[Наталья Владимировна]

10

НА КОГО ПОХОЖИ АНГЕЛЫ

– Так на кого же похожи ангелы?
Вообще-то Вовка в Бога не верил. Как-то не случилось. Одна бабушка жила далеко. Вторая считала себя атеисткой. А маме с папой было не до Бога. Да и не до сына, если рассуждать глубоко.
Папа пропадал в командировках. Мама работала в институте, домой приходила поздно.
– У меня не работа, а сплошной стресс! – жаловалась она Вовкиной учительнице, когда та напоминала о себе телефонными репликами.
Вовка вздыхал: раз уж так все плохо, почему мама не уволится. Помогала бы с уроками, ужин готовила. Стала бы улыбаться и хотя бы немного любить своих мужчин.
Вовка и Деда Мороза в специальном письме попросил вернуть маму домой. Но главный новогодний волшебник с подарком не спешил.
А мама с папой снова поссорились. Тридцать первого декабря. С самого утра громко кричали и стучали дверьми и чашками с недопитым кофе. Обвиняли друг друга в каких-то смертных грехах. Потом, залетев в Вовкину спальню, мама принялась собирать его вещи в рюкзак.
– Ма, мы куда?
– К тете Наташе на дачу! – выдохнула мама и адресовала следующую реплику кухне: – А там ещё куда-нибудь. И ноги моей больше не будет в этом проклятом доме!
– Ой-ё-ёй! – ответила ей кухня язвительным голосом папы. – Так мы и испугались! Без баб проживем, правда, сын? Баба с возу – кобыле легче! Катитесь, мадам, на свою дачу! И дальше по курсу. На здоровье!
Вовка не очень понял, о какой кобыле и каких бабах шла речь. Кажется, кобылу они в школе проходили. А до баб пока не дошли. Может, речь шла о бабушках? Или снежных бабах? Но ни те, ни другие в картину сегодняшней ссоры не вписывались.
Бабушки старались держаться от родительских ссор подальше, а снежные бабы ещё не выросли – декабрь снегом не порадовал.
Сын проявил мужскую солидарность, скрывшись за портьерой и пробурчав оттуда недовольно:
– Не поеду я к тете Наташе. С папой останусь.
– Ах, с папой! – рюкзак шлепнулся на подоконник, дверь хлопнула, а мама предупредила с порога: – На меня можете не рассчитывать! Буду, если вообще буду, дня через три. Развлекайтесь, как знаете! С Новым годом! С новым счастьем!

– Ёлы-палы, – растерянно протянул отец. – Вляпались…
– Прорвёмся! – уверил сын. – Мама вчера ещё наготовила полный холодильник вкусняшек. Весь вечер старалась…
– М-да… Кажется, с голоду мы не умрём. Вернее, ты не умрёшь. Потому что…
Папа почесал затылок и замер, уставившись в стену.
– Па, ты чего?
– Да проблемы у меня. И у тебя, кажется.

А то не проблемы! Уход мамы накануне любимого праздника сам по себе являлся целой проблемищей. Плюс ссора. Плюс мамино обещание не появляться три дня. Плюс…
– Вызывают?
Папа кивнул, вздохнул и принялся буравить взглядом книжную полку.
– Когда?
– Самолёт в полдесятого….
– И ты ей не сказал???
– Откладывал, чтобы день не испортить. Струсил, в общем…
– Оооо… Придётся побеспокоить бабушку.
– Вов, может, ты сам? Мне как-то неудобно. Особенно после сегодняшнего.

Мамина мама была в курсе всех семейных дел. Интересно, почему она сама не позвонила? Вечер на носу. Праздник. Теперь вот ещё и командировка. Не иначе, бабушка чем-то важным занята. Да и не хотелось Вовке к бабушке ехать. С бабушками под боком приходилось снова в детство впадать.
Зимой с ними не побалуешь – то мороз, то вьюга, то тройку в срочном порядке исправлять надо. Придётся сидеть за столом в окружении бабушкиных приятелей и приятельниц. Слушать заунывные песни и воспоминания. Отбрыкиваться от дурацких предложений о прочтении стишков и отгадывании загадок. И отправляться спать после девяти.

Нет, не такого праздника ждал Вовка. Но с папой спорить не стал. Позвонил сам. Бабушка ответила на звонок не сразу. Да и слышно было плохо, поэтому разговор вышел коротким. И деловым:
– Ба, с наступающим!
– И тебя, Владимушка! Мира и добра вашему дому! – бабушкин голос тонул в чужом смехе.
– Ты дома? – уточнил внук.
– А вот и нет! – радостно воскликнула бабушка с несвойственной ей игривостью.
Вовка хотел уточнить, что к чему, но наткнулся на папин взгляд, и передумал. Помолчал в телефон. В голове сам собой стал складываться план проведения новогоднего вечера.
Бабушка не подвела, ответила на чью-то глупую шутку, хихикнула в сторону и переключилась на ребенка:
– Ты решил с папой остаться?
Вовка старался обходиться без вранья. И преуспел в этом нелёгком деле, освоив массу обходных маневров:
– Меня не спрашивали.
– Совсем с ума посходили! – возмутилась бабушка. – Он-то как?
– Нормально.
– Продержитесь дня два? А потом я вернусь – сейчас на даче у приятельницы хороводим, в кои-то веки выбралась! Как приеду, заберу тебя на каникулы. Ты уж потерпи, миленький до третьего.
– Можно и до пятого. Не торопись.
Папа посмотрел на часы:
– До пятого? Черт, проводить тебя не успею. А что не сейчас? Небось, тёща на рынок порулила за парной телятинкой?
Вовка пожал плечами. Не факт, что молчание – знак согласия. Иногда следует воспринимать жесты в прямом смысле. Мальчика несло в потоке вырисовывающихся в сознании захватывающих приключений. Три дня полной, никем не ограниченной самостоятельности – такого подарка судьба ему ещё не преподносила!
«А может, это Дед Мороз», – подумал он. И попытался вспомнить, было ли среди многочисленных просьб и пожеланий в письме самому востребованному новогоднему адресату что-то подобное.
Не вспомнил. Пришлось идти в гостиную, где на подоконнике, спрятанное за горшком с фикусом томилось традиционное послание. Повернул размалеванную снежинками открытку. Перечёл собственные каракули. Обнаружил тонкий намек: хочу провести Новый год в необычной обстановке.
– Есть контакт! А ещё говорят, что Деда Мороза не существует!

Семилетний Вовка верил в обратное. Лишь раз усомнился: когда перешёл в старшую группу. Как раз подружился с новым мальчиком накануне любимого праздника. Спросил того: что будешь у деда Мороза просить? Потому что сам маялся, как бы не прогадать в заявке.
Тот поднял его на смех:
– Малявка сопливая! Деда Мороза в природе не существует!
То есть как это не существует? Привычный и удобный мир детства рушился на глазах. Вовка так распереживался, что донёс свою боль до дома. И лёг с ней в постель. Долго ворочался, шмыгал носом, вздыхал.
Пришла мама. Села на край тахты:
– Какие проблемы, сынок?
И развела беду руками. Погладила по голове. Так ласково. Так приятно. Шепнула тихо:
– Ладно, раскрою я тебе Большую Новогоднюю Тайну. Дед Мороз в свою сказку только послушных детей пускает. Только не нужно ни с кем твоей Тайной делиться, договорились? А то желания не исполнятся.
Умеет же мама успокаивать, когда хочет!
Вовка всхлипнул напоследок. Кивнул. И мир восстановился в своем удобном и привычном состоянии…

– Ты что там бормочешь? – поинтересовался папа.
– Да так. Думаю вот, чем бы себя занять пока.
– Вещи собирай. И чтобы в двадцать один ноль-ноль уже у бабушки был. Я перезвоню, - отец чмокнул сына мимо макушки и понёсся собирать вещи собственные.
Он был главным в стране специалистом по котельному оборудованию, которое только и знало, что ломалось. И начинались звонки, жалобы, просьбы, слёзы, угрозы – и папа летел в ставшую холодной «горячую» точку, чтобы разобраться, исправить, успокоить и вернуть к жизни всех страдающих. В рабочем месяце папы дней двенадцать перепадало на командировки.
– Правда, иногда это срабатывает в мою пользу, – хмыкнул Вовка, запихивая в рюкзак первые попавшиеся под руку книжки и игрушки. Следовало соблюсти хоть какие-нибудь приличия перед папиным отъездом.
– Собираешься? – заглянул в детскую папа. – Ты у меня молоток! Кто бы сказал, что второклассник! Дверь проверишь, до остановки спокойным шагом дойдёшь, понял?
Вовка кивнул – про спокойный шаг он всё понял, не огорчать же родного отца в такой малости.
– Троллейбус единица. Семь остановок. Твоя конечная. Чуть что, звони бабушке, встретит. Я побежал?
– Папочка, дорогой, не беспокойся! Ты уж там побыстрее как-нибудь, хорошо? Звони…
Приём сработал. Через десять минут от папы остался лишь невыключенный в ванной свет и брошенные посреди прихожей тапочки. Вовка перешёл в кухню проверить продуктовые запасы.

Холодильник ломился от маминых коронных блюд. Пара-тройка закусок ожидала своего триумфа на балконе.
– Порядок. Мне этого добра и за неделю не съесть, не пропаду. Ура! Свобода!
Он наложил в тарелку салата, сунул в микроволновку куриную ногу, откупорил сок. Уселся напротив телевизора, поднял бокал за здоровье диктора и принялся за свой первый самостоятельный обед.
– Сначала к Славику сгоняю, – планировал он, – потом на каток. С катка пробежимся по дворам. Потом хорошо бы ко мне компашкой, но мальчишек мамы не пустят. Ладно, с компом вечер проведём, потом «Один дома» посмотрю, морожко с шоколадкой уговорю, маму с папой поздравлю, на фейерверк с балкона полюбуюсь, взорву в ответ три припасенные петарды. А завтра…
Свободное во всех отношениях будущее рисовалось яркими красками.

Но сразу после обеда начались нестыковки: Славика увезли за город, каток не замёрз, а вместо желанного снега собравшиеся тучи принесли ледяной ливень. Вовка едва успел укрыться от пронизывающих струй в остановившемся неподалеку троллейбусе. Помня разговор с папой, набрал его номер:
– Долетел уже?
– Естественно, иначе я бы не ответил. В самый последний момент успели – на несколько часов рейсы отменили, пришлось бы на «оленях» добираться. Ты сам-то где?
– В троллейбусе, – уверено заявил сын.
– Бабушке привет, – успокоился папа и отключился.

Дождь уступил место противной мороси и гололёду. Улицы опустели. Лишь сияние праздничной иллюминации напоминало о празднике.
– Подумаешь, мы и без чужой помощи повеселимся,– ворчал мальчик, возвращаясь домой. – Ещё как время проведём.
В коридоре пахло жареным мясом и ванилью.
– А на балконе гусь путешествия в духовку дожидается, сейчас мы его туда и определим. Только перекусим для начала…
Он ополовинил блюдо с заливным, выпил две чашки чаю с пирожными. Почувствовал себя счастливым и усталым. Прилег на диван, взял в руки книжку.
–Ганс Христиан Андерсен. Девочка со спичками. Заодно и с внеклассным чтением разберусь… И что тут наш добрый сказочник насочинял? «Как холодно было в этот вечер! Шёл снег, и сумерки сгущались. А вечер был последний в году — канун Нового года»… Ну, прямо как у нас! А дальше что?
Он прикрыл ноги пледом и улетел в мир чужих страданий и надежд. С каждой строкой в сердце приоткрывалась потаённая дверца, которая напоминала о себе в минуты особенной для Вовки значимости.
Например, когда бабушка прижимала его к пахнущей сдобой груди, гладила по голове и тихонечко причитала: «Дитятко мое неразумное, дитятко мое сладкое». Или когда соседский щенок тыкался мордочкой в Вовкину коленку, призывая к ласке. Или когда мама щекотно пыхтела носом в макушку.
И Вовка млел под бессловесными выражениями любви и нежности, ощущая сладкое томление в сердце. Боролся с наворачивающимися на глаза слезами, мечтая на веки вечные застрять в этой так не свойственной будущему мужчине ситуации.
Вот и сейчас, ростки неожиданной нежности распускались в душе. Жалость щипала нос, а слёзы грозились пролиться настоящими ручьями.
– Эх, ангела бы ей, – подумал Вовка, вспоминая бабушкины присказки о человеческих ангелах-хранителях.– Укрыл бы своими крыльями, поднялся в небеса, унёс бедняжку в тёплые страны.

Сказка кончилась слишком быстро. И слишком печально.
– Непраздничное чтение Инна Ивановна нам задала, – проворчал мальчик, шмыгнул носом и пошел на балкон за гусём. Ему в срочном порядке следовало отвлечься от грустных мыслей. Девочку было жалко, но реветь же в канун любимого праздника!
– Я-то думал, что одному мне плохо, – делился он с гусем. – А тут ни папы, ни мамы, ни дома, ни крыши над головой. Ни того же ангела.
Гусь, или задвигаемый в духовку противень проскрипел нечто невразумительное в ответ. А Вовка тонул в собственных переживаниях:
– Интересно, на кого похожи ангелы? Например, мой. Бабушка не раз упоминала: что он то из речки меня на мелководье вытянул, то от деревенского быка Митьки спас…

Вовка знал, что крылышки есть у этих добрых существ и пяточки босые, а до лиц не снисходил. Думал, не важны для ангелов лица. Дела куда важнее. Это они и в школе проходили.
– Да и Бог с ними, с ангелами. Главное, чтобы родители были. Пусть себе ссорятся, если по-другому не могут, пусть меня ругают, только чтобы рядом.
Он снова шмыгнул носом, высморкался в салфетку. Посмотрел на гуся через стекло. Поставил таймер на час. Подумал, прибавил ещё столько же. Чтоб уж наверняка изжарился. До любимой хрустящей корочки.
Положил спички на место. Снова взял – история девочки не выходила из головы:
– А если бы я так? Нашёлся бы кто-нибудь, чтобы спасти обыкновенного сегодняшнего мальчишку?
За стенкой слева молчали, за стенкой справа хохотали чьи-то гости. Сверху доносились звуки телевизора. По подоконнику стучал дождь.
– Попробовать что ли? Пока гусь жарится. Я мигом. Посмотрим, какие истории расскажут мне современные белорусские спички.

Надел куртку, сунул ноги в тёплые бабушкины носки, потом в тапки, захватил с собой шапку и подушку – не сидеть же на мокром линолеуме битый час! И вышел на балкон. Пристроился у перегородки с соседним. Зажёг первую спичку. Та пшикнула, но загораться не стала. Вторая последовала её примеру.
– А говорят: технический прогресс! – усмехнулся экспериментатор и взялся за третью. Та лишь обожгла руку искрами.
Вовка повернулся к стене, укрываясь от ветра. Четвёртая спичка осветила кирпичную стену, погорела пару секунд и погасла, не подарив никаких историй.
Пятой он поджёг обнаруженную в кармане газету. По стене запрыгали причудливые тени. Одни из них напоминали танцующих сказочных животных, другие всполохи костра. Третьи не напоминали ничего. Зато на соседнем балконе удалось разглядеть смешную рожицу плюшевого медвежонка.
– Горемыка, – извлек из бабушкиного словаря подходящее для брошенной игрушки прозвище Вовка. – У кого-то праздник, а кто-то вот так на голом балконе Новый год встречает. И что за люди пошли – игрушки под открытым небом запросто оставляют.
Он заглянул в соседское окно и ничего кроме темноты не увидел:
– Праздновать куда-то ушли, а медвежонка забыли.
Отвёл взгляд. Зажёг следующую спичку. Ничего особенного – вспыхнула, погорела чуток и погасла. Поёжился от неприятного ощущения: спину сверлил чей-то взгляд. Обернулся. Медвежонок. Больше ни души.

– Замерз, наверное. Или темноты боится. Взять к себе, что ли?
Вовка вдруг почувствовал острую необходимость спасти малыша. Ему захотелось стать ангелом для одинокой несчастной души. Пусть и игрушечной, но определённо несчастной. На секунду он представил, что за спиной выросли крылья. Вот так бы взять и взлететь…
– Ага, размечтался, лучше за табуреткой на кухню сгоняй, – одёрнул он собственные фантазии.
И сгонял. И смело перелез через перегородку. И, после некоторого колебания –высоковато всё-таки – спрыгнул вниз.
Через минуту он держал малыша в руках.
– Замёрз, бедненький… – Вовка пощупал пальцами холодный плюшевый бок и обнял игрушку, словно пытаясь согреть. – Давай ко мне, там и отогреемся.
Он повернулся к перегородке, попытался ухватиться за острый край руками:
– Ай, больно!
Попытался ещё раз. Другой. Третий. Бесполезно. Только пальцы исцарапал. И как он раньше не подумал о возвращении? Не до того было. Тянуло на подвиги.
– Вот пальцы чуть не порезал. А толку – так высоко я все равно не перелезу. Выходит… – он растерянно оглянулся: чужой балкон, темнота в окнах. На улице никого.
Это что же получается?
– Похоже, мы вляпались, мишка. Такая вот история…
Запихнул медвежонка под куртку, накинул капюшон и зашагал по залитой дождём бетонной плитке. Шесть шагов туда. Шесть обратно. В тапочках ноги намокли. Так и простуду подхватить можно. А болеть Вовке не резон – планы на каникулы серьёзные. На носки вся надежда.
Шесть шагов туда. Шесть обратно. Похоже, мишутка согрелся. Возможно, даже уснул.
– А нам, ангелам не до сна, – вздохнул спаситель. – Догеройствовался, в общем. Почти как тот Человек-Паук.
Сравнение слегка приободрило. Жаль, ненадолго. Ноги начинали зябнуть. Да и руки тоже. Мальчик сунул их в карманы. Обнаружил спички.
– Надо попробовать…
Устроился в уголке, рядом усадил мишку. Зажёг спичку. За ней ещё одну… На десятой маленькие огоньки стали превращаться в снеговиков и создавать причудливые пейзажи. На пятнадцатой на кирпичной стене уже вырисовывались знакомые и родные лица – друзья, одноклассники, соседи, мама, бабушка, папа, снова мама… Родители протягивали сыну тёплые вещи, кутали в пледы, пытались напоить горячим чаем. Кивали головами, махали крыльями…
– Оказывается, ангелы похожи на маму, – шептал мальчик, – и немножко на бабушку. И на папу капельку...
На лице его, залитом холодным новогодним дождём, застыла счастливая улыбка. А непослушные пальцы теребили последнюю спичку. Пора было бы встать и совершить очередной марш-бросок по чужому балкону. Но ватные ноги не желали слушаться. А мысли вытеснялись приятными видениями.
– На то он и Новый год, чтобы для чудес никакие спички не нужны были, – медленно шептали замёрзшие губы.
А перед глазами порхали мотыльки с человеческими лицами. И первые в этом году снежинки…

Вовка не слышал взрывов новогодних фейерверков и не чувствовал запаха доносящегося из кухни дыма. Он погрузился в глубокий сон. Последняя спичка так и осталась не зажжённой.
Мальчик не слышал, как на их балкон попала ракета. Как взорвалась ослепительно-оглушительным взрывом. Не видел, как на балкон слева выскочила возмущенная баба Нина. Как заголосила, заметив дым.
Старушка вызвала пожарных. Грузный спасатель забрался на Вовкин балкон и случайно заметил за перегородкой уснувшего мальчика. Соседка узнала ребёнка, его перенесли в собственную спальню. Потом все вместе спасали гуся, вызывали «скорую».
Очнулся Вовка от боли – кто-то тёр его пятки, отчего кожа горела огнем, а внутри нестерпимо кололись тысячи раскаленных иголок.
– Больно? – послышался чей-то рокочущий бас.
Прикусил губу, чтобы не расплакаться и открыл глаза. На кровати сидел странного вида огромный человек в пахнувшем гарью комбинезоне. В глазах у него серебрились снежинки, а рот растягивала улыбка.
– Эй, вы поосторожнее, молодой человек, ребёнок все-таки, – послышалось откуда-то сбоку.
Вовкин взгляд переместился в сторону знакомого голоса и уткнулся в мокрое от слёз лицо бабы Нины. Глаза закрылись сами собой. Мысли стали разлетаться пёстрыми кружочками конфетти. В разноцветном небе поблескивали звездочки и порхали крыльями крошечные сказочные существа.
«Ангелы», – догадался Вовка и полетел ввысь, намереваясь рассмотреть лица людских спасителей. Но подняться в небо ему помешали доносящиеся из темноты голоса.
– С того света ребенка вытянули, – хлюпала носом соседка, поглаживая незнакомца по могучему плечу, – Господь возблагодарит…
«Какого ещё ребенка?» – удивился Вовка, оглядываясь по сторонам.
В тягучих обрывках воспоминаний удалось зацепиться за пустой балкон и коробок со спичками, за недавние ощущения – холод, страх, одиночество.
«Выходит, этот дяденька – мой ангел-хранитель?»

Он приоткрыл глаза, пытаясь рассмотреть ангела получше. Нос картошкой, смешинки-снежинки в глазах, на челке сажа. А крылья где?
– Мне одному бы не справиться, – зарокотал «ангел», – это все чай ваш волшебный. Дайте ему ещё глоточек, пока «скорая» приедет. Пусть малец в себя приходит. Пора.
Баба Нина наклонилась над Вовкой:
– Ну-ка, дитятко, хлебни-ка малость…
Вовка прикоснулся губами к теплому фаянсу. Какая милая улыбка у бабы Нины. Может, она и есть настоящий ангел-хранитель? Нет, старая уж больно.
– Вот и славно, ещё глоточек, – приговаривала старушка, поглаживая его по голове. – Да и не в моем чае дело. И даже не в злосчастном фейерверке. Тут главное – гусь. И ракета злополучная. Кабы не они, замёрз бы мальчонка насмерть.
Вовкины глаза снова закрылись сами собой. И вернувшиеся видения закружились суматошной каруселью. Гуси, медведи, бабы Нины, незнакомые дядьки в комбинезонах, ёлки, окна, короткие спичечные всполохи. И пушистые белые крылья – везде, куда попадал его взгляд. Он нырнул в самую гущу ангельского хоровода, выискивая самого симпатичного обладателя этих крыльев, ударился обо что-то твёрдое.
Вынырнул в реальность. Услышал хлопок двери. Родной голос. Почувствовал родной запах.
– Мама…
Его главный и самый прекрасный ангел. Ну, как же он мог забыть!

[Наталья Владимировна]

11

ТРИ СЧАСТЛИВЫХ ДНЯ

Думать, что кто-то другой
может сделать тебя счастливым или
несчастным, — просто смешно.
Будда

– Наконец это свершилось! Всё закончилось! – радостно думала Маришка, оставляя своё тело лежать на больничной постели. Пикали какие-то приборы, суетились врачи, пытаясь ещё что-то сделать. Ей было легко и весело. Минут пять она привыкала к своему новому состоянию. За это время врачи вышли из палаты, потом к её телу подошли родные, которые ранее на что-то надеялись, стоя в коридоре. Криков со слезами не было, все давно знали, что она могла умереть в любую минуту. Это длилось уже два года. Два года родные боялись этого момента, даже подсознательно уже устали его ждать. Стоявшие у её тела тихо вытирали слёзы. Подошли санитары, чтобы увезти тело в морг.
Вместе с ними из палаты вылетела и Маришка. Некоторое время она полетала по коридорам больницы, испытывая новые возможности необъяснимой лёгкости и невесомости. Из окна видела, как родные пошли домой, готовиться к похоронам. Это сейчас ей не было интересно. Более всего хотелось сделать то, о чём она думала все эти два года и что планировала в своих мечтах.
Как только она всё узнала о своей неизлечимой болезни и поняла, к чему надо готовиться, ею было принято решение исполнить свою заветную мечту. А мечта у студентки университета географического факультета к тому времени была одна – путешествовать, увидеть самые красивые места на планете. Она давно от кого-то слышала, что первые три дня после смерти, человеческая душа между небом и землёй. Вот тогда она и приняла решение, что будет эти три дня путешествовать, осуществляя своё заветное желание. Участвовать в организации и сидеть на своих похоронах не хотелось. Видеть слёзы родных и близких друзей было тяжело, поэтому решила иногда заглядывать домой в процессе путешествий.
План путешествий Маришка тщательно разработала год назад, подбирая самые живописные места на Земле. Память у неё была хорошая и легко запомнила самые увлекательные по красоте уголки мира. Начала свой путь она с Китая. Закрыв глаза, мысленно называла место, куда надо было попасть, и в одно мгновение оказывалась именно там. Получив наслаждение от созерцания цветных скал, прокатилась на лодочке с туристами по реке Ли, где полюбовалась прекрасным закатом и красотой гор. Посидев на верхушке одной из гор Тяньцзи, получила особое упоение. «Райские врата» настолько очаровали, что не замечала толпы туристов. После этого решила по дороге заглянуть в бамбуковый лес Японии, но не очень понравилось однообразие, зато получила удовольствие от визита в парк Хитачи. Пропустить и не посетить Баган Маришка не смогла. До того, как наведаться домой, заглянула ещё в несколько экзотических мест и во Вьетнаме.
Дома было пустынно и тихо. Никого. Скорее всего, сестра и мама искали утешения у подруг. Зеркала, как положено, были завешены. Перед своей фотографией с чёрной ленточкой, Маришка увидела рюмку с рисом, где была установлена уже потухшая свеча. Мама принесла их из церкви ещё месяц назад. Первый день заканчивался. Можно было лететь дальше, следуя своему плану.
Второе направление, которое было разработано Маришкой – посещение Америки. Перу, Гондурас, Мексика, где заглянула в старые храмы прошлых цивилизаций. Чили, Венесуэла, Бразилия показали ей всю красоту пещер, водопадов, национальных парков. Маришка почувствовала, что начинает пресыщаться великолепием природы и древними культовыми сооружениями. Решила вернуться обратно.
Дома шли приготовления к завтрашним похоронам. Приехали родственники. Все чинно сидели и не могли определиться, что делать с её, Маришкиными, вещами и одеждой.
– Какая разница, раздайте тем, кто нуждается, – хотела сказать она, но понимала, что её никто не услышит. Выслушав решение мамы – не заводить тело домой перед похоронами, а сразу на отпевание, Маришка решила не терять время зря, слушая пустые эти разговоры.
Последние путешествия она решила посвятить готике в Европе. Кёльнский и Мюнхенский собор в Германии, Прага и собор святого Вита в Чехии – дали возможность почувствовать её душе быстротечность и конечность времени. Все соборы Англии и Франции с архитектурой средневековья, в которых Маришка побывала, постоянно обращали её мысли о душе и божественным силам. Она была счастлива, что всё-таки исполнилась её мечта. Эти три дня она не забудет никогда.
Вернувшись обратно домой, поняла, что похороны уже идут. Отпевание в церкви только началось. Маришка, посмотрев на себя в гробу, осталась довольна. Качественно наложенный макияж бальзамировщиком, придал её лицу свежий вид, скрыв бледность. Кремовое платье, которое сшили ей ещё на выпускной вечер в школе, прекрасно сочетался с цветом обивки гроба. Все стояли со свечками. Батюшка, бормоча молитву, ходил вокруг гроба с дымящимся кадилом.
Вдруг Маришка почувствовала, как кто-то нежно касается её рук. По бокам стояли два Ангела. Они были на метр выше её ростом, в белоснежных одеяниях. От них веяло любовью и радостью. Никто в церкви не заметил, как три фигуры плавно взлетели вверх, под купол, а потом быстро вылетели в окно.

[Наталья Владимировна]

12

НЕЗАМКНУТЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК

Пришло время действовать. Всё готово: команда укомплектована, инструктаж проведен, последние приготовления и в путь. Только бы ничего не забыть…
…Пролетел незаметно ещё один месяц. Отсылая очередной отчет, капитан устало вздохнул. Длительная командировка может стать последней. Пока ничего утешительного для тех, кто остался на Земле, не найдено. А в экипаже уже началось волнение. Нужно, как можно, скорее что-то придумать. Больше всего беспокоит эта неугомонная троица – бортинженер Семён Курочкин, пилот Борис Медведев и врач психотерапевт Арина Заметная. То, что заметная, с этим не поспоришь! Надо с ней срочно поговорить. Когда уже определится чертовка. Крутит этими тюленями как хочет. Пора бы поставить точку в этой далеко не романтической истории.
В капитанский отсек она впорхнула, как пугливая птичка, и замерла настороженно у люка: светлые, гладко зачёсанные волосы, собранные в хвост на макушке, пухлые, нежно-розовые губы и большие, насмешливо-серьёзные, серые глаза.
«Странное сочетание невинности и глубины», - подумал Егор Ильич, так называли командира экипажа его подчинённые.
- Арина, мне нужно с Вами поговорить. Догадываетесь о чём?
- Нет, - глаза милой девушки стали ещё строже.
- Вы понимаете, какая важная миссия возложена на нашу команду?
- Да, - пролепетала Арина и удивлённо посмотрела на начальника.
- Чтобы выполнить поставленную задачу, нужно полностью погрузиться в работу не только Вам, но и Вашим товарищам. А весь коллектив наблюдает неприкрытый флирт, который отвлекает двух молодых и энергичных ребят от дела.
- Но они же не учёные!
- И что?
Беседа продолжалась недолго.
«На первый раз достаточно, - подумал Егор Ильич, - а дальше посмотрим».
За несколько минут общения с этой милой, непосредственной девушкой он и сам был очарован её открытостью и задором не меньше своих коллег. Она как бы светилась изнутри, а этот свет притягивал и заставлял забыть обо всём на свете.
После разговора с Ариной страсти вроде бы улеглись, корабль продвигался по заданному маршруту, исследования продолжались согласно
разработанной на Земле программе. Капитан же стал задумчив и никак не мог отогнать от себя мысли о Заметной.
Время летело очень быстро. Длительная, безрезультатная рутина утомительна и для подготовленного коллектива, да и замкнутое пространство заставляет людей раскрыться гораздо больше, чем в обычной жизни. Всё чаще возникали конфликты в команде, и всё больше работы было у Арины Заметной. Кстати, справлялась она с ней великолепно. Эта хрупкая девушка помогала искать компромиссы людям, связанным общей целью.
«Невероятно, как ей это удаётся с такой лёгкостью? - восхищался Егор. – Она удивительная. Почему я раньше этого не видел?»
Командир постоянно ловил на себе пристальный взгляд молодой сотрудницы, но не придавал этому никакого значения. Именно существенная разница в возрасте не позволяла ему допустить мысль о возможном сближении с ней.
…Результаты последних исследований обнадёживали. Кажется, найдена планета для переселения землян. Осталось отправить данные на Землю и дождаться окончательного решения. Стук в люк командного отсека прервал его мысли.
- Да, - капитан обернулся.
- Егор Ильич, мне нужно с Вами поговорить, - на пороге стояла Арина.
- Внимательно слушаю Вас.
- Неужели Вы ничего не замечаете? – девушка моментально покраснела.
- Замечаю, Вы очень талантливый психотерапевт. В нашем коллективе теперь прекрасная, рабочая обстановка. А это помогло достигнуть отличных результатов. Мы почти у цели.
- Дело не в этом. Давайте начистоту. Почему Вы меня избегаете? Я же чувствую, что между нами есть некая недосказанность…
Разговор затянулся далеко за полночь по бортовому времени. Видимо пришла пора переходить на другой уровень отношений, не дожидаясь разрешения всех земных проблем. Нештатная ситуация требовала действий здесь и сейчас, тем более, что треугольник Курочкин – Медведев – Заметная давно незаметно растворился в процессе поисков планеты для продолжения жизни цивилизации.
/2019г./

[Наталья Владимировна]

13

ОСОЛОВЁНОК

Долгий новогодний праздник с некоторых пор вызывает у меня тревогу и беспокойство. Особенно с некоторых пор, как оказался я вне сферы воспитания своей дочери, не найдя понимания с её мамой.
Что же – так бывает.
И помня наши новогодние праздники, что мы пережили вместе, не без волнения вспоминаю, как втайне от дочери готовил новогодний маскарадный костюм для себя, что поздравить её.
Клеил из бумаги и разрисовывал цветными фломастерами шапку и маску Деда Мороза с курчавой бородой из бумажных лент, выворачивал наизнанку свою дубленку, украшал старые валенки фольгой и цветными лентами, отвинчивал палку от швабры, создавая столь известные праздничные атрибуты народного волшебника.
В преддверии же нового года, проводил психологическую подготовку, внушая дочке, – нагоняя напряжение, что, наверное, придет Дед Мороз к нам, так как не может он не поздравить такую замечательную девочку с прекрасным праздником.
А в ответ на вопрос, почему я так думаю, дочь сразу начинала волноваться, бралась повторять раз за разом выученный стишок, и было заметно, что ждала с замиранием сердца, с остановкой дыхания, прихода старого волшебника.
И он приходил. Правда, так всегда выходило, что папы, т. е. меня, никогда не было рядом. По установленной традиции я, сделав очень озабоченное лицо, говорил, что пойду, поищу Деда, а то старый плохо видит и, наверное, где-то заблудился. Сказав эту ритуальную речь, я выходил из квартиры на лестничную площадку, где уже лежало вынесенное незаметно облачение Деда Мороза.
А потом, раздавалось громкое покашливание на площадке, стук палки и звучало деланно громкое и вычурное сказание о том, что вот ехал, ехал Дед издалека-долго, чтобы поздравить и подарками одарить самую приветливую и послушную девочку Женю.
В этот момент замирало сердечко у девочки и вот, отворялась дверь, и я не без опаски, шагал внутрь квартиры и ловил на себе веселый взгляд жены и отмечал, что дочь, практически в полуобморочном состоянии. Девочка стояла всегда с широко распахнутыми глазами, полными восторга и готова была то ли расплакаться, то ли упасть в обморок, – так велико было потрясение.
Начинаю распрашивать, как она провела этот год, что она увидела и чему научилась.
Сбивчивый, срывающий голосок, спешно тараторя, ведает «старому» о том, что она прочитала с мамой, где они были и куда мы ездили. Весь рассказ дочь не смотрит на Деда, сосредоточенно разглядывая свои красивые по случаю туфельки и нервно теребя подол воздушного платья, приготовленного к новому году. Потом она без запинки, без всякого выражения в состоянии полной отрешенности на лице быстро-быстро читает свой приготовленный стих и раскрасневшаяся и смущенная принимает подарки от Деда, который извлекает их из мешка, в качестве которого служит атласная, вывернутая наизнанку, наволочка.
Понимая, что встреча должна быть максимально короткой, чтобы не раскрылась тайна, удаляюсь, ссылаясь, что еще многие дети меня ждут, громогласно желаю успехов в новом году, а также прошу быть послушной и приветливой.
И было очень забавно, когда вернувшись после, едва оттерев с помощью жены помаду с носа и щек, пока дочь, отвлекшись, разбирает подарки, слышать упрек от неё, что я снова все пропустил. Но видя мое искреннее огорчение, подходила, обнимала и говорила, успокаивая, что Дедушка ей подарил столько сладостей и подарков, что на всех хватит.

И вот теперь я лишен этого счастья, – быть столь желанным и нужным, быть иногда волшебником и значить порой так много для самого близкого мне на этой планете человека. Дочь конечно уже подросла и её не возможно так легко «обмануть» переодеванием. Но волшебства в этот столь значимый для детей праздник по-прежнему хотелось. И зная, что в новогодние праздничные дни она, возможно, придет ко мне, спешу за ёлкой, чтобы принять и порадовать ребенка хотя бы убранством жилища, в котором её с нетерпением ждут.

Еду к знакомому леснику, который однажды уже помог мне удивить дочь – выдал мне на время маленького кролика, которого я привез дочери в посылочном ящике с точным указанием адреса и адресата прямо из леса в день её рождения. Такого восторга, визга и криков, который последовал от малышни, собравшейся на торжество, в момент, когда из открытого мной ящика показались уши кролика, успешно сыгравшего роль зайчонка из леса, я никогда более не слышал. Когда кролика извлекли, я огласил, что зайчонка прислал тот самый Дед Мороз, что был у нас в Новый Год, и которого я встретил в тайге, собирая бруснику. Далее шла байка о том, что Дед весь в трудах – готовится к празднику, пакует подарки и правит упряжь для оленей, на которых он помчится по городам и поселкам.
Дети слушали заворожено и уже с предвкушением нового торжества.

Елку мне лесник показал замечательную: высокая, но пышная, как юбка у кружащейся в танце цыганки, с невероятно густыми иголками, которые сияли даже в полумраке зимнего вечера.
Смотрю на ёлку не без удовольствия, и через полчаса укутанная красавица уже посажена в машину и вскоре стояла, благоухая в углу моей скромной комнаты, сразу поменяв полярность настроения с обыденного на праздничное.

Сделав приготовления к празднику, звоню дочери с поздравлениями и просьбой приехать ко мне в гости.
Слышу ответ:
– Пап, ну все расписано! Мы с девчонками из класса собираемся, потом с мамой к бабушке, на дачу еще хотим, – не знаю, смогу ли я.
Но, ощутив, насколько я огорчен, выдает после паузы:
– Ладно, я постараюсь вырваться.
И уже представив свой приезд ко мне, обращается с добрым запросом: – А что ты мне приготовил интересного?
Немного теряясь, говорю:
– Я обязательно что-нибудь придумаю!
И добавляю, воодушевившись:
– Необыкновенного!
И сижу потом, долго соображая, а что я могу придумать, ну уже почти девушке, которую куклой не удивишь, платьицем не порадуешь. Еще бы знать, что она примет с удовольствием, так как вкусы молодых так нынче сложно понять. И опять же! – что в этом необыкновенного?
Ладно, думаю, начну елку украшать. Развесил шары, гирлянды, непрерывно думая, чем же удивить своего ребенка, а отлучившись и вновь вернувшись к ёлке, вдруг замечаю у вершины лесной красавицы игрушку, которой у меня как будто не было. На ветке сидит, ну, прям таки, как живая, небольшая сова с закрытыми глазами. Серая, насупленная. Тянусь к ней рукой и вдруг, сова открыла глаза и два сияющих прозрачных шара пристально и сердито уставились на меня и резкий щелчок клювом, дали понять:
– Со мною будь поуважительнее.
– О, Боже! – я отдернул руку и сел на диван, теперь уже издали разглядывая это серенькое чудо, которое теперь завертело на шарнире своей круглой головой, по-прежнему сердито оглядывая мое жилище. Не найдя для себя чего-либо интересного, осоловёнок, как я его сразу назвал, по произведенному на меня эффекту, потоптался на ветке и снова закрыл глаза.
Я вышел из комнаты, машинально включил чайник и стал ждать. Ведь что-то моя голова должна была выдать как ответ на всё увиденное.
– Кто-то меня разыграл и это просто игрушка, электронная забава, которых нынче, – пруд пруди – выдал мой «арифмометр», который сегодня явно не тянул на определение «компьютер».
– Ладно, подождем, – может, рассосется, – решил я и, заварив китайского зеленого, с кружкой вернулся в комнату с елкой.
Осоловёнка на елке не было.
– Ого! Я что не в себе? Пока ночевал и завтракал, вышел из себя прогуляться и пока еще не вернулся? Липкое на лбу и сосредоточенность до боли в затылке дали понять, в какой степени всё это меня напрягло.
Похлебывая чай, сажусь на диван и вдруг замечаю, что вершинка ёлки с лихим наконечником-звездой, как-то подергивается. Подхожу осторожно к ёлке и, приглядевшись, вижу, что серое существо, посетившее меня, устраивается в уютное гнездо, что плотно так организовано между веток и стволом.
– Батюшки, да это живой совёнок! – наконец-то до меня дошло и зависший «комп» натужно заскрипел. Но как он перенёс все, что произошло, начиная от спиливания ёлки и заканчивая её установкой в доме?
Полагая, что от осоловёнка все равно не добьёшься ответа, успокаиваюсь и чувствую, как у меня поднимается настроение.
Похоже, чудо для дочери состоится!
Бегу к холодильнику и анализирую скудные съестные продукты на предмет «а что годится осоловёнку». Колбаса, оливки и фарш как-будто должны сгодиться, и я уже бегу к ёлке с тарелкой. Ставлю посудинку у гнезда, – и запах еды привлекает пришельца. Выбравшись из гнездилища, осоловёнок учтиво подбирается к тарелке, и внимательно оглядев «накрытую мной полянку» принимается за фарш, предварительно истерзав и выбросив из тарелки зеленую оливку.
Да, стало окончательно понятно – пришелец живой, но совершенно необыкновенный, явился ко мне, чтобы исполнить миссию.
Видимо все же и я приметен для небес, подумалось мне на досуге, под третью рюмочку уже вслед уходящему году и под бой курантов, вспомнив, как я умолял небеса послать идею, как удивить дочь в Новый Год.
А соловёнок продолжал удивлять и радовать. Отведав угощения, смело слетел с ёлки и, передвигаясь по верхним точкам в квартире, – от шкафа, к вешалке, от вешалки к столу, уселся на спинку дивана, и теперь выхаживал вдоль неё, вращая головой и сверкая глазами. Иногда, в ответ на мои слова, что-то выстукивал клювом.

Дочь была в восторге.
Соловёнок разыграл всё так, как-будто мы с ним сговорились и отрепетировали его выход. Когда дочь пришла, несколько раз повторив, что спешит, я ей показал ёлку, ничего не говоря о живом обитателе символа нового года. Дочь для приличия елку сдержано похвалила и несколько скучая, оглядела мою комнату. Как вдруг из ёлки раздался скрежет, пощёлкивание и тут же, не дав опомнится, показался и сам пришелец, достаточно энергичный и выразительный. Похлопав крыльями, осоловёнок взялся вращать круглой головой и выразительно моргать.
Дочь заворожено смотрела на осоловёнка и, решив, что это современный дивайс, захлопала в ладоши с криком:
– Ты где такой достал!?
После моих слов:
– Для тебя! Я же обещал! Забирай!
Дочь подошла к елке, протянула руки, чтобы взять, как она полагала игрушку, тут же получила клювом, так как осоловёнок совершенно не терпел фамильярного с собой обращения.
– Ой! Мама! Он дерется! – закричала, испугавшись, дочь и тут же звонко засмеялась, поняв, что это живая птица, а не хитро устроенная электронная игра.
– Па, откуда взял живого совёнка? Он прелесть!
Я не стал рассказывать историю появления осоловёнка в доме, представив всё так, как будто я заранее подумал о подарке и решил, что он будет именно таким – неожиданным и весёлым. Дочь поверила, помня то потрясение, которое уже однажды случилось, когда пришла из леса посылка с зайчонком на её день рождения.
Задержавшись у меня до позднего вечера, дочь многое рассказала о своей жизни, мы многое вспомнили, и стало понятно, что нам так не хватает друг друга и встречаться нужно чаще. От совёнка она отказалась, по-взрослому рассудив, что птица требует грамотного ухода, а мне он будет нужен, чтобы скрасить будни. Я согласился с ней, понимая, однако, что совёнка нужно вернуть в лес.
Как только закончились праздничные деньки, я выехал к лесу со своим гостем и, посадив его на плечо, стал прогуливаться вдоль лесной дороги, давая ему возможность улететь. Но совёнок упорно и цепко держался, и заворожено оглядывая лес, не решался улетать.
В лесной глуши, что-то утробно заухало, и резкий порыв ветра шевельнул кроны. Снег с вершин сдувало, создавая беспорядочный вихрь, и снежные потоки хлынули с венок – лес ожил на несколько мгновений и вновь всё успокоилось.
До нас долетел упругий, но расплескавший силу порыв ветра, редкие колючие снежинки обожгли лицо и взъерошили перья птицы. Осоловёнок оживился, энергично потоптался на моем плече и вдруг крепко оттолкнувшись, взмыл и я почувствовал на лице упругую волну воздуха и легкое прощальное касание крыла птицы на лице. Долетев до ближайшей ели, осоловёнок мягко уселся на ветку и та, задрожав, сбросила с себя снег, припорошив едва заметные следы мышонка, что проследовал к норке нынче утром.
Я вглядывался, стараясь не потерять из вида своего недавнего гостя, и мне это удавалось теперь с трудом. И стало понятно, что из нежданного гостя – осоловёнка, мой гость превратился вновь в лесную птицу – совёнка: жителя большого леса и бескрайнего мира, в котором мы все незримо связаны.

[Наталья Владимировна]

14

ДОМ

Последнее время мне стало казаться, что я не одна. В моём доме кто-то появился. Я даже знаю, когда впервые почувствовала это.
В ту ночь проснулась от того, что в комнате стало холодно. Перед тем как открыть глаза, я натянула на голову одеяло.
Проснувшись, осторожно высунула руку и потянулась к часам на тумбочке. Нащупала кнопку на них. Загорелись цифры электронных часов: 03.35.
Серая темнота в комнате покрылась изморозью. Я попыталась затаить дыхание, и оно стало тихим и прерывистым
Вечером призналась себе, что я боюсь ходить по своему дому. Весь день провела в комнате, которая раньше была нашей с мужем спальней.
Захотелось увидеть свою подругу, но она несколько лет как вышла замуж и уехала в другую страну. В нашем городе родных мне людей не осталось. Как-то незаметно исчезли приятельницы, старые знакомые. Мне неинтересно стало никуда ходить. После работы торопилась домой. У меня красивый дом. Муж был художником, друзья говорили, талантливым, но в наш дом он вложил ещё и душу. Я не знаю, почему мы расстались. Мы долго были по-настоящему счастливы, а потом оно постепенно вытиснялось привычкой: не волновали прикосновения, не хотелось прижаться, расспросить.
«С тобой стало холодно»,— пожаловался как-то муж. Я испугалась и заплакала, но ничего не сделала.
А муж стал всё чаще ночевать у матери, сначала к ней переехали его холсты, краски, мольберт, а потом ушёл и сам. Оставил мне наш дом. Не верилось, что навсегда, но он так и не вернулся. Обида и растерянность отступили, осталась пустота…
С того дня я просыпалась каждую ночь после трёх часов. Каждую ночь время до рассвета делалось густым и долгим.
Однажды приснилась женщина. Я видела её будто через мутное стекло. У неё были длинные, слегка спутавшиеся волосы. На размытом лице темнели провалы огромных глаз. Она подняла руку (запястье было узким и хрупким) как будто хотела махнуть мне. Но я отвела взгляд, и рука тихо опустилась.
Я стала бояться этой женщины и своих снов. Измотанная и растерянная, я боялась, что это сумасшествие. Я боялась потерять разум.
«Что это?» — подумала я сегодня, проснувшись, как всегда, поздней ночью. Подошла к окну. Луна висела над городом. Холодный свет её приглушенно освещал тёмные силуэты домов.
По спине побежали мурашки. Тревога медленно сковывала душу. Я почувствовала его… моё одиночество. Это было оно.
Я люблю приходить в свой дом. Он спасает от тоски и потерянности. Ничего в нём не осталось прежнего. Эти двое вынесли все вещи, поменяли окна, цвет, но родной запах, знакомые тени остались в нём.
Мне нравится эта женщина. После того, как художник наконец-то покинул её, она мне не мешает, иногда даже интересно наблюдать за ней. Кажется, она боится меня. Странно, ведь мы с ней уже не чужие, у нас с ней есть этот ДОМ.

[Наталья Владимировна]

15

ВНИЗ ПО СПОКОЙНОЙ РЕКЕ

Старик смотрел на дорогу.
– Ждёшь кого? – лениво спросил Лодочник. Не было в его словах никакого любопытства – одна дежурная вежливость.
– Эльза... – Старик зябко повёл плечами. – Боюсь, она не выдержит...
– Женщины терпеливы... – Лодочник сидел на аккуратном, поставленном на попа, берёзовом чурбачке и вырезал перочинным ножом из сочного липового брусочка забавную фигурку не то медведя, не то бегемота. – Гораздо терпеливее нас.
– У неё больное сердце... – Старик опять посмотрел на дорогу. – Сердце, – повторил он.
Дорога, петляя, уходила сквозь спелые пшеничные поля, ныряла в пушистую рощицу в низинке, а потом круто, издалека казалось – почти вертикально, взбиралась на гряду сизых, с жёлтыми клыками оползневых обрывов, холмов.
– А то вернись, – в словах Лодочника явственно прозвучала усмешка.
– И что, многие возвращаются? – не оборачиваясь, спросил Старик.
– Бывает... – Лодочник помолчал. – Редко, но бывает.
Старик, сутулясь, смотрел на дорогу.
– Нет... – он снова повёл плечами. – Устал... Да и не одолеть мне холмов.
– Да... С горы – катить, в гору – тащить... – голос у Лодочника был густой, с трещинкой, неторопливый. – А что устал, так сюда другие и не приходят... Дорога, – подытожил он.
– Я думал, здесь более оживлённо, – Старик наконец отвлёкся от дороги и с любопытством огляделся.
– Оживлённо – там, – Лодочник кивнул вдоль берега вверх по реке, где в зыбком мареве, на пределе видимости, дрожали, ажурными опорами взметнувшиеся на фантастическую высоту, величественные конструкции мостов. Плыл оттуда волнами еле слышимый то ли гул, то ли вой. Происходило там какое-то движение: то ли двигалось что-то по мостам, то ли сами мосты двигались, плыли, колыхаясь, сквозь серебристо-пепельное пространство.
– Сколько их? – Старик показал в сторону мостов.
– Было двенадцать. Сейчас – не знаю. Строят и строят... – Лодочник, прищурясь, посмотрел вдаль и, покачав головой, добавил: – Сплошной вавилон.
– А ты типа теперь без работы? – Старик всё ещё смотрел на мосты.
– Ну... типа да.
– И на что живёшь?
– Когда как... Департамент пенсию платит.
– Большую?
– Хватает.
– Жалеешь?
– О чём?
– О прошлой жизни. Зарабатывал, небось, хорошо?
– Иногда жалею... Пусто сейчас.
– Пусто, говоришь... А тогда, значит, было не пусто. Косяками, говоришь, шли... – Старик говорил, продолжая смотреть в сторону, и только голос у него вдруг натянулся и задрожал (Лодочник с тревогой посмотрел на него). – Полной лодкой, говоришь, возил... Не толкаемся! Не толкаемся!.. – голос Старика вдруг взлетел до звона, почти до визга. – Не напираем! Всем места хватит! Всех отвезём!.. Деньги готовим!! Оплата при входе! Отправление по заполнении!.. А людей ты жалел?! Людей?!.. – Старик уже стоял перед Лодочником и в упор яростно смотрел на него.
– Людей-то... – Лодочник положил нож и фигурку на землю, поднялся, аккуратно отряхнув с колен стружку, и взглянул в глаза Старику. – Я их и сейчас жалею.
Глаза у Лодочника были странные: какие-то незащищённые, как у очкарика, только что снявшего очки. Старик с минуту буравил его взглядом, потом отвёл глаза.
Встав, Лодочник оказался высок – одного роста со Стариком. Был он сухощав, даже, пожалуй, худ; щетинист, бос. Распахнутый ворот чёрной сатиновой рубахи, заправленной в чёрные же холщовые штаны, обнажал острые выпирающие ключицы. Необычным было лицо. Казалось бы, несочетаемые черты – широкие калмыцкие скулы, прямой греческий нос и серо-голубые вологодские глаза – удачно гармонировали на нём, дополняясь шапкой густых жёстких чёрных, пробитых седой искрой, волос. Был он загорел до той бронзовой степени загара, какая бывает только у людей, постоянно находящихся на открытом воздухе. Напоминал он Старику почему-то сельского учителя, и только торчащие из свободных рукавов натруженные жилистые руки с широкими мосластыми запястьями выдавали в нём работягу.
– А ты знаешь, я тебя таким себе и представлял, – Старик виновато улыбнулся. – Точь-в-точь.
– Ну, если ТАКИМ представлял, о чём тогда речь?
Старик, стерев улыбку, замер, а затем, поджав тонкие синюшные губы, невесело хмыкнул:
– Ах, вон оно что... И что же? Вплоть до девушки с веслом?.. Обнажённой.
Лодочник улыбнулся.
– Вплоть до... Впрочем, прецедентов не было: миф – штука устойчивая.
Старик, не мигая, смотрел на него.
– Ну... а остальное? – он неопределённо повёл подбородком.
Лодочник покачал головой.
– Гораздо в меньшей степени. Ну, там... детали, оттенки... Опять же погода.
– Да... Погода... – Старик запрокинул голову и, прищурясь, посмотрел в зенит, откуда щедро лупило лучами лимонно-жёлтое солнце. Странно, но здесь на него можно было спокойно смотреть.
– Обычно случается дождь... – Лодочник опять уселся на чурбачок. – Нудный мелкий моросящий дождь... Впрочем, иногда и не мелкий, – подумав, добавил он.
– Так мне, получается, повезло? – Старик двинулся к берегу.
– Это мне повезло.
Старик остановился.
– А, ну да... – он покивал головой. – Дьявольщина, никак не привыкну.
– К этому трудно привыкнуть, – Лодочник, подняв с земли фигурку, внимательно рассматривал её.
– Послушай, а почему она такая?
Лодочник оглянулся. Старик стоял на берегу и пристально смотрел на чёрную гладкую, как будто бы маслянистую, воду.
– Река... – Лодочник неопределённо пожал плечами. – Она всегда такая.
– И туман? – Старик показал рукой туда, где в сотне метров от берега стояла – именно стояла на воде, как совершенно невообразимой высоты забор, – плотная серая стена.
– И туман.
– Жутко... – Старик опять зябко повёл плечами, и Лодочник понял, что это – привычка.
– Послушай, а ты кто... по жизни? – спросил он Старика.
– Я-то?.. Пожалуй, что поэт, – Старик всё ещё смотрел на реку.
– Поэ-эт?.. – недоверчиво протянул Лодочник. – И что, хороший поэт?
– Ну... На том берегу скажут.
– Я тебе и на этом скажу, – Лодочник резко поднялся и двинулся к Старику.
– Разбираешься? – улыбнулся ему навстречу Старик.
– Приходится... – строго ответил Лодочник и, подойдя вплотную, вновь пристально заглянул ему в глаза. – Так ты говоришь, поэт?..
На этот раз Старик выдержал взгляд. Отвёл глаза Лодочник. Он вдруг схватил себя рукой за подбородок и, поспешно отвернувшись от Старика, застыл, нагнув голову и широко расставив босые ноги.
Старик ждал.
– Послушай... – хрипло сказал Лодочник и закашлялся. Старик смотрел на острые, ходящие ходуном лопатки, обтянутые чёрным, с белёсыми разводами, сатином и молчал. – Послушай... – с трудом удерживая кашель, выдавил наконец Лодочник. – Может быть, тебе, действительно, лучше вернуться?
– Даже так?.. – Старик недоверчиво покачал головой. – А как же Департамент?
– Да чёрт с ним, с Департаментом!.. – Лодочник порывисто повернулся. – Чёрт с ним, с Департаментом!.. – горячо зашептал он, шаря блестящими глазами по лицу Старика. – Ты возвращайся, Старик!
– А деньги? – насмешливо спросил Старик. – Как же с деньгами, Лодочник?
– А Эльза? – сжав в линию губы, жёстко спросил тот.
– Эльза... Да, Эльза... – Старик, опустил голову и с минуту стоял, глядя себе под ноги, а потом, развернувшись к реке, вновь уставился на воду.
Лодочник положил ему ладонь на плечо.
– Прости.
Какое-то время они молчали.
– Ладно, – сказал Старик, – поехали... На том берегу разберёмся.
– Да нет никакого того берега! – вдруг взорвался Лодочник. – Понимаешь, нету!
– То есть? – опешил Старик.
– Нет, и никогда не было! – Лодочник, сжав плечо, резко развернул Старика к себе. – Есть только этот берег, вот этот вот!!.. – он топнул босой ногой во влажный песок. – Только этот берег и никаких других берегов! Нигде!! Понимаешь?! Нигде!!
– А как же... все?.. – Старик всё ещё не верил. – Куда... все?..
– Туман!! Это всё – они! Просто – в туман! Понимаешь?!.. Это – туман! Пустота! Забвение! Понимаешь?!
Старик отрешённо покивал.
– А там? – он мотнул подбородком в сторону мостов. – Мосты-то куда?
– В никуда! Метров пятьсот-шестьсот – и всё... Дальше просто никто не доезжает.
– Дьявольщина!.. – Старик закрыл глаза и горько покачал головой. – Я ведь знал, знал!.. А всё ж таки на что-то надеялся... Старый дурак!
Он как-то весь сгорбился, как будто из него выдернули стержень, потом медленно развернулся и вяло побрёл по берегу, опустив голову и тяжело переставляя ноги.
– Я помогу тебе подняться на холмы! – крикнул ему в спину Лодочник.
Старик остановился и повёл плечами. Лодочник подошёл и встал рядом.
– Я помогу тебе, – повторил он.
Старик запрокинул голову и посмотрел на солнце.
– Так ты говоришь: вплоть до девушки с веслом?
– Да, – Лодочник внимательно смотрел на него.
– И ты говоришь: обычно дождь?
– Да, – Лодочник вдруг всё понял. У него вновь запершило в горле.
– Что ж, дождь – тоже неплохо... – Старик всё ещё смотрел вверх. – Я люблю дождь.
– Да... – Лодочник проглотил наконец горький комок. Потом уже спокойно спросил: – Ты так решил?
Старик помедлил буквально секунду. Потом опустил голову.
– Да.
Лодочник вздохнул.
– Так что?.. Тогда... в путь?
Старик оглянулся.
– Пора?
Лодочник кивнул.
Не говоря больше ни слова, Старик тяжело забрался в лодку и, осторожно балансируя, перешагивая через низкие скамейки, прошёл в корму. Там он сел на последнюю скамью, лицом к берегу. Лодочник, взявшись за нос лодки и упираясь ступнями в разъезжающийся песок, натужно столкнул лодку в реку и, прошлёпав несколько метров по воде, перевалился через борт. Лодка закачалась – Старик схватился руками за борта. Лодочник встал, мокрые штанины облепили его ноги, с них ручейками стекала вода, оказавшаяся на дне лодки вовсе даже не чёрной. Потом, устроившись на средней скамье, лицом к Старику, Лодочник поплевал на ладони и взялся за вёсла. Ловко развернув лодку носом от берега и пристально посмотрев на Старика (тот сидел, напряжённо выпрямив спину, и неотрывно смотрел поверх головы Лодочника на совершенно невообразимую, чудовищную стену тумана), Лодочник вновь опустил вёсла в воду и начал привычно и размеренно грести. Берег стал удаляться. Постепенно угасали звуки. Все звуки берега – шелест травы, шорох листьев, пение птиц, стрекотанье цикад и этот отдалённый, но назойливый то ли гул, то ли вой со стороны мостов – всё съедалось расстоянием, отдалялось, превращалось в шёпот, пока совсем не затихло, и только плеск вёсел да лёгкое журчание воды вдоль бортов нарушали сплошную тишину.
– Мёртвая тишина... – тихо, как бы про себя, сказал Старик.
Лодочник не ответил. Он уже подвёл лодку почти вплотную к стене тумана.
Вблизи туман оказался ещё более плотным, он больше напоминал дым – серый густой тяжёлый дым. Он струился над водой, он тёк, как вода; по его поверхности проходили волны; поверхность эта казалось упругой – на ней проступали какие-то фигуры, под ней скользили неясные тени. Изредка, словно щупальце, туман лениво выбрасывал из себя клок, протуберанец и так же лениво, не спеша, втягивал его обратно.
Лодочник перестал грести. Вёсла повисли над водой, с них срывались белые капли и медленно, маслянисто, со звоном падали в густую чёрную воду.
– Да, тихо... – сказал Лодочник и, развернув лодку носом по течению, сложил вёсла.
Некоторое время они сидели молча и неподвижно, глядя каждый в свою сторону: Старик – на клубящуюся, как будто рывками двигающуюся вдоль борта, зловещую грязно-серую стену тумана; Лодочник – на Старика и мимо Старика, за его спину. Мостов там уже не было видно. Ничего там уже не было видно, никаких деталей – только распахнувшаяся от земли до самых небес, подёрнутая голубоватой кисейной дымкой, необозримая речная даль.
Потом Лодочник, не вставая, повернулся поперёк лодки, спиной к туману, и поставил ноги на скамью. Упёршись поясницей в борт, он положил руки на согнутые колени, а подбородок – на руки и стал смотреть на медленно проплывающий вдали, ярко освещённый солнцем, берег.
Старик не шевелился. Потом, немного погодя, устроился так же.
Теперь даже вода не журчала вдоль бортов.
Берег двигался мимо, как в замедленном кино, и движение это казалось бесконечным. И неподвижное нежаркое солнце щедро лило лучи на бархатный прибрежный песок и на латунные пшеничные поля, и на прохладно-изумрудные рощи, и на синие, с жёлтыми вертикальными рубцами, далёкие холмы. Берег был бесконечен, и бесконечна была полноводная спокойная река, и уже было непонятно – что из них стоит на месте, а что течёт; да это было и не важно, это было сейчас не главное, а главное... Главное сейчас было – спокойно плыть.
Плыть спокойно – вниз по спокойной реке...
– Слушай, Поэт, – не поворачивая головы, сказал Лодочник, – а почитай-ка стихи...

[Наталья Владимировна]

16

ЗОЛОТОЙ РЫБ

На ужин жареной рыбы захотелось. Обвалять в муке с яйцом и на сковородку в расплавленное масло. Вредно, конечно. Но сейчас и дышать-то вредно. В жизни и так удовольствий немного, еще и в этом себе отказывать. Нет уж! Вы ничего не подумайте такого, мужа у меня уже нет, друга постоянного еще нет. Так что, рыбы просто так захотелось, без интересных обстоятельств. Как представила ее на тарелке, шкурка золотистая, укропчиком присыпана, да с картошечкой еще, так и помчалась на рынок, разбрызгивая слюни. Еду и думаю, какую бы рыбку купить. Мясистую и не костлявую. И непременно живую. А то неизвестно, сколько она у них там пролежала в морозильнике, и какой смертью умерла. А я женщина не кисейная, сама могу и голову отрезать рыбине, и почистить, и анатомировать как надо. С мужем частенько на рыбалку выбирались, так он прямо с удочки на столик складной мне подкидывал рыбешек. А я уже шустренько рыбью башку отделю, с двух сторон теркой пройдусь, чик-чик, и в ушицу ее, родимую. Да. Хорошие были времена. Безнапряжные, уютные семейным покоем и тихим счастьем. И куда все это девается со временем? Когда люди успевают врагами стать, еще совсем недавно друг другу так необходимые и родные. Я вздохнула. Не будем ворошить прошлое, портить настроение и страдать. Отстрадалось уже…
На рынке народу - море. Толчея страшная. Все куда-то спешат, толкаются, никакой заинтересованности покупательской не видно. Кто ж так на рынок ходит? Это в магазине так можно носиться от полки к полке с вытаращенными глазами, хватать самое нужное и мчаться домой готовить ужин. А на рынке спешка не нужна. Здесь продавцы – народ ушлый. Только зазеваешься, и червивенку положат в мешочек, и неликвид успеют подсунуть. Прямо фокусники. Домой придешь, начнешь холодильник загружать, то мандаринка мягкобокая попадется, то помидор с черными точками. Когда успел-то хитрый узбек, вроде, следила за его руками, как завороженная крыса. Не спеша обхожу многоярусные витрины, заваленные разной овощной и фруктовой снедью, зеленью, разноцветным картофелем. Нет, хорошие мои, мне бы рыбки, не надо мне ваших яблок и винограда. Дохожу до нужного зала наконец. В нос терпко бьет запах копченой рыбы. На крюках висят огромные скалящиеся горбуши, сверкают ярко-оранжевым жирным брюшком нерки, в гирлянды собраны неприметные, но такие милые под пиво корюшки. В витринах скучают серьезные, благородные осетры с благородными ценниками. Это все красиво, вкусно, но нам не надо. Нам бы карпика обычного. Подхожу к аквариумам. Не особо весело, но и не вяло фланируют рыбины в мутной воде, натыкаясь друг на друга и, не скандаля, расплываясь в стороны. Что-то мне не очень. Не жирненькие какие-то. Пятнистые. А, так это речная форелька. Иду дальше. Мне нужен карп. Втемяшился же в голову. А вот и они. До чего забавные рыбешки! Играются. И не подозревают, бедолаги, что игры-то скоро закончатся. Ну, слава Создателю, не наделил разумом братьев меньших. А то я бы точно вегетарианкой стала. Выбрала одного. Крупный. Как раз подходит. Указываю продавцу на него, и он пытается его выловить. Пока продавец безрезультатно мотал по аквариуму сачком, гоняясь за моим карпиком, в сачок попадается совершенно случайно, словно нарочно подставив жирненький бочок другой. Этого берете? Ну, тоже ничего. Берем!
Дома выпустила его пока в таз с водой, а сама стала чистить картошку, поглядывая на свое приобретение. В такой посудине было, конечно, тесновато, но мой ужин резвился как в последний раз. Ну, все, миленький. Пожалуйте на чистку. Схватила его за сребровидную чешуйчатую шкурку и, крепко зажав, чтобы не выскользнул, поволокла в мойку.
- Че так сжимать-то? Я же никуда не денусь.
От неожиданности я разжала пальцы, и рыбина шмякнулась на пол. Это что сейчас было?!
- Можно поосторожнее! Больно же!
Опять этот тоненький мерзкий голосочек. Я сошла с ума? Я точно сошла с ума! Господи, только этого не хватало… Говорила мне мама – надо больше отдыхать. Все! Уработалась до голосов в голове. А с пола запищало:
- Да подними ты меня уже. И в таз верни на место.
Говорящая рыба??? Да ну, на фиг. Надо срочно посмотреть в интернете причины слуховых галлюцинаций. Может, еще не поздно. Может, помогут, вылечат. Или это все-таки у меня в мозгах пищит? Ой, мамочки мои, что же будет теперь?! Я не заметила, что запричитала в голос, сидя на полу рядом с этой долбанной рыбой.
- Че орешь-то? Нормально все. Брось меня в таз, я сказал. Дышать же нечем. Совесть имей!
Как под гипнозом, осторожно беру его и на вытянутых руках тащу его к тазу. Серебристое тельце плюхнулось в воду, а у меня пока яснее в мыслях не стало. Молча смотрю на существо, плавающее у меня на кухне, и думаю, что даже под пистолетом я не буду его сегодня есть. А оно глядит на меня выпуклым глазом и словно прищуривается, издеваясь.
- В общем так. Я – золотая рыбка. Ты обязана загадать мне три желания. А я должен их исполнить. Предупреждаю заранее. С того света не возвращаю, внешность не изменяю. Остальное можешь загадывать.
Господи, ну пожалуйста, пусть это будет сон, пожалуйста-пожалуйста, сделай так, чтобы это был сон. Кошусь на него с опаской. А оно фыркнуло и будто бы улыбнулось. У меня все еще словарный запас не восстановился, дар речи пока не возвращался, поэтому я просто тупо молчала. Рыба возмутилась:
- Тьфу ты. Думал к приличной попал, а тут безобразие какое-то. Ну, и как миссию выполнять? Слышь, хозяйка, это не у тебя в голове. Это я с тобой разговариваю. Золотая рыбка. В смысле, золотой Рыб. Сказку Александра Сергеевича знаешь?
Я машинально киваю головой.
- Уже лучше, - рыба удовлетворенно нарезала пару кругов по тазу.
Я прокашлялась и сипло издала что-то похожее на слова:
- Тебе че от меня надо? Че ты ко мне прицепилось-то?!
- Ну, во-первых, не прицепи-лось, а прицепи-лся. А во-вторых, ты мне подходишь.
Блииин. Час от часу не легче. Он жениться на мне собрался, что ли, по типу лягушки со стрелой? То ли страх отпустил, то ли болезнь прогрессировала ускоренными темпами, но я хихикнула, представив себе нашу семейную жизнь в тазу на кухне. Карп презрительно окинул меня взглядом с ног до головы, словно читая мои мысли.
- Дорогуша, ты не в моем вкусе. Тоща больно. Да я и по другому делу к тебе.
- Товарищ золотой Рыб, а почему ко мне-то? – я не знала, как к нему обращаться, сморозила первое, что пришло на ум. Рыб пустил пузырьки, видимо, изображая смех.
- Понимаешь ли, дорогуша. Все-таки три желания – это большая ответственность. У нас там строго за этим следят. Были у меня такие клиенты, вспоминать противно.
Карп вальяжно развалился, облокотившись плавником на бортик таза, закатил глаза под самые веки, если так можно выразиться, и продолжал вещать.
- Ну загадал тут один на первое желание быть всегда богатым. По первости-то радовался, бабки направо и налево. Яхты, квартиры, унитаз золотой, особняк с лифтом, красотки всех мастей (рыб мечтательно и с завистью вздохнул и замолчал).
- И что? Что потом? – мне уже стало интересно. Да и Рыб оказался совсем не страшный. Ну, наверно, пока не страшный.
- Ну что потом. Скопытился. Без мечты-то куда стремиться, когда все есть. Водки пережрал и свалился в лифтовую яму.
Карп сурово замолчал. А потом отошел от воспоминай и продолжил:
-Дамочка еще была. Сначала попросила денег, чтобы фейс поправить, не знаю, как там у вас это называется. Потом попросила, чтобы муж налево не ходил. Ну, я сделал, как она просила. Так она от него через два месяца сбежала. Ходила потом по рынку, рыскала, меня выискивала стопудово. Или вот еще пример. Загадала тут одна на днях. Мол, пусть мои дети будут счастливы. А откуда я знаю ее детей-то?! От чего им счастливо будет. Счастье на голову в одну минуту не падает. Его заслужить надо. Эх, глупые люди…
Золотой рыб задумался. Задумалась и я, слушая его болтовню. И, правда, ведь невозможно стать счастливым в один момент. Надо побороться, помучиться, попереживать. А когда добьешься, чего хочешь, тогда и будет тебе счастье. А иначе как ты его ощутишь?
- Что-то ты, мать, совсем меня заболтала. Загадывай давай. Мне на сковородку пора.
Я растерялась.
- Я потом тебя съесть должна?!
- Глупая женщина! Я же потом обыкновенной рыбой стану. Миссия у меня такая. Желание исполню и в нормальную рыбу превращаюсь. Хоть вари меня, хоть жарь. Мне уже все равно будет.
Карп занервничал.
- Ну, че застыла-то? Время уходит. Без желания хочешь остаться? Мне влетит же по самое не хочу. Загадывай быстрее, твою ж дивизию!
- Ты где таких слов-то нахватался? А еще волшебник.
Мне стало опять смешно.
- Посиди с мое в аквариуме весь день, еще не такое услышишь. Готова?
Голова у меня совершенно пустая была. Что загадать-то? Вроде, все есть. Богатства мне не надо непосильного, неизвестно, чем все это кончится. Мужа вернуть? Так это я сама должна сделать, а не рыб. Не он же потом с ним жить будет. И тут запиликал телефон.
- Можно ответить? – спрашиваю.
Карп издал целый каскад пузырьков, видимо, захлебываясь смехом.
- Ты ж не на допросе. Отвечай быстрее.
Звонила Юлька, подруга. Плачущим голосом, всхлипывая и икая, спросила, можно ли приехать. Я вопросительно взглянула на Рыба (он отрицательно махнул плавником, как веером). «Нет, не сегодня. А что случилось-то?» Юлька поведала мне душещипательную историю своего разрыва с Костиком. Их отношения разрывались примерно раз в полгода, и каждый раз навсегда. Но раз Юлька плачет, значит все серьезно. Включаю на громкую связь. Проблема-то опять старая, как мир, и перманентная, как их брачные отношения. Юлькина мама, с которой у Костика была ну просто страшная несовместимость, практически на генном уровне. В этот раз мама приехала надолго. Костик собрал вещи и снял квартиру. А мама полновластно воцарилась в их доме. Вот бывают же такие родители. Вроде, как добра желают детям, а сами же все и рушат…
Рыб молчал, сочувственно вырисовывая плавником что-то на воде. Тут мне пришла в голову совершенно дикая мысль. Прижимаю телефон к груди, заглушая Юлькины потоки рыданий и жалоб.
- Ты можешь что-нибудь сделать с Юлькиной мамой?
Рыб от неожиданности скатился в воду.
- С ума сошла?! Я волшебник, а не убийца.
- Да не в этом смысле. Ну, чтобы она пореже приезжала. Замуж можешь ее выдать, например?
Волшебник покрутил глазками, жаберки его надулись гордостью и значимостью. Вот что за клоун?
- Могу, конечно. Но не сразу. Надо, чтобы все правдоподобно было.
А я уже ору в трубку, что все будет хорошо, просто надо немного потерпеть, и все наладится. Чтобы ехала к Костику, а время все разрулит. Юлька, приободренная, отключается. Фуф. Легко на душе стало, словно утопающего из воды вытащила. Подозрительно смотрю на Рыба, который опять впал в меланхолию.
- Че не так-то?
Он глубокомысленно вздыхает.
- Ты только что потратила одно желание. Осталось два.
- Тебе жалко, что ли? Не твои же желания. Куда хочу, туда и трачу.
- Не отвлекайся. Еще два есть.
Я опять задумалась. Лихорадочно соображала, чего бы захотеть. Как-то я устроена ненормально. Меня сам процесс привлекает, а результат как получится. Мне нравится видеть плоды своих рук и головы. Не люблю я, чтобы раз-два и готово. Карп нетерпеливо заметался по тазу.
- Может, бизнес тебе подкинуть? Ну развивать его будешь. Переговоры там всякие, поставщики.
- Не. Я не бизнес-леди. Не сумею, - я уныло глядела в окно. Блин, такое простое дело – загадать желание. А у меня ступор какой-то. Еще и человека могу подвести. Тьфу ты, то есть золотого Рыба. Задремал, что ли? Замолчал что-то.
Тут опять звонок. Карп встрепенулся. Мама моя звонит. Вопросительно смотрю на него. Мол, включать громкую? Он кивает головешкой. Мама тоже плачет. Да что за день-то такой?! Одни слезы. Да еще это чудо-юдо говорящее с толку меня сбило. С трудом добиваюсь от мамы вразумительного ответа. У Николая Ивановича, моего отчима, рак подтвердился. Рыб зафыркал в воде, видимо, тоже раков не любит. Мама сказала, что результаты биопсии пришли. Позвонили только что. Операция нужна. Дорогая. Но нет гарантий. Я смотрю на Рыба умоляюще. А он шипит, что это второе желание. И его отправят на рыбный фарш, если не будет моего хоть одного из всех трех. Я обещаю, успокаиваю маму как могу и нажимаю на красный кружочек вызова номера. Что-то мой золотой рыб совсем приуныл. Время выходит, наверно.
- Рыбик, а ты точно все сможешь?
Карп заинтересованно высунулся из таза.
- Рыбик, золотой мой, я ребенка хочу. Пусть это будет моим желанием. Последним.
Рыб опять пустил веселые пузырьки.
- Я тебе в этом точно не помощник. Конкретизируй желание. Я не могу работать с таким расплывчатым материалом. Ты же не Дева Мария, - и он опять выпустил пузырьковую лавину.
Вот зараза какая! Зажарю его сейчас прямо с чешуей. Волшебник, блин! Он, видя мою злость, успокоился, принял вид, подобающий приличной золотой рыбке, и пообещал подумать. Думал минут пять, а я молча ждала. Глаза его подернулись серой поволокой.
-Я помогу тебе. Будет по-твоему, - прошелестело из таза.
Рыб дернул плавниками и медленно всплыл брюшком кверху.
- Рыб, рыб, я не хочу тебя жарить! Побудь еще со мной!...
Я вытащила его из воды, бережно завернула в пакет и положила в холодильник. Вечером, когда стемнело, вышла в палисадник, выкопала в самом дальнем углу приличную ямку, чтобы собаки не унюхали и не разрыли, и положила в нее Рыба. Ну, не смогла я его зажарить. Смешной он все-таки. И добрый. Я навсегда запомню это нелепое приключение, забавного и ироничного волшебника, плавающего в тазу, свое помешательство, которое оказалось совсем не помешательством. И буду ждать исполнения третьего желания. Последнего. Обещал же. Золотые Рыбы не обманывают. А карпов на ужин я больше не буду покупать…

[Наталья Владимировна]

17

СТРАННЫЙ ДОМ

Это был старый дом. Со скрипящими перекрытиями, подгнившими половицами, с ветрами, таинственно воющими на чердаке в непогоду. Дом стоял чуть в стороне от густонаселенного жилого квартала, совсем рядом с лесом. Когда-то он был окружен такими же как он, но годы шли и соседей одного за другим сносили, а на их месте строили новенькие сверкающие многоэтажки. Те презрительно косились на дом с высоты крыш, а их жильцы стремились обходить "старую развалину, портящую вид" стороной. Это были молодые мамы со своими капризными чадами, аккуратные ухоженные старушки, отселенные сюда добросердечными внуками, деловые мужчины с сотовыми телефонами. Дом не обращал на них и их ворчание внимания, а вместе с ним и те, кто в нем жил.
Семейство Марчбэнкс, так их звали немногочисленные знакомые. Аделаида, Джордан и Ирен. Они жили в этом доме уже несколько десятилетий, замкнуто, но больше ни в чем упрекнуть их было нельзя. Несмотря на это, а может и благодаря этому, жители многоэтажек недолюбливали Марчбэнксов также, как и их жилище.
В то утро рядом с домом не было никого, кто мог бы услышать нежные звуки фортепиано, несшиеся из приоткрытого окна гостиной первого этажа. Аделаида, сестра мистера Марчбэнкса, вошла в гостиную с чайным подносом в руках. Это была женщина средних лет, все еще красивая, в изящном платье. Черные волосы без проблесков седины, тонкие черты лица едва заметно подчёркнуты косметикой, а темная ткань платья оттеняла очень светлую кожу.
Аделаида поставила поднос на столик и принялась разливать чай под музыкальные переливы фортепиано. Вскоре со второго этажа к ней спустилась Ирен, жена Джордана Марчбэнкса.
Невестка Аделаиды была ненамного ее моложе. Очень высокая и очень стройная Ирен обладала хищными чертами лица и темно-золотыми волосами, убранными в высокую прическу. Двигалась она плавно и, благодаря длинному платью, казалось, что Ирен плывет над полом.
Женщины расселись перед чайным столиком и изящным движением взяли чашки. На фоне фортепьянной музыки эта сцена казалась картинкой из прошлого века.
- Сегодня впервые стало по-весеннему тепло, - нарушила молчание Ирен.
- Да, поздновато в этом году. А Джордан конечно уже уехал?
- До вечера.
- Не понимаю, почему его так тянет в город, - Аделаида чуть нахмурила тонкие брови.
- Ему нужно сделать покупки, - нотка осуждения мужа в голосе Ирен была запрятана очень глубоко.
Лучи майского солнца пробивались сквозь тюлевые занавески и освещали старомодно обставленную комнату. Громоздкое черное фортепиано, изливавшее мелодичные звуки, занимало центральное место. Чайный столик темного дерева, украшенный множеством завитушек, стоял у стены, обитой тканью. Возле столика стояли несколько стульев из того же гарнитура. Два из них сейчас были заняты. На стенах были развешаны несколько картин в массивных рамах. Музыка, наполнявшая комнату, была мелодична и приятна, но лишена эмоций, как будто ее исполнял ученик, демонстрирующий учителю выполненное домашнее задание. Табурет у фортепиано был пуст и по бликам солнечных лучей можно было увидеть, что он слегка прокручивается то в одну, то в другую сторону.

Мистер Марчбэнкс приехал к вечеру. Это был высокий плотный мужчина с темными волосами и правильными чертами лица, так и норовившими расплыться в улыбке. Одет он был в темный старомодный костюм. Сестра и жена встретили его за ужином в полутемной столовой.
- Как прошел день? Как сегодня маленький Джимми? - спросил мистер Марчбэнкс, разделяя отбивную ножом.
Ему ответила Аделаида:
- Очень хорошо. Джимми весь день катал мячик по коридорам. А Элизабет все утро музицировала, у нее получается превосходно. Но ты бы и сам все это знал, если бы не оставил нас.
Джордан посмотрел на сестру чуть устало и все же с улыбкой.
- Прошу тебя, Аделаида. Что плохого в том, чтобы изредка куда-то выезжать? Уверен, вам с Ирен и без меня не было скучно.
Ирен подняла глаза от тарелки.
- С тобой было бы веселее...
Тут из-за двери, которая вела из столовой в кухню что-то грохнуло, как будто на пол уронили кастрюлю.
- Вот и миссис Бриджби согласна.
Джордан рассмеялся и поднял руки в жесте капитуляции.
- Хорошо, хорошо. Перед таким натиском, пожалуй, никто не устоял бы. Придется пока посидеть дома.

Несколько следующих дней мистер Марчбэнкс держал слово. В эти дни ничто не нарушало размеренного течения странной жизни дома. Погода стояла самая теплая и в маленьком запущенном садике до вечера не переставало поскрипывать, покачиваясь, пустое кресло-качалка. Разноцветный мячик мелькал тут и там между деревьями и порой трава колыхалась без всякого ветра. Иногда мистер Марчбэнкс выходил на крыльцо и с улыбкой наблюдал за этими явлениями. Немногие жители многоэтажек, проходившие в эти дни мимо дома при виде Джордана отводили глаза и с неодобрением следили за равномерным ходом качалки.
На следующей неделе мистер Марчбэнкс опять собрался в город. Ирен неодобрительно покачала головой, но смолчала. Аделаида не была так сдержанна.
- Зачем опять, Джордан? Не понимаю...
Вместо ответа она услышала от брата беспечное:
- Скоро вернусь, ты и заметить не успеешь!
Действительно, Джордан к чаю был уже дома. Но и тут Ирен с Аделаидой ждал сюрприз.
- Мои дорогие, знакомьтесь. Это Томас Хенсвик, мой друг, - такими словами поприветствовал Джордан свое семейство, вводя в дом молодого человека в джинсах и рубашке.
У Томаса было приятное, но ничем не выдающееся лицо, русые волосы коротко острижены. Он неуверенно кивнул двум женщинам в старомодных длинных платьях, застывших в дверях прихожей.
Современно одетый Хенсвик с сотовым телефоном, торчащим из кармана, в этом доме выглядел пришельцем из другого мира. Он изумленно рассматривал старинную обстановку дома, наряды его обитателей, которые теперь можно было увидеть разве что в фильмах и чувствовал себя крайне растерянным. Однако растерян был не только гость. Замешательство и неудовольствие Ирен и Аделаиды смог бы заметить только внимательный, хорошо знающий их человек. Томас Хенсвик не был ни тем, ни другим. После очень короткой паузы Ирен произнесла:
- Добро пожаловать, мистер Хенсвик. Меня зовут миссис Ирен Марчбэнкс. А это мисс Аделаида Марчбэнкс.
- Мы как раз собирались пить чай, не хотите присоединиться? - подхватила Аделаида.
Гость немедленно согласился, явно смущенный столь официальным приветствием. Вся компания проследовала в гостиную, из которой опять неслись звуки фортепиано. Как только Томас вошел в комнату, все стихло.
- Зачем выключили музыку? Запись отличного качества.
Аделаида переглянулась с Ирен и любезно ответила:
- Это не запись. Вероятно, Элизабет стесняется.
Томас удивленно заморгал. Он уже открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но мистер Марчбэнкс перебил его.
- Мы с Томом весьма примечательно познакомились! Не так ли? Может расскажем, Том?
- Да, да, - пробормотал Хенсвик, с трудом отводя взгляд от фортепиано.
- Подожди минуту, - попросила Ирен. - Я принесу чашку для мистера Хенсвика.
Когда столик был сервирован и каждый взял себе по чашке чая, Джордан заговорил:
- Представьте, когда я в прошлый раз ездил в город, со мной приключилась неприятность. Так как меня не было дома весь день, пришлось обедать в кафе. Так вот, официантка, подавая мне чай, опрокинула поднос. Мне показалось она была весьма удивлена видом моего сюртука и потому оказалась такой неуклюжей.
Ирен и Аделаида обменялись тревожными взглядами, Хенсвик сидел с растерянным видом, а Джордан ничего не замечая улыбался и продолжал:
- На белой рубашке пятна от чая отлично видны, и я несколько растерялся, мой вид был совершенно неприличен. Но, на мое счастье, за соседним столиком сидел Том! Он был так любезен, что проводил меня до ближайшей прачечной, а по дороге мы разговорились.
Джордан широко улыбнулся своим слушателям. Теперь все смотрели на Хенсвика, ожидая его комментариев, как действующего лица рассказа.
- Тут нет ничего особенного. Джордан много знает о литературе девятнадцатого века, а я по этой теме учусь, - забормотал Томас, нервно разглаживая джинсы на коленях. Грубая синяя ткань казалась неуместной среди стен в мягкой цветочной обивке.
- Вероятно, он предложил вам осмотреть нашу библиотеку? - нотки неудовольствия в голосе Аделаиды стали явственнее.
- Именно, - радостно воскликнул Джордан. - Надеюсь, вы составите нам компанию?
Дальнейшее чаепитие прошло спокойно. Наконец Марчбэнксы аккуратно и бесшумно отставили свои чашки и поднялись, чтобы идти в библиотеку. Хенсвик, выпивший чай за пару глотков и уже давно маявшийся с чашкой, вслед за хозяевами поспешно и неловко поставил ее на стол, отчего фарфор громко звякнул.
Библиотека представляла собой просторную комнату, выдержанную в темных тонах. Источников света тут было достаточно, но все они были камерными, отчего в масштабах комнаты создавалось ощущение скудной освещенности. Здесь присутствовала та же старомодность, что и во всем доме, а на полках с трудом можно было отыскать издание моложе пятидесяти лет. Зато, как и сказал мистер Марчбэнкс, тут была представлена большая коллекция литературы девятнадцатого века.
Джордан шел рядом с Хенсвиком, рассказывая ему что-то. То и дело он останавливался и брал в руки какую-нибудь книгу, что-то показывал и клал ее обратно. Томас слушал внимательно, но даже сейчас он не избавился до конца от своей нервозности. Обе женщины молча шли следом.
- Этот экземпляр весьма любопытен, - разносился по комнате голос Джордана. - Это первая редакция и она весьма отличается от последующих, которые я показывал. Ты можешь даже сравнить их, Том.
С этими словами мистер Марчбэнкс направился к стеллажу, мимо которого он прошел пару минут назад и принялся искать на нем книгу, которую двумя минутами ранее уже брал в руки. Хенсвик следовал за мистером Марчбэнксом как привязанный. Издания на своем месте не оказалось и, когда Томас уже готов был выразить свое изумление по этому поводу, к ним подошла Алелаида с искомым томом в руке. Джордан тут же забрал у сестры книгу и направился назад, к первой редакции, которую оставил лежащей на столике. Этой книги на месте тоже не оказалось. Томасу показалось, что он сходит с ума, но тут он заметил Ирен с томом в руках. Миссис Марчбэнкс стояла в полоборота к Хенсвику, лицом к полкам и держала книгу весьма странно - перпендикулярно себе за нижний край. Создавалось ощущение, что напротив Ирэн стоит кто-то, кто держит книгу за другую сторону. Джордан тоже заметил это, но воскликнул только:
- Ах, вот она где!
После этих слов Ирен развернулась и принесла том супругу. Хенсвика не покидало изумление, вызванное столь странной сценой, но Джордан не выражал ни малейшего удивления и лишь только обе книги оказались в его руках продолжил объяснения, подкрепляя их наглядными примерами. Хенсвику волей-неволей пришлось перенести свое внимание на мистера Марчбэнкса.
Ирен же отошла к Аделаиде, стоявшей чуть в стороне от мужчин.
- Бедная мисс Миртл. Она не привыкла к виду чужих, а уж чтобы те трогали ее книги...
- Джордану следует чаще думать о чувствах других! - Аделаида недовольно поджала губы.
Ирен лишь вздохнула.
После посещения библиотеки Хенсвик наконец уехал. Его подержанный автомобиль смотрелся возле дома непривычно и всем стало легче, когда он отъехал.
Семейство Марчбэнкс село ужинать, но спокойно поговорить им не дали. Из библиотеки доносились странные шуршащие звуки, перемежающиеся подвываниями, а в кухне то и дело кто-то ронял кастрюли.
- Мисс Миртл и миссис Бриджби совсем выбиты из колеи из-за сегодняшнего визита, - заметила Аделаида, улучив тихую минутку.
- Они совсем одичали, - начал Джордан, но дальнейшие его слова потонули в грохоте очередного горшка, покатившегося по полу. - ... привыкнут.

Теперь мистер Марчбэнкс уезжал почти каждый день и никакие просьбы сестры и жены не могли его остановить. Женщин утешало лишь одно – он больше не привозил Хенсвика домой. Зато изменился сам Джордан. Одежда его становилась все более современной. Хотя до джинсов, в которых щеголял его гость, он пока не докатился, но все чаще мистера Марчбэнкса можно было видеть в привычных его соседям пиджаках. Теперь он напоминал несколько чудаковатого, но вполне заурядного преподавателя университета.
Помимо одежды Джордан привозил домой и другие атрибуты современного мира. Когда его новенький мобильный телефон впервые зазвонил, Ирен от неожиданности разбила чашку утреннего кофе, а Элизабет целый день не играла на фортепиано, подавленная красотой мелодии, которую издавала пластиковая коробочка.
Аделаиду и Ирен все сильнее беспокоило то, что творилось с главой их семьи. Однако никакие их увещевания не действовали. Он упрямо уезжал каждое утро и возвращался с каждым днем все позднее и всегда привозил с собой какие-то новые вещи. Правда те подарки, которые он пытался сделать жене и сестре, были отвергнуты, но запретить мистеру Марчбэнксу покупать эти вещи для себя не мог никто. Также как никто не мог разлучить его с Томасом Хенсвиком.

Однажды Джордан Марчбэнкс уехал, чтобы не вернуться вечером домой.
Аделаида и Ирен поужинали вдвоем, молча. На этот раз с кухни не слышалось грохота кастрюль, но казалось, что все время кто-то вздыхает. Когда трапеза подходила к концу, раздались звуки фортепиано.
- Элизабет обычно не играет так поздно, - озабоченно заметила Аделаида.
- Она волнуется, - еле слышно ответила Ирен.
- Мы все волнуемся. Но что мы можем сделать? Только ждать.
- Неужели этому нельзя положить конец? – Ирен вскинула лицо на золовку, глаза ее горели, но кожа была мертвенно-бледной. – Это не идет уже ни в какие рамки! Так поздно, а его до сих пор нет. Что если он вообще не приедет ночевать?
Казалось, что Ирен уже на пределе, еще немного и взорвется, забудет про то, что она леди, забудет про все, забьется в истерике. Аделаида смотрела на нее с искренним беспокойством и, когда заговорила, голос ее был исполнен участия:
- Он приедет, Ирен. Не накручивай себя. Я знаю, что это тяжело, но все, что мы можем – ждать. А когда Джордан все же вернется, мы еще раз с ним поговорим, объясним, что так больше продолжаться не может, что он должен думать о твоих чувствах и обо всех нас. Тогда он начнет больше времени проводить дома.
- Мы все время с ним разговариваем. Все время ему объясняем. А он все равно уезжает! Я не могу больше ждать, Аделаида, я устала!
- Но какой у нас выбор? Мы даже не знаем где он.
Ирен закрыла лицо руками. Она знала, что Аделаида права, но смириться с этим было нелегко.
- Джордан никогда не уезжал так надолго, - прошептала она, не отнимая рук. – Мы никогда не ужинали без него. Почему он не приехал в этот раз?
- Потому что забыл о времени, - не допускающим возражений тоном отрезала Аделаида. – Потому что он – мужчина, а мужчинам надо иной раз уходить из дома.
- Откуда тебе-то знать? – Ирен убрала руки от лица и теперь не отрывала глаз от золовки. – У тебя мужчины ни разу не было!
Лицо Аделаиды окаменело, она резко встала из-за стола.
- Я иду спать, - объявила мисс Марчбэнкс и быстрым шагом вышла из столовой.
Ирен проводила золовку взглядом и перевела дух. На ее лице не было вины и раскаяния, только мрачная решимость. Она распахнула входную дверь, вышла на крыльцо и постояла там какое-то время, вглядываясь в ночную тьму, надеясь увидеть возвращающегося мужа. Однако улица была тиха и пуста, и Ирен направилась к выходу с участка. В тот момент, когда она спускалась с крыльца, кресло-качалка перестало раскачиваться и позади себя миссис Марчбэнкс различила шум шагов. Не останавливаясь она бросила через плечо:
- Мне нужно уйти, - и скрылась за воротами.
Ирен знала кое-что о Томасе Хенсвике по рассказам мужа, в частности знала, что он студент и живет в университетском кампусе. Она добралась туда на такси и пошла дальше пешком, в надежде, что Джордан где-то поблизости, проводит время со своим другом.
Миссис Марчбэнкс шла по темным тротуарам, пораженная количеством людей на улице в этот поздний час. Она изумлялась откровенным нарядам девушек и тому как вольно они держатся с парнями, изумлялась парням, таким жизнерадостным и открытым. Ночная жизнь университетского городка казалась ей одновременно манящей и бесстыдной и в глубине души она начала понимать своего мужа.
Ирен подошла к нескольким компаниям молодежи, сидящих на лавочках или прогуливающихся, но никто не знал Томаса Хенсвика и ни разу не слышал о Джордане Марчбэнксе. Тогда Ирен спросила, как можно найти кого-то, кто помог бы ей узнать что-то об этих людях, и девушка, к которой она обратилась, сочувственно покачала головой:
- Здесь тысячи студентов, мэм, и несколько сотен преподавателей. Так вы точно никого не найдете. Если вы знаете специальность, на которой учится этот Хенсвик, то можете обратится на его факультет, но сделать это можно только днем.
- Я знаю, что он изучает литературу девятнадцатого века.
- Тогда вам нужно на факультет гуманитарных наук.
Ирен поблагодарила девушку и отошла. Она стояла в сторонке, глядя на отдыхающих студентов и кусала губы. Она с ума сходила при мысли о том, что с Джорданом могло что-то случиться. Наконец Ирен развернулась и побрела к выходу из кампуса. Нужно было добраться до дома, быть может Джордан уже вернулся. А если нет, то днем они с Аделаидой вернутся сюда и попробуют отыскать Хенсвика.
От всех пережитых потрясений миссис Марчбэнкс шаталась как пьяная. Мысли - разные, панические, отчаянные, теснились в ее голове, затмевая собой реальность. Ирен автоматически добралась до ворот кампуса и вышла на дорогу. Погруженная в себя, она не заметила мчащуюся на бешеной скорости машину, а пьяный водитель-студент не заметил одиноко бредущую женщину. На такой скорости смерть всегда быстрая и безболезненная.

А в это время в доме Марчбэнксов тихо скрипнула входная дверь. Джордан крадучись вошел в холл, но попытки соблюдать тишину его не спасли. Со второго этажа на лестницу упала полоска света и в дверном проеме показалась Аделаида.
- Ты хоть знаешь который час? Ты представляешь, как мы волновались? – обычно спокойный голос мисс Марчбэнкс поднялся на пол октавы.
- Прости, сестренка, - умоляюще прошептал Джордан. – Том водил меня на… концерт, только он называл это как-то по-другому. Там играла очень громкая музыка, ты знаешь, она необычная, но мне понравилось! Я и не думал, что все закончится так поздно. Если бы вы с Ирен не отказались от мобильных телефонов, что я вам купил, я мог бы вас предупредить.
- То есть это мы виноваты, что все извелись, дожидаясь тебя? О, твое счастье, что Ирен спит, а я боюсь ее разбудить нашим разговором. Отложим до утра!
Аделаида резко развернулась и скрылась в своей комнате. Джордан мрачно вздохнул и прикрыл глаза. Постояв еще несколько секунд в холле, он двинулся к себе в спальню. Но дому Марчбэнксов не суждено было вкусить покой этой ночью. Очень скоро после того, как за Джорданом закрылась дверь, его голос прорезал тишину.
- Аделаида! – в тоне явственно читался страх.
Мисс Марчбэнкс появилась в спальне со всей поспешностью, приличествующей леди. Причина, по которой ее позвал брат была очевидна - супружеская постель была не смята, а Ирен в комнате отсутствовала.
- Ты же сказала моя жена спит? – очень тихо произнес Джордан.
За следующие полчаса брат с сестрой обыскали весь дом и переполошили всех его обитателей. В разных комнатах то гас, то загорался свет, где-то шелестели юбки, на кухне без конца что-то падало, а в библиотеке книги беспорядочно летали с места на место. Посреди всего этого бедлама стояли Джордан и Аделаида с побледневшими лицами и потрясенно глядели друг на друга. Ирен пропала. Две минуты назад, когда Аделаида осматривала сад и проходила мимо кресла-качалки она услышала старческий вздох и скрипучий голос произнес возле ее уха:
- Она сказала, ей надо уйти. Сказала – и ушла.
После этого брата и сестру будто парализовало усталостью и страхом. Одно дело, когда привычный к прогулкам Джордан задержался сверх меры, совсем другое, когда его жена ушла посреди ночи в незнакомый чужой мир.
- Но куда она могла пойти? – прошептал мистер Марчбэнкс. – Она ничего не говорила вечером? Может думала, что я в каком-то конкретном месте?
- Нет, мы только считали, что ты вместе с этим Хенсвиком.
- Постой! Я ведь говорил вам, что Том живет в кампусе, верно? Могла она отправиться туда?
Новая идея окрылила Джордана.
- Мне надо туда съездить! – решительно тряхнул головой мистер Марчбэнкс. – Тебе лучше остаться в доме, на случай если Ирен вернется. Я только до кампуса и обратно.
Джордан схватил шляпу и, не дожидаясь ответа сестры, выбежал из дома. Он ехал как мог быстро, но возле кампуса на дороге образовался затор и Джордану пришлось сбросить скорость. Он выскочил из машины и кинулся к университетским воротам пешком, но по пути остановился, вглядываясь в толпу на дороге. Студенты встревоженно переговаривались, слышались панические крики. Ведомый сердцем Джордан начал прокладывать себе путь сквозь толпу, пока не добрался до безжизненного изломанного тела Ирен, лежащего на асфальте.

Экскаваторы гудели, ломая стены, разрывая обивку стен, кроша в щепу старинную мебель и старомодное убранство. Фортепьяно, которое никто так и не вынес из гостиной, погибло жалобно звякнув. Осколки чайного сервиза перемалывались в труху под гусеницами экскаватора. Дом Марчбэнксов прекращал свое существование. Жильцы окрестных домов торжествовали.
Ирен Марчбэнкс похоронили на городском кладбище под именем Джейн Доу. Куда исчезли Джордан и Аделаида Марчбэнкс после злополучной ночи никто не знал. Только дом стоял пустой, ветшал и пугал соседей необъяснимыми звуками и странными явлениями. Возможно поэтому городская администрация не стала как обычно тянуть резину и сразу по прошествии положенного времени определила дом под снос. На его месте вскоре должны были построить еще одну многоэтажку.
Когда на котлован, оставшийся на месте дома Марчбэнксов, опустилась тьма, под луной вдруг раздались робкие звуки фортепьяно, льющиеся из ниоткуда. Неверный лунный свет выхватил очертания старомодной гостиной, куда вошла высокая, темноволосая и светлокожая женщина с полным подносом. К ней обернулась вторая женщина – блондинка с хищными чертами лица. Она взяла чашку с подноса и произнесла:
- Спасибо, Аделаида. Элизабет так чудно играет сегодня!
- Это верно, - первая женщина поставила призрачный поднос на призрачный столик и присела. – Джордан сейчас спустится, он заигрался с Джимми.
- Ах, как чудесно снова быть всем вместе!
Звонкий смех Ирен слился с переливами фортепьяно, раздававшимися словно бы из ниоткуда.

[Наталья Владимировна]

18

ПРАДЕД В СЕДЬМОМ КОЛЕНЕ

Что беда приходит не одна, Иван слышал. Одно дело слышать, другое – когда к тебе приходит. Сначала деда парализовало, а у того из родственников лишь внук, который по две смены с завода не выходит.
А живёт дед на окраине города в старом-престаром доме, родовом гнезде. Правда, от гнезда того в жилом состоянии одна комната с печкой осталась. Вот дед там и ютится. Внук всё уговаривал к нему в квартиру трёхкомнатную перебираться. Квартира новая и с ипотекой только что рассчитался.
Уговорил бы, но пришла беда более страшная – у сыночка рак крови обнаружили. Его Кирюша, которому недавно четыре года исполнилось, может умереть. И лишь в Израиле лечат эту болезнь. Нет, лечат-то везде. Вот только успехов в этом лечение лишь их профессора достигли. Стоит это сто тысяч долларов – семь миллионов рублей. И негде эти деньги взять.
- Ваня, ну что делать? – на него смотрели красные от слёз глаза жены.
- Я нашёл покупателя на квартиру, - голос мужа был твёрд. – За два миллиона рублей. Сейчас лето, поживём у деда.
- Нам нужно семь.
- К Юрке пойду.
- У него и без нас проблемы.
- Знаю, - стал одеваться. – Больше идти некуда.

Юрка – друг, вместе воевали в Южной Осетии. Сейчас у него свой бизнес, Ивана сколько раз звал присоединиться. Но для Вани завод родным стал. Там всё честно и понятно: сколько заработал – столько и получил. А в бизнесе этом всё как-то мутно и неопределённо. К тому же в последнее время у друга-бизнесмена проблемы начались. И крупные, похоже.

- А где твои? – Иван с удивлением оглядел опустевший коттедж друга, остановил взгляд на бутылке водке на столе.
- Отправил я их за границу, опасно им здесь оставаться, - тот подошёл к шкафу, достал ещё одну рюмку, налил водки. – Всё у меня рушится – душат конкуренты. Вот коттедж заложил. Пытаюсь выкарабкаться, но, чувствую, не дадут. Давай, выпьем!
Выпили, к закуске не притронулись оба. Юрий посмотрел на бледное лицо друга:
- А у тебя что? Убитый ты какой-то.
Иван зажал голову руками, пытаясь справиться с подкатившим к горлу комком, помотал головой.
- Рассказывай! – потребовал друг.
- У Кирюхи рак крови.
- Ты что? А врачи что говорят?
- Нужна операция в Израиле, в течение месяца-двух. Затем болезнь перейдёт в другую стадию, из которой нет возврата. Да, только цены у них там заоблачные. Квартиру продал, но даже половины сумму не набрал.
Юрка немного продумал, взял бутылку с водкой и стал пить прямо из горла, затем тряханул лежащий рядом пакет, из которого на стол выпала булка хлеба и сыр. Шатающейся походкой подошёл к шифоньеру. Несколько минут там повозился.
Вернулся, поставил пакет на стол и пододвинул к Ивану:
- Возьми, здесь пять миллионов рублей. Больше у меня нет… совсем.
- Юрка, ты что? Я не могу взять.
- Помнишь, как ты меня раненого три километра тащил?
- А ты меня от снайпера спас.
- Так неужели деньги дороже нашей дружбы? – Юрка улыбнулся. - Бери!
- А как же ты?
- Пойду к тебе на завод.
***
Уже неделю жена с сыном в израильской клинике. Звонил, сказала – операция прошла удачно. Через три недели выпишут.
Сегодня на заводе получка. Вернулся в полуразрушенный дом к деду. Тот неподвижно лежал на кровати. Иван прислушался: дышит!
Пошёл на кухню готовить обед. Пока варился суп, набрал номер телефона друга.
- Привет, Юра! Как у тебя?
- Плохо! Через десять дней суд. Меня признают банкротом. Продал «Лексус» - выдал рабочим зарплату. С этой волокитой денег им ещё месяца два не видать. Взял Ладу-Калину, пробег – сто тысяч, но ещё ездит. А у тебя как?
Ответить Иван не успел:
- Ваня! – послышался тихий голос деда.
- Извини! – крикнул в трубку и бросился к постели.
- Внучок, - старик ели шевелил губами, – умираю я.
- Ты что дед?
- Похорони меня по нормальному.
- Да ты что, в самом деле! Сейчас есть будем.
- Слушай меня, внучок! Плохим я был дедом, и отец твой от пьянки умер, и все предки твои до шестого колена были непутёвыми. А в седьмом колене твой дед был колдуном – это он проклял всех нас. Сходи на старое кладбище, найди его могилку. Попроси прощения за меня и отца своего. Ваня – это моя последняя просьба.
- Дед, а как найти его могилу?
- Не знаю я, - на лице старика появились слёзы. – Об этом меня мой дед, умирая, просил. Но я так и не нашёл. Может, и нет уже его могилки. Фамилия его такая же, как и наша - Чернов, а звали – Андрей… Прощай, внучок!
Тело старика дёрнулось и застыло.
Из ступора вывел звонок телефона:
- Ваня, что у тебя случилось? – раздался взволнованный голос друга.
- Дед умер.
***
Похоронил деда на новом кладбище. Похоронил достойно и поминки достойные справил.
Жена с сыном за границей. Один в пустынном доме. И конечно, мысли разные в голову лезут – про отца, про деда и про того прадеда в седьмом колене.
Собрался и пошёл на старое кладбище.

Кладбище огромное – два века на нём жители города хоронили своих умерших предков. Рядом церквушка ветхая. Где искать этого прадеда? Могилки все заросшие, что написано на надгробьях – не разберёшь. Да, и самих надгробий раз-два и обчёлся.
Долго ходил, уже на другую сторону кладбища вышел. Сел на большой камень. Что делать? И тут увидел на камне том буквы высеченные. Встал, пригляделся. Буквы странные, но разобрал: «Чернов Андрей», а ниже дата 1833 – 1899 год.
Словно, кто-то привёл его к этой могилке. Огляделся:
«Надо к церквушке сходить, лопату попросить. Вон мужики, какие-то идут, спрошу дорогу».
Подошли двое мужчин:
- Что земляк, могилку родственника нашёл? – кивнул один на камень.
- Да, прапрадеда.
Второй присел на корточки, присмотрелся к надписи:
- По-моему, ты пару-тройку «пра» пропустил.
- Что ж ты о могилке своего родственника позабыл? – улыбнулся первый.
- Мужики, что-то я не понял – вы о чём?
- Что с могилкой делать будем?
- Помочь хотите? - обрадовался Иван.
- Дошло.
- А что вы можете сделать?
- Хоть обелиск – лишь бы у тебя деньги были.
- Оградку сделаете?
- Да, прямо сегодня.
- Сколько?
- Плохенькую за пять, получше – десять.
У Ивана было десять тысяч и какая-то мелочь.
- За десять, - немного подумав, махнул он головой.
- Уже едем, - старший достал телефон и что-то крикнул в него.

К вечеру, вокруг камня стояла свежевыкрашенная оградка. Пока её варили, Иван успел вскопать землю. Рабочие ушли.
- Дед Андрей, прости моего отца и деда! – произнёс Иван в сторону камня. – Прости и меня! Не могу сейчас сделать тебе хорошее надгробье. Не обижайся! Сын у меня болеет. Я буду к тебе часто приходить.
***
Уснул этим вечером Иван моментально, едва коснувшись подушки. И снился ему сон похожий на явь. Словно он в этом же доме. Да, только дом совсем новый. Комнаты чистые и светлые, но какие-то старомодные.
В спальне на кровати лежит старик, так на его деда похожий. Рядом мужчина стоит, сняв шапку и опустив голову. А одежда на нём тоже какая-то старинная. И говорит лежащий на кровати старик:
- Умру я ни сегодня – завтра. Оставляю тебе дом, деньги на мои похороны и на жизнь твою беспутную на первое время.
- Отец, а остальные деньги? – мужчина удивлённо поднял голову.
- Не нужны они тебе – прокутишь ты их, пропьёшь в кабаках. Они достанутся тому моему наследнику, которому нужны будут, и которому сам захочу их отдать.
- Как же ты ему их передашь?
- А я их в банку железную закатал, а банку ту спрятал. Можешь не искать – не найдёшь. А кто найдёт случайно – тому я взять не позволю. И чтобы за моей могилкой постоянный уход был.
- Отец, а если этот наследник, через сто лет или через двести появится? Зачем ему твоя банка с прошлым нужна будет?
- Моя банка будет с настоящим, - старик легонько махнул рукой. – Всё – иди! И помни: пока твои наследники будут непутёвые, как ты, моё наследство они не получат.

Иван проснулся среди ночи, потряс головой:
«Что это? Сон. Ясный, словно фильм смотрел. Старик умирающий – точь-в-точь мой дед, и похож на него».
Встал, подошёл к столу, хлебнул из чайника воды. Лёг на кровать и закрыл глаза… или не закрывал.
Перед ним появился старик, которого Иван только что во сне видел.
- Спасибо, за всё, мой далёкий правнук! – произнёс тот. – Знаю, что тебе сейчас очень трудно. Не печалься – помогу тебе. Семь поколений я ждал, когда ты появишься. Завтра утром зайдёшь в наш сарай. Там на верстаке наковальня небольшая стоит. Посмотри внимательно – вверху с правого боку отыщи штифт. Он совсем не заметен – поскреби ржавчину. Затем ударь чем-нибудь по этому штифту. Вылетит тот – под конус его сточили. И откроется тебе банка. Банка с твоим настоящим.
Не знаю ваших законов, но боюсь, что содержимое банки может принести тебе не только радости, но и неприятности. Знаю, не сможешь ты сам этим распорядиться. Но у тебя есть друг – доверься ему. Я буду рядом и помогу тому, когда понадобиться.
А теперь – спи! Утро вечера мудренее!

Утро. Иван долго лежал в кровати, вспоминая ночной сон. Сон ли? Встал, оделся, вышел во двор.
Сарай. С трудом открыл дверь. Верстак из дубовых досок, обитый железом. На нём наковальня полметра в диаметре и сантиметров тридцать в высоту. Всё покрыто ржавчиной – похоже, последние лет двадцать сюда никто не заходил.
Стал исследовать наковальню. Рассмотреть что-либо, несмотря на открытую дверь, было невозможно. Достал сотовый телефон, включил фонарик. Одна ржавчина, толстым слоем, покрывающая железный цилиндр.
Вернулся в дом взял свой ящик с инструментом и вернулся в сарай.
Достал зубило и стал им скоблить ржавчину с правой стороны. Показалась еле заметная окружность по центру цилиндра. Взял выколотку, приставил и ударил молотком. Никакого результата. Ударил сильнее… ещё сильнее. Штифт немного вдавился и от следующих ударов стал выходить с другой стороны.
Иван вытащил его полностью. Молотком обстучал цилиндр у самого верха. По окружность появилась трещина, отделяющая крышку от банки. Взял зубило и, постукивая по нему молотком, стал расширять трещину. Когда она стала достаточно широкой, вставил туда конец монтировки и стал раскачивать.
Наконец крышка упала и открылась поверхность, залитая чем-то белым, похоже, воском. Убрал этот воск. Взору предстала другая крышка, меньшим размером, которая подалась на удивление легко. А под ней… плотным слоем лежали монеты… золотые монеты.
Взял одну. На чеканке узнавался портрет последнего российского царя Николая Второго. Надпись «НИКОЛАЙ II ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОСС». Последние буквы заходят за обрез шеи профиля императора. На другой стороне: «15 РУБЛЕЙ 1897 Г.» Гурт с надписью «АГ ЧИСТОГО ЗОЛОТА 69,36 ДОЛЕЙ».
Несколько минут Иван стоял, потрясённый этой находкой. Положил монету обратно и закрыл крышку. Открыл – монеты не исчезли.
Вышел из сарая, вспоминая сон и сопоставляя его с находкой. Достал телефон:
- Юра, приезжай немедленно!
- Ваня, что-то случилось?
- Бросай всё и приезжай!

Через полчаса подъехала «Лада-Калина» друга. Тот выскочил из машины и сразу крикнул:
- Вань, что случилось?
- Юр, слушай и не перебивай! У меня и так голова кругом идёт, - и руки сами невольно обхватили голову. – Мне приснился сон. Дед в седьмом колене оставил мне клад, банку, как он сказал, с моим настоящим…
- Ваня, ты что мелешь?
- … и сказал, как его найти, - Иван, словно не слышал слов друга, а ноги невольно несли его к сараю. – Смотри!
Ваня подошёл к верстаку и открыл крышку. Минут на пять друг потерял дар речи. Затем взял монету, внимательно рассмотрел и с трудом выдавил:
- И что ты с ним собираешься делать?
- Представления не имею.
- Ваня, клад чистый… оставлен тебе дедом, - похоже, у друга созрел какой-то план.
- Что, что, Юра?
- По закону ты должен отдать его государству. И через некоторое время получишь свою долю, небольшую и не скоро. Но клад оставлен прадедом и именно тебе. А деньги желательно получить поскорее. Улавливаешь мою мысль?
- Ну, не совсем.
- Можно попробовать реализовать клад самим, но есть вероятность вляпаться в нехорошую историю. Ваня, рискнём?
- Можно. А как?
- Если ты мне полностью доверяешь, я забираю золото и реализую его оптом. Это будет чуть ли не в половину меньше, чем в розницу. Получится – все наши проблемы будут решены. Не получится – за всё отвечу я один. Ну?
- Хотелось бы, чтобы всё получилось.
- Если всё пройдёт успешно, - Юра улыбнулся, – дашь мне взаймы? Так хочется этих конкурентов уничтожить.
- Если получится, ты истратишь столько, сколько нужно, и без всякой отдачи.
- Не, Ваня, без отдачи я не возьму.
- Юра, а ты помнишь, как меня от снайпера спас?
- А ты меня раненого три километра тащил!
- Давай, забирай!
- Если у меня получится всё, что задумал, - Юра хлопнул друга по плечу, – в моём бизнесе мы равноправные партнёры. Этот вопрос не обсуждается.

Пересчитали монеты, их оказалось ровно две тысячи. Аккуратно упаковали и уложили в Юркину машину. И тот уехал, сказав на прощание, что звонить друг другу пока не стоит.
***
Прошло десять дней. Ваня сидел в своём доме. Жена с сыном ещё не вернулись. Юрка исчез. Денег – нет. Хорошо хоть ребята на заводе подкармливают.
«Лада-Калина» подъехала к дому как-то неожиданно, из неё вышел друг. Он шатался от усталости, виски поседевшие. Ударил по протянутой руке и кивнул на дверь.
В комнате Юрка буквально рухнул на стул. Достал из кармана бутылку коньяка:
- Давай рюмки. Устал, как собака, и не помню, когда последний раз спал. У тебя остаюсь ночевать.
Иван выставил на стол рюмки:
- За что пьём-то? Получилось?
- Получилось, Ванька! Всё получилось! Монеты реализовал. Бизнес свой не только спас, но и конкуренты сами с поклоном пришли. Теперь мы с тобой олигархи, пока, правда, регионального масштаба, - наполнил рюмки. – Вот за это давай и выпьем!
Выпили. Друг продолжил:
- Ваня, завтра без разговоров увольняешься со своего завода. У нас теперь свой завод, работы выше крыши. В год прибыли будет выходить чистыми, по моим подсчётам, миллион… долларов.
- Ты что, серьёзно?
- Серьёзней некуда! Деньги начнут поступать со следующей недели. Вернутся твои из Израиля, поживёте пока у меня. С завтрашнего дня начнёшь строить рядом свой коттедж. А пока, - Юрка положил на стол пачку пятитысячных купюр, – сделай самое важное.
- Что?
- Поставь самый хороший памятник своему прадеду в седьмом колене!

[Наталья Владимировна]

19

ПОЭТ

— Я не понимаю, как это работает? – Владислав положил в чашку ещё один кусочек сахара. — Он напичкан программами, это понятно. Он распознаёт человеческие эмоции – тоже понятно. Хотя делать он это может только умозрительно.
Андрей пожал плечами.
— Мы тоже это делаем умозрительно. Нам более-менее понятны только собственные эмоции. Впрочем, есть чёрствые люди, которые наверняка уступают в этом роботам. Ведь те созданы при участии психологов, психиатров и бог знает кого ещё.
— Да бог с эмоциями, — Владислав махнул рукой. — Допустим, он даже превосходит в этом людей, потому что никогда не теряет головы. Но как он может писать стихи? Хорошие, глубокие стихи? Или его напичкали стихами, и он каким-то образом их перетасовывает и выстраивает удачные комбинации? Или, прочитав тонны стихов и отзывов о них, он выработал алгоритм стихотворения, которое с наибольшей вероятностью не оставит равнодушными наибольшее число любителей поэзии?
Андрей отхлебнул кофе:
— В этом что-то есть, но, насколько я знаю, никто специально не пичкает роботов ни стихами, ни романами. Вряд ли у учёных могла быть цель создать робота-поэта, — он пожал плечами. — Зачем? К тому же они самообучаемы, а значит, могут наполнять память чем хотят. И твой чудак, похоже, сам выбрал стихосложение.
Владислав поморщился:
— «Робот-творец» — звучит страшно. Похоже, близится наш смертный час.
— Ты о чём? — поднял брови Андрей.
Владислав поставил чашку на стол, расплескав немного чая.
— Чем тогда человек лучше робота? – спросил он, заводясь. – Когда фантасты вроде Азимова писали свои первые произведения о роботах, уж в чём те безнадёжно уступали людям, так это в умении чувствовать. Я уже не говорю об умении творить.
Андрей развёл руками:
— Ну ты же не будешь спорить, что есть поэты от чувств, а есть – от ума. Первые творят, потому что их распирают эмоции, а вторые пользуются стихотворной формой, чтобы красиво изложить мысли. А уж знаний в мозгу робота столько, сколько нам и не снилось! Что ему стоит при его встроенной логике связать крупицы знаний в логические цепочки. Так что мыслей ему не занимать.
Влад промокнул стол влажной салфеткой.
— Но ты же читал его стихи. Разве это просто глубокие мысли? Это же чувства, причём тонко и искусно облечённые в слова.
— Ну так что ж, — Андрей подбирал слова, чтобы смягчить удар, – значит… пора принять в свой круг первого робота-поэта.
— Ты так просто готов поставить робота и человека на одну доску? – вскинулся Влад.
— Друг, да ты расист. Почему ты возомнил человека высшей расой?
Влад оперся руками о край стола, подался вперёд и вкрадчиво сказал:
— Да потому что робота создал человек. Это целиком и полностью наше творение. Не могли же мы создать нечто, что превосходит нас по всем статьям?
— Этот же вопрос задавал робот Азимова в одном из его рассказов, — напомнил Андрей.
— И что же ему ответили?
Андрей усмехнулся:
— Насколько я помню, ничего вразумительного.
Владислав резко встал.
— Не допьёшь чай? – спросил Андрей, удивлённо глядя на друга.
— В другой раз, — бросил тот, выходя в прихожую. — Хочу поговорить с этим творением мозгов человеческих. Гриша обещал мне с ним личную встречу.
Андрей поднялся и направился к дверям.
— Э чёрт, я тоже хочу. Возьми меня с собой. Гриша не будет против.
— Не могу. Я просил высочайшую аудиенцию, и мне пошли навстречу. В другой раз постараюсь договориться, чтобы и тебя пропустили, — иронично бросил Влад и исчез за дверью.

***

В НИИ Искусственного Интеллекта было удивительно тихо и безлюдно – все были слишком заняты в своих лабораториях, чтобы прогуливаться по коридорам. После вертушки Владислава встретил робот-дворецкий, который уже знал о цели его визита. Владислав встал в специальные «ботинки» у дворецкого на пятках, и они поехали по крутому пандусу вверх на третий этаж. Рядом в прозрачной шахте курсировал прозрачный лифт. «Гриша развлекается, — подумал Владислав, — лифта ему мало».
На третьем этаже перед ними тут же открылись двери лаборатории по программированию роботов-собеседников. В конце коридора показался Григорий Алексеевич Негожев, заведующий этой лабораторией и по совместительству бывший научный руководитель Владислава ещё в те времена, когда тот делал здесь диплом; сделал и в итоге не проработал по специальности ни дня. У него появилось другое призвание. А совмещать научную работу днём с поэтическим творчеством ночью оказалось физически невозможно. Иногда Владислав жалел о своём выборе – ведь создание роботов тоже было творчеством, причём на гораздо более высоком уровне, поскольку требовало уймы специальных знаний и умений, и их количество с годами только росло. Владислав усмехнулся, в который раз задавшись вопросом, не решила ли тогда за него всё тётушка по имени Лень. Ведь за годы после окончания университета в его профессии не произошло каких-либо серьёзных прорывов. Как и встарь, писатели и поэты работали в связке с вдохновением. Они ждали его, звали его, уламывали его всяк по-своему, в соответствии с новыми «методиками» или без них. И все же сама работа не претерпела мало-мальски серьёзных изменений, разве что тетрадью теперь служил ноутбук, за словом и за рифмой к нему можно было залезть в интернет, но умелые руки как и прежде послушно бежали по клавиатуре за поэтической или прозаической мыслью творца. Другое дело Гриша – тому постоянно приходилось быть на гребне волны под названием научно-технический прогресс. Упустишь что-то важное, не разберёшься в чём-то сложном, и волна безжалостно накроет тебя и погребёт на дне.
Робот-дворецкий остановился, и Владислав сошёл на гладкий, покрытый специальным звукоизолирующим материалом пол.
— Пойдём, — сказал подоспевший Григорий, крепко пожал Владу руку и размашисто зашагал впереди, — сейчас четыре часа вечера, обычно он работает с часу ночи до шести утра. Впрочем, он жаловался, что пару дней назад вдохновение покинуло его и неизвестно, когда вернётся.
Владислав поморщился:
— Он так сказал?
— В смысле? – Григорий притормозил и пошёл рядом с Владом.
— Про вдохновение, — он глянул на профиль своего бывшего шефа, пытаясь понять, не был ли то тонкий сарказм по поводу профессии, на которую его бывший аспирант променял робототехнику.
— А что, ты сочиняешь стихи как-то по-другому? – Григорий сморщил нос, и его очки – а он принадлежал к исчезающему виду очкариков, отказывавшихся, как он говорил, «истязать свои глаза линзами» — его очки смешно поехали вверх, как будто они сами, а не их носитель, были сильно удивлены.
— Я – это я, — резко сказал Влад. — Я не робот. Это присуще людям – ждать вдохновения, терять вдохновение. А какое вдохновение может быть у робота?
Григорий подмигнул другу.
— Сейчас сам у него спросишь об этом, окей?
Они подошли к новой двери, заведующий лабораторией провёл пальцем по встроенному в неё экрану, и дверь быстро уползла в недра стены. Они ступили в тускло освещённую комнату, со стен которой глядели бесчисленные дисплеи. По экрану одного из них бежали строчки в стихотворной форме. Владислав мотнул головой в сторону дисплея.
— Его стихи? Можно почитать?
— Боюсь, нет. Он не любит, когда читают его, как он выражается, «сырые» стихи.
— Я тоже не люблю, — недовольно бросил Влад. Его раздражало, что новоявленный робот-поэт ведёт себя точь-в-точь как поэт настоящий. А ещё больше его раздражал Григорий, который, казалось, на полном серьёзе не видел разницы между истинным творчеством и поэтическими упражнениями искусственного интеллекта, опирающегося на бесчисленные, разработанные для этого программы.
Лаборатория оказалась не одним огромным пространством, а целым лабиринтом из небольших комнат. Они зашли в первую, и Григорий протянул Владу планшет, на экран которого был выведен документ.
— Обязательство о неразглашении, — прочитал вслух Влад и удивлённо посмотрел на Григория. – Ты это серьёзно?
Григорий кивнул.
— Вполне серьёзно. Без этого мы с тобой можем проститься здесь и сейчас. Мы же не знаем, что он сочтёт нужным тебе поведать. А вдруг это часть государственной тайны?
— Новые слова для гимна сочинил? – усмехнулся Влад.
— Шутки в сторону. Ставь подпись.
Всё ещё недоумевая, Влад чиркнул свою закорючку. Они пошли дальше и завернули в очередную комнату лабиринта, где лицом к лицу столкнулись с пластмассовым человеком, стоявшим у стены. Если бы он действительно был человеком, то можно было бы сказать, что вид у него был задумчивый – его зелёные светодиодные глаза как будто выражали печаль. Но Влад отбросил эти вредные ассоциации и молча уставился на своего «коллегу».
— Здравствуйте, — сказал пластмассовый человек обычным голосом робота, и Влад снова испытал раздражение, потому что в этом «обычном» голосе действительно сквозила невозможная для робота печаль.
— Здравствуйте, Гений, — сказал Влад.
— Меня зовут Виктор, — поправил его робот и протянул руку, — а Вы – Влад, — добавил он, совершая мягкое рукопожатие. – Григорий Алексеевич познакомил меня с вами заочно.
Влад изобразил милую улыбку.
— И что же он Вам обо мне порассказал?
— Ничего не рассказал. Он дал мне томик Ваших стихов для ознакомления.
Влад замер, ожидая продолжения, и тут же разозлился – на свою собственную заинтересованность мнением робота о его стихах. Бред! Мир явно сходил с ума, и он, похоже, уже попал под влияние этого больного мира.
Но пауза затянулась – Виктор молча смотрел на Влада и явно не собирался давать оценку его творчеству. Мгновение Влад сомневался, не спросить ли робота самому — но это было бы унизительно, и он не стал. Прав был Андрей, назвав его расистом. Ничто и никогда не заставит его поверить в то, что робот может быть тождественен человеку, а тем более, превзойти его во всём. И тут Влад подумал о Боге. Его отношение к Богу трудно было выразить словами. Он не верил, что кто-то когда-то создал этот мир. Но иногда, в периоды сильного душевного напряжения, вдруг ловил себя на том, что хотел бы верить, что это Начало всех начал действительно существует. По здравому размышлению ему должно было быть параллельно создание машины, превосходящей во всём человека. Ведь если в человеке нет искры Божией, если он просто продукт биологической эволюции, то созданная им машина является продуктом технической эволюции и может на каком-то этапе стать венцом развития сознания. Создание мыслящих и чувствующих роботов подтачивало религию, низводя человека до уровня высокоразвитой биологической машины. Если для того, чтобы думать и чувствовать, не нужны ни дух, ни душа, то причём тут Бог? И всё же Владу отчего-то была противна мысль о возможности приравнять робота к человеку.
— Как вы пишите стихи? – неожиданно нарушил тишину Виктор.
— Честно говоря, тот же самый вопрос я хотел задать Вам, — Влад посмотрел роботу в глаза, — мне кажется, Вам должно быть проще на него ответить.
— Отчего же? – робот немного накренил голову влево, и эта имитация человеческого жеста позабавила Влада.
— Я вас покину ненадолго, — Григорий похлопал бывшего аспиранта по плечу и удалился вглубь лабораторных лабиринтов.
Влад уселся на один из пластиковых стульев, стоявших у стены, и жестом пригласил робота сделать то же самое.
— Вы обладаете абсолютным логическим мышлением. Уверен, вы можете разложить по полочкам все этапы создания стихотворения.
— И всё же, как пишет стихи человек? Или у вас есть свой секрет, — Виктор растянул губы в неестественной улыбке, — и вы не хотите им делиться?
— Нет. Никаких секретов.
Вновь воцарилось молчание. И Влад подумал, что разговаривать с этим роботом не легче, чем с его женой, если та неожиданно решала напустить на себя таинственности или просто потрепать ему нервы.
Когда молчание стало невыносимым, Влад откашлялся и сказал:
— Я полагаю, я пишу стихи, как это делают все люди, — он нарочно сделал ударение на последнем слове, но Виктора это не укололо – во всяком случае, он не подал виду. – Я облекаю идею в стихотворную форму, ищу уместные рифмы, которые помогали бы выразить мысли и чувства и не отягощали их. Сейчас это стало намного проще. Не мне вам говорить, что существует множество программ, плодящих графоманов. Если честно, я и сам ими пользуюсь. Многие из нашей братии пользуются.
— Эти программы помогают лишь технически, подбирают рифмы и упаковывают более-менее подходящие слова в строки, — кивнул Виктор. — Некоторые из них встроены в мой мозг.
— Везёт вам, — недобро усмехнулся Влад. – Впрочем, у меня они тоже всегда под рукой, — он зачем-то пригладил волосы и снова посмотрел роботу в глаза. – Я всё сказал. Теперь очередь за вами.
Виктор положил ногу на ногу и сцепил пальцы рук на колене.
– Знаете, в моём мозгу нейронов в десять раз меньше, чем у человека, – примерно восемь с половиной миллиардов. Учитывая, что для мышления человек задействует только кору головного мозга, мой мозг должен быть вдвое менее эффективен, чем ваш. Но есть одно «но». В отличие от человека все нейроны моего мозга всегда активны, связи между ними не прерываются, не теряются, не дезактивируются.
— Иными словами, ваш мозг эффективнее мозга человека, даже очень умного человека, — закончил за робота Влад.
Виктор кивнул:
— Боюсь, это так.
— Всё это очень интересно, — Влад поднял брови, нахмурив при этом лоб, — но вы мне так и не сказали главного – как к вам приходят стихи?
— Но ведь и вы мне этого не сказали. Вы обошли стороной самое начало процесса. Откуда вы берёте идею? Как она зарождается в вашем мозгу?
Влад кашлянул, скрывая своё замешательство.
— Вы, очевидно, говорите о вдохновении. О том, что в прежние века люди называли Музой.
— Да-да, — закивал Виктор, — именно о вдохновении. Откуда оно у вас берётся?
Влад почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Было что-то жуткое в том, что о вдохновении с ним разговаривала машина.
— Боюсь, я не смогу вам объяснить. Некоторым нравится называть это мистикой. Другие считают, что вдохновение возникает тогда, когда человек получает изобилие ярких впечатлений и эмоций, которые потом, выражаясь вашим языком, переформатируются в произведения искусства.
Виктор в упор смотрел на сидящего напротив него человека.
— А вы как считаете? – проговорил он, сверля собеседника неестественно яркими глазами.
Влада начинала по-настоящему раздражать пытливость этого робота — как будто он попал на допрос.
— Простите, Виктор, но я просил встречи с вами, потому что был уверен, что у вас есть какой-нибудь свой алгоритм, — уточнил Влад, но тут же осёкся, потому что робот прищурился так, как это сделал бы подозревающий его в нечистоплотности человек. – Не волнуйтесь! Не для того, чтобы им воспользоваться, нет. Я и не смог бы – утерял все свои робототехнические навыки. Просто хотел понять. А вместо этого всё это время вы пытаетесь выведать, какой алгоритм есть у меня. Но у меня его нет.
— Жаль, — сказал Виктор бесстрастным голосом. – Значит, вы мне ничем не поможете.
От удивления Влад даже открыл рот.
— Не удивляйтесь, — легко прочитал человеческую мимику робот, — дело в том, что у меня тоже нет алгоритма. Точнее, он есть, но не у меня или не совсем у меня.
— О чём вы говорите? Я не понимаю…
Но Виктор уже встал из-за стола и протянул Владу руку, показывая, что разговор окончен. Совершив своё мягкое рукопожатие, он отправился в другой конец комнаты и вышел через заднюю дверь.
Влад продолжал сидеть. Он был в полном недоумении. Он оставался в нём и тогда, когда к нему подсел Григорий Алексеевич.
— Ну что, пошатнул твой атеизм? Или ты агностик?
Влад рассеянно взглянул на Григория.
— Причём тут религия? – не понял он.
— То есть Виктор тебе ничего не рассказал? – Григорий почти подпрыгнул на стуле. – Впрочем, — он слегка выпятил нижнюю губу, — наверное, он не посчитал нужным рассказывать заинтересованному человеку непроверенные теории. Или убеждён, что всё, что он может тебе рассказать, ты и сам знаешь.
Влад наклонился к Григорию.
— И что же я знаю?
— Виктор ничего не скрывает от нас, потому что знает, что не может ничего скрыть. Он осведомлён о том, что мы контролируем и изучаем все процессы, которые протекают у него в мозгу. Проще говоря, у него не может быть секретов от нас. Если его что-то беспокоит, он идёт ко мне или к нашему психологу, мы всё выслушиваем и по возможности решаем проблему. Ты – совсем другое дело. Он не обязан тебе исповедоваться. Ты человек извне.
Влад молчал, и Григорий продолжил.
— Ты первый человек извне, с которым он согласился встретиться. И его целью было не рассказать что-то тебе, а узнать что-то у тебя. Он надеялся получить ключ к разгадке того, что его волнует с тех самых пор, как он написал своё первое стихотворение – то самое, что вызвало такой фурор у людей. Ты, очевидно, ему не помог. Так зачем делиться не подкреплённой экспериментально теорией с тем, кто от этой теории далёк? — Григорий пожал плечами. — Се ля ви.
— Погоди, — Влад запустил руки в волосы на висках. – Ты-то, как я понимаю, в курсе его теории?
— Безусловно, — Григорий Алексеевич снял очки и потёр уставшие за день от работы глаза тыльной стороной ладони. – Где-то полгода назад Виктор пришёл ко мне с вопросом о Боге. Мы не были удивлены. Он аккумулировал огромное количество всякой литературы и, понятно, Бог занимает в ней одно из самых, если не самое значительное место. Я уже не говорю о поэзии, где Он часто главное действующее лицо или главная действующая сила.
Григорий снова надел очки.
– Мы сказали ему, что знаем о Боге не больше, чем он, а может и меньше. Он явно расстроился. Аня, наш психолог, спросила, что именно беспокоит его в связи с этим понятием. И тут он сказал такое, отчего мы, честно говоря, до сих пор не можем прийти в себя, – Григорий подпёр подбородок кулаком, — по правде говоря, это не было откровением – люди давно ввели в употребление термин, описывающий такое явление. Но одно дело, когда о нём бездоказательно говорят эзотерики, и совсем другое — получить возможность доказать, что оно существует на самом деле. Это очень сильно тряхнёт атеистов и агностиков.
— Ну так говори уже, не томи! – воскликнул Влад.
— Он объяснил нам, как пишет стихи. Точнее, подробно рассказал, как их не пишет. Как ты догадываешься, Виктор никогда не спит. Так вот, ночью часа в два-три он слушает тишину – так он выразился. Он слушает её всеми ему доступными сенсорами и, если ему повезёт – это его слова, – его мозг настраивается на нечто, давай условно назовём «волной». С неё он начинает считывать информацию.
Григорий умолк, ожидая реакции Влада, но тот был нем как рыба, и тогда он продолжил:
– Иногда бывает трудно разобрать, что ему «говорят», иногда легко. Он записывает, что слышит, и тут же распечатывает. Он сказал нам, что это не всегда человеческие стихи, и тогда он позже выбрасывает их в корзину. Но в большинстве случаев это стихи, пригодные для человеческого понимания. Все стихи – оригинальные, и ни о каких радиоволнах или сигналах из космоса речь не идёт.
Влад смотрел на Григория вытаращенными глазами. Потом затряс головой, будто разгонял демонов.
— Ты хочешь сказать, что твой робот является неким проводником информации, которая, выражаясь по-простому, летает во Вселенной. Речь идёт об информационном поле, которое так любят все эзотерики?
— Вот именно, — Григорий упёрся руками в подлокотники.
— В таком случае, выходит, что мы тоже проводники? – тихо спросил Влад.
— А почему нет? – пожал плечами учёный. – Чем мы в этом смысле отличаемся от робота? Только одним: он отдаёт себе отчёт в том, что транслирует чужие мысли, в то время как мы с чувством глубокого восторга от своей гениальности приписываем их себе.
— Но это бред! — от возмущения Влад вскочил с места. – Может, ты мне скажешь, что всё, что ты и я здесь сейчас говорим, тоже выловленные из Вселенной мысли, и мы их лишь транслируем?
— Может и скажу, но не сегодня. Нам требуется множество экспериментов, чтобы подтвердить или опровергнуть то, что говорит Виктор. Но не надо забывать, что Виктор – не человек. Он не будет ничего выдумывать, – Григорий перебрал пальцами обеих рук по подлокотникам. – Поэтому, боюсь, нас могут ждать неутешительные открытия. И самым неутешительным может оказаться то, что доступ к информации открыт не только людям, но и высшим роботам. В этом смысле, похоже, мы с ними на равных. Или, вернее, мы создали машину, которая ходит под Богом так же, как и мы.
— Причём тут Бог? – Влад снова сел.
— А кто по-твоему стоит за информационным полем? Кто пронизал Вселенную мыслями и, возможно, беспрерывно вкладывает их нам в головы? Если с помощью Виктора будет доказано существование информационного поля, одновременно будет доказано существование высшего разума, то есть Бога.
Влад молчал. Он был ошеломлён.
— Вот так-то, мой друг, — Григорий наклонился вперёд и похлопал его по плечу. – Похоже, мы на пороге великого открытия. С помощью созданного нами искусственного интеллекта мы сможем наконец доказать существование Бога. Наверное, в этом и был замысел Божий. Он не препятствовал научно-техническому прогрессу, потому что хотел, чтобы маловерный Человек однажды получил свидетельство Его существования и не просто поверил, а доказал, что Он есть.
Влад качал головой, словно хотел прогнать услышанное.
— Гриша, а может, не стоит проводить эти эксперименты? – пробормотал он. – Как потом людям жить, если всё, что ты говоришь, окажется правдой?
— Обыкновенно, — не моргнув глазом, ответил Григорий. – Поумерить гордыню и быть благодарными за то, что проводником научной мысли или гениальных стихов стал именно ты. Впрочем, это опять гордыня.
— Я не уверен, что это понравится человечеству, — проговорил Влад.
— Кому-нибудь точно не понравится, — кивнул Григорий. – Именно поэтому ты подписал обязательство о неразглашении, помнишь?
Влад нервно кивнул в ответ.
— Я тебе доверяю, Влад. Но о том, что подобные эксперименты идут, не знает и не должен знать никто. Пока.