[GREEN]

№ 10

Шкаф


Алена жила одна. Уже около месяца или двух, она, став зарабатывать достаточно, распрощалась с двумя своими сожительницами и сняла себе отдельную квартиру. Поначалу, конечно, было здорово и очень приятно. Никто не занимает ванну, не пользуется твоим кремом для душа и не трогает личные вещи и косметику. Можно ходить по дому голой, или петь во весь голос, никого не стесняясь. Можно, в конце концов, курить лежа прямо в кровати, но Алена не курила. Как-то во времена бурного юношества втянулась, но спустя месяц поняла, что совершенно «нерентабельно», и с легкостью бросила, потому что никогда не любила делать то, что не приносит видимой пользы. «Жить одной – это рай» - решила Алена и дня 4 пребывала в эйфории.

Потом, правда, стало несколько грустно возвращаться в пустую, темную, а осенними вечерами и холодную квартиру. Когда жила с девочками, то приходя домой часто попадала в эпицентр скандалов, интриг и расследований. Тогда казалось, что от всего этого порой разрывается голова и хочется спокойствия. А теперь оказалось, что без этого грустно и одиноко. Алёна чувствовала внутри дискомфорт, но не понимала, отчего.

Поэтому она решила проблему по-своему. Почти каждый день к ней кто-то приходил, или сама она возвращалась очень поздно, после встреч с друзьями. Развлекаться один на один с собой она не то, чтобы не умела – даже не знала, что такое возможно. Если в гостях никого не было, Алёна свободное от работы время проводила в интернете, переписываясь с кем-нибудь.

Иногда вереница друзей-парней-коллег-сокурсников-знакомых иссякала, а общение в сети не складывалось. Алена как-то незаметно привыкла разговаривать со странным, старым шкафом. Нет, она не была ненормальной. Просто однажды ночью проснулась от неприятного сновидения, бросила взгляд в другой угол комнаты и увидела странный силуэт. Сонная, она плохо соображала, где находится и что происходит, и приняла фигуру за человека. Постепенно возвращаясь к пониманию, что находится у себя дома, испугалась и спросила: «эй, что вы здесь делаете?». Не получив ответа и не заметив движения, встала и пошла проверять. Потом очень громко хохотала.

Обстановку плохо запомнила. Приняла шкаф за человека. А он стоял себе на углу и, честно говоря, немного мешал. Алена иногда о него спотыкалась, но, вместо того, чтобы выругаться, улыбалась и вспоминала видение. Шутила, сначала про себя, а потом, привыкнув, обращалась прямо к шкафу. Со временем стала с ним разговаривать. Когда приходила с работы одна или когда не было никаких планов на выходные или на вечер, она договаривалась в интернете или по телефону о встрече, или решала рабочие вопросы, а в это время, как старому другу, пересказывала шкафу все новости и перипетии личной жизни. Обычно своей, иногда чей-то еще. Делилась восторгами и раздражением. Иногда Алене даже казалось, что шкаф дает ей советы. Более того – дельные советы.

А он, кроме этого был очень полезен. По невероятному стечению явно счастливых обстоятельств там почти всегда находились нужные вещи, а для хранения одежды, косметики и всякой он был если не незаменим, то смысла делать это не было никакого – шкаф отлично справлялся. Алена, как ни странно, даже привязалась к нему. Во время уборки с него пыль вытирала в первую очередь. Хотя, если кто-то заходил в гости или звал куда-то, могла прервать разговор со шкафом в самом захватывающем месте, попрощаться и убежать.

Разговоры со шкафом прекращались в тот момент, когда ей было удобно: хотелось спать, пора было на работу, на деловую встречу, в клуб, на свидание, не было настроения. У шкафа же выбора не было. Иногда Алена бросала в пустоту риторические вопросы, но ответа, естественно, не поступало.



Алена его не стеснялась. Рассказывала очень личные вещи, ходила перед ним голая и иногда безвкусно одетая. Зеркало на шкафу уберегало ее от ошибок. Всегда было честно и неподкупно, поэтому, наверное, Алене иногда очень хотелось его разбить. Но на мысли, что это только шкаф всегда ловила себя во время.

Так продолжалось около трех месяцев, а потом Алена увлеклась. И треть месяца ходила то нервная, то счастливая, то грустная, то возбужденно радостная. Домой заходила раз в день, и то – от случая к случаю. Времени хватало только переодеться и на скорую руку перекусить. Шкафу по привычке кивала, доставала из него вещи, а те, что снимала, пихала небрежно на полку или бросала около. Друзья к ней стали приходить еще чаще. Алена, шутя, говорила, что разговаривает со шкафом, те смеялись и хлопали его по стенке.

Однажды Алена вернулась с работы, намереваясь, наконец, навести порядок, убраться в шкафу, протереть пыль, но не смогла даже переодеться. Шкаф странным образом оказался повернутым дверцами к стене. Она щипала себя, терла глаза, моргала, остервенело смыкая и размыкая веки, стучала в стенку, но ничего не менялось – шкаф непонятным образом перевернулся. Алена пожала плечами, сделала фотографию и выложила в инстаграм. Потом позвонила мальчику, который уже год как был в нее влюблен, а тот своих друзей, и вместе они вернули шкаф на место. Алена с мальчиком и его приятелями выпила кофе на кухне и, зевая, выпроводила. Возвращаясь в комнату, забыла и врезалась в шкаф, выругалась и от болезненного раздражения ударила по шкафу ногой. Покрутила ему у виска и легла спать.

На следующий день, вернувшись с работы, по привычке разогрела себе пиццу, купленную только что в магазине (катастрофически не было времени готовить), залезла в интернет и параллельно стала рассказывать шкафу о своей жизни.

Но тот внезапно встал на четыре непонятно откуда взявшиеся ноги стремительно и резко. Он наклонился, дверцы со свистом распахнулись, и вся одежда, и вся косметика, и другие вещи с грохотом вылетели на пол. Алена, обалдев от происходящего, стояла неподвижно, снова щипая себя в попытках понять, что за чертовщина. «Эй, что происходит?» - недоумение прозвучало в ее вырвавшемся из мыслей вопросе.

Ответ раздался из шкафа. Суровый, но спокойный голос монотонно и жестко отрезал: «Меня от тебя тошнит. Я ухожу, потому что больше не могу это и тебя терпеть». После чего ножки шкафа стали еще выше и самым натуральным образом пошагали к дверям. Алена стояла, перестав от страха двигаться и выпучив и так большие глаза. Шкаф боком пролез в проем и хлопнул дверью с такой силой, что отвалилась штукатурка со стороны площадки.

[GREEN]

№ 11

Горящие камни. Поединок шаманов


Сквозь туман и противную липкую жижу, затягивающую меня в сон, я пришел в себя. Она была передо мной. Прикованная к стулу, абсолютно неподвижная и беззащитная. Ее лицо казалось заплаканным, но одновременно оно наполнялось какой-то надеждой. Я заметил засохшие слезы на ее щеках и мне самому захотелось заплакать.

- Давно я здесь? – спросил я очень осторожно и безропотно.
- Минут двадцать, - тихо ответила она.

Гул в помещение, из-за работы генератора, скрывал посторонние шумы и я ни сразу осознал - одни ли мы.

«Возможно за моей спиной, кто-то стоял», - мелькнула мысль. Но я не определял никаких посторонних мыслей, значит, мы, все же, были одни.

Само помещение напоминало подвал. Множество труб, свидетельствовало о том, что это, скорее всего, подвал крупного здания. Возможно какой-нибудь фабрики или завода, решил я. К одной из этих труб меня и приковали наручниками. Я стоял на коленях, так как труба располагалась невысоко. Ноги и руки затекли, я по очереди попытался расслабить затекшие конечности.

Лия сидела прямо напротив, вероятно такова была задумка похитителей, чтобы мы видели друг друга и больше друг за друга переживали.

- Мы выберемся отсюда, - сказал я и посмотрел в ее заплаканные глаза. – Все будет хорошо, - продолжал я убеждать ее.

Мне хотелось ее успокоить, вселить надежду на успешное освобождение, даже если этого не случится.

Мне приходилось действовать решительно. Я освободил руки привычным способом, выщелкнув в очередной раз сустав кисти. Потом, сняв руки с трубы, вправил сустав назад и немного размял затекшие конечности.

- У меня есть план, - заметил я. – Доверься мне. И помни, что все будет хорошо.

Я пытался заговорить ее, чтобы она не переживала и лишний раз не нервничала. Я понимал, что так просто освободиться нам не удастся и если она начнет нервничать, то потеряет контроль, тогда мне будет сложно вытащить нас двоих.

Растерев затекшие руки, я пошел в сторону Лии, чтобы освободить и ее, но в эту же секунду услышал шум за дверью. Мне пришлось остановиться. Я поспешил одеть руки на трубу, только не стал застегивать наручники, а сымитировал, что они застегнуты.

Вошли несколько человек. Трое зашли спереди, еще трое остались стоять сзади. Пока они входили, я попытался уловить хоть чьи-то мысли, но не смог. Они были защищены и я тут же выставил защиту, чтобы никто из них не прочел моих мыслей.

- Добрый день, - поздоровался с нами седой мужчина средних лет и небольшого роста.

Мы оба предпочли промолчать на его приветствие, доброго в этом дне было мало.

Он вел себя раскованно и излишне позерно. Напоказ выставляя свои отточенные манеры. Дорогой костюм, вычищенные до блеска ботинки выдавали в нем очень обеспеченного человека. В дополнение к манерам он походил на итальянского мафиози.

Я сразу узнал шамана. Он стоял в углу, чуть поодаль, высокий кудрявый брюнет. Я уловил от него негативное излучение. Он был словно соткан из той мерзкой жижи, что виделась мне в страшных кошмарах. Но помимо этого странного излучения, я уловил еще и силу. Невероятную, мощную. От нее пробирал мороз по коже. Это был шаман, определил я. И я представил его в образе медведя. Сильный, агрессивный, свирепый и непробиваемый.

***

Я как сейчас помню нашу первую встречу.

В то утро выпал первый снег. Он лег не глубоко и на охоту мы пошли на лошадях. С осени мои соплеменники приглядели в лесу берлогу. Для них, да и для меня, это был обряд инициации, и я, несмотря на то, что был не из робкого десятка, немного трусил, боялся опозориться перед всеми.

Лошади неожиданно занервничали и мы, поняв, что они чуют приближение опасности спешились. Рассредоточившись на 30 - 40 квадратных метрах, мы привязали коней в центре, чтобы они не убежали и заняли выжидательную позицию. «Но медведь может не прийти», - подумал я, хотя, на всякий случай, снял ружье с предохранителя. И только я так подумал, как раздался угрожающий рык. Я располагался с правого фланга и медведь выбрал именно его. Он стремительно приближался ко мне, почему-то именно меня выбрав первой жертвой. Я вскинул ружье и сделал два выстрела. Но медведь не рухнул, как я того предполагал, наоборот, разъярившись от полученных ран, он встал на задние лапы, издал истошный вопль и пошел на меня на двух ногах. В этот момент подоспели другие охотники. Заметив их, медведь резко ушел в сторону и скрылся в зарослях кустарника. Если бы медведь не испугался толпы людей, мне бы пришлось туго. Перезарядить ружье я бы не успел. Осознав все это, я нервно выдохнул и тут же зарядил ружье.

Охотники не думали расслабляться. Медведь мог вернуться, и они ждали повторного нападения. Я же раздосадовано разбирал свой промах. «Как же так, я не мог промахнуться. Надо было в голову стрелять». Я не предполагал, что подстрелить медведя сложнее, чем человека. Хотя это казалось естественным, ведь у нас разная анатомия. В любом случае, меня сей факт расстроил, я не привык проигрывать. «Я выстреливал десять из десяти. Я был лучшим в своей роте в стрельбе и метание ножа. Я мог с закрытыми глазами расстрелять мишень, мог не прицеливаясь выпустить обойму в грудь человека и не задеть жизненно важных органов. Я не мог промахнуться». Пока я разбирался сам с собой, остальные охотники осматривали следы вокруг. Медведь как сквозь землю провалился. Его нигде не было, а главное не было заметно следов крови. Охотники переживали. Кто-то из них подал мысль, что это был злой дух - шаман, который обернулся медведем. Это еще больше перепугало братьев по оружию и они начали переговариваться по поводу возвращения.

Двое приняли решение вернуться. Никто не стал их останавливать.

Оставшиеся собрались вместе и продолжили путь. Только на этот раз шли осторожно, прислушиваясь ко всем шорохам и шумам. Медведь на самом деле мог идти за нами. Никто больше не разговаривал и каждый, ведя своего коня за узду, внимательно следил за его поведением, почуяв приближение медведя, конь обязательно вздыбится и это будет сигнал к нападению. Но очень скоро группа снова успокоилась. Медведь так и не появился и все поверили в то, что он на сам деле, испугавшись, убежал, и, возможно, получив серьезное ранение, издыхал сейчас где-нибудь в кустах.

Скоро мы вышли на небольшую опушку. Деревья здесь росли очень редко, было много света. Я не сразу разглядел на окраине под сваленным деревом нору. Зато мои товарищи знали, что искали. Дав знак всем вести себя тихо, один из охотников взял большую жердь и пошел к берлоге.

- Хороши охотнички, - усмехнулся я в пол голоса, чтобы меня не расслышали и огляделся по сторонам.

Участвовать в подобном как-то не хотелось. «У бедного медведя нет шансов», - решил я и, отвернувшись, отошел чуть в сторону.

Тем временем охота вошла в разгар. После очередного толчка палкой в бок, медведь решил показаться и посмотреть на непрошенных гостей. Когда соня вылез из берлоги, лошади жалобно заржали, словно предчувствовали кровопролитие. Я лишь мельком увидел этого представителя косолапого мира. На вид он не казался таким уж маленьким, хотя речь шла о подростке. Я отвернулся, чтобы не видеть, как его будут затравливать и убьют. Но только я это сделал, как увидел огромную черную массу идущую на меня. Это был тот медведь. Он все-таки шел за нами. Я тут же вскинул ружье и сделал два выстрела, и один, как мне показалось, пришелся как раз в голову, но медведь лишь на секунду остановился, поярился и пошел дальше. Я слышал, как ржали и неистовствовали лошади за мной, как кричали охотники, загоняя зверя. Просчитав, что я не успеваю перезарядить ружье, я выхватил из ножен нож.

Медведь накрыл меня и я специально позволил ему это сделать, поднырнув под его лапы, чтобы не дать зацепить себя ими. И прежде чем он опустился на все четыре конечности, придавив меня к земле, я успел вынырнуть, пропоров зверю брюхо. Поднимаясь, я на несколько секунд застыл в полусогнутой позе, поймав взгляд животного. Он смотрел мне в глаза, бросая вызов, наверно, так же дико со стороны выглядел и я, но я принял его вызов и, оскалившись, поднялся на ноги. Рана явно доставляла медведю страдания, она истощала его, но он все еще был опасен. Он рычал и не решался пойти в нападение первым. Не вставал на задние лапы, толи берег силы, толи был для этого слаб, толи не хотел открывать своих слабых мест, потому что таким образом он открывал свое сердце.

Я нутром чувствовал, что это не простой медведь. Он был слишком умен и расчетлив. Мы ходили с ним по кругу и выжидали. Со спины я услышал, как закричали охотники и, стреляя в воздух, чтобы случайно не попасть в меня, пытались отогнать зверя. У него оставался только один шанс, последний прыжок и он сделал его. Тяжелая лапа опрокинула меня на землю и когда грузное тело нависло надо мной, я нанес последний удар в центр грудной клетки. Нож вошел как в масло, легко и свободно. Медведь издал последний предсмертный храп и завалился на бок. Я подтолкнул его, чтобы он не рухнул на меня, и туша легко подалась вперед. Оказывается в поединке мы подошли к оврагу, медведь соскользнул с его края и, зацепив меня, повлек за собой. Вовремя успев ухватиться за ствол молодой сосны, я повис над пропастью, а туша медведя совершив несколько грузных ударов, свалилась на самое дно оврага.

Подоспевшие охотники помогли мне вылезти и подняться на ноги.

- Его не видно.
- Он исчез.
- Точно, злой дух.

На перебой твердили они, пытаясь рассмотреть тушу с края оврага, пока я приходил в себя. Их волнение стало еще более явным. Некоторые из них искоса смотрели на меня и боялись подходить. Считалось, что убить медведя-оборотня практически, не возможно.

- Ты поразил его в сердце? - спросил один из них.
- Вроде да? – ответил я и, зачерпнув горсть снега, растер им потное лицо.

Мои соплеменники столпились у обрыва и все пытались разглядеть там на дне труп медведя. Их взволнованные рассуждения я уже не различал.

***

А как все хорошо начиналось. Не так давно я обрел семью. Отца, правда, не застал, меня разыскали после его смерти, зато я нашел двух сводных сестер, они мне не были родными, отец их удочерил, когда взял в жены их мать. Моя же мать умерла, когда мне не было и года. Воспитывался бабушкой.

Все могло бы быть иначе, не рвани я полгода назад, бросив все, на край севера. Конечно, я ни о чем не жалел. Здесь я обрел близких людей. Нашел любовь. А еще я обрел деда. Айхан, старый мудрый якут, который во всем меня наставлял последние месяцы моей жизни в Якутии. Через него я познакомился с якутским шаманизмом, раскрыл свои возможности, познал другую сторону реальности.

Да, я шаман. Современный, не похожий на тех, которых описывают этнографические и географические очерки. Тасумаев Сергей Александрович, высокий крепко сложенный брюнет с серыми глазами. Мое знание зиждется на древних верованиях якутов и современных изотерических учениях.

Свои таланты я раскрыл здесь, в вечной мерзлоте. Я мог читать мысли людей. Мог в медитации выходить в другую реальность и видеть ответы на свои вопросы, мог связаться с тем, кто был со мной, как бы это сказать - на одной волне, не зависимо от того, какие нас разделяли расстояния.

Как-то я с разговорился со своими близкими о наших корнях и выяснил перевод фамилии Тасумаев с якутского – «горящие камни». Вот оно так и получалось, что все у нас вечно на пределе кипения. Сколько я здесь нахожусь, еще ни на секунду не расслаблялся, как в пламени.

Мое появление в этом мире не осталось не замеченным. Во всех моих злоключениях усматривалось действие какого-то шамана, который жаждал оставаться самым сильным и мечтал о моем устранении. И вот я впервые вижу его истинное лицо.

***

Я злобно смотрел на своего похитителя и судорожно соображал, как поступить. Воспользоваться своими обретенными способностями я не мог, шаман установил всем защиту. Я не мог читать их мысли. Просто броситься в бой тоже было опрометчиво. Их было слишком много и они были вооружены. А Лия еще была связана, даже если мне удастся на секунды их отвлечь, она все равно не успеет убежать или спрятаться. Оставалось выжидать удобного случая. Надежда оставалась на то, что кто-то ко мне подойдет и я смогу захватить его и, используя как живой щит, заставить освободить Лию. Правда, оставался шаман, действия которого я не мог предсказать.

Пока я размышлял, похитители начали действовать. Первой они отстегнули Лию. Вероятно, они намеревались вывести нас на крышу. Следующие несколько минут полностью изменили ситуацию. Воспользовавшись тем, что похитители отвлеклись на Лию, я вырубил трех охранников и убил четвертого.

После чего несколько раз выстрели в шамана и Пушного, но ни одна пуля не достигла цели. От поражения я опустил руки.

Громогласный смех наполнил подвал.

- Наивный, ты думал так легко с нами разделаться. Ты можешь убить всех моих людей, но нас убить у тебя не получится, - с сарказмом заявил седовласый.

И тут я понял, что он тоже шаман. Только не главный. Главный был тот, кто стоял в тени и был учителем этого выскочки. А потому в большей степени жаждал моей смерти.

В эти секунды многое переменилось. Показалось даже, что мы переместились в другую реальность, в другой мир, действующий по другим правилам. Неожиданно я стал слышать все, о чем они думают, но одновременно понимал, что и они слышали меня.

***

Воздух вокруг меня начал закручиваться и стал очень густым и липким. Я ощутил то, что чувствовал пребывая в страшном плену паутины, порабощающей меня в моих кошмарных снах. Страх потеряться овладел мной. Мысль о том, что нужно собраться немного отрезвляла. Уже в следующую секунду я ощутил мощный толчок в грудь. Удар был очень сильным, меня пошатнуло, но я остался стоять на месте. При этом мои противники остались недвижимыми. Это был энергетический удар, причем нанесен он был одной только мыслью. Поняв это, я, в очередной раз, испытал чувство страха. С таким мне не приходилось сталкиваться. Это было выше моих сил и выше моего понимания. Каждая секунда была бесконечно ценной.

- Он твой, - крикнул седовласый и пошел в сторону Лии.

Я видел, как он грубо подхватил ее и поволок к выходу. Но я не мог ничего сделать. Не мог сдвинуться с места, не мог пошевелиться ни одним мускулом, меня словно парализовало. Очередная волна страха прокатилась по всему телу, мне казалось зашевелились даже волосы на голове. Я собрал всю силу и волю в кулак и приготовился к очередной атаке. Удар оказался столь же сильным. Но он не сбил меня с ног и не сдвинул с места. Лишь адская боль лишала всякого самообладания и возможности мыслить и соображать. Казалось, что сердце остановилось, но потом оно забилось с новой силой, давая понять, что так просто все не закончится. Я едва дышал. Грудную клетку сдавило.

Я несколько минут приходил в себя. Начал с того, что сделал несколько глубоких вдохов и нормализовал дыхание, потом попытался сконцентрировать все силы в руках и ногах. Мне нужно было почувствовать их. Слабый электрический ток, в конечностях возвестил, что конечности все еще мои. Я немного успокоился и следующим шагом установил защиту. Прозрачной пленкой она висела вокруг меня и казалась надежной. Теперь он так просто меня не пробьет. И продолжил действовать силой мысли. Сконцентрировав все внимание на противнике, я направил в его адрес мощный столб энергии. Мой удар не достиг цели. Противник остался стоять как в непробиваемом куполе. Потоки энергии обошли его, не причиним врагу малейшего вреда. Все это я не ощущал, а видел. По глазам шамана я понял, что он готовится к очередной атаке. Удар, еще удар, потоки исходящей от него энергии обтекали мой купол, как вода стеклянную банку. Я понял, что моя защита работает.

По глазам шамана я догадался, что он разозлился. Он расправил руки и, совершив ими несколько манипуляций, принял угрожающую позу. Его щеки раздулись, ноздри от интенсивного дыхания зашевелились. Он стал превращаться в медведя.

Его тяжелые лапы, расставленные в стороны, продолжали нагнетать энергию, пока он полностью не обратился в огромную мохнатую тушу. Черная масса готовилась рвануть на меня. Я собрался.

Была ли это реальность или же мы находились за гранью реальности, как в состоянии медитации я не понимал. Я понимал лишь одно, что не знаю как обратиться самому. Принимать образ волка я мог только в медитациях.

От первого прыжка противника я легко увернулся, но он не сдастся. Взять его голыми руками я вряд ли смогу, поэтому некоторое время я уходил от нападений, не вступая в поединок, а лишь гонял зверя по подвалу, как по клетке. Воздух продолжал сгущаться, через него как через туман уже плохо узнавались очертания подвала, но все же я еще определял, что мы в нем. Возможно, мне нужно было отрешиться от реальности. Я отключил сознание, не пытаясь опознавать ни помещения, ничего вокруг. Сейчас были только я и он.

Очередной прыжок медведя оказался более удачным, он свалил меня на пол мощным ударом своей могучей лапы. Я отлетел в сторону как щепка, но легко поднялся на ноги. Боли как таковой я не испытал, лишь ощутил некоторую потерю сил. Словно меня неожиданно на несколько секунд деморализовали. Придя в себя, я разозлился. В бешенстве я подскочил в воздух и перевернулся вокруг своей оси. Когда я вновь почувствовал под ногами почву, я стоял уже не на двух ногах, а на четырех. Посмотрев на свои конечности, вместо рук я увидел лапы волка.

Я несколько раз перемялся на лапах, ощутив их силу. Потом встрепенулся, пропустив по телу энергетическую волну и, шагнув в сторону противника, оскалился. Полный решимости я приготовился к схватке.

Противник пошел на меня тут же, он тоже не медлил. Его могучее тело металось возле меня, но я не спешил сцепиться с ним, предпочитая гонять зверя, кусая и слегка царапая. Это еще больше приводило медведя в бешенство. Мне это и было нужно, я хотел довести его до крайней степени ярости и вывести на опрометчивый поступок. Любой его промах мог стать моей победой. Я ждал, когда он потеряет контроль. Но мой противник, казалось, знал все наперед. Знал, как я поступлю, в какую сторону подамся.

«Я смогу, я сделаю это», - сказал я себе и прыгнул на противника, неожиданно нанеся ему удар лапой по морде. Зверь взревел и тяжелым ударом опрокинул меня на землю. Я тут же подскочил и снова прыгнул на противника. Противник тоже осмелел и пошел на меня полный намерения разорвать на куски за столь самоуверенный поступок. Я топтался на месте и ждал его нападения, но не дал ему его сделать, в тот момент, когда он открыл шею, я в миг бросился на него и вцепился зубами в шкуру в районе шейной артерии. Мои зубы заскрипели, но я и не думал ослаблять хватку. Медведь ревел и трясся, пытаясь скинуть меня на землю, но я только сильнее сжимал пасть. Привкус крови еще больше злил меня и я терзал шкуру медведя намереваясь вырвать кусок его плоти. Я чувствовал пульсацию крови в его венах, чувствовал страх, который он испытал, чувствовал как билось его сердце и осажденный рассудок не мог найти выхода и решения.

Его тяжелые лапы уже не раз прошлись по моей спине, но я не чувствовал боли и ощущал лишь слабеющие силы противника. С каждым ударом силы покидали его. Он слабел. Его кровь уже не кипела, мозг не разрывался, он сдавался. И я чувствовал, как побеждаю, как заставляю его склониться.

Большая черная туша повалилась на пол, хрипом сопровождая тяжелый удар о бетонный пол. Я же и не думал ослабевать хватку. Мои клыки сейчас были сильнее любого стального капкана, ни одна сила в мире не могла заставить расцепить их. Кровь сочилась из моей пасти и обильно орошала подвал. Мы валялись в луже крови и ее приторный запах пьянил. Я скользил по этой липкой жиже, но не отступал, противник мог оправиться. И я ждал, когда он истечет кровью, опьяненный жаждой победы.

Последние предсмертные хрипы из груди зверя вернули меня к мысли о том, что Лия в беде. Я прислушался к сердцебиению шамана, его не было слышно. Вероятно, он умер. На моих глазах он стал обращаться в человека. Сначала сменил очертания лица, потом изменилась конституция тела, последней исчезла шерсть. Я расцепил зубы и отошел назад на несколько шагов. Еще несколько секунд присматривался к жертве, не подает ли она признаков жизни. Поняв, что нет, развернулся в сторону двери ведущей из подвала. «Нужно спешить», - мелькнуло в голове и я рванул туда, где была моя любимая.

Следы привели меня к лестнице. В несколько прыжков я преодолел ее и подошел к двери, ведущей на крышу. Поднявшись на задние лапы, передними я толкнул дверь и шагнул наружу. Когда я вышел, мои руки уже были руками и стоял я на двух ногах. Я обратился назад в человека. Или же моя реальность изменилась, перенеся меня на другой уровень сознания.

Нужно было спешить. Я незаметно но спешно подобрался поближе к противникам и выманив двух охранников, завладел их оружием.

Взяв на мушку седовласого я вышел из прикрытия.

- Стоять!!! – закричал я и тут же выстрелил в рядом стоящего охранника, показав на что способен.

Тот рухнул замертво.

- И что ты этим хочешь сказать? – усмехнувшись ответил седовласый. – Все еще надеешься попасть в меня.

Я не стал его дослушивать и сделал еще несколько выстрелов, но ни одна пуля не попала в цель. Он действительно был как заговоренный.

И снова раздался этот издевательский смех.

- Как можно быть таким наивным. Но я вижу с тобой еще не закончили. Прощай мой друг, - добавил он, прежде чем я посмотрел себе за спину.

Шаман шел на меня. Оказывается я его не убил.

***

Я понял, что меня ждет очередная схватка. Я заметил, что он ускорился и метнулся к нему навстречу. Мы обратились одновременно. В тот момент, когда сцепились в смертельном поединке. Наши стальные когти рвали плоть, но мы не замечали боли и резали друг друга как безжалостные мясники на рынке. Несколько раз мы сцеплялись в один ком и катались кубарем, не давая друг другу подняться. Я реально осознавал, что это последняя схватка, живым остаться должен только один из нас. Я знал, что он не уступит, не отойдет, не даст меня убить другому. Ему важно это сделать самому.

Только вот сил оставалось все меньше, я чувствовал, как они покидают меня, как с каждым разом все менее точен я в ударах и менее силен. Сколько продержусь, не знал, знал лишь одно, что до последней капли крови, до последнего вздоха буду биться. Множественные раны на наших телах, оставляли кровавые следы на невинно белом снегу устилающем крышу. Горячая кровь его растапливала и превращала в красные лужи. Вот уже весь снег вокруг нас стал алого цвета, но никто и не думал уступать. Я слабел, но и чувствовал, как слабеет мой противник. Только пока он оставался сильнее меня.

В один из очередных ударов я отлетел в сторону, но тут же поднялся на лапы и встрепенулся. Противник стоял чуть поодаль, мы впервые расцепились. Он медлил и не нападал. Я почувствовал, что он тоже слабеет.

Свирепая жажда крови пробудила во мне новые силы. Я оскалился и пошел на противника. Я подходил, цеплял противника и отходил, и снова нападал, не давая противнику опомниться и придти в себя. В один из моментов медведь накрыл меня сверху всем телом. Он мог в секунды раздавить меня, переломав все кости своими мощными лапами, но я сгруппировался и распорол ему брюхо задними лапами. Медведь поднялся и издал истошный рев. В ту же секунду я метнулся к нему, не дав ему придти в себя. Он пятился задом, а я гнал его на край крыши. Зверь ревел и стонал, только его голос перестал быть агрессивным и уже напоминал плачь. И я совершил этот решительный прыжок. Медведь оступился о бортик крыши и полетел вниз, я же в последний момент задержался, вонзив когти в бетон ограждения. Здание было не высоким около трех этажей, шаман запросто мог выжить, но угораздило свалиться прямо на трубу торчащую из земли. Окровавленный ствол торчал прямо из груди. Я поразил его в сердце.

Пока я приходил в себя от всего происходящего, Пушной успел погрузиться в вертолет, я заметил Лию стоящую в стороне. Она была напугана, но была жива.

Вертолет завис в воздухе, готовясь совершить разворот.

- Будь уверен, я найду тебя, и покончу с тобой, - прокричал Пушной сквозь шум лопастей.
- Я буду ждать тебя, - ответил я в мыслях, - и когда ты придешь, я разорву тебя на куски.

И он услышал. По его испуганным глазам я понял, что он в это поверил.

[GREEN]

№ 12

Обмен


Эмма вот уже несколько раз звонила и узнавала, когда же ей доставят то самое необыкновенное зеркало, которое она недавно обнаружила в антикварной лавке. Ее уверили, что товар скоро прибудет, крайний срок – два дня.
- Ну, когда же? Когда я смогу полюбоваться на себя во всей красе? – переживала Эмма в ожидании известий от антиквара. Она уже приготовила место для своей покупки, освободив стену в спальне.
Наконец раздался долгожданный звонок:
- Алло? Это мисс Эмма? С вами говорит хозяин антикварной лавки. Сегодня привезут ваш заказ. Вот только я хочу предупредить. Зеркало древнее и имеет свою загадочную историю. А это требует соблюдения некоторых определенных правил: не ставьте его в спальне, не смотритесь в него долго и часто. Я бы порекомендовал поставить его в укромное место и закрыть отражающими занавесками или ширмой. Дело в том, что прежние владельцы сходили с ума или пропадали, или менялись до неузнаваемости. Внешне те же, но в то же время другие. Они не помнили ни родных, ни друзей, ни прежнюю жизнь.

Но Эмма не слушала наставления антиквара. Ее интересовало только одно: ЗЕРКАЛО! Она ликовала от предвкушения и ждала, когда же этот человек, наконец, замолчит и положит трубку. Что он там говорил? Вся информация влетала ей в одно ухо, а в другое вылетала.


-…Я надеюсь, что вы будете четко соблюдать правила, и тогда старинное зеркало прослужит вам долго и верно. В случае чего, вы знаете, как со мной связаться. До свидания.


Положив трубку, девушка услышала шум мотора. Она поняла, что привезли. Слава небесам! Теперь она будет спокойна и счастлива.
Она указала грузчикам место, где они и установили необыкновенное зеркало.

После ухода рабочих Эмма провела рукой по гладкой поверхности. Она была
ледяной. Девушка резко убрала ладонь, будто обжегшись, и задумалась. В ее голове замелькали какие-то обрывки фраз о каком-то предупреждении, но все было такое бессвязное и непонятное, что легкомысленная девица быстро разогнала тревожные мысли. Она решила сделать небольшую чистку, как учила ее старая бабка в детстве, при помощи свечи. Но и здесь ждал неприятный сюрприз: стоило поднести свечу к зеркалу, как она сразу же гасла, будто кто-то ее задувал. После нескольких попыток Эмма оставила это занятие, решив провести ритуал позже. А пока ей следовало покормить канарейку, беспокойно щебетавшую с того самого момента, как только внесли и установили зеркало.

Накормив птицу и унеся ее вглубь комнаты, чтобы не волновалась, девушка еще раз внимательно рассмотрела приобретение. Это была огромная, во всю стену, полированная поверхность в форме сердца, вершину которого венчала голова странного существа, не то Дьявола, не то неизвестного чудовища. Но отражение девушки было просто великолепно! Не было ни одного изъяна или искажения. Оно было идеальным. Эмма немного покрутилась, любуясь собой, и решила, что уже поздно и пора спать.

Сон пришел к ней сразу же, как только ее голова коснулась подушки. Но какой это был сон! Ей снилась белая безбрежная снежная пустыня, которую разрывали высокие горы. Над горами ярко светило солнце. А вдалеке виднелся великолепный старинный замок с развевающимися флагами…

***

…Этот сон преследовал Эмму вот уже несколько недель, с тех пор как установили зеркало. Сначала сны были красивыми, но с каждым разом дополнялись пугающими подробностями. То она видела охоту на какого-то странного невиданного зверя, то охотились на нее…


В этот раз все было, как прежде. Снились замок, снег, охота. Вдруг девушка заметила огромного черного орла, который стремительно летел к ней. Приблизившись, птица в упор посмотрела на девицу, сверкнув глазами, которые загорелись красным огнем…


… Эмма внезапно проснулась и вскочила, обливаясь потом от страха. Ее канарейка щебетала не своим голосом. Девушка посмотрела на птичку и увидела, что та изменилась, стала совсем другой, будто ее подменили, и была на свободе, потому что кто-то неведомый открыл клетку. Канарейка порхала прямо перед зеркальной гладью, не отражаясь. Эмме стало совсем не по себе. Она подошла к зеркалу, но увидела не свою комнату, а пейзаж, который ей только что снился. Она смотрела на горы и снег, как зачарованная, а ее двойник смотрел на канарейку. Неуловимым жестом Зазеркальная Эмма протянула руку. Птичка вспорхнула на раскрытую ладонь и успокоилась. От ужаса Эмма остолбенела. Она не замечала, как загорелись глаза у демона, венчавшего раму, как та, другая, провела вытянутой из зазеркального мира рукой по щеке живой девушки. Как крепко взяв за запястье, резко втянула Эмму в иную реальность, поменявшись местами.

***

Эмма очнулась, когда почувствовала холод. Она больше не находилась в своем теплом доме. Она стояла на горной площадке у входа в пещеру. Одежда на ней изменилась. Вместо ее любимой тонкой ночной рубашки на ней была надета теплая шубка, а ноги были обуты в меховые сапожки. Оглянувшись, она заметила странное окно, в котором увидела свою спальню и другую, Зазеркальную Эмму, которая преспокойно спала в ее постели.

Девушка стала стучать руками, биться о стекло, но тщетно. Она смогла разбить только свои руки, а не твердую преграду. А когда она попыталась вспомнить о предостережениях антиквара, то горько пожалела, что не слушала его. Но одна, случайно зацепившаяся и всплывшая в памяти фраза, повергла ее в шоковое состояние: «…прежние владельцы сходили с ума, или пропадали, или менялись до неузнаваемости». От неожиданного озарения ее сердце бешено застучало: «Вот о каком изменении шла речь! Это - обмен! Теперь я здесь, а она там!» Девушка приложила руку к левой стороне груди, пытаясь унять сердце, но не почувствовала биения. Оно обнаружилось справа. Все верно. Это же Зазеркалье! Ну что же? Теперь ее жизнь изменилась. Надо приспосабливаться.
Вздохнув и смахнув слезы, девушка вошла в пещеру навстречу неизвестности. Путь ей указывала новая странная канарейка. А потом вспомнилась Охота…

***

Утром ее разбудил телефонный звонок.
- Кто это в такую рань? – недовольно подумала девушка, нехотя вставая с постели.
- Эмма, дорогая, мы же собирались ехать в лес на пикник. Ты что, забыла? – Девушка с недоумением посмотрела на телефон. Голос говорящего человека не был ей знаком.
- Кто это? – удивленно спросила она. – И я не Эмма, я - Аммэ. Эммы нет… Она уехала… Куда? Она не сказала... Я?... Я ее сестра-близнец. Я вас не знаю, извините. – И бросила трубку. Взглянув на прикроватный столик, она заметила какой-то кусочек картона. «Антиквар Шульц», - прочитала она. Усмехнувшись, Аммэ смяла визитку и подошла к зеркалу. Первым делом она взобралась на стул, быстро уколола булавкой палец и намазала выступившей кровью губы существа, венчавшего раму. Потом приложила ладони к зеркальной поверхности и сразу же почувствовала тепло.
«Дело сделано. Обмен получился. Теперь меня никто не обнаружит, - с удовлетворением подумала девушка. – Ну, а двойник найдет свое место в моем мире. - Аммэ поморщилась, вспомнив, как билась Эмма из Зазеркалья. – Ничего, надо было слушать наставления Мастера».
По ее коже пробежали мурашки, когда она представила, что ничего бы не произошло, будь Эмма осмотрительнее. Она, Аммэ, осталась бы там, в суровом Снежном мире. Но все обошлось, благодаря глупости бывшей хозяйки зеркала.
Улыбнувшись своему, и только своему отражению, девушка начала жить в новом спокойном для нее мире.

[GREEN]

№ 13

Гончарный круг

Прошло почти двадцать лет с той поры, как старик рассказал Айвару эти две истории: одну - об алчности и грехопадении, другую - о большой любви, случившейся на заре его юности. Но и теперь, несмотря на прошедшее время, образы участников тех событий волновали и бередили душу, воскрешая в памяти мужчин, суетящихся на вершине кургана, и, как старику тогда, ему казалось, что он видит в сумерках две тени - ее и его, стоящих рядом в старой крепости, касающихся ладонями, слышит крик хищной ночной птицы, зло мятущейся над ними. И не угасало эхо далекой любви…

* * *

Прохладным июльским утром Айвар и несколько сокурсников по историческому факультету университета ехали по полевой дороге в кузове старенького грузовика в археологическую экспедицию. Расположившись на палатке в скатку, с рюкзаком под головой, он равнодушно созерцал клубы вьющейся за машиной пыли и слушал брюзжание однокашника-нескладехи Иннокентия Ипполитова.

- И надо было связаться с этим Кероповичем! - сокрушался он. - Большинство наших греют косточки на море, устроившись вожатыми в пионерлагерях, а мы вынуждены весь этот жаркий месяц разгребать пыль веков.
- А что ж ты, Кеша, не отказался? - спросил Айвар.
- У него откажешься! - ответил Иннокентий. - Будто сам не знаешь! Крот он и есть Крот, не покопаешься ради его докторской, так все каникулы после следующего семестра за ним пробегаешь.

Грузовик, урча и постанывая, выполз на высокий косогор, проехал около километра и остановился. Ипполитов приподнялся, посмотрел вперед и присвистнул: «Ничего себе! Немало, видно, древние здесь народу положили, пока воздвигали эту громадину». Поднялся и Айвар. Городище, в котором ему было определено «разгребать пыль веков», действительно представляло монументальное зрелище. Глубокий ров, а за ним высокий вал, оба вытянувшиеся дугой с юга на север, а внутри твердыни - курган, не уступавший величием и размерами большим египетским пирамидам. Все это на востоке замыкалось рекой с подвесным мостом, за которой раскинулся аул.

Айвар сбросил палатку, инструменты, надел рюкзак и спрыгнул с машины. «Вот тут и будешь работать, - пояснил, выскользнув из кабины, руководитель экспедиции Гурген Аракелян, прозванный студентами за страсть к раскопкам Кротом. - Могилу и сокровища Чингисхана ты здесь, конечно, не найдешь, - но предметов быта средневековья должно быть много».

Распорядившись, Керопович так же проворно скользнул в кабину, и грузовик, ухнув, словно довольный тем, что избавился от одного ездока, поехал дальше.

Поставив в крепости палатку и выбрав место для раскопок, Айвар рьяно взялся за дело и работал несколько часов. Найденные к полудню черепки, изъеденные временем и ржавчиной наконечники стрел и ножницы описал и сложил в рюкзак. Но ему хотелось чего-то большего, и азарт искателя отгонял усталость, но к вечеру она все же навалилась. Спина с непривычки ныла, а ладони от черенка лопаты покрылись пунцовыми пятнами. Смеркалось. И как любой человек, горящий на работе, разгибаясь над незавершенным, с тревогой смотрит на закат, он обернулся на запад.

На валу, в лучах спрятавшегося за ним светила сидел старик, опираясь подбородком на руки, сложенные на костыле, совершенно безучастный ко всему, как восковая фигура. Айвар принялся собирать инструменты, и пока делал это, старик, появившийся, словно див восточной сказки, из ниоткуда, также быстро исчез в никуда. «Чертовщина какая-то, - подумал Айвар, вновь посмотрев на вал, и, усомнившись в том, что вообще видел кого-то, тронул себя за виски и предположил, - может, голову за день напекло? Нет, вроде…»

В городище пришла ночь, сделав призрачными его силуэты, наполнив стрекотом полевых сверчков, запахами налившихся за весну и еще не выгоревших трав и цветов. Помывшись в реке, Айвар забрался в палатку и, несмотря на неудобства, от усталости не шелохнулся, потом Морфей сладко объял его и уволок в свое сонное царство…

Проснувшись поутру, он полной грудью вдохнул свежий и бодрящий воздух, сбегал босиком по подросной траве к реке, умылся холодной водой и, оценив все прелести жизни вдали от городской суеты, в хорошем расположении духа взялся за работу. Он копал до обеда, но следующий культурный слой не дал ничего, что могло бы утолить жажду поиска. Решив передохнуть, Айвар отложил лопату и вновь увидел на валу старика, который, как показалось теперь, был вовсе не безучастным и наблюдал за ним с многозначительной улыбкой. А когда Айвар снова взялся за лопату, окликнул:

- Сынок, я вижу, ты очень зол до работы, но проку от этого не будет. Не там копаешь!
- Почему? - спросил озадаченный Айвар.

Старик неспешно спустился. И теперь Айвар лучше разглядел его. Он был сухощав, жилист, с каким-то упрямством в облике, синими глазами с прищуром. Одет был в ладно скроенный костюм. И только палка, на которую он опирался, хотя и изысканно сработанная из красного дерева, с рукояткой из белой кости, в какой-то степени подчеркивала его старость.

- Зовут-то тебя как? - поинтересовался он.
- Айвар.
- Меня можешь звать Мату, - представился он и продолжил, - дело в том, Айвар, что за мой долгий век твои собратья по ремеслу перекопали эту крепость вдоль и поперек по многу раз и все ценное давно отсюда вывезли.
- Ну и как мне теперь прикажете быть? - спросил Айвар.

Мату поманил его за собой к реке, ткнул палкой в камень в толще берега и произнес:
- Я не знаю, что это, но вполне уверен, что сделано руками человека.

Айвар некоторое время рассматривал находку, смахнул, где это было возможно, с нее глину и довольно вздохнул:
- По-моему, отец, это средневековый гончарный круг.

Ощутив прилив сил, Айвар снова ухватился за лопату, а старик степенно закурил и молча наблюдал за его работой. Через час предположение Айвара подтвердилось. Он раскопал не только круг, но и каменное основание, на котором тот крепился, и был несказанно рад этому.

- Присядь, сынок, отдохни! - вновь окликнул старик.

Айвар оторвался от работы и расположился рядом.

- Ну что, доволен? - спросил Мату.
- Еще бы! - воскликнул Айвар. - Не знаю, как вас благодарить.

Старик задумчиво улыбнулся и произнес:
- Вот так и устроена жизнь: один, как ты, откопает в земле камень и вне себя от счастья, а другой - возьмет из нее золото да накличет беду на свою голову.

Потом Мату поднял заблестевшие глаза и продолжил:
- Но жизнь, мой дорогой Айвар, не бессмысленна, как иногда в минуты уныния нам кажется. В ней все важно до мелочей, важен умысел, с которым берешь лопату, оружие или другой инструмент, призванный продолжить тебя, важно то, как и во имя чего тратишь отведенное богом время. И крутится, не останавливаясь, жизнь, как этот гончарный круг когда-то, и каждому воздается за то, что вышло из-под его рук.

Мату смолк, вновь опершись подбородком на руки на костыле, словно всматриваясь в даль прошлого, о котором хотел рассказать, подобрав нужные слова.



Белый джинн


- Километрах в трех отсюда, за нашим аулом, - прервал молчание он, - стоит Красный курган, - не такой большой, как этот в крепости, но виден издалека. Земля, на которой он расположен, до революции принадлежала семье греков Мавроматиссов. Они держали на ней пасеку, растили табак. А красным он звался потому, что, когда греки распахивали его, сплошь покрывался кусками обожженной глины. Издревле в ауле бытовало предание, что покоится под ним князь в богатых доспехах, а с ним и его золотая колесница. А так как князь этот при жизни был благороден не только по крови, но и по духу, покой его зорко и строго охранял не кто иной, как белый джин добродетели. Некоторые из моих земляков даже уверяли, что ночью, проезжая мимо кургана, не раз видели его на вершине, призрачного, в белых одеждах… Золото кургана манило людей, однако страх перед наказанием греха останавливал их, но позже в ауле нашелся-таки человек, готовый ради богатства на все. Звали его Батмизом. Еще в детстве он узнал о сокровищах Красного кургана и уже тогда, возвращаясь с отцом из лесу, с нескрываемым вожделением любовался им. Особенно нравился он мальчику, когда был красен, но не потому, что именно в таком виде представлял завораживающее зрелище: сын крестьянина Батмиз хорошо знал, что если распахивать гору год от года, то она становится ниже, а значит, и до сокровищ ближе.

В восемнадцать лет, набравшись смелости и выбрав время, когда на кургане табак вытянулся в рост человека и мог сделать его незаметным, Батмиз решился на раскопки, но был обнаружен одним из Мавроматиссов - крепышом Автандилом, избит и с позором изгнан с кургана. Однако не таков был Батмиз, чтобы отступиться от мечты, и кровь, хлеставшая в тот день из ран, его, как быка, только раззадорила.

Смутные дни революции Батмиз встретил зрелым человеком, имевшим дом, семью, дело по части торговли, которое, хоть и не приносило большого дохода, но позволяло жить не хуже других. Но он, никогда не довольствовавшийся малым, по-прежнему лелеял свою мечту, бережно носимую под сердцем долгие годы. А тут еще и Мавроматиссы бежали от большевиков, оставив лакомый кусок земли ничейным. И не нужно было ждать, когда вырастет на кургане табак. На нем, как и по всей стране в то лихолетье, буйно разросся чертополох и вытянулся бурьян. Все это подвигло Батмиза на воплощение давней мечты, а так как он знал, что в одиночку курган не раскопать, не те годы, да уже и побаивался осуждения земляками, стал перебирать друзей, ища среди них более трудолюбивых и крепких на язык помощников. Выбор пал на Паго и Сауса. В условленный час он собрал их в этой крепости.

- Золота из Красного кургана возьмем немерено, - убеждал друзей Батмиз, - не только нам, но и внукам на жизнь хватит!

Паго загорелся предложением и, довольно потирая руки, поддержал его. А Саус засомневался.

- Грех это, страшных грех, Батмиз, глумление над покойником, - возразил он.
- А мы глумиться не будем, - ответил Батмиз, - просто возьмем то, что ему давно не нужно. Грех ли это? Не менее грешно, Саус, прозябать в нищете.
- А белый джинн? - еле отбиваясь, вяло продолжил Саус.
- Чушь это! - отрезал Батмиз. - Сказка для дураков! Нет на Красном кургане ни белых, ни черных, ни каких-либо других джиннов. Их вообще нет на свете!

Саус призадумался, вспомнил о сыновьях, которые ходят в обносках, о дочери на выданье, которой и надеть-то нечего, чтобы достойно встретить женихов в девичьей комнате. У него было немного земли, доставшейся от большевиков, но заработать на ней он ничего не мог, не имея ни лошади, ни плуга, да и денег на семена. Вспомнив обо всем этом, Саус поохал в сердцах и нехотя согласился:

- Ладно, быть по-твоему, Батмиз! Пойду с вами.

Утром, едва забрезжило, взяв лопаты, веревку, ведра, они направились к кургану.

- Отсюда и будем копать! - сказал, воткнув лопату в вершину кургана, Батмиз и в предвкушении сокровищ расцвел в сладострастной улыбке.

Высота окрылила Сауса. И несмотря на бурьян по грудь, ему вдруг захотелось вспорхнуть отсюда и лететь выше и дальше от этого греха и грязной суеты.

- Саус, - вернул его на землю оклик Батмиза, - насколько помнится, в молодости с заезжим шибаем ты копал в аулах колодцы. Как думаешь, за сколько дней управимся?

Саус измерил взглядом курган с вершины до подножья и предположил:

- Если могила под курганом, за три-четыре дня, а если в сердцевине, то и двух хватит.

Работа закипела, и к вечеру Саус, копавший колодец и передававший грунт в ведрах наверх, стал едва дотягиваться до его края и впервые испытал необъяснимые тревогу и страх. Он никогда не боялся замкнутого пространства, тесноты, да и, работая с шибаем, побывал не на таких глубинах, а тут и выкопали-то ничего... Страх не уходил. «Старею, наверное, - подумал Саус и крикнул друзьям, - подавайте веревку, на сегодня хватит!» Под неодобрительным взглядом Батмиза он выбрался на поверхность и только здесь смог вдохнуть полной грудью.

- Что это с тобой? - спросил Паго.
- Устал, - ответил он.
- Спускайте тогда меня, - предложил тот, - до заката еще часа полтора, что время зря тратить.
- А сможешь? - поинтересовался Батмиз.
- Смогу, - ответил Паго.

Батмиз сбросил один конец веревки в яму и крепко обмотал руку другим. Паго спустился по ней и копал до темна.

На следующее утро Саус снова был в колодце и рыл до вечера, пересиливая страх, который ощущал по всему телу, как порывистый ветер, то тихий, прощупывающий, то шквальный, заставляющий цепенеть руки на лопате.

А на третий день опять вызвался Паго. «Нет! - возразил Батмиз. - Роешь долго, да и в бок увел, не ровен час, обвалится, тогда сам погибнешь, и сокровищ нам не видать». Паго в ответ только пожал плечами – не хотите, мол, как хотите. И Саус продолжил работать. В полдень, как и с макушки кургана, из колодца пошла обожженная глина. А с ней Сауса обуял такой ужас, что, казалось, кровь стынет в жилах, а стены затряслись, готовые вот-вот рухнуть и завалить его. Тогда он мертвецки ухватился за веревку, по которой теперь спускали ведра, и во весь голос крикнул: «Тяните! Быстрей!».

Ошеломленные воплем, друзья в мгновение ока вытащили его на поверхность, и он обессиленно рухнул на выкопанный грунт. Паго побежал за водой, а Саус только перевел дыхание, отстранился от кружки и с мольбой обратился к Батмизу:

- Аллахом всемогущим заклинаю, давай прекратим копать!

Батмиз глянул в его глаза, полные ужаса, и, поняв, в чем причина, усмехнулся:

- Нет, Саус! - твердо настоял он. - Ты боишься, потому что веришь во всякую чертовщину. И предлагаешь мне отказаться от сокровищ, о которых мечтал давно. Года три назад у Кубани я корчевал лес с казаками. Под ним мы обнаружили сотни могил, покрытые точно такой же глиной. Похоже, тут ею укрыт не только курган, но и сама могила. Это верный знак. Я не могу остановиться, когда до сокровищ осталось не больше двух локтей. Если понадобится, спущусь туда сам.

Паго подал веревку, Батмиз, крепко ухватившись за нее, ловко и решительно спустился по стене к вожделенной мечте.

Начало смеркаться. На западе занялся подернутый ярким багрянцем закат. Батмиз и Паго по-прежнему были заняты работой, выдав за несколько часов на поверхность столько красной глины, что она закрыла выкопанный прежде грунт. Саус же, еще не оправившись от страха, наблюдал заход солнца, а потом вдруг встрепенулся, увидев скачущего во весь опор от аула всадника. Он тронул за плечо Паго, который высыпал очередное ведро, и указал на него. Оба застыли в тревожном ожидании.

- Что ты застрял там, подавай быстрей! - зло крикнул из ямы Батмиз и вывел их из оцепенения. Но и тогда Паго не откликнулся. Он ждал всадника. Тот легко взлетел на курган сквозь бурьян и спешился. Он не был знаком копачам - узкоглаз и скуласт, страшен ликом, что прибавило их тревоги. «Ай, шайтан, ай, шайтан! - возопил он, показывая в сторону аула. - Большой пожар, большой, дети и жены ваши гибнут в огне!»

Друзья быстро вытащили Батмиза - теперь было не до сокровищ - помчались в аул. И лишь приблизившись к нему, увидев, что он объят не огнем, а спокойной предночной дремой, остановились. Первым догадкой разрезал тишину Батмиз.

- Олухи! - крикнул он, порвав на груди вспотевшую рубаху. - Нас провели, как мальчишек! Бежим обратно!
- Нет, нет, Батмиз, - возразил ему Саус. - Это был белый джинн. Только он мог устроить так, чтоб нам померещился аул, объятый пламенем.
- Темнота несусветная! - стараясь разуверить их, заорал Батмиз. - Проходимец это, хитро подобравший время для обмана. То был не пожар, а закат, всего лишь яркий закат!
- Но я видел всполохи огня, - переступил с ноги на ногу Паго.
- Дурачье, наслушавшееся сказок! - сплюнул Батмиз и помчался обратно.

На кургане было тихо. Увидев на краю колодца кол, прочно вбитый в землю, и веревку, свисающую от него вниз, ощутив ужас происшедшего и крах давней мечты, Батмиз почти обезумел, но, питая какую-то маленькую, иллюзорную надежду, бормоча под нос: «Не может быть, этого просто не может быть!» - спустился к захоронению. Он нащупал в нем кости и, продолжая бормотать, долго водил руками, ища вожделенный металл. Но так и не найдя его, взревел, как затравленный зверь, и замертво упал на мощи…

- Батмиза потом, конечно, достали, - продолжил повествование Мату, - но эта печальная история его гибелью не закончилась. Загадочной смертью Батмиза и якобы несметными сокровищами Красного кургана заинтересовались работники губчека. Они посадили Паго и Сауса в тюрьму, долго допрашивали, а потом нашли и самого «белого джинна». Его роль, сам не ведая того, удачно вписавшись в обстоятельства, сыграл лудильщик, кумык Сейфуддин, что промышлял по нашим аулам. Он слышал о сокровищах кургана от стариков, а когда увидел трех мужчин, шедших к нему с лопатами, выждал, пока они вскроют его, и ловко провел их.

Но и ему золото князя не принесло счастья. Колесницы под курганом не было, но драгоценностей, поговаривали, Сейфуддин взял немало. На допросах чекистов он выдал золото, но все равно был расстрелян. А Паго и Сауса за чистосердечное признание и помощь в поиске настоящего преступника отпустили через пару месяцев. Однако Паго не прожил потом и года. Его лицо и тело сплошь покрылись язвами, и каких только снадобий, мазей не испробовали на нем родственники - все впустую: язвы только изредка покрывались сухой коркой, а затем вновь выступали со зловещей настойчивостью. Перед смертью Паго призвал к себе Сауса, и тот еле признал в нем друга.

- Будь трижды проклят тот день, Саус, - сказал он кровоточащими губами, - когда я не поддержал тебя и пошел на курган с Батмизом. Все думают, что эту заразу я принес из тюрьмы, но мне-то хорошо известно, что она с Красного кургана. Знал, знал об этом уже через пару дней! А теперь, похоже, она съедает меня изнутри…
- Все в милости аллаха! - постарался ободрить его Саус.
- Мои дни сочтены, - ответил он. - Таких, как мы, аллах не прощает. А потом, сглотнув слюну, с облегчением человека, у которого все муки позади и он уже совсем не беспокоится о себе, с жалостью посмотрел на собеседника и дополнил, тяжело дыша:
- На всех нас кара белого джина.

Взгляд и слова Паго обожгли Сауса. На мгновенье показалось, что с ним загнивающими губами говорила смерть. И он вновь ощутил тот ужас, что пережил в колодце, а уйдя домой, надолго замкнулся.

Старик Мату выдержал паузу, как хороший рассказчик, но Айвар поторопил его:

- И что с Саусом стало потом? - спросил он.
- А ничего, - спокойно ответил старик. - Он оклемался и прожил до глубокой старости. И однажды на этом берегу рассказал историю мне, как, впрочем, и то, что нет-нет да возвращается страх к нему. Тогда Саусу чудились треглавые лягушки, рыбы с неестественно выпученными глазами в этой реке и всякая другая нечисть. «В такие минуты, - говорил мне он, - я перестаю видеть мир, какой есть, лишаюсь возможности созерцать его красоты. Белый джинн не отнял мою жизнь, но наказал страхом за грех».
- Прямо мистика какая-то! - воскликнул Айвар после того, как старик закончил рассказ.

Мату, не думая, ответил:
- Нет тут никакой мистики, мой дорогой Айвар, хотя жизнь зачастую и полна непознанного, тайн и неожиданностей. А насчет героев этой истории, то все они пали жертвами тех обстоятельств, которые сами и создали. А белый джинн, по-моему, - это праведник, что сидит в каждом из нас. И он не карающая, а упреждающая от дурного поступка сила. Ослушаешься его - и живешь по той поговорке: «Нет человека на белом свете, который может нанести тебе столько вреда, сколько иногда причиняешь сам».
- Дедушка-а! - послышался с другого берега от плетня, поросшего акацией, детский зычный голос.
- Это мой внук, - пояснил Мату, - к обеду зовет. Знает, где искать деда, сорванец. Я ведь, Айвар, теперь часто хожу сюда. Другие в моем возрасте коротают время на завалинке или скамье у калитки, а меня тянет в крепость… Когда к тебе во сне, Айвар, начинают частить родственники и друзья, давно ушедшие в мир иной, заговаривают, то ничего хорошего в этом нет, пора разворачивать свою бурку. А здесь, в крепости, полной грудью дышит вечность, и мне всегда не терпится еще и еще раз ощутить ее дыхание и до последней минуты наслаждаться торжеством жизни, чувством, что сам не пылинка, радоваться бессмертию души. И они, заговаривающие со мной во сне, будто живые, рядом. Иногда в сумерках мне кажется, что я вижу в этой крепости их тени, особенно - его и ее, молодых и стройных, едва касающихся ладонями, слышу крик хищной ночной птицы, зло мятущейся над ними…

Мату снова смолк и, несколько остудив свой порыв, сказал:
- Извини, Айвар, что отвлек от работы разговорами. И, пожалуйста, не думай обо мне, как о том глупце, кто с первых минут готов рассказать все о себе первому встречному…
- Я так не думаю, - прервал его Айвар, - даже наоборот, - мне это очень интересно.
- Ну, раз интересно, - снисходительно заключил он, - расскажу, что начал, в следующий раз.

Он поднялся и ушел по скрипучему подвесному мосту, окруженный ореолом тайны недосказанного. Айвар же потратил остаток дня на поиски гончарной печи или того, что от нее осталось, и по логике должно было находиться где-то рядом.

Этим он занимался и следующий день, пока его пика, которой уже была исколота прибрежная полоса, не стала утыкаться в одном месте по многу раз во что-то твердое. Айвар взял лопату и, начав работать с прежним усердием, через некоторое время оголил край сохранившегося днища печи. Появился Мату.

- Это уже не печь, - довольно поделился с ним Айвар, - но по днищу можно предположить, как она выглядела.

Мату одобрительно кивнул и не стал мешать. Закончив окапывать, Айвар расчистил днище, что представляло собой вытянутую полусферу из камня, подмел вокруг ивовым веником. И только тогда присел рядом со стариком, горделиво любуясь находкой.

- Не знаю, как вас благодарить, Мату, - повторился он.
- Теперь-то за что, - пожал плечами тот, - печь ты сам нашел.
- Как знать, - поторопился Айвар, - не встреть я вас, не укажи вы на гончарный круг, стал бы искать печь?
- Все мы когда-нибудь кого-то встречаем, - Мату на мгновение погрузился в себя и задумчиво продолжил: - Вот и брат мой, хотя они и были земляками, впервые встретил его в далекой Москве…

Айвар понял, что Мату начал прелюдию к обещанному рассказу и приготовился слушать.

Эхо далекой любви


- Я был в том возрасте, - пояснил он, - когда еще не допускали на свадьбах к мужским играм, считая «сыроватым». Над верхней губой и подбородке уже пробивался пушок, а я смотрел на мир широко открытыми глазами, с непонятным томлением в груди. До войны было несколько лет, и народ, еще не предчувствуя ее, веря в светлое будущее, строил его самоотверженно на колхозных полях, заводах и фабриках. Однажды на заре апрельского дня отец, бывший секретарь ревкома, а тогда председатель колхоза, поднял меня и распорядился запрячь лошадь в служебную тачанку. «В город поедем, на вокзал, - объяснил он. - Вчера из района телеграмма пришла, брат твой из Москвы возвращается».

Отец очень гордился старшим сыном Гиссой, окончившим высшие партийные курсы, и возлагал на него большие надежды. А потому все это было сказано им с учтивостью и некоторым значением.

Я подсуетился, и через несколько минут тачанка была готова к поездке. Мне не терпелось увидеть Гиссу, который отсутствовал два года, а потому еще в ауле невольно чуть пришпорил коней. «Не спеши, не на пожар!» - остепенил отец, а за околицей и вовсе остановил у корчующих мелколесье колхозников. От них отделился мой дядя по матери, Каншао, твердой размашистой походкой приблизился к нам, расцвел в довольной улыбке.

- Народ сказывает, что Гисса из Москвы возвращается? - спросил он.
- Да, да, - ответил отец, стараясь не распространяться на эту тему, и сразу перешел к делу: - Сколько говорить тебе, Каншао, чтобы оставлял на каждом раскорчеванном участке хоть по несколько кустов для гнездования птиц?
- Ты-то сказал, - недовольно ответил дядя, а вот уполномоченный из райкома иного мнения: пашня, говорит, должна быть чиста от растительности, как плешь.
- Много понимает твой уполномоченный! - прикрикнул отец. - Без птиц не сбережем урожай от вредителей.
- Дались тебе эти птицы, зять! - чуть отступил Каншао. - Проку от них будет мало, да и зачем с начальством ссориться?
- Делай, как я сказал! - отрезал отец. - А прок будет! - и коснулся моей спины, трогай, мол.

Я погнал тачанку дальше, оставив озадаченного дядю у кромки поля, и всю дорогу думал об отце, не забывающем о деле даже в минуты такой радости; о Гиссе, что спас меня, когда в детстве увязался со взрослыми переплыть реку и стал тонуть, не дотянув до берега. Я любил их и гордился ими, был счастлив тем, что родился именно в этой семье.

А потом показалась паромная переправа через Кубань. Мы подождали, пока соберется народ, и вместе с тачанкой перебрались на другой берег. Отец и раньше брал меня по делам в город, в который, признаться, из-за суеты в нем, я ездил с небольшой охотой. Но на сей раз мне, подростку, окрыленному возвращением брата, его кривые и тесные улочки виделись затейливо милыми, а возвышающаяся над ними пожарная каланча - подчеркнуто важной. А средоточие ненавистной мне суеты - железнодорожный вокзал напомнил пчелиный улей, и, казалось, вот-вот отец, как бывало, по-хозяйски наденет на лицо защитную маску, обкурит этот большой дом с лепниной и достанет из него соты, истекающие золотистым медом. Вот так, дорогой Айвар, я любил своего брата и с нетерпением ждал его возвращения!..

Паровоз из Москвы, словно собравшись со всеми силами, дал протяжный гудок и проскрежетал, тормозя, у первой платформы. Отец был неподвижен, а я побежал по-над вагонами сквозь клубы пара.

- Ляца! - вдруг услышал у одного из них.

Сердце радостно забилось. Так меня всегда звала мать, и мог на этом перроне окликнуть только брат. Я повернулся и увидел в проеме вагонной двери Гиссу, его лицо с подкупающе доброй и теплой улыбкой. Он до сих пор стоит перед глазами, и потом, в пору моей зрелости, когда по воле обстоятельств приходилось злиться, возникало вновь и вновь, будто говоря: «Гнев, мой Ляца, не лучший советчик, улыбнись, не все так плохо в жизни!». И я слушался старшего брата.

Тогда же на перроне я чуть замешкался. А он, спустившись, радостно обнял меня, приговаривая: «Как же ты повзрослел, братишка, насилу узнал в толпе!» Я ухватился за его чемодан и поспешил было к отцу, но Гисса остановил. А потом в проеме возник он, такой же статный красавец, как и Гисса. Но первое впечатление, Айвар, редко бывает обманчивым. Многое мне сразу в нем не понравилось и особенно черные, как омут, глаза, с холодным, почти студенистым блеском, который обычно видишь в глубоком и заброшенном колодце. Что-то ястребиное было во всем его облике, терпеливо выжидающем свою жертву.

«Это Джамбот, - объяснил Гисса, - мы вместе учились на парткурсах. Он также направлен в наш район и первое время поживет у нас». Джамбот едва зыркнул на меня, а по-другому это не назовешь, накрывая тяжелым, как ярмо, взглядом, отчего я почувствовал некоторую неловкость. А в общении с моим отцом он был совершенно иным: глубоко учтивым и внимательным, живо интересовался успехами колхоза.

Потом мне не раз приходилось наблюдать таких, как Джамбот, которые интуитивно, содрогающимся нутром чувствуют присутствие сильной личности, каковой являлся отец. Но тогда всю дорогу из города я корил себя за составленный по первому впечатлению портрет, считая, что нужно больше полагаться на жизнь, а она покажет, нужно доверять таким людям; что мой брат не мог выбрать в друзья плохого человека и всякое такое. Никому не суждено знать, что случится наперед, и я не был исключением из этого правила.

За короткий срок Джамботу удалось обаять мою мать Загирет и отца. И если им случалось выкроить из полученных на трудодни зерна или масла излишки, продать их, то обновы в аульском магазине покупались и для него.

- Зачем тебе, Загирет, две белые рубашки на размер одного Гиссы? - как-то поинтересовался продавец сельмага.
- У меня, Тао, теперь два взрослых сына, - весело ответила она.

Джамбот очень любил хлеб, что она выпекала, - душистый каравай из скрученного теста, сдобный внутри, с прожаренной до легкого хруста корочкой.

- Балуешь ты нас, - как-то сделал он матери комплимент, - другой хлеб потом в горло не идет. В тех краях, где я родился, такого не пекут.
- Что ты, Джамбот! - всплеснула руками мать. - Пекут и получше! Не знаю, как у вас другие, но моя тетя там замужем, вот у кого хлеб на диво выпекается, не наешься!

А с отцом Джамбот по вечерам коротал время, расспрашивая о революции, гражданской войне, командарме Жлобе, с которым тот воевал и в последующее время часто бывал у него в гостях. «Толковый парень Джамбот, - однажды поделился с матерью отец, укладываясь спать, - хваткий и смышленый, далеко пойдет! А вот наш - не могу и предположить, только и знает корпеть по ночам над книжками. Учебы в Москве ему что ли не хватило?!».

Но так устроено человечество, а семья его - малая ячейка: кто-то в ней должен сомневаться. Вот и я при словах отца сумнящеся хмыкнул.

Гисса и Джамбот уже работали инструкторами райкома комсомола и, как водилось в те времена, возвращались домой вооруженные наганами. По вечерам они неторопливо разбирали их и начищали каждую деталь до блеска, ведя размеренный разговор о комсомольских делах. Мне в руки оружие не давали, и я следил за всем этим с мальчишеской завистью и кровью, закипавшей в жилах. Однажды Джамбот заметил это и предложил:
- Пострелять хочешь?
- Рано еще, - одернул его Гисса и добавил, - лучше ему вовсе не брать в руки оружие.
- Как знать! - не согласился Джамбот.

А время шло, и на очередной конференции актив района избрал Гиссу первым секретарем райкома комсомола, его, а не Джамбота, как предполагал отец. Уже тогда я заметил, что, если между ними не пробежала черная кошка, то уж точно мелькнула ее тень. Однако Джамбот по-прежнему жил у нас.

- Вот и должность хорошую Гисса получил, - как-то на досуге призадумался отец, - а жениться вроде не собирается. Изведет он Фатиму, что все эти годы его верно ждала, потеряет.
- У нас серьезный сын, - строго ответила ему мать, - не переступает порог девичьей, чтобы просто поболтать. Придет время, созреет.

Я усмехнулся тогда и подумал: «Как далеки вы, мои родные, от современной молодежи!». Ведь я-то недавно видел Гиссу и Фатиму в крепости, мило и искренне щебечущих. И ничто не предвещало потерю друг друга. Просто сказать о Фатиме, что она была красавицей, - ничего не сказать. О таких девушках адыги, тонкие ценители женской красоты, говорили: «Ликом бела, как бока сороки, а волосы черны, как два ее крыла». А еще стройный тополиный стан, карие глаза с поволокой. Однако даже не в этом, на мой взгляд, была особенность красоты Фатимы. Она всегда озарялась каким-то струящимся изнутри светом, будто с минуты на минуту ждала неминуемого счастья. Она была капелькой росы, сияющей на рассвете, живой жемчужиной, если хотите… Многие парни теряли голову, добиваясь ее внимания, но она любила только моего брата. Они дружили со школьной скамьи, и редкая свадьба в ауле проходила без их танца «Исламей». Надо было видеть его - этот танец сладких треволнений двух сердец, поверения самых заветных тайн и обожания друг друга. Этот танец их любви…

Фатима часто пыталась секретничать со мной, когда Гисса был в Москве. Однажды она подозвала к себе и поинтересовалась, что пишет брат.

- Будто тебе писем не шлет! - сыронизировал я.

Она пригрозила мне пальчиком и приложила его заговорщически к губам.

- Может ли быть тайной то, о чем знает весь аул? - вступил в шутливую перепалку я.

А в другой раз я остановился и подошел на ее неизменный оклик: «Матушка!».

Она стыдливо зарделась, с напускной строгостью спросила:

- Если мне будет суждено войти невесткой в ваш дом и по строгим обычаям тебе, как деверю, мне придется дать второе имя «Золотой всадник», «Наездник» или какое-нибудь другое, то в сердце я все равно буду звать тебя Матушка. Ты не против?
- Хоть казанком зови, только на огонь не ставь! - отшутился я.
- Какой же ты острый на язычок! - рассмеялась она. - Что из тебя вырастет, Матушка? - и вновь озарилась светом от доброго, озорного, ироничного сердечка.

Вечером вернувшимся с работы Гиссе и Джамботу мать передала о сетовании отца.

- Это дело, Загирет, стоит небольшого труда! - живо зажегся идеей посещения девичьей Фатимы Джамбот. - Похлопочем сегодня же.

Гисса, хотя и был немного смущен, считая сватовство не ко времени, но, когда мать ушла, отнекивался недолго и дал Джамботу добро.

- Чем поздней пойдем к ней, тем лучше, - подзадоривал Гиссу тот, поясняя: - Прочитать характер девушки по лицу гораздо легче, когда она только-только разбужена. Так считали наши деды, и не раз подтверждено моей практикой.

Они ушли и вернулись ближе к полуночи. Гисса был в обычном расположении духа, а в Джамботе я заметил разительную перемену. Он был угрюм, молчалив, изредка метал исподлобья на Гиссу косые взгляды и, казалось, говорил: почему все лучшее должно доставаться тебе, именно тебе?! Лицо его сквозило прорвавшейся завистью, что очень насторожило меня.

Наутро Джамбот очень рано поднялся, и больше его в нашем доме никто не видел. А через неделю по аулу прошел слух, что он один посетил девичью Фатимы и предложил свою руку.

- Лучше проходить век в старых девых, - сказала она ему, - чем стать женой того, кто предает друга.

Поговаривали, на это Джамбот горячо, почти взбешенно ответил:
- Нет такого, Фатима, через что не переступлю ради тебя, и нет силы, готовой в этом остановить меня!

Гисса очень переживал случившееся, но в девичью Фатимы ходить не перестал. А Джамбота я как-то увидел в это время за краем крепостного вала, украдкой наблюдавшего за аульскими девушками, спустившимися к реке за водой. Он явно высматривал среди них Фатиму, и в его напряженном облике со спины почувствовалось что-то кошачье, от тигра, выжидающего лань на водопое. Но ее не было, и он резко отвернулся, а я увидел небритого и обветшавшего человека - все то, что обычно приходит с тем, кто в плену неуемных желаний и страстей. Джамбота можно было бы пожалеть, если бы не его глаза, заискрившиеся злобой, как только увидел меня. Он посмотрел так, будто хотел испепелить дотла меня и весь наш род, который считал первопричиной своего несчастья.

А время шло к осени. Гисса и Фатима обменялись предметами зарока и согласия на брак: он отдал ей свои часы, а она - розовую с золотыми нитями косынку. В нашем доме начали готовиться к свадьбе. Но вместо древней песни и зычного ее припева «орайда-ридада», что всегда сопровождает свадебный обряд привоза невесты, ясным днем я услышал топот копыт пришпоренного коня. Вестовые из района к отцу приезжали часто, и это вначале показалось мне обычным делом, но потом, что-то потревожило сердце: слишком вспотевшим для таких вестей был конь, а всадник на нем серьезен и даже суров. По его просьбе я позвал отца.

- Крепись, Учужук! - спешившись, сказал он глухим голосом. - Джамбот убил твоего сына...

Отец побледнел, растерялся, но потом, собрав остаток самообладания, тихо спросил:
- Как это произошло?
- Они встретились у райкома, - ответил вестовой. - Те, кто видел, рассказывают, будто бы Гисса предложил ему забыть старую обиду и быть гостем на свадьбе, а Джамбот вспылил, выхватил наган и выстрелил.

Отец тихо присел на скамейку, а двор наполнился плачем и причитаниями все слышавшей матери. Я обнял ее и тоже заплакал. В моем воспаленном мозгу не укладывалось, как человек, нахваливавший ее хлеб, которого она почитала за сына, мог так безжалостно нанести ей эту рану, как?...

Хоронили Гиссу таким же ясным днем, шел митинг комсомольцев, на котором было сказано о нем много теплых слов, а я почему-то вспомнил часть суры из Корана, когда-то очень запомнившуюся: «Говорите человеку о хорошем в нем при жизни, ибо потом ни ему, мертвому, ни Всевышнему это уже не нужно». Я никогда не говорил брату, как люблю его, и от мысли, что теперь никогда не смогу сказать об этом, вновь расплакался, горюя также о боли матери, потерянности отца, постаревших в одночасье, о несбывшихся надеждах и одиночестве Фатимы… Меня успокоили. По пути к кладбищу я стал под носилки, и была тяжела моя ноша, ох, как тяжела…

Безутешным было и горе Фатимы. Подождав, пока похоронная процессия вернется с кладбища, она пришла на свежую могилу Гиссы одна и всем сердцем оплакала его. А потом, вернувшись домой, слегла, убитая горем.

После похорон в нашем доме каждый вечер собирались старики, коротая время в разговорах, отвлекая семью от обрушившейся беды. Так прошла первая неделя и последний ее день, в который был, как и положено, проведен ритуал «раздачи одежды умершего». После ничто не должно было напоминать семье о горе. Но я будто не принадлежал к моему суровому народу с его аскетическими законами и по-прежнему пребывал в унынии и скорби. А в один из вечеров к нам пришел дядя Каншао и завел с отцом разговор, случайным свидетелем которого я стал.

- Погоревали мы достаточно, Учужук, - начал он, - теперь надо подумать, как облегчить страдания близких и сберечь честь твоего рода.
- О чем это ты? - хмуро, словно догадываясь, спросил отец.
- О мести! - ответил тот. - Надо убить Джамбота!
- Кровная месть запрещена советской властью, как пережиток, не смей даже помышлять об этом! - осадил его отец. - Пусть все решит суд!

Каншао недоумевал.

- Но суд не отмоет твой род от бесчестья, таковы наши законы!
- Закон нынче у всех один! - заключил отец. - И почему ты так печешься о чести моего рода? Я ведь об этом не просил!
- Быстро ты забыл законы, на которых взращен! - занервничал Каншао. - Видите ли, он меня не просил! Или ты забыл, что Гисса приходился мне племянником, которого я должен был почитать и до сих пор чту, как хана?
- Вот и убей Джамбота сам, - отмахнулся отец, - а мою семью уволь!
- Но и я, как твой суд, если даже убью его, не отмою вашу семью от позора. Это должен сделать ты, или… - невольно Каншао посмотрел в мою сторону, вздохнул и уклончиво добавил, - или кто-то из вашего рода.

Отец мой был не столь глуп, чтобы не понять, о чем даже мельком подумал Каншао.

- Его ты не смей трогать! - пригрозил он. - Я уже потерял одного сына…
- Выражаясь твоим же тоном, - спокойно продолжал Каншао, - не я пришел в ваш дом и просил взять сестру в жены, а ты сделал это. И не для того мы отдали ее, чтобы она и наш племянник, - он снова посмотрел на меня, - прозябали в бесчестии.

Отец был по-прежнему непреклонен, а я не сделал свой выбор и после того, как ушел Каншао, не спал всю ночь. «Могу ли облегчить страдания матери, отца, Фатимы, избавиться сам от съедающей скорби, отомстив Джамботу? - думал я. - Способен ли вообще кого-то убить?» Эти и другие вопросы терзали меня. Я горел в огне, который разжег Каншао…

На следующий день я зашел к Фатиме, душевное состояние которой не могло не беспокоить. Меня встретила ее мать и попросила подождать в гостиной. Через несколько минут появилась на пороге она. Я едва узнал ее: похудела, необычайно бледна, погас озорной огонек в глазах, а взгляд стал тусклым и равнодушно блуждающим.

- Здравствуй, Матушка, - с тихой грустью сказала она.

Я сразу же растерянно попытался вразумить ее чем-то таким, вроде что «надо поберечь себя, не загонять в могилу...», но потом смолк, почувствовав в ней безразличие к этому.

- Принес ли, Матушка, мне ту косынку, которую в зарок Гиссе давала? - спросила она.
- Нет, - ответил я.
- И правильно сделал. Пусть будет в вашем доме…

А потом Фатима снова осторожно нарушила тишину.

- Я обещала ему, и если позовет, то уйду…
- Как позовет? - не понял я.
- Такое бывает, - тихо пояснила она, - и нередко. Когда кто-то из супругов или влюбленных первым уходит, а за ним безвременно и другой, то люди говорят: «позвал» или «позвала».
- Побереги себя! - поднимаясь, тверже прежнего пожелал я. - Надо жить, Фатима, жить наперекор всему, во что бы то ни стало.

Она проводила меня тем же равнодушным блуждающим взглядом, а ее состояние добавило на чашу весов моего выбора ту часть, которая склоняла к мести.

А невдалеке от их ворот под кряжистым дубом меня поджидал Каншао.

- Как Фатима? - поинтересовался он.
- Плохо! - ответил я.

Он покачал головой:
- Не переживет она надолго Гиссу, видел ее недавно, не переживет!

Потом Каншао, недвусмысленно рассматривая меня, прибавил:
- И это также будет на совести Джамбота, но суд не учтет!

Я ничего не ответил, а Каншао вышел из себя.

- Молчишь! - воскликнул он. - А известно ли тебе, племянничек, что в ауле об этой истории уже сложили песню и назвали «Плач Фатимы». Охотно поведаю и слова из нее:

Ее на свадьбы не зовут,
Не шлют нарядный фаэтон,
Лежит ее жених в земле,
Оплакан, но не отомщен.

- Что до этого твоему отцу, - продолжил Каншао, - он свое пожил. А вот тебе позор бесчестья придется носить еще долго. В первой девичьей, куда ты, повзрослев, войдешь, напоют эту песню, а если нет, то обязательно встретишь немой укор и отказ.

Чуда не произошло. Гисса «позвал». Каншао как в воду смотрел: Фатима умерла через месяц. В день ее похорон в год сухой осени вдруг заморосил дождь, будто сама природа плакала по ней, а после обеда перешел в снег - искрящийся, как Фатима при жизни, укрывая ее могилку белым-белым саваном…

Я же был в глубоком отчаянии, и Каншао, заметивший это на похоронах, торопливо зазвал к себе.

- Что, собрался за Гиссой и Фатимой? - строго, почти крича, спросил он.

Я безмолвно прислонился к дверному косяку: душа моя горела, словно объятая огнем, захотелось вдруг дать волю слезам, но и тут Каншао строго прикрикнул:
- Этим ты себе уже не поможешь! Тут другое лекарство нужно.

Он вышел в соседнюю комнату и принес припрятанный револьвер.

- Суд в городе над Джамботом будет через три дня, - сказал он, отдавая оружие. - Где и как его убивать, решай сам. Только отмщение может утешить тебя и оградить от всякой беды.

Я спрятал револьвер за пояс и уныло побрел домой.

Отец же, хоть и был надломлен, но крепился и, родительским чутьем уловив то неладное, что, на его взгляд, зрело в сыне, раньше приходил с работы и тревожно следил за мной. А накануне суда в разговоре с матерью, но чтобы слышал и я, сказал: «Мстят, Загирет, только слабые, а сильные не опускаются до этого».

Впервые я не согласился с ним и, выходя из комнаты, мельком увидел свое лицо в зеркале, а в нем - ни тени былой скорби и отчаяния, лишь твердую решимость на поступок.

В ту же ночь отец предусмотрительно запер на замок сарай с лошадью, спрятал подальше свой наган. Но разве можно было удержать этим того, кто одержим. Под утро я сорвал замок, оседлал коня и помчался к парому, чтобы в числе первых перебраться на другой берег.

Без особого труда найдя здание городского суда, я устроился в подвале трехэтажного дома напротив. Через воздуховод, пробитый в цоколе, хорошо просматривался вход в суд. Не прошло и часа, как к нему подъехала полуторка - «воронок» и два конвоира вывели из нее Джамбота. Я не стал стрелять в спину, хотелось встретиться с ним лицом к лицу, посмотреть в глаза. За «воронком» к суду на одноконке подъехали отец и несколько мужчин. Он распорядился, и они разошлись, разыскивая меня, а я невольно отпрянул от проема и, перевернувшись спиной на подвальный грунт, подумал: «Отец, бедный мой отец, прости!».

Казалось, прошла вечность, так тяжело тянулись минуты за минутой, часы. И вот первый конвоир открыл дверь, за ним вышел Джамбот и на несколько секунд застыл на пороге, довольно прикрыв веки и подставив лицо слегка пригревавшему осеннему солнцу. «Наслаждаешься жизнью, изверг! - с несвойственной ранее злостью рванулся я и через мгновения оказался на противоположной стороне улицы. А дальше все было, как в замедленном немом кино: я увидел отца, рвущегося сквозь толпу выходящих из суда, с лицом, перекошенным от крика, а Джамбот, как и в первую нашу встречу на вокзале, одарил меня тяжелым взглядом, но я не испытал былой неловкости, а даже наоборот - уверенно подступил к нему и выстрелил почти в упор, в сердце. Он упал, запрокинув голову на кучу снега, что был сметен с порога. Конвоиры повалили меня, от служивых терпко запахло махоркой…

- Вот так и закончилась эта история о любви и мести, - заключил Мату. - Но признаться, от того выстрела утешения я не получил. Наверное, прав был отец, месть - это удел слабых, и только они находят в ней удовлетворение. Однако и через годы, мой дорогой Айвар, я по-прежнему твердо уверен в одном: случилось то, что должно было случиться, ибо никто не вправе безнаказанно расстреливать любовь, данную богом для продолжения жизни и утверждения вечности ее на земле.

Мату замолчал.

- И что было потом? - спросил Айвар.
- Родственники Джамбота, - продолжил он, - не объявили нас кровниками. Отец его, узнав, что я застрелил Джамбота, грустно рассудил: «Когда ты убиваешь чьего-то сына, то надо бы знать, что то же могут сделать и с тобой». Государство же, Айвар, меня осудило, и последние годы юности я проводил в колонии, а когда началась война, повзрослевший, попросился в штрафбат и прошел в нем все круги ада: попадал под артобстрелы на передовой, ходил по минным полям в атаки, не раз побывал в рукопашных и кровью искупил свою вину за самосуд.

...В условленный день за Айваром заехали и, погрузив в машину круг и днище, повезли в город.

- Ну ты и накопал! - рассматривая находки, подсел к нему Ипполитов.
- Если бы, Кеша, только это, - задумчиво ответил Айвар, теряя из виду силуэты древнего городища. А потом он положил под голову рюкзак, прикрыл глаза и вновь услышал, но теперь из далекого далека слова Мату: «И крутится жизнь, как гончарный круг. И воздастся каждому за вышедшее из-под его рук».

[GREEN]

№ 14

Мистификация

Глава 1

Лил дождь. Штормило. Горластый ветер завывал в окно и рвал занавески. Непогода продолжалась уже третий день и прогноз, объявленный только что по радио, не предвещал ничего хорошего. «Может оно и к лучшему, что я разболелась», - думала Саша, прихлёбывая липовый чай из маленькой фарфоровой чашки – «не надо ломать голову, как добраться невредимой до работы, сиди себе дома и выздоравливай!».

Обычно такие неожиданно свалившиеся на голову, выходные её радовали. Простуду она переносила легко. Таблетка парацетамола на ночь, философский эпос да тёплый чай с мёдом, присланный дедом из Алтая – вот и всё лечение. День-другой и Сашка вновь обретала лёгкость, бодрость и говорливость, включала пятую скорость и мчалась на презентации, выставки, собрания. Она журналист. Вернее редактор отдела эзотерики в местной городской газете и везде успевать это её работа. Поэтому раскисать по пустякам прямо скажем черта характера не нашей Сашки.

А в этот раз почему-то взгрустнулось. Не помогали ни любимые, связанные бабушкой, носки, ни чашка-талисман из маминого сервиза, ни горный мёд. Сашка кашляла, сопливилась и хандрила. То ли погода меланхолию навеяла, то ли злополучный альбом с фотографиями.

Ну что поделаешь? Любила она, на ночь глядя, залезть с ногами на подоконник и при свете ночника разглядывать семейную реликвию - старинный альбом, инкрустированный золотой веткой оливы. Это богатство в их семье передавалось по наследству, с каждым преемником обрастая новыми историями. Здесь было всё: встречи и расставания, измены и дуэли, подвиги во имя любви и неравные браки. Особенно дорожила Сашка одной фотографией, датированной концом восемнадцатого века. На ней черноволосый статный офицер танцевал с красивой, маленькой девушкой, которая смотрела на него с улыбкой и огромными глазами полными слёз. На оборотной стороне, выцветшая с годами подпись: «Мы обязательно будем вместе».

Саша всегда долго рассматривала этот снимок. Он казался ей необыкновенно трогательным. Затаив дыхание, боясь спугнуть хрупкое счастье двух этих влюблённых, она вглядывалась в их лица. Кто они и как попали в альбом, не знал никто. Это был единственный снимок, у которого не было истории. Правда, Саша каждый раз придумывала новую, пытаясь угадать, что так расстроило юную красавицу в объятиях молодого военного. Она мысленно вела с ними диалог, становясь то на сторону незнакомки, то её партнёра по танцу. Она и сама не заметила, как стала с ними близка. Эта пара уже давно перестала быть для неё просто героями ещё одной фотографии, они словно стали её частью, заняв особое местечко в её душе и сердце.

Ей казалось, она знала их очень хорошо и при встрече обязательно бы узнала. Уверенный в себе, немного резковатый, харизматичный и сдержанный в обществе Дмитрий легко привлекал к себе внимание везде, где появлялся. Несмотря на молодость, он умел убеждать даже самых матёрых собеседников, а в дуэлях и на танцевальных раутах ему не было равных. Леди А. напротив, была застенчивой, робкой, неразговорчивой. Её не замечали на балах, она не выделялась из толпы сногсшибательными нарядами и дорогими украшениями. Она тихо сидела в сторонке, обычно составляя компанию какой-нибудь болтливой старушке. Вяло обмахиваясь веером, она ждала. Словно цветок после долгой зимы, завидев Дмитрия, девушка оживала, раскрывалась, расцветала, превращаясь из гадкого утёнка в интересную хохотушку, авантюристку и просто несносную барышню. Причина такой метаморфозы Саше была непонятна, но она точно знала, что общество Дмитрия словно сбрасывало с леди А. злые чары. Её маленькое личико озарялось улыбкой, глаза искрились от счастья и в ту же минуту, к девушке со всех уголков зала «слетались» дамы и джентльмены, мечтая попасть в ореол её ауры.

А Дмитрий и леди А., обмениваясь влюблёнными взглядами, словно нарочно оттягивали волнительный момент встречи, когда их руки соприкоснуться, затрепещут от волнения ресницы и они закружатся в танце, без остатка растворяясь, в объятиях друг друга.

Почему-то Сашка никак не могла определиться с именем для незнакомки, представляя её окружающим то Настей, то Аннет. В конце концов, она успокоилась и решила назвать её леди А., по первой букве своего имени.


Глава 2

Вглядываясь в привычную обстановку, окружающую молодую пару, Саша и не заметила, как настойчивый стук дождя в окно сменился звуками скрипки и где-то совсем рядом раздался многоголосый женский шёпот:

- Пришёл. Дождалась.

Сашка подняла ресницы и столкнулась с пронзительным взглядом чёрных глаз, метавших молнии. В этих двух озёрах была невероятная гамма чувств: боль, ярость, призыв, словно они выпустили паутину, и теперь поймав её в свои сети, сматывали стропы, приказывая: «Иди ко мне. Ну, иди же». Не повиноваться было нельзя. Медленно ступая тяжёлыми ногами, Сашка шла вперёд, не понимая, где она и что с ней происходит. Только бы найти силы и отвести глаза, остановиться, осмотреться, - неслось в её голове – но непослушные ноги продолжали идти вперёд на встречу к неизвестному. Что я делаю? Ещё один шаг и уткнусь лицом прямо ему в грудь. Как не прилично, - продолжала Сашка вести разговор сама с собой, одновременно склоняясь в реверансе.

- Я скучал – услышала она глубокий и необыкновенно красивый голос – я болел, я умирал без тебя.
- О чём вы? – решилась задать свой вопрос вслух Саша, внимательно всматриваясь в стоящего напротив неё мужчину. Где-то я его уже видела, - подумала она. Да и обстановка вокруг оказалась привычной: убранство танцевального зала, лица гостей и музыкантов, даже наряд, в который она была одета был ей знаком от первого до последнего стежка. Не обращая внимания на музыку, Саша продолжала оглядываться по сторонам.
- Надо же! – вдруг осенило её - она оказалась внутри фотографии. Рядом с ней Дмитрий, а она сама, стало быть, Леди А.
- Александра, что с тобой? – удивлённый её поведением, а ещё больше вопросом спросил Дмитрий - ты необыкновенно странная сегодня.
- Нам нужно поговорить, - сказала она в ответ – наедине. Не знаю, разрешают ли это ваши порядки, но другого выхода у нас тобой нет – вцепившись в руку Дмитрия железной хваткой, и не обращая ни на кого внимание, она потащила озадаченного молодого человека к выходу на балкон.
- В чём дело? – первым разговор начал Дмитрий.
- Я не она, - спокойно сказала Сашка.
- Не понял о чём это ты? – со стороны казалось, что Дмитрий изо всех сил сдерживает бушующее в нём негодование.
- Ты – моя фотография, а я – девушка из далёкого будущего. Не знаю, куда делась твоя любимая, но я это не она. Понятно? – Сашка старалась всю нелепость ситуации объяснить, как можно доходчивее.
- Мне понятно, что ты сошла с ума. Твоя бесконечная игра в перевоплощения запутала не только окружающих, но и тебя саму. Репетируешь новую роль?
- Она что актриса? – оживилась на мгновение Сашка. Хотя сейчас род её занятий абсолютно не важен. Мы с тобой не знакомы. Я ничего не знаю о тебе, а ты – обо мне, - продолжала она втолковывать Дмитрию известную только ей истину.
- Неправда. Я знаю, что мы без ума друг от друга и только злые языки мешают нам быть вместе. Но сегодня особенный день – я пришёл проститься, - с горечью сказал он.

От неожиданного заявления Сашка попятилась обратно в зал, выставив вперёд руки, словно преграду между собой и Дмитрием – это не наш разговор, не наше расставание, не наши слёзы. Пойми! – теперь она не просто убеждала его, она умоляла поверить ей.

- Прекрати, - грубо бросил Дмитрий – мой поезд через 20 минут, я так много должен сказать тебе, но отпущенного нам времени осталось мало. Он шагнул ей на встречу, нежно взял руки, сжатые в кулачки: «Я знаю, ты злишься, переживаешь, будешь скучать, и плакать, но всё это сейчас неважно. Я хочу увезти в памяти тебя весёлой и беззаботной, такой, какая ты, когда танцуешь со мной. Разреши мне пригласить тебя в последний раз».

Сашка сглотнула, но ничего не сказала в ответ. Сдалась. Прижавшись к нему в танце, она ловила каждый стук его сердца, каждый вздох, чувствуя, что навсегда запуталась в этой паутине.

- Мне пора – вдруг сказал Дмитрий – обещай помнить меня, чтобы не случилось.
- Обещаю – шёпотом ответила Сашка, подняв на него полные от слёз глаза – обещаю.

Молодой человек протянул ей конверт: «Возьми», резко развернулся и зашагал к выходу, не оборачиваясь, а Сашка осталась одна посередине шумного зала с опустевшим сердцем.

- Пойдёмте, госпожа – вдруг сказал кто-то, и мягко взяв её за локоть, повёл за собой – а то разрыдаетесь на глазах у всех. Нехорошо.

Сашка не сопротивлялась. Она позволила этой милой девушке ухаживать за собой, пока будет приводить мысли в порядок.


Глава 3

Сон не шёл. Перина казалась жёсткой, воздух - тяжёлым, комната - неуютной, а жизнь – чужой. Впрочем, так оно и было на самом деле. Сашка понятия не имела, как впуталась во всю эту историю и что делать дальше. Очень хотелось вернуться домой, в беспокойный 21 век с Интернетом и телевидением, в свою маленькую одинокую однушку, к недопитой чашке чая и раскрытому альбому с фотографиями.

Конверт! Потрясённая всем, что происходило с ней в последние пару часов, она совсем забыла о прощальном подарке Дмитрия. Интересно, что там? Встав с постели, она прошла босыми ногами в гардеробную. Конверт до сих пор лежал в ридикюле, куда взволнованная и расстроенная Сашка спрятала его от посторонних глаз.

С замиранием сердца она открыла конверт. Оттуда ей на колени выпала уже знакомая фотография. Надо же, я так сильно изменилась за какие-то сто пятьдесят лет, что сама себя здесь не узнала, - подумала девушка, разглядывая своё отражение в зеркале. Уже зная, что увидит дальше, она перевернула снимок. Там твёрдой мужской рукой было написано: «Мы обязательно будем вместе». Интересно, в какой жизни? – попробовала пошутить она.

Дни сменяли друг друга, медленно вырастая в недели. Сашка всё больше замыкалась в себе. Если раньше она выезжала на благотворительные встречи и в библиотеку, то теперь перестала делать и это. Отчасти от того, что боялась попасть в затруднительное положение по незнанию многих вещей, отчасти потому, что подобное времяпрепровождение считала скучным и бесполезным для себя занятием. В театр, на репетиции она также не ездила. Какая из неё актриса?! Лучше пересидеть некоторое время, - думала она, - чем разрушить бедной Леди А. сценическую карьеру. Хотя она и понятия не имела, сколько времени будет продолжаться её затворничество в прошлом. От Дмитрия вестей не было. Да она и не знала, стоит ли их ждать. Ведь отношения между парой на фотографии были от начала и до конца её фантазией. Но чем больше Сашка размышляла над всей этой странной историей, тем больше в ней укреплялась уверенность, что она знает, что ждёт её дальше. Торопить события и бросаться на поиски Сашка не собиралась. Ведь если случилась в её жизни подобная мистификация, так тому и быть.


Глава 4

Вечерело. Лил дождь. Штормило. Горластый ветер завывал в окно и рвал занавески. В такую погоду хороший хозяин и собаку на улицу не выгонит. Тем неожиданней показался настойчивый стук в дверь. Само собой понятно, что в такую непогоду только плохие вести могут заставить гонца покинуть уютное жилище. Молодой офицер молча поклонился спешащей ему навстречу Сашке. Вот, - только и сказал он, протягивая ей смятый листок бумаги, который оказался срочной депешей: «Поезд, торопившийся домой, сошёл с рельс. Жертв много, среди них и Дмитрий Д. Его нашли погребённым под тяжестью вагона, в котором он ехал».

Теперь меня здесь ничего не держит, - подумала вслух Сашка и, не обращая на офицера внимание, удивлённо смотревшего ей в след, она быстро пошла к себе в комнату.

Ночник всё ещё горел, в маленькой фарфоровой чашке – остатки недопитого липового чая, на ногах красные вязаные носки, на подоконнике злополучный альбом.

- Я вернулась, - тихо сказала Сашка, не веря своим глазам.
- Я вернулась, - закричала она во весь голос.

Все вещи были на своих местах. Ничего не изменилось с тех пор, как она исчезла из своей квартиры, попав прямиком на светский раут. Вот только там, где была фотография, теперь было пусто.

- Дмитрий, - вскрикнула она и бросилась к альбому. Переворачивая страницу за страницей, заглядывая под фотографии, она тщетно пыталась найти пропажу. Чертовщина какая-то, - подумала она, в сердцах захлопнув альбом.

С детства веря словам бабушки, что утро вечера мудренее, Сашка отправилась спать. Может во сне, она найдёт ответы на все свои вопросы?


Глава 5

Яркие, не прошеные лучи утреннего солнца разбудили Сашку за пять минут до того, как будильник принялся играть свою весёлую трель. Этих драгоценных минут ей как раз хватило, чтобы прийти в себя и удостовериться, что прошлое осталось там, где оно и должно быть, а Сашка проснулась дома. Собираясь на работу, она старалась не думать о том, что с ней произошло. Но один вопрос не давал покоя: «Зачем всё это было?».

Суета рабочего дня увлекла её. Телефонные переговоры, встречи, планёрки, совещания. Она была везде, словно пыталась наверстать упущенное, хотя её отсутствие никем не было замечено. Со стороны всё выглядело так, будто Сашка провела три дня на больничном, и с новыми силами выпорхнула на работу.

- Не обратиться ли мне за помощью к гадалке, а ещё лучше к экстрасенсу, - думала она, спрятавшись ото всех в курилке. Друзьям не расскажешь, примут за чокнутую, мама не поверит, ведь по факту я отсутствовала всего пару минут, хотя успела за это время прожить целый месяц. Когда же будет разгадка? – рассердившись, хлопнула дверью Сашка. Она и представить себе не могла, что уже сделала первый шаг на пути к судьбоносной встрече.

Поглощённая своими мыслями, она пролетела по коридору, так и не заметив, что редакция опустела. Выключив компьютер, и перекинув сумку через плечо, она шагнула за порог своего кабинета и нос к носу столкнулась с Дмитрием.

- Здравствуйте. Как хорошо, что я вас встретил, - сказал он.

Сашка огляделась. Неужели опять началось, - подумала она – надо срочно с этим что-то делать.

- Вы Александра? – спросил незнакомец.
- Да. А вы, стало быть, Дмитрий? – теперь пришла очередь удивляться молодому человеку.
- Да, я Дмитрий. Но это не важно. Понимаете, со мной приключилась невероятная история. Я попал в другое столетие и целый месяц жил чужой жизнью, - выпалил он на одном дыхании.
- А при чём здесь я? – серьёзно спросила Сашка, с интересом рассматривая черноволосого гиганта, который в отличие от их прошлой встречи был одет не в военный мундир, а в деловой костюм.
- Во-первых, вы редактор отдела эзотерики и привыкли ко всему нестандартному, необычному и неординарному. Согласитесь, со мной произошёл беспрецедентный случай. А во-вторых, - Дмитрий осёкся, переступая с ноги на ногу, он производил впечатление человека, не совсем уверенного в том, что говорит и делает.
- А во-вторых, - напомнила Сашка.
- А во-вторых, вы очень похожи на ту девушку, которая обещала мне, что мы обязательно будем вместе, - с волнением признался он.
- А вот это уже наглость, - Сашка повернулась к нему спиной, намереваясь уйти.
- Подождите, у меня есть доказательство, - он легонько коснулся её плеча – вот! Перед Сашкиными глазами возникла та самая фотография, которую она считала потерянной.
- Это моя, - твёрдо сказала она и протянула руку, чтобы взять её.
- Вот видите, - улыбнулся Дмитрий, - значит, ко всей этой истории вы тоже имеете прямое отношение.
- Скорее опосредованное, - огрызнулась Сашка, - я до сих пор ничего не понимаю.
- Думаю, что смогу вам помочь, - он сделал руку колёсиком, - приглашаю вас на чашечку липового чая с мёдом. Прошу, не отказывайте мне, - сказал он с улыбкой.
- Как же я могу, ведь я обещала там, на балу. А я всегда держу обещания, - гордо вскинув голову, сказала Сашка.

Взявшись за руки, они без страха вышли на встречу к новой жизни. А на столе осталась теперь никому не нужная фотография.

[GREEN]

№ 15

Секретный ихтиолог

1.На рыбалке

На хорошую рыбалку мы выезжаем редко, поэтому готовимся к ней серьёзно и тщательно. Несколько дней предстоит прожить вдали от цивилизации и тут нет мелочей: и в экипировке, и в обеспечении условий жизни, и, конечно, в контингенте участвующих в предприятии. Коллектив у нас сложившийся, все знаем друг друга давно и новички в нём появляются редко и ненадолго, или навсегда.
В этот раз мы собрались на Каму. Объектом лова был лещ, который в наших краях хорошо клюёт в конце августа, нагуливая вес под зиму. В компании из шести человек, почти всех я хорошо знал. С единственным новичком прямо в гараже мы и познакомились. Звали его Сергей. На вид лет пятидесяти пяти - шестидесяти, одеждой он не выделялся, впрочем как и все мы. Слегка седой, а по разговору стало понятно, что он с юга. Я спросил у друзей, пока грузились, откуда они его взяли? Ответ был прост - да тут у него машина и как - то он нам пришёлся по душе.
Мы выехали ранним утром и часа через четыре уже подъезжали к нашему излюбленному месту, которое в меру сил, мы обустроили довольно давно.
Кинули жребий - кому ловить рыбу, а кому готовить пищу в первый день. Жребий, к моему неудовольствию, решил, что это мы с Сергеем. Остальные четверо, быстренько накачали лодки, загрузились, и, выплыв на фарватер, встали на якоря.
Мы поставили пару палаток, натаскали дров, приготовили всё, что нужно для обеда, и присели отдохнуть. Сергей был немногословен, за всё время мы перекинулись несколькими фразами. Оставалось ждать, когда ловцы привезут первых лещей для ухи и копчения а, если в прилове попадётся судачок, сделать хе. Я спросил Сергея, не желает ли он поспать, он отрицательно покачал головой. Честно сказать, я не знал, чем заняться. Вдруг Сергей сказал:
- Сегодня ребята очень хорошо уловятся.
- Ты так считаешь? - скептически заметил я.
- В первый день обычно клюёт неважно: пока раскормят места, пока то да сё.
- И тем не менее сегодня будет отменный клёв.- с уверенностью сказал он.
- Почему ты так уверен?
- Потому, что я был рыбой и отлично знаю, как она сегодня, себя поведёт.
Наверно, изумление настолько отразилось на моём лице, что он поспешил меня успокоить:
- Не переживай я не сумасшедший, просто всерьёз занимался ихтиологией и немало в этом преуспел, если хочешь могу рассказать, секретность давно снята с наших работ, а делать нам до обеда всё равно нечего.

2. Ихтиолог поневоле

Я родился в Одессе, закончил школу и, как все мальчишки, мечтал о мореходке. К сожалению, я не прошёл в мореходное по здоровью. Утешало то, что и мой дружок Володька тоже не прошёл комиссию и мы, проклиная своё здоровье, поступили в Одесский океанографический институт на специальность непрестижную, но хлебную - морская ихтиология. Престиж был низок по причине работы на рыболовецких судах, а хлебной работа считалась по причине стабильных высоких заработков и валютных чеков, в те времена весьма ценных. Институт мы благополучно закончили, а вот работать в рыболовном флоте желания у нас с Вовкой не возникло. Помог Вовкин дед.
Дед служил на Черноморском военном флоте, в чине адмирала. Он пытался нам помочь с поступлением в мореходку, но там он был никто, военных в мореходке недолюбливали. Сейчас он предложил сделать на нас персональный запрос, намекнув, что открывается новое дело на флоте и им всё равно понадобятся специалисты такого профиля. Лучше взять своих. Он прибыл во всей форме на распределение и, явив комиссии бумагу, сразу повёз нас с собой за город. Мы приехали на берег моря к сиротливо стоящему на пригорке кирпичному бараку, обнесённому двухметровым забором с колючкой поверху. У ворот стоял часовой, он откозырял, открыл ворота и мы проехали внутрь.
- Дед, ты нас в тюрьму что ли приволок? - спросил Вовка ехидно.
- Молчи, салага! Ещё не одно спасибо мне скажешь. - парировал дед.
Мы прошли внутрь совершенно пустого здания, со свежей, хотя и недорогой, отделкой.
- Выбирайте себе кабинеты, солнечную сторону не советую.- сказал нам дед, обводя помещение рукой.
- Это секретная ихтиологическая лаборатория Черноморского военно - морского флота. Завтра же на работу. Я привезу вам начальника. Остальной штат подберёте вместе с ним сами. Нам дали карт - бланш не хуже, чем Курчатову, когда он бомбу делал. И, смотрите, чтоб работа кипела, а то я звёзд недосчитаюсь. В город увезёт служебная машина, а мне некогда с вами цацкаться, рыболовы.
Напутствовав нас такими словами, дед сел в машину и уехал. Мы с Вовкой обошли все помещения, выбрали, что нам казалось получше, и отправились по домам.
На другой день за нами пришёл газик, и в восемь утра мы уже обживали свои кабинеты. Нас встретил человек в военно морской форме с погонами капитан-лейтенанта, немного постарше нас. Он представился. Тут вышел конфуз, мы были штатские хотя и военнообязанные. Он сказал:
- Не переживайте, все будем военными, форму закажете сами, адмирал объяснит где. Она вам не понадобится, но пусть будет. У меня она и сейчас висит в шкафу, напоминая о тех днях.
Капитана звали Юрий Михайлович, он пригласил нас в свой кабинет и ввёл в курс дела. Когда он рассказал, чем, собственно, нам предстоит заняться, лица у нас, наверно, вытянулись. Он заметил:
- Работ такого плана не проводилось нигде, так что поле непаханное. Не боги горшки обжигают. И иначе, как на успех, я не рассчитываю, в случае неудачи, капитаном я буду пожизненным. Так что не подведите, ребятки.

3.Доктрина

Суть работы сводилась к следующему. Американцы, в год окончания нами института, потеряли свою, самую современную, на тот момент, субмарину "Трешер". Лодка затонула в Атлантике, похоронив сто двадцать девять членов экипажа. Конечно, америкосы, всё, что связано с её гибелью засекретили, но наши спецслужбы ели свой хлеб не зря и причину гибели узнали. Лодка вышла из ремонта и на балластные цистерны по недосмотру не поставили ограждения. При погружении лодка попала в плотный косяк рыбы и её засосало в цистерны. При попытке продуться и всплыть давления не хватило, чтоб выбросить рыбу из них, лодка опустилась на запредельную глубину и разрушилась. Так обычная, с виду, рыба привела к гибели новейшего корабля.
Идея же наших стратегов заключалась в том, чтобы научиться управлять косяком рыбы. Рыба создаёт не меньше проблем судам, чем птицы самолётам, а иногда и больше. Во время нереста вдоль побережья Африки мигрируют косяки скумбрии длиной более двухсот миль. Она идёт так плотно, что судно не может: ни развить максимальной скорости, ни отстрелять торпеды. Она набивается во все технологические отверстия забора воды, существенно затрудняя эксплуатацию судов. Для катеров же столкновение с крупной рыбой вообще чревато катастрофой. Эти соображения и легли в основу организации нашей лаборатории. Привести косяк рыбы в район сосредоточения флота противника, чтоб у того не было спокойной жизни. Задача казалась, в пору эйфории от покорения космоса, не такой уж фантастической. Хрущёв любил экстравагантные решения. Работа закипела. Нам не отказывали абсолютно ни в чём.
Мы укомплектовали штат в пределах, поставленных начальством. Заказали и закупили необходимое оборудование, что вылилось в очень кругленькую сумму и приступили к исследованиям. О такой работе на гражданке мы не могли и мечтать.

4.Успехи

Поначалу работа не казалась слишком уж сложной. Мы прекрасно знали, что рыба общается между собой и движется не как попало, а по каким - то, ей одной ведомым, законам. Их и предстояло открыть. Они, к тому же, оказались и не очень сложны. Главное направление движения определяет ничтожный процент косяка. Остальные - статисты. Мы определили с помощью генераторов высоких частот какие сигналы подаёт рыба и как ею управлять. Сложность была в одном: как доставить приводной маяк в нужный район. Как вариант: буй с генератором приводного сигнала можно выпустить с подводной лодки в заданном районе, или сбросить с самолёта, но это чревато конфликтом - акватория где проходят, например, манёвры, тщательно контролируется. Выход мы нашли сравнительно просто. Генератор крепили на морском животном, которого, надрессировав, можно направить куда угодно. Кстати, все думают, что самые умные морские обитатели - дельфины. Это совсем не так. Гораздо лучше выполняют все трюки морские львы, их интеллект не хуже чем у дельфинов.
Нам ни в чём не отказывали, и у нас появился морской лев Гоша. Вскоре он стал всеобщим любимцем. Ему отгородили сеткой заливчик и он там неплохо себя чувствовал в перерывах между опытами. Все в свободное время норовили его чем - нибудь да угостить. Он прекрасно справлялся с тем, что от него требовалось, и мы за несколько лет довели выполнение задачи до совершенства. Написали отчёты и были обласканы начальством. Нам присваивали звания, награждали; мы могли проводить опыты в любой точке мирового океана, чем иногда злоупотребляли, чтобы побывать в местах экзотических. Если бы наши работы рассекретить, то рыболовецкий флот можно упразднить вовсе, косяки любой рыбы не составило труда приводить прямо на рыбоперерабатывающие заводы. Наше начальство попыталось заикнуться об этом, но в ответ получило отповедь. Чем занять людей, если флот станет не нужен? Мы продолжали работу дальше. Хотелось довести идею до идеала, всё таки Гошка являлся посредником и, таких как он, мы готовили несколько лет. Как бы управлять косяком просто, без всяких ухищрений - думали мы день и ночь, и как это не фантастически выглядит, решили и эту задачу.

5. Биофизик

К началу семидесятых у нас в лаборатории появился новый сотрудник. Его привезли на крытом армейском грузовике, выгрузив вместе с ним из машины несколько ящиков, коробок и бидонов. Мы встречали его всей лабораторией, новые люди не появлялись в лаборатории уже несколько лет. Новый сотрудник представился просто: Вадим Алексеевич. Примерно одного возраста с нами, он производил впечатление, совершенно штатского человека, что и подтвердилось в дальнейшем. В армию он попал исключительно за свои разработки в области биофизики. Его руководитель понял, что такие исследования могут служить обороне страны и по своим каналам свёл учёного с военными, о чём Вадим пожалел только раз, когда понял, что за разработку одного из приборов, мог вполне получить Нобелевскую премию, но секретные работы никто не собирался афишировать.
То, что он изобрёл до сих пор не укладывается в голове, но прибор погиб, как и его создатель, и вряд ли его сможет кто-то повторить в ближайшее время. Вадим появился в нашей лаборатории в ту пору, когда мы лихорадочно искали, кем заменить животных? Они были самым уязвимым звеном в наших опытах. Буквально на следующий день Вадим пришёл к Михалычу, так мы звали руководителя, с чертежом довольно большой ванны и попросил заказать её на одном из Одесских заводов. Это немедленно сделали, и через неделю ванна красовалась в одном из помещений лаборатории. Еще неделю Вадим колдовал вокруг неё. Опутал её проводами, аппаратами, опустил внутрь какие-то электроды и заполнил морской водой, для чего из города пришлось вызвать пожарную машину. Все причиндалы он называл - Трансформатором, хотя на наш взгляд это больше походило на склад разнообразного железа, разбросанного, как у плохого хозяина, в гараже.
Испросив у начальника разрешения использовать в эксперименте Гошку, он позвал нас на испытание Трансформатора в действии. Мы обступили ванну. Вадим включил стоящий на столе около ванны телевизор с ящиком под ним и чем-то вроде пишущей машинки перед экраном, высыпал в ванну ведро живой скумбрии и вылил ведро какой-то жидкости, из одного из бидонов, привезённых с ним. Скумбрии осваивали новую ёмкость, неспеша плавая в ней. По просьбе Вадима в ванну погрузили Гошку. Физик пощелкал клавишами пишущей машинки и, к нашему ужасу, жидкость в ванне начала густеть, как кисель, скрыв от глаз нашего любимца. Мы впали в ступор. Первыми опомнились женщины и, дико визжа, набросились на физика. Мы еле смогли их успокоить, конечно, тоже не проявляя восторга, по поводу растворения в ванне льва. Пока шла эта кутерьма, вода вновь стала прозрачной и в ней плавало центнера два живой скумбрии. Гошка исчез. Женщины, истово голося, вновь набросились на Вадима и нам пришлось их удалить. Вадим же нимало не переживая, вновь сел за столик и набрал опять серию знаков на машинке. Жидкость в ванне опять, на глазах, превратилась в мутный кисель. Кисель становился всё прозрачнее и в ванне как в проявителе, сначала прозрачный как силуэт, а затем более и более настоящий проявился Гошка: живой, невредимый и жизнерадостный, как всегда. Крутнувшись, он обдал нас солёной водой. Говорить мы не могли, а если бы кто - то видел нас со стороны, сказал бы, что волосы у нас стояли дыбом.
Только через несколько минут, начальник сумел спросить у Вадима:
- Это что же такое ты продемонстрировал?
- Трансформацию одной белковой формы в другую,- был ответ.
Когда мы тащили Гошку в его залив, рядом шли с мокрыми глазами женщины, гладили львиные бока, и с ненавистью косились на физика.

6.Работа кипит

Надо ли говорить, что биофизик и его Трансформатор, весьма оживили нашу работу. Животные, и в их числе Гошка, превращённые Трансформатором в рыбу, взятую из косяка, вели его куда угодно по радиолучу на частоте, к которой были приучены. Однажды для интереса, что же может рыба, мы в Гибралтаре выловили тунца и "поменяв его на льва", дали ему команду подняться к поверхности. Косяк перегородил пролив и рыбаки, оказавшись в гуще рыбы, с радостью забили ею всё, что можно, даже спасательные шлюпки, имевшиеся на шхунах побогаче, взяв их на буксир. Однако, радость улова тут же сменилась ужасом положения. Лодки не могли сдвинуться с места в плотнейшей массе рыбы и через несколько часов весь улов, а, возможно, и сами рыбаки погибли бы. Тунца не морозили, чтоб не терял вкусовых качеств, а на сорокаградусной жаре он портился в течение часа, запаса пищи рыбаки почти не брали и приготовить её было не на чем. В море они выходили на один день. Конечно в наши планы не входила такая пакость ни в чём не повинным людям. Мы, однако, поняли, что хлеб едим не зря.
Кончились наши опыты весьма трагически для Гошки. Работая со скумбрией в Чёрном море, мы не учли того факта, что это его основная пища. Всё шло хорошо и лев водил косяк так, как нам нужно, но после обратной трансформации начисто отказался есть и мы ничего не смогли сделать. Он умер на наших глазах от истощения. Видимо побыв рыбой, он не смог потом есть своих "сородичей". Гошку похоронили со всеми армейскими почестями, под рёв женской части персонала лаборатории. Мы оформили результаты опытов в солидный том и отправили наверх. Сверху пришли различные блага. О том, где и как используются наши разработки, мы могли только догадываться, все работы засекретили, неимоверно. Однако, некоторые эпизоды удавалось просчитать. В одном из государств Африки взбунтовавшиеся рыбаки сбросили правительство проамериканского диктатора, только из за того, что в очередной промысел рыба ушла от побережья на расстояние, недосягаемое для лодок. Начался голод, а диктатор, вместо помощи рыбакам, начал закручивать гайки, за что его буквально растерзали голодные и обозлённые аборигены. Союз немедленно оказал помощь и посадил своего марионеточного правителя на престол. Понятно, что рыба изменила многовековой путь миграции на нерест не по своей воле.
Мы выполняли мелкие исследования и с тревогой замечали: что-то назревает в стране.

7.Чтоб ты жил во время перемен

Эту мудрость мы почувствовали на себе в начале восьмидесятых. Умер Вовкин дед - адмирал. В штабе не стало у нас мощнейшей поддержки. В стране начались перебои: то с мылом, то с одеждой, то с другими мелочами. Финансирование работ нам начали потихоньку урезать. Как большинство военных, мы жили одним днём, ни накоплений, ни материальных ценностей мы практически не имели, кроме квартир и машин, и очень скоро почувствовали все прелести небогатой жизни.
В стране началась гонка на катафалках, Генсеки мёрли один за другим. Мы только успевали менять портреты в кабинетах. Пришёл Горбачёв и сначала мы вздохнули с облегчением. Молодой относительно, говоривший без бумажки, складно и членораздельно, он вселял надежды. Однако, скоро стало понятно, как мы ошибались. Когда на лабораториию дали пару башмаков, утюг и три пары носок, для их распределения в коллективе, а за водкой к двадцать третьему февраля пришлось отстоять в очереди весь день, ореол новой власти изрядно потускнел.
Мы попытались попробовать заинтересовать своими работами рыболовецкий флот. Но были нещадно избиты рыбаками, которые сидели без работы, зарплаты и перспектив выйти в море. Отлежавшись, мы собрались в лаборатории и порешили хотя бы прибрать оборудование до лучших времён. Оказалось вовремя - буквально через месяц лабораторию закрыли, охрану сняли. Мгновенно, всё что можно растащить, местное население разворовало.
Снова пришлось держать совет, что делать дальше? Горбачёв разрешил кооперативы и нам пришла в головы идея заняться промыслом рыбы и попутно организацией рыбалки для любителей. Выпив палёной водки и посмеявшись над сменой масштабов с океана на лужу, принялись за дело. Продав всё, что можно, выкупили пятикилометровый участок реки, обустроили несколько вагончиков, взятых за бесценок у знакомых военных. Дали рекламу в Одесских газетах, и дело завертелось. Доход, хоть и небольшой, был, но рыба ловилась не всегда и иногда мы теряли клиентов, просидевших не одни сутки и ничего не изловивших. На этот случай держали в садке живую рыбу, но это кроме убытков ничего не приносило. Вспомнили о приводе косяков и тут встала проблема - кто будет приводить косяк? Ни одно из известных животных не годилось.
Тогда Вадим сказал, что можно трансформировать и человека. Мы уставились на него как на сумасшедшего:
- Да что вы вытаращились, я дважды уже это на себе пробовал.
- ???
- Ничего страшного! Только того, что хотел я не получил.
- И чего же ты хотел и в кого превращался? - спросил кто-то из нас после того, как мы пришли в себя.
- У меня врождённый порок сердца и я думал трансформация изменит сердце на здоровое. Я только из - за этого и придумал эту штуку.
- И что получилось?
- Нет клетки обновились, но в той же точно комбинации и порок никуда не делся, - сказал Вадим тяжело вздохнув.
- Я могу умереть в любое мгновение, а пока жив, давайте - ка научу вас, как пользоваться Трансформатором, мало ли. что.

8. Рыба

Сначала решили тянуть жребий, а чего его тянуть: у Вадика сердце, у Вовки молодая жена и маленький, у Михалыча здоровье никудышное, да и постарше он, а я в разводе и дети взрослые, сами по себе. Решение заранее ясно. В следующую субботу, когда понаехало рыболовов, а клевало никудышно, провели эксперимент. Вынули из садка лещей, загрузили в ванну и через полчаса высадили в реку, включив приводной маяк на частоте "домой". рыба буквально лезла из воды и все кто рыбачил, уловились от души. Молва о чудовищном клёве моментально разнеслась по городу и окрестностям. Проделав трюк несколько раз, получили стабильную клиентуру, и подняли цены. Опять зажили на широкую ногу, даже яхту купили и ловили с неё, изредка кефаль, пресноводную рыбу никто из нас не ел. Эйфория быстро закончилась, на дворе был девяносто первый и всё начало рушиться. От государства, до таких предприятий, как наше. Союз распался и Украина, объявив себя "нэзалэжной", решила жить по - новому. Все старые договоры отменили, и начался бандитский передел. В разборках участвовать не хотелось и мы, распродав всё за бесценок, опять собрались на совет. Жить на пенсии было невозможно.
Порешили выкупить пруд недалеко от наших дач. Хоть какой ни на есть доход. В ход снова пошёл Трансформатор, только Вадим предупредил: биогеля, необходимого для превращений, осталось на несколько раз. Секрет формулы геля, главное ноу хау Трансформатора, знал только он и получить его можно лишь в лаборатории, дома - не сваришь. Решили провести пару пиар - акций и Трансформатор совсем уничтожить. Всё прошло нормально, только мне пришлось быть рыбой неделю, чтоб не заниматься трансформацией часто. Тут я на своей шкуре испытал, что значит быть рыбой в луже. Воздуха постоянно не хватало, косяк был "полупьяным" и с трудом делал то, что нам нужно. Корма мало, рыбы хватали всё, что шевелится. Вдобавок в водоёме водилось несколько щук, они тоже не способствовали комфортному существованию, да ещё вместе с дождём с дач несло всякие удобрения, и жизнь становилась невыносимой. Однако, дело наладилось, и существование наше опять поправилось, о яхтах мы уже не мечтали. Длилось это всё очень недолго. Местный паханок положил глаз на наш пруд, когда я, как раз, был в образе рыбы. Воевать с ним друзья не стали, чтоб не брать греха на душу, а продали водоём по дико завышенной цене, рассчитывая вызволить меня в ближайшее время. Не тут-то было.

9.Финал

Паханок в один день обнёс пруд забором и поставил у ворот охрану. Задумав зарыбить водоём дорогой рыбой, спустил воду чуть ли не полностью и бухнул в оставшуюся лужу хлорки. Меня спасло только то, что в луже остался родник, питающий водоём. Остатки рыбы припали к свежей воде и, почти умирая от голода, всё - таки выжили. В одну из ночей Вовка, взяв громадный бидон, проделал дыру в заборе и включив маяк выловил, то, что от меня осталось сачком сгрузил в бидон, и отправился восвояси. У забора он замешкался с тяжеленной ношей и охрана, не решившись выйти на шум, несколько раз выстрелила прямо из домика. Когда друг высыпал полуживую рыбу из простреленного бидона, стало ясно, что массы её не хватит для трансформации. Дождавшись утра, приятели поехали в магазин и купили недостающей живой рыбы. Когда они провели трансформацию, Вадим схватился за сердце и медленно осел рядом с ванной. Сердце не выдержало зрелища. В ванне плавала дохлая рыба и человек обрубок: без ног и рук. Рыба, привезённая из магазина имела другой генотип, чем та, которой был я. Похоронив Вадима, друзья стали искать выход из ситуации. Я же, пока шли похороны, в полной мере почувствовал на себе все прелести беспомощного существования инвалида под метким народным прозвищем "самовар". Выход приятели нашли, но его реализация потребовала год времени и вложение всех средств. На Вовкиной даче снесли всё, кроме домика. Откупили на день самосвал и экскаватор, и вырыли котлован. Вовка сказал соседям, что решил строить загородный дом. Котлован скоро, к радости соседей, затопило дождевой водой. Превратив меня обратно в рыбу, и выпустив её в эту яму с водой, друг стал её интенсивно кормить.
Весной я узнал ещё об одном из моментов в жизни рыбы. Природа хотела продолжения жизни. Начался нерест, тут уж я испытал, что это такое. Сначала на стаю напал дикий жор. Вовка скупил в магазинах весь корм, оставив аквариумистов города на голодном пайке. Потом начались муки икромёта. Они были чудовищно болезненны и после выдавливания из себя икры, полуживая рыба неделю ничего не ела, вяло стоя на одном месте. Набор веса остановился, но вскоре аппетит был восстановлен, друг раздобыл где-то компрессор и теперь косяк жил в курортных условиях. К осени, по прикидкам друзей, масса рыбы стала достаточной и они, выловив рыбу, снова включили Трансформатор и, к всеобщей радости, я проявился в ванне, как когда - то Гошка: новенький и в полном здравии. Испив на радостях коньяка, купленного на последние гривны, мы разобрали установку и сдали всё, что не представляло ценности, в металлолом. Я уехал из Одессы, вид которой напоминал мне каждый день об очень тяжёлых вещах. У меня нашлись родственники в Ижевске и я, продав квартиру, обосновался здесь.
- Я вижу, ты хочешь спросить, ем ли я рыбу? - сказал Сергей, закончив рассказ.
- Да, я бы ещё кое о чём расспросил.
- Конечно ем, той рыбы, которой я был, здесь появиться не может, слишком далеко.
Я вынул из машины бутылку водки, мы выпили, закусив вяленым лещём, и я сказал:
- Сергей, а, можно, я запишу твой рассказ и, может, когда - нибудь опубликую.
- Валяй! Всё равно тебе никто не поверит! - услышал я в ответ.
В то время, как мы уже заканчивали с Сергеем бутылку, появился один из наших рыболовов, таща с десяток, крупных лещей. Налив ему за работу, оставшееся в бутылке, я поинтересовался клёвом.
- Мужики первый раз, наверно, так хорошо клюёт в первый день, обычно хуже!
Сергей, взглянув на меня, заговорщицки улыбнулся.

[GREEN]

№ 16

Ангела вызывали?

Выйдя из электрички, Маруся на минуту остановилась, натянула на лоб бейсболку и спустя пару минут уже весело шагала по проселочной дороге, вспоминая фантастические события вчерашнего дня.

Начинался он, впрочем, обычно. Маруся собиралась в деревню к бабушке и одновременно пыталась принять правильное решение. Дело в том, что вчера ее друг Артем, с которым она встречалась целый год, предложил ей руку и сердце. И Маруся впервые задумалась, потому что замуж собиралась выходить один только раз и на всю жизнь!

- Господи! Говорят, что у каждого человека есть свой ангел –хранитель! Если это действительно так, то пусть он поможет мне сейчас принять правильное решение! - взмолилась наконец Маруся и застыла в ожидании ответа. Но чуда не случилось! И тогда девушка дрожащей рукой потянулась к телефону, чтобы сообщить Артему о своем согласии.

В тот же миг в воздухе что-то ярко вспыхнуло, в помещении ощутимо запахло озоном и раздался звонкий голос:
- Не делай этого!

Маша обернулась на голос и выронила из рук трубку.

За ее спиной, засунув руки в карманы, стояла девица совершенно немыслимого обличья. Ее огненно-рыжую с фиолетовыми «перьями» голову венчал буйный «ирокез». В ушах, сверкая россыпью бриллиантов, томно покачивались длинные серьги. На хрупких плечиках болталась коротенькая футболка сиреневого цвета, оставляя обнаженным загорелый живот с пирсингом в пупке.

Обомлевшая от появления незнакомой особы на своей кухне Маруся мягко стекла на стоящий рядом стул.

- Т-ты кто? И как сюда попала? – с трудом выдавила она из себя.
- Во дела! - удивилась девчонка, - Ты же сама меня и вызвала! Я твой ангел - хранитель!

Не сводя с подозрительной особы вытаращенных глаз, Маруся пролепетала:
- Это что, розыгрыш? Да? Рядом скрытая камера?

Девчонка мученически закатила ярко накрашенные глазки.

- Говорят же тебе! Я твой ангел-хранитель! Иначе откуда бы я знала, например, что сейчас ты собиралась звонить Артему? И что ты его совсем-совсем не любишь?

При этих словах Маша вдруг почувствовала, что ее волосы поднимаются дыбом, совсем как у этой неизвестно откуда взявшейся девицы. И правда, откуда?! Судорожно сглотнув, она неожиданно для самой мстительно выпалила:
- Если ты ангел, то у тебя должны быть крылья! Где же они?! А?!

Девица иронически хмыкнула.

- Ох уж мне эти люди! Все им доказательства подавай! А то, что они эти доказательства в виде крыльев за спиной выдумали сами, в расчет не идет! Ладно! Делаю спецэффекты исключительно для тебя! Повторять не стану!

Раздался специфический шум, и за спиной странной девушки со свистом разрезая воздух раскрылись два огромных золотистых крыла. Взмахнув ими пару раз, незнакомка лениво поинтересовалась:
- Ну что, убедилась? Можно уже убирать антураж небожителя?

Маруся ошеломленно кивнула.

В то же мгновенье крылья исчезли. А ангельская сущность внимательно посмотрев на неподвижную Машу, жалостливо покачала головой.

Да ты глаза-то раскрой, подруга! Мы с тобой на одно лицо! Только моя суперкреативная внешность - результат твоих нереализованных желаний!

- Как это? –начиная потихоньку приходить в себя, промямлила Маша.
- Молча! –хохотнула девица, - Все, что по каким-либо нравственным или этическим соображениям ты не могла или не хотела себе позволить, автоматически получала я!
- Вот уж неправда! – возмущенно вскинулась Маруся – Я, например, никогда не хотела такого безобразия на голове, как у тебя!
- Ой, ли? – лукаво прищурилась та, - Вспомни получше! Кто недавно хихикал, представляя, как было бы здорово в таком виде заявиться на экзамены?

Маша только сдавленно хрюкнула и покраснела.

- Значит, стоит мне о чем-то только подумать… И ЭТО сразу отражается на тебе?!
- Ну да! – охотно подтвердило небесное создание, и довольно ухмыльнулось: -Да ладно! Не парься! Мне с тобой еще повезло! Ты бы на других посмотрела!

Маша снова густо покраснела и спросила:
- Как тебя зовут?
- А то ты не знаешь! – усмехнулась гостья.
- Элла?
- В самую точку! – улыбнулась та, - Помнишь, когда ты летом отдыхала у бабушки, там гостил мальчик Сережа? Старше тебя на три или четыре года! Который дразнил тебя…
- Машка-дурашка! – радостно подхватила Маруся, - А мою подружку Эллу он называл Элка-белка! И я тогда думала, что лучше бы меня звали Элла!

Они переглянулись и засмеялись.

- Вот теперь я окончательно поверила! – улыбнулась Маша и вдруг нахмурилась:
- А почему же ты появилась только сейчас? Где ты была раньше, если твой прямой долг оберегать меня?!


Девушка пожала стройными плечиками.

- Да не было повода! Ты всегда по жизни была такой положительной! Ну, я и расслабилась! Просмотрела! Но ведь сразу появилась, когда ты позвала! Чтобы не натворила глупостей!
- А Артем как же? Он будет страдать? – тихо проговорила Маша.

Элла усмехнулась.

-Успокойся! Этот парень видел в тебе только удобную и покладистую жену! Так что насчет его душевных мук можешь не волноваться! А теперь бери трубку и звони ему!
- Прямо сейчас? – ужаснулась Маруся.
- Нет, после свадьбы! – состроив зловещую физиономию, передразнило ее несносное создание, - Звони, кому говорят!

Когда Маруся, сказала Артему, что не может стать его женой, и с чувством огромного облегчения положила трубку, Элла снова стояла рядом.

- Ну что… Мне, пожалуй, пора! – мягко проговорила она.
- Так скоро?! – искренне огорчилась Маруся, которой очень понравился ее персональный ангел, - И мы что, больше никогда с тобой не увидимся?
- Если только ты снова не захочешь совершить какую-нибудь глупость! - ласково произнесла Элла, - Вот! Возьми с собой, когда поедешь к бабушке! И, сунув ей что-то в руку, исчезла во вспышке яркого света.

Оставшись одна, Маруся растерянно оглядела пустую кухню. Потом разжала кулачок и растроганно улыбнулась. На ее ладошке ослепительным блеском сверкали в лучах солнца сережки Эллы!


…Автомобильный гудок, раздавшийся над самым ее ухом, заставил девушку подпрыгнуть от неожиданности. Развернувшись, она собралась выложить водителю все, что думает по поводу его дурацкой шутки, но вдруг застыла, в изумлении вытаращив глаза. Из салона внедорожника махал ей рукой и улыбался во все тридцать четыре зуба Сережка, шаловливый спутник ее детских игр! Он совсем не изменился, только здорово повзрослел!

- Привет, Маруся! – радостно завопил он, открывая дверцу, - Вот уж действительно, чудо! Я ведь к твоей бабуле еду, адресок взять! Так вдруг вчера захотелось тебя увидеть, просто сил нет! Вот и поехал с утречка! Еду себе, природой любуюсь! Вдруг вижу впереди неземной свет! А это сережки твои сверкали! И ведь сразу тебя узнал, хоть мы целых три года не виделись! Здорово, да?!

Растерянно улыбаясь, Маруся слушала его веселую болтовню, все еще не веря в случившееся.

И вдруг откуда-то сверху до нее донесся нежный голосок Эллы:
- Будь счастлива, дорогая! И вспоминай иногда обо мне!

[GREEN]

№ 17

Белая колдунья


В последнее время подсела я на карты Таро. Нравится мне картинки разглядывать, что не карта, то шедевр. Колоду себе взяла огненную - ярко-красную. Сначала все эти мечи да пентакли таким бредом казались. А потом ничего - разобралась. Книжек накупила, по гадалкам пробежалась. Послушала, как они людям головы морочат. Дай, думаю, и сама попробую гадалкой стать. Заработок опять же солидный, у нас сейчас один расклад сто гривень стоит. Думала-думала и решила стать белой колдуньей.

Комнату специально под гадание выделила. Стены белыми простынями обтянула, а чтобы лучше держались скотчем сверху прошлась. Сплошные волны получились. Придумал же какой-то умный человек эти ленты клейкие. Главное их использовать кругом можно: хочешь окна клей, хочешь ноги заматывай, лучше любого лейкопластыря лечат, а еще, как молоток с гвоздями использовать можно - все держится. Мало того, я зимой умудрилась скотчем коньки к сапогам примотать. Все в ботинках, а я в сапогах, да с боку еще и цветы прилепила, из скотча сплела. У дочки взяла фломастеры, листочки разукрасила в разные цвета. Отпад полный! Все местные модницы обзавидовались.

Так вот, обтянула я, значит стены. На потолке тучки нарисовала. Симпатичные такие тучки получились - кудрявенькие. Серо-голубые. Там где лампа висела - солнышко нарисовала с лучиками. Кривенько, правда. С большого бодуна солнышко, но ничего. Кто с порога смотрит, говорит эффект потрясающий. Самому выпить хочется. Полы вот только заляпала, пока потолок красила. Перестилать линолеум хотела. А потом думаю, зачем? Там, где голубого наляпала - вода плещется, где желтого - листочки дорисовала, лилии получились. В магазине купила пару лягушек керамических, на лилии посадила. В углу пальму поставила, а за ней папуаса спрятала. Его не видно за листьями, а рука черная торчит. В нее карты вложила. Красное на черном - смотрится потрясающе! Стол круглый бабушкин из гаража принесла, скатертью черной накрыла, в центре аквариум в виде шара поставила. У всякой, уважающей себя, гадалки, шар волшебный должен быть, чтобы в нем действительность отражалась. В шар, для пущего эффекта, рыбок золотых запустила. Плавают, хвостами виляют. Красота!

На себя нацепила пижаму шелковую. По сходной цене в секондухе взяла за рупь с полтиной. Обклеила ее монетами СССРовскими и бахрому так аккуратненько между монеток нашила. Плечи эполетами украсила, от пра... какого-то дедушки сохранились. Волосы в пучок собрала, шнурочком с колокольчиками перевязала. Головой тряхну, кажется, стадо коров с полей возвращается - звон стоит, как в церкви на празднике. Сверху всю эту красоту тюрбаном прикрыла. Мне подарок сделали, когда мы из Средней Азии уезжали. Глаза черной краской обвела - туши тюбик истратила. А губы, что помидоры красные, на пол лица расползлись. Глянула я на всю эту маску в зеркало - перепугалась сначала. А потом ничего. Главное человека с порога такой красотой не ошарашить.

А тут в шкаф за чем-то полезла. Смотрю, тюль лежит старая. В дырках вся, а выбросить жалко. Я бегом в руки ножницы и накидку себе сделала. Какая ж колдунья без накидки?


Села за стол, клиентов жду, как лягушка-царевна, посередь болота своего Иванушку дожидается. Под ногами вода плещется, пальма растет, лягушки квакают, рука с картами - вот она родимая. Одним словом - идиллия.
Слышу звонок. Дочка открывать пошла. Ну, думаю, клиент косяком пошел. А тут в дверь моя подруга вламывается: волосы растрепались, глаза горят, будто тараканы в голове праздник устроили, и фейерверки пуляют, каблук на одном босоножке отлетел, юбка вся в грязи.


- Спасай! - кричит. Я к ней кинулась: От кого удирала? - спрашиваю. А она мне:
- Да не удирала я, троих бог послал, выбрать не могу: муж и два одноклассника.


Я на нее посмотрела, пальцем у виска покрутила.


- Какие одноклассники? – спрашиваю: Ты, что забыла лет-то тебе сколько? -
А она криком кричит:
- Одна надежда на тебя, на силу твою колдовскую.
Посадила я ее за стол, рюмки достала, в загашниках покопалась - нашлась бутылка ликера. Выпили мы с ней, а закусывать нечем, все сбережения на комнату спустила. В холодильнике только веревка от сарделек осталась, для мыши приберегла. Хлебнули мы водицы из аквариума. Утерлись рукавом. Говорю:
- Рассказывай, - а она мне отвечает: Ты колдунья, должна сама все видеть.


Взяла я карты, по столу разбросала, выложила ей "вокзал для двоих", расклад так называется. А она мне говорит:
- Для каких двоих? Четверо нас теперь.

- Что же делать? – думаю - нет таких раскладов в Таро.

Покумекала немного. Рюмки убрала. Фужеры поставила. Жахнули мы с ней еще ликера. И тут у меня пошло прояснение. Стала я карты по столу метать, на колени книжку положила, чтобы не видно было, что шпаргалю.


- Три мужика у тебя. Один богатый, да не красивый. Второй бедный, но умный. А третий - муж - крааасавец! Ну, этот для мебели. Любит тебя богатый, но жадный он до безумия. Как, думаешь, свой капитал сколотил? Альфонсом был. Баб окручивал. Речи лестные говорил, а они, дуры старые, ему деньги большие за это платили, машины покупали, да квартирами одаривали. Так и нажил он свои богатства. - Смотрю, погрустнела моя подруга - не первая у него оказывается. Я ей еще ликеру плеснула. Щеку она кулаком подперла:

- Продолжай дальше.- Говорит, а сама песню затянула, да такую грустную, что меня тоска взяла.

- Нет, - думаю - про второго я тебе получше что-нибудь навру. - Опять карты по кругу пустила:

- Второй - орел. Главное, что должно быть в мужчине? Ум. Чтобы интересно с ним было. А тебе, что подавай? Мужчин, как пирожки сортируешь: кому-то с капустой, а кому-то с яйцами. Не всем крутые достаются. Должны и умные свое счастье найти.

Берет моя подруга бутылку, наливает полный фужер, глотком одним выпивает и орет:
- Хочу пирожок с крутыми яйцами. - а я ей - Да где ж тебе такой в три часа ночи найти? Ты уж до утра потерпи. Я тебе сейчас про мужа твоего расскажу.
- Не хочу, - говорит - про мужа. Я про него и так все знаю. Где, думаешь, он сейчас? Я тут у тебя ликер пью, а он, горемычный мой, хозяйством занимается. А ночами мне нежность и ласку дарит. А я новую кофточку хочу. На фиг, мне его нежности и супы переваренные.

Выберу себе богатого. Буду с ним по магазинам ходить, шмоток наберу, в Париж поеду. А если ему опять баба старая попадется, да с большими деньгами? Это, что же получается. Он меня кинет? И мне придется его возненавидеть и вернуть все шубки и кольца с бриллиантами?

Нет, лучше умного выберу. С этим хоть за жизнь можно будет поговорить: о тарелочках... А зачем, скажи мне его тарелочки. Таким кошечкам, как я, палец в рот не клади, любому устрою собачью жизнь. Кто меня такую умную - переговорить сможет?

Или мужа оставить? С этим всю жизнь прожила: знаю куда поставить, как подвинуть и супы опять же!?

Выпили мы с ней две бутылки ликера. Очнулись утром на полу в обнимку с лягушками. Аквариум на голове у папуаса висит. Рыбки в моем тюрбане спят спокойно. Долго вспоминали, чем завершилось наше гадание. Пришли к выводу, что карты всю правду сказали: если хочешь иметь мужа умного, красивого и богатого - надо замуж выходить три раза.


А гадалкой я стала, клиент косяком идет. Главное, чтобы ликер в шкафу не заканчивался.

[GREEN]

№ 18

Кассандра


История эта не выдумана мною, хотя то, о чём хочу рассказать, покажется небылицей, взятой со страниц бульварных романов. Из мыльных опер – бесконечных сериалов на разные темы, заполонивших телепрограмму, за просмотром которых проходит наше свободное время. Они засасывают трясиной огромного болота; стоит лишь немного войти во вкус и оторваться уже невозможно! Заслышав звуки саундтрека, мы бежим сломя голову, падая в любимое кресло, словно впадая в транс. Живём чужой жизнью, сопереживая главным героям – докторам, ментам, бандитам – забывая на время свои собственные трудности.

Жаль только, что всё произошло на моих глазах, я непосредственный участник событий и очевидец. Но всё по порядку.

***
Хотя рассказ мой и не обо мне, сказать о себе пару слов всё-таки нужно. Зовут меня Юрий Шуклин. Родился я в начале семидесятых на Киевской Воскресенке, где когда-то давно стояла Воскресенская слободка (территория вне городской черты, отдаваемая переселенцам на освоение) подаренная прежним владельцем, кошевым атаманом Запорожского казачества Евстафием Дашкевичем Воскресенской церкви, что на Подоле. С тех пор много воды утекло, менялись хозяева деревушки и названия государств, в которой она находилась, пока в 1921 году Воскресенская слободка окончательно не вошла в киевскую городскую черту.

А после войны, с начала шестидесятых, на месте бывшей слободки начинается интенсивное жилое строительство. В те теперь уже далёкие годы, несмотря на высокие темпы восстановительных работ, тысячи семей продолжали жить в перенаселенных коммунальных квартирах, в сырых подвальных и полуподвальных помещениях, в покосившихся аварийных бараках из почерневшего дерева. Воскресенский массив – один из первых примеров перехода от разрозненного строительства к методу застройки целых микрорайонов панельными пятиэтажками. Сейчас «хрущёвки» стали символом бытового убожества, как «копейка» по сравнению с «Мерседесом», а тогда дома эти казались переселенцам с Подола и Печерска, выросших в каменных джунглях индустриального центра, вершиной уюта. С приднепровских озёр ветер приносил приятную свежесть, вместе с запахом донника и степных трав, там, где сейчас рынок «Юность» и Лесной массив ещё шумел сосновый бор, а на троещинских лугах паслись коровы. Но теперь всё изменилось и из окна своей квартиры вижу я не зелёный лес, а бетонную стену огромного дома.

Соседом моим по подъезду, да и, наверное, другом, не смотря на небольшую разницу в возрасте, был Саня Царьков, почти двухметровый гигант, как и большинство крупных людей добрейшей души человек. В юности восходящая звезда хоккея, но автомобильная авария, после которой он три дня лежал в коме, поставила крест на большом спорте. Нет, Саша не сломался, не запил, не стал наркоманом, он по-прежнему поддерживал форму, но турниры ветеранов – и это в двадцать шесть лет! – оставались лишь слабым утешением. Через бывших коллег по сборной он плавно вошёл в челночный бизнес. «Марсы» со «Сникерсами», подгузники и «Кока-Кола». Вначале у него появилось пару палаток, затем несколько ларьков, потом сеть розничных магазинов. Сосед мой стал состоятельным человеком, миллионером не был, но жил безбедно, хотя приходилось ему несладко в бесконечных поездках за товаром, то в Москву, то в Польшу, то в Турцию. В выяснениях отношений с фискальными органами, бандюками, конкурентами. Его ларьки несколько раз горели, ему угрожали, и вроде бы даже готовилось убийство, по крайней мере, слухи об этом до него дошли.

«Заказала» его собственная жена, про покушение с Сашей мы не говорили, и я узнал о нём от посторонних людей. Не знаю, что двигало ею, месть (однолюбом приятель не был) корысть или что-то ещё, но она заплатила кавказцам пять тысяч долларов, пообещав после смерти мужа ещё столько же. На одной из переданных исполнителям фотографий мой товарищ был запечатлён с набиравшим тогда силу криминальным авторитетом, выходцем с нашего двора. Мы хорошо знали друг друга с детства и всерьёз я его почему-то не воспринимал. Дружа с младшим сводным братом авторитета, ныне покойного, я часто заходил к ним домой. Тот постоянно сидел за книжками, в дворовых сборищах не участвовал и производил впечатление полного «ботаника». С Саней они учились в параллельных классах и как-то сдружились, производя из себя странную парочку: один невысокий щуплый очкарик, второй настоящий гигант. После школы Саша быстрее встал на ноги, стряхнув с себя шелуху социалистического воспитания. Когда начинающий мафиозо всё ещё ездил на «Таврии», у приятеля была уже «Volvo»-940, его ждал миллионный контракт на поставку металла в Дамаск. Арматуру грузили в порту Севастополя и морем везли в Сирию.

Но вскоре всё изменилось; бывший «ботаник» забросив книжки и велосипедный спорт, которым серьёзно увлекался, вовсю шёл по труппам к намеченной цели личного благополучия. Авторитет его тогда был огромен, а смешная фамилия олицетворяла полную безраздельную власть над полумиллионным районом. Не желая с ним ссориться, либо ища собственных выгод, «звери» передали авторитету полученный аванс с фотографиями, посоветовав его приятелю быть более осмотрительным в выборе жены.

Не знаю, чем закончились разборки в Саниной семье, но развода не последовало. Приятель простил свою половину, а я ещё какое-то время на всякий случай ходил к ним со своим кофе, внимательно следя за руками его супруги. Чтобы чего не подсыпала.

Слава богу, всё обошлось. Сашина коммерция, не став бизнес империей, сжалась до определенного уровня, дававшего достаточный для жизни доход. Он сделался солидным человеком, и звали его теперь по имени отчеству, но для меня он так и остался Саней. Челночные рейды канули в прошлое, больше не нужно было самому нестись к чёрту на кулички, и своё свободное время товарищ тратил на увлечение юности.

Параллельно жилому массиву, ближе к железной дороге и Русановским садам, лежит каскад из трёх озёр: Огурчика, Зеркалки и Радужного. На том, что ближе к нашему дому, Радужном, приятель любил зимой погонять в хоккей, для поддержания формы. У меня тоже были коньки с клюшкой, его подарок ко дню рождения, но хоккеист из меня, честно говоря, не ахти. Саша же не растратил старых навыков; с одинаковой скоростью он ездил и вперёд и назад, выписывая по ледяной глади круги и восьмёрки. Я же, неторопливо катался вдоль берега, с завистью глядя на Сашины выкрутасы. Нужно сказать, что в те времена середины девяностых Ледовых дворцов спорта в городе было только два – на Республиканском стадионе, да в парке Победы, причём лёд там стоил недёшево и выделяли его в очень неудобное время, например, в двенадцать ночи, а на нашем озере совершенно бесплатно происходили настоящие хоккейные рубки. Азарт был такой, что собиралось по пять команд и часами играли на вылет. В зависимости от зим вода промерзала иногда сантиметров на сорок, такой лёд мог выдержать не только десять человек, а и гораздо более серьёзный вес. Ближе к берегу рыбаки рубили прямоугольную полынью длиною метра в два с половиной. Специальною сетью они собирали со дна ил, а потом выбирали из него мотыля. Наживку использовали на свои нужды, но в основном для продажи на Бухаре, знаменитом киевском рынке рыбацких принадлежностей.

И вот однажды, недели за две до двадцать третьего февраля (в этот день я родился), стоя у импровизированного бортика самодельной хоккейной коробки, я привычно наблюдал за матчем. Ещё не стемнело; было около четырёх дня, день тот оказался пасмурным, с утра шёл мелкий снег, к обеду он прекратился, но людей на озере кроме нас больше не было. Лишь вдалеке, ближе к гаражному кооперативу, шёл через озеро подросток. Не дойдя до берега с десяток метров, он вдруг ушёл под воду, провалившись в затянутую ледяной коркой и присыпанную снегом полынью. В этих коварных ловушках каждый год гибнут люди, но охотников за мотылём это не останавливает. Выбрав его в одном месте, спустя время они бьют прорубь в другом, нисколько не заботясь о последствиях.

Стоя ближе всех к месту трагедии, я рванул туда, на ходу расстёгивая сковывавший движения пуховик. Я едва пробежал половину из добрых пяти ста метров, когда мимо пронёсся, разрезая снег лезвиями коньков Саня; в считанные секунды, домчавшись до барахтавшегося паренька, он выхватил его из воды и, обогнув коварную промоину остановился.

Испуганного мальчишку, лет десяти-двенадцати, оказавшегося смуглым вихрастым цыганчонком, растёрли водкой и, одев в огромной ему свитер спасителя, повезли на Сашиной машине домой.

– Мой папа – цыганский барон, – стуча зубами от холода и пережитого ужаса, сказал парень, указывая дорогу по линиям Русановских садов. Дом барона, ограждённый высоким каменным забором, занимал площадь нескольких участков. Снаружи он выглядел обычным двух этажным особняком с островерхими псевдо башенками по углам, делавшими его похожим на замок феодала, но внутри был отделан с изяществом, хотя в целом производил не очень благоприятное впечатление своей показной роскошью и безвкусицей. Впрочем, тогда в этом не было ничего удивительного, новоявленные нувориши, не отягчённые больше приснопамятной советской уравниловкой, выставляли напоказ своё богатство, стараясь перещеголять друг друга.

Гостиная, в которую нас пригласили, оказалась выдержана в тёмных тонах. Высокие панорамные окна по случаю наступившего вечера задёрнули плотными тёмными шторами. Четыре высокие витиеватой формы вазы того же цвета, по два на окно, стояли на полу как молчаливые мрачные стражи. Сейчас огромной плазмой на стене никого уже не удивить, но тогда я увидел такую воочию, пожалуй, впервые.

Кроме хозяина, в зале находилось ещё с десяток мужчин; одетые в яркие разноцветные рубашки они выглядели стаей попугаев нездешних широт. На каждом было не меньше полкило золота, исходя из суммарного веса толстенных цепей, браслетов, колец и печаток. То был цвет табора. Или что там осталось у них от минувшей эпохи? Женщин в доме я тогда не заметил. Насколько я знаю о цыганской жизни, мужчины у них не работают. То есть не попрошайничают, прикидываясь юродивыми, смешно волоча ногу по вагону метро, не просят милостыни на паперти у Печерской Лавры и Владимирского собора, не гадают, не поют, не пляшут, развлекая ротозеев в проходных местах. Раньше мужчины-цыгане воровали коней, теперь же тянут всё, что плохо лежит. Заниматься «женской» работой уважающему себя цыгану непозволительно, и они слоняются целыми днями по округе, возложив заботу о пропитании на слабый пол. Когда в семье цыгана рождается девочка, это добрый знак, рождение же мальчика предвещает, может и не скорые, но обязательные хлопоты.

В память мою врезался навсегда безногий парнишка, танцевавший на руках под модную в излёт перестройки «Ламбаду». Зрелище было жутким и завораживающим одновременно своим сюрреализмом, словно взятым с полотен Дали. Выдержать его мог не каждый, по крайней мере, в первый раз. Утирая платком бегущие слёзы, женщины бросали в старую фетровую шляпу рубли и трёшки, торопливо уходя, словно стыдясь своей чувствительности. Безногий танцор зарабатывал больше всех и пользовался среди соплеменников авторитетом. Его возили по вокзалу на грязной детской коляске; повзрослев слишком рано, он сделался строг и печален, редко улыбался, был раздражителен, покрикивая на свою прислугу. И лишь закидывая с азартом пятнадцатикопеечные монеты в прорезь игрового автомата, снова становился обычным мальчишкой, счастливо смеявшимся, когда фортуна ему улыбалась, и злившимся после проигрыша.

Вникнув в суть, барон не изменился в лице, быть может взгляд его карих проницательных взгляд стал строже.

– Что ты хочешь за спасение Рубинчика? – с заметным акцентом, наконец, спросил он; имена у цыган были под стать их ярких нарядов. – Хочешь, бери деньги, хочешь, наркотики.

– Я ни в чём не нуждаюсь. Всё что мне нужно, у меня есть, – ответил Саша, не зная как объяснить отцу, что спасал он Рубинчика не за вознаграждение, а потому, что по-другому не мог. Не было разницы кто его родители, состоятельные люди, или обычные работяги. Но для барона разница эта была, он тоже не мог просто сказать спасибо. Для приближённых этот человек являлся коронованной особой, и вести себя вынужден был соответствующим образом. Сняв с себя массивную золотую цепь, барон протянул её моему товарищу: – Тогда, держи на память.

Саня лишь отрицательно покачал головой, с вымученной улыбкой взглянув на меня, словно я мог подтвердить барону, что мзду он действительно не берёт, а потом сказал то, что я запомнил на всю свою жизнь: – Золото я тоже не возьму. Ты знаешь, в жизни я совершил немало дурных поступков, наверное, пришло время сделать хоть что-то хорошее.

Барон молчал, принимая решение, почтительно безмолвствовала его свита, лишь где-то в недрах огромного дома механически отбивал счёт секундам маятник напольных часов.

– Хорошо, – наконец кивнул своим мыслям барон, поднимаясь с дивана. – Но без подарка я тебя не отпущу. Ты спас моего сына и теперь я хочу сделать что-то стоящее для тебя. Есть у нас одна цыганка, древняя старуха. Сама из дома давно не выходит, пусть она на тебя посмотрит. Лады?

– Лады, – усмехнулся товарищ, тоже поднимаясь со своего места. Даже сидя он был ненамного ниже не высокого властителя цыганского табора. – Гадать будет?

– Нет. Зачем ей гадать? Она и так всё знает.

***
В пророчества Саша не верил и согласился лишь для того, чтоб не обидеть хозяина, понимая, что просто так тот от него не отстанет. В выбранный день мы ехали на не новом, но всё ещё солидном «шестисотом» «Мерсе» барона к гадалке, жившей на другом конце города, в частном секторе Петропавловской Борщаговки.

Как я узнал за это время, первичный капитал отец спасённого мальчика заработал не на наркотиках, воровстве, проституции, а на обычных крышках для консервации. Скооперировавшись в перестроечные времена с директором небольшого заводика на периферии, предприимчивый цыган организовал работу в две смены. Днём предприятие изготавливало обычную продукцию, а ночью дефицитные тогда крышки. Сотни ромов реализовывали их в поездах, электричках, на вокзалах, рынках, других людных местах огромной страны. Привыкшие всё «доставать» из-под полы советские граждане охотно брали эту продукцию, и в сезон, и про запас, наполняя бюджет барона своими деньгами, так же, как десятки маленьких ручейков питают собой бездонное озеро.

Без воровства, впрочем, тоже не обошлось. В каждом городе кроме станции пассажирской есть ещё и так называемые отстойники, где вагоны со всевозможным товаром ждут своей очереди для сортировки и отправки в пункт назначения. Вот эти-то отстойники и грабили цыгане; высмотрев заранее расположение вагонов, охраны, путей отступления они стремительно подлетали на нескольких мотоциклах с коляской. В считанные секунды срывались пломбы с вагонов и так же быстро ватаги смуглых людей перегружали к себе всё, что могли увести.

Дом пророчицы выглядел-бы обычной хибарой, хоть и оборудованной новомодными дорогими примочками, вроде металлопластиковых окон, железной двери, спутниковой антенны, если б не высокий добротный забор, надёжно скрывавший от посторонних глаз происходящие и обилие ковров во дворе. Весь двор был застелен ими; ковры лежали на земле и висели с тыльной стороны забора, придавая этому месту необычный вид, словно задавая тон фантасмагории.

Внутри барона тепло приветствовали два крепких молодых рома, но без особой заискивающей почтительности. Видимо та, кому они служили, представлялась им более значимой. Пройдя коротким лабиринтом коридоров и смежных комнат, наша процессия остановилась у выкрашенных в белый цвет деревянных дверей. Негромко постучав один из провожатых заглянул внутрь и что-то сказав на своём языке, отошёл в сторону.

Цыгане остались снаружи, а в большую причудливо обставленную залу зашли только мы с Сашей. Комната, как и весь этот дом, кроме, пожалуй, дверей, были выкрашены в тревожный тёмно-серый цвет. Серые тяжёлые портьеры закрывали окна, свет зимнего солнца с трудом протискивался сквозь узкую щель между ними. Как и в резиденции барона четыре огромных псевдо китайских вазы в человеческий рост стояли в этом жилище, но не у окон, а по углам. На стенах висели аляповатые натюрморты, выглядевшие обычным ширпотребом с Андреевского спуска. Кроме кресла с диваном, обтянутых серым велюром, и журнального столика между ними другой мебели здесь не оказалось. Видимо, то был кабинет, в котором старуха принимала посетителей. Сама она хоть и выглядела живописно, согласно законам оккультного жанра, но казалась мало реальной, сродни ещё одной китайской вазе.

В ней было явно за сто килограмм. Когда-то это была высокая женщина, сейчас же став древней старухой, превратилась в некое подобие пирамиды из жира, ниспадавшего огромными складками к основанию кресла, в которое она с трудом поместилась. В тусклом свете люминесцентной лампы кожа гадалки казалась такой же серой и не живой, как и стены её кабинета. Словно выцветшие глаза ничего не выражали; она жила слишком долго, так давно что вполне могла помнить исход цыган из Индии. По крайней мере, настолько она выглядела, а в той искусно созданной ею атмосфере присутствия чего-то потустороннего, это больше не казалось чем-то из ряда вон. Для пущего эффекта, на шее вещуньи висел целый ворох ниточек и цепочек, на которых красовалась всякая всячина, вроде птичьего пёрышка и золотого колечка. Вот только крестика в нём я не заметил. Видимо свои силы, женщина черпала из другого источника.

Провидица молча разглядывала Сашу ничего не выражающим взором, и от взгляда этого мне сделалось не по себе. Взгляд её не был тёплым, как не было в нём какой-то вражды или неприязни – он был абсолютно нейтральным. Старуха смотрела как-то сквозь него, на единое целое своих колдовских атрибутов, словно рентген считывая информацию. Без разбора, не отсеивая ничего, не откладывая нужные файлы – гадалка явно обладала какими-то магическими способностями и сейчас она знала про моего друга решительно всё, от колыбели до могилы. Во всяком случае, тогда я мог в этом поклясться. А потом пророчица начала говорить.

Монотонным, ничего не выражающим голосом цыганка рассказывала о Сашиной жизни. Когда родился, где учился, упомянула о его челночном бизнесе и о готовившемся покушении. Пока она говорила о том, что не являлось секретом, и было известно половине Воскресенки. Приятель лишь скептически ухмылялся, решив, будто я обмолвился о нём барону, а тот передал гадалке. Женщина замолчала, всё так же, словно сквозь, глядя на моего товарища, а затем мы услышали такие детали из Сашиной биографии, про которые я даже не подозревал, да и сам он, похоже, не охотно вспомнил о них.

Приятель подавлено безмолвствовал, пытаясь осмыслить и как-то логически объяснить произошедшее – утечка информации была исключена. Вероятно, лёгкая паника отразилась в его облике, да я и сам бы, пожалуй, запаниковал, столкнувшись с тем, что невозможно понять и потому пугающим. Тогда же твёрдо решил отказаться от цыганского «рентгена». Пусть я смертельно болен, пусть даже через несколько дней меня собьёт машина, укусит ядовитая змея, ударит молнией или случится что-то ещё вроде этого, но лучше умереть в счастливом неведении, наивно предполагая, что у меня всё впереди, чем узнать это сейчас из уст равнодушного чудовища.

В выражении лица гадалки не появилось ни торжества, ни самодовольства, для неё это была обычная рутина, лишь губы её сложились на миг в тонкую линию, что символизировало, вероятно, надменную улыбку. Люди менялись; одни уходили окрылённые надеждой, другие убитые горем, а она оставалась, с кучей своих проблем и, в общем-то, не нужным ей даром. Знать всё про всех и про себя, день и час собственной кончины и смерти своих близких. Знать и быть не в силах что-то изменить – просто ждать тот день, срывая листки календаря. Что может быть хуже этого?

– Возможно, Вы знаете, и когда я умру? – через силу улыбнувшись, задал новый вопрос Саша, не потому что так уж хотел это знать, а, наверное, дабы показать старухе что всерьёз он её пророчества не воспринимает.

– Знаю, – ответила та, слегка склонив голову, с уложенными в замысловатую фигуру редкими космами белых как снег седых волос. – Вообще-то я такое не говорю, но за тебя просили, – тут она сделала многозначительную паузу, давая визави время оценить это и возможно, сделать правильный выбор.

– И когда? – сглотнув, спросил Саня, идя ва-банк. Я неодобрительно взглянул на него, пытаясь предостеречь, но, не обращая на меня внимания приятель, с остатками медленно покидавшей его улыбки ждал ответа. Надеясь услышать, что умрёт он в глубокой старости, окружённый плачущим многочисленным семейством, на худой конец, нечто абстрактное, вроде ахинеи про встречу с червонной дамой и угрозу от пикового короля, но вещунья оказалась на удивление конкретной и много времени ему не отвела:

– Ты умрёшь в тридцать два года, – произнесла гадалка всё с тем же непроницаемым выражением, но маска её дрогнула на секунду, впервые за время разговора и я явственно расслышал в голосе нотки сочувствия. Вердикт был окончательным и обжалованью не подлежал. – А ты, – повернувшись ко мне, вдруг спросила она, – что-то знать про себя хочешь?

Поспешно отведя глаза, не желая, чтоб эта чертовка копалась в моей душе, я отрицательно замотал головой. Не то что разговаривать со старой ведьмой, а даже находиться с ней в одном доме мне больше не хотелось.

***
Чем дальше мы отъезжали от дома цыганки, тем сильнее сглаживалось впечатление. Чары, которые она на нас напустила, таяли, старуха больше не казалось такой все знающей, а слова её смертным приговором.

– Ну что ты думаешь? – спросил меня Саша, когда распрощавшись с бароном, мы шли к нашему дому.
– Ты знаешь, не всё так плохо, есть и хорошая новость, – бодро ответил я и продолжил, видя недоумённый взгляд приятеля: – Шесть ближайших лет с тобой точно ничего не случиться. Можно заплывать за буйки и переходить улицу на красный свет.
– А если серьёзно?
– А если серьёзно…, – повторил я, пряча вернувшийся ко мне мой здоровый цинизм. – Да пошла она, эта старуха Изергиль! Тоже мне, провидица. Нет, я ничего не говорю, талантливая бабулька. Такого гипноза напустила, что когда я ей в глаза глянул, у меня коленки затряслись. Умеет лохов разводить. Скажет теперь что на тебе заклятье страшной силы, а что бы снять его, нужно дать денег. Вот посмотришь, так и будет! Только Саня, мы же не лохи. Забудь и не вспоминай. Мы на твоё тридцати пятилетие ещё посмеёмся над этим приколом.

Приятель приободрился, видно слова мои были созвучны с его собственными мыслями, но потом всё же попросил: – Слушай, ты только про это никому не говори.

– Про что? – картинно удивился я.
– Ну, про пророчество.
– Ты что, шутишь? Да я уже забыл! И ты забудь.

Гадалка денег за снятие порчи не требовала (как я в тайне надеялся), да и барон вёл себя так, будто ничего не случилось. Может действительно был не в курсе. Время шло. Его проходило всё больше с того злополучного дня и я стал замечать за приятелем некоторые странности в поведении. Пока он был трезв, всё шло нормально. Но только стоило ему поддать рюмку другую, во взгляде его появлялась обречённость, а разговоры исподволь наводились на тему «жизни после меня». С помпой мы отпраздновали его тридцатилетие; Саня не жалел денег, водка текла рекой, а столы ломились от яств. Хотя дела его шли не слишком успешно. Такой расточительности было только одно объяснение: в приятеле поселилась уверенность, что через два года его не будет. Он мог завалиться ко мне с целою купою денег, полученных за только что проданный автомобиль – одного джипа ему вполне достаточно. Я собирал вещи, и мы уезжали на неделю отдыхать в Крым или Одессу. Года за два до визита к цыганке Саша загорелся цветами. Взял землю в аренду, построил теплицы, нанял специалистов и занялся выращиванием роз. Дело это было хлопотным и кропотливым, розы, как капризные дети, плохо росли и много болели, но, несмотря на нервотрёпку с выращиванием и сбытом давали хороший доход. А тут вдруг Саша эти теплицы продал.

– Старик, мне предложили нормальное «лаве», и я согласился, – говорил он мне, когда мы с ним летели в Хургаду; горящие путёвки оплачивал он. – Да, розы это класс, как говорится живые деньги, но ты знаешь, когда я продал эти чёртовые теплицы, то словно тонну груза с плеч сбросил. Такой с ними головняк был, пусть теперь у других голова болит по этому поводу.

Чем меньше времени оставалось до обозначенной вещуньей даты, тем чаще, длительнее и разухабистей становились Сашины загулы. Гуляй, купечество! И без того не слишком крупный бизнес уменьшился до прожиточного минимума. Во времена просветлений он заключал контракты, выполнял данные обязательства, прокручивал сделки, а потом словно вспомнив о несчастливом пророчестве, вновь пускался во все тяжкие. Заработанные или полученные от продажи своего имущества средства приятель не вкладывал в новые проекты, а либо тратил, либо давал в долг многочисленным друзьям, да и просто малознакомым людям. Под минимальный процент, а то вообще без всякого навара, под расписку и под честное слово, говоря: – Бери. Тебе они нужнее.

За срок прошедший после знакомства с бароном, моя жизнь претерпела кардинальные изменения. Холостяцкой разгульной жизни пришёл конец. Я женился, а спустя полтора года стал отцом семейства, главой маленькой ячейки общества. С трудом справляясь с возложенной на меня ролью. С моими родителями супруга не смогла найти общий язык, а у тёщи в однокомнатной «хрущёвке» четверым жить было просто негде. Пришлось снимать квартиру, тут же на Воскресенке, за квартал от моего дома. Время от времени наши родители брали ребёнка к себе, но постоянно нянчится с ним, они не могли и не хотели. Мама жены заявила нам без обиняков: «Я ещё слишком молода, чтобы хоронить свою личную жизнь». А поскольку мы оба работали, пришлось нанимать нянечку. Расходы нарастали снежной лавиной, угрожая погрести меня под собой. Утром я шёл на работу, вечером домой; с трудом мне удавалось выкроить время на спортзал, ещё реже на баню. Я ощущал себя белкой в колесе, опасаясь, что скоро стану загнанной лошадью.

С Саней мы не то чтобы разошлись, но созванивались не часто, а виделись лишь изредка. Я был на его тридцатилетии, а потом, уже с супругой, и на критической дате в тридцать два года. В тот день Саша напился до беспамятства, чего с ним обычно не случалось. Толи на радостях что ничего страшного в этот день не произошло, толи, поминая самого себя, по случаю предчувствия неизбежного.

А однажды придя с работы, я устало ужинал разогретым в микроволновке борщом под невнятное бормотание телевизора. Почти на каждом канале, в разное время идут криминальные новости. С азартом в глазах ведущий смакует события, упиваясь деталями. И некуда деться от искорёженных в ДТП машин, нафаршированных человеческим мясом. От замёрзших в лютую стужу бомжей, по числу смертей которых мы впереди планеты всей, но первенство это совсем не радует наших власть имущих. От сведших счёты с жизнью от неразделённой любви или разочарованных судьбой людей. От жертв сексуальных маньяков, психически больных ублюдков и уличной преступности. Сегодня снова кого-то зарезали, на Саксаганского. Поднимая носилки с трупом, санитары случайно сдвинули окровавленную простыню, и я узнал под нею… Саню! Я видел его лишь мгновение, снятого в плохом ракурсе любительской камерой и скорее всего, ошибся. Грёбаное предсказание давило на мою психику, играя воображением. Я мог и дальше уговаривать себя, что ничего дурного с приятелем не случилось, если бы не твёрдая уверенность, что там под простынёй, мой друг Саня.

***
Барон всё же помог ему, пусть не живому, так мёртвому. Поминки в кафе, венки и могила копателей оплатили Сашины родители, а тёмно красный лакированный гроб и дорогущее место на Лесном кладбище дал отец спасённого им ребёнка. На Лесном не хоронят уже лет пятнадцать, но умерших постоянно подхоранивают к родственникам, в этом бескрайнем городе мёртвых. Саше же выделили отдельную могилу, на выкупленном бароном для себя, своих родственников и приближённых огромном по кладбищенским понятиям участке сразу у центрального входа. После заключения сделки разразился ужасный скандал, директора кладбища выгнали с работы, но договор обратной силы уже не имел.

Саню хоронили в стороне от цыганских склепов и шикарных надгробий, в полный рост из мрамора и гранита. Его зарезали за две тысячи гривен, когда-то данных им в долг. Должник не собирался никого убивать, а сгоряча махнул ножом, задев артерию. По крайней мере, так он объяснял на суде. Рана была не смертельной, Саша вначале сам пытался оказать себе помощь, потом вызвал скорую по 03, но к тому времени, когда врачи приехали, он уже истёк кровью. В центре города, среди белого дня.

Глядя как гроб опускается в чрево могилы, я думал, могло ли быть всё иначе? Если б цыганка не сказала, что он умрёт через шесть лет, стал бы он думать о своей скорой смерти? Начал бы вести себя, как приговорённый? Бестолково тратить деньги, давать в долг людям, которым возвращать их было нечем. Наверное, нет. Была ли его гибель предопределена и неизбежна или являлась роковой случайностью, фатальным стечением обстоятельств? Этого уже не узнать. Во всяком случае, я понял тогда одно: лучше не засматриваться в бездну, ведь бездна в ответ может взглянуть на тебя.

[GREEN]

№ 19

Викинг из ниоткуда


Ранняя весна где-то под Ригой, начало 70-х годов прошлого века. Рядовой первого года службы Сеня возвращался в маленьком автобусе в свой полк из увольнения, ехать больше часа – настроение так себе и в придачу был трезв, как стёклышко. Одолевали мысли о предстоящем выходе приказа министра обороны о демобилизации — призыве, а также о традиционной экзекуции в ночь после его выхода. В одиночку выпивать в девятнадцать лет последнее дело.

На очередной остановке в автобусик ввалилось что-то несуразное, в военной форме, но не военнослужащий, а скорее «партизан», как принято называть граждан, призванных на воинские сборы. Рыжеволосый жизнерадостный детинушка, похожий на викинга с картинок исторических книг, около двух метров роста в не застёгнутом солдатском бушлате, слегка «принявший на грудь».

Заплатив за билет кондуктору, партизан начал усиленно ухаживать, а точнее приставать с откровенными намерениями к девушке прибалтийской наружности, скорее всего латышке, вызывая раздражение.

Присмотревшись к гиганту, Арсений обнаружил потрясающее сходство с приятелем главного героя эстонского кинофильма «Последняя реликвия», который удалось посмотреть на языке оригинала перед призывом.

Красивый, исторический и приключенческий, романтический и музыкальный фильм, где все песни исполняет великий эстонский певец Георг Отс. Даже сейчас подобные фильмы у современных режиссёров или продюсеров не получаются.

Хорошенькая латышка вышла на следующей остановке. Внимание викинга почему-то переключилось на скромную персону Сени, бравого солдатика первого года службы, впервые побывавшего в кратковременном увольнении для фотографирования на комсомольский билет. Добрались и до него, как последнего беспартийного в роте связи полка гражданской обороны….

— Привет, ты чего боец в таком пасмурном настроении? Может, обидел кто-нибудь? — на русском обратился детинушка к Сене как-то по-братски, как старший к младшему.

— Да нет, всё нормально. Вот возвращаюсь из первого увольнения, ездил фоткаться на комсомольский билет. Правда, времени маловато оставалось, даже город посмотреть не удалось. Может, в следующий раз удастся, когда фотки забирать буду, — ответил гиганту Арсений.

— А почему солдат трезв, денег нет на выпивку? — с улыбкой поинтересовался викинг.

— Почему нет? Деньги есть, но как-то не привык «в одну харю заливать», — посетовал прибалтийскому партизану на свои психологические проблемы Сеня.

— Есть предложение, выходим через остановку. Там, в деревне продуктовый магазин и вино продают, как раз открылся после обеда, и до нашей части недалеко, где-то пару километров. Если я правильно понял, ты из полка гражданской обороны, судя по цвету погон и петлиц. Ну, а у нас там месячные сборы, так сказать в партизанах пребываем, ещё пару недель осталось, — выдал тираду потомок варягов.

У магазина новые приятели-собутыльники скинулись на вино и закуску, и через пять минут рыжеволосый детинушка вывалился из него с двумя бутылками красного вина, парой булочек и нарезанным сыром, отбросив пустую бутылку из-под вина в подтаивающий сугроб.

— Извини, не сдержался, «трубы горят» — вот и выпил бутылку прямо в магазине из горла. Да ты не беспокойся, за свои деньги взял, — сообщил разрумянившийся здоровяк, передавая Арсению одну из бутылок, стакан и закуску, открывая маленьким ножиком со штопором другую.

— А откуда стакан? — поинтересовался рядовой Сеня у почти киногероя.

— Да молодая продавщица увидела, как из горла пью и чуть не поперхнулся, вот и пожалела. Потом надо не забыть вернуть, — пояснил возродившийся латышский богатырь.

Разговорились и за жизнь, и за службу. Викинг отслужил три года срочной службы, образование среднетехническое, последние четыре года работал мастером на заводе радиоэлектронной аппаратуре, известным на всю страну радиоприёмниками марки ВЭФ. Пока не женился — слишком много вариантов.

Сенина увольнительная заканчивалась, и время жёстко поджимало, новые приятели возвратили стакан продавщице, а викинг прикупил ещё пару бутылок для своих партизан. Двинулись в сторону части. Почувствовав, что захмелел и на контрольно-пропускном пункте (КПП) может «залететь», Арсений высказал свои сомнения латышскому богатырю.

— Так давай со мной через забор, потом отрезвеешь и увольнительную передашь на КПП, — грамотно разрешил ситуацию викинг.

Через пять минут с его помощью солдатик Сеня взлетел на деревянный забор высотой два с половиной метра и принял бутылки. Затем почти без проблем забрался гигант и спрыгнул вниз. Арсений возвратил вино и спрыгнул за ним. Разномастные воины двинулись в сторону казарм, потомку варяг рядом в соседнее здание.

— Главное, никого не бойся. Будут серьёзные проблемы со «стариками» по службе или даже с офицерами, забегай — решим, на гражданке свои законы и рычаги давления. Мне ещё две недели здесь кантоваться, — пожал руку новый приятель и отправился в свою казарму, на прощание ещё раз назвав своё имя и фамилию, которые ранее, включая рабочий и домашний телефоны, Сеня благоразумно внёс в свою записную книжку.

Буквально через несколько секунд что-то заставило Арсения обернуться, но голубоглазого викинга с рыжей шевелюрой уже нигде не было видно в предвечернем сумраке, хотя ему идти не менее полминуты. Как будто в воздухе растворился….
У входа в казарму Сеня встретил знакомого по учебке водителя из автороты, Женьку Савина, на гражданке он ходил на судах торгового флота и многое успел повидать в жизни.

— Салют! А ты вроде в увольнении был, а идёшь не со стороны КПП, — ответил он на приветствие Арсения.

— Давно здесь стоишь? — спросил приятель сослуживца.

— Пожалуй, минут десять. Курю, жду своего сержанта, нам заступать в наряд по кухне сегодня, — ответил Евгений.

— А со мной рядом никого не видел? — уточнил на всякий случай у водителя Жени рядовой Сеня.

— Да нет, а что кто-то должен был быть, — удивился приятель – сослуживец.

— Наверное, нет, — ответил в недоумении военный радист Арсений и решил часик подремать, чтобы окончательно протрезветь.

Ближе к ужину, его обнаружил младший сержант, непосредственный командир. Подняв с койки, поинтересовался, как это его доблестный подчинённый умудрился пройти через КПП, не отметившись в журнале прибытия и не вернув увольнительную. И вообще, уже два часа как рядового Полушубкова считают в самовольной отлучке, не вернувшимся из увольнения.

— А мне никто и не говорил, что надо отмечаться товарищ сержант. Всё-таки первый раз в увольнении, — сходу начал оправдываться перед начальством нарушитель воинской дисциплины. — Кстати, когда возвращался вовремя из увольнения и проходил через КПП, со мной одновременно с территории части выходил какой-то офицер из первого или второго батальона, может поэтому помощник дежурного не обратил на меня внимания, — вдохновенно продолжил врать командиру экипажа уже трезвыми глазами Арсений.

Забрав повестку младший сержант, довольный тем, что его подчинённый нашёлся, побежал улаживать недоразумение на КПП. Ему летом на демобилизацию….

Через недельку Сеня решил проведать своего нового знакомого, двухметрового рыжеволосого викинга, заскочив в здание соседней казармы. Тем более повод был вполне подходящий: выдали денежное довольствие, и пришёл перевод от родителей.

Однако никто из партизан человека с таким именем и фамилией и даже с подробно описанной внешностью не знал. У старшины сборов в списках не оказалось никого даже с похожим именем и фамилией.

— А вы давно здесь на сборах, — поинтересовался собутыльник викинга у старшины.

— Недели три, а может быть твой знакомый с предыдущих сборов, — высказал предположение старший партизан.

— Это, пожалуй, вряд ли. Извините за беспокойство. До свидания, — в некотором недоумении Арсений Полушубков попрощался и отправился обратно в свою казарму.

— Сегодня как раз неделя прошла с того дня, так что сплошные непонятки. А может, и не было никакого викинга — просто прошёл через КПП, не отметившись, а потом всё приснилось, — начал молодой мозг, не испорченный алкоголем искать логическое объяснение маленькому приключению.

Однако память ранее не подводила нашего героя, да и где он мог так набраться в одиночку, а ушибленное колено при преодолении забора, а запись в книжке с именем, фамилией и телефонами викинга.

Позднее солдатик Сеня попытался передать привет знакомому партизану через телефониста части по прозвищу Триша по рабочему телефону, продиктованному викингом. Дословно переданный ефрейтором Трифоновым ответ от абонента на другом конце связи гласил: товарищ с такой фамилией и именем никогда у нас в цехе не работал.

В конце весны, будучи в увольнении уже ефрейтор, Сеня дозвонился по домашнему номеру телефона викинга — пожилой женский голос ответил:

— Такой гражданин по данному адресу не проживает и никогда не жил.

Молодость быстро переключает внимание на текущие проблемы — жизнь за забором военной части тоже продолжается. И куда делся жизнерадостный великан, не так уж важно. Главное, он появился в нужный момент, поддержал своим неиссякаемым оптимизмом и вселил уверенность в собственных силах рядовому советской армии Арсению Полушубкову.

Возможно, и традиция ставить ночью молодых военнослужащих по очереди на тумбочку и зачитывать приказ министра обороны, а в конце отлупить по заднице пряжкой от ремня впервые была нарушена в роте связи.

Незадолго до выхода приказа в шутку или всерьёз Сеня решил продемонстрировать своё умение держать табурет за ножку и обращаться с ним, как с потенциальным оружием — полгода тренировок до призыва дали хороший результат. Спасибо двоюродному брату Валере, что вовремя научил.

Повторить этот трюк никому из «стариков» не удалось, и испытать на себе в ночь после выхода приказа тоже не захотелось. Прикинув соотношение сил, старики решили молодых не беспокоить, хотя безуспешные попытки со стороны дембелей из автороты были пресечены дежурным по роте.

— Со своими черпаками можете делать, что хотите, а из нашей роты не трогайте, — заявил сержант из дембелей и даже подрался с одним из настырных «стариков» автороты.

Весенний призыв из девяти крепких парней, отслуживших почти год, не сомкнул глаз в ту ночь, но и не был унижен. Ну, а позднее на гражданке приятно было вспоминать Сене свою маленькую победу. Мало кто, из отслуживших ребят мог похвастать таким исходом в те годы.

Уже в этом веке Арсений рассказал необычную историю о встрече со странным «партизаном» своему знакомому приятелю, технарю и учёному, увлекающемуся разными эзотерическими учениями.

Внимательно выслушав и немного подумав, тот выдал неожиданную версию происшедших событий:

— Всё произошло на самом деле, только в двух разных мирах, отсюда и не стыковки. Это как две киноленты из разных фильмов с одним и тем же героем, в данном случае «викинг» появился ненадолго из другого, параллельного мира и, выполнив свою миссию, туда же и вернулся. Поэтому его следов в этом мире просто нет. Если не нравится моя версия — придумай своё более убедительное объяснение.

Например, ты сам в резко изменённом эмоциональном состоянии побывал в параллельном мире, а потом возвратился на основную ветвь своего жизненного пути.

Никакого, более вразумительного объяснения Арсению Полушубкову, офицеру запаса так и не удалось придумать кроме шпионской версии. Только вот какая военная тайна могла заинтересовать иностранного агента в полку гражданской обороны, где главным секретом был вечный бардак….

МИР НАМНОГО СЛОЖНЕЕ, НАШИХ САМЫХ ФАНТАСТИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О НЁМ.