МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: «Триумф короткого сюжета» - реализм, рассказ о жизни (от 5 до 15 тысяч знаков с пробелами) - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 10 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

«Триумф короткого сюжета» - реализм, рассказ о жизни (от 5 до 15 тысяч знаков с пробелами) Конкурсный сезон 2015 года.

#1 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 25 сентября 2014 - 20:03


Номинация ждёт своих соискателей с 1 октября по 28 февраля.


Все подробности в объявление конкурса, здесь: http://igri-uma.ru/f...?showtopic=4704

ОДИН НА ВСЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ЗАПОЛНЕННЫЙ ФАЙЛ ЗАЯВКИ
НАДО ПРИСЛАТЬ НА ЭЛ. ПОЧТУ: <
proza-kovdoriya@mail.ru>

Прикрепленные файлы


0

#2 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 03 октября 2014 - 14:04

№ 1

Почему я сделал это

Я только что убил свою кошку. Мелкая тварь стащила мою колбасу с бутерброда, которым, в свою очередь, я решил перекусить перед сном. Времени было без четверти двенадцать, за окном виднелись только лишь одинокие уличные фонари, а моя кошка Матильда лежала на полу в гостиной, не шевелясь, из её размозженного черепа тихонечко вытекала теплая кровь прямо на ковёр. Чертова кошка, даже после своей кончины она доставляла неудобства.

Нет. Что-то не так. Что-то определенно не так. Необходимо перевести дух, я поднялся с пола и зашёл на кухню. Огляделся. Ничего необычного и нового. Газовая плита и стол стояли на своем месте, полки висели там, где и должны висеть. На столе стоит кружка нетронутого чая, рядом лежит кусок хлеба. Без колбасы. Ну да, её же кошка утащила. Нет. Кухня слишком маленькая, стены невозможно давят.

Я убил кошку. Мелкая тварь стащила мою колбасу с бутерброда. Ах, Матильда, как ты могла так со мной поступить?

Я зашел в ванную комнату. Она гораздо уже кухни. Да уж, нашел местечко шире. Хотя, здесь не так уж и плохо. Я подошел к зеркалу и увидел там человека с серыми глазами, растрепанными волосами каштанового цвета. Растрепал их, видимо, когда схватился за голову, осознав, что натворил. На секунду я задумался, а почему я сразу схватился за голову? Люди часто, после того, как совершат что-то ужасное, хватаются за голову. Говорят мозгу: «Идиот! Зачем ты дал моим мышцам сигнал сделать это?»

Руки трясутся, а из глаз медленно начинают течь слезы.

Я умылся, стер еле выступившие слёзы, смочил руки холодной водой. Всё. Больше не трясутся. Вновь взглянув в зеркало, я увидел своё красное лицо, лицо убийцы.

«Я убил её», - шепнул я сам себе, и слова мигом разлетелись по всей крошечной комнате. Я оглянулся. Зачем? В квартире лишь я один, и быть здесь кроме меня никто не может. Последней живой душой, не считая меня, здесь была моя девушка Оксана. Моя, уже как неделю, бывшая девушка. Внезапно меня накрыли чувства к ней, каждый раз как о ней вспоминаю, понимаю, что очень сильно её люблю, сердце разрывается от того, что рядом нет человека, с которым ты уже был готов связать свое будущее.

Мы с Оксаной жили вместе в этой съёмной квартире три месяца, до этого встречались почти год. Все было хорошо, мы и ругались не редко, но всегда мирились. Я старался всегда подбодрить её, если у нее происходили какие-то неудачи, любил её безумно, всегда удивлял её маленьким сюрпризами.

А она меня бросила. В один прекрасный день собрала свои вещи и ушла, даже толком не объяснив причин нашего расставания, сказав лишь, что она запуталась, ей нужно сменит обстановку, развеяться и в отношениях сделать паузу. Хотя понимала ли она, что ей действительно на самом деле нужно, вряд ли. Она сама не знала, чего хотела.

Уже неделю я был сам не свой. Я мучился, плохо ел, мало спал, мне было очень тяжело, хотелось позвонить ей и все вернуть, но я понимал, что сделаю только хуже своим звонком, поэтому просто пораньше ложился спать, чтобы лишний раз себя не мучить.

Ух, опять нахлынуло. Я тряхнул головой, еще раз умылся. Нужно идти ложиться спать. На секунду я даже забыл, что натворил пять минут назад.

Как только я вошел в гостиную, память сразу же вернулась ко мне. На полу лежала мёртвая кошка, съёжившись в предсмертных конвульсиях. Рядом лежало и орудие убийства – утюг, который я кинул в Матильду, увидев, как она жадно грызет колбасу на ковре. Я опять схватился за голову. Как же я так сделал?

Пытаясь вспомнить, я оглядел комнату, и мои глаза застыли на гладильной доске, на которой лежала рубашка. Точно. Я гладил рубашку. Я всегда гладил рубашки вечером, чтобы утром не утруждать себя этим занятием. Тем более меня ждала работа, на которую никогда не хотелось идти. Я работал в мелкой фирме помощником финансиста. И врагу не пожелаешь такой участи – каждое утро просыпаться и понимать, что впереди тебя ничего хорошего не ожидает. Толстый начальник еврей будет снова кричать на тебя и по делу и без, просто потому, что ему нравится командовать, коллеги по работе будут покрывать тебя трехэтажным матом, как только ты осмелишься подойти к ним за помощью. При всем при этом ты должен всегда быть в идеально отглаженной рубашке, потому что таков порядок компании.

Все было бы ничего, к любой заднице на работе можно привыкнуть, и я привык ко всему. Но два дня назад, не успел я прийти на работу, как мне дали знать, что я попал под сокращение, и в услугах помощника финансиста компания больше не нуждается.

Я был раздавлен. Последние два дня я задавался одним только вопросом: «А зачем вообще живу?» Я же никому не нужен, ни девушке, ни начальству, хотя как первому, так и второму я отдавался с головой. Я нашел новую работу, мне в какой-то степени повезло. Должность была та же, зарплата не отличалась, да и коллектив, честно говоря, вновь оставлял желать лучшего. Я обратно возвращался в яму, из которой выбрался.

Конечно мои беды не такие уж и великие, как у большинства людей, бывает хуже. Так я думал еще пару дней назад, до тех пор, пока мне не позвонила Мария Витальевна – хозяйка квартиры – и сказала, что я задолжал за квартиру за месяц, стала грозить, что мне придется выселиться. Денег у меня нет, да и не было, я итак крутился, как мог, зарплаты еле хватало.

Сначала девушка меня бросила, потом с работы уволили, а теперь еще и хозяйка квартиры денег требует. Я не знал, как поступить, как пережить все это. Все навалилось в один момент. Вечером перед сном я решил перекусить бутербродом с колбасой, а тут эта кошка.

Ах, Матильда, за что ты так со мной? То, что она наделала, стало последней каплей, оказавшись не в том месте не в то время. И я…не сдержался…


0

#3 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 10 октября 2014 - 11:45

№ 2

Мужик от скуки - мастер на все руки


Живёт у нас в станице дед Колупай, известный далеко за пределами своего района. Это, как раз, про таких говорят: от скуки на все руки. За что ни возьмётся, любую работу сделать может. Кому обувь починит, кому крышу подлатает, а кому погреб выкопает. Он хоть и дедок, но ещё о-го-го - любому молодому сто очков даст! Вот только, в ситуации разные попадает, от которых вся станица лежит от смеха. Дедок-то он холостой, много ли ему надо. Вот и приглашают его одинокие старушки - по хозяйству помочь. Кто покормит за это, да бутылочку нальёт, кто деньжат подбросит. Так и живёт Колупай: от двора к двору ходит. И хоть слава о нём всякая летает, но всё равно приглашают - знают, что и руки у него золотые, и денег много не берёт.
А истории всякие о нём ходили:
Копал он, как - то, Охрименчихе яму под погреб. Глубокую уже вырыл, одна макушка и выглядывает. Захотел вылезти, а не может. Стал он хозяйку звать, чтоб лестницу принесла. А хозяйка руками разводит, мол, нет лестницы у меня.
- У соседки попроси,- блажит Колупай.
Пошла бабка к соседке, а склероз - её родная сестра. Заболталась и забыла, зачем пришла, и что работник у неё в яме сидит. Ждал, ждал Колупай, а время уже к вечеру приближается, и стал звать на помощь. Да кто ж его на грядке услышит-то?
А когда темнеть стало, засобиралась хозяйка домой, а соседка её и спрашивает:
- А приходила ты зачем?
Тут Охрименчиха и вспомнила про Колупая. Принесли они лестницу, бедолаге, выпустили из заточения. Не успел дед домой дойти, а уже вся станица над ним потешается. Соседка Охрименчихи постаралась. Но дед ей тоже отомстил. Пригласила она его печку посмотреть, да сажу потрусить, а то печь дымить начала. Пришёл дед: и печь переложил, и сажу потрусил, вот, только, когда ушёл, странности начались. Как подует ветер, так в дымоходе кто-то выть начинает. Долго бабка за Колупаем ходила, пока он из дымохода пустую бутылку не достал. После этого и печка выть перестала. Но самым большим специалистом дед Колупай был по ремонту обуви. Откуда у стариков деньги на новую обувку? Вот они и несут ему на починку старые туфли да тапочки. Но и здесь Колупай умудрился прославиться. Была у него собака по прозвищу Дуська, любила она всякие яркие вещи. Особенно была неравнодушна к цветным тапочкам. Только Колупай отвернётся, она тут же тапочек у него унесёт. Приходит хозяйка за тапочками, а Колупай ей разного цвета возвращает. Побушует хозяйка, да делать нечего - берёт, какие есть. Дня через три находит дед пропащий тапочек, а к тому времени Дуська другой тапочек украдёт. Дед другой хозяйке тапочки разного цвета возвращает. Потом эти бабки ходят по дворам, тапочками меняются. Вот так и живёт Колупай - и людям помогает, и народ веселит. Спросил я его, как - то:
- Дедушка, а не скучно жить одному? Почему в город к детям не уедешь?
Дед посмотрел на меня хитро и сказал:
- Давно зовёт сын в город, да не смогу я без земли, без наших полей и речки. Вырви растение из земли, долго ли оно проживёт? Да и не нужны мы старики нашим детям в городе. Предлагает продать мне хату. А меня куда - в дом престарелых? Были у нас в станице уже такие случаи. А здесь я всем нужен. Нет, никуда не уеду. Где родился - там и пригодился.
После его слов я подумал:
- Сколько же по Российским глубинкам таких стариков живет! На них, вот, и держатся станицы да сёла наши. Как много житейской мудрости заложено в укладе их жизни, и как много мы потеряем, когда их не станет.
Люди, посмотрите вокруг себя! Может быть, именно сейчас, рядом с вами, живёт такой же дед или старушка. Не откажите, если что, им в помощи!


0

#4 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 13 октября 2014 - 17:19

№ 3

Победа над собой


Этот рассказ посвящен человеку удивительной судьбы. Память потомков – детей и внуков участников Великой Отечественной Войны – прочно сохранит эту историю, как и тысячи других – необыкновенных и трагичных, героических и прозаичных, таких разных и вместе с тем похожих… Объединяет их одно – сложная и многострадальная военная эпоха, перед лицом которой чувства и мысли людей оказались обнажены до предела, а единственное стремление – победить – было смыслом жизни.

Василий Дмитриевич – мой двоюродный прадед – родился в 1917 году. В конце тридцатых годов прошлого века, казалось, ничто не предвещало беды для Советского Союза. Окончив Военно-морское училище, Василий по распределению уехал служить в Севастополь. Вскоре он встретил Светлану – добрую, скромную девушку. Они поженились, а спустя год грянула война. Василий не мог рисковать жизнью молодой супруги и уговорил её покинуть Украину. Он сообщил жене адрес родной деревни, расположенной в рязанской глубинке, и Светлана отправилась в дальний путь. Василий со спокойной душой отпустил супругу, зная, что её приютит и обогреет его старшая сестра Татьяна. Никто тогда и представить не мог, что война уже предначертала молодожёнам разлуку навсегда...

Татьяна оказалась гостеприимной хозяйкой и с радостью поселила Светлану в своей избе. Женщины сразу подружились, несмотря на значительную разницу в возрасте. Светлана устроилась учительницей в местную школу. Работа отвлекала её от постоянных, гнетущих переживаний. А в свободное время женщина писала письма «дорогому Васе».

Василию, тем временем, было не до писем. Когда немцы окружили русские войска в Севастополе, молодой офицер получил контузию в бою. Придя в себя от болевого шока, он понял, что захвачен в немецкий плен. Русских военнопленных разместили в здании школы. Надзор за ними поначалу был организован плохо, некоторым посчастливилось сбежать в первую же ночь. В числе этих везунчиков оказался и Василий. В побеге ему помогла русская женщина – бывшая учительница, которая состояла у немцев на принудительных работах. Она же вызвалась спрятать беглого в своём доме.

К утру немцам стало известно о побеге. Вооружившись автоматами, они приступили к подворным обходам.

- Аусвайс! * - прокричал один из них, упираясь дулом автомата в грудь женщины.

Привычным решительным жестом она протянула подготовленные заранее документы. Затем немцы потребовали провести их в дом и показать подворье.

- У меня никого нет! – процедила сквозь зубы женщина. – Ищите!

Последнее слово она произнесла с такой убедительной холодностью, сопроводив его широким, будто приглашающим, жестом левой руки, что немцы ей поверили. Опустив дуло автомата, главный из налётчиков коротко скомандовал группе покинуть двор. Женщина всё ещё оставалась для них ценной работницей, расправляться с которой они не спешили.

Отсидевшись у своей отважной спасительницы несколько дней, Василий под покровом ночи в компании четырёх таких же беглых, как и он, товарищей покинул оккупированное немцами поселение. Молодые бойцы решили во что бы то ни стало вновь примкнуть к русским частям. Вскоре им это удалось.

Но возвращение к «своим» вовсе не оказалось таким триумфальным, как предполагали товарищи. У русских командиров были все основания не доверять «бывшим пленным» и даже заподозрить в них крамолу шпионажа. Так, Василий попал в штрафбат с прохождением испытательного срока, а кому-то из «вновь примкнувших» светила тюрьма. На передовой морской офицер провёл в общей сложности всю первую половину войны. Удача, казалось, улыбается и покровительствует ему. Но в марте 1944 года разрывной снаряд угодил аккурат в левую половину груди Василия. Спустя месяц Татьяна и Светлана получили «похоронку».

- Не верю я, Танечка, не верю! Жив мой Вася! – причитала молодая вдова, рыдая в голос на плече такой же безутешной Татьяны.
- Крепись, Светка! Война же… война! – только и смогла вымолвить золовка.

Пока женщины оплакивали безвременно усопшего, Василий медленно приходил в себя в военно-полевом госпитале. Проникающее ранение грудной клетки едва не стоило ему жизни: несколько рёбер раздробилось в крошево. И теперь, после череды сложнейших операций, сердце пульсировало под самой кожей, всё ещё багровеющей заживающими рубцами. Спас Василия опять-таки случай. По счастливому стечению обстоятельств, в госпиталь, переполненный «безнадёжными» больными, нагрянул с визитом профессор из Киевского Медицинского Института. До приезда выдающегося хирурга врачи прочили Василию неизбежную и скорую гибель. Талантливый врач безотлагательно приступил к операции, которая, к удивлению русских коллег, завершилась успешно. Василию суждено было перенести шестнадцать (!) подобных операций – и каждая из них проводилась его добрым другом из Киева. Позже одарённый хирург будет возить с собой Василия – в числе восьми других уникальных пациентов – по советским городам и весям, где доктор зачитывал студентам-медикам свои занимательные лекции, сопровождая теоретический материал «наглядными живыми примерами».

Однако Василий не спешил сообщать родным о своём чудо-исцелении. На то были весомые причины: перед каждой новой операцией профессор предупреждал пациента о возможной смерти в ходе хирургического вмешательства.

- Операция технически крайне сложная, но необходимая. Организм ваш серьёзно подорван военными испытаниями, здоровье слабое… Вы согласны на операцию? - снова и снова вопрошал доктор.
- Конечно, согласен! – без раздумий отвечал Василий. – Раз однажды судьба уберегла, то и впредь убережёт.

Наверно, ему действительно помогали выжить не только золотые руки хирурга, но и непоколебимая уверенность в благосклонности судьбы. Больше года провёл Василий на больничной койке. Нестерпимые боли в груди постоянно мучили молодого мужчину. Для их облегчения ему регулярно вводили морфий – другого обезболивающего средства в арсенале врачей не было. Неожиданно для себя Василий вскоре почувствовал, что не может обойтись без наркотического препарата и дня, о чём честно признался хирургу.

- Сразу отказаться от морфия ты не сможешь, будем постепенно уменьшать его дозу и частоту введения, - заключил доктор.
- Нет, я хочу сразу! – решительно заявил Василий, немало удивив многоопытного хирурга.

Именно Василий предложил провести последнюю – шестнадцатую – операцию без морфина. Сегодня это звучит дико, но тогда доктор мог предложить своему храброму пациенту единственную альтернативу – алкогольный наркоз. Пришлось согласиться – слишком велико было желание распрощаться с морфиновой зависимостью!..

И вот, победа над самим собой одержана: несколько мучительных недель – и Василий вновь почувствовал себя здоровым человеком! Так совпало, что это маленькое личное торжество духа и силы воли над обстоятельствами произошло одновременно с другим, грандиозным и долгожданным событием – Победой Советского Союза над фашистской Германией! Всенародное ликование с головой накрыло и Василия.

Спустя пару месяцев, когда состояние «сложного» пациента окончательно стабилизировалось, хирург позволил Василию вернуться домой.

«В родной деревне за годы войны мало что изменилось. Такая же размеренная, тихая, в постоянных заботах и трудах жизнь. Вот и знакомая калитка: изба, сарай – всё целёхонько, слава Богу!»

На крыльце сидел паренёк-подросток и что-то увлечённо читал.

«Это, конечно, сын Татьяны – племянник Георгий. Как вырос, возмужал!» - мысленно отметил Василий.

- День добрый! – окликнул он паренька. Георгий с удивлением поднял глаза на незнакомца, не узнавая в нём родного дядю. Подросток подошёл к калитке, недоверчиво вглядываясь в лицо гостя.
- Ну что же, не узнаёшь? На вот, держи, угощайся! – Василий протянул парнишке краюху белого хлеба. В деревне к тому времени давно позабыли не то что вкус, но самый вид хлеба, и Георгий в крайнем смущении принял подарок. – Беги к мамке и скажи ей, что Василий вернулся.

Татьяна была в огороде и мыла в тазу только что собранные на грядках огурцы.

- Мамка, мамка, дядя Василий приехал! – запыхавшись от радости, возвестил Георгий.

Встряхнув мокрыми руками, Татьяна не сразу ответила. Подозрительно посмотрев на сына, она недовольно произнесла:

- Жорка, ты чего болтаешь? Совсем, что ли, с ума сошёл?!

И в этот момент она заметила в руках паренька ломоть белого хлеба. Сердце женщины упало. «Верно, от Васьки кто-то, сослуживцы бывшие», - только и успела подумать женщина и понеслась к калитке.

Увидев брата – живого, но сильно изменившегося, – она рухнула в его объятия и зарыдала.

- Васенька, как же так? Нам «похоронка» в прошлую весну пришла, мы все глаза выплакали, смирились, помянули тебя… Хотя Светка так и не поверила в твою гибель, всё ждала, ждала…
- Где она? – с робкой надеждой в голосе спросил Василий.
- Уехала перед самой победой к родне в Севастополь… Да, впрочем, что я рассказываю – сейчас тебе её письмо дам.

Светлана сообщала, что устроилась в Севастополе хорошо, сразу же нашла работу учительницы и… устроила личную жизнь. «Познакомился со мной недавно вдовец один – видный мужчина, на войне левой руки лишился, – и стал меня убеждать, что негоже мне, молодой девице, без семьи жить. Я ему отвечаю: «Есть у меня семья – муж на войне пропал». Не сказала поначалу, что погиб-то, так как сама в это до сих пор не верю. А он: «Многим война жизнь попортила, семьи разрушила… У меня жена медсестрой работала – погибла при бомбёжке, а я вот жив, хоть и калека. А где теперь твой муж? Лежит где-нибудь в безымянной братской могиле…» Задели меня его слова за живое, но ничего не ответила. Встретились мы, два побитых войной человека, и решили жить по-семейному – расписались на днях. И вроде, Таня, и любви к нему у меня нет (единственная любовь – дорогой наш Василий – навсегда в моём сердце), а как-то успокоилась я, улыбаться начала. Муж мне хороший достался: работящий, заботливый… Только ты, родная, знай – не верю я в гибель Васеньки, сердце не обманешь!»

Василий украдкой смахнул с ресниц скупую мужскую слезу.

- Ты знаешь что, - деловито начала Татьяна, - давай-ка пиши ей, милок, ответ! Сорвётся и прилетит к тебе наша голубка!
- Нет, - сказал, как отрезал, Василий. – Теперь у неё семья, она счастлива. Пусть считает меня погибшим…

Татьяна лишь всплеснула руками, но, зная упрямый нрав брата, спорить не стала.

- Вот ведь ты какой человек гордый, не хочешь бороться за свою любовь! – упрекнула она.

Василий рванул на груди рубашку.

- А это ты видишь? – с чувством произнёс он. Татьяна, раскрыв рот, уставилась на изуродованную грудь брата, неестественно вздымающуюся слева бугром при каждом ударе сердца. – Я инвалид, и моё состояние гораздо более плачевное, чем у её мужика без руки…

Больше к этой теме они не возвращались.

Чужая душа, как известно, потёмки. И даже если Василий пронёс через всю жизнь трепетно хранимую в глубинах своего измученного сердца любовь к Светлане, он вряд ли признался бы в этом.

Молодость и оптимизм брали своё, и с каждым днём мужчина ощущал, как физическая крепость и сила постепенно возвращаются в его искалеченное тело. Вскоре Василию повстречалась женщина – вдова Валентина, с малолетним сыном от первого брака. Обоюдная симпатия быстро переросла в прочную душевную привязанность. Как человек, истосковавшийся за годы войны по заботе, нежности и уютному семейному очагу, он не замедлил с предложением. Хотелось жить дальше, раз сама судьба подарила такой шанс. Одна за другой у супругов родились дочери – Люба и Наташа. Разве мог мечтать Василий, обречённый когда-то на худшие ожидания в военно-полевом госпитале, что испытает – и не единожды – радость отцовства?!

Василий Дмитриевич прожил интересную и долгую жизнь, завершив свой земной путь в 78 лет…

_________________________

* Документы! (нем.)
0

#5 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 23 октября 2014 - 18:25

№ 4

Под колпаком


Ти-Хон, щуплый мальчишка с ушами как у эльфа, лениво покачиваясь в гамаке, следил за движением громадной тени, напоминающей плоского ската. Она падала от развесистого Драконова дерева, что посадил семь лет назад его отец в честь рождения первенца. Ти-Хон знал, как только она доползет до хижины, вернутся родители. Ни разу он не ошибся! Мама и папа пришли ровно в ту минуту, когда тень коснулась циновки у входа в жилище.

- Как дела в школе, сынок? – спросил отец, выгружая дневной улов перед очагом.
- Я лучше всех нарисовал бабочку! – не удержался мальчик.
- Да у нас в семье растет художник!

Отцу явно польстило, что сына выделили среди остальных учеников.

- Надеюсь, уроки рисования пошли не в ущерб остальным занятиям? – поинтересовалась мама.

Ти-Хон шмыгнул носом. Меньше всего он хотел развивать эту скользкую тему. Владеть кисточкой и красками у него получалось куда лучше, чем решать задачки на сложение и вычитание. Мальчик поспешил отвлечь проницательную родительницу от неудобных вопросов.

- Мам, я могу принести сухих веток для очага!
- О! Спасибо! Только у нас есть запас. Если уж ты вызвался в помощники – сходи-ка лучше к старику О-Ди-Ноку. - Наша очередь отнести ему корзину со свежими лепешками.

Ти-Хон едва не вывалился из гамака. Называется – перевел разговор на другую тему! Тащиться на другой конец леса, да еще с тяжеленной корзиной, набитой рыбой и табаком было скорее наказанием, чем помощью.

Он не был лентяем, скорее – слишком застенчивым и тихим. Именно по этой причине мальчику и дали такое красноречивое, говорящее само за себя имя – Ти-Хон. Дело было в другом. Ни один ребенок племени, даже самый отчаянный и смелый, по доброй воле никогда бы не пожелал встречаться со стариком О-Ди-Ноком. По закону «подлости» именно на ребятне лежала обязанность навещать старика.

Столетний отшельник категорически отказался жить в племени, но от одиночества у него испортился характер. Он стал сварливым, и как подметили соплеменники - с ядом на кончике языка. Мало какому ребенку удавалось без слез выдержать едкие замечания и брюзжание О-Ди-Нока.

- Разве сегодня наша очередь? – спросил с последней надеждой Ти-Хон.
- Как раз – сегодня! – подтвердила убедительно мама.
- А до завтра не подождет?
- Если ты пропустишь ужин! Подожди до завтра...

Ти-Хон понял, что отвертеться не удастся. Тогда он решил как можно скорее выполнить обременительную работу, и вернуться к ужину. Уж очень вкусно пахло из бурлящего котелка, что висел над костром!

- Я оставлю корзину, как только закончится тропинка, и сразу побегу обратно. Старик не успеет меня заметить! – решил про себя Ти-Хон. Все мальчишки так делают…

Это простое, бесхитростное решение немного примирило его с мыслью, что не он один боится попасть старику на глаза.

Мама на угощение пожилому человеку не поскупилась. Широкое дно плетеной корзины она выложила банановыми лепешками, а сверху кинула пару выпотрошенных рыбин и обязательный мешочек с крепким табаком.

Ти-Хон уныло покосился на поклажу, оценивая на взгляд тяжесть поклажи и дальность пути. Когда он понял, что результат не в его пользу, то заканючил:

- И почему мы должны помогать этому старику? Построил бы хижину в племени, и жил среди нас…

К мальчику подошел отец, и ободряюще похлопал по плечу.

- Это вовсе не обязанность! О-Ди-Нок ни разу не попросил нас о помощи.
- Чего ж тогда мы ходим в такую даль?
- Он самый старший! Уже за это следует уважать человека, а потом … он сам себя наказывает. Ему стоит посочувствовать.
- Чем же? И за что?
- Старику О-Ди-Ноку стыдно за один поступок, совершенный много-много лет назад. С тех пор он и обрек себя на одиночество.
- Что же он совершил?
- Прошло так много времени, что племя забыло то зло. Говорят, раньше была другая жизнь, которую старик изменил. Обиды прошли, люди приспособились жить в новых условиях, и теперь никто не скажет наверняка – желает ли он вернуть все обратно.
- Что такое – Другая Жизнь? Разве есть что-то кроме нашей деревни, моря и леса?
- Я не знаю, сынок! – развел с огорчением руками отец. Поторапливайся, путь не близок.

Ответ мальчика не устроил. Он решил во что бы то ни стало выяснить про Другую жизнь, о которой вскользь упомянул отец, и поступке старика, что каким-то образом ее изменил.

- Неужели О-Ди-Нок – колдун? Только они могут вмешиваться в силы природы – поежился мальчик от страшной мысли.

Взвалив корзину на плечо, Ти-Хон углубился в чащу леса. От прежнего плана как можно скорее вернуться домой и не связываться со стариком он самонадеянно отказался, даже не подозревая, к чему это приведет.


***

Старик О-Ди-Нок за столько лет так и не потрудился построить для себя хижину. Он привык жить в глубокой пещере, где всегда темно, а со стен течет вода. Чтобы погреть кости, он садился на валун, нагретый полуденным солнцем, и, пыхтя трубкой, предавался размышлениям.

Ничего не изменилось и на этот раз. Мальчик завидел старика издали, и предусмотрительно крикнул:

- Э-ге-гей! Это я – Ти-Хон! Принес корзину с лепешками!

Старик приоткрыл подслеповатые глаза и недовольно зашамкал беззубым ртом:

- Убирайся прочь! Мне ничего не надо…

Ти-Хон заранее знал ответ, поэтому не растерялся:

- А еще у меня есть табак! Отец сам нарубил для тебя лучших листьев.

Старик нервно завозился, но ничего не ответил. Это была игра, о которой знали все аборигены племени. По правилам следовало оставить подношение там, где заканчивалась тропинка, и уйти, не попрощавшись. Что О-Ди-Нок делал в их отсутствие с угощением, никто не знал. Съедал ли сам ароматный хлеб, или скармливал дикому зверью, неизвестно.

Ти-Хон усилием воли подавил в себе природную нерешительность, и нарушил обычай. Он опустил корзину на землю, и осторожно подошел к дремлющему старику. Чтобы завязать разговор, Ти-Хон облизал сухие губы и жалостливо обратился к О-Ди-Ноку:

- Можно мне глоток воды? Горло пересохло, пока дошел…

Старик скривился в недовольной гримасе, но с места не сдвинулся. Он как будто стал частью камня, на котором сидел.

Тихон сделал новую попытку расшевелить непреклонного старика:

- Ох… я сегодня не успею на ужин. Живот свело, а в корзинке есть мягкая лепешка из банановой муки.

На них-то старик и сломался. Он проглотил голодную слюну, и проскрипел:

- И-и-и-и…. Воды-ы-ы-ы-ы….

Ти-Хон рванул в темноту сырого грота, набирая в половинку кокосового ореха холодные капли. Сделав глоток, у него свело зубы.

- М-м-м-м-м – замычал он от боли.

Старик тем временем разломил лепешку на несколько кусков. Не притронувшись ни к одному, он закрыл глаза, и впал в прострацию, потеряв всякий интерес к мальчишке.

Ти-Хон не сдался и на этот раз. Он подсел к старику и спросил:

- О-Ди-Нок, я сегодня узнал, что ты совершил какой-то скверный поступок…

Старик не пошевелил ни одним мускулом высохшего, почти мумифицированного тела.

- И этот поступок вызвал гнев людей – продолжил упрямо мальчик.

Старик поджал тонкие губы.

- И ты себя за это казнишь, и отказываешься жить в племени! – подвел неутешительный итог Ти-Хон.

Старик очнулся от оцепенения, и повернулся к зарвавшемуся сорванцу:

- О-о-о-о-о.… А ты смел! Или глуп?

Ти-Хон от страха обмяк, и совсем некстати, громко икнул:

- Йик!

О-Ди-Нок пропустил это мимо ушей, и прошептал:

- Да… я виноват. Мне нет прощения!

Он виновато ссутулился, готовясь впасть в медитацию, но мальчик его опередил:

- Что ты совершил? Отец говорит, что нет поступка, которого нельзя было бы простить.

Старик остановился неподвижным взглядом на Ти-Хоне:

- Есть.
- Ты… кого-то … убил? – задохнулся от страшной догадки мальчик.
- Можно сказать и так – кивнул старик. Не одного, а … целую Цивилизацию.
- Ого! – присвистнул от удивления Ти-Хон. Ничего себе масштаб работы! Но как?
- Ты, правда, хочешь узнать? – оживился О-Ди-Нок.

Его вечно полузакрытые глаза впервые широко открылись, и мальчик заметил их настоящий цвет – изумрудно-зеленый, как цвет моря.

- Хочу!
- И не пожалеешь?
- Вот еще!
- Ну, смотри…

Старик заерзал на камне, устраиваясь поудобнее, словно это было мягкое кресло, и начал рассказ:

- Много десятков Лун назад я был молодым, образованным человеком. Лет на десять постарше тебя, и уши мои не торчали в разные стороны, как у лесного эльфа…

Ти-Хон инстинктивно прижал ушные раковины ладонями, как будто от этого они бы изменили форму, и стали менее заметными.

- Я жаждал славы, признания, денег и … могущества.
- Ты хотел стать колдуном? – подбросил мысль мальчик.
- О! Нет! – рассмеялся старик трескучим смехом, раскачиваясь из стороны в сторону. - Это гораздо масштабнее! Я решился на Великий обман!
- Зачем тебе понадобилось обманывать людей? – пожал плечами мальчик.
- Дело в том, что Тот Мир, о котором ты понятия не имеешь, рушился на глазах. Рубеж был пройден, и началась массовая агония.

Старик от своих слов возбудился, а у Ти-Хона по спине пробежали противные мурашки.

- А какой он был, Тот Мир? – осмелился задать вопрос мальчик.
- Это были миллионные города с небоскребами из стекла, машинами, гудящими на лабиринтах магистралей, дымящимися трубами заводов и фабрик, и неоновыми огнями, подсвечивающими рекламные щиты. Кругом как муравьи сновали толпы людей, усталых, эгоистичных, и таких же, как я – стремящихся к власти. Это был мир хаоса, без намека на будущее. Природные ресурсы истощились в результате безжалостной эксплуатации, и каждый хотел урвать напоследок кусочек призрачного счастья, но никто не подумал – как найти способ вернуть все назад. Агония могла растянуться, но это бы все равно никого не спасло. Я решил взять все в свои руки, тем более это обещало огромные доходы.

В короткое время среди населения поползли слухи, что есть возможность Спасения Цивилизации, если накрыть часть планеты… прозрачным колпаком.

Мальчик слушал старика с открытым ртом, не понимая и половины. Речь его была незнакомая, так никто в племени не говорил.

- А зачем? – спросил Ти-Хон с придыханием.
- Очень просто. Многие годы население жило в режиме жесткой экономии чистой воды и питания. Люди отдавали последние деньги, лишь бы купить глоток свежего воздуха, которым незаконно торговали нечистоплотные дельцы. Рассчитывать на то, что мне поверят все, было бы слишком самонадеянно, но часть населения могла прислушаться. Благодаря дару убеждения, я внушил им, что «колпак» защит как панцирем от агрессивного воздействия солнечного облучения, а вместе с этим восстановится флора и фауна, люди будут жить, не зная забот. Я дал им надежду, шанс…
- И тебе поверили?
- Еще бы! – вздернул старик дряблый подбородок. - Они поспешили ко мне как тараканы, чтобы успеть купить места под колпаком за любые деньги! Ох, что там началось.… Это было Великое Переселение Народов! Я стал магнатом в один день. Все деньги Мира перетекли в мои карманы!

Старик гордо приосанился, но тут же сдулся, как высохший плод.

- Но… разве колпак мог вместить всех?
- Колпак – плод воображения, как ты не понял? – рассердился старик. Я делал деньги из воздуха, а эти людишки так торопились спасти себя, что не жалели средств. В ход шло все – от подкупа, до предательства. Никто не удосужился спросить – а что это за колпак, кто его сделал, насколько он надежен, и каковы гарантии.
- Это же вранье! – надулся Ти-Хон.
- Я и не отрицал! Просто не говорил всей правды – согласился на удивление быстро О-Ди-Нок. - Меня это не смущало. Удивительное случилось потом, когда я прекратил торговлю, и сделал публичное заявление, что мест под Колпаком не осталось. Вот и получилось – одни выиграли, другие проиграли, только определить везунчиков и неудачников вряд ли было возможно. Люди, купившие счастье под Колпаком, спустя десятилетия на самом деле почувствовали, что воздух стал чистым, реки и моря наполнились рыбой, а сами они … изменились настолько, что забыли о технике, без которой в недалеком прошлом и шагу сделать не могли. Человек вернулся в первозданную природу, и на самом деле стал счастлив.
- Получается, ты нашел выход, как помочь Планете выжить? – догадался мальчик.
- Это не было моей целью, как ты понимаешь. Это магия Веры, неважно в кого, или во что – в меня, в себя, или в Колпак, которого никогда не видели, но зато отлично представили, что он существует. Вместо бесконечной суеты они научились жить не спеша, в удовольствие, слышать и уважать друг друга. Так появился Твой Мир, мальчик.
- А куда делись те, другие, кто тебе не поверил? Ведь наверняка такие остались?
- Так и есть! Они по сей день живут в Том Мире, где и раньше. Если только он еще существует. Они же вполне могли поверить в другую версию, где их жизни на грани исчезновения, и погибнуть.
- Как это можно узнать?
- Просто загляни под Колпак, и сам убедишься. Выйди за пределы своего Мира, если не боишься.

Мальчик закусил губу.

- Что, струсил? – хихикнул ехидно старик.
- Я подумаю над этим! – нашелся Ти-Хон. Но почему ты казнишь себя?

На лицо старика легла тень.

- Я вмешался в природу вещей, созданную не мной. Люди поддались на откровенную ложь, спасая свои жизни, и Мир изменился.
- Зато Планета жива! А потом, люди могут вернуться! Расскажи им правду!
- Это невозможно. Много поколений выросло под «Колпаком». Они не знают Другого Мира, и вряд ли захотят попасть в неизвестность. Люди научились ценить то, что есть.

Мальчик задумался. Он и, правда, привык к своему гамаку, к песчаному берегу, к лесу, где прожил семь лет, и морю.

- Скажи им сам мою правду! – предложил неожиданно старик.

Мальчик вздрогнул:

- Мне не поверят!
- А ты будь убедителен! Люди – животные любопытные!
- Почему бы тебе самому не рассказать? Закончатся муки совести!
- Сегодня ты принес мне последнюю трапезу, мальчик. Поэтому банановые лепешки, что передала твоя мать – самые вкусные, какие я ел в этой жизни. Да и в Другой тоже… А теперь возвращайся домой, и поступай, как знаешь.

Старик вяло махнул рукой в сторону леса, и отвернулся, дав понять, что разговор закончен.


***

Прошло время, но рассказ старика О-Ди-Нока остался в памяти Ти-Хона, будто все было вчера. Мальчик так и не решился открыть людям правду, каждый раз решая дилемму – все оставить как прежде, или первому смело шагнуть за пределы воображаемого колпака. Он мучился вопросом – где та граница, что делит Миры? И есть ли она, или это плод чужого воображения, как утверждал безумный старик?

Что скажут ему соплеменники? Слова благодарности, или распнут, как О-Ди-Нока, который своей волей изменил каждого из них? Кто скажет наверняка – спас он Человечество, или погубил Прогресс? Есть ли вина старика, или люди сами выбрали, кому поверить? Ни на один вопрос Ти-Хон так и не ответил.

Он рассудил так. Каждый человек имеет право на выбор. Если кому-то плохо в его Мире, пусть ищет Новый, или создает, как это сделал когда-то О-Ди-Нок. Любой вправе приподнять край Колпака, и найти то, что сделает его счастливым. А можно остаться там, где родился, рисовать бабочек, удить с отцом рыбу в море и сидя у очага, пить чай с мамиными лепешками из банановой муки.

Мальчик решил сохранить Свой Мир, чтобы подарить будущим детям.

- Надеюсь, у них не возникнет мысль его разрушить, чтобы потом спасать… под Другим Колпаком?
0

#6 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 27 октября 2014 - 17:17

№ 5

Ангел под елкой


Тридцать первое декабря началось с того, что муж забыл купить маслины. А Федоровы отзвонились, извившись, что все-таки не смогут прийти.

- Если б я знала, то забронировала место в «Лагуне» и не корячилась весь вечер у плиты! – возмутилась Тамара, выговаривая супругу претензии в третий раз за день.

А что делать, если с первого раза глубоко въевшаяся в душу досада выходить не пожелала? Да и сами Федоровы представляли собой исключительно мужнину сторону. Федоров был подчиненный Сергея. Жена – приложением к нему. Тамара даже не представляла, где та работает. И работает ли вообще. Встречались пару раз, обмолвились парой слов – вот и все знакомство. Да и пригласили их на праздник по весьма меркантильной причине – Сергей ожидал повышения и собирался захватить удобного и компетентного сотрудника с собой.

Третий десяток совместной жизни чета Руденко проводила в гордом одиночестве. Сын уехал попытать счастья за рубеж. Дочь обосновалась в столице. До внуков дело пока не дошло. Купить собаку Тамара не решалась – целый день на работе, щенок элементарно сдохнет от скуки.

Так и жили.

Выходные с друзьями – дача, бассейн, пикники – было бы желание. Отпуск на югах – возраст требовал солнца и моря. Праздники – по настроению. Когда дома, чаще в ресторане. Обычно – вдвоем. Надо же хоть как-то поддерживать отношения. Видятся-то в будни полчаса перед работой, полчаса за ужином. Дальше – каждый в своем мире: Сергей в компьютере, Тамара – на телефоне.

Конечно, были еще ночи. Но все реже. И все предсказуемее. А хотелось… Да нет, даже и не хотелось уже. И дурацкие анекдоты про головную боль и прочие женские (да и мужские) уловки, позволяющие уклониться от супружеских обязанностей, воспринимались теперь всерьез.

Причем, обе стороны это вполне устраивало.

Так и жили…

И собирались жить дальше. Уютно, комфортно. Без особых трагедий и катаклизмов.

За стол сели на взводе. Муж переживал намеки относительно непорядочности подчиненного. Жена волновалась по поводу даром пропавшего вчерашнего вечера и отсутствия маслин в салате.

На экране телевизора появился российский президент. Тамара взглянула на часы: без пяти одиннадцать. Сергей откупорил шампанское:

- Ну, за российский что ли? Клубничку положить?

Она кивнула. Подняла бокал – золотистый цвет, покрытые пузырьками ягоды – мило, достойно, романтично и немножко скучно. Так, самую малость.

Выпили. Закусили.

- Может, на фейерверк сходим? – предложил он.

Она поморщилась:

- Очень надо! Опять петарды под ноги бросать станут. Уж лучше из окна… все и так видно…

И правда, к чему суетиться? Поедят, выпьют немного. Потом посмотрят новогоднюю программу – год от года она становится все интереснее, хоть и комментируется с точностью до наоборот. Если будет настроение – потанцуют, если нет – нет. Потом лягут… или снова сядут за стол. Не пропадать же «наполеону»!

Завтра будут спать допоздна, потом созвонятся с детьми. Поздравят, узнают новости. Пригласят в гости на весну.

Доедят приготовленные для Федоровых вкусности. Прогуляются по парку… Может, пойдут в бассейн. Может, затеют какую-нибудь интеллектуальную беседу. Потом снова уткнутся в телефон и компьютер. И праздник, наконец, окончится, уступив время таким понятным и простым будням.

- Пожалуй, я займусь горячим…
- Будь другом…

В дверь позвонили. Тамара остановилась на полпути, недоуменно посмотрела на мужа. Тот пожал плечами. Конечно, ему-то что!

- Иди, открывай, одумались, должно быть, твои капризники – то идут, то не идут, - скороговорила она, собирая грязные тарелки и поправляя закуски на блюдах. Остановилась на салате. Пожалуй, следует убрать – не позориться же – греческий и без маслин! Не поймут. Еды все равно хватит. Взялась за тарелку…
- Том, поди-ка сюда, - послышался из прихожей голос мужа.

Вот так она взяла и пошла! Вместе с грязными тарелками и недоделанным салатом! Да и в зеркало стоит посмотреться – мало ли что.

- Сам, дорогой, сам…

Тамара проскользнула на кухню. И чего он возится? Ну, пригласил бы, предложил раздеться…

- Тома…

В голосе Сергея послышался металл? Нет, скорее, неуверенность. С какого еще перепугу? Может, не Федоровы это… может, дети? Господи, неужели сподобились?!

Тамара выскочила в прихожую, позабыв о зеркале.

- Сережа…

Муж неловко посторонился, и Тамара заметила за дверью маленького мальчика. Ребенок? В половину двенадцатого ночи?!

- Погоди-ка…

Она аккуратно оттерла мужа к стене. Вышла на площадку.

Это действительно был ребенок. Худенький, в смешной пуховой шапке с огромным, в пол-лица белым помпоном и таких же пушистых рукавичках. Ремни детского мехового рюкзачка смешно топорщились за плечами, отдаленно напоминая поникшие крылья. Ангельское личико усугубляло ощущение чего-то рождественского. Неземного… Волшебного…

Сердце в груди подозрительно сжалось. А душа, напротив, расширилась до бесконечности, стараясь вобрать в себя трогательный образ.

- Тетя, я замерз. И кушать хочу… - прохрипел малыш, бесцеремонно вторгаясь в легкую прострацию хозяйки.
- Кушать? – в сознании растаяли последние льды. – Идем скорее, маленький…
- Начинается… - закатил глаза Сергей. – Последнего бомжа бы накормила…
- Замолчи сейчас же! – Тамара рявкнула на мужа и тут же елейным голоском пропела в другую сторону: - Вот ручечки помоем и за стол, хорошо, маленький?
- Я не маленький, я Стасик, - пробурчал малыш, настороженно поглядывая на стоящего у стены мужчину. – Дядя с нами пойдет? Он наш, что ли?
- Наш, Стасичек, наш, - хлопотала вокруг ребенка Тамара.
- В милицию надо бы…
- Погоди ты со своей милицией… у людей праздник, а он…

Через несколько минут Стасик, умытый и наряженный в теплый Тамарин свитер, сидел во главе стола и с завидным аппетитом уплетал греческий салат без маслин. В одной руке он держал ложку для салата, в другой кусок ветчины, шпротину, французскую булку и куриную ногу. Между указательным и безымянным пальцами был зажат ярко-синий леденец-тросточка, экспроприированный зорким Стасиком у стоявшей в углу гостиной елки.

- Ты бы на тарелочку положил, - уговаривала его Тамара, - а то уронишь…
- Я? Да ни за что! Такую вкуснятину! Умеете Вы вкусно готовить… не то что некоторые. А конфетку я в карман спрячу. До завтра.
- Надо бы в милицию… - буксовал Сергей.
- Завтра. Сегодня у ребенка должен быть праздник, правда, Стасичек?
- Мгм, - важно кивнул малыш, подчищая остатки салата булкой. – Ублу пазыкы…
- Чего? – переспросил Сергей.
- Стасик любит праздники, - отмахнулась Тамара. - А мяска тебе положить? С грибочками…

Она уже вполне освоилась в своем новом образе. И начала получать удовольствие, отложив разборки до утра. Еще в ванной Стасик выложил свою нехитрую историю: ничего сверхъестественного - пошел с мамой в гости, отстал, заблудился. Замерз. Вошел в первый попавшийся дом и позвонил в первую попавшуюся дверь.

Во многом смышленый ребенок, однако, путался в цифрах домашнего телефона, маму называл лишь по имени, папу не называл никак, а родную улицу вспоминал лишь по толстым березам и фонтану возле садика.

- Милиция разберется, - подвела итог беседы Тамара, - на то она и милиция. Но это завтра, а сегодня у нас праздник, правда, Стасик?

Стасик кивнул. Сергей остался при своих интересах.

Большинством голосов решение проблемы было отложено до завтра.

Бой уже белорусских курантов они встретили втроем. Стасику досталась любимая Аленина кружка с нахально ухмыляющимся зайцем. И малиновый компот. Тамара с Сергеем допивали шампанское. О клубнике как-то не вспомнили.

- А теперь гулять! – возвестил Стасик, управившись с компотом. – Салют будет. И на горку кататься. И с дедом Морозом под елкой хороводы водить. И…
- А, может, лучше дома останемся? – робко предложил Сергей.
- Вот еще! – фыркнул Стасик. – А салют как же?
- И дед Мороз с горкой? – поддержала малыша Тамара. – Фотоаппарат-то возьми…

Фотоаппарат обнаружился на верхней полке книжного шкафа. Батарейка давно села – последний раз заряжалась еще летом перед Болгарией.

- Ладно, пока мы собираемся, заряжай, - оценила ситуацию Тамара. – Чтоб хоть на пару кадров. Сто лет с горки не каталась!
- И дед Мороз… - важно напомнил Стасик.
- Вот именно.

Они успели полюбоваться салютом, трижды съехать с огромной ледяной горки и сфотографироваться с Дедом Морозом. А потом Стасик пропал.

- Ты виновата, нужно было сразу обратиться в милицию…
- Нет, ты, мог бы быть повнимательней…
- Но послушай…

Она ничего не хотела слушать, перебегая от елки к горке и обратно. Заглядывая в лица детей и расспрашивая о чем-то взрослых. Сердилась, нервно поправляла постоянно съезжающую на глаза дурацкую кроличью ушанку – за двадцать лет надетую в первый раз. Он семенил следом. Уточнял, зорко обводил встревоженным взглядом окрестности. Поддерживал, то и дело оскальзывающуюся на снегу супругу.

Вымотавшиеся до предела они уселись на бортик фонтана.

- Сереж, смотри… - Тамара обвела пестрой варежкой улицу, - березы толстые. И садик рядом…
- И фонтан, - подсказал Сергей.
- Думаешь, нашелся наш Стасик?
- Думаю… - Сергей снял с колючей ветки клок белого пуха. – Он парень смышленый…
- Парень, скажешь тоже…Тогда что теперь? Домой?
- Домой. Но сначала в милицию зайдем. Тут недалеко. На всякий случай.

Они улеглись часов в восемь. На улице уже загорался рассвет. Квартира наполнилась волнующим розовым светом… Тамара прижалась к мужу. Как хорошо вместе! Тепло, уютно, надежно. И эта ночь в зимнем городе – как же здорово это было! И этот прелестный ребенок…

Маленький ангелочек внес что-то новое в их жизнь.

Она исподтишка поймала свое отражение в зеркале. А ведь нестарая еще. Подумаешь, всего-то сорок! И хорошенькая, особенно сегодня. Вон, и Серега оценил…

Муж нежно прикоснулся губами к ее плечу.

А ведь приятно! И возбуждающе… А что, если… Ох, и предлагать-то неудобно…

- Том, а может, заведем третьего? Какие наши годы! Только представь: маленький, смешной… и кашку любит… и киселек… и ты такая соблазнительная бываешь, когда с пузиком…

Надо же! А ведь сто лет ее мысли не читал! Она уж подумала, что разучился…

- Думаешь, дети поймут?
- Думаю… - и муж потянулся к ней навстречу…

Звонок в дверь разбудил их в половину двенадцатого. С начала новой жизни прошло всего-ничего – полсуток. Супруги вышли на лестничную площадку вместе. Рука в руке.

- Здравствуйте, - перед ними стояла испуганная девчушка лет двадцати. В смешной пуховой шапочке. И таких же рукавицах, - уж не знаю, как вас благодарить…
- Да очень просто! – из-за нелепого кожуха девушки появилась уменьшенная в несколько раз
точная ее копия. – Скажи просто: спасибо!
- Стасик…

В свете полуденного солнца ребенок еще больше напоминал ангела. В пуху белоснежной шапочки застряла еловая веточка. А на губах вместе с улыбкой блестели остатки синего леденца…
0

#7 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 27 октября 2014 - 18:42

№ 6

Вся жизнь – театр


Позолоченное колье скользнуло по дряхлой шее, придавая неблагородному телу благородный вид. Купленное за тысячу рублей, недалеко от местного вокзала, оно выглядело весьма натурально, и даже походило на искусную работу мастера. Серьги, следующий штрих незамысловатого образа. Случайность или нет, но куплены они были там же, где и колье. Вообще, этот небольшой ларек был излюбленным местом пожилой дамы. Продавец часто делал ей скидку на свой и без того дешевый товар. Он был давним поклонником ее творчества, а она этим пользовалась. Флирт… Порой я задаю себе вопрос, что это? Способ проявления чувств или оружие, имеющее неведомую мощь в умелых руках? И в руках ли …

Руки, покрытые заметными морщинами, облокотились о ручки стула. Дама хотела встать, а ноги имеют свойства утрачивать былую силу. Шаркающие шаги резали слух. Слава богу, в комнате никого не было. Изящным движением она открыла шкаф, в котором висела главная ее гордость. Белое платье.… Самая дорогая вещь не только в этой комнате, но и во всем здании театра. Хозяйка одевала его только по особым случаям. На выступления.

Она была легендой. Величайшая из великих, прекраснейшая из прекраснейших. Уже пожилая, она не переставала пользоваться популярностью у роскошных мужчин, тех самых, о которых мечтают девочки-подростки. Каждый день у дверей своей гримерной она находила коробки конфет, огромные букеты роз, а порой, если конечно повезет, на ее столе заботливо лежали кольца, с трогательной запиской, смысл которой заключался в словах «Выходи за меня». Как это забавно. Отказывать людям в столь частых предложениях разбитого сердца. Не подумайте ничего плохого, она не была избалованной кокеткой, получающей наслаждение от постоянных ухаживаний поклонников. Среди них были вполне симпатичные парни, заслуживающие ее внимания, но кому нужны такие банальные отношения? Она мечтала о настоящей, искренней любви, проверенной годами обыкновенной дружбы. Она была идеалисткой со слишком завышенными требованиями к мужчине. Как жаль, что женщины не понимают, что искать идеал невероятно глупо, ведь даже самое шикарное платье со временем изнашивается…

Она сделала глубокий вдох. Белоснежный корсет крепко обхватил грудь хозяйки, придавая ее обмякшему телу былую стройность и великолепие. Дышать становилось все труднее и труднее, но это того стоило. Из зеркала на нее смотрела довольно фигуристая девчонка с прекрасным макияжем, с ярко-красными губами и с невероятно большими голубыми глазами… Сохранять красоту в такие годы - дорогого стоит. И все-таки с зелеными линзами ей было лучше…

Она служила здесь очень давно. Еще будучи молодой выпускницей она пришла в эти стены, надеясь на то, что задержится здесь на всю жизнь. Так и случилось. Тогда у местного режиссера «горела» постановка, премьера которой должна была состояться через три дня, и как назло, исполнительница одной из ролей слегла с непонятным заболеванием. И как же он был рад, что на его пути появилась она, готовая на любую роль ради славы.

Вот белое платье скользнуло по нежной спине красавицы, придавая ей былое величие. Последние штрихи, скоро на сцену…

Это была небольшая роль. Она играла невесту, умирающую в конце спектакля. Всего пять минут, отведенные для нее на сцене изменили ее жизнь. Боже мой, как она сыграла смерть! Некоторые за кулисами испугались, и даже позвали медбрата, а зал тихо перешептывался, поражаясь таланту новорожденной звезды. Сколько хвалебных рецензий она прочитала, сколько раз она выслушивала комплименты за эту, казалось бы, незначительную роль… Всем было ясно - она новая героиня этого театра.

Послышался назойливый скрип двери.

- Ваш выход!, - робко проговорил мальчик-ассистент.

Легко ему улыбнувшись, она вышла в коридор, поправляя свою шикарную прическу. Старость и болезнь остались в гримерке, на смену им пришла лишь легкая иллюзия молодой девушки.

Казалось, что перед ней открываются тысячи дверей, за которыми кроются слава и уважение, но никто так и не предложил ей новых ролей, а она не могла предать свою старую подругу Гордость и начать напрашиваться самой. Талант увядал. Вот уже о ней не пишут в газетах, а коллеги презрительно называют ее актрисой одной роли. Годы неуклонно шли, а она все так же выходила под конец спектакля и со словами: «О боже, как ты мог!» непринужденно прекращала жизнь своей героини.

Вот она уже стоит за кулисами, завороженно наблюдая за своими коллегами. Со дня первой премьеры сменились многие исполнители ролей, лишь она одна неизменно оставалась главным лицом спектакля. Вот ее сценический жених остается один на сцене - сейчас начнется его монолог. Вместе с ним она чуть слышно проговаривала заученные наизусть слова, изредка прерываясь из-за боли в груди. Странно, не похоже на волнение. Вот он подпрыгивает, еще и еще… Славный малый, талантливый. Быть может, скоро он станет таким же известным, как она. Вот он падает на колени. Плачет. Плачет по-настоящему. Боже! Какая игра! Какой талант! И наконец… Выкрикивает ее имя. Время выхода пришло.

Непринужденной походкой она выходит на сцену. Зал рукоплещет. Овации, вспышки камер, признание поклонников… Как она это любит. Делает пару шагов к нему на встречу. Главное не сбиться с привычного пути, не то получится та же история, как в 1986-ом, когда она зашла в тень. Боже, как кричал на нее режиссер. И вот она гладит по голове своего сценического жениха. Какие чудесные волосы… Нет! Все-таки кудряшки первого исполнителя этой роли незабываемы! Вот она робко спрашивает, почему он так шумит. Легкая пауза. Черт, как же болит в груди! Наконец ответ:

- Прости, но… Свадьбы не будет!

Как же ей плохо. Невообразимая боль в груди плавно подходит к голове… Хочется кричать, звать на помощь, но… Спектакль должен быть закончен! Зритель должен увидеть свою героиню! Вновь шаркающие шаги, только бы не выпустить наружу старуху! В глазах темнеет. Вот уже зрительский зал превращается в огромное пятно, в котором невозможно разглядеть лиц. Наконец блаженное кресло. Последняя фраза:

- О боже! Как ты мог!

Боль прекратилась. Глаза медленно закрываются. Тьма плавно окутывает каждую клеточку тела. Под звуки аплодисментов проходит великолепнейшая игра. Игра со смертью. Она превзошла саму себя. Розы падают у ее ног, но поднять их она уже не в силах.

Финальные фанфары. Кулисы медленно смыкаются. Спектакль окончен.
0

#8 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 29 октября 2014 - 19:57

№ 7

Соперницы


В таком огромном «Детском мире» Олечка Бунеева ещё не бывала. Да и мама, которая её сюда привела, тоже, поэтому отдел детских платьев они искали долго. Первым его издалека увидела Олечка и такой восторг заплясал в её глазёнках, что мама даже перестала жалеть будущие потраченные деньги. «Никакими деньгами не измерить детскую радость…» - так думала мама и не заметила, что восторг вдруг сменился слезами, а радостный смех – жалобным подвыванием. Объяснилось всё просто - навстречу им шла Ирочка Канделябрис, подруга Олечки по детскому садику, тоже с мамой, а в руках… А в руках счастливая Ирочка Канделябрис держала вешалку с прекрасным розовым платьем, тем самым, ради которого Олечка с мамой сюда и приехали. И, что самое ужасное, это платье было последним, о чём Ирочка, конечно, Олечке сразу и сказала. Надо отдать Олечке должное - истерика у неё началась не сразу. Сначала кассирша упаковала платье в блестящий, тоже розовый, пакет, потом с улыбкой отдала его Ирочке, та обернулась и посмотрела на Олечку… Вот этого взгляда Олечка уже не выдержала. Пять испуганных продавщиц в течении часа пели и танцевали для неё, старший менеджер магазина подарил три мягкие игрушки, платье обещали привезти прямо домой и – это уже для мамы – с огромной скидкой, но всё было бесполезно. Успокоило Олечку только вкусное бесплатное мороженое и данное самой себе обещание никогда – НИКОГДА! – не дружить с Ирочкой Канделябрис.


В этом огромном автосалоне в центре города Токио Ольга Бунеева, ныне Пересыпкина, ещё не бывала. Да и муж, который её сюда привёз, тоже, поэтому обещанный им Ольге розовый «Бугатти» они искали долго. Первым его издалека увидела Ольга и такой восторг заплясал в её цветных контактных линзах, что муж перестал жалеть будущие потраченные деньги. «Никакими деньгами не измерить…» - начал думать муж, как вдруг Ольга резко остановилась. Объяснилось всё просто - в розовом «Бугатти», в уже почти её, Ольги, розовом «Бугатти» сидела Ира Канделябрис, а рядом, в окружении услужливых менеджеров автосалона, стоял Ирин муж и подписывал какие-то бумаги, роняя кредитные карточки. Ольга поняла - розовый «Бугатти» уплывал к другим берегам. Надо отдать ей должное – в автосалоне истерики не было. Она случилась позже, в гостинице, и только самое дорогое мороженое города Токио в самом дорогом ресторане этого же города сумело слегка её успокоить. Там же, в ресторане, Ольга дала себе слово никогда не жить с Ирой Канделябрис в одном городе и даже заставила мужа оставить какую-то мелочь симпатичному официантику.

В нью-йоркском торговом зале аукционного дома «Сотбис» Ольга Пересыпкина ещё не бывала, да и шофёр, который её вёз, тоже, поэтому зал этот они искали долго. Первым его издалека увидела Ольга и подвески из розового золота, принадлежавшие пятьсот лет назад какой-то французской королеве, уже начали плавно перемещаться из каталога «Сотбис» в Ольгину коллекцию драгоценностей, как вдруг она заметила ненавистный розовый «Бугатти», стоящий у самого входа в зал. Сама Ира Канделябрис, видимо, была внутри и уже держала в своих мерзких неухоженных руках королевские подвески из розового золота. Ольга даже не стала туда заходить. Позже, в ресторане, поедая эксклюзивное мороженое, Ольга Пересыпкина поклялась никогда больше не жить с Ирой Канделябрис в одной стране.

В ритуальном агентстве, расположенном на окраине Подольска, пенсионерка Ольга Борисовна Пересыпкина ещё не бывала, а какой-то нерусский подольчанин так хорошо объяснил дорогу от остановки, что бедная Ольга Борисовна ещё два часа искала этот неприметный подвал. Найдя его и попав, наконец, внутрь, Ольга Борисовна сразу увидела то, зачем она ехала сюда из своего Гольянова. «Гроб розовый уценённый» - было написано на ценнике. Соседка по очереди в собесе не обманула – гроб был очень дешёвый и Ольга Борисовна подозвала продавца. «А этот товар продан» - скорбно сказал продавец: «Соболезную». «Я даже знаю, кто его купил» - ответила Ольга Борисовна и вышла на улицу. Ожидая обратный автобус, она смотрела на ларёк с мороженым и молилась об одном – умереть на день позже Иры Канделябрис.

На похоронах Ольга Борисовна не плакала. Во-первых, больше проститься с Ирой Канделябрис никто не пришёл, так что плакать Ольге Борисовне было незачем, а во-вторых… Во-вторых, не хотелось ей плакать. Ей хотелось вернуться в тот огромный «Детский мир», в котором Ирочка Канделябрис купила розовое платье, то самое, ради которого туда приехала маленькая Олечка Бунеева. И что б Ирочка была счастливая и держала в руках розовый пакет с платьем, а Олечку продавщицы бесплатно угощали мороженым – самым вкусным мороженым в её жизни… А рядом бы стояла Олечкина мама… И что бы всё ещё было впереди и это всё было хоть немножко другим… Но всё равно розовым.
0

#9 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 30 октября 2014 - 18:31

№ 8

В тисках времени


Что чувствует человек, который опаздывает? Есть в жизни случаи, когда опаздывать недопустимо, преступно, фатально. Вызов к умирающему, а то и попавшему в беду родственнику или другу, ответственный матч, собственная свадьба, государственный экзамен, важная сделка. Время капает неумолимо, ты сознаешь, что должен быть там, а между тем ты не там, а все еще здесь (на остановке, в автобусе, в пробке, в постели). Воображаешь, что там сейчас происходит, а еще последствия своего отсутствия, несомненно, ужасные. И лихорадочными телодвижениями пытаешься ускорить попадание «туда».

Массовое опоздание – и того хуже. У спортивной команды хотя бы высока вероятность, что матч без них никак не состоится. А чего стоят нервные сборища в залах ожидания, если аэропорт отменяет рейс из-за непогоды! Где-то срывается контракт, проходит своим чередом конференция, рождается долгожданный ребенок. Становится невыполнимым обещание, данное кому-то, делая тебя тем самым законченным подлецом и ненадежным человеком. И все настоящее опять же происходит там, а ты тут, застрял, как дурак, и судьбоносные моменты свистят мимо хуже всяких пуль.

***

Старушка опаздывала на телепередачу. Она, без преувеличения, ужасно страдала. Ждала всю неделю, смотрела рекламу, где мелькали черно-белые кадры из фильмов и обещали встречу с любимым артистом ее молодости. Сейчас его мало кто помнил, и она понимала, что передачу вряд ли повторят. Такое, чтоб потом поискать в интернете и скачать – темный лес, старушка и слов таких не знала. Вернее, слышала краем уха, но они не задерживались в памяти, как чужеродные в ее докомпьютерной жизни.

Перед обедом позвонили и сказали, что можно получить пенсию, которую задерживали неделю. В тот момент ей и в голову не пришло не поехать за деньгами, казалось, столько времени до четырех, успеет. И очередь сразу после перерыва сперва показалась небольшой, это потом выяснилось, что она электронная, по-новому, и стали возвращаться те, кто отходил по другим делам. Подождала час, два, и жалко уж было бросить, все казалось, вот-вот.

Теперь она почти ненавидела эти деньги в своей сумочке. Как и автобус, который никак не шел. И шесть кварталов до дома, ей не дойти, тем более вовремя. Старушка сидела, обреченно пялясь в одну точку перед собой, и обвиняла себя за несуществующую жадность. Ведь никуда не делась бы от нее пенсия, могла б и завтра получить.

Воспоминания о красавце-актере растравляли еще больше. Как они в свое время доставали билеты в кино!.. И глазами героя она ярче, четче, полнее воспринимала все то прекрасное и безобразное, что есть в жизни, и хотелось стараться, бороться и самой становиться лучше. А та сцена, где он идет по весеннему парку к девушке, робея, и яблони в цвету как будто переживают за него… К слову, весеннее великолепие в парке напротив остановки играло красками ничуть не хуже, но старушка не видела его в упор. Она думала о человеке, которым когда-то пусть наивно, но искренне, от души восхищалась.

Тогда он казался идеалом, героем, образцом настоящего мужчины, гражданина и Человека. И зрители загорались этой чистотой и непримиримостью к дрянному. Ныне время другое, герои измельчали. Старушка знала, что теперь по телевизору всех любят поливать грязью, морально готовилась, что и о бывшем кумире покажут что-нибудь подобное: откопают любовниц, о которых в старые времена слыхом не слыхивали, пьянство, интриги в кинематографе. И все равно безумно хотела посмотреть.

Она не поверила своим глазам, когда автобус все-таки замаячил, но воодушевление тут же увяло. У нее оставалось семь минут. Разве что на вертолете…

Негодный автобус ехал быстро. Но не так быстро, как хотелось бы. Старушка вся извелась, отслеживая неумолимое движение стрелок наручных часиков. Выпрыгнув на своей остановке, она чувствовала себя так, словно пробежала марафонскую дистанцию. Дыхание перехватывало, в висках стучало, дала о себе знать коленка, но, оставив всякую солидность и отринув страх сердечного приступа, старушка припустила домой.

Ругалась, лязгая ключом в замке и, совладав с ним, бросила сумочку прямо на пол. Скорее к телевизору, хоть пульт, зараза, не подвел, оказался на месте. Старушка пропустила где-то около десяти минут, считая неизбежную рекламу; но, валясь в кресло, она почти торжествовала – она победила, успела ухватить большую часть желанного времени.

***

Постаревшего актера она узнала сразу и поначалу обрадовалась. Но минута, другая – и как будто что-то сдулось внутри; это был совершенно другой человек, не тот, которого она помнила. И его борьба с проклятой жизнью, а не с «отдельными недостатками действительности», казалась мрачной, некрасивой и даже убогой.

Сбережения кумир миллионов потерял на финансовых пирамидах, и дальше пошло еще хуже. Жена – тоже известная актриса, не вынесла нищеты и унизительного хождения по инстанциям, как оказалась, покончила с собой. Единственного сына-наркомана не смогли спасти. Слушая, как он проклинает врачей, старушка не знала, куда бы ей деться, чтобы отстраниться от этого; и не находила в себе сил выключить телевизор или встать и уйти.

Интервью в студии перемежалось документальными кадрами, на которых отдыхала душа, и также съемкой нынешних условий проживания бывшей знаменитости. Старушка не могла не отметить, что ее полуторка стократно превосходит комнатенку в коммуналке; да и пенсия, как оказалось, у нее, бывшего геолога, выше.

Современных артистов и иже с ними звезд старый актер аттестовал нелестно, хотя и сдержанно. Старушка их тоже не привечала, хотя и смотрела современные фильмы; а куда деваться, что показывают, то и смотрела, иной раз даже нравилось, хотя и не то. И то, чего она так ждала, тоже оказалось не то – это была не встреча с прошлым, а глумление над ним. Лучше бы она не видела, сохранила бы светлые воспоминания; кто придумал расспрашивать актеров о грязном белье?

Когда замелькали старые кадры и голос ведущего начал завершающую речь на тему бренности всего сущего, она вздохнула с облегчением. Но досмотреть старушке не позволил телефон – задребезжал так, что она, погруженная в прострацию, подскочила.

Это оказался сын; она и забыла, что он звонит по четвергам. Сын, как всегда, справился о здоровье, посоветовал не напрягаться и о своих делах кратко сообщил: «работаем, крутимся». И пригласил на десятилетие младшего внука.

Старушка помнила об этом событии, но приглашения не ожидала. В голове тотчас выстроилась привычная цепочка возражений: ей трудно ехать, она боится свалиться в дороге и свое уж отпутешествовала, «лучше уж вы к нам»… Но, собственно, соседний город, где обосновался сын с семьей, находился в полутора часах езды. «Ради внука, значит, прокатиться трудно, а бежать, как угорелая, чтоб уткнуться в телевизор, силы есть? И ведь знаешь, что тебе там будут рады», - прорезался внутренний голос.

- Так ты приедешь? – уточнил сын с надеждой.

Он удивился, что она не отделалась от него обещанием подумать. И, на радостях, что согласилась, проговорился о трудностях сестры – старушкиной дочки, что уехала работать за границу и вышла там замуж. У той, как оказалось, месяц назад болели зубы, а лечение обошлось в копеечку.

- Что ж не сказали? – упрекнула старушка, понимая, что дети не в первый раз скрывают от нее неприятности; они общались по сотовым телефонам и с помощью всякой техники едва ли не каждый день.

- Не хотели беспокоить, зачем? - начал оправдываться сын и, уверив ее, что все уже позади, попрощался.

Под впечатлением и от разговора, и от передачи, в разорванных чувствах старушка вернулась к телевизору. Там мелькала разбитная молодежь в диких майках, она выключила, не вникая. И застыла, мысленно то ругая скрытную дочь, то сама над собой насмехаясь. Закончившись, желанная передача оставила после себя непонятный осадок. И ради чего так торопилась, зачем нервничала, бежала?

В дверь позвонили. Подойдя открывать, старушка обнаружила, что, вбегая, забыла запереться. Никогда не была так небрежна; тревога, как молния, ударила по нервам. А на пороге стоял юноша-сосед с ее сумочкой.

- Ваше? – утвердительно спросил он, протягивая. И попенял: - Вы чего бросаете на коврик? Не нужно, что ли? Если надо, могу до помойки донести.

Свет померк в глазах у старушки. Пенсия!.. Обессилевшей рукой она забрала сумку, даже пробормотала какую-то благодарность. Соседу, видно, что-то в ней не понравилось, спросил, все ли у нее в порядке, предлагал врача позвать. Кое-как распрощалась.

Старушка отличалась прискорбно старомодными взглядами. Неловко, да и боязно ей было при постороннем человеке проверять, все ли на месте в ее сумочке.

Через минуту ей стало стыдно за дурные мысли. Все деньги оказались в кошельке, три раза пересчитала. И с каждым разом на душе становилось все теплее. Вот ведь, какая у нее хорошая жизнь все-таки. Дети людьми выросли, крыша над головой своя. И человек порядочный рядом живет, не поленился, побеспокоился; решил, поди, бедный мальчик, что у бабки странности начались.

Старушка вновь расцветала – иначе, чем в молодости: снисходительно, доброжелательно и смиренно. Теперь она никуда не торопилась. Пусть встреча с прошлым, на которую она надеялась, состоялась не так, как надо. Настоящее повернулось к ней лицом, и лицо-то оказалось вполне приличным.

Только неловко было как-то, даже стыдно перед бывшим героем экрана, а ныне всеми забытым пенсионером с неустроенной судьбой. На его фоне она теперь, по всему выходит, «в шоколаде». И тогда, и сегодня - он ей дал так много. А она ему – ничего.
0

#10 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 04 ноября 2014 - 17:43

№ 9

Наказание

Зима. В семь часов вечера тьма непроглядная. Свет выключен, я стою у окна. В доме напротив почти везде светло. Некоторые из окон незанавешены. Всё в той же квартире изо дня в день примерно в одно время происходит, казалась бы, странная для нашего времени вещь: мальчик приходит со школы, кладёт на стол раскрытый дневник, вытаскивает из штанов ремень и спускает их до лодыжек, ложиться на стул, закинув ремень на спинку. Мать возвращается с работы, с уставшим видом заглядывает в школьный дневник и лупит пацанёнка по заднице двенадцать раз. Ни больше, ни меньше, словно ритуал. В других квартирах происходит почти тоже. Время неумолимо, но многие вещи остаются неизменными. Причины и способы разные, цель одна. Наблюдая за происходящим, у меня не осталось сомнений в том, что я правильно выбрала тему для кандидатской по психологии. И вот уже год я хожу из библиотеки в библиотеку, собирая информацию на тему «Наказание детей». Удивительно, как много мне удалось найти материалов, среди которых записи из старых дневников и воспоминания разных лет…


Запись Елены, события 1785 года.
Мне было восемь лет, училась я дома. Грамоте меня обучала бабушка, и я готова была терпеть любую строгость лишь бы выучиться. Бабуля садилась со мной заниматься, когда уже все дела по хозяйству были сделаны: ничто не было лишено её контроля, иногда она так и засыпала над книгой. А бувало, раздражалась и кричала, наверное, тоже из-за усталости. Сколько не пыталась, тыкая пальцем в потрепанную книжицу, мне никак не удавалось правильно прочесть слово. Тогда она сказала, протянуть вперёд руки, взяла заранее заготовленную палочку и несколько раз дала по кистям рук, чтобы ума прибавилось. Я пыталась просить прощения, плакала от обиды и боли, но всё бесполезно. Надо сказать, что спустя полгода моё чтение стало сносным.


Воспоминания Кати, 1873 г.
Выдался весёлый день, мы с сестрой резвились, без умолку болтая. Няня терпеливо за нами наблюдала, ни во что не вмешиваясь. Отец вернулся с работы, и я помчалась в столовую, дабы помочь накрыть на стол. Мне нравилось за ним ухаживать, видя его довольную улыбку, частично скрытую густыми усами. Мама что-то вышивала, сестрёнка взобралась к отцу на колени и сидела, болтая ногами. Я гордо несла поднос, но забыв глядеть под ноги, споткнулась, пролила чай на ковёр, да ещё и разбила чашку из любимого маминого сервиза, но она никак не отреагировала, будто это была не её забота. Отец лишь приподнял одну бровь. Няня же схватила меня за руку, силой выволокла из комнаты и на весь оставшийся вечер заперла в тёмном чулане. Ни тебе свежего воздуха, ни хотя бы компании в виде теней. Некоторое время я даже вдохнуть не смела, пульс стучал в ушах, ладони вспотели. В тот день я впервые за много лет описалась.


Запись Александра, события 1899 года.
Я не любил учиться, как ни старался, наука не шла в голову. Пока учитель пытался что-то объяснить, я рассматривал линии на ладонях собственных рук либо мечтал о том, как вырвавшись из плена, промчусь по улице, рассекая воздух. Иногда невнимательность сходила мне с рук, а порою случались дни, как этот. Учитель подозвал меня к столу, заставил перед всем классом спустить штаны и отстегал линейкой, да так, что казалось, уже не смогу сесть. Затем позволил привести себя в порядок, приказав несколько раз поцеловать «орудие науки». Ослушаться я не решился, хотя мне хотелось не целовать, а плюнуть на неё. Нет, стыдно не было, мной овладевала злоба, каждый из класса уже побывал на моём месте, а кое-кто даже по пару раз. Данные действия были составной частью науки и воспитания. Если бы учитель мог составить список, в какой форме и как часто он в течение года «обучал» таким способом детей, тот выглядел бы примерно так: семьсот восемьдесят четыре удара линейкой, девятьсот пятьдесят шесть ударов хлыстом и четыреста тридцать две пощёчины.


Воспоминания Кирилла, 1930 г.
Мы с мальчишками весь день носились по двору, играя с собакой. Я взмок, пёс изорвал мои брюки. Домой возвращаться не хотелось, подольше бы оттянуть это прекрасное чувство дикой свободы. Про уроки я позабыл, да и не хотелось мне их делать. Впереди ещё множество учебных дней, а сколько будет вот таких по-простому счастливых моментов, оставалось загадкой. Отец вернулся с работы поздно, но всё равно успел заявиться раньше меня, как водилось, в скверном расположении духа. Ивовые розги вымокали в солёной воде со вчерашнего дня, как бы напоминая, что неважно, как я буду себя вести, если у батьки день не заладится, то и мне несдобровать. Чем чаще меня пороли, тем меньше хотелось следовать установленным в доме правилам. Пусть знают, что даже болью из меня не изгнать непокорность! В этот раз мне не удалось сдержать слёзы, чувство было такое, будто спину и ноги жалят разогретым на огне железным прутом. Следы с тела потом долго не сходили, но это не было поводом для огорчения, скорее наоборот. Я хвастался свежими багровыми полосами, для важности накидывая в свою историю ещё несколько лишних ударов.


Запись Дениса, события 1939 года.
Я был, как бы выразилась моя матушка, сорванцом, убеждённым, что тот, кто никогда не осмелился ослушаться родителей, это вовсе не ребёнок. Всякое бывает… По большей части я знаю, за что мне перепадает, и со всем соглашаюсь. На нашей улице порют всех и меня эта участь не минула. Так воспитывали моих родителей, так же поступают со мной. Это как традиция, передающаяся из поколения в поколение, с которой не поспоришь. Сразу после школы мне не удалось добраться до дома, то одного друга встретил, то второго, опомнился, когда уже солнце село. В животе сосало – ел последний раз утром. Не успел переступить порог, как мать набросилась на меня со словами: «Ах, ты ж гадёныш!», и влепила десять пряжек, хорошо хоть через штаны. Получил и за то, что голодный весь день был, и за то, что родители волновались. Но это пустяки, бывало и похлеще попадало.


Воспоминания Славика, 1987 г.
Я стоял в углу, подняв руки вверх, да ещё и держал одну из самых толстых книг в доме.
Слёзы сами по себе стекали щеками. Сил уже не было, но я знал, если опущу руки, в ход пойдёт хворостина. Было обидно, я так и не понял, за что оказался наказан, да и папа как-то не стал вдаваться в подробности. Знаю лишь, что съел вместо одной положенной конфеты – две. Во время моих мучений семья безмятежно смотрела телевизор, родители с большим трудом его достали, а я даже не умел переключать каналы – сил не хватало, хотя мои друзья в данном деле давно преуспели. Весь день я провёл в ожидании, когда же мне разрешат хоть немножко его посмотреть, но вот теперь я стоял униженный и злой, отсчитывая минуты, когда смогу опустить руки, и обдумывая, каким способом отомстить.


Запись Жени, 1990 года.
Сама не знаю, как так вышло, но я нагрубила маме, не то чтобы сильно, но всё же. Было сложное время, работал только папа. Я взяла дома еды и накормила голодных уличных котят. Мама рассердилась, стала кричать, но она никогда сама меня не наказывала, всегда хотела оставаться добренькой, потому дожидалась отца, жаловалась на моё поведение, а он уже решал, что же предпринять. Мне оставалось лишь мучительное ожидание, в пользу чего будет сделан выбор: гречка или горох с солью. Меня ставили на колени в крупу. Чувство было такое, словно сотни мелких острых камешков впиваются в кожу и разъедают её до кости. Потом мама дула на больные коленки, смазывала их зелёнкой, заклеивала и говорила всем знакомым, что я опять не смотрела под ноги.


Воспоминания Богдана, 1995 г.
- Ух, окаянный! – набрасывалась на меня бабуля, а я пытался удрать, но жгучая боль настигала меня и даже добавляла азарта.
Когда же она устала бегать, у меня появилась возможность рассмотреть последствия собственной неряшливости. Сначала на коже вздулись волдыри, я набрал в таз холодной воды и окунул в неё ноги, от холода полегчало. Через время пожаленные места стали чесаться, но я на бабушку не злился. Ведь заработал же, а воспитывала она меня одна. Летом в деревне нужды в крапиве нет. Порвал одежду – по ногам, вымазался – по ногам, забыл собаку накормить – опять по ногам. Зато зимой меньше болел.


Я смотрела, как мальчишка натягивает штаны, и вспоминала своё детство. Мне посчастливилось родиться в глубоко верующей семье. Слово Божье прививалось мне с того самого момента, как заговорила. Как правило, я была послушным ребёнком, но в тех рамках, которых меня держали, провиниться было проще простого: забыла помолиться перед завтраком, в пост съела что-то недозволенное, напрасно упомянула имя Господа. Меня никогда сразу не наказывали, позволяли осмыслить свой проступок. Перед сном лупили ремнём, пока не заплачу, а затем давали в руку Библию и заставляли учить наизусть. Мне тридцать, я знаю почти всё Святое Писание и никогда не бью своих детей.
0

Поделиться темой:


  • 10 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей