[Наталья Владимировна]

20

СУЖЕНЫЙ

– Суженый мой, ряженый… – шептали девчата за стеной.
Кузьминична не особенно прислушивалась. Пускай себе веселятся. Дело-то молодое.
– Когда-то и я гадала, – приговаривала она, раскатывая тесто для любимого внучкиного пирога. – И нагадала ведь. Пётрик в зеркале привиделся. А скоро и сватов прислал. Вот и не верь тут бабушкиным сказкам-присказкам.
Кузьминична любила, когда дом оказывался полон гостей. Вот и сейчас. Приехала внучка. Младшая. Студентка столичного университета. С подружками. Только успевай поворачиваться!
– Городских бульбой со шкварками не обрадуешь. Им пирогов с капустой да творогом подавай. Полендвички. Да наливочки малиновой. Попробуй угоди, – ворчала хозяйка.
Но лукавила: на все окрестные деревни считалась лучшей поварихой. Половину свадеб у плиты выстояла. За тестом из самой Лиды молодицы наезжали. Хорошая добавка к пенсии.
А уж родню она потчевать прямо-таки обожала. Сало коптила по-особенному. И мясо мариновала в травах лесных. И грибочки по бочонкам насаливала. А уж наливок – на любой цвет и вкус. Целый угол в подполе дожидался дегустаторов. И травяные, и ореховые, и плодово-ягодные.
Сама-то не пила почти. Разве что какая соседка на огонёк заглянет. А больше и не с кем: Пётрик её уж десять лет на небесах кагор попивал. Вдовствовала Кузьминична без радости. Но на других мужиков не глядела. К чему?
– Хорошие-то давно бабами разобраны. А на плохих у меня здоровья нема, – отмахивалась она от чужого любопытства. – Мне для счастья детей да внуков хватает.
Так и жила. Не тужила особенно.
Девчата между тем продолжали выпытывать у судьбы дорожки к счастью. Шептались. Пересмеивались. Подшучивали друг над дружкой. Кузьминична уже и пирог в печь поставила. И закусок нарезала. А толку…
– Похоже, без меня они до утра не управятся. Пойду, подскажу.
Клюкнула глоток малиновой. Для смелости. И пошла:
– Эй, девки, чего воду в ступе мелете? Рази так жениха угадывают? Вы бы валенок за калитку бросили. Самое верное дело. Кто поднимет, коли не сам жених, то тёзка его.
– Вы бы, бабушка, показали, – давясь смехом, предложила внучка. – А вдруг сработает! Мне замуж давно пора.
– Ну, раз пора, учись!
Кузьминична выудила из сундука в сенях старый валенок, швырнула за забор.
– А пока суженый меж сугробов гуляет, давайте-ка, красавицы, за стол. Ударим по полендвичке, наливочкой запьём. Знатная получилась выпивка!
И снова отхлебнула ароматной настойки. Как бы в пример молодым…
Потом они чаёвничали. Наслаждались пирогами да неспешными разговорами. А потом и спать собрались. Только Кузьминична посуду вымыла, в калитку постучали.
Накинула бабка полушубок, спустилась во двор:
– Не поздно ли по гостям гулять?
– Да я не по гостям. Домой шёл. На обувку наткнулся. Не ваш сапожок?
– Жених! – высыпали на крыльцо девчата.
– А ну, кыш! – погрозила им хозяйка. – Зараз простудитесь. А мне отвечать!
– А как же жених?
– Сама разберусь. Коли подходящий, приглашу на завтрак. Там и рассмотрите…
Вернулась на пару с валенком.
– Неподходящий?
– Какое там! Сто лет в обед. Хуторской. Дед Сёмка.
– Ба, так это он по твою душу, – хихикнула внучка.
– Я те пошучу! – погрозила Кузьминична валенком. – А ну, по кроватям!
А сама долго не спала. Вспомнила, как молодой в давнюю пору Сёмушка за ней ухаживать надумал. Пётрик ему тогда наподдал хорошенько.
– Ревнивый мой муженёк был. И на расправу скорый. А из Сёмки-то неплохой хозяин вышел. Может, не зря мимо проходил? Он-то тоже вдовый. Ой, да какие глупости в голову лезут! Или не глупости? Ведь шёл зачем-то. И валенок поднял… Ладно, потом разберёмся…
Усыпанное звёздами ясное крещенское небо освещало маленькую уютную спаленку. Фотографии в старых рамках. Гора подушек на стуле. Свернувшаяся в клубок кошка. И улыбающаяся физиономия старушки. Кузьминичне снились приятные сны.

[Наталья Владимировна]

21

КРАСНЫЙ КАПЮШОН МАДЛЕН

Жак Форестье нервно стряхнул дождевые капли с носа. Ждать уже невмоготу. Сколько можно топтаться за мокрым кустом? Выйдет или нет? Она вроде как ему пообещала. Ну не то, что пообещала, но сказала же: «Надо обязательно сходить, хоть лепешек на День Всех Святых отнести». И вот он уже третий час торчит здесь под стылым октябрьским дождичком. Капли лениво падают на чёрные листья, стучат по плечам. Плащ начал промокать. Луна выставила свою сырную морду из-за крыши церкви, круглую, любопытную. Может, пора уходить? Не в этот раз. Но свет в окошке горит, значит, в доме не спят. Значит, надежда еще есть.
Или уйти? Завалиться в кабачок дядюшки Рене, взять кружку его жуткого пойла, которое здесь считают пивом, если повезет, сесть возле камина. Или лучше рюмочку кальвадоса. Даже кружку – подмёрз он тут, под кустом-то. Сидеть, вытянув ноги к огню, слушать местные байки про ведьм и оборотней. Если верить крестьянам, лес переполнен оборотнями. Огромные волки так и шныряют по округе, прямо лбами сшибаются. Глупые волки. Глупые сказки. Уж кому-кому, а леснику Жаку Форестье каждая тропинка знакома. За девять лет службы он сотни, а то и тысячи льё накрутил в этих лесах, а оборотней не встречал. И если честно, самым страшным зверем в лесу считал себя. Но пару баек в неписаную историю чудес и ужасов добавить мог. И добавлял. Ему-то на руку.
Не далее, как вчера рассказал завсегдатаям кабака про старика Дезире из Ло, деревни в трех льё отсюда. Несчастного нашли загрызенным в собственном дворе. Ну какие собаки? Собаки на цепях сидят. Да, он сам видел. Сожрал кто-то старика. Кто? Ясное дело, волк. Следы повсюду. Огромные. У обычных волков вполовину меньше. Мужики слушали, кивали головами, бубнили: «Вот оно как... Значит, оборотень... Страшно в лес ходить...» Зачем говорить, что пьяница Дезире ужрался до положения риз и окочурился в собственном хлеву, а некормленые свиньи объели труп, а потом вышибли дверь и ушли в лес?
Вот как раз, когда он давеча к дядюшке Рене направлялся и встретил её, малышку Лювето. Малышка и есть, недоросток в синем плащике с красным капюшоном. В свои тринадцать Мадлен Лювето тянула едва на девять. У других девиц уже и стати, какие нужно, образовались, грудь и всё такое, а эта сопля соплей, худышка. Личико маленькое, а рот большой, лягушачий, глаза круглые, мутно-зелёные, как застоялая в болотном бочажке вода. Волосы ячменной соломой выбиваются из небрежно заплетенной косицы. Топорщатся из-под капюшона. Из такой вряд ли красавица вырастет. Парни вокруг увиваться не станут. Ещё года три-четыре – и принесёт Мадлен пащенка в подоле неизвестно от кого. Как её мать в свое время. И бабка. Все они, Лювето, такие. Рожают от ветра. Кого на роль отца не примеряй, никто не подходит. Сам-то Форестье не примерял, он в эти края девять лет назад перебрался, но люди так говорят. И будет Мадлен всю жизнь горбатиться прачкой, как мать, или поденщицей. Ублюдка своего кормить. Жак жалел её. Мадлен ему нравилась.
Да и он ей, судя по всему – куда бы он ни шёл, девчонка попадалась ему на дороге: то корзину белья к реке полоскать тащит, то из лавки топает. И каждый раз улыбается ему: «Добрый день, мэтр Форестье». Вчера она несла мешочек с мукой, небольшой, от силы пара фунтов.
– Что, Мадлен, матушка будет пирожки печь? – спросил Жак.
Девочка покачала головой:
– Что вы, мэтр Форестье. Только лепешки, завтра бабушке отнесу, – улыбнулась, – зато на День Всех Святых у нас точно будут пирожки, – быстро лизнула верхнюю тонкую губу, – с печёнкой. Вы любите пирожки с печёнкой, мэтр Форестье?
Когда она быстро проводила острым язычком по губам, Жак прямо заводился. Но пока терпел. Ждал, пока пройдёт полгода. Полгода назад положил он в свой сундучок синий беретик. Теперь там хранилось двенадцать беретиков, капорочков, платочков. За девять лет – двенадцать шапочек с девчоночьих глупых головок. Не так уж часто пропадают девчонки в лесу. Конечно, их выходят искать. Лесник Форестье всегда руководит поисками. Люди ему доверяют. Но ещё ни разу ни одну не обнаружили живой. Иногда по весне находят скелетики в истлевших лохмотьях, иногда нет. Волки, это все волки. Или...
Двенадцать пропавших девчонок – двенадцать шапочек-платочков в сундучке лесника. Его трофеи, его память. Возьмешь в руки и вспомнишь: тёмные равнодушные деревья, маленькая застывшая от ужаса фигурка, сердчишко колотится, глаза распахнуты. Мягкое податливое тельце, ножки в вязаных чулочках, нежная кожа бедер. Синяя жилка бьётся под пальцами. Пальцы крепче и крепче сжимают тонкую шейку – жилка бьётся все слабее, глаза раскрываются все шире. Он помнил каждую. Брал в руки какой-нибудь капорочек, подносил к носу: наверное, запах волос уже выветрился, но ему всегда казалось, что нет, он чувствовал этот тёплый сладковатый дух. Переживал заново, наслаждался.
Красный капюшон Мадлен станет тринадцатым.
Луна неспешно протащила свои круглые бока по черепице церковной крыши, вскарабкалась на колокольню, высветив чёрный силуэт жестяного петушка-флюгера. И тут дверь лачуги Лювето скрипнула – Форестье напрягся. Приоткрылась, выпустив кислое облако застоявшегося тепла и фигурку с накинутым на голову капюшоном. Мадлен всё же решилась. Что ж она так поздно? Но, впрочем, чего тут думать? Ему же лучше. Открыв калитку, девчонка вышла на дорогу, свернула к лесу. В одной руке она держала корзинку, в другой – фонарь со свечным огарком внутри. Жёлтый размытый светляк плыл над придорожными кустами, но отделить чёрную тень крадущегося сзади лесника от прочих теней был не в силах.
Кусты уступили место деревьям. Раскидистые кроны дубов сплетались, превращая неширокую дорогу в туннель. Любопытная луна бежала следом за двумя фигурами, заглядывала сквозь переплетённые ветви. Жалкой копией ночного светила маячил огонёк фонаря. Жак шел за ним, не приближаясь – рано ещё, пусть девчонка зайдёт поглубже. Днём здесь совсем не страшно, лес прозрачен, лучи осеннего солнца нежно гладят листву, подсвечивают паутинки, прыгают в лужицы. Но сейчас ночь, его время, момент, о котором он мечтал уже полгода. И вот он настал – сегодня он получит вожделенный приз: малышку Лювето и ее капюшончик.
Пора!
Жак побежал. Он топал своими тяжелыми башмаками и громко пыхтел. Сейчас она оглянется. Разглядеть что-то трудно, но он знает: в её глазах отразится страх.
Мадлен оглянулась. Высокая, неясная в темноте фигура неслась прямо на неё. Девчонка кинулась прочь. Свернула с дорожки – свет фонаря мелькал между кустами. Жак умехнулся: всегда так, от ужаса они перестают соображать, кидаются в чащу, спотыкаются о корни, падают, понимают, что не уйти. Они уже готовы принять его, принять свою смерть. Это хорошо.
Мадлен петляла, как заяц, но фонарь не бросала. Видимо, рука её судорожно цеплялась за него, как за последнее, что связывало ее с жизнью. Глупышка! Бросила бы фонарь, затихарилась в какой-нибудь ямке, в куче валежника – поди найди её в ночном лесу. А так, сама указывала ему путь.
Жак выскочил на небольшую полянку. Вот она! Стоит, прижавшись спиной к толстому стволу дуба. И тут фонарь в руке Мадлен погас. Огарок догорел, выпустив напоследок пару искр и тоненькую ниточку дыма.
Но темней не стало. Сюда, на полянку, в дыру, образованную в глухой сетке переплетенных древесных крон, сунула свою любопытную морду луна. Прямо нависла. Накрыла небольшой пятачок, как сцену в ярмарочном балагане, сверкнула серебром в небольшой луже, высветила дождевые капли на чёрных листьях. Форестье очень любил представления, что давали на ярмарках. Ему хотелось самому выйти каким-нибудь королём в жестяной короне или храбрым рыцарем с тупой алебардой. Но у него была своя роль. И теперь настало время сыграть её. Он шагнул к замершей под деревом девчонке. Кривовато улыбнулся и облизнул губы. Девчонка тоже облизнула губы узким языком.
Сбоку, в кустах хрустнула ветка, Жак повернул голову – из чёрной колыхавшейся кулисы вышел волк. Огромная зверюга с красными угольями глаз. Жёсткая шерсть стояла на загривке дыбом. Зверь подошел к Мадлен. Они были одного роста. Девочка положила руку на холку. Зверь ощерился, показав длинные клыки. Девчонка тоже подняла верхнюю губу, выставив мелкие кривоватые зубы. Они улыбались, глядя на лесника.
– Приятного аппетита, бабушка, – Мадлен погладила мокрую шерсть зверя.
Волк сделал пару шагов.
Жак почувствовал тёплую струйку, стекавшую по ноге. «Пирожки с печенью, – прошелестело в затуманенной ужасом голове, – Вы любите пирожки с печенью, мэтр Форестье?»

[Наталья Владимировна]

22

БРАТЬЯ ПО РАЗУМУ

Под низкими закруглёнными сводами мастерской слышалось потрескивание разрядов и гудение механизмов. Стражник с трудом протиснул своё крупное тело сквозь узкое отверстие входа. Мастер Глор был поглощён работой. Он возился у необычного механизма и гостя заметил не сразу.
– Приветствую тебя, страж!.. Что привело столь высокого гостя к скромному исследователю?
– И тебе привет, мастер, – стражник с интересом оглядел мастерскую Глора. – Я пришёл предупредить тебя.
– О чём?
– О твоих исследованиях. Ты же знаешь – Отцы не одобряют этого. Всем доподлинно известно, что наша раса одна во Вселенной. А ты всё никак не можешь успокоиться.
Страж помолчал…
– Поговаривают, что сама Царица хочет перевести тебя в касту рабочих, – он сочувственно покачал головой. – Если ты не прекратишь свои бессмысленные опыты и не вернёшься на службу.
Страж, пятясь задом, покинул мастерскую. «Даже так?» – подумал мастер, не прекращая работы. Перевод в касту рабочих не по рождению был самым суровым из наказаний. Впрочем, нет, было ещё Изгнание…

***
Глор работал, как одержимый. Прибор почти готов. Он должен успеть.
Несмотря на авторитетное мнение Отцов, Глор верил, что они не одни в безграничных просторах за пределами Дома. Во внешнем мире могут быть и другие разумные расы. Пусть и не похожие на них. Но они есть. Должны быть!
Глор пошлёт сигналы во внешний, мир и их обязательно услышат. Иначе – всё напрасно. Иначе пропадёт дело всей его жизни. …
Он коснулся выключателя прибора. Гудение усилилось, и сигналы мощнейшего передатчика помчались в пространство…
Он будет посылать их непрерывно, день за днём. И ответ обязательно придёт.

***
Пётр Петрович любил вечерами послушать радио. Несмотря на обилие технических новинок, он предпочитал старенький радиоприёмник, принадлежавший ещё его деду. Здесь, в тихом уголке сада, в тени дуба между пихтой и берёзой он облюбовал себе местечко, смастерил скамейку, неказистый столик и наслаждался отдыхом.
Воздух тут был по-особенному чист, свеж и насыщен запахами близкого леса. В таком месте не хотелось ни о чём думать, умиротворение и покой наступали сами собой. И Пётр Петрович не променял бы его ни на какой иной.

Однако с недавнего времени в трансляцию стали вмешиваться какие-то шумы. Причём помехи были только в этом месте, что очень раздражало Петра Петровича. Как только он удалялся от своей излюбленной скамейки, помехи ослабевали и постепенно исчезали.
В этом деле мог бы помочь разобраться сосед Николай, работавший в НИИ радиоэлектроники и космических средств связи. Сосед был одержим идеей контакта с иными цивилизациями и частенько рассказывал Петру Петровичу о перспективах таких связей. Но сейчас он находился в отпуске и отдыхал с семьёй в Крыму.
Пётр Петрович промучился ещё два дня, а затем решил самостоятельно установить источник помех. Сделал он это простейшим способом. Держа в руках приёмник, он двигался в ту сторону, где помехи усиливались. Через полтора часа, к своему удивлению, он установил, что помехи идут… От муравейника. Тот стоял на дальней границе участка, примыкавшего к лесу.

Глор с нетерпением ждал ответа. Он понимал, что это не может произойти быстро, но продолжал надеяться. Запустив передатчик, он выбирался на вершину их большого Дома и, не обращая внимания на недовольных стражей и снующих рабочих, устремлял свои помыслы к иным мирам.

Убедившись, что это действительно муравейник, Пётр Петрович, не любивший докапываться до непонятного и предпочитающий спокойный отдых с радиоприёмником на своём привычном месте, решил вопрос кардинально. Он связался с лесником и, задобрив того «жидкой валютой», с его помощью переместил муравейник подальше в лес….

Катастрофа пришла неожиданно. Дом начал трястись и осыпаться. Проходы завалило, стены рушились. Рабочие бестолково сновали, усиливая суету. Стражи охраняли Отцов и спасали Царицу. Часть их мобилизовала рабочих на спасение кладки Наследников. Глор бегал вместе со всеми. Подчиняясь инстинкту, он спасал личинок из разваливающейся кладки. В какой-то момент дом начал подниматься вверх. Он не удержался и, размахивая лапками, полетел в траву. Последнее, что он увидел – это опускающаяся огромная плита…

***
Во время транспортировки, несмотря на максимальную осторожность, пропало несколько десятков муравьёв. Ещё несколько нашли смерть под подошвами лесника. В их числе был и Мастер Глор, от мастерской и фантазий которого не осталось и следа….
Через несколько недель муравейник полностью восстановился.
А Пётр Петрович вновь наслаждался чистыми звуками радио на своей любимой скамейке.

[Наталья Владимировна]

23

СОН

Фёдор, прирабатывающий при золоторудном северном руднике плотником, оказался не у дел. Мужика сократили при уплотнении штатов, а в штольню, где всегда нужны живые души, идти Федя и сам зарёкся. Гибельное это дело – «ползать» в темени по мокрому плачущему подземелью, каждый раз с опаской глядючи на нависающую неровную кровлю и гадать:
– Завалит или пронесёт − не завалит?
А ещё сказывали мужики, что случались порой страшные горные удары, когда болотный газ вырывался из горных пород и сносил всё на своем пути, закручивал рельсы в причудливые калачи, швырял вагонетки по штольне, как теннисные мячи. Бывало, заваливало после таких ударов горняков так, что докопаться до них не удавалось. Так и лежат поныне под стылой породой, пронизанной золотоносными жилами, как стрелами возмездия, сгинувшие горняки, раздавленные скалой или задохнувшиеся вонючим газом в муках. А потому по ночам бродят по дорогам окрест глубоко за полночь неприкаянные, неприбранные души шахтёров в поисках вечного покоя под сенью вековых сосен и кедров на местном погосте.
Федя, в общем, не грустил по поводу потерянной работы. Во дворе у него было всё ладно: живность всякая и огород справный: так, что и картошка на столе с сальцем весь год не выводились. А таёжные угодия потчевали тех, кто не ленив, ягодою да грибками. Так что и под чаёк, да и под водочку всегда было чем побаловаться в стылые дни зимнего безвременья под бесконечным (казалось, на всю Вселенную хватит) покрывалом снега.
А ещё вспомнил Фёдор свояка Ивана, что служил в леспромхозе и (было дело) зазывал его войти в охотничью артель, что била пушного зверя.
− Давай, Федя к нам! Вольный выпас, а на выхлопе хорошие выходят деньжата! – расхваливал весело свояк ремесло охотника.
− Изба есть на стремнине у реки. Места проверенные! Там ходит соболь тропою к реке, да норка мышкует. Дело верное! – продолжал уговаривать охотовед, пропустив вторую-третью крепкого самогона, завалившись вечерком незваным гостем на огонёк к Фёдору.
Тут и жена, Маруся, стала подпевать свояку:
− А, чё, Федя? Мож, и правду говорит Иван, − ступай к охотникам. Сказывают мужики, по весне шибко хорошо нынче заработали.
Федя всё отмалчивался, хотя дело охотничье он знал в деталях. А как иначе? Всю жизнь в тайге прожить да не уметь зверя выследить, да добыть… Дело не столь сложным было, хотя навыков требовало. А бить по цели Федор умел, и рука не тряслась, и глаз ещё был острым. Было дело, добывал и кабаргу, и зайца, а уж глухарей сколько в молодые годы настрелял, так и не счесть.
Фёдор, намаявшись уже без дела, поразмыслил да согласился. И на другой день по реке на лодке добрался до заимки, где разместился в ветхом домишке, который следовало прибрать к зиме.
Руки дело знали, дело спорилось, и скоро зимовье приобрело вполне жилое состояние.
Пришла зима, заголубели дали, а ближние леса под снегом успокоились в ожидании весеннего разгула.
Взяв в аренду у охотоведа добрую лайку Елизаветку, весёлую выученную охотницу светло-палевого окраса с замечательным хвостом-калачом, отправился Фёдор по реке на лыжах к заимке. Благо, что основной груз ещё по осени завезли на лодке.
Лизка носилась окрест, оглашая лес от собачьего восторга звонким лаем при виде какой-либо живности. Но покуда стрелять было не с руки и Елизаветка, облаяв белку на макушке кедра, прибегала, вся в снегу, намерзших на морде, груди и животе ледышках и, высунув язык, задорно и укоризненно поглядывала на охотника легонько так потявкивала. В поведении, глазах с чертенятами и голосе лайки читалось:
– Что ж ты не стреляешь, ирод ты треклятый! Бьюсь, бьюсь, снег разгребаю пузом, а ты и не чешешься!
Пришли на заимку и начались охотничьи будни. Петли, ловушки, приманки, выслеживание зверя по следу. Дела пошли неплохо. Лизавета сноровисто отрабатывала свой хлеб, загоняя на дерево то белку, то соболька.
В один из дней, ещё до больших холодов, возвращаясь с обхода установленных петель и капканов вдоль реки, Фёдор увидел барахтающегося в воде реки, на самой, ещё не покрытой льдом быстрине, волка. По следам было видно, что серый пересекал реку вдоль промоины и тонкий лед у края не выдержал и проломился. Теперь волк безнадёжно пытался выбраться, но тонкий лёд ломался, и зверь снова и снова оказывался в воде, теряя силы. А вода на стремнине уходила под лёд, увлекая и волка – тот боролся из последних сил.
Фёдор скинул лыжи и, распластавшись на них, по льду стал скользить к промоине, страшно рискуя оказаться в воде: лёд был еще крайне ненадежным.
Оказавшись у края промоины, Фёдор увидел глаза волка. Глаза смертельно уставшего зверя смотрели пристально, и в них был и испуг, и мольба, и звериная неукротимость духа. Фёдор ухватил волка за холку и потянул к себе, старясь вытащить его на лёд. Зверь, уже несколько выбравшись, прихватил зубами вторую руку Фёдора, но ровно настолько, чтобы показать свою силу и решимость биться до конца. Фёдор, собрав все силы, рванул зверя и вытащил, наконец, на лёд. Волк тут же отпустил руку человека, встал неуверенно на лапы и, покачиваясь, потрусил к кустам на берегу. Вода не успевала ручьями стекать со зверя: замерзала, образуя ледяной покров. И только отдельные капли падали в снег и замерзали тёмными, на фоне снега, каплями.
Поднявшись со льда на берег, волк замер, повернул свою большую угловатую голову, а осмотрев долгим тяжёлым взглядом своего спасителя, потрусил, косолапя, дальше и вскоре скрылся в чаще леса.
Фёдор вернулся в домик, а утром, услышав, как занервничала Лизавета, вышёл глянуть на причину такого нервного поведения. И, выйдя на крылечко, увидел своего вчерашнего серого знакомца. Волк стоял поодаль на пригорке и смотрел на Фёдора. А на тропе, почти у самого крыльца дома, лежала застывшая на морозе тушка зайца.
– Вот так! – подивился Фёдор и поднял добычу, как следовало понимать, принесённую волком в знак благодарности.
Дни тянулись чередой однообразных коротких дней и длинных тягучих мучительных своей космической пустотой ночей.
Ночи выматывали едкими снами и видениями.
Порой ночь сливалась с днём, когда за порогом вьюжило и мело, сыпал хлопьями снег и небо равнялось с засыпанной снегом землей практически без перехода воздушной стихии в снежную. А округ толпились высоченные ели да сосны, укрытые снегом, и создавали плотный шатёр космического масштаба для бесконечной уединенности.
Казалось, летит избёнка Фёдора между небом и Землей, достигая космических высот и космической же пустоты, и тоски безмерной.
В такие ночи и дни, когда охота вставала, как встаёт парусник на прикол в штиль посреди океана, казалось, что время остановилось и ждать уже – напрасно время тратить. Вроде, как и кровь по жилам течь перестаёт.
Сны приходили и уходили, менялся их сюжет. А порой уже было непонятно, то ли это был сон, то ли реальность, перекрученная вихрями пурги да вьюги.
Но вот что изменилось в сюжете видений: во сне с некоторых пор к Фёдору стали приходить два странных неказистых дядьки. Один – огромный в треухе на всклоченной голове, с вытянутым лицом и удивлёнными и более ничего не выражающими глазами. Второй был низкорослым. Глаза его косили и выдавали азиатчину, что подтверждалось жиденькой бородкой и желтоватым цветом худого лица, на котором глаз видно не было, но от чего-то казалось, что в невидимых глазах застыл испуг.
Они аккуратно стучали в оконце, а потом как-то сразу заходили к нему в дом. А Фёдор замечал их уже за столом, таких добротно распоясавшихся, казалось, несколько хмельных, радушных, но затаившихся до поры. Гости сидели поначалу молча, и он им подавал чай и сухари. А мужики сопели, отдувались и пили густой наваристый чай с травами, одобрительно поглядывая на хозяина, что-то невнятно бубня. Потом кто-то из них что-то говорил, и его голос звучал, как гул в печной трубе, если приоткрыть затворку на всю «катушку» и тяга становилась чрезмерной. Понять слов было нельзя, но смысл легко угадывался и четко отражался в сознании:
− Ну, что? Сколько добыл ноне? Соболёнка взял − это мы отметили. Долго ли планируешь в зимовье пробыть?
Вопросы задавались простые. Такие задают, если просто хотят поддержать беседу и общению придать импульс. Отвечать приходилось односложно, кивком или взмахом руки.
В какой-то момент, погудев, гости вставали и уходили. А однажды, когда в очередной раз Фёдор встал проводить ночных визитёров, один из них, этакий верзила в смешной нескладной шапке и при бородёнке, что топорщилась, скрывая выражение на губах, сунул ему в руку нечто-то увесистое и холодное. Фёдор машинально положил вещицу, которую даже не рассмотрел, в свой старый рюкзак, что висел на стене у двери.
Этот сон был навязчив. Но в нём ничего не было странного до тех пор, пока Фёдор не отметил, что, как будто убрав с вечера со стола посуду, поутру на столе, тем не менее, находил три алюминиевых кружки, часто с недопитым чаем. А ещё крошки от сухарей и рассыпанный сахар. А на лавке вдруг обнаружил ранее не отмеченную в зимовье чужую рукавицу из овчины.
Фёдор стал тщательно следить, чтобы на столе не оставалось посуды. Но отмечал поутру снова, что, если ночью посетил его этот странный сон, на столе стояли обязательно три кружки с недопитым чаем.
Фёдор, посомневавшись, решил, что, вероятно к нему и правда приходили гости. Но, выйдя из дома, тем не менее, не находил на припорошенной за ночь тропе следов своих ночных гостей. Округ дома всё было нетронуто. И только снег, что, переполнив сопротивление сосновых ветвей, соскальзывал вниз по мохнатым лапам, «портил» невинность снежной поляны.
Но с кем тогда он ночью пил чай?
В душе поселились недоумение и страх как отражение неизвестного.
В голове строились сюжеты тех ночных событий, которые ничем не оканчивались, а отражались короткой головной болью и безграничной печалью.
Фёдор подолгу не мог уснуть и, если сон с гостями не приходил в очередную ночь, он радовался так, как радуется больной, почувствовав поутру вдруг краткое облегчение своего горестно состояния.
Но навязчивый сон упорно возвращался. И снова он заваривал чай и потчевал своих ночных гостей, неведомо как попавших в зимовье, и слушал их гудение.
Измотанный ночными странными видениями Фёдор решил пойти в посёлок и отдохнуть, ибо сил уже не было терпеть этакое раздвоение реальности и ночных видений.
Собрав шкурки, ружье, дав команду Елизаветке, Фёдор отправился поутру по реке вниз к посёлку. Отойдя с километр от дома, на крутом повороте реки у скалистого берега, Фёдор отчетливо увидел на самой верхотуре скал две человеческие фигуры и узнал в них своих ночных гостей. Один из них был велик ростом, а второй помельче. Оба мирно махали ему на прощание руками, но лиц было не разглядеть. Рядом с ночными пришельцами, как показалось, прошмыгнула тень волка.
Фёдор рванулся что было сил к поселку и, выбиваясь из сил, к вечеру был дома.
Поутру, отоспавшись, Фёдор отправился в леспромхоз и удивил своим появлением заведующего.
– Ты чё это, в самый разгар охоты пришёл? Что-то случилось? – был задан заведующим вполне логичный вопрос.
Фёдор подробно изложил историю своего возвращения, ожидая, что ему не поверят и поднимут на смех. Но подошедший во время разговора охотовед вдруг рассказал, что годков пять назад в этих местах пропали два промысловика. Искали их, но не нашли, и они до сих пор числятся пропавшими:
– А как выглядели эти двое?
– Один такой чернявый, невысокого роста, похоже из местных, тунгус, а второй рыжий, высокий и худой в смешной такой шапке.
– Так и есть! Это точно они! Я их лично знал и как раз отправлял в тот год на охоту, – был ответ охотоведа.
– Но они же бестелесные, неживые! Следов не отставляют на снегу! – воскликнул Фёдор.
Охотовед и заведующий пожали плечами:
– А! − бывает. И не такое видывали, − и как-то поскучнев, отправились по своим местам.
Федя в раздумьях, в предчувствии каких-то свершений, не понимая истоков и их конечной цели, брёл по посёлку к дому. В доме, закурив папироску, Фёдор задумался надо всем, что с ним произошло. И вдруг Фёдора торкнуло – он вспомнил об увесистом подарке одного из его ночных посетителей, что наведывались к нему в заимку.
Фёдор кинулся искать рюкзак и в боковом кармане нашёл увесистый самородок, формой очень напоминающий рыжую осу со сложенными крыльями. Даже лапки, поджатые лапки насекомого были на месте. Казалось, вот посади на ладонь – зажужжит и полетит оса, оттолкнувшись мохнатыми лапками и станет отчаянно рассекать воздух крыльями, набирая ход и высоту полёта.
Фёдор подул на самородок, потёр его о лацкан шерстяного свитерка.
Кусочек самородного золота, сколок мироздания, засиял огнём, и в нём вдруг отразилось видение: заснеженный лес, косолапый волк, бегущий вдоль опушки леса и два мужика на скале, машущие ему приветливо рукой.
Фёдор улыбнулся. На душе стало спокойно и отчего-то радостно.
Он вспомнил вдруг, как волк сдавил ему руку своими острыми клыками и одарил зайцем. «Жизнь – она такая забавная», – подумал Фёдор и усмехнулся.
В окно деликатно постучали….

[Наталья Владимировна]

24

ШТРИХИ

(сказка-притча)

Он лежал и смотрел на Неё, как смотрит таинственная Луна на лучезарное Солнце и, подобно Луне, впитывал Её немеркнущий свет. Она висела, гордая и надменная, на стене напротив своего скромного воздыхателя, Коврика для ног, и время от времени бросала ему в ответ холодные короткие фразы. А как же иначе? Ведь Она – Картина! И не какая-то безымянная, а авторская «Оттепель», с подписью самого Иванцова
– И в чём же суть? – спросила Картина, выслушав очередной восторженный рассказ Коврика.
– Как же! – воскликнул Коврик. – Если я не буду отключать гипнозом своих ворсинок принесённые подошвами бактерии, заболеют люди! И вообще, может разрушиться дом!
– Да уж… – прогнусавила красавица. – Вы слишком себя переоцениваете!
– А вот безобидные песчинки, принесённые детьми со двора, – продолжал Коврик, – рассказали, что родились в море, но волной их выбросило на берег. На подошве резинового сланца они добрались до дороги, потом проехали на колесе фуры сотни километров и оказались здесь. Песчинки видели удивительный мир: солёное царство бушующих волн, палящее солнце, синее-синее небо, яркие звёзды…
– И Вы им верите?! – с негодованием воскликнула Картина, перебив и без того робкого рассказчика. – Что могут видеть какие-то там песчинки?!
Коврик вздохнул и замолчал. Нет! Ему никогда не покорить Её обрамлённое позолотой сердце. Где он, а где – Она!
Через час тяжёлой для Коврика тишины Картина закашляла.
– Ах, проклятая пыль! Или это Ваши наглые песчинки так раздражают моё нежное естество? – страдающе хрипела Картина. – Какой из Вас толк! Вы даже свои элементарные обязанности выполнить не можете! Вы – ленивый бесполезный предмет.
Коврик не обижался на колкие слова своей королевы, так как уже привык и к её ворчанию, и к оскорблениям в свой адрес. Он понимал: Картина просто нуждается в восхищении.
– Простите меня, великолепная «Оттепель»! Но полчаса назад пылесос поглотил все мои накопления. Я чист перед Вами, о лучезарная Богиня нашего коридора!
– Так уж и чист? – обронила Картина, чихнув на воздыхателя. – Ах, судьба моя, судьба….
– Вашей судьбе завидуют многие, почти все окружающие! Вы нежная, величественная, утончённая!
Мудрый коврик знал, что успокоение красавицы кроется в искреннем восхищении ею.
– Не льстите мне! Я знаю, что думаете Вы совсем о другом.
Коврик покраснел. Да, он думал не об этом, он мечтал хотя бы на мгновение оказаться рядом с Картиной, прикоснуться к Ней, нежно прошептать о своей искренней любви… К счастью, его зелёные ворсинки скрыли этот «внутренний дефект», однако поверхностный микс красок заметила Хозяйка квартиры.
– Что-то наш коврик посерел. Надо его на дачу.

И Коврик увезли. На его место положили новый, яркий и овальный. Картина сразу обрадовалась: какой юный и свежий кавалер! Она играла всеми своими цветами и формами, однако новый сосед был зациклен только на себе, о чём ярко свидетельствовали его бесконечные возмущения:
– Как же тяжелы эти подошвы! Как омерзительны песчинки! Я слишком красив для этого коридора!
На «вздохи» и «ахи» живописной искусительницы новый Коврик для ног не обращал никакого внимания. А однажды выпалил:
– Да что ты понимаешь, старая облезлая размазня?
Картина заплакала. Впервые в жизни она ощутила боль в своём обрамлённом позолотой сердце.

– Авторская «Оттепель» стала чахнуть на глазах, – как-то произнесла Хозяйка, – надо и её на дачу.
Ах, как обрадовалась Картина, услышав эти слова! Конечно, ещё месяц назад она бы возмущалась, скрипела, чихала и кашляла. Но теперь… Картина понимала, что сможет увидеть Его, своего верного друга! И всю дорогу тщательно прихорашивалась в багажнике машины.

***
На даче «Оттепель» разместили над входной дверью. Прямо над Ним!
– А картина-то на даче заиграла, – восхитилась Хозяйка. – Может, зря мы её перевезли?
– Нет! Не зря! – испугалась Картина и умышленно померкла. Ведь даже самые писаные красавицы в целях самозащиты применяют приём «заплесневелой серости».
– Ничего она не заиграла, – взглянув на картину, произнёс Хозяин и подытожил:
– Здесь ей самое место.
– Ах! – вздохнула Картина.
– Ох! – выдохнул Коврик.
И всё вернулось на круги своя. Она ворчала. Он восхищался Ею. Они были счастливы.

***
Однажды порыв сильного ветра попал во входную дверь. Дверная рама содрогнулась – и Картина упала. Упала прямо на Него. Правой половинкой. Картина сразу ощутила огромную разницу: какой Он мягкий и тёплый, и как без Него холодно и жёстко. А Он? Коврик с неимоверными усилиями поднял самую примятую свою ворсинку, чтобы Ей было комфортно, и тянулся всей своей тканевой основой, чтобы и левая Её половинка ощутила Его тепло.

***
Их выбросили вместе, предварительно сняв с неё дорогую рамку с позолотой, оставив обнажённым ранимое сердце живописи. Но разве люди всегда понимают истинную ценность искусства? А он понял! Он, обыкновенный Коврик для ног! Он понял ещё тогда, когда Она блистала свежестью красок и гордилась знаменитым авторством. Ей нельзя было по-другому: рамка обязывала… Он понимал. Он ждал. А теперь… Она лежала, беззащитная и нежная, настоящая! Он согревал Её теплом своих истоптанных ворсинок и чувствовал себя самым счастливым, сильным и молодым в огромной свалке потерянных жизней.
– До чего обнаглели эти богачи! – кряхтела старуха с огромным потрёпанным рюкзаком за спиной. – Даже картины выбрасывают!
– Нет! – кричала Картина, осознав, что её хотят разлучить с другом!
– Да! – успокаивающе шептал Ей Коврик! – Ты должна жить! Ты слишком красива и молода для этой свалки!
– Я не смогу без тебя! Я не хочу без Тебя! – плакала Картина, стараясь раствориться в Нём, самом дорогом на свете, в самом красивом, в самом родном…
Но старушечьи руки оторвали Её от Него.

***

Коврик смотрел в небо и видел свою дорогую «Оттепель». Он сжимал усталые ворсинки, чтобы сохранить Её тепло, Её аромат, Её нежность. И жгучая боль от разлуки стала радостью за Её возрождение!
Картина страдала на стене чужого дома. Ей так не хватало Его! И когда становились невыносимо одиноко, она концентрировалась на Его следах (штрихах от ворсинок) в своём правом уголке, и это давало Ей счастливое ощущение их Единства.
– Я должна жить! Он так этого хотел! Я должна! Ради Него! Ради нас! Ведь Он – во мне!
В такие минуты Картина оживала. Именно в такое мгновение и увидел её внук старухи.
– Ничего себе! Баб, и где ты такую роскошь откопала?
– Да всё там же, – буркнула «баб».
– Я же просил тебя не лазить по свалке! Чего тебе не хватает? – негодовал внук.
– Вот этого и не хватает, – вздохнула женщина. – Спасаю необъятное вечное от узкой обыденности.

***
Вскоре старуха умерла, и внук выгодно продал картину в художественный музей. «Оттепель» снова оказалась в рамке, но сердце Её не было обрамлённым, в нём жила свобода творчества и любви, в нём жил Он! Картина привлекала посетителей музея простотой и загадочностью, приземлённостью и возвышенностью, тусклостью и яркостью. Картина была ЖИВОЙ!
Девяностолетний художник Егор Семёнович Иванцов, которого пригласили работники музея, вглядывался в своё-не своё творение, стараясь понять причину его популярности. Нет, он не страдал от низкой самооценки, художник просто видел «Оттепель» тогда и сейчас. Он писал её на заказ, даже не предполагая, что именно эта картина сделает его всемирно знаменитым.
После очередного интервью по дороге домой художник думал, откуда в правом углу картины эти размытые штрихи…
...Бесконечным потоком по городской мостовой с шумом лились машины. Вечно спешащие люди приближались к своим бесконечным делам, чтобы потом снова отдаляться и бежать дальше, дальше, дальше… Иванцов никуда не спешил. И не только из-за своих мудрых раздумий… Он просто любил замечать. Вдруг взгляд Егора Семёновича привлёк смеющийся малыш, который всматривался в зеркало двери салона-парикмахерской.
– И что же здесь смешного? – спросил художник и посмотрел в зеркало. Над молодым, свежим, беззаботным лицом мальчишки он увидел своё ЗАШТРИХОВАННОЕ морщинами лицо. «Я всё понял! Понял!» – воскликнул Егор Семёнович и, ласково погладив юного позёра по голове, прошептал ему на ушко: «Спасибо!»

[Наталья Владимировна]

25

ЖУТКАЯ ИСТОРИЯ

– Пап, а пап! – мальчик, подперев подбородок, посмотрел на отца. – Ну, пап! А правда они существуют? Ну, ты же говорил, что некоторые в них верят, а ты сам веришь в них?
– Не знаю даже, – пожав плечами ответил он. – Сам не видел. Но некоторые говорят, что всё-таки они есть. Наши авторитетные учёные люди и старожилы, говорят, что бывают такие случаи, когда они выходят к нам.
– А если они сюда придут? Вот страху-то будет, – открыв рот от удивления, спросила девочка, чуть постарше.
– Да что им тут делать? – отец снова пожал плечами. – Они сюда не придут. Им тут небезопасно, место незнакомое, даже спрятаться негде. Заблудятся и попадут, куда не надо. Кто их спасёт? Ты же не пойдёшь? – он с улыбкой посмотрел на неё.
Девочка отрицательно мотнула головой.
– Вот, ты их боишься, а они – тебя. И вообще, им просто будет страшно.
– Пап, а тебе страшно бывает уходить куда-то далеко, в те загадочные места? – девочка, так же раскрыв рот, посмотрела на отца.
– Да что мне там делать?
– Ну, не знаю, интересно же, – пожала плечами она. – Хотя и страшно, просто жуть как. И мама чего-то запаздывает, – повернувшись и посмотрев назад добавила девочка.
– Да что с ней будет? С соседкой заговорилась, вот и всё.
– Всё равно жутко как-то, – девочка снова поёжилась. – Пап, а что они сделать могут? Ну, в сказках наших про них всякое рассказывают…
– Откуда я знаю? Пока же ещё никого не поймали, но страшно. Поэтому пока вы маленькие, лучше одним, тем более, далеко от дома, не ходить. Поймают, к себе затащат… А там… Кто их знает. Мне, взрослому, и то страшно, а вы чего сделать можете?
– Пап, а правда говорят, что наши соседи из-за них сюда перебрались? Дедушка говорил, видел одного из них. Он ещё чего-то говорил по-ихнему, и штуку такую показал, говорит, с собой звал, – мальчик, вытаращив свои глазки, сверкнул ими в свете какого-то зелёного фонарика.
– Дедушке твоему меньше по всяким друзьям шарахаться надо было и из поганок всяких отвары меньше гнать! – зло сказала неожиданно подошедшая мама. – Вы чего тут сидите? Заняться нечем? И ты ещё со своими страшилками на день глядя детей пугаешь? – она зло сверкнула своими большими чёрными, похожими на лягушачьи, глазами, откинув зелёную, больше похожую на болотную тину, прядь волос. – Нет никого! Не существует! Выдумки всё это! Лучше бы за мухоморами сходили, на ужин приготовить уже нечего! А они страшилками тут кормятся!
– А я верю! – беря корзину, ответил отец. – Люди всё-таки существуют!
– И я верю! – крикнул мальчик.
– Тем более, что некоторые их всё же видели, – сверкнув своими такими же большими лягушачьими глазами, ответил отец. – Кроме твоего деда, и другие авторитетные водяные, лешаки и русалки их видели.
– Ой, посмотрите на него! Он ещё и по русалкам шляется! Авторитет зарабатывает, нашёл кого в пример привести! Они же и раньше всякую нечисть к себе затаскивали, лишь бы мужского пола! – крикнула женщина, обиженно отвернувшись.
– Я вообще-то не сам к ним ходил, а так рассказывали, – замявшись и виновато посмотрев на жену ответил он.
– А ты прям и рад про них слушать! Все вы одинаковые! – гордо вскинув свою зелёную голову сказала она. – Ещё и при сыне такие вещи!.. Постыдился бы! Рано ещё ему про всяких русалок слушать! Иди за мухоморами! – указала она своей перепончатой рукой на лес, видневшийся из зарослей камыша. – Сидят всю ночь в болоте, нет бы матери помочь! И ты иди, нечего страшилки всякие слушать… Да и мне спокойнее будет, – посмотрев на дочь, продолжила женщина. – А то что-то ему всякие русалки на ум приходить стали!
– А ничего и не страшилки, правда, пап!? – мальчик снова посмотрел на отца. – Пап, а что они, эти авторитетные, говорили?
– Ну, иногда, они сами заходят в наши края. Про одного даже часто рассказывали. Шёл всегда и так звонко что-то кричал на своём языке. Вот один раз он прилёг на кочке, а они к нему подошли, нагнулись, от него так чем-то несло, что у деда и его друга аж голова закружилась. А он улыбнулся, штуку такую показал у себя в руке, и их рядом сесть пригласил, за своих, видать, принял.
– А чего эта за штука такая? И чего он говорил? – удивилась девочка.
– Не знаю. Прозрачная такая и узкая, в ней ещё чего-то плескалось, очень вонючее. Даже голова, говорят от этого кружится. А чего говорил, кто его знает? Только больше похоже было, что ему даже не страшно. Наверно, эта штука у них специально, чтобы страх пропадал. Страшная штука! Выпьют такую – и к нам придут. Вот тогда будет жуть! И не высунешься из своего болота.
– Да врать твой дед здоров был! – не унималась мать. – Вот эта штука, – она вынула откуда-то из-под камня бутылку из-под водки с надписью: «Столичная». – Настоящие авторитетные люди говорят, что это просто следы древних цивилизаций! Орудия труда наших древних предков. Вот и всё! Идите уже за мухоморами, пока ночь на болоте. И нечего детей пугать, потом весь день спать не будут!
Он вздохнул и вместе с дочкой вышел из камышовых зарослей наружу. Девочка, выйдя на берег, посмотрела по сторонам. Рассказ отца про людей всё ещё отзывался страхом в её тёмненькой детской душе. Стало страшно.
– Пап, пап, – дёргая отца за такую же перепончатую руку сказала она. – Пап, а они точно не придут?
– Да нет, в это время они не ходят. Они ведут дневной образ жизни.
– Ой, страшно как! И им не страшно? День? Такая жуть, – поёжилась девочка. – А я вот, если увижу их, точно спать весь день не смогу. Пап, а они страшные?
– Ну, как сказать… – пожал плечами он. – Кто что рассказывает. Кто-то говорит – очень страшные, кто-то говорит – нет. Не знаю, я их никогда не видел.
– А если они нам встретятся? Ну, вдруг? – не унималась она.
– Да откуда они тут? Не бойся, – отец обнял дочь. – Пойдём вон туда, – отец показал на небольшой лесок, недалеко от топи. – Там мухоморы хорошие. Насобираем и домой, ужинать.
***
Грибков резко проснулся, услышав какой-то странный треск в зарослях, прямо рядом с тем местом, где он сидел. Голова почему-то сильно болела.
«Надо же! Приснится же такое! – оглядевшись вокруг, подумал он. – Жуть какая-то…»
Поёжившись, он снова огляделся. Ночь была ещё в самом разгаре, полная луна освещала всю округу, придавая лесу таинственный вид. Повернув голову, он посмотрел на землю, удивившись разбросанным красным грибам.
– Мухоморы? Странно, – пожав плечами, он подобрал один из них, покрутив его в руке. – А я почему-то был уверен, что это белые, – вспомнив, как ходил в темноте собирать грибы. – Всё-таки всему своё время, грибы лучше днём собирать. Хорошо, хотя бы не догадался приготовить.
Он встал, направившись в сторону палатки.
– Слушай, Болотников, – обратился он к мужчине, сидевшему на пеньке у палатки и с улыбкой смотревшим на луну. – Болотников! Ты меня хоть слышишь!?
– Аркадий Петрович, смотрите, какая она, луна, – он кивнул на луну, – Красота, да и только!
– Тебе ещё завыть осталось, или чего они там делают, эти снежные люди? Одичал совсем, смотрю! Уже и сам на одного из них смахиваешь. К людям с тобой выйти страшно будет. Небритый, да ещё такая шапища волос, – Грибков взъерошил его и без того лохматые пышные волосы.
– Да ладно Вам! – махнул рукой Болотников. – Побреюсь, постригусь. Здесь-то, перед кем красоваться? Мы же не модели какие, а биологи.
– Я чего говорил-то. Ты вечером со мной грибы собирал, какие набрал-то?
– Как какие? – удивился он, наконец-то оторвавшись от луны. – Белые, естественно.
– Да? – снова оглянувшись на дерево, около которого только что сидел, ответил Грибков. – А я похоже, красные… В смысле – мухоморы. Ну, ладно, отбой, спать пора, все уже давно уснули.
– А я ещё посижу, пожалуй. Кстати, Аркадий Петрович, а вы верите в них? Ну, вы спросили про Снежного человека, – Болотников посмотрел на него. – Как вы думаете, они существуют? Просто интересно. Ну, в них и этих всяких, леших, водяных? Ну, некоторые верят в них, а вы сами верите? – сверкнув глазами от света луны, спросил он.
Грибков, открыв рот, удивлённо посмотрел на него. Обернувшись, он снова поглядел на то место, где только недавно сидел. В свете луны и неожиданного порыва ветра, ему вдруг показалось, что что-то зелёное, больше похожее на тину, мелькнуло за кустами.
«Господи! Чего только в полнолуние не приснится… – он посмотрел вверх, на жёлтый круг луны. – И не привидится…» – подумал он, поёжившись и снова посмотрев на кусты, где, кроме густой листвы и высокой травы, ничего и никого не было.
И, ещё раз взглянув на крупную, яркую луну, спешно забрался в палатку.

[Наталья Владимировна]

26

ЛЕГЕНДА О БЕЛОМ ШАМАНЕ И РЕКЕ КЫНГАРГА

Каждый раз, когда я гуляю по ущелью реки Кынгарга, что бежит в Восточных Саянах в районе посёлка Аршан, меня не оставляет мысль, что это место хранит какую-то тайну.
Всё здесь загадочно, торжественно и прекрасно. Причудливые, напоминающие чьи-то лики, очертания скал. Таинственные письмена-узоры на отшлифованных водой скальных прижимах. Огромные каменные глыбы, преграждающие путь горной реке.
Какие великаны здесь резвились? Замёрзшие водопады на скалах в виде ледяных кос каменной красавицы или седых прядей древней старухи. Чаши с хрустальной, ледяной водой, в которых играют солнечные блики, отражаясь на дне, выложенном разноцветной речной галькой. Они манят усталых путников искупаться в их прозрачных водах, смыть пыль трудных дорог, освежиться, взбодриться, наполниться энергией горной реки для новых свершений. Журчание водного потока, наоборот, расслабляет, убаюкивает, навевает грёзы. Сознание погружается в волшебный мир сказки.
И вдруг всплывает вопрос: что же означает название реки «Кынгарга»? Какая тайна с ним связана? Буряты переводят его как «барабан», «бубен». А что, если это не просто бубен, а бубен шамана? Ведь в этих местах многие поклоняются духам природы. И в моём воображении зримо возникают картины минувших событий…


Легенда о Белом шамане и реке Кынгарга

Кынгарга речка в ущелье бежит,
Камни катает и громко шумит.
«Бубен шамана» – имя её.
Древней легендой дышит оно.

Давно это было. Так давно, что люди уже и не помнят, кто и когда рассказал им эту легенду. Но память о событиях и героях того далёкого времени живёт в их сердцах.
Жило одно бурятское племя на берегах быстрой реки Саянских гор. Хорошо жило, ибо царила в нём любовь, доброта и уважение друг к другу. Управлял жизнью племени Белый шаман. Люди почитали его за мудрость, сердечность и бескорыстие. Они несли ему свои радости и горе, спрашивали совета, просили благословение для своих дел. Никто не уходил от него без слов утешения, наставления или благопожелания. Он помогал им разрешать споры между соплеменниками, увещевал одних, ободрял других, совершал различные ритуалы на выздоровление болящих, на семейное благополучие, на сближение членов рода.
Вся жизнь Шамана протекала в служении своему племени. Община его процветала, люди были счастливы. Соседние племена, прослышав о хорошем житьЁ-бытье соседей, приходили и селились рядом. Всех принимало племя в свою семью, ибо добрый мир с соседями – залог благоденствия для всех народов. Люди почитали и любили Светлого старца.
Позавидовал такой славе Мудреца чёрный шаман. И когда его соплеменники решили объединиться с этим племенем, он пошёл с ними.
Началась борьба Белого и чёрного шамана за души людей. Как известно, потакать своим порочным страстям легче, чем бороться с ними. Стали некоторые жители общины захаживать к чёрному шаману с просьбой: навести порчу на скот соседей, разлучить влюблённых, провести обряд на болезнь или смерть врага. Жгучей крапивой расцвело чёрное колдовство среди соплеменников. Вышли наружу все человеческие пороки: зависть, ненависть, жадность, обида, предательство, наговоры… Зловонными коростами стали покрываться души людей. Некогда процветающее племя раскололось на тех, кто вёл праведную жизнь, и на сторонников тьмы. Наступили в общине чёрные времена: люди болели, скот погибал – мор пришёл в селение.
Решил мудрый Старец вызвать на открытый бой чёрного шамана. Сошлись в смертельной схватке две могучие силы: силы Света и силы тьмы. На беду Белого шамана, звёзды в день битвы не благоволили ему, но медлить было нельзя: каждый миг промедления стоил чьей-нибудь жизни. Да и силы его с каждым днём таяли – ведь он был очень стар.
Ударили в бубны шаманы, завертелись, завыли, застонали в дикой пляске смерти, призывая силы природы и духов предков на решающий бой. Долго шло сражение. Белый шаман начал уставать. Годы брали своё. Предательским ударом исподтишка сбил чёрный шаман с ног старца и пронзил кинжалом его мудрое и самоотверженное сердце. В момент смерти дух Белого шамана вошёл в его бубен. Покатился бубен, упал в быструю горную реку, там и канул. А вода и окрестные скалы приняли душу Светлого старца, стала она частью природы.
Так навсегда остался Белый шаман со своим племенем, а река стала называться Кынгарга, что означает бубен шамана. Пьют люди чистую воду реки, слушают её говор, купаются в её холодных бодрящих водах и напитываются энергией доброты, красоты, творчества. Крепнет в них вера в непобедимую силу добра.
А на месте, где была пролита кровь Белого шамана, забил целебный источник, аршан, исцеляющий телесные недуги. Со всей России едут люди к этому святому месту.
Вся природа долины Кынгарги несёт очищение, умиротворение, благословение душам, измученным страданиями и борьбой. Белый шаман и после смерти служит людям самоотверженно и бескорыстно.
Когда идёшь по ущелью этой реки, то видишь, как множество ручейков больших и малых, точно слёзы природы, чистые и святые, несут ей свои воды, оплакивая и благословляя подвиг Белого шамана. Зимой и летом и днём и ночью шумит Кынгарга, рассказывая нам легенду о Светлом старце. Воды реки всегда чисты, прозрачны и хрустальны, как его большая и светлая душа.
В конце ноября на праздник Матери одевается река в кружевной наряд: каждый камень в воде украшается великолепным ледяным кружевом, точно воротничком; берега обрамляются узорчатой ледяной каймой; через реку наводятся хрустальные резные мосты, сквозь которые видны её бирюзово-васильковые воды. Это природа, прославляя подвиг Героя, принаряжается в праздничный день.
На одной из скал, в вышине, недалеко от водопада, можно видеть большое круглое светлое пятно на тёмном фоне гранитных пород. Это бубен Шамана как напоминание о нём отпечатался на скале. Природа помнит о подвиге Светлого старца. Помним и мы, ибо жертва во имя людских душ, запечатлённая кровью, надолго остаётся в памяти народа.

[Наталья Владимировна]

27

САМЫЙ УМНЫЙ

Тот знаменательный летний день выдался ну очень уж жарким. Тринадцатилетний Толик, гостивший в деревне у бабушки, решил искупаться на местной речке. Паренёк скинул штаны и футболку и, оставшись в одних плавках, неуверенно потрогал воду ногой. Внезапно вместо песка его нога нащупала какой–то керамический предмет. Толик засунул руку под воду и извлёк на свет божий древний кувшин. Подросток решительно снял пробку, горя от желания узнать, что внутри. Из кувшина повалил фиолетовый дым, в котором все ярче проявлялась человеческая фигура.
– Чем могу служить, благословенный отрок? – произнёс старичок, в котором начитанный Толик сразу распознал джина.
– Обалдеть! – только и смог произнести подросток. – Ты кто? Джинн?
– Верно, – старичок почтительно поклонился. – И за свое спасение готов выполнить одно твое желание.
«Что же загадать?» – размышлял парнишка. Все материальные вещи, такие как машины и квартиры, он отмёл сразу ввиду их недолговечности. Сначала Толик задумался о бессмертии, но потом решил, что будет слишком больно смотреть на то, как один за одним уходят твои близкие. Потом подросток стал размышлял о богатстве, например, о счёте в швейцарском банке с невообразимым количеством нулей. Но потом представил, что источником его денег заинтересуются полицейские, а то и спецслужбы.
«Да ну! Ещё в тюрьму попаду, – испугался Толик. Он поразмыслил ещё несколько минут и, наконец, выбрал самый лучший, как ему казалось, вариант.
– Хочу быть самым умным в мире! – выпалил подросток.
– Исполнено, о почтеннейший! – хитро улыбнулся джинн и растворился в воздухе.
Толик по дороге домой, решил купить чипсы. Он зашёл в местное сельпо и увидел за прилавком местную продавщицу тетю Галю.
– «Лэйс» за пятьдесят, пожалуйста, – сказал паренёк, протягивая сторублёвую купюру.
Женщина взяла деньги и неожиданно спросила.
– Толик, а сколько сдачи я тебе должна?
– Пятьдесят, – опешил парень.
Тетя Галя недоверчиво на него посмотрела и пересчитала на калькуляторе, медленно нажимая цифры. Только после этой процедуры она неуверенно протянула подростку мятый полтинник.
Придя домой, Толик решил поужинать. Бабушка заботливо принялась за ним ухаживать. Усадив внука за стол, она поставила кастрюлю со вчерашним супом на плиту, затем достала из шкафчика вилку и принялась помешивать содержимое. Внук немало удивился, но виду не подал. Но когда бабушка принялась «накладывать» вилкой суп в тарелку, парню стало жутковато. Он решил, что у бабушки развивается старческое слабоумие и посоветовал старушке пойти поспать. Та покорно подчинилась. Тогда Толик решил позвонить к родителям, чтобы они забрали его в город.
– Алло, мам? – взволнованно сказал подросток. – Тут наша бабушка с ума сошла. Приезжайте завтра с папой и заберите нас домой.
– А куда мы должны приехать? – внезапно спросила мама.
– Как куда? – удивился Толик. – В Злынку.
– А как же до неё добраться, сынок?
Тут пареньку стало жутковато во второй раз за день.
– Мам, дай мне папу.
– Николай! – закричала родительница. – Вставай с этого… Ну, на чем сидят и подойди. Наш сын хочет с тобой поговорить.
После такого разговора парень просто опешил и отключил телефон. Обладая острым аналитическим умом, он сразу понял, в чём дело. И со всех ног бросился на речку. Кувшин с джинном лежал на берегу. Парень сорвал пробку и, как в прошлый раз, из него повалил густой фиолетовый дым, а затем появился и сам старичок.
– Ты чего наделал? – набросился на него Толик.
Он попытался ударить древнее существо, но его кулаки проходили через прозрачную плоть, как через туман.
– Исполнил твое желание! – ухмыльнулся джинн, – теперь ты самый умный человек в мире.
– Но я же не этого хотел! – чуть не заплакал подросток, но джинн уже исчез.

[Наталья Владимировна]

28

КУПИ ПЕРСОНАЛЬНЫЙ РАЙ!

1
Как же всё достало! Вот и грязный предзимний дождь плюёт на меня через плачущее стекло кабинетного окна. Закрываю жалюзи. Не помогает... Пластины шторы, шевелясь на сквозняке из форточки, шуршат-хихикают. Конечно, надо мной.
Проверенный способ расслабиться: перехожу с графиков, которые должен сдать шефу завтра, в Интернет. Ныряю в него, как в омут, с головой.
– И я таким был. Поэтому и выпросил командировку в «горячую точку». Откуда только в свою редакцию не привозил репортажи, а вот с войны – ни разу.
– Почему ты, Адам, не сказал мне, что уезжаешь?
– У тебя и без того тревог хватало...
– Я бы очень-очень ждала тебя, молилась, и ничего бы не случилось.
– Ева! Ты недовольна, что, наконец, мы вместе?
– Я счастлива!
– И всё-таки напрасно ты это сделала...
Большая птица, сверкая радужным оперением, плавно покачиваясь, подошла и встала между ними. Скосила правый глаз на него, левый – на неё.
– Я ни о чём не жалею, Адам.
Птица удовлетворённо закивала бирюзовой головкой, взмахнула парусами-крыльями, вспорхнула и уселась на гибкую ветку дерева, наклонив её своей тяжестью почти до изумрудной травы, на которой сидели Он и Она.
– Понимаешь, я не находил выхода из лабиринта. Про работу мою, про то, как нам, журналистам, затыкают рты, знаешь сама. А когда пришёл в пустую квартиру, увидел записку от тебя, то и решил наведаться к другу детства Серёге.
– Но я не прощалась с тобой в записке! Мне лишь необходимо было разобраться в себе, в своих чувствах, взять тайм-аут. Потому и уехала.
– Разобралась?
– Адам!
– Прости, забыл, где мы с тобой.

2
Серёга назначил встречу в парке у Конторы, в которой служил с окончания ими университета.
– Привет, товарищ майор!
– Отстал от жизни, боец строчечного фронта. Сейчас ты сидишь рядом с подполковником.
– Поздравляю, Серый!
– Да ладно... Рано поздравляешь. Вот уйду скоро на дембель, тогда поздравишь.
– Какой дембель?! Тебе ещё лет пятнадцать лямку тянуть.
– Какой? – понизил голос Сергей, оглядываясь на редких в столь утренний час прохожих, выбравшихся подышать в парке свежим воздухом. – Ты же знаешь, чем я занимаюсь в Конторе, в общих чертах…
– Что-то насчёт суперагента? Собственно, затем и позвонил тебе...
– Тише! Я вышел в своей программе на нечто большее.
– Не зря мы тебя в универе называли компьютерным гением.
– Уйду из Конторы, открою свою фирму – все гением назовут.
– Что ещё за фирма, товарищ подполковник?

3
Ева сейчас только заметила, что ветка с плодами нависла над головой. Казалось, птица предлагает их сидящим под деревом.
– Какой дурак назвал этот Восток Ближним?! На самом деле – другая планета. И знаешь, Ева, войны там будут всегда.
– С меня, милый, довольно и одной. С которой ты не вернулся...
– Я хотел жить! Хотя бы для того, чтобы вновь обрести тебя. Каска, бронежилет, надпись «Пресса» и всё такое... Но миномётный снаряд разорвался под ногами. Арабы в госпитале честно спасали меня. Как мало в человеке крови!.. Почти всю свою я оставил возле того подбитого бэтээра.

4
– Не знаю, брат, не знаю. Я ведь эту программу и от Конторы утаил. Никто её не тестировал. Не знаю...
– Серёга! Мы с тобой ничего не теряем. Вот и протестируешь на мне. А если вернусь, сотрёшь – только и всего!
– Что значит «если»?!
– Не на курорт еду, товарищ подполковник. Это должно быть тебе известно. В общем, получится – с твоей фирмы дивиденды.
Поднимаю голову со стола. Ого! Уснул, что ли? Взор упирается в светящийся молоком монитор. Там – Он и Она на неестественно изумрудной траве. Под деревом. Ветка с плодами цвета крови. Дремлющая чудная птица.

5
– Зачем ты это сделала? Зачем?!
– Потому что поняла: жить без тебя не смогу. Ты не отвечал на звонки и сообщения в Сети. Примчалась на квартиру, открыла своим ключом. Всё –как было у нас с тобой. Только тебя не было... Кинулась искать твоего Серёгу. Он-то успел сказать тебе последнее прости.
– Никогда, Ева, слышишь, никогда ему не прощу! Ты ещё нашла бы своё счастье!
– Без тебя?! Милый, это невозможно. А шагнуть с нашего двенадцатого этажа – вовсе не страшно. Ты недоволен, что, наконец, мы вместе?
– Я счастлив!

6
Охранник разбудил меня:
– Свет увидел в окне вашего кабинета. Извините, но все давно ушли домой.
Монитор компьютера чернел шедевром Малевича, и я не стал выключать аппарат. Проверил, в кармане ли ключи от автомобиля. Пошёл к лифту.
Пробок в городе в это время уже не было. А всё равно душа оставалась под гнётом. Дворники то и дело размазывали по лобовому стеклу грязь позднеосеннего дождя, и приходилось постоянно включать омыватель.
Когда в очередной раз стекло прояснилось, на проспекте Вечности увидел нечто, чего раньше, наверное, не замечал. По всему протяжённому фронтону модернового яблоковидного здания тянулись, горя и моргая, саженные буквы: ООО «Эдем». Купи себе персональный рай!
– Что ещё за…?
Припарковался по разметке около. Конечно, вход был закрыт. Вблизи сооружение оказалось из какого-то прозрачного материала, но в дождливую ночь сквозь него виднелся тот же Малевич. Только не квадрат, а яблоко. Однако возле двери на тротуаре под таким же прозрачным, чуть плотнее воздуха, навесом с подсветкой стояла пластиковая этажерка, в карманах которой торчали рекламные листки. Ничего такого. Всё то же: «Купи персональный рай!» Скомкал флаер и хотел уже было бросить в услужливо открывшийся мусоропроглатыватель. Но почему-то не сделал этого. Почему? Из-за картинки на листовке. Он и Она. Неземной изумруд травы. Дерево, обильное кровавыми плодами. Чудо-птица на ветке.

7
Домой добрался ближе к полуночи. Всё в квартире – как было у нас раньше. Только без неё...
Снял верхнюю одежду – и сразу за компьютер. Забиваю в поисковик www из листовки.
– Смотри, Адам: птица предлагает нам плоды.
– Ева, ты понимаешь, что мы всё равно не ощутим вкуса?
– Какие они красивые!
– Но мы ещё не были у Того, Кто на Высшем Уровне.
– Возьмём фрукты с собой.
Птица вновь согласно закивала. Ева протянула руку, сорвала плод и поднесла ко рту.
– Е-ва-а!!!
Свечение монитора свернулось в слепяще-яркую точку. Потом и она погасла. Опять – Малевич. Попытки реанимировать комп перезагрузкой и другими ухищрениями провалились. Сдох.
Но есть же ещё смартфон! Набираю нужное www. Выплывает картинка. Он, Она, манящая волшебным изумрудом лужайка, дерево с аппетитными плодами, птица, сверкающая радугой перьев. А под этим –«Купи себе персональный рай! Активируем только после Вашей смерти, и будете наслаждаться вечно! Заявки оставляйте на сайте».
Как же всё достало! Брезжит рассвет, а я не спал ни минуты. Как ехать на эту проклятую работу? Как жить без той, которой давно уже нет в постылой квартире?!
Выхожу с телефоном на балкон. Подо мной – одиннадцать этажей. А вы знаете, дождь перестал мазать грязью мой город. На востоке, где-то за частоколом высоток, угадывается глянцево-розовыми пятнами в промежутках просыпающееся солнце.
И тут в уши мои врывается сварливая смесь чириканья с карканьем. Откуда-то с крыши чернильнопёрый ворон сбрасывает мокрого от недавнего дождя и пролитой в неравной битве с птицей цвета только что умершей ночи крови воробышка. Прямо ко мне на балкон. Несчастная пташка не сразу, но всё же перевернулась со спины на спички-лапки. Не обращая на меня внимания, воробей наспех прошёлся клювом по серо-бурым пёрышкам. Попробовал ими взмахнуть – получилось. Вспрыгнул на ограждение балкона. Ещё раз почистил хвост и перья. Посмотрел на меня. Кажется, прямо в глаза. «Чирик!» Развернулся клювом к миру – и был таков.
– Лови! – крикнул я ему вслед и бросил вдогонку смартфон.
Через пару-другую секунд – звяк об асфальт. Резкий такой, весёлый звяк в утренней пустыне ещё спящего мегаполиса.
Снова подсаживаюсь к компьютеру – включился без проблем. Нигде не могу найти (ни на столе, ни на полу) флаер. Ну да ладно! В памяти поисковика... Нет почему-то и там искомого www. Выручит моя профессиональная память! Вроде набрал адрес правильно. «Не найдено», – в который раз отвечает поисковик.
Что, сесть в машину и поехать на проспект Вечности? А вдруг и здания того не найду?

8
–Ты счастлив, Адам?
–Ты счастлива, Ева?

[Наталья Владимировна]

29

ЛУНУ С НЕБА

Это один из эпизодов фантастически–иронического романа «Спасательный круиз».
Сюжет прост: волею хмурых судеб и насмешливых случайностей команда бывших «знатоков» попадает в чужие и странные миры. Для того, чтобы вернуться домой, «Пятерым–со–стороны» приходится решать чужие проблемы в этих самых чужих и странных мирах. Решать, как учили за столом с волчком и конвертами: веря в то, что не бывает вопроса без правильного ответа, уповая на улыбчивую удачу и не сомневаясь в победе…

Крейсер полным ходом удалялся от планеты, и постепенно всё возвращалось в привычную, космическим уставом определенную и размеченную колею. Заняли свои места у пультов лейтенанты, разбежались по кубрикам подвахтенные, командир водворил всех арестованных обратно на гауптвахту, сержанты и капралы засадили десантников чистить оружие, а боцман надавал по шее юнге.
Только Маэстро Внутренних Дел никак не мог успокоиться.
– Гуру, тоже мне! – кипятился он, расхаживая по салону и взмётывая фалдами фрака. – Спаситель народов! Алгоритмы он путает! Батареек у него своих нет! И вы хороши! Что за дурацкое донкихотство! Ну зачем было напрашиваться на неприятности! Просят вас на корабль – извольте! Хорошо, что за вами отправился я, а не кто-то из наших дуболомов...
– А немножко подождать – это вы не проходили? – сердито сузила свои азиатские глаза Валентина.
– А можно было просто объяснить вежливо, – вздохнула Маришка.
– Некогда мне было вежливо объяснять! – взорвался Маэстро. – Мы там минуты считаем!
– До нового тысячелетия? – ухмыльнулся Митрич. – Или до выборов?
– Попрошу без шуточек! От вас, господа, – торжественно выпрямившись, объявил Маэстро, – зависит судьба миллиарда разумных существ!
– Да в чем дело, дядя? – нахмурился Шанхаев. – Небо падает?
– У нас... – Маэстро набрал полную грудь воздуха, но от крика на этот раз удержался – Нет, не небо... Луна!
– Только и всего? – удивилась Маришка.
– Большая луна? – деловито поинтересовался Ким.
– Луна–то большая, да два человека всего мужиков–то – отец мой да я, – попробовал пошутить хрестоматийной строчкой поэта Некрасова неунывающий Митрич, и сам испугался эффекта от своих слов: Маэстро побелел, онемел и уронил голову на руки.
– Теперь я до конца поверил в то, что мне говорили о вас... – медленно заговорил он, овладев собой. – Вы даже знаете тайну моего рождения… Да, всего два человека в нашем кабинете оказались мужчинами: я и премьер. Да, только мы с отцом до сих пор пытаемся что–то сделать. Прочие министры вместе с родственниками, прислугой и домашними животными трусливо бежали на своих роскошных космояхтах подальше, не желая разделить с народом его судьбу...
– Без речей, пожалуйста, – остановила его Валентина. – И без пафоса. Давайте факты.
Факты были безрадостные.
Несколько месяцев назад луна сошла с положенной орбиты и по спирали стала приближаться к планете. До катастрофы осталось совсем немного – недели, быть может, а может быть, даже дни.
Природные причины? Метеоритная бомбардировка, лунный гейзер или проснувшийся вулкан? Проверено космическим патрулём – отпадает.
На обратной стороне установлены мощные ракеты? Или прокрался коварный враг с толкательной вундерваффе и злокозненно пихает естественный спутник в противоестественном направлении? Исключено: нет таких могучих ракет, да и у гравитационного толкача характеристики рывка другие. И не развернешь незаметно такую махину...
А нет ли там где–нибудь поблизости безумного ученого с хитрой карманной машинкой, который, мерзко хихикая и потирая руки, из вредности хочет сотворить катастрофу? Нет, планета исключительно цивилизованная, все гении на учете, все они признаны и обласканы, а безумные ученые сидят там, где полагается сидеть всем безумным («А как вы их различаете?» – искренне изумился Митрич; Маэстро высокомерно пошевелил бровями и сделал вид, что не расслышал вопроса).
Силовые поля на пути луны или прорехи в пространственно–временном континууме? Такая теория проверена физиками – лучшими из лучших – но, увы, без результатов.
Дух луны в экстазе повлекся к духу планеты? Получено квалифицированное заключение медиумов: в астрале все спокойно.
– А гвоздями к небесам... не пробовали? – нерешительно пискнула Маришка, видя, что идеи иссякли.
– У вас, извините, какое образование? – склонился над ней Маэстро, и Маришка стушевалась. – Нет, приколачивать, а равно привинчивать, приклеивать и привязывать не пробовали и пробовать не станем. Ни к чему заниматься глупостями, если можно получить умный совет. Умный совет мы ожидаем от вас. С нетерпением!
Земляне молчали.
– Приколотить проще... – мрачно пророкотал Шанхаев.
– А взглянуть? – поднял руку Ким. – Взглянуть можно?
Маэстро щелкнул пальцами. Явились секретари, и мгновенно на стол был вывален ворох бумаг: графики, диаграммы, меморандумы, протоколы, а также фотографии небесной пары в смертельном вальсе – с разных дистанций и под разнообразнейшими ракурсами.
– Облака–а... – вдруг сказала Маришка нараспев. – Все облака да облака... Почему–у?
И в самом деле – на всех снимках материки и океаны планеты были неразличимы под плотным белым покрывалом облаков с неряшливыми заплатками циклонов.
– Небо над населением мы закрыли, – нехотя признался Маэстро. – Заблаговременно. Во избежание паники.
– А это? – спросил Митрич, невоспитанно тыкая пальцем.
На крутом боку планеты среди облаков темнела овальная проплешина.
– Это Нанебесные Луга! – нежно пропел Маэстро, и глаза его увлажнились. – Благословенный край! Я сам оттуда... Выше многих гор, выше любых облаков! У нас даже говорят: «Там кошки лакают молоко прямо из Млечного Пути...»
– С кем спорим, – вдруг сказал Митрич, – что луну дергало как раз в те ночи, когда она видна с лугов... как их там? С Поднебесных?
Желающих спорить не нашлось: похоже, одна и та же мысль пришла ко всем и сразу. Земляне сдвинули головы и с минуту шептались над бумагами.
– А если это просто совпадение? – сказала Валентина, через плечо оглянувшись на Маэстро и безмолвных секретарей.
– Ничего себе совпадение! – звонко возмутилась Маришка.
– Там! – торжествующим шепотом воскликнул Ким. – Причина – точно там!
– Луну с неба? – вслух подумал Шанхаев. – А кому это надо?
Маэстро со снисходительной улыбкой на тонких губах наблюдал за ними.
– Время! – напомнил он (земляне тут же замолкли и стали переглядываться). – Время не ждет!
– Ответ готов! – заявил Митрич. – Ищите женщину, Маэстро!
– Нам нужно видеть первую красавицу Нанебесных Лугов, – твердо сказала Валентина. – И как можно скорее.

– Вот! – сказал Маэстро. – Всего несколько часов, и всё готово! Извольте рукоплескать!
В самом деле, старший секретарь, которого все называли Первой Скрипкой, постарался на славу. Поблизости от деревушки, прямо под низкими звёздами, были раскинуты тенты и построена эстрада. Сияли огни, играл оркестр, сновали официанты с прохладительными напитками, а в прозрачном горном воздухе далеко разносились аппетитнейшие запахи.
– Шашлык, – уверенно сказал Шанхаев, принюхавшись. – По–карски. Только вместо лимонного сока что–то местное, еще кислее...
Едва все расселись, вспыхнули цветные прожекторы, зашипели фейерверки, раздвинулся занавес, и на эстраду выскочил усатый конферансье в клетчатом костюме. Кланяясь и всплескивая руками, он рассыпался в комплиментах Маэстро, тонко польстил Первой Скрипке, мимоходом похвалил «сообразительных инопланетян» и объявил о начале шоу «Нанебесная красавица».
Тут же на эстраде объявились длинноногие девицы в купальниках, которые времени даром не теряли: продефилировав и сплясав, они спустились к зрителям. Уже через несколько минут две красавицы сидели на коленях у Митрича, одна перебирала рыжую шанхаевскую шевелюру, а целая стайка с профессиональной грацией занялась Маэстро, ласково его теребя и спрашивая, не желает ли папаша расслабиться?
Маэстро не вытерпел дольше минуты. Одно движение руки – и девиц как ветром сдуло.
– Кто? – громыхнул он, вскакивая и потрясая руками, как дирижер в «фортиссимо». – Кто эти женщины?
Первая Скрипка отступил на шаг. Он еще не понял, что ошибся, и что ошибка его – роковая. Он еще пытался оправдываться.
– Лучшие девочки... Из лучших заведений... Плавающий Континент... Площадь синих лампионов... Вы сами хотели видеть первую красавицу, а где взять красавицу в этом захолустье? Не на что смотреть! Замарашки и оборванки!
Он взглянул на Маэстро, на секунду замолк и неуверенно закончил:
– Гусей им только...
– Луна! – вдруг истошно закричал кто–то. – Луна!
Луна росла. Уже не серебряная тарелка и не щит великана – огромный шар, усыпанный кратерами, вздрагивая и покачиваясь, навис над головами. Казалось, он вот–вот сядет на острия гор и лопнет, как слишком большой воздушный шарик.
С визгом кинулись врассыпную полуголые девицы; разбегались музыканты, побросав свои трубы и барабаны; трепеща салфетками, вскачь уносились официанты; опрокидывая стулья, ринулась к кораблю свита Маэстро; попятились даже телохранители, выхватив пистолеты и целясь в растущую с каждой минутой луну.
– Ну, ребята, мы проиграли, – шепнул Ким. – Валя, тебе не кажется, что ответ неправильный?
Маэстро, крича и размахивая руками, пытался превратить какофонию паники в стройную, хотя и минорную, мелодию организованного отступления. Результат был скромный: вернулся, да и то дрожа всем телом, только младший секретарь, Вторая Скрипка. Маэстро погрозил луне кулаком и обернулся к землянам.
– Зачем? – горестно воскликнул он. – Ну зачем вам была нужна первая красавица?
– Простая логика, – быстро сказал Митрич, косясь на небо. – Все наши версии вы отбросили? Отбросили. Что остается? Телепат. Телекинетик величайшей силы. Зачем ему луна? Что, он не понимает, что всех погубит, если она упадет? Значит, не понимает, значит, дурак он деревенский. Так зачем? Снять с неба и подарить кому–нибудь. Кому?
– Первой красавице Нанебесных... – прошептал Маэстро. – Вы что, раньше не могли объяснить?
Митрич скромно потупился.
– Вас погубила страсть к театральным эффектам, – безнадежно опустил руки Маэстро. – И моего Первую Скрипку. И всех нас. Ну, что ж... По крайней мере, я сделал все, что мог – и это послужит мне оправданием в памяти потомков... если кто–нибудь вдруг уцелеет… Официант, стакан слонобоя, черный хлеб и луковицу с солью!
– Вы что, сдаетесь? – со слезами на глазах закричала Маришка. – Должен же быть какой–нибудь выход!
– Самый простой выход, – буркнул сердито Шанхаев, – это поднять ваш крейсер в космос и долбануть по Лугам из чего–нибудь крупнокалиберного...
– Как вы смеете! – надулся Маэстро. – Мою родину!
– Лучший способ в годину бедствия – это обратиться к нашему великому и мудрому народу, – неожиданно вынырнул у локтя Маэстро Вторая Скрипка со стаканом чего–то прозрачного на серебряном подносе. – К братьям, так сказать, и сестрам...
– Идея! – обрадовалась Маришка. – А давайте спросим!
– Ах, оставьте! – вздохнул Маэстро, поднимая стакан на уровень груди и примериваясь, как половчее его в себя опрокинуть. – У кого тут спросишь!
– Да у первого встречного! – звонко крикнула Маришка, выхватив стакан и выплеснув его содержимое на траву (трава зашипела и съежилась). – Это же деревня!
– Точно, деревня! – прищелкнул пальцами Маэстро. – Я же сам отсюда! Все про всех всё и всегда знают! Где там ваш первый встречный? Вперед!
Первого встречного нашли на окраине деревушки, у плетня. Мужичок в соломенной шляпе курил трубочку и спокойно, как судья на финише, ожидал, кто из растянувшейся по склону цепочки достигнет его первым.
Забег выиграл Ким.
– Так, дед, – задыхаясь, выпалил он. – Говори быстрее, кто тут у вас обещал луну с неба достать?
– Это не у нас, – степенно сказал мужичок, попыхивая трубочкой. – У нас таких дураков нет, – сообщил он подоспевшему Шанхаеву. – Это в соседней деревне, там их несеяно–немеряно… Нет, девка, конечно, хороша, – объяснил он запыхавшемуся Маэстро, – Но луну с неба – это уж слишком!
– Где эта деревня? – воскликнул Маэстро. – Корабль мне! Вертолет! Джип! Коня! Осла! Что угодно, пока эта штука нас всех не задавила!
– Будьте спокойны! – деликатно разогнав дым перед лицом Валентины, заметил мужичок. – Ну к чему ей луна! Не колечко же – подержит и на место повесит...
Мелодично рявкнула сирена, взвихрилась пыль, и рядом затормозил открытый лимузин. За рулем был Вторая Скрипка, лицо его горело от ветра и служебного рвения.

Долгих поисков не потребовалось: лимузин был ходок, нужная деревенька – недалеко, буквально рядом – за холмом налево, через овраг по мостику и дальше по колее...
– Да вот же он! – обрадовался мужичок с трубочкой, который взялся указывать дорогу. – Ну, что я говорил? Дурак, он дурак и есть! Эй, переросток, повесь луну на место!
На пригорке стоял долговязый паренек в короткой свитке с кнутом через плечо и, задрав голову, играл на дудочке. Луна висела прямо над его головой. И становилась все больше.
– А вот я думаю – как же ее в руки взять, такую огромную? – задумчиво проговорил парнишка, опуская дудочку. – С чего бы это ей расти – надувается она, что ли?
– Ой, не могу! – хихикнула Маришка. – Надувается! Ты что, в школе не учился?
– В школе мы этого ещё не проходили, – честно глядя ей в глаза, ответил паренек. – А пастух я в деревне лучший, кого хочешь спроси!
– Верните луну на прежнее место, молодой человек, – сказал голосом строгого учителя Маэстро. – Зачем она вам?
– А ваше дело какое? – насупился пастух. – Надо, значит... Только вот почему она надувается?
– Спокойно! – сказал Шанхаев. – Щаз мы ему урок астрономии...
– А я вам этой самой, что голову парню дурит, дом покажу, – потянул Маэстро за рукав мужичок.
У околицы оглянулись: пастух чесал в затылке, Шанхаев тыкал пальцем в небо, а Ким, присев у ног пастуха, кнутовищем рисовал что–то на земле.
– Как в сказке! – прошептала Маришка Валентине, едва поспевая за шустрым мужичком и длинноногим Маэстро. – Вот это да! Луну с неба! Взглянуть бы, для кого!
– Да ничего особенного, – остудил романтическую Маришку ушлый мужичок. – Девчонка вроде тебя – тощенькая да молоденькая... Да вот она! Эй, красавка, уйми своего дурака! Ты гляди, луна ему игрушка!
– Вот ещё! – сказала вышедшая на крылечко хорошенькая девушка в платье с вышивкой и блестящими бусами на тонкой шейке. – И не мой он вовсе!
Маэстро приосанился и шагнул вперед:
– Милостивая государыня! В этот драматический момент...
Но молодая особа про драматический момент слушать не желала, просить о чем бы то ни было пастуха не собиралась, а на все уговоры Маэстро отвечала надуванием губок, подергиванием плеч и фырканьем: «Вот ещё!»
– Совесть имей! – устыдил ее мужичок. – Люди из города специально к тебе приехали! Говорила, что выйдешь за него, если достанет луну с неба?
– Мало ли что я говорила! – топнула ножкой красавица. – Смотрите – не достал ведь! Упустил!
Все подняли головы и ахнули: луна уплывала. Луна становилась всё меньше и меньше – как мячик, упущенный с берега в быструю речку.
А по деревенской улице Ким с Шанхаевым уже вели упиравшегося пастуха. Подтащили к красавице, соединили руки. Отошли.
– Занавес! – воскликнул Маэстро. – Хэппи энд! Ах, мое высокое положение не позволяет мне прослезиться! Но, несмотря ни на что, вас отблагодарят! И особенно велика будет благодарность нашего доброго народа тому, кто...
– Это Митрич, – ласково сказала Валентина, быстро сообразив, к чему такие предисловия. – Его версия...
– Как вы угадали? – спросил Маэстро, прижимая Митрича к белоснежной манишке.
– Личный опыт, – скромно признался Митрич – Луну с неба? Сам обещал. И не раз...
– Браво! – захлопал в ладоши Маэстро. – Сейчас мы их быстренько поженим – и проблемам конец!
– Ничего не конец, – мрачно буркнул Ким. – Как это мы их поженим? Вы что, эту стервочку плохо разглядели? Пойдет она за него, как же... Он кто? Простой пастух! Вот, полюбуйтесь!
Все полюбовались – и приуныли. Пастух что–то говорил, то прижимая руки к сердцу, то указывая на уплывающую луну. Красавица ни на луну, ни на пастуха не глядела, а на лице ее было ясно написано: «Вот ещё!»
– Простой пастух? – звонко возмутилась Маришка. – Человек, который силой мысли движет планеты? А пусть даже и пастух – только звездный! Нужно тут у вас звезды пасти?
– Ну как же, как же… – осторожно начал Маэстро. – Прожектов хватает. Там планету подтолкнуть, там солнце поближе подтащить, там туманность развеять, там звезды поудобнее расставить... Работы много – делать вот только никто не берется...
– А он возьмется! – воскликнула Маришка. – И сделает! И станет героем, которого будет обожать вся планета!
– Мальчишки в него играть будут... – с улыбкой промолвила Валентина.
– Поклонницы – роем! – добавил Митрич.
– Разбогатеет... И доход родной планете принесет! – ввернул практичный Вторая Скрипка. – В виде налогов, конечно.
– Ну как такого не полюбить? – прищурилась Валентина.
– Брависсимо! – сказал Маэстро. – Так и сыграем! Сударыня, позвольте вас на пару слов!
И, взметнув фалдами фрака, он подхватил красавицу под руку, приобнял пастуха за плечи и не спеша повел их вдоль плетней и заборов.
Следом двинулись подоспевшие телохранители и торжествующий Вторая Скрипка.
– Уговорит! – молитвенно глядя на шефа, шептал он землянам. – Теперь уговорит!
– Тогда пирком – да за свадебку! – потер руки Шанхаев.
– И я там был, мед–пиво пил... – и Ким от избытка чувств хлопнул Митрича по плечу. – Ну что, выпьем меда–пива в честь спасения планеты? Как думаешь, помянут нас добрым словом лет этак через сто?
– Ну как же, – хмыкнул Митрич. – Вспомнят тебя, помянут и меня...
– Вот лет через десять, – заметила Валентина как бы между прочим, – наш звездный пастушок вспомнит всю эту историю – и от души посмеется...
– Почему – посмеется? – удивился Ким.
– А ты думаешь, что дураки умнеют только в сказках? – улыбнулась Валентина.
– Эй, городские! – окликнул их мужичок, подходя и раскуривая свою трубочку. – Все это, конечно хорошо – счастливый конец и всё такое – но кто меня домой доставит?