[Наталья Владимировна]

20

Я ТЕБЯ ПОМНЮ…

…Меня вели по длинному, скрадывающему звуки шагов, бетонному коридору. За моей спиной молча шли три человека; никто из них не проронил ни слова, но я знал, куда меня ведут. Знал с самого начала, с того самого момента, когда открылась дверь камеры, и кто-то невидимый выкрикнул мою фамилию. Несмотря на тишину коридора, мои собственные шаги гремели так, как будто какой-то ненормальный шутник шёл рядом и ударял меня бубном по голове! В конце коридора замаячила дверь, гул от шагов стал стихать в голове, и я с облегчением увидел, как через щели неплотно прилегающего к косякам дверного полотна, пробиваются полоски света.
Дверь открылась разом так, что я от неожиданности остановился как вкопанный. И прежде чем в голове мелькнула мысль о том, что надо бы идти, почувствовал сильный толчок в спину, который буквально выбросил меня из распахнутых дверей. Глаза к свету привыкли быстро – всё-таки в камере я пробыл всего несколько дней, пока шли какие-то разбирательства, а не сидел как некоторые месяцами, а то и годами.
Послышалась команда «К стене!» Я усмехнулся и, осмотрев кирпичный «колодец», являющийся внутренним двориком большого здания, спросил, ни к кому собственно не обращаясь:
– К которой, стене-то? Вы к какой больше привыкли?
– Она прямо перед тобой!
Я пожал плечами и пошёл к выщербленной пулями кирпичной стенке. О том, что стена попорчена именно пулями, можно было определить сразу, так как в некоторых сколах красного кирпича матово поблёскивали кусочки свинца. Кто отдавал приказы и говорил со мной, я не мог понять, пытался определить, но ничего не получалось. Всегда выходило так, что когда я пытался разглядеть говорившего, рты у них, почему-то, у всех, оказывались закрытыми. И мне даже казалось, что и ртов-то у них ни у кого не было!
Дойдя до стены, я развернулся и посмотрел на своих сопровождающих, которых почему-то стало уже пятеро, хотя, когда мы вышли на улицу, в этом дворике не было никого.
– Отвернуться к стене! – послышалась команда от кого-то из них.
Я опять усмехнулся: «Всё! Больше я ваши команды выполнять не буду. Я знал, для чего вы меня сюда привели. И знал, почему вы собираетесь меня расстрелять. Вы хотите меня убить только за то, что я сын русского дворянина. А значит, и сам дворянин. А дворянам у вас веры нет! Вы по чьим-то извращённым понятиям считаете, что русский дворянин обязательно станет предателем родины! А в это тяжёлое для страны время и подавно побежит сдаваться».
Как в замедленной съёмке я видел, как эти пятеро подняли ставшие почему-то очень длинными винтовки, настолько длинными, что я увидел черные зрачки стволов буквально на расстоянии вытянутой руки от себя. Я ясно видел, как эти черные пятна подрагивают, словно от нетерпения. Как будто они хотят, как можно быстрее выплюнуть в меня свинец и, выполнив эту важную работу, успокоиться и застыть в тревожном ожидании следующего выстрела.
Но вот гигантские стволы, наконец, замерли и, приблизившись почти вплотную к моему лицу, стали увеличиваться в диаметре. Они расползались в стороны как чернильные пятна на промокашке. Они соприкасались между собой и поглощали друг друга до тех пор, пока не остался только один громадный срез ствола, перед которым я стоял как перед тоннелем. Я судорожно втянул в себя воздух и вдруг понял, что, пока происходили эти оружейные метаморфозы, вокруг стояла оглушительная тишина.
Это была совершенная первозданная тишина, и когда послышался металлический грохот очень похожий на лязг затвора, я понял, что вот сейчас из ствола вылетит гигантская пуля и расплющит меня. Но я ошибся, из чёрного тоннеля вырвалась не пуля, а ярко-красный сгусток, который охватил всё моё тело, а потом с неимоверным грохотом взорвался в голове…
Я сидел на кровати и, тяжело дыша, смотрел в окно, за которым на столбе висел фонарь. Он, покачиваясь, разбрасывал по комнате быстрые тени.
– Ты чего так подкинулся? С тобой всё в порядке? – раздался сонный голос жены, и она, сев рядышком, погладила меня по спине.
– Всё в порядке, родная, ложись, – пробормотал я, – просто сон неприятный приснился. Спи.
Тревожные ночные ощущения, навеянные младшим братом смерти, развеялись быстро. Не успел я прибыть на работу, как начался обычный для отделения уголовного розыска «дурдом», который, очень быстро вправил мне мозги и наставил на путь истинный. А через пару дней я уже совершенно забыл о ночном кошмаре.
Рабочий день закончился, и служивый народ дружно топтался под большим навесом, укрывающим входную дверь в отдел полиции от непогоды. Шёл дождь, и не просто дождь, а сильный дождь, и все, у кого по глупости не оказалось зонта, с завистью смотрели на обладателей оных, которые гордо скакали по лужам, кто к своей машине, а кто на автобусную остановку. Я тяжело вздохнул – моя машина стояла метрах в двухстах, а зонта у меня не было. Бегать под дождём совершенно не хотелось, а то пока доберусь до машины, промокну насквозь. Решил подождать.
Мне повезло, дождь вскоре прекратился и я, не особо-то и торопясь, добрёл до машины, успел даже сесть и завести двигатель, как непогода разыгралась с новой силой. В салоне было тепло и уютно от работающей печки, окна «затянуло», и я оказался в своём маленьком мирке, в котором меня никто не беспокоил. Откинув спинку кресла, поудобнее устроился и, прикрыв глаза, начал слушать, как по крыше машины топчутся беспокойные капли.
…Теплушку болтало как ненормальную, и я в который раз уже удивился этому. Ну да, можно сделать скидку на то, что до войны мы ездили в пассажирских вагонах, которые были не такие разболтанные и расхлябанные. Да, и на это надо было сделать скидку, и на то, что чинить подвижной состав в военное время просто было некогда. Я вздохнул. Всё это, конечно, понятно, но я просто не ожидал, что будет болтать так, что, если не держаться за стенки, можно и свалиться.
– Толик! Хватит там торчать! – услышал я чей-то голос, но не придал этому значения.
– Толь! Давай иди сюда, обедать пора! Отцепись ты от этого бревна! – уже совсем рядом раздался тот же голос, и кто-то потеребил меня за рукав гимнастёрки.
Но я уже перестал обращать на это внимание. Откуда-то спереди, от головы состава, на меня накатывала волна тревоги. Я перегнулся через брус, перегораживающий широкие двери теплушки и, щурясь от встречного ветра, стал внимательно всматриваться вперёд. И я увидел их. Две точки, которые быстро увеличиваясь в размерах, гнали перед собой волну страха. Пара фронтовых бомбардировщиков! Они шли в лоб составу, и я понял, что даже если мы сейчас начнём тормозить, остановиться эшелон всё равно не успеет.
И тогда состав начал набирать ход, а навстречу самолётам потянулись хиленькие пулемётные трассы, которые явно не могли остановить несущуюся навстречу поезду крылатую смерть. Однако пулемётчики свою работу выполнили! От их светлых, прочертивших серое небо полос, самолёты, ощерившись свастикой, шарахнулись в разные стороны. В последний момент я успел увидеть, как они, поднявшись выше, пошли на очередной заход, но уже с хвоста поезда. На меня вновь накатила холодная волна страха, но я, выдержав характер, стал смотреть, как один из самолётов, завершив разворот, начал быстро догонять несущийся уже на большой скорости состав.
Грохот стоял неимоверный, вагон швыряло так, что на ногах уже никто и не пытался устоять. И сам я стоял только потому, что крепко держался за дверную перекладину. И вдруг наступила тишина. Перестало болтать теплушку, и даже лесок, мимо которого мы проезжали, замер размазанной серо-зелёной стеной напротив открытых дверей вагона. И тогда я увидел её! Это была авиабомба! Она падала из серой мглы, как будто бы её родило неприветливое небо и за ненадобностью избавилось от столь опасного дитяти. Пришла спасительная мысль, что наш вагон наверняка успевает проскочить под ней. Скорость у поезда большая, мы успеем, успеем!..
Но мы не успели. В давящей на мозг тишине бомба приблизилась и, зависнув прямо над крышей нашей теплушки, начала медленно на неё опускаться, увеличиваясь в размерах. Я отцепился от перекладины и, чтобы избавится от страшной тишины, зажал ладонями уши. Не помогло: тишина продолжала грохотать в моей голове, и тогда я закрыл глаза, но, несмотря на это, к своему ужасу, прямо сквозь веки увидел, как посредине увеличившейся до размеров вагона бомбы появилась ярко-красная полоса, которая рывком выплеснула на меня и на замерший во времени вагон красный сгусток пламени…
Тихо урчал прогретый двигатель, а я сидел, тупо уставившись в лобовое стекло, и несмотря на то, что в салоне было тепло, чувствовал, как по телу пробегают неприятные холодные мурашки. Потом выбрался из машины, передёрнулся от прохладного воздуха и, окончательно придя в себя, опять забрался в машину и направился домой.
– Слушай! А может ты того! Рехнулся?! – с азартом предположила жена, узнав о моей очередной смерти. – Ну а что! Работа у вас идиотская! Вот и сами вы понемногу становитесь!.. Того!..
– Да ну тебя! – отмахнулся я.
– А может ты просто переутомился? У вас же почти всё время «Усиленные варианты несения службы»!
– Да какое там переутомился! – фыркнул я. – К судорогам руководства мы уже давно притерпелись! И усиления проводим в каких-нибудь засадах или в кабинетах, совершенствуя мастерство в азартных играх.
– Ну, тогда не знаю. Может, тебя соответствующему доктору показать?
Я удивлённо уставился на неё.
– Ну а что! – понесло жену. – Тебя сразу же на гражданку отправят, дома чаще бывать будешь. Да и дети папу наконец-то в лицо запомнят!
К доктору, разумеется, я не пошёл, так как убийственные сны прекратились, и какое-то время жизнь катилась по накатанной, без особых потрясений.
…Надежда на то, что мы сможем форсировать реку потихоньку, в темноте, не оправдалась. Как бы мы ни старались соблюдать тишину и маскировку, фрицы нас всё-таки заметили! Заметили и отреагировали, качественно накрыв огнём весь участок переправы. Наше плавсредство могло выдержать шестерых, и вот теперь я стоял на коленях на наспех сколоченном из нескольких брёвен плоту и лихорадочно, изо всех сил грёб обломком какой-то доски. Гребли все! Кто чем мог! Доской, прикладом, каской, сапёрной лопаткой. Гребли лихорадочно, выкладываясь по полной. Все мы понимали, что жизненно необходимо, как можно быстрее пересечь эту реку смерти, которая лениво катила свои маслянисто-чёрные воды. Мне почему-то казалось, что эта проклятая река играет на стороне фашистов! Она как будто специально тормозила наш плот, вынуждая нас как можно дольше находиться на простреливаемом её участке.
Берег приближался. Свист пытавшихся нащупать нас пуль слился в один неприятный тонкий звук, который перемежался тяжкими взрывами, швырявшими вверх тонны речной воды, перемешанной с илом и обломками лодок и плотов. И среди этой поднятой вверх смеси страшно мелькали разорванные тела людей.
– Ребята! Давай поднажмём! Чуть-чуть осталось! – услышал я сквозь грохот разрывов чей-то голос и, обернувшись на него, никого не увидел. Я остался один на своём плоту! Один! Не поднимаясь с колен, быстро огляделся и вновь начал лихорадочно грести. Но уже через несколько секунд перестал размахивать своей доской и бросил её. Я почувствовал чей-то взгляд, тяжёлый, равнодушный взгляд. Такой взгляд нужно встречать только с автоматом в руках, и я, перекинув из-за спины на грудь ППШ, уже сам стал вглядываться в близкий берег.
Он был там! Он ждал меня! Он сам поднялся мне навстречу! Тёмная безликая фигура выросла из влажной прибрежной земли и, отбрасывая в свете осветительных снарядов корявую тень, направила на меня что-то очень похожее на винтовку. И тогда, направив ствол автомата на эту тёмную фигуру, я нажал на спусковой крючок. В наступившей вдруг тишине я видел, как устремились к ней выпущенные из автомата пули, как они летели, посверкивая своими стремительными телами. Видел, как они, погружаясь в темноту зыбкого тела, заставляют его дёргаться и размахивать ставшими неестественно длинными руками. Автомат перестал вздрагивать, кончились патроны, но своё дело я сделал!
Тёмная фигура, распадаясь на части, медленно завалилась в воду и растворилась, оставив на поверхности угольно-чёрное шевелящееся пятно. Терзающая разум тишина не отпускала, она нарастала и нарастала, и когда выносить её стало уже невмоготу, я зажал уши руками и, задрав голову, посмотрел вверх. И там, в подсвеченном мёртвым белым светом осветительных снарядов небе, увидел, как прямо на меня падает снаряд.
Он прилетел откуда-то издалека. Я знал это, так как на берегу не было сколь-либо серьёзной артиллерии. Это был мой снаряд, я сразу это понял, а когда понял, пришло облегчение! Исчезла мучительная тишина, и я, вздохнув полной грудью речной воздух, увидел, как снаряд, раскалившись докрасна, растёкся надо мной большой подрагивающей кляксой. Зрелище было завораживающее, и тогда, чтобы лучше рассмотреть это, я встал в полный рост. Как будто ожидая этого, одно из щупалец кляксы метнулось ко мне и, прикоснувшись к моему лицу, взорвалось с оглушительным грохотом, залив меня оранжевым огнём…
* * *
«Нда-а-а-а… недолго праздник продолжался…» – вяло шевелилась в голове мысль, когда я среди ночи сидел на кухне и, не включая свет, маленькими глотками прихлёбывал горячий чай: «Опять значит, началось! Выходит, зря я обрадовался тому, что не дурачок! А может у меня действительно, что-то с головой? А с другой стороны, больным на головушку я себя совершенно не чувствовал. А если не чувствовал, значит действительно здоров, и надо перестать заморачиваться по этому поводу».
Но, не смотря на принятое решение о своём душевном здоровье, соответствующему специалисту я всё же позвонил. Нашёл в интернете солидную, внушающую нешуточное доверие, рекламу и позвонил. Однако разговора не получилось. Обладатель приятного мужского голоса, ответившего на мой звонок, узнав, что мне снятся сны военной тематики, с тревогой в голосе порекомендовал мне немедленно приехать к нему в офис. В офисе, в спокойной обстановке, мы должны будем заключить договор, для того, чтобы он мог немедленно начать лечение моего больного сознания. Иначе я очень скоро закончу свою жизнь в психиатрической клинике. Продолжать беседу я не стал.
Сны мне стали снится часто, в любой обстановке, где бы я ни засыпал, как будто я их подхлестнул звонком! Вот и сейчас, чувствуя, что слипаются глаза, я повозился на надувном матрасе, пристроенном под кустами, разросшимися возле реки. Устроился поудобнее и закрыл глаза.
…Взвизгнула сирена, и я, открыв глаза, тревожно огляделся. Всё! Прибыли на место, скоро прыжок. Следуя примеру своих товарищей, встал и, с трудом подавляя дрожь в ногах, приготовился. Перед прыжком я почему-то никогда не мог унять дрожь в коленях. Как бы ни старался, колени всё равно предательски подрагивали. Да! Я боялся! Все мы боялись! Это было видно по напряжённым лицам парашютистов. Мое лицо было точно таким же, я был в этом уверен. Мы боялись высоты, боялись того, что нас может ждать там, на земле. Да, мы боялись, но эти страхи были важны для нас только сейчас, в данную минуту, когда ничего ещё не началось. А когда дойдёт до дела, когда в уши ударит свист ветра, а потом и свист пуль, – вот тогда страх уйдёт! И останется только ненависть…
Довольно сильный рывок раскрывшегося парашюта, и я, поправив лямки подвесной системы, покачиваясь, стал опускаться в темноту. Здесь, наверху, ночь не была такой тёмной, как там, возле поверхности, и я начал повторять про себя: «Быстрее, быстрее, быстрее!..» Чем меньше мы находимся в воздухе, тем лучше.
Лучи прожекторов ударили сразу с нескольких сторон! Это произошло настолько неожиданно, что я чуть не вскрикнул. Нам не повезло! Очень сильно не повезло! По всей вероятности, кто-то из разведки что-то не доработал, и мы попались. Лучи прожекторов как ненормально прямые щупальца судорожно задёргались, выискивая цели. Находили, и тут же к освещённым куполам парашютов тянули свои тонкие бледные пальцы трассера.
Как обычно, когда началась работа, страх пропал, и я, привычно освободив ППШ с рожковым магазином, стал бить короткими очередями по ближайшим прожекторам, и в те места, откуда вырывались трассера, расстреливая наш десант. Белой вспышкой по глазам ударил свет прожектора, и я ослеп! Я не видел ничего, кроме ярко-белого полотна, раскинувшегося перед глазами. Уже не было ночи, не было слышно грохота моего автомата. Не было слышно ничего! Казалось, что звуки сами по себе делятся на непонятные составляющие и затихают, уткнувшись в это слепящее белое нечто.
Я перестал стрелять и, растопырив пальцы, вытянул руку в сторону укрытой белым светом земли, как вдруг прямо из этого света вырвалась и начала подниматься к моей руке тонкая строчка красной пунктирной линии. Она приближалась медленно, как будто не хотела удаляться от светлой поверхности. Я знал, что это такое, и понимал, что если встречусь с этой прерывистой линией, умру. Умирать мне не хотелось, и поэтому, я попробовал выбрать группу строп, чтобы отойти в сторону!.. Но не смог даже пошевелиться, так и сидел в подвесной системе с вытянутой вперёд рукой.
Приблизившись ко мне, этот трассер стал распадаться на сотни, тысячи красных точек, которые всё множились и множились, пока не заполнили своей краснотой всё вокруг. И далёкое небо, и залитую белым светом землю, и раскинувшийся надо мной купол парашюта. И вдруг я почувствовал, что начал падать прямо в это красное, медленно пульсирующее пространство. Я закрыл глаза и тяжело вздохнул…
Открыв глаза, увидел, что ничего не изменилось – я по прежнему лежал под кустом на своём матрасе. С другой стороны куста стояла палатка, возле которой чаевничало все моё семейство. Не торопясь поднялся со своего надувного ложа, с удовольствие потянулся и пошёл составить им компанию.
– Что, опять кино смотрел? – спросила жена, когда дети убежали купаться. Я взял бутылку с минеральной водой и, согласно кивнув, начал пить нагревшуюся воду большими глотками.
– Надеюсь, ты в порядке?
– В полном!.. Не переживай ты так! – хмыкнул я. – Это даже становится интересным. Как будто смотришь фильм с собственным участием!
– Ладно, артист! Пошли к детям, искупнёмся, – засмеялась жена и, не оборачиваясь на меня, побежала к реке.
Несколько дней ждал продолжения снов, но, ничего не было, словно тот, кто всё это мне показывал, решил дать мне немного отдохнуть, и я, успокоившись, перестал переживать за свою несчастную голову, всё-таки жалко было терять десятилетний полицейский стаж!
Лето проскочило быстро, закончились связанные с ним хлопоты, в виде огорода, и всевозможных выходов с детьми на природу, в связи с чем, свободного времени стало больше. Решив воспользоваться этим подарком, взял несколько дней отгулов, и поехал к своему школьному приятелю, который перебрался жить в деревню, и давно уже приглашал меня в гости.
Как всегда, неожиданно нагрянувшая осень, заставила власти начать ремонтировать дороги, и укладывать новый асфальт, ехать по которому было сплошное удовольствие. Казалось, даже машина идёт мягче, и двигатель работает тише и ровнее. Выскочил на мост, и сбросил скорость, камеры везде натыканы, а на этом мосту они реально работают, так что, лучше не рисковать. Чуть добавил громкости на магнитоле, и в своё удовольствие катил вслед за Камазом, выдерживая до него солидную дистанцию. Не нравятся они мне, то от них какие-то куски отлетают, то камни вырываются из протекторов, и всё это добро, норовит прилететь в твоё лобовое стекло. Жуть, одним словом.
Этот звук я услышал, когда уже перебрался через мост, и совсем уже было собрался обойти Камаз. Звук мне не понравился! Тонкий, противный, похожий на свист, он доносился из динамиков магнитолы и уже начал действовать мне на нервы. Чтобы избавиться от этой назойливой напасти, сначала убавил громкость, а потом, и совсем остановил воспроизведение. Звук никуда не делся, напротив, он всё нарастал, и нарастал, и теперь уже доносился откуда-то сверху. Пришла стороння мысль: «Надо как можно быстрее бросать машину и бежать от неё подальше!.. Иначе точно поймаешь какую-нибудь авиабомбу! От самолёта в поле уйти практически невозможно!»
Не успел! Надрывающий душу свист внезапно смолк, и в наступившей тишине, прямо передо мной, как в замедленной съёмке медленно встал на дыбы асфальт. Он поднимался вверх большими пластами, которые, неторопливо вращаясь, словно красуясь передо мной своей новизной, разлетались в разные стороны, и тянули за собой из воронки острые языки красно-оранжевого пламени. Чтобы не влететь в этот замедленный взрыв, я изо всех сил нажал на тормоз.
Раздался визг тормозов, и машина остановилась, развернувшись поперёк дороги. Сзади раздался истошный сигнал, и я, поспешно съехав на обочину остановился. Посидел несколько секунд приходя в себя, потом заглушил двигатель, включил аварийку, и откинувшись на спинку кресла задумался: «Что это такое вообще было?! Я опять уснул? Нет, я не спал, я это хорошо помню, да и спать-то мне не хотелось. Тогда что? Глюки начались?! Вот так вот!.. На ровном месте!.. Наяву!.. Нет, бред какой-то. А если не бред!.. Если не бред, тогда это плохо, очень плохо! Тогда работу точно придётся менять. Если узнают, то безумного опера на работе никто держать не будет!.. Может всё-таки сходить к этому чёртову психу на приём?
К врачу я опять не пошёл, решил всё же ещё подождать, и не испытывать судьбу. Знаю я этих лекарей, стоит только попасть к ним, и они тут же обнаружат целый букет душевных расстройств, несмотря на то, что у тебя только лёгкое переутомление. И будешь ты, потом, эти цветочки собирать всю оставшуюся жизнь.
После поездки к приятелю, две недели, спал без сновидений. Как всегда, ложился вечером в кровать, закрывал глаза, и открывал их уже утром! Вроде бы, живи да радуйся, но, нет, я вдруг стал ловить себя на мысли, что меня это совершенно не устраивает! Вопреки здравому смыслу, мне вдруг со страшной силой захотел узнать, чем все эти мои видения закончатся. И как говориться, накаркал.
На работу с обеда я вернулся раньше всех, и теперь сидел один в кабинете и наслаждался тишиной.
…– Толь! У тебя как с табачком? Не угостишь? А то я совсем подизносился, – услышал я знакомый голос, и согласно кивнув, вытащил их внутреннего кармана гимнастёрки кисет, открыл его, и позвал:
– Давай сюда поближе, у меня ещё остался, на пару дней хватит, – и аккуратно положил кисет на стол, достал из того же кармана сложенную в несколько раз газету, и осторожно оторвав от неё прямоугольный кусочек, согнул его посредине. Стараясь не рассыпать, достал из кисета щепотку табака, и засыпал его в образовавшуюся канавку, а потом, осторожно начал сворачивать самокрутку, стараясь, чтобы табак не высыпался по краям. Свернул, и провёл языком по краешку газеты, склеивая края. Самокрутки у меня всегда получались плотные и крепкие, на зависть всем…
Я вскочил, и с грохотом уронив стул, отпрыгнул от своего стола, за которым только что сидел. Ошалело посмотрел на свои руки и отшвырнул в сторону авторучку, которую до этого, крутил в пальцах. Судорожно огляделся. «Твою ж!.. Хорошо, что я один, а то пришлось бы выкручиваться: «А что это вы товарищ майор так резво скачете? С вами, наверное, что-то случилось! А может у Вас с головушкой не всё в порядке, и Вам к соответствующему доктору надо? Зашибись!.. Опять, что ли, началось?» От резкого стука в дверь кабинета вздрогнул, и проорал:
– Войдите! Не заперто!
– Андрюха! – заблажил с порога участковый, с которым я поддерживаю приятельские отношения. – Мне надо одного типа опросить, а у нас все столы заняты! Два десятка бабок набежало, и все горят желанием вот этого бедолагу на костёр утащить! Эй! Иди сюда, – высунулся в коридор участковый, и посторонился, пропуская в двери, невысокого крепкого парня лет двадцати.
– Садись вон за мой стол, – разрешил я, – мешать не буду. Но, вкратце расскажи, что случилось.
– Да ничего вроде такого не случилось, – пожал плечами участковый, и мотнул головой в сторону парня:
– Вот этот вот доморощенный композитор, переложил несколько песен военного времени на рэп. Сам написал другую музыку к ним, сам же этот рэп и исполнял. В фойе, вон, в кинотеатре…
– Братан, да ты на святое покусился! – хмыкнул я. – Теперь понятно, за что тебя эти бабули сжечь хотят.
– Ну а что я такого сделал? – пожал парень плечами. – Я ни единого словечка местами не переставил, ни одного слова не заменил другим, и ничего своего не добавил! Музыка, да, другая, сам написал, сам и играю.
– Зачем тебе это надо? У вас же вроде как у северных народов – что вижу, о том и пою, вернее говорю. Или того хуже, набор бессмысленных рифмованных слов.
– Это необычно, и пока бабки не набежали, молодёжи много было, и они слушали! Вот скажите, – повернулся он вдруг ко мне, – Вы часто эти песни слышите?
– Нет, не часто, – вынужден был признать я, – в основном, в день победы.
– Правильно! Эти песни почти что, и не крутят! А вот рэп молодёжь слушает, нравится он молодым! А рэп, это слова! Слова, которые слушают, и запоминают! А слова в этих песнях, кстати, мощные!
– «А чёрт его знает! Может он и прав! – думал я, с интересом разглядывая невезучего композитора. – Времена, как ни крути, сейчас другие, да и люди, чего греха таить, другими стали. Вместо того чтобы молодому поколению вбивать в голову ужасы войны, мы стыдливо сокращаем в школах часы изучения истории Великой Отечественной Войны.
Зачем деткам знать о миллионах погибших их соотечественниках? Зачем знать о миллионах изорванных снарядами трупах солдат? О миллионах замученных в концентрационных лагерях детей, женщин, стариков? Зачем?! Это же так страшно! Ни к чему детей пугать? Перестали нашей молодёжи напоминать о войне! Забывать её стали, в результате чего, дети, играя в войну, бьют теперь не фашистов, а каких-то выдуманных монстров. А тут ещё и наши западные «партнёры», как их называет наш президент, дошли в своей толерантности до самоубийственного идиотизма! Они всё чаще стали задумываются о том, что фашизм, это не так уж, знаете ли, и плохо…».
– Ну, всё братан побежал я! Теперь с бабульками воевать за жизнь этого парня буду! – попрощался со мной участковый, и подталкивая в спину музыканта, вышел из кабинета. Я вздохнул:
«И здесь война! Прямо наваждение какое-то!»
Прошло несколько дней, а меня вдруг стало преследовать ощущение, что скоро должно что-то произойти, что-то очень важное, то, чего я уже давно жду, а оно всё никак не происходит.
Вечер был пасмурный и дождливый, делать было решительно нечего, и я решил пораньше лечь спать. К тому же, меня не оставляло чувство, что этой ночью опять увижу самого себя, и со мной наверняка что-то произойдёт. Хотя, я уже привык, что со мной во сне всегда происходят непонятные для меня события. Единственное, что я знал наверняка, так это то, что всё, что мне снилось, относилось к Великой Отечественной Войне!
… Выбросили нас удачно! Мы с ходу взяли этот посёлок, практически в рукопашную перебив разместившихся в нём фрицев. Но задачу свою пока не выполнили. Нам приказано было уничтожить склад с боеприпасами, который разместился на железнодорожной станции. Оставался один рывок, однако сделать его мы не могли. Наш десант был прижат к земле огнём из крупнокалиберного пулемёта, на который мы нарвались практически на подходе к станции. Бетонный ДОТ из своей хищной, горизонтальной прорези выплёвывал длинные струи свинца, не давая возможности даже поднять голову.
Я завалился в удачно подвернувшуюся канавку и лежал, не решаясь поднять голову, буквально всем телом ощущая, как надо мной мечутся в поисках своей жертвы пули. Они, с остервенением вгрызались в мёрзлую землю, словно хотели убить её за то, что она меня укрыла.
Шло время, шло очень быстро. Буквально летело! А это было очень и очень плохо. Из соседнего городка на помощь уничтоженному нами гарнизону уже наверняка мчалась помощь, которой мы противостоять, скорее всего, уже не сможем. Надо было что-то делать. Надо было преодолевать этот ДОТ!
Я лежал ближе всех к нему, всего метрах в двадцати, и чтобы заткнуть глотку этой твари, надо было только бросить гранату. Но бросить её так, чтобы она влетела через амбразуру вовнутрь. Иначе толку никакого не будет. Я перевернулся на спину и посмотрел в удивительно синее небо, перечёркнутое несколькими чёрными дымами. Синева было настолько яркой, что я непроизвольно задержал дыхание. Надо же, а я уже и забыл, что высота может быть такой пронзительно красивой.
Для того чтобы бросить гранату надо встать. И не просто приподняться, и бросить, а именно встать. Встать и бросить гранату так, как когда-то я бросал с сыном камешки на озере. Мы с ним искали плоские камешки, а потом, кидали их, чтобы они рикошетили своей поверхностью от воды. А мы вслух считали, сколько раз камешек коснётся поверхности озера. И вот точно так же, надо было бросить и гранату. Встать и бросить!.. Встать и бросить!.. Это ведь совсем не страшно, и так просто. Взять и встать… Я улыбнулся, вспомнив, как сын смеялся, когда у него получался удачный бросок, и рванулся вверх…
У меня всё получилось. Всё было сделано как надо. Быстро и точно. Я не промахнулся! Я даже успел увидеть, как граната серым комочком врезалась в темноту амбразуры.
И вдруг я увидел себя со стороны. Увидел, как я неторопливо поднимаюсь на ноги, медленно склоняюсь вправо, размахиваюсь, и кидаю в сторону ДОТа… плоский камешек. Уйти от пулемётной очереди не успел. С ясно осознаваемой тоской я видел, как ко мне из черной щели огневой точки понеслись пули. Но грохота пулемётных очередей слышно не было. И я уже понял, почему… Пулемётчик тоже не промахнулся… Пули вошли в моё тело, и оно плавно опустилось на землю, глядя в небо застывшими глазами. Я перевёл взгляд со своего мёртвого тела на ДОТ и увидел, как из амбразуры вырвался огненный вихрь…
И я улыбнулся… Я справился… Я люблю тебя сынок!..
Несмотря на утреннюю прохладу, я в одних трико стоял на балконе и смотрел в умытое ночным дождём небо. Оно было необыкновенно ярким и чистым. Я уже видел такое небо. Видел и запомнил его. И никогда уже не забуду! На душе у меня было спокойно, спокойно и грустно. Я знал, что мои сны закончились, и что они больше не будут меня тревожить. Как будто мне было показано то, что я должен был увидеть. Обязательно должен был!
Этот сон был последним! Он был настолько реальным, что до сих пор дух захватывало. Он не был похож на те, фантастические, раскрашенные сны, после которых оставалось странное чувство недоумения и тревоги. Этот сон вызывал грусть, грусть от того, что меня убили…
Зазвонил телефон и я, вернувшись в дом, снял трубку.
– Виктор Анатольевич, – раздался женский голос, – Вас беспокоят из городской библиотеки, у нас завтра будет проходить концерт художественных коллективов, и вы приглашены как наш лучший читатель!
– Вы набрали не тот номер! Я Андрей Викторович! А вам нужен мой отец … – начал было я, и замолчал.
Я не знаю, сколько прошло времени, когда я вдруг обратил внимание на то, что стою возле стола и держу в руках трубку. Машинально поднёс её к уху и, услышав короткие гудки, осторожно положил на стол. Мне всё стало понятно, как будто сложился пазл, который никак не хотел складываться. А тут вдруг появилась недостающая частичка, и всё встало на свои места! И этой частичкой стало отчество моего отца, «Анатольевич»! Имя моего деда!
Медленно опустившись в кресло, задумался. Виктор Анатольевич, мой папа. Анатолий Васильевич – мой дед, который пропал без вести на фронте во время войны. Я, наверное, каким-то непостижимым образом смог увидеть, как погиб мой дед. Нет, не так! Я увидел какие-то фрагменты его жизни, и те моменты, когда он мог погибнуть, но не погиб.
Отсюда и его возможный расстрел. Папа рассказывал, что дед действительно был сыном русского дворянина, который пропал в смутное революционное время. Сам дед работал инженером на военном заводе. Имел бронь, но однажды оперативник из особого отдела предупредил его о том, что, если он срочно не уйдёт на фронт, за ним через два дня придут, как за сыном дворянина. Его тогда не арестовали, он успел уйти на фронт. Но это могло быть!
А ещё я слышал, как меня называли по имени, там, во сне! Но не придал этому значения. А потом я, наверное, по прихоти жизни, или судьбы, или чего-то ещё, пережил все те эпизоды, которые пережил и мой дед. Кроме того, последнего раза, когда он увидел яркое небо, и вспомнил своего сына…моего отца.
Я много раз держал в руках и разглядывал пожелтевший листок бумаги с неровным машинописным текстом, который гласил о том, что мой дед Анатолий Васильевич, парашютист-десантник, пропал без вести в 1944 году.
А может это были только сны и ничего больше. Но мне хочется верить, что это не так.
Я тебя помню… дед!

[Наталья Владимировна]

21

ПОД ГОЛУБЫМИ КУПОЛАМИ

Часть 1. Монреаль. 1995 год.

Офис Макса Тарасова находился в самом центре Монреаля в трех - этажном особняке. Старинный дом с высокими потолками, красивой лепниной, колоннами, широкой лестницей и узорчатой остроугольной крышей, выложенной зеленой черепицей, был украшением самой длинной улицы города.
Макс работал на компьютере, когда тишину комнаты нарушил телефонный звонок. Никогда прежде он не верил в предчувствие, но в этот раз, прежде чем поднять трубку, он выждал несколько секунд, сам не понимая- отчего у него вдруг появилась дрожь в руках.
-Макс, привет, дорогой.
Макс сразу же узнал голос Семена Бронштейна и сказать, что обрадовался этому звонку было бы большим преувеличением.
-Привет, земляк! – продолжал собеседник, даже не выслушав ответного приветствия. - Как жизнь? Как себя чувствует мама?
-Привет, Семен, у меня все нормально, у мамы тоже все хорошо. – сдержанно и без явного желания продолжать разговор ответил Макс.
-Знаешь, давно заметил, что одна из составляющих счастья - это быть занятым, а особенно если быть занятым любимым делом, так что, ты как минимум на 30 процентов в этой жизни оказался успешным. Значит, говоришь, все ОК? Даже немного тебе завидую, когда- то я тоже учился на архитектора, потом бросил все, не до учебы было. Все круто изменилось, другой континент, другая страна, другие правила. Слушай, ты по родной земле не соскучился?
-Не знаю, о чем ты, про какую землю говоришь, я столько поменял в жизни городов и стран, что уже и не знаю, какая из них для меня родная, а скучать, как ты понимаешь, мне некогда. Извини, я на работе. - поторопил Макс. – У тебя дело ко мне?
С Семеном его так мало связывало в жизни, собственно только год учебы в Ташкенте, после чего, следуя за родителями, Макс покинул этот город. У Семена видно было много свободного времени, т.к. он не собирался сразу же говорить о главной причине своего внезапного звонка.
-Как – то не получилось у меня красиво подойти к той теме, о которой я хочу с тобой поговорить.
-Ну мы с тобой не на светском рауте, можно опустить все любезности, тем более, что как я тебе уже сказал, у меня много работы.
-Да, ты как всегда прав. - легко согласился Семен. – У меня к тебе действительно одно интересное предложение. Сразу не давай ответ, его нужно хорошо обдумать и только потом принять решение. С трезвой головой, с хорошим настроением, с...
-Ну если ты предложишь мне ограбить один из банков, я сразу отвергаю этот вариант. - перебил его Макс.
Семен рассмеялся. - Приятно поговорить с человеком, у которого хорошее чувство юмора.
-Ну вот опять ты тянешь. Нет, краткость- это точно не твое кредо. – как от зубной боли поморщился Макс и посмотрел на часы.
-Я хотел предложить тебе сделать оценку одной картины, вернее, подтвердить ее подлинность. Просто подтвердить, без всякой бумажной волокиты, без заключений, подписей и печати. Нужно только одно твое слово и все.
-Странное предложение. - удивился Макс.- Это кому же нужно только одно простое устное подтверждение?
-Это имеет для тебя какое- то значение? – воскликнул Семен, воодушевившись ответом Макса. –Что тебе стоит посмотреть и сделать заключение? Раз плюнуть- пришел, увидел, победил, ну или оценил, а в нашем случае еще и получил чек на определенную сумму с несколькими нулями. Проезд оплачивается в оба конца, плюс все расходы на передвижение, проживание, на сигареты, ах, да, ты не куришь, ведешь здоровый образ жизни.
-Не понял. Ты хочешь сказать, что это не в Монреале?
Он не успел возмутиться, как Семен быстро проговорил: - Лететь надо в Ташкент, потому я тебя и спросил о родном городе.
-Это что, шутка такая? - не поверил услышанному Макс. -То есть по-твоему, я должен лететь в Ташкент, сделать экспертизу картины, устно подтвердить или опровергнуть подлинность?
-Все правильно. Ну не то, чтобы совсем устное, ты должен будешь дать письменное заключение, но…- он сделал выдержанную паузу, - но без печатей и подписей, только твое мнение, выводы, подтверждение или опровержение.
-Странное предложение. Для чего надо мне лететь через океан, если картину можно отправить, например, в Москву. Там, насколько я знаю, есть прекрасные специалисты, а если картина хранится в музее… Семен, картина в музее или в частной коллекции?
-В музее, дорогой. Помнишь, музей искусств, построенный как раз тогда, когда ты учился в Ташкенте?
-Помню, конечно, но там должны быть свои специалисты, которые могут сделать экспертизу.
-Макс, какая тебе разница- могут они или не могут сделать то, что тебе предлагаю я? Тебе надо только проверить подлинность. Зная ситуацию, могу тебя заверить, что на данном этапе для заказчика твоего заключения будет вполне достаточно.
-А какой следующий этап? - поинтересовался Макс.
-Это тебя совершенно не должно волновать. Твое дело- посмотреть и сказать- да или нет. Все. Твоя работа на этом будет закончена. Получаешь конверт, билет и летишь обратно.
-Семен, провести экспертизу картины- это мероприятие не такое простое, как ты мне тут расписываешь. Слишком все наивно и даже я бы сказал - по-детски. Ты мне предлагаешь лететь на другой конец земли и потратить несколько дней на осмотр картины, которую могут посмотреть и дать оценку специалисты самого музея? Я могу тебе сразу дать свой ответ, отрицательный, конечно. А, кстати, о какой картине идет речь?
-Известный итальянский художник, 15 или 16 век…
Макс открыто рассмеялся:
- В Ташкенте? Ну не смеши. Я уже по телефону тебя заверяю, что в Ташкенте не может просто так из ниоткуда появиться подлинник итальянского художника 15 века, который до сих пор оставался в неведении специалистов. Возможно, это копия, может быть даже очень неплохая, но она не стоит таких денег, чтобы оплачивать мою поездку, да я собственно говоря и не собираюсь никуда лететь. Думаю, тебе стоит найти для этой авантюры кого-нибудь другого.
-Не беги впереди паровоза. – серьезным, так не свойственным ему голосом, вдруг заговорил бывший однокурсник. – Картина из коллекции опального князя Романова. Не знаю, помнишь ли ты дворец пионеров в Ташкенте? Это бывший особняк Великого князя, того самого, которого выслали из России. Ему вменяли в вину кражу бриллиантов из оклада его родной матушки. Он всю жизнь прожил в Узбекистане, и, говорят сделал очень много для этой среднеазиатской республики. Я, правда, в свое время как- то не особенно вникал в эту историю, как оказалось, зря. Надо знать историю города, в котором ты живешь. Вот я не сомневаюсь, что ты запросто можешь провести экскурсию по Монреалю. Я, кстати, так у вас там еще не был, может встретимся, пивка попьем. Мне до тебя на машине всего – то шесть часов ехать.
Заметив, что Макс прислушивается и не возражает уже так стремительно, как ранее, он продолжил. - Князь много путешествовал, не будучи еще высланным из России. Имея на руках много денег и неплохо разбираясь в искусстве, он покупал те произведения, которые ему нравились, особенное пристрастие питал к живописи, да и здесь особенная статья, делаю ударение- именно к итальянским художникам.
Макс задумался, а Семен, продолжал спокойным уверенным тоном человека, который разбирается в человеческих характерах.
-Перед смертью Великий князь все завещал Туркестанскому университету.
-Знаешь, это действительно интересная история, но, поверь, у меня нет времени на такую поездку, к тому же все- таки правильнее было бы тебе обратиться к профессионалу, к эксперту, я же по большому счету просто любитель, хоть и не дилетант, да и маму одну не могу оставить. У тебя все на этом?
-Насчет Ольги Константиновны ты можешь не волноваться. – спокойно продолжал Семен, словно и не услышал быстрого отказа. - Мы бы ее отправили на пару недель на юг, ей это только на пользу будет, отдохнет, загорит. Я за это берусь, обещаю, да и тебе не помешало бы развеяться немного, а то скоро скиснешь в своем офисе. Думаю, ты бы за 10 дней справился бы с этой задачей. – Семен вновь быстро перевел разговор в нужное ему русло.
-Семен, а какой у тебя интерес во всем этом? Тебе обещали хорошо заплатить? Альтруистом ты никогда не был, насколько я тебя знаю. Послушай, я ничего не хочу менять в своих планах ради какой- то картины в музее, в лучшем случае забытой в пыльных запасниках. Как я понимаю, мне предложено ее посмотреть потому что никто ничего не должен знать раньше времени? Да и сама мысль –приехал эксперт из Канады, посмотрел, оценил, подтвердил, вроде звучит, верно? -Макс рассмеялся. - Проконсультируйся у местных, тебе дешевле обойдется, сэкономишь прилично только на одних транспортных расходах. Если нужно, я даже обещаю помочь с протекцией.
-Какой же ты упрямый. - только и сказал Семен. –Ты никогда не играл в покер? Нет? Ну да, ты не азартный человек, но неужели ты думаешь, что, предложив тебе эту поездку, я не имел бы в запасе несколько козырей?
-Даже так? - удивился Макс. Он никак не ожидал такого оборота событий. –Какие же должны быть у тебя козыри, чтобы реально поднять меня с места и заставить лететь…
-В страну студенчества, первой любви, … – прервал его Семен, не закончив фразу.
Макс замолчал, понимая, что за этими, казалось бы, простыми словами кроется что- то, что он пока еще не знает. Но что? Он прожил в Ташкенте всего около двух лет, пока отца не перевели на другую работу, они с матерью только успевали паковать чемоданы, следуя за ним. После Ташкента была Польша, Венгрия, Куба, они, как кочевники меняли страны, часовые полюса, друзей, дома.
Ташкент… У него остались такие теплые воспоминания об этом пыльном, но уютном, пронизанным солнцем городе, где было весело, безмятежно, но главное, и Семен это знал, как никто другой, там он встретил свою первую любовь. Очередной внезапный и незапланированный отъезд изменил все, он даже не успел попрощаться с Эвой, к тому же они повздорили за несколько дней до этого. Потом он писал ей письма, но все они возвращались обратно нераспечатанными и с кучей различных штампов и печатей, с роковыми, от руки написанными фразами - адресат выбыл в неизвестном направлении.
На другом конце провода зависла странная тишина. Она показалась Максу зловещей. Что скрывает от него Семен? Какие у него козыри, чтобы заставить вот так просто бросить все и полететь в Ташкент? Да и что может связывать его, Макса с этим городом спустя двадцать лет?
-Блефуешь, друг. – он первым прервал тишину, понимая каким- то седьмым чувством, что Семен сознательно дал ему время на воспоминания. –Да и работы у меня под завязку, я не могу бросить все дела.
Семен вздохнул. - Я знал, что придется подключать тяжелую артиллерию. Хотел сделать красиво, не получилось.
-Давай, подключай уже свою артиллерию поскорее. – про себя сказал Макс, - если не врешь. Посмотрим, что у тебя там за пазухой спрятано.
-Скажи, а как тебе имя молодой девушки, возраст которой, скажем около двадцати лет- Жаклин Максимилиановна?
Макс вздрогнул, словно его сильно укололи иголкой в самое больное место.
-Да и фамилия у нее такая красивая- Тарасова, знакомая, не правда ли? Тебе это ни о чем не говорит? Она живет в Ташкенте, одна, с бабушкой. Ее мать умерла в прошлом году. Тебе сказать, как звали ее мать?
-Это бред. - прошептал Макс, но Семен его услышал.
-Да нет, если ты понял, дорогой, это и есть та самая тяжелая артиллерия, которая пошла в ход.
-Ты знал об этом раньше? – только и спросил Макс, разломав рукой карандаш и бросив его в урну.
-Ты не поверишь, но я действительно только несколько дней назад узнал о ее существовании. Неужели, если бы я знал раньше, я бы не дал тебе знать? Мы все- таки дети 70 годов, такого поколения больше не будет, мы были правильными, вступали в пионерию, потом в комсомол, клятвы давали. Это потом жизнь нас побила об углы.
Семен не видел, как побледнел Макс, как губы прошептали беззвучно: - Лжешь, я не верю ни одному твоему слову.
Он услышал только спокойным и ровным голосом произнесенную фразу: - Я подумаю над твоим предложением. Мне нужно несколько дней.
-Я не тороплю тебя с ответом, но все- таки постарайся…
-Сбрось на факс всю информацию.
-Насчет картины? – спросил, явно обрадованный Семен.
-И насчет картины тоже. А кстати, о какой картине идет речь?
-Художник- Паоло Кольяри.
-Веронезе? - удивился Макс. Что- то слишком много всего неожиданного и странного выпало для него за один день, точнее, за последний час.
-Нет, Паоло Кольяри. - упрямо повторил Семен.
-Это одно и тоже. – устало возразил Макс. Он не любил спорить с теми, кто, не зная предмета, тем не менее продолжал настаивать на своем. - А название картины ты помнишь?
- «Оплакивание Христа».
-Да нет, это просто невозможно. – устало возразил Макс.- Ну просто невозможно. Я знаю, что было сделано много удачных копий с его картин, но подлинник, в Ташкенте… Ну это просто нереально.
Семен быстро опроверг его возражения и с чувством глубокого удовлетворения добавил: - Ты сам подумай, раз тебе оплачивают эту поездку, то там тоже, наверное, не дилетанты, которым нравится просто так сорить деньгами. Значит есть сомнения, точнее, предположения, что картина- подлинник.
Семену было приятно сознавать, что может быть впервые за все годы их знакомства он наконец утер нос Максу, тому самому интеллигенту, которому всегда немного завидовал, еще со студенческой скамьи. Завидовал тому, как он одевался, какие у него были красивые и качественные вещи, несколько пар джинсов, о которых они все в начале 70 годов только могли мечтать, его умению разговаривать с людьми, его успехам у девушек, хотя он любил только одну- Эвелину, самую красивую на факультете.
-Я подумаю над твоим предложением. Мне нужно несколько дней.
-Я не тороплю, хотя, ты же сам понимаешь, чем быстрее ты примешь решение, тем быстрее… - Он не стал продолжать, запнувшись на сказанном. Понял каким- то своим шестым чувством, что перегибать палку не стоит. –Ну словом, жду твоего звонка.
Макс повесил трубку и через несколько минут набрал домашний телефон.
-Что- то случилось, сынок? – Ольга Константиновна взяла трубку сразу же после первого звонка, словно сидела и ждала его. Макс даже не успел даже подготовиться.
-У меня для тебя новость. - он на секунду замолчал, обдумывая, как и что сказать, потом бодрым голосом добавил: - Для начала я хочу пригласить тебя вечером в ресторан. В семь тебя устроит?
-Я поменяю все свои планы и отменю все мои запланированные встречи, чтобы быть готовой. - Ольга Константиновна рассмеялась. –Макс, я же на пенсии. Все мои заботы- это утренний кофе и таблетка от давления, затем прогулка и приготовление ужина на двоих, а все остальное время у меня занимает телевизор и книги для того, чтобы прошел еще один отпущенный день моего золотого возраста, размеренный и очень похожий на все другие.
-Боюсь, что скоро в твоем расписании произойдут коренные перемены. - подумал Макс, но вслух произнес: -Хорошо, до вечера.
Из факс-машины медленно выползал лист бумаги. Дрожащими руками он взял его. Верхнюю строку, на которой была информация о картине он пропустил, глаза выхватили только женское имя- Жаклин Максимилиановна Тарасова, ниже была ее дата рождения и ташкентский адрес. Он долго вглядывался в буквы, как- будто силился увидеть, узнать больше, потом сложил листок и положил во внутренний карман пиджака.
***
После разговора с Максом, Семен набрал ташкентский номер телефона.
-Ассалом аллейкум. Клиент почти созрел, думаю, я его быстро дожму. - бросил он, едва на другом конце земли взяли трубку.
***
Ольга Константиновна сидела за маленьким столиком.
-У тебя все в порядке? – спросила она, когда Макс подошел и сел напротив.
-Да, а почему ты спрашиваешь?
-Знаешь, сынок, за столько лет я научилась распознавать твое настроение. - Она выпила глоток воды. – Когда посчитаешь нужным, поделись с тем, что тебя тревожит, а пока расскажи, как продвигается проект. Ты успеваешь?
-Остались мелочи. - сказал Макс, ему было приятно, что мать дала ему время и не торопила. Они спокойно поужинали.
-Мам, у меня для тебя новость. Наверное, это впервые в моей жизни, когда я не могу решиться на этот разговор. Все думаю с чего начать и …
Ольга Константиновна мягко перебила его: - Ты начни с главного, остальное подтянется.
-Ну тогда слушай внимательно. У меня есть дочь, у тебя, получается, растет внучка. Ей 20 лет, она живет в Ташкенте. Ее мама умерла год назад. И еще- сегодня мне предложили отправиться в Ташкент, чтобы провести экспертизу одной картины. – он выпалил все сразу на одном дыхании и только потом поднял глаза на мать. –Ну вот теперь я все сказал, ну или почти все.
Ольга Константиновна отодвинула в сторону тарелку с остатками торта. Через несколько секунд она задала вопрос, который он никак не ожидал услышать. Макс просто не был готов к такому обороту событий. Все так странно и стремительно происходило, чтобы он успел принять и поверить, а мать поверила сразу.
-Ты уже взял билет? – спросила она, удивив сына вопросом.
-Нет, конечно, мама. Во- первых, я не могу тебя оставить одну, во- вторых…
-Макс, мы так много времени потеряли, девочка росла без отца, не у нас на глазах, а сейчас еще и без матери осталась. Ты просто не имеешь права медлить.
-Но ты даже не спросишь меня…
-Верю ли я в то, что это твоя дочь? – спросила Ольга Константиновна. –Если только ты скажешь, что ее мать звали Эвелина, то поверю. Откуда ты узнал? Кто сказал тебе эту новость?
-Семен. Ты помнишь его?
-Ты знаешь, я не уважаю этого молодого человека, но за такую новость я его расцелую в обе щеки.
Макс наклонился и поцеловал руку матери. – Ты самая лучшая и мудрая.
-Я просто мама, сынок, а теперь, оказывается, и бабушка. Прошу тебя, не тяни с отъездом, только скажи, это не опасно?
-Что? – не понял Макс вопроса.
-То, что предложил тебе Семен. Твоя поездка в Ташкент.
-Да нет, что ты, нужно сделать заключение о подлинности одной картины в музее. Она много лет пролежала в запасниках.
-Почему попросили тебя? Разве у них нет своих специалистов?
-Ты же знаешь, для них авторитет- любой, кто живет за границей.
-Все- таки я бы посоветовала тебе быть осторожным.
-А как мне тебя оставить? Может поедешь на пару недель на юг, отдохнешь?
-Нет, я буду дома ждать новостей от тебя, от вас обоих. – добавила она. –Мне так будет лучше. Я буду молиться за вас. Как ее зовут?
-Догадайся сама.
-Неужели? Жаклин?
Макс давно не видел, чтобы мать плакала. Сейчас она сидела в ресторане, среди людей, а по ее щекам катились слезы. Она их даже не вытирала, глядя сыну в глаза.
-Мам, - растрогался Макс. –Ну что ты?
-Не каждый день узнаешь, что ты уже двадцать лет как бабушка. Жаль, что мы так поздно узнали об этом. Ты еще что -нибудь знаешь о ней? Почему Эва не искала тебя? Почему не сообщила о рождении дочери? Вопросов много, но ответы ты должен найти там, на месте. Не откладывай поездку и скажи мне- если я каким - то образом могу быть тебе полезна.
-Да нет, хотя, - он на секунду задумался, -пожалуй, я бы попросил тебя посмотреть- может у тебя есть какая- либо информация о Великом Князе Николае Константиновиче. Если ты помнишь, царская семья отправила его в ссылку в Ташкент. Мне нужна вся информация о нем… - он не закончил фразы. -Мама, я сам не могу в это поверить. Я больше ни о чем не могу думать.
Через две недели самолет уносил Макса в Москву. Как только лайнер набрал высоту, он вытащил из сумки листы, которые по просьбе Ольги Константиновны, ему прислали по факсу из одного американского музея и из русской библиотеки при храме Святых Павла и Петра. Он с удивлением узнал о том, что младшая сестра царя Николая Второго жила в Канаде под именем Ольга Николаевна Куликовски и до последнего работала в своем саду как простая крестьянка. Максу хотелось сосредоточиться на истории жизни Великого князя – Николая Константиновича Романова, понять его пристрастия и вкус, знание искусства живописи, которые могли пролить свет на эту странную историю обнаружения картины в запасниках ташкентского музея.
Царский изгнанник.
В середине февраля 1918 года, в холодный промозглый день жители Ташкента шагали по пыльной, чуть прибитой дождем дороге, провожая в последний путь ярим- пашу, Великого Князя Николая Константиновича Романова, царского изгнанника, одного из потомков династии русских царей, возможно даже самого яркого ее представителя, талантливого предпринимателя и неутомимого исследователя, высланного когда- то из России на, казалось бы, самый край земли, в полное забвение. Тысячи людей пришли отдать последнюю дань благодарности тому, кто смог преобразовать безводную пустыню в оазис зелени и плодородия.
Когда вынесли гроб, грянул Интернационал, после которого был исполнен траурный марш Шопена. Вряд ли Ташкент, когда – либо отдавал подобные почести одному из своих горожан.
Тихо шелестела под ногами жухлая трава возле собора, где была вырыта могила для последнего из рода Романовых, которому предстояло покоиться вдалеке от родной земли рядом с останками первого Туркестанского генерал- губернатора Кауфмана…

[Наталья Владимировна]

22

ИЗ ХРОНИКИ ЖИЗНИ НАЧАЛЬНИКА ОСОБОГО ЛАГЕРЯ ГУЛАГА

Поезд остановился совсем неожиданно, когда ничто не предвещало эту остановку. Ни мерцающие в темноте огоньки жилых поселений, ни приближающиеся переходы с одних путей на другие, что свидетельствует о переходе на свободные пути станции, ни многое другое.
В дверь купе постучали, хотя предварительно о приближении к станции предупредили ещё полчаса назад и на отклик: «Войдите», дверь распахнулась и уставшее от недосыпания, или, вернее, и вовсе отсутствия сна, сопровождающее лицо доложило:
- Приехали, товарищ майор! Проходите на выход, а о вещах не беспокойтесь, мы все сейчас вынесем не спеша, поезд дальше не едет. Здесь тупик!
Тогда майор подхватил на руки сына и прошел по проходу. Его жена, показывая рукой дорогу вслед за собой дочери, последовала за ним.
- Заместитель по политчасти капитан Ванин!- представился встречающий их офицер.
- Майор Чернов, - ответил на приветствие майор.
Капитан аккуратно светил огромным армейским фонариком под ноги приезжим, пока они, наконец, не сошли с насыпи и по узкой тропинке не направились к ожидавшей в конце ее машине.
В машине, все по возможности дремали, пока мягко ползущая по дороге в пол колеса пыли машина не наскакивала вдруг на неизвестно откуда возникший валун или затвердевший грунт, утопавший в той же пыли.
И когда, наконец, после очередной такой встряски майор, как обычно проснулся и приоткрыл глаза, он увидел столбы с колючей проволокой. Чернов вопросительно взглянул на капитана, тот кивнул головой и подтвердил:
- Да, это лагерь. До поселка еще пол часа езды.
Тогда майор окончательно проснулся и, уже не отрываясь, вглядывался в будущий свой лагерь. Вскоре он увидел дорогу, ответвляющуюся от основной к воротам лагерям.
- Стоп машина! – скомандовал он.
Машина остановилась.
- Капитан, - спросил он. – Шофер знает, куда ему везти мою семью?
- Так точно. – ответил капитан.
- Так пусть везёт их в посёлок, а мы пройдёмся! – заявил капитан и вышел из машины.
Капитану ничего не оставалось, как выйти за ним.
К лагерю бравый майор шагал скоро и легко, полным шагом в два шага капитана, но с удовлетворением отметил, что тот ничуть не отстает, дышит ровно и не чета иным разжиревшим на службе «политсоветникам», так он называл вдоволь повидавший военных сотрудников по политчасти.
На входе в лагерь часовой, махнул приветствие капитану, но строго потребовал документы у майора. Он минут пять листал эти документы, совершенно не обращая внимание на капитана, который показывал ему знаками, чтобы он закончил проверку побыстрей. Наконец он прочитал все, что посчитал нужным, уверенно вернул документы и, откозырнув, сказал:
- Здравия желаю, товарищ майор! Проходите!
- Молодец! – сам того не желая, улыбнувшись ответил майор. – Службу знаешь!
Тут уж часовой совсем расплылся в улыбке, словно перед ним был его дядька родной, но майор уже был далеко от него. Он ещё при входе заметил большую странную колонну людей, укрытых ветхими одеялами. Быстрый майор скоро догнал колонну и, обогнув ее спереди, скомандовал:
- Колонна, стой!
Люди недружно остановились, недобро смотрели на майора, а иные и вовсе ругались, как могли, за передними рядами. Тотчас появился сопровождавший колонну лейтенант, он сообразил, что к чему, доложил:
- Товарищ майор! Заключённые первого, второго и третьего лаготделений второго лагпункта направляются для принятия бани. Заместитель командира лагпункта лейтенант Осин!
- Понятно, лейтенант. Я ваш новый начальник лагеря, майор Чернов. Почему баня в будний день и столько людей не на работе?
- Тут всякие, товарищ майор! Больные, отказники, инвалиды, хозработники. Уголовники что недавно к нам прибыли. Так они наотрез не хотят работать. Вот решили помыть их пораньше, чтобы в банный день было меньше толкучки.
- Ясно. – оценил его ответ майор. – Следуйте по назначению!
- Есть! – также махнул рукой лейтенант и колонна двинулась дальше.
Между тем майор и капитан продолжили путь к зданию управления лагеря.
В управление, даже не осмотрев как положено свой кабинет, Чернов сел на свое место за столом, пригласил Ванина присесть, напротив.
- Почему уголовники в особом лагере? – спросил майор, который, видимо, не хотел терять ни секунды и порешать все вопросы прямо сейчас.
- Да шут его знает, товарищ майор! – ответил Ванин. – Когда нам их прислали, мы были в шоке. Тут и так перебор с народом. Мы всех законных острорежимных не можем обеспечить работой и часть их сидит здесь и задарма хлеб ест, морально разлагается и разлагает других! И эти блатные, как снег на голову свалились. Они наотрез отказываются работать. Упирают на то, что не их масти лагерь и прочее.
- Кто у них в королях ходит, знаете? – спросил майор.
- Как не знать, - сказал капитан. – В сопроводительной записке из их бывшего лагеря все указаны поименно. Но к ним не подступиться. Ведут себя тихо, все вопросы решают через бузу.
- В каком лагпункте они основались? – не унимался Чернов.
- В третьем лаготделении второго лагпункта, – ответил капитан.
- Завтра, сразу после утренней оперативки, начальника этого лагпункта и одного самого знатного блатного ко мне. Пусть этот начальник устроит так, чтобы никто не знал и не видел нашу встречу. Найдет место и повод увести уголовника с собой. Он сможет?
- Этот сможет, – уверенно заверил капитан. – Капитан Носов лет двадцать в лагерях. И не такие фортеля выкидывал!
- Что еще требует немедленного решения? - продолжил свой допрос Чернов.
- У нас ухудшилось положение с вольнонаёмными, - немного подумав, ответил Ванин. - Раньше у нас не было таких проблем, как сейчас. С ними хорошо контактировали как заключенные, так и военнопленные. С образованием здесь особого лагеря, скажем так, для военных преступников, эти преступники, а также те же националисты, наладили связь с внешним миром, в основном с высланными сюда чеченцами, и по их указке последние избивают, насилуют членов семьи и убивают тех вольнонаёмных, которые представляют ценность, как хорошие специалисты и руководители важных участков работ. Я неоднократно указывал и требовал от местных сотрудников ГБ прекратить это безобразие, но ничего не делается. Мы даже знаем, кто их возглавляет. Есть такой среди них Ахмет Царнаев, молодой такой, наглый. По нашим сведениям, еще перед самой высылкой сюда органы имели на него сведения, что он связан с абвером. А сегодня он создал группу бандитов из трех-четырех человек, вот их список, и они терроризируют население вольнонаёмных.
Чернов встал, прошелся со списком по кабинету, затем вернулся к своему месту и сказал:
- Этот вопрос конечно посложней, но его нельзя пускать на самотёк. Организуешь мне встречу со старейшинами чеченцев и как можно скорей. На этом, пожалуй, все. На сегодня свободен.
2.
Утренняя оперативка в лагере, вопреки ожиданию, прошла очень коротко и на редкость плодотворно. Видимо сказался неслыханный опыт нового начальника, да и посиделки до полуночи с документами дали ему такие козыри, что присутствующие не только отделались замечаниями, но и парой строгих предупреждений.
После оперативки он отправился на осмотр лагпункта, в материальном складе которого ему должны были организовать встречу с воровским авторитетом блатных.
Майор понимал, что за ним сейчас следят сотни глаз, и поэтому удовлетворенно выдохнул, когда увидел, что вход в вещевой склад третьего лагпункта скрыт от этих взглядов, откуда не посмотри. И все же, не спеша обернувшись, он ещё раз осмотрелся вокруг, а затем легонько толкнул дверь, которая, как и следовало ожидать, оказалась открытой.
В глубине склада, за дощатым столом сидели капитан Носов и зека Лопатин и из алюминиевых кружек пили чай, горячий пар которого витал над ними. При виде майора оба встали. Лопатин, как положено доложил:
- Заключённый № 17256, Лопатин.
- Сидите, сидите, - махнул рукой майор и благодарно кивнул головой капитану, который успел и ему налить чай в надраенный до блеска стакан.
- Ах ты, вот оно что, - заговорил первым Лопатин. – А я-то думал, неужто меня капитан приодеть хочет, а он, оказывается, на свиданьице меня привел. Перевоспитывать будете, гражданин начальник?
- Буду, буду, - ответил ему Чернов, не меняя выражения лица и как бы занятый горячим чаем.
Он едва отхлебнул из стакана, оценивая отвар и сказал, не глядя на вора, именуемого в этих местах просто Карданом:
- Ну, что Степан Владимирович, работать будем?
- Да вы что, гражданин начальник! Сказать при мне такое?! – разошелся Кардан, которому явно польстил тот факт, что с таким вопросом новый начальник лагеря первым обратился именно к нему. И, хлопая себе по бокам, пытаясь угадать, куда он положил курево, прибавил: - Ведь как гласит народная мудрость? А она гласит верно: «От работы кони дохнут»!
Чернов, снова не меняя выражения лица, достал из кармана пачку папирос «Казбек» и так ловко подбросил её перед Карданом, что она легла прямо тому под руку и раскрылась.
- Курите, - предложил он и, не спеша, сделал пару глотков из стакана, словно это занимало его больше.
- Спасибочки! Благодарим покорно! – съязвил Кардан, отыскавший, наконец, свое курево и не без помпезности выложил не столько перед собой, сколько перед Черновым, черно-зелёную пачку папирос «Герцеговина Флор».
- И вы курите, - предложил он. – Позвольте вас угостить.
И он, вновь взглянув на лицо Чернова, убедился, что оно так и осталось беспристрастным, а такие вещи зека Кардан не любил.
- В вождизм играете, Кардан? – спросил, спустя некоторое время, Чернов.
- А что бы не играть? – быстро ответил, как видно, заготовку Кардан. – А если обстоятельства, да и положение обязывает.
- Какие такие обстоятельства и положение? – снова спросил Чернов.
- А такие, - и тут Кардан перешел на шипящий голос. – По положению – воры мы. А место, куда нас определили, не нашего пошива, гражданин начальник! Отсюда и положение!
- Ах-ты, ах-ты! – качая головой, сказал Чернов и потянулся за папиросой. Кардан последовал его примеру и, упредив майора, достал из-за пазухи уже неизвестно от чего горящую спичку. Они прикурили, и томный запах «Казбека» причудливо смешиваясь с приятно-сладким «Флора», создал вокруг необычный и удушливый запах.
- А ведь, куда не погляди, ты прав, Кардан, - отмахиваясь от непривычного запаха, сказал Чернов. – Но работать все-таки придется, как ни крути. Этот лагерь не курортно-санаторного образца, о котором вы изволили мечтать, а особый, для трудового перевоспитания врагов народа.
- Так, а я за что? – усмехнулся Кардан. – Какие же мы враги народа? Воры мы! Урки, по-вашему. За то и сидим, что работать не хотим! И не будем!
- А вот у меня вы работать будете, - заявил вдруг ему Чернов и вновь склонился к стакану.
- А это как? – зло поломав папиросу, откликнулся Кардан. – Я вам что, враг народа? Я заблудший элемент, так у вас в книгах написано! А вы меня врагами народа хотите замарать!
- А я не хочу, я это сделаю! - вдруг сурово сказал ему Чернов. – Ишь ты, грамотей нашелся! Ты у меня и будешь врагом народа. Не будет ваш уркаган работать, я тебя первым врагом народа сделаю. За отказ работать на важнейшей стройке социализма по 58-й пойдешь, и эти дружки твои, вот из этого списка, следом.
И тут Чернов бросил в его сторону исписанный лист. Кардан взглянул на лист и увидел там свою фамилию и подобных себе положенцев среди воровской кодлы. Он немного пораздумал, потом отбросил от себя лист и заявил:
- Не стращай, начальник! Лишних врагов себе хотите заработать? Так будет вам! Хоть какую статью шейте, все равно не будем работать! Кто заставит?!
- А ты как сам думаешь, Кардан? – спросил Чернов. – Неужели ты думаешь, я тут сам с тобой нянькаться буду? Как бы не так. А вот как я сделаю тебя и твоих братков врагами народов, так пошлю вас этапом в другой особый лагерь, что пострашней. Где вот такого доброго начальника как я, нет, да и братьев твоих урков совсем нема, а все сплошные враги народа. Вот они там твои познания и послушают, только, сомневаюсь я, что им это понравится. Как бы тебе на другой день первым на работу там не поспешать.
- А с чего это? - изогнулся как бы весь во внимании Кардан.
- А с того, людям этим все равно, кто ты есть. Это ты на зоне воровской был как бы авторитет, и мог, не работая, харч и мзду иметь, да еще и править мужиками. А там такого нет. И они тебя за раз сломают.
- А ежели не сломают?! – уперся Кардан.
И тут, наконец, Чернов изменился в лице. Он зло рассмеялся и, откинувшись на стуле, заявил Кардану:
- Не сломают, говоришь? Да они детей грудных об стены разбивали и беременным женщинам животы вспарывали! Хочешь, дела их покажу? Это здесь они как пришибленные. И сидят тут двадцатку, потому что вышку отменили! А ты тут сидишь, папироски мне тычешь, и одну циферку на две поменять хочешь! Дело твое, пожалуйста. Пошел вон отсюда! Иди, обрадуй дружков своих, с кем вы скоро брататься будете! Я сказал, вон!
Кардан суетливо встал, прошёл несколько шагов, но обернулся и сказал:
- Ты бы, начальник, не торопился, а? Мы бы тут покумекали меж собой, глядишь, чего и порешили.
- Некогда мне кумекать, - сказал, подымаясь со стула, Чернов. – Мне порядок наводить надо. Вот с вас и начну. Ты, Кардан, пойми меня правильно. Мне не нужно, чтобы ты и дружки твои работали, вы всё одно работать не будете. А других бузить не смейте. Понял меня?
- Как не понять, - развёл руками Кардан. – Так я и говорю, покумекать надо бы. Я это…
- Иди-иди! – перебил его и махнул рукой Чернов. – Засиделись мы с тобой. Как бы твои дружки не подумали, чего.
- И то верно- сказал Кардан, и вскоре дверь склада закрылась за его спиной.
3.
Чеченцы проживали в небольших постройках - каменных мазанках, вперемежку с переселенцами немцами и некоторыми добровольцами вольнонаёмными, которые, наслышанные о больших заработках, понемногу заселяли эти края. Машину Чернов оставил прямо на дороге, разделяющей постройки и поселок.
Вчера вечером он заехал к Ванину, и тот на клочке бумаги доходчиво объяснил, как можно будет пройти к дому старшего из старейшин Сулейману. Он также похвастался, что выпытал у того, сколько будет стариков и кто, особенно подчеркнув, что среди шестерых из них будет Царнаев Мурат, дядя того самого Царнаева.
И вот Чернов, не спеша и не оглядываясь, вскоре подошёл к указанному дому, возле которого его ожидал молодой человек.
- Проходи, начальник, - сказал тот и распахнул калитку.
Они прошли в дом и по полутёмному коридору вошли в комнату, на полу которой у невысокого, круглого столика сидели шесть аксакалов.
Чернов, не суетясь, спокойно обошел весь стол, поприветствовав каждого старика мусульманским приветствием, и только после этого присел особой посадкой, положенной за таким столом. Было видно, старики не спускали с него глаз, даже те, что всем своим видом показывали, что ничего необычного не видят в пришельце.
Майор, зная местные обычаи и горцев, с благодарностью принял протянутую ему пиалу, наполовину наполненную чаем с молоком, несколько раз отпил из неё и даже зажевал это действие лентой пастилы. Между делом он успел расспросить о здоровье каждого, поинтересовался, чем заняты дети и внуки и особенно расспросил, чем они отапливают свои дома, откуда возят саксаул, хватает ли кизяка, есть ли возможность разжиться углём. В ответ старики тоже не молчали, спросили: увеличится или уменьшиться лагерь, раз сюда приехал такой большой начальник как Чернов (и это они знали!), и ожидается ли новая амнистия. Наконец, когда майору подали уже третью пиалу с чаем, он принял её и сказал:
- А пришел я к вам, уважаемые аксакалы, вот по какому делу. Все вы, наверное, слышали, что в поселке иногда происходят преступления, насилие и убийства. Ничего вроде бы в этом необычного нет. Но есть случаи избиения и других преступлений против вольнонаёмных граждан, больших руководителей и просто хороших инженеров, следы ведут к вашим людям. Я не собираюсь с вами разбираться, так это или не так. Сегодня к вам пришел я, чтобы спросить: можете ли вы остановить эти преступления?
Аксакалы молча выслушали его и потом украдкой поглядывали друг на друга. Все понимали, что нужно что-то сказать. Наконец, один из них решился и, не глядя на Чернова, проговорил:
- Что сказать? Почему вы с этой уголовщиной пришли к нам? Мало вам, что вы из нашего народа сделали врагов и лишили нас родины, так и теперь не оставляете нас в покое! Вы не можете найти преступников и решили все свалить на нас. Разве это правильно? Это дело милиции! Почему вам это надо? Вы и тут хотите совсем нас уничтожить!
Чернов задумчиво взглянул на того, кто говорил и спросил:
- Простите, аксакал, как вас зовут?
- Мурат я, – откликнулся старик, и по его лицу было видно, что он уже пожалел, что ответил майору, и что тот узнал его имя.
«Царнаев! Клюнул-таки, не выдержал!» - промелькнуло в голове Чернова, но сохраняя в голосе уверенность, сказал:
- Никто вас уничтожать не собирался и не будет. Если бы это нужно было, вас никто не потащил бы сюда, за столько километров. Вспомните, тогда война была, и каждый вагон был на счету, а вместо того, чтобы использовать их для фронта, вас пришлось сюда возить! Так что скажите, аксакалы?
- А мы уже сказали вам, - снова заговорил старик Царнаев. – Никто из наших людей такими делами не занимается. Мы молимся Аллаху, чтобы все люди здесь жили в мире и согласии. Верно я говорю?
- Да-да, верно говоришь, - поддержали его старики.
- Ну что же, - сказал тогда Чернов. – Я вам сказал, вы услышали. Путь мир пребывает в ваших домах!
Он встал и, не спеша, вышел из дома. Сулейман сам проводил его до калитки.
- Как ты думаешь, аксакал, - спросил его Чернов. – Все аксакалы так думают?
- Я не знаю, - неожиданно ответил ему старик.
- Ты не знаешь, так что, значит, кто-то знает?
И тут старик развел руками.
- Понятно, - как бы подвел итог Чернов. – Спасибо за чай и угощение.
И он зашагал по тропинке, откуда пришел и отметил про себя, что старик не ответил на его вопрос обычным ответом мусульман: «На все воля Аллаха».
«Значит, он знает, по чьей воле это делается, - подумал он. – Поживем-увидим!».
4.
Собрание с отказниками от работы было решено провести в так называемом в летнем клубе лагеря. Перед собранием майор просмотрел все их личные дела.
Когда Чернов появился в так называемом клубе, расшумевшиеся было зека притихли. Новый начальник едва бросил взгляд перед собой, не присаживаясь, кратко приветствовал всех и, раскрыв перед собой наполовину исписанный блокнот, сказал.
- Итак, граждане заключённые, я собрал вас вот по какому поводу. Как известно, у нас в стране диктатура пролетариата, то есть рабочих и крестьян, а это значит главным в нашей стране является труд и трудовой человек. Именно этим трудом мы построили нашу страну, победили фашизм и сегодня возрождаем страну. Ни для кого не секрет, что заключённые лагерей внесли большую лепту в победу над Германией, не только отправившись на фронт, но и самоотверженно работая на многих важнейших объектах нашей страны. Казалось бы, кому, как не вам, продолжить эти хорошие традиции, а тут, оказывается, все наоборот! Как новый начальник этого лагеря, ответственно заявляю, что я не потерплю здесь и признаков безделья, не то что прямого саботажа, который наблюдаю. Отныне здесь закон будет один: кто не работает, тот не ест. Выбирайте!
Тут Чернов наконец обошел стоявший на сцене стол и сел за него. Немного приглядевшись к собравшимся, он продолжил:
- Ну что, пожалуй, начнем. Я так понимаю, что здесь процентов девяносто уголовной братвы из Болотного лагеря. Наше вам! Почему не работаем, кто ответит?
Ответа долго ждать не пришлось, как и полагал майор, каждый хотел отличиться своей бравадой.
- А с чего это нам работать, гражданин начальник? – вскочил с места худощавый и немного рябоватый заключенный, размахивая выцветшей татуированной рукой. – Не по закону все это! Вон они, - тут он указал руками куда-то позади себя, где очевидно находились не уголовники, – По закону в этот лагерь пришли. У них про то в приговоре писано, мол в лагерь – особый. А мы по что здесь? Скажешь нет, начальник?
Чернов невольно усмехнулся, но спрятал улыбку и спокойно ответил говорившему:
- Ты, Дмитрий Федорович, прав конечно. Не по закону это.
Тут толпа заметно взволновалась, да и сам говоривший, озираясь вокруг, недоуменно пожимал плечами. Откуда начальник мог знать его по имени, да еще и по отчеству? Получалось так, будто они сговорились. И Чернов, зная, какой эффект произведет такое начало, дал время этому пропитать толпу и заговорил дальше:
- Вот я тоже недоволен тем, что с должности заместителя министра меня отправили к вам, бездельникам, начальником. Так что же? Мне тоже не работать? У нас с вами другого выхода нет, надо как-то сообща решить нашу проблему.
Чернов поднялся и вновь прошёл к самому краю сцены.
- Что я могу предложить вам, граждане уголовники. – продолжил говорить он. – Первое, я хочу отделить вас в отдельный лагпункт. Назначить отдельного начальника и надзорсостав. Вот он, лейтенант Серов (майор указал рукой), начинал службу в родных ваших лагерях, человек опытный и в ваших делах сведущий. Я с ним разговаривал, оказывается, он в детстве у соседей в саду яблоки тырил. Как ни крути, сплошь ваш человек! (Тут послышались сдержанные смешки) Что называется, от сердца его отрываю.
Второе, я уже веду переговоры с хозорганом о предоставлении вам отдельного участка работ, и не просто работ, а наиболее оплачиваемых, так что не только на курево хватало, но и на сахар и масло.
Третье, в случае нормализации ситуации, обещаю первоочередное послабление режима, отмены на существующий остальной контингент ограничений на переписку, получение посылок и прочее.
И кроме того, я часто бываю на хозяйственных объектах, так что любой из вас может подойти ко мне и решить любые свои проблемы. Ну что, лады? Как вам такой вариант?
Тихий гул прошелся по рядам заключенных, а кое-где и споры. Но тут, в одном из рядов, на скамью вскочил невысокого роста зека и присвистнув, размахивая руками, пытаясь обратить на себя внимание, проорал:
- Слухайте!
Тишина, пусть не сразу, но восстановилась, и все обернулись в его сторону.
- Вы кого слушаете, братва? Да он не наш, он красный! Этот вас завтра на работу загонит, а потом будет спрашивать, не как с людей! Мы здесь не люди для них, мы – цифра! (и тут он ткнул пальцем на номер на куртке, который был у всех заключённых особых лагерей). Нас на эту манку не купишь! Не пойдем работать и баста!
И он, задыхаясь, откашливаясь, отвернулся от толпы в сторону Чернова. И тут неожиданно для всех майор быстрыми шагами спустился со сцены и зашагал в сторону этого заключённого. Все стихли, ожидая развязки конфликта. Заключённый, поменявшийся в лице из красного в белое полотно, затрясся в коленях, но он даже не успел сойти со скамьи. Чернов остановился напротив него и, несмотря на их расположение, они оказались лицом к лицу.
- Слазь! – скомандовал майор, и заключённый не то чтобы сошел со скамьи, а скорее рухнул на ноги перед ним, и теперь, вынужденно задрав голову, смотрел в глаза начальнику, указывая этим свою смелость.
Издалека они выглядели очень забавно, и поэтому дав вволю насладиться этой картиной, Чернов неожиданно спросил:
- Послушай, приятель, ты чего тут гнул за красного, и социалистическую законность? А ты, часом, не троцкист, больно на него смахиваешь?
Зека как-то беспомощно оглянулся вокруг, как бы выспрашивая эту помощь. Но на такой вариант поворота событий его дружки не рассчитывали. И тогда, поняв, что все на нём, как можно смелей выкрикнул:
- Чаво? Ты что мне шьёшь, начальник!? Гадом буду не знаю я никакого твоего Троцкиста! У меня другие подельники были! Почитай в моем деле, если хочешь.
Тут Чернов не выдержал и громко рассмеялся, а за ним рассмеялись вокруг. И снова Чернов не спешил, а дал вволю посмеяться всем. Потом вдруг, перестал смеяться, схватил зека за лацкан куртки и с безразличным выражением лица притянул его к себе. Потом бросил короткий взгляд на заключенных, как будто хотел убедиться, что все видят и слышат его и резко спросил:
- Фамилия как, имя и отчество?
Тот от неожиданности едва проглотил подступивший к горлу ком неизвестно чего и хрипло ответил:
- Погорельцев я, Семен Устинович, осужден по статье…
- Хватит! – перебил его Чернов.
Он выпустил из своей руки куртку, но тут же схватил пальцами номер на ней и одним рывком вырвал его и поднес к лицу Погорельцова.
- А что, Семен Устинович, так будет лучше, как ты думаешь?
Тот от растерянности взглянул на своих положенцев и встретил взгляд Кардана, который подмигнул ему и слегка одобрительно качнул головой. Обрадованный чему-то, для других, Погорельцев радостно выпалил в лицо Чернова:
-Так-то по-божески! Так, конечно лучше будет!
- А вы как думаете? – обратился к толпе майор, подняв высоко над головой номер и бросив себе потом под ноги. – Так будет правильно?
- Правильно! Конечно! Давно бы так! – зашумели вокруг заключённые, поглядывая на одобрительные кивки головами Кардана и его дружков.
- Тогда заключённым из Болотного лагеря приказываю снять номера!
И пока заключённые дружно снимали номера и брезгливо бросали на землю, Чернов успел спокойно скурить папиросу. Когда все успокоились, он бросил папироску и сказал:
- Ну так. Не будем друг друга задерживать. Лейтенант Серов!
- Я! – откликнулся лейтенант.
- Забирай этих молодцов к себе! Я к вечеру к вам ещё загляну, обговорим, какие будут вопросы.
- Есть! –весело ответил Серов и скомандовал. – Бывшие зека Болотного лагеря на выход! Построение у клуба!
Когда последние зека из Болотного исчезли за дверями, майор снова поднялся на сцену и сказал оставшимся:
- А с вами у меня разговор будет короткий. Я слышал, вы за незаконное применение оружия жалуетесь? Радуетесь тому, что те, против кого вы его незаконно применяли, на вас пожаловаться не могут? Забыли, что вы здесь, потому что вышку отменили? Ладно, это пустой разговор, но вам я сахара не обещаю. И скажу только одно. Китай-наш, пол Европы наша, везде идет борьба с мировым империализмом. Наша страна, воодушевлённая победой, возрождается с каждым днем. Скоро, это я вам, как знающий человек говорю, скоро таких лагерей не будет, и вы будете свободны. И будете трудиться вместе со всеми, если не на процветание страны, так на себя. Я предлагаю вам работать. Для того, чтобы выйти на свободу не истощенными от голода и болезней, а нормальными трудоспособными людьми. Нет? Так, на это у меня и суда нет. Выбирайте: или труд, или карцер на хлебе и воде.
Чернов замолчал, прошёл и сел за стол, где, перебрав несколько папок, он раскрыл одну из них и спросил:
- Так, у меня есть, из простого любопытства, вопросы к некоторым из вас. Вот здесь, сёстры по вере в архангела Гавриила, кто будет? Ну-ка, встали и подошли к сцене.
Из самого дальнего угла встали пять женщин и несколько странной, но быстрой походкой, подошли к сцене.
- Так, милые сёстры во Христе, - спросил, листая личные дела заключённых женщин, – почему не работаете?
Сёстры не стали переглядываться, и за всех сразу ответила очень красивая девушка, которой Чернов невольно залюбовался:
- Нам не можно!
- Почему это «не можно»? – спросил Чернов, не отрывая глаз от красавицы.
- Так, не можно, потому что в вере мы, – ответила красавица.
- Чёрт знает, что, - возмутился Чернов и крикнул. – Чьи женщины? Кто командир?
- Я, товарищ майор. – И с передней скамьи поднялся пожилой капитан. – Капитан Ярмоленко.
- Что скажете? – спросил майор.
- Ну что скажу, - развёл руками капитан. – Богомольные они, так с виду ничего, а с другой стороны, как пришибленные. Я с ними, как только не разговаривал, какие только работы не предлагал, а они все «не можно» и только!
- Как «не можно»?! – снова возмутился майор и обратился к красавице. – А как же вы питались, когда у себя в секте были? Духом святым, что ли?
- Нет, – ответила девушка. – Когда мы в церкви были, то работать можно было, а вот как на других, то это для нас не можно.
- Да-а, дела, - сказал Чернов и снова стал листать личные дела женщин и вдруг воскликнул. – Постой-постой! Вот так, «не можно»! Да их ведь осудили за сотрудничество с фашистами, они на них работали. Вот в приговоре так и написано! И вину они признали! А это как понимать, а девушка?
Девушка смущённо склонила голову и ничего не ответила. Тут из-за её спины вперед вышла женщина, весьма пожилая и жалкая на вид, но бодро противно звенящим голосом заявила Чернову:
- Так-то фашисты были, мил человек. Сам знаешь, какие они зверства чинили!
- Ах ты, старая карга! – вскипел Чернов. – Вот и зачинщица нашлась! Значит, говоришь, на фашистов можно было работать, а тут «не можно», понимаешь ли?! Ярмоленко! Всю эту фашистскую банду под особый контроль! Не будут с завтрашнего дня работать, вот эту ведьму в карцер. Как выйдет оттуда и не будут работать, через день снова в карцер! Коль отойдет, куда ей нужно, то ей там зачтется. Убрать!
- Есть! – коротко ответил Ярмоленко и увёл женщин.
Чернов возмущённо покрутил головой и снова принялся смотреть в дела и наконец выбрал одно из них и спросил:
- Номер 9637, Головко, кто будет?!
- Я, - ответил ему заключённый, - вставая с недалекой скамьи справа.
- Почему не работаешь? – не поднимая на него взгляда, спросил майор.
- Так я не могу работать, - заявил заключённый.
- Это почему, тоже «не можно»? У тебя по-женски что-то?
Головко побагровел и, едва сдерживая себя, ответил, поднимая руку:
- Инвалид я, как я с одной рукой?
- Так-так, - сказал Чернов, листая его дело. – А вот тут написано, что с советской властью ты воевал и дела творил, будто у тебя десять рук было. Куда остальные девять рук дел?
Головко ничего не ответил, он опустил руку и в гневе сжал свой единственный кулак. Полистав еще немного его дело, майор обратился к главному врачу лагеря:
- Осип Моисеевич, сколько у нас таких, как Головко?
- Пять, - ответил врач.
- Встаньте четверо, все, как Головко! – приказал Чернов и сам продолжил листать дела этих четверых, которые успел ему подвинуть Осип Моисеевич.
Четверо встали и ждали, пока майор не закончил листать их дела и не обратился к начальнику четвертого лагпункта:
- Капитан Суслов, мне кажется, твой контингент работает на строительстве ТЭЦ.
- Так точно! – ответил Суслов.
- Вот я просмотрел их дела, - и Чернов провёл пальцем по стоявшим пяти заключённым. – Все они каторжане согласно Указа от сорок третьего года, а прохлаждаются в лагере. Пропишешь их к себе. И завтра же на работу под твой контроль. Выдать им на пятерых одни носилки и пусть таскают бетон. Бетон, а не вату! Лично под твой контроль, ясно?!
- Так точно! – ответил капитан Суслов.
Чернов взглянул на часы, наступало время и для других намеченных дел, но он все-таки выбрал ещё одно из личных дел со стола, заглянул в него и спросил:
- Заключённая 12765, Бойко Анжела Казимировна.
- Туточки я! – ответил голос, и женщина встала.
- Почему не работаете? – спросил майор.
- А беременная я! – игриво заявила женщина.
- Вот как, - сделал вид, что удивлен майор. – А это откуда у нас такое чудо? От духа святого, что ли?
- А изнасиловали меня, - так же кривляясь, сказала женщина.
- И кто у нас такой герой, что на вашу честь и на нашу трудовую силу покусился? – спросил Чернов.
- Не-е, начальник! – пропела заключённая. – Зачем я буду сдавать человека, который мне приятное сделал? Может быть я только об этом мечтала.
В зале начали посмеиваться, и вдохновлённая такой поддержкой, заключённая стала ожидать новых вопросов от начальника, чтобы продолжить это веселье. Но Чернов встал, прихватил с собой личное дело Бойко, приказал:
- Так, кто начальник лагпункта этой изнасилованной? Отправьте её под конвоем ко мне в управление! На этом все! Если у кого будут вопросы, пишите и складывайте в ящик для жалоб. Я уже потребовал, чтобы там сменили замок, и ключ был только у меня. Все свободны!
Когда все покинули помещение, Чернов и капитан Ванин направились к зданию Управления.
- Ну теперь ждите звонка с Москвы и, как минимум, министерской проверки. Ох и накопают же они у нас! – сказал по дороге Ванин.
- Что ты имеешь в виду, капитан? – спросил Чернов.
- Да вы что, товарищ майор, сегодня же доброхоты донесут об этом аж до самой Москвы! Вы же посягнули на святое! На условия содержания заключенных в особом лагере, утверждённым самим…ого-го-го! Я имею в виду фокус с номерами. Да никто не даст вам включить в репертуар этот номер!
Тут Ванин ткнул пальцем над головой. Чернов остановился, взглянул на капитана и сказал, покачивая головой:
- Ванин, Ванин! Да неужто я похож на человека, который по собственной воле всунул бы голову в петлю?! Да я вчера три часа бился по телефону, как клоун на манеже, чтобы Управление утвердило этот номер! Ты с кем работаешь, Ванин? Да мы еще с тобой такое тут представление устроим, так что, если и приедет кто с Москвы, так только для того, чтобы перенять опыт!
Ванин развёл руками:
- Ну нет слов, Сергей Иванович! – проговорил он. – А я-то думал, вы это все с ходу надумали.
- С ходу, капитан, можно и до беззакония дойти, - сказал Чернов. – А мы себе этого не можем позволить. Да и доброхоты, как ты сказал, не дремлют.
В Управлении он с ходу приказал дежурному:
- Капитана Суслова ко мне!
На капитана Суслова Чернов обратил внимание в первый же день, когда решил узнать, кто же командует лагпунктом, в котором находится основная масса каторжников. В личном деле капитана, кроме краткой биографии и сведений по продвижению по службе, ничего кроме формальных записей не было. Ни предупреждений, ни замечаний, ни даже благодарностей. Ещё больше Чернова удивило то, что в протоколах партийной организации начисто отсутствовали какие-либо упоминания о лагпункте Суслова, словно его и вовсе не существовало, хотя в них сплошь и рядом мусолились негативные явления служебного и бытового характера офицеров и надзорсостава других лагпунктов, будь то уставные нарушения, случаи пьянства и рукоприкладства, супружеские измены и прочие недостатки в работе лагеря. Да и на утренних совещаниях Суслов старался ничем не выделяться. Держался спокойно и уверенно. И Чернову пока было трудно объяснить, кто он – службист или карьерист, но держать в узде лагпункт с таким контингентом было по силе не каждому.
Много позже один из заключенных этого лагпункта расскажет Чернову, якобы когда-то, Суслов, (который, к слову, потерял на войне двоих братьев), только назначенный командовать этим лагпунктом, самолично застрелил двух заключенных, в циничной форме отказавшихся работать, и оформил это дело так, что как будто их у него в лагпункте и не было, чем и объясняется его авторитет среди надзорсостава и покорность заключенных.
Пока Чернов и капитан Ванин обсуждали в кабинете начальника результаты собрания, в кабинет вошел конвоир и доложил:
- Товарищ майор, заключённая Бойко, по вашему приказанию, доставлена. Разрешите ввести?
- Введите, - разрешил майор, и когда конвоир вновь открыл дверь и ввел заключённую, приказал ему: – Вы свободны.
Заключённая, оставшись одна, через минуту другую поняла, что начальству не до неё и решилась спросить:
- Так я, быть может, присяду?
- Стой, где стоишь, - ответил ей майор.
Через несколько минут в кабинет вошел капитан Суслов и доложился о прибытии.
- Проходите, проходите, капитан, - обратился к нему Чернов. – Присаживайтесь. Вот мы тут с замполитом как раз обсуждаем вопрос, чем бы еще помочь вашему лагпункту.
- Да мы вроде ни на что не жаловались, товарищ майор, и помощи не просили. Я уж и не помню, когда мы в отстающих были, – присаживаясь, заметил капитан и добавил. – Особенно сегодня вы так нам помогли с людьми!
- Ну, это только начало, - улыбнулся ему Чернов. – Вот у меня к вам вопрос имеется, товарищ капитан, основной контингент вашего лагпункта копает котлован, они как, по норме работают или на глазок?
- По норме на глазок, - ни на секунду ни задумываясь, ответил Суслов. – Не сомневайтесь, товарищ майор, наши глаза, они норму правильно видят.
- Добро-добро! – откликнулся Чернов. – А вот как нам быть, если у меня есть человек, который бы хотел один эту норму выполнять, сможем мы это дело проконтролировать?
- Если надо, сможем, - уверенно ответил капитан. – А кто этот доброволец, если не секрет?
- Да вот она, девица красная, - и Чернов указал на Бойко. – Вы уж, будьте добры, капитан, выделите ей кайло и лопату завтра же, и пусть она норму выполняет. Ну и разумеется, человека над ней, обязательно. Не будет норму делать, в карцер ее. Но я думаю, этого не случится, уж так девица в передовики рвется. Я уже ее перевод на вас оформил, забирайте ее.
- Есть! – вставая ответил капитан. – Разрешите идти?
Но уйти сразу ему не пришлось. Отчаянный крик остановил его. Это кричала Бойко, которая поняла весь ужас происходящего. Она бросилась на коленях к столу, где сидели офицеры, и завопила:
- Товарищ майор, миленький, пощадите меня! Я же родить должна! Как же так? Вы простите меня, дуру проклятую! Я же не хотела вас обидеть, я же не думала! Я обиду вашу хоть чем отработаю, век на вас молиться буду!
Чернов оттолкнул ее рукою и спокойно сказал:
- Прекратите и встаньте, Бойко. О какой обиде вы говорите? Есть приговор, и я поступаю согласно ему. А вы его помните?
Майор раскрыл личное дело заключенной и начал читать из ее приговора:
- «За период оккупации Бойко А.К. активно сотрудничала с немецкими оккупантами и выдавала им советских активистов и семьи еврейской национальности, которые были арестованы, а позже были уничтожены без суда и следствия, а именно:
семью Займан и их шесть детей, семью Фукс и их шесть детей, семью Надаль и их семь детей»
Чернов прервался, поднял свои глаза на Бойко и сказал:
- Ну как, читать дальше? При чём тут я? Иди! Если сдохнешь, я прикажу похоронить тебя, где мы своих собак хороним. Там твое место.
Заключённая беспомощно оглянулась вокруг, бледный Ванин отвернул от неё взгляд, только спокойный, как всегда Суслов приказал:
- Вперед, шагом марш!
Через несколько дней, среди вороха отчетов на стол Чернова легла и бумага следующего содержания:
«В ночь с 15-го на 16 –е сентября за бараком 2 лаготделения 4 лагпункта была обнаружена повешенной заключённая № 12765, Бойко Анжела Казимировна. Проведенным расследованием установлено, что это является самоубийством заключённой. Копия акта расследования прилагается».
5.
Заключённый № 8554 Силин Владимир Степанович был на днях переведен на вещевой склад лагеря, в котором управляющим был вольнонаёмный Северцев Михаил Фомич, бывший фронтовик, инвалид, на физическую работу совсем не годный. На эту «умственную» работу он определился не без помощи своей жены Тамары Михайловны, главного бухгалтера лагеря. Силин тоже был фронтовиком и поэтому, познакомившись поближе, они сразу сдружились, и Северцеву даже было приятно, что общается с таким героем войны, награждённым среди прочих высоких наград даже орденом Александра Невского. Правда, все это оставалось как бы в прошлом.
После войны, выйдя в отставку, Силин работал на ответственном посту, по восстановлению одного крупного завода и, не согласный с некоторыми решениями сверху, послал в партийные органы анонимное письмо, в котором он обвинил одного из руководителей партии в излишней требовательности.
Лишь позже он осознал, что анонимность этого, в сущности, безобидного и правдивого письма, было неправильным решением. Научившиеся за годы войны разыскивать и не таких анонимщиков, доблестные органы очень скоро нашли автора письма, передали дело на расследование, и так гражданин Силин В.С. стал заключённым на мизерный тогда срок в 10 лет.
Далее Силин совершил еще большую глупость. Он написал жалобу в высшие органы власти, где указал, что он достойный гражданин своей страны, герой войны, и его письмо должно было послужить только на благо родине. И, как следствие, повитав в высоких кабинетах, письмо стало достоянием слуха того самого лица, о котором Силин упоминал в письме, после чего ему лишь увеличили его срок заключения на двухзначный, с лишением всех званий и наград.
Так он стал заключённым № 8554 особого лагеря, в котором в основном отбывали срок те, кто с оружием в руках воевал против него и его боевых друзей. И теперь Силин стал заложником своей собственной судьбы, ведь его враги так и остались его врагами и в любой момент могли убить его, о чем собственно только и помышляли. И поэтому, каким чудесным образом он оказался на вещевом складе, он не понимал.
В то утро Северцева вызвали в отдел снабжения и поэтому, когда спустя некоторое время Силин услышал чьи-то шаги, то решил, что тот вернулся и решил подогреть чайник, но в дверь неожиданно вошел начальник лагеря и оглянулся вокруг разглядывая помещение.
Силин собрался было доложиться, но майор сделал знак, что не нужно, присел на самодельный табурет у стола и указал ему на место, напротив.
- У нас не так много времени, - заговорил он. - Как поживаете, Владимир Степанович, заключённый № 8554? Жалобы есть?
- Никак нет, гражданин начальник, жалоб нет, - ответил Силин.
- Со здоровьем как? – продолжил майор.
- Вы знаете, было не очень, но на днях меня перевели на другую работу, и я думаю, теперь все будет хорошо. – сказал Силин.
- Я тоже надеюсь. - сказал майор, поднимаясь с места. - Я внимательно просмотрел ваше дело, чудовищное, прямо скажу. Вы просто сами себя закопали сюда! Но что сделано, то сделано. Сегодня вашего оппонента уже нет на этом свете, что думаете делать, Владимир Степанович?
- Думаю снова написать ходатайство на пересмотр. – ответил Силин.
Майор прошелся по помещению, молча постоял за спиной заключённого и, подумав немного, поделился с ним своими мыслями:
- Вот что я вам скажу, Владимир Степанович. Ходатайство, это конечно хорошо, но у меня почему-то нет уверенности в его полезности. Не забывайте, что на местах еще сидят те, кто осудил вас, и вряд ли они решатся отменять свои решения. Вы уже, наверное, знаете, в настоящее время идет тихая амнистия тех заключённых, которые осуждены на большие сроки за незначительные преступления, не повлекшие за собой урона для советской власти. Речь идет об использовании амнистии лицам, у которых срок не более 5 лет. Нам дано право пересматривать дела двухзначных заключённых, при возможности и положительных показателях поведения и работы заключенного сокращать им срока до пяти лет, что означает автоматическое их освобождение. Разумеется, это не касается тех, кто изменил присяге и являлся пособником врагу. Они, конечно, пронюхали об этой амнистии и пытаются всячески препятствовать ей. И поэтому я принял решение, для того чтобы сохранить вашу жизнь от этих ублюдков перевести подальше от них. Ну, а дальше, к сожалению, все ложится на вас самих. Совсем изолировать от них у меня нет никакой законной возможности. И поэтому просьба, берегите себя, не поддавайтесь никаким провокациям. А в остальном можете надеяться на меня. Я уже включил ваше дело на пересмотр. Это делается не так быстро, но заверяю вас, надежней, чем всякие там ходатайства. Пора домой, Владимир Степанович, надеюсь вы верите мне?
И он протянул руку Силину. Взволнованный Силин встал, протянул свою руку и почувствовал, как крепко пожал её майор. Его глаза говорили о том, что он хочет что-то сказать Чернову, но тот опередил его и сказал сам:
- Не надо ничего говорить, Владимир Степанович. Идите. Берегите себя, я надеюсь на вас.
Он увидел, как увлажнились глаза заключённого, и поэтому тотчас отпустив руку, прошёл к выходу.
6.
Эта утренняя оперативка началась с неприятностей. Прямо во время неё дежурный соединил Чернова по телефону с начальником строительства комбината Вербой, который попросил это сделать срочно.
- Сергей Иванович, здравствуйте, - услышал Чернов в трубке его голос. – Простите, что отвлекаю вас, но ситуация обязывает. Необходимо с сегодняшнего дня до неизвестно пока какого времени снять всех заключённых с объекта по сбору подъёмной машины новой шахты.
- А что случилось, Виктор Васильевич? – поинтересовался Чернов. – Ведь это передовой и ответственный объект. Вы обещали, что комплектующие вот-вот поступят, и мы сдадим объект даже досрочно.
- Да старая история, знаете ли. – ответил Верба. – Сегодня ночью бандиты ворвались в дом ведущего инженера Займана, зверски избили его и применили насилие по отношение к его жене и дочери. Эти нелюди даже не пытаются прикрыть свои действия грабежом. Когда остановится это безобразие?! Я сегодня же напишу жалобу в министерство внутренних дел, пусть они разбираются! До свидания.
И он положил трубку. Совещание продолжалась, но Чернов уже не мог как следует настроиться и передал все бразды его проведения Ванину.
Зная через своих сотрудников, что Верба очень выдержанный человек, Чернов понял, что данное событие выбило его из этой позиции.
«Ладно, - подумал он. – Посмотрим, кто кого».
После обеда он вызвал машину и выехал в сторону посёлка где, оставив машину, как в прошлый раз, пошёл по известной тропинке к дому Сулеймана, под безудержный лай собак. Он чувствовал, что за ним наблюдают десятки глаз, и поэтому не был удивлен, когда увидел у калитки дома Сулеймана двух молодых людей, которые явно, всего лишь на минутку обогнали его по пути.
Как бы немного удивленные появлением Чернова, они остановились перед ним и вопросительно взглянули на него.
- Позовите Сулеймана, - сказал им Чернов таким тоном, что, если бы эти люди не исполнили просьбу, он сам бы вошел в дом.
Молодые люди переглянулись и, немного спустя, один из них отправился в дом, а еще спустя пару минут вернулся с Сулейманом на улицу.
Чернов не подал ему руки и не сказал обычных слов приветствия, которые выразил при прошлой встрече, а только знаком руки пригласил пройтись с ним. Сулейман спокойно последовал рядом с Черновым, и когда тот спросил, знает ли Сулейман, что произошло ночью, поднял глаза навстречу взгляда Чернова и ответил:
- Знаю.
- Вы уже говорили с людьми? - спросил тогда его Чернов.
- Нет, - ответил Сулейман, не отводя от лица своего прямого взгляда. – Мы только собирались на днях сделать это.
- А ты, Сулейман, - говорил об этом с кем-нибудь? – снова спросил Чернов.
- Нет, – так же отвечал аксакал и все так же смотрел на Чернова.
- А кто из твоих аксакалов, из тех, что были с нами в прошлый раз, мог рассказать о том, о чём мы говорили с вами? – продолжал спрашивать Чернов.
Глаза Сулеймана моргнули, но он все-таки ответил твёрдо:
- Не знаю.
И тут Чернов решил уточнить, он спросил:
- Царнаев Мурат мог рассказать об этом своим близким?
Тогда Сулейман впервые опустил свой взгляд и тихо, словно не хотел, чтобы его услышали сказал:
- Не знаю.
- Так, все понятно, - сказал Чернов. – А ты все-таки честный человек, Сулейман, и зря я тебе руку не протянул, прости. Ну, хорошо, и я отвечу им, если они по-людски не понимают! Прощай!
И он ушел от них, чувствуя, взгляды за спиной.
7.
Вернувшись к машине Чернов приказал шоферу ехать на песчаный карьер, на котором работало вновь организованное им лаготделение из заключённых-уголовников.
В карьере, остановив первого попавшегося заключённого он спросил, где можно найти Кардана, прекрасно зная, что тот, и его дружки конечно же не работают и коротают время где-нибудь за чаепитием, игрой в карты или нарды. Заключённый сам вызвался позвать Кардана, очевидно, задумав прикрыть его, и вскоре появился с ним и тотчас исчез.
Кардан, привыкший ко всяким нежданкам в своей жизни, казалось совсем не удивился, что его вызвали.
- Здравствуйте, гражданин начальник, - приветствовал он Чернова и добавил. – Надеюсь, вы по хорошему поводу к нам прибыли?
- Ага, - ответил ему Чернов. – Ордена приехал развешивать на вас, да вот никак не решил для себя, какого ты достоин.
- Да ладно, - отмахнулся Карадан. – Я же понимаю, вы просто так к нам бы не приехали. Так, как? Вы или дело мыкать, или за дело помыкать?
- По делу, по делу я, Кардан, - сказал ему майор. – Да не по твоему чину.
- А что так? – удивился Карадан. – Я что, не в доверии, или как?
- Да нет, как раз в доверии, раз к тебе я обратился. Только ты вор, а мне люди другой масти нужны, – ответил Чернов. - Найди-ка ты мне, Кардан, двух беспредельщиков, которые у таких же, как они, в почете и приведи их ко мне вон к той бытовке, я там ждать буду.
И Чернов показал рукой на небольшой вагончик невдалеке от них.
- Прямо сейчас? – поинтересовался Кардан.
- Нет, я еще неделю могу подождать! - сказал возмущенно Чернов, и тронув рукой за плечо шофера, приказал. – Поехали к вагончику!
Подъехав к вагончику, он приказал всем уйти, убедился в том, что вокруг нет лишних глаз и ушей и даже приготовился прилечь на самодельную лавку отдохнуть, как появился Кардан с двумя зека.
Они, как положено, приветствовали начальника лагеря и присели по его указке за таким же сбитым самодельным столом.
- Ты тоже присаживайся, - сказал майор Кардану, и приглядевшись к вошедшим, сказал. – Так-так, я так примерно и думал. Гражданин Дроздов и Фалин, как мне кажется?
- Точно так, – усмехнулся тот зека, что покрупней. – Ну и память у вас, гражданин начальник.
- За память, это ты правильно, Фалин, говоришь, - ответил Чернов. – Но я не только фамилии помню. Ну, что ж, я вижу ты, Кардан, нужных людей мне привел. Теперь посмотрим, на что они способны.
- А что, дело есть? – тут же откликнулся Дроздов, что был хоть поменьше, но умишком поживее и шустрей. – Надеюсь, если не лес валить в этой пустыне, так не яму рыть по персональному наряду.
- Да уж, заставишь тебя яму рыть, - сказал Чернов. – Ладно, как говорится, не будем кота за хвост тянуть. Вы слышали, что сегодня ночью в поселке произошло?
- А я так тебе скажу, начальник, - вступил вдруг в разговор Кардан. – У нас такие случаи почему-то наперёд чем в посёлке узнают.
- Что ты имеешь в виду, - оживился Чернов.
- А то и имею, гражданин начальник, - ответил Кардан. – Что, как кого из вольных начальников забьют, так кое-кому это здесь в радость.
- Однако, ты правильно мыслишь Кардан, о том и разговор будет. – заключил Чернов.
- А я не понял, - пробурчал Фалин. – Вы что тут сказками говорите?
- Спокойно, - откликнулся Дроздов. – Кажется, я начинаю понимать. Ты что, начальник, хочешь сказать, что хвост этого беспредела в лагере, и хочешь, чтобы мы нашли его и прижали, как следует?
- Этот «хвост», как ты говоришь Дроздов, даже я не смогу найти, - сказал Чернов. - Эти твари слишком обученные, чтобы их просто так найти. А вот тех, кто на воле по их указке эти дела творит, мы знаем, да доказать пока ничего не можем. У них тоже свой главарь не в нашей школе учился. Я знаю, у вас с вольными свои подвязки и, как видите, я им не мешаю, лишь бы всё в пределах было, но надо бы и вам показать, что вы за вольных постоять можете.
- Это как, начальник, я что-то не пойму? – спросил Дроздов, правильно полагая, что умные вопросы стоит задавать все-таки ему.
- А так, - ответил Чернов и, показывая бумажку в своей руке, продолжил. – Вот здесь адреса в поселке этих подонков и мне нужен беспредел, чтобы наказать их. Вы сейчас вдвоем переодеваетесь в форму вольных, берёте чемоданчик в руки и как бы электрики ходите по посёлку, находите и запоминаете эти адреса. А вечером приводите ко мне еще шестерых ваших людей, а ночью вас отвезут к посёлку, где вы по этим адресам творите беспредел, а утром вас привезут в лагерь.
- Гы-гы-гы, - заржал Фалин, и сквозь смех сказал. – А если мы того, начальник, к утру не вернемся?
- Зря веселишься, Фалин, - ответил Чернов. – А куда вы денетесь? Найду и всех постреляю, как при попытке к бегству, и вся-то забота. Что, не веришь?
- Верим-верим, - поспешил ответить за своего товарища Дроздов. – И что нам за это, гражданин начальник, будет?
- А что ты хочешь? – ответил ему резко Чернов. – Почетные грамоты ко дню Октября? Ничего не будет. Вот тебе и ему сделаю скидки на посылки и письма. Словом, так, беспределу вас учить не нужно, но, чтобы без жмуриков. Детей, особо девочек, не трогать! Для всех вы на разгрузке вагона. И поэтому, не дай бог, какая молва об этом по лагерю от вас пойдет! Я не за себя. Если что всплывет, вас назавтра же всех порежут эти "хвосты" из лагеря. А они умеют это получше вас. Так что, трофеи не брать. Разве что золотишко и деньги, на это и упирайтесь. Ну что, лады?
- Эх-ма! – сказал на это Дроздов. – Ладно, начальник, поимеем это дело за наших вольных.
Чернов встал, достал из мешка две робы и бросил на стол, затем поднял из-под ног чемоданчик и поставил туда же.
- Переодевайтесь! – приказал он. – Машина ждет вас. Поедите без охраны, чтобы не вызывать подозрений. Вечером вы и ваши люди останетесь в этом вагончике, я дам указания об этом охране. Я сам приеду потом за вами, покормлю и прочее перед работой. Все! Давайте, время не ждет.
- А я? – сказал тут Кардан, поднявшись со своего места. – А мне за это что будет, гражданин начальник?
- Ах да, как же я за тебя-то забыл! – тут же подыгрывая ему, ответил Чернов. – Мне кажется, ты уже слишком много знаешь. Пристрелю-ка я тебя, пока не поздно, за этим вагончиком!
- Ну, спасибочки! – пробурчал Кардан, и как бы поспешил выйти из вагона.
Ночью к вагончику подъехала машина, за рулем которой сидел немногословный капитан Суслов. Выслушав вместе с восемью зека последний инструктаж Чернова, он дождался, когда они загрузятся в будку машины, и когда за ними закрыл дверь, спокойно достал из кобуры пистолет и отдал майору, на вопросительный взгляд которого сказал:
- Их много, если что, не нужно чтобы у них было оружие.
И уехал.
Машина вернулась к утру. Суслов открыл дверь, и зека попрыгали из неё и видно было, что они не то чтобы особо озабоченные, но и не в настроении.
- Как прошло? – обратился Чернов к Дроздову. – Что-то мне твои парни не нравятся.
- Да, понимаешь начальник, тут немного перебор получился с этим, как его Царнаевым, - ответил ему Дроздов и, обернувшись к толпе, окликнул: - Эй, ты придурок, иди сюда.
К ним нехотя подошёл среднего роста крепыш, видимо не особого страдавшего от лагерного рациона. Он молча встал перед Черновым и Дроздовым и никак не проявлял себя.
- И что он сделал? Убил его? - спросил Чернов, разглядывая заключенного.
- Да нет, - сказал Дроздов. - Он это… как вам сказать? В общем с этим Царнаевым, как с женщиной поступил.
До Чернова лишь через некоторое время дошло, о чём ему сказал Дроздов, он обернулся к крепышу и с удивлением спросил:
- Ты зачем это сделал? Ты что, ненормальный?!
Крепышу видимо было самому нехорошо, но он поднял голову и без всякого сомнения в голосе сказал:
- Чего это я ненормальный?! Он мне сам угрожал! Чем он мне угрожал, козёл, то я ему и сделал.
Наступила неловкая тишина, и только заключённые в стороне с сочувствием поглядывали на своего товарища.
- Ну ладно, что сделано, то сделано. Все свободны, - сказал наконец Чернов и, повернувшись к крепышу, добавил. - И ты иди, чего стоишь? Пусть эта сволочь бабой век свой доживает.
Все медленно побрели к баракам.
Капитан Суслов молча принял из рук майора пистолет и ушел вслед за заключенными.

[Наталья Владимировна]

23

МЫ ВСЕ ВЕРНЁМСЯ

Они прошли сквозь горнило той тяжелой войны и вынесли на своих юношеских плечах всю тяжесть этого непростого, а порой и неблагодарного труда. Но на всю оставшуюся жизнь они для меня особая гордость, эталон высочайшего мужества и героизма.
генерал-полковник А.И. Скородумов

АЭРОДРОМ ГЕРАТ. АФГАНИСТАН. 26 августа 1986 года — ИТОГОВЫЙ ДЕНЬ ОПЕРАЦИИ «ЗАПАДНЯ»

На взлётно-посадочную полосу аэродрома, один за другим, приземлялись вертолёты Ми-8МТ, возвращавшие из района операции боевые роты. Тем, кому повезло — кто не погиб и не был ранен, — предстояло возвращение бортами Ан-12 в пункт постоянной дислокации в провинцию Кундуз. Разведчики расположились вскрай командно-диспетчерского пункта КДП на пятачке, где провели ночь перед десантированием. Они с тугой вспоминали напряжённые дни операции и выбывших боевых товарищей. Повидаться с эвакуированными в госпиталь ранеными Рустом и Сидором по возвращению в Герат Костру не удалось, и мысль о том, что встреча с ними в Афганистане уже не сулила, зело его бередила. Желая самоустраниться от мирского шума, он раскинулся в сторонке на плащ-палатке, положил за спину свой, Руста и Сидора рюкзаки, достал транзистор SANYO и, настроив его на рабочую волну, впал в раздумье. Его удручало, что из дружной шестёрки товарищей в строю остался лишь он один. Перед глазами, друг за другом, представали пятеро друзей — Руст, Сидор, Костян, Монгол и Стрела. Он вспомнил их между собой потасовку в поезде на пути в Сурхандарью, послужившую знакомству, и как всех их по прибытию в воинскую часть отобрали в учебную разведывательную роту; три тяжёлых месяца в учебке и совместное участие в череде операций Афганской войны. Вспомнились Костру драматические события прошлого дня — рассказ Руста о безногом деде Ахмадулле, его поутру подрыв на мине, прошитый пулей Сидор и переданная им в горах Кишима спасительная фляжка воды. Из непрерывного потока воспоминаний Костра вернула неожиданно начавшая звучать хорошо запомнившаяся песня авторов Стаса Намина и Игоря Шаферана «Мы желаем счастья вам»:

…Чтобы было легче в трудный час,
Нужно верить каждому из нас,
Нужно верить каждому,
В то, что счастье есть…

ТАШКЕНТСКИЙ ГОСПИТАЛЬ — ДОРОГА ДОМОЙ

ТАШКЕНТ. 340-й ОКРУЖНОЙ ВОЕННЫЙ ГОСПИТАЛЬ ТуркВО им. П.Ф.БОРОВСКОГО - два месяца спустя

Утро 29 октября 1986 года. От летнего зноя остались лишь воспоминания, но солнце всё ещё грело. День выдался погожий: +22º С. Руст и Сидор сидели на скамейке в аллее большого госпитального сада у стройных рядов вековых платанов. Мимо них, неспешно попарно прогуливались, лечившиеся военные в синей госпитальной робе. Их скорым шагом обгоняли спешившие по долгу службы офицеры в военной форме: майоры, подполковники, полковники с эмблемами военно-медицинской службы на петлицах. По случаю дня рождения Ленинского Комсомола в госпитале была суета. На фасадах корпусов развешаны красные флаги, с уличных громкоговорителей, воодушевляя на великие свершения, велегласно звучали бравурные комсомольские песни: «Товарищ Песня», «Песня о тревожной молодости», «Не расстанусь с комсомолом», «Любовь, Комсомол и Весна» и другие. На территорию госпиталя, одна за другой, заезжали персональные служебные чёрные волги ГАЗ-24, прозванные в народе «чёрными вдовами» с крупными функционерами и автобусы с представительными делегациями из Ташкентских обкомов КПСС и ВЛКСМ. Они сбивались в группы с народными узбекскими артистами и вместе проходили праздничным шествием по госпитальным палатам, вручая раненым воинам-интернационалистам ценные подарки и памятные сувениры. За ними к входам госпитальных отделений на бортовых ЗИЛ-130 с огромными казанами плова и ящиками спелого винограда подъезжали сотрудники Ташгоробщепита в белых колпаках и халатах и спорко разгружали угощения. Руст и Сидор только что прошли медкомиссию и были признаны негодными к военной службе.
— Поздравляю! Вот и конец нашей ратной службе! — констатировал Русту понурый Сидор. — Получим законно положенные нам 317 рублей за тяжёлые ранения, и поеду в аэропорт за билетами.
— Нет! Так не пойдёт! — не одобрил Руст. — Давай-ка, брат, исполнимся долгом перед заведённой в роте традицией! Всё должно провести так, будто мы возвращаемся домой штатно, не из госпиталя. Короче говоря: сначала поедешь в аэропорт и купишь билеты на ближайшие дни. Затем селимся в гостиницу «Узбекистан», а вечером оденем парадки с наградами и пойдём отмечать в ресторан «Заравшан». Дембельскую коляску госпиталь мне уже предоставил, так что я теперь на новых колёсах!
Сидор сделал всё, как наустил Руст. Вечером он покатил коляску с ним в расположенный в 10 минутах ходьбы от гостиницы ресторан «Заравшан», но к их приходу свободных мест уже не было. Руст, полный решимости, вадно махнул администратору и когда тот наклонился, сунул в грудной карман его форменного костюма синюю пятёрку.
— Подбери для нас столик, любезный! — горделиво порядил он.
С кратчайшим током времени, по велению администратора два непоседливых официанта принесли откуда-то круглый стол, и, поставив между другими занятыми гостями и приподнятой сценой, предложили друзьям сесть. Тем временем, выступавший вокально-инструментальный ансамбль в ярких вотканных национальных халатах, начинал подводку к популярной песне авторов Ю.Энтина и Ф.Закирова «Учкудук — три колодца»:

Горячее солнце. Горячий песок.
Горячие губы — воды бы глоток.
В горячей пустыне не видно следа...
Скажи, караванщик, когда же вода?!

Учкудук — три колодца,
Защити, защити нас от солнца!
Ты в пустыне Ќ спасительный круг,
Учкудук!..

После исполнения этой песни, музыканты объявили короткий перерыв и покинули сцену. Пользуясь тишиной на эстраде, к друзьям подошёл молодой услужливый официант и наскоро принял заказ, принеся на аперитив бутылку советского шампанского. Гомон зала прервал вернувшийся с перерыва и начавший говорить в микрофон долговязый солист ансамбля с чёрными волнистыми волосами и пышными усами:
— Уважаемые друзья! Сегодня у нас в гостях воины-интернационалисты, разведчики Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане Рустам и Сергей! От имени их командира роты, боевого друга и всех гостей сегодняшнего вечера поздравляем ребят с окончанием военной службы в Афганистане и желаем им успехов в мирной жизни! Для них прозвучит знаменитая песня военных лет «Смуглянка»!
Её жанр весьма разнился от предыдущих песен из репертуара ресторанного ВИА, и вызвал в зале оживление и аплодисменты.

Как-то летом на рассвете,
Заглянул в соседний сад,
Там смуглянка-молдаванка,
Собирает виноград.
Я краснею, я бледнею,
Захотелось вдруг сказать:
— Станем над рекою
Зорьки летние встречать?!

Раскудрявый клен зелёный, лист резной,
Я влюбленный и смущённый пред тобой,
Клен зеленый, да клен кудрявый,
Да раскудрявый, резной…
(авторы Шведов А.З., Новиков А.Г.)

Руст и Сидор огляделись по сторонам в поисках знакомых лиц. В это время из служебного помещения артистов вышли и спустились со сцены в парадной форме капитан Середа и Костёр. Публика тем временем уже дружно подпевала артистам: «Клен зеленый, да клен кудрявый, да раскудрявый резной…» Возликовавшие от неожиданной встречи, командир и подчинённые начали обниматься и хлопать друг друга по плечам.
— Вот так встреча! — возрадовался Костёр.
— Это всё Руст! — поведал Сидор. — Не будем, говорит, нарушать ротных традиций! Покуда все наши ротные дембеля домой так воротались, и мы так поедем!
— Правильно мыслил Тукаев! — одобрил командир Середа.
— А как вы прознали, что мы ноне тута?! — любопытствовал Сидор.
— Начнём с того, что, мы — как и вы, верны нашим ротным традициям! — патетично продекларировал Костёр. — Поэтому, вечером запланировали пойти в «Заравшан». К тому же, при регистрации в гостинице нам сообщили, что двое афганцев час назад уже наводили справки, как пройти туда. По описанию, мы допустили: а чем чёрт не шутит! Вдруг это вы?!
— Да! — шутейно заметил Руст. — Верность традиции нас и выдала!
Тем временем к столу встретившихся боевых друзей официанты начали подносить бутылки шампанского и цветы, переданные от эмпативных гостей ресторана, приветствовавших их стоячими овациями. Друзья соборно встали и с благодарностью кивнули им в ответ. После шумного застолья с яркими воспоминаниями командир и друзья вернулись в гостиницу. Утром, встав пораньше, Костёр съездил за билетом на тот же авиарейс, которым летели Сидор и Руст. Посидев с капитаном Середой в гостиничном кафе на дорожку, друзья в парадной форме с орденами и медалями и скромными пожитками в дембельских дипломатах, двинулись на такси в аэропорт.
— Руст, ты подожди нас тут, — попросил Костёр, подкатив его на коляске к панорамному окну в зале Ташкентского аэропорта, — а мы с Сидором быстро узнаем, нет ли задержки рейса, и купим что-нибудь поесть. — С этими словами они приставили вплотную к колёсам коляски три дипломата и удалились.
В аэропорту была сутолока, виделось много возвращавшихся из Афганистана дембелей в парадной форме с однотипными дипломатами, в которых они везли подарки родным, а кто-то ещё скромные солдатские накопления чеков Внешпосылторга. Дембеля с пиететом приветствовали Руста, а некоторые инно подходили, чтобы пожать ему руку. Вместе с тем, Руст чувствовал на себе прикованные взгляды стоявших в сторонке и не внушавших доверия двух молодых людей. Они егозили, переводя взгляды от оставленных у коляски дипломатов на подогнутые брючины его культей, выжидая пока Костёр с Сидором отстранятся подальше. Инвалид на коляске, — полагали злокоманы, — не окажет им сопротивления. Когда Костёр и Сидор исчезли в толпе, они порато сорвались к дипломатам. Но Руст загодя разгадал их устремления и громко свистнул. Не успели байданщики, схватив за ручки дипломаты, рвануть с места, как он кинулся и вцепился мёртвой хваткой им в руки.
Неспособные освободиться от безногого инвалида, они волокли его по гранитному полу к выходу, отбиваясь кулаками и локтями. Но Руст держался стойко. Свист и шум потасовки донёсся до Костра и Сидора. Друзья рванули на помощь и, подбежав к байданщикам, стали их крепко бить. Это продолжалось недолго. Наскоре возникшие милицейские дежурные аэропорта — сбойливый старшина и черемный сержант, оттащили разъярённых друзей в сторону. Грабителей вывели из зала и, посадив в жёлто-синий милицейский УАЗ-469, куда-то повезли. Но Сидор, Руст и Костёр сильно сомневались, что следующим днём эти же лица не станут орудовать в аэропорту вновь. Друзья дождались объявления посадки на рейс «Ташкент–Москва» и, сев в комфортный авиалайнер Ту-154, покинули Азию.

ПОЕЗДКА в ЛЕНИНГРАД

СПУСТЯ 8 МЕСЯЦЕВ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ СИДОРА, РУСТА и КОСТРА из АФГАНИСТАНА

МОСКВА-ЛЕНИНГРАД — СЕРЕДИНА ЛЕТА 1987 года

Друзья, Сидор — Сергей Сидоренко, Руст — Рустам Тукаев и Костёр — Иван Костров в ноябре 1986 года вернулись с Афганской войны и, попав в мирную жизнь, начали налаживать быт. Сидор — кавалер ордена «Красной Звезды» и двух медалей «За Отвагу», пользуясь преференцией ветерана войны, поступил на рабфак исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова. Руст, пройдя вместе с ним череду госпиталей в Афганистане и Ташкенте, встал на протезы и восстановился на первый курс экономического факультета Московского института нефти и газа им И.М. Губкина, откуда призывался в армию. А Костёр, отмеченный двумя орденами «Красной Звезды», возвращаться в институт, откуда призывался в Армию, не стал, а решил поступить в Высшую школу КГБ СССР им. Ф.Э. Дзержинского. По предложению Руста, в дни студенческих каникул, друзья решили навестить в Ленинграде маму погибшего Стрелы — Людмилу Васильевну. Она приезжала к сыну в Сурхандарью на присягу и угощала всех шестерых — Костяна, Монгола, Стрелу, Руста, Костра и Сидора, купленными в местной базарной чайхане самсой и пловом. Поездка осложнялась тем, что записная книжка, содержавшая домашние телефон и адрес Стрелы, была утрачена раненым Рустом вместе с разрезанным медиками маскхалатом перед хирургической операцией в гарнизонном госпитале Шинданда. В его памяти, после перенесённой вместе с ранением, тяжёлой контузии, сохранилось лишь то, что жил Стрела на Полюстровском проспекте. Номер его дома, по отрывочным воспоминаниям, был то ли 20, а квартира 25, то ли наоборот, а может, и ни то, и ни другое.
Как бы то ни было, Руст, Сидор и Костёр, сев в поезд Москва-Ленинград тронулись в путь. Они заняли отдельное купе и, проговорив в пути всю ночь, утром прибыли на Московский вокзал северной столицы. Город встретил пасмурной погодой. На площади перед вокзалом, выстроясь в ряд, стояло десятка два такси со светящими зелёными огоньками. Одетые в модные по времени джинсы и куртки MONTANA и USTOP, купленные в афганских дуканах, в кроссовках ROMIKA и Аdidas, с яркими спортивными сумками наперевес, друзья привлекли внимание тщедушного, курносого, в потёртой кожаной куртке и несуразной оранжевой кепке таксиста.
— Куда ехать?! — спросил он с прищуром, цвиркнув в сторону.
— Полюстровский проспект, — с нежеланием ответил Руст, оценив моветон таксиста.
Название проспекта было единственное, что он помнил твёрдо.
— Какой дом? — спросил таксист.
— Давай пока на Полюстровский, — дал целеуказание Костёр, — а там будет видно. Начнём с дома 20!
Таксист поглядел на друзей с опаской и указал на свою белую Волгу ГАЗ-24 с шашечками. Руст сел вперёд, Сидор и Костёр на заднее сиденье. После сорока минут езды по широким проспектам и улицам Ленинграда такси въехало в безлюдную заброшенную промышленную зону со старинными, с царских времён, буро-кирпичными домами, с ожидавшими переселения жильцами. Друзья одновременно насторожились.
— Ты куда нас везёшь?! — с напором спросил Сидор.
— Так срежем. Путь будет короче, — ответил таксист, заметно егозя.
Проехав ещё немного, он остановил машину у железной телефонной будки и, посетовав, что забыл что-то выключить дома, отпросился срочно позвонить. Снял трубку и, начав с кем-то говорить, он отвернулся. Через некоторое время повернулся, пристально поглядел на ожидавших в машине друзей и, будто проведя рекогносцировку, кому-то о них доложил.
Друзья не ждали подвоха, пока четверо крепких молодцев, скоро вышедших из подъезда и обежавших вокруг такси, резко не открыли передние и задние двери, и не приставили к горлу каждого из друзей финские ножи:
— Деньги и ценности, выкладываем быстро! — прогорланил один из налётчиков. — Иначе порежем на ремни!
Паузы не было. Сидор, Костёр и Руст мгновенно мобилизовались, крепко схватив налётчиков за руки и, затянув в салон такси, начали жестоко бить и душить. Четвёртый член гоп-компании — акарёнок, сунувшийся в салон через водительскую дверь, тщетно старался нанести удары по молотившим его корешей кулаками и головами, Костру и Сидору, а затем разжать руки Руста, заключившего в клещи и заставившего хрипеть от удушья третьего подельника. Таксист с ужасом наблюдал за происходившим из телефонной будки. Драка внутри автомобиля вскоре перенеслась на тротуар, где, спустя пять минут, Сидор добивал крайнего налётчика, лицо которого напоминало мякоть переспевшего арбуза. Трое его корешей, к тому времени обработанные Костром и Рустом, смирились с разгромом и, бросив подельника, хромая, держась за бока и вытирая с лица кровь, поспешно удалились. Как только гопники покинули место нападения, из окон, завешанного сохнувшим бельём дома, послышался женский крик: «Бандиты! Ты посмотри, что средь бела дня делают, а?! Сейчас в милицию позвоним!»
— Вакханалия! — отметил Костёр, сплюнув на тротуар кровавую слюну.
— Видел бы покойный Стрела, как его родной Ленинград принимает ратных наперсников, непременно огорчился бы! — пригорюнился Сидор.
За этим разговором к машине вернулся таксист. Он был в смятении от неожиданного исхода и, не сумев скрыть взбуду, подтвердил подозрение друзей в своей причастности к налёту.
— За этим разговором к машине вернулся таксист. Он был в смятении от неожиданного исхода и, не сумев скрыть взбуду, подтвердил подозрение друзей в своей причастности к налёту.
— Что штопарь-закоульщик, привёз нас на гоп-стоп?! – припёр его Сидор. - Будешь теперь нас возить по городу нашармака, пока не отыщем искомого адреса или наш крепко контуженый споборитель впрасол вдруг не встямится! Или нам огулом заслаться на съезжий двор?! Выбирай, клеврет презренный!
Таксист, скабрёзно клявший приневоливших его басивал, выбрал первое. Друзья заехали сначала на Полюстровский проспект дом 20 квартира 25, потом в дом 25 квартира 20, а затем ещё и по другим со схожими цифрами 0,2,5, адресам, но не находили квартиры Стрельцовых. При проверке очередного места, друзья, направлявшиеся к подъезду дома, услышали за спиной визг шин, рванувшего с места такси.
— Сбросил кандалы, ракалия! — пошутил Сидор.
— Вот незадача! — затужил Костёр.
— Надо искать Районный военкомат РВК, к которому прикреплён Полюстровский проспект, — домекнул Руст.
— Верная мысль! — поддержал Сидор.
Узнав от одного из прохожих адрес ближайшего РВК, друзья тотчас направились в путь. Уже через пятнадцать минут они стояли у дверей военкомата.
Наступил вечер пятницы. Рабочий день к тому времени уже закончился, дверь в РВК была заперта и на стук никто не отвечал. Друзья обошли здание с тыльной стороны и, обнаружив служебный вход, постучались. Из-за двери без политеса коротко спросили:
— Чего надо?!
— Здравствуйте! Мы ветераны-афганцы. Приехали из Москвы навестить маму погибшего в Афганистане нашего товарища, — громко проговорил Руст. — Его звали Стрельцов Герман Владимирович. Могли бы вы дать нам домашний адрес Стрельцовых?
— Ничего не скажем! — ответил за дверью грубый мужской голос, — РВК таких сведений не даёт! Приходите в понедельник в 8.00 к дежурному.
— Вы наверно не поняли?! — вмешался Костёр. — Мы приехали из Москвы, и не можем ждать до понедельника. У нас в этом городе никого нет!
За дверью замолчали. Отчаявшись получить адрес Стрельцовых, друзья сели на ступеньки служебного входа и призадумались: что делать дальше? Внезапно, морок внутреннего двора РВК осветился яркими фарами, съезжих с двух сторон жёлто-синих милицейских УАЗ-469, с включёнными мигалками и сиренами. Слетевшие с них два наряда патрульно-постовой службы ППС из местного РОВД, ничего не выясняя, пустили в ход резиновые дубинки, не давая друзьям вставить даже слово. Остановить шквал ударов словами не удавалось. Чтобы умерить пыл запредельно усердствовавших блюстителей порядка, друзья прибегли к силовому сдерживанию. Однако силы были неравны. Прикрывая от ударов дубинками голени, лежавший на асфальте Руст прокричал: — Нам кто-то объяснит, в чём наша вина?! — Сейчас мы повезём вас в РОВД и там продолжим объяснять, в чём ваша вина! — изрёк дебелый старшина с чёрными усами в виде подковы, защёлкивая за спинами лежавших ничком друзей, наручники. — А ещё наши сотрудники снимут в травмпункте побои, и на вас откроют уголовное дело по статье 191 часть 1 — за неповиновение и оказание сопротивления сотрудникам милиции с применением насилия и угроз при исполнении ими обязанностей службы.
Друзей затолкнули в УАЗ-469, в отсек для задержанных. Дверь за ними, оглушительно клацнув, захлопнулась. Неутомимый злокоманный старшина прильнул потным круглым лицом к оконной решётке и желчно проговорил:
— А с учётом устойчивой группы, каждый из вас получит по пятёрке!
В ответ, Сидор приник вплотную лицом к сизому носу старшины и негромко пропел:
— «Рояль раскрыт, ты подошла, и ты промолвила:
«Твоя любовь запала в сердце глубоко»». Чудак кавайный! — балагурил он неунывно с измазанным лицом и рассечённой губой, отряхивая пыль с джинсовой куртки, пуговицы которой были вырваны с корнем.
— Ничего не скажешь, радушный приём! — поддержал юмор Костёр. — Сначала гопники, потом дежурный РВК, а под занавес и милиция родная поучаствовала. Что будет дальше, не берусь даже предположить.
— А мы не к ним приехали! — веско привёл Руст, сжимая от боли высунутые из протезов посиневшие культи голеней.
— Это верно! — согласился Костёр.
— Ну как ты?! – с эмпатией поинтересовался Сидор, взирая, как Руст вдевает культи обратно в протезы.
— Штатно! — по-военному ответил Руст. — В Герате было хуже!
Внедолге милицейский УАЗ-469 подъехал к Районному ОВД и друзей препроводили в камеру предварительного заключения, называвшуюся в простонародье обезьянником. Сюда со всего района свозили участников чрезвычайных происшествий, внутрисемейных разладов и, прибывшую на матч 18-го тура 50-го юбилейного Чемпионата СССР с Ленинградским «Зенитом», пылкую торсиду Тбилисского «Динамо», успевшую рукоприкладно поспорить с автохтонными любителями футбола. Некоторых из них выводили на допрос, а о друзьях-афганцах совершенно позабыли, словно их и не существовало вовсе.
— Оно может и к лучшему, — мерекали они, — чего будить лихо.
Не докучая дежурному вопросами, Сидор, Руст и Костёр разлеглись на деревянных скамейках и, повспоминав события армейской службы, а в них и павших Стрелу, Монгола и Костяна, заснули.
Наступило утро. Дверь в камеру отворил заступивший на дежурство невысокого роста и интеллигентного вида, приязненный, светловолосый капитан.
— Тихо! Тихо! Посторонись! Уроженцев чайного края допросим последними! — иронично уведомил он смятых в кулачной сече и горланивших без умолку болельщиков «Динамо-Тбилиси» и, протиснувшись вглубь заполненной камеры к лежавшим на скамейках друзьям, спросил:
— А вы, камрады, за какой выдающийся подвиг к нам удостоены?!
— Да не было подвига! — отреагировал Руст.
— Не было, говоришь? — усомнился капитан. — Ну пойдём со мной, расскажешь всё обстоятельно. А дружки твои подождут пока в камере.
Руст прошёл за дежурным в комнату, где стоял мигавший лампами большой пульт и куча телефонов, трещавших безумолку.
— Присаживайся! — предложил дежурный-капитан, и начал толковать, — в «Книге учёта лиц, доставленных в РОВД» и «Журнале учёта материалов об административном правонарушении» записано: «Вчера около 19.30, группа нарушителей общественного порядка била в дверь Районного военного комиссариата, требуя впустить их вовнутрь». На требование дежурного РВК удалиться, дебоширы не только не реагировали, а нецензурно выражались и грозили рукоприкладством. Что можешь пояснить по данному поводу? Только по существу!
— Не было этого, — возразил Руст, — мы вели себя пристойно. Объяснили, правдиво, как есть: что приехали из Москвы навестить маму погибшего в Афганистане друга. Поскольку номер дома и квартиры, где он жил у нас не сохранился, а только название проспекта, мы решили обратиться за помощью в Райвоенкомат. А добраться до него обстоятельства позволили нам только вечером.
Вчера, как известно, была пятница — конец трудовой недели и короткий рабочий день. Военкомат к нашему прибытию был уже закрыт. Нам не оставалось ничего другого, как обратиться к дежурному РВК, чтобы он помог с адресом. Он отказался войти в наше положение, да ещё цинично послал до понедельника. Дополнительно к этому вызвал два наряда милиции, задержавшие нас жёстко с применением силы.
— Хорошо! — допустил капитан. — Покажи мне свой паспорт и назови полное имя матери погибшего друга.
— Вот мой паспорт! — Руст протянул его капитану. — А маму покойного друга зовут Стрельцова Людмила Васильевна, она живёт на Полюстровском проспекте.
Капитан пролистнул паспорт, убедился в Московской временной студенческой прописке и вернул его.
— Сейчас я запрошу по базе, — сообщил он и, сняв трубку, проговорил: — База! Посмотрите мне, Стрельцова Людмила Васильевна, Полюстровский проспект.
Внедолге ему ответили. Он возбудился, прижал подбородком к плечу трубку и, спешно порвав чистый лист бумаги пополам, повторяя за голосом на линии, быстро написал адрес: дом 5 квартира 20 и номер домашнего телефона.
— Держи! Сейчас наберём ей по телефону, — намерился капитан.
— Не надо! — резко пресёк Руст. — Её лучше не бередить раньше времени. Мы подъедем и на месте всё решим.
— Как знаешь, — не возразил капитан.
Они вернулись к камере, капитан выпустил оттуда Сидора и Костра, и, сопроводив всех троих к выходу, приготовился закурить. В этот момент в дверях им встретился привёзший надысь друзей в РОВД, водитель УАЗ-469.
— Гриша! Подбрось афганцев на Полюстровский, 5! — по-свойски призвал капитан.
Сидор, Руст и Костёр переглянулись.
— Нет, спасибо! – с улыбкой ответил Руст. — Мы охотно своим ходом.
Утро было пасмурным. Откуда-то слышалась песня «Звёзды нас ждут сегодня» популярной в конце 1980-х группы «Мираж». Воодушевлённые обретенной свободой, друзья остановили такси и, купив по пути торт и цветы, приехали на Полюстровский, дом 5. Они легко нашли нужную квартиру, и Руст позвонил в дверь. Послышались шаги, и через несколько секунд дверь отворила высокая седая женщина.
«Глаза у мамы, как и у Стрелы — такие же голубые, голубые», — заметил про себя Руст:
— Здравствуйте Людмила Васильевна! Мы Герины армейские друзья! Вы нас не помните?
— Боже мой, ну, конечно же, я вас помню! Проходите, ребята! — пригласила она войти.
Друзья заметили у Людмилы Васильевны кручину, наполнившую её очи слезами, и сконфузились. Костёр передал цветы и торт. Друзья помыли с дороги руки и направились в зал. Проходя мимо маленькой комнаты, их взгляд зацепился за висевший на стене большой портрет с улыбавшимся Стрелой. Друзья на мгновение оцепенели.
— Проходим дальше! — тихо скомандовал Руст.
Они зашли в зал и сели в мягкие кресла и диван. Наверху серванта в вертикальном положении стоял катушечный магнитофон МАЯК-203 с бобинами и заправленной лентой. Было ощущение, будто Стрела, поклонник творчества советских рок-групп: «Воскресенье», «Динамик», «Круиз», «Карнавал», лишь ненадолго вышел из комнаты, выключив его. За стеклом в рамке стояла коллективная школьная фотография.
— Ребята, помогите мне раздвинуть стол, — попросила, принёсшая вазу с цветами, Людмила Васильевна.
Друзья дружно встали, споро выдвинули, и, соединили воедино две столешницы, накрыв их скатертью и засервировав.
— Скоро будут готовы вареники с картошкой и творогом, Гера их обожал, — поделилась воспоминаниями из светлого прошлого Людмила Васильевна. — Я как чувствовала, налепила их с запасом и положила в морозильник. Герины одноклассники меня всё время навещают, и на кладбище к нему ездят. Бывает, поеду туда, а на могилке цветы свежие — помнят. Спасибо им!
Друзья, опустив взгляд, молчали. На их сердцах лежал тяжёлый камень — ведь они вернулись живыми, а её сын Герман — их товарищ Стрела, погиб. Каждый из них вспоминал тот бой в Хост-Ва-Ференге и думал, можно ли было предотвратить его гибель, а с ней, Монгола и Костяна.
Людмила Васильевна отлучилась недолго на кухню и, подав горячие вареники, пригласила всех за стол.
— Вот и собрались, — произнесла она сумно, утерев слезу.
— Мы хорошо помним, как вы приезжали к Герману на присягу в Сурхандарью, — начал Руст — как угощали нас шестерых пловом и самсой. Их вкус у нас до сих пор во рту.
Людмила Васильевна улыбнулась.
— Герман, наверняка писал вам о нас, и всё же, я напомню наши имена: я — Рустам Тукаев, справа от меня — Сергей Сидоренко, слева Иван Костров. Нас было шестеро, трое — ваш сын Герман, Константин Тевс и Дархан Бадмаев погибли. У нас нет для вас слов утешения, — продолжил Руст уже стоя — их ещё не придумали для матери, потерявшей единственного сына. Но мы втроём постараемся хотя бы частично заменить вам Германа.
Друзья встали и, молча, помянули друга. Затем, с разрешения Людмилы Васильевны, Сидор снял висевшую на стене гитару и, настроив, запел песню барда-афганца Юрия Кирсанова:

Не надо нам громких тостов,
Не надо бокалов звона,
Не в радость нам эта водка,
Что в кружках у нас сейчас.

Останутся в памяти нашей
Запыленные батальоны,
И погибшие наши ребята,
Что всегда будут жить среди нас.

Первый тост — за ушедших в вечность,
Пусть же будет земля им пухом.
Мы запомним их всех живыми,
Тихим словом помянем их.

Тост второй — за удачу и смелость,
За ребят наших, сильных духом,
Чтоб остались душой молодыми,
И друзей не бросали своих.

На суровой земле афганской,
Под чужим, неласковым небом,
Родилась наша крепкая дружба,
Что в бою выручала не раз!

За нее третий тост поднимем,
И поделимся солью и хлебом,
Пусть же вечная будет та дружба,
Здесь навеки связавшая нас!

Отведав любимых Гериных вареников и, поговорив за столом, друзья предложили Людмиле Васильевне поехать на его могилу. Было пасмурно, всё ждало дождя. Друзья взяли такси и выдвинулись к Северному кладбищу. В дороге, на проспектах и улицах города, спорадично встречались болельщики «Зенита», загодя сбивавшиеся в кагалы перед походом на стадион имени С.М. Кирова. Когда добрались до кладбища, к месту, где были похоронены погибшие в Афганистане воины-интернационалисты, взору друзей предстал длинный ряд свежих могил. С фотографии на памятнике одной из них, глядел молодой лейтенант-лётчик в парадной форме. Под его именем была высечена эпитафия:
«Ты моя радость, моё горе, моя любовь, моя печаль».
— Этого парня привезли давеча, и, памятник на могилу поставили тем же месяцем, не выдержав времени, пока земля осядет, — поведала Людмила Васильевна, проходя за спинами застывших у могилы с бередившей надписью на памятнике, Сидора, Костра и Руста.
Свежие захоронения воинов-афганцев заслонили могилу Стрелы, оставшуюся в глубине. Дойдя до неё, друзья увидели выгравированные в светло-бордовом граните фотографию и имя: «Стрельцов Герман Владимирович. Воин-интернационалист». На могиле лежали несколько букетов свежих роз и гвоздик.
«Молодцы одноклассники!» — подумали про себя Руст, Сидор и Костёр.
— Здравствуй сынок! Вот и друзья к тебе приехали, — спокойно произнесла Людмила Васильевна.
Она постояла недолго, глядя на фотографию сына, и, полив водой из бутылки на отрезок материи, начала вытирать памятник от пыли. На безмолвно взиравших из-за её спины друзей это произвело тягостное впечатление. С фотографии улыбался благодушный по жизни Стрела.
— Великая Отечественная война застала меня полугодовалым ребёнком в Пскове, — стала рассказывать Людмила Васильевна при выходе из кладбища, — кроме меня в семье были ещё старшие: сестра 1938-го и брат 1939 года рождения. Нас, троих маленьких детей и маму, немцы отправили в концентрационный лагерь близ Кенигсберга, а освободили из застенков части Красной армии. После войны, окончив среднюю школу, я поступила в Псковский политехнический институт, где познакомилась с будущим мужем Владимиром Стрельцовым. Вскоре мы поженились, и у нас родился сын Герман. Жили мы счастливо, пока в 1971 году Владимир не погиб в автомобильной катастрофе. Так я осталась вдовой с четырехлетним сыном на руках. Всю жизнь проработала на одном из крупных оборонных предприятий и не стремилась устроить личную жизнь, посвятив себя целиком Гере. Школу он окончил на хорошие оценки, однако в институт решил поступать уже после армии. В 18 лет, в октябре 1984 года, очевидно, как и всех вас — первой группой призывников, Геру направили в Туркестанский военный округ в Сурхандарью. Что произошло дальше, вам известно.
Вернувшись на Полюстровский проспект в квартиру Людмилы Васильевны, друзья сходили за продуктами, и Руст приготовил узбекский плов. За ужином вновь помянули Стрелу. А когда встали из-за стола и покинули зал, то заглянули в комнату с портретом друга. Войдя в неё, обратили внимание на следы обильного соседского затопления с верхнего этажа. На потолке, углах и стыках стен виднелись большие высохшие подтёки и отклеившиеся обои.
— Да это наш новый сосед Яков Иткин, — без злости указала Людмила Васильевна, убиравшая посуду, — затопил меня сверху ещё в конце зимы. Он человек видный, — директор двух магазинов «Берёзка» на Морской набережной, где ватажутся все ленинградские фарцовщики. Он купил две смежные квартиры и объединил их в одну. Соседи говорят, что подарок молодой любовнице — будущей оперной диве Мариинского театра. Когда делал глобальный ремонт, заодно решил поменять все трубы и отопительные батареи. А ремонтники его что-то недоглядели. За минувшие полгода я уже несколько раз ходила в ЖЭК и к нему лично обращалась, чтобы устранил последствия затопления — всё без толку.
— А мы с ним завтра непременно познакомимся, — заверил Руст, — и обязательно урегулируем этот вопрос.
В это время на стадионе им С.М. Кирова начался матч Чемпионата СССР по футболу между Ленинградским «Зенитом» и Тбилисским «Динамо». Костёр, яростный болельщик Московского «Спартака» — давнего соперника «Зенита», с интересом засел у телевизора, желая поглядеть его трансляцию. На стадионе было облачно +17С. В начале встречи хозяева поля неизменно теснили гостей и на 8-й минуте ведущий форвард «Зенита» Владимир Клементьев хлёстким ударом в верхний угол забил в ворота динамовцев Тбилиси зрелищный гол. Счёт стал 1:0. Из окон и с балконов ближайших домов раздались крики и свист ликовавших болельщиков «Зенита». Спустя короткое время шум стих, игра продолжилась. Людмила Васильевна, отказавшись от сторонней помощи, тем временем крутила мясной фарш для котлет, а Руст и Сидор, безразличные к футболу, остались в комнате Стрелы и продолжили вечер воспоминаний. Внезапно общение прервали доносившиеся с верхнего этажа крики.
— Ты слышал?! — спросил Сидор у Руста.
— Слышал! — подтвердил Руст.
Через мгновенье голоса заглушил усилившийся звук телевизора, транслировавшего футбольный матч.
— Сидор! А ну-ка кликни Костра, сходим, разведаем, что там происходит, — предложил Руст.
Ничего не сказав, они спешно покинули прихожую.
— Ребята, вы куда? — бросила им вслед Людмила Васильевна.
— Мы ненадолго, — заверил Руст, прикрывая за собой дверь.
Друзья торопко поднялись на этаж выше и, повернув ручку незапертой двери, вошли внутрь. В квартире стоял полумрак, пахло сигарным дымом. Свет исходил от тускло светивших в коридоре старинных бра и высокого торшера с жёлтой ажурной тканью в ближнем углу зала. Что происходило внутри него, было не видно. Вместе с тем, в прихожей под туалетной дверью виделась полоска света.

Руст обратил на это внимание Костра и, показав ему жестом остаться прикрыть, сам двинулся вперёд. Сидор шёл следом. Медленно ступая по фигурному ореховому паркету, вдоль стен, оклеенных финскими обоями Sandudd мимо комнат с антикварной мебелью в стиле Boulle эпохи короля Людовика XIV, они подошли к зале, где громко работал телевизор. Там, коротко стриженный высокий и плечистый битюг в джинсах Lee Cooper и ветровке Marimekko нависал над сидевшим в антикварном кресле эндоморфным мужчиной лет 35-ти с обильным волосяным покровом тела и трёхдневной щетиной. В руках громила держал подключенный к сети утюг. На терпельнике красовались цветастые семейные трусы и белая майка. Руки и ноги его были связаны, во рту был кляп. Чуть поодаль, в глубине залы на парном кресле сидела сходно упакованная, дивной красоты и изящных форм молодая дама. Локоны её волнистых каштановых волос были раскинуты на верхнем кружеве короткой, цвета маренго, шёлковой сорочки, стройные бёдра оголены. Сбочь на диване, закинув руки за голову и ногу на ногу, не отвлекаясь на неземную красоту, сидел ригидный акарёнок и, отрешенно следивший за ходом футбольного матча.
— Аха, их трое! — сообразил Руст — Чем же нам их ошеломить?!
В этот момент открылась дверь туалета и показался третий сообщник. Костёр, не дав ему опомниться, точным прямым ударом в подбородок втолкнул его обратно. Шла шестнадцатая минута матча, и на стадионе зарядил проливной дождь. В ходе игры из-за нарушения правил футболистом «Зенита» судья Эдуард Дидур назначил штрафной по воротам хозяев поля. Пробить его тренер тбилисцев Кахи Асатиани доверил Отару Коргалидзе. Сильным ударом тот поднял мяч над стенкой и направил в дальний от вратаря верхний угол. Раздосадованный пропущенным голом, акарёнок вскочил с дивана и проматерился, сподвигнув друзей к решительным действиям. Сидор рванулся в комнату и резко выдернул из электросети кабель телевизора, а Руст вытащил из грудного кармана джинсовой куртки красное удостоверение «инвалида войны» и плотно, чтобы не разглядеть надписи, приставил в развёрнутом виде к лицу остолбеневшего садюжника:
— ОБХСС! Отдел борьбы с хищением социалистической собственности! До подхода опергруппы и сотрудников прокуратуры, всем оставаться на своих местах! — истово прогорланил он, войдя роль.
Притеснители были обескуражены:
«Вот мы попали! — подумали они, — по ходу директор «Берёзок» Иткин был в разработке в ОБХСС?! А нам паровозом за его грехи чалиться?»«Однако не слишком ли молоды и ладно одеты эти опера?! Скорее мошенники залётные», — домекнул их старший, битюг.
Выяснение личностей ОБХССников, вломившихся в квартиру, требовало времени. Не дав терзателям завершить умозаключения, Сидор схватил за горлышко матово-зелёную бутылку с объёмным теснением буквы «N» и золотистой надписью «CAMUS NAPOLEON», стоявшую на мраморной столешнице рядом с вазой, заполненной фруктами, и коробкой сигар Partagas, и замахнувшись ударил о голову битюга, расколов на мелкие осколки. Пытатель рухнул на пол к ногам хозяина квартиры. Янтарного цвета элитное питьё разлилось по полу, раздав дуновеньем букет ароматов переспевшего инжира, спелого персика и цветочной ванили с тонами грецкого ореха, древесными нотками тика и палисандра. Сидор посмотрел на него сверху и тихо пропел:
— «Рояль закрыт, и не звучит моё любимое,
Тобой забытое весеннее танго».
Потрясённый увиденным, акарёнок робко попытался встать с дивана, но увидев жест ладонью вытянутой руки и золый зрак Сидора, повелевшие не сходить с места, безропотно покорился. Руст переступил через распластанного посреди колотого стекла и разлитого коньяка тихо вывшего, державшегося за голову, битюга и, наклонившись вытащил из рта терпельника кляп.
— Телефон где? — спросил он коротко.
— Там! — кивнул головой в сторону связанной спутницы, жадно вдыхавший воздух мужчина.
Руст подозвал Сидора и на ухо тихо проговорил:
— Запри дверь и держи с Костром оборону! Так, чтобы никто не выскользнул! Отворишь, когда приедет милиция!
Руст отыскал переносную телефонную трубку и, прозорливо не развязав хозяина квартиры, нажал у него на глазах две кнопки — 02. Когда на обратной стороне связи ответили «Милиция», Руст приложил трубку к его щетинистой щеке и приказал: «Говорите!» Обрадованный не законоломностью второй группы, хозяин квартиры, грассировал безумолку:
— Приезжайте, пожалуйста, срочно! Моя фамилия Иткин, зовут Яков Ильич. На меня совершено нападение!
— Ваш адрес? — строго спросили на проводе.
— Полюстровский дом 5 квартира 24, — продиктовал Иткин.
– Наряд уже выезжает, ждите! — уведомили на линии.
Услышав разговор с милицией, сидевший на диване акарёнок, а поразмыслив, вскочил и метнулся к выходу, но был остановлен железным кулаком Костра и слёг в коридоре. Милиция прибыла торопко. Её сотрудники развязали сладкую парочку, а остальных фигурантов пассажа, в их числе — Руста, Сидора и Костра до выяснения обстоятельств заковали в наручники и повели к выходу. Услышав в подъезде шум и увидев во дворе милицейские машины, Людмила Васильевна с тревогой в сердце и мыслью — не стряслась ли с ребятами беда, вышла на лестничную площадку. В это время по ней в сопровождении вооружённых сотрудников милиции, с защёлкнутыми за спиной наручниками спускалось шестеро молодых людей. За ними шли прихрамывавший Яков Иткин и его очаровательная сошественница.
— Людмила Васильевна, не беспокойтесь! Ложитесь спать, — успокоил Руст, пообещав, — мы к утру непременно будем!
— Давай, давай! Не размусоливай! — вставил вперекор низкого роста неказистый старший лейтенант с тощим лицом, подталкивая задержанных до милицейского УАЗа.
В РОВД приехали быстро.
— О, старые знакомые! — обрадовался новой встрече куривший у входа в РОВД благожелательный капитан, завидев слезавших с УАЗ-469 Руста, Сидора и Костра. – Что, опять военкомат штурмовали?!
— В этот раз хоть не били! – выгодно заметил Сидор.
Их отпустили под утро — после письменных объяснений Якова Иткина, его пассии Киры Вайсман и друзей: Сидора, Руста и Костра. Когда изнеможденные после ночной перипетии они вышли из РОВД уже светало. Иткин по телефону вызвал служебную чёрную волгу ГАЗ-24 и, отпустив водителя, сам сел за руль. Гражданка Вайсман села вперёд, а Сидор, Руст и Костёр сзади. Скоро доехав на Полюстровский проспект компания вошла в подъезд. На лестничном марше у квартиры Людмилы Васильевны Иткин обратился к Русту:
— Предлагаю завтра в 13.00 прийти ко мне на обед!
Руст на мгновенье задумался, но изнавись вспомнив, что к Иткину есть вопрос по восстановительному ремонту, произнёс:
— Почему нет?! — допустил он, глядя на Костра и Сидора. — Полагаю, ребята тоже будут не против.
В ответ друзья промолчали. Утром они поспали подольше и, погуляв недолго по району, в условленное время вместе с Людмилой Васильевной поднялись к Иткину. К этому времени следы ночного происшествия были уже устранены. К столу были поданы привезённые из ресторана гостиницы «Астория» изысканные блюда и деликатесы, типа белужьей и кетовой икры, стерляди горячего копчения, сёмги и балыка. На горячее был судак «Орли» под соусом тартар и отбивные бараньи котлетки на косточке. Из спиртного — водка SMIRNOFF и французский коньяк CAMUS NAPOLEON.
— Что они хотели от вас? — поинтересовался Руст у Иткина, не прикасаясь к яству.
— Видите ли, — начал объяснять Иткин, — я директор двух магазинов «Берёзка» на Морской набережной, дома 9 и 15. Наши магазины торгуют аудио-, видео— и бытовой техникой, а также другими дефицитными товарами. Оплата производится только валютой или чеками Внешпосылторга. Чеки — это такой вид денег. Им оплачивается труд граждан, работающих или служащих за границей.
— Мы знаем, что такое чеки Внешпосылторга, — сообщил Руст, — в Афганистане нам их давали, хоть и немного.
— Так вы афганцы?! — возбудился Иткин. — Ну, ладно. Давайте, сначала я отвечу на ваш вопрос. Недавними Постановлениями ЦК КПСС и Совета Министров СССР в связи с перестройкой и гласностью объявлена борьба с привилегиями — «за равенство и социальную справедливость». Правительство СССР приняло решение с первого января 1988 года ликвидировать систему торговли «Внешпосылторг» и закрыть все магазины «Берёзка». Увеличился, без того ажиотажный спрос на наши товары. Речь идёт об импортной видео- аудио — и бытовой технике, ну и одежде, конечно. У наших магазинов начали выстраиваться огромные очереди. Обладатели крупных сумм чеков готовы платить сверху много больше, лишь бы успеть их скорее отоварить. С 1988 года торговля в магазинах «Берёзка» будет осуществляться только по безналичному расчёту. Так вот, учитывая, что магазины, которыми я руковожу, находятся в так называемом «Бермудском треугольнике», месте, где вращаются самые разные элементы: от фарцовщиков и валютных путан до бандитствующих элементов, вчерашний инцидент — это лишнее тому подтверждение. Преступники стремятся установить контроль над очередью. Они используют льготные удостоверения ветеранов и инвалидов Афганской войны. Ведь афганцы, как вы сами сказали, получали чеки, пусть даже солдаты меньше, а офицеры больше, но все они по закону в равной степени обладают правом отоваривать их во всех магазинах «Внешпосылторга» в любой точке СССР. Разница между удостоверением «Ветерана войны» и «Инвалида войны», заключается в том, что инвалидов мы обязаны обслуживать вне очереди. Вы понимаете, как это упрощает задачу тем, кто замкнул на себя потоки держателей крупных сумм в чеках и валюте?
— Схема понятна! — внял Руст, не проявив к данной теме интереса. — Яков Ильич! У нас к вам бытовой вопрос. Вы затопили квартиру многоуважаемой Людмилы Васильевны. На протяжении полугода она безуспешно пытается добиться от вас восстановительного ремонта. У нас к вам компромиссное предложение в виде настоятельной рекомендации: обеспечьте нас приличными обоями, клеем, кисточками и другими сподручными средствами, а мы сами в ближайшие дни сделаем ремонт и снимем эту проблему. А то, знаете ли, дела в Москве не ждут. Установить площадь затопленной спальни труда вам не составит? Она идентична вашей. Поэтому, пожалуйста!
— Конечно, конечно! — взволнованно заверил Иткин. — Уже сегодня вечером у вас всё будет. Простите, мне очень неловко, что так получилось! Может , я всё же дам вам рабочих?
— Мы бы не хотели перекладывать эту почётную миссию на посторонних людей и с удовольствием выполним её сами. Так что только материалы! — с улыбкой заключил Руст, переглянувшись с друзьями.
На этом тема восстановительного ремонта была закрыта. В завершении обеда за чаем и десертами Яков Иткин положил руку на плечо Кире Вайсман и горделиво попросил:
— Душа моя! Спой нам, пожалуйста, мой любимый.
Дива с готовностью встала из-за стола и, взяв со специальной подставки акустическую гитару, начала играть перебором и меццо-сопрано исполнять романс «Белой акации гроздья душистые»:

Целую ночь соловей нам насвистывал,
Город молчал, и молчали дома.
Белой акации гроздья душистые
Ночь напролет нас сводили с ума.

Сад весь умыт был весенними ливнями,
В темных оврагах стояла вода.
Боже, какими мы были наивными!
Как же мы молоды были тогда!

Все слушали, наслаждаясь божественным голосом и исполнением, всецело согласующимся с её внешностью. Когда романс был завершён, все дружно захлопали.
— Восхитительно, ничего не скажешь, — оценил Сидор. — А можно мне сыграть одну из наших?— предложил он.
— Ну конечно! — охотно согласился заинтригованный Иткин и передал ему гитару.
Руст и Костёр переглянулись. Сидор провёл пальцами по струнам и запел песню барда-афганца Игоря Морозова «Я братьев двух когда-то знал»:

Я братьев двух когда-то знал,
С одним в Афгане воевал,
Ходили к чёрту на рога и к ведьмам в зубы.
Стрелять он был большой мастак,
С десяти шагов менял пятак,
Был по натуре весельчак, хоть с виду грубый.

А старший был обществовед,
На все вопросы знал ответ,
Имел отдельный кабинет, машину, дачу,
Жил то в Париже, то в Москве,
Имел семь пядей в голове,
Но дело даже не в уме — поймал удачу.

И вот, когда, окончив срок,
Мы все покинули Восток,
Домой вернулись те, кто смог дойти до цели,
Явился к старшему меньшой
— Всё ж как-никак, а брат родной.
Тот накрывает стол большой — мол, ждал и верил…

После этого куплета Людмила Васильевна утерла слезу, сосредоточив на себе сострадательные взгляды Костра и Руста.

…Там спирт окопный глотки жёг,
А здесь — французский коньячок,
Икорка, сёмга, балычок, язык телячий.
И почему-то вспомнил я,
Как провожали нас друзья
— Чеснок, четыре сухаря и фляжка чачи.

Меньшой сидел и молча пил,
Тут старший тост провозгласил,
И выпил из последних сил «за тех, кто в море».
И, повертев на свет стакан,
Сказал икая: «Слышь, братан,
Да брось ты свой Афганистан, он не в фаворе.

Пройдёт каких-то пара лет,
Его забудут — был и нет,
Твой автомат и пистолет — глупцам забава.
Иные нынче времена, Другие мерки и цена,
Кому нужна твоя война, ну что ты, право.
Бери пример — ну вот с меня.

На фронте не был я ни дня,
А посмотри — моя семья в шелках и славе.
Имею в обществе престиж,
То в Лондон езжу, то в Париж,
То в Риме с месяц погостишь, а то — в Оттаве.»

Тут младшего тяжёлый взгляд,
Его прервал: «Отставить, брат.
Я не политик, я солдат, и мне до дверцы,
Вся философия твоя,
И золотая чешуя Гнилых сентенций.

Да что ты знаешь о войне?
Вы здесь погрязли в барахле,
И лозунг — «я тебе, ты мне» — как песня вам,
А на иного падлеца,
Вполне хватило бы свинца,
Неполных девять грамм.

Иной до титулов дорос,
А как дорос — ещё вопрос.
Здесь главное — по ветру нос держать умело.
А я хотел бы посмотреть,
Какие песни станет петь,
Он под обстрелом.

Чтоб ты в Европу ездить мог,
Дань кровью брал с меня Восток.
Я больше износил сапог, чем ты — штеблетов.
Ты здесь в арабскую кровать,
С женой ложился почивать,
А там привык на камне спать, я с пистолетом.»

Мой друг — не мастер говорить,
Умел он в спорах трезвым быть,
Но вижу — начал заводить его браточек,
И друга я увёл к себе Во избежание ЧП.

Мы с ним бродили по Москве до самой ночи.
Какая б ни была беда, Мы слёз не лили никогда.
Обиды горькая вода бойцу опасна.
Друг, стиснув зубы, соль глотал.
Что думал он, о чём гадал?

Я думал так же и молчал — всё было ясно.
Потом судьба нас развела,
Его на Север позвала,
Меня замучили дела, работа, дети.
А брат его, обществовед, В Париж уехал на пять лет,
Он там большой авторитет, в посольстве третий

Сидор закончил петь, повисла мрачная тишина.
— Ну, нам пора идти! — произнёс Руст.
Друзья и Людмила Васильевна дружно встали и, поблагодарив за вкусный обед, вышли из-за стола.
— Я провожу, — вызвался Иткин.
Когда гости подошли к порогу, Руст пропустил всех вперёд и, прикрыв за ними дверь, обратился к Иткину:
— Яков Ильич! Людмила Васильевна мама нашего погибшего в Афганистане друга. Она нам как Мать. Хотелось бы, чтобы вы приняли это к сведению.
— Я уже всё понял! — заверил Иткин.
Перед тем, как уйти, Руст крепко сжал его руку и, поглядев пронзительно в очи, дал понять, что скрепил этим достигнутую договорённость. Уже вечером в дверь квартиры Людмилы Васильевны позвонили уполномоченные Иткиным люди и сообщили, что привезли необходимые для ремонта материалы. Обои оказались той же фирмы, что и у Якова Иткина — финской Sandudd и не на одну комнату, а на всю квартиру. К ним прилагались клей и инструменты. Через три дня квартира Людмилы Васильевны была обклеена новыми обоями, а друзья Руст, Сидор и Костёр с чувством выполненного долга убыли в Москву.

Шло время. 15 февраля 1989 года Советские войска вышли из Афганистана. Генеральный секретарь ЦК НДПА Президент Афганистана Мохаммад Наджибулла сказал тогда: «Ваш Верховный Совет дал оценку решению о вводе Советских войск в Афганистан в декабре 1979 года. У политиков своя ответственность, и о ней уже достаточно сказано. Я же склоняю голову перед памятью советских людей, которые отдали свои жизни, выполняя воинский долг. Война принесла много горя. Она не сразу забудется. Но не забудется также многими и многими афганцами доброта и мужество советских людей, их бескорыстие и человечность».
Спустя 7 лет Мохаммад Наджибулла вместе с братом будет растерзан талибами в Кабуле.

[Наталья Владимировна]

24

СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА

Лиза сидела, прильнув к окну в кафе. Официанты разносили заказы, не успевая обслуживать недавно вошедших клиентов. Вечер пятницы начинался именно так. Мысли улетали куда-то вдаль. Время замирало. Она грустно вздохнула.
- Жизнь скучна! – подумала она. Снег мягко ложился на землю, словно, бережно защищаясь от невзгод. Приветливая официантка Катя, наконец, заметила скучающую девушку, и, взяв меню, направилась к столику.
- Добрый вечер! – машинально произнесла она, и отдала в руки посетительницы. Лиза кивнула. В глазах было безразличие ко всему вокруг. Даже отчуждение. Собственные чувства создавали тяжёлые испытания. Молча героиня начала выбирать из предложенных блюд. Она с интересом обдумывала заказать бургер с овощами. Салаты не впечатляли, а пиццы для одной было слишком много.
Кто-то постучал по стеклу. Лиза посмотрела на парня, который с восторгом помахал ей. Незнакомец указал на вход. Лиза не придала этому значения, Катя подошла к столику, поинтересовавшись: «Вы готовы заказать?»
Девушка озвучила свои предпочтения. Рядом неожиданно возник тот самый парень. Официантка, как только заметила, и тут же удалилась.
-У вас свободно? – весёлым голосом спросил настырный парень, и наклонился слегка вперёд. Лизе не понравилось такое резкое наступление, и она отклонилась назад.
- Что вам нужно? – обескураженно задала вопрос она.
- Познакомиться, - последовал типичный ответ безумца, и потом добавил, - Вы не против?
Она раздумывала грубо отказать или же помягче. Второй вариант ей показался более подходящим.
- Извините, я жду подругу, - проговорила девушка первую естественную оговорку. Любая компания была бы лишней.
- Понимаю. Буду мешать, но я настаиваю. Вы красивая! И определённо одинокая.
- Почему так решили?
Посетители не обращали на странного человека внимание. Вокруг слышались посторонние разговоры о вечных переживаниях и чувствах. Лизе принесли чайник фруктового чая и одну чашку.
- Не смотрите на время, - объяснил рассуждения загадочный незнакомец. Недоверие к нему усилилось. Она придерживала противоположный стул ногой, не давая сдвинуть.
- Меня зовут Игорь. А ваше имя? – промолвил с интонацией, которая вынуждала продолжить беседу.
- Елизавета, - холодно объявила желаемую цель собеседнику. Он многозначительно взглянул на неё, явно разгадав обман. Игорь присел на стул, тем самым освободив ножку из тисков. Девушка недовольно кинула взгляд, а потом налила в чашку ароматный чай.
«Странное знакомство», - мысленно подвела итог случайной встрече.
- Давай перейдём на ты? – вдруг предложил собеседник, следом после имени. Лиза лишь отпила напиток, и с упрёком смотрела на упрямца. Странности продолжались. Он позвал официантку, и попросил принести чай чёрный со смородиной.
- Ты печальна. Скажи, что стряслось? – с заботой поинтересовался наблюдательный парень.
- Просто… размышляла, - откровенно заявила она, предлагая очередную загадку.
- О бытии? – сразу произнёс возможную версию.
- И, да и нет.
- Ага… Что делать дальше?
- Думаю, зачем кошке хвост?
- Вопрос с подвохом, - в шутку изрёк он, и прибавил, - Хочешь фокус?
Он вытащил колоду игральных карт из кармана куртки. Затем перетасовал несколько раз.
-Сейчас я расположу их в один ряд, - заявил о своих намерениях, вытаскивая тузы, короли, дамы и валеты.
Она подвинула чайник влево. Игорь приподнял глаза, заигрывая с ней. Принесли бургер с овощами.
- Почти закончил, - выбирая последнего короля треф. Блюдо поставили на край стола. Лиза вилкой взяла помидор, параллельно наблюдая за действиями. Игорь снова перемешал. Когда он раскладывал в первый ряд, картина начала складываться. Все тузы легли, как один. Затем последовали короли и так далее.
- Расскажешь секрет? – отпустив печаль, полюбопытствовала она.
- Позже, - внёс лепту в будущий разговор он, - Уже другое дело! Познакомимся поближе?
- Да, - согласилась радостная Лиза, решив, пусть все идёт своим чередом.
- Чем увлекаешься? – спросил Игорь, словно, не желая обидеть.
- Всем, что существует.
- Развёрнутый ответ. Значит, скучно с тобой точно не будет.
- Почему я?
Катя не хотела встревать в разговор. Однако ситуация казалась ей непонятной. Какой-то парень просто увидел девушку. Такое редко происходит. Но ее интриговала, что дальше. Лиза играла по установленным правилам. Его наглость поражала. Так просто ворвался в жизнь девушки.
- Ты удивила меня с первой минуты, - отчеканил он, смотря только на неё. Катя молча принесла и поставила заказ.
- Вот как! Продолжение будет?
Она покраснела. Игорь чуть не уронил полный чайник, двинув локтём. Но успел подхватить двумя руками. Стеклянная чашка сдвинулась к краю.
- Извини, не то подумал. Конечно, есть. Впрочем, не банальное, как может показаться, - отмочил Игорь, наконец, налив заветный чай, - Подозреваю, ты одинока. Твоё очарование даже на улице я почувствовал. Мы похожи. В моей судьбе тоже пустота. Слова заставили прервать поедание бургера.
- Жду подробностей, - понимающе обратилась к нему Лиза.
- Лучше поговорим на другую тему, - заявил неунывающий добряк.
- Например? – снова приступив к оставшейся половине блюда.
- О кино, - сообщим идею, которая озарила его, - Любишь смотреть фильмы?
- Да. Я так отвлекаюсь от вечной серости. Мне всегда нравились триллеры и детективы.
- Часто угадывала концовку?
- По-разному. Недавно в прокат вышел фильм «Достать ножи», - вымолвила Лиза, и положила аккуратно приборы в пустую тарелку.
- Понравилось? – узнавал он, при этом указал на оставленную перед собой посуду. Она кивнула. Аромат чаёв витал вокруг столика. Игорь подмигнул спутнице, и потом спросил про сюжет.
- Там мужчина заработал огромное состояние. Его семья желала поделить деньги между собой.
- Сколько ему было? – придвинувшись ближе, осведомился он.
- Семьдесят примерно. За ним ухаживала девушка, которая всячески заботилась о пациенте. Внезапно он умер после дня рождения. В первую очередь, подозрения пали на сиделку, которой перешёл огромный дом и миллионы. Она второй раз наполнил чашку. Официантка тихо подошла, и забрала тарелку. У неё ужасно болели ноги, но до конца смены оставалось четыре часа. Она заинтересовалась беседой между парой. Он, словно, хотел подбодрить опечаленную девушку. И чем дальше продолжалось, тем больше была вера в лучшее. Хоть Лиза и не признавалась себе в этом.
- Кто был худшим в истории?
- Племянник, который выпрашивал деньги на всевозможные развлечения. Не помню, как звали персонажа. Всеми силами, сближался с наследницей крупного состояния лишь бы заполучить часть наследства.
- Кто в итоге убийца?
- Тебе лучше посмотреть самому, а то потеряется тайна.
- Интрига сохраняется! Хитрая ты! Вижу, не зря я тобой встретился.
- Я тоже начинаю так думать, - согласилась она.
В чайнике оставалась одна порция чая.
- Ты одна в семье? Братья или сестры?
- Единственный ребёнок. Папа Мирон души не чает. Хотя я в детстве хулиганкой была. Мама хваталась за голову.
- У меня младший брат Стас. С родителями сохранились хорошие отношения. В школе директор стал другом семьи.
- На сколько лет? – осведомилась Лиза, посмотрев на чашку.
- Года на три. Впрочем, по ощущениям, кажется, что я меньший. Стас даёт мудрые советы по любому вопросу.
- Домашний психолог. Редкость. Мама подсказывает решения моих проблем, когда я не вижу выхода.
- Тебе тоже повезло. Давно что-то советовала?
- Сложно сказать. И не могу вспомнить.
- Твоя мама рядом? – внезапно спросил он, допив последние капли чая.
- Я живу с ней, - с нескрываемой радостью промолвила Лиза.
- Мои родители в Смоленске. Порой созваниваемся, но все равно личное общение гораздо приятней.
- Согласна, - абсолютно искренне изрекла девушка. Прозвучала мелодия звонка мобильного телефона Лизы.
«Ты найдёшь меня везде и всюду», - пела певица на незатейливый мотив.
- Алло, привет! Можешь срочно приехать? – потребовала близкая подруга Арина, сильно нервничая при разговоре. Лиза отвернулась от собеседника. Подруга заплакала в трубку. На заднем фоне передавали последние новости по телевизору. Что только запутала ситуацию.
- Что случилось? – потребовала Лиза ответа, - Коля бросил?
Обсуждать такую тему при Игоре ей не хотелось. Она сказала, что подойдёт через пару минут. Ему пришлось смириться. Он влюбился в неё, случайно посмотрев в окно скромного кафе. Её волосы элегантно лежали на плечах. Глаза одиноко блуждали по зимним улицам. Что она искала? Для него тайна, так и осталась неизвестной. Тем временем, Лиза общалась с разбитой подругой.
- Он покинул квартиру вместе с вещами. Я пришла домой после работы, и обнаружила пустые полки, - всхлипывая, сообщила собеседница, - Прошу приезжай! Мне нужна твоя поддержка.
- Скоро буду, - коротко произнесла она, параллельно возвращаясь обратно к столику. Он вертел чашку в руке. Терпение – не самая лучшая его черта.
Временами, оглядываясь в её сторону, он ждал. Движения Лизы становились резкими. Она прошла вперёд, и завершила звонок. Каждый шаг казался тяжёлым. Лиза погрузилась в раздумья.
- Возникло безотлагательное дело, - промямлила она быстро, попутно зовя официантку. Катя устало подошла к клиентке, однако не выдала своё негодование.
- Слушаю, вас! – вежливо пробормотала она без малейшего намёка на усталость.
- Счёт, пожалуйста, - попросила Лиза, расположившись вновь на стуле. Игорь закашлял прекрасно, при этом дал понять, что такого поворота событий он не ожидал. Лиза тарабанила пальцами в молчании, дожидаясь счета.
- У подруги беда, - вдруг объяснила девушка, решившись не огорчать собеседника внезапным уходом без причины.
- Я понимаю, - промолвил он, а затем дополнил, - Можешь заплатить за меня? Я верну деньги, обещаю. Я просто хотел погулять, но не думал, что встретиться сегодня прекрасную девушку.
Лиза не придала значение лести, которая была явно не к месту. Она резко изменила мнение о нём. Из открытого и доброго человека он превратился в расчётливого кавалера. Она нехотя согласилась. Официантка принесла чек, и стала ждать оплату за свои старания. Игорь виновато смотрел, как его собеседница достаёт кошелёк из сумочки. В те минуты он был готов провалиться сквозь землю. Ему казалось, что каждый, усмехаясь, тычет пальцем со всех сторон. Девушка заплатила. Поблагодарив, Катя ушла. Лиза недоброжелательно взглянула. Она ждала другой исход их случайной встречи в первые минуты. Он проник в её сердце, сам того не зная. Но одним поступком перечеркнул всё. Дальнейших расспросов с его стороны не последовало. Катя бросила боковой взгляд на парочку. Он поник, и молча глядел на Лизу. Катя положила сдачу рядом с клиенткой, и покинула их. Официантка обдумывала, что будет дальше. Попрощаются? Обменяются телефонами? Может девушка хладнокровно уйдёт? Вариантов развития событий было много, но правильный только один. Лиза торопливо начала надевать красное пальто. Игорь тоже надел серую куртку, и выскочил после неё.
- Прости за поступок,- с горечью вымолвил он, и чуть приблизился, - Сейчас у меня финансовые проблемы. Дашь свой номер? Тогда мы сможем увидеться вновь.
Она спешила. По неведомым причинам, она хотела продолжить общение с ним. Девушка продиктовала. Игорь записал в маленький блокнот, параллельно повторяя за ней сказанное.
- В следующий раз плачу я, - оптимистично заявил он, - Тебя проводить?
- Нет. Спасибо за предложение! – категорически отказалась она. Лиза убрала с лица локон, который как пушинку надул ветер. От растерянности он протянул ей руку в знак прощания. Ему хотелось крепко обнять ее за талию. Однако, к сожалению, их желания не совпали. Она коснулась его руки. Пронизывающий холод заставил выдернуть руку. Парень попрощался словами: «До встречи!», и ушёл не обернувшись. Лиза всунула руки в карман, и думала о нём. Почему она ощутила холод? Замёрзнуть он не успел чисто логически. Ветер слегка колыхал голые деревья.
«Арина ждёт», - напомнила себе героиня. Неожиданно пошёл снег. Белые хлопья ложились на холодную землю. На мгновение Игорь впился взором на уходящую девушку. Знакомство прошло неудачно. При следующей встрече обязательно всё будет идеально. Они будут встречаться. Он сделал шаг вперёд, за что сразу же поплатился. На большой скорости водитель джипа сбил героя. Люда выскочила из салона автомобиля, трясясь от шока. Прохожие поторопились к жертве кровь, которой медленно стекала на асфальт. Повеяло холодом. Он вспоминал её проницательный взгляд. Душа покидала тело. Игорь умолял дать возможность увидеть её ещё разок. Почувствовать нежное прикосновение. Егор прогуливался вечером по городу с возлюбленной, и заметил толпу. Заинтересовавшись, он пошёл туда. Юля последовала за ним. Слушались истошные крики Люды, которая умоляла вызвать скорую помощь. Почему у неё разрядился телефон. Егор выполнил просьбу, и поведал диспетчеру о несчастном случае. Он спросил: «Есть ли среди людей врач?». Последовал отказ. Когда Игоря забирали в больницу, тот тихо шептал одно имя: «Лиза». Закрыв глаза, он погрузился в темноту. Девушка добралась до квартиры подруги. На лестничной клетке, она случайно встретилась с жительницей дома, которая беспокойно рассказала о смерти человека. Эту информацию Лиза пропустила мимо ушей. Ей и так хватало переживаний.
Арина встретила её на пороге квартиры в слезах. Красные опухшие глаза – не лучшее украшение прекрасного пола. Лиза крепко обняла, только переступив порог.
- Он ушёл, - произнесла Арина с горечью.
- Значит, не достоин тебя, - в попытке успокоить выдала она. Всё казалось пустым. Странный парень был меньшей проблемой. Лиза сняла пальто и сапоги. Затем привычно повесила на свободный крючок. Сумку героиня оставила в прихожей. Арина ждала подругу из ванны. Несколько минут спустя они сидели в гостиной на диване с вином. Подруга говорила о горе-парне.
- Коля винил меня в наших проблемах. Его голос звучал противно, как будто тот выдавливал из себя слова. Твердил, что у нас нет будущего, и расставание единственный правильный выход.
- А ты?
- Я слышала, и в глубине души винила себя. Корила за промахи. Бесконечные ссоры. Настал момент, когда я взорвалась. Бывший молчаливо выслушал мой грубый ответ.
- Молодец! Так и надо делать.
- Коля психанул, и сбросил вызов. После сразу пришла коллега, которая обеспокоено, поглядела на меня.
Лиза с упоением наслаждалась подробностями. Лёгкое головокружение вынудило облокотиться девушку на спинку.
- Что было дальше? – поинтересовалась она, глядя в бокал.
- Я еле доработала до шести вечера. Нервы на взводе. Как только вышла из офиса, набрала ему, но Коля отклонил звонок. А потом и вовсе не отвечал. Отпустив ситуацию, мне стало легко. Пусть сам решает, как быть дальше.
Лиза подлила вина в опустевший бокал. С Колей она познакомилась официально, когда приехала к ней домой. Первое впечатление оказалось истинной правдой. Взгляд был хитрый. Короткие русые волосы, придавали шарма. Полуулыбка во время беседы провоцировала узнать о нём абсолютно всё. Его присутствие не придавало особой уверенности в надёжности намерений. Он был похож на лиса. Только хвоста не хватало для подтверждения истины. Но одну особенность у него не отнять – стиль, который привлекал девушек. Лиза задавала ему каверзные вопросы о прошлом, и будущем. Тот уклончиво и обдумано утверждал, что посвятит свою жизнь Арине. Со спокойным сердцем, девушка перестала мучать допросами, и плавно перешла на другие темы. Наступила тишина. Они думали, чем заняться. Разговоры о работах не хотелось затрагивать.
- Посмотрим телевизор? – подала идею Лиза, слегка прильнув к подруге.
- Конечно, только сейчас пульт найду. В последнее время не интересовалась новостями.
- А мы не будем смотреть. Там вещают о вечных грабежах, терактах и пожаров.
- Я поняла твою точку зрения, - серьёзно проговорила Арина, - Вот лежит! Указала она, и попросила подать. Лиза протянула заветную вещь. Зажглась лампочка. Показывали фильм «Унесённые ветром».
- Классика, - заявила Арина, - Никогда не забудется.
- Книгу читала? – заинтересовано задала вопрос собеседница, не отрывая взгляд от экрана.
- Нет, фильм лучше. Уснуть сложно, - со смехом сказала Арина.
- Чистая правда! Порой писателей сложно понять, но есть те, кто пишет захватывающе.
- Всё верно говоришь! – воскликнула весёлым голосом Арина, и переключила на другой канал. Вещали викторину «Угадай мелодию». Только создатели смешали песни и вопросы об исполнителях. Для меломанов идеальный вариант. Мелькали различные программы, пока Арина случайно не наткнулась на выпуск новостей. Она хотела снова нажать кнопку.
- Подожди! Сделай громче, - попросила Лиза, попутно вспоминала о взволнованной женщине. Рассказывали о парне, которого сбили на машине. Водитель не уехала с места катастрофы. Она с честью готова понести заслуженное наказание. Полиция решит её судьбу в ближайшее время. Пострадавшего звали Игорь Самойлов. Он скончался в карете скорой помощи. Свидетели твердят, что погибший резко выскочил на дорогу. Следствие узнает истинную причину происшедшего.
Героиня оцепенела, когда увидела лицо Игоря. В тот день она, возможно, нашла вторую половинку, и мгновенно потеряла навеки. Между ними возникла симпатия, которая в будущем могла разгореться в страсть. Лиза заплакала.
- Ты чего? – спросила испугано за подругу Арина.
- Я познакомилась с Игорем сегодня в кафе перед твоим звонком, - стёрла накатившуюся слезу по щеке бедная Лиза, - Он присел за столик, и сперва я не доверяла. Но потом показал карточный фокус. Атмосфера разрядилась.
- Что после? – проговорила она, и протянула салфетку. Девушка взяла. Арина выключила телевизор.
- Болтали о семьях. Он покорил меня своей харизмой, - продолжила она в тишине.
- Успокойся, - сострадательно взмолилась подруга от нахлынувших чувств. Её история отошла на второй план. Коля повёл себя, как дилетант, даже не задумываясь о последствиях. Вместо того, чтобы поговорить по душам. Она надеялась наказать за его провинность своим безразличием, когда тот снова покажется. Впрочем, судьба обязательно воздаст по заслугам. Она волновалась за Лизу. Познакомившись с симпатичным парнем, и навсегда смерть их разлучила.
- Игорь просил заплатить за него, потому что ему не хватало. Обещал при следующей встрече оплатить все мои капризы, - поведала Лиза, допив вино. Постепенно у неё получилось успокоиться. При упоминании об Игоре становилось лучше, словно, он находился в те минуты рядом.
- При прощании я коснулась его холодной руки. Потом ещё задавала себе вопрос: «Почему я почувствовала холод?». Игорь ушёл, - закончила череду недавних событий. Арина положила голову на плечо.
- У меня есть предложение. Давай найдём фильм или сериал и закажем еду? Выбираешь ты.
- Отличная идея. Лучше вместе выберем. Предлагаю посмотреть комедию, - поддержала она инициативу, спустя мгновение дополнила, - Спасибо, что ты рядом!
Арина одарила её улыбкой. Их дружба длится со школы. За такой долгий период близкие подруги не ссорились. У каждой свои принципы, которые полностью совпадали. Мысли героини переключились в другое направление. Она сомневалась между пиццей и суши.
- Что закажем? – задала вопрос Арина, давая возможность выбрать.
- Суши, - повернулась к Арине, которая тем временем тянулась к мобильному телефону на журнальном столике. Лиза наблюдала за манёврами подруги. Спустя час курьер доставил долгожданную еду.
- Сейчас наколдую, - в шутку произнесла она, приступив к заказу. Лиза искала в интернете популярные комедийные сериалы. Арина посоветовала, как вариант «Майк и Молли». Героиня прочитала сюжет, и выбрала именно этот. Они уютно раскинулись на диване. Хозяйка принесла ноутбук из кухни. Она мастерски нашла сайт со всеми сериями подряд. Открыли большой сет. Аромат одурманивал. Время двигалось стремительно от каждой серии.
- Останешься у меня? Мы с тобой просидели до двенадцати ночи, - предложила Арина, взглянув на экран телефона.
- Да, не хочу домой возвращаться поздно, - проговорила Лиза, при этом соглашаясь остаться на ночь. Она боялась неожиданно появления Игоря. Боялась быть одной. Арина протянула ей руку в трудную минуту. За что девушка благодарна всем сердцем. Первый сезон благополучно закончился. Любовь главных персонажей вновь пробудила в ней грусть. Игорь мог бы проводить с ней больше времени. Лиза помогла убрать в холодильник нетронутые остатки суши. Параллельно подруга убрала компьютер на законное место, а после вытащила из шкафа постельное бельё. Лиза ещё не хотела ложиться спать, как и Арина. Они лежали на разложенном диване в пижамах, и смеялись над шутками из сериала. В час ночи Арина пошла к себе. Лиза с улыбкой пожелала: «Спокойной ночи!» Она задержала взор на призрачном силуэте Игоря, который помахал ей, и в ту же минуту пропал. Она протёрла глаза, стирая последствия мимолётного видения.
Арина тёрла левый глаз. Сон оказался сильней. Выключив свет, она легла спать. Лиза старалась прогнать навязчивые тревожные мысли. Она твердила себе, что ей показалось. Глаза слипались. Из кромешной темноты Лиза увидела дверь, окружённую ярким светом. Девушка шла лёгкими шагами, которые стремительно приближались к желаемой цели. Она боялась открыть. Что там? Ужасы? Райский остров? Выхода не было. Повернула ручку. Её решимость достигла пика. Когда глаза привыкли, Лиза лицезрела длинный коридор из цветов. Она осматривала стены. В конце возник Игорь с окровавленным лицом и испачканной одежде. Он звал Лизу к себе. Она с опаской подходила ближе.
- Привет! Ты знаешь, как дорога мне? Я корю себя за невнимательность. Если б заметил машину и вовремя отреагировал, то сейчас был с тобой.
- Не надо! Не вини себя! Ты не знал, что так будет. Я сожалению о трагедии. Если бы ты проводил меня, то был бы рядом, - промолвила Лиза со слезами.
- Мы обязательно воссоединился. Я обещаю, - сказал он, при этом держа дистанцию, - Тебя ждёт замечательная жизнь ярких моментов. Проживи за нас. А я буду наблюдать, и предупреждать в случаях опасности, - Игорь пообещал, а после добавил,- Я всегда незримо с тобой.
Её тянуло назад, словно, магнитом. Лиза тянулась вперёд, однако попытка провалилась. Он исчезал среди бесконечного мрака. Только вскочив в поту с подушки, перепуганная Арина уже стояла у дивана. Лиза не слышала вопросов подруги.
- Он ушёл, - крутилась одна и та же мысль, как заведённая карусель. Арина присела рядом, сжав руку Лизы.
Она прижалась к Арине, и стала говорить о прощальном сне. Терпеливо выслушав, подруга искала верные слова.
- Он будет ждать тебя! Как романтично! Не променяй ценный подарок на вечную погоню за деньгами, - посоветовала Арина, - Всё хорошо.
Героиня знала впереди, ждут новые знакомства. Безумные поступки. Приключения. Незабываемые впечатления. А главное - потерянная любовь на другой стороне жизни.

[Наталья Владимировна]

25

КРАСНАЯ БАШНЯ

В зиму Господню 1430 года конец света не наступил для всего мира, а пришел лишь на земли Франконии и Тюрингии. Пришел заслуженно, хоть и покарал, как всегда, по большей части, невиновных…
Боженка проснулась сразу, словно и не смыкала ни на мгновенье глаз этой ночью. Костерок давно погас, и она ужасно продрогла, а подранный меховой плащ, засыпанный ночью снегом, уже совсем не помогал согреваться, и шерстяные чулки не спасали от холода в деревянных башмаках. Закутавшись в плащ, притопывая, и то и дело стуча зубами от холода, она поплелась к другим беженцам.
Третий день они ехали пустым разоренным маркграфством – прячась от каждого шороха в лесу и сторонясь любого встречного на тракте. Пара подвод с тянущими их уставшими клячами и три десятка беженцев, сбившихся в испуганную толпу, пробирались в сторону предгорий Рудных гор.
Их небольшой лагерь начал медленно просыпаться – люди кашляли и ворчливо шевелились. Эту, как и три предыдущие ночи, они провели в пуще леса, подальше от главных трактов. Костры утром не стали разжигать – еда закончилась еще вчера. И две подводы с тянущими их тощими лошадками и двумя десятками беженцев поспешили на полузаброшенный тракт – сегодня они надеялись дойти к предгорьям и там, в заснеженных долинах, схорониться, пока война не прокатиться дальше.
Этим утром распогодилось и снег, наконец, перестал падать. Небо прояснилось, и в рассветной полумгле, стало видно кровавое зарево на севере и юге. День набирал силу, а с солнечным светом, заигравшим на снежных заносах, стали отчетливо видны и столбы дыма с трех сторон. Они были такими густыми, что темнота, казалось, покрыла землю и замедлила рассвет. Только возле гор небо еще синело чистотой, не замаранной копотью войны… Боженке казалось, что вот так исполняется пророчество Апокалипсиса, о котором талдычили католические пасторы, собирая летом с них новый налог – гуситский пфениг. И словно читая ее мысли, рядом простужено раздалось:
–И покажутся знамения на небе и на земле: – прошептал угрюмый мельник, подгонявший передовую клячу. Боженка шла с его семьей все эти дни, вроде как почти родня – со знакомых хуторов. Хотя имени его она даже не знала – все звали его просто мельником. –Кровь и огонь, и столпы дыма… (Иоиль 2:31)
Назиму* в верхнюю Франконию пришло войско Табора из Богемии и поделившись, словно пальцы на руке, на пять частей, пробороздило кровавые, опутанные дымами пожаришь, борозды. Всю зиму Фогтланд пылал, а гуситские армии сироток и чашников медленно выжигали городки и бурги – мстили бургграфам за их чешские крестовые походы.
Мерзкое дело, война, а зимой вдвойне. Летом, если хибару спалят, то хотя бы в лесу можно переждать, лес от врагов скроет, и с голоду умереть не даст, а сейчас….За три дня их странствий не удалось даже добыть чего-то съестного в лесу – даже звери опасались двуногих охотящихся друг на друга почище диких зверей. Вокруг были только трупы в придорожных канавах и спаленные хутора и ни одной живой души.
Худая кляча всхрапнула, что-то почуяв в редком перелеске. Мельник, отпустив поводя, и перехватив обеими мощными руками молотильный цеп медленно пошел в сторону перелеска раскинувшегося подле такта. Его жена с вечно плачущем младенцем на руках и четверо детишек, настороженно, словно воробьи, сидели на телеге. Отошел он недалеко и стал переворачивать снежные кочки оказавшиеся раскиданными в изобилии по опушке закоченевшими трупами. Одинокая слезинка скатилась по щеке Боженки – слезы были ее постоянными спутниками все годы со смерти отца. Затем, приглядевшись, отцепил что-то от ствола дерева и быстро пошел назад. Подойдя, показал смятый клочок бумаги опасливо подошедшим попутчикам. По слогам начал читать:
–Не верьте ни попам, ни панам… Откажитесь повиноваться вашему королю Сигизмунду, потому что это не король, а негодяй … Я такие уже видел. –он махнул рукой в сторону перелеска с трупами. –Монахов порубали, как зауеркраут…
Боженка быстро вытерла предательские слезы. Видя заинтересовавшуюся Боженку, протянул ей листовку.
–Умеешь читать на латыни? –Боженка затрясла пшеничными косами. –Это гуситская листовка – этим лучше не попадаться. Спасибо нашим графьям – так их озлобили, что аж сюда, в Германию, полезли.
Подошел еще один отец семейства – чернявый весь заросший курчавой бородой бауер. И картаво, на странном диалекте испуганно забормотал, махнув рукой на север:
–Войско чехов где-то близко, вот те дымы – это где-то под Герой, кажется, а там горит Альтенбург, который мы проезжали. Может, так и Плауен сдадут, или если пожеговые заплатят, то пожалеют их, как Наумбург, и пойдут восвояси. Правда и тут бродят, кто попало – разбойники, озлобленные раубриттеры, которым спалили замки и отряды сироток.. Ни от кого из них нам добра не ждать..
–Тронулись. –резко прервал его мельник. –Надо спешить – до предгорий недалеко, там и схоронимся.
–Может тебя не тронут. –тихо сказала тронув за руку Боженку, осунувшаяся с огромными мешками под глазами, жена мельника. –Ты же из „Wyndischen Leuten“ будешь.. По ихнему и говорить можешь, небось?
Боженка лишь покачала головой, со скрытой грустью глядя на ее теплые сапожки.
–Дура, –шикнул на жену мельник. –Если что, то на тракте сейчас сначала режут, а потом спрашивают. Сколько сел по-над трактом пожгли, видела? А из них половина сел вендских сйорбов было…
Тракт неожиданно разделился и они, недолго думая, пошли по самому заснеженному в сторону предгорий.
Через сотню шагов неожиданно вышли на выкорчеванное поле, по-над которым петлял разбитый тракт. По правую руку, за заснеженным частоколом елей Боженка увидела, большой амбар на взгорье, и дальше маячили во вновь начавшейся снежной кутерьме дырявые крылья ветряной мельницы и провалившиеся крыши хутора. Кляча мельника вновь зафыркала и захрипела вырывая поводья.
Мельник осторожно, второй раз за утро, вышел вперед на розовый снег и медленно обошел отрывшееся побоище.
–Побили их недавно, –сообщила он, вернувшись весь белый в лице. –Беженцы, как и мы. И детей не пожалели. Повозки угнали, на поле еще следы есть. Туда. –он махнул в сторону мертвой, заснеженной деревни. –Надо идти дальше. Только тихо. Быстро, через поле и пересидим в лесу. Обождем…
Его оборвал низкий гул охотничьего рога, и из-за елей скрывавших хутор вылетели лавиной два десятка разномастно одетых конных.
Мельник спихнул с воза жену и детей и крикнул, сам себе не веря, кривя покрасневшее враз лицо:
–Бегите к лесу. Я задержу…
Боженка побежала, поначалу еще помогая детям и несущей младенца женщине, но крики облавы быстро их нагоняли и она сломя голову и враз потеряв башмаки, бросилась к спасительной темноте лесной чаще. Слезы ручьем стекали по её щекам, замерзая холодной коркой на коже.
У самой кромки леса она оглянулась и увидела, как затоптали жену мельника – она даже крикнуть не успела.
Беженцев, рассыпавшихся по полю, добивали методично и не спеша. До леса добежали единицы. Она не помня себя забежала под спасительные ветви – ноги в одних истертых чулках промокли, и она их уже почти не чувствовала от холода – просто бежала дальше что есть сил. На фоне заснеженного поля мелькали силуэты всадников. Боженка услышала, как всадники ворвались в лес, продирались сквозь гущу, их хлестали заснеженные лапы елей, и они зло ругались на германском.
Уже задыхаясь от бега и рыданий, она, неожиданно, выскочили прямо на заметённый тракт, по которому они не пошли. И столкнулась нос к носу с пятеркой конных раубриттеров. Ее сразу сбили с ног и трое, спешившись, схватили ее.
Через мгновенье из леса выехало еще несколько конных, и все обступили ее.
Один из них сняв топфхэльм и распустив по плечам соломенные волосы, посмотрел на нее сверкнувшим ледяной синевой охотничьего азарта и еще чего-то нехорошего взглядом:
–Гляньте-ка, что нам попалось в этом деревенском гадюшнике – наконец-то сокровище..
–Мягкое, теплое сокровище, которое скрасит нам досуг… –отозвался простуженным басом в ответ длинноволосому, держащий ее за руку воин, оставшийся в шлеме. –А то навара с этих замарах нет совсем.
И все радостно загоготали…
Внезапно из-за изворота заснеженного тракта на полном скаку вылетел отряд конных риттеров. На яках всех всадников были нашиты красные Чаши и они, пришпорив коней, с диким криком врубились в опешивших раубриттеров. Налетели, сбивая с ног, рубя мечами, не давая пощады никому, и придорожный снег мгновенно стал красным. Визжащих раненных тут же добивали, как еще несколько минут назад те резали беженцев.
Державшего ее простуженного воина кто-то огрел гёдендагом с такой силой, что топфхельм лопнул, как яичная скорлупа. Раубриттер в конвульсиях рухнул на снег, орошая его ярко-красной на белом кровью.
Через мгновенье все уже было кончено. Часть появившегося отряда кинулась преследовать успевших ускакать – благо их было намного больше.
Живым был один длинноволосый. Оставшийся без ускакавшего коня, он яростно отбивался зажатый на опушке леса несколькими противниками.
Большой воин в доспехах, шлеме и накинутой наподобие плаща медвежьей шкуре спрыгнул с коня и крикнул воинам:
–Оставьте его. Я сам.
Боженка с удивлением поняла, что крикнул он это на вендском.
Светловолосый оскалился и атаковал его первый. Несколько еле видимых быстрых выпадов венд-таборит отбил играючи, а затем, видимо, наигравшись – атаковал сам. Через мгновение, его противник, глухо охнув, рухнул в снег с перерубленным бедром, потеряв меч. И тут же получив укол в шею – захрипел.
Воин в медвежьей шкуре, нагнулся, схватил еще хрипящего раубриттера за длинные волосы и, словно пучком ветоши, вытер о них парящий от горячей крови меч. На сверкнувшем отблесками искрящегося снега мече проступила кровавая полускрытая чеканка +ULFBERHT+.
Этот старый, сточенный меч она узнала. Не могла не узнать. Отцовский, знакомый с детства. Отец, только точил его и никогда не упражнялся после того, как он в молодости потерял руку в бою. Он был писарем на службе у фюрста альтенбуржского. Семья их не бедствовала, ведь только он мог писать на немецком и вендском – государственных в альтенбуржском графстве, а потом отец умер от чахотки, и их клочок земли и дом оказались быстро в собственности монастыря. Брат, разругавшись с жадными монахами, ушел на заработки, да так и не вернулся, а ее забрали прислугой в монастырь. Не только прислугой, как оказалось…
–Бьярник, это ты? Братко? –тихо сказала, сама себе не веря, в такое счастье Боженка.
Воин повернулся к ней, снял шлем и прошептал одними губами
–Слава Иисусу. Боженка, ты ли это?
Они обнялись, все еще не веря в такое счастье – обрести друг друга посреди кровавой войны. Брат посадил ее к себе в седло, и они поехали через лес к хутору. Отряд, которым командовал Бьярник, был весь из местных вендов ушедших в войско таборитов.
–Но, братко, на некоторых из той банды были тоже красные чаши на одежде? Они же не с вами? Я думала…
–На войны понятие свои и чужие часто относительно… Дезертиры, разбойники, какая разница? Нам о них сообщили. Это черная кровь войны. Ее надо пускать время от времени. Война, Боженка…
Они выехали на поле и слезы вновь хлынули на только что раскрасневшиеся от радости щеки Боженки. Все поле было затоптано, и везде валялись порубленные тела людей. Тех с кем она еще совсем недавно делила пищу, кров и все невзгоды… Бьярник погладил ее по пшеничным волосам, и заметив босые в порванных промокших чулках ноги, оглядевшись быстро соскочил с седла и снял с ног лежащей поодаль жены мельника ладные сапожки. Оттолкнув её рук, сам одел на закоченевшие ноги, добавил:
–Ей они ни к чему уже…Бог простит…
Отряд собрался на дороге возле брошенных возов. Она смотрела только себе под ноги, боясь увидеть знакомые лица в лужах застывающей крови и пушистого снега. Поверхность канавы возле тракта блестела, как красное зеркало. Слезы ручейками стекали по ее щекам, от счастья ли встречи с братом, или от произошедшей резни – она теперь и сама не могла понять.
Вскоре через завируху вновь начавшейся метели к ним прибыл еще один небольшой отряд. К Бьярнату подскакал воин в хороших доспехах и черными чашами на плаще. Тонкое, красивое когда-то лицо сейчас, в обрамлении черных кудрей выглядело, словно чьей-то маской. Взгляд его, мазнувший словно невзначай по ней, заставил поежится, словно от чего-то нехорошего, чего она еще не понимала, но уже почувствовала.
–Ты главный тут? –Бьярнат кивнул. –Я, Михаэль. Мы уходим дальше в Байерн. Твой отряд отдали в помощь войску Яна из Пильзно.
Брат посадил Боженку на один из возов, и отряд двинулся с пением по дороге.
Dietky, Bohu zpievajme
Jemu čest, chválu vzdavajme…

Городок в долине лениво горел. Только на высокой, полускрытой клубами пожарища, башне бурга на холме, реял стяг – золотой лев на черном фоне – штандарт фон Плауенов. Возвышающийся над городком замок Ауербах, который взять еще не удалось, был сейчас похож на остров, плывущий среди моря из крови огня, вздымаясь над порывистыми клубами жирного дыма. Да и не бург это был, а укрепленная застава, с единственной высокой башней, и пристроенной к ней казармой в окружении невысоких стен.
–Штадт и замок Ауербах, –ткнув моргенштерном в дым пожарища и вновь улыбнувшись одними губами, сказал Михаэль.
–Кто осаждает? Табор или Сиротки?
–Сироты – вишь, как все пылает. От нас пощады не жди.
–Огонь возмездия, –медленно сказал Бьярнат. –Огонь на крыши города. Огонь на бург. Огонь на них всех. Огонь ада. Огонь черной церкви. Пусть очищаются, так как они очищали нас, так же, как спалили Гуса. И в крови папистов чешский гусь омоет свои крылья.
Боженка со страхом посмотрела на него – это был все так же ее братко, но и одновременно совсем другой человек. И он, видимо, почувствовал ее мысли, добавил:
–Когда война идет шестой год, да какой год – всю жизнь – нет правых и виноватых, есть только жертвы и кровавая ярость вокруг…
–Ты изменился, братко…
–К сожалению. Мы все изменились..

Прошло какое-то время, прежде чем они пробрались через разгромленный пригород. Везде их небольшой отряд останавливали часовыми на постах. В конце концов, они добрались к старшине.
На площади заставленной сцепленными в оборонительный круг телегами обоза, горели костры, и пахло жареным мясом, там они и нашли старшину осадного отряда. Бьярнат пошел к нему, а Боженка с интересом рассматривала лагерь.
Одна из телег привлекла ее внимание. На нее взгромоздили клетку с почерневшими, толстыми прутьями и охраняли ее два стражника с копьями. В грудах тряпья скорчивших на настиле трудно было узнать человеческих существ. Боженка присмотрелась. Нет, это не были люди. Монахи-францисканцы в рваных рясах. Она равнодушно отвернулась, прислушалась к разговору братка и старшины осадного отряда.
–Курфюрст саксонский наделал себе в портки, после того как мы разогнали всю саксонскую кавалерию под Мульде. Табор уже спалил Плауен и нам приказано заканчивать тут и идти следом в Баварию. Потому и собираем все отряды в один кулак. Слышал,что орлеанская девка с нами воевать хочет?Из самой Франкии приехать обещает и нас еретиков покарать.
Ян-старшина заржал, как лошадь – оглашая всю площадь. А Бьярник насупившись ответил:
–Пусть попробует, курвина дочь...
Его оборвал Михаэль.
–Это одна из зимних резиденций Генриха фон Плауэна. –начал медленно говорить Михаэль, словно выбирая правильные слова. –Немного фамилий, более ненавистных, чем эта. Это отсюда организовывались нападения на наши земли. Это Генрих фон Плауэн придумал определение bellum cottidianum, ежедневная война. И он же это определение воплощал в жизнь, едва ли не ежедневно совершая нападения, паля, грабя и вешая. Тут же сидит его младший сын – отпустить его нельзя…
–Тварь не ожидала, что мы подойдем под эти стены. –сплюнул под ноги Ян- старшина отряда.
–Ибо Господь совершит суд, –сказал твердо ему в ответ Бьярн. –И мечом своим покарает каждое тело, и будет много душ наказанных за грехи Господом…
–Аминь, –закончил Михаэль. –Слишком дорого обходятся Чехии эти нападения. Вот мы это и прекратим. Дадим пример страха. Как сказал гейтман Прокоп все земли маркграфства отданы на разграбление, а население на резню. Мы давно этого ждали….
Его прервал Бьярнат, и в его голосе зазвенела сталь:
–Я тут жил, вот и сестру нашел. Из-под ножа спас. Ты нас тоже под нож отдашь?
–Но ты же здесь, а они там?! –Михаэль, усмехнувшись одними ледяными глазами, кивнул в сторону башни бурга.
–Такой приказ Прокопа Голого. –нейтрально сказал Ян. –Он гейтман в этом походе. Ничего не могу поделать. Война.
Бьярнат остервенело сплюнул сделав над собой видимое усилие, продолжил разговор.
–Разве кто-то из аделей еще в бурге? Почему не ушли?
–Сами удивились. Местные сказали, там младший из фон Плауенов сидит. После битвы под Мульде его с ранением сюда привезли. Да, видимо, сбежать не успел, иль не смог…
–Вот и поможешь со своими вендами взять бург. –вновь одними губами улыбнулся Михаэль и обжег холодом бесчувственных блекло-голубых глаз Боженку. –А потом поедешь с сестрой к нам жизнь устраивать.
Она поежилась. Недавно она уже испытывала подобное чувство – тот длинноволосый в лесу так же смотрел на нее. Как на вещь. Красивую. Временную. Ничего незначащую.
–Первый штурм не удался? –сверля взглядом старшину спросил Бьярнат. –Сколько воинов потеряли?
Ян скривился, ничего не ответив, а Бьярнат закончил веско.
–Значит, россказни про них не такие уж и выдумки.. Ворожить они умеют, как и сражаться… Говорят прадед нынешнего маркграфа в Рутении долго жил и привез сына оттуда.. С тех пор… С тех пор никто им дорогу не хочет переходить.
–Вот ты со своими людьми и проторишь ему последнюю дорогу… -крикнул ему в лицо Михаэль. –Ведь так, старшина? Или ты приказа ослушаться решил?
Старшина молчал, просто стоял, опустив голову, и смотрел куда-то в даль.
Бьярнат посмотрел еще раз на старшину и развернувшись уходя прочь, сказал веско:
–И поставит Отец наш овец по правую руку свою, а козлов – по левую (от Матвея 25:33)
Подойдя к ней, играя желваками, сказал:
–Боженка, ты подождешь меня тут. –он указал на одно из целых зданий. –Это последний мой бой. Я вернусь. Не может же такого быть… –выразительно прошептала он ей на ухо. –Свет во тьме светит… И тьма не объяла нас. Мы вместе, сестричка. Все будут хорошо.
И он резко пошагал к своим людям, а ее глаза затуманились от горьких слез.
Боженка пошла в разгромленный дом и сразу же забралась на последний этаж, надеясь разглядеть штурм бурга и хотя бы молитвой помочь брату. Отсюда начавшийся штурм был у нее как на ладони, но из другого окна выходившего на узкую улочку она услышала знакомый голос.
Боженка выглянула из окна и затряслась всем телом, слезы вновь полились, не давая дышать.
–Ничего ты не знаешь о Боге, монах, совсем. –как всегда улыбаясь одними губами говорил внизу Михаэль. –И темную сторону ты не знаешь, хоть и служишь ей, сам того не понимая. Так не годится… Я покажу тебе.
Михаэль поднял ладони, встряхнул пальцами. На них вспыхнуло пламя и исчезло. Бесследно. Или ей это показалось?!
–Наступает время, когда мертвые услышат Истинный Глас Божий и, услышав, оживут (от Иоана 5:25).
Монахи начали дико корчится, разевая рты в немом крике. Ей показалось, что пальцы на руках и ногах у них увеличились. Затем Михаель открыл запор на дверях клетки, не мало не страшась своих узников. Те быстро выбрались и окружили его стоя на четвереньках словно животные. Он что-то еще пропел на латыни и показал в сторону бурга. Боженка отвлеклась, а когда снова посмотрела на улочку, то она оказалась пуста – лишь только плащ с черными чашами мелькнул на углу.

Сразу за этим бомбарды замолчали, а требуше перестали метать снаряды. Прозвучал громкий сигнал труб. Штурм начался. Со стороны ворот пошли на приступ. Внутри бурга что-то уже горело и белый, причудливо извивающийся столб дыма навис над ним.
Башня бурга, залепленная с одной стороны снегом, словно всосав в себя пламя огня под ней, налилась сиянием и потухла, передав его на ворота и штурмующий отряд. Сердце у Боженки остановилось на мгновенье, и она все поняла.. Ещё через мановенье на башню, словно тени, вскарабкались еле различимые отсюда фигуры в подранных монашеских плащах, и исчезли за парапетом. А затем над городом прокатился животный рёв, а залепивший башню снег стал медленно, начиная с верха, краснеть….
Всё было кончено. Подоспели солдаты и быстро таранами развалили ворота. Смяли вялое сопротивление, и все защитники пошли под нож. Пощады не давали.
И тогда в городе началась всерьез резня.
В войске была дисциплина – пока не взяли бург, грабить запрещалось. Но вот потом.. Это была не их земля. Тут можно было всё.
До того, как стемнело, городок охватило пламя, шипели в огне реки крови, которая текла по улицам. Пожары превратили ночь в день, крики убиваемых не стихали до рассвета. А затем за ней пришли..
Они были без шлемов, Боженка видела их лица, бледные, равнодушные. Их привел Михаэль. Он стоял позади. Просто наблюдал. Она вдруг успокоилась. С поразительно ясным пониманием, что на этот раз не выпутается. Обмякла в схвативших ее руках.
Она изо всех сил хотела потерять сознание. Но не могла. Смотрела, и шептала:
–Братко, как же так?
Слезы больше не текли по ее щекам – иссякли.. Как и надежда…
Свет больше не светил во тьме. Кругом осталось лишь зимняя, холодная тьма..

*Назиму – по-старовендски, весной.
*Bjarnat,Бьярник – сйорбско, вендская форма имени Бернхардт, что означает «сильный как медведь».

[Наталья Владимировна]

26

НА ДЕМБЕЛЬ!

Его привезли на легковой машине, словно важного генерала. Насколько хватало глаз, лежала степь. И на этой картине, словно декорации, стояли армейские палатки, казалось, им нет конца. Огромное количество автомашин, орудий и танков. И если вначале пути боевая техника была новая, то в конце танки стояли, почему-то старые и нерабочие, такие же автомашины. Огромное поле было буквально изрыто десятками тысяч километров окопов, траншей и противотанковых рвов. Сотни дотов, дзотов, блиндажей покрыли степь с уже пожухлой травой.
Особенно удивил, новый, словно только построенный аэродром с огромной взлётной полосой.
- Сержант Горохов, вам сюда!
Сопровождающий его лейтенант показал на добротную, наспех построенную избу. Показал любезно, словно это он, Петька Горохов, старше его по званию.
Мимо проходила группа солдат, судя по их бравому виду, старослужащие. Один из них весело крикнул, обращаясь к вновь прибывшему:
- Сколько осталось служить, салага?
- Полтора года, - смело ответил Петр.
- А мне полторы недели.
И все весело заржали, радуясь удавшийся шутке.
Его завели в избу, где за широким столом сидел генерал. Тот кивнул сержанту на стул напротив, а лейтенанту махнул рукой, и тот сразу исчез.
- Дозиметрист? - спросил он у Петьки.
- Так точно! - гаркнул тот, вскочил со стула.
Но генерал махнул рукой и кивнул на стоящий на столе аппарат:
- Знаком?
- Так точно!
- Хватит, после каждого вопроса вскакивает из-за стола, - одернул его генерал, и добавил строгим голосом. - Через неделю здесь начнутся учения, настольные секретные, что даже я не все знаю. На тебя, сержант, ложится очень ответственно задание. Не выполнишь – трибунал, сболтнёшь что-то лишнее – трибунал. Выполнишь все как надо – медаль за доблесть и на дембель.
- Ну, ведь я полтора отслужил, - стал мямлить Петька, - а мне три…
- Сержант, ты, что туго соображаешь?
- Никак нет! - голос сержанта стал твердым. - Разрешите узнать подробности задания?
- Подробности позже объяснят. А в общих чертах – будешь бегать со своим аппаратом, и записывать данные с твоего прибора. Тренировки начнутся с завтрашнего дня. Сейчас иди, становись на довольствие.

Чудеса начались сразу. Петька заставили снять его почти новую форму и выдали другую, отливающуюся каким-то металлическим блеском.
Затем отправили в столовую. Он, кончено, ожидал, что кормить будут неплохо. На столе, за который его посадили, стояла тарелка с борщом, картошка с котлетой. Ну, это ожидаемо, но рядом лежала плитка шоколада, и стоял стакан, наполовину наполненный… водкой. Парень оробел, но подошедший майор строгим голосом приказал:
- Пей!
Тепло приятно прокатило по желудку, ударило в голову. Жирный борщ и котлета нейтрализовали действия спирта. Парень выпил компот и, взяв в руку шоколад, направился к выходу. Тот же майор проводил до добротно отстроенного барака и показал на дверь:
- Жить будешь здесь. Общаться с кем-то, кроме соседей по команде, не рекомендуется.
Соседом оказался военный в новой, похожий на его, форме, но с погонами капитана.
- Горохов Петр? - спросил тот.
- Так точно, товарищ капитан!
- Хватит орать! - неожиданно произнес офицер и, протянув руку, представился. - Василий. Можешь так и называть. Нам с тобой последнее задание осталось выполнить и на дембель.
- А какое? - вырвалось у Петька. - Что-то я до конца не понял.
- Я – тоже, - кивнул на стул. - Садись, чай попьем. Как раз закипела. Здесь, как в раю – водка, шоколад, сахар без меры.
Петр всю жизнь прожил в деревне. В последние годы перед армией всегда хотелось есть. Организм требовал. Да, кто в первые послевоенные годы ел досыта? Армейский паек в первое время казался царской едой. Но есть все равно хотелось. Не легка служба солдатская
Все изменилось, когда его послали на эти непонятные курсы. Где говорили про непонятное оружие массового уничтожения, про радиацию. Петька много чего не понял, но как работает этот аппарат, усвоил на всю жизнь.
Его водили на какой-то завод. Там стрелка дозирования отклонялась до упора, переходилось переключать на вторую шкалу. Была и третья, и четвертая шкала. Инструктор сказал, что радиация, которую измеряет четвёртая шкала, несовместима с жизнью. Правда, добавил, что такой радиации не существует.
Кормили их на этих курсах, как на убой. Но сегодняшний обед... А сейчас чай с шоколадом, и сахар комковой на столе, словно камни на речке. За что всё это? Побегать с дозиметром?
- А за что нам такая почесть? – сержант в недоумении развёл руками.
- Оружие здесь будут здесь испытывать секретное, атомное.
- Да, это я понял, - с каким-то недоумением посмотрел на стол. – А причём здесь шоколад, водка?
- Шоколад – не знаю, а водка нас от радиации спасёт, - офицер плеснул из фляжки содержимое в металлические кружки и стал вскрывать банку с тушёнкой. – Правда, непонятно, что это за радиация.
- Нам что на курсах про это говорили, - Петя пожал плечами, - но я ничего не понял.
- Садись! Давай по глоточку. Чтобы эту заразу не подхватить.
Парень робко сел за стол. Нет, не привык к такому обращению со стороны офицеров, и такой жизни сладкой – тоже не привык.
Выпили, съели тушёнку и завалились спать.
Встали вечером, и пошли на ужин.
***
На следующее утро к ним подошёл, уже знакомый майор:
- Так, капитан Завьялов, сержант Горохов?
- Так точно! - ответил Василий.
- Вот ваши удостоверения, - подал им две красные книжицы, одна осталась у него. – Без них никуда не выходить. Понятно?
- Так точно!
- Капитан, сегодня в ваше распоряжение прибудет фотограф, - открыл третью книжицу, - старшина Ерохин Игорь Леонидович.
- Ясно!
- Исполнять с сегодняшнего дня будете лишь мои приказы. Зовут меня Михаил Николаевич Пронин, - пожал своим новым подчиненным руки. - Сейчас пробежитесь с дозиметром вокруг аэродрома. Это по периметру, примерно, километров пять. Записывать показания, через каждые полкилометра. За час должны обежать вокруг аэродрома. Задача ясна?
- Так точно!
Свой прибор Петя включил сразу при выходе из избы:
- Василий, смотри, уже здесь небольшой радиоактивный фон.
- А что ты хотел? – усмехнулся тот. – Тебе же прибор и дали, чтобы радиацию мерить.
До места дошли неторопливым шагом, затем переключились на бег. Через каждые пятьсот метров записывали показания. Они уже обогнули аэродром, как радиация стала повышаться, и вскоре дозиметристу пришлось переключить прибор на вторую шкалу, а это значило, что радиация возросла в десять раз.
- Петя, что-то мне подсказывает, что источник этой радиации вон в том ангаре, - капитан показал, на самое большое сооружение на аэродроме.
Действительно, уровень радиации возле этого ангара был наибольшим. Не успел Пётр записать данные, как раздался грозный окрик:
- Стоять! Руки вверх!
Вышли два военных, с наведёнными на них автоматами.
- Свои, - спокойно ответил капитан Завьялов, поднимая руки. – У нас разрешение есть.
- Вытащил, без резких движений! – последовал приказ.
Василий медленно вытащил красную книжицу, и подал автоматчикам.
- Можете идти! – разрешил офицер, остановивший их.
Военный отдали друг другу честь, и обе группы продолжили выполнять свои обязанности.
Майор Пронин просмотрел данный их измерений, одобрительно покачал головой:
- Молодцы! На сегодня всё. Обедайте и отдыхайте!
- Да, так бы всю жизнь прожить, - улыбнулся капитан Завьялов, когда майор ушёл. – Позавтракали, пробежались. Выпили, пообедали и весь оставшийся день чай попивай с водкой и тушёнкой закусывай.
- И за что нам такая почесть? – вновь недоуменно покачал головой Петя.
Майор Пронин завел мужчину лет тридцати в мешковато сидящей, такой же, как у них форме, с лычками старшины, в руках которого были две огромные сумки:
- Знакомьтесь – старшина Ерохин Игорь Леонидович, - майор провёл рукой в сторону вставших из-за стола. – Капитан Завьялов Василий Григорьевич – твой непосредственный командир, Сержант Горохов Пётр – дозиметрист.
- Садись! – кивнул Василий новому члену группы, когда майор вышел. – Выпьем за знакомство.
Тот сел, взял в руки кружку. Взглянув на своих новых друзей, улыбнулся и выпил содержимое.
- Рассказывай! – приказал капитан.
- Я в правительстве служил фотографом. Попросился в запас, - пожал плечами. – Мне и говорят, мол, съездишь в командировку, и можешь ехать домой. Я, конечно согласился.
- Не пожалеешь? – ухмыльнулся Завьялов
- Не-е, - покачал головой Игорь и достал из сумки, с которой он пришёл какой-то агрегат. - Вот, смотрите, какой мне фотоаппарат выдали - «Смена».
Друзья с любопытством стали рассматривать это чудо техники, а фотограф продолжал рассказывать:
- Он складной, малоформатный, шкальный. Смотрите, центральный затвор. Вместо кассеты тридцатипятимиллиметровая плёнка. Видоискатель рамочный.
- Самый лучший? – спросил капитан. – Вот такой бы тебе насовсем.
- Насовсем не отдадут. Я когда вернусь на гражданку, - стал мечтать новичок. – Куплю американский фотоаппарат «Аргус». Он размером всего с кирпич. Его американцы так и зовут «кирпич». А весит всего килограмм. Представляете, его фокусировка сопряжена с объективом посредством зубчатой передачи, и фотовспышку можно подключить.
Новые друзья представляли это, мягко сказать, плохо, но затаив дыхание слушали рассказ старшины об удивительном американском фотоаппарате.
- А затем в Москве фотоателье открою, - продолжал мечтать Игорь. – Знаете, какие я буду делать снимки!
- Ты, что сам из Москвы? – спросил Петя.
- Нет – из Самары, - тяжело вздохнул. – Но родственников у меня нет. После войны попал в столицу. Дядька у меня в правительстве работает. Вот меня и пристроил.
- Что ж ты там не остался? – усмехнулся Василий.
- Да я там лишь начальников снимал. Всё секретно – никому ничего не покажешь. А мне охота праздники снимать, простую жизнь. Чтобы все любовались моими фотографиями.
- Завтра, начнёшь простую жизнь снимать, - буркнул капитан Завьялов. – Вот только фотографии твои никто опять не увидит.
- Да, я уже понял.
- А я вернусь домой, - мечтательно улыбаясь, произнёс Пётр. – Поступлю в институт, влюблюсь в самую красивую девушку. Родится у меня сын, пойдёт в школу…
Петя смотрел в окно, радостно улыбаясь, словно видел своего сына, идущего в школу. Вдруг резко повернулся к фотографу.
- Слушай, Игорь! А ты нас сфотографировать сможешь на память.
- Конечно, смогу. Если разрешат.

***
На следующее утро майор Пронин собрал всю группу:
- Старшина Ерохин, мне сообщили, что всё для изготовления фотокарточек вам выдали. В том числе пять кассет. Я не понял, что это такое. Но после учения – ты все их сдашь мне.
- Фотобумагу не выдали, сказали, что выдадут здесь.
- Бумагу я буду выдавать пачками, в которых пятьдесят этих самых бумаг. Отчитываться будешь за каждую. Тебе понятно?
- Так точно!
- Слушайте, приказ! В семи километрах северо-восточней находится деревня Маховка. Ваша задача: выдвинуться в сторону этой деревни. Дозиметрист записывает показания через каждые пятьсот метров. Фотограф – фотографирует.
- А что фотографировать?
- Что угодно – поле, технику, дома. Тоже самое будешь фотографировать после испытания. Для сравнения. Задание понял?
- Так точно!
- Посмотрим, какой ты фотограф. Выполняй! – повернулся к Завьялову. – Капитан, вы с сержантом Гороховым поможете фотографу! Вам в одной группе придётся работать. В случае необходимости, вы должны заменить любого из ваших товарищей. Ясно!
- Так точно, товарищ майор.
- А сейчас все ко мне. Напишите расписки о не разглашение сведений об учениях сроком на двадцать пять лет. Если за это время, кто-то из вас сболтнёт что-то лишнее, тот в лучшем случае, надолго окажется за решёткой.

По пути до деревни Маховки постоянно встречались военные, которые гнали скот в сторону лагеря:
- Похоже, нас хотят побаловать свежим мясом, - улыбнулся капитан.
- Не похоже, - возразил Пётр.
- Почему ты так решил?
- Коровы тощие и вид у них болезненный, и лошади такие же. Скорее на убой и захоронение ведут.
Покачал головой капитан Завьялов и крепко задумался.

Вот и сама деревня. И люди, направляющиеся в другую сторону. Кто медленно на телегах, кто на машинах, которыми управляют солдаты. Пастух с подпаском гонит стадо коров, здоровых, хорошо откормленных.
Пока Игорь фотографировал дома и идущих людей, Василий не выдержал и спросил у женщины возле телеги:
- Куда это все направляются?
- Нам, сынок, сказали, чтобы мы уходили в ту сторону за пятьдесят километров, вместе со скотом и пожитками. Даже машины для этого дали. Сказали, обстраивайтесь там – вам помогут. А лучше, говорят, совсем уезжайте. Даже документы дали, по которым билет на поезд дадут бесплатно для всей семьи. Сказали – и пожитки можно с собой брать, - женщина схватилась за голову и запричитала. – И куда же мы с насиженных мест?
И тут к капитану подошёл патруль. Двое солдат наставили на него автоматы, а офицер спросил:
- Кто такие? И что здесь делаете?
Капитан достал книжицу, и показал. Офицер, молча, отдал честь и патрульные удалились.
«Интересно, наши удостоверения, как волшебные. Стоит показать, и все вопросы решены», - не переставал удивляться Петя.

Вернулись.
- Докладывайте! – приказал, вышедший майор Пронин.
- Задание выполнено! – взял под козырёк капитан Завьялов.
- А фотографировали?
- Так точно!
- А это…, - майор Пронин был очень далёк от искусства фотографирования. – Сколько раз…
- Товарищ майор, вы имеете в виду, сколько сделано кадров?
- Да.
- С помощью этой плёнки можно сделать, примерно, тридцать-сорок кадров, не зависимо от того, какими они получатся. Мы сделали, около тридцати.
- И дальше что?
- Дальше надо проявить плёнку, и начинать изготовление фотокарточек, - Игорь хитро улыбнулся. – Но после проявки использовать эту плёнку уже нельзя, независимо сделан один кадр или сорок.
- А что ж ты до конца не сфотографировал.
В глазах фотографа блеснул хитрый огонёк:
- Товарищ майор, а давайте, я вас сфотографирую?
Майор даже растерялся. Всё, что связано с этой группой решал он. Вся ответственность за его подчиненных лежала на нём. Он должен предоставить данные об уровне радиации и фотографии местности до взрыва и после. Вся секретность, касающаяся этой группы, замыкалась на нём.
Фотографировался сам майор лишь на документы. Каждый раз фотографии получались мелкими и некрасивыми. А старенькая мама живёт далеко от него…, а ему месячный отпуска обещали…
- Товарищ майор, - старшина Ерохин уже пять лет фотографировал больших начальников и генералов. – Встаньте на тот пригорочек.
Вытащил из сумки фотоаппарат и стал настраивать. Майор с любопытством смотрел на все его действия. Игорь это понял, и решил осуществить вынашиваемый план:
- Товарищ майор, главное резкость навести и выдержку, - навёл и приблизил фотоаппарат к своему начальнику. – Затем вот рычажок до упора, посмотреть вот в эту щелочку.
Игорь приставил фотоаппарат к глазам майора, подождал, когда тот немного освоится:
- …и нажать эту кнопочку. Нажимайте, нажимайте!
Раздался щелчок.
- Товарищ майор, становитесь возле дерева! Когда будете смотреть на меня, лицо не напрягайте.
Тот неторопливо, важной походкой подошёл к дереву. Что-что, а снимать больших начальников Игорь Ерохин умел хорошо. Сделал два снимка.
Майор вновь подошёл к фотографу:
- И что, получится?
- Обязательно! – хитро улыбнулся. – Товарищ майор, сфотографируйте нас!
- Ну, я не знаю… А у меня получится?
- Плёнка все равно кончается. Вы раза два-три щёлкните.
Офицер взял в руки фотоаппарат. Да, чем он рискует? Всё равно и плёнка и фотографии попадут к нему. И он будет решать, что оставить, что – уничтожить. А его подчиненные уже стояли у дерева.
Майор посмотрел в маленькое окошечко фотоаппарата, педантично навёл, чтобы все вошли в кадр. Нажал кнопочку – раздался щелчок. Подумал… Рычажок до упора… Щелчок… Ещё раз до упора… Вновь щелчок.
***
Этой ночь группе капитана Завьялова было не до сна. Игорь Ерохин изготавливал фотографии, а его друзья помогали творить это чудо.
А утром с результатами ночного труда прибыли в избу к майору Пронину, который вечером выдал им пачку фотобумаги в количестве пятидесяти штук. Тот кивнул сержанту Горохову, чтобы приготовил чай и сел за стол, капитан Завьялов и фотограф стали рядом.
Перед ними предстала запечатленная на бумаге степь, огромный палаточный город, старые танки, орудия и автомашины. Солдаты, роющие окопы. Далее, скот бредущий под присмотром тех же солдат. Вот деревня Маковка с отъезжающими неизвестно куда жителями.
Майор тщательно рассматривал каждую фотографию. И вот перед ним возникло дерево, а рядом он на фоне бесконечной степи и неба. И каждая пуговка на его гимнастёрке видна, каждый волосок, выбивающийся из-под фуражки. А какой вид бравый! А далее ещё два таких же снимка. А потом три снимка с его подчиненными.
Сделал он строгое лицо и произнёс:
- Когда будем прощаться, оставлю вам эти фотографии, - восхищённо покачал головой. – Старшина, а ведь ты мастер, каких поискать!

После чая Пронин поставил задачи своим подчиненным на этот день:
- Сейчас получите противогазы и специальные защитные костюмы. Потренируетесь их надевать. Далее, пробежитесь в них отсюда до деревни Елшанка. Она находится в восьми километрах на северо-запад. На вашем пути, где-то километра через три солдаты будут рисовать белилами огромный крест. Вы должны обязательно пройти мимо него. Этот путь вы проделаете и после испытания бомбы. Старшина Ерохин продолжай фотографировать всё, что встретится на пути. Сержант Горохов продолжай работать со своим дозиметром. Задача ясна?
- Так точно, товарищ майор!

С противогазами они были немного знакомы. Быстро подобрали по размеру своего лица, расписались в получении. Вот с защитными костюмами – сложнее. Мало того, что они были одинаковые по размеру. Так ещё не понятно было, как надевать. До обеда, разобрались. Надели, сняли, сложили в своём домике и направились на обед.
- Нет, так и не пойму, - в который раз воскликнул Петя. – Ну, бегаем мы каждый день, пишем, фотографируем. Начнутся учения, вновь запишем уровень радиации, сфотографируем. А за что такая пайка, медали, дембель?
- Так, радиация какая-то… – пожал плечами Игорь.
***
И этот путь был похож на вчерашний. Нет, конечно, были и изменения. Привязанные, то там, то здесь, к растущим в степи карагачам, лошади и коровы мирно щепали траву. Солдаты рисовали огромный белый крест. Он был настоль огромен, что Петр насчитал более ста шагов от его крайних точек. Вокруг него суетился целый взвод солдат, во главе с лейтенантом. Лица военных светились радостью – ведь ещё несколько дней и все отправятся на «гражданку», где их ждёт долгая и счастливая жизнь.
Далее на их пути встретились три легковых автомобиля, а в них сидели генералы, а в первой… маршал.
Ребята застыли в своих нелепых костюмах по стойке смирно. Из открытого окна высунулся человек в штатском и махнул им рукой, чтобы уходили. Ребята, оглядываясь, продолжили путь.
Когда машины исчезли из вида, капитан Завьялов первым снял противогаз, подчиненные последовали его примеру.
- Знаете, кто был в первом автомобиле? – спросил Игорь Ерохин.
- Ну, и кто?
- Маршал Жуков Георгий Константинович.
- Кто!?
- Я его в Москве на параде видел, - восторженно произнёс Игорь. – Не пойму, что он здесь делает?
- Он настоящий полководец, - восхищённо произнёс Василий. – Всегда там, где трудно.
- А какие автомобили красивые? – Петя так и не мог опомниться от подобного потрясения. – Я такие никогда не видел.
- Это ЗИМы, их в Горьком на Завод имени Молотова делают, - в отличие от родившегося и выросшего в деревне Петра, Игорь всё знал и видел. – Они шестиместные и шестиоконные. На них поставлена гидромеханическая трансмиссия, поэтому у них плавный разгон с места и передачам управлять удобно.
- А ты откуда знаешь? – усмехнулся капитан.
- Однажды меня взяли с собой на природу, чтобы я министров фотографировал. На таком автомобиле ехали.
- Дурак ты, Игорь, - беззлобно произнёс Василий. – Такую райскую жизнь променял на эту степь.

Деревня Елшанка была пуста. Калитки изб распахнуты. Ни людей, ни животных.
- Стоять! Руки вверх! – услышали они, уже привычный, окрик и увидели, привычно наставленные на них автоматы.
Сняли противогазы, капитан Завьялов достал удостоверение и протянул старшему патруля.
- Проходите, - отдал честь тот, затем, улыбнувшись, спросил:
- Яблок хотите? Жители сюда уже не вернуться, а яблоки какие вкусные!
Один из патрульных сбегал и принёс старое ведро, доверху наполненное яблоками. Они были, действительно, очень вкусны.
- Забирайте, все! – предложил старший наряда.
- Спасибо! Не положено, – поблагодарил Завьялов, но, подумав, добавил. – Возьмём по парочке на дорожку.

Они сделали ещё несколько снимков и отправились в обратный путь, оставив опустевшую деревню с неубранным урожаем… умирать.

***
Вечером майор Пронин пригласил их в свою избу. Заставил приготовить чай, вскрыли консервы.
- Водки сегодня не будет, - произнёс майор, когда все расселись. – Завтра начнётся.
Смотрел на сосредоточенный лица своих подчиненных, ловил их взгляды. Вчера высшим офицерам показали секретный фильм о действии ядерного оружия. Для этого построили специальный кинопавильон, в который пропускали лишь по списку и удостоверению. Пригласили и его.
Стало понятно, для чего окопы и блиндажи накрывали бревнами в несколько накатов, тщательно обмазывали выступающие деревянные части желтой глиной. Они не должны были загореться от светового излучения.
Вспомнилась фраза несколько раз произнесённая в том фильме:
«Вам выпала великая честь — впервые в мире действовать в реальных условиях применения ядерной бомбы».
- Сразу после взрыва начнётся артподготовка и удар бомбардировочной авиацией. Всё это закончится минут через сорок, после этого вам надлежит пробежать в защитных костюмах мимо нарисованного креста, измеряя через каждые сто метров радиацию, и фотографирую местность.
Во время взрыва и артподготовки вы будете находиться блиндаже, за километр до эпицентра. Из блиндажа в это время не высовываться ни в коем случае. Через сорок минут начинаете выполнять задание. На это вам даётся пятнадцать минут. За это время вы должны измерить радиацию, сделать снимки и укрыться в другом блиндаже. Сейчас попьём чай, затем, пока светло, сходим, посмотрим блиндажи и разок пробежимся.

- О, да это целый бункер! – усмехнулся капитан Завьялов. – Он и от прямого попадания бомбы спасёт.
- Надевайте защитные костюмы, - приказал Пронин. – Я сейчас выйду. Как подам команду – ждёте сорок минут и начинайте действовать.
Майор вышел. Они надели костюмы и стали ждать. Раздался крик Пронина: «Взрыв!» Подождали сорок минут, выскочили. Действовали слажено. И через пятнадцать минут были уже в другом блиндаже, сделав десяток снимков и сняв показания дозиметра. Хотя, этого можно было и не делать, стрелка стабильно колебалась на одном и том же уровне, показывая небольшой уровень радиации.
Подошедший майор, улыбнулся:
- Молодцы! Завтра должны так же пробежаться – это главное. А через день-другой сходите в Маховку и Елшанку, сфотографируете, что там изменилось.
- А дальше? – задал вопрос Игорь.
- Дальше – готовьтесь к дембелю! – хлопнул его по плечу майор.

***
На следующее утро в девять часов тридцать четыре минуты самолёт-носитель с высоты восемь тысяч метров сбросил атомную бомбу мощностью сорок килотонн, взрыв которой последовал через сорок восемь секунд на высоте триста пятьдесят метров от поверхности земли и с отклонением от белого креста в двести восемьдесят метров в северо-западном направлении.
Взрыв атомной бомбы сопровождался ослепительной вспышкой, осветившей местность ярко-белым светом. После вспышки в центре взрыва на высоте триста пятьдесят метров образовалась светящаяся область сферической формы. Под действием мощного светового излучения на огромной площади в районе взрыва произошло испарение влаги, а также растрескивание грунта, сгорание органических веществ. Возникло резкое задымление и запыление воздуха. Образования нагретого запыленного слоя под действием светового излучения взрыва происходил до прихода ударной волны.
Через три секунды после взрыва поверхность светящейся области начала темнеть, на ней появились отдельные менее яркие пятна, которые разрастались в размерах и вскоре охватили всю поверхность светящейся области. На этом закончилось развитие светящейся области и началось развитие облака взрыва. В конце своего развития светящаяся область имела горизонтальный размер семьсот четырнадцать метров. Облако взрыва приобрело форму тороидального вихря с клубящейся поверхностью, сквозь которую пробивались языки пламени. Вслед за устремившимся вверх облаком из эпицентра взрыва начал подниматься огромный пылевой столб, который через несколько секунд приблизился к облаку. Через минуту облако взрыва поднялось на четыре километра, а через семь минут — на высоту пятнадцать километров.

Воины группы капитана Завьялова этого не видели. Сначала, словно божье знамение в их блиндаж проник яркий белый свет, через несколько секунд они услышали звук в форме резкого грозового разряда. Затем, грохот артподготовки. Через сорок минут всё стихло.
- Вперёд! – скомандовал капитан Завьялов.
Они быстро надели противогазы и выскочили из блиндажа. Казалось, горела вся земля и всё, что на ней находилось – старые автомобили, орудия, танки. Везде валялись останки коров и лошадей. Местность после взрыва трудно было узнать: дымилась трава. Кустарник и перелески исчезли. Их окружали голые, дымящиеся холмы. Стояла сплошная черная стена из дыма и пыли, смрада и гари. Земля была покрыта тонкой стекловидной коркой расплавленного песка, хрустящей и ломающейся под ногами, как тонкий ледок на весенних лужах после ночного заморозка.
И они побежали по этому «ледку» в сторону, уже не белого, а серого «креста». Строго выполняя указания, Игорь, непрерывно фотографировал местность, а дозиметрист записывал показания уровня радиации. Вдруг, около центра креста, он остановился, уставившись в прибор, словно не зная, что делать:
- Пётр, что случилось? – тут же услышал сквозь противогаз громкий крик капитана.
- Зашкаливает! – прокричал сержант Горохов в ответ.
- Ты, что совсем одурел – переключи на другую шкалу!
- На все переключал – везде зашкаливает.

***
Он лежал в постели. Каждое движение его иссохшего тела отдавалось болью. Вчера ему исполнилось пятьдесят. Приходила дочь с зятем, показали внучку. Он точно знал – пятьдесят один уже не исполнится. Попытался позвать жену, но организм уже не подчинялся ему, из горла вырвался лишь шепот. Словно почувствовав его, в комнату вошла женщина, наклонилась:
- Что, Миша?
- Надя, дай мне фотографии, те – военные! - с трудом прошептал он.
Женщина достала из шкафа две карточки и вставила их в отдающие желтизной руки мужа.
Его взгляд застыл на бравом майоре, стоящем возле дерева на фоне бескрайней степи. Разве мог тогда подумать Михаил Николаевич Пронин, что через каких-то шестнадцать лет превратится в беспомощного умирающего старика.
В то лето ему капитану, новой только что созданной структуры Комитета государственной безопасности, присвоили звание майора и отправили в эту секретную командировку в оренбургскую степь. В его подчинении дали лишь три человека, но предупредили, что он полностью отвечает за них, и в течение последующих двадцати пяти лет должен поддерживать с ними непрерывную связь.
Старик пошевелил пальцами, и эта фотокарточка упала на грудь, его взгляд остановился на другой. Те его подчиненные, с которыми он должен был поддерживать связь двадцать пять лет. Двадцать пять лет…
Капитан Василий Завьялов умер через год в пьяном угаре – он до самой смерти верил, что водка спасёт его от неведомой и страшной болезни.
Фотограф Игорь Ерохин – фотограф от Бога. Он всё же смог раздобыть тот американский фотоаппарат, «кирпич». И даже успел получить разрешение на открытие ателье, но… Умер Игорь через четыре года, прижимая к груди свой драгоценный фотоаппарат.
Дозиметрист Пётр Горохов – всё мечтал, что женится, окончит институт и будет помогать своему сыну в учёбе и жизни. Он женился и институт окончил. Умер первого сентября, в тот самый день, когда его маленький сын пошёл в первый класс.

Взгляд старика застыл. Последний глоток воздуха… Ребята с фотографии улыбались...

[Наталья Владимировна]

27

ГОСТЬ
1.
Жил в селе мужичок. Так себе: неказистый, небольшого росточка, неприметный. Звали его Тихон Перепёлкин. За калитку он почти не выхо-дил, друзей не имел. Зато женушка его, красавица Аринушка, слыла в Калиновке бой-бабой. Связываться с ней боялись даже мужики, любого могла поставить на место. Жили они вдвоём и, к удивлению сельчан, мир-но. Единственная их дочь училась в городе на юриста. На выходные она частенько приезжала домой. Провожал её обычно Тихон. Донесёт до ав-тобусной остановки тяжёлые сумки набитые продуктами и с понурой го-ловой возвращается обратно. Но однажды весной ему самому пришлось ехать в город. Дочь толи экзамен завалила, то ли боялась, что не сдаст, но ей срочно понадобились деньги. Вот и отправила Аринушка муженька в город: «Гляди, деньги не потеряй! Спрячь подальше. Рот не разевай! На обратном пути заедешь на рынок, купишь домой колбасы копчёной, сыра и рыбки красной», ‒ приказала она. И Тихон уехал.
Не любил он города. Дышать в нём трудно, и свободы нет. «Как Ва-люха его переносит», ‒ удивлялся Тихон. А больше всего не любил совре-менных новшеств ‒ автоматов, продающих билеты в метро. Да и метро тоже не любил и предпочитал ездить на автобусе. «Ну и пусть, что дольше ехать, зато город посмотрю», ‒ рассуждал он, примостившись на перед-нем одиночном сидении. Но постепенно в автобус набился народ и стало не до городских красот. Все пыхтели, вздыхали, суетились. Ворчала кон-дуктор, отоваривая вошедших билетиками.
‒ Вот мужики пошли! ‒ вдруг послышался рядом с Тихоном злой женский голос. ‒ Женщина стоит, а он на переднее сидение уселся и делает вид, что не замечает!
Он обвернулся и увидел толстую женщину в синем пальто и красной шля-пе. Её глаза метали молнии. Тихону казалось, что она сейчас вцепится в куртку своими красными когтями и будет трясти его, как грушу. Он быстро соскочил с сидения и, держась за поручни, на всякий случай ото-двинулся от неё подальше. Сине-красная плюхнулась на кресло при этом не забыла произнести ядовито: «Нахал!». Тихон еле дождался своей оста-новки и, как ошпаренный, выскочил из автобуса. Ему казалось, что все осуждающе смотрят ему в след. «Ну и пусть. Они меня не знают, и я их больше не увижу», ‒ пытался успокоить себя. Зазвонил сотовый: «Пап, ты доехал? Я сейчас прибегу. Будь на остановке!»
Валюшка появилась быстро. В белом пальто и белых сапожках, словно прекрасная фея, она шла к нему по узкой аллейке. «Красивая у нас Валюха. Лицом вся в мать», ‒ с гордостью подумал он, тут же забыв о своих печалях.
‒ Пап, ты не обижайся, но я спешу. Мне до двенадцати нужно отдать деньги, иначе мне не засчитают экзамен, со всеми вытекающими послед-ствиями.
Тихон сразу представил эти последствия и торопливо затараторил:
‒ Конечно. Что мне обижаться, ты, главное, реши эту проблему! Нельзя сейчас без образования! Никак нельзя, ‒ поцеловав на прощание дочь, отправился на городской рынок, выполнять заказы жены.
Рынок встретил его ароматами различных специй, и запахом только что испеченных пирожков. «Сейчас куплю всё, что приказала Арина и то-гда полакомлюсь пирожками», ‒ решил он и пошёл по рядам, деловито рассматривая товар. Чего там только небыло! Свежая зелень, умело раз-ложенная небольшими пучками, рядом примостились помидоры и огурцы. Чуть поодаль красовались желтые апельсины, за ними ‒ мандарины и яб-локи. Он дошёл до колбасных рядов и, перепробовав многие виды, нако-нец, выбрал нужную. То же проделал и сыром. Самым сложным, оказа-лось, выбрать рыбу, но и с этим ему удалось справиться. Закончив с по-купками, Тихон отправился за пирожками в небольшое кафе с яркими надписями и красивыми картинками на стекле.
Народу, к удивлению Тихона, в кафешке не оказалось. Некоторое время он постоял у прилавка, по-хозяйски рассматривая цены. Выбрав самсу, пирожок с ливером и ароматное капучино, уселся за столик, пред-вкушая трапезу. Отхлебнув глоток горячего напитка, Тихон заметил, что дверь отворилась, и в помещение зашёл мужчина лет сорока в модной прошитой серой куртке, темно-синих джинсах и с красивым, с золотой за-стёжкой, портфелем в руках. «Наверное, учёный какой-то или состоит в руководстве завода», ‒ подумал он. Завод за высоким забором, огоро-женный колючей проволокой, находился неподалёку. «Нет, всё-таки, учё-ный!» ‒ и стал исподтишка наблюдать за вошедшим. Незнакомец, купив два пирожка, салат и кофе, уселся за соседний столик. Тихон заметил, что он чем-то расстроен. Мужчина открыл портфель и стал в нём рыться, но, не отыскав желаемого, раздражённо бросил его на рядом стоящий стул. Кривая ухмылка скользнула по лицу. Вздохнув, достал с внутреннего кармана куртки дорогой телефон. Тихону показалось, что «учёный» вовсе забыл, зачем он сюда пришёл. Наконец, положив телефон на стол, мужчи-на принялся за еду.
‒ Поди, кофе остыл, пока искали, ‒ посочувствовал Тихон. Ему жут-ко захотелось поговорить с умным человеком.
Мужчина мимолётно взглянул на него и тихо ответил:
‒ Ничего страшного...
‒ У вас неприятности?
‒ Да есть небольшие, ‒ теперь он более внимательно оглядел Тихона. ‒ А вы случайно не знаете, где в вашем городе можно найти недорогую гостиницу? ‒ спросил незнакомец. ‒ Мне нужно всего на пару дней. Я пы-тался сейчас поискать, но дорогие очень. Мне они пока не по карману.
‒ Не, я сельский. В Калиновке живу, к дочери приехал. Вот с пи-рожками пережидаю время. В четыре часа автобус, с ним и уеду.
‒ Я так и подумал... На всякий случай спросил.
‒ А вы что, по делам приехали? Или по поводу какому? ‒ снова при-стал с вопросом Тихон.
‒ В командировку, на ваш завод. Да вот беда, обокрали меня,‒ раз-откровенничался мужчина.‒ Из портфеля папку вытащили. А в ней карта, пропуск, проездные и командировочные. Хорошо, что телефон и порт-моне с паспортом в куртке лежали.
‒ Ох, какая беда! Аккуратней нужно. Народ теперь пошёл ушлый. Всё норовит, поживиться за счёт других. Мне Ариша строго настрого приказала «рот не разевать».
‒ Ну, вот и получается, что я его-то и раскрыл. Со мной такого не случалось. В портмоне всего пять тысяч, на них двое суток в чужом горо-де не проживешь.
‒ А вы бы своим сообщили. Пусть пришлют. Надо же человека вы-ручать, с каждым может произойти.
‒ Позвонил в свой отдел, сообщил о пропаже. Пообещали в течение суток оформить новые документы и переслать в приёмную на завод. За сутки они не управятся, с пропуском волокита будет. Я его неделю оформ-лял. А жену мне не хочется тревожить. Сердце у неё больное, переживать начнет. Да и банковской карты тоже нет, ‒ он развёл руками, ‒ украли.
Тихон задумался. «А если бы меня обокрали, чтобы я делал?» ‒ он непроизвольно потрогал внутренний карман. Его тысяча лежала на месте.
‒ А знаешь, поехали к нам в село,‒ неожиданно для себя предложил он.‒ Всего-то час езды. Поживёшь у меня, пока твои документы будут де-лать. В Калиновке хорошо! ‒ он от удовольствия даже причмокнул.‒ Све-жий воздух, цветы цветут, бабочки летают, птицы поют ‒ живое всё, не то, что в городе!
Незнакомец явно не ожидал приглашения и удивленно приподнял брови:
‒ Вы не шутите? А что жена на это скажет? Вы бы посоветовались бы сначала с ней. Разрешения спросили. Да и заплатить я не смогу до тех пор, пока деньги не перечислят.
‒ Не нужны нам ваши деньги. Люди должны друг дружке помогать. Так жили наши родители, и мы так живём, и дети наши по таким же зако-нам жить будут. Мы для них пример! ‒ довольный сказанным, расправил с гордостью плечи. ‒ А жена должна мужа слушать! Аринушка у меня хо-рошая: хозяйственная, умелая, гостеприимная! И накормит, и напоит...
2.
На автостанцию они пришли вовремя. Купив билеты, отправились на четвёртую платформу, где повстречали Федьку Косого:
‒ Перепёлка, а ты что здесь делаешь?
‒ То, что и ты. В город приезжал, к дочери.
‒ А это кто с тобой? ‒ он глазами показал на идущего рядом мужчи-ну.
Тихон обрадовался встрече. Федька ‒ трепач, и теперь всё село будет знать, что к Перепёлкиным приехал большой человек. Он поднял указа-тельный палец и загадочно произнёс: «Учёный... Иди, Федька, дай нам по-общаться!»
‒ Тебя хоть как зовут? ‒ повернувшись к новому знакомому, спро-сил Тихон.
‒ Юрий Дмитриевич Курбанов. Работаю в НИИ, кандидат техниче-ских наук.
‒ О, я так и подумал, что учёный. У меня глаз вострый! А меня Ти-хоном кличут. Фамилия Перепёлкин. Человек я простой, без образования. Комбайнёром работал. Родился в Калиновке и умру в ней. А вот дочь в госуниверситете учится на юриста. Сейчас без образования никак не про-жить.
Вскоре подошёл автобус. Закончив посадку, дежурная отправила его в путь. Всю дорогу Тихон молчал. Зная крутой характер жёнушки, продумывал, как представить гостя. В голове рождались всякие идеи, но ни одна ему не нравилась. Тогда он решил: « Будь что будет. Выгонит, уйду вместе с ним. Найдём где переночевать»...

Арина находилась в хорошем расположении духа. Недавно позво-нила дочь и сказала, что проблему она закрыла. Щелкнула щеколдой ка-литка, и во двор вошёл Тихон вместе с незнакомым мужчиной. «Никак что-то случилось?» ‒ только и успела подумать она.
‒ Женушка, это Юрий Дмитриевич ‒ большой учёный, кандидат тех-нических наук, ‒ представил гостя муж. ‒ Он несколько дней поживёт у нас, ‒ и не требующим возражения голосом добавил, ‒ проголодались мы! Корми скорей!
Арина засуетилась, накрывая стол. Она слышала, как важный гость назвал её красавицей, и видела, как от похвалы возгордился муженёк. И Аринушка расстаралась. Она летала по кухне, готовя разные вкусности. А готовить она умела. Вскоре, накрытый белой скатертью стол, ломился от яств, а в середине красовалась в красивой бутылке из-под виски ‒ вишнёв-ка, вынутая из шкафа по случаю приезда дорогого гостя. Сначала беседа никак не клеилась, но выпив по чарочке, разговорились. Юрий Дмитрие-вич вкратце рассказал, что они в НИИ изобрели прибор, а здесь на заво-де проводят его испытания. Что-то у них там не сработало, и он прилетел разобраться. Незаметно под столом Тихон толкнул ногу Курбанова. Он сразу всё понял и перевёл разговор на другую тему. Спать гостя опреде-лили во второй половине дома, разделённой узким коридором.
А по селу уже летела молва, что к Перепёлкиным приехал большой учёный, и он будет гостить в Калиновке несколько дней. Некоторые пред-положили, что это родственник:
‒ Смотрите, какая Валька у них умная! В университете учится. Вот они гены!
‒ Явно родственничек и, видно, по Аришкиной родне, по Бабиче-вым, ‒ заключили другие. Всем натерпелось поскорее увидеть приезжего...
‒ Тиша, как там, в городе? ‒ завела разговор женушка, когда они улеглись спать.
‒ Нормально, ‒ однозначно ответил Тихон, понимая, что этот разго-вор не приведёт ни к чему хорошему.
‒ Машин, наверно, много? Дома красивые, театры...
‒ Много, ‒ и строго добавил, ‒ Арина, спать пора. Устал я сильно.
‒ Какого ты гостя нам привёз! Все в Калиновке с ума сойдут от заве-сти, ‒ Тихон чувствовал, как она улыбается.‒ Ты мне раньше не говорил, что у тебя есть такой знакомый.
Он напрягся, ожидая нового вопроса.
‒ А на самом деле, откуда ты его знаешь? Вроде и в городе редко бываешь. Может, дочь познакомила?
Тихон стал усиленно сопеть, делая вид, что уснул.
‒ Ты чего молчишь? ‒ она толкнула его за плечо.
‒ Сплю я уже, а ты пристаешь с глупыми вопросами, ‒ повысил он голос.
‒ Тишенька, ты мне ответь, и я отстану. Интересно же!
‒ С ним в кафешке познакомился, когда он прошлый раз на завод приезжал, вот теперь снова случайно встретил.
‒ В кафешке?! Ты что, по кафешкам ходишь?
Тихон почувствовал, как напряглась жена. «Ну, всё! Сейчас разразится, ‒ успел подумать он и не ошибся.
‒ Да там только жулики бывают! Откуда ты знаешь, что он на завод приехал? Ты его там видел?! Ты кого в дом привёл?!
‒ Он не жулик, а учёный! Таких по телевизору показывают, а ты сразу «жулик». Радоваться должна, что с умными людьми общаешься и, что такой человек живёт сейчас у нас.
Арина вскочила с кровати и подбежала к окну, пытаясь что-нибудь разглядеть в темноте.
‒ А ты его паспорт видел? Может, он тебе наплёл с три короба, а ты и уши развесил! Может, он рецидивист, и его ищет полиция?!
Тихон поёжился. «А, может, жена и права,‒ подумал он.‒ Я и на самом деле не знаю, кто он и паспорт его не проверял». Ему ничего не остава-лось, как соврать:
‒ Да видел! Отстань от меня, дай поспать!
‒ Паспорт можно и поддельный сделать,‒ не унималась жена.‒ Ну что же ты такой наивный! Вот этот твой «учёный» ограбит нас, будешь то-гда знать! ‒ она подошла к двери, слегка её приоткрыла и заглянула в об-разовавшуюся щель. Затем на цыпочках вышла в коридор и приложила ухо к другой двери, за которой спал гость. Услышав храп, успокоилась. Вернувшись в дом, плотно закрыла дверь и накинула железный крюк. ‒Так спокойнее будет! Утром разберёмся!
А утром, спозаранку прибежала кума:
‒ Мне тут не спалось, я блинчиков по утрянке настряпала. Вот ре-шила вас угостить,‒ ей, видно, не терпелось узнать, кто же к ним приехал, и она начала издалека. ‒ Свет у вас что-то до полуночи горел. Аль случи-лось что?!
Арина сразу поняла, зачем прибежала кума и решила поддержать игру:
‒ Гость к нам приехал. За столом долго сидели, да по чарочке выпи-ли.
‒ Мне тут сорока вечером на хвосте принесла, что гость-то непро-стой. Вроде, как учёный? Или наврала-то сорока?
‒ Ты за этим пришла?
‒ А ещё сказала, что он сродник ваш и вроде, как по твоей линии. Правда, что ль?
«Вот наплели», ‒ подумала Арина и, еле сдерживая улыбку, утвердитель-но кивнула головой:
‒ Иди, кума, домой! Некогда мне! Завтрак нужно готовить, скоро «мои» проснутся, а я ещё ничего не сварила, ‒ и довольная собой, отпра-вилась на кухню.
Сначала проснулся Тихон. Услышав, что на плите что-то скворчит, жарится и кипит, понял, что жёнушка успокоилась. Незаметно подкрался к ней сзади и обнял за талию.
‒ Э-эх, «учёный!» И когда же ты у меня поумнеешь? ‒ уже более ми-ролюбиво произнесла Арина, мешая ложкой что-то в сковородке.‒ Иди, умойся. Скоро гость проснётся, будем завтракать.
За завтраком Арина внимательно наблюдала за Юрием Дмитриеви-чем. «Ест аккуратненько. Вилку с куском в рот сразу не тянет, а странно так закручивает. Интеллигентный! Надо про семью разузнать, ‒ решила она и с деревенской хитринкой спросила вроде невзначай:
‒ Тиша, а Валечка не говорила, приедет домой на выходные?
‒ Не успел спросить, торопилась она.
‒ Дочь у нас в городе учится, ‒ объяснила гостю.‒ Переживаю за неё. Вот уже на третьем курсе. Закончит и в село, наверно, не вернётся. Одним нам век свой доживать придётся... А у вас, Юрий Дмитриевич, дети есть?
‒ Как же, есть, конечно. Сын, одиннадцать лет. Митькой зовут,‒ вы-тирая салфеткой рот, ответил гость.
‒ Такой маленький?! ‒ удивилась Арина, явно намекая на его воз-раст. Юрий Дмитриевич всё понял:
‒ Женился я поздно. Всё учился: сначала в Политехе, затем в аспи-рантуре, защищался. С Люсей в аспирантуре познакомился. Женились по-сле защиты. А потом она заболела, ‒ он замолк. Напряжённая тишина по-висла в воздухе.‒ Обычный сезонный грипп, а осложнение дал на сердце. Вот поэтому, Арина Петровна, Митька у нас ещё маленький. Любопытный растёт, ‒ он засмеялся.‒ Барометр я как-то из Праги привёз. Сыну лет пять тогда было. Прихожу с работы, а он над ним колдует. Весь разобрал, а потом собрал. Смотрю, шуруп лежит на столе. А шуруп, спрашиваю, от-куда? «Он лишний», ‒ ответил сын.
‒ А с барометром что? ‒ забеспокоился Тихон.
‒ Работает, только всё наоборот показывает, ‒ Юрий Дмитриевич снова засмеялся.‒ Я мальца в кружок технический при Доме творчества определил. Тяготеет он к технике.
‒ А жена как? ‒ сочувственно спросила Арина.
Но гость не успел ответить. Зазвонил его сотовый:
‒ Слушаю Степан Аркадьевич!.. Хорошо... Спасибо!.. А пропуск?.. А завтра точно будет готов?.. Ну, отлично!
Юрий Дмитриевич отключил телефон:
‒ Документы сегодня к обеду перешлют, а пропуск готов будет толь-ко завтра. Так что я могу вечером уже уехать. И так вам суеты доставил.
За столом наступила тишина.
‒ Нет уж, Дмитрич, вот как пропуск перешлют, так поедешь! ‒ вдруг решительно заявил Тихон.‒ Что ты в городе делать будешь? Город, он то-го, денег требует! Да и всяких отшепенцов там полно, того и гляди в кар-ман залезут. Правда, Арина?!
‒ Конечно, оставайтесь, Юрий Дмитриевич!

3.
После отъезда Курбанова грустно стало в доме Перепёлкиных. Ти-хон видел, что жёнушка заскучала. «Вот баба! Учёного ей подавай!» ‒ в нём проснулась давно забытая ревность и обида. Он сел на бревно по-дальше от глаз жены на заднем дворе и стал вспоминать молодость.
Арину он знал с детства. Они жили на соседней улице и часто играли вместе в казака-разбойника, или в лапту. Темноглазая, озорная, с непо-слушными кудряшками на голове, она казалась ему не такой, как все дев-чонки в селе. Аришка никогда не плакала, даже когда разбивала коленки до крови. Она не жаловалась родителям, если её кто-то обижал. Уже тогда она могла дать отпор мальчишкам, и за это они её уважали. Шли годы. Снова Тихон обратил внимание на девушку, когда учился в десятом. Около семиклассницы и отличницы Арины Бабичевой всегда крутились мальчишки. «Какая красивая дивчина», ‒ подумал Тихон и вдруг под сердцем у него что-то ёкнуло. Он понял, что влюбился. С тех пор Тихон старался не выпускать её из виду. Обратить на себя внимание помог слу-чай.
Как-то летом в колхоз привезли студентов убирать помидоры и ар-бузы. Жили они в студенческом лагере за селом и часто наведывались в Калиновку. Однажды они заявились на танцплощадку. Группа из пяти подвыпивших студентов сразу обратила внимание на стройную смазливую девчонку и стали к ней приставать. Сначала Арине это льстило, но чем больше она с ними кокетничала, тем развязнее они себя вели. Тихон стоял за ограждением в темноте и всё видел. Арина, прячась за спины танцую-щих, поспешила к выходу. Но ребята оказались ушлые и кинулись вслед за ней. Вот тут на их пути стеной встал он...
Потом Тихон долго лежал в больнице с сотрясением мозга. К нему каждый день приходила Аришка. Она садилась на стул рядом, брала его руку и держала в своих тёплых ладошках до тех пор, пока медсестра не прогоняла девушку домой. С тех пор они не расставались. А когда Арине исполнилось восемнадцать, поженились.
‒ Тиша, ты где? ‒ по дорожке не торопясь шла жена.
«Какая красивая! Ей уже тридцать восемь лет, а она становится всё краше и краше» ‒ успел подумать Тихон. Арина подошла к мужу, присела ря-дышком, прижавшись к плечу.
‒ Хорошо у нас, Тиша,‒ вдруг промолвила она.‒ С тобой хорошо!
Внезапно загремела щеколда калитки и в её проёме показалась почталь-онша Любаша.
‒ Хозяева! ‒ закричала она, держа в руках толстый конверт.‒ Тихон Евсеевич, это вам,‒ протянула подошедшему Тихону.‒ Паспорт давайте и распишитесь.
‒ Паспорт тебе зачем?
‒ Письмо заказное, из Петербурга. Порядки такие!
Тихон с тревогой взял письмо, вскрыл. В нём лежали какие-то бумаги. Бегло оглядев, увидел в конце крупно написанную кругленькую сумму. У него затряслись руки:
‒ Любка, разберись, что это? Что-то ничего не понимаю. О деньгах каких-то там?!
Почтальонша внимательно прочитала, аккуратно вложенные три красоч-ных листа.
‒ О, Арина Петровна и Тихон Евсеевич, собирайтесь!
‒ Куда собираться? ‒ встревожилась Арина.
‒ В путешествие! ‒ засмеялась Любаша.‒ Родственник ваш оплатил проживание в отеле и билеты в С-Петербург, ‒ она снова достала из кон-верта красивый листок и торжественно прочитала: «Людмила Игоревна и Юрий Дмитриевич Курбановы приглашают Арину Петровну и Тихона Евсеевича Перепёлкиных посетить славный город С-Петербург, чтобы ознакомиться с его достопримечательностями и приятно провести время». Увидев застывшие лица Перепёлкиных, расхохоталась:
‒ Бегите, чемоданы собирайте! Через три дня вылет!

[Наталья Владимировна]

28

КОЛЫБЕЛЬНЫЕ С АКЦЕНТОМ

Часть первая

Маленькая Наташа лежала в люльке-колыбели, висевшей на крепком крюке, вбитом в потолочную перекладину-матку, и сладко спала, причмокивая губами, в которых весело болталась соска с колечком. Колыбелька была привязана к педали ножной машинки и качалась в такт её работы. Портным был папа. Он шил кому-то брюки и, как всегда, пел песенки то на польском, то на немецком, то ещё на каком-то непонятном языке.
Доченька тогда, конечно, ничего не понимала… Не понимала, почему иногда папа прерывал пение и смахивал набежавшие слёзы, печально смотрел в окошко, думая о чём-то. Только потом, когда Наташа выросла, она всё поняла. Не сразу. Как-то к ней пришли в гости одноклассницы на день рождения: ей исполнилось 15 лет. Мама с папой накрыли «сладкий» стол, немного посидели с гостями в беседке, поговорили, пошутили и пошли в дом.
Когда подруги уходили, то сказали:
- Всё было здорово! Ой, а какой у твоего папы приятный акцент!
- Не поняла, - удивилась именинница, - какой акцент?
- Приятный! Ты что, не слышишь?
- Конечно нет!
- А ты прислушайся!
Наташа с детства привыкла к говору отца и ей даже в голову не приходило, что он говорит с акцентом. С тех пор дочь частенько расспрашивала его о том, где он родился, как жил, и ещё о многом другом. Правда, она знала, что он не русский – когда паспорт в 14 лет получала, то у неё спросили, какую национальность писать. Она сказала:
- Как «какую»? – Русская!
Женщины в паспортном отделе рассмеялись:
- Какая же ты русская? У тебя папа еврей, а мама украинка! Выбирай!
- Ну, я ни того ни другого языка не знаю, только русский… А что, по бабушке нельзя записать? Она русская.
- Нельзя!
- Тогда пишите, что украинка, я хохлячий понимаю.
Вот тут- то, после ухода подружек, ей и вспомнился этот эпизод в паспортном.
- Пап, а где ты родился?
- В Варшаве, потом мы переехали в Краков, а потом – во Львов. До войны я жил там с десятью братьями, мамой Олей и папой Густавом.
- А почему же ты Андреевич?
- Потому что, когда в 1939 году война с Германией в Польше началась, я уже был женат на еврейке Марии и у нас было трое детей, и чтобы спастись, мы эмигрировали в Россию, а там я сменил имя и отчество.
- Пап, а как тебя правильно звать? -
- Салих Густавович… -
- Красиво… Значит, ты в России стал Савелием Андреевичем?
- Да, доченька.
- А где же твоя первая семья, папуль?
- Марию, Розу, Лизу и Оленьку убили фашисты… Мы с мамой долго пытались их разыскать, но безуспешно… Вот так я и остался в России, как с фронта пришёл. Потом маму встретил, она с маленькой доченькой тогда была, твоей старшей сестрой, Валей. Мы поженились и на свет появился Алёшенька, а потом ты. Братишку мы похоронили в 13 лет, тебе тогда было 11… Это ты уже знаешь… -
- Да, папуль, знаю… - и Наташа ласково обняла папу, прижавшись. Сердце её наполнилось невыразимой жалостью к отцу.
- Сколько же он пережил! – подумала дочь.
Шли годы. Наташа вышла замуж. Первенцем была доченька Валентиночка. Она качала её в коляске на мягких ресорах и напевала:
- Ибер берг унд ибер тулен,
Во дивизьен гат гешпан,
Цум цу брехен унд цемулен,
Бай ден штилен океан… -
И две последние строчки – два раза.
А потом:
- У коханки мило жити
И спаньялэ вик,
На снеданье квашнэ млико
И розовый хлиб… -
Откуда-то из далёкого-далёкого детства выплывали слова песен, которые когда-то пел её папа. Может, не всё точно воспроизводила память Наташи, но приблизительно так.
- Папочка, родной мой, иностранец мой любимый… Как же горько и одиноко мне сейчас без тебя и мамы!.. Хотя скоро по возрасту маму догоню…
А в голове Наташи звучали папины песни с мягким приятным акцентом, его голос был нежным, трогательным и очень проникновенным:
- Я встрэтил девушка, полумесяцэм бров,
На щёчку родинка, в глазах любов…
Ох эта девушка мене з ума звэла,
Розбила сэрдце мне, покой взяла… -

***
Шпион
Часть вторая

Последнее, что помнил Савелий, - жуткий вой снаряда. Очнулся он в госпитале от сильной боли в правой руке и голове. Открыл глаза, но ничего не увидел, кроме пробивающегося сквозь бинты света. Правая рука не поднималась и, казалось, горела пламенем, вызывая дикую боль. Левой рукой ощупал лицо и голову – всё в бинтах. Потом молодому мужчине рассказала медсестра, что снаряд попал в землянку, из которой он секунду назад вышел. Все, кто там был, погибли, а он упал сверху на настил и закрыл лицо правой рукой, осколок прошёл от локтя до кисти, сорвав всю мышцу, пробил переносицу и застрял в черепе, не затронув мозг.
Предстояло долгое лечение. Савелия отправили из Москвы, на подступах к которой он воевал, в Баку в госпиталь. Там он перенёс несколько операций по наращиванию мышц на руке, в переносицу вставили маленькую пластинку, одним словом – сделали всё, что могли. Только через год можно было говорить о выздоровлении. Находясь в госпитале, боец переживал за руку: сможет ли шить? Дело в том, что он мастерски владел искусством портного. С детства не только постигал грамоту, но и по настоянию родителей учился у великолепного мастера шить, причём, шить всё: мужскую и женскую одежду, верхнюю и нижнюю. Он тоже стал отличным портным.
Недалеко от госпиталя находился быткомбинат и там функционировал цех по пошиву обмундирования для бойцов Красной Армии, в том числе и тулупов, рукавиц, шинелей. Савелий вызвался помочь. Превозмогая боль, стал шить. Получилось! Хоть и не очень ровно строчки ложились, но правильно! А особенно ценным оказалось то, что он умел быстро и чётко делать любые выкройки. Так и пошло – завершал лечение в госпитале и работал в швейном цеху.
Однажды к нему обратился один офицер-интендант:
- Сшей мне шинель. -
- Мы для фронта шьём, а не для тыла. Неси сукно – сошью. -
- А ты из вашего сшей! -
- Не имею права. Неси сукно. -
- Значит, не сошьёшь?! -
- Нет.-
- Ну, смотри, как знаешь, - и зло ухмыльнулся.
Через день Савелия вызвали на допрос в соответствующие органы.
- Ты откуда в Советский Союз приехал? -
- Из Польши.
- Почему ведёшь антисоветскую пропаганду? -
- Какую пропаганду?! Я ещё говорить по-русски толком не умею! Да и зачем мне это нужно?! Я защищал Советский Союз, как свою Родину, никакой пропаганды никогда не вёл. -
- Зря донос не напишут, так что не выкручивайся. Вы, евреи, это очень хорошо делать умеете. Мы тебе не верим, шпион!
И отправили Савелия без суда и следствия на пять лет в тюрьму. Там начальство отнеслось к раненому «шпиону» по-человечески. Определили его работать в швейный цех. Трудился он с удовольствием, но глубоко в сердце жила обида на такую несправедливость – ведь ни в чём не виноват, а в тюрьме сидит. Хорошо ещё, что не в Сибирь попал…
Через три года его освободили, но попросили ещё поработать начальником цеха, как вольнонаёмного. Савелий уважил начальство, остался. Жильё ему неподалёку дали. Русский язык он выучил и говорил с приятным акцентом. Пытался найти жену и детей, которые пропали без вести во время оккупации Донбасса, где семья жила после эмиграции из Польши в 1939 году.
Утихла боль от ранения, постепенно стала притупляться боль от потери семьи, но одна рана никак не заживала – боль от несправедливости. За что в биографии честного человека такое чёрное пятно – тюрьма?! Ответа не было… А жизнь продолжалась.
Мужчина был высокий, следов от ранений на лице почти не осталось, ясные голубые глаза смотрели на мир светло и грустно. Только на руке остался широкий, будто полированный шрам от локтя до кисти. Появилось и любимое увлечение – участие в пьесах драматического театра. Савелий отлично запоминал слова своих героев, прекрасно справлялся с любыми ролями, а приятный акцент вносил какой-то необъяснимый шарм в его игру.
Однажды после спектакля самодеятельные актёры решили устроить небольшой пик-ник. Летний вечер был тёплым и чарующим. Савелию хотелось побыть одному и он пошёл прогуляться. Навстречу шла стройная девушка с косами, уложенными на голове так, что напоминали корону золотистого цвета. Улыбаясь, она попросила автограф и сказала:
- Мне очень нравится, как вы играете в спектаклях. -
- А мне очень понравились вы! – ответил Савелий, удивившись своей внезапной смелости.
Через месяц Зоя стала его женой. Звала мужа Сашей, он был не против. Вместе пытались отыскать следы его первой семьи, даже в международный розыск писали, но… Безуспешно. Зоя тоже прошла пекло войны, потеряла фронтового мужа…Её дочурке было три годика, потом родились мальчик и девочка. Саша души не чаял во всех троих.
Шли годы, младшей исполнилось 15 лет. Как-то отец сказал:
- Доченька, давай напишем письмо руководителю страны, пусть разберутся с моим тюремным сроком, ведь ни за что сидел! -
- Папа, зачем тебе это надо? Столько времени прошло! -
- Надо, дочка, очень надо! Напиши, а я подпишу.
Через полгода почтальонка принесла большой конверт с красивыми печатями и Гербом СССР, в нём лист с надписью: «Реабилитирован за отсутствием состава преступления».

Не плачьте, папа
Часть третья

Мария с мужем и тремя детьми эмигрировала из Польши в Россию в 1939 году, когда фашисты вошли в страну. Жильё им дали в Донбассе. Савелий (Салих) пошёл работать на шахту, а она с детьми занималась дома по хозяйству. Роза, старшенькая, уже помогала с уборкой в доме, Лиза, средняя, любила с мамой готовить, стряпать на кухне, а трёхлетняя Оленька бегала от мамы до сестёр и обратно, ей было весело резвиться в кругу родных.
Вечерами собиралась вся семья, дети радовались, что папа дома и принёс самый вкусный гостинец – три кусочка сахара! Дружно ужинали, Мария умела «из ничего» готовить вкусно и сытно: то это были клёцки, то картошка в самых разных видах, всегда свежие супчики, а потом детям лакомство – сахар с ромашковым чаем.
Через два месяца пришло с родины страшное известие: всех евреев во Львове согнали на площадь, облили бензином и сожгли заживо… Не пощадили даже стариков и детей… Среди казнённых были все родные Марии и мужа… Отец Маши был еврей, а мать полячка, а у мужа мать была еврейка, а отец немец, но погибли все – и родители, и братья, и сёстры…
В 1941 – ом пришла война и в СССР. Все мужчины призывного возраста ушли на фронт. Мария, оставшись одна с детьми, зарабатывала, где могла, продавала что-то из вещей, трудилась по найму. Не думала- не гадала она, что осталась беременной, но через пару месяцев после прощания с мужем поняла, что это так.
Родила, когда фашисты уже хозяйничали на улицах города. Крохе исполнилось всего две недели, когда все еврейские семьи согнали к комендатуре. Мария сунула живой комочек в пелёнках своей соседке со словами:
- Умоляю, спаси!
И, спотыкаясь, побежала с детьми под злобные окрики конвоиров. Молодых евреек построили отдельно, стариков и детей отвели в сторону. Мария оказалась в числе первых, а детей оттащили от матери. Вопли, рыдания, крики детей, проклятия слились воедино в раздирающий душу шквал ужаса!
Первую группу погнали на железнодорожную станцию, чтобы отправить в Германию. Мария лишилась чувств. Её сначала тащили две еврейки, а потом упали. Фашист ударил лежащую прикладом, две другие сразу вскочили и кинулись со всеми бежать. Сзади раздалась короткая автоматная очередь.
А стариков и детей бросили в шурф и завалили камнями…
Муж Марии выжил, искал семью, но никто так и не отозвался. Он до самой пенсии прожил в России, в Поволжье. В 1947 году женился, родились двое детей. Жили хорошо. Когда оформлялся на пенсию, поехал в Донбасс, чтобы стаж работы на шахте приплюсовать к колхозному.
Архивы уцелели и всё нашлось. Перед отъездом домой Савелий зашёл в магазин купить продукты в дорогу. И остолбенел, увидев молодую девушку, точь в точь похожую на Марию.
- Мария, - прошептал старик.
- Нет, папаша, я Людмила.
- Чья ты? С кем живёшь?
- А почему вы спрашиваете?
Савелий молча вынул из нагрудного кармана фото Марии с детьми и показал девушке. Она удивлённо спросила:
- Откуда у вас моя фотография и кто сделал фотомонтаж? Я никогда не видела этих детей и, тем более, не снималась с ними.
- Это твои сёстры и мама.
- Так значит… Ах, вот почему перед смертью моя мама сказала, что унесёт в могилу какую-то тайну…и что пусть всё рассудит Бог…
- Доченька моя!
Старик больше не мог сдержать слёз.
- Не плачьте, пожалуйста…
И, помолчав, добавила:
- Папа…
Вернувшись домой, он сказал младшей дочери:
- Наташа, я нашёл твою сестру! Людмила скоро приедет к нам в гости с сынишкой Сашей.

[Наталья Владимировна]

29

ДЕТСТВО

Петя

Зима 1956 года выдалась, как обычно, суровая.
Скорее всего и предыдущая красавица-зима была ей под стать нынешней, но я ее плохо помню.
В эту же зиму почти весь январь трещали сильные морозы – и рождественские, и крещенские - более 20 градусов и из всех труб соседских домов сизый дым валил столбом не менее двух раз в сутки.
С началом февраля морозы ослабели, и пошли обильные снегопады, порой снег подал большущими белыми хлопьями. В середине месяца стали задувать ветра, обеспечивая, если не каждый день, то через день вьюгу, которая старательно заметала все тропинки, расчищенные дотоле.
Завывание вьюги я слышал всего лишь один раз, зато много раз слышалось мне и другим людям - ветер сопровождал глухой прерывистый свист, что возникал только зимой, и никто не знал откуда он происходит.
Чёрный конус громадного репродуктора из угла комнаты озвучивал физкультурника Гордеева, последние известия по стране и в мире и различные песни, из которых мне очень нравились сопровождаемые гармошкой. Чудно казалось, что различные звуки резко обрывались и тут же возникали иные, и все вмести они создавали красивую мелодию.
Горожане в марте месяце при свете с голубого небосвода жёлтого светила, тепло которого можно уже было ощутить собственной кожей при безветрии, достаточно часто подбадривали друг друга и объясняли с надеждой на близкое лето – на лучшее будущее:
- Солнце на лето, зима на мороз.
Пригретый ярким золотистым светом снег несколько осел, подтаял и образовал по утрам твёрдую искрящуюся корку с черными крапинами от гари, прилетевшей из дымовых труб окрестных домов.
Тропинки прочищали реже, поскольку снег, если и шёл, то мелкий.
В противоположной стороне от нашего покосившегося дома на садово-огородном участке располагался в крепком свеж построенном сарае курятник и дорожку к нему разгребали всю зиму.
И вот однажды погожим солнечным мартовским днём с голубыми небесами, посчитав, что я уже достаточно вырос в свои 4 года и 4 месяца, меня отправили с алюминиевой миской и находящейся в ней жёлтой крупой покормить кудахтающих курочек.
Я шёл на своё первое боевое задание в приподнятом настроение и испытывал радость от осознания своей взрослости и от на редкость прекрасной погоды. Ширина тропы на размер деревянной лопаты меня устраивала, но по бокам я видел одни верхушки деревьев – такой глубокой оказалась для меня траншея-тропа.
Когда я стал подходить к сараю с курятником, мне навстречу в траншею важной походкой вышел наш пёстрый петух.
Из многих разных детских сказок у меня создавалось сугубо положительное мнение о петухах. Мне и в голову не могло прийти, что петух, охраняя свой гарем, вышел навстречу незнакомому ему противнику.
С абсолютно добрыми намерениями я разглядывал его хохолок и выразительные глаза и ласково произнёс:
- Петя, я вам покушать плинес, цип-цип-цип.
Далее петух взмыл вверх, клюнул меня аккуратно в правую бровь, завалил меня и громоподобно заорал, стоя уже у меня на спине:
- Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!
Я завыл, завопил, заплакал, поднялся и побежал по мёрзлой траншее к дому. Больше всего мне было жаль зерна, которое из опрокинутой миски рассыпалось по дну тропинки и которое я не доставил, куда следовало.
Пока мать успокаивала меня и зализывала мне бровь, старший брат пошёл, наподдавал разбойнику-петуху и принёс домой оставленную миску.
У меня и сейчас видна та памятка, которая утверждает, что представления о том, с кем имеешь дело, могут оказаться заблуждениями, а добрые намерения могут наказываться и наказываются.
В начале мая основные сельскохозяйственные и посадочные работы завершились. Их провели бы ранее, но из-за нарушенных стоков придорожные канавы стояли переполненные холодной мрачной водой и соответственно в огородных грядках также оказалось полно воды.
Ежегодно этой весенней порой подходили к концу продовольственные осенние припасы – картошка, ягоды, грибы - а новых продуктов питания ни сад-огород, ни лес дать еще не могли.
И вот на 9 мая, на праздник решили пустить в расход драчливого петуха. Ему отрубили острым топором голову с красным гребешком, но он вырвался, и стал бегать без головы. Я тогда не понимал, и сейчас не понимаю, как это такое могло приключиться.
Часть петуха отдали соседям с тем, что они позднее возместят оное съестным. Их огород примыкал к нашему, а жили они втроём в старой финской бане. Через проулок от них также в финской баньке жила и моей старшей сестры крёстная мать Мария Анисимовна, которой отдали потроха петуха, используемые ею для супчика. У крестной и огород-то составлял одну маленькую затенённую грядку, где сажались несколько картошин да укроп с чесноком и луком.
Не смотря на уговоры и требования я голосистого, когтистого, остроклювого Петю есть не стал и даже не испил бульона. А времена тогда были попросту сказать голодные.
Гораздо позднее уже около 35 годов отроду я стал сознательным вегетарианцем.


Стёпа

Через дорогу от нашего дома наискосок вправо за канавой полной талой и дождевой воды, за исправным зелёным забором стояло одноэтажное строение с сараями, где проживал Степа Воротилов.
Он столярничал. – Делал платяные шкафы, кухонные сероваты, столы, стулья, табуретки и любую другую мебель из материалов заказчика, поскольку о строительных супермаркетах, пособляющих даже в смене пола, в нашем городе не слыхивали. В городке отсутствовал и мебельный магазин.
По существу, Степа являлся искусным мастером, его мебель рекомендовала себя удобством, красотой, прочностью и надёжностью. Вполне возможно, что и сейчас изделия его работы стоят в каком-либо доме.
Степа трудился постоянно много и упорно, в результате чего у него водились деньги. И, естественно, по данной причине он оброс многочисленными друзьями, готовыми в любой момент выпить за его здоровье, по-настоящему помочь ему освободиться от излишних рублей.
Выпивке способствовала сеть шалманов-забегаловок, где предоставлялась возможность допоздна опрокидывать рюмашку, стопочку либо гранёный стаканчик и закусывать бутербродами с колбасой или сыром. Самым значительным из подобных заведений являлся «Голубой Дунай», в котором имелась для посетителей даже небольшая летняя терраса.
Надо сказать, и милиционеры имели представление о сети шалманов и о «Голубом Дунае» и помогали припозднившимся посетителям добраться до места обетования согласно прописки. Наутро, когда глава семьи спрашивал:
- Где же мои деньги?
- А были они в наличии?
- Да, конечно. Куда они запропастились?
Разбитная спутница жизни с горькой улыбкой ему поясняла:
- Тебя вчера привезли твои закадычные друзья на «Чёрном воронке».
- Когда я садился в воронок, вроде бы деньги еще при мне были.
- Значит щедро расплатился за экспресс-доставку, разлюбезный.
Таким вот образом возвращался иной раз к своему одноэтажному зелёному домишке и высококлассный столяр Степа Воротилов.
Городок слыл курортным и имел Парк отдыха и платный «Золотой пляж». В близи имелись сосновые боры с горушками и озерцами, за что данную местность некто назвал второй Швейцарией.
При этом в летнюю страду население городка утраивалось за счёт дачников, начинающих искать съёмную дачу погожими мартовскими днями, суля задатками и большим размером оплаты за уже сданное на летний период жилье. Иногда город называли летним Биробиджаном.
Зачастую, хозяева сколачивали из невесть чего сараюшки, где и проводили летний период, в том числе закаляясь, поскольку последняя неделя августа обычно отмечалась заморозками на почве.
Местные сорванцы такого не сотворили бы никогда, но приехавшие на дачу отвязанные ребята как-то вечером поставили маленькую бутылку с этикеткой «Московская», наполненную водой прямо из канавы посреди мостика через канаву. Они дождались-таки, когда Степа Воротилов поднял чекушку, понюхал открытое горлышко, бросил бутыль в канаву, смачно выругался и пошёл далее к своему домишке, громко напевая:

Когда б имел златые горы
И реки полные вина…

Родители городских приезжих на дачу шалунов выказали своим смекалистым чадам неудовольствие, так как Степа Воротилов был весьма и весьма уважаемым человеком.
Супруга Степы не имела постоянной работы и занималась домашним хозяйством и огородом – самым низким на всей улице и присыхающим лишь при летней жаре. Любила она послушать пластинки с патефона, который по тем временам являлся предметом роскоши и использовался на днях рождениях или общесоюзных и иных празднествах.
И что ей взбрендило в бестолковку, или какой «доброжелатель» присоветовал, но упекла она своего главу семейства в лечебно-трудовой профилакторий – ЛТП.
Через два года Степа Воротилов вернулся живой и здоровый, сразу же пошёл в исполком и жилуправление и выписался из собственного дома. Он уехал и устроился на мебельную фабрику краснодеревцем. Его зарплата вчетверо превышала зарплату учителя. Вначале его поселили в отдельной комнате общежития, а затем через год ему выделили и отдельную квартиру.
Супруга трижды ездила к нему извиняться и мириться, на коленях умоляла простить её необдуманный поступок, но Стёпа Воротилов, как говорили, её даже на порог не пустил.