МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: "Складчина", уже шестнадцатая - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 4 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

"Складчина", уже шестнадцатая Избранное

#1 Пользователь офлайн   Ган Иконка

  • Активный участник
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 807
  • Регистрация: 01 декабря 07

Отправлено 15 октября 2009 - 06:26

Наталия
Никитина
Екатеринбург


***
Памяти поэта Александра Крючкова
День был холодный, сумрачный и строгий.
Начало года в яслях января.
На кладбище у всех застыли ноги —
Промерзла до крупиночки земля.
Не плакали, а думали о вечном...
Глаз выхватил гвоздики на снегу,
Как будто кто-то молодой, беспечный
Оставил капли краски на бегу.
Следы вели в еще живое «до».
Где места нет ни чудесам, ни грезам...
Там воздух, не пропитанный бедой,
Нес дух ещё не срубленных березок.
Былые дни вставали в рост в душе
И возвращали к прошлому апрелю,
Чтоб в этом бесконечном вираже
Осмыслили мы горькую потерю.
И все же мне роднее слово «да»,
Но время беспристрастно, как фотограф.
Поэт ушел, как падает звезда,
На небе оставляя свой автограф.

***

Неповторимый мой ноябрь...
Ты то талантливо-бездарный,
то пылко нежный, то коварный,
то SOS взывающий корабль.

Своим дыханием живым
меня ты вводишь в заблужденье,
сны навеваешь, черной тенью
летишь и таешь, словно дым.

Когда в томлении ловлю
твой голос или губ скольженье,
я вижу каждое движенье
и не скрываю, что люблю.

Не на часы, а на века
мы расстаемся каждый вечер,
но гладит волосы и плечи
мне поздней осени рука.

***

Мне нравится без всякой цели
из дома выйти и шагать
сквозь снежный парк, в котором ели
всю зиму чутко будут спать.

Мне нравится над ними небо,
осоловелое слегка,
Без солнца, как-то полуслепо,
укутанное в облака.

Мне нравятся следы сорочьи
поверх собачьих вензелей,
и воздух, чуть морозный с ночи,
и мысли в голове моей...

Я думаю о парке в елях,
о редких встречах, о себе,
о том, что я иду без цели
навстречу ветреной судьбе.


ПОДРАЖАНИЕ А. БОСКЕ

Слова во мне живут, как в недрах яблок черви.
И вот уже почти проели до души.
Не помню слова, что произнесла я первым,
Но каждое из них диктует мне: пиши!
Я написала «ночь» и разбросала звезды.
Я написала «день» — и солнце за луной...
Свисает виноград на тын зеленой гроздью,
Но это лишь слова, придуманные мной.
Живу я и пишу в словесном измеренье.
И, как Атлант, держу мир согнутой спиной.
Вся жизнь моя — роман, готовый для прочтенья.
Но первые слова написаны не мной.

***
Зеленое с черным
не носят давно,
не пьют из ладоней
сухое вино,
не любят без меры,
не смотрят кино,
не ведают веры,
и тоже давно,
не пишут стихи,
не заводят детей,
не варят ухи,
не рожают идей,
не точат умов,
не читают газет,
не ведают снов
и не ищут ответ.
***
Что случилось, получилось,
Изменилось в сентябре?
Может быть, судьба смягчилась,
Повернулась вдруг ко мне,
Как избушка на опушке —
К лесу задом, ко мне фасадом?

Как бы там ни обернулось,
Что бы ни произошло.
Колесо вдруг повернулось
И пошло, пошло, пошло...
Как по щучьему веленью,
Едут сани в горку сами

Может, это дважды чудо,
Может, крупно повезло?
Только жить теперь нетрудно
Всем врагам моим назло.
Пусть враги решают сами,
Оставаться ли врагами
Авторский форум: http://igri-uma.ru/f...p?showforum=236
0

#2 Пользователь офлайн   Ган Иконка

  • Активный участник
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 807
  • Регистрация: 01 декабря 07

Отправлено 15 октября 2009 - 06:28

Павел
Авдеев
Екатеринбург
ПЕРВЫЕ ЗАЛПЫ ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ.
Пронеси ты, Боже, тучу грозовую!
Сохрани ты, Боже, ниву золотую!

Над Москвою залпы прогремели в честь освобождения древних русских городов Белгорода и Орла 5 августа 1943 года...
Вспоминается знойный июль 1943 года... Степной фронт... Три дня и три ночи во второй линии обороны перед Прохоровкой жили с приказом: «Стоять насмерть!» Наш второй мотострелковый батальон капитана Анатолия Николаевича Шиляева входил в 19-ю мотострелковую механизированную бригаду полковника Владимира Васильевича Ершова. Окопы полного профиля, с боковыми ячейками, с заминированными проволочными заграждениями, располагались на 200—300 метров левее большака. Он был артерией для непрерывного потока военной техники из тыла на передовую, к Прохоровке, к знаменитому полю танкового побоища... 12 июля 1943 года здесь закипело самое величественное за всю историю человечества и войн сражение: танковые армады Красной Армии схлестнулись с фашистским танковым «зверьем» — «тиграми», «пантерами», артиллерийскими самоходками «фердинанд».
По военной дороге три дня и три ночи громыхали наши танки и самоходки, бензовозы, зачехленные установки «катюш». А нам пришлось терпеливо сидеть в окопах или стоять, переминаясь с ноги на ногу, чтобы они окончательно не одеревенели. Со стенок окопа иногда начинал сыпаться песок, особенно когда одновременно несколько тяжелых танков «КВ» и самоходных орудий «Щука» попадали в глубокие рытвины дороги... Весь этот металл и живые, мыслящие люди торопились в адское пекло, в страшную мясорубку, в кромешный ад...
Порой на меня наваливалось странное беспамятство, в голове вихрились сквозняки, возникало чувство провала... Крепился, преодолевая боль, и радовался возврату проблесков сознания... Такие накаты последствий контузий на Калининском фронте, под городом Белый, в декабре 1942 года остались мне в наследство... Очнувшись, всматривался очумело в пространство перед своей окопной ячейкой и примерялся мысленно к бросанию гранат или к неизбежному броску с ними под внезапно появившийся вражеский танк...
Вспоминались тренировочные прыжки учебных танков через наши солдатские окопы. Это делалось с целью искоренить в душе мотострелков танкобоязнь. В учебных лагерях на Клязьме такой экзамен мы сдавали единственный раз, без всяких предварительных подготовок. От него осталось на всю последующую фронтовую одиссею только оцепенение всего, невольно скрюченного в судороге тела. Всякая психофизическая воля была внезапно раздавлена, моральное сопротивление сломлено: туловище и руки не отрывались от земли. Не боец, а полутруп... Стыд за такое состояние примешивается к ужасу: гранаты и бутылки с горючей смесью не смог бросить! Не видел, чтобы они летели следом за танком из соседних окопов! Будь это реальное сражение — расстрел за неисполнение приказа: уничтожить агрессора!
Прилагал усилия, чтобы отогнать такие мысли от себя, стремился углубиться в воспоминания о беззаботном детстве, безвозвратной юности, вспоминал песни тех дней... Многое в них оказалось пророческим... Споткнувшийся конь и свалившийся с него в разрубленной от плеча до поясницы и бурой от запекшейся крови рубахе боец...
Или вот еще: «Из-за рощицы зеленой вышла ротушка солдат... Перед ротой комиссар — хорошо маршировал! Останавливался, с Машей здравствовался... Здравствуй, Маша! — Здравствуй, Саша! Дома ль матушка твоя? Ни мамаши, ни папаши! Дома нету никого! Полезай, солдат, в окно! А солдатик — молодец! По-солдатски в окно влез! Да и к Машеньке полез: целоваться, миловаться...» Или вот такое: «Ты не вейся, черный ворон, над моею головой! Ты не вейся, не взвивайся, я солдат еще живой... Ты снеси платок кровавый моей женке молодой! И скажи, что я женился, обвенчался на другой! Я женился, обвенчался на винтовке боевой!»
По команде дядюшки Мирона, больного, в отпуске из белой армии, да так и не вернувшегося ни к белым, ни к красным, занимался шагистикой и всякими артикулами с деревянной винтовкой... И еще научил он меня читать и писать, громко декламировать стихи. Прививал пристрастие к живописи... А бабушка Настасья, кержачка из Старо-Шайтанского завода, ныне село Чусовое Шалинского района, из семьи Вершининых —Великановых, учила молиться и переписывать на славянском языке священные книги. Все это оставило особые, неизгладимые следы в памяти...
Вспомнились и песни-прибаутки моего отца. Бывало, едем с Лепешинского покоса через Пальгуев бор, через Молебку-речку. Сижу у него за спиной на широкой хребтине Бурка, как правило, обе мои ноги на одну сторону свешены. Называлась такая езда — «на односторонке». Сижу и держусь за его поясницу. А он любил в дороге петь. Была среди них такая: «Тары-бары-растабары! Снежки белы выпадали! Охотнички приезжали... Злых собак своих спускали... Серых зайцев испугали... Они из лесу выбегали... В них охотнички стреляли, красну девку испугали! Ты, девица, стой, стой, стой! С нами песни пой, пой, пой!!! Чувиль мой, чувиль! Чувиль — навиль — виль-виль! Еще чудо, перво-чудо, чудо-родина моя!» Особенно запоминались последние слова: «еще чудо, перво-чудо, чудо — родина моя!» Звучали они убежденно, видимо, этим и покоряя: самое высшее на земле чудо из всех чудес — это Родина!
Нет другой и краше, и чудеснее: она милее иных стран на всей матушке-земле. Живя в старой Утке-Демидовой, от дядюшки Пети перенял и запомнил фольклорные миниатюры, утверждающие щедрость семьи Акинфия Демидова.
Например, вот такая: «Кукареку, петушок! Ты далеко ли летал? — До Демидова двора! — Что Демидуха дала? — Ступу, лопату, корову горбату... Овин с овсом, жеребца с хвостом... На коне я поскакал! Конь споткнулся — я упал! Меня ворон клевал, а я снова оживал!!»
Так трое суток, за часом час, отвлекал от черных мыслей свое надломленное контузиями сознание... Борьба с мрачными мыслями была борьбой за жизнь, за победу. Только не припомню, чтобы достал из нагрудного кармана гимнастерки семейную фотографию. Не припомню, чтобы притронулся в этом же кармане к лежащему партбилету, не вспоминал, что получил его в июне из рук инструктора политотдела бригады майора Пискунова. Многое проваливалось в искореженной контузиями памяти, многое внезапно всплывало и исчезало. Трое суток напряженного ожидания: прорвутся танки нацистов или их пожгут наши артиллеристы и танкисты?
К полудню третьего дня окопной маеты перед нашим передним краем гул страшной, смертельной молотьбы замолк, перестала дрожать и судорожно вздрагивать и осыпаться в окопе земля, прекратились глубокие, огромной силы взрывы. Перестал дрожать и воздух над головой от бушевавшего рычания моторов наших самолетов, проносившихся на бреющем полете над нашими окопами...
И нежданно-негаданно раздалась звонкая, небывало бодрящая команда: «Выходи строиться!» Это средь бела дня! В редколесье, правда, но все равно на виду. Поразила такая обнадеянность: самолетов врага не будет!.. В команде не слышалось оттенков суровости и обычной, настораживающей тревоги, требующей торопливости, какая всегда слышится в команде: «В ружье!» В услышанной команде явно звучал оттенок радости, и я воспринял ее как известие о помиловании, отмене смертной казни!
...Со всех ног бросился я к командиру взвода автоматчиков Пудовкину. Но на первых же шагах споткнулся и присел: вдруг подсекло правую ногу. Еле приподнялся и поплелся, дрыгая ногами для разминки. А в душе разливалось такое чувство облегчения, что хотелось глубоко-глубоко дышать. По спине ползли мурашки, словно сваливалась, скатывалась с плеч тяжкая гора, облегчая все кости тела... Истово: гора с плеч!
Вижу, что кругом мои однополчане тоже разминают ноги, перекликаются друг с другом, заливаются смехом... Подъехала кормилица солдатская — кухня... Зазвенели котелки, кружки, ложки... Началось обеденное пиршество, первое после трех почти суток великого поста. Старшина начал разливать наркомовские фронтовые сто граммов, оптом, за двое суток, не более! Все понимали: возможен ночной марш!
Кормилица-кухня ублажила в этот раз солдат в полной мере великолепнейшим борщом с капустой и помидорами. Жирные куски мяса были в достатке порублены, и все это объедение было заправлено сметаной... На второе не пожалели гречневой каши с маслом. Все повеселели, были благодарны поварам, расплывались в улыбках, гордые за великую победу своих побратимов на Великом поле танкового побоища. Выстояли и разгромили! Все были готовы следовать их примеру, преследовать и громить нацистское охвостье. Не щадя врагов и себя, только бы скорее закончить военную маету, очистить от извергов родную землю!
Все солдаты и офицеры, стоявшие три дня и три ночи в обороне, знали истинную цену одержанной победе. Кто там не бывал и в обороне не стоял, тот и горя не видал!
Вечером 13 июля 1943 года наш батальон получил новый приказ: преследовать драпающих фашистов. Догонять, громить, не давать закрепляться в обороне, уничтожить... Подошли танки 219-й танковой бригады, бронетранспортеры, мотоциклетный полк перед нами рванул в разведку. Командир взвода автоматчиков лейтенант Пудовкин вернул меня охранять штабную автомашину с документами штаба батальона, с боекомплектами снарядов для ПТР и орудий противотанковой истребительной батареи. На безоблачном небе ярче, чем у нас на Урале, разгорались, мерцали звезды Большой Медведицы на фоне бескрайнего Млечного Пути. По давней детской привычке нашел огромный ее ковш с надломленной ручкой...
Увидел ее, обрадовался встрече с детством. Вдруг вспомнил, что писал в уральскую областную детскую газету «Всходы коммуны» о необходимости помещать в ней статьи об астрономии, о небесных светилах и разных планетах, о кольцах у Сатурна, о горах на Луне... В сумерках ночи автомашина двигалась медленно среди воронок от авиабомб и мин. Бедному жениться — ночь коротка... Так и с нами было: вскоре восток начал светлеть, словно небо отделялось от земли, все ярче освещаясь лучами солнца. Зарумянилась, разгораясь, заря нового дня, обозначившего победоносный коренной поворот в ходе начавшегося изгнания с нашей земли нацистов... В то утро и многие после него дни мы не осознавали всемирно-исторического его значения... Всех занимала единая мысль: надо до солнцевосхода достигнуть указанного приказом рубежа — успеть до первых налетов фашистской авиации...
Не осталось в памяти целостного восприятия поля боя. Всего меня в те часы поглощало ожидание налета «мессеров» и «юнкерсов»... Мелькают в памяти зеркальными осколками участки поля, где бушевало танковое побоище: огромные воронки с торчащими в них тушами опрокинувшихся «тигров» и «пантер», оседланных нашими Т-34 и самоходками «Щука». Видны, словно прикипевшие друг к другу, сцепившиеся плотно траками наши и фашистские танки в траншеях окопов, присыпанные комьями земли... Наших чадивших танков было значительно больше... Танкисты яростно дрались, не щадя себя, добывая Победу... Вечная им память!
Дымилась тлевшая одежда и шлемы выскочивших из танков героев боя: командиров, стрелков и механиков-водителей грозных машин. Земля им пухом!.. Сколько погибло? Предстояло еще подсчитать похоронным командам... Сколько погибло за войну — все еще считают!
...Волнами накатывалось и било в нас зловоние горевшего мяса, металла, земли и трав... Невольно всплывало из далекого детства пушкинское: «О, поле, поле! Кто тебя усеял мертвыми костями? Кто на тебе со славой пал? Чьи небо слышало молитвы в последний час кровавой битвы? Зачем же, поле, смолкло ты и заросло травой забвенья?»
Нет! Россия не допустит забвения павших на огненной Курско-Орловской дуге!
...Наш 2-й мехбатальон и все боевые подразделения 1-го механизированного красногвардейского корпуса принимали участие в освобождении Белгорода 5 августа 1943 года...
Левитан в сводке информбюро торжественно на весь мир читал по радио приказ Верховного Главнокомандования. Весь мир был потрясен известием о первых залпах победных салютов в Москве, первых предвестниках будущей Великой Победы.
Продолжая еще топтать землю в эти беспокойные дни, нахожу в своих воспоминаниях успокоение: все, что в моих силах, — выполнил. Стараюсь еще своим личным поведением внушить всем близким и встречным, что нет на свете ничего другого дороже чуда — России, родины моей...

