МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: «Стрела Амура» - рассказ или новелла "О любви" (до 20 000 знаков с пробелами). - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 6 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

«Стрела Амура» - рассказ или новелла "О любви" (до 20 000 знаков с пробелами). Конкурсный сезон 2018 года.

#1 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 29 сентября 2017 - 13:49

Номинация ждёт своих соискателей с 1 октября по 28 февраля.


Все подробности в объявление конкурса,
здесь: http://igri-uma.ru/f...?showtopic=5295

ОДИН НА ВСЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ЗАПОЛНЕННЫЙ ФАЙЛ ЗАЯВКИ
НАДО ПРИСЛАТЬ НА ЭЛ. ПОЧТУ: konkurs-kovdoriya@mail.ru


Прикрепленные файлы


0

#2 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 02 октября 2017 - 20:05

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА



1

ФИЛЕМОН И БАВКИДА

… О, счастье мое, единственное, снежное, искристое мое счастье, где ты? В каких несбывшихся далях-глубинах рассеялось, затерялось? Да и было ли ты – обжигающее, золотое, из света и страсти сотканное, не привиделось ли?.. Качается в сердце моем печаль по тебе, и поет, поет синяя птица твоя, пугливая, незабвенная, насмешливая. Эх… Бессмертное счастье мое, дом мой, где ты?..
Вспыхивают, дрожат огоньками воспоминания. Зеленый ковер, гасящий звуки, красавец-тополь за окном, книги. Некрасивая девочка читает о Марии Кюри. Зачем? Что в имени тебе ее? тебе, заведомо призванной вести жизнь женщины добропорядочного восточного семейства: стряпать, принимать гостей и быть как все. Но мелькают в смуглых пальцах рассыпанные страницы, оседая на сердце, и учит девочку великая полька цельности и своей дороге.
«Если тебе дали линованную бумагу – пиши поперек», - прошита душа девочки судьбою наособь, и только ковер – незыблемость дома - гасит неясный ропот. Но уже печально вглядывается мама в упрямые черты, прозревая особый путь, и тревожно ей за дочку. «Ведь напишет, напишет судьбу свою поперек, хоть сотни линованных бумаг подложи».
И вот уже нет матери, сверкнула и рассыпалась как искра и стала частью прошлого. И дом перестал быть Домом, стал пристанищем, потом складом пыльных реликвий, неряшливых и сирых. И сотни линованных страниц исписаны поперек, а счастья нет в моей душе, и нет покоя… И не будет, потому что иду по своей дороге: «ведь я сочинитель, человек, называющий все по имени и отнимающий аромат у живого цветка»!..

Это не досужий вымысел, не фантазия сердца. О, нет! История эта проста, обыденна и бессмертна, ибо только в повседневности и случаются порой истинные чудеса. Я позволила себе лишь скрыть имена героев, чтобы земная тоска не замела память о них.
Они выходили из дома всегда вдвоем. Он – высокий, худощавый, серебристо-седой. В неизменном пепельном костюме весной и летом, в сером пальто, побелевшим на швах – зимой.
Она – маленькая, худенькая, суетливая. С подстриженными в кружок густыми седыми волосами и детской челочкой над карими, всегда удивленными глазами. В сером платье-халате летом, черном пальто с порыжевшим воротником – зимой. Кто-то из соседей метко окрестил их Пат и Паташон. Прозвище это, остроумное и жестокое одновременно, пристало к ним навсегда. Впрочем, они вряд ли догадывались о нем, существуя в каком-то своем мире, соприкасавшимся с внешним, но словно стеклянный колокол защищавшим от него.
Повинуясь даже не женскому, а какому-то кошачьему любопытству, я часто наблюдала за ними, идя на работу по утрам, или скашивая взгляд на их маленький деревянный балкон, серый от времени и увитый с одного краю серо-зеленым диким виноградом. В другом углу балкона стоял деревянный шкаф, в котором видно хранили когда-то домашние заготовки, а сейчас - пустые банки. В пору своей молодости шкаф был ярко-голубым, но сейчас тоже стал мышиного цвета. Бакинское солнце, яростное и всепроникающее, не меркло, а словно стушевывалось в этой симфонии серого.
Как-то я осмелилась спросить у свекрови о них:
- А я знаю?! - пожала плечами она. – Вроде как, она - его вторая жена. Взрослые его дети не приняли ее, посчитали - матери ихней изменил и перестали с ним знаться. Это ее однокомнатная квартира, она до него замужем не была. Он все детям оставил, переехал к ней. Дети не приезжают. Ну, живут как-то, пенсия, конечно, копеечная, а где раньше работали – не говорят, скрытые больно! (свекровь так и говорила – «скрытые», без «н»). А чего нос задирать-то, - заводилась она, - все среди людей живем, поговорили бы людски, по-соседски, так нет, все только сами с собой, фанаберничают!. Да и ладно, мне-то что, так уважительные, здороваются, но смешно с них – чистые Пат и Паташон!
Так шел день за днем, Пат и Паташон продолжали существовать, окруженные и защищенные своим колоколом, и веяло от их фигур, так комично смотревшихся рядом какой-то трогательностью и … стойкостью. Эти двое были наособь: они ходили по земле, но будто парили над ней. Он – шагавший широко и размашисто, она – семенившая рядом были как посланцы другого мира – непонятного, но притягательного, словно звук флейты среди трубного звона.
Был зимний день, 10 декабря 2002 года. Баку завалило снегом.
О, это непростые слова для любого бакинца! Они наделены страшно-волшебной силой! Кто-то боится снега как огня, потому что город не приспособлен к зиме, или, как говорят старожилы «Баку снег не подходит». Это все же летний город. Нам нипочем 50-градусная жара, но +2 для нас – уже трескучий мороз. Особенно при ветре. Он проникает под одежду, он высвистывает, воет, хохочет, вцепляется ледяными руками в горло, вбивает вашу голову в плечи, и вы бежите, поскальзываясь, падая, к автобусу, к метро, скорей домой, к горячему супу и чаю! Снегу радуется ребятня. Это их праздник. Их волшебство и раздолье! Когда еще выпадет возможность наиграться в снежки и слепить снежную бабу! Снег - как счастье, искристое и тающее, но памятное надолго.
Но этот снежный день был особенным. Уже клонились под белыми шапками верхушки сосен в парках, уже с глухим треском ломались и падали один за другим кипарисы и туи, распространяя холодный смолистый дух, уже скамейки и машины напоминали авангардные скульптуры, а снег все валил, и фонари, неизвестно для чего зажженные средь бела дня, казались дымно-призрачными кораблями.
С работы нас отпустили пораньше. Я вспомнила, что свекровь поручила мне купить продукты в бакалее и на пути домой зашла в магазин. В нем кипела жизнь и покупатели дружно обсуждали снегопад. Быстро сделав покупки, я вышла.
Чуть поодаль от магазина стояла маленькая фигурка в черном пальто с порыжевшим воротником. Паташон!
Стояла, видно, не один час, потому что снег полностью покрыл ее голубой с золотой нитью головной платок. В руках она держала что-то.
Я подошла к ней. Этим «что-то» оказалась нарисованная на обложке 96-листовой тетради картина. Зимний пейзаж с горящими фонарями. Обложка была обрезана очень аккуратно, и служила картине одновременно и рамкой. Акварельные краски были очень свежими, недавно просохшими.
Я залюбовалась. Красота этого снежного, необычного для Баку дня была передана наивно и нежно. «Как звук флейты среди трубного звона», - подумалось мне.
- Она стоит два «мамедэмина», - раздался тихий, но ясный голос.
«Две буханки хлеба» - мгновенно поняла я, и сердце мое сжалось.
- Мне очень понравилось, - решительно произнесла я. - В Баку снег бывает редко, я хочу оставить себе на память. Два мамедэмина – слишком мало за такой труд. Я дам ширван.
Два удивленных карих колодца взглянули на меня.
- Вам, правда, понравилось? – голос прозвучал еще тише. – Спасибо.
- Конечно! – Я почти выдернула из ее ручек обложку. Она показалась мне ледяной.
Паташон не спеша всунула ручки в карманы пальто. Потом добавила совсем тихо:
- Вы ведь кажется, наша соседка? Не обидитесь, если я попрошу вас об одной вещи?
- Да, конечно! Надо купить что-нибудь?
- Нет. Мне так неловко, но, пожалуйста, если можно, пройдите к выходу метро на другой стороне улицы. Там стоит мой муж. Вы ведь его знаете, высокий такой. Это он нарисовал эту картину. У него в руках точно такая же. Дайте этот ширван ему и похвалите так же, как хвалили мне. Пожалуйста, если вам не трудно. Только не говорите, что видели меня. А эту оставьте себе просто так. Пожалуйста. Но говорите громче, он плохо слышит.
Я побежала к противоположному выходу метро. Высокая фигура Пата в сером пальто стояла неподвижно и почти сливалась с молочной мглистостью этого дня. Руки без перчаток сжимали такую же картину на тетрадной обложке.
- Один мамедэмин, - прошелестел бесцветный, даже какой-то серый голос. Он не узнал меня.
Я повторила те же слова похвалы и предложила за картину два ширвана!
- Нет, это очень много, - слабо, но быстро заговорил Пат. – Одного достаточно. Спасибо вам. Я вас прошу, пожалуйста, там у другого выхода метро стоит пожилая женщина в черном пальто и голубом платке. У нее в руках точно такая же картина. Отдайте, пожалуйста, деньги ей и скажите те же слова, что вы мне говорили. Ей будет приятно. Пожалуйста.
Кивнув, я взяла картину и перебежала улицу. Паташон стояла на прежнем месте, и издалека походила на маленького зверька, припорошенного снегом.
Насилу удалось запихать ей в карман два ширвана. Больше у меня не было, да и взяли бы они?..
- Мне надо еще в аптеку, - пробормотала я. – Всего вам доброго.
Ни в какую аптеку мне, конечно, не надо было. Но за стеклянной дверью ее я увидела, как дорогу, не спеша, перешел высокий человек в сером. Он подошел к небольшой фигурке в черном пальто с порыжевшим воротником и голубым платком на голове. Она проворно взяла его под руку, они зашагали к дому и скоро почти растворились в снежном дне. Только платок все еще выделялся на белом фоне крохотным голубым пятном, но вскоре и оно исчезло за поворотом.
Подари мне платок
Голубой лоскуток
По краям голубым
Золотой завиток
К середине следующего дня распогодилось, снег превратился в грязную кашу и наша родная серая бакинская зима вступила в свои права. Картинки я положила в папку и вскоре забыла о них. Жизнь покатилась стремительная, обыденная, рутинная в тесной роевой связи со всеми проблемами и радостями родственников и знакомых и за всеми этими бесконечными днями рождений, обручениями, свадьбами, родинами-крестинами, болезнями, похоронами, Пат и Паташон совсем отступили в памяти. Не до них было, да и не встречала я их после того дня.
Увидела я их только в августе следующего года на балконе. Виноградная лоза заплела угол нашей лоджии, и я могла беспрепятственно наблюдать за ними. Они собирались завтракать: на откидном столике были разложены хлеб, масло, сыр и инжирный джем в пиале.
Пат, по-прежнему серо-стальной с зачесанными назад пепельно-седыми волосами, четкими отточенными движениями нарезал хлеб и принялся намазывать его маслом. Сделав бутерброд, он положил его на тарелку жены и стал сооружать себе такой же. В это время появилась она с небольшим чайником в руках. Налив чаю, она протянула чашку ему и придвинула розетку с джемом. Потом налила себе и села напротив. В неизменном сером платье-халате и голубым с золотой нитью платком на плечах. По утрам в конце августа уже свежо.
После завтрака, они так же молча сели рядом и стали смотреть вниз на улицу. Набежал легкий ветер, она поправила ему воротник пиджака и осторожно положила руку на спину. Одновременно то же самое, почти бессознательно, повинуясь одной только давней привычке, или… любви, сделал он: положил руку поверх ее платка, приобняв.
Не в сундук положу,
на груди завяжу,
И что ты подарил
Никому не скажу

«Чистые Пат и Паташон!» - подумала я словами свекрови и усмехнулась.
«Филемон и Бавкида», - отозвалось во мне тихим голосом флейты среди трубного звона. Символ супружеской любви и верности. Одно сердце на двоих. Неужели наяву бывает так?! Тихое счастье, так вот ты, оказывается, какое?!»
Ветер стал усиливаться, они ушли с балкона. Зашла в комнату и я. Становилось зябко и как-то тревожно. Мгновенно и отчетливо промелькнула мысль, что я больше их никогда не увижу, потому что такие моменты не повторяются, и они должны быть неповторимы, что невольная сопричастность чужому трепетному счастью сродни чему-то запретному. Будто сорвала волшебный цветочек аленький и за это непременно придется платить душой, нервами, страстями, слезами. Даже, если сорвала нечаянно.
Так и случилось. Следующий год разметал нас жестоко, болезненно. Затерялись реликвии. И «Зимний пейзаж с фонарями» упал в небытие. Быстра Гераклитова река – не войдешь в нее дважды. Но, видно, прошита жизнь моя судьбой наособь и все равно дышу и пишу поперек линованной бумаги. И если спросили бы: «А сейчас подсмотрела, наблюдала бы за чужим счастьем трепетным, тихим?» И, сжав сердце, я бы сказала: «Наверно! Ведь только так можно идти по единственной своей, любимой до боли, невыразимо прекрасной дороге, называемой творчеством. Ведь я сочинитель, «человек, называющий все по имени, отнимающий аромат у живого цветка»!


Примечания
1. Пат и Паташон - датский дуэт актеров-комиков эпохи немого кино.
Пат — высокий и худой, задумчивый меланхолик; Паташон — низенький толстяк, подвижный и шустрый. В настоящее время их имена используются как синонимы слов «высокий» и «маленький» — нарицательным именем Пат и Паташон называют двух людей с очень разным телосложением.
2. Мамедэмин – бытовавшее в народе название денежной купюры достоинством в одну тысячу манатов до денежной реформы 2006 года. 1 тысяча манатов равнялась нынешним 20 копейкам (буханка хлеба). Купюра называлась так потому, что на ней был изображен МамедЭмин Расулзаде – азербайджанский государственный деятель начала 20-го века.
3. Ширван – бытовавшее в народе название денежной купюры, достоинством в 10 тысяч манат до денежной реформы 2006 года. 1 ширван равнялся 10 мамедэминам. В то время за ширван можно было купить килограмм мяса. Купюра называлась так потому, что на ней был изображен архитектурный исторический комплекс – Дворец Ширваншахов.
4. В рассказе использована строчка из стихотворения А.Блока «Когда вы стоите на моем пути…»
5. Филемон и Бавкида – герои древнегреческого мифа, олицетворение супружеской любви и верности.
0

#3 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 12 октября 2017 - 16:58

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА


2

ЛЮБИТЕЛЬ ЗМЕЙ

Странные люди встречаются на нашем пути, но, наверное, не менее странные, чем мы сами. Давно известно, что аномалии притягиваются, поэтому в нашей встрече не было ничего случайного, одна сухая закономерность, от которой невозможно было спрятаться и укрыться, как от ядовитого газа, который все равно рано или поздно найдет лазейку.
Иногда мне кажется, что именно такие встречи являются указателями на непростом пути от рождения к смерти, потому что именно так можно получить бесценный опыт с минимальными затратами сил и времени. Только вот почему-то большинство слушает и вздыхает над рассказанной историей, а потом, попадая в аналогичную ситуацию, совершает всё именно так, как до этого порицало.
Дерево растет в двух направлениях к центру земли и к солнцу. Точно также и человек стремится к добру и злу, и эти два взаимоисключающие друг друга понятия являются его неразрывными частями, и одна подпитывает другую, как корни листья, и наоборот.
Ночь и темнота подкрались неожиданно. Может быть, это я был сильно погружён в свои мысли, а может солнце утомилось раньше, чем обычно. Меня окликнули по имени. Обычно я не реагирую, потому что знаю, имя мое не редкое и обращаться могут не ко мне. Но что-то странное было в голосе, который повторил его снова, от чего мне захотелось посмотреть на владельца. Моя фотографическая память на лица вывернула воспоминание из школы. Передо мной стоял Борис. Его рыжие непослушные волосы и астеническое телосложение совсем не изменились. Несмотря на это, я все равно не сразу его узнал. Он очень сильно похудел так, что был похож на медведя шатуна. Взгляд его был воспаленным, в нем словно тлели искры какой-то страсти, хотя до этого я знал его совсем другим человеком. Помню, что он всегда отличался веселостью и, несмотря на постоянные шутки над ним, никогда не обижался. Его волосы и конопушки уже были поводом для дразнилок, да еще к тому же он играл на скрипке, так что сами понимаете, детской фантазии было, где разгуляться.
И вот мы стоим друг перед другом, совершенно чужие люди, связанные тонкими нитями школьных воспоминаний. Самым смешным в этой ситуации было, то ощущение, которое, наверное, мы испытывали. С одной стороны очень хотелось попасть домой, а с другой понять, зачем он меня окликнул и зачем я всё-таки повернулся.
На улице прохладно. А на нас лёгкие куртки. И кому-то нужно сделать первый шаг, чтобы либо продолжить эту случайную встречу, либо закончить ее. Внутри меня просыпается вечное мое любопытство, вечный информационный голод, заставляющий читать, смотреть фильмы общаться с людьми, впитывая нужное и ненужное, а потом перерабатывать, отфильтровывать, изменять и превращать в повести или рассказы.
А что же двигало им, когда он меня окликнул? Вот уже очередная загадка, которая стоит времени и сил, потому что сможет развеять мою скуку.

– Борис, сколько лет, сколько зим! – бросаю дежурную фразу.
– Да, давненько, считай с самого выпускного?
– Может, зайдем, посидим за чашечкой кофе?
Кто бы мог подумать, что такое банальное начало станет прологом рассказа о самом странном и непонятном для меня чувстве – любви. Любви к змеям. Точнее к одной змее.
Его повествование было, не точным, лишенным всякой хронологии и со многими повторами. Именно поэтому мне пришлось слегка изменить стилистику и язык, дабы рассказ не показался бредом умалишенного. С другой стороны, такое длинное лирическое отступление, скорее всего, вызовет в читателе чувство жалости к автору, дескать, придумать он хорошую историю не может, вот и решил ввести элемент «основано на реальных событиях». Сказать по правде, я не преследовал никаких эгоистических мотивов, фиксируя текст в своей памяти, мне просто показалось интересным то что, я услышал…

Я ее любил, как я ее любил? Хотя почему любил? И сейчас продолжаю любить, несмотря ни на что и вопреки всему. Но вот только я точно усвоил одно, с ней, мне будет еще хуже, как и ей со мной. Потому что боль, которую мы причиняли друг другу, была обоюдной.
Только она смогла поразить мое воображение, заставить взглянуть на многое по-другому, изменить меня, и, в конце концов, сделать лучше.
Ее необычность поражала и захватывала, я мог часами смотреть через толстое прозрачное стекло за тем, как она делает самые простые вещи. Она настолько сильно отличалась от своих ядовитых сородичей, что получила даже второе название – «левантская гадюка». Именно это и стало первой ступенью моей любви.
Большое, массивное тело с очень коротким хвостом и короткой притупленной мордой. При этом голова, по сравнению с другими гадюками, у нее более треугольная, с резко выступающими височными углами, покрытая ребристой чешуей, без рисунка. Окрашена она скромнее, чем остальные и яркой зигзагообразной полосы на спине у нее нет. Общий фон окраски песочно-серый, вдоль спины тянется ряд поперечно вытянутых темных буроватых пятен, совсем неярких, часто вообще не заметных. На нижней стороне тела, которая окрашена в светло-серый цвет, располагаются темные крапины. Окраска ее зависит от места обитания и дает возможность замаскироваться, стать невидимой для своей жертвы.
Я не знаю, что побудило меня к тому, что бы вытащить ее из серпентария. Ее внешний вид часто вводил в заблуждение. Несмотря на эту обманчивость, я точно знал, что она является самым ловким, умным и красивым существом на планете, а еще, что только она способна сделать меня счастливым.
Любить и быть счастливым совсем не просто. Для этого нужно найти внутри себя мир, а затем попытаться изменить реальность. Научится принадлежать самому себе, а не быть рабом других людей, а еще хуже бумажек, за которые можно купить, к сожалению, все. Иногда, правда, ненастоящее, но кто будет в этом разбираться.
Юность не знает преград на пути к счастью и любви, но затем она сменяется зрелостью и опытом, который вечно подсказывает тебе, что за все придется платить, но ты уже готов к этому и приблизительно знаешь расценки на услуги, которые предоставляет жизнь. И именно от этого ощущения и понимания цены становится как-то гадко и противно и совершенно не хочется ни за что платить, не потому что ты жмот, а просто из чувства противоречия.
Бывает так, что, никогда не пробуя какие-то вещи, ты совершенно уверен, что они тебе не понравятся, зато другие – наоборот. Наверное, именно так было и у меня. По всей видимости, это была какая-то генетическая память. Значит, наша встреча уже была ранее, и теперь, тело начинало вспоминать то, что произошло так давно. Всесильные и вечные гены помнили и ждали своего часа, что бы пробудить воспоминания, того чувства, когда ее чешуйки касались моей кожи и по телу пробегала какая-то сладостная волна. Думая о возможности какого-то рационального объяснения этому явлению, в голову приходило только то, что механические рецепторы моей кожи были почему-то настроены именно на такое давление, которое оказывали ее прикосновения. Как я это узнал или в рамках моих рассуждений вспомнил? Наверное, тогда, когда коснулся в первый раз. Дотронулся до ее шеи. Она ползла, медленно извиваясь всем своим красивым и мускулистым телом, а мои пальцы ощущали ее змеиную кожу. Это оказалось следующей ступенью моей любви. Мне все чаще хотелось ощущать рядом ее тело. Она особенно полюбила пить молоко из моих рук и греться на моей груди.
Ласковые, нежные касания чешуек ее кожи заставляли мой организм вырабатывать гормоны счастья. Поэтому, чем больше я ее гладил, тем больше мне этого хотелось. И невозможность делать это постоянно доводила меня до исступления.
Юродивый, так, наверное, можно назвать мое состояние счастья, когда я был рядом с ней. Нелогичная и непонятная никому страсть завладела мной, как, завладевают людьми и другие более привычные желания типа азартных игр, наркотиков, алкоголя. Только вот моя любовь была к живому существу, словно бы она была женщиной, которую я безумно хотел, но в силу каких-то причин не мог осуществить свое желание. Хотя, наверное, если бы она все-таки была женщиной, меня не смогло бы остановить ничто.

А теперь самое главное. Гюрза находилась на работе в офисе, где я подрабатывал по вечерам. Я мог любоваться ей издалека, мне доставляло это непередаваемое удовольствие, но как всегда бывает в таких случаях, мы не можем удовлетвориться тем счастьем, которое у нас есть, и стараемся урвать побольше, пока счастье не превратится в несчастье.
Я все-таки начал ее гладить, а потом выпускать из серпентария. Ты, наверное, не знаешь, как ведет себя Гюрза, стоит дать ей свободу. Ей глубоко наплевать на всех и на все, есть только ее интересы, она подчиняет всех своей воле, причем это может происходить несколькими способами: она или гипнотизирует или, чувствуя малейшую угрозу для себя, начинает громко и угрожающе шипеть, а затем бросается на всю длину своего тела. Сколько раз мне приходилось отпрыгивать. Каждый раз, выпуская ее и находясь с ней в комнате, я чувствовал, как адреналин бежит по моим сосудам, разжижая кровь, заставляя сердце биться быстрее, заставляя почувствовать себя свободным человеком. И это как не странно стало еще одной ступенью моей любви к ней.
Свобода – это такое эфемерное и не конкретное понятие. Все живые существа стремятся быть свободными, но как это не парадоксально свободные люди оказываются в плену у свободы. Мы превратились в машины по зарабатыванию денег, а точнее, нас поставили в такие условия, что для того, чтобы выжить, необходимо постоянно работать. Естественный отбор, который не так давно уже перестал действовать на человека, заменили искусственным, при этом ресурс, который все используют, очень сильно ограничен, а самая жесткая борьба – внутривидовая. Вот из людей потихоньку и вытравили чувства, выдавили гены, которые отвечают за любовь, сострадание, понимание, уважение, оставив базовый инстинкт выживания, отбирая с ним гены обмана и ненависти.
Именно она сделала меня свободным человеком. У всего есть своя цена, и у свободы она тоже есть, стоить вспомнить французскую революцию, да вообще любую революцию, когда свобода тут же превращалась в вакханалию анархии, а затем, как правило, в еще более жесткую кровавую тиранию. Тоже произошло и со мной. Я помню отчетливо первый ее укус. Она лежит у меня на ногах, и я рукой глажу ее чешую. Своим раздвоенным языком она касается моей кожи. Какое же это не передаваемое блаженство ощущать его легкие едва заметные касания! Но нельзя быть все время настороже, рано или поздно ты ошибешься, а она ведь думает, что ты уже четко усвоил, что с ней нельзя ошибаться. Я просто забыл выключить звук, и телефон завибрировал. Виноват только я. От неожиданности, она среагировала так, как привыкла реагировать всю жизнь.
При укусе гюрзы в организм попадает яд, в который входят ферменты, способные разрушать красные кровяные тельца крови и стенки кровеносных сосудов, вызывая свертывание. Все это голая теория, а реально это было не больно первые несколько секунд. А затем в месте укуса появились многочисленные внутренние и подкожные кровоизлияния, мелкие сосуды под действием яда разрывались, и начался отек. Несмотря на мою любовь к ней, я отбросил ее и побежал к сумке. Однако резкая боль успела настигнуть меня раньше, чем я успел уколоть себе противоядную сыворотку. Боль – это просто реакция организма, предупреждающая о том, что надо обратить внимание на очаг, в котором происходит гибель клеток. Боль помогает нам, она учит нас: горячее не брать, острое может порезать и так далее. Показателем интеллекта считается именно то, насколько быстро организм способен обучаться, запоминать факторы, причиняющие боль и избегать их. Но, видимо, на людей это правило не распространяется. Боль может доставлять человеку удовольствие и именно это стало еще одной ступенью моей любви.
Скорее всего, если бы я был постоянно рядом с ней, она, может быть, вела себя по-другому. Больше всего я ценил периоды покоя между ее укусами и надеялся на то, что больше не ошибусь. Но все повторялось снова и то чувство свободы, которое как мне казалось, она поначалу давала мне, превратилось в рабство. Кроме этого я прекрасно понимал, что у меня нет средств для того, чтобы купить серпентарий, которого она достойна и содержать ее. То, что я приносил в качестве лакомства, было лишь жалкими крохами, которые требовались ей.
Я решил все закончить. Нашел другую подработку. И она поняла, что я хочу уйти. Не знаю, каким образом она почувствовала, что это конец, потому что таких попыток у меня было множество, начиная еще с первого укуса.
Я выпустил ее, как обычно, погулять по офису. Это был мой последний день на этой работе. Все бумаги и вещи потихоньку были перенесены. Мне осталось только сдать ключи, и я с ужасом и нетерпением ждал завтрашнего дня, дня, когда я больше ее не увижу. Она подползла к моим ногам и обвилась вокруг голени. Это значило, что она хочет полежать у меня на груди. Протянул руку. Ее сильное молодое тело спиралью обвило мое предплечье. Сел в кресло и откинулся назад. Но в том, как ее чешуйки двигались по моей коже, было что-то необычное и именно из-за этого глаза мои остались открытыми. Раздалось резкое шипение. Мы уставились друг на друга лишь на долю секунды, но оба поняли все. Она бросилась на меня, проникая своими зубами через кожу прорывая ее как ткань, стараясь оказаться как можно ближе к сонной артерии. Сила и отчаяние ее были настолько сильны, что она прокусила даже свою нижнюю челюсть. Боль проникла в меня как, наверное, кислота проникает в колбу, выжигая, вытравливая все ее содержимое. Черные неистовые точки яростно заплясали перед глазами. Руки и ноги стали ватными. Я не видел, что произошло с ней, мне впервые было все равно. Сердце замедляло свой ритм, отчего мне казалось, что и все вокруг замедляется. Апатия парализовала меня, даже базовый инстинкт выживания отключился. Но что-то глубокое, нутряное, никогда себя не проявляющее, может быть, тот самый эгоистичный ген, о котором я читал у Докинза, наконец-то вышел из тени, взяв ситуацию под контроль.
Самое страшное – это именно то ощущение, когда клетка внутри тебя секретирует и выделяет гормон в кровь, а ты это чувствуешь и осознаешь, что по большому счету ты никто, лишь бренная оболочка для бессмертной ДНК.
Он замолчал.
– И что же дальше?
– Как видишь, я выжил. Рука и нога, правда, еще немеют, но жить можно.
– И что теперь? Какой опыт ты вынес из всей этой истории?
– Мне надо купить себе серпентарий – ответил он, поднимая на меня свои воспаленные глаза.
Я не стал ничего доказывать и объяснять ему, потому что уверен, он обсуждал и рассказывал эту историю уже не раз. И он с ужасом и нетерпением ждал очередного осуждения. В этой ситуации молчание было бы точно таким же осуждением, поэтому я сказал, то, что, наверное, он так хотел услышать, но не слышал ни от кого, потому что, к сожалению, люди разучились любить по-настоящему, так как любил он: до потери сознания, потери личности, выжигая себя ради другого.
– Сколько тебе не хватает? – спросил я
Он назвал сумму. Я спросил номер сотового и сделал перевод. Он понял все. Тлеющие угли разгорелись в его глазах с новой силой.

Я зашел в туалет и посмотрелся в зеркало, которое не отразило ничего нового, кроме моего выгоревшего и бесстрастного взгляда.
0

#4 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 20 октября 2017 - 20:32

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА


3

СКОЛЬЗКАЯ ДОРОГА


1976 г.

Ливень барабанил за окном весь день. Шумел ветер, порывами сбрасывал с веток остатки листвы, кружил по улицам мусор и песок. Качались фонари, звенели провода, распугивая птиц, гремели решетки на окнах старых московских домов.
К вечеру вперемешку с дождем пошел снег, успокоился немножко неугомонный ветер, а уже к ночи весь двор, замерзнув, покрылся белобрысым инеем; гладкие, как каток, дорожки приводили в ужас местных жителей, заставляя вздыхать и жаловаться на «скользоту».
В тот день Родя вернулся поздно. Задержали в школе – как-никак он слыл председателем совета, и редактором школьной газеты, и режиссером театрального кружка для средних классов. А тут еще, всунули! Шефство над первоклассниками, видите ли, необходимо взять. И в музей их сводить, и осеннюю ярмарку устроить… И все ложится на Родины плечи. А как ему, простите, ярмарку готовить, когда через месяц стартует шахматный турнир с участием старшеклассников и Родей во главе, а средние классы уже заняты репетицией Нового года для тех же первоклашек?
- Возьми себе в помощь третий, они у нас умненькие, - посоветовала завуч.
Родя лишь вздохнул. И зачем он несколько лет назад подался в общественную школьную жизнь? Вот и бегай теперь за третьеклашками, ищи-свищи их… Нет уж, легче самому на ярмарке в костюме зайца прыгать.
- Все пользуются твоей мягкостью, - любит повторять ему папа. – Ты распредели обязанности и дело с концом.
Обязанности-то Родя распределил, да только за подчиненными нужен глаз да глаз – это он уже на опыте выяснил.
Родя поднялся по ступенькам, открыл ключом дверь квартиры. Сразу пахнуло стариной, соседским борщом, кошками и машинным маслом. Поздоровавшись, Родя аккуратно обошел Вадима – крепкого паренька в рваной рубашке, чинившего велосипед, стянул ботинки и углубился в квартиру.
Родины родители развелись почти двенадцать лет тому назад. Куда делась его мать, он не знал, но, видимо, с тех самых пор и ютился в коммунальной комнатушке с отцом – инженером. Помимо них в квартире было еще восемь комнат, пожалуй, эта коммуналка оставалась одной из самых густонаселенных в Москве.
Не сказать, чтобы Родя любил это место, но он привык к соседям, двору, в котором мальчишкой облазил все окрестности, к близости от центра (пять минут до Арбата), к своей школе, в которой знал всех, и его, конечно, тоже все знали.
- Ничего, поживешь еще в большой собственной квартире. Вот вырастешь, станешь важным человеком. Союзные газеты о тебе напишут, - журил его отец. – А я буду на службе хвастать: мой сын Родион - великий …, - тут он обычно задумывался. - Ну не знаю, кем захочешь стать, тем и станешь. У тебя для этого все перспективы.
Перспективы, перспективы… В старшей школе он стал слышать эти слова все чаще – от директора, отца и даже соседки Анны Петровны, чей борщ в тот вечер, казалось бы, вобрал в себя весь чеснок, находившийся в доме. Взрослые любили ставить Родю в пример – дескать, ладный парень растет. Наверное, поэтому и шефство всунули именно ему… Родя почесал нос – в самом деле, интересно, какие у него перспективы?
Отца дома не было. Переодевшись в домашние брюки и зачесав челку набок, Родя вышел на кухню. Анна Петровна, благо, унесла свой суп в комнату, избавив его от вдыхания терпкого запаха.
Он сварил картошку, достал из холодильника вчерашнее слегка подгоревшее мясо, выложил на сковородку. Через полчаса, бесконечно зевая и потирая глаза, Родя сел за письменный стол, стоявший прямо возле окна.
Учеба в голову не лезла. Подперев голову рукой, он задумчиво посмотрел в окно, на двор, освещенный тусклым фонарем. Часы пробили девять. Отец все не шел, а Роде нестерпимо хотелось поговорить с ним...
Песни, песни, о чем вы кричите?
Иль вам нечего больше дать?
Голубого покоя нити
Я учусь в мои кудри вплетать…
Голос соседки, выпускницы филологического факультета, был хорошо слышан в этой маленькой комнате. Она любила читать стихи вечерами вслух, а Родя любил их слушать. Это произведение было особенным – свой литературный вечер соседка всегда начинала с него.
Я хочу быть тихим и строгим.
Я молчанию у звезд учусь.
Хорошо ивняком при дороге
Сторожить задремавшую Русь.
Хорошо в эту лунную осень
Бродить по траве одному
И сбирать на дороге колосья
В обнищалую душу-суму…
Такие простые, теплые есенинские строки убаюкивали Родю - так и хотелось лечь головой на учебник и задремать. Он посмотрел в окно, проследил взглядом симпатичную девушку в светлой шубке, осторожно идущую по обледенелой мостовой, а соседка неожиданно начала декламировать другое стихотворение:
Я помню, любимая, помню
Сиянье твоих волос.
Нерадостно и нелегко мне
Покинуть тебя привелось…

Как на заказ! Родя хихикнул, а девушка на улице внезапно подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза.
- Э…- только и смог промолвить он. Родина квартира находилась на первом этаже, и если не прикрывать штору, то их с отцом комнатку было неплохо видно со двора. Еще в детстве он, играя с ребятами в песочнице, наблюдал за тем, как отец работает за письменным столом. Но девушки в окна ему еще ни разу не улыбались. Он нахмурился и хотел было отвести взгляд, как вдруг девушка неловко поскользнулась на обледеневшей дорожке и упала.
Недолго думая, Родя вскочил и, набросив в коридоре на плечи пальто, прямо в домашних шлепанцах выскочил во двор.
Когда он подоспел, девушка уже отряхивалась от прилипших к шубке осколков льда.
- Жива? – осведомился Родя и, словно опомнившись, спросил, как можно грубее. - Чего под ноги не смотришь?
- Смотрю, - тихо ответила девушка. – Спасибо Вам…
- Да ладно, чего там.
Она оторвалась от своей шубки и подняла глаза на Родю. Он замер.
Что-то было в этих глазах – глубокое и таинственное, одновременно светлое и доброе, притягивающее и загадочное… Родя пытался сопротивляться этому странному чувству, которое столь быстро овладевало им, и понимал, что тщетно…Тщетно…
- Что Вы так на меня смотрите? – прошелестел голос девушки.
- Ноги мерзнут…- сказал Родя.
Она рассмеялась.
- А хотите, я Вам Есенина почитаю? – вдруг вырвалось у него.
Ее лицо стало серьезным.
- Хочу.
- Песни, песни, о чем вы кричите?
Иль вам нечего больше дать?
Голубого покоя нити
Я учусь в мои кудри вплетать…
Ее звали Нина и жила она неподалеку, в соседнем дворе. Встречаться-то они встречались, да недолго – молодость манила, дурманила, кружила новыми знакомствами, событиями, сплетнями, поклонниками и поклонницами, новой жизнью… Это десятый и одиннадцатый класс они были вместе, и еще немножко досталось им от первого курса – инженерского, Родиного, и ее, юридического, а после – расстались, разъехались, разошлись. Родя слышал, что вроде бы Нина служит консультантом в какой-то конторе, а Нина – что Родя на каком-то заводе заправляет отделом.
1995 г.
Она быстрым шагом возвращалась домой с работы, на ходу обдумывая, остался ли суп или придется варить на завтра новый, поглажено ли платье для утренника дочери и выстиран ли костюм для сына. Нина буквально летела – на службе сводили отчеты, поэтому пришлось задержаться допоздна.
Возле гаражей на снегу веселилась пьяная компания в три человека. Поняв, что обойти стороной не удаться, Нина ускорила шаг.
- Красавица! - донеслось сбоку.
Стиснув зубы, Нина не стала оборачиваться, а, сильнее закутавшись в шарф, припустила вперед. Не тут-то было – скользкая дорога подвела ее. Охая, она присела, как вдруг сзади раздались шаркающие шаги, разнесся в воздухе крепкий запах алкоголя, и чьи-то руки ухватили ее за плечи.
- Нет-нет, не трогайте меня! – вскрикнула она, но ее неуверенно подняли, чуть было снова не уронили, после чего поставили на ноги.
- Да я чуть… Не упала вместе с Вами, - Нина обернулась и увидела мужика в кепке, надвинутой на глаза, и расстегнутой куртке. Он шатался на ветру как осиновый лист.
- Замерзнете, - кивнула она, указывая ему на шею. – Простуду схватите, кто лечить Вас будет?
Он пьяно махнул рукой.
- С Вашего позволения я пойду… - пробормотала Нина. – Спасибо за помощь.
Он снова махнул рукой и спросил:
- Стихи знаете?
Нина посмотрела на его друзей. Товарищи веселились возле гаражей, даже не глядя на них.
- Стихи? Ну… только не сейчас, ладно? Поздно уже? Да и Вам пора! – поморщившись от резко ударившего в нос запаха, Нина двинулась дальше, как вдруг услышала позади себя:
Песни, песни, о чем вы кричите?
Иль вам нечего больше дать?
Голубого покоя нити
Я учусь в мои кудри вплетать…
Она замерла. Только один-единственный человек читал ей эти стихи.
- Родя? Родион! – вырвалось у Нины. - Это ты? На кого же ты похож?.. Ты … общественником был… отличником, на сцене играл! Тебя вся школа знала! - она осторожно подошла к нему ближе.
- Ха-ха-ха! – тоненько засмеялся Родя и снял с головы кепку. Нина увидела мутные покрасневшие глаза, испитое лицо.
- Все говорили про твои перспективы… - бормотала Нина. – Отец, директриса… Даже первоклашки. – Как ни горько ей было, она не отрывала своего взгляда от него. – А наша встреча с тобой как в первый раз тогда, возле твоих окон…
Родя снова засмеялся, схватился за голову и внезапно кинулся головой в снег.
- Нет, нет, пожалуйста, встань, я прошу тебя! Родион!
Через несколько минут его удалось поднять.
- Что же ты с собой сделал, Родя… - удрученно покачала головой Нина. – Я думала, ты инженером служишь…
- Служил! – снова противно засмеялся он и пошатнулся на ветру. Нина едва успела его удержать. – Зачем служить, когда так веселее… Тем более, что… Вот ты послушай еще раз! Вот послушай:
Песни, песни, о чем вы кричите?
- Да тысячу раз я это слышала! – прервала его Нина.
- Ну! А конец-то не слышала! Хочешь, прочитаю?
Но равнинная синь не лечит.
Песни, песни, иль вас не стряхнуть?..
Золотистой метелкой вечер
Расчищает мой ровный путь.
И так радостен мне над пущей
Замирающий в ветре крик:
«Будь же холоден ты, живущий,
Как осеннее золото лип».
- Все! Холоден будь! Понятно тебе, Нинка? А это, между прочим, сам Сергей Александрович Есенин! – протянул Родя и снова рассмеялся тоненьким смехом. – Зачем вся эта ерунда, ну… среди которой мы живем? Ты холоден будь, во как! Забей на все! А как забить-то, когда страну развалили!
- Страну? – переспросила она. - Родя… Да ведь жизнь не стихами написана. Ты о себе подумай, о семье! У тебя ведь, поди, жена есть, дети. А ты пьяным по подворотням шатаешься…
Родя махнул рукой и снова пошатнулся.
- Нету. Никого нету. И не было. Я ведь всю жизнь, Ниночка, как думал… Ой, как думал… Что на свете главное? – Родя поднял палец. – Государство, вот что! Страна моя, родная! Советский Союз! Вот и служил ему! Сначала в школе общественником, потом на работе…
Нина молча смотрела на него, словно что-то вспоминая.
- Конечно, я помню, Родя, - внезапно перебила она его. – Ты ведь и жениться потому не захотел, что семья тебе не нужна была. Закон и служение Отечеству – ты же ни о чем больше и думать не мог. Так только где сейчас, твое то самое Отечество? Тебе холодным надо было тогда еще быть... Сейчас-то что… Сейчас уже…
Нина хотела сказать «поздно», но, посмотрев на пьяное и какое-то сумасбродное лицо Родиона, лишь тихо вздохнула. Родя шатался и как-то странно улыбался с вытянутым лицом.
- Ты прости, меня ждут. Я пойду.
- Бывай, Ниночка, - Родя отвесил низкий поклон и пропустил Нину вперед себя.
Они разошлись: она – к мужу и детям, домой. Он – в ту сторону, откуда завывал в тот день несносный ветер.
0

#5 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 26 октября 2017 - 14:32

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА


4

ДИВИЙ КАМЕНЬ


«И взыграет тогда волна большая и плеснет… И всколыхнется дно… И поднимется со дна камень…» Так говорили старики, задумчиво глядя в чернеющую даль озера. И языки костра плеснут, как вода, в ту сторону, лизнув отсветом темную гладь. И будто взглянет эта гладь на людей, и вздохнет, покрывшись морщинками ряби. Ш-ш-ш-ш… ознобом пройдет по прибрежным камышам и ивам.
Теплая тихая ночь обняла все вокруг, а звезды сошли с неба в воду и купаются, моются озоруя, и без того такие чистые.
- Ну, и зачем он поднимается? Да еще камень… из воды…
Спрашивает тихий, как предрассветный звон ручейка, тихий и немного робкий голос:
- Зачем?
Его голос тоже тихий. Черная гладь воды задумчиво смотрит на них блесками звезд. Тихо кругом. Тепло и как-то немножко грустно. Только иногда ручейком пробегает озноб по спине не от холода, а от таинственности и торжества темноты.
- Как мы малы и бессильны в ее необъятности… В ее непостижимом величии.
Молчит ночь. Только потрескивают дрова в костре, брызгая искрами.
Жили здесь когда-то недобрые люди. Разбоями и грабежами промышляли. Кровью была пропитана земля вокруг этих недобрых мест. С кровавым соком трава прорастала.
Возвратились они однажды из очередного разбойного похода и пировали, глумясь над пленницами. Мужчин в плен не брали. Но один воин, молодой и сильный, увел свою красавицу пленницу домой и сделал ее своей женой, нарушив этим все старые жестокие устои их жизни.
Крепко полюбили они друг друга и зажили, на зависть всем, счастливо. Чужое счастье всегда вызывает у недобрых людей злобу. Они даже своему случайному счастью завидуют, не понимая его.
И задумали они злое дело. Стали мужчины любви ее добиваться - неверности мужу. Но с честью она их всех провожала. Послали тогда они воина дозором на границы свои. Понурил голову воин, опустил на грудь. С горячей печалью в глаза ее глянул, и дрогнуло сердце, беду почуяв.
Долго провожали его тоскливые глаза жены, и чувствовал он на себе тоску эту. Шло время, но она по-прежнему была недоступна ни для кого. А по утрам, когда всходило солнце, долго смотрела на восток, пока не подсушивало оно горячие слезинки с ее ресниц.
А время птицей летело. Подходит срок окончания службы воина на границах. Тогда люди напустили на нее порчу, опоили зельем. Стала она полнеть, и чудилось по ночам ей, будто в чреве ее что-то растет и шевелится. Бурлило это в ней зелье ядовитое.
А люди послали навстречу воину гонца с вестью горькой: «испортилась жена твоя - приедешь сам увидишь».
Бешеным ударом развалил он посланника беды до седла и оставил его в чистом поле поливать траву горячей кровью. С придушенным стоном вонзил шпоры в бока своего верного коня и рванулся конь, подминая печальный ковыль серебряными подковами. И только песня жаворонка поднимет помятой траве голову… Ей же уже никто не сможет поднять.
Вихрем ворвался воин во двор своей, вбежал в покои и увидел ее, обезображенную. Заглянул в ее измученные, полные слез и жалобы глаза… Поцеловал крепко-крепко… И с безумным криком, почерневшей рукой выхватил саблю.
Потом вынес ее на руках и бросил во вспененную пучину озера, в самую середину. Потом пошел к людям, пылая яростью, утрачивая разум. «Кто первый?!» - Молнией сверкнули глаза.
Злоба и зависть - трусливые сестры. И устрашились виновные и рассказали все. Тогда вышел из толпы седой, старый человек и сказал: «Мы жили так, как жили наши предки. Наша жестокость была направлена на врагов, на чужих людей, даже если они не были врагами. Но они были чужие. Вселяя ужас в сердца других, мы сами жили в довольстве и безопасности. Теперь же наша злоба повернулась в себя, в своих людей. И я плачу о своих внуках». Сказал так и пошел умирать к себе.
Словно в кровь отвару налили. Загустела она в тугих жилах. Долго стоял воин на месте, подойти же к нему боялись. Потом тихо пошел, загребая пыль ногами, запинаясь на ровной, как стол, дороге. В сердце тугими волнами хлестало горе, и дрожал разум, боясь сорваться в бездну безумия.
Идет он в отсутствующем для него сейчас мире. Он у него свой - больной-больной и горячий. Крутит сердце и раздувает пожар в воспаленном мозгу.
Идет он, не видя дороги. Она у него своя - шаткая дрожащая дорога. Громом, кувалдой бьет по вискам каждый шаг по этой живой мягкой дороге.
Идет он, окруженный тишиной. Но у него своя тишина, полная рыдающих звуков, осязаемая тишина. Воздух - вата все плотней и плотней с трудом врывается в грудь.
А в глазах прыгают кузнечики. И только один назойливо пилит и пилит ножками себе по крыльям. Вот уже не по крыльям - по его груди пилит. Вот уже по сердцу, вызывая глухую и тупую боль. Вместе с болью рождалась и она.
Вот она ясней и ясней… Стоит, ждет его, как всегда, прекрасная. Только покосилась вся от страшного сабельного удара. Удивленно смотрит она на алые капли крови: «Кто это сделал со мной? Не ты ведь, правда?» - В ее глазах светилось и лунная дорожка вглубь бежала… плескались волны.
Он подошел, подплыл в тумане и, взяв за руку, заглянул в ее глаза:
- Пришла… Так долго ждал я…
- Но я оттуда, где только грустно…
- Скорей же в дом! Нас радость жизни ждет с тобой.
Добавил тихо:
- И, может, дети…
- Нет, мне нельзя… Но я же тоже, как ты юна…. И жить хочу…
- И жить хочу… - В висках стучало. И громом с неба:
- И жить хочу… Хочу… Хочу…
Исказилось ее лицо в мертвой муке, а из раны брызнула алым фонтаном кровь. Беззвучным криком разжало губы, и она свалилась в клубы тумана, который заволок все вокруг, рождая в себе красноватые отблески.
- Постой! Я к тебе, родная! Я с тобой!... К тебе… К тебе…
Вода сомкнулась над ним темными кругами, и только месяц уронил хрустальную слезу, и скатилась слеза звездочкой, и упала в самую середину озера. И поднялся тогда из воды камень и вынес на себе их обоих.
А когда утром проснулись люди, страдая душой и телом, они увидели его. Но он был пустой и угрюмый. А из него сочились капли и, как слезы, сбегали в воду. Камень плакал.
И ужаснулись люди тому злу, которое творят, живя собою. И решили тогда они: только равная по силе зла расплата может стать их исцелением и искуплением. Так погиб этот народ. И только малая часть взрослых и дети остались жить, возрождая обновленный и добрый, новый народ.
0

#6 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 26 октября 2017 - 15:29

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - МИНУС
Сергей Дудкин - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА


5

ЧУЖИЕ ОКНА

Андрей Сергеевич выключил свет и, взяв полевой бинокль, привычно сел у окна. Как это началось? Он вспомнил тёплое сентябрьское воскресенье, когда с улицы донеслись звук сильного удара, звон разбившегося стекла, чьи-то крики.
Слева, на соседней улице столкнулись две машины и, чтобы лучше рассмотреть детали происшествия, Андрей Сергеевич прибегнул к помощи полевого бинокля с десятикратным
увеличением, оставшимся у него ещё с военной службы.
Когда-то бывший командир батальона брал его на стрельбище,а теперь за ненадобностью
«боевой друг» отдыхал на полке шкафа.
Дорожно-транспортное происшествие обошлось относительно благополучно, если не считать вмятин на обеих машинах, разбитых стёкол и отвалившегося бампера. Никто из людей не пострадал. Удостоверившись в этом, Андрей Сергеевич скользнул биноклем
вправо и увидел такой же девятиэтажный дом напротив, на параллельной улице. Дома разделял квартал частного сектора. Между девятиэтажками было метров восемьдесят, но благодаря оптике, можно было рассмотреть всё, что происходило в квартирах, как с расстояния восьми метров.
Андрей Сергеевич плавно перемещал бинокль вниз: восьмой этаж, седьмой, шестой, и вдруг
замер от увиденного. На балконе мальчонка лет пяти свесился через перила и тянулся к ветке
дерева, на которой сидела кошка, невесть каким образом там оказавшаяся.
Животное было испугано и взывало о помощи. Это было видно по кошачьей морде и раскрывавшемуся рту.
Ребёнок, в стремлении помочь, наклонялся всё ниже, и готов был кувыркнуться в любую минуту с высоты шестого этажа.
Андрей Сергеевич инстинктивно рванулся вперёд, забыв, что его с мальчиком разделяет квартал частных домов, и ткнулся биноклем в стекло.
«Что делать? Кричать,- никто не услышит, бежать,- не добегу. Вызывать службу спасения,- не
успеют. Это же одна секунда...» Мысли лихорадочно роились в голове, а мальчик всё больше свешивался с балкона.
В следующее мгновение из комнаты выскочил молодой мужчина — по-видимому, отец и, сняв сына с перил, после нескольких шлепков отправил «спасателя» в комнату.
«Тебе самому бы надавать как следует, чтобы лучше за ребёнком следил»,- мысленно послал
сообщение нерадивому папаше Андрей Сергеевич, стараясь унять бешено колотившееся
сердце.
К кошке пришло спасение в виде доски, которую глава семейства принёс и проложил как мостик между балконом и веткой с орущей горемыкой. Упрашивать животное долго не пришлось,- через минуту «альпинистка» была уже в квартире.
С тех пор Андрей Сергеевич стал наблюдать за Егоркой, как про себя назвал малыша. Так он мечтал назвать сына, но судьба подарила дочь Настю, в которой отец души не чаял. Она -то
и связывала супругов, отношения которых уже давно дали трещину. Особой любви не было
и в молодости. Были увлечение, страсть. На эффектной брюнетке Веронике Андрей женился,
как говорится, «по залёту»: через три месяца после нечастых встреч девушка поставила перед фактом: - Жду ребёнка, если не женишься- сделаю аборт.
Они узаконили отношения, родилась Настёна, а потом начались скитания по гарнизонам, бытовая неустроенность, отсутствие работы для жены, которая с красным дипломом филолога смогла устроиться лишь библиотекарем при воинской части.
Не успевали обжиться на одном месте, как Андрея Сергеевича уже перебрасывали в другое.
В итоге, Вероника не выдержала кочевой жизни и подала на развод. Расстались без скандалов
и унизительной делёжки имущества.
В пятьдесят лет Андрей Сергеевич ушёл в запас в чине подполковника и вернулся в родной
город, где прошло его детство, в родительскую квартиру. Через время узнал, что Вероника в соцсетях познакомилась с каким-то австралийцем и вышла за него замуж. Дочь, окончив институт иностранных языков, последовала за матерью в Австралию. Вначале Настя звонила, но постепенно звонки становились всё реже, а затем и вовсе прекратились.
Родители Андрея Сергеевича ушли один за другим: вначале отец, тоже бывший военный,- от
внезапного инфаркта, а через год умерла мать, не выдержав разлуки с любимым Серёжей, с
которым прожила трудную, но счастливую жизнь.
Подполковник слонялся по пустой квартире и не мог понять, как случилось, что он
остался один.
Пару раз устраивался на работу: первый раз охранником в ювелирный магазинчик, где покупатели были нечастыми гостями, и молоденькие продавщицы, не стесняясь присутствия сотрудника, трещали о своих личных проблемах днями напролёт. В скором времени магазин
из-за нерентабельности закрыли.
Вторая работа была в супермаркете в том же качестве, откуда Андрей Сергеевич ушёл сам.
Надоело отлавливать воришек, умудряющихся выносить всё: от рулона туалетной бумаги и
жвачки, до курицы, спрятанной под юбкой.
Случались и кратковременные романы, но в конечном итоге мужчина понимал, что у дам к
нему был лишь меркантильный интерес.
Андрей Сергеевич навёл окуляры на знакомую, ставшую почти родной квартиру. Егорка стоял на кровати и разрисовывал фломастером обои.
«У меня мог быть такой внук»,- размышлял бывший военный. И он представил, куда бы ходил с Егоркой, о чём рассказывал малышу. В комнату вошла мать и, отобрав фломастер у сына, отругала его, выразительно жестикулируя. «Художник» разревелся и выбежал из комнаты. «А я бы не ругал, пусть бы хоть все стены разрисовал»,- подумал Андрей Сергеевич.
В других квартирах шла своим чередом обычная семейная жизнь: дети учили уроки, отцы семейства лежали на диванах перед телевизорами, их жёны готовили ужины на кухнях.
Когда он наблюдал за чужой жизнью- забывал о своём одиночестве, и ощущал причастность
к происходящему, как будто был членом чьей-то семьи.
Бинокль перемещался по горизонтали седьмого этажа. Пропустил два тёмных окна, но что-то
заставило вернуться,- то ли какое-то движение,то ли какой- то проблеск.
Андрей Сергеевич присмотрелся и от неожиданности отпрянул: кто-то смотрел на него в такой же полевой бинокль. Подполковник в смущении отошёл от окна. Однако, любопытство
взяло верх, и он снова навёл окуляры на противоположный дом.
Так и есть: кто-то в упор изучал Андрея Сергеевича. Человека не было видно- силуэт терялся
за занавеской, лицо наполовину скрывал бинокль.
Андрей Сергеевич в знак приветствия поднял руку. Ему ответили тем же жестом. Идея пришла мгновенно. На большом листе бумаги фломастером крупно написал своё имя, а под ним - номер телефона, после чего приложил лист к оконному стеклу. Через некоторое время
с противоположной стороны последовал ответ. «Елена Викторовна»,- было написано на белом листе, а ниже - цифры сотового телефона.
«Понятно,что женщина звонить первой не станет»,- подумал Андрей Сергеевич и сам набрал
только что увиденный номер.
В трубке раздался приятный женский голос. Поговорили о погоде, о типах биноклей, о надоевших криминальных сериалах.
Воспользовавшись подходящим моментом, Андрей Сергеевич предложил встретиться, после чего, был приглашён в гости.
На следующий вечер с шампанским, коробкой конфет и цветами мужчина шёл по указанному адресу.
«Вот будет сюрприз, если там какая-нибудь старушка живёт. Ну ничего, о жизни поговорим, чайку попьём. Надеюсь, горячий чай у неё найдётся»,- поёживаясь от пронизывающего февральского ветра, думал Андрей Сергеевич.
Он замер от неожиданности на пороге, когда хозяйка открыла дверь: «Ничего себе, старушка,
да ей и сорока нет!»
На него, приветливо улыбаясь, смотрела обворожительная голубоглазая женщина с облаком каштановых волос. Хрупкость девичьей фигурки подчёркивало облегающее платье глубокого
синего цвета, так шедшего к цвету её глаз.
«Держитесь, товарищ подполковник»,- сам себе мысленно приказал Андрей Сергеевич и неуверенно вошёл в квартиру.
- Какие чудесные! Спасибо,- принимая коралловые розы, восхищённо произнесла Елена Викторовна. - А вот это вы напрасно,- взглядом указав на конфеты, продолжила женщина.
- Я пирог с яблоками испекла.
Маленькая однокомнатная квартира дышала чистотой и уютом. На столе благоухал ванилью
и печёными яблоками тёплый пирог, в чашках дымился только что заваренный чай.
Вкус яблочного пирога напомнил Андрею Сергеевичу детство, когда семья собиралась за праздничным столом, и мама с любовью клала ему на тарелку большой, ещё не отдавший жар духовки, кусок.
- Очень вкусно, моя мама пекла такой же,-сказал Андрей Сергеевич.
- А моя мама умерла, когда мне было девять лет. Папа был геологом, часто уезжал в экспедиции. Этот бинокль от него остался,- хозяйка кивком показала на лежащего на подоконнике виновника их знакомства.
- Я росла и воспитывалась у тёти- папиной сестры и у бабушки.
- Вы одна живёте?- задал неудобный вопрос Андрей Сергеевич.
- Да. Папы не стало три года назад,- несчастный случай. Бабушка давно умерла, а тётя- в прошлом году. Из родни у меня только двоюродная сестра, но с ней общаемся редко.
- Не будем о грустном,- Елена Викторовна, мило улыбнувшись, подлила гостю чаю.
- Да уж, невесело,- согласился Андрей Сергеевич.- У меня похожая ситуация,- он рассказал о
себе. Удивительно, но ему хотелось доверить этой незнакомой женщине все подробности своей жизни, как лучшему другу, с которым давно не виделся. В ней было что- то располагающее к откровению, к задушевному общению.
Из дальнейшего разговора Андрей Сергеевич узнал, что личная жизнь женщины не сложилась. У мужчины, с которым она долгое время встречалась, оказалась семья на стороне,
существование которой тот тщательно скрывал. Когда всё выяснилось- отношения были прерваны.
Елена Викторовна всё больше нравилась Андрею Сергеевичу. В ней не было никакой фальши, игры, или кокетства. Она обладала природным обаянием, женственностью, которая
очаровывала, завораживала, притягивала.
- Как у вас много картин! Любите живопись?,- разглядывая многочисленные пейзажи, натюрморты и портреты, развешенные на стенах, поинтересовался гость.
- Это работы моих учеников. Я преподаю в художественном училище,- с готовностью ответила хозяйка.
Взгляд Андрея Сергеевича задержался на морском пейзаже. Через прозрачную аквамариновую волну просматривалась галька. Камешки, казалось, можно было потрогать,
а набегающая волна через мгновение с шелестом откатится назад.
- Мне этот пейзаж больше всех нравится,- восхищённо произнёс Андрей Сергеевич.
- Спасибо, это моя работа. Очень люблю море. Раньше каждый год к нему ездила, но в последнее время тётя тяжело болела, не с кем было её оставить,- своей семьи у неё не было.
Поэтому о море пришлось забыть.
А потом Елена Викторовна рассказывала об интересных фактах биографии известных художников, об истории создания знаменитых картин.
Андрей Сергеевич, в свою очередь, поражал хозяйку знанием военной истории, жизни великих полководцев и решающих сражений.
Они говорили, и не могли наговориться. Им было легко и интересно друг с другом. Андрей
Сергеевич вспомнил где- то услышанную фразу: «Если вы встретите человека, с которым вам
легко, как с самим собой- цените его, как воздух».
Незаметно промелькнула ночь. Расставаться не хотелось, но Елене (они уже называли друг друга просто по именам), нужно было на работу.
Договорились встретиться через день, чтобы пойти на выставку картин Ван Гога. После просмотра зашли в уютное, маленькое кафе во французском стиле, где пили ароматный кофе с хрустящими круассанами и делились впечатлениями от увиденного.
Встречи стали постоянными. Андрей уже не мог без Елены. Ему обязательно нужно было хотя бы слышать её голос, а когда встречались,- хотелось уже никогда не расставаться.
Наступила долгожданная весна. Наполнила мир радостным щебетом птиц и журчанием сверкающих ручейков быстро тающего снега.
Однажды в солнечный, мартовский день Андрей пришёл с большим букетом весенних цветов.
- С праздником!- передавая цветы женщине, произнёс он.
- С каким?- удивилась она.
- Ну как же, неужели не знаете? Сегодня Международный день счастья,- ответил Андрей, снимая куртку.
- Впервые слышу,- изумилась Елена.
- Да, да! Организация Объединённых Наций постановила.
- Да что вы говорите?- рассмеялась хозяйка.- Какая глупость! Как можно счастье ограничить рамками определённого дня?
- Согласен, нелепо. А ещё медики установили, что для выживания необходимо не менее четырёх объятий в день,- продолжал удивлять Елену Андрей.
- И как же мы до сих пор не погибли?- с иронией спросила она.
- Сам не знаю. Нужно срочно спасать положение.
Андрей подошёл к Елене. Её глаза смеялись. Он нежно обнял любимую, уловил тонкий аромат, исходивший от её кожи, и почувствовал нарастающее волнение от близости, которое не испытывал давно.
- Ну что, будем выживать?- загадочно шепнул он ей на ухо, привлекая к себе.
- Будем, шёпотом ответила Елена, закрыв глаза…
Утреннее летнее солнце щедро заливало лоджию, где за столиком сидели двое счастливых людей и обсуждали предстоящую поездку к морю.
На безымянном пальце правой руки Елены сверкало бриллиантовыми искорками колечко-
подарок Андрея, а в паспортах, в графе «семейное положение» появилась новая отметка.
Рядом с открытым окном носились стаи резвых стрижей, радостными криками приветствуя новоиспечённых супругов.
А в шкафу, на полке томились без дела два полевых бинокля со спутанными каким-то неведомым образом длинными ремешками в тугой узел так, что, казалось, никакая, даже
самая опытная рука не смогла бы его развязать.
0

#7 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 27 октября 2017 - 15:37

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА


6

ДЕВИЧЬЯ ФАМИЛИЯ


198.... год. Министерство хлебопродуктов одной из среднеазиатских республик СССР. Главное управление мукомольно-крупяной промышленности. Отдел перспективного развития.

Люди моего поколения и старше помнят, что в советских конторах стояли такие аппараты односторонней связи без диска номеронабирателя. То есть на них позвонить можно, а с них нет. Они, как правило были ярко-красного цвета и в центре аппарата красовался золотой герб Советского Союза. Обладатели таких аппаратов страшно гордились ими. Так как наличие сего агрегата сильно подчёркивало статус владельца. Не знаю, уж почему, но эти устройства связи обладали очень скверным типом звонка. И мой организм со временем выработал стойку антипатию к мелодиям этого агрегата. Если то, что раздавалось из-под красного пластика вообще можно назвать мелодией. Короче-он зазвонил. В трубке раздался раскатистый бас нашего министра.
— Зайди. Трубка противно загудела сигналами отбоя. Почти бегом спускаясь со своего четвёртого этажа, на покрытый хивинским ковром-второй, где и располагался кабинет министра, я мысленно прокручивал в уме все свои возможные прегрешения, за которые меня следовало вызвать на ковёр. Таковых не обнаруживалось, так, мелкие шалости и не более того.
Понятное дело, хозяин кабинета сесть мне не предложил. Но смотрел по отчески, добро.
— Напомни, сколько у тебя было командировочных дней в прошлом году? - пробасил он.
— Триста. Примерно. -Потупившись, ответил я.-Точно не считал, не до того было.
— Да. Многовато, выходит. Ну, сам понимаешь, наша партия говорит надо, комсомол, отвечает. Что там комсомол отвечает? Я запамятовал.
— Есть.- Буркнул я. Старясь понять, к чему это высокое начальство клонит?
— Ну, есть, так есть. Поедешь ещё в одну. На целый месяц. Радуйся.
— Матлабудин Раджапович, а можно вместо меня кто-то другой, того, на месяц. У меня тут, семейное положение, намечается.
— Не, понял! Это что за манера у тебя такая, не дослушав старших, перечить. Ишь чего удумал, семейное положение у него! То же мне уважительная причина! Я же тебя, на этот раз, не в Голодную степь посылаю и даже не в Кызыл-кумы. В столицу нашей Родины полетишь, в саму Москву, да ещё на целых тридцать дней! Учиться! Квалификацию повышать. Так уж и быть, танцуй. Разрешаю. Государственную награду тебе ни по чину, ни по возрасту ещё не полагается. Бери какую дают и дуй на первый этаж, в Хозотдел, заказывай себе билет. Ну, чего стоишь, как высохшая чинара. Топай, куда велено.
Я не уходил. Молча переминался с ноги на ногу.
— Тысяча дивов! Вы посмотрите на этого умника. Ступай немедленно с глаз долой, иначе возьму и передумаю.
— Ага. Матлабудин Раджапович, передумайте, пожалуйста. Очень прошу. Ну, не могу я сейчас того, в Москву. Я и так невесту свою почти год не видел.
Министр от такой наглости даже приподнялся с места. Ты, чего сейчас сказал? Ты сам понимаешь, что вот эти уши услышали? Нет, ну вы посмотрите на этого малахольного дервиша. Ты кому сейчас перечишь? Ты самому министру возражаешь! Да, такого даже члены коллегии себе не позволяют. Уважаемые, между прочим, люди. Ой, что я сейчас с тобой сделаю! Ой, что сделаю! -Он помолчал с минуту. Встал и подошёл ко мне вплотную.
— Красивая?
— Кто? -Не понял я.
— Ну, твоя, которая, запросто может сбежать от тебя, если опять исчезнешь на целый месяц.
— Я мотнул головой.
— Ты чего киваешь, как осёл, взнузданный? Тебя сам министр, лично спрашивает. Красивая, очень? Где работает? В каком министерстве или ведомстве?
— В нашем. То есть, в вашем.
— Так, чего же ты меня, старика в заблуждение вводишь. Сын шайтана и гюрзы.- Хозяин кабинета нажал кнопку селектора.
— Салам, Карим Насырович. Тут такое дело, этот наш мельник, кобылица его легни, не хочет один в Москву отправляться. Говорит, только с невестой и никак не иначе. Давай там быстренько оформи документы и на неё. У нас кажется разнарядка на двух человек поступила. Ну, что на другого уже оформлена. Значит, этот другой, в следующий раз месяц в Москву отправиться, дурака тридцать дней, валять. Переделывай быстро. Людям через неделю вылетать. Как это ты не знаешь, кто невеста мельника? А за, что тебе государство зарплату даёт? Кто у нас в министре кадрами заведует? Ну и что в личном деле нет, графы невеста, а есть только жена. Сначала невеста, а потом жена. Наоборот никогда не бывает. Короче, если через десять минут не узнаешь эту страшную тайну поедешь, в командировку, в Голодную степь. Не только мельникам там месяцами трудиться, но иногда и кадровикам полезно тоже.
***
Я крутил в руках два заветных листка с министерскими печатями.
— Дорогая, пойдём в ЗАГС. Распишемся, наконец.
— Это ты, что! Мне предложение делаешь? На колено даже и не подумал опуститься. Вместо коробочки с колечком какие-то цветастые бумажки суёшь. Что это вообще?
— Понимаешь! Это наше свадебное путешествие за государственный счёт. В белокаменную, на целый месяц.
— Вот уж никогда не думала, что командировка на курсы повышения квалификации является достаточным основанием для заключения законного брака. В конце-концов можешь толком объяснить, почему ты решил, что в эту самую белокаменную мы должны лететь в качестве законных супругов? Жили же до этого без штампа в паспорте. Не спорю, регулярно нарушали "Моральный кодекс строителей коммунизма", но тебя этот факт не слишком тревожил. И нате, побежали в ЗАГС. А ты у моих родителей согласия спросил? И вообще, и вообще, и вообще! На её глазах заблестели слезинки. - Я СОГЛАСНА! СОГЛАСНА! Дождалась таки! Только у меня одно условие.
— Любимая, я без оговорочно согласен на твоё условие.
— Это ты зря. -Она вытерла глаза и взяла себя в руки -Вот так опрометчиво соглашаешься, даже не выслушав. Так, уж и быть, я принимаю твоё необдуманное и скороспелое предложение, но только фамилию менять не буду. Мне девичья дюже нравится.
***
В районом ЗАГСе дородная дама приняла наше заявление. Долго вчитывалась в листки.
— Вы невеста. Точно фамилию менять не будете? И вы жених согласны с этим?
Мы синхронно кивнули в знак согласия. Редкий случай, ну да ладно. Закон это не запрещает. Она шлёпнула синим штампом и убрала бумаги в стол.
— Жду вас ровно через месяц, со свидетелями, шампанским, ну и так далее. Как полагается.
- Как через месяц? Нам через месяц нельзя. Нам нужно прямо сейчас.- С вызовом произнёс я. -Мы! Мы уже давно муж и жена, только не венчанные.
— Жених, вы тут у мне, не того. Если вы не венчаны, так у нас в городе все не венчаны, потому как, Азия у нас здесь, средняя. И вообще это не по моей части. Вот если бы вы молодой человек были военным, ну там скажем, офицером и срочно отбывали к месту несения службы, тогда, оно конечно. А иначе никак.
— А если мы вам письмо на министерском бланке принесу, что отбываем к месту повышения квалификации, тогда можно?
— Несите-устало ответила дама.-Поглядим.
***
— Дорогой. Нельзя, так. Вернёмся из Москвы и распишемся. Может быть и родители приехать смогут. Чего переживаешь.
— Ну, как ты не понимаешь, такую простую вещь. Мне уже тридцатник, стукнул. Раз нет штампа в паспорте, значит тебя поселят в женском общежитии, меня соответственно в мужском. Возраст, понимаешь ли, уже не тот, что бы к своей даме по водосточной трубе и балконам добираться, от бдительных вахтёрш бегать.
— Я поняла, я всё поняла. Коварный ты тип. Жениться решил лишь за тем, что бы тебе, мужику, комфортно было. Двухспальная кровать в семейном общежитии, гарантирована. А ты обо мне подумал? Может твоей девушке романтики хочется. Может быть я много лет мечтаю, что бы ухажёр ко мне по водосточной трубе и балконам добирался или на худой конец серенады внизу, на тротуаре пел.-Она повернулась и чмокнула меня. -Подготовь текст письма, я завтра напечатаю на фирменном бланке. Ну, а на подпись к министру сам потопаешь, раз тебе так хочется спокойной семейной жизни.
***
Мельник! Я знал, что ты у нас самый нахальный сотрудник, но что до такой степени! - Матлабудин Раджапович снял огромные очки в роговой оправе. Сколько я за этим столом работаю-он постучал по столешнице из массива красного дерева, но подобного письма подписывать не доводилось. Надо же! "Убедительно прошу расписать в связи с острой производственной необходимостью! Министр с минуту поколебался и поставил размашистую подпись в левом углу. На. Держи. Ещё вот, что, сходи, сними мне копию. Покажу друзьям на ближайшем совете министром. Пусть и они позабавятся.
Я радостно схватил бумагу и рванул к выходу.
— Стой. Куда помчался. - Он подошёл к сейфу. Достал пухлый конверт. -Возми, это вам от меня подарок, так сказать. Свадебный. Совет вам, да любовь. И с детишками, там не тяните. Командировки, оно конечно, но семья это святое.
***
Спустя два года я готовил справки для "Выездного дела". Меня направляли в Монгольскую Народную Республику, для оказания интернациональной помощи соседнему братскому народу.
Собирал неимоверное количество подписей и согласований.
Секретарь парторганизации министерства, начальник первого (секретного) вертела в руках наше"Свидетельство о браке".
— Это ещё, что такое? Оба не члены нашей коммунистической партии, да ещё и живут на разную фамилию. Сдаётся мне, что брак у вас не настоящий, а фиктивный. Проживаете вместе. Так может быть вы с этой женщиной, спите в разных комнатах, я же не проверяла! Короче, ваше персональное дело, я выношу на общее партийное собрание. И очень сомневаюсь, что вам лично и вашей, так сказать, жене будет доверенно представлять нашу великую державу за рубежом. Убеждена, что в нашем министерстве найдутся более достойные люди, живущие под одной общей фамилией.
Я еле сдерживал себя, что бы не вырвать у неё папку и не послать партийную даму по всем известному адресу.
— Идите мельник, язык не поворачивается назвать товарищем. И хорошенько подумайте над своим поведением и моральным обликом. О времени и месте собрания я вас извещу. На сей счёт можете не сомневаться.
В нашей конторе слухи распространяются мгновенно. Даже если они исходят из первого (секретного) отдела. Понятное дело, услышала их и моя половинка. Не мудрствуя лукаво супруга взяла да и переделала все документы. Рассталась со всей девичьей фамилией. А в это время секретарю нашей парторганизации позвонили из очень вышестоящей организации. Популярно объяснили, что командируют за границу прежде всего квалифицированного и опытного специалиста. Моральный облик которого конечно интересует соответствующие компетентные органы, но далеко не в первую очередь.
***
Через несколько дней"блюстительница коммунистической морали"ходила по этажам и срывала объявления о внеочередном партийном собрании. О выражении лица этой женщины и о разговорах за её спиной я вам конечно расскажу, но как-нибудь в другой раз.
0

#8 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 29 октября 2017 - 15:55

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА


7

АРОМАТ ЛЮБВИ


Майский вечер незаметно опустился на притихшую землю. Цветущая акация пьянит своим ароматом округу, пленяет непорочной чистотой белоснежных гроздьев, настраивает душу на лирический лад.
Сегодня акация правит бал на станичных улицах и переулках, заставляя быстрее стучать юные сердца и навевая сладостные воспоминания тем, кто когда-то повстречался со своей первой любовью под сенью её тенистых ветвей. И совсем неважно, когда это было - пять, десять, тридцать или пятьдесят лет назад.
Сидя на завалинке, дед Алёшка наслаждался густым вечерним ароматом. Закрыв глаза, он невольно перенесся на много лет назад и вновь ощутил себя молодым и красивым. Вдруг привиделось ему, как, ладно сидя на крупе своего Орлика, он спешит в ночное. Вспомнилось, как ранним майским утром торопится знакомой тропинкой к старому пруду, где у раскидистой ивы ещё с вечера прикормлены караси. Чудесное, беззаботное было время. Казалось, весь мир лежит перед тобой на ладони и тебе всё по силам.
Но пришла она, революция, а следом и гражданская война, и всё изменилось. Раздор вошёл в семьи и души людей, разделив на правых и виноватых, своих и чужих, белых и красных. В Алёшкиной семье тоже пошли распри. Домочадцы были чернее тучи и обращались друг к другу только в случае крайней необходимости. Немудрено, что Алексей при первой же возможности спешил улизнуть со двора.
Чтобы не видеть угрюмых, обиженных и недовольных лиц станичников, паренёк спешил за околицу. Вот и на этот раз его ободрил легкий степной ветерок, наполненный свежестью и едва доносившимся запахом акации. Юноша, подложив руки под голову, прилег на мягкую степную траву. Он ощутил покой и умиротворение, будто и нет вражды и злобы на свете. Незаметно для себя Алексей задремал, а проснулся от жутких воплей, доносившихся из ложбины. Вскочив, он бросился на крики и остолбенел от охватившего его ужаса. Там, внизу, где несколько недель подряд стоял цыганский табор, было видно как днем. Пылали шатры и кибитки, люди, пытаясь найти убежище, в панике бежали, но их настигали всадники. Тех, кто хотел спастись от огня, догоняли острые шашки. Палачи не жалели никого: ни старых, ни малых. Кому помешали таборные? За что их постигла такая страшная кара? Эти вопросы крутились в его голове. Однако Алексей понимал, что он не в силах помочь обезумевшим людям, которых с каждой минутой становилось всё меньше и меньше. Юноша упал на колени и принялся неистово молиться, прося Господа защитить беспомощных и покарать обидчиков.
Сколько длилась расправа над цыганами, Алешка не помнил. Очнулся он лишь тогда, когда предрассветный туман своим легким покрывалом укутал землю. Юноша спустился в овраг. Его взору открылась жуткая картина, сопровождавшаяся сладковато-приторным запахом гари и свежей крови. Смерть в своей ужасной маске уравняла молодых и старых, соединив всех в общей могиле. Напрасно бродил парень по табору, пытаясь найти хоть одну живую душу. Бандиты убили всех, а лошадей забрали с собой. Юноша поспешил с печальной вестью в станицу. Поравнявшись с крайней хатой, в которой уже давно никто не жил, он услышал слабый стон. Прислушался, стон доносился из полуразвалившейся сараюшки. Раздвигая крапиву, Алешка направился к сараю и увидел лежащую под цветущей акацией юную цыганку. Из раны на шее тонкой струйкой стекала алая кровь. Кудрявые волосы красавицы были опалены пламенем. Изодранное платье едва прикрывало тонкий стан. Глаза были закрыты, и лишь слегка подрагивающие ресницы говорили о том, что девушка ещё жива. Не раздумывая, Алексей бросился к станичному знахарю. Он наверняка знает, чем помочь девушке.
Дед Матюшка славился тем, что помогал хворым. Дружбу со станичниками не водил, жил бобылем. Хата его стояла на отшибе. Лечил больных травами да отварами, примочками да словом Божьим. Кто-то считал его колдуном и верил, что он водится с нечистым. Матвея боялись и уважали в станице. Вот к нему и направился Алексей за помощью. Выслушав парня, знахарь, прихватив котомку, велел вести его огородами к раненой. Наскоро перевязав рану, лекарь попросил парня взять девушку на руки и перенести в хату. Затем он отправил Алешку домой, приказав держать язык за зубами, а сам остался с девицей.
Не успел Алексей переступить порог родной хаты, как его скрутили дюжие казаки из белой сотни. Оказывается, пока парня не было дома, была объявлена белым генералом мобилизация. Всех совершеннолетних и даже тех, кто моложе, поставили под ружье. Согласия не спрашивали, а в тот же день погнали на формирование в Баталпашинскую.
Закружила гражданская война Алексея, завертела. Был мобилизован белыми, потом перешёл к красным. Воевал он геройски. Был смелым и отчаянным рубакой. В боях и походах окреп, возмужал, набрался ума-разума, стал не по годам рассудителен и мудр. Иногда в часы затишья вспоминал родную станицу, дом да девушку цыганку, которая осталась на попечении старого знахаря. Жива ли она?
Прошло время, и, демобилизовавшись, вернулся Алешка домой. Нерадостная картина встретила красноармейца. От той, прежней богатой станицы, почти ничего не осталось. За время войны многое изменилось на родной земле и в семье парня. Ушёл в мир иной батька, так и не признав новую власть. Старший брат, попавший на фронт ещё в четырнадцатом, вернулся домой без руки, средний сгинул где-то на Красных землях. Сеструхи- близняшки заневестились совсем. А маманя как будто ещё меньше ростом стала. Всё такая же сухонькая да шустрая. Всех ей жаль, до всего есть дело, готова с каждым последним куском поделиться. Хотя чем там делиться? От прежнего хозяйства только и осталась корова Зорька да пяток кур. «Но ничего, - думала мать, - всё это дело наживное, главное, что сынок, Алешенька вернулся. Вот женим его и тогда заживем на славу. Он у меня такой видный да справный. Любая станичная девка бегом за него пойдет!»
Да правду сказать не одно девичье сердечко екнуло, когда Алексея на проулке увидело. Только Алёшке всё невдомёк, знай, по своим делам спешит.
А спешил он к старому знахарю. Тот хоть и лечил других, а вот самому себе помочь никак не мог. Занедужилось Матюшке в последнее время. Ноги еле передвигаются, руки дрожат. Только взгляд прежний, цепкий остался. Алёшку признал он сразу и даже ему обрадовался. « Я,- говорит,- тебя, милок, давно поджидал. Боялся, что помру ненароком, да с тобой и не свижусь. А свидеться крепко надобно. Должон я тебе Лексей рассказать о Раде. Чай, помнишь девчушку цыганскую, которую когда-то ты после погрома таборного нашёл?» У Алексея от этих слов почему-то аж в висках застучало. «Да, дедунь, помню. Жива ли она?» «Жива-живёхонька, милый. Чего ей сделается. Выходил я её да за племянницу свою в станице и выдал. Казачки, кажись, мне поверили. Да и как не поверить-то, коли у Радушки как у прирождённой казачки всё в руках спорится. Что в поле, что в хате, что у печи ей равных в работе нет. А как поёт, заслушаешься. Соловей, да и только! А ну-ка, чуешь, как выводит! Видать, с поля домой торопится родимая!»
Услышав вдалеке красивый, высокий женский голос, Алёшка, не дослушав старика, стремглав бросился со двора. Пение слышалось всё ближе и ближе. Он, поравнявшись со старой хатой, остановился под тенью цветущей акации. И вдруг как будто из-под земли передним появилась хрупкая девушка. От внезапности она, ойкнув, закрыла лицо руками. А когда опустила смуглые изящные ладошки, ахнул уже Алексей, навсегда утонув в омуте её тёмных глаз. И только белая акация мирно благоухала, благословляя своим ароматом любви и даря надежду на счастье.
Маманя Алёшкина сразу сыновнему выбору не обрадовалась. Не о такой невестке она мечтала. Но что поделаешь, времена нынче не те пошли. Спорить с сыном не стала. Свадьбы как таковой у молодых не было. Так, расписались в сельсовете. Но как только Рада в мужнин дом вошла, словно солнышко в нем поселилось. И золовки невестку как родную сестрицу приняли. Да и матушка Агафья полюбила сношеньку. Сердцем возле неё грелась. Да и как не греться, не радоваться-то, когда у сына от счастья глаза светятся, когда дела спорятся. Через год молодые бабушке подарили внучка Васеньку, а потом и внученька народилась.
Рада то ли от природы своей цыганской, то ли от деда Матюшки помогать людям научилась. Кому отвар целебный сделает, кому сбор травяной подберёт. Могла она кровь останавливать, боль зубную да грыжу заговаривать. Частенько спешили за помощью к ней станичные. Председатель колхозный поговаривал, что надобно её в город отправить учиться на фельдшера. Да и Алексей эту мысль поддерживал. Но тут война пришла. Алёшку в первый призыв, в июне сорок первого, и забрали.
И не думал никто никогда, что фашист на Кавказ придёт. А ведь пришел проклятый. Осенью сорок второго года и пришёл. На постое обосновались в станице немцы да румыны. А тут закон германский вышел, что, дескать, евреев собираются переселять куда-то. А где им, евреям, взяться-то в казачьей станице? И случилось так, что Рада на глаза немецкому офицеру попалась. Увидел он её и лопочет по-своему, дескать, «юде». Схватили её солдаты. Она объяснить им пытается, что местная, казачка станичная. А чернявая больно от того, что в поле много работает. Да какое там. Идолы над ней насмехаются. Люто издевались над бедной женщиной проклятые ироды. Как уж она от них вырвалась неизвестно. Бросилась бежать за околицу, а оттуда в ложбину спустилась. Вот уж и спасительные заросли на опушке виднеются. Тут её пуля вражеская и настигла. Рада не успела даже вскрикнуть. Приняла она смерть неминучую на том самом месте, где когда-то табор родной погиб. Закатилось солнце красное, и нет больше на свете Радушки.
Свекровь, схоронив невестку, из последних сил держалась. Малых детушек обихаживала, ночей не спала, сама недоедала, а сироткам лучший кусочек берегла.
Прогнали с родной земли ворога. Победа в мае пришла, а осенью и Алексей вернулся. Помотало солдатика по свету. Припорошило голову серебром. Вернулся домой он с рукой покалеченной да с контузией. Тосковал по Раде своей крепко. Но держался, понимал, что детишек поднимать надобно. Частенько его видели у холмика, где супруга похоронена. Посидит, цветы полевые на могилку положит, поговорит с жёнушкой о чём-то своём да к деткам своим возвращается. Так и не женился Алёшка после Рады. Сначала старушка-мать да сестры ему помогали. А потом он с сыном и дочкой сам приспособился хозяйство, дом и огород вести. Работал ездовым в местной больнице.
Сынок Василий после десятилетки в военное училище пошёл, офицером стал. Почитай уж полковник в отставке. А дочка доктором стала. Людям помогает, врач заслуженный.
Вот так и жизнь прошла. Старость на пороге. Вспоминая былое, казак Алексей не сомневался, что прожил он на этом свете не зря. Подарила ему судьба любовь настоящую, которая каждый день в жизни опорой была. А разве не счастье, когда дети, внуки да правнуки в гости нагрянут? Старшие на гитарах играют, песни поют, а молодежь цыганочку пляшет. Такой шум, гам, суета да веселье на подворье стоит, чисто табор цыганский. Голоса сильные, красивые, да глаза карие потомкам от бабушки Рады достались. А удаль молодецкая от деда казака.
И пусть разрастается род, начало которому положила цыганская и казачья кровь. Пусть зародившаяся когда-то под сенью цветущей акации любовь в потомках из века в век продолжается.
0

#9 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 06 ноября 2017 - 00:02

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА


8

СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ


- Безобразие! Пошлость! Курортный роман в таком возрасте!
Мария даже оглядываться не стала – и так ясно, что возмущается «аристократка», дама категории «70+». Сухощавая, тщательно подкрашенная, с собранными в начесанный пучок жидкими волосами и недовольно поджатыми губами, она с первого дня круиза стала «притчей во языцех» теплохода.
Недовольство, неминуемо переходящее в бурно выражаемое возмущение, вызывали у «аристократки» недостаточно почтительные матросы, «нерасторопные» официантки, неправильно составленная программа вечернего концерта, кричащие дети, рваные джинсы на молодых туристках... Список можно было бы продолжать до бесконечности. На второй день круиза попутчики оказались посвящены в некоторые детали биографии желчной дамы: вдова, муж был большим начальником, единственный сын женился крайне неудачно, невестка – «особа не нашего круга», внуки пошли в мать.
За окнами ресторана «развратники», девчонка-студентка и парень чуть постарше, молодой врач, делали селфи на фоне Калязинской колокольни и не подозревали о том, какую бурю спровоцировало их вполне невинное объятие.
Гуляя по палубе, Мария пыталась понять, что мешает ей радоваться каждой минуте долгожданного круиза. И вдруг вспомнила противный голос и слова: «курортный роман».
Да, именно так, курортный роман. Иначе и не назовешь, как не ищи синонимов. Пятнадцать лет прошло, а Мария и сейчас чувствует запах олеандров, слышит голос Таркана, видит Средиземное море с невиданными рыбками. Все ново, пряно, обжигающе, экзотично. И непонятно, чей восторг больше – её или десятилетнего Сережки.
Кирилл говорил, что заприметил их еще в аэропорту. Но Мария, верная жена и преданная мать, не смотрела «на сторону» ни в прямом, ни в переносном смысле слова. Поэтому на плотного бородача, чем-то похожего на Хемингуэя с хрестоматийной фотографии, она обратила внимание только во время экскурсии на яхте. Туристам предложили «купание с борта», а самые отважные могли спрыгнуть со скалы.
Конечно, Сережка тут же загорелся. Он с шести лет занимался плаванием, но прыжок со скалы… Мария панически боялась высоты и потому сразу же ответила решительным отказом. Сережка умолял, в его серых глаза уже блестели слезы. Тут подошел Кирилл. И нашел слова, заставившие Марию довериться незнакомцу и разрешить сыну прыжок.
На память осталась фотография. Бирюзовое море, синее, без облачка, небо, черная скала. И два загорелых тела на фоне скалы, между морем и небом. Кирилл прыгал «ласточкой», Сережка – солдатиком, но на «мелкой» фотографии такие подробности было уже не разглядеть.
Сережка, неизбалованный вниманием отца, сразу прилип к Кириллу. А тот, похоже, вовсе не тяготился общением с десятилетним мальчишкой. С тех пор они почти всюду были втроем: на рафтинге и на конной прогулке, в отеле и на экскурсиях.
В последний день отдыха, когда Сережка отправился в детский клуб, попрощаться, Кирилл сказал Марии то, о чем она уже догадалась по его взглядам, по трепету рук при нечаянных прикосновениях. «Не думай, что для меня это – курортный роман. Я хочу, чтобы вы остались со мной». Сережка мог вернуться в любую минуту, Кирилл торопился и успел лишь сказать, что будет ждать её ночью на пляже. Всю ночь будет ждать.
Собирая чемоданы и невпопад отвечая оживленно болтающему Сережке, Мария пыталась справиться с сердцем, которое только что не выскакивало из груди. Унять сердце мог только разум, и она пыталась размышлять, холодно и мудро. Вот сын, посмотри на него, вспомни, что у него есть отец. Твой муж, которого ты когда-то любила. «Когда-то» давно прошло, но осталась налаженная жизнь и видимость семьи. И ты не позволила себе разрушить эту иллюзию раньше, когда узнала о его измене. И оказалось, что можно жить так, с молчащим раненным сердцем. А теперь ты хочешь уничтожить видимость счастья? Иллюзию, которая для сына – реальность? Ради чего? Ради любви, что в конце концов тоже окажется миражом?
Если бы Мария осталась в номере в ту ночь, она могла бы гордиться собой всю оставшуюся жизнь. Но она не выдержала: дождавшись, когда Сережка уснет, побежала на пляж. И получился обычный курортный роман. Короткий, на одну ночь. Ночь, которую Мария до сих пор не может забыть.
Потом был мучительный полет. Сидели рядом, болтали с Сережкой. Он искал её взгляд, она отводила глаза. И только в Москве, когда Сережка кинулся к встречавшему отцу, Мария смогла произнести: «Прости. Больше ничего не будет».
Иллюзия семейного счастья продержалась еще шесть лет. Долгая агония кончилась на удивление быстрым и спокойным, насколько это слово применимо к подобной ситуации, разводом. Оказалось, поддержание иллюзий – дело энергозатратное. Потеряв «полную» семью, Мария, как ни парадоксально это звучит, почувствовала полноту и объемность реальной жизни. Сергей, несмотря на трудный подростковый возраст, воспринял развод родителей философски. Поступил в МИФИ, без проблем получил диплом, работал по специальности, рано женился и год назад подарил Марии внука. Теперь, через девять лет после развода, Мария чувствовала себя вполне счастливой. И почти не вспоминала ту ночь на средиземноморском пляже. Почти. Вот только слова «аристократки» о курортном романе застряли в сердце, как рыбья косточка, такая маленькая и безобидная вроде бы, застревает в горле.
Алевтина Николаевна никак не могла заснуть. В тесной каюте, несмотря на открытое окно, было душно, а кондиционер работал слишком шумно. Узкая койка раздражала, плеск волн за кормой казался навязчивым. С верхней палубы доносился смех. А чуть дальше, почти на самом носу, стояла средних лет простушка, Мария, вроде бы. Алевтина еще раз высунулась из окна. Точно, стоит. Тихо стоит, одна, а все равно действует на нервы.
Опять смех. Это девчонка, студентка, кокетничает с врачом. Он лет на шесть старше, а ведет себя, как дурачок. Длинный, худой, несуразный. Тоже мне, герой-любовник. Только ростом вышел, такой же высокий, как Леонид. Господи, этого еще не хватало! Сердце кольнуло, придется вставать и пить таблетки. Впрочем, не стоит обманывать себя. Если уж вспомнила, то никакие таблетки не помогут. Промучаешься теперь бессонницей до утра, потом давление повысится.
Тогда тоже её мучила бессонница. Но не эта, серая, мутная, старческая. А другая – молодая, звонкая, когда не можешь заснуть от звучащей в голове музыки, от мечтаний. Чувствуешь себя Наташей Ростовой на окне и знаешь, что Андрей Болконский тут, рядом.
Леонид был очень похож на Болконского из фильма. Не на Тихонова, а именно на Болконского. Такой же суховатый аристократ, только высокий. Её всегда привлекал аристократизм: еще девчонкой была, а всем велела себя называть не Валентиной, как в метрике, а Алевтиной. И за собой всегда следила, фигуру соблюдала, прическу делала по моде, одевалась, пусть на последние деньги, но, как сейчас говорят, стильно. Потому и работала не где-то, а секретарем у большого начальника. И отдыхала в ведомственном санатории, а не дикарем.
И Леонид её сразу выделил, сразу заметил среди десятков других, что пришли на танцы. Пригласил на вальс, потом все танцы только с ней и танцевал. Комплименты говорить умел. Цветов не дарил, сказал, это пошло и недостойно такой женщины, дарить ей мертвые растения. Алевтине раньше нравились букеты, но она поспешила заверить, что не хочет быть причиной смерти цветов.
На третий день Леонид признался в любви. Красиво признался, на пирсе, во время шторма. Сцена прямо в кино просится: волны бушуют, она в белом платье, волосы схвачены красной лентой. Впрочем, нет, лента была зеленой, под цвет её глаз. Дальше лучше не вспоминать. Любовником Леонид был отменным, это она потом поняла, в сравнении. А тогда все ждала, когда же он сделает предложение. Но не дождалась.
Леонид исчез, даже не попрощавшись. Оказалось, он и в санатории-то не жил, так, курсовочник, почти дикарь. Алевтина даже фамилии его не знала, только город, откуда он прибыл – Красноярск. Искать пыталась, когда поняла, что беременна. Да где ж найти…
Когда после аборта приходила в себя, решила, что станет счастливой ему назло. Никогда больше не влюбится, будет жить только «головой». Так и жила. Отбила у клуши-жены начальника, женила его на себе под страхом партийного взыскания. Родила сына. Похоронила мужа, который все бегал в старую семью, все носил тайком деньги выросшим детям от первого брака. Сына любила, все ему отдавала, а он предал: нашел девчонку-провинциалку, женился, с матерью жить не захотел. Она одна в трехкомнатной квартире осталась, а он с двумя детьми в коммуналке, что от работы получил. Теперь дети выросли, свои семьи завели, все в долгах, но при квартирах каких-никаких, «спасибо» ипотеке». Сын приезжает раз в месяц, один, невестку и её потомство Алевтина не признает.
Алевтина трехкомнатную квартиру и дачу, что от мужа осталась, продала. Купила две двухкомнатные квартиры, в одной живет, другую сдает. Денег хватает и на жизнь, и на путешествия. Всю Европу объездила, в Азии и Америке побывала. Теперь вот сюда занесло, на теплоход этот, будь он неладен. Разве сравнить это корыто с океанскими лайнерами? Правда, качку Алевтина не переносит, зато там туалеты свои можно показать, все три вечерних платья. Так что счастье назло Леониду, можно считать, удалось.
Алевтина встала, выпила снотворное, выглянула в окно. Мария ушла, на палубе пусто. И смех затих.
Катя с наслаждением упала на койку и потянулась. Как сладко тут спится! Пахнет рекой, волны бьются о борт, словно колыбельную поют. Корабль чуть ощутимо покачивает тебя, точно младенца в люльке. Закроешь глаза – видишь синюю палубу, берега. И Костю – такого смешного, несуразного, длинного. Он подбрасывает вверх малыша. Мальчик, тоже длинненький и худенький, жутко похож на Костю, только глаза не карие, а голубые, как у меня. Мне страшно: вдруг Костя уронит ребенка. А они оба хохочут. И малыш уже в руках у отца, и тянет ко мне худенькие, но сильные ручки.
Катя не заметила, как заснула. Она не знает, что видит самый чудесный сон в жизни. Она никогда не вспомнит свой сон: ни завтра утром, ни через пять лет, когда сон станет явью.

2016 г.
0

#10 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 11 ноября 2017 - 23:40

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА


9

КЛУБНИКА СО СЛИВКАМИ


Лиза возненавидела лето в тот самый момент, когда не сумела застегнуть на талии хит прошлого сезона, купленного про запас в конце августа.
– Блин! Растолстела, как корова! А еще замуж собралась! И на курорт.
Если откровенно, то сначала на курорт, а уж потом, если повезет с курортным романом, то замуж. Откладывать было некуда – тридцать пять. Год – другой и не взглянет никто.
– И что теперь? На моря с личным спасательным кругом? Так там меня и ждут! Нет уж, только к тетке в деревню! Хотя бы для начала. Полгектара картошки прополю, столько же свеклы – и можно будет думать о Крыме. За неделю справлюсь.
И на всякий случай заказала билеты на юг на конец месяца. Чтоб уж наверняка. Если тетушкина картошка не поможет, то неделя в финтес-клубе доведет ее замыслы до логического завершения. В плане фигуры. На все остальное – воля божья.
– Но ты же не дашь мне умереть старой девой? – просительно взглянула Лиза в форточку. В последнее время с богом у нее были натянутые отношения.
В Крым она ездила каждый год. И романы заводила в тех же временных рамках. Ничего лишнего номинанту на звание счастливого супруга не позволяла. Но держала на коротком поводке. В том смысле, что не упускала возможности пообещать золотые горы, молочные реки, кисельные берега. И прочие составляющие светлого и счастливого будущего. Семейного, разумеется.
Роман благополучно развивался на всем протяжении крымских каникул. И завершался на вокзале. Охапкой цветов, горячими поцелуями и обещанием встретиться на рождественской декаде. Пустым, к сожалению. Ни один из нежных, великодушных, верных, признательных, честных – плюс соответствующих еще трем дюжинам настоящих мужских достоинств – кавалеров так и не появился на жизненном пути Лизы ни в Рождество, ни во все последующие и не менее прекрасные дни. На звонки не отвечали, из друзей во всемогущих «Одноклассниках» загадочным образом исчезали.
Можно, конечно, было бы заарканить кого-нибудь из местных. Но тоже не случалось. Работа -дом. Дом – работа. На выходные – родительская дача. Или очередной девичник. На больше не хватало ни сил, ни времени, ни фантазии. Ни элементарной удачи. Принцы, герцоги и виконты успешно проходили, пролетали, проезжали мимо. Не удосужившись оценить волнующие изгибы вошедшего в стадию молочной зрелости женского тела. И всего остального – тем более…
– А ведь на диете семь недель сидела! – чуть не плакала Лиза, выбирая в магазине бесформенный – спрятать бы хоть как все эти вопиющие округлости – сарафан для деревенского отдыха.
По дороге домой зашла в парикмахерскую – записывалась на мелирование. Мастер порадовал новыми ценами. Лиза приуныла: стоимость планируемой красоты превышала пределы разумного.
– А вы что хотите? – пожал плечами парень. – У нас салон, а не забегаловка.
– Знаю, что салон. Но иногда сопротивляюсь. А что можно сделать с моими кудрями за пятьдесят?
– Разве что остричь. Коротко и ясно. Модно, между прочим. Авангардно. И молодит к тому же.
– Куда уж моложе? – вздернула носик Лиза. – Хотя… давайте короткую – пропадать, так с музыкой! И голове легче.
Все равно – с кавалерами у нее в этом сезоне не получится – и слону ясно. А с короткой стрижкой плавать удобнее. Вон, хотя бы в тетушкином пруду. Не Крым, конечно, но плавается хорошо.
– Решено: стрижем коротко.
Мастер кивнул и углубился в профессиональную деятельность. Лиза закрыла глаза.
И открыла через минуту. Как ей казалось.
– Готово! – мастер повернул ее к зеркалу. – Самому не верится.
Лиза удивленно рассматривала свой новый облик.
С последними локонами она сбросила с плеч лет десять. И выглядела теперь заполошенной тинеджершей. Полнота пришлась ко двору. И щечки, и плечики. Так, без претензий. Но мило. Как раз для деревни. Сарафан. Босые пятки. Ушки на макушке.

– Хорошенькая какая! – всплеснула руками тетушка. – Хоть сейчас под венец.
И прикусила губу, вспомнив о Лизиной «трагедии».
– А и пойду, если кавалера найдете. Только, чур, не агронома! Меня с работы не отпустят. Так что сойдемся на шофере. Или трактористе. Тому и в городе работа найдется.
– Чего уж сразу тракторист? – возмутилась тетушка. – Вон, к соседям с самого Питера племяш приехать должен. Хирург. Говорят, даже главный.
– А что и такие бывают? – фыркнула Лиза, накладывая в глиняную миску клубнику и заливая ее молоком. Она обожала клубнику с парным молоком и с удовольствием давила посыпанные сахаром ароматные ягоды большой ложкой. При этом понимая, что никакие хирурги ей в этом году не светят. Даже главные. Но не портить же себе отпуск!
Оставив хирурга конкуренткам, она окунулась в радости сельского лета. Подолгу нежилась в постели, наблюдая в открытое окно за кружащими над садом ласточками. Отрабатывала лишние калории в картофельных рядах. Купалась в пруду до посинения. Босиком носилась по двору, по нагретым солнцем тропинкам.
Ворошила пахучее сено. Пила холодную колодезную воду прямо из ведра. Набирала в подол сарафана огурцы с грядок. И по три раза на дню бегала за клубникой.
– Ты б хоть изредка туфли надевала. Да губы красила, – вздыхала тетушка. – Сосед не ровен час заглянет, а тут не девка, а пацанка ягодой перепачканная.
– Как заглянет, так и выглянет! – отмахивалась ошалевшая от июньских вкусов и запахов Лиза.
У нее и без соседа голова шла кругом – свежее сено, спелая клубника, парное молоко. Ветерок доносил из ближайшего перелеска аромат соснового цветенья и земляники. Река напоминала о себе озоновой свежестью. Солнце играло росинками поутру. А вечер дарил Лизе низкое звездное небо… Хотелось наплевать на Крым и остаться до августа у тетушки. Раз уж похудеть не получалось…
Какое там похудеть!
Лиза соскочила с кровати, натянула сарафан и понеслась в огород. Сейчас молоко будет, а у нее ни одной клубничины на завтрак! Непорядок.
Благо, что огород рядом – десять шагов туда. Десять обратно. А если бегом, то…
– Ой!
В калитке она столкнулась с незнакомцем. Должно быть, с тем самымг лавным хирургом из Питера. Ходят тут всякие! Жить мешают.
С досадой отметила рассыпавшиеся от столкновения ягоды. Одна, вторая, третья… жалко-то как! Такие спелые, такие крупные… разве что поднять… вымыть…
Она дернулась, почувствовав легкое прикосновение к щеке.
– Вы что?
– Простите, не удержался. Не женщина – сплошные соблазны…
Лиза вспыхнула. Произвела в уме молниеносную инвентаризацию внешних достоинств. Вспыхнула еще больше. Оглянулась в поисках той самой женщины. Никого не увидела. Но не сама же… Подняла глаза, пытаясь найти ответ во взгляде незнакомца. И тут же опустила. Никто и никогда не смотрел на нее ТАК! Это же неприлично, в конце концов! С ума сойти!
Возмутиться не успела. Почувствовала легкое прикосновение к руке.
– Мой любимый десерт – клубника со взбитыми сливками.
Надо же! Их вкусы совпадали. Но откуда… Взгляд коснулся руки. Господи… Пальцы были перепачканы клубничным соком. Мало того, на руку выплеснулось молоко из банки, которую держал мужчина. Молочные реки… клубничные заводи… та еще соблазнительница.
– Это молоко, а не сливки… – потупилась она.
А он… он был хорош. Если не принц, то по меньшей мере, действительно главный хирург – только они бывают так притягательны и недоступны. Так недоступны и притягательны. И так непредсказуемы…
– Вы что… что себе позволяете? – запоздалый вопрос повис в воздухе.
А главный хирург целовал и целовал ее руку, снимая губами клубнично-молочные пузырьки.
– Ничего вкуснее в жизни не пробовал. Не сливки, говорите? И не взбитые?
Голова шла кругом. В застигнутом врасплох женском организме происходили необратимые изменения. В находящейся в том же состоянии душе – экстренная переоценка ценностей.
– Молоко… – тупо твердила она, все быстрее вращаясь в вихре непознанных ранее эмоций. – Обыкновенное парное молоко… сюда бы щепотку сахару – вас вообще бы было не оторвать…
– Меня уже и так не оторвать. Даже без сахару, – мурлыкал он, продвигаясь все выше. – Такое могут оценить лишь настоящие гурманы. Но если вы настаиваете, можем добавить…
– Чего? – пискнула Лиза, испугавшись несанкционированной добавки.
Куда уж тут добавлять? Ей бы с этим элементарно управиться!
– Сахару… сами же предложили…
– Да? А давайте в другой раз?
– Если вы настаиваете…
Ее ощущения замерли во времени и пространстве. На самой высокой ноте. Главное, чтобы молоко не кончилось. Или клубника. Или рука. Или…
Поляна у калитки кружилась во Вселенной, расцвеченная свежей июньской зеленью и ярким солнечным светом. Они стояли друг к другу настолько близко, что из космоса казались единым целым. Растерянная в нечаянном счастье девушка в широком сарафане со сползающей с округлого, чуть тронутого загаром, плеча бретелькой. И склонившийся в затянувшемся на века поцелуе ее нечаянный рыцарь. В сгустках чувств и эмоций парили корзинка с клубникой и банка с парным молоком – виновницы очередного зигзага судьбы. Было там что-то еще, непосредственно относящееся к лету, к деревне, к старому дворику под недавно отцветшими яблонями. Обязательное, но такое незначительное на фоне разворачивающихся событий…

27.04.2014
0

Поделиться темой:


  • 6 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

2 человек читают эту тему
0 пользователей, 2 гостей, 0 скрытых пользователей