[GREEN]

Номинация ждёт своих соискателей.

Все подробности в объявление конкурса, здесь: http://igri-uma.ru/f...?showtopic=4582

ФАЙЛ ЗАЯВКИ:

Прикрепленные файлы

•  ФИО - ЗАЯВКА - проза Триумф короткого сюжета 2014.doc (33К)
  Количество загрузок:: 69

[GREEN]

№ 1

Дворцы на белом песке (в сокращении)
Ветер.

Эол[1], Борей[2], Зефир[3], Эвр[4], Нот[5]… Сколько имен у потока воздуха, который сшибает с ног, пронизывает до костей, заставляя почувствовать, что являешься ничем иным, как кусочком плоти, легко стирающимся с лица земли.

Ветер и песок.

Дюны, сливающиеся в пустынях в огромные цепи. Гигантские поющие барханы. Заплеванное, покрытое телами отдыхающих и грудами мусора побережье.

Песок и дворцы.

Восхитительные дворцы с позолоченными крышами, серебряными рамами и алмазными ступенями. За́мки, в которых играет приятная музыка и слышны веселые голоса любимых людей.

Единственный недостаток этих дворцов – то, что они построены на песке и из песка, и рано или поздно их развеет и унесет в поднебесье ветер.

Ветер.

17 мая 2013 г. Москва. «И - боже вас сохрани - не читайте до обеда советских газет», - сказал Булгаков устами профессора Преображенского и, безусловно, был прав. Советский Союз канул в Лету, бумажные средства массовой информации постепенно вытесняются электронными, но их вредность для здоровья остается неизменной.

Я проснулся в семь утра в отличном настроении. Встав, умывшись и заварив кофе, я зашел на новостной сайт - посмотреть, что происходит в мире и России. За последнюю неделю случилось много чего: стрельба на параде в Новом Орлеане, серия взрывов в Багдаде, двойное убийство, в котором подозревается некий курсант, скандал с избиением детей в амурском интернате, арест главы компании по делу о хищениях, мошенничество с обналичиванием материнского капитала... Такое впечатление, что весь мир занимается исключительно уголовно наказуемыми деяниями.

Через две недели у меня отпуск. Съездить куда-нибудь, что ли? Вообще, я путешествия не люблю. Лена, моя девушка, - ту хлебом не корми – дай слетать в Стамбул или Париж. Она пыталась и меня сподвигнуть на тур по Европе, но я ни-ни! Месяц назад мы расстались, и проблема путешествий отпала сама собой.

Проверю почту. Так-так, что у нас здесь? До чего же этот спам достал! Швейцарские часы подмосковного производства от пятисот семидесяти рублей, семейная фотосессия со скидкой тридцать процентов, аренда дворцов от десяти тысяч рублей в месяц… Стоп! Что это еще за дворцы?

Я открыл письмо и внимательно прочитал текст:

«Сдаются дворцы на черноморском побережье. 10 т.р./мес. Сбор перед зданием ж/д вокзала г. Сочи 01.06.2013 в 09.00».

Ни телефона, ни названия фирмы, ни других подробностей. Полная неизвестность. Заманчивая таинственность в каждом слове.

А что? Вполне можно съездить. Пожить пару недель в собственном дворце, почувствовать себя Соломоном. Царицу себе найти.

Интересно, есть ли там трон?

1 июня 2013 г. Сочи.

Ровно в восемь сорок пять поезд «Москва – Сочи» прибыл на Сочинский железнодорожный вокзал. Я с огромным туристическим рюкзаком, подаренным некогда Леной – наверное, в надежде развить спящую мертвецким сном в недрах моей души любовь к путешествиям – вышел из вагона. Обойдя здание вокзала, встал у центрального входа. Я чувствовал себя неспокойно. Как мне узнать сотрудников туристической фирмы? Или как они угадают, что этот парень среднестатистической внешности: сероглазый, русоволосый, в синей футболке и джинсах - их клиент? По рюкзаку? Да практически у ста процентов людей на вокзале баулы с вещами.

- Здравствуйте, - раздался за моей спиной мужской голос.

Я резко обернулся. Передо мной стоял высокий человек лет тридцати пяти, худощавого телосложения. Он был в светлом, тщательно выглаженном костюме. Я отметил интересную, очень красивую пигментацию радужек: зеленовато-карий цвет с серыми и темно-коричневыми крапинками разной величины. Верхняя губа была окаймлена усиками, причём правый немного закручивался. От этого лицо мужчины, будучи серьезным, приобретало насмешливое выражение.

- Я менеджер туристического агентства «Пятница» Анатолий Баронов, - представился он.
- Илья Назаркин, - я пожал протянутую руку.
- Мне поручено встретиться вас и разместить во дворце.
- Да, - наконец-то у меня появилась возможность задать интересующий меня вопрос. – Расскажите, что за дворцы?

Анатолий рассмеялся.

- Дворцы самые настоящие, с троном, множеством комнат, шелковыми шторами, золотыми тарелками и серебряными вилками.
- А как вы узнали, что именно я к вам направляюсь?
- Легко. У тех, кто собирается во дворец, особенное выражение лица. В нем надежда. Спутать невозможно.
- А больше туристов не будет? Я единственный желающий?
- Нет, что вы? – снисходительно улыбнулся менеджер. - От посетителей у нас нет отбоя. Остальные приехали раньше.

Баронов посадил меня в свой «шевроле» (служебный, как пояснил он), и мы отправились в курортный поселок Золотые Ключи, где, по словам менеджера, располагались дворцы.

Ехать пришлось недолго – минут десять по шоссе. Затем Анатолий повел машину вправо, на грунтовую дорогу, и через двести метров мы оказались в поселке. Сначала нам попадались обычные пятиэтажки и частные дома, но в какой-то момент Баронов снова повернул направо, и моим глазам открылось побережье, на белом песке которого стояли дворцы.

О, какие это были дворцы! Я программист, и в архитектуре ничего не смыслю, но уверен, что это самые совершеннейшие образцы зодчества. Симметрия, чистота линий, богатство красок, четкое сочетание элементов.

Дворец… Идеальное обиталище. В таком можно жить вечно, не уставая от его красоты.

Красоты не должно быть слишком много, иначе она теряет свою ценность. Не помню, кто это сказал, но знаю точно, что он неправ. Когда тебя окружает красота, жизнь становится легче.

3 июня 2013. Золотые Ключи.

Уже три дня живу во дворце. Познакомился с соседями – их всего двое. Во дворце справа живет Ольга Николаевна. Ей немного за шестьдесят, но, ей-богу, это одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо видел. У нее выразительные глаза, в глубине которых затаилась грусть. Даже небольшие морщинки не портят лица замечательной пожилой женщины. Ольга Николаевна – вдова, ее муж умер двадцать лет назад от инфаркта. Сюда приехала, по ее собственному признанию, побыть в одиночестве среди людей. Понимаете, это, на самом деле, несложно: вроде бы, ты вращаешься в обществе, ежедневно видишься с кем-то, перебрасываешься словечками, улыбаешься на чьи-то шутки, но при этом словно находишься в коконе – никто не сможет дотянуться до тебя – до тебя настоящего.

Во дворец слева въехал Сергей. Я его сразу узнал, когда увидел у пивного ларька. Сергей – известный русский рок-музыкант, поет и играет на соло-гитаре. Его группа появилась в конце 90-х и сразу снискала любовь и уважение неформальной молодежи. Как это часто бывает, на музыкантов стали гроздьями винограда вешаться поклонницы, пару раз Сергей подхватывал хламидиоз, но, вылечившись, продолжал, если так можно выразиться, оказывать знаки внимания фанаткам. Газеты смаковали подробности его романов со звездами российской рок-сцены, с актрисами, моделями. Несколько лет назад у группы сменился состав, взяли новых вокалиста и соло-гитариста, а о Сергее долгое время не было ничего слышно. Оказывается, он приехал в Золотые Ключи – залечивать душевные раны с помощью водки, травы, случайных связей и прогулок по побережью.

И вот, мы – трое затерявшихся путешественников – утопаем босыми ногами в прохладном песке, смотрим на волны и слушаем их гул. Море… Сколько ему посвящено стихов, баллад, поэм, легенд и романов! Не напрасно: оно и впрямь классное, суперское, чудесное. Это тайна, завесу над которой природа нам чуть-чуть приоткрывает.

14 июня 2013. Золотые Ключи.

Две недели безделья прошли, я пожил в собственном – пусть арендованном – дворце, купался в море, загорал, по вечерам гулял по побережью или сидел в кафе с соседями. Почему я раньше не любил путешествовать? Туризм – это прекрасно.

Утром я проснулся в хорошем настроении. Позавтракал, как английский лорд, овсяной кашкой и, закинув за плечи туристический рюкзак с вещами, отправился в путь пешком.

Первые пару километров я шел нормально. Однако – вот непонятное дело! – я стал почему-то замедляться, каждый шаг давался все труднее, с лица катил пот в тридцать три ручья, и еще через полчаса я встал на месте.

«Наверное, отдых не пошел мне на пользу в плане здоровья: я разленился и отвык от физических нагрузок», - подумал я, снял рюкзак с плеч, положил его на край проезжей части и сел сверху. Меня тут же окружила стайка комаров и мошек, которые обнаружили семьдесят пять килограммов бесплатной еды в моем лице. Минут пять я героически отмахивался руками, но численное превосходство противника давало о себе знать. Как назло, поблизости почти не было деревьев, кроме одиноко росшей впереди березы. Из ее ветвей получится хорошее опахало, подумал я и встал, чтобы сломить парочку.

Не тут-то было! Я сделал всего несколько шагов, но чего мне это стоило! У меня возникло ощущение, что ноги словно были опутаны невидимыми веревками, которые сильно, непреклонно тянули назад, в сторону Золотых Ключей. Не в силах сделать последний шаг до березы, я подпрыгнул, ухватился за низко висящую ветку и упал. В моих руках осталось несколько листьев. Ничего не понимая, я вернулся к рюкзаку. Странно, но те же несколько шагов дались мне легко. Чувствуя, что дело нечисто, я решил провести эксперимент: стал ходить по шоссе вперед и назад. Выяснилось, что когда я иду по направлению к Сочи, ноги делаются как ватные и скованные, зато при движении обратно, к Золотым Ключам, я лечу, словно в сапогах-скороходах. Вот и стали понятными намеки и таинственное молчание Анатолия. Ну, погоди, Баронов! Я сейчас вернусь в Ключи, раз больше никуда мне дороги нет, и все из тебя вытрясу.

До Золотых Ключей я дошел на удивление легко и быстро. Прямо с рюкзаком я завалился в административный корпус. Баронов сидел в уютном кресле, обитом синей замшей, и пил чай. Увидев меня, он оживился:

- Илья, добрый вечер! Вы как раз к «time for tea», как говорят англичане. Устали с дороги? Да что я спрашиваю - конечно, устали. Вам «Пуэр» или «Сенчу»? Могу предложить «Лапсанг», но у него весьма специфический вкус.

Мне от злости было не до чайных церемоний. Я сразу взял быка за рога:

- Анатолий, как это понимать? Я пытался добраться до Сочи – не получилось. Почему я снова здесь? Что вы скрываете?

Менеджер поставил чашку на стеклянный столик.

- Я? Ничего не скрываю. Если вы не смогли уехать, значит, вас не отпускает дворец.
- Что?
- Да, именно так. Вернее, не совсем так. Видите ли, в Золотых Ключах нет ни одного дворца.
- …?
- Илья, дворец, в котором вы живете, - это иллюзия,
- …?
- созданная вами.
- …?
- Вы в своем воображении построили свой дворец, эта замечательная старушка Ольга Николаевна – свой, аналогично – наши творческие интеллигенты Сергей и Вита. А теперь ваши дворцы вас не отпускают. Или, правильнее сказать, вы сами себя не отпускаете.
- А остальные… давно здесь?
- Фотограф – три недели, пенсионерка – год. Но дольше всех в Ключах живет музыкант – три года. Кстати, все, кроме вас, Илья, уже пытались уехать. Но, как видите, они по-прежнему здесь.
- Надолго? – оглушенный невероятной информацией, я только и сумел выдавить из себя.

Анатолий пожал плечами:

- Откуда же я знаю, когда вы сами себя отпустите на свободу? И отпустите ли вообще?

26 августа 2013. Золотые Ключи.

Почти три месяца живу во дворце, чтоб его, так и разэтак!

Я честно пытался бороться. Колол об стены золотые тарелки, пинал ногой трон, даже сморкался в шелковые шторы. Увы, безрезультатно. Дворец стоит на месте, как египетская пирамида, а я зависаю в нем, словно сморщенный, покрытый плесенью фараон.

Каждый день начинаю с размышлений над словами Анатолия. О том, что я сам себя должен отпустить на волю, разрушить свой воображаемый дворец. Или открыть. Но как? Принять некое решение кардинально изменить образ жизни, взгляды, привычки? Как я узнаю, что именно подлежит искоренению, а что – нет? Да и не хочу меняться: я себя устраиваю на сто процентов.

Остальные так же упорно ищут себя. Мы с соседями не обсуждаем друг с другом эту общую для всех проблему, и от этого она становится еще острее. Оказывается, никто в действительности не знает себя, своей сущности. Поэтому люди строят себе красивые дворцы из песка. Обычно создавать тяжело, а разрушить легко. Но в данном случае – наоборот: сломать стены придуманного дворца сложно, очень сложно. Хотя, возможно, что просто, но не получается додуматься до этого простого способа.

Ною, жалуюсь, но иногда у меня складывается впечатление, что я кривлю душой. Все-таки, мне нравится здесь.

Родителям и паре друзей я позвонил и сообщил, что побуду на юге еще два-три месяца, возможно, четыре, но никак не больше полугода. Было нелегко найти правдоподобное объяснение. В конце концов, сказал, что нашел девушку, живу с ней, влюблен и счастлив. К счастью, поверили. Труднее было убедить начальство дать мне шестимесячный отпуск за свой счет. Но ничего – разрешили, куда им деваться?

И вот, я временно свободен от семейных и рабочих обязанностей, предоставлен самому себе. Мечта любого человека. Я должен чувствовать себя счастливым.

Я счастлив?

5 сентября 2013. Золотые Ключи.

Это случилось.

Нашелся первый из нас, кто смог вырваться из своего дворца. Но, видит Бог, не хотел бы я получить свободу таким образом.

Сергея нашли в его собственном дворце. Рокер лежал в кровати и, на первый взгляд, мирно спал. Лучи солнца, проникавшие в окно, скользили по его лицу, придавая коже музыканта золотистый оттенок и освещая длинные ярко-красные полосы на его предплечьях.

Сергей был безнадежно мертв. Ночью вскрыл вены – не поперек руки, как чиркают себя ножичком истеричные подростки. Музыкант сделал глубокие надрезы вдоль кровеносных сосудов. Около кровати валялись пустые бутылки из-под водки. Понятно, кто же на такое дело идет на трезвую голову? Эх, Серега! Я понимаю, тебе хотелось свободы. Но так-то уж зачем? Наверняка есть другой выход. Его не может не быть.

Вечером я снова вышел к морю. На этом месте, на небольшой кочке, обычно сидели Сергей и Вита и вели свои замысловатые беседы. Хотя мы с рокером не были близкими друзьями, его смерть не то, чтобы оказалась для меня ударом, но оставила щемящий след в душе. Он был безумно талантлив. Надо было только слышать мелодии, лившиеся из-под струн его гитары. В них находилось место всему – безумной страсти и трепетной нежности, тихому восходу солнца и грозе, сметающей все на своем пути, метаниям и спокойствию, войне и миру. Не было одного – утешения для самого Сергея. Поэтому он предпочел утешиться другим способом.

- Грустишь? – это Ольга Николаевна подошла неслышной поступью.
- Да, как-то задумываюсь о том, не повторим ли мы путь Сергея, - высказал я мысль, которая очень меня беспокоила.
- Не повторим, - уверенно ответила женщина. – Даже если кто-то еще покончит жизнь самоубийством, это будет его собственный выбор, а не повторение чужого пути.
- Ольга Николаевна, а вы думали, каким образом можете покинуть дворец?

Пожилая дама усмехнулась.

- Думала, Илюша. Конечно, думала.
- И?
- Я его никогда не покину.
- …?
- …
- …?
- Мне хорошо в моем дворце. Знаешь, когда я выходила замуж за Гришу, его сердце уже было больным. Я, врач по образованию, знала, что у моего будущего мужа есть все шансы умереть рано. Мне говорили: дура, зачем тебе больной? При современной жизни много получать можно лишь на тяжелой работе или при насыщенном графике, а он по состоянию здоровья так не сможет. Будешь влачить полунищенское существование, а те копейки, которые он принесет в дом, уйдут на его лечение. Да и представь: умрет в сорок - пятьдесят лет, оставшийся век будешь в одиночестве доживать. Так мне говорили родители, подруги. Я знала, что они правы и пошла замуж. Знаешь, почему? Палец когда нечаянно порежешь – больно. А представь, как будешь себя чувствовать, если тебе отрежут руку? Когда свою половинку отрываешь от себя, это во много раз больнее. А Гриша был моей половинкой – мы сразу почувствовали. Ни он, ни я не говорили друг другу красивых слов о любви. Он просто спросил: «Ты выйдешь за меня?» Я так же просто ответила: «Конечно». За двадцать пять лет семейной жизни я от него ни одного грубого слова в свой адрес не услышала – всегда: «Оленька, пожалуйста, милая». Да, было трудно. У Гриши в тридцать два года началась сердечная аритмия, в сорок два года первый инфаркт и инвалидность. У нас к тому времени сын был. Я одна работала в трех больницах, обеспечивала семью. Но, Илья, мне это было в радость: я домой, будто на крыльях летела, потому что знала – там меня ждет Гриша. Когда его не стало, я себя чувствовала так, будто отрезали половинку меня.

Ольга Николаевна сделала паузу, собираясь с мыслями.

- Через три года мне сделал предложение бывший начальник. Я тогда еще не старая была - сорок четыре года. Мама и подруги, конечно, советовали выйти замуж второй раз, чтобы не одной в старости куковать. Даже мой подросший сын был с ними солидарен. Но я, как только начинала представлять себя рядом с другим мужчиной, так сразу вспоминала Гришу, его любовь, его тепло, все доброе и хорошее, что он мне дал. Если в моей жизни было что-то светлое, так это мой супруг.
- Вы так и не смогли выйти за другого?
- Не смогла. Мама и подруги опять говорили, что я дура, что женщины в моем возрасте и положении только и мечтают о повторном браке. Как и двадцать восемь лет назад, я понимала: они правы, - но все равно поступила наперекор советам. И не жалею об этом.
- Но почему не хотите уезжать из дворца?
- Здесь я могу хранить свой клад.
- Клад?
- Воспоминания. Это самое ценное сокровище, которое бывает у человека. Когда проходят молодость и зрелость, богатство или бедность, красота или уродство, слава или безвестность, остаются лишь воспоминания. О хорошем и плохом, о друзьях и врагах, о любимых и ненавидимых, любящих и ненавидящих, о радости и страданиях. Если оглядишься вокруг, то увидишь - у тебя никого и ничего нет. А когда погружаешься в воспоминания, обнаруживаешь, что в них все живы.
- А это не самообман? – осторожно спросил я.
- Если и самообман, то слишком сладкий, чтобы отказаться от него. Да и в моем возрасте уже не важно, где реальность, а где воображение. Главное – быть со своими любимыми.

Ольга Николаевна отвернулась и побрела по вечернему побережью. В потемках белело ее длинное платье, струящееся волнами из-под вязаного жакета.

Пожилая леди вдруг опустила голову. Я знаю, отчего. Ей стало нестерпимо больно, потому что, как ни старайся превратить воспоминания в настоящее, попытка потерпит крушение.

Вечер. Сонное побережье. Засыпающее море.

Женский силуэт единственным белым пятном в этой всепоглощающей темноте.

Я стал возвращаться домой. Пройдя дворец Погодиных, я застыл на месте. Впереди белели стены моего собственного обиталища. Дворец, в котором жил Сергей, исчез. Он отпустил своего хозяина и теперь стал не нужен.

Зайдя в свой дворец, я попытался успокоиться, сварил себе кофе, сделал пару глотков, но тревожные мысли так и крутились в голове. Как я живу? Что буду делать дальше? Какое место в моей жизни занимает Лена, какое – работа, а какое – Золотые Ключи с их дворцами, будь они неладны? Как они на меня влияют? Что за роль играют в моей судьбе? Если бы я узнал это, то приблизился бы к идеалу себя. В словарях пишут: «Идеал — наилучшее, завершенное состояние того или иного явления — образец личных качеств, способностей; высшая норма нравственной личности». А я, увы, далеко не образец, не «наилучшее состояние», а несовершенство из несовершенств, кривое зеркало, испорченный арбуз. Удивительно, как я раньше мог считать, что во мне нечего менять? Да меня всего надо разобрать на кусочки и каждый из них заменить!

Мне стало невмоготу сидеть во дворце, и я вышел на улицу. Только что закончился дождь. К двери дворца Ольги Николаевны жался промокший белый котенок. Стены и земля были темными от дождя, а белизна котенка смотрелась вызывающе, даже неприлично. Темные, мрачные стволы деревьев, ветки без листьев, - а котенок пушистый. Я не видел глаз котенка, но знал, какие они сейчас. Глаза брошенного котенка - вот тема! На улице мало кто помнит, что такое сострадание, - никто никогда не останавливается у таких промокших котят. Когда начинается дождь, все судорожно разбегаются. Водобоязнь - один из признаков сумасшествия. Можно сказать, что мы все безумны? «Мама, мы все тяжело больны. Мама, я знаю: мы все сошли с ума[6]». «Мария, как в зажиревшее ухо им втиснуть тихое слово[7]?» Цитаты, одни цитаты. Сам-то ты что можешь, Илья Владимирович? Существовать тихо, безмятежно, как амеба? Кстати, что ты, Назаркин, о себе думаешь? Ты хороший человек или сволочь? Ага, язык не поворачивается сволочью себя назвать? А хорошим? Тоже не поворачивается! Ладно, будем считать, что ты где-то посередке, и твоя задача сместиться в лучшую сторону. Как? Кто ж его знает? А кому же это следует знать, как не мне? Наверное, мне не хватает любви к миру, стремления быть связанным с Вечностью, чистоты мысли... Словами не выразишь. «Все слова - пи…ж», - ведь сказал же Егор Летов. Что поделаешь, опять цитата! Я сегодня, прямо-таки, кладезь цитат. А вообще, всё это не так уж сложно, только…

Я представил, как возвращаюсь из Золотых Ключей в Москву и сразу погружаюсь в бессмысленную шелуху, которой от нечего делать человек окутывает себя. Буду ходить на работу, писать программы, в перекурах обсуждать с коллегами тачки, баб и бухло. После работы – ужин в одиночестве, потом – тусовки, надо же найти новую девушку. Когда найду, она переселится в мою холостяцкую квартиру, и все пойдет по-прежнему.

Но я не хочу по-прежнему. Я хочу, чтобы в моей жизни были ветра с четырех сторон, волны рек, озер, морей и океанов, нехоженые тропы, неизведанные земли, неведомые слова. Грозы и тихие рассветы, багряные закаты и ноющие дожди, снега по колено и теплые весенние ручьи. Чтобы каждый день был не похож на предыдущий. Чтобы каждый миг приносил новое открытие. Чтобы с каждым вздохом я становился хотя бы чуть-чуть лучше, чище, добрее. Совершеннее.

Сбоку я уловил какое-то движение. Повернулся и увидел, что стены моего дворца начинают шататься. Их колебания быстро усиливались. Я понял, что если останусь на месте, то окажусь придавленным, и, что было сил, побежал прочь от дворца.

Я мчался и слышал, как за спиной рушились каменные стены. Их грохот отдавался в моих ушах залпом целого арсенала орудий, но я не оборачивался. Наконец шум прекратился, и даже тогда я не бросил взгляда назад. Дворец перестал быть для меня привлекательным - что в целом состоянии, что в виде бесполезной груды руин.

Я смотрел вперед и видел грунтовую дорогу, в которой сошлись тысячи путей. Я мог следовать по любому из них. Это было удивительное ощущение, новое, свежее, как утреннее парное молоко. Моя душа, будто подросток, впервые вырвавшийся на ночную дискотеку, лихо отплясывала канкан и джигу. Рядом мурлыкало свою песенку Черное море, а ветер подпевал и подтанцовывал, выделывая сложные па над синими – вопреки названию – волнами и удивительно чистым белым песчаным берегом.
-
В небольшом одноэтажном домике на краю света, в уютном кресле, обитом синей замшей, сидел стройный мужчина средних лет и пил ароматный зеленый чай. «На краю света» - возможно, преувеличение, так как действие происходило в центре крупнейшего материка, в известном курортном поселке, на берегу одного из самых красивых и великих морей мира. Но когда стоишь на берегу моря – неважно, какого, - кажется, что здесь, в этой точке, заканчивается земля.

Чай в кресле пил Анатолий Баронов. Если посмотреть в тот момент на его лицо, можно было подумать, что он смеется. Однако при внимательном взгляде становилось понятно: менеджер серьезен, как волк, высмотревший неосторожного зайца.

Как заяц, поздно заметивший нападающего волка.

Допив ароматную жидкость из кружки, Баронов посмотрел в окно. Вдали золотом искрилась на осеннем солнце крыша единственного дворца, оставшегося на побережье. В нем, в простом деревянном кресле сидела красивая пожилая женщина. Если бы ее кто-то увидел в тот момент, то сказал бы: «Она плачет». Но в ее усталых глазах не было ни слезинки: лишь надежда на скорую встречу с супругом.

Анатолий вздохнул, покачал головой. Затем встал, пересел к ноутбуку. Зашел в почтовый ящик, открыл форму для отправления письма. В строку «кому» ввел пять электронных адресов.

Через пару минут три человека в разных уголках страны получили письмо:

«Сдаются дворцы на черноморском побережье. 10 т.р./мес. Сбор перед зданием ж/д вокзала г. Сочи 01.11.2013 в 09.00».

------------------------------------------------------------------------------------------------------
[1] Царь ветров в древнегреческой мифологии.
[2] Бог северного ветра в древнегреческой мифологии.
[3] Бог западного ветра в древнегреческой мифологии.
[4] Бог восточного ветра в древнегреческой мифологии.
[5] Бог южного ветра в древнегреческой мифологии.
[6] Из песни группы «Кино».
[7] В. В. Маяковский «Облако в штанах»

[GREEN]

№ 2

Тетя Поля

Этот ужасный коричневый. Не тот, дубовый, сочный, какой модельеры сочетают с фиолетовым. А другой, весенне-грязный, разъедающей снежные глаза, оставляя только дырки проталин. Такого же цвета была и ее бесформенная юбка, немного ниже колен, и такого же цвета должны были оказаться и ее радужки. Нина не сомневалась, хотя и не смотрела на ее лицо. Видела только гадскую обвисшую, тошнотворно-«пластилиновую» юбку и громоздкие туфли с квадратными пряжками. Ноги - ровные, белые, без колгот – всё равно казались ногами старухи. Этот ужасный белый – цвет ее ног – не тот, мягкий, бумажный, уютный белый крашенного потолка над кроватью, а совсем иной – замешанный на пасмурном раннем утре, воспоминание о котором хочется похоронить в под-одеяльной темноте. Две палки ног из-под юбки - как две щелки в осеннее небо. Белый, больше похожий на черный. Нина бросила короткий взгляд на физиономию гостьи, успела различить острый нос, необъятный лоб и массивные очки, а потом опять вернулась «в юбку». Училка - она всегда училка. Она не может распустить волосы или снять очки. Нина ясно представила себе училкину мать в роддоме, которой приносят спелёнутый сверток, и из него торчит голова с булкой пучка на затылке, и в роговых очках на носу. «Добрый день, мама, ты выучила урок?»- спрашивает младенец. Нина слабо хихикнула в ответ на отчетливое видение, что впрочем не осталось незамеченным.

--Ниночка, что с тобой? – спросила мать, схватила ее за локоть и подтащила ближе к Юбке. Но Нина продолжала глядеть в пол. – Тётя Поля будет с тобой заниматься. Помнишь, я тебе говорила?
-- Я хочу в школу, -- еле слышно промямлила Нина, надеясь на телепатическую связь с матерью, и на то, что Юбка ее не услышит.
--Милая, ты же знаешь, что ты слишком часто болеешь, чтобы ходить в школу. К тому же, сейчас лето, школа закрыта. А тебе как раз многое нужно нагнать по программе. –Ответила мама. Шарф Бобби АнгИнный, давно приросший к Нининой шее, кольнул ее шерстинкой в знак сочувствия.

А одна из Белых Палок сделала шаг ей навстречу. Старая половица тоже была на Нининой стороне и недовольно скрипнула. Нине мерещилось, что обе пряжки на туфлях училки синхронно разинули рты и прогнусавили:

--Здравствуй, Нина.

А на самом деле это сказала сама учительница. Голос скрипучий, еще противнее древних половиц. Тонкий, но треснутый.

Нина разуверилась в телепатии, и закричала во всю свою изъеденную простудами глотку:

--Я хочу в школу!!! –и сломя голову выбежала из комнаты. Пронеслась по длинному коридору с одинокой мордой зеркала на стене, и пулей влетела в детскую, от души бабахнув дверью.

Бобби приподнял свой мохнатый хвостик к ее глазам, но ничего не сказал. Что тут добавишь.

--Тебе она тоже не понравилась, да, Ангинный?

Шарф утвердительно кивнул шерстяным хвостом и участливо лег Нине на грудь.

Из прихожей послышались голоса:

--Извините ее… Она у нас такая болезненная, ранимая… Да…Да. Приходите. Может быть, со временем…Да, ждем…Ждем Вас, Полиночка…


***

Закрываешь глаза в самый разгар ослепительно-расшторенного дня, а там, в глазах – оранжево. Потом сильно-пресильно зажмуриваешься, и видишь калейдоскоп, разноцветные звезды, волшебные круги, меняющие цвет, белые провалы в пульсирующем буром космосе. И все они напоминают предметы, на которые смотрела только что, перед тем как закрыть глаза. «Зажмуренный» мир – ее, Нинин, с детскими мечтами и фантазиями. А первый, оранжевый – Божий, чистый, однотонный, свободный от наносного. В нем очень удобно молиться. Оказываешься с Иисусом в матовой рыжей капсуле, и туда, под твои веки, в ваш с Ним общий оранжевый рай, больше никто не проникнет. И читаешь молитвы, которым научил когда-то дедушка, сидя на глубине продавленного старого кресла. Он всё время говорил, учил и наставлял, пока не умер. Но перед тем, как умереть, Дедушка успел поделиться с Ниной очень важным наблюдением: если дать предмету Имя, то он оживет. Когда Дедушки не стало, и Нине было так одиноко одной болеть, она вспомнила дедушкины слова. Так появился Бобби.


А мама тем временем перестала верить в Бога. И всё потому, что очень у Него просила, чтобы дедушка поправился и еще немножечко пожил, даже в церковь ходила каждый день. Но Дедушка всё равно не выздоровел и вскоре скончался. И тогда мама сказала Нине: «Бог - это миф, нету Его и точка, сто процентов». Только Нина ей не поверила, верующий дедушка был куда убедительнее. Он говорил: «Если я не дам тебе конфету, то это же не означает, что меня нет? Глупые люди…» Прям как Нинина мама… Когда Бог перестал давать ей конфеты, то она заявила, что теперь верит лишь в деньги. И сделала Бизнес. Наверное, в деньгах тоже душа растворяется, как и в водке (про водку Нина из-за папки знала). Хотя нет, деньги не жидкие - продолжала рассуждать Нина - они – живые и злые, в сейфе лежат и скалятся. Бобби уверяет, что они хотят съесть «нашу маму». Нина столько раз ее просила их выбросить, а она врачей к ней звала. И они ставили ей Синдром. А Бобби, между прочим, сам слышал, как злобные бумажки между собой шептались в сейфе, что вот бы их не потратили, а то им кирдык. Именно это, наверное, имел ввиду Дедушка, когда учил, что деньги надо без промедления тратить тут же, как получишь, тогда от них добро и польза. А деньги накопленные, мол, только «вредят душе». Нина очень часто вспоминала всё, что сказал Дедушка, многое намертво врезалось в память и спасало в самые тоскливые минуты. Нина никогда не садилась в дедушкино кресло. Она представляла, что дедушка, воскресший, приходит из рая, заходит через окно, и садится на свое любимое место. Она придвигала табуретку к креслу, садилась, и говорила: «Добрый вечер, дедушка!» и рассказывала ему то, что случилось за день. И Бобби тоже рассказывал. А если ей казалось, что сегодня Дедушка не прилетел, потому что у него на Небе дела, то она всё равно усаживалась на табуретку возле кресла, и предлагала: «Присаживайся, Иисус, давай поговорим, расскажи мне о Дедушке, как он там, с какими ангелами дружит?..» И Иисус, естественно, всегда присаживался и всегда отвечал.


***

Если ненавистная училка появляется именно тогда, когда ты уютно устраиваешься в своей тайной «келье» задернутых глаз, в апельсиновом небе, со своими сокровенными помыслами, то это неприятное событие раздражает гораздо сильней. Училкины очки словно округляются до бездушных совиных луполок, а к краям ее сжатых губ так и подмывает пририсовать две черточки вниз.

-- Я тебе принесла деревянную девочку, Щелкунку. Только грызет она не орехи, а сердца.

Набивает себе цену, хочет заинтересовать. Все эти психологические штучки Нина выучила уже давно, с тех пор, когда мама стала приводить к ней подобных дяденек и тётенек. Делая вид, что занята делом, Нина схватила спицы и Желтый Вязанный Кусочек. А сама краем глаза стрельнула в сторону куклы. Интересно всё-таки. Ишь ты, сердца! А если Щелкунка эта, как и Щелкунчик, обратно в королевскую особу обратится, то что же, перестанет сразу? Грызть-то? Такие навыки навек.

-- Не перестанет, естественно. – Вдруг сказала Полька.Так стала называть ее про себя Нина сразу же после первого визита тетки. – Но одно дело разбить сердце, а другое дело – разбить его скорлупу.
-- Мысли читаете? – спросила девочка, с виду совершенно не удивившись.
-- Не-а! – засмеялась Юбка-Полька, и бух прямо в Дедушкино Кресло (на которое Нина никогда не садилась). И закинула одну противную белую ногу на другую. – Просто ты думать не умеешь, умеешь только говорить.

Училка разгладила на себе юбку. Посмотрела на нее, затем на Нину, и спросила:
--Розовая тебе больше нравится?
-- Не больше! -- с вызовом заявила Нина, вперившись в веселые Полькины глаза - своими, сердитыми – Когда я яблок на даче объелась, меня точно таким же цветом рвало!

Словно обидевшись, учительница отвернулась к окну и некоторое время молчала. Молчала без раздражения, умиротворенно и назидательно, а потом вернула взгляд в Нинино лицо:

-- Неправда… Знаешь, есть такой ангел специальный, который каждое утро наливает Богу чай в солнечную чашку. А Бог каждый день этот чай проливает, прямо на землю. И тогда земля окрашивается в мягкий розоватый цвет. В такой же, как моя сегодняшняя юбка.

Нина отбросила Вязанный Кусочек, вскочила, подбежала к письменному столу, единым махом развернула и тетрадь и учебник:
-- Вы сюда пришли, чтобы про солнечные чашки мне рассказывать? Вам платят, чтобы вы со мной занимались, вот и занимайтесь.

Полька никак не отреагировала, только рукой махнула:
--Да брось ты, какой толк от математики для девочки, которая вяжет пробных невест для своего Шарфика Бобби Ангинного?

Нина отложила ручку в сторону:
--Кто вам рассказал?
--Ты. Еще в прошлый раз.
--Вы обманываете.
--А ты как думаешь, кто мне рассказал?
--Мама, наверное, подслушивала за мной под дверью, а потом всё вам разболтала.
--Посмотри, как Щелкунка танцует.

На столе всё так же стояла толстая деревянная кукла с обнаженными челюстями и мертвыми кружками глаз. В ярко-красном платье, небрежно окрашенном толстым слоем гуаши.

Больше всего на свете Нине нравилась песня Виктора Цоя «Звезда по имени солнце». И сейчас Нина слышала, как песня Цоя стала подниматься от пола к потолку, крепнуть, как становилась всё громче. Нинина голова вдруг сделалась полой, и внутри нее возник темный зал со сценой, а на сцену выбежала тоненькая-тоненькая девушка и начала танцевать. Балерина совсем не походила на Нину, но ее танец был Ниной целиком и полностью. По вечерам, оставаясь одна в просторной детской, Нина мечтала нарисовать, написать, придумать что-нибудь хотя бы отдаленно напоминающее этот танец. Чтобы душа запрокинула бесшарфовую шею, будто ломая ее, чтобы растопырила пальцы на руках, чтобы приземлилась после высокого прыжка на колени. А на столе всё так же стояла немая толстая деревянная кукла.

-- Хорошо танцует, да? – продолжала радоваться училка.
--И ничего она не танцует, --выдохнула Нина и попыталась унять дрожь.
--Ты бы тоже так могла.
--Я не умею танцевать. – сказала Нина и посмотрела на стопку Разноцветных Вязанных Кусочков на диване.
--Проблема в том, что ты хочешь связать ему невесту, а вяжешь врагов. Они слишком маленькие, чтобы быть его другом.
--Они пробные.
--Пробных невест не бывает. И танцев тоже. И если на шторах завяли нарисованные ромашки, значит в комнате вовсе не лето.

Нина опять вернулась на диван, и продолжила теребить Кусочки. Бобби рычал и кололся.

-- Недавно приходил врач и сказал маме по секрету, что у меня Синдром. А я подслушала. – прошептала Нина.

Тетя Поля встала, подошла и села рядом с девочкой:
--Я тебе тоже кое-что скажу по секрету. Во-первых, у таких врачей у самих Синдром, у всех до единого. Правда-правда. А во-вторых, ромашки и впрямь завяли, я вижу. Хотя у меня никакого Синдрома нет.
--А у вас действительно юбка такого же цвета, как чай для Бога?


***

До Нины долетали обрывки фраз из коридора.

-- Чересчур взрослая… Такие дети всегда очень умные…Да-да, она всё написала и задачки решила…Бормотала что-то себе под нос…Будем работать.

Нина молниеносно подлетела к столу. Пустая доселе тетрадка была испещрена буквами и цифрами. Ай да тетя Поля.

Нина снова уселась на диван.

--Прогони их, -- попросил Бобби, выгибаясь коброй навстречу Вязанным Кусочкам.

Нина сбросила их на пол, накрылась с головой пледом, и моментально заснула.

Когда она проснулась, то нашла свою шею голой, без Бобби, а свой диван на берегу небольшого прудика. Странной он формы какой-то,- не успела подумать она- и тут же поняла, что никакой это не пруд, а громадная наполненная водой Туфля. Массивная Квадратная Пряжка служила ей пристанью. Нина встала и взошла на пряжку. По щекам и плечам ползала утренняя прохлада, над «прудом» колом стоял туман. Нет, не простой туман, а Нога, сотканная из тумана, и уходящая глубоко в небо. Туда, где в розовой «юбке» рассветных туч терялись ее очертания. А Нина думала: вот какая большая тётя Поля, и вот какая я маленькая. Маленькая, взрослая, умная, будем работать.

--Шшш! – послышалось кошачье шипение сзади. Нина обернулась и увидела, как по асфальтовой дорожке вдоль пруда ползут все ее крохотные Вязанные Кусочки, как червячки, а их преследует разгневанная змея Шарфа. Все они ползут очень медленно, выгибая, а потом расправляя вязанные спины. Как в замедленном кадре. И у всех, включая Бобби, есть глаза. Кто-то успел пришить пуговки -- напуганные пуговицы Кусочков (те, которые обычно используют для шелковых блузок) и дымящиеся яростью пуговицы Шарфа (огромные кругляши для просторных кофт).

Нина потрогала свою шею, и проснулась. Бобби валялся возле дивана, рядом с Кусочками.

Комната тут и там скворчала пылинками, подгорающими на солнечном масле. А в Шторах гулял ноябрьский ветер, накреняя обрубки бывших ромашек.


***

-- У меня не мог урод родиться, это всё твои дефективные гены!
--Да уж, если бы они были твоими, то она бы уже и сейчас хлестала водяру!
--Дура!
--Дурой была, когда замуж за тебя выскакивала.
--Значит, денег не дашь?
--Еще чего, пошел отсюда! Ребенка без тебя подниму, ни копейки не получишь. Сам знаешь, я уже подала на развод. Убирайся.

Нина знала, почему мама больше не хочет жить с папой. Теперь у мамы имеются: Бизнес и Другой Мужчина. Почему нельзя было бросить отца без Бизнеса и Мужчины, Нина не понимала, но видела, что решиться на разрыв матери ой как не просто. Сейчас папа орал о разделе имущества и о том, что ему «причитается». О разделе Нины даже не заикнулся. И она поковыляла в детскую, решив, что ничего интересного уже не услышит.

В пустых глазах Щелкунки плескалась вечная трагедия неповоротливой дурнушки, прячущей в душе тоненькую танцовщицу. Если б можно было бы вытащить сердце из груди, и положить его в рот Щелкунке. И тогда бы что-то Случилось. Нина соорудила себе в Комнате целый мирок, заставила ожить Шарф и Шторы. Но как же давно ей наскучили все события, связанные с ними. Да, она любила Бобби и Ромашки, но они перестали ее удивлять. Страстно хотелось сделать что-нибудь с сердцем. Разбитое Сердце вряд ли тосковало бы по отцовской любви, да и Разгрызенное, показавшее Ядро, нашло бы себе лучшее применение.

Раздался звонок в дверь. Шаги, крики, знакомые и родные звуки прогоняемого отца, выпихивания, мат, фальшивые аккорды шлепающих вон ботинок. А следом елейный мамин голос, используемый для желанных гостей:

--Простите нас, ради Бога. Обещаю вам, этого не повторится и он здесь больше не появится… Раздевайтесь… Проходите…Тапочки…Сюда.

Нина выскользнула из детской и подошла к маминой двери.

-- Зоя Семёновна, очень приятно познакомиться… Да, убирать, стирать, дочку мою накормить…

Понятно. У мамы появились деньги, потом новые наряды, потом новая учительница для Нины, и следовало ожидать, что теперь она захочет Домработницу.


***

--Где Щелкунка? – спросила тетя Поля.

Нина привычно повернулась к столу, и нашла его опустошенным, как поле боя, изрытое окопами и израненное бомбами, очищенное от трупов. Нет, на столе всё еще лежали тетради, книги, письменные принадлежности, но без Куклы стол казался совершенно пустым и ненужным. В глазах закололо.

--Это сделала Она , я видела ее на кухне, она там что-то варит, -- сказала Поля и подошла к окну. Отодвинула осень Штор и вперилась в дымящее торфяниками лето.
--И дым тоже от нее, -- добавила она.
--От Зои?! – удивилась Нина и встала рядом. Не видать даже соседнего дома. Весь мир окутан вонючей ватой, комья которой висят в воздухе. В кои то веки мама разрешила включить кондиционер, несмотря на болезненность Нины, и наглухо закрыла форточки.
--Ты читала Щелкунчика?
--Ну?
--Помнишь, кто его главный враг?
--Крыса, кажется.
--Не крыса, а Мышиный Король. А у нас Щелкунчик-девочка, значит, и Мышь тоже женского пола. Хотя, ты права, Плохая Мышь всегда похожа на крысу. Но важно не это, а то, что она приходила сюда, пока ты спала, взяла куклу и выбросила ее на помойку.

Тут дверь в комнату открылась и вошла Зоя Семённа со шваброй. То есть почтиЗоя. К ее шее была привинчена нереально большая, усатая крысиная башка, темно-серая. Никакая Юбка тети Поли не сравнится с Этим Серым, даже если она перевернет свой гардероб вверх дном, такой не найдет. Серыйволк, серыетучи, сераямышка ничто по сравнению с Бездной Великого Ничего, которое олицетворял Этот, Зоин, Цвет, мрачный, сочный, нагло-серый, хохочущий-серый, без намека на примесь голубого или сиреневого. Только белый и черный – в равных пропорциях.

Королева Мышей Зоя Семеновна открыла свой отвратительный крысиный рот, и сказала неожиданно писклявым дискантом:

-- Извините меня, что мешаю заниматься. Но мне скоро уходить, надо вымыть комнатку. Не возражааааете?

Нина вздрогнула, отшатнулась, прижалась спиной к подоконнику и заорала:

--Ааа!!! – и в этом «ааа» слышался рык безнадежно загнанного тигренка.
--Нина! Нинулечка, проснись, солнышко! Что с тобой? – мамин голос теплым ветерком прошелся по воспаленному мозгу, и Нина открыла глаза. Конечно. Торфяники горели в прошлом году. –Милая, тебе приснился страшный сон? Бедненькая… Вставай, сейчас уже Полечка придет. Ты рада?


***

--Тетяполиночка, она забрала Щелкунку, Зойка, она – крыса, и она ее выкинула! – закричала Нина сразу же, как Поля вошла.

--Я знаю, -- ответила учительница, и Нина заметила, что сегодня на ней черные мешковатые брюки.


***

-- Подожди меня здесь, на лавочке, -- попросила мама и побежала в сторону супермаркета. Мороженное Нине противопоказано, поэтому она сосала конфету на палочке и разговаривала с Бобби.
-- Как думаешь, Щелкунка найдется?
--Уверен. Ты ж сама говорила, что та сказка хорошо закончилась.
--А.. То сказка, а у нас-то жизнь.
--Не вижу разницы…. Гляди, к нам бежит…
--Ты Нина? – спросила пропитая рожа с лысой макушкой. На ногах треники и шлёпки. Синие треники и зеленые шлепки. Но к вечернему небу и июльской траве оба цвета не имели ни малейшего отношения.
--Я…А что?
--Твой папка! Он там! Раненый! Скорее…


***

Очнулась Нина на железной кровати с вонючим матрасом, в каморке без окон. Подвал, вроде. Бобби на месте, руки и ноги туго связаны веревкой.

В двух шагах от кровати возвышался облезлый стол с замусоленной клеёнкой неопределенного оттенка. Нина приподнялась и оглядела стол. Все цвета в моей жизни кончились, подумала Нина. Мартовская земля грязной клеёнки с разводами, лес бутылок, из которых зима выпила всю водку, и растаявшая речка стали…Нож. Я должна до него добраться.

--Бобби, подружись с ней, она с тобой из одного племени, -- прошептала Нина, указывая назад, на Верёвку. Шарф скользнул вниз, и обернул собой Нинины руки.


--Ррр, -- услышала Нина слабенькое рычание, и поняла, что Бобби удалось вступить в пусть пока не дружественный, но всё-таки – диалог.
--Спроси, как ее зовут, это главное. – Нина шептала практически беззвучно, одними губами, но Бобби давно научился ее понимать. Говорить громче Нина не могла, так как где-то в утробе дверного провала гремели шаги.
--Ее зовут Морская, она скучает по какому-то Кораблю.
--А та, что на ногах?
--Они родные сестры.
--Пообещай им, что мы отнесем их на корабль, если они нам помогут.

Через пару минут верёвки развязались, а еще через несколько секунд в каморку ввалилась жирная баба с сотовым телефоном, и Нина тут же прикинулась спящей.Нина быстро спрятала руки, а веревка, умница, смирно лежала в ногах и делала вид, что ничего не изменилось, что ноги Нины по-прежнему в ее крепких, завязанных на узел объятиях.

--Твоя уродка здесь, у меня. Можешь смело звонить женушке, и требовать миллион отступных. Нет. Лучше, два. И скажи, чтобы к ментам соваться не вздумала, иначе мы крылышки-то ее ангелочку обкорнаем…В ее квартире денег уже нету, да...Пусть ищет.


В тот самый миг, когда тетка отвернулась, и Нина тихонечко поднялась, под ногами что-то гулко звякнуло, и тетка резко обернулась.

--Ах ты, дрянь паршивая!

Но Нина уже успела схватить кухонный ножик, лоснящийся селедочным жиром, после чего ринулась навстречу врагу:
--Крыса! Крыса! Крыса!!!
--Я щас тебе, тварь такая…
--Крыса! Кры… -- И нож, который должен был вольготно войти в мышиное мясо домработницы Зои Семеновны, вдруг оказался в боку у Нины.
--Бобби… -- пролепетала Нина прежде, чем рухнуть в зияющую темноту.

***

В трех улицах от их дома находился овраг. А в нем – свалка. Пропасть с вывернутыми наизнанку отходами всегда где-то рядом с нами, а мы делаем вид, что живем в чистоте и наверху. Но однажды, когда детская безжизненная рука показывается из мусорного океана, мы осознаем со всей пугающей очевидностью: пропасть совсем близко.

В ту ночь пакеты от чипсов и заплесневелые газеты на Свалке зашуршали так, как будто где-то на дне сновала голодная крыса. Но Крыса была уже далеко. А из мусора вынырнул запачканный шарф, отряхнулся, и пополз вверх, по оврагу. В город.

-- Спасибо, Бобби. Это чудо, что она еще жива, -- сказала Поля, и подняла окровавленную Нину на руки.


***

Вторая Нина стояла над первой, лежащей. Как красиво быть мертвой, подумала Нина. Красиво-сломанное тело, красиво-красная кровь. Этот красный тот самый, яблочный, перезрелый, летний, совсем не похожий на помятый, октябрьский, кленовый. Не плачь, Бобби. Смотри, как Веревки, невидимо для убийцы-Зойки, тянут к тебе свои дряхлые охристые руки, видавшие Море. Оглянись. Ты остался не один. Вафельное полотенце, об которое Крыса вытирает руки, окрашивается вечерним солнцем моей алой смерти, очень красиво, да? Крыса черно-белая, а мы – цветные. Всё, что когда-нибудь окажется в аду, видится мёртвому однотонным. Здесь больше нет общего мира, и дождевые капли, наверное, да точно! – не падают на плохих, обходят их, и ложатся на добрую землю, и солнечные лучики оставляют в темноте кровожадных. Дедушка, где ты? Ты где, Дедушка? Ты же тоже, цветной и добрый, где-то здесь, правда? И Нине мерещится дед, помолодевший и статный, в глубине дверного проема. Он улыбается, и моментально исчезает.


Осторожно, гадина. Разве можно обласканное слепящей кровью, тельце, волочить за ноги вон… Проверила сердце? Пульс? Ну конечно, не забыла. Это тело может многое о тебе рассказать, королева мышей.

Сегодня ночью нет ничего, кроме красоты, думает Нина, наблюдая, как ее бывшее тело катится по оврагу вниз, извиваясь, цепляясь безвольными руками за редкие сучки обглоданных кустиков, а потом вновь прижимая руки к груди. А в фарах малинового жигуленка, на котором Нину сюда привезли, блестит роса сожаления. Здравствуй, Свалка. Я вижу твое лицо. Прочитанное, выкуренное, выпитое. И черно-белое. Когда-нибудь тебя растащат, расчистят, может быть, даже построят на твоем месте новенький многоэтажный дом, но любой, кто поселится в нем, всё равно будет жить на свалке. Твой призрак останется здесь.

Нина видит, как в мусорном месиве образуются две небольшие впадины, сами собой, словно часть отходов исчезло, и на их месте образовалась пустота. Чуть ниже, наоборот, поднимается покатый холмик. А еще ниже ночной ветер вдруг залетает в зловонную, всё уносящую в себя, воронку. Я вижу твое лицо. Не разевай на меня рот. Но воронка расползается и расползается в сторону безвольно лежащей Нины. И тут яркий эльф прилетает из ниоткуда, и проливает над плотоядной Свалкой свой оранжевый свет. Мерзкие черты Помойки размываются, теряя отчетливость, пока не превращаются опять в помойный хаос.

Эльф приземляется и садится на какой-то предмет, в котором Нина внезапно узнает потерянную Щелкунку. А у той на платье облупилась краска. Вот где встречаются старые друзья. Эльф залетает в Щелкункину пасть, и Кукла встает, совсем как живая. Деревянные бока тают, и Нина видит перед собой ту самую Танцовщицу, которая когда-то танцевала в ее голове, под Цоя. Нина не может поверить, что сценой для Такого Танца может послужить груда помоев. Но возможно, такие-танцы как раз и нужно исполнять в подобных местах, а? А изящные ножки прыгают над вонючим «паркетом», и тонкие ручки тянутся к черному небу. Несмотря ни на что.

- Тук, -- говорит сердце, -- тук-тук-тук.

И Нина окунается в темноту, не зная, что Эльф улетел, кукла опять стала куклой, а Свалка снова показала рот, и проглотила девочку.


***

--Так что я по правде умирала, -- закончила Нина свой долгий рассказ. Она говорила очень тихо, но не потому, что их мог кто-то услышать (в больничной палате-люкс никого, кроме них, не было), а потому, что секреты принято открывать в полголоса.
--Я знала. – Ответила Поля, придвинувшись ближе к Нине. – У меня дар: я вижу то, что другие не видят, присутствую незримым свидетелем в жизни людей, которых люблю. Но в тот вечер и ночь я тебя не видела, и поэтому очень волновалась, понимала, что происходит страшное.
--Ты волшебница? Я давно поняла. – Нина стала говорить Поле «ты», как только очнулась. Они не обсуждали, что так будет. Само вышло.
--Нет. Просто я люблю тех, кого люблю. Чем не дар.
--А почему ты меня полюбила?

Поля разулыбалась.

--Сейчас надо сказать: потому что ты необычная, особенная, и у тебя есть живой Шарф и в Шторах лето сменяется осенью. Но я не скажу. Моя душа тебя выбрала. Как всегда оно и бывает.

Нина призадумалась. А потом сказала:
--А душа моего папы меня не выбрала.

Полина активно замахала головой:
--Неправда. Тебя не выбрала его болезнь.
--Он болен водкой, и она меня не выбрала?
--Сама же всё понимаешь. Тюрьма пойдет ему на пользу.
--Мне было страшно, когда по телевизору о нас рассказали. В жизни было так ужасно, так волшебно, так… А они говорили очень просто. Неужели всё так просто, тётяполенька?


«На квартире гражданки Р. обнаружен труп женщины. В нем удалось опознать известную мошенницу, неоднократно судимую Зою Коркину, которая находилась в федеральном розыске и жила по поддельному паспорту на съемной жилплощади. При ней обнаружены деньги и драгоценности, похищенные ею из дома частной предпринимательницы С., у которой Коркина служила домработницей. Как передают достоверные источники, Коркина была убита в пьяной потасовке, своим сожителем гражданином П., который является отцом несовершеннолетней Нины С.. Как уже сообщалось, ребенок был похищен сожителями с целью вымогательства денежных средств у жены подозреваемого. Напоминаем, что похитители держали заложницу в подвале дома №Н. 18 июля она пыталась бежать, но Коркина ее настигла, и нанесла девочке ранение кухонным ножом в живот. Ночью преступница вывезла ее на своем автомобиле и сбросила на мусорную свалку. Где та была обнаружена гражданкой Полиной М., и доставлена в больницу. Три недели медики боролись за жизнь десятилетней Нины С. На данный момент ей ничто не угрожает… Подозреваемому П. по совокупности совершенных им преступлений грозит до 15 лет лишения свободы… Сейчас он содержится в Следственном Изоляторе и дает признательные показания…»


--Ну смотри. Мы с тобой знаем, что Бобби уполз вместе с Верёвками искать Море и Корабль. А для всех остальных ты всего лишь потеряла шарфик. Так и здесь. Взрослые ничего не понимают, и поэтому я выбрала профессию учителя.
--А если я повзрослею, ты от меня уйдешь?
--Я же еще тут. А ты уже повзрослела. Представь, что одному юноше нравились только худые девушки. Потом он встретил свою любимую, и она, конечно же, оказалась очень стройной. Но после, через много лет, когда они поженились и нарожали детишек, любимая сильно растолстела. Но теперь ему нравились уже не худые девушки, а только его жена, и неважно, какой она стала.
--Его душа ее выбрала…


Полина кивнула.

--Поль, а, может, у меня получится новый Бобби, если я распущу Вязанные Кусочки и свяжу из них один большой шарф?
--Кто знает. Но в любом случае у тебя появится если не новый Бобби, то новый шарфик точно.
--Как там мои ромашки, интересно. Расцвели?
--Ты бы сейчас не узнала свои шторы. Потому что ты теперь очень взрослая.
--Почему-то я совсем не радуюсь. Неужели теперь это обычные занавески?
--Скоро ты научишься видеть чудо в самом обыкновенном. Но и Шторы твои еще тебя удивят.
--Хорошо бы… Тетя Поля, скажи, как ты считаешь, папа убил Крысу за то, что она убила меня, или нет?... Почему ты молчишь?... Понимаю… Ты не знаешь. Я люблю тебя потому, что моя душа тебя выбрала, и еще потому, что ты никогда не обманываешь.


***

Нарисованные молодые ромашки на шторах колотил настоящий осенний ветер из форточки. Есть один плюс, с грустью думала Нина – теперь они никогда не завянут. И садилась в Дедушкино Кресло. В нем она чувствовала себя умнее и сильнее, словно Кресло отдавало ей дедушкину мудрость. Нина сидела и пристально вглядывалась в рисунок на шторе, и в конце концов обязательно различала кораблик, который плавал туда-сюда по ткани, огибая ромашки. И тогда Нина улыбалась, и бубнила себе под нос, как в детстве. Можно было иногда расслышать «Бобби» или «Море». Мама очень нервничала, что у Нины случился рецидив, и грозилась купить другие занавески. Но Полина ей этого делать не советовала. Она говорила маме, что Нина еще совсем ребенок, и ей необходима сказка.

[GREEN]

№ 3

Невероятные ограбления на хуторе Козюльки

Только улеглись страсти с похищением банок у пенсионера Пупика, как новое невероятное происшествие потрясло хутор. Сначала у Фёдора Трюнькина пропали деньги, потом - у Ивана Щикоткина. Оба клялись, что деньги не брали и вечером они лежали дома, а вот почему утром не стало: не знают. К этому ограблению участковый Ногтев, относя с особой серьёзностью. Здесь уже намечался маньяк. Раскрытие такого уровня могло и звание повысить, и сделать знаменитым на всю страну.

У дома Ивана Щикоткина, Ногтев долго разглядывал следы. Перед этим прошёл дождь, и отпечатки голой подошвы отлично просматривались на земле. След шёл от крыльца к изгороди и обратно.

- Это чьи следы?- строго спросил участковый у пострадавшего.
- Похоже, что мои,- почесал макушку Щикоткин, но я не помню, чтобы босиком ночью гулял.
- Кабель ты,- закричала его жена,- не помнит он,- а чего утром ноги в грязи были?
- Сам не пойму,- пожал плечами Иван,- ложился чистые были, проснулся – в грязи.

Ногтев подозрительно посмотрел на хуторянина:

- Что-то ты темнишь, Щикоткин.
- Вот тебе крест, - перекрестился Иван,- не знаю я, почему так произошло.
- Разберёмся,- строго ответил участковый.

Ему ещё предстояло сходить к Никифору Трюнькину. У него было похожее ограбление. Только у Щикоткина на день раньше.

Как только Ногтев появился у хаты Никифора, сразу же выскочила его жена и стала голосить:

- Ограбили ироды, последние деньги украли!

Следом появился Трюнькин.

Оба в один голос утверждали, что вечером деньги были, а утром исчезли. Собака даже не тявкнула.

- Это кто-то из своих,- утверждал Никифор,- и я даже догадываюсь кто,- бросил он взгляд на соседнюю хату.
- Почему ты так решил?- вздохнул Ногтев. От визга бабы у него стала болеть голова.
- А на него моя собака не гавкает,- высказал своё предположение Трюнькин.
- Собака не может говорить,- ответил участковый,- поэтому я не могу её привлечь как свидетеля.
- А это, что?- показал Ногтев на следы.

Были видны отпечатки босых ног.

- Не знаю?- пожал плечами Никифор, я босиком не хожу.
- А чего тогда этим утром ноги у тебя были в грязи?- подозрительно приблизилась к мужу Трюнькина.
- Что ты этим хочешь сказать?- насупился Никифор.
- Не к Нюрке, самогонщице, ночью бегал?- заверещала баба.
- Не бегал я никуда,- заорал мужик,- и чего бы я босиком к ней ходил?
- Разбирайтесь сами,- махнул Ногтев рукой,- придёте, заявление напишите.

Участковый был почти уверен, что это мужики сами, втайне от жён деньги потратили, а чтобы оправдаться сказали, что украли. Казалось здесь всё предельно ясным, но на следующее утро с подобным заявлением явился пенсионер Пупик. И лишь сейчас у Ногтева мелькнула мысль о серийном грабителе.

- Здесь надо делать засаду. Вот только у каждого дома не поставишь,- думал участковый.

Ефим Пупик дал точно такие же показания, как и остальные пострадавшие.

По хутору пошли нехорошие слухи. Нюрка, самогонщица, клялась, что видела как ночами бродит Витька Печкин.

Витьку знали все. От него регулярно уходила жена. Через неделю возвращалась и после очередного скандала, снова собирала вещи. Был Печкин неравнодушен к вдовушкам - это и было причиной их скандалов. Вот Нюрке он не уделял должного внимания. Может быть, на её сплетни никто не обратил внимания, если бы не эти подозрительные ограбления.

Ногтев решил проследить за домом Печкина. Сказали, что его жена уже как три дня ушла из дома. Это ещё больше вызвало подозрение, так как ограбления начались именно тогда, когда ушла его жена.

Осмотрев карту хутора, Ногтев убедился, что все пострадавшие живут недалеко от хаты подозреваемого. Нужно было устроить ловушку грабителю.

Участковый пришёл к Нюрке, самогонщице.

- Нужна твоя помощь,- без предисловия проговорил он,- пусти сплетню, что Колесников получил кредит миллион рублей.
- Это, что, правда?- вылупила глаза Нюрка.
- Тебя это не касается,- неопределённо ответил участковый,- скажи, что завтра собирается поехать в город - купить машину.
- Во, блин,- возмутилась Нюрка,- мне уже три месяца тысячу рублей не отдаёт,- а сам машины покупает. Ну, я ему сделаю…

Весть о том, что Колесник за миллион покупает машину, облетела хутор за полчаса. Конечно, благодаря Нюрке.

В это время, Ногтев у Колесникова делал денежную куклу. Они набили кулёк газетами, а сверху положили несколько настоящих купюр.

- Сиди дома и не высовывайся,- предупредил участковый.
- Ага, ты хоть пистолет дай,- стал ныть Колесников,- за такие деньги меня весь хутор придёт грабить. Ещё и пытать будут.

Ночь выдалась тёмной. Фигура в тёмном плаще притаилась под забором и была невидима.

- Сейчас бы Нюркиного самогона,- мечтательно думал Ногтев, укутываясь в плащ.

То, что грабитель придёт, не вызывало у участкового сомнения.

- Вот когда? Если под утро, то я здесь и околею,- думал Ногтев. Но медаль – за раскрытие преступления - этого стоила. На меньшее он не рассчитывал.

Вдруг участковый услышал шум во дворе Колесникова. Заглянув в щелку между досок, он увидел, как по дорожке идёт хозяин. Он был в одних трусах. В руках Колесников нёс куклу с деньгами, которую они приготовили для грабителя. Подойдя к забору, Колесников выбросил кулёк на дорогу.

- Колесник!- зашипел участковый,- ты чего?

Не проронив ни слова, мужчина пошёл назад и скрылся за дверью.

- Что это было?- не мог понять участковый,- может он в сговоре с грабителем? Но, он, же знал, что я сижу в засаде. Было такое впечатление, словно тот находился под гипнозом.

Эта мысль, так поразила Ногтева, что ему сразу стало всё понятно. Почему Щикоткин и Трюнькин ходили босиком по двору и почему они ничего не помнят.

- Но, кто, же на хуторе, способен на такое?- задал себе вопрос Ногтев,- значит, надо ждать. Скоро преступник придёт за деньгами.

Участковый, обострив слух, стал наблюдать за пакетом. Через время послышались шаги. Неизвестный подошёл к пакету и подобрал его.

- Стоять!- заорал Ногтев и бросился на преступника.

От неожиданности, неизвестный подпрыгнул и бросился бежать. У дома Печкина он остановился и полез через забор. Во дворе залаяла собака и бросилась на неизвестного. Преступник, зацепившись, упал во двор на собаку. Она заскулила и, вырвавшись из-под преступника, бросилась вглубь двора. В это время на неизвестного сверху упал участковый. Через минуту Ногтев надевал браслеты на преступника.

* * *

Витька Печкин возвращался под утро с крестин домой.

- Сейчас опять начнёт кричать,- думал он, представляя неприятный разговор с женой. Разве она поверит, что был у кума на крестинах. Ей всё время кажется, что я по бабам бегаю. Ну, было пару раз, а разнесли по хутору, будто ни одной юбки не пропустил. И всё Нюрка, зараза.

Собака, услышав его шаги, сначала бросилась с лаем, потом, узнав, запрыгала рядом. Витька, стараясь не шуметь, тихо прокрался в коридор. Яркий свет ослепил его, и в глазах всё потемнело.

Через минуту, он обнаружил, что стоит посредине освещённой комнаты, у двери стоит жена со сковородой в руке, а на полу валяется мужик в его одежде. От возмущения у Печкина перехватило дыхание.

- Это кто?- закричал он.

Жена, не обращая на него внимания, схватила мужика за шиворот и потащила в комнату. Перевернув его на спину, она произнесла:

- Всё, хватит, живи, как знаешь,- и стала собирать вещи.

На мужа она не обращала внимания, словно его не было в комнате.

Витька посмотрел на незнакомца и перепугался. Это была его копия. От страха, он ухватился за стол и увидел, как рука проваливается. Он не чувствовал предметов. Рука проходила сквозь них.

- Значит, я умер?- с ужасом подумал Печкин.

За спиной хлопнула дверь. Жена, не обращая внимания на беспомощное состояние мужа, ушла.

- Я не хочу умирать,- взмолился Витька, и попытался лечь в лежащее тело.

В глазах потемнело, и разболелась голова. Печкин открыл глаза и медленно поднялся.

- Мне это приснилось?- задал он себе мысленный вопрос.

Жены не было, в углу валялась сковорода.

Витька сел на кровать и пощупал шишку на лбу. Шишка была реальная.

В своё время он читал о переселении душ, да и по телевизору часто об этом говорили.

- Значит, моя душа отделилась от тела?- снова задал он вопрос,- получается, надо всего лишь по голове сковородой звездануть и можно себе гулять без тела. Это сколько же возможностей передо мной откроется?

Печкин представил себя всемирным шпионом, как он пробирается во вражеские бункера и выведывает секреты. Но эту теорию необходимо было проверить. Витька решил удостовериться в своих догадках на следующую ночь. Для этого он выбрал двор Ивана Щикоткина.

Почти весь день моросил дождь. Витька с нетерпением ждал приближения ночи. Как только стемнело, он накинул плащ, взял сковороду и направился к соседу. Укрывшись в кустах, Печкин со всей силы ударил себя по голове сковородой. Через минуту он стоял и смотрел на скрюченное тело в кустах. Было легко и умиротворённо. Витька прошёл сквозь забор, сквозь стену и оказался в комнате Щикоткиных. Те сидели на кровати и пересчитывали деньги.

- Уже семьдесят,- улыбаясь, проговорил хозяин,- ещё немного и сделаем подарок внучке.

Он аккуратно сложил деньги в кулёк и положил в сервант.

- Мне бы тоже не помешали эти деньги,- подумал Печкин,- я бы потом, когда разбогатею, вернул. Вот только как их взять?

Наконец, Щикоткины улеглись, и по хате разнёсся двухголосый храп. Вдруг, из тела хозяина появилась его душа. Она медленно поднялась вверх и растворилась в потолке. Между телом и душой тянулась красная нитка. Следом появилась душа хозяйки. Она также была соединена красной нитью.

- Что это такое?- не понял Печкин,- куда это они улетели, и почему у меня нет такой нитки? Получается, это они во сне летают? А если попробовать вселиться в тело Щикоткина, пока его нет?

Витька нырнул в оболочку хозяина. Здесь было неуютно. Словно, он надел брезентовый комбинезон. Неуклюже поднявшись, Печкин нашёл кулёк с деньгами и вышел на улицу. Он не ощущал ни холода, ни моросящего дождя. Прошлёпав до плетня, Витька выбросил кулёк на улицу и побрёл обратно.

Оказавшись снова в своём теле, он понял, что ещё немного и его тело задубело бы от холода. Страшно болела голова, на которой было уже две шишки.

- Скоро на голове свободного места не останется,- трясясь от холода, подумал Витька.

Схватив кулёк с деньгами, он побежал домой. Пересчитав деньги, Печкин задумался:

- Почему у Щикоткиных были нитки и что это такое?

Витька решил пойти к знакомому, у которого был компьютер.

В интернете Печкин узнал, что душа каждого человека соединена с телом пуповиной. Выходило, что у Витьки оторвалась пуповина. Расстроенный Печкин вышел на улицу. Начинало темнеть. Надо же было такому случиться, что ему повстречается Нюрка. Он побежал по улице. Завернув за угол, Витька спотыкнулся и, пробежав ещё несколько метров, остановился. Оказалось, что он прошёл сквозь забор. Выглянув на улицу, он обнаружил своё тело, валяющееся под забором.

- Не хватало ещё, потерять тело,- с ужасом подумал Витька.

Это обстоятельство дало новый повод для размышлений.

- Значит, не надо больше бить себя по голове,- размышлял Печкин,- достаточно врезаться в стену или забор и душа сама выскочит. Хоть голова останется в покое,- успокоил он себя.

Необходимо было проверить это новшество на деле. Выйдя на улицу, Витька пробежал несколько метров и с размаха врезался в забор Никифора Трюнькина. Он даже не почувствовал, как отделился от тела и влетел в хату. Никифор в это время, впрочем, как и все житель хутора, пересчитывал деньги. Примета такая была на хуторе: пересчитаешь ночью - днём удача придёт. Удача так ни к кому и не пришла, а вот привычка считать: осталась.

Сначала, у Печкина не было мысли украсть деньги у соседа, но раз уж получилось, не отказываться же. Стал Витька ждать, когда уснут Трюнькины. В эту ночь всё повторилось, как и в хате Щикоткиных.

На следующее утро, Витька следил из-за шторы, как во дворе у соседа участковый рассматривает следы.

- Так не пойдёт,- подумал Печкин,- надо тело дома оставлять, а когда деньги уже будут на улице, тогда идти и забирать.

Этим же вечером, Васька врезался во входную дверь и, оставив тело дома, бросился к хате пенсионера Пупика. Просто хотел проверить свою теорию. Операция прошла успешно. Денег немного, но не надо было сидеть под забором и мёрзнуть. Вернувшись в тело, Витька быстренько пробежал по улице и забрал носок, в котором дед Пупик прятал деньги. И снова натолкнулся на Нюрку. Она будто преследовала его.

На следующий день, в магазине, Витька услышал новость, что Колесников взял миллион ссуды и собирается покупать машину.

- Вот он мой шанс,- подумал Печкин,- сорву куш и можно уезжать в город.

Лишь стемнело, Витька привычным способом, врезавшись в стену, освободился от тела и пошёл к Колеснику.

Деньги лежали на видном месте. Дождавшись, когда уснёт хозяин, Витька влез в его тело и по известному сценарию выполнил операцию. На обратном пути ему показалось, что кто-то сидит за изгородью. Не придав этому значения, он избавился от тела Колесника и бросился домой.

Вернувшись за кульком, он нашёл деньги там где и оставлял и только взял в руки, как услышал крик: «Стоять!» Прижав кулёк к груди, Витька бросился бежать. За ним, не отставая, слышался топот преследователя. Печкин решил перелезть через забор, но зацепился штаниной за гвоздь. Из темноты выскочила собака с громким лаем и бросилась на Печкина. Витька услышал, как разрывается штанина и полетел во двор, прямо на собаку. На какое-то мгновение в глазах его потемнело. Он почувствовал, что его что-то привалило. Вырвавшись, он так на четвереньках и побежал в кусты.

Произошедшее преступление на хуторе Козюльки, вызвало большой интерес в прессе. К Ногтеву даже приезжали журналисты брать интервью. Но, что мог рассказать участковый, если он и сам не знал, что произошло на самом деле: был это гипноз или ещё что-то. Сам преступник Печкин ничего не говорил. Его сразу отвезли в психиатрическую больницу, так как он всё время гавкал, бегал на четвереньках и пытался укусить полицейских за ноги.

[GREEN]

№ 4
Остановка "Выход из жизни", конечная

Я шёл один по бесконечно длинному коридору. Судя по запаху, это была канализация. Несмотря на отсутствие освещения, было не так уж и темно. Коридорная тьма съедалась подсветкой рекламных плакатов и огромными экранами, развешанными по стенам подобно картинам в старинном замке. Вся эта шумная рекламная компания, тянувшаяся из одной бесконечности в другую, сливалась в одну сплошную ярко пульсирующую линию. Казалось, что это бьется в агонии тело огромного земляного червя. Причина агонии сразу становилась понятна, стоило взглянуть на рекламные ролики, протекающие по его пищеводу. Идея везде была одна и та же, но её художественные воплощения восхищали.

На первом экране крутили нарезки футбольного матча. Камера, возомнившая себя охотничьей борзой, дрожа от близости и предвкушения добычи, преследовала игрока в белоснежной форме. Как прилежная ученица она повторяла за ним каждое движение, как будто была привязана к хвосту на его голове. Он же, не замечая преследования, с легкостью Марадоны обыгрывал соперников в черном одного за другим. Слишком быстрые финты и дрожание чересчур увлекшейся 3D-камеры не давали разглядеть ни его лица, ни фамилии на футболке. И только когда, обыграв вратаря, он забил наконец-то гол, и камера, сделав наезд, взяла его крупным планом, я прочел на майке - I.Souse. На экране появился текст: "Играй как Иисус".

Следующий экран, весь мокрый от брызг, погружал в бассейн у шикарной виллы. Тот же актер, но уже в форме судьи, нежился в солнечных лучах и в объятиях, облепивших его со всех сторон как мухи, 22 девушек ангельской красоты. Ненадежно прикрывавшие их божественные тела одинаковые купальники, разукрашенные рисунками футбольных мячей по всем правилам военной маскировки, делали похожими этих мух на стадо мирно пасущихся божьих коровок. Было не совсем понятно, что кого украшало - купальники их, или они купальники, но всё вместе создавало ощущение совершенства. Вдруг время замедлилось, остановилось и потекло вспять. Мне вспомнилось то заклинание, которое мы неизменно произносили в детстве, взяв в свои маленькие грязные ладошки божью коровку:

Божья коровка,
Лети на небко,
Там твои детки
Кушают конфетки.

Захотелось так же как тогда взять на руки каждого из этих ангелов и, прочитав эту нотацию, отпустить домой, на небко, на свободку. Но в голову уже забралась другая, пошлая мысль и вытолкала оттуда всю чистоту ностальгии по детству. Глядя на их совершенные тела, испачканные этими кляксами, казалось, что божьи коровы сговорились и прихватили зачем-то с неба по паре мини-футбольных мячей. Наверное, на случай, если I.Souse захочется вдруг показать им пару финтов. Камера неспешно парила над ними, то снижаясь, то удаляясь, и как бы соглашаясь со мной, не забывала фиксировать все прелести юных футболисток. Наконец наигравшись, она замерла на главном судье земного шарика. И тот с выражением неземного блаженства произнес: "Возлюби ближнего твоего, как самого себя".

Следующим был рекламный плакат. На нём обычная свалка. Прямо посреди, раскинув свои белоснежно-молочные крылья, на огромной коричневой куче батончиков баунти, валялся ангел. На заднем плане виднелся фасад здания, на крыше которого, не боясь высоты и соблюдая зеркальный порядок, тускло горели большие буквы цвета шоколада или чего-то ещё - "Коммунарка". Рекламный слоган гласил: "Райское наслаждение".

За ним следовал ещё один плакат - воплощение мечты любой девушки в возрасте от 10 до бесконечности. Обычный американский одноэтажный домик. Слишком зелёная лужайка выдавала следы фотошопа потоптавшегося по ней. Типичная американская семья, резвившаяся на лужайке, излучала с плаката своё типичное счастье. Она, виляя своим длинным хвостом, смотрела, как он с выражением щенячьего восторга подбрасывал совсем ещё маленького, чем-то похожего на Буратино, карапуза. Голливудские улыбки всех троих настраивали на рекламу стоматологической клиники, но надпись внизу давала понять, что это совсем другая клиника: "Посади дерево, построй из него дом, вырасти дерево".

Реклама быстро утомляет, и я перестал её замечать. Вокруг ни души. Один. Иду. Уже слишком долго иду. Устал. Постарел. Но вот вдали появляется слабый лучик света. Я бегу на свет, как будто не было до этого сотни таких же тупиков манящих своими солнечными миражами, этих капканов, щедро расставленных здесь генеральным продюсером и единственным зрителем этого грандиозного шоу, тем, кто казалось, смотрел со всех экранов, и ни на секунды не переставая, злорадно хохотал над каждым моим шагом.

Но на этот раз что-то было иначе. Коридорная тьма стала отдавать неприятным фиолетовым оттенком, а однообразное бормотанье рекламы, ставшее за время проведенное здесь таким привычным и воспринимавшееся уже как тишина, вдруг сменилось на хорошо знакомый, невыносимо-жалобный писк винды зависшей при проигрывании звука, бесконечно повторяющий последнюю ноту. Я обернулся. На всех экранах висела стандартная ошибка винды - BSOD (Blue Screen Of Death) - синий экран смерти. Но устройство этого коридора уже мало меня интересовало, по крайней мере, меньше чем та дверь, перед которой я стоял. Несмотря на то, что от волнения сердце бешено колотило, а сознание путалось, мне вдруг стало смешно, и я расхохотался. А всё потому, что вспомнился тот Буратино с плаката, и неожиданно пришла мысль, поразившая и в то же время так рассмешившая меня. Может все, что меня окружает - этот бесконечный коридор, надоедливые экраны, ловушки с миражами - всего лишь искусные декорации? А весь абсурд, происходящий вокруг – всего-навсего съемки очередной рекламы, пищи для этого ненасытного рекламного червя. И в жертву этому божеству, а точнее убожеству, собирались принести и меня, игравшего в этой смертельной постановке роль доверчивого, простодушного Буратино. Вероятно, слоган должен был звучать так - "Хорошо там, где нас нет", потому что Буратино сейчас стоял перед той самой "таинственной дверью за нарисованным очагом", и наивно надеялся, что там за дверью окажется лучший мир. Руки непроизвольно потянулись в карман за золотым ключиком. Но тут скорее нужны были золотые кусачики. Все подходы к двери, которая манила, завораживала, и казалось, с трудом сдерживала пробивающий из всех щелей свет, были опутаны колючей проволокой. В качестве устрашения и защиты от дурака на колючей проволоке был повешен запрещающий знак - "кирпич". А для самых умных дураков, умеющих ещё и читать, рядом ещё один - "молния", с надписью "опасно для жизни". Для полного эффекта не хватало только небольшого холмика черепов, ну или хотя бы висельника. Знака "Читать запрещено" не наблюдалось, поэтому я смело прочел мелкие красные буковки на двери - "Выход из жизни". Эти кроваво-алые буквы гипнотизировали и через несколько мгновений я отключился. Когда сознание вернулась я уже во всю, не чувствуя боли, не замечая как ладони становятся красными от крови, голыми руками рвал проволоку. Но вот дело сделано, путь открыт. И только теперь, с большим отставанием от сознания, ко мне вернулись чувства. Казалось, что тысячи маленьких гвоздей впились в мои ладони. Значит, я всё ещё жив. Невольно посмотрев на руки, я обнаружил, что кровь уже не капает, а бежит ручьем, и я уже по колено в крови. Ничего не понимая, я с минуту тупо переводил взгляд со своих рук, делавших похожим меня на распятого мученика, на это красное море. Мысли начали вязнуть, тонуть и всё что пришло мне в голову - откуда во мне столько жизни? Дрожащими, кровавыми руками берусь за ручку и....

И тут в углу что-то щелкнуло, и оттуда донесся звук напоминающий жужжание мухи. Рука невольно отпустила тёзку. Оправдываясь перед собой, что всегда успею, я разгреб кучу мусора оказавшуюся в углу. Это был обычный телек, точнее не совсем обычный - музейный экспонат, ламповый экземпляр 60-х годов. Из-за пыли и паутины, опутавшей весь экран, ничего не было видно. Забыв про кровь, я попытался ладонью протереть экран, но увидев красные разводы, уже рукавом сгреб остатки паутины. Зря старался - ничего не изменилось. На экране была всё та же паутина.

Ведущий похожий на паука не только внешне, но и резкими хищными повадками, сидя на пружинящей паутине как на батуте, что-то говорил по-итальянски. Человеческая речь так не вязалась с его имиджем, что мне пришлось внимательней приглядеться к нему. Что-то очень знакомое было в его лице. Мои глаза соображали, похоже, быстрее. Они покосились на уже мертвое, посиневшее тело дождевого червя, на котором до сих пор покоилась ошибка BSOD. Тормознутость - неизменная спутница усталости - не помешала мне словить этот "тонкий" намек. Ведущий был похож на всё того же актера, но уже седого, постаревшего лет на 20. Либо это был искусно наложенный грим, либо его отец. Судя по очкам и белому халату, это был врач, а судя по интерьеру студии, больше похожей на морг - патологоанатом. Его занудное, монотонное объяснение начало усыплять и чтобы не поддаться этому гипнозу я перевёл свой взгляд на знакомый логотип в правом нижнем углу экрана - RAI TV. Воспоминания закружились перед глазами. За одну секунду пронеслись все старые добрые и не очень, но очень итальянские фильмы. Так и не отыскав там ничего даже отдаленно напоминавшего бы весь этот бред, я вывалился назад из одной нереальности в другую и уставился в третью. Камера тем временем начала медленно отъезжать, а жужжание наоборот усиливаться. Писк уже приблизился к границе ультразвука, а оператор всё тянул камеру за хвост. Мозги с той же скоростью начали медленно плавиться, нервные пальчики перебрали уже все ручки, оставалось только бежать. Но садист-режиссер решил сжалиться надо мной и на экране появился источник звука. Режиссист добился своего, первую секунду хотелось только одного - раздавить то, что барахталось там, на батуте, опутанное паутиной, и уже даже неважно было человек это или муха, или человек-муха. Камера переключилась на него и взяла крупным планом. Как ни странно, но я его узнал...

Это был я. Дав мне немного полюбоваться собой, картинка резко сменилась и "музыкальное сопровождение" наконец-то соизволило заткнуться. На экране появился вертикальный срез человека, какой можно увидеть в любом анатомическом атласе. Но что-то было явно лишним, и я никак не мог понять что. Пытаясь вспомнить анатомию, насколько позволяла вымученная шестерка в дипломе, напрягая остатки своего серого вещества, я изучал рисунок квадрат за квадратом, пока не дошел до маленькой точки в голове. Если сноска не врала, то это была душа. Так вот в чем было дело. Я то всегда считал, что, если она и есть, то находится ну никак не в голове, а где-нибудь в груди, рядом с сердцем, и всё же надеялся, что она будет хотя бы немного побольше. А моё внимание плевать хотело на душу и уже переключилось на едва заметные ниточки, соединяющие каждый орган с различными предметами. Три перекрученные, перепутанные, от мозга, печёнки и душонки тянули к рабочей мечте труженика городских полей - бомжа. Мечта была, к сожалению пуста, или как сказал бы тот самый бомж-оптимист - бутылка была полна на 0%. Я вздохнул с облегчением - а ливер-то, скорее всего не мой, и может быть моя душа, в отличие от микроскопической точечки этого обобщенного homo sapiensа, окажется чуть больше. Ещё одна нитка сшивала сердца бедного хомо сапиенса и другого, такого же расчлененного трупа, но явно противоположного пола. Неизвестная швея оказалась профи в своём деле - все нитки были разной толщины. И если сердца Ромео и Джульетты соединяла тонкая красная нить, то нить, тянувшаяся ниже пояса, скорее напоминала шланг или морской канат. Но больше всего (конечно не по качеству, а по количеству) тянулось от души - к стопке книг, к телеку, на котором шел фильм, к CD поставленному на паузу. А то, что творилось у сердца, иначе как бардак назвать было нельзя. Казалось что с этим клубком хорошо так, основательно, поигрался маленький котенок, которого я сразу же и нашёл неподалёку. Мысленно распутав клубок, мне удалось проследить две из них. Одна была привязана к ошейнику рыжего, лохматого щенка породы чау-чау, а другая тянулась к персидскому котяре в рыже-серую полоску, больше смахивающего на зебру. И всё же это был я.

Смысл научно-популярной лекции был понятен и без перевода. Всеми этими нитями мы привязаны к жизни, и пока за них кто-то дергает, нам кажется, что мы живы. А когда они обрываются... Мне стало жаль тех, кто привязан к жизни одной единственной нитью - сердечной; тех, у кого только один смысл жизни - любовь. Ведь эта даже не нить, а всего лишь ниточка, самая тонкая из всех и самая непрочная. Вот для чего нужны другие нитки - это как страховочные тросы у альпинистов. Но даже альпинистов это не всегда спасает…

Ладно, пора. Глядя на решётку паутины, я ощутил, как приятно согревает мою маленькую точку в голове холодный металл ножниц в кармане, и дернул за ручку...

Я на кладбище, на чьих-то похоронах. Кровь уже не капает и не стекает, перестала. Зима, но одеты все по-летнему, и все как один в чёрных очках - то ли хотели скрыть свои слёзы, то ли их отсутствие. На меня не обращают внимания, как будто меня и нет. И что-то ещё было не так в них или во мне. Было что-то странное в том, как я смотрел на них - сверху вниз, сквозь туманную пелену облаков. Как будто я превратился в Гулливера наблюдавшего как внизу с их мелкими проблемами и заботами копошатся лилипуты. Вглядываюсь сквозь серую дымку в такие же лица - ЕЁ нет. Гроб из белой пластмассы со слишком откровенной надписью "made in china" небрежно брошен на грязном снегу у края свежевырытой могилы. Сверху была хорошо видна вся бездонность этой ямы. Казалось не только глаза, но и каждая из мурашек, побежавших по коже, испуганно шептали о бесконечности. И всё же врата в ад были не столько бездонны, сколько бездарны. Яма поражала своей кривизной, идеально повторявшей контуры обкурившейся амёбы, и вызывала только один вопрос - неужели уже и беЗконечность делают в Китае? Пьяный Будда видимо не особо напрягался, создавая эту корявую дорогу в вечность.

Вот священник произносит стандартную эпитафию, или анафему, не разобрать. Затем призывает желающих произнести прощальную речь. Ни на что, особо не надеясь, обводит взглядом толпу из 5 человек, и уже открывает рот, чтобы проныть заключительную фразу... Но вот кто-то делает шаг вперёд. Уставшие лица обращаются на него и недовольно осматривают с ног до головы того кто посмел украсть кусочек их драгоценного времени. Но их черные взгляды отскакивают от белой брони, смягчаясь как пули.

Он был весь в белом, не хватало только белого коня. Всё что соответствовало случаю - это черно-белая траурная полоска его рубашки. Казалось, что он шёл мимо и совершенно случайно сюда забрёл. Морщатся лбы, начинаются перешёптывания - кто он, прячущий свои длинные руки за спиной, в огромных темных очках закрывающих пол лица? Всё напрасно, не вспомнить. Но странное чувство, что они знали его всю свою жизнь, не дает им покоя, так же как и мучающий вопрос – почему до сих пор они не замечали это белое пятно на этом празднике смерти.

Как только наступает гробовая тишина, он начинает ледяным потусторонним голосом с плохой дикцией и длинными паузами издавать какие-то звуки, которые постепенно складываются в слова, фразы, предложения и даже появляется смысл:

"....он был странный... у него было много интересов... слишком много... они пили его как воду... и вот теперь... не осталось ни капли… стакан пуст...

он всё пытался быть не таким как все... и был... иногда лучше других, хотя чаще хуже... но главное другой... может, это и было целью его жизни?! ...

считал себя гением… но так и не сделал ничего гениального... единственное, что у него неплохо получалось - сочинять прощальные речи для своих похорон...

всю жизнь он боролся со своими физическими недостатками, но жизнь... точнее смерть... оказалась сильнее...

он многих любил... а умер в одиночестве…"

И только на последней фразе, когда в голосе стали пробиваться живые дрожащие нотки, его вдруг узнали... все... и даже я.

Небо затянулось, тучи стали наливаться свинцом. Я уже с трудом видел происходящее внизу. А внизу ничего и не происходило, кроме того, что их черные бойницы были теперь нацелены на меня. Они чего-то ждали. Неужели они, наконец, заметили меня? Нежели нужно умереть, чтобы тебя заметили? Что-то мелкое, живое проснулось внутри, застучало в сердце, заскреблось, забилось, пытаясь вырваться из мертвой пустоты. Оно рвалось, металось, сметая всё на своем пути, все ниточки, которыми Гулливер был привязан к Земле. В поисках выхода подкатило к горлу, к глазам, стало расти, и уже не в силах больше сдерживать я выпустил её на свободу, на небко. Гнетущая тишина разразилась двумя выстрелами - это две капли разбились о крышку гроба. За ними ещё и ещё. Пошёл дождь. Стало так легко - атмосферный столб больше не давил, земля отпустила, и не чувствуя притяжения я парил как божья коровка. Как будто пытаясь меня разбудить, капли стучали, барабанили, всё быстрее и быстрее, пока не слились в один монотонно-пронзительный звук. Чья-то жизнь зависла…

И я проснулся... но уже не здесь...

[GREEN]

№ 5

ГОР - ГОРА

На барвинковом престоле сидит Председатель земной крови.
Блаженный Донором или злым Вампом небесная дорога обвила горное пространство. Задымлено срываются, выкрашены вчера дорожные знаки. Пока уходишь в бесконечность неизвестную, станешь известным .Знаки, злаки, крещение, проклятие, любовь и боль, жертвоприношение. И кровь, кров, кровь. Трансельвания, гора Красная, Карпатия, гора Страстна, Волох ходит кручами, Угры блещут тучами, поодаль белый род. Мой народ.


Ибо земля круглая, они идут Укры , не стоят на месте.

Априори небесная Председатель склоняется над горизонтом., То едва обессиленная новая эпоха: пятьсот зрачков, десятый пламень с копьем на голове, и еще одно пятидесятилетие - Я.

Века, годы ... изнуренные , глядят на дорогу синильным ампиром. Заревом Шопен в измерении.

Конфузно просятся звуки: поверь в свою судьбу, судьбу народа. А светоносный шафер созывает в гости. Будет польская шляхта величать У-укр-народ, «жуки над вишнями гудят» - весна. Родился ребенок, дитя Правды Крайниковой. Радуется крайняя от мира, отдельная за цветом, отобранная по возрасту молодая девушка Калина, на белую башню веков смотрит: «Везде буйно цветет черемуха ...»

Растет Гора, Ю-РА, окутана верой, закрыта Валькирия. Окутана ветром, залита кровью, впечатлительно смокает чистую жизнь, ибо верит: чтобы познать жизнь, надо жизнь перераспределить, излить, и сделать смесь Землей. Под Горой ходит девушка-Весна. Чистая, как радуга, белая, как свет, зеленая, как трава…. Дорожная сума наполнена добротных вымыслов. Змей Горыныч забежал вперед, чтобы прочистить пространство, Колобок-Солнце переступил порог кровавого измерения, молния искупалась в крови рода.

Старая Гора набожно скрутила руки, заглядывает в большие небесные хоромы Председателя.
Бедная девочка не ведает, не знает, что Голова не очень чистая, не очень милая, ну, очень, мнимая!

Смотри, прилетают вороны, смотрят в скважину. Чего ищут?

Да ведь это они поют гимн, гимн своему хозяину – вечно голодному, вечно жаждущему чужой жизни. Жизнь взамен на миллионы жизней. Как-то не жизненно….

Но кровь – это жизнь. И вечный парад ионов зримых, плывет в облаках. Это видимый Дракула, это вечный жилец волохов. А там, подружки – Саламандры, огонь несут. В чем здесь суть? Очень уж смирно смотрит на мир, очень печально плачет - жизни хочет Зверь.

Там вороны каркают, там перевертни светят глазищами, полными кровью.

А девочка, полноте, кажется, плачет, ведь осока растет под Горой, а серебристое озеро впитало грязь, помочь не может

Довольно грусти, к свету верни! Покрылась Гора малахитовым шлейфом, засветилась амбициозными пением, «а пастух гонит отару по тропе ...»


Резонанс. Шумер белыми шумами измеряет сутки до и после. Лет двести: Крайниково мальчик пас в двенадцатилетнем возрасте, занимал мир очами, а за плечами - орда ... перед глазами - бирюза и сапфир. То драгоценные бриллианты души. Ватажник НЕ овцы стремится пасты, а народ .. Николай Чудотворец несет в малом веру: бери голубок вид, черный лес, желтые долины - и иди! Твой тракт - доступ Всевышнего. скорбно склонился дед, солнечно улыбнулась мать ... Растет ребенок. Священные одежды покрывают молодецкую постель. На востоке восходит голова. Там колеблет мир Крайнину, а пасынок ждет мира. На западе зима.

Да нет, она жива. Смотрит Голова на землю. И тихо радуется: есть Украина! Зреет. Есть дева, хоть маленькая, и настоящая. Шелковица входит ножками, машет крыльями, проникает зрением пространства. Есть ... свидетельствуют и три тополя, что на лугу, на краю села.

А в царстве Дракулы вампир сосет часы веков. Ампир небесной пеленой приспать готов очередную жертву. Возвеличенная жизнями веков голосит Председательница. Обследует простор, проникает в воду, осматривает отражение в озере, мыслит о времени, что наступило. Абсурд Спинозы, Сикорский выдает новые обозы, Вернадский просится сказать о всемирном биорозуме, Тесла гоняет облака, резонно вызывает бурю, Шопен рисует звуки на облаках, в долинах имеет замок Кафка, к нему просится Богдан-Игорь Антоныч. Никто не знает, куда их чудо- Голова всех за собой ведет!

Тело на земле в Крайниково, в решетке. А руки, руки обнимают мир. Объятий просит и неподвижно сидит Председатель. Окропляет слезу правды, роняет хрусталем на Гору. Величественная скала безмолвно тупится на мир. Осварга карпатской чести, ватага небесных ветров тоже хочет вручить непоколебимость, обегает вокруг, рисует извилины, призывает к танцу. Где там! В танце кружатся ветреные девы, а главный Див в ладоши хлопает просторам. Солнце крутится взамен, то в одну, то в другую сторону. А Председатель растет ... Рыхлая, как вата, нежная, как руно, возвышается рунами над Горой руно. Знаки руны прокуют о недавнем, вспоминают будущее. А за плечами, перед глазами – Солнце. Дальше бездна, преисподняя. Уж очень верно говорят: чтобы познать жизнь, надо жизнь забрать. Он забирал, и не одну, а миллиарды миллиард. Он их глотал, а те ни свет ни заря, с новой силой выпростали крылья, и впитывали жизнь у свои вены. Они аборигены. Им век здесь жить. Новое измерение. Гений сжимает в объятиях и Председателя, Гору. Оба в одном параметре.

Оба в одних стилях, руках бесконечности. Куда делись друзья-враги? Где нетронутые доли? Где макушка непокрытой Головы? Говори, и иди! Там мое пространство, а там твои песни. О нет! Ты спрыгнула в пропасть. Ост, Вест, а Сет мучает души. Твои апологеты: готы? Уже проводят ритуальный ход.

Весь мир вокруг несправедливости затаился, а ты оросить хочешь правды пение. Сумеешь памятью познать мир, узнаешь возвышения доли? Заблокирует ходы, сборы? Наизнанку, все наизнанку ....

Земля сферическая, ты подопечная времени, небо просторное, ты окружена морем, горизонт - недостижимая прямая, ты света сон , сияющая. Космическое пространство. Яркий звук – полифония. Приятный вкус - удовольствие, прикосновение реалии - престиж, горы в костре, не сгорел... Миры, Полай, и взлетай! Фантом недосягаемости - ты, Председательница. А - я Гора! Хочешь, поведаю длительное молчание? Хочешь, прорасту невидимым пространством, состояния крохой, нано-частицей глубины? А время переверну в минуту лету. Адепты (два), то два века, два поколения, симбиоз двух измерений жизни. Там виртуозно рисует путь ужас. Вчера, позавчера, давно. Гора точка отсчета до, и после. Завтра опишу крыльями. Тебе же взлетать все равно. Возвышаться над долам, заглядывать на трон небесный. Зрением созерцать бесконечность, уплотнять время к проявлениям на небе судьбы. В дорогу! Жизнь! Жутко ...

Сферическая блудница, кровянистым ртом просит еще крови, подсматривает на землю. Не понять где ее капище: под миром, над миром, или среди нас, у Всесилии ума витает? Везде. На сферическом плоти овцы в позолоте, небо горячее, раскаленное солнце камни бросает в горна, земля заморожена. Вечный пользователь наших душ, вечный Зверь, под названием Дракула. Оракулы немо спорят с хозяином, только я, только ты ждем защиты. знаками. Двоторсный меч, вдвойне у симбиозе времени. Одним стволом он ранит душу, другим пускает луч соли. Кровь, соль, песок и огонь.

А я? Апеллирую к вашей добродетели, чтобы понять свой ​​род, согреть землю, оросить кровью Слово, открыть перед Словом дверь в другой возраст. Семь раз отмерь, а раз скажи. Потому что потом поздно будет. Уже дети плачут под льдом Зла, умоляют выпустить их. Напыщенно смотрят года, упитанные Гады столетий. А сотни свечей к ним подносят маленькие эльфы.

Мало света, мало плачу. За чертой истины, злобой упитанные, на помосте изморозью светят кости холокоста. Там наше отчаяние, там слезы соленые, там соль в Слове. На пути растрепанная плоть, первый, сотый - наши добродетели. В дороге любовь оседлала возвеличенную кровь.

А ветер колышет пространство и раздирает на четыре угла. Там свет, там гости, там Я и Ты. Неподалеку, в гумусе, опорожнение чашу крепкого абсента время, тебя, за прорехи наши, нас. А что, наше Слово?

Не наше, его! Овец на просторах пас, сам шел впереди, как и положено Слову! Поклонился утесам, нам сказал: любите себя, свет в себе любите! Мы корпели, не понимали: самая сила справедливости - любви чувств. Не смей жечь мосты, что тобой не сделаны, не смей крушить порта, тобой не свернуты. А было же Слово. Сначала впереди. И вел создатель своих овец. И небо колосилось, распластываясь пополам воротами. Впереди звенели колокола, молодки играли на органе. К восьми оси просился бумажку, девятая, полна жизни, не пропускала вперед ребенок. Прошел девятый день. В левитации границ нет. Почил, простился и ушел, на твое место кто-то пришел. Там круговерть - жизни. Без хныканья, без вороньего гласа. Там побег вырастает, созревает. Дает плоды, тихонько засыхает - и прорастет новую жизнь. Там из-под камней текут реки, там вдоволь блюда овцам. Но вначале было Слово. И вел создатель овец.

Сферическая гора. Ты ищешь странный Апис, еще подстрелить хочешь добычу. В руках копье-перо. Пиши. Твое зело уже проросло, из-под камня горного. «Расползлись между людьми» мысли Яну, обновленные, немые заговорили Словом. Доизбранный, найденный, сложенный в горсть дух, служить землею. Денница, в сапфирных окопах, добежали слова горизонта. Кислород, водород, углерод и азот – биожизненный напиток. Вперед, назад, первый, сотый счет. Дорога к дому, к небу, живица живого, Прилит, шелковица бабочек шелка. Там небо сжижает ампиром капли золота в избытке. Где-то Каин сгребает сено на ПЕРЕВЕСЛО месяца, а Авель пасет стадо. Там их мать выглядит, детей умоляет жить мирно… Борец за правду на свирели играет, танцуют молодые девушки, чада Крайнины. Блаженно-пурпурный пейзаж печатает книги, обрисовывает картины. Вдохновение виртуозная сила, когда распростирает в небе крылья, когда касаешься жизни радуги.

Тогда ты понимаешь, каково пуп земли. Солнце вокруг окутывает твое лицо, а ветер выносит тело в неземные реалии. Не стоит исчезать от того, от чего никогда нельзя убежать. А мы, избалованные всеми благами дневного светила, укрываемся знаменами, разрезаем Адамово яблоко, на крошки, на крошки .... и пускаем по ветру. Мудрая Председатель возвышается в огне и предсказывает счастье Крайнини, своему ребенку, порождение Марьяночка. Машет грифами ребенок, сплетает радужную пряжу, для мамы, для отца рисует желто-голубые флаги небесной гуашью. А детки учатся. Кому воду носит малый счастливец? Там, там радуга воду носит, на полную пашню Марьянка мак сеет. Каждый, созреет биополе - сознание заполонит интеллект - будет рай!

Умолкает удивительная дичь, закрывает своим крылом и Гору, и Председателя.

Сидит старый дед на просьбе, отдыхает после трудов, а у него счастливая мать «со своим ребеночком малым». Адамово яблоко надкусывает жадно, сделанное Дидухом перед Пасхой, а после исполнится ум новыми воспоминаниями, словами, прибаутками. Потому что мама Марьянка искренняя перед Богом, потому чистая ее кровь, целебным напитком бурлит от предков до нынешних лет.

А еще вот счастливый мальчик выбегает на улицу: «а я у попа обедал» Что есть и правда, когда счастье ребенка в подъеме собственного духа над бытием. Когда длина времени в одном мигу, в одном движении. Когда все вокруг смывается одной слезой, когда все бездыханные свечами возникают в пространстве, чтобы светить будущим, еще тоже нарожденным, значит бездыханным. Когда целое сливается в одну точку, когда суждения вибрируют в унисон с Председателем, большой Председателем Вселенной, когда Я - Ты, когда .... белые шумы белыми мирами путешествуют за белыми мыслями.

Иммортилизм. ... Цифровое отречение, два века, две эпохи, два посты. Изменить, догнать, опередить, взлететь, преодолеть гравитацию, найти себя. Только два. А у нас, их не было!

А видимо, не постигли прошли, прошли ... вершинный смотрит на белый свет Председатель, низменно возвышается Гора. Немая … Пять рыб считает, накормит белый свет, не накормит? Там бесконечность рисует прогибы, прорывы, пение соловья ... А обруч солнца в образе змея, мудрит, провоцирует жалом, печет. Отступник Адам синильный нитями штопает пьяное полотно небес. Черный уголь выпячивает из сторон малого Ваню. Что за наваждение? Свят, Свят, я вся в том пределы брате, как черный пес в черном дворе, Чата черные измерения на черной земле. Протяжно завивает ветер, занимает гору торсон, заплетает косы с ионами, прижимается к косяку. Вплоть вон тот старый, с бородой и усами лучами. Подкрепляется на удивительную эпоху, правда хрупкую, как сам старый, и идет стоически у втиснутый день, в окровавленные ночи. Идет, падает, снова встает, снова идет, идет ....

Раскаленные камни сменяет день на ночь, дорога освещается, жертвами, что за плечами у старца ... Наступило утро. Блуждает потерянный месяц. Не дождется такси-колесницы, чтобы командировку. Надоедливые звезды моргают, потому что где-то потеряли планшет, а еще матушка земля похитила зеркало, чтобы не били баклуши, Не засматривались на девичью красоту, а работали. Большая наука. Школа выживания. Все так, как две шихты назад .... Только телепатия стала телевидением, милостыня изменилась на мило отстоянной. Зрение сомкнулось в крапинку нано измерения, Вселенная стонет такой же тоской. В те же игры играют люди: солдаты, вампиры, канитель, надругательства. Где-то в измерении бродит потерявшийся ягненок. Оставить девяносто девять? Найти то, единственное, сотое?

На подиуме сомкнуты две фальш-девы, за ними идут в смирении монашки. Я понять хочу все, слабые мои намерения. разрывают глаза к объятиям земли, прижимаюсь немо к обломкам истории. На пустой струне танцуют овцы брейк, шейк. Гопак, играют в русскую рулетку, кланяются шейху, имеют новую азбуку. Виртуоз в меланхолии. Кто их пасет? Где свирельщик? Сгорбленный старик, милое дитя, красивые девушки, сморщенная мать, и просто волонтер хотят пороги реки объявления переплыть. Сезон виноградных зрелищ, сутки капищ. Прощение: девятая ночь девятого крещения. Что мне? Опять хозяйничаю в твоем сне. О, нет я определена буква нового алфавита. Плавики, руно, руны, тропы, горы Руни, а брынза, вурда, ощипок - прекрасный измерение ватага. На площади возле церкви революция идет. Пусть чабан – все звали - атаманом будет. Кто ты, где? То виртуозный лирик, вратарь золото оправочные ограждений солнца, небесных колоколов.

А зелено глазная девчонка, стильная, любящая живое, с двух зверей должна выбрать одного. Один за левую руку тянет, а другой - давит за правую руку. Уже разорвать ее готовы. За ноги, руки, положить на мертвеца живицу. Послов шлет первый зверь; состоятельный очень, у него выстиранное хобби жизни, между плечом - медуза. А второй хитрый, с неба смотрит призывно на племянницу. Слетать зовет нашу царевну. Взлететь навсегда ... Левитация, как овации, может встряхнуть. Добавить на обруч, укачать до смерти.

Сидит бедная девушка: ноги на земле, голова в небе, а сердце, сердце с народом ходит, собирает поборников - кто за, кто против! А ты?

Нельзя ускорить то, чего никогда не будет, и отрицать то, что должно произойти. Смотри! Мигает огонек. Кажется, это огонек счастья. Давай, поймаем его!

Что попробуй! Ни глазами, ни руками или даже ртом не схватим этот блеск. Разве что душой. Характер. Свободная птица. Никто ее не опустошит, если родилась богатой, так как неподкупная!

Белый снег ... зеленая прорость устилает обнаженную землю, щедро напоенную соком весны. Светлый росток упруго поднимается на черную землю, на белый снег. Так и хочется коснуться молодых листочков и хотя крошки прислонить к жаждущих уст. Глотком живительного нектара успокоить жажду обновления.

Ведь это март. Выслал быстрых гонцов известить мир о приходе желанной дочери. Оживет земля, зальется ясным миром природа, солнечным теплом, постигнет все венценосным бытием. Стелись барвинок!

Гора Руна смотрит на Киев глазами чародейки

Заглядывает в проем между Правдой и зверем,. И не может понять, в какие руки отдать дочь единственную Крайнину.

Голова склонилась над Горой и чем-то перешептываются, а, может, доброе дело, на славу Всеслава. Ведь вышивкой плачет дождь, а жених надел изящный анцуг. Будет свадьба!

Защебетали ласточки: Щедрик, Щедрик., Щедривочка ...

А там Гора. Блестит на перепутье жизни и смерти. Старая скала, сморщенная ручьями , покрошенного ветрами, еще стоит. Перекликается со сферой, возвышается над ней, хочет понять, куда посылать своих обозревателей, к которому зятю? Гиганты орлы что-то предсказывают. Не слышит она, не слышит. Потому галки они: один - двуглавый, а другой, малый, хоть сокол смотрит - надо расти!

Склонила Гора свою макушку к погоде киевской. Стоит в обнове, а еще не знает, какой. У ее подножия камни на всякий вкус. Подойди, выбери свою частичку, свою судьбу, сделай историей собственную жизнь

Запятнана история кровью, белые косточки торчат, а Кажаны – послы Дракулы, до сих пор питаются

нашими соками жизненными Загляни в песчаное произведение молчаливости, открой онемевшие губы, найди свое отражение на многовековой истории… Лишь бы ни уменьшить, не переборщить собственную роль в этом ...

Латентные стены выглядят на белую башню. Страшно? Сияние испепеляет неповиновение. Направляет в дорогу кровавой веревкой стальную балку, Поддерживает бессмертие. Полемика рода - это Я. Ты холодный, без дна. Смертность, как сквозная земля, еще тискает сопротивление. Я вынашиваю солнечную тень. А уже потом - момента музыка странная сквозь вечно Слова покоряет пространства. Море цветных струны ... Я - не Я ... Я - Земля. Ты – моя боль, верховная Председатель. Но без тебя жизнь не перевоплотится, но без тебя ничто не умрет, а значит – никто не родится.

Облака, Пепел, огонь ... распят день над ширь небесную, увеличивается время, пробивает незначительные дыры у пастора желаний. То хороводы водят повсюду. Где-то Эрих Берн записывает те «игры, в которые играют люди». Длина времени, в промежуток эпох, где-то два колена, две ветви генетического древа, два толчка магнитной силы ветра, две пустоты заполненной борьбе за жизнь, два луча Ельдейгейзе

ПРОСВЕТЛЕНИЕ,
ЗА-ТИШЬЕ.
СЛЕДУЕТ
КРАСНОЮ КРОВИЮ -
КРАСНОРЕЧИЕ серебряного бытия.
СЕРЕБРЯНЫЙ КОЛ – ТЫ И Я.

[GREEN]

№ 6

КОТ

В нашем 11«А» было всего двенадцать человек. Это не удивительно – поселок маленький, жителей всего ничего. К тому же, многие ребята после десятого класса пошли работать, благо Калининград недалеко. После окончания школы мы все поехали поступать в Калининград, куда-нибудь, где конкурс меньше, лишь бы только зацепиться за город...

Я засыпался на последнем экзамене. Проболтался у друзей три дня, деньги кончились, и пришлось ехать домой. Была суббота. Вышел из автобуса, и меня по привычке потянуло к «Сараю». Так мы называли клуб, где по субботам и воскресеньям толкались на «диско». Каково было мое удивление, когда я увидел почти весь наш 11«А». Мы позубоскалили о счастливчиках-студентах, пропустили по паре бутылочек пива и пошли танцевать. В темноте было легче – каждый понимал: этот сарай будет нашим пристанищем еще целый год.

На этой встрече не было Ольги и Павла. Они никогда ничем не выделялись среди нас. Два «серых мышонка». Учились как все, тусовались вместе со всеми вечерами у «Сарая».

В поселок они вернулись лишь в феврале. Вдвоем.

Новости у нас по поселку вспыхивают и разносятся с быстротой искры в стогу сена. К вечеру последний сопливый пацан в поселке знал, что они приехали, что Ольга в положении, и мать выставила ее из дома. Родители Павла тоже были не в восторге от случившегося, поэтому ребятам пришлось остановиться у бабушки Павла.

Мы всей компанией ломанулись к дому бабки. Девчонки обступили Ольгу и удивленно таращились на ее живот, как будто никогда не видели беременных женщин, а она стояла бледная, растерянная и на все вопросы отвечала невпопад, добавляя после каждой фразы: «Правда, Павел? Правда, Павел?».

А Павел стал совсем не таким, каким мы его знали. В его глазах появилась уверенность, а в голосе убежденность. Обняв Ольгу, он сказал:

– Ребята, приглашаем вас на свадьбу через неделю, а подробности вечером, у «Сарая». Извините, Оля устала в дороге, ей надо отдохнуть.

И нам сразу стало понятно: у них все серьезно, и никаких комментариев здесь быть не может.

Вечером у «Сарая» мы узнали историю наших поселковых Ромео и Джульетты. Они дружили с пятого класса, в восьмом дали друг другу клятву: быть вместе всю жизнь.

Были выкурены все сигареты, но никто не хотел расходиться – мы все по-настоящему завидовали Павлу.

...Страсти с родителями улеглись быстро. На второй день мать Ольги и родители Павла держали «большой совет», после которого и началась подготовка к свадьбе. Местная администрация дала разрешение накрыть столы в клубе. Никто из нас не говорил теперь «Сарай», потому что это не отвечало торжеству момента. Свадьба была веселая, с песнями, с плясками до утра, с кучей нужных и ненужных подарков молодым. Директор школы вскладчину с учителями подарил коляску, мы от друзей и подруг – детскую кроватку. Не помню, кто тогда предложил положить в кроватку лотерейный билет «Золотой ключ». На счастье...

Жить молодые стали у бабушки Павла. Ольга взяла академический, а Павел и не поступал вовсе, он сразу устроился на стройку разнорабочим. Решил: сначала учится Ольга, а он, как мужчина, должен обеспечить семью. Ольга хвасталась девчонкам: «Он каждый день мне на занятия бананы носил, говорил, что ребенок должен получать витамины. Так я теперь на эти бананы смотреть не могу».

«Золотой ключ», в самом деле, оказался счастливым билетом. Поначалу в это никто не верил. Все приходили, спрашивали о выигрыше. Услышав сумму, качали головой и, конечно, завидовали. Билет проверила Ольга, Павел был на работе. Выигрыш составил двести тысяч рублей.

Через месяц они купили небольшой домик на въезде в поселок. Хозяин давно собирался его продавать, поскольку уже больше года жил у детей в Калининграде.

А 8 марта Ольга родила дочь. Павел на крыльях летал по поселку. Мы в тот же день собрались у них отметить это событие.

– Везет тебе, Павел. Наверное, кто-то на небесах помогает, – сказал Лешка.
– Не богохульствуй, – выйдя из кухни, замахала руками бабка, – чужому счастью не завидуют, ему радуются. Тогда и у самих оно будет.

Эти слова бабушки Павла я теперь часто вспоминаю, когда вижу счастливых людей. Правы старые люди, жаль, что слушаем мы их очень редко.



Болото у нас за поселком небольшое, начинается сразу за лесом. Но, как говорят старожилы, хитрое и глубокое. Три года назад студенты из города приезжали, палатки на берегу поставили, две ночи пели-гуляли, а как уезжать – двух человек не досчитались. Сначала подумали, что те в Калининград отправились, а через два дня милиция с лесником приехала – только две кепки и нашли: засосало людей болото. Туда и раньше никто лишний раз и не ходил, а после того случая и подавно. Только дети бегают, цветы по краю рвут да продают их у дороги.

Это случилось в воскресенье, накануне праздника 9 мая. Павел пошел в лес вырубить две жердины для сарая. И вдруг услышал испуганные крики девчонок, которые провалились в болото. Павел бросился их вытаскивать. Вытолкал на кочки, а сам не смог вылезти.

Горе описывать трудно. Мы все, как могли, старались помочь Ольге. Да что говорить...

Через два дня мне надо было уезжать в Калининград на подготовительные курсы для поступления в институт, и конец этой истории, я узнал позже, из рассказа матери, которая приехала ко мне перед экзаменами.

На десятый день после гибели Павла в доме Ольги появился кот. Двери были закрыты. Скорее всего, он влез через форточку на кухне. Когда Ольга вернулась с дочкой от родителей, она увидела его, лежащего у вешалки на тапочках Павла.

– Ты откуда взялся? – удивилась Ольга.

Кот встал, подошел к ней, потерся о ноги и заурчал. Он был грязный и худой. Первым желанием Ольги было открыть дверь и выбросить его на улицу, но что-то остановило ее. Неожиданно для себя она с ним заговорила:

– Иди на место, подожди, я скоро освобожусь.

Кот послушно лег в угол под вешалкой.

Накормив дочку и уложив ее спать, она нагрела воды, вылила ее в тазик и позвала безымянного кота:

– Эй ты, ну иди сюда!

Кот послушно сидел в тазу. Он терпеливо перенес процедуру отмывания от грязи, а когда Ольга начала вытирать его, стал лизать ее руки. Ольга заплакала, ей было по-настоящему одиноко и тяжело в этом доме без Павла. Она пошла к кроватке дочери:

– Одни мы с тобой, Светланка, одни остались, совсем одни, доченька!

Кот стал членом их маленькой семьи. Он постоянно сопровождал Олю и Светланку, когда они гуляли. Стоило Оле оставить спящую девочку в комнате или во дворе дома, кот ложился рядом, и никто, и ничто не могло его отвлечь от добровольно принятой обязанности.

Стоял теплый летний день. Ольга вынесла коляску с дочкой во двор и решила заняться стиркой. За забором играли в мяч двое соседских мальчишек. Громко лаял ротвейлер, участвующий в их игре. «Разбудят ребенка своими криками, – подумала Ольга, – надо отнести дочку в дом».

Все, что произошло дальше, она запомнила до мельчайших подробностей. Мяч, по какой-то замысловатой дуге, перелетел через забор и попал в коляску. Собака рванулась за ним. Ольга хотела закричать, но горячая волна ударила ее в грудь, и она медленно опустилась на траву.

Собака и кот столкнулись в прыжке. Раздался визг, и комок из двух тел покатился по траве. Ольга опомнилась, рванулась, выхватила дочку из коляски. Во двор вбежал сосед, крича что-то и размахивая палкой. Он пытался оторвать кота от собаки, но тот мертвой хваткой вцепился в собачью морду. Только после двух ударов палкой соседу удалось их разнять. Удары пришлись по спине и голове кота, и когда Ольга принесла его в дом, ей показалось, что он мертвый. Она заплакала. «Господи, если бы жив был Павел, разве бы это произошло?». И вдруг почувствовала слабое шершавое прикосновение к своей ладони.

– Ты жив, миленький, жив, жив! Потерпи, я сейчас!

Она бросилась к аптечке, и через полчаса кот лежал на диване, голова и лапа были в бинтах. Они так и просидели весь вечер втроем на диване: Ольга с дочкой и кот.

Но неприятности продолжились и на следующий день. Прямо с утра, без стука, вошел сосед и с порога стал кричать, что Ольга должна ему 600 «баксов», так как ее кот выцарапал глаза его собаке, а собака породистая, к тому же, медалистка.

– Нет у меня таких денег, и вы сами виноваты, собака могла испугать ребенка, вот кот и вступился.
– Что? – опять закричал сосед. – Да это не кот, а убийца самый настоящий! А насчет денег ты мне не заливай! Муженек-то, наверное, оставил, не с собою в болото унес... – Он, не закончив фразы, стал медленно пятиться к дверям.

Ольга обернулась. Из спальни, припадая на больную лапу, на ее обидчика надвигался кот. Бинт с запекшимися пятнами крови развязался и тянулся за ним коричневой лентой. Хлопнула дверь.

– Ведьма, как есть ведьма! – закричал сосед со двора.

Но вместо того чтобы заплакать, Ольга засмеялась, подняла кота на руки:
– Защитник ты наш! Откуда ты только взялся?

И вдруг увидела из-под бинтов его глаза, в которых была такая невысказанная, нечеловеческая тоска... Боясь вспугнуть то, что сейчас почувствовала, Ольга шепотом спросила:
– Это ты? Ну ответь мне, пожалуйста, – это ты?

Хлопнула дверь, и на кухню почти вбежала, несмотря на свои семьдесят два года, бабушка Павла.

– Что тут у вас случилось? – впопыхах с порога спросила она.
– Бабушка! – Ольга опустила кота с рук. – Я хочу у вас спросить…

Когда все было рассказано, они еще очень долго сидели молча. Наконец старушка встала.

– А где он сейчас, Оля?
– Наверное, в спальне. Он всегда около Светы, когда я чем-то занята.

Они вошли в спальню. В кроватке мирно посапывала дочка.

– Где же он?

На полу у кроватки лежали раскрученные бинты.

– Нету его, доченька, ушел он. Нельзя ему было больше. Сорок дней завтра...

[GREEN]

№ 7

НА ГРАНИЦЕ МИРОВ

ГЛАВА 1 Летучая мышь, вампиры и кольцо неуязвимости.

Проклятый холод. Почему я не родилась тюленем или белой медведицей? Я бы тогда не мерзла, а наедала толстый слой жира все полярное лето, а потом принимала воздушные ванны на льдине под переливы северного сияния, совершенно не переживая по поводу растолстевшей талии или нескольких лишних килограммов. Точно, в следующей жизни буду тюленихой! Буду толстой и непромерзаемой тюленихой.

- О чем задумалась? – мои мысли прервал любимый, который уже вылез из-под одеяла и спешно натягивал на себя одежду.

Холодные ночи выстуживали летнюю кухню, в которой он жил. Мой мужчина достаточно стойко переносил отсутствие удобств. Его помотало по свету, как щепку по волнам, а потому он легко приспособился к неуюту, в котором из всех благ цивилизации присутствовало только электричество.

Я делала вид, что приспособилась. Мне не хотелось выглядеть неженкой, а еще в этой убогой летней кухне помимо сырости и холода был очень дорогой мне человек.

Я проснулась от чьего-то тяжелого взгляда. Кто это мог быть? Я запретила кому-либо из своих магических приятелей появляться в нашем жилище. Пока никто не посмел нарушить мое требование. Демон не в счет. Этот мерзавец предпочитал действовать исподтишка. Иногда он даже забирался в мои сны, но я научилась быстро просыпаться, мгновенно выходя из состояния, в котором уязвима. Тот, кто долго и внимательно рассматривал меня, исчез не сразу. Как только я открыла глаза, то увидела в коридоре огромную летучую мышь. Мышь была черного цвета с неприятными красными глазенками, которые пялились на меня, без всякого стеснения. Я секунд тридцать лежала, наблюдая гадкое животное, и думала, что еще не проснулась. Потом граница между сном и реальностью окончательно растаяла, а мышь не исчезала. И только когда я привстала, и приготовилась запустить в наглое существо огненный шар, появившийся в моей руке, летучая мышь превратилась в черный сгусток дыма, который быстро растаял.

Я скрывала от любимого свою сущность. Я старалась ничем не выдать себя. Друзья прятались от мужчины, враги прятались от меня. Так что же за тварь явилась в наше любовное гнездышко?

- Я утром видела странную летучую мышь, хотя, возможно, мне это приснилось, – сказала я своему мужчине. Затем описала это создание и стала ждать его реакции, чтобы убедиться, что он действительно крепко спал и ничего не видел – ни гигантской мыши, гипнотизирующей меня, ни огненного шара в моей руке.
- Судя по твоему описанию, подобные летучие мыши водятся только в Африке. Тебе все приснилось. Опять твои ночные кошмары, - сказав это, мой мужчина закурил сигарету, а я облегченно вздохнула.

Значит, он ничего не видел. Прекрасно! Надо будет разобраться, кто или что посмело навестить меня.

- Мне пора. Дома много дел, – я стала спешно собираться.
- Побудь еще немного.
- Мне, правда, очень надо ехать, – сказала я, ежась от холода.

Любимый проводил меня до маршрутки и вернулся в свою промерзшую хибару. Он был мрачен, у него тоже были проблемы, но они отличались от моих. Он не собирался объявлять войну наглецу, принявшему образ летучей мыши, ему в затылок не дышал враждебный демон, ему не надо было бороться с магией недругов. Как только я оказалась дома, сразу нырнула в зеркало. Мне был нужен ответ на мой вопрос. В зеркале шел дождь, который пах сиренью и одновременно чем-то цитрусовым. Я подошла к реке и остановилась, задавая мысленно вопрос. Пустота позвала меня, и я медленно, с осторожностью пошла на ее зов по водной глади, сияющей и покрытой легкой рябью. На середине водоема я остановилась и стала смотреть, затаив дыхание, на картинки, которые, словно кадры из фильма, пробегали перед глазами.

Картинки были иносказательные, зеркало показывало мне ответы на мои вопросы. И если я что-то не понимала, то задавала вопрос еще раз, только более точно. Я спросила, как относится ко мне мой мужчина. И зеркало показало огромное сердце, которое еле вмещается в грудную клетку, и это сердце становится все горячее и горячее, и вот оно полыхает, как пучок сухой травы, и все, что было снаружи – кости, мышцы, кожа – сгорают. На вопрос про утреннего гостя, я получила неожиданный ответ. Я увидела себя, сидящей на троне, украшенном драгоценными камнями и замысловатыми узорами, а у своих ног клубились тысячи огромных летучих мышей. Я не понимала, что это значило. Я задала вопрос более четко. Я спросила, кто посмел разбудить меня и явиться в дом моего мужчины. Новая картинка шокировала. Я увидела красавца с бледным лицом и темными глазами, который наливал в бокал кровь, льющуюся из шеи обезглавленного человека, а потом пьющего эту кровь и причмокивающего от удовольствия.

- Это был вампир? – задала я уточняющий вопрос. И зеркало зашептало в ответ – Да, да, да…

Обратный путь показался мне долгим, ступив на берег, я на минуту залюбовалась деревом, которое проросло на моих глазах, из упавшей с высоты косточки. Росток в течение минуты превратился в высокое дерево с огромной ярко-зеленой кроной. Дождь прекратился, и огромная радуга заполнила собою все, как заполняет пространство туман. Я стояла в радужном свете и готовилась вынырнуть из зеркала. К преследующему меня демону добавились вампиры. Это вызывало тревогу. Ведь мой любимый был беззащитен перед ними. Глубоко вдохнув радужный воздух, я вернулась в привычную реальность.

За столом сидели два джинна спорили с Дриадой. Каждый из них хвалился своими способностями и силой, пытаясь удивить соперников. Дриада была моей частой гостей и очень нравилась мне. Она пахла свежим воздухом, соленой морской водой и полевыми травами. Зеленые глаза Дриады казались бездонными, а свет, попадая в них, начинал блуждать и переливаться, как в изумруде.

Каждый из участников разговора доказывал свое исключительное право владеть кольцом неуязвимости. На столе среди крошек, которые я поленилась смести вчера со стола и немытых чашек, лежало массивное кольцо из почерневшего серебра с огромным черным камнем.

- Это и есть ваше хваленое кольцо неуязвимости? – вмешалась я в спор.
- Да, это редкий артефакт, созданный сотни тысячелетий назад могущественными магами. Считалось, что оно утеряно.
-Так кто нашел его?
- Дриада.
- А причем тут тогда вы, дорогие джинны?
- Мы сняли с него заклятие.
- А зачем вы притащили артефакт ко мне? А вдруг пришел бы мой мужчина?
- Он спит.
- Вы уверены?
- Как в том, что ты сейчас похожа на радугу. Вся переливаешься и светишься, как новогодняя гирлянда.
- А возле мужчины ничего подозрительного не видели? Летучих мышей, например?
- Подозрительнее бутылки пива ничего. Что ты так за него разволновалась? Он мирно похрапывает, ему снишься ты, он еще подремлет минут сорок, а потом будет смотреть телевизор и курить. Ты лучше рассуди насчет артефакта. Кто должен стать его хозяином?
- Нашли мирового судью. Почему я должна знать, чье это кольцо? Артефакт сам выберет себе хозяина. Наденьте кольцо на палец. Кому оно подойдет, тот и хозяин.
- Мудрое решение.

Первой кольцо надела Дриада. Кольцо стало нагреваться, и она еле успела снять с себя раскаленный металлический предмет. Затем его примеряли по очереди джинны, их тоже постигло разочарование, кольцо стало ледяным, и вызвало дискомфорт у этих огненных созданий.

- Что делать с артефактом? Где найти хозяина?
- Сами кашу заварили, сами и расхлебывайте. Примеряйте теперь его всем магическим созданиям, а затем нескольким миллиардам человек.
- Начнем с тебя. Примерь.

Я одела перстень. Странно. Он не жег и не холодил, он не соскакивал с пальца и не давил, словно я родилась с ним, словно носила его с пеленок.

- Он твой! Мы дарим тебе артефакт, но просим что-нибудь в замен.
- Я помогу вам, когда это потребуется!
- Договорились! – и мои гости исчезли до того, как я попыталась расспросить их о вампирах.

Я стала вспоминать все, что когда-либо читала или слышала о вампирах. Потом начала искать информацию о созданиях ночи в Интернете. Сведения были отрывистые, в основном, из модных вампирских романов. Какой-то бред про чеснок, про гробы и склепы, в которых они спят, одним словом, всякая ерунда.

Отношения с любимым складывались не просто. Он давал достаточно поводов для ссор, и я еле сдерживалась, чтобы не сорваться. Лишь пару раз я устроила грозу, но к счастью, он не понял, что неожиданный ночной ливень с громом и молнией был следствием моих эмоций. К упрямству моего мужчины прибавились вампиры. А это означало серьезные проблемы, даже для меня, хранящей кольцо неуязвимости и не боящейся смерти.


ГЛАВА 2. Восставшая королева вампиров.

Кто мы такие? Как мы появились? Я помнил наставления отца и грустные глаза матери. Они были первыми вампирскими Адамом и Евой, сотворенными Ангелом тьмы в отместку Тому, кто низверг его с небес. Творения темного Ангела должны были стать более прочными и смертоносными, нежели люди. Но он не вдыхал жизнь в мертвую глину, он вдохнул зло и бессмертие в два человеческих тела. За свою гордыню и непокорство Ангел тьмы был превращен в пепел. Моя мать рожала лишь сыновей. Все оставшиеся в живых древние великие вампиры – мои братья. Но женщин больше не было в нашем роду. Попытки обратить людей в вампиров, давали лишь выродков мужского пола, которые быстро деградировали и жили не более трех-четырех столетий, женщины погибали, так и не став нам женами, сестрами, дочерьми. Мы, несмотря на бессмертие, были обречены на вымирание, как любая популяция, в которой нет особей женского пола. Моя мать, королева вампиров, была первой и последней женщиной среди людей ночи. Но она восстала и вместе с начерателем изменила будущее нашего рода. Я и мои братья помним, как погибли наши родители, как погиб начертатель, способная переписать судьбу любого из нас, мы первые и последние дети великой вампирской четы.

Из века в век мы ищем ту, которая может стать нашей новой королевой, женщину, в которой воплотилась душа первой вампирши. Мои родители, заключив сделку с Ангелом тьмы, обрели право на кровавое бессмертие. Первый вампир был уничтожен вместе с тем, кто создал его. Королева же отвергла темный дар. Но душа, предавшей нас королевы, несла на себе печать Ангела тьмы, и она, проходя разные воплощения, оставалась королевой, способной снова стать вампиршей и рожать бессмертных сыновей. Разыскать ее было сложнее, чем иголку в стоге сена. Из столетия в столетие мои братья тратили силы, чтобы найти ту, которая возродит наши угасающие кланы. Но лишь трижды мы находили королеву. Первый раз она прогнала нас, призвав на помощь какое-то божество с головой шакала. Ей, надменной дочери фараона, были не нужны наши богатства и бессмертие. Во второй раз она прошла половину обрядов и была готова стать моей женой до конца времен, но зачем-то покинула замок и пошла одна на роковую встречу. Почему она была так доверчива, осталось тайной. Я не знаю, кто назначил ей свидание, кто заманил в ловушку, кто натравил на нее охотника. Я пытал ее убийцу, загоняя ему иголки под ногти и вытягивая жилы, дробя кости и прижигая тело раскаленным прутом. Но охотник, даже видя, как я перегрызаю горло его дочери и медленно глоток за глотком выпиваю ее кровь, молчал, не выдав того, кто его нанял. Я вырвал сердце охотнику и скормил его собакам, но я мечтал вырвать сердце тому, кто погубил мою надежду. И вот спустя семьсот лет, слуги отыскали королеву в новом воплощении. Но подойти к ней было сложнее, чем к дочери фараона. Вокруг нее ошивались демоны и феи, она владела магией, и пару раз рядом с ней замечали шакалоголового, того самого, с которым я уже имел неприятные разборки в древнем Египте.

Тревожило лишь то, что королева видела одного из моих неповоротливых шпионов, и, кажется, не обрадовалась этой встрече. А еще мне не нравилась ее влюбленность в смертного, который только и делал, что курил крепкие сигареты с резким запахом, отбивающими нюх даже у самых способных ищеек. Но я, ждавший рождения королевы семьсот лет, был готов подождать год, два, три, ровно столько времени, сколько потребуется, чтобы она бросила смертного или он, узнав о ее истинной сути, расстался с ней.


ГЛАВА 3. Пиво и Акау.

Опять промозглый и дождливый октябрь. Сейчас надо бы пить горячий глинтвейн и кутаться в плед, а я, почему-то, захотела купить бутылочку темного, крепкого пива. Я потягиваю холодное пиво, и кажется, что глоток за глотком вместе с легким опьянением во мне растворяется октябрьский ветер, тот самый, который безжалостно подстегивает прохожих и печальные журавлиные клины. На улице уже темно, даже солнце спешит поскорее убраться с небосклона. Я в комнате одна, если не считать пристроившегося в соседнем кресле Акау. Он по моей просьбе заменил шакалью голову на человеческое лицо и внимательно рассматривает картинки, мелькающие в телевизоре.

- Мне не нравится твоя охрана.
- Акау, у меня нет охраны. Я привыкла сама справляться с проблемами.
- Я разговаривал с вампирами. Они ради тебя готовы на все. Зря ты игнорируешь их возможности.
- У тебя одни правила, у меня другие. Я не собираюсь с ними связываться, давай не будем возвращаться к этой теме.
- Как скажешь, госпожа, но тогда я не смогу гарантировать твоей безопасности.
- Акау, мы не в Египте, хватит меня опекать и подрабатывать моим телохранителем. Я благодарна за поддержку в прошлой жизни, но сейчас все изменилось. Мне никто не насыплет яд в пищу или в напитки, за шторой не скрывается наемный убийца, а в постель не запустят ядовитую змею. Я живу мирной и безопасной жизнью.
- Ага, безопасной. Видела бы ты глаза враждебного демона, когда он приближался к тебе. Чудовище Амат просто котенок по сравнению с ним.
- Акау, мне не нужны кровососы и их необычайные способности. Ты за тысячелетия встречал хотя бы одного человека, у которого не было врагов? Встречал хотя бы одного, кого темные силы не пытались сбить с пути истины? Что ты хочешь от меня? Чтобы я обложилась вампирами, как ватой, и прожила жизнь елочной игрушки, спрятанной в коробке? Нет, такой расклад мне не нравится. Анубис, я дорожу нашей дружбой и ценю твои советы, но давай не будем больше возвращаться к вампирской теме.
- Ага, значит, вспомнила, как называла меня раньше! Но я предпочитаю свое настоящее имя - Акау. Хотя, впрочем, называй меня как хочешь.
- Акау, когда я в последний раз была в твоих владениях, видела удивительные синие цветы на другом берегу черной реки. Почему ты не дал мне их сорвать или хотя бы понюхать?
- Тогда ты забыла бы все и не смогла вернуться обратно.
- Ясно. А то я решила, что ты на меня гневаешься. Ведь ты так неожиданно возник рядом, и так громко кричал – «Не трогай цветы!». Я даже растерялась.
- Я не сердился, а переживал за тебя. И сейчас переживаю.
- Не стоит, все будет хорошо.

Акау эта фраза не успокоила. Он продолжал хмурить брови, и его прекрасное лицо стало мрачным. Посидев еще немного, он попрощался, и на его плечах вновь появилась шакалья голова.

Пиво закончилось. После ухода Акау стало еще холоднее. Надо бы сходить на кухню и согреть чайник, но ноги стали ватными, и меня стало клонить ко сну.

Вампиры пока отступили. Они больше не следовали за мной толпой, а обходились одним шпионом.

Я пытаюсь отучить своих магических друзей приходить в мой дом. Пока это плохо получается. Но им придется привыкнуть к роли нежеланных родственников, с которыми встречаются тайком, чтобы не разобидеть вторую половину. Что эта половина скоро врастется меня намертво, я уже не сомневаюсь.

Акау тихонько отматывает время назад, делая меня моложе и привлекательнее. Он запустил в моем организме какие-то странные процессы, видимо, желая мне угодить. Хотя и без этого я благодарна ему за охрану, а также за жизнь своего мужчины. Мы заключили сделку – мое кольцо неуязвимости в обмен на спасение дорого мне человека. Тот, хотя не был магом или ясновидящим, предчувствовал смерть, на его лице уже была ее печать. Акау, в который раз, разрешил мне спасти душу, оказавшуюся в его власти.

Кольцо сломалось неожиданно, металл раскололся, словно был из стекла. Я смотрела на свою руку и разорванное пополам серебряное кольцо и понимала, что сделка состоялась. Мне удалось проучить надоедливых вампиров, порвав связь между их предводителем и начертателем, связь, которая устанавливалась веками через кровавые ритуалы. Кровососы не получат счастливый билет в будущее, и не будут властвовать на земле. Рано или поздно они должны исчезнуть, как исчезает все темное и неестественное.

Странно, я практически перестала страдать из-за холода, хотя дни становились все морознее и короче. Словно внутри меня растворялось летнее солнце, словно что-то светлое и доброе обволакивало меня.

[GREEN]

№ 8

Тропинка в детство
(отрывок)

Пролог.

Очень трудно обычному, современному человеку, далёкому от романтики и прагматично мыслящему, подобрать из собственного лексикона слова для описания странного явления, происходившего 30 сентября 2014 года. Возможно, в это утро из уст эстета мы бы услышали несколько восторженных строк, типа «прозрачная ясность начала осеннего дня предвещала наступление дневной феерии цвета». Да, согласились бы мы, глядя, как изумительно играют блики утренней зари и каждый метр земли дышит торжественным покоем. И такие привычно серые городские стены словно утопают в безупречной лазури неба.

В наступившей внезапно тишине кажется, что мир просто замер, предвосхищая чудо. Небесное светило, нежно лаская, согревает застывшие как по волшебству, темные, светлые, видавшие много дорог и совсем новые городские автомобили. Всё будто стало неважным, и, глядя на это спокойствие, трудно поверить, что когда-то, совсем недавно, этот мир переполняла людская суета: звук домофона, щелчок двери, шорох ног, какой-то школьник звал по имени своего приятеля, и его оклик утонул в непрекращающемся потоке транспортного движения. Весь этот шум, всего лишь пять минут назад, скрывал неведомую людям мелодию, под которую нарядные деревья парковой аллеи, кокетничая, танцевали на ветру.

Всё изменилось… вдруг, и только лист от тяжести росы как обычно слетает вниз, парит он рядом с улыбающимися лицами, и замирает, словно удивляясь этим непривычно восхищённым взглядам. «Так вот, что такое блаженство» - подумал бы лист, если бы ему были подвластны подобные процессы. А то, что находилось там, внизу, куда он летел, стороннему наблюдателю могло бы показаться тихим сумасшествием. Из каждой остановившейся машины, из каждого подъезда выходили ослеплённые непомерным счастьем люди и как во сне устремлялись в сторону рассеянного жидким золотом, обволакивающего их света. Друг за другом они поднимали руки, протягивая их в поток льющихся, словно ниоткуда световых волн и вот уже всё больше и больше послушных фигур растворяется в мягком, как туман, коварном свете, и так торжественно таят последние слова:

- Я иду… – слышен лишь вздох облегчения существа, которое несколько минут назад могло ещё гордо называть себя человеком. Миг, и лист без единого звука опускается на поверхность асфальта, где только что растаяла, обутая в черную туфлю, нога. Всё мирно и без боли, и нет больше никого, кто мог бы осознать произошедшее.

Не создавая себе врагов, неведомые Силы очистили этот мир, от бесчинств неблагодарного человечества.

Не учиняя наказаний за изрядно изношенную Планету, за считанные секунды это Нечто смогло переписать историю Земли. Смогло начать новую главу, где нет разума, способного создать андронный коллайдер, перегораживать плотинами реки, строить АЭС и нефтяные платформы, окружать города пирамидами из дымящего мусора, создавать всё новые возможности техногенных катастроф.

И только подняв ввысь случайно забытый дворником пластиковый пакет, словно с насмешкой, принимается за свою извечную работу проказник ветер.


Глава 1. Случайный свидетель

Вот вляпалась! Ну почему я??? Упасть со ступенек, прямо в пыль… Ну как было можно? Невезуха! Вот тебе каблучки повыше! Ну, ёлки… Теперь точно на урок опоздаю, ещё и месяца не проучилась и вот опоздание».

Возможно мысли работают быстрее, чем они звучат, облечённые в слова. Я сразу и не сообразила, что из возникшего в моей голове относилось к негодованию, а что прозвучало, как слабое утешение. Одно было ясно – сменить одежду, значит, ещё минус полчаса.

«Влетит от Классной по полной», - было моим неутешительным выводом.

Осмотрелась по сторонам – ни одного зрителя. Хорошо, что моё падение не привлекло внимания. Я бы сама на это со стороны посмотрела! Видимо, каблук- шпилька высотой пятнадцать сантиметров при моём росте метр пятьдесят два - это перебор. А хотелось быть во всеоружии. Специально на час раньше встала, наводила лоск: распрямила непослушные кудри, подкрасила глаза да так удачно, что макияж не вызвал бы порицания от преподавателей. Новая белая блузка и черная юбочка по случаю выступления на ежегодном «Фестивале талантов» придавали строгости, а вот туфли, на взгляд мамы. просто не подходили к школьному наряду.

Моё видение предмета спора было крайне противоположенным. Я бредила именно о них. Яркие, элегантные, они так необычно вытягивали мои полненькие лодыжки, что никакие мысли о несоответствие этой прелести возрасту или случаю в мою семнадцатилетнюю голову просто не умещались. Там в этой самой светловолосой голове было столько эмоций о предстоящем «туфельном» фуроре! Пусть подружки любопытствуют о бренде и стоимости, а завистницы вытирают слёзки, услышав и то и другое, к тому же важные гости, весть о прибытии которых на фестиваль вызвала панику у администрации, заметят меня или, в крайнем случае, мои туфли.

И вот утренние мечты перечеркнуты подбитой коленкой. С ощущением полного фиаско я спешу домой, соглашаясь в итоге с маминым мнением.

- Обую что-нибудь из старого, видимо триумф красоты откладывается, - вздыхаю я, приходя к неутешительному выводу.

Со скоростью, которую выдерживает рана на колене, поднимаюсь по ступенькам, пролёт за пролётом. Открытую входную дверь отмечаю ещё с лестничной клетки.

- Повезло не тратить минуты на поиск ключа в кармане портфеля, - подсказывает мне мой рациональный ум.
- Мам я тут вынуждена была вернуться. Ты не ругайся, я сама себя наказала.

Тишина непривычно проглотила моё предупреждение. Постепенно, пропорционально уменьшению недосмотренной площади, растет в моём сознании тревога от непонятного, пока ещё едва уловимого подозрения. Не могу до конца осознать, причину этого беспокойства, а разум уже подсказывает десятки возможных объяснений: «Папа ухал на работу раньше меня, мама забыла закрыть дверь. Нет, она зашла на минутку к соседке. Вышла на балкон. Может, грабители притаились у выхода?»

Настороженно крадусь к выходу и замечаю движение в холле. Сердце сначала сжимается, как напуганная птица, а затем с грохотом, начинает качать кровь на предельной скорости. Всматриваюсь в замеченное мною движение и вижу, как в немом изумлении на меня из зеркала уставилось нечто невообразимое. Лицо перепачкано, шлица юбки сбилась набок, пыль покрывает правую сторону головы и…

- Ой! Какая огромная шишка, вот это я приземлилась.

Не надо мне этих туфель. Как голову не свернула! Да, кстати, а что это след от ботинка делает на моей белой блузке? По мне, что ходили? Я помнила, как грациозно вышагивала к выходу, представляя себя высокой моделью на подиуме, пока на нижних ступеньках моего подъезда эта высокая шпилька, застрявшая в ямке, не привела меня к «полёту». Именно так я ощущала своё плачевное падение, как полёт в отсутствие, на какое-то время. Помню последний свой вопрос: «Ну как же так?» - и пустота.

Сколько эта пустота длилась, я не знаю. Первое, что я почувствовала, выбираясь из этого состояния, была прохлада ветра на ногах и мысли: «Там ведь вроде должна быть юбка, почему она не мешает ветру?».

- Так, шпильки долой, туда же юбку и блузку как свидетельство падения, брюки и водолазку, а на ноги туфли-лодочки. Потом умыться и пять минут на дальнейшее восстановление внешнего вида.
- Стоп! Не может быть! Где же вода? – изумление настолько велико, что последние слова уже свободно слетают с моих губ. Я напрочь забываю о возможных грабителях и кручу бесполезные краны. От дальнейших попыток добыть воду меня остановило строгое «тик - так» в абсолютной тишине. Часы показывали возможность получасового опоздания на информатику. Ощущая растущее возмущение, ищу какую-то ёмкость с наличием воды. Пустое кашпо, а где цветок? Странно. Графин с питьевой водой - вот, что может спасти ситуацию. Вернуться к раковине надо уже бегом. Странно, но так тихо в нашем доме не бывало даже ночью.

Маме позвоню по пути в школу, дверь захлопну. Наконец, я замечаю, что нет электричества, поэтому дверь подъезда оставалась открытой. Ноги в удобных лодочках несут меня прочь, мозги не отпускают мысли о маме, а руки машинально нащупали мобильный и поднесли его для выбора абонента. Пальцы уже готовы выполнить ряд привычных операций, когда зрение подаёт перегруженному мозгу новый сигнал тревоги. Пристально всматриваюсь, даже останавливаюсь. Связи нет! Не верю, теряюсь в смятении ещё больше. Осознание вины за опоздание придает скорости моим мыслям: назад в квартиру, записку на дверь: «Мамочка, я в школу» и бегом к цели, указанной в записке, в попытке номер три.

И вот уже главная улица впереди. То, что я вижу, подобно удару молнии: застывший строй машин, они просто заполняют всё пространство проспекта, безмятежно протягивая друг другу открытые двери. Я вижу автобус, мне только показалось, что он приближается, я плыву к нему, как к спасительному кругу сквозь транспортную запруду, хотя уже понимаю, мне очень страшно, и этот ужас во мне подпитывает оглушающая тишина.

Минут десять я прихожу в себя, определяя план дальнейших действий. «Найти моих родителей, но где искать?» - пульсирует вопрос как подтверждение самых страшных догадок, наполняющих мой нетвёрдый разум до краёв. Идти в школу заставляет старая привычка не допускать пропусков занятий. На это пешком уходит почти час, и за это время моё стопроцентное зрение всего два раза позволяло мозгу заподозрить что-то живое. Ну, вот опять показалось… там, на карнизе дома какое-то едва уловимое движение.

Нет! Я не ошиблась! Наконец-то, это… Не может быть! Воробей! Никогда бы не подумала, что вид этой серой малютки вызовет у меня такую бурю чувств. Живое существо, я не одна. Можно надеется, что есть ещё стайки таких птах, а где они, там и другие животные. И я уже воображаю весь поток жизни, приближающийся ко мне, подобно схеме эволюционного развития, с человеком, идущим позади всех. Мой пыл подогревает бездомный пёс, деловито высматривающий оставленный случайно вкусный приз. Замираю, не спешу радоваться, собаки меня никогда не обижали, но это можно отнести только в счет моей осторожности, считать моим везением, судя по положению дел, можно не обольщается.

Как только объект моего внимания скрылся за поворотом многоэтажного дома, с неприятным предвкушением я направляюсь к дверям гимназии.

Ничего не нарушает моего печального исследования безлюдных классов, и эта пустота начинает растворять остатки самообладания, давая повод панике и страху сковать мои мысли. Мне хочется кричать, позвать кого-то, внутри меня ещё пытается возродиться надежда, не позволяя ужасу вырваться наружу в беспомощном крике. И даже сдерживаемые рыдания кажутся невыносимо громкими, неуместными звуками, усиленными эхом опустевших классов в царстве полного безмолвия.

Остаток дня без всякой цели, провожу на улицах опустевшего города, никого не выискивая, просто упиваясь случившимся горем. Любой намёк на инициативу закончился после попытки найти здание с офисом папы. Безлюдный город оказался лабиринтом, и я заблудилась. Пустота домов меня пугает, мне приходят на ум различные бредни из фильмов о мутантах и зомби, населяющих опустевшие жилища и прячущихся там до наступления ночи.

Тени домов удлиняются в заметном глазу движении, как в монтаже фильма. Полузадушенная паникой в поисках притаившихся чудовищ, я озираюсь по сторонам. Чужие квартиры, магазины и конторы, всё как обычно, только я не была в этой части города раньше и признаю тот факт, что спросить направление мне абсолютно не у кого. Предзакатное небо смотрит мне в спину, иду в одном направлении, припоминая, что живу в восточной части города. Ещё вчера родной для меня город все сильнее пугает чужими кварталами и незнакомыми мне улицами, каждым пройденным поворотом позади, и я срываюсь на бег.

- Ой, мамочки! Ой, мамочки! – мой шепот подобен выдоху, торопливые шаги и громкое дыхание, учащенное бегом, ломают молчание застывшего воздуха. Мысли в отчаяние хватаются за любую утешительную идею: «Найти уголок, в котором не так страшно».

Не сбавляя темп, не то бегу, не то шагаю очень быстро, а сама обдумываю варианты предоставленные мозгом и зрением. С наступлением сумерек, хватаюсь за мысль, что обычный супермаркет справа от меня, возможно, лучшая перспектива для неминуемой ночевки. Сама мысль зайти в чьё-то жилище кажется мне преступлением, и только убеждение, что магазин может посетить любой желающий, подгоняет меня к цели.

Внутри уже темно. Стараясь выдержать твёрдую поступь и сжавшись от звуков собственных шагов, иду по вестибюлю, принимая важное решение: «Где устроиться на ночь?» Ответ очевиден, но от этого не менее неприятен - придется спать в отделе мебели, только бы в этой темноте суметь определить кровать подешевле. Привитое с детства чувство ответственности диктует мысли о возможных последствиях такого позднего посещения.

Проснусь завтра, а вокруг меня покупатели, а продавец заставит купить кровать. Смешанное чувство - радоваться надежде на встречу с людьми или бояться быть осмеянной - пробирается оформленной мыслью, вселяя еще больший дискомфорт. «Поверят ли моим рассказам завтра?» - размышляю я, неуверенно присаживаясь на матрас.

Несколько невероятных попыток заставить себя уснуть приводят лишь к приступу головной боли. Огромный павильон окружает меня своей показной роскошью, которую так любезно демонстрирует мне луна.

А кому ещё - посетителей больше нет! Как же так произошло, что привело к тому, что я одна, а мамы с папой рядом нет? И когда мне ожидать того, что я в отличие от остальных людей пропустила изначально.

Размеры помещения только подчеркивают мою уязвимость. Попытка пошевелиться приводит к пугающему шороху пружин матраса, и судорожный вздох звучит сдавленным криком невысказанного ужаса, и служит сигналом к потоку слёз; ими я пытаюсь выразить то, что я пережила за этот день: потерю семьи и горечь осознания, одиночество и исчезновение привычного мира. Все впечатления прошедшего дня кажутся невероятно злой сказкой. Слёзы помогают сгладить боль от невысказанного страха за безрадостное завтра.

«Завтра» - слово звучит во мне многократно, наполняясь различными оттенками, и по мере того как иссякают слёзы, оно приобретает очертания надежды. Все скоро закончится, и я проснусь в своей комнате и услышу привычные для моего слуха свидетельства соседства сотен людей, а папина привычка открывать с утра шторы в моей комнате покажется мне самой милой на свете.


Глава 2. Октябрь

«Свет!» Последнее слово служит тем рычагом, который вырывает меня из пучины забытья. Открыв глаза, узнаю, что крепкий сон, вызванный потоком слёз, забрал-таки ужасную бесконечность ночи. Наступил новый день, но вся нестандартность ситуации не оставляет надежды на чудесное избавление от вчерашнего кошмара наяву.

Итак, я по-прежнему одна. Мои осторожные шаги, единственный звук оживляющий этот нарядный зал, украшенный рекламой самых вкусных и полезных сосисок в мире. Ах, нет, теперь шагам уже вторит мой желудок, настойчиво обещая, что с ещё одним днем без пищи он будет не согласен. Мне повезло: предусмотрительные оформители не стали занимать рекламой более восьмидесяти процентов окон, иначе было бы темно, и мне оставалось бы только гадать о качестве товара.

Голод не отступает, но притупляется до почти не различимой потребности, с безразличием расхаживаю мимо полок с продуктами, отбрасывающих на запад чёткие тени. Паника, страх и неизвестность, боль от потери близких людей создают невыносимую тяжесть в груди и голове. Не стоит ожидать, что я смогу получить удовольствие от многообразия предоставленного мне продуктового ассортимента.

Заставляю себя сделать выбор, чтобы унять спазмы в желудке: икра, пара кусочков нарезанного хлеба, масло и немного фруктов.

Дневной свет внушает некую уверенность, что я выйду из супермаркета и увижу наполненные людьми улицы, найду маму, поплачу, наверно, или просто проснусь, вырвавшись из этого нового для меня и такого непонятного сна.

- Пора просыпаться! Ну же, просыпайся! - шепчу я, оставляя синяк на руке, в попытке ущипнуть себя посильнее. В бессилии откидываюсь в удобном кресле, такого негостеприимного ночью мебельного салона.

- Может быть, мне повезло, что я выжила. И кто-то наверняка ещё есть кроме меня в этом огромном городе, стране, мире, мне просто надо выйти и поискать как следует!

Сказано – сделано!

Улицы по-прежнему пусты. Тихое спокойствие нарушает потревоженная мной стайка птиц, они тут же спешат улететь прочь от меня. Как же быстро эти маленькие жители города забыли своих суетливых, любезно оставляющих крошки и роняющих зёрна семечек на своем пути соседей. Мне их уже не догнать, но я и не ищу их компании. У меня появилась цель: я найду тех, кто также одиноко, в панике провёл эту ночь.

- Эй, я здесь! Люди! Люди! - моя спасательная миссия и дневной свет придают мне смелости настолько, что я начинаю заглядывать в подъезды домов и кричать о своём присутствии. Каждый раз, на несколько минут я замираю, с надеждой услышать хотя бы недовольное ворчание. Несколько часов спустя тщетность моих действий заставляет меня мечтать, даже о грубом бранном слове.

Тщетность попыток только усиливает моё стремление обойти как можно больше домов, но горло болит от усилий привлечь к себе внимание.

В отчаянии я бегу к ближайшему автомобилю и резко, чтобы не передумать, жму на клаксон звукового сигнала. Машина издаёт протяжный резкий сигнал, после которого тишина становится почти осязаемой, моя рука тянется для последней попытки, когда сквозь стук пульсирующей в висках крови я различаю звук. Ещё мгновение, и мой разум идентифицирует его, как лай собаки. Я разочарованно прислушиваюсь, готовая отступить от своих поисков, и вдруг осознаю, откуда исходит этот лай: второй этаж дома, четвёртое окно справа, а значит, если на мой сигнал отозвался только один житель, то именно ему и нужна моя помощь.

На нужный этаж я поднимаюсь бегом. Знакомый лай услужливо приводит меня к нужной двери, но она заперта. Металл двери надёжно спрятал от меня своего единственного хозяина, и эта необходимая когда-то надёжность двери сейчас стала непреодолимым препятствием к его спасению. Моё стремление открыть дверь как можно скорее подогревает жалобное завывание и слабые постукивания когтистой лапы с обратной стороны двери.

Я ловлю себя на мысли, что эти бесполезные попытки выполнить общую с псом задачу уже нас сблизили, несмотря на разделяющую дверь. Поэтому, когда с наступлением сумерек я ласково уговариваю своего нового друга подождать, то слышу спокойное сопение как обещание обязательно дождаться.

Ночь наступает мгновенно, быстро сметая границы осеннего вечера, а я пытаюсь запомнить расположение дома с собакой. Проспект Космонавтов шестьдесят пять. Нельзя уходить далеко. Адрес бесполезен в темноте. Эта ограниченность видимости направляет мои мысли на необходимость иметь элементарное оборудование. Отметая навязчивые страхи, устремляюсь в открытую дверь строительного магазина. Появившаяся луна кажется мне более дружелюбной, и в её свете я выбираю себе фонарь.

Дальше все происходит быстрее, зубило, выдерга, и я шарю лучом желтого света в поисках того, что помогло бы мне взломать злополучную дверь. Луч скользит по огромному молоту, кувалда услужливо подсказывает мне мои познания в истории о жизни рабочего люда. Пробую поднять. Нет, слишком тяжело - даже не размахнуться. Осторожно кладу её на пол и замечаю ещё одну, поменьше. Кажется, то, что нужно. Спешу назад. Свет фонаря привлекает кошку, которая, вероятно, уже устала гулять сама по себе и спешит завязать со мной знакомство.

Уже вдвоем мы входим в подъезд знакомого дома и поднимаемся на второй этаж. Через несколько минут становится ясно: зубило и выдергу могла взять только настоящая блондинка.

С отчаяньем я берусь за кувалду. Предупреждение, которое я дала своим лохматым приятелям, помогло мало. Кошка с недовольным «Хррр» умчалась вниз при первом ударе. Звуки из-за двери тоже стихли. Я продолжаю настойчиво долбить дверь кувалдой. Когда руки уже отказываются слушать, в дрожащем свете фонаря осматриваю результаты моих усилий – большую вмятину в районе замка; поднимаю выдергу и вставляю в прорез стали. Упираю край в механизм замка и со всей силы давлю вниз. Результата - ноль. Только жалобный вой придаёт мне сил для дальнейших ударов кувалдой в темноте лестничной клетки.

Вторая попытка оказывается успешной. Крепления замка сломаны, дверь уже свободно поддаётся рывку. Луч света шарит по полу коридора. Наконец, останавливается, растерявшись, освещая черный нос и два умных глаза под сдвинутыми в размышлении бровями, и это оказывается мордой пса, размером с телёнка, покрытого черной длинной шерстью. Собака растерянно переминается на месте, прижимая хвост. Минуты бегут в молчании, вздохнув, я осторожно присаживаюсь рядом на корточки. Присмотревшись, пёс не находит во мне угрозы и вильнув хвостом тоже приседает.

- Будем знакомы! - говорю я робкому гиганту, пожимая огромную мохнатую лапу. – Долго же я к тебе пробивалась! – А такой умный вид тебе бонусом к размерам выдали? Большая, Очень Надёжная, Умная Собака! Точно! Ты мой бонус за вечер трудов – Бонусом и звать тебя буду!

Следующее утро встречаю увереннее. Компания кота и собаки, как в народной примете, обеспечивают уют в нашем трёхкомнатном убежище. Квартира, где я нашла Бонуса, несмотря на искореженную дверь, подарила полноценный ночной сон, а шум, сопровождающий спасательную операцию, помог загнать подальше реальные и надуманные страхи.

Пёс, по-видимому, проснулся уже давно и терпеливо сидел у кровати, ожидая моего пробуждения. В пользу этой догадки говорит приготовленный им поводок – стоило мне скинуть ноги с кровати, как он по - хозяйски, сунул его мне в руки.

На улице, словно учуяв собрата, к нам торопится целая компания. На удивление быстро, всего за сутки, они объединились в стаю. Большой компанией мы заходим в первый попавшийся продуктовый магазин. Неосознанно завожу с ними разговор о пользе натуральных продуктов, предлагая всей компании мясо с полок, и размышляю, как поступить с мёрзлыми продуктами в морозильных камерах. Готового ответа у меня пока нет, и эта проблема - не проблема только пока, на день или два.

Распробовать деликатесы не получается. На ходу съедаю холодную пиццу с колбасой и запиваю её колой. Мерзость та ещё, но срабатывает естественный порыв вседозволенности от вдруг обретённой самостоятельности. Думаю, завтра от рези в желудке дурь сама спадёт. «Завтра» становится страшным словом. Каждый раз, обдумывая своё будущее, я испытываю волну жуткой паники. Безопасней вращаться вокруг мыслей о пользе, которую я могу принести, и, следуя им, тороплюсь в соседние жилища с заключенными в них голодными обитателями.

В нескольких расположенных поблизости магазинах подготавливаюсь к предстоящим действиям и возможным трудностям. С грохотом выкатываю нагруженную тачку на улицу и качу вдоль застывших пятиэтажек. Захожу в подъезд и дёргаю за ручки каждой двери. Иногда за ними ждёт кошка или собака, я выпускаю их на улицу и раздаю продукты.

Весь день меня сопровождают те, у кого недостает смелости сделать шаг к самостоятельной жизни. С наступлением темноты их оказывается семеро: кот, котёнок и пять собак. Мирясь с таким неприятным соседством, словно боятся меня разочаровать плохим поведением, все они послушно плетутся вслед за мной.

Несмотря на усталость, приподнятое настроение делает мои шаги бодрыми. Наполненный деятельностью день не позволяет тревожным мыслям о неизвестном будущем вернуться в мою голову. Изредка я оборачиваюсь в сторону сопровождающих меня животных, вслух делюсь своими сомнениями, как лучше им поступить, найти ночлег самостоятельно или довериться мне.

Котёнок стал заметно отставать, именно его молодой возраст заставляет меня взять заботы о его жизни на себя. Я останавливаюсь и делаю несколько шагов назад, когда мой взгляд падает немного дальше, и в темноте, скопившейся за фасадом кирпичного дома, случайно ловлю неясные очертания лёгкого свечения, метров в двадцати от нас. Это не просто свет, излучение похожее на туман из лилово-синих бликов, оно словно обтекает верхний левый угол отвесной стены. Не анализируя свою реакцию, замираю на мгновение и продолжаю всматриваться.

Удивление накрывает волной, это не просто облако - светящееся тело имеет четкие формы, я различаю изменяющиеся контуры, движение светящихся частиц, похожих на миллионы микроскопических звёзд. Дивного вида туман не распространяет свет на окружающие предметы, нет отблесков на стене и деревьях, как будто нарушая законы физики, лучи не распространяются вокруг, а на определённой высоте закручиваются в спираль. Страх мешает назвать это явление красивым. Контрастные границы объекта вырисовываются чуть ярче, его тело заполнено жидкой энергией, не могу поверить, но она действительно вращается в определённом направлении. Проходит несколько секунд, и, меняя контуры, потревоженный моим вниманием, светящийся сгусток энергии, перетекая, скрывается за стеной.

Разум подаёт новый сигнал тревоги, какой вид энергии способен спрятаться?

Мне становится по-настоящему страшно. Резким движением поднимаю котёнка на руки и, призывая свою свору идти быстрее, срываюсь на бег. Я бегу, не оборачиваясь, надеясь только на одно, чтобы никто не отстал, не стал жертвой светящегося в ночи тумана.

[GREEN]

№ 10

Черный квадрат тети Нины


С тетей Ниной меня познакомила жена. Они кошек вместе подкармливают. Чокнулись на этих кошках. Не дай бог, косточку в ведро выбросить, не оберешься потом от моей.

– Что сложно было в пакет положить, знаешь, какие они голодные?! – и так несколько раз в неделю.

И дочку с собой тащит кошаков кормить. Говорит, пусть учится добро делать. Иначе, мол, вырастет вся в отца. Смешно, потому что Машка и так вся в меня. Такая же неблагодарная и также вещи по квартире разбрасывает. И спать нас с Машкой вовремя не уложишь, а утром опаздываем: Машка в садик, я на работу. И кошек этих дочка, как и я, не очень-то любит. Сказала даже не так давно:

– По-моему, папочка, они вовсе не несчастные, просто очень вшивые и ничейные.

Я согласился. Хотя уж кому-кому, а мне бы молчать. Меня ведь самого, как тех кошаков, жена спасла. Только не от голода, а от «ничейности». От крайней «ничейности».

Ну да речь не обо мне, а о тете Нине. Сколько ее знаю, одна живет. Возраст не уточнял, но выглядит дрянно: центр тяжести смещен вперед, в волосах и зубах большая убыль, при ходьбе издает хруст. Вот так на улице встретишь: пальто с каракулем, сапоги стоптанные, берет мохеровый, сроду не подумаешь, что перед тобой художница. Да не какая-нибудь, а талантливая, известная, ее картины в Европе продают. Правда, как все художники, тетя Нина немного сумасшедшая.

Я, когда впервые у нее дома оказался, офигел. Рисует, как Бог. Ну, если Бог, конечно, рисует. Но что на картинах, понять невозможно. Там все наоборот. Песок, звезды, море – живые, а люди – мертвые. Настолько у них равнодушные лица. И вытворяют они странности: стреляют по часам, отрезают себе пальцы на руках или делают харакири, только из живота вместо кишок буквы вываливаются. Я захожу к тете Нине то штапик прибить, то смеситель отремонтировать, то картошку из подвала занесу. В общем, забегаю на пару минут, чтобы по хозяйству помочь (жена просит), а пропадаю на час: картины рассматриваю. В живописи ни хрена не понимаю, но оторваться просто сил нет. И ухожу потом от тети Нины другим – не лучше, не хуже, просто другим.


Холсты меняются: тетя Нина рисует новые, прежние увозят на выставки, некоторые она дарит (и у нас одна картина есть), и только квадрат всегда на месте. Черный квадрат. С виду ничем непримечательный.

– Только с виду, – объяснила как-то тетя Тоня. – И это не совсем квадрат. Ты про квадрат Малевича что-нибудь слышал?

Я знал вот что: был такой Казимир Малевич, который нарисовал черный квадрат, красный квадрат, черный крест, потом вроде еще несколько квадратов, и вся эта геометрическая хрень называлась кубизмом.

– Не кубизмом, – рассмеялась тетя Нина. – А супрематизмом. Но это долго объяснять (наверное, по моему лицу догадалась, что мне по барабану отличие кубизма от супрематизма). Я лучше расскажу о том, что на самом деле нарисовал Малевич.
– И что же? – спросил я.
– Изначально Малевич изобразил не черный квадрат. А нечто совершенно другое. Что именно неизвестно. Но первичный слой картины был разноцветный. А потом у Малевича умер от тифа сын. После этого художник покрыл полотно черным цветом. Но это не черный квадрат. Это тоннель, который ведет к тому, разноцветному изображению. И многие сам тоннель видят, а что в конце – нет. Малевич не захотел это показывать всем. И я тоже не хочу.

Я подошел к картине и начал всматриваться. Сначала был только квадрат. Обычный. Примерно 80 на 80 сантиметров. Но через несколько минут появился объем и этот самый тоннель. В конце что-то было. Не свет. Но движение. И еще я четко почувствовал, что на меня смотрят. Из другого конца тоннеля. Еще добрых полчаса я разглядывал картину, но больше ничего не произошло.

– И не может произойти, – сказала тетя Нина. – Это мой тоннель, только я вижу, что там. Там прошлое, которое я хочу помнить. Не все, а определенный момент. У тебя до жены и Машеньки было прошлое?

Я кивнул – конечно.

– Там тоже было что-то хорошее. Ведь так?
– Было.
– Скучаешь иногда?
– Случается, – признался я.
– Ну вот и я скучаю. Исправить ничего нельзя. А хоть на пару минуток вернуться туда можно. Через тоннель.

На этом разговор о квадрате и закончился. Больше мы к этой теме не возвращались. Я, конечно, пытался, заходил издалека: расспрашивал о Малевиче, о русском авангарде, о ценности «Черного квадрата». Тетя Нина охотно отвечала, но как только я переключал внимание на ее картину, умолкала и находила какое-нибудь срочное дело, или просто садилась рисовать, давая понять, что не желает более говорить.

Признаюсь, квадрат заинтересовал не на шутку. И теперь, когда жена отправляла к тете Нине, я быстренько прибивал-ремонтировал, а потом подолгу разглядывал тоннель – что же там?


Вслед за квадратом заинтересовала и сама тетя Нина. Талантливый человек, а живет очень скромно, можно даже сказать, перебивается.

– Слушай, ты рассказывала, ее картины дорого стоят, – решил расспросить жену. – Куда она деньги-то девает? На книжку?
– Да стоят-то дорого, только ей с продажи хрен да маленько достается. Обманывают тетю Нину. Объясняют, что типа очень накладно выставку устроить: аренда, реклама, те же транспортные, в общем, сплошные расходы, и прибыль себе в карман складывают. А ей копейки перепадают, – жена вздохнула. – Но тетя Нина не спорит, берет, что дают. Человек она такой. Говорит, буду спорить и этого не заработаю, а так хоть немного внучке помогаю. И кошки опять же. Понимаешь?
– У нее внучка вроде как в Германии, – припомнил я.

Внучка действительно жила в Германии. Выскочила замуж за немца и теперь высылала тете Нине посылочки с мармеладом и ждала денежных переводов.

– А ты ее не осуждай. Пробьется еще, молодая, – одернула тетя Нина, когда я заговорил о российско-германских отношениях. – На вот мармелад. Вку-у-усный.

Я съел и поморщился – синтетическое дерьмо. Тетя Нина продолжила:

– Или думаешь, мне не хватает? Так пойдем, я тебе кое-что покажу. Пойдем, пойдем, – и потянула за руку.

Я послушно потопал за ней на кухню.

– Смотри, – и распахнула холодильник. – Вот икра, вот еще икра, вот колбаса, вот для кошек.

Одна икра оказалась фальшивой красной, другая настоящей кабачковой. «Колбаса» – колечком «Печеночной», свернувшимся в углу. И только «для кошек» едва умещалось в кастрюле и пахло, мягко говоря, не очень.

После беспристрастного осмотра содержимого холодильника я сделал вывод: связь «внучка-мармелад-бабушка-деньги-внучка» была очень прочной. Такую сам черт не разорвет.

Однажды я спросил тетю Нину о детях, о муже, которые тоже вроде как должны оказывать гуманитарную помощь внучке, но она отмахнулась – нет никого, только внучка, и не напоминай. Такой вот человек.


Квадрат не открывал свою тайну. ОТТУДА смотрели, но показываться не желали. Однако кое-что я все-таки выяснил. Машка помогла. Жена стряпала пироги и попросила угостить тетю Нину, а заодно с дочкой погулять.

– А то путаетесь под ногами, убираться мешаете, – сказала.

Тетя Нина живет в доме напротив, но мы с Машкой шли до нее больше часа. Это все турники виноваты. Сначала Машка показывала, как умеет висеть вниз головой, а потом я, как умею подтягиваться. После обсуждали Машкины детсадовские проблемы и совершенно забыли про пироги. А когда вспомнили, Машка захотела их съесть.

– А тете Нине что принесем? – спросил я.
– А давай к ней вообще не пойдем? – предложила Машка.
– Э-э, нет. Мама будет ругаться. Давай все-таки пойдем. И потом, у нее же картины.
– Картины? – оживилась Машка. – Чего ж ты сразу не сказал?! – и даже побежала.

Пока тетя Нина возилась с чаем, мы рассматривали новые работы. У Машки глаза стали круглые-круглые. Она вертелась перед картинами и так, и сяк и ничего не могла понять. Но было видно, что она в восторге. Как и я.

– Машунь, а ну-ка иди сюда, – я стоял напротив квадрата. – А эта нравится?

С минуту она внимательно глядела на картину. А потом кивнула:

– Да. А у тебя есть такая же? – и показала руками над головой невидимую шапку. – С блестючкой?
– Что такая же? – не понял я.
– Как у дяди. Ну такая…
– У какого дяди?
– Вот у этого, – и указала на квадрат.
– Ты видишь там дядю?! – удивился я. – А еще, еще что?!
– Еще мальчика. Его дядя за руку держит.
– Чай готов. Идите сюда, – позвала тетя Нина.

Дома я Машку переспросил:

– Точно? Дядя и мальчик? Не врешь?
– Сам ты врешь, – обиделась Машка. – Говорю, мальчик и дядя в такой… ну с блестючкой. Ты что, сам не видел?

Через несколько дней мы смотрели фильм про войну.

– Вот! Такая же, как у дяди на картине! – и показала на фуражку.

Если верить Машке, получалось, что в конце тоннеля стояли военный и мальчик. Конечно, я догадывался, кем могли приходиться тете Нине эти люди. И, наверное, надо было спросить у нее напрямую. Но, я был уверен, не рассказала бы. С женой тетя Нина тоже не откровенничала. А разгадать тайну квадрата очень хотелось.


Был у меня знакомый мент. К нему и обратился. Про квадрат, конечно, ни слова. Он бы просто посмеялся. Поэтому соврал, что теща разыскивает двоюродную сестру и назвал фамилию тети Нины. И еще, что она, скорее всего, в Минске. По крайней мере, раньше там проживала. Тетя Нина как-то обмолвилась, что прежде жила в Минске, а потом переехала.

– Во даешь, у меня работы по горло, а тут тебе тещиных сестер ищи, – нахмурился он. – Не гарантирую, что скоро. Тебе ж не к спеху?

Я заверил – подожду, нет проблем. И пообещал пятизвездочное вознаграждение.

Через несколько дней я встретил тетю Нину на улице, она сидела на лавочке и кормила ротанами довольно-таки толстого кота. Он съел несколько штук, а потом запрыгнул на скамейку, ловким движением сунул лапу в пакет с рыбой, подцепил самую крупную и был таков. Глядя на этого говнюка, мне стало противно. От самого себя. Я тоже полез в «чужой пакет». Все-таки, любопытство херовая штука.

Вестей из Минска не было больше месяца. Я очень надеялся, что знакомый забудет про мою просьбу. Но он не забыл.


– Осталось найти, где сейчас живет. В Минске проживала до апреля 94-го. Потом уехала, – сообщил. – Была замужем за военным, подполковником. Был сын.
– Ладно, спасибо. С меня причитается, – я хотел повесить трубку.
– Да подожди ты. Тут такая история. Сын изнасиловал девчонку, малолетку. Сам здоровенный лоб, а девчонке двенадцать лет. Да как все произошло. Домой затащил и давай измываться. А тут отец приехал, документы какие-то забыл. В общем, сам все увидел. Девчонка убежала. Звали ее Лиза Ивашкевич. Сестра одноклассника. Вот ведь ублюдок какой, сестру одноклассника… Короче, подпол сынка застрелил. Из охотничьего ружья. Потом сам. Понимаешь, военный...
– А мать где была?
– На выставке в Москве. Она художник. Может и сейчас, не пробивал пока.
– И не надо, – попросил я. – Тещина сестра сама объявилась. Спасибо. С меня магарыч, – и попрощался.


После этого я полгода под любым предлогом избегал приходить к тете Нине. Стыдно было. Но пришлось, жена насела: что-то с выключателем, делай и все тут.

Починил. Тетя Нина радостная: столько хорошего за день: и за картины выплатили, и выключатель снова работает, и внучка из Германии посылку прислала.

– С мармеладом? – спросил я, хотя и не сомневался.
– Да. На вот, угостись.

Взял. Не возьми – обидится ведь.

– Ну и как там внучка?
– Лизочка? Да хорошо, ребеночка ждет. У нее муж очень хотел ребеночка. И она тоже. Бери еще, а я пока морсику принесу. У меня сегодня такой морс…

Я подошел к квадрату. Путь назад. Или вперед. Если они там, может быть это путь вперед. Как знать.


Сегодня лежу вот, не могу уснуть. Всякое думается. Пойду покурю на балкон. У тети Нины горит свет. На улице орут кошаки. Надо завтра купить им рыбы. Не из-за вшивости, не из-за ничейности. Просто так…