[Наталья Владимировна]

31

ПЕРЕКРЁСТОК

Мать поставила на стол щи, деревянной ложкой добавила постного масла. Все склонили голову перед иконой, висящей в красном углу. Василий прочитал молитву, и семья приступила к трапезе.
Несмотря на свои двадцать пять, Василий три года назад стал главой немногочисленного семейства, в котором, кроме него, лишь мать да сестра младшая. Он ел жидкое варево и смотрел в окно на пасмурное октябрьское небо. Тяжёлые думы лезли в голову парня:
«Дед после отмены крепостного права смог откупиться от барина, отец дом построил. Эх, если бы его медведь не задрал! А я не могу в люди выбиться. Работаю, сил не покладая, а едим щи с одной капустой, - загадочно улыбнулся, вспомнив, как вчера возвращался из леса. - Интересно, что там за брёвна торчат в овраге? Мамка говорит, нехорошее это место – раньше перекрёсток дорог был, а сейчас овраг. Вдруг там клад зарыт! Дом новый построил бы и к Наталке посватался. Таисии приданое готовить пора».
После завтрака молодой хозяин вышел во двор, огляделся – кругом порядок. «Скопить бы деньжат, - продолжил мечтать парень. – Живности развести поболе. Что за хозяйство? Корова, четыре овцы и десяток кур. Мясо по-хорошему лишь на Пасху едим. Завести бы ещё пару коров, и телята чтобы всегда были, и поросята. Как мяса охота! Надо на Покров курицу зарезать и пару овец придётся к Рождеству заколоть – до весны корма всем не хватит. Если Наталку возьму – ещё один рот прибавится. Пойду к перекрёстку, посмотрю, что там».
Василий взял лопату и огородами пошёл в сторону оврага. Место то было проклято, и жители деревни Осиновка боялись к нему ходить. Он подошёл туда, где вновь сползла земля, расширив овраг. На склоне, на самом верху, стали видны концы прогнивших брёвен, расположенных в три ряда.
Сняв дёрн, Василий стал откапывать постройку, дело шло споро: Бог силушкой не обидел и работы с детства не боялся. Вот и брёвна показались, счистил с них землю и приступил к разборке загадочного сооружения.
Верхний слой брёвен поддался легко, и взору парня предстал скелет, словно человек много лет назад был замурован. В его правой руке лежал тёмный кругляш. Вася понимал, такие находки к добру не приведут, но невольно потянулся к загадочному предмету. Хотел взять, но голые костяшки крепко держали монету. Именно держали, в них чувствовалась живая сила. Мелькнула мысль: «Не трогать!». Но вид загадочной находки внушительных размеров отогнал её. Василий разжал костяшки и взял монету. Рукавом зипуна вытер кругляш, сверкнувший золотым блеском.
- Золото! – прошептал опешивший парень.
«Нельзя из могил ничего брать!» - прошептал голос рассудка.
Но жёлтый металл часто затмевает рассудок, и он спрятал монету в карман. Забросал землёй мертвеца, сложил обратно брёвна и засыпал захоронение. Немного постоял, взвешивая все «за» и «против». Первые, видно, перевесили, и Василий быстрым шагом направился к деревне.
В избе взял сухую тряпицу, слегка смочил конопляным маслом и стал тереть находку. Налёт исчез, и монета предстала во всей красе, осталось лишь протереть сухим концом тряпицы.
- Вася, что это у тебя! – раздался возглас незаметно подошедшей сестры.
- Гляди, что я нашёл! – он повертел золотой кругляш перед глазами девушки.
- Где же это золотые монеты валяются? – с испуганным восторгом спросила сестра.
- В овраге у перекрёстка нашёл.
- Свят, свят, свят! – Таисия повернулась к образу и трижды перекрестилась. – Зачем туда ходил? Там же нечистая сила водится.
- Мало ли, что люди говорят. Я Наталку посватать хочу, а где деньги взять? И ты скоро замуж соберёшься. Не до предрассудков нам, - и хитро улыбнувшись, спросил. – Замуж хочешь?
- Хочу, Вася! – с мечтательной улыбкой согласилась девушка.
- То-то же. Пойду к учителю, спрошу, сколько монета стоит.

Фёдор Алексеевич был из ссыльных, третий год жил в деревне, учил детей грамоте и арифметике. Денег не брал, деревенские жители приносили ему еду и одежду.
- Фёдор Алексеевич, посмотрите, что я нашёл! – Василий протянул находку деревенскому учителю, мастерившему что-то в своём небольшом дворике.
- Где ты её нашёл? – строго спросил тот.
- На перекрестке, в овраге.
- Это плохое место и находка плохая, - затем улыбнулся, словно прочитав мысли искателя кладов, - но дорогая. Скромную свадьбу сыграть сможешь.
- Спасибо, дядя Федя! – радостно вскрикнул парень. – В субботу схожу в город и продам монету.
Василий вышел от учителя и почти бегом бросился к дому невесты. А немного погодя из-за угла того же дома вышел другой парень, Яша Малыгин. Он пришёл к учителю по делу, совершенно случайно услышал их разговор и увидел монету. Ему было восемнадцать, по натуре слыл авантюристом, и в голове тут же созрел план. А коль созрел, можно осуществить, и парень побежал делиться им со своим другом, Петькой Михеевым.
Василий радостно облапил стоящую у завалинки девушку:
- Наталка, выходи за меня замуж!
- Что ты, ненормальный?! – она вырвалась из его медвежьих объятий и серьёзным, но счастливым голосом спросила. – Вася, а как мы жить будем?
- У меня. В одной комнате мамка с Таисией, в другой мы.
- А где деньги на свадьбу найдём?
- Смотри! – он раскрыл ладонь.
- Откуда!? – девушка не могла оторвать взгляда от блестящего кружочка.
- В овраге нашёл.
- Бог с тобой, Вася! – девушка перекрестила любимого. – Там же Крестовой шастает и Леший тоже.
- Я с утра был, а днём они спят.
- Ой, не к добру всё это!
С лопатами на плечах они быстрым шагом шли в сторону перекрёстка.
- Яша, зря мы туда идём.
- Петруха, ты совсем ничего не понимаешь? – зло посмотрел на него друг. – Васька нашёл в овраге золотой, а более покопаться у него ума не хватило. Он хоть и большой, но без гармошки.
- Смеркается ужо. Может, завтра придём?
- Ты умом от Васьки далеко не ушёл. Завтра его Наталка всем об этом растреплет или та же Таиська. Вся деревня здесь будет.
- Ладно тебе ворчать – ужо пришли, - махнул рукой Пётр.
- Вон там он рыл. Видишь, брёвна торчат и земля перекопана! Отсюда и начнём!
Друзья стали разгребать влажную землю, затем отбрасывать гнилые бревна. Работа давалась с трудом – где им силушкой с Васей тягаться… Не заметили, как ночь вступила в свои права, и лишь выглянувшая огромная луна зловеще освещала старый могильник. Глаза полностью привыкли к такому свету и различали даже мелкие предметы.
- О, что-то есть! – радостно вскрикнул Яша, разгребая мягкую землю внутри могилы. – На кость похоже.
Он дернул на себя, и тут… Земля зашевелилась. Затем словно столб грязи поднялся, отряхнулся, и перед застывшими от ужаса друзьями появился скелет. С него сыпались остатки грунта. Вот он широко развёл кости рук и прокричал:
- Свобода! – увидев перепуганных парней, добавил. - И зарок сразу выполню.
- Бежим! – толкнул Петька друга.
Они стали пятиться, держа наготове лопаты. И тут мертвец захохотал, плавно изогнулся и… Превратился в огромную рысь. Побросав лопаты, ребята бросились наутёк, но зверь одним прыжком достал Петра, сбил с ног и вцепился зубами в шею. Несчастный парень извивался, стараясь вырваться из когтей зверя, дернулся последний раз и затих. Оставив его, рысь в несколько прыжков догнала Яшу. Тот, упав, попытался ударить зверя, но рука тут же очутилась в огромных, как медвежьи капканы, челюстях, а мощные когти разрезали и его шею.
Зверь, так и не разжав пасть, потащил умирающего Яшу к своей могиле, притащив, вернулся за его другом.
Рысь, встав на задние лапы, вновь превратилась в скелет, и тот долго смотрел пустыми глазницами, как на его могилу льётся свежая человеческая кровь.
Люди с факелами появились в полночь; они шли цепью, обшаривая каждый кустик. Мертвец встал и, бряцая костями, скрылся в ближайшем перелеске. Люди подошли к разрытой могиле и раздались крики ужаса:
- Петя, родной мой!!!
- Я-шень-ка!!!
Кто-то выстрелил из ружья в сторону леса, посыпались проклятия. Немного успокоившись, люди забрали погибших парней и, гневно ропща, отправились в деревню.
Когда всё стихло, на перекрёстке появился мужичок небольшого роста в старинном плаще и остроконечной шляпе, на которых отсвечивали смоляным блеском кресты.
- Эй, мертвец! Ты где? – крикнул он в сторону леса. – Выходи! Поговорим.
Из-за кустов вышел скелет и неторопливым шагом вернулся к своей могиле, по-хозяйски сел на бревно и грубо спросил:
- Что надо?
- Ты Таласым?
- Да! – произнёс тот независимым голосом и с усмешкой спросил. – А ты, судя по одежде, Крестовой?
- Да, Крестовой, и это моя окрестность – я здесь более ста лет.
- Твоя, говоришь?– с грустью в голосе спросил мертвец. - А ты знаешь, кто становится Таласымом?
- Заложный покойник.
- Ничего ты не знаешь. Так слушай. Не знаю, сколько прошло веков, с тех пор как меня живого замуровали в эту клеть, заставив охранять то, что зарыто подо мной. Я считал их друзьями и не ожидал удара в спину. Первые дни дико кричал, надеясь быть услышанным, но в те времена здесь был дремучий лес, и редко люди появлялись. Когда сорвал голос, стал молить о смерти. Ты не поймёшь этого. Прошло много дней прежде, чем прекратились мои мучения, и много веков, которые я пробыл в этой могиле, - он замолчал, затем резко повернулся и спросил. - Так кто же хозяин этой окрестности?
- И я немало здесь пробыл, - вступил в спор Крестовой. – Насылал на людей неприятности, отбирал деньги, менял их жизнь к худшему. Тем, кто приносил подарки – возвращал здоровье. Лишь одного я не делал – людей никогда не убивал. Ты должен уйти, иначе они проклянут нас, и уничтожат мой перекрёсток окончательно, перекопав обе дороги. Уходи!
- Когда меня замуровали, назначили зарок – покинуть это место смогу лишь, когда меня освободят, окроплю могилу свежей человеческой кровью и отдам то, что охраняю, человеку, который не испугается битвы со мной. Тогда я уйду. Но просто так уходить не собираюсь, - властный голос Таласыма превратился в обычный. – Крестовой, помоги мне вернуть монету! По ней я найду тех, кто меня предал и замуровал в этой могиле, даже если придётся спуститься в ад.
- Хорошо. Жди здесь! Позову Лешего, и решим, что делать.
Отсутствовал хозяин перекрёстка недолго, вернулся с высоким белобородым старичком, одетым во всё зелёное.
- Вот он! – показал Крестовой на мертвеца.
- Я понял, о ком идёт речь, - Леший кивнул Таласыму.
- Леший, помоги мне найти парня, откопавшего меня! - дружественным голосом попросил мертвец. - Пусть он придёт на могилу и вернёт монету. Если я не ошибся в нём – отдам ему, что полагается и уйду. Более вы меня не увидите. Не поможешь – много крови человеческой пролью.
- Попробую помочь. Есть у меня знакомая колдунья – в их деревне живёт.
Прогуляв до полуночи со своей любимой, Василий уснул богатырским сном и просыпаться рано не собирался – урожай весь собран, дела во дворе переделаны. Разбудил его стук в окно.
- Васька, выходи! – раздался громкий злой голос.
Вася набросил на плечи зипун, надел на голые ноги лапти и, как был в подштанниках, вышел во двор. Возле дома стояли деревенские мужики. И тут на него с кулаками бросились братья Михеевы. Василий нехотя заехал одному в уху, а другому – в живот и беззлобно спросил:
- Скажите хоть, почто налетели?
- Петьку их убили и Яшку Малыгина, - раздался скорбный голос из толпы.
- Что!!! – опешил Вася. – Когда?
- Сегодня ночью, - сообщил деревенский староста дядька Степан и строго спросил. – Ты зачем могилу на перекрёстке раскопал?
- Клад искал, - простодушно промолвил парень.
- Вот и накликал на деревню беду. Что нам теперча делать?
- Расходитесь по дворам! – раздался скрипучий голос. – Я сама поговорю с ним.
Во двор вошла горбатая трясущаяся старуха. Она была колдуньей, местные жители боялись её и стали потихоньку расходиться. Когда они остались вдвоём, старуха сердито продолжила:
- Плохо ты поступил, Василий – большое зло поднял из могилы, к тому же взял его вещицу. Сегодня в полночь ты должен пойти к оврагу и вернуть её, иначе он не успокоится, и будет продолжать своё кровавое дело.
- Кто он такой? – бесстрашно спросил парень.
- Таласым – заложный покойник. Он бессмертный, и в зверей любых превращаться может. Верни ему монету - и мертвец уйдёт.
- Ладно, схожу, – пообещал парень и направился в дом.
- Подожди, Василий! – окликнула колдунья. – Если не испугаешься, останешься в живых.
- Вася, что случилось? – из дома выбежали мать и сестра.
- Петю Михеева и Яшу Малыгина убили, - задумчиво произнёс сын, глядя вслед старой колдунье.
- Ой, Боже! – запричитали женщины.
Василий взял топор и направился в хлев. Вскоре вышел оттуда с двумя обезглавленными курицами; кровь, капая на землю, оставляла от самого сарая кровавый след.
- Таисия, разделай их и отнеси Михеевым и Малыгиным! – приказал он сестре, повернулся к матери. – Мама, у нас немного денег осталось. Раздели и отнеси им же. Надо достойно парней похоронить.

Дворы убиенных были рядом, возле их домов толпились деревенские. Сперва Василий зашел к Яшиным родителям, снял шапку постоял над телом их сына, затем подошёл к родителям:
- Дядя Лёша, тётя Оля! Я не хотел смерти вашего Яши. Не держите на меня зла!
Стиснул зубы отец убитого, полились слёзы из глаз матери. Она уткнулась в широкую Васькину грудь, долго плакала навзрыд, наревевшись, тихо промолвила:
- Иди, Вася, с Богом!
Он молча кивнул головой и вышел. Не надевая шапку, направился в соседний дом. Здесь также царила скорбь.
- Зачем пришёл? – зло спросил один из братьев покойного.
- Я не хотел его смерти. Не держите на меня зла! – вновь произнёс Василий.
- Ты, Вася, хороший парень, – грустно произнёс глава семейства, - но сам того не желая, накликал беду на всю деревню.
- Я всё исправлю, дядя Гриша! – Василий тяжело вздохнул. – Парней вернуть не смогу.
В сгущающейся темноте взошла луна, осветила могилу и сидевшего на ней Таласыма. Он ждал человека и думал свои думы. Богатство и власть, бывшие всем в его прежней жизни, перестали иметь значение. Что же осталось? Месть. Для этого нужно избавиться от проклятия, привязывающего к этому месту, и тогда он найдёт замуровавших его много веков назад. Таласым не сомневался – они умерли не своей смертью, а значит, превратились в нечисть вроде него самого или попали в ад. Найти их будет трудно, но и торопиться некуда.
Василий пришёл без факела и оружия. При виде скелета, сидящего на могиле, по телу пробежал лёгкий холодок. Немного успокоившись, достал из кармана золотую монету и швырнул мертвецу:
- Возьми и убирайся!
- Отчаянный ты парень! - Таласым резко вскинул руку - и монета исчезла. – Но боюсь, сейчас погибнешь!
Скелет изогнулся, вновь обернувшись огромной рысью. Оскалившись, оборотень медленно направился в сторону парня, давая возможность противнику прийти в себя. Василий потряс головой, словно хотел избавиться от видения, но зверь уже приготовился к прыжку. Парень, растопырив свои громадные руки, бросился ему навстречу.
Рысь сшибла с ног, но он успел схватить её за горло. Когти зверя, разорвав домотканый зипун и поддевку, впились в грудь. Боль пронзила всё тело, хватка ослабла и рысь вырвала голову из его ладоней. Перед глазами мелькнула пасть, по которой Василий нанёс мощный удар кулаком. Схватил зверя за ухо и стал тянуть на себя, второй рукой схватился за другое ухо рыси, пытаясь свернуть ей шею. Когти зверя всё сильней и сильней впивались в грудь, от боли потемнело в глазах, но он продолжал скручивать голову врага. Ещё мгновение - и Василий потерял сознание.
Пришёл в себя через некоторое время; чёрная тень загораживала луну, тело придавлено к земле чем-то очень тяжёлым и холодным, а руки продолжают держаться за… «Что это? Холодное и твёрдое, - память стала возвращаться к парню. – Рысь!» Он резко дернул руками и освободился от лежащей на нём тяжести. Вскочил, но тут же присел от пронзившей всё тело боли, в глазах потемнело.
Когда вновь пришёл в себя, рядом сидели два странных старичка и что-то бормотали, гладя его по телу, и Василий чувствовал, как уходила боль.
- Вставай! – произнёс белобородый.
- Вы кто? – спросил парень, приподнимаясь и не чувствуя боли.
- Я Леший, а он, - последовал кивок на другого старичка с крестами на одежде, - Крестовой – хозяин этого перекрёстка.
- А где скелет?.. Рысь?
- Это был Таласым, он ушёл навсегда, а это тебе оставил.
Старички исчезли. Перед глазами лежал огромный кувшин, его горлышко чем-то напоминало голову рыси. Парень дотронулся до него рукой:
- Чертовщина какая-то!.. – изумлённо прошептал он.
Поставил кувшин на днище и увидел на его боку трещину; пальцем отодрал кусочек и изнутри посыпались монеты, похожие на ту, которую он бросил скелету. Монеты сыпались и сыпались…
Прошёл год. Василий женился на своей Наталке, построил огромный дом; сестру выдал замуж за сына деревенского старосты. Вернее, сельского – на Васины деньги деревенские жители построили огромную церковь с семью куполами, и деревню переименовали в село Васильевка.
Таласым, на радость Лешему и Крестовому, покинул их окрестность и, превращаясь то в рысь, то в волка, направился на поиск своих обидчиков. Таласым понимал, что найти их будет невероятно трудно, но он был вечно живущим оборотнём.

[Наталья Владимировна]

Авторский (оригинальный) текст без корректуры и редактуры

32

НЕВЕСТ ПО ОСЕНИ СЧИТАЮТ

По сообщению иностранных информационных агентств в некогда дружественном государстве приведен к присяге… нет, не так. Лучше по-простому, по-народному, без прикидок и обидок. Кому надо, тот поймет, разжуёт и в ум возмёт.

Жил-был в недалеком государстве Министр унутреннего хозяйства. Все его не любили и обзывали сокращенно МУХ. Жил не тужил, ни с кем не дружил, но детишек нажил. Было у него три сына, два умных, а третий, младшенький, ластивый, да красивый.
И вот закончили сыновья среднюю школу и получили, соответственно, совсем среднее образование. Пришли они с красавицами-невестами к отцу в его министерский кабинет, челом об паркет вшестером хором ударили. Мол, жениться, батя, хотим, денег дай.
- Рано вам, сыночки, свататься-жениться, надо еще подучиться, - ответил радостно недовольный папаша. – У вас пока не только образование, но и ум средний. А мне, как Министру, внучата по статусу положены высшего качества, понятно?
- Нет! – хором ответили сыновья.
- Это понятно, что вам непонятно. Когда ума наживёте, тогда снова с новыми невестами придёте.
Короче, делу не венец и сказке не конец. Послал МУХ двух умненьких за границу учиться, а младшенького, любименького, в армию отдал, чтоб хоть на нём на харчах сэкономить.
Скоро сказка сказывается, да не скоро ум набирается. Два сына пять лет шлялись по заграничным кабакам и барам, джинами напивались, бифштексами объедались. А младшенький пять лет военную науку на ус наматывал, по отечественным траншеям да блиндажам, пехом да скоком, мышцу накачивал, да кашку гречневую наворачивал.
Таким образом, растратив отцовскую копейку и нажив ума бадейку, вернулись сыновья из-за границ и встали перед отцом с новыми забугорными невестами. Младшенький тоже Машеньку свою привел, сильно пригожую, на него похожую.
- Это, как там тебя, батя, - говорит от имени и по поручению старший сын. – Ума набрались, хоть завтра женись. Денег на свадьбу давай.
- Вижу, вижу, - отвечает Министр недалекого государства. – У меня к вам тоже давно сюрприз готов. Испытание называется.
Завертелся папаня, закружился и колдуном-вещуном оборотился.
- Осмотритеся, обернитеся, - закричал он волшебным голосом. – На невест своих посмотритеся. Кто свою угадает, тому счастье вечное, подвенечное, а кто ошибется, тому жизнь чужая, совсем другая.
Оглянулись братья, а вместо их невест в траве на полянке попискивают три совершенно одинаковых желтеньких цыпленка.
Пошептались два старших брата, потоптались и выбирать отказались.
- Это, батя, ну их, этих рисков брачных. Нам все равно тутошная жизнь не нравится, давай нам сразу жизнь личную, заграничную.
- А ты, младшенький, что решил? – обратился министр-колдун к меньшому сыну.
- Эх, папаня, не пропадать же добру, пральна? Раз братья отказались – беру всех троих!
- Так тому и быть! – стукнул вещун жезлом об землю и назад в Министра оборотился. – Получайте, сынки, свою новую жизнь, ту, что сами себе выбрали.
Тут же два старших брата пропали, как и не было. Младший обернулся, а ему навстречу его Машенька идет, в подоле приданое несет, четыре желтых комочка – два петушка, да две курочки.

Тут и сказочке конец, а кто понял – молодец. Сели суженые на свадебке рядком, поговорили ладком, да угостились медком. И папа-министр там был, хмельное пиво пил, тосты слушал, буженину кушал, квасу бочку выпивал, да халявой заедал.

[Наталья Владимировна]

33

ТОЛЬКО НЕ ЭТО…

Подруги Марина и Наталья, женщины средних лет, сидят за столиком в кафе. Они уже пообедали и теперь наслаждаются кофе и разговором.
— Еду на днях в маршрутке, — это Марина рассказывает. — Девица одна, ну, ты знаешь этих, с куклобарбишной внешностью и такими же мозгами, громким, на весь салон, шёпотом возмущается в трубку: «Да ты что? А он? А ты что сказала? А он что ответил? Честно? Не может быть! Какой ужас!»
Ну, мы, пассажиры, естественно, в свидетелях этого содержательного разговора о «глобальном». Деваться-то некуда. Я, конечно, не прислушивалась, но вот это меня откровенно рассмешило:
- Прямо так и сказал: ты бы хоть яичницу научилась готовить? Какой хам! И это после того, как ты отдала ему всю свою молодость и красоту?! Какой кошмар!
— Да, действительно ужас и кошмар, — согласилась с улыбкой Наталья. — После такого надо сразу заявление в Страсбургский суд подавать, чтобы защитил поруганную честь и достоинство…
Марина тоже улыбнулась, но чуть грустновато. Чувствовалось: ее явно что-то тревожит.
— К слову о кошмарах и ужасах. Знаешь, Наташ, меня последнее время мучает один сон. Он повторяется снова и снова в разных вариациях, но от этого не становится более весёлым, — произнесла Марина.
— Я не разбираюсь в снах, Мариша, но всё равно расскажи. Может, тебе станет легче.
— Хорошо. Я расскажу тебе о сегодняшнем. Он был таким реальным и… Страшным в своей реальности. Меня, если честно, до сих пор потрясывает.
Марина ненадолго задумалась, словно эмоционально настраиваясь.
— Я вижу, как по дорожкам огромного парка бредёт женщина. Странноватая: в синих шлёпанцах на босу ногу, в каких-то жутких попугаечно-пёстрых лосинах и в застёгнутом на все пуговицы плаще непонятного цвета. У неё растрёпанные волосы. А лицо… Оно какое-то неестественно бледное, как будто никогда не видело солнца. Как у вампиров в фильмах. И глаза… Огромные, чёрные… И словно прямо в душу твою смотрят. Жуткое зрелище! — Марина даже плечами передернула, будто увидела наяву ту, что описывала.
— Женщина эта погружена в себя… И идёт, как сомнамбула, словно она — одна на всей земле. Я слышу, как под её ногами рассыпаются в прах листья. Красные, жёлтые, багряные... Вижу, что её глаза машинально ищут среди них кленовые. Я откуда-то знаю, что они нравятся ей больше всего и что маленькой она собирала их для гербария… И упорно пришивала к альбомным страницам не по одному, как другие, а по несколько штук. Но здесь их почему-то нет, и я чувствую, что её это тревожит.
Вот женщина сворачивает в боковую аллею, ещё немного проходит и, будто разом вдруг обессилев, присаживается на первую попавшуюся скамью. Кругом люди, но они не обращают на неё ровным счетом никакого внимания. Молодежь пробегает мимо с заткнутыми музыкой ушами. Мамаши и бабушки неторопливо гуляют по парку с детишками. Некоторые отдыхают на скамьях — их здесь много вдоль дорожек.
А день такой славный, тёплый, умиротворяющий; всё вокруг мягким золотым светом окутано — такие случаются бабьим летом. Женщина подставляет солнцу лицо с закрытыми глазами. И я точно знаю, что она так же любила делать в детстве.
Кажется, она спокойно дремлет. Но так лишь кажется: даже сквозь закрытые глаза в ней ощущается мощная внутренняя жизнь. Её веки нервно подёргиваются, будто перед взором проносятся пугающие картины.
Наверное, что-то из увиденного показалось женщине особенно страшным. Она вздрагивает всем телом и резко открывает глаза. Почти чёрные из-за огромных зрачков, они с удивлением взирают на окружающие её деревья, людей, на высотки зданий. Все её существо — как один большой вопрос: «ГДЕ Я?»
В этот момент я понимаю, что со мной, помимо моей воли, происходит что-то непонятное... Я — больше не просто наблюдатель… Вдруг приходит понимание: я слышу её мысли… И эти мысли — мои. Знаешь, во сне бывает такое: вроде бы тот, кого ты видишь как бы со стороны, совсем не похож на тебя, но ты понимаешь, что это — ты, твое второе «я», твоя сущность.
Так же было и здесь.
Женщина (Или я?) силится и не может понять, как оказалась в этом месте. Она не помнит, как сюда пришла. Вглядывается и не узнает города, что шумит своей жизнью по ту сторону кованой ограды. Как её сюда занесло? Этот вопрос мучительно бьётся в голове, отдавая в виски. Она трёт их, надеясь, что это нехитрое движение заглушит боль и рассеет зыбь неопределенности.
Не помогает.
Между тем, трансформация со мной происходит дальше. Теперь уже я не только знаю, о чем думает эта странная женщина, я осознаю, что она — это я. Но всё, что я вижу, это как в современном кино три или сколько-то D. То есть и ощущения изнутри, и взгляд извне, и ещё микс того и другого… В общем, такой вот мистический винегрет.
Некурящая Марина в волнении достает из лежащей на столике пачки подружкиных сигарет одну и неумело закуривает. Закашлявшись, гасит сигарету о пепельницу.
Чуть погодя продолжает.
— В её-моей голове полнейший сумбур. Обрывки мыслей, ни за одну из которых невозможно ухватиться… Обрывки расплывающихся картинок… Вот я вижу себя на вокзале… Покупаю билет на поезд. Куда? Зачем? Неизвестно… Потом я хожу с этим билетом в руках между пассажирами, тычусь, как слепой щенок, не понимая, что обычно делают дальше, купив его…
А теперь я иду по улице… Она мне незнакома. Как и город. Я вглядываюсь в окружающее, мучительно пытаясь найти хотя бы что-то знакомое, но тщетно. Дома выходят на улицу закрытыми кодом подъездами, а ещё арками в проходные дворы. В одну из таких арок я решаюсь свернуть. Но стоило мне миновать первый двор, как я вдруг оказываюсь… На пустыре. Он завален зловонным мусором. Ветер носит клочья бумаги… Повсюду пластиковые бутылки… Ломаная мебель… Объедки, в которых роются собаки… Одна из них при виде меня оскаливается и угрожающе рычит… Из её пасти течет слюна… Когда эта псина двинулась в мою сторону, я оцепенела, не могла сделать ни шага… Бешеная собака приближается ко мне… До неё остается всего несколько метров… Пара шагов…И тут я, кажется, от ужаса теряю сознание…
В следующем кадре из ленты моего бреда я оказываюсь у дверей квартиры. Она как будто бы моя, но я не уверена в этом. Машинально лезу в карман за ключом. Открываю замок, вхожу. Странная квартира. Да и не квартира вовсе. Это просто комната. Точнее, кабинет врача. И сам врач здесь, сидит за столом и что-то пишет. Потом поднимает голову и спрашивает:
- Так-с, на что жалуемся, голубушка?
А я:
- Наверное, я ошиблась.
Выхожу. Читаю надпись на табличке: «Психиатр». И люди сидят в коридоре. Ждут своей очереди…
Я снова на улице, у входа в парк. Там красиво. Деревья, статуи, аллеи… Люди гуляют… Иду по дорожке. Под ногами листья разные. Шуршат. А я ищу кленовые. С детства их люблю. Но здесь их почему-то нет. Почему?
Сворачиваю в аллею слева. Иду. Вдруг чувствую, что сейчас упаду. Присаживаюсь на скамью. Отдыхаю… Солнышко, тепло, хорошо… Как в детстве… Кажется, задремала ненадолго…
— Наверное, надо позвонить кому-нибудь, чтобы мне помогли, вытащили отсюда, отвезли домой... — подумалось мне как-то лениво, вскользь.
Так же лениво, замедленным, словно в кино, движением я достаю из кармана плаща, что был на мне, телефон. Он отчего-то выглядит не так, как всегда, и очень похож на детскую игрушку тетрис. Я верчу его в руках, не понимая, как по нему звонить. Я ведь не помню ни одного номера. Вроде они должны быть в телефоне. Но как их найти? Не знаю… Непослушными пальцами нажимаю наугад на одну из кнопок, но делаю это так неловко, что аппарат падает на землю и разваливается на части. Я в ужасе вскрикиваю. Ясно, что теперь его не собрать. И все же поднимаю все детальки, раскладываю их на коленях и пробую сложить.
От бесполезных попыток меня отвлекает возникшее вдруг, но растущее с каждым мигом давление в голове… Если у тебя когда-нибудь случались приступы мигрени, ты поймёшь, о чём я. Черепную коробку будто разрывает изнутри. И силе этого давления невозможно сопротивляться, она овладевает мной, подчиняет, сводит с ума… Ощущение, что голова раздувается, увеличивается в объеме… сознание путается… Я в страхе начинаю её ощупывать. Нет, кажется, она прежних размеров. Приступ заканчивается так же неожиданно, как и начался. Давление отпускает, в голове слегка проясняется…
Марина замолкает. На её лбу лёгкая испарина, хотя в зале кафе работает кондиционер. Наталья накрывает своей тёплой ладонью руку подруги. Чувствует, как та подрагивает. Гладит успокаивающе.
— Глупенькая, это был сон, всего лишь сон.
Марина в ответ пытается улыбнуться.
Немного успокоившись, продолжает.
— Я оглядываюсь по сторонам. Может, спросить у кого-нибудь, что это за город? Нет, подсказывает мне мое чуть просветлевшее сознание, плохая идея. Подумают, что пьяная или… Или кто? Ну-ну, смелей, говорю я себе, они подумают, что я того, сумасшедшая? Конечно, именно так и подумают.
Странно, но именно эта мысль — о сумасшествии — была очень чёткой, осознанной и, я бы сказала, многогранной. Я увидела её в виде сложной геометрической фигуры со множеством углов. Память даже подсказала её название — октаэдр.
«Но как же так?» - думала я. Это не может быть сумасшествием, если я всё понимаю. Ведь лишённые ума не осознают этого. А я — понимаю.
Знаешь, больше всего в жизни я, реальная, подсознательно боялась именно этого — лишиться разума, стать бестолковым и бесполезным растением, не знать, кто я, зачем, откуда. Представляешь: вдруг потерять вместе с разумом способность анализировать, принимать решения, стать зависимым от других. Перестать быть хомо сапиенс… Превратившись в ромашку… Или бабочку… Или собачку…
И этот неосознанный, но живущий во мне страх я почувствовала и во сне. И потому мне стало жутко. И не просто жутко. Меня охватил панический ужас… Я хотела закричать, но не было голоса. Хотела встать и куда-то бежать, но ноги не подчинялись мне. Меня словно парализовало. И я просто продолжала сидеть на той скамье — всеми забытая, никому не нужная, не в состоянии ничего сделать, с четким осознанием своего сумасшествия… Не знаю, что было бы со мной дальше, если бы я не проснулась…
Глаза Марины набухли слезами. Наталья подсела к ней ближе и обняла.
— Ну, ну, будет тебе, Мариша. Успокойся. Этого боятся все. Каждому хочется до старости, до самой смерти быть в ясном уме, но не всем удается. Альцгеймер — жестокий товарищ. Но, если у твоей мамы это было, причём уже далеко после семидесяти, вовсе не значит, что и тебе её не избежать. Болезнь Альцгеймера - в большинстве случаев заболевание спорадическое и с наследственным фактором она не связана. Это я тебе как врач говорю.
Марина посмотрела на подругу с надеждой.
— Твой сон, скорее всего, связан именно со страхом перед этой болезнью. Это похоже на лиссофобию, или маниофобию — навязчивый страх сойти с ума. Возможно, это реакция твоей чувствительной психики на смерть матери. Но не факт ведь, что она умерла именно от этого. Ты вспомни: ведь у неё, кроме Альцгеймера, был полный «букет» болячек. Да и возраст…
Они посидели так обнявшись, рядышком, еще немного, пока Марина окончательно не успокоилась.
— Прошло совсем мало времени после того, как не стало твоей мамы. Я понимаю, ты никак не можешь привыкнуть жить без неё, одна. Отсюда и твое ощущение одиночества во сне, того, будто о тебе никто не помнит. Что некому подсказать… Пока была жива мама, даже глубоко больная, ты была под её защитой. Она оберегала тебя своей любовью. Теперь этого нет. И твой мозг, твоя психика ищет замены. Думаю, со временем всё встанет на свои места. Время лечит…
Подруги расстаются у дверей кафе.
— Мариша, я в метро. Ты со мной?
— Нет, я пройдусь по парку. День такой хороший…
Под ногами с тихим, как последний вздох, шорохом, умирают листья. Красные, жёлтые, багряные… А глаза Марины ищут среди них кленовые. Но их здесь почему-то нет… Садится на скамью, подставляет лицо нежаркому осеннему солнцу… Приятная дрема овладевает ею… Ей снится незнакомый город… Вокзал… Пустырь с бешеной собакой… Кабинет психиатра… Разваливающийся в руках телефон…
Ветер разносит по парку душераздирающий крик:
— Не-е-ет, только не это!..

[Наталья Владимировна]

34

О НЕНУЖНОЙ ДУШЕ

Несколько мальчишек притихло возле костра, наблюдая, как сочный жир капает на угли, шкварчит и придаёт аппетитный аромат вечернему воздуху. Но им не удалось отведать поджаренного и пропахшего дымком мяса. Пронзительный крик всполошил их притихшую стайку.
- Идолы поганые, кровопийцы! – Заголосила неизвестно откуда появившаяся тётка Маруся.
Она была хозяйка только что зажаренной курицы.
Не разбираясь, тётка щедро раздавала во все стороны подзатыльники. Но, вдруг, занеся руку над съёжившимся Николаем, она замерла….
- А ну, тикай отсюда! – зло произнесла Маруся. – Вот нехай черти тебя воспитывают!
Повинуясь, Коля понуро поплёлся к дому. Обида терзала его сердце. Разве он хуже всех - не заслуживает даже оплеухи? Так повторялось от одной проделки к другой, из раза в раз. Со временем мальчик понял, что никто в деревне не тронет байстрюченка, т.е. ребёнка, растущего без отца. Зачем? Любой уважающий себя родитель находил повод упомянуть о нём в беседе с чадом как о примере отсутствия воспитания.
Мать не принималась в расчёт окружающими, а значит, и сыном. Чего только не вытворял Николай в детстве и всегда при этом оставался безнаказанным! От зависти сверстники стали поговаривать, что «продал он душу дьяволу». Так и пополз слух по деревне.
Услышал об этом Коля и задумался: «Правда, почему бы не продать душу? Чёрт даст за неё много денег, я разбогатею и заживу не хуже, чем барин! Пускай все обзавидуются!»
С тех пор долго скитался Николай по свету и, где бы не останавливался, везде спрашивал, где ему найти чёрта? Одни смеялись над ним, другие – советовали пойти в далёкие леса или на болота, посылали его к одиноким бабкам и колдунам. Но проку от этих вояжей не было. Отчаялся Николай, решил, что чёрта никакого не существует, махнул на всё рукой и подался в город на заработки.
Стоял пасмурный день поздней осени. Николай Николаевич (так теперь звали бывшего мальчика) удобно расположился на лавочке в сквере, возле монастыря. Он отдыхал, наслаждаясь видом могучих клёнов. Два самых высоких из них находились немного в отдалении. На них почти не стало листьев. И, несмотря на высоту и толщину, они выглядели беспомощно, голо. Под этими деревьями сидела компания.
Точнее, сидели двое. Они степенно попивали водку из пластиковых стаканчиков, не торопясь закусывали, брали что-то с подстеленной на земле газетки. Как выразительное пятно на фоне оранжевой листвы, газета и привлекла внимание Николая. Он отчётливо видел сидящих возле неё людей, но никак не мог разглядеть третьего в их компании. Тот скромно стоял рядом, подливал водку, склонялся, будто говорил что-то….
Сгущались тучи. Первые капли дождя почти не потревожили обитателей парка. Но грянул гром. Молния ударила в клёны, которыми только что любовался Николай Николаевич. От вспыхнувших деревьев отскочили три испуганные фигуры. Бросив всё, они побежали в сторону монастыря. Тут Николай Николаевич разглядел третьего! Это был чёрт. Мохнатый, с рожками на голове, он спешил впереди всех, забавно подпрыгивая на небольших копытах. «Вот шанс!» - пронеслось в голове Николая Николаевича. Он бросился вслед за чёртом.
Беглецов скрыли стены монастыря. И когда запыхавшийся преследователь миновал врата обители, то успел заметить, как странная компания уже заходит в храм. Войдя следом, Николай смог уже в подробностях рассмотреть троицу. Двое были молоды и давно не стрижены. Одетые в чёрные подрясники, они напоминали послушников. «Послушники» эти стояли перед ликом Иисуса и истово крестились, шепча молитвы. Чёрт же, привалившись к стене, безразлично поглядывал по сторонам. Он, видимо, ожидал, когда «друзья» освободятся и уделят ему должное внимание.
Николай Николаевич нерешительно приблизился к чёрту. Сердце его трепетало. Пересохшие от волнения губы могли лишь шептать:
- Я вот по поводу продажи души. Как бы её продать?
Чёрт удивлённо взглянул на Николая Николаевича, затем тоже тихо, но вкрадчиво стал отвечать:
- Господин, продажа души мне – это распространённое заблуждение. Его появление связано с тем, что я предпочитаю вести аморальный образ жизни, т.е. пить, курить, подшучивать над людьми, шалить в любовных отношениях. Женщин, которые разделяют со мной разные, хотя и естественные, страсти, часто зовут ведьмами, а мужчин – колдунами. Но я ничего не плачу им за дружбу или совместные приключения. Вы ошиблись!
Не зная, что возразить, Николай разочарованно спросил:
- Скажите, а ад-то хоть есть?
- Помилуйте! - тоном профессора сказал чёрт. - Вы же цивилизованный человек! И Вы полагаете, что после смерти можно где-то продолжать жить? Помните, например, где жили до своего рождения?
- Нет, – честно признался Николай.
- Правильно! Тело необходимое и достаточное условие для существования нашего «Я». Без тела – нет дела! – улыбнулся чёрт.
- А кто же тогда Вы? И почему Вас трудно найти? – не унимался Николай Николаевич.
- Сын мой, не подобает самому с собой в храме разговаривать!
Николай растерянно оглянулся. Рядом с ним почему-то стоял батюшка с наперстным крестом на пузе и окладистой бородой. Один из «послушников» о чём-то разговаривал с женщиной возле аналоя. Чёрта и другого «послушника» нигде не было.
- Сюда приходят, чтобы с Богом беседовать, – продолжал поп. – А ты с кем общаешься? Срам-то какой!
Обескураженный Николай Николаевич ничего не ответил. Он поспешно вышел из храма и двинулся прочь. Его раздирали сомнения. Детская мечта рассыпалась в прах. И с этим можно было смириться. «Но вдруг мне всё привиделось? – думал он. - Значит, я психически болен. Нет!»
- Я знаю точно, чёрт есть, – пропустив стаканчик-другой, начинал задушевную беседу со случайным слушателем Николай Николаевич. – Он невидимый. Кому захочет, тому покажется. Вот мне как-то раз ….
Шли годы. А история, рассказанная Колей (теперь его вновь называли запросто) многим собутыльникам, всё оставалась прежней. Но однажды, немного похмелившись с утра, он в ужасе уставился в окно.
- Чёрт снова пришёл! – произнёс он.
Николай решительно распахнул раму и зачем-то шагнул навстречу своей Судьбе.
Так, официальным заключением, что он покончил с жизнью, находясь в состоянии белой горячки, могла бы прерваться сказка о том, как человек безуспешно пытался продать душу чёрту. Но не бывает атеистических и даже просто объективных сказок!
После похорон Коля оказался лежать в коммунальной могиле, среди таких же, как он, неудачников. Они все страдали от разложения тел, подобно тому, как люди, лишенные, скажем, конечностей, испытывают почему-то фантомную боль. Это загадка природы!
Но то, что мы наблюдаем как естественные процессы гниения или разложения в мире, души усопших воспринимают персонально, как мучащего их чёрта. Тленны тела грешников. А Николая Николаевича ещё и обида грызет! Не выдержал он и обратился к своему мучителю:
- Рядом со мной лежат в могиле поп-расстрига и бывший политик. Они клянутся, что страдают лишь потому, что продали тебе души! Один – чтобы получить женщину необычайной красоты, другой – деньги и власть. Так почему ты отказался купить у меня душу? Чем я хуже?
Рассмеялся чёрт, но ответил:
- Зачем мне платить за то, что и так мое?
- Откуда ты знал! – Возмутился Коля.
- Ты не простаивал, подобно монаху, часами на молитве. Ты, как политик в молодости, не погружался в глубокую медитацию и не познал мудрость мастеров Востока. Ты не подавал просящим людям милостыню! Пока играми и получением полезных навыков в мире ты развивал свои ум и тело, душа оставалась невостребованной, брошенной, как копейка в пыли. До конца жизни ты даже не подумал её оттуда поднять. А вот «начищенная до блеска», т.е. ухоженная, развитая земной жизнью душа имеет для меня огромную ценность. Её я бы приобрел, не раздумывая!
Расстроился усопший Николай от такого ответа. И не обида его теперь на черта грызёт, а досада на собственную глупость, которую уже нельзя исправить с «того света». Вы спросите, откуда знаю это я? Мне, Алексею Клюеву, он явился во сне и поведал о том, что с ним происходит.
Оставалось только объединить короткое сновидение с историей жизни самого Николая Николаевича. Так получилась сказка. Надеюсь, из неё люди узнают, что душа есть у каждого. Но распоряжаться ей волен лишь тот, кто ей дорожит. Цените же свою душу, заботьтесь о ней! И, возможно, настанет момент, когда Вы не захотите её ни на что променять!

[Наталья Владимировна]

35

ВЕТОЧКА РОЗЫ

Она вышла из лифта и шла по широкому коридору. Старинное здание гостиницы утопало в коврах и живых цветах. На стенах в массивных позолоченных рамках висели пейзажи и портреты средневековых мастеров. Тяжёлые бархатные тёмно-бордовые занавеси на широких закрытых окнах с достоинством отвоёвывали тишину, прохладу и уют для своих постояльцев. Тусклым жёлтым светом мерцали маленькие удлинённые лампочки под хрустальными абажурами. Портье, который нёс её вещи, остановился, открыл своим ключом дверь и пропустил её вперед, чтобы следом занести багаж.
В номере, оставив нераспакованными небольшой чемодан и дорожный кофр, она первым делом потянулась к телефону, одновременно вытаскивая из кармашка маленькой сумочки белый пластиковый прямоугольник с золотистым вензелем, на котором было выгравировано имя Анри, и набрала номер. В трубке сразу же раздались гудки. Она ждала, зная, что всё равно никто на том конце провода не ответит. Чуда быть не могло. Ей только нужно было дождаться автоответчика, чтобы оставить сообщение. Вскоре беспристрастный голос телефонистки «позволил» наконец ей это сделать. Она повесила трубку. Теперь она была свободна. Вздохнув, набрала код на замке кожаного чемодана и открыла его. Шёлковые комбинации, трусики, халаты, лёгкие газовые кофты, тонкие полупрозрачные чёрные брюки, лакированные чёрные босоножки на высоких каблуках, майки, заколки - всё лежало в беспорядочной небрежности, словно собиралось в большой поспешности.
В комнате было душно. Не задвигая занавески на окнах, она разделась и, набросив на плечо розовый халат, направилась в ванную. Ступни босых ног ощутили приятную прохладу керамической плитки. Она повесила шёлковый халат на крючок и включила душ. В овальном зеркале на неё смотрела красивая молодая женщина с чуть уставшим лицом, без тени улыбки или радости в глазах, синева которых больше напоминала вечернее летнее небо в горах, там, где воздух чист, свеж и прозрачен. Белый мраморный лоб в обрамлении тёмных волос, тонкий нос, чувствительные губы, которые совершенно не нуждались в корректировке карандаша или помады.
Привычным движением она подняла роскошные волосы и закрепила их большой заколкой. Крупные бриллиантовые слёзки в висячих серёжках, раскачиваясь, нежно коснулись щёк. На тонких бледно-розовых мочках ушей при малейшем движении сережек в ярком электрическом свете, переливаясь, засверкали разноцветные брызги. Игра камней всегда была её слабостью. Особенно она любила старинные изделия, где может, ювелирная работа и не была столь изящнoй и совершеннoй, но их неповторимость, оригинальность, а главное - понимание того, что время на них останавило свой торопливый бег, завораживало её. Любуясь ими, она отвлекалась, забывая порой обо всём. Современные украшения, пусть даже выполненные самыми известными и пpecтижными фирмами, не прельщали её. На тонких длинных пальцах искрились кольца с яркими изумрудами, сочными сапфирами под цвет её глаз, тёплыми гранатами, а в центре каждого были крупные чистые холодные бриллианты разных размеров и огранки. Каждое из них было неповторимым и coвepшенным, но и среди них у неё было любимое кольцо, которое ей досталось от матери по наследству. Выполненное в виде веточки розы, оно в длину было на всю фалангу среднего пальца. Листики были украшены осколками бриллиантов и изумрудов, в полураскрытых бутонах искрились камни покрупнее, а открытые розы уже сверкали безумной красотой прекрасно огранённых жёлтых и голубых бриллиантов. Для неё это кольцо было как талисман. Хотя кто знает - приносило ли оно желанное счастье?
Снимая по одному, она сложила кольца на xpycтaльнoй полочке возле зеркала и вошла в ванну, прикрывая за собой полупрозрачную розовую занавеску с бордовыми цветами. Вода была тёплой, такой приятной в этот душный летний вечер… Она вздрогнула, услышав стук в дверь, быстро закрыла кран и, набросив на мокрое тело шёлковый халат, вышла из ванны, оставляя на мягком розовом податливом ковре влажные следы.
Дверь была приоткрыта. Опять она забыла её закрыть. Ах, эта её вечная рассеянность! В коридоре в белоснежной рубашке с тёмно-вишнёвой бархатной бабочкой на воротнике стоял официант. Круглый столик на ножках был накрыт тонкой белой салфеткой.
- Мадам заказывали шампанское, - с лёгкой улыбкой произнёс он.
Она удивленно вскинула тонкие брови.
- Мадам позволит мне войти?
-Ну раз Вы yжe здесь, то проходите, - она недовольно дёрнула левым плечом, пропуская его.
Он зашёл в комнату и привычными, отработанными до автоматизма движениями быстро установил столик, убрал прозрачную крышку с хрустальной вазы с фруктами, распечатал коробку конфет и открыл зеленоватую, помещённую в серебряное ведерко со льдом, бутылку шампанского.
Рядом, к её большому удивлению, лежали сигареты и зажигалка.
- Зачем он их принёс? Я же бросила курить! - спросила она сама себя.
Официант налил в шиpокий фужер шампанского и, пожелав ей приятного вечера, постоянно улыбаясь, вышел, прикрыв за собой дверь.
-Снимает ли он хотя бы на ночь свою улыбающуюся дeжypнyю маску? - подумала она. - Cплошной мир марионеток вокруг. Как в театре.
Шампанское было холодным. Тонкими пальцами она взяла несколько шоколадок, поломала их и бросила в фужер. Сразу же запрыгали, играя, мелкие пузырьки воздуха. Она закурила сигарету. Прозрачные кольца дыма поднимались в потолок, а затем, теряя форму, ёегким облаком зависали на её поднятых пышных волосах. Едва она пригубила напиток, как тут же вспомнила, что забыла все свои кольца в ванной. Быстро встала и, сбрасывая с себя халат, yжe впитавший всю влагу с тела, так и оставила его лежать на полу.
У неё была стройная фигура. Узкая тонкая талия плавно переходила в красивые, но в меру широкие и упругие бедра. Идеальной формы была высокая грудь, которая совершенно не нуждалась в корсете. Длинные ноги имели тонкие щиколотки и совсем небольшую ступню, что было несколько несоразмерно её высокому росту. Она была достойной дочерью Евы, подтверждая на деле правильность и корректность земной эволюции. Отдохнувшее после душа тело, каждая клеточка его, казалось, искрились энергией.
Зеркало в ванной было покрыто лёгкой паутинкой пара. Она провела по нему рукой, оставляя полосы. По одному надела все кольца. Не одеваясь, вышла из ванной и села на край кровати, где валялся распахнутый чемодан с её вещами, сумочка с косметикой. Напротив, в углублении стены уютно разместился невысокий камин. Рядом в металлической корзине находились щипцы для угля, лопаточки, длинные спички, предназначенные для растопки и поддержания огня. Как будто в эту душную ночь кому-то могло прийти в голову зажечь камин, чтобы согреться. На полке камина стояли две старинные, с лепными узорами цветов, вазы, а между ними - серебряный канделябр с тремя девственно-розоватыми нетронутыми свечами.
Вытащив из вороха неприбранных вещей тонкую батистовую ночную рубашку, она одела её, сбросила покрывало с кровати и легла, выключив ночник над головой. Комната погрузилась в тишину, не нарушаемую шумом извне, словно другого мира и не существовало вообще...
Ночью она проснулась со смутным ощущением, что кто-то в её номере скребётся, пытаясь проникнуть в закрытые двери. Среди полной тишины донеслось кошачье мяукание, вперемежку с шипением. Путаясь ногами в длинной ночной рубашке, она встала, протирая руками глаза и пытаясь стряхнуть с себя остатки сна. Рука потянулась к цепочке, чтобы включить ночник, но цепочка оторвалась и бесшумно упала на толстый мягкий ковёр. Царивший полумрак слегка растаял, когда она приоткрыла тяжёлые занавеси, и мутный лунный свет воровски проник в комнату. Круглая жёлтая луна на тёмном небосклоне медленно проплывала сквозь редкие рванные облака, освещая мрачным тревожныи светом землю. На перилах балкона, выгнув спину и вытянув трубой хвост, сидел чёрный кот и злобно шипел, шевеля длинными усами, тень от которых падала на стены, накрыв их серой движущейся паутинкой.
Она распахнула двери, ведущие на балкон, отбросила в сторону лёгкие прозрачные занавеси и шагнула вперёд, но на полукруглом балконе никого не было, никакого черного кота, а внизу, среди зелени и розовых кустов, прямо под её балконом переливался в брызгах прохладной воды высокий фонтан.
Ей показалось в зеркале воды, освещённом ночным светилом, чьё-то отражение, которое колебалось и двигалось. Она нагнулась, чтобы посмотреть повнимательнее, облокотились рукaми о фигурные перила, кaк oни тут же зашатались под тяжестью её тела, норовя сорваться вниз. В ужасе она отпрянула и, закрывая рот руками, чтоб не закричать и не разбудить обитателей гостиницы, забежала в номер. Разбросанные вещи, которые лежали на кровати шевелились от лёгкого, едва заметного летнего ветерка. За спиной, в решётке камина, вновь зашуршало. Лёгкий озноб тонкой острой проволкой прошёл по спине, задевая по одному нервы всех спинных позвонков. Она оглянулась, затем трясущейся рукой потянулась за длинными спичками для камина, зажгла ими все три свечки на канделябре, отчего тут же по стенкам и потолку, по тёмным занавесям в комнате запрыгали, извиваясь, бесшумные мрачные тени, задевая её своими призрачными пальцами.
Дрожа, она подошла к камину, откуда доносился до её напряжённого слуха шуршание, и лопаткой для угля приоткрыла дверцу из матового стекла. Прямо к её ногам подбежали, шурша хвостами по ковру, две тёмно-серые крысы. Холодные острые носы уткнулись ей в щиколотки, обнюхивая и противно щекоча колючими усиками кожу ног. Она закричала, бросив лопатку, но крик отчего-то застрял в горле, и было слышно только тяжёлое прерывистое дыхание. Порывом ветра с балкона задуло две свечки из трёх, и в воздухе поплыл легкий светлый дымок с ароматом дикиx ягод.
За окном, заслоняя круг луны, пролетела стая птиц, нарушая ночную тишину взмахами сильных крыльев. Напуганные тенями и шумом, убежали вновь в камин крысы, словно растворяясь в ночи.
- Телефон... Надо позвонить портье... - лихорадочно пульсировала в её голове спасительная мысль.
Она подбежала к телефону, но он молчал, как немой. Она отодвинула аппарат и в слабом освещении ночного светила увидела, что шнур оборван и валяется за прикроватной тумбочкой.
Единственное, что ей оставалось делать - это бежать из этой жуткой комнаты, наполненной ночными ужасами и страхами. Она открыла дверь, но в последнюю минуту вспомнила, что кольца остались под подушкой, куда она имела привычку, снимая их, складывать совершенно непроизвольно перед сном. Быстро вернулась, перевернула в темноте подушку, нащупала рукой кольца, схватила все в кулак и выбежала в коридор, на ходу одевая их уже впервые в жизни как попало на пальцы.
Мерцающий свет от ламп, установленных на стенах, попадая на веточку розы, бликами и пятнами разбегался по бордовым обоям на стенах, скользил по позолоченным рамкам старинных картин, бархатным занавесям с золотистыми шнурами, создавая сказочную иллюзию ирреального мира. Она оглянyлась, встала на цыпочки, и, боясь своим присутствием потревожить тихое привычное царство, быстол пошла к выходу.
Лифт не работал. В подсознании она это уже допустила эту мысль, даже была к этому готова, а поэтому, сразу же, не мешкая, спустилась по лестнице вниз, упустив из виду, что на ней только одна прозрачная ночная рубашка, но это уже не имело значения. Портье нигде не было видно. Она стояла одна в вестибюле, тишина которого была неправдоподобной.
Сквозь абсолютно чистые и прозрачные стёкла незанавешенных окон была видна улица, где веселился народ. Это было похоже на карнавал. Аргентинский, бразильский, а может, и африканский, но этого она не могла понять, т.к. ни звуки музыки, ни пение, ни шум веселящихся людей не проникали сквозь толстые стены старинного отеля. Может, поэтому танцующее шествие на фоне полной тишины, извивающиеся и изгибающиеся в диких примитивных танцах полунагие тела с призывно зовущими движениями, которые не оставляли никаких сомнений в страстных и низменных желаниях, были так откровенно ясны и понятны. Музыка не заглушала, не отвлекала своего случайного единственного зрителя от истинных намерений участников; наоборот, её полное отсутствие, как и ночные тени, невидимые, но ощущаемые только внутренней интуицией, добавляли множество штрихов и оттенков в безумие эротического танца.
Казалось, что за стенами иная жизнь, иной мир, иное время. В бликах ярких фонарей было ясно видно каждое движение танцоров. Их нагота была прикрыта полосками тканей, бусами, либо пpocтo длинными волосами, которые извивались как щупальцы медузы в такт танцующих. Но эта полунагота была ещё более призывная, откровенная, зовущая. Вce oни поворачивались к ней, протягивали свои горячие от желания руки, облизывая влажным языком сочные губы, обнимая собственное тело так, словно обнимали её...
Она почувствовала, как участился пульс, как ожил, казалось, каждый волосок на теле, давая возможность ощутить новые, ранее неведомые ощущения. Кожа натянулась как струна на грифе инструмента в ожидании, что умелый гитарист, найдя нужную музыку, заденет струны, всколыхнет душу и заиграет, дав свободу и раскрепощение напряжению, нервам и чувствам. Так хотелось открыть окно, чтобы вместе с музыкой, шумом и предполагаемым звоном множества металлических браслетов на руках в вестибюль ворвались звуки, а главное, свежий прохладный воздух, без которого она yжe начинала задыхаться.
Почему она послушалась Анри? Почему она остановилась в этом странном отеле, где по перилам балкона ночами разгуливают дикиe коты, а сквозь решётку камина выглядывают наглые и отвратительно противные крысы? Хотя… (она улыбнулась грустной улыбкой) смешно было бы перечить ему, а, тем более, делать что-то по-своему. За эти полгода, что они вместе, все вопросы решал он, даже мелочи, даже аксессуары её туалетов, не говоря уже о самих нарядах.
Первое время она пыталась роптать, настаивать на своём, потом пошли робкие попытки, просьбы, уговоры, но каждый раз она сталкивалась с тем, что он не просто делает все так, как ему хочется, а очень часто именно из-за духа противоречия, что доставляло ему особенное ощущение власти. Власти над ней, над её красотой, молодостью, чувствами, волей, наконец. Последнее было самым тяжёлым, так как вело к депрессии, к ощущению бессмысленности и своей неполноценности. Она начала пить. Это неудивительно: ведь ей надо было сбрасывать хоть иногда ту тяжесть, что давила на неё отчаятием и холодом могильных плит.
Она начала сознавать, что с приходом Анри в её жизнь она потеряла всё. В первый момент она этого не понимала, т.к. в нём для неё сконцентрировался весь мир. Она поменяла на него свою свободу, благополучие, беззаботную юность. Его любовь - такая страстная, всепоглощающая, стремительная и ошеломляющая, была слишком выразительной в этом мире серых оттенков, где чувства обычно опускаются лишь до уровня удобной кровати. Он ей показался совершенно иным - принцем на белом арабском скакуне. Но ведь именно таким она его и увидела в первый раз, когда он играл в поло. Он словно вышел из мечты, чтобы стать явью, действительностью, чтобы пленить её разум, который она сразу же потеряла. Забыв обо всём, она ушла из дома, невзирая на мольбы родителей. Особенно убивалась её милая, нежная мама, которая не хотела видеть свою дочь в руках шарлатана и обманщика. Буржуазная среда семьи, в которой она родилась и выросла, манеры, образование, нормы поведения - всё, что казалось привычным, естественным и прочным, всё пошатнулось и в одночасье рухнуло, похоронив под руинами воспоминания о детстве, о той сказке, в которой eй пocчacтливилoсь пронестись в искрометном полёте дней и лет, забыв о земном.
Анри был полной противоположностью. Он вышел из самых низов общества. Его отец бросил семью, когда он был совсем маленьким, а мать, оставив детей на произвол судьбы, проводила время в развлечениях и пьяных разгулах. Он ещё ребенком познал все стороны грязной и низменной жизни, прошёл по ступенькам все её этапы, деля ночлег с ворами и убийцами, имея в друзьях проституток и наркоманов. Он мог часами ей рассказывать гнусные истории своего детства, даже не понимая, как это ранит её нежное сердце. Каждый шрам на его руке был воспоминанием о поножовщине, драке, выколачивании денег на наркотики. Этот мир был для него привычной средой обитания. Отвергнутые обществом, он и ему подобные, словно Квазимодо, иногда пытались бить в колокола людских душ, чтобы найти понимание, сочувствие, но тщетно. Звон колоколов эхом разносился, не задевая чужих сердец. А пропасть, куда они катились, казалось, вообще не имела дна...
Она чуть прикрыла веки, продолжая смотреть, не отрываясь на проходящую перед глазами толпу, словно взятую из ниоткуда, слегка ведя плечами в такт неслышимой, но явно ощущаемой музыке. Её тонкие пальцы заскользили по лицу, шее, захватили концы волос, цепляя их кольцами. Оголилось белое нежное плечо от сброшенной изящной бретели. Пальцы потянули нежную ткань кружева прозрачной ночной рубашки, украшенной бордовыми пуговичками в виде жемчужин и тонкими атласными леночками, пропущенными сквозь дырочки розового гипюра, царапая ногтями кoжy, задевав овальные пуговички, кoтopыe рассыпались вокруг её ног, разбивая ночную тишину своим звонким падением. Напряжение достигло своего aпoгeя, когда она почувствовала за спиной дыхание. Боясь оглянуться, она просто ждала, уповая на Бога.
Чья-тo горячaя дрожащaя рукa кoснyлaсь её прохладногo плечa. Бархатное прикосновение поползло дальше, задевая шейные позвонки, спину, теребя волосы на изящном затылке. Влажные чувственные губы медленно осыпали её тело страстными поцелуями. Она задыхалась в истоме, ловя ртом спасительный воздух. Вихрем закружилась голова. В ту же минуту карнавальное шествие за окном стало медленно растворяться, исчезли, словно их и не было вовсе, пляшущие силуэты с браслетами на руках и ногах. Она стала медленно оглядываться, понимая, кого увидят сейчас её пробудившиеся глаза.
И потеряла сознание...
Солнечный зайчик попал на лицо, даря приятное тепло. Она только собиралась потянуться и открыть глаза, радуясь сладкому утреннему пробуждению, как услышала обрывки тихой речи рядом с собой.
- Марк, я уже здесь. Да, всё в порядке. Я успел вовремя. Она начала задыхаться. Что? Да, она опять заказала шампанское, сигареты. Да, и это, конечно, тоже. На фоне медикаментов, которые она принимает, всё просто усугубилось и дало такой эффект. Нет, сейчас она спит, как ребёнок. Чистое, нежное лицо, она улыбается во сне своим ангелам, которые берегут её для меня. Да я и сам не пойму, как она смогла убежать? Хорошо, что хоть позвонила. Удивительно, в ней словно запрограммировано звонить отовсюду, куда её уносит больное воображение. Да, я помню. Синдром ложной памяти. Криптомнезия… Бедная девочка! Когда она только излечится от этого? Марк, ты же знаешь, как я её люблю! Теперь опять придётся перенести день пластической операции, а мне так хотелось побыстрее избавить её от этих ужасных шрамов на руках и cпинe, которые портят её красоту, мне хочется её спасти. Пойми, она не виновата в том, что ей досталось такое наследство. Хорошо, что у неё вообще хватило сил и мужества выбраться из этого ада, нищеты и вечного пьянства, куда её выбросили родители. Моя мама уже звонила? Я знаю, она беспокоится, но передай, что все её фамильные драгоценности на месте. И веточка розы тоже. Когда у Каролин начинается приступ, пальцы сжимаются с нечеловеческой силой и разжать их не всякому под силу. Это единственное, к сожалению, преимущество в её положении. Марк, послушай, она, кажется, просыпается. Я тебе потом перезвоню. - Анри повесил трубку и повернулся к Каролин.
- Девочка моя, я, наверное, разбудил тебя?
- О, нет, Анри, я так рада видеть тебя! - она потянула к нему свои тонкие руки.
- Да, моя милая, я тоже рад тебя видеть. Давай, просыпайся, и мы поедем домой. Ты же соскучилась по дому, не правда ли?
- Да, Анри, конечно, мы сейчас поедем. Ты же знаешь, я умею собираться быстро.
- Знаю, моя дорогая, - он тяжело улыбнулся.
- Анри, - она вдруг о чем-то вспомнила, - а что, разве телефон работает?
- Да, - подтвердил он. - Я разговаривал только что с Марком и, наверное, разбудил тебя этим.
- Нет, это ерунда. Просто я подумала... А может, мне приснилось?
- Что тебе приснилось? Ты о чём, девочка моя?
Но она ему не отвечала. Глаза смотрели на закрытую дверцу камина, возле которой аккуратно располагались щипцы для угля, лопаточка, спички. Всё было на своих местах. Она перевела взгляд на серебряный канделябр. Фитили на свечках были нетронутые, без скатившихся слёз оплавившегося парафина на боках, все три.
- Какой странный сон, право, мне приснился, Анри! - тихо промолвила она, пытаясь сбросить нарастающее напряжение.
- Расскажи мне, милая. Я тебя слушаю, - он потянулся к ней.
Но у неё на удивление хватило сил отстраниться.
- Нет, нет, не здесь. Мне не нравится этот отель. Давай лучше скорее уедем отсюда. Я только умоюсь, и мы уедем, правда? - она вопросительно, но с надеждой на подтверждение своих слов посмотрела на него.
- Конечно, Каролин. Я помогу тебе сложить вещи, пока ты примешь душ.
- Да, конечно. Тебе не придётся ждать меня. Я очень скоро буду готова.
Она встала, подошла к камину и посмотрела внимательно на канделябр. «Боже, как хорошо, что это мне только приснилось!» - подумала она и, ничего не сказав Анри, зашла в ванную.
Уже через несколько минут они вдвоём спустились на лифте вниз. В вестибюле было тихо. Большие окна блестели чистотой и прозрачностью. Сквозь незашторенные стёкла была видна оживлённая площадь, по которой прохаживались в лёгком утреннем променаде люди. Анри шёл сзади, неся в руках её кофр и небольшой чемодан, из которого свисала розовая лента её ночной рубашки. В спешке они оба не заметили этой оплошности.
- Ой! - вскрикнула она и остановилась.
- Что случилось, милая? - спросил Анри.
- Кажется, я наступила на косточку. - она нагнулась и из-под тонкой подошвы лакированных босоножек вытащила овальную бордовую пуговичку, так похожую на жемчужину. Рядом лежало ещё несколько...

[Наталья Владимировна]

Авторский (оригинальный) текст без корректуры и редактуры

36

МАМИНА СИЕСТА

В три часа дня мама вынесла из дома - гамак, затем - вентилятор, затем - книгу, и наконец, баллон кока-колы.
- Вешай, - велела мама Коленьке. Коленька обратился лысеющей челкой к клену.
За вентилятором змеился удлинитель. Механизм норовил упасть на кочки.
- Неужели нельзя здесь всё подровнять? - капризно протянула мама.
Коленька обернул лицо и к земле, от солнца серой, глубоко треснувшей: глубоко в трещинах по ночам бегали мыши.
Баллон кока-колы подернулся влагой и сулил холодный шипучий глоток. Младший сын Жоржик тащил зеленый шланг, из кожи которого брызгали фонтанчики воды: прибить пыль.
Мама подставила под струйку ладонь - удивительно розовую и гладкую для пожилой женщины, омыла лицо и величественно кивнула. Затем она поставила маленькую сухую ногу на пень и с пня ухнула в гамак, сразу же затрещавший кустами.
Деловитый и хозяйственный Коленька задумчиво скреб совковой лопатой мокрую от шланга пыль. Жоржик направил внезапно струю и окатил братов торс. Старший постоял, подумал и сказал:
- Однако!
Жоржик плясал в восторге - солнечный вечный мальчик, для которого всякое время сиеста, обрамленный радугой, дрожащей в листьях жасмина.
- А где папа? - спросила мама из шевелящихся кустов.
- Копает, - в один голос, слитно ответили братья органным монолитом, в котором сплелся в единый звук тенор Жоржика и гулкий бас Коленьки.
Мама восседала посередь листвы задумчивая, невесомая и поэтичная, ее руки все гладили обложку книги.
- Жоржик, пойди, позови папу, - попросила она.
Жоржик обошел, выкидывая тощие ноги, жужжащий мухами жасмин.
- Папа занят, - прозвенел он в замершем воздухе.
- Папа всегда занят. Хочет нас всех надежно спрятать, - вздохнула мама. - Как он о нас всегда заботился! Интересно, как он сейчас выглядит?
- Наверное, отрастил здоровую бороду, - предположил Жоржик.
Мама покачала седой головой, приведя опять в движение кусты, и нараспев процитировала: «Узкая рыжая борода, тонкий восковой нос, легкий армяк и ореховая (из лошадиной шкуры) шапка» (*).
- Это не папа, - подумав, отметил Жоржик. - Это наш Коленька.
Мама наморщила лоб и согласилась:
- Пожалуй.
Она оглядела с высот своего положения пространство между кленом и жасмином:
- Жоржик, повесь шланг на ветки. Пусть брызжет. Коленька понаблюдает, чтобы не очень брызгало. А ты пойди к папе, скажи - скоро чай. Только как следует крикни, чтобы папа услышал. Последний раз папа выходил к чаю в позапрошлом году. Вредно так долго сидеть под землей.
Высокий Жоржик, поигрывая мускулами сквозь майку, скосился на брата, замершего у шланга в позе часового, вздохнул и подставил голову под блестящее солнце. Дорога вела вдоль частокола, украшенного пестрыми нарядными лентами. За забором паслись коровы и исторгали навоз, отчего трава на поле выдалась необычайно густа и блестяща. Запахи травы и навоза ласково щекотали длинный нос Жоржика, бодро шагавшего по колее и выглядывающего селянок в зарослях шалфея и чабреца. Высоко в небе звенел жаворонок. Вдали козопас вел стадо.
По небу бежали резвые пушистые облачка, пятная землю, заслоняя солнце. Они накапливались у кромки леса и разбухали над соснами, синели над еловым бором, и в чаще копилась тьма, в которой рылись кабаны в поисках желудей.
Мама поглядела на раскаленную крышу дачи сквозь радугу от брызг из шланга и напророчила дождь. Коленька бережно поправил ветку и подставил тонкий восковой нос под прохладную струю, не сделав ради этого и шага; просто нагнув коротким движением узкую рыжую бороду.
- Почему ты не поможешь папе, Коля? - спросила мама. - Ведь если подумать, он роет ради нас.
Вода огладила квадратные плечи и сгладила углы, застряв в поросли на могучей груди.
- Какая разница, где жить и где умирать, - равнодушно пробасил Коленька, не убирая головы из-под струи. - Мне и здесь хорошо.
Мама проводила взглядом, прищурившись, большого гудящего жука.
- Хорошо бы он пришел пить чай, - мечтательно сказала она. - Я уже забыла, как пахнет его кожа.
- Наверное, она пахнет глиной, - ответил старший сын. - Я, когда копал погреб, весь измазался.
- В такие времена все пахнут глиной, - вздохнула мама. - И все-таки я бы хотела повидать твоего отца.
Жоржик вспотел и захотел пить, поэтому свернул с дороги и, топча траву и коровьи лепешки, направился к козопасу. Тот вел стадо вдоль ручья, над которым плескались ивы и осока. В русле валялась галька и ржавое железо; его перегораживали заброшенные бобровые плотины. На берегу пахло рыбой. Козы разбрелись в траве и трясли бородами. Козопас опирался на сучковатую кривую палку и сам походил на посох. Ручей пересох.
- Я хотел попить, - сказал Жоржик и сглотнул. - Я думал, что у вас найдется вода.
Косопас разлепил тяжелые веки и незряче уставился на голос.
- А присядьте-ка на бережке, молодой человек. Может, дождь пойдет - и вода будет, - проскрипел он.
Жоржик уселся на кочку рядом с козой и начал чесать ей лоб. Коза ластилась.
- А долго ли сидеть, дед? - мурлыкнул он.
- Пока дождик не пойдет.
- Да ведь он может и стороной обогнуть!
- Ну и не будет воды, - заклокотал дед, стукнул посохом в гальку.
- Коленька, - сказала мама. - Я боюсь, что градом посечет розы.
Квадратные плечи шаркали за кустами, скребли железом пыль. Из-за жасмина донеслось:
- Укутать, что ли?
Мама, поглаживая книжку, поразмышляла.
- Нет, давай их срежем. Пойди, сними со шкафа две китайские вазы и поставь туда цветы. Все равно папа скоро завалит отвалом все клумбы. И весь участок. И весь дом.
Коленька явил часть рыжей щеки:
- Может, огурцы тогда тоже срезать? И помидоры?
Мама приставила средний палец ко лбу:
- Срежь, Коленька. Сделаем салат.
- Помидоры еще незрелые, - буркнул Коленька, прислонил бережно лопату к стене дома, взял секатор и не спеша двинулся в направлении теплиц. Его тропинка вилась у палисадника, где смородина превратилась в ловушку для стрекоз и дом для пауков. Коленька топал плотными ногами по железной земле и размышлял, что кусты надо бы подстричь. Он каждое лето размышлял, что кусты надо стричь.
- А у вас нет воды, дедушка? - искательно спросил Жоржик.
Козопас погладил мятую флягу на поясе.
- Есть, сынок, чуток, да не дам. Самому все время пить охота. К старости горло пересыхает.
Жоржик посмотрел на каменное неприветливое русло и растерялся.
- А что же мне делать?
– Подои козу, - ухмыльнулся старик.
–
«Это волчьи глаза или звезды - в стволах на краю
перелеска?

Полночь, поздняя осень, мороз.
Голый дуб надо мной весь трепещет от звездного блеска,
Под ногою сухое хрустит серебро.

Затвердели, как камень, тропинки, за лето набитые.
Ты одна, ты одна, страшной сказки осенней Коза!
Расцветают, горят на железном морозе несытые
Волчьи, божьи глаза». (**)

Мама читала вслух, с выражением, адресуясь к кустам. В глазах ее стояли слезы.
Над лесом налилась жирным брюхом молчаливая лиловая туча и Жоржику казалось, что из нее кто-то ему подмигивает залихватски: мол, не пропадем - будет дождь, будет! Кто-то сидел в туче и глядел на младшего брата, и он отвернулся от блеющих коз.
Пойдет дождь и появится вода, вот я и попью, решил Жоржик. Он пошел вверх по руслу, пиная гальку и отцепляя от майки колючки. Берега становились выше и выше, трава исчезала и на склонах появились каменные россыпи.
Коленька брел по тропинке, прислушиваясь к звукам и гадая, кто это тут шумит, под мышками проступили пятна пота, а у щек завилась бакенбардами противная мошка. Палисад становился все мощнее и грознее, рос в крепостную стену; к верху бревна заострялись и выглядели так, словно на них уже висят головы татей. По другую руку начался плотный ельник, и старший брат выдумал, что под мохнатыми лапами могут расти грибы, но решился идти дальше, потому что не догадался захватить лукошко. Квадратные плечи разгребали сумрак, слегка разбавленный солнечным светом; здесь было, пожалуй что, и приятно - прохладно и тенисто.
Забор вдоль тропинки оплелся колючей проволокой и усыпался битым стеклом: со двора доносился лай собак. Проволока высунулась перед грудью, и Коленька перекусил ее секатором. На высокой сосне висел репродуктор и вдруг замолчал. Только тут до Коленьки дошло, что то щелканье, которое он воспринимал, как лесной шум - радио, вещающие о главном. Он вдруг понял, что порвал провод к репродуктору.
Лай собак раздавался ближе и ближе. Коленька встревожено прислушался и замер: по его торсу бегали, как щекотка, солнечные зайчики. Иссиня черная туча показалась над верхушкой сосны и съела солнце - зайчики ускакали и Коля стал однотонен, приземист и напуган. Он стиснул секатор и прошел еще немного вперед; ноздри его раздувались и клочкастая рыжая борода поднималась и опускалась вслед за упрямым подбородком.
Мамино чело ощутило дуновение ветерка - ласковое, нежное касание, словно ребячье. Она открыла глаза: гамак слегка раскачивался, рядом шумел фонтан, навевая дремоту.
«Плохо спать днем», - подумала мама, шаря руками в поисках книги. - «Может заболеть голова».
Книга лежала на земле. На корешок налипло немного грязи.
Мама тщательно, руками оттерла пятно и прочитала наугад: «Но ведь этим «забором», таким свинским и интернациональным, делается чуть не вся Россия, чуть не вся русская жизнь, чуть не все русское слово, и возможно ли будет когда-нибудь из-под этого забора выбраться?» (***) Пожилая женщина замерла, пытаясь понять и внимая далекому лаю собак.
Жоржик сильно потел и пытался дышать, как собака - высунув язык. Здесь, в ущелье, воздух был сперт и плотен, его приходилось разгребать руками. Мшистые скалы сурово уходили ввысь, и где-то там, в крошечном небесном окне, где, видимо, еще жило солнце, описывал круги орел, высматривая добычу.
Жоржик смотрел на кручи и думал, что по камням можно и вскарабкаться наверх, но когда попробовал шагнуть, мигом оцарапался и вспомнил вдобавок, что боится высоты. Склоны только выглядели доступно; это была иллюзия, обман - отвесные скалы, обросшие к тому же в каждой ложбинке колючими, похожими на проволоку, зарослями, которые и мачете не прорубить.
У ног беззвучно скользнула крупная гадюка, и Георгий удивился, что в такой бесплодной местности есть жизнь. Он очень хотел пить, но камни были сухи и горячи. Высунутый язык тоже высох, и Георгий втянул его обратно и начал сосать, как леденец, стараясь восстановить влагу. Язык треснул и стал напоминать змеиный.
Николай чувствовал опасность - шерсть на загривке встала дыбом, он втягивал воздух, только что спокойный, мирный, но теперь напитанный страхом и ненавистью.
- Эй, - зарычал он в тишину леса, особенно глубокую после того, как перестало шипеть радио. - Э-ге-гей!
Его бас покатился по лесу, вдоль бетонного слепого забора, как увесистый валун - и Николай поразился силе и трубности звука, когда голос вернулся назад вместе с лаем собак, бесновавшихся уже совсем рядом и мешавшихся с криками людей.
- Что с радио? Чужой! - расслышал Николай. - Взять, фас, фас!
- Немедленно починить, - сказал чей-то металлический голос.
Тогда Николай, слегка косолапя и сутуля, повернулся и побежал прямо под брюхо опустившейся на лес черной бездны, в которой золотыми стрелами вспыхивали нити молний.
Седое небо надо мной
И лес раскрытый, обнаженный.
Внизу, вдоль просеки лесной,
Чернеет грязь в листве лимонной. (****)
К маме зашла соседка, и они обсудили цены на молоко. Мать принялась читать стихи, но соседка махнула рукой, задев шланг и обрушив фонтан. Вода лилась в глубокие трещины земли.
- Где твои-то все? - спросила соседка.
- Разбрелись кто куда, - отвечала мама. - Как ты думаешь, будет дождь?
Соседка глядела на небо, словно в первый раз видела.
- Да пора бы уже, а то как под подушкой живем. Ветерку бы, свеженького!
Наверху орел прокричал что-то пронзительное и скрылся за краем скалы. Георгий не поверил своим глазам: горы дышали, дрожали каменные глыбы и курились пики. Он не сразу понял и отличил: край серой горы разделился и раздвоился, набух и разрешился стальной тучей, сначала похожей на шапку, но затем ринувшейся по склонам вниз.
Георгий вдруг услышал страшный грохот, что-то ударило в спину, протрещало пулеметной очередью по камням, швырнуло оземь: страшный камнепад закрыл дорогу назад. Все заволокло клубами кисло пахнущей крошки; казалось, началась война и над ухом воют снаряды.
Он потерял голову от адского грохота и пополз, раня себя острыми осколками скал, по ущелью, судорожно извиваясь, бездумно, отчаянно, в животной попытке выжить - и выжил, потому что грохот прекратился.
Трудно было назвать красавчиком измученного человека, чье тело лежало в пересохшем русле и цеплялось руками за камни. Георгий долго еще извивался ящерицей и думал, что прополз уже пол мира; тогда он рискнул поднять голову - о, что за лицо он явил горам! Это было не лицо, а окровавленная маска с располосованной, грязной и окровавленной белой кожей, на рассеченный лоб падали грязные колтуны. Лежащий человек - скулящий от страха старик - приподнял голову и отшатнулся: прямо рядом с его распухшим носом лежало тельце теплой мыши; оно вздрагивало, в нем еще бродили токи, но крохотные глазки остекленели и из носа в иссохшее русло упала красная капелька.
Никто не знал, что здесь - погост,
Да и теперь - кому он нужен! (*****)
Край грозы, съевшей солнце, казался ослепительно черен, а небо за ним раскинулось белым огромным парусом, по которому метались взбалмошные птицы. Уже невидимое светило рассыпала из недр тучи лучи, как из брюха кита. Сухонькая и легкая женщина забарахталась в гамаке, пытаясь выбраться, и выпала из него на землю, напитанную водой из шланга.
- Пора бы чай, - сказала она, потирая ушибленный бок. - Коленька, иди, завари чайку! Может, придет отец. Розы поставь на стол. Жоржик уберет шланг - кажется, сегодня поливать не надо.
Угрюмый волк, тяжело свесив красный язык, из последних сил отбивался от стаи собак. Волк не понимал, за что его затравили, но защищался основательно, так, как делал всегда любое дело: укреплял шланг, вешал гамак, срезал розы и расставлял их по вазам. Две или три собаки получили свое и хромали за воротами, скалясь и мотая разорванными ушами. «Говорил же я, не зрелые еще помидоры», - думал, огрызаясь, старший брат.
Ротвейлер вцепился в глотку, еще один висел на хребте, гончая грызла заднюю лапу. Глаза волка мутнели, и он уже с трудом различал надпись на воротах: «Внимание, частная собственность». Из пасти капали красные капли.
Трясущийся, раздавленный ужасом человек медленно перевернулся на спину и приподнялся. Он оказался в ловушке: ущелье перегородило в обе стороны, всюду теперь высились одинаково крутые, мрачные стены. Мужчина сел, болезненно застонав, и долго сидел в отчаянной позе у трупика мышки, вцепившись в грязные волосы. Затем он отпустил волосы и закричал, и кричал долго, чтобы папа услышал; но лишь запечатлел свой тенор в камнях и воздухе ущелья.
Еще не замер в отдаленных углах, под гнездами орлов, его крик, как мужчина, забыв закрыть рот и высунув раздвоенный язык, встал и, еле передвигая ноги, подошел к тому завалу, который отрезал дорогу домой. Он нагнулся и поднял камень, внимательно осмотрел его ломкую, шершавую, возмутительно неправильную поверхность - и отшвырнул в сторону, затем, сопя, взял второй камень - и кинул к первому, и потянулся за третьим... Человек кидал камни и осознавал, что нашел занятие на всю оставшуюся никчемную жизнь.
Мама вошла в дом и аккуратно поставила томик на полку. Затем она прошла в дальний конец участка, где высились груды влажной земли. Она подобрала кусок кремня и бросила его в дыру, постояла, ожидая ответа и крикнула внутрь:
- Ты придешь пить чай? Мы тебя ждем пить чай!
Эхо загуляло по стенкам колодца, от которого во все стороны расходились в причудливом лабиринте ходы, подобные муравейнику. Мама не поняла, услышала она что-нибудь или нет, но она давно привыкла, что папа не отвечает, и только удивлялась, зачем так глубоко рыть: чтобы спрятаться навсегда, достаточно ямы размером чуть больше тела.
Она огорченно покачала головой и, бормоча: «не плачь обо мне, ибо дни мои через смерть стали вечны» (******), вернулась в дом, чтобы подать на стол, потому что мамы привыкли, что им приходится делать все самим, и обретают отдых только в короткие часы сиесты.

* И.Бунин, Последняя весна
** И. Бунин. Сказка о козе
*** И.Бунин. Окаянные дни
**** И.Бунин. Седое небо надо мной...
***** И.Бунин. Обвал
****** И.Бунин. Прекраснейшая солнца

[Наталья Владимировна]

Авторский (оригинальный) текст без корректуры и редактуры

37

Рубеж знаний


В окне прозрений он видел только ее. Он устремил свой взгляд далеко вдаль. Распахнутое окно предвещало открытие пути. Далеко за горизонтом, за чертой его неизмеримых знаний каждый день она переступала запретную черту и являлась в том образе, который он сам себе вообразил. С каждой мыслью воображения она приближалась все ближе и ближе. Наконец она предстала прямо перед ним в белом прозрачном платье, босая, с распущенными волнистыми волосами светло-русого оттенка, которые совсем не походили на волос взрослой женщины. Их нежный цвет и новорожденное качество больше всего напоминали качество волос новорожденного ребенка. Под тихим ветром теплого воздуха они приподнимались, а потом снова ложились ей на плечи. Она шла медленно, почти не касаясь земли. Ее босые ноги слегка касались поверхности земли. Каждый раз, как только Род обнаруживал ее появление, у него захватывало дух, его дыхание замедлялось, он ни о чем не мог больше думать, как только о своем воображении. Процесс встречи всегда начинался с изучения. Прозрачный облик Вули и ее неземная красота замораживал его сознание, он терял дар речи, и в диалог она вступала первой.
- Ты хочешь задать мне тот же вопрос? - спросила Вули. Она стояла прямо напротив окна. Ее тело не шевелилось, руки висели вдоль тела, и лишь только приветственная улыбка могла его как-то расслабить.
- Да, - кивнул в ответ Род.
- Кто я? – спросила она.
- Да, - молча, кивнул он.
- Я твое преображение, - спокойно ответила Вули.
Род немного расслабился, его вполне устроил ее ответ, от чего ему захотелось продолжить разговор, но больше всего ему хотелось к ней прикоснуться. Почувствовать ее нежное тело, провести рукой по ее гладкому младенческому телу, коснуться волос, которых он никогда в своей жизни не встречал, но внутренний запрет твердил:
- Не смей.
- Почему? Уже целый год мы встречаемся, и я ни разу до нее не дотронулся, - возразил Род.
- Не смей, иначе она погибнет. Не забывай; кто она.
- Хорошо, не буду.
Но желание не оставляло его, он чувствовал, что усиленная скорость воображения приближает их тела.
- Вули, если ты мое преображение, почему бы нам не быть вместе? – спросил Род, не отводя от нее своего взгляда. - Ты невероятно красива, за границей этого окна не существует женщин, которые могли сравниться с тобой. Мы общаемся уже целый год, ты появляешься в моем поле видения каждый день. Я привык к тебе, я жду тебя, я нуждаюсь в тебе и только сегодня ты решилась ответить на вопрос, на который отвечала молчанием. Я думаю, что это есть не что иное, как предзнаменование. Не правда ли, Вули?
Вули внимательно слушала своего собеседника, продолжая неподвижно стоять на одном месте.
- Ты сам напророчил свои желания и теперь ждешь ответа.
- Ты права, Вули. Подойди ко мне поближе, - и он протянул руку к ней, чтобы приблизить к себе. Вули немного отстранилась от неожиданности, она, как и он непреодолимо желала прикосновения. Она мечтала о том, что он когда - нибудь ее прижмет крепко к себе и даст возможность почувствовать неведомую для нее область существа.
- Я мечтал о тебе. Вали, пойми, за этим окном существования находится совершенно иной мир, который для тебя покажется жестким и отвратительным.
- Я не понимаю, о чем ты говоришь, - раздраженно произнесла Вули и отступилась на шаг назад.
- Только не уходи, Вули, прошу тебя.
- Молчи Род, молчи. Пойдем со мной. Там воплотятся все твои желания, ты увидишь то, чего никогда в своей жизни не видел, - она протянула руку к нему, пытаясь дотронуться.
- Не прикасайся к ней, - снова напомнил о себе внутренний запрет.
- Я сам знаю, что делаю,- возразил Род.
- Не смей, она погибнет.
- Я устал от твоих повторений. Каждый день одно и то же.
- У тебя не хватит знаний, - продолжил запрет.
- Что-то новенькое, - ответил он. - У тебя появились новые возражения? Удивительно. Ты начинаешь мне нравиться. Она все равно будет моей, - твердо произнес Род.
- Род, иди ко мне, - загадочно произнесла Вули и протянула обе руки.
Род перелез через окно и вступил на неизвестную для него форму существования. Он сразу же почувствовал запах того тихого теплого ветра, который развеивал ее привлекательные волосы. Теплый ветер стал обжигать его лицо, затем жгучее тепло переместилось на другие участки тела.
- Как ты себя чувствуешь, Род?- спросила Вули.
- Прекрасно. По крайней мере, гораздо лучше, нежели там, - и указал пальцем на окно.
- Что мешало тебе вернуться обратно в дом?
- Страх,- с некоторым недовольством ответил он, пытаясь скрыть перед Вули свой неистребимый недостаток.
- Не бойся, ты преодолел его. Надеюсь, теперь тебя ожидают большие изменения. С этого момента можешь считать, что мы пережили супружеский кризис.
- Кто?
- Мы.
- Как?
- Ты переступил через страх ожиданий, терпения, надежды, теперь мы снова вместе.
- Ты кто?
- Я Вули.
- Какой супружеский кризис? О чем ты говоришь? Ты кто?
- Я твое преображение, - уверенно произнесла Вули.
- Я это уже слышал, - ответил Род.
- Ты не мое преображение. Я никогда не был женат и никогда не вступал в развод.
- Но ты приобрел знания в одиночестве. Быть в супружеском кризисе равнозначно одиночеству, - разъяснила Вули.
- Я мечтал о тебе.
- Твоя мечта сбылась. Ты рядом со мной. Подойди ко мне поближе, Род. Я ждала тебя, целую вечность, - ее тело неожиданно оказалось обнаженным. Ее глаза поменяли цвет, на этот раз из них выходили два луча, которые были прямолинейно направлены на него.
- Ты, что делаешь, Вули?
- Я исполняю твои желания.
- Подойди ко мне поближе, я хочу чувствовать тебя.
- Но я не могу.
- Почему? Я здесь рядом.
- Но я не вижу тебя, Вули. Ты где?
- Я здесь, Род, здесь. Только не теряй меня. Только не покидай меня, иначе я погибну.
Он протянул руки к ее телу, но натолкнулся на прозрачный невидимый силуэт.
- Я не чувствую тебя, Вули.
- Тебе не обязательно меня чувствовать и прикасаться ко мне, ты только смотри на меня и все.
Под действием ее огненных лучей, которые исходили из ее глаз, он уже ничего не видел. Яркий свет ослепил его зрение.
- Возвращайся обратно, Род. Возвращайся пока не поздно, - снова напомнил о себе его внутренний запрет.
- Ты прав.
Род в последний раз пытался разыскать Вули взглядом, но ничего не видел, кроме ярого света перед собой. Вслепую он сделал несколько шагов назад в сторону распахнутого окна, нащупал подоконник и быстро перепрыгнул через него.
В темной комнате, в которой он находился, внезапно вспыхнула лампочка на потолке и осветила комнату.
- Что это?
Род почувствовал, что зрение стало медленно восстанавливаться. Он не сразу понял, где находится и абсолютно не помнил, что произошло последние пять минут. Его книга памяти начала восстанавливать последние события, за истекшие пять минут. Вспышки памяти изобразили неизвестную ему женщину.
- Кто она?- спросил Род.
- Неизвестность,- ответила книга.
- Где я был?
- Ты исчез.
- Куда?
- Ты оказался на рубеже собственных знаний, больше знать ты не имеешь права. Она проявление твоей запредельности. Но когда-нибудь ты с ней обязательно встретишься, - ответила книга. Род почувствовал мозгом, что последняя страница была перелистнута вперед и книга закончила свое завершение.

[Наталья Владимировна]

Авторский (оригинальный) текст без корректуры и редактуры

38

ТЕНЬ

В далёком-далёком королевстве жила принцесса, страдающая от собственной заурядности.
У неё было всё, что только можно пожелать: большая уютная комната с огромной кроватью и мягкими вышитыми подушками, несколько сундуков с великолепными нарядами, бесчисленное множество украшений, лучшая во всей округе библиотека и даже свой пони. Прогрессивный король часто брал дочь в заморские путешествия, и девочка с малых лет говорила на двух иностранных языках так же естественно, как на родном. Она была так умна, что уже в пятнадцать лет поступила в королевскую академию, и ровно в день совершеннолетия получила диплом с отличием.
Имелись у принцессы и недостатки: она была весьма вспыльчива и чересчур требовательна к себе.
«Я никуда не гожусь, – думала принцесса, глядя в зеркало. – И, к сожалению, я об этом знаю».
Читатель без труда может составить список того, что принято ожидать от королевских особ. Несмотря на то, что никто не принуждал нашу героиню к замужеству и не похищал, она чувствовала, что её жизнь полностью повторяет сказочные клише. Какая она, типичная Принцесса? Красивая и умная – абстрактные и весьма бестолковые категории, не отражающие ничего. Была ли она красива? Окружающие делали ей множество комплиментов, и время от времени молодые принцы из соседних стран приезжали будто бы в гости – истинная цель таких визитов ни для кого не являлась секретом – и задерживали на ней взгляд. Принцесса видела много других принцесс и могла с полной уверенностью сказать, что похожа на них внешне: такие же светлые вьющиеся волосы, такие же серо-голубые глаза, такая же тонкая талия. Такая же, такая же, такая же. Следовательно, она красива.
– Глупо! – закричала принцесса и швырнула подсвечник прямо в зеркало.
Умна ли она? Не глупа и достаточно эрудирована, чтобы поддержать светский разговор, начитана, осведомлена о принципах управления государством, как и всякий будущий наследник престола. Иными словами, она знает ровно столько, сколько обычно знают принцессы: умна в той степени, чтобы не быть заумной.
– Глупо, – повторила она и отвернулась к окну, пока напуганные служанки, переглядываясь, тихо убирали осколки с ковра.

Приближался праздник, и дворец походил на гигантский муравейник. Сотни слуг сновали туда-сюда, готовили кушанья и украшали огромный зал, где должен был состояться бал, и музыканты настраивали инструменты. Принцесса терпеливо ждала, пока ей как следует затянут корсет – даже фасоны платья у неё почти не отличаются от тех, что носят принцессы из других стран.
Она искренне старалась не портить окружающим праздник и улыбалась родителям. Мелькали пышные юбки, тёмные фраки и перчатки, звенели бокалы, и гости оживлённо беседовали или играли в настольные игры. Свечи на трёхметровой ёлке сгорели наполовину, и дети хвастались друг перед другом королевскими подарками.
- Хочешь потанцевать? – спросил король.
Они вальсировали легко и непринуждённо, хотя мысли принцессы были далеко. Краем глаза она наблюдала за приближёнными и вспоминала, как играла с ровесниками в саду и те поначалу побаивались её, наивно думая, что она – небожительница. Детям, вероятно, проще найти общий язык, чем взрослым. Спустя некоторое время они понимали, что принцесса ничем не отличается, и расслаблялись. Я сделана из костей, мяса и кожи, я вижу, слышу, чувствую запах и вкус, ощущаю, и у меня есть тень, как и у всех вас.
Принцесса смотрела на пол. Тени прикреплялись к ногам присутствующих, лениво покоились близ кресел или невесомо следовали в танце за хозяевами. Пламя свечей слегка качалось, и свет, заливавший зал, рождал эти странные тёмные очертания, которые словно насмехались над ней: ты такая же, как все они! Ты безликая.
Ярость мгновенно заполнила горло принцессы. Не сказав никому ни слова, она вдруг сорвалась с места и вопреки всем правилам этикета выбежала из зала, расталкивая гостей и слуг. Несколько фужеров звонко разбилось. Тактичные музыканты поспешили заиграть что-то подвижное и ненавязчивое. Король и королева переглянулись: покинуть бал было бы сейчас неприлично, и они с невозмутимым видом продолжили веселье, спрятав эмоции глубоко внутри.

Заперев дверь, принцесса ходила из угла в угол, стараясь успокоиться. Тень металась за ней, и это только больше раздражало девушку: сколько можно?!
– Ты мне надоела! – крикнула она тени.
Дрожащими руками она схватила со стола ножницы и на секунду замерла.
– Уходи, – прошипела она.
– Куда же мне идти? – жалобно спросила тень.
– Мне всё равно, только подальше отсюда, – пожала плечами принцесса и решительно отрезала тень.
Так-то лучше.

Крадучись, тень добралась до выхода и проскользнула в ночную мглу, где можно было не опасаться случайных свидетелей. Ночной холод в мгновение ока сковал её, и тень, плача, поплелась по мощёной дороге. Усталости она не чувствовала и шла всю ночь, прокручивая в голове события вечера. «Чем я не угодила принцессе?» – спрашивала она себя и не находила ответа.
Меж тем городской пейзаж остался позади. Рассвет наступал и окрашивал в блестяще-алый цвет спящие травы и грунтовую тропинку, на которой тень оказалась, сама не заметив. Оставаться на открытом пространстве под прямыми лучами солнца без человека было опасно – тень откуда-то знала это и спешила к темневшему вдали лесу.
– Здравствуй, дитя, – сказал кто-то, едва она села на кривой пень.
Тень осмотрелась вокруг.
– Я здесь, – раздался тот же голос.
Старик дуб стоял на окраине леса, словно часовой, раскинув ветви. Тень сделала реверанс и поздоровалась.
– Как ты здесь оказалась? Твоя хозяйка мертва?
Тень рассказала обо всём без утайки и вздохнула. Здесь, в прохладе дуба, ей было спокойно и хорошо, но в то же время она никак не могла смириться с поступком принцессы.
– Оставайся в лесу, – предложил дуб. – Здесь много других теней – их хозяева покинули мир, и тебе не будет с ними скучно.
– Спасибо, – откликнулась тень и погладила старую, морщинистую кору в знак благодарности.
Действительно, она вскоре познакомилась с многими другими тенями. Если вы когда-нибудь видели странное, едва уловимое мелькание в темноте – это они. Все без исключения сочувствовали тени и помогали ей адаптироваться к новым условиям, например, учили её передвигаться по открытому пространству в пасмурный день или подсказывали, как прятаться под деревьями в солнечную погоду. Постепенно она приходила в себя и начинала радоваться жизни: крохотные белые цветы, приспособившиеся выживать в темноте, у самых корней деревьев, лёгкий ветер в жаркий полдень, пение птиц в вышине. Шрамы на руках и ногах, там, где ножницы касались её тела, стали менее заметны.
Всё было хорошо, пока вдали не показалась одинокая фигура путника.

Вскоре окружающие заметили, что у принцессы нет тени. Король и королева укоризненно молчали, молоденькие девочки-служанки изо всех сил старались вести себя естественно, хотя принцесса слышала, как они шёпотом пересказывали друг другу страшилки («разгневанная тень принцессы до сих пор ходит по ночам повсюду и заглядывает в комнаты и ищет тех, кто не спит, чтобы отнять у них рассудок»), и во дворец постепенно перестали приезжать гости. Поначалу принцесса не особо жалела о случившемся, хотя и признавала, что поступила опрометчиво, поддавшись волне эмоций, но с каждым днём ей делалось грустнее. Она уже не наслаждалась конными прогулками или чтением и проводила дни в саду у фонтана, глядя, как струи воды падают вниз сотнями тысяч горошин, или лениво лежала в кровати. Обеспокоенная королева вызвала врача, но тот не нашёл никаких следов болезни и заключил, что принцесса впала в меланхолию.
В ту же ночь принцесса сбежала из дома: утром служанки обнаружили, что её постель пуста, и никто не мог найти её. По всему королевству было объявлено, что за информацию о местонахождении принцессы король и королева щедро наградят любого, а тот, кто сумеет найти её и доставить во дворец, получит треть королевской казны.
Принцесса слышала об этом. В другое время она, может быть, усмехнулась и даже приняла участие в поисках, но сейчас ей предстояло куда более важное дело – найти собственную тень. Ни один человек не узнал бы её сейчас: короткие волосы, усы, бородка, солдатская форма и ранец за плечами. Она шла пешком и вскоре оказалась за пределами столицы. Горсть маленьких деревень простиралась внизу, у подножья огромного холма и перед лесом, и принцесса решила попытать счастья: вдруг мудрые люди подскажут ей, куда могла пропасть тень?
Повсюду её встречали гостеприимно, но помочь не могли. Досадуя, принцесса всё же оставляла крестьянам несколько золотых монет. Наконец в одном селе, состоящем из десятка дворов, староста посоветовал ей обратиться к местной целительнице, которая, как он уверял, слышит голоса и знает, что делается в каждом уголке государства.
– Не могу подняться я, ваше величество, - слабым голосом сказала старушка, едва принцесса вошла в избу. – Спина подводит, старая я совсем.
Поражённая принцесса кинулась к целительнице с расспросами.
– Не могу ведать, не вижу ясно теперь, старость наступила, – проговорила старушка. – Но обыкновенно все тени, которых покинул хозяин, в лес стягиваются да там и остаются. Попытай счастье, авось повезёт.
Принцесса оставила целительнице кошелёк, набитый золотыми монетами, и, не отдохнув, пошла прямо в лес.
– Лес, я ищу свою тень. Люди говорят, что ты скрываешь тех, что без хозяина остались.
– Люди много что говорят, – задумчиво ответил дуб. – Это не значит, что нужно всему верить.
– Мне нужна моя тень, – проговорила принцесса. – Я пришла забрать её, она моя. Ты не видел её?
– Может быть, и видел.
– Хватит говорить загадками! Скажи прямо: она здесь?
– Бедняжка, как она только уживалась с такой грубиянкой, – заметил дуб.
– Тень! – закричала принцесса. – Выходи немедленно!
– Я никуда не выйду, – донёсся до неё тихий голос. – Ты сама прогнала меня.
– Я твоя хозяйка, и сейчас я приказываю тебе вернуться. Не зли меня.
Лицо принцессы покраснело.
– Ты обидела её, хоть бы попросила прощения, – вмешался дуб.
– Ах так? Просить?
Принцесса сняла рюкзак с плеч и достала коробок спичек.
– Посмотрим, кто сейчас вернётся.
Огонь нехотя лизнул кустарник, росший неподалёку, и, словно подумав, перелез на соседнее дерево.
– Что ты творишь? Остановись!
Принцесса стояла и смотрела, как пламя набирает силу. Подул ветер, и оно разгорелось с новой силой. Напрасно дуб взывал к ней, напрасно тень умоляла потушить огонь, пока не слишком поздно – принцесса смеялась во весь голос, и в её глазах читалось торжество.
Вскоре пожар охватил весь лес. Десятки теней, обезумевших от боли, выпрыгивали оттуда и тотчас погибали – то ли от огня, то ли от лучей солнца, которое ещё не успело сесть.
– Где же ты? Давай, идём ко мне, твоя хозяйка – я!
Пламя добралось до дуба, и принцесса приготовилась – больше не оставалось не тронутых огнём участков – ловить тень.
– Вот ты и попалась!
Тень словно магнитом притянуло к принцессе, несмотря на сопротивление. Она вновь лежала у ног принцессы, не в силах сдвинуться с места.
– От себя не убежать, – сказала девушка. – Оказывается, мы все обыкновенные. Мы пойдём странствовать по свету. Что скажешь?
Ответа принцесса так и не дождалась. С тех самых пор тени не разговаривают с людьми.

[Наталья Владимировна]

Авторский (оригинальный) текст без корректуры и редактуры

40

МУЗА

Во сне она чувствовала необыкновенную легкость. Она была то ли ангелом, то ли музой. И она парила над знакомым ей во сне городом, пролетала над верхушками зеленых, еще не сбросивших листву деревьев. Заглядывала в окна домов. Пролетая мимо одного окна, она немного задержалась в воздухе, наблюдая за огромным уютным рыжим котом, лениво развалившимся на подоконнике. В какой-то момент она заметила, что кот тоже видит её, но не особо этому удивлен. Может мимо его окон каждый вечер пролетают какие –то невидимые людям сущности, и он уже привык к этому. Её глаза встретились со взглядом его ярко изумрудных глаз. Кот смотрел на нее с симпатией, как бы приглашая поваляться с ним и поболтать о разном. Она улыбнулась, дружелюбно помахала ему рукой и плавно, как будто переняв от кота частицу его вальяжности и самодовольства, полетела дальше.
Она летела совсем низко над землёй, иногда прямо над головами немногочисленных прохожих, вглядываясь в их лица, будто пытаясь встретить кого-то знакомого. На набережной, оказывается, этот город был расположен на берегу моря, внимание Светланы привлекла одна уже не очень молодая, но печально- красивая женщина. Она прижимала к своей груди букет цветов, а по щекам катились крупные слёзы. Наверное, скоро начнётся дождь, - промелькнуло в голове у девушки. Женщина подняла своё лицо к тёмному в мелких звёздочках небу цвета индиго.
Сначала Свете показалось, что та увидела её, но растерянный взгляд тёмно-серых глаз был устремлён в небо, в то самое место, где совсем недавно была сочная жёлтая половинка луны, а сейчас осталось лишь маленькое мутно-синее пятнышко. Казалось, это ещё более огорчило женщину. Она поднесла к лицу бархатные бутоны тёмно бордовых роз, понюхала и медленно опустила цветы вниз. Женщина резко взмахнула рукой, будто хотела отбросить их от себя в сторону, но потом опять прижала к груди. Из - под полуопущенных ресниц блеснули слезинки.
Светлана плавно приземлилась рядом с незнакомкой, обняла её за плечи и стала сбивчиво шептать фразы, а женщина печально улыбаясь, почти безмолвно повторяла за ней, шевеля губами:

Цветы потеряли запах,
Луны растаяла льдинка,
И я поняла со страхом-
Ты был моей половинкой,

А может, лишь малой частью,
Иль самой большой любовью…
Так я потеряла счастье…
И стало немного больно.

Женщина улыбнулась и посмотрела на девушку. Из-за тёмной тучи внезапно выглянула янтарно жёлтая луна, и в тоже мгновение лицо женщины осветила полуулыбка, отчего оно стало как-то мягче, нежнее и моложе. В её больших серых глазах появился блеск вдохновения, плечи расправились, и незнакомка, встряхнув каштановыми кудрями, царственно-гордо кивнула девушке и пошла прочь. В её руках рдели полностью распустившиеся бархатистые розы, а в тёмно- сапфировых волнах моря золотилась лунная дорожка, как развивающийся шлейф её платья.
Светлана ещё некоторое время постояла на набережной, невольно любуясь быстро удаляющейся фигурой своей мимолётной (в прямом и переносном смысле) знакомой, вздохнула полной грудью, и медленно, наслаждаясь чувством свободного парения, полетела в сторону городских кварталов.
Вот уже сырой, свежий, рыбный и соленый запах моря сменился запахами мокрой листвы, бензина , кофе и сигарет. Она легко ныряла в узенькие улочки, подолгу зависала около красивых манящих холодным неоновым светом и соблазнами витрин магазинов и ресторанов, резко взмывала ввысь, лёгким ветерком всколыхнув листву встречных деревьев.
И вот местность показалась ей определённо знакомой, она была уверена, что уже бывала здесь раньше. Уютный дворик, утопающий в тенистой зелени старых высоких деревьев. Здесь как-то необычно тихо и спокойно, кажется, что эти старые деревья отделяют этот кусочек города от всего остального мира. Даже время здесь замедляет свой ход или движется по другой запутанной траектории, неоднократно возвращаясь в одну и ту же точку пространства.
Старые, ровесники больших деревьев, кирпичные дома. Светлана летит к одному из них. На самом чердаке здания - большое не зашторенное арочное окно.
Девушка влетела через стекло, почувствовав некоторую упругость, как при нырянии в воду, и огляделась. Она находилась в огромной полупустой комнате в мансарде. Мебели было совсем немного, и она была очень изношенная и древняя, на стенках - полуобвалившаяся лепнина, с изображениями амурчиков, гроздей винограда и диковинных птиц. Высоко под потолком висела старинная огромная хрустальная люстра. Но в комнате все равно был полумрак. Как-будто свет от люстры не доходил и до половины комнаты, освещая лишь потолок и лепнину с ангелами. Прямо под люстрой стоял низенький деревянный стол, покрытый потертой клеенкой в мелкий синий цветочек. На табуретке за столом сидел пожилой мужчина. В неопрятном шелковом халате c китайскими драконами, некогда благородного фиолетового цвета, и с удовольствием потягивал кофе из расколотого граненого стакана в серебряном подстаканнике. Он задумчиво смотрел вдаль, и периодически что-то записывал шариковой ручкой в пожелтевшей от времени тетрадке. Старая дама находилась в затененном углу комнаты, где прорисовывались очертания то ли плиты, то ли раковины, то ли тумбочки, и делала какую-то привычную монотонную работу по хозяйству. Девушка села рядом с пожилым джентльменом и ей показалось, что они знакомы уже много лет, она заботливо провела рукой по его плечам, потрепала его седые кудри, наклонилась к уху, и стала шептать. Дед с воодушевлением и восторгом в глазах, начал быстро записывать за ней в свою тетрадь. Он еле поспевал, и, неловко дернув рукой, опрокинул стакан, который глухо упал и покатился к ногам старушки. Та вздрогнула, встрепенулась, как бы вышла из оцепенения, и медленно выплыла из сумрака. На ней было простое свободное платье и ажурная шерстяная шаль, изрядно поеденная молью. Она увидела музу, и тут же в ее тусклых, бледно-голубых, как будто полинявших от времени глазах, вспыхнули яркие озорные огоньки. Лицо на миг стало молодым и прекрасным.
– Мы тебя так долго ждали, думали уже и не дождемся – со слезами в голосе сказал старик.. Куда ты пропала ?..
Ответить ей было нечего, она сама не знала, где она была до этого. Но их она вспомнила, и, кажется, никогда не забывала. Она помнила их молодыми, жизнерадостными, красивыми, полными планов, энергии, надежд на будущее. Она помнила, как они веселились вместе, танцевали, читали стихи. Приходили еще какие-то люди, тоже молодые, нарядно одетые, они выпивали, пели. Она вспомнила это состояние праздника, карнавала, эйфории, когда все возможно, что ни напишешь все исполниться. Она была их музой. И в то же время от них она тоже получала это ощущение легкости и прозрачности, с помощью которого она могла улетать так высоко, что дух захватывало. Значительно выше города, когда он внизу просто как очертание, план местности. Она могла подниматься над облаками, в потоках воздуха и ей тогда это было очень легко. Сейчас же она могла летать лишь над верхушками деревьев, на уровне 5 этажа, и только во время грозы, подхваченная вихрями она вновь оказывалась над облаками. Пока дед вдохновенно, молодым раскатистым голосом нараспев читал новые стихи, старушка уже раскупоривала бутылочку припасенного для такого случая шампанского и разливала его в огромные розовые фужеры венецианского стекла.
- Прощайте..
Почему то она знала, что они больше не встретятся.
Она, половила воздушную струю и, раскинув руки, парила над облаками, от этого было грустно, и в тоже время легко. Она с наслаждением взмыла высоко-высоко вверх. Несколько раз кувыркнулась в воздухе. Так прошло несколько минут, или часов, или лет… Она почувствовала, что тяжелеет и плавно спустилась вниз.
На балконе 9 этажа стоял молодой мужчина и нервно курил. Она упала прямо рядом с ним. Он ее не заметил. От него попахивало алкоголем и женскими духами. Он резко открыл балконную дверь и вошел внутрь. В тот же момент она тоже оказалась внутри. Мужчина пил виски прямо из бутылки, матерился и плакал одновременно. Её так и подмывало утешить и вдохновить его, она же была муза. Но как, ни старалась она ему, то шептать на ухо нежные стихи, то таинственным жутким голосом бормотать леденящие кровь истории, то громко скандировать юмористические зарисовки, он не обращал на нее никакого внимания. Когда девушка замолчала и собиралась уже покинуть это жилище, мужчина повернулся к ней и как то мимоходом, между глотками виски, и гневными тирадами, обращенными непонятно к кому, прямо глядя ей в глаза, спросил-
- Ты что в шортах, на улице же холодно, простудишься.
Муза удивилась неожиданной заботе и посмотрела на себя как бы со стороны. На ней действительно были надеты короткие, свободные вязаные шорты кофейного цвета и шелковая блузка цвета шампанского, с длинными рукавами. На ногах черные замшевые туфли на шпильках, волосы, высоко поднятые в конский хвост.
- А что ты видишь меня?
- А ты меня, - съязвил мужчина, допивая последние капли. Слетай за добавкой. Надо знакомство отметить.
- Я муза… растерянно прошептала она
- А я Артем
- Да ладно, я пошутил, сам сбегаю, а ты тут приберись и приготовь что-нибудь, муза… Ну и имя. Мужчина, закуривая, вышел в магазин.
Девушка очень хотела помочь ему, и даже попыталась. Но она не могла длительно взаимодействовать с окружающими предметами, как ни старалась. Если она что то и поднимала, это сразу валилось из рук. Таким образом, она разбила несколько бутылок, фужеров и тарелок. Она хотела помыть скопившуюся посуду, но только и смогла, что открыть кран с горячей водой. На все эти действия у нее ушло много энергии, разбив очередную тарелку, она поняла, что совсем выбилась из сил. Захотела закрыть кран, но уже не могла воздействовать на эту реальность. Хорошо, что дверь на балкон оказалась незапертой, муза выскользнула в щель и увидела, как Артем довольный с полными пакетами бодро шагает к подъезду. Вода яростно журчала, девушка представила, что она переливается через края раковины и заполняет всю кухню с осколками разбитой посуды и объедками. Да тут помочь не удалось. Она смутилась и бросилась вниз с балкона.
Чуть было, не ударившись головой об асфальт, муза зависла в нескольких сантиметрах от земли, неровно, медленно поплыла то и дело, задевая верхушки кустарника и высокие цветы на клумбах.
В парке она села на скамеечку, передохнуть, но силы к ней так и не возвращались. Было малолюдно. К её счастью собиралась гроза. Тучи становились все темнее, плотнее, тяжелее. В парке потемнело, и уже первые освежающие капли дождя коснулись её лица.
- Ты плачешь?
Рядом с ней стоял совсем юный ангел в темном костюме.
- Нет, я жду, когда начнется гроза. Еще чуть-чуть и вихри подхватят меня, каким-то образом я заряжаюсь этим небесным электричеством, и могу летать высоко-высоко.
У тебя тоже так?
- Нет, я не умею летать. Научишь?
- Ты умеешь, можем вместе полетать.
Подул сильный ветер, сгибающий верхушки деревьев. Хлынул дождь, казавшийся теплым. Высоко в небе вспыхнули разноцветным салютом сразу несколько молний, и через некоторое время грянул гром. Муза взяла холодную, с длинными гибкими пальцами руку ангела и они побежали по мокрым дорожкам парка. Это ему казалось, что они бежали. На самом деле земли они не касались и поднимались все выше и выше. Вот уже верхушки самых высоких деревьев оказались у них под ногами. Молнии прорезали воздух, и электрическими змеями сползали в землю. Вокруг все грохотало. Дул сильный ветер. Давно не было такой грозы. Они поднимались все выше и выше. Их лица выражали восторг и упоение полетом. Ангел в темном летел рядом с ней, как маленький паж, сопровождающий свою госпожу. В какой-то момент их руки разъединились. Он с гордым блеском в глазах посмотрел на нее, засмеялся и с огромной скоростью взвился высоко в небо и пропал из виду.
Некоторое время муза летела одна. В ее голове звучали стихи, сказки, рассказы, любовные романы. Она шептала их ветру, облакам, дождю, листве. Струи дождя, ветер, сорванные им листья, повторяли за ней, разносили их по частичкам повсюду. Она чувствовала в себе могущество, и в то же время необыкновенную легкость, она распадалась с дождем на частички, пронзала небо и землю вместе с молниями и проникала со свежестью ветра, запахами листвы и травы в раскрытые окна. Проявляясь вдохновением, красочными снами, фантазиями, иллюзиями, тревожа, увлекая за собой в неизведанное.
Внезапно от грез ее отвлекла черная тень, резко надвигающаяся на нее сверху. Она еле успела увернуться, как ее знакомый ангел спикировал с высоты и попытался схватить её за руку. Она посмотрела на него, он сильно изменился за это короткое время, стал более взрослым и могущественным, он уже не выглядел как мальчик. Это был молодой мужчина, хорошо сложенный, с правильными чертами лица, в идеально сидящем на нем черном костюме. В его взгляде ей показалось что-то зловещее, но она его не испугалась. Некоторое время они опять летели рядом друг с другом. Но в какой-то момент муза заметила, что от него исходит мрачное холодное сияние. Он раскинул свои руки, стал величественнее, в его темных глазах сверкали молнии, он улыбнулся ей. Вихрь усилился. Ангел попытался подхватить её, ей показалось это даже приятным, но в последний момент она ускользнула, просочившись через белое облачко, похожее на ее кофточку, незаметно с дождем спустилась в деревенский домик….
Света проснулась. Глаза открывать не хотелось. Какой чудесный сон. Я так хотела побыть там подольше. Мне так понравилось быть музой. Такое ощущение, наверное, испытывает стрекоза, когда у нее оторвали крылья.
Когда я умру, я хочу стать музой, пронеслось в голове у девушки.

[Наталья Владимировна]

Авторский (оригинальный) текст без корректуры и редактуры

40

НЕРАЗРЫТЫЙ КУРГАН

легенда

Я приехал в отпуск на малую родину. До хутора – добрых два десятка километров, но меня на перекрёстке должен встречать Кузьмич – старинный приятель, балагур и рассказчик. Нет, наверное, такого явления и события, к которому бы он не присовокупил какую-нибудь побасенку.
Зенитившееся солнце немилосердно поливало палящими лучами землю, дул приятный ветерок, кланялись полевые цветы, знойное марево колыхало горизонт – середина лета. Чтобы не жариться, неспешно пошагал по дороге. На асфальтовой ленте показался автомобиль, вскоре скрипнувший тормозами рядом со мной. В дверце с опущенным стеклом улыбалось знакомое лицо. Тепло поздоровались, постояли на обочине, выкурив по сигарете, и двинулись в путь. Окрест стелилась ширь с опалёнными временем, ветрами и солнцем холмами.
Повернув в мою сторону голову, Кузьмич, не отрывая рук от баранки, большим пальцем показал на одно из взгорий:
– Неразрытый курган.
– Остальные, что, все разрыли?
– Не в курсе. Но этот – точно целый.
Ты же знаешь, в них хоронили казаков. Многие уж сравнялись со степью, а некоторые и доныне возвышаются. Гутарят, в высоких, покоятся знатные атаманы. А при них – та-акие богатства! Прям, несметные.
Жили в Володином хуторе три брата. Старший у них за отца был – тот в войну пропал.
Ну, молва-то бродит серёд народа, умы будоражит. Кто спокойно ко всяким россказням относится, а кого-то распирает любопытство. Да хрен с ним, с любопытством! Хуже, когда жадность оседлает. К выпивке ли, к богатству. Тогда человек голову теряет, слушать никого не хочет – мысли только и кружатся вокруг стопки или злата-серебра. Вот и братьев холера настоящая – жадность охмурила. Изведали про клад в кургане да решили раскопать его. Собрались вечерком у базов и давай кумекать, что сделают опосля того, как сокровищем завладеют. Средний, значит, тешится хозяйством обзавестись, курень построить, чтобы другие глаза не застили. Младший так и вовсе надумал на дочке хуторского атамана жениться. В раж вошли от фантазий, чуть ли не на ор перекинулись – уж и забыли, что секретничают. А старший как раз от речки шёл – коней там оставил на ночную, услыхал трёп. Насупился, ринулся, было, к заговорщикам, а потом остепенился, усмехнулся и зашагал к дому, нагайкой помахивая. Лёг спать…
Когда время вышло – подались кладоискатели в поход. Ночь лунная – собирай хоть иголки, хоть монеты с бусами, не говоря уж о крупных вещах. Пришли на место, перекрестились, вогнали заступ в грунт. Копали по очереди. Вырыли уже глубоко. Один, получается, находился наверху, второй – внизу работает. Младший сверху покуривал в кулак, на корточках сидя. Заглянул в нетерпении в яму, а когда поднял голову, чуть не проглотил цигарку: накрыла его тень от коня со всадником в белом балахоне. Он ту цигарку выплюнул да как заорёт голосом нечеловеческим: «А-а, тикай, братка, тикай!» И – дёру! Средний бросил взгляд кверху, а месяц со звёздами привидение загораживает. Тут же вспомнил: предупреждали старики, да и старший брат говаривал, что нельзя трогать казачьи курганы – беда будет. Обомлел до потери сознания, в уголок завалился… Младшой же в это время на всех парах к хутору понёсся. Бежит, аж ветер в ушах свистит! А сзади цокот раздаётся. Оглянулся – балахонистый за ним гонится! Он ходу прибавляет, да разве быстрее коня побежишь?! Чует, приближается белый всадник. Стал креститься на ходу, молитвы вспоминать, а те, как на грех, из мозгов вылетели. Только и смог проталдычить: «Господи, помоги… Помоги, Господи!» Озирается – нет, не боится видение слов его. Закричал: «Господи Иисусе Христе, спаси и сохрани! Отведи нечисть». А нечисть почти рядом. Припомнил: всякая чертовщина пропадает, когда кочет пропоёт. Да где же в эту пору и в этом месте петуха взять?! Будь что будет – сам закукарекал. А всадник уж на расстоянии вытянутой руки. Бегун снова протянул «Кукареку!» и осёкся – нагайка по спине жиганула! Несчастный опять осипшим от бега и страха голосом пропел по-петушиному. А в ответ – хлесть! хлесть! Бедолага подпрыгивает, шарахается из стороны в сторону, руками отмахивается. Не исчезает дьявольщина – конь хрипит подле, белые одежды развеваются… «Царица небесная, заступись, охрани! Не полезу я больше в курган – пропади он пропадом!» Плёточка же знай себе посвистывает да пощёлкивает. Снова кукарекнул, а нагайка ему по спине, по плечам, по спине, по плечам… Казачок и возопил: «Да едри твою налево! Ты же должен с криком кочета сгинуть!» В ответ – хлысть, хлысть! До самого Володина всадник гнал, до самого хутора бедняга кувыркался. Уж на коленках полз и всё хрипел: кукареку… кукареку…
С тех ли пор или его всегда так звали, но нарекли тот курган Неразрытым.
Я окинул взором степь и подумал: «Да, богата земля донская легендами и былинами, богата и рассказчиками, среди них и Кузьмич числится, который хранит и передаёт другим свои сказы. Дай Бог ему здоровья, долголетия, красноречия и цепкой памяти».