Отправлено 02 декабря 2014 - 17:54
№ 5
Медальон с миниатюрой
Глава первая. Семья
— Бабуль, ты же обещала, ну пусти! — Ксюша уже минут пять ныла у бабушки над душой. Та, не отрывая взгляда от монитора, ответила:
— Сейчас, Ксюш, вот уровень пройду.
— Да если б я знала, ни за что бы тебе на днюху новый диск с играми не подарила! — высказала бабушкиной спине внучка.
— Ксюша! — мама укоризненно смотрела на дочь. — Мы ведь, кажется, договорились не употреблять подобных слов, что ещё за «днюха»? И, вообще, в нашей семье многим не помешает научиться культурно разговаривать, правильно я говорю, мама?
Бабушка, полжизни проработавшая на заводе бригадиром в мужской бригаде, что-то неопределённо хмыкнула, не прекращая щёлкать мышкой.
— Что, бабуль, опять Цензура достаёт? А ты забей, — засмеялся Владик.
— Владик! — возмущённо воскликнула мама.
Бабушка с Ксюшей облегчённо вздохнули: мама нашла новый объект для воспитания.
— Не переживай, Ксюш, скоро учебный год начнётся, Цензуре нашей не до нас станет, потерпи чуток, — бабушка говорила тихонько, не поворачиваясь и не переставая следить за игрой.
— Легко тебе говорить, ты взрослая, можешь внимания не обращать! — вздохнула девочка.
Мама Лена прозвище «Цензура» получила среди домашних после того, как решила провести битву за чистоту русского языка в отдельно взятой семье. Бабушка с Ксюшей до сих пор не понимали, чем тогда так разозлил маму их разговор, который она назвала последней каплей. Мама и слышала-то всего две последние фразы: Ксюшину: «Фиг ли непонятно, мне очень надо!», и бабушкину: «А дерьма на лопате тебе не надо?». Ничего особенного, а мама завелась.
С тех-то пор и начался русскоязычный террор, но бойцы сопротивления держались стойко. Мама пока проигрывала битву по всем четырём фронтам: Ксюше, Владику, бабушке и папе.
А вот и папа — лёгок на помине. Вид у папы был оживлённо радостный. Глава семейства заявил с порога:
— Всё, собирайтесь, мы едем на два дня отдыхать на Ириклинское водохранилище!
Бабушка повернулась, они с Ксюшей посмотрели друг на друга с одинаково кислыми минами и подумали в унисон: «Вот счастье-то привалило!» Маму тоже слегка перекосило. А вот Владька обрадовался от души:
— Здорово, пап! Там сейчас дайверы ныряют — дно водохранилища проверяют. Там раньше деревни были. Да ты же, бабуль, там раньше жила, сама рассказывала!
Бабушка заинтересовалась:
— А что они проверять-то взялись?
— Да по заказу какого-то общества. А, вспомнил, Русского географического общества. Я вчера по новостям смотрел. Круто, да? — сказал Владик. Но, увидев мамин взгляд, исправился: — Правда, интересно?
— Зашибись! — ответила Ксюша и тоже исправилась: — Да, действительно интересно.
Бабушка встала и пошла в сторону кухни, новость, озвученная внуком, её разволновала. Вспомнив о предстоящем отдыхе на природе, представительница старшего поколения на всякий случай взялась за поясницу, согнулась и начала хромать, не забыв покоситься на зятя, заметил ли. Зять заметил.
— И не надейся, тёщенька дорогая, от поездки откосить. На этот раз хондроз не прокатит! — заявил он.
Бабушка распрямилась, хромота тоже куда-то подевалась. А вот мама, услышав слова мужа, тяжело вздохнула. Владька, воспользовавшись ситуацией, быстро юркнул за компьютер.
— Куда, моя очередь! — завопила Ксюша и принялась стучать брату по спине кулаками.
Папа подошёл и выключил предмет вечных разборок.
— Всё! Быстро идите вещи собирать. А ты, Владик, проверь палатку и спальники. Завтра в шесть утра выезжаем.
Сборы прошли нормально. Правда, Ксюша с мамой поспорили из-за тёплых вещей.
— Дочка, в августе ночи холодные, возьми ещё эти джинсы и носки, — уговаривала мама.
— Не возьму! — упрямилась девочка.
— Да ладно тебе, Ленка, пусть не берёт. Проморозит себе задницу, сразу поймёт, как мать не слушать! — вмешалась бабушка и, увидев лицо дочери, добавила: — А сейчас-то я что не так сказала?
Дальше минут двадцать обсуждали, как же культурно называть вышеупомянутую часть тела.
— Ладно, Лена, всё я поняла, — вздохнула бабушка. Мама про себя порадовалась и пошла в коридор, из комнаты до неё донесся голос бабушки: — Ксюшка, убери филейную часть с моего дивана, не видишь, что на вещи села? И не оговаривайся, а то быстро по заднице получишь!
Глава вторая. На Ирикле
Августовское солнце нежило в своих лучах полянку с палаткой, белых чаек, качающуюся вдали на волнах яхту и пляж, на котором мама загорала, а папа с Владиком разбирали удочки. Эту картинку можно было бы назвать идиллией, если бы не громкие голоса, раздающиеся из палатки:
— Бабушка!!! Ты опять мухлюешь!
— Кто — я?!
— Ты!
— Где?
— Вот: черви пиками не кроют!
— Это козыри!
— Козыри — буби!
— Я случайно спутала!
— Мухлюешь!
— Случайно!
Мамино терпение иссякло так же быстро, как иссякает в засуху мелкий ручей:
— Ксюша, мама, быстро идите сюда!
Палатка затихла. Мама Лена, не поленившись, встала и заглянула внутрь: бабушка с внучкой лежали с закрытыми глазами с таким видом, словно уже спали часа два сладко и безмятежно. Карты они, конечно, спрятали, спасая имущество от конфискации.
— Вот артистки! — восхитилась мама. — Вставайте, на этот раз фокус не удался. Вы сюда, между прочим, отдыхать приехали. Идите лучше полюбуйтесь, какие красивые яхты.
— А что на них смотреть, яхты, как яхты, — подала голос бабушка. — Опять, небось, отдыхающих с турбазы катают. Ты, Ленка, прям, как издеваешься — сначала нам с Ксюшкой прокатиться не разрешила, а теперь: идите — полюбуйтесь!
— Мама, но вы же обе плавать не умеете! Кого я в бассейн зимой записывала? И куда вы вместо бассейна ходили? Так что, себя вините.
— Ну и злопамятная ты, Ленка! — возмутилась бабушка.
— Выходите, выходите, нечего мне зубы заговаривать, — мама отошла от палатки и направилась к рыбакам.
— Точно Владька сдал! — сердито фыркнула Ксюша. — Ну, я ему устрою!
— Не, Ксюш, она, наверное, в кармане куртки билеты в кино нашла, зимой ещё. Вот ведь, сколько молчала! — бабушка стала выбираться из палатки, специально кряхтя поубедительней, чтобы у дочери с зятем проснулась совесть: так нагружать старого больного человека.
— О, картёжницы наши нарисовались! — обрадовался папа. — Значит так: Владик идёт в лагерь дайверов, вы присоединяетесь. Мы же с мамой Леной спокойно порыбачим.
— Что я, маленький, один не схожу? — возмутился Владик.
— Сын, ты знаешь, что бабушку с Ксюшей нельзя оставлять без присмотра. Прошлый раз они палатку прожгли: бабушка тайком курила, а ведь у кого-то давление, да, тещенька? А позапрошлый раз — новый котелок утопили. Так что, сегодня твоя очередь за них отвечать, — папа отвернулся, считая разговор законченным.
— Во достали, — проворчал Владик, но решил не связываться, а то вообще не пустят.
Дайверы разбили лагерь неподалёку. Владька уже успел с утра сбегать познакомиться. Главный — Сергей Иванович — показал мальчику кирпичи, которые вчера подняли со дна водохранилища, и похвастался:
— Это работа позапрошлого века. Из них церковь была построена.
Владька подержал в руках прекрасно сохранившиеся, несмотря на полувековое пребывание под водой, кирпичи.
— Здорово раньше делали, о башку на разобьёшь, — оценил он и, пользуясь случаем, напросился в гости, чтобы с берега понаблюдать за ныряльщиками.
— А что, приходи, — согласился Сергей Иванович.
Владик, Ксюша и бабушка стояли на берегу и напряжённо всматривались в катер, с которого и производились погружения. По царившему там оживлению они поняли, что дайверы нашли что-то интересное. Сергей Иванович помахал рукой, и катер направился к берегу.
— Ну, гости дорогие, похоже, вы удачу принесли! — радостно воскликнул главный. — Вот, даже находку не стали без вас разворачивать. Сейчас вместе посмотрим. Это на месте церкви было закопано, а вода размыла. Ну-ка, узнаем, что за клад так припрятан.
Главный и ещё двое — Игорь и Иван — стали осторожно разворачивать увесистый тюк из брезента. Внутри оказалась ещё и клеёнка. Когда развернули свёрток полностью, с удивлением увидели, что находившиеся там предметы вода почти и не испортила. Несколько икон, церковная утварь и жестяная коробка — вот и весь клад.
Сергей Иванович открыл коробку, все невольно ахнули: под солнцем заблестели золотые украшения. Игорь взял один медальон и заметил:
— Ой, это ещё и открывается!
Парень открыл вещицу и замер, уставившись на портрет внутри, потом поднял глаза.
— Ох, и ничего себе! — вырвалось у него.
Дайверы переводили взгляд то на медальон, то на гостей. Владька не выдержал, подбежал и тоже посмотрел на портрет. Со старинной миниатюры ему улыбалась Ксюша.
Глава третья. Рассказ бабушки
Бабушка, не отрываясь, смотрела на медальон. Ей не нужно было заглядывать внутрь, чтобы узнать, что там за портрет.
— Этот медальон носила моя мама, — прозвучал непривычно тихий голос. Бабушка словно не видела ничего вокруг. Что-то в коробке привлекло её внимание. — Так вот почему батюшку убили, — задумчиво проговорила пожилая женщина. — А все думали, что из-за икон.
Этими словами окружающие были повергнуты в состояние лёгкого ступора.
— Какого батюшку? — уточнила, немного отойдя от удивления, Ксюша.
— Священника, отца Павла. Здесь церковь раньше стояла, имени Владимирской Божьей матери, да колоколенка.
— Причём тут медальон? — спросил Сергей Иванович.
— Причём тут священник? — одновременно задал вопрос и Игорь.
Бабушка ответила:
— Когда водохранилище решили строить, то стало ясно, что под воду уйдут несколько деревень, посёлок Таналык, церковь и старое кладбище рядом. Так вот, когда уже людей выселили, дома и церковь сносить начали. А усопших, что на старом кладбище покой обрели, было решено перезахоронить. Это бабушка рассказывала, мне-то лет десять было или чуть больше. Сторож кладбищенский двух мужиков каких-то пришлых уговорил, чтоб помогли ему могилы раскапывать. Отец Павел тоже задержался: иконки, имущество церковное собирал. И вот утром зашли за батюшкой, а он убитый лежит. Иконы да утварь церковная пропали. Сторожа с мужиками обыскали — ничего не нашли, а они показали, будто машина ночью к церкви подъезжала. Ну, дело перед затоплением было, никто толком убийц не искал.
— Всё равно, ничего не понимаю, — встрял Владик.
— Торопыга ты, торопыга, — бабушка взъерошила внуку волосы. — Слушай дальше. Мужики-то те со сторожем, видать, не только гробы из могил выкапывали, но и покойников грабили. Маменьку мою лет за пять до затопления схоронили, а медальон у неё на шее был. Бабушка не велела его трогать, да ещё странно так сказала, мол, все женщины в роду нашем через него несчастными были. Соседи подумали, что не в себе она от горя. А вон, видите, перстенёк лежит с красным камушком? На обратной стороне вмятина должна быть.
— Есть вмятина! — взял перстень в руки Иван.
А бабушка продолжила:
— Соседка наша, тётя Паша, за месяц до затопления померла. А незадолго до смерти жаловалась, мол, никак кольцо не сниму, в палец вросло. Даже подпилить его пыталась, да лишь помяла. Видать, мародёры, чтоб перстень снять, палец покойнице отрубили.
После этих слов Иван быстро кольцо обратно в коробку кинул и сказал:
— Гляньте — а вот протез зубной золотой. Сволочи-то какие.
— А причём тут священник? — вновь повторил свой вопрос Игорь.
— Думаю, застал он грабителей за чёрным делом, как свидетеля священника убрали. Из-за икон не стали бы убивать. Это сейчас иконы продать можно, а раньше время другое было. Спрятали же эти гады награбленное, чтобы не попасться, — ответила бабушка.
— Почему не забрали? Что-то помешало? — спросил Сергей Иванович, а бабушка печально усмехнулась:
— Вот не поверите, а есть всё же на свете справедливость. Воду-то пустили на два дня раньше запланированного. Торопились то ли к дате праздничной, то ли к открытию съезда партийного. Я почему запомнила: бабушка тогда моя сильно ругалась, она ещё разок хотела к месту, где церковь стояла, сходить, помолиться.
Главный протянул бабушке медальон:
— Возьмите, это вещь вашей семьи.
— Ну, нет. Раз воля бабушки была, чтоб медальон от нас ушёл, пусть так и будет. В музей какой-нибудь сдайте. Вы мне, сынки, лучше закурить дайте. Что-то я расстроилась.
— У нас только крепкие, — растерялся Игорь.
— Годится, — кивнула бабушка.
— Тебе же нельзя! — возмутились внуки.
— Да ладно, одну-то, — возразила бабушка, прикуривая. Затем, затянувшись, спросила: — Надеюсь, среди моих внуков стукачей нет? Не сдадите родителям?
— Что с тобой сделаешь, — вздохнула Ксюша.
Бабушка, между тем, рассматривая иконы, заявила:
— А вон ту иконушку отец Павел больше остальных ценил. Она восемнадцатого или семнадцатого века, в общем, старинная. В церковь в Таналыке народ часто ходил, хоть и тайком. Рассказывали, что давно случай такой был: купчиха одна долго родить не могла. Пошла она пешком на богомолье в нашу церковь, а как сходила, вскоре понесла, да и дитё родила. Купец, муж её, с радости церкви икону пожертвовал, да денег не меряно. А уж кто купчихе помог: Бог или пригожий богомолец, кто его знает.
Слушатели рассмеялись.
Глава четвёртая. Вечер у костра
Вечером всё семейство отправилось в гости на уху в лагерь дайверов. Папа с мамой внесли свою рыбную лепту. Пока ушица варилась, бабушка успела всех по разу обыграть в карты, а Сергея Ивановича — целых три. Он не расстроился, а рассмеялся:
— Вот чувствовал, что мухлюет, а когда не разглядел.
После чего тайком сунул бабушке проигранную пачку сигарет.
Уха получилась на славу. После ужина устроились около костра, но о чём бы ни начинали разговор, всё равно возвращались к сегодняшней находке.
— Тётя Клава, — обратился Игорь к бабушке, — расскажите, как раньше здесь жили.
— А и расскажу, — сказала бабушка, — что ж не рассказать-то. Слушайте, коли охота есть.
И потёк неспешный рассказ, прерываемый только треском костра.
— С девчонками я в детстве не особо дружила. Не интересно было: мышь увидят — визжат, тарантула — чуть в обморок не падают. А собралась нас дружная четвёрка: я, Серек, Рашид и Петро. Вот сейчас подумаешь, ну сплошной интернационал. Я — русская, Серек — казах, Рашид — татарин, а Петро — украинец. А раньше на национальность и внимания не обращали. Ох, и победокурили! Сеновал колхозный как-то погорел — наша работа. Рашид где-то лупу раздобыл и на спор стал огонь добывать. Добыл. Хорошо, пожарные быстро огонь потушили. Про нас не узнали, думали: окурок кто кинул. После того, как в пионеры приняли, а мы все в одном классе учились, прошёл в школе сбор, посвящённый пионерам-героям. И зашла у нас с друзьями речь о том, смогли бы быть как Володя Дубинин или Марат Казей или как Зина Портнова. Как храбрость свою проверить? Тут Петро и говорит: «А кто не струсит вечером на кладбище купеческое пойти?» Как же, струсишь! Конечно, все пойти решили. На кладбище дальний угол назывался «купеческим». Могилы были старые, заброшенные. Ещё до революции там казаков хоронили, может, и купцы были. А, точно был один, первой гильдии, кажется. Туда боялись ходить: памятники покосились, земля местами проваливалась, да травой всё заросло. Не видно, где могилка, а где тропка. Вот в это место мы вечером и попёрлись. Страшно было до жути, а показать нельзя — друзья засмеют. Да ещё вороны раскаркались. Ну, сначала нормально было, пока не дёрнула нелёгкая Петра полезть через оградку, памятник разглядеть. Перелез, а земля осыпалась, он в яму провалился. Мы с мальчишками рядом крутимся, а как помочь выбраться, не знаем, яма глубокая. Смотрю — священник идёт. Я к нему: «Дяденька поп, помогите, у нас друг в могилу провалился». Он в яму спрыгнул, Петьке выбраться помог, сам вылез, а потом и говорит: «Пойдёмте ко мне, ребятки, чайку с конфетами попьём, а то вон как напугались сильно». С этих пор и началась наша дружба с отцом Павлом. Он попросил, раз мы смелые такие, помочь за могилками заброшенными ухаживать. Мы приходили, помогали, а потом шли гостевать в домик около церкви. Отец Павел всегда для нас конфеты держал: Дунькину радость (это карамельки без фантика), да лампасейки (так мы монпансье называли). Сразу скажу, никогда он с нами о Боге не говорил. Спросим что — ответит, а так, чтобы специально про веру, нет. Да, на колоколенку разрешал залазить! Бабушка, как узнала, где мы бываем, прослезилась. Благое, говорит, дело делаете. Что знала о священнике — рассказала. Батюшкой он после войны стал, а то работал инженером на заводе. В начале июня сорок первого он жену с детьми отправил в гости к родителям в Белоруссию, в деревеньку под названием Хатынь. Самого на работе задержали, всё отпуск никак не давали, а там война началась. Всё на фронт рвался отец Павел, тогда-то его по-другому звали, не отпускали, но всё же сумел на своём настоять. Войну прошёл без единой царапины. А семью его вместе со всеми жителями деревни фашисты сожгли. Как он священником стал, и каким ветром его в Уральские степи занесло, про то бабушка не знала. Я с друзьями поделилась, и стали мы к отцу Павлу ещё лучше относиться. Батюшка к нам тоже привязался. Всё бы хорошо, да какая-то сволочь директрисе настучала, что пионеры к попу в гости ходят! И не смотри на меня так, Ленка, не буду я для той гниды слова поприличнее выбирать. Ох, и скандал был. Чуть из пионеров не исключили, на совет дружины вызвали. Заступился за нас завуч-фронтовик, да старенькая учительница младших классов. И отец Павел, как узнал, сразу в школу пришёл. Скромный был человек, а в тот раз ради нас все свои награды боевые надел. С директрисой долго беседовал, всё обошлось — оставили нас в покое. Но мы к отцу Павлу забегать не перестали. Маленькие были, а понимали, что предательство это будет, если перестанем. Стукача мы вычислить успели, а вот «тёмную» устроить — нет. Началось расселение, разъехались все кто куда. Когда к батюшке прощаться заходили, он радостный был: в родную Беларусь в приход направление получил. А потом пришла весть, что убили отца Павла. Плакали мы, даже дружбаны — мальчишки слёз не стыдились. Столько лет минуло, а тут, смотри-ка, как прошлое о себе напомнило.
Бабушка, не скрываясь, закурила. Все смотрели на зеркальную гладь водохранилища — трудно было поверить, что когда-то здесь бурлила жизнь и кипели не шуточные страсти.
Глава пятая. За завесой тайны
— Бабуль, а почему ты медальон не взяла? Прикинь, я бы девчонкам показала — умерли бы от зависти! — Ксюша вопросительно уставилась на бабушку. Та, лёжа на диване, смотрела телевизор. После «отдыха на природе» бабушка с внучкой любили, как следует, отдохнуть дома. — Ну, бабуль! — тормошила Ксюша явно не настроенную на общение бабушку. Та, вздохнув, щёлкнула пультом.
— Ты, Ксюшка, только маме Лене не говори, будет высмеивать меня за суеверия. Когда маменька моя заболела, бабушка к бабке-лекарке кинулась, та и скажи, мол, дочери твоей не помогу, а вот внучек-правнучек спасти ещё можно. И что, мол, твоя дочь на шее носит, с ней остаться и должно. Проклятье на весь род наложенное только таким способом остановишь. Вот и не взяла я медальон, чтобы беду не накликать. Видать и правда есть проклятье, да сильное: вон сколь лет спустя о себе напомнило! Не стоит судьбу испытывать, — бабушка задумалась.
— Ну, бабуль, это покруче ужастиков! — сказала девочка. — А интересно, кто художник, кто на портрете? Что за проклятье такое? Обидно, что так никогда и не узнаем!
— Художник, Ксюш, наверное, крепостным был. А вот девочка на портрете из богатой семьи — медальон-то золотой. Проклятья раньше из-за любви несчастной, ревности, ненависти могли наложить. Слушай, не морочь мне голову! Я из-за тебя ни одной передачи толком посмотреть не могу.
Бабушка снова щёлкнула пультом, и на экране запестрила яркими красками реклама. Ксюша немного подумала и пошла выживать брата из-за компьютера.
***
Тайна медальона осталась тайной. Чтобы приоткрыть завесу придётся вернуться в прошлое лет, этак, на двести назад, или почти на двести…
— Нет, Егор Митрич, я пас! — рассмеялся на предложение сыграть ещё партейку купец первой гильдии Карп Ненашев. — Денежки, што у тебя с собой были уже проиграны. Мотри, именье не продуй, а то ить я не гордый, коль выиграю — заберу!
— Именье я, конешно, на кон не поставлю, а вот есть у меня Тишка-художник, ты вчерась на картинки, им намалеванные, любовался. Давай на Тишку сыграем.
Глаза купца заблестели, хотел дружка пожалеть, но уж больно соблазн велик.
— Ну, што ж, сыгранём в картишки, раз так хошь! — произнёс он.
Тихон, крепостной художник помещика Крайнова, был проигран в карты меньше, чем за десять минут. Купец повёз своё новое приобретение домой в станицу Таналык.
Обосновался он в такой глуши не случайно. Долго им с женой Марфой Бог деток не давал. Раз собрался купец в казачью станицу по делам, лавку надумал открыть. Жена с ним увязалась, слыхала она, что как бабы бездетные в местную церквушку съездят, так Бог дитё и даёт.
Вдвоём они в ту церковь сходили. Года не прошло, как родилась дочь. А жена купеческая в голову себе вбила, что девочка здоровенькой расти будет, если они рядом с церквушкой поселятся. Вот и отгрохал Карп дом в станице Таналык. А церкви пожертвовал купец икону старинную, которой ещё дед тятеньку благословлял, ну и деньжат, само собой.
Художнику же он обрадовался, потому, как давно задумал семейство своё в картинах увековечить. Хорошо жилось Тихону у купца Ненашева. Тот хоть и горяч был, в сердцах и вмазать мог, но зря не придирался и по субботам людишек своих розгами не порол. А тут ещё приглянулась Тихону девка из местных, казачка по имени Дарья, и той по сердцу художник пришёлся. Только не ровня они были: Тихон крепостной, а Дарья племянница атамана станичного.
Прознал про ту любовь хозяин, вновь глаза его огнём озорным засверкали. Зуб у него был на атамана казачьего — любил тот над купцом подшучивать. Подумал Ненашев: «Пошутковал ты, буде, тепереча моя очередь», и велел позвать Тихона. Говорит купец художнику:
— За портреты, што ты нарисовал, благодарствую, дюже хороши. Однако ж есть у меня дело для тебя особое. Вот тебе медальон. Надо в него портрет доченьки моей любимой поместить. Подарок хочу ей на двенадцатый годок сделать. Коль сделаешь, штоб она как живая с портрета смотрела — вольную дам, денег, да помогу с Дарьей обвенчаться!
— А не обманешь, хозяин? — спросил Тихон, который ещё не смел поверить своему счастью.
— Слово даю купеческое! — серьёзно произнёс Карп. В карты он, конечно, мухлевал, но слово держал твёрдо.
Как сказал Ненашев, так и сделал. Да ещё и дом молодым в станице прикупил, уж больно ему атаману досадить хотелось.
А проклятье? Да не было никакого проклятья.
Тема закрыта
GREEN 
ФИО - ЗАЯВКА - ДЕТСКО-ЮНОШЕСКИЙ - Десятая планета 2015.doc (29К)
Помощь
Цитата