МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: «Полнолуние» - мистика или сказка для взрослых (до 20 000 знаков с пробелами). - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 6 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

«Полнолуние» - мистика или сказка для взрослых (до 20 000 знаков с пробелами). Конкурсный сезон 2018 года.

#11 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 16 ноября 2017 - 23:10

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА
10

НЕПОДРАЖАЕМЫЙ ДЖИММИ ВУД

Влажный рыжий вечер угасал, цепляясь за створку распахнутого окна в кирпичном здании на углу Второй и Калифорния Авеню. С улицы доносился шелест колес выворачивающих на набережную авто, а в комнате стрелка настенных часов семенила навстречу приближающемуся закату.
Вуд поерзал на стуле, задрал ноги на подоконник и извлек из пачки четвертый за истекший час курительный патрон из его арсенала «Кэмэл».
Когда дверь позади него отворилась, и тусклый электрический свет скользнул внутрь, он поднял бровь и выпустил изо рта очередное терпкое облако.
Эмма застыла на пороге, как вкопанная. Ключ, выпавший из замочной скважины, отбил по полу звучное ре-фа-си и привел женщину в чувства. Копна ее медных завитушек колыхнулась, застелив плечи, а рука стиснула ворох бумаг, прижатый к груди.
«Неужели это ОН?!» — глаза Эммы округлились.
— Джеймс?.. — шепнула она, словно боялась ненароком спугнуть гостя.
—Хм-м! — протянул хрипловатый баритон из-за высокой спинки.
Эмма зажмурилась и помотала головой. Бумажная кипа, казалось, прибавила в весе и теперь нестерпимо оттягивала ей руку. Женщина сделала несколько нерешительных шагов в сторону стола и, сбросив ношу, нащупала выключатель светильника.
— Как тебе еще не поплохело от табака! — деловито прокашлялась она, когда лампочка моргнула.
— Спасибо за заботу, на здоровье не жалуюсь, — отреагировал Вуд, поднявшись. — Но я пришел не для того, чтобы беседовать о моих пагубных пристрастиях, — он щелчком отправил окурок на улицу.
Поборов желание взглянуть на гостя, Эмма опустила подбородок.
На рабочем столе все пребывало на своих местах: небольшая лампа составляла компанию портативному компьютеру и перекидному календарю, пестревшему пометками так, будто каждый обведенный день в нем был последним. Из потрепанного ежедневника торчали цветные закладки, а на донышке тонкого пластикового стакана тенью осел недопитый глоток воды.
Вуд первым нарушил молчание:
— Среди ребят поползли слухи о том, что ты снова в деле. Есть ли у меня повод им верить?
Эмма прикрыла веки и, запустив руку в волосы, уселась в кресло. Губы ее беззвучно двигались.
— Да... Нам надо поговорить о работе, Джеймс, — наконец заявила она.
— Вот оно как! О работе, значит!
Поперхнувшись, он рассмеялся в голос:
О каждом новом задании Эмма Кросс сообщала детективу Вуду, отправляя ему письменные распоряжения вкупе со следственными материалами, которыми располагала.
Но с тех пор, как последнее переданное ему дело зашло в тупик, поток посланий Эммы сначала поредел, а затем и вовсе сошел на нет. Вуд окопался на западном берегу в ожидании лучших времен.
И вот в руках у Эммы оказалось дело на миллион, которое только ему было под силу распутать. Об этом она как раз и планировала известить Вуда, но...
Стоило ему нагрянуть вот так, без лишних церемоний, как из ее памяти вышибло все заготовленные слова.
Мужчина приблизился, волоча за собой увесистый стул. Устроившись напротив, он зажал в зубах последнюю сигарету, покрутил в ладони пустую пачку и спрятал ее в карман.
— У меня от таких разговоров быстро табак заканчивается, — процедил он, исподлобья разглядывая Эмму.
— Я надеялась, что для тебя есть вещи поважнее курева, — уколола его она, но тотчас же одернула себя. — Помнится, такие вещи когда-то были в твоей жизни, Джеймс. Пришла пора их тебе возвратить.
Он покачал головой:
— Долго же вы собирались с мыслями, чтобы это выдать, мисс Кросс.
— Скажем так, у нас обоих были... трудные времена, — отбилась Эмма, запинаясь.
Когда же она отважилась поднять на него глаза, то окончательно потеряла дар речи.
Прежде холеный и загадочный джентльмен, сейчас ее гость походил на заправского бродягу. Его стоптанные оксфорды были покрыты толстым слоем пыли, как если бы он пешком пересек аризонскую пустыню. Брюки были беспощадно затерты, у пошитого на заказ пиджака не хватало пуговицы. Светлые полосы на галстуке едва угадывались, а ворот сорочки не первой свежести выбивался наружу. Жесткая щетина, обрамляющая осунувшееся лицо, придавала ему по-особенному грозный вид, и лишь фирменная однобокая ухмылка да хитрый прищур позволили Эмме распознать в этом неприглядном типе того самого Джеймса Вуда.
Она встала и, пытаясь совладать с собой, подошла к окну.
— Прости меня, — начала она. — Я не думала пренебрегать твоими услугами, и мне жаль, что так вышло. У тебя было все: любимое дело, деньги, друзья…
— Дрянь, — буркнул Вуд, закуривая.
— Как?.. — вздрогнула Эмма. Ее лицо загорелось, словно ей влепили пощечину.
Неужели сидящий перед ней Джеймс Вуд, в которого она вложила столько времени и сил, и в грош ее не ставил?
— Дрянь все это, — повторил он с нажимом, выпуская дым через нос. — Быть-то оно было, да сплыло.
Эмма заметила, что руки у него трясутся.
Если бы она не знала его, как облупленного, то предположила бы, что он набрался где-то и заявился выяснять отношения. Но, черт возьми, Вуд был кем угодно, только не дешевым провокатором!
Он был на грани, и ей в срочном порядке требовалось что-то предпринять, чтобы вернуть его в строй.
Она оперлась о подоконник и перевела взгляд на погружающуюся во мрак дорогу:
— Ты должен уехать из города. Я нашла тебе новую работу.
— Новую? Правда? — Вуд вскочил, потирая ершистую щеку и жмуря правый глаз, к которому вздымался смог от сигареты.
Эмма кивнула.
— А мои ребята? Что будет с ними?
— Это не твоя проблема. Я что-нибудь придумаю.
— В прошлый раз, когда ты пообещала «что-нибудь придумать», мы все остались не у дел! — упрекнул ее Вуд.
И все же новость о намечающейся работе взбудоражила его. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, будто заношенный костюм вдруг стал ему непростительно велик, а туфли — до боли малы.
— Куда ты предлагаешь мне податься? — поинтересовался он.
Эмма оглянулась:
— В Даллас, Джеймс. В агентстве Альберта Страума тебя ждут, я все устроила.
— Опять детективное агентство? Дались они тебе!
— Мне казалось, ты будешь рад такой перспективе. Ведь к этому занятию у тебя лежит душа, не так ли?
И тут Вуд вспылил:
— Давай мы не будем о душе, ладно?! О ней ты не вспомнила, когда отправила меня шпионить за политическими шишками в Вашингтон. Не вспомнила ты о ней, и когда надумала скормить меня местной японской мафии, чтобы нейтрализовать того, как его…этого, ну... Черт! — фыркнул он. — Что уж, скажи, нынче-то о душе беспокоиться?
Эту карту Эмме крыть было нечем. С ее подачи он, сменяя города, окружение, пароли и легенды, распутывал одно коварное преступление за другим.
Ту историю с поимкой кумитё Икэно, авторитета лос-анджелесского клана якудза, ради которой Вуд внедрился в банду под видом полицейского «крота», он забыть не мог. Да и как запамятовать о той операции, когда она чуть было не стоила ему жизни!
Эмма закусила губу:
— Я хочу расставить все по местам.
Вуд обхватил голову ладонями и взъерошил и без того стоящие торчком волосы.
— По-твоему, это и есть выход? Сбежать в Даллас и заделаться сыщиком у Страума? И почему, собственно, Даллас?
— А почему бы и нет? — Эмма передернула плечами. — У Альберта есть дело, что тебе по зубам, да и по Далласу у меня собрано целое досье.
По тому, как она нервничала, детектив понял, что это не все новости. С мгновение помолчав, он спросил:
— Выкладывай, что еще у тебя на уме?
— Ты должен порвать с Мэрион… — выдохнула Эмма.
— Что?!.. — Вуд скривился так, словно наглотался песка. Выхватив изо рта дымящуюся сигарету, он метнулся к столу и кинул ее в стакан. Та грозно зашипела, подыгрывая его возмущению. — Но… Мэрион и я... мы же помолвлены!
Его трясло. Покрывшись испариной, он принялся судорожно шарить по карманам в поисках спасительного табака. Пустая пачка сердито захрустела.
Выдернув руку из недр пиджака, Вуд буркнул:
— Сначала велишь сидеть тут, пока все не прояснится, и, охмурив Мэрион, дожидаться новой разнарядки. Теперь требуешь все бросить и податься в Даллас! Да кем ты себя возомнила?!
— Джеймс, я… — начала было Эмма.
Но он не дал ей договорить:
— Ты замучила меня, понимаешь?! Такое чувство, что из моей спины тянутся невидимые нити, за которые ты дергаешь. Я не хочу больше метаться по стране, разыскивая тайных врагов и не менее таинственных друзей, чтобы угодить тебе! Не хочу менять адреса с такой частотой, будто речь идет не о доме, а о наскучившем меню в придорожной забегаловке. Оставь меня в покое — здесь, в Далласе или в преисподней — но оставь!
— Покой на тебе пагубно сказывается, — Эмма окинула его взглядом, полным сочувствия, — впрочем, как и твой роман с Мэрион.
— Не переживай, не пропаду я без твоей опеки! — огрызнулся он.
— Проблема в том, Джимми, что ты даже не представляешь, насколько ошибаешься...
Лицо Эммы приняло столь серьезное выражение, что он осекся, нервно сглотнув.
Усевшись за стол, она вытянула из кипы отдельные листы и разложила их перед собой.
— С тех пор, как ты поселился в Лос-Анджелесе, тут даже погода не поменялась, не находишь? — она ткнула пальцем в один из них. — В этом нет твоей вины. Ни твоей, ни твоих поверенных, — Эмма подбирала слова, надеясь во что бы то ни стало убедить его. — Но, послушай, ты нужен мне! В Далласе у тебя начнется новая, интересная жизнь. С этого момента у нас с тобой будет именно такая жизнь, Джеймс!
Раздосадованный, Вуд хмыкнул.
— Вот увидишь, так и будет. Обещаю! — щеки Эммы полыхали.
Он безучастно закивал.
— Скажи все же, чем тебе помешала Мэрион? Ты ведь сама меня с ней свела. Это пойдет на благо делу, говорила ты. Что такое?! Смазливые французские красотки отныне не в твоем вкусе, босс?
Он все еще пытался улыбаться, но вид у него был жалкий, а глаза остекленели.
Решив покончить с этой пыткой, Эмма взяла один из листов и разорвала его:
— Начиная с этого дня, они не в твоем вкусе, Джеймс Вуд. Мы подыщем тебе лучшую партию. В Далласе.
— «Мы подыщем тебе лучшую партию», — передразнил он ее и спросил, повысив голос: — Как ты можешь так обращаться с людьми? Как, я тебя спрашиваю?!
Эмма замолчала, потупив взор. Простит ли ей Вуд все то, во что она его втягивает? Поймет ли когда-нибудь, что в действительности она не чудовище и всячески печется о нем, о Мэрион и об остальных ребятах?
Но гость был на взводе, и выслушивать ее доводы вряд ли входило в его планы на этот летний вечер. А потому Эмма сформулировала свой ответ куда лаконичнее:
— Издержки профессии, Джеймс. Ничего личного.
Горько усмехнувшись, Вуд сник, уставившись перед собой.
— Это моя жизнь, как тебе невдомек... — с укором произнес он и добавил, насторожившись: — А что, если ты попросту ревнуешь?
Эмма зажмурилась и замотала головой. Одного ее росчерка было достаточно для того, чтобы мир раз и навсегда позабыл о существовании Мэрион — да и самого Вуда, коль уж на то пошло. Но тому приглянулась его собственная теория.
— Святые угодники! — рассмеялся он и заметался по комнате, как пришпоренный. — Ха-ха-ха! Конечно, ревнуешь! Боже мой!
Этот разговор давался Эмме с трудом.
Под ее началом никому не известный Джеймс Райли Вуд выбился в частные детективы и сделал на этом поприще завидную карьеру.
Он был обязан ей всем, что знал по части расследования, но вот к этим ухмылкам и уловкам, к табаку и колким шуткам — по поводу и без — Вуд пристрастился сам. То были издержки его профессии.
— Признайся, что ревнуешь меня к этой девчонке!
Перевесившись через стол, он подставил Эмме небритую физиономию. Крепленый табачный дух волной накрыл обоих.
Время застыло, пока Вуд изучал ее, заглядывая в самую душу и выискивая в ней малейший намек на свою правоту. Сердце у Эммы было готово выпрыгнуть из груди, но взгляд она не отвела.
Внимание детектива привлекли бумаги. С минуту он присматривался к ним, а когда вновь перевел глаза на Эмму, зрачки его расширились, как объективы фотокамер, губы разомкнулись, и на лице, что минуту назад сотрясало веселье, отразился неподдельный, первобытный ужас.
— Джеймс!..
Эмма потянулась к нему, но он отпрянул так поспешно, как если бы обжегся.
— Вот черт! Черт! — пробормотал Вуд куда-то в сторону. — А я то думал, как ты все это проворачиваешь?!
Звук рвущейся бумаги не дал ему опомниться.
— Вас с Мэрион больше ничто не связывает, — в руке Эмма сжимала мелкие обрывки.
Вид у Вуда был потерянный. Онемев, он сел, словно ноги у него отказали.
Его большие ладони обхватили колени, передав им разряд нестихающей нервной дрожи.
— Я не хочу в Даллас, — он с опаской покосился на бумажный веер, раскрытый перед леди-боссом.
Нет, то были не просто материалы к делу — эти безобидные на первый взгляд документы могли в мгновение ока изменить его судьбу!
— А я не хочу работать этой ночью. Но придется. Во имя нашего общего блага, — смягчив тон, Эмма стянула календарь со стола и ткнула в обведенный красным кружок. — Восемнадцатого все закончится, понимаешь? У меня осталась всего неделя на то, чтобы пристроить это дело. Пожалуйста, помоги мне! Потому что, если нет, то...
Ее голос дрогнул. Она сама была готова заплакать. Что делать ей, если он заартачится? Принудить его к содействию, забросить расследование или искать Вуду замену? Замену ему?!
Помрачневший баритон опередил все ее домыслы:
— Хорошо. Пускай это будет агентство Страума и твое «дело века», — вздохнул он, — но не в Далласе, а в Нью-Йорке.
— В Нью-Йорке?! — Эмма растерялась, соображая. — Но… почему Нью-Йорк?
— А почему бы и нет? — он устало улыбнулся. — Ты ведь можешь и это устроить. Я не прав?
Они смотрели друг на друга в упор.
— Но я не успею к восемнадцатому! У меня не собрана информация по Нью-Йорку! — спохватилась она.
— А меня жара вымотала, знаешь ли. Того и гляди начнутся проблемы со здоровьем, — подмигнул он, вставая. — Так что возражений я не принимаю. Да, и вот еще что… — он поднял указательный палец, выдержав драматическую паузу секунд в пять. — Сдержи свое слово и позаботься о Мэрион. Бывай!
Засунув руки в карманы, Вуд зашагал прочь.
— Джеймс! — окликнула его Эмма.
«Джеймс, Джеймс, Джеймс», — прошептал в окно прибрежный ветер. «Джеймс, Джеймс, Джеймс», — пронеслись по улице машины. Или же то были гулкие шаги самого Вуда, спешащего по длинному коридору навстречу новой жизни, что она ему напророчила?
Волнение захлестнуло ее. Не в силах пошевелиться, Эмма ждала, когда он хлопнет дверью, подведя итог их встречи, но комнату заполнила густая, звенящая тишина.
Нашарив карандаш, она что-то черкнула в ежедневнике и прикрыла веки.
А не знающая покоя секундная стрелка, как прежде, неслась по заданному кругу...

Когда Эмма очнулась и оторвала разгоряченную голову от бумаг, на часах была полночь. Внушительная кипа разъехалась под ее локтями.
Оконный проем застилала непроглядная тьма, а кабинет наводнял подостывший соленый воздух Санта-Моники.
Дверь была заперта. На сгибе распахнутой записной книжки покоился ключ, а посреди страницы карандашом было выведено: «Даллас/Нью-Йорк».
Дотянувшись до пластикового стакана, Эмма покрутила его в ладони. В податливых рифленых стенках колыхался глоток кристально чистой воды.
Она отставила его, усмехнулась посетившему ее видению и посмотрела на разложенные бумаги.
— Что ж, за работу!
Скинув каблуки и закусив карандаш, она раскрыла ноутбук и разыскала нужный ей документ.
Вот он: «Приключения детектива Вуда», часть вторая — начатая, но не дописанная.
В течение последних месяцев Эмма перекапывала криминальный архив в поисках очередного громкого преступления, чтобы закончить книгу в срок. Ее литературный агент позванивал все чаще и все настойчивее интересовался рукописью.
И накануне, когда Эмма уже было отчаялась найти что-то стоящее, заветный материал попался ей на глаза.
Сам Вуд со страниц ее произведения частенько говаривал: «Если ты что-то ищешь, будь готов к тому, что оно тоже ищет тебя». И он оказался прав.
Идеи к сюжету тут же сложились в единый пазл. А потому Эмма поспешила взяться за работу, не дожидаясь рассвета.

Итак: часть первая, глава десятая. Страница сто восемьдесят семь…
Стерев пару заключительных абзацев, она напечатала:

« …Сердце Джеймса требовало перемен. Он посмотрел на Мэрион. Собранный чемодан ожидал его у порога.
— Но Джим! — взмолилась та. — Écoutez-moi!
— Это мой последний шанс. Прощай — быть может, навсегда, — он надвинул шляпу до бровей и, прихватив пожитки, скрылся в дверях».

На полях, возле имени Мэрион, красовался знак вопроса.
Размышляя о судьбе несчастной девушки, Эмма перекатывала туфли под столом, когда вдруг почувствовала, что ее ступня на что-то наткнулась. Не отрывая взгляда от экрана, она принялась шарить по полу рукой.
«У писателей, как и у портных, без обрезков не обходится!» — пробормотала она, приготовившись швырнуть смятый лист в мусорник.
Но непривычно жесткий комок бумаги уколол ей пальцы. На скомканной картонной упаковке без труда читалось название знакомой ей марки сигарет.
Эмма вскочила, зажмурилась и встряхнула головой. «Что это?! Сон во сне, зачаток безумия, или начало озарения?» .
— Джеймс?!..
Зажав находку в ладони, Эмма обошла стол несколько раз, прислушалась, выглянула в окно — никого. Ни облака дыма в воздухе, ни пылинки пепла на полу.
— Я же выдумала тебя, выдумала!.. — выпалила она, озираясь по углам.
Но эта пачка, хранящая свежий табачный аромат, была настоящей!
«А значит… О, Боже!».
Дремоту как рукой сняло, и ноги сами понесли Эмму к компьютеру. Водрузив диковинный артефакт перед собой, она уселась, просмотрела текст под заголовком: «Часть вторая. Глава 1. Далласский сезон» и без колебаний удалила его.
Взглянув на пустующий напротив стул с высокой спинкой, она шепнула:
— Договорились! Пускай в этот раз будет Большое Яблоко.
И, как в забытьи, с удвоенной скоростью продолжила печатать:

«Глава 1. Нью-Йорк, Нью-Йорк.
Фасадная вывеска детективного агентства Альберта Страума поблескивала, орошаемая обильным дождем.
Манхэттенская осень образца пятьдесят третьего года встретила детектива Вуда непогодой и делом не из простых. На этот раз речь шла о поимке знаменитого грабителя Фарбса, державшего банкиров в страхе. Самому же Фарбсу страх был неведом — ровно до тех пор, пока он не прослышал о неподражаемом Джимми Вуде, напавшем на его след...».

июль 2017 г.

0

#12 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 17 ноября 2017 - 21:36

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

11

МЕДАЛЬОН СОНИ


Драгоценные камни — это моя слабость. Я могу часами любоваться блеском камней. Но моя любовь к камням чисто платоническая. Желания обладать ими я не испытываю и поэтому не понимаю людей, помешанных на жажде обладания. Говорят, что в камнях заключена некая таинственная сила, разгадать которую ещё предстоит учёным мужам. Поэтому не стоит искушать судьбу. Она и так не всегда благосклонна к людским слабостям. Одно дело, когда получаешь по наследству или в подарок премиленький камушек, и другое дело, когда покупаешь его с рук у незнакомого лица. Неизвестно, какие неприятности и болезни принесёт тебе чужой камень. Люди нередко расплачиваются своей жизнью за чужие грехи.
Вот и в нашем роду известен такой случай с одной из бабушкиных троюродных тёток, любительницей украшать себя без меры. По рассказам бабушки Ольги Терентьевны, наша дальняя родственница страдала манией приобретать драгоценности. Деньги у неё водились, после революции большевики не всё добро конфисковали. Ларец с золотыми червонцами был зарыт в саду под кустом крыжовника до лучших времён. Лучшие времена настали в период новой экономической политики, или сокращённо — НЭПа. Вот тут-то и подстерегла беда мою троюродную бабушку Софью Андреевну.
В середине июля 1921 года она приобрела по случаю у заезжего гастролёра старинный медальон. Цена была высока, десять золотых червонцев запросил продавец, на что Софья Андреевна не преминула заметить:
— Не дороговато ли?
Но чернявый продавец криво усмехнулся и ответил:
— Я думаю, что вы не пожалеете о том, что приобрели медальон Сони.
Ведь второго такого на свете нет.
Он взглянул на Софью Андреевну чёрными бездонными глазами, и ей стало страшно. Озноб пробежал по коже, и женщина поёжилась. Удивлённо озираясь по сторонам, она попыталась отыскать взглядом продавца, внезапно исчезнувшего у неё на глазах. Но тщетно, её попытка не увенчалась успехом.
— Я же только хотела спросить его, откуда ему известно моё имя, — произнесла она шёпотом.
Но вдруг, помимо её воли, рот у Софьи Андреевны широко открылся, и она замерла на месте. Проходивший мимо рабочий с удивлением посмотрел на стройную, красивую русоволосую дамочку, застывшую в неудобной позе.
— Что с вами, дамочка? Не нужна ли помощь? — обратился немолодой мужчина к Софье Андреевне.
Та, очнувшись от грубого мужского голоса, покачала головой.
— Было бы предложено, — сказал рабочий и продолжил прерванный путь.
И хотя на дворе стоял жаркий июль, но для Софьи Андреевны словно наступил октябрь. Ей было холодно, руки и ноги окоченели, и даже на медальоне проступил иней. Она согрела золотое сердечко своим дыханием, и иней растаял. Медальон ярко заблестел, и от его света веки, как шторы, прикрыли глаза.
— Какая прелесть! — воскликнула Софья Андреевна, приоткрыв глаза, любуясь игрой света.
Пожилая дама, сидевшая на скамейке напротив, приняла комплимент на свой счёт.
— Вы очень любезны, — поблагодарила она.
На что Софья Андреевна молча пожала плечами и отправилась к подруге, Дарье Михайловне Олениной, обсудить покупку. Но подруги дома не оказалось, её, со слов служанки, пригласил в театр молодой человек весьма приятной наружности. Дарье Михайловне в мае исполнилось двадцать пять лет, а моя троюродная бабушка, пережившая двух мужей, за неделю до покупки злополучного медальона отпраздновала свой двадцать восьмой день рождения. В отличие от любвеобильной Софьи Андреевны, Дарья Михайловна считалась старой девой и была скромна и застенчива, не в пример общительной и громкоголосой подруге. По закону физики, разноимённые заряды притягиваются. Как говорится, лёд и пламень.
По возвращении домой Софья Андреевна зашла в спальню и, усевшись на круглый пуфик перед большим зеркалом, стала примерять на себя покупку. Она открыла медальон и, увидев прядь светлых волос, удивилась. Когда продавец открывал медальон и показывал ей внутреннее убранство, локона там не было. «Странно, — подумала Софья Андреевна. — Откуда он взялся?»
Она осторожно вынула локон из медальона и поднесла к носу. Прядь волос пахла её духами. Страх дохнул в затылок. Она поёжилась и взглянула на себя в зеркало. Возле левого виска не было локона, он словно был срезан искусной рукой парикмахера. Софья Андреевна приложила локон к виску, и он прирос к обрезанной пряди. Женщина испуганно подёргала локон и почувствовала боль.
— Чертовщина какая-то, — произнесла вслух Софья Андреевна и услышала за спиной короткий смешок.
Она медленно повернула голову на звук, но никого не увидела.
— Кто здесь? — спросила она и перекрестилась три раза.
Тишина ответила звоном в ушах. Софья Андреевна застегнула на замочек цепочку и поправила медальон. Он улёгся в ложбинку между грудями, и молодые рубины, украшавшие медальон, заалели, как капли крови, на золотом сердце. Женщина улыбнулась и взглянула на себя в зеркало.
— А-а-а… — она хотела закричать, но спазмы зажали горло в невидимые тиски, и звук не смог родиться.
— Надеюсь, что ты довольна, — произнёс мужчина хриплым голосом, глядя на неё из зеркала чёрными бездонными глазами.
Она сразу же узнала его. Он был похож на демона с картины Врубеля, и ещё он был похож на чернявого продавца медальона.
— Кто вы? — закричала Софья Андреевна, но звуки растворились в тишине, и её никто не услышал.
Демон не любил шума. Зачем ему звуки, когда он владеет мыслями? Демон наслаждался страхом женщины, выпивая его маленькими глотками, как вампир выпивает кровь из жертвы. Чёрная бездна поглотила взгляд, и Софья Андреевна почувствовала, как её глаза начали вылезать из орбит и притягиваться к зеркалу, как гвозди к магниту. Никакой боли при этом она не ощущала. Демон был прекрасным анестезиологом и безжалостным хирургом.
— До встречи, — услышала она его хриплый голос.
Когда Софья Андреевна вернула глаза на место, то уже не увидела в зеркале изображения своего мучителя. Зато она увидела в нём измученное лицо женщины с красными выпученными глазами и изломанной линией рта.
«Неужели это я?» — со страхом подумала Софья Андреевна. Демон плеснул ей в лицо выпитый страх, и красота лица померкла и увяла.

Цветок любви в твоей душе увял,
как вянут в зной цветы в саду зелёном.
Не потому, что ветер их помял,
а оттого, что солнцем опалёны, —

услышала она в ответ хриплый голос, предсказывающий ей дальнейшую судьбу, и солёная печаль омыла воспалённые глаза женщины.
Вдруг яркий свет пронзил зрачок. Это медальон засверкал, как солнечный луч, заблудившийся во тьме.
«Я слепну», — подумала Софья Андреевна и вздохнула.
— Нет. Я не так жесток, — послышался издалека голос вершителя её судьбы.
«Всё дело в медальоне. Надо его снять и вернуть продавцу», — решила Софья Андреевна и попыталась расстегнуть замочек цепочки. Но не тут-то было. Замочек исчез, он превратился в звено цепочки. Женщина попробовала снять медальон, не расстёгивая, через голову, но цепочка укоротилась настолько, чтобы голова Софьи Андреевны не смогла пролезть.
«Надо позвать лудильщика, он мне поможет снять медальон», — подумала Софья Андреевна и вздрогнула, услышав за спиной знакомый хриплый голос.
— Если желаете вместе с кожей, то пожалуйста.
И в то же мгновение цепочка удлинилась до прежнего размера и стала врастать в кожу женщины. Она проникала в глубь тела до тех пор, пока не перестала выступать над поверхностью кожи. Золотое сердце вросло в тело наполовину, чтобы можно было открывать медальон. Софья Андреевна как заворожённая смотрела на себя в зеркало и сокрушённо качала головой. Ей ли тягаться с силами зла? И что она может предоставить взамен? Бездушие, себялюбие или страсть к побрякушкам? Так одна из них слилась с ней воедино. Женщина дотронулась до медальона, и он услужливо распахнулся. На золотом подносе лежал светлый локон. Софья Андреевна потрогала пряди волос у левого виска, затем у правого. Все локоны были на месте.
— Тогда чей же это локон? — задала она себе вопрос, вынимая локон из медальона.
Эта прядь волос не пахла её духами, она пахла тиной и лягушками.
— Надо сжечь этот локон, — решила женщина и положила прядь волос в пепельницу.
Затем она зажгла церковную свечу от лампады, висевшей перед иконой Богородицы, и её огнём опалила чужую прядь волос. Резкая боль прострелила левый висок. Софья Андреевна схватилась руками за голову и обожгла левую ладонь. Ей удалось загасить вспыхнувший огонёк, но обезображенный левый висок ничем не замаскируешь. Она даже не стала смотреть на себя в зеркало, чтобы не расстраивать и без того взвинченные нервы. К её удивлению, локон, лежащий в пепельнице, не пострадал. Он был таким, каким она его положила в пепельницу до того, как поджечь.
— Что за наваждение? — прошептала она.
Но так как поделиться своими предположениями ей было не с кем, пришлось ограничиться вечным вопросом: что делать? Софья Андреевна достала локон из пепельницы и положила его на ладонь. Локон был тёплым и влажным. Она посмотрела на него внимательно и заметила седой волосок.
— Понятно, — сказала она, а что понятно, и сама не могла объяснить.
Как только локон был уложен в медальон, Софья Андреевна почувствовала облегчение. Боль в левом виске утихла. Рука инстинктивно потянулась к обожжённому виску и не обнаружила следов ожога, локон был на месте. Женщина не удивилась, она уже устала удивляться. С тех пор, как к её телу присосался медальон, она постарела на двадцать лет, так говорило зеркало, да и сама она чувствовала себя больной и разбитой.
После покупки медальона Софья Андреевна прожила чуть более двух месяцев и умерла в начале октября. Доктор написал в заключении о смерти, что причиной преждевременного ухода из жизни послужила дистрофия. Покойная весила тридцать килограммов и выглядела лет на девяносто как минимум. Медальон, который заставил Софью Андреевну прожить более шестидесяти лет за два с половиной месяца, требуя взамен плоти и крови, красоты и молодости, был похоронен вместе с Софьей Андреевной. Снять его было невозможно, так как он просто растворился в её теле, если только высохшие мощи можно назвать телом.
Одно время ходили слухи, что кладбищенский сторож по ночам над могилой мученицы Софии, так он называл безвременно усопшую, в лунном свете неоднократно видел медальон, висящий на кресте. Но со временем эта история обросла вымыслами и забылась.
А жаль… Ведь неуёмная жажда обладания всем и вся умерщвляет души. Возможно, что медальон Сони уже предназначен очередной жертве. Подумайте о своём образе жизни. А вдруг медальон Сони однажды украсит и вашу грудь?
0

#13 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 18 ноября 2017 - 19:38

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

12

КОПАТЕЛЬ


… Денек выдался на славу – яркий, солнечный.
Какое-то время Николай – высокий, плотно сбитый парень – стоял на пустой железнодорожной платформе, докуривая сигарету и наслаждаясь приятным теплом раннего майского утра.
Щелчком отправив окурок в траву, он достал из кармана куртки сложенную вчетверо карту, развернул, пробежал взглядом по отмеченному маршруту. Предстояло пройти около десяти километров, но путь не страшил – идти надо было практически налегке, в рюкзаке лишь мелочевка всякая, да фляга с водой. Он планировал вернуться к вечеру и успеть на последнюю электричку. И, дай Бог, отнюдь не пустым. Место, обнаруженное им в результате долгого штудирования доступных архивов, обещало быть богатым на «хабар».
Николай серьезно увлекался историей, учился в МГУ на археологическом факультете, но его интересы распространялись весьма своеобразно – он любил «копнуть» на местах боев давно отгремевшей войны. Прекрасно зная, что подобное увлечение запросто может создать проблемы с законом, занятие свое не афишировал и всегда был предельно осторожен. Собственно, никаких законов Николай и не нарушал. Найденное оружие никогда не брал – проржавевшее, толку от него никакого, а вот проблем может быть много. Боеприпасов старался вообще не касаться. Обнаруженные останки, и наших бойцов, и немецких, хоронил, как умел, на могильный холм ставил самодельный крест. А вот обнаруженные личные вещи – так называемый «хабар» - забирал. Совесть не мучила – мертвым они уже ни к чему, пропадут в земле окончательно. А тут коллекцию пополнят. И финансовое положение тоже – немецкий «Рыцарский крест» на тысячу «зеленых» тянет запросто! Одной стипендией сыт не будешь, а благодаря такой непыльной работенке, Николай умудрялся откладывать деньжат на автомобиль.
Солнце уже близилось к полудню, но нарастающий зной не мешал Николаю – он уже как полчаса назад углубился в лес. Приятная прохлада от густых древесных крон и легкий сумрак даже делали путешествие в какой-то степени приятным. Подлесок оказался небольшим, кое-где его не было вовсе. Поэтому следы давно отгремевшей войны Николай заметил сразу. Проржавевшие каски, покореженный металл, погнутый штык от винтовки Мосина, в некоторых местах – россыпи проржавевших стреляных гильз. На трухлявых столбах – обрывки колючей проволоки. Николай пнул один такой – прогнивший столб с глухим треском переломился, оставшись висеть на проволоке.
Конец пути был близок. Николай остановился, глотнул из фляги воды.
- Ну, последний рывок, - сказал он сам себе.
На широкую поляну он вышел через несколько минут. Остановившись на краю, окинул взглядом открытое пространство, вспоминая в уме скупые строки прочитанных в архиве фронтовых сводок.
В далеком сорок третьем году здесь располагалась советская минометная батарея. Бои шли тут жаркие и кровопролитные. Немцы, пытаясь выровнять фронт, щедро «утюжили» эти места артиллерией. Немецкая пехота, при поддержке танков, сломала советские рубежи; минометная батарея полегла в полном составе. В то время леса не было, только голая равнина, все как на ладони.
Николай покачал головой. Получалось, ему повезло – сейчас редко можно было найти нехоженые места.
Не раздумывая больше, он шагнул на поляну, выискивая в невысокой траве следы боев.
Время, словно сердобольный лекарь, пыталось сгладить застаревшие раны. Воронки от взрывов оплыли, утратив очертания; слой прошлогодней листвы и пожелтевшей травы укрывал их, словно саваном.
Изогнутая линия траншеи превратилась за прошедшие семьдесят лет в неглубокую канаву. Из-под травы виднелись прогнившие доски и бревна – остатки «обшивки» траншеи.
Николай остановился, осматриваясь. Судя по следам, бой здесь шел страшный – воронки от разрывов практически ложились одна на другую. Минометную позицию артиллерия перемолола в труху. Сколько останков наших бойцов лежали здесь, укрытые землей и забытые временем, Николай даже боялся представить.
Выйдя на другую сторону поляны, он заметил в зарослях кустарника кучу искореженного металла. Шагнув ближе, разглядел остатки грузовика.
Скинув рюкзак под ближайшее дерево, Николай достал из него складную лопату, снял чехол, и вернулся к разбитой машине.
«Прямое попадание», - подумал он, разглядывая куски раскуроченного металла и обломки трухлявого дерева – все, во что превратилась кабина.
Непогода и прошедшие десятилетия сделали свое дело – разбитый грузовик просел, металл объела ржавчина, опавшая листва и пыль укрыли останки. Несколько колес с лопнувшей резиной наполовину вросли в землю, остальных не было.
Николай обошел вокруг полуразрушенного автомобиля. На обломке дверцы, валявшейся в траве, виднелся едва заметный красный крест, наполовину стертый временем.
«Пытались вывезти раненных?» - сделал Николай вполне разумное предположение.
- Однако, не успели, - произнес он вслух.
Стоило заглянуть в кузов. За прошедшие десятилетия деревья проросли вплотную к разбитому автомобилю, укрыв машину густыми, разлапистыми кронами.
Николай уже сделал шаг, как вдруг…
Шепот.
Тихий, неразборчивый, на грани слышимости…
Николай замер, прислушался, потом завертел головой.
Шумят деревья? Сухая ветка скребет по стволу?
Вокруг стояла звенящая тишина. Воздух, напитанный солнечным светом и запахом цветущих трав, был недвижим.
Казалось и само время застыло в этом забытом месте.
Тишина давила на сознание, вызывая странное, гнетущее состояние. Оно было знакомо Николаю - в таких местах по-иному не бывает. Ни зверья, ни птиц, ни одного лишнего движения там, где много лет назад нашли страшную смерть десятки людей. Казалось, само пространство впитало боль, отчаяние и ужас гибнущих под смертельным ливнем осколков и пуль.
Николай затряс головой, отгоняя мрачные мысли, и шагнул в заросли, обходя автомобиль.
Голоса.
Теперь они прозвучали четче, хотя Николай и не смог разобрать слов. Он замер, чувствуя, как легкий озноб страха пробежал щекотливой волной между лопаток.
«Он здесь… Он наш… он наш…»
Николай мог бы поклясться, что явственно услышал этот шелестящий голос.
Замерев, словно статуя, он не мог поверить в то, что слышит. Ему вдруг стало холодно на солнцепеке, до ощутимого озноба.
Стиснув черенок лопаты, Николай медленно повернулся в поисках призрачного собеседника, но сзади никого не было.
То, что творилось, не укладывалось ни в какие рамки. В душе разливалось смятение; он абсолютно не знал что предпринять.
«Пришел проведать нас?» - вновь прошелестел призрачный голос.
«Нет! Он пришел забрать то, что понравиться», - ответил другой.
Николай с нарастающим ужасом понял, что начал даже различать странные голоса: первый словно бы принадлежал молодому парню, второй – мужчине постарше.
«Они всегда берут, что надо и уходят, - твердил мужской голос. – До нас ему нет дела».
- Кто вы?! Что вам нужно?! – выкрикнул Николай, прекрасно понимая, что уже шагнул за грань, начиная разговаривать сам с собой. Звук собственного голоса придал немного уверенности. Так он надеялся, что не сходит с ума.
«Мы здесь… в земле… рядом, - вновь зашелестели безликие голоса. – Нас никто не помнит… И ты с нами будешь… совсем скоро…».
Николая трясло как в лихорадке. Хотелось стиснуть голову руками, укрыться от голосов, но он понимал – это не поможет. Голоса звучали в голове, тихо и страшно.
- Что вам нужно?! Вы давно умерли, вас нет! – справляться с растущей паникой становилось все труднее.
«Мы погибли… но мы здесь…», - шелестели голоса.
Николай несколько раз вздохнул, пытаясь успокоиться.
- Оставьте меня в покое, - произнес он, стараясь говорить твердо.
«Но ведь это ты пришел потревожить нас», - на этот раз голос оказался женским.
Николай замер. Лопата вывалилась из неожиданно ослабевших пальцев.
«Тебе интересно? Ищешь что-то? - продолжил молодой, женский голос. – Ну, тогда посмотри, как все произошло…»
Мир вокруг стал стремительно меняться.
У Николая невольно захватило дух – не в силах пошевелиться, он напряженным взглядом наблюдал творившиеся вокруг метаморфозы.
Растаял, словно дым, окружающий лес; яркий, солнечный день исчез – небо стало низким и блеклым. Оплывшая линия траншеи приняла четкие очертания со свежим отвалом земли – Николай ощутил характерный запах сырости. Правее появился капонир, из которого выглядывал миномет на треноге. Несколько солдат в касках суетились вокруг, на бруствере лежал открытый деревянный ящик, в котором поблескивали заводской краской сто двадцатимиллиметровые мины.
В двадцати шагах - там, где минуту назад была густая чаща - находился блиндаж в несколько накатов, укрытый слоем земли. Извилистый ход сообщения вел от него к траншее.
Слышались негромкие голоса, бряцание оружие; порыв ветра донес запах махорки и оружейного масла.
Николай с трудом вдохнул – неконтролируемый спазм вдруг перехватил горло, как будто он на время забыл, как дышать. Картина давно отгремевшей войны была яркой, четкой, эффект присутствия был полным.
Сзади раздалось гудение – фырча мотором, на позицию выехал грузовик с красным крестом на дверце кабины.
Из блиндажа появились двое – офицер с погонами старшего лейтенанта и молодая девушка–санинструктор.
Офицер бросил взгляд на прибывшую машину, в которую уже грузили раненных солдат, затем повернулся к своей спутнице.
- С трудом машину в госпитале выбил – с транспортом сейчас туго. Несколько рейсов придется сделать – раненных много. Сначала тяжелых. Пару человек дам в помощь, больше не могу!
- Есть, товарищ комбат! – отрапортовала девушка.
Николай не сводил с нее взгляда. Совсем молодая, лет двадцать от силы - светлые волосы выбились из-под пилотки, медицинская сумка через плечо, кобура с револьвером на поясе казалась огромной и неуместной.
- Поторопись! – комбат надел каску, которую до этого держал в руке.
На мгновение Николай зажмурился – ему нестерпимо захотелось, чтобы видение исчезло так же быстро, как и появилось, хотелось сейчас очнутся, как от дурного сна. В душе начала медленно нарастать ноющая боль вместе с ощущением неотвратимой беды. Все было настолько реально, что, казалось, протяни руку – и коснешься их, идущих к машине. Тех, чьи останки десятки лет лежат здесь, забытые людьми и временем.
Николай знал, что будет дальше. Дрожь легким ознобом прокатилась по телу. Он почувствовал необъятный страх.
Короткий нарастающий вой – и несколько разрывов ударили перед линией окопов, взметнув тонны земли.
- Воздух! – раздался чей-то запоздалый крик.
В следующее мгновение разрыв накрыл минометный капонир, ударив оранжево-черным султаном, через секунду подорвалась боеукладка. Осколки боеприпасов брызнули смертельной метелью, выкашивая все живое и с пронзительным свистом улетая прочь.
Кто-то истошно закричал, но предсмертный вопль потонул в грохоте взрывов. Тонны выброшенного грунта упали тяжелым дождем, засыпая окровавленные тела бойцов. Кто-то еще шевелился, неосознанно пытаясь уползти, укрыться в развороченной траншее, но второй залп ударил глубже, накрыв блиндаж и санитарный автомобиль.
От прямого попадания машину подбросило, словно игрушечную. В мешанине обломков, огня и дыма мелькнуло изуродованное тело водителя.
Николай стоял, стиснув зубы, чувствуя, как сознание балансирует на зыбкой грани обморока и обезумевшей реальности.
Смерть правила бал на крохотном пятачке, перемешивая в страшной мясорубке людей, оружие, траву и землю.
Офицера и девушку-санинструктора смело ударной волной, отшвырнув, словно тряпичные куклы. Изломанными фигурами они застыли на изрытой, дымящейся земле.
Ударило еще несколько разрывов, перепахивая позицию уничтоженной батареи. Потрескивая, занялся огонь – желтые язычки пожирали сухую траву, обломки бревен блиндажа и разбитые в щепу ящики. Подул ветер, раздувая пожар и разгоняя кислый, пороховой дым.
Николай медленно опустился на колени – сил созерцать картину всеобщей гибели не было. Вцепившись пальцами в траву, он закрыл глаза и шумно дышал, пытаясь не провалиться в темную пропасть обморока.
Лицо заливал пот, футболка пропиталась им насквозь. Николай открыл глаза и медленно встал.
Вокруг шумел листвой лес, припекало солнце. Война давно отгремела, осталась там – за непробиваемой пеленой времени. Все вернулось в прежнее состояние, но тяжесть увиденного осталась.
Пить хотелось неимоверно. Николай с трудом сглотнул.
«Что это было? Видения, мираж?».
Он прислушался – лишь звенящая тишина вокруг.
Призрачный шепот исчез, словно и не было его.
«Может, надышался чего? – подумал Николай, вытирая ладонью пот.- Цветущий болиголов, кажется, вызывает дурноту».
Проверить можно было лишь одним способом.
Николай шагнул в заросли, окружившие разбитый автомобиль, пролез сквозь колючий кустарник, и подошел к заднему борту машины.
Мгновение помедлил, собираясь с духом. Ухватившись за проржавевшие крепления, откинул борт.
- Твою ж мать! – он невольно сделал шаг назад.
В глубине души Николай все же предполагал, что увидит. На выбеленных непогодой и временем костях еще сохранились остатки полусгнивших гимнастерок и пожелтевших бинтов. Ворох опавших листьев укрывал останки, сглаживая страшную картину.
Голоса не лгали. И цветущий болиголов здесь не при чем.
Они все тут, рядом – погибшие семьдесят лет назад, но… не ушедшие совсем.
Николай шагнул назад, оглянулся, выискивая что-то в траве.
Там, почти рядом с оплывшей линией траншеи.
Он подошел ближе и, присев на корточки, осторожно стал разгребать пожухлую траву.
Сапоги, наполовину истлевшая медицинская сумка, брезентовый ремень с кобурой револьвера…
Словно не веря в то, что видит, Николай расстегнул полусгнившую кобуру и вытащил револьвер – почти как новый, еще царских времен, императорское клеймо читалось ясно.
Привычный окружающий мир рухнул в один момент – все, во что он верил, и то, что не признавал никогда. Николай вдруг подумал, что те, кто погиб здесь десятки лет назад, сейчас стоят рядом и смотрят на него.
Ощущение вызывало невольную дрожь. Ему почему-то казалось, что души забытых бойцов его не отпустят. Страх снова дал о себе знать.
Николай положил оружие рядом с останками и поднялся с колен. «Смотри, он испугался!» - вновь раздался женский голос. «А мы и испугаться-то толком не успели», - ответил мужской.
Николай вздрогнул, попятился – вновь терпеть пытку призрачными голосами сил не было. Ему показалось, что это они, комбат и девушка-санинструктор, чьи останки сейчас лежали под пожухлой травой, говорят с ним. И от этой мысли ужас заливал сознание, сковывал мышцы, вгоняя в ступор…
Те, кто не смог уйти насовсем, потому что их забыли. «И жить ему осталось пару минут от силы», - как-то буднично заявил женский голос.
Николай замер, словно получив обухом по лбу. Неведомая сила заставила его посмотреть под ноги.
Рядом с ботинком из травы выглядывал ребристый край неразорвавшейся мины.
Один шаг – и все. И он тоже станет призрачным голосом на заросшей поляне глубоко в лесу.
Чувствуя, как дрожат мышцы, и покалывает от переизбытка адреналина лицо, Николай осторожно сделал шаг в сторону – тело было чужим, словно он кукла на ниточках.
Не в силах больше терпеть, он рванулся прочь, тут же растянувшись во весь рост – ноги были как ватные, силы исчезли.
Захрипев, он все же заставил себя вскочить и добежать до раскидистого дерева. Подхватив рюкзак, Николай, путаясь в траве и тяжело перепрыгивая через оплывшие ямы воронок, бросился в лес – как можно дальше от призрачных голосов и эха давно отгремевшей войны, на короткий миг ставшей для него реальностью…
«Зачем ты спасла его?»
«Война закончилась. Не нужно глупых смертей».
0

#14 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 25 ноября 2017 - 20:00

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

13

ПАРТИЗАНЫ


Конец ноября. Четыре часа вечера. Владимир Ильич Никиткин сидел на своем рабочем за своим маленьким столиком и смотрел в окно. За окном он видел дождь, перемежающийся с мокрым снегом. Уродливые своим архитектурным однообразием блочные дома, столь характерные для спальных районов большого города. Тяжелые сумерки в очередной раз быстро поглощали короткий день поздней Московской осени.
- Еще час и полностью стемнеет, думал он.- Неужели это все? Теперь взгляд его рассеяно скользил по ветхому подоконнику маленького окна, уродливым столам его коллег по работе, по стенам, обклеенным отвратительными обоями грязного цвета. Его сослуживцы, уже давно напоминали ему старые вещи, не понятно за чем кем-то недавно извлеченные на свет из бабушкиного пыльного сундука, и оттого еще пахнущие нафталином. Трудно было поверить, что эти людишки, а именно так мысленно называл Никиткин своих сослуживцев, неустанно пытаются оттеснить друг друга в своей изнурительной борьбе за вакантное место заместителя начальника отдела. Методы борьбы были различны. Грубая и тонкая лесть руководству, демонстрация усидчивости, прилежания и лояльности начальству во всех мыслимых и не мыслимых формах. И, наконец, просто добросовестная работа. Все это не особенно нравилось Владимиру Ильичу. Он мечтал о чем-нибудь масштабном. А между тем, сам начальник отдела ездил всего лишь на маленьком фордике пятилетней давности, который, судя по всему, и был пределом мечтаний многих его коллег. От Владимира Ильича окружающие ожидали такое же рвение.
– Мышиная возня, думал он. И я просижу здесь всю жизнь? Как, в прочем, и многие мои сограждане. Но какое мне дело до моих сограждан? Мысленно беседовал сам с собой Владимир Ильич, снова глядя в окно.
- Пусть себе делают, что хотят. Сидят, где хотят хоть всю свою дурацкую жизнь. Но не я! Четыре года. С девяти до восьми, что бы свести концы с концами. Боже мой! Три года в этой вонючей дыре! Для этого я учился!
Он вдруг отчетливо вспомнил картинку из прочитанной в детстве книги Драйзера «Финансист». С картинки на него уверенным взглядом смотрел молодой человек в смокинге, сзади обнимающий молодую даму в открытом платье. Потом он еще раз посмотрел вокруг. Все вокруг напряженно работали, каждый за своим столом.
- Им только нарукавников не хватает, мрачно подумал Никиткин.
Его блуждающий взгляд упал на книгу, лежащую на углу стола. «Творчество и бухгалтерия» гласил перевод иностранного названия. Преодолевая отвращение, он пытался расширять свои профессиональные знания.
- А мое ли это? Думал Никиткин. Если нет, то что, тогда, мое? На этот вопрос у него не было ясного ответа.
- Тогда, может быть, я просто ленив?
Он вернулся в мыслях к увлекательным историям, о которых он читал в институте, связанных с управлением в области бухгалтерии. Неприятная мысль посетила его: «Тот уровень карьерной лестницы, с которого начинается интерес, может запросто оказаться для него не достижимым. Он никогда не станет большим начальником. Он, Никиткин, так и останется сидеть здесь, в этой комнате. Играя жалкую роль, он до конча своих дней будет выполнять дурацкие поручения других, в общем-то, более чем заурядных людей. Как, например, Федоров. Никиткин посмотрел на сутулого человека лет сорока.
- Даже ссутулился от постоянного прогиба перед руководством. И все без толку. Владимир Ильич встал и отправился курить. Проходя мимо зеркала, он с тревогой посмотрел на свое отражение. Ему казалось, что он тоже начинает сутулиться, как Федоров.
Поглощенный своими отвлеченными от прямых производственных обязанностей мыслями, он не заметил, как оказался около комнаты заместителя начальника отдела. Услышанное, а точнее сказать подслушанное произвело на него крайне неприятное впечатление.
- Никиткина работа? Заместитель начальника отдела обращался на повышенных тонах к старшему специалисту.
- А кого же еще. Другого такого у нас нет.
- Зови его сюда! Пусть сам отвечает за свои художества.
- Его нет.
- Где же он, черт его дери?
- Он на обеде.
- Обеденное время давно закончилось! Хотя, его никогда нет на рабочем месте! Если не на обеде, так курит, как всегда, или вышел куда. В общем, передашь ему все сам.
Никиткину хотелось закричать, что он здесь, а ни на каком, ни на обеде. Устранить эту вопиющую несправедливость. Но войти вот так, без специального вызова в комнату заместителя начальника отдела было страшно. Было особенно страшно, то, что он, в очередной раз, сделал ошибку. Можно было бы вернуться на рабочее место и попытаться создать иллюзию нерадивого, но хотя бы усердного сотрудника. Но это было бы малодушием, и он продолжил свой путь в курительную комнату.
Нервно куря, Никиткин думал о главном специалисте: Ну и гад же ты, Петров. Ну и гад! Ведь мы с тобой разговаривали после обеда. Зачем же, спрашивается, так врать тогда!
Особенно в Петрове раздражало то, что он был младше Никиткина на один год. Тем не менее, Петров уже был произведен в старшие специалисты. Никиткин же все еще оставался просто специалистом. Это было обидно не лишенному честолюбия Владимиру Ильичу.
Мысленно проговорив набор ругательств в адрес Петрова, Никиткин отправился на рабочее место. Петров сидел, как ни в чем не бывало. Однако, он заметил Никиткина и, выждав какое-то время, сказал.
- Володь, ты тут напортачил опять. Переделай, сказал Петров настолько громко, насколько это было необходимо, что бы услышали все сидящие в комнате. Было понятно, что он, Петров, приближен к руководству. Руководство Петрову доверяет. Одновременно было понятно, что Никиткин плохой работник. Настолько плохой, что руководство даже не разговаривает с ним напрямую. А поручает это доверенным людям.
Для того, что бы разобраться в своей очередной ошибке, Никиткину надо было встать и, в который раз, подойти к Петрову. В глазах у Петрова читалось порицание. Порицание читалось и во взгляд других сотрудников, внимательно наблюдающих за происходящим. Все это было унизительной и часто случающейся с Владимиром Ильичом процедурой. Никиткин ненавидел Петрова.
Но вот, наконец, утомительный рабочий день был позади. Владимир Ильич вышел на улицу и с удивлением заметил, что дневная непогода более не довлела над городом. Небо расчистилось от облаков и огромное абсолютно круглое ночное светило уже повисло на краю небосвода.
Невозмутимый троллейбус доставил Никиткина до унылого блочного дома, располагавшийся на улице Авиаторов, где он второй год снимал однокомнатную квартиру. Дома его уже ждала Марта, милая девушка, ничего не требующая от него. Но ничего ему и не обещающая.
- Как дела, Вова? Не особенно интересуясь ответом, спросила Марта.
- Как обычно. Мышиная возня и тараканьи бега.
После нехитрого ужина Владимир Ильич включил было музыкальный центр, который был его единственной дорогостоящей принадлежностью, и которым он гордился и дорожил. Но музыка не шла. В голове его без конца повторялись фразы его разговора с Петровым, и разговора Петрова с Зам начальника отдела. Владимиру Ильичу все время казалось, что он что-то не досказал. Что он был чрезмерно мягок. Что нужно было войти в кабинет к Заместителю Начальника отдела, прервать вранье ничтожного Петрова, стукнуть кулаком в конце концов. Сказать, что он сам может делать работу Петрова ничем не хуже, а даже лучше его. Вот только поручите! В прочем, в разговорах с Заместителем Начальника отдела он уже высказывался несколько раз в подобном ключе. На что, его начальство резонно указало Никиткину, что ему неплохо было бы для начала делать как следует свою работу. А уж потом начинать разговоры о продвижении по службе. От этих мыслей голова Владимира Ильича налилась свинцовой тяжестью. Он встал и начал нервно ходить по комнате. Потом зашел на кухню. Там сидела Марта, и как всегда что-то печатала на компьютере. Она вообще предпочитала работать ночью. Вид мирно печатающей девушки немного успокоил его, и Владимир Ильич собрался ко сну.
К этому времени полная луна уже поднялась по небосводу, и ее холодный свет свободно вливался в комнату, привнося ощущение спокойствия и таинственности. Постепенно дневные неприятности остались позади, и Владимир Ильич, поглощенный созерцанием природного явления, не заметил, как глаза его закрылись и он плавно погрузился в царство Морфия.
Он проспал не более десяти минут, и был разбужен странным шумом, доносившимся с улицы. Владимир Ильич встал и выглянул в окно. В удивлении протер глаза. Нет, зрение не подвело его. По улице Авиаторов быстрой рысью шел конный отряд. Лица всадников были суровы и сосредоточены. Все были одеты в кожаные куртки. Винтовки были перекинуты через плечо у каждого. Лошади, темной масти, были как на подбор, необыкновенной красоты и силы. Лишь их предводитель, скакал на лошади белой масти, немного впереди всего отряда. Лунный свет играл на стальных поверхностях их сабель, винтовок, шпор.
- Партизаны! решил Владимир Ильич.
Они проехали по улице Авиаторов в полном молчании и скрылись из виду. Это было не похоже ни на что виденное им когда-нибудь ранее. Зрелище было настолько завораживающим, что Владимир Ильич какое-то время оставался стоять у окна. Потом он, ни слова не говоря, тихо лег на спину, и натянул одеяло до подбородка. Какое-то время он в мечтательной задумчивости смотрел на потолок. На устах его играла таинственная улыбка. Он продолжал улыбаться во сне, когда, закончив свою работу, в комнату под утро вошла Марта.
Малоприятный звук будильника ознаменовал начало нового трудового дня. Владимир Ильич торопливо отправил нехитрые процедуры утреннего туалета. Потом, все как обычно. На улице слякоть поздней осени. Неубранные улицы. Троллейбусная остановка, в течение последней ночи ставшая объектом разнузданного вандализма группы его славных сограждан. В троллейбусе было много народа. Тут, как и на работе, люди так же неустанно боролись за место под солнцем. Толкотня стояла невообразимая. На работе все было по-прежнему. Но Владимир Ильич весь день находился в приподнятом настроении. Он был нечувствителен к проявлениям окружающей среды. Раньше он был как губка, впитывающая в себя все вокруг происходящее, страдая от этого. Теперь же он был как стекло, с которого соскальзывали капли внешней влаги, не проникая во внутрь. Не доставляя страданий. Происходило это оттого, что он знал нечто такое, чего не знали другие. Это нечто было объемным, масштабным, значимым. Оно распирало его изнутри. Рвалось наружу. Но, он, каким-то внутренним чутьем, твердо знавший, что никому нельзя рассказывать самые сокровенные вещи, хранил молчание. Он ничего не сказал даже своей подруге Марте. Тем более было бы странным делится этим с коллегами по работе. Лишь во взгляде его появилось легкое пренебрежение к происходящему вокруг. А на устах играла все та же легкая улыбка. Происходящее вокруг, было мелко и незначительно. И не шло ни в какое сравнение со значимостью его ночного открытия.
Этот и несколько последующих дней он оставался совершенно безразличным к обычной суете, царившей во круг. Странным образом его мнение о коллегах улучшилось. Он начал подозревать, что и они не так уж плохо к нему относятся. Ему теперь представлялось, что относятся к нему, так же как и к другим.
- Что же это я? Думал он, сидя на своем рабочем месте и глядя, как обычно, в окно. Они обычные люди. Борются за дополнительную порцию хлеба, сыра, колбасы. И я, в сущности, такой же.
Петров продолжал поучать Владимира Ильича. Но это все его теперь как- то не очень беспокоило.
Однако время, со свойственной ему неумолимостью, шло вперед. И постепенно ночное видение в начале поблекло, а затем и вовсе ушло из сознания Никиткина. Освободившаяся пустота также постепенно заполнилась суетой. И снова он оказался вовлеченным в свои переживания. Постепенно коллеги на работе снова стали казаться ему мелкими, никчемными людишками. Они без конца допекали его какими-то претензиями. Он снова начал различать, что о нем говорят другие. Как-то, куря на лестнице, он слышал, прерываемые другими голосами обрывки разговора Горской и Никифоровой - его сотрудниц:
- Аааа, Никиткин! Это тот, кто без конца отлучается на перекур, а когда бывает на рабочем месте, то все время смотрит в окно?
- Он, он. Слушай. Он такое недавно учудил. Перепутал внутреннюю корреспонденцию с внешней и отправил…, конца предложения Никиткин не разобрал.
- Не может быть! При этих словах раздался хохот обеих девушек.
Никиткин, в мгновение ока ставший цвета спелого помидора, затушил сигарету и отправился на рабочее место, где его уже ждал, недовольный его работой, Петров.
- Володь, ну опять ты? Посмотри! Как всегда громко, так, что бы было слышно другим, говорил Петров, глядя на подготовленные Никиткиным нехитрые документы, лежащие у него перед глазами. Что бы понять, в чем ошибка, Никиткину надо было подойти к столу ненавистного Петрова. Пока он проделывал этот путь, в голове его роились мысли достаточно далекие от непосредственной работы:
- Можно не орать так своим писклявым голосом, на всю комнату? Ошибся я, пусть, но зачем же так орать? Что бы все слышали? Тебе то, что от этого? К чему эта мелочность.
Но Петров был неумолим в своей правоте. Он гнусавил и гнусавил. О том, что из-за разгильдяйства Никиткина страдают другие сотрудники, падает престиж фирмы. В конце его нудной речи у Владимира Ильича действительно возникло ощущение некой вины.
Так закончился очередной рабочий день. Владимир Ильич, в который раз, проделал знакомый путь домой. Незатейливый ужин. Работающая у компьютера девушка Марта. Гудящая от однообразных мыслей голова.
Он собрался ко сну. В это время небо очистилось от туч, и полная луна царственно залила своим прохладным светом комнату Владимира Ильича. Ощущение чего-то значимого, которое вот-вот должно произойти было последним, о чем он подумал, перед тем как заснуть. Спал он совсем не долго. Сквозь сон он разобрал нарастающий гул от топота конских копыт.
- Едут! Партизаны! Пронеслось в еще не проснувшемся сознании Владимира Ильича. Он открыл глаза. Пространство его комнаты стремительно расширялось. Потом та стена, где было окно сначала, подобно некой двери, открылась наружу, а затем и вовсе исчезла. Вместе с ней растворились части сопредельных стен. Владимир Ильич обнаружил себя лежащим на своей кровати наполовину в своей комнате, наполовину на улице. В лунном сиянии он видел наступающий прямо на него партизанский отряд. Теперь они надвигались с другой стороны улицы.
- Наверное, они выполнили боевое задание и теперь возвращаются назад! Догадался Владимир Ильич. Конники шли стройным маршем. На их суровых мужественных лицах застыла усталость. У командира была перевязана голова. Когда они поравнялись с кроватью, на которой, натянув одеяло до подбородка, лежал Владимир Ильич, командир отряда посмотрел на него взглядом человека привыкшего отдавать приказы и тяжелым басом сказал:
- Не к лицу Вам, товарищ Никиткин, отлеживаться на кровати, когда вокруг идет борьба. Не к лицу. Ну да ничего, Ваше время придет. На устах его при последней фразе заиграла легкая улыбка, человека, уверенного в своем знании. В следующее мгновение перед лицом Владимира Ильича пронеслись конские копыта, звякающие шпоры, шашки, положенные в ножны. Весь отряд, сотрясая все вокруг, проследовал мимо.
Почувствовав неимоверную усталость, Владимир Ильич не мало не заботясь о том, что находится на улице, безмятежно заснул.
Неприятный звонок будильника оповестил о начале очередного буднего дня. Владимир Ильич открыл глаза, чтобы убедится, что комната его приняла свои привычные очертания. Он брился. Из зеркала на него смотрел человек, на устах которого вновь играла улыбка месячной давности. Теперь он знал о ее происхождении.
-Такая же, как у их командира, только более робкая, думал Владимир Ильич.
В остальном, все было как месяц назад, когда Владимир Ильич первый раз увидел из окна отряд партизан. Вновь какое-то время он был невосприимчив к суете. Казалось, все было как обычно. Тот же ссутулившийся за годы долгих прогибов Федоров. Те же вредные Горские и Никифоровы. Тот же гнусавый Петров. Но эмоционально он находился в другом измерении. Когда же на исходе месяца воспоминания о партизанах стали не столь ярки. Когда иммунитет к происходящему стал ослабевать. Когда голова после работы все больше и больше заполнялась однообразными и ни к чему не ведущими мыслями. Владимир Ильич все же твердо помнил сказанное Командиром отряда, что его время придет. Более того, он чувствовал, что оно придет скоро. Он вспоминал каждого из партизан. Какие это были лица! Решительные, мужественные. Не те мелкие люди, что окружали его на работе. Каждый из этих простых бойцов был неизмеримо значимее даже Заместителя Начальника отдела. Что уж говорить про Петрова и прочих.
Когда пришло полнолуние Владимир Ильич уже был готов к встрече. Он ждал ее. И все же, к своему великому сожалению, он, видимо, чрезмерно утомленный мыслями о мышиной возне на работе, снова заснул в прохладных лучах полной луны. Но партизаны не подвели его. Когда он открыл глаза, разбуженный топотом копыт, стены его комнаты уже исчезли. Осталась лишь одна, к которой примыкало подголовье его кровати. Партизаны были совсем рядом. Теперь эти суровые люди смотрели на него более приветливо. А их командир снова улыбнулся ему. Он поднял руку, и, как до этого казалось неудержимая конница, замерла.
- Ну, что же ты, готов? Спросил он тяжелым басом.
- Я не знаю, ответил Владимир Ильич.
- Но за тебя этого никто не решит.
- А куда вы едете? Малодушно оттягивая решение спросил Владимир Ильич.
- Зачем ты спрашиваешь о том, что тебе и без того известно. Но раз уж ты спросил я отвечу, мы идем на тот берег. И ты знаешь, что ты можешь пойти с нами. Но для этого ты должен принять самостоятельное решение. Наберись мужества, открой дверь.
- Но где она, я не вижу.
- Ты и не можешь ее увидеть, лежа на кровати. В особенности трудно увидеть эту дверь, когда голова забита мыслями о тараканьих бегах и мышиной возне. Однако, нам пора. И командир поднял руку, подавая сигнал отряду.
Владимир Ильич преодолел свою нерешительность. Отбросил одеяло. Встал с кровати и с удивлением заметил, что он одет в блестящую кожанку и галифе, заправленные в надраенные до блеска сапоги. Что-то тяжело давило на правый бок. Это был маузер! Но он не мог сделать ни шагу вперед. Что-то продолжало отделять его от партизан. Он уже был такой - же как они, но все же не мог к ним приблизится.
- Дверь, он говорил, я должен открыть дверь! Но где она?
Тогда, вспомнив слова командира, Владимир Ильич интенсивно затряс головой. Он увидел, как из его бедной головы вылетают разные роящиеся там до той поры мысли. Вот вылетел ссутулившийся Федоров, вот вредные Горская с Никифоровой, вот какие-то люди из троллейбуса. Но все же этого было не достаточно. Он посмотрел на командира отряда. Тот, казалось, застыл с поднятой рукой. Они ждали его. Да! Теперь он знал что делать. Силой вырвав у проходящего мимо дворника метлу, он вошел в свою голову и вымел все лишнее, что там было. Наконец-то полетел в небытие гнусавый Петров и Заместитель Начальника отдела. Последним он вымел себя самого.
В этот самый миг он явственно различил дверь, как оказалось, находящуюся все это время прямо перед ним. Терять было больше нечего. Нечего боятся. Он решительно повернул ручку двери. Она бесшумно отворилась. Владимир Ильич вскочил на сильного коня темной масти. Командир отряда, улыбнувшись, опустил руку. Конница пошла мелкой рысью.
На следующий день на работе было все как обычно. Часам к одиннадцати Заместитель Начальника отдела, потеряв всякое терпение от художеств Никиткина, по селектору попросил его зайти к себе в кабинет. Никиткина на месте не оказалось. Тогда Заместитель Начальника отдела попросил зайти Петрова. Тот явился сразу.
- Послушай, а где Никиткин? Курит?
- Да, нет. Я и сам удивляюсь, но его нет с самого утра.
- Ты ведь знаешь, что у него остались важные документы. Оригиналы, между прочим. Если он заболел, так надо бы послать к нему за ними.
- Я уже звонил ему, как- то растерянно ответил прилежный сотрудник Петров, и неопределенно замолчал.
- Так что же? В нетерпении спросил начальник.
- Да, чепуха какая-то. Он живет с девушкой Мартой. Так вот она, плача в трубку телефона, говорит, что он исчез.
- В каком смысле исчез?
- Вечером пришел домой. Лег спать. Она печатала на компьютере. Когда она пришла ложиться спать, его там не было. Утверждает, что в дверь выйти он не мог. Она бы услышала. Да и вещи его все на месте.
- Заместитель Начальника думал:
- Никому нельзя доверять. Петров, казалось бы моя опора. И что? Несет какую-то чушь. Лишь бы ответственность с себя снять.
Потом, побагровел, взревел:
- Петров, что бы к вечеру оригиналы документов были у меня на столе!
0

#15 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 03 декабря 2017 - 22:13

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

14

СЛУЧАЙ НА АЛТАЕ

Это произошло, когда Елена решила расстаться со своим мужем.
Случилась некрасивая история, подорвавшая все, на чем держалась семья, и супруги разошлись в стороны для решения ситуации на холодные головы.
Елена чувствовала в душе такую пропасть, что от этого хотелось бежать на край земли, а если можно, то и дальше. Щелкнув в поисковике наугад, женщина попала на Горный Алтай, не край земли, но затеряться вполне получится. Далее, отпуск за свой счет, сборы за один день и двое суток в поезде.
Станция Бийск встретила дурманящим кислородом и прохладным ветерком, тянущимся с горных хребтов вдали горизонта. Елена взяла частное такси, которое привезло ее в Горно-Алтайскую деревню близ реки Малая Иша. Об этом поселении женщина узнала в интернете, когда ее посетила мысль уехать куда подальше. В деревне Елена разузнала о старом северном алтайце тубаларе, который отлично знал местность, мог рассказать историю каждого камня и любого векового кедра.
Звали тубалара Алым. Специфической внешности сухой старик внимательно посмотрел в глаза Елены, после ее просьбы показать домик охотников в лесу.
- Зачем ты ехать так далеко, смелая женщина? – спросил он, наконец.
- Мне нужно так далеко, - ответила Елена.
- Нет, не тебе. Духи зовут, - алтаец покачал головой.
- Духи? – женщина нахмурилась.
- Духи. Там, - Алым указал в сторону леса. – Помощь.
- Ой, дорогой товарищ, - занервничала Елена, - если Вы хотите меня напугать, не выйдет. Я не из тех. Давайте так, Вы показываете мне хижину, я Вам хорошо плачу, и расходимся. Идет?
Старик помолчал, все еще испытующе разглядывая гостью, и кивнул:
- Идет. Только я повести своей дорогой.
- Как изволите, - усмехнулась Елена.
Предварительно сделав запасы еды из консервов, овощей, сушеной рыбы, сухарей и воды, женщина отправилась за проводником.
По пути Алым что-то бормотал и делал странные жесты руками, понятные только ему. В некоторых местах алтаец оборачивался и просил идти след в след, не объясняя причин. Елене было все равно как идти, ей нужно попасть в лесную глушь, где находится знаменитый домик охотников. Этот домик служил укрытием для заплутавших и уставших умельцев с ружьями, и, как водится, должен иметь запас походного провианта.
Через полчаса пути старый алтаец остановился и сказал:
- Я дальше не идти. Духи будут сердиться. А смелая женщина идти одна, туда-туда по тропинке. Там дом охотников.
Елена посмотрела в указанную сторону и тряхнула головой:
- Сейчас умру от радости. Духи будут сердиться, а деньги ваши духи брать не запрещают?
- Я взять половину суммы, - сказал Алым. – Купить муки и новые сети.
- Ладно, - Елена махнула рукой и протянула деньги, - бери, как договаривались.
Старый алтаец разделил сумму пополам и вернул остаток женщине.
- Ровно по тропинке, - напомнил он. – Никуда не свернуть.
Елена посмотрела на деньги, которые вернул ей странный тубалар и усмехнулась:
- Однако! Ну, как угодно. – Она проводила взглядом удаляющуюся фигуру проводника. – Никуда не свернуть. Да.
Пробираясь сквозь лес точно по тропинке, Елена ощутила какую-то эйфорию. Такой богатой природы она не видела даже за границей. Алтай открывался ей тайной и загадкой, было в этих местах что-то мистическое и притягивающее.
Жадно вдыхая хвойный воздух, женщина шла вперед, пока не увидела домик, который проглядывался сквозь часто стоящие стволы лиственниц и кедров. Подойдя ближе, Елена радостно выдохнула и скинула со спины тяжелый рюкзак.
Хижина расположилась в довольно густом лесном массиве, словно спряталась от посторонних глаз. Снаружи бревенчатые стены покрывал мох, вокруг никаких следов, указывающих на присутствие людей в ближайшем прошлом. Паутина, наросшая на входной двери и косяке, подтвердила догадки о том, что охотники здесь гостили очень давно. Внутри домика было повеселее, только слой пыли покрыл под собой все убранство. Елену это не расстроило, она быстро вытряхнула постель и половики на улице, смела паутину и пыль внутри дома и принялась обживаться.
Первая ночь прошла тревожно. Посторонние звуки, завывание и крики ночных животных и птиц не давали Елене нормально поспать. Но с восходом солнца страхи уходили, уступая место тихой радости вдали от мегаполисной возни и выхлопных газов.
Первые два дня Елену удивляло практически все: обилие грибов и ягод, потрясающий воздух, лесные птицы, безбоязненно разглядывающие гостью, разнообразная флора и многое другое. Связи в этом девственном месте не было, что и понятно – тут словно другая планета. Природа обязывала просто отдыхать.
На третий день в домик постучали. Елена вздрогнула и уставилась на дверь. Стук повторился.
- Кто там? – напряженно спросила женщина.
Дверь медленно отворилась, впуская бородатого незнакомца в лохматой шапке ушанке.
- Можно, хозяйка? – по-доброму спросил он.
Елена, пребывая в каком-то ступоре, ошарашено смотрела на вошедшего. Тот, пригнувшись, ловко нырнул под низкий проем двери и снял шапку.
- А Вы кто? – наконец спросила Елена.
- Михаил, - гость оглянулся на табурет и присел, похлопав по колену шапкой, - местный лесник.
- А! – облегченно вздохнула женщина. – Лесник! А я что-то …
- Не ожидали? – продолжил гость. – Я мимо шел, вижу, в доме кто-то. И вот заглянул.
Елена окончательно пришла в себя, разглядывая внезапного визитера, отметив, что он в мохнатой шапке, хотя на улице начало сентября.
- Вы здесь недалеко находитесь? – спросила она.
- Да, я всегда рядом, - кивнул мужчина.
Меховая шапка не давала покоя, и Елена заметила:
- На улице не холодно еще, Вам не жарко с таким мехом?
Михаил покрутил шапку перед собой.
- Я всегда в ней, - задумчиво ответил он. – Как Вам у нас?
- Да, все замечательно. Очень нравится.
- Ну и хорошо. – Мужчина поднялся и тихо вышел, затворив дверь.
Елена долго смотрела на выход, где скрылся Михаил, размышляя, как он вошел в запертую дверь. Но, видимо, она забыла закрыться, другого варианта не было. Лесник это хорошо, спокойнее, когда кто-то еще рядом.
С того дня каждый вечер в домике Елены появлялся гость с грустными глазами и неизменно в меховой шапке. Он проходил в комнату, присаживался на табурет, задавал несколько вопросов ни о чем и уходил. Женщина уже стала привыкать к этим визитам, пока не случилось следующее.
Как-то Елена пошла за ягодами. Она уже совершала такие прогулки, прихватив с собой плетеное лукошко, найденное в домике. Ягод в этих местах было очень много, и женщина в азарте, порой, уходила прилично далеко от своего местоположения. Этот раз не стал исключением, наполовину заполненное лукошко подогревало желание собрать еще и еще. И так, продвигаясь по ягодным местам, Елена вышла на полянку, где и увидела знакомого старого алтайца. Она помахала ему и пошла навстречу.
- Здравствуйте! Вы тоже что-то собираете?
Алым прищурился от лучей солнца, разглядывая путницу.
- Далеко уйти от дома, - заметил он.
- Это Вы мне? – Елена махнула рукой. – Я уже не первый раз так ухожу, запасы делаю, вот.
- Не страшно? – алтаец склонил голову.
- Тю, кого тут бояться? Да тут же как в раю. А по вечерам ко мне ваш лесник заходит, проведывает. Странный, правда, но …
- Лесник? – Алым напрягся и провел ладонями по своему лицу сверху вниз, как бы снимая невидимую паутину.
- Ну да, лесник Михаил, или как у вас такие люди называются.
- Муклай… - ошарашено прошептал алтаец.
- Что, простите? – Елена машинально склонилась к старику, не понимая его реакции.
- Михаил – у вас, Муклай – у нас, - пояснил взволнованный тубалар. – Как выглядеть Михаил?
- Ну… Бородатый такой, большой, угрюмый… А! Он все время в меховой шапке ходит. Я ему говорила, не жарко в мехах-то?
Алым побледнел и шагнул назад.
- Уходить… Скорее уходить…
- Уходить? - Елена шагнула за алтайцем. – Почему уходить? Что Вы знаете о Михаиле?
- Муклай мертвый. Его бандиты убить два года назад.
- Что? – женщина раскрыла глаза. – Мертвый? Вы шутите? Я же разговаривала с ним!
- Наш лесник Муклай защищать лес, а злые люди его жестоко убить. Он тогда ходить в меховой шапка… Его тело потом пропасть, когда мы хотеть его хоронить.
- Боже … - по телу Елены пробежал холодок.
- Муклай звать - и ты пришла, смелая женщина. Духи не звать просто так.
- Господи, о чем Вы говорите! Какие духи? Все, нужно убираться отсюда.
Алым смотрел, как Елена развернулась и быстро зашагала обратно к лесу.
- Смелая женщина попасть не в дом охотников! – крикнул он ей. – Это дом Муклая!
Несколько метров по тропинке Елена шла быстро, затем побежала. В ее голове кружился вихрь эмоций от сказанного алтайцем: «Муклай мертвый», «Духи не звать просто так», «Это дом Муклая!», «Уходить … Скорее уходить».
Вот знакомый раскидистый куст ежевики, молодой кедр, дальше будет небольшой бурелом и за ним домик. Елена торопилась, сама не зная почему она поверила в сказку об убитом леснике, и ей захотелось оставить это место как можно скорее.
Тропинка резко поворачивала вправо, а это значит, близко дом, метров через сто. Вдруг впереди между стволов Елена увидела Михаила. Он стоял и смотрел на нее: развязанные меховые уши шапки повисли в разные стороны, в руках ружье. Женщина замерла на секунду, затем кинулась в дом и, захлопнув дверь, подперла ее табуретом. Вокруг стояла абсолютная тишина, казалось, даже ветер остановился, став участником ситуации. Елена слышала, как ее сердце колотит по грудной кости. Прижав ладонь ко рту, женщина медленно выглянула в маленькое окошко и обвела взглядом место, где стоял Михаил. Вокруг было пусто. Что это? Видение? Может так действует обилие кислорода на мозг? Но, так или иначе, находиться здесь уже не хотелось, было страшно. Трясущимися руками Елена собрала рюкзак, поминутно прислушиваясь к звукам и оглядываясь на вход, затем снова выглянула в окошко и оглядела местность. Убедившись, что в поле зрения никого нет, женщина осторожно убрала табурет и открыла дверь. Снова оглядевшись, она вышла на тропинку и помчалась прочь из леса, ближе к поселению алтайцев.
Колючие кусты больно царапали ноги, паутина облепила руки и лицо, но Елена не обращала на это внимания, ей необходимо было выбраться на поляну, а там рядом поселок, откуда ее привел старый тубалар Алым.
Мелькавшие стволы кедров и лиственниц слились в одну линию, все казалось знакомым и от этого таким полюбившимся. Скоро лес должен кончиться, и появится поляна, вот-вот, и стройные ряды стволов разойдутся, покажется открытое небо, залитое солнцем… Но вдруг Елена увидела домик. Домик охотников, откуда она только что бежала, закидывая за спину тяжелый рюкзак. Что за чертовщина? Как такое может быть? Женщина застыла на месте, пытаясь понять, что произошло. Откуда-то сверху крикнула птица, Елена вздрогнула и, оглядевшись, опять помчалась по тропинке, ведущей из леса. Снова замелькала полоса стволов, колючие щупальца хватали за исцарапанные лодыжки, ресницы склеивала паутина… И вдруг впереди показался дом. Домик охотников, откуда Елена только что ушла. Следующий побег вернул женщину в то же место, как и последующие круги.
Да, это были круги и никак иначе. Словно что-то не выпускало из леса. Или кто-то.
«Муклай звать - и ты пришла, смелая женщина. Духи не звать просто так», - вспомнились слова старого алтайца.
Елена медленно приблизилась к странному дому, озираясь по сторонам, в страхе увидеть Михаила с ружьем.
- Что тебе нужно?! – закричала она, оглядываясь. – Отпусти меня! Мне нужно уйти!
Вдруг впереди появилась фигура лесника в меховой шапке, в опущенной руке виднелось ружье. Елена ахнула от неожиданности и, попятившись назад, упала, споткнувшись о корни кедра. Через секунду лесник стоял уже возле нее, он молча указал ружьем на дверь дома, призывая войти внутрь. Не помня себя от страха женщина поднялась и, напряженно зажавшись, двинулась к домику. Каждое мгновение Елена ожидала, что идущий за спиной нападет на нее, сжав свои пальцы на ее шее. Ей казалось, что вот-вот, и она получит тяжелый удар по голове. Войдя внутрь хижины, женщина медленно развернулась. Лесник снял шапку и опустился на табурет.
- Присядьте, - сказал он, - нужно поговорить.
Елена растерянно заморгала, прижимая рюкзак к груди. Кто же перед ней? Разве он похож на мертвого? Больше похож на разбойника, на обычного живого человека.
- Зачем я Вам? Может, Вы хотите денег, у меня есть немного…
- Я не бандит, - перебил Михаил. – Мне не нужны деньги, мне нужна Ваша помощь.
- Помощь? – Елена ошарашено смотрела на лесника. – Чем же я могу помочь?
- Мои просьбы не совсем обычные, но я очень прошу. Очень.
Женщина еще больше растерялась, не ожидая такого поворота. Тяжело сглотнув, она закивала головой:
- Хорошо, я постараюсь.
Михаил пристально посмотрел в глаза Елены, внутренне справляясь с какой-то болью, и произнес:
- Два года с небольшим назад недалеко от этого дома меня убили. Браконьеры-бандиты, которым я не дал устраивать произвол, бросили мое тело в яму у корней кедра. Через время меня увидели охотники, они побежали в село рассказать людям, но пока их не было, тело утащил медведь. Зачем зверю понадобился труп, я не знаю, но, изрядно помотав его, мишка спрятал находку в своей берлоге. Там по сей день я и нахожусь. Не я, конечно, а останки, Вы узнаете их по шапке. Медведя через полгода подстрелили, берлога пуста.
Елена замерла, не мигая глядя на собеседника.
- В смысле я узнаю их по шапке? – почти шепотом спросила она. – Чего Вы от меня хотите?
- Это не все. В городе у меня есть жена и дочь, - продолжил Михаил. – Бывшая жена. Я исправно отправлял им деньги, но теперь перестал. Я не хочу, чтобы она подумала, что я забыл про них, ну Вы понимаете. Я не сбежал. Я просто не могу. И я вынужден просить Вас захоронить мои останки поглубже, а затем рассказать моей жене, что меня больше нет, и предоставить доказательство.
- А что, больше некому? – с испугом спросила Елена, прижав рюкзак еще сильнее.
- Местные алтайцы сюда не ходят, тут есть место духов, которых они почитают. Туристов здесь нет, Вы единственная за много лет, и прямиком в мой дом. Это ведь не домик охотников, а хижина лесника. Мои угодья. – Михаил помолчал, глядя на свою шапку, и продолжил: - А моя жена живет в соседнем подъезде с Вами. Когда Вы вернетесь, нужно просто зайти к ней и рассказать обо мне.
Елена была не из пугливых, но этот случай пошатнул ее представление о жизни. Конечно, она согласилась помочь леснику, да и выхода у нее не было. Уж очень просил. Михаил показал, где в домике лопата, провел женщину к месту берлоги и указал, где лежат останки, которые просил захоронить. Елене было тяжело выполнять эту часть просьбы: физически – выкопать яму, морально – видеть и трогать останки того, кто стоял рядом.
- Видите веревку у головы? - вдруг сказал Михаил. – Потяните, вытаскивайте всю.
Женщина, вдыхая через рукав, вытянула что-то длинное, и это оказалась цепочка с крестиком, а рядом висел медальон. Это и было доказательством для бывшей жены, потому что и крест и медальон дарила Михаилу она. Затем Елена сложила останки в яму, закидала землей и повторила за лесником какие-то молитвы, из которых знакома была только «Отче наш». Связанные крестом палки поднялись над свежевырытым холмом – и первая часть просьбы была выполнена.
Отправляясь на выполнение заключительной части, Елена вышла из домика и обернулась на Михаила, который почему-то вдруг оказался метрах в ста от нее. Мужчина снял мохнатую шапку и, подняв руку, прощально махнул. «Спасибо …» - шепотом разнеслось по лесу эхо. Елена, поджав губы, смотрела, как образ лесника тает в воздухе, и когда призрак совсем исчез, зашагала по знакомой тропинке, ведущей из леса. Домой.
Встретив в поселке тубалара Алыма, Елена услышала знакомое «смелая женщина», но теперь уже с нотой почтения и поклоном, будто старый алтаец знал, что произошло.
Вагон купе мчал пассажиров вперед, кого-то домой, а кого-то из дома. За окном мелькали станции, тайга и проселки, деревни и степи. Елена задумчиво смотрела на меняющийся пейзаж, но все ее мысли были о происшествии в алтайском лесу, о странной возможности души убитого лесника и о том, случайно ли она сама оказалась в этой ситуации. Удивительно, но теперь ссора с мужем виделась Елене сущей ерундой, и она твердо решила исправить это положение на примирение.
Стук в дверь заставил Анну бросить недомытую тарелку в раковину, ворча и шаркая тапками по полу, хозяйка распахнула дверь и увидела молодую женщину. Гостья глубоко вздохнула и сказала:
- Здравствуйте, меня зовут Елена. Я от Михаила, и мне нужно вам кое-что рассказать.
0

#16 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 04 декабря 2017 - 20:09

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Дудкин - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

15

ВОЯЖ


Как-то раз занадобилось мне смотаться в Лондон. Уж больно мой сосед Игнаха тамошние спички нахваливал: они, говорит, все с одного разу зажигаются и горят как порох. И крепкие же! Дерево у них что ли особое… Наши-то всё из осины норовят, а осина - сам знаешь, какая древесина. У них, говорит, и конец второй «завострён». Это чтобы от спичек пользы больше: и огня чтобы добыть, и в зубах поковырять, если что.., и всё одной спичкой. Загорелся я от таких рассказов, аж ногами заперебирал, будто приспичило. А Игнаха-стервец понял, что меня разобрало не на шутку, дальше наущает:
«Только ты, - говорит, - наших спичек набери с собой побольше, как поедешь».
«Ты что? – спрашиваю. – Выпил что ли?»
«Дурак ты! – просветил меня сосед. – Они нашими спичками своим спичкам рекламу делают: возьмут свечку и наших спичек перед покупателем целый коробок исчиркают, пока зажгут. А потом своими с одного раза… Вот, говорят, какое качество должно быть! Смекаешь? Так что наш товар у них в цене. Ежели много повезёшь, то всю поездку и оправдаешь».
Сбил меня с пути, зараза, ну, я и хапнул новоявленной валюты аж на всю заначку сразу! Четыре чемодана напихал, все фонды по спичкам в сельпо на два квартала вперёд выбрал – и на остановку.
…А дело в деревне было. В моей родной северодвинской… Только это я на задворки, значит, выбежал, а троллейбус-то на Лондон уж стоит. И весь битком набит! Как чемоданы мои спичками. Аж двери не закрываются! В нашей местности троллейбусы и так-то редко ходят, а на Лондон так и вовсе «не дождесся». «Ну уж нет, - думаю, - я свою удачу не упущу. Хоть на крыше да уеду!» Разбежался что есть духу и …- наверх. Вместе с чемоданами. Там из крыши-то труба торчала… выхлопная… Ну, не знаю, может где в других местах чего не так, а уж у нас в деревне завсегда труба из крыши у троллейбуса торчит! Как у трактора! Ну, а как ишо ты без трубы-то по земле поедешь? Без трубы уж ты никак, парень! Дым-от надо же откуль-то выпускать! Вот я за неё и ухватился обеими руками. И чемоданы кое-как прижал.
Ну, он меня мотал! У нас же дороги сам знаешь какие, ралли Париж – Дакар после них автобаном покажется. Ох, меня там вокруг трубы-то и повертело! Уж и так я за неё, и эдак ухвачусь.., да ведь ещё ж и чемоданы же… Хорошо, что я их догадался хоть верёвочкой связать, так не упали, а то бы всё дело броском. На одном ухабе так тряхонуло, что и труба не помогла! Вместе с ней и с чемоданами я прямо внутрь троллейбуса и провалился. А там уютно так оказалось; занавески белые, стулья мягкие, и народ уж разошёлся. Ну, слава Богу, думаю, теперь-то уж благополучно доберусь.
«Много ли ехать-то? – у шофёра спрашиваю. – И когда теперь остановка будет?»
«А без остановки мы, - говорит, - до самого Владивостока!»
«Охти-мнеченьки! Да мне же в Лондон надо – спички кончились».
«Так тебе же ещё лучше будет, - успокоил. – Там до Лондона рукой подать; за ручей только перейти – и всё!»
Вылез я на остановке – нет там никакого ручья. И вообще ничего нет – чистое поле! А я-то раскатал губёнки: вот, думал, я сейчас озолочусь тут настоящим-то товаром. А вот хрен вам русский! В баночке с лимоном вместо спичек! Ни Лондона, и ни товара. И вообще, говорят, Лондон в другой стороне, и троллейбусы туда не ходят. Только самолётом да через Москву! Что тут станешь делать: побежал я на самолёт. Погрузился со своими чемоданами – и в Москву, как натакали.
…Ох и скукотища же там - в этом самолёте! Тоска смертная – хуже, чем в троллейбусе. В том хоть потряхивало иногда – всё веселее. А тут ни встать, ни погулять, да ещё и верёвками привязывают.., как в «сумашедчем доме». Тошно мне сделалося от такой езды, надоело до чёртиков – дай, думаю, сойду. Ну и сошёл… Двери из самолёта-то отворил и сошёл. …После уж подумал: а чего же я наделал-то?! Чемоданы-то в самолёте остались! А что я без них?..
Как до земли добрался – не помню; всё чемоданы на уме, но добрался. Подхватился да бегом в Москву, язви её… Прибежал – где, спрашиваю, тут у вас самолёты садятся? А вон, показывают, на площади. Гляжу – сидит один. И вроде как сыздале на мой похож. Хвост дак прямо ну, точь-в-точь… такой же белый. Народищу из него валит как из Лужников после футбола с Бразилией! Все шесть дверей открыли – и валом. Я и туда, и сюда меж ними – никак не пропихнуться. «Мужики, - ору, -пропустите! Мне внутрь надо, там чемоданы мои остались». А они хоть бы словцо в ответ какое! Морды у всех каменные, как у памятников на кладбище, и глаза стеклянные. Чё делать? Гляжу – лётчик меня из кабины пальчиком это, значит: прыгай, дескать, голубок, сюда, я тебя через форточку запущу. Ну, я и прыгнул, как мог. А чё ещё делать?.. Ох и теснотища! В форточку эту едва пролез, в кабине железо всякое наутычку – все рёбра себе перебрал. Рубаха нова была – ни разу не одевана – всю извозил! Жалко. Но в салон всё же прошёл.
Глянул – мать честная, а там всё не так: скамейки какие-то деревянные в три ряда стоят, вроде как в суде, стулья навалены, наподобие нашего клуба, и народу никого. Бабка только старая какая-то в драном кресле сидит.
«Нету, - говорит, - милок, тута никаких чемоданов! Тут одна я который год уж караулю».
Охмелел я от таких слов, голова у меня завертелась: что ты, говорю, бабушка?! Самолёт только сел, и люди ещё не ушли – вон, смотри, по улице идут. Смотрит она на меня, как на убогого, и головой своей качает. А у меня-то чемоданы на уме; зачем бы я ещё сюда полез да через форточку у лётчика. Схватил я ту бабулю, - а она тяжеленная, как белорусский самосвал, еле сдвинул! Но имущества моего и под ней нет.
«В самолёте тебе надо искать, милок, в самолёте!» – учит старая.
«А это-то чево тогда?» - спрашиваю.
«А это, - говорит, - Красный уголок мукомольного завода! А самолёты на Москву теперь только из Швеции летают, из города Стокгольма!»
Как дал бы!.. Это же надо такое выговорить!!! И как только язык-от не вывихнула?! Тут у молодого-то об зубы весь язык до синяков, покуда выговришь, поизобьёшь, а эта… перечница старая!.. Совсем она мне голову задурила: где Москва, где Швеция – ни хрена не понять! И как теперь куда попадать? Уж мне бы, думаю, хоть бы домой бы как-нибудь добраться. Уж я бы, думаю, после того ни разу из родной деревни ни куды бы ни ногой! Леший с ними и со спичками-то вместе с чемоданами бы, болись их и надавал! И так мне захотелось ей в ответ что-нибудь эдакое ввернуть, в три колена с завитушками… Вот, думаю, нашёл приключений на свою задницу с этими спичками. Сидел бы дома и никакого беспокойства, так нет же. А всё Игнаха, гад… Душу растравил и что теперь? Ни спичек, ни заначки! Да и барахлишко какое-никакое опять же в чемоданах-то было, - жалко, деньги ведь плачены.
Выскочил я на улицу, гляжу – Микола «Валенок», из нашей деревни мужичок, на тракторе лязгает. Прямо по площади! Шум, грохот…
«Стой! – говорю. - Ты куда?»
«Да в Швецию, - отвечает, - огороды пахать созвали».
Глянул я, а шведов этих у него, как репьёв в собачьем хвосте - весь трактор облеплен! Штук шестнадцать – уж никак не меньше, коли всех-то сосчитать! Даже крыша – и та занята! Человек восемь на ней примостилось, будто кучера на облучке, только что без вожжей. И как он только на дорогу смотрит через ихни ноги – уж не знаю. Но не пешком же мне идти до Швеции-то, коль попутка есть! Тем более что плуг свободен. Там сидение такое железное приделано – видел, дак знаешь – и колесо перед ним, навроде руля – подержаться можно – я и залез. И так это мы ходко вдруг поехали.., только кустики мелькают! И не трясёт почти что; не то, что в троллейбусе, где мне всю душу вымотало.
Приехали мы это, значит, в Швецию, глядь – Игнаха! Кобылу сивую на лугу завалить пытается.
«Ты чё, - говорю, - сдурел? Это же кобыла!»
«Сам ты сдурел! – огрызнулся сосед. – Без тебя знаю, что не баба! Помог бы лучше, а то до дому пешком нам шкандыбать придётся».
«С чего это?»
«А она мне, скотина, ультиматум предъявила: положишь, говорит, на обе лопатки – повезу домой, не положишь – пешком пойдёшь! А как ты её, заразу, положишь, если у неё четыре ноги? Я передние кой-как заваливаю, а до задних-то мне не достать! Ты давай-ко сзади к ней пристройся, и, как я её на передок заломаю, за хвост тяни в ту же сторону – не пешком же нам домой. Понял?»
Уцепился я за кобылий хвост, ногами упёрся, - готово, говорю. Игнаха, слышу, запыхтел, закряхтел, кобылу на передние бабки уронил, - тяни, орёт! Ну, я и потянул, что было духу. А кобыле не понравилось, видать, что единственную одежонку с неё столь беспардонным способом содрать пытаются, она дрыгнула задом и обеими копытами мне промеж глаз кы-ыа-а-ак звезданёт!!!.. Й-й-ё-ё-ё-о-о-о-о-у-у!!... Я и полетел… Высоко так взлетел над Швецией-то, и курс, гляжу, вроде правильный взял. Домишки, смотрю, родные северодвинские внизу показались, «асфальтик» жиденький… Речушки, там, всякие, как ниточки сверху-то, озерца, как лужицы… Поглядел по сторонам – Игнаха за соседней тучкой пролетает! Видно и ему пришлось не долго ждать кобыльей «ласки».
«Хорошо, - кричит, - хоть не пешком».
«Только мимо бы не пролететь на такой-то скорости. Как тормозить-то будем?» - спрашиваю.
И тут как раз внизу деревня наша показалась.
«Воздух, - орёт, - с баллона стравливай!»
«Какой воздух?» - не понял я.
«Весь стравливай, какой есть! – ещё пуще заорал Игнаха. – Да быстрей, а то пронесёт!»
Что дальше было – словами не передать. Очнулся я в луже. Бок болит, нос по самые глаза в грязь воткнулся, но на земле. И даже дом мой поблизости. Гляжу – Игнаха по соседству холку трёт, корыто какое-то дырявое валяется… Вместо чемоданов что ли?.. Вдруг, чувствую, за плечо меня кто-то трогает, и голос.., ласковый такой:
«Федюша (меня Федя зовут)! Ты не ушибся, родной?»
Глаза открыл, смотрю – на паласе лежу. Кровать рядом и жена на корточках. Гладит меня по лбу да по носу и сочувствует. Оказывается, ей хулиганы во сне приснились, и она одному из них в глаз кулаком заехала! А я-то с краю спал… - вот и взлетел! Приснится же такое!..
0

#17 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 05 декабря 2017 - 22:35

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

16

НЕЗВАНАЯ ЛЮБОВЬ


Первый день октября совпал с робким, неизвестно откуда взявшимся снегом. Юрка с друзьями быстро покидали вещи и снасти в машину.
- Домой! Домой!- пели они во весь голос пробуксовывая на ухабистой лесной дороге. Заряженные позитивными впечатлениями от рыбалки на омуля, ребята беспрестанно перебивали друг друга, вспоминая, будоражащие каждого рыбака, подробности и потрясающие моменты ловли. Ещё в Москве Юрка решил: «После защиты диплома, рвану на север, побаловаться экзотической рыбалкой.»
К его изумлению, всё получилось. Покинув, почти с отличием, стены медуниверситета имени Сеченова и став дипломированным педиатром, Юрка осознал, что заслужил недолгий, но
продуктивный отдых. Спешно собираясь и предвкушая незабываемую одиссею странствий, был неприятно огорошен просьбой матери, навестить её мачеху Матрёну, жившую в Башкирии.
- Юрочка, ведь вам по дороге, - уговаривала она сына. - Тем более, я ей уже позвонила и предупредила, что ты заедешь.
Всю дорогу Юрка чувствовал себя не очень-то комфортно, не представлял, что ему делать у незнакомого человека. Но больше всего, по приезду, не хотелось выслушивать обидные выговоры матери.
«Проехать… думал он, на третьи сутки пути домой.- Если не вспомнят, напоминать не буду, - поглядывая на друзей решил Юра.»
- Сворачиваем! - неожиданно выкрикнул балагур Витька и резко вывернул руль на право, у продрогшего от первого морозца указателя «Хастар». - Замутим с башкирочками? - сменил окончательно тему рыбалки Витёк, чем несколько смутил Юрку. - Бедная старушка! Тридцать лет от родственников ни духу, вдруг, как снег на голову, внучок покойного мужа, да ещё с друзьями!
-Отстань! - отмахнулся от него Юрка. - Самому ехать не хочется.
- Да ладно, - безучастно пробурчал спавший на заднем сиденье Артём. - Хоть нормально поедим.
Сквозь усилившийся снег показались первые дома. Тишина вздрагивала от глухого звука топора. У кирпичного, двухэтажного дома здоровый, рыжий мужик в рубахе рубил дрова.
Юрка высунулся в окно:
- Извините, не подскажите где баба Матрёна живёт?
Мужик поднял залитое потом красное лицо, слегка утёрся ладонью и растянув в улыбке толстые губы поинтересовался:
- Какую Матрёну спрашиваете? У нас их три.
Юрка на секунду задумался, наморщил лоб:
- Авакумову Матрёну Васильевну.
- Сюда, - мотнул мужик огненной шевелюрой в неопределённом направлении. - Пятый дом справа.- И вглядываясь в их лица поинтересовался, - Кто ж вы ей будите?
- Внуки! - засмеялся Витёк и рванул машину с места.
Видимо такой ответ смутил мужика. Он так и остался стоять растерянно улыбаясь.
Остановились у небольшой, аккуратной избушки. Юрка первым вышел из машины, хотя ему очень хотелось сейчас же уехать, но одновременно, в нём проснулся необыкновенный интерес. Эти чувства ещё больше усилились, когда дверь приоткрылась прямо перед его носом, навстречу вышла сухенькая, чисто одетая старушка. На скуластом лице ещё можно было заметить увядшие следы красоты. Зелёные, чуть раскосые глаза смотрели с любопытством.
- Здравствуй, Юра. Спасибо что заехал, - сдержано проговорила Матрёна.
Юрка несколько оробел, а шедший из сзади Витёк прошмыгнул вперёд:
- С чего вы взяли, что он Юра?
- Я чай ещё не слепая. Пойдёмте, покажу с чего, - баба Матрёна слабо улыбнулась и посторонившись, пропустила москвичей в дом.
В нос резко ударил запах сушенных трав. Все стены были увешаны пучками засушенных растений и холщовыми мешочками разных размеров. В углу стояли плетёные корзины, доверху заполненные корой, сухими трутовиками и мелко поломанным хворостом.
- Вот чего! - указала Матрёна на висевшие на стене две тарелочки с портретами глазастой, смеющийся девушки и … парня, абсолютно схожего внешне с Юркой, но более мужественного здоровяка. - Это твои родные, баба Настя и дед Степан. Царство им Небесное! - спешно перекрестилась старушка.
- А ваш то портрет где? - поинтересовался Витёк озираясь по стенам.
- А пашто он мне? - удивилась Матрёна. - Кому этот портрет надобен? - отстранённо сказала она и махнув рукой, принялась спешно накрывать стол.
За окно потемнело, снег сыпанул рыхлыми кусками ваты, покрыв землю основательными сугробами.
- Пресвятая Богородица, Помилуй! Убереги! - беспрестанно шептала и крестилась, чем-то испуганная Матрёна, поглядывая в окно.- Увидела-таки окаянная!
Друзья перемигивались, дескать, ненормальная бабка. На столе уже дымился сочный гусь с шоколадной корочкой, самодельная лапша щедро посыпанная молотыми, душистыми травами, солёные помидоры и нарезанное кубиками, что-то похожее на сыр.
- Не обессудьте, выпить нечего, - будто извиняясь проговорила Матрёна.
-Бабушка Матрёна, у вас даже самогонки нет? - недоверчиво спросил Витёк.
- Мы пьём брагу, а не самогон. - рассеяла Матрёна его подозрения. - Вы такое пить не будите.
- Несите! - одобрил напиток до этого молчавший Артём, отбросив с лица смолистую чёлку.
Тут же, на столе, возникла бутылка с мутной, цвета кофе с молоком, жидкости. Матрёна разлила её в стаканы.
- С приездом! - не чокаясь, Матрёна выпила свой стакан.
Москвичи, явно не спешили последовать её примеру, осушить свою посуду. Витёк рискнул первым. Сморщился.
- Если не видишь, что пьёшь… то пить можно. Смелее! В жизни всё надо попробовать. - и
обращаясь к Матрёне полюбопытствовал, -Баба Матрёна, какую «окаянную» вы боитесь?
Старушка вмиг переменилась в лице, немного помедлила:
- Боюсь, Дубравушка опять пожаловала. Оттого и зимушка рано разгулялась.
- Кто это за барышня такая? - не унимался Витёк.
- Тебе какая разница! - многозначительно усмехнулся Юрка. Мол не лезь, если не хочешь весь день выслушивать старческий бред.
Баба Матрёна стала очень серьёзной и не глядя ни на кого предостерегающе произнесла:
- С давних времён повадилась она забирать местных мужиков. - Старушка помолчала, задумалась и видимо решив, что её рассказ будет полезен молодым ребятам, продолжила: -Это ещё моя бабушка сказывала. Жила, в позапрошлые века, на чёртовой пустоши, где самые плодородные земли, за нашей деревней, одна семья. Дубы, то ли фамилия их была такая , то ли прозвище. Одиннадцать детей, десять ребят и одна девчонка. Корень видать их крепкий был, все статные, лицом красивые, сообразно своей фамилии. Да беда приключилась. Поехали мать с отцом на ярмарку, а как возвращались, попали на волчью свадьбу. Их бедняжек волки и загрызли. Только лошадь, с обглоданными ногами, домой пустую телегу прикатила. С той поры, стала сестрица за братьями смотреть. Дружно жили, помогали друг дружке. Кое какое богатство стали наживать. Земли плодородные, урожаи большие, и себе, и на продажу хватало. Но как в жизни бывает! Позарились злые люди на их земли, когда все спали, подожгли ночью дом. Так они, горемышные, вместе с домом и сгорели. Случилось это, как раз такой порой, в самый раз перед первым снегом.
Никто их не хоронил, за ночь, пепелище снегом засыпало. А весной, как только растаяло, потянулись к солнышку одиннадцать стройных, молоденьких дубочков. Народ старался
обойти пепелище стороной. И земли эти никто не взял. Понапрасну душегубы детей сгубили.
Так вот, когда подросли дубочки, деревцами стали, грянула в окрестных деревнях страшная пора. Зимой, начали молодые мужики пропадать. Находили их весной, когда сходил снег, у самой дубовой рощицы. Этой же весной, загадочным образом, на том месте, где покойника находили новый дубок прорастал. Принялись поговаривать, что девица погоревшая, обиду затаила, замужем не побывала и теперь мстит, подбирает себе самых статных, да красивых женихов.
Прозвали девицу Дубравушкой и с почтением,в молитвах просили, изъявить жалость, не трогать мужа иль сына. Но глуха к чужим просьбам её холодная, мёртвая душа. Вот и крещусь, боюсь, увидев вас недоброе могла замыслить. Вон, как не вовремя ,снегом сыпанула.
-Баба Матрёна, - перебил её повествование Юрка. - Деда тоже весной нашли?
Матрёна печально кивнула:
- Там его родненького нашли. На проклятом месте теперь дуб вырос! В три обхвата не обхватить. Хожу к нему. Часто навещаю. Почти каждый дубок в рощице имя носит: кто Паша, кто Лёша, а мой Стёпушка.
На улице послышалось топанье, дверь со скрипом отлетела в сторону. На пороге, выпучив испуганно глаза, стоял давешний рыжий мужик.
- Бабка Матрёна! Егорка прихворнул. С ночи тошнит. Собери полезной травки, пока я коня запрягу. - мычал он встревожено.
- Извините, - Юрка смотрел с некоторым раздражением на мужика, - не безопаснее вызвать скорую?
- Ты, друг, выйди на двор. Какая машина по таким сугробам проедет? - отрезал мужик, не глядя в его сторону.- Баба Матрёна у нас и знахарь, и доктор. Не одну жизнь спасла.
В Юрке взыграл или профессионализм, или обида за медицину. Он поднялся со стула и категорично объявил:
- Если нет других врачей, то я еду с вами. Я врач. Мой долг помогать больным. Сколько лет вашему Егорке?
- Летом годки отметили, - мужик переключил внимание с Матрёны на Юрку.
- Не пущу! - Матрёна рванулась к двери и закрыла собой проход. - Я так и знала! Опять она, окаянная! Не к добру этот снег! Изворачивается нечистая сила, хочет тебя из дому выманить.
Юрка не верящий в Матрёнины страсти и явно встревоженный, поторопил мужика:
- Ступайте, запрягайте лошадь. Я возьму лекарства и подойду. Поспешите! Ребёнок маленький, могут быть необратимые осложнения.
Мужик исчез так же быстро, как и появился.
Одеваясь, Юрка попробовал успокоить Матрёну:
- Не переживайте вы так. Посмотрю, что с ребёнком и к обеду вернусь.
Старушка осознала, что не удержит парня, и лишь неистово, обречённо шептала:
- Что ты знаешь о нашей жизни? Вам молодым, всё кажется сказками. Сгинешь понапрасну...
Вытащив из машины небольшой чемоданчик с медикаментами, которые предусмотрительно брал в дорогу, Юрка махнул друзьям, стоящим на пороге и направился в направлении двухэтажного, кирпичного дома. Матрёна, прижимая к груди ватное, стёганное одеяло семенила следом.
Как только он сел в сани, Матрёна накинула ему на ноги одеяло. Юрка, было хотел снять, но мужик предварил его желание словами:
- Пущай! Не мешает ведь. У нас погода в секунды может поменяться, - и щёлкнув поводьями, пустил лошадь в лёгкий галоп по невидимой дороге.
По приезду, Юрка внимательно осмотрел больного малыша, нашёл его состояние удовлетворительным и не вызывающим опасения. Посоветовал давать больше жидкости и
оставил энтеросорбенты и сухие солевые раствори с подробной инструкцией их применения.
Владимир, его рыжий попутчик, решил остаться с внуком.
- Не боись,- наставлял он Юрку, - главное поводья крепко держи. Едь по следам полозьев. Тут ничего сложного. Коня жене передашь.
Юрка, не один год занимался конным спортом и лишь из уважения выслушивал бесполезные советы вождения.
Слабый морозец пощипывал щёки, солнышко играло на чистом снегу. Красоту природы Юрка ощущал всем телом и душой. Вдалеке замаячила небольшая рощица.
- Как это я не обратил на неё внимания? - удивился он в слух.
Конь резко дёрнулся, возбуждённо застриг ушами и испуганно фыркая раздутыми ноздрями,
сорвался в галоп. Юрка с силой натянул поводья, конь не сдавался. Внезапно легли сумерки,
взвыл ветер, вспенивая снежные сугробы. В считанные секунды, разыгралась буря. Юрка ничего не видел на расстоянии вытянутой руки. Куда ехать? Лошадь, некоторое время, неуправляемо неслась по сугробам, потом выбилась из сил и встала как вкопанная.
«Чертовщина, - думает Юрка. - Не уж-то права Матрёна? Замёрзну в этой глуши.»
Ему хочется спать, нельзя, тогда точно замёрзнет. Чувствует, кто-то трясёт за плечо.
Сквозь колючий снег, смотрят в его лицо тёмно оливковые, бездонные глаза. Юрка силится отогнать сон. Красавица заливается звонким смехом.
- Аль спужался? Чего развалился в санях, замёрзнешь. - она берёт Матрёнино одеяло, ведёт Юрку к лошади. - Прислонись, она тебя согреет. - И накидывает одеяло поверх крупа лошади. От испарины, идущей от тела гнедого становится тепло и уютно. Юрка вглядывается в девушку. Хотя, московская жизнь не имеет недостатка в хорошеньких девчонках, но такой красоты, он точно, ни разу не встречал в своей жизни. Девушка смотрела на него не роняя взгляда.
- Экой ты, непутёха. Если бы я вовремя не подоспела, быть тебе по весне дубочком.
- Дубравушка? - спросил сам не зная с чего Юрка, оглядывая странный наряд спасительницы, одетой в цветастый сарафан, подпоясанный мужским кушаком. На ногах новые лапти, а с шеи падает, взлетая на резком ветру, длинная нить нанизанных желудей.
- Ты за мной пришла? - интересуется Юрка, и ловит себя на мысли, что пойдёт за ней не сожалея.
- Это ты Матрёненых историй наслушался,- смеётся Дубравушка. - Не такая уж я коварная. Кто не хочет, силком не тяну.
Юрка чувствует, он точно хочет остаться с ней. Знает, такой красоты, ему, больше никогда не встретить.
- Если не прогонишь, я на век с тобой останусь.
- Ой, какой смелый! Мне Стёпушка не велел брать тебя, - смиренно проговорила девушка.
- Дед?
- Какой дед! Он моложе тебя! Разве не знаешь сколько дубы живут? - лукаво звенит её голос.
- Так зачем ты пришла? - не отрывает Юрка взгляда от её бездонных глаз.
- Любопытно стало, Стёпушкину кровь увидеть. Не серчай. Жизнь у тебя длинная, много хорошего людям сделаешь. Может это лучше, чем дубом обрядиться. А меня поминай.
Дубравушка наклонилась и со страстью, крепко поцеловала Юрку.
- Это тебе за то, чтобы верен был, на других не заглядывался. - Она выпорхнула из под одеяла и пошла, не оглядываясь, к дубовой роще унося за собой непроглядную снежную бурю.
Лишь её облик растворился в сумраке, как засияло радостно солнышко. Но с этой минуты, в Юркиной душе, навечно, застыла боль и тоска по любимой. Пытка, которая всю жизнь означена терзать его сердце.
0

#18 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 07 декабря 2017 - 23:29

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - МИНУС
Сергей Дудкин - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

17

ПРЕДСКАЗАНИЕ


Московский физик-теоретик Егоров не верил в Бога, в народные приметы и был, несмотря на свое крестьянское происхождение, совершенно не суеверным. К тому же физик-теоретик Егоров был занудой-холостяком. Женой ему была работа, а детьми – то, о чем в открытой печати говорить не рекомендуется. Как-то раз в командировке в маленьком городке Арзамасе, где ученому-физику уровня Егорова, казалось бы, и делать-то нечего, его на вечерней прогулке от учреждения к гостинице схватила за руку цыганка. В другое время Егоров сурово осадил бы представительницу кочевого племени, так любимого некогда Пушкиным. Но в этот вечер у физика было довольно редкое игривое настроение, спешить было некуда, и он дал себя задержать, намереваясь придавить цыганку собственным интеллектуальным превосходством. Поиграть с ней, как кот с мышкой. А цыганка, как и положено, начала пророчить ему всяческие блага, приговаривая обязательное «позолоти ручку». Цыганка уже почувствовала, что клиент попался удачный – не шарахается, смотрит хоть и с кривой, но улыбкой, вроде бы не жадный и, кажется, недалекий. Она вилась вокруг теоретика и пела:
- Будешь богатый, яхонтовый мой, здоровье твое будет хорошее, женщина тебя полюбит – красавица! На работе… Ты кем, дорогой, работаешь? Физиком? Ой, какое открытие физическое сделаешь – премию Нобелевскую получишь, серебряный, вспомнишь меня ягода моя зрелая… Позолоти ручку.

- Ну, хватит этой чепухи, - прервал, наконец, сладкие потоки физик Егоров. – Если ты настоящая гадалка, скажи мне, когда я умру!
- Ой, сладкий мой, ой, яхонтовый, да зачем же тебе это? – цыганка испуганно замахала руками. – Не положено человеку знать свой смертный час.
- Не можешь, ну так не забивай людям голову, - презрительно кривясь, осадил, наконец, цветастую тетку физик, - и не приставай к прохожим, шарлатанка!
- Я шарлатанка!? – уперла руки в боки цыганка. – Да я тебе твою смерть в два счета предскажу, только как ты жить будешь? Думаешь, это весело – знать, когда тебе умереть предстоит?
- А ты за меня уж не волнуйся, - подначивал Егоров распалившуюся цыганку. – Гадай, давай!
Тут цыганка вдруг посуровела и стала чрезвычайно серьёзной. Она взяла руку физика-теоретика и сначала очень внимательно вгляделась в линии жизни, на первый взгляд, совершенно беспорядочно разбросанные по ладони, а потом закрыла глаза и притихла. Физик почувствовал вдруг покалывание в ладони, и даже легкое головокружение. «Внушение, - подумал Егоров, - примитивный гипноз». Наконец цыганка открыла глаза, глубоко вздохнула и печальным севшим голосом сказала:
- Жить тебе, соколик, осталось немного. Умрешь ты одновременно с олигархом Абраловичем ровно через две недели в пятницу тринадцатого. Умрешь без мучений.
Егоров натянуто улыбнулся:
- Вот прямо одновременно с олигархом?
- С Абраловичем, - совершенно серьезно кивнула цыганка.
- Болезнь или несчастный случай?
- Авиакатастрофа.
- А причина катастрофы?
- Попугай.
«Чушь какая-то, - ругнулся про себя теоретик, - не могла чего-нибудь поправдоподобнее придумать или романтичнее: казенный дом, дальняя дорога…» И он полез в карман за деньгами. Однако цыганка денег не взяла.
- За смерть деньги не беру, - буркнула она и быстро пошла прочь.
«Плюнуть, растереть и забыть», - в демократичных выражениях подвел итог нечаянной встрече физик, но к собственному своему удивлению, ни плюнуть, ни растереть, ни тем более забыть, отчего-то не смог.
За эти две отведенные цыганкой недели Егоров раза четыре видел Абраловича в телевизионных новостях. Олигарх то и дело летал – то покупать в Лондоне яйца Фаберже для любимой родины (правда, для которой, физик так и не уловил), то баллотироваться в губернаторы Соловецкого архипелага, то резать ленточку на открытии нового гувернерского училища в Йошкар-Оле. «Да, - думал глядя в телек физик, - этому с полетами действительно поосторожнее надо… А мне столько летать денег не хватит». И тут же сердито себя одергивал: далось тебе это дурацкое предсказанье!
Физик-теоретик Егоров не верил в Бога, в народные приметы и был совершенно не суеверным. Физик-теоретик Егоров был занудой-ученым, но он с удивлением почувствовал, что чем ближе пятница, тринадцатое, тем чаще вспоминает он цыганку. Он злился на себя и то старался забыться и отвлечься, то наоборот логично и скрупулезно доказывал сам себе, что предсказанье не имеет под собой ни малейшей научной основы, а, значит, бессмысленно.
Наконец, пришло роковое тринадцатое, подкатилась пятница. Весь день Егоров был весел и слегка возбужден, что даже было отмечено зоркой женской частью физического учреждения, в котором подвизался теоретик. Дамы, естественно, сделали вывод о намечающемся изменении холостяцкого статуса Егорова и гадали, кто же сумел пленить физика-холостяка.
День прошел совершенно обыкновенно. Даже более обыкновенно, чем в среднем по году. Его не послали в срочную командировку с необходимостью сегодня же вылететь в Сыктывкар (чего он, откровенно говоря, в глубине души все же опасался), он не отравился в учрежденческой столовке котлетами, не попал по дороге домой под колеса дикого джипа и даже не застрял в лифте, что само по себе не было бы такой уж неожиданностью. Он посмотрел телевизор, с удовлетворением отметив, что в новостях ни разу не мелькнула довольная небритая рожа Абраловича, почитал книжку и лег спать.

Пятница неотвратимо катилась к финалу. Физик-теоретик Егоров потихоньку задремывал в своей холостяцкой постельке, с иронической удовлетворенностью поглядывая слипающимися глазами то на светящиеся стрелки настенных часов (23.30, 23.31, 23.32…), то на звездное небо за колышущимися гардинами открытого окна. Последнее, что он увидел, с улыбкой проваливаясь в сон, – мигающим светлячком заходящий на посадочный круг пассажирский самолет…

Олигарх Абралович возвращался из Аргентины. Он дремал в широком кресле VIP-салона, расслабленный порцией хорошего коньячку под вегетарианскую закусочку. В полусне он улыбался, вспоминая, какого шикарного попугая купил в подарок дочке.

Клетка, которую приобрели для перевозки попугая в Россию, оказалась слишком хлипкой для такой крупной птицы с железным клювом. Прутики клетки он перекусил словно пассатижами и, выбравшись наружу, принялся изучать багажный отсек. Пернатого аргентинца сразу заинтересовали яркие кнопочки и рычажки каких-то приборов на белой стене. Мощный клюв тут же пошел в дело. Вдруг что-то щелкнуло, зашипело, громко треснуло, и свет в салоне погас. Сквозь сон Абралович почувствовал, как самолет резко завалился на правое крыло и провалился вниз. Вынырнув из дремы, вытаращив глаза, Абралович, прижатый к креслу чудовищной перегрузкой, увидел стремительно несущиеся ему навстречу окна многоэтажки…
0

#19 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 09 декабря 2017 - 21:19

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

18

ПРОГУЛКА ЧЕРЕЗ КЛАДБИЩЕ

Виктор Сомов, мужчина сорока лет, посвятивший свою жизнь карьере, давно не пытался завести новую семью. Распавшийся брак ничему его не обязывал, так как детей совместных не было, и жена без скандала ушла к матери. Виктора устраивала такая жизнь: ни от кого не зависеть, делать то, что считает нужным, и ни в чём себе не отказывать. Чтобы придать себе вес перед земляками, он обустроил дом, купил новую машину и жил на широкую ногу. Единственным неудобством было то, что каждый день приходилось ездить на работу в офис за тридцать километров в районный центр.
Этот день не задался с самого утра: сначала машина не заводилась, потом привязалась цыганка с гадание. Когда Сомов грубо ответил ей, она пообещала проклясть его и плюнула вслед. На работе выругал шеф за опоздание, сорвалась сделка. Виктор в плохом настроении не мог дождаться конца рабочего дня. Но оказалось, что неудачи на этом его не кончились, не доехав до станицы километра четыре, машина заглохла. Только теперь Виктор обратил внимание, что бензин на нуле. Выругавшись, Сомов вышел из машины. Стояла тёплая осенняя погода. Яркая луна освещала одинокую грунтовую дорогу. В это время суток редко кто по ней мог проехать, и Сомов мог до утра здесь прождать помощи. С одной стороны дороги поле было засажено кукурузой, и лёгкий ветер, шелестя листвой, словно перешёптывался с лесополосой, росшей с другой стороны дороги. Одинокий лай собак, доносившийся со стороны станицы, говорил о том, что до населённого пункта недалеко. Виктор знал, что достаточно пересечь лесополосу, пройти через кладбище, и через полчаса быстрой ходьбы он окажется дома. А там можно попросить соседа приехать за машиной. В противном случае можно было прождать до утра и не попасть на работу, а ссориться с начальством не хотелось. Дорога Виктору хорошо было известна, и, закрыв машину, он ринулся в лесополосу, прихватив фонарик.
Когда – то лесополосу чистили, и пересечь её не представляла труда, теперь же всеми заброшенная, она так заросла, что представляла собой непроходимую чащу. Несколько минут Виктор искал место, где бы он мог пролезть между сплетения веток, чтобы преодолеть эту преграду в пятьдесят метров.
Ветки цеплялись за одежду, хлестали и царапали лицо, но Виктор мужественно продвигался вперёд. Вдруг он почувствовал, как его лицо облепила липкая паутина, Сомов с остервенением стал её рвать. По голове что – то поползло. Виктор махнул рукой, пытаясь сбросить насекомое, и выронил фонарь. Продираясь сквозь паутину и ветки, Сомов нагнулся за фонарём. В этот момент он почувствовал, как паук полез под штанину. Упав на спину, Виктор лихорадочно стал снимать брюки. Он долго их трусил, пока не убедился, что в них никого нет. Облокотившись рукой о землю, Виктор почувствовал что - то липкое, вероятно, это был раздавленный паук. Сомов подскочил и стал надевать брюки. Над головой что – то заухало, и послышался хруст веток. Виктора словно подбросило. Из последних сил он бросился вперёд и вывалился на какую – то пустошь. Впереди виднелась старая саманная хата, крытая камышом. Таких строений Виктор давно не видел в станице. При лунном свете Сомов разглядел покосившуюся дверь и маленькие окна. Было видно, что в этой хате давно никто не жил. Неожиданно подул холодный пронизывающий ветер. Лёгкая рубашка не могла спасти Виктора от холода. Его затрусило, и он решил спрятаться в хате. Освещая путь фонариком, Сомов подбежал к двери и попытался её открыть. С визгом и скрежетом, от которого по телу мужчины полезли холодные мурашки, дверь медленно подалась. В нос ударил омерзительный запах гнили и плесени. Пригнувшись, Виктор шагнул в темноту. Свет фонаря упёрся в коридор с грязными облупленными стенами. Следующая дверь, вероятно, вела в комнату. С не меньшим скрежетом Сомов отворил и её. Здесь запах был ещё ужасней. Пахло протухшими яйцами и смертью. При тусклом свете, падающем из маленьких грязных окон, смутно вырисовывалась старая мебель. Виктор посветил фонариком, чтобы лучше рассмотреть, и вошёл в комнату, прикрывая нос. От нестерпимого запаха начали слезиться глаза. Первое, что бросилось в глаза, стол и кровать. Старая этажерка, и в углу на табуретках стоял гроб. От такой находки у Сомова обмякли ноги. Он чуть не упал. На трясущихся ногах он приблизился к раскрытому гробу. В нём в белой длинной рубашке лежал труп ссохшейся старухи. Длинные, растрёпанные волосы были разбросаны по подушке, жёлтая кожа обтягивала оскалившийся череп, из полуоткрытого рта торчали гнилые зубы. Неодолимая сила заставила Виктора приблизиться и наклониться над лицом старухи. Сомов понял, откуда шла вся эта вонь. Его затошнило, и в этот момент старуха открыла глаза. На него уставились два белых зрачка. Виктора словно поразило током. Он отпрыгнул от гроба и отлетел к двери, сполз по стене. Пытаясь подняться, Виктор с ужасом наблюдал, как старуха выползает из гроба. Не касаясь ногами пола, она стала медленно приближаться к нему. Сомов завыл, как раненный волк, и бросился на выход. Со всего маха мужчина врезался в косяк двери, отчего яркие искры полетели из глаз, и Сомов провалился в темноту.
Виктор очнулся от сильной головной боли. Его трусила мелкая дрожь. Он почувствовал, что сидит на траве и упирается рукой во что – то мягкое и липкое. Сомов брезгливо стал вытирать руку о брюки. Взявшись за голову, он обнаружил огромную шишку.
- Что это было? – подумал тревожно Виктор. - Если привиделось, то откуда шишка. Да и видения были такими яркими, что запомнились все мельчайшие подробности.
Он вспомнил, как в детстве бабушка рассказывала ему, что когда – то, когда ещё не было лесополосы, на её месте стояла хата ведьмы. Все очень боялись её и обходили стороной. Никто не знал, когда померла старуха и сколько пролежала в гробу. Обратили внимание, что возле хаты стали происходить странные вещи: по ночам оттуда доносились крики и стоны. Тогда станичники решили сжечь хату и на её месте позже посадили деревья.
Воспоминания не придали радости Сомову. Поднявшись, он полез сквозь ветки за фонарём. Теперь он не мог понять в какую сторону ему идти. Виктор стал прислушиваться, стараясь уловить лай собак. Кроме шума деревьев и шелеста, как назло, не одного постороннего звука. Сомов двинулся к просвету между деревьями. Становилось с каждым шагом светлее и, наконец, Виктор выбрался на поляну. Сердце сжалось от страха, и холодок пробежал по спине. Впереди оказалась уже знакомая хата. Сомов повернулся к лесополосе, но не нашёл прохода, через который попал сюда.
Кусты словно сомкнулись, не пропуская пленника назад. И вновь подул холодный ветер, по небу быстро помчались чёрные тучи. Закапал холодный дождь, от которого по телу Виктора началась судорожная дрожь. Сомов бросился к хате.
- Не буду заходить в комнату, - решил он, - перестаю дождь в коридоре. Может, ведьма не заметит моё присутствие.
Скрип открывающейся двери словно ножом проехал по сердцу. Затаив дыхание, Сомов протиснулся в щель и, сдерживая дыхание, замер в коридоре.
Пронизывающий ветер с каплями холодного дождя, попадающими сквозь щели, были незначительными неудобствами по сравнению с тем, что переживал Виктор, когда из хаты стали доносится протяжное завывание. Словно кто – то причитал по умершему. Волосы на голове Сомова сами зашевелились, ноги обмякли, и перехватило дыхание. Дверь в комнату заскрипела и стала сама медленно отворяться. Дрожащими руками Виктор поднял фонарь и направил свет в образовавшийся провал темноты. Вдруг дверь распахнулась. На пороге стояла оскалившаяся старуха с выпученными белками глаз. Она протянула руки и прошипела:
- Вон из моей хаты!
Из её рта посыпались опарыши. От неожиданности Виктор стал медленно сползать на пол. Судорога сковала мышцы ног. Скрюченные пальцы с длинными грязными ногтями тянулись к его горлу. Взвыв на последнем дыхании, Сомов сделал невероятный прыжок, открыл головой дверь и провалился в темноту.
От холода, пронизывающего каждую клетку его тела, Виктор очнулся. Стояла кладбищенская тишина. Луна ярко освещала кресты на могилах. Сомов стал осматриваться, не понимая, как он здесь оказался. Где – то завыла собака. Этот звук, как никогда, порадовал Виктора.
- Значит, близко жильё, - подумал он. – Осталось выбраться с кладбища.
Раньше бы он посмеялся над страхами и спокойно пересёк его, но сейчас ужас не отпускал, и Сомов осторожно выглянул из-за памятника. При лунном свете кладбище хорошо просматривалось. Внимание Виктора привлекла движущаяся тень. Она скользила между могилами, приближаясь к нему. Скоро до него стало доноситься хихиканье, от которого по сердцу заскребли кошки. Он вспомнил, что раньше излюбленным местом обитания этого кладбища была Любка, которую все прозвали Цыганкой за цвет её кожи. Она бродила по кладбищу, собирая с могил оставленные продукты. При её виде даже днём становилось жутко. В белом когда – то платье и повязанном белом платке, она напоминала мертвеца, вылезшего из могилы. Чёрный цвет лица и не сходящая с лица страшная ухмылка, кого угодно могла испугать. Не раз замечали, как она оставалась ночевать на кладбище, после чрезмерного употребления спиртного, которое она находила у могил.
Давно это было, но сейчас почему – то вспомнилось Виктору.
Тень стала приобретать реальные черты, и Сомом понял, что его самые наихудшие догадки подтвердились.
- Как это может быть? – с ужасом думал он. - Она же уже больше десяти лет как умерла.
Невольно вспомнились рассказы деда о вурдалаках и упырях.
- Вы считаете всё это сказками, - говорил дед, - а ведь упыри раньше существовали. Зла от них большого не было. Бродили они по дорогам, людей не трогали. Питались мертвечиной, часто видели, как они на кладбище могилы разрывали. Особенно много появилось их после войны. Как они стали упырями - никому не ведомо. Брели они по дорогам домой. Родственники, конечно, рады были им. Но со временем понимали, что с ними что – то не так. Прятались они от солнца, избегали серебряной посуды. Вонь от них постоянная. Ночами исчезали, а утром появлялись в грязи.
Вот тогда родственники и понимали: с кем имеют дело. А как похоронишь, если он близкий тебе человек, ходит и разговаривает. А во время голодомора, они заходили в хаты к ослабленным людям, сидели и ждали, когда те помрут, чтобы потом съесть их.
Мало того, если понравишься ты упырю, то будет преследовать тебя, пока ты или упырём не станешь, или не помрёшь от страха.
После таких рассказов деда, Виктор не то, что заснуть, из-под одеяла вылезти боялся. И вот, кажется, рассказы деда воплотились в реальность. Все детские страхи снова вернулись.
Сомов на четвереньках полез вдоль могилы и нос к носу столкнулся с жутким лицом покойной Цыганки. Виктора словно облили холодной водой. Вскочив во весь рост, он ринулся вперёд, туда, где горели огни жилых домов. Перепрыгивая через гробницы, он, словно кавалеристский конь, нёсся вперёд. Казалось, ещё немного и он покинет проклятое место, как вдруг, после очередного прыжка, Виктор полетел в свежевырытую могилу. Приземление оказалось удачным, он мягко свалился на бок. При этом зубы лязгнули так, что свело скулы. Виктор попытался встать и, подпрыгнув, ухватиться за край могилы, но появившаяся голова со звериным оскалом помешала ему. Любка вытянула руку, пытаясь схватить Сомова. Виктор присел на корточки, моля Бога, чтобы эта тварь не надумала прыгнуть на него. Он не знал: сколько провёл времени в яме. Согнувшись калачиком, он продрожал всю ночь, а над ним нависла тень Цыганки. Лишь после того, как начало светать и запели первые петухи, покойница исчезла. Виктор посмотрел наверх и убедился, что она его оставила в покое. Тогда он стал кричать. Наконец, Сомов услышал голоса. Над ямой наклонилось несколько удивленных мужчин. Одного из них Виктор хорошо знал.
- Ты как сюда попал?! – воскликнул знакомый.
Сомова достали, и один сердобольный станичник преподнёс Виктору стакан самогона. Тот, словно воду, одним залпом опорожнил стакан. По телу разлилась приятная истома. Захотелось спать. Сомов достал ключи от машины и пятитысячную купюру и подал знакомому.
- Ваня, - проговорил он,- у меня за посадкой машина заглохла. Бензин кончился. Пожалуйста, залей и отгони ко мне домой. Я в долгу не останусь.
Не отвечая на расспросы своих спасителей, Сомов помчался домой.
Ещё с порога он сбрасывал с себя грязные вещи и с наслаждением стал под душ. Он понимал, что на работе никто не поверит о его злоключениях, но ему уже было всё равно. Выйдя из душа, он что – то взял из холодильника и, засыпая на ходу, рухнул на кровать.
Сквозь сон он услышал, как подъехала машина. Сомов с трудом поднялся, забрал ключи и снова завалился спать.
Проснулся он от зверского голода. Было уже темно. Виктор зажёг свет и отправился на кухню. Сделав яичницу с колбасой, он с наслаждением стал поглощать пищу. Насытившись, Виктор решил привести себя в порядок.
Подойдя к зеркалу, он перепугался. Заросший, с шишкой на лбу и поцарапанным лицом, он выглядел ужасно, но поразило его то, что его волос наполовину стал седым.
- Надо забыть весь этот кошмар, - подумал Сомов, - иначе я сойду с ума.
Приведя себя в относительный порядок, Виктор прилёг. Снова перед глазами стали витать ночные ужасы. Чтобы забыться, Сомов налил себе рюмку водки и, выпив, прилёг. Он уже начал дремать, когда визжащий звук, словно кто – то гвоздём скоблил по стеклу, разогнал сон. По телу от такой музыки поползли мурашки.
- Какой идиот решил мне нервы потрепать? – зло подумал Виктор и, не включая света, подскочил к окну. За стеклом он увидел оскаленное лицо Любки Цыганки. Она ногтём скребла по стеклу, словно просила, чтобы её впустили. Сомов отпрыгнул к двери.
- Неужели я сошёл с ума? – лихорадочно думал он. – Когда же это прекратиться?
Он пожалел, что так и не выучил ни одной молитвы за свою жизнь. Мысленно он обратился к Богу, чтобы тот оградил его от нечистой силы.
Скрежет за окном прекратился. Виктор подкрался и осторожно отодвинул занавеску. На улице никого не было. Вздохнув с облегчением, Сомов стал осторожно пятиться к кровати и прилёг. Он стал прислушиваться, но тишину ничего не нарушало. Тогда Виктор повернулся, чтобы укрыться одеялом, и увидел лежащую рядом с собой Любку Цыганку. Она схватила голову Сомова и потянула к себе. Паника и ужас парализовали Виктора. У него не было сил сопротивляться. В глазах потемнело, и он провалился в пустоту.
Очнулся Виктор от того, что болела спина. Он лежал в кромешной темноте на чём – то твёрдом. Запах ладана был невыносим. Першило в горле, и было тяжело дышать. В руках оказался какой – то предмет. На ощупь он определил, что это крест.
- Какого чёрта? – выругался Виктор и хотел подняться, но ударился головой о доски. Он стал шарить руками вокруг себя. Наконец, страшная догадка поразила его: «Он в гробу!»
- Помогите! – закричал Сомов, но звук получился какой – то глухой.
Повернувшись на спину, Виктор изо всех сил упёрся спиной в крышку гроба.
Силы были на исходе. Паника и ужас наполнили каждую клетку его мозга. Дышать становилось всё трудней. Виктор уткнулся головой в подушку, набитую стружками, и зарыдал…
0

#20 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 23 декабря 2017 - 12:06

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

19

КАМЕНЬ НА РАСПУТЬЕ


(рас-сказ-ка)

«…Едучи путём – дорогою, близко ли, далёко ли, низко ли, высоко ли, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, наконец, приехал богатырь в чистое поле, в зелёные луга. А в чистом поле на распутье дорог стоит мрачный седой камень, поросший мохом. На нём – зловещая надпись: «Кто поедет от камня сего прямо, тот будет голоден и холоден; кто поедет в правую сторону, тот будет здрав и жив, а конь его будет мёртв; а кто поедет в левую сторону, тот сам будет убит, а конь его жив и здрав останется».

Испокон веков стою я на этом перепутье, с тех самых пор как откололся от глыбы Познания, летящей в бесконечном пространстве Великого Космоса, и упал на эту планету. Стою каменным истуканом, беседую сам с собой и указываю путь – дорогу путникам. Ко мне подходит одна дорога, а от меня уходят три. Вначале я просто наблюдал за тем, что происходит вокруг, смотрел и изучал непонятных, тогда, для меня существ на двух ногах, проходивших мимо и останавливавшихся ненадолго рядом. Я хорошо понимал их мысли, но не сразу научился понимать их слова, которые они произносили, вроде бы это было и не трудно; они называли себя людьми и тоже были частью Космоса, а их волновые колебания и импульсы имели те же диапазоны и частоты, но часто их мысли имели противоположное значение и не совпадали с тем, что они произносили вслух, и это было мне не понятно, так как не укладывалось в прямолинейность космического бытия. Позже я узнал, что это была неискренность и обман. Люди не понимали того, что обманывая другого, они сами оставались обманутыми. А затем люди уходили по разным дорогам, некоторые возвращались, а некоторых я больше не видел, потому что они погибали, выбрав не тот путь.
А потом появился Он, высокий и худой старец, одетый в длинную и светлую одежду, с белой бородой и синими глазами. Остановился возле меня и, укрывшись в моей тени от палящих лучей солнца, просидел в молчании с вечера до утра, прижавшись ко мне спиной, смотрел на ночное небо и яркие звезды и его мысли наполняли меня чистотой Вселенского разума и я тоже мыслил вместе с ним. В нем чувствовалась огромная сила знаний и мудрость. Я чувствовал боль и ясно понимал его мысли о происходящем в мире: о человеческой жадности и предательстве, о лжи, поедающей человека, о вечном поиске человеком птицы счастья и справедливости. Он мысленно поведал мне многое о том, что видел на своем жизненном пути, а я поделился с ним частью своих знаний и рассказал ему о трех дорогах, которые лежат за мной и уходят вдаль, за горизонт.
- А разве люди не могут жить в дружбе и любви друг к другу? – Спросил я у него, стараясь придать своему вопросу – мысли вид собственной мысли старца.
- Могут, – как бы сам себе ответил старец, - только для этого они должны изучить законы Мироздания и верить в них и они должны понять суть своего существования и цель своего предназначения.
- Но, это, же так просто!
- Нет, это не просто, этому нужно учиться постоянно, и постоянно работать над собой и своим сознанием, а люди не хотят долго учиться, им нужно всё сразу и сейчас. В них много зависти и мало добродетели, поэтому они даже на своих ошибках не хотят учиться! Не говоря о Вере!
- А что если попытаться указать им Путь? Да, указать дорогу, которую они должны будут выбрать сами, вот, хотя бы из этих трёх, идущих от этого камня. Он будет как «камень преткновения» - начальный камень на Пути к Созиданию! Может тогда верующие и неверующие в Добро, соблюдающие и не соблюдающие Вселенский Закон, выберут свой, правильный или нет, путь. И пройдут его. А если нет, то – нет.
- Да будет так! А на камне я напишу пожелания для желающих и ищущих!
И взял старец обломок от меня и начал своё Великое праведное дело – писать на моём каменном теле СЛОВА. Это был наш с ним совместный труд – воплощение человеческого желания и небесного сознания. В течение нескольких дней и ночей, под лучами Солнца и при свете Луны, высекал он истину, подсказываемую ему разумом и мной, частицей космической глыбы Познания. Через несколько дней на мне красовалась надпись:
«- Как пряму ехати –
живу не бывати –
нет пути ни прохожему,
ни проезжему,
ни пролетному…
- Направу ехати –
женату бытии…
- Налеву ехати –
богату бытии…»
А потом Он ушел, опираясь на посох и его высокая, чуть ссутулившаяся, фигура ещё долго была видна на фоне чистого голубого неба, пока не скрылась за горизонтом, навсегда.
Много людей, с тех пор, пешими и конными останавливались передо мной, читали надпись, а потом шли дальше. Многие счастья пытали, да не многие его нашли: одни не туда пошли, другие не с тем пришли, третьи не то искали. Сколько их, богатырей и проходимцев разных, стояло возле меня, голову склонив да вчитываясь в слова. Много, ох много! Слова - то читали, а смысл не отыскивали и уходили в разные стороны, да в основном не туда, куда следовало! И помочь я им ничем не мог: говорить не умею, рук – ног не имею, одно могу - изнутри на себе, снаружи, слова – подсказки писать, а уж путнику выбирать.
Сколько воды с неба пролилось, сколько травы вокруг меня росло и полегло. Врос я уже в землю чуть не вполовину и сколько раз уже ветра и дожди стирали мои надписи совсем, а я их снова подновлял. Времени много уходит на их написание. Только те слова в надписи, что в землю ушли, не обновляются более, так что последние две строчки уже и не видно. Никому.
А копать вглубь никто не хочет. Всё поверху читают, вглубь не заглядывают. Наклоняться же надо. Видимо старец был прав тогда:
«…этому нужно учиться постоянно, и постоянно работать над собой и своим сознанием, а люди не хотят долго учиться, им нужно всё сразу и сейчас. В них много зависти и мало добродетели, поэтому они даже на своих ошибках не хотят учиться! Не говоря о Вере!»
0

Поделиться темой:


  • 6 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей