МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: "Полнолуние" - мистика, сказка для взрослых или фантастика - КРОМЕ хоррора и фэнтези (до 20 тысяч знаков с пробелами, максимум + 10%) - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 8 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

"Полнолуние" - мистика, сказка для взрослых или фантастика - КРОМЕ хоррора и фэнтези (до 20 тысяч знаков с пробелами, максимум + 10%) Конкурсный сезон 2021 года.

#1 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 19 сентября 2020 - 21:49

Номинация ждёт своих соискателей с 1 октября до 20 января включительно.
Подробно о порядке участия в конкурсе,
адрес приёмной комиссии - в объявлении конкурсаздесь: http://igri-uma.ru/f...?showtopic=5508

Прикрепленные файлы


0

#2 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 10 октября 2020 - 20:08

1

Я НАУЧУ ТЕБЯ ЛЕТАТЬ…


(Quasi una fantasia)

I. Andante. Allegro
Ворона летела прямо на неё. Ещё мгновение – и она врежется в лицо, а увернуться уже не успеть. И Лора зажмурилась, прикрыла лицо руками, но ворона, совершив крутой вираж, сама ушла от столкновения и опустилась рядом:
– Карр!
– Чёрт бы тебя побрал! Как напугала. Кыш! – в сердцах сказала Лора и двинулась было дальше, но услышала сзади:
– А чертыхаться-то зачем? Недоброе это дело.
Лора оглянулась, посмотрела по сторонам – в парке никого. И тут снова кто-то хрипло сказал:
– Да я это, я. Вниз посмотрите.
Лора опустила взгляд: у самых её ног прохаживалась та самая ворона.
– Здрастье! – сомнений быть не могло: говорила птица.
Лора бессильно опустилась на скамейку. Наверное, она все же потеряла сознание, а когда через мгновенье она открыла глаза, то увидела перед собой крыло. Лора скосила глаза – на спинке скамейки сидела ворона, обмахивала её и при этом ворчала:
– Что за глупая привычка чуть что грохаться в обморок. Экая невидаль – говорящая птица. Давно пора привыкнуть, что врановые способны говорить.
Лора перевела дух, немного пришла в себя и, сама не зная почему, вступила в разговор:
– Но я, правда, впервые вижу говорящую ворону.
– Позвольте, – возразила птица, – во-первых, не ворона, а ворон. Ну, в смысле ворон не как порода, а как ворона-мужчина. Я не слишком путано изъясняюсь? А, во-вторых, если напугал, то великодушно простите. Позвольте представиться: Карл, как это ни банально.
– Лора, – представилась в свою очередь женщина, не понимая, почему она разговаривает с какой-то птицей. Наверняка со стороны кажется сумасшедшей. А Карл тем временем спрыгнул со спинки на саму скамейку и внимательно посмотрел на женщину.
– Вы скверно выглядите. Вам не дурно? Позвольте я вас провожу.
Это было уже слишком, однако Лора решила не поддаваться панике, а, напротив, продолжить странную игру.
– А что? Сопровождающий ворон – это вовсе не банально. Пошли, – решительно встала она. Сняв с шеи шарф и намотав его на руку, Лора пригласила Карла:
– Прошу.
Тот с серьёзным видом перелетел к ней на руку, и они двинулись
Странное, наверное, то было зрелище: по парковой тропинке шла женщина и, как охотничьего сокола, несла на руке обыкновенную серую ворону.


II. Allegretto affabile
Ну, вот, красавица, дожила. С вороной в парке разговаривала, домой её (или всё же его?) притащила. Тебе тридцать пять. Семьи нет, мужика нет, родителей давно потеряла, как-то бессильно оставила все попытки устроить личную жизнь. Вместо этого с птицей знакомство заводишь. С мозгами-то всё в порядке?
Забавные у меня были родители. Романтики. Имя-то какое дали – Лоретта! В Прибалтике, видите ли, отдыхали. Там познакомились и подружились с литовкой по имени Лоретта. Там, в доме отдыха, по всей видимости, меня и замесили. А Лоретта, тётя Лора, раза два в гости приезжала. Потом это стало делать труднее. А когда родители заболели, она сокрушалась, что помочь не может. Сначала умер папа. Очень переживал, что ими занимаюсь, замуж не выхожу, свою жизнь не устраиваю. Мама держалась дольше, успела увидеть, как я музучилище окончила, работать пошла. «Ну, вот, вытолкнула я тебя из гнезда», – сказала мама и угасла.
Да, профессия, вроде бы, есть, но тоскливо как-то от неё. Учишь гаммы, упражнения, прелюдии, учишь – и никакого удовольствия. Это когда сама поступала в ту же самую школу, тебе, шестилетней пигалице с белыми бантами, экзамен устроили, слух проверяли, чувство ритма. Сейчас берут всех, ибо отсев, даже по объективным показателям, нежелателен, отсев – это дискриминация ребёнка, нарушение его прав. Нетолерантность одна. А родители таких вот, не совсем подходящих детей требуют результатов, им видятся их чада в лучших концертных залах. И начальство результатов требует – побед на конкурсах, фестивалях. А с кем побеждать-то? Тоска! И вот когда притащишься домой, особенно каким-нибудь тусклым осенним вечером, втолкнёшь в себя ужин, единственная отрада – забраться с ногами в кресло, щёлкать пультом телевизора, скакать с канала на канал, а спроси, что смотрела – и не ответишь. И вот дожила, привела домой не мужика, не щенка даже или котёнка, а ворону. Карлом зовут. Вон он – катается на полураскрытой дверце шкафа. Очень любит это занятие. Замечательно, если придётся с ним остаток жизни коротать! Вороны, слышала, долго живут. Ладно, пусть пока катается. Пусть живёт, хоть какое-то общение, а там поглядим.
Карл. Это надо же, как имя совпало! Знала одного Карла. Впрочем, родители, страстные поклонники чешской эстрады, назвали его Карелом, но в жизненной суматохе лишняя гласная исчезла, и он уже и сам представлялся Карлом. Он был журналистом, писал интересные очерки. Они сблизились стремительно. Через день были на «ты», а ещё дня два спустя обоим казалось, что знакомы едва ли не со школьных лет. А потом он научил её плавать. Очень быстро, легко и нежно. Но ей запомнился не сам урок, а его окончание. Карл стоял по грудь в воде, вытянув вперёд руки. Лора плыла к нему. Плыть получалось, и она по-детски радовалась. Ещё немного – и она схватилась за пальцы Карла. Он подтянул её к себе – ноги плавно опустились на дно. Вода доходила до подбородка, и пришлось встать на цыпочки. А Карл легонько так обнял её и притянул к себе. Солёный от морской воды поцелуй решил всё.
Но однажды Карл пришёл очень серьёзный и сосредоточенный, сразу заговорил. Просил не перебивать его, пока не выслушаю всё. Говорил, что ещё неделю назад он собирался сказать что-то важное, но сейчас всё изменилось: он уезжал на Донбасс. Через полчаса должен быть в аэропорту. Сказал:
– Когда я вернусь... если вернусь, тогда и продолжим разговор. Да?
Наверное, надо было заплакать, но слёз не было. Только ответила:
– Что ж, буду ждать…
Карл не звонил и не писал, а потом долетело: погиб! И жизнь ещё больше сжалась, словно кто-то очертил круг, за пределы которого не вырваться.
Размышляя так, Лора произнесла вслух:
– Порой у меня ощущение, что волоку я за собой по земле крылья и не могу взлететь.
– Да, сударыня, научиться летать непросто. У иного и крылья есть, да так за всю жизнь ни разу и не взлетит, – услышала она за спиной, вздрогнула и обернулась на голос. Ворон сидел на спинке кресла и серьёзно смотрел на неё.
– Это вы сейчас сказали? – удивилась Лора.
– Кто же ещё?! – недоумённо спросил Карл. – Кроме нас двоих, в комнате никого.
– Действительно.
Лору стало забавлять, что отвечает Карл всегда впопад, и у них даже беседа складывается. И она предложила
– А не перейти ли нам на «ты»? Может, хватит разыгрывать галантность?
– Принимается! – радостно согласился Карл.
С этого момента Лора делила свою жизнь на «до встречи» и «после встречи». Она сама стала замечать, как меняется её жизнь. После работы Лора спешила домой, перед телевизором не зависала, ей интересно было общаться с Карлом. Она купила ему клетку, но дверца в ней всегда была распахнута, и Карл мог свободно перемещаться по квартире. Он был очень опрятен и не позволял себе оставлять где бы то ни было следы. А Лора преобразилась. Она сделала красивую стрижку, стала внимательнее следить за ногтями. Прежде она просто коротко стригла их, чтобы не стучали по клавишам, сейчас сделала маникюр.
– Никак у тебя кто-то появился? – спрашивали знакомые.
– Появился, – загадочно отвечала она.
– Когда познакомишь?
– Всему своё время, – отвечала она и шла домой.
Изредка она музицировала для Карла. Он садился на спинку кресла и слушал, склоняя голову то в одну, то в другую сторону.
Сейчас она очень спешила. Надо было купить Карлу корм, надо было пораньше прийти домой. Только что прошёл дождь, а у новых туфелек была отвратительная подошва – слишком гладкая, она скользила по плитке тротуара. По проезжей части было идти удобнее.
Автомобиль вынырнул из-за угла внезапно. Он летел прямо на неё. Обычная женская реакция на опасность – закрыть руками лицо. Скрежет тормозов, глухой звук удара автомобиля о стену, боль в ноге и плече от падения слились воедино.
Когда её везли в «Скорой» в больницу, она несколько раз порывалась подняться и всё говорила:
– У меня форточка закрыта, а там Карл. Он не вылетит, не вылетит.
– Бредит, что ли? – услышала она над собой, и стало темно.

III. Adagio agitato

Она очнулась от того, что почувствовала лёгкое дуновение на своём лице. С трудом открыла глаза и увидела перед собой Карла. Он заботливо обмахивал её крылом.
– Что со мной? Я что, снова в обморок грохнулась?
Карл помолчал, печально посмотрел на Лору и сказал:
– Нет, на этот раз ты умерла.
– Как умерла?
– Умерла как человек. Посмотри на свои руки.
Лора медленно поднесла к глазам кисти рук – её красивые длинные пальцы пианистки стали чёрными перьями. Она вскочила на ноги, потрясла руками. Перья оставались перьями.
– Посмотри теперь сюда, – совершенно спокойно сказал Карл. Лора повернула голову, увидела перед собой лужу, а в ней отражение большого клюва и головки с маленькими чёрными глазками.
– Что же это такое?! – чуть ли не с ужасом воскликнула она.
– Реинкарнация, голубушка, реинкарнация. Хотя не знаю, уместно ли называть голубушкой ворону?
– Я что, ворона?! Какая ещё к чёрту реинкарнация?! Не верю я во все эти страшилки! – Лора говорила, с ужасом замечая, что начала странно грассировать.
– Вот ты опять чертыхаешься. Я же говорил, что недоброе это дело. А по поводу того, что не веришь… Как часто мы не верим в очевидное и верим в то, чего в принципе быть не может.
Лора, казалось, не слышала его. Она мотала маленькой чёрной головкой и выкрикивала, хрипло грассируя:
– Я воррона! Я воррона! Но этого же не может быть!
– Может, Лора, может. Я ведь тоже не сразу перьями покрылся. Я повоевать успел, – сказал Карл и грустно посмотрел на Лору.
И тут что-то соединилось в сознании Лоры.
– Ты Карл?! – вскрикнула она. – Тот самый Карл?!
– Ну, вот, догадалась. Хорошо, что сейчас. А то я опасался, что осенит тебя, когда я у тебя дома на дверце шкафа катался. Хорошенькое дело – ворон, влюблённый в человека.
– Карл. Дорогой. Как же долго тебя не было. Расскажи о себе.
– Да обо мне особенно нечего рассказывать. Поехал на Донбасс. Сначала думал понаблюдать, чтобы написать. Скоро понял, что просто наблюдать там нельзя. Надо или уезжать, или стрелять. Я выбрал второе… Мину они поставили умело. Инструкторы у них зарубежные… как сейчас помню щелчок под правой ногой. Странно, что ты не заметила, как я иногда прихрамываю на правую ногу. Вот и всё.
И тут, вспомнив своё положение, Лора горько спросила:
– А мне сейчас что делать?
– Жить, моя хорошая, жить. Тебе многому придётся учиться. Новому учиться.
– Жить? А где? Где мой дом? То есть… гнездо?
– Твоё гнездо вон, между теми двумя толстыми ветками, – показал наверх Карл. – Но тебе лучше туда не возвращаться. Там твои родители. Они убиты. Это они вытолкнули тебя из гнезда.
– Зачем?
– Инстинктивно. Чтобы спасти. Вытолкнули, надеясь, что ты, падая, встанешь на крыло и улетишь. Ты же молодая, ещё не научившаяся летать ворона. Почти подросток.
– А кто родителей убил, – спросила Лора, уже не удивляясь, что называет родителями ворон.
– Твоя соседка. Кстати, бывшая коллега. Скрипке у вас в школе учит. Ну, из соседнего дома. Помнишь, как она выходила на балкон, приседала, прячась, а потом быстро поднималась, стреляла из рогатки по деревьям и пряталась снова. Надеялась, видно, подстрелить живущих там ворон и галок. Наверное, досаждали ей своим карканьем. Всегда её не любил. Ей никогда не удавались эти выстрелы. Но на этот раз вам не повезло. Первым она убила отца. Он так и остался лежать в гнезде. Мать была сильно ранена, но ей хватило сил вытолкнуть тебя. Теперь придётся всему учиться самой, прежде всего, научиться летать. Это непросто, но попробуем. Запрыгивай-ка понемногу на этот козырёк, – Карл взлетел и уселся на козырьке двери подъезда.
Этот короткий путь Лоре пришлось проделать в несколько этапов. Сначала она запрыгнула на большой валун, неизвестно откуда попавший во двор. С него – на куст, с куста – на перекладинку пожарной лестницы. Она стала запрыгивать с перекладинки на перекладинку, пока не оказалась над козырьком. Оттуда легко спрыгнула на козырёк.
– А ты способная ученица. И сообразительная, – удовлетворённо сказал Карл. – Давай попытаемся. Раздвинь крылья и постарайся спланировать. За мной!
Он легко слетел, а Лора замешкалась. Спланировать не получилось, и она, кувыркаясь, свалилась на землю.
– Сильно ушиблась? – заботливо спросил подлетевший Карл. – Потерпи. Надо попытаться ещё раз. Я научу тебя летать.
– Как когда-то научил плавать? – улыбнулась Лора.
Вторая попытка оказалась удачной, и Лора не только спланировала, но даже, не долетев немного до земли, взмыла вверх и уселась на ветке дерева.
– Прекрасно! – радостно каркнул Карл. – А теперь полетим. Видишь солнце. Лети так, чтобы оно всегда было с одной стороны, грубо говоря, светило тебе в один глаз. Полетели!
Солнце светило ярко. Прямо к нему летели две вороны. Лора чувствовала себя счастливой: она летит рядом с Карлом, левым глазом она видит солнце, его свет всё сильнее и сильнее.

IV. Allegro con espressione
Наконец этот свет стал нестерпимым, и Лора услышала над собой:
– Есть! Зрачок реагирует. В реанимацию! – и снова яркий белый свет залил всё. Сквозь него она слышала какие-то голоса, потом этот свет стал слабеть, и из него выткались два лица – мужчины и женщины. Мужчина склонился над Лорой, спросил:
– Как вы себя чувствуете? Вы меня слышите?
Лора, кажется, прикрыла глаза и снова открыла их.
– Улыбнитесь! Покажите язык, – потребовала женщина. Лора выполнила и это.
– Замечательно. А теперь пошевелите пальцами. Так… Прекрасно. Попытайтесь пальцем дотронуться до кончика носа.
Это Лора проделала легко. Она уже совсем пришла в себя, осматривала больничную палату, стоявших вокруг врачей и попросила пить.
– Пить мы вам пока не дадим, проверим, нет ли сотрясения, – ответил врач-мужчина. – Только губы смочить можно. Вас ещё надо обследовать
– Мне срочно нужно домой. Там Карл один. А форточка закрыта… кажется.
– Ну, сегодня Карлу вашему придётся побыть одному. Мы вас, конечно, не отпустим. Ещё томограмму надо сделать. Но, судя по всему, у вас ничего серьёзного. Так, синячки, царапинки. Сильный, видно, у вас ангел-хранитель, что не только вы, но и водитель тот не пострадал – только ушиб ноги, хотя машина всмятку. Потерпите сегодня. А завтра, если всё будет нормально, мы вас отпустим.
Лору выписали через два дня. Ей было радостно, что всё так обошлось, и ей было грустно от того, что едва начавшаяся сказка так быстро закончилась. Она уже стала привыкать к облику вороны, ей было так хорошо с Карлом. А теперь она снова одна, а Карл... Он один в запертой квартире – ни поесть, ни вылететь! Она стремительно вышла из корпуса больницы и быстро пошла по двору.
Когда у дома она вышла из такси, первым делом поняла глаза на свои окна. Снизу трудно было понять, открыта ли форточка. А у двери квартиры задержалась, торопливо вставляла ключ в скважину, а тот никак не хотел вставляться. В конце концов, дверь открылась.
– Карлуша! Я пришла! – крикнула она из прихожей. Никто не отозвался.
Лора вошла в комнату. Клетка с раскрытой дверцей была пуста; мисочка с нетронутым кормом, приоткрытая дверца шкафа, на которой ворон любил кататься, но ни рассыпанного корма, ни выпавших перьев, никаких иных следов – ничего, что говорило бы о присутствии, хотя бы и недавнем, птицы.
Лора вышла на балкон и посмотрела вдаль. Там кружилась небольшая стая ворон. Одна из них отделилась от стаи и полетела к дому. Лора помахала рукой. Птица, словно отвечая на приветствие, взмахнула крылом и вернулась к своим
– Спасибо тебе, Карлуша. Ты научил меня летать. Я теперь не буду тащить за собой крылья по земле, – тихо проговорила она.
Зазвонил телефон – и на экране высветилась фотография улыбающегося Карла… Лора стояла в растерянности. И никак не решалась ответить.
0

#3 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 19 октября 2020 - 11:47

2

НОВАЯ ВЕРСИЯ


Машина («самая надежная модель, вам будет жалко возвращать ее назад») заглохла «на ровном месте». Впрочем, на высоте более двух тысяч метров идиома о ровном месте явно «не к месту». Олеся еще раз попыталась запустить двигатель. За окном в быстро подступающей тьме проносились и ныряли в бездну полчища отчаянных снежинок. А что, если бы мотор не заглох, а, напротив, взревел и всеми своими лошадиными силами увлёк автомобиль вместе с Олесей за ненадежную оградительную полосу? Может, это - желанный выход?
Странно, но больнее всего Олеся переживала не измену мужа, а банальность случившегося и несвойственные ей, умной, сильной, деловой женщине, слепоту и наивность. В Швейцарию она сбежала не от сочувствующих или злорадных взглядов знакомых и коллег, а от себя. Но десятидневный отдых в альпийских декорациях не дал желаемого результата. Она по-прежнему вела нескончаемый диалог с призраком мужа и не могла выкинуть из памяти фотографию в Фейсбуке: двадцатилетняя хорошенькая худышка старательно выпячивает разрисованный «под арбуз» округлившийся животик. «Художник-декоратор» с умилением смотрит на результаты своей работы: картинку на животе и, собственно, сам живот. И не поверишь, что это он на протяжении семи лет брака уговаривал Олесю повременить с продолжением рода, пока…
Олеся вздрогнула от стука в окно автомобиля.
- Вам помочь? – средних лет крепыш, судя по акценту – американец, приветливо улыбался Олесе. Помочь, как выяснилось через полчаса, так и не смог, зато любезно предложил место в машине, на переднем сидении которой устроился хмурый подросток в наушниках.
- Вы не знаете, куда попали и где находитесь? Я тоже, - сообщил американец, осторожно ведя автомобиль по горной дороге, - навигатор не работает, мобильной связи нет. Может, дело в непогоде? Но дорога вроде расчищена, значит, где-то поблизости деревня или шале. Меня зовут Билл, а это Кевин, мой сын, ему скоро четырнадцать. Трудный возраст.
Через час совсем стемнело, непогода родила настоящую вьюгу. Снег почти скрывал дорогу, и Олеся уже не верила, что они доберутся до жилья прежде, чем движение станет невозможным. И тут они выехали на развилку. Неширокая полоса разделялась на две узкие, одна из которых уходила влево и немного вниз, а другая, правая, явно устремлялась вверх.
Билл остановил машину. Задремавший Кевин встрепенулся, посмотрел в окно, потом на отца, оглянулся на Олесю и снова погрузился в параллельную рок-реальность.
- Я думаю, нам нужно ехать по левой дороге, - сказал Билл. Олеся промолчала, почувствовав вдруг, как страшно устала. Она уже не могла что-то доказывать мужу, укорять себя или размышлять о возможности окончательного решения всех проблем с помощью альпийской бездны. Хотелось лишь обжигающе горячего чая и постель, пусть не мягкую, но тёплую.
Не дождавшись от спутников ответа или совета, Билл повернул влево. И тут же ударил по тормозам, ослепленный светом фар. Встречный автомобиль тоже остановился. Стекло поехало вниз. Холодный ветер кинул горсть снежинок в и без того белые, как воротник дедморозовой шубы, волосы водителя.
- Там тупик! – выкрикнул незнакомец по-французски. – Нужно ехать вверх! Сен-Либрари в трех километрах отсюда.
Жерар (так звали водителя встречной машины) не обманул: не прошло и получаса, как Олеся сидела в тёплом кресле у камина с чашкой горячего шоколада в руках. В маленьком отеле быстро справились с нашествием гостей. Правда, Жерару и Олесе пришлось подождать, пока Мари, хозяйка, приготовит к заселению одноместные номера. Биллу и Кевину повезло больше: их уже повёл в двухместный номер Морис, муж Мари.
Олеся не заметила, как задремала. А, проснувшись, не сразу смогла понять, куда попала. Комната у камина, румяный здоровяк за стойкой колдует над коктейлем и тихо беседует с седым мужчиной в синем свитере с зимним орнаментом. За окном, разрисованным морозными узорами, черная ночь и белый снег. Ах да, отель в деревушке…как там её? Впрочем, какая разница. Нужно узнать, куда позвонить, чтобы вызволить и починить заглохшую машину, и утром уехать назад, в город.
- К сожалению, мобильной связи и интернета всё еще нет, - сказал, виновато улыбнувшись, Морис, - не волнуйтесь об автомобиле, мой сын займется этим, как только утихнет буря.
- А утихнет она нескоро, - подал голос Жерар.
- Да, обычно такие бури длятся не меньше трех дней. Сегодня – первый. Вы можете пройти в номер, - Морис протянул Олесе ключ, - по лестнице на второй этаж, комната справа. Раковина и туалет в номере, ванная в конце коридора. Но не волнуйтесь, кроме вашего на втором этаже лишь один номер, там живет мадам Ван, очень спокойная дама.
Три дня в деревушке в горах? Без связи и интернета? Наверное, Олеся должна была расстроиться, но, как не странно, перспектива альпийского плена её не пугала.
- Мадам Ван – из Китая? – почему-то поинтересовалась она происхождением незнакомой соседки по этажу. – Много ли еще постояльцев в гостинице?
- Отель полностью заполнен. Мадам Ван из Шанхая, - Морис протянул коктейль Жерару, - кроме неё, вас, мсье Жерара и мистера Уилсона с сыном у нас сейчас гостит господин Гафур. За ужином, через полчаса, все соберутся.
«Прямо как в старых анекдотах, - думала Олеся, оглядывая собравшуюся за столом компанию, - встретились в швейцарской деревне русская, китаянка, француз, американцы и араб…»
Языком общения стал английский. Морис и Мари объяснялись на английском вполне прилично, Жерар, смешно коверкая слова, сыпал байками наперегонки с румяным после бокала глинтвейна Биллом. Мадам Ван с удовольствием слушала и улыбалась. Гафур, похожий на принца из арабской сказки, если бы не глаза, мрачные, как у уставшего от жизни старика, молчал и ел всё, что подавала на стол Мари, жестом отказываясь от предлагаемых Морисом напитков.
- Мой друг однажды проторчал у вас, в Сен-Либрари, неделю. Вы помните ту бурю, в 2011-м? - спросил у Мориса Жерар. - Друга зовут Рене, это он посоветовал мне ваш отель.
Друг посоветовал отель? Выходит, хотя бы один из них попал сюда неслучайно. Олеся хотела спросить, чем же так запал в душу друга Жерара Сен-Либрари, но не успела. Её опередил Кевин, до этого пребывающей в привычной нирване, источник которой, тяжелый рок, пробивался наружу из словно приросших к ушам подростка наушников.
- Это что ж, мы тут и неделю сидеть можем? Я сдохну в этой дыре без интернета! Что тут вообще можно делать?!
- Читать, - никто не ожидал, что возмущенному Кевину ответит молчаливая Мари, - в Сен-Либрари прекрасная библиотека. Мадам Ван, месье Гафур и месье Жерар тому свидетели.
- Библиотека? – в голосе Кевина отчетливо слышались нотки презрения, чуть ли не брезгливости. - Вы бы еще предложили заняться вышиванием.
- Если ты предпочитаешь вышивать, я с удовольствием дам тебе свои иголки и нитки, - спокойная доброжелательность Мари была язвительнее самого изощренного сарказма. – Мсье Жерар, вас не затруднит проводить мистера Билла, Кевина и мадам Олесю в библиотеку?
В библиотеку, так в библиотеку. Не в номере же сидеть. К тому же Олесе стало любопытно, каким собранием книг может похвастаться швейцарская глубинка. Французский она знала плохо, но, может быть, тут найдутся книги на английском?
Однако Кевина перспектива похода в библиотеку не устраивала. Реакция подростка оказалось столь бурной и неадекватной, что потрясла всех, кроме Билла. Олеся вспомнила, как в машине Билл что-то говорил о трудном возрасте. Похоже, это была не фигура речи и не добродушное ворчание счастливого отца, а прорвавшаяся на минуту сквозь привычную маску боль. Сейчас, когда Кевин запустил своим мобильником в стену и вылетел из комнаты, выкрикивая ругательства, Билл молча встал и пошёл за сыном. Олеся вдруг подумала, что неизменная улыбка Билла – вовсе не свидетельство хорошего настроения, а источник багрового румянца, скорее всего, не здоровье, а повышенное давление.
- Они вернутся, - ответила на не заданный никем вопрос Мари, - подождите немного, пойдете все вместе.
И они вернулись. Первым пришел Билл. Взял чашку у Мари, сел на своё место за длинным столом и, глядя на огонь в камине, сказал, не обращаясь ни к кому конкретно:
- Полтора года вот так. Всегда был нормальным ребенком, спокойным, весёлым, никаких проблем. А как тринадцать исполнилось, началось. Грубость, воровство, наркотики. Психологи говорят, нужно терпение. Психиатры не видят патологий. У нас еще трое младших, оба работаем. Жена на пределе. Нет, уже за пределом. Я повёз его в Европу не потому, что надеялся… Я жене хотел дать передохнуть.
Билл замолчал, прислушиваясь. В глубине дома хлопнула дверь, и через несколько секунд на пороге гостиной показался Кевин. Подошёл к столу, допил колу из своего стакана, подобрал все еще валяющийся у стены мобильник и, не проверив, работает ли он, обратился к отцу:
- Ну, мы идем в эту чертову библиотеку, или будем тут торчать?
Здание библиотеки находилось в двух шагах от отеля, на противоположной стороне маленькой площади. Однако преодолеть даже столь небольшое расстояние оказалось непросто: ветер сбивал с ног, снежинки, вдруг превратившись с ледяные пульки, ранили щеки и лоб. Жерар шёл впереди, за ним – Кевин, Билл и Олеся. Замыкал шествие так и не сказавший ни слова Гафур. Мадам Ван отказалась составить компанию: она взяла книгу из библиотеки перед ужином.
Жерар потянул массивную дверь одноэтажного каменного дома. Раздался мелодичный звон колокольчика, дверь распахнулась. Олеся не удивилась бы, увидев, что внутри здание освещается свечами. Но нет: и небольшую прихожую, и читальный зал заливал электрический свет. Почему-то Олеся ожидала, что их встретит колоритный старик а-ля Дамблдор. Однако с деревянной стремянки у дальнего стеллажа спрыгнула невысокая стройная девушка, на вид чуть старше Кевина.
- Я как раз нашла вашу книгу, – девушка протянула Жерару увесистый том в кожаной обложке.
- А я привёл тебе новых читателей, Элиз.
- Отлично! – девушка улыбнулась Олесе, Биллу и Кевину, кивнув, как старому знакомому, Гафуру. Удивительно, но араб кивнул в ответ, и на его лице Олеся успела заметить слабое подобие ответной улыбки. Гафур и Жерар уселись в удобные кресла в противоположных концах читального зала и погрузились в чтение. Олеся не заметила, какую книгу и откуда взял Гафур.
- Книг на английском у нас много, они в соседней комнате, - обратилась Элиз к Биллу, - а вот обилием литературы на русском мы похвастаться не можем, всего один шкаф, вон там, у окна справа.
Заметив изумление на лице Олеси, Элиз звонко засмеялась и пояснила:
- Во-первых, в нашей деревне живет тридцать семь человек, и скрыть тут невозможно даже вскочивший в самом укромном месте прыщик. А во-вторых, мне о новых постояльцах рассказали родители за обедом. Так что я знаю, что вы приехали из России, а Билл с Кевином – из Аризоны.
Ну конечно, родители! Элиз – утонченная копия Мориса, только не с черными глазами, а с голубыми, как у Мари.
- Я другому удивляюсь, - добродушие Элиз располагало к откровенности, - тому, что в деревушке, где живет тридцать семь человек, есть книги на разных языках. Кстати, мадам Ван и Гафур, они…
- Китайских книг у нас всего двадцать шесть, - не дожидаясь конца фразы, ответила Элиз, - а вот арабских больше, почти столько же, сколько русских. Есть даже старинное издание Корана, очень ценное. Ваше удивление вполне понятно. Библиотека Сен-Либрари – уникальна. Её начал собирать мой прапрадед, Кристоф. Никто не знает, откуда он приехал, и я думаю, что Кристоф – не настоящее имя. В конце девятнадцатого века тут жила только большая семья пастухов. Кристоф быстро подружился с главой семьи и сумел стать его незаменимым помощником. Он мало смыслил в животноводстве, зато умел буквально из ничего мастерить разные полезные в хозяйстве приспособления. А еще он посоветовал моему прапрапрадеду построить гостевой дом. Тогда-то и появился в Сен-Либрари (так Кристоф назвал это место) наш семейный отель. И он редко пустовал и пустует, хотя когда-то мой прапрапрадед сильно сомневался, что найдутся чудаки, которые приедут смотреть на горы и коров.
Рассказ Элиз прервал Билл. Он вышел из соседней комнаты с двумя книгами в руках:
- Вот, мы выбрали. Можно взять книги с собой в отель?
Хм, выбор Кевина можно было предвидеть – «Гарри Поттер». Название второй книги Олеся не разглядела.
- Конечно, берите, - ответила Элиз.
Билл направился в прихожую, но тут из комнаты английской литературы выглянул Кевин:
- Пап, я останусь. Иди в отель, а я буду здесь читать.
Кевин забрал у отца свою книгу. Он не смотрел на Элиз, но Олеся не сомневалась в причине его нежелания уходить из библиотеки.
Когда входная дверь звоном колокольчика проводила Билла, а Кевин, чуть помедлив, исчез в «английской» комнате, Элиз продолжила рассказ:
- Кристоф привёз с собой в горы большой сундук. Дети, их в семье было много, тут же решили, что в сундуке – сокровища. Но там были книги. Мой прапрапрадед сказал жене и старшему сыну, что только блаженный потащит в горы сундук с книгами. А Кристоф в первый же вечер своего пребывания в семье уселся у очага и начала читать, вслух. Мне так и не удалось выяснить, что за книгу он читал. Но точно знаю, что уже через несколько минут чтение Кристофа слушали не только дети. С тех пор до самой смерти Кристофа каждый вечер вся семья собиралась вместе и слушала его чтение.
Вскоре Кристоф женился на дочери пастуха, у них родились дети. Старый пастух умер, хозяйство перешло к его старшему сыну, ставшему к тому времени лучшим другом Кристофа. Хозяйство, кстати, процветало, во многом благодаря нововведениям Кристофа. И книгам по сельскому хозяйству и сыроварению, которые он выписывал. Но куда больше Кристоф закупал для библиотеки других книг.
Да-да, настоящая библиотека, появилась в Сен-Либрари в самом начале двадцатого века. Этот дом был построен специально для книг. С тех пор кто-то из членов семьи всегда работал библиотекарем. Сначала книги выдавал сам Кристоф, потом – его дочка, потом – мой дед. Получается, я – четвёртый библиотекарь Сен-Либрари.
- И все эти книги приобретены на средства вашей семьи?
- Да, - кивнула Элиз.
- Но…Я не понимаю. Вы же выдаете книги бесплатно? И цены в отеле, я поинтересовалась, вполне демократичные. А книги стоят дорого. В чем же выгода?
- Скажу, не хвастаясь: наша семья, точнее, наш клан – достаточно богатые люди. Мои многочисленные дяди-тёти, кузены, братья и сёстры получили хорошее образование. Я, между прочим, окончила университет в Женеве. Некоторые наши родственники уехали из Швейцарии, но многие продолжают работать на семейное дело. А книги…Они и не должны приносить доход. Это – совсем другое. Впрочем, - Элиз улыбнулась, - я отвлекаю вас от главного. Выбирайте книгу, она вас давно ждёт.
Олеся еще о многом хотела расспросить Элиз, но девушка явно дала понять, что разговор закончен. Последняя фраза, о книге, которая ждёт Олесю, прозвучала как заклинание или напутствие.
Олеся послушно подошла к «русскому» шкафу. Семь полок плотно заставлены русской классикой: Достоевский, Чехов, Пушкин, Лермонтов, Толстой. Олеся выбрала «Войну и мир». В первый раз она жадно проглотила «мир», перелистывая, почти не читая, «войну», лет в одиннадцать. А потом перечитывала несколько раз.
Дома, в старом собрании сочинений, четыре коричневых томика с «Войной и миром» несколькими поколениями читателей были зачитаны до потертостей. Но в библиотеке Сен-Либрари томики благородного густо-красного цвета, похоже, еще никто не открывал. И почему-то «Война и мир» состояла не из четырех, а из пяти томов. Наверное, пятый том – комментарии, может быть, критика и прочий «гарнир» к бессмертному творению великого старца.
Олеся села неподалёку от Жерара в кресло-качалку возле электрокамина (жаль, что не настоящий, как в гостиной отеля, но книги и живой огонь – опасное соседство) и начала чтение с последнего, пятого тома. Её ожидания не оправдались: никакого «гарнира». Перед ней – продолжение истории Наташи и Пьера, Николая и Марьи, их детей и внуков. Какой полоумный издатель отважился включить в собрание сочинений классика сиквел неизвестного автора?
Олеся подавила желание отбросить книгу. Нет, не так: как только она справилась с удивлением и возмущением и прочитала первую страницу, она вдруг снова почувствовала себя школьницей, навстречу которой с пожелтевших страниц старой книги выбежала кудрявая девочка в кисейной юбочке и кружевных панталончиках. Только теперь к ней пришла не юная графинюшка Ростова, а тридцатилетняя Мария, дочь Наташи и Пьера.
Олеся точно знала, что Толстой не писал продолжения великого романа. И при этом она могла бы поклясться, что каждая строчка в красном томике, лежащем на её коленях, написана Толстым. И точно так же, как когда-то Наташины мечты, наивные рассуждения и странные с точки зрения взрослых поступки непостижимым образом оказывались созвучны мыслям и желаниям девочки, разминувшейся с героиней Толстого на двести с лишним лет, так и сейчас тревоги и надежды Марии трогали самые сокровенные струны Олесиной души.
И душа отзывалась. Олеся вдруг поняла, нет, не поняла, а почувствовала, что душа её, после измены мужа сжавшаяся и иссохшая, как забытый на пляже под безжалостным солнцем кусочек морской губки, с каждой минутой, с каждой прочитанной строчкой набирает живительную влагу веры и любви. И оживает.
Голос Кевина разорвал библиотечную тишину так неожиданно и грубо, что Олеся вздрогнула и чуть не выронила из рук книгу.
- Я чё то не понял, это какой Поттер? Я читал первую книгу, там всё по-другому было.
- Всё? Совсем всё по-другому? – Элиз спрашивала очень серьёзно и немного таинственно.
- Не, ну не всё, конечно. Но вот этот парень, в Хогвартсе, Смокки, его же не было раньше. Я не мог его забыть, других, может, и забыл бы, но такого – нет.
Олеся подумала, что сейчас Элиз спросит: «Какого такого?». Но девушка лишь пожала плечами, словно потеряв интерес к разговору и, отворачиваясь к полкам, на которых что-то искала, бросила безразличным тоном:
- Может, новая версия, точно не могу сказать.
Кевин еще минуту-другую постоял, глядя, как Элиз то ли перебирает корешки книг, то ли гладит их узкой сильной ладонью, и снова скрылся в «английской комнате». Жерар, тоже ставший невольным свидетелем разговора, хмыкнул. Пожалуй, впервые после их встречи на горной дороге, он не улыбался и выглядел лет на десять старше. Почувствовав взгляд Олеси, Жерар повернулся к ней.
- А какую книгу читаете вы? – Олеся сомневалась, можно ли в библиотеке Сен-Либрари задавать подобные вопросы и ждать на них ответа, но не могла не спросить.
- Нгози Адичи Чимаманда "Половина желтого солнца".
- Я слышала про этот роман. Он на английском, ведь так?
- У меня – в переводе на французский.
- Тут и переводные книги есть?
- Конечно. Мадам Ван, например, выбрала «Элегантность ёжика» на китайском.
Олеся, не решившись задать другие вопросы, перевела взгляд на Гафура. Случайно или преднамеренно он сел так, что свет от лампы падал лишь на книгу, оставляя лицо скрытым в густой тени. Какой надлом или преступление привели его в Сен-Либрари? Как и чем ударила жизнь по записному оптимисту Жерару? Героиней какой трагедии или драмы стала скромнейшая мадам Ван?
Олеся была почти уверена в том, что любой читатель попадал, попадает и будет попадать в библиотеку Сен-Либрари неслучайно. И выбор книг, и содержание «версий» предопределены. Кем? Может быть, тем, кто наложил семь печатей на Книгу, «написанную внутри и отвне». Когда-нибудь она попытается понять, какие пути ведут сюда людей. Но сейчас ей нужно успеть прочитать пять красных томов. С начала, вроде бы известного, но кто знает…И до конца, до последней точки.
0

#4 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 06 ноября 2020 - 21:07

3

ВООБРАЖАЕМЫЙ ДРУГ


Питер ненавидит оранжевый цвет. Даже от мандаринов отказывается, если угощают. Потому что каждый день ему дают таблетки из оранжевого пузырька с ватным шариком под тугой крышкой. После них он становится вялым и сонным. Каждую неделю на приёме у врача Питер надеется, что таблеток больше не будет. Он ведь просто говорит правду. Он не виноват, что никто не видит Кая.
- Да соври ты им, - ворчит Кай. Они сидят в своём тайном месте, и Питер отчаянно трёт слипающиеся глаза. - Ну, подумаешь, скажешь, что меня нет. Мы-то знаем, что я есть.
- Не хочу! - Питер упрямо мотает головой. - Ты мой друг. Настоящий, а не воображаемый!
Кай улыбается, растягивая лягушачий рот от уха до уха. Уши у него длинные, как у зайца. А зубы такие острые, что Питер даже испугался, когда первый раз увидел. Не сильно, чуть-чуть. "Ты эльф?" - спросил он тощего мальчишку с пегой гривой волос. "Сам ты эльф! - огрызнулся тот. - Ещё раз обзовёшь - в глаз дам!". Потом шмыгнул носом и добавил: "Расскажи сказку, а? Я слышал, как ты рассказываешь - там, у дуба".
Тогда мама ещё водила Питера в Кенсингтонские сады на детскую площадку. А он прилипал к решётке, огораживающей древний Эльфийский дуб, и рассматривал крошечных существ в трещинах коры. Разговаривал с ними, придумывал истории.
Теперь мама никуда с ним не ходит, не хочет позориться. Даже к врачу Питера водит специальная няня. И в парке они обходят детскую площадку, потому что Питеру нельзя перевозбуждаться. Можно только гулять у озера и кормить птиц.
Хорошо, что няня не слишком следит за ним - садится на траву под деревом и утыкается в айфон. А Питер потихоньку убегает в потайное место - к Каю. На этот раз он рассказывает другу про Питера Пэна.
- Нет такого острова - Нетландия. - Кай зевает. Эта сказка ему почему-то не нравится. - Авалон есть. Я там живу.
- А как туда попасть?
- Всё тебе расскажи. - Кай ложится на спину и закусывает чудом спасшийся от газонокосилки колосок дикого овса. - Многие знания - многие печали. Так в вашей Библии написано, между прочим.
- Ты её читал?!
- А что такого? У нас все читали. Интересно же.
- К вам можно попасть через озеро, да? - не отстаёт Питер. - Я видел, как ты ныряешь.
- Подглядывал? - Кай приподнимается на острых локтях. - Правильно раньше таким, как ты, глаза вырывали. Чтобы не видели, чего не следует.
Питер краснеет.
- Я случайно. Ну пожалуйста, возьми меня с собой! Я умею плавать. И целую минуту могу не дышать.
- Этого мало. - Кай вздыхает. - Мы от вас отгородились, понятно?
- Почему?
- Слишком много железа. Воздух плохой, вода грязная. Пару лазеек пока оставили, но их тоже скоро закроют.
- И ты больше не придёшь?!
Кай резко садится.
- Ой, только не плачь! Я тоже не хочу с тобой расставаться. Вообще-то есть один способ... Но тебе будет больно.
- Всё равно! - Питер торопливо вытирает слёзы. - Я не плакса, ты не думай. Я просто не хочу... без тебя.
Кай задумчиво накручивает на палец длинную, как у пони, чёлку. Щурит лиловые глаза, что-то прикидывая.
- Ладно, если ты очень хочешь, я тебя заберу. Прямо сейчас.

***
- Мама! А Кай опять жульничает! - заголосили под деревом. - Мы в прятки играем! А Питер подглядывает!
Госпожа Яблоневого сада страдальчески потёрла виски. Дети - это сплошная морока. Особенно младший. Сначала повадился бегать в Верхний мир. Теперь притащил оттуда эту странную игру в воображаемого друга.
Она выглянула из листвы.
- Милая, ты сама понимаешь, что говоришь? Как Питер может подглядывать? Ведь он воображаемый!
Её старшая дочь упрямо топнула ногой.
- Я и говорю - они жульничают!
- Разбирайтесь сами! Мне некогда - пора собирать яблоки.
- И я с тобой! И я! - Шестеро детей запрыгали, кувыркаясь, вокруг дерева.
- Вот и проваливайте, - прошипел Кай, отползая подальше под куст. - Нам и без вас хорошо. О, гриб!
Он понюхал красную шляпку, осторожно лизнул, но кусать не стал.
"Вкусный? - спросил Питер. - Дай попробовать".
- Не дам! А то будет, как в прошлый раз - ты отравишься, а мне полдня блевать.
Питер печально вздохнул.
"Жалеешь, что забрал меня, да? Я тебе мешаю?"
- Вовсе нет! - возмутился Кай. - Даже не думай! С тобой интересно. А грибы - ерунда. Ягоды вкуснее. Главное, что тебя от рыбы не воротит.
"Тогда пошли к морю! Ты обещал показать русалок".
- Ага, - согласился Кай, - они сказки любят. За твои истории они нам кучу жемчуга достанут. И черепа утопленников.
"А черепа нам зачем?"
- Пригодятся. - Кай выбрался из кустов и отряхнул ладони. - Безумный Друид, ну, тот, который нас гонял из своего круга камней, помнишь? Он за черепа красивущие кинжалы делает, бронзовые. А ты... - он замялся, - не жалеешь?
"Ни капельки! - честно ответил Питер. - Бежим?"
Кай звонко засмеялся и побежал, раздвигая грудью высокую траву. Здесь её никто не косил, и воздух был душистый, сладкий и чихучий от пыльцы. Питер взвизгнул, когда земля под ногами вдруг исчезла, и они полетели с обрыва прямо в море - такое чистое, словно это не вода, а зеленоватый воздух.
"Как хорошо... - прошептал он, когда они вылезли на пляж и увидели русалок. - Ой, Кай, как хорошо, что ты меня съел!"
0

#5 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 08 ноября 2020 - 21:17

4

(с) Александр Можаев

МАТРЁНА ИВАНОВНА

Матрёна Ивановна - старуха неопределенного возраста. Если вы уви-
дите её издали, навьюченной столь огромной поклажей, что и саму-то
едва видать, но при этом проворно чикиляющей по тропинке, - вам, верно,
покажется, что она довольно резва и молода, но стоит только разглядеть
её вблизи: худую, горбатую, одетую в рваные, годами не стиранные, про-
вонявшиеся мочой и потом лохмотья, стоит увидеть её синюшного цвета
лицо, костлявые, чёрные от въевшейся коросты руки, к вам наверняка при-
дёт мысль, которую можно выразить двумя словами: «Столько не живут».
Ходит Матрёна Ивановна таким манером, что в движении голова её
по-гадючьи забегает далеко вперёд, и оттого плечи всегда выше неё. Не
приведи Господи человеку несведущему повстречать Матрёну Ивановну в
вечерних сумерках или в ночной мгле, кажется, топает на тебя безголовое
чудище. Кто б на пути её не был - прёт не замедляя ходу, успевай только с
дороги слетать. Доведись столкнуться с ней в потёмках - пожалуй, затопчет
и не заметит.
Появления Матрёны Ивановны воспринимали кто с любопытством, а
кто со страхом и трепетом. Коль вылезла из своего логова - быть покой-
нику. На покойников у нее нюх. Не успел человек прикрыть глаза, ещё и
не остыл до конца, ни соседи, ни родня не ведают о беде, а Матрёна Ива-
новна уж вот, на пороге. Сядет тихонечко в уголок, терпеливо ждёт, когда
все скучные формальности закончатся и подойдет время самого главного
- поминок. Ни одного подобного мероприятия без Матрёны Ивановны не
обходилось, с этим давно смирились, свыклись, и, если кто умирал, а её в ту
же минуту вдруг не было, близкие покойного даже волновались: не случи-
лось ли чего с самой Матрёной Ивановной? Но проходила минута-другая, и
за дверью обязательно слышалось её шарканье. Как же такое пропустишь:
этим она живёт и кормится.
Просто так Матрёна Ивановна никуда не выходила, сидела смирнёхонько
в своем убежище. Случись: перестанут люди мереть - самой ей не жить.
Но люди, на её счастье, умирали, и Матрёна Ивановна этим всё сохранялась. Вот идёт, спешит по тропинке, а народ уж судачит ей вслед:
- Ну, вестница полетела… Кто ж это преставился нынче?..
- Должно быть, Васята, она уж давно плохая… - догадываются одни.
- А может, и Трифон Квас… - гадают другие. - У Трифона рак.
Но нет, ни Васята, ни Квас - на другой краёк повернула.
- Да там и нет никого такого… - теряются люди.
А скоро узнают: и впрямь нежданно кто-то помер, на кого и поду-
мать-то не могли…
На поминах Матрёна Ивановна по обыкновению садилась за первый
стол, и когда все, отобедав, вразнобой крестясь, покидали дом, она не спе-
шила вставать со своего места, дожидалась, когда сядет новая смена. И со
вторым столом Матрёна Ивановна добросовестно пожирала всё, что было
положено на обед. Обязательно соблюдая строгую последовательность,
начинала с кутьи, при этом чавкала и брызгала слюной так, что после неё
к кутье уж никто не тянулся. Управившись с кутьёй, тщательно выедала
суп, кусочком хлеба начисто вытирала чашку после второго и, конечно, не
забывала про пирожки и компот. Когда предлагали помянуть покойного
водочкой - не пропускала и водочку.
Если похороны были богатые, и на помины оставалось много людей, за
столы садились по четыре и по пять смен. Матрёна Ивановна выдерживала
все. Уже после третьей смены она сыто отрыгивала, икала, порой пускала
дурной дух, но из-за стола не шла. Любые помины Матрёна Ивановна
покидала последней.
Когда умирал кто-то из бедных стариков, и народа было негусто, Ма-
трёна Ивановна оставалась недовольной и раздосадованной. Компенсируя
упущенные возможности, она сгребала в свою безразмерную торбу недое-
денный хлеб, пирожки и вообще всё, что оставалось на столе.
Корить её не корили - на поминах не принято осуждать, хотя люди
посторонние, лишь волей судьбы попавшие в наши края, наблюдая за ней,
все ж таки перешёптывались в сторонке:
- Куда ей только вмещается?.. Жрёт без разбору, как волк…
Но Матрёна Ивановна не слышала этих разговоров, а если б и слышала,
то вряд ли предала им значение, чтоб изменить себе.
За обед Матрёна Ивановна никогда не благодарила. Это, верно, было
оттого, что при обильных поминах она наполнялась так, что сказать какие-либо
слова просто не могла, а при слабом обеде, по её разумению, благодарить
не имеет смысла. Цепляясь за косяки своей поклажей, МатрёнаИвановна, всё ещё пережёвывая и икая, неуклюже протискивалась во двор
и молча правилась восвояси.
Сколько помню Матрёну Ивановну - она всё в одной поре: то же си-
нюшного цвета лицо, та же бегущая походка, те же вонючие лохмотья, и те
же дырявые, зимой и летом на босую ногу резиновые сапоги…
Когда-то, ещё в детстве, мы с моим другом Славкой Крыльцовым со
страхом уступали ей дорогу.
«Не стой на пути, когда Матрёна идёт, - внушали нам матери. - К беде».
Два чувства - страх и любопытство боролись в нас. Брало верх первое,
и мы, лишь завидев Матрёну Ивановну, загодя сбегали с дороги; но и вто-
рое не покидало нас, и мы, затаившись в сторонке, изумлённо наблюдали
за странной старухой.
Потом Славка окончил институт, стал работать в популярной газете,
и вот уже приезжает в родные края известным в области журналистом с
громким именем: Вячеслав Крыльцов. Бывало, не успеешь телевизор вру-
бить, а там уж Славка наш. То он с губернатором, то с министром умные
разговоры ведёт. Никто б и не удивился - увидеть его с президентом, а то
даже и с самой Пугачёвой. Надо ж, как может повернуться судьба: когда-то
у меня контрольные по алгебре «драл», а теперь такой человек!
На родительском подворье убрал Славка все старые городушки, выстро-
ил терем с башенками, огородился каменным забором. Не усадьба - замок
средних веков. А на какой машине он приезжал! Вообще всё при нем было
значимым и особенным: будь то машина, собака или жена-красавица.
Людмила - жена Славкина, как я понимаю, тоже не последний человек
в городе. У ней там какая-то редкая профессия, не то менеджер, не то
хрен его знает что, в нашем крайку и применения ей не сыщешь. Ну да
речь не о том - уважали Крыльцова во всей нашей округе. Начальство
из уважения даже побаивалось - мало ли чего сочинить может… А я, по
старой нашей дружбе, всегда запросто с ним, да и сам он предо мной не
заносился, частенько гостил у меня. К тому ж соседи мы с ним, у нас даже
банька общая.
Бывало, приедет - ночь-полночь, водочка, закусь - всё с собой.
«Затопляй баньку, Сань!»
А у меня уж загодя всё наготовлено там: и вода, и дрова, только спичкой
чирк - парок курится.
Сядем в предбанничке - Славка любитель простой обстановки, Людми-
ла, даром, что менеджер и наманикюрена с головы до ног, всегда красиво
на стол подаст, улыбнется приятно, посидит с нами минуту-другую, винца
пригубит, да незаметно и упорхнет. Что значит - культура! К примеру, если
возьмется моя Верка стол накрывать, непременно при этом скажет: «Да
гляди, нажрись, как в прошлый раз!..» И по барабану ей, что рядом люди
большие, может ещё и не то упороть.
Трещат в печке дрова, вода тихонько шумит, чудно пахнет накрытый
стол. Накатим стопку-другую - я и набрешу Славке всякой всячины про
нашию жизнь. Набрешу, а он тут же все мои побрёхеньки в блокнотик свой
и запишет. Забавно, но все ж и приятно осознавать причастность к истории.
В один из таких вечеров Славка и говорит:
«Мне, Саня, нужна тема о необычном в нашей жизни человеке».
Наобум разве сыщешь такого. Тут я ему, шутки ради, и вспомнил Ма-
трёну Ивановну.
«Она ж, - говорю, - поди Ивана Грозного помнит, если не боле, лет
двести как - и не старится. Во - очевидное и невероятное в нашей жизни!
Не человек - пережиток фольклору».
Сдуру, конечно, вспомнил, для смеху, чтоб веселей беседу продлить,
а он вдруг призадумался на полном серьёзе. Призадумался, распрощался
да и пошёл к себе. Я водочку допил и тоже восвояси. Наутро проспался и
забыл про наш разговор. Но скоро замечаю: отрешился сосед наш, бродит
задумчивый по саду, голоса не подает.
«Может, баньку затопим?» - крикну ему.
«Затопим, Сань», - улыбнётся в ответ, но на баньку всё не спешит.
И стал Славка под всяким предлогом к Матрёне Ивановне захаживать.
Оденется по-простецки, выйдет во двор, вроде как прогуляться, а сам к
Матрёне Ивановне. Раз пришел, два - нет на месте старухи. Видно, не ко
времени наведывал - мёр кто-то в те дни.
Взялся я его отговаривать. Далась, мол, тебе эта Матрёна Ивановна,
заходи ко мне, я тебе ещё столько набрешу - бумаги не хватит писать. Но
Славка человек упорный, если уж чего себе втешет - не отступит.
«Я, - говорит, - хочу понять: каким таким шестым чувством она на
покойных выходит. Никто к ней не ходит, ни с кем не общается, а вперёд
всех узнает».
Снова пошёл. Повезло - захватил-таки дома Матрёну Ивановну. Стал в
дверь стучать. Стукнул тихонько - никто не откликается. Громче загремел
- дверь и отворилась сама. Кликнул Матрёну Ивановну - не озывается.
Вошёл Славка вовнутрь - тяжёлым могильным духом и прелью дохнуло
ему в лицо. От смрада заслезились глаза, спёрло дыхание. Хотел уж назад
повернуть, да профессиональный долг пересилил - остался. Через мину-
ту-другую притерпелся маленько, стал осматриваться. Окна прикрыты
ставнями, в комнате полумрак. Под ногами грязь, мусор, словно не мелось
тут на протяжении века; касаясь лица, с чёрного потолка свисали пыльные
паутины. Разгрёб пред собой паутину, стал глазами Матрёну Ивановну
отыскивать. Не сразу и разглядел её. Сидит в дальнем углу, почти слилась
с тёмной стеной, нечёсаные космы волос свисают на стол, что-то тихо
бормочет сама себе. Думал молитвы, нет, скорей что-то матерное. Славка
опять окликнул её. Не отвечает. Может, глухая, не слышит, громче загово-
рил. А она знай сама с собой перешёптывается.
Вот глаза в темноте притерпелись, видит Славка: чёрный голубь по
Матрёне Ивановне скачет. То на голову ей сядет, то по патлам на плечи
пробежит, то на колени соскочит. Она его крошками кормит, да всё что-то
нашёптывает ему. Над её головой, служащая голубю насестом, икона, да
вот что на ней обозначено, как он ни таращился, на разгадал. Может, и не
икона вовсе.
Сидит Матрёна Ивановна в своём углу, на Славку никакого внимания.
Тут он и придумал повод, как её встормошить. На нашем крайку дед Квас
второй год от рака помирает, в последнее время совсем плох, уж родня
съехалась, с часу на час ожидают кончины. Славка и говорит:
«Квас сегодня умер, а ты, Матрёна Ивановна, сидишь и не знаешь».
Решил посмотреть: как она себя покажет. На всякий случай даже с до-
роги сошёл, чтоб не сшибла - вдруг кинется бечь во все ноги. А она как и
не слышала его - с голубем всё секретничает. Может, думает Славка, опять
не расслышала, громче всё повторил. Никакого шевеленья в ответ.
И стало тут ему жутко. Такой трепет объял, что захотелось уйти поско-
рей. Только было сунулся повертать, а ноги как в землю вросли - не шело-
хнешь. И слышит он из чёрного угла: то ль кашель, то ль смех. Глядь - на
самом деле смеётся. И сквозь смех бормотанье её различает:
«Квас ещё поживёт… Попьёт кровушки… Квас… Он ещё и тебя пе-
ретянет…»
Тут застило туманом сознанье; как он от неё вышел, как к дому дотеле-
пал - не помнит. Только в баньке и вернулся в себя. Пришёл в память, стал
мне всё рассказывать, а я и говорю ему:
«Не ходил бы ты больше к ней, ещё нашепчет чего…»
А тот, со своей упорной натурой и слышать меня не хочет.
«Я, мол, о бандитах репортажи писал, на «стрелки» их ездил, а ты меня
Матрёной Ивановной пугаешь».
Опять разубеждаю его:
«Далась тебе эта Матрёна - что в ней занятного? Вонючая старуха и
только, остальные фантазии ты сам себе втесал».
«А как она разгадала, что я обманул её?»
«Ну, не знаю».
«А я вот и хочу узнать!»
У нас в хуторе храм Святого Николы стоит. Славка многим ему помог -
и в строительстве, и в убранстве. Чтили его за это в нашем приходе. В
каждый праздник он званый гость - «Многая лета» поют. И когда под наш
разговор зашёл к нему настоятель храма отец Василий, я даже значения
тому не придал. Зашёл и зашёл - в первый раз, что ли?
Стал Славка отца Василия за стол сажать, да тот отказался.
«Я, мол, Вячеслав Петрович, на минуту всего, так, нечаянно заглянул».
«Может, стряслось чего, батюшка?»
«Да нет, пустое. Сон дурной был… Всё ли ладно с тобой?»
«Всё ладно», - смеётся Славка.
«Ну и слава Богу, коль так. Береги себя…»
Улыбнулся Славка да ничего не ответил. С тем и расстались.
А на другой день вновь пошёл он к Матрёне Ивановне. На этот раз дол-
го у ней загостился. О чём он там с ней говорил, что с ним происходило,
про то неизвестно, но вернулся бодрый, весёлый.
«Я, - говорит, - всё понял про Матрёну Ивановну, весь секрет её раз-
гадал».
«Что ж за секрет?» - спрашиваю.
Он руки потирает, головой мотает и одно лишь талдычит:
«Это такая «бомба», Сань, такая «бомба»… Я, мол, сегодня статью
накатаю - завтра поговорим».
Завтра так завтра, не тороплю, уж собрался расстаться, как вздумалось
вдруг Славке на ночь глядя баньку топить.
«Я, - говорит, - после этой Матрёны Ивановны насквозь вонью прошёл -
отмыться хочу».
Вот паримся, а Славка от счастья чуть не взлетит, всё меня по плечу
бьёт, в сотый раз повторяет:
«Я, Сань, с этой Матрёной Ивановной на весь свет прогремлю… Это
ж такая «бомба»…»
А что за «бомба», сказать не спешит. Предрассудок - удачу спугнуть
боится. На прощанье коньячку выкатил. Вмазали по пару стопок и разбе-
жались каждый к себе. Я - спать. Он - статейку свою шлёпать.
Я человек не особо впечатлительный, не успел к подушке прислониться
- уж сплю. И стала мне во сне плестись всякая пакость: то Матрёна Ива-новна, то голубь её. Вроде допиваем со Славкой мы свой коньяк, а голубь
тот круг нас порхает, того и гляди на голову сядет. Я хватил веник - ну
гнать его. Славка смеётся, а голубь прочь не летит. Машет крыльями, а из
под них всякий прах на нас сыплется. Рассердился я, хотел пристукнуть
его, уж руку занес, тут Матрёна Ивановна как зыркнет - загорелись её
глаза, у меня и отнялось всё внутри. Подлетел на постели - ни голубя, ни
Матрёны Ивановны, только Верка сквозь сон ворчит:
«…Сам мордуется и другим спать не дает…»
Посидел в постели, кой-как усмирил дыхание, пошёл на крыльцо
курить. Постоял, высмолил сигарету. Тихо по всей земле: ни голоса, ни
собачьего брёха, только звон тишины, да едва слышный строкот Славкиной
машинки. Вернулся. Снова спать, ан не спится уже, так до утра и прово-
рочался с боку на бок.
А утром Людмила встает - странная старуха сидит у дверей. Кинулась
Славку будить, мол, вставай, там к тебе невесть кто пришёл, а он уж хо-
лодный, как сидел за столом, так и застыл.
Понаехало всяких чинов - и с области, и с Москвы, даже прокуроры
какие-то прикатили. Меня опрашивали: что да как. Я честно им все доло-
жил: и про баньку, и про то, что коньячком баловались, даже отца Василия
вспомнил. Сон, говорю, ему плохой был. Только про Матрёну Ивановну
умолчал - тревожно стало в груди.
Ещё и Славку не отпели, а по хутору уж всякая небыль пошла: вроде мы
с ним вусмерть упились, да в бане спеклись — от того беда вся.
«Баня с водкой не ладят, то так, - соглашаюсь я. - Но неспроста с ним
случилось все это…»
А меня и слышать не хотят.
«Что ж тут особенного - с любым такое статься может…»
Вот схоронили Славку, отзвонили в церкви, разъехался почётный народ.
Стало пусто и тихо на нашем краю. Мне ж одна тревога не даёт покоя: что
такого он про Матрёну Ивановну разузнал. Пришел к Людмиле, заговорил
с ней, а она женщина нетутешняя - про Матрёну Ивановну и слыхом не
слыхивала.
«Вот, - говорит, - все его бумаги, посмотри, может, найдешь чего».
Все листки перебрал, да только нигде про Матрёну Ивановну так и не
нашел ничего.
«Как же так, - говорю, - я сам видел, как он сочинял вот в этот блокнот,
а в нём нет ничего?»
Людмила лишь руками разводит, не знает что и сказать.
Смутно у меня на душе в последние дни. Вроде б и здоровьице ещё
слава Богу - кочергу на узел завяжу, а нервишки, что зимованные снопы,
только тронь - и распались. Вот и сейчас вижу, как впотьмах движется на
меня безголовое чудовище - оторопь скуёт моё тело, и становлюсь я без-
вольным и слабым, даже сердце умолкнет. Шаги ближе, ближе… Во все
глаза смотрю на Матрёну Ивановну: «Уж не ко мне ли спешит?..»
0

#6 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 08 ноября 2020 - 23:45

5

ЗВЕРЬ


Сказка для взрослых

Чем ближе был день рождения Милы, тем тревожнее становилось у неё на душе. Никто в мире не отмечал десятилетие как праздник. В этот день, иногда чуть раньше или позже, появлялся на свет Зверь.
Бабушка однажды сказала, что Зверь рождается одновременно с человеком и сидит внутри него, пока не отделится и не станет видимым. Но мама бросила на неё строгий взгляд и сменила тему. Не принято вести такие речи. Ведь дети такие милые, и все их любят именно потому, что у них нет Зверя. До десяти лет, конечно.
Бабушка была права, и Мила знала это. Она чувствовала в себе Зверя. Никому не рассказывала, но ощущала, что он там, внутри. Всё чаще девочка замирала в ужасе, прислушиваясь к тому страшному и тёмному, что шевелилось и поднимало голову в ней. Злоба и безжалостная ярость Зверя просачивались по капле в её кровь.
Больше всего Мила боялась, что он вырвется раньше заветного срока. Изредка Зверь появлялся, когда ребёнку было всего восемь или даже шесть лет. В таком возрасте малыш ещё не готов. Он не знает, как обращаться со Зверем, и совсем не способен его контролировать. Последствия бывали ужасными. Рассказывали, например, как Зверь, вырвавшись раньше срока, растерзал родителей одного мальчика. Потом подоспели охотники и уничтожили чудовище. Мальчик, конечно, погиб. Человек не может жить после того, как умер его Зверь.
Мила и родители приготовились к появлению Зверя заранее. В её комнате, в большом, окованном железом шкафу стоит клетка. Мила помнит наизусть (ночью разбуди!) заклинание, которое позволит взять под контроль Зверя на несколько секунд и загнать в ловушку. Наготове замки, которыми она сможет быстро и надёжно запереть клетку и шкаф.
В последние дни она уже никуда не выходит из дома и почти всё время проводит у себя в комнате.
Теперь остаётся только ждать. Это мерзкое, тошнотворное ожидание сводит её с ума. Мила подолгу смотрит на себя в зеркало. Заглядывает в свои глаза и пытается увидеть в них Зверя. Иногда ей кажется, что и он тоже смотрит на неё и хладнокровно выжидает. Караулит. Следит за ней.
− А как выглядит твой Зверь, мам? − решается спросить Мила за обедом.
Маму передёргивает, как будто до неё неожиданно дотронулось что-то липкое.
− Я... не знаю, − она запинается и смотрит куда-то в стол. − Такие вопросы не задают воспитанные люди. И вообще − я никогда на него не смотрю. Он сидит в своей клетке в шкафу, я туда не заглядываю.
− Неужели тебе никогда не хотелось увидеть?
− Незачем мне смотреть на эту дрянь! − мама повышает голос. − И ты не смотри. Нормальные люди не разглядывают своих Зверей. Достаточно уже, что приходится держать их рядом с собой!
Мама встаёт так, что тарелки и стаканы на столе звякают, и, с грохотом отодвинув стул, выходит из комнаты.
«Ушла кормить», − думает Мила. Зверя нужно кормить каждый день. Для этого надо приходить в свою комнату и сидеть как можно ближе к нему. Он беснуется там, в клетке, рычит, хрипит. Чувствует страх, боль, грусть человека и пожирает их. Надо ждать, пока Зверь наестся и затихнет. Но хозяину от этого лучше не становится. Когда мама выходит из своей комнаты после кормления Зверя, она всегда выглядит больной и усталой.
Если Зверя не кормить, он может сдохнуть. Тогда умрёт и хозяин. Вот так всё устроено. Поэтому нельзя никуда надолго уехать без Зверя, сбежать от него. Каждый держит его при себе и следит, чтобы он был сыт. И, конечно, чтобы не вырвался.
Мила помнит жуткую историю, которая произошла, когда ей было пять лет.
− В комнату! Беги к себе и запрись там! Не выходи, пока я не разрешу! − кричала мама, а в голосе её звенела паника.
− Что происходит?
− Чей-то Зверь вырвался! Он на нашей улице! Задёрни занавески и не высовывайся!
Маленькая Мила сидела в комнате и тряслась от страха. Стояла тишина. Ничего не происходило.
Наконец, Мила не выдержала, приподняла край занавески и выглянула из окна. Улица пуста. Но вот, в её дальнем конце показалась уродливо скособоченная фигура гнусного бурого цвета. Она двигалась полубоком, неровными прыжками. Тишина нарушилась стуком когтей по асфальту. Чудище остановилось, подняло морду вверх и издало хриплый рык. Оно было слишком далеко, чтобы разглядеть. Но силуэта и звука его голоса оказалось достаточно, чтобы Маленькая Мила зарыдала от страха.
В этот момент на улицу с грохотом въехал бронированный автомобиль охотников. Из окон машины высунулись стволы оружия, раздались очереди выстрелов, и Зверь с пронзительным визгом, корчась и извиваясь, рухнул на землю. Никто не пострадал. Конечно, кроме Зверя и его хозяина.
Все детали происшествия врезались Миле в память и часто всплывали в кошмарах. А что, если её Зверь когда-нибудь тоже вырвется на свободу? И станет причиной ужасной смерти других людей и её самой. Ведь Зверя на воле практически невозможно поймать. Только убить.
...В день рождения Мила с утра оставалась одна в своей комнате. Никто не может быть рядом с человеком, когда появляется Зверь. Для других чужой Зверь слишком опасен. Она должна справиться сама. Дверцы шкафа и клетки в нём распахнуты настежь, замки наготове. Время тянулось. Мила мёрзла. Чтобы согреться, она закуталась в плед. Но лучше от этого не стало. Плед показался отвратительно колючим, всё тело под ним зудело, а дрожь продолжала сотрясать её.
Раздался стук. Мила приоткрыла дверь. На пороге показалась бледная мама с исходящей паром чашкой в руках.
− Выпей немного бульона, − предложила она.
От запаха варёной курицы Милу едва не стошнило.
− Я не могу, − выдавила она и захлопнула дверь перед маминым носом.
В этот момент её скрутила судорога. Тело не слушалось, изгибалось самым неестественным образом, суставы выкручивались. Страшная боль. Мила закричала и не узнала свой голос.
Агония длилась и длилась. Наконец, когда казалось, что сил терпеть уже нет, Мила почувствовала, как от неё начало что-то отделяться. Как будто гигантский пластырь мучительно отрывался от всей поверхности её тела. Отделяясь, нечто сначала не имело формы, но постепенно уплотнялось и превращалось в скрюченную уродливую фигуру. Мила не видела деталей − в комнате стоял полумрак. Новорождённые Звери боялись яркого света и могли повести себя непредсказуемо.
Наконец, фигура полностью сформировалась. Мила почувствовала облегчение, боль отступила. Но расслабляться рано. Она вытянула руку в сторону клетки и дрожащим голосом проговорила заклинание. Зверь прогнулся, как надутый ветром парус, его внесло в клетку. Мила поспешно захлопнула дверцу и замкнула замок. Потом закрыла шкаф и тоже заперла.
Она тяжело опустилась на пол и вытерла со лба пот. Девочку трясло от пройденного испытания. Из шкафа доносились рёв и глухие звуки ударов. Началась её новая жизнь − взрослая. Жизнь со Зверем.
...С момента рождения Зверя прошло уже три недели. Мила всё ещё чувствовала себя неважно. У неё не было аппетита, она плохо спала. Всякий раз, когда она слышала доносящуюся из шкафа возню, отвратительное рычание или хриплое сопение Зверя, Милу передёргивало от отвращения. Особенно мучительно было кормить Зверя, находиться рядом и ждать, когда он насытится.
Однажды вечером, когда они с бабушкой вдвоём сидели в гостиной, Мила не выдержала и расплакалась.
− Бабуля, я не могу больше терпеть! Ненавижу это чудовище! Неужели он будет рядом со мной всю жизнь? Не хочу даже думать об этом! Что мне делать?
− Большинство людей привыкает, котик мой. Дай себе время, − бабушка села рядом с Милой и стала ласково гладить её по голове.
− А я не смогу! Взрослые делают вид, что Зверей нет. Но это же попросту враньё и лицемерие!
Бабуля пристально посмотрела на Милу поверх очков.
− Хорошая моя девочка! Да, пожалуй, ты из тех, кто не сможет... − бабушка вздохнула, сняла очки, протёрла их краешком шали. Наконец, как будто решившись на что-то, произнесла: − Что ж... Попробуй посмотреть на него.
− На кого? На Зверя?! − в ужасе воскликнула Мила.
− Да, дружочек мой, на него.
− Но.. но ведь он гадкий! Мама говорила, что если увидишь Зверя, будет только хуже.
− Так-то оно так... Но ты же сама сказала, что не можешь, как мама. Значит, надо попробовать что-то другое. Иногда лучше повернуться лицом к своему страху. По крайней мере, будешь точно знать, что перед тобой. Впрочем, решать тебе. Сделай это, только если будешь готова.
Мила долго размышляла о совете бабушки. Идея казалась бессмысленной и опасной. Не зря ведь никто не смотрит на своего Зверя, как сказала мама. Может, он ужасен настолько, что жить потом со знанием этого станет для неё совсем невыносимо? Или так хитёр и коварен, что, оказавшись с ней лицом к лицу, сможет перехитрить её и заставить выпустить его на волю?
Но ведь это бабуля. Она чудаковатая, но вряд ли стала бы предлагать то, что причинит серьёзный вред внучке.
Хуже ужаса неизвестности ничего быть не может, так сказала бабушка. Мила верила ей. Потому что тоже так чувствовала.
Спустя несколько дней Мила зашла в свою комнату и плотно закрыла дверь. Распахнула шторы и впустила тусклый свет осеннего дня. Зверь был голоден. Он бился о клетку и рычал. Сжав от напряжения челюсти, Мила решительно открыла замок и распахнула дверцу шкафа.
Теплилась надежда: может, Зверь окажется не таким уж гадким. Но нет. Всё ещё хуже, чем она боялась. Милу просто передёрнуло от отвращения.
Зверь был ужасен. Весь покрыт неровными клочками мерзкого болотного цвета, через которые просвечивала бугристая серая кожа. Шерсть свалялась и казалась липкой на вид. В оскаленной пасти торчали жёлтые кривые зубы. На перекошенной морде тускло светились маленькие глазки. Зверь уставился на Милу и яростно зарычал. Он вцепился своими когтистыми лапами в прутья клетки и принялся трясти их.
Мила зажмурилась и часто-часто задышала. Запах от Зверя тоже был неприятным. Как гнилая трава, пролежавшая в стоячей воде неделю.
Когда она вновь решилась посмотреть, Зверь слегка затих. Видимо, успел перекусить её страхом.
Девочка заставила себя просидеть возле клетки не меньше получаса, глядя прямо на Зверя. Тот становился всё спокойнее, а Мила внимательно его рассматривала, отмечая для себя каждую деталь. Ничего утешительного в облике Зверя она так и не нашла. Он был уродлив и гадок. Но постепенно её ужас отступал. Она начинала привыкать.
Следующие несколько дней, приходя кормить Зверя, Мила неизменно открывала дверь шкафа и смотрела прямо на чудовище. А оно смотрело на неё. Мила молчала. Зверь сначала рычал, но потом затихал. Впрочем, с каждым разом он становился всё спокойнее и уже не бесновался, даже будучи голодным. Его рык стал казаться ей каким-то... приветственным. Как будто он тоже привык к девочке.
Мила никому не рассказывала, что она делает, даже бабушке. Говорить о Звере ей по-прежнему было тяжело. Вместо этого, она начала разговаривать с ним.
− Как ты сегодня? Не сильно злой? Как тебе живётся, такому страшному? Обидно, наверное... Никто не хочет с тобой дружить.
Зверь не умел говорить. Но Миле казалось − она чувствует его ответы. Слышит их в своей голове. Он говорил не словами, а образами. Мила поняла, что Зверь не всегда злой. Иногда он боится. Или ему больно. Ещё он тревожится за неё. Переживает, как она там одна, без него. В непонятном ему внешнем мире.
Мила осознала, что с того момента, как начала смотреть на своего Зверя, она стала намного лучше чувствовать себя после его кормления. Обида, зависть, злость, вина – она отдавала их Зверю, тот охотно забирал эти эмоции, сжирал и как будто говорил: «Всё будет хорошо. Я с тобой. Вместе мы справимся».
Однажды Мила обратила внимание на нечто, похожее на кусок грубой ткани, торчащее из-за плеча Зверя.
− Ну-ка, можешь повернуться ко мне спиной, пожалуйста?
Зверь посмотрел недоверчиво, но выполнил просьбу. Мила замерла, поражённая. На спине у Зверя висели помятые и грязные, но всё же на вид довольно мощные крылья.
− Ты… ты умеешь летать? – прошептала Мила.
Зверь бросил на неё через плечо укоризненный взгляд.
− Ну да, прости, я не подумала… Откуда же тебе знать, умеешь или нет, если ты всю жизнь сидишь в клетке.
Мила поёжилась. Ей стало стыдно перед Зверем. Она на свободе, делает что хочет. Может пойти погулять или, например, в кино. А он что? Сидит в темноте и взаперти весь день. А ведь у него есть крылья!
Все знают, что Зверей нельзя выпускать. Они неуправляемые, дикие, злобные.
Мила поняла, что не верит в это. Другие – может быть. Но только не её Зверь. Да, он противный и страшный. Но с другой стороны…
− Хочешь помыться? – спросила Мила у Зверя.
Тот насторожился.
− Давай попробуем. Если тебе не понравится, дай мне знать. Только чур, одно правило: вести себя прилично и слушаться меня. Хорошо?
Зверь глухо заворчал. Мила пришла к выводу, что он согласен.
Что она будет делать, если этот вывод ошибочен, Мила не знала. Может быть, получится справиться с помощью того заклинания? Впрочем, Зверь значительно вырос и стал сильнее. Вряд ли сработает.
Отказаться от своего предложения Мила уже не могла, это было бы равносильно предательству. С таким трудом налаженный хрупкий контакт со Зверем нарушится. Тот разозлится на Милу за обманутые ожидания и будет прав.
Что ж, по крайней мере, она сделает всё, чтобы не пострадал никто, кроме неё. Приготовив у себя в комнате большой таз и несколько вёдер с горячей водой, мочалки и мыло, Мила крепко заперла дверь и спрятала ключ в надежде, что Зверь не найдёт его и не сможет вырваться наружу. Потом она открыла шкаф и клетку.
…Прошла неделя. Глубокой ночью во всём квартале не спал лишь один семилетний мальчик. Он стоял у окна и смотрел на небо. Ждал. И вот, наконец, закрыв на мгновение силуэт растущей луны, пронеслась тёмная тень с широко раскинутыми крыльями. Огромная, намного больше всех известных мальчику птиц. Нет, ему не показалось прошлой ночью! В этот раз он успел присмотреться повнимательнее. Мальчик увидел, что на спине у летящего существа сидит человеческая фигура.
0

#7 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 10 ноября 2020 - 21:23

6

ХРАНИТЕЛИ ГОРОДА


Грохот и крики. Кто шумит в такую рань? Пожилой мужчина мучительно вырывался из пут кошмарного сна, принесшего чувство сожаления. Вот бы и шум только приснился! Не оправдалось.
С пятого этажа сквозь стволы просматривался центр сквера - мощёная жёлтой плиткой площадка и белый памятник. На гранитном цилиндре должен был стоять широкоплечий мужчина, опирающийся на молот после тяжёлого труда. Раньше рельефные мышцы не боялись ни солнца, ни дождя, а на молодом лице отражались неутомимость и добродушие. Теперь на его месте торчал незнакомый тип то ли в камзоле, то ли в плаще.
Кто это? Кто занял место на слишком большом для него пьедестале вместо основателя города?
Пожилой мужчина не вытерпел, вышел в сквер. Сквозь оседающую пыль мужчина заметил в грузовике ноги старого памятника. Свидетеля демонтажа неприятно кольнуло то, что в грязном кузове не постелили даже бумаги или ткани. Разобьют же или запачкают! Мужчина вздохнул. Что толку препираться с рабочими, всё равно люди подневольные. Он подошёл к замене. Теперь свысока глядел молодой человек с усиками и острой бородкой. Даже камзол и широкая лента через плечо не делали фигуру основательной, внушающей доверие, а лицо выражало нечто неприятное и скользкое.
На свежей золотой табличке мужчина прочитал:
- «Зиновьев Григорий Петрович, основатель Чангары»... Основатель? Да кто ты такой?!
В душе стало пакостно, словно выкорчевали посаженное дедом дерево или украли рушник прабабушки. Он ведь знал памятник прежнего основателя, Аникина, с детства, и детям своим говорил: «Видишь дяденьку с молотком? Он основал нашу Чангару. Что значит основал? Построил самые первые дома. Давай завтра сходим, посмотрим на один из них...».
Истукан не стыдился своего нового положения, и пожилой мужчина вспомнил, почему фамилия ему знакома. Читал в новостях, что мэр нашел родню в старинном роде Зиновьевых, истинных основателей Чангары.

С зелёной стены музея на посетителей взирали два пыльных женских лица. С крыльца сошла худая женщина средних лет с затянутыми в пучок волосами. Она поздоровалась первой.
- Вера Корбышева?
- Да, это я. А это?.. - Вера поглядела на синий халат.
- Нет-нет, вы не помешали! - поняла ее с полуслова сотрудница музея. - В хранилище сегодня прибираемся. Пыльная работенка! Подождём только, когда девочки проходную разберут.
Они сели на скамейку, обращённую к голубой ели. Бедное дерево скорее чахло, чем росло, осыпая иголками музейный двор.
- На непопулярную тему пишете, - заметила Виктория.
- Случайно вышло. Я давно хотела написать что-то популяризаторское по истории. Знаете, как с этим туго сейчас и как историю переписывают. Попалась мне в одном блоге занятная идея, что зря люди историю охраняют. Все самые главные исторические личности укладываются в три образа, «архетипа». Это отец, воин и основатель. Автор поста пишет: уберёшь историю народа, а эти три архетипа все равно появятся, вырастут уже на совершенно других людях, и потому память об индивидуальностях неважна, а утрата истории ничего не значит.
- Чудовищно звучит для музея.
- Для историков тоже. Очень хочется возразить. Подумав, я решила: а не повернуть ли эту мысль вспять? Пусть будут и для нашего города эти три образа, и я попробую показать, как важно, чтобы под ними были уникальные личности, и как это отразилось на жизни нашего города. А кто подходит на эти позиции в Чангаре? Пусть основатель города - отец. Защитником назначила генерала Ромских - уехал на фронт офицером, вернулся генералом, а потом всю жизнь занимался помощью «детям войны» и беспризорникам. Я считаю, это тоже защита города, его будущего. Интеллектуал - Шамаринская. Если бы не она, не звали бы Чангару космической. Я вообще считаю, что космос - это самое высокое, что может быть в науке, средоточие человеческих мечтаний. А потом решила, что должен быть ещё четвертый архетип - врач.
- Наверное, Дробинин, - понимающе кивнула Виктория.
- Именно. Сколько он медицинских инструментов придумал? Скольких спас? Золотой был хирург, да и человек приятный.
- Его образ близок к интеллектуалу.
- И все же врачи, даже врачи-учёные, - каста особая. Да и в санатории Дробинина до сих пор люди со всей страны ездят - а потом уезжают с нашими невестами или остаются.
- «Чангара курортная», - пошутила Виктория, ведь в их широтах только курортным климатом и хвастаться. - Раз вы спрашивали про материалы Аникина, то основателем считаете его?
- Не Зиновьева же, - отрезала Вера. - Есть, конечно, разные традиции назначать в отцы-основатели. У нас в Сибири это обычно казаки-первопроходцы, ставившие остроги. Где-то - чиновники, установившие место строительства, а где-то и самые реальные основатели - которые и землю обрабатывали, и дома строили, и первую промышленность ставили. Я считаю, нам с Петром Аникиным очень повезло. Ещё и в жены так удачно взял местную остячку.
- Не самый удачный политический брак.
- Зато наш город может похвастаться тем, что его основала смешанная семья, а не только русские колонизаторы.
- Мне кажется, у вас в чертах тоже что-то остяцкое есть.
- Заметили? Так, седьмая вода на киселе. То ли селькупы, то ли кеты отметились. Кто ж разберёт, кто под «остяками» скрывался. Но вернёмся к проблеме Зиновьева. Даже если забыть, по какой причине его сорок лет назад сделали новым основателем, какое отношение он имеет к Чангаре? Ну, был одним из первых её чиновников, это правда, но не Головой же. И город наш откровенно не любил, при первой возможности вернулся в столицу, где его поймали на взятках и сослали на севера. Лучше бы не трогали дедушку Аникина.
- А нам до сих пор предписано Зиновьева в основатели ставить. Конечно, мы тогда непременно и про Аникина информацию даем. Приходят чиновники - идем только к Зиновьеву, приходят школьники - Зиновьева быстро проходим и подольше говорим об Аникине. Такие вот уловки.
Виктория поглядела в окно. Кажется, ей помахали рукой.
- Думаю, уже можно в хранилище. Я подготовила для вас немного. Есть пара о документов, связанных с Аникиным и несколько предметов первопоселенцев. Жалко, что в музее города только слова и остались. Будь материала больше, может быть, и не стали бы Аникина трогать.
- Что поделать. Все люди после смерти превращаются в слова.

Рабочие озадаченно переговаривались вокруг мраморной стойки с бюстом.
- Может, так и оставить? Снесём здание...
- Придурок! Её ж потом хрен откопаешь!
- А так её хрен вытащишь! Встала намертво, как столб.
- Каши ели мало, слабаки. Давайте ещё раз.
Утреннее солнце высвечивало пустой вестибюль института. Лучи замирали на облаках пыли. Несмотря на грязный пол, белый зал не утратил величественность. Хотелось представлять то ли экспедиции в Арктику, то ли белые корпуса космических кораблей. Даже на краю гибели институт сохранял ауру спокойствия. Он пережил войну, сокращения штата, временное закрытие и теперь докатился до закрытия навеки, но, казалось, готов простоять еще века, если люди вдруг передумают. Последний учёный, который остался в институте, - керамическая Шамаринская. Белая женщина прижимала к груди папку бумаг и понимающе улыбалась.
Однако рабочие уже час пытались демонтировать памятник. Им сказали, что скульптура никак не прикреплена к постаменту и что принесли её сюда трое мужчин, потому плёвое дело. И вот уже час хозяйка института оставалась неподвижной на все усилия пятерых мужчин.
- А давайте верёвку на шею и машиной поможем?
- Голова! - назвал догадливого прораб и вскоре появился с грязной верёвкой. Забравшись на постамент, он ощутил неловкость.
- Извините, - вырвалось у прораба. Он чувствовал себя, как провинившийся младшеклассник перед любимой учительницей. Прораб затянул петлю на шее и теперь уже про себя повторил:
«Извините».
Грузовой «Джак» дал газу. Веревка натянулась, и скульптура нехотя опрокинулась в руки рабочих. Четверо мужчин едва удержали белую женщину, поскольку грузовик проехал дальше, чем условились. Когда машина остановилась, рабочие с удивлением уставились на скульптуру. Она действительно не так уж много и весила.
Дальше рабочие дотащили её сами - по небольшой лестнице, знавшей поступь многих ученых, прямо до пыхтящего сизым дымом грузовика.
Пере тем, как закрыть дверцы «Джака», прораб зачем-то посмотрел на лицо скульптуры.
В темноте ему показалось: по щекам статуи бегут тёмные слезы.
- Чертовщина какая-то...

Вера не замечала раньше, что в зале с макетом чангарского острога есть дверь. Серый цвет отводил внимание. Вера вошла внутрь. Пахнуло смесью химического и старинного. Потолки хранилища низко нависали над самыми разными стеллажами, шкафами и поставленными друг на друга ящиками, раньше вмещавшими все, что угодно, от бытовой техники до зубной пасты.
- Здравствуйте, - неуверенно позвала Вера, не зная, куда идти дальше.
- Сюда-сюда! - отозвалась Виктория.
Вера пошла на голос мимо старинных ваз и стола с ржавыми останками плуга и в конце пролета увидела Викторию в халате и перчатках.
Виктория указала на стол. На полупрозрачной микалентной бумаге лежало четыре круглых диска из бронзы, которые и зеркалами-то сразу не назовешь. Три из них покрылись темной патиной, одно зеркало к тому же пересекла трещина, но четвёртое словно отреставрировали, оно даже отражение давало приличное.
- Вот они, родненькие.
Накануне Виктория позвонила Вере и сказала, что случайно отыскала записку к «зеркалам спиритическим». Их пожертвовал музею Архип Манихин, человек по-своему легендарный. Чиновник строительного ведомства, в середине девятнадцатого века он проводил спиритические сеансы, якобы вызывал души Ермака, Кучума и Аникина, а еще пытался снарядить экспедицию за сокровищами в места, названные ему духами. Экспедиция даже вышла из города, но уже через две недели распалась из-за внутренних склок, после чего Манихин уехал поправлять здоровье на юга, да так и не вернулся.
- Эстетика не европейская, - заметила Вера, разглядывая зеркала. - Точнее, вообще никакой эстетики.
- Да, больше похоже на шаманские толи. Вы посмотрите, - Виктория перевернула зеркала одно за другим. По центру каждого диска отлили значок в пару сантиметров.
- Молоток, меч, весы и... крыло?
- Да, - подтвердила Виктория. - Еще я вам расшифровку сделала с рукописи Манихина. У нас, оказывается сохранилась записка к зеркалам, он сам их в музей хотел сдать. То есть, в музей прикладных знаний, коллекция которого потом к нам перешла. Зеркала не приняли, но каким-то чудом они после Революции оказались в здании музея, в том помещении, куда реквизированное свозили. Их и приняли за реквизированное или неоформленные ещё поступления. Так что мечта Манихина сбылась, только зеркала записали просто как «комплект из четырёх бронзовых зеркал» с привязкой к имени Манихина. Три дня назад я в нашем архиве работала по своей теме, перевернула страничку - а бумага-то гербовая! С гербом Манихина, такой олень с солнцем и полумесяцем в рогах. После Революции бумаги не хватало, потому часто писали на старом, вот и записку Манихина использовали. Да вы прочитайте, там интересно!
Вера взяла распечатку.
«Уважаемый Никанор Павлович! Прошу принять в дар музеуму четыре зерцала, изготовленных по моему заказу в чангарской мастерской с образцов зерцала селькупского колдуна (исключая знаки позади). Сии зерцала я велел отлить по велению отца нашего города, Петра Аникина. Его дух был призван на спиритическом сеансе 13 марта сего года в присутствии губернатора, его супруги, врача Коломенского, а также моих товарищей, Юхневского и Христофора Левина. Сеанс длился около часа. Призванный Петр Аникин рек: «Сделай четыре зерцала круглых, бронзовых. Каждому зерцалу - свой владыка. Один уже родился и умер, то есмь я. Трое еще родятся и умрут на этой земле. Я - пастырь, они - воитель, человек учёный и лекарь. Вместе мы город сбережём, волей нашей цвести будет».
- Далее подписи присутствовавших, там правда побывал губернатор Мурашев.
- Хм, забавно.
Вера продолжила читать.
«Зерцала сии шаман Митька Варгамыгин наделил особой силой. Если человек, городу нашему верный, в полуночный час глянет в них, будет ему видение прошлого. В зерцале отца - кости, в зерцале медика - плоть, в зерцале воителя - кровь, в зерцале ученого - эфир. Зерцала эти ради будущего Чангары оберегать стоит. Они - четыре щита для потомков наших. Манихин А.Т., 5 июня 1843 года».
- Я бы с такой запиской тоже не приняла, - покачала головой Вера, снова пробегая взглядом по строчкам. - Тем более в музей прикладных знаний.
- Тогда же не думали, что через два столетия всё станет историей. Но каково совпадение! Точно, вас ждали - и зеркала, и записка.
- Точно... - Вера сама не могла поверить в происходящее.
- Это еще не всё, - продолжила удивлять её Виктория. - Зеркала к нам поступили чистенькими, как это, - она коснулась самого светлого зеркала. - В 2003 году потемнело с молотком, в 2008-ом - с крылом, а то, что с весами, треснуло аж в 1954-ом. А знаете, что случилось в 2003 году?
- Памятник... Убрали памятник Аникину, а вместо него поставили Зиновьеву! Тогда...
- Я проверила. В 2008-м снесли здание Института освоения космоса, где была скульптура Шамаринской, поставленная после её смерти руководством института. А в 1954-м в городе прошел сильнейший паводок, вода поднялась аж до Кузина тракта и остановилась аккуратно у площади имени Дробинина, можно сказать, у самых ног его памятника! Тогда еще писали в газетах: «Врач спас город», «Николай Дробинин всё ещё с нами» и «Цветы спасителю города». А, ещё табличка на памятнике треснула! Тоже металлическая.
- Мистика... Слушайте, а можно ли как-то в полночь на зеркала посмотреть? - попросила Вера. - Я понимаю, что выносить их нельзя и что по ночам музей закрыт, но, может, есть способ?
- Хотите убедиться, будут ли в них кровь и плоть отражаться? А не боитесь?
- С такими чудесами страшно, конечно.
- Вам повезло. У нас в конце месяца «Музейная Ночь», скорее всего, до часа продлится. Хотели сделать маленькую выставку с зеркалами на проходной между залами. Как опыт показывает, после двенадцати посетители уже разъезжаются по домам, потому вам никто не помешает посмотреть.

Приближалась полночь.
В горизонтальной витрине на зелёном сукне покоились четыре бронзовых зеркала, а справа от них положили настоящую записку Архипа Манихина. Вера подивилась, каким аккуратным почерком владела эта неординарная натура, а еще что никто из посетителей не захотел заглянуть в зеркала в полночь. На миг Вере подумалось: может, они сами и отогнали посетителей? Ради неё. Она сама посмеялась над собой.
«Эй, Корбышева, только не стоит превращаться в Манихина-два».
Вера наклонилась к витрине, всматриваясь в зеркала по очереди. В тёмных поверхностях трёх она едва могла увидеть свою тень, а вот последнее казалось только-только начищенным. Зеркало манило её. В его глади отражалось что-то ещё, кроме зала и лица Веры. Что-то непонятное, страшное и одновременно притягательное.
Реальность искажалась, меняя оттенки, захватывала...
Вдалеке прозвучал музейный звонок.
Вот и двенадцать.
Вера хотела поглядеть на наручные часы, но не смогла поднять голову. Тело онемело, но самое жуткое происходило внутри зеркала.
Кожа побледнела, под глазами потемнели синяки, а глаза потеряли блеск и замерли, как у мертвого. Кожа отраженной Веры слезала с лица, и настоящая Вера не могла даже вскрикнуть. Лоскут за лоскутом, кожа отвалилась, оставив лишь ужасную маску из артерий и капилляров, по которым продолжала струится кровь. Отражение медленно окрашивалось в красный цвет, пока образ лица не исчез вовсе.
На Веру снизошло спокойствие.
Красный поток нес её куда-то - в глубину, в даль.
В зеркале отразилось чужое лицо. Молодой человек, вчерашний мальчик, в шлеме и зелёной форме времен Великой войны. Его история текла сквозь память Веры. Он родился в Чангаре, сам записался в войска, солгав о возрасте... Видел кровь и грязь, и плечо ныло, когда слышался свист пуль - таких же, как ранившая его... Он боялся умереть - год назад, вчера и сегодня. Бледный и голодный, он не разучился мечтать - сегодня, или завтра, или через год война закончится! Взрывы так страшны... Люди, поднявшие оружие так страшны. Но война закончится, он знает! Мальчик превратился в мужчину с печальным и усталым лицом, его карие глаза с каждым днем блекли, пока не стали почти серыми - надежда иссякала. И однажды на пересохших губах проступила улыбка, как солнце после долгих пасмурных дней. Война закончена! На Веру опрокинулся ошеломляющий поток из ярких цветов, ярких запахов, яркого вкуса. Карие глаза лучились любовью к миру.
На витрину упали слёзы. Вера подняла голову с тихим всхлипыванием.
Чью жизнь она сейчас пережила? Что это был за человек?
Так её и застала Виктория.
- Я видела, видела его!
- Кого? Генерала?
- Нет, его солдата...

Чиновник все вытирал проступивший на шее и лбу пот. Понизят же! Понизят!
- И как вы объясните, что памятник опять упал? - визгливо спросил он. - В третий раз!
- Геннадий Алексеевич, но вы же сами видели на записи - ветер, - усатый распорядитель парка, Селезнёв, сам понимал не больше, но сохранял спокойствие.
- А почему деревья вокруг него целы? - чиновник пытался отыскать другую причину, хотя видео, прокрученное в замедленном режиме, подтвердило: никакие вандалы на парк не налетали. - Может, все-таки выпало несколько секунд?
- Ничего не выпало. Мы с вами вместе все просмотрели. Или вы намекаете, что это я изменил запись? - усы Селезнёва грозно встопорщились, и чиновник, человек робкого десятка, вжал голову в плечи.
- Что же мне начальству сказать?.. Сроки срываю...тся, - решил он договорить так, перекладывая вину на неумолимую силу обстоятельств.
У распорядителя был один ответ, но наверху бы такой не пришелся по вкусу. Селезнёв думал: умершему Ромских не понравилось, что на его площади хотят поставить фигуру Бореева, перебежчика, обласканного врагами. Пусть Бореев и родился в Чангаре, стихи красивые писал до войны, не место ему тут. Да ещё и, так сказать, на плацу генерала!
Селезнёв даже испытывал гордость за памятник Ромских. Не спит дедушка и «стреляет» метко! За деревья было бы обидно, а за новый памятник - ничуть.
- Может, земля плохая? - снова попытался придумать причину чиновник, трогая рукой землю. Что бы он понимал в почве!
Распорядитель вздохнул и лукаво подтвердил.
- Конечно, земля.
Пусть ищут другое место, раз никак не успокоятся.

Памятник генералу Ромских возвышался на речном утёсе. Постамент венчал опоясанный террасой холм, который всегда напоминал Вере о курганах. Шестиметровая скульптура смотрела на город из-под кустистых бровей суровым взглядом, и узнать в каменном подобии настоящего генерала Ромских можно было с трудом. Вера видела старые записи, ветеран никогда не составлял такого холодного впечатления. Волей скульптора милый старик с беззлобными штуками превратился в обобщенный образ генерала. Самое то для города, воспитывающего только солдат.
Из всех памятников Хранителей только этот был чёрным.
Вера поднялась к его стопам и посмотрела на генерала снизу вверх.
- И каково остаться единственным выжившим? - тихо спросила она.
Вера все ещё хотела написать книгу, нет, её нужно было написать, но после пережитого в голове творился сумбур, хотя прошло уже два месяца.
- Наверное, тяжело одному вдохновлять город? Может, ещё не все потеряно, и у вас появятся новые соратники, новые Хранители? Мирные. Мирные крылья города.
В тишине зазвучала печальная мелодия. Оказалось, это просто музыка, которую запускали в парке.
Вера неспешно спускалась со ступеней, представляя, что она сама бы смотрела на Чангару столетиями. Наблюдала, как город меняется, как люди называют твоё имя, и при этом не видят ни тебя, ни твоих былых желаний. Впрочем, надежда остается. Любой может почитать про настоящего генерала Ромских или заинтересоваться, кто сделал Чангару космической, узнать, почему к «медику» до сих пор носят цветы во время половодий и кто построил первый дом в городе.
Спустившись, Вера увидела, что к памятнику приближается отряд кадетов.
«Точно, сегодня же день рождения генерала».
Вера улыбнулась мальчишкам, но вдруг улыбка поблекла.
Она узнала лицо одного из них.
Лицо солдата из зеркала.
0

#8 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 16 ноября 2020 - 22:30

7

ЗАКРЫТАЯ ДВЕРЬ


С детства Пётр был очень злопамятным. Не плаксивым, не капризным, не обидчивым, а именно злопамятным.
Вечно сосредоточенный, погруженный в себя, он любил всё замечать и каким-то удивительным образом фиксировать в еще неокрепшей нетренированной памяти. По иронии судьбы, запечатлевалось куда больше вещей неприятных, отталкивающих, пугающих. Хотя детство было обычное, можно даже сказать, счастливое…
Накопленное мальчик не умел изливать ни криком, ни, к примеру, ударив обидчика. Скрытный, тщедушный, он перерабатывал полученную информацию, копил и ждал. Подходящего случая. Иногда очень долго. Петенька ещё не знал, что синенькую в мерзких пупырышках тушку мести следует подавать холодной. Действовал по коварному наитию, коим был в избытке одарён.
В детском саду его дразнили Ушастым. С органами слуха было всё в норме. Просто кто-то однажды назвал так, клокоча маленькой беспощадненькой, незрелой злобой, и понеслось. Петя хорошо слышал, но никак не реагировал. Он думал над коварным, ненаказуемым ответом. В конце концов, решил наносить ответные удары оружием весьма диковинным и неожиданным.
Мальчик прекрасно помнил, о каких недосягаемых игрушках мечтали обидчики, и просил их у родителей в обмен на звонкую монету очень-очень-очень хорошего поведения. Семья была состоятельная, с возможностями, чадо – просто шёлковым. Получив желаемое, Петя направлялся в детский сад, садился в угол, тихо и упоенно играл. Когда «плохой» мальчик или девочка с горящими глазами подходили, задыхаясь от желания присоединиться к невинным забавам, он холодно, кратко и бесповоротно отказывал. Так несколько дней. У истязаемого таким образом ребёнка обычно случалась истерика, безденежные, безнадёжные папа-мама и весь белый свет ему казались не милы. Ком каприз нарастал вплоть до нервного срыва. Петя, видя обидчика заплаканным и озверевшим от невозможности достичь заветной цели, был вполне удовлетворён, едва ли не счастлив. В наказании одного из своих молочных врагов зашёл ещё дальше. Бедолага мечтал о каком-то определённом ружье. Петя добыл его при помощи бабушки, воспользовавшись одним из добрых дел в своём арсенале.
– Ты хочешь такое ружьё? – сказал он недругу во время прогулки.
– Очень… – с нескрываемой надеждой ответил тот.
– А мне оно не нужно, – ответил инквизитор, разбив оружие камнем на глазах у ребёнка. Удар был силён в основном тем, что неокрепшая психика не смогла понять смысла произошедшего.
В школе всё оказалось по-другому. Это была первая ступень взросления. Здесь преступления и наказания представлялись совершенно в ином свете. Петя учился отлично, ничуть не напрягаясь. Лёгкость, с которой он писал палочки-крючёчки, освоил азбуку, выучил таблицу умножения и так далее по нарастающей, одноклассников выбешивала. В начале третьего класса ребята как-то подстерегли Петю и пригрозили физической расправой, чтоб не задавался.
План ответных действий родился сразу. Но был отложен, дабы не вызвать подозрений, почти на целый год.
Когда зима постепенно и неохотно начала переходить в весну, месть свершилась. Кто-то налил воды в сапожки учеников, бегавших по коридорам в невесомой беззаботной сменке. Пострадали абсолютно все – виновные и невиновные, даже сам Петя.
Уже совсем взрослые дети плакали в голос, не зная, что делать. Мобильных тогда не было – родителям не позвонишь. Домой пошли по распутице, по ледяным лужам, чёрной жидкой грязи в мокрой обуви… Половина класса слегла с простудой. Что приятно, у одного из «бандитов» даже случилось воспаление лёгких. У Пети были с собой ботинки, которые он обул за углом школы. Виновного не нашли…
Потом в какой-то момент Петр понял, что злость – отдельно, память – отдельно и увлёкся последним.
Память оказалась поистине феноменальной. Впитывала всё, как губка. Цифры, строки, даты, имена, координаты, формулы, – разницы не было. Школа, выпускные экзамены – просто ерунда. Масштабы сознания Петра в старших классах были непостижимы. Однако он серьёзно ничем не интересовался. Просто с неутолимой жадностью поглощал: больше, больше, больше. Читал, спрашивал, думал – вдруг пригодится.
Однажды летом записался на курсы быстрого английского. Преподаватели частной школы немало вдохновились, сами на минуту поверив, что иностранный язык действительно можно выучить за 16 часов, как в их рекламе. Парень выучил ещё французский, немецкий, испанский. Потом ему надоело.
Единственный большой вопрос, ответ на который он не знал: куда поступать? Родители могли всё. Пётр теперь – ещё больше. Знания у него были энциклопедические, всеобъемлющие. Потенциал головы-копилки казался нескончаемым. Искусствовед, врач, инженер, учёный… Вот только воображение у Петра было весьма своеобразным, быть может, даже несколько извращённым. И людей он не любил – просто потому, что люди не уходили из сознания. Все встреченные, случайные оставались на долгие годы. Иногда мелькали во снах своими, пусть даже единожды увиденными, но в абсолюте досконально знакомыми лицами…
По совокупности причин Пётр решил пойти на юрфак первоклассного вуза. Чёткая структурированность, многогранность и при этом бесконечная вариативность трактовки закона как раз ему подходили.
В студенческие годы произошло очень много всего. Были экзамены, которые пренебрежительно щёлкал, как орешки. Были походы, поездки, экскурсии. Была Жанка, которая цинично посмеялась, отказав в любви и дружбе. Была практика, заворожившая правдой суровых трудодней и постепенно открывающейся властью…
Всё это, остывающее в нашей душе с годами и грезящееся лишь лёгкой сентиментальной улыбкой, в бисерных подробностях осталось с Петром навсегда. Годы, минуты, секунды…
Долго ли коротко, но Пётр стал прокурором. Хорошим, скрупулёзным, злым. Параллельно написал кандидатскую, защитил докторскую, преподавал в родном вузе – почему бы и нет.
В основной работе его увлекало всё. Подозреваемые, преступники, жертвы, которые уже вроде не были людьми.
Килограммы бумаги, годы допросов, тысячи мелочей. Всё очень удобно и просто ложилось на матрицу закона. Пётр очень виртуозно пользовался знаниями юриспруденции, при необходимости укладывая в их прокрустово ложе факты и судьбы.
Он был богом общего и частного, детали и целого. Иногда даже собственных коллег доводил до исступления, нанизывая на проволоку дедукции захваченные лишь его памятью мелочи, доказательства, рассуждения, слова... Пётр был хорош. Безжалостен, безупречен. Но окружающие ошибались в главном. Он не знал всё. Он помнил всё. И наслаждался этим.
Свою жену Любовь Пётр, конечно, не попрекал пересоленным ровно три года тому назад супом. Хотя помнил и суп. Перед глазами куда отчётливее вставал ее бывший ухажер Владимир, а также все до одной ссоры, которые для обычного человека прошумят летним дождём и впитаются в сухую почву памяти.
Советы, к которым Любовь не прислушалась, все не устранённые ею замечания также были наперечёт. И капризы, и всякие женские глупости, и мерзкие жалкие слёзы, истерики без повода…
Любовь долго просила прощения, плакала, когда Пётр застал её обнимающуюся у подъезда с неким высоким брюнетом. Говорила, что ничего не было. Просто флирт, просто глупость.
Пётр собрал вещи жены, всё, с чем пришла в его дом. Ведь он прекрасно помнил, какие, когда и где покупал ей шмотки, украшения, сколько они стоили.
Любовь переехала к матери вместе с десятилетней дочерью, которой Пётр аккуратно выплачивал установленную им самим сумму.
Неверная приходила спустя какое-то время. Просила, умоляла, извинялась, плакала. Но как простить, если мужчина в деталях запечатлел проклятый вечер: как были одеты эти двое, её смех, его шепот, какая была погода, что отражалось в подрагивающей от мелких капель глади луж, слова, доносящиеся из открытого окна квартиры на первом этаже, номера припаркованных поблизости автомобилей… Все звуки, все запахи.
Картинка законсервировалась в памяти, как сотни, миллионы, миллиарды подобных ей… Но только это полотно не висело безучастно в галерее воспоминаний, а казалась острым ножом, оставленным в ране рукой убийцы. Пётр был предан, унижен, растоптан. Он чувствовал себя оскорблённым, как никогда в жизни.
Дверь наглухо закрылась перед Любовью.
Ещё лет через десять произошла похожая сцена на лестничной площадке, но уже с другой героиней. Приходила дочь. По тому же сценарию. Просила, умоляла, извинялась, плакала. Но как помочь, если Пётр досконально помнил разговор двухлетней давности. Тогда он ясно и чётко сказал всё, что думает о потенциальном муже, не дав ни своего родительского, ни своего «прокурорского» благословения. Помочь сейчас уладить мелкие разногласия нерадивого супруга-предпринимателя с законом означало отказаться от своих слов, изменить своей памяти. Авторитет Петра был взят под сомнение. Его житейской мудрости не поверили, его совет проигнорировали. Такой удар мужчина просто не мог оставить без ответа, забыть.
Дверь снова закрылась.
Третьей судьбоносной закрывшейся дверью стала решётка тюремной камеры. Пётр и не подал вида, что узнал в некрасивой унылой женщине, подозреваемой в мелком мошенничестве, ту самую отказавшую в далёкие студенческие времена во взаимности Жанну. Такие героини однажды появляются в жизни каждого мужчины и грезятся лишь мелким уколом самолюбию.
Подсудимая по наивности своей сигнализировала о давнем сентиментальном знакомстве. И напрасно. Забрезжившая вдалеке тропинка надежды оказалась дорогой к большому несчастью. Её мелкая провинность благодаря стараниям и непробиваемому напору Петра была переквалифицирована в крупное преступление. Женщина получила срок реальный и немаленький…
Пётр продолжал жить правильно, справедливо (по-своему трактуя это слово). Все произошедшие с ним за эти краткие мимолетные, наполненные, как всегда нестираемыми мелочами и незабываемыми подробностями годы, его будто вдохновило.
Память работала без перерыва. Как машина, снабжённая вечным двигателем. Хранила миллионы гигабайтов, дублировала действительность, делала резервные копии каждого прожитого дня. Чертоги, кладовые, чуланчики, ангары все наполнялись и наполнялись событиями, данными и, главное, людьми. Люди занимали больше всего места. Друзья, коллеги, встречные-поперечные, берущие в долг и не желающие расплачиваться по счетам, дерзящие, стоящие с ним в пробках и очередях, толкающие локтями на улице, игнорирующие, живущие своей непонятной жизнью…
Мужчина не мог избавиться от лиц. На миг увиденные, они крепко врастали в сознание. Проявлялись вплоть до самых мелочей – одежда, родимое пятно, ниточка на плече, точное время и место встречи. Самое страшное – в этом запоминании не было абсолютно никакого смысла. Пётр не обращал особого внимания на странные выходки памяти. Ему было всё равно, ему было нормально. В работе обострившаяся сверхспособность помогала, обеспечила неплохой карьерный рост, а личной жизни у него давно уже не было.
…Всё началось однажды ночью. К Петру начали приходить люди, единожды увиденные или знакомые всю жизнь. Люди влекли за собой обозы впечатлений и событий, с ними связанных. Мимолётные знакомства, ссоры, восторги, ничего не значившие беседы, судьбоносные повороты, романтические встречи, просьбы незнакомцев на улице прикурить и просьбы старых друзей помочь, в особенности – обиды.
Первыми приходили самые далёкие, которые должны были забыться и исчезнуть под напором более свежих воспоминаний, освободив место для новых впечатлений. Пётр прекрасно помнил себя лет с двух. Оттуда всё и началось: родители, врачи, незнакомые тётеньки в автобусе, теребящие за щёчки, милые мальчики и девочки, с которыми вместе ходил в детсад, школу…
Гости всё прибывали, рождая в душе Петра сначала удивление, затем – нешуточный испуг. Дело в том, что он в последнее время вообще перестал забывать. Словно напрочь потерял эту способность. Мысли, образы, делясь, отпачковываясь, размножаясь в геометрической прогрессии, буквально распирали голову. Мужчина перестал смотреть телевизор, рыться в интернете, попытался ограничить общение с друзьями. Даже в общественном транспорте не ездил, чтобы ненароком подслушанная и увиденная ерунда навеки не поселилось в голове. Череп уже распирала изнутри какая-то невещественная сила, расширившийся от нечеловеческих пределов газ памяти.
Самая мягкая губка в какое-то время перестаёт впитывать проверяющие её гигроскопическую способность капли. При желании даже объём воды в океане можно рассчитать более или менее точно. Но занятые гигабайты памяти Петра перестали поддаваться исчислению. Они неумолимо множились. Стало невозможно сосредоточиться на чём-то новом. При первом же слове, взгляде, букве рождались сотни тысяч ассоциаций из пережитого. Каждое новое обстоятельство тут же выхватывало похожее, как крючок петлю вязаной кофты. Память работала по принципу снежного кома. Дай только повод – на него нарастает одно воспоминание, второе, третье. Даже хорошенько утрамбованные временем моменты возвращались, вновь приобретя кристальную чистоту, первородную строгость очертаний и удивительную чёткость.
Пётр буквально запутался в сетях ассоциаций, не на шутку заболел. Голова раскалывалась и работала исключительно на ретроспективу. Он всё время смотрел повтор сериала собственной жизни в реальном времени. И особенно противно было видеть тех, кто причинил ему зло, нанёс неожиданный удар, подвёл, заставил разочароваться. А таких нашлось немало… Приходилось вновь и вновь переживать позор, унижение, страх, одиночество, обиду, жажду мести, опустошённость…
Память – самое надёжное оружие, единственный верный друг, бесценная сокровищница – подводила. Если бы она, скажем, дала слабину, Пётр, убелённый сединами и пришпоренный склерозом, просто зажил бы как все. Ему бы хватило накопленного, наработанного. Нет, память расширилась до невозможных размеров. Ещё чуть-чуть, и послышится треск: на куски разлетится череп.
На свой страх и риск Пётр начал читать литературу, посвящённую изучению памяти. Там было много интересного, даже похожего, но рецепта излечения не нашлось. Мужчина лишь приумножил скорби вновь приобретенными знаниями.
Так больше продолжаться не могло.
Совершенно отчаявшись, Пётр решил на какое-то время лечь в клинику. Хорошую, дорогую. Конечно, это навсегда отрезало его путь к прошлой жизни, но жизнь грядущая была дороже.
В больнице было уныло, серо, пусто, однообразно. Словом, то, что требовалось. Ещё до приезда Пётр попросил оставить в его палате минимум вещей – кровать, стол, стул. Чтобы никаких мелочей, никаких подробностей. Еду должны были приносить сюда же. Он хотел до минимума ограничить общение с пациентами и персоналом. Врачи и медсёстры менялись не так уж часто, были одеты в белые халаты, практически не носили украшений. Их образы Пётр очень быстро добавил в свою копилку, надеясь, что хоть на какое-то время они станут последними.
Мужчина очень мало уповал на лечение. Интуиция подсказывала: спасение утопающего в океане воспоминаний – дело рук самого утопающего. В клинике хотел лишь убежать от мира, от смертоносного нового, поджидающего за каждым поворотом.
В один прекрасный миг начало смутно грезиться спасение. Пётр, ведя борьбу с ожившим прошлым, вдруг осознал, что люди, осуждённые благодаря его профессионализму, скрупулёзности и красноречию, на удивление мало его тревожат. Он помнит о них, как помнил бы любой другой прокурор. По собственным меркам – очень смутно и расплывчато. Кто-то вызывает омерзение, кто-то безразличие или, может, даже страх. Но наказанные со всей строгостью закона не терзают его, как случайные знакомые и старые друзья.
Тогда Пётр придумал гениальное решение. Впервые он начал фантазировать. Вылавливал первого попавшегося из своего сознания, придумывал для него преступление сообразно характеру, образу жизни, привычкам, и… судил. Получалось, что за каждым Пётр видел какое-то зло, какую-то несправедливость, предательство в отношении самого себя. Одноклассники, сокурсники, друзья, коллеги, дочь, жена… Оказывается, все они были виновны. Все когда-то нанесли рану самолюбию Петра. Очевидно, по этой причине больной не мог избавиться от голосов и образов в своей голове. Он не умел забывать. Он не умел прощать...
И началось… Пётр никогда не работал так усердно, упоённо, с таким рвением. К каждому процессу он готовился, каждым наслаждался. Старался быть максимально непредвзятым. Обвинял, защищал и выносил приговор единолично, ничего не упуская. Создал свой закон, ничем не уступающий Уголовному Кодексу: структурированный, всеобъемлющий, безапелляционный. Придумал оригинальную систему наказания, вообразил особую тюрьму, где в забытье содержал преступников. Вроде бесконечного чёрного коридора с маленькими комнатами. Пётр конвоировал туда человека, которого засасывала пустота и удерживала прочно, долго, как густой клей.
Скоро мужчина точно понял, что его беспокоят вовсе не мелочи фона: краски, образы, детали. Его терзают мелочи содержания: обиды, боль, расстройство, испорченное настроение, разочарования. Причинённое ему вольное и невольное зло и стало основным предметом рассматриваемых преступлений. Пётр не позволял себе насмехаться, показывать превосходство над обвиняемыми. Был максимально честен и справедлив. Пожизненное заключение получила лишь жена. У всех остальных сроки варьировались от пяти до двадцати лет.
Пётр был счастлив, полон энергии. Словно нашёл новое предназначение. Он ещё никогда не получал такого удовольствия от работы. За какие-то два года мужчина расквитался со всеми врагами, умело объединяя их дела, заставляя многих даже незнакомых между собой людей вступать в преступные группировки, основываясь на характере провинности. Это превратилось в настоящее безумие, одержимость. Но голова казалась как никогда ясной, здоровой.
Необычный пациент покинул клинику. За следующие шесть месяцев нашёл неплохую работу в частной юридической фирме. Вернулся к науке. Однако всё же сводил общение с людьми к минимуму. Еще через год Пётр почувствовал, что жизнь расцветает, что он сильный, умный, властный, изобретательный – вновь на коне. Всех перехитрил, победил, стёр с лица земли обидчиков.
Ровно через пять лет, день в день, из заключения памяти начали возвращаться первые преступники. Раньше они не просили условно-досрочного освобождения, не жаловались на условия содержания, не устраивали забастовок, никак не напоминали о себе. А теперь просто появились – чётко и ярко. Предстали во всей красе, стали расти, расти, расти… Пётр бился и метался: почему он отмерил такой короткий срок, зачем эта ненужная гуманность, кто нуждался в его снисхождении? Но было уже поздно.

Однажды мужчину нашли мёртвым в собственной квартире. Он пролежал так почти неделю, всеми абсолютно надёжно и крепко забытый, никому не нужный. Если бы не запах, просто превратился бы в мумию. Так бы и остался навек, безобразно распростёршийся на полу, крепко обхвативший руками голову, не выдержавший третьего пришествия своих непобеждённых врагов…
0

#9 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 20 ноября 2020 - 14:07

8

ЛЕДЯНОЙ КОРОЛЬ


- Ванька, что же ты, окаянный, дверь не закрыл? Вот заявится Ледяной Король - всех заморозит.
Мальчик послушно возвращается к двери, запирает её на засов, потом снимает шапку, варежки. Бабушка тем временем ловко сбрасывает румяный блин со сковородки и тут же наливает тесто для следующего. За окном свистит ветер, играет укутанными в белые шали ветвями деревьев, гоняет по двору пригоршни пушистого снега.
- Бабушка, расскажи мне про Ледяного Короля, - просит Ваня.
- Я же тебе о нём уже рассказывала.
- Ну, пожалуйста, расскажи ещё.
- Ну, ладно, проказник! - сдаётся бабушка. - Слушай...
И мальчик, хоть и знает эту историю наизусть, слушает с интересом. Кто такой этот Ледяной Король, откуда взялся? Никто толком не знает. Одни говорят, это был путешественник из неведомых земель, который, на беду свою, повстречался с разбойниками-душегубами. Те ограбили несчастного, избили и оставили на морозе помирать. Другие говорят, не чужак это был, а местный - из крепостных. Однажды чем-то он не угодил злому барину, и тот его выставил из дома на мороз в одной рубахе. Так бедолага и околел. Третьи говорят, от жандармов бегал, от сибирской каторги спасался, да заблудился в лесу и так и замёрз до смерти. С тех пор в лютые зимы бродит по Новгородчине душа неупокоенная и всякого, кто ему не по нраву придётся, ледяным дыханием замораживает.
- Но может, нам Ледяной Король ничего не сделает? - с надеждой спрашивает мальчик. - Мы ведь Морозовы.
- Не скажи, Ванюша! Гришка-то тоже был Морозов, да так и околел. Нехороший был человек, прости Господи! Пил, дрался, по бабам гулял. Видать, не понравился он Ледяному королю. А вот ежели кто ему по душе придётся - может щедро наградить...

- Ну всё, я поехал. Счастливо, Алён! Пока, Настюха!
- Счастливо, Вань! - жена помахала с крыльца рукой. - Будь осторожен!
- Пап, ты яблочко не забыл? - крикнула девчушка звонким голоском.
- Конечно, взял. Вот оно, - Иван достал яблоко из кармана куртки и показал дочери.
Помахав родным на прощание, он сел в машину и выехал со двора. Ай да Настюха! Егоза-затейница! Любит она по ночам прокрадываться в родительскую спальню и класть папе под подушку то яблочко, то конфетку, то пряничек. Днём Иван на работе, возвращается чаще всего поздно, когда ребёнок уже спит. По выходным нередко тоже приходится работать. Особенно теперь, когда он не просто Мониторщик Ваня, а руководитель правозащитной организации, которая занимается расследованием случаев полицейского беспредела. После убийства Маши Зиминой, бесстрашной женщины с пламенным сердцем, желающих занять должность руководителя как-то не нашлось. Московские уже собирались закрыть офис в Новгороде, но Иван сказал: возьму руководство на себя, только оставьте. Алёна, узнав об этом, была в ужасе:
"Вань, ты что? А если тебя убьют, как и Марию?".
"Значит, на то воля Божья", - отвечал Иван.
Он и сам прекрасно понимал, что его может постигнуть та же участь. Но что делать - долг превыше всего. Для многих людей он и его организация - последняя надежды добиться справедливости, а то и спасти жизнь - свою или близкого человека. Ради этого Иван готов был каждый день ездить из пригорода в Новгород Великий, подчас жертвуя своим личным временем. Он уже не помнил, когда в последний раз гулял по лесу.
Автомобиль нёсся по заснеженной трассе, по обе стороны которой пролегали запорошенные белой ватой деревья, укрытые пушистым белым покрывалом поляны, скованные блестящим ледяным панцирем реки и озёра.
Вдруг прямо из леса вышел всклокоченный бородатый мужик и встал на обочине. Несмотря на двадцатиградусный мороз, одет он был легко - в шерстяной свитер, без шапки. Иван остановил машину.
- Прошу вас, добрый человек, до города не подбросите? Ограбили меня лихие люди, сняли пальто и шапку.
- Конечно, садитесь, - отозвался Иван.
- Спасибо, добрый человек!
- Вы, наверное, голодны? Хотите яблоко?
- Спасибо! Не откажусь.
- Больше я, к сожалению, ничего с собой не взял. Поэтому, как говорится, чем богаты...
Судя по тому, как попутчик уплетал яблоко, был он очень голоден. Иван пожалел, что не взял из дома бутербродов - думал пообедать в столовой. Сейчас бы они очень пригодились. И термос с чаем, как на грех, не подумал взять.
Чтобы попутчик согрелся, Иван включил печку на полную мощность. Однако тому очень быстро стало жарко.
- Может, вы заболели? - спросил Иван.
- Да нет, просто холод я переношу легче, чем жару. От неё мне дурно делается.
Тогда удивлённый Иван сбавил мощность. А странный незнакомец тем временем продолжал:
- А отчего так холодно, спрашивается? А всё от злобы людской. Сердца-то у людей холодные, что ледышки. Гадости друг другу делают, не столько из корысти, сколько ради забавы. Доверишься им всей душой - в душу-то и наплюют и за дурака почитать станут. А ежели что доброе им сделаешь - чёрной неблагодарностью отплатят. И до чужой беды им никакого дела нет. Помирать будешь на их глазах - пройдут мимо. Вот вы, я вижу, другой породы - сердце у вас доброе и душа светлая. Побольше бы таких людей - глядишь, и на земле бы теплей стало. Да только немногие желают свет в душу впустить.
- Злыдни, конечно, встречаются, - пожал плечами Иван. - Но думаю, хороших людей всё-таки больше. По крайней мере, мне встречались в основном хорошие.
- Неужто вас никогда не обижали, не предавали? - удивился попутчик.
- Всякое бывало. Но добрые люди всё равно попадались гораздо чаще, чем злые... А вот и ДПСники. Чего-то им от меня надо.
Однако что делать - пришлось остановиться. Трое сотрудников ДПС тут же приблизились к машине, придирчиво её осматривая.
- Ваши документы, - потребовал самый высокий из них.
- Вот, пожалуйста, - Иван послушно предъявил права.
- Так-так, Морозов Иван Алексеевич... Выходите из машины. Оба. Будем проводить осмотр.
- Простите, а на каком основании?
- Так положено. Выходите давайте.
- Может, вы сначала представитесь, как положено?
Досадливо поморщившись, сотрудник ДПС показал корочку:
- Капитан Холодов.
- А ваши коллеги?... Лейтенант Январёв, сержант Вьюгин, - прочитал Иван вслух, чтобы лучше запомнить в случае чего. - Ну что ж, смотрите.
Те внимательно оглядели салон автомобиля, словно надеясь найти человеческую голову или что-нибудь ещё не менее жуткое.
- Откройте багажник, - потребовал лейтенант Январёв.
- Пожалуйста.
Однако в багажнике также не обнаружили ничего подозрительного. Только Иван успел его закрыть, как раздался голос капитана Холодова:
- Смотрите, что я тут нашёл!
Вернувшись, Иван увидел, что чехол переднего сидения поднят, а под ним лежит пакетик с травяным порошком.
- Марихуана, - прокомментировал находку капитан с откровенным злорадством. - Что, доигрались, гражданин Морозов?
- Я этот пакет вижу впервые в жизни, - запротестовал Иван. - И всякую гадость не употребляю. Любая независимая экспертиза это подтвердит.
Впрочем, в то, что экспертиза будет независимой, он не особо верил. Полицаи, вероятнее всего, привлекут к этому делу таких экспертов, которые по заказу сверху напишут какое угодно заключение - вплоть до того, что он, Иван Морозов, лично потопил "Титаник" и застрелил эрцгерцога в Сараево.
Ох, лучше бы и впрямь повесили "Титаник" и эрцгерцога! Но наркотики... Иван и сигареты в рот не брал, и пьяным никогда не был. Какая, к лешему, марихуана, когда он с детства поклонник здорового образа жизни? Кто её подбросил? Сам капитан? Или... Неужели странный пассажир оказался провокатором? В последнее меньше всего хотелось верить.
- Ну что, сержант? - обратился Холодов к Вьюгину. - Зови понятых, будем изымать.
- Но простите, милостивый государь! - заговорил вдруг пассажир, прежде не раскрывавший рта. - Вы же сами своими руками подбросили Ивану Алексеевичу эту гадость, этому добрейшей души человеку. Разве так поступает настоящий страж порядка?
- Слышь, бомжара, пасть закрой! А то пойдёшь как соучастник!
Иван открыл было рот, чтобы возмутиться столь хамскому обращению с его пассажиром, но взгляд последнего неожиданно сделался суровым.
- Гнилая у тебя душа, Михаил! - произнёс он, обращаясь к капитану. - И язык поганый! Не нравишься ты мне!
И со всей мощи дунул Холодову прямо в лицо. Тот и глазом моргнуть не успел, как превратился в ледяную статую. Иван, потрясённый, стоял, как вкопанный, не в силах поверить собственным глазам. Что это? Неужели уработался до такой степени, что уже всякая чертовщина мерещится?
- Твою мать! - пробормотал Январёв, выхватив табельное оружие.
Раздался выстрел. Пуля прошла через грудь странного незнакомца, не причинив ему, однако, видимого вреда.
- А ты, Владислав, ничуть не лучше!
Напрасно лейтенант прикрывался рукой. Не прошло и минуты, как его тело, скованное льдом, застыло в той же позе.
Сержант Вьюгин в ужасе кинулся наутёк, истошно крича:
- Спасите! Ледяной Король! Я не хочу умирать!
- Этот ещё молодой, - проговорил незнакомец, глядя ему вслед. - Может исправиться. А вот эти давно уже погибли как люди.
Затем он схватил с сидения пакет с марихуаной, разорвал его и развеял порошок по ветру.
- Нечего всякой гадости в твоей машине лежать. Прощай, Иван! Благодарствую за твою доброту!
Когда Иван малость оправился от изумления, необычного попутчика и след простыл. Один стоял он заснеженной обочине перед собственной машиной, не считая двух ледяных статуй. В той, что капитан Холодов и лейтенант Январёв мертвы, не было никаких сомнений. Надо бы их как-то вывезти отсюда, чтоб родственники смогли похоронить. Люди как-никак.
Бросив взгляд на переднее сидение, он с удивлением обнаружил корону из льда. Стоило ему только прикоснуться к ней, как она тотчас же рассыпалась на тысячу камешков, прозрачных, словно слёзы младенца. Иван взял в руку несколько штук. Но льдинки не таяли. Да и не льдинки это оказались вовсе - чистейший горный хрусталь.
"Ничего себе, какое богатство привалило! - подумал Иван, глазам своим не веря. - И ничего ведь особенного не сделал. Подумаешь, человека подвёз! Но раз уж Ледяной Король так щедро меня одарил, сдам, пожалуй, камешки в ломбард. Будет к зарубежным грантам прибавка - на наши проекты".
0

#10 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 23 ноября 2020 - 12:25

9

ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ МОЛОДОСТИ


Пенсию, которые многие ждут, как возможное начало новой жизни, Иван не ждал. Прекрасно понимая, что в его жизни уже ничего не будет лучше того времени, когда он мог сутками напролет сидеть в засаде, неделю отмечать приезд брата, всю ночь веселиться с красотками из подшефного дамского салона красоты. Ни на что уже не хватит ни сил, ни желания.

Отдавая себе отчет в том, что не является ни охотником, ни рыболовом, Иван ждал пенсию, как самый настоящий конец своей жизни.

Временами ему казалось, что он просто тихо умрёт на следующий же день, как ему скажут "спасибо", вручат грамоту за подписью министра и подарят именной утюг.

"Хотя нет. Именные утюги дарили в прошлом году. В этом дарили часы для подводного плавания", - рассуждал Иван, сидя за своим рабочим столом в кабинете оперуполномоченных районного отдела полиции, с особой тщательностью перекладывая бумаги на своём столе. До выхода на пенсию ему оставалось четыре дня.


Внезапно дверь в кабинет, где кроме Ивана сидело ещё два сотрудника полиции, работавших с документами, приоткрылась и голова дежурного по отделению, капитана Васина, произнесла:
- Кутузов! К Суворову!

Иван молча кивнул дежурному и принялся складывать папки в стол.


Кутузовым, как можно было уже догадаться, был он, Иван, Иван Павлович Кутузов, без пяти минут пенсионер Министерства внутренних дел, с выслугой двадцати пяти лет, двух государственных наград и грамот за подписью начальника областного управления. В кабинет к своему начальнику, подполковнику Суворову, Иван шел как на плаху. Ничего хорошего, за четыре дня до пенсии он услышать не ожидал.

- Иван Павлович, - подполковник Суворов поднялся из-за стола и направился к Ивану протягивая руку для дружеского рукопожатия. - Рад видеть в здравии и при бодром, так сказать...


Интересная особенность начальника, не договаривать до конца фразы, смысл которых уже всем понятен, привычно ласкали слух Ивана. Он вообще в последнее время любил всё, что связывало его с работой. Ночное дежурство? Отлично. Съездить в морг? Можно я? Иван был готов делать всё, лишь бы его замечали и нуждались в нём.


- Готовишься к заслуженной?
- Виталий Николаевич! Какой из меня пенсионер? Я ведь ничего делать не умею! Я - сыщик!
- Знаю, знаю, Иван. Но, понимаешь ли... Твоё прошение о переводе на работу консультантом... Нет должностей. Мало того, приказано сократиться ещё на десять процентов, без потери качества...

- Я бесплатно могу. Вы только приходить разрешите.
- Так как я тебя к делу-то...
- Может, что-то можно придумать?
- Я подумаю, Иван. Ты пока нос не этого самого... У меня к тебе дело. Хочешь поработать? Как раз дня за два-три справишься!

- Готов, - Иван почему-то принял положение "смирно".
- Да ты присядь, Иван. Вот тебе папка, разберись. Изучи. Через три дня надо дело закрыть.
- В любом случае?
-Да. Работа участковым проведена, материалы все собраны. Твоё дело проверить и всё правильно...

- А если я новые факты найду? - загорелся инициативой Иван.
- Нового, там, - подполковник указал пальцем на папку, - найти ничего нельзя. Так что давай, Иван, три дня и дело....
- Есть, - радостно ответил Иван, беря папку и вставая.


Выходя из кабинета начальника, Иван внутренне ликовал. "Уж чтоб я не нашёл чего-то нового? Обязательно найду и вы меня ещё оставите послужить, товарищ подполковник".

Заварив большую кружку чая, Иван, предвкушая интерес к новому для него делу, открыл папку.

Дело было заведено по факту исчезновения женщины, семидесяти восьми лет, Варваркиной Нины Самойловны. Настроение Ивана несколько ухудшилось. Дела "потеряшек", как правило, самые трудные. Тем более, если потерялась бабушка. Мало ли что с ней могло случиться! "Память потеряла, в коллектор свалилась", - перебирал возможные варианты Иван, изучая папку. Тревогу подняли соседи, которые не видели пропавшую три дня.

"При осмотре квартиры исчезнувшей, - читал Иван, - было установлено следующее.

В помещении кухни, на полу, была обнаружена одежда, предположительно пропавшей хозяйки квартиры. Со слов соседей, это была её обычная домашняя одежда.

Участкового заинтересовал тот факт, что сложена она была необычным образом. Сначала на полу располагались тапки исчезнувшей. На них лежали теплые колготки и трусы. Следующим слоем лежал поддерживающий грудь корсет. Всю эту пирамиду накрывал домашний халат. Завершали пирамиду маленькое бронзовое колечко, две серёжки и три резинки для волос.


У участкового создалось впечатление, что человек просто разделся посередине кухни, не убрав вещи с пола.


Кроме того, на кухонной плите располагалось несколько кастрюль, содержащих разного рода отвары. У плиты, на мойке лежали три куриных лапы, закапанные воском. На кухонном столе стоял огарок свечи и стакан, содержащий остатки отвара.

Стакан был забран на экспертизу.
Содержимым стакана был отвар из разного рода трав. То, что хозяйка квартиры была любительницей разного рода отваров из трав, подтверждали соседи и висевшие по всей квартире пучки сушеных плодов, корней и трав.

Иван перевернул паку и открыл её с конца.
Тут, в пакетике, лежали ключи от квартиры пропавшей женщины, переданные полиции соседкой, а также размещались фотографии, сделанные участковым и результаты экспертизы.

"В стакане, обнаруженном на кухонном столе, находились остатки отвара, содержащего соки трав. Общим числом, более двенадцати."

Далее следовал список трав. Иван отметил, что два вида трав не произрастало в нашем регионе и ещё некоторое количество трав не опознано экспертизой. Кроме того, отвар был признан вполне безопасным.

"Может она что-то лечила таким образом?" - задал себе вопрос Иван.

Он вернулся к обычному порядку прочтения дела. Среди объяснений соседей Иван не нашел ничего интересного. А вот показания уборщицы, один раз в неделю, моющей их подъезд, Ивана заинтриговали.


Некая, Панина Ирина Ивановна, пятидесяти восьми лет, видела, как из квартиры пропавшей выходила молодая девушка. Было это за четыре-пять дней до исчезновения хозяйки квартиры.

По описанию, составленному со слов свидетельницы, девушка была очень похожа на хозяйку квартиры. Однако об имеющихся у пропавшей родственниках, никто из соседей, никогда не слышал.

Участковый не поленился и провел полный осмотр квартиры. В результате чего, были обнаружены вещи на молодую особу, предметы гардероба, отвечающие молодёжной моде.

Так же участковый, предположил, что виденная уборщицей девушка, покидающая квартиру пропавшей в 21.30, вполне могла направиться в находящийся по соседству ночной клуб - "Арлекин 112".

"А что? Вполне! Приехала к бабуле из какого-нибудь Верхнего Загогулинска. Погуляла, присмотрелась и бултых бабушку в реку. Через месяц появится, вся в слезах, вступать в наследство," - Иван рассматривал наиболее вероятный ход событий.

Показанный сотрудникам клуба фоторобот, был опознан. Данная особа очень выделялась на фоне остальных присутствующих. Громче всех кричала, активнее всех танцевала, приставала буквально ко всем одиноким мужчинам. Кроме того, залезла на барную стойку и совершала непристойные недвусмысленные движения. Самое странное, что никто не видел её выпивающей.

"Значит, успела развеселиться где-то ещё?" - отметил про себя Иван.

Пропала девушка так же внезапно, как и появилась. Со слов очевидцев выходило, что девушка присутствовала в клубе не более двадцати минут, после чего исчезла.

"Тоже исчезла? А дело не такое простое, как могло показаться!" - Иван почувствовал, как посетившее его недавно разочарование в связи с простотой дела, постепенно проходит.

"Уже две потеряшки", - рассуждал Иван. "Если она вела себя в клубе таким образом, то наверняка кого-то подцепила. Они ушли из клуба. Воспользовались ею. Потом бултых девушку в реку. Взяли ключики от квартиры, навестили бабушку. Ну и бабушку, туда же! Хотя... Следов, указывающих, что в квартире что-то искали, нет".

Иван держал в руках фотографию одежды, найденной на кухонном полу. "Зачем они раздели семидесятивосьмилетнюю женщину? Загадка!" - Он достал из папки все фотографии и ключи от квартиры "потеряшки.

"Сегодня вечером в клуб. А завтра с утра навещу квартиру "потеряшки" - решил Иван.

Ему повезло больше, чем участковому. Бармен показал парня, который, по его мнению, увел искомую Иваном девушку, с танцпола.
- Понятия не имею, где она! - парень, прижатый к перилам идущей куда-то наверх лестницы, под давлением взгляда Ивана, поднял руки. - А вы? Её отец?

Иван показа удостоверение.
- Плохо слышишь? Полиция!
- А причем тут полиция? Я же не...
- Ты увел ее с танцпола? - Иван продолжал прижимать парня к перилам. "Если сорвется и кинется в толпу, я его тут не найду" - рассуждал сыщик.
- Это как сказать! - парень улыбался. -Скорее она меня! Совсем безбашенная!
- Дальше! - отдал команду Иван.
-А что дальше? Затащила меня за банкомат, - увидев вопрос на лице Ивана, - махнул рукой в другой конец зала, - у туалетов. Стала штаны снимать.
- Твои?
- Ну да. Она в юбке была. Потом закричала и убежала в туалет. Ну я подождал минут десять. Не вышла. Я зашёл. Её нет. Всё! Я больше ничего не знаю.
Парень сделал попытку уйти, но Иван продолжал его держать.
- Окно в туалете было закрыто?
- Я не проверял. Слушайте. Мне она до лампочки. Сбежала, ну и черт с ней. Тут такого добра... - он показа рукой в зал.
- Кто был в туалете, когда ты зашёл?
- При входе, у зеркала, стояло три девчонки. Но её не было. Бабка какая-то из кабинки выходила. Я нагнулся, никого.
- Так может она просто на унитаз встала?
- Повторюсь. Я не проверял.
Иван заставил парня предъявить паспорт и переписав его данные, обязал того прибыть к нему на беседу в РОВД. Затем отправился вновь беседовать с барменом.
- Юбка, белая кофточка с глубоким вырезом, шпильки, рюкзачок за плечами, - бармен пожал плечами. - Кажется так.
- Рюкзак?
- Да. Небольшой. Похоже, что кожаный. Чёрный.
Следующий час, Иван провел в помещении службы безопасности. Уходя домой, он держал в руках флешку с записью видео, на котором была искомая им девушка.


"Интересно, что мне скажет начальник, когда я захочу подать её в розыск? Думаю, что пенсия у меня начнется в тот же час. Где же ты, Нина Самойловна? Где твоя внучка?" - спрашивал себя Иван, направляясь домой. "Ничего. Завтра осмотрюсь в её квартире и можно будет сделать выводы".
На следующий день, с утра, Иван прибыл по адресу пропавшей. Решив отложить беседу с соседями на потом, он вставил ключ в дверь квартиры пропавшей и сделав один оборот, открыл её.

В квартире стоял сильный, не опознанный им, запах. Включив свет в коридоре, Иван обнаружил целую кучу различных пучков высохших трав, висевших на стенах. Они висели гроздьями, переплетающимися между собой. Собравшись пройти в кухню, Иван мимоходом заглянул в комнату и оцепенел от внезапно настигнувшего его страха.
За большим круглым столом спиной к окну, сидела пожилая женщина. Немного придя в себя, Иван, сделав шаг вперёд, ступил на порог комнаты. Женщина сидела без движения, что навело Ивана на мысль о том, что перед ним труп.
Найдя выключатель на стене, Иван включил свет. В тот же самый момент, глаза у найденного им трупа открылись, что ещё раз напугало Ивана. Казалось, женщина только сейчас начала дышать. Сделав несколько полных вдохов, женщина спокойным голосом обратилась к застывшему на месте Ивану:
- Меня ищешь?
Голос её был тихим, но ровным.
Мужчина, найдя в себе силы, кивнул и приложил руку к груди.
- Напугали вы меня. Вы же Нина Самойловна?

- Интересное дело получается, - голос хозяйки квартиры постепенно набирал силу. - Лезешь в чужую квартиру и боишься встретить там хозяйку. Это ведь я, бояться должна.
Иван, спохватившись, достал своё удостоверение и раскрыл его, надеясь, что если не текст на удостоверении, то характерный жест, даст ей понять, что он из органов.
- Мы вас ищем, - сказал в своё оправдание, Иван.
- Ну так... доложи начальству, что нашёл, - ответила женщина, до сих пор сидевшая за столом, не шелохнувшись.
Пришедший в себя Иван, подошёл к столу и положив на него папку, присел на свободный стул.
- Где вы были, Нина Самойловна? Где ваша внучка?

Бабушка, сделав мхатовскую паузу, затряслась от одолевшего её смеха. Из смеющегося рта периодически вылетали брызги слюны. Глаза, как казалось Ивану, стали перемещаться по орбите. Наконец она успокоилась.


- Нет у меня внучки. И никогда не было. А что касается меня... Тут я была, в квартире.
- Как же, Нина Самойловна? А это что? - он ткнул пальцем в папку. - Целое дело по факту вашей пропажи. Участковый тут был, осмотр производил. Соседи были. Никто вас не видел. Так, где вы были?
- Тут я была, - женщина была недовольна настойчивостью Ивана. - На кухне, у подоконника стояла, мёрзла. Смотрела, как участковый вещички мои описывает.
- Что-то я ничего не понимаю. Почему же вас никто не видел? И почему из вашей квартиры выходила девушка, похожая на вас? Как вы это всё объясните?
- Тебе сколько? Пятьдесят?
- Сорок восемь. Но причём тут я?
- Небось не женат? Дети-то есть?
- Один я. Но давайте сейчас про...
- Вот и я одна, - перебила его старушка. - Жизнь прошла и теперь я никому не нужна. А были времена, когда за моим вниманием очередь из мужчин выстраивалась. Понимаешь?
- Понимаю, - кивнул Иван. - Сам в отчаянии пребываю. Мне на пенсию через три дня. Такое ощущение, что я ехал в кузове и вот машина остановилась, открыли борт. Поставили меня на край и занесли ногу для пинка. Получается, что все поедут дальше, а я остаюсь на дороге, мордой в грязной луже.

Старушка опять засмеялась.
- Красиво говоришь. Видимо давно эти мысли носишь.
- Последний год. Как прошение моё отклонили. Не дают дальше работать.
- Раньше, небось, куролесом был? - она продолжала смеяться.
- Было дело. Хорошее время — молодость. Так, где вы были, Нина...
- А хотел бы опять, в молодость попасть? - старушка опять не дала ему договорить фразу.
- Кто ж не хотел бы? Конечно.

Старушка, наконец, ожила полностью. Она дотянулась до шкафа и взяла из него стакан. Поставив его на стол, принялась наливать из стоящей на столе банки коричневую тягучую жидкость.

- Это зелье. Даёт возможность помолодеть. Правда пока только на короткое время. Но я над этим работаю.

Она налила половину стакана.
- Пей, - старушка указала на стакан.
- Я? - Иван, который даже в бога не верил, улыбнулся. - Я не пью. И считаю полной выдумкой всё то, что вы...
- Я перебрала тогда, - старушка опять его не дослушала. - Экспериментировала с травами. Исчезла совсем. Ходила по квартире голая и невидимая. Наблюдала, как они обыск проводили. Два дня не могла ни есть, ни пить. Чуть не померла. А девчонка в моей квартире, это тоже - я. Так что не ищи девчонку, не найдёшь. Пить будешь?

Иван, которому за несколько секунд полностью "раскрыли" его дело, пребывал в раздумьях.

"Бабуля всё же сумасшедшая!" - полагал он. "Этим объясняется её бред об исчезновении и о девушке. Скорее всего не помнит ничего, всё выдумала. Бродила где-то, пока память частично не вернулась".

- Я сейчас выпью. Потом давай ты, - бабушка поднесла к губам стакан.
- Вы уверены, что сейчас хорошее время для употребления...- Иван показал пальцем на стакан, из которого тягучая жидкость уже постепенно перетекала в рот хозяйки квартиры.
Выпив его содержимое, женщина снова взяла банку и налила в стакан новую порцию. Затем, тяжело опираясь на стол, встала и чуть отступила от стола на центр комнаты.
- Ты - следующий, - она показала пальцем на Ивана.

Через несколько секунд, не веря своим глазам, Иван увидел, как тело старушки постепенно растворяется в воздухе. Вещи, надетые на неё, провисли и в конце концов оказались на полу. В тот же самый момент на месте исчезновении бабушки, стала появляться прекрасная девушка. Именно её, несомненно, и искал Иван. Девушка была абсолютно голой.
- Пей, - сказала девушка, глядя на Ивана и широко улыбаясь.
Не в силах оторвать своего взгляда от прекрасной незнакомки, Иван схватил стакан и не обращая внимания на ужасный запах жидкости сделал несколько больших глотков.
- Встань, - скомандовала ему девушка.
Иван встал и через несколько секунд почувствовала, как по его телу побежал холодок. У него создалось впечатление, что он снял свою одежду и теперь немного замёрз. Он посмотрел на пол. Прямо перед ним лежала кучка его вещей, точно в такой же последовательности, как кучка вещей пропавшей старушки из уголовного дела.
- Что стоишь? - сказала девушка. - У нас всего пятнадцать минут.

***
Говорят, Иван с удовольствием вышел на пенсию и в консультанты больше не
просился. А ещё говорят, травником заделался, всё по полям ходит, травки собирает.
0

Поделиться темой:


  • 8 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей