[GREEN]

№ 10 ... ИЗВИНИТЕ, В ФИНАЛ НЕ ПРОШЛО - ОТСЕЯНО ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ЖЮРИ НОМИНАЦИИ. НЕ ЖЮРИТЬ!

Гларус

*Гларус – птица, похожая на чайку, но крупнее в размерах.
Моя сказка

Я проснулась от странного звука. Мне показалось, что кто-то ехидно и зло смеется. Отрывисто. Хрипло.

Открыла глаза. Надо мной просыпалось небо Болгарии. Я спала на террасе.На шестом этаже, где встречались запад и восток. Я посмотрела в сторону странного звука. На столе сидела большая птица. Она ела остаток оставшейся скумбрии и ехидно смеялась. Да, смеялась..

-Эй, птица! Ты что? Ты чего наглеешь?

Желтые глаза уставились на меня. Осмысленные и злые.

-Кха,- сказала птица и лениво взлетела.

На тарелке остался обглоданный хвост скумбрии. Кроме того, были расклеваны печенья и в клочья изодраны салфетки.

Злая птица устроила погром.

На следующий день я купила свежей рыбы и оставила ее на столе. Утром вновь прилетел вчерашний гость. Я уже знала, что зовут его гларус, это разновидность чаек, которых когда-то было очень много в этом месте. Сейчас остались единицы, и они почему-то не любят людей при любой возможности стараются им навредить.

Птица клевала рыбу и, как мне показалось, с удивлением посматривала на меня. Она больше не смеялась и не пакостила на столе.

Так продолжалось несколько дней. Я покупала рыбу, оставляла на столе, а утром птица разрешала мне ее рассматривать.

Нет, она больше не хохотала и не издевалась. Она была уставшей. Я поняла, что птица уже не молода. Об этом говорил желтый поблёкший цвет перепонок на лапках, совсем седые щеки, да и оперение уже не блестело как у молодых и здоровых птиц, и крылья не были послушными и гибкими.

Необычное утро

Я по-прежнему была одна. Туристический сезон в Болгарии еще не начался. Утром я ждала гларуса. Он прилетал каждый день. Я уже могла сидеть с ним рядом, когда он клевал рыбу. Гларус перестал меня бояться.

Позвонила дочь, сказала, что мама болеет, ждет моего возвращения. Я расстроилась. Мне было очень хорошо в Болгарии, но сердце ныло, старенькая мама далеко. Кто знает, сколько ей осталось. Ей ведь уже 87. Лишь с годами понимаешь, что единственный человек, кому ты по-настоящему нужен, это мама. Эти мысли беспокоили меня.

-Ты чего сегодня печальна?

Я вздрогнула. Передо мной сидел гларус, который бесшумно слетел ко мне на террасу.

- Не удивляйся. Мы, птицы, умеем говорить. Только почти никогда этого не делаем. Потому что люди недостойны общения с нами. От них только одно зло. Они тоже часть природы, а возомнили, что чем-то лучше нас. Но это отдельная история.

С тобой я буду разговаривать, потому что давно за тобой наблюдаю. Ты такая же одинокая как я. И тебе тоже не хватает внимания и любви. Ты никому не делаешь плохо. Расскажи мне про твою печаль.

Я рассказала гларусу, что болеет старенькая мама, что она грустит обо мне.

Птица очень внимательно слушала. Потом сказала: “Нам нельзя говорить о будущем людей, но тебе скажу. Твоя мама проживет еще два года. Успей сказать ей все, что ты не досказала. Время обид прошло. Сейчас время принятия и прощения”

Мудрая, мудрая птица. Как она права.

Я слушала ее и почему-то плакала.

Это утро стало началом нашей дружбы.

История гларуса

Гларус родился на территории, которую люди назвали Солнечным берегом. Здесь было пустынно. Золотой песок, бесконечные отмели и очень много рыбы. В протоках жили лебеди. Гларусы особенно с ними не дружили, потому что лебеди – зазнайки, считают, что они самые красивые птицы. Мол, шеи у них длинные и сами они очень грациозные и неповторимые.

Глупости все это! Вот у них, у гларусов, достоинств не меньше. А сил и смелости больше. Гларусы птицы рисковые и в обиду себя никогда не дадут. А эти лебеди такие сентиментальные, придумали истории про лебединую любовь, лебединую песню. Ерунда все это! Для выживания нужна только сила и ничего больше.

Гларус рос крупнее сверстников, он был более сильным и потому более дерзким. Во время дележа рыбы он первым вырывал кусок у слабого, он всегда стремился лидировать и побеждать.

Пока никто не видит, гларус учился стремительному падению и быстрой реакции. Ведь природа-природой, но эти умения можно многократно усилить тренировками и повторениями.

Гларус мужал и становился самым уважаемым в стае.

А как его не уважать? Силу его клюва уже испытали на себе многие птицы.

Быть вожаком – это очень ответственно. Гларус просыпался раньше всех и летел искать косяки рыб или лодки со спящими рыбаками, что не успели прикрыть свой улов. Сюда он приводил стаю, и они наедались до отвала сами и прихватывали с собой рыбу для ослабленных птиц или самок, что высиживали яйца.

У гларуса не было своего гнезда. Он считал, что это ослабляет силы вожака и отнимает слишком много времени. А оно ему нужно, чтобы тренироваться и искать рыбные места.

Так шло время. Авторитет гларуса был непререкаемым. Если кто-то пытался спорить, то он быстро наводил порядок, то есть устраивал настоящий бой, и от обидчика летели в полном смысле пух и перья.

Гларус по-прежнему был одинок и отклонял все попытки самок заманить его в семейное гнездо. Он любил свободу и жизнь без обязательств.

Зачем?

У него есть небо, море, рыба и его стая. Это его счастье.

Однако он стал замечать, что рыбы становится все меньше, летать в ее поисках приходится все дальше и что , ужас, он стал уставать.

И еще город и эти наглые люди все ближе и ближе к их гнездовьям стали строить свои уродливые здания. От людей шел дурной запах, грязь,шум.

Несколько раз гларус поднимал стаю, и они летели к постройкам и пытались своим криком, хлопаньем крыльев напугать людей, они устраивали у них погромы на вонючих кухнях, но ничего не помогало. Строительство все приближалось и приближалось.

В стае нарастал ропот.

-Вожак стареет, он не может противостоять обнаглевшим людям. Надо что-то предпринимать. Или устраивать бой человеконогим, или искать новое место для жизни.

Больше всех кричал оранжевоклювый. Гларус неоднократно видел, как тот подсматривает за его тренировкамии и пытается все повторять. Теперь он возмужал. Он стал сильной птицей и чувствует это. Понятно, что он рвется на его место. И даже уже пытается задирать его на глазах у стаи.

Надо принимать какое-то решение.

Ночью гларус плохо спал. Он чувствовал, что что-то происходит. То, что уже не подвластно его воле. Он задремал совсем ненадолго.

Он проснулся, как обычно, с первым лучом еще слепого солнца. Гларус понял, что-то случилось. Он взглянул со скалы на место, где обычно была его стая. Перед ним расстилался пустынный пляж. На нем не было ни одной птицы. Только пустые гнезда и перья, что кружились в легком танце ветра.

Оранжевоклювый увел всю стаю. Он стал вожаком.

Вот тогда впервые гларус заплакал. Его жизнь, которую он так тщательно выстраивал, рассыпалась в одно мгновенье. У него больше не была смысла жить.

Зачем?

Ему некого вести, не для кого искать рыбу, ему некем управлять.

Он потерял самое главное для него – власть.

В этот день из окон гостиниц люди видели обезумевшую птицу. Огромная чайка кидалась на волны, рыдала, взмывала вверх, снова падала. Она издавала звуки, похожие то на плач, то на злой хохот.

- Странная птица, – думал каждый, кто ее видел. Наверное, она сошла с ума.

С того дня гларус мстит. Мстит людям. Они виноваты в его бедах. Он обрушивается на их террасы, устраивает погром на столах, портит мебель, гадит на одежду, делает все, чтобы разозлить этих… Бескрылых и наглых.

Он знает, что жить ему осталось совсем ничего. У него никого нет и оглядываться ему не на кого. Пусть его запомнят злым, ехидно смеющимся, пугающим. Пусть. Его жизнь прошла.

Небо Болгарии

Я снова просыпаюсь. Надо мной бездонное синее небо. Небо Болгарии и птицы гларуса. Как жаль, что пора уезжать. И как здорово, что мне есть куда возвращаться. В мечтах это небе навсегда останется со мной.

-Кха, кха, кха, – это уже не злой смех, это деликатное покашливание.

Я сажусь на кровати. Мой гларус, моя седая птица смотрит на меня своими желтыми мудрыми глазами. И у него в клюве сегодня цветок. Цветок красной пеларгонии, которая пахнет как лимонная трава.

Кха, и цветок падает мне на кровать.

-Пришло время прощаться.

Это гларус начинает последний наш разговор.

Мы больше не увидимся. Ты вернешься, я знаю. Меня уже не будет. Я принял решение. После встречи с тобой я больше не буду мстить людям. Они тоже разные. Как и мы, птицы. Хорошие и плохие. У меня совсем не осталось смысла жить. Я многое понял. Но ничего уже нельзя исправить. Я принял решение. Твой самолет поднимется вверх, а я, сложив крылья, упаду вниз.

Не перебивай!

Гларус строго взглянул на меня.

Это мое решение. Я хочу уйти сам. Пока могу. Обо мне некому заботиться. Надо уйти достойно. Это поступок сильной и мудрой птицы. Я такая птица. Я – гларус.

А тебе спасибо за науку. Я понял, что мир не укладывается в правила, которые мы для него придумываем. Он интересней и многообразней. А я даже не оставил наследников. Моя гордыня затмила мне разум. Сейчас уже поздно. Мои знания и опыт никому не нужны. Значит и я никому не нужен, как бы это не было печально. Пора сложить крылья.

Я гладила гордую птицу и плакала. Ну, почему мы так поздно мудреем? Почему?

Зачем нужно ехать так далеко, чтобы понять, что счастье рядом? Что любовь – это не брать, а отдавать? Что возраст – не время брюзжания и обид, а период мудрости и передачи знаний.

Птица прижала свою голову к моей руке. Я чувствовала ее тепло и беззащитность. Она доверяла мне. Я не сделаю ей зла. Ни ей, ни тем, кто рядом со мной. Я тоже уже мудрая.

Мой самолет набирал высоту, а я думала о гордой птице гларус, что стоит сейчас над скалой у моря.

Гордая птица. Сильная птица. Птица гларус, подарившая мне Болгарию и новое осознание жизни.

Бесконечно небо Болгарии…

Болгарии, которую я уже люблю

Спасибо, птица гларус!

[GREEN]

№ 11

Сила искусства


- Штой ты шпокойно, - Ангел-хранитель держал полный рот булавок, - ешо шуть-шуть ошталось.

Напротив высокого, захватанного жирными пальцами зеркала стоял маленький кудлатый Чёрт и нетерпеливо переминался с копытца на копытце. Кисточка на конце непомерно длинного хвоста нервно подёргивалась. Позади Чёрта с портновским сантиметром на шее Ангел-хранитель ловкими движениями что-то умело прилаживал на волосатой спине.

- Ну вот, - Ангел воткнул последнюю булавку, - можешь пройтись.

Чёрт облегчённо вздохнул и, постукивая копытцами, продефилировал взад-вперёд шагом манекенщицы.

- Не трёт?

- Не-а, - Чёрт счастливо улыбался, морща плоский нос.

- До чего ж модель хороша… - завистливо сказал Ангел, - не то, что моя. И на черта они тебе сдались, не пойму.

- Я, знаешь ли, - засмущался Чёрт, - на досуге помогаю тут одному стишки пописывать... Вдохновляет как-то…

- Тоже мне, Пегас рогатый! – Ангел прыснул.

- Да ладно тебе, я вообще-то хотел, как у тебя – больши-ие, - Чёрт развёл руками.

- Не жалей. Мои уже устарели. Починки много требуют. А твои модные – маленькие и удобные. Ну-ка, помаши осторожно, - Ангел отошёл в сторонку.

Белые крылышки за чёрной спиной сначала робко зашевелились, затем радостно захлопали, словно дети в ладошки, и Чёрт медленно приподнялся над полом.

- Ой, заносит! – завопил он.

- Руки, руки разведи! Выше давай! Не боись! – подбадривал Ангел.

Чёрт сделал маленький круг над люстрой и спустился.

- Здорово, - он улыбался во весь рот. – Спасибо.

Неожиданно в соседней комнате заскрипели по паркету шаги, зачмокали поцелуи. Мужской голос, истерически нашёптывая, кого-то умолял, клял неведомого. Послышались прозрачные звуки настраиваемых струн.

- Ну, началось… - простонал Ангел.

Кто-то заиграл.

- Красиво… - усладительно закатил глаза Чёрт.

- Красиво!? – взвизгнул Ангел. – У мужика слуха нет! Всё! Пора с этим кончать! – Хранитель решительно рубанул короткопалой ладонью воздух.

- Это твоя работа. Довёл человека, хозяйство запустил, алкоголик! Допился до чёртиков. Как тебе не стыдно, ты же Ангел, а не садист! – укорял его Чёрт.

- А ты бабу его каменную видал?

- Нет ещё. А что?

- Во-во. Кабы увидал, так сам бы и запил. Пошли, покажу.

Ангел-хранитель открыл дверь в спальню и, указывая вытянутой ладонью на манер «только после вас», пропустил Чёрта вперёд.

Посреди комнаты, на низеньком стульчике сидел немолодой мужчина и со слезами на глазах, вдохновенно играл на арфе. Рядом с ним, на полу, сплошь заваленном густым слоем увядших и свежих цветов, стоял гранитный монумент. Необъятных размеров бесформенная глыба напоминала забытый на стройке компрессор, на крышу которого дети забросили сдувшийся футбольный мяч. Колосс покоился на ногах-валенках. Мужчина то и дело прерывал игру, порывисто вскакивал и, рыдая, припадал к валенкам.

- Ну, как тебе Галатея? – ехидно спросил Ангел.

- Ужасный случай… - прошептал Чёрт, глаза у него выпучились, - А ты что сидишь?! Помочь, что ли не можешь?

- А что помогать-то? Клиент – твой. Забирай – повеселитесь.

- Неправда. Блаженные – твои.

- Да какой он блаженный, - заспорил Ангел, - стопроцентный грешник.

- Слепой ты что ли – патология это, точно псих! Значит – твой!

- Эй-эй, братцы! – вдруг вмешался Мужик. – Я ещё на тот свет не собираюсь. Ни к вам, - он указал на Ангела, - ни к вам, - ткнул в Чёрта.

Бережно укрыв серым пыльным чехлом свою арфу и послав воздушный поцелуй статуе, Мужчина жестом пригласил нездешних жителей в кухню. На окне тропическая Лиана с узорчатыми листьями раскланялась пришедшим всеми своими щупальцами. Троица уселась за скромно накрытый стол. Хозяин деловито разлил твёрдой рукой водку по стаканам. Все чокнулись, угрюмо выпили и смачно захрустели свежепросоленными огурчиками.

- Угощайтесь, - Мужик разложил нехитрую закуску по тарелкам. – Так вот, господа хорошие, для чего я вас призвал, - начал он, - знаю, дорогие мои, на что вы способны, оттого и смелость имею просить вас… м-м, как бы это сказать, ну-у, в общем, кхе-кхе, о чуде прошу.

Ангел и Чёрт испуганно переглянулись. Долго молчали. Снова выпили.

- Я уж забыл, - задумчиво произнёс Ангел, - как это делается, давно это было. Технику, может, и вспомню, но на практике… - и тут спохватился, - Да ты что, смертный, соображаешь, о чём просишь!? Какие люди просили, и то не допросились, а они уж куда достойнее тебя были! – Ангел замахал руками, - И думать забудь!

Вдруг Мужик заплакал, запричитал:

- Ой, мамочки мои, не могу я больше без жены своей, красавицы, богини моей ненаглядной жить-то! У-у… - завыл.

- Чего-чего? Красавицы? Ненаглядной? Ты посмотри, что за пугало, тьфу! – Ангел сплюнул. – Ваятель! А кто изводил богиню-то? – Хранитель досадливо вздохнул. – И за какие-такие грехи меня к тебе приставили?

- Пить надо меньше, - вставил Чёрт, - а может, Мужик не так уж безнадёжен? А?

- Я каялся, - стал уверять потусторонних Мужик, - ну, просто совершенно закаялся. Долги отдал, алименты первой жене начал выплачивать, даже курить бросил. Вот.

- Прямо праведник! Ладно, чего просишь-то? – снисходительно спросил Ангел.

Мужик взбодрился и начал:

- Легенда, значит, такая была…

- Ну, ты хватил! – перебил его Хранитель. – Что ж, каждому чокнутому ваятелю бабу его каменную оживлять? Ты представляешь себе, что будет, если эту оживить? Она ж в дверь не пройдёт.

Чёрт придвинулся к Мужику поближе и нежно взял его руки в свои.

- Насколько я помню, - вкрадчиво начал Чёрт, - твоя жена была красавицей, - он внимательно заглянул в глаза Ваятелю. – Откуда ж ты, милый, чудище это взял?

Мужик, не вынимая своих рук из чёртовых, жеманно повёл плечами и сказал:

- А я её так вижу… - и поиграл бровями.

- Видит он её… - передразнил Ангел. - Давайте-ка лучше ещё выпьем.

Троица снова «приложилась».

- Не, - с полным ртом сказал Хранитель, - даже не проси.

- А может?.. – робко произнёс Чёрт.

Ангел от гнева аж лицом посерел:

- А за что просить-то?! За этого гада? Или за этого монстра? Да меня дисквалифицируют за профнепригодность!

- А ты за любовь проси.


Лиана зашелестела листьями: «Любовь-любовь-любовь…»
- …

- Жизни себя лишу от чувства такого, - взвыл Ваятель, - и никому из вас не достанусь.

Чёрт почесал между крыльями. Врастают, что ли?

- А что если к начальству не обращаться? – предложил он.

- Как?

- А вот так. Им, - Чёрт, как регулировщик на перекрёстке развёл руками, только вверх-вниз, - не до этого. Сами можем справиться.

Мужик снова завопил:

- Помогите, помираю от любви!

- Да помолчи ты, ваятель!

Лиана от жалости к мужику потянула к нему свои настырные объятия.

- А ты не лезь! - рявкнул на неё Ангел. – Сами разберёмся. Уж тебя-то никто не согласится в человека превращать, - и запустил в Лиану старой газетой. Лиана обиделась и отвернулась. – Иди-ка, Пигмалиоша, к богине своей, а мы тут чуток покумекаем. – Чудеса не по моей части, - вполголоса сказал Ангел, когда Мужик вышел. - Я ведь тогда экзамен пересдавал. И то за взятку. А у тебя как?

- Аналогично, - покраснел Чёрт.

- Эх, согласовать бы надо… - Ангел закатил глаза к потолку.

- Не надо, - давил Чёрт.

Помолчали. На кухне потемнело. Лиана, сложив листья-ладоши, уснула.

- Ладно, - решился Ангел, - давай ещё для храбрости «дёрнем», а там будь что будет.

- Главное – не навредить, - нервно затараторил Чёрт, - а риска, в общем, никакого. Мужик-то безнадёжный, правда, ведь? – голос Рогатого дрожал

- Правда-правда… Вставай, пошли оживлять, - на негнущихся ногах, поддерживая друг друга, они двинулись к спальне…



Нет-нет, Читатель, мир не перевернулся вверх тормашками. Восток и Запад, даже шутки ради, не поменялись местами. Солнце знало, куда ему присесть и откуда взойти. Не случилось в этот день и потопа – Гарпии не доили облака. Луна не затряслась от смеха и не отвернулась от ужаса. Был четверг, и, без ожидавшегося в этот день дождичка, это и случилось.

Наш Ваятель безвременно скончался, погиб, так и не оставив заметного следа в Искусстве. Но след, оставленный им в истории Любви, не заметить было нельзя.

После ещё долго оставался нестерпимый запах помеси серы с ладаном. Рядом с неповторимой Галатеей стоял такой же каменный и бездыханный Ваятель. Ему удалось перейти границу, которую не пересекал ни один скульптор: он перешёл на сторону камня.

[GREEN]

№ 12

Чудесное дитя

Гул толпы, как обезумевший ветер, гнал к замку страх. И то, что еще вчера казалось вечным и незыблемым, было готово рассыпаться в прах под напором озлобленной черни. Толпа была похожа на загнанного шакала, боящегося до смерти, но обнажающего острые желтые клыки, чтобы сомкнуть их на шее врага, который сильнее, умнее и могущественнее его. Стражники бесстрастно смотрели на искаженные лица наступавших. Они были готовы к смерти, они сами были смертью, в их жилах текла вечная, холодная кровь. Стражники стояли, застыв, как оловянные солдатики, и лишь хозяин замка спешно жег рукописи. У него было мало времени, полчаса или час. Огонь нехотя шевелил страницы древних манускриптов, обугливая толстые кожаные переплеты. Граф в последний раз окинул взглядом стены своей тайной комнаты. В полумраке мерцали причудливые сосуды, в которых бурлила жидкость, на полках лежали металлы, камни, банки со змеями и жабами, талисманы, привезенные из разных стран…

Граф знал, что он успеет, и науськанная хромоногим иезуитом толпа, найдет только пепел. А он, сумевший получить заветный философский камень, перенесется на сотни миль или даже лет, сквозь время и расстоянье, возродившись, как птица Феникс, сохранив при этом свои знания, свои силы.

Но граф Альберт думал не только о своем спасении, он спешил сохранить главное сокровище, приемную дочь Мэриэн, маленькую принцессу вампиров. Судьба этой крохи волновала его больше, чем собственная. Глубокая, сокровенная связь, возникшая между ним и этой девочкой, диктовала главные правила его жизни в течение последних лет. Стражники были сильнее обезумивших от ярости простолюдинов. Эти закаленные в боях воины способны были сражаться день и ночь, не зная усталости и боли, но нападавших было больше, и рано или поздно даже бессмертные будут повержены.

Портал открылся на мгновение, и Альберт увидел странную обстановку, а также перепуганную Ребекку. Откуда здесь его жена? Ведь он, предчувствуя недоброе, отправил ее из замка с письмом к отцу. Что-то пошло не так. Альберт замешкался, крикнул любимой, чтобы она спасалась вместе с Мэриэн, и портал закрылся. Минутное замешательство стоило дорого, у него больше не было времени на вторую попытку. Альберт понимал, что ему уже не спастись, и граф, дав в руки перепуганной Мэриэн старинную книгу, спрятал ее в тайной комнате. У него оставалось минут пятнадцать-двадцать, ровно столько, сколько потребуется толпе, чтобы разорвать бессмертных и, хрипя, рыча и воя вкатиться в просторную комнату, которая была его кабинетом. Он был спокоен за жену, граф знал, что Ребекка вернется и с женской изощренностью отомстит этим презренным. Последние минуты своей жизни он думал о Мэриэн, вспоминая, как нашел ее, как выкрал и принес в свой замок. И перед глазами проплывали картинки из прошлого…

Альберт жил ни одно столетие, и когда ему становилось скучно, он отправлялся путешествовать. В тот раз ему хотелось побывать во Франции.
Он расхаживал по своему кабинету и улыбался, предвкушая новое путешествие. В дверь кто-то постучался.
- Леонс, входите!- мысленно сказал граф, даже не поворачиваясь к двери, он прекрасно знал, кто за ней находиться. Вампиры могут разговаривать, не произнося слов. И вот на пороге показался высокий, светловолосый мужчина с зелеными глазами.

- Присаживайтесь, - сказал Альберт.
Леонс сел на большой мягкий диван и посмотрел на друга. А тот внимательно рассматривал карту.
- Вы собираетесь уехать?- Леонс приподнял одну бровь.
Альберт только оторвал взгляд от карты.
- И на сколько?
- На несколько месяцев, - граф, отодвинул карту и кивнул в сторону аккуратно упакованных вещей.
Это путешествие и привело графа к Мэриэн. Он помнил, как решил прогуляться пешком в одно чудесное и солнечное утро. Вампиры предпочитают ночь, но и солнечный свет для них не смертелен, просто днем они не так сильны, а потому более уязвимы. Это правило не распространяется на низших вампиров и самых примитивных представителей вампирского клана.

Альберт любил ходить пешком. И проходя мимо одного дома, он увидел маленькую девочку, не старше двух лет. Малышка играла с куклой и пела песенки. Граф остановился, девочка ему очень понравилась. Альберт улыбнулся и замер, ему страшно захотелось ее укусить, выпить… В нем проснулась жажда и непреодолимое желание испить такой сладкой и невинной крови. Он чувствовал, что кровь малышки являлась чудесным напитком, нектаром, блаженством. И он был готов нарушить один из вампирских запретов – «не кусать детей и беременных женщин»…
С того дня он приходил к заветному дому каждый день и издали наблюдал за девочкой. Так прошло около двух месяцев. За это время он узнал о малышке все.
Вернувшись по неотложным делам домой, он вспоминал о волнении и жажде, которые испытывал рядом с девочкой.

Именно поэтому граф снова оказался рядом с домом девочки, о которой непрестанно думал. Он подлетел к окну. Комната малышки располагалось на втором этаже. Вампиры умеют летать. И для этого им не нужны крылья или специальные приспособления. Альберт провел рукой, и окно открылось. Девочка, услышав это, прижала к себе большую, красивую куклу и позвала отца.

- Папа, за окном господин, - сказала она.

- Не придумывай, Мери, здесь второй этаж, тебе приснилось, - и молодой, статный мужчина уложил дочку в постель, нежно поцеловав и укрыв ее одеялом.

Но Мэри не спалось, она медленно спустилась с кровати, маленькие босые ножки зашагали по паркету. И вот девочка подошла к окну и увидела прекрасного господина. Его черные длинные волосы развевались на ветру, а глаза такие красивые и темно-серые смотрели на нее пристально и завораживающе.
- Здравствуйте, - сказала девочка, - кто Вы?
- Здравствуй, - ответил незнакомец, любуясь малышкой, которая в лунном сиянии была еще милее, а ее голос казался еще нежнее.
- Я твой друг, - сказал незнакомец и протянул девочке руку.
Девочка поставила стул, залезла на подоконник. Она взяла за руку прекрасного господина. Девочка не боялась его, что-то тянуло к этому загадочному мужчине, парящему в воздухе.
Взяв ее на руки, граф полетел к замку, ускоряясь в пространстве и во времени. Девочка обняла его своими маленькими ручками. Именно тогда, Альберт в первый раз почувствовал теплый огонек, который начал разгораться в его черной душе.

И вот он на месте, достав ритуальный кинжал, еще теплый от свежей крови, сделал шаг в сторону девочки. И остановился. Альберт не понимал, что с ним происходило, что связывало его и эту маленькую девочку? Он пытался понять и все растравить по местам. Почему он, предводитель вампирского клана, чье имя боялись произносить вслух, не смог убить эту беззащитную кроху, ведь он так жаждал ее крови?
Девочка заплакала. Мысли Альберта прервались, и он открыл глаза, морщась от страданий. Сердце графа разрывалось на тысячу кусочков. Он впервые ощутил боль. И это его поразило, ведь вампиры не чувствуют боли. Альберт не испытывал это чувство уже тысячу лет. Да! Это была самая настоящая боль, словно сотни маленьких иголок впились в его сердце.
Граф бросил кинжал на пол и подошел к постели, на которую уложил свою добычу. Но девочка, оказывается, спала, и плакала она во сне. Альберт несмело, робко прикоснулся к ее длинным волнистым волосам, затем убрал прядь светлых волос с ангельского личика. Присев на край кровати, рядом с девочкой, он взял маленькую ручку в свою ладонь. Альберт ощущал, что малышка стала его главным сокровищем и светом. Он лег рядом, сжимая теплую ладошку, и улыбнулся. Девочка перестала плакать, ее дыхание снова стало ровным. Альберт прислушивался к тому, что происходило в его душе, боль потихоньку уходила, словно кусочки льда таяли в чьих-то теплых руках. Граф снова закрыл глаза, и на какое-то мгновение ему показалось, что он забылся. Рядом с девочкой ему было спокойно, как будто он и она были единым целым, одной семьей. Свою приемную дочь граф назвал Мэриэн, немного изменив ее настоящее имя.

И сейчас за мгновение до смерти он вспоминал ту великую боль в сердце и любовь, которую разбудила в нем это чудесное дитя.

[GREEN]

№ 13 ... ИЗВИНИТЕ, В ФИНАЛ НЕ ПРОШЛО - ОТСЕЯНО ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ЖЮРИ НОМИНАЦИИ. НЕ ЖЮРИТЬ!

ПОДАРОК КРАСНОЙ ПЛАНЕТЫ

Мир становится таким, каким мы хотим его видеть
(Посвящается Р. Раджабову)

Морозное солнце обманчиво пробивалось сквозь озябшие стекла, обуглившийся снег под лучами светила лежал на крыше соседнего дома. Чистое, голубое небо раскинулось над городом, пение птиц говорило о том, что совсем скоро в город ворвется весна. Обрушится на город сумасшедшим потоком, который принесет с собой безумное количество новых запахов и звуков. Как же я обожаю это время когда все на грани… Этот тонкий переход от холодного, белого сна к робкому пробуждению всего живого. Гражданка весна для меня будет особенно долгожданной гостьей и даже не потому что, рассыпанный всюду снег утратит свою белизну и переродится впрочем, как и все мы. А потому что Бог войны отпустит тебя из своих властных объятий и тогда закончится твоя полугодовая командировка на Марс, а пока кутаясь в плед, с чашечкой кофе в руках я смотрю в бескрайнее небо, пытаясь отыскать там где-то за пределами видимости Марс и базу Сидонию. Где-то в другом конце комнаты устав орать в перерывах на рекламу телевизор скромно чуть слышно вещает о последних событиях, которые возвращают меня из мира грез в реальность. «В пятницу во французском посольстве прошла конференция, посвященная сотрудничеству двух стран в подготовке к Универсиаде, которая пройдет в Москве этим летом…» Надо будет расспросить Валерку прошел, он отборочный тур на участие в Универсиаде, пронеслось у меня в голове. Лера был человеком, появившимся на свет ради новых открытий так сказать дитя науки. Еще в детстве братишка удивлял способностями в области математики, физики, химии и микробиологии. Очень часто мне становилось неловко от того, что образное мышление не позволяло мне запомнить даже самых наипростейших формул. Художник абсолютно бесполезный человек в науке, меня больше привлекала немного другая сфера. Ничего не понимая в формулах, расчетах во всем этом, что до сих пор остается для меня темным лесом. Мне частенько приходилось обращаться за помощью к младшему брату, который с легкостью вычислял интегралы, находил производные и объяснял химические свойства кислот.

«Делегация из России приняла участие в праздновании сороковой годовщины со дня открытия Бронзовой статуи Проекта Майтрея…» продолжал сообщать мне последние новости тонкий зависший в воздухе цветной прямоугольник.
Почему то в эту минуту вспомнила Г. Гессе «Сиддхарта» «Я умею мыслить, умею ждать, умею поститься…».
И произнесла - Я умею любить, сострадать, и созерцать. И сделав небольшой глоток кофе, отключила телевизор.
Тихий, приглушенный звук пришедшего сообщения прервал недолгую тишину и бесконечный круговорот мыслей.
- Тихон! Тиша…, - проговорила я, обращаясь к огромному полосатому серому коту, расположившемуся на диване. Завладевшему, не только пространством уютной, мягкой мебели, но и всем тем, что оказалось на диване. Тихон любил оккупировать понравившиеся ему территории, и делал это довольно часто. Кот, как и все хорошее и доброе появился в моей жизни случайно. В один из промозглых осенних дней папа, направляясь ко мне в гости, на улице нашел маленький, пушистый комочек шерсти. Котенок жалобно кричал, и приставал к каждому прохожему. Кидался под ноги, стараясь хоть как-то обратить на себя внимание. С тех пор он стал любимцем и полноправным членом нашей семьи.
- Ты спишь на ноутбуке! Вставай, соня! – произнесла я, погладив питомца.
Тот лишь приоткрыл зеленые глаза и фыркнул, выражая недовольство.
- Тиша, - повторила я.
Кот недовольно перевернулся, уступив мне ноутбук, и продолжил своё путешествие в гости к Морфею.
Мне хватило пары секунд, чтобы понять, от кого пришло сообщение. Мелкая дрожь прошлась по кончикам пальцев, сердце забилось чаще, набирая скорость, словно гонщик формулы один на последнем круге перед финишем. Грусть и тревога прошла, радость сладко побежала пульсом по венам, и даже вид снега за окном стал вызывать приятное удовлетворение как после приторно сладкой, белой, сахарной ваты съеденной на воскресной ярмарке.

2045 г. февраля 18-го.
Здравствуй ненаглядная моя дорогая Анна. Мой ангел прости, что так долго не писал тебе писем. Душа моя, посмею признаться тебе, что как только мои ноги ступили на Марс, я осознал, насколько я заблуждался. Говоря тебе, что ты дорога мне, я просто не существую без тебя.
Каждый раз, когда смотрю на необъятные и необычайно красивые просторы этой планеты. Я сожалею о том, что тебя нет рядом. У тебя бы вышли прекрасные пейзажи, моя дорогая.
Знаешь на первый взгляд, поверхность Марса напоминает лунную. Однако на самом деле его рельеф отличается большим разнообразием. На протяжении долгой геологической истории, когда нас и наших предков еще и в помине не было, его поверхность изменяли извержения вулканов и марсотрясения. Глубокие шрамы оставили метеориты, ветер, вода, льды, а теперь и мы вносим свои коррективы. Мой ангел марсианское небо, совсем непохоже, на земное. Оно удивительно! Я даже и не предполагал, что увижу его своими глазами. Во время восхода и заката марсианское небо имеет красновато - розовый цвет, а в непосредственной близости к диску Солнца приобретает цвет от голубого до фиолетового.
Душа моя, можешь передать Валерке, что действительно территория, на которой располагается база Сидония из космоса, напоминает женское лицо. Я совсем забыл рассказать об этом. Когда мы подлетали к базе, мне на минуту показалось, что на меня действительно смотрит не моргающим, мудрым взглядом женщина. Но это ощущение быстро прошло, и через несколько минут я с коллегами уже свободно перемещался по базе. Коллектив в лаборатории подобрался хороший и дружный. Наверное, поэтому работать особенно легко. В подчинении у меня семь научных сотрудников, каждых из них является профессионалом своего дела. Когда вернемся я обязательно, тебя с ними познакомлю. Сидония постепенно обживается учеными и другими специалистами. Со временем на месте небольшой базы появится крупный исследовательский центр. С большими, просторными лабораториями, комплексом зданий предусмотренных для размещения сотрудников. Это будет небольшой научный городок на красной планете в котором смогут трудиться на благо родины более ста человек. Позавчера были закончены работы с климатическими куполами. Над пока еще не большой, но хорошо оборудованной базой, были развернуты мощные климатические купола, поэтому не волнуйся за нас. В искусственно созданной атмосфере кислорода хватает на столько, что мы можем по территории базы перемещаться без кислородных масок. Исследования в Поясе астероидов, близятся к завершению, поэтому я скоро буду дома. Этот участок имеет большое значение для дальнейшей работы. Существует несколько гипотез возникновения Пояса астероидов. Мне очень близка гипотеза о погибшей планете Фаэтон, но как ученый я склонен считать, что Пояс астероидов возник путем образования планет солнечной системы. Пояс астероидов - это остатки промежуточных тел, из которых создавались планеты, сохранившиеся да нашего времени. Предположение о том, что Пояс астероидов не что иное как осколки взорвавшейся планеты Фаэтон, конечно, кажется призрачным. Эта гипотеза неоднократно была опровергнута учеными. Если катастрофа, и была на самом деле, то подтверждений этому нет. Но в каждом даже на первый взгляд невозможном вымысле больше похожем на сказку кроется тайна. И если бы и существовала эта планета, то ее история могла стать для нас и будущих поколений хорошим предупреждением из прошлого. Жди меня в начале марта. У меня для тебя есть подарок, безумно скучаю по тебе мой ангел.
Твой Руслан


Дочитав письмо до конца, я перечитала его. Потом ещё несколько раз, прочитала. Пока каждая фраза, не отпечаталась в памяти.
- В марте!!! – прокричала я и запрыгала по комнате, словно все это время сидела на муравейнике.
Отыскав в карманах мобильный телефон, я быстро набрала папин номер и протараторила – Папа! Папа! Здравствуй, Руслан возвращается в начале марта!
- Это замечательно котенок. Пойду, сообщу приятную новость маме, - ответил он.
Родители очень любили Руслана, они воспринимали его не только как моего мужчину, он был для них третьим ребенком.
Мы познакомились в детстве, когда родители Руслана переехали в Москву. Константина Николаевича (папу Руслана) перевели в Московский авиационный институт, там он познакомился с Андреем Дмитриевичем (моим отцом). Став его коллегой и лучшим другом. Первый раз смуглый зеленоглазый мальчишка появился у нас дома на папином дне рождении. С тех самых пор мы подружились, со временем детская дружба переросла в любовь.


Каждый день тянулся словно резиновый, заставляя меня поверить в то, что в сутках как минимум тридцать часов. Проходил день другой, зима отступала, снег превращался в крохотные островки, окруженные маленькими океанами воды. А в воздухе летал необъяснимый запах свободы от сковывающего все вокруг холода. У меня же за спиной вырастали крылья, мне хотелось рисовать, петь и кружится в танце под ласковые звуки весны. И вот настал долгожданный день, я проснулась не свет не заря. И носилась по квартире, наводя порядок и готовя угощения. Когда все дела были переделаны, и на темном циферблате высветились ярко зеленые цифры говорившие о том что наступила вторая половина дня. Раздался звонок, и я уже летела вприпрыжку по направлению к входной двери. В эти минуты меня никто не смог бы остановить даже разбушевавшаяся стихия, ибо я сама была подобна смерчу, наводнению и землетрясению одновременно.


- Что не говори, но дома лучше, - проговорил Руслан, играя, как мальчишка, с котом. Тихон же лениво ловил лапой клочок бумаги, делая великое одолжение.
Я улыбалась, любуясь ими поспешно делая наброски в небольшом блокноте, с которым я никогда не расставалась.
- Смотри, что я тебе привез, - произнес он, доставая из кармана небольшой черный камень.
Я протянула руку, Руслан положил этот холодный предмет на мою ладонь.
Покрутив его в руках и внимательно рассмотрев, я сказала – Это не просто камень. Где ты его взял?
- Я его нашел, когда мы совершали работы за территорией базы после очередной песчаной бури. Мы внимательно изучили его, он не представляет большой научной ценности.
- Ты видишь эти черные, тонкие почти, что стершиеся черточки?
- Это осколок камня вулканического происхождения, а может быть метеорит. Эти черточки не что иное как царапины, полученные им во время песчаных бурь, - ответил Руслан.
- А если их попробовать соединить? – проговорила я.
- Мой ангел, ты слишком любишь загадки и тайны, но если хочешь, попробуй, - сказал он.
Взяв в руки карандаш, я соединила все линии и перерисовала получившееся изображение в блокнот. С белого листа на меня смотрела диковинная птица с большими глазами, мощным раскрытым клювом и небольшими перьевыми ушками.
- Что получилось? – спросил Руслан, посмотрев на блокнот, добавил – Природа тоже создает произведения искусства.
- Скорее всего, так оно и есть. Это всего лишь царапины оставленные маленькими пылевыми дьяволятами,- ответила я.
Положила камешек на журнальный столик и раскрутила его против часовой стрелки. Небольшой черный предмет сделал несколько быстрых оборотов и остановился. Раздался небольшой щелчок, и на белую стену комнаты упала тонкая серебристая полоска света.
- Что это? – удивленно произнес Руслан.
- Не знаю… - чуть слышно проговорила я.
Зазвучала сначала тихая непонятная речь, мы замерли. Через несколько секунд голос стал все более различимым, мы погрузились в тайну, которую поведали нам.


- Мы не знаем, кто и когда обнаружит это послание. Когда вы будете слушать его, мы оставшиеся в живых фаэтонцы (жители планеты Фаэтон) будем уже за миллионы световых лет от солнечной системы. Нас сменит не одно поколение. Пройдет не один миллиард лет, прежде чем ваша цивилизация достигнет такого развития. Кем, вы бы не были, постарайтесь прислушаться к нашим советам. Цивилизация на планете Фаэтон достигла расцвета. Мы давно покорили небо, моря, и даже космос, сделали много открытий в науке, в природе совсем не осталось тайн и загадок для нас. На стене как на экране кинотеатра стали появляться картинки не известных нам городов и диковинные ландшафты. Серебристые острые горы сменялись оранжевыми, желтыми, красными и фиолетовыми цветущими полям. Изумрудными лесами бескрайними реками и океанами, в которых плавали невиданные рыбы. По полям перемешались животные неизвестные нашей планете. А на горизонте виднелись могучие города созданные фаэтонцами. Так наша планета выглядела до прихода холодной зимы, которая погубила её, продолжал повествовать голос. Холодная зима это - не только последствие войн, стихийных бедствий и космических катаклизм. Это наш внутренний мир состояние каждого из нас, которое зародившись, может повлечь за собой гибель всего живого. Когда ни в душе, ни в сердце не останется света, а только тьма… Мир перестанет существовать таким, каким вы его помнили. Нет ничего важнее, чем жизнь любого существа на планете, нет ничего дороже любви ко всему, что вас окружает. Совершенствуйте мир - совершенствуя себя, внутренняя гармония сохраняет гармонию в мире.


Голос затих, серебристый луч света становился все меньше и меньше пока не исчез совсем. Мы переглянулись, и Руслан пожав плечами и проговорил – Значит все таки она существовала…
- Я умею любить, сострадать, и созерцать, - добавила я.
Солнце не спеша стремилось скрыться за крышами домов, проливая на темнеющее небо красные краски. Птицы умолкали, город затихал, кое-где фонари начали подмигивать друг другу, освещая дорогу тем, кто в этот вечер спешил домой или на работу. Тихон спал, устроившись на подоконнике, а мы все смотрели в небо, как дети, первый раз увидевшие этот большой и красивый мир, ожидая появления первых звезд. Город погружался в тихие сны, на первый взгляд обычные вещи теперь выглядели как-то по-особенному. Быть может эта история так и останется тайной скрытой в маленьком подарке красной планеты. Ведь мир будет таким, каким мы его хотим видеть…

[GREEN]

№ 14 ... ИЗВИНИТЕ, В ФИНАЛ НЕ ПРОШЛО - ОТСЕЯНО ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ЖЮРИ НОМИНАЦИИ. НЕ ЖЮРИТЬ!

ЗОЙКИ

— Хорошо-то как у вас тут! — потянулась я, глядя на Зинаиду Тихоновну, протирающую полотенцем чашки.
«У-ка-ку!» — прокричал анапестом петух. Откуда-то снизу и справа задребезжало жирное лягушечье «кха-кха». «Гуа-га!» — поддакнул гусь. На паутинках стеблей ситцево развернулось ромашковое поле, а по полю небесному рассыпались сияющие облака.
— Это-то еще что! Вот Зойки прилетят, тогда узришь красоту дивную, — заговорила тетя высоким слогом.
— Зойки? — переспросила я. — Это кто? Птицы?
— Почему птицы? Девушки. Вон на то поле слетаются, — тетя не глядя махнула рукой. — Плетут венки, поют, водят хороводы. До самой луны.
Я посмотрела на нее в упор. Не шутит ли? Но суровую складку у губ не подернула и тень улыбки.
Запахло свежезаваренным чаем из чабреца с мятой. Я присела на диванчик, прикрытый плетеным домотканым ковриком.
Зинаида Тихоновна жила на даче весь сезон. Только-только май разгонялся, чтоб пахуче пышно-бело встретить хозяйку усадьбы, как она проворачивала на два оборота ключ, запирая городскую квартиру, и с легкой душой переселялась в деревню со странным названием «Сонное». Прибывала Зинаида Тихоновна с городскими цветочными горшками и рыжим котом Федором. Кота переезд не устраивал, он поначалу нервно огрызался, но все остальное лето — жаркое и сухое, какое обычно теперь на востоке Украины — флегматично валялся где-нибудь в тени.
Спать, дремать, лежать на мягкой траве мне, приехавшей на недельку погостить, здесь хотелось постоянно. Стоило солнцу переползти зенит, как меня подкашивало. Я бродила сонной сомнамбулой, ела черешню, вяло следила, как ромашки клонятся то влево, то вправо от ветра, да прислушивалась к гортанным крикам дородных деревенских лягушек.
Искоса оглядывая окрестности, я помешивала ложечкой клубничное варенье.
— А ты с ними беседовала?
— С Зойками? Нет, к ним не подойдешь. Очень пугливые. Коля, сын бухгалтерши Веры Васильевны, подкрался незаметно. Так они заметались, завизжали, вспорхнули и улетели. Он только у крайней Зойки оборвал подол юбки. Вся деревня ходила смотреть. Неземная красота! Переливается. Аккурат, одна в одну, подогнаны чешуйки. Девушки долго не показывались, а потом прилетели, но не пели, а что-то в траве все искали. Наутро Коля исчез.
— Как исчез? — история начинала волновать меня все больше. — Может, он уехал в город?
— Нет, все вещи остались дома. Мать плачет, говорит, что Зойки его заманили в поле ромашковое и с собой увели, утянули. Что он теперь к людям не вернется никогда.
— Подожди-подожди, теть Зин! Ты говорила — девушки. А теперь — к людям не вернется. Зойки — разве не люди?
— А кто их знает. Зойки они и есть Зойки, — подытожила тетя Зина и смела крошки со стола. — Вон и они. Только поговорили. Легки на помине.
— Где? — я прищурила глаза и сканировала бело-желтое поле.
— Да не туда смотришь! Левее. Видишь, воздух переливается? Мерцает?
— Не вижу, — я готова была заплакать.
И тут, ах, увидела! Тончайшие создания плавно водили хоровод среди ромашек. Еле слышно доносилось то ли пение, то ли звучание нежной музыки. Вот они. Рукой подать. Или мне только так казалось? Мираж?
— Может, это мираж? — оглянулась я на тетю Зину с надеждой.
— Ага, а Колька где? — напомнила скептически хозяйка.
Я осеклась.
— Подойду ближе, — кивнула я и, словно загипнотизированная, двинулась вниз по ступенькам веранды.
— Стой! — тетя схватила меня за локоть. — Ты что ж надумала? Они же ромашковые ведьмы! Околдуют!
Боль от крепкого обхвата меня отрезвила.
— Кто впервой, все к ним рвутся, — тетя Зина вздохнула. — Магнетизм у них особый.
Смеркалось. Я сидела на ступеньке и слушала деревенский вечер. Лес вдали казался совсем черным, а небо над ним гофрированно складывалось красно-синим веером.
На следующий день я уехала.
Город живет по другим часам. Важные дела сменялись сверхважными, сверхважные — срочными, а срочные — неотложными. И я забыла о ромашковых девушках.
Прошел год. И вновь наступило лето, и вновь меня потянуло в деревню. Я кинула в сумку цветастую юбку, зубную щетку и села в электричку.
Тетя Зина улыбалась, облокотившись на перила веранды:
— Твоя комната готова.
Когда суета встречи улеглась, я вспомнила:
— А что Зойки? Кружатся?
Мне показалось, что тетя Зина как-то сникла.
— Нету их больше. Извели.
Я присела на краешек дивана и прикрыла ладонью рот:
— Поймали?
— Нет. Новый хозяин вывел. То ли дустом, то ли еще какой-то заразой современной. Опрыскал поле, чтоб сорняк не рос, а потом засадил кукурузой. Вон, сама глянь.
Я дернулась в сторону леса и, приложив ладонь к глазам, осмотрела окрестности. Кукуруза уже высоко поднялась.
— Да и Коля вернулся. Говорит, сам не понял, как оказался где-то далеко в России, на востоке. Без копейки, без одежды сменной. Первое время не мог вспомнить о себе кто да что. Работать устроился, но как-то оклемался, опомнился. К концу лета и вернулся.
— А это тебе сувенир, — тетя Зина положила на стол кусочек ткани. — Чтоб всем, так по маленькому отрезали.
Я потрогала пальцем шелковистую перламутровую поверхность. От нее веяло чем-то чистым и загадочным.
«У-ка-ку!» — пропел анапестом петух. «Кха-кха-кха!» — жирно подхватили лягушки. «Га-га!» — подтвердил гусь.
Жалкие остатки отцветших ромашковых щедрот прижались к изгороди тетиного огорода. А за ним начиналось кукурузное поле, напичканное торпедами початков.

[GREEN]

№ 15 ... ИЗВИНИТЕ, В ФИНАЛ НЕ ПРОШЛО - ОТСЕЯНО ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ЖЮРИ НОМИНАЦИИ. НЕ ЖЮРИТЬ!

СКАЗКА ПРО КОЗЛА И ПРО ЛИХО

Однажды Леночка Круглова пустила к себе в огород Козла. Козёл был худой, плохо одетый и с запахом после вчерашнего, а звали его Ильёй. Он очень быстро освоился в огороде у Леночки, закурил её дорогие сигареты и стал ждать еды. Леночка всегда отличалась добротой и еду вынесла – мороженое «Лакомка», специи и пирожное «картошка» с кофе, всего на 324 калории и столько же рублей. Козёл наотрез отказался есть на улице и, благо дверь была приоткрыта, резво вбежал в дом, где ему сразу понравилось. Там было пианино, много всяких картинок в рамках, книги и телевизор, а любимого мужчины не было. Может, в природе он и был, но, по крайней мере, им не пахло, а пахло освежителем воздуха «Гвоздика» и лаком для волос с таким же названием. Когда Леночка вошла в комнату, Козёл уже лежал на кровати и смотрел по телевизору свой дурацкий футбол. Она робко поставила тарелку с калориями на стол и, собрав всё своё женское мужество, якобы грозно сказала: «Вот еда. Покушайте, пожалуйста, и до свидания». В её планы никак не входило провести остаток своей яркой жизни с Козлом, пусть даже и Ильёй. Козёл никак не отреагировал на Леночку, только посмотрел устало, будто она и не Леночка вовсе, а футболист вражеской команды или даже судья. Леночка поняла, с кем её сравнили и решила больше Козла не беспокоить. Она бесшумно вздохнула, робко присела на краешек стула и посмотрела вдаль, где замаячило простое женское счастье.

Прошло четыре года. Козёл по-прежнему лежит на кровати и смотрит свой дурацкий футбол, покуривая дорогие Леночкины сигареты и попивая пиво, названное в его честь. Сама же Леночка, когда не на работе и не на хозяйстве, всё так же робко сидит на краешке стула и смотрит вдаль, где уже ничего не маячит. А иногда, обычно в день своей зарплаты, она тихо спрашивает: «Илюша! Козёл!!! Может, в парк сходим?..». У Козла сразу проливается пиво, его команда пропускает гол и избитая, а, стало быть, любимая Леночка идёт ночевать к подругам. Подруги, избитые мужьями за тоже самое чуть раньше, спрашивают её: «Ну что? Опять твой Козёл постарался?», на что Леночка еле слышно, что б не разбудить Лихо, пока оно тихо, отвечает: «Эх, вы! Вы же не понимаете, какое это счастье – жить с Козлом!». Но однажды Леночка прошептала это чуть громче и Лихо проснулось. Звали Лихо Борисом, оно было умыто, подстрижено, упитано, красиво и сразу напросилось к Леночке в гости. С Козлом Лихо не ужилось, поэтому Козёл ушёл искать себе другой огород, а Леночка по привычке присела на краешек стула, но вдаль уже смотреть не стала.

Просто Леночка за годы жизни с Козлом поумнела и поняла – счастье женское не вдали маячит, а вот оно, долгожданное, рядом, на кровати, похрапывает или дурацкий свой футбол смотрит. Ну иногда ещё есть просит, голод же не тётка, а одним пивом сыт не будешь. И ничего в своей доле бабьей Леночка уже не изменит, хоть вдаль смотри, хоть на футбол в телевизоре. На футбол даже лучше, там хоть мужчины иногда красивые бегают, Криштиану Роналдо опять же, а здесь… То Козёл, то Лихо. Но, как говориться, назвалась груздем – не говори, что не дюжа, а иди молча в горящую избу. Судьба такая женская, а от судьбы, как известно, и под лежачий камень не спрячешься… Как и от козлов этих.

[GREEN]

№ 16

Дракон

Дракон был ленив до умопомрачения.

Нет! Он, конечно, запросто мог бы сжечь все окрестные леса, иссушить озеро или полностью поработить двуногих, которые называли себя людьми.

Мог бы…

Но зачем ему это?

Лес ему очень нравился. Он любил побродить по его зеленым просторам. Любил вдыхать слегка терпковатый аромат его листвы и хвои. Любил поваляться на его солнечных полянах, красных от земляники и разноцветных от многочисленных лесных цветов. Но любил Дракон именно зеленый лес. Когда же он начинал желтеть и стряхивать с себя свою листву, Дракон грустнел и уползал в свою пещеру. Там он засыпал долгим сном. До самой весны.

Судя по его любовному обращению с лесом, Дракона можно было бы назвать эстетом. Но вряд ли он знал это слово. Он просто любил лес и, конечно же, никогда даже не думал о том, чтобы его поджечь. Со своим внутренним огнем он всегда обращался с предельной осторожностью.

Этим огнем он расплавлял золоторудные жилы в горах и выплавлял из них золото. Зачем Дракону золото? Ну, это же всем известно. Любят они, драконы, золото и драгоценные камни. Они их хранят в своих пещерах. Зачем они это делают, они и сами не знают. Испокон веков так заведено, что все драконы собирают и тщательно охраняют драгоценности.

Впрочем, нашему Дракону и охранять их было не от кого. Для сорок и золото, и алмазы его слишком тяжелы. Они их вовек в свои гнёзда не затащат. Двуногие к ним никакого интереса не проявляли. Ведь они были несъедобными. А им бы только утробу набить…

Кроме того, что Дракон был ленивым, он был еще и умным. По крайней мере, намного умнее двуногих, которые, во что бы то ни стало, желали сделать Дракона своим покровителем и союзником во всех своих гнусных начинаниях и поступках.

Двуногие Дракону не нравились. Они были слишком шумными и воинственными. Самцы постоянно устраивали драки между собой. Каждый из них желал стать вождем племени и делить в нем ежедневную добычу. Не добывать пищу, охотясь за лесными и озерными животными, а именно делить то, что добыли и притащили в пещеру другие.

Самки тоже нередко ругались и таскали друг дружку за волосы. Каждая из них тоже хотела доказать другим, что именно она самая, самая, самая… Самцам иногда даже водой разливать их приходилось, а потом растаскивать по разным пещерам. Только воды и боялись самки двуногих. Они почти никогда не умывались и потому Дракону были особенно противны.

Дракон, хотя он и был достаточно умным, никак не мог постичь причины постоянных распрей своих неспокойных соседей. У него самого было три головы, но ни одна из них не пыталась доказать свое превосходство над другими. Им даже все равно было, которая из них проглотит кролика. Ведь попадал он в общий для них живот.

Может, двуногие потому и дерутся между собой, что у каждого из них свой собственный живот и потому каждый старается урвать для него кусок посытнее?

Нет, лучше все-таки быть трехглавым, но не тщеславным. Лучше быть Драконом, чем двуногим.

Дракон с незапамятных времен жил в своей горной пещере. Иногда он охотился в окрестных лесах. Это случалось не часто, так как одного кролика ему вполне хватало дней на пять. Очень уж долго длился у него процесс пищеварения. После сытного обеда Дракон любил поспать и тогда мощный храп днем и ночью сотрясал окрестности.

Кто не знал о существовании Дракона, мог бы подумать, что начинается настоящее землетрясение. Но двуногие к его храпу уже дано привыкли и почти не обращали на него внимания.

Когда Дракон не спал, он каждый день купался в озере. Ему нравилась прохладная вода и он любил чистоту. Не верьте, если услышите побасенку о том, что в драконьих логовах всегда полно обглоданных костей и что вонь там стоит несусветная. Да ни один уважающий себя дракон на грязное жилище даже посмотреть не пожелает. А в том, что все драконы себя уважают, можете быть уверенными.

У Дракона в пещере всегда было чисто и прохладно. Если бы не жаркое солнце летом и не холодные ветры зимой, то он даже не искал бы себе такого убежища. Врагов-то природных у него нет. Потому и чувство страха ему не ведомо. А какие могут быть кости в его логове, если он свою добычу проглатывает и полностью ее переваривает. Вместе в косточками. И даже со шкурками.

Хотя и неприятны были двуногие Дракону, он любил наблюдать за их ежедневной суетой. Особенно – во время охоты. Тогда те шумной толпой носились по лесу, стараясь окружить хоть какую-то живность и острыми палками поразить ее. Так они добывали свою пищу.

У двуногих не было ни ума, ни сообразительности. Если бы их не было так много, то вряд ли смогли бы они заполучить хоть какую-то добычу. Даже на маленького кролика они наваливались все вместе. Да так наваливались, что от него только истрепанная тушка и оставалась. Для племени это была не еда. Так, одно название. Чаще всего двуногие жили впроголодь.

Но иногда им удавалось добыть бизона. Тогда почти все наедались досыта. Правда, случалось это довольно редко. К тому же, бизоны не любили, когда двуногие их убивали. Не один десяток незадочливых охотников сами стали жертвами разъяренных быков.

Рыбы они тоже добывали сравнительно мало. Только и того, что сами охотники, наскоро обглодав свою добычу, в тот день не падали наземь от голода.

Если бы не самки, ежедневно собиравшие в лесу плоды, травы, коренья и ягоды, то вряд ли племя двуногих вообще выжило бы. По вечерам неудачливые охотники целыми охапками пожирали принесенное самками. Тогда они почти ничем не отличались от лосей и бизонов, питающихся только травой. Только и того, что на двух лапах ходят, а не на четырех.

Но двуногие часто досаждали самому Дракону. В такие дни он сильно сердился на них. Иногда у него из одной из пастей даже пламя появлялось. Но не сильно. Ведь Дракон понимал, что двуногие глупы. Ну, не сжигать же их за это!

Он долго не мог уразуметь, чего же хотят от него эти странные существа…

Они изредка приходили к его пещере, в страхе прячась друг за друга и падая перед Драконом на четвереньки. Только один из них, с бизоньими рогами на голове, полностью укрытый лосиными шкурами, осмеливался подходить к Дракону немного ближе и говорил ему какие-то странные слова. При этом он протягивал к нему свои руки и как бы умолял его совершить какие-то действия.

Нельзя сказать, что Дракон не понимал речи двуногих. Он знал эту речь и хорошо понимал ее.

Но не опускаться же ему до уровня двуногих, чтобы хоть как-то отвечать на их неразумные обращения. А уж, тем более, чтобы удовлетворять их просьбы.

Каждый раз двуногие приносили ему свои дары. Это были охапки травы, несколько плодов и корешков. Мяса они ему не несли. Его у них самих было мало. Вернее, почти никогда не было.

Но Дракон пожертвований не брал. Траву он не ел, а устраивать из нее постель он не желал. Ему и на каменном ложе пещеры было довольно уютно.

Когда двуногие уходили, Дракон залезал в свою пещеру, любовался там свом золотом-самоцветами, а потом засыпал возле них спокойным сном существа, которое было вполне довольно своим существованием в этом несовершенном мире.

По ночам некоторые двуногие, воровато озираясь, подползали к своим подношениям Дракону и растаскивали их. Наутро перед пещерой было чисто. Многие в племени считали, что их пожертвования Драконом приняты и теперь-то он точно будет помогать им в охоте.

Потому и повторяли свои попытки ублажить Дракона.

Но однажды Дракон не сдержался.

В тот день двуногий, который возомнил себя жрецом и который до сих пор довольно удачно дурачил своих соплеменников, включая и очередного вождя, позволил себе явно лишнее. Он осмелился подойти довольно близко к Дракону. Настолько близко, что другие двуногие даже не слышали, о чем он говорит с их божеством.

Дракон и это вытерпел бы. Ведь не впервой ему нос к носу стыкаться с двуногими. Правда, те в таких случаях сразу же убегали. А этот остался стоять. На колени не падал. Да и речи завел такие, которые Дракону сразу же не понравились.

- Что же ты, трехголовая скотина, никак не желаешь служить нашему племени? Или ты такой непонятливый, или мольбы наши тебе не слышны? Неужели так трудно для нас парочку быков завалить?

Услышав такие нахальные речи, Дракон рассверипел. Наверное, впервые в жизни он был так гневен. Даже две дремавшие головы проснулись. Проснулись и полыхнули на жреца пламенем. А центральная голова молниеносно схватила и проглотила его. Дракон даже ничего подумать не успел. Его действия намного обогнали мысли.

Ой, как же плохо было тогда Дракону! Изнутри его кололи бизоньи рога. В брюхе тарахтели черепашки и косточки, которыми были обвешаны наброшенные на жреца шкуры. Сами шкуры были такими жесткими, что ему аж невмоготу стало. А мясо и кости жреца были такими жесткими, что переваривались они в его утробе до тех пор, пока одна новая луна на небе не сменилась другой. Нет! Кролики куда вкуснее. И, как пища, они куда приятнее.

Больше Дракон не позволял двуногим приближаться к себе. Как только он замечал, что племя движется в его направлении, он тут же изрыгал в их направлении огромные языки пламени. Двуногие в страхе разбегались. Так длилось довольно долго. Пока двуногие окончательно не убедили себя в том, что Дракон их покровителем быть не желает.

Если бы он был злым, то уничтожил бы двуногих всех до единого. Но Дракон был умным. Он хорошо понимал, что только некоторым из них хотелось как-то подчинить его, Дракона, своим низменным целям и прихотям. Пусть живут! Пусть плодятся. Когда-то, через много-много поколений они, возможно, поумнеют и научатся жить в согласии со всем миром.

Но будет ли в том мире место для Дракона?..

[GREEN]

№ 17

ОСЁЛ

Он жил на белом свете так долго, что стёрлись зубы и копыта, но жизнь его никак не кончалась. Жить хотелось, но сил для этого осталось так мало, что приходилось, таща повозку на рынок, часто останавливаться, чтобы передохнуть. Хозяин очень сердился на эту его ослиную немочь, ругался, пытался подстегнуть кнутом, но бока стали нечувствительны к побоям, словно покрылись защитным покровом от всяких посягательств на заслуженную, неторопливую старость. Да и кнут хозяина перестал быть боек и жгуч из-за слабости рук, его держащих, и стегал невпопад, иногда и вовсе не попадая на спину.

Хозяин тоже едва таскал ноги, дремал в дороге, часто не замечая остановок и медленного продвижения к цели. На рынке с телеги снимали груз и осла, то есть его, отводили в стойло, закладывали в кормушку немного овса, сена и оставляли вместе с другим тяглом до вечернего часа – закрытия базара. Здесь, в этом привычном заведении караван-сарая, он отдыхал, предаваясь мечтам, размышлениям, а теперь больше – воспоминаниям. Его уже не тревожило малое количество еды, игривые вскрики молодых ослиц, беспокойное топтание и пыхтение ослов, ещё способных к размножению и не до конца ухайдоканных тяжёлой работой. Освобождённый от удил, упряжи и телеги, он неторопливо поедал выданный корм, после чего впадал в дремотное состояние покоя – нирвану, как называли эту благодать временного отсутствия в мире гималайские ослы. Да-да, бывали у него и такие встречи. Мир тесен. И все пути в нём ведут на рынок, а не в какой-то там Рим. Все ослы собираются именно здесь: одни – купить, другие – продать, а многие просто пообтереться шкурой, поглазеть на довольство и нищету, украсть или выпросить чего-нибудь для живота своего. Продают на рынке и самих ослов, и хорошо, если хозяин попадётся добрый да степенный, а нет, так замучает своей дуростью до смерти – сделаешься доходягой и отдадут твои кости, чуть покрытые жилистым мясом, на корм волкам и стервятникам.

Разные мысли тревожат ослиную голову. Зачем нужен ослу разум? Здесь всё понятно: чтобы отвлечься от невесёлых, нелёгких забот по прокорму самого себя и хозяйской семьи. Это хозяин думает, что он кормит животное, а на самом деле всё бремя тяжкого труда в буквальном смысле несёт на себе осёл. Он и поле пашет, и товар на рынок поставляет, а хозяин лишь правит да кнутом стегает почём зря. И для чего только человеку голова дана? Наверное, для того, чтобы новые работы придумывать. С тем хозяйством, что имеет, справиться не может, ан нет, ещё что-нибудь найдёт, какое-нибудь занятие бестолковое, и осла туда же тянет. Нагрузит, бывало, на целый день, так намотаешься с телегой, втолкнёшься уже в темноте в стойло и падаешь, будто в обморок, до утра. А наутро, оказывается, никто богаче не стал от вчерашней работы, просуетились до вечерней зари и всё задарма. Вот и получается, что ослиный ум для отдохновения служит, а человеческий –

поискам этой проклятой работы. Но почему глупых людей ослами кличут? Несправедливо. Осёл сделал дело и философствует, никому не мешая. Человек же не знает ни сна, ни отдыха, а мудрость своего светлого разума часто подменяет хитростью. И всё ради лишней горстки овса, то бишь – куска хлеба. А лишнее – оно лишнее и есть и впрок не идёт: либо подавишься, либо понос прохватит.

Купил его хозяин – молодого, статного осла в незапамятные времена, и с тех пор они не расстаются и состарились вместе, а теперь уж куда друг от друга, привыкли. Эх, молодость, молодость, как же это ты вдруг превращаешься в старость? Вспомнишь юные года – дух захватывает. Бывало, что на приглянувшуюся ослицу вместе с упряжкой и телегой взбирался, ни кнут, ни крик не останавливали. Слаще нет аромата загулявшей ослицы, тут уж тебе никакого удержу не случится, покуда не осадишь её, голубушку, под себя, а когда услышишь её дикий рёв восторга – гимн твоей мужской силе, так и себя забудешь, а пройдёт пыл, жар – ушами похлопаешь и подумаешь: а к чему всё это было? Но что было, то было. И хозяин не отставал. Сколько красавиц деревенских и городских в этой самой телеге попримялось, а после выпрыгнут из-под мужика, отряхнутся и бегом домой мужа обнимать – таково их бабье покаяние. Прямо как ослицы, только тем каяться не перед кем: мужей нет, так хвостиком обмахнулась да подалась к другому ослу. А осёл он тоже не шибко переживает разлуку, зажуёт тоску тем, что в рот попадёт, и в стойло. Там и подумать можно без страстей и соблазнов о жизни, ослах и людях.

Сколько же он слышал всякого своими длинными ослиными ушами! Если рассказать – кто в слёзы, а кто, может быть, посмеётся над собой. Только не очень-то люди любят над собой смеяться. А ослы смеются каждый час, можно время сверять с их громким таким смехом: «Иа, иа», что на ослином языке означает: «Ну и ослы кругом, ха-ха-ха!». Но все вокруг думают, мол, опять осёл от блажи орёт. Какая тут блажь, поесть бы досыта от трудов праведных, а так хоть посмеяться вдосталь. Да и как тут не смеяться!

Мужики соберутся у ослиного стойла и судачат, глядя на ненароком вытянувшееся моё детородное естество. Каких только мыслей и пожеланий не высказывается здесь, просто диву даёшься дури их мужицкой. Одна только их мечта о том, что, имея такое хозяйство, как у осла, можно, ничего не делая, жить припеваючи – все бабы твои будут. А ежели все они твои, то тебе их и кормить надо будет. У хозяина одна жена и та, как только телега во двор, бежит поглядеть, чего привёз, да узнать много ли денег выручил, а коли все бабы сбегутся, на куски растащат и тебя и осла твоего. И потом, куда же ты пойдёшь с этаким ослиным хозяйством, к какой такой широкозадой ослице, да и куда всё это упрячешь до времени, в какие штаны положишь. Воистину – кесарю кесарево, а мужику ослиное величие подавай, и колом эту блажь из его башки не вышибешь, так поэт сказал. А бабам им только вначале интересно с великаном поиграться, а потом деньги давай или проваливай вместе с величиной ослиной. А куда идти? В ослиный закут? Так мужики и без ослиного величия туда захаживают. Сам видел. Ослица хоть и красотою не вышла, зато не выдаст и платье новое не потребует, подсыпь овса и довольна будет. Так что величина здесь ни при чём, величие оно в другом – в мудрости. Ослу какая польза от его крайней величавости – зависть, да ухмылки и неудобства всякие от возбуждения неуместного, а от мудрых мыслей покой и радость от извлечения из них истины. Миром правит не та голова, что к низу смотрит, а которая к вершинам обращена. Мудрость ведь с чего начинается – с разочарования. Не сразу во всём, а понемногу. Сначала в молодой силе, потом в работе, которая не приносит никакой радости, в жёнах, что толком не знают, чего им от жизни надобно и так каплями этих разочарований копится мудрость.

Соберутся у колодца на водопой ослы и бабы, тут такое услышишь, что уши опускаются до самой земли. А им дурам и невдомёк, что ослы всё понимают, такое про мужей своих и товарок болтают, что диву даёшься – и чего они со своими мужиками живут, если все они такие сволочи и недомерки. На себя бы посмотрели – ни один осёл задрипанный левого своего глаза не положит на такое добро. Одни ходят, как жирные гусыни и пахнут, будто искупались в ослиной моче, у других одни кости, но те уж особенно злы, даже кожа на лице пожелтела от излишка желчи. Встречаются, правда, красавицы и весёлые и добрые, но к водопою не ходят, особняком держатся. И мужья у них степенные, да деловитые и по чужим бабам не носятся и к ослам своим добры, всегда овёс в яслях и по ушам, когда потреплют ласково. Так есть и будет у людей – если женщина мужа своего во всех желаниях ублажает, он вдвое больше становится и старается для неё во всём, а те, что языки чешут у колодца, так и проживут жизнь, не узнав даже, с кем её жили потому, как дома подле себя мужа редко видят. Мужья домой к отдыху и ласке идут, а если их там крик, да хай, ждут, то они к милашке норовят завалиться. У ослов хоть жён и нет, но если ослица ласково за шею тебя зубками потреплет, то так и хочется ей и овёс свой отдать и лучшую травку на пастбище уступить и всю ослиную свадьбу с ней одной и праздновать. Всё, как у людей. У них всему учимся. Или они от нас это всё перенимают? Но как-то уж очень неловко они это делают.

Намедни хозяин в корчме принял лишнего вина в свой усталый организм, друзья погрузили его чуть живого в телегу, а его потом куда? Конечно же, домой и доставил. Хозяйка наша такой крик подняла, будто покойник в доме. Соседи прибежали (стыд-то какой, даже я, осёл голову к земле опустил, будто вместе с хозяином бражничал), а она – вот, мол, поглядите, какой у меня муж пьяница, а те вроде как сочувствуют, а назавтра у колодца над ней же злословили и хохотали. Дура-дурой. Хотелось ей посоветовать – ты не кричи, и не вой, если муж пьяный явился, а утром приласкай хорошенько, покорми, наряди покраше и проводи из дому и долго с любовью вслед смотри. Потом вздохни глубоко и ступай по делам своим женским. Тут соседи и задумаются, а был ли вчера муж её мертвецки пьян или только всё это привиделось, и замолчат от недоверия своим глазам завистливым. Так в удивлении и будут жить, а ты доброе имя мужа сохранишь и счастье супружеское. Но как всё это рассказать? Оттого, наверное, Господь и не дал языка нам, тварям земным, чтобы мы живы остались. Так хоть только от своей рабской доли страдаем, а за правду никому головы не сносить. Ослу тем более.

Стар стал, но и хозяин не лучше. Многое забывать научился. Поедем в город по делам, привяжет меня у дерева, сам пойдёт перекусить, а потом найти не может то место, где меня оставил. Часа два кряду кружится рядом, да около моей стоянки (мне ли не знать время, каждый час смеюсь над чем-нибудь), а как найдёт мне же и всыплет, будто это я потерялся, а не он обеспамятел от старости. Зачем привязываешь, если потом найти не можешь? Без пут я тебя сам, где хочешь, найду, и домой доставлю. Так сказать ему хочется. Но остаётся только подумать: «Старый ты осёл, совсем из ума выжил».

Старость пришла, а ведь будто только жить начал, размышлять спокойно, без увлечений страстями. А то как в молодости было – придумают что-нибудь эдакое ослы и начнётся на всяком базаре смута. Толкуют, дескать, есть такое дело – свобода. Гуляй, пасись и никаких тебе хозяев. А где гулять, и где те пастбища вольные, никто толком объяснить не может? Кругом люди, города, сёла, куда можно идти? Найдут и вернут. Нет, втемяшится в ослиную башку блажь и тут же всякая выдумка подоспеет. Что, мол, знающие ослы говорили – есть такие страны и города и в них одни только ослы живут, и управитель там тоже осёл. Но кто его знает тамошнего осла-правителя, лучше он или хуже хозяина? Свои они бывают чужих злее. То овёс твой сожрут втихую, а то лягнут в бок так, что, неровён час, и копыта можно отбросить.

Помнит он такой случай. Появился на рынке вшивенький такой, бездомный ослишка, ну и давай баламутить, дескать, свобода просто так не даётся – за неё надо бороться и начал подбивать ослов на побег от хозяев. Мол, знаю места благословенные, где реки молочные и берега кисельные, то бишь вода чистая, а кругом поля овса и разнотравье высокое. Поверили, и с десяток молодых, сильных ослов ушли с ним в ту сторону, где живёт свобода. Хозяева, конечно, искали свою пропажу, но после попечалились и других помощников себе завели. А через пару недель явился один из беглецов – холодный, голодный и уши от страха дыбом торчат. Отлежался малость, отъелся и рассказал, как ослы свободу добывали.

Долго шли, стороной деревни обходили, чтобы с людьми не встретиться, наконец, пришли в горное ущелье. Благодать. Трава по шею, воды полная река – гуляй не хочу. Того вшивого осла вожаком избрали (ну вроде благодарности ему от стада) и пошла жизнь вольная и весёлая, как в раю. Но на седьмые сутки ослиного благоденствия, в самую глухую полночь пришли волки, и всё свободолюбивое стадо вырезали под корень вместе с вожаком. Так всегда, ищешь свободы – попадёшь к волкам. Она, эта самая воля есть только у хищников, они и определяют травоядным меру свободы. От обеда до ужина гуляй, а там видно будет. Из десятка добрых ослов с той воли один вернулся и тот, попробовав свободы на вкус, первым теперь в загон бежит и больше ни шагу без команды не делает.

У людей с поисками свободы дела обстоят ещё хуже. Ну, сожрали волки десяток ослов, капля в мировом масштабе, можно сказать ничего не изменилось, а у людей всё по-другому. У ослов и терять-то нечего, кроме удил. А у людей заведётся какой-нибудь баламут и пошли разговоры про родники с живой водой и прочую халяву. Баламуту ему чего – у него ни кола, ни двора, ни осла, ни цыплёнка, а говорит так, будто раньше царём был, и горы золотые всем сулит от царства того неведомого. И надо всего-то для входа в царство то, распрекрасное, порушить всю нынешнюю жизнь, истребить всё, что под руку попадётся, а за сим грянет новое житие – светлое и сытое.

Начинается всё очень даже просто. Приходит утром на рынок мытарь, чтобы налог собрать – кесарю кесарево – а тут баламут, мол, не платите, никому вы ничего не должны. Найдутся горячие головы с тяжёлыми руками, возьмут того несчастного, подневольного служку, да и побьют крепко, следом полиция придёт бунтовщиков вязать. И пошло и поехало, всё вокруг раскатают и даже не по брёвнышку, а в щепу разобьют. Уж так покуражатся, так погуляют – любо-дорого посмотреть на тот погром. Сами себя люди не узнают. Самые смирные, да тихие, что от любого случайного взгляда робели, героями становятся и все и всё вокруг заплатят за их ранешнюю слабость и трусость. Тут уж не сомневайтесь. И рубаху на себе порвут и мундир полицейский истреплют и кровь, не сумняшись, прольют. До самого края пойдут, до конца, пока не остановят их солдаты, да прикладами не побьют, а то и стрельнут кого для порядку.

Пройдёт пара-тройка дней после того гуляния, кинутся баламута искать, а его и след простыл. Он уже далеко, в других местах рассказывает, как славно под его руководством народ гулял, и царствие всеобщей свободы добывал. Говорит – дух захватывает. Все ослы верят. Ближние граждане верят и дальние, ещё живущие при своих домах, жёнах, достатке. Ну, а те, что уже царствие свободы обрели, бродят теперь по пепелищу и собирают, чего и где осталось от погрома и плача несут эти крохи домой, чтобы детей покормить. И ослы вместе с ними ходят, стойло-то их тёплое тоже в щепу разнесли, еле копыта успели унесть. Вроде наука впредь, но людям всё нипочём, как услышат про вольные хлеба, звереют на глазах, что ни попадёт под руку всё на слом идёт. Потом от зари до зари трудятся, строят рынок, дома и даже новый полицейский участок тоже они, бунтовщики отстраивают и тюрьму, в которой потом и сидят за дела свои безумные. Посмеёшься и поплачешь вместе с ними. Иначе нельзя – судьба ослов и людей навечно связала, порой и различить трудно, кто больше осёл.

Из поколения в поколение ослы рассказывают друг другу мудрый ослиный эпос про стародавние времена. Там в древней Фессалии человек по имени Луций, о котором писал Апулей, был превращён колдуньей Фотидой в осла (хотя разница всегда была только в обличье) и долго проживал среди людей. В ослином образе он пустился странствовать по стране, выглядывать что, где и как делается – сам всё понимает, а людям и невдомёк, они дела свои мерзкие втихомолку творят, не зная, что этим поступкам свидетель имеется. Считается, что все поздние ослы от того самого фессалийского осла и произошли. Послушаешь сказ того Апулея и сразу понимаешь, что род ослиный человеческому роду друг, товарищ и даже брат. Всё видим, всё понимаем, а людям неймётся, не признают они нашего с ними родства, хотя тоже, небось, про того осла читали и смеялись, наверное, над ним, а надо было над собой плакать. Всегда так – люди смеются над чужими поступками, а сами ничуть не лучшими делами заняты, но признавать того не желают. В том и вся беда.

А уж если какой-нибудь осёл к власти дорвётся, тут держись – всех достанет своей упрямой дуростью. Дурная голова ногам ничьим покоя не даст. Всю жизнь переиначит. Кукурузу в тундре заставит сеять и оленей в Ялте разводить. Памятник себе при жизни выстроит, да такой, чтобы ушами небес касался. А как прогонят его из высокого кабинета, никогда не поверит, что без его ослиного разума белый свет может спокойно жить и творить. Так и будет потом до конца жизни брюзжать и обвинять всех, кто на глаза попадётся, но желающих быть рядом мало окажется – при славе видеть не хотел, а теперь и сам никому не нужен.

Ну, а если, не дай Господь, ослице какой власти прибудет, тогда туши свет потому, что он больше не понадобится – она станет сразу и луной и солнцем. Весь мир будет удивлён её красотой и великомудрием, но тоже до поры, пока из барского стойла в хлев не погонят. Тут уж все от души насмеются. Такие они эти наши ослиные дела.

Упрямы люди, хуже ослов, но признаться в этом, ни за какие куличи не согласны. Хозяин всю жизнь на базаре торгует, знает наизусть, сколько можно продать товара в самый большой базарный день, но каждый раз грузит в телегу добра наполовину больше, чем потом у него купят. И получается, что туда груз тащишь непосильный, жилы рвёшь, но ещё и домой половину привозишь. Разве это по-человечески? И всё это от жадности, а вдруг получится и дело большой прибылью обернётся. Жизнь проходит, и ни разу не получилось великой прибыли, а дурь ежедневно случается и к старости копится и таких размеров достигает, что дивятся тому ослы и сами люди.

Всё с малого начинается – ослик в осла вырастает, поросёнок в свинью, а человек редко намерения своих ближних оправдывает и свои тоже. До человека дорасти – трудный путь, проще в осла или свинью превратиться. Человекообразные подобия животных встречаются чаще, чем просто люди. Кому этого не знать, как домашнему ослу, что всю жизнь среди людей прожил, ни единого слова не промолвил, но всё понял и от того горек его овёс. Ибо многие познания, многая скорбь бедному ослу.

[GREEN]

№ 18

ТРЕТЬЯ ПОПЫТКА

Будь осторожен в своих желаниях,
они могут осуществиться.

Андрей блаженно откинулся в кресле. Сопрано пела прекрасно. Жалоба умирающей Виолетты сладко надрывала сердце. Если бы родители с детства учили его музыке, он стал бы хорошим музыкантом. Может быть, даже очень хорошим. Он любил музыку, обожал оперу. Преклонялся перед хорошими певцами. Как много значил для него голос! Голос – это душа человека. Человек меняется внешне, стареет, дряхлеет, превращается в полную развалину, а голос остается прежним.


Андрей был хорош собой, молод, чуть за тридцать, успешен, но…одинок. Нет, не подумайте, что он не имел успеха у женщин. Какое там. Прекрасные дамы готовы были вешаться ему на шею…если б он позволил. Не позволял. Хотя временных подруг было достаточно, вполне достаточно, что бы понять, что, ах, увы, это не те. Андрей был влюблен в красоту и искал женщину исключительной внешности. Красоток были сотни, красавиц – десятки, даже попадались девушки выдающейся красоты. Но интересовались красавицы отнюдь не оперой или балетом, а исключительно собой. А те, которых он в изобилии наблюдал в концертах и театрах являли тип старой девы в очках.
Неожиданно до него донесся нежный аромат цветов. Он повернул голову. Она сидела справа, через одну ложу от него. Лебединая шея, волна густых вьющихся волос, нежный очерк щеки. Он с восхищением увидел, как она прекрасной рукой смахнула слезинку.
«Она любит музыку, истинно любит, чувствует».
«Ну, обернись, обернись», – молил он, пытаясь угадать её лицо. Незнакомка, почувствовав его пристальный взгляд, повернула голову и укоряющее посмотрела ему прямо в глаза. Изумительное лицо с картин Боттичелли.
«Она, это она Моя единственная, долгожданная», – возликовал Андрей.
Он проталкивался к выходу, забыв о вежливости. Почему, почему он не вышел в антракте в фойе, почему упустил шанс её увидеть, заговорить, познакомиться. Он расталкивал дам. Отпихнул седовласого господина, без очереди ткнул номерок гардеробщику, выхватил пальто и скатился с лестницы. Народ, поёживаясь от холодного тумана, набивался в автобус. Незнакомка исчезла за чмокнувшей дверью. Андрей яростно замахал руками:
– Такси, такси.
– Скорей за автобусом! – Сипло приказал он ухмыляющемуся частнику.
Она вышла на пятой остановке и горестно покачала головой, попав тонкими туфельками в расползающуюся снеговую жижу.
Андрей, рискуя растянуться на льду, бросился к красавице, лихо подхватил на руки и вынес из лужи.
– Простите… я так счастлив, вы.. я..
Он, обычно легкий в общении, способный вести непринужденные беседы со знакомыми и незнакомыми, сбился с дыхания и не мог связать двух слов. С трудом, заикаясь и мекая, сумел выдавить. Что…
…он её искал всю жизнь, что только она – его судьба. Что он заставит её полюбить его – ведь его любви хватит на двоих.
А она смотрела на него сияющими глазами, недоверчиво улыбаясь, и молчала.
– Когда можно вас увидеть? – Молил он, – как вас зовут, где живете, кто вы?
По прекрасному лицу пробежала тень печали. Девушка грустно покачала головой, показала рукой на свой рот и попыталась уйти. Андрей умоляюще прижал руки к груди.
– Только одно слово, как вас зовут?
Она беспомощно пошевелила губами.
Страшная догадка ударила ему в голову. Она немая!


Она немая! Но какое это имело значение! Андрей был счастлив. Чудо. Его настоящая любовь. Единственна и неповторимая женщина. Он прекрасно понимал её и без слов. Летящие движения пальцев, мимика, её говорящие глаза. Как она умела слушать! Поощряя собеседника лёгким касанием руки, чуть заметным кивком. Ей изливали сердца, с ней советовались. Она была душой общества.
Андрей был счастлив. Одно лишь мучило – она, она, его красавица, богиня, она не была счастлива. Страдала от своей ущербности. Неизлечимый паралич голосовых связок Осложнение после давней, детской простуды
Что только он ни делал. Десятки докторов, гипнотизеры, травники, экстрасенсы, колдуньи. Ничего не помогало. Он даже заказывал молебны. Ходил на поклон к старцу. Всё напрасно.


В тот день он сидел в офисе и грустно смотрел на фото своей красавицы-жены.
«Да я душу дьяволу продам, лишь бы она могла говорить!» – со страстью произнес вслух.
Секретарша осторожно просунула голову в дверь.
– Андрей Васильевич, пришел господин…э-э… Нечистых с договором.
А пришедший уже мягко ввинтился в кабинет и тянул стопочку листов к столу. Был он чист, ухожен, дорого и модно одет. И чертовски обаятелен.
Андрей посмотрел вопросительно.
– Простите?
– Вот договорчик, как пожелали.
–М-м?
– Как же, как же. На предмет продажи Души на оговорённых условиях.
– Что?
– Минуту назад Вы, Андрей Васильевич, громко вслух выразили желание продать Душу Дьяволу. За Душу вы просите наградить супругу свою способностью говорить. Так? Мы не жулики, цена хороша, и наше предложение, – он постучал пальцем по густо исписанному листу, – значительно превышает ожидаемое. Мы, например, гарантируем защиту от, – он указал тяжелым золотым паркером, – вот читайте, пункт 3, 5, 6. Вот тут:
…защиту от разбойных нападений.
… от несчастных случает на транспорте, на дорогах,
…от онкологических заболеваний, тяжелых травм, и недугов.
…способствование карьерному продвижению, заложенному в природных способностях…
– Это как понять: «заложенному в способностях»?- Глумливо поинтересовался Андрей.
– Да очень просто: желание ваше, к примеру, стать во главе корпорации вполне реально, хотя и сомнительно. Своими силами вы справитесь, – он прищурился, – лет в пятнадцать-двадцать, если вообще справитесь. С нашей помощью всё осуществится быстро, легко и значительно комфортнее. Без необходимости совершать компромиссы и мелкие подлости. Захоти вы стать президентом, увы, не получится. Потенциал не тот.
Андрей хмыкнул и откинулся в кресле. Посетитель начал его забавлять. Тихий сумасшедший. На всякий случай пальцем нащупал кнопку вызова охраны. Вдруг разбушуется.
– Да не тревожьте вы молодцев своих. С нечистой силой им не справиться.
– Вы кто? Сатана, Мефистофель, Люцифер?
– Эко загнули, не по себе. Я представитель среднего звена. Как и вы.
– А те, значит, по президентам.
Господин Нечистых только бровью дернул загадочно.
– Вернёмся к нашим проблемам. Таким образом, мы гарантируем счастливую, здоровую жизнь до глубокой старости. Плюс исполнение трёх желаний по выбору.
Андрей посмотрел пристально. Звучит настолько абсурдно, что…, что может быть правдой.
– До глубокой старости?
– Естественно, у нас в распоряжении Вечность.
– А потом гореть в Геене Огненной, – вдруг всплыло откуда не весть.
– Наша вина, не дооценили влияние многовековой пропаганды, – засокрушался нечистый. – Вот и вы, атеист, а сказки о Геене Огненной и прочей чепухе угнездились прочно. Только у нас и дел, что грешников поджаривать. А если вы уж так верите данной классификации – прикиньте, куда по своим делам попадете после далеко неправедной жизни? А? В Рай надеетесь?
Он лукаво-вопрсительно наклонился через стол к Андрею.
Тот задумчиво смотрел на красавца нечистого.
«А чем, я собственно, рискую? Что придаст огласке идиотский договор. Пусть розыгрыш, а опять же на руку: Андрей Воскресенский так влюблен в свою жену, что готов на сделку с Сатаной. Налет жертвенности, привлекательный имидж».
А в глубине крутилась-вилась мыслишка, а вдруг взаправду, вдруг действительно?
– А почему три желания? Как в сказках про добрых волшебников?
– Люди спонтанны. Не способны просчитывать события. Мы не пользуемся слабостями. Даём шанс.
А сам всё подпихивал, подпихивал листы договора.
– Ну, как, подпишем?
– Андрей рассмеялся:
– Подписывать, разумеется, кровью?
– Фу, какой кич. Насмотрелись дурных постановок. По мне достаточно по рукам ударить, но верхние…, – он ткнул пальцем в потолок, – такие бюрократы. Подписать в трех экземплярах – нам, вам и им.
- А им, – Андрей с откровенной улыбкой тоже ткнул пальцем вверх, – зачем?
– Для статистики, чтоб иллюзий не строили.
– Ну, давайте, давайте.
Нечистых посмотрел внимательно.
– Вы точно уверены? Мы не торопим.
– Знаю. У вас в запасе вечность. А у меня её нет. И у неё, – он посмотрел на фотографию, – тоже.
– Очень благородно. Подписывайте.
Андрей, качая головой и улыбаясь, трижды начертал кудрявую подпись.
– Готово. Вот вам три таблетки. На три желания. Интервалы между желаниями не меньше полугода. На обдумывание следующего. Держать под языком до рассасывания. Желаю удачи, адью. Если что не понятно, призовите, всегда поможем. Всегда к услугам клиентам.
И он исчез.


Произошло Чудо. Она заговорила. Сперва осторожно, словно пробуя слова на вкус, складывала первые фразы. Потом мелодичный ручеёк её речи полился веселее, быстрее, превратился в полноводную реку. Она была счастлива. Наконец - то она может сказать Андрею, как она его любит, какая радость – каждый день его видеть, как она….. Она, словно, старалась выговориться за годы молчания. И говорила, говорила. Подробно рассказывала, что произошло за день, пересказывала разговоры подруг и прохожих. Излагала Андрею содержание прочитанных книг, фильмов, которые они смотрели рядом у телевизора. Громко шептала в кино и в театре, даже в опере, заглушая певцов. По нескольку раз в день звонила на работу и подолгу говорила, смеялась, что-то рассказывала, не требуя ответов.
Она говорила даже ночью. Словно комментируя проносящиеся сны.
Андрей поначалу радостно умилялся на её безудержные речи. Потом улыбки пропали. Потом стала дергаться верхняя губа.
Он стал задерживаться на службе, чтобы спрятаться от непрерывного шума дома. Начал беспричинно вздрагивать, страдать бессонницей.
Их перестали приглашать в гости – очаровательная супруга никому не давала рта открыть, говорила и говорила.
Праздники стали пыткой, выходные катастрофой. Пронзительный голос проникал в мозг, царапал нервные клетки. Зубы ныли как от воя бормашины.


Андрей сидел в ванной на стиральной машине, зажав уши руками. Нет, нет, он не выдержит. Сойдет с ума. Её невозможно остановить. Телевизор можно выключить, её – нет. Использовать второе желание? Заставить жену, любимую жену, замолчать? Не такой уж он тиран, чтобы сделать её несчастной! Она наслаждается своим голосом. Обретенным даром речи.
« Но я не могу больше этого слышать! Я не вынесу!»
И в отчаянье бросил волшебную таблетку в рот.
Блаженная тишина окутала плотным туманом. Андрей от неожиданности качнулся к стене, неловко взмахнув руками . Баночки и скляночки резво посыпались на плиточный пол.
Звука он не услышал. Он оглох.
« Но я же не это имел в виду, – заорал он, потрясая кулаками, – я хотел совсем другого!
«Некорректно сформулированная задача», – четко раздалось под черепом.
Полгода – необходимый срок до третьего желания, Андрей мучился сомнениями. Вернуть себе слух? Жена своими разговорами доведет его до сумасшествия. Она даже не заметила, что он оглох – говорит, говорит, ей достаточно, что он кивает. Значит, он разбазарил два желания, Как обидно. Продал Душу за зря. Почему то стало ужасно жаль Души, как потерянного сокровища… Как бы так сформулировать, чтобы…. Ничего в голову не приходило!
Запутавшись окончательно, Андрей скрипнул зубами и четко артикулируя, произнес: » Призываю тебя, вас, то есть, господин Нечистых, для консультации».
Нечистый возник тут же. Сочувственно поджал губы.
– Можете не рассказывать, нам всё известно. Да, дилемма. Желание одно, – а проблем много. Но мы даем вам ещё один шанс. Улучшенный.



… Сопрано пела прекрасно. Жалоба умирающей Виолетты сладко надрывала сердце. Андрей откинулся в кресле.
«Дьявольщина! Что это было? Задремал? Привидится такое».
Нежный аромат весенних цветов пробился сквозь темноту зала. Он повернул голову. Девушка сидела справа, через одну ложу от него. Лебединая шея, волна густых вьющихся волос, нежный очерк щеки. Сердце гулко стукнуло. Она. Его мечта Он впился глазами в тонкий профиль. Девушка повернула голову, и её глаза радостно засветились навстречу. Да. Это она, Женщина, которую он ждал. Андрей вскочил, заспешил, чтобы перехватить её у двери ложи.
И вдруг, как странно. Словно всё уже происходило. Дежа вю?
Какое- то неприятное чувство. В памяти заскрежетал настырный голос, как наждачная бумага по ушам и нервам. Андрей остановил движение. Он вспоминал свой сон. Сон или видение? И воспоминания отбили охоту бежать за незнакомкой.
А та помедлила, выходя из ложи, и посмотрела чуть вопросительно.
Андрей медленно вышел в фойе, стал в очередь в гардероб. Девушка, подхватив свою шубку, медленно спускалась по лестнице.


«Хорошая девушка, уважительная, – произнёс гардеробщик в след серой шубке, – на чай дала и говорит, мол хорошая работа, все оперы переслушаете. А я ей…
– Как, – завопил Андрей, роняя пальто, – она говорит, она может говорить?
Гардеробщик посмотрел на него, как на умалишенного.
А Андрей уже мчался вниз по лестнице, расталкивая людей .
Скорей, скорей, догнать, Эта она, его Единственная. Его Второй Шанс!
В сыром тумане пропадали красные огоньки автобуса.
Догнать, догнать.
– Такси, такси, – истошно закричал он. Улица была пуста. Он кинулся к остановке. Шесть автобусов по разным маршрутам. Куда же она уехала? На каком номере?
– Да я душу дьяволу продам, лишь бы её найти,
– Хе-хе, – раздалось в ответ, – уже продано.
Из тумана возник до боли знакомый тип.
– Что продано? – Ошалело спросил Андрей.
– Как что? Душа. Вот договорчик.
Молния промелькнула в сознании. Это был не сон, не фантазии. Это было на самом деле!
– Но у меня была еще одна попытка, – вскричал он вырывая листы – Вы гарантировали!
– Вы получили второй шанс – снова её встретили. В улучшенном варианте. Мы всё делаем для клиента. Но профукали свой шанс. Поезд ушел.
Посланец тьмы растворился .
– Я найду её, найду.
С тех пор он ездит по всем шести маршрутам автобусов, проходящих мимо театра, выходит на остановках, осматривается и снова едет. Пытается поймать Третий Шанс. Ищет свою Великую Любовь. Ищет и не находит.

[GREEN]

№ 19 ... ИЗВИНИТЕ, В ФИНАЛ НЕ ПРОШЛО - ОТСЕЯНО ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ЖЮРИ НОМИНАЦИИ. НЕ ЖЮРИТЬ!

Затюканный Кощей

Чёрные копатели Гришка и Толян приехали на Кавказ по наводке. Когда-то тётка их общей знакомой Лилечки отдыхала в санатории в предгорьях Эльбруса. Вспоминая о советской власти, целебном горном воздухе и бесчисленных базарчиках с вязаными изделиями из козьего пуха, она обмолвилась о загадочной пещере с сокровищами. Мол, есть там таинственная пещера, и кто её найдёт, тот обретёт несметное богатство. А поскольку в своей станице приятели перерыли все огороды, эта новость вызвала у них интерес.
– Ну, и что там? Какие сокровища? – пытали они Лильку.
– Не знаю. Она мне ничего об этом не рассказывала, – оправдывалась подруга.
– Так пойдем, узнаем, – настаивал Толик.
– Неудобно. Как я вас представлю?
– Неудобно штаны через голову снимать, а в гости придти очень даже удобно, – пояснил Лильке дотошный Толик. – Представишь меня своим женихом, а Гришку – дружком. Вот и всё!
Пришлось приятелям раскошеливаться на шампанское и конфеты. Но зря. Тётка испугалась их слишком настойчивых вопросов и только, как попугай, твердила:
– Нычого ны знаю. Нычого ны помлю. Всэ забула.
До самой весны растили приятели зерно надежды, зароненное Лилькой, и в начале апреля, экипировавшись под туристов, они тронулись в путь.
Два месяца подготовительной работы – друзья собирали сведения о кладе, разыскивали людей хоть что-то слышавших о нём – не прошли даром. Им повезло. В одной казачьей станице они познакомились с дедом Федулом, изрядным выпивохой и знатоком здешних мест. И когда они споили ему ящик водки и начали бегать по дворам в поисках самогонки, дед раскололся.
– Да, – говорит пьяный Федул. – Есть такая пещера. В молодости искал её, всё надеялся разбогатеть, пока радикулит не заработал. По течению реки она где-то. Знаю, что приток из неё бежит. Подныривать надо, а вода в реке ледяная.
– Покажешь, дед?
– Реку покажу, а который приток не ведаю, не нашёл. Нашёл бы – так вот не жил бы, – Федул махнул рукой на своё убогое жилище и уснул.
Утром друзья попросили деда отвести их к реке, рек-то в горах много, а тот упёрся:
– Не знаю, не говорил, не обещал….
Пришлось приятелям последние средства на выпивку деду пустить, да ещё пообещать процент с клада.
Показывать реку старик не стал, а нарисовал план. На нём обозначил, где берёт начало та речка, куда впадает и как до неё добраться.
– А приток ищите сами, – хитро прищурился Федул и опрокинул очередной стакан водки.
Плюнули дружки на него, да и пошли по плану. Хорошо что водолазные костюмы прихватили, а то ни в жизнь не нашли б той пещеры.
Когда они выбрались на подземный берег, то обнаружили лишь узкую полоску скальной породы. В полутьме Толик первый заметил белеющий на стене скелет человека, прикованного цепями к стене пещеры. Он подошёл ближе. Гришка тоже увидел скелет и боязливо спрятался за спину товарища.
– Ч-что эт-то? – заикаясь от страха, спросил он.
– Не видишь, что ли? Скелет! А цепи, кажется, серебряные…. Да их тут с пуд будет. Даже если не найдём сокровища, окупим затраты всё равно. Давай их собьём!
– А может, не надо, Толян?
– Ты что, боишься? Не бойся! Этому скелету сто лет или двести. И ему по барабану, висеть или лежать. Лежать так даже лучше, – засмеялся Толик.
Слегка поддев ручкой финки крючья, он вытащил их из стены. Скелет упал и скатился в воду. Собрав цепи в кучу, Толян приподнял двумя руками груду металла и, поглядывая на Гришку, довольно цокнул языком:
– Не-а, гораздо больше пуда. Теперь ищем клад!
И вдруг он увидел, как Гришка, выпучив глаза, уставился на воду. Толян перевёл взгляд. То, что предстало перед ним, не входило в рамки разумного. От страха волосы у него на голове зашевелились, все внутренние органы опустились в низ живота, а язык прилип к гортани: в воде стоял скелет и на глазах обрастал плотью. Кожи ещё не было, но красное мясо со всеми жилами и кровеносными сосудами уже покрыло кости.
Толян пришёл в себя первым и рванул вдоль берега к выходу из пещеры, Гришка – за ним. Через минуту берег кончился, и приятели оказались под водой. Так быстро они никогда ещё не передвигались. Вскоре они очутились на твёрдой земле, но ужас, овладевший ими в пещере, не проходил. Наконец, языки кладоискателей обрели подвижность, и Толик чуть слышно прошептал:
– Покойник ожил!
– Слышь, друг, – также шёпотом ответил Гришка, – давай сматываться отсюда.
– Давай, – согласился Толян, – к деду Федулу в станицу пойдём, может быть, он что-нибудь знает об этом.
– Ой, смотри! Спрячемся скорей! – зашипел ему в ухо Гришка. Приятели укрылись за выступом скалы и оттуда наблюдали, как из воды вышел худой голый старик, на вид лет семидесяти и, не стесняясь, направился в сторону селения. Как только старик скрылся за поворотом, испуганные кладоискатели, подобрав инструменты, спешно направились к деду Федулу в станицу.
Кощей огляделся по сторонам. Ландшафт явно незнакомый. Как он попал сюда? Бессмертный-то бессмертный, а память сдаёт.
«Не иначе попьяни Горыныч сюда завёз», – заподозрил он собутыльника в сём деянии. И, подходя к улице, сплошь состоящей из высоких теремов, приосанился.
«В каждом, наверное, красавца живёт, работка найдётся, – с удовольствием подумал он, предвкушая привычные развлечения.
Лет восемьсот назад у себя на родине, в Твери, Кощей много девушек перепортил. А то бы, чего ради Добры Молодцы с ним воевали? Сколько себя помнит, всегда он был стар, богат, властен. Прячась за своё бессмертие, он брал любых девушек, какие ему нравились, а женихов их превращал в камни. То-то было весело!
Крайний терем был в два яруса. На втором ярусе без одной наружной стены сидела группа чернооких красавиц. Увидев голого старика, они не испугались, не засмущались, а разразились оскорбительным хохотом.
– Посмотрите, какой худой! – показывали на него пальцами красавицы.
– Все рёбра можно пересчитать. Вылитый Кощей Бессмертный! – крикнула одна. – Эй, дед, есть хочешь? Лови орешки!
– Да у него зубов нет, проел…, – смеялась другая.
– И не только зубов, – ехидно заметила первая и двусмысленно хихикнула.
От такой наглости Кощей опешил. Узнали, узнали его – и ни страха, ни почтения. Чем это объяснить? Он не понимал и оттого не знал, что предпринять. Он плюнул, но его ядовитая слюна не достала даже окна первого яруса. Тогда он развернулся и ушёл.
Двигаясь по улице мимо теремов, Кощей размышлял о дальнейших своих действиях. Около высоких железных столбов на помосте стояла толпа, по-видимому, скоморохов. У всех на головах были шутовские колпаки с козырьками и короткие штаны. Узрев Кощея, они заржали и начали крутить пальцами у висков. Некоторые кричали: «Больной! Больной!», – и будто оправдывались, мол, не все дома. Людей было столько много, что у Кощея заболела голова. А потом что-то загудело, запищало, и к помосту стало приближаться огромное полосатое чудище на колёсах. Нельзя сказать, чтоб он сильно испугался, но от греха подальше обошёл позорище.
А тут, откуда не возьмись, налетели дети. Злобные чада бросали в него камни и улюлюкали, как будто он юродивый. Кощей прибавил шагу. Но улица не кончалась. У квадратного терема с большими окнами, заставленными бутылями собрались простолюдинки. Они тоже орали на него: «Срамота! Срамота!» и, приседая, рёбром ладони правой руки били по левой.
Кощей уже бежал, его догоняло чудище на колесах, и неслись вслед проклятья старух.
Толян и Гришка пришли к деду Федулу, и вид у них был такой странный, что тот сам налил им из собственной бутылки самогону. Хряпнув по двести граммов, приятели обрели дар речи и поведали деду свою страшную историю. Но что поразительно, Федул не удивился, а хитро прищурился и сказал:
– Ну, вот, пришло и моё время. Немного подождём – и за сокровищами.
Когда Гришка и Толян добавили горячительного и расслабились, он им пояснил:
– Кощей это, Кощей Бессмертный!
– Да ну! – друзья даже рты раскрыли от удивления.
– Вот вам и ну! Читали, небось, в детстве сказки? – и дед Федул, закрыв глаза, как по книге, прочитал наизусть: – Кощей, выпил три ведра воды, которые принёс ему Иван Царевич, разорвал двенадцать цепей и освободился из подземелья Марьи Моревны. Понимаете, ребята, – вода! Она даёт Кощею сверхъестественную силу.
– Такую силу, что он восстаёт из мёртвых? Оживает? – пытал Федула Гришка.
– Так он же Бессмертный! – как ни в чём не бывало, ответил Федул, ответил так, как будто каждый день у них тут кощеи оживают.
– Слушай, дед, неужели в сказках есть правда? Я считал, что выдумки всё это, – задумчиво проговорил Толик.
– Выходит, не выдумки, – успокоил его Федул.
– Ты, знаток сказок, а что Кощей делает, когда оживает? – поинтересовался Гришка у деда.
– Посмотрим, – глубокомысленно произнёс Федул, – а пока подождём.
Ждать им пришлось недолго. Вскоре до станицы донеслись слухи о придурковатом старике, который шастает по селу голый и смешит народ.
Дед Федул, услышав это, предстал перед кладоискателями трезвый, как стёклышко, и твердо произнес:
– Пора, ребята, в путь!
– Куда? – вскинули нечесаные головы на деда полупьяные друзья.
– Туда! В пещеру! За сокровищами.
Толян понял всё и согласился сразу. Гришка мотал головой и повторял:
– Не пойду, Что я там забыл?
Но дружок шепнул ему на ухо, видно, такие наводящие слова, что тот согласился, но выставил Федулу условие, чтоб всё было честно, по договору.
– Иначе…, – грозно посмотрел он на деда и сурово закончил, – нас двое, и ты знаешь, что мы с тобой сделаем.
Когда приятели оказались на том самом месте, откуда в страхе бежали, то ничего кроме груды цепей у стены, не обнаружили.
– Надо искать. Клад где-то здесь, я чую, – Толян повёл носом, словно ищейка, и решительно направился вдоль берега к истоку. Гришка едва поспевал за ним. В некоторых местах им приходилось идти по воде, свод пещеры сужался. И вдруг приятели остановились, как вкопанные: перед ними открылся высокий просторный зал, озаряемый светом, который проникал через верхнее отверстие в пещере. Все стены зала были увешаны старинным оружием, украшенным драгоценными камнями. Глаза копателей вспыхнули алчным блеском. Толян подошёл к стене и хотел снять с неё меч.
– Не трогай! – зашипел на него Гришка, – мало ли что, вдруг он заговорённый.
Толян опасливо отвёл от меча руки.
– Смотри! Вот они, сокровища! – радостно воскликнул Гришка, указывая на островок посреди речушки. На вершине его стоял потемневший от времени сундук.
Снять его не представляло большого труда, поскольку приятели имели для этого все подсобные средства. Хотя сундук был тяжеленный – они с трудом его подняли и потащили к выходу. Выбравшись из большой пещеры, друзья остановились передохнуть. И Толян не выдержал…. Уж очень ему понравился меч. Он вернулся в зал…. И только дотронулся до рукояти оружия, как раздался подземный гул, и земля заколебалась под ногами. Толян, забыв о мече, устремился вон из пещеры. И во время…. Прямо за его спиной свод пещеры стал сужаться, пока не закрылся вовсе. Вода ушла, и приятели несли сундук, чуть ли не посуху. Федул ждал их на условленном месте. Сокровищ оказалось в сундуке, столько много, что хватило на всех.
Уже неделю Кощей, как медведь-шатун слонялся по округе. Прикрыв каким-то тряпьём тело, он пытался просить хлеба, но его брезгливо отгоняли от ворот, обливали помоями и осыпали насмешками. Кощей хотел превратить в камень особенно языкатую тётку, торговавшую на углу семечками и белыми палочками, которые любят сосать местные мужчины, но у него ничего не вышло. Или он разучился колдовать, или здесь его колдовство не реализуется. Непонятный, чужой мир окружал Бессмертного. Ему стало страшно, впервые за всю свою долгую жизнь – по-настоящему страшно. И он не знал, что делать….
Голодный, усталый, затюканный побрёл Кощей туда, незнамо куда. В горах он наткнулся на старика, который пас овец, и попросил у него поесть.
Это был первый человек, который его пожалел и накормил. Кощей пожаловался ему на людей.
– Да, – усмехнулся старик, – теперь люди стали не те, другим богам поклоняются.
Кощей спросил у пастуха дорогу на Русь. Старик сочувственно посмотрел на Кощея, вздохнул и сказал:
– Время замело дорогу ту. А в Россию, пожалуйста. Автобусом. И хоть до Москвы, хоть до Твери.
– Нет, буду искать дорогу на Русь, – уверенно произнёс Кощей, и, попрощавшись с пастухом, продолжил путь.