МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ: "Редакторский портфель" - в формате оптимистического рассказа, тематика - вера, надежда, любовь, дух победы созидания (до 20 тысяч знаков с пробелами) - МУЗЫКАЛЬНО - ЛИТЕРАТУРНЫЙ ФОРУМ КОВДОРИЯ

Перейти к содержимому

  • 4 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

"Редакторский портфель" - в формате оптимистического рассказа, тематика - вера, надежда, любовь, дух победы созидания (до 20 тысяч знаков с пробелами) Конкурсный сезон 2013 года.

#21 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 20 января 2013 - 14:06

№ 20

Малыш

Лес горел. Самые крупные и быстрые из его обитателей неслись впереди. Следом бежали зверьки поменьше. Вместе с последними торопилась скрыться от приближавшегося огненного смерча и молодая олениха со своим первым в жизни теленочком. Она беспокойно подталкивала носом семенившего на слабых неокрепших ножках малыша. Тот старался изо всех своих силенок, но их было еще очень немного, и огонь медленно, но неотвратимо настигал беглецов. Он был еще далеко, и все-таки ядовитый туман, предвещавший его скорое появление, становился все гуще. Олениха закашлялась, на глаза навернулись слезы, и она ускорила бег. Олененок отстал. Его жалобный крик заставил ее оглянуться. Он еще не умел изъясняться, но олениха все поняла. «Мама, спаси меня!» - испугано кричали его глаза с бесконечной верой в нее - свою большую, сильную, верную мать.

Она остановилась, ожидая своего малыша, затем строго подтолкнула: «Не отставай!» Он засеменил крошечными копытцами чуть быстрее. Через некоторое время дышать стало легче: огонь отставал. Окрепшая надежда оттеснила терзавший ее страх и придала сил, и вместе с ними забилась в ней нервной дрожью жажда жизни, стремление спастись во что бы то ни стало вместе с малышом. Ее уверенность передалась олененку. Он еще не знал, что такое смерть, но страх перед ней был так велик, что малыш из последних сил перебирал своими ножками. И вдруг споткнулся об корягу и кувыркнулся. Олениха замерла, не веря своим глазам, и тут же стремглав метнулась к малышу. Олененок торопливо поднялся, скакнул и захромал. Сердце оленихи, и так бившееся часто от волнения и бега, забилось еще сильнее – ей стало жарко и страшно, как никогда прежде не случалось. Она горько вскрикнула.

Огонь между тем догонял – беспощадно, неотвратимо. Олениха уже осознавала, что они обречены, но ее молодая, только начинавшая жить оленья душа и полное жажды жизни тело не могли принять неизбежного. Точнее, лично ей ничто не мешало спастись, но ее малыш… Пересилив страх перед болью и предстоящим вот-вот расставанием с жизнью, она приготовилась умереть вместе с ним, чтобы ему не было так страшно в самый последний миг.

Олененок хромал. И хотя изредка он жалобно вскрикивал, напоминая оленихе, чтобы та не убегала далеко, сам малыш верил: пока мама рядом, с ним все будет хорошо.

Дым уже скрывал под собой траву и кусты вокруг. Где-то за его плотной стеной трещали пожираемые ненасытным огнем деревья и сухая трава. Олененок закашлялся и упал на колени. Мать тяжело опустилась рядом, и он, крохотный, горячий комочек, совсем недавно смело толкавшийся в ее собственном теле, крепко прижался к ней, робко оглядываясь назад. Олениха провела по его мордочке шершавым языком, крупная слеза капнула на малыша. Он вскинул на нее голову, и жалобный крик перевернул в матери всю ее неразумную, дикую, но переполняемую любовью душу. Малыш доверчиво смотрел на мать. Юная, только народившаяся жизнь не могла поверить, что может так просто исчезнуть. Она еще не знала, что так бывает, и была уверена, что что-то обязательно произойдет, и то страшное, что с треском и жаром преследует их, исчезнет, как страшный сон.

Они задыхались, но хуже того, огонь приблизился вплотную, и бок оленихи нагрелся. Она повернулась другим боком, заслоняя малыша, и от сильного жара сердце ее забилось так часто и сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Олененок снова закричал, пряча мордочку под животом матери. Ужас охватил ее. Тогда олениха вскочила и нетерпеливо подтолкнула малыша: «Вставай!» Он приподнялся на передние ножки, дрожа всем тельцем от напряжения, но силы, украденные коварным дымом, оставили его, - и малыш упал.

В этот момент ветер вдруг подул в сторону огня, отгоняя клубы дыма, и перед взором оленихи показались ярко-желтые языки пламени, с голодной жадностью поглощавшие в своей непрерывно кривящейся от собственного жара пасти деревья, кусты и траву. Олениха поняла, что, если прежде не задохнется, то не сможет принять такую невозможно мучительную смерть. И представив, что ее малыш будет содрогаться в муках в самые последние мгновения своей коротенькой жизни, она сама затрепетала в ужасе мелкой дрожью и поняла, что должна сделать для своего маленького олененка.

Олениха снова опустилась, прижалась к нему - голова к голове. И так ненадолго застыла, ощущая, как часто бьется сердце доверчиво прижавшегося к ней малыша. И каждый удар наполнял ее душу как нежностью, от которой хотелось плакать в счастливом восторге, так и невыносимым страданием при мысли о том, что ему грозит. Затем, словно обезумевшая, она взвилась над ним и ударила копытом по головке. В самый последний миг решимость ей изменила, и удар оказался смазанным. Копыто рассекло лишь кожу на лбу. По рыжим волосикам потекла струйка крови. Олененок обиженно вскрикнул, глядя с изумлением на мать. И та, содрогнувшись, ударила еще и еще раз, чтобы только никогда больше не видеть этого взгляда, переполнившего ее рвущейся наружу и кричащей на весь мир болью.

Малыш вытянулся, дернул крошечным копытцем и замер. Материнская слеза тяжело упала на струившуюся по мордочке кровь и растворилась в ней. Олениха испуганно дернула вверх головой и бросилась прочь.

Она неслась со всех ног. В глубине ее простой оленьей души саднила тоска, приглушаемая чувством опасности. Оказавшись наконец в безопасности, она в изнеможении повалилась под крупным кустом, глаза ее тут же сомкнулись.

Ей снился ее малыш. Он убегал от нее, а она все пыталась догнать его и не могла. Весь день пролежала олениха, тоскуя о маленьком олененке. Она знала, что поступила верно и что, повторись все снова, поступила бы так же, но все равно не могла простить себе, что ее малыш умер, а она не смогла уйти вслед за ним. Страшное опустошение нашло на нее, от жажды налилось тяжестью тело и заболела голова, но олениха продолжала лежать, уткнув мордочку под переднюю ногу. Она не сдвинулась с места даже затем, чтобы пощипать молодой травки. Все ее устремления свелись к одному - забыться и мчаться без конца за своим забавным шалуном. Ночью она снова его догоняла, но на своих тоненьких ножках он скакал быстрее ее. Олениха с плачем вскрикивала ему вслед, чтобы он остановился. Но малыш не оглядывался и не останавливался.

Внезапно какой-то звук заставил ее встрепенуться. Олениха приподняла голову. Вслушивалась долго, боясь пошевелиться, но лес молчал. Лишь где-то поблизости зашевелился под землей крот и снова затих. Подувший ветер принес запах малыша. Олениха оцепенела, разом вспомнив и его последний крик, и тот удивленный, полный чистой наивности взгляд. Не могло быть никаких сомнений, что никогда уже в этой жизни не развеселит он ее смешными прыжками на хрупких голенастых ножках и не покосится в ожидании похвалы большими круглыми глазами в ее сторону. Олениха это знала, но невозможность поверить в свершившееся и принять его вопреки всему породило все-таки в ней сомнение.

Она тихо поднялась, не веря и все же надеясь на чудо; и, едва сдерживаясь, чтобы не броситься со всех ног, осторожно пошла на запах.

Она нашла его в кустах. Олененок был точно таким же, как ее малыш, только без белой звездочки на лбу, да и глаза его не загорелись озорством при ее приближении. Олениха наклонилась к нему, обнюхала. Он встал и, боясь нарушить ночную тишину малейшим звуком, ткнулся носом ей в вымя. Олениха не двигалась. Тогда олененок нетерпеливо потянул сосок губами. Он был голоден и пил долго, больно покусывая, но она не двигалась, пока олененок не насытился.

Внезапно что-то насторожило олениху. Вокруг стояла тишина ночного леса, с его привычным и потому не пугавшим легким шорохом изредка падающих листьев, таким же неопасным уханьем совы. Все было как обычно, и все же что-то произошло поблизости. И тут олениха поняла что: в густой траве как-то разом затихли мыши. Опасность была рядом. Олениха затаилась, всем своим видом показывая олененку, чтобы тот не двигался. Она вслушивалась. Порыв ветра донес вдруг запах волка. Она встрепенулась, прядая ушами от страха, и повернулась в ту сторону, откуда дул ветер. От нее не ускользнуло, как чуть шевельнулся в густой темноте куст. Страх, который, как ей казалось, уже перестал для нее существовать, ворвался в нее, вытеснив все прочие чувства. Олениха бросилась прочь напролом сквозь кусты. Побежавший вслед олененок громко вскрикнул, прося о помощи. В тот же миг ей вспомнился ее малыш, его последний, обиженный взгляд. Волна невыносимой боли, порожденная воспоминанием, вытеснила страх. Она бросилась обратно. Волк уже сбил с ног олененка - блеснули в лунном свете зубы, - но, услышав топот со всех ног летевшей к нему оленихи, резко развернулся ей навстречу.

Это был волк-одиночка.

Олени всегда убегали от волков, но однажды олениха видела, как крупный олень отбивал атаки бирюка, и теперь делала то же самое. Удача сопутствовала ей. Не поддерживаемый в этой охоте никем из своих собратьев, ослабленный голодом и старостью, утративший прежнюю сноровку, он быстро устал. Ему не хватало силы для мощного прыжка, к тому же перед каждым броском, который он намеревался совершить, вырастали копыта молодой оленихи. Однажды он все-таки прыгнул на нее, но болезненный удар опрокинул его на землю. Оскорбленный, униженный, старый волк зарычал от обиды.

Тело его помнило каждое движение охотника, знало, как резко нужно прыгнуть, чтобы опередить олениху, но мышцы некстати оказались непослушными - как жестока старость! Усталость наконец завершила начатое: бока старого волка тяжело вздымались от частого дыхания, и он отказался от попыток добыть олениху. Посрамленный, волк не желал уйти без добычи и решил обхитрить ее и схватить прятавшегося за ней олененка. Если он успеет сразу же перегрызть ему горло, олениха отступится – таков был закон леса, закон страха. Так было всегда и так будет продолжаться, пока стоит лес.

Волк сместился в сторону и, всем своим видом показав, что сейчас прыгнет на олениху, метнулся к олененку. Зубы его уже коснулись мягкой шеи, как от страшного удара помутнело в голове, и он еле сдержался, чтобы не завизжать от боли, как волк-первогодок. С трудом отполз он в кусты, пряча под лапы морду. В тот же миг олениха подтолкнула олененка, и они поспешили скрыться.

И в эту ночь ей снился малыш. Только теперь она не побежала за ним, потому что боялась потерять другого олененка, который грел ее сейчас мягким податливым тельцем. Малыш наконец обернулся, и так же, как он делал это раньше, стал с смотреть с озорством ей в глаза. Он радовался матери, и от этого в груди ее разлилось тепло. Забывшись от переполнившего ее чувства нежности, она неосторожно пошевелилась во сне, слегка навалившись на спящего олененка. Он вздрогнул, приоткрыл глаза и еще крепче прижался к ней. Олениха стала облизывать его влажным языком, и он опять уснул.

Небо начинало алеть, светлея все быстрее и быстрее. Запели невидимые среди густой листвы птицы. Лес пробуждался.


0

#22 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 31 января 2013 - 20:12

№ 21

За Синей птицей

Не за дальними лесами, не за синими морями, не за снежными горами лежит загадочная страна, где живут Синие птицы – вольные посланники счастья. Птицы эти обитают среди нас. Они тянутся к людям, хоть и очень пугливы. Как и всякие птицы, они вьют гнёзда, высиживают птенцов, но всё же отличаются от других тем, что исходит от них благодатное сияние. Счастье тому, кого осеняет этот свет. Но к Синей птице нужно относиться очень бережно – к разорённому гнезду она может уже никогда не вернуться.

Сколько людей – столько и судеб. И какие же все разные! Кто-то обласкан счастьем, а иной бежит всю жизнь за ним, как за манящим призрачным видением, а оно растворяется, ускользает. Отчего так? Разве не каждый в жизни достоин счастья? Но как угадать, где оно, за каким поворотом? В чьих глаза отразится твой лучик, и родится искра, способная разгореться в любовь?

Чаще всего счастье, укрытое мягким, тёплым крылом Синей птицы, неброско. Живёт себе человек, и отчего-то ему просто хорошо и спокойно на душе. А бывает наоборот. Всё, казалось бы, есть, а под ногами зыбко. Равновесия нет. Так и чудится: качнёт жизнь посильнее, да и полетит всё кувырком. Что далеко за примером ходить? Взять хоть нашу семейную историю. Возможно, кому-то покажется, что бывают сюжеты и «покруче». Бывают, не спорю. Может быть, я расскажу о них в другой раз. Сейчас мне хочется поделиться с вами историей о счастье, простом человеческом счастье, о той самой загадочной Синей птице, прикоснуться к которой мечтает каждый. Да вот не всякому она в руки даётся…


* * *
Познакомились Виктор и Наталья на свадьбе у друзей. Так уж случилось, что он был свидетелем со стороны жениха, а она – свидетельницей невесты.

Свиделись, как говорится, случайно, да, видно, в тот момент амур обронил на них взгляд и пустил стрелу. Во всяком случае, Витю этот шельма купидон прострелил буквально насквозь, так, что «прострел» этот сердечный терпеть было невмоготу.

Не прошло и трёх месяцев, как и в нашем доме сыграли свадьбу.

Витя, Витенька, брат мой старший… Не могу забыть, как сияли твои глаза, когда ты смотрел на свою невесту. Так и изливалось из тебя самое неподдельное счастье. Как ты был горд, ведя невесту в ЗАГС! Да и то сказать, хороша была: рослая, статная, с румянцем на щеках, хотя, если на то пошло, в наряде невесты любая дурнушка становится поистине красавицей.

Родом Наталья была из-под Урюпинска. К тому времени она оканчивала Политехнический институт, жила в общежитии. Не думаю, что она рухнула в эту любовь очертя голову, как мой славный братец. Нет, девушкой она была рассудительной, практичной, добротной провинциальной закваски. Она весьма здраво рассудила, что, когда на тебя смотрят преданно-влюблёнными глазами да при этом зовут замуж, есть смысл подумать и дать согласие. Любовь любовью, а устраиваться в жизни надо, тем более, что срок распределения в институте уже приближался. Это было ещё то время, когда молодым специалистам давали направления на работу по окончании института, и заслать могли к чёрту на кулички. Так что у Натальи времени на размышление было впритык. Витя уже работал после окончания института, было на что существовать, в нашем доме молодожёнам готовы были выделить отдельную комнату. Городская прописка новому члену семьи была обеспечена, а с ней и перспектива жить и работать в Пензе. Как ни посмотри, расклад на будущее после Урюпинска вырисовывался весьма неплохой. К тому же, почему бы не предположить, что со временем появится и любовь?

Так что, с обоюдного согласия, быстро собрались пирком да за свадебку. Синяя птица, долгожданная гостья на любой свадьбе, благословила новую семью на счастье. Для неё любовь да радость меж людьми – как манна небесная. От тепла домашнего очага всем покой да благодать, в том числе и ей.

Приняв это щедрое благословение, семья уже через десять месяцев выросла в полтора раза – дочкой Леночкой Господь одарил.

Девчушка была – просто прелесть! Крепенькая, здоровенькая, она быстро росла и развивалась, безраздельно покорив сердца всех членов семьи – и счастливых родителей, и бабушки с дедушкой, и моё – её родной тёти.


* * *
Казалось, живи да радуйся: жизнь катится прямёхонько, гладенько, будто ковров ей настелили. Да, видно, неймётся ей, жизни этой сумасбродной, скучно ходить ухоженными дорожками. Всё норовит свернуть в заросли чертополоха!

Вы когда-нибудь задумывались, какая сила может быть в капле, обычной маленькой капельке? Упадёт и всплеснётся во все стороны сотней мельчайших брызг. Солнце пригреет, ветерок обвеет – и следа от неё не осталось. Но, в то же время, капля за каплей - камень точат. Пытку водой, когда капли методично падают на голову, не всякий способен выдержать. Бывало, и с ума сходили.

А не страшнее ли пытка буднями, когда меж супругов лада нет? Кап да кап… Кап да кап… Дальше – больше: уж не каплями, а потоком выплёскивается! Да всё мутней, да всё грязней…

Со стороны долго казалось, что жизнь в семье брата идёт нормально. Ссорились, не без этого, да у кого ж такого не бывает? Не враз люди с разными характерами, привычками, понятиями о жизни притираются друг к другу. Да при этом далеко не всякому по нраву влезать в шкуру другого, терпеть, прощать. На поверку, не хватает обычной житейской мудрости, оттого и амбиции да эмоций – внахлёст!

А может, просто всё дело в любви – этом нежном, хрупком цветке? Бури ссор, засухи озлобления, затяжные дожди слёз ему противопоказаны. Заболевает, чахнет. Всё реже подлетает к нему Синяя птица. Горек его нектар, отравленный ядом отчуждения...

В конце концов, и в этой семье не уберегли цветка любви. Обронила Синяя птица на него прощальную слезу, печалясь об утрате, взмахнула крыльями, да и полетела дальше – греться в лучах другой любви.

Устал Виктор воевать с женой, ссоры душу иссушили. Что осталось от того всеозаряющего блеска в глазах? Усталость да равнодушие. Казалось, будто не только голова расплатилась за крушение надежд серебром седины, но и душа поседела.

В последнем, мучительном рывке разделили жильё и имущество. Дочь осталась с Натальей, а Витя перешёл жить к старенькой маме. Отца к тому времени уже не стало. Он, близко к сердцу принимавший нелады в семье, оказался первой жертвой этого перекрёстного огня. Всю войну прошел без единого ранения, а здесь зацепило – в 62 года сердце не выдержало.


* * *
Поначалу Виктору казалось, что лучшая часть жизни позади. Чего ждать? Ни моложе, ни здоровее уже не станешь. Руки просто опускались, когда представлял свою жизнь дырявым корытом, давшим такую течь, что туда неудержимо уносились радость, силы, надежды на будущее, годы…

Но…не одинок человек в своей печали. Приходит ему на помощь в таких случаях старый, добрый друг – ВРЕМЯ. От его заботливых рук затягиваются душевные раны, утихает боль.

Справился с разладом в душе и Виктор. Переболело…

А жизнь на месте стоять не любит. Ах, как нетерпелива она и норовиста! Не по душе ей те, кто киснет без дела, стонет только да сопит от своих неурядиц. Мужику думающему да с умелыми руками всегда дело найдётся. Взять хоть Виктора – добрый из него хозяин получился. Мало того, что работящий, ещё и руки золотые Божьей милостью достались. За что ни возьмётся, всё сделает. И дом на нём, и дача. Урожай вырастит – не перевозить. Пошли в лесу ягоды – готовь, мать, банки под клубничное варенье. Грибной сезон в разгаре – тут хоть радуйся, хоть плачь – завалит грибами. И круглый год – рыбалка. Всё успевает, всё ему нужно. Одно слово – неуёмный, что в работе, что в увлечениях. Уж такой характер.

Сорок лет… Сам себе хозяин. Постепенно почувствовал новый вкус к жизни. Приятным открытием стало то, что вокруг много интересных одиноких женщин, нуждающихся в хозяйской мужской руке в доме и истосковавшихся по ласке.

Может ведь всё-таки жизнь быть прекрасной и удивительной! Да плохо ли – прийти в дом, где тебя принимают желанным гостем, причём, тогда, когда тебе захочется. Надумаешь уйти, так и не удержат. Захотел – выпил, и никто не брюзжит над ухом, лишь мамин озабоченный взгляд иногда охолаживает.

Друзья, как один, советовали не горячиться с новой женитьбой, когда, наконец, такое счастье привалило - пожить «в свободном полёте». Может, втайне даже завидовали ему, поскольку их-то супруги крепко держали под каблучком.

Наверно, можно было бы и так прожить, но, видно, этот накатанный путь опять чем-то не угодил жизни. Ох, и капризная же это дама по имени Жизнь!

- Хватит, миленький, погулял и будет! – решительно пресекла она Витино вольноказачье житьё.

Кликнула Синюю птицу. Пролетела та над нашим домом и обронила лёгкое пёрышко из крыла. Упало оно на Витину ладонь, и вспыхнул в его взоре новый свет, будто кто шторы отдёрнул.

Обернулась судьба к Вите в образе Татьяны. Да нет, просто Тани. Он же знал её с самого детства – бойкую, неугомонную девчонку с нашей улицы. Вместе наперегонки катались с Боевой горы на санках, а иной раз и на портфелях, вместе лазили по чужим садам, рискуя заработать взбучку от родителей. Да и учились в одном классе – все десять лет.

Но в жизни чаще всего так и бывает, что не замечаем, не ценим того, что перед глазами. Взгляд устремлён вдаль, в поисках чего-то особенного. Кажется, что именно оттуда манит обещанием счастья Синяя птица...


* * *
После школы каждый из них пошёл своим путём. В Таниной жизни была встреча с другим мужчиной, за которого она вышла замуж. Они благополучно прожили много лет, вырастили двоих сыновей – Сергея и Димку. В своё время ребята переженились, и жизнь обогатилась новой радостью – семья пополнилась внуком и внучкой. С приятным удивлением примечала Татьяна в этих непоседах схожие с ней черты и во внешности, и в проявляющихся уже характерах.

«Наша кровь!» – с любовью думала она не раз, глядя на расшалившихся, раскрасневшихся от игры ребятишек.

Вот и жить бы так – кому не любо? Просто, по-семейному, в любви да согласии. Хозяйка отменная, рукодельница, заботливая жена, добрая мать… Да жизнь-сценарист и ей уготовила неожиданный поворот. И как не разглядела-то его?! В беду, как в яму, провалилась. Ушёл муж к другой, хоть и не моложе, но побогаче. Как ножом, по сердцу полоснул!

Одна… Ничья… Ещё недавно в этом доме было шумно и весело, а теперь стены давили тишиной. Глохла от этой проклятой тишины! Чувствовала, что осиротила, обездолила её судьба.

Шли дни за днями, а в голове всё крутилась заезженной пластинкой цветаевская строка «Мой милый, что тебе я сделала?..»

Всё опостылело: и фотографии врагами стали, и песни, которые оба любили, и обои, которые клеили вместе. Всё напоминало о нём – и любимом, и ненавистном. Здесь умерло добротное, крепкое прошлое, опутывало безнадёжностью рутинно-настоящее, мерещилось и пугало беспросветностью тусклое будущее…


* * *
Но жизнь, эта ветреница неугомонная, поиграла в разлуку, да и прискучило ей это занятие. Приостановилась, огляделась по сторонам и ахнула – чего натворила! Сколько одиноких мается неприкаянно. Непорядок! Не гоже сеять лишь остуду да печаль. Так Синие птицы и вовсе дорогу к людям забудут. Зачерпнула жизнь полную пригоршню счастья и покаянно плеснула в мир людей. Где упали капли, там пробились к свету новые ростки любви.

По воле судьбы, почти тридцать лет спустя, вновь переплелись пути-дороженьки двух людей. Подвела их жизнь друг к другу, и будто глаза открылись у каждого – да вот же оно, счастье земное. Не там, вдали, за тридевять земель, а рядом было, мимо ходило да не бросалось в глаза до поры до времени.

Поглядели Витя с Татьяной в глаза друг другу, и каждый во взгляде стоящего перед ним человека увидел свою судьбу...

Вот так, Витя, Витенька, брат мой старший. Держи теперь, не упускай своё счастье. Оно – птица вольная. Приручить трудно, но, коль обогреешь сердцем, увидишь чудо – как ваше счастье из маленького пугливого птенчика превратится в сказочную, прекрасную Синюю птицу.

И пусть она поселится в саду ваших душ. Пусть ей там будет светло и уютно. Позвольте ей свить здесь гнездо и вывести своих птенцов. Эти новые Синие птицы вырастут и на своих крыльях понесут счастье другим. Да будет так, пока правит миром ЛЮБОВЬ.

Счастье – это край непуганых Синих птиц.
Дай Бог тебе не потерять туда дорогу.
0

#23 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 31 января 2013 - 22:17

№ 22

ВЕРА

«Осторожно! Двери закрываются. Следующая остановка...»

Вагон заполнялся народом. Многие стояли. Сегодня, среди недели, ехали в основном дачники - пенсионеры, торопились закончить перед снегом последние садовые работы.

По проходу, с трудом пробираясь сквозь народ, сновали туда - обратно «коробейники» с мороженным и прессой.

-Пломбир, шоколадное, эскимо...
-Кроссворды, телепрограмма, лунные календари, анекдоты...
-Пломбир, шоколадное...

Вере повезло: сидела, и притом - у окна. А главное- работал обогреватель. Придвинула к нему околевшие ноги и задремала...

- «...Во всём, как хотите, что бы с вами поступали, так поступайте и вы с ними»

Голос сквозь монотонный вагонный гомон звучал убаюкивающе и приятно. Хотелось слушать и слушать, не открывая глаз и проваливаться всё дальше и дальше в теплую дремоту. Ноги в насквозь промокших кроссовках постепенно отогревались. Вера даже расстегнула пуховик.

-Да ну вас!.. Чепуху мелите, молодой человек, а мы сидим, слушаем... уши развесили...- раздражение в женском голосе было неподдельным.
-Какой же я молодой?.. С сорок шестого...
-Тем более! Городите здесь... Я, вон, своей невестке, как только не угождала!.. Всё для неё делала, задницу только не лизала... И что?! Настрополила, сучка, сына: комнату сняли, съехали и на порог к себе не пускают! Это как?! Внука не дают! Сын! Сын говорит: «Не ходи, от тебя только негативная энергетика... после тебя Гриша всю ночь плачет во сне... и дёргается...» Представляете?- сын говорит!!! Внук от меня дёргается!.. А я от них не дёргаюсь!.. От этой сучки не дёргаюсь!.. Как у нас появилась, так на таблетках и живу! «Дергается...» Не - ет, правильно народ говорит: «Не делай добра никому - и зла тебе никто не сделает». А я всё «Людочка- Людочка, Людочка- Людочка...»
-Это не народ говорит,- мужчина опять говорил негромко, но слышно было каждое слово, будто гомон стихал в эти минуты. - Это, милая моя, озлобленные люди сочинили. Никого, кроме себя, не любящие... А повторяют недалёкие. Красиво же звучит... парадоксально...
-Ой, шли вы со своей хренью куда подальше!

И такая злоба прозвучала в женском голосе, что Вера открыла глаза: полюбопытствовать на беседующих.

Сидящая напротив яркая интересная брюнетка в летах неприязненно, в упор, пялилась на Веркиного соседа, невзрачного мужичка в дождевике, резиновых сапогах и вязаной шапочке.

Верка взглянула на неё мельком - и отвернулась к затуманенному дождём стеклу.

Есть на свете такие глаза: затягивающие... без зрачковые... мёртвые... Смотреть в них было неприятно. И страшно.

А этот, в дождевике, сидел и смотрел в них. И не отворачивался. Мигал подслеповато, шмыгал носом, но не отворачивался.

-Почему «хрень»- то?- спросил он так же спокойно. - Добром на добро и ответится... Что ж нам - хорошо всем стало от злости- то вашей? Всем неприятно стало...- И снова шмыгнул.

А брюнетка стрельнула глазами на соседей, жадно слушающих их перебранку с мужичком, резко поднялась, выдернула из - под сиденья сумку и, расталкивая стоящих, ушла в другой вагон.

И окружающие почему- то облегченно вздохнули.

Что- то слишком длиннющую грядку удумала она под озимый чеснок. И трети не вскопала, а руки уже отваливаются...

Неможилось ей. Давно неможилось... лет пять... Суставы порой так выкручивало ночами, что хоть волчицей вой!.. И натиралась всякой пакостью, и обследовалась, и лечилась в санаториях, да всё без толку. Отпустит на время, а потом вновь сворачивает жгутом. Да и сердчишко стало сдавать. До обмороков доходило. Слава Богу, не на людях...

На людях она была другой: довольной жизнью, улыбчивой, счастливой... Не смотря ни на что. И как обидно было порой выслушивать от друзей что - нибудь нелицеприятное о своих детях. Друзей в такие минуты она в упор не понимала и не слышала.

Что значит «шумели всю ночь и были выпивши»? Это что, значит, мои ребятишки меня обманывают?

-Уроды,- улыбаясь, думала она в эти минуты о друзьях. - Да мои детишечки ни разу в жизни мне не соврали! Завидуете и мерзость всякую наговариваете! Своих такими же умничками воспитайте - потом и будете, как бабы на базаре, слухи распускать. «Не помогают, в саду не работают...» А ваши, прям, упахались! Стахановцы... А я, раз успеваю участок обработать - значит, и без ребятишек сил хватает! И не ваше собачье дело - в семью чужую лезть! Я ж не лезу к вам с советами!

Так мысленно спорила Вера со своими «доброжелателями». А у самой душа - будто кошками изгажена да исцарапана, вся в крови от этих пересудов.

А жить надо... И с такой душой, с исцарапанной... И как ещё долго жить!.. Ведь никто из ребятишек не определился. Ни с работой, ни с учёбой... Пристраивать, на ноги поднимать надо. Сдохну, а подниму! Подниму! И пошли вы все к черту!


...На рукав капнуло светло- розовым. Вера вытянула подол рубахи, приложила к носу и долго- долго держала. А кровь всё сочилась и сочилась. Она осела на захолодевшую вспаханную землю и запрокинула голову вверх.

-Сдохну, а подниму!

Бледное осеннее небо вдруг начало медленно поворачиваться, затем закрутилось. И наступила темнота.

. . .

-Мам, мам, очнись!- Голос младшенького Алёшки доходил, как сквозь вату. На лоб легло что- то мокрое, холодное.
-Хорошо- то как!- облегчённо подумала Вера, с трудом разлепила глаза. Склоненные над ней кругом лица - серые, туманные - плыли и не фиксировались сознанием. -Сейчас, Алёшечка, сейчас...- Она с трудом села. Чьи- то руки поддерживали за плечи. Испуганные глаза окружающих выжидательно таращились на неё.
-Мам, что с тобой?- Сын присел перед ней на корточки.
-Голова закружилась. Сейчас, Лёшенька, сейчас...- Попыталась подняться. - Копала, копала... Чуть-чуть всего... Давление, видимо... - Всё- таки поднялась. - Здравствуйте, ребята. Пойдёмте в дом. Сейчас, оклемаюсь маленько...
-Я же тебе говорил, что вскопаю,- сердито выговаривал сын, шагая рядом. - Зачем самой нужно было?.. Я же говорил... Специально сегодня приехали!
-Лёш, не ругайся. Я же не знала, когда ты приедешь... А вдруг снег завтра выпадет? Не успели бы...- Вера оправдывалась, а сердце её пело от сыновней ворчливости: приехал! Ребят с собой взял на помощь! - А Игорёк где? Приедет?- вспомнила она про старшего.
-Вечером, может...

Вошли вдвоём в дом. Ребята сгруппировались в проулке, у машин, переговаривались о чём- то.

-Чем же я вас кормить- то буду, Лёшечка?.. Позвонить надо было,- опечалилась Вера, глядя на ребят через окно. - Я же только к чаю с собой взяла...
-Да до тебе не дозвонишься! Связь эта дурацкая... Мы с собой взяли, не беспокойся... А ты когда домой едешь?
-Дёмины завтра утром обещали захватить. Мне ещё мешок с одеждой забрать надо, постирать к весне. Загрязнилось всё... Чай- то поставить? Будете?
- Ага, поставь.

Алёшка вышел к ребятам.

-Ну, что?
-Она с ночёвкой остаётся,- с сожалением ответил Алексей. - А мне вскопать всё надо.
-Ты чё, съехал? Здесь неделю копать надо всей толпой! Да и земля же сырая!
-Ну... я не знаю... мать попросила...
-Лёха, сейчас быстро темнеет! Поехали к Катьке на дачу! Говорил же я: давайте сразу к ней! Нет: «сюда, сюда...» Съездили, блин!
-Ребят, ну, я обещал...
-Обещал - так копай! А нам ехать надо. Мясо уже с утра квасится, скоро вообще никакое будет!..
-Ребят, ну, помогите немного... У меня и сапоги на всех есть... И поедем сразу... Хотя бы грядки...
-Ладно, тащи сапоги.

Алексей весело вбежал в дом.

-Мам, где у нас сапоги резиновые? Ребятам надо.
-А вон, за дверью... Алеша, чай готов.- Вера залила заварку кипятком. Достала из пакета печенье, молоко. - Зови ребят.
-Мам, некогда! Там обстоятельства изменились! Нам вечером в городе надо быть! Мы уж через час поедем!
-А как же чай?- растерянно, не к месту спросила она.

Алёшка лишь махнул рукой, сгрёб сапоги и так же быстро вышел.


...Через час лишь следы протекторов говорили о приезде ребят.

Вера закрыла за ними ворота, вошла в дом. Помытые для чая чашки сиротливо толпились на столе. Она плеснула себе остывшей заварки и, отпивая маленькими глоточками, бездумно уставилась в запыленное окно.

Темнело. Взгляд упал на расписание электричек. Взгляд стал осмысленным. Она поднялась и вышла в сад. Одинокая вскопанная грядка тянулась вдоль забора. В конце разновеликими черенками торчали четыре воткнутые в землю лопаты. Она выбрала покороче и принялась копать, изредка поглядывая на дорогу. Но старшего, Игоря, так и не увидела.


...Вся двадцатитрехчасовая электричка оказалась пустой. Лишь в первом вагоне сидели редкие пассажиры, да и те теснились ближе к кабине машинистов. Она подсела к ним и огляделась. Напротив оказался тот, утренний мужичок в дождевике. Он поднял голову. Глаза его, старческие, безмятежные понемногу становились внимательными и улыбались. И он кивнул ей головой, как старой знакомой.

-Постоит ещё бабье лето, постоит. Всё сделать успеем. Ничего, не тужите, поскрипим ещё...

Электричка была теплая и уютная.

0

#24 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 04 февраля 2013 - 21:16

№ 23 ... ИЗВИНИТЕ, В ФИНАЛ НЕ ПРОШЛО - ОТСЕЯНО ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ЖЮРИ НОМИНАЦИИ. НЕ ЖЮРИТЬ!

Нового Года!
- И Милевскую не забудь для Маши - последний детектив! - переливистые модуляции голоса жены, как звон гитарных струн, накладываются на шипение в кастрюлях и сковородке будущих новогодних блюд. Что-что, думает Кеша, а голос его супруги является её несомненным достоинством. Кеша получает от него музыкальное удовольствие.

- Ладно, - говорит он, застегивает пуговицы на пальто, натягивает на лоб шапку, связанную женой, и выходит из квартиры.

Лифт, проявляя предновогоднее озорство, между 3-м и 4-м этажами застревает. Кеша нажимает кнопку связи с диспетчером. Выслушав его, дежурная отвечает:

- А-а, знаю: из вашего дома сегодня уже три вызова было. Там, на самом деле, ничего серьезного: просто подождите. Кто-нибудь снаружи нажмет на кнопку, - лифт и поедет.

- А если никто не соберется ехать? - спрашивает Кеша.

- Да нет, - успокаивает дежурная, - вряд ли. В крайнем случае, будет, чем похвалиться: не каждый встречает Новый Год в лифте.

Кеша сегодня, 31 декабря, не настроен ругаться. Он спокойно опирается о стенку лифта и, поскольку больше нечего делать, изучает на дверях лифта извечные надписи. Знаменитые, понятные и поднадоевшие нецензурные слова вперемешку с таинственным "порося" и "Уо - уо".

Уникальная возможность встречи Нового года в лифте трагически срывается: Кеша чувствует, как кабина поднимается вверх. Двери открываются на седьмом этаже, перед ними на площадке стоит Данька - сын Кеши. Увидев отца, только пять минут назад ушедшего, парнишка присвистывает:

- Ты чё, па, уже всё купил?

Кеша смущается, но тут же перехватывает инициативу:

- А ты куда это без шапки собрался?!

Район, где живет Кеша, состоит из пяти микрорайонов и четырех кварталов. На всей этой огромной территории ни одного книжного магазина. Раньше он был, но с развитием частного бизнеса его переоборудовали в вино-водочный. Потом в здании вместо «Изабеллы» и «Пшеничной» стали торговать мебелью. Но вино и водка в итоге выиграли: после долгих перипетий, здание украшено вывеской с прозрачным поэтическим названием "Капелька".

Чтобы купить книгу, надо ехать в центр, в крупные супермаркеты. Кеша стоит на остановке и ждет троллейбус. Скучая, смотрит под ноги. Транспорта минут десять, как нет. Солнце скрыто облаками, и снег выглядит тускло. Увлекшись, Кеша спохватывается, что троллейбус уже подъехал и открыл двери. Люди не спеша выходят, выгружают санки, коляски и огромные сумки с продуктами (к встрече Нового года готовятся). Кеша поднимает глаза от снега и наталкивается на взгляд девушки. Она, спустившись со ступеней троллейбуса, поднимает глаза одновременно с Кешей. Девушка не замедляет хода, направляясь в сторону от транспорта, Кеша так же не останавливается, подходя к нему. В ту пару секунд, когда они оказываются рядом, их взгляды проникают друг в друга по прямой линии. Абсолютно случайно. И почему-то их лица мгновенно приобретают одинаковое выражение, словно Кеша и эта девушка уже сто лет знакомы и даже, может, у них был роман. На губах обоих возникает полуулыбка. Она получается такая сообщническая, говорящая о том, что они друг друга поняли. На самом деле, конечно же, видят друг друга в первый и в последний раз. Но это случайное, секундное взаимопроникновение взглядов заряжает их хорошим настроением надолго. Они ведь за эту секунду просто оценили друг друга и, оценив, одобрили.

-

В книжном супермаркете тепло и тесно: все выбирают новогодние подарки. Кеша походит к стеллажу, уставленному книгами серии "иронический детектив". У них одинаковые яркие обложки. То есть, цветные мультипликационно-карикатурные рисунки на черном фоне, конечно, разные, но общий вид этих книг стереотипен. Перед Кешиными глазами мелькают фамилии детективщиц: Донцова, Калинина, Волкова, Луганцева… Кеша понимает, что не помнит фамилию нужного автора. Знает только, что женщина: мужчины не пишут "иронических детективов". Мобильный, конечно же, забыт дома, так что позвонить супруге не получится. Подумав, Кеша берет с полки одну из книг и идет оплачивать в кассу.

- Милевская! Я же тебе сказала: Милевская! А это что? - немного раздраженная жена машет перед Кешиным носом детективом Дарьи Калининой. Кеша не понимает, какая принципиальная разница между творениями «иронических»детективщиц.

- Как это: какая разница?! - объясняет жена. - Милевская пишет интересно, с юмором, а Калинина - так себе. Маше она не нравится.

Маша, из-за которой, собственно, и затеялась эта канитель, - сестра жены. Маша замужем за полковником, преподавателем Университета Связи. Полковник в течение всего дня на работе, а Маша посещает занятия по шейпингу, читает русские "иронические детективы" и американские любовные романы. Иногда Маша от них устает. Тогда она звонит своей сестре - Кешиной жене - и жалуется на полковника, который ей изменяет, а уйти от него она не может, потому что при своей профессии медсестры она не сможет прилично жить. Жена Кеши обычно способна выслушать только первый час монолога сестры, вставляя односложные реплики: "Да, Маша… Это ужасно…Я тебя понимаю…" Потом ей надоедает: она кладет трубку, но не на рычаг, а на столик, и уходит в другую комнату заниматься делами. Маша тем временем увлеченно говорит, не зная, что её никто не слышит.

- Иди обратно в магазин и поменяй на Милевскую, - вручает Кеше злополучную Дарью Калинину жена.

- Не поменяют, - возражает он.

- Тогда просто купи Милевскую, - жена пишет на клочке бумаги фамилию детективщицы.

На этот раз Кеша не едет в лифте, а спускается пешком по лестнице.

Оттепель. Воздух необычайно свежий для микрорайона, в центре которого автостоянка. Полукриминальные дворы. В беседке одного из них трое парней соответствующего вида. Увидев Кешу, они подходят к нему:

- Э, мужик, курить есть?

Кеша, в своё время участвовавший в уличных потасовках, не боится. Правда, у него нет настроения драться. Если его сейчас ударят, ему будет элементарно лень пошевелить рукой в ответ. Придётся, конечно, но так неохота. Он достаёт пачку "Мальборо". Там две сигареты. Парень берет только одну: по негласному этикету, один курильщик не "стреляет" у другого сигарету, если она у того последняя.

Парням, оказывается, нужны только сигареты. Для драки у них тоже миролюбивое настроение. К тому же они еще трезвые. Увидев в руке Кеши стандартную обложку "иронического детектива", парень, кивнув на неё, спрашивает:

- Твоя баба, что ль, читает? Моя тоже по таким пробивается: всю хату уже завалила.

Эти слова парня, естественно, связываются в единую речь при помощи непечатных.

Перед Кешей брезжит перспектива избавиться от злополучного детектива.

- На. Своей девушке на Новый Год подаришь, - он вталкивает парню в руки книгу. Встретив недоумевающий взгляд, добавляет. - Я своей купил, а она сказала, эту уже читала, надо другую. Не выбрасывать же теперь.

- Да, они уже помешались на этой ерунде, - сочувствует парень. Конечно, его фраза звучит по-другому, но смысл именно такой.

Кеша стоит у пешеходного перехода. Посередине проезжей части движение регулируют два милиционера. Мелькают машины различных марок. Кешу развеселили два "запорожца", промчавшиеся мимо блюстителей порядка на скорости, явно превышающей допустимую. Причем, в обоих автомобилях наблюдался видимый "перегруз": в одном сидело человек шесть, и в другом около восьми. Гаишники, открыв от удивления рты, даже и не подумали остановить нарушителей.

Кеше в лицо дует весенний декабрьский ветер. Кеша понимает, что декабрь не весенний месяц, - но этот теплый ветер не может называться зимним. Кеша снимает шапку и наслаждается потоком свежего воздуха. У него появляется ребяческое желание, размахнувшись со всей удалью, подбросить свой головной убор вверх, как герой советского фильма "Дело было в Пенькове". Теперь он в полной мере ощущает, что сегодня тридцать первое декабря, что завтра Новый Год, на который надеется каждый человек, даже самый пропащий. Кеша мысленно желает всем-всем Нового Года. Не "С Новым Годом", а именно нового года, нового месяца, нового дня, нового часа, новой секунды, которая обязательно принесет обновление. Задумавшись, он не замечает, что давно горит зеленый светофор. Пешеходы с другой стороны дороги уже переходят вторую половину проезжей части. Взгляд Кеши упирается во взгляд другого человека. Это оказывается та девушка из троллейбуса. Карие глаза, подкрашенные синими тенями, синяя вязаная шапка. Она тоже не забыла Кешин взгляд, который являл собой отражение её собственного. Сейчас утренняя улыбка и выражение общей тайны не могут не затронуть их лица. Но во второй раз, вероятно, одной улыбкой отделаться - слишком просто. Кеша и девушка стоят у пешеходного перехода: оба думают, как им решить этот вопрос?

Нового Года!
0

#25 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 05 февраля 2013 - 22:44

№ 24

Троечник Егор из 8 «б».

Когда в двери постучали, Надежда Петровна с удивлением взглянула на часы. Время было уже позднее.

Надежда Петровна жила одна. Обычно к ней в гости приезжала ее подруга и коллега по школе Екатерина Ивановна, также пенсионерка. Но она жила на другом конце города и поэтому приезжала всегда рано и рано уезжала.

А еще по вечерам к ней заходил соседский малыш Степа. Он очень любил бывать у Надежды Петровны. «Баба Надя», как он ее называл, угощала его чаем с вкусным вареньем, а потом читала книжки, сидя на старом, на очень удобном кресле, куда они прекрасно оба вмещались. Баловала словом.

Внуки Надежды Петровны жили в соседнем городе, и она по ним скучала и поэтому всегда была рада, когда к ней приходил Степа.

Но Степка стучал к ней совсем не так. Он стучал тихо, всего пару раз, а потом родители уговаривали его постучать еще, но он важничал и говорил, что уже стучал и баба Надя откроет.

Стук повторился. Надежда Петровна прошла в прихожую, включила свет и открыла дверь.

В коридоре стоял высокий, чуть тронутый сединой светловолосый парень с букетом в руках. Он улыбнулся и сказал:

- Добрый вечер Надежда Петровна! Узнаете? Извините, конечно, что поздновато, но я пришел к вам в гости.

И тотчас по этой улыбке и манере говорить Надежда Петровна признала в нем Егора Царева с 8-ого «б» класса, в котором она была классным руководителем с пятого класса, и Егор там отучился с пятого по восьмой класс.

- Ой, Егор! Заходи, конечно! – приветливо отозвалась Надежда Петровна.

Егор как–то странно шагнул в открытую дверь, и только теперь Надежда Петровна увидела в его руках костыли и что у него только одна нога.

- Принимайте Надежда Петровна! – сказал Егор и протянул ей букет и пакет, в котором как потом, оказалось, была огромная коробка конфет, пачка чая и банка сгущенного молока.
- Ой, спасибо Егорушка! – сказала Надежда Петровна. – Да ты проходи, не стой!

Егор пытливо взглянул на нее, затем себе под ногу, на пол, будто разглядывая, где ему можно разуться.

- Тебе помочь, Егор? – тихо и участливо спросила Надежда Петровна.
- Нет, что вы, я уже давно сам научился, - ответил Егор, и действительно, каким-то особым ловким движением сбросил с ноги обувь и отодвинул его костылем в сторону.

Не решившись предложить Егору тапок, Надежда Петровна предложила:

- Ну, пойдем, пойдем, проходи прямо в зал.

И проводила его прямо в комнату, усадила на стул, бережно забрала у него костыли и поставила их в угол у стенки.

- Ты подожди Егор минутку, - сказала она. – Я сейчас чай организую. У меня минутку назад как чайник вскипел, ты как раз вовремя!

И действительно, пока Егор мотал головой, рассматривая комнату, которая как обычно, у учителей была забита книгами и репродукциями картин, Надежда Петровна очень быстро накрыла стол.

- Не удивляйся Егор, - сказала она. – Я теперь на пенсии, на работу вставать рано мне не надо и я допоздна смотрю телевизор и поэтому горячий чайник у меня всегда под рукой.

Надежда Петровна налила чай в большую синюю кружку, поставила перед Егором и подвинула к нему сахар и печенье.

- Спасибо, - сказал Егор, набирая сахар. - А что Надежда Петровна, скучаете по школе?
- Отскучалась, - махнула рукой и вздохнула Надежда Петровна. – Шутка ли, сорок пять лет в одной школе. Едва отошла. А теперь вот, ничего, привыкла. Ребята, вроде тебя, часто заходят, навещают. Встречи выпускников не пропускаю. Учителя бывают, ты ведь знаешь, они раньше все в нашей школе учились. Машка Петрова, с которой ты учился в одном классе, в этом году в нашу школу пришла, географию преподает.
- Машка, - улыбнулся Егор. – А вы ее так и зовете?
- А как же, помнишь, как вы ее дразнили: «Машка-ромашка»?
- Помню, помню, - засмеялся Егор. – Надежда Петровна, а кто вас больше навещает, кто хорошо учился или нет?
- Разные ребята приходят, - пожала плечами Надежда Петровна. – Сам то, сам как Егор?
- С Афгана такой я пришел, – ответил Егор. – Нас много там было и много ребят там убило. За что они нас так, Надежда Петровна?
- Не знаю Егор, не знаю, - сказала Надежда Петровна. – Это политика. Говорят, так надо было. Тяжело было, Егор?
- Тяжело, Надежда Петровна, тяжело. Ребят терять было тяжело. Сегодня ты с ним за одним столом сидишь, а завтра его нет. Я ведь с Сашкой Афониным там был, убило его Надежда Петровна.
- Вот как, а я и не знала, что вы были вместе. Знаю, что убили Егор, на похоронах я была.
- И зачем он в армию пошел, Надежда Петровна? Ведь учился хорошо, десятый класс закончил. Тоже мне, патриот! И парень такой вот оказался. Я до армии думал он маменькин сынок, а он ничего, хуже других не был.
- Да, - сказала Надежда Петровна, перебирая в руках салфетку. – Хороший был мальчик.
- Мы в засаду попали, нас четверых прикрывать оставили. Я сказал тогда капитану, не надо оставлять Сашку то, ему учиться надо. А он сказал, что мол, мне самому, что ли за него оставаться, чем другие ребята хуже. Конечно, он прав был, капитан этот. Потом ушли они, мы остались. Когда вторую атаку отбивали, слышу, а Сашка не стреляет. Как отбились, прибежал, а он лежит, весь раненный, без сознания. Я укол сделал, перебинтовал, как духи снова подошли. Отбились, я снова к Сашке, а он очнулся, сидит и плачет. Я говорю: «Чего плачешь?», не дрейф мол, а он говорит: «Больно Егор». А я и не знаю что сказать. Вытащил я с из-под гимнастерки томик Есенина, вы же знаете, я Есенина люблю, и дал ему книжку эту, «На, - говорю. - Не плачь, почитай пока». Он взял и даже улыбнулся вроде, а тут снова духи. Когда снова пришел, он уже умер. Так с раскрытой книжкой в руках и умер. Вот она, видите эти пятна Надежда Петровна? Это кровь Сашкина была.

Егор положил перед Надеждой Петровной маленький томик, она взяла его в руки и, не открывая, погладила ее.

Егор, взглянул на нее, вздохнул и сказал:

- Не уберег я Сашку, Надежда Петровна, извините. Мы многих тогда не уберегли. А я сам вот через месяц снова переделку попал, вот таким и вернулся. Надежда Петровна, а можно мы с вами Сашку помянем, хороший он парень был.

И Егор вытащил с внутреннего кармана маленькую «чекушку» водки и поставил на стол.

- Конечно, Егор, - отозвалась Надежда Петровна и тотчас поставила перед ним две рюмки.

Егор разлил водку в рюмки, полез в карман пиджака, что то достал и протянув руку перед Надеждой Петровной раскрыл ладонь и перед ней упали на стол пятиугольный орден и две медали.

- Вот, навоевал! – сказал Егор. – Ну, помянем!

Они выпили и помолчали. Потом Егор заговорил.

- Вы не думайте, Надежда Петровна, что этим усугубляю! Нет! Я сразу понял, если этим баловаться, то пиши, пропало. И работаю я, по ремонту обуви. Будку видели, что на углу у Гастронома стоит, там я сижу. Вам ничего из обуви починить не нужно, так я вам бесплатно! А еще вот по вечерам на часовщика выучился, и ключи дубликаты делать, совсем универсал буду. Правда, хорошо!
- Конечно Егор! Особенно, что не пьешь.
- Да что я! – оживился Егор. – Помните батю, ну он еще пару раз пьяный в школу к вам приходил, и мать, был такой за ним грех, нередко поколачивал. Так я как вернулся, он вчистую с водкой завязал! Мать не нарадуется. Он все меня обхаживает, говорит: «Я горжусь тобой сын!», мол, не позорил, хвастает, где может. А сам, я пару раз видел, плачет. Жалко его.
- А награды, почему не носишь? – спросила Надежда Петровна, подливая Егору чай.

Егор замотал головой.

- Тяжело, Надежда Петровна. Тут бы забыть это все.
- Понятно, - сказала Надежда Петровна и, коснувшись руки Егора, попросила. – Егор, почитай из Есенина, пожалуйста.

Егор немного задумался, положил руку на книгу и, не раскрывая ее начал читать:

-Есть светлая радость под сенью кустов
Поплакать о прошлом родных берегов
И, первую проседь лаская на лбу,
С приятною болью пенять на судьбу…

Когда он закончил читать, Надежда Петровна ласково взглянула на него и сказала:

- Да, Егор, ты действительно любишь Есенина.
- Почему это действительно, - спросил Егор.
- Ну, Есенина любят многие. А если попросишь, что почитать из его стихов, то это обязательно, что-то из «Персидских мотивов», или «Москвы кабацкой», а ты вон какие знаешь. Молодец! – сказала Надежда Петровна, а потом вдруг прибавила. – А ты ведь Егор, не просто так ко мне пришел, верно?

Егор пытливо взглянул на нее и спросил:

- А вы по чем знаете?
- Да уж знаю. Не зря же сорок лет среди людей работала, научилась понимать. Ну, говори.

Егор снова взглянул на нее, подставил руку под подбородок и наконец заговорил:

- Тут такое дело, Надежда Петровна. Сижу я как то в своей будке, на работе значит и заходит ко мне Лена Сенина, знаете такую, она на класс ниже нас училась, помните?
- Знаю, помню, - согласно кивая головой, сказала Надежда Петровна. – Да ты говори.
- Да не знаю я как это говорить то, - засмущался вдруг Егор. – Я пока ее заказ делал, поговорили так малость, а она вдруг мне говорит: «Возьми меня замуж Егор, я тебя еще девчонкой в школе любила».
- М - да, - проговорила Надежда Петровна. – Ну а ты то, что Егор?
- А что я? Сказал я ей, чтобы она эту дурь с головы выбросила, ну и пару хороших. Не матерился, конечно, так, ну как это? Красноречиво, вот.
- А Лена? – спросила Надежда Петровна.
- Ну, понятное дело, психанула. Смотрю слезы на глазах, схватила свои сапоги и убежала.
- Вот так история! – сказала Надежда Петровна.
- Была бы история, так нет! – сказал Егор махнув рукой. – Через неделю снова пришла. Молчит, сунула мне туфли и потребовала, чтобы я их чуть ли ни новыми сделал. Такого наговорила, так легче новые купить. И села и молчит. А я глянул, так и туфли то не ее! Чьи, говорю, притащила? А она говорит, мол, у подруги взяла и теперь каждую неделю вот так ко мне приходить будет. Что и делать с ней, не знаю Надежда Петровна. Она институт заканчивает, ей учиться надо, вы же знаете, как она хорошо училась, а у нее такое в голове! Пожалела, понимаешь ли!
- Да, хорошенький вопрос. Ну что Егор тебе я скажу, конечно, ты прав. Сердцу не прикажешь. Любовь она не всем дается. Надо ей сказать, чтобы она эту дурь с головы выбросила.
- Кому, ей? – опешил вдруг Егор. – Вы что, Надежда Петровна, хотите сказать, что она меня любит?
- Значит, любит, - ответила Надежда Петровна.

Егор задумался, затем сказал:

- Нет, тут что-то не так! Пойду я домой Надежда Петровна!

Он вскочил, взял с рук Надежды Петровны костыли, собрал награды и книгу со стола и прошел в прихожую, где ловко обул свою обувь.

- Ладно, Надежда Петровна! Не поминайте лихом! Авось, бог даст, свидимся!
- Обязательно свидимся, - ответила Надежда Петровна. – Где ты говоришь, работаешь? На углу у Гастронома? Так я буду сама к тебе приходить. А так, ты зря все это делаешь Егор.
- Что зря Надежда Петровна?
- Не дели Егор людей на троечников и отличников. Вот ты спросил, кто из них чаще приходят ко мне, и знаешь, чаще всего ко мне приходят добрые ребята. Какая разница, как они учились. Вот сегодня ко мне ты пришел. И Лена приходила недавно.
- Лена? – удивился Егор. – Как Лена? Она же у вас не училась?
- А вот и пришла. С тобой вот просила поговорить, а ты и сам пришел. Поговорили. Жалко конечно девчонку, любит она тебя и вовсе не жалеет.
- Как любит? Надежда Петровна, как же она любить то меня может?
- Так и любит! А что ты хотел Егор? На танцы ты не ходишь, на вечеринках не бываешь, что ей оставалось делать? Ладно, Егор, я конечно с ней поговорю, если ты так.

Егор опустил голову. Он помолчал немного, взглянул на Надежду Петровну, обнял рукой ее голову и приглушенно сказал:

- Не надо ей ничего говорить Надежда Петровна, пожалуйста, не надо! Я ведь не знал, не думал…

Не договорив, он повернулся к двери и, дождавшись, когда Надежда Петровна открыла замок, исчез в дверном проеме.

Надежда Петровна хотела уже закрыть дверь, когда вдруг услышала его голос:

- Надежда Петровна!
- Да, говори Егорушка!
- Надежда Петровна, а если я вас на свадьбу приглашу, вы придете?
- Первая приду, Егор, - ответила она.
- Так я вас обязательно приглашу! – услышала она и по лестничным пролетам снова застучали костыли ее позднего гостя.
0

#26 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 08 февраля 2013 - 16:16

№ 25

Ребёнок
(На чужой земле)

Для меня гражданка - это каблуки. Каблуки на девичьих туфельках.

Жёлтые полосы выкрасили небо над многоугольными лиловыми горами, низкими, как молящийся человек. Золотые волосы командира и золотая щетина, скрадывавшая жёсткие очертания подбородка, окружили его ореолом. Он повернулся, и серая форма почернела на фоне небес. Теперь парень был похож на гору среди гор.

- Она сделала это?

Ординарец не ответил, так как понял, что ответа не требуется.

Тем не менее, командир продолжал, указав «железной рукой» в сторону городских зданий, фантастически неподходящих к ландшафту:

- Нам надо сделать это быстро, как делают женщины.

Закат над громоздким, как старая мебель, хребтом, и плоская местность до восточного горизонта выводили из себя не только командира. Мы все привыкли к приморским городам с лестницами и укромными площадями, где памятники императору казались нам живыми, тёплыми людьми, отдыхающими среди зелёных кустов – это там, на юге, где большинство из нас родились и выросли.

Двадцатидевятилетний, широкоплечий и худой, в грязной форме, он с первой минуты, кажется, привык к тому, что на его стёртые жарой погоны силой обстоятельств лёг груз – эти горы, дюжина мужчин, кой-какое оружие, мысли о том, что думает о нас император, и этот большой город, выросший перед нами среди гор именно в тот день и час, который соответствовал устной ориентировке майора. Подозреваю, он готовился и раньше, а мы не замечали по своей душевной простоте.

- С ней всё в порядке, она просит, чтобы ребёнка окрестили.

Он вопросительно посмотрел.

- Странно, что она так упорствует.
- Она видела священника. - Объяснил я с таким видом, будто мой ответ проясняет все странности войны. - Той ночкой, когда их посёлок…

Имелась в виду та бедняжка из задетого «если что» посёлка, которую нам подкинули обстоятельства, и её упрямство, и про которую сейчас спросил командир, чтобы разрядить обстановку. Ребёнок вчера родился.<…>

…Ночью кое-как выспались.

Было ещё темно, когда я увидел комра выходящим из палатки.

Священник уже был на месте. Выглядел он не лучшим образом,

Было холодно. Здесь всегда этак под утро. У нас на побережье редко выпадает снег, здесь, наверное, никогда. К чему, если ночью температура падает до того милого градуса, когда песок кажется снегом. Священник сначала проговорил всё, что говорил обычно, когда собирал нас. Напоследок он, сжав тёмными худыми пальцами крест, добавил что-то новое:

- Будьте, - говорит, - совершенны, как совершенен Отец ваш небесный.

Я вгляделся. Правый рукав батюшки, спущенный до кончиков пальцев, задубел у плеча. Я как-то раньше не особо его разглядывал. Парень как парень. Гражданский. То есть, не совсем - у него же форма. Я не помнил, когда он к нам присоединился. Это было страшно давно, чуть ли не три недели, что ли. В общем, я помнил его, почти столько же, сколько помнил себя, ребят и майора.

Кажется, ну да, это было в выжженном и брошенном врагом городе. Мы отступили в него, таща за собою досадный хвост размером в свежий отряд на конях и джипах (тогда мы ещё не видели тех штук, которые движутся под песком). На окраине мы ткнулись в разрушенную церковь. Её видок тогда поразил нас. Будто кто отгрыз крышу и ударом кулака проломил три стены. Тогда мы ещё не слышали разговоров насчёт летающего оружия, ну, кроме джипов. Но для них такая высота недоступна, как для курицы третья ветка дерева от вершины.

Кажется, он после оккупации города был в отряде горожан, удалившихся в лес позади города с парой ройстрелов. Слышал я разговор, что он собирал детей в церкви, уверенный, что этот специальный дом не подвергнется военному убеждению.

Он, оказывается, ошибся. Вышедший навстречу оккупантам на крыльцо своей конторы, он в этом убедился, когда за его широкими плечами рухнула крыша и три стены.

В дыму легко спрятать свои эмоции. Обиженный парень исчез в лесу и присоединился к горожанам.

У него не было ройстрела. Он исполнял свои обязанности, которые не требовали этого инструмента. Но он вернулся в город, в свой дом за этим маслом, которое, по его словам, неплохо действовало на то, что находишь под прилипшими мундирами.

В общем, майор велел ему следовать с нами. Я вслушался в его странные слова. Ему, очевидно, было холодно, потому что он всегда отказывался от нашего разогревающего средства. Словно увидев вопрос в глазах ординарца, он пояснил:

- Это слова Спасителя, одни из немногих, которые достоверно известны.

Ну, и ладно. Мне-то что. Хорошие слова. Если бы я ещё понял.

Складной алтарь он сам установил и открыл. Я не разглядел со своей позиции, но это было нечто красивое и светящееся. В глубине зачуханного шкафика, вроде кухонного, из распахнувшихся створок, будто Луна выплыла и осветила какие-то фигурки, и мне показалось, что они двигаются и вовсе не маленькие, а далёкие, как в окне. Коробочка, в которую был втиснут сосуд с маслом и кисточка, прикопанная, лежала в песке. Комр о чём-то кратко переговорил со священником.

Священник с его длинными волосами, пострадавшими от режима экономии сильнее, чем наши ёжики, не выглядел гражданским отморозком. В нём появилось что-то величественное, он показался мне красивым парнем. Истрёпанные полы грязной рясы скользили, задираясь на драных сапогах, зевластых, как откричавшиеся петухи.

- Н-нет… - Как бы задумавшись о чём-то не впервые, отвечал он еле слышно, но я принапряг ушки. - Не вполне… то есть… это некоторое пресечение непрерывности зла. Так писал один умный человек.

Священник слабо улыбнулся. Он сел и смотрел, сидя на корточках, снизу вверх невесело, но очень по-доброму улыбаясь. Руку в закатанном рукаве он до ужаса непринуждённо держал на колене. Тугой валик правильно наложенной перевязки натянул ткань у плеча. Лицо его было измождено, глаза запали и были окружены кругами, как у диковинного медведя, который водится на наших границах. Короткая борода и потемневшие без мыла волосы охватывали его лицо, как маска. Я вдруг понял, что он постоянно думает о чём-то ужасном, о чём нельзя думать солдату, и мне сделалось не по себе.

- Она поняла?
- Да. Кажется, да.

Командир расспрашивал его, тоже присев рядом на песок, пропуская песок между пальцев.

- Скажите ей… что Бог не превратился в человека. Он родился человеком.

Она заговорила, убирая волосы с лица, как это делал священник, и напряжённо улыбаясь растрескавшимися губами. Наверное, она была совсем молодая и красивая - в ту ночь, когда выжгли её посёлок, её лицо остановилось и осталось таким, как сейчас я видел.

- Она спрашивает, зачем Он это сделал.
- Он страдал… - Холодно и надменно ответил батюшка. - Ему было стыдно. Он чувствовал вину за людей, как родители чувствуют вину за ребёнка, пошедшего по кривой дорожке.

Голос его звучал тише и громче, как будто он думал о постороннем. Серая полоса на востоке кривилась вместе с дюнами.

Командир обратился к ней, и он, и она одновременно улыбнулись. Затем комр сказал:

- Кажется, я понял.

Клёцка принёс котелок, налил воды.

- Там давно скоромного не варили, - заметил он с умным видом, и комр покосился на священника.

Тот не слышал. Выпрямившись, он стоял возле алтаря. Солнца не предвиделось, по крайней мере, час. Внезапно, встрепенувшись, священник строго сказал:

- Ребёнок очень маленький. Я не буду погружать его.

Комр, будущий крёстный, отстегнул ройстрел и, положив его на песок возле железной руки, неуверенно подошёл и встал, где раньше указал священник. Он принял свёрток у матери. Она поправила его руки и прижала их так, как надо. Она и священник были или казались спокойными и уверенными. Я переводил взгляд с неё на священника, потом сфокусировался на крёстном отце. Саша прижимал к себе свёрток, как его поместила женщина, и старался не шевелиться.

Вдалеке наши телепались по песку и вместо того, чтобы следить за горизонтом, таращились на зрелище - комр с младенцем на локте. Свёрток лежал прилично, не дёргался, будто гигантский кокон. Верхняя часть прижималась к погону комра. Командир, как и все мы, надел кожаный жилет с металлическими прошивками.

Ребята темнели, как тени. Длинный Эверест застыл с ройстрелом вдалеке, я узнал его по тому, как башка его торчала выше прочих. Хорошая мишенька.

Священник открыл коробочку и вытащил сосуд с маслом, которым, как я подслушал, он помажет воду и ребёнка.

Его лицо изменилось. Он произнес, не стараясь говорить громко и властно, но оттого до ужаса внушительно, молитву на наречение имени.

Имя было красивое, взято из календаря.

Принялся говорить, призывая защитить ребёнка.

Командир с ребёнком стоял, повернувшись к западу.

- Отрицаешься ли сатаны? - Спросил священник, обращаясь к свёртку.

Наш комр, с ужасом придерживая ребёнка (как я его понимаю), ответил:

- Да…

Сатана, он кто?

Ретро упал со стрелой, торчавшей в кожаном жилете, и я первым делом мысленно поблагодарил комра, приказавшего нам их надеть. Шум? Его не было.

Поодаль я увидел, как из песка вывинчивается что-то блестящее, будто шлем со сложной гравировкой, только размером с нашего царя. Вылезла машина. Вторая уже открылась, из неё выскочило трое. Трое других уже стояли вокруг лагеря.

Шестеро великолепных стройных солдат. На плече у каждого ройстрел, у пояса трёхклинковые. Трое Сашиных солдат маячили вокруг. Эверест, первым вскинув ройстрел, взял под прицел вторую машину.

Тот, что был напротив меня, уже наклонил свой шестиугольный контейнер, и мне были видны страшные соты - в каждом тяжёлая стрела. Разом можно было выпустить до 32 таких, и он это сделал. Сделали это и остальные. Самец был прижат к земле человеколовом и задирал голову, дёргая рукой по песку в поисках покинувшего его ройстрела.

Рой стрел окутал лагерь.

Командир под женский крик повернулся. Двое с трёхклинковыми заняли дюну между палатками, где мы коротали по двое ночи. Я услышал любимый свист, и оба в руках солдат разошлись, выпуская между лепестков третий.

К командиру спешил один, ступая по песку на диво легко, будто скользя. Увидел ребёнка и странное выражение проявилось на его совершенно человеческом лице. Он глупо улыбнулся, и его как будто посетила новая мысль. У него было обычное лицо - парень как парень, ну, как какой-нибудь ординарец.

Комр упал на колено и оказался ко мне спиной, усеянной покачивающимися стрелами. Ребёнок находился у него под рёбрами.

Тот с трёклинковым схватил командира за плечо. У меня ещё мелькнула неумная мысль - во дурак, пошто ему штука сия писающая, вопящая?

Женщина с развевающимися волосами выбралась из-за джипа. Взгляд её был накрепко прикован к трёхклинковому.

Ретро обхватил её, оттащил, она обняла его, умоляя, укусила. Он держал её, лицо его приняло несчастное и твёрдое выражение.

Командир перевалился на бок, и штык вошёл в песок у шеи.

Тогда враг спрятал трёхклинковый, с щёлканьем прикрывая рычаг и придерживая лезвие у плеча командира, потыкал его вопросительно. Командир медленно сел с ребенком. Растрепанные пепельные волосы закрыли лоб. Подступивший к нему солдат, опуская ройстрел, что-то произнёс, протягивая просительно одну руку.

Сзади с десяток стрел застучали по его шлему. Он обернулся. Саша вскочил, и женщина, вырвавшись, побежала к нему, упала на колени и проползла по песку. Забрав ребёнка, она метнулась к незанятым палаткам, озираясь.

Командир, схватив с песка щит, оставленный на время обряда, попятился к джипу, прикрывая её. За её спиной вырос тот, что занимался Самцом, и клешня, размокнув пружину, выдернула ребёнка. Другой, тот, что пару минут глупо улыбнулся, пригибаясь под стрелами, выхватил из этой жуткой люльки ребёнка очень аккуратно двумя руками в жёстких перчатках.

Я проорал вбок, туда, где Ретро и Клёцка оттесняли к чёртовой машине троих, но что я проорал?

- Сюда… вперёд, окружай… - Ревел кто-то, кажется, Мясник.

И побежал ординарец, оскальзываясь в песочке, и красиво упал на колено.

На камне лежала папироска, не имеющая вида. Ага, Самец решил подсушить свою, погибшую вчера во время служебного совещания по результатам патрулирования.

Опрокинулся котелок с водой, упал сосуд с маслом. Священник, бросив книгу, схватился за пояс – а ведь там не было ройстрела. Мы окружили его сразу - те трое из нас, что оказались поблизости от площадки во время нападения.

Стройный солдат в кожаном налобнике оказался возле джипа раньше, свёрток был у него на локте. Притиснув его к броне довольно бережно, щерясь сквозь забрало, он отступил. Он издал несколько звуков - я понял, что он удовлетворён и в хорошем боевом настроении. Я - тоже.

Он оглянулся на меня масюсенькими круглыми глазами, жутко умными, как у медведя, и мне тоже что-то сказал вроде. Я мысленно перевел оскорбление, не владея иностранными языками дословно.

В следующую минуту я понял, что буду долгие годы вспоминать то, что увидел - и про долгие годы, представьте, успел подумать - и что если умру, то последнее, что вспомню, будет это.

Священник крикнул что-то низким голосом, скорее, прорычал и странно гибкий бросился через игровое поле песка к этому, с трепыхающимся, слава Богу, кульком.

Как пантера, чёрный и сильный, он ударом лба в забрало не опрокинул, но так толкнул того, что тот пошатнулся. Здоровой рукой священник выцарапал у него свёрток. Тот, обретя равновесие, тихо и вкрадчиво шагнул и схватился за нагрудный крест, вмиг оборвав толстую цепь. Другой он мягко подвёл снизу неразомкнутый трехклинковый, и тот скрылся над верёвкой, опоясывающей стройный стан священника.

Тут ребёнок в кульке между двумя мужиками заорал - это был чарующий и нереальный звук. Мы все на миг замерли.

Священник, сильно передернувшись, обхватил пальцами кулак с крестом, и валик повязки треснул на его руке. Промокшая сей секунд от кровотечения ткань облепила великолепно обозначившиеся мышцы, как на учебном плакате «Точки Поражения», и, заскрипев зубами, священник придвинул крест, стоявший торчком в кулаке, к броне на груди того.

Крест пробил металл и пропал по перекладину в броне, вдавив края. Я вскочил на камень и прыгнул к ним.

Солдат удивился, потом качнулся и, умирая, с закатившимися в прорезях лица глазами, стал падать, уволакивая за собой священника с прижатым, вибрирующим от крика кульком. Падая, он выдернул свой трёхклинковый, как бы спохватившись по поводу сохранности личного оружия.

Я вытащил кулёк, и, столбенея от движения внутри кулька, отшвырнул лежавшего щекой на груди священника чужого солдата.

Командир изогнулся, как лук, и беззвучно сказал:

- Слева… умный.

Это - мне.

Я медленно повернулся и увидел, как окружённый двумя из наших чужой опускает ройстрел.

Потом он упал, а Клёцка опустил свой.

Командир отпихнул с дороги того, кто тогда улыбнулся, метнулся к лежащему священнику.

Он упал коленями в песок, потом суетливо повернулся к убитому убийце. Рывком выдернув крест, он заполошно стал совать его в неподвижные руки священника. Положил ему на грудь.

Четверо оставшихся занимали места в машинах, и те ввинчивались в песок, смыкая на ходу створки, так, что один из солдат придержал их локтем. Самец открыл бешеный огонь с колена. Один из забиравшихся в машину повалился навзничь. Ройстрел редко поражает на таком расстоянии

Ощутив непосильную для умирающего тяжесть, священник с силой открыл глаза и, скосившись, увидел над своим лицом крест с окровавленным погнутым концом. Застонав, он повёл свинцово тяжёлой рукой, шевеля пальцами в крови, желая смахнуть маячивший над его лицом крест, а командир, явно ничего не понимая, стал с готовностью тыкать крест ему в несмыкающуюся ладонь.

Священник, вероятно, уже, мёртвый, отвёл окровавленный крест. На его побелевшем лице отразилось отчаяние.

Командир понял и растерянно убрал крест, машинально пряча его за ремень.

По лицу командира я видел, что он испуган более, чем мог себе представить. Он не хотел, чтобы священник умер.

- Батюшка… - Глупо и просительно молвил он.

Но тот умер.

Я следил за тем, как шевелится песок, в котором скрылись гости, затем он застыл.

Командир остался на коленях, и всё покачивал, как лось, головой. Золотые волосы встали дыбом, лицо было мокрым от пота.

Не утираясь, он дышал над телом усопшего тяжело и всё, верно, размышлял.

Я-то его знаю.

Внезапно он протянул грязную от крови врага руку и закрыл тёмные ясные глаза. Вытащил из своего жилета погнутую стрелу и, оглядев, обломал на колене.

Встал и огляделся.

Женщина с криком выскочила из-за джипа и отбирала у меня кулёк.

Командир стоял, повесив руки. Пальцы шевелились.

- Ему бы солдатом быть. - Сказал я.

Саша скорбно посмотрел на меня. Я понял, что это означает крайнее неодобрение, и сделал вид, что имел в виду младенца, в этот момент занятого не вполне пристойным, хотя и законным делом на моей гимнастерке.

Саша сделал знак рукой женщине и сказал ей несколько слов. Она остановилась. Он больше не смотрел на мёртвого священника. Упарь благоговейно следил за командиром.

Командир оглядел песок - вдавленная сапогом лежала коробочка. Сосуд с маслом сплющился. Круг тёмно-золотого цвета обозначал пролитое масло.

Саша жестом приказал мне с мокрым кульком повернуться к западу.

- Но ведь имя наречено… - Начал я.

Он рявкнул:
- Туда!

Я выполнил приказ. Командир, трогая ремень, нетвёрдо спросил:
- Отрицаешься ли зла?

Я, чувствуя себя глупо, промолвил:
- Да.

Он указал на восток. Я с младенцем, шебуршащемся в свёртке, повернулся к тоненькой ленте на горизонте.

- Сочетаешься ли со светом?

Я послушно ответил за младенца.

- Да…

Командир шагнул к разбитому сосуду и, черпнув жменьку песка, подошёл. Заслонив одной рукой окошечко в пелёнках, где темнела обезьянья рожица малыша, он со стиснутыми зубами и какими-то дурными глазами, высыпал содержимое кулака на пелёнки.

Покопался в рукаве, извлёк выточенный Упарём крестик и, выпятив губы от усердия, призвал женщину - та подошла и помогла надеть крестик. Командир старался не коснуться пуха на голове.

Затем помедлил и сказал:

- Всё. Обряд полностью совершён и абсолютно законен.

Судя по его глазам, он вовсе так не думал, а думал, о том, что всё испорчено.

Он взглянул на выжидательно молчащую женщину и внушительно кое-как сказал ей наполовину на родном, наполовину на её языке (спасибо майору):

- Всё совершилось законно. Это то, чего ты просила. Твой ребёнок защищён от зла и пребудет в мире.

Мне показалось, что она вздохнула с облегчением и совершенно спокойно подошла, чтобы забрать надоевший мне свёрток. Командир на мгновенье остановил её и, указывая на меня, сказал ей:

- Вот крёстный отец твоего ребёнка. Он позаботится о нём.
- Вот спасибо. - Проблеял я.

Командир обжёг меня ледяным взглядом и удалился, жестом приказав Упарю собрать обломки коробочки и сосуда. Он скрылся в палатке, оставив меня размышлять о его разуме. Конечно, гражданское лицо, о котором заботится этакий хмырь с ройстрелом и умеющий водить джип - недурное средство пребывать в мире.

- Отличная работа. - Заметил я проходившему Самцу. - Есть ли то, что может застать тебя врасплох?

Он приподнял брови.

- Разве что летучая мышь. В детстве одна вцепилась мне в волосы.

Я выгнул губы.

- Вона как.

Вот ведь как выходит, мы все не таковы, какими кажемся. Майор производил впечатление неистового воина, а был тихим книгочеем, командир не любит рыбу, а Самец боится мышей. Эти тайны обычно до добра не доводят. Я принялся думать. Каков на самом деле я, Мысли о какой-то неведомой ответственности тяготили меня.

…После сражений такое затишье всегда, правда?

Я вдруг как-то забеспокоился – не повредили ль чего младенцу, когда из рук в руки его передавали? Мало ль. Он хлипкий, наверное? Косточки у него этакие, и прочее.

Священника на песке не было. Издалека я увидел, что его, завёрнутого в белое полотно из-под майора, вносят в палатку командира Упарь и Клёцка. Парень был долговяз, длинные ноги в сапогах, очень плохих, болтались в руках друзей.

Окровавленного креста тоже нигде не видать.

Я обернулся.

…Все мы бедолажки тут, на границе Родины, возле чужой земли.
0

#27 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 14 февраля 2013 - 13:37

№ 26

Укол Веры

Я давно просила папу купить щеночка. Этот был не просто красив. Он был очарователен. Белый лопоухий спаниельчик с небольшими пятнышками. Когда я его рассматривала, он все время пытался лизнуть меня в нос своим розовым шершавым язычком.
-Пап, давай назовем его Шерпом. Я в книжке читала про белого пса-проводника. Он по горам лазил и спасал альпинистов.
Но тут вмешался хозяин щенка.
-Нет, Вера, это девочка. Придумай ей другое имя. Она через месяц будет не белой, а коричневой с серебристыми пятнами. Это самка редчайшей немецкой разновидности филд-спаниелей короткошерстной породы.
И я поглядела на владельца этого белоснежного чуда. Вообще-то смотреть в глаза чужим людям не в моих правилах. В них я всегда видела только жалость, сочувствие, иногда – презрение к инвалиду, смешанное с чувством собственного превосходства. Да, я инвалид. У меня с рождения недоразвитая левая рука. Тонкий отросток до локтя.
-Как вас зовут?
-Зови меня дядя Миша. Вот тебе мой телефон. Будут вопросы – звони.
-Дядя Миша, спасибо вам за подарок. Мне очень нравится эта собачка.
-Береги ее и воспитывай. Спаниели – самая умная порода собак. Умнее овчарок,- и он погладил меня по голове. Но это был не жест жалости, а жест напутствия. Я это поняла.
Помню, как в первом классе школы, я несколько раз убегала с уроков и отказывалась ходить на занятия. Маленькие дети бывают очень жестокими. Более жестокими, чем взрослые. Они дразнили меня и больно дергали за мой отросток. Потом привыкла. Но дала себе клятву не смотреть в глаза чужим людям.
А вот голос дяди Миши был настолько необычен, что я не выдержала. И не пожалела. В его глазах не было жалости. В них был интерес. Его глаза не смотрели. Они всматривались в меня. Они меня изучали. И я чувствовала, что вызываю искренний интерес у этого человека. Я хоть и не взрослая, но женская интуиция уже меня выручала не раз. И никогда не подводила. Его глаза желали мне добра. Мое имя, произнесенное его бархатным голосом, долго потом звучало в голове.
Собачку я назвала Лампой. Она так забавно стояла на задних лапках, маша передними, что напоминала лампу на подставке. Спала Лампа всегда у меня в ногах.
Она меня охраняла. Меня и мои сны.
А сны после знакомства с дядей Мишей мне стали сниться необычные. Во-первых, они стали цветные. Во-вторых, радостные. И еще в них всегда присутствовал его бархатный голос, произносящий мое имя. Что он мне рассказывал, я не помнила, но что-то очень хорошее.


* * *
Прошел год.

Сегодня я проснулась от грохота. За окном бушевал майский ливень. Лампа прижималась к моему боку и повизгивала. Что-то было не так. Меня разбудил не только грохот.
И я вспомнила - что. Сон. Прежде, чем проснуться, я ясно видела красно-синюю молнию, ударившую в высокую березу. А под березой стоял дядя Миша и смотрел на меня.
Дней пять потом мне ничего не снилось. В этом году я заканчивала восьмой класс. Родителям твердо заявила, что в школе учиться больше не буду. Я не могла больше смотреть на этих разряженных кукол, под ручку с парнями уходивших после занятий.
Взгляды парней обходили меня стороной, да и брать меня было не под что.
Сегодня решила после занятий набрать распустившихся веточек ивы на берегу
реки. Я уже почти подошла к опушке рощи, когда увидела ее. Березу из моего сна! Она одиноко стояла на высоком берегу, расколотая надвое безжалостным ударом молнии. Я побежала к ней.
Долго гладила ладонью обгоревшую отставшую кору. В месте разлома в стволе образовалась ямка. Туда натекла небольшая лужица березового сока. Кусок полуобгоревшего гриба чаги плавал в лужице. Он окрасил сок в желтоватый цвет. Я окунула в сок палец и попробовала. Очень вкусно.
Дома поставила веточки ивы в вазу, и принялась за уроки. Ночью мне опять приснилась расстрелянная грозой береза. Возле нее стоял дядя Миша и показывал на ствол рукой. Утром я мучительно пыталась вспомнить, что он говорил. Слова пропали. Тогда я закрыла глаза и стала вспоминать его лицо. В нем было что-то необычное. Что? И я поняла. Округленные губы. Он говорил – «о». И тут до меня дошло.
Не «о». Он говорил – «сок»! Это какая-то подсказка. Но о чем? Сок. Может, он хочет, чтобы я собрала сок и выпила его? Да что я гадаю? У меня же есть его номер телефона.
Грустный женский голос сказал мне, что дядя Миша умер еще полгода назад.
Я расстроилась. После школы купила бутылку минералки и пошла к своей березе. Аккуратно перелила весь сок в бутылку. В углублении остался только разбухший гриб. Отломила от него кусок.
Дома вылила сок в литровую банку. Внутрь бросила принесенный кусок чаги. Пусть настаивается.
Я не верила ни в чертей, ни в ведьм из бабушкиных сказок. В бога тоже не верила. Понимала, что его нет в том виде, в каком он описан в книгах.
Верила в некий высший космический разум, нечто огромное и недоступное пониманию, что может влиять на человеческую цивилизацию.
Может все эти сны – моя пробудившаяся генетическая память? Я читала о том, что некоторые люди помнят себя даже в утробе матери. А некоторые помнят себя в и другой жизни.
Если эти сны вызваны моим пробудившимся подсознанием, надо ли им верить? Одному сну я поверила. Он тут же прекратился. Может поверить и второму? Выполнить и его? Какой тогда будет третий сон? И будет ли?
После всех переживаний долго не могла заснуть. Ночью мне ничего не снилось. Значит, я все сделала правильно.
Как всегда в это время родители переехали на дачу. Там у нас был уютный домик и мы в нем жили до глубокой осени. Я сказала им, что хочу подготовиться к вступительным экзаменам и пока побуду дома. Хотя я еще и сама не решила, куда поступать.
А через день мне приснилось, как дядя Миша делает укол в мой недоразвитый отросток. Так вот из-за чего весь этот сыр-бор!
Я задумалась. Долго разглядывала банку с соком и плавающим в нем грибом. Не начнется ли у меня заражение? Надо проверить на ноге. Царапнула ножницами бедро и смазала настоем из банки. Заклеила пластырем.
Вечером решила проверить. Под пластырем не было никакой царапины. Чистая розовая кожа. Только следы крови на пластыре. И я поняла, что от укола вреда не будет.
Дрожащей рукой набрала половину шприца и ввела под кожу в предплечье. Ночью я проснулась от сильной ломоты в руке. Следов от укола не было, но сам отросток покраснел и заметно раздулся. Я потрогала его. Кожа была горячая, но не болела. Это меня немного успокоило. Я измерила температуру. Пока ничего страшного. Как ни странно, заснула быстро.
Сон повторился. Я сделала еще один укол.
Так прошло три дня. Сны повторялись, из чего я сделала вывод, что уколы надо продолжать.
Сны продолжались еще неделю. Потом закончились. Я сделала вывод, что лечение закончилось. Но какое? У меня ничего не болит, кроме все увеличивающейся ломоты в отростке. Наверное, она пройдет с прекращением уколов. Но она не прошла, а усилилась. Поднялась и температура.
А вечером мне стало совсем плохо. Меня трясло и знобило. Все время хотелось пить и есть. За ночь я съела все мамины запасы из холодильника и выпила с чаем две банки малинового варенья. Потом полный провал.
Я лежала, накрытая одеялом и чувствовала какое-то смутное беспокойство. Что-то со мной было не так. И тут я поняла, что мне мешает мой отросток. Я повернула голову и приподняла одеяло. Отростка не было! Совсем!
На его месте лежала рука! Целая. С локтем, с ладонью и пальцами. Я ими пошевелила. Они двигались! Потом ладонью. Тоже двигалась! Но согнуть в локте или приподнять руку – не получалось. Рука была очень худенькая и слабая. Глянула на календарь. Я проспала три дня! Голодная Лампа повизгивала на полу.
И тут мне все стало ясно. Уколы! Видимо, они разбудили генетическую память организма, и он сам достроил мою недоразвитую руку. Сны, а вернее, мое подсознание, подсказало мне, что нужно для приготовления лекарства. В образе единственного человека, которому я безгранично верила.
Спасибо тебе, дядя Миша. Ты даже с того света продолжаешь творить добрые дела.
Значит, березовый сок был нужен, как основа, а чага – как антибиотик и клеточный стимулятор.
Я устроила Лампе кулинарный пир. Потом мы с ней поехали на дачу. Мама чуть с ума не сошла от счастья, когда увидела руку. Стала чуть не каждый день ходить в церковь
А папа помогал мне развивать руку. Через два месяца усиленных тренировок внешние различия между руками исчезли. Я твердо решила, что буду учиться дальше. На детского врача.

Ну, как тут не поверишь в высший разум?
А может это вера в животворящую доброту людей?
0

#28 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 16 февраля 2013 - 20:58

№ 27

История для незнакомца

Джон отложил книгу и выглянул в окно. Вокзал был практически не виден из-за дождя. Зато были видны люди которые спешно передвигались по платформе - на этой станции поезд стоял всего 2 минуты.

Станция была второй по счету на пути следования поезда. Джон сел на первой, и ехал уже час. В своем купе он пока был один, чему был сильно рад.

Вдруг дверь с шумом открылась и в купе зашел юноша лет 17-18 весь промокший от дождя.
- Не люблю зонты, - негромко пробурчал он, - Зря наверное...

Юноша закрыл за собой дверь и положил сумку под сиденье. Оглянулся, снял куртку, аккуратно повесил на крючок в районе верхней полки, так что бы капли падали только на пол, и сел напротив Джона.
- Меня Андрей зовут. - произнес юноша и протянул руку Джону для рукопожатия.
- Джон, - пожимая руку ответил он.
- Ухты! вы к нам из Англии или Америки? Или из другой какой-нибудь страны? - неизвестно чему обрадовавшись сказал Андрей. - Первый раз еду в поезде с иностранцем!
- Я не иностранец, - спокойно ответил Джон - Я родился недалеко отсюда, а мой отец из Англии.
- Не может быть! - воскликнул Андрей. - Уникальный случай...
- Угу... - кивнул Джон и открыл книгу - лучше уж почитать, чем разговаривать с этим болтуном.

Андрей немного смутился тому, что собеседник начал читать, и решил пока освоиться. Достал из сумки сухую одежду, потом снял с себя мокрые штаны и рубашку и одел свежие.

Посидев немного и посмотрев в окно, он вдруг опять полез к сумке и достал оттуда пачку чипсов.
- Будете? - спросил он у Джона. Тот отрицательно кивнул и продолжил читать.

Андрей начал громко хрустеть чипсами смотреть в окно.
- Ну и дождь сегодня... - произнес он, и продолжил жевать чипсы.

Джон никак на это не отреагировал.
- Вы до конечной едете? - спросил Андрей.
- Да.
- А я немного раньше выхожу, на одну станцию... Так что 5 часов еще вместе ехать...

Джон вдруг представил себе еще 5 часов в одном купе с этим человеком. Настроение немного испортилось.
- А меня девушка бросила... - вроде как невзначай сказал парень.

Джон молча продолжил читать.
- А что вы читаете? - спросил Андрей.
- Маркеса, "Сто лет одиночества".
- Вот и меня то же самое ждет... - негромко произнес парень. - Я ведь ее люблю!

В пространстве повисла тишина, Джон продолжал читать книгу.
- А вы кого-нибудь любите? Или любили? - никак не мог успокоиться юноша.
- Я много кого люблю: родителей, друзей... в общем много кого... - не отрываясь от книги ответил Джон.
- Я имею в виду настоящую любовь, любовь всем сердцем! - продолжал юноша.
- А я их всем сердцем люблю. - улыбаясь, ответил Джон.

Андрей с расстроенным лицом уставился в окно. Было видно, что он хочет что-то рассказать, но не знает как заинтересовать Джона.

Джон выглянул из-за книги, тяжело вздохнул, закрыл книгу.

- Ладно, рассказывай... - произнес он и положил книгу на столик.
- А? Что? - не понял Андрей.
- Рассказывай. Что там у тебя случилось?
- Случилось? - переспросил Андрей.
- Ну да, помнишь, ты говорил - "А меня девушка бросила...", продолжай, я слушаю.

Андрей ошеломленно смотрел на необычного мужчину по имени Джон.
- Вы же не хотели слушать.
- Не хотел, а теперь хочу! Ну давай, я люблю такие трогательные истории.

Андрей молча уставился в окно. Минут пять он что-то обдумывал, а потом начал:
- Мы с ней года два-три встречались. Все было отлично... она была первой кого я по-настоящему поцеловал, ну и с ней первой... ну понимаете...

Джон кивнул.
- Жили мы недалеко друг от друга... ходили в одну школу... Правда в разные классы - я на один год старше. Когда мы встречаться начали мне четырнадцать было... Все так легко было непринужденно... И вдруг она говорит, что нам нужно расстаться... Ни с того ни с сего, мы ведь практически не ссорились. Почему она меня бросила?!
- Мы не обо мне говорим, так что рассказывай.
- Странный вы какой-то... - пробормотал Андрей, но все же продолжил, - Большую часть свободного времени мы проводили вместе. Это было действительно классно... Не понимаю, почему она решила расстаться? Как думаете?
- А ты у нее спрашивал?
- Да. Он сказала, что так будет лучше... и все... Я наверное недели две не мог потом прийти в себя: плохо ел, никак не мог выспаться... Знаете, когда бывает такое состояние, что ничего не хочется, вообще ничего... Это наверное не правильно, быть полностью "не здесь"?
- Иногда это необходимо, - внимательно смотря на юношу ответил Джон.
- Да... наверное... Я сам был очень удивлен, когда понял, что две недели практически не видел друзей и не общался с ними... две недели меня просто не было, я отсутствовал... Эти две недели все было как в черно-белом кино... причем я был зрителем... даже не актером... Вначале было очень больно, потом стало абсолютно все равно... А сейчас я просто в растерянности - я уже пришел в себя, но я совсем не знаю, что мне делать... зачем жить? Сейчас мне просто не для кого жить... Наверное это глупо? - Андрей внимательно посмотрел в глаза Джону.
- Да. Но это оправданно, а значит допустимо, возможно и... правильно...
- Теперь я боюсь встречи с ней, с нашими друзьями... Когда я вижу кого-нибудь из наших общих знакомых, то стараюсь избежать встречи...
- А как она выглядит? - вдруг спросил Джон.
- Она очень красива... Лицо немного восточного типа... знаете, не то, что узкие глаза и так далее, а восточного в смысле.. ну как вам сказать? Очень красивое лицо...

Джон молча кивнул, и парень продолжил:
- Волосы темные, длинные и очень красивые... сами собой волосы очень красивые... приятные на ощупь... она никогда и не красила...

Лицо Джона приняло какое-то странное, задумчивое выражение.
- А у тебя есть ее фотография, - вдруг спросил он задумавшегося Андрея
- Да, сейчас покажу, - ответил парень и полез в карман. Достав оттуда кошелек он извлек з него фотографию и протянул Джону, - Вот, это мы на море, в том году.

Джон внимательно рассмотрел фотографию, что-то прошептал про себя и протянул назад Андрей:
- И правда красивая.

Андрей молча смотрел в окно, за которым продолжал лить дождь. После того, как он все рассказал Джону, ему сразу стало как-то легче, словно он посмотрел со стороны и теперь уже не являлся непосредственным участником всех этих событий. Состояние стало спокойное, но не такое отрешенное
- Вы куда? - Андрей смотрел на Джона, который уже открывал дверь купе.
- Выйду покурю немного, - ответил Джон и подмигнул парню, - Ты куришь?
- Нет, спасибо... - пробормотал Андрей и снова уставился в окно, этот ливень казалось никогда не закончится.

Джона не было около получаса. Андрей даже решил, что тот и не вернется, пока Андрей не выйдет.
- Чего-то вы долго... - сказал парень, когда Джон все же вернулся.
- Пока сигареты нашел у кого-то, свои где-то забыл... - ответил Джон, - А ты тут как?
- Да вроде тоже нормально...

Оставшиеся сорок минут пути они преодолели молча. Джон читал книгу, Андрей смотрел в окно. Он вдруг обратил внимание, что после возвращения Джона небо начало светлеть, а за пять минут до приезда на его станцию дождь и вовсе прекратился, и выглянуло солнышко.
- Ладно, похоже мне пора, - сказал парень, доставая сумку.
- Что? Уже приехали? - отводя глаза от книги удивленно произнес Джон. - О, и погодка наладилась!
- Да, с погодой просто чудеса творятся, куда только тучи делись! Как увел их кто!
- Да уж... как увел... - повторил негромко Джон и усмехнулся.
- Ладно, прощайте, удачи вам. - сказал Андрей вытащив сумку из купе.
- Пока, тебе тоже удачи. Я уверен, что все у вас с девушкой будет хорошо. - ответил Джон.
- Если бы... - пробормотал парень, закрывая за собой дверь.

Джон загнул угол страницы, мельком взглянул на ее номер и отложил книгу. За окном светило яркое солнце, влажный перрон блестел в его лучах. Джон смотрел в окно, на перроне, в толпе людей стояли двое. Парень и девушка. Парень недоверчиво смотрел в на девушку, она что-то говорила ему, чуть не срываясь на слезы.

Поезд тронулся, Джона немного шатнуло, он взял книгу и открыл на загнутой странице, не забыв взглянуть на ее номер, хотя и не помнил какое число там должно быть, чисто машинально. Прежде чем начать читать он еще раз взглянул в окно,. Теперь там почти не было людей и целующаяся пара сразу бросалась в глаза. Джон улыбнулся, его губы слабо шевельнулись, но кто-то может и смог прочесть по его устам: "Я только учусь...".
0

#29 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 16 февраля 2013 - 22:18

№ 28

Падает снег

Унылый, порядком надоевший серый ливень закончился ночью. Над миром воцарилась минута тишины, и мягкие, белые, хрупкие пушинки снега, медленно кружась, начали опускаться на Землю. Зима пришла и на улицу Сен-Дени, и на проспект Виктории, и на площадь Согласия… и в Лувр она тоже пришла, покрывая снежным пледом белые плечи его прекрасных статуй. Но город пока ещё не знал этого. В сладкой неге сна он так и не заметил этот маленький промежуток времени, когда поздняя парижская осень сменяется настоящей зимой. И большинство горожан вновь, по старой своей привычке, пропустило это священное таинство прихода на улицы Парижа бесконечно ясной чистоты первого снега.
Едва Анри вышел из дома, как морозная свежесть прогнала остатки сна, и мир, окрашенный в белое, ударил по глазам праздничной чистотой и ясностью. Ах, как приятно было, чувствовать нежный хруст первого снега под ногами и ощущать как свежий и чистый воздух, проникая в ноздри, наполняет всё тело какой-то торжественной радостью.
Даже спускаться в метро совсем не хотелось. После чистой морозной свежести улицы душный и пыльный воздух подземки казался мёртвым, отталкивающим, всё ещё хранящим в себе память вчерашней унылой и буднично-серой осени. Да и в электричке с этюдником и огромной сумкой было совсем уж тесно и неудобно. От косых взглядов и недовольного бормотания пассажиров становилось неловко, хотелось поскорее выйти и вновь устремиться наверх, в праздничное белое великолепие города, и уже там, вздохнуть, наконец, свободно, снова впитав в себя свежесть первого зимнего дня.
Вот уже и электричка приятным повизгиванием тормозов возвещает о приближении знакомой станции с красивым названием Анвер. Взяв в руки сумку и этюдник, Анри повернулся к выходу и тут он увидел её. С загадочной улыбкой Джоконды она разглядывала какую-то рекламную табличку на стене вагона, и огромные глаза её казалось, излучали необыкновенную фантастическую доброту и спокойствие. Рыжие волосы разметались по зелёной курточке девушки, словно лесной пожар, не смотря на контраст, удивительно гармонируя с её внешностью.
«Динь-динь» - донеслось из динамика, и мягкий голос доброжелательно произнёс, что станция за окном называется Анвер. Толпа устремилась в открывшуюся дверь электрички, увлекая за собой Анри, всё ещё заворожённого взглядом и улыбкой девушки.

«Tombe la neige.
Tu ne viendras pas ce soir…»[1] - звучала откуда-то, словно в насмешку, старинная песня.
Электричка умчалась, унося с собой рыжеволосую незнакомку, оставив Анри приходить в себя на станции.
Выйдя на улицу, он вновь вдохнул приятную морозную свежесть, но даже она не могла пересилить образ юной красавицы, случайно увиденной в метро и в одну секунду взорвавшей его воображение, словно огненная неистовая стихия, разрушившая в одночасье покойный и размеренный быт молодого художника.
Анри не помнил, как дошёл по улице Стенкерк до площади Сен-Пьер, так же автоматически он свернул на Фуайсье, потом на улицу Габриэль. Перед его глазами так и стояла загадочная улыбка той девушки. – Интересно, как её зовут? Чем она занимается? – Юноша пытался представить, какой могла бы быть жизнь рыжей незнакомки, что она любит, как говорит. Дойдя до площади Тертр, он устроился в своём привычном месте, расставив картины, и открыв этюдник. Мимо проходили туристы и просто любопытные и жадные до искусства парижане, придирчиво разглядывая каждый мазок на предложенных художниками картинах. Иногда приценивались, иногда даже начинали торговаться. Но чаще проходили мимо, как в музее. И снова откуда-то, как насмешка, донеслась эта песня:

«“Tu ne viendras pas ce soir”,
Me crie mon desespoir
Mais tombe la neige,
Impassible manege». [2]

- Кажется это Сальваторе Адамо. – Подумал Анри. – А может Шарль Азнавур. Но приходит же в голову кому то слушать такие печальные песни! Хотя она и не плохая, но ужасно грустная.
- Месье, месье… - прервал размышления Анри чей-то голос. – Простите месье, Вы портреты пишете?
Это была солидная иностранка, лет пятидесяти. Судя по акценту англичанка или шведка. Дама в левой руке держала маленькую бумажную сумочку с сувенирами, а правой кокетливо поправляла спадающий на лоб локон, цвета спелой пшеницы.
- Да, конечно, мадам! – Оживился Анри, и предложил даме удобное плетёное кресло. – Что Вы предпочитаете? Уголь, пастель, карандаш?
- Пастелью красивее! – Кокетливо сказала иностранка, усаживаясь в кресло.
Привычным движением Анри закрепил лист на этюднике и сделал первый штрих. Потом ещё, ещё… Вот так шапочка дамы, а тут купол Базилики Санкре-Кёр. Анри специально постарался придать и шапочке и куполу черты лёгкого, еле заметного сходства. Может из-за желания пошутить, а может кто-то попытается отыскать в этих образах тайный смысл, начнёт разгадывать глубокую философию портрета…
Бросив очередной мимолётный взгляд в сторону купола Базилики Анри замер. Короткая зелёная курточка и огненные рыжие волосы… Да, это была она! Та девушка из электрички! Она шла куда-то стремительной, но удивительно грациозной походкой, и опять чему-то так загадочно улыбалась. – Как Джоконда из Лувра. – Отметил молодой человек, и сам улыбнулся так же загадочно, а сердце усиленно выбивало ритм: «…mais tombe la neige, Impassible manege…»[3].

- Вот привязалась проклятая песня. – Анри поглядел вслед уходящей незнакомке, владелице рыжих волос и зелёной курточки и опять вернулся к портрету иностранки.
- Месье, вы уже закончили? – нетерпеливо спросила та, когда Анри только собирался заняться тенями на куполе Базилики.
- Одну минуту, мадам, ещё немного потерпите. – Улыбнулся он заказчице, и та, удовлетворённо раскинулась в своём кресле.
Через некоторое время портрет был готов. Расплатившись, иностранка ушла, а Анри то и дело поглядывал в ту сторону, где совсем недавно мелькнула знакомая рыжеволосая девичья фигурка. Но девушки не было.
Так прошёл день. Чуть ближе к вечеру Анри собрал этюдник, написав за день ещё пару портретов, сложил непроданные картины в сумку и отправился домой. Перекрёсток улиц Древе и Анри Басак разрешил ему миновать себя, подмигнув зелёным глазом светофора. Зелёным как та куртка…
- Тфу, ты… - Анри попытался взять себя в руки, прогоняя навязчивый образ девушки. Машины встали, пропуская поток пешеходов, и надо было идти, но вместо этого Анри отступил на шаг, пропуская прохожих, и замер, наблюдая как по другой стороне дороги идёт та самая рыжеволосая девушка, в зелёной курточке.
В следующий миг он закинул этюдник за спину, цепко схватил сумку с картинами и что есть силы пустился бежать через дорогу, пытаясь, во что бы то ни стало догнать загадочную незнакомку. - Подбежать. Представиться. Попытаться завязать знакомство, а там… будь что будет. – Так решил он про себя, и твёрдо намеривался осуществить задуманное.
Тем временем девушка свернула во двор какого-то дома, и снова бесследно исчезла. Молчаливые окна, окружавшие Анри со всех сторон, свято хранили тайну исчезновения незнакомки, будто её и не существовало вовсе.
- Привет! Уж никак не думала встретить тебя здесь! – Услышал Анри за своей спиной и обернулся. Ирэн, хрупкая девушка с веснушками, та с которой он когда-то учился вместе в институте, и которая, когда то досаждала ему своими разговорами, глупыми стишками, сейчас стояла и смотрела на него, улыбаясь такой открытой и счастливой улыбкой, что всякое желание отвязаться от неожиданной спутницы пропало у него даже не успев зародиться. В своих старомодных очках в роговой оправе и больших зимних ботинках Ирэн выглядела немного неуклюже, совсем как маленький ребёнок, едва освоивший робкую детскую походку. Они же, чуть увеличивая её глаза, придавали её лицу выражение бесконечной детской доверчивости и наивности.
- Привет! Вот уж и я не ожидал тебя увидеть здесь! – Искренне ответил Анри, неожиданно признаваясь себе, что так же рад видеть Ирэн, которую не видел со времён института.
- А ты что тут делаешь? – По-детски наивно спросила она, улыбаясь во весь рот.
Говорить правду Анри не собирался. И как сказать такой доброй маленькой девочке, открыто ему улыбающейся то, что вот он сейчас тут бежал за какой-то незнакомкой, словно воздушный шарик на ниточке?
- Да вот, решил написать с крыши дома зимний Париж на закате. – Соврал он, и сама мысль показалась ему заманчивой.
- Вот здорово! – захлопала в ладоши Ирэн. – Возьми меня с собой!
Причины не брать с собой эту девушку Анри не нашёл. И вот уже две пары ног поднимались по широкой парадной лестнице какого-то дома, волоча на последний этаж этюдник и сумку с картинами. Сумку с картинами Ирэн вызвалась нести добровольно, увидев, как тяжело подниматься бедному Анри по ступенькам, таща на себе и их и этюдник. Зато на самом вернем этаже Анри и Ирэн были вознаграждены. Дверь на чердак оказалась открыта, и открытым был выход на крышу.
- Какая красота! – воскликнула Ирэн, пробегая на своих тоненьких ногах, обутых в большие зимние ботинки, по плоской крыше от края до края и лавируя между трубами и щётками антенн.
- Смешная она. – Подумал Анри, устанавливая этюдник.
- Ты что будешь писать? - Спросила Ирэн, подбежав к самому ящику, и доверчиво заглянув через плечо Анри, словно это был не простой этюдник, а волшебный ящик фокусника.
- Да вот, наверное, вид на Эйфелеву башню. Скоро солнце начнёт заходить, и будет красиво.– Ответил он, и взял в руки пастель.
- Ой, а напиши рядом меня. Ну, пожалуйста! – Ирэн встала напротив этюдника, и сняла очки, встряхнув головой, чтобы расправить волосы.
- Ну, хорошо, может что-то и получится. – Улыбнулся Анри.
И в эту секунду луч заходящего солнца, уже начинающего прятаться за нежную пелену полупрозрачных облаков, высветил волосы Ирэн, окрасив их в огненно рыжий цвет, и на какой-то миг Анри увидел в ней ту, неизвестную и неуловимую девушку из электрички.
Пытаясь запечатлеть увиденное, он мазок к мазку вырисовывал каждую деталь, каждую мелочь, окружавшую его в этом мире. И чем больше он прорисовывал портрет незнакомки на картине, тем быстрее таял и растворялся мираж. И только глаза оставались неизменными, искренними, открытыми и доверчивыми. Это были глаза настоящей влюблённой женщины.
- Ты скоро? – Спросила Ирэн, чуть подпрыгивая от нетерпения. – Очень хочется посмотреть.
- Ещё немного. – Ответил Анри, делая несколько штрихов пастелью. – Кажется всё.
- Ой, покажи! – Она подбежала и с любопытством заглянула в этюдник.
- Ну, точно как ребёнок в ящик фокусника – отметил про себя Анри.
- Как здорово! Неужели я такая! – Улыбнулась девушка.
- Какая, такая? - Спросил он.
- Т-т-а-к-кая! – Ответила Ирэн и передёрнула плечами.
- Замёрзла? – Улыбнулся Анри, и девушка обняла его своими тонкими руками, словно растворяясь в его объятиях.
- Немного. – сказала она тихо.
Где-то снова зазвучала мелодия:

«“Tu ne viendras pas ce soir”,
Me crie mon desespoir
Mais tombe la neige,
Impassible manege».

- Странно, - тихо сказал Анри, прислушиваясь к словам знакомой песни, - я всю жизнь думал, что она о девушке.
- А о чём же она? – Спросила Ирэн.
- О любви. – Улыбнулся он. И снова добавил. – О любви.


____________________________________________________________________________________

[1] «Падает снег - этим вечером ты не придешь»… (фр.)

[2] «Этим вечером ты не придешь!» - Кричу я в отчаянье. И падает снег, безразлично кружась. (фр.)

[3] И падает снег, безразлично кружась. (фр.)
0

#30 Пользователь офлайн   GREEN Иконка

  • Главный администратор
  • PipPipPip
  • Группа: Главные администраторы
  • Сообщений: 17 985
  • Регистрация: 02 августа 07

Отправлено 17 февраля 2013 - 17:23

№ 29 ... ИЗВИНИТЕ, В ФИНАЛ НЕ ПРОШЛО - ОТСЕЯНО ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ЖЮРИ НОМИНАЦИИ. НЕ ЖЮРИТЬ!

Ты спасла меня

Женщины, весело улыбаясь, смотрели на своих двухлетних чад, играющих в песочнице у подъезда, и разговаривали о женских делах. Цветущая под окнами яблоня радовала глаза и наполняла воздух ароматом.
- Даша, ты совсем за собой перестала следить, - промолвила блондинка с красиво уложенными волосами.
- Эта ты, Юля, с утра накрашенная, а мне не к чему, - ответила подруга, выглядевшая на её фоне, весьма скромно.
- Мы женщины, и мужики должны восхищаться, глядя на нас.
- Мне, кроме Коли, никто не нужен, - тяжело вздохнула Дарья.
- Сколько ему осталось? – серьёзным голосом спросила Юля.
- Полгода.
- И зачем ты его отпустила?
- Его разве остановишь. Говорит: отвоюю два года, квартиру купим, и на машину останется. Да и в крови у них это. Дед его с отечественной войны инвалидом пришёл, отец в Афганистане погиб. И вот теперь Коля в Чечню уехал.
- А если что случится? – с сочувствием спросила Юлия.
- Когда он уходил, обещала, что буду молиться за него. Что-то на душе не спокойно. Пожалуй, домой пойду!
- Извини, Даша! Расстроила я тебя. Тебе все завидуют – он у тебя настоящий мужик, а мой жить без своих родителей не может.
- Коля может и рад бы жить со своими родителями, но нет у него никого, кроме нас с Вовкой. Детдомовский он, училище закончил и в армию пошел, - она тяжело вздохнула. – Теперь опять армия. Ладно, Юля, пошла я.
Женщина взяла на руки сынишку и зашла в подъезд. Вроде всё, как обычно, но что-то угнетало молодую женщину. Тоска по любимому? Конечно, но почему так тревожно на сердце?
Вымыв руки сыну, дала ему печенья и налила чай. Просидев несколько минут, уставившись в одну точку, взяла сотовый телефон:
«Коля сказал, что бы я ни звонила, сам будет звонить. Он и звонит каждый день. Вчера минут пятнадцать болтали. Позвоню, пусть послушает, как сын разговаривает».
Она колебалась лишь несколько секунд, затем, махнув рукой, набрала родной номер.

Разведывательно-диверсионная группа сидела внутри «бээмпэ» положив ноги на ящики с взрывчаткой.
- Командир, а нам до ущелья километра три не доехать, придется на себе тащить, - недовольным голосом произнес сидящий рядом с лейтенантом сержант.
- Восемь таких лбов двести килограммов не донесут? – улыбнулся командир.
- Почему восемь? Нас десятеро.
- Водитель здесь останется, а я не понесу, - улыбнулся лейтенант. – По статусу не положено.
- Ну, ты даешь! – с весельем в голосе возмутился рыжий парень в расстегнутой гимнастерке. – Второй месяц, как лейтенантом стал, а голос командирский уже прорезался.
Группа состояла из контрактников вдоволь нанюхавшихся пороху и на очередное задание отправлялись, как на прогулку. Лишь один из них, закрыв глаза, думал о чем-то своём.
- Коля, а ты как думаешь? – толкнул его в бок сосед справа.
Парень пожал плечами.
- Он лишь о своей Дашеньке думает, - съязвил сидящий напротив воин.
И тут в кармане у Николая завибрировал сотовый телефон. Раздался дружный смех.
- Вот и она, - произнёс чей-то голос, в котором кроме насмешки чувствовалась и зависть.
- Да, ну вас! – промолвил Коля и через люк выбрался на броню «бээмпэ».
Ветер бил в лицо, а он не мог оторвать взгляда от изображения жены и сына, опомнившись, он нажал зелёную кнопку.
- Коля, что так долго не отвечаешь?
- На тебя, Дашенька, засмотрелся. Не представляешь, как я соскучился. Вовка там уже ходит и говорит.
- Говорит? Сегодня с бабушкой ругался – она ему конфеты не давала. Сейчас тебе привет передаст.
- Папа, пиезай, ми тебя люби…
- Родной ты мой! – парень стряхнул с глаз слезу. – Скоро приеду.
А за много километров плакала его любимая, глядя на своего маленького Вовку, и представляла их встречу с отцом.
Помычав ещё немного в трубку, сын вновь принялся за печенья.
- Всё, наговорился, опять ест, - веселым голосом произнесла Даша.
- Как охота к вам!
- Коля, а что ты сейчас делаешь
- Сижу на своей «бэмпэшке» и мечтаю о тебе.
- Коля, я тебя так сильно люблю.
- Я тебя тоже. Вот вернусь и больше…
Она услышала какой-то грохот и связь прервалась.
- Спаси и сохрани, господи! – повернувшись к иконе, взмолилась женщина. – Не отнимай его у меня, прошу тебя, Боже всемилостивый!
Она набрала номер мужа.
«Телефон абонента временно недоступен», - раздался металлический голос.
- А-а-а! – закричала Даша, схватившись за голову.
Испугавшись, заплакал и маленький Вовка. Женщина схватила его, прижала к груди и обессилено села на пол. Четверть часа она ревела вместе с сыном, затем, что-то вспомнив, вновь схватила телефон и стала искать номер, найдя, со страхом нажала кнопку вызова.
Этот номер ей дал муж на случай, как он говорил, «непредвиденных обстоятельств».
- Перезвоните позже! – раздался чужой взволнованный голос и связь прервалась.
Минут пятнадцать она сидела на полу, инстинктивно качая сына. Увидев, что тот заснул, отнесла его в спальню и, вернувшись на кухню, набрала повтор.
- Прапорщик Щербинин. Я вас слушаю - раздался раздраженный голос.
- Я жена Леонтьева Николая. Что случилось?
- Даша, Даша…, - голос стал тихим, извиняющимся.
- Что, что случилось?
- Дашенька… они взрывчатку везли… на мине радиоуправляемой… вся группа…
Время остановилось для неё. Пришедшая на обед мать с ужасом бросилась к сидящей на полу дочери:
- Даша, что с тобой?
- Коля погиб.
Весть о гибели зятя горем наполнила квартиру простой российской семьи. Дочь с полудня сидит, уставившись в одну точку, и нет слов, что бы успокоить родное дитя.
- Доченька, скажи, что-нибудь! – упала перед ней на колени мать.
- Не отнимай его у меня, прошу тебя, Боже всемилостивый! – раздался в ответ разрывающий душу шепот дочери.

Кругом темень. Он попробовал пошевелиться, но боль пронзила всё тело. Перед глазами мелькает одна и та же картина: их машина, разлетающаяся на куски, и неведомая сила, на мгновение раньше, оторвавшая его от брони. Удар о ветви. Долгое падение. Удар…
«Живой? Руки вроде шевелятся. Лишь правая, левую не чувствую. Нет зашевелилась. Больно! Ноги онемели. Почему грудь мокрая? Кровь. Где я? Сколько время прошло? Даша! Меня ждёт Даша. Я не должен умереть».
Коля достал из кармана медицинский пакет. Взял одноразовый шприц и сделал укол в плечо. Вспомнив многократные инструктажи, достал флакон с жидкой смесью и намазал глубокие раны на груди. С трудом сел и стал ощупывать ноги. Левая нога зашевелилась, причиняя нестерпимую боль, правая сломана, это чувствовалось даже рукой. Из уголка пакета он достал две небольшие металлические пластинки и, приложив их к переломанной ноге, крепко перевязал бинтом. Машинально провел по голове и вновь почувствовал липкую кровь, вылив на ладонь остаток мази, стал мазать голову, затем ободранную левую руку. Проделав это, попытался встать, но от боли потерял сознание.
Вновь пришел в себя от утреннего холода. Боль утихла, видно подействовал укол. Оглядевшись, Николай стал анализировать ситуацию:
«Я на склоне, вверху он прерывается, видно там дорога, где нас и подорвали. Искать меня не стали – решили, что все погибли. Внизу должен протекать ручей, если идти по нему, километра через три должен быть блокпост. До него ещё дойти надо. Хватит сидеть! С правой ногой всё ясно, посмотрим левую»
Коля несколько раз согнул и разогнул её, затем потрогал лодыжку, она распухла. Он достал бинт и сильно перетянул ногу – боль ослабела. Встать ему удалось с большим трудом, но тут же вновь пришлось опуститься на землю – каждое движение сломанной правой ноги отдавалось в голове нестерпимой болью.
«Придётся ползти, - ухмыльнулся он. – Руки тоже сильно побиты. Попробую».
Николай лег на землю и попытался передвинуться. Движения отдавались болью, и приходилось по ходу изобретать новый способ ползанья. За час он преодолел не более ста метров, за следующие – столько же.
Он остановился у пригорка, где начинался более отвесный склон, облокотившись на камень, посмотрел вниз. И тут камень качнулся и полетел вниз по склону вместе с раненым войном. Сколько длилось это падение, Коля не знал – сознание потерял сразу же.
Не слышал, как подошли к нему два вооруженных боевика. Один из них перевернул израненного воина на спину:
- Он, кажется, жив.
- Отойди, Абульхаир, сейчас я это исправлю, - его друг достал пистолет и навел ствол на голову раненого.


Заснула Даша под утро и во сне увидела мужа, её Коля радостно улыбался и протягивал к ней руки. Он побежала навстречу и тут увидела старуху в черном покрывале, она подняла окровавленный топор и резко опустила на голову любимого.
Женщина проснулась и, упав перед иконой на колени, взмолилась:
- Спаси и сохрани, господи! Не отнимай его у меня, прошу тебя, Боже всемилостивый!

- Не надо, Борз! - Абульхаир отвёл руку друга, готовую нажать курок. – Он и без тебя умрёт. Не бери лишний грех на душу!
Тот ухмыльнулся и засунул пистолет за пояс, в следующую минуту они исчезли за густым кустарником.

Пришел Николай в сознание часа через два. К боли, с которой он свыкся, прибавилась другая.
«Кажется, переломал всё, что можно, - с отчаянием подумал он. – Не дождётся Вовка своего папку. Нет, надо ползти!»
Проползти он смог лишь несколько шагов до гремящего ручья, теряя от боли сознание. Напился, окунул голову в ледяную воду. Стало легче, но едва прополз десяток шагов, невыносимая боль заставила остановиться.
«Надолго меня не хватит. Осталось ещё два обезболивающих укола. Делаю укол и ползу, пока хватит сил».
Сил хватило метров на двести. После небольшого отдыха ещё на сто по пологому склону, выведшему на лесную поляну, усыпанную черникой. Тут Николай вспомнил о голоде и стал срывать фиолетовые ягоды, заталкивая их в рот вместе с листьями. Он полз от кустика к кустику, срывая ягоды и одновременно приближаясь к цели. Коля не заметил, как прополз еще метров двести. Но усталость взяла своё, он лег на спину под огромной березой и стал смотреть в небо.
«У них даже берёзы другие, - грустно улыбнулся парень. – Похожи на наши, но какие-то не такие и называются радде, а всё равно берёзы. Мы с Дашей первый раз целовались под берёзой».
Коля так и заснул, думая о родном доме, о своей любимой. Проснулся от боли, откликнувшейся на его неловкое движение во сне. Сил не было даже повернуться, даже пошевелить рукой или ногой. Он смог достать последний шприц, и сделать себе укол, после окончания действия которого, надежды на спасение не будет.
«Буду ползти в сторону лесной тропинки. До неё с полкилометра. Останется хоть небольшая надежда на спасение. Солнце в зените, когда оно опустится за горизонт, наступит ночь, последняя в моей жизни. До утра мне не дожить».

Звонок сотового телефона заставил вздрогнуть. Она схватила трубку – это был номер тот для «непредвиденных обстоятельств».
- Здравствуйте, Даша! Это говорит прапорщик Щербинин. Личные вещи Николая я вам отправил бандеролью и документы там, они их с собой не брали, когда уходили на задание.
- Расскажите, как погиб Коля.
- У них задание было взорвать горную тропу, по которой боевики сходили с гор. Они на «бээмпэ» ехали, взрывчатки полно было, когда мина сработала, она вся взорвалась, машина и та на куски разлетелась. От них ничего не осталось, мы даже не знали, что в цинковые гробы положить. Даша, Даша!!!

Он полз, уже не обращая внимания на боль, до крови кусал губы, понимая, если потеряет сознание, то в последний раз, а тропинка всё не появлялась.
«Ещё немного, ещё метров десять, ещё метров пять». Боль ударила по всему телу, перед глазами мелькнул образ любимой жены…

Тагир возвращался домой. Взрослая дочь, выйдя замуж, переехала жить к мужу в соседнее селение. Теперь у него два внука.
«Всё хорошо, если бы ни война, - думал он. - Не разберешь, кто прав, кто виноват. Раньше все в мире жили, а сейчас Зияуддин собрал огромную банду и держит всех в страхе. Русские солдаты пришли и гибнут здесь ни понятно зачем».
Здесь тропинка круто поворачивала и лес хорошо просматривался. Тагир проходил здесь много раз и даже в надвигающихся сумерках заметил, за кустами кто-то лежал.
«Вроде человек, не шевелится, может что случилось, надо подойти», - подумал он.
В нем боролись два чувства: страха и сострадания. Второе победило. Пройдя по поляне, заглянул за кусты. Это был российский солдат, он был весь в крови и без признаков жизни, муравьи ползали по его лицу, рядом кружили мухи. Старик покачал головой торопливо пошел прочь. Он уже вышел на дорогу, когда сомнения стали терзать душу:
«Вдруг живой? Живой или мёртвый, узнает Зияуддин и меня и всю семью вырежет, не любит он, когда чеченцы русским помогают. Да и мёртвый он уже, раз мухи над ним летают».
Тагир подошел к блокпосту. Молодой солдат, улыбнувшись ему, как старому знакомому, открыл шлагбаум. Вышедший лейтенант весело спросил:
- Дядька Тагир, как здоровье внуков?
- Спасибо! Хорошо, - буркнул старик и пошёл в сторону запада, где на фоне заходящего солнца виднелось его селение.

- Дашенька, дочка! – мать пыталась привести её в чувства. – Смирись ты, Николая уже не вернёшь, а тебе жить надо, сына воспитывать.
Дочь открыла глаза и повернула их в сторону иконы:
- Спаси и сохрани, господи! Не отнимай его у меня, прошу тебя, Боже всемилостивый!

Тагир сделал несколько шагов и остановился, словно налетел на неожиданную преграду, повернулся и крикнул:
- Командир, там, на тропинке за поворотом ваш мёртвый солдат лежит.
- Васильев, заводи машину! – резко приказал лейтенант. – Редькин и Сафутин, за мной.
Через пять минут они были на месте, а ещё через минуту сержант Редькин крикнул:
- Нашёл, - и перевернув того на спину, добавил. - Товарищ лейтенант, а он живой.
- Быстро в машину!
Через час Алексей Викторович врач военного госпиталя, осмотрев Николая, произнёс:
- Он в коме, состояние критическое. Не хочет смерть его из своих объятий выпускать. Как его фамилия?
- Не знаю, - ответил сопровождающий его сержант. - Мы его в лесу нашли, у него никаких документов не было.
- Многие из вас на груди свои данные выкалывают. Сейчас посмотрим, - он разрезал бурую от крови гимнастерку и горестно промолвил. – Даже, если надпись и была, на её месте сплошная рана.

- Даша, квитанция на посылку, из Колиной части, - мать протянула дочери бумажку. – Пошли, сходим, пока Вовка спит!
Это были вещи мужа. Весь день она просидела, перебирая их.
«Орден и две медали за боевые заслуги, а говорил, что всем дают, боялся, что волноваться буду. Наши с Вовкой фотографии, вот и его. Грустный он на всех, видно скучал сильно, - слёзы вновь подступили к глазам. – Неужели я тебя больше не увижу?»
Она долго и тихо плакала, стараясь не расстраивать мать, забавляющую чем-то внука в соседней комнате, затем вновь стала рассматривать его вещи. Это продолжалось долго, её отвлек лишь телефонный звонок, надрывающийся на журнальном столике.
- Вас беспокоят из городского военкомата, - раздался ровный голос. – С кем я разговариваю?
- С Леонтьевой Дарьей.
- Извините, но я вынужден вам сообщит: в областной военный морг прибыл «груз двести» с останками вашего мужа, через два дня он прибудет в наш город по вашему адресу. Будьте готовы!
- А-а-а! – вырвался крик ужаса из горла женщины, она упала на колени и громко закричала. – Коленька, не оставляй нас с Вовкой, мы не сможем жить без тебя!

Он почувствовал, словно кто-то поднимает его, отдирая от его же тела, бесчувственно лежавшего на больничной кровати. Видел своё лицо, своё туловище, как бы отдельно от себя. Вся боль оставалась там, а здесь чувствовалась, такая легкость, что хотелось как можно быстрее избавиться от, ставшей ненужной, плоти, лишь невесомые руки ещё касались тела. Последнее усилие… и тут в его умирающим сознание возник крик:
«Коленька, не оставляй нас с Вовкой, мы не сможем жить без тебя!» - её крик.
Руки дёрнулись назад, и всё тело пронзила ужасная боль, а в голове сквозь эту боль раздался, чей-то чужой крик:
- Алексей Викторович, безымянный зашевелился.
- Быстро обезболивающий укол и капельницу с глюкозой! - раздался строгий голос.
Николай скорее понимал, чем чувствовал, чьи-то руки ощупывали его, делали уколу, затем тот же голос произнёс:
- Когда закончишь с процедурами, отправь его в общую палату.
- Его в общую!?
- На нём лишь снаружи нет ни одного живого места, а внутри все органы целы. Сумел вырваться из лап смерти, значит, жить будет. Через пару месяцев выпишем. Узнай, кто он такой.
Но этого Коля уже не слышал.

Открыл глаза. Белый потолок больничной палаты. Трое парней в больничных пижамах разгадывают кроссворд. Вот один из них поднял глаза:
- Смотрите безымянный проснулся!
Все подбежали к нему.
- Ты кто? – спросил один из них.
- Леонтьев Николай, диверсионная группа разведбатальона.
- Так вы же все погибли? – удивленно произнёс другой.
- Их капитан только сейчас у нас в госпитале был, - один из парней бросился к окну. – Вон он.
Кто-то выбежал из палаты, а через несколько минут вернулся с высоким офицером.
- Ваш? – спросил один из раненых.
Тот разглядывал раненого, но не признавал.
- Товарищ капитан, не узнаёте? – попытался улыбнуться Николай.
- Леонтьев? Ты живой!? Этого не может быть! - удивлению офицера не было предела. – От вашей машины ничего не осталось, а от вас…
- Я на броне сидел, - промолвил Николай. – Дальнейшее помню с трудом.
- О, дьявол! Я же твоей жене цинковый гроб с твоими останками отправил. А какие там, к чёрту, останки? Она же с ума сойдёт, - он выхватил телефон и, набрав номер, закричал. – Щербинин сейчас же сообщи в военкомат по месту жительства Кольки Леонтьева, что бы никаких гробов ни было. Он жив.
- Как жив?
- Прапорщик, ты что-то не понял?
- Понял, товарищ капитан! Сейчас всё сделаю.
Офицер нажал красную кнопку и приказал Николаю:
- Говори номер телефона жены! Пока твоя Дашка совсем с ума не сошла.
- Восемь, девятьсот девять, сорок три, пятьдесят четыре и три семёрки.
- Счастливый номер, - улыбнулся капитан.

В черном платье и платке она сидела на кровати, уставившись на портрет мужа:
«Вот и всё! Завтра Колю похороним. Как жить без него? Я должна была почувствовать, что ему угрожает опасность, предупредить. Чувствовала, ведь, чувствовала».
Слёзы вновь полились из глаз женщины. Плакала она долго, пока не раздалась мелодия на её сотовом телефоне. Номер был незнакомым.
- Я вас слушаю, - произнесла он срывающимся голосом.
- Даша, я живой, - раздался тихий голос.
- Коля, Коля, Коленька!!! Живой, родной мой!
- Любимая, это ты спасла меня.
0

Поделиться темой:


  • 4 Страниц +
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • Вы не можете создать новую тему
  • Тема закрыта

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей