МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: Андрей Растворцев - неоднократный победитель и призёр в номинациях прозы, поэзии и детской литературы в конкурсах серии "Большой финал 2011" - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

Страница 1 из 1
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

Андрей Растворцев - неоднократный победитель и призёр в номинациях прозы, поэзии и детской литературы в конкурсах серии "Большой финал 2011" Визитка победителя литературных конкурсов Ковдории

#1 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 19 июля 2011 - 23:32

Андрей Васильевич Растворцев /г. Чебоксары, РФ/ стал
победителем и призёром в нескольких номинациях малой прозы
и поэзии в литературной серии конкурсов "Большой финал 2011".



Прикрепленные файлы


0

#2 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 20 июля 2011 - 00:12

Изображение

Три рассказа Андрея отмеченные на конкурсе малой прозы "Триумф короткого сюжета" дипломами:



Ширтан
/Автор: Андрей Растворцев/

Она встала сегодня рано. Очень рано. Не включая света сунула босые ноги в валенки и, с трудом разогнув поясницу повязанною толстым пуховым платком, прошла к рукомойнику. В избе было холодно. Воду в открытом цинковом ведре подёрнуло тонким ледком. Старым ковшом с отбитой эмалью зачерпнула воды вместе с крошевом льдинок и поставила ковш на плитку. Нашарив в темноте вилку от плитки - сунула её в розетку. Часть открытой спирали, не прикрытая ковшом, быстро заалела – потянуло лёгким дымком, значит, опять что-то приклеилось ко дну ковша.

Присела на старый скрипящий табурет.

Сегодня день будет длинным и полным забот. Сегодня она будет печь ширтан. Сыну.

Ещё вчера старый Алепий, сосед, принёс ей телячий рубец – большой ширтан получится, крупнее, чем из бараньего желудка.

Включила свет. Согретой водой ополоснула лицо. В зеркале с отколотым уголком увидала своё отражение – редким гребнем причесала такие же редкие седые волосы.

Печь за ночь простыла, видать поздновато вьюшку прикрыла, да что уж теперь…

Дрова на утро она ещё с вечера принесла, сухие; специально не из поленницы брала – из сарая. Ширтан долго запекаться должен, часов шесть, а то и восемь, да ещё хлеб испечь, вон опара-то полотенечко как над кастрюлею подняла - так, что дров сегодня много надо.

Ширтан – дело хлопотное: рубец хорошо промыть надо, почистить; мясо, что на фарш, меленько да ровненько порезать, печь протопить до ровного жара…

Запалила лучину мелкую, сухонькую. Пламя быстро занялось. Подождала пока огонь в печи в силу войдёт – дров подложила. Потихоньку тепло по избе разливаться начало. Хорошо.

Баранины хорошей не нашлось нынче. Сын-то ширтан всё больше из баранины любит. Из говядины да постной свинины тоже хорошо – она в фарш побольше мелко нарезанного чесночка положит да перчика чёрного молотого – духмяный ширтан получится. Не обидится сынок-то на мамку.

За окном потихоньку небо розоветь начало. Рассвет силу набирал. Поспешать надо.

В ровно гудящую печь ещё дров подкинула. Ширтан огня не любит – ширтан жар от угольев любит. Прогорят дрова, тогда и ширтану время в печь.

Сухонькими, ещё и не старыми вовсе, руками набила рубец сочным хорошо промешанным фаршем. Чесночный дух поплыл по избе. Открытый конец желудка перетянула накрепко отрезком шпагата. Красивый круглый ширтан. Почитай, как большой детский шар получился.

Аккуратно, вязальною спицею, проколола его в нескольких местах – пусть воздух уйдёт, да и жиру вытекать куда-то надо. Положила ширтан на сковороду без ручки – теперь в печь.

Пока ширтан сверху подрумянивался да беловатым жирком в проколах пузырился, она хлеба в печь поставила. Хлеб – не ширтан, печётся быстро. Двух раз ширтан ещё не перевернула, а хлеба-то выпеклись. Отломила корочку от свежего каравая, макнула её в жир, что от ширтана в сковороде – пожевала – нет, не пересолила, вкус нежный, пряный. В радость сыну ширтан будет.

За окном незаметно стемнело – вечер. День-то как быстро в хлопотах пролетел. Ладно всё успела - ширтан красивый, поджаристый. За день-то в печи, считай, в два раза уменьшился – а всё одно большой да ладный получился.

Завтра она с утра к сыну пойдёт. Как все последние девятнадцать лет ходит. К сыну, на дальнее кладбище, туда, где на красновато-сером граните портрет его и надпись «…при выполнении интернационального долга…»…


Белый кречет
/Автор: Андрей Растворцев/

Сиреневый вечер тлел ещё тонкой полоской над дальними гольцами, но ночь уже брала своё. Мохнатая темнота постепенно закрывала собою реку. Костёр, разведённый под старым выворотнем, становился всё ярче. Закат угасал, темень становилась гуще и, словно живое существо, приближалась к огню.

Разговор под чифирь метался от темы к теме, но был мелок и постепенно затих.

На душе было тихо и благостно. Закидушки молчали и не беспокоили настороженными колокольцами. Жор вечерний закончился. Сорог да налимов было взято изрядно; большая часть улова уложена в большие плетеные корзины вперемешку с травой и пересыпана солью. Лето ведь – даже ночью тепло, а рыбе, чтобы пропасть, много тепла и не надо. Ну а рыба с душком – продукт на любителя. Пару- тройку налимов зажарили на рожне, а из налимьей печени да нескольких крупных сорог уху сварили. А после хорошей ушицы да под ядрёную самокрутку, величиной с ладонь, сладко о жизни думается.

Потянул ветерок - сивер. За песчаной косой зашумела-заговорила тайга. Оттуда же, из тайги, донёсся долгий тягучий стон.

Мужики машинально повернули головы на звук: «Изгнанный Шаман камлает» - бородатый, в стеганой телогрейке мужик, осенил себя крестом: «Тоже видать не спится старому…».

«Да пусть его, тебе-то что, нужны мы ему» - мужик помоложе, посмеиваясь, стал цедить из закопчённого чайника в мятую кружку чифирь. Стон раздался ещё громче и тягучее.

Молодой резко дёрнулся в сторону звука, плеснул себе кипяток на руку, выронил кружку: «А, чтоб тебя!». Мужики захохотали. Бородатый, отсмеявшись, сказал: «Не дрейфь, Петрович! Вишь, ветер поднялся – дерево старое скрипит. Деревья, ведь они как люди – молодые - шустрые, шумливые, а к старости у них все суставы болят-скрипят, любой ветер их стонать заставляет. Да ты чайничек-то на костерок поставь, поставь. Чего ж тебя так перекосило-то…»

Разговор оживился, маленькое приключение словно сдёрнуло со всех благостную дрёму. Посмеиваясь над молодым, мужики вспоминали свои пережитые в тайге страхи.

Бородатого в компании видно здорово уважали, потому как все замолкли, когда начал он свой рассказ:

«Дело давнее, мужики, мало кому я об этом случае рассказывал, да и ноне бы не надо, более того к ночи; да уж больно к месту случай этот.

Годов двадцать тому, может чуть более, проводником геологи меня наняли. Всё лето до поздней осени водил я их по нашим хребтам да отрогам. В конце октября стали нас да образцы каменьев собранных на базу вертолётом вывозить. Да всех не успели. Занепогодило. Осталось нас шесть человек с двадцатью ящиками образцов. Ждём своей очереди, а вертолёта всё нет и нет. А плохое ведь одно не приходит – у нас ещё и рация сдохла. Ни спросить, ни ответить. Где-то в конце второй недели мы уже с голоду припухать стали. Вот начальник и отправил меня в ближайший леспромхоз за лошадьми и провизией. Это по карте ближайший, а так, вёрст двести с гаком, ежели напрямую. Только где ж в горах-то прямки найдёшь. Но выбора у нас не было: продукты на нуле, патронов в обрез, непогодь уже снегом кидаться стала и когда небо проясниться – не известно.

Дали мне карабин с двумя патронами, соль, горсть сухарей да штук шесть рыбешек вяленых и подался я за помощью. Первые три дня ходко я шёл – с рассвета и до темна, с небольшими перекурами, потом уж подустал, да и с голодухи покачивать стало – на одних гнилых грибах-ягодах не до скорости. Да и какие в конце октября грибы-ягоды, так – перестарки иногда попадались. Живность какая никакая встречалась, но патроны я берёг для крайнего случая. А тут ещё напасть – ручьи да реки из-за дождей из берегов повыходили – несли камни, брёвна, целые деревья – к берегу не подступись. Так что долго приходилось петлять, чтобы место для переправы найти.

Наверное, на шестой ли, седьмой день, стало близиться мне, что не один я по тайге бреду; кто-то всегда рядом, чуть не в затылок дышит. Да вы и сами, мужики, однако, не раз чуяли, когда в тайге долго в одиночестве, кажется, что чей-то взгляд затылок твой буравит и холодом спину подёргивает. Оглянешься – никого, а холодок-то не отпускает. Вот и тут такое дело – чую кто-то, как привязанный, за мной прёт и прёт. Оглядываться я устал да из-за деревьев выглядывать. Стал уж думать, что с голодухи мне всё это мерещится – ан нет.

Мне уж вёрст двадцать идти оставалось, к реке я подошёл. Переправу искал. Дождь подзатих чуток, кусочек неба синего высветился. И вдруг звук какой-то меня насторожил.

Мне сначала и невдомек, а потом, как обухом по голове – бубен! Я мордой к лесу – никого. А потом пригляделся, вижу за поваленной лиственницей, из-за выворотня человек не человек – подобие какое-то. На голове обтрёпанный малахай с бубенцами да колокольцами, малица дранная на нём, вся в шнурках да верёвках, то ли зубы медвежьи, то ли кости чьи, как бусы округ шеи, в руках бубен. Вот в этот-то бубен бьёт он реденько да на меня пялится.

У меня и так-то сил уж не осталось, а тут и вовсе заклинило всего.

Ни рукой, ни ногой пошевелить не могу. И в рассудке помутнение – ни мыслей, ни желаний. А этот, в рванине, в бубен свой колотит, крутится, как юла да ко мне и подгребает. Вот, думаю, и хана тебе, Кузьмич – это ж Изгнанный Шаман, а от него ведь спасенья нет, либо в услуженье себе заберёт, либо в распыл пустит, для пущей силы заклинаний.

Слыхать-то об Изгнанном Шамане многие слыхали, а вот видевших его – никто не встречал.

И так мне обидно стало, да не за себя – мужики там помощи ждут, надеются, а меня этот старый пень изводит. Умом-то ещё чуток соображаю, а пошевелиться не могу. А шаман уже у самой моей хари кружится, зубами своими гнилыми отсвечивает. И запашина от него такая же гнилая. Меня ажно изнутри всего передёрнуло и слезу вышибло – видно от всего сразу: и от вони, и от обиды.

Вдруг – крик кречета!

Краем глаза вижу, из того кусочка чистого синего неба, стрелой, с закинутыми за спину крыльями, кречет падает! Белый кречет! Я о таких только от стариков слышал. Думал, брешут – с чего бы кречету белым-то быть?

Шаман тоже дёрнулся, харю свою гнилую к небу закинул. Смотрю, у него глаза, как блюдца стали, только, что бубен успел вперёд выставить.

Ударил растопыренными когтями кречет в бубен, рванул его на себя. Только шаман изловчился, и бубен не выпустил. Кречет взвился под облака и снова, со свистом рассекая воздух, кинулся на шамана. Шаман бросил короткий взгляд на меня, сплюнул какой-то чёрной гадостью мне под ноги и рванул к лесу, звеня всеми своими бубенцами. А кречет снова и снова падал на него с неба.

То ли от всего увиденного, то ли уж и впрямь сил у меня вовсе не осталось, а, может, и плевок этот с какими заклинаниями был, только грохнулся я на отмель и сознание из меня вон.

Очухался я в избе. Видать от запаха. Вкусно пахло кашей – гречей. У печи шустрила опрятная бабка.

«Оклемался, сынок? Вставай, пока кашка горяча. Тебе это сейчас самое лекарство. Силы-то быстро вернутся. Их тебе ещё много надо».

«Кто ты?».

«Я-то? Бабка я, бабка и есть. Стряпуха я у лесорубов. Они на лодке за баркасом в леспромхоз подались – скоро вернутся. Барахлишко своё на зиму с участка вывозить будут».

С такой скоростью и жадностью я ещё никогда в жизни не ел. Прямо из чугунка загребал деревянной самодельной ложкой и пихал-пихал кашу в рот. Бабка сидела напротив, подперев щёку рукой. Из-под светленького платочка выбивались седые волосы.

«Прости, мать, сама-то чего ж не ешь?».

«А я уж, сынок, давно своё отъела, вот и в радость мне голодных-то кормить».

«Как это – отъела? Святым духом, что ли питаешься?».

Бабка засмеялась, как серебряные колокольчики зазвенели: «Святым, святым…».

После сытного варева меня снова кинуло в сон.

Проснулся по утру. В избе никого не было. И было видно, что очень давно никого не было. Пыль, паутина, пустые банки, ошмётки газет и журналов, несколько продавленных панцирных сеток от кроватей. И давно не топленая печь.

Позвал бабку. Никто не отозвался. Я вышел из избы. Видать и впрямь леспромхозовский летний участок. Пара бараков, лесопилка, штабеля не ошкуренных брёвен, россыпи опилок и коры. Ни на лесопилке, ни в бараках – никого. Вернулся в избу.

Подошёл к печи – печь не топлена с неделю, не меньше. На запылённом полу следы только моих сапог. Ничего себе, думаю – привиделось что ли? Но откуда сытость в теле?

Подошёл к столу. Потрогал чугунок – чугунок был тёплым, а на дне его каша гречневая – две-три ложки. Видать всё не смог я доесть.

Часа через два приплыли лесозаготовители, на катере. К катеру был приторочен большой баркас. Как только они с такой громадиной вверх по течению подняться смогли?

Моему появлению не удивились. Оказывается, меня уже третьи сутки ищут. Мужиков-то моих, геологов, ещё четвёртого дня, какой-то сумасшедший вертолётчик, наплевав на непогодь, вывез. О бабке-стряпухе лесорубы ничего не знают – у них свой повар – мужик.

На мои расспросы только головой качали – ты, мол, после всех скитаний, чуток умом тронулся – повезло ещё, что к жилью вышел. Но вот откуда каша взялась – сказать не могли. Гречки у них уже как с месяц не было; на картохе да макаронах сидели.

За день снаряжение да барахло в баркас сгрузили, баркас зацепили катером, на котором меня разместили, да и почапали тихим ходом вниз по течению.

И уж когда на середину реки вышли, откуда-то из-за леса, что за избой, в небо взвился белый кречет. Мужики закрутили головами: «Кречет. Белый. Что за невидаль! Будет что в селе рассказать. Не соврал ты парень о птице-то. А говорили, что и нету их более – всех повывели».

Я ведь, потом, когда в больнице лежал, в себя приходил, врачам всё обсказал. Ну, покрутили меня, повертели, мол, не псих ли я – да и отпустили с миром.

Это, говорят, по молодости твоей внушаемость у тебя сильная. Легенд да сказок понаслушался, вот с голодухи-то и сильной усталости тебя и переклинило.

Я что – я спорить не стал, а про себя решил: случай этот более никому не рассказывать, мало ли… Тем более, что врачи ошибаться не могут, их там цельный консилиум был.

Только вот, что с кашей-то да белым кречетом делать – ведь и кашу и птицу не я один видел? А толпой с ума не сходят…

Осмеять да психом выставить – большого ума не надо – ты вот поверить попробуй».

Костёр потрескивал фиалетово-алыми угольями, рассыпая по ветру искры. Мужики потягивали ядрёный чифирь и молчали…

В лесу скрипело и стонало старое дерево, а, может, это камлал Изгнанный Шаман…


Душа таёжная
/Автор: Андрей Растворцев/

Дом был странным. Всего в четыре крупных венца лиственницы, с одним маленьким оконцем затянутым мутным бычьим пузырём, с кривобоким крыльцом с навесом и гнилыми перильцами, из которых во все стороны торчали круглые балясины.

Стоял дом на отшибе деревни, на самой кромке леса, по над речкою.

Хозяин дома был ему подстать – такой же приземистый, с бородою больше похожей на зелёный мох, чем на щетину. Огромные его кулаки всегда сжимали суковатую палку, на которую он опирался при ходьбе, так как был хром.

Слава, как о доме, так и о его хозяине гуляла нехорошая.

Местные бабёнки поговаривали, что мужик этот и не мужик вовсе, а лешак и есть, что по ночам он с ведьмаками да татями неупокоенными зелье варит да бражничает, а потом в бесовские игры с русалками из ближнего озера играется.

Так ли это, не так, только проверить воочию это никто не решался.

Повстречав его на узкой деревенской улице, бабы норовили мышкой прошмыгнуть вдоль забора или, не спросясь, кинуться в ближайшую избу. Мужики, отведя глаза, снимали картузы и кланялись, а потом, за спиной мужика, крестились – от греха подальше.

Сам-то дом давно за деревней век вековал, уж и старики не помнили, когда и кто его поставил, а мужик-то объявился, по деревенским подсчётам, недавно – годков семь-восемь назад. Откуда пришёл – неведомо, и почему предпочёл жить в развалюхе с земляным полом – тоже.

Но все деревенские сходились в одном – уж больно подходили друг дружке дом и хозяин.

Мужик в деревне объявлялся не часто, только по надобности насущной – в лавку ли за провизией, либо ещё по каким-то только ему ведомым делам – так что, и вспоминали о нём редко. Жил мужик своею, никому не понятной, жизнью – деревня своею: размеренной и спокойной.

Изменилось всё в одночасье.

Деревня-то в лесу стояла, а лес, он ведь как, он спешливых да гордых не любит. Он сам гордый. К лесу завсегда с почтением да с поклоном – тогда и примет он тебя и не обидит, самые сокровенные тайны свои откроет. Ты в лес пошёл, грибок нашёл – спасибо лесу скажи, ягодку какую углядел – поклонись лесу, от тебя не убудет, а лес добро помнит.

А гордецов да спесью надутых лес в миг окорачивает – закружит, захороводит по ведьминому кругу, страху нагонит – да так, что изорётся гордец, искричится, потом много лет в лес ни ногой, это ежели выберется. А то и навсегда ведь таких лес у себя в полоне оставляет.

Началось всё с малого; два мальчонки деревенских в тайгу за черемшёй подались. Мамки им по бутылочке молока, картохи в мундирах да по краюхе хлеба в мешки заплечные положили – на денёк-то всего и собирались. За этим закон-то таёжный и забыли: на день идёшь – припасов на неделю бери. Кто ж думал, что так всё обернётся…

До места-то быстро добрались, ещё и солнце из-за гольцов в полный рост не встало. Тайга там, как вроде, в разные стороны разбежалась, большие ровные поляны-прошлёпины без густого леса оставила. Из-под ближней сопочки родничок малый пробивается, да растекаясь полянки те мокрит. А уж по тем полянкам черемша знатно уродилась – молодая, сочная.

Дело-то у ребятишек споро да ладно пошло. Сначала аукались было, да потом за делом и аукаться перестали. Рвут черемшу да в мешки складывают. Так и не заметили, как разбрелись в разные стороны далеко друг от друга…

Первым-то малой вскинулся: «Ау – ау!» - да нет никакого ответа.

Опять же, закон в тайге есть – плутать начал – остановись, не мечись из стороны в сторону, останься на открытом месте или по своим следам обратно иди, не можешь – аукайся, коли не один был.

Да что уж с малого-то спрашивать.… Заметался мальчонка, забегался.

Испуг плохой помощник и взрослому–то, а тут дитё.… Умаялся по тайге бегаючи, вечереть стало, присел мальчонка у кедра отдохнуть да и заснул.

Старший-то его покричал-поискал да под вечер в деревню кинулся – помощь звать.

Ежели кто думает, что весною в тайге не прокормиться, случись что – значит тот не таёжник.

По весне, в тайге, ещё только-только снег сойдёт, уж так хорошо под кедрами шишки виднеются на земле, ветром по зиме с веток сбитые. Такие шишки паданкой, либо падалицей называют – а чем орехи не прокорм? А чуть далее, где помокрее, уже и черемша два своих листа-перышка выстрелила, стебелёк бело-розовый средь жухлой травы выставила, а на пригревах и щавелёк проглядывает, травка кисленькая, сочная.

Багульник цветёт – лепестки его розовые сладенькие в горстку и в рот – вкуснее любой конфеты. У сосенок веточки в рост пошли – ещё не задеревеневшие, не смоляные – наломаешь их, иголочки посбиваешь да и жуй себе на здоровье…

Так, что по весне в тайге с голоду пропасть дело мудрёное, другое дело звери…

И не то, чтобы человек им шибко нужен – в лесу и без человека корму по весне на любой вкус, а то, что дети малые у зверья подрастают. А любая мать, хоть звериная, хоть человечья за дитё своё малое любого в клочья порвёт. Это-то вот в лесу по весне самое страшное и есть.

Так опять же, углядел где дитё звериное – не тронь его, не сюсюкайся с ним – в лесу брошенных зверёнышей не бывает, завсегда рядом его мамка бродит. Иди дорогой своей да оглядывайся почаще – целее будешь.

Ну, да что говорить – три дня мальчонку всей деревней искали, а толку никакого – ни следа, ни зацепочки, а у всех и своих-то дел полон рот, так что на четвёртый-то день мужики деревенские матери, горем пришибленной, объявили, что далее искать пацана нет никакой возможности и засим: прости и прощай.

Да и то верно – весна, дел по хозяйству, огороду-саду невпроворот, пропустишь день весенний – он лютой зимой крепко плохо отзовётся, а уж не наверстаешь…

Конечно, для всех мальчонка чужой, а для матери-то кровиночка родная.

Вот и удумала мать к мужику, что на отшибе жил, за помощью обратиться, ежели тот с нечистью знается, то и с лесным отродьем знакомство иметь должон – неужто в помощи откажет?!

Не отказал. Опустив голову долу, выслушал неутешную мать, потом поднял глаза, мазанул её взглядом, на минуту-другую вошёл в свой неказистый дом и вышел уже с заплечным мешком, как будто давно к походу готов был. И по длинной деревенской улице, сквозь опасливые взгляды баб и мужиков подались они в тайгу.

В вечеру уж добрались до распадка, где мальчонка запропал, прошли вдоль светлого ручейка, что из под скалы мшанистой пробивался, прошли черемшанник, а тут и солнце за сопки прятаться стало…

Мужик–то тот, хоть и хром был, да так ладно и споро со своим батожком управлялся, что дорога длинной и не показалась; по всему видно было – ходьба по дебрям таёжным мужику не в новинку и даже не в тягость.

Позадёрнулось небо покрывалом тёмным, а звёзды сибирские по весне крупные, как каменья самоцветные, глядишь, а они в руки так и просятся, вроде и светло при них, да по тайге с таким светом не походишь – ночлег соображать надо. Ночи-то весенние холодные да стылые, после зимы не прогретые, земля – студёная, без тепла ночлег пыткою покажется. Да видать и это мужику не впервой. Из заплечного мешка топор он вынул, там сухостоину обстучал, другую подрубил, молодую сосенку повалил – нодью-то и сладил. У нодьи огонь долгий, ежели ветер не задувает – ровный. Двух-то брёвен на ночь за глаза хватает.

Сладили чаёк на листе брусничном, пяток картох в углях запекли да и спать наладились. А посередь ночи-то женщина и проснулась. Костёр горел ровно, теплисто, ветер тучи по небу курчавил – а звуков не было. Тихо было.

Ни треска костра, ни шороха листвы, ни криков птиц ночных – ничего. Видно от такой тишины женщина и встренулась. Вставать-то боязно, а взглядом всё, что видно обежала…

Мужик, подобрав под себя ноги, сидел на берегу ручья. Туман серовато-белый, качался у его ног, а несколько длинных прядей его поднимались к небу, постепенно превращаясь в фигуру человека.

«Здравствуй, Белый Старик» - женщина голоса мужика не слышала ни разу, но узнала его тотчас.

Туманная фигура ещё какой-то миг неустойчиво покачалась над ручьём и застыла обликом белобородого старца.

«Здравствуй, Лесовик, здравствуй. То-то чую, знакомым духом с утрева по тайге тянет. Но о тебе и мысли не было. Видать случилось что, за просто так не пришёл бы ты».

Мужик долго смотрел на туманную фигуру – молчал. И тайга молчала, словно не мешала думать.

«Случилось» - мужик и рта вроде не раскрывал, а слова падали чётко и звонко, как монеты о мраморный пол: «Случилось. Ты пятого дня мальчонку себе оставил. Отдать бы надо. Один он у матери – и надёжа ее и опора. Зачем тебе малой – верни его».

То ли засмеялся Белый Старик, то ли поперхнулся: «Тебе-то, Лесовик, какая печаль о мальце? Сколько их у людей – одним больше, одним меньше, им ведь без разницы, а для меня кажный наперечёт. Сам знаешь, стар я уже, а замены хорошей нет, тайгу без присмотра не оставишь, уйдёт душа из неё. Тебя вон, сколько годов на смену себе готовил, а ты?! Не пожалел старика, тайгу не пожалел – бросил, на женщину рода людского променял! Да смотрю, не сладилось у тебя с любовью-то, раз за чужого мальца просишь… А мне малец приглянулся, не гляди, что мал – смышлён да разумен – выучу - взамен себя поставлю, дело ему своё передам. Так, что не проси – мой это малец, мой - такой же, как ты когда-то…»

«Такой да не такой – я к тебе, Старик, сам когда-то пришёл, а этого ты силой взять решил. А ведь сам знаешь – силой только сломать можно, а уж что сломано – долго не прослужит».

«А тебе-то, какая корысть в том – сломаю я его, не сломаю, всё одно ему у меня лучше, чем с голоду пухнуть без отцова присмотра. Не тебе ли знать таёжные законы – сам-то, сколько лет по ним жил? Это сейчас у тебя облик да душа человечьи, а сколько таких огольцов у тебя самого в обученьи было? Что-то ты не шибко их матерям возвращал».

Женщина не то, что вздохнуть – моргнуть боялась. Правду люди баяли – лешак он и есть лешак, да ещё Старик этот: «Господи, спаси и сохрани и меня, и дитё моё малое, неразумное…».

Белый Старик изваянием каменным застыл над ручьём – мужик тоже. Было видно – знакомцы старые, когда-то одним делом повязанные.

«Прав ты, Старик – облик мой да душа моя – человечьи, потому и пришёл за огольца просить. Свой-то у меня такой же был. Да видать сильно я Вас, хозяев тайги своим уходом разгневал – волю мне дали, облик мне дали, душу мне дали – а жизнь забрали… Оба, и жена, и сын, в одночасье от лихоманки сгорели, когда по весне под лёд на санях провалились – не твоими ли, Старик, заботами? Ногу-то тогда я и покалечил, когда их из подо льда доставал. Достал – да два дня они всего и прожили…

Как из тайги я когда-то ушёл, так и от людей посля… Один я. И не ваш, и не их уже…

Так, что, Старик – отпусти мальца. Отведу до жилья – обратно вернусь».

«Воля твоя, Лесовик. Слову твоему верю. Мальца и без меня найдёшь, а с матерью его, как быть – чую, слышит и видит она нас? Ты же знаешь – кто видел Белого Старика, к людям вернуться не может».

«Не тревожься, Старик – спит она. Сон ей снится. Как проснётся – забудет сон. А ежели и вспомнит, да скажет кому – сам знаешь кара какая».

Из туманного морока зорко, не по-стариковски, на Лесовика глядели глаза даже и не Старика Белого, а самой тайги.

Разговор был окончен – каждый сказал, что хотел, и каждый знал, что слово сдержит.

Да уже и заря проклюнулась над гольцами, туман над ручьём распался на тонкие прядки и тонкими белёсыми струйками растёкся по тайге. Как будто и не было ничего…

Где-то сдуру, или спросонья, загукала сова, ветер стал раскачивать макушки кедров, да шелестеть травами. Тайга словно вышла из оцепенения и стала наполняться звуками.

Мальчонку отыскали быстро. И то, правда, смышлён малец не по годам.

После первого-то испуга он по ручью к реке вышел, что по распадку катилась, а река завсегда к людям выведет, да и ловчее вдоль реки-то идти, зверь таёжный за здорово живёшь по буреломам тоже ног бить не будет – он тропами ходит, да всё ближе к берегам рек те тропы жмутся. Иногда зверьё такую тропу повыбьет – на телеге проехать можно. Вот малец-то, по звериной тропе вдоль реки и выбирался к людям.

Говорить, как мать отыскавшемуся сыну рада была – только время терять, и так наперёд всё ясно. А уж на радостях дорога к дому ровным трактом казалась.

А когда деревня из-за деревьев выглядывать стала, мужик остановился, поманил к себе женщину и, чтобы малец не слышал, негромко сказал: «Сон забудь. А скажешь сон кому – кара страшная будет» - и, не прощаясь, ушёл обратно в тайгу.

Люд деревенский счастью вдовьему рад был, а что мужик из тайги не вернулся – вдвойне. Посудачили малость, да и забыли – своих забот полон рот. Дом странный со временем зарос травой, да мелким подлеском, зимой его полностью засыпало снегом на радость деревенской детворе, которая каталась с него на санках.

Но тут вот ведь какая странность объявилась – иногда, всё чаще по весне, за деревней, над рекой туман стал клубиться, да обликом всё более человечьим.

А некоторые из деревенских, кто позорче, да поглазастее, из тумана того чей-то взгляд пронзительный ловили. И еще народ приметил, что по старым-то временам, нет-нет, да и пропадал кто из деревни в тайге: то медведь задерёт, то дерево придавит, а то и просто сгинет беспричинно; а как мальчонка-то вернулся – более никто в тайге ни то, что не пропадал – не плутал даже. По другим-то деревням было, а в этой – как отрезало.

Тут бы истории этой и закончится, так нет – женщина-то слово своё не сдержала.

Помирать стала, вот перед смертью-то сыну, а он уж в зрелых годах был, женат, сына имел – всё и обсказала. И ничего вроде по первости и не произошло, а как похоронил он её, собрал заплечный мешок и, не сказав никому ни слова, в тайгу и ушёл.

Более его никто и не видал.

Знать забрал его к себе Белый Старик за болтливость материнскую.

С тех пор, по деревенькам таёжным, нет-нет, да прошелестит слушок – дескать, этот мальчонка теперь и есть Старик Белый – душа таёжная.

Прикрепленные файлы


0

#3 Пользователь офлайн   угренинов Иконка

  • Участник
  • PipPip
  • Группа: Авангард
  • Сообщений: 13
  • Регистрация: 28 апреля 12

Отправлено 28 ноября 2012 - 19:40

Здравствуйте, Андрей! Прочитал Ваших три рассказа.Особенно понравился последний. Мне импонирует, что Вы прекрасно знаете то, о чем пишете. Все это и мне близко - и в тайге жил, и в геологии работал. Успехов Вам в творчестве.
Авторский форум: http://igri-uma.ru/f...p?showforum=401
0

#4 Гость_Андрей Растворцев_*

  • Группа: Гости

Отправлено 08 декабря 2012 - 14:30

Спасибо! Я тоже слежу за Вашим творчеством, видимо по принципу "рыбак- рыбака...". Радостно, когда встречаешь родственную душу. Удачных Вам творческих находок!
0

#5 Пользователь офлайн   Николай Дик Иконка

  • Авангард
  • PipPipPip
  • Группа: Авторские форумы
  • Сообщений: 1 942
  • Регистрация: 16 января 11

Отправлено 26 января 2022 - 20:41

Андрей Растворцев ушёл из жизни 17 января 2022-го... Скорбим вместе с семьёй, друзьями и близкими.
Замечательный был человек, талантливый литератор и прекрасный организатор.
Вечная память...

Андрей Васильевич Растворцев (05.05.1958 - 17.01.2022)
Член Союза писателей России (2015 год).
Член редакционной коллегии литературно-художественного журнала «Берега» (г. Калининград), редактор издательского проекта «Ковдория».
Автор книг: «Тринадцатое полнолуние» (Чувашское книжное издательство, рассказы, 2015 год), «Белый кречет» (Чувашское книжное издательство, рассказы на чувашском языке, 2020 год), сборников стихов: «За тех, кто в поле», «Свободное плаванье», «От любви до любви», «Там хлебом пахнет дым», «Полёт сквозь август», «Когда однажды обмелеют реки…», «Точка возврата»; книг для детей: «Лунная дорога», «Хранители очага», «Домовёнок Фока и его друзья», «Новые приключения домовёнка Фоки его друзей».
Публиковался в литературно-художественных журналах: «ЛИК», «Таван Атал (Родная Волга)», «Иван-да-Марья», «Капкан», «Тетте» («Игрушка») (г. Чебоксары), «Невский альманах» (г. Санкт-Петербург), «Дальний Восток» и «Родное Приамурье» (г. Хабаровск), «Литера» (г. Йошкар-Ола), «Великороссъ» (г. Лобня), «Юность», «Молодая гвардия», «Пограничник» (г. Москва), «Берега» (г. Калининград), «Однако, жизнь» (Белоруссия), «Метаморфозы» (г. Гомель, Белоруссия), сетевом русскоязычном журнале «Испанский переплёт» (Испания), международном интернет-журнале «Русский глобус», в двухтомнике «Чувашский рассказ» (рассказ «Душа таёжная» Чувашское книжное издательство, г. Чебоксары 2016), в двухтомнике «Дыхание» (произведения призёров и лауреатов конкурса «Новые писатели», издание «Дикси-Пресс», рассказ «Мама», 2016), в двухтомнике «Наваждение» (произведения призёров и лауреатов конкурса «Новые писатели», издание «Дикси-Пресс», рассказ «Горностай», 2017), местной периодической печати.
Книги для детей и большая часть прозы переведены на чувашский язык.
Переводчики - народный писатель Чувашии Ю.С. Семендер и Г.А. Антонова
Лауреат первой премии литературного конкурса посвящённого 70-летию Великой Победы (Сетевой литературный журнал «Камертон» 2015 год, рассказ «Встреча»), победитель литературного конкурса «На семи холмах» (г. Москва 2016 год, рассказ «Лёшка»), победитель международного литературного конкурса-фестиваля «Русский Гофман – 2016» (г. Калининград, рассказ «Оберег»), лауреат третьей премии международного литературного конкурса-фестиваля «Русский Гофман – 2019» (г. Калининград, рассказ «Отраженные облака»), победитель ежегодного республиканского конкурса «Литературная Чувашия: самая читаемая книга года – 2016» (номинация «Современная проза» на русском языке – книга «Тринадцатое полнолуние»), лауреат Премии «Золотое перо Руси» (2017 год, номинация «Сказка», сказка «Бурундук»), призёр литературного конкурса «За далью – даль» им. А.Т. Твардовского (г. Калининград 2015 год, рассказ «Встреча»), дипломант конкурса СМИ «Живое слово» в номинации «Живые истории» 2015 год (рассказ «Горностай»), лауреат и призёр литературно-педагогической премии"Добрая лира" (г. Санкт-Петербург 2016 год, рассказ «Разгромный счёт»; 2017 год рассказ «Отражённые облака»), призёр международного литературного конкурса «Созвездие духовности» (г. Киев 2018 год, рассказ «Отражённые облака»; 2019 год, рассказ «О мечте, о счастье и синице в руках…»), дипломант международного конкурса «Земля – наш корабль» (г. Самара 2016 год, рассказ «Рысь»), многократный лауреат и призёр Международной серии литературных конкурсов «Большой финал» /2011, 2012, 2013, 2014, 2015, 2016, 2017, 2018/ в номинациях малой прозы и поэзии.

https://rospisatel.r...ija2022/15.html
Авторский форум: http://igri-uma.ru/f...p?showforum=384
0

Поделиться темой:


Страница 1 из 1
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей