[GREEN]

№ 10

Дедова медаль


При звуке открывающейся двери Саша бросился встречать отца.
- Батя, я тебя уже заждался. Ты опаздываешь на целых семь минут. Обед остынет.
Еле дотерпев до того момента, когда отец примется за чай, Саша задал вопрос, мучивший его с самого утра:
- Папа, а что такое сила?

Отец неспешно отставил кружку на середину стола.

- Сила? Н-да… интересный вопрос для мальчишки твоих лет… а с чего ты об этом спросил?
- Да услышал, как тетя Тамара назвала дядю Витю слабым. А он ведь такой большой и сильный, больше всех в части гирю поднимает.
- Ну, Сашка, мускулы еще не все в этой жизни, а дядю Витю потому жена называет слабым, что характер у него мягковат для армии. Мы с ним ровесники, я подполковник, а он до сих пор в капитанах ходит. Вот тетя Тамара и недовольна. Любая нормальная женщина, выходя замуж за лейтенанта, мечтает стать генеральшей.
- Папа, а как тогда вообще понимать силу? И кого в таком случае можно назвать сильным?

Отец весело ухмыльнулся.

- Ну и вопросики у тебя! Это хорошо! Соображать начинаешь. Молодец! Я в твои годы до такого не додумывался еще. А вот что такое сила, сын, я и сам с возрастом уже не так четко понимаю. Раньше тоже так же, как и ты, думал: у кого в руках силы больше да смелости, тот и сильнее, а жизнь показала, что не все так однозначно, хотя и этот момент очень важен, потому что мужчина обязательно должен уметь постоять за близких ему людей, да и вообще за правду, но чаще не мускулы главное, а характер. Опять же и тут тоже не все так однозначно. Вот у нас во дворе Генка Соколов жил. Настоящий вожак, в нашем квартале верховодил. Уступать не умел. И в игре, и в драке бился до последнего. Характер на зависть у парня был. Я ведь только из-за него и военным стал. Он старше на три года был, после школы поступил не куда-нибудь, а в Высшее Командное училище в Новосибирске. После Гены, кстати, еще трое из нашего двора стали офицерами. Так вот, в Африке он без ног остался. Вернулся домой и запил; опустился, жена от него ушла. Другие ведь живут с этим, достойно живут, а он сломался. Видишь, как бывает. С виду сталь-человек, а вот нашлось и у него слабое место, да такое, что всю его силу перешибло, хотя в разведку с ним я все равно бы пошел. Видишь, как все непросто. Или вот другой случай.

Служил у нас в Афгане солдат… Миша… - отец поднял со стола хлебную крошку и, сосредоточенно сведя брови, принялся безмолвно наблюдать над тем, как она, сминаемая его пальцами, превращается в грязный серый окатыш; затем перевел рассеянный взор на сына, - Миша Корольков. Как его вообще в Афган взяли – ума не приложу. Таких в стройбат-то нельзя брать: щупленький, тихий. Ни характера, ни мяса, одним словом, нажить еще не успел. А погиб геройски. Его даже орденом Красной звезды посмертно наградили. И если бы не он, то меня, сын, не было бы сейчас.

- Как это не было бы? – удивился Саша.
- Вот так, сын… - губы отца скорбно поджались. – Наша колонна в засаду попала в ущелье. Машина, в которой я ехал, загорелась, и сам я выбраться не мог – без сознания был, ранили. Счет для меня на секунды шел. А душманы такой плотный огонь вели, что носа не высунуть – верная смерть. А Миша вытащил. А сам вот…вот так вот, Сашка, бывает.

Саша чувствовал, что сейчас не время продолжать расспросы задумавшегося о чем-то своем отца: захочет – сам расскажет. И некоторое время спустя тот продолжил:

- Я до этого всегда делил людей на сильных и слабых, причем жестко делил – с осуждением слабости. А с той поры сто раз подумаю.
- Папа, непонятно только с Мишей Корольковым: не было силы, и вдруг она появилась. А откуда же она тогда вообще берется.

Отец громко рассмеялся:

- Ну, ты, Сашка, точно философом станешь… от верблюда.
- Нет, ну, пап, я серьезно. Почему у одного она появляется, а у другого нет?
- А вот ты пока и подумай, а вечером уже сообща. Ну, все, мне пора. До вечера.

Но вечером поговорить не удалось. Домой отец вернулся, когда Саша уже спал.

А следующий день начался хуже не бывает. Всех детей и их части и остальных, базировавшихся в городе, после обеда увезли в Дом офицеров на просмотр фильма «Александр Невский», а его не взяли. Совсем недавно он тяжело переболел ангиной, затем случилось осложнение, и доктор на три месяца запретил вообще смотреть телевизор, чтобы не село зрение. Как Саша ни уговаривал отца, тот остался непреклонен: нет – и все. Характер у него еще тот – не поспоришь: комбату нельзя быть мягким.

И теперь Саша, хмурый, слонялся по части.

Несмотря на конец августа, день стоял жаркий, тянуло к реке. Собственно, рекой-то ее после родной Оби и назвать-то язык не поворачивался, так – ручеек метров двадцати шириной. Сашка перемахнул через забор и направился к воде.

Невдалеке, вверх по после течению, находился метровый водопадик. Однажды на его глазах трое немцев с радостным визгом проплыли через него на резиновой лодке, один в момент приземления выпал в воду, вынырнул, и все трое долго и громко смеялись. Саше тоже хотелось испытать подобное, хотя лучше проплыть через водопад вовсе без лодки. Но это попозже, может, на следующий год, когда он станет постарше, и надо, чтобы кто-то из старших обязательно подстраховывал. Вроде ничего уж особенно страшного в невысоком водопаде не наблюдается и глубина не такая уж и большая, но местные почему-то возле него не плавали, предпочитая загорать на пляже метрах в ста выше.

А еще немного поодаль, за пляжем, возвышался мост. Поднявшись на него, Саша вытащил из кармана заранее подобранные камни и с силой швырнул вниз. «Бултых-бултых-бултых», - донеслось до него; по воде разошлись круги. Саша взвесил на ладони следующий камень и в этот момент заметил шедшего навстречу пожилого немца. «Гутен так!» - улыбнулся приветливо мужчина. - «Гутен так!» - вежливо ответил Саша.

Немец просительно протянул руку: «Битте». Приняв от Саши камень, он размахнулся и что есть силы швырнул его далеко в реку.

- Ого! – удивился Саша дальности броска.

Немец довольно улыбнулся и, поблагодарив:

- Данке шон, спасиб-а-а, - отправился дальше.

Неподалеку располагался парк. Гарнизонные мальчишки иногда бегали туда за каштанами, которыми затем, играя в войнушку, кидались друг в друга, как гранатами, предварительно растерев об мостовую их колючую кожуру. В родной Сибири каштаны не росли, а в этом районе парка их было много. К тому же, здесь можно было валяться где-нибудь за кустом или крупным деревом и никто тебя не замечал, как и в этот раз не заметили те, кто внезапно засмеялся со злорадством позади его каштана. Саша осторожно, представляя себя разведчиком, выглянул из-за дерева.

Окружив небольшого мальчика лет десяти, трое подростков издевательски гоготали прямо ему в лицо:

- Швайн! Русиш швайн!
- Сам ты швайн! – тихо буркнул под нос мальчик.
- О-о-о! – протянул самый крупный из них, в щегольской кожаной куртке, и, коверкая слова, добавил: - смещно, отьчень смещно.

Немцы загоготали, толкнули русского. Тот упал, поднялся. Для потехи они стали толкать его от одного к другому. Бедолага попытался вывернуться, но куда уж там. «Русиш шавйн! Оккупант!» - злорадствовали немцы.

Мальчик был не из их части. Впрочем, какая разница, знакомый он или незнакомый и откуда вообще, ведь главное то, что он русский. И все же Саша пока не высовывался. Помочь он все равно не мог: силы явно не равны. Мальчишкам примерно столько же лет, как и ему, - по двенадцать, и заводила куда здоровее. Саша утешался мыслью, что не должны они издеваться над мальчиком явно младшего, нежели сами, возраста. Покуражатся да и уйдут. А так, ввяжись Саша, то и сам получит, и немцы нос задерут, что русского побили. Не стоит давать им такой радости. А посчитаться с ними можно будет как-нибудь в другой раз: Земля круглая.

Вскоре забава и правда им надоела. Они уже развернулись, чтобы уйти, но самый мелкий из них и, видимо, самый гниловатый, толкнул мальчика со всей силы. А когда тот упал, пнул под зад. И тут случилось то, чего Саша не ожидал. Мальчик, не помня себя, от обиды резко вскочил и ударил обидчика кулаком наотмашь. Немец пошатнулся и присел, обхватив лицо руками. В тот же миг «кожаный» подскочил с искаженным от злобы лицом к мальчишке и сбил его с ног кулаком.

«Русиш швайн!» - заорал он прямо ему в лицо и с силой тряхнул за грудь.

Саша медленно поднялся: такое уже не терпелось. Пусть даже и побьют, все равно это не так страшно, чем трусливо прятаться за деревом.

- Эй, ты! - окрикнул он «кожаного». – Ты только маленьких можешь обижать?

Немец выпрямился и сразу показался еще крупнее. Особенно бросались в глаза широкие костистые кулаки и жесткий взгляд нагловатых, навыкате, серых глаз. Все трое, вразвалочку, с не предвещавшими ничего хорошего ухмылочками, двинулись на него. Все явно склонялось к тому, что он сейчас хорошенько получит по сопатке. И вдруг Саша сам удивился тому, как спокойно прозвучал его голос, словно и не подрагивали предательски ноги в коленках.

- Чего, трое на одного…? Слабаки! Ха-ха!

«Кожаный» развел руки в стороны, останавливая приятелей, и что-то в приказном тоне старшего сказал по-немецки. Те остановились за его спиной. «Кожаный» обратился к Саше:

- Эй, Иван, я путу тебя бить морда сам. Сильно бить. Не бойся.

И как Саша ни был напряжен, все же не смог сдержать легкой улыбки при последних словах.

- Только по-честному, - кивнул он головой на остальных. – Если полезут, то вы все дерьмо собачье. Договорились?
- Гут, да, - согласился немец.

Он был явно сильнее. Саша ничего не мог противопоставить его ударам, многие из которых отдавались тяжелым гулом в голове. Зубы ныли, как от оскомины, и нельзя было шевельнуть языком, чтобы не причинить зудящей боли разбитой десне, небу или щекам, от которых отслоились внутри и висели кусочки тонкой кожицы. И все равно Саша не сдавался, махал руками, пытаясь переломить ход драки. И так как большого опыта в драках он не имел, то старался повторять те же приемы, что и противник. Делал ложный замах рукой, а бил ногой. Пинался. Но все равно дело шло к тому, что скоро немец все-таки довершит избиение, ведь он был куда выше и тяжелее, и Сашины руки молотили воздух, не доставая до лица ненавистного «кожаного». А тот явно развлекался, отрабатывая на русском приемы. Саша, с сильным хрипом, разрывавшим грудь, уже еле двигал руками и ногами. Лишь редкие его удары достигали цели.

Мощный удар, от которого с громким скрежетом зубов лязгнула челюсть и на миг помутнело в глазах, опрокинул его на землю. Немец тут же нанес сильный удар ногой в бок. Саша задохнулся, замер от боли, хватая воздух ртом.

Немцы злорадно засмеялись:

- Русиш швайн! Ха-ха-ха!

Мелкий презрительно добавил что-то на своем языке, и они снова загоготали. Саша смолчал: в его ситуации оставалось терпеть, потому как, скажи он что-нибудь против, - опять будет битым и униженным.

Средний немец, прежде себя почти не проявлявший, медленно нагнулся, поднял с земли каштан и с высокомерным выражением на лице кинул его в Сашу. Тот отбил бросок и, стиснув зубы, вытерпел очередной взрыв издевательского смеха. «Ладно, - хмуро потупившись, прошептал Саша про себя, - встретимся при других обстоятельствах». «Кожаный» наклонился и толкнул его ладонью в лоб. Под все то же злорадное улюлюканье он опрокинулся навзничь. Из кармана выпала дедовская медаль «За отвагу», которую Саша втихомолку от родителей достал утром из шкатулки, чтобы похвалиться перед ребятами.

Немцы сосредоточенно рассматривали награду. Саша не выдержал, протянул руку.

- Отдайте… битте шон.

То, что произошло дальше, показалось страшным сном, который никак не мог случиться в настоящей жизни. «Кожаный» презрительно хмыкнул и, медленно поддразнивая Сашу, поднес серебряный кружок к его лицу, затем со словами «оккупанты» плюнул на дедову награду и все с тем же уничижительным презрением швырнул ему под ноги.

Негодяй поперхнулся своим смешком: с искаженным ненавистью лицом Саша что есть силы ударил его в челюсть. Немцы не смели и ожидать, что поверженный русский снова отважится на драку и, само собой, на очередное избиение. Саша же не думал теперь ни о чем, кроме отмщения. Пусть изобьют, пусть унизят, но теперь он будет биться до самого конца, потому что иного выбора ему не оставили.

Обычно, трогая медаль, Саша испытывал чувство единства с умершим дедушкой, а через него и с другими предками. Словно сквозь этот увесистый кружок глядели на него и прадед, и прапрадед, и прапрапрадед, а за ними еще – лица и лица, голубоглазые, добродушные, курносые, один за другим выглядывавшие из такой дали, что аж дух захватывало. Это была их награда. Так же, как она принадлежала дедушке, она принадлежала и им. Сашка не понимал, как это может быть, но чувствовал, что именно так оно и есть, и никак иначе.

И теперь нить внутри Саши тонко зазвенела, как натянутая до опасного предела струна - сейчас или никогда.

Двое других немцев бросились на защиту упавшего «кожаного», но он остановил их резким окриком.

Они снова дрались по-честному, и снова немец бил Сашу, но что-то изменилось. Оба теперь уже молотили друг друга безо всяких мальчишеских хитростей и без ног – только кулаками, и в пугающем, по-взрослому сосредоточенном молчании. И все чаще теперь Саша попадал по лицу противника, и хрипели теперь уже оба, и руки немца двигались медленнее, а удары не опрокидывали Сашину голову и не отдавались в ней пугающим тяжелым гулом. Зато все чаще и чаще откидывалась собственная голова «кожаного». Кровь из носа шла у обоих – у немца немного, у Саши же ею была измазана вся одежда, не говоря уже о лице, но он не обращал на это никакого внимания.

Никто не желал сдаваться. Немца подбадривали товарищи, однако голоса их звучали уже не с тем победоносным задором, что прежде. Наконец послышалось в них уже и разочарование.

«Кожаный» выдохся. Саша и сам не мог понять, откуда у него самого еще берутся силы. Каждый взмах руки сопровождался хрипом в груди, и тело отказывалось двигаться. И все же, несмотря на изнеможение, Саша терпел: он должен был во что бы то ни стало побить «кожаного», потому что за то, что тот совершил, бьют во что бы то ни стало: так должно быть, в этом - правда. И тыкал ослабевшими руками в лицо немца, который в ответ толком не мог сделать уже и этого и попытался схватить Сашу руками, но тот подставил ему подножку и, навалившись всем телом на упавшего противника, принялся бить кулаком по его голове, по ладоням, которыми прикрывался «кожаный».

Внезапный удар в бок пронзил Сашу резкой болью. Приподняв руки для защиты, он обернулся, и с облегчением увидел, как в занесенную для второго удара ногу «мелкого» с громким глухим стуком впечатался камень. «Мелкий» с криком упал и стал со стонами кататься по земле. Третий немец с грозным видом шагнул к заступившемуся за Сашу русскому мальчику, но Саша резко выдохнул, превозмогая боль, и метнулся в ноги противника. Опрокинутый немец ударился головой об дерево и схватился руками за затылок.

- Пошли вон отсюда, уроды! – свирепо выпятил подбородок Саша. – Еще раз тронете русских – будете всю жизнь на таблетки работать.

Саша подошел к русскому мальчику.

- А как тебя звать-то, земляк?
- Саша.
- Так и меня тоже. Мы, выходит, тезки! Здорово! А ты из какой части?
- Из автобата.
- А… - протянул Саша. – А я из мотострелковой… Слушай, а как нам друг друга называть, чтобы не путаться, а?
- Ну, давай тогда я буду Саньком, а ты Санычем. Так мы точно не перепутаемся.
- Лады, Санек, - согласился Саныч.

… Стоял будний июльский день, жаркий, из таких, когда кажется, что даже мухи засыпают на лету. Рязанцы, направлявшиеся по своим делам, старались передвигаться по затененным сторонам улиц. По одной из них длинным упругим шагом двигался высокий мужчина с букетом в руках. Улица вывела его к кладбищу, и он вошел внутрь. Редкие прохожие непременно задерживали на нем взгляд: в свои сравнительно молодые годы (около сорока лет) он был уже совершенно сед, и пережитые невзгоды и испытания оставили на красивом мужественном лице свой след в виде резко очерченных складок на лбу и переносице. На него оборачивались не только женщины постарше, даже красивые девушки удостаивали мужчину продолжительных взглядов.

Он явно никуда не спешил и задерживался возле чем-то заинтересовавших его могил. Казалось, он просто прогуливается. Возле одной из могил мужчина, наконец, остановился, возложил на нее цветы и, кашлянув, сказал осипшим от долгого молчания голосом: «Здравствуй, Валерыч! Прости, что не получилось раньше. Сам знаешь: не мог я», - и надолго замолчал, с задумчивым видом рассматривая снимок на памятнике.

Уже на обратном пути внимание его привлекла черная стела в соседнем ряду. «Хороший, наверное, человек был, или с положением: вон какая ухоженная могила», - подумал он, вглядываясь в тисненную золотом надпись. И вдруг застыл как вкопанный; рот его вначале приоткрылся в удивлении, затем плотно сжался, а складка на переносице стала еще глубже. Подойдя к могиле ближе, мужчина произнес с мягкой скорбной печалью в голосе: «Вот ты какой красивый стал, Саныч. И как же мы с тобой не пересеклись в Чечне?»

С фотографии глядел на него тот самый Саша, только теперь уже взрослый - майор. То же добродушное лицо и ямочка на резко очерченном твердом подбородке, которая, наверное, так нравилась девушкам. «За кого ты теперь вступился, Саныч?» - с горечью прошептал повзрослевший Санек. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никто его не видит, он присел на одно колено, коснулся рукой земли и, уже разогнувшись, сказал: «Прости, Саныч, я не поздоровался. Ну, здравствуй, друг».

[GREEN]

№ 11

Зина Львовна


Последний год Зина Львовна часто выходила на оживлённую улицу, стелила чёрную тряпку чуть поодаль от автобусной остановки, вставала на колени и била поклоны. Большинство прохожих пробегали мимо убогой на улице, стараясь не замечать ее, так же как слякоть и грязь, - неприятно, но ничего не поделаешь. Те люди, которые не могли равнодушно пройти мимо нищенки, поскорей скидывали рубли как назойливую муху с руки, отводя глаза, и подавая милостыню как бы вскользь, как кинуть окурок не на асфальт, а в урну и почувствовать себя при этом добропорядочным гражданином. Львовне же хотелось, чтобы ей смотрели в глаза, смотрели на неё и понимали. Ей казалось, что весь мир в гордыне погряз.

Старуха вовсе не была нищенкой, ей хватало пенсии. На скопившуюся за день в пластиковом стаканчике мелочь, она покупала корм и отдавала кошкам во дворе. Ни одного из прикормышей ни разу не погладила Зина Львовна, ни одного бездомного котенка не приютила в морозы, - просто отдавала еду и шла домой.

Из-под стекла серванта, с фото в траурной рамке, грустно смотрела Даша. Фотографию сына старушка не держала на видном месте, он и так стоял перед глазами всегда. Помимо фантомов, в ее квартире царили тусклый свет фонарей, проникающий сквозь давно немытые окна и тишина. Она не включала телевизор с тех пор, как услышала по какому-то каналу о важной социальной функции, которую старики выполняют в обществе. С экрана вещали о том, что бабушка – это хранилище опыта и знаний, житейская мудрость, передаваемая в семье из поколения в поколение, способствует успешной социализации молодежи. Обычная фраза, упав на психику лёгким пёрышком, оказалась последней каплей сокрушительной силы.

Когда-то Зина Львовна была активной и уверенной в себе дамой, считала, что точно знает, как надо жить правильно. Женщина сделала неплохую карьеру и твёрдой рукой руководила отделом госучреждения. Успевала ударно трудиться везде - на работе, дома, на даче. Мнения для Зины Львовны существовало только два – одно ее, другое неправильное. По жизни она являлась несокрушимой скалой – основательной, правильной геометрической формы.

Однако, и у неё была слабость – Коленька, родной сынок, одна поднимала. Взрослый Николай стал гордостью матери. Коллеги завидовали, что у неё такой сын - и на работу отвезёт, и сумки поднесёт, и выходные с ней на даче проводит. Именно проводит, а не помогает по хозяйству, но об этом сотрудницам знать было не положено. В быту Коленьки вообще как бы не существовало. Он никогда не задумывался о квартплате или ценах на продукты, о том, что если розетка сломалась, то нужно починить или найти электрика. Надевая с утра тёплые ботинки, он не вспоминал о том, что вечером бросил их сырыми в прихожей. В рабочие будни он даже не заводил будильник. Вовремя встать, разбудить, накормить – входило в обязанности матери. Сильная Зина Львовна героически несла заботы и ответственность на своих плечах, Николай же мог потратить всю зарплату на стильный сувенир.

Иногда Зина Львовна задумывалась о том, что в их жизни появится женщина. Постоянная женщина. Подружек у симпатичного парня хватало, но это были незначительные интрижки. Неопасные. Любящая мать убеждала себя, что это правильно, у взрослого мужчины должна быть семья, а ей нужны внуки и помощь по хозяйству. Конечно, никто не испечёт Коленьке пирожки так, как она, и молодые девки вообще бестолковые, но ведь хорошая невестка будет старательно учиться у мамы уму-разуму. Именно так представляла Зина Львовна счастье сына, как две любящие женщины, под чутким руководством старшей посвятят свои жизни заботе о нем. И вроде была даже рада, когда на пороге впервые появилась робкая Даша.

Два года спустя, Дашу хоронили в закрытом гробу. Нарезая оливье на поминки, Зина Львовна думала о том, что не будь невестка такой упрямой нахалкой, не сбежала бы на ночь глядя в истерике под проливной дождь, не было бы этой жуткой аварии и не сидел бы Коленька весь почерневший.

После похорон Зина Львовна взяла отпуск и принялась с утроенной заботой опекать сына. Николай ничего не говорил матери, он по-прежнему надевал теплые ботинки, доставал из шкафа выглаженные рубашки, только шел в них не в офис, а в пивной бар. Он не мог находиться дома и не хотел общаться со старыми друзьями, ловить на себе их внимательные взгляды. Вдовец приходил в бар, брал спиртное и смотрел футбол, который никогда его не интересовал, пока однажды не увидел на привычной уже двери вывеску «Закрыто по техническим причинам». Тогда Николай купил в магазине две бутылки водки и отравился домой.

Зина Львовна гладила простыни, одновременно смотрела сериал и не ждала сына так рано. Она, конечно, замечала, что Николай стал приходить не совсем трезвый, знала, что он уволился с работы. Увлечение выпивкой Зина Львовна не одобряла, но предпочитала помалкивать до поры до времени. Она не допускала даже мысли, что Коленька, ее чудесный мальчик может стать алкоголиком.

- Вот пройдёт время, - думала мать, - станет сынок прежним и жизнерадостным, тогда я перееду на дачу и буду разводить цветы. Садовые ромашки. Или выращу самый большой кабачок. Но до тех пор, пока Коленька одинок и подавлен, я должна его контролировать.

Пьющим и безработным сыном Зине Львовне было легче манипулировать. Только душевности и доверия, как до появления Даши никак не получалось достичь. Поэтому она помалкивала, но две бутылки водки на столе вывели ее из равновесия. Это было совсем неправильно, это никак не входило в ее план Коленькиной реабилитации, о чем она и не замедлила поведать сыну. Николай выслушал очень внимательно, затем заполнил стакан водкой и протянул матери.

- Давай выпьем, Мам. За Дашу.

Зина Львовна выплеснула водку в раковину и сказала:
– Не буду. И тебе не дам. Не дам спиваться, – и взялась за бутылку, намереваясь вылить остатки.

Николай крепко схватил мать за руку, другой рукой вновь налил полный стакан и. ухмыляясь, выпил его залпом. До дна. С этого дня жизнь Зины Львовны превратилась в ад. Помимо того, что Николай пил длительными запоями, со временем он становился все агрессивнее.

Не в характере Зины Львовны было сдаваться. Наркологи, психологи, дорогие таблетки и дешевые народные рецепты – нет такого средства, к которому бы она не прибегла в борьбе за сына. Всё оказалось бесполезным.

Николай всё больше терял человеческий облик. Он обзывал мать ужасными словами, выкручивая руки, отбирал кошелек, если она не давала денег на бутылку. Нередко посреди ночи он включал в её комнате свет, музыку и усаживался рядом, чтобы поговорить за жизнь. То, что мать измучена и хочет выспаться, его нисколько не волновало, он стал совершенно безжалостным. Когда у Зины Львовны случился первый сердечный приступ, сын стоял и смеялся, наблюдая, как она дрожащей рукой набирала номер скорой помощи. На следующий день он позвонил ей больницу не для того, чтобы поинтересоваться здоровьем, а чтобы выпытать, где спрятаны деньги. Ему срочно надо было опохмелиться, ему было плохо. Попытавшейся пристыдить его матери, он пожелал сдохнуть, и перевернул всю квартиру, распотрошив даже перьевую подушку.

Почти каждую ночь Зина Львовна плакала и задалась лишь одним вопросом – За что? Как такое могло случиться? Иногда ей казалось, что она видит долгий-долгий плохой сон и вокруг все становилось нереальным, вязким. Ужасно хотелось проснуться. А еще ей было стыдно. Стыдно перед соседями за ночной пьяный шум, стыдно перед знакомой продавщицей из магазина за углом, у которой Николай постоянно выпрашивал водку в долг. Зина Львовна давно растеряла былую уверенность. Теперь она пыталась поскорее прошмыгнуть к себе в квартиру, не столкнувшись на площадке с соседями. Ей казалось, что все шепчутся за ее спиной.

В тот злополучный вечер, Зина Львовна ломала голову, как растянуть последние деньги на неделю. С работы по состоянию здоровья пришлось уйти, а пенсии катастрофически не хватало. Поэтому она решила стоять насмерть, когда проспавшийся Коленька вознамерился добыть деньги на пропой. В красном углу у Зины Львовны стояла икона – осталась еще от матери. Когда разъяренный Николай понял, что денег от матери не добиться, а в долг ему больше не дадут, он начал хватать из серванта хрустальные бокалы и бросать их на пол.

- Дай денег, дай денег – орал он как заведенный, разбивая очередной бокал. Мать глотала слезы и не сдавалась, но когда сын схватился за икону, не выдержала.
- Поставь, Ирод. Не смей, – закричала она и бросилась на сына с кулаками.

Николай с размаху швырнул икону об стену. Оклад треснул, стекло и засушенные цветы разлетелись в разные стороны. Осколок отскочил от стены и распорол Львовне щеку.

- Будь ты проклят, ненавижу тебя – плакала она, размазывая кровь по лицу. Затем достала из мясорубки спрятанные деньги и швырнула их сыну…

Бывают ночи, когда и алкоголикам не лезет в горло водка. Он выпил три стопки, вылил остатки в унитаз и разрыдался.

Неделю Николай ходил тихий, задумчивый и абсолютно трезвый. Зина Львовна боялась даже громко дышать, чтобы не спугнуть наступивший покой. Вечером, в воскресенье сын подошел к матери, встал на колени и прижался к её ногам.

- Прости меня, мама. Пожалуйста, прости. За все прости - шептал он.

Из выплаканных за последние месяцы старческих глаз потекли горячие слезы. Но на этот раз, слезы облегчения, прощения и надежды. Весь вечер, как в старые времена, мать с сыном пили на кухне чай. Зина Львовна строила планы на будущее. Перед сном, впервые за долгое время, Николай крепко обнял мать и сказал - Я люблю тебя, мама.

В одиннадцать часов вечера Зина Львовна уснула совершенно счастливая, с твердой уверенностью в том, что завтра, с понедельника, у них начнется новая жизнь.

В полночь Николай шагнул из окна. С восьмого этажа.

Годы спустя, последний сердечный приступ застал одинокую пенсионерку на городском кладбище.

В одной оградке расположены три могилы. Даша упокоилась слева, Николай справа. Зина Львовна лежит между ними.

[GREEN]

№ 12

Жёлтая малина


- Саш! А я хочу желтой малины! Она у вас растет? Ты куда от меня спрятал желтую малину? - голосок незнакомой девушки в соседнем огороде был игриво-капризен.
- Ты сама у меня малинка — и желтая, и красная, и самая вкусная, и такая сладенькая, - раздался ласково-восторженный голос Сашки Печекладова, и по звукам, которые раздались за низким заборчиком, высоту которого увеличивал густой малинник, я поняла, что Сашка притянул к себе свою капризную спутницу, и они целуются.
- Ну, Саш, погоди, у тебя одно на уме, - гляди-ка, - мне, кажется, что я желтую малину разыскала!
Голосок девушки раздался совсем близко от меня, а я сидела в своем огородике под яблонькой в инвалидной коляске, читала книгу «Суд присяжных в России», каждая страница которой давалась с трудом. А тут сосед вывел свою новую пассию в огород. Они любезничали, а я невольно стала свидетельницей их любовного воркования.
Кусты малины раздвинулись, и я увидела симпатичную мордашку незнакомой девушки. Девушка вздрогнула от неожиданности и сказала:
- Ой, здрасьте!
Я ничего не ответила.
Кусты малины сомкнулись, как миниатюрный занавес небольшого домашнего театра.
- Саш! А кто это там сидит? Я так напугалась! Хотела сорвать желтую малинку, а там такое лицо на меня смотрит! Это кто? - полушепотом девушка жаловалась и спрашивала Сашку одновременно.
- Напугалась что ли! Иди пожалею! - Сашка был явно в хорошем расположении духа.
- Нет, Саш, правда, а кто это там?
- Да, соседка, Катька Кудряшова, пять лет назад она с дерева упала. Ноги отказали. Сидит в коляске. Книжку, наверное, читает. Она в юридическом заочно учится.
- А она чего, не разговаривает что ли ни с кем?
- Да, она после того случая очень молчаливой стала. Ну, а так-то вообще-то разговаривает, - Сашка небрежно несколькими предложениями «разрулил» ситуацию.
- Ну, ладно, Натуль, пойдем домой, я новый диск поставлю. Послушаем.
Влюбленная парочка удалилась в дом Печекладовых.
Я отложила книгу и рукой смахнула выступившие слезы. Вот оно как все просто оказывается!
Среди нашей уличной детворы Сашка Печекладов выделялся. Во-первых, он был старше нас (меня, например, на целых три года), во-вторых, Сашка был ловким, смелым и умным. В-третьих, он был душой всех наших затей и игр. С ним было удивительно весело и интересно. У Сашки с детства была кличка «Пуля». Говорят так ласково назвала его мама как-то, когда маленький Сашка подбирал любой камушек на дороге, спрашивал: «Пуля?» Вот его мама и назвала как-то: «Эх, ты, Пуля моя любимая, лети быстрее к маме!» Так Сашку «Пулей» и прозвали.
Чтобы Сашка не придумал, вся ребятня улицы это делала. По весне все мы, и девчонки и мальчишки, перочинными ножичками, выстрагивали из еловой коры кораблики и старались сделать их такими, как у «Пули». Если Сашка бросал клич: «Пошли в футбол гонять!» Все шли гонять в футбол. Надоедал футбол, Сашка прямо в игре наступал ногой на мяч, стаскивал с себя майку и говорил устало: «Все. Хорош! Пошли «купца резать»! Мы все восторженными криками поддерживали эту затею, и шумной гурьбой шли купаться на ближайшее за городом болото.
На улице, благодаря «Пуле», было интересно. Играли в «Попа-гоняла», в «Клёк», в «Лапту», в «Чижа», в «Прятки». Правила каждой игры устанавливал Сашка-»Пуля». И ещё всем нравилось, что «Пуля» был очень справедливым. Рассорившихся мальчишек он мог заставить пожать друг другу руки, а мог и заставить подраться. У него было всегда свое понимание ситуации. Нас, девчонок, он по-мальчишески, конечно. Презирал, называл «пигалицами», но никогда не обижал.
Я влюбилась в Сашку - “Пулю” в 12 лет. Сашка откуда-то узнал, день моего рождения и подарил мне новенькую с красивыми иллюстрациями книгу Даниеля Дефо “Удивитеные приключения Робинзона Крузо”. Не знаю, почему он сделал тогда мне подарок, но ему вообще нравилось делать приятное. А я влюбилась. Вечером лежала на постели, прижав “Робинзона Крузо” к груди и долго не могла заснуть. А когда заснула, мне приснился такой сон. Я еду на велосипеде за городом быстро - быстро, оглядываюсь, а сзади на велосипеде за мной несется Сашка. Я кричу: “Пуля-слабак! Не можешь догнать!” Сашка смеется, кричит: “Сейчас догоню!” Я поворачиваю голову вперед и вдруг - о, ужас, - большая яма, и я падаю в неё вместе с велосипедом. Лечу и нет дна у ямы. Я проснулась вся в поту. Никому свой сон не рассказывала”, даже маме. Под впечатлением от этого сна
Через два года страшный смысл того сна осуществился. Я стала инвалидом. А получилось-то все вроде из-за пустяка.
Была осень. Несколько дней назад мама купила мне красивую беленькую береточку. Тогда мода была такая – девушки и молодые женщины носили береты. Было около шести часов вечера и уже смеркалось. На улице мы остались двое – я и Сашка, остальные ребята как-то быстро и по разным причинам разбежались по домам. Я была влюблена в Сашку и, конечно, он это чувствовал. Каждому человеку приятно, если он нравится кому-то. Нравилась ли Сашке я? Нет, нет и нет. Я была мала для него. Да, и красотой я не блистала – так, серая мышка. Мы остались вдвоем. И Сашка почему-то решил сделать грубость по отношению ко мне. Он подошел и со словами: ”Плакса-вакса, гуталин – на носу горячий блин!” - сорвал с меня беретку и подбросил вверх достаточно высоко. Мою новенькую береточку ветром отнесло чуть в сторону, и она очень точно приземлилась на большую ветку старого тополя.
- Дурак! - сказала я Сашке. - Давай лезь, доставай вот теперь!
- Тебе надо! Ты и слазишь! - Сашка показал мне язык и демонстративно отошел метров на пять.
Я полезла. Ветка обломилась, когда я уже достала свою беретку. Метров с 8-10 я хряпнулась с дерева прямо на спину. При ударе, словно какая-то тонюсенькая струна в спине лопнула. Я почувствовала это. Сашка подбежал ко мне. Он был растерян.
 Кать! Вставай! Вставай быстрей! - он почему-то торопил меня. А я не могла пошевелиться. Сашка сбегал, вызвал “Скорую помощь”. Потом как не бились врачи – итог – неподвижность ног и инвалидная коляска.
Всем, кто не спрашивал меня, я говорила: “Упала с дерева!” Про выходку Сашки я не сказала никому. И у него, видимо, не хватило духу признаться. Сашка отстранился от меня. Ко мне в больницу не зашел ни разу. Потом меня перевезли домой.
Неподвижность с 14 лет и это для меня, про которую мама с ласковым укором говорила “минуты на месте посидеть не может, как шило в одном месте”. Мой мир изменился. Родители, конечно, окружили меня заботой и даже преувеличенным вниманием. Из школы сначала заходила классная руководительница и девчонки, но их посещения становились всё реже и реже. По обязанности приходили ко мне учителя-предметники, - мое обучение стало домашним, но и они старались побыстрее отзаниматься со мной и уйти. У всех была своя жизнь, свои семьи и тащится куда-то после уроков, вряд ли кому хотелось, – я это понимала. Тем более предметы давались мне легко. Гуманитарные предметы я сама изучала с удовольствием, даже сверх программы, а математику и физику мне помогал разбирать папа. Среднюю школу я закончила почти на одни «пятерки» и поступила в институт, Печекладова забрали в военно-морской флот на целых три года. Время шло. Учеба в институте давалась мне легко, потому что у меня была масса времени, если девушки – моя подроща бегали на танцы и свидания, а некоторые даже успели даже выйти замуж, то я была ограничена четырьмя стенами. Моей лучшей подругой стала книга. Я читала по институтскому списку и сверх него, и это, конечно, приносило свои плоды. В моей зачетке были одни “пятерки”.
Через три года вернулся домой Сашка Печекладов. Его триумфальное возвращение я увидела, потому что сидела в тот день у окна. Сашка в красивой парадной морской форме с небольшим желтым чемоданчиком гордо шел по улице к своему дому, его сопровождал “эскорт” мальчишек.
Придя из армии, “Пуля”, по слухам, старательно получал все гражданские удовольствия по полной программе: в своей “боевой” форме он посещал все танцы и дискотеки, стал выпивать, устраиваться на работу не спешил. Да, пожалуй, в этом и не было необходимости, жили Печекладовы небедно. Отец “Пули” был директором местной автобазы. Городок у нас был маленький, все про всех все знали. Девушек “Пуля”, видимо, менял через каждые танцы. У их дома была уютная беседочка, и я из окошка видела, что Сашкины избранницы меняются очень часто.
Однажды, мама катила меня в коляске по улице, был прекрасный летний вечер, и мы решили прогуляться. Я даже вздрогнула, когда сзади раздался громкий Сашкин голос:
- Тетя, Вер! Можно я Катю покатаю!
Мама, видимо, тоже смутилась и растерялась.
- Хорошо, Саша, я пойду тогда домой, а вы подъедете.
Мама пошла домой, а мы остались одни. Одни с того рокового вечера. Несколько минут мы молчали. Сашка, очевидно, собирался с духом, чтобы мне что-то сказать. Я его опередила:
- Ну, что, Печекладов, с боевым возвращением на родную землю!
- Да, ладно! С каким боевым! - по голосу “Пули” я поняла, что он выпивши.
- Ну, как с каким? Три года на флоте! Трудно, наверное, было?
- Да, всякое бывало, конечно. Ну, Кать, чего мы все обо мне-то, я хотел..., -Печекладов замялся. Я молчала.
- Катя! Я хотел, чтобы ты простила меня! Простила меня за то, что по моей вине стала инвалидом!
- А, ясно, значит, сейчас наступило позднее раскаяние! И с чего бы вдруг? Столько лет прошло! Или выпил и смелым стал? - я рассердилась.
- Тише, тише, Кать! Я, конечно, -свинья! Но понимаешь, мне почему-то казалось, что вот-вот и ты встанешь на ноги...
- А я “вот-вот” все пятый год на коляске ёрзаю...
- И что? Врачи никакого улучшения не обещают? - почему-то очень тихим голосом спросил Печекладов.
- Господи! Наивная простота! Пять лет прошло я сиднем сидела, как Илья Муромец, а тут Печекладов яился, - я встану и бегом побегу!
- Ну, ладно, Кать, не сердись – ты и так самый большой продел в моей совести. Трус я, видимо, и негодяй!
- Ой, Печекладов, ты что-то казнишься сегодня так!? Натворил что ли чего?
- Да, нет ничего... Наоборот...
- Что «наоборот»?
- Да, вот, жениться хочу! А перед тобой такая вина. В себе её носить сил уже нет. Да, и жизнь семейную начинать. Когда такой грех за душой...
-Слушай, Печекладов! То, что ты хоть через пять лет, но подошел ко мне за прощением – это все-таки хорошо! Я зла теперь на тебя не держу! Значит судьба моя такая! Конечно, хотелось бы, чтобы было все как у всех: семья, дети, муж. Ну, это, как Господь дальше решит! Да, и тебя Господь простит, если ты искренне раскаялся, только лучше бы было, если бы ты трезвый ко мне пришел...Жениться на этой собрался, которая желтую малину любит?
- Да, на Наташке..., - голос “Пули” сделался хрипловатым.
- Ну, что же Бог вам в помощь! Про меня не думай. Я тебе все простила. Скажу больше: я тебя простила, потому что с детства любила! Ну, давай, вези меня домой!
Сашка удрученно молчал. И только у моего дома он вдруг спросил:
- А я смотрю, ты теперь в Бога верить стала?
- Да, Саша, стала. К вере каждый задумывающийся над жизнью человек, наверное, приходит на определенном этапе жизни. Как говорится: “Как тревога – так нам до Бога! Как нету тревоги, вроде, нет и Бога!” А у меня вот тревога случилась очень рано!
- Катюша, прости меня, труса, еще раз!
- Да, ладно, Саш, успокойся! Все нормально! Живите счастливо! Ребятишек побольше заведите! У каждого своя жизнь, своя судьба!
- Знаешь, Кать, у меня как камень с души упал. Прости меня! Спасибо тебе за все!
Печекладов наклонился и поцеловал меня в щеку и быстрым шагом, не оглядываясь, пошел к своему дому.
Когда мама вышла на улицу, слезы катились по моим щекам.
- Он, что? Обидел тебя? - мама готова была рвануть к Печекладовым.
- Нет, нет, мамочка! Это так мои девичьи воспоминания...
Прошло полгода. Печекладовы справили Сашке свадьбу в лучшем ресторане города. По слухам, свадьба была многочисленная и пышная. Подарков молодым надарили полно. Отец подарил какую-то новенькую иномарку, а родственники ключи от двухкомнатной квартиры. Я закончила юридический и благодаря хлопотам папы устроилась юрист-консультом в одну строительную фирму. Жизнь шла своим чередом. Через год городок облетела шокирующая новость. Сашку Печекладова избили. Избили у того самого ресторана, где была у него свадьба. Избили пятеро парней, а инициатором драки оказалась... жена Печекладова, у которой с одним из нападавших парней были какие-то денежные отношения. Сашку, видимо, били долго, много, уже лежащего пинали. И однажды в окно я увидела, как в инвалидной коляске его снимали со “Скорой помощи”, а потом отвезли в родительский дом...
Прекрасный майский денек. Я в своем огородике, под своей любимой яблонькой с книжкой. Задумалась о чем-то. Вдруг у соседей открываются ворота, и неизвестная пожилая женщина на инвалидной коляске вывозит Сашку в огород.
- Ладно, Тамара Александровна, спасибо! Вы идите пока домой! Я полчасика погреюсь на солнышке.
Женщина, видимо, сиделка, беспрекословно уходит.
Минуту мы сидим в колясках молча. В щели забора молча смотрим друг на друга.
- Привет, Катерина! - говорит Сашка.
- Привет, Пуля! - говорю я.
- Вот, видишь, мы с тобой теперь в равных “весовых категориях”, - горько говорит Сашка.
- Нет, Саша, тебе до моей “категории” ещё думать и думать, страдать и страдать, ты только не пойми, что я радуюсь твоему несчастью – это грех, вообще, да и для меня не характерно. А где твоя Натуля?
- Жена-то что ли? Да, она как узнала, что я ходить теперь не смогу, что инвалид теперь, сразу на развод подала!
- Ясно! Солнышко в ней не было, мало она желтой малины съела! - тихонько сказала я.
- Кать! Ты что сейчас сказала? – крикнул Печекладов. – Я не понял!
- Да, это я так! С собой разговариваю!
А,вообще, смотри, какой сегодня прекрасный солнечный день! Весна великолепная! Ты слышишь меня, Саш!
- Слышу! Только мне что-то про погоду говорить не хочется!
- Ну, расскажи мне тогда что-нибудь о себе! На каком корабле и где ты служил!
Сашка задумался и, не торопясь, принялся рассказывать мне о службе. А я слушала его наполовину! Сейчас в этот солнечный майский день мне очень и очень хотелось плакать! Но, пожалуй, именно сейчас-то плакать-то было нельзя как раз. Нужно держаться! Нужно жить, верить и надеяться на лучшее!

[GREEN]

№ 13

Егорыч

Каково оно, сидеть и рассуждать за чашечкой чая о своей неповторимости и уникальности? В сущности, всё, к чему сводятся такие рассуждения, равно маленькой, даже не заметной точке на земном шаре. Такой крошечной, что даже меньше пылинки на моём глобусе. А ведь каждая такая крупица, надеется, что мир вертится лишь только вокруг неё. Тяжело вдруг осознать, как ничтожны все эти рассуждения, даже мои, на данный момент. Если учесть, сколько людей в мире, рассуждает так же и именно сейчас. И вся глубина и важность мгновенно раствориться в этом числе и сделается вдруг самой, что ни на есть серой массой.

В нашем посёлке проживал мужичёк, все звали его Егорыч. Может быть, у него и не было другого имени. Был этот Егорыч довольно таки неприметен. Худенький, точнее даже сказать – щупленький, ростику был не высокого. У меня всегда складывалось впечатление, что он весь иссох, как огурец на солнце. Он будто весь провалился в морщины, сдулся вовнутрь. На голове его осталось немного волос, видно для того, чтобы постоянно торчать в стороны вокруг конопатой лысины. На нём много лет подряд была одна и та же фуфайка из школьной кочегарки и довольно таки разношенные кирзачи, в которых он ходил и летом, и зимой. Пахло от него… впрочем, вряд ли к этому применяют слово ПАХЛО…

Егорыч всё время что-то жевал и поглядывал на людей с какой-то недосягаемой высоты. Он всё время о чём-то думал, его затуманенный размышлениями взгляд блуждал по дальним объектам и не останавливался ни на чём конкретном. Серьёзным Егорыч становился, лишь когда рассчитывался за водку в ближайшем сельмаге. Тут даже можно было услышать от него какое-нибудь слово, а если повезёт, можно было даже и понять, что он говорит. Это не всегда удавалось, из-за его сильной шепелявости. Скорее всего, Егорыч был большой романтик. Он никогда не пил в душной забегаловке, он всегда уходил на природу, чаще всего там и спал, обдуваемый свежим ветром, под огромным небом со сверкающими звёздами. Я думаю, он представлял себя одной из этих звёзд, слишком уж не похож он был на нас – земных людей, погрязших в быту и заботах, забывших, для чего мы пришли на эту землю.

Впрочем, может быть, мы никогда бы не заметили его существования, если бы не тот случай, о котором до сих пор рассказывают в нашем селе.

В один погожий денёк, закатил к нам с гастрольной деятельностью один известный артист. Назовём его Господин Н. Так вот, Господин Н дал очередной свой плановый концерт, украсил его заученными фразами, пару раз вышел за кулисы позевать, но в общем все остались счастливы, и он от хорошей выручки, и зрители, от полученных новых впечатлений. Надо сказать, такие люди заезжали в наши края крайне редко, точнее, практически никогда. Вот концерт закончился, удовлетворённые зрители стали расходиться по домам, неудовлетворённые потянулись к сцене, взять автограф, посмотреть певца поближе, пощупать ткань пиджака. Вдруг откуда ни возьмись, появился Егорыч. Никто и не видел его в зале, да, впрочем его никто и не замечал. А тут, на тебе, пришёл со столичным гостем парой слов перекинуться. Своим односельчанам он такой роскоши не предоставлял.

Прорвавшись через толпу голодных зевак и восторженных поклонников, Егорыч поздоровался с господином Н. за руку. И между ними произошёл примерно такой диалог:

- Ну, здорово, хорошо поёшь! – похвалил Егорыч – меня Егорычем зовут.

- Спасибо, вам, – ответил Господин Н, и уже хотел было отвернуться, но Егорыч не был готов к такому повороту событий.

- Я ить и сам пел в школе. У нас ансамбль был. У меня голос тогда ух какой был. Посильнее чем у тебя. Мы пели песню… ну… эту… из того фильма….как там его… Ну в общем, пойдём ко мне, я тебя научу.

- Ой, спасибо – словно обрадовался вежливый певец, - но, к сожалению, у меня такой плотный график. Я через час уже уеду.

- А когда ещё приедешь? – не смутился Егорыч.

- Тут трудно сказать. Может быть в следующем году. Повторюсь, у меня очень плотный гастрольный график.

- Ну, ты постарайся поскорее к нам приехать, - не унимался Егорыч.

- Ну что ж, и вы к нам приезжайте, - оскалился гость.

- Ну, бывай, – сказал Егорыч и медленно пошёл к выходу.

Господин Н перевёл дыхание и продолжил раздавать автографы на право и на лево. Казалось бы, тот небольшой инцидент ничего не значил. Сколько раз приходится иметь дело небезызвестному Господину Н со всякими странными людьми - поблагодарил и отмахнулся. Но что значит этот коротенький разговор для маленького щуплого человечка с его большим внутренним миром. Для него эти фразы стали самим смыслом, заменой реальности. Как трудно доказать самому себе, что ты лишь частица густой серой массы, лишь частица, без которой ничего не изменится, лишь пара рук в общих аплодисментах. И что бы ты не сказал, как бы не улыбался, твоё лицо расплывётся в общем водовороте, закружится и уйдёт в слив ненужных воспоминаний. Такова жизнь.

Но Егорыч так не мог считать. Через месяц своих глубочайших раздумий, он вдруг решил, что ему нужно непременно съездить к «своему новому другу». Он нанимался колоть дрова, сгребал снег с крыш и даже попытался устроиться на работу в кочегарку. Из заработанных денег он практически ничего не пропил.

- Да что вы, - говаривал в те счастливые для себя дни Егорыч, - я с самим Господином Н знаком. Да я ему лично руку жал. Он меня к себе позвал, да ещё попросил научить его петь. Вот поеду к нему, обрадуется.

И вроде бы всё, что он говорил, в некотором роде правда, если посмотреть на их короткий диалог, которому я сама была свидетелем, несколько с другой стороны. И даже если не брать в расчёт интонаций и взглядов, то всё равно, простые фразы, которые должны означать одно, никак это одно означать не могут. Такая ситуация.

А Егорыч сел в автобус и уехал одним весенним утром. Его никто не смог остановить. Слишком уж недопустима была для него мысль, что Господин Н и думать о нём забыл, даже больше того, он забыл о нём думать, даже не начиная этого делать. Хотя, может быть Егорыча он и запомнил, по крайней мере, по запаху. Мы же помним его до сих пор, хотя никогда больше о нём ничего и не слышали. И кто знает, может он в данный момент распивает чай с Господином Н и поёт с ним в два голоса застольные песни. А мы пересыпаемся как крупицы в песочных часах, отмеряя так статично минуты, часы, дни, века…

[GREEN]

№ 14

Мертвая деревня


Праздник Яблочный Спас наша деревня всегда отмечала с размахом. Бесконечной рекой лилась самогонка. Громко на все лады рявкали многочисленные гармошки. А упившиеся до одури местные мужики сходились в бессмысленной жестокой драке с мужиками из соседних деревень.

В один из таких праздников, когда над деревней дым стоял коромыслом, у нас появился новый жилец. Беспомощного, даже не умеющего самостоятельно есть щенка, в дом принёс дед Данила. Заботу о четвероногом друге он целиком взял на себя. Защищал, оберегал и кормил коровьим молоком изо рта в рот. А когда маленький новожитель подрос и превратился в небольшую симпатичную дворнягу, ему торжественно была присвоена кличка Сигнал. С тех пор его часто можно было видеть бегающего по деревне в одиночку, но никто и никогда не видел деда Данилу, идущего без сопровождения своего четвероногого питомца.

Ничем особенным из собачьего племени Сигнал не выделялся. Но было в его облике и поведении нечто необычное.

Вожаком деревенских собак был могучий, метрового роста пёс Тимоха. Неоднократно в суровую зимнюю пору ему приходилось тягаться даже с оголодавшими волками, которые после такого знакомства позабыли к нашей деревне дорогу. Поэтому власть у него над многочисленной собачьей сворой была абсолютной. В случае покушения на его авторитет или неуважительного отношения наказание следовало незамедлительно и со всей строгостью. Только на Сигнала это неписанное правило не распространялось. Если жизненные пути наших героев пересекались, то Тимоха тут же останавливался или, уступая дорогу обыкновенной дворняге, поспешно отползал в сторону. А потом долго с удивлением смотрел вслед беззаботно удаляющемуся Сигналу. Не понимая: почему эта малолетка ведёт себя так, будто он вожак всех уездовских собак.

Со стороны людей отношение к нашему питомцу тоже было необычным. Однажды жители деревни подметили, что Сигнал обладает необъяснимым даром предчувствия беды. Иногда, вечером, он садился под большой ветвистой липой и начинал жутко и протяжно выть. Сначала в его сторону ругались и бросали в него всем, что под руку подвернётся. Но впоследствии народ подметил, что после этого события в деревне обязательно случается несчастье. То кто-то утонет. Дом сгорит. Или на охоте нерасторопного мужика медведь заломает. И к завываниям Сигнала стали относиться иначе. В такие неблагоприятные дни люди были более внимательны к ребятишкам. Домашним животным. И старались соблюдать особые меры предосторожности при выполнении тяжёлых и опасных работ. А то и вовсе откладывали эти дела на более удобное время.

А если после этих предупреждений, что – ни будь, да случалось, то соседи дружно пеняли пострадавшему: «Ну, ты что, не слышал? Сигнал ведь намедни предупреждал».

Трудно сказать, по этой ли причине или нет только, Сигнал по вечерам ,в качестве вознаграждения, принимал угощение с каждого подворья . Подбежав к избе, он негромко лаял. Окно тут же открывалось и оттуда, ему выбрасывали, чего- ни будь вкусненького. В угощении Сигналу никогда не отказывали. Если хозяева после тяжёлого трудового дня рано ложились спать, то обязательно оставляли дежурного со строгим наказом дождаться Сигнала и обязательно его покормить. Слёту поймав съестное, любимец всей деревни неторопливо ужинал и бежал к следующей избе. Но парнем он был гордым и никогда не поднимал с земли того, что не попало ему прямо в пасть. В этом случае угощение доставалось сопровождающему его Тимохе или собачьей компании.

Но однажды на подворье семейства Лаптевых произошло событие, которое всполошило всю деревню. Приехавший к ним в гости из города наглый прыщавый гимназист выбросил Сигналу из окна горячую картофелину. Поймав разинутой пастью пылающее жаром угощение, Сигнал сильно обжёгся. Громко, жалобно заскулив, он пулей бросился домой. На шум сбежались все соседи. С извинениями прибежало встревоженное семейство Лаптевых. Дед Данила взял на руки плачущего от боли Сигнала и, как в детстве принялся отпаивать его холодным молоком. И не спускал с рук до тех пор, пока тому не полегчало.

Лечение было долгим и трудным. А когда Сигналушка поправился, то вечерний обход деревни возобновил всё с той же последовательности. Но дом где его обидели, он обходил стороной. Такое обособленное положение Лаптевых тяготило и однажды, они всем семейством заявились к нам на двор с большой мозговой косточкой. Сердечно извиняясь они сообщили, что гимназиста –недоумка в тот же вечер отправили восвояси .И очень просили Сигнала на них не обижаться. Но наш питомец извинений не принял и даже в сторону гостей головы не повернул. А оставленная возле будки мозговая косточка досталась Тимохе. Видя, что угощение не нашло своего героя, вожак деревенской своры осторожно взял в зубы вкусно пахнущую косточку и вопросительно уставился на Сигнала. Убедившись, что этот продукт его не интересует, Тимоха пятясь назад и не сводя настороженного вопросительного взгляда с хозяина подворья, проследовал за калитку и от души полакомился.

Однажды, в жаркую сенокосную пору, дедушка Данила не поберёгся. Застудился. Слёг и больше не встал. Сигнала хватились только на следующий день после похорон. Ребятишки обегали всю округу и обнаружили его лежащим на дедовой могиле. Вытянув вперёд лапы и положив на них голову, он неотрывно смотрел на вкопанный в землю деревянный крест. И сколько его не звали домой, Сигнал даже не пошевелился. Не прикоснулся он и к принесённой из дома еде. Первым у кого не выдержали нервы был отец. На четвёртый день после похорон он решительным шагом двинулся в сторону кладбища с целью забрать Сигнала домой. Когда он просунул могучие руки кузнеца под неподвижно лежащего Сигнала, тот медленно, с трудом поднял голову и посмотрел на отца человеческими, полными невыносимой болью глазами. И у того не хватило сил оторвать от могильной земли невесомое тело нашего питомца.

- Сигналушка! Родной!- единственное, что смог сквозь слёзы выдавить перехваченным горлом отец.

А потом он всю ночь просидел на завалинке ,непрерывно смоля одну цигарку за другой. Смотря в тёмную безмолвную ночь ничего не видящими глазами. В деревне наступила напряжённая, звенящая тишина. Не было слышно смеха, громких разговоров. Все жили в режиме ожидания. Оно и понятно. На местном кладбище медленно умирал любимец всей деревне дворняга -пёс по кличке Сигнал.

В наступивший день Святого Спаса вокруг ничего не изменилось. . Всё так же светило солнце. Неторопливо журчала вода в реке. Дул небольшой тёплый ветерок.

Только глаза Сигнала, всё так же смотрели на могильный крест, но уже ничего не видели. Под вечер в деревне никого не осталось. Весь народ собрался на кладбище. Отец аккуратно завернул Сигнала в белую, чистую простыню и осторожно уложил его в гладко, выструганный небольшой гробик. Под шум вековых берёз, скорбно постояв над ним с непокрытой головой, он закрыл гробик крышкой и приколотил её гвоздями. Могилу деда Данилы вскрыли и на не успевшие потемнеть доски человеческого гроба, опустили Сигнала. Вокруг восстановленной могилы народ стоял молча. Даже грудные ребятишки, проникнувшись людской скорбъю, вели себя тихо. Затем все также молча двинулись на выход. В воротах кладбища людей остановил жуткий собачий вой. Собачья ватага во главе с Тимохой расположилась вокруг свежей могилы и, задрав морды к безоблачному небу, тоскливо выла. Мороз пробегал по коже. В жилах стыла кровь, но собак никто не остановил. Потому что в эту минуту от нас уходило, что-то чистое, светлое, нечто такое, что встречается не каждый день и цены не имеет.

В тот вечер, несмотря на праздник Яблочного Спаса в деревне было тихо. С наступлением сумерек где-то заплакал ребёнок. В нескольких избах зажглись керосиновые лампы, но погорели не долго и вскоре погасли. Деревня погрузилась в безмолвное – сумеречное состояние. Со стороны она выглядела не жилой, словно вымершей. Мёртвой в тот день казалась наша деревня.

[GREEN]

№ 15

В плену


Мы ехали в сторону одного из селений Чечни на очередную зачистку. Зачистка - это когда наш взвод брал в оцепление населенный пункт и проходил дом за домом в поисках оружия и людей без регистрации, последних впоследствии отвозили в районную комендатуру. В любом из дворов, в которые мы заходили кроме ненависти к нам ничего не чувствовали. Я прекрасно понимал этих людей, чужаки, пришедшие на их землю, заходили без приглашения в их дворы, в дома, где, не снимая обуви, в грязных сапогах ходили по комнатам, в которых играли дети. Заглядывая в шкафы, мы рылись в чужих вещах. Мне было тяжело от всего этого, но приказ есть приказ.

После окончания очередной зачистки - после приказа «По машинам» мы двинулись обратно на базу. Палящее солнце обжигало все вокруг, сидя на броне, было ощущение, что мы действительно находимся в Аду.

Недалеко от села, из которого мы выехали, наша машина сравнялась с лесополосой, откуда неожиданно на нас обрушился шквальный огонь из автоматов. Что-то сильно обожгло мою грудь, и я упал. Сквозь пелену, застилавшую мои глаза, я увидел, как пробегали люди, собирали оружие, и скрывались в лесу. Я куда-то провалился, мне снился дом и мама, зовущая домой, и тайга. Тайга манила, окутывая бескрайными просторами, лаская метелью по лицу. Сквозь ее вой и свист я услышал незнакомую речь, меня куда-то положили, в моей голове проскользнула мысль «ПЛЕН». А Тайга продолжала меня ласкать и баюкать. Метель меня несла то, поднимая до небес, то, опуская меня до самой кромки Оби, касаясь кончиками пальцев льда, меня охватывал приятный холод. Снежинки падали на меня и тут же таяли на моей горячей груди. Очнувшись, я оглянулся по сторонам и понял, что лежу в маленькой комнате, завешанной покрывалом, сквозь уголки которого пробивались лучи света, освещая ее скромное убранство. Острая боль ударила в висок в тот момент, когда я попытался пошевелиться.

Моя грудь и левое плечо было перебинтовано, на голове влажная повязка. Вошла женщина, в полумраке только и смог разглядеть, что она в годах и голова покрыта шалью. Присев на край кровати, она начала смачивать повязку на моей голове. «Где я? » - прошептал я. Посмотрев на меня, она молча встала и ушла. Не знаю, сколько провел времени без сознания и вряд ли уже узнаю. Шли дни, каждый день ко мне заходила та самая женщина, кормила и ухаживала за мной, через день-два заходил пожилой мужчина, который промывал и перевязывал мне раны. Никто из них со мной практически не говорил, да и других людей не было. Наше общение было завязано на элементарных бытовых фразах. Долгое время я ждал, когда пойдет речь о выкупе, думая, что я в плену. Но с каждым прожитым днем с ними и чувствуя ту заботу, которую они проявляли ко мне, понимал, что я не пленник. Комната, в которой я жил, стала мне родной. Она была небольшая, над кроватью весел старый ковер с центра которого на меня смотрел молодей парень он был очень похож на хозяйку дома. На другой стороне комнаты стояли книжный шкаф и рабочий стол. Когда я смог вставать, часто сидел за рабочим столом и читал книги - свет пробивающий сквозь покрывало, давал мне для этого прекрасную возможность. Книги в шкафу были в основном по ветеринарному делу, но и художественной литературы там было не мало, вот ее я перечитывал. Еще у меня было одно развлечение - слушать незнакомую мне речь за стенкой, когда приходили в дом гости. Там, как я понял, была летняя кухня, где принимали редких гостей.

В один из осенних вечеров ко мне зашла женщина и испуганно прошептала: «Тихо». Накинув на плечи теплую шаль, ушла. Я слышал в соседней комнате голоса, говорили только на чеченском, где-то через час напряженного ожидания услышал, как они уходят. Подтянувшись к окну, аккуратно отодвинув угол покрывала, я увидел вооруженных людей во дворе, они прощались со стариками. Проскользнула мысль, что они отдадут меня боевикам, а как же еще они могли поступить, для них же я - враг. После пережитого я давно уже попрощался с жизнью. Но богу было угодно повернуть мою жизнь иначе. Хлопнула входная дверь, поправив одеяло, закрыл глаза, в голове пролетела очередная мысль, а скорее сожаление о том, что я не умею молиться. Открылась дверь, в комнату вошла она. Подойдя ко мне, сказала: «Сиди тихо, в селе боевики». На сердце стало очень легко – «Спасибо», - прошептал я. Больше они не приходили. Вспоминаю, как мне не хватало свежего воздуха, только ночью открывалась дверь в мою комнату, и в голову ударял свежий ночной воздух, от которого у меня кружилась голова. Это ощущение несравнимо ни с чем. Мне все больше хотелось жить. Вообще эта история перевернула мою жизнь. Я стал больше ценить жизнь и все живое вокруг.

В один из вечеров зашел старик и сквозь зубы сказал: «Завтра я отвезу тебя к твоим», и тут же вышел из комнаты. На рассвете зашла она, протянула одежду: «Одень, это нашего сына, должно подойти». «А где он?» – спросил я. –«Ваши его забрали, а потом отдали его тело, сказали, что пытался убежать, поэтому убили». По морщинистой щеке покатилась слеза. Она встала и ушла. Одевшись, я сел на кровать и поднял глаза к фотографии на стене, откуда на меня смотрел молодой парень. Теперь я понимал, кто все время, что я находился в этой комнате, наблюдал за мной. И боль этих людей я тоже не сразу понял, спустя многие годы, когда моя дочь лежала при смерти в больнице, я вспоминал этих стариков и только тогда мне стало понятно какую боль они чувствовали. Зашел старик: «Пошли». Я вышел во двор, за это время я впервые был на улице. Я испугался ощущения того пространства, в котором я внезапно оказался, даже осенний шелест листвы был непривычен мне. Во дворе стоял старый медицинский уазик. Старик положил меня на дно, сверху закладывая ящиками и мешками с кормом. Мы тронулись.…К сожалению, она так и не вышла попрощаться, и я так и не смог сказать ей спасибо. Мы ехали, время от времени нас останавливали на постах я плохо слышал, да и говорили в основном на чеченском. У меня было впечатление, что мы ехали целую вечность. Вдруг машина остановилась, еще пара минут, и я стоял на дороге. «Там»- показывая на огни, говорил старик, - «Стоят ваши, иди к ним скажешь, что был в плен». Я стоял как вкопанный и смотрел, как он укладывает вещи и закрывает двери уазика. «Что ты стоишь? Иди», - произнес он и направился в кабину. Слезы сами покатились по моим щекам, сквозь всхлипывания я выдавил: «Спасибо». Он остановился. Мне хотелось его обнять, но какая-то невиданная сила сковала мои движения и земля как-то предательски оковала мои ноги, не давая мне пошевелиться. «Прощай»,– ответил он. «Как зовут вас и вашу жену?» – прокричал уже вслед. Обернувшись, глядя на меня, он произнес – ОТЕЦ и МАТЬ.

P.S. Вот уже прошло много лет, но не было дня, чтобы я не вспоминал этих людей. Мне очень хотелось вернуться и жить с ними, конечно, я понимал, что это невозможно, да и у меня были родители, которым познал настоящую цену только после этой истории. И как важны эти простые слова ОТЕЦ и МАТЬ, перед которыми непростые слова ВОЙНА и ВРАГ бессильны.

[GREEN]

№ 16

Брыська

Брыська родилась летом в городском парке под высоким деревом с густой темной листвой. Ее матерью была уже не молодая широкомордая кошка, уличная, бездомная, но умевшая, благодаря своей ловкости и природной смекалке, прокормить и согреть не только себя, но и своих детей. Она ловила мышей и птиц и находила ходы в подвалы, где можно спрятаться от дождя и холода; и выглядела отлично – гладкая, с блестящей короткой шерстью, умным привлекательным выражением морды, - что вызывало симпатию у встречавшихся ей прохожих и они частенько приносили ей еду. Она подходила к аппетитно пахнущей колбасе, принюхивалась, потом равнодушно отворачивалась и дружелюбно-насмешливо смотрела в глаза человеку. Такие продукты не для нее, потому что она хорошая охотница – и это вызывало к ней особое уважение. Брыська всюду следовала за матерью и ни в чем не знала недостатка до тех пор, пока в их семье у нее не появились младшие сестры и братья, которым мать уделяла все свое внимание, так что Брыське пришлось самой искать для себя пропитание. Она не обладала независимым нравом и потому принялась усиленно подыскивать себе хозяина. Но у людей не возникало желания ее приласкать и погладить; и она быстро поняла, что ее неказистая наружность – короткая с выгнутой вверх спиной фигура, грязно-белая свисающая шерсть, тусклый цвет глаз – лишает ее шанса стать домашней кошкой. Из протеста она не хотела понимать слово «брысь», а считала, что это ее так зовут «Брыська». И решила, что «не в красоте счастье», а важен характер. А она упрямая и настырная - и там, где другая кошка отступила бы под натиском брезгливого гонения - не сдавалась. И часами выстаивала возле подъездов домов, наблюдая за выходящими из них жителями. Как-то она заметила среди них молодую даму в красивой шубке, подходящую по ее мнению, чтобы стать ее хозяйкой. Она пробежала перед ней, чтобы привлечь к себе внимание и встретила ее уже возле подъезда. Потом вошла следом в открывшуюся дверь и вознамерилась незаметно юркнуть в ее квартиру. Но тут женщина рассердилась и Брыська вдруг почувствовала угрозу от острых носков и тонких каблуков ее сапог – и стремительно скатилась по лестнице вниз. Она притаилась на первом этаже, выбирая удобное местечко для ночлега, но ее спугнул большой толстый парень, прошедший мимо нее в свою квартиру; а затем домой вернулась старуха, которую Брыська знала и не считала возможной для себя хозяйкой, потому что у той любимым питомцем был пес - уже почти беззубый и хромавший на заднюю лапу, - а собак кошка опасалась. Но она, по-привычке, жалобно замяукала.

«Ну, заходи» - сказала ей старуха.

Кошка осмотрела прихожую, обнюхала в ней предметы, затем кухню и комнату. Она и вообразить не могла, что у старухи в доме так уютно. Пушистый ковер на весь пол в комнате, мягкая постель, теплый свет лампы. И на кухне для нее поставлена миска с молоком и тарелка с рыбой. И пес относится к ней вполне миролюбиво, даже, когда она нахально заглядывает в его миску. Она быстро привыкла к новой обстановке и почувствовала себя полноправной домашней кошкой. Когда хояйка садилась к пианино, раскладывала ноты и, близоруко щуря глаза, играла вальсы, Брыська запрыгивала на верх музыкального инструмента и осторожно прогуливалась между статуэтками и вазочками. И, при желании, спала на диване рядом с хозяйкой, прижавшись к ней. Старуха была заботлива и ласкова к ней, но кошка знала, что всю свою любовь она отдает псу. Его она часто гладила и тихо грустно приговаривала: «Кто позаботится о тебе без меня?!» При этих ее словах Брыська вздрагивала и с тревогой вглядывалась в желтое осунувшееся лицо старухи.

А потом кошка и пес остались одни. И когда в доме появились чужие люди, кошка спряталась под кровать, а пес отчаянно лаял и пытался укусить вошедших. Его прогнали и Брыська выскочила следом за ним. Позже она встречала пса возле мусорки. Он совсем исхудал, загрустил и стал ко всему безразличен. Он тосковал о хозяйке, а Брыська о доме. И она возвращалась к знакомому подъезду и часами сидела на крыльце. И однажды к ней спустился толстый парень, их сосед, с коробкой, в которой была каша с маленькими кусочками сала. После этого угощения она каждый день внимательно высматривала его в окна на первом этаже и получала свой обед. Она предприняла несколько попыток, чтобы попасть к нему в дом, но получив твердое «нет» - отступила; хотя своего покровителя называла не иначе, как хозяин. Она чувствовала себя при нем уверенно, потому что знала, что ее крепкого угрюмого хозяина соседи побаивались и потому не решались прогонять ее. И она пристроилась спать на лестничной площадке на подстилке возле его квартиры. А днем усаживалась перед входом в подъезд и дорогу соседям по дому не уступала, так что им приходилось раздумывать, с какой стороны обойти кошку, чтобы не наступить ей на хвост.

Говорят, что домашние животные похожи на своих хозяев. Прошло немного времени и кошка Брыська стала толстая, сильная, с белой шерстью гладкой и блестящей.

[GREEN]

№ 17

Алеша хороший!..

Алексею Симакову, или просто Алеше, как все его на­зывали, было тридцать семь лет. Он был не от мира сего, слабым на ум. Слов знал немного, говорил плохо, с задерж­кой, чаще объяснялся жестами, когда хотел что-то сказать. Был безобидным, наивным и добрым, как ребенок. Всегда всем пытался чем-то помочь, предложить свою помощь, очень хотел быть нужным обществу. В деревне его все жалели и любили за спокойный характер. Зимой с утреца выйдет с ломом и к магазину лед отбивать или снег кому где почистит, хотя никто его об этом не просит.

– Алеша, хороший! – утирал он перчаткой лоб.
– Хороший Алеша, молодец Алеша, умница, – хвалили его бабы.
– Хороший, – кивал он.

Каждый день он захаживал в гости к старику Кондра­ту. Тот вот уже второй год как схоронил жену, Агафью. Хорошей души человек была. Тоже, как и Алексей, всех любила и жалела. Скучно старику одному, совсем раскис да к тому же еще и ослеп на один глаз. Тяжело. Погово­рить не с кем. Выйдет, бывало, во двор, сядет на завалин­ку и сидит весь день, на небо посматривая. Молчит. О чем-то думает. Алеша зайдет, воды натаскает да скотину покормит. Умом невелик, а работать умел. Натаскает из колодца воды в избу, присядет рядом на завалинке и тоже молча на небо уставится. Забьет Кондрат табаку, закурит, прослезится. Правый глаз его почти тоже ослеп и всегда слезился. Протрет его аккуратно уголком платка, вздох­нет тяжело и давай рассказывать какую-нибудь историю из жизни. Алеша сидит, слушает. А Кондрат мог часа­ми рассказывать о своей долгой работящей жизни. По­говорит, и на душе легко старику сразу. Пускай Алеша и плохой собеседник, больше молчит, но все же приятно, когда тебя слушают. А слушать Алеша умел.

Жили они с матерью вдвоем. Отец погиб на фронте в сорок четвертом году. Алексею тогда одиннадцать лет было. Есть у него еще брат Макар, что на пять лет млад­ше, но тот уже женат и давно живет в городе. Детьми обзавелся. Лизка и Нюрка. Славные девчата, смешные. Лизка на маму больше похожа, и глазами и характером, тихая, скромная, а вот Нюра, та копия Макара: заводная, любопытная, ни секунды на месте не посидит. Давненько Алексей брата не видел, соскучился по нему и с племяш­ками давно не играл. Любил он детей, и они его любили, и животные тоже, никакая собака сроду не гавкнет. Все-таки умеют звери распознавать добрых людей. Умеют.

В том году, уже по осени, к ним в деревню заглянул цыган. Мужчина лет сорока пяти, босой, немытый и нече­саный, с маленьким мальчиком на руках. Ребенку годков пять было. По смуглому и худому лицу малыша можно было понять, что он голоден. Глаза большие, пугливые. Цыгане заходили в каждый двор, просили помочь кто чем может, но многие отказывали. Недолюбливают по­прошаек, да еще и цыган. Почему-то этот кочевой народ всегда вызывал плохое отношение к себе.

Алексей сидел за столом и хлебал щи, когда в дверь постучали и на пороге показался цыган.

– Добрый вечер, – любезно произнес тот и даже не­много поклонился. – Помогите, люди добрые, ради Хри­ста, чем можете, любой помощи будем рады.

Мать протянула цыгану кусок хлеба с салом и угости­ла мальчика молоком. Гости вежливо поблагодарили и отправились дальше.

За окном уже темнело.

– Ма, – посмотрел Алексей на мать.
– И не проси даже, – ответила женщина, – на ночь не пущу. Обворует еще.

Алексей догнал цыгана уже на околице, дал ему еще немного еды и снял с себя сапоги. Тот надел их на мо­золистые сбитые ноги и поблагодарил от всего сердца. Цыган был так тронут заботой, что прослезился.

– Алеша, хороший! – только и ответил ему Алексей.

Долго потом мать бранила его за сапоги. Неприятно было. Алеша никогда не любил, когда его ругали. И всег­да, будь он виноват или нет, отводил глаза в сторону и молча кивал. Но поделать с собой ничего не мог. Жал­ко ему было цыгана, и кроху на его плечах тоже было жалко. Смотреть на них и то было больно. Нищих всегда жалко.

Как-то летом, когда Алексей растапливал баню, мать получила от Макара письмо, в котором сообщалось, что тот через пару дней приедет с Лизкой. Сам-то на ночь, но дочь собирался оставить на месяц.

«…сам бы задержался подольше, но не могу, работа не отпускает. Даст бог, вырвусь на недельку ближе к осе­ни. Лизка пока погостит у вас, с месяцок, потом заберу. Нюра едет отдыхать в пионерский лагерь. Вот так вот…» – прочитала Алексею мать письмецо. – Может, Лешень­ка, в город поедешь?

– В город?
– В город. С братом. Поживешь месяцок у него. На город хоть посмотришь. В кино сходишь, в музей какой, на троллейбусе прокатишься... Макар за Лизкой поедет, и ты с ним.

Алексей призадумался, взглядом уставился на пото­лок. Он всегда так, когда о чем-нибудь размышлял, ду­мал подолгу и смотрел вверх. В городе он и правда ни разу не бывал, а хочет или нет он в город, никогда не задумывался. Наверное, там все-таки интересно, в городе-то, и брата давно не видел, соскучился ужасно. Хоть с ним поживет.

– Алеша хочет покататься на тро…тро…
– На троллейбусе, – помогла мать.

Алеша кивнул головой.

– С Макаркой я поговорю, – и женщина обняла сына со всей материнской нежностью и заботой. – Город уви­дишь.

…Алексей стоял на остановке и ждал автобуса. Нерв­ничал. Никак не мог дождаться встречи с братом. Мать осталась дома. Наконец автобус подъехал, и из него вы­шел Макар с Лизкой и Степка Селезнев, тот в райцентр катался.

– Алешка! Алешка! – бросилась ему на шею Лизка. Тот поднял ее на руки и несколько раз подбросил вверх. Подошел Макар, обнялись. У Алексея выступили слезы. Он поцеловал брата и грубыми пальцами протер глаза. Самым тяжелым для него было прощание и долгождан­ная встреча. Алексей всегда нервничал, но потом быстро приходил в себя.
– Ну, здравствуй, брат, вот и снова увиделись, – улыб­нулся Макар. – Как поживаете? Мать слушаешь? Не ху­лиганишь?
– Нууу, – замотал головой. – Алеша, хороший!

Макар засмеялся.

– Хороший, хороший.
– И Макарушка хороший!
– Ну, – улыбнулся, – стараюсь.

Лизка держалась за дядину широкую ладонь и покачи­вала его руку.

– Что? Пойдем. Матушка, поди, заждалась? – подхва­тив баул, Макар кивнул Лизе. – Потопали?
– Потопали, – согласилась девочка, но идти ей не при­шлось. Алексей посадил ее на плечи и поспешил за братом.

Мать к тому времени уже накрыла стол. Долго обни­мала и целовала сына с внучкой: есть все же радость в жизни. Есть. Живешь обычной тихой жизнью, вроде бы и все хорошо, спокойно. А приедут погостить, пусть даже на ночь, до боли родные тебе люди, и такая радость на душе сразу, плакать и смеяться хочется, и понимаешь, ради чего живешь – ради вот этих мгновений. Женщина плакала, но то были добрые слезы, слезы радости. Потом сидели за столом, пили чай и слушали Макара, который интересно рассказывал про городскую жизнь, про цирк, в который он недавно ходил с семьей. Лизка перебива­ла его, говорила, что видела тигров и медведей. Алеша смотрел на брата и представлял себе тигров, полосатых, огромных и никак не мог понять, как это медведь может кататься на велосипеде. Переспрашивал брата, но тот лишь улыбался и говорил, что в жизни, мол, все бывает.

Потом Алексей с братом отправились на пруд, поры­бачить. Лизка тоже с ними увязалась Эх, и любил Макар рыбалку, все детство провел на пруду с удочкой. Алеша же сам никогда не ловил. Он предпочитал подолгу си­деть на берегу с рыбаками и молча смотреть на поплавки, словно сам ловит. А с первым уловом кружился подолгу у ведра и, вытащив рыбу, поглаживал ладонью серебри­стую чешую.

– Хорошая рыба!

Мужики смеялись.

Макар медленно осмотрел пруд, задумался, вспомни­лись далекие деньки. В небе проплывали пушистые об­лака и отражались в воде.

– Овечки плывут, – улыбнулся Макар. Он всегда их так называл. Размотав удочку, он закинул ее в воду.

Сидели молча, посматривали на поплавок. Алексей-то мог сидеть так подолгу, но Лизка вскоре стало скучно.

– Пойдем ловить кузнечиков, – предложила она Алек­сею. Тот согласился.

Макар поймал несколько окуньков. Клевало слабо. Поутру нужно идти.

День пролетел незаметно. Вечером поужинали, пого­ворили немного. Легли спать. Утром Алексей с Лизкой ушли к старому дубу, что рос возле Воробьевых. На нем висели качели. Воробьев-старший еще по весне смасте­рил их для своих проказников. Алеша раскачивал пле­мянницу, а та весело смеялась, взлетая вверх.

Покачавшись на качелях, прогулялись немного по деревне, по пути заглянули на луг, где паслось стадо, и направились к дому. Лизка остановилась у плетня и ста­ла срывать ромашки, хотела папе нарвать букет в доро­гу, Алеша же зашел в сени. Из избы доносились голоса. Мать разговала с Макаром по поводу города.

– …да пойми ты, не могу я его взять с собою, не могу, – слышался голос Макара.
– Ишь ты, не могу, а ты через не могу, – наседала мать.
– Да куда я его повезу? Ты посмотри на него, люди по­том говорить начнут…
– А ты что, брата стесняешься?! – закричала мать. Немного помолчали. – Пускай город посмотрит. Ведь дальше Осиновки нашей никуда не ездил. Чай, ему тоже хочется, интересно... А за Лизкой поедешь, обратно при­везешь.
– Да не могу я мам, не могу…
– Вот заладил свое, не могу, не могу!
– Ну, куда я его возьму? Он что дитё малое. В город одного не отпустишь, мы с Варькой с утра до вечера на работе, нянчиться с ним у меня времени нет. Ну чего он в квартире один сидеть будет? Нет. Ближе к отпуску спи­шемся, посмотрим. Сейчас нет…

Алеша вышел во двор и уселся на скамейку, обхватив голову руками. По щеке скользнула слеза. Слова брата не выходили из головы. Он тихонько замычал. Внутри все сжалось, а сердце рвалось на куски. Было больно.

Подошла Лизка и показала букет.

– Красивый?

Алексей поднял голову, посмотрел на племяшку.

– Это я его папе нарвала. Красивый, правда?

Алеша кивнул, обнял Лизу и заплакал. Он крепко при­жимал ее к себе и незаметно смахивал слезинки, чтобы та их не видела.

Ближе к обеду Макар попрощался с матерью и отпра­вился к остановке. Алексей с Лизкой пошли его прово­жать. Всю дорогу Макар что-то рассказывал и над чем-то посмеивался, но Алексей его не слушал. Он шел и думал совсем о другом.

– О чем задумался? – поинтересовался брат.
– Алеша, плохой.
– Почему, плохой-то? – улыбнулся Макар. – Натво­рил, что ли, чего?

Алеша промолчал. Подъехал автобус. Быстренько по­прощались, и Макар уехал. Алексей взял Лизу за малень­кую ладошку, посмотрел немного на пыльную дорогу, на удаляющийся транспорт и отправился с ней в деревню. Тяжело было на душе. Больно. Он печально вздохнул и опустил голову вниз:

– Алеша, плохой. Плохой, Алеша.

[GREEN]

№ 18

Такси


Пронзительный звонок будильника на телефоне разбудил меня ровно в 6.00. Продирая слипшиеся ото сна глаза, я старалась понять, как себя чувствую. Чрезмерное количество принятого вчера алкоголя явно не пошло на пользу, голова гудела как трансформаторная будка, в которой эхом отзывались вчерашние хиты «Русского радио».

- Надо меньше пить, - процитировала я Шарапова и стала выбираться из постели.

Наткнувшись на чье-то тело, я даже не попыталась его опознать, хотя и не знала, кто там точно. Я помнила, что осталась ночевать у друзей, решив не ехать домой поздней ночью, а значит это кто-то близкий и знакомый, потому все равно кто. Сомнений в том, что никто не посягал на мою честь у меня не было, хотя я с трудом могла вспомнить события вчерашнего вечера, особенно после полуночи.

Быстрый ванный променад по минимуму и вот я уже спускаюсь вниз по лестнице подъезда.

«Так. Мне нужно быть в институте в 9.00. Даже с учетом пробок и приличного расстояния я приеду с запасом, будет время повторить билеты», - думала я, выходя из подъезда и одновременно разглядывая часы на левой руке.

Такси уже стояло у подъезда. Я еще раз посмотрела на часы, вспомнила сколько времени потратила в прошлый раз на дорогу и истомно поежилась, предчувствуя, что еще подремлю немного в пути.

- Здравствуйте, - соблюла я вежливость, садясь в машину.

Потом машинально назвала адрес и пристегнулась.

- Не рановато? – поинтересовался таксист.

Уже закрывая глаза, я перевела взгляд на водителя. Молодой человек, приятной наружности с обаятельной улыбкой смотрел прямо на меня.

- Как раз, – ответила я и отвернулась, рассчитывая, что этот жест будет расценен правильно, и он больше не станет задавать лишних вопросов.
- Куда прешь?!

Его неожиданный выкрик заставил меня вздрогнуть.

Я снова посмотрела на него.

- Понапокупают прав и ездят как на велосипеде, - объяснил таксист свой неожиданный пассаж.

Я ничего не ответила, решив не заводить беседы, но он заговорил сам.

- Может познакомимся? Далековато ехать. Меня Алексей зовут.
- Очень приятно, Оксана, - оставалась вежливой я.
- С какой целью едете в институт в такую рань? Или может сразу на «ты»?
- Не против, - согласилась я, уже понимая, что он не отвяжется. - Экзамены еду сдавать.
- Студентка значит?
- Да, припозднившаяся только. Лет семь назад уже должна была закончить институт, да все некогда было.
- Что так?
- Замуж вышла, ребенка родила, а тут вот надумала учиться.

Как-то неожиданно для самой себя я повелась на откровенный разговор.

- Ты, значит, здесь живешь? – спросил он, кивая головой назад, в сторону дома, из которого я только что вышла.
- Нет. Здесь друзья живут. День рождения вчера отмечали, я и задержалась.
- Замужем?
- Угу, - утвердительно кивнула я.
- Я тоже. Но меня жена одного гулять не отпускает.
- Как ты догадался, что я была без второй половинки?
- Интуиция.
- Понятно. На самом деле, моему мужу это тоже не нравится, но у нас что-то не получается вместе. Он меня тоже никогда с собой не зовет… В этой затянувшейся дуэли первый выстрел сделала не я, – добавила я после некоторой паузы.
- Неужели мстишь?
- Нет, никогда бы не стала. Просто уже столько лет вместе, иначе скучно. Представляешь, прожили вместе шесть лет и вдруг поняли, что общего-то у нас мало. А если уж честно, то и вовсе ничего. Кроме, разумеется, сына, - поправилась я.
- У меня тоже дочка есть, правда маленькая совсем. Вашему сколько?
- Пять.
- А моей всего полгода.
- Совсем кроха.

Я не понимала, как это произошло, но я уже мило беседовала с назойливым таксистом и не вспоминала о том, что еще недавно мечтала поспать.

- Мою еще так надолго не оставишь, - добавил он.
- Я тоже стараюсь не оставлять, бабушка сама взяла к себе погостить, вот я и пользуюсь, можно сказать, случаем.
- А в институте давно учишься?
- Второй год. Из-за института, наверное, еще и ругаемся, муж не хотел, чтобы я пошла учиться. Толи ревность, толи что-то другое. Не знаю.
- Что не разведетесь?
- Ребенок. Только не подумай, - тут же начала оправдываться я, предполагая какие мысли сейчас должны были появиться в голове неожиданного знакомого. - Я не гуляю направо и налево, и если и отдыхаю где-то без мужа, его честь никак не страдает, равно как и моя… Я надеюсь, - добавила после некоторой паузы.
- Высокие моральные принципы?
- Они самые.
- Блин, - опять заругался водитель.
- Что такое?
- Пост, а у меня ни рации, ни разрешения, если остановят конец.
- Как же вы работаете?

Я сразу предположила, что в этом таки «С ветерком», все такие.

- По городу не останавливают, это когда на межгород выезжаешь, начинаются проблемы. Но иногда везет.
- Нет, - тут же выпалила я, представив, что опоздаю на экзамен, ведь я еще мечтала повторить билеты, вчера на это у меня времени не было.
- Вот увидишь, сейчас остановят.
- Нет, не остановят, - я начала спорить.
- Это почему?
- Нас не остановят, потому что я счастливый человек, - решительно сказала я, словно бросая вызов.

И, похоже, мой решительный тон задел водителя, он с ухмылкой добавил:

- Нет. Нас не остановят, потому что я счастливый человек.
- Нет, я.
- Давай поспорим? – тут же предложил он.
- А как мы узнаем, кто выиграл?
- Да просто так поспорим и все.
- Ну ладно, хорошо, будем считать, что поспорили.

За время словесной перепалки машина подъехала к посту ДПС и благополучно его миновала.

- Что я говорила, - почти ликующе вставила я.
- Еще бы на обратном пути так повезло, - парировал он.
- Вот и проверим.

В разговоре ни о чем я не заметила, как мы доехали до института.

- Запиши мой номер, если что, позвонишь, отвезу куда надо, - неожиданно предложил Алексей.

Я записала телефон, опять таки из вежливости, предполагая, что звонить по нему не придется и, расплатившись, вышла из машины.

***

Вечером того же дня я снова вынуждена была воспользоваться услугами такси, когда забирала ребенка от мамы. Я, конечно, вспомнила, что у меня есть личный номер таксиста, и даже предположила, что он может сделать скидку, но звонить по нему не стала и набрала обычный - оператора.

Такси подъехало быстро. Выйдя из подъезда, я ни сразу узнала машину. Алексей же напротив. От неожиданности он сам выскочил из машины и почти подлетел ко мне. Он тоже не ожидал меня увидеть и сбивчиво, торопясь, почти скороговоркой начал рассказывать:

- Ты представляешь… Ты представляешь… Еду назад… Остановили, все отдал, даже на бензин не осталось, думал до города не дотяну. Ты представляешь?
- Надо было спорить по-серьезному, глядишь что-нибудь выиграла бы, - с улыбкой ответила я.
- А это значит твое чадо? – спросил он оглядывая сынишку.
- Оно самое.
- А что мне не позвонила?
- Да не знаю, не хотелось напрягать.
- Какие напряги, звони в следующий раз, не раздумывая. Я человек простой и с людьми по-простому.
- Хорошо, - я снова улыбнулась.
- Ну, экзамен-то сдала?
- Да, конечно.
- Поздравляю.

«Ну и балаболка же он», - отметила я про себя и приготовилась к разговору ни о чем.

***

Жизнь текла своим чередом и ничего не предвещала, как вдруг она снова свела меня с этим забавным человеком. В тот момент, когда я и думать про него забыла, появилась необходимость в бесплатном транспорте.

- Оксан, давай набирай номер, - уговаривала подруга Лена, листая записную книжку, - я уже всех перебрала, никто не может нас отвезти.

Мы собрались на вечеринку, и последние деньги, как это бывает, потратили на приготовления к празднику, совсем забыв оставить на такси. К случаю, я вспомнила, что у меня есть телефон Алексея. И тот, чего я совершенно не ожидала, согласился подвезти нас совершенно бесплатно.

- Спасибо большое, мы твои должницы, - лепетала я, садясь в машину.

Дискомфорт и неловкость оттого, что пришлось просить о помощи, конфузили и превращали меня в экзальтированную особу.

- Да ладно, вам, - ответил тот.
- Ты сегодня на службе? – спросила я, притворяясь естественной.
- Да, вот вызвали. Вообще-то сегодня не моя смена… Как дела? Еще не развелась?
- Мы думаем над этим. А как у тебя?
- Потихоньку.
- Понятно.
- Молодой человек, а давайте познакомимся? - вставила Лена.
- Ой, Лен извини, - вспомнила я о подруге, - я тебя не представила. Лена, Алексей, - поочередно представила я их друг другу.
- Алексей вы нас к парадному крыльцу, пожалуйста. Эх, как хочется праздника, – потягиваясь, сказала Лена. - Вы меня понимаете, Алексей? У девчат сегодня праздник, девчата будут танцевать, - напела она знаковый мотив.

- Ну, вот и парадное, - вставил Алексей, останавливая машину и тут же осекся. - Блин, а она что тут делает?!

Все произошло неожиданно, я открыла дверь и в этот момент чья-то рука схватила меня за волосы и поволокла на себя. В эту же секунду рядом появился Алексей, каким-то образом ему удалось освободить меня из когтистого плена, и он уволок «коршуна» в сторону. Я даже не успела разглядеть, кто это был.

- Пошли, скорей, пошли, пока она не разошлась, – крикнула Ленка и я подалась за ней.
- Что это было, я не поняла?
- Что тут понимать. Жена его.
- Во блин.
- Ладно, пошли.

Дернув меня за руку, она увела меня прочь.

Вечеринка была уже в разгаре, близких друзей мы не встретили, поэтому, обойдя зал, присели за столик одни и заказали себе по коктейлю.

- Я до сих пор в себя придти не могу, - начала разговор я. – Никогда не была в таких ситуациях. Вот тебе и бесплатный транспорт. В следующий раз еще подумаешь.
- Не бери в голову. И не такое бывает. Ну, спутала девочка, с кем не бывает.

Разговор перебил телефонный звонок. Я взяла трубку.

- Это Алексей, - пояснила я подруге, прежде чем нажала кнопку вызова.
- Привет еще раз, - начал он. - Ты извини, что так вышло. Я сам не ожидал ее тут увидеть. Я ей все объяснил, не беспокойся.
- Хорошо, - ответила я в смущении, не соображая, что еще можно добавить.
- Ну ладно, звони если, что. Не обижайся, на самом деле не ожидал такого.

Я положила трубку.

Вечеринка закончилась так же глупо, как и началась. Не получив ожидаемого, мы вернулись домой, прихватив с вечеринки бутылку водки.

- А этот Алексей ничего, - за очередной рюмкой проговорилась Ленка.
- Не знаю, не обратила внимания.
- Да ладно ты, он же хорошенький.
- Ну и что, занятый же.
- А что ты со своим решила?
- Пока ничего. Разговаривали. Никто из нас решиться не может. Нужен толчок.
- Заведи роман на стороне.
- Не могу.
- На вечеринке Витька был, помнишь? Я вас знакомила? Как он тебе? Между прочим холостой.
- Да никак. Что шило на мыло менять. Я подозреваю, что он бабник, раз столько лет холостой.

В тот день мы изрядно набрались. И когда с утра я вспоминала слова подруги о том, что Алексей хорошенький, я списала все на действие алкоголя, но думать о нем не перестала. Наоборот, несколько дней я вынашивала в голове мысль, что мы на самом деле с ним могли бы сойтись. Но слишком много было разных но… В конце-концов я заставила себя о нем забыть.

***

Жизнь снова потекла своим чередом. Хотя в корне изменилась. Я решилась и ушла от мужа. Толчком стало мое неожиданное, как это бывает, не во время, возвращение домой. Прошел ни один год, я редко вспоминала про Алексея, думала даже что он мог уехать из города, потому что, сколько бы не пользовалась услугами такси, его не встречала, а его номер телефона уже давно был отключен.

Я пережила пару неудачных романов и в тот момент, когда разочаровалась в сильной половине человечества, он появился снова. Я сидела за рабочим столом, не знаю почему, но именно мой стол стоял напротив входной двери и первое, что видели наши посетители, было моим приветливым лицом. В тот день я была расстроена, если не сказать больше и никому не улыбалась. Дверь в очередной раз открылась, и я приготовилась поздороваться, вежливость была моим коньком. Но, увидев знакомое лицо, сначала удивленно вытаращила глаза, а потом расплылась в улыбке.

- Привет, - сказала я вместо приветливого «здравствуйте».
- Оксана? - удивленно произнес он. – Как я тебя искал. Ты переехала? Я несколько раз проезжал около дома твоей мамы в надежде тебя увидеть.
- Ты все такой же неугомонный, - вставила я, когда он остановился.
- Ты хорошо выглядишь.
- Спасибо, ты тоже.
- Мне так надо с тобой поговорить. Если бы ты знала, как я тебя искал… Ты, кстати, что номер сменила?
- Да, со злости, чтобы не звонили те на кого я в обиде.
- Я надеюсь это не я?
- Конечно, нет.
- Давай вечером я за тобой заеду? – предложил он.
- Хорошо, - тут же согласилась я.

***

Он заехал за мной ровно в 17.00. Это время стало началом нашего романа. В тот момент я думала о судьбе, о предрешенности событий и увлеклась этим настолько, что не придала особого значения его состоянию. Он только что разошелся с женой. Его всего распирало от злости, неопределенности и всего остального. Он напоминал марионетку оставшуюся без кукловода, он не знал куда идти и что делать. Был полностью растерян. Казалось, что жизнь его сломалась и он жадно цеплялся за все что попадалось под руку, чтобы выжить и выкарабкаться из пропасти в которую проваливался. Я стала той соломинкой, которая помогла ему остаться наплаву. Но романы, завязанные в подобных условиях, не бывают продолжительными. Не знаю о чем я тогда думала? Наверное, о своем одиночестве.

Наши отношения не были продолжительными. Он вернулся к жене и я снова испытала боль, снова потеряла веру в мужчин. Уходя он сказал, что приедет через год. Я ему не поверила и теперь уже хотела забыть его навсегда.

Мне это удалось.

Через полгода я завязала новые отношения и с перспективой смотрела в будущее, на этот раз, не отдаваясь целиком чувству и прощупывая почву как болото палкой.

Я не заметила, как прошел год с момента нашего расставания, как вдруг однажды меня разбудил звонок телефона. Я машинально сняла трубку… Он сказал, что сейчас приедет, и я не успела ничего ответить. Он приехал с цветами, с конфетами. Он нервничал и это было заметно в каждом жесте, чувствовалось в каждом слове. Он долго выспрашивал, как у меня дела и я без задней мысли, ничего не скрывая, рассказала о своем новом романе.

- А ты ведь даже не представляешь, зачем я приехал, - вдруг сказал он.
- Нет, если честно, - ответила я.
- Я приехал делать тебе предложение. Помнишь, я сказал, что приеду через год?

Я онемела и не могла ничего ответить. А он тем временем достал из кармана бархатную коробочку и открыл ее, демонстрируя кольцо. Не знаю покраснела ли я, но мне стало стыдно. Казалось, я даже перестала от стыда дышать.

- Но, я рад за тебя, - добавил он и закрыл коробочку. – Не передумаешь? – неожиданно спросил он.

Я задумалась. В голове кружилось что-то вроде: «Быть или не быть. Сейчас или никогда».

- Нет, - ответила я.

Не знаю почему. Может я ему не поверила, усомнилась в его честности. Может просто захотела отомстить за то, что он меня тогда бросил. Но я это сказала, хотя сама не была в этом уверена даже на 50 процентов.

***

Я часто вспоминаю эту историю. Думаю над тем, а что бы было, если бы я ответила «да» и вообще о том, для чего он появлялся в моей жизни. Я считаю, что в мире нет ничего случайного и несмотря на то, что до сих пор не нашла ответы на свои вопросы, уверена, что когда-нибудь я все пойму. А может это не конец и у истории будет продолжение…

[GREEN]

№ 19

Счастливый амулет


Екатерина Викторовна в перерыве между сменами просматривала каталог Интернет-магазина ювелирных изделий, который ей показала одна из учениц. В нем было столько необыкновенных украшений, что глаза разбегались от такого изобилия.
Рассматривая всю эту красоту, Екатерина Викторовна вдруг увидела простенький кулончик из бледно-лилового камня. Она вздрогнула и, забыв про сайт, перенеслась в свое далекое детство-юность…


…Катя стояла перед закрытой дверью аудитории и дрожала, как осиновый лист. Сейчас она войдет и начнется настоящая экзекуция под кодовым названием «Экзамен». Она готовилась к нему два года. Бегала к репетитору, учила топики, анализировала тексты, старалась говорить только по-английски. Вроде, была готова, но было страшно! К своему учителю и репетитору она привыкла, понимала их речь, но ей предстояло общение с незнакомым преподавателем, которого она увидит в первый раз. Страшно! Руки мгновенно вспотели! Голова закружилась. Ой, мамочки! Сейчас выйдет мальчик и она войдет!
- Катя, возьми себя в руки! Ты готова! Не надо недооценивать свои знания, умения и навыки, которые ты получила! Я верю в тебя! – успокаивала ее учительница.
Катя вздохнула, кивнула головой. Потом она сжала в кулаке свой маленький кулон, который подарила ей репетитор.
Как-то после очередной истерики на занятии, когда девочка буквально захлебывалась слезами, наставница предложила выбрать камень из ее коллекции. Катя закрыла глаза и наугад взяла камешек. Это был маленький розовато-сиреневый аметист. Такой красивый! Девушка нашла бархатный шнурок, повесила камень себе на шею и носила не снимая.
И сейчас она мысленно обращалась к камню, моля о помощи. Камень, казалось, потеплел, давая согласие.
Наконец, мальчик вышел. Открыв дверь, Катя замерла на пороге, страшась его переступить.
- Ну, иди же! – подтолкнула девушку учительница, которая приехала с ней на экзамен и была группой поддержки вместе с Катиной мамой.
Катя вошла. Дверь закрылась. Как она отвечала, никто не слышал. Только держали кулачки на удачу.
- Как же она долго! – мама и учительница сидели в сквере недалеко от института и нервно курили одну сигарету за другой. Они не заметили, как перед ними появилась Катя, бледная, но с сияющими глазами.
- Ну, как? Сдала? – наперебой спрашивали женщины.
Катя кивнула и показала раскрытую ладошку.
- Пятерка! Ура! Катюшка! Какая же ты молодец!
- Если бы не он, - Катя протянула руку к камню, - то я даже не знаю, как бы сдала. Он меня, будто, поддерживал.
В это мгновение непостижимым образом камень сорвался со шнурка и, ударившись об асфальт, вдребезги разбился! Катя со слезами кинулась собирать осколки.
- Катюша, не надо, - тихо сказала учительница. – Он свою задачу выполнил. Дал тебе уверенность. Потому и раскололся. Поехали домой, надо же отметить отличную сдачу и твое поступление…


... Екатерина Викторовна, учитель английского языка, улыбнулась воспоминаниям, отметила в закладе кулон, напомнивший прошлое, и вышла из сети. Пора готовиться к уроку.