Авторский форум: http://igri-uma.ru/f...p?showforum=236
0

#3 Пользователь офлайн   Ган Иконка

  • Активный участник
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 807
  • Регистрация: 01 декабря 07

Отправлено 15 октября 2009 - 06:29

Николай
Ганебных
Екатеринбург


***

Геология слова,
геодезия слова,
словарей
сорока сороков
не хватает,
проникнуть в основу,
в кровь и лимфу
обыденных слов.

Если б знал,
так тогда бы общался,
коль бы знал,
так легко говорил,
что к любому из вас
достучался,
мне бы двери
любой отворил!

Геология слова.
Плотно сжатые страты.
Непустая порода.
Но ты,
все равно
ты ищи
вулканический кратер,
прожигающий бронь темноты

***

Я помню, был весенний день.
Снеговика — подарок брата, —
С ведром, надетым набекрень,
Вооруженного лопатой.

Задался этот снеговик!
А брата вот совсем не помню.
Лишь помню смутно воротник
И на щеке тепло ладони.

Был на лице от солнца блик.
Нет, брата глаз и губ не помню!
Лишь слышу в сердце горький вскрик,
Со жгучей смешанный любовью.

***

Есть скверный скверик у вокзала.
Бомжи, ворюги, драчуны —
Сюда история списала
И поместила треть страны.

Тут люди — оторви да брось.
Тупая злость на бледных лицах.
Как это все могло случиться?
По чьим счетам платить пришлось?

Зимой нещадно мерзнут ноги,
Сплошная суета, вокзал...
Куда б ни шли мои дороги,
Как никуда не уезжал!..

ВИШНЯ

Видишь, вишня на пригорке:
Вишня я!
Эта ягодка — она не лишняя.
Эта ягодка слезой оплачена,
На нее вся жизнь моя потрачена.

Вырастала на приволье, на пригорке я,
Потому и ягода не горькая.
Ветер гнул, и дождь до боли сек,
Ударяла жарко молния в висок —

Все стерпела. Жаль, была несмелая.
А зима на плечи — белая.

Ах, метель летит, летит, летит,
Ей никто лететь не запретит.

***
Брату Виктору

Как матери в войну седели?
Кто в пять минут, а кто за год.
В сердцах у них жил визг шрапнели
и погибал в атаке взвод.

Качался мир под грохот стали,
земля вставала на дыбы.
Вы столько в жизни испытали,
изгои у своей судьбы!

Трудились до седьмого пота.
Письмо от мужа получив,
не отрывались от работы,
а только выдыхали: — Жив!

— Жив! — после плакали невольно
и, под подушку положив
солдатский тонкий треугольник,
шептали тихо ночью: — Жив!

Остался б только жив, соколик!
В войну была у нас семья —
как тот солдатский треугольник:
отец на фронте, мать и я.

БЫЛЬ

Я расскажу не то, что точно знаю,
А то, что слышал я со слов чужих.
Известно, что старухи любят баять,
Добраться ненароком до души.

...Была война. Ветра в полях гудели,
Зимой за грудь людей хватал мороз.
Что люди ели? Ничего не ели.
Болели. И однажды видят, пес
За банькою раскапывает грядку.
Постой, откуда он? Какой тропой
К нам занесло?

И бабка по порядку
Рассказывает с горькой простотой:

Он пестрый, черный. И глаза навыкат.
Слезятся, будто плачет в них Господь.
Его — лопатой. И он дрыгать-дрыгать...
Не кость отрыл, а свой сыскал покой.

Узнали мы, уже через неделю,
Пес не бродячий, из соседского села.
Там девочка больная — звали Неля —
От голода да горя померла...
Авторский форум: http://igri-uma.ru/f...p?showforum=236
0

#4 Пользователь офлайн   Ган Иконка

  • Активный участник
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 807
  • Регистрация: 01 декабря 07

Отправлено 15 октября 2009 - 06:30

Павел
Проскуряков
Екатеринбург


***
Когда с тобой впервые вместе
мы в летних сумерках гуляли
по парку разносились песни
в аллеи белки выбегали
светлели у прохожих лица
в ночь сумерки не
превращались
летали парами синицы
и сосны
по-двое срастались.

***

Красная гвоздика — наш цветок.
Из песни


Желтит поля горошек дикий
Вдоль тропок сельских и дорог.
Как вышло все же, что гвоздика —
Был наш
_____цветок?

Цветет шиповник, как цыган,
Нарядный,
_____но давно не бритый.
Балы-сочельники забыты,
И нет дворян.

Татарник сизый расцветает
Монголом, спрятанным в траву.
Не верю в бога и
_______________живу,
А он — прощает.

Спросить бы на родной сторонке:
Зачем пошел за красных дед?
Цветет калина.
Деда нет —
Есть похоронки.

***

И перед смертью
Песню петь!
А.Крючков

Время наступит,
Пора настанет —
Скакать по уступам сердце устанет.
Скатится вниз,
С постромков оборвется —
Дальше душа без него понесется.
Мертвое сердце
Найдут на дороге,
Тихо положат в шаткие дроги.
Сядет на дроги
Какая-то птица —
Это душа прилетала проститься.

ФАНТАЗИЯ

Памяти Вячеслава Терентьева

Наденут старые поэты
Немодные уже штиблеты,
Пойдут на громкий поздравей
Стихов и юности своей.

Тогда, в их годы молодые,
Поэтов знала вся страна.
Поюнны их виски седые,
И легендарны имена.

И вот они стихи читают,
И замирает людный зал.
И свиристели прилетают,
И стаи времирей в слезах.

Теплавит ранняя весна,
И радуются ей поэты.
А в зале, в уголочке где-то,
Сидит напрасная вина —
То их вина, по всем приметам.



***
Стоял я в тамбуре вагона —
Не удержал и не окликнул.
Ты вышла и идешь к перрону,
А я вокзал не отодвинул.

Ты не спешила оглянуться,
Переступая рельсов льдинки.
Гляжу я вслед, и рельсы рвутся
И скручиваются в пружинки.

Переступала их неловко,
А мое сердце трепыхалось.
Как воробья, его ладошкой
Ты прямо на лету поймала.

Вот хорошо бы из вокзала
Вдруг выпустили крокодила,
И ты ко мне бы прибежала,
Прижалась и уйти забыла.

***

Мой дядя любил выпить.
Он мечтал:
вот бы землетрясение!
Прибежал бы он
к магазину,
набрал бесплатно
сколько хочешь
бутылок водки
и напи-ился бы досыта!
И вот однажды
что-то и вправду рвануло!
Примчался он к магазину
и увидел
только развалины
и ни одной целой бутылки —
они разбились!

Так
разбиваются
мечты.

***
Прощаю легче
и грешу спокойней.
Не верю сам,
что молодым
я был когда-то.
Хожу проведывать
своих друзей
запойных
на кладбище
и сравниваю даты.
Авторский форум: http://igri-uma.ru/f...p?showforum=236
0

#5 Пользователь офлайн   Ган Иконка

  • Активный участник
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 807
  • Регистрация: 01 декабря 07

Отправлено 15 октября 2009 - 06:32

Евгений
Карев
Екатеринбург
ВСТРЕЧА
Бабье лето. Моросит мелкий дождь. Выхожу на улицу, как всегда, забывая зонтик. Поднимаю воротник куртки. Холодно. На душе тоскливо и одиноко. Рассказ, который я обещал редактору, не идет. Наверное, я бездарный писака. Мокрая собака с грустными глазами, шлепая по лужам, проходит мимо. «Вот родственная душа», — подумалось мне. Недалеко от дома покупаю бутылку пива. Прошу открыть. Понимаю, что неприлично да и вредно, но делаю несколько глотков из горлышка, закуриваю, испытывая несказанное удовольствие и блаженство. Грустные мысли куда-то уходят, уступая место светлым воспоминаниям.
Старые тополя приветливо шелестят, чуть тронутые позолотой осени. По счастливой случайности их не вырубили, когда сносили наш дом. Уцелели они и тогда, когда на этом месте построили детский сад. Но чиновники скоро его закрыли, а здание передали мытарям: от детей какая польза — одни убытки.
Захожу в ограду, в кусты, где некогда стоял родной дом, в котором пролетели голубкою мое беззаботное детство, юность, да и, пожалуй, вся жизнь. Привалившись плечом к тоненькой березе, потягиваю живительную влагу, подумывая о второй бутылочке, и вдруг чувствую на себе чей-то пристальный взгляд. Оборачиваюсь и — никого не замечаю. Только невдалеке, закиданный мусором, но не лишенный какого-то внутреннего достоинства, стоит старый пень. Приглядываюсь и вспоминаю большой раскидистый тополь... Вот я, босоногий, в одних трусах, жарким летом обезьянкой влезаю на него и прячусь в густой листве. А когда однажды, потеряв равновесие, падаю, он вовремя подставляет мне ветку, спасая мою маленькую несмышленую жизнь.
Дождь кончился. Выглянуло солнце. Постояв немного, убираю мусор вокруг пенька. Отправляюсь домой, чувствуя какую-то светлую радость. Сажусь и легко дописываю рассказ. Темнеет. В окнах соседних домов зажигаются огни. Раздеваюсь и ложусь в постель. Утомленный работой, сразу засыпаю и вижу стаю соседских сизарей в безоблачной синеве неба. И маму. Она гладит меня по вихрам и, смеясь, говорит: «Счастливый ты у меня, Женька!»
Прошло время. Сейчас, когда на душе скребут кошки, я прихожу к своему другу детства, сажусь рядом, и мы подолгу молчим, думая каждый о своем. Два старых, одиноких и таких родных существа.
ЧЕЛОВЕК И КАМЕНЬ
Легко и беззаботно жил человек на белом свете, и всё у него было правильно да вовремя. Дерево посадил, дом построил, детей вырастил. Но вот беда, не было у него в жизни любви. И решил человек уйти куда глаза глядят: «Может, повезет, и встречу я ещё свою любовь».
Сел он как-то передохнуть у ручья и вдруг у самой воды камень увидел, а на камне том слово «любовь». Обрадовался человек, осторожно взял его в руки: камень вроде и небольшой, но тяжеловатый и всё как будто норовит из рук выскользнуть. Руки его стали уставать, да и камень как будто всё больше и изворотливее становился. «А что, если я его опущу на землю? Камень ведь... Пусть себе лежит». И только он так подумал, как камень в женщину обернулся, да такую ладную и пригожую, что он невольно ещё крепче взял её в руки, а она ворошит его уже седые кудри и, смеясь, говорит: «Удержишь меня, буду твоей, а не удержишь, так придётся тебе век доживать без меня».
Стал человек вместо камня женщину хорошую на руках носить, а она, весёлая да счастливая, всё приговаривает: «Удержишь, твоей буду». А с человека уж пот градом льёт, и руки вот-вот выпустят красавицу. И когда ему уж совсем худо стало, она вдруг спрыгнула на землю, обняла его и, глядя в глаза, сказала: «Ты выдержал испытание, и быть нам вместе вечно». Они прожили до глубокой старости. Умирая на руках своей возлюбленной, человек сказал: «Найти любовь можно, да удержать дано не каждому. Счастье лёгким не бывает».
АМЕРИКАНКА
Уральская — это широкая, красивая улица с цветниками, высотками, лавками и супермаркетами. В одном из них — Кировском — мне как пенсионеру подарили карточку, и я теперь покупаю. продукты со скидкой в пять процентов. И почему до сих пор нет ордена за бескорыстие и благородство? Наверняка какие-нибудь убытки от нашего брата...
Останавливаюсь возле ресторана «Феллини», но посетителей не наблюдаю. Наверное, он ночной. В любом случае с моими деньгами и со всеми скидками там делать нечего. А вообще душа радуется, когда видишь этакой архитектурной красоты улицы. Осеннее солнышко еще пригревает, я зажмуриваю глаза, и воспоминания уносят меня в безмятежное детство.
Наш дом на три семьи с удобствами во дворе стоял на углу улиц А. Толстого и Пионеров. Пройдешь по Пионеров, пересекая Омскую с большой трансформаторной будкой на углу, внушающей безотчетный страх местным пацанам, и прямиком попадешь на эту самую Уральскую, где через дорогу стояла знаменитая на всю округу маленькая пивная. Ее почему-то называли «американкой». Там подавали пиво, качая его прямо из бочки, и тамошние мужики коротали за кружкой свободное время. После большой войны им было о чем поговорить и что вспомнить.
Кто без руки, кто на деревянном протезе, а кто и вовсе в коляске. Последние отдавали целым деньги, так не могли въехать, и те выносили им кружки и затем рассаживались на завалинках. Лишь иногда какой-нибудь инвалид пристраивался там спать, пока не приходили жены и не забирали бедолагу домой.
Под вечер в избах зажигались огни, кое-где из труб струился сизый дымок, дымок тепла и уюта. Возле бараков, где нынче высится сорок пятая школа, до позднего вечера бегала ребятня и трещал стол от костяшек домино. Я, как и многие мои сверстники, с удовольствием ходил в пивнушку забирать моего целого, но израненного и больного отца. Он всегда покупал мне то недорогих конфет, то пару пирожков с ливером или повидлом, и мы, довольные друг другом, чуть пошатываясь, приходили домой. Он раздевался, бормоча что-то себе под нос, затем падал в койку и, похрапывая, спал до утра.
Разгромив фашизм, мужчины его поколения победили голод, разруху, послевоенную уголовщину. Святые и одновременно грешные, они, приложив свои последние силы, сделали это, потому что рядом с ними всегда находились их верные жены и мы, их дети. Оглянувшись в прошлое, ловлю себя на том, что, приобретая новое, мы неизбежно теряем что-то теплое, доброе и живое.
ФЕЯ
Давно это было. В высшем свете небесных сфер жила-была фея любви. Все обожали ее за красоту вечную, молодость и веселый нрав. Даже Верховный баловал фею и прощал шалости. Народ на земле, завидев ее, кричал: «Наша феечка летит!» и устраивал праздники и рыцарские поединки, посвящая победы возлюбленным.
Радостная и благодарная, осеняла она всех крылом, и тогда шумели свадьбы, рождались дети, и во всем виделось счастье и благоденствие. Однажды, пролетая над крошечным королевством, фея увидела молодого принца, а с ним — прекрасную принцессу из соседнего, такого же маленького, государства. Глаза у них были такие добрые и светлые, что она подумала: «Вот будет хорошая пара!» Благословляя молодых, она решила вскоре навестить их. Но встреча их оказалась печальной.
Налетели враги. Разрушили королевство. В неравном бою погиб смелый и отважный юноша. Принцесса в своем горе была безутешна. Жалко стало фее несчастную девушку. Да что тут поделаешь: богиня была всего лишь феей любви. И полетела она тогда к Верховному — просить милости. Выслушал он ее и молвил: «Ты можешь воскресить принца, но исчезнешь сама! Таков закон совета».
Быстрее северных ветров полетела фея к тому месту, где лежал бездыханный юноша, и отдала ему живительную силу, а когда последняя капля ушла, она растворилась. Но вскоре на этом месте взошла роза
Проснувшись, принц сорвал ее и преподнес принцессе. Девушка испугалась, но роза была так хороша и юношу она так сильно любила, что с благодарностью приняла благоуханный цветок. Вскоре они поженились, отстроили себе королевство и обо всем рассказали людям. Восхищенные поступком богини, они осторожно выкопали корни, и вскоре парни по всей округе стали дарить своим девушкам цветы.
Так красная роза стала символом любви и верности, ведь в каждом бутоне живет большое сердце маленькой феи.


Авторский форум: http://igri-uma.ru/f...p?showforum=236
0

#6 Пользователь офлайн   Ган Иконка

  • Активный участник
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 807
  • Регистрация: 01 декабря 07

Отправлено 15 октября 2009 - 06:33

Зинаида
Лель-Дронова
Екатеринбург

НЕЖНОЕ, НЕМОЕ, БЕЗЗАЩИТНОЕ...

«Не презирайте «внешнего»! цвет ваших глаз так же важен, как их выражение; обивка дивана — не менее слов, на нем сказанных. Записывайте точнее! нет ничего не важного! Говорите о своей комнате: высока она или низка, и сколько в ней окон, и какие на них занавески, и есть ли ковер, и какие на нем цветы?
Цвет ваших глаз и вашего абажура, резательный нож и узор на обоях, драгоценный камень на любимом кольце — все это будет телом вашей оставленной в огромном мире бедной, бедной души».
М. Цветаева.
У каждого из нас есть таинственная дверь. За нею годами пылится, скрываясь от увечья грубых глаз невежд, то, что так ревностно и больно любишь. И ты с ужасом смотришь, когда кто-нибудь приближается сюда со своей кувалдой. И ты вешаешь один замок за другим, а потом вдруг теряешь ключи.
Мне было около шести лет, когда отец впервые показал мне эту картину, которая навсегда зацепила маленькую девочку. И никакая любовь, никакие признания и удовольствия не возвращают того простого ощущения — «мир существует для тебя!».
Каждый раз, сталкиваясь с репродукцией картины — на коробках конфет, фантиках, календарях, в журналах и где угодно, — в недоступно забытых глубинах души просыпается что-то мирное, хорошее, радостное... Хочется продлить это воспоминание, но напрасно. Оно мелькнет и исчезнет... отголоском смутного сна. Рвется в мое сердце... и не доходит. Никак не поймать. Это послание лишь для меня. Я знаю его, но только не помню.
Однажды потерянное не возвращается. Время никого не ждет. «Там» ждут меня... кисти, краски и начатый холст. Но трагически «погибла» левша ровно перед тем, как мир признал бы ее талант, будь она правшой!

...Отец с отрадой на душе, словно кистью художника, мокрым концом полотенца протирает мою грязную мордашку. После каждого мазка, откинувшись назад, он строго оценивает свою работу до тех пор, пока я не превращусь из чумазого пацаненка (хотя бы личиком) в хорошенькую девочку. Он очень, даже слишком старается. Ведь ничто так не возвышает человека, как творчество.
Солнышко! Постой минуточку спокойно. Я тебя напишу! — говорит он.
В «прекрасной» позе, крепко зажмурив бирюзовые глазенки, я стою перед ним трепетно-послушной статуэткой. «Шедевр» закончен, и его лицо тронула легкая... и тут же угасшая улыбка... усмешка. И было от чего. Вместо ожидаемого, я еще больше похожа на забавного пастушка. На мне худая, в горошек, рубашонка, рваные ботинки и с заплатами штанишки — обноски старших братьев. Нелепее одежды для девочки нарочно не придумать. Другой — у меня нет. И два глубоких вздоха услышал развесистый фикус.
Но в предвкушении воскресного путешествия личико ребенка снова сияет радостью. Николай Павлович звонко чмокает в душистую макушечку. И быстрым движением перед тусклым оконным стеклом, заменявшим ему зеркало, надевает на себя горячую после утюга, пахнувшую ветром рубашку. Бледно-бледно-желтого цвета. И мы выходим.
Ребятня во дворе и тот рыжий верзила, увидев эту гордую стать, не крикнут мне вслед: «Лель! Ты куда?», а будут пристально смотреть на нас, пока мы не скроемся за углом.
Задрав курносую соплюшку, я важно шагаю по взрослой улице. Затылком чувствую, прохожие оглядываются... завидуют. Я лучше всех! Главнее всех. Я больше — и, вообще, я — царь зверей! И чуть не улетела в открытый люк. Вот было бы смеху! Но рядом папа. И ничего тебе не страшно. И ничего тебе большего не нужно.
Мы останавливаемся перед светлым зданием. По сравнению с нашим бараком — это замок. Большие окна, обрамленные тяжелыми шторами, влажно блестят, отражая холодные лучи утреннего солнца... и наши размазанные силуэты. Отец торжественно открывает высокую дверь за медную, в форме птичьей лапки, ручку. И мы входим в настоящий ресторан.
Садимся за большой стол, покрытый накрахмаленной скатертью. И вся моя напыщенность бесследно улетучивается. Я мысленно шагнула к выходу, помедлила, снова шагнула и решила остаться. Ноги не слушаются меня. Предательски дрожат. Сжатые кулачки прячу под мышками. Пусть распрямятся. Незаметно уголочками глаз осматриваю ресторанный зал.
Детей, кроме меня, здесь нет. И быть не должно. Я — исключение! Официантки, в старорежимных белых гребешках-наколках и круглых фартуках с оборками, легко порхают меж столов. На широкой стене, напротив окон в золотисто-витой рамке, — тяжелая картина. Разглядывать ее некогда, вокруг так много интересного. Осмелев, верчу головой по сторонам: все ли видят меня? И досадую, что народу слишком мало.
Отец, сделав нехитрый заказ, развернулся ко мне вместе со стулом. Мы посмотрели друг другу в глаза, улыбнулись. Я впервые разглядела так близко его лицо. Темно-зеленые глаза... с коричневыми крапинками, словно камушки на дне прозрачного ключика. Некоторые из щетинок на его подбородке были серебристыми, больше черными. Я провела ладошкой по колючей щеке. Наступила приятная тишина вдвоем, о которой мечтает каждый малыш.
— Смотри! — сказал отец. — Эта картина называется «Утро в сосновом лесу» художника Шишкина Ивана Ивановича. Там — три медвежонка. Видишь? (Я киваю головой.) Рядом с ними... Ух! Большая, как гора... Медведица. Медвежата шалят и ничего...
— Не боятся?!
— Да! Ничего не боятся. А знаешь почему? (Я пожала плечиками.) Потому что эта медведица — мама медвежат. Она внимательно слушает лес. Если треснет веточка на прелой земле, то...
Затаив дыхание, ловлю его каждое слово. Картина начинает мне нравиться. Отец, вдохновленный любопытно разинутым ртом своего чада, продолжает:
— Это лесная сказка. Правдивая сказка природы. Воздух, деревья, мох на деревьях, трава и все в этом лесу пахнет медом. (Я глотаю слюнки.) И цвет здесь медово-зеленый. Медведи — вольные звери. Они, как люди, чувствуют и понимают. Но, в отличие от нас, они не притворяются. Поют своими голосами. Пусть не как райские птицы, зато откровенно и в полный голос. Медведь — это символ стража или хранителя...
Последняя фраза надломила его голос, и он замолчал. Секунда, другая... Отец вдруг заговорил со мною на равных, углубляясь в недоступные для детского ума размышления:
— Картина — нежное, немое, беззащитное существо. Не может за себя постоять. Будь ее воля, здесь бы она не висела. Тут с нею, как с бабой, обращаются, как со шлюхой какой-то. Почернеет не от времени — от табачного дыма да сквернословия. Всю теплоту из нее выдуют...
А меня уже не найти. Я «ушла» в картину, в прохладу ее дремучего леса. Треплю лохматую шерсть диких зверей, шумно нюхаю корявые стволы вековых сосен. Треснула веточка... И я — тот медвежонок, что стоит на двух лапках. Внимательно слушаю лес и вижу то, что не видит мама. В кустах притаился охотник и таращит дуло ружья. Но от моего грозного вида он с визгом бросается наутек. А как же иначе?! Я — царь зверей!!!
По моему указу — с деревьев падают разноцветные конфеты, хрустящие пирожки, и ароматные, сочные котлеты с соседних столов тоже сюда пожаловали. Ах, как вкусно! Ешьте! Мне не жалко. Вот оно — счастье! Безоблачное счастье. Мама, братья и я орем медвежьими голосами. Радуемся! Не умеем радоваться, разучились радоваться по-человечески. В широко распахнутые рамки картины ворвался свежий порыв ветра, предвещая скорую грозу. Но перед храбрым царем быстренько утихомирился. И тут же из-за горизонта, из-за густой чащи хлынуло яркое солнце...
Отец давно не смотрит на картину. Он смотрит на меня. В мои огромные глаза, отражающие ее в новых оранжевых тонах. В тонах восходящего солнца. И этот маленький, казалось бы, невинный огонек придуманного счастья вспыхнул в его сердце неудержимым пожаром, обнажая отцовскую боль. Колючие искры секли по ее воспаленным нервам.
«Как будет жаль, если... и этот, столь чудный, хрупкий цветок попадет в скверные руки!» — думал Николай.
Веки крепкого мужчины набухли, выступили слезы. Он сделал глоток, пытаясь взять себя в руки. Но чувства невозможно контролировать. И в полной растерянности он отвернулся, доставая из кармана светло-серых брюк белоснежный носовой платок. А я все еще «там» — и на всем белом свете нет никого счастливее, чем я сейчас, в эту минуту. Никого!
В открытое сквозняком окно прилетел воробей. Уселся прямо на подоконник. Заглядывая в человечье гнездо, он восторженно чирикнул. Солидная штора, надувшись, как парус, взметнулась вверх... и повисла, размазав тепленький «гостинчик» исчезнувшего смельчака. Отец, невольный свидетель этой сценки, неожиданно для самого себя вдруг раскатисто-громко, по-мальчишески расхохотался.
Заразившись его смехом, я вынырнула из картины и смеялась «звериным» смехом до хрипоты. Косые, недобрые взгляды рассерженных гигантов, уплетающих за обе щеки, «тухлыми картошками» летели в нашу сторону. Но мы — в другом измерении, выше ничтожных мелочей.
Тревожное послевоенное время. Война камнем лежала на судьбах людей. Суровая жизнь! Суровые лица. Мои родители с тремя малолетними сыновьями, оставив обжитый кров в Москве, были эвакуированы на Урал. В город Свердловск. Где я родилась четвертым ребенком. Многие взрослые не знали, мальчишки во дворе не догадывались, что я девчонка. С братьями и с такими же голодранцами я носилась по крышам, дралась, отстаивая территорию, и шарила по помойкам.
Первое платье — перед школой. Сразу. Без подготовки. Ветер леденит открытые колени. Нужно было видеть изумленную, в шоке, физиономию рыжего, с выпученными, крупнее яблок, зрачками.
— Этот придурок — девчонка??? — орал он на всю улицу, показывая на меня пальцем.
В отместку он прикончил моего лучшего друга — белого, с красным носиком, щенка по имени Тудуть. И как гром среди ясного неба — на первом же уроке обнаруживается: я левша. Нельзя писать, нельзя рисовать проклятой рукой. Нельзя, и указка — по тоненьким пальчикам. Железная дисциплина! Так много. Безжалостно много, и все в один день.
Мама, бедная моя мамочка, вспоминая родные края, так и не привыкла к холодному климату и к чужим нравам. В сердцах она говорила отцу:
— Коленька, не могу. Не могу я жить на чужбине. Хмель, опущенный в кипяток, и тот кричит!
Могучая жизненная сила, природная энергия таких красивых людей тратилась на этот протест, заставляя делать над собой нечеловеческие усилия. И в продолжение долгих дней, многих лет жить в лихорадочном напряжении, латая послевоенную разруху. И все не такие, какими их видишь. И все притворяются, чтоб выжить. Отец больше всех в семье жалел меня. Понимал, что я, одетая так чудно на потеху всем, терплю издевательства ребят. Терплю, не осознавая своего недетского мужества.
Ничего нет слаще для родителей, чем видеть достойное детство своих детей, баловать их подарками. Мои родители, как и сотни других, трудились не покладая рук, но едва сводили концы с концами. Отец, как только мог, ретушировал серые тучи ностальгии. Он прекрасно играл на скрипке. Со всей округи сбегались люди. Послушать. Забыться в море звуков и отдохнуть. Развлечений мало, и это было событием. Мелодия, овладевая пространством измученных душ, делала собравшихся лучше, добрее, чище. Даже тот рыжий верзила, встречая мой взгляд, дружелюбно подмигивал, с благоговением приближаясь, присаживаясь рядом.
Выпущенный наружу эмоциональный взрыв успокоил отца. Он сказал:
— Позже... позже ты поймешь. И не осудишь... Но есть одно выражение, которое мне кажется самым отвратительным. Когда я его слышу, меня всего передергивает. Знаешь, что я имею в виду? Когда кто-то говорит...
— Хоть на один часик, своруем этих мишек???
— На часик?! Что ты, доченька. Ни на столечко. Напрасный труд. Какой же я осел! Глупый дурак. Сразу не догадался. Я их нарисую! Слышишь, я нарисую эту картину. Дома. На стене. Нет! Во всю ее ширь. Для тебя! Для тебя, моя девочка! Хочешь???
На стуле за высокой спинкой меня совсем не видно. Вновь вошедшему сюда могло показаться в этот миг, что мой отец, потеряв рассудок, разговаривает с самим собой. Как вдруг, откуда ни возьмись, пулей вылетает вторая «полоумная» и посреди зала истошным голосом вопит, аплодируя самой себе:
— Да! Да-а-а-а-а-а, да, хочу, хочу. Хотя бы на один часик! — и быстро исчезает.
Со стола опрокидывается фужер с лимонадом и пустым возвращается на место.
Странные фокусы каких-то идиотов! Держу пари, я не туда попал, — скажет новый посетитель, но не уйдет и тут же забудет про нас.
Отец нежно гладит мои вихрастые, короткие волосы. И мне кажется сейчас, что этот ресторан, стул, злющие официантки, суетный город за окном и весь мир любят меня, как любит отец. И мне вовсе не хочется быть царем зверей — мне хочется быть обычной девочкой. Я точно знаю, что я — настоящая принцесса.
Мои драгоценности отданы в ремонт. Я слышу шелест нарядного платья, стук моих хрустальных башмачков. Я больше не буду прятать своих кукол. Не побегу, сверкая голыми пяточками, в стае жестоких парней. Я буду играть с девочками. Я так хочу (аж плачу по ночам!) быть похожей на них и ласкаться под крылышком мамы, не смущаясь услышать: «как девочка».
Со всей страстью художника отец в этот же день схватился за кисть. И меж нами установился некий таинственный контакт, который таил в себе неизменную прелесть — «быть нужным». Его глаза лукаво блестели, когда я помогала ему разукрашивать мишек. Да простит нас за эту вольность Иван Иванович. Шишкин.
«Маленькая дочь Шишкина, заметив возбуждение отца, забегала в мастерскую, спрашивала:
— Папенька, ты что задумал?
— А вот представь себе: вечер, потрескивают дрова в камине, а ты сидишь у меня на коленях, и мы вместе слушаем сказку».
(Н. Бойко. Истории знаменитых полотен.)

И каково же было восхищение соседей и не только их, когда в нашей барачной коморке во всю стену, во всю ее ширь, прямо на ней во всем своем величии красовалась — до точек, до штрихов, до звуков — копия картины, написанной в 1889 году замечательным художником Шишкиным, «Утро в сосновом лесу».
Ай да молодец, Николай Павлович! Ай да сукин сын! Удивил так удивил! — хвалили моего отца местные прихожане. Но не для них он так старался. Это — живая песня отцовской любви!
После того случая мы больше не ходили в ресторан. Но нас, копеечных посетителей, долго, долго, очень долго, пока не снесли, ждала ресторанная стена. Никто и никогда не смотрел на нее так, как смотрели мы.
Воспоминания отхлынули, и стрелки часов, ускоряя свой ход, вернули меня в сегодняшнее сейчас. Я не устану слушать «лесную сказку», которая для каждого из нас звучит по-разному. Многие поколения пытаются разгадать тайну этого шедевра, но... это навсегда секрет. А наша таинственная дверь... дождется, обязательно дождется своего звездного часа! И я тихонечко постучалась в эту дверь...


Авторский форум: http://igri-uma.ru/f...p?showforum=236
0

#7 Пользователь офлайн   Ган Иконка

  • Активный участник
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 807
  • Регистрация: 01 декабря 07

Отправлено 15 октября 2009 - 06:34

Михаил
Кропанёв
Екатеринбург
***
Зимний парк дышит холодом, белой сеткой метель.
И к беседке покинутой тянет ветки сирень.
Ей тепла очень хочется в этом царстве зимы.
А любовь наша кончилась, как волшебные сны.
В этих снах мы — счастливые и все время вдвоем.
И аллеей тенистою вновь по парку идем.
Вот беседка знакомая и сиреневый куст...
И немного с горчинкою поцелуй твоих уст.
И дыханье горячее, и желанье в глазах,
И сирени дурманящей аромат в волосах.
Нам казалось: все — здорово и зима не придет,
Никогда не появится в отношениях лед.
Что любовь будет вечною, поклялись мы тогда,
Но беседка знакомая, как сугроб, холодна.
Так на что же надеется замерзающий куст?
Нет, тепла не предвидится — Парк Любви нашей пуст.
ИГРА
Две дамы засиделись за столом...
Зеленое сукно и свет от лампы.
А вместо денег души на кону,
И веером в руках сверкают карты.

Сегодня Жизни, кажется, везет,
И повод есть над Смертью посмеяться.
Но все рассудит Время — в нем резон.
У Смерти — шанс хороший отыграться.

Финал игры известен им давно.
Не раз меняло цвет стола сукно.
Все может Жизнь расставить по местам,
Да только смерть идет по козырям!
***
Другу
Плеск весла и скрип уключин
Через много лет дороже,
И июньский день светлее —
В лодке мы с тобой, Сережа.

Ты смеешься и не знаешь,
Что без карты плыть труднее
К островам, залитым счастьем, —
Там, где солнце горячее.

Скоро встанем мы на якорь,
А пока плывем, мечтая,
Неумелыми гребками
Жизни книгу открываем.

Для обоих в этом мире
Будут разные дороги,
А пока река, и небо,
И неясные тревоги.
ТУРИСТИЧЕСКИЙ ВАЛЬС
Лижет огонь почерневшие бревна,
Чайник протяжно свистит.
Над побелевшей в походах палаткой
Облако гнуса висит.
Звезды Вселенной спускаются ниже,
Внемля гитарной струне.
И удивляются птицы ночные
Нашей бродячей судьбе.
Это последний ночлег на маршруте,
Скоро вернемся домой,
Чтоб вспоминать пряный запах таежный,
Яркий костер золотой.
Ты обернулась ко мне на секунду,
Пряча влажнеющий взгляд.
«Может, на следующий год соберемся?» —
Кто-то кричит из ребят.
Верю, что этот поход состоится.
Выберем новый маршрут.
Манят своей неизвестностью дали,
Тайны в дорогу зовут.
ЖИЗНЬ
Под авторством гениев разных времен
Играются пьесы с древнейших времен.
А эта — намного масштабней и шире,
В ней занято все в существующем мире.

Проходят столетья, но в силу традиций
Нет места в ней фальши и лжи репетиций.
У этой новеллы — единственный зритель,
Он сам — режиссер, иногда — исполнитель.

Меняются жанры, сюжеты и роли,
На сцену выходят другие герои.
И действо творят средь иных декораций
Актеры, творцы, представители наций.

Вот дождик прошел и читается месса...
И длится, и длится Бессрочная Пьеса.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ ПЕС
По джунглям каменным среди людей
Гуляет много ряженых зверей.
И те, кто их не могут распознать,
Рискуют очень сильно пострадать.

Но им на помощь молнией с колес
Летит бесстрашный полицейский пес,
Сама бескомпромиссность и отвага —
Об этом знает каждая дворняга.

Погони, схватки, рядом смерть и кровь,
В награду — лишь инструктора любовь.
Чтоб сделать чище и добрее мир,
Выходит на дежурство стаффордшир.

И пусть за раны званий не дают,
А в старости маячит лишь приют,
На нож бандита или пистолет
У стаффордшира есть всегда ответ.

Авторский форум: http://igri-uma.ru/f...p?showforum=236
0

#8 Пользователь офлайн   Ган Иконка

  • Активный участник
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 807
  • Регистрация: 01 декабря 07

Отправлено 15 октября 2009 - 06:35

Юрий
Носов
Дегтярск

***

Они уехали, ушли
Туда, где жизнь течет светлее.
И никого, и ни души —
Лишь я один да ветер веет.
Да кот — зеленые глаза —
Лежит на лавке у забора.
И солнце, желтая слеза,
Сползает по щеке простора.


***

Я вышел за порог и сразу провалился,
Весь с головой, в глубокий омут тьмы.
Лишь впереди, белея, снег дымился.
И звезды, словно рыбы, разевали рты.
Шел, спотыкаясь, трезв и чист перед законом,
Страны богатой вольный гражданин.
Снег подо мной скрипел, и охал, и со стоном
Ворочался в ветвях, мятежной бури сын.
Вот так бредешь едва к далекой остановке
И если упадешь, то некому поднять.
И, злясь на всех и вся, глотаешь воздух глоткой
И про себя не раз вспомянешь чью-то мать.
То ямочка в снегу, то бугорок асфальта
Толкал меня вперед и на бочок валил.
Как хорошо сейчас, наверно, на Монмартре:
Светло, тепло и каждый люб и мил.
Но вот и остановка, слава Богу!
Здесь свет звезды и лампочка горит.
Теперь полегче будет мне дорога,
Про это, чую, сердце говорит.

***

Над белым полем ветер завывает,
Бросая дня колючий холодок
В прохожих лица и, с дорог сметая,
Закручивает снег в бараний рог.
Пейзаж уныл. Вечерний мрак опасен.
По свету бродит много имя рек.
Любой из них за сто рублей согласен
Напасть на вас и вырвать кошелек.
Конечно, вор достоин наказания
И он получит по закону срок,
Но где найти в России без страдания
Спокойный и счастливый уголок.

***

Из лейки зари на окно пролилось
Сияние света... И выше.
Сегодня в саду невзначай удалось
Весеннюю песню услышать.
На ветке вишневой незримый певец
Так нежно выплескивал трели,
Что сердце забилось мое наконец,
Больное, стучавшее еле.
И радость вернулась — печаль уплыла
Куда-то, и бог с ней, с печалью.
Ведь песенка душу мою подняла
Звенеть над сияющей далью.

***

Закат красив. Лучи бегут по небу.
Луна, как пряник розовый, вдали
Встает и предлагает звездный ребус
Открыть ключом, нашедшим нас в любви.
Но мы слабы, чудесные создания
Союза солнца, ветра и воды.
И все равно далеких звезд мерцание
В душе у нас оставило следы.
Твои глаза и звездные дороги —
Все превратилось в голубую мглу,
Но все ж остались сладких губ ожоги
И слово распрекрасное «люблю»!

ПРЕДУТРЕННЯЯ ГРОЗА

Как лодочка, спустился месяц к западу.
Течет бесшумно звездная река.
Край неба зарумянился, как ягода,
Лучом далеким тронутый слегка.

Природа спит, но сон ее тревожен.
С клинками молний мчится туч орда.
В лицо земли ударит ливнем дождик,
Иль упадут, взрываясь, тонны льда.

В душе хозяйки утреннего сада
Уже возник тревоги холодок.
«Дождя, конечно, всем растеньям надо.
Цветам и сливам — только б не ледок!»

И встанет на минуту окон возле,
Чтоб слушать шум дождя и гул грозы
И видеть, как пылают в небе грозном
Огромных туч тяжелые возы.

Но как она обрадуется утром,
Увидев в круглых чашечках цветов:
Играют капли светлым перламутром
Под тихую улыбку лепестков.

***

Под шум дождя, шептавшего молитву,
Я крепко спал, не слыша бытия.
И снилось мне: прошла через калитку,
Сияя, водосточная струя.
И облаком притихла над сиренью,
Облокотясь на старый палисад,
И сладкое прерывистое пенье
Наполнило неслышно вешний сад.

***

Все дальше облако. И пенья
Уже не слышу. Тишь и гладь.
Лишь на краю, где туч скопление,
Блистает молнии игла.
И тихий гул, слабее слова,
Наговоренного в тиши,
Рождает чей-то образ снова,
Запевку песни для души.
Авторский форум: http://igri-uma.ru/f...p?showforum=236
0

#9 Пользователь офлайн   Ган Иконка

  • Активный участник
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 807
  • Регистрация: 01 декабря 07

Отправлено 15 октября 2009 - 06:36

Евгений
Куприенко
Каменск-Уральский

***
Каменску и каменцам

Гроза безнадежно метала металл
Огнёвиц своих по бесчисленным крышам:
Наш город упорно с коленей вставал,
Прямил свои плечи и высился выше.

Он высился выше всех гордых стремлений,
Всех наших безумных и дерзких начал;
Он все достоверно, как мы, понимал:
Итог он и памятник всем поколеньям,
Он в наших идеях себя раскрывал.

И тьму, и грозу одолев вне сомненья
И дарственно к солнцу кварталы воздев,
Он нашими чувствами жив без зазренья,
Присутствием духа всех нас обогрев.

Рожденный по воле и славой покрытый,
Единства и мужества ищет он в нас.
Он кровью Урала железной пропитан,
И творческим сплавом течет он сейчас
В цехах, единящих нас жаркой работой,
Трудами учителя и кузнеца...
Он — наше Отечество, общей заботой
Подводит итоги живущим сердцам.

БЕЗГРАНИЧНАЯ ОСЕНЬ — 2008

Пускай он выболтает сдуру
Все, что впотьмах, чудотворя,
Наворожит ему заря...
Все прочее — литература.
Поль Верлен, «Поэзия».
Пусть осень длится в сердце безграничная,
Сентябрьствует зеленою травой.
Слова изъял из памяти тепличные,
Слов не рассадных хочется порой.

И осени и грез кровосмешение
Мне как вписать в высокородный жанр?
Душа все цедит осени пожар,
Целительно сжигающий мгновения.

Взгляд осени с сентябрьскою огнёвицей.
Глаза природно подкупающе влажны.
Душа моя пред осенью молодится.
Мы солнцем вызревшим впотьмах озарены.

Ах, осень! Вновь я в творческом брожении
Твоей касаюсь зрелой красоты.
Смогу ли я вне сил воображения
Ваять твои раскрытые черты?

Ты в новом облике придешь — во временном,
Чтоб дарствовать всё новые мечты.
Мне в память ветром ты как будто врезана,
Сжигаешь в прах других времен мосты.

Из четырех времен годичных, вплавленных
В сюжеты солнца, будущих снегов,
Лишь осень язысловничать заставила.
Люблю певучесть я отечественных слов
Изящной лирики поэтов всех веков.

***

Я человек осенних впечатлений,
Привольной и лирической поры.
Пускай горит огонь в стихотворенье!
Пусть вспыхивают новые костры!
Пылает осень по уральским долам,
Она мне в сердце сентябрем вросла.
В отличие от осени — не молод.
Я звезден тем, что жизнь моя зажглась!
И все, что жизнь мне копит сокровенно,
Привносит осень в песни пепелищ.
Сжигай же, осень, дни мои бесценные —
В днях вспыхнувших зарю мою ты длишь!

***

Осень... вольна память...

Колдовство погоды — осени обряд.
В глуби небосвода — солнца маскарад.
Над плечами просек — вспыхнувших рябин —
Разметались косы — ветер их рябит.
Я врастаю в осень в вызревшей тиши,
Нанизаю росы для своей души.
Обращаюсь к лесу — начинает сказ.
Вольна память: мессой — мне не в бровь, а в глаз:
«Так стальная молодость гнулась и текла!
Так ковалась молотом матери тепла!
Так любовью плавилась, источала жар...» —
И дымящим сердцем вывалилась в жанр.
Под сосной, слезящею молодую смоль,
Обронил палящую песенную соль.
И к губам целованным льнули те слова...
Как далека молодость, как она права!
Осень... Память зреет:
Роза чувств моих
В лепестках лелеет
Песню для двоих.

***
Антонине, жене

Я рано узнал, что такое любовь —
Творенье взрослеющей крови.
Я с болью осмыслил: над жизнью любой
Взвивается смерть — тенью кроет.

Жаль, поздно я понял: жизнь сердцем добра
К всему, что добром зацветает,
Что завязь любви — новым чувством сгорал —
Измаяв весной, обжигает,

Что душу выстуживает пустота
Холодной разлуки... бессмертен
Я — жизнь возвращает твоя теплота,
Сочась через губы в предсердье.

Среди тайн Вселенной — в ней бьются любви
Двусердцно о мир, как прибои,
Есть тайна одна на двоих — да, любовь! —
И в ней мы с тобой не изгои.

***

Скромно цвела роза в волжских степях.
Робко и нежно пылала в ветвях.
Шел злой садовник, мечту затая,
Выкрасть у солнца родное дитя.
Роза кололась шипами любви,
Мне лепестки нашептали: сорви!
Властный цветок из саратовских вотчин
Тридцать три года мерцает мне в очи.

***

В глазах — метели: все их знаю...
По улицам мятежных глаз
Люблю бродить я взглядом нежным,
И снежность чувств твоих сейчас
Лавинит в белую безбрежность
Ликующего цвета мая.

Холодность, гневность облетают.
Претенциозна на столе
Сирень, сама — метаморфоза,
Из прозы взгляда — на челе
Твоем поэзию рождает.
Вот так метели укрощаю...
Авторский форум: http://igri-uma.ru/f...p?showforum=236
0

#10 Пользователь офлайн   Ган Иконка

  • Активный участник
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 807
  • Регистрация: 01 декабря 07

Отправлено 15 октября 2009 - 06:37

Владимир
Белоглазов
Екатеринбург

***

Памяти Александра Крючкова


О чем печаль поет в душе, как птица,
И облака печалятся о ком,
Когда стихает сполохом зарница
И слышно, как курлычет вереница,
Ведомая по небу вожаком?

И кажутся напрасными тревоги,
И звоном отдаются голоса,
Когда ветвистый тополь у дороги,
Такой непререкаемый и строгий,
Вершиной подпирает небеса.

Когда дыханье ветер перехватит
И, упреждая внутренний порыв,
Прильнет душа вдруг к тополю,
Как платье,
И никогда не кончится объятье
С той самой незапамятной поры.


***

С густых небес спустилась нега
На серебристый ясный день.
И в скверике до первого побега
Царит мерцающая тень.
Пыхтят машины, скованные стужей,
Не слышно голосов веселой детворы.
И, словно на часах, стоят до первой лужи
Дворы, дворы, дворы.

Еще не понятая удаль
Течет, как звук из магнитол.
И солнце кажется предавшим нас Иудой
И нераскрученным хитом.
А за окном все та же жуть да серость.
Вонзаясь в облака, как дымчатый фрегат,
Соседний дом плывет, мерцая сферой
Над сквером наугад.

Не эта ли печаль — причина наших странствий?
Прекрасен ясный день,
Но холод — до костей.
На кухне тут и там нетронутые яства
Для избранных гостей.


***

На деревьях и листьях —
Рисунки сложные,
Они красивы, как звуки флейты.
Так, как рисует Бог, —
Невозможно
В 32 градуса по Фаренгейту.

А на оконном стекле —
Ни царапины,
И никакие изгибы рамы
Не создадут мне усищи папины
И серебряные брови мамы.

Ах, белый иней,
Ты — просто изморозь,
Вид кристаллический, если точнее.
Дай я сравню тебя с песней Визбора
Или накидкою доброй феи.

***

Я слышу голоса небес немые,
Они от звезд горячих и остывших,
Далекие и чуточки родные,
Как стайки птиц, слетаются на крыши.

И чистят свои облачные перья,
И, слух мой потревоженный лаская,
Зовут меня, как бабушка Лукерья,
Туда, где спит околица мирская.

Я буду слушать шепот травостоя
И тишину небес под лунной елью
И, под дождем из звезд крылатых стоя,
Раскачиваться звездной колыбелью.

***

Ты совсем как рыба или ящерица
И опять изменишь свою окраску.
А на две косички таращится
Золотое солнце, такое ласковое.

А светила функция самая важная
Для тебя такой —
Золоченой радужкой,
А я —
Нараспашку
Да всем бумажником.
А меланоциты —
На щеках —
В пятнышки.

Это не весна, а веснушки, деточка
Просто напослед,
А вообще-то —
Врозь
Мы уже навек.
Только одноклеточным
Улыбнуться может
Наследственность.

***

Порхает снежок над ангаром, и это зима.
Закончилось время страдой изможденного лета.
И первое дело —
Теплее укутать дома
Во все, что с иголочки сосны и ели одеты.

А дальше посмотрим:
В мороз и буржуйки в ходу,
Натопим до жара забытые русские печи.
И будем, как малые дети, играть в чехарду
И в баночках ставить на стол прошлогодние свечи.

Мы многое можем еще, если нужно успеть:
Построить дома и сынов народить, если надо...
Порхает снежок над ангаром, и хочется петь,
И даже смеяться над нашим житьем до упаду.

И хочется гнева судьи за любой недогляд,
Пуская на слом деревянный настил у забора,
И выстроить заново звезды,
Как водится, в ряд,
Но это не скоро, не скоро, не скоро...
Не скоро!

Авторский форум: http://igri-uma.ru/f...p?showforum=236
0

Поделиться темой:


  • 4 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей