[GREEN]

Номинация ждёт своих соискателей с 1 октября по 28 февраля.


Все подробности в объявление конкурса, здесь: http://igri-uma.ru/f...?showtopic=4704

ОДИН НА ВСЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ЗАПОЛНЕННЫЙ ФАЙЛ ЗАЯВКИ
НАДО ПРИСЛАТЬ НА ЭЛ. ПОЧТУ: <proza-kovdoriya@mail.ru>

Прикрепленные файлы

•  ФИО - ЗАЯВКА - ПРОЗА - Триумф короткого сюжета 2015.doc (29К)
  Количество загрузок:: 70

[GREEN]

№ 1

Контракт на десять миллионов


Звонок Сергея Звонарёва удивил Анатолия. Последний раз они виделись на встрече одноклассников. Тогда, подвыпив, Анатолий пожаловался ему, что жизнь проходит в серых буднях. Поездки за границу, дискотеки и шумные попойки надоели. Хочется острых ощущений, таких, что бы кровь в жилах стыла. Сергей тогда пообещал что-нибудь придумать, и после этого разговора Анатолий забыл о нём.
Анатолий Вершанский, сын крупного бизнесмена, известного олигарха, был одним из тех, кого называют «золотой молодёжью». Когда он ехал на своей машине по улице, сотрудники патрульной службы отворачивали лица, зная, что кроме неприятностей ничего от него не получишь. Проводивший время в разгульных оргиях и имеющий плохую репутацию, он доставлял немало хлопот своему отцу. Но именно такую жизнь, полную скандалов и шумных оргий, избалованный юноша считал серыми буднями.
Сначала Анатолий подумал, что однокласснику что-то от него надо, когда тот предложил ему встретиться в кафе.
- Слушай, старик, я обещал тебе острые ощущения, ты их получишь,- проговорил Сергей в трубку,- только приезжай один, не пожалеешь.
Таинственный голос приятеля заинтриговал Анатолия, и он отправился на встречу.
- Я узнал недавно, что в одной деревне,- начал Сергей без предисловия,- живут каннибалы.
Анатолий недоверчиво улыбнулся.
- Ты не торопись с выводами,- поспешил его предупредить одноклассник,- я сначала также недоверчиво к этому отнёсся. Деревня находится в лесу. Когда люди умирают в той деревне, то становятся упырями. Ты знаешь, кто это?- Поднял Сергей глаза на собеседника.
Анатолий, молча, кивнул.
- Эти упыри,- продолжил Сергей,- ночами нападают на людей. Единственное средство уничтожить упыря, порубать и съесть. Поэтому жители той деревни не хоронят своих покойников, а рубят на части и съедают.
- Какая мерзость,- скривился Анатолий,- в каком веке они живут?
- Вот именно,- закивал головой Сергей,- до них ещё не дошла цивилизация. У них нет электричества, газа. Воду берут из колодца. У них даже вера какая-то языческая. Но и это ещё не всё. Души упырей, лишившись тела, бродят по деревне. Днём-то их не видно, зато ночами они проходу не дают. Вот мы и решили с приятелями организовать бизнес в этой деревне. Кто продержится в ней неделю, получит десять миллионов, кто раньше свалит, должен оплатить фирме расходы.
- И много клиентов? - поинтересовался Анатолий.
- Не поверишь,- улыбнулся одноклассник,- очередь стоит.
- Прибыльный бизнес? - прищурился юноша.
- Да ещё ни один клиент больше трёх дней не продержался,- похвастался приятель,- но они не жалуются. Говорят, что столько адреналина никогда не получали.
- И что надо, что бы попасть в эту деревню?- спросил заинтересованно Анатолий.
- Небольшие формальности, - засуетился приятель,- подпишешь договор с фирмой и предупредишь родственников, что на неделю уезжаешь. Если продержишься, получишь десять миллионов. Захочешь прервать контракт, заплатишь неустойку и расходы фирмы.
Договорившись встретиться через три дня, они распрощались.

Вертолёт долго летел над лесом, прежде чем опуститься на широкой площадке. Серые избы уныло соседствовали с густым лесом, плотно окружившим деревню. Единственной достопримечательностью этого места являлась деревянная церковь, куда Сергей повёл Анатолия. Церковь находилась в центре огромной площади. Рядом с церковью бородатые мужики в серых рубашках навыпуск что-то сооружали, не обращая внимания на гостей.
- Тебе повезло,- проговорил Сергей,- сегодня похороны. Жители деревни устраивают совместный ужин.
- Что это они строят?- поинтересовался Анатолий.
- Я же тебе рассказывал,- напомнил одноклассник,- они покойников не хоронят, а съедают. Сейчас разожгут костёр, подвесят котёл и сварят покойника. Потом всей деревней будут ужинать.
- Да ладно, - не поверил Анатолий и двинулся дальше.
В это время из-за домов показались женщины в белых длинных платьях. Они толкали перед собой тележку, на которой стоял огромный котёл.
Дверь в церковь со скрипом отворилась, и Анатолий оказался в большой прихожей. Впереди была ещё одна большая дверь, а сбоку несколько небольших проёмов.
Запах плесени и сырости вызывал тошноту. Тишина церкви настораживала и заставала сердце биться чаще. Анатолий вопросительно посмотрел на Сергея.
- Жить будешь в крайней комнате, там все необходимые вещи. Как раз окно выходит на площадь, и ты сможешь насладиться языческим ритуалом. Там же находится и рация, в случае, если передумаешь и захочешь прервать контракт. Главное помни, после захода солнца не выходи на улицу, что бы ни произошло. И не вздумай заходить в лес. Там непроходимые болота. Даже местные боятся ходить туда.
После этих слов Сергей повернулся и вышел из прихожей. Через минуту вертолёт взлетел и стал удаляться.
Анатолий зашёл в комнату, в которой ему предстояло прожить целую неделю. Вымученный полётом он решил вздремнуть. Односпальная кровать с железными спинками жалобно скрипнула под его весом. На старой тумбочке стояла рация, единственная связь с внешним миром. Небольшой стол со свечкой, старый шифоньер и табурет составляли все удобства его временного жилища. Саквояж, брошенный им посреди комнаты, словно инородное тело, резко контрастировало в этом жалком помещении.
- Хорошо, что постель свежая,- подумал Анатолий, засыпая.
Его разбудил шум за окном. Выглянув на улицу, он увидел странную процессию: мужики на носилках несли гроб на плечах. Посреди площади горел костер, а над ним висел котёл на деревянных столбах. У костра мужики остановились и опустили гроб.
По седой торчащей бороде, Анатолий определил, что в гробу лежит старик. Следом за процессией подошли женщины и ещё несколько мужиков с топорами в руках. Они вытащили труп из гроба и, положив на деревянный настил, стали его расчленят. Отрубленные куски женщины бросали в котёл.
От увиденного зрелища у Анатолия начался приступ тошноты. Отскочив от окна, он выскочил на улицу. Запах дыма и мяса, распространившиеся по площади, вызвали ещё больший приступ тошноты. Очистив желудок, Анатолий поспешил в свою комнату. Всё, о чём рассказывал ему Сергей, оказалось правдой.
- Неужели и про упырей, правда?- задавал себе мысленно вопрос Анатолий, и ему стало страшно. Но сдаваться юноша не собирался.
- Как-нибудь продержусь неделю,- подбодрил он себя.
Вскоре послышались довольные крики женщин и мужиков.
- Видно к трапезе приступили,- мысленно представил Анатолий, и ему снова стало плохо. Потом пирующие затянули заунывную песню, от которой по спине юноши побежали холодные мурашки. Только с наступлением темноты на улице стихло. Анатолий выглянул в окно. На площади уже никого не было, лишь котёл одиноко висел на столбах, и разделочная доска в крови напоминала о прошедшем пиршестве. Анатолий решил осмотреть церковь. Все двери были закрыты и под замком, кроме двери, ведущей в огромную комнату. Вероятно, здесь должны были проходить церковные службы. В углу стояла икона, на которой из-под копоти с трудом проглядывал лик Святого. Было видно, что здесь давно никого не было. Паутина и пыль покрывали все предметы. На столике стояли свечи, и Анатолий зажёг их. Тени от пламени свечей ещё больше добавили таинственности этому жуткому месту. Юноша уже решил уходить, когда услышал тяжёлый вздох. От неожиданности у Анатолия ноги стали ватными. Он словно остолбенел, не в силах пошевелить рукой. Ужас холодной змеёй вползал в его тело. Вздох повторился, и следом послышался плач женщины. Сначала он был тихим, потом стал усиливаться. Юноша, словно очнувшись, выскочил в прихожую и побежал в свою комнату. Хорошо, что на дверях была деревянная задвижка. Анатолий сел на кровать и стал прислушиваться. Его била нервная дрожь. Но долго сидеть в темноте он не мог, и зажёг свечу на столике. Вдруг в тишине ему послышались шаги. Шаги раздавались в прихожей. С каждой минутой они приближались к комнате, где сидел Анатолий. Перед дверью они затихли. Кто-то подёргал ручку двери, и через некоторое время, шаги стали удаляться.
Юноша подкрался к двери и, неслышно отодвинув засов, выглянул в прихожую. Свет луны из окна осветил огромную фигуру в чёрном балахоне.
- Эй!- крикнул Анатолий и пожалел, что совершил эту глупость.
Его крик, словно бомба, разорвал тишину и многократным эхом разнесся по церкви. Тень остановилась и стала поворачиваться. Анатолий захлопнул дверь и, задвинув запор, прыгнул на кровать. Шаги вновь приблизились. Кто-то настойчиво дёргал ручку двери. Из прихожей доносились звуки, словно кто-то пытался процарапать когтями деревянную дверь. Анатолий потянулся к саквояжу и вынул из кармана бутылку коньяка. Жадными глотками он опорожнил её. Сразу внутри потеплело и перестало трясти. Безразличие окутало туманом его голову, и Анатолий провалился в сон. Часы показывали уже десять утра, когда юноша поднялся. Во рту пересохло от вчерашнего коньяка, и голова трудно соображала.
- Неужели мне все эти ужасы приснились?- подумал он.
Хорошо, что в саквояже находилась бутылка минералки. Утолив жажду, юноша стал искать, что-нибудь съедобное. В тумбочке он нашёл запас продуктов. В основном здесь были консервы и соки.
- Не густо,- почесал затылок Анатолий,- ну, ничего, с голода не умру.
Позавтракав, юноша взял ведро и пошёл искать колодец. Он готов был вытерпеть любые неудобства, но не мог себе позволить оставаться грязным.
Люди в деревне словно вымерли. Даже лай собак не нарушал тишины. Двери в избах были плотно закрыты, и не у кого было спросить о местоположении колодца.
Анатолий обошёл одну из изб и увидел у леса долгожданный сруб. Умывшись и набрав воды, он тронулся в обратный путь. По дороге ему встретилось странное строение, сильно отличавшееся от местных жилищ. Оно напоминало блиндаж. Одна сторона возвышалась над землёй. Накат из брёвен, был присыпан землёй, поэтому увидеть строение было невозможно со стороны деревни. Узкое окно и мощная дверь, подпёртая бревном, это всё, что напоминало о жилище. Любопытство подтолкнуло Анатолия. Юноша заглянул в окно, но темнота не позволила ничего рассмотреть. Тогда он убрал бревно, подпирающее дверь и с трудом открыл её. В нос ударил застоявшийся запах сырости и плесени. Вниз вели ступеньки. Анатолий медленно спустился в полуподвальное помещение. У стены стояла широкая лавка и стол у окна. На столе лежали огарки свечей, толстая книга в кожаном переплёте, тетрадь и несколько гусиных перьев. На стене висел большой деревянный крест. В углу стоял глиняный кувшин и миска. Больше всего Анатолия заинтересовала книга. Подойдя ближе, он прочитал на обложке «Библия». Присев на лавку, юноша стал листать тетрадь. Написано было витиеватыми буквами, с непонятными словами и встречающейся буквой ять. Чернила поблекли, но все, же Анатолию удалось прочитать рукопись. Это был дневник некоего монаха Иннокентия.
Из прочитанной тетради юноша понял, что когда-то, очень давно, монах Иннокентий набрёл на эту деревню. Как ему удалось пройти болота, не смогли понять даже местные мужики. У монаха было своё объяснение:
- Это Бог направил меня к вам, чтобы я привёл вас к истинной вере.
Жители дружелюбно встретили гостя. Их забавляли рассказы и нравоучения монаха. Вечерами он у костра читал им библию и рассказывал истории о жизни и бытии святых. Деревенские мужики помогли построить Иннокентию келью, где он по ночам молился. Монах даже стал обучать деревенских жителей грамоте. На второй год проживания он попросил мужиков помочь построить церковь. Не прошло и года, как мечта монаха исполнилась - церковь возвышалась посреди площади. Иннокентий принялся благоустраивать помещение. Он даже самолично написал на холсте лик святого и в оправе повесил в самой большой комнате. Оставались считанные дни до того момента, когда Иннокентий собирался провести первую службу в церкви.
Это был по подсчётам монаха високосный год. Ничего не говорило о надвигающейся опасности. Единственное, на что монах обратил внимание, что жители стали ночами собираться у костра и петь странные песни. На вопросы Иннокентия они не отвечали. Тогда он пошёл к старосте. Старик долго молчал, потом проговорил:
- Мы полюбили тебя, странный человек, и не хотим, чтобы ты пострадал. В ночь красной луны ты должен запереться в своей келье, и что бы ни происходило снаружи, не выходить.
Иннокентий заподозрил, что жители собираются проводить языческие обряды. Он твёрдо решил, что непременно пойдёт, чтобы спасти невинные души.
Когда начало темнеть, он выглянул из своей кельи и ужаснулся - на небе горела красная луна.
- Что за дьявольское наваждение,- подумал Иннокентий и стал креститься.
Он обратил внимание на толпу людей, собравшихся на площади. Они протягивали вверх руки. Монах хотел подойти к ним, но они повернулись к нему лицом, и монах увидел, что у них все лица покрыты шерстью. Руки также были в шерсти. Страх придал силы Иннокентию и, прежде чем они бросились на него, со всех ног побежал в свою келью. Забаррикадировавшись, он стал яростно молиться, не обращая внимания на рычание и царапание снаружи. Так и не сомкнув за всю ночь глаз, Иннокентий лишь утром вышел из своего убежища. В деревне царила тишина. Монах медленно побрёл к церкви. По дороге он повстречал старосту.
- Что здесь происходит?- вскричал Иннокентий,- что это за нечисть ночью гналась за мной?
- Это наше древнее проклятье,- вздохнул старик,- поэтому мы и удалились от людей, и живём среди непроходимых болот.
- Я смогу помочь вам!- воскликнул монах,- слово Божье всесильно! Начните молиться!
Старик, тяжело вздохнув, побрёл в сторону леса.
- Ещё две ночи,- предупредил он.
На следующую ночь Иннокентий с крестом и Библией, решил изгнать проклятье из жителей этой деревни.
На этом запись в тетради заканчивалась, и Анатолию оставалось лишь предположить, что произошло дальше.
- Здесь не только упыри, каннибалы, да ещё и оборотни,- с ужасом подумал он,- а вдруг всё это правда?
Выйдя из кельи на солнце, юноша вздохнул всей грудью. Страх стал постепенно рассеиваться и казаться смешным и глупым.
Подхватив ведро с водой, он двинулся к церкви и чуть не столкнулся с женщиной. Незнакомка посмотрела на него, и у Анатолия похолодело в животе. Худая, с длинными распущенными волосами и черными кругами под глазами, она бы ночью до смерти испугала его. Но то, что он увидел у неё в руках, заставило его броситься бежать. Женщина грызла человеческую кисть руки. Анатолий услышал, как она рассмеялась ему в спину. Забежав в комнату, юноша рухнул на кровать. Столько эмоций и стрессов, как за эти сутки, он не переживал за всю свою жизнь. Реальность и мистика перемешались в его голове. Он уже не мог отличить одно от другого, что было на самом деле, а что приснилось. Так можно было сойти с ума. Анатолий посмотрел на рацию, но тут, же отвёл взгляд.
- Чушь всё это,- подумал он,- не дождётесь, не на того напали.
Юноша полез в саквояж за очередной бутылкой коньяка. После двух глотков он немного успокоился и решил вздремнуть.
Анатолий проспал до самого вечера. Ночные кошмары и во сне не покидали его. Пока не стемнело, он решил выбрать себе оружие для самообороны. За церковью он выдернул кол из земли. В деревне всё так же было тихо и безлюдно. От этой тишины становилось жутко. Войдя в свою комнату, Анатолий закрыл двери на засов и рядом поставил кол. Почувствовав себя уверенней, он полез в тумбочку за продуктами. Солнце уже село, а в окно всё так же проникал красный свет. Юноша выглянул в окно, и у него перехватило дыхание. На небе светила ярко-красная луна. Так же как было написано в тетрадке монаха. И в этот момент из-под окна выпрыгнула фигура в белом одеянии. Она приблизилась к окну, и Анатолий увидел лысый череп с выпуклыми глазами. Из окровавленного рта торчали клыки. Существо вытянуло руки вперёд и двинулось по направлению к Анатолию. Ужас сковал тело юноши. Юноша словно загипнотизированный смотрел на ужасное существо и не мог двинуться. Вдруг, сбоку на страшного гостя набросилось, что-то серое и лохматое. Послышался крик ужаса и боли. Анатолий, леденея от страха, смотрел, как чудовище с волосатым лицом разрывает другое чудовище. Кровью окрасилась белое одеяние одного из них. Оборотень, а это по описанию монаха был он, отрывал части тела от того, что было упырём, так посчитал Анатолий. Показалось ещё несколько оборотней. Они с рычанием набросились на куски окровавленных частей тела. Один из оборотней повернулся и посмотрел на Анатолия. Юноша свалился на пол от вида горящих зрачков чудовища. В ту же минуту раздался звук разбиваемого стекла и на Анатолия посыпались осколки. Оборотень запрыгнул в комнату, и Анатолий оказался отрезанным от своего единственного оружия – деревянного кола. Недолго думая, юноша схватил рацию и со всей силы обрушил её на голову чудовища. Оборотень свалился с размозженным черепом. Перепрыгнув через чудовище, юноша, схватив кол, выскочил в прихожую. Анатолий бросился к двери и обнаружил, что она закрыта. Тогда он рванул дверь в комнату, где находилась икона. Посреди комнаты стояла женщина с вытянутыми вперёд руками. Она двинулась к нему навстречу. Анатолий, словно обезумевший, бросился на неё и воткнул ей в грудь кол. Дикий крик боли пронзил здание церкви. Отбросив окровавленный труп женщины, Анатолий, прыгнул в окно. Звон разбитого стекла привлёк внимание оборотней. Юноша бежал, не разбирая дороги, а за ним, рыча, мчались ужасные твари. Единственным местом, где он мог укрыться от них, была монашеская келья. Он скатился вниз, но тут, же вскочил и запер дверь на засов. Сразу же за дверью послышалось рычание, стук и скрежет. Обессиленный, юноша упал на лавку. Только сейчас он обнаружил многочисленные порезы на руках. Вся одежда была перепачкана кровью. Но самое страшное было то, что он не мог сообщить о том, что здесь произошло. Единственная рация была разбита. В окне послышалось рычание и лохматая лапа с жёлтыми длинными когтями, показавшись в проёме, потянулась к нему. Анатолий хотел отскочить, но резкая боль в плече сбросила его на пол. Чудовищу удалось зацепить его. Рана была неглубокой, и Анатолий не обратил на неё внимание. Схватив миску, он стал наносить удары по лапе. Оборотень зарычал и оставил юношу в покое.
Анатолий очнулся в поту. Всё его тело трясло. Он не знал, сколько он провалялся в таком состоянии. Кровь засохла на руках и лице. Сильно ныло плечо. Выглянув в окно, он убедился, что сейчас день. Юноша уже знал, что эти монстры появляются ночью и всё же не собирался возвращаться в церковь. Ему нужна была вода. До колодца было рукой подать и Анатолий, прихватив кувшин, пригибаясь, побежал к срубу. Вода немного освежила его и удалила сухость во рту. С кувшином он вернулся в своё убежище. Если верить тетради, то ему предстояло пережить ещё одну ночь кошмаров.
День тянулся удивительно долго. Казалось, ему не будет конца. Ближе к вечеру юноша услышал шум вертолёта. От радости сердце готово было выпрыгнуть из груди. Он был готов отдать эти десять миллионов, лишь бы покинуть быстрей это ужасное место. Вертолёт сел на том же месте, что и в прошлый раз. Анатолий решил предупредить Сергея и вдруг остановился.
- А если всё это было подстроено и никаких монстров нет?- подумал он.
Анатолий решил спрятаться за избой и понаблюдать. Он увидел, как Сергей вошёл в церковь.
- Сейчас он выйдет с этими монстрами,- подумал юноша,- и будут решать, как меня быстрей довести до такого состояния, что бы я запросился домой.
То, что произошло, убедило Анатолия в том, что происходит, что-то непредвиденное. Из церкви показался Сергей, а за ним один из оборотней. Анатолий заметил, что из леса появляются новые оборотни. Юноша бросился к вертолёту. Где-то сзади бежал Сергей.
2
После встречи с Анатолием, Сергей энергично приступил к подготовке контракта. Деревня, о которой он рассказывал, действительно находилась глубоко в тайге. Окружённая болотом, он была отрезана от внешнего мира. Только зимой можно было покинуть её, но храбрецов на такой подвиг не находилось. Люди жили своей жизнью, далёкие от политических потрясений, войн и плодов цивилизации. Сергей случайно наткнулся на эту деревню. Пролетая на вертолёте, он обратил внимание на струйки дыма, поднимающиеся над макушками деревьев. Ему стоило больших усилий убедить местных жителей в чистых намерениях. Именно тогда, вспомнив разговор с Анатолием на встрече одноклассников, у него родилась идея устроить здесь деревню ужасов. Экстремальное проживание скучающих миллионеров среди каннибалов и упырей. Бизнес он собирался поставить так, чтобы исключить опасность для клиента, но и запугать до такой степени, чтобы он умолял забрать его отсюда. Единственным средством связи была рация, находящаяся в церкви, единственном здании, пригодном для жилья клиентов. Пришлось пойти на растраты и застеклить в церкви окна. Староста деревни пообещал устроить в первый же день демонстрацию каннибализма. После спектакля жители деревни должны были спрятаться и в течение нескольких дней, пока не заберут клиента, не показываться на глаза. На второй день должны были свою роль сыграть нанятые артисты из областного театра. За всё это Сергей пообещал старосте товары первой необходимости: керосин, спички, свечи и ещё много разной мелочи, необходимой, чтобы перезимовать.
Артисту Семёну Анискину предложили неожиданную роль: в заброшенной деревне он должен был с двумя коллегами изображать по ночам зомби. Гонорар, предложенный за эту роль, сразу смёл все сомнения. В местном театре он за год столько не заработал бы, а здесь всего несколько дней. Да и роль учить не надо. Главное условие - напугать зрителя так, чтобы он захотел покинуть деревню. Семёну предложили выбрать, на его усмотрение, ещё двух артистов. Конечно, выбор пал на старинного друга Валерия Пушкова и его жену Антонину. В назначенное время артистов привезли в деревню. Осталось загримироваться и ждать появления клиента в церкви.
У артиста Анискина была своя рация, по которой он должен был каждый день отчитываться перед Сергеем. В церкви была потаённая дверь в маленькую комнату, где поселились артисты. В первый же вечер они устроили клиенту испытание. Тяжело вздыхать выпало Валентину. В этом ему не было равных. Потом начала плакать его жена. Эффект превзошёл все ожидания. Участник их спектакля с выпученными глазами убежал в свою комнату. Чтобы укрепить успех, Семён Анискин прошёлся по коридору. Убедившись, что клиент перепуган и закрылся на засов, он побрёл обратно. То, что он заорёт в коридоре, было неожиданностью даже для него. Хоть жертва розыгрыша и спряталась после этого, пришлось вернуться и поцарапать двери для убедительности.
В комнате они поужинали и улеглись отдыхать, решив, что сильно пугать, сразу не стоит. Вдруг у того сердце слабое. Утром они сели разрабатывать план дальнейших действий.
Антонина, переодевшись под местную жительницу, с бутафорской кистью человеческой руки пошла следом за юношей. Почти час она прождала его у избы. Когда терпение лопнуло, она пошла навстречу клиенту и столкнулась с ним. Она изобразила страшное лицо. Для убедительности Антонина стала грызть кисть. Увидев, как он убегает, она не сдержавшись, громко рассмеялась.
Вечером они решили продолжить шоу. Антонина должна была в церкви изображать привидение. Валерий под окном - упыря, а Семён ломиться в двери. По рации Семён отчитался перед заказчиком о проделанной работе. Сергей распорядился каждое утро отчитываться за прошедшую ночь. Наложив макияж и нарядившись в костюмы, артисты заняли свои места для продолжения спектакля для одного зрителя.
Семён велел Антонине оставаться в церкви, а сам с Валерием отправился на улицу. Валерий должен был в образе упыря пугать у окна, а он скрестись в дверь. Антонина же, в случае, если он всё же надумает убегать, должна изображать привидение. Валерий отправился к окну, а Семён остался ждать. Дикий крик, который издал Валерий, потряс даже Семёна:
- Вот что значит настоящий артист,- подумал он.
Потом послышался стук разбиваемого стекла. Семён, подперев снаружи дверь, бросился посмотреть за угол. От того, что он увидел, у него волосы зашевелились на голове. Несколько чудовищ, по-другому их нельзя было назвать, рвали тело несчастного Семёна. В этот миг он услышал крик Антонины. Столько боли и страха было в этом крике, что Семён уже не сомневался, что это не игра. Он понял, что надо где-то спрятаться. В голове мелькали тысячи вариантов, и только один показался ему верным. Семён бросился в лес. Он долго бежал и вдруг почувствовал, что у него земля уходит из-под ног. Анискин почувствовал, как медленно погружается в холодную жижу. Он попытался ухватиться за ветки, но сил уже не было. Тогда он закричал. Из-за деревьев показались чьи-то горящие глаза. Болото не отпускало свою жертву, и Семён смирился.
Сергей уже полдня ждал сообщения от Семёна. Предчувствие беды не покидало его.
- Не дай Бог с этим мажором, что-нибудь случится, и его папа разрежет меня на ремни,- со страхом подумал он,- вычислить, с кем он общался последним, для него не составит большого труда.
- Даже если он сейчас вылетит, то только к вечеру попадёт в деревню,- мучился он в сомнениях,- придётся там заночевать. Не факт, что с Анатолием произошло несчастье, скорее он их разоблачил и заставил молчать. Тогда он продержится неделю и мне придётся платить ему десять миллионов.
От этой мысли ему стало плохо.
- Надо лететь и всё выяснить на месте,- наконец принял он решение.
Начинало темнеть, когда вертолёт опустился на площади. Никого не было видно.
- Подожди здесь,- приказал он пилоту и двинулся к церкви. Нехорошее предчувствие не покидало его. Когда он увидел разбитое окно, а под ним обглоданные части тела, его затряс озноб. Войдя в церковь, он заглянул в открытую дверь, где должны были прятаться артисты. Посреди комнаты он увидел труп женщины. Из её груди торчал кол.
- Неужели этот мамин сынок с ума сошёл и убил артистов?- мелькнула страшная догадка.
Сергей осторожно двинулся к комнате Анатолия. В комнате было всё перевернуто, а посредине валялась разбитая рация. Сергею стало понятно, почему Анатолий не связался с ним.
- Возможно, в отчаянии он убил этих несчастных и теперь где-то прячется,- пришёл он к выводу,- теперь он заплатит любые деньги, чтобы выбраться отсюда.
На улице уже совсем стемнело, и красная луна разбросала свои кровавые тени по земле.
Сергей вышел на улицу и услышал за спиной рычание. Повернувшись, он увидел существо с обросшей мордой и кровавыми клыками. Юноша бросился к вертолёту. Впереди кто-то бежал. Сергею показалось, что это Анатолий. Ему повезло больше, он успел заскочить в кабину вертолёта.
На последнем дыхании, Анатолий запрыгнул в кабину вертолёта. Перепуганный пилот в ужасе показывал пальцем вперёд. Юноша взглянул. Сначала один, а потом ещё несколько оборотней набросились на Сергея и стали рвать его на части.
- Что это?- заикаясь, проговорил пилот.
- Быстрее поднимайся в воздух!- заорал на него Анатолий.
Только в воздухе, юноша расслабился.
- Неужели я выжил?- Задал он себе вопрос.
Анатолий посмотрел на густую крону леса. Она казалась таинственной и жуткой. Трёхдневная щетина яростно зачесалась. Анатолий провёл по лицу и почувствовал густую шерсть. Отдёрнув руку, он поднёс её к глазам. В тусклом свете навигационных приборов юноша увидел густую рыжую шерсть и жёлтые когти.
Над лесом раздался одинокий скорбный вой.

[GREEN]

№ 2

Счастливая ошибка


- Продиктуй номерок телефона! – не столько из интереса, сколько по привычке просил я в конце каждого очередного знакомства. Девушка, романтично закатив глазки и довольно улыбаясь (надо же поломаться для виду!), почти никогда не отказывала.

Новые встречи случались еженедельно. По сложившейся после окончания школы и поступления в институт традиции, мы с моим другом-одноклассником, а теперь и одногруппником Васей ходили по субботам в местный клуб, в котором имелась вместительная танцплощадка с огромными грохочущими колонками по периметру и массивными разнокалиберными зеркальными шарами, вращающимися под потолком в такт музыке. Обычно мы с приятелем занимали место в углу, у барной стойки – наш теневой «наблюдательный пункт» - и, потягивая пенное пиво из высоких толстостенных кружек, не спеша наблюдали за девчонками. Танцевать было не так интересно, как «высматривать добычу». Отсиживая в своём углу по часу, а то и больше, мы с трудом принимали окончательное решение. Выбирали несколько претенденток – на случай отказа. И первым делом, конечно, направлялись к «номеру один» - самой обаятельной и желанной, в нашем представлении. Этот «первый номер» становился, как правило, и последним за вечер.

Наверно, я несколько консервативен и не люблю форсировать события: если девушка предлагала почти сразу после обмена нашими именами удалиться в «укромное местечко» - поехать ко мне или к ней, очарование моей спутницы таяло быстрее, чем мятный леденец во рту. Я старался поскорее ретироваться от «хищницы» и переходил к «номеру два» по списку… Василий же, напротив, с радостью принимал подобные предложения: не раз приходилось наблюдать, как он с очередной девицей спешно направлялись в сторону выхода сразу после знакомства. Это означало, что Вася исчезал для меня как минимум на сутки. Его, как ни странно, вполне устраивали такие «одноразовые» отношения, и привязанности он ни к кому не испытывал. «Мы не из тех, кто так легко попадается на женский крючок!» - самодовольно любил повторять он. Впрочем, однажды Василий всё-таки был ранен стрелой Амура: некая юная обольстительница, голубоглазая миниатюрная блондиночка, не захотела с ним даже знакомиться, хотя он с маниакальной пристрастностью «выслеживал» её уже не первую неделю. Что, однако, не мешало ему довольствоваться «в перерывах» компанией других девушек – более покладистых и сговорчивых. Только с третьей попытки познакомиться, блондинка жеманно назвала Васе своё имя – Марианна («наверняка, вымышленное!» - высказал я потом другу своё предположение). Она оказалась совсем не похожей на его прежних подруг – робкая, немногословная… Не знаю, что уж там Вася говорил ей во время танцев, только я со стороны часто замечал, как на её бледном лице вспыхивал малиновый румянец.

- Ты что же, наконец-то попался на крючок? – шутливо подколол я друга, когда он вновь ненадолго подсел ко мне. Василий надулся и слегка помрачнел:
- Вот ещё!
- Ну ладно, братан, дело житейское! – хлопнул я его ободряюще по плечу.

Он ничего не ответил и, порывисто встав, вновь направился к Марианне – приглашать на очередной медленный танец.

В следующую субботу девушка не пришла. Я заметил, что Вася буквально не находит себе места, так и ёрзает на высоком стуле. Вместо одной привычной кружки пива он заказал себе три.

- Э-э, совсем дела твои плохи! – заметил я.
- Не твоё дело! – насупился Вася, даже не взглянув за весь вечер на танцпол.

Через неделю история повторилась: он снова ждал её, а она не пришла. Вася с какой-то угрюмой решимостью подошёл к первой попавшейся девушке и закружился с ней в танце. Лицо его оставалось холодным и безразличным, как будто он специально истязал себя ненужными движениями в обществе такой же не нужной ему девушки… А дальше появилась Марианна. Василий не мог её заметить, так как был окружен плотным кольцом танцующих. Зато его заметила она. С непривычной для этой хрупкой девушки стремительностью Марианна направилась к Василию. Я даже привстал на цыпочках, чтобы получше рассмотреть сцену их встречи. Марианна резко схватила друга за руку, он повернулся к ней лицом, моментально просияв от радости, и тут же на Васиной щеке заалела пятерня от нехилой пощёчины. Марианна, выставив свою прелестную головку вперёд, энергично двигала тонкими губами – ругалась, сразу определил я. Затем она так же быстро развернулась и покинула клуб. Василий застыл на месте, страдальчески поникнув головой. Главное – не трогать его в такую минуту, тем более – не сочувствовать. Я вновь присел за барную стойку и залпом допил остатки пива, с которым уже час никак не мог справиться. Мной овладела скука и я, по примеру друга, пригласил на танец случайную девушку…

Настя оказалась милой, улыбчивой второкурсницей пединститута. Она очаровательно лепетала что-то про новые голливудские фильмы – я половину не слышал из-за громкой музыки, зато уловил приподнятое настроение девушки, которое частично передалось и мне. Она из кожи вон лезла, чтобы произвести впечатление, понравиться. Моё же сердце, избалованное многими и многими девушками, оставалось равнодушным к трепетной Насте. Может уже и сердце моё распылено на сотни, тысячи частиц, и в груди ничего не бьётся – пустота?! Иногда я действительно так думал, и на меня наваливалась вселенская грусть.

- Продиктуй-ка номерок своего телефона! – исключительно чтобы не обижать Настю, проговорил я.

Девушка так обрадовалась, что от волнения стала путаться в цифрах.

- Правильно? – я показал ей окончательный вариант её номера на дисплее моего мобильника.
- Ага! – ликующе кивнула она головой. – Когда позвонишь?
- Позвоню… Как-нибудь! – мне не хотелось сильно обнадёживать Настю.

Наступила пора сессии. Про походы в клуб, как минимум на три недели, пришлось забыть. Наша с Василием комната в общаге превратилась в филиал библиотеки: полновесные учебники и задачники загромоздили весь письменный стол. Мы вовсе не испытывали большого рвения к учёбе, но получать стипендию хотелось всем, вот и решили «поднажать». Вася то и дело выходил из комнаты в коридор, прихватив сотовый, и подолгу не возвращался.

- С кем это ты всё время болтаешь? – не выдержал я. – Мешаешь же, постоянно дверью-то хлопать!
- Извини!.. Краля одна не даёт покоя.
- Марианка, что ль? – ухмыльнулся я.

Её Аня зовут, просто Аня. Ты был прав!

- Ах, это уже новый персонаж в твоей биографии! – подколол я друга.
- Нет, старый! Вернее, не новый! – заметно разволновался друг. – Это Марианна. Ты был прав насчёт вымышленного имени. Она просто Анна.

Я хихикнул в кулак, воздержавшись от дальнейших комментариев. И так было ясно – Васька запал.

Сессия тянулась бесконечно, мучительно долго. Василий перебивался с троек на четвёрки и стипендию, естественно, не заработал. Я же каким-то чудом сдал всё на «отлично», но потом наступило… опустошение. Домой на каникулы ехать не хотелось, а чем занять себя здесь я даже не представлял.

- Васька, пойдём сегодня в клуб! – осенило меня. – Отметим завершение сессии!
- Э, нет, дружок! – огорошил меня Василий. – Я сегодня иду в кино.
- Никак с Аней?
- Именно с ней, - подтвердил друг.
- Это, знаешь, как называется? – вспылил я. – Предательство!
- Просто, не хочу с тобой ссориться, - смягчился Вася. – Но я уже ей обещал…
- Ладно, вали давай, предатель! – равнодушно махнул я рукой, и через полчаса Василия и след простыл.

«Дружбе конец!» - с тоской заключил я и по инерции потянулся за мобильником. Отрешённо, без определённой цели, залез в телефонную книгу. «Маша, Наташа, Ира, Света» – мелькали женские имена. «Настя» - взгляд почему-то застрял именно на этом «контакте». «Почему она меня зацепила? – недоумевал я. – Ну, конечно же! Просто мы ни разу не встречались!» Да и не зацепила вовсе, просто от скуки и ничегонеделания я решился позвонить.

Трубку долго не брали, и моё терпение уже готово было лопнуть. Наконец ответил приятный женский голос.

- Настя, привет! – бодро произнёс я. – Это Алексей. Если, конечно, помню.
- Не помню! – ошарашила меня девушка, хотя, собственно, разве только мне позволено забывать имена и лица?
- Мы… в общем… - замялся я, подбирая слова. – Познакомились около месяца назад в клубе.

Собеседница заливисто рассмеялась. «Да что с ней?» - недоумевал я.

- Извини, я, наверно, не вовремя… - поспешил я закончить разговор.
- Да нет, нет, всё в порядке! – продолжила девушка, справившись со смехом. – Просто есть одно «НО»: я – не Настя!
- Как не Настя?! – вновь изумился я. – Тогда это вовсе не делает тебе чести: представляться чужими именами – самое последнее дело…
- Я никогда и не представлялась никому Настей! – обиженно стала оправдываться собеседница. – Меня, вообще-то, Олесей зовут!
- Тогда, приятно познакомиться, Олеся! – нашёлся я и вдруг подумал, что и сам я мог просто-напросто перепутать имя очередной знакомой! К сожалению, и никакой Олеси, даже её примерного образа, не рисовалось в моих воспоминаниях. Вот дела!
– Знаешь, я звоню предложить тебе куда-нибудь выбраться! – фу, какая громоздкая, неубедительная фраза! Неужели я волнуюсь?!
- И куда же? – иронично ответствовала девушка.
- Может, в кино? – сказал первое, что пришло на ум.
- Допустим, я согласна. Но как я тебя узнаю?!
- Неужели ты не помнишь, как я выгляжу? – спросил я и тут же осёкся: я-то ведь тоже не помню!
- А как ты думаешь, если мы ни разу не встречались? – парировала девушка.

Вот те раз! Нежноголосая незнакомка всё больше и больше меня интриговала. Пришлось описать ей свой внешний вид и даже то, в чём буду одет!

- Интересно, интересно… - задумалась девушка. – И в какой же кинотеатр мы идём?

Я предложил свои варианты.

- Подожди, подожди… - растерялась она. – Я и не знаю кинотеатров с такими названиями! У нас таких нет!
- Ты что, первый день в Рязани живешь или нигде не бываешь? – не на шутку поразился я.
- В Рязани?! – повисла неловкая пауза, после которой Олеся сообщила:
- Боюсь, на сегодняшние сеансы я точно не успею…
- Давай, я пришлю за тобой такси! – расхорохорился я, памятуя о грядущей повышенной стипендии.
- Вот чудной! – снова рассмеялась девушка. – Я живу в Воронежской области!

Я чуть не свалился с кровати, на которой сидел.

- Ты шутишь, да?! – только и смог выдавить я.
- Нисколько! Ты хотя бы видел номер, по которому звонишь? Можешь проверить – это номер воронежских операторов.

Забавная ситуация.

- Теперь ты, конечно, уже не пригласишь меня в кино? – с наигранной обидой в голосе спросила Олеся.
- Ну почему же… - таинственная незнакомка то и дело задавала мне непростые «задачки». – Приезжай! Ко мне приезжай, я тебе адрес сообщу! Как раз у меня каникулы…
- У меня тоже каникулы, - обрадовалась она. – Только где же я остановлюсь? У меня в Рязани нет никого…
- Это не проблема – я тебе гостиницу сниму! – я уже прикидывал, хватит ли мне моей повышенной.
- Ловко ты придумал! Только как же я узнаю, к кому я еду? Может, ты только прикидываешься случайно позвонившим?
- Что?! – немного расстроился я из-за того, что Олеся посмела усомниться в действительно искренних моих действиях и намерениях.
- Сейчас такое время неспокойное… А вдруг ты какой-нибудь… сутенёр? – ласково и полушутливо произнесла девушка.
- О, бог мой! На что только не способна женская фантазия! Хотя… Ценю твою осторожность, ты молодец!
- Спасибо! – засмущалась Олеся. – Знаешь, такая неловкая ситуация вышла. Извини, если чем обидела. Ты, если хочешь, можешь сам ко мне приехать… Я, правда, в общаге живу!
- У нас, оказывается, много общего! – в очередной раз удивился я. Ещё больше удивился, узнав, что мы почти ровесники – Олеся на полгода младше.
- Ну, так как? Приедешь? – с некоторой надеждой спросила она в конце разговора.
- Обязательно подумаю над предложением. Мы же созвонимся ещё? – тоже будто с надеждой переспросил я, но тут же поправился:
- Я тебе как-нибудь позвоню…

Не успел я закончить беседу и заметить горящую на дисплее телефона продолжительность разговора (41 минута по междугородке – немыслимо!), как мобильник призывно затренькал. «Василий» - высветилось на экране.

- Дружище, до тебя не дозвониться, прям! Давай к нам! Мы уже сбегали в кино и теперь в клуб намыливаемся. Анютка свою подружку позвала, так что будет тебе компания! Хватит там киснуть! – голос Васьки был счастливым и взбудораженным.
- Гуляйте без меня, - сухо ответил я. – Хочу отоспаться после сессии.
- Ну и спи, сурок! – обиделся Вася и бросил трубку.

Я действительно уснул, пробудившись только к обеду следующего дня от настырных толчков в бок.

- Вставай, дрёма! – басил Василий над моим ухом. – И так всё проспал. Вчера Анечка такую подругу привела – настоящая конфетка, как раз в твоём вкусе.
- Ну да, одной девушки тебе всегда мало! – сонно прокомментировал я.
- Дурак ты! У нас с Анютой всё серьёзно… А у тебя, если не то пошло, и не одной-то девушки нет! Так, только номерки в телефоне… Хотел вот тебя вчера, дурака, познакомить!
- Не надо меня знакомить! У меня уже есть девушка!
- Как же, как же! – начал паясничать друг. – Сейчас скажешь, что именно с ней трепался вчера по телефону битый час, пока я пытался до тебя дозвониться?
- Да, именно так!
- Скажи уж, что маме подробно докладывал, как экзамены сдал и спрашивал про здоровье дедушки! – упорствовал Васька.
- Ну тебя! – толкнул я его в плечо. – Вот соберусь сейчас и поеду за билетами…
- Какими билетами? – выпучил глаза Василий.
- До Воронежа. Именно там живёт моя девушка!
- Да ладно! – хмыкнул Вася. – Ну, ты и котяра, оказывается! И в Воронеже у тебя подруга объявилась!
- Учись, студент! – горделиво произнес я нашу любимую фразу и пошёл одеваться. Теперь обратной дороги не было. Решено – я еду в Воронеж.

Моя поездка, конечно, выглядела авантюрой чистой воды. Что за девушка ждёт меня в Воронеже и ждёт ли вообще?! Ехал, одним словом, в неизвестность. Сев на электричку, сразу позвонил Олесе:

- Здравствуй, таинственная незнакомка! Встречай меня сегодня вечером на вокзале, еду к тебе!
- Неужели? – снова засмеялась девушка. – Я не думала, что ты воспримешь это всерьёз…
- То есть, ты пошутила? – помрачнел я.
- Не совсем… Я просто не ожидала. Но я тебе встречу, конечно!

Я совсем растерялся. Ну, думаю, если не встретит, устрою себе экскурсию по городу, переночую в гостинице и с утра обратно, домой.

Полдня тащился до Воронежа на тряских электричках. Ехал с пересадками – так выходило дешевле (ещё на рязанском вокзале мне какие-то дачники с Тамбовщины так посоветовали). Наконец, добрался до Воронежа. На перроне было многолюдно, и я тут же позвонил Олесе. Она не отвечала. Три звонка впустую! Ну и дела! Дурак ты, Алексей, действительно дурак! В сердцах отключил телефон и бросил его в сумку. Пройдя через здание вокзала, я вышел в город. Подошёл к древней бабуле на остановке и без лишних отступлений спросил:

- Какие у вас тут достопримечательности?
- Тык много, шынок, много! – зашамкала старушка беззубым ртом. – У нас тут и монумент с вечным огнём памяти погибших шолдат, и Кольцов с Никитиным захоронены…
- Кто такие? – нахмурился я.
- Тык поэты, шынок, поэты…
- И где найти этих поэтов?

Старушка подробно объяснила, как добраться до «некрополя», и я, удивившись своему странному порыву, направился по указанному маршруту. Не без труда нашёл могилы поэтов. Стало как-то не по себе в таком месте в полумраке позднего вечера. Покинув территорию старинного кладбища, я вытащил из сумки телефон и включил его, чтобы узнать, сколько времени.

Около одиннадцати. Вдруг пришло сообщение о… десяти пропущенных звонках. Звонила Олеся! Тут же набираю её номер.

- Зачем ты так жестоко пошутил? – чуть не плакала она. – Полтора часа искала тебя на вокзале, звонила…
- А я, когда приехал, тоже тебе звонил! – чуть повысив голос, парировал я. – Почему не отвечала?
- Телефон в сумке лежал, я не слышала звонков из-за шума. А когда спохватилась, твой мобильный был уже отключен!.. Где ты сейчас?
- Мм… У могил Кольцова и Никитина.
- Ты поклонник поэзии?! – после некоторой паузы спросила Олеся.
- Вроде того.
- Ну ты точно маньяк! Ладно, сейчас подъеду к тебе.

Я бросил дорожную сумку на асфальт и устало присел на неё, подперев отяжелевшую голову руками. На улицах уже было безлюдно, а мне нестерпимо хотелось есть. Вдалеке застучали тоненькие шпильки. Я поднял голову и различил в жидком свете фонарей худенькую фигурку в сером облегающем платье чуть выше колен. Девушка стремительно приближалась. Вот уже видны её распущенный русые волосы до плеч, игриво вздёрнутый нос, пухлые губки, подчёркнутые мерцающим блеском, и живые, ироничные глаза голубого цвета.

- Олеся? – вскочил я с сумки.

Девушка, улыбнувшись, кивнула головой.

- Ну а я Алексей…
- Надо же, именно таким я тебя и представляла! – чуть потупилась она.
- Правильно, я же описал себя по телефону!
- Твоё описание – всё равно что уголовная сводка с приметами преступника! – озорно засмеялась Олеся. – В жизни ты… гораздо ярче, – добавила она, немного засмущавшись.
- Ну и что же мы стоим, - вдруг засуетилась она. – Общага закрывается в двенадцать, нас могут не пустить!

Олеся схватила меня за руку, и мы почти бегом побежали к остановке. До двенадцати мы совсем немного не успели.

- Что же, будем гулять по ночному городу! – предложил я.

Мы так и сделали. Я сжимал в своей ладони маленькую ручку Олеси и, почувствовал, что девушка начинает зябнуть, накинул ей на плечи свою джинсовую куртку. Но это не сильно помогло.

- Придётся нам… бегать! Наперегонки, так интереснее! – осенило меня. Без куртки я тоже быстро покрылся мурашками.
- Придумал тоже! – нахмурила носик Олеся. – ты посмотри, какие у меня каблучищи!
- Понятное дело, хотела произвести на меня впечатление, вот и вырядилась! – подшутил я.

Олеся не замедлила хлопнуть меня по спине ладошкой, капризно надув губки.

- Думаешь, мне слабо? – заупрямилась она. – А ну, на старт, внимание… Побежали!

Она рванулась с места во всю прыть, а я лишь слегка ускорил шаг. Естественно, я позволил ей обогнать себя, но не надолго. Через несколько секунд Олеся, ойкнув, растянулась на асфальте. Я поспешил на помощь.

- Сильно ушиблась?
- Да нет, - расстроенно ответила она, потирая коленку. – Каблук жалко, сломался… Как теперь идти?
- Не проблема! – деловито ответил я и, сняв с ноги Олеси вторую, «непострадавшую» туфельку, решительно отломал каблук. – Вот, теперь у тебя балетки.

Олеся раскрыла рот и чуть не разревелась:

- Что ты наделал? Туфлю можно было починить, а теперь… теперь… - она захлюпала носом.
- Ладно, придётся купить тебе новые, когда приедешь ко мне в Рязань.

Моё предложение немного успокоило Олесю и, обувшись в «балетки», она встала, опираясь на мою руку. Мы продолжили прогулку, беседуя о разном, что волновало нас и что происходило в нашей жизни. Ночь пролетела незаметно, а наутро у меня уже были куплены обратные билеты.

- Жаль, что не зайдёшь, - посетовала Олеся. – А я торт купила в честь твоего приезда и нашего знакомства.

«Значит, всё-таки ждала!» - обрадованно подумал я.

- Ради торта – зайду! – вдруг решил я, хотя дело было, конечно, не в торте, а в самой Олесе. – Билеты сейчас поменяем на… завтра!

Олеся ответила благодарной, искрящейся счастьем улыбкой.

Билеты я менял трижды. Вместо запланированного изначально одного дня, я провёл у Олеси неделю. Уезжать совсем не хотелось, но у меня заканчивались деньги, и отъезд был неизбежным.

- Каникулы ещё такие большие, - печально протянула Олеся. – Мне будет скучно без тебя.
- И мне, - признался я. – А поехали со мной?!

Она никак не ожидала такого поворота событий.

- Меня же родители дома ждут… - замялась она.
- Ничего, мы им позвоним. Я лично с ними поговорю! – пообещал я. Ещё более неожиданным для меня было то, что родители Олеси… пригласили нас к себе! И я ещё на неделю остался в Воронежской области – в хлебосольной и урожайной деревне Хитровке, расположенной в самом сердце черноземья. В этой деревне всё ещё жил дед Олеси, ровесник революции, а бабушка умерла двумя годами ранее. Родители девушки теперь жили здесь в летнее время, как на даче, заодно и деду с хозяйством помогали. Я, кажется, произвёл на всех положительное впечатление, и нам с Олесей дали «добро» на совместную поездку в Рязань…

Так закрутилась наша необычная история любви, начавшаяся с такой банальности, как две неправильные цифры в телефоне! Вы думали, так не бывает?! Я тоже так думал!

Целый год мы были в разъездах: то я приезжал к ней в Воронеж, то она ко мне в Рязань. Я, честно говоря, устал от такой жизни и на Новый год, который мы впервые отмечали вместе с Лесей у моих родителей в Рязанской области, решил серьёзно поговорить с любимой. Слова путались в голове, и я никак не мог собраться с мыслями.

- Ну говори уже, хватит томить! – поторопила меня Олеся, видя, что щёки мои непривычно горят, а взгляд лихорадочно пылает.
- Ты хочешь… Ты будешь…
- Что? – потрогала Олеся мой лоб. – У тебя температура.
- Да нет же! Тьфу, ты! – почему же я так волнуюсь? – Олеся, ты станешь моей женой?!

Глаза у неё широко распахнулись и подёрнулись блестящей пеленой.

- Конечно!

Свидетелями на нашей свадьбе были, конечно, Василий и Анна-Марианна (я только так теперь её и называл). Вдохновившись нашим примером, они спустя месяц тоже поженились.

В первый же день семейной жизни Олеся удалила из моего телефона все старые контакты с женскими именами. В том числе и Настю.

[GREEN]

№ 3

Монолог длиною в смерть

(самоубийство как способ решения насущных проблем)

- Нет, ну вы ее видели? Совсем с ума сошла! На выходной дать такое задание! Ладно бы парочку упражнений, в крайнем случае, рефератик. Но монолог! Да еще на пять страниц!!! Да я в жизни на пять страниц не наговаривала, а тут еще письменно!

И потом, ну не выполнил человек задание (и, между прочим, не он один) – велика беда! Ну, двойку поставь. Или постыди малость. Но чтобы в десятом классе мать в школу вызывать – это уже переходит все границы!

Да она меня просто-напросто убьет! Да еще и отчим… Этот, пожалуй, станет весь вечер насмехаться. И потом не раз припомнит: «Есть тут у нас одна девица…» Он вообще меня иначе как девицей не называет. И все заметит, паразит. То посуду после завтрака не вымыла, то домой после одиннадцати – подумаешь, поздноту выискал – пришла, то табаком от меня воняет! Сам-то курит сигарету за сигаретой и домой приходит, когда хочет. А еще бабку свою каждые выходные притаскивает. Эта старая кикимора только и знает, что критиковать: юбки у меня, видишь ли, короче всяких допустимых размеров, живот из-под кофточки выглядывает, в носу пирсинг. Да у нас каждый второй с пирсингом ходит – хоть бы в телевизор посмотреть!

Нет, никакой жизни у меня нет. Мать только и печется о своем разлюбезном муженьке да о сыночке младшеньком. Конечно, у них своя дружная семья. А я так, сбоку припека. Только мешаю. Под ногами путаюсь. Проблемы создаю. Вот и теперь – пожалуйте на встречу с достопочтенной Клавдией Алексеевной. Тема переговоров – ненадлежащее прилежание десятиклассницы Аллы Плавниковой. Ух ты, ах ты!

Все, теперь мне точно конец! Мать ни за какие коврижки на дискотеку не пустит, папахен денег опять не даст. Тут не то что на пиво, на жвачку не будет. Снова девки обсмеют: побирушка, сиротинка несчастная. Прощай новый свитер! Так до нового года в старом и прохожу. Теперь родичи на день рождения точно ограничатся каким-нибудь маникюрным набором. А там снова очередная непруха подвалит. А как хотелось бы кое-кого удивить…

Может, домой не пойти? Переночевать у Таньки или к Ольке напроситься? Пусть родичи побегают, посуетятся! Может, мать хоть капельку пожалеет, вспомнит, наконец, что есть у нее родная дочь и не самая плохая, между прочим.

Нет, не пожалеет – точно! Всыплет по первое число и на улицу неделю не выпустит. А за это время Бобрик переметнется к Лариске. Она на него глаз месяц как положила. Ходит, облизывается. Тоже мне подруга! И Бобрик тоже хорош! Нет-нет, а поглядывает на Лариску. Вот и вчера – сидим на скамейке, он одной рукой меня обнимает, а вторым глазом на нее косится! И при этом сладенько так улыбается! Убиться – не жить! Если бы не было у меня новенького «запасного аэродрома» - с ума бы сошла на почве мужской неверности. Хотя и тут, кажется, назревают серьезные проблемы.

Как ни крути, нет у меня в этой жизни счастья! Вот так бы поднялась на крышу нашей десятиэтажки, разбежалась – и поминай, как звали! Может, тогда бы почувствовали разницу! Как там обычно на похоронах говорят? - Великой души был человек!... или… - При жизни усопший был человеком неординарным… или… - Спи спокойно, дорогой товарищ! И что за народ мы, люди! Сами себя только после смерти ценить начинаем! А до того, то ли был человек, то ли нет – никто толком и не задумывается.

Нет, с крыши сигать точно не стоит: потом неделю собирать будут по кусочкам! А что тогда в гроб положат? – Подруженьки обхохочутся: : «Аллка-то и при жизни красотой не блистала, а тут вообще…» Фиг вам! – Не дождетесь такого праздника!

Ой, мой троллейбус! Прибавим ходу! А народу-то, как назло – прорва! И всем именно в единицу нужно попасть! И бабок куча! Снова придется в проходе толкаться. Ну, не везет, так не везет! Явно не мой день! Ладно, проехали…

… Вот зараза! Еще дождя не хватало! Явно сегодня не мой день. Хотя, если подходить к делу объективно, когда же он был-то, этот неуловимый мой день? «Наверно, в следующей жизни. Ла-ла-ла-ла…». Вот и на песни потянуло. Ох, не к добру.

Да и откуда этому самому добру бы взяться? Со стороны родичей жесткий контроль: «Режим и еще раз режим!». Только одного режима мало. Нужно еще убирать свою комнату и прилегающие к ней территории не реже двух раз в неделю, ходить в магазин, забирать малого из сада, платить за телефон… Да если хорошенько разобраться, мне и гулять некогда!

Но это еще не все. Берем школу. У каждого препода свои заморочки. Одному сочинение на пять листов за ночь настрочи. Второму реферат страниц на двадцать: « И чтоб смогли представить краткую аннотацию!» Какая, на фиг, аннотация, если Бобрик мне с Нета реферат в семь утра скачает, а к восьми уже нужно быть в школе. Физику десять задачек каждый урок подавай. Англичанке – пятьдесят слов и газетный перевод. Вожатка совсем со своей малышней замордовала: «Сделайте им праздник!»

Тут и до своих праздников дело не доходит, а им младенческий утренник подавай!

Психолог, тот вообще с меня не слазит: то тесты, то душещипательные проповеди. Как все надоело! Что я им кролик подопытный?

Девки тоже жить спокойно не дают. То на дискотеку им в срочном порядке прись, то с пацанами на турбазу. А эти вечные придирки к шмоткам чего стоят? – У тебя все тряпки с рынка. Неужели нельзя купить что-нибудь от Кляйна? Вот у Людочки…

И о каком Кляйне может идти речь, если новые колготки мне покупают по великим праздникам?! Мать только-только из декрета вышла, сама пообносилась – бомжи отдыхают. Новый папахен на своем бюджетном месте еле-еле на еду зарабатывает. Я не дура – понимаю, что им сейчас не до меня.

А когда вообще хоть кому-то было до меня? У матери одни отговорки: « Будут деньги – купим». Только когда они будут, эти деньги? Только появится на горизонте более-менее свободная сотенка, так ей тут же находится применение. Какое-нибудь очень важное. Главное, чтобы не про меня. О времени я уже не говорю. Все их свободное время поделено между братцем и друг другом. Я никак в этот круговорот не вписываюсь. Только и слышно: « Аллочка, потом. Аллочка, после». Забыли даже, что я имя Аллочка с детства не перевариваю.

А тут еще Бобрик на коротком поводке держит. Весь из себя капризный раскапризный. Так не посмотри, этак не скажи. Да я б давно его кинула, этого нытика несчастного, если б был кто другой под боком. А где нового приличного пацана найдешь? Девки все к рукам прибрали. Не показывать же серьезный вариант отношений – вмиг утащат! Вон уже и до моего официального «счастья» добрались. Хищницы несчастные! И все-таки, нужно поскорее разобраться со своим залетом, чтоб потом поздно не было. Как ни крути, а сроки поджимают.

Ну, вот и «моя деревня, вот мой дом родной»! Местечко так себе, не Манхеттен. Ну, мы люди не гордые, и своим каморкам рады. Да чего особенно прибедняться, вон у Томки пять душ в одной общежитской комнатенке теснятся. А у меня своя комната есть. Хотя, конечно, комнатенка так себе. Братцу получше выделили, с балконом и окнами на юг. Как только родился, мебель детскую купили и коврик в цвет. О том, что я который год на продавленном диване сплю, никто так и не вспомнил. «Егорушка маленький, ему нужно». А мне уже ничего, значит, не нужно? Выросла – свободна? Если бы… Так ведь каждый шаг контролируют. Стоп! Это мы уже проходили.

А кто это в песочнице сидит? Не Бобрик часом? И не один? О, голову в мою сторону повернул – точно Бобрик. И Лариска!!! А эта зараза как раньше меня тут оказалась? Из школы вроде вместе выходили. Так, меня увидели, закопошились. Дело явно нечисто. Сейчас парень оправдываться начнет. Я ему дам, оправдываться!

Ох, ничего себе симфония! Сбежали! Вдвоем!!! Блин, да что же это делается?! Среди белого дня! На глазах у еще не успевшей остыть невесты! Да что же на меня за напасть навалилась?! Мало в школе, так теперь и в личной жизни…

Побежать, что ли за ними? Догнать Ларку и волосы повыдергать? А Борьке надавать оплеух? Да пошли они все! Чтоб потом надо мной весь город насмехался? Больно надо! И так проживу! В гордом, так сказать, одиночестве! А, может, и не в гордом. А, может, и не в одиночестве. Да стоит только показать… - девки от зависти полопаются как мыльные пузыри. Нет, рано их доводить до белого каления, рано. Сама пока еще ни в чем не уверена. Вот не уверена, а доверилась до самого-самого… Ну, не дура? Конечно, дура, причем, дура несчастная…

Вот пойду домой и таблеток напьюсь. Пусть все попляшут: «Ах, Аллочка! Ах, деточка! Не выдержала измены! Как романтично!» Чисто Джульетта! Нет, до банального отравления на радость врагам я не опущусь! Еще схватятся вовремя, отвезут в больницу и замучают клизмами. Лучше выбрать что-нибудь связанное с полетом. « А мне летать охота!» Может, с моста сигануть? В реке течение сильное, унесет за город, и поминай, как звали. Мать потом неделю с ума будет сходить: что с доченькой стало. И в школе пойдут разговоры. И Бобрик, паразит, помучается угрызениями поздно проснувшейся совести? Ну, и другие…

И пусть съедят меня рыбы всю, до последнего кусочка. Как в том стихотворении говорилось: «Труп волны снесли под коряги…». Пожалуй, лучше остановится на этом варианте.

И ради чего, собственно говоря, за эту несчастную жизнь стоит держаться? Ни настоящего, ни будущего. С моими отметками хорошо, если в колледж возьмут. И буду всю жизнь у станка стоять – руки грязные, глаза слезятся. И никакой принц уже не взглянет, а взглянет – не заметит.

Так, и здесь, как всегда, ключ заедает. Говорила Ромке: « Нужно замок менять!». А он морду кривит: не нравится, что падчерица папой не называет (не дождешься, козел!) да еще и указывает, что делать. Теперь весь изведешься, пока дверь отопрешь.

Уф! Вся взмокла, пока открыла. Смерть смертью, а кушать хочется. Что тут у нас вкусненького завалялось? Как всегда – ничего. Мать не удосужилась даже супчика приготовить! Сама-то куда подевалась? Должна быть дома.

Нет нигде, а на столе нечто новенькое белеется. Так, записочка. И от кого у нас послание? Ах, ну конечно, от маменьки. Случилась напасть, горе-то какое! Зубик у Егорушки заболел! И нужно было всем семейством в срочном порядке отправиться к доктору. А Аллочке рекомендовано отварить парочку сосисок. Какая трогательная забота о несчастной голодной доченьке! Да мне эти сосиски поперек горла уже стоят! В школе сосиски, дома сосиски! Весь мир будто из одних сосисок и состоит! Скоро уже сосисочные кошмары будут сниться!

О, и в раковине гора посуды! Наследство, так сказать. Они, видишь ли, покушали, а доченька посудку должна помыть! И, между прочим, не сосисками питались. Что это тут у нас? На блинчики похоже. С творогом – мои любимые. Так, значит, для своих любимцев у нас находятся блинчики, а доченьке – сосиски! Умереть – не встать! Да что ж это делается?

Господи, как жить? Для чего? Кому я вообще в этой жизни нужна? Вот сейчас как возьму эту тарелку, как грохну об стену! Пусть знают, что и у рабов есть характер!

Блин!!! И чего я этой дуростью добилась? Стенка вся в жирных потеках, шкафчик поцарапан, а еще колготки!!! Все, кранты! Я ж эти колготки у Таньки на сегодняшнюю дискотеку одолжила! Они кучу денег стоят! И кто меня за руку дернул их еще в школе надеть? Конец! Таких у нас в городе не купить - ее папаша из самой Бельгии привез! Черт, как же я с ней рассчитываться стану?

Что делать? Что делать?! Ну что же делать?!!

То есть как это что? Я уже практически решила: пойду топиться. И все проблемы разрешатся сами собой. Если повезет (а повезти должно – есть же Бог на этом свете), кто-нибудь в последний момент окажется в нужном месте и спасет несчастную девушку. Не может быть, чтоб не нашлось на земле хотя бы одного рыцаря, способного так просто взять и помочь. Не зря же в фильмах показывают.

Хотя все эти фильмы – сплошной обман. И все-таки…

Пожалуй, нужно подготовиться. На дворе март месяц – прямо скажем, совсем не лето. Надену старую куртку. В новой топиться жалко, еще зацеплюсь за корягу, испорчу. Потом в чем ходить-то? И мать заругает. Сапоги тоже оставлю, в кроссовках полегче. Шарфик этот яркий прихвачу для пущего эффекта. Теперь записка.

К черту записку! Никаких намеков и послаблений! Уйду по-английски. Прощай, дом родной! Не поминай лихом! Я тебя любила, не смотря ни на что…

Стоп! Что еще за сантименты? Не хватало еще нюни распустить! Нет уж, матушка, раз решилась, то назад дороги нет! Ишь ты, как за жизнь свою никчемную цепляешься! То дом родной, то записочка! Рули давай, подруга! Так сказать, в последний путь!

Но с родной комнатой-то попрощаться я могу? Здравствуй, моя единственная! Здравствуй и прощай! Пусть нет у меня кожаной мебели, и диванчик поскрипывает, ты мне все равно дорога. Вот мишка розовый с трижды пришитым ухом – подарок бабушки на пятилетие. Я так и не нашла времени дать ему подходящее имя… Козлик глиняный достался мне от папы по наследству, я его на экзамены беру вместо талисмана. Чао, козлик! Теперь тебя наверняка выбросят – мама давно по твоему поводу неровно дышит. Свинка-копилка… Давно пустая, но такая милая… И вот это чудо современной науки и техники – мой славный компик. Привет, ЛаЖик! Знаю, что подарили тебя мне с прицелом на Егорку (когда вырастет, заберет), но все равно люблю. Жаль, что расстаемся. А что если……


- Нет, не могу поверить, что девочка все-таки решилась…
- Но ведь решилась-таки. Тело мы обнаружили три дня назад в десяти километрах от города. Смотреть там, собственно говоря, не на что. Месяц в воде. Да и тепло уже с неделю стоит. Так что сами понимаете.
- А от нас-то Вы, уважаемый, чего хотите? – директриса недоуменно поглядела на следователя поверх очков, хотя и так все было ясно: первым абзацем своего так кстати обнаруженного в домашнем компьютере письма девочка косвенно обвиняла в своем решении учительницу.

Следователь, занимающийся этим делом, майор Андрей Александрович Кузнецов, обвел глазами взволнованных педагогов:

- Если бы у меня возникли серьезные подозрения, я бы беседовал с каждым из вас по отдельности. И, тем не менее, такой вариант нас ожидает впереди. Следствие – дело серьезное. А пока я лишь хочу разобраться в личностных особенностях погибшей. И в глубине проблем, которые толкнули ее на столь отчаянный шаг.
- И как всегда, во всем виновата школа! – воздела руки к потолку пожилая дама в старомодных очках – завуч старших классов.
- Вас пока никто не обвиняет, мне нужно лишь знать…
- Но посмотрите, коллеги, это не слишком напоминает прощальное письмо. Больше похоже на издевательство или глупую шутку.
- Анна Дмитриевна, а Вы часто прощальные письма читаете?
- И все же…
- Нет, ну кто бы мог подумать! – неожиданно воскликнула учительница словесности Клавдия Алексеевна, с которой следователь успел побеседовать накануне. – Представляете!

Присутствующие синхронно повернули свои головы в ее сторону.

- Представляете, Аллочка выполнила свое задание на «отлично»!

Педагоги переглянулись: коллега реагировала на случившееся слишком неадекватно.

- Клавдия Алексеевна, - строго прервала восторги учительницы директриса. – Пожалуйста, ближе к делу.
- Я и так близко к делу. Куда уж ближе! Девочка сетовала на сложность домашнего задания – мол, не по плечу ей пятистраничный монолог. А тут выполнила задание в наилучшем виде. Смотрите! Три страницы (в пересчете на рукописный вариант – все пять) – и ни одной ошибки! И содержание! Да уж, удивила меня Плавникова.
- Кх-кх, - директриса попыталась отвлечь внимание присутствующих от странной реакции коллеги на выходящий из ряда вон случай.

Зато следователь вдруг очень заинтересовался этой самой реакцией:

- А что раньше? Как вообще писала подобные работы Плавникова?
- Да по-разному писала. Попадались хорошие глубокие сочинения, отзывы. Хотя ошибки встречались довольно часто, а тут…
- Может быть, девочка корректировала работу с помощью компьютерного редактора, или как это у вас называется?
- Не смешите, Андрей Александрович! – подал голос, молчавший до сих пор психолог. – Человек отправляется в последний путь и на прощание не только успевает настрочить шедевр, но и исправить ошибки? Не девочка, а несгибаемый японский камикадзе!

Следователь смутился:

- Действительно, не складывается. И тем не менее… А как вообще, уважаемый, - тут следователь заглянул в свои записи за подсказкой, - Олег Иванович, обстояли дела с Вашей подопечной? И отчего столь пристальное внимание со стороны психолога?

Олег Иванович слегка замешкался, зато опытная в делах подобного рода (не раз приходилось в сложных случаях отстаивать интересы коллектива) директриса лично внесла необходимые пояснения:

- Аллочка была девочкой непростой, часто конфликтовала с учителями и ребятами. Таких детей мы называем «группой риска». С ними у нас постоянно работает психолог. Поймите, в школе тысяча с лишним учеников. И мы не можем…
- Спасибо за поддержку, Елена Александровна, - пришел в себя Олег Иванович. – Я смогу удовлетворить интерес следствия. Девочка не только была непростой, она имела явную склонность к демонстративному поведению.
…

- А что Вы скажете по поводу склонности к самоубийству?
- Та же самая демонстрация, только последняя в жизни.
- Да бросьте Вы, Олег Иванович, - вмешалась в разговор завуч. – Они пребывают в полной уверенности, что в последний момент кто-то их обязательно спасет, а потом все будут плакать и раскаиваться, что не оценили человека. «Спасибо» всем этим ужасным фильмам – телевидение подобными сказками насыщено до предела.
- Вот-вот, - поддержал коллегу нестройный педагогический хор, - она и в письме об этом упомянула.

Андрей Александрович еще немного побеседовал с учителями, затем надолго уединился с психологом, потом с классным руководителем. Казалось, все в полном порядке. Девочка явно решила свести счеты с жизнью. Вот и письмо напоследок оставила. Обстоятельное, понимаешь ли, письмишко. Да еще и без ошибок.

Только в этом обстоятельном послании ни слова об основной проблеме. Так, мелкие намеки. А проблема для школьницы непростая. Основополагающая, можно сказать, проблема.

И дома никто и ничего. Мать плачет уже месяц. Постарела лет на десять. Хозяйство закинула. Сына видеть не хочет, не говоря уже про мужа. Так недолго до второго самоубийства. Ничего путного в таком состоянии женщина вспомнить не могла. Лишь кивала: то «да», то «нет».

Отчим Аллы ходит сам не свой...

Вот и разобралась.

Кузнецов несколько раз приходил домой к Плавниковым, подолгу задерживался в Аллиной комнате, пытаясь усмотреть в ее деталях хоть какие-то намеки на произошедшее. Компьютер, где и было обнаружено неделю назад прощальное письмо, маленький письменный стол, диван со смешными подушками (девочка, оказывается, под настроение занималась шитьем), полка с учебниками (увы! других книг здесь не было), на подоконнике ряд игрушек, в шкафу скромный набор девичьих нарядов. И никаких намеков…

- Не мучайся, Саныч, - уговаривали коллеги, - сдавай ты свое самоубийство в архив, других заморочек хватает. И так все ясно – не выдержала девка жизненного прессинга, ушла по-английски.

Именно этот молчаливый уход и не давал покоя следователю. В столь непростой ситуации Алла должна была сделать что-то сногсшибательно яркое. Закатить грандиозный скандал, изуродовать обидчика, испортить ему жизнь (благо способов более чем достаточно), в конце концов, хоть родителей «обрадовать». Так нет же, любительница демонстраций ограничилась лишь странным письмом без адреса и парочкой робких намеков.

Что-то еще не давало покоя следователю, но пока это «что-то» не поддавалось осмыслению.

Приятели погибшей ничего нового в дело не внесли. Ну, попеняли на сложный характер, ну, вспомнили пару случаев «из ряда вон», чтобы этот самый характер получше проиллюстрировать, ну, пофилософствовали немножко на всякие-разные темы. И все.

И НИКТО из ее окружения не знал о трехмесячной беременности! Ни единый человек! И это при всей ее знаменитой открытости и склонности к театральным эффектам! И при наличии двух закадычных подруг, с которыми она делилась всяческими мелочами из своей непростой жизни!

Кузнецов в который раз обходил знакомых погибшей девушки, пытаясь вывернуть их память в нужную следствию сторону. Получалось не слишком результативно. И все-таки по крупицам стало проявляться то, на что следователь и рассчитывал.

В конце концов, в жизни Аллы Плавниковой стал прорисовываться еще один близкий человек. Человек, которого никто из подруг не то что не видел, но и даже не имел представления о его существовании.

Да, оказывается, Алла в последнее время прикрывалась подружками, чтобы уехать неизвестно куда на денек, а то и на два. Да, у нее появились дорогие вещи, которых ни мама, ни отчим, ни бабушка ей не покупали. Так, ничего особенного, симпатичный кожаный кошелек, золотые сережки с жемчужинками, новый мобильник. И все-таки…

- Нам она говорила, что мать подарила, - вспоминали девчонки. – Но от матери эти вещи явно прятала. Серьги, например, надевала в школьном туалете, объясняясь тем, что дома не успела. Кошелек даже дома у нас пару раз оставляла.
- А однажды мы встретили ее возле ресторана, - вдруг спохватилась одна из них. – Помните, она в машину садилась, а какой-то мужик дверь за ней закрывал.
- Точно! Она сказала потом, что это водила, только я-то видела, что тот на пассажирское сиденье сел. Вообще, в последнее время Алла стала какая-то другая. Прям таинственная незнакомка. А спросишь, в чем дело, она глаза в потолок и « потом, девочки, потом».
- Это был точно человек не из нашего круга. Уж больно она им дорожила, прятала до последнего. И надо же – ни слова, ни намека! Ну, Аллка дала! Кто бы мог подумать!
- А чего тут думать, если двоих ее кавалеров ближайшие подруги увели. Поневоле прятаться начнешь.
- Но Бобрика-то она не прятала.
- Подумаешь, великая ценность – Бобрик!

Девчонки увлеченно углубились в свои насущные проблемы, а следователь вздохнул: зацепить фигуранта за крючок никак не удавалось. Может быть, стоит подойти с другой стороны…


- Эта нынешняя молодежь совсем стыда не имеет! В лифтах чуть ли не… Ой, простите, господин хороший, чегой-то меня на пошлятину понесло. Хотя чего тут удивляться – выйди за порог, а она тут как тут.
- Кто она?
- Да пошлятина эта, чтоб ей пусто было! Да что там говорить, и за порог выходить не надо. Включи телевизор – здрасти пожалуйста! Хоть бледней, хоть красней. Я, дожив до семидесяти, о некоторых вещах даже не догадывалась…
- Зато теперь просвещенная по всем статьям!
- Сама-то не лучше!
- Кто бы говорил!
- Эй-эй, полегче, милые дамы!

Галантность – великая вещь. Услышав столь лестное обращение в свой адрес, милые дамы в количестве двух штук моментально подобрались, приосанились, а главное – перестали ругаться. Андрей Александрович облегченно вздохнул: беседу можно было продолжать в нужном русле.

- Простите за вмешательство, но не могу слышать, как почтенные дамы спускаются до вульгаризмов. С вашим-то опытом и образованием.

Дамы еще более приосанились и вернулись в благоприятное для беседы расположение духа.

- Вы лучше постарайтесь припомнить, когда в последний раз видели Аллу Плавникову в сопровождении кавалера?
- С Борькой, парнишкой из соседнего дома видали незадолго до ее погибели, - вспомнила Роза Павловна, пышнотелая кокетка с роскошными седыми буклями поверх вязаной полосатой повязки.

Ее подруга по подподъездным посиделкам, Мария Ивановна, сморщенная худощавая старушка в бифокальных очках на миниатюрном носике, кивнула в подтверждение.

- А других кавалеров у Аллы в последнее время не наблюдалось?
- Ходили тут разные, но на кавалера ни один по серьезному не тянул. Разве что…

Мария Ивановна пожала плечами, следователь разом подобрался:

- Видели кого-то?
- Не то чтобы видела. Но как-то вечером в магазин за батоном пошла – к завтраку хлеба почти не осталось, а у меня семья… Так вот, зашла я за угол дома, вижу, наша Аллочка в машину садится. Синенькая такая…
- Это кто синенькая – Аллочка? – не удержалась от очередной подковырки Роза Павловна.
- Машина была синенькая. Красивая такая ярко-синяя. Обычно встречаются автомобили темно синего цвета, а эта…
- В марках вы, наверное, не разбираетесь, но какие-то подробности смогли бы припомнить? – ухватился за соломинку Андрей Александрович, чувствуя, что на этот раз должно хоть чуточку повезти.
- Почему это не разбираюсь? – вздернула свой носик вместе с очками старушка. – У меня внук фанатеет от иномарок, целыми днями в Интернете сидит. Одному скучно, вот он меня за компанию приглашает. А потом учиняет допрос с пристрастием: что запомнила, а что нет. Чем отличается «Пежо-306» от своего собрата в варианте 406 или «Гольф» от «Поло». Поначалу было трудно. А теперь – ничего, справляюсь. Иногда приходится втайне от внука на улице тренироваться…
- Мария Ивановна, - не веря своему счастью, полу-прокричал, полу-простонал следователь, - неужели марку запомнили?
- Легко, - пожала плечами та под завистливым взглядом подруги. – БМВ Х5 2006 года выпуска.

Слов у представителя закона не было. Оставалось лишь расцеловать очкастого знатока автомобилей и купить шоколадку ее пытливому и любознательному внуку. Что Кузнецов и не замедлил сделать.

Найти новенький БМВ в их небольшом городе труда не составило. К вечеру он получил исчерпывающую информацию о ее владельце: Доценко Юрий Константинович, двадцати трех лет от роду, студент факультета строительства и транспорта местного университета. Холост. Живет с родителями. По месту учебы характеризуется положительно. Машину ему подарил отец, преуспевающий бизнесмен.

Перед встречей с Юрием Доценко Кузнецов попросил участкового «навести мосты» по месту жительства парня. С чего-то нужно было начинать разговор, а официальные данные не слишком способствовали формированию отношения к человеку, который, может быть… Нет, о всяких-разных «может быть» говорить было еще очень и очень рано.

К концу следующего дня «мосты» были наведены весьма результативно. Оказалось, парень имел не только вредные привычки, но и порочащие себя связи.

- В казино рулеткой балуется и баб меняет, как перчатки, - вкратце изложил результат своих изысканий участковый.

Перейдя к подробностям, он поведал следователю, что наследник миллионов строительной кампании «Доц-строй» Юрий является единственным и горячо любимым сыном своих родителей. Парень не нуждается в деньгах и может себе позволить всевозможные маленькие шалости. В список «шалостей», которые позволял себе Доценко-младший входили различные виды экстремального отдыха в райских уголках планеты, гараж с тремя новейшими иномарками, роскошная квартира в центре города, начиненная всевозможными развлекательными штучками (сауна, тренажерный зал и даже бассейн). Отдельным списком шли развлечения на грани закона: гонки по ночным улицам, суточные бдения в казино и чрезмерное увлечение малолетками.

- С такими деньжищами можно отхватить любую шикарную даму, - делился впечатлениями участковый. – А нашего Жорика на пигалицах клинит! И ведь папаше его пионерские романы не раз обходились в копеечку! Один раз почти до суда дело дошло, если б не деньги… Мамаша своего любвеобильного сыночка от греха подальше увезла в Лондон учиться, так не сиделось ему в Англии: через два месяца вернулся.

В общем, были в короткой, но насыщенной событиями жизни Юрия Доценко не очень красивые любовные истории. Но по старым грехам обвинения не пришьешь. Да и полной однозначности в ситуации с Алллой Плавниковой не наблюдалось.

Поэтому свою беседу с парнем майор Кузнецов начал осторожно.

- Вы в курсе случившегося с Аллой? – ему очень хотелось, чтобы Доценко стал отрицать очевидные факты, тогда можно было поймать его на мелочах, но не вышло.
- Я узнал о самоубийстве в тот же вечер.
- Почему же не зашли и даже не позвонили? – именно этот вопрос долгое время не давал покоя Андрею Александровичу.
- Я не был знаком с ее родителями. Да и отношения наши только начинались. Что бы я сказал обезумевшим от горя людям? – Здрасьте, я Аллин друг – глупо, не правда ли?
- Вы знали, что девушка беременна?
- Алла мне об этом не говорила. Это был мой ребенок? – ни единого намека на тревогу или страх.
- Мы не стали этого выяснять.
- В общем, мы с Аллой были знакомы несколько недель (браво! хороший ход – несколько недель – понятие весьма растяжимое), но если бы я знал…
- В Вашей жизни уже встречались подобные случаи? – не удержался следователь от заведомо провального вопроса.
- Ах, вот Вы о чем! Думаю, отвечать не имеет смысла – Вы хорошо подготовились к разговору. Но в данном случае могу ответить категорически: своим отказом я не доводил Аллу до самоубийства. И обвинять меня в этом Вы не имеете права.
- Даже тут ерепенишься, - пронеслось в мыслях следователя. – А если бы я сказал, что не верю в самоубийство?
- Я Вас, молодой человек, пока ни в чем не обвиняю.
- Что значит, пока?
- Следствие еще не закончено.
- Повторяю, я не виновен в этом самоубийстве. Можно мне уйти?
- Погодите, я вызвал Вас в качестве свидетеля и хочу спросить…

Разговор затянулся на целый час. Юрий немного успокоился, охотно отвечал на вопросы, касающиеся личности погибшей. А следователь в каждом его ответе чувствовал некую опасную подоплеку. Казалось, что истина совсем рядом, а этот симпатичный и слишком уверенный в себе парень каждым своим ответом уводит его все дальше и дальше от нее.

На самые каверзные вопросы Доценко отвечал спокойно и уверенно. Ничто не могло поколебать эту уверенность. Следователь решил, что пора заканчивать затянувшийся и бесполезный разговор. По крайней мере, пока.

- Кстати, Вы в каких отношениях с компьютером?

Этот невинный вопрос привел остановившегося в двери парня в шоковое состояние. Тот смертельно побледнел, уронил щегольскую бейсболку, закашлялся. Целая минута понадобилась ему, чтобы прийти в себя. С уже знакомым Кузнецову независимым и уверенным видом Юрий ухмыльнулся и развел руками:

- В этом деле я обычный «чайник». Дошел до степени «включатель- выключатель» и никак не продвинусь дальше. А в чем дело?
- Ничего особенного. Просто Алла написала свое прощальное письмо на компьютере…
- Видел я этот комп – смех, да и только. Родители, правда, обещали подарить новый…

В голове Кузнецова что-то резко щелкнуло, отчего перед глазами заплясали разноцветные зайчики. Он наскоро распрощался с пребывавшим в явной растерянности свидетелем и вытащил из папки то самое письмо. Так и есть! Нашлась, наконец, нестыковочка! И почему он сразу этого не заметил?!

Андрей Александрович набрал знакомый с недавнего времени номер:

- Добрый день! Кузнецов беспокоит. Можно мне добраться до Вашего компьютера.


- И что теперь с нашим Ромео будет? – поинтересовался при встрече тот самый участковый, который когда-то добывал сведения о Юрии Доценко.
- Честно говоря, боюсь, что до суда дело и в этот раз не дойдет. Доказательств – кот наплакал. Приличный адвокат не оставит камня на камне от обвинения. И потом, у папы есть большие деньги, - пожал плечами следователь.
- Но ведь на лицо явное убийство.
- Нам удалось лишь доказать, что девушка написала свое письмо после неудачной попытки самоубийства. Так сказать, размышления по поводу. После его написания она прожила еще целую неделю, справила свое семнадцатилетие, получила кучу подарков и даже умудрилась уладить дело с учительницей русского языка, пообещав написать заданное сочинение позже. И в один прекрасный вечер пропала. Все остальное – домыслы или косвенные улики. Думаю, что Юрий все подготовил заранее. И веревку с камнем для Аллы, и алиби для себя. Привел девушку на то же самое место, превратил все сначала в шутку, а уж потом… Потом просто подтолкнул Аллу. И все. Я бы никогда не догадался найти полный вариант письма, если бы не фраза о дне рождения. Девчонка писала, что из-за неприятностей в школе ей не подарят на день рождения свитер, о котором она мечтала. Но ведь погибла она уже после дня рождения! Вот и вся нестыковка.
- А что сам подозреваемый?
- Мы не рассчитывали на его содействие. И на муки совести не рассчитывали.
- Ясно, что такие типы не берут вину на себя. И не кончают жизнь самоубийством. Но хоть что-нибудь…
- Увы. Герой спокоен и по-прежнему уверен в себе. Родители предпочитают верить сыну. Остается лишь надеяться, что следующей жертвы не будет – подобный «опыт» даром не проходит. Мне кажется, когда-нибудь до этого подонка дойдет весь ужас содеянного, и спокойно спать по ночам он больше не сможет. Вот только правосудие тут будет не причем.
- А как же дело?
- Скорее всего, пройдет в архив как дело о самоубийстве. Сам знаешь, сколько там подобных экзерсисов. Я и сам не рад, что заварил всю эту кашу. Выворотил кучу дерьма наружу, а легче от этого никому не стало. Лишь в классном журнале по русскому языку напротив фамилии Аллы появилась десятка за монолог. Я все-таки принес ее учительнице полную версию сочинения. Похоже на то, что Юрий пришел к девушке как раз в тот момент, когда она исправляла черновой вариант письма. Девушка на минуту вышла из комнаты, и он распечатал страницы, с которыми она работала, не обратив внимания на нижнюю строку в компьютере, где находилось все письмо целиком. Он не слишком разбирается в этой технике. Сумел лишь кое-что подчистить, мы все гадали, что за пустые строчки в письме.
- Может, все-таки видел, но не придал значения?
- Ни в коем случае. Конец письма выдал бы его со всеми потрохами.
- Но ведь не выдал?
- В тот момент это бы помешало реализовать его планы. Девушка, видимо, намеревалась использовать свое «интересное» положение себе на пользу: получить деньги или обеспеченного мужа. И себе на беду попыталась шантажировать обидчика.
- Да, наломала девка дров.
- Случается…


Ключ снова не ворочается! Ведь говорила Ромке… Господи, ну о чем я? Какой еще ключ? Очень надо теперь дверь закрывать! Сами пусть закрывают.

Лифт, как обычно, не работает. А хотелось бы в последний раз с комфортом… Впрочем, от нашего лифта комфорта не дождешься – весь размалеван как матрешка и пахнет … Лучше не вспоминать чем. Вперед, матушка, считай напоследок ступеньки.

Никогда бы не подумала, что ступенек у нас сто пятьдесят четыре. И кто это придумал такое ровное число? А почтовых ящиков отчего-то на три больше, чем квартир. А тут у самого входа «Алла+ Лешка» написано. Это Лешка из пятой квартиры сто лет назад написал. Мы с ним в садике чуть не поженились. Заведующая заявление не приняла. Хороший ведь парень. Он-то в моих проблемах одной левой бы разобрался. Мастер спорта по боксу, не абы кто. Кстати, я что-то его давно не видела. Может, уехал куда? Да теперь уж все равно…

Дверь, как всегда, бьет без промаха. Пружину поставили – смерть врагам! Опять колготки порвала! Хорошо, что не в первый раз – уже не жалко. А дождь-то какой противный! Того и гляди снег пойдет. А говорят: весна.

Хотя и правда, весна. Вон на клумбе подснежники прорезались. Через пару дней расцветут. Только мне их уже не увидеть. Жалко? На фоне всех остальных «радостей» - не очень. Хотя на выходных собирались с девчонками за вербой. Говорят, уже проклюнулись пушистики… Ничего, девчонки и без меня справятся. Может, принесут на могилку.

Если ко времени моих похорон еще останется верба. Кто знает, когда меня найдут. И найдут ли. А интересно, если человека не находят, что тогда хоронят и хоронят ли вообще?

Странные мысли лезут в голову. Мне-то уж явно не до подробностей будет. Буду витать в облаках, смотреть на мир с высоты. Хоть раз в жизни испытаю, что такое настоящий полет.

Ой, блин! Камней по дороге какой-то козел навалил – всю ногу разбила! И тут не везет! Теперь до самого моста хромать придется. О гордой походке и речи быть не может. Кстати, камень-то не мешало бы прихватить. Говорят, с камнем топиться легче. Вернее, тяжелее. Вернее, легче, потому что тяжелее. Ну, в общем, и так все понятно. Себе самой можно и не объяснять подробно. Надо бы его голубчика привязать, но нечем. Положу в капюшон, может, не выпадет.

И что это машинки-то поразъездились? Туда-сюда, туда-сюда. И нет им никакого дела, что идущая по тротуару девушка отчаялась на ужасный шаг. Еще и пипикают. И чего удивляться? Все мужики козлы, вернее, кобели. Только заметят симпатичную девчонку, и сразу мысли набекрень. И сразу внимание к себе привлекают: посмотри на меня, красотка, вот я какой крутой, неземной, сексуальный. А мы-то дуры и млеем. И соглашаемся на все.

Хорошо, мать не узнала про Юрку и про мой залет. Не то б скандалу не миновать! И Юрка тоже хорош. Просила, как человека, найди нормального врача – и все будет тип-топ. Нет, гаденыш, делает вид, что не понимает. Так добегается…

Хотя нет, теперь уже не добегается. Погорюет немножко (а может, и не погорюет) и найдет себе новую дурочку. А может и искать не потребуется, если я все умно разрулю. А стоит ли?

И все-таки интересно. Самоубийство одно, а проблем решает кучу. Так сказать, в комплексе. Нет человека – нет проблем – верно сказано. И совсем не страшно: раз-два, и готово. И почему это самоубийц в церкви не отпевают? Не от хорошей жизни мы на такое решаемся. Зря я в церковь не сходила, надо было замолить грешки. Глядишь, и на том свете легче жилось бы.

Если б точно знать, что есть этот самый «тот свет». Нет, в любом случае, что-то должно быть. Не может быть, чтобы вот так раз – и нету человека.

Ну, не будем о грустном. Вон она вода, так и плещется. Привет, вода! Я иду к тебе! Прощай, жизнь! Прощай, мама! И Егорка, прощай! Ты, наверное, один на всем белом свете меня любил. Ты и бабушка. Все, конец, прыгаю!


Господи, кто ж знал, что умереть так больно и так трудно! И вода холоднючая – с ума сойти! Обжигает, как кипяток. И кроссовки тяжелые как гири. И камень… А где же камень? Наверное, налету из капюшона выскочил. Говорила, надо привязать.

И что же это никак не тонется? Хлебаю эту распроклятую воду, хлебаю – и никакого эффекта. Скорее от холода загнусь, чем утону. Сейчас утону, а девчонки ничего знать не будут и пойдут на дискотеку. Танька мне обещала сегодня сделать сногсшибательную прическу. И колготки ее, если хорошенько зашить будут замечательно с моей мини юбкой смотреться. Бобрик про Ларку вмиг забудет. Опять ко мне переметнется, вот тут я ему и покажу почем фунт лиха.

Как же покажу, я ж на эту дискотеку не попаду. Как, впрочем, и на все остальные. А зря – хорошая, понимаешь, вещь эта дискотека! Три часа танцев - неделя хорошего настроения! Никакой допинг не нужен! Зря мамуля принюхивается – не пью я пива, мне и так хорошо.

Да что ж это делается, люди милые?! Полчаса плюхаюсь в ледяной воде, никак утонуть не могу, а в голову мысли дурные лезут! Жизни, понимаешь, лишаюсь, а сама про дискотеку! Никакой серьезности у человека! Нет, ну до чего холодно! Ноги прям сводит. Может, бросить это неблагодарное дело и домой? За пару часиков отогреюсь и просохну – никто ничего не заметит. А потом на дискотеку!

Да что ж я к этой дискотеке пристала? Будто нет в этой жизни других радостей! Вон, Егорку обещала на выходных в зоопарк сводить. Пацан от птичек и рыбок тащится. Возьму у Ларки фотоаппарат, поснимаю. Все! Решено! Кончаю топиться! Слава Богу, что по плаванию у меня твердая восьмерка! А то б из этой холодины ни за что не выбраться.

Что за идиотизм? Не тонется и не плывется?! Барахтаюсь, как котенок слепой в воде! Так, ну-ка ручки, ну-ка, ножки, поднатужились! Вот, уже лучше. Еще немного, и вот он, берег. Только бы дотянуть! Нужно просто думать о чем-нибудь хорошем, так время быстрее тянется, и настроение плыть помогает.

И дернул же меня черт в марте месяце топиться! Подумаешь, двойка! Подумаешь, родителей в школу! Ну, Бобрик идиот! Ну, с Жоркой ничего не получается! Ну, рожу я этого несчастного ребенка!!!

Не топиться же в ледяной воде, честное слово! Да я девушка молодая, крепкая – выдержу. И сочинение напишу, и сыночка рожу, и со своими мужиками разберусь! Зато впереди – целая жизнь! С кучей радостей. И дискотеки, и зоопарк с рыбками и птичками, и бабушкины пирожки. Точно! Как это я забыла, ведь бабушка нас с Егоркой на воскресенье приглашала к себе на дачу на пирожки с капустой и беляши! Сейчас бы хоть одненького горяченького беляшика съесть с чаем! Все бы на свете отдала!

Не киснуть! Сильней, сильней ручонками дергать, а то глядишь, и утонешь. А уже совсем не хочется. Держись, матушка! Будет и на твоей улице праздник! Не тонуть! Не тонуть! Не тонуть!!!

Вот дура надумала топиться! Бабушка бы с ума от горя сошла! Она бы точно этого позора не пережила. И горя тоже. Нет, все-таки бабушка меня больше всех любит. И Егорка. Он прямо тянется ко мне, как увидит. Не то, что некоторые!

Вот и до нужного течения добралась! Глядишь, и вправду выплыву. Эх, хоть бы тепла капельку. Холод аж до позвоночника пробирает. Держись, Алюня, держись! Еще немножко, и айда на дискотеку! Там и согреешься! «Нам бы только день продержаться, да ночь простоять». А там…

А там все будет по-другому. И на маму больше не буду обижаться.

Она ведь меня тоже любит по-своему. Придет домой уставшая, а мне поесть наутро обязательно приготовит. И покупает мне все в первую очередь. Самой новое пальто нужно, а вместо этого мне сапоги купила. И за тройки совсем не ругает. А Ромка… А что Ромка? Мать и в этом плане понять можно, она ведь еще женщина молодая, ей тоже мужика иметь под боком хочется. В конце концов, он не пьет, не ругается, ко мне особо не пристает. В общем, не самый плохой вариант.

Ног я уже совсем не чувствую, значит, мне конец! А как не хочется! Господи, где взять сил?!! Помоги, Господи! Прости, что вспоминаю о тебе в самый последний момент, но ведь вспоминаю! Не хочу умирать в расцвете сил! Не хочу! Не хочу! Не хочу!!!

Слава Богу, здесь же мелко совсем! Ноги уже до дна достают, а я все барахтаюсь. И чего, спрашивается, ору, как ненормальная? Вон рыбаков на том берегу перепугала. Сами хороши! Не от хорошей жизни человек в этой холодине плещется – понимать надо! А они рты пораззявили – кино, понимаешь, бесплатное! Фиг вам, кино! Кина не будет! Все, финита ля комедия! Я почти на берегу. Только бы сил хватило элементарно выбраться.

Фу, какая гадость вокруг! Грязь непролазная, палки, бутылки – тоже мне бережок. Ой, мамочка, на что это я рукой наткнулась! Крыса! Дохлая. Эк ее раздуло, видимо от воды. Неужели и меня бы в таком виде обнаружили?! Как это я не подумала? Нет, ни за что в другой раз топиться не буду! Не дождетесь! И вообще, ни о каких самоубийствах больше не буду думать! Клянусь всем самым дорогим на свете! Ты слышишь, Господи? Чтобы вот так, как эта крыса… Ни за что!

Теперь немножко отдохну, приду в себя и домой. Как бы с силами собраться – руки-ноги совсем не двигаются. Хорошо, что додумалась надеть старую куртку – выброшу – никто и не заметит. Долой куртку! Все равно вся мокрая – тепла не держит. И тяжелая – страсть!

Вот и все, живу. Живу. Живу! Люди, я живу!!! Господи, хорошо-то как!!! Живу! Я люблю тебя, жизнь! А раньше была дура-дурища! Никому не пожелаю такого. Живите, люди! Живите!!! Странно, ноги-руки не двигаются, а голосище – труба иерехонская. Люди даже на том берегу заволновались. Голос есть – жить буду – новая примета.

Теперь парочка упражнений для разогрева, как физрук учил. Тяжело в ученье – легко в бою! Вперед и с песней! На бегу еще быстрей разогреюсь. Ну, пошла, подруга, пошла! Вот так, потихонечку, полегонечку! С шага на бег, с бега на галоп – домой!

Вот моя деревня, вот мой дом родной! Кажется, что это уже сегодня было! Но что из того? Я жива и здорова, и все у меня замечательно! Теперь главное, чтоб на наших подподъездных старушек не напороться, интервью с пристрастием я точно не выдержу! Так, замечательно, нет никого! Рысью в подъезд! Там темно, там можно замаскироваться.

А вот и лифтик! Привет, солнце мое! Свободен и в полной боевой готовности! Вот оно, счастье! Ручками потопаем, ножками похлопаем – или наоборот – мозги никак не согреются. Пока доедем, в себя придем и даже согреемся. Раз-два! Раз-два! Вот уже все у нас шевелится, все действует! Красота! Жизнь – вещь однозначно замечательная! И как это я, дура, раньше этого не замечала?

Хорошо, что дверь оставила открытой – с ворами нынче напряженка, наш дом они явно игнорируют. Так и есть, все на месте, ни одна из ценностей не пропала. Теперь в ванную! В ванную! В ванную!!!

Что может быть лучше, чем горячая ванна? Ни-че-го! Это не просто комфорт – это настоящий земной рай! Кто не верит – может пройти моим путем. Маршрут несложный: дом – мост – мартовская купель – дом – ванна. Так бы и лежала день и ночь, а потом ночь и день. Но труба зовет! К приходу мамы нужно ликвидировать следы моего умопомрачения. За дело! Мир прекрасен!

Вот это рекорд! За час управилась! Сегодняшнее купание мне явно пошло на пользу. Чего бы еще совершить выдающегося? Может, картошечки пожарить? Сказано – сделано! Оказывается, в охотку и чистка картошки не напрягает. Может, еще салатика настругать? Нет, кулинарничать уже надоело. Мои сородичи и так удивятся! А я пока за «ЛаЖик» засяду, запишу свои переживания, так сказать, по горячим следам.

Смотри-ка, целый монолог получается! Клава не поверит! И не на пять страничек – почти в два раза больше! Потом исправлю ошибочки, благо компик у меня уменький, и нате Вам, пожалуйста! Домашнее сочинение! Длиннющий и весьма поучительный монолог. Монолог длиною в жизнь. Звучит красиво! Но не верно по сути. Скорее, монолог длиною в смерть. К счастью, в смерть не состоявшуюся.

[GREEN]

№ 4

Убийство по-деревенски


Проходили мы с мамой по кладбищу, остановились у свежей могилки соседки, поправили веночки, присели на скамейку отдохнуть.
-- Вот и отбегалась бабка Аксинья, да будет земля ей пухом, – промолвила мама и зачем-то перекрестилась. – Смерть, она всех равняет. Близехонько упокоились убийца и убиенный, на том свете друг друга простят…

Я кинула взгляд на соседний крест, покосившийся, прочерневший.

-- Мам, ты о чем? Дядя Игнат, говорят, в бане угорел, еще при Сталине.
-- Кто не знает, тот говорит, а кто знает, помалкивает, -- многозначительно заметила мамочка. И подумав, добавила: -- Быть может, одна я и знаю… Иначе, не сдобровать бы Аксинье, упекли бы ее в лагеря, а сироток по детским домам раскидали. Полвека я рот на замке держала…

Маму можно понять, держать рот на замке шестое десятилетие кряду никому из нас не по силам. Крестясь, оглядываясь, шепотом, поведала она мне тайну соседки.

Моей маме в пятьдесят втором семь лет исполнилось, события она помнит четко. Голодные, страшные годы, омытые слезами и потом вдов и сирот. В колхозе работали за трудодни, трудодни отоваривали продуктами, о деньгах и не помышляй, обвинят в саботаже, в непонимании курса партии. А непонятливых, сами знаете, куда отправляли ума набираться. Хлеба едва хватало на полуголодное существование.

Дядя Игнат вернулся с Японской в сорок девятом, когда американцы пару атомных бомбочек сбросили и споры о притязаниях на дальневосточные территории вмиг разрешили. Поначалу, Аксинья радовалась. Потом загрустила. Лиловые кровоточащие синяки уже не сходили с ее лица. Контуженный сосед бросался на жену и дочерей, с чем под руку попадется. Кочерга – значит с кочергой, топор – значит с топором. Женщина принимала удары, гнала девчонок из дома. До смертоубийсва не дошло, но мебель кормилец долгожданный всю в доме перерубил. И где-то добывал самогон, расплачивался картошкой и репой, надерганной в собственном огороде. Пытался на нашем участке провиантом разжиться. Но бабушка вышла с вилами:

-- Обидишь сирот – заколю.

Понял, поверил. С тех пор, границы, обозначенной повалившимся плетнем, не нарушал.

Лишь один только раз… В субботу… Никого поблизости не было, все на ферме да в поле работали. А маме моей, как младшенькой, поручили бани топить. Нашу баню, и баню Аксиньи. Семилетняя девочка в городе – дите несмышленое. В послевоенной деревне – ответственная работница, все домашние хлопоты на ней. Стояло жаркое лето, парить ей не велели, только воду нагреть. По утру, по прохладе, сунув в русскую печку, на красные угли, пшенную кашу с репкой да щи из щавеля, Машенька сбегала на колодец, раз десять. Крутила тяжелый ворот, наматывала бесконечную цепь, обливая холщовое платьишко, вынимала бадью, наполненную ледяной влагой. Ведра полагалось носить полными, не давая себе поблажки – подруги засмеют. Правда, подруги в деревне были старше ее лет на пять, довоенных годов рождения, но сильная, рослая девочка уступать никому не хотела.

Потом наколола дровишек, затопила обеи баньки, прижала железные дверцы совками, чтобы вдруг головешки не выскочили, и решила заняться прополкой. В избу не пошла -- на совочки надейся, да сам не плошай. За огнем глаз да глаз нужен: рот разинешь – деревня сгорит.

Длинный, сшитый на вырост подол обтягивал босые испачканные ноги. Когда он еще просохнет? Ни наклониться, ни присесть, всю грязь соберет. Мама вечером будет кричать: «Где мыла на тебя набрешься?» Девочка закатала платье повыше, завязала спереди узлом. Чистоплотно, функционально, ноги свободны. Крестьянские дети изящных поз не соблюдают, на коленках у грядки полдня не сопят. Внаклонку, бегом, скорее, сколько дел еще не переделано!

Вдруг резкий удар ткнул ребенка вперед, лицом в разрыхленную почву. Огромная ладонь уперлась в спину, надавила весом грузного, одуревшего мужика. Машенька закричала.

-- Молчи, сучья дочь, шею сверну, -- прохрипел зачумленный сосед. – Огурца для защитника Родины пожалели…

Его сильные, грубые пальцы полезли под платье, принялись раздвигать инстинктивно сведенные ноги.

-- Мама! Мама!
-- Молчи, говорю!

Он схватил ребенка за волосы, вжал личиком в землю. Она еще трепыхалась, еще надеялась убежать, как курочка после удара топора, но земля заполняла рот, и дышать стало нечем…

Вдруг все прекратилось. Давление ослабло, сосед охнул и свалился рядом. Девочка поднялась на четвереньки, жадно хватая воздух, отплевывая комочки. Рядом стояла Аксинья, в руках – тяжелое сучковатое полено.

-- А я-то домой бежала, как сердце чуяло, -- произнесла, с испугом рассматривая ребенка. Машенька поняла значение этого взгляда, ей стало стыдно.
-- Он с тобой ничего…? Ничего?
-- Ничего, тетя Ксеня.

Подумаешь, чуть не задушил. Чуть не считается.

-- Погодь, я сейчас подсоблю.

Женщина подхватила благоверного за подмышки, отволокла на свой участок, бросила в предбанник. Ее действия сопровождались ругательствами, придать которым нужную мощность и интонацию насильник уже не мог.

Вернулась, подняла дрожащую девочку на руки, отнесла в баньку, вымыла, платьице постирала. Все учила ее, умоляла:

-- Ты, доченька, никому ничего не рассказывай. Люди злые, им правду доверять нельзя, жениха хорошего не найдешь.

Маша сама понимала: нельзя никому рассказывать, застыдят.

-- Огурцы поломаны, мама будет ругаться.
-- А я ей скажу, моя порося к вам зашла, в грядке пошвырялась. Сейчас я рассаду свою подсажу, вот Шура поворчит и успокоится. Ты, дочка, на полке лежи, не вставай, а я грядку-то выправлю. Да печку не прикрывай – угли синие, угоришь. Погодь, пока стухнут.
-- Я знаю, тетя Ксеня.
-- Все ты знаешь, помощница, умница.., -- приговаривала соседка, наглаживая белесую головенку. А синие губы дрожали, и слова вылетали с заискиваньем, с заиканием. А взгляд… Тетя Ксеня упорно смотрела в подгнивающий темный угол, глаза на поруганного ребенка опустить боялась.
-- Ничего не рассказывай матери, договорились? А я тебе пряник медовый из города привезу. За баньку, за хлопоты.

За молчание – поняла Маша. Если я проболтаюсь, дядю Игната посадят в тюрьму. А тетя Ксеня его любит, жалеет.

Не в привычке крестьянских детишек устраивать в полдень сиесту. Но последовала реакция. Аксинья ушла, и девочка долго ревела, растирая соленые слезы костлявыми кулачками. А потом вдруг опомнилась: сосед совсем рядом, он может вернуться! Запоры в баньках изнутри не предусмотрены, сберегаться надо, скорее! Маша выглянула за дверь, голышом побежала по огороду. Опасливо глянула через плечо, опасаясь погони. Но предбанник Нагорных был пуст, и лишь кочерга, упертая в ручку, держала дверь помывочного отделения. «Тетя Ксеня поставила, чтоб тепло не ушло», -- промелькнула практичная мысль и тут же забылась.

Дома Маша закрыла все окна, заперла на защелку дверь, забилась под ватные одеяла, подрожала от неуемного холода, исходящего из нутров, и заснула внезапно, как утонула. Сон, глубокий и долгий – первейшее лекарство от нервов, каждый знает. Молодой организм не желал ни стрессов, ни комплексов, ни затяжной депрессии. Он лечился, как Бог предусматривал -- самовосстановлением.

Мать с братом вернулись под вечер и долго стучали в окна.

-- Что ты дрыхнешь средь бела дня? – накинулся четырнадцатилетний Федя на сестру. Он работал в колхозе комбайнером и считал себя главным в семье. Да и был им, по сути. – В доме душно, а баню выстудила! Забыла закрыть затворку!

Но Шура, взглянув в помятое личико дочери, со следами обильных слез, всполошилась:

-- Ты что, заболела? – И ладонь приложила к лобику: -- У тебя, вроде, жар?
-- Да, жар, -- согласилась Машутка, распаренная под одеялами. Не правду же сообщать. Она с аппетитом поела, напилась отваров из трав, и скоро заснула снова. Поутру, как обычно – за дело, мы долго болеть не приучены.

Вот только дела в этот день не заладились. За окном, в огороде Нагорных, собрались любопытные бабы.

-- Мы к утру от кумы возвратились, -- голосила лохматая Аксинья. И как будто рвала свои длинные, рано поседевшие волосы. – Дочки глянули в избу – папки нет, пошли по селу искать, может спит где в канаве, сердешный. А я в огород направилась, может здесь прикорнул. Добралась я до бани – а он на полу лежит, синий, скрюченный, окоченевший! О горе мне, горе горючее! Как жить без кормилица буду?! Кто ж детей неразумных подымет, в люди выведет?!
-- Как все мы живем, -- подала было голос соседка напротив. На нее зашипели, зашикали: чужое горе надо уважать, пусть Аксиньюшка сердце выплачет.

Машутка спряталась в занавеску, хватала каждое слово, от страха стучало под горлышком. У яблони, на тонком одеяле, лежал мертвец.

-- Разойдитесь, разойдитесь бабенки, доктора пропустите, -- приказал подходя участковый, однорукий Степан Валерьяныч. Сдернул белую кепку, подоткнул ее под культю, протер запотевшую лысину.

Докторица, худая, болезного вида, недавно присланная по распределению, издалека взглянула на покойного.

-- Судя по виду, -- повернулась она к Валерьянычу, -- смерть наступила в результате отравления угарным газом.
-- Экая ты поспешая, -- недовольно проворчал участковый, -- ты шишку у него на затылке видишь? От удара он мог представиться?

Врач, как послушная школьница, потрогала в области гематомы.

-- Не мог, определенно. Кости черепа не проломлены.

На этом «медэкспертиза» закончилась. Никому не пришло на разум тело разоблачить, осмотреть на наличие прочих повреждений, возможно, смертельных. Под уважительный шепоток собравшихся, докторица выписала вдове заключение о смерти супруга, а Степан Валерьянычу подписала протокол.

-- Ох, не нравится мне это дело, -- задумчиво, с нарастающими нотками угрозы, проворчал представитель закона, неспешно обходя труп. – Ты, Аксинья, зачем вчера баню топила, если мыться к куме собралась?
-- Так я ведь.., я не собиралась. Ко мне ее дочка, Лизка, на ферму прибёгла. Сказала, мать кличет нас всех, на блины. Павлика своего покойного задумала помянуть, восемь лет, как похоронка пришла. Помянули мы Павлика, вымылись, а как утром домой пришли… О, соколик мой ясный, голубок белокрылый! – тетя Ксения сбилась на рев.
-- Проверим, проверим… -- неопределенно пообещал участковый. Вероятно, про цвет оперения. -- А мужа свого, Аксинья, почему ты к куме не позвала?
-- А причину эту ты знаешь, -- перешла в наступленье соседка. – Игнату что свадьба, что похороны, напьется и лезет морды бить. Один вечер без него отдохнули.
-- Положим… Ты, значит, с утра коров подоила, и баню пошла топить. А когда прикрывала заслонку, на угли смотрела?
-- Так я ж ее не прикрыла, -- сквозь слезы вещала женщина, -- Малой моей, Аньке, пять соток велели полоть. Где ж дитю с этой нормой управиться? Я Аньке своей помогала, а потом на вечернюю дойку…
-- И баню она не топила, -- раздался голос Чубанихи, известной правдолюбки. – Им Машка всегда Шурки Полозовой баню субботами топит. Она и закрыла заслонку, с нее и спрос.
-- Ах ты лягва пупырчатая! -- заревела волчицею Шура. Она выскочила к товарке, ухватила ее за плечи, затрясла, заорала истошно: – Крайнюю обозначила?! Дите мое хочешь в лагерь для малолетних преступников сдать?

Удар -- Чубаниха упала, ухватившись за длинный нос. Маша пискнула, спряталась за подоконник, никогда она мать свою в гневе не видела.

-- А тебе, Валерьяныч, я вот что скажу, -- Шура двинулась к участковому, пальцы сжатые, брови насуплены, -- засадить кого-нибудь вздумал, перед начальством выслужиться? Не получится, на сей раз. Машка бани топила, не спорю, а потом в лихоманке свалилась. Мы явились в восьмом часу, заслонка открыта, баня выстужена, дите в бессознании бредит. Не успела она скутать баньки! А Игнат, дурачек бесбашенный, помыться спьяну надумал, да заслонку сам и прикрыл. Больше некому! Его и спрашивай!
-- Помыться? – Степан Валерьянович вопросительно поднял брови. И еще раз взглянул на покойного, как будто ответа ждал. Бабью драку в своем присутствии участковый решил игнорировать. – Не похоже, чтоб он раздевался.
-- А он не успел, -- решительно вставил Федя звонким мальчишеским голосом, прикрывая собою мать. – Пьяный был, люди видели, как по улице шел, мотался, матерщину горланил. Заслонку плечом задел, она и сдвинулась. Поскользнулся, об лавку треснулся, сознание потерял. А дверь за собой закрыл, угарный газ наполнил помещение. Вот и труп получился, все сходится.

Гематома и труп наличествовали, газ выветривался, теория юного сыщика подтверждалась на сто процентов. Еще пару раз промокнув лысину, участковый был вынужден признать ее состоятельность. На этом «расследование» закончилось.

Но Машенька призадумалась. Конечно, сосед мог очухаться и мог вдруг решить помыться. Он мог неосторожно пройти у печки. Мог спьяну опять заснуть. Но он никак бы не смог кочергой припереть дверь снаружи.

Кто кочергу поставил, тот и газ напустил. Тот Игната, еще живого, бормочащего проклятия, в помывочную вволок, на пол бросил. Днем это все случилось, когда девочка в бане плакала, позже угли затухли. Аксинья, рядом была... А утром, послала девчонок искать папаню по улицам, сама кочергу припрятала…

Четыре сильные женщины подхватили одеяло за углы, понесли горемычного в баньку, на последнее обмывание. Селянки начали расходиться, совали вдове малые рублики, складывались на жалкие похороны. Шура вызвалась помогать по-соседски, направилась в избу к Нагорным. Повинуясь нахлынувшему любопытству, Маша выскользнула из дома, побежала за матерью.

В большой горнице на два окна, куда решили ставить домовину, девочки собирали свои постели, уносили на сеновал. И каждая вынимала из-под подушки увесистое полено.

-- Папаня дрался ночами, -- пояснила старшая, Рита, старательно пряча взгляд. Глаза сухие, озабоченные, ни слезиночки в них не светится. И Машенька поняла, с не свойственной ее возрасту пронзительной жаловливостью: не только дрался. И страх, еще не выветренный из углов девичьей спаленки, физически ощутила, извечный женский страх перед насильником. Насилие на деревне – не только душевная травма. Оно еще и пятно, позорное, не смываемое.

Никогда она слова не скажет о сраме, что вдруг ей открылся. Никогда не предаст девчонок, будут у них хорошие женихи. И тетю Аксинью не выдаст.

-- А ты что здесь делаешь? – Аксинья стояла на пороге. И пристально, со значеньем смотрела на девочку единственным глазом. Второй, распухший, зеленый, откроется очень не скоро. – Марш домой. У тебя малярия, три дня в постели лежать полагается.
-- Я маму искала.
-- Придет твоя мама. А будешь шастать по дворам, докторица в город увезет, уколами заколет.

Намек был понятен. Забитая женщина (убийца, по факту) просила ребенка ей подыграть, просила изобразить больную, чтоб люди лишнего не болтали, чтоб факты сходились с показаньями свидетелей. Машенька так и сделала. Пила противную хину, хныкала для приличия, играла в кровати тряпичными куклами и много-много спала. На третий день соседа схоронили.

Отведя поминки, Аксинья явилась к Полозовым:

-- Ваша Маня на обед не ходила, вот ей от меня, пусть Игната помянет.

И в постель подала глубокую миску, наполненную вкуснятиной: пироги ржаные с морквой, леденцы, комочек кутьи, моченые яблоки антоновки -- запасы прошлого года, и большой тульский пряник, из города. Загрубелая от тяжелых работ ладонь тронула детские волосы. Две женщины обменялись понимающими взглядами. И ни одна из них за половину века не подвела другую…

[GREEN]

№ 5

Крест


Роман грустил. Послезавтра у дочки последний звонок, который пройдет все-таки без него, хотя три недели назад, с момента, как он приехал на заработки, не было ни капли сомнения в том, что разделит с семьей и радость и грусть прощального звонка их красавицы и умницы Лены. И был так уверен в этом, что, когда вдруг оказалось, что к данному сроку работу не завершить, сильно расстроился. И работа не кипела в руках, как обычно, а двигалась размеренно. Роман задумывался, полностью забывал о высоте и в рассеянности вчера два раза ошибся в разметке шашечек, отчего пришлось их переделывать. А все потому, что мысленно был дома, в последний раз смотрел на дочку в школьном платьице, с бантом в таких же смолянисто-черных густых волосах, как и у него. Столько лет Роман мечтал о том, чтобы увидеть этот ее последний шаг по территории детства, столько мечтал – и пропустил. И получалось, что тело его заканчивало работу в Подмосковье, а душа летела домой на Украину. Такой вот разлад случился в Романе и не давал ни минутки покоя. «Домой! - сигнализировала душа телу, и ничего с этим поделать было нельзя. - Домой!»

Тем не менее, к ночи он все же успел покрыть купол. И, отправься с самого утра на Киевский вокзал, – еще бы попал, что называется, с поезда на бал, но батюшка, которому позвонил загодя с просьбой о том, чтобы крест установили без него, отказал.

- Нет, Роман, - сказал он, - ты уж доведи дело до конца и поезжай себе спокойно.
- Да ведь я и так уже все сделал, а крест, с краном, любой мужик поставит. Главное-то я сделал, - повторил Роман и, уповая на общеизвестную доброту отца Алексея и хорошие личные отношение, с просительной интонацией в голосе мягко и проникновенно проговорил: - батюшка, последний звонок у дочки, это же единственный раз в жизни, больше не повторится никогда. Ну, отпусти, Христа ради. Работа сделана, а когда кран будет?! И что мне… сидеть ждать???
- Я все понимаю, - так же мягко и проникновенно ответил батюшка, - последний звонок – это, конечно, причина значимая, но и ты меня пойми: с кем я буду крест ставить? Мужиков-то нормальных в деревне нет. И что мне?! Бегать искать?! Ты уж доделай, Христа ради, а потом и езжай со спокойной душой.

В общем, никакие уговоры не помогли, да Роман особо и не уговаривал: и сам чувствовал батюшкину правоту, к тому же провести такую большую работу - покрыть церковь медью – и не завершить последний, технически самый простой, но самый значимый штрих – не то! Нет конца – нет и делу венца: не будет удовлетворения, а после станет грызть раскаяние в собственной слабости.

Однако все бы оно ничего, только ни на следующий день, ни в пятницу, кран не приехал. Хуже всего была неопределенность, потому что найти машину с достаточным выносом стрелы оказалось непросто. У организации, с которой была договоренность, случился какой-то аврал, а там два дня выходных, и еще неясно, получится ли даже в понедельник.

Роман грустил. «Домой!» - рвалась душа». А вместо этого следовало томиться от скуки в чужой деревне, да еще неизвестно сколько.

И тут кстати прихожане церкви Аркадий Иванович с Еленой Ивановной пригласили вечером в баню. В прошлый приезд, в марте, Роман мылся у них каждую неделю, а в этот раз – впервые (обходился обычным мытьем головы из ковшика прямо на улице).

В баню взял с собой Андрея. Тот был москвичом, мотаться каждый день домой за девяносто километров, понятное дело, не имело смысла, и потому четвертую неделю обитал там же, где и работал, - в новом церковном доме, выбираясь к семье на субботу-воскресенье.

- А Аркадий Иванович сказал, что парилка остыла. Тут еще парься да парься, - Роман довольно покряхтывал на полке, пока Андрей на совесть охаживал его березовым веником. Переведя дух, он попросил: - Андрюшка, плескани-ка, пожалуйста, еще; только не залей, а то камни уже остывают.

Тот шутливо рассмеялся:

- Есть, товалися командила, - белые клубы потяжелевшего из-за остывания камней пара медленно поднялись над каминкой.
- Ух, хорошо! – оба принялись растираться, стряхивая побежавший по телу пот.

После второго захода, усталые, обмякшие, развалились на мягких дерматиновых стульях.

- Эх, завтра с утра домой. Закончил я, Рома, сегодня всю работу. Получу деньги – и свободен. По детям соскучился, - лениво растягивая слова от приятного утомления, проговорил Андрей - куда девалась присущая ему энергия в разговоре и движениях. – Ну а у тебя как с краном?
- Да как! – легкое раздражение прозвучало в обычно приветливом голосе Романа, и он рассказал все как есть.

Между ними как-то само собой установились дружеские отношения, оба любили пошутить, посмеяться. Роман радовался про себя, что кацап, то есть Андрей, по-украински шебутной и шустрый, а Андрей, в свою очередь, удивлялся, что встретился же ему такой же простой и бесхитростный, как и русские, хохол. И оба радовались, что нет никакой разницы между кацапом и хохлом, будто всю жизнь провели вместе, подхватывая с полуслова шутки друг друга.

- В общем, так, Рома, - Андрей зачем-то взял веник, стукнул себя по ногам и снова положил, - не боги горшки обжигают. Завтра что-нибудь придумаем. Деньги на кран батюшка дает? Или это помощь организации?
- Да - батюшка, с этим проблем нет.
- Тогда найдем завтра тебе кран. Не верю я, чтобы в наше время да с деньгами нельзя чего-то найти. С утра…
- Так завтра же суббота, тебе домой надо ехать.

Несмотря на предвкушение скорой встречи с семьей, к Андрею пришло твердое понимание того, что он обязан помочь этому полюбившемуся ему хохлу, обязан – и точка!

- Ничего, что суббота. Найдем! До вечера можешь на меня рассчитывать – уверенно ответил он, подметив, как радостно загорелись глаза Романа.

Когда возвращались домой, деревня уже спала мертвым сном – ни звука, ни проблеска света. Не спалось, наверное, одному лишь Шкиперу: терзала душу прилипшая банным листом мысль, зачем она вся эта жизнь и существует ли вообще на самом деле Бог. В короткие промежутки, когда мысль эта отставала, вспоминалось далекое прошлое, и становилось тоскливо оттого, что лучше уже никогда не будет и что впереди теперь только унылый спуск к черной финишной ленточке. Он вытер испарину со лба. Даже стены, показалось, и те вроде как сдвинулись, а потолок навис над головой. Душно! Шкипер поспешно набросил куртку и вышел на улицу.

И в то время как прислушивался он к монотонному стрекотанию сверчков, внезапно зацепило его неприятное открытие: перестало оно его затрагивать, это самое стрекотание, как бывало когда-то; и со щемящей грустью отметил, что ничем новым удивить его уже невозможно, да, впрочем, и незачем. «А жизнь такая скука, что хоть ложись да помирай», – услышал он свой собственный приглушенный голос и оглянулся: не видит ли кто из соседей, как он стал разговаривать сам с собой, - все спали. Да вот хоть прямо сейчас помирай, если бы только не было страшно. Есть там что-то или совсем ничегошеньки нет – вот он извечный вопрос, на который никто не может дать такой же исчерпывающе точный ответ, как то, что дважды два – четыре. Никто не ответил! И никто оттуда не приходил, чтобы подтвердить. А с другой стороны, попробуй поверь, что весь этот мир (Шкипер огляделся вокруг) сам появился, без Бога. Вот попробуй, сумей… если сможешь. Но опять же – как-таки поверить, что может существовать ум, чтобы мог вместить в себя план такого мироздания, триллиарды триллиардов формул и чисел, триллиарды триллиардов рассмотренных вариантов решения задач, к тому же еще когда и вовсе непонятно даже каких задач. Это ж надо! Придумать ТАКОЕ из полной пустоты, без того, чтобы с чем-то сравнить. Вот уж точно как в сказке: поди туда, не знаю куда; найди то, не знаю что. Вот и получается теперь у меня, что и в Бога не могу поверить до самого конца, и вовсе не верить - тоже не складывается. Вот она – дилемма», - искривился он в ироничной усмешке.

В соседней деревне громко лаяли потревоженные собаки. Шкипер долго смотрел в ту сторону, словно мог в кромешной темноте высмотреть причину их лая. Так ничего и не высмотрев, запрокинул голову - непривычно низко висел в эту ночь хрупкий серпик новой, совсем не дававшей света луны. Пусто и одиноко. И вдруг, словно какой-то тумблер переключился у него в голове, обрубивший надоевшие думы, - в фокусе его зрения возникло небо. Оно и прежде никуда не исчезало и висело над ним, но как-то само по себе, без его участия, а тут вдруг явилось совсем иначе - зримее, роднее; и стало ему оттого легко, как давно уже не случалось.

Множество мерцающих звездных точек оживляло иссиня-черную мглу наверху, призывая к себе, и, прочувствовав этот призыв, Шкипер пожалел, что никогда в детстве не мечтал стать космонавтом. И если прежде не мечтал, то уже и не мог услышать этого зова, который теперь не столько воспринимал, сколько предчувствовал, поддавшись чарам необычного звездного вечера. Небо звало, звучало по всему небесному простору, словно невидимые ангелы слегка касались леденистых звездных струн теплыми руками. Шкипер знал, что это и для него звучит, спускаясь сверху на спящую землю, вечная, космическая песня, полноценно воспринимаемая одной лишь беззаботной юностью; но кроме данного знания не имелось в нем уже более ничего, что могло преодолеть заскорузлость приобретенных жизнью сорока девяти лет и донести мелодию звездной песни до его слуха.

И, тем не менее, в охватившем его счастливом оцепенении острее воспринимался каждый звук – и стрекочущего сверчка, и шуршащего неподалеку неосторожного крота, и даже противный писк отчего-то бодрствовавшего в столь поздний час бестолкового комара. Только теперь заметил он, что даже темнота кажется мягкой. Хорошо! И тут со стороны трассы прозвучали голоса и разрушили редкостно благодушное настроение. Правда, несмотря на их досадную несвоевременность, они показались ему как никогда родными, потому что все же вернули в привычный мир, в котором не нужно было напрягаться, в мир, в котором все было простым и понятным – без этой навечно, казалось бы, позабытой дрожи в душе и изнуряющих сложностью мыслей.

В это время могли идти только свои, и Шкипер спокойно повернулся навстречу. Спустя минуту он пожалел, что не ушел раньше, оказавшись перед возвращавшимися из бани друзьями.

Ни тот, ни другой Шкиперу не нравились - не вписывались в его рамки толковости, мужицкой обстоятельности: слишком шумные, по любому пустяку смеются – несерьезные; одним словом - взрослые дети. Да и вера их казалась ему показной. Зачем ходить в церковь, когда главное – вера в душе, в ней-то вот как раз и заключается истинный храм, а не в этих свечах, умиленных взорах и посещении служб. А то в церковь ходят, а толку никакого: грешат ничуть не меньше прочих и ничем особенным не отличаются, и водку тоже пьют. Что тогда толку от этого кадильного дома, если он не делает людей лучше? Душа – вот главный храм, его и надо украшать. «А эти… - Шкипер давно махнул про себя на них рукой, - церковники, много дыма без огня», - и здоровался при встрече натянуто, общался лишь по нужде, причем Романа не замечал демонстративно.

Роман был физико-техником по образованию, но работать по специальности не сложилось: сразу после университета подался на рынок торговать тряпками, да так и пошло-поехало: чем бы ни зарабатывал на жизнь, только не по специальности.

Порой он поражал Шкипера неожиданной, глубокой мыслью. На самом донышке шкиперской души, там, куда он не хотел заглядывать, екало: «А ведь я никогда бы до этого не додумался». Но тут же другая мысль ожесточала его: «А, выеживается! Себя хочет показать: мол, не лыком шит, что кровельщик по случаю, а по уму повыше будет. Ну-ну, - усмехался про себя Шкипер и с показной проницательностью, доставшейся ему в наследство от предков-крестьян, прищуривался (мели, мол, Емеля, - нас не проведешь) и окидывал взглядом Романа, - а сам-то кровельщик ты и есть – и ничего более, хоть и выеживаешься».

Вот и недавно Роман корчил из себя мудреца: человека, понимаете ли, не стоит торопиться осуждать, потому что он и сам не рад своим недостаткам и слабостям и хотел бы и вовсе их не иметь, да вот в том-то и загвоздка, что не может. Алгоритм поступков и действий, заложенный в него генетически и воспитанием, изменить самостоятельно не под силу; и только Бог может освободить от бесконечного бега по кругу. Алгоритм… потом еще приплел какой-то интеграл, линейную систему, матрицу. Выеживается, образованность напоказ выставляет: вот, мол, я какой умный. «Демагог хренов!» - выругался про себя Шкипер и в итоге стал цепляться за слова, а Роман увлекся, загорелся, отбивая наскоки да свою правоту пытаясь доказать. Заспорили, наговорили друг другу колкостей и разбежались с саднящей душу обидой.

Неделю не виделись, поостыли, и как-то Шкипер, зайдя в церковный дом в поисках завхоза Михалыча – надо было выпросить ненадолго сварочный, – столкнулся с Андреем и Романом. Заговорили как ни в чем не бывало. И как ни берегся Шкипер, а не смог устоять перед раздражением. Стоило ему обмолвиться, что миллиардер Прохоров выскочка, что случай, дескать, ему подвернулся наверх подняться, как Роман опять в пику ему заспорил, заговорил так, будто лектор со студентом:

- Понятное дело, что случай. Между прочим, вся жизнь череда случаев. Однако кто-то приближает свой счастливый случай, идет к нему, а кто-то – нет. И вся-то разница между теми, кого ты называешь счастливчиками, баловнями судьбы и прочими. Ничего в этом мире не происходит просто так, у каждого свой шанс случается, но не все им пользуются. То мимо пройдут, то назад отступят, то просто не дойдут. Так что не все так случайно в этом самом случае.

Шкипер не соглашался, но Роман упрямо зацепился за свою правоту и не хотел отступать. «Упрямый, как бык», - опустил глаза Шкипер, пряча снисходительную усмешку. А когда уже в ответ на оброненную им фразу о том, что история представляет собой не более чем всего лишь заурядную летопись человеческого бытия, Роман в очередной раз заумничал перед ним, то Шкипер решил больше не разговаривать с таким идиотом и, сухо попрощавшись, поспешил восвояси. Да и что тут говорить, если у человека горе от ума: раздует из мухи слона. Никаких сомнений, что такое Роман мог выдумать лишь в противовес ему: «История представляет собой процесс самопознания человечества, в котором оно должно пройти определенный этап ради главного знания - в какую бездну ведет всякая индивидуальность без Бога. Познать - и добровольно, как освобождение от собственной мерзости, с благодарностью подчинить свою волю Творцу, единственно могущему удержать человека от падения. Не будь первого пришествия Христа, мир уже скрежетал бы зубами от ненависти и порожденной ей боли». Умник! Что тут сочинять всякие теории? Жить надо – и весь сказ, чем пустым словоблудием заниматься.

Опять заспорили крепко и разошлись со скрытой обидой; и лишь хмуро здоровались при встрече, проходя мимо. Да и с Андреем тоже холодок в отношениях появился, потому что тот всегда поддакивал Роману. И опять же все про Бога втолковывать лезет, как будто без чужих подсказок не разобраться что к чему.

Понятно, и Роман с Андреем также относились к Шкиперу без особой любви. Да ведь и не случайно того так прозвали - Шкипер! К прозвищу располагал и сам облик бывшего цехового мастера кондитерской фабрики: аккуратная коротко стриженная бородка, проницательный взгляд из-под кустистых бровей и степенная важность в движениях, к тому же (что самое главное) все знали, что в прошлом Шкипер служил срочную в Морфлоте.

Столкнувшись в темноте лоб в лоб, Шкиперу пришлось поздороваться, те тоже ответили. Ради приличия обмолвились несколькими общими фразами и разошлись. Причем Шкипер, как обычно, обращался при разговоре только к Андрею.

- И чего он так тебя не любит? – недоумевал после по дороге Андрей.
- Да я и сам не пойму… вообще не понимаю.

Андрей развел руками:

- Да чего тут понимать, завидует он тебе.

Роман потер глаза ладонью и громко зевнул:

- А чему завидовать-то?
- Ну, Шкипер себя самым умным считает - первый мудрец на деревне, а у тебя и язык лучше подвешен, и вообще… А между прочим, дед у него в этой церкви священником служил, репрессировали его… расстреляли.

Андрей долго не мог уснуть: все думал, как изловчиться, чтобы поднять крест вовсе без крана - самим. Так и уснул. Ночью приснилось, как вместе с Романом устанавливает крест вручную – без техники. Тут же открыв глаза, он не мог вспомнить устройство конструкции. В общих чертах представлял, но то, что во сне казалось инженерной удачей, теперь таким уже не воспринималось. И все же главное запомнилось, и в половине восьмого утра Андрей с торжествующим видом будил Романа:

- Вставай! Хватит дрыхнуть! Поставим сегодня крест. Точно поставим. Я придумал как.

Воодушевленный обнадеживающим известием, Роман сразу же поднялся, быстро оделся и вымылся. Но, услышав план, в котором Андрей предлагал закрепить саморезами на настиле конструкцию из одной высокой вертикально стоящей доски с широким выпилом в верхней части, Роман посмурнел и сказал:

- Нет, так не пойдет. А вдруг крест набок пойдет? Завалится сразу – не успеешь ничего сделать: двести килограммов не шутка. Если поведет, сразу рухнет.
- Так мы же подопрем с четырех сторон.
- Нет, Андрюха, я же тебе говорю - двести килограммов. Настил маленький, опоры не хватит: подпорки-то ведь некуда ставить.

Андрей сдаваться не собирался: был уверен, что не может не получиться, потому как дело-то правое. Впрочем, и Роман готов был хвататься за любое дельное предложение. В итоге решили идти благословляться к батюшке. Тот, с присущей ему открытой, располагающей к себе улыбкой выслушав предложение Андрея, подумал, подумал и уже с серьезным видом сказал:

- А что? Идея правильная. Подумайте. Может, что и придумаете.

Присев на лавочке у дома, стали совещаться. Через некоторое время Роман, расстроившись, перебил:

- Нет, Андрюшка, ты уж меня извини, хватит попусту говорить: без крана никак. Придется ждать понедельника.

Вид удрученного Романа побуждал Андрея к действию, хотя он и без этого все равно не мог примириться с неудачей.

- Да послушай же! - нетерпеливо воскликнул он. - Главное – перекладина, через которую будем поднимать. А что, если ее на лесах закрепить из труб?

Роман сосредоточенно потер лоб крупной толстопальцей ладонью.

- Нет, ничего не выйдет. Во-первых, у нас труб почти не осталось, а во-вторых, самих крепежей с болтами нет. А хотя… стой!… - Роман задумался и неожиданно смягчился, - Может, и правда попробуем. Трубы снимем с лесов на колокольне, а еще возле гаража есть. Пойдем поглядим.

Андрей не стал дожидаться и убежал на поиски в гараж. Неожиданно нашлись и доски, и крепежи с болтами. Тем не менее сомнения продолжали возвращаться к Роману.

- Все равно кран понадобится, - произносил он с озабоченным видом, пока складывали все необходимое у лебедки.
- Типун тебе на язык. Глаза боятся, а руки делают, - оставался непоколебимым в Андрей, и в конце концов его уверенность передалась и Роману.

Шел уже четвертый час, когда все, наконец, было готово к подъему креста. Теперь при виде получившейся обычной высокой перекладины они уже сами удивлялись тому, что столько было с утра размышлений, опасений, столько работы – и все ради такой простой конструкции. А ларчик, выходит, просто открывался.

- Ну что, пошли людей искать? – предложил Андрей.
- Пошли! – Роман поспешил к калитке, по пути продолжая свою старую песню: - Если только найдем кого-нибудь сейчас.
- Не боись, куда мы денемся.

Андрей метался по деревне: не было мужиков, хоть тресни, - одни деды. Убежала молодежь в Москву, а оставшиеся жить в деревне находились, видимо, на смене в той же столице (большинство трудилось охранниками посуточно). Как он обрадовался проезжавшим мимо на велосипеде двоим крепким парням лет двадцати. И как вознеслась воспрянувшей надеждой душа, так и разом опустилась: отказались - высоты боятся. Оно и понятно: у самого в первый раз поджилки тряслись. Леса ходят при каждом шаге; и кажется, что это не они, а купол раскачивается, особенно когда ветер усилится, – вот-вот обломится у основания и рухнет всей тяжестью на крышу и, скатившись по ней, уже на землю. Страшно! А еще и потому, что нет здесь, в отличие от нижних ярусов, никакого ограждения. Оступишься – и полетишь на верную смерть. Крыша крутая - даже если сразу же об нее не расшибешься и останется сила боль преодолеть, - все равно не зацепишься, скатишься. Страшно!

Роман прежде просил изредка помочь то с разметкой, то сдвинуть леса. И Андрей, пообвыкся, посмелее стал, и уже перестало тянуть, пугая, шагнуть в пустоту.

- Слушай, Ромка, - вспомнил он, воодушевившись, - давай узбеков позовем. Они внизу тянуть будут за веревку – там безопасно.

Узбеки согласились без лишних разговоров. Шерзот уже давно стал в округе своим – почти русским; Шурик или Шерзотик - кому как нравится. И даже приехавший к нему на подмогу отец, Халмурат, хотя и смотрел на высокий купол с явным страхом, а не спасовал, поплелся на негнущихся ногах вслед за сыном.

- Халмурат, ты не бойся, - успокаивал его по пути Андрей, – я тебе пояс монтажный дам. Прицепим к лесам – безопасно будет.

Услышав о страховке, пожилой узбек выпрямился, пошел уверенней.

Роман, шедший чуть сзади, догнал Андрея.

- Слушай, Андрюха, - чуть надтреснуто прозвучал его голос. Весь вид Романа: и ссутулившаяся фигура, и сосредоточенно-серьезное выражение ввалившихся глаз, и глубокая складка от переносицы – выдавали сильное переживание. – Надо еще кого-то на подмогу взять… покрепче.
- Не боись, Ромыч, поставим мы твой крест… ой, что я говорю, наш крест,- поправился Андрей.

Роман, заметив, как неестественно радостно, будто у подвыпившего, блестят его глаза, как он по-мальчишески нестепенно шагает, как с трудом сдерживает шаг, размахивая длинными тонкокостными руками, болтающимися в большой не по размеру фуфайке, отвернулся в сторону, подавляя вздох легкого раздражения: «Пацан! Сорокалетний пацан! Такое легкомыслие…»

А «пацан» продолжал твердить свое заклинание: «Не боись, поставим!»

«Ага, легко сказать. А двести килограммов – это кто-нибудь считал? А если перекладины согнутся? Да хотя нет – не могут, выдержат», - боролся с сомнениями Роман. Глядя на лихорадочную радость уверенного в исходе предстоящего дела Андрея, подумалось: «А может, так и надо относиться к делу? Не изводить себя, а быть немного самоуверенным пофигистом. А… будь что будет!» И как только Роман так решил, то тут же прекратил изнурять себя прокручиванием картины, как станут они разворачивать тяжеленный крест на шатающихся подмостях, узким кругом окружавших сверкавший на солнце оранжево-красный купол. «Бог не оставит», - разрешились разом все сомнения.

Возле церкви, заглядывая внутрь на венчавшуюся немолодую уже пару, стоял Шкипер – рослый, сильный мужик. Андрей с Романом знали, что он в деревне, но избегали обращаться к нему за помощью. И уж никак не ожидали, что могут столкнуться с ним возле храма, о котором тот говорил как о пережитке. И вдруг Андрей, не предполагая этого секунду назад, воскликнул:

- Шкипер, поможешь крест поставить?
- Пошли! – также неожиданно и без привычных расспросов и недовольных взглядов чересчур серьезного толкового мужика ответил тот.

Андрей с Романом переглянулись – ничего себе! Три дня тому назад Шкипер отказался помогать им перекладывать крест с помостьев на два тонких козлика, чтобы Роман мог очистить его от старой краски и открыть закрашенную позолоту медной обивки. Сказал, что он мужик серьезный и без крана на авантюры подписываться не станет. И все то время, что они медленно, с большой осторожностью, выполняли эту ответственную работу вместе со случайным помощником – молодым незнакомым парнем из этой же деревни, Шкипер хмуро глядел на них снизу. Козлики шатались, и Андрей боялся, как бы они не опрокинулись под крестом, но под его тяжестью козлики разом застыли как намертво прибитые.

А теперь крест почему-то показался ощутимо легче. Спокойно, без прошлой слабости в коленках, сняли его с козликов, развернули лицом к перекладине и аккуратно положили на доски. В эйфории от сознания того, что в его жизни происходит событие, которого у подавляющего большинства никогда не случится, а ему вот нежданно-негаданно села на плечо синяя птица, совершенно вылетел из головы раскачивающийся из стороны в сторону широкий купол, пропал парализующий разум страх пустоты за спиной; горизонт не гипнотизировал, побуждая шагнуть вниз и, распластав руки-крылья, понестись вдаль на воздушном потоке. Все исчезло. Все. И в целом мире остались только они трое подле креста. Да еще помнилось о присутствии на нижнем, сравнительно безопасном ярусе двух узбеков (стояли, конечно же, с вытянувшимися от напряженного ожидания лицами – когда же будет главная, долгожданная, команда «тянуть!»?).

- Вира! – поднял вверх руку Роман.

Веревка заскользила по перекладине и, разрушая опасения Романа, крест спокойно приподнялся над настилом. Андрей с Романом, не веря собственным глазам, восторженно переглянулись, гася улыбки, словно преждевременной радостью боялись спугнуть осторожную удачу.

Крест поднимался (наводившие ужас двести неподъемных килограммов!), медленно восходил в небо – величественный, строгий, неожиданно легкий. Шкипер внизу возбужденно восклицал:

- Еще?
- Давай, давай! Вира! – Роман с Андреем натужно кряхтели, поддавая крест снизу плечом.

Наконец он поднялся на нужную высоту, и оба стали направлять остов в паз. Крест вошел.

- Майна! Майна помалу! – закричали Андрей с Романом, раскачивая крест в разные стороны, чтобы тот вошел в гнездо до конца. Крест садился туго, глухо и недовольно скрипя в ответ на такое бесцеремонное обращение. Но все равно опускался. И вдруг замер. На две трети осевший в гнезде, более не поддавался.
- Все, придется кран ждать, - упавшим голосом прошептал Роман.

«Неужто и в самом деле? – первое за день сомнение настигло Андрея? В тот же миг он с ожесточением стал трясти массивный крест.

- Да не может такого быть! Все равно поставим! – стиснул зубы Андрей и громко крикнул вниз: - ослабьте веревку!

Роман глядел недоверчиво и молчал. Андрей натужился, изо всех сил, какие остались, раскачивая из в стороны в сторону крест и одновременно надавливая на нижнюю перекладину. Из-под медной обивки посыпалась сухая ржа.

- Не даст, - вымолвил, наконец, Роман, пытаясь прикрыть от падавшей ржи боковые бороздки паза. – Сейчас забьет гнездо, и места не хватит.

Наступил черед помалкивать Андрею. Он не желал поверить, что столько труда с раннего утра напрасны и что его уверенность превращается в самоуверенность. Не желал и с молитвой «Господи, помоги!» продолжал попытки, выдыхаясь от перенапряжения. И вдруг, словно сжалившись над ним, крест стал медленно, сантиметр за сантиметром проседать.

Глаза Романа снова загорелись надеждой.

- Пошел… пошел…- кинулся он помогать Андрею.

Все были счастливы, даже узбеки, и, пока Андрей снимал с Халмурата монтажный пояс, смеялись во весь рот, осознавая, что приняли участие в очень важном для русских деле.

- А говорили – кран! Без крана никуда! – благодарно хлопал по плечам узбеков Андрей. – А у нас свой кран – «Ташкент-2». – И даже обычно сдержанный Шкипер рассмеялся вместе со всеми.

Сверху упала какая-то тень. Андрей задрал голову: наверху, возле креста, зачем-то наклонился, что-то там возясь, Роман, но что он делал - было непонятно: закрывали леса. Затем Роман подошел к краю и позвал:

- Шкипер, Андрюха, давайте наверх, самое главное надо сделать. Халмурат, Шерзотик, а вы можете спускаться. Я потом подойду к вам, с меня магарыч.
- Да ты что, - замахали узбеки руками, - какой еще магарыч! Мы тебе так помогли. У тебя свой Бог, у меня – свой, а помогать надо.

Андрей недоумевал, что же еще самого важного они не сделали, и поразился, когда услышал, что надо приложиться ко кресту. «Самое главное - приложиться ко кресту??? Да я едва ли не каждое воскресенье прикладываюсь. Понятно, что дело душеспасительное, но ведь обычное. Вот крест поставить – это да!»

Шкипер же вообще сказал, что хоть и крещен в детстве, все равно обряд для него неважен, да вообще и церковь дело вовсе необязательное: вот внутренний храм – совсем другой разговор. И стал отговариваться, но обычная его непреклонность вдруг куда-то пропала, и неожиданно для Андрея уступил настоянию Романа: таков, мол, обычай и другого раза может не быть, а честь великая. Подумал-подумал Шкипер и махнул рукой: ладно, мол, с меня не убудет.

Прикладываться решили, по настоянию Романа, попарно. «Выдержат! - указал он на узкие подмости в ответ на их опасения. – Они прочные».

Подмости стояли с той стороны креста, куда до того никто из них не становился. Места было мало – полметра хлипкой на вид доски. Андрею казалось, что весь мир вокруг качается, грозя ему падением. Шкипер тот вообще стоял на полусогнутых, но стоял, боясь обмишуриться перед молодцом смотревшимся Романом, да и Андрей тоже ничего выглядел. Стали креститься. Шкипер медленно осенил себя крестом, поклонился в пояс.

- Ты чего? Это же главный крест церкви. Земные поклоны. В землю кланяйся! – строго прозвучал голос Романа позади.

Не терпевший обычно никаких команд, Шкипер отчего-то вдруг растерялся и почувствовал, что сейчас не время спорить и что надо подчиниться, тем более что Андрей спокойно сделал земной поклон.

Следующий поклон оба совершили синхронно. В ожидании своей очереди целовать крест Андрей, преодолевая внезапно возникшее смущение, взглянул на вершину креста и обомлел, словно впервые увидел его. Обомлел и тут же позабыл о нетвердо стоящем верстачке, о качавшихся вокруг купола лесах, позабылся и редкий настил и прокрученный план, как нужно падать, если сорвется (за что хвататься, куда поворачиваться), - словом исчезли в эту минуту все его страхи. В странном, никогда прежде не испытанном забытьи стоял Андрей перед крестом. Он – и крест. И ничего больше не существовало на свете. Мир вокруг пропал - тот самый мир, что тревожил, досаждал, радовал, печалил, распылял силу мысли на пустое. И только высокий, ослепительно сиявший в солнечных лучах крест плыл над ним, опираясь на маковку, мимо облаков. Плыл, соединяя нижним и верхним концами небо с землей. И он, Андрей, принял посильное участие в совершившемся единении. И теперь знал, что это останется с ним навсегда, уйдет в корень, из которого выйдут дети, внуки, правнуки. И невыразимый восторг, что вдруг выпал ему выигрышный билет, выпадающий лишь одному из многих миллионов, и за что и почему – непонятно, ворвался в него подобно взрыву, рассеявшему сознание на миллиарды счастливых частиц.

«За что мне такая милость?» - уже спускаясь, продолжал он думать о неслыханной удаче поставить крест и приложиться к нему, в то время когда и более достойным такого не суждено.

Внизу уже толпился народ.

- Как он сверкает! – возбужденно говорили женщины, с запрокинутыми головами любовавшиеся установленным крестом.

И в самом деле, казалось, он горит и, приняв на себя весь солнечный жар уходящего на покой светила, сам превратился в восьмиконечное солнце. Для Андрея не существовало малейшей тени сомнения в том, что сегодняшний день не пройдет для него бесследно и что даже на смертном ложе ему будет помниться целование креста между небом и землей.

- Парни, а когда будет следующая служба? – спросил Шкипер.
- Что? – не поверив своим ушам, переглянулся с Романом Андрей и, тут же спохватился: - А…завтра, с семи часов.
- Хорошо, я приду.
- Приходи, - расплылся в улыбке Роман.

Подошел батюшка и протянул ему бутылку водки со словами: «С меня причитается».

Быстренько распили на кухне на троих, закусывая вкусными бутербродами с сыром и копченой колбасой. Роман нервничал, торопясь выехать: в начале одиннадцатого отходил последний поезд домой; следующий только утром. «Опаздываем, - подгонял он сам себя, - а то еще попутку надо поймать». И тут здорово повезло: приехал водитель епископа. Тоже выпил с ними стопочку (мол, за такое великое дело можно по единой, хоть и за рулем) и взялся отвезти Романа с Андреем на автовокзал.

Шкипер тоже вдруг решил посадить Романа на поезд. Везение продолжилось и на автовокзале: и успели приехать за пять минут до отправления автобуса, и очереди не оказалось.

В полупустом автобусе сели на последние места. Разговорились и опять, как ни опасались, заспорили. Заговорили о судьбе. Шкипер высказался за предопределенность, а Андрей с Романом заявили, что судьба человека преимущественно сосредоточена в его собственных руках, хотя Бог может при желании направить судьбу каждого в определенном русле и изредка так и поступает, но рассчитывать на это не стоит.

Шкипер, привстав с места, загорячился, заговорил громко, торопливо, словно боясь, чтобы не перебили. Сидевший неподалеку лысый мужчина, судя по его предыдущему телефонному разговору, полицейский, обернулся, окинул их внимательным взглядом и, не обнаружив ничего предосудительного, снова стал смотреть в окно.

- Тогда почему Бог не ведет меня по жизни? – говорил Шкипер. - Я бы с удовольствием. Меньше бы спотыкался.
- А зачем? – недоуменно развел руками Роман. – Да нет большей любви, чем уважение нашей воли, твоей, моей, чьей-то еще - любого. Конечно, можно тебя вести, но ведь даже шишки на лбу ты получаешь не только тогда, когда тебе было плохо, а в процессе жизни. Понимаешь, в чем соль-то? В процессе! Тебе и шишки эти сладки будут, потому что прежде чем их получить, ты же жил, делал что-то приятное, радовался, до того как оступиться. Хорошо тебе было. А тут тебя подведи! Разве так интересно? Самому же хочется что-то построить, скроить, сочинить. Пусть не всегда удачно, но зато ты же сам этого добиваешься. Сам! Это же так интересно сотворить что-то самому. Даже дети обижаются, когда им не дозволяют что-то делать: стряпать с мамами, мастерить с отцами. А ты хочешь, чтобы тебя к готовому подвели, минуя стадию детства. Только родился – и сразу с усами и морщинами. Удовольствие от жизни только через процесс приходит. Господь и так знает, что тебе лучше, но надо, чтобы ты сам спотыкался, сам поднимался, сам вверх шел, сопли на кулак наматывал, смысл жизни постигал, радоваться ей в каждой малости учился.

- Сам, сам… а что сам-то? – не знал что сказать, но и не желая соглашаться, скривился в усмешке Шкипер: - Если б я знал бы, что мне лучше… А так столько напраслины получается в жизни.
- Ну, хорошо! Давай тогда так. Предположим следующую ситуацию. Ты заново начнешь жить, допустим, с семнадцати лет, а эта твоя жизнь исчезнет, вся – полностью. Согласен, что у тебя будет другая жена, другие дети, друзья?

Шкипер сосредоточенно нахмурился, взвешивая. С одной стороны – можно будет жизнь по-другому устроить, с другой – кто его знает, как оно срастется – не было бы еще хуже. А страшнее всего представить себе иных близких людей, среди которых как раз этих, родных, к которым прикипел через рубцы в душе, через плохое и хорошее, - не окажется! И отказаться от них, даже от жены, с которой давно не жил, ради новой, пусть и более удачной жизни, получается, предать – и их, и себя самого. И пусть даже в другой жизни и сын бы родился, и жена покладистей бы досталась, но лучше уж тогда вырвать самому себе сердце, нежели Софьи, в него уродившейся и души в нем не чаявшей, не будет. Не нужна ему никакая иная дочь и никакая иная жизнь, пусть во сто крат и лучше.

- Ну вот! О том и говорю – подытожил Роман, верно истолковав молчание Шкипера.

И хотя в очередной раз победило не его мнение, Шкипер не испытывал обиды или досады. В такой день мелочью казалось обижаться вообще.

Ехали прекрасно. Правда, Роман изредка вспоминал, поглядывая на часы, что не успеют. Андрей со Шкипером с непоколебимой уверенностью в ответ – успеешь. Всю дорогу затем, счастливые, как именинники, бежали: от автобуса к метро, по метро, от метро к железнодорожным кассам. «Не успеем», - печалился Роман. – «Успеем!» - дружный ответ.

«Ну вот, теперь точно не успеем», - остановился как вкопанный перед сетью длинных очередей в здании вокзала Роман.

Андрей со Шкипером молчали, глядя на усталые лица нервничавших покупателей. Заминка длилась не более пары секунд, Шкипер мгновенно сообразил, что надо делать. Поражаясь самому себе, он решительно вошел в толпу и со словами: «Я по благословению епископа! По благословению епископа!» - прошел к окошку кассы мимо разом расступившихся очередников.

- Какого владыки? – спросила моложавая приятная старушка.
- Этого… э-э Сергия, - пришло на ум.
- …вского? – громкое объявление дежурного по вокзалу заглушило ее слова.
- Да, - утвердительно кивнул Шкипер.

Лицо старушки осветилось благоговейным трепетом.

- Помогай вам Бог.

Даже в хмурых азербайджанцев проникло ее почтение к человеку, связанному с каким-то начальником русского священства – смолчали, пропустили.

- Все, технический перерыв. Обслуживаю последнего покупателя, - объявила строгая женщина-кассир со стальным взглядом вершителя чужих судеб.

Мужик-работяга уже открыл было рот, протягивая внутрь паспорт. Шкипер испугался, что Роман не уедет сегодня домой и будет очень переживать. Оставалось всего семнадцать минут, а в другой кассе может не повезти. А так хотелось, чтобы сегодняшняя сказка не оборвалась внезапно, как лента на киносеансе в самый интересный момент. Роман рвался к семье, и он должен был уехать сегодня во что бы то ни стало.

- Я по благословению владыки! – еще громче воскликнул Шкипер, и свершилось чудо: мужик разве что не вытянулся в струнку. В глазах его читалось уважение к нему лично – за то, что он был знаком с самим архиереем.

Шкипер быстро сунул паспорт в окошечко и сделал заказ. Кассир набрала в компьютере станцию назначения и подняла голову.

- Нет билетов! – вылились на него ушатом ледяной воды ее слова.
- Как нет?! Не может быть! Я по благословению епископа! – Шкипер опешил: пленка замедляла движение, грозя порваться.
- Ну вот так! – она смотрела на него твердым взглядом материализованной в ее образе абсолютной независимости от чьего бы то ни было влияния - приговор вынесен и обжалованию не подлежит.
- Я по благословению епископа, – не в состоянии поверить, что могучая сила его заклинания может не подействовать на живого человека, проговорил Шкипер.

И, о чудо! заклинание все же сработало. Ухоженные пальчики вновь пробежали по клавиатуре компьютера, и ее каменное лицо оживила легкая улыбка:

- Постойте! Только что сдали один билет, купейный. Будете…?
- Давайте скорее, а то через пятнадцать минут отправление!

Размахивая билетом, как знаменем Победы, Шкипер выскочил из толпы, не обращая внимания на недовольные взгляды очереди, загалдевшей при объявлении кассира: «Все! Касса закрыта на технический перерыв».

Снова бежали.

- Я с вами в пионера превращаюсь, - шутливо ворчал Шкипер, тяжело сопя и все же радуясь непривычному молодецкому настрою, полученному от менее возрастных товарищей. – Никакой солидности.
- Ничего, посадим Романа – станешь опять солидным, - хохотнул Андрей.

Проводник, плотно сбитый, с перебитым боксерским носом, - проверил билет и, заметив, как Роман достает из пакета непочатую бутылку, решительно шагнул навстречу.

- Вы чего, совсем офанарели? Сейчас сдам ментам, - положил он тяжелую руку на его плечо.
- Ромыч, ну, правда, люди же кругом, ты чего? Ладно тебе, в другой раз, - смущенно оглянулся по сторонам Андрей и обратился уже к проводнику: - Слушай, друг, не обращай внимания: у нас сегодня такой день…
- Понимаешь, крест на церковь поставили… - вмешался Шкипер.
- Без крана, сами… - в один голос.
- Ладно, понимаю, я же тоже человек, - смягчился проводник. - Коли такое дело, зайдите лучше ко мне, а то люди кругом, так же нельзя. Даю вам на все про все три минуты. Вполне успеете, а то отправление уже (поглядел на часы) через семь минут.
- А знаешь, Рома, давай-ка и вправду в другой раз выпьем. Посидим по-человечьи, не спеша. А сегодня нам и так здорово, - сказал Шкипер.

Глядя на медленно набиравший ход поезд, вагон за вагоном проезжавший мимо, Шкипер вспомнил старый спор с Романом о судьбе и подумал: « Интересно, а почему я сегодня в церкви оказался? Предопределенность или случай? А впрочем, мне что так хорошо, что этак: не каждый день кресты ставятся».

В это время Андрей набрал чей-то номер по телефону.

- Давай приезжай скорее в гости, а то нам, кацапам, уже скучно без одного хохла, - проговорил он своему собеседнику.
- Да-да, скучно, - крикнул сбоку в трубку сразу обо всем смекнувший Шкипер.
- Обязательно приеду, - прозвучало в ответ.

[GREEN]

№ 6

У Фонаря…

Действующие лица:
Анатолий Сергеевич Часов – учёный, биолог. Мужчина лет тридцати восьми.
Бомж Митька. Он же Михаил – умирающий нищий человек.
Лида – бывшая жена Анатолия. Красивая ухоженная женщина в модном пальто. Лет тридцати пяти.

Действие первое.

Сцена первая.


Улица. Тёмный вечер. Одинокий старинный фонарь едва светит, склонив голову. Толя небрежно одет, останавливается под фонарём.

- Ждёшь, мой верный друг. (Хлопает по железной ноге фонаря) Льешь свой тёплый свет мне на душу. Тебе ли не знать, как я рад, что ты меня встречаешь. Я не одинок в этом мире. Был бы у тебя хвост, как у собаки, махал ли бы ты им при встрече со мной? Экий ты, верный друг, ничего то тебе не надо от меня. Светишь и всё. Бескорыстный! Милый друг! Даже не охота идти в свой дом к пустому столу и настольной лампе. Она не ты, её ещё включить надо. А то и не загорится совсем. Такая уж привереда…. Эх, дружище, я так устал сегодня. Целый день писал свою работу, (садится под фонарь) скрипел, как говорится, пером, и ничего… Выводил формулу, сравнивал с прежними результатами. Опять не туда. Да, тебе, наверное, и не интересно? Что? Смотришь, слушаешь? А жена вот не выдержала, ушла. Скучен я для неё со своей биологией. Ты не видел ли её сегодня? Нет? Не пробегал её белый плащ мимо моей двери… В чём смысл всего этого? Жили – жили, как и все: делали ремонт, меняли окна, дачу купили, посадили яблоню, съездили на море целых два раза, а она ушла, со всеми последствиями. В чём смысл? Гм… И в чём смысл её глупой жизни? Продаёт косметику целыми днями. У неё даже мечты нет и цели никакой, разве что Париж, да и эта мечта навязана её подругами. А она ещё меня упрекает, что я пусто живу…

Скажи, дружище, мой одноглазый пират, ты ещё меня слушаешь? Да? Не моргая! В чём, спрашиваю, смысл? А я вот его ищу. Во всём ищу. Всё время ищу. Пытаюсь понять, зачем мы вообще живём? Зачем понарожались тут? Ведь должно же быть этому объяснение? Ведь должен же быть в этом смысл! Хотя, смысла нет даже в разговоре с тобой, ведь ты мне не отвечаешь! Ладно, я пойду.
Встаёт, идёт к дому. От подъезда раздаётся стон.

Сцена вторая.

Толя – кто здесь? Кто стонет?
Голос Мити бомжа – ноги… мои ноги… голова…
Толя – что с вами?
Приподнимает человека, вытаскивает на свет. Бродяга стонет.
Толя – вам помочь? Вызвать врача?
Митя – нет, я мёртв. Не надо врачей. Мне нужен он!
Толя – кто?
Митя – Часов Анатолий Сергеевич…
Толя – это я!
Митя – Толя? Это ты? Я нашёл тебя? Толя, я нашёл тебя!
Толя – у вас истерика, пойдёмте в дом…
Митя – я сейчас умру. Я пришёл сказать… я пришёл просить… чтобы вы… не … не делали этого. Не делали…
Толя – я ничего не понимаю из ваших слов.
Митя – я так давно искал тебя.
Толя – вы холодны, как лёд.
Митя - Я мёртв, вернее, моё тело. Я не человек, Толя, я посланник. Я искал тебя. Ты, только ты, сможешь всё исправить.
Толя – что вы говорите загадками, посланник? Я вижу вас тут, между прочим, каждый день у мусорных баков.
Митя – нет! Нет! нет! Не меня! Моё тело. Бывшего владельца, покойника. Я – другой, я в нём. Иначе было нельзя.(очень тяжело дышит)
Толя – у вас бред. Вы пьяны?
Митя – нет! Толя! Я не пьян. Я искал тебя….(задыхается)
Толя – пойдёмте в дом, сумасшедший старик. Я окажу вам помощь. Я сам доктор.
Поднимает Митю, заваливает на плечи, несёт в дом. Митя стонет, почти плачет от боли.

Действие второе

Картина первая.

В доме у Толи. Жуткий беспорядок. Всюду горы книг, на столе немытая посуда. Только одежда аккуратно висит на стуле.
Толя заносит Митю, кладёт на кровать. Тот стонет и кашляет.
Толя – вы хотите горячего чаю? Может, вы голодны?
Митя – я… нет. Я не хочу. Мне не нужно есть, я – мёртв. Я должен поговорить с тобой! Иначе будет поздно… (задыхается)
Толя – я налью тебе чаю. Отдышись. Успокойся. Сейчас мы поговорим, и я вызову врачей.
Ставит чайник на газ.
Митя – Толя, иди ко мне (Тянет к нему руку) мне совсем плохо.
Толя подходит к Мите.
Толя – успокойся же. Что случилось то?
Митя – пока ничего, но скоро ты это сделаешь, ты откроешь его всем.
Толя - о чём ты? Ну?
Митя – меня зовут Михаил, я из далёкого… будущего. Там всё иначе. Мы всё можем, мы всемогущи. Человек открыл всё на свете…(кашляет, задыхается)
Толя – Михаил из будущего? ( улыбается) я видел тебя Михаил, почти каждый день. Видимо мусорные баки – твоя машина времени?
Михаил – нет! Нет! Всё не так! Это не я! Я внутри. Это не моё тело, понимаешь, моё осталось в будущем.
Толя – что за анекдоты? Я – учёный, и не намерен слушать этот бред!
Михаил – вот вот, ты – учёный, Толя. Анатолий Сергеевич, в твоём институте и открыли эту атомную анатомию. Мы знаем всё! Совершенно всё! Нам нечего больше знать. И этот вечный смысл… (Задыхается)
Толя- вы открыли смысл?
Михаил – не мы, ты открыл его. Твои формулы. Это отравило жизнь всем. Глухая депрессия в течении нескольких лет, а потом поток бессмысленных смертей… (задыхается)
Толя – да что это за бред? Я вызову скорую!
Михаил – нет! они сочтут вас больным. А я скоро умру и не выполню миссию. Не исправлю ваши ошибки. Не вызывайте… выслушай…те.
Толя – откуда ты меня знаешь?
Михаил – мы проходили тебя на курсах. Ты великий учёный, но ты отравил жизнь всем. Ты сделал конец света.
Толя – наверное, я спятил. От меня ушла жена, я разговариваю с фонарями, а теперь ещё и весь этот бред. Я вызываю скорую.
Михаил – тебя арестуют.
Толя – за что же?
Михаил – я мёртв. Мы оживили мозг у этого человека, он мёртв уже сутки. Я провёл свою энергию в тело мертвеца на сто лет назад. Я сам в будущем тоже умер и тут мне не долго…
Толя подходит к Михаилу и трогает пульс, потом слушает сердце и отпрыгивает от него.
Толя – ты мёртв? Что это такое?
Михаил – я объясню. Чтобы попасть к тебе, мы пошли на сложный шаг. Это трудно, но я должен был пожертвовать собой, ради спасения жизней. У нас умирают все…
Толя – от чего же?
Михаил – самая страшная болезнь – это невыносимость. Люди умирают от невыносимости! Представь, каково станет жить индюку, который осознает, что через неделю любящая хозяйка съест его на ужин. Таково его призвание и ничего с этим не поделаешь! Нам известен смысл нашей жизни, а это НЕВЫНОСИМО осознавать! Умирать не страшно, жить страшнее. Это открытие принадлежит тебе. Твои труды случайно нашли и поняли…
Толя – что! Что поняли?
Михаил – (дышит поспокойнее) поняли всё. Заработала система и высветила факты. Я сам был на той конференции. Я был там! Я слышал общий выдох и сдержанный стон, когда все поняли, что натворили. Эйфории от осознания не получилось. Это держали в секрете…
Засвистел чайник. Толя медленно идёт к нему, наливает чай и несёт чашку Михаилу. Руки трясутся.
Михаил – я не пью. Я труп
Толя – ах, да, (глотнул кипяток) так и что?
Михаил – почти все, кто был на конференции, умерли от нового вируса, вызванного невыносимостью. Он разрушает мозг. Многие свихнулись. Нас осталось семеро из ста двадцати. Мы держались стойко и надеялись, что секрет умрёт с нами. Я был самый младший сотрудник. Мне двадцать лет.
Толя – сколько?
Михаил – вообще, двадцать.
Толя – ты ещё ребёнок, а уже в совете?
Михаил – у нас некогда быть детьми. Мы взрослеем уже в десять лет. Процесс взросления искусственно ускорен. На планете не много людей, но все трудятся. И рабочие руки на вес золота, хотя мы работаем только умственно…
Толя – так что же секрет?
Михаил – кто-то выдал его. Не смог сдержаться. Или это хакеры взломали наши секретные коды, этим тварям всё под силу. Всё стало известно всем. Волна покатила как чума сначала в сети, потом по людям. Люди стали умирать или убивать себя.
Толя – это всё какой-то бред. Тебе явно надо проспаться. Или мне…
Михаил – ты работаешь над книгой по биологии, ты изучаешь молекулы ДНК.
Толя – откуда ты это знаешь? Ах да…
Михаил – я послан, чтобы убить тебя!
Толя - вот тебе новость. Это ещё что? (вскакивает)
Михаил – видишь, я и руки поднять не могу. Мы не рассчитали мои силы. Если бы я мог шевелиться, то сделал бы такое оружие, что ты бы даже не почувствовал… но я… а больше некому было это сделать.
Толя – вы решили убить меня?
Михаил – поставь себя на наше место? Каково нам? Я очень восхищался тобой… но… ты сейчас ещё не сделал того, что станет причиной открытия.
Толя – но как я могу остановить ход своих мыслей? Ход истории?
Михаил – не думай, не пиши! Отрекись от всего, что связано с наукой.
Толя – я не смогу этого сделать. И вообще, это какой-то бред. Мне снится сон, и скоро я проснусь!
Зажмуривается, бьёт себя по лицу.
Михаил – нет, не проснёшься. Это не сон. Это ещё какая явь! Пойми, если ты забудешь мои слова, всё погибнет!
Толя - Я не хочу этого слушать! Наука – это моя работа, мой единственный хлеб, то, на что я столько учился, единственное, что я умею делать. Наука – это моя жизнь. Я без неё – ничто!
Михаил – а если ты не бросишь науку, то никто не сможет жить! Пойми же ты это!
Толя – бред!
Михаил – ты – почти что АНТИХРИСТ!
Толя – ну вот! Договорились вконец! Я не хочу больше этого слушать! Я вызываю скорую!
Михаил – я труп!
Толя – да, что же это такое! Зачем я вообще впустил тебя!?
Михаил – как же тебе объяснить? (кашляет)
Толя – ну, расскажи! (садится рядом) Расскажи что-нибудь о своём будущем! Что там с моей женой?
Михаил – она ушла и не вернётся. Но у тебя будет другая, которая тебя будет понимать лучше, чем предыдущая. Детей у вас не будет, вы – учёные маньяки, всё время посвятите работе. Анатолий Сергеевич! Бросьте это, заведите детей, живите нормально, дайте нашим детям будущее!(шепотом)
Толя – что же, вы, говоришь, можете всё? Знаете всё? И сквозь время, значит, ходите?
Михаил – ходим. Это очень просто. Но только без тела, всё дело в душе. Мы посылаем свою душу, которая не что иное, как энергия человека. Её воспринимают в другом времени, как призрак. Мы ничего не можем менять в прошлом, можем лишь изучать и наблюдать. Только относительно тебя, пришлось применить страшные меры. Моё тело убили и прислали мою энергию в другое тело. В мертвого бомжа под твоим окном. Мне жизни всего-то несколько часов, а может и минут.
Толя – а мне вот кажется, я просто сошёл с ума. Ты мне мерещишься…
Михаил – мне нужно было лишь тебя убить…
Толя – да, всего то ничего. Ну не расстраивайся, не ты, так кто-нибудь из ваших это сделает.
Михаил – никого нет. Почти никого. Такую жертву уже не принесут. Но послушай хотя бы! Измени мир, пойди против себя. Твоя наука убийственна!
Толя ходит по комнате.
Толя – я разговариваю с трупом или с человеком из будущего! Это без разницы… Я устал, у меня расстроились нервы. Нужно сходить к врачу.
Михаил – Толя, Анатолий Сергеевич, не допусти! Я не справился со своей задачей, прошу, услышь!
Толя – я тебя слышу итак, Михаил. Что и пугает… Я всё понял из твоих слов. Я, значит, существо на земле нежелательное, или даже противопоказанное. Я должен умереть. Я – человек, который радуется жизни, трудится в поте лица, мечтает быть полезным для всех, ищет смысл бытия…
Михаил – вот-вот… смысл…
Толя – (не слушает) делает всё для людей. Михаил, я ни слова не сказал дурного никому, я и жену свою отпустил с миром. А выходит, что за все старания я достоин непременной смерти? Я лишал себя жизненных радостей в пользу науки… я даже… в ЦЕРКОВЬ хожу иногда! А теперь я – антихрист, и достоин, быть уничтоженным специальным посланником. Да что же это такое? Я не хочу жить, как животное, желая лишь слушать проклятые инстинкты. Я не хочу жить для еды и размножения! Я могу сделать людей счастливыми, я могу сделать их жизнь легче!
Михаил – ты хотел этого, но сделаешь иное… «Благими намерениями…» (кашляет)
Толя – что же, мне стать улиткой и спрятаться в домик? Может мне сойти с ума и лечь в больницу? Может мне умереть и все скажут «спасибо!»
Михаил – мы решили, что это единственный выход, вдруг ты не услышишь, а ошибаться нельзя…
Толя - как я вообще должен на это реагировать?
Михаил – я не знаю.
Толя – ты не знаешь? Вы же всемогущий там, в своём будущем. Вы же – божества воплоти! Кстати, о божествах, вы и Бога изучили?
Михаил – да. Изучили тот день, когда всё началось. Изучили причины и вечный двигатель процесса. Прошли всю эволюцию, бывали в мирах, о которых и не подозревали. Изучили душу. Научились её доставать в целях лечения. Изучили, что будет с человеком, после смерти. Мы знаем всё, чего не следует…
Толя – бред. Это всё бред
Михаил – Анатолий Сергеевич, это вы извлечёте душу. Вы первый сможете отделить её от тела без вреда для человека, и поместить её обратно. Вы первый проследите её путь.
Толя – я? (садится) и что, и это плохо?
Михаил – за этим всё и последует. Вы изучите молекулы души, найдёте способ общаться с ней и переносить её сквозь расстояния… (замолчал)
Толя – не молчи же!
Михаил – нет, я не буду говорить всего этого. Вы не остановитесь. А я вас прошу, откажитесь от своих идей. Напишите книгу… хотя бы о дельфинах, они у вас ещё так мало исследованы.
Стук в дверь.
Толя – кто-то стучит в дверь. Уже полночь, кто же это? Из твоих, поди?
Михаил – я не знаю (задыхается, затихает).
Толя подходит к двери и неуверенно спрашивает
Толя – кто там?
Лида – это Лида. Я пришла за своими книгами.
Толя – это моя жена. (Лиде) сейчас открою.
Лида входит.


Сцена вторая.


Лида – оф! Что это за запах? У тебя кто-то умер? Как ты этим дышишь? Чем это воняет?
Толя – я не чувствую. А ты что так поздно?
Лида собирает книги
Лида – я на работе задержалась. Уф. (Видит Михаила) Толя, кто это? Толя, объясни, кто у тебя там? (роняет книги)
Толя – а… э…
Лида – это что? Он что… он мёртвый что ли? Толя? Кто это?
Толя – это Михаил, познакомьтесь.
Лида – он труп?
Толя – нет, он не труп. ( Михаилу) скажи ей, Михаил.
Михаил молчит.
Лида – Толя, он мёртвый. Его лицо в пятнах! Что он тут делает? Объясни мне, наконец, что происходит. Скоро соседи полицию вызовут, от такого запаха! Давно он у тебя тут, что ты молчишь?
Толя – чёрт знает что такое. Я его недавно принёс.
Лида – зачем? А кто это такой вообще?
Толя – это Михаил.
Лида смотрит на лицо Михаила.
Лида – это Митька. Бомж Митька. Я его знаю, всегда тут ошивался.
Толя – а он сказал, что он Михаил.
Лида – кто?
Толя – труп.
Лида – когда?
Толя – только что.
Лида отскочила от Михаила.
Лида – всё, я вызываю врачей.
Лида уходит к телефону, звонит, разговаривает в полголоса.
Толя подходит к Михаилу.
Толя – и в правду труп. Эй, Михаил, ты больше мне ничего не скажешь? Молчит. Я ещё много чего хотел у тебя спросить. Помог ли я хоть кому-нибудь, хоть когда-нибудь. А самоубийство – это грех? И что, нас тоже, как гусей растят для рождественского стола? Чего же ты молчишь, ведь ты был так разговорчив. А теперь и вправду от тебя несёт.


Действие третье.

Картина последняя.


Ночь. Улица. Фонарь. Подъезд. Толя идёт с работы. Садится под фонарём.
- Привет, друг. Ты опять мне рад? Опять светишь своим слепым светом? Я сегодня первый день работал после нежданного отдыха. Замучили меня этими допросами, хорошо, хоть врачи знакомые. Так ненавязчиво, по-доброму предложили в больничке у них полежать. Я и не отказывался, ведь как выяснилось, я полночи общался с трупом у себя в квартире. Я разговаривал с трупом, дружище. Видимо так хотел общения. Вот больная моя фантазия мне и нагородила ужастиков. Это, говорят, затаённые мысли о самоубийстве. Ну, полежал в больничке, съездил в санаторий, отдохнул. Ну. Я тебе уже рассказывал. Так вот, я сегодня первый день работал, знаешь, я девушку встретил в своём институте. Умная, оригинальная, занимается физикой. Тебе это что-нибудь говорит? Видимо нет. Бедный мой друг, ты даже не можешь от меня отвернуться. Прости, за мою болтовню. Извини, не приглашаю в гости, у меня не убрано. Запах трупа ещё не выветрился.
А вдруг его слова мне не приснились? Может я вреден для общества? Но я же изобрёл порошок для костей, трое встали на ноги. Ещё, я изобрету лекарство от рака, обязательно изобрету… я работаю для этого… Слушай, друг, а тебе верно грустно тут одному? Может мне прийти к тебе с верёвкой, дружище? Вместе всё веселее! А? да, ну. Какой смысл? Смысл! Какой вообще во всём этом смысл, и зачем я вообще всё это делаю? Зачем я? А что дальше то, а? Дружище, ты не знаешь, вот и я не знаю!
Встаёт, идёт в подъезд.
Оборачивается.
Толя – Михаил! А Бог то есть? А? скажи, Михаил! Ведь ему-то виднее. Значит так надо. Я полезным значит буду, Михаил.
Уходит.

[GREEN]

№ 7

Серёжку за серёжки



Провидение подослало ее ко мне, когда я расстроенная вышла из ювелирного магазинчика. Платье на свидание с Олегом дает Верка, соседка по общаге, а вот серьги…

Боже, как эти камешки в сережках подходят под цвет моих серо-зеленых глаз! И стоят недорого. Я порылась в секретном карманчике юбки, ну, вы знаете, где. Не хватало сущую малость – двух стипендий. Смахнув набежавшие слезинки, уткнулась в доску объявлений. Впереди – два выходных дня, можно подработать.

- Девушка, может, вы меня выручите? – эта дама нетерпеливо топталась рядом.

Ничего себе так, прикинутая, даже слишком. Выглядеть хочет лет на десять моложе, но шея и руки выдают. Сумочку, под крокодилью кожу, держит перед собой, как щит. Запах от дамы на три нуля зеленых. А вот глаза… Куда она смотрит? Нет, вроде не косая.

- А что случилось?

- Нет, я насчет… вам же работа нужна?

- Но только на выходные, я учусь.

- Отлично, это мне и нужно. Вы сможете присмотреть за ребенком два дня? Мне нужно срочно отвезти документы мужу в Лондон, понимаете?

- Надеюсь, малышу не больше двадцати лет? Я не по этим делам.

- Ну, что вы! Два месяца. Поэтому и не могу его в самолет взять.



Я глянула на ее пышную грудь и слегка выступающий животик. Похоже.

И я, как мальчик-болванчик, закивала головой, не отрывая глаз от пухлого желтенького портмоне, выскочившего из сумочки.

- Ой, просто не знаю, как я благодарна. С ребенком сейчас соседка по даче. Вот адрес, вот деньги за два дня, вот здесь записан мой сотовый. А этот сотовый вам. Там кредит. Звоните каждый час, вы поняли? А я уже опаздываю на самолет.

К тротуару на ее поднятую руку подъехала шикарная иномарка. Первым делом я пересчитала деньги. Да тут не на два дня, на год хватит!

Уже через десять минут выходила из магазинчика, поблескивая новенькими сережками. Мне казалось, что все прохожие смотрят только на это сверкающее чудо!

А куда я иду? Господи, мне же не в общагу. По адресу поняла, что мадам живет в элитном дачном поселке. Вздохнув, остановила такси.

И вот тут, на заднем сиденье, в голову полезли уже другие мысли, не связанные с радостью от удачной покупки.

Почему дама не спросила у меня даже имя? Почему не смотрела документы? Это же она меня не пальто просит подержать – собственного дитяти!

Может – очень спешила? И, если ее подобрали друзья, а не такси, почему те ей не могут помочь?

А почему сама не представилась, хотя… это я и на даче выясню. А почему соседка не может два дня посидеть? Чем так бабушка сильно занята?

Но дверь дачи открыла далеко не старушка.

- Ой, это вас Лера нашла? Она сейчас звонила. Пойдемте, я вам все покажу, а то меня уже ждут.

Да, я заметила. Кстати, машина была с тем же номером, что подобрала хозяйку.

Ничего себе так дачка! Три этажа, десятка три комнат. Ребеночек спал в прелестной детской кроватке.

- Вот вам наушник. Если ребенок заплачет – услышите. Здесь в холодильнике – еда на два дня. Кормите только этим – у Сереженьки сильная аллергия.

Ну, вот. Только этого не хватало – за больным дитем ухаживать! А вдруг – приступ?

- Если что – звоните. Я моментально приеду – помогу.

- А у вас тут бомжи не шалят? – я с опаской глянула на окружающие дачу стеной высокие голубые ели.

- Не бойтесь. Рафик дачу укрепил и поставил на сигнализацию, - дама показала на стальную дверь и мощные блестящие жалюзи на окнах. – Вот пульт управления.

Ага, хоть имя хозяина узнала. Дама быстренько попрощалась и укатила.

Я опять вздохнула и нацепила наушник. Слышалось только мерное сопенье ребенка. Ну и хорошо. Займемся осмотром и первым делом закроем дверь.

Я нашла на пульте значок двери и нажала кнопку.

Скрежет падающих на окнах стальных полос, скрип засовов и щелчки замков. И почти полная темнота. На светящемся пульте замигали кнопки-лампочки.

Но эффект от грохота и скрежета был столь ошеломляющим, что я осторожно, как бомбу, положила пульт на стол. Я же тогда еще не догадывалась, что он хуже бомбы.

- Ни хрена себе автоматика! - я подергала дверь.

А как же она открывается – ни ручек, ни замков не видно? Гладкий крашеный лист стали. Попыталась сдвинуть жалюзи – бесполезно, их ломом раздвигать надо. Или пультом. Я с опаской глянула на мигающий пенальчик. Нет, потом.

Поднялась к ребенку на второй этаж и уже в дверях услышала его надрывный плач. Странно, а в наушнике – тихое сопенье. Что это еще за прибамбасы? Положила наушник в карман.

В слабом свете, проникающем сквозь жалюзи, взяла ребенка на руки. А где же здесь выключатель? Я посмотрела на люстру, висевшую точно над кроваткой. Он нашелся у двери.

Щелчок, вспышка короткого замыкания и треск.

Я судорожно стиснула ребенка, и он опять заплакал. Что это было? Не нравится мне все это. Прислушалась. Какой-то скрип шагов на первом этаже. Так я тут не одна? Может – послышалось? Вроде, тишина опять.

Надо первым делом покормить ребенка. Я подошла к холодильнику и открыла боковую панель для подогрева детского питания. Три разных бутылочки. Я взяла крайнюю. Сунула соску в рот, чтобы проверить температуру. Приятная молочная смесь. Теплая. И тут же услышала стук, затем второй. Первый был от выпавшего из рук ребенка, второй - стук моей головы о паркет.

Сколько я была без сознания – не помню. Ребенок уже не плакал, а тоненько попискивал. Я, качаясь, встала и тут же, поскользнувшись, упала. Хорошо не на дитя.

Рукой нащупала слева мокрую скользкую лужу. Ага, вот что меня спасло – я вырвала. На корточках добралась до кресла и положила ребенка на колени. Страшная слабость мешала не только двигаться, но и думать.

Итак, я вляпалась. Теперь это уже очевидно, что все произошедшее не случайность, а было подстроено. Кто-то хочет моими руками убить ребеночка. Но зачем? Мало ли. У этих расфуфыренных дам другие понятия. Может, родила, да не от того. Или - не вовремя. А может, дело связано с наследством. Вот, помрет ребеночек, и денежки достанутся продуманной парочке. Нет, больше. Еще шофер на машине. Кстати, дамочки очень похожи. Возможно, даже сестры.

Дальше думать не хотелось. Надо выбираться отсюда поскорее. Прижала к себе бедного малыша и подошла к ступенькам.

Опять треск, грохот и боль. Зверская боль в бедре и спине. Чихнула от поднявшейся пыли. Боль усилилась. Опять повезло. Упала вместе со ступеньками на спину. Плач ребенка обрадовал.

Не обрадовала обломившаяся доска, вонзившая щербатый край в бедро. Я левой рукой повела вниз. Пальцы мокрые. Так и есть – кровь. Хреново дело.

Минут десять под писк ребенка обдумывала план, как сдвинуть доску. Пыль немного осела, и удалось разглядеть груду бревен и досок, бывших раньше добротными ступеньками.

Я вздрогнула от этой мысли. Ведь, когда я поднималась на второй этаж, даже скрипа не было. Как все это могло обрушиться? Нет. Это было придумано заранее, и кто-то только вынул незаметный шип, на котором все держалось.

А это значит – убийца рядом! Может даже смотрит сейчас, прикидывает, как добить? Осмотр доски убедил меня, что добивать я буду себя сама. Вся нависшая надо мной груда рухнет, стоит только убрать эту подпорку.

Итак, мне уже ничего не поможет, а вот ребенок еще поживет. Решила откинуть его на середину комнаты. Я знала, что для меня это будет последнее усилие. Кровь натекла под доску и та, стронутая с места, будет скользить, как по льду.

Поцеловала его влажный после еды лобик и откинула по паркету подальше от себя. Ну, а теперь – будь, что будет! Я сцепила зубы в ожидании боли, закрыла глаза и рванула пронзенную доской ногу влево.

Хруст и скрежет. Груда бревен с уханьем опустилась на метр и … остановилась. Теперь ее держала другая доска, не моя. Неужели не конец? Я, подтягивая раненую ногу, выползла из-под завала. Уф-ф! Жива!

Содрала со стола скатерть и полосой забинтовала порез. И тут во втором кармашке кофточки замурлыкал сотовый, что дала мне мадам. Я чуть не нажала на кнопку ответа, но вовремя вспомнила пульт от дверей.

Нет, господа убийцы, второй раз вы меня не поймаете! Осторожно положила поющий телефон на край стола, подобрала ребенка и поползла к двери кухни. Когда прикрывала ее, услышала хруст шагов. Кто-то направлялся в мою сторону. Нашарила хлипкую защелку. А шаги-то явно грузного мужчины. Его ломом не остановишь, не то, что тонкой пластинкой замка.

Я испуганно отползла за шкаф и вовремя. Скрип шагов прекратился у стола. Телефон! И он его взял.

Яркая вспышка и оглушающий треск. Взрывом дверь сорвало с петель и впечатало в стену напротив.

Я поковыряла в ухе. Нет. Тишина. Только сильно запахло дымом. В прихожей пылал стол, и огонь быстро расползался по паркету. Ага, так вот как убийцы рассчитывали скрыть взрыв – пожаром.

Надо бежать. Дышать становилось все труднее. Куда? Двери и окна закрыты, лестница наверх лежит грудой на полу. Я отчаянно завертела головой. Уже ничего не видно в дыму.

Кладовка! В кухнях всегда есть кладовые. И я, чихая и кашляя, поползла вдоль стены. Всполохи огня помогли мне увидеть этот люк. Нет, это была не дверь кладовки, а кухонный лифт. Закрытый. Я обломала все ногти, но…

Обессилено оперлась спиной о шкаф. Ну, вот теперь все. Прощай, малыш! Не повезло нам.

А что это за шкаф? Я нашарила ручку и повернула. Мойка! Полная посуды, ножей, вилок и прочего женского оружия.

Кухонный топорик вонзился в щель лифта и створки разошлись. Я опять прижала ребенка и перевалилась через край. Лифта не было. Была черная бездна, и мы летели в нее.

Опять не повезло! В голове молнией промелькнул детский анекдот про мишку, упавшего в ямку. Ему не было больно, потому что он еще не долетел.

А нам не было больно, потому что мы долетели быстро и приземлились мягко. Я стала щупать гору тряпья под нами. Может, опустили в стирку и не успели забрать? Чужая лень спасла сразу две жизни.

А вот в подвале было значительно светлее. Не думали злодеи, что мы сюда доберемся. Ряд стиральных автоматов, ряд морозильных камер и… дверь наверх. Закрытая. В морозилках – пусто, хотя моторы их ровно гудели.

Нет, это уже какой-то рок. Осмотр подвала ничего не дал, а топорик остался наверху. Ну почему я его не взяла с собой?

Ага, и еще надо было прихватить с собой ломик, молоток, электропилу, долото и пару слесарей, спецов по дверям и замкам.

А тут ничего твердого, кроме лба. Ничего, в умелых руках и лоб – могучее оружие. И тут я закашлялась. Невидимая струйка дыма стала сползать в подвал по открытому лифту. Ну, вот теперь уже точно – кранты. Внизу - бетонный пол, вверху – пожар. А угарный дым заполнял подвал очень быстро.

Я бессильно стучала кулаками по деревянной дубовой двери, положив ребенка повыше на крышку морозильника. Сломать, но чем? Нужен таран, бревно.

Ага, и пара здоровенных мужиков в придачу. В остервенении наклонила и ударила краем стиральной машинки о дверь.

Та даже не пискнула. Зато отвалилась боковая панель автомата.

Я смотрела на медленно вращающийся барабан. А если? Я рванула стягивающую полоску барабана и ногами отбила боковые панели. Вот вам! Теперь у меня есть циркулярка, даже две.

Положила автомат набок, придвинула барабан вплотную к двери и нажала кнопку. Опилки брызнули струей. Я неистово кашляла и медленно ногами нажимала на машинку. Есть. Доска от двери выпала наружу.

Я протиснулась в узкую щель и первым делом хватанула свежего сладкого воздуха свободы. Осторожно вытащила спящего малыша.

И тут, чуть ли не у меня над ухом, заревела сирена. Колеса пожарных машин мелькали буквально в метре от моего лица. Черт, чуть не раздавили!

Припадая на одну ногу, доковыляла до первых елей. До первого дачного домика уже ползла. Слава богу, домик был маленький, одноэтажный.

И опять мне не повезло – в домике жил бомж. Но это он мне рассказал только на третий день, когда я пришла окончательно в себя.

Он же принес обрывок газеты, из которой я узнала, что сгорела дача известного олигарха вместе с его сыном и няней.

Бомж рассказал, что жена богача умерла при родах, и сынишка был единственным наследником. Вскоре я прочитала о женитьбе олигарха на известной модели. На фото узнала нанявшую меня мадам. Новую богатую наследницу.

Вот и хорошо, что нас похоронили, да, малыш? Мы подождем. Мы умеем ждать. И мстить.

[GREEN]

№ 8

Недостача


В небольшом поселке Светлодольске был один круглосуточный магазин «Светлячок». Хозяином «Светлячка» был предприниматель Олег Кузьмин 36-летний симпатичный мужчина, разъезжающий по поселку на солидном черном джипе. Дела у Кузьмина шли прекрасно – «Светлячок» приносил хороший доход, особенно по виноводочным изделиям. Весь пьющий народ Светлодольска в любое время дня и ночи мог отовариться водярой или пивком в «Светляке». Какой-то шутник на заборе рядом с магазином вывел кривыми буквами – «Светлячок – для печенки маячок!» Кузьмину эта фраза очень понравилась, и когда он выпивал с кем-нибудь, то всегда произносил её вместо тоста.
В «Светлячке» работала три продавщицы, которых все жители поселка прекрасно знали. Сорокапятилетняя продавщица Лариска Кравченко была бой-бабой, её побаивались самые наглые выпивохи. Лариска была человеком настроения. Под хорошее настроение она могла отпустить любой товар в долг под запись, но если просящий попадал не в ту минуту, Лариска могла так отчихвостить матерной бранью, что мало не казалось. Причем, она громко в слух рассказывала все грехи и всю биографию просящего и всех его родственников. Люди только диву давались – откуда Лариска все про всех знает. А в долг просили часто, потому что работы в поселке не было никакой, - так случайные подработки, пенсии да маленькие зарплаты бюджетников.
Второй продавщицей была красавица-молодуха Алина Стогова. Весь поселок знал, что Алинка была любовницей хозяина, у которого, кстати, была жена и двое маленьких дочек. Жена Кузьмина знала про соперницу, но мужа боялась и безропотно терпела свое положение.
Третей продавщицей была 22-летняя Анюта Смирнова, год назад вышедшая замуж за одноклассника Олега Кузьмина Ромку Смирнова, который, как он говорил по блату, устроил работать жену в магазин к другу.
Все шло прекрасно. Кузьмин деловито раскатывал на джипе по поселку. Продукты в «Светлячок» регулярно подвозили. Водка, вино и пиво, как и в любом поселке России, занимающим промежуточное место по населению между деревней и небольшим городком, продавались ходом. Жители поселка «круглосуткой» были довольны.
Но однажды в работе «Светлячка» случился сбой. С утра жаждущие опохмелиться увидели на закрытой двери магазина табличку «Закрыто на учет».
Накануне Олег Кузьмин повез свою семью на речку. Был июль, воскресенье и было очень жарко. Каково было его изумление, когда на противоположном берегу узенькой речки он увидел смеющуюся Алинку Стогову в объятиях какого-то детины. При чем Алинка была, что называется «топлес» – в одних трусиках и без лифчика. Поодаль стояла серебристая иномарка и около неё ходили ещё два неизвестных мачо. Вероятнее всего, ребята были из пансионата, находящегося в пяти километрах от поселка. Как Алинка спуталась с ними, оставалось загадкой, но настроение у Кузьмина резко испортилось. Парней он не знал, они были явно не местные. Лесть на рожон не хотелось, да и рядом была жена с детьми. Бросив жене короткое: «Едем домой!» - Кузьмин сел за руль и стал заводить машину. Жена, сначала ничего не поняв, хотела возразить, но потом, глянув на компанию на противоположном берегу, сразу «въехала» в ситуацию и ни слова не говоря села в машину.
На следующий день Олег в «Светлячке» устроил учет. Соседка – бывший бухгалтер, оформлявшая всегда все его документы, сводила в магазине дебет с кредитом. Олег знал, как отомстить изменщице. И Алинка, и Лариска безнаказанно пользовались и винцом, и продуктами, - при чем уже давно. «Ну, телки попляшут у меня,– кровожадно думал Кузьмин. – Обнаглели бабы! А этой любви неземной захотелось, - я ей устрою любовь», - с ненавистью он вспоминал вчерашнее.
Продавщиц Олег отправил по домам, а через два дня собрал их и объявил итоги ревизии, - товара не доставало на девяносто тысяч. «Вот что, девоньки, где вы возьмете деньги, меня не волнует. Берите кредиты, занимайте, но с каждой по тридцать тысяч, это ещё помимо того, что вы тут в тетради начирикали, - объявил Кузьмин, стараясь не смотреть на Алинку, - сумели взять, сумейте и вернуть!» Продавщицы удрученно молчали. Первой спохватилась Лариска. «Олег Александрович, можно тет-на-тет на минутку?» «Ну, чего ещё?»– недовольно проговорил Кузьмин. «Ну, выйдем на минутку на крылечко». – Лариска настойчиво взяла хозяина под локоть.
«Олег, ты чего бесишься-то? - уже другим тоном заговорила она, когда они остались вдвоем, - ты сам-то полные сумки набирал и вина, и закуски, когда с дружками бухал, а мы, значит, платить должны? Знаешь, я у тебя ничего не подписывала, и платить ничего не буду!»
«То, что я брал, я восполнял деньгами, а ты заплатишь как миленькая, - ваши трудовые книжки у меня!» «Да, мне наплевать на трудовую, я платить не буду, если у тебя с Алинкой проблемы, то с ней и разбирайся!» - Лариска повернулась и хлопнула в сердцах дверью.
«Ты мне тут дверью не хлопай, - Кузьмин в бешенстве влетел за ней в магазин.- Все платить будете! Сроку – две недели, а – нет, потом с вами по-другому поговорят!»
Анюта Смирнова медленно шла домой. Она представить себе не могла, как объявит мужу и свекрови, у которой она жили, что должна 30 тысяч в магазин. Объявит людям, которые за червонец удавиться были готовы. Мужа Анюта в душе не любила. Когда познакомились, он показался ей совсем другим, - не таким, каким он оказался в повседневной жизни. В начале знакомства Роман был интересным, заботливым, умным и ироничным. Но потом, как только они поженились перед Анютой предстал совсем другой человек – завистливый, жадный и мелочный, под стать своей мамаше, которая с первых дней невзлюбила сноху. «Нашел суженую! Не хватило ему девок-то и баб! Вот их на десять миллионов больше в России , чем мужиков, - выбирай не хочу. А он к плотницкой дочке прицепился!» - говорила мать Романа прямо при Анюте. До замужества Анюта жила с отцом. Мать у неё давно умерла. Отец был прекрасным плотником. Мог сделать что угодно, но, когда все ему надоедало, он впадал в дикий запой. Пил неделю, другую. Мог пропить все, что угодно, кроме своих плотницких инструментов, которыми очень гордился. После запоя он ещё с неделю отлеживался, а потом брался за дело. Трезвый, отец Анюты, был хмурый и неразговорчивый, а выпив, становился буйным и задиристым. Ему казалось, что все не уважают его и его плотницкий дар. Анюта так натерпелась от отца, что с удовольствием согласилась на брак с Романом Смирновым, который был её на 13 лет старше. Но, вкусив супружеской жизни, она поняла, что попала из огня да в полымя. С каждым днем становилось на душе у неё все горше и горше. И домой из магазина она шла как на каторгу. Дома ждали придирчивый, насмешливый муж, «пила» - свекровь и нескончаемый поток разной работы, которая для неё находила заботливая «мама» - так свекровь с первых дней велела звать себя. А тут еще недостача в 30 тысяч – хоть руки на себя накладывай!
«Сколько?» – муж изумленно вскинул брови. Свекровь побледнела.
«Тридцать тысяч!» - Анюта обессилено присела на стул.
«Ну, что я тебе, соколик, говорила? Она уйдет туда на двенадцать часов, - чем хочешь там занимайся! Видать погуляли вволю, если такая недостача!»
«Ой, мама, да ни разу я там не гуляла! Какие гулянки!» - робко оправдывалась Анюта.
«Конечно, так я тебе и поверю, ни разу не гуляла! И ты тоже хорош! Устроил её к «другу» по блату! Хорош друг! Друг всех баб в поселке перебрал! Со Стоговой при жене на машине разъезжает! Да еще и лыбится нагло! И наша-то там у него под рукой! Чего они там ночью делают, кто знает? – свекровь не стеснялась ни снохи, ни сына. – Сначала недостача, потом придет и скажет, что беременна!»
«Ну, знаете – это уже слишком!» - Анютка схватила свою сумочку и выбежала из дома. Настроение у неё было паршивое. Куда идти? Потихоньку она добрела до местной церквушки и села на скамейку под стройной липой в метрах тридцати от церковных ворот. «Уеду куда-нибудь в какой-нибудь большой город – в Москву или в Питер. А с Ромкой разведусь – нет у нас никакой жизни. Я его не люблю. Да, похоже, и он меня тоже. Да, и мамаша его – гадюка! Что-то не везет мне ни в чем», - горько рассуждала про себя девушка. Она и не заметила, как к ней подошел Капитан – так в поселке все звали невысокого седого человека, у которого не хватало на правой руке четырех пальцев. Когда Анютка училась в девятом классе, Капитан - а точнее Сергей Сергеевич Батурин – вел у них полгода основы безопасности жизнедеятельности. Но потом, по слухам, ударил одиннадцатиклассника – сына директрисы по лицу за то, что тот плевал в стенд «Герои Советского Союза» и уволился из школы. Все знали, что Капитан часто ходит в церковь и после службы подолгу беседует с батюшкой Филаретом.
- Здрасьте, Сергей Сергеич! – первой вежливо поздоровалась Анюта.
- Здравствуйте! Извините вы давно здесь сидите, не видели, батюшка не проходил в церковь? – похоже бывший учитель её не помнил.
- Нет, пока я сижу, не проходил.
Капитан несколько секунд подумал и сказал:
- Можно с вами присяду, подожду его немножко!
- Конечно, присаживайтесь, пожалуйста!
Немного помолчали.
- А вы меня знаете, как величать? По школе, наверное, помните?
- Да, вы у нас ОБЖ вели!
- Было дело. Правда, в школе я немного проработал.
- А говорят, что вы в Чечне воевали! – поинтересовалась Анютка.
- Воевал, - хмуро ответил Батурин. – А вы что-то, смотрю, какая-то подавленная, какая-то грустная. Случилось что-то?
И сама не зная почему, Анютка все рассказа Капитану. Он слушал внимательно, ни разу не перебил её взволнованную исповедь.
- А вот, смотрите, как получается, трудно вам и вы пришли сюда к церкви. Наверное, даже неосознанно! – сказал он неожиданно, после того, как Анюта замолчала.
- А вот вы человек опытный, что бы вы мне посоветовали? – тихо спросила девушка.
- Ну, какой я опытный! Каждый приобретает по жизни свой опыт! У меня – свой, у вас – свой! Скажу одно – уезжать вам, пожалуй, не надо. Вы думаете, в Москве вас ждут? Нет. А вдруг попадете к недобрым людям. Отберут документы и сделают.… Сами знаете, кем сделают! Из магазина уходите. У меня начальница почты – знакомая и, по-моему, у них кто-то в декрет уходит. Хотя бы на полтора-два года устроитесь туда. Я поговорю.
- Спасибо большое, но меня Кузьмин просто так не отпустит! – горько сказала Анютка.
- Знаете, вас, как звать – Анюта? Я вам дам эти тридцать тысяч, а вы мне потихоньку потом вернете. Пенсия у меня хорошая, да и сбережения кое-какие у меня есть. Только, пожалуйста, не говорите об этом никому, а то нас неправильно поймут.
- Спасибо вам, Сергей Сергеевич, большое за все! Как-то все так неожиданно! – у Анюты на глазах заблестели слезы.
Прошел год. В жизни Анюты Смирновой произошли значительные изменения. Деньги хозяину «Светлячка» она отдала. Капитан, как и обещал, помог ей устроиться на почту, и зарплаты, хотя и небольшой, ей хватало на жизнь, да еще и каждый месяц она отдавала по две тысячи долг Батурину. С мужем Анюта развелась – на удивление быстро и без ругани, по обоюдному согласию. Мать, видимо, сумела внушить Роману, что он найдет себе лучше подругу жизни. Анюта вернулась жить к отцу, который в первый её приход только и спросил: «Что? Нажилась?» «Нажилась», - грустно ответила Анюта. Больше отец её ни о чем не спрашивал. Он долго не пил, крепился, но месяцев через десять «развязался» и в пьяном заносчивом бреду все высказал дочери, что она и «потаскушка», и «безмозглая», и что «никому не нужна», и что раньше, таким как она, ворота дегтем мазали. И Анюта снова пришла к Капитану. Когда она зашла в дом, Батурин читал какую-то толстенную книгу. Взглянув на Анюту, Капитан понял, что что-то произошло. «С отцом поругалась?» – спросил он, глядя на девушку поверх очков. Анюта молча кивнула.
Батурин встал, прошелся по комнате и в задумчивости остановился у окна. «Знаешь, Аня! – наконец, промолвил он. – Если ты не боишься разных глупых людских пересудов, оставайся жить у меня. Ну, как бы комнату у меня снимешь на время. А что? Дом большой, вот есть комната отдельная. «Спасибо большое, Сергей Сергеевич, вы столько для меня сделали! – тихонько проговорила Анюта.
- Ну, что ты, что ты! Все нормально! Живи, а там Господь укажет, как быть! Мне всегда так батюшка Филарет говорит.
И потекла жизнь дальше. Батурин часто куда-то уезжал. Анюта работала на почте. Вечерами в большой комнате они вместе пили чай и смотрели телевизор. Аня очень быстро привыкла к Капитану, к его привычкам и образу жизни. Вечером в компании Капитана ей было на удивление комфортно и хорошо, как с добрым старшим братом. В поселке переход Анюты в дому к Капитану , конечно, заметили. Сначала Анюте отец, видимо, с сильного похмелья, встретившись на улице, грубо сказал: «Это что же значит? По рукам пошла, что ли?» Анюта ничего не ответила, отвернулась и пошла своей дорогой. В «Светлячке», куда она зашла однажды купить что-нибудь к чаю, Лариска, взвешивая печенье, при всей очереди ехидно спросила: «Ну, что, Анна, Капитан-то твой – ласковый хоть?» «Ласковый!» - ответила с вызовом Анюта, взяла пакет с печеньем и вышла из магазина. Дни летели. К Батурину Анюта привязалась всей душой. Хозяин дома был сдержан, немногословен, но очень тактичен и бережен с нею, правда, искренних откровений за ним не наблюдалось. Анюта пыталась в разговорах с Батуриным узнать его прошлое, вызывая собеседника на откровенность. Но Батурин не откровенничал.
Однажды Капитана не было целую неделю, и, когда он появился, по его глазам Анюта поняла, что-то произошло. В тот вечер после работы Анюта пораньше ушла в свою комнату, ей казалось, что Батурину нужно побыть одному, что-то обдумать. Она видела, что-то явно взволновало его. Часов в девять вечера, когда Анюта разобрала свою постель, решив пораньше лечь спать, в её комнату, предупредительно тихонько постучав, зашел Капитан. В руках у него был большой желтый конверт.
- Аня, ты извини меня, но я завтра с утра уезжаю и поэтому сейчас хочу поговорить с тобой!
- Да, конечно, Сергей Сергеевич!
Капитан присел на краешек стула и замолчал. Было видно, что ему трудно говорить, и он не знал с чего начать.
- Что же вы раньше-то не сказали, Сергей Сергеевич? Я бы вам пирожков в дорогу напекла, - ласково сказала Анюта.
- Пирожков? Ну, Аннушка, это как-нибудь в следующий раз! – отозвался Капитан. Казалось, что его мысли были заняты чем-то другим. Девушка отметила про себя, что он назвал её Аннушка. Так раньше он её никогда не называл.
- Ну, ладно! Чего тут рассусоливать! Нужно по-военному – раз, два, три! – казалось, Капитан решился на что-то Он решительно встал:
- Значит, во-первых! Во-первых, Аня это тебе! – он сунул в руки девушки большой желтый конверт. – У меня нет никого. Я воспитывался в детском доме. Завтра, как я уже сказал, я уезжаю в командировку. Возможно, она будет опасной, поэтому в этом конверте дарственная на этом дом тебе и все мои сбережения на сберкнижке. Я положил их на твое имя! Погоди, Аня, не перебивай! – Батурин видел, что девушка пытается что-то сказать.
- Во-вторых, - это самое главное! Я хочу рассказать тебе, куда и зачем я еду!
- Что же это за командировка такая, ведь сейчас никакой войны нету нигде! – тихо успела промолвить девушка.
- Да, войны сейчас нет. Но.… Был у меня закадычный друг – вместе в детдоме росли, вместе в военное училище поступали, вместе в Чечню уже в звании старших лейтенантов попали, вместе ночью за водкой пошли, вместе в плен попали, Были в плену восемь месяцев. Вместе все издевательства переносили! Переносили, переносили, да и «сломался» мой друг! Под угрозой расстрела, сначала молодого пацана-срочника застрелил, потом ещё одного, потом из него вообще чечены палача сделали. И мне он четыре пальца на чурбаке топором отрубил. Ему сказали: «Давай руби, чтобы твой друг никогда не стрелял в нас. Не будешь, из тебя самого «красный тюльпан» сделаем – кожу лоскутами сдерем!» Он орал, а топором мне пальцы отсек.
- Господи! – всхлипнула Аня.
- Не хотел я тебе это, Аня, рассказывать, но раз начал. В общем, увезли его потом куда-то, а в селе, где я в яме сидел, наши внезапно «зачистку» сделали. Не успели меня убить-то! Не судьба, видать, была ещё! Освободили меня наши. А «друга» моего, я думал, чеченцы убили. Они ненавидят предателей. Но недавно по телевизору мне показалось, я увидел его. Увидел его улыбающегося на празднике, где чествовали ребят, воевавших в «горячих» точках. Сначала я думал, что мне показалось, но потом я осторожно навел справки и выяснил – это он! Он жив! Хочу ему в глаза посмотреть!
- Сергей Сергеевич, не ездите! Бог ему судья! – горько, со слезами в голосе сказала Аня.
- Нет, Анюта, я должен с ним встретиться! Ну, и, в-третьих, Аннушка, если я вернусь, - Батурин замялся и опустил глаза. Потом он решительно посмотрел на Аню. – Я, конечно, старше тебя, да и калека, но, если я вернусь и попрошу тебя стать моей женой, то…
- Я с радостью соглашусь! – твердо промолвила Аня.
- Ну, вот и ладно! Поговорили! Спокойной ночи, - Батурин улыбнулся. – Любимая!
- Сергей Сергеевич, останьтесь со мной! – опустив глаза, попросила Анюта.
Утром Капитан уехал. Через четыре месяца Аня пришло официальное письмо, где было написано: «Гражданин Батурин Сергей Сергеевич за умышленное убийство осужден на восемь лет строго режима. Срок отбывает в колонии №1531 Н-ской области».
А ещё через пять месяцев Аннушка родила мальчика и назвала его Серёжей.

[GREEN]

№ 9

Во субботу, день ненастный…


Слежки не было. Пока не было. Рустам понимал — в ближайшие часы его вычислят, уйти не удастся. Но кое-что он сделать всё-таки успеет. Если бы было время! Он сбавил скорость перед постом ГИБДД, расположенным перед съездом в дачный посёлок. Только бы не тормознули, восточная внешность — единственное наследство папаши, смывшегося ещё до рождения Рустама — доставляла немало хлопот. «Нет, пронесло. Теперь вспомнить, где нужная дача… кажется, одиннадцатая улица, да, точно… четвёртый дом с краю».

Рустам ехал медленно. Дачный сезон ещё не наступил, кроме сторожа на въезде не наблюдалось ни одной живой души. А вот и нужный домик. «Ничего так дачка у Лёхи», — подумал Рустам. Он вышел из машины, прихватив пакет с кейсом, весом в поллимона баксов. Ключ, как и говорил Лёха, находился над дверью. Первое, что бросилось в глаза — старый диван. У бабки в деревне был такой. Раскладывался вперёд, и внизу имелся короб. «Шухлядка», как называла его бабка, хранившая там всякое ненужное барахло. Мелькнула мысль: «Хочешь что-то надёжно спрятать — положи на видное место». Рустам приподнял сидушку и довольно усмехнулся, и шухлядка имелась, и куча шмоток в ней. Он сунул пакет под старое покрывало, приходилось придерживать сидушку коленом. Рустам, ругнувшись, отряхнулся от пыли. Так, полдела сделано. Лёхе сидеть ещё год, матушка его совсем больная, вряд ли здесь скоро появится. Теперь нужно вернуться, всё-таки теплилась надежда, что пронесёт. А если нет — у него есть козырь, можно поторговаться.

Выезжая с улицы, Рустам ещё раз глянул на табличку с номером на столбе и удовлетворённо кивнул. В наступивших сумерках он не заметил почти стёртую букву «А», идущую за цифрой одиннадцать.

***

Солнечный луч, проникший в спальню, нагло прервал сон, заставил крепче зажмуриться и отвернуться. Сергей почувствовал, как на него запрыгнул Йорик, пёс всегда точно знал, что хозяева проснулись, даже если те притворялись крепко спящими. Сергей приподнял одеяло. Йорик нырнул туда, прислонился тёплым боком и сладко засопел. Под это сопение и доносящиеся из кухни голоса жены с дочкой Сергей задремал, улавливая обрывки фраз:

— …Только и знаешь свой комп…
— …Достали уже…
— … поедешь с нами…
— … не хочу…

Неожиданно громко раздалось:

— Отец, объясни дочери, что у неё есть и обязанности. И не притворяйся спящим, Йорик уже минут десять как в спальню прорвался! Потом, мы же договаривались — никаких собак в постели.

Сергей лениво открыл глаза:

— Михална, не бухти. Я вообще не уверен, что это — собака. Особенно после того, как ты его приучила гулять в кошачий лоток.

Жена всплеснула руками:

— А что было делать? Вас не допросишься вывести, мне некогда, хорошо у нас йоркшир, а не овчарка, — затем спохватилась, — а ты не увиливай, иди, скажи Соньке, что она едет с нами на дачу, домик приготовить, участок убрать. Дел — вагон.

Дочь, легка на помине, заглянула в спальню:

— Па, ну можно я не поеду? Папуль, миленький, ну, пожалуйста!
— Аргументируй, — велел отец.
— У Ирки днюха, вы забыли что ли? В кафе будет отмечать. Я и подарок купила.

Сергей посмотрел на жену:

— Танюш, но ведь реальная причина, вдвоём съездим. Это лохматое недоразумение тоже дома оставим, а то прошлый раз вместе со всеми соседями день искали и ещё день репейники из шерсти вытаскивали.

Жена саркастически хмыкнула и сказала:

— Ладно-ладно, Сергей Иванович, только пожалуйтесь, что дочь оговаривается, а собака избалована.

Дочь завопила:

— Папка, я тебя люблю! — подскочила, звонко чмокнула Сергея в щёку и унеслась к себе. Йорик прекратил притворяться невидимкой, выбрался из-под одеяла и тоже куда-то смылся. Сергей, легко соскочив с кровати, прижал к себе жену и, оглаживая, зашептал:
— Я в машину одеяло чистое кинул — откроем дачный сезон.
— Серёжка, прекрати, дочь увидит!
— Да её из компа не вытащишь. Пусть остаются, мы без них оторвёмся!

Татьяна вывернулась из объятий и пошла на кухню готовить.

После завтрака Сергей выглянул в окно:

— Смотри-ка, тучки набежали, — и, фальшивя, пропел: — Во субботу, день ненастный, нельзя в поле работать.
— Даже не думай, всё равно поедем. Будет дождь, в домике уберёмся, — мигом пресекла попытку откосить от поездки Татьяна.

Как обычно, выехали только к полудню. Дождь не пошёл, хотя небо действительно заволокло тучами. Движение на дороге было оживлённым. Попали в пробку.

— Говорила, нужно заранее машину готовить, — потихоньку ворчала Татьяна.
— Да ты ж моя «помеха справа», — улыбнулся Сергей и потянулся к жене.
— На дорогу смотри! — фыркнула та.

На посту ГИБДД перед дачным посёлком их тормознули, сержант внимательно изучил документы.

— Странно, сколько ездим — первый раз проверили. — Пожал Сергей плечами.

У въезда на соседнюю улицу стояли «скорая» и полицейская машина. Сергей собрался притормозить, узнать, в чём дело, но, заметив недовольный взгляд жены, передумал. Когда открыли домик, ключ оставляли тут же над дверью, подошёл сосед по даче Женя, его грузовую газель Сергей приметил ещё издали.

— Здоров, Серёга, — он пожал протянутую руку, — привет, Танюш. Слышали, что случилось? Сторожа дядю Пашу убили.
— Как? — ахнула Татьяна. Дядю Пашу, непьющего и добросовестного, в отличие от его напарника, все ценили.
— На соседней улице дачу ночью вскрыли, а он, видать, услышал. Сюда уже менты приходили, опрашивали, кто что видел, — продолжил рассказ Женя. — А мы с Любашкой только утром приехали.
— Жалко, с понятием был мужик. Афган прошёл, а вот где погибнуть довелось.

Помолчали. Татьяна пошла в домик, а Сергей сказал:

— Слышь, Женёк, пока ты здесь с машиной, помоги кой-какую рухлядь на свалку вывезти. За бензин заплачу и так в долгу не останусь.
— Да не вопрос. Готовьте, что вывозить. Пойду Любашке скажу, тоже стулья выкинем, совсем развалились.

Сергей вошёл в домик. Татьяна уже переоделась и сметала пыль с окон.

— Танюш, сбылась твоя мечта, сейчас вывезем этот старый диван на свалку, Женёк согласился.

Татьяна прекратила своё занятие:

— Хоть что-то хорошее за сегодня, посмотри, может, там что-то нужное засунуто.

Сергей приоткрыл диван. Пахнуло затхлостью, пылью. Брезгливо тронув старенькое покрывало, и пару раз чихнув, он решительно опустил сидушку.

— Танюшка, ничего путного мы туда не складывали, избавляться от хлама, так избавляться!
— Как хочешь, — Татьяна, поджав губы, отвернулась. Знал Сергей это выражение — не любила жена, чтобы не по её было, но знал, что и в диван сама не полезет барахло перебирать, из принципа: тебе сказали, ты и делай. Как всегда притворился, что недовольства не заметил и отправился машину перегнать со своего участка к соседу справа. Это чтобы Женя поближе подъехал к домику — не тащить же диван через весь огород.

Пока в газель эту громину затолкали, попыхтели вдоволь, даже Татьяна помогала.

— Во раньше мебель делали, из настоящего дерева, не то, что сейчас — из фанеры, ткни и развалится, — прокомментировал Женя.
— Танюш, может, с нами съездишь, прогуляешься? — спросил Сергей.
— Хороша прогулка — на свалку! Нет уж, вы, мальчики, сами, — засмеялась Таня и ушла в домик.
— Моя тоже ехать не захотела, — сообщил Женя, когда Сергей сел в машину, — побоялась, видать, что и её на свалке оставлю.

На выезде с улицы пришлось подождать, пропуская отбывающую милицию и машину скорой.


***

Ненадолго выглянуло солнце, поиграло бликами на чисто вымытых стёклах и вновь спряталось за тучи. Татьяна полюбовалась своей работой и, прикрыв дверь, отправилась на второй этаж. Поговорила по телефону с дочкой, но та была вся в сборах и, похоже, совсем не слушала маминых слов, пообещала не забыть выгулять Йорика, сказала: «Пока» и отключилась. Таня швырнула сотовый в сумку, лежащую на подоконнике, и устало опустилась в кресло, общение с Соней выматывало сильнее любой уборки.

«Серёжка вон никаких замечаний не делает, во всём потакает — так папа хороший. А как без замечаний? Не уследишь, усвищет легко одетая, простынет», — думала Таня, потом мысли плавно перетекли в мечты о новой квартире, которую они бы купили, были бы деньги. Она даже задремала и проснулась от звука хлопнувшей дверцы машины. «Что-то рано, может, забыли чего?» — Но с кресла не поднялась, расслабленно вслушиваясь в шаги на крыльце и звук открываемой двери. Снизу послышались мужские голоса. Чужие. Расслабленность и сонливость слетели в один миг. Татьяне почему-то стало страшно. Она затаилась, боясь выдать своё присутствие.

— И где твой диван? Опять что ли адрес спутал, ушлёпок? — Голос хрипловатый, уверенный.
— Мамой клянусь, был диван, старый, как у бабки в деревне, я вниз и положил кейс, под шмотки. — А это, скорее, голос молодого человека, оправдывающийся.
— Сплошняком дебилы вокруг. Ты бы ещё на улице оставил с плакатом: кому нужны поллимона баксов, не проходите мимо. Не был бы ты мне племяш, сразу бы башку оторвал. Зачем кейс спёр? Я тебе что, мало отбашлял? Ещё эти два, в детстве уроненные, сторожа замочили, нужно было сразу тебя за шкварник хватать и вместе ехать. Ничего никому поручить нельзя. Так, где твой диван?
— Дядя, вон пол поцарапан, стоял диван! Я вверху посмотрю, может, его на второй этаж перетащили.

Скрипнула протяжно нижняя ступенька, затем следующая. Татьяна замерла, мысленно прощаясь с жизнью, из любимых детективов знала — свидетелей в живых не оставляют. До сумки не дотянешься и кому звонить, в полицию? Всё равно доехать не успеют. На лестнице в проёме показались коротко стриженая голова и плечи, обтянутые ветровкой, парень смотрел в другую сторону. «Чёрт, что же под рукой ничего нет, по башке бы шлёпнуть, а, всё равно внизу второй, чёрт, чёрт. Какое счастье, что дочь дома», — Татьянины мысли метались с бешеной скоростью. И тут парень повернулся. Молодой, чуть постарше Соньки на вид, похож на цыгана, глаза почти чёрные. Все эти детали Татьяна отметила машинально. Несколько секунд они смотрели друг на друга, не отрываясь. Татьяна почувствовала, как глаза заволокло слезами.

— Эй, Рустам, ну что там? — раздалось снизу.
— Ничего, дядя, вообще пусто, — ответил парень и, развернувшись, начал спускаться по лестнице.
— Эй, мужики! Вы чего на чужой даче шаритесь? Я сейчас быстро ментам позвоню! — раздалось с улицы. Уж чем-чем, а голосом Бог соседку не обделил, любую сирену переорёт. «Любаша, ой, Любочка, только не скандаль, это бандиты», — мысленно молила соседку Татьяна. Непрошеные гости, похоже, вышли из домика, голоса стали доноситься с улицы.
— Не надо ментов, уважаемая, — это старший, — я тут дачку недалеко прикупил, вот хожу, спрашиваю, не продаст ли кто мебель на первое время. Стулья, диван там какой.
— Э, да ты, мужик, на полчасика бы раньше. Только соседи диван на свалку повезли, стол не нужен?
— Нет, дорогая, стол я уже прикупил. Поедем по другим улицам поспрашиваем.

Как только раздался звук отъезжающей машины, Татьяна кинулась к сумке, схватила сотовый и набрала номер мужа.

— Ну, же, возьми трубку, — шептала она. А услышав: «Абонент временно недоступен», взмолилась: — Господи, хоть бы Серёжа с Женькой успели разгрузиться и уехать! Хоть бы они этих денег проклятущих не нашли.

Таня начала спускаться по лестнице, но ноги подогнулись и она села на ступеньку, хлюпнула носом, вытерла выступившие слёзы. Её знобило, то ли от пережитого испуга, то ли от прохлады. Дверь бандиты оставили открытой. В проёме показалась Любаша.

— Ой, Таня, а я думала, ты с нашими поехала. Где ты была-то, к вам на дачу мужики какие-то ломились.
— Наверху спала, приболела я.

Любаша, уже, было, зашедшая, вышла обратно на крыльцо.

— Ну, тогда, извини, заходить к тебе не буду, мне завтра внука приволокут на неделю, никак болеть нельзя. А ты, наши когда вернутся, скажи своему, чтоб домой отвёз. Где это видано — больной на даче горбатиться. Пойду я, а то ещё заражусь.

Татьяна осталась сидеть на лестнице, обхватив себя руками и пытаясь унять колотившую её дрожь.


***

Заморосил лёгкий дождик. Рустам хотел, было, включить дворники, но дождь, бросив на лобовое стекло несколько капель, прекратился. Дядя, расположился сзади. Он давал по телефону указание своим шестёркам ехать к свалке. Рустам понимал, что дядя, сожалея о стороже, просто рисовался. Наверняка сам дал своим гоблинам приказ свидетелей не оставлять. И тётку на даче пришил бы без разговоров. Рустам был готов поклясться, что никогда эту женщину не встречал. Но было в ней что-то до боли знакомое. Что? Непонятное сходство не давало покоя. Глаза! Рустам чуть не хлопнул ладонью по лбу. Даже не сами глаза, а взгляд — наполненный ужасом, обречённостью и покорностью. Видел такой же взгляд Рустам недавно, но где не вспоминалось. Дядя вёл очередной разговор, на этот раз со своим партнёром.

— Не волнуйся, дорогой, будут к обеду деньги. Птичка нашептала, что на Калиновской свалке их спрятали… Нет… Знаю, что у тебя бригадир тамошний при делах, но мне в натуре в падлу с бомжами на свалке тёрки вести… Сам справлюсь, дорогой.

Бомж, конечно же — бомж. Надо же, три месяца прошло, не вспоминал Рустам ни разу, а тут смотри-ка. Шёл он тогда после универа в офис дядин. А пацаны мелкие бомжа на снег повалили и пинали, один даже палкой лупил. Бомж не сопротивлялся, только глаза были, как у той, с дачи. Рустам тогда разогнал шакалят, кому затрещину вмазал, кому пинка для ускорения дал. Против слабого они герои, а чуть силу почуют — сыкуны. Проводил бомжа к теплотрассе, спросил, почему тот не сопротивлялся. И услышал в ответ: «Это же дети». Вспылил тогда: «Дети? Им по двенадцать-тринадцать, а уже такое зверьё». Что, спрашивается, вспылил, сам такой же зверёныш, а дядя — зверюга матёрый. Дал тогда бомжу Пятихатку, тот благодарил долго, а потом сказал непонятно к чему: «Земля, она круглая, сынок». Ещё добавил, что теперь он наверняка на лучшее место переберётся, на взнос хватит. Удивился Рустам, надо же, взнос, вот и запомнил.

Растревожили воспоминания, чуть поворот на свалку не проехал, дядя в спину толкнул. Родственник. Сам их с матерью разыскал. «Мой брат долг перед сыном не выполнил, я помогу. Учиться племянника устрою, на работу к себе возьму. Пока на квартире поживёт, а машину попроще сразу дам. Отпускай, дорогая, не пожалеешь, что ему в вашем задрипинске ловить?» Они уши и подставили под лапшу. Мать, понятно, рада. Не ладил Рустам с отчимом. Выполнил дядя обещания. А потом начал в дело Рустама вводить. Вот тогда вспомнилось про бесплатный сыр. Кражу денег дядя понимал, никому про то, что племянник кейс свистнул, не говорил, «всё же родная кровь», и ещё даже добавил: «Крыса ты, но лихо провернул». Хорошо не прочухал, что Рустаму деньги нужны были, чтобы бежать. В Москву. В Питер. Куда угодно, лишь бы подальше от такой родни. А сложилось-то как тогда удачно, словно чёрт за руку вёл. Случайно услышанный разговор… Открытая дверь дядиного кабинета… Никого вокруг… И кейс… Кто же думал, что накануне дядя установил в кабинете видеокамеру.

Рустам остановил машину. Приехали.


***

«Интересно, у него рот когда-нибудь закрывается?» — думал Сергей, слушая Женины откровения. Договариваясь насчёт машины, Сергей упустил из виду способность соседа по огороду приседать на уши. И теперь всю дорогу вынужден был выслушивать: во-первых, как Женю любят бабы и, во-вторых, как Женю достала жена. Робкие попытки встрять в монолог подавлялись фразой: «Это что, вот у меня…» И следовали или очередная амурная история или перечисление Любашиных недостатков. Сергей, возможно, отнёсся бы скептически к рассказам о любовных победах кривоногого, с пивным животом, лысиной и простецкой физиономией соседа, но у него самого был дядя, чем-то похожий внешне на Женю и вынесший тётке все мозги своими походами налево.

Когда показались дачи. Сергей с облегчением вздохнул. На въезде в дачный посёлок с трудом разъехались с легковушкой. Начавшийся, было, дождик быстро прекратился.

Татьяна встретила неожиданно: кинулась на шею и стала быстро горячо целовать. Сергей тут же завёлся, крепко притянул жену к себе и запустил руки под кофту. Так, обнимаясь и непрестанно обмениваясь поцелуями, они поднялись по лестнице на второй этаж. Там, срывая друг с друга одежду, упали на софу. «Всегда бы так встречала», — мелькнула мысль у Сергея. Больше мыслей не было, им просто не осталось места…

Сергей лежал расслабленный и умиротворённый, как обычно после минут близости, не улавливая смысла в бессвязных словах, приникшей к плечу жены. Однако неожиданно в голове что-то щёлкнуло, и смысл проявился. Сергей резко сел:

— Пятьсот тысяч долларов в нашем старом диване??? А я его выкинул?! Ты почему раньше не сказала?

Он соскочил с софы и принялся одеваться со скоростью солдата, услышавшего сигнал тревоги.

Таня что-то лепетала о бандитах.

— Нам, десантуре, бандиты нипочём! — Сергей уже натягивал свитер.
— Ты всю службу в штабе просидел, карты секретные рисовал, — напомнила тоже быстро одевающаяся Татьяна.
— Михална, ну, ты и язва! Боишься — сам съезжу.
— Нет, я одна здесь не останусь. Ты монтировку из багажника в салон перекинь.

Сергей усмехнулся:

— Вот это я понимаю — боевая подруга.
— Серёженька, может, домой? — вновь робко заикнулась Таня.

Сергей взял жену за плечи и как можно убедительнее сказал:

— Танюш, такие шансы раз в жизни выпадают. Сами расширимся, Соньке квартиру купим, на институт ей отложим, решайся! Собирайся, я сейчас машину подгоню.

Сергей вспомнил, что ставил машину на участке соседа.


***

Татьяна лихорадочно придумывала доводы, чтобы удержать мужа от поездки на свалку и ругала себя последними словами за то, что рассказала о проклятых деньгах. Когда машина, выехав из дачного посёлка, свернула не в сторону свалки, а в сторону города, Таня воспрянула духом:

— Серёжка, как хорошо, что ты передумал! — воскликнула она.

Муж посмотрел как-то виновато:

— Михална, тут вот какое дело: Женьку в лом было на свалку ехать. Мы диван в лесопосадке оставили, там многие мусор выкидывают. А потом время выжидали, Женька про своих баб трепался.

Татьяна не нашлась что сказать. Так и молчала, пока они заехали в лесопосадку и, проехав за деревья, остановились. Стоявший посреди кучи мусора диван сразу бросился в глаза. Сергей выскочил из машины и кинулся к дивану. Таня, прихватив монтировку, отправилась следом. Пока она шла, насторожённо оглядываясь, муж извлёк из дивана чёрный большой пакет и, крикнув:

— Танюшка, есть! — вытряхнул из пакета кейс и открыл его.

Таня подошла и вместе с Сергеем уставилась на аккуратные пачки. Муж очнулся от гипнотизирующего вида денег первым, закрыл кейс, сунул его обратно в пакет и вручил Тане. Он снова открыл диван и сказал:

— Покрывало возьмём, когда домой нести будем, в него завернём от любопытных глаз. О, а что тут мои нарды делают?

Сергей кинул покрывало на сидушку, достал нарды и сунул их подмышку. Татьяне стало тревожно:

— Серёж, поехали, сто таких нардов купишь!
— Такие не куплю, дядя, когда по зонам с проверкой ездил специально зэкам заказывал. А катушка от спиннинга тут откуда?

Таня чуть не подпрыгивала от нетерпения.

— Серёж, поехали, зачем тебе спиннинг, ты за весь прошлый год на рыбалку не ходил!
— Вот и не ходил, потому что не знал где катушка, — буркнул Сергей.

Татьянино терпение было на исходе, неожиданно сзади раздался треск, кто-то пробирался через кустарник. Таня крепче сжала в руках пакет и монтировку и резко обернулась.


***

Дождавшись дядиных шестёрок, пошли в ту часть свалки, где находилась мебель. Около мебели копошились местные бичи. Дядя и его охранники ускорили шаг. Рустам же зацепился ногой за ржавую проволоку. Джинсы было жалко – новые – поэтому Рустам старался освободиться с наименьшими потерями. Пока выпутывался, начало стычки пропустил. Услышав крики, поднял голову и увидел, как на дядю и охранников набросились местные, дядя упал. Рустам кинулся ему на помощь, но, зацепившись за ту же проволоку, растянулся во весь рост.

Подняться не успел, кто-то навалился сверху, крепко удерживая. Рустам рванулся, но получилось только приподняться. Он с ужасом увидел, как здоровый лохматый мужик остервенело бьёт лежащего дядю куском арматуры. Рванувшись ещё раз, смог освободиться, вскочил, но вновь оказался обхвачен чьими-то сильными руками. Изловчился развернуться и увидел знакомые глаза.

— Сынок, им конец, ты ничем не поможешь. Этого крутого заказали, звонок был бригадиру. Я тебя сразу узнал. Беги, — быстро проговорил старый знакомец. Рустам растерялся, тогда бомж повернул его к выходу и слегка подтолкнул в спину:
— Беги, сынок, беги!

И Рустам побежал.


***

Сергей обернулся, услышав непонятный шорох. Из кустов выбрался чёрный дог, размером с телёнка и, не обращая на людей никакого внимания, прошёл к куче мусора и стал там деловито рыться.

— Вот зараза, напугал, — сказал Сергей и посмотрел на жену. Сердце невольно сжалось — Татьяна выглядела хрупкой, беззащитной и совершенно несчастной. Растрёпанные волосы, бледное лицо, испуганные глаза. Монтировка в её дрожащей руке заставила Сергея осознать, что как бы Танюшка ни боялась, она не убежит, а останется рядом. Всегда будет рядом с ним, что бы ни случилось.
— Танюша, да чёрт с ней, с этой катушкой, — Сергей сделал шаг к жене, поправив нарды подмышкой. — Хочешь, и кейс здесь оставим, только не расстраивайся?

Татьяна прижала пакет с кейсом к груди и, всхлипнув, ответила:

— Ну уж нет, теперь не оставим. Я эти деньги выстрадала!
— А что тогда стоишь-то? Нам сваливать пора отсюда быстрее, а она стоит. — Сергей с удовлетворением заметил, как из расстроенных глаза жены превратились в возмущённо-округлённые.

Подъехали сразу к дому. Сергей решил машину в гараж не ставить, чтобы заехать за Сонькой. Правда дочь опять вопить будет: «Что вы со мной, как с маленькой, мне уже шестнадцать!» И правда взрослая, но сегодня Сергей её встретит. Так, на всякий случай.

Деньги вывалили на кровать. Много. Татьяна опять завела:

— А вдруг нас найдут?
— Тань, как найдут-то? Дача ведь ещё на старых хозяевах числится. А они уехали из города. Вот, а ты меня пилила, что уже два года на нас переоформить не могу. С соседями знакомы шапочно, только по именам знаем, и они нас так же. Не бойся.

Из коридора раздался звонок сотового. «Мой, — определил Сергей, — в куртке, наверное». Он взял телефон, звонила дочь. Сонька просила разрешить ей побыть в кафе до пол одиннадцатого вечера.

— Ну, я не знаю… — потянул Сергей. — Если мама разрешит. На, — он протянул телефон подошедшей Татьяне. И стал прислушиваться к разговору, готовясь вмешаться в назревавший конфликт. Однако Таня неожиданно мирно сказала:
— Хорошо, Соня, — немного послушала и ответила: — Нет, с нами ничего не случилось, ты действительно уже взрослая. Ты не против, если папа за тобой заедет на машине? Не против? Молодец. Пока. Веселись.

У Сергея буквально челюсть отвисла. Таня повернулась, отдав сотовый, и спросила:

— Слушай, а Йорик где? Что-то он нас не встретил. Ой, мы же деньги на кровати оставили!

Сергей с Татьяной кинулись в спальню. На куче денег лежал довольный Йорик и, зажав между лапами одну из пачек, недвусмысленно к ней приглядывался. Татьяна подбежала, подхватила вредителя на руки, и, с трудом отобрав деньги, сказала:

— Ух, почти не погрыз.
— Ну ты и сволочь, Йорик, — с чувством произнёс Сергей.


***

Рустам бежал, как никогда ещё в жизни не бегал, он вскочил в машину и рванул с места. Опомнился, отъехав уже довольно далеко от свалки. Проехал мимо дачных домиков и понял, что нужно обдумать дальнейшее поведение перед тем, как ехать в город. Сначала он решил остановиться на обочине, но увидел, как из лесопосадки выруливает легковушка. «Заеду за деревья, постою там». Рустам свернул с дороги. За деревьями он увидел кучу мусора и знакомый диван. Слегка обалдев и ни на что не надеясь, он вышел из машины и, на всякий случай, поднял сидушку. Естественно, кейса там не было.

— Что и требовалось доказать, — сказал вслух Рустам и сел на диван.

Его гонка за деньгами закончилась. Хотя, по большому счёту, благодаря этим деньгам исполнилось желание стать свободным. Другое дело — какой ценой. Пришла мысль: уехать к маме на год, может, на два. А потом? Потом можно будет и вернуться. Внезапно Рустам почувствовал чьё-то присутствие. Большой чёрный дог стоял неподалёку и смотрел мудрым, почти человечьим взглядом.

— Привет, — сказал ему Рустам. Пёс склонил голову набок. Рустам обратился к собаке: — Ты, друг, тоже от хозяина избавился? Что-то ты не светишься счастьем от полученной свободы. Вот и мне не весело. — Дог склонил голову на другой бок. Рустам же стал рассказывать внимательному и бессловесному слушателю: — Представляешь, четыре человека из-за меня погибли, самого чуть не замочили. Дядю точно партнёр заказал, только он знал про свалку. Случай использовал. Разве я думал, что так выйдет. А сторож, он-то совсем ни причём.

Рустам закрыл руками лицо, дог подошёл и положил на его колени голову. Рустам погладил собаку, вздохнул, встал и побрёл к машине. Что-то заставило обернуться, дог смотрел ему вслед.

— Слушай, друг, может, со мной? — Рустам открыл заднюю дверцу. Пёс, словно ждал этого приглашения, побежал к машине.


***

Одна из суббот, три года спустя.


День хорошей погодой не радовал, с утра несколько раз принимался дождик. Татьяне было не до погоды. Она придирчивым взглядом оглядела накрытый стол и осталась довольна. Из спальни донеслось:

— Йорик, куда? Стой, я тебе сказал!

Татьяна возмутилась:

— Серёж, ну что ты, как маленький, вместо того чтобы собираться с собакой играешь!
— Тань, я не играю, этот лохматый мой носок стащил, — раздался негодующий голос мужа.
— А не будешь разбрасывать, где попало! Новые возьми. Поторопись, не каждый день дочь жениха приводит знакомиться.
— Где она вообще этого жениха нашла? — Сергей появился в дверях гостиной.
— Ты забыл? Соня рассказывала. Она после института выгуливала Йорика, и наш экстремал-пёс облаял дога. Дочь подумала — конец им обоим. Обошлось, дог оказался не злым, а его хозяин Соньке понравился, так и познакомились.
— И тут без этого мелкого пакостника не обошлось. — Сергей обвёл глазами стол и спросил: — Танюш, а не слишком ли мы стараемся для этого, как его… Мустафы.

Татьяна укоризненно посмотрела на мужа:

— Серёжа, прекращай дурковать. Ты прекрасно помнишь, что Сониного жениха зовут Рустам.