[Наталья Владимировна]

№ 10

ГОРЬКИЙ ВКУС ШОКОЛАДА

Когда она думала о нём, фантазии уносили её прочь, куда-то далеко от реальности, наполняли счастьем, приоткрывая тайну неведомого наслаждения. Он был необыкновенным в её мечтах - самым-самым. То, что она видела, закрывая глаза, не поддавалось описанию. Она не знала цвета его глаз, а яркий образ, рождённый в мозгу, наверняка был так далёк от оригинала, как фото байкера на аватаре мальчишки «ВКонтакте». Но много ли можно заметить за пару взглядов украдкой?
- Денис, - прошептала она уже во сне, когда далеко за полночь переживания восторженного чувства отступили, позволяя ей наконец-то уснуть.
Денис был старше на два года, и это много, если ты учишься на два класса младше и тебе всего четырнадцать лет. Раньше она не думала, что ей может понравиться кто-то из двоечников, она их всегда осуждала. Умница, так как слушалась маму и отличница, потому что вся её жизнь состояла из уроков в школе и домашних заданий. Она всегда была лучшей ученицей в классе. И порой удивлялась, почему у всех - подружки, а ей и пошептаться не с кем? Правда, время от времени появлялись желающие сесть с ней за одну парту, но и они быстро понимали, у Таньки-Заучки не сдуешь, а то и сдаст, если спишешь где-нибудь ещё.
И вот однажды на шестом уроке учительница указала на её парту и девятиклассник Денис, оставленный дополнительно, чтобы отработать двойку по контрольной за полугодие, оказался рядом.
Для Таньки тот урок химии длился вечность. Первым делом она поправила косички, проверила осанку, поставила ровненько ноги и задышала через раз. Как назло, желающих доказывать закон Авогадро не оказалось. После вопросов Таня слышала своё имя вновь и вновь и ни разу не подвела молоденькую учительницу: отвечала старательно, не ведая, что спасала первую часть неумело законспектированного урока.
Денис составил уравнение химических реакций и дописал тест минут за десять, всё остальное время он внимательно слушал и выглядел как образцовый ученик, не отводя взгляда от учительницы. К концу урока о нём наконец-то вспомнили, а он, подменив исписанный листок на полупустой с выведенным ручкой орнаментом, добродушно повинился: «Не смог, Лариса Анатольевна».
Учительница хмурилась недолго. Её симпатичное лицо вновь отразило стремление к успеху, она верила, что способна научить любого, и с этой светлой мыслью подвела итог урока и оставила двоечника на следующий, дополнительный урок.
- Танька, повезло же тебе! С Денисом Тарковым за одной партой сидела! – одноклассницы обступили её на перемене. – Он в прошлом году кубок на футбольном турнире выиграл! Он лучший нападающий! – девчонки тарахтели наперебой. - Ты видела, какие у него красивые руки? Как ты думаешь, ты ему понравилась?
Не зная, что им ответить, Таня растерянно хлопала ресницами, но в последнем она не сомневалась - лучшая ученица в классе, она обязательно понравится двоечнику Денису.
- Ой, да он на неё даже не взглянул. - После этого вердикта из уст самоуверенной Анжелки девочки отстали, решили обсуждать Дениса между собой. - Танька ему не приглянулась.
- Но, это неправда! – подумала Таня, а, оказывается, выкрикнула.
- Ты думаешь, что Денис запомнил, с кем он просидел сорок минут?
- Да, и он мне улыбнулся!
- Вруша!
- Я никогда не вру.
- Спорим, он даже с тобой не поздоровается!
- Поздоровается, я уверена!
- А давай так, - предложила Анжелка, - в пятницу на Новогодней дискотеке мы вдвоём пригласим его на танец и та, кого он выберет - побеждает.
- Хорошо, - согласилась Таня, а в душе разрастались сомнения: не нужно было спорить.
Таня не смогла уснуть, до глубокой ночи она представляла красивые руки Дениса, как он бережно держит её в танце. Он был тем самым, кто пробудил её наивные мечты, заставил горячую кровь совершать кульбиты по телу до стука в ушах.
И всё-таки она была умницей, смогла не переборщить с тенями, неопытной рукой намазывая ими веки, намотать волосы на мамину плойку и в пятницу вечером увидела в зеркале другую, новую Таню с сияющими надеждой глазами, которая верила, что все оценят её превращение из Золушки в Принцессу.
- Он меня выберет, - надеялась она, пока не увидела соперницу.
Папа Анжелы тоже называл супругу умницей, любил при случае подчеркнуть их разницу в возрасте, преувеличенно упомянуть: «Взял её в жены, когда она ещё в куклы играла». Несмотря на то, что её возраст неотвратимо приближался к сорока, с его лёгкой руки она продолжала играть. Вот и теперь выбрала платье с завышенной талией, подчеркивающее наметившееся взросление юности, новые туфельки, и... Была-не была! После недолгих уговоров сдалась и дала денег на салон красоты, где добавили пудры и румян и сделали лицо дочурки таким кукольно-красивым, что родительница воскликнула:
- Ты - просто ангел!
Когда залакированная голова «ангелочка» повернулась в сторону Тани, сомнения уже успели отравить мир вокруг, Таня отступила в тёмный угол. Ей хотелось забиться куда-то глубже, закрыться, как ракушка, под звуками басов огромных динамиков, только бы Анжела забыла о споре.
- Ну, что? Спор дороже денег, - голос Анжелы приблизил момент истины. Ноги усилием воли понесли девочку к волнующему неизвестному.
В ожидании смены мелодии танец прервался. Денис стоял в кругу старшеклассников, он смотрел куда-то и с трудом оторвал взгляд, когда две малолетки подступили к нему.
- Денис, с кем ты будешь танцевать? Со мной или с ней? – Анжела расправила несуществующую складочку на платье.
Парень даже не растерялся, он просто сделал вид, что никого не заметил и пошёл в ту сторону, куда вернулся его прерванный появлением девчонок взгляд. Смелость Анжелы подтолкнула его сделать тот же решительный шаг.
- Лариса Анатольевна, можно пригласить Вас на танец? - едва долетевший вопрос вызвал шквал одобрительных выкриков и свист.
Надевая пальто в гардеробе, Таня спрятала слёзы за высоким меховым воротником. Ей казалось, что она этого не переживёт.
- Я просто дура! Что может быть хуже, чем выставить себя полной идиоткой! - тихий всхлип заставил вахтёршу оторвать глаза от газеты. Но девочка, уже застёгнутая на все пуговицы, спешила прочь, спрятав глаза, в которых читалось только одно желание – убежать, снять это противное платье, смыть краску с лица, чтобы ничего не напоминало об этом вечере.
- Танечка, не забудь свой подарок, - напомнила ей женщина.
Едва уловимое волнение поскреблось лапками по материнскому инстинкту, но вахтёрша мгновенно перенесла его причину в более спокойное русло. «Скоро ведь праздник!» - вспомнила она.
- Шоколадки, конфетки… Что может быть лучше шоколада! - услышала девочка.
«Я буду ненавидеть шоколад всю свою жизнь», - подумала Таня. Бросив блестящий сверток на дно сумки, она вытерла слёзы и побежала прочь, оставляя за дверью перечёркнутые несвоевременностью мечты.

[Наталья Владимировна]

№ 11

МОСКВА-ПЕКИН

Как-то в начале 90-х ехал в Пекинском поезде. Я, какой-то коммерсант, ещё один офицер (из Читы) и просто какой попутчик, не помню кто... Весёлая компания. Пили палёную водку, потому что тогда другой не было, смеялись. Играли в карты... Проносились мимо большие и малые города, преданной, но ещё не разочарованной страны. Потом, не помню, на какой день весёлого путешествия, увидел у окна нашего купе симпатичную брюнетку.
Небольшого роста. Со вкусом, но просто одета. Мне в те времена познакомиться, где попало - на раз... Лан. Так звали китаянку. Потом я как-то узнал, что это означает «орхидея».
Лицо - узкое, почти европейское. Позже я узнал - почему. Миндалевидные тёмные глаза, чуть-чуть раскосые. Ладная и сильная фигурка. Принцесса из Поднебесной. Я забыл о своих спутниках. Почти 2 дня мы болтали, о чём придётся... Она смеялась мелодичным негромким смехом. Оказалась переводчицей в крупной российско-китайской компании.
В её милых глазах можно было утонуть... И я пропал…
…Доехали до Читы. Мне нужно было в штаб Округа (отметить командировку), затем - в свой отдалённый гарнизон. Лан вышла со мной. Потом 3 дня и 2 ночи мы оставались в номере «люкс», гостиницы «Забайкалье»... Даже не выходили. Помнится холодный вкус полусладкого шампанского, ещё - шоколада и каких-то тонких пряностей. И что-то томительное, странное, почти сумасшествие, конец моей дороги... Какая-то Неявь. Помню: я стоял у окна, обнимая её за плечи и мы молча смотрели на огни ночного города. Прохладная, гладкая, как атлас, кожа. Лан пахла любовью…Не знаю, был ли я счастлив в те минуты? Просто меня не стало тогда, на этой земле…
Когда выяснились некоторые подробности, мне стало не по себе…Оказалось, что её прадед (китаец) служил крупным чиновником на КВЖД. В Харбине. В 1904-1905 годах там же был госпиталь для русских солдат и офицеров, участников русско-японской войны. И её прабабушка (!) встречалась с русским флотским офицером, находящимся в Харбине на лечении... В итоге в моей уже жизни появляется Лан с европейскими чертами лица и в возрасте 27 лет в поезде «Москва-Пекин» встречается со мной, русским офицером тридцати лет, весной 1992 года...
Чем больше я узнавал о своей милой китаянке, тем тревожнее становилось на моём не раз разбитом сердце. Она подарила мне красивую бумагу. Фирменный бланк. Текст, написанный иероглифами, её рукой… Тонкой и изящной. Красивый маникюр. Я запомнил маленький иероглиф на ноготочке безымянного пальчика левой руки. И научился говорить: «У АЙ НИ» (я люблю тебя) по-китайски.
…Даты пересечения границы, номера телефонов. Большая печать в виде красной 5-тиконечной звезды... Позднее, когда один мой знакомый, коммерсант, гоняющий в Китай КамАЗы с украденным советским добром, увидел этот документ, он сказал мне: «Ты идиот...» Это было официальное приглашение от её фирмы по системе «всё включено».
На 3-й день мы прощались возле поезда на Забайкальск (мне до Борзи). Она беззвучно плакала... Когда поезд тронулся, прижалась ко мне всем трепетным своим телом, очень крепко и быстро притянула к себе, с какой-то неистовой силой, и что-то почти кричала мне, уже по-китайски: «У АЙ НИ!»
Как-то, уже много лет спустя, мне приснился странный город. Я знал, что никогда не жил там. Но помнил это место. Я был там. И видел, как из ресторана на Пристани вышел морской офицер в форме русского императорского флота, без фуражки. Запомнился белоснежный китель с погонами лейтенанта, золотые пуговицы. Лицо - очень смутно… Офицер заметно прихрамывал, в руке у него была трость. Он держал под руку миниатюрную, как фигурка нэцкэ, китаянку. Красивое сиреневое платье, шляпка, маленькая вуалька, летний зонтик ... Моряк склонился к ней и что-то тихо говорил. Она смеялась негромким и мелодичным смехом...
Я часто вспоминаю Лан и не могу понять до сих пор, что меня тогда остановило? И было ли это, или всё причудилось?.. Но и сейчас в моей душе слышится её милый негромкий смех... И этот неизбывный, чуть слышный и тонкий аромат её тела, что даже через годы волнует меня.
Уже много позже случайно нашел в интернете этот город. Несколько десятков чёрно-белых фотографий... И с удивлением узнал то, что видел во сне той тревожной, горячечной ночью. Харбин, Пристань Сунгари, кафе на набережной... На той карточке дата - год 1904-й… Дальше - исчезающий туман и затихающий стук женских каблучков…
Я люблю тебя, Лан…

[Наталья Владимировна]

№ 12

КУРОРТНЫЙ РОМАН
(В современных реалиях)

- Клара, возьми ещё тортика, или тебе он сегодня не понравился? – спросила Агния Леоновна свою лучшую подругу Клару Петровну, наливая ей свежезаваренный зелёный чай в тонкую фарфоровую чашку из старинного чайного сервиза настоящего севрского фарфора. Агния Леоновна любила хорошую посуду тонкой работы и старых времён. Это была её слабость.
- Ну, что ты, Агничка, не кокетничай. Тортик, как всегда, бесподобен! Но я уже выбрала свой лимит калорий и боюсь, что ещё один кусок пойдёт мне в «социальные» накопления, – Клара Петровна со смешной миной на лице похлопала себя по нарочито выпяченному и совсем не толстому животу.
- Ну, уж кому-кому, а тебе, Кларочка, грех жаловаться на свою фигуру, – сказала Агния Леоновна, – молодым фору дашь… Вот это мне надо остерегаться лишних калорий.
Агния Леоновна и Клара Петровна были давними подругами: они подружились ещё в школе, в восьмом классе, и всю жизнь поддерживали отношения – что, конечно, редкость. Мало кто так дружит всю жизнь после школы.
Им было за пятьдесят, они скоро должны были выйти на пенсию. Клара Петровна была брюнетка с хорошей фигурой – предметом белой зависти Агнии Леоновны, которая не смогла сохранить такую фигуру в зрелые годы и (Увы!) сильно располнела. А ведь когда-то они были так похожи фигурами (худенькие, длинноногие, одинакового роста), что их издали можно было перепутать, если не было видно цвета волос. Агния была ярко выраженной блондинкой.
Прошли годы, и теперь уж никто по фигуре ни при каких условиях их не перепутает, увы! Так сложилось, что обе подруги были по одному разу замужем, но развелись. У каждой было по ребёнку: у Агнии Леоновны – сын Толя, у Клары Петровны – дочь Вероника. Вероника была старше Толи на три года. Она очень рано (в девятнадцать лет ) вышла замуж. У неё сейчас уже было двое миленьких детей – двенадцатилетний Митя и пятилетняя Варвара. Это был предмет гордости и любви бабушки Клары, которая в разговоре часто сбивалась на излюбленную тему о внуках: какие они хорошие, воспитанные, послушные и умные. Каждый раз она находила новое в любимых внуках. И после этого она неизменно спрашивала подругу о том, не нашёл ли Толик себе девушку. Агния Леоновна со вздохом отвечала, что не нашёл. Это уже становилось нехорошей традицией.
«Эх, если бы было наоборот! Толик был бы на три года старше Вероники! Тогда можно было их поженить сразу после школы - и никаких проблем, – с сожалением думала Агния Леоновна, – и у меня были бы внуки...» Она очень переживала, что у сына никак не складывается личная жизнь. Да и как могло сложиться, если он постоянно после работы общается не с девушками, а с компьютером? Он страстно увлекается компьютерными играми. Компьютер заменил ему всё: и друзей, и подруг, и поездки, и увлечения… И никакие увещевания матери, что время уходит и давно пора заводить семью; никакие её просьбы и неоднократные попытки (совместно с Кларой Петровной) познакомить с хорошей девушкой не дали результата. Уж как они ни старались, каких только девушек хороших (и очень хороших – с образованием, квартирой, деньгами, положением в обществе) не подыскивали и не приводили в дом для знакомства – всё было напрасно. Уже нехорошие мысли об ориентации сына стали закрадываться в голову матери… Но потом она проанализировала ситуацию и успокоила себя тем, что никаких гомо-признаков у сына не было: ни литературы этой направленности у него она не нашла, ни друзей соответствующего вида и наклонностей, ни символики с изображением радуги… Да и в гей-парадах и подобных мероприятиях он участия не принимал; клубы их типа «Голубая Луна» или РР («Разноцветная Радуга») не посещал.
Её неотступно мучил вопрос: почему Толик не дружит с девушками и не заводит семью? Его слова, что в Европе молодые люди женятся, а девушки выходят замуж после тридцати пяти, а то и ближе к сорока годам, её не убедили и не успокоили.
- Вот поэтому Западная Европа и вырождается, – ответила она. – У них в моде не иметь детей в семье, в крайнем случае – одного ребёнка. Да и семьи однополые узаконены. Уродство полнейшее – в такой семье детей не может быть по определению. Скоро там, в Европе, и европейцев-то не останется.
- А кто останется? – удивился Толик.
- Выходцы из Африки и Ближнего Востока. У них другие семейные устои...
У Агнии Леоновны уже руки опускались, как несколько месяцев назад Клара Петровна при очередной встрече с видом заговорщика ей сказала:
- Слушай, подруга, а почему бы нам не использовать для Толика одно проверенное средство?..
- Какое средство? – не поняла Агния Леоновна, – оно в аптеках продаётся?
- Нет, я имею в виду совсем другое, не аптечное средство.
Агния Леоновна с недоумением смотрела на подругу – иногда её очень трудно понять.
- Ну, вспомни, как ты познакомилась с Виктором, где познакомилась…
- Где, где…В Караганде… Не понимаю, к чему ты клонишь, – с досадой и даже раздражением произнесла Агния Леоновна. Виктором звали её бывшего мужа.
- Не в Караганде, а в Сочи, в санатории «Морская синева». Я сама путёвки нам с тобой доставала и была свидетельницей начала ваших отношений.
- Ну, и что? – недовольно спросила Агния Леоновна: она не любила вспоминать это, как она считала, пикантное обстоятельство своей биографии.
- А вот что: курортный роман! Не станешь же ты отрицать, что у вас с Виктором был классический курортный роман, который плавно перешёл из стадии легкомысленно-курортного в стадию серьёзных отношений?
- Ну, да…– неохотно согласилась Агния Леоновна, не любившая вспоминать всё, связанное с Виктором. Прожив с Агнией два года, он неожиданно для неё вернулся к старой (в буквальном смысле) жене. Она была старше Агнии на двенадцать лет.
- Слушай, Клара, я не пойму, к чему ты это вспомина… – сказала она и вдруг осеклась на полуслове и посмотрела удивлённо на подругу.
- Ну, да, да, да! – с некоторым вызовом сказала Клара Петровна.– Соображай, подруга, соображай. Этот санаторий – «Морская синева» – существует и сейчас. Курортные знакомства и романы никто не отменял. А твой Толик давно не отдыхал. Ты посмотри на него: худой, щёки бледные, круги под глазами…
- Так откуда в городе румянцу взяться на щеках? Да ещё если он день и ночь сидит в интернете? Совсем заигрался там: танковые бои, зомби и мертвецы – прости, Господи! Создание империй, путешествия во времени, рыцари и герои, гонки на выживание, переходы на новые уровни… У них даже свои клубы существуют по типам или видам игр… А недавно появилась новая игра: создай свою сборную по футболу и поучаствуй в виртуальном чемпионате мира – профессиональные тренеры сама знаешь что у нас в футболе создали…А ведь скоро чемпионат мира в России. В этой всемирной паутине, будь она неладна… Совсем запутался в ней. Я уже мысленно представляю интернет в виде огромного, злого, хитрого паука, плетущего прочную паутину и накрывающего ею Землю...
- Ну, так пусть и съездит отдохнуть! В кои-то веки подышит свежим воздухом, в море покупается, свежих фруктов поест, познакомится с…С кем надо. Здоровья и прибавится, да и не только здоровья… Когда у него отпуск?

***
…И вот теперь, когда их тонко задуманный план сбылся – Толик съездил в санаторий, которому, по большому счёту, он был обязан появлением на свет, хорошо отдохнул и вчера приехал, а на расспросы матери сказал, что с девушкой – её звать Эмилия (какое имя красивое!) – познакомился и обещал сегодня после работы показать её, Клара Петровна пришла опять, чтобы присутствовать при этом важном событии – смотринах девушки. Обе подруги сейчас были в радостном и немного тревожном ожидании: а вдруг долгожданная подруга сына (и для Клары Петровны Толик был как сын) не оправдает их надежд? Они сделали причёски и были в праздничных платьях. Агния Леоновна, как заботливая мать, приготовила праздничный ужин…
- Ты представляешь, Клара, он мне сказал, что познакомился с Эмилией на второй день после приезда и уже больше не расставался: с ней проводил всё своё время!
- Как романтично, как здорово! А какое имя у девушки красивое – Эмилия! Редко такое услышишь!
- Да, красивое, нетривиальное имя, – согласилась Агния Леоновна.
- А сколько ей лет? Кто она? Чем занимается?
- Не знаю, не успела расспросить подробно. Вот придёт сегодня, и сами всё увидим и узнаем.
- Ах, как я рада, – сказала Клара Петровна, – как я рада, что мой план сработал!
- Да, ты молодец, точно всё рассчитала, – похвалила подругу довольная Агния Леоновна.
- Я жизнь знаю, – скромным тоном и тихим голосом сказала Клара Петровна.
Агния Леоновна налила ещё тёмного маслянистого вина в большие круглые тонкостенные бокалы, в которых (если их слегка покачать в руке, раскрутив содержимое, чтобы оно в движении как бы томно растекалось по стенкам, грозя выплеснуться наружу) так хорошо чувствуется аромат и букет французского вина), и они наслаждались вкусным напитком и приятным ожиданием в предвкушении большого и радостного события, ведя непринуждённую лёгкую беседу. Они тихо разговаривали, внешне как будто полностью поглощённые беседой, но сами, превратившись в слух, параллельно разговору чутко прислушивались ко всем звукам, доносившимся со стороны прихожей. Забытый зелёный чай остывал в красивых, почти раритетных чашках.
Наконец в разом наступившей тишине сначала раздался громкий, режущий ухо звук – скрежет проворачиваемого ключа в замочной скважине, а потом, как показалось, почти грохот открывающейся входной двери, словно не лёгкая квартирная дверь открывалась, а огромные металлические ворота в какой-нибудь ангар или цех. Подруги за столом резко замерли и на несколько мгновений окаменели, словно придавленные этими оглушительными звуками, а затем в нетерпении вскочили из-за стола и, на ходу поправляя красивые причёски, устремились из комнаты в прихожую.
Толик был один.
Женщины остановились и в недоумении переглянулись.
- Здравствуйте, тётя Клара! – вежливо сказал Толик.
- Здравствуй, Анатолий, – торжественно сказала Клара Петровна, – ты один?
- Один. А почему я должен быть не один?
- Мама сказала…– начала было Клара Петровна, но Агния Леоновна её перебила:
- Толик, но ты же обещал, что сегодня приведёшь и покажешь Эмилию!
- Мама, я не говорил, что приведу, я говорил, что покажу!
- Ну, так и где она?
- Она там, где и должна быть: дома. Мы договорились, что сегодня в 20.00 у нас будет сеанс связи по скайпу, вы её и увидите! Если так хочется…
- Толик, – в отчаянии почти закричала Агния Леоновна, – а почему нельзя было её привести сегодня, мы познакомились бы… Вот и тётя Клара пришла…
- Привести её довольно затруднительно, – сказал Толик, – она живёт вообще в другом городе, за полторы…или две тысячи километров от нас… Я бы сам с удовольствием на неё посмотрел… Вживую… Ни разу не видел…
Если бы сейчас сверкнула молния и раздался гром в квартире, или, как разновидность невероятного, с шипением и треском пролетела шаровая молния, вращаясь и разбрасывая искры по сторонам, то это, наверное, произвёло меньшее впечатление на изумлённых женщин, чем слова Толика.
- Но как же так? Ты же мне сказал, что вы познакомились с Эмилией на второй день после твоего приезда в санаторий и в дальнейшем вы не расставались!
- Всё правильно, мама! Я тебе не соврал. Мы познакомились на второй день моего пребывания в санатории, но в интернете! В санатории, представь себе, есть интернет. И потом не расставались: целыми днями и ночами переписывались и разговаривали по скайпу – она тоже любит игры, как и я. Это такая чудесная девушка! Просто оторваться от неё не мог! Можно сказать, засыпал и просыпался с ней… Я потому-то и не загорел. Ты сама обратила внимание: мне так и не удалось надолго выйти на пляж.
Толик разулся, надел уютные домашние тапочки и прошёл к себе в комнату, а празднично одетые женщины остались стоять в прихожей с некрасиво раскрытыми ртами, глядя друг на друга выпученными глазами, словно две рыбы, выброшенные на берег. Через некоторое время раздался голос из комнаты:
- Мама, тётя Клара, восемь часов. Я включаю скайп. Будете знакомиться с Эмилией?

[Наталья Владимировна]

№ 13

ПИК ЕВГЕНИИ


- А, что же станет со звездой?
- Растает утренней порой,
Иль ночью упадёт в росу,
А он забудет ту косу...
И муза никогда при нём
Не залетит в уснувший дом.
Пойдут унылые года,
А много ль их судьба дала?


Это фото висело над его рабочим столом уже несколько лет. Он дорожил им и возил его с одного объекта на другой. На фото был запечатлён горный пик. Его вершина была неприступна, во всяком случае, ему так всегда казалось. На вопросы коллег, что это за горы и чем они ему так нравятся, он отвечал, что всегда преклонялся перед мощью и величием гор и что это воспоминания о его молодости, о службе в Средней Азии, и о горной вершине с красивым названием Натис (что в переводе с местного означало «Девичья грудь»). Эта вершина хорошо была видна из их лагеря, и даже однажды на учениях их топогеодезическое отделение пыталось взобраться на неё. Но он не достиг вершины. Нагруженный пулемётом, подсумком, противогазом, буссолью и треногой к ней, он выдохся. Да и ноша не позволяла карабкаться по скалам, тянула вниз. Сержант приказал всем оставить автоматы и лишнее снаряжение ему под охрану. И дальше отделение пошло налегке. Отделение устремилось вверх - покорять «Девичью грудь», а он просто отдыхал и любовался открывшимся перед ним видом. Пройденного пути к вершине было достаточно, чтобы охватить взором весь полигон и увидеть маленькие «коробочки» палаток их лагеря. Захватывало дух.
Это была правда, но только в том, что касалось службы. На самом деле, горная вершина на фото была мало похожа на ту «Девичью грудь» и не имела к ней ни какого отношения. Изображение этой горы он нашёл в сети. Это был один из семитысячников Советского Союза. Его открыл, нанёс на карты и назвал именем своей жены молодой русский офицер в начале 20-го века. Офицер всю свою жизнь посвятил службе Родине как офицер и как учёный, дослужившись до генеральских и профессорских регалий. Его жену звали Евгения. Так же, как и ту девушку, воспоминания о которой и мысли давно занимали нашего героя. Они познакомились лет пять назад на Сицилии. Он тогда вместе с женой отдыхал на Мальте.
Был май, вода в море могла бы быть и потеплее, достопримечательности, в основном освоены, да и к тому же испортилась погода… В общем, они решились на трёхдневный тур по Сицилии.
Паром быстро их доставил в Поццалло, откуда на поезде они намеревались доехать до Сиракуз и там взять напрокат машину. Но на вокзале они оказались беспомощны: никак не могли разобраться в тарифах и объяснить кассиру, что им надо. И когда они совсем отчаялись, подоспела помощь в виде двух москвичек - Ирины, пышнотелой, невысокой блондинки лет пятидесяти и Жени, молодой, стройной , тёмноволосой девушки лет двадцати пяти - тридцати. Ирина неплохо знала итальянский, и проблема решилась.
В дороге они разговорились и решили вместе провести два с небольшим дня на Сицилии. Приехав в Сиракузы, они арендовали автомобиль и устремились воплощать свои мечты, совместно оформленные в поезде.
Майская Сицилия была прекрасна - ничего общего с Мальтой. Пьянил запах кедра. Время пронеслось быстро. Ирина оказалась просто неоценима в их поездке. Её знание итальянского языка помогало раскрыть души сицилийцев. Но в тоже время она постоянно меняла свои решения, так что однажды Женька после очередного такого случая сказала: «Ирина, Вы настоящая женщина. Ваше «Нет» - это отложенное «Да»». Впрочем, Ирина не осталась в долгу и вскоре отплатила ей взаимностью. А сама Женька казалась вездесущей, всегда попадала в кадр и успевала всё увидеть первой. «Круглозадая», - резануло слух. Это Ирина охарактеризовала внешние формы Женьки, мелькавшей впереди. Наш герой был удивлён женской мстительностью и коварством, хоть сам был женат не первый год и прекрасно знал женскую нетерпимость. Во время восхождения на Этну он сделал несколько кадров, в которые случайно попала и Женька, упорно старавшаяся быть впереди, и это в дальнейшем сыграло с ним злую шутку. Стоя возле одного из многочисленных кратеров Этны, Женька вдруг сказала, что у неё есть гора, гора её имени. Пик Евгении на Памире. Так он и узнал о существовании этой вершины.
Вулкан Этна был последней точкой в их путешествии по Сицилии, и они вернулись на Мальту, где и расстались, договорившись о встрече в Москве. В номере гостиницы его жена, просматривая сделанные им на Сицилии снимки, вдруг разразилась такой обидной и непонятной тирадой, смысл которой сводился к тому, что все мужики сволочи, и он не исключение, т. к. на фото только Женька, а её нет. Может, этот случай и послужил той отправной точкой в его интересе к Женьке. Но окончательно это произошло уже в Москве, после встречи в кафе, где они обменивались фото, вспоминали Сицилию, Мальту и пытались что-то придумать на будущее. При всей внешней женской любезности он явно чувствовал атмосферу неприязни, и это было для него непонятно. Больше они уже не встречались и вместе не путешествовали. Его супруга женским чутьём улавливала его интерес к Женьке и резко реагировала на любые упоминания о ней.
Что же его так привлекало в Женьке? Молодость? Да, она была моложе его на двадцать с лишним лет. Но в кругу его общения были молодые девушки и женщины, и они не интересовали его. Красота? Но она была быстрее симпатичной, чем красивой. Ум? Ум вряд ли тот критерий, на который мужчина в первую очередь ориентируется при общении с женщиной.
Есть научный термин – комплементарность. В разных науках он соответствует разным понятиям, но у него есть синонимы: взаимодополняемость, взаимосоответствие, соответствие. Женька, при всём их различии в возрасте, образовании и воспитании имела, как ему казалось, мироощущение и мировоззрение, во многом соответствовавшее его мироощущению и его мировоззрению. Наверное, это и было главным. А ещё - её такие большие, широко открытые глаза. Но в то же время он понимал, что ничего общего у них с Женькой быть не может. Как в силу возраста, так и в силу семейного, да и общественного, положения.
И всё же он искал общения с ней. Он пытался ей писать, поздравлять с праздниками, но она не отвечала. Вернее, отвечала, но тогда, когда хотела и писала о чём-то о своём. Оказалось, что его Женька, а он считал её своей, серьёзно увлечена экономикой. Женька в свои неполные тридцать была кандидатом экономических наук, работала в известном европейском банке и печатала научные работы. Она успевала работать, заниматься наукой и путешествовать, причём многие её поездки была оригинальными, нестандартными. Пытаясь как-то привлечь её внимание, он посылал ей фото и видеоколлажи, пытался писать стихи, быть оригинальным, но она отвечала на послания только, когда считала нужным. И, хоть он и обижался на это, но понимал, что это для него она единственная, а он для неё - всего лишь один из многочисленных знакомых.
Но вода камень точит, и переписка немного стабилизировалась и даже временами была активной. И хотя жили они рядом (Ну, какие расстояния в Москве?), до встреч так и не дошло. За время их знакомства Женька успела побывать во многих экстремальных и не очень путешествиях, выйти замуж, развестись и перебраться в Европу, на работу в центральный офис банка. Она часто приезжала в Москву, но об этом он узнавал из писем, когда она возвращалась на работу.
И всё же они встретились. Было лето, они сидели рядом на поваленном дереве, на берегу реки, смотрели на воду и молчали. Женька положила свою руку ему на запястье и …
Он проснулся. Проснулся, но видение было так явственно, так чувственно… Он огляделся. Жена лежала рядом, спала и, судя по её позе, она не могла быть тому причиной. Он долго не мог успокоиться, заснуть, и само ощущение этого прикосновения длилось больше недели. А переписка продолжалась. И стала довольно откровенной. Но чем больше он узнавал Женьку, чем дороже и ближе она становилась для него, тем больше он осознавал ту непреодолимую пропасть, разделяющую их. Только сердце не хотело слушать разум.
В этот день (а это был день его рождения) он приехал на работу рано. Впрочем, как и всегда. Вторым приходил Влад, руководитель объекта, потом подтягивались и остальные. Ему нравился их штаб. Он был очень уютный, домашний. Шеф всегда стремился создать максимум удобств даже в самых стеснённых условиях стройки. И было жалко со всем этим расставаться, но инвестор попал под западные санкции и проводил реструктуризацию своих проектов. Их объект не был в первоочередных планах инвестора, и это не прибавляло оптимизма.
Вскипятив воду и заварив чай, он подошёл к своему столу и только тогда понял, что чего-то не хватает. Не хватало фото. Оно валялось на полу со сломанной рамкой в осколках стекла. Наверно, от многочисленных сотрясений и вибраций на стройплощадке не выдержал подвес. Но для него в этом было, что-то мистическое, тревожное. Вихрь мыслей пронёсся в голове. Подняв картонку с фото, он ещё раз всмотрелся в него. Из многих изображений пика он выбрал именно это. Оно, как бы передавало смысл названия горы. Вершина очень напоминало профиль женской головы. Именно молодой женщины, девушки. Ледник, спускавшийся с вершины, был её волосами, её косой или слезами, тёкшими ледяным потоком из её глаз. Он в задумчивости стоял и смотрел на фото, но уже не видел ни гор, ни льда , ни синевы неба, а только большие Женькины глаза. И все его мысли были о ней. Он не услышал, как Влад открыл дверь, как подошёл к нему. И только когда Влад заглянул через плечо и сказал давно избитое: «Умный в гору не пойдёт...», он вздрогнув от неожиданности, посмотрел на Влада и, как будто очнувшись ото сна, произнёс: «Так то, умный…» И улыбнулся.

[Наталья Владимировна]

№ 14

МОРЕ

Я проснулась от тревожно-робкого шёпота занавесок и долго лежала, глядя прямо перед собой, где на стене под потолком мерно раскачивалась чья-то пугающая тень. Потом повернула голову к окну – там ветер трепал ветку каштана. Это её тень не могла найти успокоения на моей стене. По ощущениям, было около четырёх утра. Спустив ноги с постели, я ощутила обнажённой кожей прохладное дуновение, проникающее сквозь открытое окно и крадущееся, словно вор, куда-то под кровать, чтобы потом на долгий душный день затаиться там в темноте и пыли. Тем временем слух пытался уловить неясный звук…То, что показалось поначалу шелестом штор, на самом деле пряталось гораздо дальше за окном. Шумело море.
Натянув джинсы и накинув сверху рубашку, я вышла из своего домика и направилась к берегу. Ещё не рассвело, но небо уже посветлело, отчего все вокруг сделалось серо-сизым, а не чёрным. Крупный песок приветливо шелестел под ногами, оставляя за мной цепочку едва заметных следов.
Остро пахло солью и водорослями, покинутыми на берегу отливом. С моря тянул свежий ветерок. Не мне одной не спалось. Кто-то шёл по берегу, мелькая слабым огоньком фонарика, который стал уже почти бесполезен в этой предрассветной дымке.
Осознав, что скоро сбудется моя давняя мечта встретить рассвет в таком удивительном месте, я присела на валун, с каким-то почти болезненным удовольствием ощущая пальцами его холодную шершавость. Плеск волн казался музыкой… Не знаю, сколько времени я провела так, однако в какой-то миг с удивлением отметила, что небо стало совсем светлым, а где-то за краем горизонта, который теперь уже вполне просматривался, родилось розовое свечение. То просыпалось солнце. И не одна я хотела увидеть его первой: человек у самого берега погасил свой фонарик, в котором теперь не было нужды, и расположился на складном стульчике, поставив прямо перед собой какой-то предмет, в котором я узнала мольберт. Итак, где-то по соседству живёт художник. Улыбнувшись (у каждого свои интересы), я встретила-таки рассвет и пошла досыпать. Впереди был ещё долгий день.
Это лето я проводила у моря, в одном южном городке, затерявшемся в зарослях платанов и виноградника. Домик мой стоял на отшибе, низенький, похожий на гриб-боровик, со мшистыми стенами и весёлыми красно-жёлтыми занавесками на окнах. Правда, в нём я проводила мало времени. Чаще всего уходила к морю, вплавь пробираясь к небольшой каменной бухточке, недооцененной туристами, и потому любимой мелкими крабиками и прочей живностью. Иногда - вдоль пологой горы к озеру, где в то лето особенно плескалась мелкая рыбёшка, выскакивая из воды, сверкая на солнце серебряными боками и спинками, тут же мгновенно плюхаясь обратно. И, не успевали разойтись круги на воде, как рядом выскакивала следующая. Там, над озёрной гладью, носились крупные стрекозы, поблескивая крылышками, а камыши шуршали так приветливо, словно я была их старой знакомой.
Порою я брала с собой книгу. Но едва ли хоть раз обращалась к ней – внимание моё то и дело отвлекали то стрекозы, то мохнатый шмель, грузно ползающий по зацветшей кашице. Домой я обязательно возвращалась незадолго до вечера и, наскоро перекусив, набрасывала на загоревшие плечи рубашку, а потом отправлялась к своему камню. Огромный валун, очень удобный для того, чтобы сидеть на нём, ждал меня на берегу, у самой воды. Когда море особенно волновалось, пена волн почти достигала моих ног. Но всё же в последний момент вода откатывалась назад, с глухим урчанием унося с собою мелкие камешки и обломки ракушек.
Хлеб я брала у тётушки с библейским именем Магдалена, которая жила неподалеку, в большом синем доме с огромными окнами. Пекла хлеб она сама, и ничего вкуснее я в своей жизни не пробовала. Магдалена жила одна и растила дочь. Мариша, Марина, Мариночка – это был сущий бесёнок. Белокурая и синеглазая, лет шести, она ни минуты не сидела на месте. Её поминутно можно было видеть то на яблоне во дворике, то на крыше коптильни, то у ворот, где она непременно ждала каждый день почту. Я пыталась было вручить ей куклу, о которой во времена своего детства могла разве что мечтать, но девчушка не выразила ни малейшего энтузиазма, а её мать со смехом заметила, что лучше бы я подарила ей удочку.
Тем утром голоса Маришки, обычно позвякивающего весёлым колокольчиком то тут, то там, на удивление, не было слышно. И на мой вопрос Магдалена молча указала на окно, ведущее во внутренний садик. Там я увидела мужчину в сером хлопчатобумажном костюме. Он сидел на лавочке и что-то писал в своем блокноте. Маришка тихонько притаилась рядом, неотрывно следя за его рукою, как будто из-под его пера показывались настоящие чудеса.
- Что это с нею? И кто это человек?
- Это Герман, - сказала Магдалена, раскладывая тесто по формам. – Мой брат. Он тут проводит каждые выходные и в отпуск обязательно приезжает.
- Он приехал вчера? Я видела сегодня на рассвете какого-то человека на берегу.
- Да, это он. Я встала в семь, а он только откуда-то пришёл. Верно, рисовал.
- Герман – художник?
- Притом профессиональный, - улыбнулась Магдалена немного насмешливо, с некоторой снисходительностью, с которой порою люди относятся к художникам, поэтам и скульпторам. – Нельзя сказать, чтобы это приносило большой доход, но ему нравится… Марише - тоже. Видите, как он её заворожил? Он сейчас наверняка делает какой-нибудь рисунок ей на память. У неё уже все стены ими увешаны. Постойте, я Вас познакомлю. Герман! – крикнула она в окно. – Иди к нам!
Так я узнала художника Германа Василевского. В нём не было ничего от человека искусства, страдающего манией величия. Открытый и добродушный, он производил впечатление очень порядочного, интеллигентного человека. Любезно предложил принести мне хлеб, как только тот будет испечён. Однако добродушием людей лучше не злоупотреблять. Поэтому я не менее любезно отказалась, объяснив, что всё равно собираюсь в город и загляну к ним на обратном пути.
- Я бы с удовольствием Вас подвёз, но...- разведя руками, Герман обезоруживающе улыбнулся, - у меня самого нет машины.
- Я на велосипеде.
- Что ж, был рад знакомству.
- Взаимно, - пожав протянутую мне руку, я отправилась по своим делам.
Я стала видеть Германа часто, почти каждый день. Иногда – утром, заходя к ним за хлебом, но чаще – вечером, на берегу. Как выяснилось, Василевский любил работать ранним утром и на закате, когда море особенно живописно. Так что теперь, восседая на своём камне, я ежедневно наблюдала одну и ту же картину: художник не спеша шёл по берегу, неся в одной руке краски и мольберт, в другой – складной стульчик. Порою с ним рядом вышагивала Маришка. Но, едва они достигали берега, как она оставляла его и бежала на деревянный помост, с которого иногда ныряли местные мальчишки, а она ограничивалась тем, что швыряла в море камешки. Это дело не увлекало её надолго, и скоро Мариша бегом бросалась по направлению к дому, а её дядя оставался рисовать.
По всей видимости, я нисколько не мешала ему работать, потому что он ни разу не пытался заговорить со мной или хотя бы просто поздороваться. Кажется, он и вовсе не замечал, что не один на берегу. Не знаю, как долго он просиживал там. Я уходила почти сразу же после захода солнца. А он ещё оставался, уже не притрагиваясь к краскам. Видимо, просто о чём-то размышляя.
Однажды я встретила его в городе. Он покупал свежую газету и добродушно поздоровался со мною, попутно высказав сожаление, что завтра утром, по всей видимости, меня не увидит.
- Вы уезжаете? – спросила я удивлённо.
- Нет, - улыбнулся Герман, сворачивая газету трубочкой. – Магда завтра утром везёт Маришку к врачу, так что не успеет испечь хлеб.
- К врачу? – обеспокоилась я.
- Зубы, - поспешил он меня успокоить.
Я сказала что-то о своей боязни лечить зубы, Герман ответил какой-то шуткой, на том мы и разошлись каждый по своим делам.
Вечером, сидя на камне и глядя на фигуру художника, создающего очередной свой шедевр, я вдруг впервые задумалась, как мало знаю об этом человеке. Он любит рисовать, все выходные и отпуск проводит здесь, называет свою сестру Магдой и обожает племянницу. Кто он в той, другой жизни? Где работает? Почему неженат, и неженат ли? Где живёт? С кем? Какую музыку любит? Какие книги читает?.. И в то же время я понимала, что мне не должно быть до этого никакого дела…
Как-то я вернулась с прогулки по окрестностям рано и отправилась к морю, чтобы искупаться. День выдался солнечным и тёплым для конца августа. Задумавшись, не сразу увидела, что на берегу кто-то есть, и едва не наскочила на Германа. Он сидел за этюдом и выглядел очень сосредоточенным, так что я собиралась уже было попятиться назад и тихонько удалиться, однако художник вдруг обернулся, и тёплая улыбка коснулась его губ.
- Вы мне не помешаете, - словно предваряя мои извинения, сказал Герман, откладывая кисть. – Я всё равно закончил. Посидите со мной, если хотите.
- Нет-нет, - пресекла я его порыв уступить мне свой стульчик. – У меня с собой покрывало.
Расстелив материал на горячем песке, я села неподалеку.
- Вы любите море?
Герман улыбнулся, глядя куда-то вдаль и ответил:
- Да. Разве это можно не любить?
- Но никогда не подходите близко… Не купаетесь.
- Знаете… Есть некоторые люди, которых лучше любить на расстоянии. Близость с ними пугает (и не напрасно), потому что губит, в конечном итоге.
Я стянула с головы шляпу, предоставляя ветру свободно трепать мои волосы, и с любопытством взглянула на своего интересного собеседника.
- Вы говорите о море так, словно это человек.
Герман посмотрел прямо на меня, но в его глазах не было ни искры веселья, а голос прозвучал совершенно серьёзно:
- Вы знаете, что мы неправильно говорим о море – оно? Море – это женщина.
- Женщина?
- Ну конечно! Взгляните, - художник протянул руку перед собой, указывая на белые барашки волн. – Она капризна и себялюбива. Переменчива. Сейчас ей вздумалось порезвиться, а уже через час может наступить полный штиль, или, напротив, она разразится бурей… Она любит менять наряды…Вы замечали? То зелёного цвета, которому позавидуют и изумруды; то чёрного, то синего, то лазурного… Когда она в добром расположении духа, то старается совпасть цветовой гаммой с небом, как будто леди со своим спутником на каком-нибудь рауте… Она манит к себе чем-то необъяснимым… Но если Вы хоть раз увидели её, вдохнули её запах, ощутили соль на своей коже, Вы уже навеки её. Поразительно, не правда ли?
- Вы уверены, что правильно выбрали стезю, Герман? Мне кажется, Ваша стихия – поэзия…
- Вы смеётесь, - печально вздохнул он, сворачивая подсохший холст.
- Нет, я не смеюсь. Я серьёзно – в Вас есть явные задатки лирика.
- Вы спрашивали, отчего я не вхожу в воду… Знаете, может быть, это действительно смешно, но я боюсь.
- Плавать?
- Её, - махнул он рукою на море. – Она жадная и стремится прибрать к рукам то, что придется ей по вкусу. Поэтому я, как Петрарка Лауру, воспеваю её… Не в стихах, но так, как умею.
- Не приближаясь к ней, - добавила я.
- Верно. Не приближаясь.
Мы помолчали. Я не знала, что и думать. Мне встречались многие люди с самыми разнообразными теориями, страхами, маниями… Но никого похожего на этого добродушного художника, по-своему одержимого морем.
- Позвольте, но, коль Вы считаете, что море забирает тех, кто приглянулся ему…Ей-то как же быть с женщинами – утопленницами?
Герман засмеялся, оборачиваясь ко мне.
- Так Вы уже заинтересованы моей идеей? Она не лишена смысла, поверьте… А что до утопленниц, тут все объясняется банальной ревностью.
- Ну да… Я должна была догадаться…
- Вы знаете, что Марины никогда не тонут?
- Что?
- Поднимите статистику, и Вы увидите, что это так. Она не тронет тех, кто носит её имя…
- Дядя Герман! – тонкий голосок раздался совсем рядом и так неожиданно, что мы оба вздрогнули. По песку бежала Мариша, её синяя юбка-колокольчик развевалась на ветру. – Дядя Герман, мама велела звать Вас ужинать!
- Хорошо, детка, уже иду. - он посмотрел на меня. – Может быть, Вы составите нам компанию? Уверен, Магда будет только рада.
Его вопрос застал меня врасплох, однако я ответила:
- Спасибо за приглашение, но у меня уже назначена встреча, к сожалению. Может быть, в другой раз.
Герман кивнул, словно иного ответа и не ожидал, помог мне подняться с покрывала и, уже уходя, вдруг заметил:
- Вы ведь ещё не видели моих картин?
- Вы хотите пригласить меня на свою выставку? – улыбнулась я, стряхивая песок с покрывала.
Он стоял прямо со своими вещами в руках и смотрел на меня испытующе.
- А Вы хотели бы?
- Была бы рада, - просто сказала я.
Он улыбнулся.
- До выставки ещё далеко, но если Вы зайдете как-нибудь к нам, то я покажу Вам те свои работы, что хранятся здесь, у Магды.
- С удовольствием.

Утром я не застала Германа дома, но Магдалена, протягивая мне корзинку с выпечкой, сказала, что он будет ждать меня после обеда, если, конечно, у меня нет никаких срочных дел. Таковых не оказалось, и в два пополудни я стояла возле распахнутой двери в комнату Германа, а он сам говорил что-то о предстоящей выставке и ранних работах. Я же смотрела прямо перед собой, на залитую солнцем комнату, стены которой были увешаны картинами – совершенно различными, но объединяло их одно – море. Оно плескалось, бушевало, играло на солнце, хмурилось в ответ небу, дразнило штилем, жило в них, как будто пойманное мгновение… Десятки мгновений…
- Вы пишете только море?
Герман улыбнулся и прошёл вглубь комнаты.
- Разве я не говорил, что ей опасно изменять?
Я тихо засмеялась, с удовольствием оглядывая эти маленькие шедевры.
- У Вас несомненный талант, если слова такого дилетанта, как я, для вас что-нибудь значат.
- Поверьте, Ваши слова значат для меня очень много.
- Все они написаны здесь? – кивнула я на картины.
- Да.
- Знаете, у вас получилась бы неплохая выставка.
- Знаете, если Вы мне и льстите, то Ваша лесть очень приятна, - засмеялся он. – Присядьте, пожалуйста.
- Спасибо.
Мы долго говорили о его картинах и об искусстве в целом, а потом я заметила в углу небольшое полотно, покрытое светлой материей.
- Что это?
- Она не закончена. А у меня правило – не показывать незаконченные работы.
- В таком случае, боюсь, я не увижу её…
- Отчего же? – он посмотрел на меня внимательно. – Вы уезжаете?
- Через пару дней. Мой отпуск заканчивается.
- Что ж…
- Не покажете? – лукаво улыбнулась я.
- Нет, - улыбнулся он в ответ.
- Так хотя бы скажите, что там?
- О, это вечное женское любопытство! А как Вы думаете, что там?
Я засмеялась.
- Герман, догадаться нетрудно! Море?
Он улыбнулся одними губами и повторил:
- Море… Мой отпуск тоже скоро подойдёт к концу. Пожалуй, это будет моя последняя картина, которую я успею закончить тут.
- Несомненно, лучшая, как это всегда бывает.
Он посмотрел на меня и ничего не сказал.

А два дня спустя я в последний раз взяла у Магдалены хлеб, потрепала Маришку по светлым кудряшкам и пожала протянутую руку Германа.
- Вас проводить? – спросил он.
- Нет, спасибо, меня ждёт такси.
- Ну, хорошо, - Герман улыбнулся и добавил. – Если я всё же решусь на выставку, могу я надеяться на Вашу поддержку? Обещаю, что обязательно выставлю ту таинственную картину.
- Конечно! Я ни за что не пропущу такое событие.
- В таком случае, я Вам позвоню. Если Вы дадите мне свой номер.
Я согласилась. А через полчаса уже стояла на вокзале в ожидании своего поезда.

Через два месяца я поймала себя на мысли, что жду звонка. Ещё через два – что образ Германа Василевского почти стёрся из моей памяти. Я не искала его, однако спустя год, в августе, ощутила такую тоску по знакомым мне местам, что бросилась на вокзал за билетом.
Через несколько часов я стояла у ворот большого синего дома с огромными окнами. Я толкнула калитку, и она тут же поприветствовала меня своим тонким скрипом, признав во мне знакомую. Во дворике знакомо пахло свежим хлебом.
Откуда-то сверху упало яблоко и покатилось прямо мне под ноги. Не успела я нагнуться и поднять его, как с дерева раздался крик:
- Мама, мама! Посмотри, кто к нам приехал! – и розовощёкий белокурый бесёнок едва ли не кубарем скатился с яблони, метнувшись к дому.
В доме ничего не изменилось, разве что стекла на окнах показались мне немногим тусклее, чем прежде, да на кухне вместо розовых штор висели голубые. А вот с его обитательницами произошли кое-какие перемены. Мариша за год сильно вытянулась, глазки её теперь глядели серьёзнее. Однако забав своих она не забыла, несмотря на то, что этой осенью должна была уже идти в школу. Магдалена тоже как-то похудела, осунулась, движения её казались не так ловки. Мы напились чаю с вишнёвым вареньем и привезенным мною медом, и я, улучив момент, поинтересовалась их здоровьем.
Магдалена вдруг поднялась из-за стола, велела Марише нарвать в саду крыжовника и принести нам, а сама принялась мыть и вытирать посуду.
- Спасибо, мы здоровы, - наконец, донесся до меня тихий ответ.
- А… Ваш брат?
- Вы не знаете? – руки её едва ощутимо вздрогнули и застыли, она посмотрела куда-то в окно. – Герман погиб прошлой осенью.
- Как... Погиб? – неведомая сила заставила меня вскочить со своего места.
- Так… Утонул.
- Этого не может быть! – вырвалось у меня. – Он же не подходил к воде…
Магдалена отложила полотенце и поправила волосы, выбившиеся из причёски.
- Это случилось накануне его отъезда. В прошлом сентябре. Мариша играла на помосте. Доски намокли после дождя, она соскользнула… Герман был единственным, кто оказался поблизости, он как раз заканчивал картину. Успел вытолкать Маришу на помост, а сам…Видно, судорога… Хотя вода была тёплая.
- Но это так…
- Нелепо, вы хотели сказать? Да, нелепо…
Послышался топот Маришки, и Магдалена приложила палец к губам. Кивнув, я села за стол, с трудом понимая дальнейший разговор и не чувствуя вкуса любимого мною крыжовника.
Уже собравшись уходить и убедившись, что Мариши нет поблизости, я не могла не спросить Магдалену:
- Напоследок у меня к Вам будет просьба…Скажите, что Вы сделали с его последней картиной?
Она как-то странно взглянула на меня и тут же опустила глаза.
- Да ничего… Висит в его комнате.
- Я хотела бы взглянуть, если Вы не против.
- Нет, конечно. Только… Я с Вами не пойду, ладно? Это там, справа по коридору.
Второй (и последний) раз я входила в эту дверь. Вечернее солнце сегодня не заливало комнату, оно светило сквозь тонкие облака ровно и печально, как будто намекая на скорый приход осени. Некоторые работы, украшавшие прежде стены, исчезли. Видимо, Магдалена продала их, а, может быть, увезла в город. Но та, последняя, по-прежнему стояла на мольберте, покрытая холстом, как будто и не было этого года разлуки. Медленно приблизившись, я осторожно взялась за край холста и почувствовала, как руки мои задрожали. Но я пересилила эту дрожь, и ткань с тихим шелестом сползла на пол. Сердце пропустило один удар – и застучало вновь с удвоенной силой.
Не знаю, что ожидала увидеть я на этом полотне – море ли вечернее, напоминающее расплавленный металл, или утреннее, затянутое тончайшей пеленой редкого тумана, бушующее в своей истерике или услаждающее взгляд временным затишьем – но не то, что открылось моему взору.
На картине была я. В своей белой рубашке и синих джинсах, присевшая на огромный камень, подставившая лицо ветру – такая, какой он видел меня каждый день.
Магда предложила мне забрать картину с собой. Но я не смогла. Поблагодарив, я поспешно вышла во дворик – и в ту же ночь покинула маленький приморский городок, затерянный в зарослях платанов и виноградника. Покинула, чтобы больше никогда туда не возвращаться.

[Наталья Владимировна]

№ 15

ВСЕМОГУЩИЙ

Это человек, которого ты любишь. Ему дана такая власть, что аж дух захватывает! Он может сделать тебя самой счастливой на свете. Может отнести тебя на вершину горы или даже на облако, может подарить весь мир, стать добрым волшебником. И ему для этого не нужно прилагать каких-то особых усилий. Ты будешь счастлива только от того, что он рядом. Ты смотришь в его глаза, держишь за руку и больше тебе ничего для счастья не нужно. Ты пойдёшь с ним на край света, на дно морское - куда угодно, лишь бы вместе! У тебя вырастают крылья, ты готова горы свернуть. Ты начинаешь замечать, как прекрасен мир вокруг, и радуешься каждому мгновению. Ты вдруг полюбила дождь. Так приятно идти вдвоём под одним зонтом - дождь сближает. Хотя любимый и не понимает, почему ты не взяла зонтик, когда видела на улице дождь? Неужели он этого не чувствует? Вдруг так прекрасно становится жить на свете! Ты ощущаешь такую эйфорию, подъём. Никто и ничто не может испортить тебе настроение. Ты чувствуешь такое умиротворение…
Китайская «Книга перемен» предупреждает: ты на вершине горы и возможности спуститься у тебя нет. Так что будь осмотрительна и бдительна, пока находишься наверху. А ты и не думаешь не то что спускаться, а даже смотреть вниз. Ты можешь только взлететь и затеряться в облаках. Вас только двое на этой вершине. Вы держитесь за руки, и свалиться невозможно. Ты дорожишь каждой минуткой общения, каждым мгновением, каждой секундочкой.
Человек, которого ты любишь, самый лучший, единственный и неповторимый, самый добрый, заботливый и надежный, он самый–самый! Хотя любимый человек часто обращает твоё внимание на то, что он далёк от идеала, что у него много недостатков. Смешной. Да пусть он состоит хоть из одних недостатков, он всё равно будет самым лучшим! Так чувствует твоё сердце, а оно знает в этом толк. И только оно одно. Любимому человеку ничего не нужно делать, твоё сердце сделает всё само. Ему остается просто находиться рядом, делиться теплом своей души, говорить ласковые слова. Такой человек встречается крайне редко. Конечно, ты окружена людьми, как-то взаимодействуешь с ними… Но это всё суета, что, как говорится, ни уму ни сердцу. Другой может жизнь прожить и не встретить любимого. Он может говорить, что не верит в любовь, что её не существует, что он прекрасно живёт без неё, что он боится влюбиться. Да, жить без любви спокойно и предсказуемо, и бесполезно объяснять, что такое любовь. Когда она приходит, всё остальное перестаёт существовать. И эти потрясающие ощущения не променяешь ни на что на свете и не забудешь никогда.
Но как быть, если ты встретила свою любовь, а твой любимый незнаком с этим чувством или давно забыл, что это такое? Он погряз в быту и вертится, как белка в колесе - конца и края не видно. Он не понимает, что нужен тебе, как воздух, как глоток воды в жару. Он говорит, что не хочет тебя дергать, беспокоить, что решил тебе не звонить сегодня, а ты ждала, надеялась, считала минутки…
– Ах, ты ждала? Так я тебе вообще звонить не буду, чтоб не ждала, иначе меня совесть замучает.
Однажды монахиня–схимница рассказала, как распознать грех: если совесть гложет, это и есть грех, даже если формально или по закону ты прав. А любимый решил вопрос кардинально: не буду ни обещать, ни звонить и жить спокойно. А ты все равно ждёшь, переживаешь, тоскуешь и летишь со своей вершины вверх тормашками. Любимый просто толкнул тебя в спину с той горы, с которой ты собиралась взлететь, повернулся и ушёл. Ты летишь кубарем со скалы и твердишь себе:
– Я сильная, я справлюсь.
А слёзы предательски текут по щекам и останавливаться не собираются. Душа рыдает. Твой волшебный разноцветный мир рухнул в одно мгновение, как карточный домик. Любимый из всемогущего превратился в палача, наговорил с три короба и уехал отдыхать. Ведь слово любимого человека лечит лучше, чем все врачи мира и убивает быстрее всех палачей.
– А ну-ка, быстренько поднялась, отряхнулась и вперёд с высоко поднятой головой.
– Не могу, больно очень!
– Не стони! – убедительно прикрикнула Сила Воли. – Кому это интересно? Не в первый раз ошибаешься
– И не в последний, – тихо прошептала Душа.
И ты бросилась к Богу зализывать раны, штопать сердце.
– Господи, неужели любимый спит спокойно и ничего не чувствует? Неужели совесть можно успокоить таким изощрённым способом?
Как можно объяснить, что чувствует влюблённый? Что для него весь мир вертится вокруг любимого человека, что никто другой его не может заменить, каким бы он ни был расчудесным. Что каждая минутка рядом с любимым – это те мгновения счастья, из которых складывается жизнь. И за каждое такое мгновение можно, не задумываясь, отдать всё на свете. Что это не беспокойство, а лучшие минуты жизни. Что ты будешь жить ими до следующей встречи, они будут согревать тебя и давать силы пережить разлуку.
Любимые, помните, что мы за вас жизнь отдадим, не задумываясь, а нужна нам такая малость! Кто ещё готов за вас жизнь отдать? Кто ещё вас любит просто за то, что вы есть? Берегите тех, кто вас любит. Ласковое слово служит вечности, а грубое – ломает и рушит всё на своем пути. Можно, конечно, заглушить свою совесть. И она замолчит, затаится, перестанет реагировать на ваши поступки, но чистой от этого не станет. А можно прислушаться к её подсказкам и сделать свою жизнь гармоничной, счастливой, полноценной. Никогда не игнорируй человека, который больше всего заботится о тебе. Потому что в один прекрасный день ты можешь проснуться и понять, что потерял Луну, считая звёзды.
Помнишь, что говорили тебе звёзды? Нечто новое и прекрасное входит в Вашу жизнь, чтобы остаться в ней навсегда. И тут важно вовремя открыть сердце всему, что приготовила Вам судьба. Ничего особенного от Вас не потребуется – всего лишь не изменять себе и быть искренним. В отношениях предстоит пережить полное обновление чувств. Кто-то ворвётся в размеренный ход жизни. Не сопротивляйтесь, принимайте происходящее как данность: судьба знает, что делает. Постарайтесь провести переоценку ценностей, пересмотреть убеждения, складывающиеся годами. Вполне вероятно, что некоторые внутренние установки окажутся на деле иллюзиями, и от них самое время избавиться, чтобы расчистить русло своей жизни. Если Вы сами не побоитесь измениться, то и Ваши отношения откроются на новой, счастливой странице.
А ты послушал и забыл.
Люди решили избегать чувствительности, стали толстокожими только для того, чтобы защититься. Чтобы никто не мог причинить им боль. Но цена очень велика. Никто не может причинить им боли, но никто не может и сделать их счастливыми. Ведь, посылая во Вселенную любовь и заботу, ты получишь от неё то же самое в троекратном размере, а, посылая грубость и чёрствость, превратишь свою жизнь в сплошную полосу препятствий. Господь сказал:
– Бойтесь слёз человека, которого Вы обидели. Ведь он придет ко мне и попросит помощи, и Я ему помогу.
Быть внимательным просто. Поставьте себя на место человека, который зависит от Вашего поступка. Вам понравится, если от Вас отмахнутся, не желая вникнуть в ситуацию? О чём мы думаем – то и чувствуем, что чувствуем – то и излучаем, что излучаем – то и получаем.
Люди такие разные: один мысли читает, а другой и слов не слышит, но когда это сочетается в одном человеке… Потенциал-то есть - было бы желание услышать. Зачем любимый задаёт вопрос, ответ на который узнать не готов? Он не хочет знать, как болит душа и ноет сердце, но готов слушать о бесконечной суете.
– Может тебе чем-то заняться, чтоб не скучать? – проявляет заботу любимый.
Ему невдомёк, что заменить его не может никто и ничто. Ты же скучаешь не от безделья, а от разлуки. Да и, вообще, разве надо суетой заглушать голос сердца? Но зачем? Ведь любовь – это его хлеб, вода, лекарство, жизнь!
Сегодня большинство людей не живут, а готовятся жить когда-нибудь потом. Просто синдром отложенной жизни какой-то, болезнь 21 века. Но счастья не будет потом, потому что оно не где-то там за горизонтом. Оно внутри, в сердце, в душе… И, если душа не способна радоваться, чувствовать, любить, страдать, то есть ли она вообще? Нужна ли человеку? Или для него это такой же придаток, как аппендикс? Не мешает - пусть сидит, а начнет заявлять права на своё существование, проснётся, оживёт - будем усмирять алкоголем, грубостью, наркотиками, нецензурщиной, раз уж вырезать нельзя. Счастье не связано со внешними обстоятельствами - они только дополняют то внутреннее состояние. Если не умеешь ценить то, что есть, не сможешь удержать и то, что будет. Работая с утра до ночи годы напролёт, не уделяя внимания своей душе, духовному развитию и отношениям с людьми, вдруг оказываешься в глубоком внутреннем кризисе из-за плохих отношений. Молодость, красота и здоровье уходят, а что же остаётся? Ради чего и куда бежали все эти годы? Создавали привлекательный внешний облик, не очень заботясь о том, что внутри. А ведь не то красиво, что блестит - красиво то, что согревает!
Жизнь слишком коротка, чтоб откладывать её на завтра. Внутри каждого человека - целый мир, и стоит прямо сейчас начать приводить его в порядок. Каждая встреча несёт в себе удивительные открытия. Загляните в себя, оглянитесь вокруг: люди рядом хорошие. Примите с благодарностью то, что имеете, цените и берегите. Распахните своё сердце навстречу человеку, который любит Вас, согрейте его теплом своей души и сами купайтесь в лучах его любви, наслаждайтесь своей избранностью. Ему ничего не надо доказывать: он любит Вас таким, какой Вы есть. Просто за то, что Вы есть, что Вы рядом. Любовь в сердце может жить годами, если её берегут, ценят и поддерживают, а может раствориться без следа в грубом слове, горькой слезинке.
Любимый человек считает, что помогать надо больным, а ты просто дурью маешься. Когда заболеешь - он примчится и поможет, а пока у него много дел: уборка, готовка, сериалы – суета. Заполняешь день тем, что тебе совершенно не нужно и неинтересно. Придумываешь себе какой-то долг, обязанности, а надо просто слушать своё сердце (у него свои законы) и идти в неизведанный мир чувств и эмоций.
И, если любящий человек берёт у тебя тяжёлую сумку, то это потому, что он никогда не допустит, чтобы ты несла что-то тяжёлое, когда он рядом. Это забота, это естественно. Любимых надо беречь. Ты злишься? Никто никогда не носил твои сумки? Привыкай, теперь всё по-другому… К хорошему быстро привыкают. Ты не умеешь выражать свои чувства и прячешься за грубостью… Доверься своему сердцу, слушай его. Разве можно запретить сердцу чувствовать? Да и зачем? Ведь это то единственно настоящее, что его волнует. Чтобы не огорчать любимого, ты можешь спрятать свои переживания поглубже и не рассказывать о них, но чувствовать ты от этого не перестанешь.
Любимый человек просто не знает, как жить по-другому. Он боится остановиться и прислушаться к себе, к своим ощущениям. Твердит, что на это у него нет времени, им руководят обстоятельства. Что он хочет, но не может и дальше следует с десяток причин. Может, стоит поискать возможности? Любимый человек говорит, что всегда можно позвонить. Это, конечно, хорошо. Но звонок – это просто обмен информацией. А во время встречи происходит обмен энергиями. Когда он держит тебя за руку и слушает твоё сердце - это уже совершенно другой уровень - духовный. Можно обнять руками, можно – сердцем - разве такое под силу телефону? Да и звонки твои его стали раздражать. Не удерживай то, что уходит, и не отталкивай то, что приходит. И тогда счастье само найдёт тебя. В этом мире можно искать всё, кроме любви и смерти… Они сами тебя найдут, когда придёт время.
Непостижимая, странная, часто нелогичная, но великая, добрая, вечная любовь! Она прорастает сквозь холодный бетон, тихо шепчет:
– Ты сможешь.
И посылает своих ангелов в помощь, а потом рождает стихи и песни. Рано или поздно каждый встречает того человека, с которым просто хорошо, уютно и спокойно. И тогда неважно, какая внешность, рост… Важно совсем другое: какое место ты занимаешь в жизни этого человека. Невидимой красной нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на время, место и обстоятельства. Нить может растянуться или спутаться, но никогда не порвётся. От зависти люди стареют, от обиды болеют, от злости тупеют, а от любви молодеют. Любите и будьте любимыми! И, даже уходя на пять минут, не забывайте оставлять тепло в ладонях. В ладонях тех, которые Вас ждут, в ладонях тех, которые Вас помнят.

[Наталья Владимировна]

№ 16

АЛЁША

Наступило время, когда осень плавно переходила в зиму. Первые морозы уже сковывали землю и воду. Сеял мелкий снег, окрашивая белым цветом окрестности. Санаторий «Приозёрный» стоял в нескольких десятках метров от озера Нарочь. Жизнь в нём текла своим чередом: одни только приезжали, другие, уже притёршись на новом месте, жили жизнью пациентов данного заведения, третьи с сожалением собирали свои вещи и уезжали. В один из очередных заездов в санатории появилась молодая женщина лет тридцати, которая привлекла внимание всего санатория. На редкость красивая, пропорционально сложенная, со вкусом одетая, она сразу вскружила головы многим мужчинам. Её низкий грудной голос словно проникал в душу, смех колокольчиком заставлял улыбаться даже самого удручённого человека. Надо ли говорить, что у неё появилась масса обожателей, готовых на что угодно? Но, к удивлению, она не отдавала никому предпочтения. Если кто-либо их кавалеров был слишком уж настойчив, то его встречал убийственно-холодный взгляд васильковых глаз. После этого охота у ловеласа обычно пропадала. За некоторую полноту её меж собой называли Пышкой. Постепенно интерес к ней пропал.
Приблизительно через неделю праздных посетителей санатория привлекла ещё одна личность. С группой новичков зарегистрировался молодой мужчина также лет тридцати. Сидевшие в приёмном покое две женщины-пациентки, жаждавшие «подцепить» на время пребывания себе компаньонов мужского пола, осмотрев новичка, отрицательно покрутили друг другу головой: «Не наш это клиент». И, действительно, несмотря на свой внушительный рост и крепость сложения, внешность его была далека от идеала: яйцеобразная голова с невыразительными глазами, крючковатый нос, особенно бросались в глаза широко оттопыренные уши на фоне короткой стрижки. Да и одет он был не по последней моде. Сразу было видно – провинция. Пройдя процедуру оформления, он стал пациентом. Как все. Кто-то дал ему прозвище Алёша, которое как-то быстро прижилось. При встрече все с любопытством оглядывали его с ног до головы. Но он привык к такому себе вниманию, вёл себя незаметно и тихо. Но события последующих дней снова всколыхнули пространство обоих корпусов санатория.
По вечерам, когда народ был свободен от процедур и очередного художественного фильма, в фойе второго корпуса обычно устраивались танцы с вальсами, кадрилями, падэспанями и, разумеется, «белыми танцами». Было тут место и современным танцам. Надо ли говорить, что более всех нарасхват была Пышка. И тут было замечено появление на танцах Алёши. Хихиканье милых дам, скептические взгляды в его адрес Алёша терпеливо сносил. Но вдруг его взгляд остановился на Пышке. Он словно оцепенел, невольно напрягся. В движении были только его глаза, неотрывно державшие в поле зрения Пышку. И по рядам танцующих и просто стоящих сразу покатилось: «Смотрите! Смотрите! Наш Алёша в Пышку влюбился!» Тут же были иронические реплики отвергнутых обожателей Пышки: «Ну-ну! Пусть попробует счастья!» День за днём Алёша, не приближаясь близко, постоянно держал в поле зрения обожаемую женщину. И что ему было до насмешек в его адрес! Так продолжалось несколько дней. Постепенно к этому привыкли, и снова жизнь санатория потекла своим чередом.
Однажды утром, когда заканчивался завтрак, со стороны озера послышался жуткий звериный вой. Так может выть только погибающее животное. Любопытные стали быстро одеваться, чтобы выяснить, что же там, на озере происходит? В течение короткого времени собралось на берегу человек шестьдесят. Была здесь и Пышка, а, соответственно, и Алёша в задних рядах, не смевший приблизиться близко к обожаемой особе. Жуткая картина предстала перед взглядами присутствующих: на озере в полынье метрах в пятидесяти от берега погибал пёс. Был он, очевидно, из тех бездомных собак, которых десятка полтора зимой и летом обретались возле санаторной кухни. Очевидно, нерадивые хозяева, стараясь избавиться от ненужных уже почему-то питомцев, подбрасывали собак к санаторию. Кухонные работники их не обижали, а вот жить им приходилось на улице. Непонятно было, что занесло пса на лёд: то ли он был новичком в стае, то ли новая, более мощная собака, гналась за ним и он с испугу залетел в полынью… Кто знает?
Сразу в толпе пошли пересуды о том, какова будет судьба собаки. Одни безапелляционно утверждали, что собаке ничем не помочь. Другие выспрашивали, где сейчас станция спасения на водах? Третьи высказывали довольно чёткую мысль, что если бы сюда верёвку, то подползая по льду, можно попытаться добраться до собаки. Но верёвки, конечно же, не было, А пёс тем временем слабел на глазах. Он уже окоченел. Сил у него хватало только поставить передние лапы на лёд. Ужас стоял в его глазах, да не затихал жуткий вой над озером.
Тут, словно очнувшись, Пышка повернулась к толпе со словами: «Ну, есть среди вас мужики или нет? Надо же что-то делать!» Эти слова подействовали только на Алёшу. Быстро растолкав людей, он сбросил с себя куртку и разулся. Так, в носках и пошёл он быстро навстречу псу. В толпе сдавленно кто-то выкрикнул: «Куда, дурачок? Погибнешь!» Но Алёша, отмахнувшись, ещё быстрее устремился навстречу беде. Лёд стал под ним трещать, когда до собаки оставалось метров десять. В толпе раздался тревожный женский вскрик. Это ещё больше подстегнуло спасателя. Алёша лёг на лёд и стал приближаться к погибающему животному ползком. Он вплотную приблизился к собаке, и схватил пса за лапу. Пёс из последних сил забарахтался, но помочь спасителю не мог. Алёша развернулся на льду параллельно полыньи и стал пытаться перевернуться с живота на спину, одновременно переворачивая с огромным усилием пса через себя. Большая физическая сила помогла справиться с задачей, и пёс оказался на льду. В толпе с облегчением вздохнули.
Алёша стал ползти к берегу и понуждал пса к движению. Но собака уже настолько ослабела, что, не двигаясь с места, только печальным взглядом смотрела на своего спасителя. Алёша стал тащить пса за собой, продолжая преодолевать потрескивающий лёд. Время, казалось, застыло. Люди на берегу с нетерпением и надеждой ждали Алёшу на берегу, и только одна Пышка выбежала навстречу метров на десять вперёд. Она подбадривала мужчину, и он под воздействием слов любимой женщины словно подпитывался энергией. Наконец, Алёша счёл возможным подняться на ноги. Он ещё некоторое время протащил по люду мокрого пса, опасаясь вместе с ним провалиться. Затем, видя, что животное не может стать на ноги, поднял пса на руки и понёс к берегу.
Среди толпы раздались возгласы: «Да пускай ты её на землю!» Другие судачили, что это глупость: рисковать собой из-за собаки. Третьи им возражали. А Алёша, ни на кого не обращая внимания, тяжело дыша, понёс собаку дальше в сторону санатория. За ним пошла только Пышка, пытаясь накрыть Алёшу курткой от пронизывающего ледяного ветра. Куртка раз по-разу спадала с его плеч, и так же неустанно Пышка укрывала его.
Подойдя к котельной санатория, Алёша только взглядом показал Пышке: «Открой дверь!» В котельной на них с криком набросился дежурный кочегар, что не положено, дескать, в котельной находиться посторонним. С ним тогда провела разъяснительную работу Пышка. Кочегар нехотя дал согласие на их пребывание в котельной. А Алёша тем временем поднёс пса поближе к одному из котлов и руками сгонял воду со шкуры пса. Собака медленно оживала. Наконец, у неё хватило сил лизнуть руки спасителю. Алёша поднял глаза на Пышку: «Теперь будет жить!» Пышка в ответ спросила: «А ты-то как?» Пожав плечами, Алёша скромно ответил: «Да вроде ничего!»
Они находились в котельной, не взирая на ворчание кочегара, пока пёс не высох. Он уже уверенно держался и неустанно благодарил спасителя, облизыая, по возможности, где удавалось. По уходу людей пёс двинулся за ними к корпусу, но люди закрыли перед ним двери: «Нельзя, брат, тебе сюда!». С тех пор никто не видел Пышку и Алёшу по отдельности. На обед ли, на процедуры ли, на прогулку ли - они всегда ходили вместе. И всё о чём-то говорили, говорили… Много любопытных глаз следило за этой удивительной парой. Но им было глубоко безразлично, что о них думают и что о них говорят. Глядя на их сияющие лица, некоторые желчно говорили: «Надолго ли хватит их любви?» После обеда, когда наступал тихий час, влюблённая пара уходила на прогулку. Их всегда встречал спасённый пёс. Совершив танец радости и облизав обоих, пёс направлялся с ними на прогулку. Обычно они шли следующим образом: посредине шёл Алёша, справа, едва не касаясь его ног, шёл пёс. А слева, держась двумя руками за рукав Алёши, шла Пышка. Говорила, обычно, Пышка, а Алёша, счастливо улыбаясь, немногословно отвечал. Обитатели санатория заметили, как подтянулся Алёша, стал увереннее. Даже его внешний вид под влиянием любимой женщины стал более городским. К тому же, очередные танцы показали, что этот кажущийся неуклюжим крепкий мужчина оказался ещё и превосходным танцором. И Пышка танцевала только с любимым.
Всему есть начало, и всему есть конец. Подошёл к концу срок пребывания в санатории Пышки. К известному всему санаторию времени на стоянке маршрутного такси собралась группа отъезжающих. Была здесь и Пышка, и провожающий её Алёша. Здесь же с тревожным, недоумевающим видом крутился и спасённый пёс. На эту прощальную процедуру в окна смотрело наверняка половина санатория. Поднявшаяся с вечера метель закрывала видимость, и самые любопытные одевались и выходили на крыльцо. Пышка и Алёша о чём-то, отойдя несколько в сторонку, оживлённо говорили. Пёс, подняв голову, тревожно переводил взгляд с одного на другого. Наконец, подъехало маршрутное такси. Ожидающие заторопились на посадку. Пышка попрощалась со псом, ласково погладив на прощанье. Алёша тем временем загрузил чемоданы. Тут и Алёша стал прощаться с псом. Боль и недоумение было в глазах животного. Он как бы спрашивал: «Ну, а ты-то куда собрался?». Алёша развёл руками и ещё раз ласково потрепал по загривку пса. Затем он залез в маршрутку. В толпе на крыльце ахнули: «Да никак они вдвоём уезжают?» Пёс, двинувшийся было за Алёшей, встретил перед собой закрывшуюся дверь. Он метнулся туда-сюда, но маршрутка, набирая скорость, устремилась вдаль. Пёс бросился было следом, но, очевидно, понял, что за машиной ему не угнаться, остановился и обречённо сел. И снова над санаторием раздался душераздирающий, полный отчаяния вой. Было в нём столько горя и тоски, что стоящие на крыльце женщины вытирали слёзы.
Вдруг маршрутка остановилась и дала задний ход. В распахнувшуюся дверь выскочила Пышка. Она протянула руки к псу и тот, встав на задние лапы, стал радостно лизать её. Уклоняясь от радостных проявлений животного, Пышка потянула его в маршрутку. Поняв в чём дело, пёс мгновенно смирился и одним прыжком вскочил в машину. Следом залезла Пышка, помахав кому-то на прощанье рукой. Метель быстро засыпала след уехавшей машины.

[Наталья Владимировна]

№ 17

НОВОГОДНЯЯ СКАЗКА ДЛЯ ДВОИХ

В этом году зима выдалась особенно тёплой. До самой середины декабря снег успевал растаять за какие-то часы под по-весеннему тёплым солнцем. Только уходящий год решил внести свои собственные коррективы: уже 25 декабря улицы были спрятаны под толстым слоем мягкого пушистого снега.
Наступал Новогодний вечер. Снежинки, кружась, падали на землю, укрывая всё вокруг белым одеялом. На крыше пятиэтажного дома сидел парень. Он не просто сидел, постоянно проверяя телефон на наличие звонков. Он ждал. Ждал звонка той, которая находилась в сотнях километров от него. Она ведь всегда твердила, что самое сокровенное желание обязательно исполнится в Новогоднюю ночь. И сейчас он мечтал об их встрече.

***
Они познакомились 1 декабря прошлого года. Шёл крупный пушистый снег, мороз разрисовал все окошки больших и маленьких домов, гололёд сковал тротуары на радость маленьких детей, которые с радостью скользили по тонкой ледяной корочке.
Парень лет двадцати пяти на вид сидел в одном из маленьких ресторанчиков, десятками разбросанных по городу и рисовал портреты посетителей. Зима придавала людям особый вид: румяные носы и щёки, россыпь искрящихся снежинок на меховых воротниках и шапках. И неповторимый счастливый блеск глаз: ведь скоро наступит Новый год! Все вокруг начинают верить в чудеса, как маленькие дети в предвкушении встречи с Дедом Морозом. Рисуя портреты, парень не только привлекал посетителей в уютный и тёплый ресторанчик на набережной, но и зарабатывал на краски, кисти и холсты.
На город опускались сумерки, когда колокольчики на двери звякнули, впуская зимний холод и милую девушку в коричневом пальто. Её волосы были собраны в косу, пряди из которой, выбиваясь из-под шапки, обрамляли кудрями её ангельское личико.
Взглянув на неё, он увидел, что её серые глазки полны живой энергии и счастья; длинная каштановая коса стала «жертвой» снегопада и искрилась сотней снежинок, которые оставляли после себя маленькие «алмазы» воды.
Ему сразу же захотелось нарисовать её образ. Вдруг стало неважно, что нужно закончить ещё два портрета постоянных посетителей, которые хорошо платили за каждый его рисунок.
Она села за угловым столиком и огляделась. К ней подошла официантка и предложила меню, но незнакомка отказалась. Видимо, девушка заранее знала, что закажет. Она что-то сказала официантке и улыбнулась.
Парень вернулся к незаконченному портрету, а когда снова посмотрел на девушку за дальним столиком, то она уже пила что-то из чашки. Интересно, что в ней? Чай? Кофе? Горячий шоколад? В этот момент он пожалел, что не обладает никакими способностями, кроме рисования.
Он вернулся к работе. Когда он закончил портреты, она уже уходила. Кивнув бармену и официанткам, он вышел из ресторанчика вслед за ней.
- Подожди, - окликнул парень девушку. Она обернулась и остановилась, ожидая, когда он приблизится. Улыбнулась.
- Привет. Это ведь ты рисовал в кафе?- спросила девушка, снова одарив его улыбкой.
- Да. И я хочу нарисовать тебя. Ты очень красивая. Я не встречал раньше таких девушек, - парень месил ногами снег, стеснительно разглядывая обувь.
- Спасибо, - девушка снова улыбнулась.- Меня зовут Ника. А тебя?
- Макс. Максим Юнг. Я не видел тебя здесь раньше. Ты сейчас домой?
- Ну, да. Уже темнеет. Мне завтра на пары.
- Я провожу? Можно? Мне тоже завтра на пары, кстати.
Девушка звонко рассмеялась:
- Ну, конечно можно! Где ты учишься?
Они медленно брели вдоль заснеженных улиц, снегопад старательно укутывал их в белые одежды и искрился под светом фонарей. Вот так и произошло их знакомство. Так началась их зимняя сказка.
Он проводил её до дома, дал свой номер телефона и попросил прийти в этот же ресторанчик на следующий день. Смешно вспомнить, как он волновался, подбирая одежду, придумывая, что скажет при встрече…. Он боялся, что она не придёт. Что растает, как зимнее видение, растворится в снегопаде… И он потеряет богиню, которую так и не успел нарисовать. Но все страхи были напрасны. Ника пришла, освещая улыбкой зимний вечер, который Макс решил посвятить только ей. Они сидели за столиком у окна, и наблюдали, как на город опускается ночь.

***
Шесть месяцев продолжался их бурный роман. Он рисовал её портреты, советовал книги, дарил диски с музыкой её любимых групп. А в мае она сообщила, что должна уехать на стажировку. Они долго прощались на этой самой крыше. Это было их особое место. С крыши открывался великолепный вид на город: зимой - на заснеженный, летом - на укрытый буйной зеленью. Она обнимала его, сжимая в руке билет и обещая вернуться после наступления Нового года. Когда она ушла, оставив его в одиночестве, он понял, что уже безумно скучает. А она поняла, что ей не будет хватать его улыбки, нежных тёплых рук и карих глаз.
Он покорно ждал. С улыбкой читал все её отзывы о Лондоне, в котором она сейчас жила. Ника писала, что очень скучает по маленькому ресторанчику на набережной. В последнем письме девушка пообещала, что вернется вечером первого января.

***
Парень слегка поёжился. Снегопад усилился. Ему не хотелось встречать Новый год одному, но мысль о том, что уже завтра вечером Ника приедет, согревала его сердце. Но телефон молчал. Она ведь обещала позвонить, когда приедет в аэропорт! Может, рейс отменили или она опоздала, а, может, просто решила, что он не тот, кого следует навещать 1 января, а, тем более, звонить в Новогоднюю ночь из далёкого туманного Лондона.
Часы в его телефоне показали без пяти двенадцать. Самое время загадать желание.
- Ника, ведь ты постоянно говорила мне, что Новогоднее желание всегда сбывается…- тяжело вздохнул парень, обращаясь к самому себе. - Была бы ты сейчас со мной, - негромко произнес Макс, зажмурившись и пряча руки в карманы.
Снег всё так же мерно покрывал крыши домов и старые деревья во дворах. Тусклый свет фонарей выхватывал сотни искрящихся снежинок. Он словно пытался показать, что не все желания могут осуществиться… Но вот ощущение, что чудо всё-таки произойдёт, не покидало парня весь Новогодний вечер.
В тёплой квартире его ждали родители, «оливье», шампанское, телевизор с двумя сотнями каналов… Вот только зима была ему дороже. Она снова и снова напоминала ему о Нике. И эти воспоминания грели лучше, чем все квартиры в мире.
Вдруг он почувствовал, что чьи-то ладони закрыли ему глаза. Парень обернулся. Прямо перед ним стояла Ника, улыбаясь самой тёплой улыбкой.
- Прости, я не смогла позвонить. Телефон разрядился, а возможности его зарядить не было. Я же говорила, что все желания в Новогоднюю ночь сбываются…
Это был счастливый конец их зимней сказки. Вокруг гремели праздничные салюты, а они стояли, обнявшись и наблюдая, как падают снежинки, укрывая землю белым пушистым одеялом.

[Наталья Владимировна]

№ 18

ВОСТОК - ДЕЛО ТОНКОЕ

Я уже закончила парковаться во дворе Костиного дома, когда зазвонил телефон.
- Алё, Маруська, ты где? - перекрикивая громкую музыку и смех, интересовался мой непутёвый бойфренд Костик.
- Подъехала к тебе.
- Маха, тут такое дело… Короче, я не дома.
- Смешно. Я с дачи ехала, за сто километров. Костя, когда твои дурацкие выходки закончатся?
- Маха, не злись, я всего в двух кварталах, кафе «Восточная кухня»,- Костик назвал адрес,- Валерке халтура подвалила свадьбу провести. А он меня подтянул, типа пофотать, ну, и на камеру поснимать. Денежек срубим! Давай, подъезжай, нам кабинет выделили, посидишь, поешь. Ты же голодная?
Костян с Валеркой встречали меня на улице у кафе. По их приподнятому настроению было видно, что друзья уже накатили грамм по сто «огненной воды», несмотря на то, что находились, так сказать, «при исполнении».
- Слышь, мать! Тут такая ржака чумовая: жених с невестой и их гости - престарелые. Жгут не по-детски, - сходу проинформировал меня Валерка, целуя в щеку. - А еда - пальчики оближешь!
- Почему гости все престарелые? - поинтересовалась я.
- Свадьба серебряная. У нас невеста - Антонина, а жених - Трофим. Прикольная парочка. Пойдём уже,- внеся пояснение, Костик обнял меня за плечи и, слегка подталкивая, повёл к открытой двери, из которой доносился шум веселья.
Мы прошли в небольшую комнату, где прямо на письменном столе стояли тарелки с салатами, нарезками и прочим угощением, а на небольшом диванчике небрежно валялись куртки новоиспеченных тамады и фотографа.
Оставшись одна, я принялась дегустировать блюда свадебного меню. Закрытая дверь не спасала от прослушивания тостов и хвалебных спичей в адрес жениха и невесты. «Антонина и Трофим, 25 лет рука об руку Вы идёте по жизни… Трофим и Антонина, четверть века вы проносите свою любовь… Дорогие жених и невеста, Ваши дети и внуки… Мы надеемся, что и следующие 25 лет вы проживёте в любви и верности счастливой семьёй и пригласите нас на золотую свадьбу!» - тут зал взорвался аплодисментами и, наконец, заиграла музыка.
- Кто бы сомневался в их верности в следующие 25 лет? Они себя в зеркало видели!? - саркастически заметила я, когда мальчишки забежали ко мне, воспользовавшись перерывом на танцы.
-Злая ты, Маха, - шутливо ответил Валерка. - Вот буду вести Вашу с Костяном серебряную свадьбу – посмотрим, какие Вы будете.
- Наша свадьба будет в стиле «Вамп», в стиле «Сумерек». Да, Маха? - Костян присел на край стола. - И вместо вальса молодожёнов мы укусим друг друга, и кровь потечёт по нашим одеждам… Ха-а-а!!! - он сделал страшное лицо и попытался вонзить мне в шею воображаемые клыки.
- Нет, лучше квест забабахаем в стиле оживших мертвецов,- включился в игру Валерка.
Вытянул руки, и, закрыв глаза, стал передвигаться по комнатушке, подражая зомби.
- О, класс! Есть интернет! - обрадовалась я, увидев устойчивый значок соединения на дисплее айфона. - Ура! Мне есть чем заняться.
- Ну, всё! Девушка залипла, - сказал Костик, обращаясь к Валерке. – Пошли, тамада-Зомби!
Не прошло и десяти минут, как дверь снова отворилась. Не отрывая глаз от монитора, и решив, что вернулся Костик, я спросила:
-Что, опять перерыв? Пенсионеры плясать утомились?
- Дочка, ты с кем разговариваешь? Со мной? - услышала я незнакомый голос с лёгким акцентом.
В комнату вошла довольно высокая смуглая старуха азиатской наружности. Мой рот непроизвольно расплылся в улыбке, когда я увидела её несуразную одежду. В наряде присутствовала некая смесь фольклора, замысловатого винтажа и провокации. У Эвелины Хромченко, наверное, запотели бы очки, узри она такой вариант комбинации гардероба. Костюмчик (жакет и юбка) был сшит из тёмно-синего с отливом велюра, напоминающего обивку для мебели; белая блузка с жабо вполне могла быть позаимствована у Д’Артаньяна из фильма о трёх мушкетёрах. Видимо, посчитав описанный туалет недостаточно торжественным, «мадам» украсила себя золотыми изделиями невероятных размеров: брошь в виде раскрывшегося цветка красовалась на груди; изогнутые в форме полумесяца серьги почти касались плеч, а перстни с разноцветными камнями были нанизаны практически на каждый палец. Апофеозом «стиля» был замысловатый тюрбан из белого батистового платка, громоздящийся на голове.
- Уф-ф! - шумно выдохнула «модница». - Ноги затекли совсем.
Она отодвинула вещи, освободив себе место на диванчике и, присев, скинула узконосые чёрные туфли. Туфли на невысоком устойчивом каблучке оказались из коллекции «Manolo Blahnik». Я еле сдержала ухмылку, вспомнив, что именно про обувь этого бренда эпатажная Мадонна сказала, что эти туфли лучше секса.
- Дочка! Можно, я с тобой посижу? Там сильно для меня шума много. Боюсь, голова заболит. А у меня ещё эта… Акклиматизация. Мы с сыном только вчера прилетели из Казахстана. Антонина с Трофимом нас пригласили. Больше 20 лет не виделись, - поведала она, театрально взяв паузу, видимо ожидая, что я поддержу разговор и начну расспрашивать по поводу проделанной ею дороги.
Я упорно молчала, игнорируя непрошеную гостью, продолжая чатиться в телефоне. Пусть бабуся догадается, что ей не рады и поскорей уходит.
- А Костя-фотограф сказал мне, что ты его девушка. Дай, Бог, чтоб у вас всё хорошо сложилось. Он парень симпатичный.
Вердикт застал меня врасплох. Это вообще трэш! Костику там что, делать нечего? Про личную жизнь рассказывает всем первым встречным! Я ухмыльнулась и продолжала демонстрировать отсутствие интереса к беседе.
-А тебя как зовут? - снова донеслось с дивана.
Со злости хотелось нахамить, но, вспомнив, что Костян всё-таки здесь деньги зарабатывает, сухо произнесла: «Мария».
- Тёзки, значит. А меня Марьям зовут, это по-казахски Мария. Хочешь, называй Марьям-апа. Апа –это, по-нашему, обращение к старшей женщине. Хочешь, Марьям Сапаровна…
И тут же спросила:
- А ты, Мария, учишься, работаешь ?
- Учусь.
-Хорошо, - удовлетворённо констатировала Марьям-апа, не замечая раздражительную интонацию в моем голосе.
- А ты, дочка, с Костей давно встречаешься?
- Давно, - буркнула я.
-Давно! - протянула любопытная бабуля. – А замуж не звал ещё?
«Shit! Shit! Ну, ты, бабка, достала!», - подумала я со злостью.
- Это допрос? Вы, случайно, следователем не работали? Как там у Вас было? НКВД, кажется.
- Нет, - она, похоже, не поняла, что я хотела её обидеть и даже засмеялась. - Я начальником Райфинотдела работала. А у меня в отделе девчонка молоденькая работала. Тося звали. Очень на тебя похожа была. Сейчас расскажу, какая история с ней приключилась.
«Да, ладно!!! Вот я попала! Неужели придётся слушать! Костик! - мысленно возопила я, – Костик, ты гад! Заманил меня! Лучше бы я дома тебя ждала…»
- В то время (в самом конце восьмидесятых) после принятия закона о кооперации, по всей стране, как грибы после дождя, появлялись кооперативы. Кто вчера был врач, инженер, или учитель, становились «кооперативщиками». Открывали «своё дело». Тогда не говорили «бизнес», говорили «дело». Даже называли таких людей «деловыми». Создавались первые авторынки, открывались различные цеха от кондитерских до швейных, а частные пункты приёма цветмета только чего стоили!.. За год у этих «деловых» появлялись такие деньги, каких они за всю предыдущую жизнь не видели.
Контроля их деятельности практически никакого не было. Налоговых инспекций тогда ещё не создали. А при районных финансовых отделах выделяли подразделения по работе с кооперативами. Работники со стажем (кто банки и бюджетные предприятия проверял) в тех подразделениях работать не очень хотели. Закон совсем сырой, вопросов по этим кооперативам больше, чем ответов. Тося к тому времени уже была старшим инспектором. Детдомовская девочка, а умная и исполнительная! Но такая простая - душа нараспашку! Сирота. Некому её было хитрости житейской учить. Вот, кто-нибудь из пожилых работниц пожалуется, что приболел, а дома ремонт доделать надо… Не поверишь: Тося на выходные время найдёт, приедет к коллеге и помогать будет. Ну, а если у кого праздник или (не дай, Бог) похороны в семье, Тося - первая помощница. И по магазинам бегать, и еду готовить, и пол помыть, если надо. Очень к людям тянулась. Видать, своей семьи всю жизнь ей не хватало. У неё было две мечты: вступить в коммунистическую партию и выйти замуж по большой любви.
Вот такую Тосю и назначила я начальником отдела по работе с кооперативами. Работала Тося отлично, никаких нареканий, план по исполнению бюджета выполняла, все законы и нормативные акты наизусть знала.
Однажды приходит нам указание проверить кооперативы по пошиву верхней одежды. В те годы дублёнки в большой моде были. Многие умельцы их шили да, «пришпандоривая» заграничные этикетки, продавали как канадские или югославские по бешеной цене.
Составили мы с Тосей список тех, кто к этой деятельности в нашем районе отношение имеет, и разработали график проверок, закрепив ответственных ревизоров. Самый большой кооператив я поручила лично ей. И велела, чтобы она руководителя этого кооператива вызвала ко мне для вручения предписания на проверку и знакомства. Порядок такой был. Ну, а когда он к нам явился… - тут Марьям-апа вздохнула и прервала рассказ.
Я не выдержала интриги:
- Так, и что там дальше?
- А то, влюбилась она с первого взгляда. Как увидела его, так и влюбилась. Он представился Марком Эдуардовичем. Высокий, красивый. Одет с иголочки: пиджак малиновый, рубашка батистовая с вышивкой… Не то, что наш начальник отдела: в самовязаном свитере да в пластмассовых серёжках. Она на него уставилась, как на артиста Бельмондо. Сидит, краснеет, волосы теребит. А он тут ещё ей ручку поцеловал при знакомстве. Прямо у меня в кабинете! Шайтан! Ловелас! Тем и «добил» девчонку окончательно. С предписанием ознакомился, заверил, что отдельным кабинетом проверяющего обеспечат и документы предоставят. Сели они в его «Мерседес» и укатили.
А дальше, как потом мне Тося рассказывала, была у неё «райская жизнь» целых полтора месяца. Он, стервец, сразу смекнул, что девчонка голову потеряла, и давай её по ресторанам водить, цветы дарить. На выходные, представляешь, самолёт в аренду брал, над городом летали.
Заедет Тоська на работу и всем рассказывает, какой Марк умный, какой обходительный. На вопросы, как проверка продвигается, толком не докладывает. Глаза блестят, возбуждённая вся. А меня спрашивает: «Что будет, если я замуж за Марка выйду? Надо увольняться? Или по закону можно работать?» Я ей говорю: «Какой замуж? Знакомы без году неделя. Тося, успокойся, приди в себя. Ты там делом занимаешься или роман крутишь?» Она только шутит, благодарит, что я именно её на эту проверку отправила. Надоела мне эта её восторженность. Приказала, чтобы срочно принесла черновик посмотреть, что там у них с документацией.
Приходит она ко мне через три дня. Бледная, круги под глазами, руки дрожат. Только к столу села - и в рёв. Рыдает, плечи ходуном ходят, сама причитает: «Помогите, спасите, Марьям Сапаровна! Выручите меня! Я Марка люблю, я жить без него не могу! Если с ним что случиться, повешусь!» Да-да! Так и пугала меня! Я ей валидол дала, говорю: «Рассказывай, дочка, по порядку. Что случилось и как тебе помочь?» Через десять минут уже всё ясно стало, куда наша Тоська по доброте душевной вляпалась.
Марк этот считал: главное - быстрее денег заработать на красивую жизнь. Документами и учётом не интересовался, а бухгалтером у него работала бывшая балерина после двухнедельных курсов. В то время считалось, что бухгалтером любой может стать. Ты, Маша, даже не представляешь, кто в то время курсы бухгалтеров заканчивал: и учителя, и певицы, и врачи. Ой-ой-ой, что тогда творилось… Так вот: кооператив этот по блату (Слово такое в Советское время было. По связям, значит.) кредит в банке получил. С кредита, как тогда полагалось, банкирам что-то оставили, на себя часть потратили, малиновые пиджаки и машины с ресторанами тоже денег стоят, а на остальное закупили шкурок овечьих по аулам за копейки, да и стали из того сырья дублёнки шить. Только вот, когда балерина бухгалтером становится, добра не жди. Запуталась она с отчётностью своей. В результате вместо прибыли убыток декларировала и к оплате в бюджет ноль ставила.
Я ничего не сказала, а только хмыкнула, удивляясь бабулькиной наивности.
- В то время налог на прибыль всего 5% составлял. То есть не такая уж сумма огромная к уплате получалась. Но по закону, если проверка обнаружит, что налог не уплачен, в бюджет в безоговорочном порядке изымался не налог, а вся сумма, с которой он должен был быть исчислен. Понимаешь?
- Круто, - вырвалось у меня, - если прибыль миллион, то налога нужно было уплатить всего пятьдесят тысяч рублей, а если не уплатил, то забирали весь миллион.
- Всё правильно ты посчитала, - Марьям-апа покивала головой. – Но, если проверки не было, то руководитель предприятия мог сам написать письмо о допущенной ошибке в райфинотдел и пересдать отчёт, уплатив эти несчастные пять процентов.
Как я поняла, на какие деньги этот Марк влип, у меня давление поднялось. Тоська рыдает, пытается на колени передо мной встать, просит, умоляет, мол Марьям Сапаровна, давайте это предписание на проверку уничтожим, как будто не было проверки. Пусть переделают документы, пересдадут отчёты. А иначе Марку кредит гасить нечем. Банк в суд на него подаст, и он в тюрьму сядет.
И что, по-твоему, я должна была сделать в этой ситуации? Тоську жалко - сил нет. А она всё причитает: «Вы меня как женщина, как мать поймите: я его только одного люблю! Он на мне женится, у нас ребёнок будет. Беременная я!» Вот как поступить? С одной стороны, нарушение закона. С другой - Тоська. Ох-ох! Выпила я таблетку от давления и порвала предписание.
Исправила Тося ситуацию, помогла этому Марку. А он оказался непорядочным человеком и бросил её. Тоська с тоски ходит, как тень, улыбаться перестала. Думаю, надо мне самой с этим шакалом Марком поговорить: за сироту заступиться больше некому. К нему приехала, только он от всего отказался. Сказал, что уже пять лет живёт гражданским браком с этой бухгалтершей своей балетной. «Ишак ты бухарский, - говорю ему, - жизнь девчонке сломал. Наберись смелости, поговори с ней. Как-то надо ситуацию исправлять. Знаешь же, что она в положении».
Через два дня заявляется он к нам на работу и в Тоськин кабинет заходит. У нас коллектив небольшой был. Про Тосину историю уже каждый знал, но никто не злорадствовал. Наоборот, жалели и поддерживали. Тут, конечно, все в коридор из кабинетов тихонько вылезли, не сговариваясь. Стоят, слушают. Вдруг помощь понадобится?
А наша дурёха, как его увидела, давай просить, унижаться: «Женись на мне, Марк, ради Бога! Я ребёночка рожу, аборт делать не стану! Женись на мне хоть на неделю! Мне лишь бы в браке родить, а потом разводись!»
У нас Маша, как ни крути: восток-дело тонкое! Если замужем родила, потом развелась - это понять можно. А без мужа в те времена приличные девушки рожать не осмеливались. Это сейчас уже по-всякому бывает. А тогда клеймо - на всю жизнь. В приличный дом в гости не позовут, дочери с такой подругой дружить не разрешат…
Слушаем, как наша Тоська за дверью унижается, штамп в паспорте выпрашивает. Но, с другой стороны, каждый из нас этот её шаг правильным считает. Вдруг слышим голос Марка: «Успокойся! Я всё решу. Будет тебе замужество». Вышел, дверью хлопнул. Мы все к окнам прилипли, а он в «Мерседес» - и по газам.
Проходит время. Тося «лицо держит», ждёт, сдержит ли «дублёнковый король» своё слово? И слово он сдержал! Да только так - кому расскажешь, не поверит никто!
Как-то вечером я уже домой собиралась. Стою в коридоре, дверь на ключ закрываю. Смотрю: Марк идёт. Только не один, а с молоденьким пареньком невзрачной наружности. Плетётся паренёк за ним следом по коридору, в руках чемоданчишко какой-то. Заходят они в кабинет к Тоське, и он ей с порога заявляет: «Вот, знакомься: это Фима, твой будущий муж. Он в карты пятьдесят тысяч долларов проиграл. У меня с ним по понятиям договор составлен. Он на тебе женится, а я долг закрою». Сказал - как отрезал. И был таков.
Я плачущую Тосю вразумляю: «Ну-ка, - говорю, - успокойся! Возьми себя в руки! Ты же ребёнка хотела - будет у тебя ребёнок! Ты хотела его в замужестве родить - будет у тебя муж. Про эту историю никто никогда не узнает. Мало ли где ты с этим Фимой познакомилась? Скажем всем, что он твой старый знакомый».
Фима сидит, скромно в стенку смотрит. С виду - парень нормальный, не алкоголик и не наркоман. Я в наше ведомственное общежитие позвонила, коменданта предупредила, чтобы выделили временно комнату по моему распоряжению. Потом взяла у этого Фимы паспорт, переписала все данные, позвонила двоюродному брату (он в МВД большой начальник был), попросила, чтобы проверили нашего «жениха» по всем статьям. Потом посадила их обоих к себе в машину. Тоську домой завезла, а Фиму этого - в общежитие, приказав утром ко мне явиться со всеми имеющимися документами. Предупредила, что разговор серьёзный будет. Утром к работе подъезжаю. Смотрю: стоит наш «женишок». Опрятный, подтянутый. Хороший мальчишка. Думаю: «А чем чёрт не шутит! Может, и сладится у них?» Сели мы у меня в кабинете, стала я его расспрашивать, кто он да откуда? Где учился? Кем работал?
Фима на все вопросы отвечал честно. Сам из России, в армии служил в Казахстане, после службы поступил заочно в институт и устроился водителем к одному очень богатому кооперативщику. Потом рассказал, как к его боссу на дачу в гости приехали бандюги какие-то, все в наколках, разговор - на жаргоне. Босс водителя домой не отпустил, велел при нём находиться. После бани и шашлыков с водкой сели они в карты играть и Фиму заставили. Сначала Фиме везло, он всё время выигрывал. И за каждую победу заставляли его выпивать водки грамм по сто. Фима и не помнил толком, как проигрывать начал. Только, когда утром оклемался, ему предъявили написанную им собственноручно расписку по всей форме с указанием паспортных данных и адреса, а также засвидетельствованную двумя гражданами, о том, что он взял в долг и обязуется вернуть в течение недели сумму, равную эквиваленту пятидесяти тысяч долларов США. И подпись там его самая настоящая стояла. Парнишка шефа своего умолял ему денег занять. Тот гад, мало того, что отказал, ещё и стращал паренька. Мол, не отдаст в срок деньги - страшный конец не только его ждёт, но и всех его родственников. А когда Фима уже окончательно отчаялся, хитрый лис босс и предложил ему вариант с Марком. Мол, Марк за него заплатит, а Фима выполнит условия и женится на Тосе, которую в глаза не видел.
Выслушав ту историю, я, конечно, сразу поняла, кто весь сценарий этой пьесы написал. Да язык прикусила. Моя задача - чтобы Тоськина жизнь под откос не покатилась.
- Что делать? - говорю. - Придётся жениться. Только и у меня условия будут. Работать возьму тебя водителем к нам в РайФО: чтобы на глазах был и чтобы лишнего никому не болтал.
- Зачем Вы так поступили! Вы же действительно всё поняли, что парня обдурили! У Вас брат в МВД помог бы ему выпутаться! - не выдержала я. - Вы же двух людей несчастными сделали: и Тосю Вашу, и Фиму! Насильно мил не будешь - все знают! Да и фиг бы с традициями вашими! Эта Тося могла бы и в Россию переехать!
В этот момент дверь с шумом распахнулась, да так, что мы обе вздрогнули от неожиданности. Крупногабаритная невеста Антонина, заливаясь смехом, весело окинула взглядом наше пристанище, затем вернулась в коридор и громко крикнула:
- Я нашла её! Сидит себе моя Марьям-апа, разговаривает! А мы её ищем, с ног сбились!
- Всё, Антонина, иду! Заболталась! Сама виновата, - ответила старушка, торопливо обувая туфли.
В этот момент в дверях показался жених, лысоватый дядечка с весёлым лицом.
- Так! Хорош прятаться! Всем слушать мою команду: Тоська, Марьям-апа, и Вы, девушка! В зал шагом марш!
- Фимка, не ори мне в ухо! - осадила «командира» невеста.
- Тося?! Фима?! – удивлённо вырвалось у меня.
Старушка, обернувшись на непроизвольный возглас, лукаво посмотрела на меня раскосыми глазами и приложила палец к губам.

[Наталья Владимировна]

№ 19

ВЕРНИСЬ, КОЛЬКА!

Она вышла из ванной, незаметно прошмыгнула в свою комнату, вытирая мокрым полотенцем волосы.
- Вера, идём ужинать, - раздался голос матери.
- Иду.
Отец с матерью сидели за столом и ели жареную картошку с салом и солёными огурцами. «Как людям может нравиться такая еда?» - Вера ткнула вилкой в самый маленький огурчик.
- Ты что не ешь? - проворчал отец, не отрываясь от поглощения картошки. – Вон, какая худая.
- Нормальная я, папа.
- Она Кольку своего ждёт, - вмешалась в разговор мать. - Вчера весь вечер на вокзале прождала и сегодня собирается.
- Какого Кольку? - не понял отец.
- Львова. Помнишь, хулиган такой невысокий к ней ходил, - перемывать кому-нибудь косточки мать любила.
- Я его что-то давно не вижу.
- Ген, ты, кроме работы и еды, ничем не интересуешься… Он два года, как в армии.
- Так в армии сейчас всего год служат.
- Вот я и говорю. А он ей мозги пудрит: то контракт, то ранение…
- Да прекратите вы, - прервала их спор дочь. - Мне двадцать лет, и сама могу решить, что мне делать.
- Вот и главное, что двадцать, - завелась мать. - Девчонки с парнями ходят, замуж собираются, а она Колю своего ждёт! Но что-то он не торопится. А если и вернётся… Росточком маленький, денег нет, пить начнёт. Тебе такой муж нужен?
- Всё, мама, я пошла, - дочь встала из-за стола и исчезла в своей комнате.
«Как они могут про него так говорить? Он на войне, на настоящей войне, его ранили. Я бы поехала к нему, но он говорит: «Нельзя!» и адрес не сообщает, - Вера вплотную подошла к зеркалу и стала рассматривать своё лицо. - Всё у меня на месте. Купить бы хорошую косметику… Чтобы не стыдно рядом с ним находиться. Он у меня герой. Ну, и пусть невысокий… В тапочках буду ходить».
«Электропоезд. Остановился. Военный… Нет, не он. Этот высокий - в зелёном берете. Значит, пограничник. Вон ещё один, в голубом берете. Нет, Колька в сухопутных войсках - они в пятнистых формах и беретов у них, наверно, нет. Не приехал! Следующая электричка через час с небольшим».
Вера купила мороженое и села на свободную скамейку. Вкус мороженого не чувствовался.
«Почему у него нет сотового телефона? Говорит: им нельзя. Разве можно запретить иметь сотовый телефон? Он всегда звонил сам, и номер не определялся, а последний месяц совсем не вестей не было. Друзья его позвонили и сказали, что в госпитале. Затем - ещё раз неделю назад. И сказали, что через неделю в Челябинск приедет. Домой вернётся на одной из этих двух электричек. Вчера не вернулся - значит, сегодня или завтра. Или послезавтра. Почему так медленно тянется время?»
Она встала и медленно пошла по перрону, дошла до стрелы и пошла обратно. И так, пока не объявили о прибытии следующей электрички. Остановилась.
«Военных совсем нет. Нет, вон военные! В высоких фуражках. Это офицеры. Вон ещё один. Курсант. Всё, больше нет. Не приехал, и сегодня уже не приедет, - девушка побрела к автобусной остановке. - Коля, Коля, ну, что делаешь? Я ведь жду тебя. Мне так одиноко! Я люблю тебя! Вернись, Колька!»
«Что он звенит-то? Сама, видно, включила, - ударила по кнопке и вновь уткнулась в подушку. - В институт надо сходить, зачётку сдать. Вот и три курса пролетело… Осталось два, и я – математик-информатик. Детей буду учить. Заработаю денег, новый компьютер куплю, самый навороченный. Колька вернётся, раньше купим. Два года прошло - изменился, наверно… Когда уходил, обещал, что денег заработает и женится на мне, а по телефону ни разу об этом не сказал. Пора вставать. Родители на работе, хоть спокойно день проведу».
«Хвостов» нет, зачётка сдана. Свобода! Вера с подругой, покусывая мороженое, медленно брели по городу. Куда торопиться? Впереди - два месяца.
- Свет, мы куда идём?
- Вперёд, только вперёд! - радостно воскликнула подруга. - Верка, пошли на пляж. Парней каких-нибудь закадрим…
- Нет, не пойду.
- Кольку ждёшь?
- Жду.
- И на вокзал встречать ходишь?
- Хожу.
- Ну, и дура, - беззлобно проворчала подруга. - От него два года ни слуху, ни духу, а ты с ума сходишь.
- Ну, и пусть. Я люблю его. Он не обманет.
- Хоть ты и дура, Верка, - рассмеялась подруга, - но я тебе завидую.
«Да, я дура. На улице лето, подруга на пляже мальчикам глазки строит, а я сижу дома и жду. Не представляешь, что такое одиночество? Когда кругом люди, но среди них нет тебя. А где ты? Едешь в поезде и считаешь минутки до встречи со мной. Или совсем забыл обо мне? Но я всё равно дождусь. Посмотрю в твои глаза и всё пойму. Ты, наверняка, изменился. «Наверняка» - дурацкое слово, но парни часто так говорят. Каким ты стал? Раньше никогда не обманывал. А сейчас? Пойду родителям борщ нормальный приготовлю, лучше свекольник. На это сало смотреть не могу, а отец его ещё с луком ест. Ужас!»

Она старалась, словно участвовала в конкурсе поваров. Попробовала: отлично, но чего-то не хватает. О! Вера достала из холодильника колбасы, мелко нарезав, бросила в кастрюлю.
«Теперь сладкий вкус свеклы будет не так сильно выражен. Последний штрих – свежий укроп. Мелко нарежу и положу в холодильник и добавлю в тарелки перед подачей на стол, вместе с майонезом. Пойду помоюсь, пока родители не пришли».
Втягивая носом воздух, отец зашёл на кухню.
- Верка, чем так вкусно пахнет?
- Свекольником, - довольная, улыбнулась дочь. - Садись, папка, накормлю тебя по-нормальному.
Она налила всем в тарелки свекольник, добавила свежий укроп и майонез и крикнула:
- Мама, идём кушать.
- Верка, где это ты варить научилась? - спросил отец, уплетая за обе щёки.
- Она уж лет пять тебе готовит, - вошла на кухню мать. – Просто ты мечешь всё подряд, вкуса не замечая.
Настроение за ужином царило весёлое, пока дочь не встала и не произнесла:
- Я пойду.
- Опять своего Кольку встречать, - настроение у матери сразу испортилось. - Перестань дурью маяться. Найди нормального парня, погуляй с ним, выйди замуж…
- Дочь, мама правду говорит, - вмешался в разговор отец. - Ничего из твоего Кольки хорошего не выйдет, даже если и вернётся.
Вера опустила голову и убежала в свою комнату, вытерла слёзы и взглянула в зеркало.
«Вот теперь зареванная пойду на вокзал, - она замахала руками на лицо. - Как они меня достали… Я его никому не навязываю. Колька мой, и всю жизнь буду ждать, если понадобиться».
«Электричка. Остановилась. Военный, невысокий, пятнистая форма. Нет, не он. Ещё один, оглядывается… Неужели он? Девчонка какая-то к нему подбежала, обнимает. Нет, не он. Вон... Морячок. Всё. Где же ты, Колька?»
Опять мороженое. Не для наслаждения – чтобы, откусывая маленькие кусочки, скоротать время. А затем по перрону туда, обратно.
«Электричка. Остановилась. Военный. Темно, не видно, но слишком высокий. Вон ещё один. Тоже высоковатый, и берет красный. Больше никого. Всё. Я больше не могу! Вернись, Колька!!! Может, выйти не успел? Надо рядом с электричкой пройтись, а она уже с места трогается. Военный в красном берете...»
- Вер-ка-а!!!
Ноги оторвались от платформы. Закружилась отходящая электричка вместе с вокзалом, замелькали люди, и вдруг всё исчезло - лишь Колькино лицо в непривычном красном берете.
- Коля, Колечка, родной мой! Ты вернулся, Колька!
- Вера, родная моя! Ты не представляешь, как я люблю тебя!
И поцелуи, поцелуи… Безумные, бесконечные…
Они сидели и ждали свою непутёвую дочь, которая третий день встречает парня. С которым непонятно что у неё было два года назад. И который затем исчез на эти два года. Раздался скрежет открываемой двери. О, Боже!
- Ко... Николай? - заикаясь пробормотала мать. - Как ты вырос!
А дочь прижалась к этому военному, в котором с трудом узнавался хулиган Колька, и просто сияет от счастья.
- Здравствуйте, дядя Ваня! Здравствуйте, тётя Катя! – по-военному молодцевато, и в голосе - уверенность. - Прибыл на побывку.
- Ты надолго? - попыталась затеять разговор Катерина.
- На два месяца.
- Постой, мать, - прервал её муж. - Накормите сначала парня. Разговор, чувствую, серьёзный предстоит.
- Я вам подарки привёз, - парень открыл огромную спортивную сумку. - Дядя Ваня, Вам часы наручные. Тётя Катя – Вам серёжки. Они будут Вам к лицу.
- Коля, пошли кушать, - и дочь утащила его на кухню.
Вера сидела и смотрела, как он ел её свекольник и отцовское сало, а за дверью о чём-то шептались родители… А время - десятый час. Но она больше его не отпустит ни на минуту.
Он поел, вымылся в ванне и вышел на разговор с родителями. Начал без предисловий твёрдо и уверенно:
- Завтра мы с Верой подаём заявление в ЗАГС. Через месяц - свадьба. Деньги на свадьбу у меня есть. После свадьбы забираю Веру с собой. Жильё нам предоставят. Зарабатываю я около ста тысяч в месяц плюс всевозможные доплаты. В этом году поступаю заочно в высшее военное училище. У меня есть боевые награды – возьмут без экзаменов. Вера институт закончит заочно.
Вот так, по-военному коротко и ясно. Попробуйте только возразить!