[Наталья Владимировна]

20

ПОТЕРЯ

Потерял себя я, обыскался…
Не могу, не знаю как найти.
Много лет по свету я скитался
И боялся, чтобы не пройти.
Бились ноги в долгие походы,
Ветры грызли спину до кости.
Мне встречались разные народы,
Но не смог себя я обрести.
Жутко так, в себе себя не встретить
К зеркалам боявшись подойти,
Где ты, отзовись! Но не ответить…
Если не найду, меня прости.
Сердце встрепенется, чуть, едва ли…
И зажав тоску идти, идти,
Чтоб себя, которого вы знали
Никогда не встретить на пути…

[Наталья Владимировна]

21

ВЕЧНЫЕ ДУМЫ О ВЕЧНОМ

Эпизод 1. Старая могила

На кладбище есть старая могила,
Но нет креста, фамилии и дат.
История покойника забыла,
Не получился даже Герострат.

При жизни он был индивидуален,
Имел неповторимый генотип
И стиля уникальные детали,
Но умер или, может быть, погиб.

Теперь он мне, конечно, не ответит:
Так что же остаётся после нас?
А я зачем живу на этом свете?
Зачем я это думаю сейчас?

Вопрос о смысле жизни на могиле.
Шекспир, ты до сих пор не устарел!
Когда тебя мы в школе проходили,
Я до таких вопросов не дозрел.

И тот, в могиле, с этих размышлений,
Наверно, ничего не получил.
До нас сменилось много поколений,
Осталось много брошенных могил.

Так может, зря я всё это затеял.
Ведь, всё равно, ничто нас не спасёт.
Какая может быть ещё идея?
Будь счастлив, забери от жизни всё.

И мы живём, рождённые для счастья,
Заслуживаем в муках и трудах,
Но получаем редко и отчасти.
А идиоты счастливы всегда.

Зачем тогда искать каких-то смыслов?
Для радости достаточен укол.
Какая-то безвыходность нависла,
Достойного ответа не нашёл.

Такой ответ находится не всеми,
Зато нашедших помнят много лет.
И у меня ещё осталось время.
А у него уже, пожалуй, – нет.

[Наталья Владимировна]

22

ВЕНЕЦИАНСКИЙ БЛЮЗ

Венецианскою волной меня прибило в этот город,
где за окном – то тень гондол, то ветра свист, то взмах весла.
Прилив морской вздымает вод привычный уровень. И ворот
уже не жмёт. Пружинит шаг вдоль доков света и тепла.

Венецианские купцы приобретали власть и силу,
на первых этажах домов складируя товар и спесь.
Ансамбль каменных церквей, где соль на стенах проступила,
да хор прикормленных святых, кто здесь живал, да вышел весь.

Венецианскою толпой я, миллионом ног прошаркав
по гладким плитам, прохожу тропой колодцев к площадям –
там Марк Святой, там стаи птиц, что млеют от погоды жаркой,
изгваздав купол золотой, припали к крохотным мостам.

Венецианский бриз и блюз. Смотрю на остров. Катер белый
плывёт туда, где очень тих, сосредоточен, полуслеп,
лежит единственный на всех, кто упокоил профиль смелый
своих стихов и тихо лёг в венецианский серый склеп.

[Наталья Владимировна]

23

ЗЕРКАЛО

Гляну в зеркало, встав поутру,
Разгоню теней и света игру.
Я ль, не я в отраженье стекла,
Может просто тушь потекла?

Сизой горлицей порхала вчера,
Не загнать было домой со двора.
Целый день гоняли мяч с пацанами,
Жгли костры на пустыре вечерами.

Нет дружков дворовых вернее,
Сирота тот, кто их не имеет.
Что, ребята, нынче сделалось с вами?
Вас какими разметало ветрами?

Как мгновенье, тридцать лет пролетели,
Закружили на проборах метели.
Я трюмо на чердак уберу…
Не смотритесь в зеркала поутру.

[Наталья Владимировна]

24

ИГРА В ПОДДАВКИ

Двенадцать без пяти, пора понять – куда
стопы две обратить изгнаннику труда?..
теперь бы на троих сообразить, ан нет,
сам сдуру век назад провозгласил обет.

Короче рукава и туже воротник
сорочки, чей размер существенно поник,
еще в достатке сил и я б залез туда,
и тело разместил... а вакуум куда?

Жить лучше одному, в лес сказочный войдешь,
нерезаных друзей полно, ядрена вошь,
настроить, организм в искусственную шерсть
укутав, не могу на тридцать шесть и шесть;

сижу, накинув плед на тело, у пруда
под тяжестью улик сгибается уда,
пес от тройной ухи воротит морду, кот
наелся требухи и морщится, бойкот;

волк, семеро козлов и трое поросят
чуть поодаль сидят, разлив по пятьдесят,
за тризной крысолов, с ним рядышком дуда,
так много лишних поз в величии труда.

Особых мыслей нет, широк диапазон
желаний чересчур, до запредельных зон,
неплох филей и грудь, – в мечтах выпускника, –
не отблагодарить за щедрость мясника.

Очнулся ото сна помалу, от стыда
такой накал внутри, что плавится руда,
шип острый встал копьем в пораненной руке,
кому дарил цветы? гербарий на окне...

к гадалке завернул, та сразу за ладонь,
зря ручку золотил, геенна и огонь,
лишь время потерял, тут карты, там звезда;
сдержать в узде порок поможет ли узда?..

а хочется в сады, покаяться в грехах
пытался, но не смог, испытываю страх,
хоть разницы в том нет, враги или друзья,
без них, предположу, исчезну ведь и я.

Бежит по венам ток, сжигая провода,
круговоротом в пульс бордовая вода;
а я все о грехах, у Жучки меньше блох,
да пусть себе живут, во мне. Помилуй Бог!

В куриной слепоте слег вечер под насест,
кусает темнота, теперь полмира съест...
не по трудам плоды, – а что возьмешь с плода? –
двенадцать без пяти, пора понять, – куда?

[Наталья Владимировна]

25

***
Каждым забумаженным столбом,
Каждым загазеченным киоском
Города кричали не о том
И не то раскрашивали броско.

Взять хотя бы новенький мольберт -
Досками задержанное время.
Старый граф спешил на наш концерт,
И нога почти попала в стремя.

Реже заходите в кабаки:
Жизнь - туман, и мрак роится возле.
Правило недружеской руки -
Промолчи и в этом будь вынослив.

Опереться б солнцем на мосток,
Да, видать, шапчонка не по Сеньке:
Если не покинуть свой острог,
То хотя б не встать на четвереньки.

***
Каждым забумаженным столбом,
Каждым загазеченным киоском
Города кричали не о том
И не то раскрашивали броско.

[Наталья Владимировна]

26

СЕРАФИМ

Улыбкой нежною пленим,
Осенней грустью околдован,
Упавший с неба Серафим
К земле оковами прикован.

Не принят обществом, толпой
Слепых, забывших силу света.
Вставай! Душа моя с тобой!
Не отрекайся от обета.

Мой ангел, падая с вершин,
Забыл себя и постепенно,
Стал притворяться не таким,
Не знав, что прошлое нетленно.

И где-то там, в других мирах
За ним создатель наблюдает.
Шлёт знаки пеной на волнах
И ливнем по дитю рыдает.

Зачем, мой нежный Серафим
Ты от святого отвернулся?
Снял алкоголя пьяный грим
И в лёд депрессий окунулся?

Но убегая от себя,
Не встретив помощи заветной,
Он пишет плача и прося
Меня об искренней... ответной...

А за окном уже темно...
Я тоже прячусь в пьяном гриме.
Мне также страшно от того,
Что я чужая в этом мире.

Не бойся, милый — засыпай!
Ты не увидишь моей боли.
Я на носочках, невзначай
Явлюсь в блаженном ореоле.

И в сотый раз сыграю роль
Беспечной и счастливой дамы,
А ты, вздохнув, прошепчешь: "Оль,
Ты словно лечишь мои раны!"

Мой Серафим бежать устал.
Все та же тень, все те же крылья.
Вдруг обернувшись осознал,
Что это я его спасение!

Послушай, где бы ты не был,
Пусть станут светом мои строки
И в миг, когда весь свет не мил,
И запорошены дороги....

Перечитай. В других мирах
Ко мне чудак один спустился.
Сказал о знаках, о слезах,
А в след с надеждой поклонился...

[Наталья Владимировна]

27

***
Жизнь медленно течет.
В давно заброшенном доме,
Где комнат потерян счет,
Где время находится в коме,
Я зажигаю одну свечу,
Спотыкаясь, себя ищу.
Здесь нет ни людей, ни икон,
Ты лишь с тишиной единен.
Иду мимо кухонь и спален,
Мимо груды тряпья и развалин.
Воздух здесь будто отравлен,
Будто чем-то загажен, опален.
Иду дальше: все ищу повод
Не схватить оголенный провод,
И не прыгнуть с головой в омут.
"Тщетны мои попытки,
Вечностью будут пытки,
Не найти мне себя, свое дело", —
Мысли вторгаются в тело…

[Наталья Владимировна]

28

ПЕРЕМЕЛЕТСЯ

У своей сосны до другой весны
Я остануся.
Не возьмёт зима моего ума
Белым парусом.
Но тепло огня холодит меня,
Как метелица -
Перемелется всё, перемелется.

Времена времён, нет других имён,-
Только сами мы.
Под накат скользя, нам никак нельзя
Пережить зимы.
Белый снег в окне, по моей стране
Озимь стелется –
Перемелется всё, перемелется.

У костра в ночи ты со мной молчи,
Я всё знаю сам.
Это важно так - свой увидеть знак
В этих небесах.
Между лап сосны до другой весны
Точка светится…
Перемелется всё, перемелется.

[Наталья Владимировна]

29

ПОД НЕУСЫПНЫМ ОКОМ...

Апокалипсис принял обличье морского гада.
Злобный змей, извиваясь, грозит поглотить луну —
кто не ангел, погибнет от тьмы и густого смрада,
кто не праведник, проклятым прахом пойдёт ко дну.

С высоты, порождая геенну и смертный ужас,
извержение космоса катится в океан.
И вскипает вода, как уха на рыбацкий ужин,
в ней резвится и пламенем пышет Левиафан.

Что ты знаешь, Доре*, о Творце и Его просчётах,
меч вонзая в дракона по самую рукоять?
Кто-то вымер, а кто-то уполз доживать в болота.
Было семь океанов, а ныне осталось пять.

То пожар, то потоп ради грозных Его уроков,
войны, вирусы, поиск выходов из тупика...
Мы живём под пятой, под Его неусыпным оком,
прославляя ошибки в созданных Им ДНК.

* Убийство Левиафана. Гравюра Гюстава Доре, 1865 г.