцать, другому четырнадцать лет.
Отцы своим отпрыскам бесцеремонно отвесили подзатыльники и, схватив за шиворот, потащили в кочегарку. Усадив перед собой на стулья, начали допрос:
– Вы что это проказничаете?! Девок да в такой мороз на улицу выгнали! А если бы с ними что случилось?! Могли бы и обморозиться?!
Гришка, парень, что постарше, сын Семёныча, потёр ушибленное место:
– А чего они заладили: Банник, Банник!.. Вот и решили им настоящего Банника показать.
– Вы больше часа назад у нас были. Где прятались? Когда ключ успели умыкнуть? – вопросы сыпались, как орехи с дерева.
– Да ключ-то мы ещё вчера с гвоздика сняли, когда вы уходили дрова с вагонеток скидывать. Сегодня не рассчитали, рано припёрлись. Пришлось долго в душах сидеть, ждали, пока тётя Дуся вымоется. Мы от мороза аж скукожились все.
– И её напугали? – поднял вверх крепко сжатый тяжёлый кулак Семёныч.
– Да, нет. Тихо сидели, даже не смеялись. Когда в предбанник ушла, Колька в раздевалку пробрался: рубильник-то там.
– Где спрятался?
Колька густо покраснел:
– В туалете.
– Что дальше? – хмуро посмотрел на сына Валерий Александрович.
– Что дальше, что дальше? – шмыгнул носом Колька. – Когда Лиля завизжала, я свет выключил.
– А когда Лиля завизжала? – тряхнул сына Семён Семёнович.
– Когда я дверь открыл.
– Ну, всё! Теперь жениться придётся! Девку голую видел, никуда теперь не денешься!
Парни и кочегары вздрогнули от неожиданности. Повернулись к дверям, где с мокрой простынёй в руке стояла Ольга Борисовна.
Парни соскочили со стульев:
– Жениться?
– Жениться-жениться. Раньше девки на суженых гадали, а теперь парням неймётся. Что ж, вы их сегодня воочию увидели, так что невест своих уже, считай, выбрали, – то ли шутила, то ли серьёзно рассуждала билетёрша. – А теперь марш отсюда, чтоб духу вашего здесь не было, и никому ни гу-гу.
Гришка, высокий и худой, как жердь, парень с длинными золотыми кудряшками на голове, бочком-бочком протиснулся мимо билетёрши и пустился наутёк. Колька, чуть пониже и намного шире в плечах, с вихром чёрных, как у цыганёнка, волос над высоким лбом, прищурив карие глазки, хотел было что-то возразить, но, внезапно передумав, кинулся вслед за другом.
– Мужики, дверь в баню изнутри заперта. Дайте ключ от летних душей.
Кочегары растерянно переглянулись:
– Дык… мы…
– Да они…
– Чего замычали-то?! Вон ключ на гвоздике висит. Девчонки через форточку вылезли, а ключ от бани в раздевалке остался. Я через души зайду, вещи заберу, всё закрою.
– Чего спрашиваешь, бери, да и всё! – дёрнул за рукав напарника Семёныч. – Помочь-то надо?
– Справлюсь!
Кассирша, шагая по тропе, увидела следы, но они совсем не такие, как ей когда-то показала Аннушка. Женщина остановилась на крыльце: отпечаток, размером с мужской валенок, был мокрым. Сомнения закрадывались в душу: парни ли напугали девчонок?! Может, и впрямь Банник?! Ольга Борисовна смело вошла в баню. Свет горел. Из двух кранов хлестала вода. На полу огромная лужа. «Вот стрекотухи, хоть бы воду закрыли! Как Колька тут пробрался?» – проворчала в сердцах кассирша. Дотянулась до одного крана, потом до другого. Её валенки насквозь промокли. Вот откуда следы на снегу – от Колькиных валенок. Она прошла к душу, где вода тоже текла рустом*. Закрыла краны, захлопнула форточки. Прошлась между скамейками, собрала банные принадлежности.
В шкафчике Лили сняла с крючка ключ, засунула в карман. В кассе, сняв сырые валенки, поставила их сушиться на батарею. Обула изрядно поношенные кожаные сапоги, нашла верёвку. Вернулась в раздевалку. Пальто и валенки девчат стянула, как вязанку дров, перекинула через плечо. Шапки и остальную одежду распихала по сумкам, нацепила их на левую руку, правой дотянулась до рубильника; на ощупь выползла на улицу. Заперла дверь. Неуклюже ковыляя с большой ношей, вернулась в прачечную.

Глава 4

Девчонки, немного успокоившись, забрались в корыта. Отогревшись в тёплой воде, окончательно расслабились. Они в силу своего возраста с большим оптимизмом смотрели в будущее и безо всякого гадания знали, что скоро настанет их светлое прекрасное завтра. Надя предположила, что это каждая из них живёт в городе в благоустроенной квартире и вечером перед сном принимает ванну. Валя подхватила идею-мечту, мол, в ванной-то хорошо, да только пены маловато: сколько бы она мочалку ни намыливала, пены не хватает. Оля усмехнулась, сказав, что она в городе в магазине видела пену для ванны.
Семиклассницы фантазировали наперебой! Они придумывали, у кого какая будет квартира. Кто на каком этаже предпочёл бы жить. Особенно хотелось, чтобы у каждой дома стоял телефон. Тогда бы подружки перед праздниками смогли созвониться и договориться у кого будут отмечать торжество.
– А у меня будет большой цветной телевизор, – выпалила Надя. –Такого размера, как экран в клубе!
– Ну, ты загнула! – Повернулась к ней Валя. – А я бы хотела машинку стиральную, чтоб сама стирала, полоскала, гладила.
– Ага, чтоб сама ещё и бельё развешивала! Не о том говорим! О другом думать надо! – приняла серьёзный вид Оля. –Я, например, хочу семерых детей.
– Чего? – тётя Оля не смогла скрыть удивление, подняла руку ко лбу. – Сколько?
– Семерых! У Вас в семье пять детей, у Нади – четверо, у Вали – трое. А мы с сестрой вдвоём. Скукотища! Вот, когда много детей, знаете, как весело?!
– Как не знать?! – насмешливо ухмыльнулась мама Лили.
Сама Лиля выглядела какой-то отрешенной, мылась молча.
Тётя Оля дополоскала белье, сложила в корзину. Подружки оделись и решили разойтись по домам. Настроение гадать пропало.
Пока тётя Оля заносила ключи в кочегарку, девчонки подошли к бане и с большим недоумением посмотрели на окна.
– Интересно, как это нам удалось вылезти в такую маленькую форточку?! И почему не через дверь? – вновь заговорила Лиля.
Силуэт Банника сразу же встал перед глазами. Она ясно осознала, кого из мальчишек видела в летних душах, но промолчала. Ей казалось, что только от одной этой мысли она глупо заулыбалась. Хотя, пожалуй, так оно и было.

…Прошло несколько лет. Всё шло своим чередом. Подружки, окончив школу, разъехались кто куда, но старались по возможности приезжать домой, чтобы снова побыть вместе.
Валя не захотела учиться дальше, нашла работу по душе в областном центре. Трудиться приходилось по скользящему графику, поэтому выбиралась домой только после ночных смен. А это, в основном, случалось в середине недели. Надя училась в Вологде в кооперативном техникуме на бухгалтера. Домой приезжала редко, на выходные не всегда появлялась возможность навестить родителей, только в праздники, да в каникулы зимой или летом. Ольга после окончания десятого класса устроилась работать в сапожную мастерскую. Её научили ремонтировать старую обувь и шить новую. В советское время сапоги из натуральной кожи носились десятилетиями. Заказы на пошив принимали в первый день месяца, поэтому желающие с вечера занимали очередь. Работы хоть и выполнялись в срок, но ждать приходилось подолгу. Ольга упросила заведующую сшить своим подругам модные сапоги-казачки вне очереди. Но ожидание примерить обновки затянулось!..
Лиля готовилась к сдаче гос.экзаменов. После окончания восьмого класса она поступила в Сокольское педучилище на воспитателя. В тот день освободилась рано, поэтому одиноко сидела в вагоне и, раскрыв тетрадь, увлечённо изучала билеты.
Вдруг над ухом прозвучал приятный баритон:
– Привет!
Лиля встрепенулась: перед ней стоял Он, высокий и худой, как жердь, в морской форме, с коротким ёршиком золотых волос и небесно-голубыми, какими-то необыкновенно родными глазами. Вернулось чувство, будто она вновь в трескучий мороз вылезла в форточку.
– Опять ты?! – то ли от воспоминаний, то ли от пристального взгляда Лиля вновь ощутила ледяную корочку под ступнями.
– Почему опять? – оголил ровный ряд белых жемчугов юноша. – Только что демобилизовался.
– А-а-а, – не зная новости, стыдливо разрумянилась девушка.
– Танцы в клубе будут? Я вечером за тобой зайду?
– Зачем за мной? Не надо за мной. Я с подругами.
– Договорились! Встретимся на танцах! – похорошевший Гришка скрылся за дверью тамбура.
Лилю одолевало любопытство: почему он к ней подошёл? Раньше она ни на кого из парней даже смотреть не хотела, отшучиваясь, что ждёт рыцаря своей мечты. А сейчас, где-то там, в самом потаённом уголочке её души, уже что-то беззвучно щёлкнуло, будто начала выпрямляться туго сжатая пружинка, запустив тем самым крошечный механизм. Её Величество Любовь воспарила за спиной Лили незримым белокрылым ангелом.

Вечером на танцах Гришка щеголял в военной форме. Девушки назойливыми сороками вились вокруг красивого статного матросика. А он, никого не замечая, не отходил от Лили ни на шаг. Вечером беззастенчиво напросился проводить её до дома, а она, на удивление всем, и не возражала.
Вечерние прогулки вдвоём стали делом обычным. Они дарили влюблённым умиротворение и сердечный покой. Лиля тонула в нежных объятиях Гришки, забывая обо всём на свете, даже о предстоящих выпускных экзаменах. Об учебе думать не хотелось. Молодая пара уходила за околицу, садилась на опрокинутое ветром дерево и до утра слушала завораживающие звуки природы: пение птиц, шелест листвы. Накопившееся за день напряжение растворялось в небытии. Влюблённые не замечали времени. Мелодия ветра убаюкивала, но каждый раз была разной. Ветер то ворчал беззубым стариком, то в одночасье осерчав, с остервенением начинал бросать молодые зеленые листки к ногам юноши и девушки, то мурлыкал довольным крохотным котёнком.
Месяц пролетел одним днём. Гришке пора было выходить на работу. До армии он устроился работать слесарем на шарикоподшипниковый завод в Вологду. Сослуживцы ждали его возвращения. А Лиля изнывала от неопределённости и однажды, как бы невзначай, призналась, что ей скоро придётся уехать по распределению далеко от дома. Гришка обезумел от такой новости и, не предупредив никого, на следующий же день пришёл с родителями свататься.
– Ну что, тёща? Вот я и пришёл! Отдашь за меня Лилю?
Ольга Борисовна, с укоризной взглянув на жениха, прижала указательный палец ко рту: мол, молчи, девчонки до сих пор ни о чём не догадываются, а вслух ответила:
– Ох, не зря, видно, с утра целый стол пирогов напекла. Проходите, гости дорогие! Чем богаты, тем и рады!
– У нас купец, у вас товар… – торговались сваты.

Свадьбу сыграли в местной столовой.
Вечером Гришка не выдержал, признался, что он и есть тот самый Банник! Лиля, крепче прижавшись к надёжному плечу мужа, тихо прошептала, что ещё тогда узнала его по кудряшкам…

[GREEN]

А судьи кто?


Состав жюри в номинации «Рояль в кустах» конкурса малой
прозы «Триумф короткого сюжета» серии международных
литературных конкурсов «Большой финал» /2022 – 2023/.



Юринов Владимир /г. Андреаполь, Тверская обл., Россия/. Председатель жюри
Родился в 1963 г. в семье офицера Советской Армии. Выпускник Черниговского училища лётчиков. Амурская область, Германия, Андреаполь, Курск – летал, служил, писал. Выйдя в отставку, серьёзно занялся творчеством. Приобрёл известность как бард, поэт и прозаик. Член Союза писателей России, член Тверского Содружества писателей. Автор поэтических сборников: «Открытое окно» (2003 г.), «Асимметричный ответ» (2006 г.), «Дело мастера» (2009 г.), "До родниковой чистоты" (2013 г.), "Попытка поэзии" (2014 г.), а также двух книг прозы и CD-альбомов: «Отражения» (2005 г.), «Отвинтизмы» (2006 г.), «Подорожье» (2007 г.), «Лестница в небо» (2009 г.), "Всё всерьёз" (2012 г.). Золотой лауреат, многократный лауреат серии конкурсов «Большой финал 2019/2020 г.г.».

Ляман Багирова /г. Баку, Азербайджан/.
Родилась в 1969 г. в Баку. Филолог. Работает с книгами. Член СП Азербайджана и Российского Союза Писателей. Автор 4 книг рассказов и 1 рассказа в сборнике сказок "Там, на неведомых дорожках" (Ужгород, 2016 г.). Публикация в альманахе "Черные дыры букв" на базе Самарского университета (по итогам шорт-листа конкурса "Терра-Диалог). Публикация в журнале "Неман" (Беларусь). Публикация в альманахе «Ковчег» (Тула). Лауреат 1-й степени конкурса "Белая акация" (2015 г., 2017 г.) в номинации "Авторское слово". Была удостоена диплома и премии Посла России в Азербайджане "За творческий вклад в поддержку и развитие русского языка и литературы в Азербайджане". Лауреат 1-й степени в конкурсе "Русский Гофман" за 2017 г. в номинации "Малая проза". Финалист литературного фестиваля "Центр Европы – 2017" (г. Полоцк). Лауреат 1-й степени в номинации "Малая проза" в Международном литературном конкурсе "Большой финал 2016 – 2017 и 2017 – 2018 ". Финалист конкурса "Славянское братство"(Болгария). Лауреат 1-й степени международного конкурса ""Созвездие духовности" в номинации "Малая проза". Лауреат 1-й степени в номинации "Малая проза" конкурса "Сентябрь багряный" (МСП Болгария). Финалист XXXI открытого фестиваля авторской песни, поэзии и визуальных искусств «ВИТЕБСКИЙ ЛИСТОПАД – 2017». Дипломант 2-го международного конкурса "Ты сердца не жалей, поэт!". Лауреат конкурса "Новые имена" (МСП Болгария) в номинации "За мастерство". Дипломант международного конкурса Литературной Ассамблеи "Хранители наследия в действии" (Чехия МГП - 2018-12-20)) в номинацци «Открытие года» и «Публицистика».

Ковальчук Тамара /Республика Беларусь, г. Осиповичи/.
Поэт, прозаик, переводчик. Член Союза писателей Беларуси. Победитель и лауреат ряда международных и республиканских конкурсов.

Олег Куимов / Подмосковье, Россия/.
Лауреат конкурсов «Славянские традиции -2011» (3 место), «Буревестник - 2011» (3 место), «Армянские мотивы - 2012» (2 место), «Славянская лира – 2014» (2 место), «Бумажный ранет -2013», неоднократный призер проекта «Ковдория» /2012 - 2015/, а в 2017 году Золотой лауреат - Международный литературный конкурс «Большой финал» в номинации малой прозы. Публиковался в журналах «Луч» (постоянный автор), «Наш современник», «Север», «Лампа и дымоход», «Южное сияние», «Южная звезда», «Вокзал», «Отчий край», «Берега», коллективных альманахах, различных газетах России, Беларуси и Армении. Несколько лет был сотрудником детского журнала «Рюкзачок с сюрпризом». Обучался в Томском государственном университете по специальности «Гидрология суши». Окончил Литературный институт. Имеет небольшой опыт редакторства в журнале «Неопалимая купина». Родился в семье офицера Советской Армии в городе Кировакане (ныне Ванадзор) Арм. ССР в 1967 году. Женат, воспитывает четверых детей. Проживает в Подмосковье.

Анастасия Соболева / г. Владивосток, Приморский край, Россия/.
Родилась в 1987 г. Состоит в объединении молодых литераторов Владивостока и Приморского края при Союзе Писателей России (СПР). По образованию – журналист, сейчас получает вторую специальность – художник-живописец. Рассказы публиковались в сборниках: «Стихотерапия» 2012 г., «Ступени» 2013г. Участник открытого городского конкурса молодых литераторов им. П. И. Гомзякова «Гул океанского прибоя». Живёт в Приморском крае, г. Владивосток.

[GREEN]

Номинация "Новый вольный сказ" - ...про житьё у нас...
что давно было... что сейчас всплыло. Маленькая повесть


ЗОЛОТОЙ ЛАУРЕАТ

№ 30 – 40 баллов Лозович Виталий, 1957 г./ г. Воркута, Россия
«За духов неба и тундры»
Ссылки на издания автора:


СЕРЕБРЯНЫЙ ЛАУРЕАТ

№ 13 – 32 балла Харитонова Екатерина, 2003 г./ г. Москва, Россия
«Амикус»
Ссылки на издания автора:


ЛАУРЕАТЫ

№ 23 – 22 балла – Богатов Юрий, 1960 г.р./ г. Славянск-на-Кубани, Краснодарский край, Россия
«Морхлое яблочко»
Ссылки на издания автора:

№ 26 – 22 балла – Марковская Людмила, 1956 г./ г. Минск, Республика Беларусь
«Линия отрыва»
Ссылки на издания автора:


ДИПЛОМАНТЫ

№ 9 – 19 баллов – Волкова Виктория, 1977 г./ с. Кизиловка, Республика Крым, Россия
«1941»
http://igri-uma.ru/f...indpost&p=59333

№ 24 – 15 баллов – Климович Леонид, 1962 г./ г. Гомель, Республика Беларусь
«Аз воздам»
http://igri-uma.ru/f...indpost&p=59999

[GREEN]

ЗОЛОТЫМ ЛАУРЕАТОМ СТАЛ:

Лозович Виталий, 1957 г./ г. Воркута, Россия
О себе: родился в Воркуте. Более тридцати лет проработал в кино и телеоператором. Летал часто в Арктику: от Карских Ворот на острове Вайгач до мыса Челюскин на Таймыре. Пишет прозу с двадцати лет. На телевидении в Воркуте работал большей частью телеоператором, немного работал на телевидении в Салехарде, в телекомпании ГТРК "Ямал". Публиковался в журналах: "Север" (Петрозаводск), "Автограф" (Донецк, Украина), в журнале "Дальний Восток" (Хабаровск), в журнале "Союз писателей" (Новокузнецк), "Аврора" (Санкт-Петербург), "Урал" (Екатеринбург), "Огни Кузбасса" (Кемерово), "Сибирские огни" (Новосибирск), "Нижний Новгород" (Нижний Новгород).


30

(с) Виталий Лозович

ЗА ДУХОВ НЕБА И ТУНДРЫ!

В феврале-месяце, в середине "десятых" годов нашего века под Воркутой случилась беда. В полусотне километров южнее города бригада оленеводов перегоняла стадо оленей через железнодорожный путь. Стадо большое - сотни голов. Выходили животные на насыпь не спеша, озирались по сторонам, хоркали носами да принюхивались к земле, выискивая корм. Олени, в отличие от тех же коров, идут сами, подгонять их невозможно. Кнутом здесь не пощёлкаешь. С юга в это время на полном ходу шёл товарный порожняк – шестьдесят вагонов под уголь на обогатительную фабрику Воркуты. Утро было мглистым, светало медленно, видимость метров пятьсот...
Когда машинист тепловоза заметил на путях стадо оленей, вначале даже не понял, что происходит, потом понадеялся, что оленеводы отгонят оленей с путей, потом решил тормозить... Время было потеряно.
Олени переходят дорогу не по одиночке, не волчьей вереницей, а широким ходом, бок о бок, гурьбой.
На свистящих тормозах, на скорости километров в семьдесят, тепловоз, за которым тянулось более полусотни вагонов, врезался в стадо словно грузовик в курятник. Первый десяток оленей тут же взвились в воздух и, пролетев метров сорок над тундрой в разные стороны, упали бездыханно в снег, хоркая горлом, дрыгая ногами да истекая кровью. За ними последовала другая партия оленей, что переходила дорогу чуть в стороне и была ещё больше, выстроившись в ряд, словно на убой. Тепловоз прошёлся по ним, словно на пути и не было никого, словно мягкие игрушки взлетали вверх и там уже разрывались на части, окрашивая снег красными, кровяными пятнами. Когда состав, наконец, остановился, в тундре стоял лишь один сплошной хрип умиравших животных. Погибло около сотни оленей, десятая часть стада.
На место происшествия прибыли представители прокуратуры, следственный комитет, полиция. Ходили по путям, по целине снежной, считали убитых животных, определяли вероятность столкновения, что там ещё... На другой день оленеводы стали собирать остатки туш животных, что могли пойти в пищу, но уже к вечеру в тундре пошёл снег, подул ветер и в кутерьме метели подбирать оленей стало невозможно.
А через сутки с Баренцева моря в Воркуту пришла пурга. Настоящая пурга с оттепелью. Снег валил крупный, мягкий и влажный, прилипал ко всему, до чего мог добраться. Город жил пару дней в одном белоснежном хаосе. Потом утихло. На пару часов вышло солнце. Было воскресенье. Проснувшиеся воркутинцы увидели довольно привычную картину – город засыпало. Вместо дорог и тротуаров образовались сугробы, на которых уже темнели глубокие проторённые тропинки, а вместо автомобильных парковок во дворах – снежные холмики из частных автомашин.

Савелий Гирский, сорокалетний мигрант из Украины, работал в Воркуте водителем грузового КАМАЗа. Возил шахтную породу на отсыпку, где прокладывали трубы газопровода, что тянулся с полуострова Ямал через Байдарацкую губу, а потом через Воркуту, через всю Большеземельскую тундру на юг и там уже далее на запад.
В Воркуте Савелий жил десять лет. Купил квартиру, благо, что здесь это было недорого. Поначалу сменил несколько профессий: был шахтёром, экспедитором, штукатуром-маляром, каменщиком... Шахтёром долго не выдержал – хоть и парни там что надо, но темно внизу, под землёй. Тесно в шахтных выработках. Не для него. Экспедитором просто не смог – побоялся, что воровать начнёт. На всякие малярные краски аллергия пошла. Вернулся к шофёрской работе. На своей Украине, в Полтаве, водителем тяжёлого грузовика проработал не один год, потому и взяли без особых вопросов.
Через пару лет Савелий съездил в Полтаву, женился на раскрасавице местной, Наташке, увёз её на "север-дальний", в Россию. Наташка вначале ершилась, но потом, взвесив по-женски все "за" и "против", быстро поняла, что будущим детям лучше в пурге да накормленным, чем в украинском раю, да с перебоями, с регулярной неизвестностью – а что там завтра? А тут дочка родилась. Навали Оксаной. В квартире стало тепло, уютно. Ещё через два года родился сын Володька. Наташка пыталась его в метрике записать по-украински, как Володимир, но Савелий сразу отрезал все попытки, заявив:
– Вот ещё! Будешь здесь дурью маяться! Чтоб смеялись над пацаном! В России живём.
Жить в Воркуте было непросто. Частных домов и частных дворов здесь не было. Куры не квохтали, как на родной Украине, петухи по утрам не пели, собаки по ночам не брехали на чужих. Так... Орут да визжат иногда под окном девки молодые, да бранная речь изредка рвётся снизу до его третьего этажа в стоквартирном доме. Зимой темно три месяца, с ноября по февраль. Мороз под 40; метели такие, что соседнего дома не видно в тридцати метрах. В воздухе кислорода не хватает, деревья не растут...
Четырнадцатый год с новостями из Украины Савелий встретил холодно. На работе своим сказал лишь один раз по пьянке и больше не возвращался:
– Дурачьё тупое, на дармовую дешёвку подались! Нашли себе героя!.. Бандера! Кому "бандера", тому: чемодан, вокзал, Галиция! Правильно отец говорил: «Все они там ополяченные да обавстрияченые. Это же надо так людей оболванить?»
Сам по себе Савелий был человек прижимистый, накопительный. В сущности, как и любой прижимистый, порядочный да хозяйственный хохол. Возмущался на эту тему мило, словно оправдывался:
- Шо вы хочите? Я хохол, южно-русский человик с примесью турецкой крови. У меня прадед, как у Шолохова там один у романе... сто лет назад дивку себе приволок из Турции... (имел в виду последнюю войну с Турцией 1877 - 1878 годов) с этой... как её городину?.. Кабулетти! Слышали такой посёлочек? Теперь Грузия. На кой мы её, Грузию эту, от турок спасали? Людей своих клали, русских, на закланье?.. Дурачьё!
Пару лет назад Савелий купил себе старенький снегоход, который то работал, то не работал. Прав на управление снегоходом у него не было, да и ездить ему, в сущности, на нём было некуда. Так... катался на авось в тундре возле города. Всё ждал, что случится первым в этих прогулках: снегоход сдохнет, или "гаишник" нарисуется? Зачем купил? Сам не знал. Продавали за дёшево, вот и купил.
После случая на железной дороге со стадом оленей потянулись по городу Воркуте слухи, что туш этих зарезанных в тундре сейчас столько валяется бесхозных, что можно весь город накормить.
Бесхозно? Как же так? Разве можно, чтоб бесхозно валялось мясо? Если бесхозно, надо прибрать... к рукам прибрать. По-хозяйски.
И засобирался тут же Савелий в тундру на своём снегоходе. Быстро собирался. Только пурга стихла, сразу и покатил. Даже выходной внеочередной выпросил у начальства, пообещав тому кусок оленей вырезки. Утром только пятилетнему сыну Володьке и сказал:
– Папа в магазин... далёкий магазин за мясом... будем сегодня строганину есть.

День выдался так себе. Пурга только-только угомонилась, намело много снега. Он простирался новыми, белыми "языками" по тундре от одного скопления кустов тальника до другого. Снегоход Савелия шёл легко. Солнца не наблюдалось. Ветер практически отсутствовал. Небо было хоть и в тучах, но не такое хмурое, как обычно перед непогодой.
На месте трагедии туш, зарезанных тепловозом оленей, практически и не было. Кое-где валялись ломаные рога да оторванные копыта. А так – пусто, снежно и не более. Пурга ещё присыпала. Однако Савелий не сдался и долго тарахтел снегоходом вначале с одной стороны железнодорожных путей, потом с другой.
Мысль о дармовом мясе Савелия мучила давно. Когда прикупил снегоход, она сама и всплыла наружу. Товарищи по работе иногда рассказывали, что всякие бесхозные олени часто бродят недалеко от города... если с ружьецом поехать... понимаешь?
С ружьецом, правда, как-то всё откладывалось, времени не было проходить комиссии, да курсы в полиции. А здесь такая удача! Это же просто дар небесный: поезд задавил сотню оленей! Вряд ли все туши оленеводы могли собрать. Пурга два дня шла, присыпало оленей снегом! Надо срочно ехать и хорошенько поискать.
В гараже Савелий достал собственноручно изготовленные санки-салазки в полтора метра длинной, с откидной задней частью. Санки представляли из себя обычный лист фанеры, загнутый спереди, вверх по форме лыж, которые были намертво привинчены по бокам. Сверху санок на рояльной петле сидела откидывающаяся часть, которая при желании могла увеличить площадь до двух метров. Конечно вид такого прицепа явно наведёт местных полицейский на всякие мысли...Но, как говорится, не пойман – не вор! А на обратном пути он пройдёт до речки Воркута, и там по её руслу выйдет к городу со стороны ТЭЦ... Если ехать вечером, то народу там не так и много. Проскочит. Дом у него на окраине города стоит.
Тушу своего оленя Савелий нашёл метрах в ста от места трагедии. Олень был уже приморожен, пурга его закидала снегом так, что сверху торчали лишь копыта в разные стороны, рога были обломаны напрочь, голова разбита. Похоже олень этот встретил тепловоз лицом к лицу.
Савелий, на всякий случай, оглянулся вокруг себя, тут же достал лопатку небольшую, за три минуты откопал тушу, уложил её на санки. Ноги оленя нелепо торчали по сторонам. Савелий достал топор и прямо на санях обрубил голяшки с копытами. Развернул заранее приготовленный брезент, перетянул им тушу, перевязал её капроновым шпагатом, осмотрел со стороны: на что похоже? Долго смотрел, пытаясь придумать, на что могло быть всё это похоже?.. На тушу оленя только и похоже, вынуждено согласился он.
Едва тронулся в обратный путь, как задул ветер, поднимая снег. Началась низовая метель. Низовая метель – это нестрашно. Дует ветер, подхватывает снег, крутит его, но видно всё на километр вперёд.
Ветер был с запада. С запада – это в бок, когда по "железке" возвращаешься в город. Неудобно, но терпимо. А сейчас это даже Савелию выгодно – поменьше в тундру вылезет таких же любителей поживиться олениной, да и всяких "охранителей" порядка будет поменьше. А может, позвонить своему напарнику Сашке, чтоб к оленьсовхозу подскочил на грузовичке? Прямо в тундру, в районе кладбища? Спрятали бы оленя за борта... Нет. Тогда придётся напарнику полтуши отдавать, или четверть. Обойдётся. О!.. Савелий похлопал себя по карманам. А телефон-то сотовый он дома в спешке позабыл. Вот дела! И ладно. Меньше будет соблазна напарникам всяким звонить. Главное – добраться до дома тихо. Довести тушу без приключений и лишних встреч с кем угодно. Мама дорогая, это же теперь у него полцентнера мяса дармового!.. Пятьдесят кило! Это если перемножить? Рублей четыреста за каждый килограмм?.. Двадцать тысяч выручки!
Через минут тридцать Савелий вышел на ручей с обрывистыми берегами, по ручью надо было пройти до речки Воркута. На ручье мело поменьше, русло было извилистым и ветру негде было разогнаться. На речке тоже будет потише, нежели в открытой тундре, там руслом пройдём до ТЭЦ, мимо трубы, до стадиона "Юбилейный", а от него триста метров и дома! Дворами. В пурге и проскачу.
На очередном повороте ручья Савелий остановился. Остановился и замер. Ему даже показалось, что его "Буран" сам заглох от увиденного. Прямо перед ним, метрах в пятидесяти, из снега ручья торчал, гусеницами вверх, вездеход... Большой, мятый, грязно-зелёный вездеход. Лежал он здесь уже около суток, если судить по снегу, осевшему на гусеницы сверху. Высокий, обрывистый берег над ним был весь изрыт и вспахан от его падения, словно там бомбу взорвали.
– Это как же тебя?.. – застыл от страха да изумления Савелий. – Прямо со скалы кувыркнулся?
Он подкатил ближе, сошёл с "Бурана", осторожно прошёл к перевёрнутой машине. «Только, чтобы без людей, – вдруг заколотило от страха в голове, – только, чтобы без людей...» Вездеход перевернулся, люди вышли и ушли в город за помощью... Только чтобы без людей. Он склонился к водительской двери и крикнул что-то такое: «Живые есть?..» В ответ тишина. Слава Богу! Савелий открыл дверцу – пусто. Заглянул глубже – в полусумраке вездеходного салона увидел торчащие в разные стороны оленьи копыта... А-а... Вот как? Ещё один любитель поживиться дармовым мясом! Савелий усмехнулся. Сколько ж здесь туш? Штуки три? Только он уже хотел влезть внутрь кабины, как откуда-то из полумрака вездехода раздался слабый хрип со стоном... Савелий вздрогнул, словно ему туша оленя копытом под дых ударила. Всмотрелся вглубь и увидел там скрюченного человека с намотанной на голове тряпкой.
– Ох, ты й-ё-ё!! – вырвалось у него. – Ты кто? Эй, слышишь меня?
Он сказал, а весь мозг его пронзила страшная и холодная мысль: раненый!.. Да не дай Бог!..
Быстро забравшись внутрь, Савелий увидел человека. Парень как парень, лет тридцати, тряпка на голове была полотенцем, промоченным насквозь кровью. К обеим ногам в районе голени были привязаны по две небольших доски, похоже, выполнявших роль медицинских шин - значит, сломаны ноги. Не удивительно, такой кульбит на вездеходе сделать с обрыва. Стоя на четвереньках, Савелий аккуратно подхватил парня под мышки, потянул на себя к выходу, топчась по оленьим тушам коленями.
– По мясу ходим, мать твою! – выругался он.
Парень опять застонал.
С помощью "матери", совершавшей нехорошие разгульные поступки в своей жизни, а также вспомнив всё самое интересное, Савелий вытащил рывками парня наружу. Снаружи усадил его на снег, головой о вездеход. Парень открыл глаза, губы его дрогнули, и он спросил совсем тихо:
– Ты что тут делаешь?..
– Живой, – тяжело дышал Савелий, – ещё есть кто?
Парень мотнул головой и вскрикнул от боли.
– Кто будешь? – спросил Савелий, оглядываясь.
Снег начинал крутить сильнее, вихри его рождались ниоткуда, столбиками снега, похожими на ёлочку, поднимались вверх. Когда низовая метель начинает мести легкими завихрениями, поднимая снег в небо, а ветер меняет направление – это лёгкое предвестие пурги на севере.
– Лёха, – ответил парень через силу, словно тяжёлый груз одновременно поднимал, – обрыв я не заметил, снег навалил, а "дворники" сломаны, залепило стекло... А тут ручей... Перевернулся я.
– Ноги что?
– Поломаны... я очнулся - в крови весь... перевязать себя успел... кровь остановить не мог... может вена? Или, как её - артерия?.. Встать не могу... пробовал. Холодно.
– Вездеход чей? Искать будут?
– Личный вездеход... списанный он... не будут.
– Телефон есть? Позвоним в эмчээс.
– Телефон тут, - кивнул он себе на грудь, на внешний карман куртки, - пробовал. Не берёт. Далеко.
Савелий выругался ещё раз себе под нос, вновь оглянулся. А что оглядываться? Ручей как ручей, что тут смотреть? Что смотреть, что смотреть! А что делать?.. Как вот тут теперь? Куда его? За собой, на "Буран" не посадишь, ноги сломаны, голова висит... А место на санках занято... ну да... занято... а как?.. Эти санки... они вообще тут случайно, понимаете? Не раненых же брал перевозить? Это вообще... для мяса. Для оленя, так сказать...
– А вот и твой олень, так сказать, – проговорил кто-то ему в голове.
Тихо так проговорил, внятно.
Савелия ещё раз пронзила жуткая мысль, можно даже сказать не пронзила… Она без разрешения поселилась у него в голове и теперь никуда не выходила: «Тушу оленя придётся оставить здесь! Выбросить!.. Да что ж ты будешь делать-то, а?» От этой мысли заныло где-то под горлом. Так заныло сильно, что перехватило дыхание. На пару секунд у Савелия мелькнуло: «А может, положить парня на тушу оленя? А что? Шкура от человека нагреется в минуты! И Лёхе тепло, и олень останется…» Глупо. Шкура не нагреется в минуты, потому что это не шкура, а туша!.. Замороженная туша. Ну да, оно и понятно, что туша, что глупо всё... просто... мясо жалко. И что прямо вот не поехал?.. Вдоль "железки"? Поехал бы прямо, никого бы не встретил... не мучался бы вопросом. М-да... хреново. Скотом становиться нельзя.
– Пуржить начинает, – выговорил парень, – делать что будем?
Глянул на Савелия и предложил, чтобы не навязываться:
– Если что... не можешь... так езжай. В городе МЧС скажи, где я сижу... идёт?
– Да нет, не идёт, – тихо выговорил Савелий, ругаясь про себя какими-то новыми бранными словами, – куда тут езжай?
Он в который раз глянул на раненного парня злющими глазами, который сейчас просто воровал у него таким трудом добытую оленину! Который сейчас просто обокрал его в одну секунду на полцентнера мяса! Который... А может?.. Или... Нет, не может. «Вот он твой олень», – просвистело чьим-то неуловимым голосом в голове Савелия и глаза его вновь уткнулись в парня.
Тушу оленя придётся бросить здесь.
От этой мысли внутри него всё перевернулось ещё раз от негодования и возмущения. О Боже! Цель была достигнута так просто, так быстро! Полцентнера мяса... Полцентнера мяса надо было сейчас просто вышвырнуть на снег... А может... Лёха сумеет на заднем сиденье? Может, сумеет удержаться? Да куда ему держаться со сломанными ногами да с головой, которая и так... висит вона, как колбаса домашняя, когда свинку заколешь. Да что ж ты будешь делать-то, а ?!. Ну, что за жизнь?! Только нашёл! Только нашёл и тут же потерял!.. И не потерял, а выбросил даже!.. Тьфу!!
Последние слова как-то злобно вышли. С шипением. Вырвались злобно, потому что афера его с олениной сорвалась так глупо, что... Он вздохнул тяжко, и стал отвязывать тушу от санок. Когда отвязал, поволок её в сторону, под обрыв, где намело много снега и тушу можно было просто зарыть.
– Ты лучше её в вездеход забрось! – из последних сил хрипло сказал Лёха. – Там песцы не достанут.
– Ага, – кивнул Савелий, припорашивая снегом своё мясо, – потом эмчээсовцы вместе с твоим вездеходом и твоими тушами себе заберут... куда там!.. Нашли дураков!
Санки он разложил полностью, откинув площадку сзади. Ростом бог Лёху не обидел, да и весил он килограмм под девяносто. Вытянет его "Буран"?
"Буран" вытянул. Он даже вначале как-то излишне легко потащил за собой санки с Лёхой, замотанным в брезент, как только что была туша оленя. Прятаться теперь необходимости не было, Савелий решил ехать в город по прямой. Теперь получалось - чем они быстрее выйдут на людей, тем лучше. А если встретят вездеход в тундре - вообще красота! Тогда можно будет Лёху им, а самому назад за оленем... а?
На подъёме из русла ручья "Буран" забуксовал, вырвав из-под себя вихрь пережёванного гусеницей наста, да и выполз на равнину тундры.
Время было – полдень. Пошёл мелкий снег. Ветер не стихал, а поднимался. Низовая метель стала переходить в обычную пургу. Переходила она быстро, захватывая клочьями и плетями снега всё пространство перед Савелием. Ветер попытался пару раз прорвать снежную завесу, да не получилось. Снегом обдал – и всё. Но в этом небольшом прорыве пурги, Савелий увидел далеко впереди себя чёрную полоску неба. Это город дымит. Ветер переменился, ветер теперь в спину, южный. Так теперь и держим курс. Савелий обернулся назад, глянул на Лёху – тот лежал на санках замотанный брезентом, как мумия, как покойник... А вот поехал бы Савелий прямо – тут же хихикнуло ему то ли сознание, то ли подсознание - так лежало бы на санках оленье мясо! Пятьдесят килограмм свежего мяса! А ещё не поздно вернуться за тушей, а? А Лёхе эмчээс?.. Не вытянешь ты его. Не вытянешь... Тут же сверху снег обрушился так плотно и вязко, что пространство всё померкло в "молоке". "Мумия" Лёхи стала ещё больше напоминать, волочащегося сзади покойника.
– В страшном сне не увидишь, - пробормотал Савелий, сразу зачем-то прикидывая: если бы он тушу оленя привязал за санками, волочил бы её по снегу... Вытянул бы его "Буран"? Мерзко, да? «А что мерзко?» – вспыхнуло его сознание. – Почему мерзко? Ещё неизвестно, что и кто важнее – этот парень чужой? Или мясо в дом родной?» Его же дома с олениной ждут, а не с этим... Савелия вообще здесь могло не быть. Он случайно проезжал. Он... ладно, молчу.
"Буран" шёл ровно, мотор гудел монотонно. Тундра расстилалась перед ними плоская, снежная, без кустов. На пустыню похожа. Дорогу впереди, точнее направление впереди, видно практически не было. Стена снега, бушующего белой мглой, просто как раскрывалась перед ними на пять или десять метров и тут же закрывалась, укутывая обоих путников в своей холодной кутерьме. Очень скоро пошёл жёсткий, ледяной снег. Он осыпал лицо Савелия мелкими иголками, налипал на глаза и стекал по щекам вниз. Снегоход шёл медленно, словно пробирался вперёд, высматривая дорогу, стараясь не сбиться с пути. Пути этого Савелий как раз и не знал, знал лишь направление. Лёшка этот тоже, наверное, знал лишь направление... Кувыркнулся вот.
В пургу жизнь в тундре замирает. В пургу вы не встретите на пути своём ни куропаток, что трещат клювами при любой опасности, словно деревянными трещотками; ни мохноногих канюков, что парят в вышине неба, выискивая зазевавшегося лемминга на снегу да изредка оглашая белые просторы ледяной пустыни своим клёкотом (канючиньем). Не будут мелькать меж кустов осторожные, но любопытные песцы с пушистыми хвостами, прижимаясь носами к насту, вынюхивая норки мышей. Да и вся прочая живность будет сидеть где-то под кустом, свернувшись клубком от непогоды, и ждать затишья в тундре. Причём совсем рядом, под похожим кустом, в десятке метров от какого-нибудь зайца, может сидеть его хитрый враг – белая сова, моргать своими глазами, крутить головой и не двигаться с места. Но если ветер стихнет... Зайцу конец. Потому что пурга, это в лучшем случае – буря или шторм, в худшем – ураган. Сносит всё живое.
Снегоход шёл в пурге тихо, едва-едва перекрывая своим урчанием завывания ветра. Хорошо, хоть снег был мелкий, колючий, холодный… Такой снег не липнет сразу на наст, а собирается в ложбинках и трещинах, не мешая движению. И снегоход, и сани по жёсткому насту идут свободно, легко. Главное – выбраться.
Савелий старался держать направление так, чтобы ветер постоянно как подгонял его в спину, вторично ветер не мог так быстро сменить направление, а, значит, идут ровно на город, хоть в десяти метрах и не видно уже ничего. "Молоко" вокруг.
Почему-то в голове постоянно прокручивался путь от железной дороги до обрыва... Почему-то постоянно после этого "кино" в голове стояла картинка, где под обрывом тушу закопал... Потом куда, в каком направлении поехал... Потом – как можно проехать обратно к этому месту... Всё правильно – тушу ведь надо будет забрать потом?
Снегоход шёл ровно, неторопливо, пурга мела протяжно. Видимости на десяток метров впереди – это ровно столько, сколько при такой скорости надо, чтобы остановиться и не кувыркнуться с обрыва вниз, как Лёха. Савелий изредка оборачивался назад, смотрел на раненого парня. Да на кой же леший ты, Савелий, поехал к реке Воркута?.. Эх, Савелий, Савелий! Поехал бы прямиком по "железке" в город... Лёха бы сдох, да? Ну да, скотство. Но оленя так жалко! Теперь кто его знает – найдёт он оленя потом? Да и сможет ли привезти обратно? А так бы сейчас под покровом пурги спокойненько по городу прошмыгнул – и всё!.. Ах, ты же напасть! И надо же было Лёхе за этими тушами поехать?! Мяса ему подавай! Мародёр хренов!
Ветер бил сзади своими порывами так, что снег залетал Савелию за воротник, где плотно был уложен шарф. Ветер бил своими порывами так, что насквозь продувал и зимнюю куртку, и кожанку под ней, и свитер шерстяной, холодя спину. Савелий поднял капюшон, застегнул замок под самое горло. В голове мелькнуло: может, Лёху посмотреть, снег и ему залетает, нет?
Он остановился. Сошёл со своего вездехода. Порыв ветра ударил в лицо, что едва не опрокинул его навзничь. Савелий устоял, склонился над раненым Лёхойс… Снег запорошил того уже полностью, тело в брезенте стало напоминать замотанный труп... Щёки у Лёхи были мокрые... Это снег тает. «Ленинград блокадный», – почему-то мелькнуло в голове у Савелия.
– Живой? – крикнул он громко.
Лёха открыл глаза. Тяжело как-то открыл, посмотрел куда-то вверх, попытался прошептать что-то. Не получилось. Собрался с силами, прохрипел:
– Живой. Где мы? Я, кажется, отключился... Где мы?
– Не знаю. По дороге в город будем надеяться. Может надо что? Вон как тебя снегом замело всего... может перевернуть? Ногами вперёд покатим? Меньше будет...
– Сдурел? Ногами вперёд!..
Савелий вывернул кусок брезента у его головы, немного прикрыл лицо, чтобы не порошило лишний раз. "Буран" покатил дальше.
Пурга выла, пурга кружилась. Ветер бил в спину, продувая куртку, заметал глаза так, что от налипшего на ресницы снега они не закрывались полностью и моргали как-то наполовину. Савелий хватал ресницы пальцами и держал их, пока снег не стаивал. Снег оседал на щеках, таял на щеках, капельками стекал вниз и щекотал там горло. Снег залетал в рот, потому что, хоть ветер и дул в спину, но при сильных напорах каким-то образом залетал впереди человека, сдавливал там воздух; становилось трудно дышать носом, человек дышал ртом. Снег плясал перед глазами, сверкал искрами и строил перед Савелием какие-то неведомые, призрачные картинки нереальности.
Крайний Север. Заполярье. Территория Арктики. Обычное ненастье.
Сколько часов шёл старенький снегоход в пурге, Савелий не знал. Он уже потерял связь со временем, и только ежеминутно ждал одного – что из пурги вырастет город... Здание... Забор... Дорога... Он ушёл из города на юг. С южной стороны что у нас в городе? Вокзал, оленьсовхоз, кладбище... Ещё вояки какие-то были... Может, на воинскую часть выйдет? Когда темнеет в феврале? Когда приходит вечер? Часов в пять или шесть? Никогда об этом не думал. Темнеет себе – и темнеет. Начнёт темнеть – это пять или шесть часов... Что это даёт? Ничего. Это даёт то, что дальше надо будет идти в темноте ночи, в ночной пурге, что ещё хуже и тяжелее. Почему идти? Мы же едем? Ехать надо будет в темноте... Ехать надо будет в темноте... Савелий вздрогнул. Засыпает... Он засыпает. Ветер убаюкивает. Монотонность кружащего снега перед глазами, словно метроном, снижает внимание… И человек погружается в сон. Спать нельзя! Кувыркнёшься, как Лёха! Впереди образовалась прореха, снегоход резко встал... Ручей. Простой заметённый ручей, русло в низине. Перекатим.
Когда начало темнеть, Савелий не заметил. Просто совсем внезапно снег стал серым, пурга мутной… А снегоход ни с того, ни с сего вдруг заглох и остановился... Савелий дёрнул за стартер. Мотор чавкнул и смолчал. Савелий дёрнул ещё раз. Потом ещё... Он сошёл с машины. Разбирался в технике Савелий прекрасно. Неисправность нашёл мигом – бензин был на нуле. Бензина было достаточно для того, чтобы съездить за полсотни километров в тундру и вернуться обратно в город, но не для того, чтобы на скорости пешехода кружить по тундре целый день. Савелий сел на сиденье, руки положил на колени. Приехали!..
– Что там? - донеслось от Лёхи.
– Сдох коняка. Бензин вышел. Не рассчитал я на такую прогулку.
Разговор на этом закончился. Лёха ничего предложить не мог, Савелий, что предложить, не знал. Пурга стонала и выла. Ветер стал визжать так, словно радовался беспомощности человека. И визжал, паразит такой, главное, именно в закоулках мотора снегохода... Летал там и визжал от радости! Савелий взял горсть жёсткого, холодного снега, протёр им лицо. Стало легче. Да нет, легче не стало…
Варианты? Остаться здесь до конца и ждать: вдруг пурга закончится так же внезапно, как и началась? Сколько Лёха протянет без помощи врачей? Сутки, двое, или может несколько часов? А если бросить Лёху одного, добраться до города и организовать спасательную операцию... Где искать потом? Заметёт полностью его, не найдёшь под снегом. Если только по снегоходу найти? Так и снегоход может замести в одну ночь. В низине стоят. В низине всегда заметает.
– Есть мысли? - докатился до него голос Лёхи.
– Есть одна, - отозвался Савелий.
Он сошёл на снег, подошёл к Лёхе, не торопясь, отцепил санки от своего "Бурана". Потом залез в багажник своей заглохшей техники, нашёл там пакет с НЗ: хлеб, сало, спички, зажигалка, спирт сухой, что-то ещё... Впрягся в трос, каким были прицеплены санки к снегоходу, лямка легла поперёк его груди, и потащил их вместе с Лёхой куда-то в темноту ночи. Лёха, похоже, всё понял и застонал из последних сил:
– Да не надо это!..
В первые минуты Савелий даже как-то порадовался и за себя и за Лёху, что идти по снежному и твёрдому насту оказалось не столь и тяжело. Лямка упиралась в плечи и грудь чуть ниже горла. Савелий тут же рядом, по бокам, поддерживал её руками, немного оттягивая перед собой. По старому насту санки с Лёхой катили легко, словно по льду, на новых белых "языках" только что наметённого снега, тормозили. Хорошо, намело его не так и много. Одно было нехорошо: тундра не бывает ровная. Потому, когда катились вниз, приходилось санки поддерживать, а когда вверх... Тогда Савелий упирался так, что, казалось, глаза из орбит вылезают потихоньку.
Полной ночи как таковой в тундре зимой не бывает. Даже в безлунную ночь что-то да видно вокруг, хоть какие очертания местности. Снег отражает всё, вплоть до света звёзд. Сегодня явно на небе сидела луна. Правда, за тучами видно её не было. Но тучи были светлые, а потому и света немного давали.
Савелий шёл, куда ветер дул. Он давно уже потерялся в пурге, и единственным ориентиром был ветер, что дул в спину. Но ветер в пурге не дует однообразно и монотонно. Ветер в пургу рвёт порывами. Причём порывы могут быть такими, что в один порыв вы и глазом не моргнёте, а в другой хлестанёт так, что свалит с ног и десяток метров прокатит по снегу.
В низинах ветра было меньше. Здесь Савелий терялся: куда идти? Вроде только что дуло туда, а теперь в обратную сторону? Куда из низины выходить? Ужасно стало натирать плечи. Савелий перехватывал лямку от саней наподобие хомута, пропустив её под мышками, но очень быстро стало натирать шею через шарф, да и под мышками давило нестерпимо. Сил оставалось всё меньше, хотелось завалиться на снег и уснуть... Нет, поспать немного, хоть полчасика. Он опустился на снег, встал на колени. От тюка брезента донеслось слабым голосом:
– Савелий! Телефон возьми, может уже...
Вот дурак старый! Савелий себя даже по голове хлопнул. Заигрался в герои! Телефон же есть?
Он быстро отвернул брезент, пошарил рукой по груди Лёхи, нашёл в кармане телефон. Включил. Телефон вспыхнул в ночи яркими цветными огоньками. Цивилизация. Савелий глянул на дисплей. Ноль. Полный, тихий, не опознаваемый ноль.
– Себе возьму. - сказал он, - буду проверять, может где поймаем сеть.
Вставать со снега не то, что не хотелось, а просто не моглось. Они сидели в низине, ветер здесь больше кружил снег, чем рвал порывами. В низине было хорошо. Здесь было относительно тихо. Здесь можно было спокойно сидеть и даже спокойно дышать, не ловя воздух ртом, как там – наверху, в пурге. Но всё равно надо было выбираться наверх, всё равно надо было идти вперёд, в город, к людям. Лёха долго не протянет. Эта мысль занозой сидела в голове у Савелия.
– О чём думаешь? – вдруг спросил Лёха.
– Ни о чём, – прерывисто ответил Савелий.
– Скажи. Легче будет...
– Легче не будет, – сказал Савелий, – "Буран" сдох, мясо потерял, пурга усилилась, а идти надо... Дойти надо.
– У тебя семья есть? - спросил Лёха.
– Есть. Для них и корячился.
– Может, один дойдёшь? Может так быстрее будет? Там объяснишь всё... эмчээс там...
– Один не дойду, – сказал Савелий, – ветром сдует.
Савелий поднялся, подхватил лямку, впрягся и потащил сани наверх из низины. Наверху ветер рвал и бил своими хлыстами так, что иногда даже помогал двигаться вперёд, особенно на спусках. Подгонял так, что Савелий санки придерживал ногой. Потом опять вверх, опять то поперёк лямку, то сверху на шею, то поперёк, то сверху... В какое-то время Савелию показалось, что мозг у него больше ничего не воспринимает, кроме снега, ветра и ломящей боли в плечах. Вначале он поминутно смотрел на дисплей телефона, надеясь что тот обнаружит сеть, потом забыл... Телефон стал бесполезной игрушкой в руках природы. Савелий спускался в низины, поднимался наверх, падал, поднимался, хватал летящий снег ртом, подхватывал его рукавицей с наста, жевал до ломоты в зубах и голове. Ужасно хотелось пить. Воды у них не было. Про хлеб да сало Савелий ни разу и не вспомнил. Хлеба не хотелось. Хотелось спать, пить, закрыть глаза и уснуть. Уснуть стоя, уснуть на ходу, уснуть на минуту, секунду, но уснуть, забыть... Всё забыть, поверить, что всё это – кошмарный сон. Хотелось упасть и не вставать. Никогда больше не вставать!
Савелий шёл, бездумно передвигая ноги, ничего не соображая, ничего не понимая, ничего вокруг себя не видя. Просто надо было идти и надо было тащить за собой санки с человеком. Почему? Потому что надо идти в город, в тепло, к людям. Почему надо тащить на себе эти санки с человеком? Потому что ему тоже надо к людям, а сам он идти не может... А к людям ему надо... А Савелию надо домой: у него пацан Володька, у него дочь, жена... В пурге он увидел сына... Тот играл на снегу с большой машинкой... Снег возил...
Ночь оказалась длинной. Ночь оказалась холодной, потому что Савелий вспотел, а... Нет, он не вспотел, пот просто катил с него крупными каплями по всему телу, потому тело стало мокрым от пота и иногда его холодил этот жуткий, страшный ветер, продувая куртку, проникая внутрь, морозя тело...
Пару раз Савелий крикнул что-то Лёхе. Просто так крикнул, без дела, без нужды особой. Чтоб ответил. На голос тоже силы надо. Сил не было. Их не осталось совсем. Савелий остановился, подумал: может, Лёха умер? Скончался так вот тихо человек, никому ничего не сказав. Хорошо это или плохо? С одной стороны хорошо, можно его здесь оставить, труп же, что ему будет? А с другой? Песцы всякие могут лицо обгрызть, Всякая живность тут начнёт человека есть... Нет, так нельзя, тащить надо и труп... труп же этот человеческий, правильно? Это не по-человечески – бросать тело человека на произвол... Не по-русски это... Надо тащить... Куда тащить?
Савелий остановился, ноги подкосились, и он упал на колени. Так стоял какое-то время. Какое? Не заметил. Ему показалось, что глаза его закрылись и он уснул. На секунду? Минуту?.. Он что-то увидел во сне? Не помнил. Просто чёрная дыра. Дыра в сознание. Дыра отдыха.
– Сава! – крикнул кто-то женским голосом.
Савелий очнулся, как по голове ударили. Голова раскалывалась от боли.
– Савелий! – услышал он голос Лёхи.
Савелий очнулся, увидел, что стоит на коленях. Поднялся. Подошёл к Лёхе. На колени уже не опускался – бухнулся.
– Савелий, – сказал тот из-под брезента, – я забыл... у меня в кармане, во внутреннем... спирт на лимонном соке... с золотым корнем... в дорогу... попробуй. Золотой корень силы даёт.
Савелий минуту молчал, не понимая, что от него хочет Лёха? Какой спирт, какой ещё лимонный сок?.. Сок?.. Сок – вода!!
– Где? - нехорошим голосом спросил он, шаря по груди у Лёхи. – Где сок?..
– Не сок, Савелий. Спирт разбавленный соком лимонным.
– Спирт? – что-то далёкое, цивилизованное, подходило к Савелию со своими глупостями и шалостями. – Зачем спирт? Делать что?
– Хлебани глоток, – сказал ему Лёха уже твёрже голосом, – он на золотом корне. Поможет. Силы даст на время. Только много нельзя... опьянеешь – уснёшь.
Савелий нащупал тонкую, выгнутую фляжку во внутреннем кармане Лёхи, вытащил, в потёмках отвинтил крышку и сделал глоток. Потом сделал ещё глоток. Потом третий... Захотелось сразу есть. Он достал пакет НЗ. Достал хлеб и сало нарезанное.
– Что ж ты молчал? – уже пришёл в себя Савелий. – Спирт тебе нужен в первую очередь. Ты же много крови потерял. Когда доноры крови сдают много, им всегда то вино сухое, красное, а то и спирту медицинского... Это какой спирт? Медицинский?
– Да нет, Савелий, – пробормотал Лёха, – гидролизный это спирт... Сушит от него по утрам сильно, если переборщить. Но не отравишься, не бойся.
– Спирта бояться… Скажешь тоже… – жевал сало Савелий, просто мгновенно ощущая, как приходит в себя и как по венам струится кровь, как неведомо откуда, вместе с кровью бежит по жилам сила.
– Холодно, – прошептал Лёха, – спину не чувствую. Помираю что ли? Сдохну - ты брось меня. Потом найдут. Весной. Знаешь, под погибшими людьми снег не тает, и весной в тундре появляется "гриб" снежный, а сверху тело человека... худо, правда? Пошевелиться бы мне... Не могу... Холодно под спиной...
Савелий стянул с себя куртку, свернул её в три полосы, как это делают в магазинах, когда упаковывают, быстро развернул брезент, Лёху резко приподнял с краю и засунул куртку под него.
– Дурак, – сказал Лёха благодарно, – тебе важнее, ты же тащишь нас... Савелий...
– У меня ещё кожанка, – показал тот во тьме короткую, тёртую кожаную куртку в пояс, – и свитер там – шерсть чистая. Вытащу. Ну-ка, давай!
Савелий приподнял Лёху за спину, поднёс фляжку. Лёха руку одну вытащил, ухватил как-то слабо фляжку, отпил пару глотков, поморщился, попросил:
– Зажевать дай?
Савелий быстро достал кусок хлеба с салом. Лёха откусил вместе с залетевшим в рот снегом, чуть прожевав, молвил в голос:
– Ну да... Сдохнуть всегда легче навеселе.
Савелий уложил его обратно, подоткнул брезент, поднялся на ноги, впрягся в лямку, ухватив её перед собой руками и потащил сани дальше.
Что всегда визжит в пурге – неизвестно, но завывания ветра со снегом бывают такие пронзительные, что давит на уши и мозги. Ночная пурга рвёт человека сильнее. Ночная пурга крутит человеком так, словно он попал в мясорубку, но никак на шнек мясорубки намотаться не может. Бывает, что даже посмотреть впереди себя – большая проблема, потому что едва лицо поднимешь... Отхлещет снежными плетьми так, что начнёшь плеваться и ругаться, отмахиваться неизвестно от чего. А бывает, что вроде и несильно снегом обдаёт, да тот же ветер так напирает на тебя, что хоть носом, хоть ртом ухватить воздуха невозможно, а потому опять – голову вниз.
На одном из подъёмов тундры Савелий достал телефон Лёхи. Сети не было, часы показывали два часа ночи.
Силы, что даёт алкоголь на непродолжительное время, заканчиваются очень быстро, если их расходовать неразумно. Например, если тащить сани с человеком. Здесь никакого алкоголя не напасёшься. Похмелье придёт в момент, дурь пьяная через пот выйдет за полчаса, а отравление останется. Потому человек прикладывается вновь и вновь, что заканчивается весьма плачевно, бывает, даже и трагически.
Шёл Савелий теперь не столь автоматически, как раньше. Теперь он соображал, что вокруг творится и что он делает. Поставил цель: если начнёт сдавать, если начнёт засыпать, если глаза станут смыкаться... Только тогда, Только тогда можно ещё... Пить можно только для поддержки, а не для расслабления. Потому что, если он грохнется и уснёт, Лёшка ведь даже и помочь ничем не сможет. Картина! Один будет замерзать во сне, другой наяву... Тьфу, зараза! Надо думать о чём-то хорошем. Надо думать... О бабах, например. А может, стихи читать, или песни петь?
Он уже давно стёр ноги в своих ботинках, давно промёрз весь, насквозь, до самой макушки головы, обморозил руки, потому что на ветру, в мороз, держать кулаки сжатыми нельзя... Кровь не ходит по ним. А как их держать, если надо лямку перед собой удерживать? Иначе не потянешь. Как их держать, если лямку под мышками проденешь – и там так режет потом, что не выбираешь, что больнее, что правильнее... Что... Савелий уже привык к темноте. Под ногами снег просматривался – и слава Богу! Иногда в глазах вспыхивали какие-то молнии, которые были похожи на круги белого света. Причём круги были на снегу, на насте, там, где он и видеть их не мог, потому что стена снега... Перед ним стояла стена бушующего снега... Наст был виден лишь под ногами.
Савелий обтирал лицо ладонью от облепивших его снежинок, сжимал холодными пальцами ресницы, чтобы глаза хоть как освободить от налипших ледышек. Рука мёрзла ещё сильнее, он быстро прятал её в рукавицу, сжимал в кулак, чтобы пальцы хоть немного друг о друга согрелись – ничего не помогало. Он делал "зарядку" внутри рукавиц, сжимая и разжимая пальцы, тогда слетала лямка троса, падала ему на грудь... Савелий останавливался, какое-то время стоял беспомощной фигурой в ночи, потом, словно бурлак на реке, поднимал лямку и опять шёл, тянул за собой сани с Лёхой... А кто этот Лёха?.. Да нет, не ему кто, а вообще – кто? Вообще, Лёха этот есть? Или это всё мираж, видение, наваждение? Как его там?.. Привидение.
И вдруг Савелия просто ухнуло по голове сверху. Он даже удар физически почувствовал, будто тяжёлой, набитой крупным пером, подушкой по голове дали и сказали прямо в уши: «Это не привидение. Это наказание, дружок! За жадность твою, за скупердяйство! Или мяса дома не было? А может, с голодухи помирал? Что в тундру попёрся? На дармовщинку поживиться? Может, олени твои? Может, ты их растил? От волков охранял? Пас в тундре, на перегонах? В реках ледяных спасал? Из-подо льда вытаскивал?.. Дармоед ты, Савелий!»
– А Лёху за что? – не выдержал Савелий такой откровенности сам на сам.
И тут же услышал: «А за то же!»
Потом секунды стояла тишина. Такая жуткая неземная тишина!.. Ветер умолк, но не стих: пурга била во все стороны, а звуки её пропали… Савелий головой тряхнул и услышал вой ветра. Тут же вперёд рванулся с ещё большим рвением и скоростью, под нос себе сказал:
– Ну так… А мы же мясо оставили там... Олени-то там, а мы здесь, чего теперь-то?
Пурга провыла что-то в ответ.
Пурга как-то совсем внезапно усилилась. Мало того, что усилился ветер, так ещё и тучи, очевидно, стали более плотные и света уменьшилось. Стало и в самом деле темно. Савелий оглянулся затравленно, не понимая: что это он делает в пустоте и темноте? Лямку снял с себя, хотел под мышками пропустить, чтоб кулаки немного отогрелись, чтобы руки немного отдохнули… Да здесь ветер так хлопнул его порывом, что Савелия бросило на снег и прокатило валиком по насту... Куда прокатило? Он встал и... Сани не увидел...
– Лёха! – крикнул он во тьму.
Ответа не услышал. Ветер, вой, свист, какой-то издевательский свист.
– Лёха!! – крикнул он что было силы.
Здесь же подумал: «А что так орать? Лёха ведь крикнуть в ответ не может!» Савелий достал фляжку, сделал один глоток, второй... Хватит. Думаем. Что думаем? Думаем, как найти человека.
Савелий быстро, буквально, не соображая, зачем и что делает, вытоптал поглубже в насте маленькую площадку, разбивая его рёбрами подошвы ботинок, чтоб было видно, где сейчас стоит; тут же мелкими шагами, твёрдо ступая по снегу так, чтобы в насте оставались насечки, сделал десять шагов в одну сторону – пусто. Вернулся по следам, всматриваясь чуть ли не в полусогнутом положении. Площадку нашёл, сделал также несколько шагов в другом направлении – пусто. Крикнул – не ответили. Вернулся. Пошёл в третьем направлении – пусто. В четвёртом – пусто. Может, не доходит? Может, укатило ветром много дальше, чем кажется? Савелий поправил площадку с изломанным снегом, вытоптав её ещё больше, пошёл опять... Шаги мерил, ноги вдавливал. Куда его катануло? По ветру? По ветру, конечно. Что ж тогда не находит сани?.. Он вернулся. Постоял, спиной ветер прочувствовал: ровно по ветру стоит?.. Здесь порыв ударил так, что Савелия вначале согнуло пополам, он упёрся руками в снег; ветер ударил вторично, и Савелия прокатило по снегу дальше... Куда дальше? Он поднялся на колени, стал искать площадку, проломы в снегу – ничего. Снег здесь был ровный, чистый. Теперь и "площадку" потерял.
– Эй, – сказал он куда-то вверх, – вы чего там? Лёха, как...
Ветер попробовал ударить в третий раз, но Савелий удержался, потом плюхнулся на снег ничком и так лежал какое-то время. Когда порывы прошли, он поднялся, стал оглядываться. А что оглядываться? По привычке? Куда идти? Надо искать ту площадку, что вытоптал, надо искать её быстрее – иначе заметёт её, а не найдёшь площадку эту... Лёхе конец.
Савелий достал таблетку сухого спирта. Как поджечь спирт, чтоб не потух на ветру? Надо ему какую-то защиту, совсем маленькую, лёгкую защиту, чтобы порывом пламя не сорвало... Надо... Савелий похлопал себя по карманам. А что хлопать-то? Что там может быть такого в карманах, чем можно уберечь пламя от ветра?
Выход нашёлся сам. Легко и просто. Савелий просто выкопал перочинным ножом маленькое углубление в насте снега, положил внутрь таблетку, поджёг её от зажигалки. Пламя огня заколыхалось, стало разгораться. Савелий хотел руки обогреть, да времени не было, пурга мела, следы заметало. Он выждал пару мгновений, когда порывы ветра вновь спали, поднялся и пошёл обратно, против ветра ровно. Где-то здесь... Где-то здесь... Обернулся пару раз назад – горелка его в ночи пуржиной сияла неземным огнём тепла и жизни. Где-то здесь... Савелий встал на четвереньки, стал искать словно пёс, чуть ли не вплотную к насту лицом. Вот!.. Вот пролом от его ботинок! Куда? Сделал пару шагов в сторону и нашёл то, что уже осталось от его вытоптанной площадки – лишь штрихи от ударов подошвы ботинок. Теперь от неё дальше против ветра... Стоп! Савелий вновь выкопал ножом углубление в насте, поджёг ещё одну таблетку спирта, опустил её в снег.
Озираясь чуть ли не ежесекундно, пошёл на ветер. Сделал свои десять-пятнадцать шагов. Пусто. Посмотрел назад – огонь прорывался светом сквозь месиво пурги слабо, но видно его было. Савелий плюнул и пошёл дальше. Через пять шагов наткнулся на сани... Есть! Вот он, друг Лёха! Вот его друг Лёха! Никогда бы Савелий не подумал, что может обрадоваться чужому человеку, да ещё в той ситуации, когда этот чужой человек вполне может его погубить своим беспомощным присутствием рядом. Что ж за жизнь такая?.. А? И главное – мясо ведь потерял!..
Он упал перед Лёхой на колени, откинул брезент, Лёха на это открыл глаза.
– Ага, – сказал Савелий, – ну да... Я тут это... Нельзя одному никак, понимаешь?
Он тащил сани дальше с упорством человека, который знает, что делает... Он тащил сани, опять ничего не соображая, не понимая, не чувствуя даже боли в плечах; не чувствуя холода, усталости, не видя перед собой ничего, кроме наста под ногами... Только под ногами – и не дальше. Савелий шёл. Сани обречённо и безвольно тащились за ним. На санях безвольно лежал человек, жизнь которого стоила сейчас ровно столько, сколько Савелий мог сейчас вытянуть, сколько мог выдержать.
Он достал телефон, глянул на дисплей: 3 часа ночи. Сети нет. Светает где-то в 6... Ещё 3 часа, 3 часа... А что – 3 часа? Что ему даст рассвет?.. Похоже, сейчас будет спуск. Слишком долго пришлось упираться, выходя на верх подъёма тундры. В темноте это не видно, в пурге это не видно, но тащить было тяжело и остановились они, когда сани свободно заскользили следом, значит, находятся сейчас наверху.
– Что, не видно города? – услышал он едва-едва от тюка на санях.
Быстро подошёл, откинул брезент. Лёха был живой, в сумраке ночи моргал глазами.
– Метёт, собака, – ругнулся Савелий, – пять метров, дальше – стена.
– С пути не могли сбиться?
– Ветер в спину был. Перемениться не мог. Рановато ему... Да ты не гоношись... Вытяну.
– Савелий, – как-то вкрадчиво, слабым голосом спросил Лёха, – ты русский, да?
– Почему? – удивился Савелий и даже как-то глазами запорошенными снегом заморгал.
– Русские своих не бросают.
– А-а, - промычал он, – ну да... тогда русский.
Помолчал и добавил
– А так я хохол... краинец, вроде. С Полтавы.
– Спирт как?
– Берегу.
– Пьёшь как?
– Глотками.
– Да нет... Помощи просишь?
– Что? - Савелию показалось вначале, что он ослышался, потом подумалось, что Лёха начал бредить.
– Когда пьёшь, у духов неба и тундры надо помощи попросить, – сказал Лёха.
– К-как это? – запнулся Савелий.
– Так. На полном серьёзе.
Савелий смолчал, чтобы не обидеть Лёху ненароком. Состояние у обоих всё же было не очень здоровое. Потом глянул вокруг себя, ничего не увидел, чуть насмешливо спросил:
– И что просить надо? Вездеход, вертолёт, или машину "скорой помощи"?
– Да то, что они тебе дать могут, – сказал Лёха.
Савелий сел на снег рядом с Лёхой, достал фляжку, самому себе так и сказал: «Сейчас что ни делай, хуже не станет». Отвинтил пробку, фляжкой на вытянутой руке чуть взмахнул, как в приветствие, и крикнул, что было мочи вверх:
– За духов неба и тундры!! За духов неба и тундры, слышите?! За вас!! Дорогу покажите? Город мне покажите? Город!!
Встал на ноги, глянул по ветру, куда шли. В темноту полную, в кромешную темноту, в стену снежную.
– Город!!!
– Тучи сносит, – донеслось от Лёхи.
И внезапно стихло. Как-то по-сказочному стихло на мгновение, словно кто-то дунул – и снег сошёл. Снег сошёл вместе с ветром куда-то вниз, темнота осталась, а снег растворился. Это длилось мгновение, это было неестественно красиво. Пурга мела, а перед ним вспыхнул огнями город Воркута. Вспыхнул так, словно Савелий на горе стоял, а город под ним расстилался. Вспыхнул на секунду в просветлении пурги, вспыхнул, как оазис в пустыне снега, холода и мрака и пропал тут же.
– Город!!! – заорал Савелий, безумно смотря перед собой в стену снежную бушующей пурги. – Город, мать вашу!
Ухватил сани и побежал вниз с подъёма.
Бежал Савелий так, что сани дёргались от его рывков, словно лодочка, привязанная к большому кораблю. Иногда сани, срываясь с места, догоняли его и били по ногам. Савелий ничего не чувствовал, ничего не соображал. В голове сидела картинка светящегося перед ним города, картинка жизни и спасения. Ветер выл ещё сильнее, стегал порывами резче, крутил снег ещё гуще, беспросветнее, словно испугался, что Савелий убежит сейчас от него.
Город! Савелий видел город! Тот самый город, в котором прожил уже столько лет и никогда даже подумать не мог, что этот город так красив и привлекателен, так уютен и удобен для жизни! Он светился в ночи, как самый очаровательный и неповторимый город на Земле. Он вспыхнул в ночи, словно звезда на тёмном небе, словно яркий месяц после чёрной и непроглядной грозы в поле, как это было у него в Полтаве... Далёкой Полтаве, где ночью без месяца на небе никуда...
Савелий достал фляжку, приложился ещё на пару глотков. Закусывать не стал – не до закуски сейчас... Дойти! Надо дойти! Они уже рядом, уже вот-вот...
Савелий упал... Упал, не потому что запнулся. Устал. Организм выдохся. Сердце заходилось, стучало так, словно выскочить хотело. Секунды он лежал, шептал тихо: «Не спать, не спать, не...» Что-то толкнуло его в ноги. Савелий очнулся, открыл глаза, повернулся... Сани стояли рядом, уткнувшись ему своим носом в ботинки. Сани, что... Ехали до него три метра столько времени?
– Савелий! - позвал Лёха. – Не спи! Я звуки слышу...
– Что? – Савелия кто-то стеганул плетью, он поднялся, тут же склонился над Лёхой, отвернул брезент. – Какие звуки? Где?
– По металлу стучат, – сказал Лёха, тихо шевеля бескровными губами, – это вокзал, Савелий, это путейцы по колёсам... Своими молотками... Вот, слышишь?
Савелий не слышал, но Лёхе он поверил. Он бы не поверил, если бы не видел перед собой в низине город, светящийся огнями город. А так – поверил. Город был. Они идут с юга. С юга у города находится вокзал. Город, город!.. Темно как! Быстрее бы рассвет! Темнота давит. Сознание работать не хочет. Быстрее бы рассвет!
Через полчаса город не появился. Савелий достал телефон, проверил сеть – сети не было. Телефон показал ему 4 часа утра.
Снежная кутерьма под утро не угомонилась. Савелий отчего-то вспомнил море... Чёрное море, где он бывало отдыхал с семьёй летом. На море как-то утром всегда тихо, спокойно, штиль... Почему море?.. В Полтаве тоже есть снег, даже метель может быть, но такого снега, как здесь нет... Если сейчас снег убрать, то окажется, что Савелий висит в воздухе на метров пять от земли... Наметает в Большеземельской тундре около пяти метров снега за зиму – вспомнилось ему. Откуда это? Читал? Слышал по радио? Телевизор? Интернет? Да нет же – обычная газета.
Пот катил ручьём по лицу, по телу… Савелий опять внезапно ощутил, что ему жутко холодно, что он идёт вперёд с закрытыми глазами, что он где-то потерял свой шарф… Пчто на груди подбородком не чувствовал его узел... Он ведь завязал его так вот на груди... Завязал, и узел этот постоянно задевал его подбородок... Теперь нет... Потерял шарф... Шарф жалко... Он денег стоит...
Если сейчас бросить сани – он дойдёт точно! У него сил ровно на двадцать две минуты, дальше всё! Сон. Холод. Забытьё.
Если сейчас бросить сани – он выживет и дойдёт до города, а там он расскажет, где сани... Найдут? А леший их знает, как они ищут?
Если сейчас бросить сани – город станет реальностью. Он увидет свет, он выйдет в город, на город, к городу... он достигнет... дети, жена... да нет же... русские своих не бросают. Это откуда такие слова? Не помню. Ничего не помню. А Лёха – русский? Свой?.. А разница?
Савелий упал носом в снег, упал носом в жёсткий наст, что от боли даже очнулся. Сел на колени. Смотрел бездумно, безучастно перед собой. Снежное молоко – больше ничего. Снежное молоко. То есть?.. Савелий вздрогнул, всмотрелся в даль. В голове застучала мысль: «Как молоко? Значит, белое? Значит... Светает?..» Достал телефон – сети не было. Часы показали 6 утра... Утро! Как это он не заметил? Пока размышлял, как он будет здесь сани бросать – рассвет пришёл?
Его била лихорадка от боязни, что свет сейчас исчезнет, что ему показалось, что часы врут, что он просто уже уснул и это предсмертный бред... Но свет не исчезал. Стали проглядываться вихри снега на метры перед ним. Рассвет. И здесь, словно возглашая рассвет, где-то не так и далеко ударил колокол... Колокол ударил тонким звуком, словно он был маленький и звук был тоненький, короткий такой... А разве у колокола может быть короткий звук? Савелий замер. Вновь ударил колокол... Он поднялся и пошёл на звук колокола. «Как так? – думал он. – Мы что, уже в городе? Возле церкви?..»
Сил не было никаких. Он пошёл без сил. Организм уже давно сдох, потому Савелий шёл на сдохшем организме. Глаза ничего не видели, он шёл на звук. Мозг сейчас мог выполнять только одну работу – переставлять ноги, он и переставлял ноги.
Третий раз колокол ударил совсем рядом, Савелий поднял голову, всмотрелся – и в прорывах пурги, в десяти метрах от себя увидел... Тепловоз. Тепловоз... Тёплое слово. За ним вагоны. Рядом стоял путеец и молотком на длинной ручке стучал по колёсам... И что ему пурга?..
...Какие-то мужики тащили Савелия под руки куда-то через пути… Какие-то мужики, охая и ахая, тащили за ними сани с Лёхой… Как-то быстро нашлась машина, большая какая-то машина… Грузовик, автобус?.. Какой-то голос слева молвил:
– Тихо, тихо тащи! Телефон у него выпал. Подыми вона... Сунь в карман.
Голос справа молвил в ответ:
– А что ж он эмчээс не набрал?..
Голос слева:
– Так вышка же грохнулась у сотового?.. Забыл?
Только погрузились, только сели куда-то на лавку... Только глаза Савелий закрыл – надо выходить. Где мы? Куда приехали? Домой? Савелий сам спуститься с машины не мог. Помогли, повели куда-то... Коридор... Он закрывал глаза… Его посадили в кресло в коридоре… Он что-то постоянно им всем говорил: «Я в порядке. Устал очень... Лёха... Лёху гляньте, у него голова...»
Лёху унесли на носилках. Брезент и куртка Савелия осталась лежать на санках, которые внесли с Лёхой в приёмный покой. Савелий остался один. Совсем один. Он достал фляжку, отвинтил крышку, хлебанул крепко. Достал сало и хлеб, закусил прилично. Сознание вернулось мгновенно. Он был в городской больнице номер 1. Он сидел в коридоре приёмного покоя. Напротив него лежали его санки с брезентом, на них куртка. Савелий хлебанул ещё раз спирта, ещё раз закусил, лёг на санки и через секунду спал беспробудным сном.