МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: «Триумф короткого сюжета" - реализм, рассказ о жизни (от 5 до 15 тысяч знаков с пробелами) - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 5 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

«Триумф короткого сюжета" - реализм, рассказ о жизни (от 5 до 15 тысяч знаков с пробелами) Конкурсный сезон 2014 года.

#1 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 18 сентября 2013 - 20:43

Номинация ждёт своих соискателей.

Все подробности в объявление конкурса, здесь: http://igri-uma.ru/f...?showtopic=4582


Прикрепленные файлы


0

#2 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 16 октября 2013 - 15:05

№ 1

Нарциссы на голубом

Лет десять назад, когда на плече вместо повседневной сумки был рюкзачок, тяжелый, иногда набитый толстыми, малопригодными для моей дальнейшей жизни книгами, которые еще не заменили электронные учебники, я не по годам зрелая и уже интересовавшаяся всем и вся, увидела на городской выставке в арт-галерее «Элефант» одну картину. Бледно-синее полотно холста, матовый успокаивающий цвет. На заднем плане – китайская беседка мягких тонов, еще дальше – мост через речку. На переднем плане находился куст нарциссов, нарисованный с неестественного ракурса. Казалось что он возвышался надо всем, что находилось на полотне. Будто бы и художник смотрел на него снизу-вверх, лежал на траве, макая кисточку в утренний туман и росу, и рисовал этот сон. Отец рассказывал мне: для того, чтобы написать «Февральскую лазурь», советский художник Игорь Грабарь выкопал яму и стоял так на протяжении всей работы, чтобы изобразить величавую молочно-голубую синь природы, ее превосходство перед маленькой проходящей жизнью человека.

Картина городского художника с царственными, но легкими нарциссами, напротив, говорила мне о том, что нарциссы, цветы, известные по легенде о самовлюбленном юноше, как раз-таки олицетворяют погруженность человека в себя в этом матовом синем тумане, его важную самость. Я узнала цену этой работы и долгое время скапливала на неё школьные мелкие деньги. Помню, что отец помог тогда со средствами, и я приобрела-таки это полотно и повесила на видное место в своей маленькой комнатушке нашего разваливающегося загородного типового домика.

Прошло около пяти лет, многое из моего старого дома переехало в новую двухкомнатную квартиру. Эту участь разделила и картина. На некоторое время она, тихая и синяя, потерялась в матовой синеве крашеных стен. Я вышла замуж, и мы планировали ребенка. Планировали не очень долго. Потому что такая возможность предоставилась почти сразу. Я, уже немного округленная и нежно-свободная, ходила по знакомым улицам города и здоровалась со знакомыми окнами многоэтажек, на которых играло весеннее солнце. К сожалению, как это нередко бывает сейчас у женщин, после сильного стресса на работе я на довольно раннем сроке попала в городскую больницу с диагнозом начавшегося выкидыша. Я, такая взрослая и такая маленькая, двадцатидвухлетняя.

Палата, в которую меня поместили, не создавала радостного впечатления и не внушала желания выздоравливать. Большая и холодная, стены – бледно-зеленого неестественного цвета, посередине пола – растрескавшийся линолеум. На потолке горела одна единственная лампа, напомнившая мне школу с её длинными сонными лампами, с трудом разгорающимися и обозначающими начало нового учебного дня.

Был воскресный день, и меня принимал дежурный врач. Медсестра несколько раз произнесла его фамилию. Бульонов. Александр Васильевич Бульонов. И фамилия эта почему-то показалась мне очень знакомой. Меня попросили подойти в кабинет 27, в котором как раз и принимал этот врач. Я отворила дверь и увидела суховатого, небольшого роста седовласого мужчину лет семидесяти. Спина немного сгорблена, на лице – педантичная сосредоточенность, над темными, начавшими седеть бровями напряженно застыли ложбинки морщин, глаза - небольшие, губы - тонкие и прозрачные.

- Ну вот, девушка крупнее и здоровее меня, а попала к нам, - как-то по-отцовски сказал он своим глуховатым голосом.

Он осмотрел меня и сказал, что беременность еще можно сохранить, попросил идти в свою палату и лежать, лежать и отдыхать.

Через некоторое время он снова зашел ко мне и заботливо-назидательным тоном попросил переложить подушку на другую сторону кровати.

- Так благоприятнее… - немного чудаковато заметил он и попрощался, сказав, что навестит меня через некоторое время.

Навещать Александру Васильевичу меня приходилось не раз. Эта ночь была очень тяжелой. В агонии я металась по кровати, чувствуя резь и периодически возникающие боли, не могла заснуть. Папа научил меня одной военной мудрости. Она называлась «заговоренный кулак». Заключалась она в том, что нужно было перенести боль с какого-либо больного участка тела в кулак и достигалось это при помощи мышечных сокращений. Нужно было сжимать и разжимать кулак со скоростью сокращающейся мышцы сердца, тогда головной мозг передавал телу сигнал о том, что какой-то другой его участок нуждается во внимании, и боль уходила. В этом пьянящем дурмане ночи и полном одиночестве я видела маленькие глаза Александра Васильевича и его подбадривающе-спокойный голос, помнила, что в голове шумела какая-то простая песня, простая и народная. Такая, которую я могла услышать в транспорте или на улице, такая, которую никогда бы не стала слушать в моей привычной обыденной жизни. Она была о самом простом и о самом главном. Наконец мой бред начал утихать, а на смену ему пришел туман утра.

Больница потихоньку стала наводняться женскими голосами, туда-сюда бегали медсестры, открывалась и закрывалась дверь. Кажется, про меня совсем забыли. Боль отступила, и в мозгу снова всплыла эта фамилия. Бульонов. Ну конечно же! А. Бульонов. Именно так была подписана забытая мною картина в синей комнате такого далекого сейчас родного дома.

Наконец ко мне подошли.

- Александр Васильевич? – сонно спросила я.
- Нет здесь Александра Васильевича! – ответил противный голос. – Что же он сутки на пролет будет дежурить?!..
- Простите… - сказала я и снова провалилась в сон.

Очнулась я лишь тогда, когда услышала два женских перешептывающихся голоса за моей головой.

- А ведь у меня могла быть двойня, - говорил молодой хрипловатый голос. – Могла быть, так сказал мой врач.
- Так зачем же сделала аборт? – спрашивал голос чуть постарше.
- Мой настоял.
- Как это настоял?
- Он у меня эгоист. У него все есть, но кроме себя он ни о ком не думает.
- И давно вы женаты?
- Мы неженаты. Я замужем за другим.
- И как же твой муж отреагировал на всё это?
- Я ему сказала, что ребенок не его. И на семейном совете было постановлено… - она принимается плакать во весь голос.
- Тише, тише! Тебе сейчас нельзя плакать.
- А у меня только один яичник работает, мне доктор сказал, что я вообще не смогу забеременеть… - женщина продолжает плакать, но тише.
- Ну так ты дурочка! Для себя надо было рожать! Для себя! А не для мужей, не для любовников этих! Вот у меня похожая ситуация. Мне тридцать шесть, а моему сыну восемнадцать скоро уже будет. Муж сказал – куда тебе, поздно уже. А сейчас зарплата… маленькая такая, не потянем. Ну а любовник… любовник в ногах валялся, просил, чтоб сохранила, чтоб только не убивала.
- Ну а ребенок-то чей?
- Не знаю я, чей. Да и поздно теперь уже. Дети в любви должны рождаться. А какая тут любовь?! Только секс и быт один.

Молодой голос сказал:

- Ну что, пора уже собираться. Дела есть, нечего здесь разлеживаться. Тебя хоть встретят?
- Нет, а тебя?
- И меня не встретят. Ну, тогда покурим и пойдем.

Я перевернулась на другой бок. Ребенок должен быть рожден в любви. Наверное, так. Ребенок должен быть рожден в любви. Желание иметь ребенка непременно связано с сильным чувством любви. А любовь напрямую связана с движением. Чем сильнее любовь, тем больше воплощений ей нужно. Ребенок – это высшее воплощение любви. Мы же не хотим «просто детей»? Если да, то это, скорее, чувство няни, доброго учителя. И если мы вдруг разлюбили, то желание иметь детей уходит. Ведь это желание – священное чувство любящей женщины, просветленное и чистое. Наверное, женщина, готовая впустить в мир другую жизнь, подобна Богу…

С этими мыслями я снова погружалась в сон, за которым следовали больные уколы и редкие визиты лечащего врача. Одно я понимала точно: меня запустили, мною не занимались. Кровотечение не было сильным, но не прекращалось, голова сильно кружилась, и я не могла дойти до уборной. Всё было пущено на самотек, а у меня просто не было денег, чтобы выжить вдвоем в этом естественном отборе и дать взятку за жизнь моим врачам. За эти четыре вечных дня было еще много грустных моментов, из-за которых я провела много времени в каменной пустоте и тихих, видных одному Богу слезах. Мы не знаем, почему Бог сохраняет жизнь одним, а у других отнимает, почему одни, лежа в кровати на восьмом месяце, радуются, как кто-то новый толкает ножкой их животик, а другим для того, чтобы произвести на свет новую жизнь, приходится очень сильно и долго бороться. В любом случае ты понимаешь, что жизнь – это борьба, и что в этом мире ты, счастливый и округленный, вряд ли кому-нибудь нужен. Для большинства врачей т – просто мясо, а маленькая смерть по их вине – просто брак в работе. И нужно жить, и обязательно нужно как-то жить…

Так я потеряла своего первого ребенка. Мужчины-литераторы, пишущие в своих многостраничных важных романах сухие строки «она потеряла первого ребенка», никогда не поймут, что действительно за этим стоит. Это женская тайна, которую не познаешь, если ты не женщина. А женщины знают о ней, знают и упруго, упорно молчат, потому что никакими словами невозможно передать ее другому.

Шел пятый день моего пребывания в зеленой палате, как однажды вечером ко мне снова заглянул Александр Васильевич.

- Здравствуйте, как вы себя чувствуете? Нет не надо, не отвечайте. Лежите, как лежите. Я читал вашу историю (кажется, он единственный из врачей, кто читал). Ну, я вижу, что на лице вашем – румянец. Знаете, я чувствую, что вы очень выносливая. До последнего боролись, держались. И сейчас… не раскисаете. Мне кажется, что вы нацелены. Это очень важно. Не отпускайте эту цель, - сказал он и добавил, - и переместите вашу подушку, вы опять нехорошо лежите…

После этой реплики почему-то у меня не было сомнений. Это А. Бульонов, тот самый Бульонов, автор моей картины. И все его слова «о неправильном расположении головы» отдавали какой-то туманной синевой мудрости моего стройного куста нарциссов, растущего сильно и смело на полусонных камнях этой бренной земли.

- Александр Васильевич… А я знаю Вас.

Доктор сделал удивленное лицо, впрочем, вскоре удивление это сменилось привычной сосредоточенностью его суховатого, но теплого лица.

- Нет, конечно, не лично, просто… Однажды, будучи еще почти ребенком, я увидела Вашу картину на выставке.

И я рассказала ему все.

Александр Васильевич ничуть не смутился, ниточка его губ слегка дрогнула и изобразила подобие улыбки.

- Да, я помню эту картину. Вас ничего не удивило в ней?
- Знаете, она до сих пор кажется мне загадочно-необычной…
- Вы знаете, когда-то у меня был период… Я рисовал серию таких картин в определенном стиле. Понимаете, человек не может видеть с такого ракурса, с какого написана эта картина…
- Да, я думала об этом.
- Это ракурс кошки. Это ракурс существа, которое видит всего с десяти-пятнадцати сантиметров от земли, маленького существа…

Я не стала спрашивать, почему существо видит именно нарциссы. Может, потому что мы так малы, но смотрим на себя и свое существование, видя в нем этот самый красивый и величественный куст нарциссов? Кто знает?

Александр Васильевич тихо-тихо улыбнулся в ответ моим мыслям и как-то загадочно сказал:

- Художник всегда поймет художника…

Больше я не видела его. Свет в палате выключили, но я не спала эту ночь. Внутри меня поднималось что-то озаренно-радостное, еще непонятное. Сразу память всколыхнула те школьные дни детства, откуда все и началось, а теперь оно стало незримой тонкой нитью жизни и смерти, которой судьба соединила на мгновение двух знакомо-незнакомых людей.

Дома после выписки меня ждал сюрприз. На серо-голубоватом паласе сидело маленькое существо и смотрело на меня своими кроткими беспомощными глазенками, смотрело с десяти сантиметров от пола. Это был маленький рыжий котенок. Эта крохотная жизнь подняла треугольничек своего махонького хвостика и, неуклюже мявкнув, заплетаясь в своих малюсеньких лапках, направилась ко мне…

0

#3 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 20 октября 2013 - 22:24

№ 2

Поцелуй от первого лица

- Не оборачивайтесь. Я передам инструкции и материалы,- голос таинственного собеседника, сидевшего за моей спиной, выдал крайнюю степень тревоги.
- А парабеллум?
- Простите, не понял,- судя по манере речи, человек старался говорить, не двигая губами.
- Расслабьтесь.
Возникла пауза. Наверное, расслабился.
- Под вашим стулом пакет,- чревовещание продолжилось спустя минуту.
Сдвинув пятки, я обнаружил под стулом нечто шуршащее, наклонился.
- Нет, только не сейчас! Я ухожу. Вы не должны обращать на меня внимание.


Ансамбль ресторана «Фрателло», заиграл мелодию из фильма «Крестный отец». Под звуки мандолины мимо меня проплыла спина в очень породистой, слегка ощетинившейся шубе. Интересно, зверьки, отдавшие свои шкурки, были испуганы при жизни, или это хозяин шубы так взволнован? Я достал пакет, пересчитал деньги, пробежал глазами письмо:


«Наш общий знакомый сообщил цены и условия. Задача – создать информационный повод и разместить информацию в соответствии с прилагаемой суммой и договоренностями».


Если перевести на русский язык, получится следующее: «Хочу, чтобы вся страна видела, как я вылизываю задницу власти. Для этого необходимо придумать соответствующую историю, снять телесюжет и заплатить взятку, чтобы его показали по телевизору». Я достал мобильный телефон:

- Вася, привет! У меня тут очередные красавцы хотят эфира.
- У них повод есть?
- Как всегда.
- Будет повод – звони.


Вася – ушлый, продажный и обаятельный редактор новостей одного из телеканалов – как всегда угадал. Чиновники, бандиты, депутаты и прочие милые люди, именующие себя элитой, думают, что, заплатив деньги, они запросто получают телесюжет в новостях о себе, любимых. А информационный повод – свежеслучившееся яркое событие, чтобы сюжет стал новостью, их обычно не волнует. А без повода – нет эфира, это же новости. Иногда приходится умолять: может быть, дом построите, или больницу, ну хоть что-нибудь сделайте. Однажды мне удалось благое дело, которым буду гордиться до конца своих дней: я действительно спровоцировал постройку детского сада, чтобы найти информационный повод для появления в эфире очередного ворюги.


Замечательный бизнес – телевизионные новости! Для рейтинга в них демонстрируют чернуху, расчлененку, скандалы, катастрофы и метеосводки, потом, пользуясь этим рейтингом, повышают популярность первых лиц государства, а остальное время эфира либо затыкается чем-то нейтральным, либо благополучно продается. Кто-то размещает скрытую рекламу, другие отчитываются о целевом использовании бюджетных средств, вкладывая в это недоворованные остатки тех самых бюджетных средств, третьи – вылизывают власть. Точнее, все вылизывают, но попутно рекламируются, отчитываются и заявляют о себе. Как-то раз, по просьбе главы одной из неспокойных республик, в эфир сунули сюжет о торжественной сдаче моста через ущелье. Снимали, конечно, другой мост, а этот даже не начинали строить, тупо разворовав деньги. Особенно забавно в эфире выглядел кадр, перекрывающий косноязычие в интервью главы республики. Чтобы минимизировать словесную абракадабру и придать речи относительно человеческий вид, журналист, делавший сюжет, вырезал несколько совсем бессвязных предложений и склеил напрямую фразу «целевое использование бюджетных средств», а чтобы не было рывка видеоизображения, он закрыл склейку кадром, на котором была крупным планом взята звероподобно волосатая рука говорящего. Золотой «Роллекс» в шерсти был едва заметен. Рука делала нервные хватательные движения. Бюджет - хвать-хвать, средства - хвать-хвать. Проверяющие из Москвы все равно побоятся проехать по этому мосту, даже если с ними не поделились украденными деньгами.

Уже много лет мне скучно смотреть новости. Я точно знаю, кто, кому, почему это заказал, и сколько это стоило. Доведение этих новостей до эфира для меня, как для размещающего, всегда приводит к одному и тому же несмешному анекдоту про новых русских: придумай мне, рыбка, три желания. В смысле информационный повод.


Детектив, организованный холуями нового заказчика, меня позабавил. Они долго выясняли, насколько я надежен, потом проверили, не засланный ли я казачок, десять раз обработали нашего общего знакомого и только потом назначили встречу в ресторане, попросив заказать определенный столик и сесть на нужный стул.

Порывшись в досье их города, я восхитился масштабами воровства моего нового заказчика – свеженазначенного мэра. По предварительным подсчетам, если бы он не делился награбленным с вышестоящими персонажами и прокуратурой, его можно было бы посадить лет на триста – четыреста. И это за три месяца работы. Куда ни плюнь – статья. И где мне взять информационный повод? Отчаявшись, я прошелся по социалке и, о чудо! – обнаружил мать героиню, родившую восьмого солдата для стройбата армии РФ. Я схватился за телефон.


- Про эфир в новостях.
- … Вы не туда попали,- голос моего собеседника выдал судорогу.
- Хватит шпионских игр, повод протухнет!
- Какой повод?- недоверчиво прошелестело в телефонной трубке.
- Информационный!- мне стали надоедать их конфиденциальные ужимки.
- Какой повод?- снова не понял мой таинственныйсобеседник.
- Ваша задача найти во втором роддоме Марию Иванову. Она родила восьмого сына. Завтра ее выписывают. Задача нашего…
- Не называйте имен! Пусть будет… друг…
- Наш… друг… будет встречать ее с цветами и фанфарами. Пусть даст имя ребенку: Владимир или Дмитрий. Это должны организовать вы. Сюжет будет про «год семьи», про солдата для армии и, главное, про то, что наш друг создал в городе такие условия, что бабы готовы рожать пулеметными очередями. Попросите друга сказать несколько внятных фраз о том, что я сейчас сказал. Хронометраж минута десять секунд, эфир завтра вечером. Я доступно излагаю?
- Да, спасибо, а как мы все это сделаем?
- За половину суммы, которую вы уже заплатили, это сделают без вас. Вам останется только привезти друга к нужному времени.


Вечером в аэропорту меня встречали мэрские опричники. Плохо скрываемая ревность, отягощенная завистью и подогретая жадностью, мешала им не только соображать, - дышать. Не обращая внимания на их щебет про необходимую встречу с мэром, я сказал шоферу: «Второй роддом».

Маша Иванова оказалась милой умиротворенной женщиной. В ее спокойствии не было усталости или отрешенности. Она разговаривала с новорожденным сыном, как со взрослым человеком, без сюсюкания и ломания голоса.

Я представился человеком мэра, рассказал о завтрашней торжественной выписке.


- Музыка-то зачем? Сына мне напугаете.
- Мария, поймите, это так здорово, вы же особенная женщина.
- Нормальная. Можно без музыки?
- Мария, я постараюсь сделать так, чтобы новый мэр вам помог, квартиру больше дал, пособие на ребенка.
- Мне уже сто раз обещали. Не стоит беспокоиться, молодой человек.


Я решил поспекулировать ее материнскими чувствами, сказал, какой у нее очаровательный младенец, скорчил ему смешную рожу. Маша прижала ребенка к груди, прикрыла свободной рукой, ограждая его от меня, обещаний мэра и всего мира.
Мне вдруг стало страшно. Это было незнакомое мне чувство, которого я испугался, как чего-то нового и неизвестного. Я оказался рядом с Машей и попал в поле ее нежности.
Стало понятно, что Маша родила восьмого ребенка не ради того, чтобы получить что-то от государства, не по религиозным убеждениям и не потому, что не знает слово «презерватив». Нежность...


Пока ехали к Машиному мужу, меня трясло крупной дрожью. Я ненавидел себя за то, что уболтал ее принять цветы от мэра и минуту постоять перед камерой.

Двухкомнатная хрущевка поразила меня своим интерьером: все пространство было заставлено спортивными кубками, а площади стен едва хватило, чтобы расклеить грамоты за победы во всевозможных олимпиадах. Математика, литература, история, астрономия… вся школьная программа. Я ожидал увидеть жестокую реальность, а получил очередной удар по стереотипам. Судя по всему, здесь не строгали детей, здесь ими занимались. Толика, мужа Маши, и троих его сыновей мы отвлекли от партии в преферанс. Младшему из игроков было лет восемь. Остальные четверо, как выяснилось, в зависимости от возраста, либо гуляли, либо выгуливали своих братьев.


- У нас проигравшие идут мусор выносить,- извиняясь, сказал Толик.
- Так вот, зачем вам столько детей.
- Не только. Преферанс развивает лучше шахмат. Я вам, как математик говорю.


Судя по рассказам, Толик выстроил в своей большой семье ту самую вертикаль, по поводу которой периодически рефлексируют власти нашего безразмерного государства. Старшие занимаются средними, средние – младшими, а родители периодически контролируют процесс воспитания.
ххх
Мэр – результат скрещивания павлина с хорьком - встретил меня потным рукопожатием и бутылкой дорогого коньяка. Коньяк был хорош, но не действовал, в смысле не снимал отвращения. Мэр был мерзок и действовал чрезвычайно активно: постоянно подливал и говорил, что все в моих руках. Я объяснил ему суть происходящего, продиктовал, что ляпнуть в камеру, рассказал, как поздравить роженицу и поехал писать закадровые тексты для сюжета. Писать пришлось под каждый из оплаченных телеканалов, чтобы корреспонденты не повторялись и не выбивались из контекста.

ххх
Утром возле роддома я обнаружил замерзающий среди местных снегов городской симфонический оркестр в полном составе. Первая скрипка оскорбилась, узнав, что им предстоит играть исключительно туш.

Толик и семеро их с Машей сыновей согревались, играя в «царя горы» на огромном сугробе.


- Как сына назовете, Анатолий?
- Дмитрием. В честь деда моего.


Странно, как могут уживаться два противоположных чувства. Я радовался, что с именем младенца все удалось само собой, но был сам себе омерзителен, что могу этому радоваться.


Эскорт мэрских «шестерок», как прыщ, выдавил из черного Мерседеса мэра и костюм от «Бриони». Костюм был на мэре, но существовали они отдельно друг от друга. «Бриони» было откровенно неприятно топорщиться на этом существе. Мэр поежился, но от пальто отказался. Из багажника извлекли стожок красных роз. Корреспонденты получили свои тексты, операторы включили камеры, я махнул оркестру. Из двери роддома вышел весь персонал в накрахмаленных халатах, без верхней одежды, одна из медсестер держала на руках сверток с ребенком.

А потом появилась Маша. Она сразу глазами нашла в толпе своих, улыбнулась. Толик, натыкаясь на операторов, побежал к ней, мальчишки за ним. Я подумал, что с ним это уже в восьмой раз, а от волнения не знает, что делать. Толик одной рукой бережно взял у медсестры младшего сына, повернулся к жене, прижал к себе их обоих. Подбежали другие сыновья, повисли на родителях, стараясь взглянуть на младшего брата. Толик с Машей присели, мальчишки образовали вокруг них суетливую карусель. Отец семейства разрывался. Смотрел, то на сына, то на жену. В какой-то момент я побоялся захлебнуться их нежностью и переключился на мэра, что незамедлительно позволило вернуться в привычное состояние - ощутить себя полным говном.
ххх
Вечером в Москве, предполагая пропить двухдневный курс крепких алкогольных напитков, я уселся у телевизора.


- … Мэр уже отдал распоряжение о предоставлении семье Ивановых пятикомнатного коттеджа,- бодро щебетала мой текст корреспондентка за кадром.

Я выдохнул, опрокинул в себя рюмку, понюхал ароматный «бородинский», потянулся за закуской. Телефонный звонок редактора Васи отвлек меня от соленого огурчика:


- ……. ….. … …. ……. ….. ….. твою мать!
- Вася, ты вторгся в вечность между рюмкой и закуской.
- Ты что им написал?
- Пошли они все,- я захрустел огурчиком.
- Они-то пошли, только «сам знаешь кто» берет это под личный контроль!
- А зачем придворные пиарщики «сам знаешь кому» телевизор показывают? Ему это вредно.
- Случайно вышло, говорят.
- Ну… Каждой твари по пиаре,- я ляпнул и возгордился собственными виршами.
- Ты устроил геморрой толпе народу!
- Вася, вы за это деньги получаете. От меня в частности.


Вася бросил трубку. Наверное, в этом суть телевидения: ворваться в личное пространство человека в самый неподходящий момент, нагадить и отвалить. Я выпил за удачное стечение обстоятельств. Если «сам знаешь кто» взял это под личный контроль, что, естественно, иллюзия, значит: неленивые блоггеры, газетчики и телевизионщики, которые не пробились в личные пиарщики «сам знаешь кого»,- будут постоянно муссировать эту тему. Личным пиарщикам «того самого» придется поднять разжиревшие задницы, надавить на моего мэра и заставить его выполнить обещания, которые я дал за него в закадровом тексте. А это значит, что Маше, Толе и их сыновьям что-то перепадет. Это снова тост! Ну, чтоб мне голову не оторвали.
ххх
Через неделю в эфире прошел сюжет: «сами понимаете кто» и мэр с «Бриони» разрезали ленточку перед домиком семьи Ивановых. Вечером раздался звонок:


- Здравствуйте. Вы в курсе событий?- снова звонил мой конфиденциал.
- Это кто?- я решил поиздеваться.
- Вы организовывали встречу матери – героини.
- И?
- Наш друг интересуется, почему в телесюжеты не вошло рукопожатие нашего друга и … ээээээ…
- Сами знаете кого,- помог я бедолаге.
- Да – да – да,- узнал новый термин и обрадовался.
- Потому что это тоже имеет цену.
- А сколько это может стоить?
- В зависимости от телеканала.
- Это можно… устроить?
- Можно, но нужен информационный повод. Тогда рукопожатие пойдет, как архив.
- А какой повод?
- Пусть наш друг подарит семье Ивановых… компьютер.


Я нашел точку взаимодействия добра со злом: мой сомнительный бизнес приносил не только бабло мне, но и пользу людям.
ххх
- Здравствуйте. Мы хотим подарить Ивановым микроавтобус,- и это через три дня после эфира с рукопожатием.
- Цены вы знаете.
- Это не все… Наш друг хочет, чтобы «сам знаете кто» приобнял его…
- Вы с ума посходили! Он же натурал! Это к Брежневу.
- Вы не поняли… Это должно быть… дружеское объятие…
- Я не верю, что у вас есть это на видео.
- В том то и дело, что нет… Но у нас есть идея, как это сделать…
- Вас к нему не подпустят, это невозможно.
- Вы не поняли… Это можно снять и подмонтировать к имеющемуся видео.

Как быстро учатся работать ушлые провинциалы.

Роддом номер два был оцеплен местными ментами. На съемочной площадке, то есть во дворе роддома, я обнаружил актера, ростом, прической, одеждой и пластикой похожего на «сами знаете кого». Со спины – вылитый. А другого и не требовалось. Актера снимали только со спины. Процесс напомнил мне съемки порно, которыми я с голодухи развлекался в молодости:

- Начали… Стоп! Вы ему хотите руку оторвать? Нежнее.
- Начали… Стоп! Вы его еще поцелуйте.
- Начали… Стоп! Как вы держите руку, ему же неудобно!


В конце концов я нашел нужное похлопывание по плечу, которое было теплым, но не педерастичным, при этом мэр признал его объятием.


После съемок я быстро набросал смету и протянул ее мэрскому заму.


Сюжет в эфире ______________________________________ 50 000
Рукопожатие «сам знаешь кого» ________________________ 50 000
Дружеское похлопывание «сам знаешь кого» _____________ 100 000
Поцелуй «сам знаешь кого» ________________________1000 000 000


Зам прочитал, ухмыльнулся, но смету взял.

ххх
К весне семья Ивановых получила от мэра домашний спортивный комплекс и путешествие в «Диснейленд», а Толика, учитывая его замечательный педагогический опыт, сделали директором гимназии. Я не знал, что им еще подарить. Часть подарков вручал «сами знаете кто»: ерошил прически мальчишкам, жал мэру и Толику руки, чмокал в щечку Машу.


Летом, листая телеканалы в поисках футбола, я наткнулся на сюжет из Кремля. «Сами знаете кто» шел мимо строя заискивающих жополизов, пожимал им руки. В строю я увидел моего мэра. «Сам» остановился возле него, улыбнулся, пожал руку, дружески похлопал по плечу… наклонился… и…


… На экране внезапно появился диктор новостей, читающий текст с телесуфлера.
На моем мобильном телефоне высветился номер заместителя мэра.

0

#4 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 22 октября 2013 - 16:48

№ 3

Мелодия из тридцать восьмого

***

- Нет, это просто невозможно, - возмутилась Полина Андреевна, переворачиваясь с бока на спину. – Нельзя же так.

Она открыла глаза и некоторое время лежала неподвижно, бесцельно разглядывая белый высокий потолок одноместного санаторного номера, в который она заселилась сегодня утром. Специально доплатила за одноместный, чтобы никто излишне не беспокоил. И вот на тебе – соседи. Раздражения не было: тихая досада, что послеобеденный отдых так и не стал привычным тихим часом, и то обстоятельство, что соседи за стеной справа, включившие телевизор чрезвычайно громко, как минимум нетактичны, удручало.

«А погода хорошая сегодня», – подумалось Полине Андреевне, и она вновь повернулась на правый бок.

За окном стоял тот самый солнечный день конца февраля, о которых довольно часто говорят: «Весенний». Хороший день и не холодно. Обязательно надо будет побольше погулять после отдыха.

Новый взрыв хохота в телевизоре за стеной заставил Полину Андреевну, мысленно уже прогуливавшуюся по аллее под заснеженными шапками сосен, вернуться к действительности. Какой тут сон? Просто никакой невозможности отдохнуть.

Будучи человеком чрезвычайно тактичным, терпеливым, Полина Андреевна вновь закрыла глаза в очередной попытке заснуть. Но, видимо, весь настрой на сон был сбит окончательно юмористической передачей, как она поняла по монотонному, лишенному всяких эмоций голосу известного писателя-сатирика, тем не менее вызывающего своим выступлением бурную реакцию зала.

«Да, заснуть в подобных условиях, видимо, не получится», - уже в который раз подумала она.

Сатирик наконец-то закончил свое выступление, и началось путешествие по программам. Их переключали попеременно, возможно, безо всякой конкретной цели, не задерживаясь ни на одной подолгу. Получался какой-то невыносимый акустический компот из рекламных слоганов, реплик без начала и конца, некоего подобия музыки, безликой и пустой, просто всевозможных непонятных звуков и шумов. Но вот поиск неожиданно прекратился. Громко зазвучала мелодия…

Полина Андреевна вдруг увидела себя маленькой девочкой в бежевом платье, с жидкими русыми косичками, читающей в беседке «Гулливера», большую красивую книгу с чудными картинками, подаренную недавно отцом. На столе стоят пустая чашка и блюдце с надкусанным печеньем. На земле, вытянувшись в струнку, - Тишка, котенок, месяц назад приблудившийся на дачу Ореховых и великодушно получивший разрешение тети Шуры остаться здесь. Не без слезной, в прямом смысле, просьбы Поли.

Солнечно и душно, и укрыться можно разве что в этой беседке или же, погрузившись в озеро, расположенное неподалеку с дачей, где они с тетей Шурой вот уже три года подряд живут каждое лето, отдыхая от столицы с ее «шумом и гамом», от «кутерьмы несусветной», как любит твердить тетя Шура. Но озеро, большое, овальное, с песчаными пляжиками, словно желтые пятна небрежно нанесенными неизвестным художником на зеленый контур берегов, второй день под запретом. Позавчера слегка подскочила температура, и озабоченная тетя Шура заохала-забегала, объявила девочке постельный режим и вместе с ним усиленную опеку.

- Что скажет Андрей Петрович, когда застанет тебя всю бледную и болелую? – причитает она. – Вот подарочек отцу-то будет.

Тетя Шура, домработница Ореховых, женщина большая и добрая, с красивым низким голосом, темными глубокими глазами, непреклонная, и даже жесткая, когда речь идет о порученном ей деле. И втройне непреклонная, когда дело это касается ее любимой Полиночки, к которой она по-особому прикипела после трагической гибели Ольги Александровны Ореховой, мамы девочки.

«Вот подарочек отцу-то будет», - негромко повторила вслух Полина Андреевна.

Она попыталась припомнить, когда же это было. Лето, тенистый сад, девочка читает большую книгу, которую принес посыльный отца, черно-белый котенок. Как же давно! Так далеко, что почти уже позабылось. Какой же был год? Скорее всего… Ах, да, конечно, тридцать восьмой. Ей вот-вот должно было исполниться восемь. Очень удобно считать. Был тридцать восьмой. Отец приехал назавтра поздно ночью. Она не услышала, когда. Наутро вышла из своей спальни и увидела: на стуле в гостиной - его китель. Только тогда и поняла: папка приехал.

А пока она читает большую красивую книгу в беседке, увитой диким виноградом, и сквозь редкие щели просачиваются веселые солнечные лучи. Со стороны пляжа, находящегося всего в каких-нибудь сотне метров, не дальше, доносятся звуки музыки, сочащиеся из репродуктора, установленного на фонарном столбе. Поля время от времени останавливает чтение и вслушивается в них.

За стеной тоже слушают мелодию. «Ту самую, из тридцать восьмого», - отчего-то уверена Полина Андреевна.

***

Ничего не изменилось за последние двадцать лет, кроме, пожалуй, скорости. Все нарастающей скорости движения времени. Она неумолимо приближает тот рубеж, за которым, возможно, ничего и нет. Кто знает, как оно там сложится? Но чего уж роптать – пожить еще чуток. Вроде бы и силы какие-никакие остались, и голова, слава богу, не затуманилась вконец. И хотя уж вроде бы грех жаловаться, девять десятков позади, хочется еще пожить. Умирать – потом, как-нибудь.

Матвей Матвеевич Ракитин всегда считал, что одной жизни человеку мало. Не успеешь толком ничего путного сделать. Потому и уверял всех, что сам-то он прожил несколько жизней. В этом была доля правды, не потому, что жизнь оказалась столь долгой, он сам не ожидал, да и, по совести, никогда не думал об этом, а потому что было в ней много такого, что со стороны могло показаться, вместила она сразу несколько судеб.

А умереть мог бы не единожды. Вначале когда заболел скарлатиной осенью двадцать восьмого. В семье было шестеро детей, он, семилетний Матюшка, предпоследний, за ним только – пятилетний Володя, тоже подхвативший эту болезнь, скашивающую в смертельной жатве людей налево и направо.

Глафира Савельевна, мать большого семейства, к тому времени уже вдова (муж в двадцать шестом погиб при запуске фабрики – несчастный случай), познавшая утрату двух новорожденных своих кровиночек, отдала младшенького в больницу. Матюшку, в коем еле теплилась жизнь, переселила на печь, будь, как будет. Истово молилась Ракитина о своих при смерти лежащих детях, и Бог внял, оставил одного. Матвей выжил. Володя же по недосмотру медички погиб в больнице: ночью из горла выпала трубка.

Следующего своего появления смерть особо надолго не стала откладывать. Летом тридцать четвертого гостил Матвей у своего дяди, председателя райкома Алексея Савельевича Сергеева. Напросился сам на каникулы и айда через шестьсот верст на поезде. Мать, было запротивилась сначала отпускать дите в такую-то даль, а потом отпустила-таки. У Алексея Матюшка всегда сыт будет, да и уход за ним обеспечен: Шура, жена брата, - сама хорошая мать, хозяйственная, знает, как дело поставить. Видимо, так рассуждала Глафира Савельевна, собирая в дорогу тринадцатилетнего Матюшку.

В далеком крае было интересно, многое - в новинку. На поле работал, в охотку-то всегда дело спорится, вместе с двоюродными братьями, почти одногодками, и другими деревенскими пацанятами купался до посинения в речке, в ней же и рыбу удили. Не забывали о походах в лес и, естественно, о всяких играх.

Подолгу пропадал на работе Алексей Савельевич, по долгу службы ездил по деревням, налаживал работу не так давно созданных колхозов и Матвея иногда с собою брал.

В тот день припозднились они в Вырково, что за верст пятьдесят от дома.

- Уж ночь почти, Савельич. Куда с мальцом по темноте? Сам знаешь, как у нас сейчас неспокойно. Оставайтесь, здесь переночуйте, места всем хватит. Как говорится, в тесноте да не в обиде, - советовал Василий Егорович Крайний, член правления колхоза и хороший товарищ Алексея Савельевича.

Они все сидели в комнате за большим столом и пили вот уже по третьей чашке чая. Матвей уже успел подружиться с двумя из трех сыновей хозяев, возрастом схожих с его, и рад был бы задержаться здесь на подольше.

- Оставайтесь, Алексей Савельич, - вторила мужу худенькая Евдокия Кузьминична. – А хотите, можно на сеновале постелить: ночи теплые сейчас.
- Нет, надо ехать, - наконец решительно произнес Сергеев. – Давай, Матюшка, допивай чай и собирайся. Спасибо за все, хозяева дорогие. Поедем мы.

Уже утром следующего дня по всей округе разнеслась ужасная весть: бандиты ночью зверски убили товарища Крайнего и вырезали всю его семью. Они знали о позднем приезде председателя райкома в Вырково, надеялись, что, скорее всего, он заночует в доме Крайнего, и в очередной раз пытались расквитаться с ним.

Да, и такое было. В войну, так вообще почти что каждый день смерть по пятам ходила за Матвеем. Попадал он в страшные передряги: и из окружения с боями прорывался, в штыковую ходил не раз, и под шквальным огнем глох, и горел, в Карпатах это было. Раза три тонул на переправах. Все было. Вот только пуля не брала. «Заговоренный, не иначе», - шутил он про себя. И лишь в самом конце, в середине апреля победного года, настигла-таки его - снайпер. И опять – чудо: прошла пуля, пробив легкое, навылет. Смазал фриц.

Видно не любила его, Матвея Матвеевича, смерть. Ох, не любила. Все время подступалась, заигрывала, а до решительного - не дошло. Значит, судьба такая. И пожить еще – хочется. Жить-то «не разонравилось», как говорил он в детстве. Сколько же до него верст, до этого самого детства? Не счесть.

Матвей Матвеевич и не заметил, как погрузился в сон, сидя в неудобном кресле своего номера.

***

Как только одна мелодия закончилась, за ней последовала вторая, и, вслушавшись, Полина Андреевна сразу безошибочно определила – из «Серенады Солнечной долины». Знаменитая увертюра.

Она свесила ноги с кровати, нашла свои тапки. Все же хорошая раньше была музыка. И концерты были не чета нынешним. А впрочем, это все старушечье дребезжание. И сейчас, верно, есть много достойного. - Она медленно встала с кровати, натягивая халат. - И голоса хорошие есть. Безусловно, каждое время рождает свои мелодии. Этим-то жизнь интересна. Так что не ворчи, бабка. Не к лицу. Но, ворчи не ворчи, а заснуть все же никак не удалось, обидно.

Полина Андреевна дошла до стола, налила в бокал соку и, стоя, медленно выпила его. Потом, решившись на что-то крайне важное для себя – да, да, важно решить сейчас, не откладывая, иначе весь отдых насмарку – пошла по направлению к двери.

Выйдя из номера, она направилась к соседнему, 735-му, и, дойдя, решительно постучала в дверь. Никто не отозвался. Она постучала настойчивее. Снова никакой реакции, лишь через дверь слышны были звуки громко работающего телевизора. На этот раз пела Кристалинская.

Подумав о чем-то, Полина Андреевна решила постучать еще раз и уже подняла руку, но как раз в этот самый момент распахнулась дверь номера 733.

Вышел высокий седовласый старик на вид постарше ее.

- Это Вы так громко музыку врубили, сдурели что ли? Всех отдыхающих перебудили тут. Немедленно убавьте звук. Слышите? – с напором почти кричал он.

Полина Андреевна опешила, не нашлась что ответить. Старик же, видимо, вдохновленный безмолвием своей жертвы, продолжал:

- Здесь Вам не колхоз «Заветы Ильича» во время посевной, а здравница. Люди здесь отдыхают, знаете ли, - лицо старика, еще не потерявшее окончательно следы былой красоты, источало праведный гнев. – Это просто неслыханно.
- А что особенного бывает во время посевной в колхозе? – взяв себя в руки, насколько возможно спокойно поинтересовалась Полина Андреевна.

Этот неожиданный вопрос маленькой хрупкой женщины, и сам тон, которым он был задан, застал распылавшегося жильца 733 номера врасплох.

- В каком колхозе?
- Как в каком? В «Заветах Ильича», - произнесла Полина Андреевна уже с вызовом. Она отошла от двери почти на середину коридора и смотрела на своего обидчика снизу вверх. Во всей ее позе виделась решительность и какая-то странная настырность. – Ну, что же Вы, любезный? Ответьте. Что же такого особенного, связанного с орущим телевизором, бывает в колхозе во время посевной. Говорите же, я Вас внимательнейшим образом слушаю.

За какие-то секунды они окончательно поменялись местами.

- Простите. Простите, если обидел Вас, - извинительно, видимо, поняв свою ошибку, стал ретироваться старик. – Мне показалось, что Вы моя соседка. Понимаете, бессонница у меня, а тут взял и заснул… Но вот… разбудили. Правда, музыка хорошая. Особенно та, что перед миллеровской вещью была.
- А разве все, что Вы сейчас сказали, дает Вам право кричать на меня?
- Простите, никак не отвыкну от дурной привычки. Как Вас звать, простите?
- Полиной Андреевной, – и зачем-то добавила. – Я из 737.
- Красивое имя. А я Матвей Матвеевич. Глуховатый я, Полина Андреевна. Сейчас-то все хорошо: аппарат, - он показал пальцем на левое ухо. – А кричать еще не разучился. Такое дело вот.

И он улыбнулся, искренне, подкупающе, и сразу же был прощен добрым сердцем Полины Андреевны.

- Ничего привыкнете. У меня-то, слава богу, нет такой проблемы, а вот сестра моя точно, как Вы… А все же, Матвей Матвеевич, как насчет «Заветов Ильича»?

Старик стушевался, но уже не по-настоящему, театрально:

- Телевизор тут, конечно не причем. Все проще, я такие концерты закатывал перед комбайнерами, закачаешься.
- Вы?
- Я. Брал гармонь и вперед. А потом – пошли-поехали. Обычное дело. Дни и ночи - в поле. Хлеб-то, он, ой как трудно всегда давался, - старик ожил, глаза его потеплели. Видно было, что воспоминания эти были ему дороги.
- Так Вы музыкант?
- Я того самого колхоза председателем был. Но, когда надо… А что мы стоим в коридоре? Милости прошу ко мне в номер, - старик вновь забрал инициативу в свои руки. – Без возражений, пожалуйста. Чай у меня первосортный. Почаевничаем по-соседски.

С этими словами Матвей Матвеевич сделал виновато ожидающую мину, словно мальчишка. Полина Андреевна, с каждой минутой их разговора все более и более становилась расположенная к этому, еще десять минут назад не известному ей, довольно странному человеку, в ответ на его неожиданное предложение, решительно произнесла:

- А пойдемте.
- Милости прошу, сударыня, - все таким же полушутливым тоном пригласил Матвей Матвеевич, распахнув перед дамой дверь и сделав галантный жест рукой. – Заходите, Полина Андреевна. За шумного соседа через стену сердечно извиняюсь.
- Вы опять кричите, Матвей Матвеевич, - заявила Полина Андреевна, проходя в номер.
- Я? Опять кричу?
- Именно, - отозвалась она уже из-за двери.
- Извините, я всегда забываю об этом. А кстати, та мелодия…

Закрывшаяся дверь не дала просочиться окончанию фразы, как и всему разговору, произошедшему между Матвеем Матвеевичем Ракитиным и его гостьей Полиной Андреевной Ореховой. Но пусть это останется тайной для нас. Кто же был таинственный жилец номера 735, ставший невольной причиной их знакомства, сказать не берусь, да это и неважно. Возможно даже, что и герои рассказа никогда ничего о нем так и не узнали, как, возможно, никто из них так и не вспомнил название «мелодии из тридцать восьмого». Важнее другое. Об этом другом, собственно, и рассказ.

0

#5 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 23 октября 2013 - 16:57

№ 4

Топор

Блистательная Коко не предполагала, что ее духи под номером пять станут у кого-то ассоциироваться с разбитым асфальтом неизвестного ей подмосковья. Что девочки в китайских куртках, с наспех подмазанными ресницами, понесут на себе эту сложную приторность, присущую горделивой зрелости. Что парижское облако покроет замшелые кусты поблекшего, полураздетого октябрем сквера, и дворовая кошка, деловито облизывающая лапы, вдруг оглянется по сторонам и удивленно поведет носом…


…Как же солнце похоже на человеческий зрачок. Особенно в виде белой точки, поблескивающей сквозь непроходимость туч. А может, это чудище такое огромное, все время смотрит на нас и ждет подходящего случая, чтобы сожрать? Настолько большое, что целое небо – только его серая радужка? Клава где-то слышала, что чудовище в ужастиках смотрится особенно ужасно, если показывать его частями. То пару зубов то кусок морды. Что мол, всё чудовище целиком не так жутко выглядит, как бы ни изощрялись компьютерные графики. И впрямь. Если представить блеклый солнечный шарик всего лишь зрачком кого-то кровожадного, становится очень страшно. Страшен изысканный запах духов, смешанный с осенне-водочным духом забытой всяким божком окраины. Страшен, потому что бесполезен со всем своим лицемерным шиком, здесь, где раздолбанные деревянные скамейки гноятся черными дождевыми каплями. Страшен, потому что напрасно обнадеживает, обещая навсегда отделить Клаву от неуютного мирка, прошитого потоками ветра, в котором она вынуждена вариться, скворчать вместе с опавшей листвой, на масле канцерогеновых луж. С опавшими с сердца чувствами. Этот запах не отсюда, не из октября и не из взрослой жизни. Как и Клава. А может быть, я уже отсюда, и сама не заметила, как стала частью подмосковной осени? – думала она, и запах духов вдруг терялся в общей атмосфере сырости и гниения. И Клава неистово вдыхала ледяной воздух, ища в нем примесь потерянного аромата, который только что тянул ее за собой, королевским шлейфом утекая за горизонт, где раковые опухоли туч побеждены солнечным облучением. Где листья живы и веселы, прикрепленные к своим высоким родителям, к незыблемым стволам. Клава была когда-то такой же, как и они, так же цеплялась за мамину веточку, не желая думать о скорой и неминуемой осени взросления. Мама тоже пахла Шанелью номер пять, пахла детством.

Многие листья опочили на земле, потеряв надежду. Но некоторые до сих пор парят в небе – Клава задрала голову, чтобы убедиться, что остались еще не упавшие листья – они парят, не разочаровавшись в мечте отыскать новое, вечное дерево, чтобы прикрепиться к нему навсегда.


Но вон сколько «похоронок» высыпали сегодня клены на непросохшие плитки маленькой площади, которую сейчас пересекает Клава по дороге из булочной. На ржавых листьях под ногами написано какое-то тревожное сообщение, а иначе зачем бы им столь зазывно шевелиться, дрожать на земле от усиливающегося ветра.

Всё ненастоящее и пугающее. И солнце, и листья, и пятая Шанель. И мама. Даже сама Клава. Клава Топор.

Ну какой из нее Топор. Слабенькая, неуверенная в себе девочка. Топором стала после скоропалительного замужества. Бывшая Соломонова.

«Соломонова» казалось более настоящей, чем и «Клавдия» и «Топор». Монтировалось с Клавиным обликом. Ей бы желтую звезду на рукав, а то ковыляет домой, как в газовую камеру, едва сдерживая запоздалые рыдания. Раньше надо было рыдать, когда замуж выскакивала, лишь бы от непутевой матери куда-нибудь подальше смыться. Подальше не вышло. Вышло на соседнюю улочку.

Как ни удивительно, мама являлась единственным опытом любви у Клавы. В детстве, когда еще отец их не бросил, а потому мама не пила, а напротив, по-весеннему благоухала своими дорогими духами, она повторяла каждый раз, задвигая Клаву в школьную дверь: «Я тебя люблю. Мне пора». Эти два взаимоисключающих сигнала -- люблю и ухожу -- навечно врезались в Клавину память как доказательство неправильности окружающего мира.


Мама опять ушла. И не до окончания школьных уроков, а насовсем. То, что слонялось теперь по их квартирке, опухшее и бормочущее бессвязности, воняющее не Шанелью, а горьким перегаром, было чем угодно, но не ее матерью, с которой они садились на ковер по вечерам и делились секретами, под тихое потрескивание телевизора, который смотрел папа с сонной улыбкой раскормленного кота. Телевизор как камин, папа как плюшевая игрушка. Клава, в отличие от мамы, совершенно не переживала его уход. Ведь папа не являлся опытом любви, и не оставлял в Клавином носу запах детства, которое никак не может пахнуть равнодушием и сигаретами. Когда мама в очередной раз с ним «разводилась» и уезжала на денек к бабушке, он клал перед Клавой на стол бумагу и цветные карандаши. А сам включал свой любимый телевизор. Позднее Клава много размышляла, какую именно игру вела с отцом ее капризная и самоуверенная мама. Помнится, она манерно втягивала верхнюю губу, а потом строго заявляла: «Всё, я от тебя ухожу!» Первым делом запихивала импортную магнитолу в большую матерчатую сумку, потом размашистым жестом стряхивала туда же с тумбочки свои помады с шанелями, далее звучало что-нибудь злорадное, типа «Хоть посидишь с ребенком разочек!», а после грохала дверь, и папа, тяжело вздыхая, доставал карандаши, и включал телевизор… А назавтра дверь опять открывалась, магнитола вынималась из сумки, духи и помады вставали на свои места, и мама обнимала и целовала Клаву в щеки, шею и в голову, словно после пяти лет разлуки.

Мама всегда говорила, что разведется с папой, и никто ей не верил. А папа сказал "я тобой развожусь" лишь однажды, и ему сразу поверили. Все, кроме мамы. Она до сих пор сомневалась, что он был способен так сказать и тем более сделать. Взаправду запаковать чемоданы, и отчалить в свою, немамину, жизнь. Не на день, не на год, а навсегда. Когда год прошел, Клавина мама и догадалась про «навсегда». Принялась ему названивать, требовать «алиментов по факту», а не по официальной зарплате, умолять вернуться, предлагать провалиться сквозь землю и грозить прыжком с балкона. Но в один непрекрасный для мамы день она до него не дозвонилась. Ей ответили незнакомые люди, и сообщили, что теперь они, а не он, снимают эту квартиру. Папа сбежал и от алиментов и от Клавиной мамы, и она его не нашла как ни искала. А отчаявшись найти, начала ежевечерне, а потом и ежеутренне и ежедневно, пить водку. Клава пошла работать кондуктором.

***

Нынешняя мама пугала Клаву. Рядом с ней она отчетливо понимала, что означает «бродить как привидение». Даже не как. Бродить – привидением. Какой-то далекий призрак уже несуществующего человека почему-то все же существовал, беспрестанно напоминая о тяжелой потере. Если бы мама уехала, бросила, умерла, Клава бы сумела ее забыть и рано или поздно перестала мучиться и душиться Шанелью. Но забыть привидение невозможно. Оно бродит и бродит поблизости, улыбаясь без радости и плача без грусти. Все ненастоящее – там, где добрые воспоминания смотрят зло и презрительно, как паразиты, из съеденного ими сердца.


Поэтому Клава и решилась на свое скоропалительное замужество. Мужем, вкусными духами, новым домом, пусть несколько фальшивым, но – уютом – перехитрить семь ветров непреходящего октября.


…Клава прямо слышит, как надменная Коко фыркает от отвращения, вынужденная делиться своим тонким ароматом – со всей этой поистине «топорной» мерзостью. С тесной «кухней» Клавиного подмосковья, где по ящикам гаражей забыты допотопные «чайники» побитых жигулей. Где по сальным столешницам ветхих крыш тараканами ползают кошки, и небесное окно прикрыто полинялыми, точно много раз застиранными, тучками-занавесками. Клаве хочется единым махом расшторить немытое небо и смело посмотреть в единственный глаз солнечному чудовищу. Потому что страшно. А смелость бывает только от страха.

***

На Клавином муже длиннющий махровый халат в крупную клетку, заношенный до вылезших ниток, но все еще сохранивший вид ценного рыночного приобретения. Из халата торчат поросшие темными волосками белые ноги глубокого старика. Старческие волосатые ноги в нелепых тапках-зайчиках. Клаве волоски кажутся маленькими, высунувшимися из тела мужа, червячками. Червячки будто показались из ног лишь затем, чтобы над Клавой поиздеваться.

Он стоит у плиты, и караулит неведомо зачем и без него преспокойно варящуюся картошку. Клава небрежно роняет пакет с хлебом на табуретку.

--Есть будешь? – муж поворачивает поседевшую голову ей навстречу. Ему уже под пятьдесят. В таком возрасте на хорошую работу не берут, а на плохую он выходить не хочет. Они познакомились прямо на улице, на той самой маленькой площади с разбитыми плитками, которая прислала сегодня Клаве множество ржавых похоронок. Пять осеней тому назад.
--Буду, -- вздыхает Клава и садится к столу. Есть совершенно не хочется. Но еще так долго до смены. В семнадцать ноль-ноль она поедет в автобусе обилечивать пассажиров. Она поедет в никуда, а пассажиры поедут по важным делам. С тех, кто едет в никуда, билетов не спрашивают, а наоборот платят небольшую зарплатку. – Я сейчас с тобой поем, и к матери пойду загляну, как она там. – С этими словами Клава достает хлеб и кладет его на стол.
--Да, загляни, загляни, ты молодец, заботливая доченька, я всегда восхищался твоим мужеством.

Чисто Топор. Рубит, не мелочась на щепки. Делает вид, что рубит. Он добрый. Добрый Топор – бесполезный топор, зачем-то подумала Клава и встала. Не стала завтракать вареной картошкой.

***

И чего я домой-то заходила? – спросила себя Клава. Зашла чтобы зайти. Ходила не за хлебом, а возвращалась не для того, чтобы его занести. Нужен какой-то предлог. Для всего в жизни нужен предлог. Даже для грусти. Но часто предлоги хранятся в таком необозримом прошлом, что их вроде бы и нет вовсе…

Улица все так же пахла ветром и «Шанелью». Только теперь запах духов казался естественней, чем осень вокруг. Клава даже подняла к носу руку и как можно глубже вдохнула с нее французскую сладость. В аромате можно было спрятаться. И больше не искать никаких предлогов. Просто погрустить о том, что жизнь давно пахнет совсем иначе, и никого не перехитрить надушенным запястьем.


Клава открыла дверь своим ключом и сразу увидела лежащую посередине единственной комнаты мать. Отчего-то моментально поняла, что та не только пьяная, но уже и неживая.

Клава Топор села на пол рядом с ней, и снова понюхала свое запястье. На пол, давно лишенных ковров, а значит, и секретов. Отца нет, телевизор сломан.

Клава прислушалась к запаху. Вдруг он разбудит в памяти что-нибудь давнишнее, радостное, летнее. Вдруг мама оживет и станет прежней. Но внутри у Клавы пела только тишина. А о чем пела, было не разобрать. Хаос разбросанных звуков, рождающих тишину.


Клава вынула из сумочки мобильный, нажала на привычную кнопку, и сказала, даже не дождавшись приветствия:

-- Мне по телефону легче тебе сказать. Я встретила другого мужчину и я ухожу от тебя. О разводе поговорим потом.

И нажала «отбой» до того, как муж ответил. Впервые в жизни сказала, как отрубила. Не буду менять фамилию. В Москву, в институт, в рай, к черту, продать квартиру, продать городок, продать осень и душу, допить мамину водку -- надрывалась сумбурная тишина, и как будто бы даже хохотала.


Клава достала флакончик духов и щедро побрызгала ими мертвую маму.

0

#6 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 28 октября 2013 - 19:19

№ 5

Разбитое счастье

Сколько я повидала смертей на своём веку, сколько крови за меня было пролито, сколько людей мне в любви признавалось и не счесть. И жгли меня, и взрывами ранили, да я всё равно восстанавливаюсь и даю жизнь и радость.

Поля мои расцветают садами, луговые травы лечат и кормят, на мне живут, и я наблюдаю за судьбами целых поколений. Одни уходят, не оставив после себя следа, другие – оставляют после себя потомства. Много судеб мелькает в проходящей череде времён, но есть такие, о которых вспоминаешь с болью. Об одной такой трагической судьбе, мне и хотелось бы рассказать:

«Вы, конечно, поняли, что я Земля, на которой вы все живёте. И не важно, город это или село, мне за каждый клочок обидно. Закатывают меня в асфальт, бетонируют, облучают, травят, не дают дышать. Не понимают многие, что с моей смертью не останется ничего живого на планете. Зато в сельской местности я дышу полной грудью. Хотя городская зараза неустанно ползёт и сюда. Разбили меня на участки, построили дачи, вроде на природу приезжают отдыхать, да только здесь работать надо, чтобы я растениям жизнь давала. Многие жить переехали в сельскую местность, кому не по карману дом иметь или квартиру в городе.

Один из таких участков земли взяла под постройку молодая пара. Возможно, ссуду взяли или ипотеку, я в этом не разбираюсь, и завезли стройматериал. Вечерами, да по выходным трудились молодожёны. Олег, так звали парня, был мастером на все руки. Приезжали и родители молодых, помогали им в строительстве. Прошло три года. Ира, жена Олега, забеременела. К тому времени стены и крыша уже стояли. Оставались внутренние работы, огородить участок и произвести благоустройство двора. Деревцо, которое они посадили, когда купили участок, превратилось в могучее дерево. Под его тенью молодые любили отдыхать.

Олег и Ирина решили переехать в свой недостроенный дом.

- Так мы и деньги сэкономим,- сказал Олег,- и больше времени будет заниматься ремонтом.

Ирина была не против предложения мужа. Они вообще никогда не спорили. Обустроив одну комнату, молодые пригласили родителей на новоселье.

Казалось, что жизнь прекрасна и так будет всегда. Есть работа, есть собственный дом, скоро родится наследник. А то, что нужно ещё многие годы выплачивать кредиты, казалось мелочным и незначительным.

Как приятно было вечером выходить на улицу и мечтать о том, что скоро этот двор превратится в сказочный цветник, по которому будут бегать их дети. И никакие трудности не способны помешать исполнению этой заветной мечты.

Рядом с ними строились такие же молодые пары. Олег с Ирой быстро нашли с ними общий язык и подружились. Местность вокруг была, словно Райский уголок. Недалеко речка и пруд, в котором плавали лебеди, рядом лесопарк, в котором можно было отдохнуть. У дома проходила асфальтная дорога так, что в любое время года можно было пользоваться транспортом.

- Достроим дом,- обняв жену, говорил Олег,- купим машину и займёмся благоустройством двора. Я хочу, чтобы ты чувствовала себя счастливой.
- Я и так счастлива,- улыбалась Ирина и крепче прижималась к мужу.

Приглянулась эта местность одному олигарху: речка, лесок, чистый воздух.

- Построю себе там замок,- заявил он своему секретарю,- вызови мне главу этого района.

Глава, почувствовав, что пахнет огромными деньгами, прибыл в тот же день.

- Хочу скупить у тебя землю для строительства замка,- заявил олигарх.
- Как мне решить проблему с людьми, которые там живут?- поинтересовался глава,- по закону я не имею права. У них все документы в порядке.
- Здесь я закон,- возмущённо проговорил миллиардер,- оформи документы задним числом, как будто это охранная зона и капитальное строительство там запрещено.

Глава бросился исполнять распоряжение олигарха.

На следующий день, документы были готовы, и приставы пошли по домам застройщиков. Им предложили в трёхдневный срок разобрать дома и вывезти материал и имущество с занимаемой территории земельного участка. Напрасно, люди размахивали документами, подтверждающими права на землю и разрешение, на строительство дома. Приставы были неумолимы. У одного из застройщиков отец был местным депутатом и обещал разобраться.

- Как же так?- рыдала Ирина,- мы же такие деньги вложили. Документы все в порядке. Об охранной зоне никто тогда и не заикнулся, когда мы участок покупали.
- Разберёмся,- мрачно проговорил Олег,- я на телевидение пойду, в редакции газет. Должна же быть на них какая-то управа?

Приехали корреспонденты, сфотографировали дома, поспрашивали и уехали. На третий день, только стало рассветать, Олег услышал шум. Выглянув в окно, он увидел, что экскаватор и бульдозер рушат соседское строение. Разбудив Ирину, они выскочили на улицу.

Толпа возмущённых людей собралась возле обречённого дома. Люди в полицейской форме сдерживали женщину, которая рыдала. Она пыталась вырваться из цепких рук полицейских, чтобы броситься под бульдозер. Высокий мужчина выскочил из-за угла. У него в руках были вилы. Его тут же скрутили здоровые мужики и, посадив в полицейскую машину, увезли.

Женщина упала в обморок. На дороге показалась скорая помощь. Люди возмущённо кричали, но приставы на них не обращали внимание. По двору валялись разбросанные вещи, бывших владельцев. Детский трёхколёсный велосипед был безжалостно раздавлен гусеницами бульдозера. Старая женщина бродила по двору, собирая одежду и детские книжки.

Бульдозер и экскаватор двинулись в сторону дома Олега.

- Вы не смеете,- закричала Ирина и бросилась на пристава. Тот, оттолкнув беременную женщину, прошёл мимо. Ирина, не удержавшись, упала на живот. Острый приступ боли пронзил тело. Она закричала. Пристав повернулся и злобно проговорил:
- Не притворяйся, сука. Всё равно не разжалобишь.

Олег бросился на обидчика. Подоспевший полицейский сбил Олега ударом в лицо. В глазах помутнело. Он слышал, как кто-то произнёс:

- Может его тоже в кутузку?
- Отправим, если будет ещё дёргаться,- ответил второй голос,- лучше посмотри, что там с его женой. Не дай Бог окочурится.

Боль не отпускала. Ирина корчилась на земле. К ней подбежали женщины, и кто-то прокричал:

- Изверги! Скорую вызывайте!

Ирину увезла скорая помощь. Подъехавший бульдозер начал свою разрушительную работу. Стена рухнула. Поднявшаяся пыль скрыла вещи и предметы находящиеся внутри дома.

- А я даже документы не успел вынести,- мелькнула у Олега мысль, и он, поднявшись с земли, бросился в дом.

Новый удар заставил согнуться его пополам.

- Прыткий какой,- усмехнулся один из полицейских,- отправляй его на пятнадцать суток.

Бульдозер не успел полностью завершить снос дома. Подъехала чёрная иномарка, и из неё вышел депутат. Подъехало телевидение.

Менее чем через час, все работы по сносу были прекращены до решения спорного вопроса в суде.

Через десять суток отпустили Олега. Он пришёл к полуразрушенным останкам дома. За это время, кто-то неоднократно побывал здесь. Одежды, мебели и даже часть крыши не хватало. Унесли всё ценное, даже часть стены.

Олегу уже передали, что у Ирины случился выкидыш. Сейчас она находилась в больнице в критическом состоянии. Врачи опасались за её рассудок.

- Надо поехать к родителям,- безучастно подумал Олег,- привести себя в порядок. Проведаю Ирину и надо писать объяснительную на работе.

Перерыв руины дома, Олег так и не нашёл документов. Схватившись за голову, он сел на траве и, покачиваясь, застонал.

- Почему так произошло с нами?- повторял он,- что делать, где искать правду?

Олега уволили с работы. Огромные кредиты, как снежный ком, стали увеличиваться ежемесячно. Ирину поместили в психиатрическую клинику.

Теперь судебные приставы стали угрожать родителям Ирины и Олега.

Суд, в решении застройщиков, встал на сторону закона. Олигарх остался доволен, так как он и есть «закон».


И таких историй с трагическим концом я могу тысячи рассказать. Я не могу лишь одного понять: люди, чего вам не хватает? Я дала вам самое прекрасное, что есть во вселенной – жизнь! Так наслаждайтесь её и берегите. Жизнь и так коротка, так вместо того, чтобы наслаждаться её, вы лишаете других людей не только счастья, но и жизни. Кто вам дал на это право? Я хочу обратиться ко всем обитателям планеты: Относитесь бережней к другим людям и берегите жизнь! Это говорю вам я – ваша земля!

0

#7 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 15 ноября 2013 - 19:24

№ 6

Исповедь


Непонятные скачки артериального давления в конце 70-х годов определили меня на целых три недели в больницу на неврологическое отделение. Вел я себя там тихо, читал, слушал больше, чем говорил, гулял. Острых политических и спортивных дискуссий избегал, и как мне хотелось и казалось, был совсем незаметным.

В действительности это только казалось. На самом деле неожиданно было завоевано особое доверие соседа по палате, причем такого, которого все сторонились. Забегая вперед, скажу, что от такого доверия заболеть можно и здоровому.

Звали соседа Василием, был он высоким, сухощавым, имел невыразительное угрюмое лицо землистого цвета, непокорный чуб на голове, левая рука была сухой и болталась, как плеть. Как выяснилось в дальнейшем, родился Василий в 1925 году, был из тех русских парней, которые заканчивали Отечественную войну, и именно их страна встречала, как победителей.

Сейчас понятно, что такими же победителями являются миллионы наших воинов, сложившие головы на полях сражений за Ленинград, Москву, Сталинград, и даже большинство из тех, кто был в плену, внесли свою весомую лепту в общую победу. Тогда же, победителями считались только те, кто войну закончил живым, имел награды и не запятнан пленом.

Василий был простым человеком и верил тому, что говорила ему власть, или хотел верить. За войну у него было три ордена, медаль «За отвагу» и несколько медалей за взятия европейских городов, в общем, настоящий герой войны.

В больнице Василий находился по причине невроза и сильных головных болей, говорил, что боли связаны с контузией во время войны. Почти каждый день, вечерами, после ухода врачей, он прилично выпивал, после чего шумно спорил с больными. Речь Василия была перенасыщена крепкими выражениями. Мат его был примитивным, тяжеловесным и оттого Василий казался особенно грубым и агрессивным. Иногда же он сидел молча, слегка покачивался на своей пружинной кровати и о чем-то тяжело думал. К счастью для меня, мы пересеклись в этой палате ровно на неделю. Пару дней Василий присматривался ко мне. На третий день вечером, когда его напористый мат в очередной раз выкурил всех спорящих из палаты, мы оказались вдвоем. Я листал книгу, Василий некоторое время посидев молча, вдруг изрек несвойственным для себя тихим голосом:

-Женя, тебе хочу рассказать. Об этом никто не знает, даже жена. Грех большой ношу, невинная кровь на мне.

И поведал Василий такую историю. После окончания войны служил он еще несколько месяцев в Германии. А в конце 1945 года был демобилизован в звании старшего сержанта и вернулся в Ленинград. Образование – неполное среднее, специальности нет. За плечами школа войны с двумя, хорошо освоенными профильными предметами - убивать и выживать. Война началась - был мальчишкой, вернулся с войны мужчиной. Важнейшая часть в естественной жизни человека – юность была съедена ненасытной войной.

Послевоенный Ленинград производил тяжелое впечатление, особенно для человека, проведшего последние два года в своеобразном «круизе» по Европе. Резко бросались в глаза неустроенность быта и низкий уровень жизни. Жить пришлось в бараке в малюсенькой комнатушке с печным отоплением. Тяжелая физическая работа на стройке и маленькая зарплата, на которую не разгуляешься. А как же хотелось погулять…. Возвращался на родину совсем с другим настроением, ощущал себя героем, мечталось о девушках, развлечениях. А тут, на тебе! Вокруг серость, тоска, работа до изнеможения и конца этому в обозримом будущем не видно.

- Не только у меня, - рассказывает Василий, - было такое настроение. Сдружился я с одним, на три года постарше меня. В субботу возьмем бутылку, сядем и только об этом и говорим, вот пожить бы, вот в ресторан бы с красивой девушкой, вот море бы увидеть. Как-то и говорит он мне:

- Вась, а ты знаешь мужика-то, который зарплату нам из Ленинграда привозит, и не только нам. Давай убьем его, а чемоданчик с деньгами заберем, год красивой жизни обеспечен.

Так я был обижен на жизнь, что согласился сразу. Месяц аккуратно все выведывали и выслеживали. Видно сказался опыт войны, никто ничего не заметил, как выяснилось позже.

Работали мы в то время в Зеленогорске, на строительстве. Деньги курьер привез вечерним поездом. На дворе была осень, темно, пасмурно, в общем, погода нам помогала. Мужик был в возрасте, но на вид крепкий. Конечно, он имел оружие, но нас это нисколько не беспокоило. Настроение было, как перед хорошо разработанной военной операцией.

- Представь себе Женя, - говорил он мне, - даже радость была в душе в предвкушении работы, которую умею хорошо делать.

Зарезали мы его тихо, никто ничего не заметил, хотя на улице и были люди. Взяли чемоданчик, и тут случилось что-то непонятное, на обоих накатился какой-то ужас и паника. Этого мы не ожидали. В войну со мной такого никогда не было. До глубокой ночи совершали какие-то глупые незапланированные поступки. Как нас не накрыл патруль или милиция, до сих пор не пойму. Ведь кинулись к поезду, который привез курьера и возвращался снова в Ленинград. Зачем-то поехали в Ленинград, причем с чемоданом денег, но без билетов и на крыше вагона. Веришь ли, не узнавал сам себя, ведь, сколько погубил человеческих душ и никогда так не пугался.

Василий рассказывал, вплотную приблизившись ко мне, громким шепотом и дыша перегаром:

- Помню в Пруссии, я уже сержант, охраняем с бойцом 17 человек пленных на окраине какого-то небольшого городка, названия не помню. Подходит лейтенант из нашей части и приказывает нам быть через 30 минут на площади. Говорит, что грузимся в машины и идем в наступление. Спрашиваю, что делать с пленными. Догадайся, сержант, сам, говорит. Завел я их за ближайший дом, поставил к стене и всех собственноручно уложил из автомата.

Ты знаешь, нормально спал следующую ночь, да и сейчас как-то не мучаюсь, а старик тот зарезанный не дает покоя до сих пор, снится постоянно. В Ленинграде напились мы с приятелем. Не помню, где ночевали, но утром первым поездом приехали на работу. Деньги поделили и с месяц исправно работали, пока не представилась возможность уволиться.

На море я поехал. Месяца три жил как король. Девочки вокруг меня крутились стаей. А что, я молодой, высокий, с деньгами, с орденами. Кончилось все, как миг, сейчас даже не вериться, что все это было. Пришлось вернуться в Ленинград, и снова началась эта черная жизнь.

К моей радости, в палату зашел больной с соседней койки. Василий сразу замолчал а я, воспользовавшись случаем, извинился и вышел в коридор. Заряда «бодрости» после такой исповеди мне хватило, чтобы ни спать до трех ночи. Пришлось пойти к сестричке и взять-таки снотворное.

Интересно, что если иногда появлялось в палатах спиртное, то это, как правило, была инициатива друзей и приятелей больных, пытавшихся уравнять в этой части ущемленные больницей права граждан. В случае же с Василием друзей замечено не было, а водку носила жена. Видимо, в отличие от большинства других семей, здесь спиртное было важным элементом сосуществования этих людей.

Человек не высказался до конца, и я чувствовал, что должно быть продолжение. На следующий день во время ужина, в столовую зашел Василий, взял с собой в палату тарелку, и, уже по приятельски, предложил мне составить компанию. Компанию я составил, но пить отказался.

Целый час слушал рассказ о жизни. В основном о том, какая она несправедливая и как это именно к нему судьба-злодейка всегда поворачивается задом.

В тюрьму Василий все-таки попал, за воровство. Никак не хотелось мириться с безденежьем и вспоминалось море. С приятелем, уже другим, угнали машину продуктов со склада по липовым документам. Попался на реализации. Арестовали дома.

- А жил я тогда, - рассказывает Василий, - с женщиной уже в Ленинграде на пятом этаже в комнате большой коммунальной квартиры. Жили втроем – еще наша дочь, которой было три месяца. Зашли они в комнату, и меня накрыло, схватил ребенка на руки, открыл окно и на подоконник. И прыгнул бы, если бы не дикий вопль моей женщины. Спасла она дочь. Отсидел всего год, ордена помогли, за такое давали намного больше. И хотя и сидел только год, а вышел инвалидом. Грузили машину и придавили мне левую руку ящиком, стала рука сохнуть. Вот посмотри, что за рука, веревка, а не рука.

- Василий, - сказал я, - она ж и тебя спасла, не только дочь.

- А я своей жизнью не дорожу, она уже тогда кончилась, да и было ее всего два года и три месяца. Два года войны и три месяца на море.

Тихо приоткрылась дверь в палату. В проеме улыбающаяся щербатая физиономия больного с нашего отделения:

- Вася! В процедурную, сестра ждет.

И опять нас прервали и не дали Василию выговориться до конца.

Продолжения уже не случилось. На следующий день меня выписали домой.

0

#8 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 18 ноября 2013 - 12:47

№ 7

Спасение утопающих


- Рай, да уйми ты этого паразита! – обычно сохраняющий олимпийское спокойствие Лёнчик ворвался на кухню с пеной у рта. – Скоро прирастет к монитору. С мясом отдирать будешь!

Рая отложила в сторону любимого Ильфа вместе с любимым Петровым, отставила кружку с недопитым капучино. И как тут не согласиться с классиками! Сам не захочешь, никто не спасёт. А их единственный недоросль, тринадцатилетний Шурик спасаться не желал, предпочитая всё вечера и выходные сидеть за компьютером. И что может подростка так притягивать?

Ну, картинки красивые, ну, друзья-товарищи привет передают. Подумаешь! В мире, в котором Шурик жил раньше, таких картинок полным-полно. А друзья передавали привет, что называется, живьём. И не стоило ради сомнительных удовольствий отказываться от любимого бадминтона накануне ответственных соревнований. И от экзамена по музыке. И от свидания с Олечкой из соседней квартиры.

В общем, с Шуриком хоть и не все, но более-менее понятно. А вот с чего Лёнчик заволновался? До сих пор лишь сама Рая била во все колокола, пускай и без особого толку. Муж отмахивался, уткнувшись в экран телевизора: “Сидит и сидит себе. Пиво в подворотне не пьёт. С сомнительными компаниями не якшается – живи и радуйся”. И вдруг…

Рая перевела взгляд на настенный календарь. Ах, вот в чем причина! В этом месяце супругу предстояло посетить родительское собрание в Шуркином классе. Как раз послезавтра. Стало быть, отец решил подготовиться. И заглянул в дневник. А там…

- Ну чего молчишь, будто чая в рот набрала?- продолжал возмущаться муж. – Да, троек нахватал, да замечаний! А ведь могла бы предупредить! Мать ты или не мать? Теперь хоть на глаза людям не показывайся…
- И ты думаешь, что за два дня я смогу решить все проблемы? Я, конечно, попытаюсь… вот только с какого боку войти? – глубокомысленный взгляд коснулся обложки “Двенадцати стульев”. – А что, если… ладно, берусь исправить положение. Путем собственных жертв. Как говорится, спасение утопающих – дело их же рук…
- Не понял…
- В том смысле, что клин клином…
- Не понял…
- Лёня, ты у меня тормоз! Давай рассуждать: у компьютера одно посадочное место? Одно! Мальчик у нас воспитанный? Воспитанный! Значит, уступит место старшему без проблем. Особенно, если этот старший женщина. И его собственная мать к тому же. Так что можешь пообещать классной все, что душе твоей будет угодно.
- А как же зависимость… не боишься? – проявил бдительность супруг.
- С моим-то социальным иммунитетом?


Шурик отнесся к маминому интересу снисходительно. Место уступил. Кое-что объяснил. Кое-что показал. К концу недели Рая уже освоилась в мире простейших графических редакторов и компьютерных игр. От обилия впечатлений голова шла кругом. Надо же – стоит только кнопкой щелкнуть, и появляется аккуратный рядок букв. Ошибки услужливо подчеркиваются. А на грядках купленной непонятно за что фазенды вырастают экзотические цветы и плоды.

- Это еще что, - ухмылялся довольный вниманием матери к его любимому детищу Шурик. – Я тебе еще социальные сети не показал.

И показал. На беду себе.

К концу месяца мама освоилась в “Одноклассниках” и планировала перейти на “ВКонтакте”. Пока сын успешно отстаивал честь города на республиканских соревнованиях, Рая скупила тридцать квадратов непаханной земли в районе своей фермы, заработала сорок пять рубинов, которые тут же употребила на развитие участка. В центре ухоженного газона, в тени ежедневно плодоносящих манговых и гранатовых деревьев красовался средневековый замок. А на острове среди живописно поросшего кувшинками озера – современных коттедж в трёх уровнях. Чуть поодаль расположился бассейн с горками и фонтанами и гараж для трех машин. В симпатичных загончиках хрюкали, ржали и даже рычали представители земной фауны…

А Рая собирала драгоценные камни для виллы в восточном стиле.

- Девочка моя, мне бы супчику… - страдал за спиной новоявленной “землевладелицы” Лёнчик.
- Свари пельменей, я скоро закончу, - сосредоточенно пыхтела Раиса, усердно раскапывая сокровища, запрятанные на очередном необитаемом острове. – Мне бы только уровень пройти. Курица на балконе маринуется…

Курица оставалась мариноваться до утра. А за одним уровнем следовал другой, за другим третий. А там уж и “одноклассники” призывно моргали кучей волнующих воображение звездочек: Вам сообщение!!! И так хотелось загрузить на страничку новую фотографию и послать поздравление подруге…

- Раечка, у Вас все в порядке? – осевдомился шеф одним прекрасным утром.
- Пока да, - мурлыкнула Раиса, судорожно сворачивая “cапера” на рабочем столе. Шеф, как всегда появился не вовремя. – А что такое?
- Ну, как Вам сказать? – шеф озадаченно почесал затылок. – В квартальном отчете, впервые за семь лет Вашего заведывания отделом, обнаружились ошибки. Мало грамматических, так еще и стилистические! Одних смайликов я насчитал пять штук…

Рая покраснела. Она-то отлично понимала, откуда взялись смайлики. Параллельно с отчетом она переписывалась со жгучим кавказцем, требующим от нее непременного скайпа. И угораздило ее заглянуть в “Магию поцелуев”! Ну, увлеклась немножко. Святая простота! А стая обожателей уже на ее страничке терзает личную почту. Интересно, а что за стилистические ляпы? Кажется, в тот момент она читала женский электронный журнал. Фривольная попалась статейка. А если и она в том же ключе описывала результаты работы отдела? Только не это!

Рая украдкой взглянула на начальника. Да нет, кажется, пронесло. Иван Андреевич выглядел уставшим и грустным.

- Простите. Я все исправлю за выходные. И сама отнесу в министерство.
- Спасибо, Раечка! На Вас вся надежда. Больше и доверить некому.

Раиса осмотрелась. А ведь и правда, некому. Четыре сотрудницы. И ни одна дальше собственного стола не видит. Ишь, как вперились в мониторы. Наверное, пасьянсы раскладывают! Ей бы их заботы!

Она вздохнула и положила папку с отчетом в сумочку. До конца рабочего дня минут сорок, даже не стоит начинать. А вот дома…

- Ты спать собираешься? – в детскую заглянул Лёнчик.
- Ещё капельку… - пробормотала Раиса, осваивая просторы очередного архипелага с сокровищами.

И подскочила на стуле. Уже двенадцать!

Метнулась на кухню. Так и есть! Гора грязной посуды. Недоеденный пельмень на разделочной доске. В миске у кошки ни капли воды. Зато в тазике, где дожидался своей участи принесенный с рынка кролик, жидкости хоть отбавляй!

- А еще говорили, что не мороженный! – процедила Раиса и принялась готовить ужин.

Не пропадать же добру! А заодно и на кухне порядок навести. Суббота плавно переходила в воскресенье, а ее хозяйские функции ограничивались лишь походом на рынок. И то, исключительно потому, что утром в доме отключили свет. А не то бы…

- Ну, и посидела бы, а что в этом такого? Собственный выходной могу проводить, как хочу. Имею право. Не отчеты же писать, честное слово! Ой…

Кролик так и остался в раковине. А хозяйка помчалась обратно в детскую.


Отчет был готов к половине девятого утра. Кролик к тому времени уже ни на что не годился. На завтрак пришлось сварить овсянку и настрогать горку бутербродов.

- С чего начнем? – обрадовался скромному знаку внимания супруг.
- С рынка, - вздохнула Рая. – А на обратном пути я к Лилечке заскочу.

Лилечкой звали ее давнюю приятельницу, работающую школьным психологом.

- Ну что ж, - подвела итог короткой исповеди она, - зависимость налицо. Времени ни на что не хватает. В голову лезут глупости. Реальность перемежается с виртуальностью. Благо, что ссор в семье пока нет. И все-таки нужно срочно принимать меры. Вот только что тут можно cделать?
- Лиль, не пугай. Мне и так уже легче. Вот поговорила с тобой… какая тут зависимость? Просто интересно. Буду ограничивать контакт. Запишусь на шейпинг, схожу с девчатами в баню. На выходные попрошу своих мужчин прокатиться в Раубичи. Сто лет на лыжах не каталась!
- А справишься?
- Кто бы сомневался!

Она настраивала себя всю дорогу. Отбирала самое важное, чтобы сократить время общения с компьютером до минимума. И почти выбрала…


Дома царила полнейшая тишина. В кухонной раковине тосковал очередной кролик. Кошкина миска снова была пуста. Где же Лёнчик? Должно быть, к соседу спустился…

Рая уложила кролика в пакет и сунула в духовку. Налила кошке молока. И решила заглянуть в “одноклассники”. Одним глазком.

Монитор призывно светился через матовое стекло двери. Сын вернулся? Рановато… Она толкнула дверь.

- Лёнчик?
- Я на секундочку, - смутился супруг, - только ролик досмотрю. А хочешь, давай вместе?

Рая хотела было вспылить, мол, очень нужны мне твои автомобильные заморочки. Но вовремя вспомнила Лилечкины слова на счет ссор в семье. Не дай Бог! Посмотрела на компьютер инквизиторским взглядом: выкинуть его к чертовой бабушке. И дело с концом! А без компьютера все так просто! И книжку можно почитать, и телевизор посмотреть, и белье починить. А еще лучше пройтись с Лёнчиком по скверу. Снег недавно прошёл. На улице так красиво!

В глубине квартиры хлопнула дверь туалета. Лёнчик занял любимый «трон». Теперь полчаса точно не покажется. Значит…

- Я на пару минут, пока картошка варится, - кивнула своему отражению в зеркале Раиса. – Почту проверю и урожай соберу. Делов-то… Но сначала остров тот докопаю… Или нет, сначала нужно заглянуть на страничку к Олегу…

День сменился розовыми сумерками. В кухне что-то подозрительно шипело. Откуда-то тянуло дымом от костра. А на Раиной фазенде заканчивалось строительство виллы в восточном стиле…

0

#9 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 27 ноября 2013 - 19:20

№ 8

Одиннадцать рублей
/рассказ/


Какой уж день, как слепая курица в г…, долбят по телевизору, что нам, пенсионерам, сам президент в порыве любви к народу пообещал базисную пенсию аж на шесть процентов увеличить.

Честно говоря, в моей душе это плясовой мелодии не прибавило. Сорок с гаком лет я эту пенсию зарабатывал, но в свои шестьдесят четыре года ее концы с концами хотя бы кое-как связать в элементарный бытовой узелок не получается. Может потому, что перед очередным приходом в мой дом почтальонки с пенсионной ведомостью копейки в кармане все чаще перешептываются, опасаясь, что их на молоко и булку маловато будет? А может, крылья цен, и не только на молоко с хлебом, оказываются гораздо мощнее крыльев любви к народу президента? Мои вопросы шлепаются лбом о толстенную стену непонимания.

А вот моя бабушка, когда ее более сорока лет назад партия и правительство прибавкой пенсии осчастливили, вроде бы помолодела, встретив меня, щедро эмоции расплескивая.

- Ты молодец, что на выходной приехал. Говоришь, в институте у тебя все нормально? Ну и слава тебе, Господи!

А я хочу с тобой радостью поделиться. Какой? Ты телегу-то не спеши впереди лошади запрягать. Мне ведь судьба за каждую минуту разговора с тобой жизнь на этом свете продлевает. Когда ты рядом, я о своих назойливых болячках забываю. А то ведь они наедине со мной во всех моих внутренностях ежиками копошатся.

Я уж и не помню, когда в последний раз в мою душу светлый лучик заглядывал. А вчера на-ка, Гавриловна, тебе подарочек! Пусть поздно, но это же лучше, чем никогда. И ты так думаешь? Вот и хорошо!

Я давно хотела сказать о своем, теперь, наверное, полностью растаявшем потаенном желании в отношении тебя. Каком? Ты меня, как беременная невеста свадьбу, не торопи. Успеешь и на танцульки попасть, и своей крале губы поцелуями нарумянить…

Если бы ты знал, как я хотела, чтобы ты…священником стал. Да, да! При твоем росте и голосе тебе на службе в церкви цены б не было. Как ты только на свет появился, на второй год после войны, глянула я на тебя и чуть дар речи не потеряла, глазам своим не поверила: ты, как две капли воды, - Петя после родов, вот те крест. И с того самого мгновения надеждой жила, что ты церковного сана добьешься и будешь усердно Богу молиться, а твои молитвы помогут моему сыночку быстрее к дому тропинку протоптать. Конечно, я имею в виду дядю твоего Петра. Ты же знаешь, что он в войну без вести пропал. А без вести – это не значит, что его косточки в какой-то земельке на чужбине вечный покой нашли. Я-то ни одного дня без молитвы о нем с того самого, сорок первого, года не прожила. Выходит, одной моей молитвы мало, если Бог меня почему-то никак не услышит. А тебе только девятнадцать. Ты еще и душой, и деяниями чист, совесть не успел густо запылить. Ты, если бы стал священником, поближе б к Господу нашему был, может, милость у него на моего сыночка вымолил быстрее, пока я-то жива.

А может, еще не поздно тебе Господу нашему себя посвятить? Учителем всегда мечтал стать? Что ж, тоже служба важная. Христос тебе в помощь!

Плохо только, что ты какой-то там комсомолец. Почему? А то ты не знаешь, что в тридцатых годах эти антихристы святые храмы оскверняли и раскулачиванием занимались. Вы не такие? Какие же? Если и они, и вы у красной власти на побегушках служите. А она, власть-то эта, наши судьбы непроглядно-жгучим горюшком накрыла, тысячи великих жизней скомкала словно бумагу в уборной.

И за примером ходить далеко не надо.

Чем я, твоя мать, Петенька мой прогневили ее? Может, тем, что я, задрав подол, в колхоз в первых рядах не побежала, не захотела на общий двор свою корову свести? К тому ж, могла ли я со своей Матушкой по собственной воле расстаться? Некоторые люди друг друга хуже понимают, чем я, бывало, Матушку, а она меня. Я с ней когда разговаривала, знаешь, какая она внимательная была? Вот те крест, лишний раз, бывало, хвостом не мотнет, меня слушая. И доиться ни за что кому-либо другому не давалась. Умница была! Разве что говорить не умела.

Твой дед Николай молодым от тифа ушел на тот свет еще в начале двадцатых годов, а мне один другого меньше дочку с сыном оставил. Вот и подумала я тогда, баба безмозглая, когда в колхоз надо было записываться: "Чем же я буду детей кормить, если мою красавицу на общий задворок поставлю?" И до того дотянула в своих думках-то, что ее у меня силой отняли. Я ж тогда себе места не находила, в постель слегла. И она смогла только дней десять тоску стерпеть, видно, не выдержала моя бедняжка колхозного бардака-то. У меня же, внучек, не только кормилицу из души вырвали, еще и с сиротами из дома выгнали – раскулачили как злейшего врага колхозного строя. А ты знаешь, кто тогда из нашего же дома нас, полураздетых, в три шеи выталкивал? Примерно твоих годков члены комсомольской ячейки какой-то. Вот так-то. Ну, да Бог им судья. А только случилось это лютой зимой. Как выжили, не замерзли, когда ходили по деревням и побирались? Один Господь ведает. Выжили как-то…

В колхоз-то потом все равно я вступила, только с голым задом. Мы с твоей матерью на ферме работали, а Петя корма на скотный двор подвозил. Вроде бы на ноги подниматься начали. Семья-то наша всегда на жизнь и работу неуёмная, пятижильная была. А тут, как на грех, война своим злым вихрем почти каждый дом от мужиков опустошила. Петя в ее ненасытное пекло в первые же дни шагнул. Не успела я слезы после его проводов высушить, как сообщение с фронта получила, что моя кровиночка без вести в неведомых краях запропастился. После этого я все глаза проглядела, его ожидаючи. До нынешнего дня вроде бы замороженное горе и закупоренная тоска мне дышать мешают. Голову мою мысль сверлит: где он? что с ним? сыт ли? Двадцать лет прошло, как та черная военная буря утихла, а я верю, что мой Петя обязательно домой возвратится. Говорят, были ж такие случаи, что люди из какой-то Америки или другой далекой стороны к родному порогу дорожку находили. А может, и Петя мой где-то в чужих краях горе-нужду мыкает, своего часа возврата домой ожидает. Да ты не отговаривай меня, как твоя мать или отец, что, мол, все мои жданки давно былью поросли. Говорю тебе, придет он, мой касатик!

Спросишь, наверно, почему я с тобой об этом балакаю, свою исковерканную судьбу наизнанку выворачиваю? Сердцем чую, лампадка моей жизни чадит и вот-вот погаснет. Потому-то и просьбу к твоему приезду припасла - очень важную!

Да!..
Какую?
Дождись Петю моего ненаглядного, если я…
Об этом я твою мать и отца умоляла, но они мне говорят, что его косточки давно истлели.
Скажи, почему у них на языках мозоли не появляются после таких слов?

А ты мне обещай, что дядю своего родного дождешься. Ах, как же ты на него похож! Ну, прям две капли воды вы с ним, вот те крест! Если приедет? А куда же он денется? Принесет обязательно яркий свет в наш дом, касатик мой! Ты только встреть его так, чтоб от твоих объятий вспотел. Обещаешь? Ну и спасибо тебе за это, внучек!

Ах, да! Я ведь тебе про свою радость-то еще не открылась. А все потому, что мысли в моей голове, как в дыму, клубятся. Так вот…

Я из своей пенсии каждый месяц два-три рублика для встречи сыночка откладывала. А как же? Придет он, а ему и костюм новый купить надо, старый-то моль посекла, и сапоги хромовые, да мало, что моему богатырю понадобится…

Сколько я пенсии получаю? Ее мне через три года после смерти Сталина назначили. И то потому, что признали: наша семья была раскулачена не по закону, не по человеческой совести, выходит. Про какие-то там перегибы буровили.

А пенсию мне дали девять рублей двадцать копеек.
Хватало на жизнь, спрашиваешь?

А в какие такие времена простому человеку хорошо жилось? При любом царе, при любой власти народ бедствовал. Я так разумею: мы всем правителям нужны, как мне насморк. И так будет всегда. Но я понемногу откладывала на черный день, а если придет Петя, то и на светлые денечки. А что смогла скопить, тебе завещаю, если до своей смерти сыночка не дождусь.

Но теперь можно рублика по три-четыре откладывать. Ведь мне со следующего месяца пенсию прибавили!

Радость-то какая!
Сколько прибавили?
Буду теперь одиннадцать рублей получать!..
…После той, последней, моей встречи с ней прошло около двух недель.
Но моя бабушка, Ефросинья Гавриловна Суляева, редкой искоркой счастья свою душу так и не согрела.
Почтальон принес новую пенсию на другой день после ее смерти.
Одиннадцать рублей матери не отдали без росписи пенсионерки. Мать-то хотела их на похороны бабушки потратить.

* * * Интересно, успею ли я президентскую надбавку к пенсии получить?..




0

#10 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 01 декабря 2013 - 16:20

№ 9

Письма. Восток – Запад

Запад

«Гутен таг, майне либе! Привет мой маленький олененок с зелеными глазами, моя Хельма!

Как вы там без меня? Как поживает наша матушка, фрау Дрекер, все также гоняет воробьев со своих гиацинтов? Выставляемых на открытой веранде.


Знаешь, моя сладкая девочка, захотелось тебе написать большое письмо и рассказать тебе о нашей победоносной войне.

Гений нашего фюрера ведет наш немецкий народ! И хочется так встать и сказать громко- громко: Хайль Гитлер!

Я лишний раз убеждаюсь в его победоносном гении. Мы прошли всю Европу, без особых потерь. За какие-то считанные месяцы. В меня даже один раз стреляли, правда не попали. Потом мой напарник Курт Фогель, ты его не знаешь, он родом из Баварии, взял пулемет и как дал по всем этим жалким французишкам, так что щепки полетели.

Наш могучий тевтонский кулак, просто смял все их хваленое сопротивление! И опять я понял, как правы наши политические лидеры. Мы действительно самая сильная и молодая нация! И свое место под солнцем мы заберем себе, по праву сильного.


Как там поживает моя прелестная племянница Гретта? Когда я уходил на нашу славную войну, она была таким смешным карапузом, с большими бантами. Скажи ей, что после победы я привезу ей подарок: настоящую обезьянку. Помнится мне, она так смеялась, когда мы вместе ходили в Зоо. И стояли возле клетки с обезьянами.

Твой Руди.
Написано 19 июня 1941 года.

P.S. Хотел уже отправить письмо для тебя. Но мы подошли к русской границе вплотную.

Все парни с нашего взвода, сегодня днем развлекались, разглядывая русских на другом берегу с помощью биноклей…

Почему-то мы все думали, что дойдем до русской границы и остановимся, это будет как бы отвлекающим маневром. А основной удар нашего тевтонского гения мы нанесем по ненавистным англичанам…»

Но теперь, все так секретно. Мы в полной боевой готовности…
… … …
… прости милая, но больше писать не могу, вырежет цензура, надеюсь скоро встретиться с тобой…

***

Восток

«Лизанька, малыш, я надеюсь, ты жива, не попала под бомбежку и успела вовремя эвакуироваться. И это письмо когда-нибудь дойдет до тебя. У нас здесь выдался маленький перекур, и я решился написать тебе небольшое письмецо.

Мы отступаем уже три или четыре дня, всюду разрушения и страдания наших советских людей.

Двадцать второго, когда начались бомбежки, мы находились в полях, на сборах. И поэтому практически не пострадали. После бомб мы, было, выдвинулись в сторону Бреста, но там уже были немцы.

Город разрушен весь в дыму и в огне, по небу летают фашистские самолеты и падают бомбы. В бинокль видно как идут танки и машины, пушки и солдаты фрицев. Их тьма-тьмущая!!!


Наши командиры: ротный и политрук решили вести нас на восток, на соединение с нашими частями.

Нас всего сто двадцать пять человек и у нас нет оружия. Нет, ну есть, конечно, но совсем чуть-чуть: там два пистолета у командиров, и десяток винтовок, да два ящика патронов. Но как воевать с этим?

Несколько наших бойцов сразу все побросали и ушли ночью. Комиссар сказал, что они враги народа, и подлые предатели.

А сейчас нам надо идти…


Ура! Мы сегодня нашли склад оружия, в лесу. Его охраняли всего два солдата и один капитан. Как нам сказали позже, это был резервный склад оружия. Капитан, ну прямо какой-то дурак, все не хотел нам открывать. Орал, что нельзя поддаваться на провокацию, что скоро подойдут наши войска, и что всех нас ждет трибунал.


Ну, тут наши, уже не выдержали. А товарищ политрук, достал листок бумаги написал расписку и дал ее капитану охранявшему склад. А потом достал пистолет и навел его прямо в капитанский лоб, - ты говорит, сука тыловая, через день эти винтовки будут уже у немцев. Если раньше, тебя и твой склад, танками не сровняют с землей.

Так вот культурно и вежливо мы смогли раздобыть для себя оружие, немного продуктов и патроны.


И опять мы идем. Немцы прут и прут. Силища несметная. Встретили нескольких солдат: оборванные, раненые, кто с оружием, кто без. Говорят, что надо сдаваться, что немец везде. И скорее всего, уже дошел до Москвы. За такие разговоры, этим сыкунам надавали по морде. Ротный пообещал расстрелять лично каждого провокатора.

Вышли на опушку леса, впереди маленькая деревня. Немцев в ней, не очень много.

Будет бой! Мне почему-то не страшно. Говорят, что это от глупости. Мол, не нюхали еще пороха. Ну, что же, там видно будет…


Твой Ванечка. Тридцатого июня сорок первого года.

(Надеюсь, мы все-таки дойдем до регулярных частей Красной Армии, и я отправлю для тебя это письмо солдатской почтой»)

***

Унтер-офицер армии вермахта Рудольф Дрехер погиб в битве под Сталинградом, в августе 1942 года.

***

Старшина роты, отдельного пехотного полка Красной Армии, Иван Золотарский. прошел всю войну. В день великой победы, стоя на втором этаже имперской рейсхканцелярии он, вместе с друзьями однополчанами, пили шнапс и русскую водку. Под ногами валялись рейсхмарки, медали и наградные листы нацистов…

***

0

Поделиться темой:


  • 5 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей