МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: "Триумф короткого сюжета" - реализм, рассказ о жизни или о любви (до 15 тысяч знаков с пробелами, максимум + 10%) - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 13 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

"Триумф короткого сюжета" - реализм, рассказ о жизни или о любви (до 15 тысяч знаков с пробелами, максимум + 10%) Конкурсный сезон 2021 года.

#11 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 20 ноября 2020 - 14:05

10

ДОЖДЬ НА ДВОИХ


Дождь крупными каплями падал на асфальт, тревожил гладь луж, наполняя их новыми порциями воды, стучал по куполу зонта, под которым укрылись неспешно шедшие по тротуару парень и девушка. Влад никак не ожидал, что романтическое свидание превратится в бурную политическую дискуссию.
- Так ты не за Путина?! – Лиза даже не кричала, она орала, визжала, как будто её грабят или насилуют. – Сволочь, негодяй, подонок! Наши деды воевали на Родину, а ты её хочешь продать Западу с потрохами! Ненавижу тебя!
С силой она вырвала у Влада зонтик и швырнула его в ближайшую лужу.
- Лиз, ты что делаешь? – Влад был ошеломлён такой вспышкой агрессии.
- Ходи мокрым, урод! Может, подхватишь воспаление лёгких и, наконец, сдохнешь!
После чего она плюнула ему под ноги и быстрыми шагами направилась к припаркованной за углом машине. Сев за руль, она тут же дала по газам и въехала на полной скорости в лужу, забрызгав белый плащ проходившей мимо девушки. Нет, не случайно. Если бы Лиза ехала по прямой, она бы по эту лужу не попала. Но она свернула.
А ведь Влад давно замечал за своей девушкой такую особенность. Когда у неё было плохое настроение, она стремилась кому-то сделать что-то гаденькое – хотя бы даже нагрубить. Только после этого к ней возвращалось душевное равновесие. Вот и сейчас она, по-видимому, нарочно выместила зло на случайной прохожей. Владу неожиданно стало гадко как никогда. Ну ладно, он враг России, пятая колонна, но девушка-то здесь причём?
Девушка, судя по выражению лица, была крайне расстроена.
- Извините, пожалуйста! – Влад смущённо подошёл к ней. – Моя девушка, вернее, теперь уже бывшая, по жизни такая неуравновешенная, а мы тут ещё и разругались. Но Вы не волнуйтесь, пойдёмте ко мне, я Вам всё отстираю.
- А толку-то? – грустно усмехнулась девушка. – Вы мне сейчас всю жизнь поломали!
- Девушка, да Вы чего?
Сказать, что Влад опешил, означало бы ничего не сказать. Конечно, испорченная одежда – это, конечно, очень неприятно, но чтобы из-за этого оказалась сломанной вся жизнь.
- Я шла на свидание! – рыдала девушка. – Ну, как я появлюсь в таком виде? Петя говорит, что девушка всегда должна быть на высоте. А тут я в грязном плаще. Да он меня тут же бросит!
- Если любит – то не бросит. Но если Вы так боитесь показываться ему в грязном плаще, можно же позвонить, объяснить, что не сможете прийти. И увидеться в следующий раз.
- Да он не будет ждать следующего раза! Он найдёт другую, получше и покрасивее!
- Но если он выбрал Вас…
- Это просто чудо! Он мажор, а я серая мышка!..
- Если любит – подождёт! Давайте я Вам плащ отстираю! Я как раз живу недалеко.
- Ну что ж, пойдёмте, - девушка перестала плакать и теперь вытирала слёзы бумажной салфеткой. – Всё равно мне уже терять нечего!
- Да перестаньте! Если парень по-настоящему Ваш, Вы из-за грязного плаща его не потеряете. Кстати, может познакомимся, раз такое дело? Меня зовут Влад.
- А я Надя.
- Видите, у Вас даже имя - Надежда. Вам сам Бог велел не отчаиваться!
Подняв из лужи зонтик и отряхнув его от грязной жижи, Влад с новой знакомой отправились к нему домой. Оказавшись в квартире, он снял с неё плащ и пошёл с ним в ванную…
- Вот я и отстирал Ваш плащ. Высохнет – и будет как новенький… Но что случилось, Надя? Вы опять плачете?
- Я только что звонила Пете. Оказывается, он даже не собирался на свидание! Он сказал, что я ему уже неинтересна, и он в постели с Иркой. А она такая! Она топ-модель, а я…
- Ну, знаешь ли, какой-то твой Петя несерьёзный! Ну, ты, Надюш, не переживай! Ты ещё найдёшь себе нормального парня. Ничего, что я на ты?
Надя неопределённо кивнула.
- Может, пока плащ сохнет, чайку попьём? Я как раз пирожные купил, думал, пойдём с Лизой ко мне, почаёвничаем. Ты любишь корзиночки с фруктами?
- Да, это с детства мои любимые! Влад, а из-за чего вы с девушкой поссорились?
- Да всё политика проклятая! Оказывается, Лиза так любит Путина, что всякий, кто не за него – враг отечества.
- Петя, кстати, тоже за Путина.
- Везёт нам что-то на путинистов! Сказал Лизе, что голосовал за Явлинского – она и распсиховалась.
- Я тоже голосовала за Явлинского. Но Пете это было по фигу. Он просто хотел со мной переспать!
Чайник вскоре засвистел, возвещая о том, что вода внутри превратилась в пузырящийся кипяток. Влад отправился на кухню, чтобы заварить чай. От тёртого корня имбиря с лимоном Надя не отказалась, и вскоре они сидели за столом друг напротив друга и пили из чашек янтарную жидкость.
Сначала каждый из них только и мог говорить о том, кого только что потерял. Но мало-помалу разговор перешёл на любимые книги и фильмы. И Влад всё больше ловил себя на мысли, что у них с Надей много общего. И что со взрывной и непредсказуемой Лизой ему никогда не было так хорошо и спокойно, как сейчас с Надей – с ней порой не удавалось нормально поговорить. Надя же слушала его, не перебивая, не извращая сути, не вставляя едкие комментарии. Владу она всё больше нравилась.
Что касается Нади, то она больше не плакала и, похоже, уже не жалела, что всё так вышло. А то сейчас пришла бы и ждала бы, как дура, своего Петю. Который её, как оказалось, никогда не любил.
А на улице дождь барабанил по оконному стеклу, стекая крупными каплями на подоконник. Дождь на двоих.
0

#12 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 20 ноября 2020 - 18:59

11

УМИРАЛИ ДЕРЕВНИ СТОЯ

Когда ты едешь по российским дорогам, даже летним и сухим, начинаешь понимать, почему вороги лютые не одолели нашу страну. Это сейчас Москву и Петербург связывает великолепная трасса М-11, а ведь ещё совсем недавно, как говорится, «на заре моего замужества», колдобины и рытвины просёлочных дорог требовали особого мастерства и сноровки водителей и деликатного молчания пассажиров.
Люблю ездить в Тверскую. Здесь чудесная природа, а главное, под этим небом, на вольных хлебах и под покровом отпуска, легко пишутся стихи:
Заманить бы тебя в этот сказочный край,
Чуть дремучий, слегка диковатый,
Здесь грибные места, сладкий ягодный рай,
Для рыбалки простор благодатный…
Удручает, правда, браконьерское разорение лесов, спивающееся, часто воровское местное население и брошенные деревни, где ещё колышутся занавески на окнах, за которыми давненько уже не топят русских печей и не зажигают свет… Люблю слушать истории стариков, выросших в этих местах, когда-то рванувших в мегаполисы, а сейчас приезжающих сюда с внуками весной и летом.
Так вот однажды, приехав в Тверскую, мы с мужем решили сходить в Горницы, а потом истопить баньку. Издалека церковь казалось огромной и сказочной, и мечты о таком походе вызревали давно. Речку Поведь с её родниковой водой в четыре градуса мы одолели вброд, километр-другой шли по хвойному лесу, а потом…заблудились, забыв, что церковь перестаёт служить ориентиром, как только спускаешься с холма.
Леса пугают городского жителя, даже самого крепкого и закалённого, потому что не знаешь, какого человека или зверя ты можешь встретить в этих диковатых местах. Дорогу в Горницы мы нашли …по коровьим лепёшкам. Они привели на вполне жилой двор. Мы сходили в церковь, спустились в подвал, и Алексей рассказал мне, что у этой церкви тот же архитектор Н. А. Львов, что и у церкви в Девяткино, в Петербурге, и ещё о том, то вокруг находятся могилы священников, по которым большевики специально гоняли коров.
И мы пошли гулять по деревне. Среди хвойного леса Горницы казались островком, на котором росли огромные лиственные деревья, явно посаженные когда-то чьей-то заботливой рукой. Встретились нам заколоченные крепкие дома с каменным первым этажом и деревянным верхним, сразу видно – купеческие. Травой поросли бывшие портики и скульптуры. Оказывается, раньше здесь были аллеи и пруды, гудела ярмарка. Богатая публика каталась на лодках и обозревала природные красоты. Сейчас только три жилых двора наполняются людскими голосами на лето, в остальное время здесь царит запустение. Стало грустно за простую избяную Россию, позабытую, позаброшенную, разорённую, и обратный путь мы проложили в обход, уже без бродов и приключений, но и без радостного вдохновения, которое присутствовало и окрыляло в самом начале.
Баньку топили вечером, очень уж хотелось согреться после такого похода и смыть навалившуюся тяжесть. Я решила посетить первый пар, взбодриться берёзовым веничком. Намылив голову, я услышала шум и вдруг увидела в окно, что к нашей бане с криками устремляется всё мужского население деревни. «Ну и порядочки у них,» - подумала я, выскочила из парной и нацепила халат. Через минуту первый из добежавших ворвался в предбанник и, запыхавшись, спросил: «Живая?» И только тут я заметила в его руках шланг, подняла голову и поняла, что баня… горит. Пар удивительным образом смешался с дымом, поэтому я ничего и не заметила. Как выяснилось потом, рядом с печной трубой лежал небольшой клок соломы. Если специально не лазить на чердак, то ты об этом и не узнаешь. А поскольку баню не топили очень давно, солома отсырела и не пылала, а тлела лёгким дымком. Издалека казалось, что баня основательно горит. Мыться в прокопчённой бревенчатой избушке расхотелось, выручили соседи, у которых тоже наметился банный вечер.
Потом мы пили чай с ватрушками и смеялись. Если подумать, то история забавная: муж привозит молодую жену в деревню, но спасать её добегает только третьим, что говорит о его полном доверии к людям и не омрачённом победами спортивном прошлом. Деревенская публика также ликовала по поводу того, что жена оказалась не робкого десятка и быстро сообразила приодеться. Мало кто из них до этого момента знал, что я тоже из деревни, и не так давно доила коров и трудилась на сенокосе. Сноровка, правда, имеет обыкновение теряться, но, как говорил мой дед, «закваска остаётся».
Погостив неделю, мы снова пылили по военно-полевым колдобинам тверской земли и с грустью смотрели на брошенные тёмные дома, страшные силуэты которых чернели на фоне клюквенно-рябинового заката. Не было ощущения праздника от встречи с этим, почти первобытным, раем. Деревни таяли за горизонтом, словно сгорали вместе со своими рощами и погостами в лучах заходящего прошлого. По дороге домой я написала стихотворение не про Горницы с их колокольней и помещичьей усадебностью, не про горящую баню, не про лесной поход за лисичками, когда я провалилась в деревянный «колодец» из перекрещенных сваленных стволов, откуда самой выбраться невозможно, а грустные строки о русских деревнях, откуда все мы родом:

Умирали деревни стоя,
До последних прогнивших брёвен.
И оплакивали их ивы
Над бурьяном в сетях крапивы.

Умирали деревни молча
Журавлиным криком по колчам,
Алой кровью осенних гроздьев,
Зрелой клюквой под скрип полозьев.

Умирали деревни просто,
Обращаясь к богам и звёздам,
И просили о самом малом,
Чтоб в глубинках ещё осталась

Жизнь, наполненная любовью…
Умирали деревни стоя.

0

#13 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 20 ноября 2020 - 19:39

12

ПАПИНО НАСЛЕДСТВО


Он с самого детства приучил себя писать. Уже в школе он начал вести дневники, записывал ежедневно – свои впечатления, мысли, встречи, стихи. Поначалу он их прятал от родителей, сестры, затем от жены и детей. Потом этих дневников стало слишком много, и они заняли целую полку в его шкафу. Тогда он перестал их прятать – к тому же жена ушла, а детям они были совершенно не интересны. В школьном возрасте ему далекая тетя из Москвы подарила печатную машинку – и он отстукивал по ночам, раздражая родственников и соседей – всё, что только можно: перепечатывал чужие стихи, понравившиеся статьи, свои сочинения. Потом появился компьютер, и с ним всегда чего-то недоставало: запаха бумаги, тактильных ощущений, дырочек-точек на обратной стороне листа, которые мягко кололи пальцы, когда он вынимал из машинки отпечатанный лист. Компьютер ему казался бездушной машиной, но и к нему он постепенно привык.
Но в этом многообразии исписанных листов, тетрадей, дневников, была одна записная книжка, которая была особенно дорога для него. Это была розовая толстая тетрадь с мягкой и теплой на ощупь, будто человеческая кожа, обложкой. Между страницами торчала несколько потрепанная сплетенная из голубых нитей закладка, раздваивающаяся на конце – будто прихлопнули ящерицу, и она высунула язык от неожиданности. Эта записная книжка была как новенькая – потому что он берег ее, брал ее аккуратно, вносил туда записи или перечитывал отдельные страницы, а потом так же нежно закрывал ее и нежно прижимал к себе – словно маленького ребенка или любимую женщину. С этой книжкой он никогда не расставался – возил ее с собой на конференции, в другие страны, в отпуск на море. Всегда прятал ее от чужих глаз. Постоянно менял ее тайное место дислокации, и порой долго ее искал сам, забыв о новом потайном месте. О ней никто не знал, кроме него самого. Этот блокнот подарила ему когда-то любимая девушка. Он прекрасно помнил тот день – выпускной в Университете, радостные лица, она ждет его на остановке автобуса и вручает ему подарок, завернутый в ярко-красную упаковку. Потом были ссоры, ее беременность, выкидыш, его позорное бегство от нее – она оказалась слишком живой, чтобы уложиться в его сухие и безжизненные теории, не помещалась в его рассудочных схемах. Потом он попытался ее вернуть, но было уже поздно, и она вышла замуж за его друга. А он практически сразу после этого женился – ей (или себе) на зло – на ее знакомой, и был несчастен всю жизнь, живя с нелюбимой и вспоминая о той, первой, подарившей ему записную книжку.
В этой книжке он записывал особое – он даже так ее и надписал – «Для особого», хотя и сам понимал, что название как-то не очень. Туда он записывал самые важные для него вещи – фразы из прочитанных книг и просмотренных фильмов, из своих дневников, отдельные стихи, которые он любил перечитывать (и от которых, тайком от других, сентиментально плакал). Туда же он вносил свои зарисовки (хотя он рисовал ужасно, и сам признавался в этом). Он когда-то нарисовал там дом, в котором бы он хотел жить. Нарисовал лес, в котором бы он хотел спрятаться от всех. Ракету, на которой хотел улететь в космос, подальше от людей. Иногда это были просто какие-то абстрактные линии, но и в них он вкладывал особый смысл – зашифрованный и понятный ему одному (хотя спустя годы и в который раз просматривая свои записи, он порой задавал вопрос: а что я имел в виду тогда, когда рисовал эти каракули, и сам же смеялся над собой – как старый человек смеется над глупым ребенком). И еще – он никогда не давал себе права закончить эту записную книжку. Она была бесконечным воспоминанием о юности и первой его любви.
Живя в небольшом провинциальном городе, он всегда ощущал себя непомещающимся в его узких границах. Писатель, краевед, преподаватель, он был известным и даже немного знаменитым. Его статьи печатались постоянно в местных газетах. Его приглашали на все городские мероприятия. Он переписывался с различными поэтами, писателями, историками. Можно сказать, он был местной достопримечательностью. Он собрал огромные архивы по истории города и района. И он был доволен собой – чувствовал себя нужным, необходимым. Его любили студенты – называли его «машиной времени» за его живые истории о прошлом, как будто он сам там побывал и был свидетелем великих событий и другом великих людей.
Но однажды вечером он пришел домой разбитый и уставший. Болело сердце, как будто кто-то сжимал его в своем кулаке и не отпускал. Он выпил корвалолу и закрылся в своей комнате. Казалось бы, ничего такого не произошло. Утром ездил в редакцию, днем – несколько лекций. Все, как обычно. Но стоя на остановке и ожидая своего автобуса, он разглядывал проезжающие мимо машины – отрешенно, как будто в забытьи, отдыхая от напряженного дня. И вдруг его взгляд зацепился за лицо в одной из машин – красном форде. Это лицо было знакомым, даже родным, но давным-давно забытым, выплывшим из прошлого. Это была она. Он давно не видел ее и даже последнее время не вспоминал о ней – все-таки прошло уже много лет, и так много всего поменялось. И она была за рулем, проехала мимо. И его окатило ледяной волной. Он решил не ждать автобуса, пройтись пешком. И во время этой прогулки он впервые задал для себя страшный вопрос, который застал его врасплох, распял его своей прямотой: а что я здесь делаю? ради чего всё это? И он не находил ответа. И пустота разлилась из него и затопила весь мир. Было пусто и бессмысленно всё – вся жизнь, все потуги, все поступки, все подвиги. Всё обесценилось моментально – в один миг, разрушив красивый карточный домик и не оставив ничего взамен.
Когда он пришёл домой, его встретили уже взрослые дочери. И он посмотрел на них и ему стало противно от мысли, что у него есть дочери. Он ясно осознал то, что всегда скрывал даже от себя самого – он никогда никого не любил. Его дочери всегда были для него чужими – от нелюбимой жены, они были изменой первой любви. И поэтому он никогда не бывал с ними близок, не чувствовал родные души в них – как будто только вынужденное соседство по комнатам заставляло его с ними разговаривать и общаться. Он прошел в свою комнату, закрылся в ней. Дочери знали, что отца лучше не беспокоить – они выучили его язык. Он лег на диван, достал свою тайную записную книжку и положил себе на грудь. Он гладил ее, как будто это была она – как будто она лежала рядом и никогда никуда не уходила. Гладил ее по голове, по ее мягким и шелковым волосам, чувствовал ее запах.
Он как никогда осознал, что всю свою жизнь он бежал от самого себя, от правды о себе. Он был всегда занят, чтобы не думать, не вспоминать, забыть прошлое. А сейчас все перевернулось вверх дном. Он стал настоящим. Но это была сплошная пустота – ничего не осталось, все маски разлетелись, и он остался наедине с самим собой – зияющей дырой в бесконечном и бессмысленном пространстве.
Он не понимал, что делать с этим дальше, как можно жить с этим осознанием. Он закрыл глаза. Сердце билось, как будто сломался какой-то ограничитель, как будто стерлись зубцы шестеренок и механизм крутился вхолостую, все более и более развивая скорость, лишенный всяких тормозов. Потом что-то сломалось – движение прекратилось и осталось одно тело. Его тело. Тело, которое не могло больше жить, остаток сознания, которое потеряло смысл…
Утром старшая дочь заглянула в комнату отца – удивляясь, что он так долго спит. Отца она там не нашла – она нашла какого-то чужого человека с бледным уставшим лицом. Она поняла, что совсем не видела отца настоящим – вот таким, как сейчас. Он всегда был чужим, каким-то далеким, прятавшимся от всех и молчавшим о самом главном. А вот теперь он настоящий – только поговорить с ним уже нельзя, да и не хочется.
После него остались груды книг, исписанных старательными каракулями тетрадей, записных книжек, папки фотографий. Поначалу дочери пытались разобрать папин почерк, но, поняв всю безуспешность (а главное – всю бесполезность) этой затеи, не нашли ничего лучшего, как отвезти всю эту макулатуру на дачу и сложить в подвале, чтобы комнаты не захламлять. Жизнь продолжалась дальше – и шла своим чередом. И вечерами, сидя за чашкой чая и в который раз просматривая альбомы с фотографиями, вспоминали об отце. И он им представлялся далеким, как будто из очень давнего прошлого – смутным воспоминанием о самом близком для них человеке, которого они так и не смогли узнать. Возможно, они и пытались это сделать, когда он был жив, но он не пускал их в свой внутренний мир – как будто прятался от них и от себя за какими-то невидимыми каменными перегородками. И с его смертью перегородки пали – и не осталось совершенно ничего, кроме смутных и далеких воспоминаний о незнакомом родном человеке, которого они звали «папа».
На следующий год по весне загородный дом затопило. Груды тетрадей, сваленные кучей в подвале, наполовину отсырели, наполовину покрылись плесенью. Пришлось развести во дворе костер и сжечь все папино наследство. Последней брошенной в костер тетрадью была та самая записная книжка – «Для особого». Она была найдена в руках умершего. Младшая дочь, пролистав ее, не нашла там ничего интересного – странные каракули, непонятные рисунки, какие-то детские стихи. Эта тетрадь горела красиво – она сразу вспыхнула. Розовая, будто человеческая кожа, обложка, покрылась черными волдырями, и на траву стали падать красные капли краски – словно кровь. Никто не обратил на это внимания. Все было буднично, разумно, без всяких эмоций – просто наводили порядок и сжигали мусор. И не осталось ничего – только груда пепла, которая под струями дождя превратилась в грязь и стала черноземом. А через год на месте этого костра не выросло ничего – единственная пустошь на дачном участке словно утраченная память о том, чего никогда не было.
0

#14 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 21 ноября 2020 - 20:12

13

ПРОГУЛКА


Когда время жизни неумолимо приближалось к пятидесятилетию, Светлана Ивановна Тихонова почувствовала тоску. Вроде бы не было никаких причин. В целом все шло хорошо, по накатанной колее в нужном направлении. Муж Дмитрий Викторович на днях получил на работе повышение. Его назначили начальником отдела продаж, оценив добросовестность и самоотдачу сотрудника, засидевшегося в подчинённых. Дочь Юлия уехала в Москву, с подругами в складчину сняла там жилье, устроилась секретаршей в строительную фирму — большая удача. У самой Светланы Ивановны дела на работе тоже складывались неплохо. Да и как можно говорить «плохо-хорошо» о бухгалтерии? Дебет с кредитом надо сводить во все времена, какая бы экономическая ситуация в стране не складывалась.
Подходил к концу сентябрь. Подходил к концу отпуск. Светлана Ивановна возвращалась домой, посетив перед юбилеем парикмахерскую и маникюрный салон. И, неожиданно для себя самой, решила сделать то, что уже и не помнила, когда в последний раз делала. Она пошла гулять. Просто так. Отправилась ловить последние теплые лучи солнца на окраину города, туда, где родилась и выросла. Смотреть, как изменились знакомые улицы. Проверить, на месте ли тропинка, по которой она сокращала путь от дома до школы.
Светлана Ивановна шла медленно. Спешить некуда. Порой ускоряла шаг по привычке и тут же одергивала себя: «Куда?». От осознания того, что когда-нибудь, на пенсии, сможет вот так спокойно гулять хоть каждый день. Теперь, правда, до пенсии еще десять лет работать. Не исключено, что получится, как в анекдоте: «Помню, что работаю, но не помню — где». Светлана Ивановна вздохнула. И тут что-то в ней щёлкнуло, что-то произошло. Наверное, непривычное замедление запустило в голове дремлющие до поры до времени процессы. Светлана Ивановна начала прозревать. Чётко, тяжело и горько.
Предоктябрьский уже прохладный воздух наполнял её лёгкие, отчего хотелось кашлять. Из-за горизонта подползали темно-серые тучи, но над головой небо было таким голубым, что глаза начали слезиться. Стволы берёз шероховатились и щекотали ладонь. Хрустела под шагами опавшая листва.
Светлана Ивановна поняла, что для полноты ощущений ей не хватает важной составляющей. Музыки. Не той, что два притопа, три прихлопа. Не той, что резонирует в грудной клетке повторяющимся ритмом. Другой. Настоящей. Музыки с большой буквы.
Она достала телефон, в куче аудиофайлов нашла подходящий под настроение. Гендель. «Pena tirana». Поет Якуб Юзеф Орлинский.
Зазвучал первый аккорд, и Светлана Ивановна перенеслась с ним в другую реальность. В мир, где живут красивые люди, бушуют жаркие страсти. Где замирает время, и персонажи разных эпох — реальные исторические или вымышленные мифические - принимают в свой круг. Посвящают в тайны, до которых никому нет дела тут, в маленьком российском городке первой половины XXI века.
«Pena tirana...», - пел божественный польский контртенор. А Светлану Ивановну накрыла волна навозного запаха. Она постаралась дышать неглубоко, ускорила шаг. Но на смену отступающей удушливой волне приходили новые. Время такое. Сезон. Пришла пора удобрять огороды. Нужно внести в землю органику именно сейчас, до наступления заморозков.
В сердце звучали страдания Дардана, плач юноши по неразделённой любви. Звучала великая трагедия ревности и волшебства, интриг и жертвенности. Свершилось! Музыка вытеснила посторонние ощущения. Искусство победило действительность.
Собака рявкнула так близко и неожиданно, что Светлана Ивановна вздрогнула и едва не выронила телефон. Собака слонялась за забором. Она не представляла собой угрозу, но смотрела так, как будто предупреждала: «Только попробуй сунуться к нам — разорву!». И в доказательство скалила клыки.
Светлана Ивановна постаралась идти как можно тише, не размахивать руками, не смотреть на собаку в упор. А собака провожала ее всю дорогу вдоль длинного деревянного забора, и в щелях то и дело показывался недобрый чёрный глаз.
Будоражили эмоции чарующие всхлипывания скрипок, пел прекрасный юный Орлинский. Светлана Ивановна подпевала ему, и довольно чисто. Петь она любила, сколько себя помнила. Обладала хорошим слухом и глубоким меццо-сопрано. Это бы выяснилось, займись она пением всерьез. Но она даже нотной грамоты не знала. Её родители — люди простые. Отец в прошлом - дорожный рабочий, мать — штукатур-маляр.
Совсем некстати Светлана Ивановна вспомнила, как второклассницей слушала по радио выступление Всесоюзного детского хора. «У дороги чибис», «Пропала собака», «Лесной марш», «И вновь продолжается бой». Записывала в тетрадку слова песен. Подпевала хору и понимала, что может петь не хуже. О чём и поведала отцу. Иван Петрович тогда отчего-то страшно разозлился и ответил: «Хватит дурью маяться! Выключай свою шарманку, иди лучше на улицу!».
Светлана Ивановна пошла к подружке Таньке, которая жила по соседству. Любимое занятие у них было — рисовать бумажных кукол. А потом выстригать. Не простых кукол, а в модных нарядах. Потом эти куклы выстраивали отношения: знакомились, дружили, ходили в гости, даже женились.
Куклы были одеты лучше, чем их создательницы. Танька-то еще ничего, а Светлана Ивановна ходила на уроки в школьной форме, которая постоянно была коротка. Платья ей отдавали донашивать двоюродные сёстры, по возрасту старше её на поколение. В то время, когда подружки гуляли в брюках и футболках, Светлана Ивановна носила розовое платье с рюшами. Или чёрное в белый горох с тоже белым огромным воротником. Мама Римма Сергеевна смеялась и искренне называла дочь модной. После бани Светлане Ивановне повязывали платок по-старушечьи, сзади на шее. И она шла после мытья до дома в платке и платье с рюшами. Мама заботилась о здоровье дочери, поэтому требовала, едва похолодает, носить панталоны. Один раз в школе штанина панталон съехала ниже подола формы.
«Может, никто не заметил?», - спустя сорок лет тревожно подумала Светлана Ивановна.
Через неделю после той неловкой ситуации в школе был концерт. Светлана Ивановна читала перед всеми стихотворение «Унылая пора, очей очарованье...». Она чувствовала пушкинские строки и очень старалась донести свое чувство до слушателей. А одноклассница Вика потом сказала: «Ты бы хоть волосы заплела, а то стояла, как пугало. И туфли коричневые с белыми гольфами смотрятся, как куски...».
Светлане Ивановне не хотелось воспроизводить в памяти окончание фразы одноклассницы.
Летом какого-то года они всей семьей поехали в Москву. Были в зоопарке, покупали рюкзак колбасы и десять пакетов хрустящей картошки с девочкой на упаковке. А в ГУМе такая очередища была — выкинули совершенно необыкновенные платья. Облегающий трикотаж: полоска белая, полоска синяя, полоска красная. Светлане Ивановне купили. Дома она примерила и загрустила: смотрится, как на жерди. Отец сказал: «Нечего было деньги тратить. Вот Таньке твоей бы пошло — у нее задница и сиськи». Платье продали Таньке.
Начинался очередной фрагмент арии. Из зелёного слегка покосившегося дома вышла женщина. Светлана Ивановна сделала потише — контртенор как раз брал очень высокую ноту, и слушательница опасалась непонимания со стороны местной жительницы. Но напрасно. Женщина едва удостоила её вниманием: посмотрела вроде бы сквозь и принялась складывать из кучи в тачку разный мусор: обломки кирпичей, куски бетона, доски. Женщина работала размашисто - полная, кривоногая, в старом медицинском халате поверх темного плаща. Она не была похожа на медицинского работника, даже бывшего. Светлана Ивановна подумала, что женщина, скорее всего, раньше работала в общепите. Ей и самой довелось там поработать калькулятором. Не счетной машинкой, конечно, а работником, который определяет цену блюд. Мама устроила её туда сразу после школы в надежде, что дочь приживётся на хорошей должности. Просто Светлана Ивановна сама не знала, куда идти после школы. Учителя прочили ей великое будущее, причём каждый зазывал на свою специальность. Кроме физрука: по его предмету выходила нетвёрдая четвёрка. После общепита — ну не понравилось ей там, сил нет — мама велела Светлане Ивановне поступать в техникум на бухгалтера. Та и поступила. Окончила средненько. Так до сих пор бухгалтером и работает. Про нее даже в газете писали: «Одна запись в трудовой книжке».
На последних нотах, когда от голоса Орлинского на душе стало особенно светло и благостно, Светлане Ивановне показалось, что она на чужой планете. Она была здесь равнодушным наблюдателем. Её не трогало ни скромное обаяние осенней природы средней полосы, ни трудовой энтузиазм жителей чужой планеты.
А работа кипела там и тут. По левую руку молодые мужчины слаженно клали кирпич — здесь скоро вырастет добротный дом с мансардой. Встречная женщина несла с колодца полные ведра. Вода колыхалась, но не расплёскивалась. «К счастью», - решила бы Светлана Ивановна, если бы верила в народные приметы. Чуть поодаль у мусорного контейнера щуплый дедушка прилаживал к велосипеду зеркало. «В хозяйстве всё пригодится», - неуверенно пробормотал дедушка, словно успокаивая самого себя.
Проходя мимо, Светлана Ивановна поймала в зеркале своё отражение. Странно: отражение есть, она есть, а её вроде бы никто не замечает. Как будто идёт она по планете в скафандре, защищающем от постороннего взгляда. Жаль, что не от звериного — собаки все-таки рычали.
Светлана Ивановна удивилась. Она-то думала, что давно стала, как все. Семья, работа, квартира. Недавно купила дачу, сажала там картошку, лук, капусту и всё остальное, что положено. Иногда даже с удовольствием, особенно когда оставалась в одиночестве. А сейчас ясно осознала, как чужда ей до отвращения крестьянская жизнь, как болит натруженная спина, как не любит она шашлыки, а любит запечённую красную рыбу с зелёным салатом и помидорами черри. Стало стыдно — есть-то всем надо, а как вырастить хлебушек, так это пусть другие горбатятся.
Давным-давно она где-то читала, что если свежий огурец поместить в банку к солёным, он обязательно просолится. А она отчего-то, вопреки законам бытия, не просолилась. Или это просто агония последних оставшихся свежими где-то посередине семян?
Музыка давно стихла, но Светлана Ивановна все прокручивала её в голове.
Ещё и ещё. Раз за разом.
0

#15 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 23 ноября 2020 - 12:10

14

ЛЕБЕДИ


В дорогой и модной кофейне, где чашка кофе по стоимости равна комплексному обеду в соседней столовой, у большого окна витринного типа, сидела женщина в деловом костюме. Она постоянно принимала на свой телефон, какие-то звонки, отдавала короткие распоряжения и почти не прикоснулась к красивому пирожному в форме лебедя.

- Если ты не появишься через пять минут, я отправлю тебя в деревню, к твоей сумасшедшей бабке, - крикнула она угрожающе в телефон, отчего половина посетителей кафе, испытали некоторый дискомфорт.
Всё же центр столицы. Солнечный полдень воскресенья, всё вокруг красочно, чудесные запахи доносятся из примыкающей к кафе пекарни, официанты в накрахмаленных передниках и на тебе. Грубый женский голос!

Впавший в ступор официант, который проходя мимо столика, занимаемого женщиной, услышал только вторую часть произнесенной ею фразы, принял обращение на свой счёт.
- Что встал? Птицу убери! - женщина толкнула тарелочку с пирожным. - Мяса принеси.
- Мяса? - в голосе официанта чувствовалось удивление.
- Рибай. Крови побольше! И скажи повару, если передержит, я его отправлю на...
В этот момент, в кафе вошла молодая девушка с недовольным выражением лица. Увидев женщину, она, сделав над собой явное усилие, направилась к её столику.

- Доченька! - моментально "подобревшим" голосом, посетительница кафе встала навстречу девушке. От таких перемен в поведении женщины, официант, выпучив глаза и боясь тронуться с места, продолжал стоять. Заготовленную им, секунду назад, фразу "У нас нет мяса, только напитки и выпечка", он пока остерегался произнести.

- Ты уже завтракала, солнышко моё? - женщина погладила девушку по голове, отчего та вся сжалась и чуть отстранилась.
- Я не хочу, мам, - ответила девушка.
- Тут есть замечательные пирожные в форме лебедя. Будешь?

Девушка пожала плечами.
- Молодой человек. Нам два лебедя. Мне повторить капучино, а... - она ласково посмотрела на дочь, - чай?
- Зелёный, - уточнила девушка.

Официант, избавленный от необходимости объясняться по поводу отсутствия мяса, облегченно вздохнул и поставив тарелку с пирожным обратно на столик, удалился.

- Спасибо, что пришла, - женщина взяла дочь за руку.
- К тебе не придёшь, как же! Я не хочу в деревню.
- Ты должна понять, Марта. В этом мире ничего так просто не даётся. Нельзя быть безалаберной, бесшабашной пофигисткой, а на следующей день успешной и уважаемой. Судьба она от фундамента, от печки строится.

- Что опять не так, мам? - девушка сложила руки на груди восьмеркой, всем видом показывая, что готова дать отпор.
- Мне звонили из деканата. Ты не сдала две курсовых работы. Ты пропускаешь лекции. Я разговаривала с вашим куратором, - она немного помолчала, делая над собой усилие, чтобы не перейти на грубый тон.
- Ты шарахаешься по клубам, не ночуешь в общежитии. Тебя забрали в полицию. Почему я ничего не знала?
- Я не хотела тебя расстраивать, - девушка опустила глаза.
- Почему тебя забрали, скажешь?
- Не знаю. Всех забирали и меня заодно.
- Ты, значит, ни при чём?
- Совсем, - ответила девушка тихо.

- Голой купаться в фонтане, это — ни при чём? - женщина чуть повысила голос. Было заметно, что она "закипает". - Я отправлю тебя в деревню. Там тебе бабка мозги на место поставит. Если ещё раз...
- Мам, - девушка положила руки на стол и сделал смиренный вид, - я всё поняла, не маленькая.

- Мне стыдно, Марта. Стыдно! Как у такой порядочной и уважаемой женщины, может быть такая дочь?
- Ну мам. Я больше не буду. Сдам я эти курсовики. Завтра напишу и сдам.
- Это все отец твой! Его гены! Как козлик, пропрыгал свою жизнь! Спустил её в унитаз и сам туда подался.
- Мам. Не надо. Он хороший был!
- Хороший! - женщина взмахнула руками. - Это он к тебе с конфетами приходил! А знаешь, где он их брал? Покупал на мои деньги! Все, что я зарабатывала, он тратил на своих баб. Всю деревню пере..

Официант, "вынырнувший" из-за спины женщины, услышав разговор, моментально покраснев, принялся расставлять на столе чашки с кофе и блюдце с пирожным.
- Подслушиваешь? - увидев официанта, спросила женщина, переходя на грубый тон. - Мясо где?
- Вы. Мы. У нас же. Вот, - принялся заикаться молодой парнишка.
- Это — кофейня, мама. Тут нет мяса, - помогла ему девушка, а официант, утвердительно кивнув, показа на девушку пальцем.
- Богадельня! - в исполнении женщины, слово выглядело, как ругательство. - Клозет где? - она встала и оказавшись на голову выше официанта посмотрела на него как зверь на жертву.
- Там, - официант махнул рукой в другой конец кофейни и перебирая мелкими шажками, удалился.
- Сидеть здесь, - скомандовала дочери женщина и взяв сумочку, направилась в сторону уборной.

Девушка принялась пробовать пирожное и не сразу заметила, как в кафе вошёл мужчина и в сопровождении официанта, занял соседний столик.
- Здравствуйте, Павел Антонович, - встретившись взглядом с мужчиной, произнесла девушка.
- Марта? День добрый! Удивлён видеть тебя здесь. Мне казалось, ваши друзья предпочитают другие заведения. Шумные и подающие посетителям мясо с кровью! - не то пошутил, не то попытался "уколоть" девушку, мужчина.

- Так и есть, Павел Антонович! Я тут на воспитательной беседе. Маман вызвала. Сейчас вернётся, поставит мне мозги на место, и я пойду в другое заведение.

Мужчина улыбнулся.
- Если хочешь, могу рассказать твоей матери, что по моему предмету у меня претензий к тебе нет.
- Не надо. Это не поможет. Она должна провести воспитательную работу.

Мужчина, сделав заказ, посчитал возможным продолжить беседу.

- Эх, молодость! Какое хорошее время! Яркие переживания, новые друзья, глупые поступки, вечные перемены, любовь! Это время потом вспоминается всю жизнь, - мужчина, чуть прикрыв глаза смотрел в окно, на проходивших мимо людей.

- А вы, Павел Антонович, в юности тоже совершали глупые поступки? - Марта улыбалась.
- А чем я хуже? Я что не такой, как все? Обязательно совершал. Более того, я частенько был их организатором.

- Правда?
- Правда. Это я сейчас преподаватель, кандидат наук. А в молодости я как все, совершал глупости.

Мужчина, улыбнувшись подмигнул девушке.
- А в полицию вас забирали?
- Нет, не забирали, - мужчина сделал паузу, продолжил, - не было тогда полиции. В милицию забирали, - мужчина и девушка тихонько засмеялись.

- А за что? Павел Антонович! Ну скажите, жутко интересно!
- Мы голыми купались в фонтане. Днём, на манежной! На спор!
- Ух ты. И нас тоже за это забрали, - девушка слушала преподавателя с открытым ртом.
- Мне сильно досталось. А девушку мою, вообще в деревню отправили. Это с третьего курса института, представляешь?

- И меня тоже деревней пугают!
- Я так больше её и не видел. Мать у неё — гестапо в юбке.
В этот момент, к столику подошла мама девушки.
- Мам. Познакомься! Это... - девушка замерла, увидев бледное лицо матери. Та смотрела на мужчину стеклянными, наполненными слезами, глазами. По её щеке скатилась первая слеза.

- Юля? - мужчина встал и сделал шаг в сторону женщины, протягивая руку.
- Паша? - она подала ему руку и посмотрела на дочь.
- Марта. Этот человек, мой старый приятель. Мы когда-то давно...
- Я знаю, мам. Знаю. Я, пожалуй, пойду, а вы поговорите.
Она, улыбнувшись, встала и подойдя к матери поцеловала её в щёку.
- Я сдам курсовые, обещаю. А вы, пожалуйста в фонтане не купайтесь! Девушка в радостном настроении, подпрыгивая и размахивая сумкой направилась к выходу.
- Ваш лебедь и капучино, - объявил официант, ставя на столик, занимаемым мужчиной тарелочку с пирожным и чашку.

Марта выйдя на улицу, смешалась с толпой, не теряя из виду большущее окно, через которое было видно как за столиком сидели, взявшись за руки, её мать и Павел Антонович, её преподаватель. Рядом с ними, на столике, стояли блюдца с с двумя лебедями.
0

#16 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 27 ноября 2020 - 23:23

15

РОМАШКА


Пухлые пальцы легли на дверную ручку, надавили, и дверь слегка приоткрылась. Тут же послышалось недовольное бурчание, а за тем и крики.
- Вечно не могут справиться даже с простецкой задачей, одни проблемы… Когда же это всё закончится? – ворчал молодой мужчина в пиджачке и крохотных ботиночках, всё время поглядывая на телефон. Лицо его выражало крайнее неудовольствие, ноздри то и дело раздувались от злости, а наморщенный от напряжения лоб напоминал засохший и скорчившийся кленовый лист. Тут он вздыхает и хватает трубку телефона, в которую принимается кричать.
– Вызовите Ромашку сейчас же! Сколько можно ждать?! Немедленно! – После столь короткого звонка он бросает трубку на прежнее место и откидывается на спинку своего широкого кожаного кресла.
В этот же момент дверь начинает медленно открываться, и спустя мгновение входит маленькая полная женщина в выцветшем жёлтом свитере и копной седых волос. Она семенит к стоящему напротив столу, а затем останавливается и обеспокоенно смотрит на человечка в кресле.
- Наконец-то Вы здесь! – пищит мужчина в крохотных ботиночках, осматривая её с головы до ног. – Опять Вы учудили! Отчёт, что Вы отправили сегодня утром никуда не годится! Составлен совершенно не по правилам, будто вы вдруг все свои навыки растеряли. Вот и как мне теперь распутывать всю эту ситуацию, когда дедлайн уже прошёл, а отчёт так и не дошёл до нужной инстанции? – брови на узком лице мужчины превратились в две дуги, он явно желал услышать возможный план по исправлению проблемы от стоящей перед ним сотрудницы.
Женщина нервно сглотнула, ещё плотнее сжала пальцами подол юбки, а затем тихонечко начала говорить, - простите за доставленные неприятности, заявку на отчёт отправили утром совсем не по графику, а я ещё с четырьмя отчётами разбиралась в тот момент, я просто физически не успела всё верно оформить. Я готова остаться после работы и всё переделать.
Мужчина в кресле задумчиво смотрел куда-то в сторону, перебирая лежащие на столе ручки, а затем вдруг потряс слегка головой из стороны в сторону, будто стараясь проснуться. Вновь взглянул на женщину, теперь взгляд его был сфокусированным. – Вечно Вы извиняетесь! – вздохнул он – Поймите же наконец, что от всех Ваших действий зависит и успех нашего предприятия в целом. Вы же знаете, что на Ваше место претендует множество молодых специалистов? – спросил мужичок и выжидательно уставился на сотрудницу. Та поспешно кивнула. – Вот и хорошо, Вы должны понимать, что уже давным-давно могли остаться без работы, однако Вы всё ещё работаете у нас, потому что мы Вас ценим как сотрудника и ценим Вашу преданность организации. Вы же работаете здесь с самого её основания! А мой отец, будучи тогда ещё заместителем директора отдела, настоятельно просил обеспечить Вас работой и в будущем. Я из уважения к Вам и к нему стараюсь делать всё возможное, но Вы продолжаете доставлять различного рода проблемы. Впредь будьте внимательнее и не заставляйте меня сердиться на Вас.
Отчитав вдруг побелевшую в лице женщину, мужчина уставился в экран компьютера и более не обращал ни малейшего внимания на присутствие в кабинете другого человека. Ромашка постояла ещё пару минут перед столом начальника, не понимания, может ли она уже возвратиться на рабочее место или у тирады ещё будет продолжение. Но всё же решила, что на сегодня выговор окончен, и она может идти в отдел. На ватных ногах она засеменила к двери, тихонечко её отворила, выскользнула в коридор, а затем также бесшумно закрыла её за собой. Понемногу бледное лицо вновь стало оживать, щёки приобрели розовый оттенок. Она пригладила свои седые волосы, оправила смятый подол юбки и направилась в отдел, к своему столу под номером три. Подошла к креслу и без сил на него плюхнулась. Немного, но ей нужно было отдохнуть, прийти в себя. Как же она боялась каждого очередного вызова к начальнику! Боялась того, что её могут уволить. А после увольнения она вряд ли бы вновь смогла устроиться на работу, в её возрасте шансы на трудоустройство крайне малы. Женщина смотрела на светлую столешницу, подмечая островки пыли и пятна от пролитого кофе, а сама думала о том, что её начальник совершенно прав. Она всё ещё работает только, потому что её, как ценного и уважаемого сотрудника, не хотят лишать заработка в столь преклонном возрасте.
Вот уже на протяжении многих лет женщина трудилась на благо предприятия, честно выполняла свою работу и всегда старалась выполнить как можно больше поручений. К сожалению, случались и такие дни, как сегодня, когда вдруг появлялся аврал, много бумажной работы, много поручений, а помощников у неё обычно не было, поэтому и приходилось справляться со всем в одиночку. Каждое утро она появлялась на работе в своём выцветшем жёлтом свитере и с пушистыми, торчащими во все стороны седыми волосами, что действительно делало её похожей на ромашку.
Остаток рабочего дня она выполняла оставшиеся поручения и занимаясь бумажной работой, которая только увеличивалась с каждой секундой, нисколько не думая останавливаться на этом. Каждый час женщина вставала и ходила туда-сюда по офису, дабы размять затёкшие ноги, после чего устало плелась обратно и продолжала свою офисную битву с бесчисленными заданиями и отчётами. Вот рабочий день подошёл к концу, сотрудники стали собираться и расходиться по домам. Ей вежливо желали спокойной ночи и удачного дня завтра, вскоре офис опустел, его поглотила тьма, разгоняемая лишь одним шариком света от лампы на столе номер три. Ромашка всё также сидела в кресле, теперь она печатала отчёт, который не успела вовремя выполнить утром. Она понимала, что должна исправить свою ошибку, ведь своими промахами она приносит столько проблем предприятию, а ей совсем не хотелось быть тем, кто усложняет работу другим. Ромашка была единственной, кто оставался в офисе после окончания рабочего дня и приступал к выполнению какого-либо другого задания, невероятное количество времени посвящалось работе, невероятное количество терпения и труда в неё вкладывалось, однако почему-то Ромашку всё равно чаще остальных вызывали к начальнику для очередного выговора, а в офисе в тёмное время суток оставалось только она. Но в конце каждого рабочего дня женщина была искренне благодарна тому, что она продолжает числиться в списке сотрудников.
К полуночи отчёт был закончен и отправлен на почту начальнику, который уже, должно быть, мирно посапывал дома под одеялом, улыбаясь сну, в котором он вновь кричал на очередного сотрудника. Это был человек лет тридцати – тридцати пяти, ростом он едва ли был выше самых низеньких сотрудниц, но при этом занимал одно из самых выгодных и хорошо оплачиваемых мест на предприятии. Его любовь отчитывать других и пытаться поучать кого-то даже в тех областях, в которых у него нет должного образования здесь также пригодилась как нельзя кстати. Он чувствовал свою важность, ответственность за каждый выговор. Начальник свято верил, что после его бесед сотрудники работают ещё усерднее, чтобы его, самого справедливого начальника, не гневить. Он всё ещё улыбался, видя замечательный сон, в котором он вновь вызывал к себе Ромашку, он её отчитывал, а она стояла и извинялась за совершённые ошибки, затем он напоминал ей о том, что она должна быть благодарна за возможность работать в её-то возрасте, после чего он возвращался к своим важным начальниковским делам.
Ромашка выключила компьютер, потёрла уставшие от перенапряжения глаза, покрутила головой, разминая шею, затем потянулась к настольной лампе и выключила её. Последний огонёк света пропал, все окна офиса теперь были погружены во тьму. Женщина накинула на себя куртку, взяла сумку и направилась к выходу. На улице было морозно, колючий ветер щипал нос и щёки, сотрудница потёрла руки, пошарила в карманах в поисках перчаток, но поняла, что оставила их дома. Она подальше засунула руки в карманы и засеменила домой. Автобусов уже не было, да и идти было не так далеко. Вдруг пошёл снегопад, крупные и толстые снежинки быстро облепили дороги, деревья и крыши домов. Ромашка всё брела по тонкому слою снега, оставляя после себя одинокие следы, которые постепенно исчезали. Вот и её дом: низкий, серый, пятиэтажный. Открыв входную дверь, Ромашка дошла до лифта и посмотрела на доску объявлений на стене рядом. В новом объявлении говорилось о повышении тарифов на некоторые услуги жкх, а также о том, что лифт и отопление вскоре будут отключены на неделю в связи с ремонтными работами. Понимая, что платить нужно будет больше, а зарплаты её едва ли хватает на жизнь, она горестно вздохнула. С каждым днём на лице женщины будто бы прибавлялось по паре морщин, глаза становились все меньше, а губы постепенно превращались в ниточку. Лифт наконец приехал, она вошла в кабину и нажала кнопку четвёртого этажа. Ромашка уже представляла, как будет после очередного трудного рабочего дня карабкаться по неровной лестнице на четвёртый этаж, останавливаясь передохнуть на каждом лестничном пролёте. А если ещё и за продуктами зайдёт, так и вовсе доберётся к своей квартире к утру, а там уже и на работу выходить.
На четвёртом этаже лифт остановился, женщина открыла дверь квартиры, переступила порог, а затем захлопнула за собой дверь и включила свет. В коридоре её поджидало лишь одно живое создание, которое каждый раз искренне радовалось её возвращению – любимая белая собачка по кличке Снежка. Она приветливо завиляла хвостом и бросилась к хозяйке с лаем. Женщина нежно потрепала собачку и прошла на кухню, чтоб покормить голодную Снежку. Сама же Ромашка перекусила парой яблок да тарелкой супа, после чего направилась в постель. Спать ей оставалось меньше шести часов, а до выходных было ещё далеко, смертельно уставшая она накрылась одеялом и через пару мгновений уже забылась тихим сном. Будильник прозвенел, казалось, через секунду. Слегка кружилась голова и ломило спину, накопленная усталость давала о себе знать. Ромашка быстро позавтракала, постаралась привести непослушные волосы в порядок, а затем пошла со Снежкой на прогулку. Утро было на удивление приятным. Через ватные облака пробивалось солнышко, а снегопад прекратился ещё ночью, снег почти весь растаял, оставив за собой лужицы. Спустя полчаса женщина уже семенила на работу, волнуясь, как бы не испортить чего-нибудь ещё и сегодня. Два дня подряд в офисе у начальника – это уже слишком! Приходила Ромашка также раньше всех, когда в отделе ещё совсем пусто. Вскоре офис наполнился голосами и смехом сотрудников, а на почте Ромашки уже были новые поручения, к которым она тут же приступила. Сегодня различных документов и отчётов было не так много, ей удалось успешно справиться с поставленными задачами. День прошёл без особых помех, иногда она даже переговаривалась с девушками за соседним столом. Чаще всего с Ромашкой просто вежливо здоровались, желали ей доброго вечера или спокойной ночи, но никто не приглашал её присоединиться к общему диалогу, редко спрашивали и её мнения по какому-либо вопросу, считая, что женщина в возрасте мало чем может помочь в решении современных проблем да и не поймёт многого. Кто-то в отделе считал, что Ромашка лишь занимает место, которое ей стоит отдать молодым специалистам, жаждущим набраться опыта работы. В своём офисе она была единственным человеком в возрасте, поэтому нередко отношение к ней бывало снисходительное, как к ребёнку, который ещё ничего не понимает. Однако женщина имела многолетний опыт работы и знала различные тонкости своей специальности, но этим особо никто не интересовался. К концу дня Ромашка была довольно собой, она могла раньше вернуться домой, приготовить что-нибудь и немного отдохнуть, а там уже не за горами выходные. Выходных она всегда ждала с огромным нетерпением, в эти два дня она могла наконец-то встретиться со старыми подругами за чашечкой чая, расслабиться, выспаться, может даже выполнить несколько гимнастических упражнений, если голова не заболит или спину не прихватит.
В течение следующих двух дней начальник так её и не вызвал к себе для выговора, а значит, что её работа его полностью устраивала, большего Ромашке было не нужно. В предвкушении выходных женщина пришла на работу в приподнятом настроении, готовая к новой бумажной работе. В офисе было непривычно тихо, сотрудники работали за компьютерами, что-то писали в документах, не общаясь между собой. Ромашка сочла это за добрый знак, сегодня ей будет проще работать без вечно непрекращающегося гомона множества голосов. Она прошла на своё рабочее место, приступила к новым отчётам. День обещал быть замечательным, за окном щебетали птички, светило солнышко, почти весна, а уже завтра она сможет посмотреть свою любимую кулинарную передачу, позвонить дальним родственникам поболтать, пригласить подружек к себе. Вдруг один из сотрудников, темноволосый мужчина с родинкой около глаза, сообщает ей, что начальник хотел бы её видеть. Перед глазами потемнело, сердце учащённо забилось. Неужели она всё-таки где-то неверно составила документ или перепутала адресата. Как же не хотелось вновь выслушивать выговор. Направляясь в офис начальника, Ромашка подбадривала себя тем, что очередной выговор она вновь вытерпит, а затем вернётся к работе. Она тихонечко зашла в кабинет, прикрыв за собой дверь. Всё здесь было уже таким знакомым и привычным для неё. Она взглянула на массивный шкаф в углу, на цветочные горшки на подоконнике, на книжные полки, неровно прибитые к стене, на большой стол, за которым сидел маленький начальник. Он поглядывал на неё из-под своих прямоугольных очков, лицо его имело какое-то печальное выражение, уголки губ опущены вниз, а в глазах то ли тоска, то ли скука.
- Присаживайтесь, - говорит начальник, тыча пальцем в кресло около стола. Ромашка ещё больше перепугалась, ей ещё ни разу в этом кабинете не предлагали присесть, она не привыкла к такому поведению босса. – Мне есть о чём с Вами поговорить, - начал мужчина в ботиночках, серьёзно смотря на сотрудницу. Вы неплохо выполняете свою работу вот уже на протяжении многих-многих лет, Вы являетесь действительно ценным сотрудником и очень Вами дорожим, однако условия на рынке труда так или иначе не стоят на месте, всё меняется, время идёт вперёд.
Тут нехорошее чувство закралось и удобно расположилось где-то под сердцем, руки женщины стали влажными, а во рту пересохло.
- Так вот, - продолжил начальник, - ваше рабочее место также является одним из самых востребованных, но всё же не всегда вы справляетесь с работой, как бы это смог сделать молодой сотрудник. По сравнению с остальным коллективом Вы работаете медленнее, что значит снижение продуктивности всего предприятия. – Начальник потёр острый подбородок, тяжко вздохнул и наконец произнёс, - нам пришлось принять очень трудное решение. Придётся Вас уволить. Прошу не расстраивайтесь, постарайтесь понять и наше положение тоже. Уверен, что с Вашим опытом работы Вас без проблем примут на другое место.
Вот этот день и настал. Как же она боялась того, что это событие всё же произойдёт. Она вся побледнела, голова будто бы набита ватой, а ноги даже не могут пошевелиться. Она так дорожила своей работой, искренне посвящая ей почти всё свою время, нервы и здоровье, а теперь её увольняют только, чтобы заменить молодым сотрудником. Начальник что-то ещё ей говорил, но она уже не слышала или не хотела слушать, переставляя свои каменные ноги она дошла до стола номер три и стеклянным взглядом окинула всё помещение. Широкие окна, залитые солнечным светом, шкафчики вдоль стен, большой чёрный аквариум и столы, кишащие молодыми сотрудниками. Никто не смотрел на неё, все, казалось, были поглощены работой, хотя обычной каждый визит к начальнику обсуждался затем в офисе. Теперь-то она поняла, почему все такие притихшие, они уже узнали, что её хотят уволить. Все ещё не веря в происходящее, Ромашка принялась собирать свои вещи, которых у неё было совсем немного, а спустя десять минут она уже покидала здание, в котором проработала чуть ли не всю свою жизнь. Опустошённая, растерянная и несчастная она брела по высохшему асфальту. Ярко светило солнце, радостно пели птички, раздались детские крики и смех. Этот день должен был быть замечательным, но он останется в её памяти самым ужасным днём. Она горестно думала, о том, какой же теперь будет её жизнь, как часто она будет есть, как часто вновь радоваться новому дню, появиться ли у неё какая-либо цель вновь. Ромашка не помнила, как добралась до дома, как её встретила любимая собачка Снежка, как села на кровать, легла да так и осталась лежать остаток дня. На следующий день одна из подруг решила зайти и поболтать с приятельницей, у неё был свой запасной ключ от квартиры, ведь дружили они ещё с детства, были почти сёстрами. Да только к тому времени как она пришла Ромашка уже завяла. Она обнаружила её лежащей на кровати, глаза бездумно уставились в потолок, а рядом жалобно скулила Снежка.
Попрощаться с Ромашкой пришёл весь отдел, включая маленького начальника, который также был раздавлен случившимся. Он чувствовал свою вину, понимал, что это увольнение и добило самую преданную сотрудницу его предприятия. Дольше всех на прощальной церемонии остались лишь две подруги Ромашки, любимая собачка Снежка и маленький начальник. Оплакав потерю, все решили расходиться по домам, только Снежка никак не желала покидать хозяйку, то воя, то скуля. В разные дни и в разное время суток приходят к Ромашке со Снежкой подружки поболтать да начальник, чтобы цветочки положить и прощения попросить.
0

#17 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 28 ноября 2020 - 13:02

16

В НАЧАЛЕ БЫЛ САМОЛЁТ...


Самолёт в процессе сборки, когда он ещё только стоит на специальных конструкциях, кажется совсем небольшим. От места, где крылья крепятся к корпусу, до самого загнутого вверх кончика крыла – не более пяти метров. Но крыло это имеет довольно покатую форму и, чтобы осторожно продвигаться по нему, держа в руках журнал проверки и мерительные инструменты, нужно обладать основами эквилибристики и акробатики, которых у меня нет по определению.
– Ты в порядке? – кричит мне снизу мастер, видимо уловив на моём лице тень неуверенности.
– Всё в порядке, – отвечаю ему на иврите и начинаю своё передвижение.
Мои проблемы – это максимализм, начисто отсутствующее чувство самосохранения и хромая нога. Продвигаюсь вдоль крыла осторожно, думая только о том, чтобы моя слабая «полиомиелитная» нога не подвела и не положила конец моей карьере проверяющего качество на авиастроительном заводе.
Дипломов у меня – хватит на десятерых! Иврит уже в довольно сносном состоянии после множества обучающих языку курсов. Желание преуспеть в новой должности – по самые края!
Сижу на крыле и проверяю затяжку болтов специальным ключом с крутящим моментом. Ставлю отметки в журнале в соответствии с международными, в основном американскими, нормативными документами. Всё. Болты проверены. Следующая цель – дверь. Самый сложный объект. Тысяча всевозможных замеров и промеров. Часов пять непрерывной работы. Обедать я не хожу. Жаль потратить сорок минут чистого рабочего времени.
Когда смолкает рабочий шум и все сборщики и операторы направляются в заводскую столовую, я набрасываюсь на работу с утроенной силой.
– Эй, «русская», ты почему не на перерыве? Ну-ка, марш обедать! – мой начальник делает вид, что сердится, а сам с удовольствием закручивает свой «марокканский» ус: любит вот таких работников, «больных на всю голову».
Ну не буду же я, в самом деле, объяснять ему, что процесс подъема на высоту для меня мучителен и неприятен. Лучше досидеть здесь до конца рабочего дня и сделать как можно больше!
Уразумев, что обедать я не собираюсь, начальник быстро взбирается ко мне по сложному лабиринту лестниц и заглядывает в журнал:
– А как ты замеряла вот это? – и указывает на самый сложный параметр проверки.
Я оттарабаниваю ему всю премудрость, которой обучалась целый год на профессиональных курсах и облегчённо вздыхаю. Мой босс тоже доволен.
Зря он противился брать эту пожилую русскую тётку на испытательный срок инспектором по качеству. Соображает. Говорят, у неё какая-то там учёная степень. Ну, в этом он не силён. Неважно, что хромая. Карабкается по конструкциям, меряет, разбирается, на обед вот даже не ходит. Может, и вправду приживётся в их чисто мужском коллективе. Даром что «русская».
В проёме ангара показывается делегация американцев, которых проводят по сборочному цеху «высокие» начальники.
С неудовольствием обнаруживают меня в двери строящегося самолёта, в самой середине замеров.
– Почему на территории? – рявкает «главный».
Но по лицам американцев читается, что их забавляет увиденное. Задают вопросы. Я бойко отвечаю - английский я знаю намного лучше иврита.
– Кем работала раньше?
– Директором по качеству небольшого «дочернего» предприятия.
– А там, ну, откуда ты родом?
– А-а, там была научным сотрудником «высоких технологий». Недоумённо переглядываются. Долго жмут руку. Повторяют имя, чтобы запомнить и рассказать в Америке о хромой тётке с учёной степенью на строящихся самолётах в Израиле. С инструментами, проверяющими крутящий момент, в руках.
На следующий день «главный» приходит в сборочный цех.
– Слезай! – коротко командует он тоном, не тепящим возражений, – Пойдём, я покажу тебе твоё новое рабочее место!
Я не верила своему счастью! Оказывается, после сцены в сборочном цеху «главный» прямиком отправился к генеральному директору и кричал, и требовал, перевести к нему инспектора по качеству на должность инженера!
Генеральный сопротивлялся, говорил, что невозможно брать на ставку инженера человека, который в стране совсем немного времени. Допуски, документы, секретность и прочие вещи...
Но уже через неделю я сидела за новеньким компьютером в офисе «главного» в качестве инженера по качеству нового «американского» проекта.
А потом будут несколько лет напряжённой сумасшедшей работы, без отпусков и практически без выходных. Работы над проектом продвинутого пассажирского самолёта, базу данных которого назовут моим именем. И в далёкой Америке все будут знать, о ком речь, когда будут загружать на экраны мои отчёты и презентации.
– Почему ты смеёшься? – мой инструктор по полётам на маленьком одномоторном самолёте смеётся вместе со мной.
– От счастья! – кричу я и ещё крепче сжимаю в руке джойстик управления.
Скоро, совсем скоро закончится моё ученичество и я получу лётные права. И буду приходить в ангар, где паркуется моя «лошадка». И выводить мой красивый итальянский самолётик, как лошадку, на верёвочке на взлётную полосу. Будет подъезжать специальный подъёмник, чтобы загрузить меня в кабину. Самой мне уже трудно взбираться на крыло самолёта, чтобы оттуда переваливаться в кабину. И я буду взлетать и петь от счастья в вышине, а потом буду приземляться! И думать при этом, что «в начале был самолет...»
0

#18 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 28 ноября 2020 - 18:22

17

ВОТ ТАКИЕ ПИРОЖКИ


- Все-таки везучая ты женщина, Светка! - восхищенно говорила Лидочка, разглядывая фотографии на стене моей комнаты. В центре этой мини-галереи висела самая главная, самая дорогая для меня карточка – я с Шакуровым в эпизоде фильма «Собачий пир». Целый эпизод – пять секунд в кадре.
Не то что бы я мечтала стать актрисой, но кино любила. В своих девичьих мечтах иногда грезила аплодисментами, цветами и поклонниками.

Это было давно…. Лидочка позвонила в семь утра.
- Господи, что случилось? В такую рань…
- Это срочно, - затараторила Лида, - в массовку нужны молодые женщины пышных форм. Собирайся скорее и дуй на «Ленфильм», я уже на просмотре, очередь тебе заняла.
В принципе я была не против, но вылезать из постели не хотелось. Я спросила:
- Кто сниматься будет, ну из знаменитостей?
- Сергей Шакуров.
В висках у меня застучало: увидеть Шакурова было мечтой моей уходящей юности. Я смогу увидеть ЕГО! А если повезёт - увидеть ЕГО близко. А если очень повезёт – даже взять автограф, что, впрочем, казалось нереальным.
- Еду! - я вскочила с кровати и оделась со скоростью солдата второго года службы. Через полчаса я уже примчалась к «Ленфильму». Во дворе стояло человек пятьсот. Я оторопела, и шансы мои стали стремительно таять, словно апрельский снег. Но тут вышел помощник режиссера и отобрал сто человек. Случайно или нет, я оказалась среди отобранных. А моя подруга Лидочка, героически занявшая мне очередь, осталась в ленфильмовском дворе. В общей суматохе я только мельком успела увидеть её ошарашенные глаза.
- Куда идем? – волновалась я вместе с остальными счастливчиками.
- В костюмерную, - важно ответила пожилая дама в синей шляпе с большими полями, - я не первый раз снимаюсь, - добавила она с плохо скрываемой гордостью.
В костюмерной, куда нас привели, все оживились и охотно стали примерять костюмы. Мне выдали потертое пальто, суконные ботинки и вязаную шапочку.
– Кто это? – растерянно подумала я, очутившись перед зеркалом. На меня смотрела выцветшая потрёпанная бомжиха с одутловатым лицом - гримеры постарались. Выглядела она лет на десять старше меня. А вдруг на площадке увижу самого Шакурова - как же я подойду к нему в таком виде? Ну, ладно, хоть издали посмотрю… Главное, меня в кино взяли!

Четыре дня я ожидала встречи с любимым актёром. Достала с антресолей подборку «Советского экрана» и без конца пересматривала журналы с его фотографиями.
С утра до ночи репетировала перед зеркалом, как подойду и скажу:
- Здравствуйте, Сергей Каюмович!
А он таинственно посмотрит на меня и ответит:
- Здравствуйте! Как Вас зовут?

И вот меня пригласили на съёмки.
В 5.30 утра я стояла у дверей киностудии. За четыре дня кривляний перед зеркалом, я почувствовала себя почти актрисой и уже не так сильно волновалась. Нас повезли к месту съёмки на Московский вокзал. Участники массовки, перезнакомившись друг с другом, терпеливо ожидали съёмочного дня. Массовку распределили по вокзалу и выдали реквизит: чемоданы, сумки, тюки. Все заворожено наблюдали за работой съемочной группы, а я выискивала глазами Сергея Шакурова.
Вокруг ограждения съемочной площадки стояли зеваки. Они смотрели на нас, думая, что мы настоящие актёры, некоторые даже фотографировали. Меня распирало от гордости, я специально прохаживалась туда-сюда, показывая себя с наиболее выгодной стороны.
Вдруг на площадку влетела взъерошенная раскрасневшаяся тётка и закричала охрипшим голосом:
- Срочно…. Продавщицу пирожков. Пофактурнее!
Пожилая дама в синей шляпе тут же охотно откликнулась и довольно резво для своих лет подскочила к взъерошенной:
- Оленька, я здесь!
- Зинаида Пална, вы и так у меня во всех фильмах, - отмахнулась, как от мухи Ольга, - мне нужно свежее лицо.
Зинаида Павловна обиженно фыркнула.
- Все женщины массовки подойдите к расписанию, - выкрикнула Ольга. И вся женская половина, побросав реквизитные сумки-котомки, бросилась к ней. Я не знала, что делать с моим чудовищно огромным чемоданом, у которого к тому же не оказалось ручки. Кое-как подхватив его, я тоже засеменила вслед за всеми.
- Женщина, да оставьте вы чемодан.
Вся массовка повернулась ко мне. Я смущенно поставила чемодан у стенки и встала позади всех.
- Женщина, что вы прячетесь?
Я увидела, что все смотрят на меня и поняла, что Ольга обращается ко мне.
- Это вы мне, - испуганным голосом спросила я.
- Вам, вам, идите сюда.
Оказавшаяся рядом Зинаида Павловна в синей шляпе толкнула меня в бок:
- Иди к Ольге, это второй режиссер, делай, что она говорит.
Я неуверенно подошла.
- Будешь пирожки продавать на площади, - сказала Ольга, - Шакуров подойдет, дашь ему пирожок.
- Я буду сниматься с Шакуровым? – залепетала я.
- С Шакуровым, Шакуровым, - торопливо повторила Ольга, - и, главное, не забудь сказать: «Мужчина, возьмите сдачу!»
Вот это да! Повезло так, повезло! Лидке расскажи, ни за что не поверит!
- Готовимся к съемке! Начинаем снимать! – услышала я где-то далеко-далеко. Меня словно туманом окутало, я почти ничего не соображала.
- Камера! Мотор! Начали!
С одной стороны на меня шел Шакуров, а с другой надвигалась камера. Моё состояние было близко к обморочному. Взяв из тележки пирожок и отдав его Шакурову, я неожиданно для себя, вместо «Мужчина, возьмите сдачу!», вдруг четко произнесла:
- Быть или не быть!
«Это провал», - подумала я.
Съёмочная группа хохотала. Я не знала хорошо это или плохо, но, ладно, хоть не ругали.
- Стоп. Отлично. Снято! – как сквозь вату услышала я.

***
Мы сидим с Лидочкой у телевизора.
- Ты была в кадре всего пять секунд, - разочарованно тянет Лида, - я и разглядеть толком не успела.
А я горжусь этой моей первой ролью.
Прошло двадцать лет. Я работаю экскурсоводом, мне нравится. Поездки, новые люди… А всё остальное принадлежит театру. Нашему маленькому любительскому театру на Сампсониевском. Я бегу туда каждый вечер и начинается моя другая особая жизнь.
0

#19 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 30 ноября 2020 - 16:04

18

ПОСЛЕДНИЕ КОСТРЫ ТОЙ ОСЕНИ


Было весело, пока она не загорелась…
В конце сентября мы обычно сжигаем мусор на даче. Сначала в мангале - всё «живое»: сучья, траву, листья. Потом высыпаем золу под деревья. Говорят, полезно.
В тот день было солнечно, мы такие молодые и радостные, свободные и влюблённые, недавно поженились и наслаждались друг другом. Я сгребал коричневые листья в кучи, вместе с палками бледно-жёлтой травы, ботвой, засохшими цветами, а Светка собирала всё это руками в красивых прорезиненных перчатках и носила в мангал. Костёр пылал долго, и долго над нашим СНТ стоял вкусный запах горящих листьев.
Я любил этот запах. Он глубокий, в нём смешана вся осень: её жёлтые деревья, синие-синие небеса, чёрные на солнце стволы и ветки клёнов, крики улетающих птиц, Светкин смех.
В опавшей листве мы находили мелочи нашей летней жизни на даче: посеревший воланчик, шнурок из моей кеды, одноразовый стаканчик, платок Светкиной мамы, поломанную тяпку и много чего ещё. Каждая из этих вещиц напоминала о каком-то событии. Мы вспоминали, как неумело играли в бадминтон, а я плюхался в кучу песка, отчего, говорила жена, тряслась земля. Вспоминали и смеялись.
— Свет, помнишь, как Серёга рассказывал про Чечню? – показал я жене залепленный грязными листьями раскладной стаканчик. В ту ночь мы пели с друзьями песни под гитару, и Сергей, напившись, рассказывал, как их с ребятами тайно вывезли в Чечню сразу после сборного пункта. Как они, безоружные и голодные, прятались в горах от боевиков, как его били и издевались свои.
Жалко было выкидывать эту ерунду – каждая таила воспоминания, но Светка сказала:
— Нечего помойку разводить, — и мы сложили весь неорганический хлам на большой железный лист, который бросили около мангала.
Старые мутные пакеты, пластиковые банки от рассады, веревки и тряпочки, которыми Светка с тёщей подвязывали гнущиеся помидоры, упаковка от семян, треснутые, когда-то белые, одноразовые тарелки и много ещё чего полетело на жестяной щит.
Я достал зажигалку. Чиркнул под большим куском газеты и поднёс его к краю тарелки. Тарелка чуть сплавилась, но гореть не хотела. Светка достала из мангала тлеющий уголёк и положила на пакетик от семян свёклы. Пакетик почернел посередине, уголёк свалился в образовавшуюся дырку, зашипел и затих.
— Ой, может, потом? – предложил я. Становилось прохладно, возиться уже не хотелось, завтра еще на работу, а дома борщ…
— Какой потом? Потом мы сюда фиг приедем ради этого. Нет уж, давай до конца, — не сдавалась Светка.
Она поднялась по ступенькам в дом, а я продолжил чиркать зажигалкой под каждой мелочью этой огромной кучи, пока от колёсика не заболел палец. Никогда не думал, что мусор так трудно зажечь.
Светка вышла из дома с литровой пластиковой бутылкой в руках.
— Кирюх, понюхай, что это?
Она поднесла к моему лицу горлышко открытой полупустой бутылки, и я почти сразу отпрыгнул назад: в нос ударил противный запах растворителя.
— Свет, ну чего ты прям в нос тычешь? Это ж растворитель, я чуть слизистую не сжёг.
— Ой ладно, извини. Может, польём?
— Ну давай польём. Только ты подальше отойди.
Светка отдала мне бутылку и, улыбаясь, отошла подальше. Как любой девушке, ей нравилось, что я о ней забочусь, берегу. Когда она наигранно отсчитала пять шагов своими ножками в жёлтых резиновых сапожках и развернулась ко мне лицом, сделав полукруг на квадратных каблучках, я стал потихоньку выливать жидкость из бутылки на пластиково-тряпочный мусор.
Вылив всё до капли, я положил бутылку на траву и залез в карман за зажигалкой.
— Кирюш, ты только с расстояния зажигай, палкой какой-нибудь.
Это она вовремя предложила, конечно, но мне не хотелось признаваться, что я сам не додумался.
— Да знаю я, зая, не дурак! – Я поднял тонкую сухую ветку и, подпалив её, поднёс к пластиковому стаканчику. Огонь запылал сразу. Мгновенно по куче мусора поползла волна голубого пламени, окутывая всю гору и сплавляя все углы. Заклубился чёрный вонючий дым. Мусор корёжился и уменьшался, в костре что-то пищало. Горлышко бутылки от тархуна выпустило струйку белого дыма и скукожилось в предсмертной ломке. Белая тарелка сжалась в чёрный цветок, платок съёжился до коричневого комка.
— Ну слава богу, можно собираться, — вздохнула Светка, быстро пошла к дому, задев на ходу желтым сапожком пустую бутылку. Я закурил.
Жена на ходу нагнулась к бутылке, подняла ее и бросила в костёр.
И тут раздался взрыв.
Из горлышка бутылки с громким хлопком вырвалась огромная струя горящего воздуха. Оранжевая с синим, она рванулась прямо в Светку и объяла её всю. Жена загорелась.
Моментально сплавилась её болоньевая красная куртка, а потом я увидел, как тают на расставленных в стороны ладонях прорезиненные перчатки, облепляя Светкины руки чёрной слизью. Я не мог пошевелиться. Сигарета выпала из пальцев, ноги онемели, рот открылся. Я смотрел на горящую жену и не мог сойти с места. Жёлтая резина сапог плавилась и въедалась в Светкины ноги, горели джинсы, горела трава, горела Светкина голова.
— АААААА! – Светкин душераздирающий вой вывел меня из ступора, и я бросился к ведру с перегноем. Светка упала на землю и стала кататься по ней, чтобы сбить пламя. Схватив тяжеленное ведро с вонючей жижей и травой, я подбежал к Светке и вылил жижу ей на голову. Светка перестала орать.
На земле, около догоравшего мусора, теперь лежала куча грязного оплавленного тряпья, обмазанная песком и опавшими листьями. Светка.
Я бессильно опустился на траву и заплакал.
— Золото сними, - раздался сиплый голос. Светка подняла руку с обручальным кольцом.
— Зачем, зачем? – ревел я. Ты умираешь? Чтобы не украли в морге?
— Оно вплавится в кожу, будет больно. Сними и спрячь в карман, отвезёшь домой, —неузнаваемым хрипящим голосом говорила жена.
Я стал стягивать с черного безымянного пальца золотое кольцо. Потом расковырял остатки куртки и вязаного шарфа, чтобы увидеть цепочку. Кожа под курткой была местами черной, а местами – розово-варёной; я нашёл замочек и расстегнул цепочку. Вытянул её из-под Светки.
— Серьги, — прошипела голова, из которой торчали палки и полуперегнившая трава.
Я стал очищать от грязи Светкины уши. Они были забиты чернотой, мои руки тряслись от страха и безумия происходящего, я не понимал, зачем я это делаю.
— Ты вызвал скорую? – спросила Светка, когда я вытащил из обгоревших мочек блестящие гвоздики.
— Нет, скорая, скорая, — забормотал я, стоя на коленях перед Светкой и доставая мобильник. – Света, я не помню номер, не помню номер, Света.
Цифры расплывались у меня перед глазами, числа расплавлялись в моей голове. Светка лежала с закрытыми глазами и говорила медленно и по возможности отчётливо:
— Ноль Три, Кирилл. Ноль Три.
Я стал нажимать на кнопки трясущимися пальцами, но не попадал или попадал сразу на несколько кнопок, меня трясло, телефон выпал на Светку, прямо на лицо.
— Дай мне телефон, — твёрдо сказала она.
Как, как дать ей телефон, если у неё обуглились руки? Я разобрал грязь на её пальцах и вложил мобилу в правую ладонь, на которой белым пятном светлела не тронутая огнём дуга от обручального кольца.
— Почисти мне глаза, они не открываются, – спокойным шипящим голосом попросила жена.
Я стал дуть на её глаза, но прилипшая грязь не отходила, и я начал смахивать ее краем своей рубашки. Воды не было вообще никакой, мы всё потратили, пока жгли листья, и мне нечем было помыть Светкино лицо.
— Я почистил, почистил, —не переставал плакать я, глядя на чёрное лицо жены, сгоревшие брови, забитые гарью ноздри.
— Глаз не открывается, попробуй сам его открыть, ресницы сгорели – без эмоций отдавала Светка чёткие приказания.
Трясущимися руками я стал раздвигать её веки. Светка сильно сжала губы, я услышал скрежет её зубов, но ни одного звука боли не вылетело изо рта. Глаз открылся. Красный воспалённый белок под сгоревшими ресницами был влажным, на чёрную щёку выкатилась огромная слеза.
Светка поднесла к глазу мобильник и набрала номер. В трубке почти сразу закричали:
— Скорая.
— Павловский Посад СНТ Дальняя, горит человек, приезжайте срочно, — сказала Светка и вырубилась, уронив на осеннюю траву руку с кричащим телефоном.
– Дом, дом какой? Бригада номер 12 выезжает! – орал диспетчер
— Дом сорок восемь, — наклонился я к микрофону мобилы. — Сорок восемь, —проорал я, выдавливая застревающие в горле слова. Потом упал рядом с пикающим телефоном, прижал колени к подбородку и зарыдал в голос.
0

#20 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 30 ноября 2020 - 16:21

19

КОНЕЧНАЯ


Алёнка

Умываясь очередной истерикой октябрьского неба, предутренний трамвай выезжал из депо. Чуть ссутулившаяся девчушка с разбуженными дешёвым кофе глазами и с сумкой наперевес прохаживалась по пустому салону. Пусто, ой как пусто в её вагончике, а ещё безнадёжнее на душе. Стойкий аромат осени - и откуда ни возьмись - терпкий сполох мужского парфюма.

Николай

Он заскочил в вагон неожиданно для самого себя: автобус причалил к утопающей в лужах остановке на полминуты раньше. Трамвай - вот то, чего заслуживал он и этот выморочный город. Тринадцатый маршрут, дважды тринадцатое число, кремовый плащ и хлюпающий левый полуботинок. Тринадцать минут под бьющим на поражение ливнем. Всё, баста.

Её он заметил сразу же. Посмотрела исподтишка, прошла к своему законному сидению - плюх! Он резко сморщился и уставился в подслеповатое, всё в подтёках, окно. Почему не взяла за проезд? Малохольная, ей-богу! Точь-в-точь его мать: та же своенравная копна волос, до зубного скрежета знакомый наклон крошечной, словно птичьей, головки - и такое же оглушающее молчание. Ни-че-го. Пожалела, дура. Плащ замызганный, с ног стекает, губы предательски сизые. А вот не всем в тепле сидеть. Одна тоже всё жалела и жалела. Коленьку отдубасили на заднем дворе, потому что у Коленьки две рубашки и полторы пары брюк? Ах, бедный сыночек! А ты не блажи - ты приодень, чтобы больше не били... Так больно не били... У Коленьки заболели зубки? А ты бы сама свои конфеты ела, а не для меня берегла. Ученики её угостили! Они, эти самые ученики, и колошматили. И учебники на глазах у Ленки Машининой порвали... Ты даже умерла дурацки, жалеючи. Нет, не себя, хотя нашлись бы тысяча и один повод. Любила бы - не бросила б такого беспомощного, в кремовом плащичке и в клееных-переклеенных башмаках. Пусто, ой как пусто в вагоне!..

Алёнка

Остановки пустынны. Господи, почему такой страшный день подарил лишь этого мылкого человека? Где говорливые бабулечки, что изо дня в день спешат на местные рынки за скидками и впечатлениями? Где вежливые, пропахшие маминой рассыпчатой кашей и сладким чаем школьники и школьницы?.. Где ты сейчас, мамочка? Время ни черта не лечит, только накладывает бинт за бинтом, не давая при этом затянуться даже самой незначительной ранке. Сдирает с корочкой - и снова бинт. Да, точно, время не лечит. Оно залечивает. Пусто, ой как пусто, мама!

Николай

Такая же! Такая же, как его мать!. Думает, что всё понимает. Думает, что можно решать за человека. Думаешь, это ты ко мне не подходишь? Ошибаешься, голуба моя.

Нарастает чавкающий звук умирающей год за годом обуви. На руку, шею и лицо девчушки низвергаются теплые капли холодного ливня по ту сторону стекла. Полупустые глаза сдаются под натиском неизбывной ненависти.
-Дура!
Двери открываются, умирающие полуботинки несутся по пятнистому в подтёках асфальту. И, будто эхо, хлюпают искусственно образованными лужицами ступеньки.
-Алёнушка, дочка, ты куда?.. Алёнка!.. Да что стряслось-то?!
Страшная гримаса на бледном лице:
- Анночка Ивановна, это конечная.

Пожилая Анна Ивановна опускается на мокрую верхнюю ступень и вглядывается в джунгли бетонных домов, за которыми распускается дикорастущим цветом радуга.
0

Поделиться темой:


  • 13 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей