МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: «Полнолуние» - мистика или сказка для взрослых (до 20 000 знаков с пробелами) - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 4 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

«Полнолуние» - мистика или сказка для взрослых (до 20 000 знаков с пробелами) Конкурсный сезон 2019 года.

#21 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 21 января 2019 - 00:29

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

20

ПРИЗРАКИ


Я взглядом приветствовал рассвет. Раскаленная блестящая заря выплавляла играющий переливами и пестрыми тонами новый день. В курящемся нежном белесом тумане выделялись охваченные янтарным светом, будто рваные, силуэты зданий. Еще минута-другая, и в испепеляющем величии огненного круга утонут холодные тени ночи.
Я – призрак, вернее был им. Теперь я птица, белый голубь. Моего дома больше нет, и весь этот мир, который греется в солнечных лучах, – лишь воспоминание о прошлом, о мире, который однажды опустел, его голос смолк, а вместе с ним и другие голоса. Голос человечества больше не звучит.
Человечество погибло. Физическая часть человека стала прахом, но его духовная часть осталась, вознеслась к небесам. И вдруг что-то произошло, возможно, всему виной стали наши неискупленные грехи или духовная нечистота, но пронизанная безгранично упоительным блаженством и сладкой истомой божественная обитель отвергла нас.
Мы, словно дождь, каплями холодного света обрушивались на землю. Низвергнутые, мы как ослепительные молнии ударялись о каменную плоть нашей бывшей реальности. Мы не стали вновь теми, кем были. В наших головах билась, словно перепуганная птица в клетке, память о прожитой жизни.
Когда мы были живы, многие из нас питались и дышали собственным одиночеством, но теперь, после смерти, мы разом забыли, что такое одиночество. Да, смерть временами сближает.
Когда мы вернулись, то увидели, что все вокруг изменилось. Мы были удивлены и растеряны: как же так, наши города – царства мысли, науки и просвещения – в упадке и запустении. Как долго мы возносились, и как долог был обратный путь? Разве не мгновение заняло наше путешествие? Почему везде разруха и наступление дикой природы. Леса и степи – деревья и травы – там, где их не должно быть – на городских улицах, площадях, в переулках.
Нам даже не понадобилось предавать земле собственные останки. О них позаботилась природа – насекомые, животные, дожди и палящее солнце – вот участь для наших покинутых бренных узилищ. Мы стали учиться принимать новую действительность и мириться с новыми законами и правилами.
Если бы Божье царство стало для нас новой и прекрасной реальностью, лучезарным раем, то мы бы ни о чем не беспокоились. Однако коль уж все сложилось для нас плохо и мы можем только воображать, какое счастье нас бы там ожидало, теперь ничего не остается, кроме как воспроизвести всю нашу прошлую жизнь, чтобы не ощущать бессмысленности и пустоты собственного бытия. Мы ведь не можем жить неприкаянно, отказавшись от всего и забыв обо всем, что нас волновало, что было нам дорого и привычно. Ходить на воображаемую работу; заводить романы, которые ни к чему не ведут; сочинять, возводить и создавать – это все в нашем положении имитация утраченной жизни. И мы имитировали ее. Лично я пока не задумывался о чем-то подобном – успею.
Я и другие обнаружили, что можем вселяться в тела живых существ – животных и птиц. Кто заимствовал тела белок, мышей и прочих, кто предпочитал птиц: ворон, голубей, воробьев... Впрочем, я слышал от других призраков, что очень немногие захотели вновь обрести плоть, пусть и не человеческую, но все же чувствующую и способную действовать.
Естество зверя и птицы по-своему несовершенны и не приспособлены производить некоторые сложные и кропотливые, требующие сосредоточенности и мышления действия, поэтому нельзя сравнивать пребывание в теле птицы и зверя с нахождением в человеческой оболочке. Да, ты отвечаешь миру, и он тебе отвечает, ты проникаешь в него, а он – в тебя. Но этого недостаточно. Человеческая природа предполагает нечто, пребывающее над сутью животного.
Вот я, например, решил занять тело птицы. Мне захотелось побыть в нем. Просто мне показалось это интересным новым опытом, тем более что я в любой момент мог покинуть свое временное живое пристанище. Управлять чужим телом не составило труда.
Я летал везде где хотел, набирал высоту и опускался вниз, в тишине среди облаков разносился шорох моих крыльев, он же смешивался с другими звуками, слышавшимися от земли, между громадами зданий, под кронами деревьев и над землей. Добывал пропитание – ведь тело, которое я использовал, нуждалось в пополнении сил, это призракам не страшны земные нужды и жажды.
Безграничное сознание человека, помещенное в крохотную физическую оболочку. Мне были отчасти близки и знакомы ощущения и чувства, которые руководили птицей – боль, страх, голод.
Как погибло человечество? Всему виной была катастрофа. Я помню, что много и долго говорили о какой-то страшной и губительной болезни, которую выпустили наши враги. Все говорили тогда о врагах страны, но никто не знал, кем именно они являлись. Враги – это довольно расплывчатое определение, ибо врагами можно было считать абсолютно всех, кто предпочитал решать вопросы по-своему, опираясь на собственное воспитание и мироощущение.
Врагами мы видели даже тех, кто с нами дружил или полагал, что испытывает к нам дружеские чувства, но друзья – это термин тоже нечеткий, друзьями мы называли всех, кто разделял наше мнение о нашей собственной уникальности и избранности.
Мы все хотели, чтобы болезнь и нас поразила, мы все стремились впустить ее в нашу кровь. Это некая жертвенность, которая культивировалась в рядах обычных граждан и расценивалась и превозносилась как великое благо. Говорили: «Мы не можем умереть, ведь мы – само бессмертие», или «Болезнь нам не страшна, она – заблуждение», «Давайте, пусть обрушится на нас вся ярость смерти, мы ее ногтем раздавим. В нас Бог, а в вас – ложь».
Болезнь распространялась гораздо быстрее, чем создавалась вакцина от нее. Никто ничего не успел.
Я заметил такую странность: обычно осознание катастрофы приходит тогда, когда она уже случилась, но было бы заблуждением думать, что это запоздалое осознание. Наоборот, понимание, что уже ничего не исправить, наступает как раз вовремя. Момент словно насмехается над нашей нерасторопностью и глупостью, говоря: «Вот к чему все шло, вот что теперь будет, и вот чего теперь не исправить».
И все же до того момента надо осматриваться по сторонам, думать над тем, что происходит, и это, скорее всего, поможет либо ослабить трагедию, либо не допустить ее.
Но у нас этого не вышло.
Несколько дней назад я, облетая то, что раньше было городским кварталом, решил заглянуть в одно из заброшенных зданий. Я проник внутрь через разбитое окно, там пахло затхлостью, упадком и отсутствием людей, именно таким запахом обладает застоявшееся время. Наверное, тут когда-то располагалась швейная мастерская: длинное помещение было заставлено столами, на которых громоздились пыльные швейные машинки, валялись выцветшие обрезки тканей, какие-то тряпки, швейные иголки, катушки с нитками... Я опустился на свободный край стола.
Все эти предметы, оставшиеся без своих хозяев, разбудили во мне воспоминание, связанное с моей работой.
При жизни я работал портным в ателье. Приземистое, с плоской крышей, выкрашенное в оливковый цвет здание с двумя длинными пристройками – одна с правой стороны, другая с тыльной – было обнесено аккуратной низкой изгородью. На ателье висело так много ярких объявлений и пестрых рекламных щитов, что при взгляде на него можно было бы подумать, что там предлагают не услуги по пошиву одежды, а рекламу реклам, объявление объявлений. По вечерам все здание заливалось разноцветными огоньками и окрашивалось радужным светом многочисленных подсветок.
Наш коллектив, состоявший из шести человек, был очень сплоченным и дружным. Мы много всякой одежды пошили и немало пуговиц пришили к рубашкам и пальто. Помню как-то раз у нас столько работы выдалось, что пришлось не только весь день, но и полночи потратить, чтобы все успеть. Тогда мы очень поздно разошлись по домам, зато каждый остался доволен выполненной работой. Чудесным было то время.
Смерть настигла меня после того, как я похоронил последнего из коллег.
Я решил проверить, насколько мое нынешнее тело было ловким и умелым. Однако для простейшего на первый взгляд действия оно оказалось полностью непригодным. Рядом со мной лежала большая штопальная иголка и длинная свернутая в спираль нитка. Мне кое-как удалось клювом поднять иголку, но только поднять и держать, ничего другого я этой иглой сделать не смог. С ниткой вышло так же – я подцепил ее лапкой и попытался продеть кончик в угольное ушко – ничего не вышло. Я исхитрялся и так и этак – бесполезно, то иголка выскальзывала, то нитка запутывалась и не желала никак попадать в отверстие.
Со стороны мои действия, конечно, выглядели чудно и странно, но, честно сказать, мне было все равно, меня в тот момент волновало, сумею ли я продеть нитку в угольное ушко. Если бы мне это удалось, я смог бы сымитировать свою прошлую жизнь. Именно изобразить, а не вернуть или заново прожить. Утраченное нельзя вернуть, начать все сначала не получится – нет способов и возможностей, придется лишь притворяться, играть в свою прежнюю жизнь.
В общем, у меня так ничего и не получилось, я бросил это занятие и, смирившись с поражением, улетел.
Вчера вечером я побывал на заброшенной фабрике, недалеко от центра города. Я влетел в помещение фабрики через большой пролом в кирпичной стене и опустился на железную бочку, стоявшую напротив.
В здании уже были около полусотни призраков, вероятно, они захотели устроить что-то вроде встречи или вечеринки, в общем, провести время вместе.
Они решили заполнить тишину собственными голосами. Они обсуждали собственные достижения, последние события, сплетни. Кто с кем встречался или кто где побывал за последнее время. Да, забавно делиться достижениями в делах, которые никак не связаны с призрачным существованием, но они все же это делали, поскольку отказывались осознавать, что их занятие бессмысленно. Каждый притворялся живым.
Потом они все начали заниматься каждый своим. Одни пытались играть в воображаемые «вышибалы». Участники разделились на три группы, первые две встали в ряд друг напротив друга, а третья разместилась между ними. У игроков не было настоящего мяча, и потому они только делали вид, что бросают его. Если бы у них имелся мяч, было бы не так смешно, а так выходило, что одни прыгают из стороны в сторону как угорелые и крутятся на месте, а другие размахивают руками и пинают ногами воздух.
Другие же то развлекались тем, что устраивали импровизированную борьбу – смеялись, восторженно кричали и хлопали в ладоши, то стояли у окон и, задрав головы, смотрели куда-то вверх.
Что так привлекало их внимание? Небо? Облака? Первые звезды? А может, они пытались разглядеть рай? Место утраченного блаженного бессмертия?
Пусть мир слушает громкий смех призраков, пусть вселенная содрогается от восторженных криков, и пусть страхи рассеиваются перед их умением веселиться. Устроить бы парад или шествие – красочное, жаркое, энергичное. Но, впрочем, достаточно и этой встречи.
Тут я заметил, как вдоль стены пробежала белка, а за ней пара мышей. Наверное, они оказались в помещении, воспользовавшись тем же путем что и я. Зверьки остановились, притихли, в следующий миг из них вышли три призрака – два парня и девушка. «Хозяева» приветствовали вновь прибывших. Девушка присоединилась к призракам, стоявшим у окна, а парней позвали сыграть в «вышибалы». Те без лишних разговоров и с радостью согласились.
Вдруг призраки, стоявшие у окна, разом повернулись, и кто-то из них предложил каждый день в это же самое время собираться в этом месте и развлекаться. Все хором поддержали эту идею.
Я тоже мысленно согласился.
Спустя какое-то время все стали уходить, однако не поодиночке, а всей компанией. Я видел улыбки на их лицах – словно они забыли, что умерли. И сколько же было в них счастья от общения между собой! Призраки держались вместе, и никто не отставал и не пытался вырваться вперед. Оставались только мыши и белка, они не убежали и не спрятались, хотя им ничто не мешало это сделать.
Сейчас я созерцаю раннее утро. Оно прекрасно.
Наше существование – это просто существование и только. Мы не можем стремиться в будущее, потому что для нас его нет. Мы ничего не оставили после себя, поскольку и оставлять-то нечего, да и кому – если бы у нас были потомки, то они, разумеется, оценили бы наше наследие, но наше потомство – это всемирная бесконечная тишина. Мы тени прошлой цивилизации, и наше предназначение – оставаться такими вечно.
Я думаю, что все не так плохо. Пока есть рассвет и закат, а день сменяет ночь, и наоборот, можно смириться с тем, что тебя больше нет. Я получаю удовольствие от восхода солнца. Чем я займусь сегодня? День не отличается от ночи, а ночь – от дня. В чередовании дня и ночи нет ничего таинственного. Есть места, куда еще я не прилетал на своих новых крыльях. Я жду от этого дня только хорошее, плохое мне уже не грозит.
Я спокоен и уверен.
0

#22 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 24 января 2019 - 18:44

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

21

В ШАГЕ ОТ БЕССМЕРТИЯ


Дверь лифта бесшумно закрылась, и он оказался в кабине вместе с соседом с шестнадцатого этажа, который, радостно улыбаясь, кивнул головой:
- Здравствуй, Борис Владимирович!
- Здравствуйте, Георгий Данилович!
Успели лишь поздороваться, а лифт уже остановился, и сосед вышел. Ещё пару секунд и уже Борин этаж.
«Приятно, когда тебя, двадцатипятилетнего парня называют по имени отчеству, - Боря гордо улыбнулся. - И это без лишней скромности заслуженно. Наш институт занимается мировой проблемой, наша группа не последняя в институте, а я – не последний человек в группе».
Борис зашел в свою квартиру. Первым делом на кухню. Открыл дверцу электронного повара, забросил туда с десяток нечищеных картофелин, сыр, масло и, нажав кнопку «меню», выбрал блюдо: «картофель по-гречески». Автомат бесшумно заработал и начался процесс приготовления.
Задел пальцем панель на противоположной стене, засветился огромный экран, и диктор хорошо поставленным голосом произнёс:
- Сегодня шестое июля две тысячи семьдесят седьмого года. Мировое время восемнадцать часов. После рекламы вам предложит свои предсказания российский институт астрологии имени профессора Бехтерева.
«Интересный этот институт. Нормальному человеку их доводы могут показаться бредовыми, - рот хозяина квартиры растянулся в загадочной улыбке. - Предсказания иногда сбываются и вертятся вокруг двух мировых проблем: бессмертия и наркомании. Бессмертием-то занимаются все мировые институты, в том числе и наш. Вот наркомания – проблема, которую надо решать немедленно. А наркоманов-то всего осталось, если взять наш город, человек десять, не больше, одна тысячная доля процента, но вся беда в том, что их невозможно вылечить. Это полвека назад наркотики были настоль слабы и заметны, что поддавались и лечению, и уничтожению, а их синтез сложным и был возможен лишь в специальных лабораториях. Непонятно, зачем люди добровольно идут в мир иллюзий, ведущий к смерти? И борьба с ними ведется какими-то полумерами: с их электронных карточек убираются медикаменты и продукты, которые могут стать сырьем для изготовления наркотиков. Кто поумнее – пытается синтезировать новые, остальные крадут карточки у родственников и друзей, а то и у прохожих отбирают, попадают в тюрьмы, где и умирают».
Борис, тяжело вздохнув, открыл дверцу «электронного повара», и губы растянулись в довольной улыбке.
Реклама закончилась, и диктор института астрологии стал вещать свои прогнозы:
- «Сегодня обычный день» – так думают большинство жителей планеты Земля. Будут думать так и завтра, и послезавтра, но мир, возможно, стоит у черты, за которой наступит эра бессмертия.
Борис заинтересовано поднял голову и удивленно произнес:
- Что ты там лопочешь? Хочешь сказать, нас обогнали?
Схватил «трубку» и, набрав номер, крикнул:
- Виктор, включи «тридцать третий» и не отключайся, поговорим.
Диктор продолжал свою речь:
- Не удивляйтесь, завтра, возможно, будет найден путь к бессмертию. Предстоит сделать один шаг, но Силы Зла приложат все усилия, чтобы этого не случилось. Пока мы не можем утверждать точно, наступит ли завтра эра бессмертия. Следите за нашими новостями каждые три часа.
- Витя, что скажешь?
- Боря, им иногда можно верить, - раздался голос друга, работающего с ним в одном институте. - Но, когда они начинают говорить про Силы Зла…
- Они под этими силами подразумевают набор любых случайных событий, способных негативно повлиять на ход истории.
- Интересно, если это правда, кто нас обогнал американцы или японцы?
- Возможно, и французы, - тяжело вздохнул Борис и, улыбнувшись, добавил. - Надо ещё разобраться, что эти астрологи понимают под словом «бессмертие»?
- Ладно, Боря, это вилами на воде написано.
Борис без аппетита тыкал вилкой в керамическую кастрюльку, переваривая не картошку, а услышанное:
«Через пару недель мы в любом случае узнаем о данном открытии, но всю жизнь будет мучить обида, что сделали это не мы. А кто сказал, что завтра открытие произойдет? Этот астрологический институт, чуть ли не каждый день «мировой переворот» обещает, а мир остаётся прежним. Пойду на площадку в футбол поиграю».

Вымывшись, после двухчасовой игры, довольный вышел из ванной комнаты, и тут...
- …После рекламы вам предложит свои предсказания российский институт астрологии имени профессора Бехтерева.
- Да, чтоб вас…, - зло проворчал Борис.
Мысли вновь перешли в рабочее русло и, делая кофе, с нетерпением ждал конца рекламы.
- За три часа в наш адрес пришло множество вопросов о возможном наступлении эры бессмертия, - раздался через пару минут голос диктора. - Пока всё без изменений. Мы счастливы, что люди всего мира прислушиваются к нашим предсказаниям, но просим: не надо принимать это так близко к сердцу. Просто, кто-то из ученых, работающих в этой области, близок к открытию, но набор случайностей, под которыми мы подразумеваем Силы Зла, помешают ему это сделать.
- Как вы достали с вашими предсказаниями и случайностями, - без раздражения выругался Борис.
Отключил компьютер от внешних сетей, заблокировал все средства связи и, достав флэшку с программой «Здоровое поколение», задумчиво уставился на экран:
«Все стремятся к бессмертию, но не все понимают к какому. При нашем уровне медицины люди стали жить вдвое дольше, по сравнению с началом века. Сейчас до ста лет доживают каждый тысячный. Прогресс к увеличению жизни происходит по плавной кривой – каждый миллионный доживает до ста тридцати лет, а один из миллиарда до ста пятидесяти. Самый старый житель планеты родился в тысяча девятьсот семнадцатом году, в год какой-то там революции. Лет через сто возраст за двести будет обычным, но ничего хорошего в этом нет. Наш главный долгожитель жил нормальной жизнью лет шестьдесят, а сто – лечился от всевозможных болезней. Через век восемьдесят процентов жителей планеты Земля будут немощными стариками. Поэтому у всех институтов генной инженерии две задачи: первая – продление молодости; вторая, более сложная – возвращения к ней.
Эти задачи решаются уже полвека. Вначале всё казалось просто – найти и выключить гены, отвечающие за старения организма. Открывались всё новые и новые гены, отвечающие то за одно, то за другое, в результате их оказалось несколько тысяч, и не понятно, какие и как выключать. Десять лет назад научились это делать без вреда для основного большинства клеток организма. Но, как проверить полученные результаты, которые станут известны лишь со смертью человека?
Пять лет назад была создана программа «Здоровое поколение», и… всё пошло насмарку – результаты во всех случаях получались неудовлетворительными. Программу модернизировали, и она стала показывать результаты со скоростью год в минуту. Задавались данные человека со всем болезнями и недугами, параметры окружающей среды и так далее, затем выключались гены, отвечающие за старение, и «прогоняли» жизнь человека, по пути «леча» его от возможных недугов. Это могло продлить жизнь конкретному человеку на несколько десятков лет, с условием соблюдения всех рекомендаций, но до бессмертия, а тем более до вечной молодости, было далеко.
Ученые всего мира, работающие в этой области походили на детей, играющих в увлекательную компьютерную игру. «Играли» в неё и на работе, и дома. Они чувствовали – нужно выключить определенный вариант ген, после которого их виртуальные пациенты будут жить бесконечно, и не старея, но таких вариантов было неисчислимое множество и их нужно было «прогнать» на компьютере. В результате появлялись лишь очередные рекомендации конкретному человеку».
Борис включил программу и, как дирижер, взмахнув рукой, коснулся клавиши.
«Так, начинаем. Берем человека сорока лет, с набором болячек всех органов на уровне пятидесяти процентов. Выключаем все гены, отвечающие за старение. Почему организм продолжает стареть? Что мы подразумеваем под словом старость? Разрушение клеток под воздействием времени. Но клетки могут разрушаться и в случае моментальной смерти, и тоже под воздействием времени, но более короткого отрезка. Выходит, гены, отвечающие за старение, ведут себя как статисты».
Молодой ученый задумчиво уставился в потолок, словно, надеясь на озарение:
«Так, что такое старение? Каким словом его можно заменить? Вот человек родился – его организм начинает развиваться и одновременно стареть. Выходит развитие и есть старение. Не выключать же гены, отвечающие за развитие. Почему – нет? Развитие на этом остановится. А если человек достаточно развит? Если мы не будем трогать гены, отвечающие за развитие головного мозга? Проверим, что будет».
Боря включил гены, отвечающие за старение, и выключил большинство ген, отвечающие за развитие. Запустил программу и пошел пить кофе. Вернулся минут через десять.
- Ничего себе! – воскликнул удивленно. – Все органы выздоравливают.
Он сел за стол. «Подлечил», запаздывающую с выздоровлением печень, «заставил» своего героя окончить институт по специальности «Технология машиностроения», и впился глазами в экран. Коэффициент умственного развития повышался вместе со здоровьем. Когда виртуальному пациенту «исполнилось» сто лет, он был абсолютно здоров.
«Вот это дела! – Борис не мог поверить в увиденное. – Так пусть этот живёт дальше. Берём следующего: возраст – девяносто лет; заболеваемость всех органов – девяносто процентов; среда обитания – неблагоприятная на девяносто процентов. Выключаем те же гены. Посмотрим, как ты выживешь!»
Боря не торопясь принял душ, выпил кофе и лишь после этого подошел к компьютеру. Открыл первого больного, и удивленно прокричал:
- Вот это да! Сто семьдесят лет, а у тебя всё в порядке!? Так, усложним твою жизнь. Сначала тебя укусит змея и понадобится переливание крови, затем заболеёшь тропической лихорадкой и, наконец, попадешь в автокатастрофу, где переломаешь себе все, что можно переломать. Это произойдет с интервалом в два года.
Борис убрал его и открыл второго, которому уже «исполнилось» сто сорок лет. Он был «жив», но в разделе рекомендации стояла надпись: сменить среду обитания.
- Ладно, сменим тебе климат, - улыбнулся ученый. - Ты уже полвека мучаешься.
Снизил благоприятность среды обитания до десяти процентов и, улыбнувшись, промолвил:
- Поживи еще!
Затем переключился на первого:
- Так, с укусом змеи ты справился, работа почек сильно ухудшилась, но через год восстановилась. Лихорадка мучила тебя долго, почти до самой автокатастрофы, но и та отступила. После аварии тоже выжил, последствия ещё видны, но прошло-то всего «пять» лет. Ладно, посмотрим, сколько ты проживешь? Чтобы жизнь мёдом не казалась, будешь у меня каждые десять лет учиться в одном из институтов. Так, что там у второго? О, да ты выздоравливать стал?
Борис вдруг застыл, словно увидел, что-то необычное, затем с каким-то ребячьим восторгом вскрикнул:
- Так ведь это открытие. Возможно, самое великое открытие века. Нужно Витьке позвонить. Зачем звонить? Завтра приду и всё выложу.
Представил, как все сядут за компьютеры и станут «издеваться» над своими виртуальными пациентами, придумывая им всевозможные экзотические болезни и страшные травмы, полученные в невероятных авариях. Затем об этом узнает директор института, потом министр здравоохранения, и в конечном итоге весь мир, и везде будет фигурировать имя Бориса Владыкина – его имя.
Намечтавшись вдоволь, вернулся к своему компьютеру.
- Так, посмотрим, как у вас дела? – Открыл первого пациента. – Тебе уже за триста. А это, что такое? Болезнь головного мозга, связанная с систематической утомляемостью. Да, ты у меня с десяток институтов окончил. Хватит учиться – отдохни. Что у второго? Так возраст тоже за триста. Все органы в отличном состоянии.
Боря долго сидел, улыбаясь своим мыслям, затем на его губах появилась злорадная улыбка, и он весело проворчал:
- Следующий мой пациент будет одной ногой в могиле. Тридцать лет. Зависимость от наркотиков – полная. Заболеваемость всех органов – девяносто процентов. Выключаем гены. Давай, выкарабкивайся! Сегодня всё равно не уснуть – пойду поем.
Вернулся через час.
- Так, так! - радостно посмотрел на данные своего самого первого виртуального долгожителя. - Четыреста лет, а у тебя всё в порядке. А у второго? У этого нормально, живёт и радуется жизни. Наркоман, а у тебя как дела? Тебе сто!? Ты жив!? Зависимость от наркотиков отсутствует!? Вот дела! Я решил обе мировые проблемы. Всё, хватит! Время почти шесть. Прощайте, мои виртуальные герои, приведшие мир к вечной молодости! Завтра наступит эра бессмертия. Человечество загонит болезни обратно в ящик Пандоры и закроет его навсегда.
Борис посмотрел на часы, показывающие шесть утра, и включил все электронные системы, находящиеся в квартире и вскоре донесся голос диктора из астрологического центра:
- Тем, кто следит за нашими последними выпусками, сообщаем печальную новость: начала предполагаемой эры бессмертия, сегодня не будет. Силы Зла построили из случайных событий вариант уничтожения нашего героя, и они это сделают. У нас нет даже малейшего предположения, как Силы Добра смогут это исправить. Сколько понадобится человечеству время, чтобы новый ученый сделал подобное открытие? Возможно, годы, а, возможно, десятилетия.
- Значит, пока я вас отключил, в мире много интересных событий произошло? - весело крикнул Борис Владыкин. - Глупые астрологи, новая эра наступит через два часа, и все будут смеяться над вашими предсказаниями.

Дорога до института занимала пятнадцать минут неторопливым шагом, но сегодня шаг неторопливым не получался. Бориса несло, словно на крыльях, через березовый парк, наполненный щебетанием проснувшихся птиц.
- Привет, парень! - раздался простуженный голос и перед ним возник мужчина. - Давай, быстро, свою карточку!
По трясущимся рукам и лихорадочному блеску глаз, Боря понял, перед ним наркоман. Улыбнулся, полез в карман, но вместо карточки резко выхватил электрошокер, действующий на расстоянии до пяти метров и напрочь отбивающий охоту у подобных личностей завладеть чужим имуществом, и одновременно посылающий сигнал в полицию.
Удар клинка сзади насквозь пробил грудь молодого учёного в районе сердца.
- За это мы получим двадцать лет тюрьмы, - усмехнулся первый, доставая из кармана Бориса карточку.
- Я с удовольствием провел бы двадцать лет в неволе, - сумрачно произнёс его напарник, вытирая нож об куртку жертвы. - Но жить нам с тобой осталось не более года.
- Смотри, какая у него «электронка»! По ней любое лекарство можно получить.
- Повезло. Быстро уходим!
Боря Владыкин не слышал этого диалога, не слышал и вой полицейской машины, раздавшийся через минуту и, конечно, не видел убегающих наркоманов, для которых создавал светлое будущее.

Среди цветущих яблоневых аллей стояло огромное здание, напичканное самым современным оборудованием, на фасаде которого огромными буквами написано: «Отделение экстренной хирургии». В этом отделении, среди своих более опытных коллег, работал молодой хирург Василий Голицын. В их отделения привозили безнадежных пациентов, а самых безнадежных чаще всего оперировал именно Василий.
- Привет, Захарыч! - поздоровался он со своим напарником и бывшим учителем, разговаривавшим с кем-то по телефону. - Что случилось?
- На, разбирайся сам! – и протянул телефон. - Не успели на смену заступить, стопроцентного покойника везут.
- Что там у вас? – крикнул Василий в трубку.
- Колотая рана в районе сердца, грудная клетка пробита насквозь. Вася, он мёртв.
Василий быстро надел халат и зашел в операционную. Пациента уже подключили к сложной аппаратуре самостоятельно управляющей операцией, и на табло высветилось цифры: шесть минут шестнадцать секунд. Это было время, после которого вернуть человека с того света при данном уровне развития медицины невозможно, и вся аппаратура автоматически отключалась. Время было не совсем обычным – оно отсчитывалось в обратном направлении и не обязательно с одной и той же скоростью, могло замедляться или ускоряться, но означало одно и то же – пациент подходит к той черте, за которой смерть не отдаст свою добычу. Надежда на спасение могла появиться лишь в случае отсчета времени этим «прибором смерти» в сторону увеличения, но сейчас секунды таяли с приличной скоростью.
- Почему не начали «печать» сердца? – в голосе молодого хирурга слышались железные ноты.
- Вася, какую печать? – раздражённо буркнул Игнатов. - Он умер и через пять минут его уже не вернуть с того света.
- Кто-то не понял, что я сказал? – его голос стал совсем жёстким, и ассистенты бросились выполнять приказ, а его учитель, тяжело вздохнув, покачал головой.
Василий взглянул на табло, где кроме отсчета времени, обычно показывались наиболее приемлемые действия персонала в той или иной ситуации. Там была лишь одна надпись: «Ввести сильнодействующий стимулятор» и рядом сложное название. Обычно этот препарат вводился умирающим больным, тот концентрировал остатки сил, например, для прощания с родственниками. Сейчас же после его введения «прибор смерти» лишь немного замедлил свой ход.
Оставалось минут пять, но Василий Голицын включил лазерный скальпель и сделал разрез в районе сердца. Дмитрий Захарович и ассистенты обреченно делали свою работу, понимая, все усилия бесполезны и лишь молодой хирург продолжал свою работу, словно ещё оставалась надежда. Первым не выдержал бывший наставник:
- Василий, не понимаешь, что все бесполезно? Осталось четыре минуту, электронный хирург не дает никаких указаний, а ты заставил «печатать» орган, делаешь вскрытие грудной клетки. Зачем?
- Сон мне сегодня приснился. Голос свыше просил спасти этого пациента, - улыбнулся молодой хирург и, обращаясь к ассистентам, приказал. - Приготовьтесь к переливанию крови!
Вася повернулся и быстро побежал к своему сейфу, открыв его, достал препарат и крикнул:
- Введите!
- Василий, опомнись! – продолжал упрашивать Дмитрий Захарович. - Он всё равно умрет, а при вскрытии найдут запрещенный препарат и тебя выгонят из клиники. Это твоя третья попытка, но твоя «чудо-вакцина» на мёртвых не действует.
- Я её модифицировал.
- Вася, это глупости! Осталось три минуты. Твой препарат не успеет оказать никакого действия, аппаратура зафиксирует безвозвратную смерть и отключится, а тебя отдадут под суд.
Василий задумался лишь на секунду, сам ввёл препарат в организм умирающего и спокойным голосом произнес:
- Приготовьте стимулятор, введём двойную дозу – ему терять нечего.
- Вася, какой стимулятор? – Дмитрий Захарович вновь сделал попытку уговорить его. - Он не среагировал на твой укол, осталось две минуту. «Прибор смерти» даже не замедлил своего хода, а чтобы стимулятор помог, его организм должен хотя бы начать бороться со смертью.
- Ты, в самом деле, умирать собрался?
Слова были обращены к умирающему и заставили всех вздрогнуть, а молодой хирург продолжал разговаривать с человеком, который был даже не одной, а обеими ногами в могиле:
- Представляешь, пройдут сутки, откроешь глаза и увидишь солнце, заглянувшее в окно, поздравить тебя со вторым днем рождения. Поправишься и будешь жить долго и счастливо.
Василий посмотрел на табло – где должны быть минуты, стояли нули, а секунды начали отсчет последних мгновений жизни: пятьдесят девять, пятьдесят восемь, пятьдесят семь.
- Понимаешь, ты должен собрать все силы, а если их не осталось – всю волю и просто захотеть жить. Через пять минут будет создано новое сердце, а ещё через двадцать «электронный хирург» соединит его с твоими сосудами.
Вася понимал, пациент не может слышать его, а тем более, заставить свой организм бороться, вся надежда была на действие изобретённого им препарата. Взглянул на табло: тридцать шесть, тридцать пять, тридцать четыре…
- …но для этого нужно, чтобы этот прибор начал отсчет в другом направлении. Парень, ты должен это сделать!
Двадцать пять, двадцать четыре, двадцать три – неумолимо таяли секунды.
- Ты слышишь меня? – закричал Василий.
Шестнадцать, пятнадцать, четырнадцать – мелькали перед глазами секунды.
- Опомнись, парень, ты же умрешь!!! – вновь крикнул Вася, с ужасом уставившись на табло.
Девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, три, три, четыре, пять, шесть, семь…
0

#23 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 31 января 2019 - 17:18

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

22

КОШКИН КОЛОСОК


…Хлеб наш насущный даждь нам днесь…
Из молитвы «Отче наш»

Жил-был во Вселенной добрый и ответственный ангел. У него было много братьев и сестёр, которые помогали людям и друг другу. Нашего ангела звали Шестикрылый Серафим, потому что у него, как и других ангелов, служащих Творцу, было шесть крыльев. Два крыла он использовал в работе для Творца -Бога, два крыла - для Сына Божьего и для людей, а ещё два - для Святого Духа. У Серафима было сложное предназначение на планете Земля: наставлять людей на добро. С самого начала он заметил, что почти все принимали сердцем и душой чистые помыслы. Многие были уверены, что всё будет в этом мире вершиться по замыслу самого мудрого и сильного.
… Шли годы, и убедился Шестикрылый Серафим, что люди всё больше забывают о своём духовном мире, хотя все мечтают о радости, любви и понимании. Желания людей не соответствовали их делам. Ангел разными способами пытался изменить ситуацию к лучшему, но напрасно. И тогда взмолился Серафим о помощи к Творцу.
Услышал Всемогущий призыв и появился пред воззвавшим:
- Поведай, Серафим, что тебя волнует...
Свет от Создателя был таким ярким, что ангел прикрыл лицо крыльями. Серафим знал, что этот Свет очищает и пробуждает разум забывших свои помыслы и цели. Всевышний и Серафим были невидимы благодаря небесной вуали, в которую их облекли быстрокрылые ангелы-сильфы...
И вот Господь и Серафим прилетели в одно большое селение к умирающему Пахарю. Этот человек всегда был преисполнен гнева и обиды на всех и вся: на людей, на свою работу, на урожай, который собирал… И сейчас он повторял сам себе: "Эх, бедный я, бедный!.." Ни жены, ни детей у него не было. Вздохнул Создатель, сочувствуя несчастному, но изменить его волю и желания – Увы! - не мог. Ведь когда-то, тысячи лет назад, Сам Он пообещал людям и их потомкам свободу выбора. Пообещал - выполни! Это золотое правило Вселенной. Только один лучик Света Всемогущего коснулся головы Пахаря. И тот, словно припоминая что-то, прошептал: "Мне осталось только одно - молиться..." И тут из его сухих уст чуть слышно прозвучали священные слова чудотворной молитвы…
… Серафим предложил Творцу навестить молодую семью. Парень и девушка недавно поженились по большой любви. Но сейчас ссорились, не сумев распределить работу по дому. Молодая кричала и бросала в мужа кусками хлеба: она не любила убирать и готовить. Он же во гневе швырялся кусками обратно в неё. Луч Света коснулся девушки и парня. Парень притих, сел за стол и обхватил голову руками...
И вот идут Творец и Серафим по дороге, а им навстречу - молодая женщина с ребёнком двух лет. Малыш закапризничал, откусив сладкий блинчик. Женщина поняла причину и, вырвав из детской ручонки обкусанный остаток лакомства, бросила его на пыльную дорогу...
После прогулки Творец сказал Серафиму: "Люди забыли мою заповедь: каждый день в молитве просить о хлебе насущном и благодарить за него. А они не знают цену дарованной им благодати. И всё время вместо молитвы повторяют слова о бедности. Да будет так, как они желают. Все колосья на всех полях будут уничтожены..."
Зашумел ветер, явилась в небе чёрная туча. И тут послышался чей-то тихий голос. Рядом с Серафимом появилась пушистая кошечка. Она поклонилась Творцу : "Я и мои котята бережём Твоё поле, Всемогущий, от мышей. Оставь мне хотя бы зёрнышко..." Заулыбался Творец, и лучи Света проникли в глаза мурлыки и её деток. И прозвучал громовой голос с небес, слышный всему сущему на Земле: "Единственный колосок с поля принадлежит кошке и её семье". Она схватила колосок и побежала к детишкам в укрытие. И тут же началась буря, разверзлись хляби небесные и град уничтожил все поля со всеми колосьями.
Конечно же, это была мудрая кошка, учившая уму-разуму своих котят. Они отдали колосок с зёрнами людям. Пахари снова полюбили свою работу и снова научились радоваться урожаю. В каждой семье стали бережно и уважительно относиться к хлебу и учить этому малышей. И с тех пор часть еды со стола люди отдают котику - любимцу семьи.
Глаза у любого котёнка при рождении закрыты, потому что и Шестикрылый Серафим закрывал своё лицо перед Творцом. Но только что открытые глазки пушистых малышей - цвета неба. И лишь потом он меняется. У всех котиков есть метка - след прикосновения благодатного Света. Это узенькая щелка в радужке. Творец сделал мудрой кошечке подарок: всё её потомство хорошо видит и днём, и ночью.
0

#24 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 01 февраля 2019 - 22:47

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

23

УДАЧА


Петя Шелковников проснулся с больной головой. С трудом оторвал её от подушки, облизнул губы, прогоняя сухость во рту.
- Петька, алкаш проклятый! Я что ли за водой пойду?! - услышал он голос Верки, своей жены, которая за двадцать один год супружеской жизни ни разу не помянула его добрым словом. Ну, разве что первое время после свадьбы.
- Иду…- с раздражением буркнул Петя.
Проснувшаяся деревня наполнялась мычаньем коров, визгом поросят и куриным кудахтаньем. Август подходил к концу. Всё короче становились дни, всё длиннее становились ночи.
Поёживаясь от утренней прохлады, Петя с вёдрами шагал к колодцу. Ругал жену за бессердечность, себя за слабость, что не мог её послать куда подальше.
Хорошая ведь бабёнка, работящая! И он когда-то первым механизатором слыл по деревне. Да что по деревне, по району! Двух прекрасных девчонок родили. Лизке двадцать уже, Тоньке восемнадцать. А потом вдруг понял Петя, что не может купить старшей дочери такое же платье, как у председательской хохотушки Женьки, и туфли младшей дочери гораздо хуже, чем у дочери зоотехника Антонова. Хоть и зарабатывали тогда комбайнёры неплохие деньги, но это было совсем ничто по сравнению с доходами деревенской элиты.
Рассчитался Петя в колхозе, под причитания супруги отправился в Сибирь, на золотые прииски. Отработав сезон, вернулся в деревню. И очень удивился, когда заработанных денег хватило на два месяца беспечной жизни. Зато девчонок своих одел, как королев!
Петя стал попивать от обиды на свою не сложившуюся жизнь. Опять работал трактористом, только уже в индивидуальном хозяйстве бывшего зоотехника. Не было прежнего желания ходить в передовиках и почему - то теперь не замечал, как одеты ровесницы его дочерей.
На базе развалившегося колхоза возникали всевозможные ООО, ИП и другие частные конторы.
Вот и вчера «обмыли» возникновение нового ИП. Армейский друг Санька Балашов открыл мастерскую по ремонту обуви. «Теперь только не зазнавайся» - выговаривал за бутылкой Петя товарищу. И снова сетовал на свою пропащую жизнь.
Эх, сейчас бы денег миллиончик! Вот зажил бы Пётр Иванович Шелковников со своим семейством! Лизку как раз бы после техникума в лучший институт определил, Тоньку бы в академию отправил! Да где взять такие громадные деньжищи?! Была бы возможность, душу дьяволу без сомнений заложил!
Петя даже поёжился от таких мыслей. Чего только с похмелья не придумаешь!
У колодца какой-то мужик набирал воду. Заполнял фляги и ставил их в громадный джип. «На таких как раз воду возить! – со злорадством подумал Петя, - городской что ли?»
- Ну что, живёт деревня? – спросил мужик, чем подтвердил Петину мысль (точно городской!) - Хотя простите, не представился: Арамисов Иван Иванович! Вода здесь у вас очень уж вкусная, много лет ей пользуюсь!
- Вода, как вода! – буркнул Петя, стараясь скорее избавиться от нежданного собеседника.
- Вы не из предпринимателей? – продолжил теперь уже знакомый Арамисов.
- Нет! – Пете совсем не хотелось продолжать разговор, - Некогда мне!
- Простите за назойливость - извинился Арамисов - До встречи, Пётр Иванович!
Чёрный джип тронулся с места, окатил Петю облаком пыли и скрылся за околицей деревни.
« Вот дьявол!» - с раздражением подумал Шелковников.
С трудом дотащив вёдра, Петя не обнаружил дома ни жены, ни дочерей. « Ну, девчонки понятно, по подружкам побежали, а эта-то куда подевалась?!» - ворчал он недовольно.
На столе увидел записку. Незнакомый почерк, бумага какая-то дорогая.
« Уважаемый Пётр Иванович! Если Вы не изменили свои намерения, прошу в 16.00 подойти к известному Вам колодцу, чтобы подписать соответствующие документы и получить причитающуюся Вам сумму в размере одного миллиона долларов. С уважением Арамисов И.И.»
Какой Арамисов? Петя перебрал всех знакомых. Ах да, мужик у колодца!
«Как в фильме ужасов,- думал он, с дрожью садясь на табуретку,- Чёрный джип, миллион долларов, исчезновение жены…»
Петя поднялся, стал, раздумывая, ходить по комнате. В конце–то концов, что он теряет? Если посмеялся Арамисов, то Пете вполне по силам разобраться с ним по-мужски, а если правда, то хоть посмотреть какую бумагу предлагают ему подписать. Хотя, откуда этот новый знакомый мог узнать его адрес и имя? И про миллион только сегодня утром подумал….
Петя в тяжёлых раздумьях всё быстрее ускорял шаг, выходил на крыльцо, опять заходил в дом и всё думал, думал…. Голова уже болела не столько с похмелья, сколько от дум.
Решив, что всё-таки пойдёт к колодцу, Шелковников ещё раз крикнул жену, и, не услышав ответа, решительно направился к двери. До встречи оставалось пятнадцать минут.
Чёрный джип Петя увидел сразу же, как только свернул к колодцу.
- Я был уверен, что Вы придёте! - поприветствовал его Арамисов, - Прошу!
Распахнув двери машины, показал жестом на пассажирское сиденье.
В салоне было уютно, но как-то холодно. «Август на улице! - мелькнула Петина мысль,- А здесь, словно в гробу!»
Сознание заволакивало, как туманом. Мысли путались, постепенно исчезало желание сопротивляться. Петя уже был готов подписать любую бумагу, только бы скорее очутиться дома.
«… Таким образом, Вы обязуетесь выполнять все пункты настоящего договора, который вступает в силу сразу же после его подписания…», - откуда-то издалека доносился до Шелковникова голос Ивана Ивановича. Онемевшими руками Петя подписал предложенные бумаги, пожал протянутую руку Арамисова.
Джип снова окатил его облаком пыли и растворился в этой пыли.
« А второй экземпляр?!» - запоздало и чуть слышно прошептал Петя. Он в изнеможении прислонился к колодцу и долго стоял, пытаясь вспомнить все детали совершённой сделки. Но ничего конкретно вспомнить не мог.
Потом побрёл домой, опустошённый и ослабевший. Встретил Саньку Балашова, который пригласил к себе в честь первой выручки своей мастерской.
Домой заявился за полночь. Что-то пытался узнать у Верки насчёт её исчезновения. Та, обозвав дураком, обещала утром «перекрыть» ему все шланги, чтобы впредь неповадно было шататься по деревне в поисках выпивки и позорить её, Веркину, репутацию.
Петя, соглашаясь, кивал головой. Потом силы покинули его, и он кое-как раздевшись, рухнул на кровать.
Жизнь Шелковникова набирала обороты.
Когда утром его теребила испуганная Верка, он не сразу понял, что та показывала дрожащими руками на окно. И выйдя на крыльцо, увидел у ограды дорогой «Мерседес».
Представительный молодой человек вручил ему банковскую карточку, на которой красовалась Петина тиснёная фамилия.
То ,что происходило в последующее время, тоже почему-то не удивило Шелковникова.
Он, не слушая возражений ничего не понимающей жены, поехал в город и приобрёл себе «РЕНО-ДАСТЕР». Через несколько дней выкупил у бывшего колхоза здание сельпо. Зарегистрировав в районе собственную компанию, принялся сооружать в деревне завод по производству строительных материалов.
Только Санька Балашов, друг армейский, теперь обходил его стороной. А если приходилось встречаться, то бегло здоровался и быстро уходил в сторону.
Петю теперь уважительно называли Петром Ивановичем, посматривая на его дорогой костюм.
«Дастер» узнавали издалека и, вопреки правилам, уступали место на перекрёстках.
Завод Шелковникова фигурировал в сводке лучших предприятий области, и сам Петя с супругой были желанными гостями на всех раутах и юбилеях высокопоставленных чиновников.
Теперь каждый почёл бы за честь стать зятем такого известного и уважаемого человека, как Пётр Иванович. Дочери его, избалованные светской жизнью, изредка приезжали в родительский дом. И, встречаясь с бывшими подругами, оставляли после себя запах дорогих духов и шелест заграничных платьев.
Никто никогда не интересовался, откуда у бывшего тракториста и кутилы Петьки Шелковникова взялось такое огромное состояние. Оно, это состояние, было, а, значит, его происхождение не имело значения.
…Пётр Иванович ехал на работу. Радуясь жизни, напевал немудрёную песенку. Его судьба летела по восходящей. Но только не знал Петя, что до краха этой судьбы оставалось десять лет, пять месяцев и двадцать три дня….
0

#25 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 08 февраля 2019 - 20:56

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - ПЛЮС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

24

СКАЗАТЬ ПО ПРАВДЕ


Вадим очень не любил это дурацкое место. Возможно, поэтому не стал работать по специальности. Только товарищи по учебе могли понять, что его не устраивает, хотя они никогда об этом не говорили. Престижный вуз, огромный конкурс пройден, оборудованные аудитории, красивое место и все прочее. Но нигде, даже в журналистике, не чувствовал Вадим более гадской атмосферы, с фоновым ожиданием удара в спину.
Повторение пройденного ждало его дальше по коридору. Группа студентов у окна о чем-то договаривалась.
– Я не могу так поздно, – произнесла одна из девушек.
– Почему это ты не хочешь? – насмешливо спросила другая, приподнимая брови.
Бедняжка заметно растерялась. Вадим знал, что дела не поправит, и все же четко произнес, проходя мимо:
– Она сказала, что не может!
– Вообще-то, да, – подтвердил один из ребят, когда Вадим уже оставил группу за спиной.
– Здравствуйте, – кивнул он профессору, что рассматривал стенд неподалеку. Имя-отчество он запамятовал, да и в статусе не был уверен, однако в преподавательской породе не сомневался. Реакции на приветствие тоже не стал дожидаться, и проследовал дальше.
Вадим открыл дверь, ведущую на кафедру, и автоматом двинулся дальше сквозь дверной проем. Тем самым он едва не уронил барышню, вместе со стулом. Очевидно, что она подглядывала в коридор через окошко над дверью. Отпрянувшая девушка уронила сотовый телефон прямо в руки вошедшего, зато она успела выровнять равновесие, прыгнула на пол и подхватила стул, злобным взглядом требуя, чтоб проходил дальше. Притом что возни она производила немало, все происходило технично и бесшумно. Вадим хотел извиниться, но девушка приложила палец к губам.
Больше на кафедре никого не было. И тем более странно, что девушка резво отпрыгнула к окну со стулом в руке, и обратилась к нему официальным тоном, не переставая корчить рожи.
– Вы по какому вопросу?
– По заданию редакции, – честно ответил Вадим. – Нужен профобзор для тех, кто хочет учиться на психолога.
– Ну, на это требуется немалая отвага, а еще больше трудолюбия, – раздалось за его спиной. – Откуда мне Ваше лицо знакомо, молодой человек?
На пороге стоял преподаватель, мимо которого Вадим прошел в коридоре. Сам не знал, что побудило уклониться от ответа, но парень неопределенно пожал плечами.
– Я здесь доцент, – представился препод, потягивая руку для пожатия. – К сожалению, сегодня никого нет, и я не смогу уделить Вам время, допоздна буду с задолжниками.
Девушка игнорировала разговор, усердно перебирая бумаги.
– Я, собственно, только договориться пришел насчет интервью, – сказал Вадим.
– Ну, узнайте, – кивнул на девушку препод, забрал портфель и был таков.
Вадим проследил недобрый взгляд девушки, проводивший препода.
– Он Вам не нравится? – уточнил он очевидное.
– Он редкий гад, – объявила она. И как будто опомнилась. – Извините, я, похоже, странно себя веду.
– Есть немного, – согласился Вадим. – Но тут полно странностей. Видите ли, я здесь учился.
– Сочувствую, – произнесла барышня с совершенно особенным пониманием.
До этого момента ситуацию еще можно было счесть забавной. Девушка ответила на его пристальный взгляд, помрачнев. И уже не имело значения, что они незнакомы. Вадиму стало ясно, что она знает.
Он подтянул к себе ближайший стул; при всем отменном здоровье, ему сделалось не по себе. Глупо, конечно, сравнивать посещение альма-матер и ночь в доме с привидениями, но предпочел бы он второе. И зачем только пришел?
– Здесь все время, не могу объяснить, – начал он.
– …как на вулкане, – закончила за него девушка. – Еще бы! Этот сейчас начнет свою любимую пытку, – она кивнула на дверь. – Он и фея его.
– Кто? – ошалело переспросил Вадим.
Барышня живо подскочила к нему и выхватила свой телефон.
– Темное пятно, – проинформировала она, листая фото и тыкая пальцем.
Запечатлела она коридор, препода и тех самых ребят, мимо которых Вадим прошел. Действительно, на всех снимках в разных местах фигурировало размытое нечто, явно не связанное с дефектом монитора.
– Понимаю, что это не доказательство, – заявила девушка, – но слова путает оно. Искажает звук или как еще.
Перед внутренним взором Вадима пронеслось множество эпизодов. Сбор денег на чей-то день рождения, и Смирнов гордо заявляет, что не даст. Вся группа отказалась с ним знаться, как ни уверял он потом, что такого не говорил, а сказал, что нет у него. Или сам он не хотел дать списать назойливой старосте; разумеется, отмазывался вежливо, и все же услышала она именно правду. И как смеялась вся группа, когда старичок-профессор Егор Иваныч оговорился на лекции, что испытывает к Вальке «нежные эротические чувства», в то время как сам он настаивал на «родительских»; то занятие было открытым, на нем присутствовали другие преподаватели...
Придя в себя, он обнаружил, что девица энергично тащит его куда-то. Вскоре они оказались в коридоре напротив окна с видом на аудиторию, где доцент принимал студентов. Он как раз говорил парню перед ним, явно вразумляя:
– Установка – это готовность воспринимать все определенным образом, своего рода шаблон. Вот Вы как относитесь к возможности пересдачи?
Вадим не был уверен, но теперь, настроившись, различал мелькание между столом препода и остальной аудиторией, где нервничали в ожидании своей очереди другие студенты.
– Положительно, – пробубнил юноша.
– То-то и оно, что отвратительно, – согласился препод. – Все слышали?
Судя по потрясенным и гневным лицам, до студентов и правда дошло не то, что сказал парень. Между тем доцент с должным возмущением принялся давать понять, что такая откровенность для их непутевой группы будет иметь неприятные последствия.
– Ну, это он мог проделать и без феи, – прошептал Вадим и подался прочь от окошка. Девушка последовала за ним. Они вышли на улицу и двинулись по аллее. – Скажите, это он так деньги вымогает?
– Нет, он просто моральный садист, – отрекомендовала провожатая. – Он ее и просто так выпускает.
С этим Вадим сразу согласился. Многое становилось ясно, хоть от этого еще более странно, и он рискнул расспросить о «темном пятне» с фото. Девушка с готовностью просветила его:
– Фея, которая разоблачает, он держит ее в футляре. Она действует то ли на мозг, то ли на акустику, короче, меняет слова так, чтоб до слушателя доходила правда. Когда переспрашивают, врун обычно теряется и выдает себя. Знаю, что она должна находиться между слушателем и говорящим; тот, кто сбоку стоит, не подпадает под искажение. Уж не знаю, гад эту фею сам вывел или где-то нашел, и вот натравливает ее на людей из вредности.
И тут Вадим сам не понял, какой черт дернул его за язык. Может, прозрение оказалось для него чрезмерным, хотелось как-то разрядить обстановку, да и сияющий солнечный день располагал к чему-то нормальному.
– Вы настроены против правды? – спросил он, сам не понимая, откуда взялся дурацкий игривый тон.
Девица вмиг ощетинилась.
– Как я забыла, что Вы журналист, – процедила она. – Вам, поди, нравится, когда дерьмо всплывает.
Вадим смутился. Уж он-то знал, что такое «раздувание материала»; между статьями и правдой могло не быть вообще ничего общего. Более того, автор, пишущий о чем-то, частенько даже не интересовался, как там обстоят дела по правде.
– Извините, нет, – покаянно произнес Вадим, разглядывая свои ботинки. – Кстати, как Вас зовут?
– А вот не скажу! – девица отошла к цветущему кусту и принялась нюхать сирень.
– Извините, – повторился Вадим. – Помните, я сам знаю, довольно трудно существовать там, где правда используется…
– …как агрессия, – закончила девица. – Для экзекуции.
– Точнее не скажешь. Для сталкивания людей лбами. А ложь, стало быть, во спасение?
– Неправда, – веско произнесла барышня, не оборачиваясь, – помогает человеку сохранить достоинство. Хотя бы это. Я вранье не люблю. Но я за дипломатию. И уж точно против того, чтоб насильно развязывать язык.
– Что же, разумная точка зрения, – согласился Вадим. – И давно Вы поняли, что происходит?
Девушка соизволила развернуться к нему со вздохом, полным сожаления.
– Чувствовала всегда, как попала на кафедру, – сказала она. – Я аспирант уже около года. А месяц назад он спустил на меня эту фею. Я не закончила отчет, и пыталась выкрутиться, будто забыла его дома. Но заведующая услышала иное, конечно. Тогда-то я и обратила внимание, что между мной и нею будто что-то мелькает. И очень хорошо запомнила гадкую усмешку доцента, пока она на меня орала. С тех пор я решила разобраться, и… вот.
– А сделать тут ничего нельзя, – сообразил Вадим, но девица мотнула головой, ехидно усмехаясь.
– Я эту фею прихлопнуть пыталась, как муху. Трижды роняла толстые папки, один раз зашвырнула. Увы, не попала, зато прослыла растяпой. Футляр пробовала выкрасть у господина доцента. Он понял, что я знаю, но ему это ничем не грозит. Теперь нарочно до меня докапывается.
Вся незавидность ситуации дошла до Вадима мгновенно. И он никогда не считал, что для мести следует охладиться; да и в журналистике обычно первая идея, пришедшая в голову, оказывалась самой удачной. Еще не додумав ее, Вадим развернулся и быстро зашагал обратно в здание. Миновал коридоры, на ходу вынимая блокнот, без стука распахнул дверь аудитории, где препод все еще распекал народ.
– Извините, но я не могу уйти совсем с пустыми руками, – заявил он. – Ответьте на пару вопросов.
Теперь он без труда различал мелькающее пятно, и, выждав, когда фея оказалась строго между столом преподавателя и остальными, выпалил:
– А сами Вы хорошо учились?
– Я учился отлично, – самодовольно, не без назидательности произнес доцент, – выходные просиживал в библиотеке и занятий не пропускал даже по уважительным причинам. Всем бы так!
То, что услышал Вадим, не отличалось оригинальностью. Но студенты вскинулись все, как один.
– Как – с тройки на двойку перебивались? – ахнула девушка с планшетом.
– Как это – прогуливали? – уточнил студент в очках.
– Прям бухали? – раскрыл рот парень на задней парте.
– И много таких преподают? – поинтересовался Вадим, лучезарно улыбаясь.
На этом его выставили вон. Однако он успел отметить, что между преподом и аудиторией все еще мелькает нечто, переводящее гневную речь доцента на язык правды для студентов. К которым преподу предстояло вернуться.
Аспирантка дожидалась за углом, едва не приплясывая.
– Выходит, ее можно повернуть против него? – радовалась она.
– Да, – подтвердил Вадим. – Вы дождитесь, когда он ее выпустит, и спросите его при всех, как прошло интервью. Поди, после этого поостережется Вас разоблачать. И давайте вместе подумаем, как от этого совсем избавиться. Кстати, как Вас все-таки зовут?
– Вы удивитесь, – слегка смутилась девушка. – Я Алиса!
0

#26 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 14 февраля 2019 - 22:59

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

25

ВОЛШЕБНАЯ ШКАТУЛКА


Усадьба, что стояла у самой кромки леса, выглядела заброшенной. Забор вокруг неё давно уж повалился от старости, только ворота ещё стояли и поскрипывали на ветру полуоткрытыми створами. Дорогу, которая вела сюда от перекрёстка, люди успели забыть напрочь и она полностью заросла высокой травой. Только наезженная телегами колея ещё еле угадывалась.
Перед воротами стоял путник в раздумьи. Он был весьма молод и одет по-простому. Непонятно было, что привело его в это странное место. День клонился к вечеру, и вероятно, заметив с большой дороги видневшиеся вдали за деревьями крыши, он решил узнать, нельзя ли здесь устроиться на ночлег. Позади его лежал долгий путь и ему очень не хочется опять ночевать под открытым небом.
Тут с полей повеял ветер и открыл ворота нараспашку. Приняв это за знак, юноша нерешительно вошёл во двор и направился к самому большому дому. Ступив на порог, он постучал в дверь — вдруг да есть хозяин какой? Подождав и убедившись, что открывать некому, он взялся за ржавую ручку и нажал её. Дверь оказалась незапертой и открылась.
Войдя в прихожую, юноша, будучи благовоспитанным человеком, снял берет и поприветствовал негромко: «Мир дому этому!»
Ему вновь никто не ответил и он прошёл в гостиную, а затем в следующую комнату. Вокруг царило полное запустение, однако сквозь пыль и паутину проглядывала некогда скромная, но приятная обстановка. Всё осталось нетронутым на своих местах с того самого дня, когда хозяева оставили дом. Обойдя его весь и заглянув в комнаты, юноша вернулся в гостиную. Он начал разводить огонь в камине, решив остаться здесь на ночь. Огонь — весёлый друг, всегда согреет, накормит, да убаюкает.

Утром юноша ещё раз обошёл весь дом. Ночью его не беспокоили привидения и не выли голодные волки под самыми окнами. За окнами виднелся заброшенный сад и разные хозяйственные пристройки. Совершенно непонятно, почему кому-то понадобилось бросать такое богатое поместье. А уж какие плодородные поля были вокруг, он и сам видел по дороге сюда. Стены упрямо хранили молчание, но юноше казалось, что где-то должна быть разгадка.
Прямо над гостиной располагалась светлица. Если первая предназначалась для гостей, которым по соседству уделялись небольшие комнатушки, то вторая была местом, где обычно собиралась и проводила время вся семья. Рядом с этой комнатой располагались две детские и покои хозяев.
Внимательно осмотрев светлицу, юноша остановился у одной из настенных картин. На оной кистью неизвестного художника была изображена юная девушка с букетом полевых цветов. Юноше вдруг показалось, что вчера на этом месте висела другая картина, на которой был нарисован лес. Он подошёл вплотную, чтобы получше разглядеть это странное явление и даже слегка притронулся пальцем к холсту.
— А ведь тебя вчера здесь не было, — задумчиво произнёс он вслух.
Негромкий голос девушки раздался так отчётливо, словно она стояла прямо перед ним.
— Нет, я была. Это тебя здесь не было.
Юноша от неожиданности отпрянул назад.
— Не пугайся. Я всего лишь картина на стене и ничего тебе не сделаю.
Изображение было совершенно неподвижным, но оно иногда менялось вдруг с одного мига на другой. Миловидное лицо девушки теперь слегка улыбалось.
— Это ты на картине? — спросил юноша.
— Как видишь, да.
— И это твой дом?
— Это был когда-то мой дом.
— А теперь?
— А теперь это твой дом.
— Постой! Но я здесь впервые и остановился только на ночлег!
— Что ж, теперь тебе придётся остаться здесь навсегда.
Девушка говорила ровным голосом, и по всему, не шутила.
— С какой это стати? — недоверчиво поинтересовался юноша.
— Не могу сейчас объяснить, да ты, я думаю, и не поверишь. Но считаю своим долгом предупредить тебя на тот случай, если ты захочешь покинуть эти владения.
— И захочу! Прямо сейчас, — юноша решительно встал и направился вниз, недовольно буркнув в дверях: — До свидания!
— До скорого! — равнодушно ответила картина.
Выйдя из дома, он прошёл через ворота и зашагал вниз по дороге. Но пройдя некоторое расстояние, когда следовало уже выйти на перекрёсток, он вдруг остановился, ошеломлённый. Впереди вместо него виднелись знакомые ворота. Постояв в недоумении, он развернулся. Убедившись, что усадьба находится за его спиной, он опять пошёл вперёд — теперь уже медленней. Всё повторилось.
Пораздумав, он вернулся во двор усадьбы, пересёк его и направился через сад прочь. Но как бы он ни шёл, какое направление ни выбирал, всё повторялось раз за разом. В какой-то неуловимый момент перед ним оказывалась одна и та же картина — так, словно земля под ногами незаметно поворачивалась кругом и он оказывался лицом туда, откуда ушёл.
Выбившись за весь день от этих блужданий, юноша решил вернуться в заколдованный дом. Отдохнув в гостиной, он приготовил себе ужин. После, немного успокоившись и набравшись сил, он поднялся в светлицу. На картине был лес, и юноша присел в ожидании в кресло. Когда девушка вновь появилась н картине, юноша не стал её приветствовать.
— Ты солгала, когда сказала, что ничего мне не сделаешь, — сказал он.
— Вовсе нет. Это не моё проклятие, и я такая же жертва.
— Ты хочешь сказать, что не знаешь, чья эта шутка? При чём довольно глупая!
— Да, — спокойно ответила девушка.
— Я тебе не верю.
— Жаль. Но этим ты тоже ничего не изменишь. Извини, что хотела немного помочь. Мне не следовало показываться тебе на глаза.
Девушка исчезла с картины.

Минул день, за ним следующий. Девушка не появлялась. Юноша пожалел, что был так несдержан. Ведь, может стать, что она говорила правду, а он нагрубил ей. Вместо её голоса вечером внезапно прозвучал другой – почти у самого уха.
— А я и не знал, что у нас гости!
Юноша от неожиданности вскочил с кресла. Он совершенно забыл про вторую картину, которая висела напротив первой, да и не думал, что она тоже может оказаться заколдованной. До сих пор на ней неизменно была поляна, а теперь красовался близнец девушки.
— Сколько вас ещё тут на картинах?! – удивлённо воскликнул юноша.
— Вижу, ты уже имел удовольствие познакомиться с моей сестрой, — неподвижное лицо усмехалось. — Вместе с тобой нас теперь трое.
— Постой, я ведь не на картине!
— Отнюдь. Тебя мы видим так же, как и ты нас.
В этот раз юноша старался быть более вежливым. Кто бы ещё не появился на картине, тот несомненно должен был знать больше его.
— Так кто же заточил нас в них?
— Эмм.. это давняя история. Разве моя сестра тебе её не рассказала?
— Нет, — юноша слегка смутился. — Мы немного не поладили.
Близнец рассмеялся.
— Привет, братец! — послышался знакомый голос с другой стены. — Над чем вы тут веселитесь?
— Привет, сестрица! Как ты вовремя! Наш новый гость только что признался мне, что вы не поладили друг с другом.
— Ты имеешь в виду вот этого незнакомца у кресла? Как тебе, кстати, эта картина? По-моему, она немного скрашивает унылость этой комнаты.
— Согласен, — подтвердил близнец.
— Так над чем ты смеялся?
— Над тем, что я уже успел подзабыть нашу старую семейную традицию не ладить друг с другом.
Девушка посмеялась.
— Ты всегда мог из любого прискорбного случая сделать шутку. Где ты так долго пропадал?
— Мои владения велики, — многозначительно ответил близнец.
— Не больше моих, — усмехнулась сестра.
Тут юноша решил вмешаться в их разговор. Про него, похоже, собирались забыть.
— Простите, что перебиваю вас, но объясните мне наконец кто-нибудь всю эту путаницу! Для вас я, может быть, и картина. Но себя-то я ощущаю вполне живым! И я не хочу здесь оставаться!
— Почему? — удивился близнец. — Наши гости всегда ценили добродушный приём. Раньше, по крайней мере... Разве в деревнях по дороге сюда до тебя не долетали слухи про некий проклятый дом?
— Нет, — признался юноша. — Да я и не особо верю слухам.
— Похвально, но опрометчиво, — заметила девушка. — В слухах всегда есть корень истины. Другой вопрос, конечно, кто станет искать его под ворохом сплетен и лжецветов...
— А куда ты, собственно держишь путь? Или, вернее сказать, держал? — спросил близнец. — Ты одет небогато и походишь больше на странника, нежели на гонца.
— Да, признаюсь — я скитаюсь по свету в поисках своего счастья. Мой простенький меч и горсть монет в холстяном мешочке это всё моё богатство, которое оставили в наследство родители. Я не ленив и мог бы, конечно, всю свою жизнь работать в поле, но захотел посмотреть на белый свет. Тот кусок земли рядом с лачугой, полный камней, никуда не денется. Земле отдых пойдёт только на пользу. Вот, собственно, и всё, что я могу рассказать о себе. Простите, если вспылил по началу, но я просто не понимаю, что сделал такого плохого, из-за чего должен теперь вопреки воле коротать свой век в этих стенах.
Картины молчали, ожидая, когда юноша успокоится и опять сядет в кресло. Первым начал говорить близнец.
— Когда-то это был дом, полный жизни. Наш отец был из сословия местных помещиков. Он никогда не мог сидеть без дела и отстроил эту усадьбу, не жалея своих сил и не давая спуску работникам. После его скоропостижной смерти наша мать переняла все хлопоты по хозяйству, сделав из усадьбы заезжий двор. К нам часто заглядывали прозорливые купцы. Их всегда интересовал наш урожай — ты сам, поди, видел наши поля и сад. Наведывались и соседи — муки на мельнице намолоть, конягу подковать. Приходили и простолюдины — на работу попроситься. Матушка всех принимала, выслушивала. Очень её уважали в округе и редко кто обманывал. Более того — гости частенько оставляли нам подарки за тёплый приём — небогатые, конечно. Так, безделушки всякие, для детишек... Однажды какой-то странник оставил резную шкатулку на столе. Рядом лежала записка: «Для хозяйской семьи. Это волшебная шкатулка. Каждый может взять из неё то, что пожелает. Но только единожды».
— Мы оба бросились к ней, — продолжила девушка, — и начали отбирать друг у друга. Каждый из нас хотел быть первым и не уступал. «Это мой дом, я здесь за короля!» — «Нет, мой! Я тут за королеву!» — кричали мы. Появилась мама, услышав нашу ссору, и немедленно отобрала шкатулку. «Как это гадко с вашей стороны устраивать драку из-за пустой шкатулки! — негодующе сказала она, заглянув внутрь. — Уж лучше бы у меня вместо вас были красивые картины на стене! Пусть достанется каждому из вас по королевству, а дом тому первому, кто придёт и пожелает ему мира!»
— Как видишь, все наши желания были исполнены, — заключила она. — Ты был первым, кто, ступив на порог, пожелал нам мира. Теперь ты хозяин и пленник этих стен, хотя и не сделал ничего плохого.
— Но почему пленник? — спросил юноша.
— Потому что ты стал частью проклятия, — ответил близнец, — и появившись здесь, ты вовсе не развеял его. Нам понадобилось много времени для того, чтобы понять, почему мы не можем выходить за пределы нашего имения. Видишь ли, мы с сестрой хотели быть королём и королевой, а нашим королевством была наша земля. Дальше этого мы, тогда ещё дети, не смотрели и не помышляли. Скажу тебе откровенно, мы часто не ладили друг с другом. Мы никогда не могли что-то поделить без спора. Нашу матушку это всегда сильно огорчало.
— А что стало с ней? И куда делась прислуга?
— Прислуга со временем разъехалась по окрестностям, — сказала девушка. — Никто не хотел жить в заколдованном доме. А матушка... Она много времени проводила в этой комнате, разговаривая с нами и пытаясь как-то помочь. Мы ведь с братом были совершенно одиноки. Нам пришлось учиться всему — добывать еду, варить, заниматься огородом и постоянно думать о том, как пережить холодную зиму. До всего этого нам, барским деткам, раньше никакого дела не было. Наша мать только и видела наши несчастные, заплаканные лица на картинах и слышала каждый день наши отчаянные мольбы. Её сердце этого скоро не выдержало.
— Я не думал, что когда-то буду так рад видеть свою сестру, — усмехнулся близнец, — и ценить те часы, что мы проводим вместе. Но когда мы совсем осиротели, пришлось мириться, забыв прежние глупые обиды, и помогать друг другу — если уж не делом, то словом.
— Мы сожалеем о содеянном, — дополнила сестра, — но изменить чего-либо не в силах. Наше общество это всё, что мы можем предложить тебе, и я надеюсь, оно не станет тебе слишком тягостным.
После этих слов в комнате воцарилась тишина. Лица близнецов на картинах участливо смотрели с двух сторон на юношу, который долгое время пребывал в раздумьях.
— А что случилось со шкатулкой? — вдруг спросил он.
— Она исчезла, мы её больше не видели, — ответила сестра.
Брат дополнил:
— Каждый из нас взял ведь из неё по желанию. Если она и сохранилась, то её мог забрать с собой кто-то другой.
— Нет, она должна быть в этом доме, — задумчиво произнёс юноша.
— Почему ты так думаешь?
— Она была только для хозяйской семьи. Другие могли её попросту не видеть. А я не взял своего желания. Вы ведь сами сказали, что я теперь хозяин этого дома, значит шкатулка должна быть где-то здесь.
— Мы с таким отчаянием искали её годами, что я боюсь теперь поверить в эту возможность, — вздохнула девушка.
— Но если твоя догадка верна, то тебе следует пойти на поиски, — сказал близнец. — Впрочем, за окном уже давно вечер, а в доме темно. Пожалуй, будет лучшим подождать утра.
На этом все и разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи.

Весь следующий день юноша провёл за поисками пропавшей шкатулки. В доме нашлось много разных ларей и сундучков. Он всё приносил в светлицу и показывал близнецам, но каждый раз слышал «нет, это не она». К вечеру он устал и приуныл. Напрасно близнецы ждали его появления с очередным ларём из закромов.
— Где он так долго пропадает? — недоумевали они.
— Может, он всё-таки нашёл шкатулку и пожелал выбраться отсюда, — предположил брат. — Я был бы на него не в обиде за это. Ведь он, в отличие от нас, действительно не виноват в участи, постигшей его. Да и сказать по чести, нам следовало бы радоваться, ибо на его месте мог оказаться и кто-то другой, менее искренний в своих словах.
— А вдруг с ним что-то случилось? — выразила свои опасения сестра. — Если это так, мы даже не в силах чем-то помочь ему.
— Говорит мне моё сердце, что с ним всё в порядке, — успокоил её брат. — Если бы я был на его месте, то не найдя обещанного, стыдился бы показаться на глаза.
— Тогда нам не стоит ещё отчаиваться.
— Ты всё-таки надеешься втайне, что с помощью шкатулки мы сможем вызволить себя из нашего плена?
— Должна тебе признаться, да, — сказала сестра, вздохнув, и с вожделением продолжила: — Ведь как хорошо было бы вернуться в мир живых! Просто пройтись рука в руку — мне большего не нужно. Ведь уже это счастье — не пребывать изо дня в день в тоскливом одиночестве. И если бы мне теперь дали на выбор: королевство или предложение руки и сердца, а в придачу дом, в котором тишину будет постоянно прерывать топот детских ножек — я бы не раздумывая выбрала второе.
— А мне хотелось бы вскочить на быстрого коня и мчаться сквозь ветер всё время вперёд. Для меня счастье — это когда возвращаешься после странствий в дом, где тебя всегда радушно примут, и можно день напролёт рассказывать о то, что видел. И если бы мне теперь дали на выбор быть королём или его гонцом, который никогда не сидит на одном месте и служит службу неспокойную, но честную — я бы тоже без раздумий выбрал второе.
Юноша в это время был за дверью и слышал их разговор. Он стоял там уже давно, не решаясь войти. В руках он держал заветную шкатулку, боясь открыть её и потратить волшебство на необдуманную прихоть. Что желало его сердце? Дом, полный жизни, любимую жену, верного друга, которому всегда рад, даже если он прискакал среди ночи на взмыленном коне. Большего для счастья не надо. И тогда он пожелал: да рухнет проклятие этих стен, и пусть, когда он сейчас войдёт в комнату, он не увидит больше картин, а увидит живых сестру и брата, которые бросятся от радости друг другу в объятия! А всё остальное, что можно ещё захотеть, им и самим по силам.
0

#27 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 17 февраля 2019 - 19:52

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

26

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ СКАЗКА


Писатель Дмитрий Воронин проснулся от грохота, случившегося ровно в полночь на Рождество в комнате, где он безмятежно почивал на своем любимом продавленном кожаном диване. Новогодняя ёлка, доселе больше недели твердо стоявшая посреди писательских апартаментов, лежала на полу, а вокруг нее, пританцовывая, ходил какой-то мужик плотного телосложения с совершенно седой длинной бородой. Одет незнакомец был очень странно. Всю его фигуру скрывал слегка помятый длиннополый халат синего цвета, перевязанный на поясе кушаком, на голове восседала непонятного фасона зимняя шапка под цвет халата, кисти рук были спрятаны под вязаными варежками, а ноги обуты в, до блеска начищенные ваксой, полковничьи хромовые сапоги. В одной руке мужик крепко держал толстую суковатую палку с, выжженной вдоль нее, надписью «Председатель», а в другой огромный мешок с заплатой, на которой красовалась яркая кривоватая надпись «Союз писателей России». За мужиком след в след, слегка переваливаясь из стороны в сторону, мельтешила дородная женщина в белоснежном платье чуть выше обворожительных круглых коленок. Платье было сплошь усыпано искусственными снежинками, намертво приклеенными к тонкой шелковой ткани клеем «Момент». На ногах у русской красавицы блистали сафьяновые голубые сапожки, покрытые каменьями, похожими на изумруды, а на голове сидел замечательный кокошник тонкой работы, по которому постоянно бежала неоновая реклама «Союз российских писателей».
-- Вы кто?—туго соображая, протер глаза писатель Воронин.
-- Я, дед Мороз, Иванов Николай Федорович, а это, моя снегурочка, Василенко Светлана Владимировна, -- представился с низким поклоном бородатый мужик.
-- Вы, что, те самые? – ахнул от изумления писатель Воронин, сгоняя с себя последние остатки сна.
-- Ага, те самые, -- согласно кивнул в ответ дед Мороз Иванов.
-- Наши самые-присамые главные?
-- Ага, -- кивнула вслед деду Морозу Иванову снегурочка Василенко.
-- И ко мне?
-- К тебе, писатель ты наш дорогой, к тебе. И не с пустыми руками. Ты ж, Воронин, письмо деду Морозу писал под Новый год?
-- Писал.
-- Подарки заказывал?
-- Заказывал. Токо Новый год-то уже того, прошел, я и ждать перестал.
-- Ну извиняй, почта у нас в России такая, никогда вовремя ничего доставить не может. Мы поначалу со снегуркой тоже почтой хотели тебе подарки выслать, но подумали, что дойдут где-нибудь к первому апреля, а ты не поверишь и назад отправишь. Вот сами и прибыли на Рождество.
-- Ух ты! И с подарками?
-- А то, -- довольно усмехнулся в бороду дед Мороз Иванов, -- Вон их сколько – целый мешок.
-- И все мне? – недоверчиво покосился на безразмерную ношу писатель Воронин.
-- Тебе. Кому ж еще. Помогай внученька, -- повернулся к снегурочке бородатый мужик, - я буду подарки доставать по очереди, а ты их торжественно вручать станешь нашему славному писателю Воронину.
-- И нашему, -- зардевшись, скромно опустила ресницы снегурочка Василенко, -- он нам тоже нравится.
Первым подарком явилась из мешка Большая литпремия с алмазным довеском, потом Имперская без довеска но с медалью и за подписями, за ними пошли Бунинская, Бажовская, Гончаровская, Лермонтовская, Пушкинская, Шукшинская, Тургеневская, братьев Стругацких и другие, не менее важные для писателя Воронина, награды. А к каждой премии еще и по медальке снегурочка Василенко к груди обалдевшего счастливчика подвешивала, да столько подвесила, что, в конце концов, и места на пиджаке писательском не осталось.
-- Ну вот и пришла к тебе известность, писатель Воронин, чуешь ее? – снял с себя шапку дед Мороз Иванов и вытер пот с залысины.
--Чую, но не до конца, -- тяжело дыша, прошептал писатель Воронин, жадно глядя на ополовиненный мешок, -- а мне бы до конца, до самого до донышка и сразу.
-- Смотри, не надорвись, слава-то, она, потяжельше известности будет, -- посмотрел на него с сочувствием дед Мороз Иванов и вновь склонился к мешку.
-- Ничего. Выдержу, -- раздувая ноздри и покрываясь потом, задрожал от предчувствия чего-то великого теперь уже известный писатель.
-- Вот тебе «Ясная поляна», вот тебе «Золотой Дельвиг», вот тебе «Золотой Витязь», -- сунул в руки окончательно обалдевшему писателю Воронину тяжеленную бронзовую статуэтку дед Мороз Иванов, - Хватит может уже?
-- Ещё, - выпучил от натуги глаза писатель Воронин.
-- Надорвешься ведь, -- с сомнением покачал головой дед Мороз Иванов, -- мест-то на Новодевичьем для писателей пока не зарезервировали.
-- Давай еще, -- из последних сил прохрипел писатель Воронин.
-- Тогда вот тебе ещё Большая Книга от либералов, -- дед Мороз Иванов впихнул подмышку ослабевшему писателю огромный фолиант, --а на посошок Государственная от Самого!
После того, как пурпурная коробочка от Самого очутилась в зубах писателя Воронина, он со всего размаху грохнулся на пол.
-- Вставай, писатель Воронин, - растормошила утром гения русской словесности жена, -- С Рождеством тебя. Тут бандерольку тебе почтарка принесла. Из самой Москвы пришла.
-- А что в ней, открой скорее, - в волнении приподнялся на диване писатель Воронин, косясь по сторонам в поисках наградного пиджака.
-- Еще один членский билет писателя Воронина, -- разорвав бандероль, протянула мужу красную книжицу с гербом супруга. -- С тебя тысяча рублей за стоимость этого удостоверения и еще тысяча за доставку наложенным платежом. И за что только деньги такие переводить почем зря, не пойму, был бы хоть прок какой.
-- Дура, баба, -- выхватил из рук жены заветную книжицу писатель Воронин, -- куда уж тебе понять с твоими куриными мозгами. Не видишь что ли, что герб с орлами на ней пропечатан? Я теперь с этим гербом куда хошь, хоть к мэру, хоть к губернатору. Никто не скажет, что не писатель. Теперь я самый, что ни на есть, настоящий писатель, потому как с орлами.
-- Иди уже деньги плати, настоящий писатель, Клавка на кухне сидит, дожидается, - тяжело вздохнула жена писателя Воронина и вышла из комнаты.
0

#28 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 18 февраля 2019 - 20:50

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

27

ГЛУБИНА И ВЫСОТА

Философская сказка

Жил-был крот. Добрый был малый, отзывчивый, как говорится, последнюю рубаху отдаст нуждающемуся. Женился он, разумеется, на кротчихе. Хорошая была жена, тоже добрая, сердобольная, нежная. Пошли у них детишки, кротчата, такие же слепенькие по своей природе, как и их родители. И вот однажды почувствовали они у себя в прихожей какое-то тепло – то был беспомощный птенец, неведомым образом угодивший в широкую лунку подземных зверьков. Обнюхали его кроты.
- Говорила, что не надо так широко копать, - посетовала жена. – Что теперь делать с чужим детёнышем?
- Выкормим как-нибудь, - пробурчал муж и вытянул из грунта небольшого земляного червяка.
Птенец встрепенулся и схватил кривым клювом пищу.
- Вот видишь, - обрадовался крот, - всё понимает! Инстинкт, ё-моё!
Так они и стали жить вместе: крот, кротчиха, пять кротчат и остроклювый птенец, который, надо заметить, рос не по дням, а по часам. Через некоторое время пасынок уже не помещался в лабиринтах приёмных родителей. Он вылез на поверхность земли, но старался держаться норки, из которой ему поставляли питательную снедь: жирных червей для силы, роста и ума, а так же сладкие коренья на десерт для пронырливости и остроумия.
Семейство кротов не жалело сил на прокорм мощного наследника, даже маленьких кротчат привлекали к труду для пропитания их наречённого брата.
- Авось, он когда-нибудь спасёт нас от самого филина, - размышлял отчим, который частенько любил пофилософствовать.
- Не нравится мне всё это, - парировала жена. – Ты послушай, о чём он говорит с нашими родными детьми! О каком-то небе, о каком-то солнце! Уж не еретик ли?
И вот отчим решил серьёзно поговорить с приёмным сыном, высунув голову из-под дёрна.
- Здравствуй, папа! – радостно сказал птенец, хлопнув отросшими крыльями.
- Как ты узнал, что это я? – поразился крот.
- Я тебя вижу, отец!
- Хм. То есть как это? Чем?
Отчим слышал, что у надземных существ есть ещё одно чувство восприятия – зрение. И что оно, это самое зрение, является чем-то волшебным и непостижимым. Но чтобы такой паранормальный феномен был тут рядом, да ещё у его пасынка, которого он сам вскормил и воспитал – в это верилось с трудом. Уж не врёт ли? Вот он и решил исследовать эту тему до самого дна, так сказать, до самых корней, как он любил выражаться, чтобы, если что, разоблачить лгунишку.
- Объясни, как это – видеть? – уточнил крот свой предыдущий вопрос, слишком расплывчатый и эмоциональный.
- Я не знаю, папа, - растерался пасынок. – Просто различаю твой облик. И не только твой...
- А что ты говорил своим братьям о... как его? А вспомнил! О небе!
- Что оно бывает синее, иногда бирюзовое, а на закате огненно-багровое, как кровь...
- Свят! Свят! Свят! Что ты говоришь – кровь!!! Ты хоть знаешь, что это такое?
- Знаю, папа.
- Откуда?
Приёмный сын рассказал кроту, как на днях к нему спустился молодой орёл и пригласил его полетать и поохотиться. Выкормыш кротов долго бил крыльями, пытаясь взлететь, но поднимался над землёй не выше чем курица, преодолевающая невысокий забор. Да, всё достигается упражнением, которого был лишён наш герой. В насмешку новый товарищ бросил к ногам неумейки убитую мышь.
- И это называется орёл? – крикнул он презрительно напоследок, и перед тем как взвиться ввысь добавил. – Ты просто жалкий курёнок!
Пасынок рассказал, как он съёл эту мышь и узнал, что такое кровь.
- Ничего вкуснее до этого я не пробовал, - добавил он.
- Так ты орёл?! – отчаивался отчим.
Приёмный сын, извиняясь, заверил воспитателя, что попробует преодолеть свою природу, а если не удастся, то, во всяком случае, моральные нормы и сыновний долг он будет блюсти неукоснительно.
На этом и разошлись. Никогда больше крот не высовывался из норки. Лишь перед самой смертью показался его носик и из-под земли – он хотел попрощаться с орлом, когда-то его любимым воспитанником. Надо признаться, что там, глубоко, в обществе кротов, воспитатель орла постепенно прослыл гением, уникумом, великим дрессировщиком кровожадных птиц. Он стал лауреатом всевозможных премий, состоявших из приношений всякой всячины: великолепных сушёных гусениц, изумительных куколок капустницы, восхитительных ножек медведки! А мокрицы! А опарыши! В общем, у любого слюнки потекут!
- Я слышал, ты стал философствовать, сынок? – спросил крот слабым голосом.
- Да, папа.
- Ты весь в меня! – прослезился папаша. – Я ухожу, и хочу сказать тебе напоследок: копай глубже, сынок... в самые недра... – Это были его последние слова.
С тех пор прошло много времени. Возмужавший орёл, так и не научившийся летать, приобрёл довольно широкую известность, главным образом, среди пернатых. Он любил размышлять о свободе, и на его лекции слетались птицы различных семейств.
На этот раз в первых рядах толпились воробьи. Их чириканье сразу же прекратилось как только лектор открыл клюв, чтобы поведать народу истину. Чуть подальше прервали своё воркованье голуби. Сороки сидели на ветках, затаив дыхание. Даже филин навострил уши, спрятавшись в кустах – он боялся спугнуть многочисленную аудиторию, которая являлась его потенциальной пищей. Мало того, залётный ворон-философ проделал тысячу вёрст, чтобы послушать местного певца свободы. Одним словом, популярность была бешеная.
- Что может быть общего у крота и орла? – начал мыслитель как бы с риторического вопроса и сам же ответил на него. – Очень мало, очень! Я сам на своей шкуре, вернее, перьях, испытал обе природы. Всем известно, что всё детство я провёл в кротовьих норах. Стеснённость, когда даже нельзя расправить крылья, не говоря о том, чтобы ими взмахнуть, и возбудила во мне чувство свободы! Я поставил себе целью жизни исследовать проблему свободы, а потом просветить всю тварь, стенающую в неволе, в суровой необходимости, в непреклонной аподиктичности, в антиномичности существования, в амбивалентности ощущения, контрадикторности выбора... – Лектор несколько зарапортовался, но поправился и стал говорить проще и понятнее. – В общем, просветить и причастить всех правдой! Я, глашатай свободы, заявляю всем пернатым мира, что свобода – в щекотании ветра в подмышках крыльев, в широте обозрения с высоты нашего птичьего полёта, в спонтанном парении под облаками! Посмотрите на орлов! Они знают высшую степень свободы!
Птицам было приятно слушать о понятных для них ощущениях, и лектор глаголил несколько часов кряду. Тем временем в высоте начал сужать круги, по-видимому, орёл. Да, это был тот старый знакомый, который предлагал мыслителю в юности полетать и поохотиться. Орёл спустился незаметно, чтобы его не испугалась меньшая братия, и сел в отдалении на впившийся в землю камень. Жизнь его потрепала: на затылке были выщипаны перья, один глаз сбит ближе к носу и, кажется, не видел. Коротко говоря, стал он лысым и косым. Но горделивая осанка превращала все недостатки внешности в достоинство личности, намекая на героический опыт прожитых лет. Долго слушал орёл своего видового сородича в задумчивости, пока тот не обратил на него внимания, встрепенувшись.
- Вот он! Мой брат по крови! – возликовал оратор. – Он подтвердит мои слова!
Все расступились. Орёл бросил свой надменный взгляд на толпу и вперил его в учёного.
- Что мне нужно подтвердить? – спросил он.
- Что ты истинно свободен! Что у тебя безграничный выбор! Что ты летишь, куда хочешь!
Гость задумался.
- Хм. А куда я хочу?
- Как куда? Куда пожелаешь!
Орёл снова задумался и даже прикрыл глаза.
- Эх, если бы не выбирать! – заговорил он наконец. – Когда знаешь, чего хочешь, то не выбираешь. Вот она свобода! – Орёл пронзил взглядом лектора, некоторое время держал его под прицелом зрачка здорового глаза, затем тихо, как бы про себя, продолжил. – Скоро осень. Я мечтаю о тёплой норе, которая освободит меня от холода. Везёт же кротам!
Большая слеза навернулась на его зорком оке. Орёл взмахнул крылами и тяжело полетел, будто поковылял, стеснённый незримыми оковами выбора, навязанного судьбой. Тень его крыла случайно задела птичье собрание, и мелкота, которая составляла большинство, вмиг рассеялась. Иностранный ворон, пообещав, что он переведёт поучительную речь африканским попугаям, взял под козырёк и тоже улетел. Филин же давно уснул в кроне раскидистой ивы.
Не умеющий летать орёл посмотрел вверх на своего собрата и долго следил за его полётом.
- Чудак! – сделал мыслитель заключение. – Не понимает своего счастья!
И вдруг он горько заплакал. Хотя орнитологи утверждают, что птицы не обладают даром слёз.
Прошло ещё несколько лет. Слава философа продолжала расти. Он разжирел и передвигался вразвалку, как индюк. Лишь острый, горбатый клюв намекал на его происхождение.
На это раз, чтобы послушать лекцию, на поляне собрались не только птицы. Были здесь и небольшие зверьки. Наречённые братья мыслителя, давно взрослые кроты, высовывали розовые носы из лунок взрыхлённого дёрна. Непоседы-белки непрестанно вращали головами, сидя на ветках. Семейство полевых мышей расположилось амфитеатром. Ёж протопал почти до самой трибуны и фыркнул на любопытную крысу, которая случайно забежала на сборище и рассматривала публику удивлёнными бусинами. Жаль, что грачи уже улетели в тёплые края. Вот многочисленные и благодарные слушатели: что им не говори – всё равно будут внимательно слушать и терпеливо досидят до конца выступления.
Лектор посвятил очередную работу старому знакомому орлу, слова которого натолкнули его на кардинальные размышления и пересмотр своих прежних позиций. Он долго ждал гостя: щуря глаза, пробегал ими по рядам, от малейшей тени на земле поднимал голову вверх, но так и не увидел небесного странника. Скорее всего, его уже не было в живых: напился напоследок крови, чтобы на старости лет падалью не питаться, и отпал в небытие. Между тем публика заждалась и философ начал свою речь.
- Что может быть общего у крота и орла? Многое и очень многое. Перед самой смертью мой отчим сказал мне: «Копай глубже, сынок, в самые недра». И я копал, глубоко копал мыслью недра проблем бытия. Две вещи соединились во мне: природа и воспитание. Первая стремилась в высоту, вторая в глубину. Можно ли соединить эти два разнонаправленных стремления? Не раздирают ли они меня надвое? Нет. Как видите, я цел и невредим. Счастлив ли я? В моём положении, да. Свободен ли я? Да, ибо действую, не выбирая. Что может быть лучше, чем глубоко чувствовать высоту, и высоко понимать глубину?
Публика плохо слушала лектора и всё время шушукалась, обсуждая выступающего. Да и не было в нём уже того огонька, который зажигает и увлекает за собой толпу. Одни его жалели, мол, за всю жизнь он не вывел ни одного птенца и не познал радости отцовства. Другие сочувствовали, что он питается дурной пищей с помойки. Третьи считали его чокнутым за чересчур непонятные для них слова. В общем, многие начали видеть в нём несчастного, бедного орла, который не научился летать и от этого спятил.
А лектор говорил и говорил, никого не замечая. Впрочем, если бы он даже захотел кого-то заметить, то затея была бы тщетна – все давно разошлись. Заморосил дождь. Мыслитель так и продолжал рассуждать сам с собой. Наверное, в этом и была его свобода. Наверное, в этом и было его счастье.
0

#29 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 18 февраля 2019 - 23:49

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

28

ЦЫГАНСКАЯ РАПСОДИЯ


Колышется над Мишкиной головою в знойном мареве ромашковый лес. Меж высокими стеблями увенчанных белой, дурманящей голову россыпью цветков, крапленых сердечками из золотистой пыльцы, дрожит в полуденной неге солнце. Мишка прикрывает смородиновые глаза, и вместо раскалённого слепящего огнива в белокипенной бесконечности выплывает под ресницами чёрный солнечный круг.
Слышит тогда Мишка чудную цыганскую рапсодию, ту самую, о которой говорит не одно их родовое поколение и чьё короткое эхо оживает порой лишь в убогой теперь цыганской мечте.
И где уж тут распознать десятилетнему Мишке-цыганёнку, где легенда, где правда.
Говаривала бабушка, а ей её бабушка сказывала, что был в Мишкином беспокойном роду славный предок – белолицый, со смородиновыми глазами красивый цыган. Слепой отроду. Но играл на скрипке так, что слава о его чудной музыке опережала далеко наперёд кочующий по широкой земле табор.
Передавали из уст в уста, что случилось как-то слепому музыканту играть перед самою царицею. Стоял тогда табор в окских лугах под древними стенами Нижегородского Кремля, в том самом месте, где Ока обнимается с Волгой. А как раз напротив боголюбной монастырской обители, ожерельем куполов спадающей с зелёного крутояра к подножию семи холмов, у ворот шумной нижегородской ярмарки играл свою песню слепой цыган.
Смешались в той музыке надрывы привольной цыганской души, плач и смех вечно кочующего и не желающего другой жизни народа; пленяла игра скрипача чем-то волнующе близким и в то же время непомерно далёким и непонятным. Полыхала в ней жизнь разудалая, шумели ветры буйные, плясали у костра под ночным небом таинственно прекрасные от лунного света цыганки, шелестели берёзовые леса, журчали ручьи и струились реки, пела птицею степь и молчала в ней ночь…
Услыхала голос той скрипки властительная особа, остановилась карета царская. Всполошённый и без того Нижний Новгород (огорошила и испугала уже до этого своей прямотой государыня, сказавши, мол, талантливо град поставили, но обустроили мерзко), - затрепетал пуще прежнего – как бы опять не рассерчала матушка.
А тут, как назло, расхристанный цыган со своим смычком в тонких и длинных пальцах посреди ярмарочного, враз расступившегося в низком поклоне народа.
- О чём играешь, музыкант? – спросила державная повелительница не склонившего голову (слепой ведь!) кудрявого цыгана.
- За солнцем, за которым иду уже полвека и которого ещё не увидел, - отвечал слепой.
… Сулила венценосная золотые горы скрипачу, в шелка-бархаты одеть обещала, только, чтоб играл для неё.
- Всё равно не увидеть тебе твоё цыганское солнце. Да и не обогреет оно тебя, кочевой, так, как милость царская…
Не пошёл предок в хоромы дворцовые, всё искал по свету клад иной, им куда более ценимый, всё шёл за одному ему ведомым солнцем, а может быть, счастьем.
Да и кто знает, была ли то императрица русская или другая богатая княгинюшка, а если и была, ничего, может, и не обещала, а если и обещала, то кто знает, что ответил ей музыкант.
Но как бы то ни было, а легенда о цыганском солнце жива и поныне, а род их красивый не перевёлся. Белолицая Мишкина родня с не по-цыгански точёными и небольшими носами да смородиновыми глазами пошла, говорят, от того далёкого предка.
Осел его род в донской станице, и славятся их девушки красотой, а парни лихим и гордым норовом.
Мишка тоже не подарок. Это для казачьей станицы. Для своего родного племени – он в самый раз. К примеру, сегодня Мишка из школы сбежал, а, точнее, туда не пошёл вовсе. Конец мая, зачем Мишке скучная школа? Да и вся Мишкина совесть – это он сам: куда прикажет, туда Мишкины ноги и движутся, а кулаки, Мишка страсть задиристый, пускаются в работу.
Плачут от Мишки все казачата и радуются за него все его братья. А они у Мишки многочисленны, старшие уже женаты и живут в одном с Мишкой большом доме. Он пробовал было сосчитать, сколько их всех, но каждый раз насчитывалось по-разному, и Мишка, рассердившись, эту затею бросил. Остался ещё кроме Мишки один неженатый брат Стёпка. Тоже сорвиголова. Со Стёпкой не связываются не только станичные, но и цыгане. Закипает он, как от огня, мгновенно, тогда лучше ему под руку не попадаться. Мишка по себе знает. Но Стёпку любит, потому что лучше Стёпки никто не поёт и не играет, не скачет быстрее на конях. Никто так гордо не несёт голову. И никого так не боятся в округе.
Не понимает Мишка брата только в одной его глупости: сохнет Стёпа ни за что ни про что по молодой и красивой цыганочке Софье, что считается в свои шестнадцать лет уже невестой на выданье. Не останавливает горячую кровь и то, что испокон века брали их цыгане чужих, тут ведь одна родня, а свои девушки сватались пришлыми.
Стёпка к Софье близко не подходит и, тем более, ничего не говорит. Иначе пропадёт без вины виноватая девушка нипочём грош, свои же братья убьют, не приведи Господь, какой грех.
Зато Мишке можно пока всё. Он дразнит Софью, как умеет, а однажды даже измазал ей нарочно, втихаря, разумеется, яркое, как языки пламени, с золотистой каёмкой длинное платье.
Наряжает семья Софью, как принцессу, – невеста ведь.
А ещё старается Мишка всячески ей напакостить. Сонька дружит с его незамужней сестрой, и когда б та чего не попросила: сбегать ли передать, или принести что, - Мишка исполнит точь-в-точь наоборот. Попросят Соньку вечером прийти – Мишка передаст, чтоб ни в коем случае не приходила, а, напротив, ждала подругу у себя, или шьёт Мишкина золовка Соньке новое платье, а Мишка приметив, куда прячут листик с обмерами, припишет туда потихонечку парочку новых цифр. Недоумевают потом, что случилось с Сонькиной талией или ростом.
Сонька нравится Мишке тоже. Красива, как это солнце. Даже имя у неё солнечное. И потому он на неё злится. За себя и за Стёпку в отместку.
Лежит Мишка в луговых травах. Солнце уже передвинулось к Дону, купает свои лучи в капризной излучине, закрашенной закатной киноварью. Вода в ней, наверное, уже тёплая, прогретая. Мишка первым в станице пробует после зимы в Дону воду. И хоть слегка смуглая его кожа становится после этого гусиной, от зависти, что светится в глазах станичных мальчишек, теплеет, как от костра. Сейчас они вернулись уже из школы и, наверное, толпятся у переправы. Пойти бы да разобраться с некоторыми, давно нарываются. Даже если молчат. Всё равно думают, Мишка знает наверняка, что он, Мишка, трус. Вот и приходится всё время доказывать обратное. А тут ещё научился Мишка от брата такому ловкому бою… Каратэ называется.
- Как дам… - Мишка уже видит себя героем, стоящим гордой статуей на краю поскрипывающего у берега парома, а внизу, в холодной воде, поверженных ниц противников.
Но тут Мишкин живот свело, и вспомнил он, что не ел целый день. А то, что в большой кастрюле, которую снимают только вдвоём, такая она тяжёлая, может для Мишки ничего не остаться, мигом заставило его вскочить и вихрем полететь по пыльной горячей дороге к разомлевшей под настырными лучами станице.

***
Софья пропала средь бела дня. Ни следа, ни зацепки не осталось от таинственной драмы, происшедшей на виду всей станицы. Вышла Софья по какому-то незначащему пустяку за каменный забор на минуту больше домой не вернулась. Новость, облетевшая и цыган, и казаков, имела короткое объяснение: украли.
Такой поворот в цыганском бытье случается сплошь и рядом и считается если и не честью, то и не бесчестьем. Знать, хороша девушка и ловок парень, если старый цыганский промысел не забыт. Только никак не могли разгадать предсказательницы, во все века и всем народам говорящие правду, где собственная цыганская дочь и у кого.
Но пуще всех сразило Софьино исчезновение Стёпку. И без того заводной и лютый, сейчас он стал прямо таки бесноваться.
- Я им покажу, как у братьев не спрашивать… - сквозь зубы шипел он, ни на кого не глядя.
То, что они с Софьей, хоть и родня, но седьмая вода на киселе, потому что уже дальняя, он сейчас враз запамятовал. Теперь ему казалось, что он для Софьи не меньше, чем брат родной. И то, что не все его старшие братья сватали себе невест, поднося чашу уважения будущим родственникам, то есть испросясь благословения и соблюдая исконный цыганский обычай с разрезанием девичьей ручкой хлеба, ясный и понятный всем знак, мол, милушка соизволила согласиться, а, бывало, воровали, ни у кого не спрашиваясь и никому не докладывая, своих избранниц, сейчас почему-то тоже забылось.
Вскоре по известной цыганской почте дошла в станицу весточка, что Софья, как и следовало ожидать, жива – здорова и находится на Верхнем Дону.
Многочисленная Софьина семья заторопилась за ответом: если дочери приглянулся жених и его сородичи, то быть свадьбе, ежели, наоборот, прочащий себя в родню цыганский клан девице не полюбился, то отец заберёт свою смуглянку обратно. Святое правило ненарушения целомудрия девушки соблюдается испокон веков честно.
К облегчению всех, Софья своего похитителя полюбила, и на Верхнем Дону среди очень чёрных цыган появилась белолицая молодка, обвешавшаяся вскоре смуглыми и дерзкими цыганятами.
Зато для Стёпки жизнь стала копейкой. Куда ни повернётся - белена за ним стелется. То драку затеет такую, что приходится потом родне со всего света грехи замазывать, то исчезнет так, что и свои найти не могут. Буйный и недобрый Стёпкин нрав стал в тягость даже своим цыганам. Один Мишка всё ходил за братом по пятам, если и не внимая всему подряд, что творил Стёпка, то и не больно его выходки осуждая.
В этот раз Мишка тоже следовал за братом. Правда, на расстоянии: тот мог не только прогнать, но и рассерчать не на шутку. Стёпка увязался за молодой девчонкой, которая отказала ему в танце. Станичная молодёжь, когда за Доном спрячется солнце, а из крынки чёрного неба польётся на землю свет высоких звёзд и полноликого месяца, устраивала посреди станицы в воскресные дни гулянья.
Мишка, почуяв недоброе в кривом оскале Стёпкиных губ, трепетал, будто от озноба. Вот девушка свернула на свою улицу вот пойдёт сейчас по залитой лунным молоком тропинке у самого берега, где привязаны челны и лодки, и скроется в тени покосившегося сарая, за которым – рукой подать – её крохотный переулок и родной курень.
Стёпка идёт тенью за девушкой. Мишка – тенью за Стёпкой.
Девушка, услыхав неосторожный топот Стёпкиных ног, резко обернулась, вскрикнула и побежала. В один миг Стёпка настиг девушку и рванул на ней платье. Та ударила со всего размаху его по лицу. Из Стёпкиного носа брызнул кровавый бисер. То ли от лунного света, то ли от чего другого, но побелел Стёпка так, что слились его щёки с рубашкой. В одно мгновение выхватил он из кармана нож и всадил лезвие в обнажённую грудь сползающей к его дрожащим ногам и ничего не понявшей девчонки. В широко открытых её глазах застыли изумление и боль, и устремились они в бесконечную глубину ночного купола.
Стёпка, ни разу не обернувшись назад, пошёл по тропе своей дорогой и скрылся, будто его и не было, призраком в ночной темноте, а Мишка, словно прикованный пудовыми цепями, прирос к дощатому забору, вцепившись в него дрожащими пальцами так, что не оторвать.
Когда цыганёнок снова ощутил время, то увидел, что сияющая ранее в высоком небе луна опустилась почти к самой земле. Свет её, ясный и печальный, струился над самой тропой, где неясным пятном лежала в росной траве убитая. Когда Мишка вгляделся в странное, не небесное, а земное сияние, то увидел, что это не луна вовсе, а одетая в белые одежды женщина, идущая в ореоле света по серебрёному росою лугу. Смиренная фигура склонилась над безгласным комочком в тихой и безбрежной скорби, и не то плач, не то молитва с едва уловимым звуком донесли до Мишкиных ушей странно знакомую и слышимую им в редкие минуты жизни дивную мелодию. Ту самую цыганскую музыку об искомом, но никогда не виденном цыганском солнце.
Когда под малиновыми курчавыми облаками показался алой дужкой краешек солнца, белая плакальщица повернулась к дымом исходящей реке и растаяла в холодном тумане.
Мишка протёр глаза, надеясь отогнать причудливый сон, и приблизился к девушке, лежащей на заалевшей от крови земле. Свежий узор следов ясно виднелся на росистой поляне. Мишка пригляделся внимательнее и заметил: шнурочек от чьих-то недавних шагов вился к песчаной отмели и исчезал в воде. Через минуту набежавшая от внезапно сорвавшегося от востока ветра высокая волна смыла отпечатки босых маленьких ног, а сноп огненных лучей, вырвавшись из-под багряно – золотой попоны, прошёлся по богато блистающему платью земли, собрав с него жемчужины-росы и обратив его в простенький, но цветастый ситец.

***
Последний день рождественских святок приближал следующее христианское новолетие - Крещение. И к святому вечеру в монастырь прибыл епископ, дабы отправить службу в монашеской церкви самому. Когда православное небесное таинство с чтением великого повечерия и отрывков из ветхозаветных книг было закончено, бледные монахи и послушники, отстоявшие ночную службу, стали готовиться к утреннему водосвятию.
Как и тысячи веков назад, в это время Богоявленская ночь одаряла всякий раз повторяющимся чудом – открывшимся небом.
Так было и нынче.
Восьмиконечный православный крест, вырубленный монахом по благословению священника во льду, являлся водокрещенской «Иорданью». И когда первый золотой лучик засветился над куполами церкви и коснулся притихшей в этот мир земли и успокоенной воды в прорубях, заиграло неотмирным светом на небе солнце. Оно плясало в невиданной в другие времена радости, одаривая ею весь мир и небольшую горсточку одетых в чёрное Божьих старателей.
А спустя несколько часов старый, с белой, как прядиво, бородой епископ, указуя чистыми, как вода Иордани, глазами в сторону православных угодников, промолвил:
- Готовьте вон того послушника к рукоположению.
Священники, а ещё больше сами послушники и монахи растерянно переглянулись.
- Вон того, чернявого, - снова повторил епископ.
Послушник, на ком остановилась святейшая длань, не веря собственным ушам и устремлённым на него взглядам, оглянулся назад. За спиною – никого. Значит, посвящение в духовный сан возложением руки епископа пало на его голову.
А в апреле, когда в донских станицах вскапывали ещё холодную от зимней люти землю, молодой и красивый, не только лицом, но больше кротостью смородиновых глаз, священник изо всех сил старался заложить на зелёном берегу Дона, откуда открывалась широкая излучина с лесом на той стороне и с плёсом на этой, новую церковь.
Отец Михаил, служивший поначалу в соседней станице диаконом, а нынче имеющий сан священника, чаял освятить первый камень горнего места, небесного алтаря, уже к середине июня, чтобы через год обитающий в станице люд – казаки и цыгане – жили, как когда-то их боголюбивые предки, сверяя свои помыслы перед светлой лампадкой, именуемой православным церковным светом.
И труды неустанного сподвижника не пропали даром: храм Явления Богородицы, так назвал отец Михаил святую обитель, построили уже к Рождеству.
Маленькие цыганчата наперебой бегают теперь к златоглавой, белокаменной церковке, чьё стройное отражение купается в тихую погоду в водах Дона, поглядеть на цыганское солнце. Оно, сказывают, живёт в куполах и блестит краше червонного золота, из которого золотых дел мастера отливают цыганским невестам полумесяцы – серьги.
А ещё слушают дивный звук колоколов, отражённый эхом придонского леса, в котором узнают старые цыгане знакомые, передававшиеся когда-то из поколения в поколение, но нынче позабытые мотивы давней цыганской рапсодии.
0

#30 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 21 февраля 2019 - 17:24

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

29

МЫ ПРОСТИЛИСЬ НА МОСТУ


Cuncta fluunt! Finis vitae!1 Поэтому я их больше не боюсь! Ни доктора Даниэля (Якобсона), ни Максимилиана (Линде)... Хотя последний и позволял мне рисовать, и заниматься фотографией, но делал он это в своих, терапевтических целях - для того, чтобы я, по его мнению, в творческом процессе избавлялся от своих навязчивых идей и таким образом излечивался... Бедный Макс! Его широчайшая эрудиция и хваленая ученость не позволили ему просто внять моим словам и принять их на веру...
Я больше никого и ничего не боюсь... Нет, тут я соврал, кое-кого я все-таки боюсь, вернее, не боюсь, а стыжусь... но об этом чуть позже.
Пришло время сказать, прокричать правду словесно. Я делал это всю жизнь в своих картинах, но живопись мою понимали и трактовали по-разному. Каждый находил в ней близкие ему или ей смыслы... Некоторые из них (этих смыслов) были недалеки от истины, но истиной как таковой не являлись. Если честно, то и я сам внес в это дело немалую путаницу, предлагая публике наиболее приемлемые, удобоваримые для нее объяснения (pia fraus2)... Почему я поступал таким образом? Да, потому что сам страшился этой правды и даже запрещал себе верить в нее. Ведь именно из-за нее я и загремел в местный Бедлам в первый раз. Я и сейчас не хотел бы снова там оказаться, но час мой близится и потому не боюсь я более наших «всезнаек» врачей, не боюсь вновь оказаться за холмом - в доме с зарешеченными окнами, я смел и безрассуден, как загнанная в угол росомаха.
Я могу и обязан озвучить эту правду не только, потому что не желаю остаться в людской памяти мазилой-дегенератом, прославившимся тем, что в течении двадцати лет писал портрет одного и того же уродца, или, что еще страшнее - автопортрет больной души. Я обязан поведать свою историю во имя наивысшей справедливости - каждый, абсолютно каждый из тех, кто не устал еще задаваться вечными вопросами, не просто имеет право, а должен знать, что произошло со мной в тот незабываемый вечер...
Я жажду рассказать об этом как можно подробнее, но не знаю с чего начать... И не от того, что не хватает слов... наоборот, их более чем достаточно - вот это и пугает. Ибо судии мои строги и неподкупны. Славословиями их не размягчить и не задобрить, многословных же они чураются и бегут от них...
Поэтому попробую изложить свою историю в хронологическом порядке (de verbo in verbum3), может строгие временные рамки, обрамляющие повествование, удержат меня от употребления ненужного словесного баласта...
Это случилось давно, еще в прошлом веке. Во дни пламенеющих рассветов и таких же пугающих багряных закатов. Все дурное, что происходило тогда в Кристиании, впрочем, как и в большинстве других северных европейских городов, связывалось напрямую с этим атмосферным явлением. Кроваво-красные небеса пробуждали в людях самые отвратительные, демонические качества. Распоясались не только убийцы и насильники, но и самые мирные дотоле граждане. В сумрачные, как вечерние, так и утренние часы по улицам стало опасно ходить. Если бы нечто подобное случилось пару десятилетий назад, многие сочли бы происходящее за очередную «казнь египетскую», но в наш просвещенный век благодаря газетам мы знали, что явилось первопричиной природной аномалии. В несказанно далекой и загадочной Индонезии произошло извержение вулкана Кракатау. И все, ежедневно доступное нашим органам чувств неистовое буйство небесных красок являлось лишь бледным отсветом его грозной, разрушительной деятельности.
По правде говоря, атмосферная вакханалия горячих, тревожных тонов вполне соответствовала моему внутреннему состоянию... Как раз в те времена в наших отношениях с Дагни (моей музой и ангелом-хранителем) возникли некоторые мировоззренческие трения (Аmor ordinem nescit4). Она хотела видеть во мне второго Гогена, а я, несмотря на то, что очень высоко ценил Поля как мастера и личность, - не желал становиться его двойником... Да, мы в чем-то были похожи, возможно в любви к прекрасному полу, но это не означало, что я тоже должен был начать рисовать обнаженных туземок... я ведь еще не утомился от созерцания прелестей наших северных барышень...
Не помню точно, что выгнало меня из дому в тот памятный день. Очередная ли размолвка с домочадцами, прочтение последнего нравоучительного письма от Дагни или становившееся уже правилом бесплодное многочасовое топтание у мольберта, не суть важно... Главное, что я вне домашних, давящих на мою психику, как испанский сапог на голень, стен. Только на природе, лицезрея мрачную величавость наших фьордов, или бродя среди невысоких, изуродованных вечными ветрами деревьев, я нахожу некое подобие свободы...
Но не сегодня! Плохой выдался денек, непогожий! А это значит, что на мое средне минорное настроение наложится непрошенная планетарная тоска. Из Гаустада (клиника для душевнобольных) до выбранного мною местом прогулки холма Эксберг доносятся ветром как отдельные, так и коллективные стоны, заклинания и плачь тамошних насельцев. И это еще не все. Нордвест, набегавший на город с моря, со стороны маяка Фердер, захватывал и перетасовывал своими могучими невидимыми лапами не только стенания мучеников человеческого рода, но и еще более пронзительные по отчаянности и безнадежности предсмертные вопли ведомых на заклание животных (за холмом была расположена не только психиатрическая лечебница, но и Кристианийская скотобойня). Все это складывалось в такую адскую шумовую смесь, что иллюстрации Блейка к дантовому ада в сравнении с ней могли показаться невинными carte postale. Чтобы это понять - это надобно было услышать. Спасения от этого леденящего внутренности звукового ужаса не было никакого. Ощущение складывалось такое, словно душу обрабатывали не напильником, а тупым, годами неточенным рубанком. И это несмотря на то, что я уже несколько анестезировал свою чувствительность - влив в себя с полбутылки рома... Следует признать, что это входило в привычку - становится к мольберту в легком подпитии... Нет, нет! Возможно вы не правильно поймете - это было нужно не для призвания вдохновения и не для привлечения муз... Это было необходимо для того, чтобы продолжать оставаться нормальным (так называемым!) человеком. Ведь я только недавно начал осознавать слова, сказанные несколько лет назад (незадолго до того, как оказаться в сумасшедшем доме) моей младшей сестрой Лаурой: «Чтобы в этом бесчеловечном мире было легче выживать - нужно вовремя сойти с ума!» (Furiosus furore solo punitur5)
...Я за дверью. Свежий воздух, как вы уже догадались, тоже не смог принести облегчения. Стоны терзаемых смертным ужасом душ вкупе с кровавой киноварью небес создавали такую атмосферу отчаяния и безысходности, которую даже Иоанн Богослов не сподобился вообразить.
Закрыв ладонями уши, я отошел от дома в тщетной надежде спрятаться от душераздирающих звуков в близлежащем перелеске. Я понимал, что желание мое вряд ли осуществимо, тем не менее потрусил частым шагом под притягательную сень деревьев. Там-то я его и увидел. Он прятался за искривленной ветром сосной...
Сначала я узрел его огромные, переполненные несказанной жутью и еще чем-то эдаким нездешним, чему я в то время не смог найти рационального объяснения, глаза. Незнакомец стоял за деревом, постоянно озираясь по сторонам. Он был как в лихоманке, его худосочное тельце била частая, мелкая дрожь.
В первые мгновения я принял его за не по сезону одетого, потерявшего родителей ребенка. Потом мне стало казаться, что передо мной и не человек вовсе, а некое, обряженное в человеческое платье, экзотическое животное, сбежавшее из ярмарочного шапито. Я хотел подойти поближе, присмотреться и в случае необходимости предложить неизвестному существу помощь, но не решился. Было в этом создании что-то пугающе инородное и одновременно завораживающее. Чем дольше я на него смотрел, тем более склонялся к мысли, что передо мной лысая обезьянка незнакомой породы. Но длилось это недолго, ровно до той поры, пока я не собрался повернуться к нему спиной и возвратиться домой.
- Не уходи! - услышал я внятный, но беззвучный оклик.
Я замер в нерешительности. Причиной этому состоянию послужил тот факт, что просьбу незнакомого существа я воспринял не органами слуха, а каким-то дотоле неизвестным мне способом. По природе своей я человек недоверчивый, поэтому, прежде чем прийти к какому-то определенному умозаключению, я всегда стремлюсь к приобретению неоспоримых доказательств. Кроме того, как человеку творческой профессии мне присуще повышенное любопытство, что по общему мнению пользовавших меня лекарей является первым признаком слабости тормозных процессов. Несмотря на кажущуюся противоречивость вышеприведенных чувств они вполне дружелюбно сосуществовали как в моем сознательном мире, так и подсознательном. Иногда же они объединялись для достижения общих целей. Так случилось и на этот раз. Я оборотился лицом к «обезьянке» и довольно громко, и предельно отчетливо выговорил:
- Вы кто и что здесь делаете?
Задав вопрос, я с максимальным тщанием стал всматриваться и вслушиваться в своего визави по-прежнему прятавшего большую часть тела за корявым сосновым стволом.
- Я гость. А здесь потому, что отстал от своих товарищей. - ответствовал вопрошаемый, не раскрывая плотно сжатую, почти безгубую ротовую щель.
Я был готов поклясться, что как и в первый раз информация, переданная непонятным существом, вошла в меня, минуя слуховой аппарат. Это становилось интересным и совсем не от того, что меня угораздило наконец-то встретиться с главным представителем нашего многочисленного сообщества троллей - легендарным гномом Ниссе (кстати, незнакомец отнюдь не был похож на лубочные изображения фольклорного героя - безусый, безбородый, с голой, как коленка, головой и практически безносый в придачу). Первой мыслью, озарившей мозг, стало тревожное предположение: «А не схожу ли я с ума?! Не привиделось ли мне все это?» Догадка действительно была пугающей, ведь я оказался бы не единственным (как вам уже известно!) «свихнувшимся» в нашем семействе (мать тоже там побывала!). Срочно требовалось или подтверждение или опровержение столь печальной, но не далекой от истины гипотезы. Я снова обратился к загадочному собеседнику, продолжая столь же пристально наблюдать за его необычным лицом:
- Если не секрет, скажите пожалуйста, у кого вы гостите? Я здесь в округе почти всех домовладельцев знаю, могу проводить в приютивший вас дом.
- Дело в том, что мы здесь незваные гости и нет, к сожалению, ни одного дома, где нас ожидал бы радушный прием... Единственное, чем вы можете помочь, ради чего собственно я вас и удержал, - это проводить меня до моста. Один, знаете ли, я боюсь. Эти ужасные звуки... Они угнетают меня...
И опять его губы остались недвижимы, а рот неразомкнутым. Но я слышал его абсолютно четко, ни одна произнесенная им буква не осталась недослышанной или непонятой, а насчет воплей, с моей точки зрения, он был не совсем прав. Вечерело, ветер унимался, а вместе с ним утихали и страшные, терзающие психику и угнетающие дух напоминания о бренности всего земного, будь то рассудок или самая жизнь (Вrevis ipsa vita, sed in malis fit longior6).
- Хорошо! Пойдемте, я пройдусь с вами до моста, - сказал я и не знаю почему и зачем подал ему руку. Он выглядел таким затравленным и беспомощным, что еще немного и я без разрешения взял бы его на руки. Этого не произошло. Странное, неопределенного пола существо покинуло убежище и продемонстрировало себя в полный рост. Одето оно было в темно-синий, почти черный бесформенный балахон. Ноги были босые, с коротенькими, будто сросшимися у основания пальцами. Уродливость его была настоль бесспорна и очевидна, что должна была бы вызвать чувство гадливости, но вот что странно, по всем эстетическим меркам это тщедушное тельце в нелепом саване, целиком и полностью подпадающее под категорию досадных курьезов природы и чье подлинное место было не на прогулке в городском парке, а в королевской датской кунсткамере, не вызывало во мне, ни как в художнике, а следовательно профессиональном ценителе и апологете прекрасного и гармоничного, ни как в обычном человеке, никакого физического отторжения. Даже наоборот! А когда он, откликнувшись на мой жест, протянул свою... перо отказывается выводить на бумаге слово «рука» .. в мою огромную (в сравнении с его) длань легла крохотная, шагреневая на вид и ощупь четырехпалая «лапка». Кисть его была суха и тепла. Намного теплее моей. Я предположил наличие у него повышенной температуры, тем более, что «лапку» трясло неуемной дрожью. Хотел было спросить, не болен ли он, но не поспел.
- Нет, нет! Со мной все в порядке. Организм функционирует в пределах допустимых параметров, - получил я, как всегда беззвучный и не совсем привычный в стилистическом отношении ответ, повергший меня в кратковременное замешательство. В голове роилось так много противоречивых, взаимоисключающих предположений и идей, что я не мог представить, как вести себя дальше. Засыпать ли незнакомца кучей вопросов, либо задать один единственный, но такой, который подтолкнул бы его к откровенной беседе. Все это я передумал за те недолгие минуты, потребовавшиеся нам для спуска по тропинке к береговой черте. Когда нашим взорам открылась безрадостная в холодной отчужденности перспектива иссиня-черных вод пролива Дрёбак, проблема с вопросами решилась сама собой. Было похоже, что происходящее в моем мозгу коловращение читалось «обезьянкой» с листа.
- Понимаю, что ментально вы находитесь в затруднительном положении... Следовало бы открыться вам ранее, но я не мог действовать сгоряча... Мне было необходимо убедиться, что вы именно тот человек, который сможет правильно воспринять информацию... да еще эти непереносимые звуки... Можете ли вы прояснить их происхождение?
В это время мы как раз подходили к мосту. Оглянувшись на холм, с которого только что спустились, я хотел было приступить к детальному объяснению причин возникновения этого аномального звукового дискомфорта, но он, словно подсмотрев складывавшуюся в моей голове картинку, сильно вздрогнул всем своим крохотным тельцем и, не позволив мне начать фразу, торопливо заговорил:
- Нет, не сейчас! Сначала я поведаю нашу историю... Не буду перегружать вас деталями, вы еще не готовы... Скажу лишь, что мы взаправду гости на вашей планете. Нашему разведывательному кораблю было поручено предотвратить на Земле геологическую катастрофу, но расчёты оказались неверны, и мы немного опоздали. Из-за этой ошибки полностью остановить извержение вулкана Кракатау не удалось. Более того, чтобы хоть как-то купировать безудержный выброс пепла и излияние магмы, нам пришлось пожертвовать своим звездолетом. В результате чего наш визит на Землю затянулся. Естественно, что совсем без средств передвижения мы не остались. В нашем распоряжении имеются устройства, позволяющие перемещаться по планете быстро и незаметно. С их помощью мы и оказались в этой части света, поближе к северному полюсу. В ближайшее время нас должен подобрать базовый корабль...
- А как же вы оказались один... - произнес я вслух, не удержавшись от нормальной (речевой) артикуляции вопроса, - новая форма общения давалась мне с трудом.
- Виной тому эти зловещие звуки... Никто из моих товарищей не отважился разузнать, что здесь происходит... А я решился... Теперь я знаю... и мне очень неуютно и страшно... хочется как можно скорее покинуть Землю...
После этих слов, вернее телепатической передачи сей нелицеприятной мысли, должна была повиснуть пауза и она - повисла. Мне было обидно за мир, в котором я живу и другого не знаю. Ему, по-видимому, (по крайней мере так хотелось думать!) было совестно, как визитеру, тем более незваному, говорить в глаза хозяевам тяжелую правду. Не знаю от чего - от досады ли, или из обычного человеческого тщеславия - мне вдруг загорелось от имени всего человечества напроситься на какой-нибудь комплиментик. Но не может же «посетитель» не удовлетворить желание хозяев и не молвить в их адрес одного доброго словечка...
- Планета у вас замечательная, ее беречь бы надо... - упредил он меня, правда не так как хотелось бы, но и на том спасибо. Я вновь напрягся, чтобы выудить-таки из него хоть какую-то похвалу, а взамен получил следующее:
- Как бы вы сами охарактеризовали жизнь на вашей планете?
Не принципиально, снял ли он этот вопрос с моего языка, или считал с мозга... Важно, что мне держать ответ... Как мне отвечать за весь род людской? Вправе ли я? Или я должен говорить только от себя лично? Дилемма была непростой...
Не сговариваясь, мы остановились, это уже была середина моста, я выпустил его слегка унявшую дрожь ручку и торжественно, от имени и без поручения сынов и дщерей Адамовых, начав во здравие, гордо заявил:
- Мы живем хорошо! - закончить же характеристику нашей земной юдоли я удосужился не столь оптимистично (Laus in proprio ore sordescit7), а откровенно говоря - «за упокой», - Беспрестанно мучаемся...
Мне показалось, что он улыбнулся, а может мне просто померещилось в неровном вечернем освещении, что его губная линия судорожно дернулась...
Как я был неправ! Это была не улыбка...
В это мгновение, перед тем как угомониться на ночь, с моря на город сделал свой заключительный набег северо-западный ветер. На своих плечах он вновь принес жутчайшую какофонию, составленную из воплей душевнобольных людей и предсмертных, агонических хрипов забиваемой скотины. Мой новый знакомый затрясся теперь уже крупной дрожью. Глаза его расширились до пределов возможного. Четырехпалыми лапками он сдавил свою безволосую, яйцеобразную голову, блокируя уши от проклятых звуков (или стенаний проклятых?). И тут, впервые, он открыл, точнее, раззявил свой маленький ротик, но не для произнесения слов, а для - S K R I K(а), в котором было собрано все вселенское страдание, вся боль, тоска и отчаяние. Он перекрыл им все существующие в мироздании звуки. Мне даже почудилось, что на краткий миг замерли не только находящиеся в полете птицы и плывущие в воде рыбы, но и вся природа застыла от пронзившего ее чудовищного стона.
В этом нечеловеческом, неземном вое не было привычных нам вокабул. Но, как это не парадоксально звучит, в нем угадывался глубочайший смысл. Понять всего я не мог, как ни старался. Единственное (и это лишь предположение!), что мне удалось распознать, это была неистовая, щемящая мольба существа о том, чтобы его побыстрее и навсегда забрали отсюда.
Его просьба была уважена практически без промедления и самым фантастическим образом. От закатных, цвета драконьей крови облачных полос отделился один багряный сполох размером в половину городской ратуши, метнувшись в нашу сторону, он в мгновение ока покрыл собой моего компаньона по вечерней прогулке и, словно слизнув того с моста своим огненным языком, исчез в неопределенном направлении...
Вот как было на самом деле, а совсем не так, как описано на табличке, размещенной под первым вариантом картины. А что было делать? Кто бы мне поверил, если даже лучший друг Макс, услышав настоящую правду, тотчас же прописал мне не очень приятные, можно сказать издевательские, а отчасти даже унизительные, но тем не менее быстро входящие в моду процедуры французского невролога Жана-Мартена Шарко...
Рассказал, как смог... Правда, в некоторых местах не удержался, излишне расцветив свое сухое, но абсолютно достоверное повествование тривиальными, позаимствованными у древних, изречениями... Не уверен, что это помогло мне доподлинно передать настроение судьбоносного свидания, но я старался...
На этом следовало бы и закончить - finis coronat opus, однако не могу не упомянуть о прощальной фразе существа, вошедшей в мое сознание уже после того, как сам он был поглощен кроваво-красным вихрем:
- Кто же вас создал такими жестокосердными и... несчастными???????


С тех пор я всю оставшуюся жизнь мучился над двумя вещами: по мере сил пытался как можно правдивее отобразить на холсте и бумаге картину нашей встречи и расставания, а также ломал голову над оставшимися до сих пор без ответа вопросами: «Кто же Он, наш Создатель?» и действительно ли: «Deus nil frustra facit8».

А теперь, действительно конец:

Feci quod potui, faciant meliora potentes!9


Норвегия. Экелю. 8 января 1944
E. Munrh

Это последнее (известное), а по теме и тону - исповедальное письмо норвежского живописца. Оно совершенно случайно было обнаружено во время реставрации за рамой одной из версий «Крика», похищенной из музея Мунка в 2004 году. Письмо публикуется впервые с разрешения дальних родственников художника.
___________________________________________________________

1. Cuncta fluunt! Finis vitae!1 (лат.) - Все проходит! Кончается жизнь !
2. pia fraus2 (лат.) - благая ложь
3. de verbo in verbum3 (лат.) - от слова к слову
4. Amor ordinem nescit4 (лат.) - Любовь не знает порядка.
5. Furiosus furore solo punitur5 (лат.) - Безумный наказан самим своим безумием.
6. Вrevis ipsa vita, sed in malis fit longior6 (лат.) - жизнь коротка, но в бедах дольше кажется
7. Laus in proprio ore sordescit7(лат.) - похвала в собственных устах загрязняется
8. Deus nil frustra facit8 (лат.) - Бог ничего не делает напрасно
9. Feci quod potui, faciant meliora potentes!9 (лат.) - Я сделал что мог: кто может, пусть сделает лучше

0

Поделиться темой:


  • 4 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей