МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: «Триумф короткого сюжета» - реализм, рассказ о жизни (до 15 тысяч знаков с пробелами). - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 9 Страниц +
  • « Первая
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

«Триумф короткого сюжета» - реализм, рассказ о жизни (до 15 тысяч знаков с пробелами). Конкурсный сезон 2018 года.

#51 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 04 февраля 2018 - 11:28

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

50

ВЫБОР


Время медленно отсчитывало часы жизни вот уже тридцать шесть лет. Эти годы сплетались в одну длинную нить, с шероховатыми узелками и чёрно-белыми волокнами на ней. Казалось судьба, с её причудливым чувством юмора, уже перестала удивлять, бросаясь в крайности и преподнося невероятные сюрпризы. Но со следующим её завитком, всё сильнее ощущалась злая ирония над новыми надеждами.
Вадим уныло подошел к окну, прислонившись разгоряченным лбом к холодному стеклу. На улице шёл густой снег, и мягкие хлопья медленно кружились на ветру, опускаясь на землю воздушным покрывалом. Дети с веселою вознёй играли в догонялки, жизнерадостным смехом наполняя морозный воздух. Вот она – жизнь за окном, беспечная и прекрасная, словно нет вокруг ни скорби, ни пустоты.
Нехотя оторвав взгляд, Вадим отошёл в сторону, проведя рукой по крышке пианино. Инструмент одиноко стоял в углу, возвышаясь мрачным очертанием на фоне белой стены. Медленно усевшись на небольшой стул, Вадим закрыл глаза. Затем его длинные пальцы ловко и мастерски начали исполнять произведение Георга Генделя. Сочинение любимого композитора разгоняло хмурые мысли, когда звучали потрясающие ноты несравненной музыки.
Но едва последние, волшебные звуки растворились в пространстве, оставив на душе волнительный след, Вадим резко встал. Он набросил на плечи куртку, и размашистым шагом вышел на улицу. Снежинки кружились в быстром хороводе, ложась на взлохмаченные волосы и бледное лицо. Низко опустив голову, Вадим побрёл в неизвестном направлении, не обращая внимания ни на прохожих, ни на проносящиеся автомобили, под колёса которых едва не попал. Ноги сами несли куда-то мимо серых домов и голых деревьев с корявыми, изогнутыми ветками. И только когда он очутился на одиноком мосту через небольшую реку, внезапно остановился. Вадим уставился на тёмную, вздрагивающую гладь воды, словно увидев в ней спасение. Он так устал от разочарований в жизни и чёрных полос, что не осталось сил сопротивляться неведомому зову. Странная, навязчивая мысль упрямо возникла в мозгу, пульсируя выходом из тупика. Всего шаг – один и последний, чтобы навсегда избавиться от бремени неудачной жизни. Ещё немного, и ощутить свободу и покой, к которому долгие годы стремилась душа.
- Надеюсь, Вы не собираетесь прыгать? – раздался рядом низкий голос.
Вадим вздрогнул, резко обернувшись. Справа от него в инвалидной коляске сидел парень лет двадцати пяти. Он с интересом рассматривал мужчину, а в зелёных глазах застыло удивление.
- Нет. С чего мне прыгать?
- Не знаю. Показалось, что Вы размышляли об этом.
- Я задумался о другом – раздражённо соврал Вадим.
- Это хорошо. Поверьте, жизнь не такая скверная штука, как может казаться. Я это знаю, как никто другой.
Вадим недоумённо взглянул на парня.
- Вы так думаете? – с сарказмом бросил он - У меня другое мнение на этот счет. Вы слишком молоды, чтобы понимать, как жизнь может быть несправедлива.
В глазах юноши на секунду промелькнула обида, но он быстро справился с собой и улыбнулся.
- Поверьте, мне это очень хорошо известно. Знаете, сколько раз я задавался вопросом, почему из всех миллиардов людей, живущих на Земле, я попал в небольшой процент тех, кто с детства не может ходить? Разве это справедливо? Я доказывал себе, насколько предвзята жизнь, а потом понял одну вещь – не надо искать виноватых, тем более сокрушаться о своей судьбе. Думаете, Ваши страдания так велики? Не хочу обидеть, но оглянитесь вокруг, и поймёте, что на этой планете для каждого есть свой уголок. Может быть не райский, но и не самый плохой. И там можно найти счастье и обрести покой. Главное - иметь мужество и силы для его поиска. Ведь сдаться намного легче, чем продолжать бороться.
Вадим молча повернулся к реке. Что-то странное в этих простых словах заставило задуматься. Сейчас он стоял здесь, на пороге вечности, и только один шаг отделял от забвения. Ещё несколько минут назад он готов был сделать его, и вдруг засомневался. Может, парень прав? Возможно, его жизнь не настолько мрачна и пуста? Да, в ней было много неприятностей и боли, но ведь радость и любовь тоже освещали её грани. Этот вечный выбор между светом и тьмой, верой и отчаяньем, жизнью и смертью. И именно сегодня Вадим понял, что выбирает жизнь. В его глазах огнём зажглась надежда, и мир вокруг стал невероятно красочным и большим.
- Спасибо, – повернувшись, и порывисто протянув руку юноше, вымолвил он – Вы дали мне неоценимый совет.
Парень улыбнулся, пожав руку. А когда Вадим быстрым шагом пошёл прочь, ещё долго смотрел ему вслед. Ведь семь лет назад на этом же мосту, он сам наблюдал за тёмной гладью воды. Его мучили те же вопросы, и случайный прохожий дал такой же совет. С тех пор он ни разу не пожалел, что сделал правильный выбор – жизнь вместо зовущей смерти.
0

#52 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 04 февраля 2018 - 11:43

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

51

ЧЕЛОВЕК ИЗ ПАНГЕИ

Это был он, Яков Арнольдович Канупкин. Смешно рассчитывать на открытость и детскую непосредственность от человека, имеющего такое имя и такую фамилию, и поэтому, когда он вошел, назвал мою фамилию и представился, у меня тут же возникло непреоборимое желание переслать его к кому-нибудь из коллег. В принципе, я и попробовал это сделать, но Яков Арнольдович заявил, что имеет рекомендательные письма и я тут же обмяк. Мне ещё никогда не писали рекомендательных писем. Получение рекомендательных писем – это стиль жизни в стиле ампир, это осознание собственного статуса, это, в конце концов, рrofession de foi или – мировоззрение…
Мои экзальтации закончились быстро. Предоставив мне возможность десять секунд поторчать в виде капитана де Тревиля, старикан сел, сообщил, что ему необходима юридическая поддержка и предъявил письма. Документы были составлены грамотно. Их было два. Первое имело такое содержание: моя фамилия и – адрес адвокатского бюро. Последнее: моя фамилия и – мой телефон. Старичок назвал какие-то имена, которые в адресной книге моей памяти не значились, и уставился на меня с подозрением. Его лицо было оформлено в добролюбовском стиле, и кто защищал, тот знает, что от держателей именно таких портретов следует ожидать в последствие обвинений, основанных на пресловутых жупелах вроде ссылок на прекрасное прошлое, на те годы, когда адвокаты были нормальными людьми, а теперь – хоть плачь.
Тем временем господин Канупкин, чтобы сократить алгоритм повествования, первым делом объявил, зачем пришел. И я тут же поскучнел. Активировать на работу такого жуира как я могут только уголовные дела с трупом, разбоем или контрабандой. А тут детский сад какой-то, как в Америке: он собирается покупать квартиру, и в этой связи у него есть подозрение, что ему нужен адвокат. В России-то адвокат обычно нужен, когда квартиру уже купят… Как только это прозвучало, я напряг память, чтобы попытаться вспомнить имена лиц, написавших рекомендательные письма, и одного таки вспомнил. Это он месяц назад, будучи мною в процессе поверженным, кричал в коридоре суда, что таким адвокатам как я нужно руки отрывать. Не помню точно, но, кажется, руки. И с лицом пирата обещал, что я его ещё вспомню.
Месть подается горячей, о, да…
Я уже открыл рот, чтобы сослаться на чрезмерную занятость, как вдруг Яков Арнольдович произнес, зная, вероятно, что делает:
- Я готов хорошо заплатить.
Меня это не потрясло. Примерно я представляю, что в понимании этих моветонов, которые одеваются уныло, поэзии и живописи не признают, а музыку презирают, означает «хорошо». И назвал сумму, втрое превышающую разумную – это был последний и самый надежный шанс отделаться от посетителя. Яков Арнольдович, едва дав мне договорить, сообщил интимно:
- Вы уже не смешите меня этими деньгами, я пожилой человек, а это не гонорар, а ясли какие-то, я согласен, как вам не стыдно.
И вслед за этим, то ли с целью расположить меня к себе, то ли предупреждая о последствиях, кои могут наступить в результате моей возможной незрелой попытки превратить его в дервиша, Яков Арнольдович поведал мне эпизод из своей биографии.
- Летел я тридцать лет назад из Иркутска в Красноярск, - сказал он и посмотрел на меня. – Это город такой.
- Красноярск или Иркутск? – решил я соответствовать его представлению обо мне.
- Мне очень не хватает участия влиятельного адвоката, - ответил он, отвлекаясь от канвы повествования. – Ещё больше мне не хватает нормального артериального давления. Особенно в дождливую погоду. А вот в чем я совершенно не нуждаюсь, так это в ваших чувствах юмора, молодой человек. Красноярск, конечно. И вот сижу я в кресле, на мне ветровка, и из ветровки краешек паспорта выглядывает. А рядом со мной, со стороны краешка, сидит подозрительный молодой человек. Он мне сразу не понравился. Мы ещё взлетали, и я спросил по-дружески, чтобы сразу расположить: «Куда летите?», а он посмотрел на меня так, знаете… Такое лицо бывает у людей за мгновение до признания в убийстве. И чего бы честному человеку не ответить, это же нормально, я считаю? И вот летим мы, летим, и прилетаем…
- В Красноярск?
- Ну а куда ещё? Встали, идём к выходу, я за карман – хвать! – а паспорт-то – тю-тю! И всё так сразу понятно сразу... Кричу стюардессам: «Держите вора! Держите, он паспорт у меня украл!». Пилоты выбежали и предложили этому молодому человеку уже доказать, что он честный человек. Ну, само собой, я знаю схему работы этих подлецов, и поэтому потребовал, чтобы обыскали всех. Один крадет, передает второму, тот сходит… Всё как в автобусах. Вызвали милицию. Те приехали и стали пассажиры проходить по одному. Красноярск и милиция в восьмидесятые, это, понимаете, не сегодня. Всех проверили – карманы, вещи, одежду, всех. Троих там так вообще до трусов раздели. В машину завели и раздели. А кто не хотел проверяться – так их, знаете, без сегодняшних книксенов – в мокрый асфальт, и - в наручники. А тогда ещё, помню, дождь шел, грязь, лужи… Давление скачет… В общем, не нашли паспорт. И тут стюардесса выходит и говорит: «Ваш паспорт, товарищ, он под вашим сиденьем лежал». Скинул, негодяй! Почуял опасность – и скинул. Или подсказали ему, что нужно скинуть, скорее всего... Вот так вот. С тех пор, знаете, я людям не доверяю, - Яков Арнольдович покосился на мой портфель. - У вас вот портфельчик стоит на столе, и расстегнут… Это нормально?
- А что такое? – заинтересовался я.
- Кто ж портфели не закрытыми на замок на стол ставит? Вы бы его ещё в коридор вынесли. Сунут руку – и прощай документы.
- Так здесь же никого кроме нас нет?
- А если зайдет?
- Кто зайдет – суббота? Это адвокатское бюро. Здесь только вы и я.
- И вот как мне доверять вам свои большие деньги, если вы даже свои документы сохранить не можете?
Я убрал портфель под стол.
- Кого вы обмануть хотите? - тихо и упрямо произнес он.
- Я закрыл!
- Вы просто клапан наложили. Я слышал.
Я вынул портфель, щелкнул замком и задвинул портфель ногой под стол. На его лице продолжало сохраняться бранчивое выражение.
- Как вариант, - сказал я, - можно поставить на него сейф.
- Вас когда-нибудь обманут, - предсказал Яков Арнольдович.
Через полчаса переговоров мы вышли за порог, чтобы направиться к риэлтерам. За такие деньги не поработать полчаса в их кабинете преступление. Едва я закрыл дверь консультации, он огляделся, придвинулся ко мне, как Муравьев-Апостол к Рылееву, и напомнил:
- На столе осталась печать.
- Ну и что?
- Вы хотите, чтобы её украли?
- Кто? На первом этаже охранник, в этом четырехэтажном здании только он, я и вы!
- А вам не приходило в голову, что здесь мог кто-то спрятаться?
Если бы не десять тысяч рублей, я бы его ударил, бог свидетель… И это был бы первый случай в истории российской адвокатуры, когда бы адвокат избил клиента за то, что тот ему переплатил.
- А вам не приходило в голову, что утрата печати «Оплачено» нас не разорит?
- Вы всё-таки упрячьте печать в сейф, я настаиваю. Я должен быть уверен, что имею дело с серьезным человеком.
Я открыл дверь и запер печать в сейф. По лицу Якова Арнольдовича нетрудно было догадаться, что это не вполне его устраивает. Я взял книжку ордеров, пульт от вентилятора, малахитовый прибор, тоже поместил в сейф, и хотел уже бросить ключ в стол, и уже выдвинул для этого ящик, как вдруг нашел на лице Якова Арнольдовича неестественную белизну.
И положил ключ в карман.
После визита к риэлтерам придется вернуться, разложить всё на свои места и положить ключ в ящик. Иначе завтра среди коллег будут ходить слухи, что управляющий партнер запер все имеющееся в оперативном управлении имущество консультации в сейф и унес ключ от него с собой…

С тех пор прошло полгода. Без бестолковой работы я все это время не оставался, поскольку у Якова Арнольдовича два-три раза в месяц возникали подозрения, при которых он начинал осознавать, что без влиятельного адвоката ему не обойтись. В последний раз мы встречались пять дней назад, четверо взмыленных грузчиков внесли в его квартиру пианино от. Steinway & Sons. Он требовал моего присутствия во время осмотра, словно я был тем, кто мог уличить в халтуре если уже не самого Стэнвея, то хотя бы кого-то из его непутевых сыновей.
Он беззуб, сед, у него огромная голова и узкие плечи; когда смотрит на вас, наклоняет голову и двигает ушами. Правый глаз у него меньше левого, а из одежды предпочитает серую китайскую куртку, поношенные сандалии и короткие костюмные брюки времен начала судебной реформы – нет, не этой, предыдущей… Из-под брюк которых виднеются всегда синие хлопчатобумажные носки, они в супермаркетах по десяти рублей за пару. Зимой он сандалии заменяет на теплые ботинки, мятую сочинскую кепи - на кроличью ушанку, а поверх куртки накидывает полушубок. По моим подсчетам, за эти шесть месяцев он заключил различных сделок на семь миллионов триста пятьдесят тысяч рублей.
Мои чувства к таким людям неоднозначны, смешаны мои чувства к таким людям… Они копят деньги, делают деньги из денег, каждый час жизни тратя на подсчеты и страдая от недочетов, они, как и Яков Арнольдович, не имеют ни детей, ни родственников, которым нужно помогать, или которым на закате собственной жизни можно будет передать накопленное. Их цель – копить, в этом смысл их жизни и все иное они отторгают как препятствие к главной цели.
А тогда грузчики стянули с пианино целлофан и удалились, огорченные отказом в премии на бутылку, старик поднял крышку, уселся за инструмент и положил руки на клавиши…
- Вам не показалось, что проседает туше форте? – спросил он меня голосом Берии, закончив играть.
- Что это было? – спросил я тихо.
- Это был Моцарт, черт бы вас побрал! - поморщившись, он закрыл крышку и положил на неё купюры для меня.
Не это я имел в виду, когда спрашивал. Я знаю, что это был Моцарт.
– Чем вы живете, молодой человек? – стегал он меня вопросами. - Каковы ваши цели в жизни? Расскажите, я слушаю!
Я вышел, не ответив.
Пять дней я терпеливо ждал, когда он почувствует во мне необходимость такую же, какую теперь чувствовал в нем я. Моцарта в его исполнении совершенно не увязывался в моем понимании с почти неряшливым внешним видом и отрицанием уюта. Кто-то внутри меня требовал разоблачения старика и приказывал устранить противоречия между тем что я видел, слышал и чувствовал.
И звонок раздался.
Я узнал знакомый номер и обрадовался.
- Да! – бросил в трубку я, уже готовя лицо к усмешке.
Но звонил не он…
Когда приехал, старика уже не было, его увезли. На пороге квартиры уже потеряла блеск постаревшая лужа крови, на обоях в прихожей как мазки кисти горели отпечатки его окровавленных ладоней. Вещи в комнатах были выворочены из шкафа и комода, на рояле валялась застиранная рубашка. Её рукав свисал и я заметил, что на манжете нет пуговицы.
- Его убили на пороге, а потом долго искали в квартире деньги и ценности, - уже зная, кто я, сотрудник уголовного розыска бросил на рояль пачку документов: квитанции, счета, исписанные рукой старика листы бумаги. - Посмотрите, вам должно быть интересно.
Подойдя к нему, я вынул из его губ сигарету и затушил её в тарелке, на краешке которой лежал маленький, засохший кусочек хлеба. Старик никогда не выбрасывал еду и никогда не курил.
- Что это?
Полицейский присел на стул перед пианино и, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал:
- Как я понял из его письменных отчетов самому себе, пять последних лет жизни он занимался тем, что покупал новостройки. Дожидался, пока дом сдадут и продавал. На вырученную разницу покупал пианино и передавал в детские дома и сады.
Немного помолчав, он добавил:
- Старики, они доверчивы как дети. Кто-то постучал, он и открыл.
Я знаю, что было не так.

Сидя на куче земли, я курил и наблюдал, как двое крепких парней, уйдя уже по грудь, остервенело рвут из-под себя землю. Больше наблюдать было некому. Его и забирать-то кроме меня никто не пришел. Земля на этом кладбище дорого стоит. Поэтому, наверное, они и копают так быстро.
В конце концов, один из них, сдувая капли пота с губ, бросил:
- Слышь, памятник-то прям сейчас негоже ставить. Земля осядет, его перекосит. Через год бы?
- Ничего, - ответил я, - через год приеду, дам тебе немного денег, ты и поправишь.
- Отчего не поправить, - успокоился он. – Поправим!
Через час они закончили, я дал им ещё и они ушли.
Допив из стакана, я сунул его в карман и в последний раз посмотрел на плиту.
«Любим, помним».
Прости меня, старик, за эту ложь. Помнить буду я один.
Но знаю: тебе так этого не хватало...
0

#53 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 06 февраля 2018 - 14:08

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

52

ПМС-80

Дождь падал с какой-то обречённой, маниакальной частотой. Тук, тук, дон, дон. И слышалось глухим отголоском: потом, потом...
Холодная и непредсказуемая осень наконец-то проснулась. Может быть, потому, что растянувшееся бабье лето скорее напоминало весну, а, может, потому, что за последние годы зимы перестали удивлять холодом и снегом. Наверное, именно от этого резкий холодный дождь, почти что снег, посыпавшийся с утра, казался совершенно неожиданным после вчерашнего тёплого дня.
Танечка не была готова ни к резкому похолоданию, ни к слякоти. На самом деле ей хотелось одного – отдохнуть. Но усталость так прочно сплелась с клетками тела, что никакой отдых не помогал. Ей очень хотелось оказаться на необитаемом острове. Может быть, там она смогла бы расслабиться, но только мысли о работе, кредите и доме, в котором постоянно что-то надо чинить, не дали бы такой возможности даже в столь уединённом месте.
Плотнее замотавшись в платок и затянув пояс на пальто, она медленно шла по набухшей от дождя дороге в сторону остановки, от которой её забирал служебный автобус. Настроение паршивое. Болела голова, тянуло грудь и низ живота.
Автобус подъехал как всегда точно по расписанию, и это, с одной стороны, было хорошо, потому что определённость это всегда хорошо, а, с другой, не давало возможности опоздать, проспать, а значит снова наступить на горло своей песне. Она не любила рано вставать, но работа есть работа – каждодневное преодоление «не хочу» и «не могу».
Иногда ей казалось, что она живёт ради того, что бы доказывать себе и окружающему миру, что вот она – такая маленькая и беззащитная – добилась всего сама в своей жизни, потом и кровью выстрадала своё счастье. Потому что ничего ей никогда не давалось само собой. Всё. Только. Через каждодневный. Изматывающий труд.
Хотя какое счастье? Только видимость. Да, есть работа. Да, есть свой дом. Да, есть муж. Но всё это – ненастоящее, просто картинка, иллюзия счастливой жизни, которую она старательно поддерживает, исполняя роль состоявшейся успешной женщины, перед коллегами и родственниками. А что же осталось в ней? Ничего. Она как тростниковая палочка, пустая внутри и пожеванная до такой степени, что ей невозможно писать, но, несмотря на это, кто-то всё-таки пытается что-то вывести на свитке жизни, но только рвёт и шкрябает пергамент…

Автобус медленно тронулся от остановки со странным названием «Путевая машинная станция-80». А дождь всё так же выстукивал: затем, потом…
0

#54 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 06 февраля 2018 - 18:25

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

53

ТЕРЕНТИЙ


Не в натуре деда Терентия сидеть без дела. Он постоянно чем-нибудь занят. Даже когда ничего не делает. Выйдет, задумавшись, во двор, постоит немного; потом подойдёт к забору, поправит наклонившийся столбик. Поднимет с земли половинку кирпича, отнесёт в укромное место – когда-нибудь пригодится. Даже на лавочке за разговорами Терентий зачастую выстругивает потихоньку ручку для стамески или иную какую мелочь.
Терентий уже разменял девятый десяток, но сила в руках ещё играет. Троим своим сыновьям он помог отстроить собственные хоромы. С четвёртым, самым младшим сыном Федькой он жил в одном доме. Не разрешил ему отделяться, когда тот женился. Надеялся передать ему все секреты столярного дела. А мастер Терентий первостатейный – одно слово краснодеревщик. Во многих домах Атбасара стоят вещи, сработанные его руками: комоды, столики, стулья.
Проходя с Федькой, как он до сих пор его называет, по городу, Терентий обычно не удерживается, чтобы не сказать:
– Мои наличники на этих окнах. А вон, видишь, крыльцо у того углового дома? Тоже моя работа…
Фёдор вплоть до своего тридцатилетия помогал отцу в его столярных делах. Уроки Терентия не прошли для него даром. А обучал он круто. Раз заставил Федьку самостоятельно сделать десять оконных рам. Предупредил:
– Не шибко торопись. Делай по размерам, а не на глазок.
Два выходных дня Фёдор не разгибал спины в домашней мастерской, оборудованной в просторной пристройке, куда вела дверь прямо из дома. Рамы получились ровненькие как на подбор. Фёдор ожидал, что хоть одно скупое слово похвалы нечаянно соскользнёт с губ привередливого Терентия.
Явился Терентий принимать работу, видно, специально хотел проверить сына, на что он способен. Поставил первую раму на верстак, осмотрел с профессиональным прищуром. Попробовал раму ручищами наперекос – планки чуть-чуть шатались. Хрястнул раму об пол – развалилась она. Федька едва не заплакал от обиды, но переборол себя: знал, что это не поможет. Взял Терентий вторую раму и тоже через минуту разбил её, отпнув сапогами обломки в сторону. Из десятка рам пощадил лишь две:
– Вот эти годятся, не зря тебя учил…
– Да ведь остальные были не хуже серийных! – не выдержал Фёдор.
– Знаю, что не хуже, – согласился мастер. – Только ты не порть мою марку…
Терентий взял новый брусок, нанёс размеры.
– Вот, смотри!..
Он вырезал лучковой пилой пазы. Провёл рейсмусом вдоль бруска черту. Сделал фальцхебелем выемку под стекло. Постучал немного стамеской и бросил готовую деталь в угол. Принялся за новый брус. Через какое-то время весь угол мастерской был завален деталями. Федька засомневался:
– Да ведь они не сойдутся. Надо к одной раме подгонять…
– А ты попробуй. Ну-ка, собери раму!..
Федька собрал одну раму и удивился, насколько плотно подошли все детали друг к дружке, не то, что у него – даже не перекосишь, сколь ни нажимай. Терентий довольно усмехнулся, разговорился:
– Помню, где-то в тридцатом году пришёл ко мне бывший поп. Говорит, возьми подручным в мастерскую. Я ему: а что ты умеешь делать? Да всё, говорит. Я ему даю заготовку: сделай-ка мне линейку! Он ещё удивился: экое плёвое дело. Через день приносит готовую линейку. Я положил её на доску, провёл карандашом линию. Перевернул линейку другой стороной и рядом провёл другую линию. Они не совпали. Отдал попу его «изделие» и говорю: «Иди!..»
Так бы и пошёл Фёдор по стопам отца, но внезапно его потянуло к железкам. Через дорогу от их дома находился ремзавод, куда после сезона пригоняли трактора или комбайны. Запах мазута был для Фёдора словно эликсир, и он устроился работать на завод. После этого Терентий надулся. Два дня не разговаривал ни с кем из домашних, даже со своей женой Анисьей, которая была второй по счёту и младше его на пятнадцать лет. Но обиду свою не высказал, в себе схоронил. На эмоции он был особенно скуп.
Жизнь научила Терентия изворотливости, у него был особый нюх на опасность. В те далёкие годы это зачастую было вопросом жизни и смерти. Лишь недавно Фёдор узнал, что бревенчатое добротное здание военкомата в тридцатые годы было домом и мастерской Терентия. Он это очень долго скрывал – в его плоть вошло то, что когда-то за одно неосторожное словечко, за малейший проступок, даже просто за неудачную фамилию могли запросто угробить. Такое было страшное время. У Терентия были наёмные работники в мастерской, обычные подмастерья. Стороной ему удалось узнать, что его собираются раскулачивать, а что это такое, он ведал не понаслышке. Людей в одночасье лишали не только всего нажитого, но ещё и ссылали в дикие места на верную погибель. Ночью Терентий погрузил на подводу всю свою ребятню и махнул в степи к кочевникам-казахам, чтобы его вообще не могли найти. Когда лихолетье прошло, он вернулся в Атбасар. Построил новый дом, а о старом долгие годы даже боялся упоминать. Маска непроницаемости стала для Терентия вторым лицом.
Фёдор всегда с удивлением припоминал случай, когда он единственный раз заметил следы растерянности на каменном лице Терентия. Дело было так.
…Во дворе залаял Полкан. Терентий (он сидел на веранде за столиком) отложил газету и вопросительно глянул поверх очков на Фёдора, собиравшего снасти к своей обычной воскресной рыбалке. Фёдор выглянул на улицу.
– Тебя спрашивают.
– Когда уж, наконец, оставят меня в покое, – заворчал Терентий, впрочем, с лукавинкой. – Сколько раз отказывал, нет, по старой памяти всё идут и идут со своими заказами…
На веранду зашёл старик неопределённого возраста, одет он был в дублёнку, несмотря на то, что на дворе стояло бабье лето, и пчёлки в саду брали последние взятки у пожухлых цветов.
– Добрый день! Это вы будете Терентий Санин?..
– День добрый! Если насчёт заказов, то я их давно не принимаю. Не те уже годы. – Терентий решил не затягивать ненужного разговора. Незнакомец, взглянув на висящие по стенам полочки с плотницким инструментом, понял, к чему таков ответ, и сказал:
– Я не за этим приехал с Камчатки. Я – Дмитрий Санин. Говорит вам это о чём-то?..
Вот тут-то Терентий чуть не выронил из рук снятые очки. Он, не моргая, смотрел своими выцветшими глазами на неожиданного гостя, а тот, не дождавшись ответа, стал говорить более подробно:
– В Атбасаре я жил в детстве, примерно до десятилетнего возраста. Отца звали Гаврила. Помню, у меня был старший брат, звали его Терентий. Я приехал с Камчатки уточнить свой возраст и заодно поискать родных, может, кто найдётся. В паспортном столе мне дали ваше имя. Вот я и пришёл сюда…
– Я действительно тоже Гаврилович, – недоверчиво произнёс Терентий. – И у меня был брат Дима. Но он утонул в Иртыше ещё в гражданскую, когда белые отступали. Его мать, а она мне мачехой приходилась, написала, мол, Дима утонул при переправе…
Фёдор, забыв про свои снасти, ловил каждое слово гостя. Вот это да! Явился с улицы человек и называет Терентия своим братом. По рассказам отца он помнил, что Мария, мачеха Терентия, во время интервенции сошлась с белым офицером, который жил у неё на квартире. Её муж Гаврила в это время служил в Красной Армии. Когда белые отступали, вместе с ними подалась в бега и Мария. Она боялась расплаты. Спустя несколько лет она прислала письмо из какого-то далёкого сибирского села. О себе ничего не сообщила, лишь про Диму написала, что утонул при переправе через Иртыш.
Наконец, Фёдор догадался поставить гостю табурет. Анисья выглянула в веранду и застыла в дверях, женским чутьём угадав, что разговор идёт о чём-то далеко не второстепенном.
Незнакомец опустился на табурет. Видно, ему были в новость слова Терентия. Некоторое время он не мог прийти в себя. Пожевал губами, стал рассуждать:
– Не помню никакой переправы. Помню только, что мать оставила меня в Семипалатинском детдоме. Обещала позже забрать, но больше я её не видел. А в детдоме мою фамилию переврали, записали неправильно: Санкин. Теперь вот хочу и фамилию выправить, если найдутся в архивах какие документы…
Фёдор заметил, что Терентий и верит, и не верит словам пришельца. Вглядывается в лицо человека, называющего его своим братом, и, видимо, не находит в нём каких-либо родственных чёрточек. И действительно, незнакомец чернявый, а Терентий – русый.
Наконец, Терентий оглянулся и скомандовал Анисе:
– Мать, собирай на стол!..
Через четверть часа вся семья сидела за самоваром в зале. Анисья расспрашивала гостя о камчатском житье. Терентий настоял, чтобы Дмитрий не возвращался в гостиницу, чемодан заберут оттуда завтра. Пусть здесь останавливается, места много. Дмитрий только попросил никому не говорить, что он с Камчатки, люди разные, ещё подумают, что у него куча денег.
Под вечер Анисья, столкнувшись в дверях с Фёдором, шепнула ему:
– Ты всё-таки посматривай за ним. Шут его знает, что у него на уме. Может, проходимец какой. Ишь, говорит, чтобы никому про Камчатку не сказывали…
Фёдор покачал головой:
– Не похож он на проходимца…
А гость, видимо, чувствовал некоторое смятение домашних. Тон его рассказов стал каким-то извиняющимся:
– Во время войны я работал на лесосеке. Потом обосновался на Камчатке. Каждый год собирался съездить на родину, а сподобился только на пенсии…
На следующий день Терентий с Дмитрием отправились в архив. Пошёл с ними и Фёдор, какая теперь рыбалка, к чёрту! Тут вон какие дела, даже во сне не приснится. Фёдор сразу заметил, что Терентий выбрал не самый короткий путь, а просто так он ничего не будет делать, он всегда себе на уме. И тут до Фёдора дошло: они же будут проходить мимо военкомата. Терентия на мякине не проведёшь, хочет испытать приезжего. Хоть и было ему тогда десять лет, дом-то свой должен помнить. Дом добротный, его и не надо было перестраивать, лишь вывеску прикрепили к стене, да забор меняли несколько раз.
Вот и военкомат по левую руку. Терентий молчит, хитёр. А сам посматривает на спутника. Фёдор видит: Дмитрий сбился с шага, приостановился.
– Постой, постой!..
Жадно оглядел бревенчатое здание:
– Вот он, мой дом!..
Терентий прослезился, обнял Дмитрия:
– Прости, брат, не признал ведь я тебя сначала…
0

#55 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 08 февраля 2018 - 20:46

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

54

СОЦИАЛЬНАЯ ЗАЩИТА


Надежда Михайловна жила со своей любимой дочерью Настенькой в маленьком сибирском посёлке Чистые Ключи. Многие односельчане давно перебрались в города, но Надежда Михайловна в город не стремилась. Она очень любила свой посёлок, раскинувшийся в укромной тени таёжных гор. Любила лесистые ангарские берега, красивые в любое время года. Любила звенящие роднички, давшие название её малой родине. И ходила к ним за вкусной целебной водой.
Была ещё одна большая любовь в жизни Надежды Михайловны – любовь к книге. Читать её научила бабушка, когда Наде не было ещё пяти лет. С тех пор девочка с книгой не расставалась. С первого класса записалась в поселковую библиотеку, где проводила много времени и была самым частым читателем. Библиотечный запах казался ей особенным, волшебным. Она долго искала себе книгу, обходила все полки, с замиранием сердечка листала страницы, ведущие в интересные миры. А потом бережно, как драгоценность, несла выбранную книгу домой. Когда Надю спрашивали, кем она хочет стать, когда вырастет, она, не задумываясь, отвечала: библиотекарем.
После школы Надежда поступила в техникум культуры, окончив который вернулась в родной посёлок и стала работать в своей библиотеке. Она занималась любимым делом и считала себя счастливым человеком. В библиотеку к ней, человеку улыбчивому, общительному, открытому, шли люди. Она и нужную книгу всегда поможет выбрать, и со всеми поговорит, и посочувствует человеку, у которого случилось несчастье, и порадуется вместе с тем, кто стал счастливым. И хоть зарплата библиотекаря невелика, но на жизнь им с дочерью хватало. Да и привыкли они обходиться без излишеств. "Богатство как жир для тела, - считала Надежда Михайловна. – Чем больше жира, тем труднее жить".
Настя была поздним ребёнком. Кроме Настеньки у Надежды Михайловны никого не было. Замуж она вышла в тридцать семь лет и в браке была совсем недолго. Муж её бросил, когда Настеньке не было и года. Он приехал в Чистые Ключи издалека, немного здесь пожил, заскучал и уехал в неизвестном направлении искать другое счастье. Надежда Михайловна не стала подавать на алименты. Зачем быть обузой тем, кому ты не нужен? Она и одна вырастит дочь.
Надежда Михайловна прилагала все усилия, чтобы Настенька ни в чём не нуждалась: стряпала, шила, вязала. Если находилась подработка и свободное время, никогда от работы не отказывалась. А дочь ничего лишнего для себя не просила. И в свою очередь заботилась о матери, берегла её, волновалась за неё. Настя знала, что главная её обязанность – учиться. И справлялась со своим делом блестяще. Все годы в школе была круглой отличницей, предметом гордости учителей. Она побеждала на олимпиадах, выступала с докладами на областных научных конференциях, участвовала в школьной самодеятельности. Успехам обаятельной милой девушки завидовали многие ученики. А учителя не раз говорили Надежде Михайловне, что у Настеньки большое будущее. И эти слова солнышком грели сердце. Так хотелось, чтобы дочь была счастлива.
И вот начался последний школьный год. Потом Насте придётся уезжать из посёлка в город, чтобы учиться дальше. А ей обязательно надо учиться.
В ноябре Надежда Михайловна стала получать пенсию, которая была очень кстати: надо скопить денег Насте к выпускному вечеру, и одеть к лету получше. Всё-таки в город поедет! Больше двух месяцев Надежде Михайловне пришлось замещать заведующую клубом, которая находилась на долгом лечении. Заработанные деньги она отложила для Настеньки. Но тратить их пришлось на другое…
Новый год принёс в дом большую беду. В середине января у Надежды Михайловны резко ухудшилось зрение, и работать в библиотеке стало невозможно. Резкое снижение зрения лишило её и возможности читать книги, с которыми она не расставалась всю жизнь. Врачи прописали дорогие лекарства, на которые ушли почти все скудные сбережения. Но лекарства не помогали, и тогда врачи заговорили о платной операции. На операцию денег не хватало. Надежда Михайловна, узнав, что в школе есть место уборщицы, обратилась к директору с просьбой принять её на работу, хотя бы временно. Директор ей пообещала, а потом отказала: нашлась другая кандидатура. Больше в посёлке не оказалось никакой работы. Надежда Михайловна боялась думать о будущем. В магазине она со страхом узнавала о растущих ценах и с трудом сдерживала слёзы. Что делать? Как жить вдвоём на одну пенсию?
В феврале от отчаянья Надежда Михайловна поехала в районный центр, находящийся от посёлка в ста двадцати километрах, чтобы обратиться в соцзащиту. Для неё, всегда живущей своим трудом, это было унижением, и она решилась на поездку только от безысходности. Сидя в здании соцзащиты на стареньком стульчике, глядя на обшарпанные стены, она успокаивала себя: «Ничего! Я всю жизнь работала, не зная отдыха. А теперь болею. У меня на иждивении дочь. Можно раз и попросить у государства. Оно поддержит».
Дождавшись очереди, Надежда Михайловна пошла на приём к начальнику отдела. Татьяна Викторовна, молодая женщина, сделала расчёты и заявила, что доходы семьи превышают социальный минимум, и нужно приехать в марте. «Много денег ушло на лекарства. Если бы не эти траты, ещё бы можно было жить. Ведь я за последние два месяца неплохо заработала», - в отчаянии подумала Надежда Михайловна и поехала домой «беднеть». Кроме того, она лишилась четырёхсот рублей, которые заплатила за дорогу.
В поисках самых дешёвых продуктов и попытках приготовить из них вкусную еду, прошёл ещё месяц. Надежда Михайловна под разными предлогами отказывалась садиться за стол с Настей. Ела она в одиночестве совсем немного, стараясь, чтобы Настя не видела её бедный ужин. Однажды дочь всё же увидела её за чаем с кусочком чёрного хлеба. В глазах Насти мелькнул испуг. Мама поспешила её успокоить:
- Это вы растёте, вам нужно много кушать. А с возрастом аппетит уменьшается, и еды требуется намного меньше. А чёрный хлеб очень полезен для здоровья.
Настя не хотела слушать маму, которая худела на глазах, но та была упорна.
В середине марта женщина снова поехала в соцзащиту. Опять пришлось долго сидеть в очереди на потрёпанных сиденьях, глядя на которые можно было подумать, что они уже послужили людям верой и правдой лет пятьдесят. Перед глазами на стенде, гвоздями прибитом к тёмной стене, висели белые типографские листы с чернеющими на них мелкими строчками. Надежда Михайловна не смогла прочитать информацию на листках даже в сильных очках.
Желающих попасть за заветную дверь, где сидят «отечественные спасители», было немало. К тому же, Татьяна Викторовна куда-то надолго выходила и, проходя мимо сидящих, высоко несла пышную причёску и громко цокала высокими каблуками по старому линолеуму, потерявшему цвет.
Наконец Надежда Михайловна дождалась очереди и открыла дверь. Она, волнуясь, поздоровалась с работницей соцзащиты. Та еле слышно ответила на её приветствие, глядя в бумаги.
- Татьяна Викторовна, я приехала к вам второй раз. В прошлом месяце мои доходы превышали социальный минимум. Вы мне сказали подъехать в марте.
- А вы не пробовали где-нибудь найти работу?
- У нас в посёлке выбор небольшой. Работы попросту нет. И не всякая мне подойдёт. У меня очень плохое зрение. Нужна срочная операция, а денег нет.
- Что ж, садитесь. Будем считать.
Татьяна Викторовна пощёлкала калькулятором и подняла глаза:
- Ваш доход ещё превышает положенный минимум на сто рублей. Поэтому документы не приму. Не положено. Приезжайте в апреле.
- Но ведь вы всё подсчитали, сказали приехать в марте. Я только на дорогу за два раза истратила восемьсот рублей.
- Надо было Вам самой сосчитать!
- Я думала, что в этом нет необходимости, - растерянно произнесла Надежда Михайловна и с мольбой в голосе продолжила:
- Татьяна Викторовна, у меня совсем уже нет денег. Нам с дочерью приходится выживать. Настя заканчивает в этом году школу. Я больна, а помочь нам некому…
- Ничего. Скоро дочь ваша отучится, пойдёт работать, будет вам помощь.
- Ей нужно учиться дальше.
- Будет совмещать учёбу с работой. Так сейчас многие делают. До свидания. Жду вас в апреле…
- Хорошо. Но очень вас прошу, примите у меня документы сейчас, чтобы мне не приезжать ещё раз, не тратить деньги на дорогу.
- Сказала же: не положено! Документы будут лежать в отказной папке, а вам всё равно придётся приехать ещё раз.
Надежда Михайловна сидела на холодной скамейке в скверике и плакала. Сквер этот украшал территорию районной администрации. Тут же был сооружён большой фонтан, который летом гордо метал ввысь высокую белую струю, и мимо него неспешно шли к парадному подъезду расфранчённые «слуги народа». Главный «слуга», мэр района, два года назад сменил своего предшественника, который наворовался до того, что даже посидел в тюрьме, о чём много писали газеты. Но его оттуда выпустили, и он скрылся в неизвестном направлении. Больше горожане его не видели. Похоже, исчез навсегда. Не вернулись в район и украденные миллионы.
Недалеко от сквера у перехода просил подаяния старик на костылях. С другой стороны притулилась возле дорожки с той же целью стайка худеньких собак. Ещё недавно Надежда Михайловна чем могла помогала нуждающимся, а теперь у самой в кармане пусто, хоть становись с ними рядом. Женщина испугалась своих мыслей, смахнула слёзы и быстро пошла назад, к зданию соцзащиты.
В тёмном коридоре среди шести кабинетов нашла кабинет начальника, с трудом прочитала, что зовут её Татьяна Николаевна. "И её тоже зовут Татьяна", - почему-то подумала Надежда Михайловна, и, постучав, открыла дверь. За столом сидела красивая шатенка лет сорока пяти и что-то печатала на компьютере.
- Татьяна Николаевна, можно мне войти?
- Входите. Садитесь. Слушаю вас, - сказала начальница, продолжая печатать.
Надежда Михайловна, крепясь, стала рассказывать о своей беде. Татьяна Николаевна резко оборвала её в самом начале и, бросив взгляд через очки, сказала:
- Мы сюда никого не приглашаем. Вы сами сюда идёте!
Надежду Михайловну эти слова, сказанные совсем не к месту, хлестнули словно плетью.
- Зачем вы мне это сказали? Я с пелёнок растила дочь одна и ни к кому никогда за помощью не обращалась. Пока могла работать. Сейчас не могу. Болею. А у меня дочь школьница. Я пришла к вам потому, что ничего другого мне не оставалось. А вы здесь на то и сидите, чтобы помогать таким, как мы. Не было бы нас, и вы бы тут не сидели. От вас самих, соцзащитников, надо защищать бедных людей!..
Надежда Михайловна не помнила, как она ушла из соцзащиты, как оказалась в маршрутке. Машина неслась быстро. Мелькали голые деревья, присыпанные снегом. Людей мотало из стороны в сторону на крутых поворотах, из которых наполовину состояла дорога.
- Зачем я такого наговорила? - вертелось в её голове. – Как я могла?! Нервы совсем сдали. Нет, надо держать себя в руках. В любой ситуации.
Через месяц от Надежды Михайловны осталась только тень. Приближалась пора Настиных экзаменов. А там выпускной. Женщина со страхом смотрела на календарь. А Настя с не меньшим страхом смотрела на тающую на глазах маму.
Надо было снова собираться в соцзащиту, но Надежда Михайловна медлила. Стыдно было за свою несдержанность, да и денег на дорогу не было. Она не раз уже собиралась занять у соседей, но боялась, что не сможет отдать. Наконец, после двадцатого апреля получила она пенсию, по какой-то причине надолго задержавшуюся в пути, и, собравшись с духом, поехала.
Очередей в кабинеты на этот раз не было, но бумаг у Татьяны Викторовны не убавилось. И она с досадой посмотрела на вошедшую женщину, ради которой надо было отрываться от срочных дел.
- Татьяна Викторовна… это опять я… Надеюсь, на этот раз ничто не помешает вам принять у меня документы.
- Документы я у вас приму. Но только апрельское пособие получить вы уже не успеваете: мы закончили приём апрельских документов. Зато в июне вы уже сможете получить деньги за май!
Надежда Михайловна в бессилии опустилась на стул, стоящий рядом с ней.
- Я ждала пенсию, - наконец, проговорила она еле слышно. И не знала, что нужно подавать документы раньше двадцатого числа.
- Это только в этом месяце. Пришло распоряжение свыше. Давайте Ваши документы…
Июньский денёк выдался погожим, приветливым. Смеялось солнце, блестела молодая зелень, кружила голову черёмуха. После обеда в школе девяти выпускникам посёлка торжественно вручили аттестаты, а Насте и золотую медаль. А потом все, кроме Насти и её одноклассника Володи, пошли к ожидающему их белоснежному лимузину, чтобы поехать на гуляние в областной центр, который был всего в часе езды от посёлка. Они проедут по красивейшим местам города, будут весело гулять по набережной. Потом до утра будут отмечать окончание школы в кафе, где их ждёт обильный стол и интересная развлекательная программа. Ни у Насти, ни у Володи денег на выпускные торжества не нашлось. А деньги требовались немалые.
Всё что смогла в этот день сделать Надежда Михайловна для своей Настеньки – это испечь красивый вкусный торт. Они в одиночестве чаевали. А за окном медленно гас праздничный дурманящий черёмухой вечер.
После ужина Настя осталась сидеть у окна, взяв книгу, а Надежда Михайловна легла на диван. Она понимала, что дочери не до чтения и книгу она просто держит, а сама сидит в невесёлых думах, глядя в окно на далёкие звёзды. Как она будет жить в этом мире, который отвернулся от неё в тяжёлый момент? Как она, очень добрая девочка, будет выживать среди равнодушия и жестокости? Что ждёт её на пути?
Тяжкие мысли роем теснились в голове Надежды Михайловны, не давали ни уснуть, ни задремать. Она взглянула на часы. Половина третьего. И опять потекли вопросы. Почему она не смогла устроить дочери праздник? Всё ли она сделала для того, чтобы он состоялся? Сможет ли она сделать операцию? А вдруг ещё можно будет работать? И они перестанут бедствовать…
Надежда Михайловна всё же уснула, и сон её был коротким, полным тревоги. Ей снилось, как среди бела дня вдруг стало гаснуть солнце. А она стоит посреди дороги в предчувствии большой беды. От страха она проснулась. Была кромешная тьма. Такой тьмы она ещё не знала.
- Почему так темно? Ведь сейчас лето. Уже должно вовсю светать, - пронеслось в голове, и вдруг холодный ток пробежал по всему телу от страшной догадки.
0

#56 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 12 февраля 2018 - 18:31

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

55

БАБУШКИ И ДЕВУШКИ

Нина Харитоновна прожила обычную, особо ничем неприметную жизнь рядового обывателя.
Когда ей исполнилось двадцать два года, началась великая отечественная война.
Санитарка-Нина выносила полуживых и, уже отошедших воинов с горящих позиций и минированных полей. Возвращала семьям кормильцев-инвалидов. Восстанавливала для новых сражений раненных бойцов. Заботилась обо всех не разделяя: на своих - родных, или на вражеских - немецких …
Была их ангелом хранителем и молитвенным покровителем. При этом сама оказалась дважды ранена.
Солдатская фронтовая молодость в санбате, волшебная как поэзия и стремительная, как часть военной операции, приучила жить одним днем, и на дежурство выходить с тем священным трепетом, с которым стоит иерей у Престола Господня…
После окончания войны выучившись в торговом техникуме, проработала Нина Харитоновна до преклонных лет в рыбном порту бухгалтером-счетоводом. Заслужив драгоценный пенсионный интервал, для спасения души: между огневой зрелой юностью и зовущей вечностью трудилась в приходском храме.
Ближе к середине Великого Поста, стоя на службе в храме у Нины Харитоновны закружилась голова: то ли обморок случился, то ли потеря сознания. Прихожане вызвали скорую помощь.
Врачи проводили обследование. У старушки была слабость, от которой кружилась голова, из-за чего не возможно было прогуляться по свежему воздуху. Наблюдалось устойчивое отвращение от больничной мясной пищи. Нине Харитоновне диагностировали онокостадию, завершающую человеческое земное пребывание. Одиноко живущую ветерана войны и труда, на дому навещала соцработник Татьяна.
Татьяна покупала и приносила продукты. Соцработник не переставала удивляться одинокой бабушке, единственной среди всех ее подопечных, не имевшей стариковской привычки: воспользовавшись удобным моментом плаксиво умолять об общении. Повиснув на локте, настойчиво убеждать, оставляя «в гостях» подольше: посидеть, поговорить, пожаловаться, расспросить какие в городе происходят новости и события. Неведомы были Нине Харитоновне и сопутствующие старческие слабости - все те же: немотивированные слезы, жалобы на свалившееся одиночество и, преувеличенную до неохватных размеров - забытость миром.
От медсестры, с которой Татьяна встретилась в квартире Нины Харитоновны, соцработник узнала, что старушка тяжело больна, к тому же … очень капризна...
Врач предписывал больной принимать куриный бульон, а бабуля, ссылаясь на пост, принимать такое «лекарство» отказывалась. Не внимала Нина Харитоновна и медикаментозным врачебным рекомендациям.
Медики никак не могли убедить больную пересмотреть свое решение, указывая на явную причину болезни - бесконечные церковные посты.
Медсестра Наталья Валентиновна, потеряв терпение, переступив через медицинский этикет, пригрозились старушке скорой кончиной, если та не «образумится». Нина Харитоновна улыбаясь, отвечала, что именно потому, что она соблюдала церковные посты, ей недавно исполнилось девяносто два года.
– Менять питание даже с медицинской точки зрения полезно, – тихо вымолвила ослабленная страдалица.
Священник отец Иоанн, приходивший к Нине Харитоновне исповедовать и напутствовать Святыми Тайнами, так же убеждал чадо не фарисействовать. Слушаться врачей: принимать препараты, употреблять в пищу куриный бульон, несмотря на Великий пост. Духовная дочь отвечала своему пастырю, что онкологическую болезнь на последней стадии куриный бульон не излечит и таблетки не спасут. Для чего тогда нарушать пост, и пичкать себя химией, если все равно конец уже близок.
Отец Иоанн отвечал ей:
- Нина, тебе надо быть моим духовником!
Намаявшись, медики смирились с «прихотями» старого человека - больше не воспитывали.
К Нине Харитоновне часто наведывалась ее духовная сестра Серафима Ивановна. Серафима Ивановна, была младше подруги на шесть лет. Вместе они были еще с конца войны. Вместе помогали при одном храме.
Наталья Валентиновна в одно из своих посещений Нины Харитоновны застала их с сестрой-подругой за воспоминаниями молодости.
В тот день Серафима Ивановна пришла навестить и поздравить Нину Харитоновну с днем Святых жен-мироносиц. Название такого чудного праздника Наталья слышала впервые. Разговорившись за чашкой чая, медсестра узнала, что Нина Харитоновна замужем не была и является девственницей. Ее подруга-сестра, овдовев в войну, замуж вновь не вышла и жила с тех пор одна. Воспитала, родившуюся от брака с погибшим мужем, дочь. Впоследствии помогала нянчить внуков и правнуков.
Наталья Валентиновна, как медработник и, как женщина, была в изумлении и в замешательстве. В свои сорок два года она сделала тридцать четыре аборта. Замуж «пока» не вышла.
Случайно возникающий «будущий муж», по установившейся негласной традиции, устремляясь в осуществление ремонтных замыслов ее городской квартиры, проектировал их совместно возводимый загородный дом, но каждый раз, в самый разгар строительства «прораб» куда-то внезапно улетучивался. Впрочем, как и все «мужья» до него и после него.
Наталья не могла постигнуть: что прячется в ней - отпугивающее для мужчин. Почему все бой-френды после первой совместной ночи исчезали из ее биографии? Ведь она готова была прощать многое, даже – их … законных жен.
Как опытной «подруге жизни» и как медику ей хорошо были известны все предпочтительные зоны сильного пола.
Несколько раз она наведывалась к гадалкам и к экстрасенсам.
Надежду на встречу с «любимым» не теряла, надрывно оповещая всех интересующихся, что все равно встретит своего суженного:
- В сорок лет жизнь только начинается!
Рассматривая себя в зеркале ванной комнаты у Нины Харитоновны, Наталья увидела женщину с мертвенно-бескровным цветом лица и заплывшей в каналы мимических морщин, декоративной косметикой. Два года назад по медицинским показаниям, ей пришлось частично удалить свои невостребованные репродуктивные органы.
Наталью Валентиновну нервировала эта бабушка в соседней комнате. Хоть бы раз эта Нина квакнула, что-нибудь о разваленном минздраве! Ну, или мяукнула бы о недвижимости на Канарах городских политиков! Древний, обветшалый, вымирающий чудик: ничем никогда не раздражаемый, но раздражающе радостный. Подвергающий свой организм нескончаемой встряске от бестолковых постов. Неизвестно для каких целей, запрещающий себе сладкие земные удовольствия: ни разу в жизни не испытавший на себе мужской ласки, не почувствовавший сладострастной неги. Для чего тогда вообще жил этот человек на свете!?..
- Неужели вам ни когда не хотелось, что бы мужчины из-за вас теряли голову? Дрались? Вешались? Неужели вы в молодости не мечтали о большой любви в объятьях и, о страстных поцелуях, - спросила Наталья Нину Харитоновну.
- Бог с тобой, - удивилась такому вопросу Нина Харитоновна. - Зачем же из-за меня вешаться? У каждого человека есть родители, которые переживают за своих детей. Беспокоятся и желают, что бы их сын сделал свой жизненный выбор. А мне за такой соблазн перед Богом отвечать! И для чего мне нужен муж без головы: если он голову потеряет?
Подобный цинизм Наталья услышала впервые. Главное для каждой женщины, как она полагала, – сильное мужское плечо, исполняющее любые желания.
Придурь и басни о мужских «идеалах», преподнесенные Ниной Харитоновной, украли у Натальи счастливое беззаботное бытие.
Нина Харитоновна, не ведая о самовозгараемых интригах, беснующихся в душе медсестры, легкодоступными образами рассказывала Наталье о том, что если Богу не угодно подать девушке мужа, то беспутная жизнь не заменит супруга, тем более не принесет удовлетворения в чужих «ласках» сначала посторонних парней, а потом - ворованных залетных мужей.
- Что же ваш Бог не подал вам мужа – героя-офицера, когда вы были молоды, – с ехидцей спросила Наталья Валентиновна. – Если вы такая верующая богомолка, почему тогда всю свою трудовую жизнь просидели в тепленьком кабинете за счётами и калькулятором, а не работали на сквозняках уборщицей городских туалетов, - не дав ответить Нине Харитоновне, едко попыталась укусить ее еще раз Наталья.
После посещения больной Наталья Валентиновна сказала лечащему врачу Нины Харитоновны о своем нежелании посещать старуху на дому.
- Разве она старуха, - размышляла вслух врач Елена Николаевна. – Ты видела, какая у нее прямая спинка. Старческая сутулость ей не грозит. Густая коса, завернутая «корзиночкой», с годами не высыпалась. Глазки ясные… с грустинкой... Здоровый румянец, как у девушки… Повторные анализы пришли – не подтверждают онкологию. Видно с кем-то перепутали… или ошиблись. Будем еще раз дублировать забор … – уткнувшись в экран монитора, Елена Николаевна разговаривала в кабинете одна…
Наталья Валентиновна не желала слушать врачебные философствования и, позвонив соцработнику Татьяне, уведомила, что к Нине больше ходить не надо, потому как, вредной старушенции регулярно приносят из общины крупы и картошку целыми мешками. Татьяна ответила, что не может по собственной воле решить такую задачу и, как подчиненный сотрудник должна будет посещать подшефную, пока не получит другое указание от начальства.
Наталья злилась. Все окружающие сговорились против нее из-за какой-то стародавней дивчины. И лечащий врач! И соцработник! И - весь мир - встал горой за эту целомудренную развалину! Девственница в девяносто лет! Какая невидаль! Карга-неудачница… Чванливая лицемерка с гонором! Ханжа, брезгующая людьми противоположного пола!.. Наталья и сама не понимала, откуда появилась охватившая ее злоба.
После окончания поста Нина Харитоновна понемногу начала выходить из квартиры на прогулки. Слабость прошла. Организм настаивал на возвращении к прежней здоровой норме – соблюдению постных традиций.
Ответ анализов был кем-то перепутан в лаборатории.
Нина Харитоновна принесла в поликлинику своим девушкам: врачу -Евгении Николаевне и медсестре - Наталье Валентиновне по коробке конфет к чаю.
Медики были рады ошибочному отчету предыдущих исследований. Наталья Валентиновна, осваивала геронтологию и больше не злилась. Ее неприязнь к Нине стерлась и растворилась в сверкающих лучиках искристых морщинок геронтиссы.
У Натальи был новый кавалер, чувства и намерения которого, она решила вначале испытать на прочность. Нина Харитоновна вместе с Евгенией Николаевной слушали рассказ о новом ухажере медсестры. Энергичная медсестра по ходу своего повествования вошла в азарт и в заключении настоятельно рекомендовала Нине Харитоновне оставить «допотопные предрассудки» и жить нормальной человеческой жизнью.
Пациентка улыбаясь своей лучезарной улыбкой ответила:
- Все нам позволено, но не все полезно…
0

#57 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 15 февраля 2018 - 17:13

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова -МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

56

СПЛОШНАЯ НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ


Заканчивался июль, скоро в отпуск. Ирина обычно брала его в августе, чтобы съездить к родителям в Туапсе, отдохнуть на море, позагорать. Зарплата на заводе, где она работала, шла хорошая и девушка отложила кое-что на сберегательную книжку. Отец, конечно же, ругался, ему не нравилось, что дочь трудится на таком тяжёлом производстве, лучше бы переехала домой, там бы и устроилась, где полегче, всё равно институт заканчивала заочно. Но у Иры была тайная задумка. Она хотела остаться в городе жить и работать на этом заводе. По образованию будет инженером-экономистом, но прельщала именно роль производственника, поэтому и осваивала работу нескольких участков в цеху, чтобы быть в курсе всего. Приняла участие в конкурсе, который в июне месяце проводил ВОИР – Всероссийское Общество Изобретателей и Рационализаторов. Понаблюдав и поработав на одном станке, решила, что можно усовершенствовать процесс: не проводить работу в два этапа, а за один раз сделать двойную. Произвела необходимые расчёты, начертила чертёж, тем более по инженерной графике в институте у неё всегда были пятёрки. Всё перепроверив, отнесла бумаги к механику их цеха. Тот, разложив чертежи, долго смотрел, а затем сказал:
- Очень не рентабельно и не удобно. Аппарат будет замыкаться, детали станка не выдержат такой двойной нагрузки сразу.
- Да там ничего нет сложного, и усилий больших не понадобится, просто накладку подогнуть под определённым углом и пришлёпнуть «пяточку». Вот и всё, - попыталась переубедить его Ира.
- Мы не можем принять этот проект. Нам лучше знать, что надо для цеха, а что нет, - раздражённо сказал ей механик. Это был высокомерный, самовлюблённый молодой человек, завидующий всем и всему.
Вот так и успокоили «рационализатора и изобретателя» за ненадобностью. Ушла с горьким осадком в душе, а так летала, пока разрабатывала. Тем более, что за лучший проект полагалась премия в размере двух тысяч рублей. Ну, не получилось, так не получилось. И работа покатилась далее по накатанной тропинке.
Взяв положенный отпуск, укатила к родителям и хорошо провела время до самого сентября. Встречалась со своими бывшими одноклассницами, ходила на танцы, купалась в море. Вернулась в свой, уже ставший родным, город на Волге. Загорелая, отдохнувшая и весёлая. Тут случайно и узнала не совсем приятную вещь. Как-то вечером прибежала к ней в общежитие Зинка, её сменщица по станку и сразу с порога закричала:
- Ирка, ты глупая рыба!
- Спасибо, не знала и не подозревала, а так приятно, - усмехнулась та.
- Ты погоди смеяться, лучше послушай. Наш Колька премию получил за лучшее рационализаторское предложение.
- Флаг ему в руки. А какой ещё Колька?
- Механик, который тебе отказал в этом проекте. Он, гад тропический, твои разработки передал в заводоуправление, и там комиссия решила выдать ему премию, - возмущалась Зина.
- А как же я? Это же моё предложение.
- А ты его зарегистрировала?
- Нет, я просто ему отнесла и всё.
- Ну, как говорится, вот и всё! А надо было в двух экземплярах подать, да договор подписать, да проект защитить. И вообще свои документыотнесла бы в контору этой самой организации, а не сдавала какому-то проходимцу в цеху. Он тебе отказал, а потом твоими трудами и поживился. А ты говоришь, что в восемнадцатом веке на дуэлях отстреливали. Ещё и сейчас пуляют, - прихлопнула ногой подружка.
- Откуда же я знала, что так получится.Объявление о конкурсе висело в цеху и там говорилось, что нужно сдавать предложения своим механикам или бригадирам. Он меня так убедил в бесполезности моей работы, что я и сама постепенно поверила.
- Ага, а сам быстренько воспользовался твоими мозгами, - продолжила свои измышления Зинаида. – А теперь ещё и денежками обогатился.
- Ну и пусть подавится, хотя не приятно, конечно. Что за люди мелкие пошли, ничего своего не умеют, так чужим пользуются, да ещё и в грудь себя бьют кулаками, как герои, - расстроилась Ира. - Сплошная несправедливость получается. Ладно, мне через полгода на дипломную практику уходить, может быть, долго не увижу его мерзкой физиономии.
- А я бы подошла и заглянула в поросячьи глазыньки, спросив: «Что ж ты, милый, такой талантливый да изобретательный? Не ожидаешь ли полученияНобелевской премии?» - прогундосила Зинаида, взмахивая руками.
Они расхохотались, и на сердце у Иры после зимней временной стужи сразу проросли подснежники от такого сочувствия. Не была она ни карьеристкой, ни подхалимкой. Таким всегда, как оказывается, трудно. Но что поделаешь? А может, ещё и повезёт, и весь мир станет справедливым?!
0

#58 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 16 февраля 2018 - 23:03

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

57

В ХРАМЕ


Праздник Святой Троицы пришёлся в этом году на 31 мая.
Накануне, в Троицкую Вселенскую родительскую субботу народ спешил в церковь, на поминальную службу.
С утра светлое солнце. День обещал быть тёплым.
В церковную ограду заходили мужчины и женщины, старые и молодые, с детьми. У женщин головы покрыты платками или шарфами. Мужчины же наоборот, заходя в храм, крестились и сразу снимали головные уборы. Слева, на женской половине церкви, собирались прихожанки. Недалеко от дверей, на стуле, пристроился бледный молодой человек, инвалид. Старенькие бабушки в ожидании службы, степенно садились на лавки вдоль стены. Остальные ожидали стоя.
Люди подходили и подходили, несли цветы, зелёные берёзовые веточки, охапки скошенных душистых трав для украшения храма. Цветы ставили в вазы, остальную зелень раскладывали на столах и на полу. Запах ладана и горячего воска смешался с пряными ароматами весны.
В центре, на аналое, рядом с храмовой иконой, была выставлена икона Святой Троицы. Обе святыни утопали в белых цветах жасмина. Торжественная праздничная нота чувствовалась во внутреннем убранстве.
Многие прихожане были знакомы. Они поздравляли друг друга с Троицей, переговаривались в полголоса, справлялись о здоровье.
В восемь часов зазвонили колокола. Разговоры прекратились. В храме стало тихо. Каждый держал в руках зажженную свечу в ожидании начала панихиды.
Богослужение проводили два священника, пономарил молоденький юноша.
Протоирей Игнатий, настоятель храма, обратился к православным с поздравлениями грядущей Троицы и пригласил всех сослужить панихиду по усопшим.
Запели певчие. Совершив каждение, батюшка начал службу.
Рядом тихо, стараясь никого не отвлекать от заупокойной молитвы, прислуживал пономарь. Он спокойно подавал кадило, потом принимал назад и относил на место, подносил записки на панихиду. Их было много и ему пришлось делать это несколько раз.
Священники, собрав всю молитвенную силу, молились сменяя друг друга, перечисляя имена с пожеланием вечной памяти и прощением грехов, видимых и невидимых.
На клиросе пел хор. Любовью и добром пропитанные тексты молитв и песнопений услаждали слух.
Вдруг голос батюшки Игнатия дрогнул, стал едва слышен и… совсем пресёкся. Он стоял спиной к мирянам. Прихожане увидели, как поникла его седеющая голова, опустились плечи. Отец Игнатий замолчал. В церкви воцарилась мёртвая тишина. Пауза затягивалась. Все терпеливо ждали, но батюшка никак не мог сосредоточиться. Наконец он справился с волнением, овладел собой и, едва слышно, шёпотом продолжил слёзную, горячую молитву. Тихо всхлипывая, не обращая ни на кого внимания, священник молился о своей, недавно умершей, любимой жене, матушке Ольге. Закончив, он снял очки, вытер слёзы и медленно продолжил богослужение.
Трудно передать ощущение духовной связи, возникшее между людьми: безутешно скорбящим отцом Игнатием, незримо присутствующей матушкой Ольгой и остальными православными, воцерковлёнными и впервые пришедшими.
Возможно, каждый из молящихся, думал о своём, но все вместе они соприкоснулись с личным, тайным чувством отца Игнатия.
Как после этого не открыться ему на исповеди, что-то утаить, солгать или не сознаться во грехе?
Не все сразу покинули храм. Уже отзвонили колокола, а люди продолжали подходить к иконам, о чём-то просить святых, ставили свечи, пытаясь успокоить душевное волнение испытанное на панихиде.
0

#59 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 17 февраля 2018 - 18:32

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

58

И ХЛЫНУЛ ЛИВЕНЬ


1
Уже в третий раз за последние десять дней болтался Сергей Митрофанов, тридцатисемилетний врач, в тряском УАЗике, добираясь по проселочным дорогам до самой дальней в районе деревни. С тех пор, как закрыли в поселках фельдшерские пункты, деревенским жителям стало вовсе невмоготу. По каждому поводу приходилось звонить в областной центр. «Не беда, сейчас у всех есть мобильники», – говорил губернатор. Этот же губернатор, «оптимизируя систему здравоохранения», решил избавиться от тяжелых для бюджета фельдшерских пунктов и открыл Координационный Центр, разумеется, в областном центре. Туда-то и звонили отовсюду люди, а уж из Центра сообщал диспетчер в соответствующие районы, где еще оставались станции «Скорой помощи», в каком месте нужна медицинская помощь и куда следует отправиться. Вот и ехала бригада в дальнюю деревню.
Досадовал доктор, что именно на его дежурство выпадают эти поездки. Во-первых, всякий раз, как назло, ему выпадало ехать в этом УАЗике, хотя стояли в гараже три «Мерседеса», не новые, конечно, а полученные по какой-то гуманитарной акции, конечно, с приличным пробегом, но всё же исправно работавшие. Однако начальник их берёг и в дальние рейсы не посылал. Туда направлялся УАЗик, который, хоть и был новее «мерсов», чаще выходил из строя. «Да не переживайте вы, – успокаивал начальник подчиненных – Михалыч его в любых условиях на коленке отремонтирует. В лесу не застрянете». Шофер Михалыч слушал это и, ворча в усы, отворачивался.
Во-вторых, доктор понимал, что едут они почти впустую. Он хорошо знал пациентку. У Дарьи Семеновны серьезное заболевание печени, и, по подсчетам врачей, оставалось ей жить немного. Потому-то и не брали ее в больницу – ни в районную, ни в областную. Объясняли отказ то отсутствием свободных мест, то отпуском специалиста, то иными, столь же убедительными причинами. А состояние ее ухудшалось, приступы участились и протекали всё болезненнее. Родные вызывали «Скорую», приезжал чаще всего Сергей Митрофанов, как мог, снимал остроту приступа, садился рядом с кроватью Дарьи Семеновны, разговаривал с ней, изредка поглаживал морщинистую старческую руку, как поглаживал бы руку своей бабушки. Он дожидался, когда от лекарств и его успокаивающего голоса Дарья Семеновна впадала в дрему, поднимался и, наскоро попрощавшись с родными, уезжал. Он прекрасно понимал, что, оказывая такую, больше психологическую, помощь, он лишь на время облегчает страдания, но продлевает их общее течение. И от осознания своего профессионального бессилия начинал глухо злиться.
И, наконец, досадовал доктор на то, что сегодня вместо привычной его напарницы - медсестры Леночки ехал с ним студент-практикант Андрюха. Лично к Андрею у доктора претензий не было. Не раз им приходилось сталкиваться по службе, и Сергей отметил для себя, что студент-то толковый малый, интересуется, спрашивает, каждый раз старается вникнуть в суть дела. Был Андрей и достаточно начитан, не в пример многим нынешним молодым людям, что тоже не мог не отметить доктор, большой любитель поэзии. К тому же Андрей оказался неплохим шахматистом. С доктором они частенько сиживали во время дежурства за доской в перерывах между выездами. За шахматами и сошлись ближе. Сергей сам предложил перейти на «ты», так, мол, проще будет в сложных ситуациях, от которых врачи «Скорой» не застрахованы. Но сегодня промозглым вечером, когда небо вот-вот готово было разразиться ливнем, доктору хотелось, чтобы рядом была Леночка. Серьезный разговор о поэзии или музыке она, конечно, не поддержала бы, но с ней можно болтать о разных пустяках, что сняло бы нервное напряжение доктора. Да и Дарью Семеновну успокаивало всегда нежное щебетание Леночки, успокаивали и ее холодные пальцы, которые она бережно клала на лоб Дарьи Семеновны, и та слабо улыбалась. Но Леночки не было, и два приятеля почти всю дорогу молчали. Лишь раз Андрей попытался заговорить. Спросил, о каком это новом препарате говорил сегодня Сергей.
– Что это за такие интересные ампулы в зеленоватой упаковке? – спросил он.
– А-а. Это чудо-ампула. Еще не до конца разобрался в ее действии, но с того света при острейших сердечных приступах вытаскивает. Потрясающий препарат! Ну ладно, кажется, подъезжаем. Будь готов, практикант, выслушать подробный рассказ бабули о ее болезни, о мучениях, о том, что давно ей пора умереть. И не будь букой, а поддержи разговор, просто поговори со старухой. Ну, давай, вылезаем.
Машина остановилась рядом с забором. Пес решительно подбежал к забору, вздернул, было, голову, чтобы залаять. Но, увидев Сергея и узнав его, от намерения своего отказался. Приличия ради негромко порычал на незнакомого Андрея, но тоже не облаял, а отбежал к дому. Но вел себя пес всё же беспокойно, то нервно бегая по двору, то пытаясь подвывать.
Когда они входили в дом, еще в сенях Сергей готов был уже произнести свое привычное шутливое приветствие: «Ну, и что вы тут, Дарья Семеновна, хулиганите? Небось, всех родных перепугали». Но, оказавшись в комнате, осекся. Обычно, ожидая «Скорую», Дарья Семеновна лежала на левом боку с полузакрытыми глазами. Сейчас она не лежала, а сидела на диване, откинувшись на подложенные под спину подушки. Она была очень бледна, и эта бледность не понравилась Митрофанову. В комнате пахло корвалолом.
– А, приехал, сынок, – слабо улыбнувшись, сказала она. – Ну и славно.
Сынком она назвала Митрофанова впервые. Обычно называла доктором, а иногда и уважительно Сергеем Аркадьевичем, обращалась на «Вы», хотя давно отпраздновала Дарья Семеновна девяностолетие.
– Вот всполошились они, – кивнула она на родных, – я бы и не вызвала.
– Что случилось? – обратился Сергей, скорее, не к ней, а к ее сыну и невестке, с растерянным видом стоявшим у дивана.
– Да, видно, с сердцем что-то. Перенервничала она. Как посмотрела по телевизору этот фильм, так и забеспокоилась.
– Что за фильм?
– Документальный какой-то, о войне. Часа два назад показали. Она смотрела, а потом как вскрикнет! Узнала однополчан. Их полк показали. И ведь мельком – меньше минуты, а она всех увидела, всех вспомнила. Сразу.
Разговор шел в присутствии Дарьи Семеновны, но она словно не слышала ничего, не обращала внимания. И сказала, не обращаясь ни к кому:
– Пора мне к ним, к Тане, к Валюше….
Сказала она это еле слышно, но Митрофанов обернулся и только сейчас заметил, что на коленях у Дарьи Семеновны лежали ее боевые награды – два ордена и несколько медалей. Награды были бережно пристегнуты к темно-синему бархатному лоскуту. Дарья Семеновна поглаживала их пальцами правой руки. Левая рука бессильно свесилась. Она посмотрела на Митрофанова, слабо улыбнувшись, словно была в чем-то виновата, и сказала:
– Пора мне к ним… А пожить всё еще хочется, доктор...
Внезапно Дарья Семеновна поднялась, взмахнула рукой, дважды резко вдохнула и, запрокинув голову, упала на диван без сознанья.
Медики бросились к ней, быстро, но бережно положили на жесткий пол.
– Ну, помогай, практикант, – решительно приказал Митрофанов. – Массаж сердца сможешь сделать?
– Смогу, – ответил Андрей, приступая к делу.
– А вы лучше выйдите в другую комнату, – сказал Сергей родным Дарьи Семеновны. И тоже склонился над ней
Андрей ритмично надавливал на грудную клетку больной. С непривычки он быстро устал. Капельки пота выступили на лбу.
– Потише, потише! Не усердствуй, – остановил его Митрофанов, услышав легкий хруст. – Кости у нее хрупкие. Не дай Бог, сломаешь ребра, проколешь легкое. Давай-ка я тебя сменю.
Теперь уже сам доктор опустился на колени, пытаясь запустить старое, износившееся сердце Дарьи Семеновны, сердце, выстоявшее в войну, пережившее все тяжелые послевоенные годы и теперь вот сорвавшееся. Он снял висевший на шее и мешавший работать фонендоскоп, сунул его в карман халата и продолжил ритмичные нажимы на грудную клетку. Но сердце не запускалось.
– Послушай, Серёга, а если ампулу? Ну, то лекарство, что ты рассказывал, – чудодейственное?
Митрофанов поднял на практиканта взгляд, сдул упавший на лоб чуб.
– А откуда я тебе его возьму? Нет у меня. Не выдали. Экономят всё, – резко оборвал он Андрея, не прерывая ритмичные нажимы. – Лучше помоги… Да нет.., поздно уже.
Доктор медленно поднялся. Зачем-то полез в боковой карман халата, достал ненужный уже фонендоскоп. И тут встретился взглядом с сыном Дарьи Семеновны, вышедшим из соседней комнаты. Тот все понял.
– Я сделал все, что мог, – только и сумел сказать Митрофанов.
– Спасибо, доктор. Я видел, – поддержал его хозяин дома. – А теперь оставьте нас. Пожалуйста.
Митрофанов ничего не ответил. Он стоял и смотрел на лежавшую на полу Дарью Семеновну, руки его болтались, как плети, из одной руки свисал фонендоскоп. Дарья Семеновна лежала выпрямившаяся, вытянув по швам руки, словно в карауле. Рядом с ней на полу лежали упавшие на пол боевые награды на куске темно-синего бархата.
Митрофанов и Андрей вышли из дома, быстро прошли по двору и сели в машину. Пес, провожая их, заметался, а когда дверца автомобиля захлопнулась, сел на задние лапы и пронзительно завыл.

2
И на обратном пути разговор не клеился. Портилась погода, смеркалось. Ветер становился всё острее. Изредка на ветровое стекло падали одиночные брызги начинающегося дождя. Мотор предательски чихал и весь автомобиль как-то дергался, словно спотыкался, и слышался какой-то подозрительный то ли тонкий скрип, то ли свист.
– Добраться бы до дождя, – буркнул Михалыч.
– Сплюнь, сплюнь, – доктор даже подался вперед, всматриваясь в дорогу, словно это помогло бы избежать поломки. Но сплюнуть водитель не успел. Мотор еще раз чихнул – и УАЗик, дернувшись, встал.
– Ах, же ш ты! Едрит твои копыта, – Михалыч вынул из бардачка фонарик, вылез из кабины, открыл капот и заглянул внутрь. Подсвечивая себе в сумерках, он некоторое время всматривался в двигатель. Потом обошел вокруг машины, останавливаясь у каждого колеса, приседал, осматривал. Потом крякнул и подошел к дверце со стороны Митрофанова.
– Ну что там у тебя? – Митрофанов старался отогнать неприятные предчувствия.
– Ремонт нужен! Может, и ничего страшного, доктор, но один не справлюсь. Рук не хватит. Подсобит кто из вас?
– А что делать-то?
– Да ключом подержать, пока я орудовать буду.
Митрофанов выпрыгнул из кабины:
– Да за милую душу. С детства люблю с железками возиться. Где держать то?
– Тогда ты тоже, вылезай, практикант, – сказал обрадованно Мыхалыч. – Подсветишь.
Трое мужчин, присев, сгрудились у колеса. Быстро приподняли корму машины домкратом, колесо сняли. Михалыч уверенно орудовал инструментом, устраняя только ему понятную неполадку. Доктор послушно держал ключ. Требовалось усилие. И что-то забытое встрепенулась в душах доктора и практиканта. Это было детское ощущение причастности к серьезному делу. Такое же чувство испытывал Сергей, когда в детстве отец позволял ему присутствовать при каком-нибудь ремонте, подавать инструменты, подержать, подкрутить. Он совсем было ушел в воспоминания, забылся. Михалыч тем временем закончил.
– Ну, всё, кажись, – сказал он и снял свой ключ с головки болта. Доктор продолжал с силой держать. И в тот самый момент, когда Михалыч убирал свой инструмент, ключ доктора сорвался и, звякнув, упал на землю, а доктор больно стукнулся пальцем о металлический край. Чуть пониже ногтя показалась кровь. Сначала собралась большой густой каплей, а потом медленно потекла струйкой.
– Эх, черт! Ещё не хватало. Андрюха, – обратился Митрофанов к практиканту, – глянь-ка там, в чемоданчике, кажется, пластырь есть. Окажи первую медицинскую помощь пострадавшему.
Пока Михалыч сажал на место колесо, практикант обработал ранку, заклеил бактерицидным пластырем – и они поехали дальше. Все их приключения – поломка, ремонт совместными усилиями, смешное ранение доктора – немного ослабили гнетущую их душевную тяжесть. И теперь они ехали, перекидываясь пустячными фразами, но Сергей все же, казалось, думал о чем-то своем..
До конца пути оставалось совсем немного – километров десять. Чемодан по-прежнему лежал на коленях Андрея, и он отстукивал на нем, как на барабане, ритм какой-то мелодии. Только сейчас Андрей осознал, что не убрал с колен чемоданчик. Он уже хотел отставить его, но, словно вспомнив что-то, быстро раскрыл. Заглянув внутрь, он тут же достал продолговатую затейливую упаковку. Раскрыл ее и вытряс на ладонь темно-зеленую ампулу причудливой формы. Ампула лежала на ладони, и Андрей ощущал ее материальность и холод стекла.
– Сергей! – чуть не крикнул он, – Так вот она, ампула! Был же препарат!
– Положи на место и закрой чемодан, – не оборачиваясь и очень твердо сказал врач.
– То есть как «положи»?! Ты что, знал про ампулу?!
– А так вот и положи. Желательно молча, без вопросов.
– Про ампулу ты знал?
– Ну, знал.
– И не ввел?! Дал старухе умереть?!
Сергей резко обернулся:
– Знал. И не ввел. Потому что ампула у меня одна. Не дают больше! Одна на дежурство – на все вызовы! И если мне сейчас понадобится возвращать с того света кого-нибудь молодого, или ребенка, или беременную женщину, я выберу их. Что, скажешь, не прав я?
Сергей немного помолчал, а потом еле слышно, словно себе самому сказал:
– А бабуля пожила уже. И дети у нее есть, и внуки. И вспомнить было что. Может, я просто отпустил её. Туда, где ей будет лучше.
– Ну а между беременной и ребенком как выбирать станешь? – спросил Андрей.
Сергей не отвечал. Потом поглядел Андрею прямо в глаза и сказал:
– Выберу, когда надо будет. А ты сейчас молчи. А еще лучше – иди из нашего жестокого дела.
– Вы что это заспорили? – Михалыч остановил машину и обернулся к ним. – Чего доброго, драться станете. Давайте, но не у меня. Доедем – там и продолжайте. Немного уж осталось.
– Не подеремся, Михалыч, – ответил за обоих Андрей. Он вложил ампулу в коробочку, еще раз поглядел на затейливую упаковку и убрал в чемодан. Потом открыл дверцу машины и вышел наружу.
– Ты куда? – крикнул Сергей. – Не доехали ведь.
– Ничего, сам доберусь. Немного осталось. Вот Михалыч подтвердит.
– Да брось ты, вернись. Насчет профессии я сгоряча.
– Нет, наверное, ты прав, – сказал Андрей и, махнув рукой, пошел прочь.
– Вернись немедленно! Не имеешь права уходить! Ты еще смену не отдежурил!
– На попутке доеду, – буркнул под нос Андрей.
И пошел по обочине дороги, внимательно рассматривая опавшие листья. Они уже подсохли, побурели, сгорбились и все лежали горбатыми спинками вверх. Они напоминали Андрею бурые перевернутые лодочки. Ветер носил их, собирая не на обочине, а посреди дороги длинным холмиком. Сзади зарычал трогавшийся с места УАЗик. Поравнявшись с Андреем, Михалыч просигналил, приглашая сесть. Андрей не обернулся, махнул рукой, мол, вперед проезжай. Михалыч еще притормозил немного, а потом УАЗик, быстро набирая скорость, умчался.
Андрей шел по обочине, всё еще ощущая в ладони ту самую ампулу в зеленой упаковке. Ветер становился сильнее. Поднятая им пыль больно въедалась в щеки, засоряла глаза. Капли дождя стали падать чаще. И хлынул ливень.
0

#60 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 18 февраля 2018 - 19:02

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

59

В РИТМЕ ТАНГО

В мире нет беспросветных ночей…
Вы мне верить должны, если я говорю, если я утверждаю,
Что всегда, даже в самой кромешной печали,
Есть открытое настежь окно, озаренное светом…
Поль Элюар

Осень в тот год выдалась особенно слякотной.
Мелко моросил дождь. Неустанно сыпал с бесцветного тусклого неба противную сырость. Люди в мокрых куртках спешили укрыться от холода и ветра в домах, которые сразу стали темными и скучными. Воробьи, нахохлившись, спрятались под редкими листьями черных и мокрых веток деревьев. Унылую серую картину противного ноябрьского дня оживляли лишь огоньки машин, их отражения в лужах на асфальте, да свет широких витрин.
Глеб сразу после лекций отправился в кафе неподалеку от университета, в котором учился.
Идти по холодной осенней мороси было неприятно, но оставаться дома, одному было еще тягостнее и тоскливее.

***
С недавнего времени Глеб разлюбил свой дом.
Так случилось, что он неожиданно потерял всю свою семью. Самых близких ему людей. И мать, и отца, и бабушку насмерть скосил какой-то лихач. Врезался в них на полной скорости. Лоб-в-лоб. Все погибли мгновенно.
Это случилось летом. Глеб тогда отдыхал в деревне, у деда. Как раз в это время заболел, попал в больницу. Когда смог вернуться домой, прошли и похороны, и поминки.
Организацию похорон взял на себя близкий друг отца. Встретив Глеба, участливо сказал ему:
- Парень, тебе повезло, что не оказался в той машине. Теперь ты просто обязан прожить долго. И за них тоже.
И вот уже несколько месяцев, как Глеб - один.
Первые дни было всякое – и горькие слезы, и острая обида на судьбу – за что она так больно обошлась с ним? Минуты оцепенения и полного эмоционального опустошения сменялись бессильной яростью. Дикой злостью на того лихача, который вмиг отнял у него самых дорогих и близких ему людей.
Казалась что мать попрежнему хлопочет на кухне. Явственно доносился запах ее пирожков, которыми она баловала их с отцом по выходным. Казалось, что отец по-прежнему что-то говорит матери, слышался ее заразительный смех.
Не хотелось верить в то, что произошло. Что уже больше никогда не соберется с отцом на утреннюю рыбалку. Больше не будет задушевных разговоров с ним.
Душевная боль давила. Нестерпимо тянуло к ним. Первое время подолгу просиживал на кладбище, наедине с воспоминаниями, которые текли и текли. Сами по себе. Выплакать горе не получалось Горло душили спазмы, а слез не было.
Преодолел себя с трудом. С усилием переключился на учебу.
Лекции слушал полусонно. В перерывах понуро тащился в буфет. Там вяло, не ощущая вкуса, прожевывал котлету.
К общению не стремился, говорить ни с кем не хотелось. Только наблюдал за жизнью, которая проносилась мимо.
Пристрастился к посещению кафе. Там всегда было много студентов - приходили вкусно и недорого перекусить: сосиски, пирожки с капустой, кофе. Там его одиночество понемногу растворялось в атмосфере многолюдья.
В кафе Глеб облюбовал себе неприметный стол в темном углу. Хотелось стать незаметным. И действительно, высокий, тощий, в темных очках и черном свитере, он там терялся, не привлекал внимания.
Обычно заказывал двойную чашку кофе, пирожок. Отпив глоток горячего душистого напитка, открывал ноутбук, что-то читал, но без интереса. Так же, без интереса, созерцал жизнь как бы со стороны, не участвуя в ней.
Так, потягивая кофе, с пирожками, а то и с пирожным, Глеб и посиживал в этом заведении, часто до той поры, когда подступали синие сумерки, а за ними накатывала темная ночь…
А дома - опять тяжелые мысли. Подолгу не мог уснуть, и это было самым мучительным. Когда все же засыпал, мучили сновидения. Снова и снова наплывали кошмары, в которых он пытался спасти своих родных – и без успеха.

***
Вот и сейчас Глеб направлялся в свое кафе. Там собралась их группа, чтобы отметить сдачу трудного зачета. Но немного запоздал.
Веселье было в самом разгаре. В воздухе устоялся запах пива, перемешанный с ароматом кофе. За большим столом, где расположилась их группа, места уже не было.
Но его неприметный стол оставался свободным. Подошел официант, зажег свечу в бокале. Она тускло осветила тот угол, где сидел Глеб.
- Мрачновато тут у вас, - сказал официант – Может, пересядете?
Глеб отказался. Сделал заказ, огляделся.
Внимание привлекла незнакомая молодая девушка в черном платье, с большим декольте. Ярко рыжие волосы рассыпались по плечам. Чуть раскосые глаза, аккуратный макияж, томный взгляд – все в ней было необычным и манящим... Она держала в руках длинную тонкую сигарету, в черном мундштуке, зажатом длинными и тонкими пальцами.
Стало интересно.
Появились три музыканта. Настроили инструменты. И – полилась живая музыка…
Здесь любили танцевать. В моду опять входили и вальс, и танго, и совсем уж новомодные латино – сальса и хастл.
Пятачок, окруженный столиками, заполнили танцевальные пары.
Рыжая девушка, что привлекла внимание Глеба, танцевала с высоким, широкоплечим молодым человеком, с рыжеватой шкиперской бородкой.
Эта пара так выделялась среди танцующих, что на других уже не хотелось смотреть. Выразительным языком аргентинского танго они на глазах творили маленький спектакль - со своей интригой, своим сюжетом, своей внутренней жизнью.
Томительно нежную, красивую и грустную мелодию сдерживал строгий, даже жесткий ритм. Он подчинял себе и музыку, и движения этих танцоров, чем усиливал выражение их чувств, давал им свободу.
Здесь не было тесных объятий. Танец разделял мужчину и женщину. Сближали их только движения ног. Плавные, скупые, очень чувственные мгновения легких касаний, тонкое заигрывание - партнерша то манила к себе, то уходила в сторону, на что партнер чутко откликался. Их движения, откровенно кокетливые, зазывные, поддразнивая, рождали атмосферу необыкновенно чувственной экспрессии. Это был пленительный разговор мужчины и женщины. Они без стеснения тянулись друг к другу, и - тут же ускользали, чтобы снова, в страстном порыве, поманить к себе.
Это был не танец, нет – сладостное, наполненное поэзией и страстью общение двух сердец.
Глеб смотрел на них, затаив дыхание.
Танцевальный спорт был давним увлечением Глеба. Им он занимался с детства, с той поры, когда мать привела его, тогда еще десятилетнего мальчишку, в студию. Начав заниматься в детской группе, он последовательно переходил в юниорскую, а потом и в молодежную. Участвовал в многочисленных турнирах, удавалось занимать в них призовые места.
Этот вид спорта, внешне легкий, воздушный, требовал, однако, немалых усилий и хорошей физической подготовки. По интенсивности нагрузок нисколько не уступал даже бегу и плаванию. А по красоте, грации и артистизму был близок к искусству.
У Глеба были качества, необходимые для занятий спортивными танцами – гибкость тела, пластика и координация движений, музыкальность и чувство ритма.
И сейчас Глеб по достоинству оценил красоту, слаженность и поэтичность танцевальных движений этой пары.
Да, это был спектакль. Маленький и очень чувственный. Каждый играл в нем свою роль и оба испытывали от этого взаимное наслаждение.
Глебу вдруг вспомнились прочитанные когда–то стихи. Чьи - он уже не помнил, но поразила его точность, с какой в них передано сочетание осознанности движений и спонтанного буйства чувств.

Так графично-безупречны силуэты в танце страсти, -
Ноги, спины, руки, плечи в первородной ипостаси.
На границе светотени падает запретов планка,
Начинается смятенье чувств... и тел - мы в зоне танго,
В рваном ритме черно-белом нет другим оттенкам места.
Разум не владеет телом, - только танец...


Глядя на эту танцующую пару, Глеб неожиданно ощутил какое-то мышечное беспокойство. В ритме танго его ноги порывались вырваться на простор. Туда, на танцпол. Чтобы испытать уже позабытую радость и счастье великого таинства танцевальной игры.
Музыка стихла. Наступила пауза.. Но Глеб оставался во власти все еще звучащих в нем ритмов.
К нему подошла незнакомая девушка.
- Вы разрешите? - спросила, усаживаясь напротив. - В кафе сегодня столько народа. Просто многолюдье какое-то, а ваш столик, кажется, свободен. И здесь так удобно. Даже уютно. Можно?
Она улыбнулась ему такой открытой улыбкой, что у Глеба екнуло сердце.
Встрепенулось, откликнулось на свет ее лучистых карих глаз. Таке были у его матери. И еще поразили волнистые каштановые волосы. Тоже, как у нее...
- Наши ребята веселятся, - кивнула она в другую сторону зала, - А я вот запоздала, и осталась без места.
Оттуда, из противоположного от них угла кафе, слышался шум и громкий смех.
Подошел официант, заменил догоравшую свечу. Девушка благодарно улыбнулась.
- Вам что заказать? Кофе, чай, пирожное? - спросил Глеб и представился.
Девушка, поблагодарив его за внимание, назвала себя:
- Мария. Или просто Маша. Учусь в нашем универе. Психология, второй курс.
Официант принес заказанные кофе и пирожные.
Тусклый свет свечи вырывал из полумрака только их лица.
До него донесся тонкий, нежный аромат белой сирени. Так пахли духи, которыми любили пользоваться в их доме. Это был запах его детства.
Вдруг возникло острое желание дотронуться до Машиной щеки, ощутить шелковистость кожи. Убрать с ее лица непокорную прядь каштановых волос. Так, как это часто делала его мать. Захотелось прижаться к ней, спрятаться, как у мамы – погрузиться в это мягкое, женское...
В его душе творилось что-то необычное. И тревожное, и волнующее.
Заметив, как пристально он всматривается в ее лицо, девушка мягко улыбнулась. Взгляд ее карих глаз, с загадочно мерцающей в них искринкой, казалось, проникал в самую глубину его души.
- Вы знаете, Глеб, - сказала она тихо, вполголоса, - в вас чувствуется какое-то напряжение. В вашей мимике, в жестах, в тоне голоса. Хотя вы и улыбаетесь.
Глеб удивился. На людях он старался не выдавать таящейся в нем тоски,
- Точно такое лицо было у одной моей подруги. Она долго не могла справиться с неожиданной потерей отца. Очень горевала, но показать это на людях себе не позволяла. Считала, что в глазах других должна оставаться сильной.
Глеб слушал с напряженным вниманием. Удивляло то, как поняла она его состояние. Заметив это, Маша улыбнулась:
- Только не всегда у нее получалось. Как и у вас.
И посмотрела на него очень внимательно и серьезно.
- Вот попробуйте, вытяните руки перед собой. Сильнее, еще сильнее, вложите в это всю свою силу
Пораженный Глеб выполнил ее просьбу.
- Вот видите, - заметила она, держа в своих пальцах его ладони, - как напряжены ваши руки. И не только руки. Надо же, такая вибрация! Все напряжено, Что-то вас очень тяготит. Вам бы расслабиться.
Глебу впервые захотелось поделиться своей бедой.
Она слушала его, внимательно, и очень сочувственно.
Тем временем музыканты после перерыва опять включились в работу.
- А не станцевать ли и нам, Глеб? Знаешь, как поется в песне – «Молодой человек, потанцуйте-ка со мной». Помнишь, как там дальше – «Танцевать – не целовать!» - рассмеялась она.
Глеб удивился, как мягко и незаметно она перешла на «ты».
Маша встала из-за стола – высокая, стройная. Синее платье удачно подчеркивало ее узкую талию, привлекательные формы. Она нравилась ему все больше и больше.
- Поверь, танец - один из самых простых способов снять стресс. Люди недооценивают его силу. Это я как психолог говорю. Будущий, - поправилась она. И добавила:
- Я читала, что в танце можно и горе пережить. Снять с души тяжесть. Как бы заново родиться.
Донеслись звуки нового танго.
- Ты танцуешь? – спросила она, вскидывая на него поблескивающие карие глаза, обрамленные темными длинными ресницами.
Он сказал правду:
- Давно не танцевал, но хочется…
Ему казалось, что он сейчас сможет все.
- Танго - очень красивый танец.
- Больше того, это танец любви, - с улыбкой ответила Маша.
А он посмотрел на нее – задумчиво-задумчиво…
- Попробуем. Мне кажется, у нас получится, - с уверенностью заявила Маша.
Она положила свою теплую руку на его плечо, другой - слегка сжала его пальцы. Он ощутил в этом движении столько теплоты и понимания, что невероятное блаженство покоя вдруг стало наполнять его душу и тело...
- Знаешь, Глеб, горе из себя надо вытанцовывать. Это еще в древности умели. Помогало. И тебе поможет.
Сказала, не допуская возражений.
Глеб крепко держал ее за талию. Маша оказалась легкой и послушной партнершей. Он предлагал ей одно движение за другим, и она не только точно повторяла их, следуя за ним, но еще и украшала его шаги поворотами, тонкой и изящной игрой ног. Танцевали молча, внешне бесстрастно. Ритм соединял их, подчинял себе, заставлял двигаться в едином порыве охвативших их чувств.
Глеб удивлялся себе. Откуда сейчас брались у него эти простые, но такие точные шаги? Что двигало им? Что двигало ею?
В этом танце они не замечали никого и ничего. Существовали только он, она и музыка. Томительная, страстная, в ритме биения сердца. Нет, двух сердец. И все это выражалось в движениях тела, в игре ног. Что-то новое, необычайно трепетное и волнующее рождалось в душе у Глеба, овладевало его телом и бурно выплескивалось наружу.
У них получилось! В сердце Глеба запорхали весенние бабочки.
Музыка стихла, и сразу раздались аплодисменты. Маша и Глеб стояли, ошеломленные, – так сильны были охватившие их переживания. И радость успеха.
Когда они вернулись к своему столику, к ним подошел какой-то парень и обратился к Маше:
- Мари, мы уже торопимся. Пойдем, пора уходить, - сказал он девушке.
Маша поднялась. Улыбаясь, пояснила Глебу:
– Это мой брат, Сережа. Он тоже у нас на факультете. Только третий курс. Знакомьтесь. А нам действительно надо уходить. Не обижайся.
И добавила:
- Мы еще встретимся. И потанцуем. Вот мой телефон.
Она улыбнулась ему своей мягкой улыбкой и выпорхнула из кафе.
Кафе сразу опустело. С ее уходом пропал и свет и запах. Все, что внесла в него Маша.
Сердце трепетало от непривычных чувств. Еще днем все для него было тусклым и мрачным. А теперь?
И когда, вслед за Машей, он покинул кафе, то очень удивился.
Мир вокруг оказался другим. Хотя была та же хмарь, все так же сыпала осенняя изморось, Глеб уже не замечал ни этой хмари, ни мелко моросящего дождя. Ярко светили рекламные огни, со всех сторон призывно и привлекательно звали к себе витрины магазинов. Мимо мчались, играя цветными огоньками, красивые машины. Все было в движении, все бурлило, отовсюду доносились энергичные басовые ритмы дискотек.
Неожиданно в общем шумовом потоке до Глеба донеслись слова непривычной для современного города старинной песни Шуберта:

В движеньи мельник должен быть,
В движеньи…
Движенье счастие моё,
Движенье…


Надо же, и тогда, в те века – о том же! Вся жизнь – в движеньи. Без остановок. Что бы ни произошло. И только в движеньи – жизнь.
Что случилось – того не вернешь. Но у него теперь есть Маша.
Глеб помчался домой. В тот дом, в котором он еще будет счастлив.


_____________________________________
В рассказе приведены: стихи Иры Арт "Черно-белое танго". http://www.stihi.ru/2007/11/17/1248 и текст песни Шуберта «В путь» на слова В.Мюллера в переводе И.Ф.Тюменева.
0

Поделиться темой:


  • 9 Страниц +
  • « Первая
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей