МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: «Полнолуние» - мистика или сказка для взрослых (до 20 000 знаков с пробелами) - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 6 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

«Полнолуние» - мистика или сказка для взрослых (до 20 000 знаков с пробелами) Конкурсный сезон 2017 года.

#11 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 27 ноября 2016 - 20:15

11

РАСЦВЕТАЮЩЕЕ ОДИНОЧЕСТВО

Ночь. Полная луна в объятьях мерцающих звёзд заглядывала в окно моего покошенного на бок дома. По телу бегала дрожь от полночной прохлады. Я сидел и смотрел в потолок. Он был бесконечен, как незримые дали океана. Взгляд мой тонул в этом загадочном пространстве. Из звуков - только мерное биение острых стрелок зажжённых часов, подтверждающих, что я ещё жив. Из запахов - только нежный аромат цветов, стоящих на подоконнике. Они постепенно, с каждой минутой, оживали: кто-то из них превращался в человека, кто-то в дикого зверя, а кто-то в безобидную тварь, не издающую ни звука…
Так кончалось одиночество, и в этом мире я находил себя. Себя, как неотъемлемую часть, как что-то важное и необходимое, без чего этого бы мира ни стало.
Потолок раздвинул свои громадины-своды, и в дом проливались лучи ярчайшего солнца. Солнца, которого ещё не видел ни один живой.
Всё изящество, вся красота проникли в мой некогда убогий и заросший дом, и дружно стали кружиться в божественной грации танца. Лёгкий ветерок играл совершенную музыку на клавишах органа.
Я ненароком посмотрел в зеркало, и там что-то промелькнуло. Что-то мимолётное и непостижимое человеческому разуму.
Я встал, посмотрев очередной раз на часы, и подкрался, как зверь, затаивший дыханье, к этому самому зеркалу. Но там уже никого не было. Абсолютно никого! Только отражение цветущей стены напротив…
0

#12 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 29 ноября 2016 - 18:58

12

НОЧНОЙ ЗВОНОК


Темнота. Хоть глаз выколи. Ни звёзд, ни луны. Всё заслонили собой громадные тучи, выпятившиеся с юга. Слышно было только стрекотание сверчков в высокой траве. Кристиан неподвижно стоял посреди улицы. Паб, в котором он недавно пил, стоял в самой глубинке города, даже на выезде из него. Если пройти пешком пару метров вниз по дороге, можно найти знак с перечёркнутым названием.
Кристиан икнул, потирая запястье правой руки. Полчаса назад он сильно приложился об толстяка, устроившего с ним дебаты о том, кто в этом году возьмёт кубок Чемпиона по крикету. Толстяк, тряся своей безобразной лысой головой, твердил, что нет в этом захолустье ни одного стоящего спортсмена. Кристиан, изобразив на лице дикое удивление, с размаху въехал ему по челюсти. Глаза Кристиана привыкли, и он начал сбивчивыми движениями доставать из своего заднего кармана старых джинс ключи от машины. На ключах висел маленький детский брелок в виде человеческой ступни. Когда-то, в начале своей жизни, Кристиан был врачом. Он работал в ночную смену в детской больнице. Кристиан, ковыряя пальцами в карманах, не мог найти ключи. Машина стояла за углом паба. Её чёрный край с одной фарой, словно приоткрытым глазом, виднелся издалека.
Тем временем в пабе стало тише. Сверчки застрекотали сильнее. Кристиан медленным шагом пошёл к своей машине, продолжая поиски. Его ступни шуршали о сухой гравий. Наконец, Кристиан нащупал что-то металлическое в переднем кармане рубашки. Он подумал, что это «довольно странно». Кристиан подошёл вплотную к машине, вдохнул её горячий запах бензина и асфальта. Он не успел вставить ключ в дверь, как вдруг вдалеке раздался неожиданный звук. Телефонный звонок. Кристиан замер. До его мозга постепенно стало приходить осознание. Телефонный звонок. Кристиан медленно, словно стоя на минном поле, развернулся. Звонок исходил из дряхлого телефонного аппарата, висящего слева от входа в паб.
Кристиан обратил взор на закрытые изнутри ставнями окна паба. Никто, похоже, ничего не слышал. Кристиан резким движением, не поворачиваясь к машине, вставил ключ в переднюю дверь. Звонок, не переставая, лился по воздуху, огибая каждую травинку, каждый камешек. Звонок заползал в ухо Кристиану. Он ощущал его присутствие у себя в голове, чувствовал, как течёт по жилам этот звук. Самый обычный звонок, который звенит в каждом доме у каждой разведённой жены в домашних тапочках с телевизионным пультом наперевес. Трубка сотрясалась от напряжения и при этом находилась в полном покое. Кристиан вытаскивал ключ целую вечность. Затем, едва поднимая ноги от земли, двинулся к телефонному аппарату. Ему казалось, расстояние вдруг превратилось в громадные просторы Вселенной. Телефон продолжал звонить, превращаясь в единственный предмет, который видел перед собой Кристиан. Кристиан встал напротив звенящей коробочки. С его лба стекла струйка солёного пота. Несмотря на ночное время, было жарко.
Кристиан протянул онемевшую руку, намертво вцепился в ледяную трубку и снял её с аппарата. Звонок тут же прекратился. Смолк надоедливый звук. У Кристиана больно заколотилось сердце, врезаясь в грудную клетку. Кристиан чуть чуть прислонил ухо к трубке, прислушиваясь.
Где-то далеко, за пределами города, завыли волки. Сначала один, затем второй. Третий. Волчий вой гулом пронёсся над тёмным лесом по ту сторону дороги. Кристиан стеклянным взглядом смотрел впереди себя, слушая неведомое. Ветер слабо закачал верхушки деревьев. Но жара от этого нисколько не спала. Кристиан слушал что-то из трубки, и по лицу его тек, уже не переставая, липкий пот. Кристиан словно ослеп, онемел и оглох сразу. Он только ощущал в душе глубокий, неустанный, первобытный страх. Страх затопил Кристиана полностью. Рука самостоятельно, медленным движением, повесила трубку на место.
Кристиан, повинуясь собственным ногам, повернулся лицом к дороге. Его ступни зашуршали по гравию. Дождя в этих местах не было уже пару недель. Вся влага из земли ушла глубоко в недра. Только сверчки, довольные жизнью, громко стрекотали в зарослях. Кристиан пересёк дорогу, спустился с нее в заросли и, разрывая руками колючие кусты, пробивался в лес. Через пару секунд его фигура полностью исчезла в темноте. Кристиан растворился в черноте, его шаги заглушили звуки жизни в лесу.
Через секунду распахнулась дверь паба. На секунду пучок света выхватил невысокую фигуру. Мужчина, пошатываясь, побрёл к телефону. Он вытащил из кармана кошелёк, порылся в нём. Выругавшись, когда кошелек выпал из его рук, он всё-таки извлек монету и подошел к аппарату. Бросив монету, которая тотчас скатилась по желобу внутрь и звонко брякнула о кучу других монеток, мужчина схватил трубку и набрал нужный номер. Он стоял с полминуты, почёсывая шею. Вдруг на другом конце провода послышался чей-то высокий голос.
- И где ты пропадаешь?
- Я еду, уже еду! Можешь разогревать свои любимые бобы с кукурузой, я с радостью… Ик… Съем все, что ты мне подашь!
- Ты просто изверг! Быстро домой!
- И я тебя тоже!
Мужчина повесил трубку, пьяно рассмеялся и, на ходу запихивая кошелёк в карман, пошёл к парковке. Он наступил на чьи-то оброненные ключи, покрытые дорожной пылью. Удивившись, мужчина поднял их. Усмехнувшись над нелепым брелком в виде ступни, мужчина быстро огляделся по сторонам, затем кинув взгляд на свой старый развалившийся пикап, без малейшего сожаления вставил ключи в новую машину, сел за руль и отъехал от паба. Где-то далеко над лесом снова завыли волки.
0

#13 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 30 ноября 2016 - 23:39

13

МАСЛЕНИЦА-МОКРОХВОСТКА


Близится уж к концу мясопустное воскресение. В последний раз перед Масленой люд тешил себя мясными кушаньями. Люди наносили друг другу визиты, чтобы пригласить на Масленицу.
Радовалась приближению праздника и Аграфена:
- Во как сегодня все хорошо сложилось!
Вся семья была в сборе. Все веселились, смеялись, позабыв о постоянной вражде. Даже тесть в этот день, несмотря на все обиды, ездил звать зятя «доедать барана». Казалось, что семейным склокам из-за дележа наследства пришел конец. Но это была только видимость.
А ведь когда-то семья Пекарчуков считалась самой дружной во всей округе. Жили, что называется, душа в душу. Дед Степан со своим сыном Петром, невесткой Аграфеной и внучкой Манефой в одном доме жили.
Подошла пора Манефу замуж отдать, так и жених быстро сыскался – кузнец местный Кондратий Гаркуша. А как свадьбу сыграли - тут и разлад среди родни начался. Муженёк девке уж больно склочный попался. То - то ему не то, то это. Знай только - всех уму-разуму учит. Часто из-за этого он с Петром ссорился. А как дед Степан помер, так и вовсе отношения в семье испортились.
Уж очень жадным Кондрат до чужого добра оказался. Хотя делить в семье Пекарчуков было особо и нечего. Вот и собачились, что называется из-за мелочей.
Только сейчас, накануне Масленицы, всё спокойно было. Мужики сидели за щедро накрытым столом и уплетали стоящие на столе яства за обе щеки. А женщины хлопотали по хозяйству.
Вот уж звезды появились на вечернем небе.
- Пора! – улыбнулась Аграфена и незаметно вышла за порог.
Она встала возле колодца и, глядя на светящийся в тёмном небе серп молодого месяца, стала просить небесное светило помочь ей. У неё, как и у любой хозяйки, был свой секрет приготовления блинов, который она держала в тайне:
- Месяц ты месяц, - пробормотала Аграфена не отводя взгляд от луны, - золотые рожки!
Выглянь в окошко,
Подуй на опару!

С этими словами она проворно вытащила из колодца полное ведро воды и быстро, чтоб никто не увидел, засеменила к дому.
Настал понедельник, или, как его в народе называли, - «Встреча». С самого утра деревенские собрались на околице села. Шумно галдя и смеясь, люди сооружали из соломы чучело Масленицы. Нарядили его в женскую одежду, повязали цветастым платком и насадили на шест.
- Ох, и хороша наша Дуня получилась! – причмокнув толстыми губами, нараспев протянул здоровый рослый детина в заячьем тулупе, разглядывая разодетое в яркую одежу чучело и щипля себя за моржовый ус.
- Хороша!
- Хороша! Подхватили раскрасневшиеся на морозе девчата.
Недолго думая, молодежь водрузила «Сударыню-Масленицу» на сани и повезла её по всей деревне, чтобы каждый смог полюбоваться Авдотьей Изотьевной.
- Дорогая наша Масленица! – разносилась по округе развесёлая величальная песня,
- Авдотьюшка Изотьевна!
- Дуня белая, Дуня румяная! - звучал многоголосый хор.
– Коса длинная, трёхаршинная:
Лента алая, двуполтинная! – подпевали все от старого до малого, радуясь приходу Мапсленой.
- Платок беленький, новомодненький,
Брови чёрные, наведённые, - веселились гуляющие, провозя Масленицу мимо дома Пекарчуков.
- Ох, и ладная в этом году Авдотьюшка получилась! – приближаясь к своей жене и игриво ущипнув её за пухлый бок пробасил Пётр. – А наш платок в алую розу так славно смотрится! Правильно сделала, что отдала! – провожая взглядом праздничный кортеж, мужик присвистнул.
- Платок? – переспросил Кондрат, встряв в разговор родителей жены, - это тот, что дед Степан перед кончиной купил? – глаза Гаркуши налились кровью. – Да как же вы могли без моего разрешения такую вещь отдать? – чуть не с кулаками бросился к Аграфене зять, попрекая тёщу в излишней расточительности.
- Да какую вещь? – округлив глаза от неожиданных нападок, пробормотала женщина. – Платок-то ведь уже ношеный, да и протёрся он местами.
Пыталась оправдаться тёща, но Кондрату будто уши заложило. Он не желал ничего слышать.
- Этот платочек Манефа бы носила, а там и дочери нашей по наследству вещица перешла бы! – не на шутку разбушевался Кондратий, - вот теперь идите, мамаша, и вертайте косынку как хотите!
- Да ты что, зятёк, - вмешался в разборку Петр, - с ума что ли спятил? Это ж стыд-то какой! Сами отдали, а теперь забирать? – мужчина встал перед женой, заградив её своей тучной статурой.
- Стыдно хорошую вещь вот так запросто чужим людям отдать, а своё забрать незазорно! - с этими словами зять кинулся вслед за скрывшимися за поворотом санями, разукрашенными цветастыми лентами.
Бежал-спотыкался, хватая ртом воздух:
- Эй, стойте! - кричал Гаркуша, пытаясь догнать дровни, запряжённые лохматой рыжей лошадкой. – Стойте, окаянные!
Скользя по заледеневшей просёлочной дороге, мужчина всё же умудрился догнать кортеж и вцепиться толстыми мозолистыми пальцами в задний борт саней. От неожиданности гуляющие умолкли, застыв на месте с раскрытым ртом. «Масленичный поезд» остановился.
Тут же, не теряя времени, Кондратий проворно сорвал с головы «Масленицы-Мокрохвостки» цветной платок и на глазах у оторопевших зевак сунул его себе за пазуху:
- Чего смотрите? – недовольно буркнул он, обращаясь к гуляющим. – Моя это вещица!
С этими словами мужик хотел уж было уйти прочь, но задержал взгляд на соломенном лице чучела. Приветливая улыбка «Дуни Красной» искривилась в злобном оскале. Нарисованные вразлёт углем чёрные брови гневно сошлись на переносице:
- Верни! – зло прошипело чучело. – А не то хуже будет!
От происходящего Гаркуша ошалело захлопал ресницами, но поняв, что, кроме него этого больше никто не видел, взял себя в руки. Под людское улюлюканье он быстро удалился прочь, отгоняя от себя непонятное видение.
Вторник открыл праздничные гуляния катанием на санках, шумными песнями, танцами. На кривых сельских улочках часто попадались большие группы ряженых, маскированных. Гуляющие ходили по знакомым домам, где экспромтом, на радость хозяевам, устраивали весёлые домашние концерты. Недаром второй день Масленой недели называли «Заигрыш».
С самого утра в доме Гаркуши раздался громкий стук в дверь.
- Кого там ещё черти спозаранку принесли? – гаркнул Кондратий, недовольно потирая слипшиеся ото сна глаза.
Мужчина лениво зевнул, но всё же слез с печи, чтобы отворить двери. На пороге появилась честная компания. Лица пришедших закрывали разноцветные маски причудливых форм. У кого-то маска была с птичьим клювом, у кого-то с витыми рогами.
- Мороз, красный нос, - прогудел скороговоркой крепкий широкоплечий парень.
На его голове красовался искусно сделанный красный гребень, а нос был спрятан в самодельный клюв, загнутый книзу:
- Вот тебе хлеб и овёс,
А теперь убирайся,
Подобру-поздорову! – маскированный хлопнул в ладоши и стал кричать кочетом.
Так началось театрализованное представление. Тут же со двора в дом забежала стайка деревенской ребятни:
- Жаворонки, прилетите,
Студёну зиму унесите, - запели тонкими голосами вразнобой запыхавшиеся от бега детишки.- Теплу весну принесите, - подхватили нарядные девицы, окружавшие ряженого в петуха. - Зима нам надоела, весь хлеб у нас поела! – звонкими голосами выводили девчата, пускаясь в безудержный пляс.
Ввалившаяся без спросу в дом компания мигом окружила заспанного хозяина дома. Девки с хлопцами взялись за руки и закружились в неистовом хороводе, срывая с себя маски.
- Что такое? – в ужасе округлил глаза Гаркуша, уставившись на молодежь.
Под красивыми цветными масками диковинных птиц и невиданных зверей оказались рогатые черти со свиными пятаками. Истошный вопль вырвался из груди Кондрата.
- Нельзя таким жадным быть! – приговаривала, приплясывая и выстукивая по деревянному полу копытами рогатая компания.
Кондратий взвыл от страха и набычившись бросился в дверной проем, пытаясь сбежать от незваных гостей. Прорвав кольцо хороводников, мужчина оказался на улице. В его лицо ударил морозный ветер. Снежинки, кружась на студеном ветру плавно, словно невесомые пушинки садились на покрытое липкой испариной лицо Гаркуши.
- Что с тобой?
Услышал Кондрат за своей спиной испуганный голос Манефы. Он обернулся к жене и застыл с раскрытым ртом. Никаких чертей в доме не было. Только местные хлопцы с девками сбились в перепуганную стайку и с любопытством смотрели на спятившего Кондратия.
Гаркуша размашисто перекрестился:
- Почудится же такое!
Он зачерпнул в ладони побольше снега и обтёр вспотевшее лицо.
В среду в доме Гаркуши накрывали стол. Манефа с самого утра пекла блины. Ей так хотелось побаловать дорогих гостей вкусными наедками! «Лакомка» ведь настала.
- Может, хоть семейное застолье родных сплотит?! – надеялась она.
Но ошиблась Манефа. Кондратий только и делал, что в рот родне заглядывал:
- Мамаша твоя, - прошипел жене на ухо Гаркуша, - уже пятый блин за щеку кладёт, - недовольно разглядывая тещу, бурчал он. – И как только не лопнет утроба ненасытная? А папаша, - мужчина перевел взгляд на тестя, - все пьёт и пьёт, пьёт и пьёт. Между прочим, второй литр пива уже!
При этих словах Кондратий отставил подальше от Петра сосуд с хмельным напитком и потянулся рукой к блюду с блинами.
- Нельзя таким жадным быть? – услышал Гаркуша непонятный голос и тут же отдернул руку от большого тареля. – Нельзя! – хитро протянул верхний румяный блин и подмигнул Кондрату масленым глазом.
Кондратий испуганно завертел головой поочередно переводя взгляд с одного родственника на другого. Семья сидела как ни в чём не бывало. А блин тем временем погрозил зажаристым кулаком и тут же был съеден Аграфеной со словами:
- Ох, и хороши же блины у тебя, дочка, вышли!
Настал четверг. Пришло время «Разгула». Именно в этот день проходили жаркие масленичные кулачные бои. Собрался и Кондратий с тестем в «кулачки» позабавиться.
На заледеневшей реке собрались все сельские мужики. Разбившись на два противостоящих лагеря, игроки ожидали сигнал для начала боя.
- А что это у вас, батько? - полюбопытствовал Гаркуша, с завистью воззрившись на нарядные синие рукавицы тестя.
- Так это мне от моего отца по наследству достались, - одарив собеседника белоснежной улыбкой, простодушно ответил Петр.
- А отчего же это вам по наследству? – вспылил зять, с жадностью глядя на приглянувшуюся ему вещицу. – Дед Степан и мне их мог оставить.
С этими словами кузнец вцепился в руки Петра, пытаясь сорвать с него варежки. Тесть не выдержал и с размаху ударил Кондрата увесистым кулачищем в нос. На снег упали капли крови. Так, без сигнала, начался масленичный мордобой. Мужики постарше поддерживали Пекарчука, а более молодые хлопцы – Кондратия. С руганью и перебранкой мужики мяли друг другу бока.
В суматохе Гаркуше всё же удалось сорвать одну рукавицу с руки тестя. Но тут же коварная синяя варежка свернулась в могучий кулак и стала щедро отвешивать тумаки Кондрату.
- Ой! Больно! – взвыл оторопевший мужчина, пытаясь спрятаться от неожиданного врага, но ему все никак не удавалось этого сделать.
В воздухе разносился заливистый хохот Сударыни-Масленицы, который слышал лишь один Гаркуша. Каждый удар сопровождался новой репликой:
- Это тебе за платок! – удар рукавицы пришелся в затылок. – Это за блины! – тут же последовал тяжелый удар по макушке. – А это за пиво! – рукавица целилась прямо в нос.
- Нельзя таким жадным быть!
В пятницу, залечивая ушибы и ссадины, полученные на «кулачках», Кондрат собирался к тёще на блины. Хоть и не хотелось ему никуда идти, но на то они и «тёщины вечера», чтобы в гости наведаться.
- Ну, ничего, - пробасил кузнец, трогая ушибленный нос, - вот тут-то я и отыграюсь! – Гаркуша потёр руки. – Эй, Манефа, - позвал он жену, - сколько там твоя мамаша блинов съела, когда в гостях у нас была?
Но ответа не последовало. Манефа удивлённо подняла чёрную, изогнутую коромыслицем, бровь и неопределённо пожала плечами.
- Так вот я вдвое больше блинов съем, - хохотнул Кондратий.
Откладывать исполнение задуманного не стал. Оказавшись за тёщиным столом, мужчина без разбора поглощал всё, что видел. Вначале он уплетал за обе щеки пирог с квашеной капустой, затем по очереди испарились оладьи, лежащие горкой на большом блюде. Следом за оладьями скрылись во рту ненасытного Кондрата и вареники с разными начинками.
От переедания лоб мужчины покрылся густой испариной. К горлу подступила тошнота. Поняв, что больше в него не влезет, кузнец, не стесняясь родственников, начал сгребать со стола в торбу калёные орехи, пряники медовые, сочные кулебяки.
- Ты что делаешь? – в ужасе пискнула Манефа, глядя, как муж собирает в большой куль всё, что попадается ему под руку. Но на Гаркушу словно затмение нашло:
- Тут всё моё! – судорожно сглотнув слюну, приговаривал он.
Хотел Кондратий ещё и бубликов с маком в торбу припрятать, вот только баранки в змей превратились. Зашипели, свились клубком:
- Нельзя таким жадным быть! – послышалось из мешка.
Опустил Гаркуша глаза в куль, глянул на содержимое, а там ни пряники, ни орехи, а змеи извиваются. Отпрянул кузнец от торбы и, будто, ошпаренный выскочил из дома.
Спозаранку в субботу все местные хлопцы и девки собрались на берегу реки, где была выстроена изо льда и снега «потешная крепость». Так начиналась игра «взятие снежного городка». Участвующие в забаве вооружились палками и мётлами и разделились на две противостоящие стороны. Одни защищали город, а другие нападали на него.
Вдруг от играющих отделилась небольшая группа парней. Молодые люди, запыхавшись от бега, приблизились к дому Гаркуши, который находился аккурат возле реки и стали усердно работать лопатами, сгребая со двора Кондратия снег на тележку.
- Эй вы, окаянные, вы что делаете? – видя происходящее, Кондратий выбежал во двор.
- Так нам, Кондратий, снега на укрепление потешного города не хватает! – простодушно ответили хлопцы, кивнув на берег реки.
Действительно, снега в этом году выпало мало, так что весь берег был тщательно очищен. Объяснив ситуацию, играющие продолжили собирать снег.
- А ну, лопаты положь! – злобно прорычал Гаркуша, гневно приближаясь к непрошеным гостям. – Мой снег! Не дам никому! – набычившись, прогудел он.
Хлопцы удивленно уставились на ополоумевшего мужчину.
- Нельзя таким жадным быть! – сказал один из парней и бросил в хозяина дома большим снежком.
- Нельзя!
- Нельзя! – подхватили остальные.
Тут же налетела туча, почернело небо и повалил снег на землю.
- Твой снег? – послышался знакомый голос Масленицы. – Так держи!
С этими словами в мгновение ока засыпало дом Гаркуши снежным заносом до самой крыши. Тут же и парни пропали. Только лопата в руках Кондратия осталась.
Вот и подошла к концу Масленая неделя. Настали «Проводы». Долго думал Гаркуша, разгребая всю ночь снежный занос. Как только в дом попал, так сразу и взял из сундука жены цветастый платок. Тот самый, что у Масленицы отобрал и пошёл, понурив голову к ледяной горе - именно туда прибыл «праздничный поезд». Там и чучело «Сударыни-Масленой» установили. Приблизился к Авдотье Изотьевной Кондрат:
- Прости меня, пожалуй! – пробасил он, повязав на соломенную голову косынку.
- Бог тебе простит! – расплылась в улыбке Масленица-Мокрохвостка и под всеобщее улюлюканье вспыхнула ярким огнём и сгорела дотла.
0

#14 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 10 декабря 2016 - 00:08

14

СКАЗ О НОВОМ ПРАВИТЕЛЕ И СТАРОМ СОВЕТНИКЕ

Правитель страны тяжко занемог. Ни его лучшим врачевателям, ни иностранным докторам не удавалось остановить скоротечную сердечную болезнь. Понимая, что смерть рядом, призвал он к себе наследника.
- Ты видишь, сынок, час мой уж близок, - обратился к нему правитель слабым голосом. - Не грусти слишком и, главное, - долго, - ласково улыбнулся он, заметив слёзы в несчастных глазах сына. - Это будет во вред той многотрудной службе, что предстоит тебе нести… Я знаю, печаль твоя искренна. Но знаю также, что велико в тебе желание править самому… Ты готов - и по годам зрелым, и по знаниям обширным, к коим стремился всегда, и по опыту участия в делах государственных. Но я, грешный, не успел предостеречь тебя от роковых ошибок. И не успею - сил нет и ясности нужной в голове… Ты, родной, поговори с моим старым и любимым советником. Прими его наставления, словно мои. А теперь иди - я устал.
Вскоре после этой встречи правитель умер и был похоронен с величайшими почестями. Народ горевал за исключением редких недовольных. При почившем страна переживала разные времена. Но в целом достаток граждан всё же немного повысился, число их возросло и жить они стали дольше. Соседи страну уважали и даже побаивались, что помогало ей сохранять себя.
Новый правитель, исполняя отцовскую волю, рассказал о ней тому самому советнику и приготовился выслушать его. Тот прежде задал вопрос, снабдив его небольшой преамбулой. «Обычно, - начал советник, - новые правители, приняв полноту власти, пытаются произвести изменения в жизненном укладе страны. Это естественно, ибо всегда есть, что улучшить, а старые правители на исходе своего служения не склонны что-либо менять. Да и всякому новому правителю попросту хочется оставить свой след в истории, превзойти успехами предшественника. Скажите, Повелитель, что и как скоро Вы намерены переменить в стране? Будьте уверены - слова Ваши останутся тайной».
- Я замыслил немало коренных реформ и не собираюсь медлить с ними - уверенно заявил правитель. - Хочу изменить организацию власти в столице и провинциях, порядок сбора налогов, правила торговли, правосудие, состав армии, расходы на её содержание, работу лечебных, образовательных домов и много ещё чего. Наш народ достоин лучшей жизни.
- А кого Вы хотите взять себе в помощники, на кого опереться в делах? - спросил опять осторожно советник.
- На единомышленников - тех, кто верит в мои замыслы, на исполнительных профессионалов. Мне не нужны сомневающиеся. Да и крупные, чересчур самостоятельные люди - ни к чему. У них высокие амбиции. От них жди измены.
Советник не выдал своего разочарования ответами, а попросил лишь дозволения рассказать об одном наблюдении из собственной жизни. Правитель согласно кивнул, и советник стал говорить. «Много лет назад, - вспоминал он, - довелось мне выполнять посольскую миссию в одной далекой стране. Рек и озёр в ней было так много, что люди селились на них вблизи берегов, размещая свои лёгкие дома на деревянных сваях. Один дом опирался на десять-пятнадцать свай. Со временем они прогнивали и хозяева домов заменяли их. Делали это поочередно, одну сваю за другой, постоянно контролируя устойчивость жилища. Процесс замены выглядел простым и надёжным. А представьте, Повелитель, что произошло бы, когда хозяева взялись бы менять сразу половину свай? Конечно, дом зашатался бы и развалился или его сорвало б с опор и унесло течением… Вы, Повелитель, простите старика за дерзость, хотите менять одновременно более половины свай. Не поступайте так, даже если всё хорошо продумали… Что касается помощников и соратников, то мнение моё опять Вам не в поддержку. Но делать нечего, раз поклялся отцу Вашему сказать, что думаю, не юлить. Я согласен с теми, кто считает так: нет в окружении правителя крупных, самостоятельных личностей - это метка слабого правителя, а есть они - метка сильного».
Правитель дослушивал советника с потемневшим лицом, еле сдерживая гнев. Скупо попрощался и велел тому уйти. С тех пор жил советник в отдалении, не нуждаясь ни в чём. Но продолжал пристально следить за событиями в стране.
Прошло около десяти лет. За это время страна расцвела: развивались ремёсла, радовала урожаями нива, люди мирно трудились и богатели. Бедность осталась уделом лишь неисправимых ленивцев. Правитель вспомнил о старом советнике и решил навестить его, если тот ещё жив. Советник оказался долгожителем. Одряхлевший, но с юношеским блеском в глазах он торжественно встретил правителя.
- Добро пожаловать в мой дом, Повелитель, - склонился старец в поклоне, как мог. - Нет границ счастью моему видеть Вас.
- Вот, приехал отблагодарить тебя. Не забыл я твоих слов, не забыл.
- Я это видел все последние годы, Повелитель. Какая ещё мне нужна награда!
0

#15 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 11 декабря 2016 - 02:41

15

ЧЁРНЫЙ КВАДРАТ


Чёрный человек появлялся во сне всюду: мерещился за поворотом улицы, смотрел из тёмных окон-глазниц старых брошенных домов и новых бревенчатых срубов. Ни одежды, ни лица его она не могла разглядеть, но называла про себя чёрным человеком, потому что с его приходом мир вокруг съёживался так, что темнело в глазах. Он приближался к ней не каждую ночь: если успеть лечь до того, как выключат свет, укрыться одеялом с головой и свернуться клубочком, то страшный призрак маячил в отдалении и не пугал непроницаемым лицом.
Взгляд его притягивал и манил так, что ноги непроизвольно шагали навстречу, хотя остальные части тела отчаянно сопротивлялись движению. Со стороны, наверно, выглядело так: казалось, что девочка выполняет сложные акробатические этюды, этакое подобие полумостика с сильным прогибом. Спасительная мысль, что это только сон, с трудом удерживала её туловище от соблазна двигаться вместе с ногами, но отдавалось сильными мышечными болями во всем теле, частым сердцебиением, нехваткой воздуха в груди, и девочка в страхе просыпалась.
- Что, что? - встревоженная мать стояла у кровати и говорила отцу,
- Какая же нервная у нас дочка! Вот до чего доводят книжки! Да и не ест ничего. Ято за ребёнок такой?
Девочка знала, что это про неё говорят, но радовалась ночному ворчанию матери, избавившему от кошмара, и, засыпая, спокойно дослушивала материнскую тираду:
- Не ест ничего: ни мяса, ни молока, масло с яйцами тоже не ест. Всё картошку да морковь с яблоками ей подавай. И слова-то ей обидного сказать нельзя: вместо «ложись-ка» услышала «фашистка» и плакала целый вечер от обиды. И что с ней делать, не знаю. Хорошо хоть в школе хвалят.
Под сердитое бормотание девочка окончательно проваливалась в спасительный сон без кошмарного продолжения. Она знала, что второй раз за ночь видение не вернётся, и можно хорошо выспаться.
День пролетал незаметно. Школа, домашние дела… В её обязанность входило накормить живность на хозяйственном дворе, натопить печку, приготовить ужин и выучить уроки. Это только называлось - выучить уроки. Она успевала всё сделать на переменках в школе. За стол садилась читать очередную книгу, взятую из районной библиотеки, прикрыв сверху для маскировки рабочей тетрадью или учебником. Чтение книг помогало в учёбе. Отпала необходимость учить литературу, географию, биологию, историю. Всё это юная читательница узнавала из художественной и научной литературы. Остальные предметы успевала подготовить на уроках или на переменках.
Мать, приходя с работы, заставала идиллию домашнего очага - дочери за уроками, ужин готов, в комнатах и во дворе прибрано и особо не приглядывалась, какие книги лежат перед глазами. А перед соседями могла прихвастнуть:
- Всё у дочки в руках горит. За что ни возьмётся - всё делает! Да так быстро, что удивляюсь, откуда силы берутся?
Девочка молчала, не говорила, что так старается из-за книг. Районная библиотека далеко - почти час топать. Да пока выстоишь очередь к библиотекарю, уговоришь поменять взятую только вчера книгу… Повезло ещё, что стали пускать к полкам, а не предлагать книги с выдачи. Такое счастье - стоять перед стеллажами и выбирать по своему усмотрению и не одну, а сразу пять книг! Интуитивно начала с чтения волшебных сказок, книг по истории, выискивая в легендах и мифах малейшие намёки на свои ночные кошмары. Как-то в книгах о древнем Египте, показалось, натолкнулась на еле заметную нить. Несколько раз перечитывала произведение, пытаясь сравнить книжные описания ночных пришельцев и чёрного человека, но была разочарована - её сны были куда страшнее.
Свободный доступ к книгам приходилось отрабатывать, но она и не отказывалась - разбирала книжные завалы, клеила, помогала библиотекарям на выдаче. Посиделки в библиотеке отнимали львиную долю свободного времени. Вот и крутилась, как юла, чтобы успеть к приходу родителей всё сделать по дому. Дома была ещё младшая сестрёнка, очень медлительная. Она успевала лишь справиться с домашними заданиями. Какая из неё помощница?
Так проходили насыщенные заботами дни, тихие книжные вечера, и наступала ночь.
Ночь страшила. Чёрный человек появлялся с завидным постоянством. Девочка уже не знала, видит его во сне или чувствует в полусонной дрёме. Сначала пришелец наблюдал за ней сзади, подходя близко так, что слышалось его подсвистывающее с тяжёлым всхлипом дыхание. Она старалась не оглядываться и пыталась сразу же убежать, но удавалось это с трудом. На слух воздух сзади неё становился тревожным, а ноги сразу же после первых шагов начинали тонуть в вязком и липком чёрном месиве, похожим на гнилое болото в глухой чаще леса. Чтобы оторваться от преследователя, пыталась оттолкнуться и взлететь выше, прочь от этой грязной жижи. Иногда взлёт удавался, но чёрный человек вырастал вслед за её прыжком, тянулся за ней удлиняющимися руками, вот-вот готовыми схватить, и потом...
У постели снова стояли родители, всполошившиеся от дочкиного крика. И опять она с радостью думала: как хорошо! Сон больше сегодня не повторится. Как хорошо! А что кричала, так ногу неловко подвернула во сне. Видите, как онемела. В голове же стыла ужасная мысль: вот только дуновеньем ветра дотронулся до ноги - и посинела до колена. А ЕСЛИ человек взаправду догонит и схватит?
Ночные кошмары стали так часто повторяться, что мать хотела отвести дочь к врачу, чтобы прописали что-нибудь успокаивающее. Даже дала ей свои сердечные капли. Девочка и название запомнила – «капли Зеленина». От капель весь вечер ходила полусонной мухой, а чёрный человек во сне гнусно усмехался и говорил, с хрустом потирая руки:
- Скоро ты будешь в моей власти! Капли подавят твою волю!
И приходилось изворачиваться, врать родителям, что ничего не случилось: руку отлежала, неловко повернулась, показалось, что с койки падаю… Не надо капель... Не надо - я и так хорошо сплю.
Днём ночные страхи забывались. Временами мелькала мысль, что ночью было что-то страшное - но тут же исчезала. И девочка успокаивалась и не вспоминала про кошмары.
Но чёрный человек однажды появился и днём!
В школе, где она училась, часто проводились литературные конкурсы чтецов. Любой желающий мог выйти на сцену и прочесть свой стих или стих известного поэта. На Лермонтовском вечере известный школьный поэт, умница, отличник из выпускного, кумир всех девчонок с восьмого по десятый классы, читал «Тамару и Демона».
В актовом зале все с нетерпением ждали его выступления. Любимец учителей и учениц вышел на сцену и начал читать первые строчки поэмы с экспрессией, с многозначительными интонациями. Девочка не могла сосредоточиться, ей мешал слушать посторонний шум в голове, который понемногу стал заглушать достаточно громкое выступление чтеца и постепенно проявился в приглушённом шёпоте,
- Сегодня ночью ты будешь в полном моем подчинении...
С ужасом от дневного вторжения непрошеного гостя она вскочила, схватившись за голову, и побежала прочь из зала, расталкивая всех, стоящих на пути. Сзади донесся скептический шепоток одноклассницы:
- Вот и она втюрилась тоже.
- Вам бы такое услышать… Какой там, втюриться… - думала она уже в коридоре, прижав ладони к ушам и радуясь, что голос, ненавистный и вкрадчивый, растворился за пределами актового зала.
Да и не нравился ей всеобщий любимец, манерный, с претензией на гениальность. То ли дело Вовка, сосед по парте! Пусть он двоечник и все задания списывает у неё, зато бегает быстрее всех в школе, защищает от уличных хулиганов. И, к тому же очень добрый.
Распахнулись двери зала, поэтический вечер закончился. Девочка вместе с подружками пошла домой, стараясь унять дрожь во всем теле и мучаясь от дикой головной боли.
Зато этой ночью спалось спокойно. Никто ей не приснился, и с утра во всём теле была необыкновенная воздушная лёгкость. Было радостно-радостно оттого, что не пришлось во сне защищаться, убегать, прятаться в немыслимые ямы и тёмные подворотни. Мать тоже была рада наконец-то нервная дочка не плакала и не кричала ночью.
Где-то через неделю приехал в гости дед, мамин отец. Он очень колоритно выглядел для своих преклонных лет - седой, с крупной красивой головой, белой бородой и палкой, на которую опирался при ходьбе. Несмотря на сутулость, казался высоким, и привлекал внимание всех окружающих. К ним он приехал впервые. Просил не встречать и два километра от вокзала до города шёл пешком, останавливаясь, разговаривая с прохожими. Дед ещё не успел дойти до них, а к дому подходили люди, спрашивали, не к ним ли приехал мудрый старец? И можно ли к нему прийти поговорить, о жизни посоветоваться?
Девочка смутно помнила деда. То есть она помнила, как гостила у них маленькой пятилетней девочкой, но тогда с ним особенно не общалась. Дедушка сразу выделил её среди домочадцев, обратившись к матери,
- Я с ней гулять буду, пусть город мне покажет.
Их прогулки свелись к беседам, точнее монологам дедушки, что надо всё видеть вокруг, стараться дойти до сути вещей, и не только из книг, а из личных наблюдений, опыта других людей. Часто повторял:
- Веди дневник, пиши, пиши, хотя бы о погоде… Пиши каждый день - интересно будет самой перечитать лет через десять. И пиши о том, что тебя пугает и интересует. Не держи в голове.
Во время прогулок он заметил, как внучка упорно обходит некоторые дома по кривой линии и всеми силами пытается провести его как можно быстрее мимо них.
- Что так ходишь! Идём прямо!
- Пойдём по другой улице! Мы здесь уже были.
На следующий день подслушала разговор деда с матерью:
- Доведёте внучку до нервного срыва! Неужели не видите, что с ней творится? От домов уже шарахается. Я узнавал, в тех домах тяжелобольные живут или покойники были недавно. Молитве хоть учили какой? Понятно, что некогда. Но ведь читает много, книгу могли нужную подсунуть. Вы с ней осторожней, не кричите на неё, не заставляйте делать ничего насильно, а то может сильно заболеть.
Дед уехал, погостив неделю. Всё это время, пока он гостил, чёрный человек не появлялся ни во сне, ни наяву. Какое это было безоблачное счастье, поняла в первую же ночь после отъезда дедушки. Кошмар возобновился, но уже в виде серого тумана. Окутывал со всех сторон и душил, душил молча.
Во сне пришла на память спасительная (Теперь она знала это!) молитва, сказанная дедом вкользь во время прогулок. Обливаясь холодным потом, с трудом проговаривала она немеющим языком непонятные слова, формируя подсознательно на заднем плане памяти собственную мысль и вторя рефреном за молитвой:
- Я не боюсь, я не боюсь, я не... Нет, оставь меня, я... Я не знаю твоего имени, оставь... - и снова и снова повторяла слова молитвы.
Сил хватало только на первую строчку, остальные слова застревали вязкой кашей во рту. Серая ночь, казалось, не кончалась, а девочка всё шептала и шептала, боясь остановиться, потому что руки начали леденеть. Сначала от кончиков пальцев… Вот уже мертвецкий холод подкрался до плеч, сдавливал удушьем шею. Серый туман то окутывал полностью, то таял, как мираж. Голова разрывалась на части от любого усилия выйти из заклятого облака.
Обессиленная ночной борьбой с непонятным НЕЧТО, проснулась утром с чёрными кругами под глазами. Хорошо, родители уже ушли на работу, не видели, в каком состоянии дочь. За окном разгорался яркий солнечный день, а она, еле переставляя ноги, кое-как заправила постель, позавтракала. Потом, спохватившись, расправила скомканное постельное белье. Снова перестелила постель: мать очень не любила, когда хоть одна складочка торчала.
С тех пор, ложась спать, повторяла с вечера не раз дедушкину молитву. Она добросовестно выучила её и повторяла при любом удобном случае, чувствуя, как начинает отпускать животный ужас перед непонятными и страшными сновидениями, о которых никому не смела рассказать. Тяжёлые сновидения рассасывались. Тем и хорошо детство, что быстро забываешь всё плохое. Видения во снах постепенно приобрели смутные очертания, и ночные кошмары не беспокоили так часто.
Всё и всех замечающие словоохотливые соседи сообщали матери, что наконец-то ваша дочь стала разговорчивей, а то раньше, даст Бог ей здоровья, думали, что она у вас блаженная какая-то… Мало ли, что на пятерки учится… А сейчас нормальная девочка.
Она не понимала, что значит нормальная. Это нормально - сидеть и вырезать бумажные куклы, рисовать им бумажные же платья, играть то в больницу, то приход гостей изображать с этими куклами? После разнообразия миров, что описываются в книгах и возникают во снах подобные занятия казались ей смешными и наивными. Подружка сильно обижалась, что она не играет с ней вместе, и при очередном отказе чуть не расплакалась, хотя у девочки и мысли такой не было - обидеть одноклассницу.
Спасла положение сестрёнка. Взяла сестру за руку, сказала,
- Ну пойдём же, порисуешь моим куклам платья, а то у меня не получается.
Вместе с сестрёнкой сидели они у подруги. Девочка села лицом к окну, чтобы видеть улицу и так откровенно не показывать своей скуки. Поглядывая в окно, рисовала фантастические платья, сама не ожидая, что умеет рисовать. Одноклассница просила ещё и ещё, а она выдумывала, извлекая из памяти новые и новые фасоны - для бала, для приема гостей, амазонки… Гардероб бумажных кукол заполнил весь стол. Было откровенно скучно, и требовался малюсенький предлог, чтобы уйти. В это время возле окна остановился мужчина и, видя, что она смотрит на него, поманил её пальцем.
- К вам кто-то пришел, - сказала подруге, - Вон, за окном стоит и зовёт. Мать позови.
-Мама, там кто-то пришёл! - крикнула та, наряжая очередную куклу в бальный наряд.
Мать вышла из кухни, вытирая руки о фартук и спрашивая у дочери:
- Кто, кто там?
- Да вот она увидела там, за окном.
Мать недоуменно посмотрела в окно.
Человек стоял. Улыбался, ничего страшного в нём не было: средних лет мужчина в аккуратной чёрной шляпе, темноволосый, в чёрном пальто. Он нетерпеливо постучал пальцем по стеклу и показал на дверь. Стук услышали все.
- Кто там? - заплакала от страха подружка.
- Шайтан, шайтан, уйди, уйди, - замахала руками её мать.
И поглядела на девочку:
- Ты кого там видишь? Нет там никого. Это шайтан стучит, за тобой пришёл. Лучше бы ты к нам не приходила.
При слове «шайтан» пришелец усмехнулся и пошёл прочь. Но рука его стала тянуться, со скрипом просочилась сквозь окно, палец рос по направлению к девочке.
Скрип услышали все и замерли, повернувшись к девочке.
Мужчина уходил, наклонив голову и смеясь; она только сейчас поняла, что ОН, её ночной кошмар, вернулся и нагло пугает средь бела дня и никто, кроме неё, не видит его. И, оцепенев, наблюдала, как мужская рука отдельно от тела человека подбирается всё ближе и ближе к лицу. В безумном страхе девочка закрыла глаза и мёртвой хваткой вцепилась в руку сестрёнки.
- Какой шайтан? Я видела дяденьку, он постучал и ушёл, - за неё вступилась сестрёнка.
- А Ваша дочка не видела, потом что боком к окну сидит.
Соседка успокоилась. Но отправила девочек домой, сказав, что их родители будут беспокоиться.
- Хорошо, что я про дяденьку соврала. Да, а то опять тебя ненормальной прозвали бы. А так пусть только что скажут! Я ведь тоже будто бы видела - а я-то нормальная. Врут, что ты ненормальная. Вон, какие красивые платья куклам нарисовала! Ни у кого таких платьев нет.
Стрекотание сестрёнки не успокаивало. Жуткий страх подламывал коленки. Она крепко держалась за тёплую руку девчушки, как за призрачную защиту.
- Опять, опять никто не поможет. Никому не рассказать. Не знаешь, откуда возьмётся в следующий раз видение. Всего-то видела мельком - а голова болит, не отпуская. Руки ледяные, как у лягушки, ни о чём, кроме кошмара, думать не могу. Нет, не буду думать. Читать, читать, нагружать себя всем, чтобы днём не помнить, а ночью - проваливаться в сон и ничего не видеть, не встречаться с этим ужасом.

***
Девочка выросла, Ночные кошмары забылись, казались смешными и наивными. Она выучилась в институте, вышла замуж. Теперь у неё самой росли дети. Муж посмеивался над болезненной реакцией жены на ночной плач детей, над тем, как она проверяла холодные ли у детей руки и ноги, и приходила в дикую панику, замечая следы удушья при невинном кашле. Когда дети стали разговаривать, дотошно выспрашивала, что они видели во сне.
Дети рассказывали ей свои сны, мешая явь с вымыслом. Ничего в них ужасающего, похожего на её детские впечатления, не было. И она успокоилась, радуясь, что гены мужа, добродушного, спокойного и неторопливого, сделали свое дело, и сверхвпечатлительность матери не передалась детям.
Вечерами они обычно читали детям вслух. Потом дверь в детскую комнату закрывалась, и для неё и мужа, такого же книгомана, наступали блаженные часы перед сном с книгой в руках. Она открыла для себя философскую литературу и не то, чтобы увлеклась ей, а читала, как губка, впитывая ранее неведомые ей знания. Как-то с книгой в руках задремала, муж читал, сидя в любимом кресле. В коридоре щелкнул счётчик, выключился свет.
- Перегрелся, наверно, пусть остынет. Включу через пять минут, пойду детей проверю, не испугались ли, - встал муж.
Темнота окутала, и читать уже не хотелось. На фоне тёмного пятна двери показались маленькие мерцающие точки, притягивающие взгляд. Так приятно было следить за ними! Ленивая дремота окутала всё тело.
- Какая квадратная у нас стала дверь! Наверно, я уже сплю, - успела она подумать и оцепенела.
В чёрном квадрате показался он, забытый человек из детских страхов. Он насмешливо и в то же время дружелюбно улыбался:
- Ну, вот мы снова встретились. Я совсем нестрашный, как видишь. Теперь ты понимаешь, что тебе надо идти ко мне. Мне давно тебя не хватает. Да ты и сама поймешь, как со мной хорошо.
- Да, хорошо. Я иду...
Необъяснимая нега охватила её тело, женщина напряглась, как при прыжке в воду, вытянулась и плавно поплыла по комнате в направлении чёрной квадратной дыры.
- Почему ногами вперёд? И почему это я думаю о «ногами вперёд»? Странная мысль. Поче...
- Не-е-е-е-е-ет! Не хочу!..
- Кто это кричит? Я? Я не кричу. Но почему ногами вперёд? И куда я иду? Или плыву! Куда я иду?
Квадрат начал съеживаться, огоньки же заблестели сильней, притягивая, как канатом, ноги начали втягиваться в проём квадрата.
- Надо спросить имя того человека. Как-то не представился случай. Надо спросить имя человека. И молитва! Где молитва? Где молитва?
Квадрат стал съеживаться сильней, а огоньки, казалось, блестели уже в глазах, сводя с ума и парализуя даже зачатки собственной мысли.
- Мама, мама, папа, включите свет! - донеслось, как сквозь вату в ушах. И в голове с криком детей проявилась наконец-то чёткая мысль, которая всегда мучила её в детских снах, но никак не желала вылиться в слово:
- Стой! Скажи своё имя! Не затягивай меня, скажи своё имя! И почему вперёд ногами?! Я хочу видеть вход. ИМЯ!!! - беззвучно кричала она.
-Ты, ты… Опять… И ты спросила имя - опять мне в квадрате жить, - угасающий голос исчез вместе с мерцающими огнями.
И она знала, что это - навсегда, по крайней мере, в её жизни.
Муж беспокойно дергал её за руку,
- Ты совсем ледяная! Что случилось? Вставай скорей! Там дети втроём плачут, успокоить не могу.
- Свечку! Зажги свечу! Скорей свечу! Не найдешь свечу- зажги спичку - они успокоятся.
Сама прочитала полузабытую детскую молитву: за себя, за детей, за мужа. Потом представила свою квартиру, прочитала молитву, мысленно запечатывая её по периметру. Тут же зажёгся свет. Чёрный квадрат двери съёжился окончательно, и ей послышался монотонный затухающий голос, похожий на стон больного:
- Опять за-пе-ча-та-ли...и…и...
0

#16 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 11 декабря 2016 - 23:19

16

НОЧНЫЕ ВОРИШКИ

Валёк и Серёга – троечники. С грехом пополам закончили восемь классов. И вот слоняются по посёлку. Хорошо бы устроиться в кадры. Хоть на валку деревьев, хоть на сучки. Тут бы были у них и деньги. Жизнь покатилась бы, эх, нормально! Однако работы в посёлке нет даже взрослым. Отцы у ребят работают лишь сезонно, уезжая за сто километров на вахту, где ещё сохранился остаточный лес и можно немного подзаработать.
Родители за своих сыновей тоже переживают. В прошлом году купили ребятам по новой рубахе, кроссовкам и джинсам. Спасибо отпускникам, забиравшим у мальчиков целое лето лесные деликатесы. Лучше всего покупали они землянику с морошкой. Собирались юнцы за ягодами и нынче. Да появилась идея – брать ягоды не по вырубкам и делянкам. А рядом с посёлком, через реку, где совхозное поле, на котором уже поспевает садовая земляника.
Лодку для этого дела устроил Серёга. Отца дома не было у него - уехал с бригадой валить дальний лес. Так что и спрашивать было не надо. Сели в долблёночку – и вперёд!
Было 12 ночи. Никто не видел, как подкрались они к совхозному берегу, на котором таилась сладкая земляника. Была она крупной, почти с куриное яйцо. Потому и брать её было легко.
Тихо вокруг. Никого. Сторожа нет. А если и есть, то сидит где-нибудь да знай себе, посыпает. Мальчики предовольны. С час просидели они на грядках. Корзины с верхом! Пора и назад.
Вышли к изгороди, вбегавшей пряслами прямо в воду, где они оставили лодку. И удивились. Лодка была – и сплыла. Кто-то сел в неё и уехал. А может, сама она отвязалась? Ягодники смутились.
- И чего теперь?
Валёк кивнул вдоль реки, где пестрели дощаники и долблёнки.
- Пойдём по лодкам. Может, какую и отопрём.
Нашли пару ржавых гвоздей, чтобы было чем открывать лодочные запоры. Лодок было штук десять. Все, как одна, на цепях с импортными замками, гвоздём которые не откроешь.
- Во, попались! – заныл Серега.
Валёк посоветовал:
- Не скули.
Они оглядели совхозное побережье. Метрах в 200-х за низиной темнели маленькие избушки. Низину вёснами затопляет, и на ней не сеяли ничего. Лишь сенокосили, выбирая среди камышей съедобицу для животных. Два стожка уже возвышались около огородов.
- Надо идти в деревню, - сказал Серёга, - пусть нас, это, перевезут.
Валёк усмехнулся:
- Вместе с ворованной земляникой?
Подул ветерок, донеся от бараков через реку чей-то голос, крывший кого-то крепкими матюгами. Валёк прошёлся по суплесу. Пнул по выброшенной метле, отправляя её к воде. Тут и вторая метла. Пнул и её.
Где-то вверху, над пристанью, поморгало. И сразу, слепо блеснув, показался серпик луны. Удивительно, но при слабом его свечении в деревушке ответило тем же самым, таким же призрачным полублеском, в котором ребята увидели крест.
- Часовня!
Тем и знакома была им часовня, что раз в неделю её навещал из города поп Василий. Приезжал он и на неделе, когда умирал в округе какой-нибудь старичок. И приходилось его отпевать. Иногда попадали в часовенку и ребята. Просто так. Или с кем-нибудь из знакомых. В последний раз были здесь они в мае, когда у Валька умер дед. Как-то странно было смотреть на бледного, в строгом костюме мужчину, лежавшего в ярком, с кистями гробу, чьё лицо было очень спокойным, а веки слегка приоткрыты. Отчего казалось, что дед подсматривает оттуда за всеми живыми и даже сочувствует им, кого он, как маленьких, обхитрил, оставив одних, без него в этом мире.
И ещё удивило мальчиков то, что было в часовне тесно. Не от людей, а от только что выделанных гробов, что были расставлены по углам и, казалось, ждали своих квартирантов, которые так и так не сегодня, так завтра прибудут сюда.
- Прячем ягоды – и за мной! – Валёк не стал объяснять, какая идея пришла ему в голову. Оставив корзину около лодок, он тут же выбрался на тропинку и пошагал уверенно, как хозяин, который знает, что надо делать для того, чтоб попасть домой.
Проскрипев сапогами по мелкотравью, они вышли на косогор, за которым, чернея решётками окон, стояла бревенчатая часовня. Дверь её закрыта была на завёртыш. Открыли. Вошли. И, приглядевшись к потёмкам, увидели, что в углах часовни гробы уже не стояли. Был лишь один, что темнел на столе.
Открывая крышку, больше всего опасались охолонуть глазами о мертвеца. Но в гробу не было никого. Покойник, видать, находился дома. Утром за гробом, поди, и придут.
- Повезло нам с тобой, - признался Валёк.
- Это как?
- Вынимать из гроба не надо.
- Кого?
- Никого.
Не давая Серёге прийти в себя, Валёк сурово постановил:
- Крышку здесь оставляем! А ящик с собой!
Гроб был из высушенных тесин, поэтому нетяжёлый. Однако нести пришлось в перевёрнутом виде, на головах, днищем вверх.
Выбрались из часовни. Перешагивая порог, кто-то из них запнулся, и гроб, задевая косяк, пронзительно скрипнул. Где-то в потёмках тявкнула потревоженная собака. Следом за лаем брызнуло пятнышко света от фонаря.
Ребята заволновались. Хотели было швырнуть свою ношу. Да удержались. Так, согнувшись в четыре погибели, и двинулись тропкой к реке. Кое-как дотащили. Сняли поклажу и поглядели, как она будет держаться в воде. Вроде, нормально. Подобрали оставленные корзины. Подобрали и мётлы. Сами залезли, и, оттолкнувшись, поплыли через реку.
Чем-то гроб походил на обычную лодку. Только плыл он ужасно тихо из-за того, что в руках у ребят не вёсла, а что-то среднее между шваброй и помелом. Мальчики сразу же и устали. Оба, как в наказании. Стоят на коленочках и гребут. Верней, не гребут, а хлопают, поднимая и опуская намокающую мотню, словно отганивают от гроба нечистую силу, плывущую вслед за ними, чтобы их настигнуть и утопить.
Поглядеть на них с берега – право, поверить, что это не мальчики, а искатели собственной жизни, кою они нечаянно потеряли и теперь, спохватившись, старательно ищут, исследуя темноту…
Первым, кто разглядел пассажиров в гробу, был сторож ягодников Калыгин, пожилой, крепко сбитый пенсионер в обветшалом комбинезоне. Вооружён централкой 16-го калибра, небрежно сидевшей на грузной его спине. Это он угнал у ягодников долблёнку. Уплыл на ней к середине реки, где, прикрепившись к бакену, воришек и караулил. Намеревался обоих арестовать. Запереть до утра в часовню. А там – и директору передать.
Смутила Калыгина дерзкая расторопность, с какой любители ягод решили вернуться домой. Без всякой там лодки. Не поленились сходить в часовню, куда он сам собирался их увести. Да ребята опередили. На какие-то 20 минут потерял их из виду. А они уже – из часовни. Топ-топ. Не с пустыми руками, а с домовищем. Гроб-от этот сам Калыгин и мастерил. Пару тыщ хотел за него получить от бабки Ульяны, чей супруг на девятый десяток перевалил, и вот преставился в воскресенье. Сегодня среда. Сегодня и день похорон. Но как хоронить, коли гроб на воде? Переправляет воришек. Работа мастера вся насмарку. Калыгин во гневе. Мальчики-то чего? Переедут реку, абы сразу домой. А гроб? Там и бросят, где вылезут из него. Буксируй Калыгин назад. По воде. А потом по земле, чтоб обратно его в часовню. Сторож кипел: «Ну, гадючкины дети. Вас бы сейчас по подспиннику коромыслом…»
Калыгин плыл, с озлоблением наблюдая, как усердствовали ребята, продвигая гроб к той стороне.
О, если бы знали мальчики, кто их преследует, они бы, пожалуй, так сильно не напрягались. Но развиднелость над стрежнем реки была слишком мутной. И гребец, возникший среди неё, мог им представиться кем угодно, но только не человеком. А ежели человеком, то только бывшим, одним из тех, кто возродился из мертвецов.
Лодка с Калыгиным шла за воришками неотступно и, кажется, кажется, настигала.
- Покойник! – вскрикнул Валёк.
- О-о! – вздурел и Серёга.
- Гроб-от ево! – добавил Валёк. – Сейчас, как хозяин, сюда и переберётся!
- А нам-то? Нам-то куда?
- Откудова я знаю. Пуще! Пуще греби!
Но грести тряпичными швабрами невозможно. Они впитали в себя по пуду воды, и поднимать их стало уже не под силу. Бросили швабры. И вот в руках вместо них – матерчатые кепчонки. Но и они не годились. Их моментально выхватило водой.
Засуетились ребятки. Давай приседать то на левой ноге, то на правой, чтоб другой свободной ногой грести по воде. Гроб раскачивало, как в бурю. Неожиданно он раздвинулся, ощетинившись остренькими гвоздями. И дощечки его поехали, кто куда.
- Как же мы? – воскликнул Серёга, проваливаясь в реку.
Валёк горьким голосом:
- Плавать умеешь?
- Худо!
- И я не лучше! – признался Валёк, погружаясь вслед за Серёгой в немереную прохладу.
Двух минут не прошло, а на ложе реки – лишь две опрокинутые корзины, из которых катится в воду уже никому ненужная земляника.
Калыгин покрылся холодным потом. Ребятки-то, кажется, тонут. Что и делать? Спасать? Но как это делать, он не имел малейшего представления. Потому и вёслами зачастил, абы только прочь, прочь отсюда. На левый берег, где у него дом родимый, где старушка-жена, где охраняемая им совхозная земляника.
Ну, а здесь-то как быть? Здесь-то около бакена, на стремнине, где темно, глубоко и глухо, и вода по-недоброму вьёт? Этого сторож не знает. Он в панике и расстройстве. И ничего, ничего не видит уже. Ни гроба, что рассыпался на дощечки. Ни мальчиков, что колотят ладошками по воде. Металось в груди у Калыгина. Как если бы кто-то ловил его сердце, и оно, увёртываясь, летало, пытаясь найти спасительный уголок.
Но что это? Что? Лодка стала вдруг тяжёлой и непослушной, словно кто-то её топил. По телу Калыгина, задевая комбинезон, пробежало волнение. Калыгин увидел мальчиков на весу. Оба по шею в воде, руки же – наверху, как когтями вцепились в борта долблёнки.
Калыгин трудно выдохнул и поплыл, разворачивая долблёнку. В обратную сторону, к берегу, где темнели бараки поселка. Плыл в растерянности и в думе. Получается, он этим мальчикам помогает, не отдаёт их реке, спасает.
Калыгин едва успокоился, и последние метры, которые оставались до мелководья, где стояла гряда отцветающего рогоза, проплыл аккуратно. «Ещё один гроб, видно, делать. И очень срочно…» - подумал, взглянув на рогоз, сквозь который шли, выбираясь на берег, несостоявшиеся воришки, кого река пощадила, отобрав от них лишь кепки и сапоги.
Потянул свежачок, донося от бараков хлопанье крыльев, с каким садился куда-то наверх поселковый петух. Начинало светать.
Ребята медленно поднимались к набережной реки, оба сырущие и босые, в прилипших к спине рубахах. Выбравшись на мостки, повернулись лицом к долблёнке и громко, так, чтоб услышал Калыгин:
- Спасибо, дедо-о!..
«За что спасибо-то? – удивился старик и вдруг открыл для себя: - За жизнь! За то, что я не спасал их, но как-то по-дивному получилось, что жизнью своей они обязаны мне. Потому и лодку свою обратно не забирают. Бить бы надо меня, как стоногого дезертира. Я ведь бежать собирался от них. Глядел и не видел беспомощных рук, когда они ко мне потянулись. Такое вот коромысло. С занозинами, едрёна…»
Вздрогнул сторож, услышав от ближних к реке бараков:
- Кукареку-у!..
Кричал глашатай пробуждавшегося пространства, утверждая всё то, что несёт в себе жизнь. Ну, а то, что её умаляет, специально не замечает, считая это ниже его достоинства, - не стоит даже и поворота его гордо вскинутой головы.
0

#17 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 15 декабря 2016 - 22:42

17

ЛОВУШКА


- А-а-а… - полукрик-полухрип вырывается наружу.
Я опять просыпаюсь в холодном поту. Оглядываюсь. Мягкая тьма наполняет комнату, вытесняя страхи за грань. Она смахивает с меня гримасу только что увиденного кошмара и усыпляет, дуновением ветра нашептывая на ухо, что всё хорошо и бояться нечего. Но я знаю: кошмар вернётся. Он всегда возвращается. Он только отступает на день, словно стесняясь солнечного света, а, может, просто уступая место кошмару дня. Войны, катастрофы, теракты – всё это вновь и вновь проносится у меня перед глазами, оставляя только даты. Я никогда не учил их наизусть. Я рад был бы не знать их. Увы!..
Громкий писк прерывает мои мысли. Будильник. Если честно, он не нужен. Я всегда встаю вовремя. Главврач говорит, что по мне можно сверять часы. Медсестры считают просто психом. А выговор за опоздание – недостижимая мечта. Нереально.
Оделся, запер квартиру, вышел на улицу. Забор, поворот мимо помойных баков, сосед Витька опять ползёт домой на рогах. Нет, я не займу червонец - ты уже и так «хороший». Вовремя слинял: в квартире сверху сейчас начнётся скандал. Картонные стены этажек не оставляют шанса на конфиденциальность.
Небо - как потолок, низкое и закопчённое. С него не достанешь звезду. Нет на нём звезд - только грязные тучи висят, как отсыревшая штукатурка. Они даже не пробуют сдвинуться. У них нет шанса, они знают. Их поймал город.
Спешить незачем. Опоздать всё равно не получится. Я пробовал, но всегда приходил как раз к началу рабочего дня. Не прийти совсем не выйдет тоже. Можно закрыть глаза и брести в любом направлении, но в нужное время под подошвой ботинка почувствуется всё та же отполированная ногами лестница; раз, два, три – ступеньки; скрипучая дверь с заедающим доводчиком; регистратура; «Здравствуйте, Анастасия Владимировна!»; противно-синий коридор; дверь третья налево. Каждый день не отличается от остальных. Разнообразие – как у яиц в решётке. Те, у кого не получается мыслить привычками, уже давно это заметили. Они называют этот город «зоной без времени». Они неправы. Время здесь есть, но он уже «поношенное», будто протухшее. Родители передают его детям, как одежду, и дети проживают их жизнь, донашивая их судьбы. Но и у времени есть срок годности. Люди сходят с ума, и город всё больше воняет загнившим временем.
Это город одного года. Потом что-то щёлкает - и всё снова идёт по кругу. Вылезет молодая листва по весне и закоптится в течение недели; сирень рискнёт нарушить серое однообразие, но, не раскрыв и трети бутонов, послушно засохнет. Потом пыльное лето сменится мазутно-мерзкой осенью; первый снег выпадет сразу в смеси со шлаком; серный ветер снова будет играть мусорным мешком, застрявшим в голых ветвях высохшего дерева… Родина, болят мои крылья…
Белый халат пахнет снегом. Надо познакомиться с новой прачкой. При прошлой пахло хлоркой.
Подхожу к окну, смахиваю стальную пыль с подоконника. К стеклу ветром приклеило мокрый лист. Он просится зайти. А я – выйти. Сейчас начнётся приём, и всё те же лица будут придумывать полнейшую чушь, лишь бы получить страховку, или там отгул на пару дней. Все заискивающе заглядывают в мои глаза, а сами думают: «Молодой, неопытный, может, поверит…» Я знаю, чего они хотят. Я чувствую ложь на запах. Но я всё равно пишу им справки.
Мне никогда не нравился этот город. Но я не могу уйти.
Рабочий день проскользнул мимо, не желая быть замеченным. В принципе, время - не настолько догматическая мера. Его можно изменять. Но здесь – сложно. То же самое, что пытаться из хлебных крошек слепить полноценный обед на шесть персон. Но сжать десять часов до одного я ещё могу.
В нос ударил запах тлена, и Анастасия Владимировна отпускает меня домой, недоумённо глядя на настенные часы. Человеческий разум обладает гигантской инерцией, и она забудет, что писала одно предложение целый день. Не всё ли равно? Ну, задумалась… Со всеми бывает. Да и, тем более, она здесь главная. Кто ей скажет хоть слово против?
Снова иду домой. Прячусь в человеческом потоке, как в глухом лесу. Это просто - надо только надеть соответствующее остальным выражение лица. Люди, как заводные болванчики, бредут по пыльным улицам. Глаза пусты, рты приоткрыты, поллитровая анестезия почти в каждых руках. Чтобы стать среди них человеком-невидимкой, пиво не обязательно, а вот без ощущения резиновой маски на лице – не обойтись. Раз, два, три… Зачем я это делаю? Так проще. Иначе организм общества слишком активно исторгает инородное тело. Опять придётся делать то, что завтра попросят вылечить. Зомби мои дорогие... Они никогда не поймут, насколько всё ужасно. Мой дед свихнулся, когда увидел, как семилетняя девочка попала во временную аномалию и за четыре секунды постарела на сорок лет! Бывает…
Отец хотел, чтобы я был лучше. Чтобы я вырвался отсюда, вдохнул настоящей жизни. Твердил: «Сумей увидеть вещи такими, какие они есть, а не такими, как пытаются их тебе показать». Я пропускал его слова мимо ушей. Был молод, глуп, не хотел ничего слушать и хотел всего добиться самому. А ведь мог не допустить хотя бы его ошибок - сразу бы начал со своих. Я научился многому, но какой ценой… Время, время! Его постоянно не хватает. Не того, что похоже на б/у-шную туалетную бумагу, а настоящего, свежего… Но я всё догоню.
Пришёл домой. Есть не хотелось, потому сразу лег спать. Не нужно составлять планов на завтрашний день. Завтра всё повторится. Опять. Но я найду способ выбраться отсю…
Щёлк.
- А-а-а… - полукрик - полухрип вырывается наружу.
Я опять просыпаюсь в холодном поту.
0

#18 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 13 января 2017 - 00:36

18

ХРАНИТЕЛЬ АНГЕЛОВ

Переход между двумя линиями метро казался бесконечным. Здесь шла своя жизнь: парень с потёртой гитарой пытался играть «Битлз», рядом бабуся торговала носовыми платочками; чуть поодаль девушка с картонкой в руках, жалобно причитая, просила на бедность. Люди спешили, толкали Алю со всех сторон; тяжёлая спортивная сумка оттягивала руки, было душно. Вагон распахнул двери, всосал людскую массу с Алей посередине и плотоядно чмокнул створками.
На следующей станции в вагон зашла женщина лет сорока с ребёнком, и Аля уступила им место. Женщина благодарно кивнула и села, пристраивая мальчика лет пяти на коленки. Тот вдруг поднял на Алю глаза прозрачно-серые, как вода зимой, и сказал:
- Кровь. Смотри, кровь.
Аля отшатнулась и невольно провела рукой по белой шерсти дорогого итальянского пальто.
- Извините, - мать ребёнка закатила глаза и скорбно поджала губы, - он у нас… - качнула она головой.
- Ничего, ничего, - пробормотала Аля, стараясь побороть тошноту.
Вид красного на белом преследовал её последние несколько дней, особенно сегодня. Сегодня она ехала не на фитнес – в сумке, под слоем одежды, в которую по плану надо было переодеться, аккуратно завёрнутый в несколько слоев газеты, лежал нож фирмы Масахиро, идеально подходящий для того, что она собиралась сегодня совершить.
Вагон мерно покачивался, из тёмного окна на Алю смотрела страшная маска – бескровное лицо с черными впадинами глазниц. Она даже не сразу поняла, что это её собственное отражение.
Вчера она целый день тренировалась на огромном куске мяса, с наслаждением пронзая его насквозь, пока окорок не превратился в лохмотья. Она втыкала острый нож и глотала бесконечные слёзы, понимая, что ни за что не сможет вонзить его в живую плоть. Но что же ей делать? Упырь, пивший её кровь уже полгода, с каждым разом хотел всё больше и больше. И он не остановится, понимала она. Если бы ему нужны были деньги! Но нет, он упивался своей властью над ней. Ему нравилось, как она, словно ягнёнок, сама шла на закланье, жалобно блея. Вкусы у него были примитивны, но от этого не менее омерзительны. И выбора у неё не было – согласившись один раз, она подписала себе приговор. Если бы сразу она сказала бесповоротное «нет», ещё можно было бы пойти к мужу, повиниться и, может быть, всё закончилось не так трагично. Ну, подумаешь, курортный роман… С кем не бывает! Артём простил бы. А может, нет. Но, в любом случае, она сохранила бы самоуважение. А теперь после всего, что она делала, исполняя омерзительные требования упыря, она и сама себя не считала человеком, да и Артём бы не понял, не простил. Упырь записал все их встречи на видео, да так умело, что его лица не плёнке видно не было, а вот Аля во всей красе – в кружевном фартучке горничной, в белом халатике медсестры… И тогда она поняла – его надо убить.
Неделю она думала, как. Оружия у неё, конечно, никакого не было. Да и где его взять? Да и пользоваться она не умеет. Отравить? Она ничего не понимает в ядах. А если начнёт спрашивать, интересоваться, это может её выдать. Потом, когда начнётся следствие. А следствие начнётся. Упырь не просто какой-то утырок из подворотни. Он компаньон мужа. И она решила – нож! Нет, она не станет брать нож из дома и не станет покупать его в интернете, оплачивая свой карточкой. Она поехала на другой конец города и там, в огромном супермаркете, купила этот жутко дорогой набор из пяти ножей. Ей нужен был только один – для резки мяса. Остальные она выбросила в мусорный бак. По одному. В разных местах. Все это немного отвлекло её от действительности – она как будто играла. Играла, как в детстве. Но сегодня игры кончились. Она приедет к нему нарядно одетая, в красивом импортом белье. Он требовал, чтобы, приходя к нему, она выглядела на все сто. И тогда он достанет из шкафа очередной наряд – медсестры или горничной, а может, и что-то новое. В прошлый раз он намекал на то, что приготовил сюрприз. Её передернуло. Она потерпит. Она вытерпит всё, и потом, когда упырь, напившись своей властью над ней, уснёт (а он всегда засыпал, ненадолго, на час, на полчаса, и она не смела уйти, покорно, терпеливо ждала) – вот тогда она перережет ему горло. Просто приложит нож к жирной складке на шее и проведёт вот так! Аля непроизвольно чиркнула воздух рукой и испуганно оглянулась.
Никто не обращал на неё внимания - люди в вагоне были заняты собой и своими мыслями. Она закрыла глаза, снова представив – красная горячая кровь заливает белую простынь. Волна тошноты поднялась из желудка по пищеводу и застряла где-то в горле. Поезд остановился, народ хлынул на платформу, освобождая вагон, и она с облегчением упала на свободное сиденье рядом с женщиной с ребёнком. Та подвинулась и посадила мальчика между собой и Алей. Аля сидела, прикрыв глаза, пытаясь справиться с клубком склизких червей в животе. Прохладные пальчики коснулись её руки. Аля вздрогнула. Маленькие острые иглы пробежали по её руке, взобрались по плечу, скользнули по ключице и добрались до живота. Слизни в желудке мигом улеглись. Аля выпрямилась и посмотрела на мальчика. Тот всё ещё держал ее за ладошку. Потом убрал руку и спрятал её в карман. Мать мальчика читала потрёпанную книжицу в мягкой обложке.
- Тебя как зовут, малыш? – прошептала Аля.
- Тимофей, - гордо ответила женщина, моментально оторвавшись от книги. – Тимочке уже пять лет. Правда, Тимочка?
Мальчик кивнул. Аля улыбнулась одними губами. На следующей остановке ей нужно выходить. Она подобрала лямки сумки и приготовилась встать. Горький клубок в животе недовольно шевельнулся, выстрелив острой вспышкой боли. Аля откинулась на спинку сиденья. Что с ней? Бисеринки пота выступили на лбу, она провела по нему рукой и с удивлением посмотрела на мокрые пальцы. Рука бессильно упала на сиденье. Маленькие пальчики вновь ухватили её руку. Боль отступила, свернулась клубком. Аля выдохнула. Мать с мальчиком, видимо, ехали до конечной, и Аля всю дорогу сидела, крепко держа мальчика за руку. «Поезд прибыл на конечную остановку…» - прохрипел динамик. Женщина со вздохом убрала книжку в объёмную сумку. Аля со страхом выпустила руку мальчика, ожидая нового приступа боли. Осторожно встала и вышла из вагона. Впереди шла женщина, ведя Тимофея за руку. Тот шёл, опустив голову, шаркая ногами по гладким плитам, потом обернулся на ходу и, увидев Алю, улыбнулся и поманил рукой.
- Простите, - Аля догнала их. – Как мне добраться до Планерной? – придумала она на ходу. Хорошо, что она вспомнила хоть одну улицу этого района.
- Пойдёмте, - женщина улыбнулась. – Нам в ту же сторону.
- Хороший у вас мальчик, - сказала Аля.
Женщина бросила на неё странный взгляд.
- У нас все детки хорошие, - сказала она. – Все умнички. Вы бы видели!
- Так вы не мать? – шепотом спросила Аля.
Женщина помотала головой. Так они и шли по гулкому залу, поднялись по эскалатору наверх и вышли на шумную улицу, где уже сгущались вечерние сумерки.
- У нас хороший детдом, - рассказывала женщина по дороге. – Не то, что по телевизору показывают. Детки все обихожены. У каждого своя комната, игрушки. Если кто болеет, хороших врачей вызывают. Вот Тимочка два раза в неделю с доктором занимается. Вы не думайте – у нас и машина есть, но сегодня Тимочка ни в какую не хотел на машине ехать, просто истерику устроил. Директор и велел мне его на метро везти.
- А что с ним?
- Ну… Иногда Тимочка, как бы это правильно сказать, говорит странные вещи. Вот психолог с ним и занимается. Тесты проводит. Какие-то рисунки они там рисуют. Я не особо в этом разбираюсь. А так Тимочка очень хороший. Очень! Умненький, добрый. Всех всегда жалеет.
- А можно я вас провожу? – спросила вдруг Аля.
- Так почему нет? – улыбнулась женщина. – Идёмте, здесь недалеко.
Аля поправила лямку на плече и подала руку Тимофею. Тот схватил её ладонь и радостно запрыгал. Они с Ириной Петровной переглянулись и высоко вздернули мальчика вверх за руки. Тот радостно засмеялся и задрыгал ногами. «Ещё! Ещё!» - кричал он, взлетая в воздух.
- Уф! Утомил! – выдохнула Ирина Петровна, показывая на чугунную ограду отдельно стоящего особняка в глубине двора.
Двухэтажный дом, окружённый небольшим сквериком, неярко светил окнами. От калитки до крыльца вела мощённая плиткой дорожка, окаймлённая красно-жёлтыми осенними цветами. Они прошли до дверей. Аля неловко потопталась на крыльце.
- Да Вы заходите, - пригласила Ирина Петровна. – Посмотрите, как дети живут. Тимочка Вам свою комнату покажет. Да, Тимочка?
Аля скинула с плеча сумку, повесила пальто. Дом походил на самую обычную квартиру. Огромная вешалка, где рядами висели детские курточки и несколько взрослых пальто. Тимофей с радостью подал ей тапочки, меховые, с пушистыми помпонами, и потащил за собой на второй этаж.
В небольшой комнате стояли кровать, стол, полки с книжками и игрушками и небольшой платяной шкаф. Всё весёленькой расцветки, напоминающие яркие картинки из каталога «Икеа». На стене почти до потолка висели приклеенные скотчем детские рисунки. И почти на каждом повторялся сюжет – маленький мальчик держит за руку женщину. Менялся пейзаж – то это был лес, то город, то зоопарк, но женщина всё так же держала мальчика за руку. И она улыбалась. Улыбался и мальчик. Аля подошла ближе и всмотрелась в неровные линии. Ей показалось или женщина и, правда, походила на неё? Такие же светлые волосы, голубые глаза, старательно нарисованные юным художником. Она усмехнулась. Все дети рисуют одинаково. А тут детдом – понятно, что все они мечтают о маме и рисуют одинаковые сюжеты.
- А это тебе, - Тимофей дернул ее за руку, - я вчера для тебя нарисовал.
Аля улыбнулась. На рисунке женщина в пальто и с большой сумкой протягивала руку мальчику. Улыбка сползла с её лица, как сползает с кожи шёлковая ткань. Она взглянула на Тимофея. На рисунке, несомненно, изображена она – и даже, если пальто можно было при желании принять за халат, то шарф, голубой с розовыми цветами, походил именно на шарф и ни на что другое. Она посмотрела на чисто убранный стол. Не мог мальчик нарисовать это прямо сейчас? Да нет. Они же только вошли.Она стянула с шеи розово-голубой шёлк.
- Спасибо, - улыбнулась она. – Очень красиво. Как ты узнал, что у меня есть такой шарф?
- Я видел, - сказал Тимофей и уселся с ногами на кровать. – Хочешь, покажу своих зверей? – и высыпал на покрывало целую кучу маленьких зверушек.
Тут имелись и львы, собаки, лошади и даже крокодил. Аля отметила, что у каждого зверя имелась семья. У львицы - львята, у волка -волчата, только крокодил был одинок.
- В магазинах не продают крокодилят, - вздохнул мальчик.
- Может, ему не нужны дети? – Аля повертела в руках зелёного, скалившего зубы крокодила.
- Дети всем нужны, - Тимофей деловито собирал зверушек в коробку. – Даже крокодилам.
В сумке настойчиво загудел телефон. Аля вскочила. Она совсем забыла, куда ехала и зачем. В любом случае, к упырю ехать уже поздно. Ей надо домой.
- Ты придешь ещё? – Тимофей смотрел, как она натягивает сапоги.
Аля, словно не слыша, вжикнула молнией. Надела пальто, поправила шарф. Что она может сказать этому мальчику, ребёнку, верящему в то, что дети нужны всем даже крокодилам? Чтобы он сказал, если бы узнал, что она как раз тот самый крокодил без детей?
Замуж Аля вышла сразу после института. Муж, старше на десять лет, уже имел дочь от первого брака и не считал нужным обзаводиться ещё одним ребёнком и поставил условие – никаких детей. Она так любила его или думала, что любила, и была согласна на всё. С тех пор прошло семь лет. Любовь прошла быстро, ровно до первого раза, когда она застала мужа в кабинете с секретаршей. Банально до слёз. Она и плакала, не понимая. Чем она хуже? Чем не угодила? Муж молча выслушал её причитания и молча указал на дверь. «Нравится - ешь, не нравится - выплюнь» - сказал он и скрылся в своём кабинете, предоставив ей сделать выбор. И она сделала.
Поехала домой, напилась водки, позвонила подружке и отправилась в гости – плакать и пить. От мужа она так и не ушла. Почему? Она иногда задавала себе этот вопрос, но не могла найти ответа. Наверное, она просто трусиха. Она всегда и всем уступала. Родителям - в выборе института, подругам - в выборе развлечений, мужу - в выборе иметь или не иметь детей. Упырю тоже уступила. Она поежилась, ожидая разговора с ним. Что она делает? Пытается сохранить свой мирок, пустой и ничтожный? Соблюсти правила приличия? Перед кем? Перед мужем, который даже не скрывает, что имеет многочисленных любовниц? Комок застрял в горле. Надо скорее на улицу и там, в темноте, скрыться от этих людей, от мальчика и его воспитательницы, молча смотревших на её сборы.
Дверь за её спиной открылась, и Тимофей радостно подпрыгнул: - Андрей Сергеевич пришел!
Аля обернулась на мужчину, стоявшего в дверях с огромной коробкой в руках. Высокий, лет тридцати пяти - тридцати семи, в очках, запотевших с улицы, с небольшой бородкой. Мужчина поставил коробку на пол, снял очки и посмотрел на Алю ясным взглядом светло-карих, цвета янтаря, глаз.
- Здравствуйте, - низким баритоном сказал он. – Тимошка! Ну-ка, зови наших старших, пусть в гостиную отнесут. Только осторожно.
Тимофей радостно убежал вверх по лестнице. Мужчина обошёл коробку, снял пальто и встал напротив Алевтины.
- Андрей Сергеевич, - наклонив голову, представился он.
Аля так увлеклась разглядыванием необычного цвета его чудесных глаз, что не сразу сообразила. А сообразив, засмущалась, засуетилась, но потом протянула руку и тоже представилась.
- Алевтина. Можно просто Аля. Я уже ухожу… Мне домой надо, – лепетала она, чувствую, как тепло его руки обожгло её холодные пальцы.
- Да Вы просто ледышка! – воскликнул Андрей Сергеевич. – Как Вы пойдёте? Без чая мы Вас никуда не отпустим. Правда, ведь, Ирина Николаевна?
Воспитательница улыбнулась и приняла из его рук пальто.
На большой уютной кухне царил идеальный порядок. Сверху свисала лампа под бахромчатым абажуром. Перед Алей дымилась кружка с нарисованными смешными котятами. Она прихлебывала чай и мазала булку вареньем. Рядом сидел Тимофей, болтал ногами и тоже пил из большой чашки, только не чай, а молоко.
Андрей Сергеевич рассказывал Ирине Петровне про смету на ремонт, ругал кого-то из Министерства образования, не понимающего чего-то там важного в деле воспитания детей. А Але просто было хорошо. Так хорошо ей давно уже не было. Так спокойно и уютно. Телефон в сумке периодически надрывно гудел, но она не обращала на это внимания.
Вскоре Ирина Петровна увела Тимофея, и она осталась на кухне наедине с Андреем Сергеевичем.
- Вы, наверное, уже поняли, что наш детский дом не совсем обычный, - улыбнулся он. Аля кивнула. – Наши дети особенные, - Андрей Сергеевич поставил кружку и сцепил руки в замок. – И им, как никому, нужна помощь. О, не денежная, нет! С этим, слава Богу, у нас проблем нет, но эти дети, как никто, нуждаются в любви. Мы их, конечно, любим. Возможно, даже без всякой меры. Но, конечно же, это не заменяет им родительской любви.
- Но ведь Тимочка, он… - Аля замялась. – Он ведь абсолютно нормальный!
- Что есть норма в нашем ненормальном мире? – тихо сказал Андрей Сергеевич. – У Тимофея третья степень аутизма. Он дислексик. Мы, конечно, с ним занимаемся, но он вряд ли когда будет читать и, соответственно, вряд ли сможет учиться в обычной школе, равно, как и в институте. Будущее таких детей туманно.
- Он мог бы стать художником, - Аля вскинула на него глаза. – Он потрясающе рисует для своих лет.
- О, да! И не только рисует. Он ещё и стихи сочиняет. И записывает их одним ему ведомым способом – в виде рисунков. Это удивительно, на самом деле.
- А я чем-то могу помочь? – Аля почти с мольбой посмотрела на него.
Андрей Сергеевич кивнул и встал.
- Вам надо идти. Уже поздно. Вы приходите к Тимочке. Ему это нужно.
В коридоре их встретила Ирина Петровна.
- Еле уложила, - пожаловалась она. – Вот, он просил вам передать, - протянула она Але свёрнутый в четыре раза лист бумаги. – Нарисовал перед самым сном, просил не разворачивать, пока не уйдёте. Такой уж он у нас!
Аля сунула листок в карман, попрощалась и вышла под жёлтый свет фонарей. Калитка за её спиной щёлкнула, пикнув зуммером. Она оглянулась на дом. На верхнем этаже окна были темны – видимо, там сейчас спал Тимочка и другие дети.
Словно во сне, она достала телефон. Да, три раза звонил упырь. И один раз муж. Она вздохнула. Ноги не несли её домой. Ей казалось, что там её ждет нечто худшее, чем смерть. В кармане шуршал листок. Она развернула его и тихо вскрикнула. Руки задрожали и выронили рисунок. Тот мягко спланировал на тёмный асфальт. Не веря глазам, она наклонилась, чтобы в неясном свете фонаря разглядеть нарисованный на бумаге нож. Только нож. И ничего больше. Острый, с большой серой ручкой, такой же, какой лежал в её сумке.
Домой она добиралась бесконечно долго. Сначала не могла сообразить, как выйти к метро, потом ещё перепутала ветки. К тому времени, как Аля села в машину, припаркованную возле конечной станции, ноги её совсем одеревенели в модных, но узких итальянских сапогах.
Она почти с радостью вставила ключ в замок. Сейчас заберётся в ванну, включит джакузи, нальёт бокал красного вина и, может, наконец-то, этот странный день закончится. Муж вышел из гостиной и уставился на неё, как на некое экзотическое животное.
- Здравствуй, дорогой, - привычно кивнула она, скидывая сапоги и потирая занемевшие пальцы на ногах.
- Значит, ты не только шлюха, но и лицемерная дрянь, - тихо, но с угрозой сказал муж, сверля её взглядом.
Аля выпрямилась и тоже принялась рассматривать мужа, как некое экзотическое животное. Статный, красивый, богатый. И абсолютно бездушный. На его непроницаемом лице редко можно было углядеть какую-то отличную от безразличия эмоцию. И вот этому она отдала свои лучшие годы? Она усмехнулась. Муж вытаращил глаза и отшатнулся.
- Убирайся! – взвизгнул он. – Дрянь! Шлюха! – в лицо ей полетел веер глянцевых фотографий.
Она поймала одну, равнодушно посмотрела и пошлепала босиком прямо в ванну. «Быстро упырь сработал!» - также равнодушно отметила она. Два часа прошло с тех пор, как она позвонила и послала его ко всем чертям.
- Не ори, - тихо сказала она. – Ты дрянь не лучше. Я от тебя ухожу.
В ванну с силой ударила струя воды. Муж подлетел сзади, схватил её за плечо, развернул к себе и отпрянул. На него смотрели тёмные нечеловеческие глаза. Аля стряхнула его руку с плеча.
- Только попробуй меня ударить - и я убью тебя, - просто, как будто сообщая о том, что пошла по магазинам, сказала она. – Я не буду тебя травить или резать ножом, нет. Я напишу заявление в прокуратуру о том, как ты со своим компаньоном пилишь бюджет и уходишь от налогов. И про твои офшоры на Крите. И после этого, уверяю, смерть покажется тебе манной небесной.
- Сумасшедшая, - пискнул муж и задом выкатился вон.

***
На кухне под большим абажуром сидели двое и пили чай.
- Ну, что, кажется, у нас всё получилось? – спросил мужчина.
- Вам виднее, - улыбнулась женщина. – Хотя, мне, кажется, да, получилось. Наш ангел нашёл своего хранителя.
Мужчина кивнул. Или хранитель нашёл своего ангела. Тут как посмотреть. Каждому человек нужен ангел-хранитель, но кто охраняет самого ангела? Особенно такого маленького и беззащитного? Пока ангел не вырастет, не окрепнет, не обрастёт крыльями и не сможет отправиться в самостоятельный полёт? Хранитель. И обычно ангелы сами находят их. На то они и ангелы.
0

#19 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 14 января 2017 - 23:20

19

ХРАМ УСПЕХА, ИЛИ ТОЛЬКО ДЛЯ ВЕЗУНЧИКОВ


Новелла в стиле фэнтези

Наконец-то!
Мы смогли, спроворили, изловчились.
Сбагрили балласт, выперли, задвинули в дальний угол мироздания.
Неудачники!
Они – позор для современного продвинутого общества. Обрюзгшие – нет бы в фитнес-центр с утра, - морщинистые, с обвисшими животами и грудью. Видно, что диеты не соблюдали, спортом не занимались. Если уж ничего не помогает - человечество давно изобрело пластическую хирургию. Неудачники ни людей, ни себя не уважали - разгуливали в таком отвратном виде, распустёхи!
Эти доходяги одежду в подземных переходах покупали, можете себе представить! Ни вкуса, ни художественного чутья.
И пахли!.. Ну, нестерпимая вонь. Они ещё и не мылись, судя по всему. И не подозревали о существовании дезодорантов.
А зубы! Гнилые пеньки или железные коронки. Стоматология для этих убогих – тайна за семью печатями. Поэтому и не улыбались никогда: во рту фильм ужасов.
Постоянно ныли про свои болячки и ругали докторов.
Ещё бы не болеть! Насосутся пива или водки и после работы, разлягутся на диване,- вот и весь променад. Пить меньше надо и на пробежки утренние выходить.
А вы видели когда-нибудь, с каким выражением лиц эта голытьба по утрам в метро загружалась?
Я сподобился.
Занесло меня.
Толпа маньяков со зверскими мордами. Видно же, что всех вокруг ненавидят. Не смогли в жизни пробиться - вот и задыхаются от зависти.
Крыли правительство, искали виноватых: масонский заговор аутсайдерам помешал стать людьми или империализм и коррупция, или карма.
Лень им помешала. Пессимизм. Нежелание развивать мозги. И бездарность.
Каждый человек – кузнец своего счастья.
И здесь уже не до сантиментов. Побеждает сильнейший.
Мы, успешная молодёжь, объявили наш город – Вавилон на Курьих Ножках - территорией без неудачников.
Вход только для везунчиков.
Рай для любимчиков судьбы.
И знаете, наш город с его гигантоманией как бы диктует это решение.
Самая высокая (до недавнего времени) в мире башня. Огромная церковь на несколько тысяч человек. Колоссальный пучеглазый император. Сталинские мастодонты.
Всё подталкивает закричать: и я самый первый! Самый сильный! Я выше всех!
Город подавляет и учит подавлять.
Город программирует нас меряться членами.
А что? Вавилон и есть. Где кусок готической Германии. Где фрагмент Португалии с её причудливым мануэлито. Стамбул с мечетью. Китайский чайный дом. Греческих портиков не сосчитать. И всё в оправе из душещипательных теремков.
Как если бы кто-то нацепил на рыцарский шлем кокошник, а к вышитой косоворотке приложил котурны.
Навзрыд дисгармоничное пространство.
Сначала мы действовали кустарными методами. Повесили таблички «Только для счастливчиков» на клубешниках и жилых комплексах, на коттеджных посёлках и вузах, на магазинах и вернисажах.
Но голодранцы просачивались и туда, несмотря на фейс-контроль, колючую проволоку и пулемётные гнёзда на вышках.
Заставили этот сто третий сорт людей нашивать жёлтые кресты на платья, учитывая исторический опыт общества, взявшего евгенику на вооружение.
А потом и ку-клукс-клан свой забацали, вешать на фонарях оборванцев, если вздумают на приличных женщин засматриваться.
90ЩНо всё тщетно.
Нищеброды лезли изо всех щелей, как клопы.
Тут очень кстати открылся вход в параллельный мир, где-то в руинах фабрики или на заброшенной ферме. Мы туда и сослали всех слабосильных, живущих по принципу: «Возлюби ближнего своего».
За что их любить-то? За то, что вечно побираются и клянчат гроши у вышестоящих?
«Возлюби ближнего» - значит «поделись с ним».
Ну, положим, я поделюсь.
Так неудачники мигом на шею мне сядут и ноги свесят. И только на подачки жить и будут норовить.
Вообще работать разучатся.
К бездельникам надо проявить строгость не ради сохранения наших доходов, а ради самих побирушек: научить плавать можно, только если бросить в воду. Выплыл сам – молодец. А остальным не место на земле. Только кислород переводят.
Какое блаженство наступило сразу без этих дармоедов!
Все первые!
Все секси!
Все любимчики фортуны!
Наши отцы правили миром… или хотя бы Тьмутараканском. Наши матери вытаскивали нас из любого дерьма: хоть десятки беременных тёток по пьяни до смерти избивай (Впрочем, избавились от этой докуки, баба с возу!), хоть пачками простушек своими руками на вечеринке мочи, хоть устраивай показательную порку полковнику полиции при всех, в центре города, супротив мэрии – всё сходило нам с рук!
Отребье глаза не мозолило, повышения зарплат и пенсий не клянчило, права на демонстрациях не качало, из своих ржавых битых таратаек, металлолома форменного, пробки в городе не создвало, на переходах под колёса не лезло: машину же поцарапать могли, ублюдки.
А запах! Французское амбре. Никакой вони.
На радостях мы Храм Успеха построили. Чтоб все осознали, что Успех – высшая ценность, мерило сущего. Единственное, на что нужно молиться, только ему поклоняться.
Мы и бога неудачников изгнали из своего города. Их бог и сам – чемпион неудачников. Зачем нам покровитель рабов и нищих, чему он нас может научить? Побираться?
Наши родители вечны. Молодость и здоровье не оставят нас никогда. Катастрофы и смерть существуют только для дураков.
Мы принцы и генералы общества потребления.
Мир создан, чтобы мы его отымели.
Храм новой религии построили из медовых пряников и весь «ролексами» украсили. В простенках манекены в костюмах от Версаче. Колонны из банок с чёрной икрой.
А над входом из кристаллов Сваровски надпись: «Выживает сильнейший».
Счастье образовалось полное и абсолютное.
Но дня через два какой-то дискомфорт ощутился.
Постель никто не застилал, пол не пылесосил, мусор не вывозил, грязь на улицах не убирал.
Откуда-то дохлые животные под окнами стали появляться.
И опять завоняло.
Никто не нянчился с нашими детьми, и они стали неуправляемыми, а потом и беспризорничать рванули по помойкам.
Некому стало приезжать к нам по вызову на «скорой», и многие начали загибаться от перитонитов и воспалений лёгких.
Исчезли все, кто нас причёсывал, подбирал нам шмотки в едином стиле, следил за нашими диетами и тренировками, да и не до них стало.
И мы превратились в такие чучела, что прежние отбросы общества показались бы кинозвёздами по сравнению с нами.
Полиции тоже не стало.
И как пошли вчерашние милые соседи куски друг у друга изо рта рвать и глотки один другому резать!
Побеждал, в любом случае, сильнейший, как и было задумано.
Трупы сошедших с дистанции слабаков хоронить было некому, они так и гнили вдоль улиц.
Вонь затопила всё. Чума и чёрная оспа выплеснулись в город.
Еда в холодильниках давно кончилась, а где её берут, мы не знали.
Электричество, Интернет, сотовая связь – всё куда-то подевалось.
Тьма, тишина и холод воцарились в городе счастливчиков.
В поединках за остатки хлеба полегла большая часть элиты.
К моей чести, я, и правда, не подкачал: и рвал зубами собратьев по благополучию, и когтями их.
Я всегда выходил победителем в схватках.
Уцелевшие постановили в Храме Успеха приносить человеческие жертвы, чтобы все проблемы сами собой рассосались.
А поскольку они почему-то никак не рассасывались, количество жертв всё увеличивалось. Предполагалось внести в их число лучших, этих самых, сильнейших. И стали поглядывать на меня.
Но я отбился от новых неудачников и счастливо избежал сомнительного удовольствия быть убитым во славу Успеха.
Я одолел всех.
Один-единственный, грязный, вшивый, без глаза и без ноги, как пират на Тортуге, покрытый кровавыми язвами, я сижу сейчас в центре былого города.
Но разве я виноват, что действительно оказался быстрее и сильнее всех?
Разве плохо, что я хотел жить в совершенном мире?
Я просто против покорности и тупого равнодушия к собственной судьбе!
Если люди рвутся вперёд и выше, так и образуется прогресс человечества. Иначе же болото какое-то, а не современное общество.
Так что делать, если люди не хотят совершенствоваться?
И почему именно на таких, как оказалось, держится мир?
Вавилоно-телевизионная башня, обветшавшая, всё ещё бросает вызов небесам.
А одичавшие собаки сжимают вокруг меня кольцо…
0

#20 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 17 января 2017 - 21:53

20

НА ЛАДОНИ - БУДУЩЕЕ

***
На ладони начинался рассвет. Прикрытые снегом причудливые альпийские вершины окрашивались его всевозможными оттенками. Одни краски неуловимо меркли, уступая место новым боле ярким и оттого более притягательным. Эта восхитительная трансформация требовала длительного созерцания и соответствующих эмоций.
Однако наблюдатель предпочитал динамичные картинки, оттого и повернул ладонь чуть левее. Романтику следовало оставить любителям. Тут бы с обычной жизнью разобраться.
В окнах высокогорных отелей гас свет. Начиналось новое апрельское утро.
Что принесёт оно? Безусловно, новую серию приключений – пару часов слалома, вкусный обед на террасе какого-нибудь местного ресторанчика, массу наслаждений в аква-парке, прогулку в лес. Наверняка, небольшой, но обязательно затратный шопинг – Алина ни дня не могла прожить без магазинов. Потом - катание на санях или снегоходах, лёгкий изысканный ужин, очередная вечеринка с умопомрачительной программой. Здесь умели принимать гостей. Что называется, дорого и сердито.
Данила уже не сопротивлялся. Привык. Хорошо зарабатываешь – имеешь право хорошо отдохнуть, считала Алина. В чём-то она была права: отдых составлял определённую часть человеческой жизни. Причём, не самую худшую её часть.
Если бы всё заключалось в отдыхе! Данила вздохнул и отвернулся от заката. Не до красивостей сейчас, когда на карту поставлена судьба фирмы, дело всей его жизни.
– Да всей ли? – проклюнулся в зачерствелой душе коммерсанта чахлый росток совести.
Теперь на ладони пролегли сине-фиолетовые тени, уходящие к подножью гор. Там еще царил полумрак ночи. Но уютный швейцарский городок просыпался. Мигали фарами машины, угадывались силуэты торопящихся на работу людей. Город жил своими ценностями и проблемами. Нет, в чужие проблемы Даниле вникать не хотелось. Своих хватает.
– Отдыхать, так отдыхать, – пробормотал он и вернулся в номер.

Теперь на его ладони удобно разместилась широкое гостиничное ложе со Спящей красавицей в самом центре. Алина была хороша в любое время дня и особенно ночи. Томная обольстительная брюнетка с модельными параметрами и дорогостоящими капризами – чудесное дополнение к имиджу успешного бизнесмена.
– Похоже, это именно то, что мне сейчас нужно, – констатировал Данила и нырнул в снежно-белый шёлк простыней.
В принципе, он предпочитал лен, но приходилось уступать жене хотя бы в мелочах.
Алина приняла его. Чуть поартачилась – она терпеть не могла просыпаться в такую рань, но с супружескими обязанностями справилась на высшем уровне. Темперамент - он и в семь утра темперамент. И десять лет семейной жизни плюс Данилины проблемы тому не помеха.
– Что и требовалось доказать, – выдохнул наконец пресыщенный удачной дуэлью супруг и ушёл в душ.
– Дурачок… – проворковала ему вслед супруга и, завернувшись в ласковый шёлк простыни, снова уснула.
Улыбка на её лице свидетельствовала о взаимности полученного удовлетворения.
В компании с ней (с улыбкой, поскольку сама Алина раньше полудня не поднималась) Данила выпил утреннюю чашку кофе, проглотил два нереально воздушных рогалика со сливовым джемом. И поспешил к фуникулёру – инструктор терпеть не мог опозданий.
Вокруг уже вовсю властвовал погожий апрельский день – роскошное синее небо и ослепительная белизна гор. По большому счёту, о весне здесь напоминали лишь высаженные в плетёные корзины нарциссы и гиацинты. Плюс настроение. И невероятная смесь запахов, привычных – от кофе до лыжной смазки, и давно ожидаемых – согретого солнцем воздуха, просыпающихся почек, чего-то ещё, возбуждающего и пьяняще-свежего, ради чего каждый апрель Данила и приезжал в Альпы.
– Даст Бог, всё наладится - не только у конкурентов в штате ассы работают, – буркнул он в высокий воротник роскошной аляски и подмигнул небу. – А ведь он даст, он у нас щедрый!
Через секунду дверца кабинки фуникулёра щёлкнула за его спиной. Площадка ненадолго опустела. Группа отдыхающих направилась к старту трассы. До полудня им предстояло пройти инструктаж, разминку и успеть выполнить три спуска.

***
Апрельская ночь была тиха и тепла. Как-то не верилось, что она из разряда апрельских. Но горожане отвыкли удивляться подобным мелочам. Тепло - и тепло. Куртки сняли, из ботинок выползли – вот и все изменения.
– Ещё вдарит морозец, – ворчали скептики, – ещё как вдарит. И пропадут пропадом все эти ваши почки-цветочки.
Оптимисты в морозы не то чтобы не верили, но умели наслаждаться тем, что дарил им каждый день, каждый час пребывания на единственной и неповторимой планете. Любимой, родной и лучшей из лучших. Со всеми её зимами и веснами, летами и осенями, с дождями и снегами, верами и нестерпимой жарой. С удачами и провалами, любовью и изменами, здоровьем и болезнями. С надеждами и неожиданностями, со скукой и приключениями. Со всем, что включает в себя короткая в масштабах Вселенной человеческая жизнь.

Они встретились на крыше. Под усыпанным звёздами небесным балдахином. В непривычной для города тишине с еле слышными, доносящимися снизу отголосками бурлящей цивилизации. Тридцать второй этаж… Напротив – небоскрёб-близнец, слева – парк, справа – стадион.
Ему было не до стадиона. Не до звёзд. И не до весны. И уж совсем не до неё.
– В кои-то веки собрался один остаться - и на тебе! – нервничал он, отыскивая на крыше уединённое место. – И здесь не везёт, и что ты будешь делать!
Она даже не сразу заметила, что не одна. Кажется, замечталась. Возможно, и расстроилась несанкционированному вторжению незнакомца, но виду не подала. Повернулась на звук шагов, улыбнулась, пожала плечами и снова подняла голову к звёздам.
А он извёлся весь: куда не поверни, везде одно и то же – девица на парапете. Локоны по плечам, изящные линии скул и подбородка. Мечтательный взгляд к небесам. Ни дать, ни, соответственно, взять – ангел во плоти!
– Скорее, препятствующий моим планам объект, – в романтику, а тем более в ангелов во плоти ему как-то не верилось.
– Вы что-то сказали?
И голосок такой нежный – сто пудов с прицепчиком, попался ему на жизненном пути ангел! Впору желания загадывать или бухаться на колени и напрямую просить: мол, подари мне, золотая рыбка… Стоп! Рыбка не из той оперы. Да и можно ли у ангелов что-то просить, это же не Бог – Отец, Сын и, тем более, Дух святой!
Да и что просить-то, когда собрался с этим самым жизненным путем завязать? Раз и навсегда. Окончательно и бесповоротно. Или что-то в этом духе.
А, может, и она? Мало ли сейчас дурочек с крыши тройные сальто выкручивают – те ещё ласточки! Особенно в финале – крылья в стороны, ноги, куда Бог пошлёт. И снова стоп! Вот Бог тут действительно не при чём. По ходу, нет ему до самоубийц дела.
– Ну и ладно, мы как-нибудь без Бога обойдёмся. И без его крылатых помощников, – он покосился на девицу и поплёлся в самый дальний угол.
– Вы что-то сказали?
Вот привязалась! И странно как: вроде бы ушёл подальше, а она снова рядом. Или заблудился? В таком состоянии и немудрено. Вот идиот! Не то, что в трёх соснах - на пустой крыше умудрился заблудиться. А может, выговориться решил. Напоследок. Или этой дурёхе компанию составить.
Он представил их совместный полёт и усмехнулся: Диане бы точно понравилось. Особенно финал: две неслучившиеся ласточки на асфальте. Крылья в стороны, ноги – как получится. И, точно, рука в руке. Может, и заревновала бы. Хотя вряд ли…
– Вы что-то сказали?
Заладила…
А девочка ничего себе. Миленькая. Юненькая. Изящненькая. В любое другое время они бы вполне могли закрутить интрижку. Или прогуляться разок-другой назло некоторым. Или в любовь поиграть. Или не поиграть. А что? Такой красоткой можно и всерьёз увлечься. Чувствуется в ней НЕЧТО, определённо чувствуется.
– Вы…
– Да ничего я не сказал! И не собирался. А Вы смотрели на свои звёзды и дальше смотрите. Надеюсь, не помешаю.
И никаких тебе сантиментов с интрижками и романами! Некогда нам сюси-пуси разводить. Да и ни к чему…
– Не помешаете, – пожала плечами девушка и робко улыбнулась.
Улыбка тоже вышла неземной – нестерпимо нежной и отрешённой. Проснулись лет десять находящиеся в анабиозе мурашки и резво поскакали с затылка на спину. Он поёжился. А вдруг и вправду ангел?
– Я вот тоже пришла сюда за другим. Но эти звёзды! Вот уже час сижу, любуюсь. Или два часа…
– Два часа назад ещё было светло, – напомнил он.
И действительно, два часа назад всё было по-другому. Медленно уходил в прошлое погожий апрельский день. На тронутую весной землю лениво ложились меняющие цвет тени. Затихал уставший от дневных забот город. Маленький уютный дворик наполнялся новым цветом, новыми звуками и запахами. Новым смыслом.
Где-то на границе между сумерками и вечером Диана сумела разрушить очарование чудесного пейзажа, окружавшего их последние минуты:
– В общем так, мой мармеладный, я ухожу к другому. Ничего личного, если можно так выразиться. Мне предложили брак по расчёту. Условия меня более чем устраивают, я не могу ждать, пока ты выучишься и выбьешься в люди. Я девушка простая, мне нужно здесь и сейчас всё, что ты мне сможешь дать лет через надцать. Можешь считать меня последней тварью, но это жизнь, детка!
А чего считать? Все и без счёта понятно. Не судьба и всё такое прочее. А что судьба? Постоянные родительские разборки? Дуристика с выпускными и вступительными экзаменами? Подковырки со всех сторон: с твоими способностями и прилежанием только на дворника поступать. Облом с отцовским подарком на окончание школы – вместо ожидаемого БМВ банальный «Опель»? О, этот момент Диана точно не пропустила бы, прошлась по его возможностям прилюдно на паре-тройке вечеринок для элитной молодежи: смотрите, мой бойфренд – лузер!
Да если бы только это… Он вспомнил и об отсутствии настоящих друзей и о провале на кастинге. И о ещё дюжине подсунутых жизнью мелких пакостей.
Картинки сменяли друг друга со скоростью мысли. И всё же доминирующим фоном всех его навалившихся в одночасье жизненных неурядиц была любовь. До боли знакомая и до дрожи близкая – стильно уложенные рыжеватые пряди, искусный макияж, тонкие черты, призывный блеск в глазах. Только руку протяни – и разрушатся все эти нарисованные воображением картинки-пугалки…
И он протянул…
– А у меня… – голос незнакомки был нежен и грустен.
Он повернулся. Странно. Когда это успел усесться рядом? Над головой - Млечный путь, под боком - незнакомая девушка, перед глазами - мерцающий тысячами звёзд-окон небоскрёб, под ногами - мелькающий вечерней суетой город. И вечность.
Девушка продолжила:
– У меня все с самого начала не заладилось: мама на трёх работах, дома почти не бывает. Соседка вреднющая – шаг влево, шаг вправо, если не расстрел, то капитальная выволочка. И ведь никуда не денешься - мама ей приплачивала за меня. Я же без отца росла и без бабушек-дедушек. Мамины от меня ещё до роддома отказались. Мы с мамой всю жизнь по общагам таскаемся в гордом тандеме. А папиных я не знала. Как и самого папу. Такое случается. Не сплошь, но рядом.
Она повела плечами, улыбнулась звёздам и продолжила свою исповедь:
– Училась слабенько. Болела часто, с младенчества на десятке препаратов росла. Поэтому память у меня - как дуршлаг, ничего не держит. С работой тоже не повезло. Раза три, а может, и все четыре. Куда не поступлю – всюду первая на сокращение, а сокращение теперь уже не рядом, а сплошь. Что поделать? Мировой кризис. Потом мама заболела. Комиссовали её. И из общежития попросили…
Он слушал и не мог поверить, что где-то совсем рядом существует такая жизнь. Ничем не защищённая, полуголодная, с минимумом потребностей и притязаний.
Исподтишка покосился на собеседницу. Тот ещё ангел! Худющая, одетая в стираный-перестиранный сэконд. Волосы собраны обыкновенной резинкой. Ногти обгрызены. Тапки стёрты до стелек.
Его передёрнуло: настоящая безнадёга, а тут он со своими капризами. Подумаешь, мама с папой не ладят, девушка не то слово ему сказала, машина не той марки, экзамены на носу. Нашёл причину покончить сразу и со всём! А что же с будущим?
Ведь поступить ему помогут. В стипендии он не нуждается. Девушек в городе и за его пределами – хоть гарем заводи. Впереди - столько таких вот ароматных и тёплых весен, свежих и радостных зим. Новых впечатлений и встреч. Экзотических морей и лесов. Порожистых рек и крутых горных склонов. Так много ещё можно увидеть и почувствовать. А работа… А любовь… А семья…
– Но я стараюсь не отчаиваться. Старалась, по крайней мере… Знаешь, я только здесь, под звёздами, поняла, что мы сами творцы своего будущего, – она подняла на него наполненные серебристыми звездочками глаза. – Оно рядом - только руку протяни. Не веришь?
Таким глазам не верить было просто невозможно.
– Смотри, – она подняла его ладонь на уровень глаз. – Видишь? А так?
На ладони сначала раскинулся бледнеющий Млечный, а потом - небоскрёб с тёмными окнами. Он пожал плечами, не понимая смысла странных манипуляций с собственными конечностями.
– А дальше что?
Впрочем, вопрос остался незаданным. Он робел перед этой странной девицей. Чувствовал себя если не идиотом, то избалованным жизнью полудурком, взобравшимся посреди ночи на крышу с абсолютно необдуманным намерением.
Взвинченность и решительность уступили место опустошению. Глупые амбиции и обиды растворились в свежести ночного воздуха. Куда-то пропало и желание бесконечно смаковать последствия своего последнего шага – слёзы в любимых глазах, заламывание рук, покаяние… В темноте над головой словно приоткрылась потаённая дверца в мир неограниченных возможностей и новых желаний…
– Дальше? – необыкновенные глаза вернулись к созерцанию звёзд. – Дальше самому выбирать. Хочешь – горе, а хочешь – счастье. Главное - понять, чего ты хочешь добиться. И действовать.
Конечно, придётся силы приложить. Терпение. Но ведь это стоит того. Даже золотая рыбка выполняла желания не за просто так.
– Думаешь? – золотая рыбка опять попала не в ту оперу.
– Смотри!
Она направила его ладонь чуть в сторону. Он вздрогнул: на ладони загорался рассвет. Едва различимый на фоне тяжёлого полусонного неба. Но живой, проклевывающийся сквозь ночные нагромождения облаков. Светящийся тёплыми оттенками ещё не родившегося солнечного дня. Жизнеутверждающий. Смелый. Неотвратимый.
Неужели они просидели бок о бок всю ночь? И раскрыли друг другу чуть ли не все тайны? Никогда и никому прежде он не изливал свою душу так просто и так глубоко. И никогда больше не будет…
– Данила… – прошелестел нежный голосок, напоминающий порыв своевольного весеннего ветра, – ты со мной?
Данила… Конечно, они ведь успели познакомиться. Таких близких знакомств он ещё не водил. И вряд ли водить будет.
– Данила…
– Я сейчас… – он приподнял ладонь и взглянул вниз.
Темнота, чуть подсвеченная унылой фонарной бледностью. Исчерченная автомобильными и велосипедными шинами полупустая стоянка у дома. Скорченный силуэт на асфальте.
Бред! Он вздрогнул, закрыл глаза на секунду. Снова взглянул вниз. Никого. Естественно – это уж точно не его будущее.
– А вот это… – на ладони появился подернутый розовато-сиреневой дымкой горизонт.
Рассвет лишь набирал силу, уточняя силуэты просыпающегося города. Шпили, купола, башни. Где-то в средоточии громоздких и вместе с тем элегантных строений нового района будущий его универ. И отцовский банк. И бизнес-центр, в котором когда-нибудь Данила будет работать. Обязательно будет. Иначе зачем это всё?
– Я иду! – крикнул он в сторону дверного проема. – Я с тобой. Погоди, эй!..

***
Вираж. Еще вираж! Глаза слезятся. Дыхание срывается. Вот оно, счастье! А впереди ещё два спуска. Сегодня. Три завтра. Два километровых заплыва в открытом бассейне, из которого открывается потрясающий вид на горы. И два чудесных вечера. И возвращение к любимому делу. К любимому дому. К любимому сыну. И неважна здесь очередность!
Потому что впереди у Данилы много счастливых и волнительных дней, событий. Тысячи требующих срочного решения задач. Сотни побед. И подстегивающие к активности и смелости неурядицы. И не дающие расслабляться проблемы. Впереди – жизнь.
– Тут и ладони протягивать некогда, – мелькали вперемежку с появляющимися и исчезающими в бешеном темпе слалома альпийскими красотами мысли. – Только успевай наслаждаться. И поворачиваться!
– Ой! – его занесло в ближайший сугроб.
Данила мог бы и увернуться от неожиданного препятствия – на лыжах он давно чувствовал себя уверенно. Но не стал: острые эмоции лишними не бывают. Окунулся с головой в ледяное крошево. Упал на спину. Зарылся в сугроб. Тысячи колючих снежных иголок вонзились в чисто выбритые щеки. А перед глазами - чистейшая лазоревая пустота. И вечность. Живая. Пронзительная. Притягательная.
Так лежать бы и лежать. Ту самую вечность. Мечты… Мечты…
Данила улыбнулся. Нет, пролежать вечность не в его стиле. Ему движение подавай. Поскоростней. Подольше. Сейчас вот дух переведёт и встанет. Отряхнётся. Выберется на лыжню и полетит дальше. Жаль, Алины нет рядом. Она не любительница острых ощущений. Представив супругу на трассе, Данила пренебрежительно ухмыльнулся: та ещё получалась картинка.
Внезапно погрустнел:
– Эх, если бы не упустил её тогда, катались бы сейчас вместе. И помочь бы мог. Хотя бы материально. Простить себе не могу. Познакомились… Да ведь я даже имени её не спросил. Не помню, когда своё сообщить удосужился. И это называется обыкновенной человеческой справедливостью! Я ей: «Эй, погоди!» в спину, а она мне - жизнь. На ладони.
Он со злостью оттолкнулся от скользкой кромки и ухнул в пропасть. Воспоминания о прошлом приходили нечасто. Особенно этот эпизод – это было единственное, чего он не мог простить себе.

***
За спиной заскрипела дверь. Она расслабилась: всё шло по плану. Подняла голову к звёздам и замерла в ожидании.
Триста девяноста шестой… Ещё четыре - и Бог простит ей самый главный грех. И отпустит. Как же надоело ей метаться между небом и землей. Двадцать три года… Более сотни крыш и акведуков, мостов и утесов… Но ничего, она обязательно справится. За ошибки приходится расплачиваться. Всё будет хорошо.
Шаги приближались. Он был уже совсем рядом. Пора начинать…
– Вы что-то сказали? – нежный голос рассёк тишину ночи хрустальным колокольчиком…
0

Поделиться темой:


  • 6 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей