[GREEN]

Номинация ждёт своих соискателей.

Все подробности в объявление конкурса, здесь: http://igri-uma.ru/f...?showtopic=4582

ФАЙЛ ЗАЯВКИ:

Прикрепленные файлы

•  ФИО - ЗАЯВКА - детско-юношеский Десятая планета 2014.doc (33К)
  Количество загрузок:: 80

[GREEN]

№ 1

Трудное решение

Я заканчивал решать задачу по геометрии, когда услышал легкий стук где-то в конце нашего длинного коридора. Я повернул голову к двери своей комнаты и прислушался. Стук повторился. Кажется, стучали в нашу квартиру. Выскочив в коридор, я подбежал к двери и открыл ее. У порога стояли Игорь и еще один мальчик. Его я не знал. Я посмотрел на Игоря и сказал голосом, пропитанным иронией:
– Ты что стучишь, как партизан-подпольщик? Что, до звонка не можешь дотянуться?
– Слушай, Сань, у меня тут серьезное дело… Твои родители дома?
– Нет, на работе еще. А что?
– Поговорить нужно. Вот по делу этого мальчика. Это Сергей.

Я протянул руку незнакомцу и окинул его быстрым взглядом: ростом почти, как я, светлые волнистые волосы, светлые глаза, кажется голубые, а может, зеленые, я не успел точно определить, довольно худой и спокойный, судя по выражению лица. И лицо вроде нормальное.

– Какое дело? – спросил я с любопытством.
– Может, в твоей комнате поговорим? – просительным тоном сказал Игорь.
– Ладно, проходите, – согласился я и впустил их в квартиру.

Когда мы расположились в моей комнате: Игорь с Сергеем заняли оба стула около письменного стола, а я уселся на кровать рядом с ними, Игорь тут же начал объяснять, зачем они пришли.

– Тут такое дело, Сань. Родители Сергея, – он озабоченно посмотрел на Сергея, – уезжают на заработки в Польшу, а оставить его одного не могут. Ищут, на кого его оставить. Вы не можете взять его к себе, ну, чтобы он пожил у вас временно?

Я уставился на незнакомого мальчика с нескрываемым удивлением: такого я не ожидал.

– Не знаю… А на сколько?
– На полгода. Они едут на работу на рыбном заводе. Будут сортировать рыбу, ну, там еще разделывать ее и укладывать в железные банки, – объяснил Игорь. – Ему оставят деньги на еду на полгода, – добавил Игорь быстро. Сам незнакомец скромно молчал. Наверное, стеснялся говорить.
– Полгода? А что больше негде пожить? – спросил я скромного мальчика.
– Ну, в общем, негде, – нерешительно ответил тот. – Родственников у нас здесь почти нет, а бабушка с дедом живут в однокомнатной квартире. Кроме того, у деда случился инсульт в прошлом году, и он практически не встает. Бабушка все время при нем. Другие тоже не могут взять – слишком тесно, негде кровать поставить или раскладушку.
– А у вас он не может пожить? – спросил я Игоря.
– Ты же знаешь, у нас мало места. Отец вернулся из России, и они с матерью спят в гостиной, а мою комнату ты видел.

Да, комнату Игоря я видел. В ней помещалась только его кровать, небольшой шкаф и небольшой стол со стулом.

– А у Панаса?
– В одной комнате у них бабушка с его сестрой, а в другой он с матерью. Ты что, не знаешь?

Да, действительно. Панас тоже отпадал. Получается, что Сергею можно расположиться только в нашей квартире. Но захотят ли мои родители взять к нам чужого мальчика?

Я задумался. Информация была, считай, сногсшибательной. На меня навалилась сложная проблема. Я не был уверен, что мои родители согласятся взять в дом неизвестного мальчика, да еще на целых полгода. Но и отказать ему сразу же я не хотел: Сергей мне понравился. Не знаю точно, почему, но я почувствовал к нему первое, легкое притяжение. Обычно, я не ошибался в выборе друзей и знакомых. Лицо у него было открытым, и глаза ничего не скрывали. Мне он показался порядочным мальчиком. Я спросил его, где он учится и живет, и узнал, что живет он в доме Игоря на втором этаже, учится в двадцать второй школе в восьмом классе и был на полгода младше меня. Раз младше, подумал я тут же, значит, я должен взять его под свою опеку. Все мои друзья были младше меня, и все они рассчитывали на мою помощь и поддержку.

– Я поговорю с родителями, может, мы что-нибудь придумаем, сказал я, наконец. – Вечером я зайду к Игорю и сообщу, что и как.

Серей тут же встал и застенчиво протянул руку для пожатия.

– Ладно, – сказал он, – я тоже буду у Игоря вечером. Ну, мы пошли.
– А когда твои родители уезжают? – спохватился я.
– В конце июня. Первого июля они должны быть на работе.
– Хорошо. Вечером увидимся. Но я ничего не обещаю. Тут от меня мало что зависит.
– Да, я понимаю. Я особенно и не надеюсь, – ответил просто Сергей и вместе с Игорем направился к выходу.
– Ладно, до вечера, – сказал Игорь, бросив на меня взгляд, полный надежды.


Моя мать пришла в шесть часов, но я решил не начинать разговор без отца. Я рассчитывал, что он поможет мне справиться с этим необычным делом, так как мне очень хотелось как-то помочь Сергею. Мать принесла целую сумку продуктов, но забыла купить хлеб. Мне пришлось сходить в универсам за батоном. Когда я вернулся, дверь мне открыл отец, который, как обычно, спросил:
– Как дела, юноша?
– Как всегда, – ответил я, как всегда, но тут же вспомнил о Сергее. – Нет, не как всегда, – поспешно поправился я.
– Интересно, – сказал отец, пристально посмотрев на меня. – Какие-то проблемы?
– Попал в самую точку! – ответил я, вынимая батон из полиэтиленовой сумки.
– Интересно. Может, расскажешь?
– Конечно, расскажу. Мам, ты будешь слушать? Тут у нас проблема накрутилась.

Моя мать поставила сковородку с котлетами и кастрюлю с макаронами на плиту.

– Идите в кухню, – крикнула она. – Я не могу бросить котлеты. Папа, последи за котлетами, мне надо переодеться, – тут же заявила она и переложила заботы об ужине на отца.

Отец безропотно расположился у плиты, а я расположился на стуле у окна. Через пять минут моя мать вернулась с довольным выражением на лице, и я решил, что можно начинать разговор.

– Мам, тут сегодня приходил Игорь с одним мальчиком. Его родители уезжают в Польшу на работу. Будут на рыбном заводе сортировать рыбу, чистить ее и складывать в железные банки, в общем, делать консервы.
– Ну и что? Пусть едут, если им так нравится Польша, – ответила моя мать, усаживаясь на свой стул.

В этот момент в кухню влетел наш черный кот Том, который значительно подрос за последние восемь месяцев. Он вспрыгнул матери на колени и удобно разлегся на них. Вытянув шею, он уставился большими зелеными глазами на сковородку, от которой исходили интересное шипение и вкусный запах.

– Этот мальчик остается один, и ему надо где-то пожить, – сказал я. – Не может же он один быть дома и справляться со всякими делами.

Мать странно посмотрела на меня.

– А мы тут причем?

Я решил начать атаку.

– Он не может пожить у нас немного?

Отец повернулся к нам и переглянулся с матерью.

– Как это пожить у нас? – глаза матери округлились.
– Ну, ночевать у нас или, там, покушать…
– Саша, ты вообще понимаешь, что говоришь?
– Понимаю! – заявил я уверенно. – Что тут понимать. Мне лично все понятно. Этому мальчику негде ночевать, в смысле, он не может жить один дома. За ним кто-то должен присматривать и все такое.
– И все такое! – в голос матери прокрались иронические нотки. – У них что, родственников никаких нет? Или друзей, или знакомых? Почему опять мы? Почему на нас все время валятся чужие проблемы? Саша, ты опять нашел себе приключение. Ты все время впутываешь нас в какие-нибудь истории. То у тебя бомжи какие-то…
– Один бомж, – вставил я.
– То черепахи…
– Одна черепаха.
– Теперь этот неизвестный мальчик. Мы что должны помогать всем подряд?
– Не всем подряд. Лично этот мальчик нуждается в помощи. Почему мы не можем ему помочь? Разве это так трудно?
– Саша, ты должен понять, что мы не можем всем помогать. У нас здесь не благотворительное общество. Если так и дальше пойдет, нам придется создать благотворительный фонд в помощь бродячим крокодилам.

Я услышал, как отец фыркнул у плиты и посмотрел на него. Он закрыл сковороду крышкой и повернулся к нам. На губах его застыла непонятная улыбка. Но он ничего не сказал, просто стоял, смотрел и слушал.

– Ты что, хочешь быть лучше других, или, может, ты хочешь стать пожизненным мизантропом?
– Филантропом, – мягко поправил ее отец.
– А что такое ‘мизантроп’? – с наивным видом спросила мать моего ученого отца.
– ‘Мизантроп’ – человек, который ненавидит других людей, и обожает самого себя. А ‘филантроп’, кстати, человек, который любит других людей, ну и о себе, конечно, не забывает, – с улыбкой сказала ходячая энциклопедия в лице моего отца.
– Понятно, – недовольно протянула мать.
– Тебе надо пополнять свои знания, дорогая, – назидательно произнес отец и умно посмотрел на мою мать.
– Я этим и занимаюсь целыми днями. Даже ужин некогда приготовить.
– Не переживай, я сделаю это вместо тебя. А тебе тем временем надо подумать о том, что сказал Саша.

Я с интересом наблюдал за собеседованием родителей, ожидая, когда они вернутся в русло моей проблемы.

– И на сколько дней они уезжают? – обратилась ко мне мать.
– На полгода.

Я боялся, что мать взорвется от негодования, и не ошибся.

– На целых шесть месяцев? – с удивлением вскричала она. – Это что, он собирается жить у нас столько месяцев?

Мои родители снова переглянулись.

– Мам, ему больше некуда деться. У нас есть место, где он может побыть, а у других нет.
– У них что, никаких родственников что ли нет?
– Есть только бабушка и дедушка, но они живут в однокомнатной квартире.
– Хорошо, бабушка или дедушка не могут пожить с этим мальчиком в его квартире?

Я мгновенно вспомнил рассказ Сергея.

– У его дедушки в прошлом году случился инсульт и он все время лежит, а бабушка при нем. Как она его бросит, если он не встает?
– Ладно, а друзья, знакомые, соседи, наконец?
– Все отказались.
– Так. Очень весело. А у Игоря он не может пожить?
– У Игоря комната метр на метр, там негде даже подпрыгнуть.
– Понятно. А мать Панаса может его взять?
– Не может. В одной комнате живет бабушка и сестра Панаса, а в другой он с матерью. Можно, конечно в кухне устроить, на столе или на двух стульях.
– Не смейся, Саша, тут положение очень серьезное. Мне лично не до шуток.
– Может, у Славика пристроить его? – заметил отец нерешительно.
– У Славика нельзя. После того дурацкого дня рождения с супом из черепахи его родители переругались и почти не разговаривают друг с другом. Ты же знаешь, какие они. К ним вообще не сунешься, хотя у них там две пустые комнаты.
– Понятно. А как насчет питания? Мы что, еще и кормить его будем?
– Сергей сказал, что его родители оставят ему достаточно денег для еды, – поспешил я успокоить мать.
– Мы и родителей этого мальчика не знаем…
– Думаю, нам надо будет познакомиться с ними и обо всем договориться, – сказал отец. – Я надеюсь, что они нормальные люди, если у них сын такой приличный мальчик.
– Почему ты решил, что он приличный мальчик? Ты что, видел его?
– Если Саша так за него ухватился, значит это хороший мальчик. На чутье Саши можно положиться.
– Так… – моя мать неожиданно задумалась. – И как это мы возьмем к себе совершенно неизвестного мальчика? – потом повернулась ко мне: – Ты вообще знаешь его?
– Нет, сегодня первый раз увидел. Он живет в доме Игоря на втором этаже. Игорь его хорошо знает. Мне лично он понравился. Такой тихий и скромный.
– Тихий и скромный, ага, расхвалил. В тихом омуте черти водятся, – добавила она с интеллигентным выражением на лице. – Знаем мы таких. Пока нас не будет, он облазит всю квартиру и доберется до моего золотого кольца.
– Ира, – с улыбкой вставил отец, – во-первых, в том кольце золота всего-то граммов пять. Во-вторых, не надо раньше времени подозревать человека. Возможно, он хорошо воспитан, и его вообще не интересуют драгоценности.
– Насчет драгоценностей ты правильно сказал, – озабоченно произнесла моя мать, – у меня там еще серебряные сережки, серебряная цепочка с кулоном водолея и еще что-то, уж не помню точно.
– Это потому, что ты давно не носишь эти побрякушки. Да, кстати, если ты боишься, что их кто-то стащит, спрячь их куда-нибудь, скажем, засунь под шкаф. Никто не догадается поднять наш шкаф, чтобы поискать там золото.
– Дима, ты все шутишь, а в прошлом году, помнишь, Зинаиду Яковлевну с пятого этажа обокрали? Знаешь, сколько добра вынесли? Прямо среди бела дня.
– Знаю, знаю. Не надо столько добра наживать, тогда терять нечего будет, – сказал отец и весело посмотрел на меня. Я ответил ему широкой ухмылкой.

Я еще несколько минут терпеливо ждал, когда закончится второй этап собеседования родителей, рассчитывая, что мать успокоится, и с ней будет легче договориться. Вскоре она сама вернулась к теме разговора.

– И где же ты собираешься его устроить? В гостиной? Поскольку у нас нет большой толстой собаки, мы можем позволить себе маленького худого мальчика. Он худой?

Мое сердце радостно подпрыгнуло.

– Очень худой! Мам, можно в моей комнате, там места хватит на двоих. Вдвоем даже веселее будет. Можно будет позаниматься вместе, он тоже учится в восьмом классе, поболтать о чем-нибудь, поиграть …
– Ага, – прервала меня мать, – поиграть, побеситься, подушками покидаться.
– Ну, мам, пожалуйста, давай устроим его в моей комнате.
– Идем, посмотрим! – сказала мать, вздыхая и поднимаясь.

Забавная процессия из трех человек прошествовала до конца семиметрового коридора и повернула направо. Потом мы вошли в комнату и заняли почти половину свободного пространства.

– Ну и как ты собираешься устроить этого твоего Сергея? Куда ты поставишь кровать?
– Кстати, у нас нет кровати, – заметил отец.
– Мы можем поставить раскладную кровать с поролоновым матрасом. Ему будет мягко, и места она много не займет, – тут же вспомнил я нашу запасную лежанку.
– Где? Куда ты ее впихнешь?
– Смотрите, – с жаром затараторил я, – давайте вытащим из-за шкафа раскладную кровать, потом задвинем шкаф в угол, рядом с ним поставим вот эту тумбу, здесь освободится место, стул приставим вот сюда, к столу, а здесь поставим кровать, как раз она сюда впишется и мешать никому не будет.
– А зарядку ты где будешь делать?
– Зарядку мы будем делать в гостиной.
– Тумба не поместится между шкафом и дверью, слишком длинная, – заметил отец, внимательно приглядываясь к тумбе и пространству, которое она должна была занять. – Дверь не будет открываться до конца.
– Ну и пусть не открывается, – сказал я. – Это же временно, всего на каких-то полгода. Так что, согласны? Пап, ты согласен?

Мать с отцом очередной раз переглянулись.

– Я лично не против. Лишь бы этот парень нормальным оказался. Я не хочу иметь проблем в своем доме.
– Ну вот, как всегда. Каждый раз я вынуждена вам уступать. Двое против одного, и все время вы объединяетесь, чтобы добиться своего, – недовольно пробурчала моя мать.
– Нас теперь будет четверо. Ты можешь создать свою фракцию и вовлечь в нее этого Сергея, – сказал я, широко улыбаясь. – Тогда вас тоже будет двое.
– Тогда мы никогда не примем ни одного решения, и увязнем во фракционных дискуссиях, – со смехом добавил отец. – Может, это и к лучшему. Тогда Саша ближайшие полгода не будет навязывать нам новых проблем и решений!
– Спасибо, мам! Спасибо, пап! – вскричал я радостно и метнулся к выходу.
– Ты куда? – с удивлением воскликнула мать.
– Побегу к Игорю! Скажу, что вы согласны!
– А ужинать?
– Потом! Оставьте мне три котлеты!
– У меня их всего пять.
– Мне хватит одной, – сказал отец и широко улыбнулся своей чудесной белозубой улыбкой.
– Ну, вот, только постояльца мне не хватало! Теперь мне придется готовить на троих мужиков! – проворчала мать, выплеснув из себя последнюю волну недовольства перед тем, как окончательно сдаться.
– Мы будем помогать тебе, – заметил отец с улыбкой. – По очереди, – добавил он, бросив на меня утверждающий взгляд своих больших голубых глаз.

Мать поджала губы и исчезла в кухне, а я вылетел из квартиры и помчался к Игорю… и к Сергею, своему будущему другу.

[GREEN]

№ 2

Это наша с тобой биография


В жизни каждого человека, наверняка, бывают встречи, забыть о которых просто невозможно. Они врезаются в память, будоражат мысли, не дают уснуть! В них вдруг находишь ответы на вопросы, которые давно не давали тебе покоя. Такой памятной встречей стала для меня беседа с ветераном Великой Отечественной войны, бывшим учителем Константином Яковлевичем Колмаковым.

А произошло всё как всегда, неожиданно и просто: вручение от школы поздравительной открытки участнику войны.

Уже потом я долго думала над тем, почему мне, да и моим сверстникам тоже, обязательно нужны толчки из вне, почему не сама догадалась? Почему?. Почему?..

Разговор с этим человеком очень увлёк меня. Передо мной постепенно разворачивалась грандиозная панорама событий «сороковых-роковых», открывалась биография человека, чья судьба совпала с историей своей страны.

По-военному чётко начинает нашу беседу фронтовик:

- Я, Колмаков Константин Яковлевич, родился в селе Новый Курлак на улице Речная, 11 июня 1922 года.

(Невольно ловлю себя на мысли: «Ему уже за 90… Не верится… Сохранилась военная стать, ясность мысли»)

- Наша усадьба находилась недалеко от современного моста, где сейчас дача Карелина Н.Т. Отец занимался сельским хозяйством, был крестьянин – середняк. Имели две лошади, корову, овец. Жили прямо на берегу реки Курлак.

С 7 лет я пошёл в школу, в 1 класс. Это здание сохранилось и сейчас, здание бывшей церковно-приходской школы. Первой учительницей была Александрова Александра Ивановна.

После 1 класса наша семья переселилась в посёлок Красный Хлебородненского сельского совета. Там учился во 2-4 классе. В 1935 году пошёл в 5 класс в Новокурлакскую неполную среднюю школу. В том же году она была преобразована в среднюю. Учился там до 9 класса.

Потом, уже дома я вспоминала эти слова Константина Яковлевича и непроизвольно сравнивала со своей биографией. А как бы я сейчас о себе рассказала? Что бы у меня получилось? Примерно, так же.

Я, Гальцова Дарья Николаевна родилась 25 апреля 1998 года в селе Старый Курлак Аннинского района Воронежской области. С шести лет пошла в 1 класс Старокурлакской неполной средней школы. С третьего класса перешла учиться в Новокурлакскую среднюю школу. В 2013 году закончила 9 классов.

Обычная биография миллионов людей. Похоже, правда? Но тогда почему дети растут, учатся в одном месте, у одних и тех же учителей, в одной школе, а живут потом по-разному? Откуда берутся герои? Что влияет на судьбу отдельного человека?

У меня есть надежда найти ответы на эти вопросы. Я думаю, Константин Яковлевич мне поможет.

- А знаешь, Даша, почему мы в войну не болели? Закалялись со школы. Каждый ученик должен был сдать на значок ГТО, ГСО, Ворошиловский стрелок. У нас в школе был хороший тир. Когда ученик продвигался к старшим классам, его грудь украшали значки (целый иконостас значков, шутили мы), что он готов к труду и обороне.

После того как мы заканчивали изучать теорию, проходили практику. Где сейчас располагается пожарная часть, раньше была школьная конюшня. Её переоборудовали, закрыли щели и запустили какой-то газ. Старшеклассники в противогазах должны были туда зайти и продержаться некоторое время.

Запомнился поход от Новокурлакской школы до Садовского сахарного завода в противогазах, это было учение. Дошли, сняли противогазы, отдохнули, поели и пошли домой. Так мы изучали в школе азы противохимической обороны.

Каждый старался научиться метко стрелять. Норма – из 5 в 10, 5 раз. Зачёт – 40 очков, получает звание Ворошиловский стрелок. Таким образом, мы готовились к защите своей страны. Это было во всех школах по всей стране. Вот почему одной из причин победы в Великой Отечественной войне была вот такая работа в школах по патриотическому и военно-техническому воспитанию.

Также большое внимание уделялось физической подготовке. До уроков и на переменах играли в волейбол, в футбол. Это увлекало. Любимое занятие – лыжная подготовка. Было достаточное количество лыж. Мы своим долгом считали не только хорошо научиться ходить на лыжах, но и спускаться с высокой горы. Аж дух захватывало. Но мы старались победить этот страх и спуститься с горы.

- А о чём Вы мечтали, Константин Яковлевич?

- Хотел стать лётчиком. Тогда многие мальчишки об этом мечтали. Я даже прошёл комиссию, оформил документы и отправил в Серпуховское военное училище. Но в августе 1939 года получил извещение, что в связи с тем, что мне не исполнилось 18 лет, зачислен быть не могу.

- Вы, наверное, очень расстроились из-за отказа?

- Конечно, поначалу огорчился. Но в стране началась советско-финская война. Многих учителей призвали на фронт, школы оказались без преподавателей. Я прочитал, что Усманское педучилище проводит подготовку учителей начальных классов. Решил стать учителем. Подал заявление, через неделю вызвали. Я отправился на учёбу в город Усмань (была Воронежская область, сейчас Липецкая). Там были месячные курсы. После был направлен в Краснознаменскую начальную школу (теперь этого посёлка нет, рядом с Рубашевкой).

С ноября 1939 проработал до конца учебного года. С сентября 1940 года начал работать в посёлке Красном. Так началась моя учительская биография.

- А Вы помните как началась война?

- Конечно. Помню…

После этих слов я взглянула вновь на лицо ветерана и … О Боже! Вот они – глаза шолоховского героя, «словно присыпанные пеплом». Тоска, боль, тревога – всё было в них.

- Я помню это лето. Июнь 1941 застал меня в Воронеже. Я отправился туда на заочную сессию в педучилище. 22 июня я решил пойти отдохнуть в кинотеатр «Пролетарий». Шёл фильм «Песнь о любви». На 10 часовой сеанс приехал на трамвае. Очень понравился фильм. Закончился около 12 часов. Трамвайная остановка была на площади перед громкоговорителем. Вдруг в громкоговорителе щелчок: «Внимание! Говорят все радиостанции Советского Союза. Через несколько минут слушайте сообщение … Молотова». В это время уже чувствовалось в стране беспокойство. Приближалась беда.

Народ стал останавливаться на площади, даже трамваи не могли ехать, тоже останавливались. Площадь загружалась народом. Выступил Молотов, сказав о нападении Германии на нашу страну. Закончил словами: «Враг будет разбит! Победа будет за нами!». Народ стал расходиться, я поехал в общежитие. Стал рассказывать сокурсникам о речи Молотова, мне не верили. Другие подтвердили. Стало ясно, что началась война. Здание, где мы жили, было на случай войны запланировано под госпиталь. Нас вывезли на окраину города в начальную школу. На второй день я явился к месту, где мы обучались. Здание было занято. Экзамены принимали прямо на улице. У нас был экзамен по математике во дворе школы. На землю положили какие-то ворота. Стоял стол и стул преподавателя. Мы подходили и сдавали. Должны были получить аттестат, но было не до этого. Стали сразу разъезжаться по домам. Я пошёл на железнодорожный вокзал и поехал в Анну. До Красного добирался пешком.

Слушая рассказчика, я понимала, что он вновь переживает события давно минувших лет. Я не переставала удивляться тому, как отчётливо, буквально в деталях воспроизводит Константин Яковлевич то время: помнит фамилию и имя заведующего школой (Худяков Василий Павлович), вспоминает номер завода города Воронежа (№ 18), из которого были присланы 20 человек на уборку урожая в колхоз, не забыл и единственный комбайн с надписью «Коммунар», который то и дело ломался.

- 15 октября1941 года я и завшколой получили повестки явиться в военкомат в Садовое. Я пошёл попрощаться со школой. Зашёл в свой класс. Написал записку: «Школа закрыта. Все ушли на фронт» (вспомнил, что так писали во время Гражданской войны).

И пошёл…

И пошёл русский солдат отсчитывать свои фронтовые вёрсты.

Теперь, когда я слышу из уст простого солдата названия тех городов, посёлков, деревень, через которые он шёл, я совсем иначе начинаю понимать слова из известной песни: «Пол-Европы прошагали, полземли…» Елань – Колено, Курск, Вальск, Привольск, Могилёв, Москва, Калинин, Сталинград, Поворино, Паньшино, Камышин, Казань, Масловка, Воронеж, Борисоглебск. И везде он – мой земляк, мой герой, мой солдат! Вот он устраивается в попутных сёлах на ночлег, вот он в землянке, вот мёрзнет зимой в овраге, роет окопы, строит шалаши, идёт по лесам и болотам. Неужели это всё ОН? Это же только в книжках!.. Так не бывает! Не может выдержать всё это простой человек! Или может? Тогда, что же ему помогает? Что даёт ему силы не сломаться, когда он несёт на своих плечах станковый пулемёт(Станок – 32 кг, тело (ствол) -24 кг, щиток -12 кг, ящики с патронами по 8 кг). Каждый боец нёс попеременно что-то из частей пулемёта «Максим». А ещё винтовку со штыком, противогаз, скатку из шинели, вещмешок? Ответ на мои вопросы оказывается до боли прост. «Мы шли защищать Родину» - говорит Константин Яковлевич.

После этих слов каким-то новым смыслом наполняются для меня слова: «Родина», «солдат».

Не знаю, в какой момент рассказ солдата перерастает в исповедь. Открыто, без утайки, как на духу… Я вижу, как важно для него поделиться пережитым и сокровенным. Он не пытается приукрасить себя, он говорит, как было.

- Станция Привольск. Там стояло эвакуированное военное училище из Могилева. Я в нём учился до мая 1942 года. Трудно было. Морозы были сильные. Головы покрывали только пилотки. А всё изучалось на улице, в каком-нибудь овраге. Ведь тесно было в казарме. В 2-3 этажа спальные места. Питание курсантское, но по сокращённым нормам. Например, манная каша с изюмом, но две ложки. Молодому организму не хватало питания. Иногда мы после еды сразу становились в очередь за добавкой. Однажды стою за добавкой, оглянулся назад, а за мной стоит Макаров Иван Ильич (дедушка вашего учителя Макарова Н.А.). Я его знал, конечно, земляки. Узнали друг друга, обнялись. Он здесь был на трехнедельных курсах политбойцов. После этой встречи больше не виделись до конца войны. Я и он остались живы.

- Константин Яковлевич, - спрашиваю я, - а Вы видели немцев? Вы участвовали в настоящих сражениях?

- Да, видел… И в бою быть довелось. Я служил в пехоте. А пехота, в отличии от других родов войск, непосредственно соприкасается с противником. Поэтому долгое время пробыть в бою пехотинцу не приходится. В течении 1-3 дней пехотинец или получает ранение ил погибает. Вот и я был ранен на третий день. 23 августа 1942 года нашему 74 полку приказали вступить в бой. Паньшино – стратегически важный объект. Если попадёт в руки врага, Сталинград лишится связи с другими городами. Фашисты стремились овладеть этим полустанком. Был жаркий бой. Станковые пулемёты, противотанковые орудия, винтовки – всё было в ходу. Немцы обрушили все виды огня. Мы держались трое суток. Утром приказали нам атаковать. Пулемётный расчёт, где я находился, шёл со стрелковой ротой. Заняли позиции. Немцы открыли огонь наземный и воздушный. Дымом застилало землю. Я стрелял из «Максима», задыхаясь и обливаясь потом. Товарищи падали. Приходилось самому заряжать. На несколько минут улетели немецкие самолёты, гул стих. Дым рассеялся. Почти весь пулемётный расчёт погиб. Слышались стоны раненых. Странные ощущения. Мне показалось, что я тяжёлый, налит металлом. Слёзы и пот катились по щекам. А может, была и кровь. Зарядил пулемёт. Глянул немцы метрах в двухсот. Идут во весь рост, засучив рукава. Это была психическая атака. Нас было мало, увидев немецкую цепь солдат, мы открыли огонь. Я целился в середину. Боялся попасть в плен, это было страшней гибели. Услышал крики «Ура!» и выстрелы автомата, настроение поднялось. Вдруг взрыв, пулемёт перевернулся вверх, а из правой кисти руки – кровь. Указательный палец повис, и второй палец сильно повреждён. Я хотел подняться, но неимоверная боль в руке не дала.

Я быстро кинула взгляд на его руку… Вот она живая история, открывается прямо передо мной. Мне видно, как волнуется рассказчик, как трудно ему вспоминать, но он продолжает:

- Оказалось, что отбила психическую атаку немцев запасная рота автоматчиков.

Меня перевязали, направили в санбат, потом в город Камышин, в полевой походный госпиталь. Сделали новую перевязку, погрузили на баржу и поплыли вверх по Волге. Мы лежали на палубе. Страшно было, потому что бомбёжки продолжались. Чувство, что я остался жив, вышел живым из пекла под Сталинградом и вдруг будет разбомблён пароход, и мы все погибнем.

- За сражение под Сталинградом я получил Орден Славы и медаль за оборону Сталинграда. А когда я уже второй раз ушёл на фронт, родители получили извещение, что ваш сын Колмаков Константин Яковлевич 26 августа 1942 года в бою под Сталинградом погиб смертью героя и похоронен в деревне Паньшино Сталинградской области. Всегда хотел посетить это место, но не пришлось.

В начале ноября 1942 года я был комиссован и признан негодным к строевой службе.

Пришлось освоить профессию фрезеровщика на заводе мединструментов в Казани. Позже по моей просьбе, меня отправили учительствовать в родную Воронежскую область. Тот путь, от Казани до дома, я не забуду никогда.

В поезде, в котором я ехал, один человек умер от тифа. Состав задержали, поставили на карантин. Есть абсолютно нечего. Я доел свой хлеб. А как дальше жить? Я увидел, что открыта дверь в туалет, выбрался из поезда. Был мороз, холодно, хотелось есть. Я снял нательное бельё, остался в гимнастёрке и брюках. А это грязное бельё понёс на базар продавать. Мне дали за него буханку хлеба. Сел на проходящий поезд и поехал на запад в Воронежскую область. Через несколько дней оказался в Поворино. 25 января 1943 года сообщили об освобождении Воронежа от немцев. Поезд дальше не пошёл, бомбили. Как добираться? Нас было несколько человек. Мы на грузовом поезде двинулись дальше. На платформе сложили печку, наносили дрова и поехали. Очень бомбили. Сошёл в Абрамовке. Уже день ничего не ел. Ночь, увидел дом, постучал, пустили переночевать. Не покормили, а я постеснялся спросить. Как без нательного белья в мороз и голодным? Пошёл пеком. Шла грузовая полуторка порожняком, кабина занята, на кузове можно замёрзнуть, но я поехал. Через 6 км сошёл, вижу избушка, свет горит. Постучал, бабушка открыла дверь, пустила. отогрелся, подала чугунок с пареной свёклой. Я чуть всю чугунку не съел. Потом она приготовила кулеш, я ещё поел. Так хорошо стало на душе. Напрямую до дома осталось недолго. Шёл целый день. Шёл по снегу, был наст. Пришёл в Дубровку к двоюродной сестре. Поел, лёг на печь спать. Утром опять в дорогу. Уже видно родное село Красное. Перешёл лог, на свою улицу и направился к своему дому. Открываю дверь – мать топит печь. Посмотрела, отвернулась, не узнала в таком заморыше своего сына. Потом повернулась: «Ах, Костя!» и бросилась мне на шею.

Так я вернулся домой. Стал работать учителем географии. Женился в ноябре 1943 года. 1 марта 1944 года родилась дочь Галя.

Но если вы подумали, что это конец военной эпопеи, то ошибаетесь. В июне 1944 года Константин Яковлевич поехал в военкомат, чтобы разрешили ехать на заочную сессию в город Воронеж. К тому времени он восстановился в учительском институте. Но в военкомате врачебная комиссия вновь признаёт его годным к строевой службе. И вновь пришлось семье провожать его на фронт.

-11 июня 1944 года вторично мобилизован. Но по прибытии в область, врачебная комиссия определила – на фронт я не годен. Меня направили в запасной полк около Воронежа, в селе Масловка. Там располагался 74 запасной стрелковый полк (и воевал я тоже в 74). Этот полк готовил солдат, которые должны были идти в наполнение на фронт. В числе сержантского и офицерского состава я стал служить. Там были выздоровевшие и ли с освобождённых территорий мобилизованные. Таким образом, мы готовили их к отправке на фронт. Обучали военному уставу и стрельбе из оружия. Я метко стрелял из пулемёта и противотанкового ружья. Часто показывал пример боя из этого ружья.

- А как Вы узнали о победе?

- С 11 июня 1944 по 8 мая 1945 я служил в том полку. 8 мая улеглись в казарме, чтобы отдыхать. Примерно в 4 утра, когда мы спали, вдруг щелчок и включилось радио (лопух). Такой же щелчок, когда я услышал о начале войны. Голос Левитана сообщил, что в пригороде Берлина подписано соглашение о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии.

Правительство СССР объявило 9 мая всенародным праздником – днём Победы. Наконец-то кончилась война!

Через некоторое время подъём и приказ строиться. Нам объявили о конце войны и сообщили, что получено распоряжение получить новое обмундирование и отправить нас на парад в честь победы в город Воронеж. Мы оделись, сели на машины и поехали. Там нас построили, и мы торжественно промаршировали перед трибунами, на которых находилось местное командование. Так окончилась война. Нас направили на новое место дислокации в город Борисоглебск. Продолжал служить.

Потом приказ демобилизовать солдат – учителей, школы имели большой недостаток учительских кадров. И я как учитель был демобилизован 16 октября1945 года. Так была закончена моя военная эпопея. Началась гражданская жизнь.

- Константин Яковлевич, а хотели бы Вы прожить свою жизнь по-другому? Можете ли назвать себя счастливым?

- Счастливым? Наверное, да. Ведь я выжил в такой страшной войне, прожил достойную жизнь, длиною в 92 года. Учительствовал. От простого учителя истории и географии дошёл до директора школы. Был руководителем партийной организации. В 1959 году – завотделением пропаганды и агитации Садовского райкома партии.

- А кем бы Вы, кроме учителя хотели стать?

- Спрашиваю себя, и дети спрашивают меня: кем бы ты, кроме учителя хотел стать? У меня было две попытки приобрести другую специальность: летчика и партработника. Теперь считаю, что если б заново начал жить ни за что бы не променял свою учительскую профессию. Сросся и привык вращаться среди детей. Приобрёл опыт и знания быть руководителем школы.

После этого интервью я долго не могла успокоиться, вспоминая слова Константина Яковлевича. Поймала даже себя на мысли, что я пытаюсь представить себя в тех ситуациях, которые ему пришлось пережить. А смогла бы я так? И если быть совсем честной, то не всегда я себе отвечала «да». Но «три хорошо», которыми закончил свой рассказ ветеран, я точно возьму в жизнь:

«Хорошо учиться, хорошо трудиться, хорошо жить».

[GREEN]

№ 3

ВОСК

Они стояли напротив друг друга. Всегда. Каждый день. Его одевали в официальные костюмы. Пиджаки, брюки, жилетки, а зимой или поздней осенью на его плечи накидывали пальто ярко-черного цвета. Она же, напротив, находилась в постоянном праздновании. Футболки, бросающиеся в глаза своей дерзостью, юбки, про которые в народе говорят «мини», туфли, поражающие высотой своего каблука. Все это было неотъемлемой частью ее стиля.

Он был скрытен. Лицо его было суровым и вряд ли что-то могло его поразить. Она же всегда блистала. Ее прическа была шикарна, а огромная лучезарная улыбка говорила о большой душе.

Они были разными, и вряд ли когда-нибудь заинтересовались друг другом. Но получилось так, что они всегда стояли напротив. Он был невозмутим, но постоянный взгляд на искреннюю лучезарную улыбку смог растопить сердце воскового чурбана.

Он с нетерпением ждал волшебного голоса, четко проговаривающего заветные цифры «двадцать три ноль ноль». После чего всегда отключался свет, а помещение оставалось абсолютно пустым. И хотя в небольшой комнате было темно, Он всегда шел на свет. На яркий свет ее улыбки. Медленные, неуверенные шаги, звук от которых распространялся по коридорам. Она же лишь игриво протягивала свою руку, создавая ему лишний стимул. Наконец, Он рядом с ней и их руки нежно касаются друг друга.

А утром их снова отводили в разные углы комнаты. Ее улыбка сходила с воскового лица, а его суровость сменялась выражением грусти и печали. Их отношения были по-детски наивны. Они скрывали свои чувства от глаз окружающих их людей, боясь непонимания со стороны последних. Их губы никогда не сходились в порыве страсти. Неловкое прикосновение ладоней – вот апогей этой забавной любви. Они были заложниками. Заложниками обстоятельств, заложниками восковых тел.

Когда зажигался свет, его сердце останавливалось. Он одиноко стоял и молился о том, чтобы на следующее утро их вновь не поставили в противоположные углы комнаты. Видимо, его молитвы проходили мимо ушей Создателя.

Здесь всегда было много людей. Порой их было так много, что даже кондиционер не справлялся со своей задачей, и помещение погружалось в ужасную жару. Пожалуй, только благодаря людям, они не умирали со скуки. Это была игра, развлекающая их в серые будни. Смысл ее заключался в отгадывании следующего клиента. Его манеры, одежда, лицо… Выиграть было невозможно, но кто из нас хоть раз в жизни не придавался шальному куражу?

И снова послышались шаги, знаменующие о начале незамысловатой игры. Кто же там, за дверью? Он думал, что это наверняка девушка. С роскошными волосами до плеч. Она относится к виду коварных сердцеедок, за которой идут тысячи мужчин. Он бы и сам пошел, если бы ноги не подводили.

Она, напротив, утверждала, что это наверняка блондин, чья одежда сидит в обтяжку на могучем торсе. Они часто спорили друг с другом из-за мелочей. Не потому, что не любили, а просто от нечего делать.

Спасительный звук открывающейся двери. Оба с надеждой смотрят на вход. Кто же победит на этот раз? Наверняка вам известно то чувство, когда ты знаешь, что мысли твои обречены, но что-то вселяет надежду, и что-то заставляет улыбнуться.

Разочарование. Оба не правы. Это был мальчик. Лет десяти. Он был брюнетом. Ирония.

Детство, это такое время, когда ты ни на минуту не выходишь из игры. Вот и сейчас великий отважный летчик не мог прервать своего полета. Он мастерски уворачивался от вражеских снарядов, выписывая такие пируэты, от которых кровь стынет в жилах…

Его самолет был огромен. Настолько огромен, что влетев в это маленькое помещение, он снес бы все подчистую. Так и случилось. На войне не бывает без жертв. Стальное крыло боевого самолета – рука мальчика задела ее, не оставив ей шансов на выживание…

Летчик испугался. Он был солдатом, а не убийцей. Надо звать врачей. Отважный летчик снял очки, а испуганный десятилетний ребенок побежал за продавцом.

А Он стоял в противоположном углу комнаты и все это видел. Он кричал ей, кричал, надеясь услышать ответ. Но его так и не последовало. Лишь жесткий вердикт врача донесся до восковых ушей. Утилизация.

«Двадцать три ноль ноль»… Темнота… Он медленно идет к знакомому месту…

Пустота… Никого… Приход света теперь не так страшен…

[GREEN]

№ 4

Лабиринт одиночества.

Из раны всё ещё шла кровь, а лёд медленно шел по реке. Всё расплывалось и двоилось в глазах. Ужасная боль пронзила его страдающее сердце. Он испытал самое ужасное в мире чувство - желание умереть. Когда не хочется абсолютно ни чего, когда хочется просто лежать в земле, такой завораживающей стихии. Когда хочется избавиться от всех мирских страданий, выборов и сложнейших решений. Но бутон цветка закрывается каждую ночь, а потом наступает утро, а утро наступает каждый день, так уж повелось в мире, и цветок распускается снова. Тот же закон тут: приходится быстро приходить в себя, ведь так устроено в мире: жив - значит, работай, спи, ешь. Что же с ним случилось? Что он чувствовал? Боль? Страх? Нет, он чувствовал что-то другое, что- то невероятно сжимающее душу и сердце. Что-то хуже раз в двести, чем страх или боль. Ни одной раны на теле. Откуда же эта боль? Из вырывающегося наружу сердца, или из расколотой на мириады ледяных кусочков души? Снег только начал таять. Наступала весна, как и всегда, так устроено в мире: после зимы идёт весна, без неё никак. А зима злилась на весну, ведь она уступала её новизне. Вместе с весной должна начинаться новая жизнь, должны прийти новые чувства, но не у него. Ему казалось, что жизнь никогда более не станет прежней. Прошло три месяца! Так много с того дня, когда её не стало. Он потерял слишком много, что бы радоваться весне. Сердце было слишком черно, а душа слишком слаба от столь ужасной потери. Все эти месяцы… Как он прожил? Лишь надеждой… Но она не вернётся. Никогда… Так устроено: человек умер, значит, никто никогда не увидит его более, как бы сильно тот его не любил . Сколько он думал, не отправиться ли ему к ней? Никто не поймёт его… Некому рассказать о своих страданиях. Так устроен этот мир: людям абсолютно безразличны ты и твои проблемы, они только и делают, что думают о своём благосостоянии, о крокете или гольфе. Он будто в лабиринте одиночества и страха совсем один. У кого спросить совета? У неё? Её голос - нежный, милый давно затих в его наполненном отчаянием сердце, а образ её всё реже представал перед его глазами, её чистая, словно январский снег, душа уже не имела никакого влияния на его ослабевший от безысходности разум. Как долго нужно думать, что может излечить человека настолько раненного потерей? Теперь это знает не только Бог, но и я…

[GREEN]

№ 5

Дети

Я дружу с маленькими детьми — от четырех до шести лет. Я дружу с ними, но раньше никогда не задумывалась о том, что эти дети вырастут, и станут такими же злобными существами, неспособными на настоящие чувства, как и все люди. А сегодня вдруг как ударило — я внезапно поняла, что они обязательно будут больше и начнут пользоваться друг другом, что дети скоро перестанут быть детьми в чистом смысле этого слова. Поняла — и малодушно порадовалась, что уже не увижу этого.

Они пока не умеют притворяться. А я умею — научилась. Теперь я легко улыбаюсь, когда мне больно, и делаю вид, что жестокие слова меня не задели, что мне все равно. Раньше — нет, не могла, что вы! В принципе, первый раз через боль я улыбнулась только в этом году. Дети на это не способны — они либо плачут, либо смеются, либо серьезны либо веселы, для них нет середин. Кто сказал, что максимализм свойственен людям в юности? Нет, максималисты — это именно дети.

Они не лицемеры. Они никогда никем не пользуются. А я умею делать вид, что дружу, подпуская к себе человека только ради чего-то нужного мне. Мне глубоко противно такое поведение, но оно довольно верно в условиях современности. А дети если дружат — дружат на века, верят друг другу, как самому себе... Пока не вырастут. Тогда они станут жестоки. Как и все люди на этой планете, они будут стремиться получить свой кусок счастья, пусть даже придется выгрызть его из чьего-то горла. Даже если это будет горло друга. Они научатся этому.

Они видят только добро и только зло, они не замечают серости, которой является этот мир. И у их медали только одна сторона. Я вижу три. Мы почему-то всегда забываем о том, что есть еще ребро. Можно найти еще стороны, но это пустая трата времени и сил. И пустое разочарование. Мало кто смотрит на мир так, как я, но краски мира блекнут в глазах у всех. А у некоторых — стираются.

И у этих маленьких чистых детей настанет день, когда они посмотрят, может, на меня, и увидят не взрослую подругу, а человека, которого можно использовать. Почувствую ли я подмену? Не знаю. Но пока они — просто дети, которые с радостными криками бегут ко мне, как только завидят, и тащат куда-то с неуемной энергией. Я люблю этих маленьких и беззащитных созданий. Нет, я прекрасно понимаю, что этот нарост цинизма и злобы необходим для защиты. Но все-таки я малодушно рада, что не буду видеть это превращение из ребенка во взрослого человека. Мне хватило и моего, хотя, пожалуй, слишком позднего...

[GREEN]

№ 6

Надежда


Я не спала уже довольно давно. Я слушала утро. «Тик-так. Тик-так», - мерно убаюкивали часы. Но я совершенно не хотела погружаться в сны – меня там никто не ждал.

Я распахнула глаза. За окном грязной тряпкой висело серое небо, тяжелый свет, с трудом преодолевая утренний мрак, грузно падал на мою кровать. Сегодня – 366-ой день моего заключения. 366-ой день в состоянии вечной борьбы. Ровно год я провела на грани жизни и смерти.

Александра.
13 лет.
Острая лимфобластная лейкемия.

Я обулась и вышла в коридор, стараясь не потревожить маму: просидев всю ночь у моей кровати, она заснула только под утро, тяжело прислонившись к стене.

Скоро будут собирать анализы, так что лучше быть на месте заранее. Сегодня я не была ранней пташкой – на посту, листая книжку, уже сидела четырехлетняя Надюшка. Заметив меня, она тепло улыбнулась (Господи, как я обожаю эту улыбку!):

- Доброе утро!
- Доброе! Как дела? – я села рядом.

Когда я попала сюда, она уже провела здесь пару недель. Я наблюдаю за ней и её семьёй с первого же дня. Надюшу обожают медсестры и врачи, ведь она – тот самый человечек-улыбашка, который всем дает веру во что-то хорошее, дарит надежду в светлое и счастливое будущее. У нее – тот же диагноз, что и у меня. Девочка еще совсем маленькая, она не понимает, насколько страшная болезнь сидит в её хрупком теле. Но… Она ежедневно улыбается, поёт, танцует, рассказывает что-то и никогда не сидит на месте!.. Единственное, чего она никогда не делает – не играет с куклами. Слишком взрослая. Слишком серьезная.

- Замечательно! Вот, читаю, - похвасталась она, демонстрируя мне обложку книги. “English 1”, ну надо же…
- Ты знаешь английский? – этот факт поразил меня до глубины души.
- Учу, - Надькина улыбка расплылась до самых ушей. – Мне же через два года в школу идти, а потом в университет поступать. А я за границу хочу, в Оксфорд. Мама со мной сейчас еще и математикой занимается, потому что я хочу стать экономистом, а считать только до ста умею.

Она все щебетала и щебетала, это маленькое солнышко, эта невероятно позитивная крошка, поднимающая настроение всей больнице. Неужели она таки сумела побороть лейкемию?

Меня как током ударило. Я вспомнила свою школу, одноклассников и, прежде всего, свою первую учительницу. Иногда она произносила настолько сильные слова, что потом мы цитировали её как какого-нибудь классика. «Если человек стремится жить, он одолеет любую болезнь». И я вспомнила себя. Какой я была весь этот год. Я ведь сдалась, опустила руки! Я покорилась судьбе, перестала отвоевывать собственную жизнь, переложив всю ответственность на плечи докторов!

- Саш, все хорошо? – Надя прикоснулась к моему плечу. В глазах четырехлетней малышки было столько сочувствия, переживаний за меня (а я-то была в три раза старше, чем сама Надюша!), что я улыбнулась и кивнула.

Отныне я буду бороться до конца. Я обязана сделать всё, чтобы мои родители снова научились радоваться жизни.

Со времени того утреннего разговора прошло почти полгода. За окном царило лето, пели птицы, цветы яркими пятнами засеяли клумбы под окнами отделения кардиоонкогематологии.

Многое изменилось. Надюша разобралась с грамматикой Present Simple и Past Simple, выучила полтаблицы неправильных глаголов. Неплохо владела математикой, но всё еще путала некоторые цифры. А я, как было видно по анализам, быстро шла на поправку. Мои родители вновь улыбались, и для меня это было самым главным.

- Саша! САША! – ко мне подлетела Надя. На ее личике сияла улыбка. Даже не просто улыбка, а УЛЫБКА! Такой счастливой её я еще никогда прежде не видела. – Сашунь, меня выписывают!
- Серьёзно?! – я была крайне рада за свою маленькую подружку, но в то же время хотелось плакать: я оставалась в больнице одна.
- Да-да-да-да-да-да! Саш, я так счастлива! Поехали со мной, я покажу тебе нашего Пушка! Он такой смешной!
- Надюшенька, я не могу… - я попыталась улыбнуться, но получившуюся гримасу улыбкой назвать было крайне сложно. – Мне еще лечиться надо.

Малышка расстроилась. Не попрощавшись, она побежала в свою палату. Эх… ну не умею я общаться с детьми. А Надю я давно уже не считала ребенком, для меня она была словно ровесницей…

Она быстро вернулась и протянула мне листок бумаги:
- Вот, держи, это мой домашний адрес. Приходи, когда выпишут.

Я приняла этот подарок, крайне ценный для меня:
- Спасибо, Наденька. Мама знает?
- Нет. – Взгляд ее карих глаз был серьёзен, как никогда: - Но она поймет.

В тот же вечер моя подруга вместе с родителями покинула помещение больницы.

Наблюдая, как они уезжают, я вспоминала свое знакомство с Надей, то, как она удивила меня сперва своим отношением к жизни, а потом – своим недетским характером. Я твердо решила – я выздоровею. Я должна увидеть её еще хотя бы раз в жизни.

…Прошло немало времени. Меня выписали год назад, в то же лето. Я с удовольствием вернулась к школьной жизни. Но однажды, наводя порядок в письменном столе, я обнаружила бумажку с адресом. Вспомнилось лицо Надюши с вечной улыбкой.

Я отправилась к ней.

Двери открыл какой-то мужик, видимо, уже не совсем трезвый:
- Ты кто такая?.. – он пошатнулся, но вовремя схватился за дверной косяк. Снова сфокусировав на мне свой взгляд, он высокоинтеллектуально добавил: - Э?
- Добрый день, - поздоровалась я. – Можно увидеть Надю?
- Какую еще Надю? – Казалось, что кто-то царапает ножом фарфоровую тарелку. Но мужчина просто хохотал. – Здесь таких нет. И не будет! – он просто заливался, как ненормальный.

Я растерялась.

- А… где её можно найти?
- Где-где - на кресте! - снова хохот, - но явно не здесь!..

Он захлопнул двери.

Домой я шла, плача. Как, как могло так произойти, что девочка, чье желание жить было едва ли не большим, чем у всех ныне живущих, вместе взятых, умерла? Как это произошло? Она победила страшнейшую болезнь, всем доказала, что заслуживает жизни…

Еще долго мне снилось её лицо. Она разговаривала со мной, рассказывала, как ей жилось после выписки, как она меня ждала, верила, что я приду… Я просыпалась. Это не было ночным кошмаром, но по коже бегали мурашки, а по спине стекал холодный пот. Я винила себя – как я могла забыть свою подругу? Наденька, Надюша… Надежда…

Но раскаяние всегда приходит слишком поздно.

…Первое сентября. Сегодня я иду в десятый класс. Знакомые коридоры школы… Я только что вошла. И замерла.

- САША! – ко мне подлетело что-то маленькое с бантиками и обняло меня за талию. – Почему ты не пришла ко мне? Почему не сказала, что выписалась?
- НАДЯ? – я была поражена. Наклонившись к малышке-первокласснице, присмотрелась к её лицу. Она тут же повисла у меня на шее. Нет, это не могло быть ошибкой. Она стала старше на год, но почти не изменилась. – Знаешь, Надь… Я приходила, но мне сказали, что ты там не живешь… - голос срывался и совсем меня не слушался.
- Как так? Пушкина, 96?
- Нет… - я протянула ей листок. С тех пор, как я пыталась ее найти, я всегда носила его с собой.
- «Пушкина, 69»… - прочитала Надя. И расхохоталась: - Сашунь, я же тогда цифры путала, помнишь?

Я тоже рассмеялась. На душе было светло и радостно. Первоклашки недоуменно рассматривали первоклассницу и десятиклассницу, которые смеялись в школьном холле, держась за руки, словно старые подруги.

[GREEN]

№ 7
Дождь.

- Неужели опять писать? – подумала я, открывая свой новенький ноутбук. Но меня это нисколько не огорчало. Письмо от таинственного друга всегда радовало меня.

- Привет, добрый вечер, - так начиналось ежедневная наша переписка.

- Ох, какая банальность! – воскликнула я. Но, не дождавшись моего ответа, он снова написал новое сообщение

- Идет дождь! Как это прекрасно, верно? – последовал его вопрос.

- Да, если ты дома в своей теплой и уютной комнате, а не мокнешь под дождем, - ответила я, не разделяя его восторга по этому поводу.

- На вкус и цвет товарищей нет. А вот у меня только что родилось четверостишье:

Дождь идет. Сижу один.
А за окном мелодия дождя.
Но он один и царь, и господин,
Как жаль, что ты сейчас одна!

- Ого, да ты романтик! – продолжила я свой ответ. В таком духе продолжалась наше вечернее общение.

Прошла ночь, которую сменил серый и моросящий день. Идти в школу без зонта, было, кажется, нереально. На остановке собрались уже примелькавшиеся мне люди. Увидев их, я заулыбалась. И это мне поднимало настроение, хотя моего восторга никто не разделял.

- Нравится дождь? – услышала я незнакомый мне голос за спиной. Я повернулась и увидела того, с кем ежедневно доезжала до своей школы.

- Да нет, просто пытаюсь поднять свое настроение, - ответила я.

- А мне дождь очень нравится, - сказал он и добавил, - вчера вечером я даже написал такие строки:

Дождь идет. Сижу один.
А за окном мелодия дождя.
Но он один и царь, и господин,
Как жаль, что ты сейчас одна!

- Да, если ты дома в своей теплой и уютной комнате, а не мокнешь под дождем, - почему – то сказала я. Как раз в эту минуту подошел наш автобус. Мы, молча сели в него, и я уже знала моего таинственного друга по переписке. Тем интереснее мне было ждать вечера. Меня мучил лишь один вопрос: напишет ли он мне?

[GREEN]

№ 8

«Я была в очень странном месте. Но не верю в него.»

Там никто никогда не встречал. Да, там люди, они делают это место слишком странным. Смотрят, изредка разговаривают, хлопают ресницами и почему-то твердят «спасибо» - это делают чаще всего. С их уст не слетают болезненные вопли, отчаяние слетает с их глаз. Глубоких, но таких изнуренных, или уже закаленных. Детских, в которых можно найти удивление и странное спокойствие помимо боли. Взрослых: уже скорее безумие от этой не их боли; не физической – физиологические только связи с теми недавно ими рожденными.

Коридоры, комнаты, крошки мужества. Люди. Такие разные, но объединяет их только одно. Нет, это совсем не похоже на клуб единомышленников, церковь или общежитие, и не на зал ожидания. Хотя тут как раз и ждут. Чеканят веру, надежду, а чаще всего валюту – не удивляйтесь, это безрезультатно.

Кладут слова на ноты здесь только редкие неуместные рингтоны на телефонах взрослых. Но и они какие-то смущенные. «Сегодня хуже… Слышишь…» Если бы только об этом слышали все…

Почему-то стыдно. Не знаю, стыдно быть не таким, наверное. Быть чужим, с белой маской, закрывающей лицо, и со стянутыми в узел волосами. Кудри обычно не держаться и выбиваются на лицо; в таких случаях густо краснею и торопливо пытаюсь их спрятать. Стыдно. Быть не таким и казаться равнодушным. Жить. Читать в их глазах еще и такое: чего тебе? Любишь питаться чужой болью? Свои я тут же опускаю: нет, конечно.

Словосочетание «любовь к жизни» здесь воспринимаешь совсем по-другому. Чисто, без метафор и сравнений, без лишних эмоций и пустой болтовни. Трепетно. Оно звучит беспристрастно, однозначно и обычно шепотом – ведь тихий час: для беспечности и рекламы инновационного шампуня. Здесь понимаешь, что идея взвесить эту любовь совершенно не имеет смысла. Молча открываю двери и переступаю порог – в это очень странное место.

Сегодня, к моему удивлению, впервые встретили. Чисто случайно, здесь мало кто что планирует. Мальчик с нелепой шапочкой на голове вышел из комнаты: «Давно вас не было». Но извинения неуместны. Это был совсем не упрек, и даже не просьба. Протягиваю руку и аккуратно ложу на плечо. Ничего не спрашиваю, в ответ тоже улыбка.

Рисуем машинку. Зеленым, желтым и синим. Весь листок закрашиваем фиолетовым, чтобы не осталось белых уголков. Мигом в голове печатается список ассоциаций: обреченность, простыни, тишина, ничто… Встряхиваю, поправляю маску, стоп. Определенно, белого цвета мы не любим. Еще несколько движений худеньких пальцев и – …

Точно, мы забыли солнышко дорисовать в правом верхнем углу. Это обязательно. «Скорей-бы оно засияло в нашей жизни» – прибавляет взрослый, низко склонившись с карандашом возле малыша. Вот еще несколько лучиков – все.

Плотно закрываю глаза, чуда так и не происходит. Надо бороться. Взрослый снимает нелепую шапочку, заботливо и нежно целует кроху в лоб. Ребенок улыбается, хоть недавно он был темно-русый, а сейчас об этом никто не догадывается. И крепко сжимает в руке яркий листок бумаги с оранжевым солнцем в правом верхнем углу. А как же без него?

[GREEN]

№ 9

Аисты иногда ошибаются


Северный город. Короткие декабрьские дни. Люди в преддверии нового года 2000-го года бегают по магазинам, закупая несметные подарки для родных и друзей. Город украшен разноцветными гирляндами, строятся ледяные городки для детворы. Начинается новый век нового тысячелетия…

Анна Самохина вышла из женской консультации, она была сегодня на УЗИ – все у них замечательно, ребеночек развивается нормально, Ане дали послушать, как бьется маленькое сердечко… доченьки. Их с Виталиком крошечки, лапушки, их девочки!

День выдался в меру морозный, безветренный, тихо падали снежинки, словно кружась в медленном танце. Аня решила прогуляться и пошла домой пешком, придумывая, как расскажет Виталику и дочке…о маленькой девочке, которую она носит под сердцем. Анна зашла в магазин и купила куклу, решали посадить куклу на диван, а когда придет Виталик и увидит куклу, то наверно, догадается, что у них будет дочка! Или не догадается? А Наташа, конечно, пока еще ничего не поймет, и решит, что это куколка для нее! Аня шла и улыбалась. До дома осталось совсем немного, надо только перейти перекресток, затем пройти вдоль гастронома и свернуть во двор…

Аня стояла у светофора в ожидании зеленого пешеходного, помахала стоящей на той стороне соседке Маше. Вот и загорелся «зеленый человечек», но не успела Аня ступить на переход, как вылетевший на перекресток лихач на черной тонированной «Тойоте», очень желающий проскочить на красный, резко затормозил перед пешеходами, машину крутануло и отбросило на тротуар, где стояла Аня…

Аня услышала визг тормозов машины, крики людей, услышала, как стукнулось ее собственное тело, отлетевшее на несколько метров, почувствовала резкую боль в животе… Она пыталась закричать, но на нее навалилась темнота и тишина…

Аня не видела, как к ней подбежали две женщины и пожилой мужчина, на удачу оказавшийся в трудовом прошлом фельдшером со скорой помощи, кто-то вызывал скорую, кто-то – ГИБДД, а трое парней удерживали в машине водителя, не давая ему выйти.

Маша перебежала через дорогу к Ане. Скорая приехала быстро, а за ней еще две. Прибыли сотрудники ГИБДД. Пострадавших было шесть человек, но особо тяжелых трое: Аня и стоящие рядом с ней бабушки. Пожилой фельдшер передавал Аню в скорую… Маша лихорадочно искала в телефоне номер Виталия…

Аня очнулась в больничной палате, обвитая прозрачными трубками, словно паутиной, в глазах все плыло, она попыталась было шевельнуться, но сидевшая рядом женщина в белом халате быстро наклонилась к ней:

- Лежи, лежи, милая, - и нажала кнопку вызова.
- Мама, где я… Девочка моя где? – еле слышно прохрипела Аня.
- Анечка, донюшка моя, тихо, милая, тихо, - шептала тетя Валя, гладя Анину руку.

Почти мгновенно в палату вошли два врача, подошли к Ане. Аня смотрела на свой плоский живот, лицо ее исказилось от боли и страха, Аня беззвучно закричала и снова провалилась в темноту.

А в это время в коридоре плакала ее тетка, медсестра тихо гладила ее по плечу, слушая чужое горе, а тетя Валя рассказывала о судьбе Ани.

- Она ведь одна у меня осталась, - тихо всхлипывая, говорила тетя Валя. – Племяшка она мне, сестрина дочка, с пяти лет воспитываю, как Веры с Мишей не стало, так и воспитываю, у меня своих-то двое было, сыночков моих, но ушли в Чечню по контракту, да там и сгинули горемычные. В закрытом гробу их мы с Анной и похоронили, а муж-то мой давно умер… Вот Анечка у меня и выросла, институт закончила, и работа у нее хорошая, и Виталик хороший. И дочке ихней уж шесть лет исполнилось недавно. Все работали, должность высокую получали, ребеночка решили второго родить, а вот ведь как вышло! Ой, горе-то какое, как ей-то сказать?! Ой, да Виталику позвонить надо, что Анечка-то наша очнулась….

Тетя Валя отошла вглубь коридора и позвонила Виталию.

***

С момента аварии прошло полгода. Аня очень тяжело переживала потерю ребенка, а самое страшное было то, что она уже никогда не сможет иметь детей… Наташа сначала приставала к матери с вопросами о том, куда делись мамин животик и малыш, сидящий в нем. Аня объясняла дочке:

- Аист нес нашего малыша, очень устал, сбился с пути и застрял в облаках, сломал крыло, и теперь они с малышом живут на том облаке и смотрят на нас.
- А когда он нам малыша принесет? – не унималась Наташа.
- Не знаю, может и никогда, малыш ведь подрос и аисту теперь его уже не поднять, - грустно ответила Аня и, не сдержавшись, заплакала.

Больше Наташа не задавала маме вопросов про детей.

***

День за днем прошло еще два года. Не стало мамы - тети Вали. Июнь 2003 года. Наташа уехала в лагерь на целый месяц. Аня грустно провожала глазами молодых мам, счастливо катающих в ярких колясках своих малышей. Любила Аня приходить в сквер вечером и украдкой наблюдать за чужим счастьем. Однажды она встретила в сквере Юлю Белову, бывшую одноклассницу. Юля держала за руку мальчонку лет четырех, а рядом с ними бегали еще два мальчика семи и восьми лет на вид.

- Мама, можно мы побежим до той скамейки и обратно, - спросил мальчишка постарше.
- Только, осторожно, Рома, - ответила Юля, - Саша, шагаем дальше, умница ты мой, - уже говорила Юля самому младшему мальчику.

Аня подошла к Юле. Они обнялись.

- Мама, смотри, как я умею, - шагая, по бордюру весело щебетал Дима.
- Молодец, сынок, - ответила ему Юля.

Аня не верила своим глазам и ушам!!! У Юли ведь были две внематочные беременности!!! Но эти дети звали ее мамой!!! Юля поняла Анино изумление. Женщины дошли до скамейки. Юля посадила Сашу в коляску, откинула спинку, Саша сонно лежал в коляске. Пацаны носились на детской площадке.

- Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, - сказала Юля, - да это мои дети, наши дети. У нас три сына, они с нами уже 2 года. Мою беду ты знаешь, но у меня есть дети, я их очень люблю. Мы с Пашей их очень любим.
- Но как, ведь ты, - запнулась Аня.
- Да, я не могу родить ребенка, но никто не запретит мне иметь детей. Мы их усыновили. Мы с Пашей долго к этому шли, спорили, даже ругались, но – теперь у нас три сына. Да, было трудно, у Сашки проблемы с ножками, но мы лечимся, и прогнозы у нас очень даже обещающие.

Еще около получаса разговаривали женщины, обменялись координатами. Дома Аня рассказала Виталию про неожиданную встречу. Виталик не узнавал Аню, у нее так горели глаза! Она так возбужденно рассказывала о Юлиных мальчишках!

***

Когда Наташа летом приехала из лагеря, Аня сказала ей, что у нее скоро будут братья, им уже по пять лет, и они ужасно похожи друг на друга.

- Прикольно, а откуда они возьмутся, - оглядев маму, спросила девочка.
- Мы возьмем их из детского дома, - ответила Аня дочери.
- Мам, а как дети появляются в детском доме, - стала расспрашивать маму Наташа.
- У детей из детского дома нет родителей, поэтому они живут там.
- А почему нет родителей? - не унималась девочка.
- Просто аисты иногда ошибаются и приносят детей не туда, куда нужно, вот и получаются детки-потеряшки, их собирают в детском доме и ждут – вдруг родители отыщут их.
- А кто за ними там смотрит?
- В детском доме работают воспитатели и нянечки, есть медсестры и повара, просто мам и пап нет.
- Понятно, когда за ними пойдем? – спросила Наташа.
- Мы тебе скажем.

***

Новый 2004 год семья Самохина встречала в новом составе: Виталий, Аня, тринадцатилетняя Наташа и Самохины Антон с Артемом – пятилетние близнецы.

Месяц назад они появились дома. Жутко одинаковые. Сначала их все путали. Через несколько дней после появления мальчишек в доме Наташа пришла к маме и предложила:

- Мама, давай я их подпишу!
- Это как? – удивилась Аня.
- Я на лбу напишу первые буквы их имен, чтобы не путать!
- А чем ты напишешь?
- Фломиком, который легко стирается.
- А как?
- Артем – А!
- А Антон – тоже А? – засмеялась Аня.
- Тогда Тема – Т, и Тоша – Т, - Наташа сначала чуть не заплакала, а потом рассмеялась.

Мама с дочкой пошли к малышам. Дети сидели на полу и строили из кубиков дом для Наташиной Барби. Мама и дочка внимательно приглядывались к мальчишкам – они абсолютно одинаковые. В комнату вошел папа:

- Девчонки, что случилось? Так смотрите на пацанов, как удав на мартышку!
- Папа, я их все время путаю!
- Виталь, они совсем одинаковые, - сказала Аня.
- А вот и не совсем, - ответил Виталик.

Он наклонился к детям, погладил их по коротко стриженым макушкам, и вручил каждому по шоколадному яйцу:

- Это Теме, а это Тоше, я правильно сказал? А это маме и Наташе, - протянул по маленькой шоколадке жене и дочери.

Мелкота радостно закивала и бросилась к отцу на шею.

- У Антона, когда он улыбается, на правой щечке ямочка, а у Артема – на левой! Смотрите, - Виталий держал близнецов на руках, повернув мордашками к Ане и Наташе.
- Правда, мама, смотри, - удивилась Наташа, - а как их различать, когда они не смеются?
- Да у них все время рот до ушей, - ответила Аня.

И счастливая семья устроила кучу малу на полу!

***

2013 год. Наташа совсем выросла и вышла замуж. Наташа готовится стать мамой. Они с мужем ждут двойню. Выйдя в декретный отпуск, Наташа выбрала коляску. Очень красивую – красно-синюю. Ей все говорили, что покупать коляску рано. Но… Наташа купила коляску, побоявшись, что ее кто-нибудь купит раньше нее. Еще через месяц Наташа поскользнулась и упала. Падение вызвало роды восьмимесячных малышей. Врачи долго боролись за жизнь малышей, но одного ребеночка спасти не удалось. Наташа вышла из роддома с одним сыном. Дима, Наташин муж, хотел продать двухместную коляску и купить обыкновенную, но Наташа не согласилась с ним. Вечером они долго разговаривали, а назавтра Дима отвез в роддом упаковку памперсов и несколько пачек детского питания. Наташа рассказала об отказной малютке, родившейся на пару дней раньше ее малышей. Молодая, не очень путевая мать произвела на свет семимесячную дочь и благополучно от нее отказалась. Дорога девочки – в детский дом.

Через три месяца Наташа и Дима забрали ребенка – дочку Светлану. Аня и Виталик уже в новом статусе бабушки и дедушки любовались на дочь и внуков на большой семейной прогулке.

- А что ты скажешь Свете, ведь шила в мешке не утаить? – спросил Наташу Дима, - когда-нибудь она ведь узнает или «добрая душа» напоет в виде «заботливой соседки», помните, как с близнецами получилось?
- Просто аисты иногда ошибаются, - тихо произнесла Наташа, наблюдая, как ее пятнадцатилетние братья везут красно-синюю коляску, в которой сопят Арсений и Светлана…