МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: «Полнолуние» - мистика или сказка для взрослых (до 20 000 знаков с пробелами) - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 6 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

«Полнолуние» - мистика или сказка для взрослых (до 20 000 знаков с пробелами) Конкурсный сезон 2017 года.

#1 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 25 сентября 2016 - 17:30

Номинация ждёт своих соискателей с 1 октября по 28 февраля.


Все подробности в объявление конкурса,
здесь: http://igri-uma.ru/f...?showtopic=4996


ОДИН НА ВСЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ ЗАПОЛНЕННЫЙ ФАЙЛ ЗАЯВКИ
НАДО ПРИСЛАТЬ НА ЭЛ. ПОЧТУ: konkurs-kovdoriya@mail.ru


Прикрепленные файлы


0

#2 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 09 октября 2016 - 17:58

1

Отрывок из повести «Лукавый мир»

ПЯТНАШКИ


Первым проснулся Олег. Он с удовлетворением почесал заживший рубец на щеке, потянулся. От необычайного прилива энергии ему захотелось что-нибудь крикнуть, и он, ничуть не чураясь, воспроизвел крик Чингачгука.
- Что ты орёшь? – со сна недовольно пробурчал Вовка.
Олег незамедлительно взгромоздился на него и, приговаривая «Проснись и пой, проснись и пой!» начал его щекотать.
Вовка, возмущённо извиваясь, изловчился и перевернул друга. Оказавшись верхом, он, сосредоточенно пыхтя, принялся проводить болевой приём, но Олег не давался и постепенно подминал Вовку под себя. И он, несомненно, положил бы Вовку на обе лопатки, если бы не проснувшийся от шума Сергей. Встав и подбежав к борющимся на четвереньках, Сергей набросился на Олега. Он без труда оторвал его от Вовки, поднял и провёл свой коронный приём – бросок через себя.
Вовка незамедлительно кровожадно заорал:
- Дай его мне!
Олег, придушённо негодуя, прошипел
- Злобный гоблин!
- Кто, блин? – удивлённо вопросил Сергей и вдруг увидел Рысю.
Девчонка со смеющимися глазами с любопытством смотрела на троицу. В этом взгляде, кроме любопытства, притаился какой-то бешеный, бесшабашный подростковый азарт.
Сергей ослабил хватку и тут же оказался на спине, опрокинутый Олегом. А тот, казалось, готов растерзать друга за вероломство, и цепляющийся за него Вовка не мог его остановить. Однако, как всегда, чуткий к смене обстановки Вовка вторым заметил Рысю и глядя, из кучи-малы одним глазом, во весь рот улыбнувшись, сказал:
- О, сударыня! С добрым утром!
- И Вас с тем же! – насмешливо сказала Рыся.
Она наклонила голову набок и язвительно заметила:
– Борцы из вас, как из меня таракан.
Мальчишки переглянулись. Прекратили бороться.
- Мне кажется, это вызов, – сказал раскрасневшийся Олег, прекратив борьбу.
- Определённо он – улыбаясь, подтвердил Вовка.
Сергей промолчал. У него был настолько растерянный вид, что Рыся улыбнулась.
И тогда Вовка, издав воинственный клич, бросился на Рысю, которая стояла всего в паре метров от покрывала изо мха. Он, конечно же, промазал. Да и невозможно было поймать человека, который с помощью аэрокостюма перемещается, словно оса. Мгновенно и в любом направлении.
- Нечестно – оскорблённо сказал Вовка.
Рыся, подозвав Ика, вызвала три Инет-образа аэрокостюма.
- Одевайте – улыбаясь, сказала она. – Обещаю: ни один из вас даже не сможет коснуться меня.
Облачившись в костюмы, друзья не сразу разобрались, как ими управлять. Привыкшие перемещаться по земле, они не могли освоить другие направления. Пару раз то один, то другой с хрустом вламывались в ветки или глухо ударялись о стену интерната, при этом извергая проклятья и несказанно радуя Рысю. Но очень скоро им стало ясно, что аэрокостюм лёгким тёплым током по телу сам подсказывал наиболее выгодное направление. И тогда дело пошло веселее. Сосредоточенный Олег первым рванул во весь опор за Рысей. На бреющем полёте, огибая стволы деревьев и подпрыгивая над кустарниками, он помчался за девчонкой. Вскоре их догнали Вовка с Сергеем. Сначала все трое пытаясь показать свою удаль, старались самостоятельно догнать Рысю. Но у девчонки было гораздо больше опыта в управлении аэрокостюмом. Она резко уходила вниз, к самой земле, вращаясь, ныряла между толстыми ветвями деревьев, свечой взмывала над зелёным морем леса, а то и вовсе исчезала, превращаясь в бледную зеркальную тень.
И тогда Вовка знаками стал показывать друзьям, что поймать Рысю можно только вместе.
- В коробочку её! – орал он друзьям, перекрывая свист ветра в ушах.
Стратегический план оказался наиболее эффективным. Перекрыв три направления, друзья стали жать Рысю к земле, и любая её попытка вырваться из плена пресекалась грозным сближением.
Чувствуя, что проигрывает, Рыся решила прибегнуть к хитрости и включила ускорение. Летящий справа Сергей лишь успел протянуть руку к быстро приближающемуся неясному силуэту и услышать укоризненное от Олега:
- Вон она, Серёга!
И Вовкино:
- А-а ушла!
Освободившаяся из воздушного плена Рыся засмеялась и прокричала:
- Возвращаемся. Скоро Инет-передача закончится. Рухните!

ЛУКАВЫЙ МИР

Спустя 10 минут все четверо, немного оглушённые впечатлениями, но сказочно довольные, принялись завтракать. В этот раз на столе красовались котлеты, гречка, персиковый сок и груши. Супы и манные каши Рыся, словно угадывая мысли мальчишек, считала каким-то кулинарным недоразумением, хотя Ик с настойчивостью родной бабушки рекомендовал троице съесть что-то полегче.
Рыся позавтракала парой земляничных ягод и берёзовым соком. Девочка затеяла разговор про «Собор». Она рассказала мальчишкам о том, как его искали отец и мать; о том, как не раз его найти пыталась она. Рассказала она и про то, почему он вызывает неприятие со стороны и элексов, и хэтов. И те, и другие почему-то боятся его. В этой части Рыся была не очень понятна, так как сама плохо представляла, в чём суть конфликта.
- Похоже на церковь… – неуверенно сделал вывод Олег, переставая есть.
- Что это? – немедленно спросила Рыся.
- К нам в детский дом приходил священник, – сказал Вовка, - про Библию рассказывал, про Бога, про грехи. Интересно было, особенно про бесов, которые в нас живут.
- Бесы?
- Ну, такие чертики, – показывая пальцами их размеры со щепотку соли, сказал Вовка, – например, бес лени. Сначала маленький, но потом такой большой, что его никак не побороть… Или бес толстяков, который селится в животе и всегда просит поесть…
- Возьми ещё котлетку! – попытался пошутить Сергей.
- Разве это имеет отношение к «Собору»? – нетерпеливо перебивая, спросила Рыся.
- Мы на экскурсии были в Казани, – сказал Олег, – видели Благовещенский собор, например. Это такое здание, с куполами, – Олег стал показывать руками. - Там иконы всякие, свечи горят…
Рыся озадаченно промолчала. «Собор - это здание специальное, наверное…» - подумала она.
- Ещё есть храмы, часовни, звонницы, – продолжал «помогать» Олег.
Однако Рыся, окончательно запутанная, только переводила глаза с одного мальчишки на другого.
- Звонница, – икнув, очнулся Ик, - надстроенное на храме или поставленное рядом с ним сооружение с проемами для колоколов. Выразительны стенообразные звонницы Пскова 14-17 веков.
Рыся не прервала Ика, а напряжённо, открыв рот, дослушала.
- Колокола? – спросила она
- Информации нет, – обескуражено сказал Ик.

ПОИСК


Но это не остановило Рысю. Взяв в охапку Ика (тот стал очень тихим), она залезла на покрывало изо мха и, набрав какой-то код на панели робота, вызвала глобальную карту Земли. Выглядело это так, словно Рыся оказалась верхом на одном из полушарий планеты, которое, следуя быстрым указаниям девочки, послушно «расстелилось» обычной трёхмерной картой размерами с большой палас. Внимательно вглядываясь в карту, Рыся с неудовольствием стала сдвигать её пальцами в разные стороны и бормотать: «Где же этот Псков? Тут был Нью-Йорк, тут - Берлин…» Рыся сразу наткнулись на проблему. Дело в том, что за какие-то полтора века вся Земля (благодаря стараниям айхэтов) покрылась Лесом. В тропиках и субтропиках он был непролазными джунглями, а в умеренном климате и в северной части планеты превращался в непролазную сибирскую тайгу. Даже в горах особенно упрямые деревца, как завзятые альпинисты, «добирались» до вершин.
Лес был везде, и он очень точно отражал каждый период вытеснения хэтами элексов. В Западной Европе, где элексы наиболее яростно сопротивлялись первой волне людей айхэт, широким полумесяцем легли болота и тёмная, словно из мрачных сказок, чаща. В Азии и Африке, где первопроходцами айхэтов была «верблюжья колючка», лес походил на один большой оазис, окаймлённый «колючим» заграждением. От цивилизации в «зелёном море» оставались лишь автозаводы потребителя.
Поэтому найти в лесу хотя бы приблизительный намёк на некогда существовавший город было затруднительно, и даже всезнающий Ик не мог помочь в этом деле.
- Это в России, – наклонив голову и разглядывая карту, принялся подсказывать Вовка.
Он забрался на покрывало изо мха, без труда отыскал среднюю полосу России.
- Где-то здесь? - он ткнул пальцем в один из регионов.
Отозвавшись на это действие, карта сделала «зум», приблизившись к указанной точке. Вовка, сидящий на карте, не ожидал этого и испуганно ойкнул. Но, быстро разобравшись, что к чему, он существенно сузил круг поиска.
Вскоре Олег и Сергей, забравшись на карту, с увлечением стали помогать в поисках. Особенно рад этому был, пожалуй, Сергей. Он сидел, прикасаясь плечом к плечу Рыси и, обмирая, чувствовал её дыхание. Толку от него было мало, но друзья не обращали на это внимания, увлечённые поиском.
Возводя очи к небу и обгрызая ногти на руках, мальчишки вспоминали уроки географии, спорили до хрипоты и крутили несчастную карту, приближая камеру к наиболее подозрительному региону. И тогда перед ними открывались то сюрреалистичный пейзаж огромного полуразрушенного завода, утопающего в буйной растительности, то главный городской проспект, асфальт которого был взломан вековыми дубами и россыпями кустов. А на увитых плющом балконах были сооружены птичьи гнезда.
Каждый город был настолько изменен, что понять, где Ростов, а где Париж было просто невозможно. Лишь память об уроках географии подсказывала приблизительное положение того или иного населённого пункта. Но как можно было отличить Истру от пригородов Москвы, если эти города мало отличались от джунглей?
Лес тщательно стирал прежний мир, взращивая новый.
Проорав и убедившись в своей беспомощности, мальчишки растерянно переглянулись. Вовка, развлекаясь, толкнул Олега локтем и глазами показал на Сергея.
Тот цвел, не отрываясь, глядя на Рысю. Олег прыснул в ладошку. Рыся не сдавалась. Она задавала поиск по разным параметрам – число жителей, территория, архитектурный облик. Водила камеру прямо над землей, скользя то по тёмным от нависших деревьев туннелям, то облетая разрушенные, с рощицами на этажах, небоскрёбы.
И, кажется, нашла.
На заросшей мхом и заваленной буреломом магистрали она наткнулась на старый проржавевший указатель. На нём можно было разобрать лишь истёртую надпись: «…сков – 44 километра». Скользнув над дорогой, камера открыла совершенно иной вид: голая, почти без деревьев, песчаная падь. Лес, словно опасаясь чего-то, обступал это место. Ни деревьев, ни птиц, ни единого живого существа не виднелось на этом унылом пейзаже.
- Первый раз такое вижу, странно, – сказала Рыся.
- Что странно? – немедленно спросил Вовка.
- Леса почти нет.
Олег, почесав щеку, промолчал. Вовка, уже открывший рот для следующего вопроса, сдержался. А Сергей, неуместно улыбнувшись, посмотрел на Рысю преданными глазами.
Девочка потребовала у Ика всю информацию о найденном месте, выяснила расстояние до него, и, нетерпеливо теребя локон волос, подключилась к заводу потребителей.
- Что будешь искать? – спросил Олег
- Аэрокатер. Далековато лететь. Да и не бросать же вас. Вместе веселее.
Сергей счастливо улыбнулся.
А Вовка, набравшись духу, заявил:
- Нам бы аэрокостюмы не помешали бы.
- Сколько угодно, – смеясь ответила Рыся.
Вовка крикнул: «Ура!» А друзья, улыбаясь, с пониманием посмотрели на него.

КРАХ

Сначала Олег ощутил смутное беспокойство. Подняв глаза, он увидел, как листва на вязе потемнела, а ветви вдруг вытянулись, превратившись в длинные скрюченные, словно подагрой, пальцы.
Друзья тоже почувствовали волнение. Они обеспокоено стали озираться. Лес прямо на глазах мрачнел, будто превращаясь в злого и рычащего зверя.
- Элекс! – догадалась Рыся.
Он рухнул в 5 метрах от них, взрезав словно бритвой, листву и ветви деревьев. Ростом он был около двух метров; в одном манипуляторе держал устройство, напоминающее арбалет. В другой – странный полый клетчатый шар. Страх волной разошёлся от элекса, и лес, до того казавшийся почти необитаемым, вдруг ожил. Будто сама земля разбегалась от элекса – муравьи, жуки, черви, кроты и прочая живность бросились наутёк.
- Попались! – раскатисто прогремел наночеловек. У него был тяжелый самодовольный бас и надменно-брезгливое «лицо».
Вовка, повернув голову, смотрел на элекса и цепенел от ужаса. Олег увидел его расширенный от страха зрачок и краем глаза уловил, как стоящий справа Сергей попытался встать перед Рысей. Однако этого не потребовалось. Девочка быстрее остальных сориентировалась в ситуации и взлетела над вязом.
За ней последовало два неточных выстрела из «арбалета». Третий элекс выпустил в Олега, и тот упал, подтянув колени к животу.
Затем элекс как-то с ленцой метнул шар, который, словно призрак, насквозь пролетев Вовку, с шипением увеличившись, кристаллизовался, превратившись в шаровидную клетку. И Вовка оказался внутри.
Сергей увидел какой-то размазанный силуэт, с огромной скоростью летящий слева на элекса, и с удивлением узнал в нем Ика. Впервые Сергей так близко увидел, как преодолевается звуковой барьер.
Хлопок.
С нечленораздельным воплем информер попытался врезаться в элекса, но тот, хохотнув, ловко прокрутил свое туловище вокруг своей оси, так что Сергей успел прочитать на спине элекса «К-890».
А пролетевший мимо Ик с разгону врюхался в прелую листву.
- Не тронь его! – откуда-то сверху раздался голос Рыси.
- Зачем мешаешь? – зарычал К-890, неестественно, под углом 90 градусов, запрокинув голову . – Они все равно ответят. Убери эту мелочь.
Элекс повелительным жестом указал в направлении информера.
Рыся замешкалась. Годы общения с Инетом приучили её к мысли, что думать нужно только о себе и своих желаниях. Кто ей были эти трое мальчишек? Незнакомцы. Весёлые, любопытные. Но чужие…
К тому же, какой у неё был шанс в бою против элекса?
Но Рыся колебалась. Впервые прагматичный ум, присущий всем её современникам, столкнулся с каким-то странным чувством. В нём смешались воспоминания последних дней – беззаботный мальчишеский смех, преданные глаза Сергея, весёлый совместный полёт над зелёным морем леса и синие глаза отца, с надеждой смотрящие на неё.
Она не могла определить это чувство, равно как уйти, бросить мальчишек. И тогда прагматичный ум сдался, подсказав кажущийся разумным довод: «Они помогут мне найти «Собор».
Рыся решила увести элекса к ловушкам. Захватив в гнезде энергетический пистолет, она сместилась к зданию столовой. Сделала два прицельных выстрела. Элекс, нависший над Сергеем легко увернулся от них. Выпрямился и прыгнул к Рысе. Расстояние в тридцать метров он покрыл за доли секунды. Рыся едва успела спрятаться за стену столовой. Она лихорадочно вспоминала схему расставленных ловушек и прикидывала, куда отступить дальше. Страх не давал сосредоточиться и вспомнить подходящий мамин совет. Чуждый тактическим ухищрениям К-890, перепрыгнув здание столовой, оказался прямо перед жертвой, в каких-то трёх метрах.
- Глупая девчонка! – густым голосом сказал элекс, обдавая её сложным запахом разгорячённого нанопласта и синтетического масла. – Как ты могла…
Рыся не стала дослушивать - она знала, что хвалится элексы могут часами. С места, включив ускорение, она по широкой дуге постаралась уйти из зоны досягаемости противника. Дважды ей удалось увернуться от манипуляторов элекса, а потом попался сам наночеловек. Сработала ловушка «энергетическая петля», голубой змеей затянув сервоногу К-890. Сначала элекс попытался освободиться и активировал ловушку «домна». Внезапно ударившая струя раскалённого воздуха на секунду приостановила элекса. Нанопласт на его лице оплавился, и его физиономия стала чем-то напоминать лицо скорбящего человека.
Над плечом замершего элекса выдвинулся скан.
Рыся, сообразила, наночеловек включил сканирование местности. Сейчас он обнаружит все хитроумные ловушки и тогда всё.
В этот момент заряд аэрокостюма кончился, ток антигравитационого модуля волнами гуляющий по костюму - спал. Подняв глаза Рыся с ужасом увидела как элекс отстегнул пленённую сервоногу и, освободившись, прицелился из своего «арбалета».
Вспышка.
0

#3 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 13 октября 2016 - 03:12

2

МАСКИ ЧЁРНОГО ПАСТЫРЯ


На крыше главного городского собора, у одной из пяти башен, увенчанных золотыми куполами, сидели два удивительных существа. Их одеяния было такой ослепительной белизны, что походили на перистые облачка. За спиной у обоих трепетали лёгкие крылья. Это, пожалуй, единственные общие черты. А в остальном они были очень разными. Тот, что постарше, устало опустил потрёпанные ветрами Вселенной крылья. Он внимательно смотрел вниз, на площадь перед храмом, где гуляли горожане. Его молодой друг беспечно болтал ножкой, свесив её с высоты, и наблюдал, как ветер гоняет облака.
- Камиэль, что ты там высматриваешь? – обратился он к старшему ангелу.
- Боюсь, как бы снова не пришёл чёрный пастырь со своим сундуком. Это наш враг.
- Пастырь? Почему чёрный? И почему враг? – беззаботно спросил ангел-юноша.
- Будь серьёзнее, Амалиэль! Тебе бы тоже не мешало сосредоточиться. Ты ведь знаешь, что означает твое имя?
- Да, знаю – защитник слабых, - ответил тот.
- А зачем ты послан сюда, на землю?
- Защищать людей.
- Вот именно, ибо они слабы. Немногие могут устоять перед масками, которыми пастырь их соблазняет. А-а-а, вот и он! Смотри!
Амалиэль глянул вниз и увидел стоящего за территорией храма человека в чёрном плаще с капюшоном. Он был среднего роста, коренаст и как будто прозрачен – сквозь его одеяние просвечивалась городская улица. Рядом с ним на земле стоял массивный деревянный сундук, обтянутый железными обручами и украшенный затейливой резьбой. Спиной ощутив взгляд, таинственный незнакомец обернулся, и юного ангела обжег его пронзительный взор. Неприятен был этот пастырь на вид: массивные челюсти, вытянутый череп, черные, будто приклеенные ко лбу, волосы, тонкие сжатые губы…
- За мной – скомандовал Камиэль и ринулся вниз, успев предупредить друга: - Смотри, без меня за территорию храма не выходи – молод ещё с таким тягаться. Я просто покажу тебе, что нужно будет делать. А работы непочатый край! Но ты полон сил – справишься.
- Конечно, справлюсь! – кивнул тот.
Через мгновение они стояли возле владельца сундука. Их разделяла лишь решётка ограды.
- А-а-а, это ты! – проскрипел Чёрный пастырь, увидев Камиэля. – Всё надеешься мне помешать? И подмогу взял? – кивнул он на молодого ангела и презрительно хмыкнул в его сторону:
- Воробушек, крылья еще в пуху – кто ты в сравнении со мной!
- Исчезни! Это наша территория! Хватит мучить людей! – храбро ответил старший ангел.
- Не заговаривайся! Ваша вотчина за оградой, а здесь хочу – стою, хочу – спляшу. Да и люди ваши сами выбор делают. А раз сами – я тут не при чём! Да и товар мой нарасхват. Смотри!
- Нет! – закричал Камиэль, но пастырь уже открыл свой сундук.
В нём, сияя и переливаясь всеми цветами радуги, лежали маски. Амалиэль ахнул в изумлении – чем-то они напоминали изящные карнавальные штучки, прикрывавшие только глаза, которые он видел на балу в одном из дворцов Венеции.
Но то, что произошло в следующее мгновение, вызвало сначала недоумение, потом страх, потом желание сразить Чёрного Пастыря в честном бою. Мимо шли люди. Они, конечно, не видели человека в капюшоне, однако почти каждый брал из его сундука маску, надевал на глаза. Она тут же сливалась с лицом и становилась незаметной для окружающих – только ангелы могли её видеть! Как видели и кандалы, которые тут же оказывались на ногах прельстившихся красотой масок – само собой, их несчастные жертвы также не замечали.
- Что это значит? Что это за чудовищные маски? – Амалиэль обхватил голову руками.
Да, такое зрелище непросто было выдержать!
Отойдя в сторону, старший ангел вздохнул:
- Маски – это лёгкие решения проблем: с помощью грехов. Это они виснут кандалами на ногах и не пускают людей к Свету. Чёрный пастырь этим и соблазняет: надел маску – и нет проблемы. А грехи вроде как в довесок идут. Так и таскают их всю жизнь – только те, кто к нам приходит, от них избавляются.
- Негодяй! И не предъявишь ему ничего – люди ведь и правда сами разбирают эти проклятые маски! Но ведь это обман! Одна проблема решается, десять следом появляется! Они что, этого не замечают? Зачем снова к сундуку тянутся?! Некоторые уж еле ноги волокут – как только могут передвигаться с таким грузом! Глупые! Глупые!
- Не все, мой друг! Обманчивая красота этих дьявольских масок не прельщает тех, на ком печать Света стоит, кто тропинку в храм не забывает и живет по ЕГО (Камиэль посмотрел вверх) законам. Вот наша с тобой миссия в том и состоит – как можно больше таких вот кандалов снять. Пора! Время не ждёт! Пойдём, я покажу тебе, что нужно делать.
Легко взмахнув крыльями, они растворились в небесной сини и через некоторое время очутились возле одной из школ. Там, на скамеечке, которая стояла под раскидистой ивой, сидели две женщины. На ногах одной из них уже болтались не одни увесистые кандалы.
- Знакомься, это постоянная клиентка Чёрного пастыря - за каждой мелочью к нему бегает. А уж как мать умерла – каждый день по паре масок брала, а то и больше, - вздохнул Камиэль.
Его молодой друг принялся разглядывать женщину. Внутренним взором он увидел, какой красавицей она была в юности – длиннокосой, стройной, румянощёкой. Однако постоянное общение с Черным пастырем сделало своё дело: теперь её вовсе не красили редкие волосы в оправе короткой стрижки, двойной подбородок, тонкие губы, нелепо очерченные ярко-красной помадой; лоб, разделённый пополам двумя злыми продольными морщинами от неизменно сдвинутых к переносице бровей. Маленькие пуговки глаз, утонувшие в складках верхнего века, были прикрыты маской, а в руках она держала вторую.
- Ну же, перестань! – уговаривала она собеседницу. – Они не заслужили ни гроша! Да и если делить на троих, ничего не останется. Таких родственничков и знать не хочется! Мама никогда их не любила!
- Но ведь нехорошо, Саня ухаживал за ней всю жизнь – мы-то далеко были! – ещё противилась вторая.
- Вот ещё! Он просто выполнял свой долг! Разве ты бы не заботилась о матери, если жила бы с ней в одном городе! Всё, у меня урок начинается! Решайся! Мне недвижимость, тебе (так и быть) часть денег, - заторопилась первая и буквально силой приложила к глазам сестры маску.
- Что ты делаешь! Сними! Сними! – кричал ей в ухо Амалиэль. Но та его не слышала. Наоборот, повеселела и согласилась:
- Да, ты права! Мы с тобой люди интеллигентные, учителя всё же – мы найдём лучшее применение наследству. А они… Дворники – или пропьют, или своим детям непутёвым спустят. Да, нам деньги нужнее!
- Умница, сестрица! А я о чём! – возликовала соблазнительница и, попрощавшись, тяжело понесла своё грузное тело в здание школы.
Камиэль, глядя ей вслед, начал свой рассказ:
- Внешне, как видишь, весьма приличная дама: учитель литературы, должна бы учить детей доброму и светлому, но из-за гнилого нутра это у неё плохо получается. Правда, о двуличии учителя никто и не задумывается – она ведь аккуратно ходит на работу, ведёт уроки – значит, всё хорошо. А о том, что она частенько решает свои проблемы с помощью маски клеветы, никому и не известно. В своё время Чёрный Пастырь умело всучил ей и жадность. А дальше, путем оговоров и сплетен, она ещё при жизни убедила свою мать сделать её своей единоличной наследницей. В ней не проснулось даже чувства благодарности к брату и его жене за то, что всю жизнь они помогали матери, ухаживали за ней, немощной, в старости. Продала дачу, квартиру и всё заграбастала себе. Сестрицу тоже обхитрила: дала какую-то мелочишку, и то лишь потому, что живёт та в курортном городе – будет к кому приезжать на солнце греться. А брат спорить не стал – он человек хоть суровый, но искренний, и досматривал мать исключительно из любви, а не из корысти. Хотя поступком сестрицы, её жестокостью был очень оскорблен. Я утешил его, снял камень обиды с души. Сейчас он в порядке – окружен любовью детей и внуков, ни в чём не нуждается. Нужно убедить снять маски и его сестер. Младшую, клеветницу и жадину, я беру на себя – это задача слишком сложная. Ведь на ней висят ещё тщеславие, эгоизм, злоба, ненависть. Ты же возьмись за старшую, которую она соблазнила. Попытайся открыть ей глаза - и тогда она сама снимет маску.
Призывно махнув рукой, Камиэль пригласил товарища следовать дальше. Пролетев над городом, они приземлились на один из балконов и сели на перила, свесив ноги. Старший ангел жестом указал на окно. Там, за стеклом, прихорашивалась перед зеркалом молодая женщина. Её причёска чем-то напоминала причёску самого Чёрного Пастыря – короткий чёрный ежик волос поразил Амалиэля! Яркий макияж, узкие брюки и обтягивающая блузка дополняли образ. Маска гордыни прикрывала её глаза.
- Внешняя сторона жизни этой нашей подопечной также красива, как конфетная обертка. Когда-то у неё был свой бизнес, она почувствовала вкус денег, и Чёрный пастырь в подходящий момент всучил ей маску. Нашептал, что она одна такая во Вселенной – успешная, красивая, и достойна большего - мир обязан работать на неё, а она должна себя холить и лелеять. С тех пор так и повелось – бизнес она оставила, соблазнила доброго простоватого мужчину и начала вытягивать из него деньги. Господь милостив – дал ей шанс одуматься и подарил ребёнка. Отец от сына без ума – для него в нём весь смысл жизни! Наша же прелестница по-прежнему занимается только собой, выполняя завет Пастыря – тратит деньги лишь на украшательство себя, любимой, да внешний лоск быта. Дома холодно и пусто – не пахнет пирогами, нет уюта. А живёт гордячка за счёт того, что шантажирует отца ребёнка запретом видеться с малышом, вытягивает из него, как вампир, и деньги, и силы, и время. Но, как ты понимаешь, ещё не все потеряно – если тебе удастся убедить её снять маску, она ещё может подарить тепло близким и спасти свою душу.
И снова ветер затрепетал в крыльях ангелов. На этот раз путь был неблизким – за город, на берег реки. Там горел костёр, над ним булькала в котелке уха, вокруг расположились весёлые туристы. Наши легкокрылые друзья присели на ветку сосны и стали наблюдать за происходящим. Амалиэль уже увидел клиентов пастыря: это был высокий худощавый мужчина с гордо устремившимся вверх длинным носом. Он сидел у костра и бренчал на гитаре, в его руку выше локтя вцепилась крашеная блондинка. Глаза обоих были прикрыты масками.
- Видишь эту пару? – спросил Камиэль товарища. – Он женат, у него трое детей. Самый младший только что родился. Жена одна растит их, а он сбегает от забот сюда, с любовницей. Да ещё клевещет на жену – оправдать себя перед друзьями-туристами так легче всего. Забота, любовь и терпение оказались слишком тяжелы для него. Скажу тебе более – они замышляют избавиться от бедной женщины, разные способы внушает им Пастырь. Наша задача – не лишить детей матери. А маски… Слишком приросли они к лицам этих бесстыдников. Но всё же нужно попытаться сделать так, чтобы они их сняли – нам дорога каждая душа.
Следующей остановкой было городское кафе – там, за столиком, сидела раздувшаяся, как воздушный шарик, женщина неопределённых лет. Перед ней на фарфоровой тарелке лежало штук пять пирожных, которые она с аппетитом поедала.
- Ну, а эта решает свои проблемы с помощью маски чревоугодия. Живот натолкала – и легче стало. Сам понимаешь, вся эта лёгкость – мираж. Посмотри, в кого она себя превратила? Кажется, дотронешься – и лопнет. А ведь она очень молода! Ей просто необходимо снять маску, привести себя в порядок! Тогда в будущем у неё будет большая дружная семья: любящий муж и четверо детей.
Внезапно их слух поразил истошный женский крик. Они поспешили на помощь и оказались в кирпичном домике. На столе стояла недопитая бутылка вина. В другой комнате пьяный мужчина избивал свою жену. К его глазам намертво прилипла маска, из-под которой выглядывала ещё одна, отличная по цвету. Женщина плакала, а её мучитель только входил от этого в раж.
- Вот тебе, дрянь! Где тапочки должны стоять, я тебя спрашиваю! Почему не подала?!
Рядом испуганно кричала их дочь-подросток, пытаясь защитить мать. Камиэль подошёл и что было силы толкнул мучителя в бок. Тот, отшатнувшись, упал на диван и тут же забылся пьяным сном.
Девочка плакала – Амалиэль гладил её по головке своей невидимой рукой.
- Мама, сколько можно мучиться! Я не хочу с ним жить! Давай уйдём, - прорывались сквозь слезы ее слова.
- Ну, что ты – он не виноват, он болен. Нужно потерпеть, - говорила мать. Её глаза прикрывали маски самоедства и виноватости…
- Ты видишь, что здесь также нужна неотложная помощь, - скорбно проговорил старший ангел своему помощнику.
На закате друзья оказались в маленьком деревянном доме. Там лежала у окна старушка. Перед ней с тарелкой манной каши сидела дочь и пыталась накормить её из ложечки.
- Нет! – отворачивала та голову. – Что ты мне кашу суешь? Я картошки хочу!
- Хорошо, мама, сейчас.
Через некоторое время дочь уже держала перед носом старушки тарелку с картофельным пюре.
- Сама это ешь! – сердито отвернулась та к окну. – А мне пельменей отвари!
- Мама, ты меня совсем измучила! Нельзя же так! – глотала слёзы дочка.
- Что-о-о-о? – возмутилась старушка. – У меня рак, ты поняла? Я твои пелёнки стирала, в коляске катала. Теперь твой черёд! Утку мне дай!
Дочь терпеливо сносила все выходки родительницы и не замечала, что к глазам той приросли маски эгоизма и слабоволия.
- Начнёшь, пожалуй, с неё – слишком мало времени осталось. – сказал Камиэль. – Через неделю она умрёт, нужно успеть снять с неё кандалы. По сути своей она неплохой человек и жизнь прожила честную.
Переведя дух, они снова поднялись ввысь и через некоторое время приземлились на речной камушек. Позволив воде ласкать ноги, они сидели, погружённые в свои мысли, несколько минут. Молчание нарушил Амалиэль.
- Как же живут все эти люди с таким грузом? Это же немыслимо тяжело! - спросил он в недоумении.
- А они его не замечают – так устроен мир, что это бремя, надетое на себя добровольно, дает о себе знать лишь в посмертии. Бывают, правда, исключения, когда, пытаясь образумить заблудшее чадо, через страдания самых дорогих людей грешникам показывают истинную цену, заплаченную за маску Чёрного пастыря. На некоторых это действует – они начинают копаться в себе, находят ответ и искренне раскаиваются. Многие из них потом и в храм приходят, где мы их с радостью встречаем. С другими сложнее. Как правило, маска эгоизма, одетая изначально, действует как магнит для других пороков. Но самое неприятное, что такой человек искренне уверен в своей правоте! Вот как первая наша подопечная – богатая наследница. Уж по-разному на неё пытались действовать – у обоих её дочерей жизнь не складывается, внуки растут без отцовской заботы, а она продолжает винить в своих бедах кого угодно, только не себя!
- Что ж мы сидим! – воскликнул Амалиэль. – Пора торопиться!
- Да, ты прав! За работу! Встречаемся здесь же, спустя три дня! Если потребуется моя помощь – потри свой нимб, и я приду к тебе! – ответил Камиэль.
И крылатые спасители душ человеческих растворились в белизне облаков.
В назначенное время они снова сидели на речном валуне, позволив воде смыть с ног всю усталость прошедших дней. От беззаботности младшего ангела не осталось и следа – пушок на его крыльях превратился в жесткие перья, глаза впитали в себя скорбь и страдания его подопечных, а на плечи давила котомка, набитая масками Чёрного пастыря.
- Я вижу, потрудился ты на славу, чем полностью оправдал данное тебе имя! – обнял Камиэль приятеля.
- Я старался, - ответил тот, вздохнув.
- Я в тебе и не сомневался. Ну, рассказывай, как всё прошло?
- Самой первой сняла маску умирающая бабушка. Как ни странно, она меня увидела, а когда я стал ласково говорить с нею, восхищаясь терпением её дочери, она и вовсе расплакалась. «Сама не знаю, что со мною!» – твердила она и молила через меня Господа о прощении. Потом позвала дочь и долго говорила ей о своей любви. От такого искреннего раскаяния маска сама сползла с её лица – мне лишь оставалось бросить ее в рюкзак. Потом я направился в семью алкоголика. Тот все ещё спал, а бедная женщина сидела и плакала. Я укрыл её крылом и успокоил: «Ты ни в чём не виновата! Это ведь его сознательный выбор – это распущенность, а не болезнь. Прощая, принимая оскорбления мужа, как должное, ты служишь ему плохую службу. Он не может трезво взглянуть на себя – напротив, всё время ищет причину для того, чтобы удовлетворить свою страсть к спиртному. Ты – живая причина: то тапочки не подала, то суп недосолила, то платье не то надела. Хочешь спасти его – уходи! Он должен остаться один на один с собой, чтобы не мог найти оправдания своему пороку!» Она сняла маску, собрала вещи и уехала вместе с дочерью в другой город, к близкой подруге. Её мужа я навестил утром. По привычке он стал молотить по полу ботинком, требуя горячего чая. Но когда понял, что впервые проснулся один, увидел пустые шкафы и прощальную записку, обхватил голову руками. Я сел рядом и показал ему вчерашний вечер: как он в припадке ярости душил жену за то, что та не подала ему тапочки, как плакала дочь, пытаясь прикрыть собою мать. Он увидел свое отражение в зеркале. За спиной его стоял Чёрный пастырь – вот это была дуэль так дуэль! Он уговаривал его: «Выпей - всё станет на свои места, станет легче!». Я твёрдо внушал: «А повод? Повода нет! Больше не на ком срывать зло! Больше нечем оправдать своё пьянство! Взгляни на себя и выйди в мир – там тебе помогут!» Маска всё ещё держалась на его лице. Он взял недопитую бутылку, включил телевизор, но я успел сказать ему с экрана адрес общества анонимных алкоголиков. «Там такие же, как ты – они тебе помогут!» - сказал я голосом диктора. Чёрный пастырь был в бешенстве, когда его подопечный пошёл по указанному мной адресу! Маска ещё была на нём. Она упала, когда от одного из алкоголиков он услышал историю… Про тапочки. Да, да – такую же историю, которую мог рассказать и он сам! Вот тогда маска упала с его глаз, и он твёрдо решил измениться и вернуть свою семью.
С той бритоголовой гордячкой мне тоже пришлось нелегко. Я решил действовать через отца её ребенка. Он, уставший и обречённый, возвращался домой с работы, когда я сел с ним рядом в троллейбусе и показал ему его одинокую старость. «Пойми, друг, ведь она тебя совсем не ценит! Что ты для неё! Только бесплатная нянька для сына и денежный кошелек. И сына за пять лет его жизни ты успел избаловать – если так дальше пойдёт, он однажды скопирует свою мать – наденет маски гордыни и эгоизма. Разве их носителям есть дело до нужд и страданий других, пусть эти другие и посвятили им жизнь? Ты – отец, и твоя обязанность – воспитать из сына достойного человека. А для этого нужно воспитать его мать. Оставь ей необходимую сумму денег на малыша, поставь условие, что вернёшься только в уютный дом, наполненный любовью, где будет ждать ласковая и покладистая жена, а не мисс Вселенная, боящаяся замарать руки тестом. Сделай это, дай ей шанс!» «Но ведь я не буду видеться с сыном…» - возражал он мне мысленно. «Да, нужно потерпеть! Но зато ты удивишься результату!» - пообещал я. Там же, в троллейбусе мой несчастный подопечный и принял своё твёрдое мужское решение. Глянув на часы, он увидел, что его подруга успевает сама забрать ребёнка из детского сада. Поэтому пришёл домой, увидел, что она смотрит свой любимый сериал, обрабатывая пилочкой свои хищные когти и положил перед ней несколько крупных купюр.
- Почему ты один? Где ребёнок? – не отрываясь от экрана, промолвила она.
- Ты ещё успеешь забрать малыша – до закрытия садика еще целый час, - ответил тот.
- Что-о-о-о? Да я весь день кручусь как белка в колесе, а тебе ребёнка забрать сложно? Мне что, специально одеваться для этого? – взбесилась она.
- Я ухожу. Эти деньги – немного более того, что я обязан уплачивать на содержание сына по закону. Но я хочу жить в тёплом уютном доме с доброй и приветливой женой, которой я буду более интересен, чем герои мыльных опер. Когда ты изменишься и захочешь нормальную семью, где сможешь выполнять роль хранительницы домашнего очага, разыщешь меня.
Затем он открыл форточку, выбросил в неё свой мобильный телефон и растворился в ночи.
О, мне долго пришлось лечить душу этой женщины! Слишком приросла к ней проклятая маска. Слуга исчез, и ей самой пришлось отводить ребёнка в детский сад, забирать его, посвящать время играм с ним, а не телефонным разговорам с гламурными подругами. Пришлось научиться готовить. Я помогал, чем мог, и она очень радовалась первому удачному пирогу. По правде сказать, Чёрный пастырь старался сбить её с пути, подстрекая снова побрить голову, зайти на сайт знакомств и поискать там новую жертву. Но ребёнок плакал без отца, и его плач помог ей сделать правильный выбор. Я помог ей выбрать красивый кухонный передник и милую косынку, вместе мы выбросили в мусоропровод все её откровенные наряды и купили пару скромных платьев. Когда она одела одно из них и повязала косынку, я не узнал прежней стервы! Волосы стали отрастать, и как ни бился наш враг, маска стала сползать с её глаз. Я лишь бросил её в рюкзак и засобирался в дорогу. А ей на прощание шепнул: «Он ждёт тебя на даче. Береги его. И повенчайтесь обязательно – уж ребёнка растите, а не венчаны, не женаты». Она лишь грустно улыбнулась. Но я-то знаю – без маски она совсем другая, и всё теперь будет хорошо.
С чревоугодницей было проще – я устроил так, чтобы она случайно услышала разговор парня, который ей нравится, с приятелем. «Изо всех наших сотрудниц только Эмма вызывает во мне уважение! – сказал он. – Не будь она такой толстой, я бы на ней женился. Она была бы заботливой женой и матерью, да ещё карьеру успевала бы делать – сколько в ней энергии, и мне так нравятся ее кудрявые рыжие волосы!» Маска сползла мгновенно – она даже не доела пирожное! С этого дня для неё началась новая жизнь, в которой она ежедневно одерживает над собой маленькие победы. И я уже вижу, какой красивой невестой она будет через год, какую очаровательную девочку родит и как будет бегать с нею по утрам, когда та станет взрослой. Муж на руках её будет носить, и в их доме всегда будет царить счастье!
Ну, вот, пожалуй, это все мои полные победы. В случае с отцом троих детей и его любовницей мне удалось лишь уберечь его жену от неминуемой участи отправиться в клинику для душевнобольных. Там работала любовница и разработала коварный план, который почти удался. Я вовремя подоспел на помощь и открыл бедной женщине глаза! Она сделала смелый шаг – забрала детей и ушла от мужа, который её тиранил в последнее время. Теперь у неё все хорошо – сбросив ненужное, она похорошела и встретила замечательного человека, который полюбил и её, и детей. Правда, им тесновато в маленькой квартирке, но я позабочусь, чтобы у них появился просторный светлый дом. Главное - я вижу, что под его крышей будет жить любовь – а это для нас самое важное. К лицам бывшего мужа и любовницы маски приросли намертво – думаю, тут не обошлось без колдовства, которым сладострастная кумушка и разбила эту семью.
С сестрой богатой наследницы подвижки есть – иногда ее сердце гложет тоска, ей становится стыдно, но она ещё не созрела для того, чтобы снять проклятую маску: деньги разошлись по мелочам, но проку не принесли. А признаться детям и внукам, да и самой себе в том, что совершила подлость, она не в силах. Но я не оставлю её – буду стараться. А как твои дела с её сестрицей?
- Я пытался, брат, - вздохнул Камиэль. – Но даже моего опыта не хватило, чтобы пробудить в ней желание сбросить кандалы – она привыкла к ним и постоянно пользуется масками, считая, что облегчает себе жизнь. Единственный лекарь здесь – время. Я вижу, что раскается она лишь на закате жизни, когда будет лежать уже при смерти. Даст Бог, я успею снять вместе с проклятыми масками камни с её души, чтобы они не мешали ей подняться ввысь. Я постарался нашептать ей, что, если она снимет маски, то дочери её ещё успеют познать настоящее женское счастье. Но она отмахнулась от меня, как от назойливой мухи. К сожалению, Чёрный пастырь для неё – более приятный собеседник. Ну, что ж, терпение и время – так тому и быть!
Солнце садилось за горизонт. По речной глади пополз сизый туман. Два усталых ангела поднялись на мягкое пушистое облако и, взбив его, словно перину, закрыли глаза.
- Света любви, Камиэль! – сказал младший ангел.
- Света любви, брат! Спи – завтра снова трудный день. Как видишь, работы на земле хватает.
- А мне понравилось защищать людей и дарить им огонь любви! Перед ним не устоят никакие маски!
- Это точно, Амалиель!
Через мгновение оба спасителя уже гуляли по дивному царству светлых ангельских снов. А там, на земле, ещё в нескольких сердцах зажглись огоньки любви, нежности, сострадания, надежды и веры. И пусть их обладатели не видели своих защитников. Но они чувствовали их дыхание всякий раз, когда смотрели на неспешно плывущие белые облака.
0

#4 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 07 ноября 2016 - 21:25

4

ХОЗЯЙКА ТО РАФА


Провожая меня, мама тоже вышла из автобуса. Под ногами захрустела прихваченная ноябрьским дыханием бурая трава. Остановка для дачников стыла безлюдьем, безмолвный лес подступал вплотную к трассе. Я попросила маму оставить денег на обратный автобус, но она тихо ответила:
– Я тебя встречу.
Это хорошо, что встретит. но я забеспокоилась, не придётся ли мне торчать несколько дней на остановке, изводясь мучительным ожиданием? Выслушав вопрос, мама вымученно улыбнулась:
– Каждый год спрашиваешь одно и то же...
Ноябрьскую серость пронизали прозрачно-жёлтые солнечные лучи, небо поднялось и раскрылось ослепительно-синим. Деревья запели, радостно устремляя ввысь промёрзшие за зиму ветви, в талой воде плаксиво задрожали перевёрнутые стволы. Воздух дышал и звенел, охватывая мокрый оживший лес...
Весеннее сияние вспыхнуло на миг и померкло – над лесом по-прежнему тяжко нависали осенние тучи.
– Вот так я и узнаю, что ты проснулась, – грустно улыбнулась мама.
Суетливо поцеловав меня в лоб, она полезла в автобус, а я поправила за спиной рюкзак с одеялом и подушкой и повернула к мрачному лесу, притихшему в ожидании метелей и снегопадов.
Сон уже наваливался на голову и плечи, и, кажется, я даже задрёмывала на ходу. Я то карабкалась в сопку, то долго спускалась, в полузабытьи обходя поваленные стволы и беспорядочные заросли. Летом я бывала в лесу, но эту дорогу не знала, не помнила, а в ноябре ноги находили её сами. Ещё в автобусе пришло непонятное беспокойство: вдруг в этот раз не удастся уснуть? Или спать буду плохо? Что тогда я буду делать всю зиму посреди леса в полном одиночестве? Я же сойду с ума! Нет, я умру от голода. Да и спать было... Жалко. Странные, напрасные мысли, которые никогда раньше меня не посещали... Беспокойство не отпускало, назойливо вилось вокруг, как комар, сгоняя дрёму, и тревожило само по себе: вот из-за этого самого беспокойства я и не усну!
Говорят, среди зимы есть большой и добрый праздник... А я спать буду... Жалко спать... Жалко спать... Сомнение, надо ли спать, вывело из забытья, я подняла голову и убедилась, что пришла: корни огромной дряхлой ели на мёрзлом склоне прятали от посторонних глаз мою «берлогу».
Зимнее жилище нивхов* называется то-раф. В свой «то-раф» я протиснулась на четвереньках и затворила толстую дверь. Согнувшись под низким потолком и цепляя головой паутину, нашарила в потемках свечу и зажгла – спички я каждый раз приносила с собой. Тьма порскнула ближе к углам, безмолвно приплясывая чёрными тенями на обшитых досками стенах. Я, не останавливаясь, прошла во вторую комнатку, где на деревянной лежанке с прошлой зимы оставались четыре отсыревших матраса и куча одеял. Старую подушку я заменила свежей, под одеяла подстелила новое, которое принесла из дома, сняла сапоги, задула свечку и зарылась в постель.
Не знаю, кто построил то-раф. Мама родила меня здесь – я «прихватила» её в лесу раньше времени. В самом начале беременности ей снился медведь. Мама, праправнучка нивхов из стойбища, порадовалась вещему сну: он обещал рождение сильного и храброго сына. А родилась я - вовсе и не сын, и силушкой не могу похвастаться, и не сказать, чтобы слишком храбрая.
Зато каждую зиму я проводила в спячке. Научившись говорить, перед спячкой я стала проситься «туда, в лес», мол, только там хочу спать зимой. А в семь лет ушла в то-раф без разрешения. Села в нужный автобус, вышла на нужной остановке. Мама догнала меня, потому что поняла, куда ушла сонная дочь. Догадалась прихватить пару одеял. Весной она встретила меня недалеко от остановки и рассказала, что на следующий день принесла в то-раф матрас, подушку и ещё одно одеяло, и что я уже спала.
Мысль, что уснуть не удастся, никуда не делась, и я долго ворочалась, пока не сомлела в тёплой постели. Подумала – не забыла ли запереть дверь? Мысль неуверенно потопталась и растворилась в потёмках то-рафа.
Я не сразу поняла, что лежу с открытыми глазами. Удивилась. Предыдущих пробуждений не помнилось, сознание просыпалось только в автобусе, когда мы с мамой уже ехали домой. Не было привычного ощущения длинного промежутка времени, ухнувшего в забытье. Короткий звук из соседней комнаты подбросил меня вместе с одеялами. Что-то знакомое... Может, я вовсе не уходила в лес, а залегла дома? Но почему дома? Дома – это хорошо... Я снова почувствовала под щекой подушку, не уловив, что улеглась.
За стеной снова брякнуло, выдернув меня из минутного забытья. Кастрюля! Вот почему я подумала о доме! Я подскочила, потом со страху забилась с головой под одеяла. Из «берлоги» только один выход, вот досада! В соседней комнате между тем кто-то уверенно помешивал ложкой в кастрюле. И ещё было жарко – настолько, что я насквозь пропотела.
Придётся класть страх на лопатки, выбираться из постели и смотреть, кто позарился на моё жилище. Осторожно выпроставшись из одеял, я машинально оттёрла от пота грудь, и, пригнувшись, выглянула из спальни.
В каморке хозяйничала сгорбленная старуха, превратив крошечную комнатушку в кухню. Пара свечей на тумбочке освещала буржуйку с дымовой трубой, уходившей в потолок, и посуду в углу. На полу стоял то ли низенький столик, то ли широкая доска на подставках.
Что здесь делает эта старуха?!
– Это мой то-раф! – громко заявила я севшим со сна голосом.
Старуха обернулась – раскосая, широкоскулая – и недобро улыбнулась одним ртом.
– Ты не мешаешь, – проскрипела она недружелюбно. – Можешь спать.
– Что вы здесь делаете?
– Живу.
– А как же я?!
– Ты еще хочешь спать?
– Да! Сейчас зима!
– Ложись и спи.
– Но я не могу!
– Тогда уходи.
– А что это вы меня гоните? Идите сами, здесь я живу!
– Ты здесь спишь. А я живу.
Старуха-нивх равнодушно отвернулась к кастрюле на печи. Когда она свое барахло принести успела? Я бы обязательно проснулась от шума! А может, когда я пришла, буржуйка уже стояла? Я ведь по сторонам не смотрела! А каким образом она печку через вход протащила? Однако сейчас зима, и нужно спать. Я, помедлив, побрела обратно к лежанке. Не драться же, в самом деле, с нивхской бабушкой...
Сон то и дело отступал под бесцеремонное бряканье посуды и под протяжные нивхские песни. «Зачем она здесь?» – с раздражением думала я между провалами.
Однажды я поняла, что давно лежу в темноте с открытыми глазами. Перевела взгляд на выход, скудно освещенный свечами из соседней комнаты, превратившейся в кухню. И вдруг поняла, что мешает: я хочу есть! Судя по запаху, старуха сварила рыбный суп. Я выпуталась из одеял, кое-как поднялась на ослабевшие ноги, стянула с себя мокрую от пота одежду, закуталась в одеяло и прокралась на кухню. Нивхская бабушка не удивилась. Я не знала, как попросить тарелку супа, но та молча налила суп сама и поставила дымящуюся миску на столик. Слова благодарности ушли в невразумительный хрип. Я села на пол перед столиком – пырш, вот как он называется у нивхов – подогнула по-турецки ноги и принялась с жадностью хлебать. Зима, а я ем! А, не все ли равно... После обеда голос таки прорезался:
– Спасибо.
Теперь я могла разглядеть гостью (или хозяйку?), насколько позволяли две свечи. На тёмном, очень тёмном лице прятались в недобрых морщинах совершенно чёрные глаза, и прямой взгляд старой нивхи откровенно пугал. Седые волосы заплетены в косу, вместо шубы – нивхский расшитый орнаментом халат, на ногах – торбазы, тоже расшитые орнаментом. Мама рассказывала со слов прапрабабушки, что халат х’ухт шили из рыбьей кожи. Неужели из рыбьей? Я захотела потрогать х’ухт рукой, но поостереглась.
– Будешь спать? – спросила старуха.
Простой вопрос загнал в тупик. Я не могла определиться, хочу ли спать на самом деле. На дворе зима, а сна... ни в одном глазу. Я поморгала, удивляясь.
– Пожалуй, не знаю...
– Зачем спать, если не хочешь? Так всю жизнь и проспишь, – сварливо пробурчала старуха.
Нет-нет, я больше не потеряю время на зимнюю спячку! Мне страстно захотелось вырваться из то-рафа. А ещё будет праздник! А вдруг...
– Праздник уже прошел? – испуганно спросила я.
– Нет. Декабрь только начался.
– Я пошла.
– Уже поздно, утром пойдёшь.
Старуха по-хозяйски проковыляла в спальню, вынесла оттуда мою одежду и развешала на верёвках. «Паутину-то она вымела, – заметила я. – То-раф уже не мой, сижу тут, как гостья. И ещё мне разрешили ночевать, надо же...» Я ушла в спальню, сбросила на пол одеяла, оставив парочку, и улеглась, готовясь к обычному ночному сну.
Утром хозяйки в то-рафе не оказалось. Я оделась, напилась крепкого чаю с брусникой и сахаром и выбралась на свет. Поначалу бестолково переминалась с ноги на ногу, отчаянно щурясь, а потом, открыв глаза, принялась удивляться невиданной белизне... Лес шуршал и вздыхал и временами словно встряхивался. Низинка, выше которой прятался под корнями древней ели то-раф, сплошь заросла молоденькими ёлочками чуть выше колена. Там я и увидела нивхскую старуху. Она ласково пожимала коричневой рукою зелёные лапочки.
– Весной прорежу, – проскрипела она с особой ноткой в голосе.
– Как – проредите?! – остолбенела я.
– Как морковку на грядке. Иначе задушат друг дружку, ни одна не вырастет. А ты иди, иди...
– Я вернусь... осенью. В ноябре, – предупредила я.
– Как хочешь. Но помни: то-раф – мой!
Я легко пошла в сопку, покрытую нетолстым слоем снега. Привиделось вдруг, как я шаг за шагом проваливаюсь по пояс в ледяную, пропитанную водой кашу – видение ярко вспыхнуло и пропало, так же, как месяц назад на остановке. Со склона, заросшего голыми лиственницами, я оглянулась, и мне померещилось, будто на месте старухи возвышается коряга. Я вздрогнула, встряхнула головой, но видение не исчезло: из хвойных зарослей торчали тёмные неряшливые сучья. Или это старуха? Кажется, шевельнулась... А может, это пугает нивхский дух леса курнг? Возвращаться было боязно, и я направилась дальше. В первый раз в жизни я проделывала этот путь не сонная, в полном сознании, но с дороги не сбилась.
На остановке вышагивала взад-вперёд чья-то фигура. Мама! Я вскрикнула от радости и побежала. Мы обнялись.
– Мама, мамочка, как ты узнала?! Не было ведь никаких примет!
– Не знаю, – мама с улыбкой коснулась рукой своей груди, где сердце. – Я так, на всякий случай... Проверила.
А я узнавала её и не узнавала: ещё ни разу она не встречала меня с такой радостью, даже когда всё вокруг сияло весной.

*Нивхи – коренные жители острова Сахалин.
0

#5 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 10 ноября 2016 - 20:15

5

ГЛАВА ИЗ РОМАНА «БЕЗЛЮДЬЕ»


Была глубокая ночь, главенствовала налитая мраком тишина, в мертвенном воздухе пахло сыростью. Они стояли на арочном мостике и никак не могли заговорить друг с другом — мешала незримая преграда, вставшая между ними незнакомой отчуждённостью. Герман прикрыл глаза, Эмма, теснимая грузом яростных мыслей, держась за перила, безучастно смотрела на подёрнутую рябью воду.
— Мне страшно, — сказала она бесцветным голосом и, поддавшись импульсу, прильнула к Герману.
— Чего ты боишься? — спросил он.
— Всего.
— Не надо бояться, я с тобой.
— А мне все равно страшно. Давай вернёмся в номер, сегодня в парке как-то сердито. Совсем не видно звёзд. Посмотри на воду, она чёрная. Мёртвая вода!
— Ты права, пора возвращаться, — глаза Германа блуждали по темноте.
— По-твоему, я паникёрша?
— Само собой, — Герман притянул Эмму к себе и поцеловал в губы. — Ты — моя любимая паникёрша.
— Когда ты так говоришь и целуешь меня, страхи проходят.
— Значит, я буду целовать тебя всегда.
Выдавив скупую улыбку, Эмма прижалась к нему настолько крепко, что он покачнулся, но вовремя успел ухватиться за перила. Сегодня Эмма хандрила. С утра её одолевали мрачные мысли, от которых она успешно отмахивалась при свете дня, но была вынуждена сдаться и признать поражение с наступлением ночи. Её что-то тревожило, но на его вопросы она отвечала глубоким молчанием или наигранной улыбкой.
— Зайдём в бар? — спросил Герман.
— Нет, лучше сразу поднимемся в номер.
— Замёрзла?
— Есть немного. Не люблю прохладные ночи - чувствую себя больной и разбитой.
— В номере согреешься.
— Ты никогда не задумывался, почему сердце бьётся, а потом замирает - и человека уже нет? — спросила она, остановившись. И, не дожидаясь ответа, коснулась ладонью его груди. — У тебя учащённое сердцебиение. Ты нервничаешь?
— Вроде нет.
— А оно стучит, — прошептала Эмма, поцеловав Германа в грудь. — А когда придёт время, оно остановится. Почему так происходит?
— Не будем говорить об этом.
— Нет, я хочу услышать твой ответ.
— Эмка, что я могу ответить?
— Правду.
— Я её не знаю.
— Мне было три года, и у меня умерла кошка, — голос Эммы дрогнул, она отстранилась от Германа и пошла чуть впереди. — Отец тогда сказал, её сердце устало работать. Устало и всё. Понимаешь?
— Думаю, да.
— Герман, я люблю тебя по-настоящему.
— Знаю.
— Не знаешь. Когда-нибудь ты спросишь себя, зачем произошла наша встреча, и тебе будет казаться, что ответ очевиден. Но на самом деле всё не так.
— А как?
— Просто я люблю тебя! Я не хотела влюбляться, ты меня заставил. Почему ты на меня так смотришь? Я говорю странные вещи?
— Ты сама сегодня странная. Может, скажешь, что случилось?
Эмма мотнула головой и побежала по аллее. Возле статуи Зевса она остановилась, обернулась назад и тихо всхлипнула, глядя на догонявшего её Германа. А чуть погодя, когда они, обнявшись, стояли под куполом ночи, и Герман гладил Эмму по голове, и что-то шептал и признавался в любви, и влюблялся в неё все больше и яростней, она продолжала тихо плакать.
— Не плачь.
— Не буду.
— Ты не должна плакать, Эмка.
— Уже не плачу.
— Идём в номер?
— Да.
— И ты станешь прежней Эммой?
— Стану, если ты этого хочешь.
— Хочу.
Она хрипло рассмеялась, запрокинула голову назад, увидев черноту неуютной ночи, мрачное безмолвие и бездну, в которой рано или поздно погрязнет всё живое.

***
Вечером следующего дня Герман встретил на улице Василия Аркадьевича. Заложив руки за спину, тот неторопливой походкой вышагивал по плиточным дорожкам парка, и в его позе чувствовались степенность и вальяжность, внешнее спокойствие сочеталось со внутренней гармонией и непоколебимой уверенностью.
Реаниматолог внимательно вглядывался в окружавшие его красоты, смотрел на изумрудную гладь газона, на сочную зелень кленов и берёз, останавливал взгляд на макушках кедров, любовался листьями акаций и причудливой формы кроной одинокорастущей дикой вишни.
Василий Аркадьевич подолгу смотрел на высокие голубые ели, чьи макушки были усыпаны гроздьями зелёных, ещё незрелых, продолговатых шишек.
Он прогуливался мимо буйно разросшейся растительности, стараясь впитать, запомнить каждый уголок этой райской частички девственно-чистой природы. Он делал глубокие вдохи, на миг задерживал дыхание, ощущая всю силу и свежесть целебного свойства воздуха и лишь затем, нехотя, как бы с долей сожаления, делал резкий выдох.
Василий Аркадьевич наслаждался тишиной и покоем, ему было комфортно наедине с собой, и Герман, наспех развернувшись, решил незаметно уйти, чтобы не портить своим присутствием идиллию доктору.
— Не хотите со мной сталкиваться? — услышал он низкий голос реаниматолога, едва успел сделать несколько быстрых шагов по направлению к дому.
— Просто не хочу мешать, — Герман понял, что поступил глупо, его побег был истолкован неверно.
— Да будет вам! — Василий Аркадьевич выдержал паузу, а, поравнявшись с Германом, протянул руку для рукопожатия. — Вечер добрый! Мне никто не мешает, осмотритесь вокруг, разве не прекрасный вид.
— Есть на что посмотреть, — согласился Герман.
Не сговариваясь, они пошли по дорожке в сторону арочного мостика, пересекли его и приблизились к ротонде.
— А что, — несколько озабоченно спросил врач. — Надолго планируете здесь задержаться?
— Как получится. Планирую дописать книгу.
Василий Аркадьевич криво усмехнулся.
— Книга — это дело. Вас действительно удерживает здесь только работа? Бросьте, старина! Передо мной можно не изображать маститого писателя, приехавшего в усадьбу за вдохновением.
— То есть?
— То есть, не надо лгать хотя бы самому себе. У Вас есть семья, они Вас ждут, и, окажись я на Вашем месте (слава Богу, такого никогда не случится) - собрал бы вещи и рванул домой.
— Василий Аркадьевич, а давайте начистоту, — Герман остановился, сунул руки в карманы. — Вам неприятно со мной общаться? Зачем вы меня окликнули, не дав уйти?
Реаниматолог тоже остановился. Он смотрел на Германа с сожалением. Наверное, это был его профессиональный взгляд, взгляд врача, которому предстоит сообщить пациенту о неутешительном состоянии его здоровья.
— Ошибаетесь, — растягивая слова, произнёс он. — Общение с Вами не доставляет мне неудобств, просто я не хочу видеть Вас в усадьбе.
— Даже так?!
— Именно так!
— И в чём кроется причина?Должен же быть повод.
— Вам необходимо уехать, — твёрдо проговорил реаниматолог тоном человека, привыкшего отдавать распоряжения, безукоризненно и мгновенно выполняемые теми, для кого они, собственно, и предназначались.
— Это не Вам решать! — вспыхнул Герман.
Внезапно он воспылал почти что ненавистью к стоящему напротив толстяку, который с самонадеянным видом смел давать указания в приказном тоне.
— Я исхожу из благих побуждений.
— Не уверен. Предлагаю закрыть тему и распрощаться.
— Стойте! — крикнул Василий Аркадьевич. — Стойте! — повторил он громче, видя, что Герман продолжает идти.
— Что вам надо?
— Стойте, — сказал он третий раз уже тише. — Поймите, дурак Вы эдакий, — это было произнесено мягко, совсем не обидно, где-то даже с долей отцовской заботы. — Уезжайте… Ещё не поздно! Это место не для вас: пока здесь относительно спокойно, но в любой момент может произойти… — он затих.
— Что может произойти? Договаривайте!
— Неужели сами не видите, где Вы оказались? Неужели, по-Вашему, именно так должен выглядеть респектабельный пансионат? Очнитесь, оглядитесь вокруг и, кроме красоты природы, Вы увидите ещё кое-что. То, что очень Вам не понравится. То, что пока Вы упорно не желаете замечать.
— Не люблю людей говорящих загадками. Вы можете сказать напрямую, что не так с пансионатом?
Василий Аркадьевич схватил Германа за руку, отвёл в сторону и произнёс свистящим шепотом:
— Хорошо, я открою вам глаза. Хотя любой другой на Вашем месте давно бы прозрел. Вот это всё, — он вытянул руку, растопырил пальцы и пару раз сделал круговые движения. — Это всё ненастоящее! Ложь! Обман! Вы не задумывались, почему я, врач реаниматолог, остановился в этой усадьбе? По-Вашему, мне некуда девать деньги? Или я настолько богат и беспечен? Черта с два! Я здесь с иными целями. Я…
— Силы небесные!
Из-за колючего кустарника вышла Анна Марковна. Бесспорно, она слышала последние слова Василия Аркадьевича, а, быть может, слышала всю их беседу.
— Слышу, вроде, люди разговаривают… А это Вы, — протянула она, одарив каждого из мужчин фальшивой улыбкой.
— Анна Марковна, в усадьбе есть места, откуда Вы ещё не успели появиться внезапно? — вопрос Германа прозвучал как шутка, хотя в интонациях присутствовали нотки злой иронии.
— По-видимому, нас с Вами сталкивает сама судьба.
Василий Аркадьевич ждал, когда она уйдёт – она, в свою очередь, уходить не собиралась.
Телефон позвонил совсем не вовремя. Герман поднёс трубку к уху, услышав бархатный голос Эммы. Она просила его скорее вернуться.
Василий Аркадьевич похлопал Германа по плечу.
— Как освободитесь, заходите ко мне в номер. Там в спокойной обстановке, — он бросил взгляд на Анну Марковну, — где никто нам не помешает, мы с вами закончим начатый разговор.
Назад возвращались поодиночке: Герман вышагивал впереди; отставая от него шагов на двадцать, шёл врач, Анна Марковна плелась позади, нервно перебирая в руках неизвестно откуда взявшуюся чайную ложку.
…В половине одиннадцатого, решив, что время ещё недостаточно позднее для визитов, Герман остановился у номера реаниматолога. Он постучал три раза - дверь не открыли. Тогда он спустился на улицу, понаблюдал с крыльца за серебристыми нитями дождя, ощутив знакомый запах гари. К лицу прилила кровь, он начал растирать шею ладонью. Возник образ разъярённого Дениса, остолбеневшей от ужаса матери, безмолвно стоящей возле двери, умирающего отца. Появился странный гул в голове.
На этаж Герман поднялся спустя четверть часа, когда на улице начался ливень и намного сильнее запахло жжёными проводами. Дошёл до номера, постучал и, выслушав порцию тишины, коснулся дверной ручки, громко позвав врача по имени.
— Василий Аркадьевич, Вы здесь? — едва ручка опустилась, дверь стала открываться.
Он прошёл в номер, заметив в гостиной туфлю. Сам реаниматолог распластался на полу между тёмно-зеленым диваном и креслом, заваленным стопкой газет и несколькими медицинскими журналами. Лицо реаниматолога было бордовым от крови, правая рука вытянута, перепачканные в крови пальцы растопырены, словно их свело сильнейшей судорогой. Василий Аркадьевич был мёртв.
Едкий запах гари и чего-то ещё (вроде, пахло химикатами) начал разъедать слизистую. У Германа закружилась голова, всё поплыло, контуры предметов размазались; тело Василия Аркадьевича будто бы подпрыгнуло, затем взлетело, начав парить под самым потолком.
И вдруг голос: глухой, далёкий, низкий голос позвал Германа. Как во сне, он медленно обернулся, увидев перед собой огромное пятно. Позже пятно превратилось в Эмму. Она тянула к нему руки, что-то говорила, мотала головой. Последнее, что отпечаталось в мутноватой памяти - это яркая вспышка и удушающий запах гари.


***
Он очнулся в своей спальне. Горел приглушённый свет, из распахнутого окна слышалось волнительное стрекотание сверчков и беспокойный шелест листвы. Часы на прикроватной тумбочке показывали четверть пятого утра. Он приподнял голову, ощутив тяжесть в затылке и боль в области кадыка. Попытался сглотнуть - и горло отозвалось режущей болью, а сухой язык настолько отяжелел и стал чужим, что казался во рту лишним. Герман застонал. Словно из ниоткуда, возле кровати возникла Эмма.
— Как ты? — спросила она, сев на край кровати и проведя тёплой ладонью по его взмокшему лбу.
— Что случилось? У меня голова болит… Мне надо встать.
— Тише-тише, лежи, а ещё лучше, поспи.
— Эмка, я был в номере Василия Аркадьевича.
— Знаю, не думай сейчас ни о чём.
— Он умер.
— Знаю, — повторила Эмма, отведя взгляд в сторону.
— Потом в номере появилась ты, всё кружилось… Я больше ничего не помню. Как я оказался в своём номере?
— Тебя перенесли. Ты упал, потерял сознание, позже Вера сделала тебе укол.
— Что с врачом?
— Несчастный случай. Упал, ударился головой об угол тумбочки. Вроде, смерть наступила мгновенно. Герман, что ты делал в его номере? Запахло гарью, я вышла в коридор, увидела распахнутую дверь, заглянула внутрь, а там стоял ты: растерянный, испуганный, еле живой.
— Я видел тебя сквозь дымку, голова сильно кружилась.
— Зачем ты к нему приходил?
— Поговорить, — несмотря на протесты Эммы, Герман встал. — Едва тело оказалось в вертикальном положении, кровь прилила к голове и перед глазами появилась знакомая качка.
— Ложись, не дури.
— Упал, ударился, умер, — повторил Герман, пробираясь шаткой походкой в гостиную. — Он тоже умер, Эмка. Что за чертовщина происходит вокруг: Антон с Майей, несчастье с Костей, сердечный приступ у Аристарха, теперь неудачное падение реаниматолога. Ты в это веришь? Ответь, веришь?
— Я не понимаю, а почему я не должна верить?
— Потому что мы попали в странное место. — Герман открыл бутылку минералки. — Несколько часов назад Василий Аркадьевич намекал мне на необычность пансионата, советовал делать отсюда ноги, где-то даже настаивал. Обещал рассказать правду и… И умер, — он выпил воду, присел на подлокотник дивана. — Что же он говорил? Чёрт, не могу сообразить, голова болит.
— Герман, я прошу, ляг в кровать.
— Он сказал, здесь все ненастоящее. Обман! Ты заметила, что в усадьбе становится меньше людей?
— Тебе показалось, — ответила Эмма, закусив нижнюю губу.
— Нет, не показалось. Выйди днём на улицу - и ты встретишь в лучшем случае человек пять. В холле практически всегда пусто; в баре сменился бармен, ресторан… Эмка, в ресторан почти никто не ходит. Куда подевались люди?
— По-моему, Василий Аркадьевич целенаправленно намеривался тебя запутать. Не думаешь, что он преследовал определенный цели, запугивая тебя своими россказнями?
— Он не запугивал, он предупреждал.
— Тогда почему сразу не сказал правду? К чему было конспирироваться?
— Нам помешала Анна Марковна. Не понимаю, в чём дело, но такой расклад меня не устраивает. Давай уедем, прошу!
— Ты опять, мы уже говорили на эту тему. Не могу я сейчас уехать.
— Почему?! Что тебя удерживает?.. — Герман осекся. — Или кто?
— Обстоятельства. Поверь, я не блефую, и давай перестанем спорить. Выпей ещё воды и ложись.
— Ты знаешь, что Тамара уехала? — сипло спросил Герман.
— Нет, впервые слышу, — взгляд Эммы выражал смятение.
— Уехала. А ты помнишь её талисман?
— Ещё бы не помнить? Своего гнома она постоянно с собой таскала, тыча им в лицо собеседнику при каждом удобном случае.
— Не гном, а старец.
— Сути это не меняет.
— И всё же — старец, — настаивал Герман.
— Ладно, пусть будет старец. Если не ошибаюсь, из оникса?
— Из жадеита. Теперь подойди к моему столу, выдвинь верхний ящик и посмотри, что там лежит.
Эмма выполнила просьбу и секунд пять спустя Герман услышал:
— Ничего интересного здесь нет. Ручка, блокнот и флешка.
— Смотри лучше.
— Герман, я не слепая.
Он сделал шаг ей навстречу, заглянул в ящик, не поверив глазам. Жадеитовый талисман Тамары исчез. Вчера он положил его в ящик, сегодня его там не было.
— Ты не мог его потерять? — спросила Эмма, когда Герман пересказал события минувшего вечера.
— Потерять где, в номере, в столе? Я же не доставал его сегодня, — в голосе отсутствовала былая уверенность, тень недоверия легла на лицо печатью. — Вроде, не доставал, — Герман дотронулся пальцами до висков. — Не помню. Но если брал старца с собой, то мог и потерять.
— Забудь о нём. — Эмма выдавила скупую улыбку.
— Кто перенёс меня в номер? — спросил он бесцветным голосом.
— Я, Вера, Виталий Борисович и Анна Марковна. Она примчалась на мои крики первой.
— Зачем ты кричала?
— Испугалась за тебя, а потом увидела окровавленное тело врача.
— Весёленький выдался вечерок, — Герман прошёл в спальню, сел на кровать, но ложиться не спешил. — Ещё веселее будет завтра, когда меня начнут допрашивать.
— Этого не будет, — медленно сказала Эмма.
— Я свидетель, я обнаружил труп врача, меня пожмут основательно.
— Нет, — так же медленно сказала Эмма.
— Что нет? — разозлился он.
— Герман, ты человек публичный, у тебя незапятнанная репутация и пятнать её сейчас, по меньшей мере, неразумно. Мы все так решили.
— Не понял, ты о ком говоришь?
— Анна Марковна предложила сказать полиции другую правду. Присутствующие, включая меня, её поддержали.
— Мне из тебя слова клещами вытягивать, что за правду она предложила?
— Когда приехала полиция, Анна Марковна сказала им, что это она обнаружила тело Василия Аркадьевича в номере.
Волна то ли раздражения, то ли долгожданного облегчения прошлась по его спине. Тело наполнилось ноющей теплотой, головная боль мгновенно прекратилась, но участилось сердцебиение и появились неприятные ощущения в левом боку.
— Зачем? — спросил Герман. — К чему такое благородство?
— Надо отдать ей должное, она избавила тебя от нудных разговоров с полицией и прочей малопривлекательной суматохи.
— Но ради чего?
— Ты публичный человек…
— Слышал уже, это не аргумент. Или ты, действительно, веришь, что Анна Марковна действовала из благих побуждений?
— Думаю, да.
— Благими намерениями вымощена дорога в ад, тебе это известно. Я не просил об одолжении, я сам хотел поговорить с полицией, какого чёрта она… Какого чёрта вы всё решили за меня?! Кто дал вам право?
— Мы хотели помочь.
— Здорово, Эмка. Вы оказали мне медвежью услугу, — Герман сморщился от вернувшейся острой боли в затылке. — Что вколола мне Вера? Я как во сне, туго соображаю.
— Не знаю, наверное, успокоительное.
— Кто её об этом просил, или она тоже хотела помочь?
Эмма наблюдала, как Герман лёг на спину, закрыл глаза, несколько минут лежал, не шевелясь, после чего перевернулся на левый бок.
— Мне остаться с тобой? — тихо спросила она, заранее зная его ответ.
— Как хочешь. А, вообще, не надо. Не умру, если, конечно, в Верином шприце не было смертоносной инъекции.
— Надеюсь, не было! — Эмма вышла из спальни.
— Эмка, — крикнул он, но она не вернулась.
В каком-то полугипнотическом состоянии он пролежал без сна минут тридцать. Мучили видения, неподходящие мысли, несколько раз он порывался встать с кровати, собирался налить себе минералки, позвать Эмму, но тело было чужим. Отяжелевшим и малоподвижным.
Искренне надеясь, что после сделанного укола он всё-таки утром проснётся, Герман заснул.
0

#6 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 15 ноября 2016 - 21:09

6

ВИДЕНИЕ СИГЮН


В ночном воздухе разливался терпкий аромат цветущей черёмухи. Ласковый майский дождь щедро напитал молодую листву, напоил цветы, опустившие сомкнутые бутоны. От него по проспектам Москвы струились потоки воды - и отражения зажжённых фонарей переливались в них, как радужный мост. Благодатное время отдыха и покоя, необходимое, чтобы набраться сил.
Вовсе не так было вчера, когда в окна больницы неистово бился бушующий снег, а берёзы натужно стонали под резкими порывами ветра. Ветер преграждал мне дорогу, отворачивал, сбивал с пути... И не давал напороться на окровавленные ножи, воткнутые в окна злыми сестрами. Тогда я, смеясь, снова бросался навстречу сумасшедшей колдовской метели, сражаясь на мечах с необузданным вихрем, чтобы пробиться через необоримый заслон. Ну же, еще немного! Ас я или не ас?! Хм...
«Зачем ты прилетел сюда, сын Фарбаути? Что тебе за дело до какой-то рыжеволосой девчонки, которой сегодня делают операцию? Грозный Один велел тебе жениться, но что может дать этот союз?..»
Мысли беспорядочно крутились в голове, но я чувствовал, что сейчас я должен быть там, с ней. В Мидгарде редко бывают майские вьюги, здесь явно не обошлось без ведьмы.
- Холодно... Как же мне холодно...
- Ну чего ты боишься? Сейчас заснёшь и потом ничего не вспомнишь.
- Я не боюсь. Мне просто очень холодно. У Вас не будет какого-нибудь одеяла - или в операционную с ним нельзя?
- Это тебе кажется, что ты не боишься...
...Снежные вихри подхватывают меня, разворачивают и бросают уже на стекло, выдирая пёстрые перья. Стоптаны семь пар сапог, изломаны железные посохи… Да кто теперь будет выручать ту, что их изломала, если не случится поблизости волшебного помощника?
Та, которую боги прочили мне в жёны, спит под наркозом. Спит, чтобы проснуться, когда всё будет уже решено. Плавится нить в привычных руках у норны, мерно отстукивает ткацкий станок...
Поворачивая голову, я вижу её сквозь стекло - маленькую, съежившуюся от холода, окруженную врачами. По подолу её рубашки медленно расползается пятно крови. Я сделаю все, что смогу - а могу я немало.
Сбрасываю соколиное оперение и проникаю в операционную. Непогоде не остановить меня, если нужно помочь моей невесте. И, правда, холодно тут, как у инеистых великанов. Что они себе позволяют?!
Люди в белых халатах. Много людей. Эти забавные обитатели Мидгарда так смешно суетятся и бегают, будто не знают - исход уже давно известен там, у разлапистых корней Иггдрасиля, откуда истекают воды источника Урд.
А ведь я, как-никак, тоже бог. И Один может повеситься на Игграсиле ещё раз, но не заставит меня жениться насильно. Она слишком маленькая и хрупкая - что мне, по сути, до её маленьких мидгардских проблем? Если я захочу, она умрёт. Прямо сейчас.
Но, с другой стороны… Где я ещё найду такую верную, что не отречётся от меня на закате девяти миров? И, вообще, откуда так сильно пахнет черёмухой? И эти берёзы, берёзы...
- Ну что, доброкачественная?
- Опять окно распахнулось, закройте кто-нибудь!
- Отправь на гистологию, надо выяснить.
- Да принесите уже кто-нибудь одеяло!
Не обращая внимания на врачей, я подхожу и обвиваю её плащом крыльев - так будет немного теплее. Моё имя значит «огонь», и он мог бы помочь ей совсем отогреться - но я не стану его призывать, а то вдруг опалит… Так что пусть лучше медсёстры действительно сбегают за одеялом. Надо же, улыбается - и как будто крошечное солнце зажигается у неё на лице. Наклоняюсь ещё ниже, чтобы отрешиться от неестественного больничного запаха и вдохнуть её собственный запах, слабо стелящийся от разметавшихся по подушке рыжих волос. Сначала они показались мне красными - настолько она бледная. Я целую свою невесту в сбившуюся чёлку, передавая с прикосновением и часть божественной силы - достаточную, чтобы исцелить, но не навредить. В моих зрачках ярко вспыхивает багряное пламя, в котором корчится её боль. Отныне это и моя боль. Она захлестывает с головой и заставляет кричать от наслаждения, открывая мне что-то новое, доселе неизведанное - но оттого не менее прекрасное. Обращаются в пепел лепестки огненного цветка, способные не только обжигать, но и греть. Хель, с Ангрбодой было не то и не так, а ведь я только прикоснулся! К Сурту всякого, кто скажет, будто трикстеры не умеют любить!
Я не отказываю себе в удовольствии ещё раз прикоснуться к ней, поправляя одеяло. Мне нужно уходить. Есть законы, с которыми считаемся даже мы, боги. Волшебное оперение Фригг снова дарит мне обличье сокола - и я, счастливый, кружу над больницей, купаясь в лучах майского солнца, одержавшего победу над метелью.
Я вернусь, Сигюн. Ты только дождись меня.
Постепенно шумные проспекты Москвы и изумлённые восклицания прохожих при виде дикой птицы в центре мегаполиса остаются позади, сменяясь на радужные искры Бивреста. Здравствуй, Хеймдалль!
- Всё уже сделали? Так быстро?! А где же трубка для искусственной вентиляции лёгких? Они ведь говорили, что, когда я проснусь, её ещё не уберут.
- Поздравляю! Операция прошла успешно, у тебя все в порядке. Мы провели гистологическое исследование, опухоль была доброкачественная - больше ничего вырезать не нужно.
- Уже?! Но разве исследование не две недели делается?
- Нет, всё уже готово. Сейчас мы вам сделаем перевязку - и уже в понедельник отпустим домой. А это у вас что? Родимое пятнышко?
- Да вроде не было никакого родимого пятна. Я думала, что это от надреза после операции осталось...
Она наклонилась вперёд, всматриваясь - и увидела, что на её бедре распростёр крылья летящий сокол...
0

#7 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 18 ноября 2016 - 23:27

7

СОЛНЦЕ И ГОРОД

О глобальном потеплении, и не только

Дни такие чёрные, и лиловое на синем: гор под небом, трав под снегом, не поверишь, что бывает на рассвете в Гималаях, и во сне, и на картине.
Тридцать три идёт ненастья, небо разорвёт на части. Страшно тучный Крокодил со страничек детства в пропасть неба соскочил, в воды пресные небесные заплыл, солнце с жаром проглотил, лучи-лучики скосил, кучей снега закусил.
С утра огарки светские – уличные фонари, светят из последних сил. Луна перегорела, и дно истлело неба. Заперты глаза, ночь будто. Их со скрипом отопрут – мол, утро.
Сотни лошадиных сил дальним светом режут загустевшей ночи то ли уголь, то ли ил. Из берегов разлился Нил и небо наводнил. Развалился в топкой мути тучный Крокодил.
На улицах бессолнечно, бессонно и бесснежно. И межсезонье, и безвременье безбрежно.
В саду проснулся встрёпанный подсолнух, в лесу очнулся заспанный подснежник. И снежный пух под зимним ливнем съёжился. Осунулись сосульки, ель скукожилась. Грибы зонты раскрыли, шляпы сшили.
Земля, юлой вертясь, как вкопанная, вдруг застыла. На юг метели улетели снежные. И сила центробежная вышвыривает Землю из Вселенной.
А ночь томится в поднебесье целый день, и топчется на месте крокодильей тучи тень.
Вдогонку свету люди едут отсель за тридевять земель на тридесять недель. Там Солнце целый день по небу бродит и спать заходит, когда звезде дорогу переходит.
И не везде приляжет тень, бездельем охлаждая день. Там Крокодилу – страшно лень ползти на солнцепек, ловить на своде неба – солнца бок. На солнечной сковороде, застряв, печётся Колобок – Земля, горелый бок.
Из моря-солнца набекрень вернутся люди в Крокодилью тень, назад на тридесять недель, за тридевять земель – на тот, сырой, холодный бок Земли своей.
Трещат по швам литые льды расклеившейся мерзлоты. Под треснувшим стеклом, как в клетке, мечутся часы. Качаются времЁн весы. И ночь, расправив сны, то мимо пролетит, то сутками, раскинувшись, стоит.
То месяц, то полгода, под потолком природы, войдя неслышно в моду, висит демисезонная погода, пальто урода сумрачной породы, жильца болот и городского небосвода.
Потерялись птицы-звери, растерялись люди… Запирают двери, гудят-судят, что дальше будет: конец ли света, победа ли мрака? Нет ответа. И каждому раку в потёмках чудится драка.
По улицам и лицам крадётся, пресмыкаясь, Тень. Протискивается в души, в крыши, в двери. Льются слезы Крокодила, в темень заставляя верить.
Туча, вздувшись, рассветы тушит. Воздух, сдувшись, пустотами душит. А безвременье-межсезонье в Городе ходит-бродит. Места себе не находит среди беспредела природоремонта, где небо свернули в рулон горизонта до запоздалого завтра, где в дыхании вместо ветра – вата и на вербе – вата.
Ватным пухом Город опутан, укутан, залатан. В щелях и на воле бессильно повисли ветра – опереться не на что крыльям с утра.
В дни такие чёрные, что лиловое на синем, гор под небом, трав под снегом, и во сне уже не снилось – в привычное время рассвета, между Чёрным цветом и Белым Светом –там, где тучу и зонт разделяет горизонт – Город навис Золотой, с прозрачными воротами и призрачной звездой.
За дверью – сад: там – травы и цветы да Звери небывалой красоты несбыточной Мечты.
Встали Звери, зевнули, и стаей – за двери. Четверо их: впереди – Медведь, всклокоченный и ворчливый; следом – Лев жарогривый; света взора и крыльев силы исполненный Золотой Орёл; с ними – синий и волоокий Вол.
Покинули Город они Золотой и двинулись в Город-Без-Солнца-Пустой. Перекинули Радугу-мост, чтоб поймать Крокодила за хвост.
Забурлил топлёный в небе ил. Пыжится, раздувшись Крокодил:
– На небе – темнота. Зачем вы вышли, звери, за ворота?»
Неба дно так илисто и тухло, что Радуга зажглась и потухла. Чикнули ножнички – чиркнули спички молниеносно. Купол Небесный и Шар Земной на миры раскололись.
Среди високоса Ветер деревья косит. Болота – и те тлеют. Моря, колыхаясь, заполыхали, огонь волною лелеют – алеют.
Застыли деревья беспомощно на полушаге. Земли и Неба качаются полушария. Люди и твари сидят по норкам, смотрят из окон зорко, ищут средь ила небесного лестницу.
Мимо прошли по ступеням Ветра два месяца. Звенят по ветру иголки местной лесной и новогодней иногородней ёлки. По норкам идет уборка. Как и чудилось ракам, будет в ночи драка.
Сверкая оком, Жарогривый лев разинул свой широкий зев. Из пасти рвется пыл и зной, гремит рык грозный неземной.
Поверх простора кинул взор Орёл: взмахнет одним крылом – и дождь шуршит хвостатой золотой лисой, взмахнет крылом другим – бежит, петляет дождь косой.
И фыркнул Вол, струится свет очей, свистит, клубится вихрем из ноздрей синяя метель земных зимних ночей.
А шумный и взъерошенный Медведь – давай крушить сухие ветки, вехи ветхие, реветь, да воду разливать, да ветром среди туч греметь.
Встал Медведь из усталого сна – стало быть, настала Весна.
Красна Весна, да черна Крокодилья пасть и Крокодилья масть. Как бы не упасть, не попасть в маститую пасть – не пропасть!
Звери ступают по илу густому размякшего небосвода. Ил расступается пустотный, обступает плотно.
Трудною будет работа – побороть солнцеглота и путы болота!
Разрывает Крокодила зевота. Крокодилья страсть – высыпаться всласть. Из чуть приоткрытой пасти выбился луч, ломаясь отчасти, светясь от счастья.
Все в природе – люди, птицы и звери - бродят по Краю Света и светом бредят:
–Только бы между туч снова протиснулся луч, а там – будь что будет!
Схватились во тьме дремучей за нить луча в тучах: Медведь впереди могучий, к болотным животным жестокий, вслед за ним – Диво-Лев Жарогривый и Золотой Зоркий Орёл, с ними – синий и волоокий Вол.
Разбушевались вселенские страсти. Яростью Грома-Ветра взорвало небесные недра. Вырвало с корнем из ила тучного Крокодила. Ящера злого разорвало на части, зноем и рыком львиным, дождём золотым из-под крыльев орлиных, синих метелей лавиной смяло Крокодила и смыло.
Освободили Звери Светило из чёрной масти, из лютой пасти.
Разбилось внутри Крокодила Вселенское Светило.
По порциям, с тьмою в пропорции, вынули Солнце. Расколотое, нырнуло оно на дно, в нутро колодца. Расплавилось, переплавилось, разлилось и слилось воедино над миром, засияло пунцово, осветило всецело вулканы и льдины.
Солнце лучится, стучится лучом в дверь.
Мучаются целый век Человек, Птица и Зверь, прислушиваясь к стуку и свету звука: возникнет ли в сумерках или померкнет, поникнет Солнце теперь?
Побежало Солнце по горкам, по норкам, оконным створкам. Пустило зарницы в построек темницы, души потёмки, углы. По улицам, лицам резвятся тени. Порхает ветер, ветвями машет, тушит море счастья сияющего лохмотьями мглы.
До поры отступили до времени Звери в прозрачные двери Города Золотого, литого из звездной пыли и ветра солнечного сквозного.
В дни первые месяца первого переплавился Шар Земной, расправился купол Неба. Вливаясь в небесные сферы, совпали, распались, сомкнулись по кругу, замкнулись против друг друга полушария: правое-левое, Юга-Севера.
Льётся с небес время, в себе растворяя волю и бремя. Время течёт и точит цивилизаций племя, вытачивая дыхания ноту, Духа формулу, Мысли форму и твердь, Материи семя, переливаясь из эры в эру, меняя текучую меру Веры.
0

#8 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 22 ноября 2016 - 21:08

8

СТАТЬЯ ИЗ БУЛЬВАРНОЙ ПРЕССЫ

Вчера нашу редакцию посетил Андрей Владимирович Батаринов - тот самый, который три года назад открыл вторую Луну – мы уже писали об этом. Он передал нам, как и обещал, снимки этой Луны, сделанные им самим из окна одного московского ресторанчика. На одном из снимков, кстати, отчётливо виден НЛО, стоящий у входа в продуктовый магазин. «Мы праздновали день рождения моего товарища. - рассказал нам Андрей Владимирович. - Он единственный человек в России, у которого есть хрустальный череп майя, из-за чего он испытывает определённые неудобства. Он вынужден постоянно ходить в мотоциклетном шлеме. Ведь любое повреждение черепа чревато непредсказуемыми последствиями, вплоть до принудительного отключения электромагнитного поля Земли. Так вот, именинника поздравлял некто Масюкевич, потомок ольмеков, людей-ягуаров. Ольмеком является, кстати, и Владимир Владимирович Путин. Во время произношения тоста Масюкевич исчез, но голос его продолжал звучать. Этот трюк часто применяет и Владимир Владимирович, особенно когда выступает по радио, обратите на это внимание. Человека не видно, а голос его звучит! Когда Масюкевич исчез, я машинально посмотрел в окно и увидел две Луны, причём одна из них раскачивалась. Пока я выпивал за сказанное, закусывал, искал фотоаппарат, начала раскачиваться и вторая Луна, отчего снимки оказались слегка размыты. А Масюкевич потом нашёлся: он лежал под столом и что-то говорил. Я позднее перевёл его слова – это сенсация! Вот, послушайте!» Андрей Владимирович достал диктофон и включил. «Лена, вытащи меня отсюда!» - услышали мы и посмотрели на Андрея Владимировича. «Я поменял в этой фразе буквы и у меня получилось «Они прилетят к нам с Марса!»» - торжествующе сказал он, и мы поразились простоте открытия. Оправившись от шока, мы спросили, где пропадал Андрей Владимирович все эти три года, прошедшие после открытия второй Луны. «Томился в застенках по гнусному навету», - честно ответил он. И, судя по его глазам и одежде, это правда. Хотя, с другой стороны, ходить по Москве в двадцатиградусный мороз в больничной пижаме на голое тело может только человек, который обладает удивительным Знанием. Знанием, которое неподвластно нам, простым обитателям планеты Земля…
Но Великий Магистр недр Космоса V степени, профессор космической анатомии Пекинского института им. Ваенги, как указано на его визитке, пришёл к нам в редакцию по другому поводу. Оказывается (и это уже признано некоторыми видными учёными), на станции метро «Сходненская» можно за один день вылечить энурез! Андрей Владимирович уже проводил там сеансы исцеления со многими звёздами отечественного шоу-бизнеса и с именитыми зарубежными гостями. Все фамилии он, разумеется, не назвал, но намекнул, что на этой станции побывали и Фидель Кастро, и Уго Чавес, и Барак Обама, а в доме напротив купил квартиру один известный депутат. Мы немедленно сели в редакционную «Газель» и уже к вечеру были на месте. Спустившись в метро, мы увидели толпы измученных страдальцев, «энурезитян», как метко назвал их Андрей Владимирович. Они выходили из подошедшего поезда, шли, толкаясь, по платформе и исчезали в вестибюле, а следующие поезда привозили всё новых и новых больных. «Заметьте, - сказал Андрей Владимирович, - все эти люди сухие - они излечились. А что творится на других станциях! У каждого второго пассажира происходит непроизвольное мочеиспускание! Ну ладно, вернёмся сюда, когда схлынет людское море. А сейчас поехали, я покажу вам кое-что действительно потрясающее!» Сделав на прощание несколько снимков (Кстати, позднее, в редакции, на одном из них мы обнаружили небольшой НЛО, зависший под потолком), мы двинулись к машине. «На Даниловское кладбище!» - скомандовал Андрей Владимирович. И через час наша «Газель» затормозила у кладбищенских ворот. Выйдя из машины, Андрей Владимирович подошёл к какой-то бродячей собаке.
- Где Джуга? - спросил он.
- У Меча, - ответила собака, и мы двинулись вглубь территории скорби.
Пахло листьями и свежим энурезом. Джугой оказался молодой человек без зубов и с тремя руками.
- А где Меч? - спросил один из нас у него.
Джуга махнул всем, чем можно, в сторону чернеющего невдалеке тополя.
- Ровно в два часа ночи оттуда, из дупла, высовывается Меч Наказаний».
Мы присели и стали ждать. Неожиданно с резким грохотом в мёртвой (Извините за каламбур!) тишине в конце аллеи, на которой мы расположились, показался огонёк. Когда он приблизился к нам, мы с ужасом обнаружили, что это… Светящаяся женская нога! Возле неё кружились пять или шесть маленьких НЛО. Нога наступала на землю, отталкивалась, чуть-чуть пролетала по воздуху и вновь касалась земли.
- Нога-мутант, - спокойно объяснил Джуга, открывая третью бутылку. - В склепе Шиллера она занимается любовью с вампирами. Сейчас вы увидите её мужа. Его съела девушка-муравей на берегу Десны.
И, правда, через несколько минут по той же аллее, так же отталкиваясь от земли и зависая в воздухе, пролетела мужская нога. Мы налили и выпили. Потом мы выпили ещё, потому что проснулся Андрей Владимирович и рассказал, как пришельцы однажды украли у него кошелёк с пенсией по инвалидности, а он пожаловался Космическому Разуму, и кошелёк ему вернули, но чужой и без пенсии. А он за это перенёс по воздуху одну небольшую белорусскую деревушку в Колумбию, а саму Колумбию давно, ещё до войны, перенёс из Мелитополя в Южную Америку. Мы выпили за это, и над нами бесшумно проплыл огромный трёхстворчатый НЛО.
Когда мы проснулись, вовсю светило солнце, играя на сапогах стоящего над нами полицейского.
- А был Меч Наказаний? - спросили мы у него.
- Сейчас будет, - ответил полицейский и посмотрел вдаль, где угадывалось здание больницы имени Кащенко (ныне – им. Алексеева).

Братья Шестипалатовы, отцы трёхголового телёнка.
0

#9 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 24 ноября 2016 - 21:14

9

ЗЕРКАЛО


Деревянный старинный дом в два этажа. Черепичная крыша, резные ставни и кованая лестница снаружи. Внутри пахло плесенью и деревом. Мрачные стены, покрытые лаком. Белоснежный потолок и скрипучие полы. Хотя все дверные петли были смазаны и не скрипели, иногда они с грохотом захлопывались сами собой.
Сколько себя помнил, всегда жил со своей матерью и отцом здесь. Кажется, дом достался нам в наследство от прабабки. На первом - этаже огромная гостиная, небольшая кухня и светлая столовая. Длинный коридор уводил в конец дома, где стояла широкая лестница на второй этаж.
Именно в этом тёмном коридоре висело на стене высокое зеркало. Серебряная оправа, как у картин, служила украшением. Считалось, что это зеркало, наша семейная реликвия. Мы очень гордились им. Но была одна особенность, связанная с ним. Ночами, когда мои близкие спали, я спускался на первый этаж, на кухню. Попить воды или перекусить. Каждый раз, сонный, спускаясь по лестнице, смотрел на своё отражение. Вначале я видел себя. Свой силуэт. Но затем я исчезал. В зеркале отражался лишь пустынный коридор. И оттуда, из темноты, выходило ко мне страшное существо. Размером с обезьяну. Длинные волосатые руки до колен, а голова с рогами на лице. Чудовище замирало и смотрело на меня. Поначалу это существо пугало меня… Я даже убегал назад, в свою спальню. Но потом проходил мимо этого зеркала, стараясь не смотреть на это существо.
Спустя год, я различил в зеркале другое странное чудовище. Длинное тело (как у змеи), а голова - как у верблюда. Оно стояло у самого края зеркало и грозило мне. Шипело и нападало за края зеркала. От ужаса я даже начал заикаться. Но взрослым так и не смог расскзать о своих страхах. Боялся, что не поймут и решат, что я чёкнутый. Единственное, что здравое пришло мне в голову - это запасаться продуктами и водой заранее. Чтобы не бродить ночами мимо этого пугающего зеркала.
Всё это так бы и продолжалось дальше, но однажды случилось непредвиденное. К нам в гости приехала моя тётка. Сестра матери Софи. Её размести рядом с моей комнатой. Софи было чуть больше сорока. Спокойная, рассудительная и добрая женщина. Мама всегда равнялась на неё. Считала её умной и образованной. В честь её приезда был организован ужин при свечах. Родители весело болтали с Софи. Я сидел у окна и слушал их, зевая. Их разговоры были для меня скучны, и поэтому я отпросился к себе.
После ужина взрослые пожелали друг другу приятных снов и разбрелись по комнатам. Я не спал. Читал книжку. Слышал, как тётка вошла в свою комнату, как напевала что-то тихонько себе под нос. Скрип кровати и тишина. Она легла спать. Я продолжил чтение. Книжку, которой так увлёкся, мне подарила одноклассница. Я не замечал, как летело время.
Когда часы пробили час ночи, за стеной скрипнула кровать. Софи проснулась. Шаркающие шаги, и стук двери. Должно быть, она отправилась в уборную. Однако шаги пронеслись мимо, а вскоре услышал, как Софи стала спускаться вниз, на первый этаж.
Едва перевернул страницу, как услышал душераздирающий крик тётки. Глухой стук. Отбросив книжку и одеяло, бросился в коридор. Едва не налетел на отца. Он, в чём был, бежал к лестнице. На ходу включив свет, мы увидели тело Софи. Она лежала у зеркала с распахнутыми глазами. Я склонился к ней, чтобы понять, что послужило причиной смерти.
Ни крови, ни следов насильственной смерти. Ничего. Отец начал бегать по дому, проверять все окна и двери. Может быть, к нам забрался преступник. Однако ничего не обнаружил. Они были заперты. Мать стала вызывать «скорую» и полицию. Всё это время я смотрел на мёртвую Софи. В её взгляде застыл ужас. Она смотрела в зеркало. Словно перед самой смертью она в нём что-то разглядела. То, что в конечном итоге её и убило. От этого мне вдруг стало не по себе. Я даже осел на пол. Родители, глядя на меня, не на шутку перепугались.
Мать решила, что меня испугал вид мёртвого тела, внезапная смерть Софи. Но я не стал ничего говорить. Позволил отвести себя в комнату. Там, укрывшись одеялом, вдруг горько заплакал. Мне стало очень страшно - ведь я понял всё. Осознал, что чудовища, живущие, в этом проклятом зеркале, настоящие. Я ведь искренне верил, что они лишь плод моего воображения. Что я сам их выдумал.
Но все оказалось не так. Погиб человек. Умер так неожиданно и быстро, что никто ничего не смог понять. Я винил себя. Ведь, если бы я всё рассказал родным, то Софи была бы жива.
В ту ночь я возненавидел это зеркало. Хотел разбить его на мелкие осколки. Чтобы ничего от него не осталось - только красивая рама. Как воспоминание.
После похорон ко мне пришла мама. Она позвала меня в гостиную и попросила сесть напротив. Судя по её обеспокоенному виду, я сразу понял, что ожидает серьёзный разговор.
- Сынок, в последнее время ты сам не свой. Запираешься в своей комнате, почти не разговариваешь, совсем перестал есть. Ты нас беспокоишь.
В тот момент я вдруг понял, что если не выговорюсь, то сойду с ума окончательно. Она должна меня выслушать, понять и разрешить, наконец, избавиться от этого проклятого зеркала.
- Мам, я знаю, почему умерла Софи, - выпалил я скороговоркой.
Она посмотрела на меня с недоверием. Взяла мою руку и стала разговаривать, как пятилетним ребёнком.
- Понимаю, ты испытал глубокий шок. Мы все в ужасе от случившегося, особенно я. Ведь умерла моя сестра в моём собственном доме. Врачи сказали, что от внезапной остановки сердца. Странно, конечно, у неё всегда было отменное здоровье. Но ты меня беспокоишь. Слишком близко принимаешь всё произошедшее с нами.
- Нет, мам, - я выдернул руку. - Ты не понимаешь. Это всё злополучное зеркало в коридоре. Софи умерла из-за него. Я знаю, я видел, поверь!
Мама нахмурила брови:
- Что ты видел?
- Только не пугайся, ма. Я не сумасшедший.
- А я и не говорю, что сумасшедший. Я хочу знать, что с тобой, сын! Что ты видел?
Я придвинулся чуть ближе и стал говорить шепотом:
- В зеркале живут чудовища. Каждую ночь они показываются, следят. И каждый раз они разные.
Глаза матери расширились. Она вдруг как-то успокоилась и повеселела. Погладила меня по голове и точно таким же шепотом ответила:
- Значит, и ты их тоже видишь?
Это было невероятно. Облегчение и радость от того, что меня вдруг поняли. Я тоже улыбнулся ей в ответ.
- Мам, они эти чудовища живут в зеркале. Давай его разобьём. Пусть они уходят, оставят наш дом в покое.
- Нельзя, сынок. Ещё прабабка, завещавшая нам этот дом, говорила, что мы должны уберечь это зеркало. Что бы ни происходило, и что бы мы не видели в нём. Иначе будет беда!
- Но тогда что же нам делать?
Меня снова накрыло отчаянье. Снова стало страшно. Но мама вдруг успокоила меня.
- Я знаю, как мы поступим.
Она посмотрела на столик напротив нашего дивана. Там лежала развёрнутая газета.
- Сегодня же всё решится.
Мама взяла в руки телефон и начала звонить по объявлению. Этим же вечером к нам приехала ведьма. Длинные рыжие волосы, огромные зелёные глаза. Она была невероятно красивая и притягательная. Мне кажется, я даже в неё влюбился. Колдунья приехала с большим чёрным саквояжем. Едва войдя в дом, зажгла свечу и медленно двинулась по длинному коридору.
Я стоял за спиной матери и наблюдал за ведьмой. Страшно и интересно было наблюдать за всем, что начало происходить. Колдунья осматривала мрачные стены коридора, иногда прислушиваясь к своим ощущениям. Вдыхала воздух, оглядывалась по сторонам, искала.
Наконец, замерла напротив старинного зеркала. Она стояла и смотрела в своё отражение со свечой в руке.
- Я всё поняла, - прошептала ведьма. - Всё дело в этом зеркале. Во всём виновато именно оно.
Она обернулась и посмотрела на нас. В этот момент я видел, как прекрасное лицо превратилось в уродливое, как у старухи. Настоящая ведьма!
У меня мурашки пробежали по телу. Мать была не меньше меня напугана. Однако ведьма продолжила спокойным тоном:
- Это зеркало - необычное. Ни в коем случае его нельзя разбивать или уносить от сюда. Зеркало - это оберег вашего дома. От всяческого зла и преступлений. Вы обязаны его сохранить.
- Но в нём отражаются чудовища, - не выдержал я.
Ведьма лишь усмехнулась. Отступив на шаг назад, снова посмотрела в своё отражение.
- Это, что ли?
Она махнула рукой, в которой держала свечу. В этот момент её отражение исчезло и мы собственными глазами увидели всех чудовищ. По ту сторону зеркала. Они стояли и смотрели на нас. Их было так много, что я не выдержал и закричал от ужаса. Мать закрыла меня собой и умоляюще посмотрела на колдунью.
- Сделайте что-нибудь. Пусть они уйдут.
- Не бойтесь, они не причинят вам никакого вреда.
- Но как же это?..
- Ваше зеркало - это портал в другой мир. В другое измерение. Чтобы ваша жизнь не превратилась в ад, нужно заклеить его и больше никогда не трогать. Постепенно позабудете о нём, и жизнь наладится.
Ведьма потушила свечу. Я всё ещё, в ступоре, стоял на месте. Мама оказалась сильнее меня. Распрощавшись с колдуньей, поспешила в свою комнату. Спустя полчаса вернулась в коридор с небольшим плакатом в руке.
Осторожно встав на табурет, наклеила плакат на зеркальную гладь. Теперь это было не зеркало, а картина. На нас смотрели не монстры, а букет красных маков. С той поры мы вздохнули с облегчением.
Спускаясь глубокой ночью на первый этаж, я стал видеть эти маки. Хотя и не скрою, рука моя сжимается до сих пор в кулак, чтобы разбить хрупкое зеркало в раме.
0

#10 Пользователь офлайн   Наталья Владимировна Иконка

  • Администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Куратор конкурсов
  • Сообщений: 10 435
  • Регистрация: 26 сентября 15

Отправлено 27 ноября 2016 - 01:12

10

ТВОРЕЦ ОБЛАКОВ


На заре человечества в одной первобытной общине вместе росли и дружили с детства два парня. Одного звали Есэ, а второго - Ду. Есэ по приказу вождя рисовал на скалах важные события или места удачной охоты на зверей: где много добычи, где можно поклониться духам. Он был внимателен ко всему, наблюдал за соплеменниками во время охоты – именно в такие напряжённые моменты хорошо удавалось изображать на скалах зверей, охотников, поражающих кольями лань, и их ликование…
Ду старался повторять то, что делает Есэ, но у него не получалось: рисунки выходили очень грубые и непонятные. Когда Есэ из щетины кабанов мастерил кисточки, растирал краски из песка, жиров, смолы, Ду только продолжал копировать, а в душе его росла зависть.
- Вот и на эту скалу нужно нанести рисунок, - сказал вождь, приближаясь с Есэ к каменному склону.
Показал на скале ровные от природы поверхности – на этой гладкой стороне будет наша метка, дабы сопредельные племена видели границу… Пусть неукоснительно соблюдается ритуал поклонения духам, живущим в жерле вулкана…
Племя обитало в долине. Люди беззаботно собирали плоды и сочные корни, будто не вчера было нападение соседей, во время которого погибло много соплеменников. Есэ тогда чудом остался в живых. Ду дрался с азартом и проявил себя как отважный воин. Военное искусство давалось ему гораздо лучше. Жена Есэ со многочисленными детьми пряталась в катакомбах. Она следила, чтобы их не угнали в плен.
Во время боя были разбиты многие статуи, изваянные Есэ. Но кое-что при отступлении враги похитили.
- Нужно ножки сделать, чтобы эти статуи ходили и сами прятались, - восклицала жена Есэ, держа сына за руку.
«Этого только не хватало!» - недоумевая, думал Ду.
В тот же день, когда солнце сияло над головой и люди и звери искали тени, Ду подошёл к Есэ и хитро сказал:
- Тебе нужны камни твёрдых пород. Я знаю, где их искать.
- Я и сам собирался туда идти, - обрадовался Есэ.
Через некоторое время они поднялись к кратеру. Шаман предупреждал, что это – открытая пасть спящего подземного злого дракона, от дыхания которого поднимается белый пар. А внизу – тёмная дыра. Ду руку протянул и сказал, будто подумал вслух:
- Там можно найти зубы дракона.
И сильным ударом столкнул Есэ вглубь. И ушёл восвояси.
Ночью он попытался завладеть женой друга. А утром стал убеждать соплеменников, повторяя многократно:
- Видимо, Есэ разорвали шакалы!
Есэ отлетел далеко от скал и угодил прямо в воду. Он потерял сознание, но вскоре очнулся. Вроде цел. Вода его вытолкнула. Он успел отдышаться. Плавая по поверхности, он всё глядел в огромный тёмный колодец и думал, как выбраться из этой прорвы. Но все попытки вскарабкаться по гладким скалам были напрасны. Есэ и впрямь почувствовал себя в пасти дракона. А на недосягаемой высоте виднелся краешек неба. После тысяч отчаянных попыток он убедился, что не сможет вырваться отсюда. А сверху ничего не видно. В унынии он долго думал об этом.
Со временем Есэ потерял счёт дням и ночам, привык к такой жизни. Жаловаться некому. А вода тёплая, ласковая; водоросли очень сочны и вкусны; кругом - крохотные безвредные существа, привыкшие к его соседству.
Есэ круглые сутки размышлял. Гневной волной вскипала ненависть к Ду. С нежностью постоянно вспоминал жену и сына. Размышлял о людской жестокости и бессмысленности войн. Есэ неотступно смотрел на уходящие в бесконечность белые бесформенные клубы пара, лениво тянущиеся к небесам.
Однажды он попробовал как-то уплотнить его, придав определённую форму – и что-то начало получаться. В течение многих лет учился придавать облачкам форму предметов, зверей и людей. Конечно, много раз делал и собственное изображение. Но люди всё равно не обращали на это внимание, хотя Есэ изобразил в облаках почти всю свою печальную историю.
Чаще всего творил облака огромные и величавые, внушавшие своим видом благость и покой…
Он открыл для себя многое. А главное – что именно труд – самое дорогой украшение вечности. А вместилище вечности – совесть! Может, именно для того, чтобы разобраться в этом, и суждено было ему очутиться в пасти дракона!
Небесный холст теперь непрерывно покрывался живыми картинами. Любой мог заметить, как тучи общаются меж собой, растворяясь в туманной массе.
Никто не знает, сколько жил Есэ в жерле вулкана. Но одно очевидно: из любви к людям он продолжал ваять бесчисленные вереницы облаков, которые до сих пор плавают по небу днём и ночью, непрестанно меняя облик и перевоплощаясь в причудливые мифические существа.
Они рассказывают свои истории: где были и куда плывут.
0

Поделиться темой:


  • 6 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • Последняя »
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей