[Ган]

Черные звезды над головой



Парень любил лежать на теплой земле и глядеть в небо. В восемнадцать сильно бьется сердце. Бьется так, что хочется взлететь под облака и добраться до звезд. Звезды околдовывают. На небе их так много, что лишние просто хочется смести с небосклона - мелкие, слабые, едва заметные, они кажутся случайно рассыпанным речным песком рядом с крупными и яркими бриллиантами.
Днем он иногда смотрел на дорогу и ловил себя на мысли, что ему хочется найти хотя бы один упавший с неба драгоценный камень. Понятно, это его фантазии, но так легче жить. Как бы все изменилось тогда в его судьбе!

- Совсем стемнело, а его нет дома! – вздохнула мать.
- Пора привыкнуть к этому, - спокойно ответил отец.

Отец был давно на пенсии, но еще работал. Наш герой был в семье долгожданным ребенком. Не слишком избалованным. Для этого в семье никогда не было денег. В детстве мальчишка мечтал об интересных игрушках, потом о велосипеде, а в старших классах о красивой одежде. Заработаешь, сам купишь, внушал ему отец.
Отец, с трудом закончивший то ли семилетку, то ли восьмилетку, хотел бы, чтобы его сын пошел учиться дальше. Он всегда говорил про цель в жизни. Что можно всего добиться, если хорошо учиться. Конечно, если хорошо учиться, то можно добиться. А парнишка учился в школе не слишком хорошо. Поэтому и целей великих перед собой не ставил.
Вот и на этот раз разговор закончился тем, что сын ушел из дому, хлопнув дверью. "Сам-то ты, папа, чего в жизни добился?"

Сын медленно шел и и в его ушах все еще стоял недовольный голос отца. Беседы с ним не отличались разнообразием. Он, сильно пьющий, но себя алкоголиком не считающий, вступал в разговоры с сыном лишь тогда, когда "принимал, чтобы расслабиться ". Трезвый, отец молчал и вроде бы не замечал его. Вот и сегодня он учил отпрыска на примере собственной трудной, неудавшейся жизни. Заново перечислял обстоятельства, которые помешали достичь успеха. И совершенно не вникал в то, что слышал в ответ. Только упреки, упреки...

В таких случаях знаешь каждую фразу наперед, и не то, чтобы пропускаешь все мимо ушей, но понимаешь, что ничего не оседает на дно, не западает в душу. Все идет по одной и той же хорошо накатанной дороге. Все понятно, скучно, неинтересно. Что их этх разговоров извлечешь? Так же вот он, без интереса, слушал уроки математики. Не понадобятся ему в жизни эти уравнения, синусы и косинусы.

Он вдруг стал думать о школе. Нельзя сказать, чтобы он с охотой ходил туда. Но уроки географии он любил. Все началось с того, что он услышал про сибирскую реку Лену. Еще наверное шестиклассником, вихрастым мальчонкой стал он заглядываться на славную девочку Лену, сидевшую впереди за партой. Его радовало, что эти два имени звучат так поразительно красиво. Река и девочка. Ему хотелось быть с Леной на берегу замечательной сибирской реки Лены, где шумит лес, высоко плывут облака, а по краю вдоволь насыпано чистого и яркого драгоценного золота. И река такая широкая, что почти не видно другого берега. Шумит ветер, никого вокруг, и им хорошо вместе.

Он еще не понимал, почему так притягательна его мечта. Но где-то в восьмом-девятом классе ему стало ясно, что он Лену любит. Он не мог ей признаться, но взгляд, все его поведение выдавало его с головой. И она тоже все поняла, но не придала этому никакого значения. Много таких лохматых вокруг!

Школа окончена на сплошные трояки, работа на полудохлой фирме денег не дает, впереди армия, если не удастся отвертеться. Лену он уже несколько раз видел с парнем, который учился с ними в параллельном классе. Идут, и на него даже не взглянут. Пройдут, как в сердце нож.
Он снова шел по улице, на которой можно Лену встретить.

Он был, пожалуй, непутевый. Рос, не слушался ни отца, ни матери. Когда еще по всем законам физики он должен был сидеть дома, уважая слово, сказанное родителями, парень срывался и убегал от нудных домашних разговоров, бесконечно шедших вокруг денег, еды, одежды. От скучных жалоб отца, который, выпив, в очередной раз с тоской говорил, что его дома никто не любит, ни сын, ни мать. Он работает, хлеб для них добывает. А они его не любят.
Будучи трезвым, отец этой темы не касался, но сын был твердо уверен, что мать отца не любит. Он-то отца и впрямь не любил за этот пьяный базар.

- Почему счастья нет? Счастья нет, в этом отец был недалек от истины. Ничто не скрашивало в семье однообразного скучного существования. Ни книжек, ни театра, ни песен. Однотонное пьяное бормотание отца мало походило на песни.
Мать зимой терпеливо его слушала. Летом выходила на улицу, оставив отца дома. Тот, пошумев недолго в одиночестве, засыпал.
Возле телевизора сидеть не хотелось. На экране идут чередой злые лица, вместо привычной человеческой жизни - крашеные картинки да криминальные разборки. Ничего, что бы тронуло душу.

- Опять его нет, - повторила мать.
- С девочками гуляет, - убежденно сказал отец. - В восемнадцать разве усидишь! Вот погоди, однажды придет и скажет, что женится. Поди, уж давно об этом подумывает. Вот он у нас поздно на свет появился, а ведь любовь-то к нам рано пришла. Помнишь, небось, как мы с тобой ночами гуляли!
- Я про сына, а ты опять про свое. Сердце-то не на месте, когда его нет!

Парень вспоминал рассказ Чехова, который читали однажды в школе. "Монтигомо Ястребиный Коготь". Сильное название! Ребятишки собрались убежать из дома! Все очень правдиво написано. Правда, у них такая хорошая жизнь была, что сам он бы никогда ни за что от такой жизни не убежал.

Он шел и уже улыбался. Вот он так жить будет. Хорошо. Чтобы без проблем с едой, с одеждой. От него его сынишка не убежит! Он будет всегда с папой рядом. Они будут неразлучными друзьями. Он будет с сыном играть во все его детские игры, и в жмурки, и машинки с песком возить, и купаться на речку будут они ездить, и в лес. Он будет с сыном говорить обо всем, что видит вокруг. Будет ему сказки читать. Книжки умные купит. Его сын будет знать, что он папе нужен.

В городе много строили. Вот здесь будет двадцатипятиэтажка, громадный дом. Поднялся уже двадцать первый этаж.
Уже многие годы стоит в центре недостроенная телевизионная башня. Сколько он себя помнит, стоит. Памятником эпохе грандиозных планов и огромных неудач. Когда поднялась она на сотню-другую метров над землей, случился казус. Огромный проем в башенном кольце выпал, и на этом месте до сих пор зияет дыра. Никто не знает, что с ней делать, и строительство замерло навеки.
У ребят считалось особым шиком взобраться по внутренней стенке, в которую вбиты скобы, на самый верх. Отсюда прыгали с парашютом, и много ребят просто прыгало вниз без всякого парашюта. Десятки смертельных случаев. Старшеклассники прыгали вниз от несчастной любви. Такова она, магия высоты. Наконец, входной проем заварили толстыми железными листами, и доступа внутрь не стало.
Ему пришла шальная мысль взобраться на самый верх строящейся многоэтажки, где днем работают строители. Надо преодолеть забор и проскочить незаметно внутрь. Хотя здание охраняется, при удачном стечении обстоятельств это можно сделать. С такой высоты можно увидеть весь город, наверное. В городе зажиглись первые огни.
Он взбирался по бетонным ступеням в наплывающих сумерках почти полчаса. Как сюда ежедневно попадают строители? Вот кем он хочет стать: строителем! Завтра же он придет сюда и будет просить, чтобы его приняли на стройку. На любую работу. Пусть будут зимой даже тридцатиградусные морозы, он будет работать на стройке со всеми! Штукатуром, каменщиком, монтажником. Это работа для сильных.
Он не подходил к краю, огороженному строительными лесами. К невысокому забору, потому что его могут увидеть с земли. Он распластался на спине, над ним висело темно-синее бархатное небо.
Он знал, почему на него не смотрела Ленка. Он связался с нехорошей компанией. Это было особым шиком, принадлежать компании, которую все боятся.
Лежа вверху, он стал думать о жизни. И что-то случилось с ним в этот момент. Он вдруг ощутил себя взрослым. Теплым летним вечером он лежал на спине на сохранившем еще дневную жару бетонном полу, и вдруг по коже с необыкновенной силой рвануля жадная сладостная волна и резко остановилась в развилине ног. Стало трудно ровно дышать. Стало радостно и больно. Это случилось с ним не в первый раз, но еще никогда не было такой оглушающей полноты и радости жизни. Чистый радостный свет полился внутрь его. Он всем своим молодым сильным телом торжествующе стал тянуться вверх. Звезды скромно зажмурились и ненадолго погасли.

Он осторожно спускался в ночной тьме, счастливый и опустошенный. Он не будет пить и курить. Он не будет наркоманом. Он будет хорошим человеком. Пусть об этом знает Ленка! И Даша! Даша тоже прекрасная девчонка. Пусть знает.

[Ган]

Кнопка Delete

Быть может, и вы боитесь компьютера не меньше меня? Я его боюсь. Нет, я не новичок в этом деле. Если бы так, было бы все понятно. Такой страх вызывает только улыбку. Со мной другое. Я провел за клавиатурой почти полжизни, но теперь у меня возникает непреодолимый ужас даже от мысли о ней. У меня деревенеют пальцы, как только я подумаю, что мне придется дотронуться до клавиш. Да, я панически боюсь прикоснуться к ним. Я всегда воспринимал компьютер как друга, как умного помощника, мне казалось всегда, что в нем глубоко запрятана душа. Для меня это было живое создание, пытавшееся подружиться со мной, которое могло понять, помочь, которое могло вовремя дать умный совет. И когда я попал в глубины виртуального пространства, стал встречаться там со многими людьми, расспрашивать их, высказывать свои мысли, я почувствовал, что мы слились с моим верным помощником в единое целое.

Моя дружба с техникой началась в то давнее время, когда не было цветных дисплеев и ковриков для мыши. Я помню, с каким счастьем, с какой непередаваемой радостью сел я в первый раз за «Поиск». Хотя он был слабым подобием зарубежной машины, но это было чувство, сравнимое с полетом. Будто я находился на борту серебристого лайнера, летящего на высоте десяти километров над землей. Я полностью отключался от действительности, для меня не существовало ничего вокруг, я не видел стола, на котором красовалось это гениальное изобретение. На сером, слабо светящемся экране возникали мои мысли, чудесно оформленные в страницы книги, и я был тем, кто пишет книгу. Он, мой компьютер, побуждал меня к творчеству.

В конце прошлого века, когда появилась всемирная паутина, горизонты жизни непредсказуемо расширились. И вот однажды я почувствовал, что кто-то с интересом стал изучать меня. Все началось с простых вещей. Какой-то человек из Интернета стал задавать мне обыкновенные вопросы. О жизни. О семье. Сколько детей, где учатся, какие оценки. Все это было так интересно. Многое в нашем положении и восприятии оказалось схожим. Наши точки зрения, наша жизненная позиция сходилась на девяносто девять и девять десятых процента, если не больше. Он, этот далекий человек, рассуждал так же как я. Так же ругал власть за то, что она живет одним днем, не думая о будущем. Возмущался, как и я, системой образования, здравоохранения и в доказательство приводил те же аргументы, что и я. В конце концов, я почувствовал к нему необыкновенное доверие, и наши беседы затягивались далеко за полночь. Как будто это был попутчик в поезде, а ехать нужно было еще долго-долго.

Он назвал местом жительства город Мценск, в 320 километрах от Москвы. Этот старый город существовал еще в середине двенадцатого века. В начале восемнадцатого в город числился за Киевом, потом за Белгородом, потом стал городом бывшего Орловского наместничества. Мне стразу вспомнилась «Леди Макбет Мценского уезда». Я взял книжку Лескова и перечел рассказ. Я обращал внимание на детали быта, на строчки, которые хоть чуть-чуть рассказывали о самом Мценске, захолустном уездном городишке, в котором текла скучная жизнь, прерываемая то грозой, вызвавшей большой пожар, то разыгравшимся страшным убийством. Мне захотелось узнать про то, как живет современный город. Я спросил об этом.
В ответ мне мой приятель посоветовал прочесть «Леди Макбет» Николая Семеновича Лескова. Мой собеседник не стал описывать улицы и площади. Он ограничился короткой справкой, которая слово в слово повторяла сведения из энциклопедии, вплоть до черно-белых фотографий. Все те же сокращения, все точки и запятые, как в книге. Мне показалось, что приятель выслал мне просто им отсканированный и распознанный материал. Короче, представление о современном Мценске мне составить не удалось. Меня не интересовала ни машиностроительная, ни пищевая промышленность в городе, и, разве чуть, его географическое положение. Когда приятель выслал еще десяток цифровых фотографий по электронной почте, которые отыскались на разных сайтах, я увидел окрестности города, луга, речку. Обычный город, каких у нас много. Река, мост через нее. Я, человек, который не силен в географии, был склонен считать, что это речка Цна, которая по каким-то неясным причинам с детства запала в память. Но из присланной справки было видно, город построен на реке Зуша, притоке Оки. Подписей под фотографиями не было.

Короче, с именем Мценска я стал засыпать и просыпаться. Я знал уже, что город, вероятно, ведет свое название от слова «мцела», так вятичи называли пчел, что здесь до сих пор в огромном почете пчеловодство. Хотя настораживало упоминание про завод кормовых антибиотиков, но думалось, что этот район еще не слишком испорчен открытиями генной инженерии.
Наши разговоры продолжались уже около трех лет. Тысячу дней и ночей мы провели вместе.

Однажды мне пришла неожиданная посылка из Мценска. Приятель, понимая, что я тот самый компьютер-мэн, который ест, пьет и спит у экрана, выслал мне удивительный подарок. Небольшую плату, наушники и инсталляционную программу на стеклянном диске. В наушниках играла завораживающая музыка, которая навевала сон. Включив ее, я часто дремал, в мозгу всплывали картины детства, эпизоды прошлой жизни. Это было необыкновенно приятно, воспоминания оказывались столь подробными, что я видел муху, взлетевшую с ярко-желтой струганной доски, хвоинки под ногами, будто я шел по лесной тропинке. Я еще раз проживал свою жизнь. Правда, мне не удавалось сменить жизненные обстоятельств, изменить свое прошлое, но я вспоминал свои молодые чувства и просыпался изможденным. Удивляло то, что воспоминания всплывали в строгой временной последовательности, не обгоняя друг друга.

Я написал об этом приятелю. Он ответил, что рад тому, что мне программа понравилась, и советовал не слишком долго слушать, коль музыка оказывает на меня такое утомляющее действие. Эту плату он разработал на одном из радиоэлектронных заводов, в нее вложена вся мощь цифровых технологий.
Неделю назад я остался один дома и сел привычно в кресло. Сон мой касался событий последней недели. Неожиданная ссора с женой. Тяжелый разговор с детьми по поводу лишних трат. Мне все это легло тяжелым камнем на душу, поэтому неожиданно проснувшись от прикосновения к моему плечу, я был еще в плохом расположении духа.

Чья-то рука лежала у меня на плече. Твердая мужская рука. Обернувшись, я увидел себя! Передо мной стоял я сам. В тапочках, в привычной домашней одежде. Словно это было отражение в зеркале. Рост, цвет волос и глаз, все до последней морщинки совпадало с моим лицом. Я был ошарашен, я неожиданно понял, что это был клон, о котором так много говорилось в прессе.
- Не пугайся, - сказал мне мужчина моим голосом. С типичной хрипотой и картавинкой. Хотя голос показался непривычным, будто он лился с киноэкрана, но это был точно мой голос, мои интонации. Все в нем было мое.

Он сел на диван за моей спиной, но я тотчас же повернулся к нему лицом. Легкий морозец гулял по коже.
- Кто ты?
- Ты!
- Как ты оказался здесь?
- Время сканирования мозга закончилось, и во сне ты нечаянно нажал кнопку Copy, поэтому ты скопировал себя. Я твоя точная компьютерная копия.
- И зачем ты мне?
- Вот это уж тебе знать. Ты ведь вызвал меня к жизни. До этого я существовал внутри компьютера и беседовал с тобой из Мценска. Компьютер твой собран в Мценске на одной подпольной фирме, и это сплошной обман, что у тебя «бренд» из Америки. Понимаешь, русские все делают с душой. И компьютеры. Беда наша в том, что твой компьютер оказался с душой.
- Ну, и…?
- И теперь у меня твоя душа, разве ты этого не чувствуешь?
Действительно, я легко читал его мысли, он - мои.

- Давай сядем за машину, - сказал он. Я покажу тебе твои возможности. Которые ты не знаешь. Надень наушники.
Я безропотно надел наушники. Он стал передвигаться по Интернету и загрузил с учебного сайта англо-русский словарь. Зазвучали песни «Биттлз», и я вдруг почувствовал, что понимаю теперь все до единого слова! Более того, я понял, что я знаю все английские слова! Все!

Он улыбнулся:- Я с интересом вспоминаю жизнь, которую ты прожил. И точно так же, как ты расстраиваюсь, что в ней не удалось многое. Вернуть ничего нельзя. Но кое-что можно наверстать.
- Ты знаешь все мои тайны?
- Конечно. Все смешные и постыдные стороны. В этом нет ничего плохого. Ты ведь – это я. Я помню, знаю, что это и я сделал. И совесть моя с этими тайнами примирилась. Я не осуждаю тебя за эту девушку.
- Мы зря расстались? Она меня любила?
- Ты сомневаешься?
- Да, сомневаюсь.
- Ты прожил столько лет, и все же не понял жизни. Впрочем, и я тоже.

Я глядел в его глаза. Он - в мои. Наверное, у нас в мозгу плыли одни и те же воспоминания.
- А дети?
- Мои дети? То есть, наши?
- Кто из нас задал этот вопрос?
- Давай не будем ссориться.
- Ну, ты же знаешь, что я не люблю ссориться.

Мы задавали друг другу вопросы, но знали заранее ответы. Наш разговор все более напоминал разговор двух сумасшедших. Невозможно было понять, что и когда сказал я, а когда он. Мне захотелось встать и выйти. Он встал и пошел в туалет. Я услышал шум утекающей воды.
Это меня ошарашило больше всего. До сих пор я воспринимал его как некое нереальное создание, некий фантом, лишенный плотского начала. Оказалось, что это не так, что он, точно так же как и я, должен питаться, спать, обмениваться впечатлениями. Это был еще раз я, точно такой же настоящий я.

Мы поняли все тотчас же. Дом, дети, квартира, жена, работа. Сотни проблем, которые неожиданно свалились на мою и его голову.

Я улыбнулся: - Да ты не робей! Ты единственный человек, которому можно прожить в два раза больше. Правда, параллельно со мной, но суммарно твоя и моя жизнь удвоилась!
- Мы с тобой неплохие люди, надеюсь.

Он с тоской сказал: - Вот чего мне не хватает. Мне не хватает собственной жизни. Она ведь хоть и общая, но твоя. И еще, понимаешь, я не могу, как это можешь ты, выпрыгнуть из собственной шкуры. Я могу только логически рассуждать.
- Неужели ты лишен эвристического мышления?
- Мне кажется, что копируется не все.
- А доброта?
- Копируется.
- А чувства?
- Да.
- Ты знаешь все, что я пережил с женщинами?
- Все. Более того, знаю все о твоих недомоганиях. Знаю все твои тайны, твои мечты. Я знаю, что ты не любишь делиться всем этим с другими. Но тебе и не надо делиться со мной. Я все знаю.

Он прекрасно ориентировался в квартире, он начал прибирать разбросанные вещи, развешивать их в шкафу, как это делаю я. Я не понимал, нравится ли мне такая помощь, потому что у меня все равно оставалось чувство, что это делаю не я.
Он обернулся, улыбнувшись: - Да, ерунда, прибирает же за нами жена.
- Жена? – подпрыгнул я.
- Да ты что? Мы и жену скопируем. И детей, чтобы поменьше ссориться. Через пару месяцев вообще не будет никаких проблем.
Он добавил: - Да не буду вмешиваться я в твою семейную жизнь, не бойся. Я знаю, что ты ее любишь. И я ее люблю. Она добрая, хорошая, спокойная женщина.
- Ну, спасибо, объяснил!
- А людям скажем, что брат из Америки приехал. Что мы близнецы. Мы ведь и вправду близнецы.

Господи, он обнял меня за плечи! Вот кого мне не хватало всю жизнь - брата! Тоска поднялась из глубины души и смешалась с радостью. Он положил руку ко мне на сердце: - И ты так сделай! Я почувствовал биение его сердца, трепет его мышц. Чувства переполняли меня.
Это было необыкновенно. Нет, это не было эгоизмом. Это не было даже братской любовью. Это было что-то большее. Я любил его больше, чем самого себя.
Он сказал: - Знаешь, как я жалею, что нет в живых отца и мамы! Их уже не вернешь!
- Я тоже жалею.
- Будем помнить о них.
- Пойдем на кухню Пора обедать.
- Да, давай поедим. И мне пора уходить.
- Куда?
- Не думаешь ли ты, что я останусь навсегда в твоей семье? Ты мне дашь кое-что из одежды на первый случай, и я уйду. Я устроюсь. Я в долгу не останусь.
- Нет, брат, милый мой, не уходи!
- И вдруг я увидел слезы и в его глазах. Они невольно выползли из краешков и покатились по щеке, но едва ли он заметил это.
- Я думаю, скоро придут твои. Наши. Потихоньку ты расскажешь им обо всем. Не включай компьютер без меня. Меня теперь в нем нет, и мало ли кто может в нем поселиться. Когда приду, включим вместе.
- Ты будешь приходить?
- Иногда буду, когда ты останешься один. Мы будем созваниваться по телефону.
Он поел, оделся и вышел. Я проводил его у порога. Он обернулся и махнул мне рукой. Я знал, что он чувствует. Я видел, как он переступил порог дома.

Я в полном неведении, где он сейчас. Что с ним. Он не звонил пока. Я очень сильно переживаю за него. Я волнуюсь. Проклинаю себя за то, что отпустил, не обговорив всего. Я не догадался ссудить ему хоть немного денег. Я обзвонил всех своих знакомых и друзей, спрашивая, не заходил ли к ним мой брат. Я решил было, что все это - наваждение, но уже трое друзей подтвердили, что он у них был, заходил ненадолго. Денег не брал.

Единственное, что внушает надежду, что он город и жизнь знает не хуже меня. И он хорошо, логично мыслит.

Компьютер не включаю. Я рассоединил его по блокам. Вынул присланную плату. Больше всего я боюсь, что кто-нибудь, собрав его снова, нечаянно нажмет кнопку Delete.

[Ган]

Учительская история

На пеньке сидел Леший. Это был старичок в тонкой ватной фуфайке, в чесанках с галошами, с короткой белой бородкой Согнутый, легкий, он был похож сразу на облачко и на одуванчик или, и это будет, пожалуй, точнее, на взъерошенного воробья, которого могло сдуть первым же порывом ветра. Пора была весенняя, погода неясная - то повеет теплом, то холодом потянет. Когда я подошел поближе, дед достал из-за пазухи сверток и развернул его.
- Постой-ка, мил человек. Вот хлебушко!
Ему явно хотелось поговорить: - Куда путь держишь?
Я назвал деревню неподалеку.
- Давай, провожу.
- Спасибо! Тут близко.
- Близко - не близко, а по дороге поговорим. Расскажу тебе про жизнь свою длинную. Жил долго, а в достатке не жил.
Я смотрел на него молча. Его глаза смотрели весело.
- Кем работаешь-то? Учителем? – попал он точно в цель, – Учителя, они люди умные, сурьезные. Учителя издалека видать. Идет, а глаза у него как бы вовнутрь глядят.
- Как это вовнутрь?
- А вот так, вовнутрь. Учитель ведь не Ванька Ашихмин. Это Ванька Ашихмин все время думает, где денег на полулитру найти, поэтому у него и взгляд дурной. А учитель внутрь себя глядит, как бы стихи себе из хрестоматии рассказывает. Все думает, думает…
- Я и вправду учитель.
- Вот-вот, мил человек, я и говорю. Давай, хлебушко-то съедим.

Мне это показалось забавным. Окунул я горбушку в воду родничка, оказавшегося рядом. Поднес ко рту кусок черного хлеба, источающего тонкий здоровый аромат.
- Хороший хлеб.
- Ты хлебушко-то понюхай сперва. Ведь настоящий. Такой лет двести назад в русской печке бабы пекли. Без всякой примеси хлеб.
- Да, я внимание обратил. Хороший хлеб.
- Старуха печет. Мастерица. Из магазина хлеб не берем.
- Отец, я ведь не первый раз по дороге этой иду. Родничка тут не было!
- Ну и что за оказия? Не был, да стал. Из-под земли пробился. Долго ему, родничку, из-под земли показаться? Выглянет из-под земли, напоит хорошего человека чистой водой, да опять спрячется. Невелика оказия!

Мы съели по куску. Я оказался тем самым у деда в долгах.
- Спасибо за хлеб. Никогда еще такого вкусного не едал. Долго помнить буду. Чем тебе за доброту отплатить?
- Добрым словом. Старухе приятно будет, что учитель так высоко ее хлеб оценил. А я вот глядел на тебя, да думал: откажешься, не откажешься. Ведь с тяжелым характером человек ни за что у старика хлеб не возьмет.
Я даже поперхнулся от неожиданности: - Прости, дед, я ведь…
- Нет, нет, не об этом я. Не жалко мне хлебушком поделиться с добрым человеком. Я - про душу. Злой человек на людей зло глядит, во всем подвох чует. А ты как дите малое, сразу в меня поверил. И верно, бесхитростные мы оба, и ты, и я. На своем веку стольких людей перевидал, и не ошибался ни разу с характером. Не со всяким в разговор вступаю.
- Вроде хвалишь ты меня?
- Чего хвалить-то? Человека не слова, а дела хвалят. Сколько дел хороших сделал, такая тебе и хвала. А плохих - хула.
- Все свое дело делают.
- Ох, хороший ты мой! Плохих, видно, не встречал. Вот и говоришь так. У тебя дело святое, добро нести. Мало кому такое дело выпадает, добро нести.
- Послушай меня, - продолжил он, - Вот в школе ребятишкам как историю про жизнь нашу объясняют? Рассказывают, где да когда было. Я старый человек, а вот скажу вам, учителям, неправильно вы предмет ведете. Я за свою жизнь столько перевидал, и хорошо эту историю знаю. На своем конкретном опыте. Вся история у меня, можно сказать, на спине написана. Надо ее через судьбы человеческие показывать. Опережь всего, чтобы отца-матерь послушали, как они в прежние годы жили. Чтобы сравнение было.
- Я не историк.
- Знаю, знаю. В вашей физике, химии не очень я разбираюсь, а вот в истории могу многое рассказать. Умный человек поймет.
Он показал на лесную развилку
- Давай-ка, милый сын, вот по этой дорожке пойдем. Оно, конечно, подальше по ней будет. Да ведь для чего-то люди по ней ходят. Дорога-то торная. Подольше погуторим.
- Давай, отец, ноги побережем. Пойдем, где короче. Тебе и мне поближе. Устанем меньше. А коль охота поговорить, так сядем, поговорим.
- Верно, мил человек. Зачем по кривой дорожке ходить? Я хотел тебе там места показать, где богатство можно добыть. Охотным промыслом. Олени там, оленята. Подстрелишь одного – полгода сыт. Двух – рубаху, обувку купишь.
- Нет, отец, я уж как-нибудь без этого на семью заработаю.
- А что, не мужик ты разве, азарту нет?
- Хоть как считай, только я не охотник. А поглядеть на них - пошли.
- Чего далеко ходить за поглядом? Вон, смотри, за кустом стоят.
За ближайшей березкой и впрямь стояла важенка с олененышем.
- Ты, дед, чудесник какой-то. Я и сном-духом не ведал, что олени у нас водятся.
- Водятся. Не перевелись пока. Будут до тех водиться, пока люди злые их не повыведут.
- Что, злых-то меньше, чем добрых?.
- Пока заметно меньше. Да все больше стает. Вот об этом вам, учителям, знать надо. Добру ведь тоже учить надо. Это так. Зайдешь в теплую избу - люди там улыбаются. Зайдешь в дырявую, где хозяин дурной, так и жильцы зябнут в холоде, из-подо лба на тебя глядят. А избу починить, и жизнь наладится. Вот об этом я.

Я шел не торопясь, понимая, что старые люди быстро не ходят. Думал, разговор перейдет на болезни, на трудную жизнь на пенсии. Но дед, хитро поглядывая, стал рассказывать про тридцатые годы, про голод, про войну. Как его отец от голода умер. Как сам он на фронте ноги поморозил, как ранение получил. С тех пор и летом в валенках ходит. Как всю жизнь едва концы с концами сводил. По моим оценкам, старику к сотне лет подходило. Или, в крайнем случае, к восьмидесяти. Он уж должен был бы на завалинке сидеть, а не по лесу расхаживать.
- Живу. На хлеб хватает. Даже сыну, внукам перепадает иногда.

Я так и не спросил его про возраст.
- Дед, а я тебя за Лешего признал.
- А я и есть Леший, милок. Что, по-твоему, Леший не человек? Человек он. Обыкновенный самый человек. Ведь все чудеса обыкновенные люди делают. Сами не понимают, что делают, а у них чудеса получаются. И у Лешего так. Только чудес немного больше, чем у других. Но все равно, делает он их для человека.

- Ну прощевай, однако. Мне вот по этой тропочке вбок идти. А вот там твоя деревня, милок. Крыши показались. Учи ребят добру.

А родник так и остался. Часто около него останавливаюсь, воду пью.
Странная история. Не один десяток раз ходил я по этой дороге. А такая история вышла только однажды.

[Ган]

Пятая часть от сотни

- Значение дроби не меняется, если числитель и знаменатель поделить на одно и то же число…
Сентябрь. На улице еще пока очень тепло. Деревья лишь желтеть начали. Я сижу в классе на задней парте. Я не двоечник, но и особыми талантами не блещу. Рядом со мной приятель, Саша Ястребков. Похоже, он урок тоже не слушает. Какая мне разница, изменится или не изменится! Кому нужны эти дроби! Мух считать можно и без дробей.
У нас уже третья учительница по математике. Первая, молодая, которую мы более или менее любили, вышла замуж и уехала из поселка с мужем на север. Вторая легла в больницу с сердечным приступом, и мы были отчасти в этом виноваты. Она к нам больше не вернулась. Третья, пожилая учительница, хорошо известная в поселке, пришла к нам из другой школы, и начались строгости. Чтобы в тетради было чисто, чтобы черновик был. Я люблю писать слова, предложения, но не цифры.
Конечно, есть два, есть пять. Пять много лучше, чем двойка. Но зачем уметь считать до миллиона? Хватит и до ста.
Сто рублей у нас в доме – огромные деньги. Миллиона нам за всю жизнь не увидать. Сторублевую бумажку с водяным портретом Ленина можно рассматривать часами, и страшно жалко, когда ее уносят в магазин. Зато мама или бабушка приносят иногда даже печенье и немного конфет вместе с двумя булками горячего хлеба. Корочка у него хрустит. Я сразу же срезаю краюху и жую всухомятку.
- Так почему, Коля, дробь не меняется? Я испуганно вскакиваю и смотрю на новую учительницу, приоткрыв рот.
- Мне про тебя учителя говорили, что ты умница. Что же не слушаешь? – пытается она наладить разговор.
- А я дробей дома не вижу. Не бывает их, – иду я ва-банк. Так и так, возьмет да двойку поставит.
- Что, дробей дома не видывал? А мама пироги дома печет?
Удивлению нет предела. Причем тут пироги?
- Печет, бывает.
- И сколько вас в семье?
- Трое. Мама, я и бабушка.
- Ну, и на сколько частей пирог режете? На три?
- На три.
- Вот ты и съедаешь одну третью часть.
- Нет, - кричу я обрадовано. Я съедаю не одну третью часть. Мне всегда больше дают! Мне еще бабушка немного оставляет. Или мама.
- Ну, ты все равно увидел третью часть. А еще какие части видел? Доску пополам пилил?
- Ну, получаются две половины.
- Скажи правильно, получается дважды по одной второй.
А рубль - одна сотая, догадываюсь я.
- Почему это, Коля?
- Потому что у нас дома сто рублей есть. Поэтому рубль - одна сотая.
- Вот не зря говорили, что ты молодец! – хвалит меня учительница. Ее зовут Валентина Николаевна. Хорошая учительница!
Сосед Сашка смотрит удивленно. А с чем пироги? – спрашивает он, когда я сажусь на место.
- С картошкой. В них масла много. Корочка снизу ужасно вкусная.
Мы дружно сглатываем слюну.
Осень. Идет повторение учебного материала за прошлый год.

Сегодня после школы мы собираемся на Уфу. Будем ловить пескарей и жечь костер. Урок математики второй, значит, будет еще три.
Вокруг одни цифры. Но я люблю слова. И предложения. Будет русский, литература. А на физкультуре нас наверняка отпустят домой. Потому что урок последний. Мы – детишки сельские, и движений нам хватает. Физкультуру мы не любим, потому что в школе нет спортзала. Иногда уроки проходят в коридоре, иногда прямо в классе. Направо, налево, кругом! Как в армии. А бегать, прыгать, скакать в коридоре нельзя, потому что в других классах идут занятия. Мы сами слышим, как занимаются физкультурой старшеклассники. Как слоны топают.
Но планам моим на сегодня не суждено было сбыться. Произошло нечто чрезвычайное, что запомнилось мне на всю жизнь.
Наш поселок такой же, как и сотни других в наших краях. Рабочий поселок, который возник лет двести назад, когда стали строить на Урале заводы. Все дома деревянные. На главной улице есть несколько двухэтажных домов, построенных еще до революции семнадцатого года. Купеческие особняки. Низ из кирпича, верх деревянный. Дома, часто очень добротные, иногда даже пятистенные (то есть с разделяющей стеной посередине), принадлежат жителям. Это потом, много позже, стали строить большие дома с государственными квартирами. А из двухэтажных - поселковый совет, магазины, какие-то учреждения. Милиция, к примеру.
Один из одноэтажных домов занимает лесничество. Это знаменитый среди ребятишек дом. Во-первых, там лесники. Мы все уверены, что если встретит тебя лесник в лесу, а ты с топориком идешь (особый шик - идти по лесу с топориком), то он тебя на лошади догонит и кнутом по спине огреет. Чтобы в лесу деревья не рубил. И топорик отберет. Правда, никто из наших в такую переделку не попадал, но то, что все так и будет, сомнений не вызывало. Во-вторых, дом этот единственный в поселке с ярко-зеленой крышей. Почти все дома в поселке стоят под железными крышами, и крыши покрашены суриком в коричневый или рыжий цвет. А этот дом под зеленой крышей. И крупно на крыше написана буква "л". Лесничество, значит.
Когда мы возвращаемся из школы, мы проходим мимо этого дома. Обычно мы идем ватагой и говорим обо всем. Мы знаем все поселковые новости. Кто из старших ребят с какой девчонкой ходит (никто из нас не говорит, дружит), и кто из больших парней жениться собирается. Это особенно интересно. Мы все жениться будем, только вот никто еще не решил даже, кто с кем дружит. Конечно, мы с девчонками дружим, но не ходим. Ходить и дружить – большая разница.

На этот раз я шел из школы почему-то один. Дежурил, что ли, пол в классе мыл. Ребята ушли, ждать не стали. И вдруг, когда я шел по улице, прямо на меня откуда-то с неба вынырнул кукурузник. Были тогда, в нашем детстве, легкомоторные самолеты, зеленые как кузнечики. Небольшие, либо с одной парой крыльев, либо с двумя, - одна над другой, - стянутых раскосинами. Они иногда пролетали у нас над поселком. Надо сказать, что тогда в помине не было радиотелефонов. С борта самолета нельзя было связаться с землей. Так вот, самолет летел прямо на меня, снижаясь и делая круг. Это меня сильно перепугало. Вот он сделал второй круг, мне даже был виден летчик в кабине, его лицо, и в этот момент с самолета вниз полетел какой-то странный мешочек с привязанной к нему белой ленточкой. Он, мешочек этот, плюхнулся невдалеке, но не взорвался. И я вспомнил, что это сообщение для лесничества. Так сообщают о лесном пожаре. Я со скоростью пули перелетел через ограду чужого огорода, подбежал и поднял этот мешок. Его надо срочно отнести лесникам. Я шел с драгоценной ношей, а мне навстречу уже бежали лесники.
- Ну, парень, повезло тебе, - захохотал один из них. - Тому, кто сообщение нашел и принес, полагается премия. Пойдем к лесничему.

Лесничий – это главный лесник. Мы зашли к лесничему вдвоем. Он был в зеленой форме с золотыми блестящими дубовыми веточками на воротнике. Я держал мешок.
- Парню премия, - начал смешливый лесник. В огороде с картошкой нашел. Нам бы век не найти, подмигнул он мне.
- Ну, премия, так премия. Как зовут?
Я назвался.
А–а-а, мать знаю. У тебя отца-то нет?
- Нет.
- Выпишу тебе премию. Десять рублей хватит?
Я молчал, проглотив язык от смущения.
А молодой лесник вдруг сказал – Двадцать, пожалуй, хватит.

И мне выписали двадцать рублей. Огромные деньги на меня с неба свалились Мама мне на них ботинки хорошие купила и еще что-то.

Куда ж без математики! Я сразу понял, что двадцать рублей – это пятая часть. От сотни.

[Ган]

Дела давно минувших дней


Река Уфа впадает в Белую, Белая – в Каму, а Кама - в Волгу. Так что, в Каспии есть и наша водичка.
Речка течет в километрах трех от поселка, образуя широкую дугу, по одной стороне которой стоят покрытые соснами скалистые косогоры, а другая сторона – широкая, вольная, на ней заливные луга. Трава на лугах с косогора кажется неестественно зеленой, будто нарисованной. А вдали синеет полоса леса. Там, вдалеке, где лес, снова горы.
Возле речки с обеих сторон узкое пространство лиственного леса. Вперемешку ольха, ива, попадается калина. Можешь, как поспеет черемуха, забраться в черемуховые заросли. Подальше от реки березняк.
Вот эта отмель хорошо скрыта от лесной дороги. У берега намыта полоса песка. Много кустов. Дно ровное, течение сильное, здесь приятно купаться. Я и приятель Сашка, мы давно облюбовали ее для себя и безвылазно проводим здесь целые дни. В песке ракушечник. Перламутровые внутренние стенки створок блестят как зеркало, притягивая глаз. Мелкая цветная галька тоже попадается в песке. В голову даже не приходит мысль, что этот галечник, обточенный водой, лежит здесь тысячелетия. Главное – сегодняшний день. Главное - это наши сегодняшние проблемы. Впрочем, и проблемы исчезают, когда приходишь сюда. Жизнь становится безоблачной, как небо над головой, а время струится как вода в реке.
Сейчас двенадцать часов дня. Жара. Мы только что вылезли из воды и плюхнулись спиной в песок. Можно позагорать. Сашка стягивает мокрые трусы и кидает их на куст. Я проделываю то же самое. Нам по пятнадцать лет. Мы уже становимся большими, и этому есть прямые доказательства, но сейчас для нас все это абсолютно несущественно. Мы хорошие друзья, давно пригляделись друг к другу, и нам незачем церемониться. Все вопросы, какие могут возникнуть, мы уже давно обговорили. Эти вопросы хорошо обсуждать вечером, когда идешь по поселку, и навстречу попадают девчонки. Говорить о девчонках намного интереснее, чем о себе.
Сашка долго устраивается. Он блаженно закрывает глаза и кладет на лицо большой зеленый лопух. Неподалеку растет трава, похожая на репейник, со столь же крупными листьями. Он и для меня сорвал лист.
- Рыбачить будем?
- А что будет днем клевать? Лучше полежим до вечера.
С тем и улеглись.

И вдруг из-за кустов от дороги к нам, двум славным симпатичным парням, вываливают три девчонки – наши одноклассницы. В школе парни с девчонками легко общаются, проявляя друг к другу очевидную симпатию. Но сейчас летние каникулы, и видимся мы только иногда, случайно встретившись на улице. Для всех нас пятерых встреча здесь - полная неожиданность. Девчонки видят нас, и возникает немая сцена, более интересная, чем у Гоголя в "Ревизоре". Раздается сдержанный писк. Мы вскакиваем, совершенно неспособные оценить ситуацию. Сашка бежит к реке, сверкая голым задом, я мчусь в кусты, и почему-то не туда, где сохнут плавки.
Девчонки давятся от смеха. Я машу им рукой, садитесь, мол, на песок. Самое интересное, что здесь языкастая Даша, которая и так-то все время над Сашкой подтрунивает, явно выделяя его среди других. Ей на язык только попадись. И Ленка, скромница, умница. Уж ей-то видеть меня в таком виде никак не пристало!
- Ой, что, мужики, описались? – вопрошает Даша с юмором, глядя на раскиданную по кустам одежду. Я комично прыгаю на одной ноге, пытаясь попасть второй в недосохшие плавки, затем хватаю всю санькину амуницию и бегу в воду к приятелю. Оборачиваюсь, бросаю на песок пока не очень нужные брюки и рубашку, забредаю подальше, где по пояс в воде стоит Сашка. Передаю Саньке его трусы, и, выходя, чувствую, как мои бессовестно плотно прилегают к телу. Девчонки давятся от смеха, глядя на меня, и на то, как мучается Санька, надевая свои плавки в воде.
Санька выходит из воды юным Аполлоном. Нет, пожалуй, не совсем Аполлоном. Высокий, чуть нескладный, угловатый. Но парень ничего. У него тоже рельефно выделяются те места, которые привлекают особое внимание девчонок. Но, кажется, девчонки парня не стесняют. Товарищ отважно поправляет мокрые трусы на себе, не задумываясь, дергает себя рукой, пытаясь выпуклости несколько сгладить.
Я чуть меньше Саньки ростом. Ниже его сантиметра на три. Это мне кажется большим недостатком, мне хочется быть высоким. Я интуитивно понимаю, что высокие девчонкам нравятся больше. Немного стесняясь, я пытаюсь натянуть на себя штаны и рубашку.
- Описались?! – хмыкает Санька. – Ну, это дела давно минувших дней. Пойдем, друже, в кусты, трусы отожмем!
- Без помощников обойдемся! – предупреждает он ехидный вопрос Даши.
Взрыв смеха. Девчонки, загорелые, красивые, в ярких летних платьях, сидят на песке. Мы разлеглись возле девчонок на солнышке. Нам приятно, что на нас смотрят с таким интересом.
Спрашиваю девчонок: - Вы купаться пришли? Купаться будете?
- Нет уж!
Даша говорит : – Ну что вы, ребята, такие скованные? К чему такая официальность? Рубашки-то скиньте. Жарко ведь.

Всем нам весело. Больше разговора о происшедшем не возникает. Сашка бросает гальку далеко в воду. Она долетает до середины реки и врезается с бульканьем. Я понимаю, что мне этого делать не стоит. У меня не столь рельефная мускулатура, и дальше Сашки я камень не брошу. Я пытаюсь наладить разговор с Леной. Она смотрит на меня с хитринкой. Какое-то неведомое чисто женское понимание исходит из ее глаз. Это мешает разговору, но невероятно притягивает. Я вдруг признаюсь ей в том, что пишу стихи. Я об этом никому не рассказывал. А тут потянуло на откровенность.
- Хочешь, вечером почитаю?
- Да!
Боже мой, какое счастье, что я пишу стихи!

Девчонки говорят о том, что вечером будут танцы. Мы чувствуем их неподдельный интерес к нам. Они с упреком говорят, что мы на танцах появляемся редко. А там интересно.
Оставшиеся полдня сблизили нас настолько, что этого не мог бы сделать и целый год в школе. Мы вспоминаем свои проделки, говорим о любимых актерах, о том, кто что читает. Решаем, что сегодня вечером все идем в кино. Кого нам пригласить третьего, девчата?
Договариваемся о встрече перед сеансом. Рыбная ловля явно не удалась. Ну, и черт с ней!

Дома я не рассказываю никому об этом происшествии. Беру денег у матери на два билета в кино. Матери говорю, что куплю себе бутылку газировки.
- Не рано ли бутылки покупать?
- Ну, мама, это же газировка!
У меня не хватает смелости сказать, что хочу купить билет для Лены. Будем рядом сидеть. Будем дружить.

Теперь, по прошествии стольких лет, я скажу вам, что после армии Саша и Даша поженились. У них хорошая семья. У меня с Леной ничего особенного не вышло. Иногда я жалею об этом.
Третья девчонка, лицо которой я, пожалуй, уж не помню, как-то незаметно исчезла, уехав из поселка.
А Уфа по-прежнему впадает в Белую. Мне дорого это светлое веселое место, как яркое воспоминание о моей юности. Когда я приезжаю в родной поселок, я прихожу сюда вместе с другом Сашкой, и мы купаемся вдосталь. Загораем на песке. Вода чистая, прекрасная. Жаль только, что время течет тоже, как в речке вода.

[Ган]

***
Попросил Бог лентяя построить храм на высокой горе. Лень лентяю бревна вверх таскать. Набрал он сосновых шишек, закопал на склоне и стал ждать. Год ждет, два, три. Поднялись ростки. Зашумел лес. Вызрели в нем строевые сосны. Покрылась вся гора звонким лесом, и срубил лентяй дом во имя Господа.
Долго жил тот человек и потому выстроил храм. Сто лет прожил, а то и двести.
Лес шумит, птицы поют, родничок пробился, звенит. Тропинка среди леса вьется. Перестали люди гору стороной обходить. Стало понятно, зачем она. Добрался до вершины - свою силу узнал.
И вот ведь что – любой, кто в гору поднялся, ни разу ни одним дурным словом не обмолвился о другом человеке.

[Ган]

Ритмическая проза

С Глинкой перевал

Я иду слегка усталый…
Вот уже который год надо мной, над перевалом, солнце раннее встает.
Там, в долу, в тумане мглистом, не начав еще полет, замечательным артистом птица звонкая поет. Значит, день не будет серым!
Просыпается земля: рядом слышу «Хабанеру», а внизу – «Полет шмеля».
А дорога – с рыжей глиной.
Из «Сусанина» хорал.
Как ты звонок, край любимый! Эту музыку узнал.
Я зову на карте точку, где я нынче побывал, где возникли эти строчки, хитро: «С Глинкой перевал».

***
Ребятам нашим нравилась она, с косою русой славная девчонка. Она так пела замечательно, так звонко, что мне казалось, пела для меня.
А он – какой-то дылда долговязый, ужасно неуклюжий и смешной, – он нам не по душе пришелся сразу, – он ждал ее всегда у проходной.
Я знал – студент. Конечно, недотёпа: уж слишком он интеллигентен был и не любил мальчишеского трёпа. Ему мы дали кличку «Крокодил».

Я присмотрелся, и вдруг понял это: что значит верно, искренне любить. И изменилась целая планета. Сам стал другим, наверно. Очень может быть!
Вдруг стало ясно: встретится девчонка, красивая и добрая душой, которая лишь рассмеется звонко, увидев, что я ростом небольшой.

Танцы

Вечер. Девочка бежит на танцы. Синие веселые глаза.
В пятом классе книжки были в ранце…
Этот Вовка, этот егоза! Ей старался что-то в сумку кинуть, и на стенке мелом рисовал. Он однажды чудную картину "Л + В" несмело подписал.

Вот и все! И песня отзвучала! Славка с своей девочкой ушел.
– Вот пластинку бы поставили сначала!
– Вовка! Ты опять не подошел!

После дождя

Солнце множит зайцев в лужах. Влажный, легкий, свежий дух. Воробьи друг с другом дружат. Тополиный сбило пух. Небо голубем взметнулось. Может, жду, спадет жара...
Хорошо, что ветром сдуло с теплой кожи комара.

Новому русскому

Наш новый русский – хлоп в кровать, – пусть хорошо проспится! - в пуху лебяжьем отдыхать приехал заграницу.
Не буду малому мешать. Зачем, как говорится?

Я слышу вздох. Вот чья-то мать, ей сын, наверно, снится…

В селе заброшенном, пустом стоит ее холодный дом. Откуда помощи ей ждать? Нет, не забыл родную мать, а на Кавказе сгинул сын. Он был у матери один. И, понимаешь, не был крут. Жил двадцать лет без двух минут.
Глядят с портрета на стене глаза на нас как бы во сне. И взор необычайно чист:
– Какой был Саша гармонист!
О нем немало рассказать, когда захочешь, сможет мать.

– Тебе уютно спится? Ты никому не говори, как жил ты в заграницах…


Учительница

Мария Павловна, учительница, совсем седая голова. Она спокойна, не воительница, до боли влюблена в слова.
Глаза ослабли за тетрадками.
– Надежды Витя подает! – и взглянет на него украдкою, и ближе к парте подойдет. Вдруг скажет что-то очень ласково, да так, что ребятня замрет: то класс одарит русской сказкою, то поговорку подберет.
Вы знаете, Мария Павловна, вот чем деревня хороша: она хвалой не избалована, а вы в ней русская душа!


***

Среди веселой тарабарщины сюжетов, с беспечным шумом вставших в первый ряд, мне на глаза попалась книжка эта, где грустный дождь, янтарный листопад...
Как много книг в добротных переплетах! Я выбрал нежно дрогнувшей рукой собранье слов хорошего поэта, обретшего блаженство и покой.
На книге нет тисненья золотого, но сколько счастья у меня в горсти! Я в ней нашел чарующее слово, то не «Прощай!», а грустное «Прости…»

[Ган]

Сгоревшая веревочка



История, которую я хочу рассказать, не может теперь случиться ни с одним человеком на свете. Потому что изменилась жизнь. История познавательная, но, пожалуй, не слишком веселая. Она произошла, когда я был еще маленьким, но я помню ее во всех подробностях.
Дело было ноябрьским холодным утром. Проснулся я от запаха керосина. Я в доме один. В доме никого нет. В углу комнаты стоит жестяный бидончик, в котором держат керосин, и возле него керосиновая лужа. Сильно пахнет.

Чтобы история была понятна, надо рассказать вот о чем. У нас в поселке еще в начале пятидесятых годов не было электричества. Керосин зато был в каждом доме. Вечерами зажигали керосиновую лампу, она обычно коптила, но давала немного света. Запах керосина, керосиновой гари долго преследовал меня.

Так вот, на полу стоит бидончик. Он устроен по-особому. Сделан он из большой жестяной консервной банки, которая сверху закачивается конусом с тонкой и длинной трубкой. Представьте себе стакан, закрытый воронкой, и вы поймете, о чем идет речь. Обратите внимание на эту трубку.

На столе хлеб и молоко. Оказалось, бабушка утром, пока еще спал, сделала необходимые покупки и ушла по каким-то делам. Среди всех других необходимых вещей купила она и керосин и оставила его стоять на полу. Значит, скоро вернется.
Я съедаю завтрак. Выйти из дома я не могу, дом на ключе, чтобы кто посторонний не зашел. Пойти в сени нельзя, холодно. От запаха керосина сильно болит голова. Но я все-таки одеваюсь кое-как и выбираюсь в сени.

Через полчаса возвращается бабушка.
- Ты что здесь?
- Керосин.
- Что, керосин? Пролил? – испуганно вскрикивает она, и, хлопнув себя руками по бокам, заполошно устремляется в дом.
- Все ясно, пролил!
И вправду, возле банки стоит лужа. Она стала, пожалуй, еще больше, чем была.
- Как ты его?
- Не трогал я бидон! Я бы все на пол вылил, если бы бидон перевернул. Смотри, он полный!
В самом деле, бидон полон. Но это бабушку не останавливает Бабушкина веревка идет в ход. Болит голова, болит теперь и еще сзади.
- Не трогал я его, - хнычу я.
Бабка уже затерла керосин тряпкой, выбросила тряпку во двор, и вернулась с новой мыслью.
- Сплеснул, да еще туда воды налил! В трубке керосина до половины было, а тут полная. – возмущается она. Достает из шкафа трехлитровую стеклянную банку и выливает керосин туда, - вот смотри, внизу вода будет. Потом смотрит с недоумением: воды нет.
- Ничего, - говорит она: - отстоится. Зачем ты воду-то лил, окаянный?
Когда мать приходит с работы, керосин возвращается обратно в жестяную банку. Немного керосина остается на дне стеклянной трехлитровки. Бабушка смотрит, нюхает: это керосин, а не вода. «Непонятно, непонятно»,- говорит она и снова смотрит на меня. Этот небольшой остаток бабушка выливает в лампу. Долгожданной воды так и не появилось. Едким запахом керосина пропитался весь дом. Приходится дом проветривать. К вечеру затопили печь, чтоб стало теплее.
В середине дня из школы вернулся брат двоюродный брат-пятиклассник, я рассказал ему обо всем. Он незаметно взял злополучную веревку, свернул ее колечком, завернул в газетку и бросил в печь.
И вот, когда бабушка печь затопила, веревочка сгорела навек. Новую так и не завели.

Это происшествие долго оставалось непонятным. И только в седьмом классе пришло озарение. «Все тела при нагревании расширяются. Особенно сильно расширяются газы и жидкости», - услышал я на уроке физики. Когда учительница сказала, что самый большой коэффициент объемного расширения у керосина, меня осенило: злую шутку над нами сыграл холод. Бабушка купила слишком холодный керосин, и купила его точно по мерке. Под завязку. В банку входило три литра. И он нагрелся в комнате. Вот и все.

[Ган]

Про семейное счастье

Увидела я в журнале раз цветную фотографию. Лицо очень знакомое. Кто же это, думаю? Думала, думала, и догадалась: это Эльдара Рязанова напечатали. Очень уж он на нашего начальника отдела кадров Василия Львовича похож. Глаза у него такие же умные, лицо интеллигентное, ну вылитый Василий Львович.

Раньше я, кажется, его не замечала. А теперь стала присматриваться. Действительно, Рязанов - второй Василий Львович. Стала про личную жизнь Василия Львовича разузнавать. И выяснила, что женат. Ну, как не быть женатым в его годы! Конечно, это препятствие, но может, у него жена дура какая? Может, несладко живется мужику, а он вида не подает? Бывает такое довольно часто в жизни.

И вот освободилась должность хорошая в соседнем отделе. Зарплата там повыше. У меня сразу же в голове сработало: пойду к Василию Львовичу, поговорю с ним о вакантной должности, о жизни моей одинокой. Женщине помочь надо.

Пришла, на него гляжу. Ну, видно, глаза мои меня выдали. Он тоже на меня с интересом смотрит, про фамилию спросил, анкетку достал, изучает. Образование выше среднего, блондинка, высокая и фигура хорошая. Это по мне видно.
- Так вы согласны перейти в другой отдел? – спрашивает для порядка. Я заулыбалась, головою закивала, согласна, мол, согласна, на все согласна.
-Я, - говорю, - женщина одинокая, но это не значит, что я культуру не люблю. Хочется иногда и в театр сходить, на концерт, музыку послушать, пофорсить немного. А ведь для этого надо и новое платье сшить, и туфельки иметь приличные, чтобы люди внимание обратили на мою фигуру. Зарплата для этого хорошая нужна? Нужна. Я ведь молодая еще.
Он в анкетку заглянул: – Да, молодая.
И на меня смотрит.
- И часто в театры ходите?
- Не часто. Не многие приглашают. Перевелись интеллигентные мужчины, - отвечаю.
- Музыку любите?
- Музыку. Но чаще всего хожу в кино. Люблю фильмы Эльдара Рязанова смотреть.

А сама на Василия Львовича гляжу. Вижу, задело мужика. Наверно, он понимает, какой он красавец, и гордится этим.
Вздохнула я и говорю: - Эх, Василий Львович, вот ведь даже в кино у артистов личная жизнь не улаживается, все фильмы вечно смотришь про несчастную любовь. Так что, где уж нам-то.
Он засмущался: - Ну что вы, вы женщина молодая, симпатичная, найдете свое счастье.
- Вот коли бы оно на дороге валялось, нашла бы. Молодая, все это так, но я жизнь знаю. Попадет какой мужчина неженатый моего возраста, пить станет, буйствовать А мне хотелось бы отыскать мужчину поумней, постарше для своего семейного счастья.
И так со вздохом я на него поглядела. И вправду, сильно на Эльдара Рязанова похож.

Проработала буквально месяц-два на новом месте, вызывают меня в отдел кадров. Я тут же губы подкрасила, реснички поправила, платьице на мне хорошо сидит. И в отдел кадров. Василий Львович улыбается: - Слышал о вас хорошие отзывы, Деловая вы женщина, современная.

Ну и давай комплименты мне сыпать, словно семечки из кармана достает. Я радостная, смущенная, на него гляжу. Спасибо, говорю, Василий Львович, за высокую оценку моего скромного труда. Я всегда стараюсь для дела, для фирмы, Василий Львович. Вы буквально вдохнули в меня новую жизнь, подняли на новую высоту, Василий Львович. Во мне интерес к жизни разбудили.
- В театр ходите?
- Нет, Василий Львович, не хожу. Но не только дела виноваты. Нет интересного человека рядом.
- Да, конечно. Собственно, я вас по делу вызвал. Мы предлагаем вам должность начальника отдела.

Я опешила. Внутренне была готова, кажется, к другому повороту событий. Я всю новую зарплату на одежду потратила, на косметику. На меня стали по дороге мужчины оборачиваться. А я как будто не замечаю, иду своей летящей походкой. Пусть все думают, что я счастливая.

Я ведь понимала, что и Василий Львович, и Эльдар Рязанов в женщине внутреннюю, а не внешнюю красоту ценят. Правда, когда я его с женой на улице встретила, она не показалась мне слишком красивой. Но одета тоже хорошо была. Василий Львович меня ей представил, мы поговорили о погоде, она о детях своих мне рассказала. Взрослые, самостоятельные. Василия Львовича нельзя назвать молодым. Конечно, дети повырастали.

Так мы хорошо поговорили. И Василий Львович очень интеллигентно вел разговор. Как Эльдар Рязанов, когда он выступает на телевидении. С добрым юмором, с сердечностью какой-то.

Через два месяца вызывает он меня снова. По имени, отчеству называет:
- Усаживайтесь Нашли мы вам заместителя, хорошего, умного мужчину. Не женат, с семьей у него не сложилось. Но человек деловой. Приглядитесь.

Стала я к своему новому заму приглядываться. Обаятельный мужчина. Чем-то на артиста Мягкова неуловимо похож. Вы помните артиста Мягкова в «Служебном романе»? Такой же примерно. Славный, скромница. Что-то в душе повернулось, когда он меня с днем рождения поздравил.

Не мымра я.

Мы с мужем теперь в семье Василия Львовича часто бываем. О театре, кино разговариваем. Ждем новые фильмы Эльдара Рязанова. Жена у него умная, добрая женщина.


Кто сценарий к фильму «Служебный роман» написал? Эльдар Рязанов? Спасибо ему за мою счастливую семейную жизнь.

[Лия]

Н.В.Из всего прочла только последний. На другое терпения не хватило. Прочту постепенно. Но последний рассказик - чудо! Хорошая история.