МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: «Рояль в кустах» - новелла, реализм, острый сюжет, неожиданная развязка (до 30 000 знаков с пробелами) - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 4 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

«Рояль в кустах» - новелла, реализм, острый сюжет, неожиданная развязка (до 30 000 знаков с пробелами) Конкурсный сезон 2019 года.

#21 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 18 января 2019 - 20:54

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

20

КОГОТЬ МАНАРАГИ

(охотничья быль)

До зимовья оставалось уже всего ничего, но Алексей налегал, понимая, что буквально через десять минут декабрьская ночь плотно захлопнет свои черные челюсти вместе с ним и его родимой тайгой. Оттопав за день порядка двух десятков километра, он понимал, что силёнок у него осталось не так уж много, оттого и выкладывался сейчас по полной, чтобы успеть засветло. Огонёк – его наиглавнейший друг и помощник, карело-финская лайка, где-то впереди, а скорее всего уже грызёт любимую кость под крыльцом, однако он не сердился, понимая, что собакам на промысле достается куда больше.

Неожиданно в полной тишине, сдавленный собачий всхлип окатил Алексея ушатом холодной воды. Срывая с плеча двустволку, он ринулся вперед. Буквально в долях секунд, как на застывшем кадре, Алексей увидел меж заснеженных деревьев огромного белого полярного волка, на загривке которого маленьким рыжим галстуком, болталась собака, его Огонёк и…всё. Проломившись в горячке ещё десяток метров через плотный ельник, он понял, что ничего уже не изменит, никого не догонит, и никого не спасёт. Размазывая по лицу горький пот, а скорее слёзы, Алексей вернулся назад.

Угрюмым молчанием в полной темноте встретило его родное зимовье. Затопив печь, он на автомате поужинал, и, борясь, с накопившейся усталостью, в полном раздрае чувств упал на нары. А вроде всё так классно начиналось. И с вертолетом всё сладилось, и соболь в капканы идёт, и была полная уверенность, что к Новому году он вернётся домой с полным рюкзаком пушнины. Что за напасть сегодня свалилась!? Нет для промысловика горя сильнее, чем остаться посреди сезона без главного помощника – собаки. Эх, Рыжик, Рыжик, на своей груди вынянчил…Царствие тебе Небесное. Однако слезами горю не поможешь и работа, а это семь 15 километровых путиков, не ждёт. Отмаявшись без сна и отдыха всю ночь и, поднявшись, как обычно, ещё затемно, он покормил у крыльца ещё одну собачку - четырехмесячного щенка Громика и вышел на лыжню.

Декабрьский рассвет, словно через силу приподнял на горизонте своё хмурое веко, разглядывая его, и, узнав, тут же уронил, оставив лишь маленькую щель, да и то ненадолго. Далёкая Манарага, грозя небесам, всё так же тянула свою когтистую лапу. А еле слышное рокотание сходящих лавин, говорило, что она так и не смирилась со своим заточением в недрах Приполярного Урала…

Каково же было негодование Алексея, когда в четвертом капкане не нашел даже лапки соболя, - он был начисто съеден волком. Нет не росомахой, уж он-то разбирается в следах, а именно волком. О таком беспределе он даже и от стариков никогда не слышал. Ладно бы росомаха или рысь. А, тут – полярный волк! И Алексей всем своим нутром понял, что впереди у них будет схватка ни на жизнь, а насмерть и кто победит, только Богу известно. В следующем капкане не было даже приманки, а «нулёвка», прихлопнутым воробьём, валялась под жердочкой. И со следующим капканом была та же картина. В удрученных чувствах он не спеша тащился обратно, когда, ещё издали, услышал истошный вой щенка.

То и спасло Громика, что он был щенком, а не взрослой собакой и лапа волка просто не смогла до него, забившегося под вмёрзшие брёвна крыльца, дотянуться. Пришлось Алексею на ночь взять его в тепло, что настоящие промысловики никогда не сделают. Несколько раз посреди ночи щенок начинал заполошно взлаивать, уставившись на дверь. Алексей брал фонарик и с ружьем выходил наружу. Всё та же тишина и напряжение встречали и провожали его. Уже неделю, как по замкнутому кругу, он ходил по своим путикам, находя повсюду разор. Щенка он сейчас держал при себе, на глазах, и водил сзади на длинном поводке.

Уже который раз он возвращался в зимовье с пустым рюкзаком. Сегодня после ужина, Алексей вскипятил новый чайник, заварил его доброй горстью тридцать шестого, сел за стол и стал думать – что делать? Что?! Или выходить через три дневных перехода в Саранпауль с пустым рюкзаком к не ждущей его семье или…Сколь не ломал себе голову, он так ничего и не мог придумать. Волк даже шанса на выстрел ему не даёт, он его, кроме как следов, ни разу с той первой встречи и не видел. В лампе уже заканчивался керосин, но Алексей, так, ничего не и придумав, прилёг и незаметно уснул.

Шуршали по углам счастливые мыши, посапывало поддувало печки, в окно на него холодно и безучастно смотрела круглолицая луна, и только старое зимовье по матерински тихо вздыхало, не зная как и чем ему помочь…

… Лёшка, вставай! Ты что разоспался-то!? А ну-ка одеваться и пулей во двор, я уже Серко давно запряг, поедем, как вчера договаривались, капканы проверим… Батя? Батя!? Так… Что так? Если хочешь настоящим мужиком вырасти, ты должен всё в жизни уметь – и на медведя с рогатиной и карася за хвост. Из-под копыт Серко в его лицо летели снежные льдинки, екала селезёнка мерина, а отец, укрывая его полой своей шубы, на ходу учил Алексея премудростям капканного лова лис, в части которого он был первым докой на деревне. Но всё, что он рассказывал, как залетало в ухо Алексею, так и вылетало, единственно, что он запомнил «… А если возьмёшь капкан «семёрочку», так и сполярным волком управишься!» Закончил отец, подтыкая под ним свою волчью шубу…

Очнувшись, Алексей, как будто воочию увидел давно умершего отца – Александра Нестеровича. Он, как и всё его послевоенное поколение, почему-то быстро и незаметно ушли друг за другом…. Досталось им…Эх, батя, батя, я уже сто раз пожалел, что пренебрегал твоей наукой. Сейчас бы спросить, посоветоваться. Кажется вот он - локоток, а не укусишь…Разве интересны мне были твои байки, когда в клубе ждала Любушка – голубушка, яблочко моё наливное….Это уж после армии тяга к охоте появилась, но тебя уже и в живых небыло…
Погоди, а что он про «семёрочку-то» мне сказал? Погодь, так ведь есть у меня этот, ещё дедом Нестором,капканчик кованный!

Люди часто и сами не понимают, откуда им порой приходят знания, но в какой-то миг это происходит и память снимает свои замки-печати. Где-то в подсознании он уже знал, что и как надо делать, чтобы выиграть схватку.

Два дня он ходил по своим разоренным путикам, искал волчьи мочеточки собирал в полиэтиленовый пакет желтые льдинки. Два вечера из подходящей осины он выстругивал ножом полуторо-метровую ложку -лопату. А потом, уже днём на улице, раз за разом, взявшись за кончик ручки, делал подкоп под застывшим следом щенка, ставил там взведенный капкан и, отходя, маскировал его до тех пор, пока с трех метров и морщинки не было на снегу. Так день за днём он оттачивал своё охотничье мастерство.

«А волк-то, сына, как любой хищник, никогда не остаётся дневать рядом с местом, где кормиться. Уходит в самые далёкие крепи, вот там, оставив свою осторожность, спокойно и отдыхает. Только единственное чувство, - чувство голода заставляет его выходить опять на свою тропу»…. Главное, что сейчас выделил Алексей из отцовского монолога, это было слово – тропа. Да! Ну, конечно же, у его противника она должна обязательно быть. Вот её и надо найти. Это на подходе, за три-четыре километра, он начинает осторожничать и нарезать по тайге, путая след, кренделя всякие, а где-то там, дальше, у него должна быть эта тропа.

Уже сносно наловчившись работать лопаткой, зная, как и каким снегом лучше маскировать подходы и отходы к месту установки, Алексей не упустил и выпавшего ему шанса – обильная пороша, лёгкая и объемная, как пух гагары, выпала прямо под утро.

Одевшись как можно легче, он положил в рюкзак всё необходимое, закинул за спину Ижевку и отправился на место предстоящей схватки, которое выберет именно он, а не его противник. Отойдя от зимовья порядка 7 километров, Алексей стал по кругу обходить зимовье. И вот она – набитая волчья тропа, по которой хищник еженощно ходит к нему на разбой. Осторожно продвигаясь вдоль неё, Алексей подобрал место, где, выйдя из-за высокой кочки, можно без особого труда незаметно установить под след капкан и так же отойти.

Он достал калёный дедов подарочек, перекрестился, одел чистые холщовые рукавицы и стал тщательно натирать капкан волчьими желтыми льдинками. Упираясь в дужки ногами, Алексей взвёл капкан, подправил чуть симки и осторожно положил на снег.
Взял свою лопатку, крупными шагами подошел из-за бугра к следу и вырыл под ним пещерку. Потом не спеша, осторожно стал подрезать снизу ножом застывший «стаканчик» следа, пока сверху не увидел мутное мельтешение лезвия. Сходил за капканом, установил его на сучках-палочках, чтобы не примёрз, и, отходя, лопаткой стал маскировать свой след, приглаживая неровности и посыпая свежей порошей взятой со спины.

Когда он встал опять на лыжи и со стороны осмотрел свою работу, то подумалось – «А батя бы, наверное, похвалил…». Настолько качественно, что и с двух метров не заметишь и складочки на снегу. Привязав к березе тросик от капкана, он отправился назад.

Таких лютых морозов уже давно не знала Югорская тайга. Такой треск по лесу стоит, что упаси Господь, попасть, где в дороге, под его жесткий замес.

И сколько добрых слов благодарности наслушались две старые подружки за эти дни от молодого охотника. Печурка, аж, зарделась по девичьи, а старушка-зимовьюшка от похвал только ахает да охает, да стыдливо окошко своё белым платочком изморози промокает. «Ну, как же вас не хвалить, родимые вы мои. Ближе вас, моих спасительниц, сейчас и нет у меня никого» - ласково наговаривал Алексей, подкидывая очередное березовое полешко.

А в далёком заснеженном урочище одинокий волк, подняв к свинцовому небу рваное ухо, прислушался и, втянув изуродованным носом морозный стылый воздух, глубоко вздохнул. Нет, это не лось кормится, ветки с треском бесшабашно заламывает, это мороз-батюшка явился, ходит по лесу барином, да деревья наотмашь хлещет - забавляется. В брюхе у него заурчало, он потянулся, но пронзительная боль в спине тут же заставила его упасть на колено. Да, старость не радость. Интересно, а у этих, у двуногих, как они со своими стариками? Наверное, до самой смерти дети заботятся и ухаживают. Люди же, как ни как, не мы, волки безродные ….

Он вспомнил свою последнюю схватку с молодым соплеменником. Нет, он не был вожаком, он просто был верным спутником волчицы, которая и держала всю стаю. Однако на этот раз она не заступилась за него, когда дорогу к ней ему перегородил молодой и сильный.

Всю осень он скитался, пробавляясь то зазевавшимся зайцем, то глухарем. Трудно волку выжить в одиночку, да, практически, и невозможно. Доходило, до того, что только полёвка и была на обед. Но это ещё, куда бы ни шло. Беда случилась, когда он попытался отжать у зазевавшейся лосихи телёнка. Видно действительно стар стал, и реакция не та, вот и получил копытом по спине, да так, что чуть волчьему богу своему лапы не откинул. Как увернулся от других ударов, и сам не знает. Еле уполз.А снегу с каждым днём всё прибавляет, добывать всё труднее, да и почти некого, а кто и встретится, уже не по зубам.

«Нет, действительно, этот случайно встреченный одинокий охотник со своими щедрыми подношениями, для меня сейчас, как подарок судьбы. О собачатинке конечно я уже не заикаюсь, хотя у него и вторая попискивает, но кусочки мяса на лыжницах мне постоянно оставляет, добрый видать, это хорошо, глядишь, и до весны дотяну…» - Размышляя, волк трусил по своей, давно им набитой тропе.

Такого ужаса он не испытывал со времен своей молодости, когда зависший над ним вертолёт хлестал свинцовыми плетями в сантиметре от него. Наверное, стрелок, накануне полета перебрал лишку, оттого его руки ходуном и ходили, и…слава Богу. Но то, что сейчас ударило его по ноге, было в сто раз страшнее и больнее, потому что – неожиданно. Страх и ужас бросали его на двухметровую высоту, осколки клыков отлетали от каленой стали, но, невидимый в темноте трос не позволял ему глотнуть прежней свободы.

Выбившись из сил, он свернулся клубком и, скуля, стал осторожно лизать зажатую лапу. Полная луна, усмехаясь, равнодушно смотрела на его мучения, а мороз всё туже и туже стягивал его тело своими железными оковами. У него уже не осталось ни сил, ни желания бороться за свою жизнь. В очередной раз, лизнув зажатую в железных челюстях лапу, вдруг осознал, - он её не чувствует. Из последних сил волк поднял проклятый капкан и ударил его о лёд, и железный враг вместе с его отмороженной лапой отлетел далеко в снег.

Свобода!!! Как же она сладка, когда ты молод, здоров, полон сил и надежд. А сейчас? Уходить. Куда? Что его, калеку, ждёт посреди лютой зимы. Смерть… А этот, кому я поверил? Нет, если уж умирать, то только вместе. Так будет справедливо. За предательство надо платить. Да, я старый и немощный, но он ещё и не знает, что такое настоящий охотник. У меня, даже мертвого, хватит сил сомкнуть челюсти на его горле…

Неуклюже припадая на переднюю ногу, волк шел в ночи под хохочущей луною по лыжне врага к его теплому жилищу, на каждом кусту ощущая его, предателя, запах.
Из последних сил он доковылял до высокого снежного бугра, идеально подходящего для засады, спрыгнул в сторону, обошел сбоку, и притулился к его тёплому снежному боку.
Холод, голод, жизнь, смерть, всё это, теперь не имело ни какого значения. Месть, сладкая, как запах текущей волчицы, были единственным источником силы умирающего зверя.

- Что ж с тобою делать-то, а, Громик? У зимовья не оставишь, внутри – набедокуришь.
Думал Алексей, собирая рюкзак. Мороз ночью ослаб, потеплело, да и любопытно - отвадил он волчару или опять у него все путики пусты.
- Ладно, чертяка, будь по твоему, но только сзади и на верёвочке! Обрадовал, Алексей, щенка своим решением.

Привычно загнал в стволы картечь, бросил за плечи рюкзак, следом ружье, и маленькая компания под истошный крик ронжи отправилась на промысел.

Ничего не предвещало грядущей трагедии. Выглянувшее, всего на полчаса, декабрьское солнце сладко щурилось, осматривая таёжные дали. Где-то робко пискнула оттаявшая синица, ей ответила другая, и опять тишина, только шуршание лыж, но в воздухе была какая-то напряженность, по крайней мере, Алексей её чувствовал и понимал, что развязка близка, но даже и представить не мог насколько.

Они и отошли-то немного, чуть больше полукилометра, когда сзади истошно заголосил щенок, и он, с разворота, вскидывая ружье, уже был готов к выстрелу. Но скорее всего он и не успел его сделать, если бы передняя нога, на которую волк, в момент прыжка, перенёс всю тяжесть тела, в какой-то момент не подвернулась. Как подрубленный, он упал в ноги охотника, и Алексей, не раздумывая, в упор, машинально нажал спусковой крючок.

Где-то с воем улепетывал по лыжне щенок. После грохота выстрела в ушах звенела оглушительная тишина, а волк, затухающим взглядом, в упор смотрел в глаза Алексея. В какой-то миг из его глаз стекла слеза, потом вторая. И вдруг, неожиданно, даже для него самого, он протянул руку и положил её на голову старого волка. Из последних сил, зверь, приподнял её и… лизнул ладонь человека. После чего ткнулся мордой в снег и затих. Алексей медленно закрыл ему глаза и положил его израненную одноухую голову себе на колени. Так он и сидел, не в силах ни встать, ни уйти. Вкус его победы был настолько горек, что он, не зная сам почему, неожиданно заплакал. Взахлёб, как плачут дети. Есть слёзы счастья, есть – горя. А есть вот такие – слёзы очищения.

В эти минуты его жгуче мучил только один вопрос – почему зверь, умирая, лизнул ему ладонь, а не отхватил её по локоть? Было такое чувство, словно смерть он принял, как избавление. А может это действительно так? Или причина в чем-то другом? Может даже такой хищник как волк, дикий во всех отношения зверь, знает и понимает, что такое одиночество. Если да, то, что чувствует человек, брошенный и забытый на старости лет людьми и Богом?

А ведь действительно, сколько таких стариков у нас сегодня доживает свой век по всем русским деревням и сёлам?... Как-то сами собой мысли Алёши перескочили на своих родителей. А ты сам, часто-ли радовал их вниманием? А когда ты к отцу на могилку последний раз хаживал? А к маме? И что – у сестры живёт, за границей? Так горько и стыдно, Алексею ни когда ещё небыло.

Что-то не так и не то он делает. Да и живёт неправильно. Хоть ты всех соболей перелови, и всех лис в округе, охотой никогда богат не будешь. Это ещё отец говорил. Может так оно и есть? Может, в погоне за призрачным охотничьим счастьем я упускаю что-то важное? А подумать, так вроде и руки из нужного места растут, и с топором и с рубанком дружен. Неужели я себе работу в селе не найду?А звери, что? Пусть себе живут, волей дышат, пока есть силы здоровье и…молодость.

Он гладил на коленях остывающую голову зверя, смотрел на далёкую Манарагу и как-то внутренне перерождался.
Что казалось важным и необходимым ещё час назад, сейчас выглядело мелким и пустым. Есть у человек в жизни главное, и есть второстепенное. И главное – это все таки внимание к родителям, жене, забота о детях, о близких и дальних. Успеть за свою жизнь сделать добра столько, чтобы потом, когда наступит срок, и умирать было не стыдно. Ежедневно радоваться от общения с окружающим его миром и, что, наверное, самое-то главное – чтобы мир ему радовался.… И многое, многое другое, которое раньше он считал второстепенным, в одночасье стало самым главным в его жизни. И даже неяркое поздне-декабрьское солнце, словно поддерживая Алексея в его душевных рассуждениях, дружески подмигивало ему сквозь густые кедровые ресницы.

Выкопав яму под широкой юбкой старой ели, Алексей опустил в неё волка и, перемежая еловыми ветками, засыпал снегом. Постояв над могилой, он побрел в зимовье. За три последующих дня Алексей оббежал все свои путики, посдирал с жердочек капканы и утром четвертого дня, простившись с родным зимовьем, пошел, обходя полыньи и продухи, вниз по заснеженной реке Хулге домой, в далёкий Саранпауль.

Так они и скрылись за дальним поворотом. Впереди – Человек, без ружья, с тощим рюкзаком за плечом и березовой жердочкой в руках, а сзади, весело подпрыгивая и лая, за ним бежал щенок.
0

#22 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 20 января 2019 - 20:10

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

21

ОПОЗДАТЬ НА ТОТ СВЕТ


От автора

Начиналась моя трудовая деятельность сразу после школы на автобазе в должности ученика автоэлектрика. Быстро освоив свою специальность, очень скоро я стал выполнять заявки водителей по ремонту электрооборудования автомобилей. Много было заявок от междугородников по подключению освещения прицепов. То им трал нужен, то фура, то
холодильник. Так я познакомился с одним из водителей, дедом Семёном. Старику было далеко за шестьдесят, а на пенсию не хотел уходить. Шустрый, потому и не выгоняли. Ездил на машине марки Прага с полуприцепом – была такая модель. Любил он про войну рассказывать. Я, как пойду к нему, подсоединю всё за пять минут и полчаса слушаю его...
Нет уже деда Семёна, а память о нём и его рассказы остались...

Пропавший билет

– Я Лазарев Александр Иванович, пассажир рейса на Сочи – пытался объяснить ситуацию Саша, но стоявшие у стойки как будто не слышали его.
– Предъявите Ваш билет! – невозмутимо твердила женщина в голубой форме – Молодой человек, Вы задерживаете регистрацию. Пройдите к дежурному и там всё объясняйте. «Регистрация на рейс до Сочи закончена» – как приговор раздалось из динамика – «Пассажиры! Пройдите на посадку». И тут Саша подумал, что это Асмик его не отпускает. Она всегда будет в сердце и даже сейчас не позволила ему улететь. На взлётной полосе гудел моторами его самолёт и теперь ничего не оставалось, как идти в
кассу за билетом на очередной рейс. Впереди были нудные часы ожидания в аэропорту. Он сунул руку в карман пиджака, собираясь подсчитать свои финансы, и вдруг достал оттуда потерявшийся билет. Саша по крайней мере раз пять проверил перед стойкой все карманы в одежде и в сумке. Билета там не было, но как он теперь появился?
Измученный ожиданием он почти заснул в кресле в зале, полусонный прошел регистрацию и только в аэропорту Сочи узнал, что самолёт, на который он опоздал, разбился на подлёте к Адлеру. Сон мгновенно прошел. Саша, как помешанный ходил от одного работника аэропорта к другому, объясняя, что это он-Лазарев, опоздал на тот самолёт, чтобы его не искали, как будто именно его спасатели сейчас, среди ночи ищут и
не могут найти.
– Да, молодой человек, вы не на самолёт опоздали, вы опоздали на тот свет – заявил ему заместитель начальника аэропорта. Кто-то радовался за него, объясняя ему какой он счастливый, а кто-то, покручивая у виска, говорил, что парень с ума сошел от радости. И это была почти правда…

Постояльцы

Громко хлопнула входная дверь и в квартиру вошли люди с сумками, чемоданами, коробками. Они смущённо топтались в коридоре, ожидая, когда войдёт хозяйка.
– Входите! Входите смелее! Собаки у нас нет, сами гавкаем – говорила хозяйка – Вот ваша комната, всё чистенькое. Завтра пойдёте на море, я вам покажу куда идти. Тут совсем недалеко парк Ривьера и пляж.
Люди вошли, стали располагаться в своей комнате. Сашке всегда не нравились отдыхающие, из-за которых квартира превращалась в общежитие, «проходной двор», как говорил папа.
– Опять ты этих привела! Нам самим тесно – зашептал он, подойдя к маме – Неужели нельзя по-другому зарабатывать деньги. Купите квартиру и сдавайте её.
– Вот ты подрастёшь и научишь нас, как зарабатывать – тоже шепотом и достаточно строго заговорила мама – А сейчас иди и не мешай мне. Ишь ты, велосипед ему захотелось.
Сашка с обиженным видом уже собрался пойти в свою комнату, как дверь комнаты отдыхающих приоткрылась и оттуда выглянула девочка.
– Тебя мама обидела? – спросила она – Мне бы тоже не понравилось, если б с нами в квартире жили посторонние. Но так надо, что делать. Меня зовут Асмик, а тебя?
– Саша – произнёс Сашка и в туже секунду понял, что у них в Сочи огромная трёхкомнатная квартира, в которой обязательно найдётся место для такой замечательной девчонки. – Почему ты решила, что мне не нравится. Пойдём гулять. Я тебе покажу город.
– Бабушка! Можно мы с Сашей погуляем во дворе? – спросила девочка,
повернувшись в комнату.
Из комнаты выглянула приятная пожилая женщина и взглянув на мальчика сказала – Познакомь меня с молодым человеком.
– Его зовут Саша, – защебетала Асмик – а бабушка моя Фарида. Правда красивоеимя? Она добрая и очень хорошо готовит.
– Ну-ну! Можно подумать, что это я познакомилась с мальчиком. Идите, мои хорошие, только недолго.
Оказалось, что Асмик с сестрой и родителями будут жить на соседней улице, а в Сашкиной квартире остановились её дедушка и бабушка.
– Ты не расстраивайся, – успокаивала Сашку девочка – я каждый день буду ходить к бабушке и с ними на море. Если ты захочешь, можешь ходить с нами, научишь меня плавать.
Ещё бы он не хотел! Сашка представил, как круто он будет выглядеть перед пацанами во дворе, когда пойдёт с ней на море. Так и началось самое счастливое лето в жизни шестнадцатилетнего Сашки Лазарева. В доме бабушка Фарида с первого же дня установила свои законы.
– Маша! – заявила она Сашиной маме – отдохни двадцать дней от кухни, погуляй, сходите сами хоть на море, ведь знаю, что сочинцы там почти не бывают. Я зачем за ними на курорт потащилась. Купаться что ли? Нет! Моя забота – это кухня. А как могут две хозяйки здесь поместиться?
Готовила бабушка Фарида прекрасно, а армянская кухня наверно самая лучшая в мире. Саша и Асмик, под обязательным, но не навязчивым присмотром дедушки, каждый день ходили на море. При этом они не только купались и загорали, но гуляли в парке, питались в кафе и, конечно, развлекались на аттракционах...
А однажды Асмик пришла, когда в квартире был Сашкин дедушка Семён. Он нечасто навещал родственников, доставали фронтовые раны, да и возраст. Чаще мама ходила к нему. Совсем недавно умерла жена дедушки – любимая Сашкина бабушка и старик ещё не оправился от потери.
– Дедуля! Знакомься, это Асмик, она из Еревана, а её дедушка и бабушка живут у нас. Мы вместе ходим на море и гуляем в парке. Ей очень нравится в Сочи и возможно они ещё приедут – затараторил Сашка.
– Красивая девочка! Здравствуй! – внимательно посмотрев на Асмик произнёс дед – У меня жена была Асмик из Еревана. Тоже очень красивая была.
– У тебя ещё была жена! Я не знал, ты не рассказывал. А где она сейчас?
– Была война и моя Асмик умерла. Давай не будем об этом. – заявил дед и заторопился домой.
– Ну ты расскажешь мне потом? Обещаешь? – пристал внук...
За двадцать дней Саша ни разу не видел родителей Асмик и её сестру. Очевидно у них в Сочи были какие-то другие интересы и заботы. А двадцать дней пролетели быстро и вот уже постояльцы засобирались в свой Ереван. Асмик была ровесницей Саше, они за короткое время подружились и, возможно, даже полюбили друг друга, как могут любить
шестнадцатилетние. Прощаясь, молодые люди договорились переписываться...
Не прошло и недели, как пришло письмо от Асмик. При этом Саша не выдержал и сам тоже отправил ей письмо. Асмик признавалась, что влюбилась первый раз в жизни и очень скучает по нём и по Сочи. О том же писал и молодой человек…
Так и завязалась переписка, которой суждено было принести Саше Лазареву много незабываемых переживаний, забот. Он постоянно думал только о своей Асмик.

Тайна военных лет

Саша не забыл слова деда о его второй жене и однажды, когда дед был в хорошем настроении пристал к нему с расспросами:
– Дед! Я ведь тебе всё рассказываю о моей девушке. Расскажи о твоей Асмик. Ты
ведь обещал.
– А-а! Какая она твоя девушка? Ты в Сочи, она в Ереване. – возмутился дедушка, но заметив недовольство на лице внука, сказал – Ну да ладно, ладно, расскажу.
Дедушка сел в кресло, удобно вытянув ноги, явно собираясь долго занимать его. Саша сел на коврик рядом.
– Мы с бабушкой эту историю никому не рассказывали. И сейчас ты заставляешь меня вспоминать горькие времена моей жизни, ошибки, за которые я всю жизнь чувствовал свою вину перед женой. Но тогда я был совсем молодой, горячий и дурной.
А согласился я рассказать тебе всё это, чтобы ты не совершал таких ошибок, за которые потом будет стыдно. – дед замолчал, достал сигарету, но не стал закуривать, а нервно мял её пальцами – Ну так вот! Было это как раз перед войной, в сороковом году. Меня от производства направили учиться в Москву на курсы автомехаников. В то время начинала поступать новая, современная техника, а обученных специалистов почти не было. Там, где нужно было с умом что-то делать, мы по старинке – зубилом и молотком.
Группа на курсах у нас собралась большая, со всей страны. И была там девушка из Армении – Асмик. Красивая, глаз не оторвёшь. Ну я и влюбился, да так, что, приехав домой, развёлся и уехал назад в Москву, где она меня ждала. В Сочи осталась жена и сын Борька – твой родной дядя Боря.
Мы с Асмик решили пожить в столице, а потом думать куда поедем. Ей не очень хотелось в Сочи, мне не очень в Армению. Только сняли квартиру и задумали подавать заявление в Загс, как грянул сорок первый год. Меня – водителя со стажем, призвали в первые же дни войны. Точнее я сам пошел в ближайший военкомат. Времена были строгие и за уклонение от призыва могли расстрелять. Там мне дали двадцать четыре часа на сборы. Прощались мы с Асмик легко, с улыбкой, будто я на месяц на учения уезжал.
Все ведь думали, что мы сейчас, как зададим немцам жару. Молодые были, глупые. У меня две фотографии в кармане гимнастёрки – одна Асмик, и мы с ней вместе. Так и уехал. Больше я свою Асмик не видел. А я тебе сейчас покажу фотографии – дедушка достал альбом и из-за подкладки обложки вытащил две пожелтевшие фотографии.
– Дедушка! Может ты отдохнёшь. Я вижу, как тебе плохо сейчас – предложил Саша, увидев, как дрожат руки деда, а вместе с ними и фотографии.
– Ну нет! Раз уж начали, всё расскажу. А фото теперь прятать не буду, незачем, да и не от кого. Собственно, вся история с моим вторым браком на этом и закончилась. Я ушел на войну, она осталась в Москве. Сколько я ждал хоть одного письма – не было. Посылал запросы по адресу, но кто я ей официально? Война ведь была, столько законных семей разбило, а тут и не семья вовсе. Только после Победы я приехал в Москву, в ту квартиру, что мы снимали. Повезло, что хозяйка была жива. Она и сказала, что во время
бомбёжки моя жена была в больнице и прямо в то отделение попала бомба. Раненая
Асмик прожила ещё несколько дней и умерла. Тогда-же я узнал, почему она была в больнице. Она родила ребёночка. Представляешь? Моего ребёнка! – дед наконец закурил сигарету, закашлялся, вытер глаза и продолжал – Я так и не узнал, кто родился. Скорее всего ребёночек погиб при той бомбёжке. Больница сгорела, о каких-то архивах нечего и говорить. Погоревал я, да и вернулся в Сочи, рассказал всё жене, повинился.
Война многое поменяла в людях. Раньше гордая Наташа ни за что не приняла бы меня назад, а после всего, была просто счастлива, что я живой. Так мы и жили, не рассказывая никому ничего. Но история тогда не закончилась, продолжалась аж до 65 года. Так что ждут меня там две мои любимые женщины, Наташа и Асмик – сказал дедушка, подняв вверх указательный палец.

Спасительные сны

Дед Семён встал, походил по квартире
– Идём Сашок на балкон, там воздух свежее.
Теперь они расположились на балконе, и дедушка продолжил свой рассказ:
– Служить я попал в автороту. Дали мне новенькую полуторку ГАЗ – ММ. С
сегодняшними автомобилями её, конечно, не сравнить; кабина, сиденье из дерева. Вместо дверей брезентовые скатки. В холода ведро с горящими углями в кабину ставили, чтобы не околеть. Полвойны я на полуторке прокатал, четыре машины подо мной сгорели, а я выбрался. Затем пересел на Захара, так звали у нас ЗИС – 5. А в конце войны поездил на американском Студебеккере. Это уже была совсем другая жизнь – отопление кабины,
мягкое сиденье, амортизаторы. Машины нам поставляли из США. Конечно, эта помощь была тогда очень кстати. Но вот что я тебе скажу – эти американцы уже тогда против нас заряженные были, с кирпичом за пазухой. Оставшиеся целыми после войны машины мы должны были вернуть в Америку. Пришла команда – машины отремонтировать, покрасить и на платформах отправить в Мурманск. Так и сделали, поставили новые
запчасти, резину. Жалко было отдавать, но куда денешься. А потом от ребят, что сопровождали машины, я узнал, что в Мурманск прибыл их сухогруз, выгрузил прямо в порту пресс, и давай прессовать. Мужики плакали, просили отдать, но какой там. Ещё позже узнал, что и металлолом они не собирались везти в Америку – утопили в море. Всё делали, лишь бы не оставить в СССР. Вот такие были гады! А мы до сих пор мечтаем, что
они изменятся, уважать нас будут. Разбежались!
Дедушка замолчал, видно было, что воспоминания о войне его растревожили.
– Но не в машинах, на которых я ездил, дело. Я тебе говорил, что оставил Асмик в Москве и уехал на фронт. Больше полгода я колесил по фронтам. Мы – водители почти не спали, ели кое-как, вру – если получалось, кормили нас до отвала, но об отдыхе и не мечтали. А зимой направили нас получать новые машины. Тут я пару дней отдохнул,
поспал как надо. И вот снится мне моя Асмик, слезами заливается:
– Не увидимся мы с тобой Сёма – говорит – береги себя, у тебя желудок больной.
– А я на фронте, честно говоря, за желудок и не вспоминал, не до него было. Да и после войны как-то всё прошло. Ещё что-то она мне тогда говорила, не запомнил, а вот что не увидимся, запало в память. И только позже, в Москве, я понял, что говорила она мне уже с того света. Март был сорок второго, как раз девять месяцев после нашего расставания. Это был первый сон. Второй сон был в конце сорок второго. Небольшая передышка между боями, а нам самая работа, укомплектовать войска боеприпасами. И снится мне Асмик и так строго предупреждает, чтобы не лез завтра на рожон, не моё это
дело в атаки ходить. На следующий день я привёз боеприпасы на передовую, а тут немцы поперли. Я машину бросил, к мужикам в траншею прибился. Загнали нас на поле, заросшее невысоким кустарником. Ясно, что оставаться там нельзя было. Пехота, а их было человек двадцать, то что осталось от батальона, и рванула по полю в сторону леса. А мы, все четверо тыловые, замешкались, отстали от них.
Смотрю на бугор выползают бронетранспортёры с немцами. И давай они поливать свинцом. Всех ребят положили. Мы пролежали в кустах до ночи, пошли в сторону своих. Совершенно спокойно вышли в
расположение части. Ещё раз снилась она мне в сорок третьем, да такая красивая, в легком платье, в туфельках.
– Ты – говорит – Сёма завтра будь осторожен, смотри на небо.
И еду я на следующий день по заданию с грузом, а раз она предупредила, на небо посматриваю. Всё чисто, просёлочная дорога вьётся вокруг посадок, солнышко припекает. А у меня в животе что-то бурлить стало, да резко так. Съехал с дороги и в кусты, облегчиться. И надо же в этот самый момент самолёт из-за деревьев почти бесшумно выскочил и хлоп мою машину прямым попаданием. Осколки кусты вокруг меня обстригли, а один в плечо мне попал. Кровь ручьём, задом сижу в своей же куче... Несколько секунд и меня б не было. Сижу и поминаю добрым словом Асмик. Машина
подъехала, глянули на то, что осталось от моей машины, а значит и от меня, и хотели уезжать.
– Я здесь – кричу – а сам зад листьями вытираю.
Поржали мужики, конечно, вдоволь, плечо мне забинтовали и в часть.Больше на фронт Асмик ко мне в снах не приходила. Может просто больше по тылам стали посылать, да и немцам к тому времени хрюкалку как надо начистили.
Шли годы, я уже бросил руль, из-за той раны левое плечо стало часто болеть. А работать надо и зарабатывать хочется. Освоил я профессию электросварщика и работал на сочинском ремонтно-механическом заводе в бригаде Назарова. Был такой очень известный человек. Моё рабочее место – огромный сварочный стол, где я сваривал детали для металлоконструкций. Работы много и зарплата не ниже трёхсот рублей была.
Как-то ночью пришла Асмик ко мне, молодая, как тогда, красивая...
– Семён! Чувствую, что завтра будет что-то нехорошее. Может заболеешь, на
работу не пойдёшь – сказала и исчезла. Так до сегодняшнего дня и не видел её.
Утром надо идти на работу. Назаров мужик строгий. Попасть к нему в бригаду сложно, а вылететь в два счёта... Ну я и пошел с тяжелыми мыслями в голове. Работаю и чувствую опять, как тогда, живот закрутило, даже больно стало. Я, понятно маску снял, и в туалет подался. Сижу там и слышу грохот. На заводе и так постоянно сильный шум, а тут аж тряхнуло, как при землетрясении. Выхожу из туалета, смотрю мужики бегают, орут. А стол мой металлическими отходами метра на два завален. Кричат: «Разбирать надо,
там Семён».
– Да ладно – говорю – ребята. Не надо так срочно.
Все, конечно выдохнули, а меня потом так и прошибло. Мостовой кран в специальной клети переносил тонны две отходов, а клеть видно плохо закрыли. Памятник мне был бы готовый, из металла. Скандал тогда получился приличный... Вот такая Сашок моя история про Асмик.

Забыть Асмик


Время шло, молодые люди закончили школу и Асмик поступила в институт. У Саши поступить учиться не получилось и теперь впереди у него была служба в армии. Два года тянулись, как целая вечность. Оказалось, что Асмик хорошо рисует. Она присылала Саше в часть свои рисунки, а однажды нарисовала его портрет. Влюблённые, которые даже ни разу не поцеловались, честно ждали друг друга и их чувства были раскалены до предела, если можно так сказать.
И вдруг, в очередном письме Асмик, а это было в последние месяцы службы, сообщила Саше, что она заболела и им не нужно больше переписываться.
– Прости меня Саша! – писала она – Я сейчас заболела, а насчёт наших отношений думаю, что мы с тобой тогда были ещё детьми. Мы выросли, стали совсем другими, да и живём так далеко. Я не хочу продолжать эту бесполезную переписку. Найди себе хорошую русскую девушку, а обо мне помни, как о приятном приключении в детстве. Прощай!
Саша сразу написал письмо, просил Асмик не решать так. Хотел встретиться и убедиться, что она изменилась. Он то не изменился и продолжал любить свою Асмик, хотя в душе понимал насколько неправдоподобной может казаться такая любовь. Но Асмик больше не прислала ни одного письма ни в часть, ни домой.
– А что ты хотел сынок? – сказала Саше мама – Во-первых, она армянка, а ты русский и ей могли запретить родители общаться с тобой. Может она тайком переписывалась, а теперь, когда вы захотели быть вместе, поделилась с родителями. А может она просто выходит замуж! Скорее всего так и есть. Забудь её. Если захочет – напишет. Пусть это будет на её совести.
И Саша решил больше не писать и постараться забыть Асмик. Но оказалось не так просто это выполнить. В каждой новой девушке он видел Асмик, её глаза, лицо. Как наваждение эти ощущения преследовали его. Возможно долгие, в течение нескольких лет, мысли, переживания о любимой, нереализованная встреча с ней, выработали в несчастном
влюблённом определённый комплекс. Он не мог быть счастлив с другими, пока в его душе была открыта страничка той любви.

Командировка

– Собирайся! На три месяца едешь в Москву на учёбу – так встретил Сашу
директор предприятия в один из дней – Ты у нас один холостяк, тебе и ехать.
Разместили командировочных в общежитии при институте в комнатах по три-
четыре человека. Учеба шла без проблем своим чередом. После занятий, пообедав, Саша
шел гулять по Москве. Метро и вот он на Красной площади, в Третьяковке, на ВДНХ...
В этот день занятия закончились поздно, и Саша вышел в сквер около института
просто подышать вечерним воздухом. Он шел по дорожке и неожиданно увидел
проходящую совсем рядом от него Асмик. От неожиданности Саша стал, как столб и не
мог сдвинуться с места, но затем догнал её.
– Асмик! Асмик! Здравствуй дорогая! – чуть ли не закричал он – Вот надо же
встреча. Никак не ожидал встретить тебя в Москве?
– Ой! Саша здравствуй! – ответила Асмик и Саша заметил, как огнём загорелись её щёки.
Они весь вечер гуляли по улицам Москвы, сидели на лавочках, целовались, и весь
вечер Сашу не покидала мысль о том, что вот также его дед Семён встретил в Москве
свою Асмик, и наверно также целовался с ней на лавочках. Выяснилось, что Асмик не
забыла Сашу, но мама настояла, чтобы она сначала выучилась, а тогда уже думала о
замужестве. Было уже совсем поздно, когда Саша проводил свою любовь к гостинице.
Они договорились встретиться на следующий день, но Асмик не пришла ни в тот
день, ни позже. Только через два дня она позвонила, извинилась и объяснила, что
родственники срочно уезжали в Ереван, а остаться одной в Москве ей было невозможно.
– Может когда-нибудь приедешь в Ереван, заходи в гости. – совсем уж холодно
сказала она в завершение разговора.
Сашу поразили эти странные слова «Будешь в Ереване – заходи». Они никак не
стыковались с тем, что было в тот единственный вечер, когда они, страстно влюблённые,
целовались. Не было никаких обещаний или планов, но признания в любви с обеих сторон
уже были и неоднократно...

Шок

Саша уже вернулся домой, когда Асмик неожиданно позвонила.
– Саша! Прости меня, пожалуйста, хотя я сама не нахожу оправдания моему
поступку, – заговорил её голос в трубке – Я не Асмик! Я её сестра Мариам. Мы с ней
близнецы и в детстве нас даже родители путали. Ещё тогда в Сочи я несколько раз
приходила к тебе вместо Асмик. Тогда она не знала, что полюбит тебя, да и для нас это
было просто детской шалостью. В этот раз в Москве на меня что-то нашло. Теперь я
понимаю насколько подло я поступила тем более, что Асмик серьёзно больна. У неё
лейкоз и врачи говорят, что жить ей осталось совсем немного. Какая я тварь! Прости
пожалуйста!
– Мариам! Конечно хорошо, что ты позвонила. За это я тебе благодарен. Но теперь
я не могу верить тебе, всему, что ты наговорила об Асмик. Мне нужен номер телефона.
– Да! Да! Я понимаю – и Мариам сообщила Саше номер телефона их мамы Сусанны.
Саша немедленно набрал номер и поговорил с мамой Асмик. В этот раз Мариам не
соврала и всё оказалось очень плохо.
– Сашенька! – говорила с ним Сусанна – Я вас очень хорошо помню и о ваших
отношениях с дочкой всё знаю. Но, к сожалению, сейчас она очень сильно больна, у неё
последняя стадия острого лейкоза и теперь надежд нет никаких. Несколько лет тому назад
началась ремиссия. Асмик почти выздоровела, стала хорошо есть и анализы вроде были
неплохие. Мы были счастливы. А потом с новой силой рецидив. Спасибо Вам за
беспокойство! Асмик постоянно о Вас вспоминает. Но вот такая судьба...
Разговор закончился, а в голове Саши всё звучало «Постоянно о Вас вспоминает».
Конечно, Саша понимал, что ничего не сможет сделать, изменить. Асмик умрёт, так ведь
сказала её мама. Но и оставить всё, как есть он не мог...
Через несколько дней Саша уже был в Ереване. Адрес ему был известен по
переписке, и таксист быстро подвёз его к небольшому дому. Дверь открыла пожилая,
совершенно седая женщина – Сусанна. Она сразу поняла кто приехал и провела Сашу в
большую комнату. На кровати лежала девушка с косынкой на голове. Её скулы
выделялись на белом, как простыня, лице. Узнать в ней Асмик было совершенно
невозможно и только глаза, блестящие от слёз...
– Я ждала тебя Сашенька! Прости, что ничего не сообщала тебе. Я была неправа.
Выходит, тебе нужно было всё знать, а я наоборот хотела, чтоб ты забыл меня. Спасибо
тебе. – с трудом проговорила она и тихонько заплакала.
– Не плачь Асмик-любимая. А я думал о тебе все эти годы и, благодаря встрече с
Мариам, узнал о болезни. Разве мог я не приехать.
Слушать их разговор было невозможно и Сусанна, еле сдерживая рыдания, вышла
из комнаты. Саша присел на краю кровати, взял Асмик за руку, и они говорили. Говорил
больше Саша, Асмик же слушала, иногда вставляя свои слова и смеялась. Смеялся и
Саша, радуясь её смеху. Вспомнить в этот день им было о чём...
– Ты ведь знаешь мой родной, что я умираю! – сказала Асмик в конце их разговора
– Все последние недели я жила только из-за тебя. Хотела увидеть тебя, поговорить, за
руку подержать тебя. И ты сделал это счастье для меня. Теперь я могу умереть. Но не
сегодня. Мне мало одного дня. Приходи завтра ко мне. Буду ждать!
Уставшая от долгого разговора и эмоций Асмик заснула, Саша посидел около неё
ещё немного и вышел к Сусанне. Он улыбался от счастья. Он видел свою любимую, пусть
даже в таком состоянии. Зайдя в комнату, в первое же мгновение, он узнал её глаза, они
совсем не изменились, глаза шестнадцатилетней девочки...

Фотография

Много дней, ещё до командировки, Саша думал о той Асмик – военных лет.
Дедушка Семён полгода как ушел к свои женщинам, оставив в наследство внуку, кроме
всего прочего, две фотографии. Эти-то фотографии Саша и взял с собой в Ереван. Он ни
на что не надеялся, чудес не бывает, но всё-таки та Асмик тоже была из Еревана.
Посидев около заснувшей любимой, Саша вышел в другую комнату к Сусанне. Она
жестом пригласила его сесть на диван. Над диваном, как это часто бывает в старых
квартирах, в большом количестве висели фотографии. Взгляд Саши остановился на одном
фото. Это была точно такая же фотография, которая теперь лежала у него в сумке в
гостинице. В виски застучало от мысли, что он нашел следы той Асмик...
– А это кто на фотографии? – спросил он Сусанну
– Это моя мама! Она погибла во время войны, и я её никогда не видела. Есть
детские фотографии, а это единственная. А почему Вы спрашиваете?
– Это Асмик – жена моего дедушки Семёна, который умер полгода тому назад.
Всю жизнь он считал, что жена и ребёнок погибли. Он даже не знал, кто родился.
– Что ты говоришь? Разве может быть такое? Мама действительно до войны жила
в Москве с мужем. И звали его Семён. – Сусанна внимательно вглядывалась в лицо Саши
– Так это что же выходит Саша мы родственники и рядом со мной в Сочи был мой родной
отец. Я знаю только, что, когда я родилась, в Москве с моей мамой была бабушка Фарида.
Больница сгорела, маму ранило, а меня бабушка забрала домой и вскоре уехала со мной в
Ереван.
– Значит Вы Сусанна и моя мама Мария родные сёстры. – задохнувшись от
неожиданности выпалил Саша – А Асмик и Мариам мои двоюродные сёстры.
– Мы с твоей мамой сёстры по отцу – произнесла Сусанна и без сил рухнула на
диван. – Никогда не думала, что узнаю что-то про маму.
Они ещё долго сидели на диване молча. Человеческий мозг не способен переварить
в момент такие новости.
– Я в гостиницу, а завтра с утра приеду и привезу ту фотографию – сказал Саша
вставая.
– Сашенька! Племянничек мой родной – вдруг заголосила Сусанна и, наконец,
обняла его.
Так они стояли и вместе плакали ещё почти полчаса. «Эх дед! Как же мог ты уйти,
не узнав всего этого» – думал Саша, возвращаясь в гостиницу.

Опоздать на тот свет

Утром, около шести часов, Сашу разбудил телефон.
– Сашенька! Приезжай сейчас. Асмик умерла! – только и сказала Сусанна и
выключилась.
Когда Саша вошел в квартиру, там суетились врачи, ещё какие-то люди.
Асмик лежала в кровати и теперь была совсем не похожа на ту вчерашнюю,
худенькую и измученную болезнью девушку. Лицо её с закрытыми глазами выражало
спокойствие и умиротворение. Казалось, она получила от жизни всё, что хотела и теперь
ушла.
Хоронили Асмик через несколько дней. Родственников, соседей и просто
небезразличных людей набралось очень много. И все уже знали о удивительной истории.
Приехала из Москвы и Мариам. Саша не упрекал её ни в чём, просто обнял и поцеловал,
как сестрёнку. Они так рядом и стояли и дома и на кладбище.
Прошло ещё два дня. Саша заторопился домой. Все вопросы обсудили множество
раз. В ближайшее время Сусанна и Мариам обещали приехать в Сочи. Встретился Саша и
с бабушкой Фаридой, той самой, которая когда-то готовила им обеды целый месяц...
И вот Саша идёт по улицам Еревана. Сусанна подробно объяснила ему как
добраться до аэропорта. Но он чувствует что-то, что не даёт ему сейчас же ехать на
самолёт тем более, что времени ещё много. Он ловит такси и едет на кладбище. Купив у
входа букетик цветов Саша пошел к свежей могиле.
– Здравствуй Асмик! Вот не могу уехать не попрощавшись. – сказал он, положив на
холмик цветы – всё-таки как хорошо, что мы увиделись. Теперь там ты всё знаешь. А я
буду помнить тебя такую, какой ты была для меня всегда, любимой, а уже потом
сестрёнкой.
Ещё долго стоял он у могилы и разговаривал с Асмик, но подошло время. Саша
вышел на улицу и через сорок минут уже был в аэропорту.
Подойдя к стойке регистрации, он сунул руку в карман, где лежал паспорт и билет
на самолёт, вытащил паспорт... Билета не было! Саша поискал в других карманах.
Тщетно, билет, купленный два дня тому назад, пропал. Саша ещё раз обыскал все
карманы, сумку, но билет так и не нашел.
– Я Лазарев Александр Иванович, пассажир рейса на Сочи – пытался объяснить
ситуацию Саша, но стоявшие у стойки как будто не слышали его.
– Предъявите Ваш билет! – невозмутимо твердила женщина в голубой форме –
Молодой человек, Вы задерживаете регистрацию. Пройдите к дежурному и там всё
объясняйте.
«Регистрация на рейс до Сочи закончена» – как приговор раздалось из
динамика. «Пассажиры! Пройдите на посадку». И тут Саша понял, что это Асмик его не
отпускает. Она всегда будет в сердце и даже сейчас не позволила ему улететь.
На взлётной полосе гудел моторами его самолёт и теперь ничего не оставалось, как
идти в кассу за билетом на очередной рейс. Впереди были нудные часы ожидания в
аэропорту. Он сунул руку в карман пиджака, собираясь подсчитать свои финансы, и вдруг
достал оттуда потерявшийся билет. Саша по крайней мере раз пять проверил перед
стойкой все карманы в одежде и в сумке. Билета там не было, но как он теперь появился?
Измученный ожиданием он почти заснул в кресле в зале, полусонный прошел
регистрацию и только в аэропорту Сочи узнал, что самолёт, на который он опоздал,
разбился на подлёте к Адлеру. Сон мгновенно прошел. Саша, как помешанный ходил от
одного работника аэропорта к другому, объясняя, что он опоздал на тот самолёт.
– Да молодой человек, – заявил ему заместитель начальника аэропорта – Похоже
Вы не на самолёт опоздали, а на тот свет.
0

#23 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 22 января 2019 - 19:46

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

22

СВАХА


Последняя летняя сессия подходила к концу. Сдать ее, не получив «хвоста», стоило для меня огромных усилий. Если за четыре года учебы я всего несколько раз побывал в библиотеке, то в эту сессию изумил всех. Больше всех удивились моему рвению две молоденькие библиотекарши, которые не могли поверить собственным глазам, что человек может так быстро преобразиться. Утром я первым входил и последним выходил из читального зала. И так целый месяц. Так вот, это мое усердие, в конце концов, очень помогло при сдаче экзаменов. Но самое главное – это был результат, одни положительные оценки по всем предметам. Все хвалили и подбадривали, а некоторые даже тайно завидовали мне. На фоне этих побед у меня чуть не закружилась голова от повышенного внимания.
Вот тогда и возникла идея – хорошо отметить всей группой окончание летней сессии. Но, как это сделать, я еще не знал. Между прочим, меня, как старосту группы, просили об этом все сокурсники. Они прекрасно понимали, что это будет одна из последних общих встреч и что через год, после сдачи дипломной работы, мы разлетимся, кто куда, получив направления на работу в разные стороны. Нам не хотелось вот так просто расставаться - душа требовала веселья. И решение пришло совершенно неожиданно.
В студенческой столовке, во время обеда, ко мне за столик присела Татьяна, моя сокурсница.
- Староста, - обратилась она ко мне с загадочной улыбкой, - ты что-нибудь решил по вопросу, как отметить всей группой успешное окончание летней сессии или тебе помочь?
Я оторвался от «студенческого борща» и изучающим взглядом смотрел на нее. Мне показалось, что за все эти годы учебы, которые мы провели в институте, я так и не смог разглядеть большинства своих сокурсников.
- У тебя есть какие-то идеи? – спросил я, с большой неохотой, понимая, что это пустая трата времени.
Мол, что хорошего могут придумать девчонки по такому, казалось бы, деликатному делу, как празднование окончания сессии, да ещё на предпоследнем курсе. Нет, ничего они путного придумать не могли, так как им это и не дано. Но жестоко ошибся в своих выводах, насчет наличия организаторских способностей у наших девчонок. Такое, что придумала она, ребята никогда бы не сообразили. На это нужен был тонкий, хитрый и оригинальный девичий ум.
- Если есть какие-то идеи, то не тяни, говори, как есть, - строго сказал я.
Татьяна осмотрелась по сторонам и как бы нехотя завела разговор. Нам никто не мешал вести спокойную, неторопливую беседу. Мы сидели вдвоем, а рядом, практически, никого не было, час пик для столовой давно уже прошел.
- Купи два стакана компота, - попросила Татьяна. - Очень пить хочется, на улице такая жарища! – и, вынув платочек из сумки, помахала им перед собой.
Я подошел к кассе и попросил два холодненьких компота. Мы сидели и молча пили, внимательно разглядывая друг друга.
- План у меня простой, - сказала она, задумавшись на мгновение, - Но требует четкого, волевого, мужского исполнения! Если все пойдет, как задумано, то вечеринка у нас получится на славу! – вдруг выпалила она, словно из автомата. - Я знаю, Николай, каким большим авторитетом ты пользуешься у ребят, поэтому и придумала этот план!
План оказался настолько для меня неожиданным, что некоторое время не мог прийти в себя. Все еще не веря, что это могла придумать такая хрупкая девушка, сидевшая визави. Откуда у нее взялось столько изобретательности, а главное, в ней была непоколебимая уверенность в придуманном ею плане.
Вся идея сводилось к тому, что у неё есть родная тетка, которая живет в своем одноэтажном доме с небольшим приусадебным участком в районе 16-й станции Большого Фонтана, выходящий прямо на высокий берег моря. Место идеальное, как выразилась Татьяна, для проведения студенческой вечеринки, на лоне природы.
Но, во всем этом плане таилась большая загвоздка. Татьянина тетя была женщиной одинокой, средних лет и очень придирчивых правил. Она, практически, никогда на долгое время не отлучалась из дома. За все свои прожитые годы ни разу не была замужем и не имела детей, но ей всегда этого очень хотелось. Вот на этих ее качествах и решила сыграть племянница.
Суть ее плана сводился к тому, что мы должны организовать, фиктивную студенческую свадьбу с праздничным торжеством на лоне природы, с шампанским, музыкой и танцами.
Эта идея мне очень понравилась, так как на нее не надо было собирать много денег, которые, как всегда, отсутствовали у наших студентов. Но при этом плане у меня появились сомнения, и я прямо высказал их автору идеи.
Во-первых, согласится ли тетя на проведение, казалось бы, совсем не нужного ей мероприятия?
Во-вторых, предоставит ли она нам, кроме территории своего загородного дома необходимые для этого предметы (столы, стулья, скатерти, посуду и т.д.)?
На что сразу от Татьяны получил утвердительный ответ. Она уже все это хорошо продумала и, конечно, уговорит тетю на проведение этого мероприятия, но при условии, что и ее обязательно пригласим на свадьбу. Тетя просто обожает, как сказала Татьяна, все веселые вечеринки, а особенно любит танцевать с хорошим молодым партнером вальс.
Услышав такие веские доводы, я почти, полностью успокоился за место встречи. Оставалось еще несколько скользких вопросов, которые мы постарались сразу же разрешить. Главным оставался вопрос – кто будет в тот день и вечер исполнять роль «жениха» и «невесты», и сыграть нужно так, чтобы никто не заподозрил нас в фальши, особенно тетя. Поэтому «жениху» и «невесте» отводилась особая роль - этот день они должны отдать во благо всей группы.
Это будет почти невозможно, уговорить кого-нибудь из наших ребят, думал я. Вряд ли кто-то согласится весь день быть клоуном. Сидеть за столом в свадебном костюме при тридцатиградусной жаре, да еще ничего не пить и практически не закусывать. А еще ему придется стойко переносить недвусмысленные шуточки товарищей.
«Нет, это невыполнимо» - крутилось, у меня в голове.
Весь план был под угрозой срыва. Пойти на такой подвиг, не решится не один из нас. А заставить или уговорить одного из друзей, просто не смогу. Татьяна еще раз меня уколола:
- Мне казалось, что ты у ребят в авторитете, и такой вопрос для тебя просто пустяк! Извини, но ты меня разочаровал в своих способностях! - с ухмылкой сказала она.
- Не все мне подвластно в этом мире! – произнес я, с грустной гримасой на лице.
Видя, как сильно переживаю, Татьяна сжалилась надо мной.
- Есть еще два других варианта выхода из этой тупиковой ситуации! - с ласковой улыбкой сказала она. - Первый вариант - она долго рассматривала меня в упор и только после этого резко произнесла, - роль жениха и невесты мы сыграем вместе! – заключила она.
От ее фразы я неожиданно подскочил на стуле.
- Нет, нет! Я ещё не готов к этой роли! И вообще, дурацкая это затея. Мне на роду написано, что годика два еще должен походить в холостяках! – в испуге за себя, чуть ли не в истерике произнес я.
Татьяна внимательно наблюдала за моей бурной реакцией на, казалось бы, нормальное заявление. На ее лице появилось полное презрение ко мне, как никчемному человеку, который не способен оценить душевный девичий порыв.
- Успокойся, староста. Мне пришлось это сказать, для того чтобы еще раз убедиться, что большинство из вас, не готово к большим поступкам! Да и не могу играть эту роль, потому что тетя сразу же передаст эту информацию моим родителям! – заявила она.
Её слова меня немного успокоили, вытер платком холодный пот со лба, а внутренний голос с радостью произнес: «Пронесло!»
Сделав вид, что это меня уже не касается, все же с опаской задал ей вопрос.
- А как выглядит второй вариант этой ситуации?
Помолчав немного, и как бы спускаясь с заоблачных высот, где она видела себя невестой, буднично и без всяких затей, сказала:
- Второй вариант прост и прямой, как доска!
Опять немного подумала и добавила:
- «Жениха» - ты разыграешь на спичках с ребятами, а «невесту» - разыграем мы с девчонками. Кто вытащит короткую спичку - тот и «жених», та и «невеста»! - с улыбкой закончила она свою фразу.
- Гениально! - радостно закричал я.
- Только у меня обязательное условие, что мы вместе, по понятным всем причинам, в этой жеребьевки участвовать не будем. Думаю, что группа нас поймет. Ведь мы придумали этот план, и нам его реализовывать на деле! - озабоченно сказала она.
Мне все это представилось, что-то вроде «русской рулетки». И если учесть, что мысль эту грамотно, с элементом романтики, преподнести нашим ребятам, то все это будет выглядеть вполне прилично. А самое замечательное в этой ситуации, что мы будем полностью защищены от звания «жениха» и «невесты»!
С большой благодарностью, я смотрел на Татьяну и молвил про себя:
«Ну и молодчина! Вот тебе и «серая мышь». Правду в народе говорят: «Чего желает женщина – того желает Бог!».
- Принеси мне ещё стаканчик холодного компота! - с довольной улыбкой, попросила она. - А лучше, пошли на свежий воздух. Пройдёмся по Французскому бульвару, поедим мороженое!
Сказано - сделано! Весело выскочили из столовки и побежали по улице, не переставая говорить о нашем плане.
К последней субботе июня, мы с Татьяной подготовили почти все, что было запланировано по плану «Свадьба». В эту субботу, всё будет решено и все точки над «i» будут проставлены. Все было готово: я собрал у всей группы необходимую сумму денег на закупку провианта. В этом вопросе мне очень помогли местные девчонки и ребята. Они постарались и к этому дню притащили из дома зелень, ранние огурчики и помидорчики. Что позволило нам остальные средства пустить на мясные и рыбные закуски, не забыв также и о самом главном элементе свадебного стола – шампанском!
К десяти часам утра, группа собралась в центре города. У всех было хорошее настроение. Был солнечный, по-летнему жаркий день. Ребята, как по уговору, оделись празднично (белый верх, темный низ). Я притащил черный пиджак, от своего выходного костюма и яркий синий галстук, который предназначался только для «жениха».
Наши девчонки пришли, как никогда, нарядные. Мы смотрели и гордились, что они у нас такие красавицы. Татьяна также проявила смекалку, одолжив у какой-то бывшей невесты, свадебную фату. Студенты стояли у входа в парк, весело болтая между собой. Вдруг Татьяна попросила меня, чтобы отошли в сторонку. Нам предстояло обсудить еще раз, последние и самые сложные детали нашего плана.
- У тебя есть две-три бутылки лишнего шампанского? - спросила Татьяна.
Шампанского заготовил достаточно, но чтобы оно оказалось лишним, меня это как-то насторожило.
- Ну, допустим, найду одну-две.
- Не жадничай, – сказала она, - а то от твоей жадности может все мероприятие сорваться!
- Да не жалко мне. Объясни толком, что ты еще задумала.
- По «сто грамм» для храбрости! - выпалила она – Чтобы боевое настроение у ребят поднять!
Вот теперь, все понял. Она посмотрела и как будто бы, прочитала мои мысли.
- Теперь Николай, хочешь ты или не хочешь, а с этого момента мы с тобой становимся «СВАХАМИ»! - с улыбкой сказала она.
От этих слов меня бросило в жар, и даже, как-то непроизвольно, отскочил от нее.
- Да не дергайся ты, как не объезженный жеребец! Я всё предусмотрела и вот увидишь, всё будет хорошо! - успокаивала она меня.
«И в самом деле, что я так сильно переживаю, ведь это всего игра!» - пронеслось у меня в голове.
Решительно подошел ко всей группе и радостно с улыбкой произнес:
- Считаю, что нам нужно немного расслабиться и снять напряжение перед решающим выбором!
Загадочно улыбаясь, посоветовал всем собравшимся пройти вглубь парка. Вытащив из большой сумки бутылку шампанского, с шумом выстрелил пробкой, разливая поровну вино, в бумажные стаканчики. Выпили одним залпом, как бы говоря:
«Все решено! Будь что будет, отступать некуда!»
После этого мы разделились на две половины, девчонки отошли в сторону, образовав кружок, откуда доносились их веселые голоса, но тянуть спичку они не собирались первыми. Только изредка бросали взгляды в нашу сторону, как бы спрашивая нас:
- «Ну что это вы там стоите, давайте решайте что-нибудь?!»
Я вытащил из коробка столько спичек, сколько было ребят, и одну из них на глазах у всех поломал пополам. Отвернувшись, перемешал спички в руке и зажал их между большим и указательным пальцем таким образом, чтобы видны были только головки, а остальная часть была бы прикрыта ладонью.
- Подходите ко мне, согласно алфавиту и тащите по спичке. Кто вытащит сломанную - тому суждено пробыть в «женихах» весь вечер! – решительно произнес я.
Вдруг, все взгляды наших товарищей обратились к моему другу Алику. Его фамилия начиналась на «А», а следующим, если его «пронесет», должен будет тянуть другой мой друг, у него фамилия на «Б». Мне от этой мысли стало дурно, друзья подумают, что я специально их подставил.
Алик, и в самом деле недобро, посмотрел на меня. В тот момент, мне показалось, что если сейчас Алик откажется, то всё, что мы задумали с Татьяной, с треском провалится, и все наши усилия будут сразу перечеркнуты. Но мне повезло с другом, он не сдрейфил, а со злой ухмылкой на лице потянул одну из спичек.
Резкий вздох облегчения раздался у него и у меня одновременно - спичка была целая. Теперь очередь наступила второго друга. Он не с меньшим презрением посмотрел в мою сторону, но тоже лихо, с каким-то воплем, вытащил из моих рук целую спичку. Дальше пошло движение у наших ребят увереннее. Каждый подходил и тянул свою судьбу на этот день. На пятой или шестой спичке ко мне подошел Юра. Спокойный, уравновешенный и всегда какой-то задумчивый молодой человек. Была у него одна особенность: он никогда не участвовал в наших бесшабашных загулах, а если даже и присутствовал, то не пил даже пива. Дело в том, что он серьезно занимался велосипедным спортом. И как мне помнится, был мастером по шоссейным гонкам. Поэтому всегда старался держать форму. А так как много времени проводил на соревнованиях, то «догонять учебу» ему приходилось при помощи всех нас. В общаге на стене висел новенький велосипед, который он никому не давал и очень нервничал, если к нему случайно кто-то прикасался. Этот велосипед он брал только на соревнования. А вот на его тренировочном, катались все, кому не лень.
Юра подошел с улыбкой ко мне и потянул за спичку. Через несколько секунд раздался радостный крик и нервный хохот тех, кто еще не участвовал в жеребьевке. В его руке была сломанная спичка! Жеребьевка завершена, «жених» был определен! Но меня, все еще не покидали сомнения. Вдруг он упрется и не захочет исполнять роль «жениха». Мои сомнения развеял сам Юра.
- Ребята, не беспокойтесь, я согласен! Вы все для меня столько хорошего сделали, что я вам по жизни буду во многом обязан! Я сам хотел предложить свою кандидатуру, но видно судьба решила за меня! - почему-то убеждал он нас. - Ведь лучшую кандидатуру вам и не найти. Вы же все хорошо знаете, что я не употребляю алкоголь, поэтому спокойно перенесу все ваше застолье, да и танцую неважно! – подумал немного и добавил. - На строгом режиме держусь уже целую неделю. Через несколько дней у меня ответственные соревнования.
Услышав эти слова, мы от радости запрыгали, как зайцы! Ну, а я уже натягивал на него свой черный пиджак и завязывал синий галстук.
В это же время у девчонок случилась маленькая заминка. Они уже поняли, кто «жених» и, собравшись в плотный кружок, что-то между собой делили. Мы с улыбкой посмотрели в их сторону и тут же осознали, что радоваться еще рано. Лица девчонок были серьезны и немножко озабоченны. Видно было, что каждая из них по-своему рассматривала кандидатуру «жениха», и в отличие от нас, им очень хотелось хоть один денек побыть в роли «невесты», почувствовать ту обстановку, которая их наверняка еще ожидала в будущем.
Споры у них были бурные, но не продолжительные. Они спички не тянули, а выбирали «невесту» по своим соображениям. Нам этого все равно было не понять, да и ненужно вовсе. Через несколько минут Татьяна уже примеривала фату на головку одной из наших студенток. Когда к нам подошли все девчонки и вперед себя выдвинули «невесту», мы были очень удивлены их выбором.
Информации о «невесте», у меня было не много. Знал одно, что ее звали Катериной, и жила она в нашем общежитии. Как говорится, звезд с неба не хватала. Училась, как и все. В общем, ничем не выделялась. Внешностью своей, она за все время учебы в институте, никого из парней не поразила. Но, как и бывает в жизни, что со временем многие серые девочки превращаются в хорошеньких девиц. Вот и у нашей «невесты» произошло то же самое в этот день. Да еще и фактор того, что невесты всегда выглядят красивее, чем они бывают на самом деле, наложило тоже определённый отпечаток. А всё вместе просто замечательно, и мы согласились, что это идеальная пара и не одна тетка, не сможет распознать, что это временное явление.
Подхватив дружно сумки с продуктами, шампанским и другими напитками, поплелись в направлении трамвайной остановки, не переставая обсуждать, только что увиденное. Разделились на две группы. Одна большая группа вместе с Татьяной поехала вперед, накрывать на стол и ждать приезда из ЗАГСа «молодых» и сопровождающих. Еще несколько ребят и девчат, вместе со мной, остались с «женихом» и «невестой». Подождав примерно с часик, мы тем же трамвайным маршрутом отправились на 16-ю станцию Большого Фонтана. Не доезжая одну остановку до нашего конечного пункта, вышли и стали ловить такси. Расчет наш был прост. Мы обязательно должны приехать домой на двух такси, как бы из ЗАГСа, дав тем самым понять тете и ее соседкам (ведь обязательно они все вылезут глядеть на этот «свадебный кортеж»), что мы приехали с серьезными намерениями и что факт росписи состоялся при «свидетелях». А так как денег у нас оставалось не очень много, то решили сэкономить и поймать такси у самого дома, чтобы много не платить.
Когда остановили две машины такси, то вначале водители никак не могли понять, почему «свадебный кортеж» должен проехать всего каких-то полквартала. Но ничего толком так и не поняв, все же согласились. Подъезжая к дому, мы вежливо попросили водителей, чтобы они просигналили как можно сильнее. Таксисты оказались ухарями и сигналили так, что могли разбудить даже мертвого.
Выйдя из такси, сразу же обратили внимание, что у распахнутой настежь калитки стоит тетя, держа поднос хлеба с солью. Тетя была в роскошном наряде и с какой-то уж очень модной прической. Разноцветные, пышные кудри ее развевались на ветру, словно елочные украшения. Выглядеть она хотела не хуже, чем невеста и, наверное, давно себя представляла в этой роли. Таксисты, отъезжая от дома, все фыркали, что такую «свадьбу» обслуживают впервые.
На улице нас уже давно поджидала толпа зевак, активно обсуждающая торжественное прибытие свадебного кортежа, заодно бурно делясь своими впечатлениями о «женихе» и «невесте». Откушав из рук тети, хлеба с солью, молодые прошли во двор. Одна пожилая соседка прокричала:
- Счастья, добра вам и детишек побольше!
«-Типун тебе на язык, видишь ли детишек ей захотелось, а мне потом отвечать!»- подумал я.
Свадебный стол, еще до конца не был накрыт. У нас появилось немного времени, чтобы осмотреться. Прямо скажу, что некоторые вещи меня очень удивили. Дело в том, что тетя, по своему желанию и усмотрению, в наше праздничное меню внесла некоторые изменения. Она принесла из погреба несколько видов соления и парочку двухлитровых кувшинов с хорошим белым домашним вином. Смотреть на все это великолепие для нас было большой пыткой. Мы всё время торопили девчонок, чтобы они быстрее резали хлеб, сыр, колбасу, мыли овощи и расставляли все, что уже приготовлено и лежало на кухне.
Ну, вот и настал тот момент, когда тетя пригласила всех сесть за стол. Упрашивать долго нас не пришлось. Сели за стол, с учетом общих договорённостей. Ребята сели между девчатами с таким расчетом, чтобы могли ухаживать за ними весь вечер! Сам же сел с Татьяной, рядом с «молодыми», а напротив нас присела тетя, со своей подружкой.
Стол, сбитый из строганных досок, был метров десять длиной, а по бокам стола стояли обыкновенные деревянные лавки, накрытые шерстяными паласами. Все это убранство находилось на аллее участка, идущего к морю. Вся же аллея выглядела туннелем, окутанным вьющимся виноградом. День удался жарким, но под естественным навесом из виноградной лозы было находиться очень приятно. Со всех сторон нас обдувало свежим морским бризом. Мы находились в полном блаженстве, лучшего места для нашей встречи невозможно было придумать. Я был очень доволен, что согласился с планом Татьяны и смотрел на нее с большой благодарностью. Видя мои довольные взгляды, она нежно улыбнулась, и вся просто засветилась от счастья.
Всем страшно хотелось выпить и закусить, но без первого тоста это было бы некультурно. Поэтому вся группа, не сговариваясь, сверлила меня глазами, как бы намекая остальным, кто здесь старший, ну в общем «за маму и за папу». Я привстал, держа в руке бокал шампанского. Говорил с большим чувством, вспоминая прожитые вместе студенческие годы. И так вошел в роль оратора, что даже не заметил, как после всего сказанного в самом конце своей речи неожиданно, даже для самого себя, закричал:
- Горько!
Студенты чуть не поперхнулись, тревожно всматриваясь в мое лицо. И только после этой роковой фразы, понял, какую глупость совершил. Ведь мы договаривались, что кто бы ни был из нас «женихом» и «невестой», никаких провокационных тостов и предложений не делать, а тут сам нарушил договор. Видя, что «молодые» стесняются, меня решили поддержать тетя с соседкой, хлопая в ладоши, крича во все горло:
- Горько! Горько! Горько!
Я не знал, что делать. Сразу почувствовал, что над нами нависает непоправимая беда. На помощь пришла Татьяна. Она, перегнувшись через стол, что-то шептала на ухо «невесте». Мне ничего не оставалось, как только умоляюще подмигнуть «жениху», а сам со страхом подумал, что если они сейчас не встанут и не поцелуются, вся наша затея будет раскрыта и всем придется с большим позором убираться восвояси. От этой подлой мысли, даже закрыл глаза. И тут раздался легкий вздох облегчения всей группы. «Жених» и «невеста» стояли и целовались. Все улыбались и радовались, как малые дети, а у меня в мозгу стрельнула еще раз мысль: «Пронесло!».
Дальше свадьба пошла своим чередом, никто не кричал больше: «Горько!». Все пили и закусывали, шутили и смеялись, а потом долго и красиво танцевали под студийный магнитофон с большими динамиками. Свадебный вальс - «молодые» танцевали неумело, как-то стесняясь и даже спотыкаясь, но мы это уже не замечали, потому что каждый танцевал свой танец со своим партнером.
В разгаре танцев ко мне подошла тетя и заговорщицки спросила:
- Не подскажешь, кто из ваших ребят лучше всех танцует вальс? И если можно, то познакомь меня с ним.
- Нет проблем. Лучше всех танцует вальс, вот этот высокий блондин! - сказал я и показал в сторону Алика.
Не подозревая ничего плохого, Алик стоял с несколькими ребятами в стороне у забора палисадника, разговаривая и сладко потягивая папироску «Сальве». Мы вместе подошли к нему, и я с ехидной улыбкой произнес:
- Знакомьтесь тетя, это Алик, лучший наш танцор!
Алик, выкатив от удивления глаза, смотрел на меня, моргая и ничего не понимая.
- Не смотрите, тетя, что он такой стеснительный, лучшего танцора Вы и вправду нигде не найдёте!
Алик посмотрел на меня очень подозрительно.
- Ничего-ничего, – прошептал ему на ухо, - не всем же отдыхать, кому-то нужно и поухаживать за тетей, тем более она сама выбрала тебя! – соврал я.
Все это устроил Алику в отместку за то, что он всегда на танцах опережал меня и первым приглашал понравившуюся мне девчонку, а потом, естественно, оставался до конца вечера с ней. Он легко мог знакомиться и поддерживать беседу с женским полом, при этом чувствовалось, что он явно нравится женщинам. Всё у него получалось как-то гладко, по-хорошему. Ростом, фигурой и внешностью, как говорится, Бог его не обидел, да и умишко у него хватало. Вот поэтому, я и решил передать ему пылкую тетю, для дальнейшего ухаживанья. Мне нужно было устроить тетю так, чтобы ни у кого больше не было опасений, что она что-нибудь узнает. Лучшей кандидатурой из всех нас, для этой роли был, конечно, Алик. Посмотрев на меня, он сразу все понял. Ему ничего не оставалось, как только согласиться взять на себя роль ухажёра тети.
- Какой танец Вы предпочитаете сейчас станцевать? - с явной ухмылкой спросил Алик у тети, но почему-то, смотря в мою сторону.
Я улыбнулся ему и отошел к ребятам. Пусть теперь сам выкручивается из этой ситуации. Уже уходя, ещё раз взглянул на мило воркующую пару и краем уха услышал слова тети, что она сейчас бы хотела станцевать вальс, но хитрый Алик предложил другое:
- Давайте, лучше станцуем что-нибудь медленное, лирическое. Ведь мы с Вами еще так мало знакомы, а потом, когда поближе познакомимся, станцуем обязательно и вальс!
Тетя сияла от счастья. Она быстро подошла к своему магнитофону и, не спросив ни у кого разрешения, остановила музыку на половине танца и включила любимую свою мелодию.
Довольный, я стоял у заборчика и курил сигарету, при этом мило всем улыбался. Как было мне тогда приятно смотреть на танцующие пары, которые беззаботно кружили по аллее тенистого участка, и среди них явно выделялась танцующая пара тети и Алика!
Наш вечер набирал обороты: всем было весело и хорошо. Мы не только танцевали, но и пели под гитару песни, рассказывали смешные истории и анекдоты, и всегда после окончания рассказа смеялись до слез. Так и незаметно прошел бы вечер, если б меня, через несколько часов, не отозвала в сторону тетя, которая всегда была под постоянным контролем Алика и видно очень-очень этим была довольна.
- Николай, - вдруг с серьёзным видом, сказала она. - Мы с Аликом посоветовались и решили, что лучше будет, если я уступлю молодоженам на первую брачную ночь, свою двуспальную кровать, а мы, - она заговорщицки посмотрела на Алика, - этой ночью поспим в летнем домике, там тоже неплохая постель.
Она еще раз посмотрела на Алика, с такой пленительной улыбкой, что от этого откровения он даже чуточку закашлял. Немного помолчав, добавила:
- Это Алик меня попросил. Рассказал, что они живут в общежитии, и там нет никаких условий для двух влюблённых!
Вот теперь я понял, что Алик решил отыграться. Он с ухмылкой смотрел на меня, как бы говоря:
«Ну, что же ты приуныл, давай выкручивайся, я ведь тоже чем-то пожертвовал во имя всей группы!»
Я и забыл в этой кутерьме про «жениха» и «невесту». Поэтому, когда посмотрел на них, то еще больше удивился. Они как пришли, так и сидели на своих «свадебных местах» не вставая и не прогуливаясь, как мы с друзьями. Мне даже стало их немного жалко.
- Уже поздно, пора всем расходиться, соседи мне делают замечания, что громко музыка играет, – проговорила тетя. - Я постелила молодым в доме. Белье все свежее. На тумбочку поставила икону и две свечи, которые мы зажжем тогда, когда они зайдут в комнату.
Честно говоря, я обалдел от её напора.
«Мы ведь так не договаривались!! Все наши уговоры с «женихом» и «невестой» кончались на том, что вместе должны покинуть этот гостеприимный дом и разъехаться по своим квартирам, то бишь в свое общежитие!» - чуть не закричал я.
К этому времени многие мои товарищи уже были на хорошем градусе, и сообщение о том, что «молодых» ждет совместная постель, было принято, как очередной прикол, и они дружно его поддержали. Подошли к «жениху» и «невесте», взяли их под руки и повели по аллее в сторону дома. Впереди всей процессии шла тетя с иконой, а сзади нее шел Алик, держа в руках две зажжённые свечи. «Молодые» вошли в комнату, где тетя их благословила, перекрестив и прочитав молитву. Икону и свечи поставила на тумбочку возле двуспальной кровати, повернулась к нам и силой выгнала всех на улицу, оставив только «молодых». Выходя из комнаты, она снова оглянулась, прослезилась и выключила свет, при этом плотно закрыла за собой дверь. Я стоял с открытым от удивления ртом, окруженный всей группой, и не мог понять, что же все это значит. Ребята, а особенно девчата, меня успокаивали, что все будет замечательно. Они хорошо знают «невесту», она ничего себе лишнего не позволит. Просто они посидят в темноте, часик – другой, и когда все успокоится, тихонечко выйдут из дома и присоединятся к нам, уже как полноправные студенты. Но я все не мог успокоиться. Они не понимали меня, ведь это я заварил эту историю и если она, не дай Бог, плачевно закончится, мне как старосте и заводиле несдобровать. Но в тот момент они говорили, что все будет хорошо. Мы были навеселе, и нам это казалось смешным приключением.
- Так, ребята, пора и расходиться. Девочки, помогите собрать грязную посуду со стола и не забудьте помыть её. А вы, ребята, разберите столы и скамейки и отнесите часть из них соседям! – скомандовала тетя.
Мы быстро справились со своей задачей и уже при лунном свете, стоя у ворот, благодарили тетю за отлично организованное мероприятие. В темном углу сада я заметил огонек сигареты. Это нервно курил Алик, он не собирался никуда уходить, да и тетя нетерпеливо ждала, пока мы все выйдем на улицу. Еще раз, поблагодарив тетю, хитро намекнул ей, что эта ночь, как видно, будет счастливой не только для молодых, но и для хозяйки. Закрыв за собой калитку, мы прямиком отправились к берегу моря, прихватив с собой то, что не успели съесть и выпить за столом.
На следующий день, я только к обеду смог прийти в институт, где меня уже поджидали почти все сокурсники. В принципе, должен был прийти раньше, как староста и получить задание в деканате для всей группы, но не смог, вернее не хотел, так просто уйти от счастливых глаз и нежных ласк Татьяны.
Получив, с опозданием, лист приказа, стал собирать под ним подписи. Когда все расписались, то оказалось, нет двух подписей. Всем стало понятно, что «жениха» и «невесты» до сих пор нет. Я заволновался. Какое-то нехорошее предчувствие постоянно сопровождало меня. С нескрываемой тревогой, подошел к Алику, который еле стоял на ногах, придерживаясь за перила. Вид у него был такой, словно на нем ездили верхом всю ночь, но не простым шагом, а галопом. Он все еще дрожал в коленках и дергал правым веком. Держа в одной руке бутылку с минералкой, он проговорил:
- Черт меня дернул остаться! Это не женщина, это «соковыжималка»!
Но мне было не до смеха. Спросил, видел ли он наших «жениха» и «невесту», на что получил молчаливое пожатие плечами. Мое волнение передалось всей группе. Каждый пытался вспомнить, что и когда им говорили «молодые». Алик сказал, что он встал очень поздно, так как ему всю ночь тетя не давала спать. А когда днем он проснулся, то в доме никого не было, даже тети, чему он был очень рад. Она вышла на минутку в соседний магазин за вкусным угощением, о чем свидетельствовала оставленная ею записка. Этого времени Алику хватило быстро собраться, написать ответ, что они обязательно встретятся, но попозже, так как у него много вопросов в институте. Татьяна и остальные девчонки не знали ничего, «невеста» практически за весь вечер не проронила ни слова. Но все равно, они были уверены, что все будет хорошо. А меня уже начали терзать жуткие сомнения.
- Не дай Бог, если он что-нибудь сделал не по её воле и согласию, или хуже того, обидел чем-то,- не довольно бурчал себе под нос.
Так мы простояли еще полчаса, рассуждая, что же могло случиться с ними и вдруг увидели, как по лестнице, ведущей на третий этаж института, где в ожидании и стояла вся группа, не спеша, взявшись за руки, поднимались «жених» и «невеста». Юра подошел к ребятам, а «невесту» сразу же окружили девчонки. Я смотрел на Юру и пытался уловить его настроение. Но он держался очень ровно и как всегда, был спокоен. На все наши вопросы отвечал с большой неохотой. У девчонок, похоже, тоже никто ничего не понимал. Не выдержав, схватил его за рукав рубашки, строго сказал:
- Ты извини нас, за вчерашний день, но это все было с вашего согласия и мы, может быть, в меньше мере виноваты, если у вас что-то и произошло! - выпалил я.
- Можете не волноваться, ничего особого не произошло! - ответил Юра.
- И «невеста» не будет предъявлять нам претензии? - добавил Алик.
- К вам точно претензий она предъявлять не будет! - уверенно сказал он.
- Ну, все же, что же случилось? Почему вы так поздно пришли сегодня на встречу в деканат!? - не успокаивался я. – Где, и по какой причине, вы так задержались?
- Мы ходили в ЗАГС!! Подали заявление, через месяц свадьба! - спокойно, но с большой, довольной улыбкой во весь рот, сказал Юра.
0

#24 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 24 января 2019 - 18:46

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

23

ЛЮБОВЬ МОЯ ПОЛОСАТАЯ


Олень насторожился, покрутил головой и, не почувствовав опасности, продолжил наслаждаться побегами аралии. Это был самец, молодой и сильный. Врагов у него в тайге не так уж и много. В одиночку и волк не нападёт. Стая серых хищников, конечно, представляют опасность, но те обычно охотятся ночью, и он с ними ещё не встречался. В тайге есть и тигры. Вот от кого спастись трудно! Этот полосатый бегает быстрее его самого, но на бескрайних просторах, где успел побывать молодой олень, тигров всего-то двое. Самые страшные здесь, пожалуй, люди с их оружием, убивающим на расстоянии.
«Куда ты от меня денешься? В тайге я хозяин. Рассчитываешь на свои быстрые ноги? Они тебя могут спасти лишь на открытой местности, а ты, глупый, идёшь в кустарник. Твои же рога и помешают тебе сразу развить скорость. Вот и всё».
Огромная жёлтая молния мелькнула где-то сбоку. Олень бросился вперёд, но рога запутались в густых ветвях. Чтобы освободиться нужно всего-то несколько мгновений.
Полосатый хищник сбил жертву с ног. Острые кинжалы когтей впились в бок, разрывая тело, огромные клыки стальным капканом сжались на шее.
Как приятно пахнет кровь. Хотелось немедленно заглушить голод свежим мясом, но схватив добычу в зубы, пошёл туда, где его ждала подруга.

Она лежала на склоне, в зарослях кедрача. Глаза тигрицы, увидев свежую тушу, вспыхнули огнём. Голод затмевал разум, и хищница стала рвать зубами тушу, злобно рыча на своего партнёра, а тот с нежностью смотрел на неё:
«Кушай, кушай, любовь моя полосатая!»
Лишь, немного заглушив голод, та миролюбиво замурлыкала, и они вместе стали жадно есть ещё тёплое мясо.
Тигр знал, его подруга беременна и скоро у них будут тигрята. Это её первая беременность.
Инстинкт сохранения рода заставил и его готовиться к этому событию – прогнал со своей территории всех хищников: волков, росомах и даже огромного медведя, пытающегося захватить часть его владений.
Когда тигриная пара насытилась, он ткнулся носом в её полосатую мордочку, ещё красную от крови, словно прося разрешения остаться. Тигрица провела языком по губам, слизывая остатки крови и его поцелуй и покачала головой. Он кивнул и, опустив морду, скрылся за высокими елями.

Прошёл месяц.
Тигр не знал, когда станет отцом, но чувствовал: «Скоро!» Подруга совсем перестала подпускать его к себе. Вчера убил изюбря и отволок тушу своей любимой. Не стал подходить, когда та насытилась, лишь грустно посмотрел издали и пошёл искать себе пропитания.
А на утро следующего дня увидел, что остатки изюбра съели волки.
«Неслыханно! Откуда они взялись? Надо найти и наказать. Мои будущие малыши должен быть в полной безопасности».
Будущий отец семейства выследил их, но волки приняли бой, пятеро против одного. Трое так и остались лежать на поле брани, а двое, израненные, спаслись бегством. Тигр долго зализывал полученные раны. Нужно идти на охоту, но боль пронзала всё тело при любом резком движении.

Это семейство кабанчиков не вовремя вышло на прогулку, но как, кстати, для него. Убил двоих. Одного превозмогая боль, отнёс подруге. Другого наполовину съел сам, и не уходил от туши, понимая, второй раз может не повезти.
На сытый желудок, раны зажили быстро. Уже через неделю тигр пошёл обходить свои владения, готовый к новым битвам.

Человек со своей собакой, шёл по лесным тропам. Люди были загадкой для тигра, особенно этот и ему захотелось познакомиться. От всех людей исходила опасность, несмотря на их маленький рост, а от этого – нет. Тигр вышел к нему из-за кустов с подветренной стороны. Глупая собака залаяла, но на тигра не бросилась, а стала жаться к ногам хозяина. В глазах человека читался страх, тихонько прикоснулся к своему ружью, но понял: не поможет. Даже, если успеет выстрелить, тигр сделает прыжок и нанесёт удар, после которого выжить невозможно. Человек крикнул на собаку, та замолчала, поджав хвост.
А затем этот двуногий стал приближаться к нему. Тигр растерялся. Его боялись все: лоси, волки, медведи, а этот маленький шёл ему навстречу. Подошёл, осторожно поднял руку и погладил по морде, и пахло от него чем-то непонятным.
- Мы с тобой будем друзьями, - человек махнул головой, и тигр повторил это движение.
- И если понадобиться, будем защищать друг друга.
И тигр снова махнул головой.
- До свидания, друг!
Человек улыбнулся и ушёл.
Тигр не мог понять, произошедшее, но почувствовал, что должен защищать этого человека, словно своего тигрёнка. Появилось и другое, более удивительное чувство – этот человек, если понадобиться, тоже сможет защитить его.

Они стали часто встречаться. Тигр выходил из зарослей и с любопытством смотрел на своего друга. А человек более не подходил близко. Кивал издали, радостно улыбался и уходил. Человек знал: это самец, а подруга его беременна. Эта пара ждёт потомство и неизвестно, что на уме у этого огромного красавца, но сердцем егерь чувствовал – этот не нападёт.

Шли дни. Тигр каждый день обходил свою территорию, приносил подруге добычу и любовался издали своей любимой и ждал, когда у неё появиться тигрята, его тигрята, и она разрешит ему подойти к ним, а произойти это должно через несколько дней.

Выстрелы раздались утром. Что это такое, он своим тигриным умом понять не мог, но они исходили с той стороны, где находилась его подруга, и сердце почувствовало недоброе. Полосатый хищник пошёл туда своей неторопливой бесшумной походкой с подветренной стороны. И выглянул из-за деревьев.
Посреди поляны лежала его любимая, лежала без движений, а рядом, радостно галдели два толстых человека, ещё двое стояли вблизи.
«Почему моя любимая лежит на поляне, а вокруг люди. Что всё это значит?»
И тут из леса вышел ещё один человек, его друг.
- Вы с ума сошли? - закричал он, бросившись к толстым. - Они в Красную книгу занесены, к тому же эта самка, она была беременна.
- Заткнись! Не обеднеет твоя Красная книга, - рассмеялся один из толстых и, поставив ногу на голову мёртвой тигрицы, приказал телохранителю. - Сфотографируй нас!
- Я вас под суд отдам, - закричал егерь.
- Ты у меня завтра с работы вылетишь, - рассмеялся важный человек. – На кого голос повышаешь, мразь?
Тигр не понимал, о чём говорят люди. Его ошеломил вид любимой.
«Почему она не встаёт? Почему эти толстые кричат на его друга? Что всё это значит?»
Затем его друг наставил на толстых ружьё, а один из высоких ударил его.
Тут на него самого бросились две собаки, друзья этих охотников. И тигр понял своим звериным умом, что его любимая никогда не встанет, а тигрята никогда не родятся. А во всём виноваты эти люди, возможно, и их собаки, летящие на него. А он сам не смог защитить свою семью. Всё! Злоба окончательно затмила разум.
Первая собака отлетела от резкого удара лапы, на хребте другой он молниеносно сомкнул свою огромную пасть.
Тигр вылетел на поляну, мощная лапа с четырьмя клинками, буквально, разрубила лицо первого толстого. Второй поднял карабин, едва ли не касаясь шкуры тигра и... Егерь успел быстрей схватить ружьё и выстрелить тому в руку. Телохранители выстрелили одновременно, один – в егеря, другой – в тигра, успевшего сомкнуть пасть на шее второго врага.
Бок пронзила боль, но он не обратил на это внимания и бросился на телохранителей. Затем, увидев наставленные на него карабины, рефлекторно в сторону. Лишь одна пуля слегка задел шкуру, другая просвистела над ухом.
Лапа опустилась на голову человека, на мгновение раньше следующего выстрела. Последний телохранитель выстрелил в упор. Раз! Другой! В голове потемнело, боль парализовала всё тело, и тигр упал.

Перед глазами мелькнула его полосатая подруга, дразнящая его на весенней солнечной поляне, словно крича: «Догони! Догони!» И он сам, бегущий за ней, но полосатая молния, мелькая перед глазами, исчезала в последний момент. И вдруг остановилась и ласково ткнулась мордой ему в грудь…

Удар…, другой.... Открыл глаза.
Последний из людей остервенело молотил по полосатой морде прикладом. И вдруг тигр приподнял голову. Человек растерялся, на мгновение, но этого мгновения хватило, чтобы провести лапой с семисантиметровыми и острыми, как бритва когтями по его брюху.
Тигр почувствовал, что умирает и пополз. У него хватило сил подползти к своей любимой. Он положил одну лапу на голову подруге, другую на живот, защищая любимую и тигрят. Губы коснулись её губ и словно прошептали на прощанье:
«Прости меня, любовь моя полосатая!»
0

#25 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 31 января 2019 - 22:44

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

24

ДОЛЯ



Чем печальней и чем безнадежнее
Одиночества тусклые дни,
Тем все ярче забытое прежнее
Зажигает в тумане огни.
Позади, сквозь сиянье вечернее,
Мне пройденную видно межу.
Все спокойней и все легковернее
Я на будущий путь свой гляжу.
Оттого сердцем, жизнию раненным,
Мне умерших мгновений не жаль,
Что в былом, как в стекле затуманенном,
Отразилась грядущая даль.

Поликсена Соловьева

Пробуждение от сна было внезапным и неприятным. Ярин повернулся на другой бок, желая схватить во сне серую козу с колокольчиком на шее. Но коза лукаво усмехнулась ему, взбрыкнула грязными копытцами и умчалась, звеня колокольцем. Только услышав из ванной визгливые крики жены: «Не слышишь, что ли?! Открой!», он окончательно понял, что веселая коза была во сне, а колокольчик – всего лишь требовательный звонок в дверь.
- Вам телеграмма! Распишитесь! – Пожилая почтальонша смотрела на него буднично и сурово.
Задрапированный в простыню, как римский император в тогу, Ярин расписался на бланке, просипел «спасибо» и принялся вертеть в руке телеграмму.
«Буду 2-го. Встречайте. Доля»
- Какая Доля? – Ярин недоуменно посмотрел на вышедшую из ванной жену.
- Ой! – С головы жены слетело полотенце. – Доля же звонила 10 дней назад. Говорила, что наверно приедет на пять дней. Я забыла сказать.
- Какая Доля?! – Ярин не любил просыпаться рано,да еще будучи в отпуске, и начинал выходить из себя.
- Сядь, - вздохнула жена, и Ярин понял, что разговор затянется.
- Помнишь, у нас на свадьбе был мамин троюродный брат Женя. Незрячий от рождения. Помнишь?
Ярин был здоровый крепкий мужик 39 лет, любое упоминание о немощи было ему неприятно. К счастью, и жена Рита была крупная, пышная, дородная женщина, от нее веяло уверенностью и покоем. И никаких увечных родственников Ярин не помнил, тем более, что свадьба состоялась 12 лет назад, и в семье уже подрастали два сына-близнеца.
- Ладно, не помнишь, так и Бог с ним. Он умер три года назад. Царство небесное, хороший был человек, беззлобный, и очень начитанный. А все потому, что у него была чтица Дарья Викторовна. Святая женщина. Ему шесть лет было, когда ее в семью пригласили. Она все ему читала, уроки с ним делала. С ее помощью он и школу окончил, и институт. И так привязалась к нему, что потом и денег за свою работу не брала. С ним и осталась, и ухаживала за ним как мать. И ее как члена семьи уже принимали. Своей семьи у нее не было. А теперь, она вроде как одинокая тетушка, с кучей племянников, то есть всей нашей родни. То к одному поедет погостить, то к другому. И очень вежливая, никогда без подарка не придет. Вот теперь к нам решила. Я маленькой ее помню. Ей тогда чуть больше сорока было.
- А теперь под восемьдесят? – Ярин злился над нелепостью ситуации, над тем, что ему не дали поспать, и вообще на то, что отпуск скоро заканчивается, а в доме еще массу вещей надо сделать по мелочи.
- Где-то около того, - жена не уловила иронии в вопросе. – Да, и на свадьбе нашей она тоже была. Только они с Женей видно в дальнем углу сидели, ты поэтому не не помнишь. Но они к нам подходили, поздравляли. И потом как-то приходили вместе, подарили чайный сервиз. Зеленый, с золотыми полосками. Он на старой квартире остался. Не вспомнил? Ну, ладно. В общем, ты ее встретишь, пусть располагается в гостиной, или в детской. Хорошо, что мальчишки в лагере.
- Не понял! Кх-х!- Ярин от удивления даже поперхнулся. – Что значит – «ты встретишь»? А ты?
Рита повернулась к нему всем корпусом и выкатила глаза.
- Ты вообще что-нибудь помнишь? У меня 31-го командировка. Или мне работы лишаться?
Рита работала в фирме медицинской косметики и неплохо зарабатывала. Ярин преподавал сценическую речь в театральном институте и его зарплата была гораздо меньше жениной.
- Хорошее дело! – Ярин даже зашелся от гнева, что с ним бывало редко! – Ты куда-то в тьму-таракань уедешь, а я тут незнакомых старух принимать буду! Твоих, кстати, знакомых, не моих!
Но и жена была не робкого десятка!
- Ярин! – в решающие минуты она обращалась к нему патетически по фамилии. – Ты меня слышишь вообще? У меня командировка важная. Если я не поеду, то в зарплате урезать могут, или вообще уволят.
Ярин не привык спорить с женщинами, тем более с такими крупными и дородными, как его жена. Сам он вырос в семье, где царили одни женщины – мама, бабушка и тетя. Все они были большими, громогласными, и авторитет их был непререкаем. Но от них веяло стабильностью и покоем, и он был рад, что жена его похожа на них.
- Почему ты не сказала заранее? Куда приезжает? И почему Доля? Что за имя такое? – спросил он более миролюбиво.
- Забыла! И так как белка в колесе целыми днями кручусь! На автовокзал. В 14.15. Да, не кипятись. Нормальная бабка. Из бывших. Отец у нее, кажется, царский полковник или даже генерал был. В общем вся семья такая цирлих-манирлих. А Доля, потому что ее в нашей семье Долли называли, ей нравилось так. А Женька маленький не мог выговорить, и переделал в Долю. Так и прижилось – Доля. Но, божий одуванчик старушка. В жизни никому грубого слова не сказала. Кстати, тебе полезно с ней пообщаться. Речь у нее –заслушаешься! И по-французски говорит, если, конечно, сейчас помнит.
- Благодарю! – съязвил Ярин. – А я все думал, не выучить ли мне французский на досуге! – Всю ночь какая-то коза серая снилась, спал беспокойно,и тут с утра – пожалуйста! Хорошо, хоть Доля. А то Долли – собачье имя какое-то.
- Очень смешно! Ладно, Вольдемар, - жена перешла на игривый тон. – Не боись! Коза снится к переменам в жизни. Холодильник я вам заполню. Пельмешек наверчу, борща сварю. С голоду не помрете. Она неприхотлива, и очень воспитанна. Не соскучитесь!
Через четыре дня Ярин ехал к автовокзалу. Рита уже укатила в командировку, напутствовав мужа целым списком рекомендаций и инструкций. Из них Ярин запомнил только первостепенные позиции: то, что старушенцию зовут Дарья Викторовна, что она высокая и худощавая, что носит очки с сильной плюсовой диоптрией и говорит, грассируя.
На автовокзале все инструкции полетели к черту! Людей было как кроликов в садке! Все куда-то спешили, шныряли, торопились, летели, толкали друг друга, ругались и кричали. У Ярина, привыкшего к размеренному образу жизни и определенному маршруту: дом-институт-прогулки в сквере перед домом и изредка вылазки в лес на тихую охоту, зарябило в глазах и разболелась голова.
Он не сразу приметил одиноко стоящую у газетного ларька высокую женскую фигуру. Слева к ларьку была прислонена какая-то обломанная деревяшка, видимо от старой мебели. Женщина держалась за нее и растерянно озиралась по сторонам.
- Здравствуйте! – Ярин подошел решительно, уж больно женская фигура гармонировала с обломанной деревяшкой. – Вы Дарья Викторовна?
Женщина повернулась, заморгала сильно:
- Да. А Вы Владими`р, муж нашей Р`иты?
- С приездом, Дарья Викторовна! Давайте вещи, и к машине!
- Да, у меня немного, Володя. Вы позволите себя так называть? Вот только две сумки. Ой, что Вы, не утр`удняйте себя. И называйте меня просто – Доля.
В машине старушка долго суетилась, размещая сумки, которые почему-то не захотела класть в багажник. И все извинялась, что доставляет Ярину ненужные хлопоты и «утрудняет» его. И при этом так заискивающе смотрела ему в глаза, что Ярину становилось неловко и тоскливо.
«Да, нудный экземпляр. Держись, брат Вольдемар, тебя ожидают славные дни! Хитрая Ритка, как у нее так получается, вроде бы и не виновата, а все равно вывернулась, а мне отдуваться. Принесла же эту бабку нелегкая».
- Ой, как неве`роятно изменился го`род! Боже, а этого моста не было! Когда его пост`роили? Я была тут так давно, как все пе`ременилось! Ст`рашно сказать, сколько лет живу в поселке. Но, Вы знаете, Володя, запах, а`ромат го`рода остался п`режним! Да! Пахнет так же, как в моей молодости – от мостовой запах осенних яблок – такой п`ряный, сладкий, чуть с гнильцой! Как хо`рошо! Боже мой, скве`р, мой любимый скве`р!
Ярин почувствовал глухую досаду, словно у него заболели зубы. Мостовая пахла обычно: нагретым асфальтом, пОтом бесчисленных прохожих, бензином, выхлопными газами. Для того, чтобы уловить во всей этой мешанине тонкий аромат осенних яблок надо было обладать очень сильным обонянием. Или воображением. Старушка восторгалась буквально всем: детьми в парке, нелепыми новомодными бронзовыми памятниками, пиццериями, шашлычными, кафешками, магазинами, женщинами в яркой одежде, прохожими с собаками, подростками на роликах, фургонами со свежим хлебом. Все было в поле ее зрения, скорее душевного, чем физического. Она словно дала себе задание восхищаться и исправно выполняла его.
И внешность ее вызывала какое-то странное чувство. Словно бледный лепесток увядшего цветка, дрожащий сильнее, перед тем как сорваться.
«Перед смертью не надышишься». Ярин вспомнил, что его собственная бабушка, женщина недюжинной силы, приговаривала это, когда рубила курам головы. Куры отчаянно трепыхались, стараясь вырваться, но это им никогда не удавалось. Ярин наблюдал за бабушкой не то с ужасом, не то с восхищением. Она была отменной хозяйкой, не просто кулинаркой, а Хозяйкой с большой буквы. В ее подворье были и куры, и гуси, и два невероятно злобных индюка с противными шеями. Ярин ненавидел индюков, они всегда норовили схватить его, маленького, за ногу и вечно косились на него яростными оранжевыми глазами. Но бабушка не торопилась их резать, берегла до Нового года. А кур было много, и бабушка ловко управлялась с ними. Для нее природа была открытой книгой, жизнь и смерть плавно заступали на место друг друга, поэтому бабушка одними и теми же руками спокойно разделывала зарубленную ею птицу, а через несколько минут гладила крохотных, недавно вылупившихся цыплят.
И вот сейчас такое же беспокойное чувство. Сидит эта мадам (или мамзель), в платье цвета стародевической невинности, то есть сильнопомытого розового, щебечет, грассируя, о том, что все прекрасно и великолепно. А глаза за толстыми стеклами тревожные. Будто хочет сказать что-то и не может.
- Ах, как у вас к`расиво! – Восторг бабки, поутихший на подступах к дому, принял новые обороты, едва они вошли в квартиру. – Боже! Синяя ванная! Цвет тайны и муд`рости! Волшебно! О!!! Кухня в любимых Р`иточкиных тонах – шоколад, сливки и земляника! Слушайте, это так чудесно, что, п`раво,хочется съесть саму кухню! Ха-ха-ха!
Ярин, яростно споривший с женой во время ремонта по поводу темно-коричневых стен, светло-бежевого пола и ярко-красной мебели в кухне, пробормотал нечто неопределенное. Но, надо признать, кухня и впрямь получилась «вкусная».
- Сейчас накроем на стол! Кухню есть не придется. Посмотрим, что Рита оставила.
- Как? Старушка растерянно посмотрела на него. – А р`азве Р`иточка не будет с нами?
- Дарья Викторовна, - взял терпеливый тон Ярин, - Рита срочно должна была уехать в командировку. Работа - сами понимаете. А дети в лагере с бойскаутами. Вы просто поздно предупредили, что собираетесь приехать. Если бы хоть за месяц раньше – все можно было бы переиграть. – Ярин вдохновенно врал, естественно, дети уж точно не согласились бы отказаться от веселых каникул с бойскаутами ради неизвестной старухи.
- Бой… Простите, я не поняла.
- Ну, это вроде как пионеры. Пожалуйте к столу, Дарья Викторовна! -
Ярин был сама учтивость.
За столом продолжилсь та же история. Доля шумно восторгалась и малиново-огненным борщом в мраморных прожилках сметаны и голландским сыром, и салями, и хлебом, и острым маринованным перцем в стеклянной вазочке, и фирменным Ритиным салатом из чернослива с чесноком и орехами в майонезе. Закатила глаза на бутылку Шардоне.
- Ах! Ну, это п`росто лукулловский пи`р! Нет, погодите, я неп`ременно должна выложить и свои гостинцы!
- Вот! Это от нас вашему столу! – Доля торжественно водрузила на стол разноцветные баночки. – Ва`ренья! Это малина, сама соби`рала, это к`рыжовник, - она ткнула пальцем в банку с чем-то ярко-зеленым. – Видите, какое изум`рудное? А, что за со`рт не скажу- сек`рет! Это лечо, это перцы начиненные. Я специально подби`рала р`азных цветов, чтобы как светофо`р к`расиво было. Все свое домашнее, чистое!
Старуха глядела светло, и столько мольбы в ее взгляде, что у Ярина на мгновение перехватило дыхание. Потом он вздохнул и улыбнулся. Долгая практика в театральном институте и врожденная артистичность натуры пришли на выручку
Через несколько дней Ярин убедился с справедливости другой поговорки своей бабушки: «Первый день гость в доме – счастье, второй – докука, а третий – несчастье». Доля болтала без умолку и ее изящное грассирование и французский прононс уже не пленяли, а изрядно раздражали. Кроме того, она вбила себе в голову, что Ярин нуждается в ее заботе и помощи и предлагала их с несвойственной для восьмидесятиоднолетней дамы прытью. Ярин заставал предприимчивую старуху то на кухне с Ритиным миксером в трясущихся руках. Видите ли, она хотела испечь ему на утро яблочные оладьи. Оладьи получались, но потом Ярину приходилось чинить миксер, и отмывать плитку от брызг. То считала нужным вытереть пыль, протереть влажной тряпкой кресла и диван, и перемыть полы во всем доме, после чего Ярин не мог найти любимой зажигалки и очков, на полу оставались разводы, а кресла и диван были влажными и неприятно холодными. «Вернется Ритка, - клял в душе жену Ярин, - дождется у меня, ой, дождется! Я ей покажу как мужа подставлять!»
Актерское умение жить в предлагаемых обстоятельствах стремительно иссякало, и Ярин злился на жену, жетей, себя, старушенцию и весь мир.
К концу четвертого дня раздражение достигло апогея. Доля, то и дело смахивая слезу, с упоением рассказывала о незабвенном Женечке. О том, каким он был чудным мальчиком, как хорошо учился, внимательно впитывал то, что она ему читала. «А пе`речитали мы п`рактически всю классическую ми`ровую лите`рату`ру. А как он любил Р`ема`рка! Обожал «Т`риумфальную а`рку» Я несколько р`аз ее пе`речитывала. П`равда там было несколько отк`ровенных моментов. Мне всегда неловко было их озвучивать»
Ярин, испугавшись, что старухе придет фантазия анализировать драму героев «Триумфальной арки»,поспешил ретироваться.
- Доля, мне нужно отлучиться на некоторое время. – Старуха взметнула на него умоляющий взгляд. – Я в магазин. Вам нужно что-нибудь?
- Да, неп`ременно. Возьмите овсянки и молока. Я завтра Вам кашу сварю. Уве`ряю Вас, такую кашу Вы никогда не п`робовали. Я буду варить ее по маминому ста`ринному р`ецепту с п`ряностями и медом. Я заметила, что Вы неп`равильно питаетесь. Вы еще молодой мужчина. Зачем Вам в ста`рости п`роблемы с желудком? Неп`ременно на завт`рак надо есть теплую обволакивающую пищу, чтобы п`риготовить желудок к новому дню. А Вы что делаете? Заг`ружаете его та`ртинками.
- Чем?
-Та`ртинками, до`рогой д`руг. Ибо, буте`б`родами называется только хлеб с маслом. А то, что вы п`редпочитаете – хлеб с колбасой, ветчиной и п`рочее – это п`росто та`ртинки.
- Благодарю Вас, Дарья Викторовна! Буду знать!
Ярин шаркнул ножкой, но старуха, поглощенная новыми восторгами по поводу яркого заката, не заметила его язвительности.
«Завтра последний день! Господи, дай мне сил! Последний день – он трудный самый! Завтра к вечеру провожу бабку на вокзал, посажу в автобус и – гуляй казак! Свобода – лучшее благо, или как там говорил Вольтер?» За четыре дня Ярин немало наслушался цитат и изречений на французском. «Господи, вот дал же ты энергию этому существу! Кто такое, что такое, дунешь – улетит, а туда же шебуршится, лопочет без устали, ни минутки не посидит спокойно. А в молодости видно ничего была, кожа у нее и сейчас не слишком морщинистая, белая, и фигурой тоже бог не обидел – статная. Интересно, был у нее кто-нибудь когда-то, или так всю жизнь с Женечкой и просидела?»
В магазине Ярин взял масла, ветчины, шпротного паштета. Потом подумал, вернулся и добавил к покупкам овсянки и молока. Последний день остался, совестно огорчать старушку.
- Ну, вот, Доля, - Ярин постарался придать голосу задушевные нотки. – Все Ваши заказы выполнены. Вот овсянка, вот молоко.
- Спасибо, Володя. - Она даже имя его произносила на французский манер. Получалось не Володя, а как бы Во -, а потом с небольшим усилием -льёдя. И от этого было смешно и немного грустно. Словно старуха перекатывала в гортани маленький шарик изо льда, и этот шарик стремительно таял.
«Что это с нею? Молча взяла свертки, пошла на кухню, не тарахтит как обычно. Приболела, что ли? Только этого еще не хватало!»
- Доля, а что это с Вами? Вдруг погрустнели. На Вас не похоже.
- Спасибо, милый друг. Нет, все хо`рошо. Жаль, только Р`иточку и детей повидать не п`ришлось.
- Ну, что Вы. Просто так получилось. В следующий раз непременно повидаетесь.
- Конечно, Володя. Конечно, повидаемся. Надоела я Вам за это время, Вы уж простите великодушно.
- Доля, мне Ваше настроение решительно не нравится. Что случилось? Откуда вдруг такие мысли? Может, неважно себя чувствуете?
- Нет, Володенька. Я очень р`ада была вст`рече. Вы пода`рили мне дивный отдых.Масса впечатлений, масса!
Ярин почувствовал легкий укор совести. За все это время ему и в голову не пришло спросить старуху о ее жизни, об отце-полковнике или генерале, о том, что она любит, что помнит. С ее-то словоохотливостью, может, она и ждала этих расспросов. А самой было неловко первой начать. «Цирлих-манирлих» - вспомнил Ярин слова жены.
Да и по чести сказать, когда же ему было задавать вопросы? Доля тарахтела без умолку, но именно о том, что в данную минуту попадало в поле ее зрения. Тут она начинала восторгаться. Да еще тема Жени. Пожалуй, единственная тема из прошлого, на которую она не могла не распространяться. Но никогда ни о чем больше!
- Я по`раньше лягу сегодня, Володенька. Завт`ра много дел. Вещи соб`рать, приб`рать в комнате.
- Доля, что там прибирать? Вы же сама чистота. Завтра мы с Вами сходим на выставку коврового искусства. Недавно открылась в Музее искусств. Потом в ресторан – Вы не против?- потом еще погуляем, а уже потом на вокзал. Да, вот Рита велела Вам передать. – Ярин открыл шкаф и вынул небольшой пакет. – Это халат банный, мягкий, Рита сама выбирала для Вас.
- Милая девочка! – Доля всплеснула руками. – Какое чудо!
Халат был действительно красив – большой махровый в серо-голубых и фиолетовых разводах. Но, пожалуй, слишком тяжел для старухи. На самом деле, год назад Рита купила его для себя, но потом почему-то он ей не понравился, и халат так и лежал в шкафу и ждал своего часа, чтобы быть проданным или подаренным кому-то. Вручение халата тоже составляло один из пунктов инструкции жены.
- Зачем она так ут`рудняла себя? – Доля вытирала ладонями глаза, всплескивала руками, трогала халат, как невиданного и очень ценного пушистого зверя. Ярин был рад, что к бабке вернулась ее прежняя говорливость.
-Это такой до`рогой подарок. Такой до`рогой, - бормотала она. – Merveilleux! (прекрасный). Superbe! (изумительно!)
«Ну, пошла молоть мельница», - Ярин вновь почувствовал глухую досаду. – Теперь он даже жалел, что начал интересоваться настроением старухи. «Шла себе спать, нет, надо было тебе расспрашивать».
- Только, Володенька, если можно, давайте не пойдем на выставку. А если Вас не ут`руднит, поедем на Восьмую Наго`рную. Это последняя остановка вто`рого т`рамвая. Он ведь ходит еще?
Ярин присел от неожиданности. Ни Восьмой Нагорной, ни трамвайных линий в их городе давно уже не было.
С трудом удалось выяснить, что Доля имела в виду один из самых отдаленных уголков города. Там где еще сохранились старые двухэтажные домишки, и полуразрушенные трамвайные линии, заросшие бурьяном.
«На машине придется», - подумал Ярин. По дороге на автозаправку заехать, бензина не хватит. С чего ей вдруг приспичило? Да, ладно уж, последний день».
Ночью Ярин несколько раз просыпался. Было слышно как старуха беспокойно ворочается, кряхтит, и что-то тихо бормочет по французски.
- Доля, все в порядке? Может, Вам что-то нужно?
- Нет, все замечательно. П`ростите, Володенька, р`азбудила Вас. И ночью Вам покоя от меня нет.
Наутро Доля была говорлива как обычно, шумно восторгалась и овсянкой, и молоком – «Какие ароматные, сразу видно, что свежие!», но Ярин почувствовал за этой трескотней напряжение. И глаза были как в первый раз – тревожные. Будто хочет что-то сказать, а не может.
Ехали долго. Доля вертела головой по сторонам, вновь восхищалась новыми зданиями, проспектами, улицами, магазинными вывесками, женщинами в ярких нарядах, красивыми машинами, россыпями фруктов и овощей за стеклами витрин.
«Еще немного, еще чуть-чуть», - подбадривал себя Ярин, пытаясь совместить три вещи: не спускать глаз с дороги, улыбаться Доле и отвечать на беспрестанные ее вопросы.
Бывшая Восьмая Нагорная по сути представляла собой большой пустырь, заросший бурьяном и одичавшими олеандрами. Видно было, что когда-то здесь кипела жизнь. Олеандры были высажены в шахматном порядке по обеим сторонам улицы: белые, темно-малиновые и розовые. Венчали аллеи сосны и тополя. Увы, сейчас, от этого великолепия не осталось и следа. Только два-три чахлых соцветия на олеандровых кустах указывали на их цвет, а сосны и тополя давно были съедены вездесущим плющом.
«Тут наверно и не живет никто, - Ярин вглядывался в покосившиеся балконы, в черные провалы окон. – Переселили людей. И правильно. Давно пора эту рухлядь сносить».
- Вот здесь. Будьте доб`ры. – Доля была серьезна, и в лице ее не было ни кровинки.
Ярин въехал во двор маленького двухэтажного дома. Жизнь давно уже ушла из него, плющ покрыл ступени подъездов, расползался по красно-желтым, осыпающимся стенам.
- Стоит. Живая моя. – Старуха подошла к небольшому кривому дереву. Оно росло в отдалении, перед четвертым, последним подъездом дома. Ярин не приметил его сразу.
- Стоит, - повторила она трясущимися губами и погладила темно-серую кору. – Вот и повидались.- Она прижалась головой к дереву и застыла.
Через несколько минут она отошла от дерева – прямая, высокая, с плотно сжатыми губами.
- Мы в этом доме жили, Володенька. И это де`рево чуть не с рождения помню. Мы с нее детьми как с го`рки съезжали. Мама пи`рог с грушами пекла и варенье варила. А я, когда зимой болела,то из окна все на эту г`рушу смотрела. Вон наше окно, на пе`рвом этаже. – Доля махнула рукой в сторону черного, полускрытого плющом провала. – А еще няня учила молиться пе`ред сном, чтобы жизнь и здоровье Бог послал папе, маме, младшему б`рату Антоше, и маленькой сест`ре Милочке. Так над этой г`рушей всегда светила яркая звезда, будто елочная иг`рушка. Я на нее глядя, молилась.
- А потом, когда папу арестовали, так он, пе`ред тем, как уйти, постоял чуть-чуть около нее, погладил ко`ру, а потом ушел, не оборачиваясь. Мы в окно все видели.
Потом за мамой пришли. Она тоже, когда уходила, замешкалась немного около де`рева, веткой волосы ее зацепило. Потом ушла.Домой они не ве`рнулись.
- А вы? – спросил Ярин почему-то шепотом.
- Нас в р`азные детские дома, а няня уме`рла вско`ре. Б`рат и сест`ричка погибли тоже. Это я потом узнала. Поедем, Володенька?
Всю обратную дорогу старуха молчала, и только покачивала головой, словно удивляясь чему-то. В кафе ехать она отказалась и повеселела только на вокзале.
- Ну, все, - говорила она бодро, поудобнее устраиваясь в кресле автобуса. – Теперь уже вы ко мне п`риезжайте. Р`ита знает как найти. Жаль, не удалось увидеться. Спасибо за дивный отдых, Володенька.
Ярин разместил ее сумки в багажном отделении, чмокнул холодную старческую щеку, помахал вслед отъезжающему автобусу, и через полчаса напрочь забыл о Доле.
До приезда жены оставалось еще три дня, и можно было бы с чувством выполненного долга наслаждаться ничегонеделанием.
Первая ночь прошла восхитительно. Никто не верещал, не трещал и не восторгался. Блаженная тишина была разлита вокруг. Ярин спал как младенец. Дом, милый дом!
Во вторую ночь Ярин проснулся от неясного чувства. Будто что-то должно было произойти,и он, Ярин, стоял на пороге этого открытия.
«А ведь она прощаться приезжала – осенило его.- Эх, я, дурак! Поэтому и стрекотала, заговаривала себя. А глаза такие умоляющие были. И Ритка, Ритка, хороша, нечего сказать. Халатом откупилась. Всю жизнь Доля их семье отдала».
Первым стремлением его было первым же рейсом поехать в маленький поселок, где жила Доля, и разузнать, все ли в порядке.
Но Ярин никогда не следовал сиюминутному велению души. Надо было все хорошо обдумать, дождаться жены и детей.
«Вместе все поедем. Подарков привезем. Старуха обрадуется» - и, радуясь удачному решению, он нырнул под одеяло и вскоре уснул.
Следующий день прошел в заботах. Надо было привести квартиру в порядок к приезду жены.
- Ну, что очень утомила тебя Доля? – Рита выглядела уставшей, но довольной, поездка оказалась удачной.
- Нет, занятная дама. Даже интересно с ней было.
- Ну, а я что говорила? Сама деликатность – лишнего никогда ничего не скажет, стесняется загрузить.
«Ут`рудить»- вспомнил Ярин и усмехнулся.
- Слушай, надо бы как-нибудь к ней съездить. Она так расстроилась, что не застала тебя и детей. По правде говоря, свинтус ты хороший, подруга дней моих суровых, супруга милая моя!
- Чего это я свинтус? – шутливо надула губы Рита. – Когда ездить? Ты мне объясни когда? Я работаю как вол, отпуск только 14 дней, и прикажешь их в деревне проводить с милыми сердцу рассветами, закатами и пастушескими трелями по утрам?! Дети вообще не поедут, взвоют через полдня, что в город хотят, к друзьям, а ты понудишься два дня от силы и тоже домой запросишься. Я не права? Ну, хорошо, как-нибудь на выходных съездим. В ближайшее время не получится, в следующем месяце выберемся.
На том и порешили. И обоим стало весело и спокойно, как может быть спокойно только любящим и чистым сердцем людям.
Через неделю вернулись из лагеря близнецы. Окрепшие, подросшие, исцарапанные, но веселые, пропахшие дымом костра. Перебивая друг друга они рассказывали о летних приключениях. Надо было собирать их к школе, да и Ярин 26-го августа вышел на работу. И коллеги нашли его весьма отдохнувшим и посвежевшим. Надо было составлять учебный план на следующий год, готовиться к институтским будням.
А еще через месяц пожилая почтальонша с будничным и суровым взглядом принесла им телеграмму, где кратко сообщалось, что накануне в поселке скончалась Вересова Дарья Викторовна, или попросту Доля.


Послесловие: Рассказ посвящается светлой памяти великого артиста Ростислава Плятта с благодарностью, любовью и благоговением.

0

#26 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 13 февраля 2019 - 20:43

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

25

ЦЫГАНСКАЯ ДОЧЬ


Много песен прошло через мою жизнь, много звуков и мелодий волновало меня, пробуждало в душе радостные и печальные воспоминания; много стихов, положенных на музыку, без всяких клипов превращалось в моём уме в яркие, обретающие плоть образы, которые заставляли поверить в то, что песня — это истина, что её герои, которые ищут, творят, любят (про что же ещё слушать песни, как не про любовь?!) — живы и правдивы.
В девять лет я ещё не ведала, кто такие Киплинг, Островский, Михалков и Гузеева. Я только знала, что на праздниках, а иногда и просто в выходные, по телевизору показывают кино, в котором мечется и плачет красивая девушка в белом платье, которую мучают разные неприятные особы. И, видно, чтобы убежать от этих назойливых типов, она садится на корабль и поёт, а вместе с ней поют и танцуют совсем другие, весёлые, бойкие люди в цветастых костюмах:
Мохнатый шмель — на душистый хмель,
Цапля серая — в камыши.
А цыганская дочь — за любимым в ночь,
По родству бродяжьей души.
И милая девушка в белом всплескивает руками, веселится, пляшет, смеётся... А потом её почему-то выгоняют с этого корабля, не разрешают больше радоваться, гонят обратно к угрюмым назойливым людям, из яркой ночи в хмурое утро.
Поклонницей «Жестокого романса» была не только моя мама, но и её подруга, которая обязательно включала пресловутого «Мохнатого шмеля» на своих днях рождения, чтобы танцевать под него с платком на плечах. И однажды я спросила у них обеих:
— Кто такие цыгане?
Мама и её подруга сказали, что цыгане — это люди, которых надо остерегаться, потому что они не работают и воруют. И петь так красиво, как в «Жестоком романсе», давно уже не умеют.
С тех пор прошло много лет, и жизнь занесла меня работать в детский сад. Там мне доверили приглядывать за малышами-двухлетками, собирать с ними пазлы, гулять, играть — то есть работать воспитательницей на ясельной группе, самой младшей из возможных в нынешнихсадиках. В первую неделю я привыкала к плачу и рёву, стоящему в яслях с семи до десяти утра. С девяти часов детишки понемногу успокаивались, понимали, наверное, что мамы-папы придут ещё не скоро, и начинали заниматься своими делами: катать машины, кидать мячики, рассматривать картонные книжки.
Один из ребятишек, по имени Максим, любил в то время только одну игру — с посудой. Ему нравилось расставлять-переставлять стаканчики на специальной игрушечной кухоньке, складывать в кастрюльку маленькие пластмассовые овощи, «мыть» тарелки в раковине. Я любила наблюдать за ним. У него были яркие, чётко очерченные тонкие губы, широко распахнутые карие глаза с короткими чёрными ресницами, и смуглая кожа с нежным румянцем. Из-за слишком выступающих скул и оттопыренных ушей его нельзя было назвать красивым ребёнком, но он подкупал меня своим прямым взглядом и тем, что в отличие от других детей, говорил постоянно не «дай, дай», а, наоборот, «на, на».
— На, на, — повторял Максимка, взмахивая руками, как бабочка крыльями.
— Это он «няня» говорит. Мама, то есть, — объяснила мне однажды напарница, пожилая женщина, проработавшая тридцать с лишком лет в яслях.
Мама приходила за Максимкой рано, в пять часов. Она работала младшим воспитателем в другой группе нашего же детского сада. Её звали красиво, как мою маму — Любовь. Люба притягивала меня своей необычностью. Она ярко красила свои и без того выразительные губы, которые были полнее, чем у сына, мазала веки бирюзовыми тенями, часто надевала блузки и кофты с большим вырезом, носила вещи каких-то диких, кислотных цветов. Но её кричащая внешность странно не соответствовала кроткому взгляду ясных карих глаз, скромности движений и робкой, хотя иногда слегка лукавой, улыбке.
Мне хотелось познакомиться с ней, и я, отдавая вечером ребёнка, стала рассказывать ей о том, что он делал, как себя вёл. Она слушала, иногда благодарила за заботу, и только. Но однажды она задержалась, пришла не в пять, а около семи. В яслях остался один Максим, не считая моей родной дочки, которую я привела из другой группы. С того дня мы и стали общаться.
Нам было легко друг с другом. Люба сразу рассказала, что её воспитали не родители, а бабушка, с которой она живёт и сейчас. Я тоже поведала ей про свою семью.
— А где у тебя муж? — спросила я.
Она несколько секунд смотрела на меня, может быть, пытаясь угадать, зачем я задаю такой вопрос.
— Где-то в Емельяново. А твой?
— Мой где-то в Красноярске.
Люба поглядела на меня вначале с удивлением, граничащим с испугом, а потом в лицо расхохоталась. И я стала смеяться вместе с ней.
— Прости, — сказала она, всё ещё не оправившись от смеха. — Я думала, что одна такая потеряшка.
— Ничего, — успокоила я.
Напарница в яслях неодобрительно смотрела на то, что я болтаю с Любой и слишком часто ласкаю Максима.
— Ребятишек вообще нельзя гладить, тискать. Они же привыкнут. Будут лезть к тебе, и работать нельзя будет, пойми. А к этому я вообще не знаю, что тебя тянет. Он же нерусский.
Через несколько дней я отважилась спросить у своей новой приятельницы:
— Люба, слушай, а кто ты? Я имею в виду, по национальности... Не таджичка? Но вроде имя русское...
Она смущённо усмехнулась:
— Да я цыганка.
– Понятно, – сказала я коротко. – А я русская. Вроде бы…
– По тебе видно, – успокоила меня Люба. – Ты точно русская.
Когда моя смена выпадала с утра, мы почти не виделись – только в столовой, когда мне надо было получать кастрюли с едой (нянечки в яслях тогда не было). Но если я работала с обеда до вечера, то иногда с пяти часов выводила всю свою немногочисленную группу на участок. Туда же выходили гулять Люба с Максимом. Приглядывая вполглаза за четырьмя или шестью ребятишками, мы успевали поболтать, рассказывая друг другу о детстве, о семье, о ребёнке. Так длилось до первых чисел октября.
И вдруг Люба пропала.
Она просто не пришла на работу. Воспитатели на группе звонили ей, но телефон не отвечал. Максимки, понятно, в тот день тоже не было в садике.
– Да ведь зарплату только что перечислили, – махала рукой моя многоопытная напарница. – Получила деньги, да и пошла гулять. Не переживайте, придёт.
На следующий день была суббота, а в понедельник Люба и вправду вернулась, как ни в чём не бывало. На мои вопросы она отвечала нехотя и уклончиво. Я отстала от неё, и только узнала, что Люба как-то договорилась с заведующей и задним числом написала заявление на день без содержания.
Приятельствовать мы продолжали. К ноябрю заведующая намекнула, что скоро планирует перевести меня из яслей на какую-то старшую группу. Я надеялась оказаться вместе с Любой, но меня назначили воспитателем к другим детям. Впрочем, Люба вроде бы совсем не расстроилась:
– Хорошо, дорогая, что тебя перевели! Тебя надо к старшим. Ты умная. Посидеть бы нам с тобой где-нибудь после работы, кофе попить…
Я только вздохнула в ответ, потому что и сама хотела бы посидеть с Любой, но денег на кафе у меня не водилось, а вести её домой было нельзя: я жила тогда в съемной комнате, на подселении.
– И я с родными живу, – утешала меня подружка. – Пока тоже к нам нельзя. Ремонт у нас. Бабушка руководит. Но скоро должны закончить, уже обои остались. Придёшь к нам. Бабушка вкусно кофе варит.
Сын у Любы всё ещё не разговаривал, так и повторяя только слова «няня» и «всё, всё». Я посоветовала ей сводить к врачу, но она отмахнулась:
– Э, заговорит! Так заговорит, что ещё не будешь знать, как остановить.
У неё был долг за садик, о чём знали все – подробный список должников с фамилиями и суммами заведующая разложила по группам. За мной числилось всего несколько сотен, которые я тут же возместила, а за Любой – ровно две тысячи.
– Денег нет, – жалобно объясняла она на планёрке.
Завхоз (ворчливая, как все работающие на этой должности, но довольно добродушная женщина) тут же, при всех, одолжила ей пару тысяч. Моя бывшая напарница с яслей скептически хмыкнула:
– Ну, завтра вы вашу Любу не увидите…
– Да надоела она, – недовольно прибавила воспитатель с Любиной группы, когда народ уже наполовину разошёлся по рабочим местам. – То кружки не помоет после сока. То банки после огурцов-помидоров в шкафу оставит. А куда их, нам?! Всё же выкидывать надо… А ещё опаздывает!
Мне было немного обидно от таких слов, и я думала: «Увидите все, обязательно она завтра придёт! И вовремя»
Она и впрямь пришла. Без опозданий. И её действительно увидели все. Не заметить Любу в тот день было трудно. С дальнего конца коридора она торжественно шагала в сияющем синем наряде, серебристый люрексовый блеск которого был не в состоянии спрятать скромный нянечкин фартук. Подол облегающего трикотажного платья спускался ниже колен.
– Ну, красотка, привет, – сказала я.
– Привет, – радостно отозвалась она. – Как ты думаешь, мне идёт?
Она игриво мотнула хвостом из густых чёрных волос и выжидающе, как ребёнок после того, как рассказал стишок деду Морозу, посмотрела на меня.
– Красиво, Люба. Очень здорово… Только… На что же ты его купила?
– Мне же вчера Надежда Семёновна дала денег.
– Но она думала, ты заплатишь за садик.
Люба обиженно выпятила вперёд пухлую нижнюю губу.
– И ты так говоришь, как мои воспитатели. Но ведь платье мне тоже нужно! Скоро новый год.
Я вздохнула.
– Ты говорила, что у вас и еды мало…
– Да, мало… – согласилась Люба, задумчиво облизнув крашенные алой помадой губы. – Вот я и купила кофе и муку. Бабушка будет лепёшки печь.
В садике все возмущались её поступком, и больше всех, разумеется, завхоз, которой было жаль впустую одолженных денег. В последнюю предновогоднюю неделю я не раз слышала, как она ругала «проклятую нерусь» то коридорной нянечке, то вахтёру, то психологу.
В качестве подарка моей дочке Люба принесла кулёчек вкусных карамелек в шоколаде, и мне захотелось тоже сделать для неё что-нибудь хорошее.
– Слушай, Люба, у тебя же остался долг за садик? – спросила я.
– Остался.
– Возьми, пожалуйста, от меня тысячу взаймы, и заплати хоть часть. Отдашь через пару месяцев.
Люба всплеснула руками.
– Ой, спасибо, дорогая! Ой, спасибо!
Мы обнялись.
– Пообещай, что заплатишь долг, – настаивала я.
– Заплачу, заплачу! Вот ты подруга настоящая! С новым годом тебя! Счастья тебе! Здоровья!
– И тебе, Любочка!
После новогодних каникул она проработала с неделю, а потом пропала.
Все ожидали, что Люба, как осенью, вернётся на следующий день, но она не объявилась ни завтра, ни послезавтра. Телефон, само собой, не отвечал.
Я стала не на шутку переживать. На очередной планёрке заведующая сказала, что собирается заочно уволить Любовь.
– Может быть, с ней что-то случилось? – робко предположила я.
Все вокруг посмотрели на меня с какой-то снисходительной жалостью: мол, неужели не понимаешь?
– Всё понятно, конечно, но… Вдруг действительно что-то случилось? – собрав всю свою смелость, настаивала я. – Давайте узнаем?
– Как узнаем? – спросила заведующая.
– Надо съездить к ней… Я поеду… Адрес же записан в яслях там, в книжке…
Заведующая неожиданно быстро согласилась.
– Давайте, съездите к ней, но побыстрее, чтобы мне определиться, увольнять уже её или как.
В яслях я выписала Максимкин домашний адрес и на следующий день вместе с дочкой поехала туда. Оказалось, что жили они от садика довольно далеко. Я ожидала увидеть частный дом, но это была обыкновенная хрущёвская пятиэтажка. Ещё раз взглянув на номер квартиры, я облегчённо выдохнула: получалось, что Любино семейство обитало на первом этаже. Это означало, что нам с дочкой не обязательно было дожидаться, пока кто-нибудь выйдет из подъезда. Достаточно было стукнуть в окно.
Я постучала несколько раз. Наконец тюлевую шторку приоткрыл высокий и худой темноволосый парень.
– Позовите Любу, пожалуйста!
Парень не шевелился.
– Любу! Любу позовите! – я подумала, что парень плохо слышит, и перешла на крик.
Шторка мотнулась обратно, в доме послышались какие-то возгласы, стук, шаги. Через пару минут подъездную дверь открыла моя приятельница.
– Это ты! Это что же, правда ты? – схватив меня за руки, восторженно прошептала она.
– Да я, конечно…
– И доченька твоя. Ай, милые, пойдём…
Когда из тускло освещённого подъезда мы вошли в коридор, я увидела, что смуглое Любино лицо сделалось землисто-зеленоватым и заметно похудело. Плечи тоже утратили полноту, стали острыми, и во всей её фигуре было выражение усталости и нездоровья. Она куталась в какой-то нечистый фланелевый халат с длинными полами.
– Болеешь? – спросила я.
Она не ответила, пока мы с дочкой не прошли на кухню. Там на клеёнчатом диванчике сидел довольный Максимка и столовой ложкой поедал сырую сгущёнку из банки.
Люба подвинула моей Тане банку с карамельками и глубоко вздохнула.
– Лена, плохо мне… – она испуганно огляделась, не стоит ли кто-нибудь рядом с дверьми кухни. – Ты только шёпотом говори, ага? Я болею… Слабость такая, тошнит… Прямо сил нет встать. С утра выворачивает. Не знаю, что же это, раньше не было так…
Ошеломлённая догадкой, я вопросительно уставилась на неё.
– А ты случайно?...
– Да, да, – она выставила вперёд ладонь, не дав мне договорить. – Не знает никто пока.
– А он?
– Он знает. Сказал, подумает.
О чём именно подумает, я не стала переспрашивать.
Я рассказала Любе, что на работе все, естественно, недовольны и ждут объяснений.
– Заведующая и вовсе хочет тебя уволить. Ты бы хоть позвонила ей. Нельзя же так теряться. Позвони.
Люба вжалась в угол кухни, замотала головой.
– Я боюсь. Меня уже столько не было, будут сильно ругать. Сильно, сильно будут ругать…
– Ну что же делать, всё равно надо позвонить, прийти, – пыталась убедить я её.
На глазах у Любы блеснули слёзы.
– И за работу ругать будут, и за это… бабушка ой, ой как будет ругаться! – вцепившись тонкими пальцами в грязное полотенце, шёпотом повторяла она.
Я вздохнула.
– Ну что ты как маленькая…
Она совсем расплакалась и кинулась мне на шею.
– Скажет: куда ты мне понарожала? О-о…
Я отважилась спросить её про мужа.
– В Емельяново он… я тебе ведь говорила.
– Так что же, он с тобой не живёт?
– Нет, почему…живёт иногда.
Немного погодя, убедившись, что родные увлечённо смотрят какой-то фильм по телевизору, она стала рассказывать:
– Бабушка не хотела, чтобы я с ним сошлась. Он, знаешь… такими нечестными делами занимается. Ну, незаконными…немного. Одно время он тут жил, у нас. Но долго жить не смог. Он такой горячий, сердится быстро. Кричал. Бабушка тоже сердилась… Но вообще-то он хороший.
Я горько улыбнулась: вот она, фраза, которой каждая женщина готова оправдать мужчину, которого любит.
– Он взял да уехал в Дивногорск. А я тут осталась с Максимкой. Тут бабушка, мама, отчим. Накинулись на меня: как это муж тебя бросил?! Это же позор… Плохая, значит, жена. Бабушка говорит, что я хозяйка плохая…
– Вот ты и поехала его искать?
– Да. А он ни телефон оставил, ничто… Только сам иногда приезжал, когда хотел. Летом был, потом в октябре был. А потом вот в ноябре, декабре ни разу и не приехал. Я соскучилась по нему. И поехала его искать… Вот, каникулы-то были.
– И нашла? – поневоле удивилась я.
– А то! – с гордостью ответила Любка.
Я поглядела на неё, только сейчас успевая сопоставить все факты.
– Ты, получается, как раз у него была, на новый год?
– Не на сам новый год, а второго января. А третьего я уже сюда уехала. Чтоб мои не потеряли.
– Мать… – изумлённо покачала я головой. – Ну, ты снайпер. В один день… Точное попадание.
Она, похоже, не поняла мою грустную шутку.
В кухню заглянула одетая в чёрное старуха. Она была не очень высокой, но статной, и казалась стройной, несмотря на свои однозначно немолодые годы.
– Бабушка, это подруга моя, Лена, – представила меня Люба. – Мы с ней вместе работаем. Она пришла проведать, как я.
Я поздоровалась.
– А я ей объяснила, что на больничном, что сейчас болею, и эту неделю можно не приходить, – затараторила Люба, взглядом показывая, чтобы я молчала и не возражала.
– Так что же ты сидишь? – накинулась на неё старуха. – Доставай колбасу, доставай винегрет! Угости человека!
Люба мгновенно выпрямилась, как струна, и подлетела к холодильнику.
– Ты проходи туда, в зал, – пригласила меня старуха. – Проходи, проходи. А дети пусть игрушками поиграют.
За считанные минуты в большой комнате собрали и накрыли белой скатертью стол, нарезали варёную колбасу и сало, выложили в огромную хрустальную чашу винегрет, рядом в тарелочке – солёные огурцы. Высокий парень, которого я увидела в окно, переключил телевизор на музыкальный канал. Он смотрел на меня с явным интересом, но мне его молчаливое внимание было скорее неприятно, и хотелось, чтобы он либо отошёл от меня, либо сказал хотя бы несколько слов. Но он молча сидел рядом со мной в кресле.
Люба и её мама продолжали кружиться по дому, приносить хлеб, посуду, салфетки. В воздухе витала непередаваемая смесь запахов старой мебели, чеснока, пряностей, варящегося в турке кофе и фильмов Эмира Кустурицы.
Наконец все сели за стол.
– Ну, Бог благослови, – торжественно сказала бабушка, и мы начали есть.
Она представила мне по именам Любиных мать и отчима. Оба они на её фоне выглядели какими-то невыразительными. Кивнула на парня:
– Это Андрей.
Некоторое время мы ели молча, а я не могла оторвать глаз от старухи. Трудно было определить, сколько ей лет. Морщинистые руки, пятна на лице и шее говорили о преклонных летах. Но при этом все движения у неё были быстрые, чёрные гладкие волосы поседели только наполовину, а глаза, тёмные, как осенняя ночь, смотрели пристально и строго. От такого взгляда, казалось, невозможно было ни скрыться, ни даже немного уклониться.
Она стала расспрашивать меня, предлагать угощение. После мяса и винегрета Любина мать подала кофе с карамельками и сухарями.
Старуха отпивала медленно, с наслаждением.
– Сколько, говоришь, лет твоей дочке? – спросила она.
– Четыре.
Она облокотилась на ручку старого коричневого кресла.
– А у меня две дочки и сын. Но могло быть больше. Я ведь сделала девятнадцать абортов.
Когда человеку сообщают что-то неожиданное, но хотя бы теоретически укладывающееся в его картину мира, обычно говорят, что он испытывает удивление. Когда же он слышит или видит вещь, которой даже не мог вообразить, то удивления не бывает – бывает ступор от того, что ты пытаешься хотя бы немного осознать только что воспринятый факт. Я не знаю людей, удивившихся информации о том, что ближайшую к нам звезду Альфа Центавра отделяют от Земли четыре с лишним световых года. Это настолько невероятно, что находится за пределами удивления.
Старуха ещё много рассказывала мне о своём муже, о старшем сыне, который умер, о разных событиях в своей жизни. Меня уже стали утомлять эти рассказы, но слушать её вполуха было навряд ли возможно – здесь, в этом доме, она царствовала и правила.
– А ты почему к нам раньше не приезжала? – довольно строго спросила она, когда мы уже прощались.
Я растерялась.
– Так вы меня не звали.
– Теперь зовём. Приезжай к нам, когда захочешь, – одарила она меня монаршей милостью.
С Любой мы договорились, что она придёт в понедельник и вместе со мной, чтобы было не так страшно, явится к заведующей с повинной. Она пришла во вторник. Весь садик смотрел на неё откровенно неприязненно, хотя на сей раз у Любы не было ни блестящего платья, ни привычной красной помады на губах.
– Попроси остаться, – посоветовала я ей.
– Нет, – неожиданно решительно отказалась она. – Подумай сама, как мне тут работать? Все надо мной насмехаются. Одна ты нормальная.
Заведующая, разумеется, отчитала Любу. Я побыла с ней некоторое время, пока меня не попросили уйти, да я и сама почувствовала, что теперь им надо поговорить наедине. Сидели они долго, и минут через десять я не выдержала и подбежала послушать. Люба плакала и повторяла одно слово:
– Верну, верну.
Оказалось, что она ещё до нового года набрала долгов на четырнадцать тысяч. Только завхоз ссудила её при всех. Остальные, жалея, втихомолку, как и я, решили занять Любке кто пятьсот рублей, кто тысячу, кто полторы. Никому она долг пока не отдала.
Отрабатывать две недели она отказалась наотрез:
– Пусть заплатят меньше, я туда не приду. Они меня теперь ненавидят. Какую-нибудь гадость сделают. Или ребёнку моему сделают. Уйду так.
Ей выплатили деньги, из которых она вернула большую часть долга.
– Отдашь мне в марте? – попросила я.
– Конечно! Я сейчас устроюсь куда-нибудь, садиков много. И отдам тебе.
Садиков, конечно, всегда было много, и нянечки в них требовались постоянно. Однако у Любки было две существенные детали: уже родившийся и скоро собирающийся родиться ребёнок.
Я выписала для неё несколько номеров детских садов. Она звонила, но ей отказывали, ещё не узнав про беременность: далеко не все руководители были готовы за бесплатно взять трёхлетнее чадо. Я уже предлагала Любе устроиться уборщицей или кассиром в «Красный Яр».
– Ага, а куда Максимку дену? – вопрошала она.
– Дома.
– Бабушка не будет с ним возиться! Она деньги даёт, продукты, а возись, говорит, сама.
– У тебя там ещё брат есть, – вспомнила я.
Люба отвернулась и замолчала.
– Не хочешь про него говорить? – догадалась я.
– Он не совсем того у нас, – смущённо пробормотала Люба. – Заикается ещё… Нельзя с ним.
Она устроилась в садик прямо напротив дома, не читая никаких объявлений.
– Я просто пришла туда и сказала: «Вам нужна няня?» И они меня взяли.
Признаться, я не очень-то поверила подружке, уже понимая, что она может, делая честные глаза, наврать с три короба. Но во второй мой визит бабушка подтвердила, что Люба, точно, работает, и Максимка тоже ходит в новый сад.
– Через две недели аванс, вот я тебе и заплачу, – пообещала Люба.
Про беременность она уже призналась родным.
– Я ведь на работу устроилась, деньги буду получать, бабушка поэтому не так уж сильно ругалась, – рассказала мне она.
В марте я напомнила ей про долг, просила заплатить, но Люба сказала, что аванс быстро истратился, и просила подождать ещё две недели до зарплаты.
К началу апреля мне позарез нужна была эта одолженная тысяча. Подходил срок платы за комнату, а денег мне не хватало. Одну тысячу пришлось занять на работе, вторую я ожидала получить назад от Любы.
Когда я в очередной раз позвонила ей, телефон был отключён. На следующий день – тоже. Мне ничего не оставалось, как вместе с дочерью снова поехать к Любе домой.
Помню, что в этот приезд я почему-то посмотрела на всё происходящее другими глазами. Вот сейчас мне не хватает денег, меня, в самом плохом случае, попросят съехать из комнаты, а теперь я еду возвращать свою кровную тысячу, которую у меня выманила хитрая особа, умеющая втираться в доверие.
Когда я стала мыслить в таком ключе, то заметила, что подъезд был грязным и заплёванным, и прямо возле двери валялась целая россыпь окурков.
«И, главное, я иду к цыганам, к какой-то сумасшедшей бабке, да ещё и тащу за собой ребёнка», – вдруг ужаснулась я самой себе.
Слово «цыгане», вкупе с потёртыми коврами на стенах и нелепыми красными дорожками на полах, стало вызывать во мне какое-то смутное чувство между брезгливостью и страхом. Крепкий запах кофе казался тошнотворным, голос Любиного отчима, выкрикивающий нерусские слова – резким и неприятным.
Но, когда я увидела Максимку, и моя дочь легко пошла к нему навстречу, как к старому знакомому, то эти страх и пренебрежение куда-то улетучились.
Я объяснила старухе, что мне срочно, позарез нужна одолженная тысяча, а Люба не отвечает на телефон и не возвращает мне её.
– Понятно, – отозвался Любин отчим.
Матери не было дома. Я подумала, что это, наверное, не случайно: выходило так, что они с Любой работали, обязательно должны были работать, а отчим и брат сидели дома.
– Она плохо поступила, – сказала старуха. – Она вообще от нас много скрывает. Извини её, пожалуйста.
Бабка протянула мне невесть как появившуюся у неё в руках тысячу.
– Держи, у тебя ребёнок, деньги нужны. А когда она тебе соберётся отдать, ты скажи ей, чтоб вернула бабушке.
Я протянула руку, но почему-то медлила забрать купюру. Долгие секунды, которые прошли между сказанными старухой словами и моим «спасибо», я смотрела на лица Любиных брата и отчима. Отчим казался равнодушным и привычным ко всему, и только еле заметно кивнул, заметив мой долгий (наверное, нерешительный) взгляд. Лицо Андрея, наоборот, выражало нетерпение и радость, как будто не бабушка, а он сам дарственным жестом протягивал мне эту тысячу.
– Бери же, – сказала мне она.
Рука у неё была тёплой, даже горячей, несмотря на тонкую и сухую кожу, покрытую обычными для стариков коричневыми пятнами.
– Бабушка о ней заботилась всегда. А она не всегда платила добром. Скрывает что-то от нас. А так не надо. Бабушка не обманет.
Мне хотелось хотя бы из вежливости как-то поддержать эти слова, рассказать что-нибудь про свою бабушку. Но, увы, она умерла, когда мне было только девять, и особенной благодарности к ней, как и радостных моментов, я не успела испытать.
На дорогу мне дали карамелек и печённую на сковороде лепёшку из пресного теста.
Я ещё раз съездила в этот дом через несколько месяцев, когда уже царило цветущее, полнокровное лето. Старый дворик тонул в пышных облаках тополиного пуха, а в высоком небе, наоборот, облаков не было – оно дышало теплом и сияло яркой голубизной.
Из окна ещё с улицы слышалась музыка и смех. Я подумала, что в чью-нибудь честь устраивают праздник, и пожалела, что пришла не в нарядной одежде. Оказалось, гости пришли к Любиному отчиму, и все они собрались в зале, громко разговаривали и смотрели телевизор. В коридоре валялись пакеты с вещами и просто разбросанные тряпки. Люба завела меня в небольшую комнату, где тоже стояли пакеты и коробки.
– Скоро переезжаю, – гордо объявила мне она. – К мужу!
Её нескрываемая радость передавалась мгновенно, как сигнал в витой паре. Мы чему-то смеялись и держали друг друга за руки, будто девчонки-шестиклассницы. Потом Люба показывала мне вещи на будущего ребёнка, свои новые «золотые» серёжки, хвасталась, что сама сшила на машинке несколько пелёнок, говорила, как себя чувствует и взамен слышала мои рассказы о дочке. При этом она и слова не молвила о своём загадочном муже, но мне и не особенно хотелось узнавать о нём. По счастливому Любиному лицу было видно, что она готовится к скорой встрече с кем-то дорогим и близким, и этого мне было вполне достаточно.
В Емельяново родные мужа забрали у неё телефон. Теперь можно было звонить только на его номер и просить, чтобы позвали Любу. По голосу этого человека чувствовалось, что он не особенно рад одалживать телефон для долгих разговоров своей жены со всякими подружками, так что теперь мы перекидывались несколькими фразами.
Я почему-то знала, что Люба родит девочку. Так и вышло: тёмной и ветреной сентябрьской ночью у неё родилась дочь Катя. Об этом мне сказал какой-то незнакомый человек, когда я однажды позвонила по последнему Любкиному номеру. Больше телефон не отвечал, и вестей от моей приятельницы не было слышно до тех пор, пока однажды меня не вызвали на разговор сотрудники микрозаймовой конторы.
– Любовь Дмитриевна указала ваш номер телефона в нашей анкете и сказала, что вы являетесь её подругой. Это правда?
Я не стала отрекаться от дружбы с Любкой.
– Вы знаете, где она сейчас находится, где работает?
– Пока не работает, в декрете, а живёт в Емельяново.
Больше мне нечего было сообщить, и разговор прекратился.
Через пару недель Люба вдруг позвонила мне и взахлёб начала рассказывать о своей дочке, о том, как хорошо жить в частном доме.
– Лето! Красота! Выйдешь на улицу – гуляешь, гуляешь! Скоро свёкры доделают ремонт в комнате, так я тебя приглашу. Приедешь в свой отпуск с дочкой, поживёте у нас! Кормить вас буду – сметаной буду кормить, лепёшками, кофе поить! Теперь я кофе научилась варить не хуже бабушки!
Я порадовалась, что у неё всё так хорошо устроилось, и решила, что самое время напомнить про долг.
– А много ты в микрозайме должна? Мне тут звонили и спрашивали о тебе. Когда сможешь отдать? – спросила я по возможности спокойнее.
– Звонили? – всполошилась Люба. – Что ты им сказала?
– Да ничего. Адреса твоего я всё равно не знаю. Только и сказала, что живёшь в Емельяново. Что в декрете.
Она тихо, но грубо выругалась.
– Ну, зачем ты это сказала? Зачем, а?
Мне стало немного обидно. Ещё никогда я не слышала от неё грязных слов, тем более в свой адрес.
– А что я сказала такого? Всего-то – где живёшь. Всё равно ведь этот долг отдавать, раз уж взяла!
– Отдава-ать, отдава-ать… – презрительно зашептала она. – Может, я и не хотела отдавать. Не всякому надо отдавать! А это – мошенники, они и так перебьются! А нам были деньги нужны. Очень нужны!
– Долги отдавать всегда надо, – упрямо повторила я, всё ещё обиженная резким тоном.
– Правильная какая! – бросила мне Любка. – Ты уж, будь добра, больше ничего про меня не говори!
Я вдруг поняла, что она обиделась, пожалуй, не меньше моего, и пообещала:
– Не скажу, больше ничего не скажу им. Ты только признайся, много взяла?
– Немного.
– Ну, сколько? Пять?
– Может, и пять, – неопределённо ответила Люба. – Ладно, давай, пока. Созвонимся как-нибудь по этому номеру.
Больше она не звонила. Ни с этого номера, ни с другого.
Андрей нашёл меня во ВКонтакте, попросился в «друзья» и ставил «сердечки» на моих фотографиях. Мы ничего не писали друг другу, и через полгода я удалила его.
В этой же сети я нашла и Любу, поздравляла её с новым годом и днём рождения, но она долго ничего не отвечала. Я терпеливо ждала, зная, что в её суматошной жизни может ещё оказаться и так, что и страница на самом деле не её или поделена с кем-нибудь другим.
Наконец она отозвалась, поинтересовалась, как живу я.
«А у меня всё хорошо», – написала Люба.
И кому-кому, а ей нельзя было не поверить – ей, которая понимала жизнь только как праздник и научила меня тому, что даже на последние две тысячи можно купить платье.
0

#27 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 14 февраля 2019 - 23:02

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

26

О ЧЁМ ПРОПЕЛА МЕТЕЛЬ


— Смотрите, как ветер бросает снег в окно! Вы слышите его песнь? Э-эх, гости дорогие, жизнь сурова как зима, а зима, однако, холодная. Но зима любит петь песни разные. Кто не поёт песни здешние, тот чужой человек в тайге. Грейтесь у огня, гости тайги, да слушайте песнь!

Митяй позвали — Митяй придёт. Митяй сказал — Митяй сделает. Да, такой он человек. Уважают его в племени нашем, наш он брат, хоть и пришёл издалёка. Сам дорогу нашёл. Амба* его своим сыном назвал.

Дело было давно, мой сын не родился ещё, а ему сейчас двадцать зим. Ещё был Советский Союз. Пошёл Митяй проводником в тайгу. Пришли люди к нему и попросили — Митяй не откажет. Почётный гость, сказали, приедет. Не можем одного пустить, нужен надёжный проводник. Провизию дадим на неделю, больше не надо.

Встретил Митяй гостя. Оказалась — девушка. Сказала — зовут Галина. В большом городе родилась и выросла, в газете журналистом работала. Решила тайгу своими глазами увидеть, фотографии сделать, рассказ написать. Доброе дело, людям надо знать. Митяй кивнул. Какая разница — девушка, мужчина?

Встали рано, солнце ещё не проснулось. Раньше выйдешь — раньше придёшь, так думает Митяй. Собак накормил, в дорогу собрал. Без собак в тайгу далеко не уйдёшь. Собака — умный друг. Нарты с вечера ещё приготовил. Митяй всё хорошо проверил. Тайга шутить не любит, кто хорошо не подумал, того загубит.

Только светать начало, встали на лыжи, и э-ге-гей — тихо так сказал Митяй. Зачем кричать? Тайга чужого шума не любит.

Первый день шли быстро. Митяй бежит на лыжах впереди, нарты тянет. Собакам легче, а ему и вовсе нипочём. Сам нет-нет, a оглядывается. Галина следует, не отстаёт. Крепкая, думает себе Митяй. Не жалуется, без лишнего повода не останавливается, не зовёт. На привалах разговаривали. Галина девушка не болтливая, но любопытная. Она спрашивает — Митяй объясняет. Не заметили, как быстро научились друг друга понимать. Митяй такое любит. Говорить много можно дома, на охоте нужно понимать друг друга. Пусть для Галины прогулка — Митяй идёт на охоту.

Так три дня шли. Далеко в тайгу ушли, вокруг никого. Куда идут, заранее договорились, на карте начертили. Одну себе взяли, другую Галина провожатым отдала. Будут знать, где и когда встречать. Не придут — будут знать, где искать. Тогда не было телефонов в кармане, да и нормальный не в каждой деревне был. Галина тайги не боится, но человек тоже не глупый. Митяй её скоро уважать начал.

На четвёртый день позавтракали и пошли дальше. Вдруг Митяй насторожился. Чует — что-то неладно, да и собаки беспокоятся. Чужой человек где-то рядом, себя выдаёт. Любой зверь учует. Притаились за холмом, Митяй бинокль взял, за ель встал. Долго вокруг смотрел, около часу. Вернулся — не хорошо дело, говорит. Галина, давай советоваться.

А было вот что: на берегу озера хижина стоит. Недавно поставили, Митяй не видел летом. Им там проходить надо, но Митяй туда не пойдёт. Это не свои, это браконьеры. Уж лучше Митяй медведя зимой потревожит, а к этим людям близко не подойдёт. Мапа** будет зол, но эти люди ещё злее. Никакого добра от них нету, и им от него добра не видеть.

Решили идти в обход по другому берегу. Другого пути вперёд нет. Шли тихо, забирали далеко в сторону. Браконьеры в такую погоду тоже дома не сидят. Митяй ружьё проверил на всякий случай и зарядил. Галину спрашивать не стал. Если стрелять и умеет — ещё не значит, что сможет выстрелить в человека.

Когда уже хотели немного передохнуть, их нагнали. Они только гору обогнули, и тут два человека из-за елей вышли. Заметили, значит, и наперерез им пошли. Кто такие, спрашивают, чего шастаете? Глаза недобро прищуривают, лица щетиной обросли. Ружьё на плече держат. Сразу видно — разбойники, как они есть.

Экспедиция, отвечает Митяй, идём туда-то. А сами кто? Тут тот, что далее стоял, усмехается и подходит совсем близко. Дышит прямо в лицо и говорит — не помнишь, дескать? Тут Митяй и узнал. Встречались они уже, лет эдак десять минуло. Тот и тогда браконьерничал, только в других краях. Застал его Митяй с милицией за этим делом. Срок ему за это дали.

Не кончится разговорами эта встреча, понял Митяй. А делать что? Ружьё у него за плечом, снять его он не успеет. Есть ещё нож при себе, да ведь и эти бугаи не лыком шиты и не с прутиками гуляют. Можно, конечно, собак натравить, да только они в упряжке и толку мало будет.

Заметил злыдень по глазам, о чём Митяй думает. Усмехается зло, пепел с папиросы стряхивает, дым ему в лицо пускает. Галину жалко, думает Митяй, они ведь и её не пожалеют. Тут и говорит он, мол, райком знает наш маршрут и вышлет наряд на поиски. Так что идите вы, сукины сыны, подобру-поздорову.

Может и зря он так сказал, да какая разница. Митяй никогда не стеснялся сказать врагу в лицо то, что думает о нём. Кто не может правду сказать, тот лживый трус, говорит всегда Митяй. Его и отец так учил, а тот в армии всю жизнь прослужил. Матери Митяй не помнил, померла она рано. Вот и вырос он таким же суровым, как сама зима.

Не успел Митяй шагу мимо сделать, как получил прикладом в висок. Упал он в снег и потерял сознание. Разъярился тут вожак на злыдня, да как бросится на него. Пришлось пристрелить его на месте. Остальные собаки попритихли да заскулили.

Веди красотку в хижину, говорит злыдень дружку своему. Там-де, в тепле веселее будет. Сам с мёртвого пса ремни снял да в упряжку его бросил. Собачья шкура лишней не будет. Обождал он немного, пока остальные из глаз скрылись, подобрал сук здоровенный, да как ударит им Митяя по ногам. Со сломанными ногами ты, говорит, теперь далеко не уползёшь. Обшарил карманы, забрал ружьё с сумкой, снял ремень от упряжки, да бросил на него окурок на прощанье.

— Э-эх, метель как воет за окном! Худо в такую погоду в тайге, худо! Зверю худо, а уж если ноги переломаны, то это верная смерть, вернее её нет. Идёт Галина, слезу невольную тишком утирает. Что будет, ей и так понятно. Если это дураки, то потребуют за неё с семьи выкуп, тогда может не надругаются на ней. А если не дураки, то лежать её костям в этом лесу.

Привели её в хижину, велели сесть на стул. Сказали вести себя смирно. Пригрозили иначе раздеть догола ножичком. Привязали её крепко к стулу и стали хамовато допрашивать. Галина как могла, притворялась наивной и врала. После допроса пошли курить на улицу, да свои тёмные делишки обсуждать.

На следующий день к обеду послышался звук мотора. Вскорости приехал автомобиль, проскрипела и хлопнула дверца. По звуку Галина определила, что это Газ-69. На таком в то время часто милиционеры разъежали.

Из всего, что до неё долетало из разговора, она поняла немногое. Приехавший на глаза ей не показывался, но когда всё разузнал, сильно разозлился. Сыпал ругательствами, как ураган снегом. Галина догадалась, что это был на самом деле какой-то милиционер, кто неплохо грел руки на здешнем браконьерском промысле.

Из-за них, говорит злыдень, нас всё равно накрыли бы. Пусть, мол, ищут. Найдут хижину — найдут и труп Митяя. Решат, что это он тут промышлял, поэтому сюда и завёл свою хренову экспедицию. Да только не повезло вдруг— ноги на охоте в овраге переломил. Тут уж всё ясно и искать виновных не будут. А девка, не дождавшись своего хахаля с охоты, одна на поиски пошла, да заблудилась. Не местная ведь, края этого не знает. Мало ли такого народу в лесу пропадает.

Ладно, велел начальник, собирайте, мол, всё добро и бросайте концы в воду. Хижину велел всё же завалить деревом, чтобы не бросалась в глаза. Погрузили они спешно шкуры в автомобиль и уехал начальник, не попрощавшись. Посмотрели они ему вслед и переглянулись. Пошли проверим, говорит один другому, потом чай будем пить. Им-де торопиться некуда, их баба браниться не будет, где пропадали. А поиски начнут, так их след тут уже давно простынет.

— Пейте чай, гости! Пейте, пока горячий. Чуете, как пахнет? Это хвоя. Снег с ели снят, никто не топтал, не копытил. Чай из ягод сушёных. Мёд из липы амурской, самый лучший.

Так и шаман местный сидел у костра утром ранним, чай горячий пил. Думал он о сне, что приснился ему прошлой ночью. Пришёл к нему старец в богатой одежде и говорит — приведу за руку сына, встречай. Да не буди его, пусть сам проснётся. Скажешь потом — Хватка сказал спасибо. Уже пошёл старик прочь, а потом оборачивается и говорит — охотники напали на мой след. Не встречай их, уходи. Я далеко домой иду, вечером по нашим следам метель пойдёт.

Вот шаман сидит и думает — странный сон. А тут вдруг собаки зарычали. Лес вокруг глухой, чужие не забредут. Нанаец своих собак понимает. Встал шаман и давай высматривать зверя. Только светать начало, далеко не увидишь. Да зверь и не идёт близко к огню, мимо проходит. Но этот не проходит, собак злит. Давай шаман соседа будить. Тот из другого племени, торговать к ним шёл. Стали вместе смотреть.

Видит шаман — бродит тигр по лесу. Ходит вперёд-назад, на них смотрит. Поволочит за собой добычу, потом бросает. В снегу не разглядишь — то ли косуля, то ли кабан. Неладно, думает шаман. Не мог Амба* случайно здесь идти — ветер от них к нему идёт. Он далеко чуял, должен был обойти.

Другой охотник как увидел тигра, копьё бросил на землю и давай кланяться. Дай, говорит, Куты-мафа*, доброй охоты. Мы тебя уважаем и никогда не обижали. Не обижай и нас, пожалуйста. А шаман стоит и не кланяется. Смотрят друг на друга. Амба* обошёл вокруг добычи и пошёл прочь.

Схватил тут шаман ондехо — так нанаец говорит на нарты. Собак брать не стал, повелел им ждать. Другому охотнику говорит — не ходи, большой грех на себя возьмёшь. Прибежал — глядит, человек в снегу лежит. Послушал шаман — не мёртвый, но кровь на голове видно, и дышит совсем тихо. Положил на ондехо, поволок назад.

Возле костра осмотрел — ноги переломаны, замёрзнет скоро. Стал греть, лечить. Другой охотник причитает, страшное место здесь, говорит, человека заели. Шаман говорит — я из рода Актенка, мне не грех брать у отца добычу. Амба нии* ко мне пришёл, со мной говорил. На тебе греха нет.

Бросил шаман камни в костёр да давай в дорогу собираться. До дома недалеко уже, говорит. Надо торопиться, вечером метель придёт. Как костёр потушили, камни закутал в старую шкуру и положил человеку в ноги.

Через две ночи очнулся Митяй. Оглядывается и видит — в чужом доме лежит. Голова болит. Попробовал встать — ноги тоже болят. Начал вспоминать Митяй. Помнит — полз по лесу, пока не уснул в темени. Подошёл незнакомый шаман — лежи, говорит, ты не сможешь долго ходить. Где Галина, спрашивает его Митяй. Шаман не знает, кто такая Галина. Амба* не говорил, одного привёл.

Когда Митяй рассказал, шаман говорит — поздно, три дня прошло. Никто не пойдёт в такую метель в тайгу. Как метель стихнет, попросит мужчин в деревню добраться, там телефон есть, можно на помощь позвать. Загоревал Митяй. Галину жалко. Лежит, слушает ветер за стенами.

— Эх-ех, ветер тоскливо воет! Поёт песнь про тех, кто не пришёл домой, в тайге пропал. Кто не придёт домой. Митяй не знал — Галина не в хижине, в пещере сидит в метель. Как охотники ушли на час, она сбежала. Прожгла верёвки спичками, оделась и выбежала вон.

На улице её собаки зовут. Одела в упряжь, встала на лыжи, и как Митяй с собаками шёл, пошла прочь в другую сторону. Быстро шла. Останавливалась только поесть с собаками. Когда начало темнеть, нашла пещеру в горах. Тут и метель её застала, не давала два дня выйти. Хорошо, в нартах провизия осталось, и она собрала ещё немного, что под руку попалось. Ей еле хватило.

Скоро собаки её в село незнакомое вывели. Там шофёр был, почту привозил. Через него она связалась с городом. Думала, Митяй пропал в лесу. Долго не могли его найти. Только через два года узнали друг про друга. Галина тогда уже замуж вышла, сына родила. Назвала Дмитрий.

Когда Митяй ходить начал, остался в той деревне жить. Шаман дочь ему в жёны отдал. Спросил как-то Митяй у шамана — как тот его нашёл. Не находил я тебя, говорит шаман, тигр тебя нашёл и притащил ко мне. Шутит, думает Митяй. Шаман смеётся. Потом показывает на руки Митяя — видишь, говорит, шрамы? Не помнишь, значит, откуда они? Это от его клыков. Он тебя долго волок, всю ночь. Всё ещё не верит Митяй. Шаман говорит — Хватка сказал тебе спасибо.

Тогда только задумался Митяй. Откуда шаман знает? Митяй не говорил ему. Шаман говорит — хозяин ночью сам к нему пришёл. Велел встречать сына.

Рассказал Митяй — давно, мол, дело было. Браконьеры тигрицу убили, тигрёнок один остался. Они его на привязи держали, продать живого хотели задорого. Когда милиция их поймала, тигрёнка отобрали. Митяй его на руки брал, в машину нёс. Тот рычал, хватался крепко зубами за рукав. Голодный, Митяй кусок мяса ему отдал. Пусть зовут тебя Хватка, сказал.

Как тигрёнок в питомнике вырос, его отпустили в лес. Больше никто его не видел. Вот, говорит Митяй, теперь от того же браконьера его спас. Долго смеялся. Запомнил ведь добро, а не зло, и отблагодарил человека.

— Да, так вот бывает — зверь, а понимает как человек. Человек убивает зверя, думает — души нет, только шкура. Хватка свою шкуру жадным браконьерам не отдал и чужую спас. Увёл их в горы в метель. Никто их больше не видел, так и сгинули с концом. Может он их убил, может сами погибли от холода. Никто не узнает.

Такая зима в тайге — она суровая, однако справедливая.
___________
Амба* или Куты-мафа* — название тигра у дальневосточных народов.
Амба нии* — тигр в облике человека в мифологии дальневосточных народов.
Мапа** — ме

0

#28 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 18 февраля 2019 - 21:44

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - МИНУС
НЕ ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - НЕ УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

27

ЖАЖДА СЛАВЫ


В ночном клубе Борису выпал шанс презентовать публике пару своих песен под гитару в собственном исполнении. Он долго этого добивался и даже заплатил кое-кому денег для продвижения. Перед его номером на сцене выпендривались полуголые девицы в бурлеске и сорвали бурные аплодисменты с криками «браво». Когда же на площадку вышел неизвестный бард, посетители клуба сосредоточились на выпивке, закуске и болтовне, не проявляя особого интереса к артисту. Борис спел историческую песнь про римского императора Нерона, надрывая голосовые связки и выворачивая всё своё нутро наружу. Хоть бы кто голову повернул в его сторону! Тогда он затянул свою коронку – лирическую. Зал громко гутарил, кто-то направился в курилку, а подвыпивший толстяк бросил в его сторону: «Ну, хватит ныть уже! Скулы сводит!» Администратор начал делать рукой круговые движения, мол, сворачивайся. Тогда автор песни врезал последний аккорд, да так сильно, что порвал первую струну клубной гитары.
- Дебилы! - крикнул он в микрофон, прислонил пораненный инструмент к стене и выбежал на улицу.
Борис был болен, и он сам это осознавал. Нет, физического здоровья ему не занимать. Это болезнь психологического, а лучше сказать пневматологического или духовного характера, захватившая целиком всё его существо. Он жаждал славы! Жаждал в любое время года, суток, каждый час, минуту и секунду. Начитанный и эрудированный, Борис не был лишён разнообразных способностей. Окончив журфак, он не только писал статьи, но сочинял, как мы уже знаем, песни, а также рассказы и даже пьесы. К тому же неплохо рисовал и играл на музыкальных инструментах. Даже навскидку он был достоин хотя бы малой толики известности. За что судьба обходила его стороной? Почему перст божий не указывал на него? Ведь он талантлив, умён, красив, в конце концов!
Борис сделал на ходу большой глоток коньяка, купленного в ночном магазине, но напиток не успокаивал, а ещё больше распалял гнев и зависть. Вдруг он увидел впереди метрах в ста согнутого под прямым углом человека. Бард прошагал ещё полминуты. Человек не шевелился, причём головы его не было видно, только одно склонённое туловище чернело в перспективе улицы. Что бы это значило? Он подошёл к странному феномену и ощутил резкий запах давно немытого тела. Так и есть, бомж. Теперь Борис различил и голову бомжа, которая была просунута между прутьев ограды и выходила в небольшой садик перед многоквартирным домом. Остальная часть организма от шеи до стоп располагалась на тротуаре, она-то и была видна издали.
- Живой?
Бомж закряхтел и почесал грязной кроссовкой икру другой ноги. До этого он, видимо, дремал.
- Помогите выбраться из этих тисков, - простонал бродяга.
Борис понял, что несчастный застрял в ограде.
- Какая сволочь тебя сюда засунула?
- Сам, - вздохнул узник.
- Как сам?! Зачем?!
- Помоги освободиться. Потом расскажу.
Борис вдохнул свежего воздуха со стороны и, не дыша, чтобы избежать попадания специфического амбре в нюхательный орган, рванул бомжа за плечи.
- Ой! Ой! Ой! – заорал тот. – Голову оторвёшь!
Спасатель начал разжимать прутья руками, но железяки не поддавались.
- С той стороны надо толкать, - дельно посоветовал бомж.
- Делаю последнюю попытку, - зло бросил Борис. – У меня своих проблем хватает!
Он обошёл ограду через калитку, которая была метрах в двадцати, и приблизился к голове несчастного. И тут он впился взглядом в наклонённый профиль.
- Ну-ка! – Борис приподнял голову бомжа за подбородок. – Лёха? Алексей Нащокин?!
- Ну, я. А ты кто?
- Борис Нечаев! Мы с тобой сокурсниками были в универе!
- А! Здравствуй, Боря! – ласково поприветствовала голова Лёхи.
Алексей считался самым способным студентом в группе, и ему пророчили блестящую карьеру журналиста. Но он увлёкся экзистенциализмом, стал считать, что личность растворяется в коллективе и, тем самым, нивелируется. Вероятно, это его и сгубило.
Борису заметно полегчало. Вот ведь, человек талантливее его, а как низко пал! Какое страшное расстояние отделяет Лёху от славы по сравнению с ним! Настроение улучшилось, сладкая волна сочувствия к неудачнику прокатилась по сердцу, и благородные мысли зароились в мозгу. «Надо будет ему помочь по жизни, - думал Борис. – Пристрою-ка его на работу в свою газетёнку хотя бы курьером. Он снова обретёт человеческий вид и будет по гроб жизни благодарен мне, что я вытащил его с социального дна».
- Сейчас, Лёшка, мы тебя спасём.
- Ты помоги выбраться. А спасёт другой.
- Кто же?
- Спас, разумеется.
- Каламбурщик!
Борис сделал глоток коньяка и размял пальцы. Голова Лёхи мгновенно приподнялась, и он жадно всосал ноздрями коньячный дух.
- И мне глоточек! – заговорил он беспокойно. – Вместо наркоза перед операцией-то!
Борис посмотрел бутылку на свет, оценил количество оставшегося напитка и вздохнул с досадой:
- Ну, если в качестве обезболивающего... На!
Он поднёс бутылку к голове экзистенциалиста, шея которого неожиданно вытянулась, и губы плотно обхватили горлышко бутылки. Философ начал тянуть коньяк, как телёнок молоко из вымени матери и, в несколько секунд осушив квадратненькую, громко крякнул от удовольствия:
- Живём!
- Теперь к делу! Пытайся расширить балясины руками и одновременно тянуть голову назад. Я же буду толкать твой череп вперёд от себя. Эх, вазелина бы!
- Послюни.
Борис обильно наплевал на ладони, растёр ими щёки и уши Алексея и скомандовал:
- Поехали!
Но пострадавший снова закричал от боли. Новая технология не сработала.
- Терпеть надо! – психанул Борис. – Неженка! И как тебя только угораздило вляпаться!
- Как-как! Мы с приятелями сумку стырили у одного фраерка. Зашли во двор посмотреть, что в ней лежит. И тут Кришна шепчет: «Менты!»
- Кришна? Внутренний голос, что ли?
- Поганялово такое у бомжа одного. Хорошо, что предупредил. Сам как рванёт! Ну, и мы врассыпную. Добежал я до этого места. Тут раньше дырка в ограде была. Видишь, тропка от меня идёт? Очень удобно, особенно, когда убегаешь от кого-то. – Лёха рассловоохотился под воздействием спиртного. – Раз и нет тебя! Пока сообразят что к чему, ты уже дворами ушёл в другие переулки. Я по привычке в эту дырку нырнул головой, а в ней прут приварили. Вот и застрял как Вини Пух! Ха-ха! Ты-то куда лыжи навострил в такую рань?
- Я?.. Э-э… Меня в ночной клуб пригласили выступить… Спел пару своих песен. Вот возвращаюсь домой. Довольно восторженно принимали…
Алексей тихонечко запел:
- «Таганка, ты ночи полные огня. Таганка, зачем сгубила ты меня...» Эх, Борька, сгонял бы ещё за бутылочкой!
- Что, хорошо стало? И выбираться уже не зачем?
- Не плохо. Бывает хуже. А без ножовки по металлу ничего не выйдет. Ergo – надо выпить.
В голове Бориса зрел план: вызвать службу спасения, которая зафиксирует всё на телекамеру, и его, Бориса, покажут в новостях, как главного спасателя!
- Мне позвонить, - сказал он и отдалился на десяток метров.
Борис вошёл в интернет через айфон, узнал контакты службы спасения и позвонил. С той стороны ответили, что все бригады на выезде, но адрес катастрофы записали и обещали спасти. Он звякнул на один из каналов телевидения и описал им пикантную ситуацию. В трубке рассмеялись и ответили: «Едем!»
А между тем близился рабочий день и улицы засуетились спешащими по делам прохожими. Некоторые бросали короткие удивлённые взгляды на пойманного оградой человека и быстро проходили мимо. Другие реагировали улыбками или откровенным смехом. Третьи вообще ничего не замечали, будто бы Лёха торчал здесь с незапамятных времён и эта городская достопримечательность давно им приелась.
- Вот высвободим тебя и на работу устроим, - выдал Борис аванс надежды на благополучие.
- Тщета всё это, Боря.
Дискуссию прервали прибывшие телевизионщики. Борис разыграл им всю ситуацию с привязкой к натуре.
- Я дам вам сногсшибательное интервью, - возбуждённо говорил он, - Сначала я буду вещать у тела пострадавшего, потом переместимся в садик к его голове...
- Спасибо, что сообщили, - перебила его девушка репортёр. – От вас больше ничего не требуется. Отойдите, пожалуйста, от объекта. Паша, здесь подсветка нужна!
Телевизионщики быстро расставили и подключили аппаратуру. Вокруг скапливались любопытствующие.
- Боря, чегой-то такое? – шептал Лёха. – Что за суета?
- Радуйся! Телевидение тебя приехало снимать! Я вызвал!
- Мы же сумку стащили! И документов у меня никаких! Посадить меня хочешь? Ну и свинья же ты!
- Но-но! Следи за словами, урод! А про сумку не упоминай. Просто торопился куда-то и побежал.
- Опять вы здесь! – повысила голос репортёр. – Немедленно покиньте съёмочную площадку!
Борис отошёл к толпе зевак. Девушка, закрепив на воротнике Лёхи петличку с микрофоном, присела на корточки перед его головой и подала знак оператору, чтобы включал камеру.
- Как вас зовут?
- Моё имя слишком известно, воздержусь его называть.
- Как вы попали головой в ограду? Это сделали хулиганы? Скинхеды? Поднимите же ему голову кто-нибудь!
- Давайте я! – вызвался Борис.
- Ну, давайте!
Борис элегантно привычным жестом приподнял голову Лёхи за подбородок, рисуясь перед камерой.
- Только одно лицо крупняком, – дала она указание оператору и кивнула на Бориса. – Этого не снимать. Над вами издевались?
- Нет-нет. Всё хорошо, - улыбалась голова Лёхи. – «Сотри случайные черты, и ты увидишь, мир прекрасен», как писал Александр Блок.
- Вы живёте на улице?
- Что вы! У меня пентхауз в Сити. Вообще, я ваш коллега и провожу эксперимент.
- Какой же?
- Я затесался в группу бомжей, чтобы изучить их жизнь и написать об этом. Конечно же, до пьесы Горького «На дне» мне далеко. Но хотя бы очерк, как когда-то Гиляровский про Хитровку.
- И для этого пару месяцев не мылись?
- Что вы! Это я изобрёл специальный одорант – растворённый в тройном одеколоне этилмеркаптан. Он удивительно имитирует запах немытого тела. Вот им и душусь, чтобы не заподозрили чужака.
- Невероятно! Но как вы оказались в такой экстравагантной ситуации?
- Специально! Чтобы привлечь общественность к проблеме нищеты! Когда толстосумы прохлаждаются на своих роскошных яхтах, люди, которых аферисты лишили жилья, вынуждены рыться в мусорных контейнерах в происках пропитания! «Suum cueque» - долдонят олигархи латинскую поговорку. Нет, не каждому своё, а от каждого по способности, каждому по труду!
- Вы коммунист?!
- Я трансрациональный антиномистический монодуалист!
- Как-как?.. Потрясающе! Но как же всё-таки ваша фамилия?
- Теперь уже нет необходимости её скрывать. Моя фамилия Познер!
- Вы не родственник...
- Да, я родной сын известного журналиста Познера. Пошалил папаша в молодости...
- А как… как вы оцениваете международную обстановку?
- Отдельный разговор. Пока лишь скажу: nil desperandum – не надо отчаиваться!
Борис, поддерживая подбородок лгуна, нервничал. Глаза его расширялись, округлялись и, наконец, стали вытаращенными. Лицо бледнело от зависти, краснело от гнева и зеленело от вопиющей несправедливости.
- Он всё врёт! – дрожащими губами произнёс он.
Но его не услышали, так как подкатила служба спасения, представители которой протиснулись к эпицентру катастрофы и перехватили общее внимание.
- Я не покину ограду, пока власти не начнут устранять проблемы бомжей! – гневно закричал оратор. – Никто не смеет лишать меня трибуны!
- Но вы уже привлекли СМИ своим гениальным ходом, - уговаривала его репортёр. – Вам надо освободиться!
- Думаете? Ладо уж, пусть освобождают, - охотно сдался наглец.
- Продолжайте снимать! – бросила репортёр и стала оживлённо разговаривать по телефону.
Спасатели с электроножовкой приблизились к объекту и приготовились пилить прут. Но тут из толпы выбежала энергичная женщина.
- Не позволю портить имущество! – закричала она. - Я техник-смотритель этого участка! Буквально вчера мы починили ограду, а вы снова ломать?!
Тогда спасатели применили домкрат, вставив его между прутьями над головой жертвы, промежуток расширился, и Лёха, наконец-то, оказался на свободе.
- Как заново родился? - улыбался один из спасателей, подмигнув бомжу.
- Нет, при рождении вылезают головой вперёд, - заметил Лёха. – А я назад, в утробу своей прежней жизни. На дно.
К нему подошла репортёр.
- Господин… Познер, вы приглашены на телешоу в качестве героя. Генеральный вами заинтересовался. – Она протянула визитку. – Возможно, он предложит вам сотрудничество. Вы можете доехать до телецентра вместе с нами.
- Но мне нужно привести себя в порядок…
Вдруг Бориса прорвало.
- Не-ет! Это абсурд! – истерично завыл он. – Я, я должен быть на его месте!
Борис быстро поплевал на ладони, растёр слюну на своих щеках и ушах и, взяв короткий разбег, с силой воткнулся в ограду головой. Тело его оставалось в садике, а голова выходила на улицу, то есть диаметрально противоположно положению предыдущего узника.
- Берите у меня интервью! – кричал он. – Я расскажу такие вещи, что вам и не снились! Про Нерона расскажу! Про трансцендентальную апперцепцию и категорический императив! Про всё, что хотите, поведаю!
- Вызывайте психушку, - крикнула репортёр и направилась к машине.
Зеваки весело улюлюкали и не собирались расходиться. Самозваный Познер смешался с толпой и исчез. Служба спасения давно уехала. А техник-смотритель задумчиво глядела на Бориса.
- Серёга, - сказала она слесарю, – тащи ножовку и отпили один прут. А то повадятся сюда вот такие да будут свою башку бестолковую в это место совать. Муниципальные проверки нагрянут – грехов не оберёшься.
Она так сказала для отвода глаз. На самом деле у неё были свои виды на молодого мужчину, которого она собирается спасти.
Таким образом, эта дырка в ограде существует и поныне. Если уж человек проложил где-то тропу, то она не зарастёт никогда.
0

#29 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 18 февраля 2019 - 23:54

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - МИНУС
Андрей Растворцев - ПЛЮС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

28

АНГЕЛ МОЙ...

На фотографии стайка девушек – совсем юных, почти девчушек, но без ясных и безмятежных девичьих улыбок на губах. Девушки, словно перепуганные пташки, прижались друг к другу, замерли и смотрят с тоской и печалью. Среди них одна - с длинными русыми волосами, заплетёнными в две косы, свисающими по обе стороны плеч. На ней – длинная узкая юбка – «Не моя, позычила», расскажет потом она, - «Я дуже ничого не мала…» и вышитая по рукаву и горловине блузка. А ещё - у неё самый печальный и самый тревожный взгляд.
Это моя тётя – Гафия. Восемнадцатилетняя. Это она в Германии, в плену. И сфотографировал их однажды потехи ради один немец – «не злой был, шутковал даже», надзиратель. Они робели, чего-то боялись, но он настоял и вот… Потом ту «карточку» им подарил, и снова «шутковал», смеялся чему-то и что-то весёлое на своём непонятном языке «германском» рассказывал. А они на него смотрели и молчали…
Потом, правда на третий год плена немного при нём (только при нём) осмелели и даже лазили через колючую проволоку (он нарочно отворачивался в сторону, «нибы не бачив») и рвали дикий конский щавель и кульбабу – одуванчики, жадно, трясущимися руками запихивая в рот спасительную зелень – «всегда голодни были, дуже голодни».
Там-то, в Германии моя тётя обрела болезнь, от которой до смерти не оправилась: испортила навечно желудок. Все годы плена их, узниц, держали на мёрзлой полусгнившей брюкве. Что это за брюква такая, я долго не знала – в наших краях, где я родилась и выросла – на Украине, а потом и на Дону, куда меня забросила судьба, о ней никто и не слышал, не то что ел.
Тётя, так любившая «садовину», то есть фрукты и ягоды, есть их, когда вернулась, уже не могла – иначе потом помирала мучительной смертью – так крутило у неё в животе, так резало…
- И как выжили – одна Матерь Божа токо и знает. Она, Заступница, нас вывела оттуда, домой вернула, - говорила всегда моя тётя Гафия и тут же добавляла. – А ослободили нас американцы с французами. Первые – гарные, беленькие, сывоокие такие, а французы – не…
Тётя переходила на деликатный извиняющийся шёпот и делала жалобное лицо:
- Поганеньки таки, чорни, нибы цыганы…
Одни из бывших пленниц навеки там и остались - лежать в земле, другие находили среди освободителей себе пару и уезжали с ними в чужие края, чтобы уже никогда не увидеть родины, другие, а с ними тётя Гафия, ничего так на свете не хотели, как вернуться «до дому».
И тётя Гафия вернулась. Мне рассказывала одна наша сельская бабушка Оля по фамилии Швец, что тогда в июне сорок пятого, когда стар и млад работал в поле и девочка – подросток Оля тоже была среди них, - они увидели Гафию, идущую по шляху из местечка Ушицы в село.
Кто-то из зорких узнал её издали и жутким животным голосом закричал:
- Гафийка вернулась, Гафийка Попружна!..
Бежали к ней, рассказывала мне баба Оля, не чуя ног, через всё поле. И, будто она вернулась с того света: рыдали и падали ей в ноги, обнимали их и всё повторяли, не веря своим словам: - «Вернулась… Вернулась?»
А ещё кроме болезни привезла тётя из Германии навязчивый сон. Когда родилась у мамы, её младшей сестры Ганны – я, ей чуть ли не каждую ночь стало сниться, что она теряла в Германии меня - навечно.
Из года в год, из сна в сон – одно и то же…
Это теперь я знаю, что в ночные тревожные сны приходит самое наболевшее и… самое дорогое. И смысл этих «потерь», когда она в тех снах металась от ужаса, от роковой беспомощности, и мучилась от горя и непоправимой утраты, я, будучи маленькой, не умея ещё объяснить, - ощущала детским чутким сердцем, что это я, именно я и никто другой и есть этот смысл, самый главный смысл её жизни. И я жалела тётю, успокаивала, беззаветно любила и, прижимая к своим глазам маленькие ладошки, а потом отнимая их, смеялась и радовалась:
- Так я же, вот она. Нашлась. Не загубилася, я дома.
И тётя Гафия мне радостно улыбалась тоже, пальцем снимала задержавшуюся в ложбинке под глазом слёзу и подтверждала:
- Ой, слава Богу! Правда! Не загубилася!

***
В нашем с мамой огороде что-то мотыжит бабушка с тётей Гафией. Они помогают маме, у которой кипит стройка – наш новый сарай, а я слоняюсь по двору, и не могу дождаться конца дня. Всё дело в том, что моя тётя Гафия берёт меня с собой завтра на ярмарку – в Соколец. Те самые свои рубли, которые она не отдала маме, а оставила себе с премии, она решительно и непреклонно решила потратить. Не на себя – на меня:
- От пойдём в Соколец, може шось тебе купим, - тётя ласково гладит меня по голове и в её глазах светятся тёплые зарнички: - Може кофту, а може – платячко…
Соколец – это небольшое сельцо в горах с протекающей через него речечкой Ушицей, насквозь заросшей вербами и тальниками, дикой мятой и черёмуховыми кущами. Добраться до Сокольца из нашего села – что «бедному жениться», - говорит моя бабушка: на пути стоят скалы и горы, которые не то что машиной, но даже подводой с лошадьми не одолеешь. Горы наши называются Товтры – это предгорья Карпат, Подольская возвышенность. В старину их называли красиво и певуче – Медоборами, сказывают, за то, что в здешних местах – в залитых солнцем межгорьях, на роскошных лугах и долинах, укрытых альпийскими цветами и травами, привольно было брать нектарные взятки диким пчёлам, и мёду было с лихвой…
… На ранней – преранней заре, когда даже бабушкин петух спал беспробудным сном, я, кое-как заплетённая тётей в мелкие чучерепки-косицы, веночком укрывавшие голову, крепко вцепилась за тётину руку и при неверном свете блекнувших утренних звёзд чапала по каменистому шляху в сторону соседнего села – Песца.
С нами шло ещё три тётиных подруги, живущих недалеко от нас, и тихо, неспешно они вели незатейливую беседу о том, что в этот год «тютюном» засадили поле с нашего краю села, что будет «дуже добре», потому как успеется, и корову в обед подоить и «квочку» с цыплятами доглянуть и что скоро пойдут они «сапать» табак, потому как тот под тёплыми дождями поднялся уже и растёт «дуже гарно», высоко та пышно…
Сон ещё держал меня мягкими кошачьими лапками, ещё силился побороть, окунуть в предутреннюю безмятежную негу, сомкнуть и без того слипавшиеся ресницы, но тётя крепко держала мою руку своей тёплой и мягкой рукой, изредка наклонялась, проводила по моему лицу ладонью, чутким сердцем угадывая всё и снимая ласковым прикосновением несбывшиеся сонные видения.
- Дай, Боже, счастья! – донеслось откуда-то из-за верб, где нелюдимо живут Пукасы, которых, почему-то, в селе тоже обходят стороною. Желала счастья Пукасова дочь Маруся, которая в свои пятнаднадцать лет уже работала вместе со своей матерью на табаке. О Пукасах говорили странное, чего я совсем не понимала, и всегда шёпотом. Я только ясно знала, потому что слышала от своей тёти Гафии, которая жалела всем своим огромным сердцем всех на свете бедолаг и горемык, что Маруся очень несчастна, что её в семье обижают, что она «голая и босая» и Марусин «батько» - Пукас Иван – держит Марусю в «чёрном теле».
Я присматривалась к Марусе, когда она шла по селу к себе домой по шляху и останавливалась поговорить на минуту-другую со своими сверстницами – Люсей Самуиловой, Галей и Ниной Зварийчучками, нашими соседками, которые нет-нет, да и выходили посидеть под нашу сирень, на когда-то спиленные и уже поросшие мохом стволы старых ясеней. Под сиренью собирались и девчонки-игруньи, навроде нас с Веркой и Таней, и мальчишки - разбойники, норовящие завязать свалку между собою по любому поводу и без всяких уговоров тут же включающиеся в любую затеваемую кем-либо игру, заявлялись и вчерашние, тоскующие по играм и забавам, парубки. Правда, степенные девушки и парни приходили туда под вечер, когда меньше вокруг глаз людских и когда дела справлены.
Маруси Пукаски никогда под сиренью не было.
Потому я всегда с замирающим сердцем, завидев издалека Марусю, силилась заметить на ней «чёрное тело», с опаской оглядывая её со всех сторон и примечая старенькое и тёмное, почти старушечье платье или же юбку, совсем непохожую на те, которые носили сельские девицы в пору замужества.
…Марусе чинно и певуче ответила тётя: - Дай, Боже, и тебе, Марусю, счастья…
Село закончилось. Слышно было только, как Маруся, звеня цепью, опускала ведро в колодец и, как изредка, голодно и зычно, подвывал пёс на подворье у Пукасов, надеясь разжалобить Марусю.
- Нет у девки на этом свете счастья, - горестно ведут нить разговора тётушки, а моя тётя Гафия тяжело вздыхает:
- За наймичку она у них. Параска с Пукасом ещё спят, а её уже разбудили ни свет ни заря. И зразу – до роботы.
- Совести у них нет. Свою дитину и то не пожалеют!
- На том свете спросится с них, бо так не можна…
…От Ананиевого ставка, от речечки, бегущей под горою по Ставищу – широкой долине - между крутым увалом и шляхом - струится знобкая свежесть. Клубятся под вербами туманы и при неясном свечении первой светозори, кажется, что дымятся невидимые пожарища.
Донеслось первое робкое и сконфуженное пение петуха откуда-то из-за дальней горы – сельцо Песец просыпалось, встречало новый начинающийся день.
Шлях петляет меж старых огромных лип, тянется до бывших барских конюшен, построенных так крепко, что их не берёт ни время, ни дожди со снегом. В конюшни песецкий колхоз поселил коров и телят, и высокие и светлые когда-то окна, зазияли тёмными дырами – толстые стёкла повыбивали, а битые осколки заросли со временем крапивой и покрылись дёрном.
Мы спускаемся по крутояру, переходим через узкий мост, перекинутый через глубокую стремнину, по дну которой, сердито гомоня, спешит к Днестру холодная речка Даниловка.
Сюда, в Песец, на Данилу (так называли у нас речечку) меня брала с собой тётя Гафия прошлым летом.
Там, на Даниле, в излучине речки, стояла мрачная старая винокурня, когда-то давно принадлежавшая пану Самсоновичу, владеющему двумя сёлами и двумя соседними маетками – в наших Ивашковцах и в Песце. У полуразвалившихся каменных ворот винокурни с упоением играли в прятки песецкие дети, оглашая долину и речку Даниловку звонкими голосами и смехом, тревожа псов на окраине села, начинающегося прямо за речкой.
Мы с Веркой (Верку –подружку взяла с собой на Данилу моя тётя тоже), шевеля лозиной, пугали в речке под камнями головастиков, плели веночки из розовых шапочек дикого лугового клевера, а по-здешнему конюшины, пускали их по течению, а потом бежали за ними вдогонку, долго искали за камнями на быстрине, играли в прятки и, безмятежно-счастливые, весело смеялись всему и всем, не ведая никакого горя…
На озерце - запруженной камнями речке - бабы выбивали о камни и полоскали рушники и подзоры, вели долгие неспешные беседы до захода солнца, а потом гуськом, поднимались петляющей тропинкой в гору, неся на коромыслах белые охапки чистых, пахнущих студёной проточной водою, рушников.
С рушников стекали капли воды, волочились дорожкой по пыльному шляху и мы с Веркой пытались их поймать в ладошки…
Глядя на выступающие в предрассветной сини стены старой винокурни, на угадывающуюся в закрученной по-змеиному полосе тумана речку, я вспомнила Верку и пожалела о том, что нет сейчас со мной моей верной подруги, что ни её мама, ни её бабушка, по прозвищу Милые, не идут с нами в Соколец на ярмарку покупать Верке обнову…
Мы поднимаемся в гору. Рассвело уже совсем. Сквозь кружево веток высоких лип засияли маковки Песецкой церкви, и показалась стайка людей, толпящихся возле церковной ограды и ждущих автобуса, который хоть немного, но подвезёт до желанной ярмарки.
- Слава Богу, успели! А то идти пешком далеко. И так дитина зморилася…
Мы подошли к людям. Тётушки со всеми здоровались, узнав кого-то из знакомых, радостно приветствовали и хватали друг друга за руки. Тётя Гафия утёрла мне платочком нос, наклонилась так низко, что я увидела перед собою её тёплый и ласковый взгляд, улыбнулась так, как умела улыбаться только она: нежно и кротко и затревожилась:
- Не зморилася? Ножки не болят? Иди на ручки, я тебя трошки потримаю, спочинешь…
Тётя Гафия, потешаются все на нашей улице, носила меня на руках очень долго – лет до трёх. А, так как я была девочкой рослой, высокой, то ноги мои, когда брала меня тётя на руки, свисали ниже её колен. Тётю призывали опомниться, не носить «таку дылду», меня стыдили, я, правда, совсем этого не помню, наверное, я всё-таки, была очень маленькой, а над нами обеими смеялись…
Но тётя, умея любить только безгранично, не внимала насмешкам и пересудам, трепетно и беззаветно лелеяла меня и пестовала.
Очень рано, наверное, с того времени, когда я начала самостоятельно ходить по земле, ко мне на улице приклеилось прозвище «мамина пестунья» или просто «пестуся» и Галюня.
Пока я ничего не понимала, эти прозвища меня не беспокоили, но когда подросла – страшно застыдилась. И не зная как запретить тёте называть меня при всех ласково Галюней, я, завидя её издалека, мчалась навстречу во весь дух, надеясь, что никто не услышит «Галюню» и другие ласковые слова, и забудут навеки все невыносимые прозвища. Прозвища, и вправду, скоро забылись, и помнила их только я одна.
Сейчас же, испугавшись, что тётя возьмёт меня при всех на руки, хоть и очень устали мои маленькие ножки, я твёрдо ответила:
- Нисколечко не зморилась. Ни одной капли…
Автобус довёз нас до Бучаи, соседнего села, за лесом и горою и, когда сияющее солнце окропило золотом гору, долину, лес и чужое незнакомое село, мы уже шли пешком по тропинке через перевал.
За горою был Соколец с ярмаркой, которая мне виделась тридевятым царством, в котором были и кисельные берега, и пряничные горы, и ещё много-много было на ней чудесного и распрекрасного, капельку которого посулила и мне моя ненаглядная тётя.
… Ряды плах, стоящих на горбатых ножках и устланных старыми ряднинами, на которых лежал разноликий и разноцветный товар, мычащие вдалеке коровы с перепуганными телятами, кони, куры и гуси, леденцы на палочках, глиняные горшки и макитры от самых больших до крошечных, цветастые платки, связанные веером и полощущие на ветру бахрому, растерянные тётки, горластые продавцы и злая баба, у которой перевернули крынку с молоком, - всё это пестрело, шумело и кружилось, и я почувствовала, что потерялась, растворилась под огромным небом, в этом клокочущем котелке, под названием Соколецкая ярмарка.
Но тётя зажала мою ладошку ещё крепче и среди гомона, крика и шума мы медленно шли между рядами с товаром, где тётя изредка останавливалась, что-то смотрела, ощупывала, порой с купцом недолго переговаривалась и мы снова шествовали среди таких же бестолково снующих людей куда-то и зачем-то, отчего я утомилась окончательно и уже не замечала и не слышала ничего. И в тот самый момент, когда я, волочась за тётей, еле-еле переставляла ноги, тётя радостно ахнула:
- А вот и штанята! Сколько просите, жиночко?
Тётя, остановилась так неожиданно, что я уткнулась в её юбку и не сразу поняла, в чём дело.
- Восемь…
- Дуже дорого, жиночко… Рейтузики зовсим маленьки, а таки дороги… - Тётя виновато, но искренне сокрушалась, отчего вывела продавщицу из себя:
- А вы идите и дешевше купите. Я ж вас не неволю брать…
Тётя растеряно замолчала, но не в силах двинуться дальше стояла и смотрела на штанишки удивительно красивого тёмно-сине-фиолетового цвета.
Торговка внимательней оглядела тётю, остановила взгляд на мне и, прикинув что-то в уме, подобревшим голосом сказала:
- Берите за шесть…
Тётя радостно схватила штанишки, приложила ко мне.
- На вырост как раз будут. На осень, - гремела торговка над головою.
Я дотронулась пальчиком до рейтузиков. Тёплая и мягкая ткань ласкала, нежила. И пахла непередаваемо – слышанной от бабушки сказкой с теремами и драгоценными в них уборами, дорогим заморским невиданным дивом, а может ещё чем, чему я не знала названия.
- Не пожалуете, - заполняла пространство бойкой речью торговка. – Шерстяные, настоящие. Износу не будет…
И, перегнувшись через прилавок к тётиному уху, заговорщицки зашептала: - Поляки прислали, а им - с Германии…
При слове Германия тётя отшатнулась от прилавка, замерла. Потом опомнилась, вынула из-за пазухи платочек, в уголке которого был завязан узелок. Развязала и посчитала рубли. Всего восемь. Отдав положенное за товар и спрятав оставшееся в тот же узелок, забрала рейтузики, положила их на самое дно плетёной корзины, поклонилась низко торговке, и, держа меня за руку крепче прежнего, двинулась дальше.

***
…Счастливой была для тёти та ярмарка. Радуясь, что так удачно всё прикупила, а купила она, кроме моих штанишек, ещё две пачки синьки – белить хату, бумажный веночек на образ Спасителя – старый совсем выцвел, мне петушка на палочке и всем – большой белый калач, - она сияла всю дорогу, будто солнце.
Мы пустились в обратный путь с теми же людьми, с которыми ехали из Песца.
Солнце стояло высоко над горою, пахло цветущим лугом: обочь горной тропинки кудрявился чабрец, многоцветными каменьями среди зелёных трав сияла медуница, светился шпажками, такими же яркими, сине-фиолетовыми, как и мои новые штанишки, шалфей. В высоком и чистом небе тилинькали весёлые птицы, то спускаясь низко, почти к нашим головам, то снова взмывая ввысь, под самое солнце… Далеко внизу под горою лежало в зелени садов тихое село с виляющей, словно лента игруньи-паненки речечкой Ушицей, со старой церковкой с голубыми маковками, с ровненькими, будто мои косицы, огородами… Куда-то в неведомую даль стелился шлях с кудрявыми липами и синели далеко зубчатые горы, осиянные полуденным светом…
Я ясно чувствовала счастье. Оно пахло, оно имело голос, оно было тёплое, любящее и нежное. А ещё оно не имело конца и края…
… Много лет прошло с той поры, но я отчётливо помню те рейтузики: их прекрасный (прекраснее я больше не знала) цвет и, дивный запах. Теперь я догадываюсь – так пахло, наверное, золотое руно, славимое и воспетое в легендах, так могло пахнуть только счастье…
И ещё, это я точно поняла на склоне уже своих прожитых лет, что мне в моей жизни сопутствовал неизменно, - ангел.
Да, да, самый живой, земной и настоящий. Мой ангел. Моя драгоценная тётушка Агафия, ласточка моя нежная!
Греет, по сию пору греет меня в этом чужом и холодном мире свет твоих ненаглядных очей, спасает твоё всегда верное слово, забытое, может давным-давно всеми, а для меня - огоньком лампадным озаряющее путь.
Знаю - ты молишься и хранишь меня по сей день, так же, как когда - то в моём далёком детстве не спуская с меня своих бесконечно любящих глаз.
Но уже на далёких- предалёких небесах.
0

#30 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 21 февраля 2019 - 19:08

ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ОТСЕВ
Сергей Кириллов - ПЛЮС
Андрей Растворцев - МИНУС
Наталья Иванова - ПЛЮС
ПРОШЛО В ЛОНГ-ЛИСТ НОМИНАЦИИ - УЧАСТВУЕТ В ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ КОНКУРСА

29

ЗАКАЗ


Естественно, что в этом глупо, а по отношению к моим самым близким людям, просто постыдно признаваться и я бы никогда этого не сделал если бы не писал свои записки анонимно, но все же: «Мне стало скучно отдыхать!» И это всего лишь на третий день после прилета на «райские» острова!
Уточнять на какие - не буду, считайте, что вы сами уже там побывали или видели на рекламе шоколадного батончика. Поездку мне организовали и оплатили дети. Так они решили поздравить меня с окончанием трудовой деятельности. Естественно я мог бы продолжать работать - в моем ремесле практически нет возрастных ограничений, но на семейном совете было решено, что пора уже и честь знать. Я согласился. Я почти всю жизнь с чем-то или кем-то соглашаюсь. Так было и в тот день... Но обо всем по порядку.
Жара! Есть люди, в книгах их называют солнцепоклонниками, которые могут проводить на пляжах дни и ночи напролет. Я не из их числа. Мне бы в горы, на альпийские луга к эдельвейсам, лихнисам и пульсатиллам. Ни за что не променяю их не броскую, нежную красоту на пышность и сочность тропических цветов, будь то протея, канна, или плюмерия...
Но дети решили, что я заслужил отдых не только в знаменитом месте, но и по высшему разряду.
Лет двадцать назад я наверняка воспользовался бы представившейся возможностью по полной программе, с головой окунувшись в разгульную беспечность курортной жизни, а сейчас я все время брожу в поисках тени и места где можно было бы присесть не на раскаленную до температуры жарки яиц поверхность. Однако я не полностью свободен и далеко не предоставлен самому себе. Дети, зная мою застенчивость и нерешительность постарались избавить меня от необходимости самостоятельно планировать свои дни. У меня программа!
Все расписано. Не только по дням - почти что по минутам, а я человек дисциплинированный и пунктуальный и со временем у меня особые отношения. Я никогда и никуда не опаздываю. Вот и сегодняшним утром, плотно позавтракав я покорно отправился на причал в островной марине где небольшую группу таких же несамостоятельных поджидал катер для водной прогулки к соседнему атоллу.
В температурном отношении было еще терпимо, солнце только приступило к подъему над пальмами, но повышенная влажность уже заставляла потеть, а от одного предвидения того, что будет через пару часов меня мог пристукнуть фантомный гелиозис. Я ведь упомянул о том, что со временем - на «ты», но мне всегда, отчего то было легче представлять себе будущее, нежели вспоминать о былом...
И вот, я иду по пирсу, представляя, как вошедшие в зенит солнце нещадно прихватывает своими раскаленными щупальцами наш открытый всем стихиям катерок и находящихся в нем добровольных страдальцев. Картинка получалась настолько живой, что еще чуть-чуть, еще один крохотный штришок и я совершу свой первый акт непослушания, манкирую прописанную в моем расписании морскую активность и вернусь восвояси - в остуженное с помощью галогеналкана (от одного термина мороз по коже!) бунгало. До поворотного момента оставалось несколько шагов, как мечту о бегстве в приятный, но нездоровый холодок перебил задорный девичий смех. На пришвартованную кормой к пирсу океанскую яхту загружались the bold & the beautiful, командовал погрузкой атлетического вида, до безобразия уверенный в себе мачо средних лет...
Я бы прошел мимо без оглядки, не люблю знаете ли этих мальборо-менов, но что-то необычное привлекло мое внимание. На владельце яхты (это я потом узнал - who is who!) было двое наручных часов. По одной паре на руке.
«Пижон!» подумал я и нехотя продолжил путь к своему скромному (все познается в сравнении) прогулочному катерку. Мысль про нарушение распорядка дня утратила актуальность. «Люди ведь едут и не боятся ни жары, ни качки, а я чем хуже... или лучше?!» Однако до места назначения я таки не дошел. Меня остановило припозднившееся воспоминание. Вдруг показалось, что я узнал одни из часов, надетых мужчиной против всяких правил - на правую руку. Обратно к яхте я уже не шел, я почти бежал.
«Неужели это правда?!» - вопросительно восклицал я и сам себе же отвечал: «Не может быть! Тебе просто померещилось!»
Со мной всегда так - до последнего не верить во что-то необычное, тем более хорошее и позитивное. Я, как Фома - пока «не вложу персты в язвы» - не уверую...
Однако в самой глубине, в марианской впадине своего существа я знал, что не ошибаюсь. Так оно и оказалось. На загорелой, мускулистой руке капитана, по совместительству владельца 150 футового судна, красовался мой хронометр.
Может я вас и разочарую тем, что не стал кричать : «Держи вора!» Презабавный, однако, получился бы сюжетик для скандальной хроники из жизни богатых и знаменитых: «Очередной толстосум попался на мелочном воровстве!!!»
Часы действительно имели ко мне прямое отношение, но я никогда не был их владельцем! Я их сделал. Собрал по индивидуальному заказу человека, очень похожего на их нынешнего обладателя. Наверное сейчас мое «произведение» (если такое заявление не слишком пафосно для наручных часов) носил его сын, а может даже и внук.
Вот кое-что и прояснилось. По крайней мере стали понятны мои крайне близкие, почти родственные отношения со временем. Чтобы о нас не говорили, но мы - «часовщики» считаем себя не только вестниками и глашатаями секунд, минут и часов, но также их стражами и хранителями.
Я был уже в двух шагах от яхты, когда с самой верхней палубы раздался известный всем морским путешественникам гудок. Экипаж предупреждал портовые власти о скором отходе судна.
- Что вы медлите, слышали сигнал? Через минуту отчаливаем! Быстро на борт!
Фраза была обращена конкретно ко мне, но произнесена она была не капитаном, а одним из его помощников (наверное с кем-то перепутали!).
Не знаю, как я отважился на подобную авантюру (скорее всего, потому что всех пускали и никаких бумажек не спрашивали), но спустя секунды мои ноги попирали уже не бездушный бетон причала, а деревянную, дышащую тропическим лесом, палубу роскошного плавательного средства.
«Вот так прогулочка по водам намечается!» - так несколько фривольно, в не свойственной для меня манере, описал я положение дел на текущий момент. Собственно морское путешествие, как таковое, меня нисколько не занимало. Меня необоримо тянуло еще разок взглянуть на «свои» часы и перекинуться парой слов с их сегодняшним хозяином.
Чувствую, что наступила пора для открытия карт и фундаментального объяснения. А то все - мои часы, мои часы! Подумаешь! Сколько их десятков, а иногда и сотен проходит через руки каждого часовых дел мастера - все и не упомнишь! Тем более не набегаешься за каждыми!
А дело было так.
Много лет назад в нашу часовую мануфактуру класса со стародавних времен специализирующуюся на производстве морских хронометров поступил несколько необычный заказ...
Нет! Так не годится! Не стоит миндальничать, малодушничать, проявлять абсолютную корректность и йоговскую все терпимость по отношению к приобретателям товаров и услуг. Надо называть вещи своими именами! Заказ поступивший к нам был не просто необычным - он был... даже слово подходящее не подобрать, в общем - из ряда вон! Клиент возжелал... Вы даже представить себе не сможете что! Да, к нам и раньше поступали чудаковатые запросы, но чтобы такое... Не буду вас доле томить недомолвками. Сейчас покровы будут сорваны...
Заказчик потребовал хронометр в которых все наоборот! Каково?! Он захотел чтобы стрелки на его наручных часах ходили Против Часовой Стрелки! Каламбур, да и только! Такого моя фирма еще не знала, как, впрочем, и другие в нашем (как минимум!) кантоне. Пару сотен лет назад, при моем пращуре, основателе нашей семейной часовой династии только за одно такое пожелание можно было запросто угодить в ежовые рукавицы конгрегации священной канцелярии и безвременно, и бесславно закончить свои дни в аутодафе.
Однако сейчас другие времена. Клиент бог, особенно, когда заказ попахивает (не серным ли душком?) хорошей прибылью. Руководством фирмы столь оригинальный запрос был сочтен за блажную придурь утомленного дольче витой аристократа. Заказ был с удовольствием принят и передан в отдел разработки и производства индивидуальных проектов. Все шло своим чередом до тех пор пока не выяснилось, что большинство старых и опытных часовщиков, несмотря на большие премиальные, отказалось от выполнения странного задания. Идти на попятный хозяин компании, естественным образом, отказался, вот тогда и вспомнили о втором эшелоне, о «молодых подающих надежды» специалистах. Моя кандидатура оказалось первой на очереди и скорее всего не из-за моих выдающихся способностей, а благодаря известной всему часовому сообществу Швейцарии фамилии.
Меня вызвали к директору и без лишних экивоков, почти по-военному (как у нас принято, мы ведь все в той или иной степени в родстве со знаменитыми гвардейцами) поручили выполнение не сложной на первый взгляд творческой задачи. Я согласился без промедления, сомнений и колебаний. Ведь в ту пору я пребывал в таком возрасте в котором не боятся ни бога (прости Господи!), ни черта.. Да, и как ремесленнику мне было любопытно... Во-первых: забавляла сама техническая сторона дела, а во-вторых: хотелось оставить после себя нечто неординарное, запоминающееся, можно сказать уникальное...
Назначили встречу с заказчиком. Им оказался пожилой, но держащий себя в форме мужчина. Общался он со мной под явно чужим именем, поэтому и называть его легендированное ФИО не имеет смысла. Впоследствии я пару раз пытался выяснить кто же он был на самом деле, но правды так и не доискался. Ведь у нас не принято задавать клиентам лишние вопросы. Тем и славна моя страна, что тайна вкладов здесь гарантирована законом. Но вернусь к заказчику...
Мы с ним поладили с первого раза. Вел он себя безукоризненно, без присущей высшему сословию надменности, ко мне относился с неподдельным (хотелось в это верить) уважением и даже некоторым пиететом. Подолгу беседовал со мной на разные, далекие от моего ремесла, темы. Много рассказывал о своих путешествиях и приключениях...
Когда разговор перешел к заказу, то ничего сверх уже известных мне изменений в механизме он не затребовал, а к внешнему оформлению (украшение циферблата камнями и т.д. ) вообще отнесся почти равнодушно. Принял мои варианты лицевой стороны и задней крышки часов едва взглянув на эскиз. Единственное, на чем он настаивал и неоднократно об этом напоминал - чтобы заводная головка была расположена с левой стороны корпуса. Он намеривался носить часы на правой руке.
После недельной подготовки рисунков и чертежей, а так же трех встреч с клиентом по обсуждению несущественных, на мой взгляд деталей, я приступил к работе. Принципиально ничего сложного в этом заказе не было. Никаких дополнительных механизмов, но в этом и крылся подвох. Легче была бы добавить какую-нибудь отдельную опцию, чем перевернуть шиворот-навыворот веками отрабатываемую схему. Пришлось перекомпановать весь ангренаж, двигатель и стрелочный механизм. Естественно, что платина и корпус также потребовали изменений. Отверстие для коронки (заводной головки) нужно было просверлить с другой стороны 18 каратного корпуса. С механизмом перевода стрелок также пришлось повозиться, однако наибольшую трудность представляла работа над календарями: вечным и лунных фаз - ведь нужно было и спутник Земли заставить вращаться в обратном направлении. Но я справился и остался удовлетворен, как собой, так и деянием рук своих. Посмотрев на хронометр я, как настоящий творец, сказал, что - это хорошо! Настолько, что подумал (как-нибудь в будущем) собрать подобную безделицу и для себя, но желание осталось неосуществленным. Все было недосуг!
Наступила торжественная пора выноса работы на невсеобщее обозрение, на суд одного единственного и неповторимого зрителя, то бишь - заказчика.
Презентация произведения ремесленного искусства прошла... не так, как я ожидал, надеялся и готовился. Никаких восторгов, все строго и сухо - по-деловому. Клиент скрупулезно (намного тщательнее чем это делают наши дилеры) проверил работу всего чего только можно было. Даже ударил хронометром со всей силы по столу. Удовлетворившись, что наручные часы пережили удар без ущерба и все продолжает нормально функционировать, короче - часы идут - «как часы», он скупо улыбнулся, пожал мне руку, передал чек и ушел, почти что по-французски, прихватив с собой все мои бумажки. Вот и все!
Ну, а я все равно был доволен! Дело закончено, чек хоть и не оттягивает карман, но прописанная на нем сумма греет душу. Жалко, что по требованию заказчика всю документацию: расчеты, чертежи, эскизы, фотографии изделия пришлось передать ему... Но не важно, все в голове! Тем более, что в конце работы у меня появилось несколько технических идей позволявших упростить задачу... Так что, в другой раз... Но следующего раза не представилось. Ну, не нужны людям наручные часы идущие в обратную сторону, не нужны и все тут! Что ж, я вполне с ними солидарен! На кой ляд такая бессмысленная, да и не дешевая совсем побрякушка?!
С тех пор ни о заказчике, ни о хронометре собственного производства я ничего не слышал, а если честно, то и думать забыл. И вот те на! За многие тысячи километров от места где начиналась эта история я, в прямом смысле слова, натыкаюсь на ее продолжение. В десятке метров от меня в рулевой рубке выходящей из бухты океанской яхты находится человек на руке которого единственные (естественно, что это не на сто процентов бесспорное утверждение!) в мире наручные часы идущие навстречу солнцу.
Исповедался! Облегчил душу!
«Что дальше?» - спрашиваю сам себя присаживаясь на альпийских пиков белизны кожаный диван в полуоткрытом салоне на средней палубе. «Посидим, увидим!» - отвечаю своей вечно вопрошающей половинке и машинально начинаю осматриваться. Хорошее и нужное дело было прервано длинноногой, белокурой красоткой, по виду одной из тех, про которых много скабрезных анекдотов сложено,
- Вы что такой невеселый?
- А я всегда такой, - отвечаю автоматически, а когда автоматически - значит наиболее близко к истине. Слово оно действительно не воробей, вылетело - обратно уже не загонишь, но ничего не мешает за одним настоящим воробьем выпустить целую стаю фальшивых. Я и выпустил, не стаю правда, но достаточно пичуг, чтобы не выглядеть лишним на этом «празднике жизни»,
- Пока трезвый.
- Это дело поправимое, - промурлыкала блондинка передавая мне свой бокал с шампанским.
За «шипучкой» последовали более мужские напитки и миль двадцать спустя я не только забыл зачем оказался на чужом плав-средстве, но и о своем возрасте. Меня окружала не имевшая комплексов, сочившаяся оптимизмом молодость. Прибрежный бриз свободно разгуливавший по открытым пространствам был пропитан не только йодом и морской солью, но и человеческими гормональными эфирами. Это разогревало воображение и пробуждало сладко дремавшего доселе змея кундалини. Еще немного и я пустился бы во все тяжкие. От нравственного падения меня спасло зеркало. Их тут на каждом углу было понавешено - королевство разнокалиберных зеркал, право слово, а не пароход. Мне хватило одного. Увидев свое отображение я психологически завял, как убитый самумом цветок. Однако долго горевать не пришлось. В салоне появился освободившийся от мореходных обязанностей хозяин плавучего дома утех. И я все вспомнил - мои часы по-прежнему украшали его десницу.
Так, как вступительная фраза к разговору у меня была уже составлена, дело оставалось за малым - привлечь внимание капитана. Я сместился к краю дивана, готовый вскочить ему наперерез...
- Здравствуйте, уважаемый мастер Н (инкогнито, по-прежнему не раскрываю!), сколько лет, сколько зим! - первым приветствовал меня владелец хронометра и... яхты.
- Здравствуйте! - машинально буркнул я в ответ. С продолжением вышла незадача. В моей заготовке не подразумевалось знакомство накоротке.
- Неужели вы меня не узнали? - пришел на выручку капитан.
Но я застопорился капитально, словно моя внутренняя пружина раскрутилась по максимуму, до конца завода.
- Давайте спустимся ко мне в каюту, там и предадимся воспоминаниям, - предложил он, распознав в моем состоянии нечто требующее уединения, покоя и сосредоточенности.
Я прошествовал за ним на нижнюю палубу также покорно и механически, как это делают фигурки на башенных часах разных средневековых сооружений.
Описывать убранство мастерского сьюта я не буду, и не из-за того, что не желаю делать рекламу ни его вкусу, ни судостроительной фирме построившей яхту, мне было не до материальных красот, роскоши и комфорта. Частым, нервным пульсом в голове бился единственный, наиважнейший на данный момент вопрос: «Неужели это он»?
Следуя указанию его руки мы расположились в креслах под классическими, времен чайных клиперов, бронзовыми иллюминаторами. Он взял с сервировочного столика заполненного разномастными хрустальными графинами с алкоголем, причудливой формы декантер и налил в два бокала рубинового цвета жидкость. Передав один из бокалов мне, капитан-хозяин сказал:
- Да не мучайтесь вы так! Это на самом деле я! Спасибо вашему хронометру, он, как видите, мне до сих пор исправно служит.
Чтобы это воспринять и адекватно реагировать мне нужен был «завод». Я нюхнул, затем пригубил из бокала, но вместо ожидаемого аромата элитного красного вина мои вкусовые рецепторы были озадачены непонятным «букетом» экзотического происхождения.
- Пейте, пейте! Это полезно и похмелья не вызывает! - обезоруживающе улыбнувшись, подбодрил меня собутыльник.
Я хлебнул еще разок, затем еще и еще, пока не опустошил всю емкость. Он подлил, я выпил снова и лишь после этого заговорил:
- Этого не может быть! Не могу поверить! Ведь тогда вы были старше, чем я сейчас... А прошло столько лет...
- Я же сказал, спасибо вашим часам! - иронически ухмыляясь ответил собеседник.
Неведомый напиток придал мне не только бодрости, но и некоторой развязности. Моя пружина самовозвелась до упора и я, сломя голову бросился в словесную перепалку,
- Вы хотите сказать, что помолодели на тридцать лет благодаря тому что носите часики, стрелки которых идут в обратную сторону? Я вам не верю! Часы заказывали не вы! Это скорее всего был ваш отец, возможно дед, старший брат, на худой конец дядя, но не вы!
- Не верите, так и не надо! Мне что с того, я лишь хотел еще раз поблагодарить вас за отменную работу, а по возможности и отблагодарить. Взгляните, хронометр и сейчас в безупречном состоянии, - с этими словами он снял с десницы мое творение и бережно передал мне. Сделал он это несколько нарочито, так что моему взору открылась тыльная сторона его правого запястья.
Ошибки быть не могло! На протянутой ко мне руке отчетливо были видны следы от укуса большого животного. Только в сравнении с теми шрамами, которые я видел много лет назад, нынешние выглядели более свежими, не зарубцевавшимися полностью. От неожиданности я чуть не выронил «свой» хронометр.
- Осторожнее, пожалуйста! - несколько испугавшись за сохранность своей собственности воскликнул он, - Он по-прежнему представляет для меня немалую ценность.
Услышать такое, мне как мастеру, было лестно, но невольная похвала владельца неправильных наручных часов не сбила меня с намеченного курса,
- Все равно я вам не верю, вы не тот же самый человек. И никакие шрамы меня не убедят в обратном.
- А что вы скажете об этом? - загадочно проговорил он снимая с шуйцы вторые часы..
На левом запястье были подобные же отметины. И такого же красноватого оттенка, характерного для неокончательно залеченных ран.
- Нет, нет, нет! Это не доказательство! Вы сделали это специально, чтобы разыграть меня! Поэтому и шрамы выглядят как недавно приобретенные! - я отстаивал свою позицию с присущим швейцарским гвардейцам упорством и упрямством.
- Странно, что вы не помните! По-моему я рассказывал вам в каком возрасте у меня произошла стычка с горным...
- Я помню! - перебил я его начиная раздражаться, - Но, когда вы... то есть ваш родственник заказывал мне часы, шрамы на его запястьях были едва заметны.
- Все верно! Ко времени нашей встречи с момента моего поединка с пумой, прошло более двадцати лет. Поэтому шрамы действительно были слабо видны, тем более, что я потратил немало средств и усилий на избавление от них... не красоты ради, а из-за неприятных воспоминаний...
- Вы клоните к тому, что помолодев, вы... как бы и шрамы обновили? - настала моя пора саркастически улыбнуться.
- Совершенно верно! Именно так это и работает.
- Нет! Такого природа не знала, не знает и еще не скоро узнает... надеюсь, что никогда не узнает. Это не могли быть вы! - я защищал свой последний редут со стойкостью оловянного солдатика, так же отважно и бездумно.
- Почему вы так уверены? Я полагаю, что поэму про доктора Фауста вы еще не забыли. Да и другие подобные, находящиеся у всех на слуху истории, наверное помните - сделал он попытку урезонить меня, но бесполезно.
- Не нужно устраивать мне ликбез по фантазийной литературе. Я человек сугубо практический - профессия обязывает. Читаю больше детективы про сыщиков с развитым рационалистическим мышлением. И верю только в то, что может быть доказано, - безаппеляционно заявил я и вернул ему хронометр, даже хорошенько не взглянув на свое творение.
Эта глупая беседа мне начала надоедать, но перед уходом я обязал себя сказать ему что-нибудь язвительное, сбивающее спесь с этих... прожигателей жизни. Вопрос с подвохом возник как-то сам собой,
- Если верить в вашу теорию, то получается, что за то время пока на вашей руке отсутствовал мой хронометр вы, как все нормальные люди, постарели на четверть часа?
- Абсолютная правда! - согласился со мной хозяин яхты, - Поэтому я сейчас надену только их, а через полчаса смогу уже надеть хронометр и на левую руку. Таким образом все вернется на круги своя. Я снова вернусь на тот возрастной отрезок, в котором чувствую себя наиболее комфортно.
Это объяснение почти добило меня, ну, если и не добило, то выбило почву из-под ног моего рацио. Я уже был готов сдаться. Однако, как человек проведший треть сознательной жизни с лупой в правом глазу, привыкший разбираться во всем до мельчайших деталей, я заставил себя собраться, сжал кулаки и отправил своего последнего козырного солдата в штыковую атаку:
- Так, неужели столь чудесному и неправдоподобному омоложению вы обязаны моему хронометру, а стало быть и мне?
Он ответил не сразу. Сначала добавил в бокалы вина, затем пристальнее, чем хотелось бы, взглянув мне в глаза заговорил,
- Я думаю, вы прекрасно понимаете, что часы это лишь внешний атрибут, необходимый, так сказать, аксессуар. Хотя бесспорно, от их качества тоже, кое-что зависит. Хотите знать что? Вполне закономерное желание. Так вот, знайте! От ваших часов, впрочем, как и от всех прочих, зависит лишь хронометраж времени и ничего более. Если часы справляются со своими функциями - ими пользуются, если нет - их несут в починку или избавляются от них любым доступным способом. И если бы качество вашего изделия меня не удовлетворило его тоже сослали бы в утиль. А мне пришлось бы заново проходить всю процедуру, но уже с другим часовых дел мастером в конкурирующей с вашей фирме. Ясна диспозиция? Тогда слушайте дальше...
Это «дальше» растянулось на одну «добрую» склянку (так у море плавающих называется получасовой интервал). Передавать подробности капитанский откровений я пока не решаюсь. Скажу лишь, что закончил он свою речь приглашением произнесенным в евангелическом стиле: «Много званых, но мало избранных»!
Мной это (приглашение) было расценено, как бюджетный вариант хозяйской «благодарности», видимо лучшего способа отблагодарить наёмного работника ему тяжелое финансовое положение не позволяло. Кризис - он и в «раю» - кризис.
Распространялось же оно только на меня лично и было действительно на одно единственное первомайское мероприятие - празднование дня святой Вальпургии. Если я его принимаю, то не позднее 1 часа пополудни 30 апреля должен прибыть в родовое гнездо моего визави, находящееся... где-то неподалеку от Харца и горы Броккен (топографические нюансы временно останутся вне общего доступа, хотя заинтересованные или сведущие люди сами разберутся что к чему)...
Я не сказал ни да ни нет. Я промямлил нечто дежурно несуразное. Вроде того, что такие решения спонтанно не принимаются и, что я должен подумать...
- Безусловно! Никто вас с ответом не торопит! У вас будет достаточного времени для принятия взвешенного решения, - поддержал меня живой образчик ненаучной витализации и поднявшись дал понять, что наша затянувшаяся беседа закончена.
... Выйдя на открытую палубу я обратил внимание, что погода сильно изменилась в худшую сторону. Набежали низкие обремененные влагой облака, грозно кучкующиеся на горизонте в зловещие черные тучи. Дело шло к серьезному шторму.
- То-то с утра так парило, - заметил я тоном бывалого морехода.
- Это нехорошо! - озабоченно отозвался капитан, - Циклон подходит раньше чем предсказывали метеорологи. Похоже нам придется прервать прогулку и вернуться в порт. Извините, должен подняться на мостик.
Больше, до швартовки у пирса, я его не видел.. Возвращение в спокойную гавань стало еще тем приключением. Передовой фронт тайфуна нагнал нас за несколько миль до бухты. Не знаю все ли недопереваренные деликатесы и спиртные напитки оказались на палубе, столах и диванах яхты, но думаю, что многие. По крайней мере я точно избавился от всего дармового угощения, но сделал это, как и подобает человеку моего ремесла, аккуратно и точечно - в просторное кашпо с бегонией.
Еще никогда возвращение из развлекательной поездки не было для меня таким долгожданным и радостным. И это несмотря на то, что с момента нашего выхода на палубу прошло не более часа. Схождение с «ковчега» прошло еще менее организованно, чем посадка на него. Все стремились первыми оказаться на земной тверди. Я же со свойственной мне медлительностью и бытейской нерасторопностью спустился с трапа последним.
- Надеюсь этот маленький шторм не вытряхнул из вашей памяти мое приглашение! - окликнул меня хозяин яхты.
Я оглянулся. Он стоял на верхней палубе опершись локтями о планширь. Его покрытое брызгами мужественное лицо было свежо и радостно, как у человека либо достойно выполнившего свой долг, либо удовлетворенного успешно завершенным делом. Он был полон жизненных сил, энергии и харизмы...
Именно в этот момент я впервые ему по-настоящему позавидовал. Нет, не яхте и материальным благам. Я позавидовал его нескончаемой возможности заниматься любимым делом, менять эти дела, пробовать себя во всем чем пожелаешь...
- Думаю, что скоро дам ответ, а пока прощайте! - сказал я и салютовав ему рукой побрел к выходу из гавани.
...Из своего бунгало я в тот день больше не выходил. Сидел на своей кровати и бездумно наблюдая за творящимся за окнами атмосферным безобразием опустошал без разбора бутылочки из мини-бара.
Ошибка! Одна думка у меня все-таки была! И еще какая, посложнее той, что чуть не свела с ума датского королевича. Идти или не идти? Вот в чем вопрос! Вот в чем заковыка! Посоветоваться бы с кем, да дело уж больно личное. Никого в него не посвятишь, кроме священника... или психотерапевта. Что ж, попробую разобраться самостоятельно...
Возможны следующие варианты:
Если не пойду. Проведу остаток жизни в тихом деревенском домике на альпийском просторе. Стану гулять по горам и долам, питаться экологически чистыми продуктами. Иногда, в ненастные дни, буду для разнообразия присаживаться за свой рабочий стол и что-нибудь мастерить... И все это со спокойной, не отяжеленной никакими страстями и страхами душой... Так уж никакими?! А про ту, с косой - забыл?
Что я собственно теряю если пойду (кроме вышеперечисленного конечно)? Душу? А что такое душа? Видел ее кто-нибудь? Я нет! Однако, отрицать очевидного - не буду. Живет в нас нечто - некое... беспокойство, что ли... Но душа ли это? Может - это наш мозг, нам козни строит?
Довольно! Дольше муссировать столь деликатную тему непозволительно. Над ней более светлые головы тысячелетиями мучились, а результат такой же спорный... Здесь одно неверное словечко и заимеешь если не врагов то, по крайней мере недоброжелателей на всю оставшуюся жизнь... Мне это ни к чему! Мне лишь надо принять одно простое решение...

Ладно, повременю пока! Время терпит! Петух еще не прокукарекал, а рак не свистнул. До праздника трудящихся (и не только) еще три месяца. Может на меня что-нибудь само либо сверху снизойдет, либо снизу подымится.
Будем ждать! Будем ждать!
0

Поделиться темой:


  • 4 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей