[Наталья Владимировна]

40

БАЙКЕРСКАЯ НЕБЫЛЬ

Человек жив до тех пор, пока о нём помнят…
Легче не становится от этих слов, но вселяет надежду…
автор неизвестен

Тяжёлым роком, полуголыми официантками и гулом мужских голосов встретил бар «Сибирский медведь» заезжего байкера, которому на вид было около тридцати лет. Он прошёл к бармену мимо стоящей в центре зала крестообразной конструкции из сваренных армированных прутьев, на которой висела косуха. Бегло просмотрев меню и заказав любимое тёмное пиво, приезжий занял единственное пустое место: за барной стойкой.
- Эй, парень, - окликнул новенького грузный мужчина сорока лет, сидевший по соседству, - ты бы освободил этот табурет. Не для тебя стоит.
- Послушай, я не хочу конфликта. Сам посмотри, в баре больше нет свободных мест.
- А мне побоку! Это место занимать нельзя!
- Слон, ты не прав, - в разговор ввязался подошедший пожилой мужчина, ухоженная белая борода которого придавала ему сходство с известным сказочным персонажем. – Этот парень, судя по названию клуба, неместный, так что откуда ему знать про Ангела. Я, кстати, Дед Мороз.

Шестидесятилетний байкер протянул заезжему мотоциклисту свою огромную ладонь и дружелюбно улыбнулся.
- Художник, - представился молодой мужчина. – И почему же я не могу сидеть на этом месте?

Слон сплюнул на пол и отвернулся, предоставив Деду Морозу право объяснять всё самому.
- Не держи зла на Слона, Ангел был его другом. И главой «Ночных ангелов». Когда-то он собрал вокруг себя оболтусов разных возрастов, так и родился наш клуб.
Седобородый ухмыльнулся и продолжил, отхлебнув пиво из кружки, которую держал всё это время в руке.
- Помню, мы ему чуть ли не в рот заглядывали. Бессменный и бесспорный лидер – таким мы его считали. Ты, кстати, прошёл мимо его косухи. А на этом табурете он любил сидеть.

Художник пригляделся к кожаной куртке, висевшей на арматурной композиции.
- Слушай, это конечно не моё дело, но там написано Анхел, а не Энжел.
- Да, всё верно, - Дед Мороз усмехнулся. – Везло Андрюхе на бандитов. То девушку спасёт от грабителей и та в него влюбится как это было с Рыськой. То паренька какого-то защитит от выродков. А однажды избил троих хулиганов, напавших на старика. «Как зовут тебя, парень?» - спросил тот у нашего лидера. «Ангел», - ответил Андрюха и уехал домой.

Дед Мороз вновь отхлебнул пиво и продолжил рассказ.
- Старик оказался не только священником, но и отцом одного из байкеров клуба «Свободные волки» из соседней области. Через пару месяцев после того случая Ангел получил посылку. Спасённый батя прислал косуху, очень похожую на Андреевскую. Поп лишь изменил нашивку. «Не вестник ты, Ангел, а тот, кто противостоит аду», - написал старик в письме, приложенном к подарку. Мы думали, посмеется Андрюха над такой выходкой, но он снял свою кожанку, примерил новую и ходил в ней до самой смерти.
- Беспечным дураком он был, а не лидером, - в разговор неожиданно вклинился Слон. – Сколько раз его предупреждал: не мчи по той трассе, не мчи по той трассе. Да толку! Безрассудность его и погубила!

Слон с грохотом поставил кружку на барную стойку.
- Не это его погубило, - в разговор вклинился еще один байкер, - а бездействие властей, не спешащих ремонтировать «дорогу смерти». Да и Ангел тоже был хорош: на улице ливень, а он мчался сломя голову туда, где разбилась Рысь. И в итоге оба с того шоссе в вечный пробег отправились.

Художник не желал обсуждать печально известную трассу Р-402, а потому перестал слушать спор Слона, Деда Мороза и неизвестного байкера на вечную тему: кто виноват и что делать. Он глянул на часы, оставил кружку с недопитым пивом на стойке и молча вышел на улицу. Августовская ночь была ожидаемо прохладной. У входа в бар несколько байкеров курили и о чём-то болтали. Художник прислушался.
- … вскочил и давай руками махать. В ночи на той дороге встретить хотя бы кого-нибудь – это ведь удача великая! Останавливается, значит, байкер, и спрашивает, мол, сломался, брат? А сам, слышь, шлем-то не снимает. Ну я на эмоциях и начал ему всё рассказывать. А он и говорит мне, мол, не переживай, сейчас починим твоего железного коня. Подходит к моему «Дракону» и начинает шурудить что-то в нём. А ночь же, ничего не видно! Две минуты ему, братцы, понадобилось, чтобы моего «Драгона» завести. Две минуты! А я целый час до этого скакал, всё перепробовал! – рассказчик сплюнул и затянулся.
- Молодец, мужик! А кто это был то? Ты спросил?
- Спросил, - рассказчик скривился, – да то ли он пошутил, то ли действительно что-то неладное с той дорогой. Я ему, мол, спасибо, брат, как тебя звать-то? А он мне и отвечает: «Ангелов не зовут. Они сами прилетают». И как стартанет!

Художник ухмыльнулся, прошел к своему мотоциклу, припаркованному рядом, и помчался домой. Через несколько часов он стоял на обочине участка трассы, имевшего дурную славу. «Трасса смерти», «дорога смерти», «последняя дорога» - так народ ее назвал. Ремонт сделали год назад, аварий стало меньше, но водители до сих пор знали этот участок под старыми именами.

Байкер наслаждался прохладным легким ветерком. Полная луна освещала раскинувшееся перед ним поле пшеницы и небольшой крест, на табличке которого значилась дата гибели Андрея Лихова по прозвищу Ангел: 05 августа 2001 года. «Хорошо быть живым», - подумалось Художнику.

Рев мотоцикла нарушил атмосферу спокойствия. Возле байкера остановилась девушка с коротко стриженными волосами.
- Привет, красавчик. Как дела?
- Рысь, почему так долго?

Байкер подошел и обнял подругу.
- Они про нас помнят, Рыська.
- Это хорошо. Значит можем еще поколесить немного. И поменяй уже обратно внешность. Никогда мне этот Художник не нравился.

Лицо парня, представившегося в баре Художником, окуталось дымкой. Спустя несколько мгновений перед байкершей стоял невысокий мужчина лет тридцати пяти с аккуратно подстриженной бородой и длинными волосами. Слон и Дед Мороз легко бы узнали в нём своего друга Ангела.

Рысь грациозно соскочила с чоппера, шагнула к мужу и поцеловала его. Андрей обнял любимую. Скоро волшебство полнолуния сойдет на нет, и они вновь станут бесплотными тенями байкеров, что вечно путешествуют по дорогам. И лишь память друзей и близких о них даст возможность им ненадолго вернуться в мир живых.

Через несколько минут гул удаляющихся мотоциклов, уносящих байкеров, исчез. Над пшеничным полем воцарилась успокаивающая тишина. До рассвета оставалась пара часов.

[Наталья Владимировна]

41

СТАРЫЙ ПРАЗДНИК

Красное солнце лениво клонилось к закату, а вечерние тени становились гуще и длиннее. Анн готовилась к празднику. Вообще-то, она не любила наряжаться в дурацкий балахон, но в канун Дня всех святых тёмная мантия смотрелась уместно.
Модница покрутилась перед зеркалом и осталась вполне довольна. Милая мордашка, из-за которой к ней внизу относились несерьёзно, тонула в густой тени капюшона. Мрачный Жнец! Не иначе.
Лишь подходя к ограде Грин-Вуд, Анн ощутила непривычное волнение. А вдруг не получится? Глупости! Она строго отчитала саму себя:
— Трусиха! Ты столько времени к этому готовилась! Выше нос!
У самого выхода девочка встретила старого смотрителя. Он близоруко прищурился, старомодно поклонился и поприветствовал её:
— Лунной ночи, Анн. На работу идёшь?
— Лунной ночи, мистер Доу. На работу, — гордо ответила Анн.
— Ты уже такая большая стала! Как время летит…
Милый старик любил поболтать. В Грин-Вуд народу много, но у всех свои дела. Новенькие всего боятся, старики выходят погулять лишь на пару часов, а все остальное время тихо перешёптываются с соседями, да пугают потусторонними шорохами запоздалых посетителей.
— Долго не гуляй. Ты ведь знаешь правила…
— К трем буду на месте. Не беспокойтесь.
— Анн… я уверен, у тебя всё получится!
— Спасибо за поддержку, мистер Доу. Обещаю принести вам шоколадных конфет из города.
— Было бы чем их жевать, — грустно ответил смотритель и растворился в вечерней дымке.

Прогуливаясь по каменным дорожкам, Анн увлеченно глазела по сторонам. В такой необычный вечер старый город преображался чудесным образом. Торопящиеся по своим праздничным делам горожане не замечали, как среди бурой листвы кипела жизнь сказочных созданий. Как вечернее небо грозно переливалось то золотом, то перламутром, то приобретало чернильную многозначительность.
Лунный серп лукавой улыбкой напоминал о мистической силе Древнего Праздника. Небо требовало жертвы, а послушный жнец спешил исполнить предначертанное. От внимательного взгляда Анн не могли ускользнуть призрачные тени великанов, драконов, химер и других причудливых созданий, имя которым скорбный человеческий разум подобрать так и не смог.
Пройдя совсем немного, Анн услышала звонкий смех. Группка ребятишек, наряженных монстрами из старых фильмов, вышла ей на встречу.
— Привет! А ты откуда? — спросила крохотная девчушка в костюме Невесты Франкенштейна.
Анн неопределённо махнула в сторону Грин-Вуд.
— У тебя классный костюм. Только косы не хватает, — отметил пухлый мальчик, замотанный в туалетную бумагу.
— Ребята, у вас тоже интересные образы. Извините, но я тороплюсь. Мне нужно идти к мистеру Аддамсу.
Анн старалась говорить строго и уверенно, но получалось так себе.
— Точно! Мистер Аддамс! Давайте пойдём к нему? У него всегда есть бельгийский шоколад и орехи в карамели.
Проклиная себя за болтливость, Анн пошла за ликующей толпой юных чудовищ.

***
Кутаясь в тёплый плед, мистер Аддамс предавался воспоминаниям. Что ему ещё оставалось? Слабые глаза быстро уставали от несносных строчек в пожелтевших книгах. По телевизору показывали какую-то чепуху. А как хорошо было раньше! Когда Нэнси порхала мотыльком по кухне, пылал камин, а дети ещё не выросли… Но Нэнси уже нет, камин заменён на электрический обогреватель, а дети разлетелись из родного дома. Крошка Мэри ещё вчера играла с кубиками и просила деревянный домик для кукол. Сегодня она должна родить первенца. Позвонят ли старику? Расскажут, как всё прошло?
Невесёлые думы пожилого господина прервал гулкий медный звон, разносимый по окрестностям игривым эхом. Колокол? Откуда бы ему взяться? Один бородач в свитере предупреждал: не спрашивай, по ком звонит колокол… Стоит ли верить бородачам?
В дверь постучали. Старик тяжелой походкой побрел к двери. Кто там пришёл? Гость запоздалый у порога? Ах, да… Сегодня же Хэллоуин.
За дверью стояли соседские ребятишки, облаченные в карнавальные костюмы. Мистер Аддамс изобразил испуг, а дети радостно захихикали.
— Сладости или жизнь? — громко спросила худенькая девочка, одетая рогатой ведьмой.
Старик подумал, что его жизнь сейчас действительно стоит не дороже горстки конфет, но ответил девочке, разумеется, иначе:
— Сладости. Поищу что-нибудь для вас. Где-то у меня был грильяж в шоколаде. Хотите молока?
— Спасибо за приглашение, но нам ещё нужно сходить за яблочным пирогом к миссис Коллинз.
Мистер Аддамс расстроился. Ему очень не хватало детского смеха в доме. В доме, неожиданно ставшем таким большим и пустым.

Дети поблагодарили хозяина за конфеты, и весёлой гурьбой унеслись в ночь. В прихожей осталась лишь одна девочка в чёрном балахоне. Она нерешительно поглядывала на часы.
— Ты что-то хотела? Тебе не досталось конфет?
Девочка тяжело вздохнула и ответила:
— Я пришла не за конфетами. Я пришла за вами.
Мистер Аддамс долго разглядывал посетительницу.
— Я давно тебя ждал, но не думал, что ты такая… Прости, если обидел.
— Ничего страшного. Я пока только учусь. Меня зовут Анку, но лучше просто Анн. Ваше имя я знаю.
— Ты заберёшь меня прямо сейчас? — поинтересовался старик.
— Да. Таковы правила, — печально ответила Анн.
— Анн, нет ли возможности подождать немного? Видишь ли, моя младшая дочурка сегодня должна стать мамой. Я очень жду звонка.
Девочка задумалась на минутку, а потом кивнула.
— Думаю, ничего страшного не произойдет, если я посижу тут немного.
Морщинистое лицо старика просияло.
— Проходи в гостиную. Ты будешь молоко с печеньем?
— Было бы не плохо, — ответила гостья и нерешительно улыбнулась.
Она откинула свой капюшон, под которым скрывалась симпатичная девочка с пепельными волосами. В ее образе мистер Аддамс не заметил ничего инфернального, кроме одной маленькой детали. Анн смотрела на мир глазами разного цвета – голубого и чёрного.
Пока хозяин искал в кухне печенье, девочка изучала обитель одинокого старика. В гостиной она нашла множество разных диковинок. Среди них были узорчатые подушки из бархата, старинные книги по орнитологии, садовые гномы и многое другое. Внимание гостьи привлекли разноцветные фигурки лошадей. Анн рассеянно погладила бледную лошадку, стоящую на самом краю полки.

Уплетая подсохшее печенье, девочка спросила старика:
— Мистер Аддамс, а почему вы так переживаете из-за звонка?
— Видишь ли, я был против её замужества. Мне не нравился Джон – её супруг. Мы долго не общались. О беременности дочери я узнал недавно – она позвонила мне на прошлой неделе. После стольких лет… Малышка Мэри была нашим с Нэнси поздним счастьем. Я до сих пор вспоминаю, как дочка невесомым ангелочком спала на моем плече. Но прошлого не воротишь…
Старик показал гостье небольшой медальон с стеклянной крышечкой. Под прозрачным куполом скрывалась прядь медных волос.
— Это волосы Нэнси, — смущённо пояснил мистер Аддамс. — Иногда мне кажется, что в этом локоне жизни больше, чем во всем моём доме.
Повисшую тишину прервала трель телефонного звонка. Хозяин дрожащими руками потянулся к трубке.
— Алло!
Анн деликатно ушла на кухню, чтобы не мешать важному разговору.
— Мальчик? Настоящий великан! Доченька, знай, папа тебя очень любит. Все хорошо! Да… конечно, увидимся. Отдыхай!
Закончив разговор, старик взял в руки выцветший снимок со стола. Ему чудилось, что фотография вдруг стала яркой. Полная жизни Нэнси загадочно улыбалась, а ветер играл в ее волосах. Супруга тихо, но отчетливо прошептала:
— О, мой Пирожок, я так по тебе скучаю…
***
Тем временем, гостья собиралась с духом. Кто бы мог подумать, что всё окажется так сложно. Нужно быть твердой!
Где-то вдали опять зазвенел колокол.
— Без боли, без страха, — прошептала она, выглядывая из укрытия.
Пока старик был поглощён воспоминаниями, Анн бесшумной тенью вошла в гостиную, и распростёрла над ним чёрные крылья.
Поцеловав мистера Аддамса в лоб, она укрыла его клетчатым пледом и бережно спрятала в карман флакончик, в котором мерцал бледный огонек. Нужно не забыть найти флакон Нэнси и поставить их рядом. Им есть о чем поговорить.
Еще бы купить конфет…
Девочка вышла из опустевшего жилища и растворилась в ночном просторе, словно неясная тень, словно воспоминание о несбывшемся. Лишь недопитый стакан молока напоминал о ночном визите.

[Наталья Владимировна]

42

КОРОЛЕВА ВОД

Бой-Бумба́. В небе над бразильским Паринтисом – красные и синие флаги, земля дрожит от топота тысяч ног, движущихся в едином танце, воздух вибрирует от тысячи голосов, поющих в унисон. Город клокочет, гудит, ликует: жизнь бурлит на его улицах - гигантские куклы, шаманские ритуалы, огонь и вода, бой барабанов, ритмы сельвы, разрисованные лица, бусины, перья, когти и кости – буйство красок, феерия борьбы и страсти. Душа Амазонии. Вперёд, красный бык Гарантидо! Вперёд, синий бык Капричозо! Дети леса празднуют жизнь!
Бой-Бумба́. Крупнейший фестиваль индейской культуры. И крупнейший шанс поживиться на туристах.
***
Жайру было решительно наплевать на то, кто победит в этом году – красные или синие. Гораздо важнее, сколько он сможет собрать за три фестивальных ночи. Вчерашняя прошла удачно - парень в очередной раз бросил взгляд на новенькие кроссовки, сегодня неплохо бы повторить успех, а уж завтра, под занавес, хорошо бы поймать особо крупную рыбу. Жайру шел по улице в пёстрой оживлённой толпе, растекающейся с бумбадрома по многочисленным ресторанами и барам, отмечая для себя компании, состоявшие преимущественно из женщин постарше. Сквозь плотную ткань нащупал в правом кармане джинсов пакетик с порошком, на мгновение замедлил шаг, не заметно для самого себя упрямо тряхнул головой и решительно двинулся дальше: Вoa noite cinderella* – иногда за любовь приходится брать плату. Всяко лучше, чем как мать, продавать всю жизнь маис на рынке.
«Цвет моих барабанов,
Голоса, песни –
Красный!
Цвет солнца,
Любви,
Огня страсти,
Цвет моего сердца…» - пела девушка в красной полумаске на открытой террасе небольшого бара без вывески. «Красивый голос», - машинально отметил Жайру и пригляделся к террасе, на которой веселились люди в карнавальных костюмах – очевидно, только что с фестиваля. Красный флаг – понятно за кого болеют. Жайру завернул за угол, и остановился: песня не отпускала, тянула к себе, будто звала по имени. Он поколебался, снова посмотрел на кроссовки, вздохнул: «Ладно, на полчасика, в конце концов, ночь длинная», развернулся и направился назад ко входу в бар.
***
Жайру уже почти было вошел в дверной проем, увитый стеблями мелкоцветной лианы, как проход ему перегородила та самая девушка в маске.
- Стой, милый, закрытая вечеринка, - её голос звучал глубоко и гортанно, выдавая индейское происхождение, - только для бессмертных.
- О, тогда я по адресу. Разве королева чар не узнаёт своего верного Боту**? - Жайру демонстративно поправил шляпу: может он и не ходил в школу, но уж легенды-то Амазонии знал назубок.
- Боту, значит, - девушка, прищурившись, рассмеялась, - хорошо, впущу, если назовешь моё имя.
Жайру на минуту задумался, окинув незнакомку пристальным взглядом – длинные черные волосы, полумаска, загадочный голос – простой костюм, догадаться несложно. Повинуясь внезапному порыву, перешел на ненгату, язык матери:
- Ты - Иара, мать вод, очень красиво поешь, я с улицы слышал.
Приподняв одну бровь, девушка рассмеялась громче:
- И не боишься? Знаешь на что способно моё пение? - на ненгату её голос стал еще глубже.
- Готов рискнуть, - Жайру, осмелев, приобнял девушку за талию и вошел внутрь.
***
- Сачи, малыш, плесни пока моему гостю немного кашасы, я сейчас вернусь, - Иара подвела Жайру прямиком к бару и растворилась среди разношерстной публики. Темнокожий парень в красном колпаке за стойкой широко улыбнулся, выудив откуда-то снизу пузатую бутыль без этикетки. Выглядел он вполне узнаваемо, словно сошел с обложки детской книги о плуте Сачи Перере. Жайру с трудом подавил искушение заглянуть за стойку, чтобы проверить не болтается ли у того вместо одной ноги пустая штанина, но побоялся выглядеть смешно и сдержался. Бармен, по-прежнему улыбаясь, подвинул к нему мартелиньо*** с прозрачным слегка коричневатым напитком и блюдце с лимоном и кусочками сахара. Жайру сделал маленький глоток, подержал немного за щекой, покатал по языку и проглотил, чувствуя, как теплая волна проходит по телу до самых кончиков пальцев: кашаса не имела ничего общего с той, что продают в супермаркетах по 10 реалов за бутылку. Он расслабленно вытянул ноги и заговорщически подмигнул бармену:
- Откуда девушка? Знаешь?
- Иара? Сачи мечтательно вздохнул, - не знаю, неместная. Хороша?
- Очень, - честно признался Жайру.
- Все так говорят, - согласился бармен, - ты поосторожней с ней, парень, а то закончишь на дне Амазонки. Посмотрел на остолбеневшего Жайру и расхохотался, довольный собственный шуткой: - Королева вод, как-никак. Сечёшь?
Жайру фыркнул - шутник нашёлся! Хотел съязвить в ответ, но передумал: ребята, похоже, всерьез отнеслись к своему маскараду. Что ж, дух фестиваля витал в воздухе - отчего бы раз в году и не поиграть в народные сказки, отличный повод забыть о том, кто ты есть.
- Потанцуем, красавчик? – невысокая девушка с белыми цветами в волосах вдруг потянула Жайру за руку. Он приподнялся было, но тут вернулась Иара, села рядом, постучала красными ногтями по стойке: - Фулозинья, детка, парень еще недостаточно пьян, чтобы променять меня на тебя. Цветоволосая обиженно пожала плечами, Иара рассмеялась, повернулась к Сачи. Тот, усмехнувшись, подмигнул Жайру, наполнил его мартелиньо и поставил такой же перед девушкой. Зажав бокал двумя тонкими пальцами, Иара медленно, не отрывая от стойки, подвинула его к себе, покрутила на месте, затем резко подняла и выпила залпом. Жайру следил за ее движениями, как загипнотизированный, сжав свой мартелиньо в руке так, что стекло едва не треснуло. Иара снова рассмеялась:
- Эй, Боту, милый, заснул?
Спохватившись, Жайру покраснел и быстро отправил содержимое бокала в рот - в горле зажгло, схватился за сахар, но Иара, накрыла его ладонь своей, потянулась к губам…
Лимон, вишня и кардамон, аромат диких трав, жаркая ночь Паринтиса, глаза темнее этой ночи, шрам от стрелы в основании шеи под пальцами – Жайру исчез, взорвался, разлетелся на части – вот он, еще мальчик, бежит по маисовому полю за огромным цветастым змеем, мать смотрит на него – улыбается, вытирая рукавом со лба капельки пота – эй, малыш, вернись, надень шлёпанцы, наколешь ножки, он хохочет, запинается, падает и летит кубарем, беззаботный, счастливый… Рёв воды, радуга в каплях – водопад в джунглях, мокрая рубашка, спутанные волосы – восторг! Бьёт по воде руками, поднимая облако мелких округлых брызг, ныряет, уходит на глубину, снова падает…Поле, над головой небо, цветущие метёлки маиса, жар от земли проникает до самого сердца…Звёзды, космос, красные фейерверки, Иара в ожерелье из семян и перьев, её губы мягкие, терпкие, с привкусом тростникового сахара…
- Юухуу, - присвистнул Сачи, вновь наполняя бокалы, - эй, парень, давай возвращайся! Жайру пришел в себя, заморгал, голова слегка кружилась: то ли от кашасы, то ли от поцелуя Иары - неважно, мир вокруг расцветал, звенел, искрился, Жайру, качнувшись, схватил девушку за руку: - идем танцевать!
Иара рассмеялась: - осторожно, милый, не отдави мне ноги!
«Зачарованные аккорды,
Колдовской бриз
Заклятие страсти -
Камнем вниз,
Предчувствие любви
Льётся по венам –
Пой для меня, моя королева…»
Жайру не заметил, кто занял место за микрофоном – он смотрел только на Иару, боялся отвести взгляд хоть на минуту, потерять её в толпе этих странных людей, отпустить руку, в голове шумело, ноги отказывались слушаться. В танце всё вокруг слилось в калейдоскоп мелькающих лиц, цветов, огней, всё не имело значения, только ритм, красная маска, переплетение пальцев, голос:
- Пойдем отсюда, милый, я живу у реки…
***
Вспышки, всполохи, обрывки памяти – одноногий Сачи машет с террасы, а они, будто дети, убегают по ночным улицами Паринтиса… Бронзовая кожа девушки, тепло её тела, пьянящий аромат волос…Иара, хохоча, скидывает обувь – устали ноги, тащит Жайру за собой к воде: - Давай же, милый, быстрее, быстрее… Луна – огромная, круглая, громкое пение небольших серых птичек - бем-ти-ви, бем-ти-ви, быть дождю …
- Стой, Иара, ты забыла туфли! – оборачивается – позади одна цепочка следов…
- Тсс, милый, всё будет хорошо, всё теперь будет хорошо…
***
Жайру пришел в себя на берегу реки, тонкая рубашка прилипла к телу, на джинсах расползались грязные мокрые пятна. Разве бывает дождь в конце июня? Он обхватил руками голову, вспомнил, вскочил. Хлопнув по правому карману джинсов, вывернул его наизнанку – пусто. Почему-то стало легче, уже не боясь испачкаться, Жайру сел прямо в речную глину и, запрокинув голову, подставил лицо под дождь. Нащупав на груди ожерелье из семян и намокших перьев, крепко сжал его одной рукой и закрыл глаза. По его щекам текли крупные соленые капли.
---
*(порт.) коктейль из наркотических веществ, используемый с целью ограбления
** персонаж индейской мифологии – речной дельфин, принимающий форму молодого мужчины и соблазняющий женщин, носит шляпу, чтобы скрыть дыхало на темени.
*** специальный бокал для кашасы объёмом 60 мл.
Песни в тексте – вольный перевод с португальского и адаптация автором песен сборника Boi Garantido 2012

[Наталья Владимировна]

43

ПОЛНОЛУНИЕ

День ушёл куда-то на запад. По эту сторону горизонта была ночь. Я сидел за столом напротив окна, подперев голову ладонью. Небо закрывали облака, мир своим мраком прижался к стёклам окна, не было видно ни зги. Чувство одиночества, усиливаясь в такие часы до невообразимой тоски, захватило меня. Неясные образы возникали и исчезали в голове, меня клонило ко сну, но в дремоте я всё-таки пододвинул к себе карандаш и бумагу…
И вдруг вой, одинокий и отчаянно безысходный, заставил меня поднять слипающиеся глаза. Небо разъяснилось.
Полнолуние...
Появление луны было неожиданным в этой беспросветности. Её свет как будто призывал все живое встрепенуться от отчаяния и объединиться в своём одиночестве. Уравнивала ли луна в правах всех, не обращая внимания ни на природную иерархию, ни на социальный статус, ни на возраст и амбиции, я не знаю, но все мы были сейчас её детьми и её сиротами — сиротами подлунного мира. Может быть, только под луной мы можем… нет, не ощутить, а только приблизиться к ощущению единства с этим миром и друг с другом — единства одиноких душ.
Шло время, я заворожено слушал этот вой, обращённый ввысь, и понимал, что в это мгновение, глядя на небо, я вижу то же, что и тот, кто воет. Не сразу, но я стал различать интонации, чувства и почти понимать, что хотел выразить голос. Это были мысли без слов, это было состояние души — одиночество, понятное всему живому. Голос говорил о праве занимать своё, именно своё место во вселенной и указывал на несправедливость и скоротечность этого мира. Мысли и чувства входили в меня, становились моими, и в душе я уже готов был тоже обходиться без слов. Лунный свет и одинокий вой показывали мне путь к пониманию того, что есть вокруг меня вечного и непреходящего, и того, что есть в нём конечного и бренного. Я увидел этот мир в его гармонии белого и чёрного, в его холодном свете и космическом мраке, без начала и конца. Отодвинув от себя бумагу и карандаш, я вслушивался в звуки ночи.
Второй… третий голос… затем ещё и ещё; с разных концов посёлка присоединялись воющие голоса.
Что-то подтолкнуло меня встать, выйти на улицу. Я обогнул дом на западную сторону, где была видна луна, подвинул под себя опрокинутое ведро и сел.
Я стал осматриваться вокруг и прислушиваться. Голоса начинали казаться мне родными. Я пропускал эти звуки через себя, и моё сознание, постепенно проникалось их гармонией. Мир становился для меня все более и более простым и понятным; всё становилось естественным; я стремительно растворялся в природе с её бесконечной и такой родной сущностью. Мысли рождались во мне и уходили, уступая место другим мыслям; сразу несколько мыслей одновременно возникало в голове; они не пересекались и не путались, каждая жила самостоятельной жизнью, ведь они были без слов. «Присоединиться к этому действу, стать его частью! Но как?» Я вслушивался в этот многоголосый вой и старался понять законы мышления всего живого в целом. Несколько раз я пытался начать выть, но то хрипы, то повизгивания сбивали дыхание. Я снова прислушался к вою собак и снова постарался понять, что же делает их вой таким естественным, простым и понятным.
Необъятный и завораживающий мир звуков, запахов и образов предстал передо мной. Вдруг, поняв что-то важное, а скорее, почувствовав какими-то новыми для меня чувствами, я сел на землю на задние лапы, поднял морду к луне, вытянул шею, выпрямил хвост по земле и… ЗАВЫЛ.
Мой голос звучал чисто, сильно и проникновенно. Голос отражал состояние моей души и звучал в унисон с ней. Простые и доступные всем ноты рассказывали миру обо мне лучше миллиона слов — слов, которые, по сути, оказались бы ложью. На глазах выступили слёзы — нет, не одиночества, покинутости и забвения, а слёзы радости – радости бытия.
Теперь уже я понимал, что вой — это... ИСПОВЕДЬ, которая обнажает душу перед всеми и, главное, перед самим собой, ничего не прося и не жалуясь, вой — это... МОМЕНТ ИСТИНЫ, это интимное общение с вселенной.
Удивительно, насколько долго хватало мне воздуха: только изредка я прерывался, чтобы снова сделать глубокий вдох. В моем голосе отражалась вся моя жизнь: радость рождения, детство, первое свидание и познание, грусть о невозвратных летах и радость жизни… все было в моем крике — я оголял душу.
Вскоре голоса смолкли...
Теперь уже я выл в полном одиночестве. Я выл самозабвенно; понятия времени и пространства для меня уже не существовали, да и себя я перестал ощущать как такового, как единица, как существо, принадлежащее этому миру, я растворился полностью, без остатка в этом лунном свете, в этом пространстве и в этом времени. Я был счастлив — счастлив вообще.
Постепенно собаки стали собираться в отдалении от меня, прижимаясь к противоположной стороне улицы, пролегающей рядом с забором. Они подходили осторожно, словно крадучись. Вторая… пятая — наверное, все, что выли в посёлке. Они собрались вместе и, как мне казалось, с удивлением смотрели на меня и… слушали.
Но вот одна за другой собаки начали присоединяться к этой песне. Все мы выли на разные голоса, и души наши изъявляли себя в соответствии с собственными колебаниями... Голоса сначала случайно, но затем всё чаще и чаще стали переплетаться и сливаться друг с другом и наконец слились в грустную единую песню — песню одинокой и отчаявшейся ДУШИ.
Не сразу, но наши души зазвучали в унисон, и единый голос понёсся по просторам космоса; все стало вибрировать и расплываться и наконец потеряло свои первоначальные очертания. Исчезло все, был только голос – голос, заполнивший собой самые дальние и потаённые уголки мироздания; это уже не были голоса земных существ, слившиеся воедино, — это был голос самой вселенной, колебания её ДУШИ…
Вдруг облака закрыли луну, и все смолкли. Я медленно стал подходить к забору; я чувствовал всех их, стоящих за забором, родственными душами. Подойдя совсем близко, я разглядел… О, Господи! Глаза-то, глаза были человеческими... За каждой парой глаз была своя судьба, своя жизнь и своё одиночество. Я стоял и не мог оторвать взгляда...
Мысль о том, что я не один в этой ночи, мелькнула у меня. Как сказать по-собачьи: «Кто вы?», – я не знал. Собаки ещё немного постояли, повернулись и медленно скрылись в переулках посёлка.
Грустно и не спеша, просеменил я к дому.

Я лежал на кровати и размышлял о своей судьбе и уже начал дремать, как раздался телефонный звонок. Я взял в руку телефон. «Алло, алло!» — в трубке молчали, замолчал и я. Почему-то мне вспомнились «человеческие глаза», и я собрался спросить: «Кто вы?» Раздались короткие гудки, и я заснул.
Утром я проснулся рано. Солнце приветливо освещало посёлок. Я вышел из дома, подошёл к забору, по дороге машинально поставив на место перевёрнутое ведро. Я стоял и смотрел на дорогу за забором и пытался что-то вспомнить. Я увидел, как поселковая собака пробежала мимо, прижимаясь к противоположной стороне улицы и оглядываясь на меня. И вдруг я весь встряхнулся от кончика носа до кончика хвоста, как будто я стряхивал с себя воду...
«Почудилось», — подумал я.
Вернувшись в дом, я с удивлением обнаружил на столе листки бумаги с этим рассказом.

Вот только с того самого дня я часто стал гулять по посёлку, осторожно заглядывая прохожим в глаза, ища встречи с теми самыми — «родственными душами».

[Наталья Владимировна]

44

СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК

(Притча)

Есть нечто такое, что душу не греет:
Правда одна, ложь границ не имеет.
(Автор)

Жил себе да поживал на свете один Счастливый Человек. Ну, такой — слегка бесшабашный, чуточку беспечный, очень общительный и доверчивый. В общем — свой парень в доску, душа нараспашку. Самым главным достоянием его были друзья и ближайшее окружение.
— Что так весел, паря? — спросил его однажды какой-то встречный бродяга с недобрым взглядом из-под густых бровей.
— От счастья, друг! — отвечал Счастливый Человек. — От счастья!
— А в чём это оно счастье-то твоё?
— Да во всём, дорогой! Разве не видишь, как прекрасен мир, в котором мы живём? А какая удивительная природа нас окружает, какие люди! Все меня любят, и я отвечаю им тем же. Чего ещё надобно для полного счастья?!
— Согласен! — молвил бродяга. — А всегда ли ты честен, прямолинеен и откровенен в делах своих и поступках по отношению к людям?
Счастливый Человек задумался.
— Да как тебе сказать? Если по правде, не всегда.
— А что так?
— Ну, иной раз приходиться где-то что-то и приукрасить, слукавить, кому-то польстить, может даже сказать и неправду во благо общего дела, — стал пояснять Счастливый Человек. — Конечно, понимаю, как-то некрасиво получается, но ничего не могу с собой поделать. Каюсь! Вот если бы ещё мог и избавиться от подобного порока, то счастливее меня не было бы никого на этом свете.
— Я тебе помогу!
— Да ладно. Чем это ты сможешь помочь мне?
— Не веришь? Хорошо! Тогда слушай, — блеснул недобрыми глазами незнакомец. — С этой минуты наделяю тебя удивительной способностью говорить людям в глаза одну только правду, и только лишь правду.
Вымолвив это, бродяга… исчез.
С той поры Счастливый Человек стал самым несчастным человеком на свете.

[Наталья Владимировна]

45

ЛУДАШ

От сильного мороза у Маришки щипало в носу и совсем не хотелось разговаривать. Она уже сто раз пожалела, что пошла на эту дурацкую школьную дискотеку. И все из - за Дэна. Она в него втюрилась по уши. А он? Он ее не замечал и почти весь вечер крутился вокруг Ленки Дьяковой из 9 «А». Конечно куда Маришке до нее. «Ни кожи, ни рожи», – говорят про таких, как она.
– Марин! Марин! Ты видела, как на меня Олег смотрел, когда я с Колькой танцевала? – закричала ей на ухо Натаха, забегая чуть вперед, чтобы видеть лицо подруги.
– Угу! – ответила Маришка, спрятав лицо от ветра в горловину толстого свитера, так что были видны только щелочки глаз.
Натаха еще что-то хотела сказать, но вдруг внезапно остановилась и закричала:
– Глянь, Ванька твой кажись!
Маришка тоже резко остановилась и уставилась на невысокую фигуру человека в белом полушубке. Издалека она была похожа на снеговика, слепленного кем - то ради забавы посреди поля.
– Я его замкнула, – то ли Натахе, то ли себе тихо сказала она, прищуриваясь и пытаясь разглядеть стоящую впереди фигуру.
– Так это ж его полушубок. В таких больше никто не ходит, – пыталась развеять ее сомнения подруга и заорала во всю глотку, сложив ладони у рта трубочкой, – Ва- ня!
Человек в белом полушубке не ответил и не пошевелился. Маришке стало не по себе. Мурашки пробежали по спине между лопаток к затылку. Она поежилась, стоять в поле на ветру, да при таком морозе было холодно, но идти вперед что-то не пускало.
– Ванька! – еще раз заорала Натаха, которая тоже почему - то боялась сдвинуться с места.
Обе не сводили глаз с белой фигуры и, наверное, поэтому одновременно увидели зеленое свечение глаз, как у хищника.
«Аааааааа!», – закричала Маришка и, вцепившись в Натахину руку, побежала обратно в сторону школы. Подруга еле поспевала за ней.
– Мама! Кто это?- орала она, вытаращив от испуга и без того лупатые глаза.
Остановившись на крыльце школы, они долго не могли отдышаться. Маришке стало жарко и от бега и от панического страха. «Как теперь идти домой?». Натаха наверное думала о том же, потому что когда Маришка немного отдышавшись посмотрела на нее, она предложила:
– Давай пойдем по Ленина, там фонари светят. Круг получится, зато не страшно.
– Пошли, – согласилась Маришка, тем более, что на Ленина живет Дэн и есть вероятность встретить его и попросить проводить их домой.
Но тут распахнулись двери школы и, на улицу вышла толпа девчонок. Они весело щебетали, подшучивали друг над другом. Маришка с Натахой примкнули к ним и двинулись в сторону центра поселка. Страх прошел и Маришка подумала, что скорее всего кто-то сделал снеговика в поле, а вместо глаз поставил стекла от зеленой бутылки или еще что. Она совсем успокоилась и решила завтра по - светлому сходить посмотреть, что их напугало.
Еще издалека была видна иллюминация их дома. Это означало лишь одно – ее младший брат Ванька один дома. Он боится темноты, поэтому оставляет включенным свет во всех комнатах, хотя из своей комнаты не выходит. Родители уехали в гости к тете Вале, оставив Ваню на шее у Маришки. Хотя, если рассудить он с самого своего рождения у нее на шее. « И зачем они его родили на старости лет? Жили спокойно себе и нате. Сиди теперь с ним», – иногда возмущалась Маришка.
А вчера Ванька напудярил на кровать, побоялся встать в туалет. Говорит, что звал сестру, но она ничего не слышала. Маришка с корыстных побуждений решила воспользоваться моментом и сказала брату, что не расскажет про его «рыбалку» родителям, если он посидит один дома, а она сходит в школу на дискотеку.
На всякий случай она его замкнула. Кто знает, что взбредет в голову пацану. И поэтому, когда Натаха указала ей на человека в белом полушубке, предположив, что это Ванька, она засомневалась. Он не смог бы выйти из дома, разве что родители вернулись раньше времени и выпустили его. Ее тогда как кипятком ошпарило от одной только мысли, что родители вернулись, а ее нет дома. Влетело бы от матери только так.
Возле калитки намело небольшой сугробик. Маришка ловко перепрыгнула через него и остановилась у крыльца. Пока она искала ключ от двери в глубоком кармане пальто, ей на глаза попались буквы, слегка занесеные снегом. «Лудаш», – прочла девушка и посмотрела по сторонам. Следов не было. Дверь точно никто не открывал. «Че за фигня?», – подумала она и,провернув ключ в двери, открыла ее.
В коридоре ярко горела лампочка, в доме было тихо. Маришка быстро сняла пальто и повесила на вешалку, рядом с белым полушубком брата. На какую - то долю секунды ей показалось, что на нем блеснула снежинка. Маришка шарахнулась в сторону и стала внимательно присматриваться. Сердце заходило ходуном и стало трудно дышать. Нет. Полушубок больше не блестел.
«Наверное, показалось», – подумала она и осторожно пошла в комнату брата. Тот сидел на своей кровати в обнимку с большой игрушечной собакой. Именно в такой позе она его оставила почти три часа назад.
– Че так долго? Я уже есть хочу и вообще мне страшно было. Окно кто-то царапал и в дверь стучался, – серьезно сказал Ванька, внимательно разглядывая сестру,- А ты че такая перешуганная? – спросил он.
– Да. Ниче. Показалось. Пошли ужинать, – ответила Маришка и направилась на кухню.
На следующий день она предложила брату, прогуляться в магазин.
– Тока я на санках! – заорал довольный Ванька.
– Ладно. Прокачу, – согласилась Маришка. Она чувствовала себя немного виноватой перед младшим братом. Не нужно было его оставлять одного.
Девушка ухватила веревку заведенными за спину руками и быстро побежала по заснеженной дороге, высоко поднимая колени как молодая кобыла. Ванька громко и заразительно смеялся. Маришка нарочно повернула на поле, чтобы проверить, кто их с Натахой вчера напугал.
Поле было ровнехоньким, без снеговиков и даже намеков на них. Маришка добежала до того места где они с подругой остановились. Следы почти занесло, но все же они угадывались. Примерно двести метров от них, там, где стоял человек в белом полушубке, следов не было, но зато просматривались большие буквы: «Лудаш». Маришка с остервенением стала затаптывать буквы, чем напугала брата.
– Ты, че с ума сошла? – тихо спросил он, когда она окончательно выбилась из сил и вытоптала огромный участок поля. До этого он сидел в санках и не шевелился, только наблюдал за сестрой.
– Ага! Сошла! – с неестественным весельем ответила Маришка, подхватила веревку от санок и побежала домой, увозя ошарашенного Ваньку. До магазина они не дошли. Вечером вернулись из гостей родители, привезли сладости и подарки от тети Вали.
Прошло два месяца. Дэн все - таки обратил внимание на Маришку и, они стали встречаться. То ли весна подействовала, то ли новая стрижка была ей к лицу. Дэн щеголял в длинном кожаном плаще. «Мой красавчик», – про себя называла его Маришка.
Однажды во время прогулки их догнал дождь. Да такой сильный, что пришлось срочно искать укрытие. Влюбленные забежали в полуразрушенное здание заброшенного кинотеатра. Его каждый год грозились снести, а потом видимо забывали. Разные нехорошие слухи ходили об этом месте. Кто-то слышал детские крики, кто-то стоны. А два года назад здесь повесился милиционер Сидоренко.
Думать о плохом рядом с любимым человеком не хотелось и, Маришка звонко чмокнула Дэна в нос. Он засмеялся и, обхватив ее голову руками, притянул к себе. Хотел поцеловать, но Маришка запрокинув голову вверх, неожиданно закричала. Лицо ее побледнело, а ладошки вспотели.
– Что случилось? – не понял Дэн.
– Слово. Что оно значит? – Маришка показала ему глазами на потолок, исписанный одним и тем же словом: «Лудаш» и прижалась к нему всем телом.
– Ого! Здесь высота метра четыре. Делать кому - то было нечего. Так ты что испугалась? – спросил Дэн, разглядывая потолок.
– Мне страшно. Давай уйдем отсюда, – Маришка направилась к выходу. Дождь шел стеной. Поселок как будто вымер. Улицы пустые. Ей стало не по себе. Дэн снял плащ и накинул его Маришке на голову, обнял за плечо и они побежали к нему домой. Дождь нещадно хлестал по лицу и ногам.
Бабушка Дэна - маленькая сухонькая старушка, по национальности марийка, увидев промокшего насквозь внука, забегалась по дому, причитая:
– Ай! Ай! Ай! Совсем мокрый! Заболеешь теперь. Зачем под дождем шли. Переждали бы где - нибудь.
– Мы хотели переждать в старом клубе, а там страшно. На потолке это странное слово написано: «Лудаш», – заступилась за парня Маришка.
– Лудаш?! Ай! Ай! Беда какая! Откуда он у нас взялся? – испуганно затараторила старушка.
– А кто это, ба? – спросил Дэн, выкручивая мокрый свитер и наблюдая как его бабка бегает бесцельно по дому, схватившись руками за голову.
– Лудаш – это чудовище! Оно собирает детские страхи.
– Как это собирает? – не поняла Маришка.
– Ну как марки, значки…,– пыталась объяснить бабушка.
– А что – же делать? Как с ним бороться? – допытывался Дэн.
– Жечь его надо. Больше никак не уничтожишь. Только сделать это сможет человек, у которого нет страха.
– Да разве такие люди бывают? – протянула разочарованно Маришка.
Дэн задумался. Он знал одного человека, который вообще ничего не боится. Это Санька – дурак. Ростом он на голову выше Дэна, да и сильный как бык, а вот мозгов нету. Того ни змеей, ни скорпионом, ни пауком, ни темнотой, ничем не испугать.
На следующий день Дэн позвал Саньку играть в войну. Саньке хоть и было пятнадцать лет, а играть он был готов во что угодно, лишь бы с ним вообще играли. Он довольный шел рядом с Дэном к заброшенному кинотеатру и слушал инструкцию.
– Подожжешь костер и выбегай наружу. Понял? – спрашивал его Дэн, который уже приготовил дрова, сложил их шалашиком посреди комнаты с исписанным потолком. Облил стены и полы бензином.
– Ага! – улыбаясь, отвечал Санька.
– Ну. Давай! За родину! – крикнул Дэн и подтолкнул дурачка к развалинам кинотеатра.
Вскоре из оконных проемов, давно стоящих без стекол повалил дым. Подбежали два мужика и стали расспрашивать у Дэна, что случилось.
– Там. Там Санька - дурак! Внутри! – закричал он им и кинулся в дверной проем. Мужики за ним. Санька лежал на полу, одежда на нем горела. Вокруг полыхал огонь. У него были широко открытые глаза и рот, перекошенный от ужаса.
«Все - таки он чего – то боялся», – с сожалением думал Дэн, глядя на Саньку. Его мучала совесть. По сути это он убил дурачка, а не Лудаш.
Здание старого кинотеатра сгорело. Саньку похоронили. А Лудаш все еще бродит по Земле и собирает детские страхи.

[Наталья Владимировна]

46

КАК ПОСМОТРЕТЬ

В одном самом обычном доме обитали самые обычные жильцы: подушки и пледы, ножи и вилки, чашки и тарелки, стулья и диваны, расчёски, тапочки, баночки – и множество других созданий причудливой природы мирно сосуществовали в тесном, но дружном коллективе, и прекрасно ладили друг с другом.
И было у жителей одно удивительное свойство: они могли свободно перемещаться по комнатам жилища. Так, среди семьи столовых приборов можно было встретить зажигалки, ленточки, прищепки – те нередко захаживали к ним в ящик по каким-то своим делам, а зубная щётка и ботинок неожиданно обнаруживали себя на подоконнике в гостиной. Носки – в гостях у люстры, кольца и цветы – в мусорном ведре, в холодильнике – постоянно ошивалась толпа разного народу; шторы порой шушукались с ковром лежа на полу, а вечно неукротимые провода вперемешку с пылью, фантиками и одеждой опутывали жилище целиком. Представители одежды, кстати, были особенной когортой жильцов, ведь хоть у них и был свой шкаф, однако путешествовали они повсюду, с регулярным постоянством выходили зачем-то за дверь, но потом возвращались, а те, что улетали через окно, уже никогда больше не появлялись. В их самостоятельную жизнь соседи даже не вмешивались, поняли – бесполезно указывать тем, кто волен по природе. Так что жили обитатели, не тужили.
И такой мирный уклад жизни царил бы всегда, если бы не одно странное и регулярное обстоятельство.
Периодически в доме происходили необъяснимые вещи. Некий дух с двумя длинными щупальцами с пятью отростками на каждом своевольно перемещал жителей, чем сильно пугал их и даже ронял в обморок. Обычно этому предшествовал его глас, сходивший будто бы с небес: «Пора наводить порядок...», вслед за чем постояльцы перелетали из угла в угол, с дивана в стол, из сухого насиженного места под кран с водой, и им оставалось только молиться, чтобы в этот раз не грубой губкой и содой, а тряпочкой и мыльной пеной; а одежда уносилась в крутящийся барабан, видимо, для тренировки перед дальними космическими полётами. Затем по указу духа в дом врывался неистовый торнадо – Великий Вихрь, так называли его жители – и безжалостно уносил самых мелких: булавки, пуговицы, монеты. По окончании этого жесточайшего и, к слову, весьма шумного дела щупальца хватали мусор, которого никто и никогда больше не видел. Мусор, благо, относился к созданиям, которые плодились с молниеносной скоростью, восполняя потери в своих рядах очень быстро. Соседи даже благодарили высшие силы за то, что те следили за его популяцией, не допуская перенаселения мусора. Но пуговиц и монет Великому Вихрю они простить не могли...
Жильцы называли этого беспощадного, вносившего разлад в привычный образ жизни и наводившего на них ужас духа Великим Хаосом. Ведь из-за него им вновь приходилось начинать хлопотное переселение народов, когда каждый стремился найти потерявшегося друга и полюбившееся место жительства, а не то, которое завещал им завет Великого Так Надо. Жители, вообще, не любили Великого Так Надо и за глаза называли его занудой.
И так каждый раз в Великий Порядок вещей вмешивался Хаос.

Но однажды безо всякого предупреждения в дом ворвались сразу несколько Хаосов и принялись вытаскивать обитателей из их квартир. И на этот раз их клали в тесные картонные коробки, плотно перематывая тряпками, газетами и верёвками. Началась паника, жители не понимали, что происходит, зачем, куда, почему, и главное – за что?!
- Это всё из-за одежды, – кидались обвинениями подушки, – это всё из-за того, что они носились и шлялись где ни попадя!
- Нет же, постойте, духов разгневал холодильник. Вот его неразборчивость и привела к тому, что нас всех наказывают! – кричали морковки.
- Да причем тут я! Ко мне кто приходил, того я и принимал, и всем был рад. А как иначе, куда ж их, на помойку?
- А вот нельзя быть таким беспринципным! – возмутился металлический чайник. – Я вот избирателен, не что попало кипячу, а только воду!
- Ой, да не свисти, в тебе и яйца варят. И тем не менее, тоже завернули в газетку, – похихикал стул. – А с твоим керамическим братом видел, что сделали?
- Нет! Что?! – воскликнул чайник.
- Вы-ки-ну-ли! И цветочки на пузике не спасли. Я сам слышал: сказали, что он – прошлый век...
Чайник зашевелился и постарался высвободиться из пут газеты, однако не смог, и героически крикнул: «Брат, я отомщу за тебя!», – но чуть не оглох от собственного звона.
- Друзья, – взяли речь гвозди, – может, нас посадили в заточение, потому что мы все, так или иначе, нарушили заветы Великого Так Надо?! Мы жили, как хотели, как нам заблагорассудится, попирая наставления наших предков. А ведь они знали куда больше и не зря оставили нам заповеди. Вот послушайте: «Каждой твари по паре», а теперь посмотрите на носки: все разных цветов и жили кто под кроватью, кто на потолке. Или вот: «Знай свое истинное место»; мы же оставляли своих и перемешивались с другими народами, а о том, что происходило в комоде, я вообще молчу, ей богу, лучше не открывать... А как вам «Делай то, что суждено твоим предназначением»? Вот у меня вопрос к надувным шарам: вас судьба одарила способностью летать под небесами, так какого лешего вы с балкона на прохожих падаете? Или ты, молоток, вместо того, чтобы трудиться вместе с нами, ходил с кулаками на отбивные! Почему зубные щётки вычищают грязь с подошвы, а о ботинках заботится детский крем? Почему веник превратился в пугало для кота, а журналы – в машину для убийства мух? Карандаши заменили заколки в волосах, ковёр стал мальчиком для битья, а швабра – партнером на уроках вальса. Как давно мы забыли свою истинную природу? Как давно мы предали свою правду? Как далеко мы ушли от своего предназначения?! Нас накажут!
- Да заткните вы этих религиозных фанатиков, эй, кто к ним поближе в газетке? – перебил митинг гвоздей тапок. – С места не сойти, была б моя воля, раздавил бы как тараканов!
- Я бы посмотрел на тебя, как бы ты нас давил, – парировал гвоздь. – Ушел бы с дыркой в животе! Мы за свою веру будем биться!
- Вот и весь смысл религии, – звякнул половник, – кто не с нами, тот против нас. Я своё дело знаю – черпай да разливай. Во все времена, какая бы власть ни была, во что бы ни верили, все существа о-ди-на-ко-вы, потому что есть хочется каж-до-му. А кто стоит у краника, тот всегда в почете. Так что бросьте свои моральные нравоучения, не имеющие ничего общего с жизнью, а то получите по лбу.
- Поддерживаем! – подключились к диспуту очки. – Поэтому давайте посмотрим на нашу проблему с научной точки зрения. Мы за свою жизнь много чего прочли, и нам очевидно, что существует лишь то, что можно увидеть или потрогать. Веру можно потрогать? Нет. А духов? Тоже нет. Тогда будем размышлять разумно, ведь существуют объективные законы физики, которые влияют на наше бытие. Для начала, взять хотя бы силу трения, которая действует на посуду и приводит её в первоначальный чистый вид, и Великий Хаос тут ни при чем. Далее, закон Архимеда – сколько тела вместилось, столько и вытеснилось – объясняет нам, почему мусора в доме всегда одинаковое количество: сколько прибыло, столько и убыло. А, скажем, не Великий Вихрь уносит наших мелких, а некая технология, построенная на принципах центробежной силы, назовем её «булавко-пуговицесос». И еще, по закону Ньютона действует сила всемирного тяготения, поэтому носки и шторы рано или поздно всё равно упадут и это лишь вопрос времени, а не происков высших сил. О времени, в свою очередь, писал Эйнштейн, он утверждал, что оно относительно, правда, относительно чего, мы ещё не знаем. Поэтому пока будем считать, что относительно всего. Мы не нашли, к чему можно применить этот закон в нашей ситуации, но, по нашему мнению, он как раз и должен всё объяснить! – от этого спича очки аж запотели, а настенные часы дважды протяжно ойкнули.
- Ваши законы не объясняют, почему я лежу перевязанная полотенцем, а внутри меня три стакана! – возмутилась ваза. – Закон Архимеда тут не работает. Простите, но это беспредел!
- Беспредел, согласен! – поддержал графин. – Я бы со стаканами тоже не согласился…
- Да бить надо эти стаканы – заполонили весь дом! Гоните их прочь, жизни от них нет, – взбунтовался фарфоровый сервиз. – Пока те вхожи во все закоулки дома и имеют толпы поклонников, мы вынуждены ютиться на самой верхней и пыльной полке! Бейте их!
- Ага, а мне потом убирать! Раззвенелись! – вспылил совок.
- Нет, мы никого бить не будем, – пробубнил сундук. – Давайте просто выскажем Великому Хаосу своё несогласие.
- Да? И как ты собрался его высказать, когда тебе рот скотчем заклеили? – усмехнулся сапог. – Впрочем, если бы даже и смогли, для них же ничего святого нет, посмотрите – напихали в меня пакетов по самые уши, теперь икаю.
- А из меня шнурки выдернули, мародеры проклятые, – со скрипом заплакали кроссовки, – и перевязали ими сверток со специями. Революционеры недоделанные, им лишь бы разрушить, а потом на руинах чьего-то счастья выстроить тюрьму! Мои дедушки – кеды – рассказывали, что переживали не одно подобное потрясение в своей жизни. Ох, и досталось им тогда, потрепала их жизнь, потаскала по разным углам...
- Я думала, это только слухи из учебников по истории... – огорчилась юная картина с милыми ангелочками.
- Друзья мои, – спокойно и одухотворённо произнес кальян, – всё есть ничто, ничто – оно во всём, вот так пространство дышит безмятежно, в бессрочном таянье просроченных времён безвременье наступит неизбежно... Не нам менять законы мироздания: мы только звёзды на космических одеждах, вселенная суть совершенное создание и мир построен не на верах и надеждах. Толкает нас густой туман эфира блуждать впотьмах во внутренних сомненьях, но если упадём спиною в руки мира, то ощутим заботу провиденья...
- Я сейчас вылезу и задушу этого наркомана! – закричал шарф. – Опять обкурился, идиот?!
- Друзья, прикоснитесь своим сердцем к миру, и вам откроется истина, – спокойно продолжил кальян. – Я всего лишь хочу сказать, что не надо бояться, смерть – это естественный переход сознания в другую форму, это конец и неизбежное начало…
- Я распущу себя по ниткам, но пролезу сквозь щели этого ящика, чтобы достать тебя, обкурыш! – не унимался шарф, уже готовый петля за петлей ползти в бой.
- А ми усегда говорили, чито распущенность до добра таки не доведёт, – с примечательным акцентом заговорили спицы.
- Хватит вам ругаться! Мы скоро все умрём, так давайте умрем достойно, – вмешался утюг. – Дайте я кого-нибудь успокою напоследок. Шарфик, иди ко мне, я тебя поглажу.
- Не надо меня успокаивать! Я не собираюсь умирать!
- Да что ви так переживаете, шарфик, – не унимались спицы. – Ви таки пережили уже не одно в своей жизни перевоплощение. Напрягите свою натруженную память, ви били шапкой, а потом рукавицами. Да-да, ми усё помним.
- Уймите свои остроты, дамочки! – огрызнулся шарф.
- Ой, ну, начинается, – перебило дискуссию пышное кресло.
- Да ладно вам, милые бранятся… – подмигнула креслу настольная лампа с кокетливым абажуром. – Сами что ли не знаете, они не раз были замечены в тесной связи, по вечерам подо мной всё и происходило. Подфонарная романтика…
Но не успела лампа договорить, как на мир обрушилась тьма: тучи над головами жителей сомкнулись и поглотили собой весь свет без остатка. И в непроглядных небесах упакованные обитатели услышали жалобный треск скотча.
- Бедный скотч, ему досталось больше всех, – шелестела куцыми страничками с загнутыми уголками книга. – Его и в хвост и в гриву, в хвост и в гриву, незавидная участь… – продолжала она сожалеть, всё глубже проваливаясь в раритетные воспоминания.
Звук рвущегося скотча продолжал пугать жителей и возбуждал в воображении самые страшные картины их скорого будущего. Что же будет с ними? Никто тогда не знал.

Сначала постукивание, какие-то незнакомые шумы, гул, а потом сильно затрясло. Жильцы подпрыгивали, ударялись и бились друг об друга, кто-то из них получил травму, кто-то сотрясение содержимого. Несчастные погрузились в себя, и воцарилось молчание. За это время каждый из них успел не раз прокрутить в голове свою долгую жизнь и найти своё объяснение случившемуся: для кого-то сегодняшнее вопиющее происшествие было наказанием – будто ад наступил, для других – чистой случайностью, для третьих – закономерностью; кто-то пытался прогнать кошмарный сон, кто-то надеялся на спасение, а для некоторых, как всегда, ничего не происходило...

Опять шум, голоса. Небеса разверзлись, а точнее, их разрезали ножницами, и засиял ослепляющий белый свет. Цепкими и безжалостными щупальцами Великие Хаосы разворачивали жителей и помещали их в... совершенно новые квартиры: чистые, опрятные, просторные. И по мере освоения незнакомого места душещипательные беседы между обитателями возобновились.
- Вот это да! Надо будет прошвырнуться по остальным комнатам, – намылилась в свое первое путешествие одежда.
- А мы ведь говорили: нам дали второй шанс и в этот раз мы должны быть благоразумны. Давайте же чтить заповеди, – причитали гвозди.
- Чепуха! Наш новый дом – это награда за праведность нашей жизни, мы ничего не должны менять, живём, как прежде! – воскликнул шарф.
- Я вас умоляю, это ви-то такое говорите. Вам таки точно пора начать совершенно новую жизнь и стать, например, свитером, что скажете? – навязывали своё мнение спицы.
- Друзья, вселенная так любит нас, – одухотворённо запыхтел кальян, – доверимся и мы ей. Помни: закрой глаза и ступай в пропасть, мир подхватит тебя...
- А нам везде во вселенной хорошо. Думаю, пора расселяться, места – навалом! – радостно принялся за дело мусор, который множился на глазах: газеты, салфетки, тряпки, коробки, банки и бутылки росли до потолка.
- О боги, вот вам, пожалуйста, не успели заселиться, как уже размножаются! – закипел чайник.
- Ну и пусть размножаются, дело молодое, – встал на защиту мусорных забав холодильник. – Во мне, например, всё тоже хорошо множится.
Гвозди и молоток тут же взялись за миссию своей жизни и по её завершении они остались довольны своей работой, и теперь на стене красовались картина с ангелочками и полки с книгами.
- Стойте, а где кресло?! – заволновалась юная картина. – И кроссовок нет!

Да, к сожалению, многие не досчитались в тот день своих друзей. А те, в свою очередь, обнаружили себя на улице. Кресло нашло себе нового хозяина – кису Мурысу, а кроссовки пришлись впору дворнику, он же подарил им новые шнурки и завязал красивый бантик. Старый керамический чайник стал винтажным кашпо под цветы, а сервиз опомнился, когда уже находился в компании таких же запыленных сородичей в доме какой-то незнакомой тети. Впрочем, его приняли радушно, рассказав ему о новом жилье, а сервиз-новоселец поведал о страшной катастрофе, случившейся с ним в тот день, чашки ахали, а блюдца охали. Все вместе решили, что впредь им надо вести себя потише и не звякать, на всякий случай.
И жизнь потекла как прежде. Жители продолжили заниматься своими любимыми делами, иногда вопреки своему истинному предназначению, но удовольствия ради. Пропавших без вести уже не вспоминали, о былых временах предпочли забыть. И постепенно воцарился долгожданный Великий Порядок: букеты в мусорном ведре, шторы на ковре, стаканы повсюду, одежда разлеталась по миру. Река вошла в свои берега.
А настенные часы всё так же протяжно ойкали, силясь постичь тайну загадочной относительности.

[Наталья Владимировна]

47

СОВЕТ

Разбежались, разлетелись, расползлись и уплыли во все концы матушки-земли гонцы Великого Вожака. Премудрый Северянин собирал представителей звериного народа к горе Совета.
Быстро ли, медленно ли добирались гости: птицы, звери, рыбы и насекомые - к известному им от рождения месту - сказать трудно, наверное, по-разному. Но к назначенному часу большая часть званых находилась у подножия невысокой горы, на вершине которой возлежал Сам. Кто-то из прибывших разместился на суше, кто-то на ветвях деревьев, а кто-то и в водах омывающего берега возвышенности озера.
Северянин был немолод... Некоторым из собравшихся он мог бы показаться глубоким стариком, правда только поначалу. Несмотря на зрелый возраст, Вожак являл собой такой сгусток физической мощи и психической энергии, что даже более крупные животные: слоны, гиппопотамы и носороги не пожелали бы по своей воле столкнуться с ним на тропе войны – особенно на его территории. Однако дело было не столько в силе его мышц, крепости и остроте когтей и клыков – Северянин был мудр и... безмятежен. Годы, проведенные в борьбе за выживание в одном из самых суровых мест на планете, выработали в нем наиболее уважаемые звериным народом качества - несгибаемую волю, безграничное терпение, абсолютное бесстрашие, а также презрение к трудностям и лишениям.
За это его ценили и почитали, внимали его суждениям, прислушивались к советам, признавали правоту вынесенных им решений. Именно поэтому десять лет назад он и был избран Великим Вожаком...
Совет открыла птица-секретарь. Танцующим, несколько замысловатым шагом она подошла к краю валуна, служащему Северянину своеобразным ложем-троном, и, тряхнув забавным султаном из черных перьев, торжественно заявила:
- Братья и сестры, гордые насельники земных просторов, водных глубин и подземных полостей, приветствуем вас на внеочередном и экстренном заседании Совета, созванном по настоятельной просьбе наших соплеменников, обретающих в краях солнечного восхода.
- Опять эти азияты воду мутят... – проворчал африканский лев.
- Жить спокойно не дают... – поддержал коллегу амазонский ягуар.
- Нам какое до них дело... – прохрипел в сердцах утомленный длительным стоянием на суше бегемот.
- И ради этих слюнтяйских жалоб мы должны были сюда с самого заката тащиться?!? – протявкал мексиканский койот...
Понеслись и посыпались со всех планетных стихий раздраженные восклицания, комментарии и упреки. По общему настроению, овладевшему честным собранием, чувствовалось, что одними недовольными репликами звериный народ не ограничится. Совет оказался под угрозой срыва, не успев начаться...
Произнесшая вступительное слово птица-секретарь вновь тряхнула доставшимся ей от природы головным украшением (коему она и была обязана своим своеобразным именем) и, повернув голову к Вожаку, застыла, ожидая, по-видимому, незамедлительного вмешательства последнего. Вопреки ее надеждам Северянин продолжал безмятежно лежать на брюхе, разместив огромную голову на обеих лапах. Только в его полуприкрытых, цвета полярной ночи глазах, зажглись и заиграли сердитые звездочки.
Звери, птицы, рыбы, насекомые поволновались, поершились, посудачили, да и притихли со временем. Мастерски выдержав паузу, Северянин, не торопясь, даже с некоторой ленцой, но тем не менее по-царски грациозно, сменил позу. Присев в центре валуна, он приподнял над головой пушистую правую лапу и молвил густым, с легкой хрипотцой, басом:
- Побузили и будет, а теперь сосредоточьтесь и слушайте! Внимайте, не перебивая! – с последним словом медведь опустил лапу, что, наверное, послужило сигналом секретарю продолжить ведение заседания. Птица снова повернулась к собранию и, раскрыв крылья, призвала истцов с востока подойти к плоскому, отшлифованному дождями и ветрами куску гранита. Именно сие место использовалось зверьем для подачи жалоб, предъявления претензий или дачи показаний.
Первой на камень выскочила мартышка, сделав это явно не в свою очередь, с полным небрежением к протоколу. Птица-секретарь хотела было восстановить порядок и согнать нетерпеливого примата с «лобного места», но ее упредил Северянин:
- Пусть говорит! Чем быстрее она поведает о своих проблемах, тем спокойнее будет остальным.
Взвизгнув от удовольствия, обезьянка сделала пару кульбитов, не позабыв при этом скорчить с дюжину страшнейших, предназначавшихся исключительно птице-секретарю, гримас. Покончив с акробатикой, мартышка заговорила не вяжущимся с ее игривым поведением pietoso:
- Они по-прежнему издеваются над нами... Они мучают нас, ставят на нас опыты, заражают болезнями, апробируют лекарства, проводят над нами жуткие эксперименты...
Чувствовалось, что каждое новое обвинение давалось истице сложнее предыдущего. Она еще более погрустнела и помрачнела. Ее настроение передалось слушателям, но кроме боли и тоски речь мартышки вызвала среди собравшихся зверей гнев и осуждение:
- С нами они поступают точно также, - пролаяли представители собачьих племён.
- Нас тоже не оставляют в покое, - пролепетали разномастные кролики и зайцы.
- И нас почем зря изводят, - пропищали мыши с крысами.
- А нас, как и раньше отстреливают бессчетно. Потому что мы до сих пор для них являемся дичью, - жалобно прокутькутькали тетерева.
Великий Вожак опять поднял лапу,
- Спокойно, други! Дичь не вы и никто другой из нас. Дичь — это то, что они позволяют себе вытворять над нами. Затем, поворотившись к докладчице, спросил, — Это все, что ты хотела сказать?
- А этого мало? – огрызнулась обезьянка, испугавшись, что не справилась и провалила поручение, данное ей соплеменниками.
- Нет! В нынешнее время этого более чем достаточно для обвинения... Однако, насколько я понял, у вас коллективная петиция от всего региона, а ведь то, что ты поведала, как это ни ужасно, характерно не только для вашего края... Ты же слышала подтверждение...
- Я вспомнила!!! – вскинулась мартышка и, сделав победное сальто-мортале, продолжила, - Главное упустила, забыла рассказать о том, что эти чудовища, как и встарь, почитают наши мозги за деликатес. Они также как и прежде продолжают пленять и убивать моих соплеменников ради этого своего гнусного пристрастия. Изверги вскрывают черепушки у моих живых сородичей и пожирают их серое вещество ложками...
После такого откровения звериный народ разволновался еще больше и сильнее. Со всех сторон понеслись высказываемые на всевозможных языках слова и фразы, призывающие к немедленной расправе над виновниками мартышечьих бед.
Северянин и на этот раз не прервал выплеск столь справедливого гнева. Он и сам негодовал, но до поры скрывал свои чувства.
- Совет тебя услышал! – обратился он к истице, когда возмущение присутствующих на собрании зверей пошло на убыль, - Ты можешь идти!
Мартышка скакнула вниз и тотчас растворилась в толпе делегатов. Следующим на «камень откровений» был приглашен осел.
- Иа! – сказал он вместо приветствия. Ему ответили. Почти все. Кто так же кратко, а кто и подлиннее, и погромче.
Так как обмен любезностями между докладчиком и слушателями мог затянуться надолго, в дело вновь вступила птица-секретарь,
- Переходи сразу к сути...
Осел три раза кряду мотнул головой, пропел еще несколько раз свое пламенное «иа» и лишь после этого заговорил быстро, дельно и по существу.
- Нас они тоже заживо поедают. С живых срезают куски наших тел и лакомятся ими... А иногда, прежде чем откромсать часть плоти надрезают кожу на бедрах и обваривают мясо кипятком. Так они готовят еду для тех из них, кто гнушается сыроедением...
Прощальное ишачье «Иа!» утонуло в очередном шквале зверского недовольства. Снова гул, рёв, крики, рыки, клекот и ворчанье. Страсти на Совете продолжают накаляться. Птица-секретарь опять взмахивает крыльями и призывает собрание к порядку:
- Отставьте эмоции напоследок, у нас еще много свидетельств человеческих бесчинств. Прошу выйти следующего истца.
Шум постепенно стихает и на «лобное место» аккуратно поднимается монгольская овца. Вид у неё испуганный и нерешительный. Чуть слышно проблеяв приветствие, овечка начинает повествовать:
- Я знаю, что нашими телами люди питаются по всему свету, но то, как над нами измываются в этом краю... Это даже невозможно представить... Попробуйте вообразить вертел, на котором в утробе еще живой матери медленно поджаривается не успевший родится яг...
Не закончив фразы, овца жалобно заблеяла, соскочила с камня и, потупив мокрую от слез мордочку, убежала за валун.
Нетрудно догадаться, что последовало за последним признанием. Зверье взбеленилось до пароксизма ажитации. Особенно неистовствовали самки. Их можно было и понять и... простить.
Но заседание должно было продолжаться. На этот раз делегатов к порядку призвал Сам. Встав на задние лапы, Северянин вразвалочку подошел к краю валуна и произвел негромкий, сравнительно короткий, тем не менее леденящий души и подавляющий волю рык... Тишина наступила мгновенно. Подобным командам звери подчинялись куда лучше, чем каким-либо другим.
Едва Великий Вожак снова вернулся на председательское место, птица-секретарь вызвала следующую свидетельницу - ею оказалась крохотная мышка. Она настоль мала, что её практически не видно и не слышно. Северянин призывает истицу забраться к нему наверх. Мышка подчиняется и начинает карабкаться, но поверхность слишком гладка для нее. На первой трети пути она соскальзывает на землю. Второй попытки ее лишает секретарь Северянина. Спикировав с камня, птица аккуратно, если не сказать, нежно, подхватывает мелкого грызуна своим небольшим, но очень крепким клювом и взмывает вверх. Мгновение спустя маленький серый комочек оказывается меж огромных задних лап восседавшего на троне Вожака.
- Говори! – приказал Вожак, склоняясь к свидетельнице.
Мышка встала на задние лапки и, опершись передними о черный медвежий коготь, жалостливо пропищала:
- Прости меня, батюшка, старую дуру, зазря я всех обеспокоила, зазря тебя от делов важных оторвала. Не так беда моя велика, чтоб при всем народе об ней плакаться...
- Не тебе решать, о чем стоит плакаться, а о чем нет... Сказывай свое горе!
- После услышанного здесь мне и говорить-то в общем не о чем, но раз пришла. - начал грызун свою исповедь, - Не молода я уже, многого за жизнь нагляделась... Но до сих пор не могу простить этих изуверов за то, что, расправляясь с едва рожденными мышатами, они ещё и потешаются, стараются сожрать наших деточек в «три писка». Первый писк новорожденный издаёт, когда его хватают палочками для еды, второй во время обмакивания в соус, а третий и последний, когда тельце несчастного создания перекусывается пополам...
Мышка смолкла, но продолжала стоять на задних лапах, пристально глядя в глаза Северянину. Молчало и все остальное звериное сообщество.
Белый медведь горестно вздохнул, видимо вспомнил нечто неприятное. Может времена собственной охоты на детёнышей тюленей и нерп...
- Мы тебя поняли, - обратился он наконец к мелкому грызуну, - Ты не напрасно пришла! Беда твоя не менее значительна, чем беды других зверей, страдающих от человеческой жестокосердности. Вернись на свое место.
Мышка опустила передние лапки на камень, вильнула хвостиком и подбежала к птице.
Секретарь поняла ее без слов. Вновь бережно прихватив мышку клювом, она мягко и элегантно спланировала с валуна, отнеся маленькую свидетельницу к подножию горы...
Долго продолжалась звериная ассамблея. Немало ещё истцов было призвано на «камень откровений». Показания давали цивета, мунтжак, панголин, летучая мышь подковонос, ежи, змеи, исполинская саламандра и многие другие жертвы извращенной человеческой всеядности. Зрительское море, тем временем, продолжало бурлить и кипеть. Остервенение аудитории грозило выйти за границы дозволенного. Шторм надвигался. К концу выступления последнего свидетеля озлобление звериного народа достигло апогея...
На этот раз Северянину потребовался весь объем его огромных легких и мощь закаленной арктическими морозами глотки...
Изданный им звук по силе был сродни гудку самого тяжелого ледокола, а по воздействию он казался эффективнее используемой против морских пиратов акустической пушки.
Тишина и спокойствие, однако, воцарились на предгорье не тотчас. Зверью потребовалось время, чтобы угомониться. Еще несколько минут с разных мест в сторону валуна неслись высказывания от самых перевозбудившихся и словоохотливых делегатов. Вот немногие из них:
«Доколе, наконец, они будут глумиться над нами и злоупотреблять терпением нашим?!» «До какой поры мы будем терпеть эти издевательства?!» «Сколько можно им попускать?!» «Пришло время положить этому конец, раз и навсегда!!!»
Но это было не всё и не самое главное. Слова и призывы могли так и остаться словами и призывами, как это зачастую бывает у людей. Важным был общий настрой депутатов. И выражался он не столько в речах самостийных витий, сколько в оскаленных мордах, вздыбившейся на загривках шерсти, прижатых ушах и поджатых хвостах. Зверьё рвалось в бой.
Как любой опытный хищник, Северянин мог предугадать время нападения и потому решил атаковать первым. Великий Вожак вновь поднялся в свой трёхметровый рост, простёр правую лапу в сторону восхода и провозгласил,
- Мы объявляем им войну!
«Войну! Войну! Войну! Войну!...» - многоголосо подхватило большинство представителей неисчислимого животного мира. Однако одним воинственным кличем звериный народ не ограничился. Раздались и другие призывы:
«До победного конца! Всех порежем и порвем! До последнего загрызем и изничтожим! Очистим землю от этих паразитов!»
И на этот раз Северянин долго не прерывал делегатов. Он дал им время и возможность эмоционально выгореть. Совет входил в решающую стадию – фазу принятия конкретного решения. А на этом этапе рассудок и расчет гораздо важнее чувств, азарта и переживаний. Пока зверьё занималось фантазированием, то есть вспоминанием и изобретением для человечества новых казней египетских, птица-секретарь, подчинившись призывному взгляду полярного медведя, подошла к нему. Северянин склонил к птице усеянную шрамами от моржовых клыков морду и что-то прошептал ей на ухо. Вняв указаниям, секретарь, важно перебирая длинными ногами в черных бриджах, прошествовала к краю валуна:
- Сейчас мы возьмем часовой перерыв, во время которого все присутствующие, объединившись по видовым группам постараются совместными усилиями подыскать варианты для карательного удара по неблагодарному и неблагородному человечеству...
Аудитория вновь ожила и зашумела. Зверью понравилось услышанное. Всем захотелось почувствовать себя соавтором великого начинания. Но птица еще не закончила. И ей пришлось сильно повысить голос (почти до неприятного клёкота), чтобы донести до делегатов вторую часть распоряжения Великого Вожака:
- После антракта мы снова соберемся и заслушаем доклады ваших спикеров, чтобы затем общим голосованием выбрать наиболее действенное и эффективное предложение. Перерыв.
Не мешкая, земная и водная фауны занялись родственным кучкованием. Полагаясь больше на нюх, чем на зрение и слух звериный народ быстро разделился на небольшие группки и тотчас приступил к жарким дебатам.
Внутривидовые совещания продлились долее запланированного времени. Только к концу второго часа утомлённое жесткими спорами зверьё вернулось на свои места. Вернулось и было несказанно удивлено отсутствием на валуне Повелителя белого безмолвия и его верного секретаря.
К счастью, задержка начальства оказалась не настолько долгой, чтобы успеть вызвать ропот недовольства. Первой на макушку огромного камня приземлилась птица. За ней на валун по-юношески бодро вскочил Северянин.
- Прошу прощения у благородного собрания за опоздание, - обратился он к делегатам, едва достигнув середины камня,
- Мы тоже зря время не теряли... Провели ряд консультаций. С кем и о чём именно вы узнаете чуть позже, а сейчас давайте начинать...
Слушания длились бесконечно долго. Идей и способов справедливого возмездия озвучено было великое множество, однако все они в той или иной степени походили друг на друга. К примеру: слоны предлагали топтать и давить, как человеков, так и всё, имеющее хоть какую-нибудь для них ценность; хищники призывали к проведению всеобщей охоты на двуногих; киты, кашалоты, косатки и акулы обещали устроить любителям морских забав многосерийное реалити-шоу «Челюсти анлимитэд»; пернатые требовали римэйка известного фильма Хичкока - только без мультипликации и в прямом эфире; представители саранчи грозились покрыть половину поверхности земли своими телами, уничтожив весь урожай зерновых; мышье племя, ободрённые успехами своих австралийских сородичей, настаивали на проведении массовых набегов на сельские хозяйства и жилища людей и так далее, и тому подобное...
Храбрились все. Возбуждение вновь нарастало. Однако восседавший на председательском месте Великий Вожак никак не реагировал на развернувшуюся у его ног борьбу стратегем. Он, как истый мудрец, продолжал пребывать в скульптурной недвижности и бесстрастном молчании. А звериному народу хотелось признания. Всем мнилось, что именно их план самый лучший и самый действенный.
К середине процесса озвучивания военных идей напряжение среди делегатов начало спадать. Докладчики перестали «брать глоткой». В их словах стала проявляться некая взвешенность, а в мыслях самокритичность. К последним же выступлениям зверьё в большей степени занималось уже не апологетикой собственных предложений, а критикой предыдущих спикеров.
Завершение докладов, в отличии от начала, слушаний ознаменовалось какой-то невнятной полутишиной. Энтузиазм первых минут заметно поиссяк. Зверьё здорово поумерило пыл и вместо зычных рыков, криков и воплей перешло на менее воинственные формы выражения противоположных эмоций – ярости и горечи. Похоже, что большинство из присутствующих начало осознавать тщетность озвученных вариантов борьбы с человечеством. Неспроста выходит, они были делегированы на Совет. Ведь выбирались депутаты среди самых лучших в своих племенах, самых опытных и смышленых. Из тех, кто не понаслышке знал, как и о слабостях людей, так и об их сильных сторонах.
- Я вас понимаю, - совсем негромко заговорил Северянин, не сходя со своего места. Выбранный им на этот раз доверительно-наставительный, почти отеческий тон, заставил звериный народ прикрыть пасти и навострить уши.
- Понимаю, что очень нелегко сделать правильный выбор для осуществления того, о чем так давно мечтали и говорили многочисленные поколения наших предков. Признаюсь честно, что я и сам бы не придумал ничего лучшего кроме простой физической конфронтации с нашими обидчиками. Так же, как и вы, предложил бы крушить и громить, рвать и метать... Но, к счастью, мы на Совете, где все имеют равное право голоса – и большой и малый, сильный и слабый...
Здесь, чтобы позволить аудитории прочувствовать важность и значимость сказанного, Северянин, остановился. Выждав некоторое время, дабы мысль его дошла до голов самых длинношеих он продолжил:
— Вот одна из таких - малых и слабых - и подсказала, как нам быть и что следует сделать для наказания зарвавшегося человечества. Но, прежде чем представить её вам я считаю себя обязанным хотя бы вкратце, в нескольких словах объяснить главную причину отвода всех предложенных уважаемым собранием стратегем. Начну с себя. С единственного знакомого мне способа борьбы с людьми. Для меня, как и для подавляющего большинства зверей из отряда хищников, наиболее естественным решением нашей общей проблемы стал бы вызов двуногих на открытый бой...
Дружным, одобрительным гвалтом речь Вожака была прервана. Хищное зверьё ещё тешило себя надеждой на всеобщую большую охоту. Северянин в очередной раз был вынужден подняться во весь рост и сделать несколько успокоительных взмахов обеими лапами.
- Да! Честный поединок нам был бы больше по нутру и нраву, но… с современными людьми такое рыцарское поведение не только невозможно – оно просто исключено. Ведь они найдут тысячи наиподлейших способов для победы над нами. И в результате мы опять окажемся в проигрыше. И это касается не только планов, предложенных хищными животными. С не меньшей жестокостью и хитростью они расправятся и с другими нашими собратьями. Насекомых они потравят химикатами, возможно так же поступят и с мышьим народом, а то - и того хуже – пожгут серое племя напалмом...
И ещё раз звериную ассамблею охватило гневное роптание. Все понимали железную логику доводов Вожака, но от этого понимания не становилось легче. Понять не означало принять. Слишком долго мечтало зверьё о справедливой мести. И отступать теперь никто не собирался. Обратной дороги уже не было, но и путь к возмездию был ещё во мраке. Делегатам не терпелось узнать не только о загадочном советнике Северянина, но и о сокрытом до сих пор от них плане ответного удара.
Белый медведь не заставил своих подопечных долго мучиться неведением. Протянув левую лапу в направлении солнечного восхода, Великий Вожак произвёл едва слышимый утробный звук. На сей клич с верхушки ближайшего дерева сорвалось тёмное пятно и спустя мгновение на отставленную в сторону медвежью конечность мягко присела крылатая мышка.
Ею оказалась обычная летучая мышь - подковонос. Она была не так уж и велика, но и не совсем мала. Ординарная рыжая особь со смешной удивленной мордочкой обиженного детеныша.
И вновь собрание не смогло сдержать эмоций. Дыхание зверей слилось в едином выдохе – выдохе разочарования. В этот раз Хозяин льдов и торосов не пустил ситуацию на самотёк. Нельзя было позволить нигилистским настроениям овладеть душами делегатов.
- Да! – сказал Северянин, указывая кривым черным когтем на маленького зверька, вцепившегося в его густую шерсть, - Она не вышла ни ростом, ни весом и сил в ней почти ничего... Но благодаря ей мы получим возможность пойти другим путем. Наш ответ изуверам будет ассиметричным, однако намного более эффективным, нежели простое телесное противоборство с ними. С её помощью мы добьёмся лучших результатов, чем в честном поединке с человецами...
Нет ничего красноречивее, чем молчание. Особенно, молчание толпы, не доверяющей ни единому слову говорящего. Но это не смутило Великого Вожака. Он сам не так давно с подобным же подозрением вслушивался в предложение махонькой рукокрылки. Она его убедила. Ему оставалось передать и внушить свою убеждённость всем присутствующим на ассамблее животным, птицам и насекомым. Но если не всем, то хотя бы большинству из них.
Северянин постарался. Долго и упорно он с помощью своего секретаря объяснял, доказывал, убеждал замершую в ожидании откровения аудиторию. Великий Вожак поведал толпе обо всём, что было известно ему самому. Он полностью раскрыл покрытую доселе тайной миссию летучей мышки. Подробно рассказал о том, когда, где и каким образом подковонос, пожертвовав жизнью, наградит частичкой самоё себя непомерно возгордившихся человецев. Сию нагорную проповедь Северянин закончил, пролив елей на уши и души делегатов:
- ...Ибо истинно говорю вам, что не успеет луна вновь округлиться, как задрожат и затрясутся от страха недруги и насильники звериного народа. Мы надолго загоним их в норы, мы заставим врагов наших бояться собственных сородичей и шарахаться друг от друга, мы принудим людей биться меж собой за хлеб насущный, мы надолго сломаем их обычный уклад жизни, мы накажем их за непомерную гордыню... И всё это произойдет благодаря ей – нашей крохотной героине. Лети дорогая, ты знаешь, что нужно делать! Помни, мы с тобой! Удачи тебе!
Великий Вожак взмахнул передней конечностью. Маленькая, но гордая мышка энергично оттолкнулась от медвежьей лапы и резко взмыла вверх. Набрав высоту, подковонос совершила прощальный круг над горой Совета и, под дружный, одобрительный рёв всех официальных морд полетела на солнечный восход. Phinolophus взяла курс на печально известный своим инфернальным рынком город Ухань.

[Наталья Владимировна]

48

ПРИЗРАЧНЫЙ ПОПУТЧИК

— Да-да, старина, еду. Погода, сам видишь, нелётная... Что? У тебя там шумно. Костюм? Нет, без костюма. Я и так вылитый вампир, хех... Сам как вампир, говорю! Ну всё-всё, давай, скоро буду.
Джек выключил мобильник и отбросил на пассажирское сиденье. За четыре с лишним часа в пути он порядком устал и уже мечтал наконец-то очутиться в тёплом доме своего давнего друга Билла, к которому и торопился на вечеринку в честь Хэллоуина. Он с усилием потёр ладонью лицо, будто смахивая усталость, и только включил радио, как вдруг...
— Вот чёрт! — ругнулся Джек, щурясь и всматриваясь вдаль: впереди у дороги маячила фигура. — Ты-то откуда взялась?
На краю обочины стояла высокая, одетая в дождевик с капюшоном женщина и голосовала с просьбой подвезти.
Джек остановился рядом и опустил стекло:
— Мне в Индианаполис. Могу подбросить.
— Спасибо большое, мне как раз туда, — кивнула она и поспешила забраться на заднее сиденье. — Извините, я тут кресло намочила.
— Ерунда, высохнет, — ответил Джек, набирая скорость. — Ты как здесь оказалась?
— С парнем поссорилась, — вздохнула она. — Ну он посреди дороги меня и высадил... Кретин! Ой, извините.
— Да ничего, я согласен. Что бы там ни было, но в такую погоду на улицу выбросить может и правда только кретин. Тебя как зовут?
— Мэри. Мэри Уэльс.
Джек глянул на попутчицу в зеркало заднего вида — та зевала.
— Поспи пока, ещё час-полтора, — и он сделал звук радио тише.
Действительно, через час появились указатели Индианаполиса.
— Эй, Мэри, тебя где лучше высадить? — оборачиваясь, спросил Джек.
Да чуть руль не потерял: на заднем сиденье никого не было.
Он резко затормозил, выскочил из машины, обежал кругом и даже зачем-то заглянул в багажник — Мэри нигде не было.
— Чертовщина какая-то!
Минут пять он сидел как пришибленный, силясь уложить загадку в голове — но тщетно. И только добравшись до Билла и поведав ему эту странную историю, он узнал, что Мэри Уэльс погибла в автокатастрофе ещё в семидесятых, а её призрак до сих пор блуждает по Индиане, ловит машины и всегда исчезает на полпути.
Джек долго не хотел в это верить. Он раз за разом прокручивал образ женщины в памяти, сравнивал со словами Билла и в конце концов признал, что повстречал местного призрака. Настоящего призрака! В первый раз в жизни. И очень надеялся, что в последний.
С той поры Джек больше не подбирал случайных попутчиков.
А вы — подбираете?

[Наталья Владимировна]

49

НИКТО НЕ СПАСЁТСЯ ОТ ЧУДА

Я сдаюсь.
С ненавистью смотрю на цветочный горшок. На сухой ветке смачно раскрыл жирные лиловые щупальца цветок.
— Решился, — фея в цветке захлопала в ладоши. — Ещё никто не уходил от Гильберты без подарка. Динь-динь. — Колокольцы смеха привычно колют голову изнутри. Фея погрозила пальцем: — Упрямец.
Я пытался. Рвотные позывы удавалось успокоить дыханием. Головную боль — укусами пальцев. От видений не спасало ничего. После очередного приступа меня уволили с работы.
— Динь-динь. Мальчик выбрал… молчи, угадаю: пятый? Нет, второй пункт из «Списка желаний»?
Чёртов список! Пункт пятый «Причинение боли родным и близким». Пункт второй «Безнадёжная любовь».
— Нет!
— Странно… Динь-динь.
После таблеток боль сильнее, видения ярче. На третьем приёме психиатр предложил госпитализацию. С трудом упросил его дать шанс.
— Пункт третий «Увечья каждому третьему младенцу» – мой любимый. — Фея подалась вперёд, сладострастно облизала губы алым язычком.
— Нет!
Я давно не ел, брюки болтаются. Но верёвка в ванной сорвала трубу. Соседи закончили ремонт, а тут фонтан с потолка.
— Пожелай - и соседи умрут.– Фея пожала плечиками в пышном платье цвета раздавленного клопа. — Пункт восьмой — «маньяк», пункт первый — «пожар».
Разнимаю сухие губы:
— Седьмой.
— Фу! — скривилась Гильберта. — Всёго-то: «Способность убить животное одним ударом». Я против седьмого пункта. Но там, в Центре, такая бюрократия.
— Пункт седьмой. — Поднимаю руки, показываю семь пальцев. — Колдуй.
— Это твоё заднее слово?
— Заднее не бывает.
Цепляюсь за стол: пережидаю тошноту из-за резкого звона. Сглатываю сухим горлом:
— Мухи — животные. Феи как мухи.
— Ха-ха-ха. Динь-динь?
— Крылья. Жужжание. Надоедливость. — Рука сама выхватывает из воздуха мухобойку. Размахиваюсь, и цветочный горшок летит на пол.
Колокольцы обрезало. Тишина обрушилась мешком с цементом и валит с ног. Слёзы сами хлынули по небритым щекам. Прижимаю мухобойку к губам.
Я победил.